Книга про армию серебряный мальчик: «Это был 1988-й год, я в армии служил…» (с)

Содержание

«Это был 1988-й год, я в армии служил…» (с)

22nd-Feb-2016 10:56 pm

Дмитрий Быков
АРМИЯ НИЧЕЙНОЙ ЗЕМЛИ

Армейские сны меня преследуют до сих пор — вот, кстати, и сегодня. Главное в них — невыносимая, безысходная армейская скука, беспрестанные подсчеты времени — вот столько-то отслужено, столько-то осталось, — и не понимаю, право, как я все это выдержал тогда. Вероятно, для молодого человека, у которого жизнь впереди, два года — не такое уж богатство, незначительная часть гигантского капитала, который еще только предстоит потратить; для человека в тридцать пять лет два года — нечто огромное, почти бесконечное, и как отдать их неизвестно кому и чему? Для человека восьмидесятых годов пойти в армию — нечто отвратительное, но естественное: мы росли в убеждении, что государство — наш враг и ничего хорошего от него ждать не приходится.

Государство было где-то отдельно от страны. Оно требовало гигантских усилий ради самого ничтожного результата: символами государства были справки, очереди, многолетние усилия купить элементарную вещь, — короче, армия вписывалась в его политику. Его цель была — додавить; наша — затаиться и выжить в щели. И потому в армию шли — поскольку это была, как ни крути, норма человеконенавистнической системы; как только эта система рухнула — потребовалось серьезное метафизическое усилие, чтобы понять: другая ничем не лучше.

У Максима Леви, сына известного психолога, который ничем не уступает отцу по части изобретательности, была остроумная концепция армейской службы как отдельной жизни, но — в подлинно хайдегеровском смысле — «жизни-к-смерти»: живущий только о том и мечтает, чтобы скорее помереть, то есть дембельнуться. Он проходит все стадии постепенного старения — от «салабона» до «деда», причем «дед» обладает всеми чертами реального старика — менторством, брюзжанием, многочисленными болезнями, правами и привилегиями старшего в семье.

.. При этом все интенции нормального человека в армейской «отдельной жизни» вывернуты наизнанку: обычно нам свойственно желание пожить подольше и сделать что-нибудь эдакое созидательное, — солдату же присуще желание «умереть» поскорей и сделать что-нибудь эдакое деструктивное. Отсюда издевательства друг над другом, изобретательные и казуистические, как во всяком закрытом сообществе; отсюда же и копящаяся ненависть, и склонность к разрушению, порче, агрессии… Очень возможно, что только такой солдат и является по-настоящему боеспособным, то есть яростным; но ненавидит он — вот незадача! — прежде всего своих командиров. Не зря их в армии называли в мое время «немцами»; думаю, что и сейчас зовут так же. Возможно, этимология тут иная — просто советская офицерская форма больше похожа на эсэсовскую, нежели солдатская; но факт есть факт — главным объектом ненависти российского солдата является не воображаемый противник (будь он даже не абстрактный НАТОвец, а хоть самый конкретный чеченец), а прежде всего ближайший капитан или прапорщик.

Мои воспоминания об армии — к счастью, я служил в сравнительно цивилизованном месте, где были и увольнения, и отпуска, и не было очень уж изнуряющих кроссов с полной выкладкой, — окрашены серо-зелеными тонами безвыходной тоски. Я решительно не понимал, что я там делаю и за что меня туда сослали. Собственно, армейская служба и в самых боевых частях была точно такой же — бессмысленной и тоскливой; служба в армии, потерявшей врагов и не имеющей Отечества, не может быть другой. Вопрос о причинах отсутствия Отечества мог бы составить тему отдельного исследования: оказалось, что слишком долгое отчуждение граждан от государства приводит к отчуждению их и от страны. Нельзя так уж вовсе развести эти понятия — кое-что общее у них все же имеется. Если государство внушает гражданам тотальное отвращение — страна для них превращается в абстракцию. Вариантов нет. Государство — наместник Родины на земле, сформулировал я как-то и до сих пор не убедился в обратном.

Самым ненавистным мне занятием было «наведение порядка в расположении». Ему посвящалось все свободное время. Даже если в расположении уже был порядок, солдаты заново выравнивали «грядушки» (спинки кроватей) по ниточке, которая в смотанном виде лежала над шинельной вешалкой. Шинели висели в расположении, то есть непосредственно в казарме; подпаливание их тоже было непременной частью распорядка нашей жизни — полы постоянно лохматились, и эти лохмы надлежало подпаливать спичкой или зажигалкой, для опрятности. Нитка, по которой выравнивались кровати, была намотана на деревянный прямоугольник с дыркой — такие прямоугольники подставлялись под ножки кроватей, дабы они не царапали пола. Пол обрабатывали разнообразно: «мастичили» (натирали мастикой), «замывали с мыльцом» (разводили несколько кубиков отвратительного хозяйственного мыла в шаечке типа банной и с бешеной интенсивностью оттирали следы сапог, драили так называемую «взлетную полосу» — проход между казармами). Я многого сейчас уже не помню, конечно. Прошло все-таки четырнадцать лет. И тем не менее во сне мне регулярно является одна и та же кошмарная ситуация: мы метим повседневную форму, а у меня ее опять крадут.

В армии воруют все время. Метить, или клеймить, обмундирование приходилось при каждой выдаче: на белой полоске, украшающей нагрудный карман, написаны последние три цифры военного билета; с изнанки «фланки» — фланелевой или хабешной матросской рубахи — стоит тот же номер билета плюс фамилия. И вот в процессе этого клеймения — название очень симптоматичное, есть и всякие производные, вроде «заклеймиться», — у меня обязательно что-нибудь крали, потому что новая форма является объектом общего вожделения. Однажды я и сам спер в бане чужой тельник — после того, как у меня сперли мой. К счастью, никто не доискался.

Воспоминаний о боевой подготовке у меня почти нет. Дело в том, что часть была небоевая — тут мне повезло. Склад. Круглое катать, плоское таскать. Или, по армейскому нашему идиотизму, наоборот. Была техтерритория, на ней я и работал. Иногда меня брали в штаб что-нибудь попечатать, потому что в части я это делал быстрее всех. Но совсем на штабную работу не переводили — грузить и так было некому.

Плюс наряды: через день на ремень. В караул — охранять склады — я не ходил, первые полгода, как положено, заступал дневальным по роте, то есть «подыхал на тумбочке», потом еще полгода ходил в наряды по столовой, где хоть отъелся по возможности, а в последний год заступал либо на КПП (где ночами писал свой будущий диплом), либо помощником дежурного по части. Недосып был хронический, и депрессия, всегда его сопровождающая, — тоже; плюс у меня были проблемы с моей девушкой, которая периодически меня бросала и потом возвращалась. Под конец я на нее обиделся и закрутил роман с другой москвичкой, приехавшей однажды в нашу часть навестить приятеля. Пока она в течение часа ждала его на КПП, я ее склеил, и вскоре она приехала уже ко мне. Вот такое я говно. Правда, с тем приятелем у нее ничего не было, чистая дружба.

Иногда я думаю, что такая служба — небоевая — была в каком-то смысле даже невыносимей, чем какая-нибудь сознательная, хоть и трудная, деятельность в боевой части. Здесь мы ничего не делали, а потому скука была смертная, и взаимные издевательства доходили до пика. Мне повезло еще и в том смысле, что в части были люди более чмошные, чем я. Им и доставалось. Я отсиделся в нише городского сумасшедшего, который пишет девушкам письма в стихах и знает много увлекательных историй. Еще меня спасало то, что я не стучал. Это, конечно, освобождало от многих проблем, но от тоски не освобождало. Я нашел себе много занятий помимо сотворения дембельского альбома (моим дембельским альбомом, к слову сказать, был петербургский «День поэзии»-88 с автографами почти всех участников, моих литературных друзей и учителей. Храню и поныне, любим его с ними рассматривать, хотя иных уж нет, а те далече). Я писал стихи, закончил, как уже сказано, диплом (меня призвали с третьего курса) и прочел в армейской библиотеке хрестоматию по русской литературе Серебряного века, невесть как туда попавшую. Больше всего мне понравилась пьеса Леонида Андреева «Жизнь человека». Очень хорошо про бессмысленность. Мать, приехав ко мне в гости и забрав меня в увольнение на сутки, сказала: «Очень своевременная книга».

Помню, как она мне в детстве пересказывала эту страшную пьесу: «Некто в сером, именуемый Он»… Я был тогда некто синий, именуемый «Слон». Слоном называют военнослужащего первого полугода службы: огромный нос-хобот выделяется на тощем лице, круглая башка наголо обрита, ноги всегда опухшие. Привезли новобранцев — «приехали слоны», или «хобота».

