Новости | Московский театр О. Табакова

В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» Олег Табаков, актер, режиссер, художественный руководитель Московского Художественного Академического театра имени Чехова. 

 

Эфир ведет Ксения Ларина.

 

 — Ну что ж, с удовольствием представляю вам нашего сегодняшнего гостя. Это Олег Павлович Табаков, актер, режиссер, художественный руководитель Московского Художественного Академического театра имени Чехова.

 — И маленького театра на улице Чаплыгина, дом 1а.

 — И маленького театра под руководством Олега Табакова. Можно перечислять через запятую еще массу различных должностей и регалий, но не будем тратить драгоценное эфирное время. Здравствуйте, Олег Павлович.

 — Добрый день.

 — Уважаемые слушатели, присылайте ваши вопросы Олегу Павловичу Табакову на наш пейджер 974-22-22, абонент «Эхо Москвы», если у нас будет время в конце нашей встречи несколько телефонных звонков послушаем. А пока давайте немножко поговорим о последних премьерах Московского Художественного Академического театра Чеховского, «Кабала святош», прежде всего. Поздравляю вас с началом сезона, с премьерой, Олег Павлович.

 — Спасибо.

 — Эта пьеса, конечно же, всегда была о власти, эта пьеса всегда была о власти, насколько я ее понимаю, когда ее еще читала, когда потом посмотрела первый спектакль, который был на моей памяти. Это был как раз спектакль с Олегом Ефремовым. Про что сегодня, Олег Павлович, про то же?

 — Нет, про это написано, то есть, существуют слова про это. Но мне думается, что сегодня гораздо интереснее частная жизнь господина де Мольера, так как озаглавлен роман Булгакова, предшествовавший написанию этой пьесы, «Частная жизнь господина де Мольера». А все, о чем вы говорите, это существует.

 — Ну, я бы хотела подробнее остановиться на этой теме, поскольку она вам знакома за годы жизни в советской стране, в России, годы жизни в театре, годы жизни на всяких руководящих постах. Вы свои отношения с властью выстраивали так, как вы себе это представляли в данный момент. Всегда было так, как вы хотели? Всегда это было вашим законом?

 — Нет, ну зачем, нет. Это было совсем наоборот. По всем жестким законам тоталитарного общества, по которым все равны, но некоторые еще равнее и это очень тяжело вспоминать об этом. Особенно, когда после случавшихся у меня успехов за рубежом, успехов достаточно громких, что ли и не должностных, а событийных, профессиональных, что ли, возвращаясь в свою родимую Москву, достаточно жестко власть тебя ставила на место. Прямо пропорционально тем успехам, которых ты достиг там. Ну, еще раз говорю, это были правила игры, но, справедливости ради, хочу заметить, что с 1987 года, когда был организована вот эта студия наша маленькая, на улице Чаплыгина, дом 1а, никто никогда не посмел мне сказать, какую пьесу, какого автора, к какому празднику, к какой дате надо сделать. И вот это я уж никогда и никому не отдам.

 — Это ваша заслуга?

 — Я не думаю, что это заслуга именно моя, я думаю, что это сообразительность той власти, и Михаила Сергеевича Горбачева, в частности. По всей вероятности, подвела к пониманию того, что либо так, либо не наладишь с людьми контакта.

 — Но, тем не менее, вам, все-таки, как мне кажется, может быть, я не права, удалось избежать каких-то тяжелых моментов, унижений, которым подвергались многие ваши коллеги в той или иной степени.

 — Вы знаете, я так скажу. Я никогда не был диссидентом, я не играл в эти игры. Мало того, скажу, что не всегда те люди, которые были диссидентами, вызывали у меня симпатию. Возможно, это какие-то частности, частности моего знания, но единственное, чего я не позволял себе — принимать участие в мерзостях коллективных осуждений, коллективных прозрений, коллективных писем, заявок … «я не читал, но я осуждаю». Вот этого я не делал никогда в жизни, в этом нет никакого героизма, но это, повторяю, просто нормальность, по-моему, человеческого достоинства. Я из немногих, кто этого не делал никогда. Этим грешили люди куда более значимые в художественном отношении, чем я. Вот так.

 — Все время вспоминаю фильм, один из моих любимых фильмов на эту тему, наверняка вы его знаете, «Мефисто» с Брандауэром, да?

 — Да.

 — Когда он повторяет «я просто актер, я просто актер», а, тем не менее, становится уже фашистом, да?

 — Да.

 — Вот как, все-таки, избежать, где та граница, за которую не стоит переходить? Это чувствуется, вы это чувствовали на себе, что дальше нельзя, все?