В армии очень любят наводить чистоту. Сдавать наряд — отдельная каторга. Сдаешь наряд по столовой, принимает его какой-нибудь дед, сосланный туда за провинность, — вешайся. Ты отпидорасишь пол до зеркального блеска, вытрешь до сухости, а он придет, зачерпнет у повара жирку с противня, выльет — оттирай опять. Чтоб не «массовал», то есть не давил на массу, то есть не спал в наряде. Все это не имеет, конечно, никакого отношения к обороноспособности. Для обороноспособности нужны храбрость, умелость и инициатива, а не только выносливость и тупая покорность. Я уже в армии отлично понял (как сейчас помню — я оттирал в этот момент ротную сушилку, там было тепло, только отвратительно пахло сапогами): армия в России существует не для обороны.

Туда призывают на два года, чтобы пропустить чрез мясорубку самых дееспособных и впечатлительных людей — начинающих мужчин. И чтобы они не рушили систему, их там ломают. Приходят они уже со смещенными представлениями о добре и зле, с навыком выживания в нечеловеческих условиях, с навыком предательства или — если не хотят предавать — диктаторства. Третьего в армии не дано: или ты шакал — или волк. Волков в результате отрицательной селекции продвинут наверх, а шакалы будут их терпеть и славить: человек, вернувшийся из армии, готов для интеграции в советское общество.

Общество не изменилось, а потому нуждается все в тех же кадрах. Поэтому нет резона менять и армию. Я убежден, что где-нибудь в секретных сейфах обязательно хранится тайная директива о том, как на самом деле следует структурировать российское общество и поддерживать в нем эту структуру. Чтобы история ходила по кругу, ни в коем случае не выпрямляясь и не уподобляясь западному варианту, чтобы «конец истории» стал невозможен, а вечно длилось российское, ходящее по замкнутому кругу существование, а потому в обществе нужны только эти две категории: условные деды и условные слоны. Временное торжество слонов оборачивается бардаком и распадом, после чего власть уверенно и легитимно возвращают себе деды. Поделить все общество на эти две категории, как в сепараторе, возможно только при помощи обязательной и всеобщей срочной службы. И обороноспособность в такой армии — дело десятое. В тридцатые годы вопрос решали проще — решили всех посадить (и непременно прогнали бы всех через этот фильтр, если бы успели). Эту версию я отрабатывал в своем первом романе «Оправдание», вызвавшем ярость либеральной тусовки и дружное одобрение всех, кто служил в Советской армии.

Так что бессмысленно ждать от нашей армии, что она начнет отражать нападения внешнего врага: она призвана усмирять и преобразовывать врага внутреннего. Таковым является любой гражданин Отечества: нет у государства злейшего врага, нежели его простые граждане. Армия делает этих граждан годными к употреблению и больше ничем, в сущности, не занимается. Для формирования идеального гражданина достаточно создать простые, в сущности, условия: тотальная несвобода, абсурдные требования, устаревшие и казуистические уставы, непрерывный гнет, взыскания по поводу и без повода, унижения со стороны начальства, старослужащих, а если не везет — то и со стороны сопризывников. После двух лет выживания в таком концлагере на свет выходит идеальный россиянин, не способный даже к бунту — ибо и бунт у него структурируется по армейскому варианту, превращается в угнетение слабейших, на которых вымещается ненависть. Уцелевших — единицы, и они в российский социум потом не вписываются уже никогда. Читатель вправе спросить — а как же ты? Отвечу: ровно так же. Если бы я не был идеальным гражданином этого государства, не изменившегося со времен Иоанна Кровавого, — я бы давно уже либо покинул его, либо взбунтовался. Останавливает меня ненависть к отечественному либерализму, который выглядит уж очень шакальим по всем вышеизложенным причинам. Ведь в армии «хороших» нет. Альтернатива у волка одна, как уже было сказано, — шакал. Вот почему все противники тоталитаризма в России ведут себя с таким шакальим, койотским хищничеством, так много визжат и так любят всей стаей травить несогласного. Все, кого сильно травили деды, вырастают в самых зверских дедов; я видел, у меня на глазах происходили ровно такие превращения.

Я отсиделся в щелке, меня спасла мировая культура. Иногда я прибегал к прямому юродству. Юродивые тут выживают — может, поэтому до сих пор меня и терпят в литературной среде, которая структурирована у нас ровно по армейскому образцу.

Кстати, в России очень сильна ненависть к тем, кто не служил. Так что за одно это я должен быть благодарен своей службе… точней, я ей благодарен за две вещи. Пункт первый: «Слава Богу, не убили». Это из армейской такой считалочки не считалочки, колыбельной не колыбельной, не знаю даже, как назвать. Что-то вроде обряда. Дневальный после отбоя выкрикивает высоким койотским голосом: «Старики! День прошел!» — «И х… с ним!» — отзываются старики. «Слоны! (или — «Духи!»). День прошел!» — «Слава Богу, не убили». Это стало моим девизом на всю оставшуюся жизнь. А вторая заслуга моей армейской службы — то, что у меня есть гордое право сказать: «Да, служил. Да, нюхал. Да, жрал горох и все такое». То есть было со мной все это, не избегнул. Не сердись, товарищ, я ничем не лучше тебя. Школа рабства пройдена, и даже, судя по лычкам, с отличием. Как писал Шендерович, «тухлый кубик рабства навсегда растворился в крови». С помощью вот этого обвинения — «не служил, не нюхал, отмазался!» — те, кто отслужил, будут учить рабству и лишать права голоса тех, кто откосил от армии или не попал туда по здоровью. Так что рабы, как вампиры, обладают способностью превращать других в себе подобных. Мы служили, а ты — нет. Поэтому заткнись вообще.

Рабами людей делали в советских институтах, в советских поликлиниках, в советских школах. Сейчас делают еще и в новорусских офисах, глубоко советских и античеловеческих по своей природе. Как советская Россия была концентрацией России царской, так Россия постсоветская стала еще грубей и примитивней советской, ничем не отличаясь от нее по сути (разве что убивать стали чаще). И в царской, и в советской, и в постсоветской России квинтэссенцией рабства и унижения была армия — и в этом смысле ничего не изменилось.

Вы спросите: как же выигрываются войны?

Они не выигрываются уже давно. Об этом подробнее — в интервью Льва Лосева:

Идет процесс распада цивилизации, или, если хотите, империи, — достигшей своего пика уже давно и теперь деградирующей. А пиком этой цивилизации я считаю 1813 год — вход русских в Париж. Эхом того расцвета, отсроченным, как всегда, — стал литературный расцвет, но и он весь пронизан настроениями деградации, распада. С тех пор, заметьте, у России уже не было удачных войн. Я старый уже человек и в результате критического передумывания всего усвоенного в детстве разделался почти со всеми мифами, — но только совсем недавно поймал себя на том, что военная история России до сих пор кажется мне блистательной. Трудно найти более безосновательное заблуждение. После победы над Наполеоном военных побед у России практически не было, если не считать незначительного успеха на Балканах в 1877 году — раздутого сверх меры. Крымский позор (не знаю, отравился Николай Павлович или умер своей смертью, но травиться было с чего). Японский позор. Непрекращающийся кавказский конфликт — как видно сегодня, никого за три четверти ХХ века так и не покорили. Катастрофа Первой мировой войны, катастрофа в начале Второй мировой — и все это легко объяснимо. С солдатами обращались как с быдлом: что в царское время, что после. Как и в чиновничестве, в военной иерархии шла отрицательная селекция: самые бездарные оказывались наверху. Афганистан это показал с ужасной отчетливостью… Главные подвиги русского флота — это затопления собственных кораблей, что, конечно, свидетельствует о высоте духа, но военной победой в строгом смысле не является. Что касается солдатика — я по-прежнему его очень уважаю. Вот мой покойный тесть был классический русский солдат, мальчишкой заставший финскую. Такой, всегда ко всему готовый. Жертвенность русского солдата — это обратная сторона бездарности русского полководца.

В армии всегда очень много думаешь, и это на самом деле ее единственное серьезное преимущество. Это как уехать в Америку или уйти в пустыню — общаться по большей части не с кем, вот и думаешь. В основном об абстракциях, конечно, потому что конкретики не видишь — настоящая жизнь идет где-то далеко, смотришь ее в программе «Время». Но надумать успеешь много — все первое десятилетие своей послеармейской журналистской работы я тянул в основном на том своем концептуальном запасе, и реальность его не опровергла. Я ведь служил в 1987 — 1989 годах, в разгар перестройки, в армии все было очень наглядно — были там и явные будущие бандиты, рэкетиры, ждавшие только часа, чтобы вырваться на свободу и влиться в родные дворовые или спортивные команды, которые за это время начали осваивать новую деятельность; и будущие «новые русские», которые уже на казарменных койках начинали по ночам мечтательно выстраивать грандиозные финансовые схемы; и будущие спецслужбисты, дружившие и с теми, и с этими и все-все-все запоминавшие.

Именно в армии случился у нас культпоход на фильм Юрия Кары «Завтра была война», тогда только что вышедший. Именно в нем, а не в «Маленькой Вере» впервые разделась Наталья Негода. После этого фильма, возвращаясь в часть в ротном строю по мартовскому снежку, я и задал себе вопрос: почему тогда, в условиях тоталитаризма, выросло все-таки превосходное поколение, давшее всю нашу фронтовую поэзию и очень недурной кинематограф, да что там — спасшее страну. .. а сейчас, в условиях свободы, растет поколение черт-те какое, вот это, шагающее рядом со мной и абсолютно гнилое? Размышлениям на эту тему я посвятил впоследствии почти все свое время и окончательного ответа не знаю до сих пор; «Оправдание» как раз и было попыткой ответить развернуто. Не сказать, чтобы этот вопрос представлялся мне главным, но я считаю его важным и сегодня. И боюсь, что ответ, который я дал тогда и не опроверг для себя до сих пор, не устроит отечественных либералов: всякий тоталитаризм растит порядочных и честных людей, которые станут его могильщиками, и всякая свобода растит мерзавцев, которые станут могильщиками уже для нее. Этим обеспечивается «русский круг», замкнутая кривая русской истории. Подробнее этот процесс описан в последнем романе Бориса Стругацкого «Бессильные мира сего», где убедительно показывается, как внутри свободы вызревает убийственная ненависть. Впрочем, это отдельная тема.

Вообще в армии придумывается очень много всего — это единственно легальный способ бегства от этой реальности (реальное, буквальное бегство тогда еще не приобрело таких масштабов). Например, именно в армии я придумал, кажется, свой лучший сюжет, на который и написал вскоре после этого рассказ «Христос». Его даже напечатали потом, и, в общем сюжет мне до сих пор нравится. Получился он вот из чего: в армии все у всех происходит одновременно, и зубы у всех одновременно начинают болеть, и вообще. Типичная для замкнутого социума черта. И вот когда водитель Ванька Складаный, здоровенный, длинный хохол, похожий на карамору, привез из выезда в город заметку, что к нам летит какой-то метеорит, вся часть стала говорить о конце света. Его ждали. Потом метеорит пролетел. Как сейчас помню этот момент, все его очень ждали. Он должен был столкнуться с землей в восемь вечера, где-то в ноябре восемьдесят восьмого. Но не столкнулся. Мне оставалось служить полгода. Рота стояла на плацу после выхода из столовой. Все торжественно выждали положенное время. Конец света не настал. Рота облегченно вздохнула и пошла в расположение. Помню момент абсолютной тишины, прекрасной осенней ночи под Петербургом, серебристого неба, помню задранные к нему лица — прекрасные в этот момент восторженного ожидания конца. Все по Леви. Ничего не произошло.

Интересно, что в это же время я на КПП читал взятые в библиотеке и хранившиеся под крышкой стола «Сказания апостолов» Зенона Косидовского. В атеистические времена эта книга для многих была источником сведений по библеистике: считаясь пособием по научному атеизму, она на деле была доступным и систематизированным изложением библейской истории. Там подробно рассказывалось о том, что конец света обязательно связан со вторым пришествием Христа. Герой моего рассказа, медленно сходящий с ума от недоеда и недосыпа, читает у Косидовского эпизод о том, как солдаты издеваются над Христом в его последнюю ночь в караульном помещении, и приходит к выводу, что рядовой Чувилинский, над которым измывается весь караул, и есть Христос, посланный человечеству для последнего испытания. Человечество этого испытания, понятно, не выдерживает. У Косидовского содержатся сведения о том, что Христос вовсе не был «прекраснейшим из сынов Израилевых»: по человеческим и тем более по армейским меркам, он должен был выглядеть крайне непрезентабельно — по-армейски говоря, «чмошно», прости Господи, а уж как по-арамейски — не знаю. Все более укрепляясь в уверенности, что Чувилинский и есть Христос, мой герой 7 ноября вскакивал на тумбочку дневального, начинал выкрикивать несвязные молитвы и требовать, чтобы все отстали от Чувилинского. В конце концов героя увозили в психушку и комиссовали, после чего он тихо возвращался на дембель, — и никто так и не догадывался, что именно он-то, пожалевший последнего чмошника, и был Христос.

По-моему, это хороший сюжет. В армии вообще легко уверовать — не только потому, что там всегда чувствуешь себя уязвленным, зависишь от тысячи случайных обстоятельств и лихорадочно ищешь опоры, но и потому, что убеждаешься в конечном триумфе некоторых простых христианских добродетелей вроде храбрости, последовательности, одиночества, презрения к жизни… Христианство — тоже армия, только альтернативная. Именно в армии я, пожалуй, и задумался впервые о том, что это так; а со временем и вовсе отказался от материализма.

Активно несимпатичный мне, насквозь фальшивый, но очень пафосный обозреватель «Коммерсанта» Валерий Панюшкин недавно опубликовал в «Газете. Ру» колонку о том, как он не хочет отдавать своего сына в армию. Сыну уже четырнадцать лет. «Это мой мальчик!» — восклицает Панюшкин. Панюшкин учил его добру (в меру своего понимания добра) и состраданию. И теперь не хочет, чтобы мальчик служил в армии. Могу его понять. Моему мальчику пять (а тринадцать, слава Богу, девочке — ей-то армия не грозит, ее будут учить рабству мальчики, прошедшие эту школу).

Плохо другое. Плохо то, что письмо это написано с кликушеской интонацией солдатской матери. А к солдатским матерям я особенной любви не питаю. При том, что для солдата мать — главная надежда. Она может приехать к командиру, поговорить, дать взятку. Проблема в том, что солдатские матери сегодня отрицают саму идею армии, саму идею государства, долга и прочих малоприятных, но необходимых вещей. В такой армии, как наша, солдатские матери и их организация становятся необходимой альтернативой власти, уравновешивают ее и спасают призывников. Но в нормальной армии солдатские матери — нечто невообразимое. «Если бы у нас по фронту солдатские матери ползали, мы бы войну не выиграли», — сказал мне в интервью Астафьев, известный солдатской прямотой. Он же в интервью «Свободе» сказал, что в военное время Андрея Бабицкого до штаба бы не довели — прямо на месте шлепнули бы. Это грустно, конечно, но это так.

Солдатские матери не говорят о реформе армии. Они требуют, чтобы армии не было вообще. Или чтобы она стала наемной, чего Россия себе сейчас позволить не может. Некоторые договариваются до того, что армия России вообще не нужна — от кого защищаться-то? Пусть бы нас наконец кто-нибудь уже завоевал!

Этим людям бессмысленно что-либо объяснять. А если у них убили или сделали инвалидами сыновей — все это не на чеченской войне, а в мирное время, — то спорить с ними и вовсе кощунственно. Российское государство и российская армия ужасны, что и говорить. Но российский либерализм, попытавшийся уничтожить и государство, и армию, — немногим лучше. Спасти армию можно только одним способом (это же касается и государства): пора вернуть эту землю себе. Надо, чтобы солдаты защищали свое. Чтобы это стало их кровным делом. Чтобы не солдатские матери защищали солдат, а наоборот. Потому что нынешнее положение, согласитесь, абсурдно.

А сделать государство своим можно опять-таки только одним путем: определиться наконец с приоритетами и сформировать российскую нацию, которая в силу разных обстоятельств продолжает оставаться несформированной и аморфной. Ибо нация — это не этническое, а этическое понятие, что замечательно показано в работах Юрия Амосова («Эксперт»). Пока население России не станет нацией, у него не будет и армии. Назвать вещи своими именами, прогнать посредников, научиться пользоваться продуктами своего труда, прекратить делегировать во власть мерзавцев и взять в свои руки механизм контроля над этой властью, прекратить жить по армейскому принципу «чем хуже, тем лучше», строить свою страну для себя и своих детей — вот единственное, что можно сделать. Для этого надо перестать давить инициативу, уничтожать талантливых и затыкать смелых. Для этого надо отказаться от идеи жертвенности и покорности. Для этого надо почувствовать землю своей. Без всего этого армия останется мясорубкой, население — фаршем, а земля — ничейной.

Но боюсь, все это произойдет только после того, как распад нынешней системы дойдет до конца.

«Индекс», №19, 2003 год

Сказка об учёном Архимеде, который стоил целой армии

Другие научные сказки Ник. Горькавого печатались в журнале «Наука и жизнь» в 2010—2013 годах.

Доменико Фетти. Архимед размышляет. 1620 год. Картина из Галереи старых мастеров, Дрезден.

Эдуард Вимон. Смерть Архимеда. 1820-е годы.

Гробница Архимеда в Сиракузах. Фото: Codas2.

Остров Ортигия, исторический центр Сиракуз, родного города Архимеда. У этих берегов Архимед сжёг и потопил римские галеры. Фото: Marcos90.

Греческий театр в Сиракузах. Фото: Victoria|photographer_location_London, UK.

Архимед переворачивает Землю с помощью рычага. Старинная гравюра. 1824 год.

Шар, вписанный в цилиндр. Автор иллюстрации Андре Карвас.

Изображение Архимеда на золотой медали Филдса — высшей награде среди математиков. Надпись на латыни: «Transire suum pectus mundoque potiri» — «Превзойти свою человеческую ограниченность и покорить Вселенную». Фото Стефана Захова.

‹

›

Открыть в полном размере

Каждая новая сказка писателя и астрофизика, доктора физико-математических наук Николая Николаевича Горькавого (Ник. Горькавого) — это рассказ о том, как совершались важные открытия в той или иной области науки. И неслучайно героями его научно-популярных романов и сказок стали принцесса Дзинтара и её дети — Галатея и Андрей, ведь они из породы тех, кто стремится «всё знать». Истории, рассказанные Дзинтарой детям, вошли в сборник «Звёздный витамин». Он оказался таким интересным, что читатели потребовали продолжения. Предлагаем вам ознакомиться с некоторыми сказками из будущего сборника «Создатели времён». Перед вами — первая публикация.

Величайший учёный античного мира древнегреческий математик, физик и инженер Архимед (287—212 годы до н.э.) был родом из Сиракуз — греческой колонии на самом большом острове Средиземноморья — Сицилии. Древние греки, создатели европейской культуры, поселились там почти три тысячи лет назад — в VIII веке до нашей эры, и к моменту рождения Архимеда Сиракузы были процветающим культурным городом, где жили свои философы и учёные, поэты и ораторы.

Каменные дома горожан обступали дворец царя Сиракуз Гиерона II, высокие стены защищали город от врагов. Жители любили собираться на стадионах, где состязались бегуны и метатели диска, и в банях, где не просто мылись, а отдыхали и обменивались новостями.

В тот день в банях на главной площади города было шумно — смех, крики, плеск воды. Молодёжь плавала в большом бассейне, а люди почтенного возраста, держа в руках серебряные кубки с вином, вели неспешную беседу на удобных ложах. Солнце заглядывало во внутренний дворик бань, освещая проём двери, ведущей в отдельную комнату. В ней, в небольшом бассейне, похожем на ванну, сидел в одиночестве человек, который вёл себя совсем не так, как другие. Архимед — а это был именно он — прикрыл глаза, но по каким-то неуловимым признакам было видно, что человек этот не спит, а напряжённо думает. В последние недели учёный настолько углубился в свои мысли, что часто забывал даже про еду и домашним приходилось следить, чтобы он не остался голодным.

Началось с того, что царь Гиерон II пригласил Архимеда к себе во дворец, налил ему лучшего вина, спросил про здоровье, а потом показал золотую корону, изготовленную для правителя придворным ювелиром.

— Я не разбираюсь в ювелирном деле, но разбираюсь в людях, — сказал Гиерон. — И думаю, что ювелир меня обманывает.

Царь взял со стола слиток золота.

— Я дал ему точно такой же слиток, и он сделал из него корону. Вес у короны и слитка одинаковый, мой слуга проверил это. Но меня не оставляют сомнения, не подмешано ли в корону серебро? Ты, Архимед, самый великий учёный Сиракуз, и я прошу тебя это проверить, ведь, если царь наденет фальшивую корону, над ним будут смеяться даже уличные мальчишки…

Правитель протянул корону и слиток Архимеду со словами:

— Если ты ответишь на мой вопрос, то оставишь золото себе, но я всё равно буду твоим должником.

Архимед взял корону и слиток золота, вышел из царского дворца и с тех пор потерял покой и сон. Уж если он не сможет решить эту задачу, то и никто не сможет. Действительно, Архимед был самым известным учёным Сиракуз, учился в Александрии, дружил с главой Александрийской библиотеки, математиком, астрономом и географом Эратосфеном и другими великими мыслителями Греции. Архимед прославился множеством открытий в математике и геометрии, заложил основы механики, на его счету несколько выдающихся изобретений.

Озадаченный учёный пришёл домой, положил корону и слиток на чаши весов, поднял их за середину и убедился, что вес у обоих предметов одинаковый: чаши покачивались на одном уровне. Плотность чистого золота была Архимеду известна, предстояло узнать плотность короны (вес, делённый на объём). Если в короне есть серебро, её плотность должна быть меньше плотности золота. А раз веса` короны и слитка совпадают, то объём фальшивой короны должен быть больше объёма золотого слитка. Объём слитка измерить можно, но как определить объём короны, в которой столько сложных по форме зубцов и лепестков? Вот эта проблема и мучила учёного. Он был прекрасным геометром, например, решил сложную задачу — определение площади и объёма шара и описанного вокруг него цилиндра, но как найти объём тела сложной формы? Нужно принципиально новое решение.

В баню Архимед пришёл, чтобы смыть с себя пыль жаркого дня и освежить уставшую от размышлений голову. Обычные люди, купаясь в бане, могли болтать и жевать инжир, а Архимеда мысли о нерешённой задаче не оставляли ни днём, ни ночью. Его мозг искал решение, цепляясь за любую подсказку.

Архимед снял хитон, положил его на лавку и подошёл к маленькому бассейну. Вода плескалась в нём на три пальца ниже края. Когда учёный погрузился в воду, её уровень заметно поднялся, и первая волна даже выплеснулась на мрамор пола. Учёный прикрыл глаза, наслаждаясь приятной прохладой. Мысли об объёме короны привычно кружились в голове.

Вдруг Архимед почувствовал, что случилось что-то важное, но не мог понять — что. Он с досадой открыл глаза. Со стороны большого бассейна доносились голоса и чей-то горячий спор — кажется, о последнем законе правителя Сиракуз. Архимед замер, пытаясь осознать, что же всё-таки произошло? Он осмотрелся вокруг: вода в бассейне не доставала до края всего на один палец, а ведь когда он входил в воду, уровень её был ниже.

Архимед встал и вышел из бассейна. Когда вода успокоилась, она вновь оказалась на три пальца ниже края. Учёный снова забрался в бассейн — вода послушно поднялась. Архимед быстро оценил размер бассейна, вычислил его площадь, потом умножил на изменение уровня воды. Получилось, что объём воды, вытесненной его телом, равен объёму тела, если принять, что плотности воды и человеческого тела почти одинаковы и каждый кубический дециметр, или кубик воды со стороной в десять сантиметров, можно приравнять к килограмму веса самого учёного. Но при погружении тело Архимеда потеряло в весе и плавало в воде. Каким-то таинственным образом вода, вытесненная телом, отобрала у него вес…

Архимед понял, что он на верном пути, — и вдохновение понесло его на своих могучих крыльях. Можно ли применить найденный закон об объёме вытесненной жидкости к короне? Конечно! Надо опустить корону в воду, измерить увеличение объёма жидкости, а потом сравнить с объёмом воды, вытесняемой золотым слитком. Задача решена!

Согласно легенде, Архимед с победным криком «Эврика!», что значит по-гречески «Нашёл!», выскочил из бассейна и, забыв надеть хитон, помчался домой. Надо было срочно проверить своё решение! Он бежал по городу, а жители Сиракуз приветственно махали ему руками. Всё-таки не каждый день открывается важнейший закон гидростатики и не каждый день можно увидеть голого человека, бегущего по центральной площади Сиракуз.

На следующий день царю доложили о приходе Архимеда.

— Я решил задачу, — сказал учёный. — В короне действительно много серебра.

— Как ты это узнал? — поинтересовался правитель.

— Вчера, в банях, я догадался, что тело, которое погружается в бассейн с водой, вытесняет объём жидкости, равный объёму самого тела, и теряет при этом в весе. Вернувшись домой, я провёл множество опытов с чашами весов, погружёнными в воду, и доказал, что тело в воде теряет в весе ровно столько, сколько весит вытесненная им жидкость. Поэтому человек может плавать, а золотой слиток — нет, но всё равно в воде он весит меньше.

— И как же это доказывает наличие серебра в моей короне? — спросил царь.

— Вели принести чан с водой, — попросил Архимед и достал весы. Пока слуги тащили чан в царские покои, Архимед положил на весы корону и слиток. Они уравновесили друг друга.

— Если в короне есть серебро, то объём короны больше, чем объём слитка. Значит, при погружении в воду корона потеряет в весе больше и весы изменят своё положение, — сказал Архимед и осторожно погрузил обе чаши весов в воду. Чаша с короной немедленно поднялась вверх.

— Ты поистине великий учёный! — воскликнул царь. — Теперь я смогу заказать себе новую корону и проверить — настоящая она или нет.

Архимед спрятал в бороде усмешку: он понимал, что закон, открытый им накануне, гораздо ценнее тысячи золотых корон.

Закон Архимеда остался в истории навсегда, им пользуются при проектировании любых кораблей. Сотни тысяч судов бороздят океаны, моря и реки, и каждое из них держится на поверхности воды благодаря силе, открытой Архимедом.

Когда Архимед состарился, его размеренные занятия наукой неожиданно закончились, впрочем как и спокойная жизнь горожан, — быстро растущая Римская империя решила завоевать плодородный остров Сицилию.

В 212 году до н.э. огромный флот галер, набитых римскими воинами, подошёл к острову. Преимущество в силе римлян было очевидным, и командующий флотом нисколько не сомневался, что Сиракузы будут захвачены очень быстро. Но не тут-то было: стоило галерам подойти к городу, как со стен ударили мощные катапульты. Они бросали тяжёлые камни так точно, что галеры захватчиков разлетались в щепки.

Римский полководец не растерялся и скомандовал капитанам своего флота:

— Подойдите к самым стенам города! На близком расстоянии катапульты будут нам не страшны, а лучники смогут прицельно стрелять.

Когда флот с потерями прорвался к городским стенам и приготовился его штурмовать, римлян ждал новый сюрприз: теперь уже лёгкие метательные машины забросали их градом ядер. Спускаемые крюки мощных подъёмных кранов цепляли римские галеры за носы и поднимали их в воздух. Галеры переворачивались, падали вниз и тонули.

Знаменитый историк древности Полибий писал о штурме Сиракуз: «Римляне могли бы быстро овладеть городом, если бы кто-либо изъял из среды сиракузцев одного старца». Этим старцем был Архимед, который сконструировал метательные машины и мощные подъёмные краны для защиты города.

Быстрый захват Сиракуз не получился, и римский полководец дал команду отступить. Сильно поредевший флот отошёл на безопасное расстояние. Город стойко держался благодаря инженерному гению Архимеда и мужеству горожан. Лазутчики донесли римскому полководцу имя учёного, который создал столь неприступную оборону. Полководец решил, что после победы нужно заполучить Архимеда как самый ценный военный трофей, ведь он один стоил целой армии!

День за днём, месяц за месяцем мужчины дежурили на стенах, стреляли из луков и заряжали катапульты тяжёлыми камнями, которые, увы, не достигали цели. Мальчишки подносили солдатам воду и еду, но воевать им не давали — малы ещё!

Архимед был стар, он, как и дети, не мог стрелять из лука так далеко, как молодые и сильные мужчины, но у него был могучий мозг. Архимед собрал мальчишек и спросил их, показывая на вражеские галеры:

— Хотите уничтожить римский флот?

— Мы готовы, говори, что делать!

Мудрый старец объяснил, что придётся серьёзно поработать. Он велел каждому мальчишке взять большой медный лист из уже приготовленной стопы и положить его на ровные каменные плиты.

— Каждый из вас должен отполировать лист так, чтобы он сиял на солнце, как золотой. И тогда завтра я покажу вам, как потопить римские галеры. Работайте, друзья! Чем лучше вы сегодня отполируете медь, тем легче нам будет завтра воевать.

— А мы сами будем воевать? — спросил маленький кудрявый мальчуган.

— Да, — твёрдо сказал Архимед, — завтра вы все будете на поле боя наравне с воинами. Каждый из вас сможет совершить подвиг, и тогда о вас будут складывать легенды и песни.

Трудно описать энтузиазм, который охватил мальчишек после речи Архимеда, и они энергично взялись надраивать свои медные листы.

Назавтра, в полдень, солнце обжигающе пылало в небе, а римский флот неподвижно стоял на якорях на внешнем рейде. Деревянные борта вражеских галер разогрелись на солнце и сочились смолой, которую использовали для защиты кораблей от протечек.

На крепостных стенах Сиракуз, там, куда не доставали вражеские стрелы, собрались десятки подростков. Перед каждым из них стоял деревянный щит с отполированным медным листом. Опоры щита были сделаны так, что лист меди можно было легко поворачивать и наклонять.

— Вот сейчас мы и проверим, как хорошо вы отполировали медь, — обратился к ним Архимед. — Надеюсь, все умеют пускать солнечные зайчики?

Архимед подошёл к маленькому кудрявому мальчику и сказал:

— Поймай своим зеркалом солнце и направь солнечный зайчик в середину борта большой чёрной галеры, как раз под мачтой.

Мальчишка бросился выполнять указание, а воины, столпившиеся на стенах, удивлённо переглянулись: что ещё затеял хитрец Архимед?

Учёный остался доволен результатом — на боку чёрной галеры появилось световое пятно. Тогда он обратился к остальным подросткам:

— Наведите свои зеркала в то же место!

Заскрипели деревянные опоры, загремели медные листы — стая солнечных зайчиков сбежалась к чёрной галере, и её бок стал наливаться ярким светом. На палубы галер высыпали римляне — что происходит? Вышел главнокомандующий и тоже уставился на сверкающие зеркала на стенах осаждённого города. Боги Олимпа, что ещё придумали эти упрямые сиракузцы?

Архимед инструктировал своё воинство:

— Не спускайте глаз с солнечных зайчиков — пусть они всё время будут направлены в одно место.

Не прошло и минуты, как от сияющего пятна на борту чёрной галеры повалил дым.

— Воды, воды! — закричали римляне. Кто-то бросился черпать забортную воду, но дым быстро сменился пламенем. Сухое просмолённое дерево прекрасно горело!

— Переведите зеркала на соседнюю галеру справа! — скомандовал Архимед.

Считаные минуты — и соседняя галера тоже занялась огнём. Римский флотоводец вышел из оцепенения и приказал сниматься с якоря, чтобы отойти подальше от стен проклятого города с его главным защитником Архимедом.

Сняться с якорей, посадить гребцов на вёсла, развернуть огромные корабли и отвести их в море на безопасное расстояние — дело не быстрое. Пока римляне суматошно бегали по палубам, задыхаясь от удушливого дыма, юные сиракузцы переводили зеркала на новые корабли. В суматохе галеры подходили друг к другу так близко, что огонь перекидывался с одного судна на другое. Спеша отплыть, некоторые корабли развернули паруса, которые, как оказалось, горели ничуть не хуже смоляных бортов.

Вскоре сражение было окончено. На рейде догорало множество римских кораблей, а остатки флота отступили от стен города. Среди юного воинства Архимеда потерь не было.

— Слава великому Архимеду! — кричали восхищённые жители Сиракуз и благодарили и обнимали своих детей. Могучий воин в блестящих доспехах крепко пожал руку кудрявому мальчику. Его маленькая ладонь была покрыта кровавыми мозолями и ссадинами от полировки медного листа, но он даже не поморщился при рукопожатии.

— Молодец! — уважительно сказал воин. — Этот день сиракузцы запомнят надолго.

Прошло два тысячелетия, а этот день остался в истории, и запомнили его не только сиракузцы. Жители разных стран знают удивительную историю о сожжении Архимедом римских галер, но он один ничего бы не сделал без своих юных помощников. Кстати, совсем недавно, уже в ХХ веке нашей эры, учёные провели эксперименты, которые подтвердили полную работоспособность древнего «сверхоружия», изобретённого Архимедом для защиты Сиракуз от захватчиков. Хотя есть историки, считающие это легендой…

— Эх, жаль, меня там не было! — воскликнула Галатея, внимательно слушавшая вместе с братом вечернюю сказку, которую рассказывала им мать — принцесса Дзинтара. Та продолжила читать книгу:

— Потеряв надежду захватить город с помощью оружия, римский полководец прибег к старому испытанному способу — подкупу. Он нашёл в городе предателей, и Сиракузы пали. Римляне ворвались в город.

— Найдите мне Архимеда! — приказал командующий. Но солдаты, опьянённые победой, плохо понимали, чего он от них хочет. Они врывались в дома, грабили и убивали. Один из воинов выбежал на площадь, где работал Архимед, рисуя на песке сложную геометрическую фигуру. Солдатские башмаки затоптали хрупкий рисунок.

— Не тронь моих чертежей! — грозно сказал Архимед.

Римлянин не узнал учёного и в гневе ударил его мечом. Так погиб этот великий человек.

Известность Архимеда была столь велика, что книги его часто переписывали, благодаря чему ряд трудов сохранился до нашего времени, несмотря на пожары и войны двух тысячелетий. История дошедших до нас книг Архимеда нередко была драматической. Известно, что в XIII веке какой-то невежественный монах взял книгу Архимеда, написанную на прочном пергаменте, и смыл формулы великого учёного, чтобы получить чистые страницы для записи молитв. Прошли века, и этот молитвенник попал в руки других учёных. Они с помощью сильной лупы исследовали его страницы и различили следы стёртого драгоценного текста Архимеда. Книга гениального учёного была восстановлена и напечатана большим тиражом. Теперь она уже никогда не исчезнет.

Архимед был настоящим гением, сделавшим множество открытий и изобретений. Он опередил своих со-временников даже не на века — на тысячелетия.

В книге «Псаммит, или Исчисление песчинок» Архимед пересказал смелую теорию Аристарха Самосского, согласно которой в центре мира расположено большое Солнце. Архимед писал: «Аристарх Самосский … полагает, что неподвижные звёзды и Солнце не меняют своего места в пространстве, что Земля движется по окружности около Солнца, находящегося в его центре…» Архимед считал гелиоцентрическую теорию Самосского убедительной и использовал её, чтобы оценить размеры сферы неподвижных звёзд. Учёный даже построил планетарий, или «небесную сферу», где можно было наблюдать движение пяти планет, восход солнца и луны, её фазы и затмения.

Правило рычага, которое открыл Архимед, стало основой всей механики. И хотя рычаг был известен до Архимеда, он изложил его полную теорию и успешно применил её на практике. В Сиракузах он в одиночку спустил на воду новый многопалубный корабль царя Сиракуз, используя хитроумную систему блоков и рычагов. Именно тогда, оценив всю мощь своего изобретения, Архимед воскликнул: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир».

Неоценимы достижения Архимеда в области математики, которой, по словам Плутарха, он был просто одержим. Его главные математические открытия относятся к математическому анализу, где идеи учёного легли в основу интегрального и дифференциального исчисления. Огромное значение для развития математики имело вычисленное Архимедом отношение длины окружности к диаметру. Архимед дал приближение для числа π (Архимедова числа):

Своим наивысшим достижением учёный считал работы в области геометрии и, прежде всего, расчёт шара, вписанного в цилиндр.

— Что за цилиндр и шар? — спросила Галатея. — Почему он так ими гордился?

— Архимед сумел показать, что площадь и объём сферы относятся к площади и объёму описанного цилиндра как 2:3.

Дзинтара поднялась и сняла с полки модель земного шара, который был впаян внутрь прозрачного цилиндра так, что соприкасался с ним на полюсах и на экваторе.

— Я с детства люблю эту геометрическую игрушку. Посмотрите, площадь шара равна площади четырёх кругов такого же радиуса или площади боковой стороны прозрачного цилиндра. Если добавить площади основания и верха цилиндра, то получится, что площадь цилиндра в полтора раза больше площади шара внутри него. То же самое соотношение выполняется для объёмов цилиндра и шара.

Архимед был восхищён полученным результатом. Он умел ценить красоту геометрических фигур и математических формул — именно поэтому не катапульта и не горящая галера украшают его могилу, а изображение шара, вписанного в цилиндр. Таково было желание великого учёного.

Серебряный мальчик Дэрила Леонардо

… in Love #2

Оцените эту книгу

Эндрю — спортсмен, высокий и привлекательный, с глазами, в которых можно уплыть. сделать для романтического любовного интереса, он никогда не был в отношениях. Почему? Потому что он в шкафу. Быть геем не совсем подходит такому парню, как он.

Уязвленный склонностью сравнивать себя с другими, особенно со своим неуступчивым старшим братом, и увидев, как менее привлекательная одноклассница заводит мужчину своей мечты, Эндрю решает, что, возможно, пора начинать встречаться. И вскоре после своего восемнадцатилетия он решает сделать именно это.

Но как «Парень, ищущий парня», находит «Парня, ищущего парня», но при этом отделяет его от своей повседневной жизни?

Ответ: Онлайн.

397 страниц, Мягкая обложка

Впервые опубликовано 11 марта 2022 г.

Об авторе

Дэрил Леонардо — независимый писатель. Родившийся на Филиппинах и выросший в районе залива Сан-Франциско, он начал писать, чтобы создавать роли для себя, продолжая карьеру актера. Сейчас он проживает в Лос-Анджелесе, штат Калифорния, со своим мужем и двумя собаками, где продолжает играть роли в независимых проектах и в местном театре.

Что ты думаешь?

Оцените эту книгу

Поиск по тексту рецензии

Показано 1–16 из 16 рецензий

18 мая 2022 г.

Ничего себе! рассказывает свою историю. В этой книге я также очень рад видеть, как Эндрю и его лучший друг Райлз снова становятся друзьями после того, как Райлз узнает, что Эндрю гей, и принимает это. Дэрил Леонардо многое запечатлел в своих двух книгах. Такой классный Автор.

На написание этой истории ушла большая часть года. После публикации моего первого романа «Утони» я сильно надавил на себя, чтобы придумать продолжение. Я не знал, какую историю хочу написать, а с Эндрю я даже не планировал исследовать его характер после его появления в утоплении. Но после того, как мой муж — и несколько человек — упомянули, насколько интересным был Эндрю, мне не потребовалось много времени, чтобы придумать и собрать все воедино. Я понял, что могу использовать кое-что из своего собственного опыта и изучить идеи о том, что значит быть геем. Теперь, основываясь на реакции большинства, которую я получил на его характер, я не упустил из виду, что история об Эндрю потенциально может вызвать серьезные разногласия. Но, несмотря на это, я горжусь тем, что после утопления я не был уверен, что смогу рассказать еще одну историю. По крайней мере, не так скоро.

Паблито

522 отзыва14 подписчиков

Дэрил Леонардо снова написал реалистичную историю на этот раз о неприятном, невежественном школьном футболисте, который думает, что ему нужен парень. Однако, чтобы иметь парня, нужно быть другом, и возбуждение Эндрю, похоже, является здесь бета-блокатором. Или, может быть, он действительно хочет отношений, но слишком отчаянно для обычного пользователя приложений для знакомств.

Стиль письма легкий, непринужденный, полностью гармонирующий с рассказчиком-девственником средней школы, а иногда и забавный. Мы знаем Эндрю и сочувствуем ему. Престижность за реалистичное изображение того, каково это потерять девственность с сексуальным партнером. И за то, как он себя чувствует. Престижность за захват диапазона эмоций, которые переживает замкнутый спортсмен средней школы.

закрытый персонаж-гей-совершеннолетие реализм-в-спальне

Drown был одним из моих самых популярных прочтений за прошлый год, и я был так взволнован, чтобы прочитать следующую книгу в эта серия. По правде говоря, я думал, что Эндрю был придурком в первой книге, потому что так оно и было. Эта книга заставила меня полюбить его.

Я увидел в этом персонаже многое от себя (что, полагаю, означает, что я своего рода придурок), но я чувствую, что любой, кто прочитает эту книгу, сделает то же самое. Это уникальная и очень реалистичная история, в которой не только солнце и радуга. Я часто читаю YA и складывается впечатление, что рассказы натянуты, но не в этот раз.

Это действительно одна из лучших книг, которые я читал за последнее время. Дэрил проделал фантастическую работу, оживив этого удивительного персонажа и дополнив эту сюжетную линию. Я очень рекомендую эту книгу всем.

Красиво оформленная, горячая история

Я люблю стиль Леонардо — в нем чудесная плавность, от которой я могу потеряться на несколько часов. Как и в случае с «Утопи», описание кажется настолько реальным, что я полностью поверил, что это мемуары. У Эндрю есть небольшая заминка с языком, который я очень любил — посреди очень серьезных сцен он сводил меня с ума своими непоследовательностями. («Английский странный».) Я думаю, что это ценная история, особенно для подростка или кого-то, кто занимается онлайн-знакомствами. Внимание, есть свидания, но это не история любви. По крайней мере, не история любви между людьми — она о том, чтобы полюбить себя. В этой книге это сложный вызов, потому что Эндрю, рассказчик от первого лица, не вызывает симпатии — он груб, груб и мелочен. Но в некотором смысле его поведение и его мыслительный процесс можно понять. Он не чувствует, что его любят или любят, и не может любить себя, поэтому он придурок. Трудно отвести взгляд от его беспорядочной жизни, и я поймал себя на том, что действительно хочу, чтобы он примирился с самим собой, чтобы он мог быть милым. И он это делает — на самом деле, он такой поверхностный и грубый парень, каким был все это время, но он учится извиняться, как протянуть руку помощи. Что вместо того, чтобы обвинять других в том, что они не общаются с ним, он вместо этого общается с ними. Некоторые предупреждения о содержании: ненормативная лексика (включая оскорбления геев), употребление алкоголя несовершеннолетними, упоминания о наркотиках и секс. В целом, приготовьтесь к драме, но я думаю, что эта проницательная и хорошо написанная книга запомнится вам надолго — я знаю, что думала о ней много раз с тех пор, как закончила!

Ух ты, скажу честно — Эндрю не был моим любимым персонажем в Тони, и я не ожидал, что будет книга о нем, но эта книга заставила меня оценить Эндрю как персонажа. Я даже рад, что вышла книга, слишком подробно рассказывающая о сложностях Эндрю как персонажа. Мне понравился рост Эндрю в истории, и концовка была такой приятной.
Мне очень понравилось, как Дэрил разработал историю Эндрю и чем закончилась книга. Я нашел все, что связано с историей Эндрю, и я не думал, что буду. От взросления до познания себя и даже до построения отношений вокруг себя по мере того, как вы выясняете свою личность. Если вы читали Drown, то вам определенно нужно прочитать эту книгу, а если нет — то все равно стоит, потому что это отличная книга! Если вы не читали Drown, вы мало что упустите, и я думаю, что эту книгу должен прочитать каждый.
Поздравляем Дэрила с выпуском отличной второй книги!

Я прочитал первую книгу автора, Drown, и она была забавной, родственной и очень хорошо написанной. Этот НЕ разочаровывает. Это еще одна история о взрослении ЛГБТК, на этот раз один из других персонажей Drown, Эндрю, и мы увидим, как он проходит через свою молодую жизнь. Мне нравится, что автор решил сосредоточиться на Эндрю, потому что я всегда интересовался им в Drown. Я чувствовал, что в нем было нечто большее, что нам нужно было увидеть. Это действительно отличное чтение. Он связывает определенные элементы из Drown, так что вы знаете, что он, так сказать, из того же «мира». Очередная фантастическая работа фантастического автора.

Ларри

226 отзывов2 подписчика

отличное продолжение

Я очень рад, что наткнулся на книгу 1 из этой серии, после того как вышла книга 2. Таким образом, я смог прочитать 1-ю, потом 2-ю, а теперь, как и все мы, прочитавшие эту книгу, ждем 3-ю книгу. Мне очень понравилось читать об Эндрю. Было так много вещей, которые он сделал в книге 1, которые заставили меня почесать голову. Будет здорово увидеть, о ком пойдет речь в 3-й книге. Есть еще незаконченная история об Андрее. Отличная книга. Мне очень нравится развитие персонажа. Делает всех настоящими.

5 звезд!!! Выбил из парка!

Автор Дэрил Леонардо снова сделал это, написав еще одну замечательную книгу. Какой рассказчик! Эта книга была НАСТОЛЬКО хорошо написана и НАСТОЛЬКО интересна, что меня просто потянуло к книге. Рассказывая историю Эндрю, вы проходите через все эмоции. Больше всего я мог сопереживать Эндрю и относиться к его истории.

Еще один хороший здесь! Очень рекомендую эту книгу читателям. 5 звезд!

Роберт

104 отзыва42 подписчика

Мне очень понравилось повествование этой истории в целом. Моя единственная проблема была с MC. Он показался очень поверхностным (что я могу немного простить из-за его возраста — ему 18 лет, и он только что закончил младшие классы средней школы). Я все ждал, пока он исправится, но этого так и не произошло. Тем не менее, я ценю стиль письма автора и с нетерпением жду новых его работ.

достижение совершеннолетия lgbtq-возрастной разрыв lgbtq-романтика

Боб

343 отзыва10 подписчиков

Я только что закончил Silver Boy. Как бы мне не нравилась первая книга, «Утопить», эта мне понравилась еще больше. Приятный юмор и в этом. Отличная история. Отличные персонажи. Эти две книги настолько хорошо написаны и отшлифованы, что я не могу поверить, что это первые две изданные книги Дэрила. Не могу дождаться его следующей книги!

фаворит-я-м-м

Steve J

66 отзывов2 подписчика

Мне очень понравилась первая книга автора, Drown, и я с нетерпением ждал этой. Однако мне не очень понравилась эта книга. Думаю, я не отождествляла себя с главным героем и не чувствовала, что вложила его в него, и ни одна из его попыток найти гей-отношения не увенчалась успехом. Я предполагаю, что обычный сюжет м/м-романтики таков: несмотря на борьбу, в конце концов побеждает настоящая любовь, но здесь этого не произошло.

Лейси

632 отзыва44 подписчика

– Так ты хотел хоть раз стать золотым мальчиком?
– Почти, – говорю я как можно небрежнее.
Руди какое-то время с любопытством смотрит на меня. «Теперь, зачем тебе чужой титул?»
«Что ты имеешь в виду?»
«Я имею в виду, если твой брат золотой мальчик, у тебя должен быть собственный титул. Ты мог бы быть как… Серебряный мальчик.
«Серебряный мальчик? Мне нравится это чувство, но серебро не золото».
«Это не значит, что это не ценно».

Я был так взволнован, когда Дэрил сказал, что он возвращается во вселенную Drown (которую я навсегда запомню как гей-версию Дрянных девчонок, большое спасибо 😌).

~~Регина Джордж~~

Эндрю сияет как Silver Boy в своей собственной истории взросления. Для меня эта книга читается как формат дневника. Это немного отличалось от утопления, но определенно соответствовало личности Эндрю. Я действительно болел за развитие конкретных отношений, но, к сожалению, этого не произошло. У нас продолжали появляться проблески надежды, но они каждый раз угасали. Я бы хотел, чтобы мы могли получить обзор Руди или, может быть, немного больше о нем. Мне не нравится отсутствие закрытия. Хотя я понимаю, почему Дэрил повел историю именно в этом направлении. Даже если мне это не нравилось. Даже если это, вероятно, к лучшему. Момент, когда Эндрю решил уйти, был моментом, когда развитие его характера действительно поразило меня. И я думаю, что это одна из лучших частей рассказывания историй. Что касается писательства, я буду читать все, что Дэрил когда-либо напишет. Но я чувствую себя немного разочаровывающим, закрывая Silver Boy.

reading-rainbow

Я боролся с этим

Я закончил, и сценарий хороший, но было много вещей в развитии персонажа и сюжете, которые мне не понравились…почти остановился чтение несколько раз.
M/C был мне очень неприятен. Не очень добрый брат или друг. Вела себя скорее как 16-летняя, чем как 18-летняя. Мало что знаете о гей-сексе? Интересно, кто мужчина, а кто женщина? Извините, быть геем не было для него чем-то новым, и в Интернете есть ТОННА информации обо всем, что выходит для teems. Просто неправдоподобно.
Я также не понимал его отношений с Маккензи. Не знает ее имени после встречи с ней несколько раз? Тяготеете к ней, когда он неоднократно повторяет «я тебя ненавижу»?
Наконец, вся ситуация с Руди сбила меня с толку и расстроила, пока М/К. Я просто не понял.
Извините за депрессию, но мне это не понравилось. Слишком много в нем дыр.

travis

159 отзывов29 подписчиков

Не думаю, что эта книга мне подошла. Я понимаю, что он пытался сделать, как это было о том, как Эндрю нужно было разобраться в себе и испытать жизнь, и сделать все это, прежде чем он закончит отношениями, но для меня это просто провалилось. Отношениям Эндрю с Руди уделяется наибольшее внимание, и у них есть несколько приятных моментов вместе, но в итоге Эндрю объявляет об уходе, а Руди блокирует его, и в их отношениях нет реального завершения, и это просто неприятно читать. Кроме того, натянутые отношения с его братом могли бы быть интересными, но им не уделяется много внимания, и они разрешаются слишком быстро и чисто. Мне нравилась дружба Эндрю с Маккензи, но в целом сама книга мне не подошла.

— Главный герой является второстепенным персонажем Drown
— Ожидается романтическая история, но это история COA
— Сносно

Показано 1 — 16 из 16 отзывов Книги о памяти гражданской войны | Статьи Библиотека Конгресса
Ветераны Союза и Конфедерации обмениваются рукопожатием на встрече, посвященной 50-летию битвы при Геттисберге.

В его романе 1948 года Злоумышленник в пыли , Уильям Фолкнер классно описывает мальчика из Миссисипи, играющего в солдата, притворяющегося, так сказать, всей армией повстанцев, в минуты, предшествующие катастрофическому нападению Пикетта-Петтигрю в битве при Геттисберге. На мгновение, прежде чем Джеймс Лонгстрит дал слово и «все еще в балансе», мальчик переосмысливает битву по своему вкусу. Эти измененные события 3 июля 1863 года дали читателям представление о том, насколько глубоко Гражданская война по-прежнему влияла на повседневную жизнь южан в Америке после Второй мировой войны.

Перемотка вперед на 70 с лишним лет. Будучи непримиримым правнуком ветерана Конфедерации, Фолкнер вряд ли мог представить себе мир своих правнуков — Дикси, в котором многие студенты не только не чтят, но и сносят памятники Роберту Э. Ли и его армия. И вот, вкратце, то, что касается памяти о Гражданской войне: то, как американцы помнят наше национальное кровопускание, до сих пор, и всегда было , горячо оспариваемое; всегда развивается; всегда соревнуетесь; всегда перерабатывается или адаптируется в соответствии с социальными, политическими и культурными обстоятельствами момента. Некоторые нарративы памяти приобретают коллективный статус и становятся частью национального сознания. Другие постепенно забываются — или уничтожаются — и уходят в безвестность.

Борьба за то, чтобы устроить или продиктовать, как будут помнить Гражданскую войну и, следовательно, ее роль в формировании американской идентичности, началась еще до окончания конфликта. Тысячи солдат опубликовали мемуары, дневники и личные истории. Ветераны с обеих сторон организовывали и держали массовые лагеря. Южное историческое общество, основанное в 1869 году, заложило основу мифологии «Утраченного дела», которая сохранилась до наших дней. Женские мемориальные ассоциации и другие группы наследия, в первую очередь Объединенные дочери Конфедерации, возглавили массовые перезахоронения, учебные программы, сбор средств и программы строительства памятников, пик которых пришелся на XIX в.20 с. В следующем столетии развитие национальных парков на полях сражений, подъем голливудских фильмов о войне, движение за гражданские права, столетие гражданской войны, феномен сериала Кена Бернса 1990 года «», «Гражданская война » и множество других дебатов… включая нынешнюю, связанную с иконографией Конфедерации и сносом памятников, заставили американцев признать, насколько важным остается контроль над наследием войны даже спустя 157 лет после Аппоматтокса.

Имея это в виду, у летописцев памяти есть уникальная задача в области изучения Гражданской войны. (Я говорю летописцы, потому что в этот список входят поэт и журналист, а не только ученые-историки.) Они определяют механизмы, организации, медиумы и средства, с помощью которых увековечивается память о конфликте, одновременно раскрывая мотивы и смыслы, лежащие в основе нарративов памяти. большие и маленькие, известные и загадочные. Многие исследователи памяти прослеживают истоки этой дисциплины до 9 лет Пола Бака.0030 Дорога к воссоединению, 1865–1900 , опубликованная в 1937 году. Другие могут указать на книгу Роберта Пенна Уоррена «Наследие гражданской войны » (1961). В любом случае потребовались дополнительные десятилетия, чтобы исследования памяти стали основным сектором истории Гражданской войны. Это развитие произошло в 1980-х годах с появлением институциональных исследований мифологии «Утраченного дела».

НАСЛЕДИЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ: РАЗМЫШЛЕНИЯ О СТОЛЕТИИ
Роберт Пенн Уоррен
(Random House, 1961)

Хотя Роберт Пенн Уоррен больше известен своими стихами или романом All the King’s Men , вышедшим в 1946 году (оба получили Пулитцеровскую премию), наблюдения Роберта Пенна Уоррена над воспоминаниями о Гражданской войне остаются актуальными вот уже 70 лет. Их также, вероятно, цитируют больше, чем любую другую работу на эту тему. «Для американского воображения, — заявил Уоррен, — Гражданская война воспринимается как «великое отдельное событие в нашей истории». Согласно The Legacy of the Civil War , конфликт вынудил американцев из разных регионов увидеть и взаимодействовать друг с другом буквально впервые. Это сделало Юг более южным из-за поражения Конфедерации. Это навсегда изменило американский способ ведения войны. В конце концов Уоррен приходит к выводу, что война не имеет единого значения. Оно не может. Это слишком сложно. И эта сложность, которая заставляет нас чувствовать себя неловко и заставляет нас задавать трудные вопросы о себе как об американцах и как людях, — именно то, что придает Гражданской войне ее вечную привлекательность.

ПРИЗРАКИ КОНФЕДЕРАЦИИ: ПОРАЖЕНИЕ, УТРАЧЕННОЕ ДЕЛО И ПОЯВЛЕНИЕ НОВОГО ЮГА (1980), Книга Гейнса Фостера « Призраки Конфедерации » не является ни исследованием социальной религии, ни культурным анализом памяти Конфедерации. По замыслу книга представляет собой подробный план — подлинную историю организации — мужчин, женщин и организаций, стоящих за основанием и поддержанием мифологии «Утраченного дела». Начиная со школы Вирджинии 1870-х годов — первоначальных архитекторов «Утраченного дела» из Ричмонда, возглавляемых Джубалом Эрли, — Фостер описывает, как элитные ветераны Конфедерации стремились систематизировать историю войны, чтобы решить проблемы поражения и сломленной мужественности в Новый Юг. Эти так называемые истории возлагали вину за провал Конфедерации на Джеймса Лонгстрита (из-за отсутствия победы при Геттисберге война была проиграна) и утверждали, что подавляющее преимущество Союза в населении заключалось в том, что более мужественные и благородные южане оказались на проигравшей стороне. Возможно, важнее всего то, что Фостер документирует, как и почему женщины взяли на себя управление наследием Конфедерации в 189 г.0s и объясняет их основную роль строителей памятников.

СОЮЗНИКИ НА ЧЕРДАКЕ: СООБЩЕНИЯ ИЗ НЕЗАВЕРШЕННОЙ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Тони Хорвиц Конфедераты на чердаке — наполовину история, наполовину рассказ о путешествиях, наполовину культурная критика — вероятно, посещали больше уроков истории, чем остальные в этом списке вместе взятые. Для них это не пренебрежение, а просто указание на огромную популярность этой книги. Для бесчисленного количества старшеклассников и студентов колледжей Хорвиц служил проводником в странном, диком, а иногда и совершенно причудливом мире реконструкции и памяти Конфедерации. От экскурсий по Форт-Самтеру, Шайло и Андерсонвиллю до подробных (а иногда и подчеркнуто неловких) бесед с энтузиастами Конфедерации, последней выжившей вдовой Конфедерации и даже Шелби Фут (тогда недавно прославившейся на весь мир благодаря книге Бернса «9»).0030 Гражданская война ), Хорвиц накануне нового тысячелетия подтвердил то, что утверждал Уоррен в начале столетия конфликта: Гражданская война всегда будет иметь разное значение для разных людей — и ее влияние на американцев, и особенно на южан, никогда не уходит. В этом смысле Конфедераты на чердаке фактически Наследие гражданской войны для поколения X и миллениалов.

РАССА И ВОССОЕДИНЕНИЕ: ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В АМЕРИКАНСКОЙ ПАМЯТИ
Дэвид Блайт
(Harvard University Press, 2001)

Значительно отходя от институциональной истории и исследований «Утраченного дела», которые преобладали с 1980-х до начала 2000-х годов, Дэвид Блайт предложил мета-объяснение — или, что еще лучше, « история генезиса» — за наследие Гражданской войны, сложившееся в 1870-х годах и сохранившееся до настоящего времени. История вращается вокруг трех идеологических лагерей: сторонников примирения (белых северян, которые хотели преодолеть войну и восстановить экономику), сторонников превосходства белой расы (белых южан, которые отказывались признать рабство причиной войны и стремились сохранить цветную линию) и сторонников эмансипации. (коалиция во главе с афроамериканцами, которые считали отмену рабства апогеем смысла войны). По словам историка Блайта, ради более быстрого и выгодного для расы процесса воссоединения сторонники примирения и сторонники превосходства белой расы объединились, чтобы подавить эмансипаторские интерпретации войны, и установили повествование о взаимной чести и жертве, которое все еще распространено сегодня. С момента выпуска в 2001 году 9Тезис 0030 «Раса и воссоединение » подвергся критике и расширению — в первую очередь Кэролайн Дженни в «Вспоминая гражданскую войну: воссоединение и пределы примирения » (2013), — но он остается золотым стандартом.

СОЗДАНИЕ КОНФЕДЕРАТА КЕНТУККИ: УТРАЧЕННОЕ ДЕЛО И ПАМЯТЬ О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ В ПОГРАНИЧНОМ ШТАТЕ
Энн Маршалл
(University of North Carolina Press, 2010)0031 был опубликован в 2010 году, южные историки потратили десятилетия, повторяя шутку Э. Мертона Коултера о том, что Кентукки ждал окончания войны, чтобы отделиться и стать Конфедерацией. Точно так же многие лекторы по послевоенному Югу отметили, что Кентукки, несмотря на то, что он предоставил Союзу на десятки тысяч солдат больше, чем Конфедерации, стал одним из двух неотделившихся штатов, чье расовое насилие потребовало отделения Бюро вольноотпущенников во время Реконструкции. . Но Маршалл был первым историком, который серьезно посмотрел на приграничные штаты и исследовал, как политический, социальный и культурный опыт военного времени, укорененный исключительно в географии, может — и в случае с Кентукки — был приравнен к уникальным послевоенным памятным событиям. Чтобы установить для себя южную (читай: проконфедеративную, демократическую) идентичность, белые жители Кентукки переняли внезаконное насилие, а также риторику и ритуалы «Утраченного дела» соседних бывших штатов Конфедерации и фактически «исчезли» юнионистское прошлое Кентукки на протяжении поколений. . Создание Конфедерации Кентукки положило начало волне исследований памяти, сосредоточенных на других пограничных штатах, послевоенных контрнарративах и домашнем насилии.