 — Как человеку человеком быть? Это вопрос, который является вопросом вечным, я уже даже написал об этом. Я был директором театра, а до этого я был комсоргом, до этого председателем местного комитета, до этого парторгом. Но я никогда не был, как бы сказать … таким … активно действующим … ни тем, ни другим, ни третьим, не выступал там на каких-нибудь … ну, не важно. Короче говоря, я и в партию-то вступил вместе с Женей Евстигнеевым, потому что Олег Николаевич Ефремов объяснил нам, что если у нас в «Современнике» не будет партийной организации первичной, то тогда нас согнут в бараний рог. А членами парторганизации были либо пожарники, либо вот заведующий монтировочным цехом, Маланин. Короче говоря, вот это обстоятельство привело меня к тому, что уже будучи директором, я уже, по-моему, вам рассказывал об этом, будучи директором «Современника», которым я решил сам стать, однажды был вызволен из мест общего пользования зовом секретарши, Раисы Викторовны, которая сообщила, что ко мне пришли. Пришлось отложить любимое занятие — чтение газеты «Советский спорт», по тем временам, и выйти. Женщина в туальденоровом наряде принесла мне, оказывается, письмо от Александра Исаевича Солженицына, приглашавшего меня на вручение ему нобелевских знаков, которые привезет в Москву ответственный секретарь нобелевского комитета, по-моему, его звали Курт, а фамилию его не помню. Я раскрыл конверт, и там, на сложенном вдвое ватманском листе почерком школьного учителя графически были расчерчены контуры Козицкого переулка, контуры двора, где жила жена Александра Исаевича, куда надо было подняться, на какой этаж. Зеленый, красный, синий карандаш, повторяю, учителя средней школы, показывали стрелочками мой путь. Не скажу, что это была Голгофа, но какое-то определенное холмистое образование. Я мыслями труса вспомнил о том, что у меня двое детей, и что я вообще директор этого театра, и что я член КПСС. И понимал, что со стороны КПСС наказание … как это сказали одному, преступление раскрыто, значит, вот, наказание воспоследует. Ну, тем не менее, я решился идти. И только бдительность советской власти не дала мне возможность подняться на эту гору. Потому что Курта не пустили в Советский Союз для вручения знаков. Ну, вот. А вот это вот розовенькое, что трепетало во мне в этот момент … Ну что делать, иногда приходится преодолевать это и идти. Не важно, или там собирали деньги на дом для жены одного из несправедливо осужденных людей. Ну, что, я не знал, что люди узнают, что я дал эти 5000? Или там не помню, сколько это было. То есть, люди, которым нужно об этом знать. Да наверняка они узнали. Ну что делать? Ну, надо было собрать ей на дом, потому что она собиралась купить домик и жить рядом с тем местом, где отбывал наказание ее муж, осужденный.

 — Ну, вот смотрите, а сегодня. Безусловно, всегда, в любое время, плохая, хорошая, умная, глупая, но власть всегда пользуется услугами представителей творческой интеллигенции, когда ей нужно, что называется, сформировать общественное мнение, когда принимается какое-то судьбоносное решение. Вот сегодня. Вот как быть?

 — Не участвую в этом.

 — Ну, как, вас же спрашивают, Олег Павлович, вы за кого? Олег Павлович Табаков, с кем вы, мастер культуры? Убивать людей, не убивать, объявлять войну, не объявлять, что делать?

 — Ну, во-первых, я не думаю, что надо спрашивать об этом у деятелей культуры.

 — Спросят все равно.

 — Это все наши совковые такие привычки, тире замашки. Каждому — свое. Каждый должен нести свой чемодан. Я профессионал, я довольно долго показываю стабильные результаты в избранной мною профессии. Я предлагаю власти заниматься тем же самым. Я никогда не спрашиваю у власти, повторяю, какую пьесу, какого автора собирается ставить Художественный ли театр в данный момент или маленький театр на улице Чаплыгина. Нет, каждый должен заниматься своим делом. Я не думаю, что у меня должны спрашивать. А что я испытываю? Бог его знает … понимаете, если испытываешь что-то искреннее и непосредственное — не станешь об этом кричать. Я никогда не стану рассказывать о своей любви к женщине, которую я люблю, или же о болезни кого-то из близких моих. Меня всегда удручали рассказы моих коллег о том, как трудно им живется. Или вот… несчастье, которое с ним или с ней произошло — это самое несчастное несчастье во всем Баумановском районе или, во всяком случае, в масштабах Басманной управы. Я всегда краснел, это, наверное, трудно представить, глядя на мое широкое лицо, упитанное, но я опускал глаза и старался уйти как-то в сторону. Я думаю, что настоящее, оно как-то по-другому делается. Вот когда беда случилась с «Курском», я взял какие-то свои заработанные деньги и понес в «Комсомольскую правду», там, на этаж, который там-то и там-то. Или там, когда была беда в Ленинакане, я поднял театр наш, и мы поехали туда. Вот это мне понятно, а то, о чем вы спрашиваете меня, это, все-таки, сопряжено с хождением во власть. Я этим не занимаюсь.

 — Но, властью обладаете все-таки, у вас эта ноша весит, да?

 — Ну, как бабушка говорила: «Бачилы очи що куповалы, ишты, хоть повылазте». Так что, что ж. Это такая…

 — Легко распоряжаться чужими судьбами?

 — Трудно. Но надо.

 — Ошибались когда-нибудь?

 — Очень редко, к сожалению.

 — Почему к сожалению.

 — Ну, все-таки, хочется как-то убедиться, что … ах, вот если бы было по-другому! То было бы хорошо. Оказывается все так и есть, к сожалению, поэтому к сожалению.

 — В театре у вас наверняка есть люди, которые вас не любят.

 — Этим я не интересуюсь.

 — Не мешает вам это?

 — Нет, не мешает. Это на самом деле меня не интересует. Я никому ничего не должен. Поэтому это меня не интересует.

 — А как же старые боевые товарищи, с которыми вы начинали, еще в «Современнике», которые там, допустим, сидят без ролей, говорит, Олег, как же я, у меня в этом сезоне ничего нет, дай мне роль какую-нибудь. Что вы ему говорите? Нет ничего?

 — Я обычно придумываю какую-то работу. Но если человек раз в ответ на мою предложенную работу откажется, я промолчу, когда он второй раз откажется от предложенной мною работы, я перестану придумывать, ибо ведение дела должно быть в голове одного человека. Я не пришел туда устраивать чьи-нибудь судьбы, я вообще не председатель местного комитета. Я не представитель общественной организации. Вот эти вот все соображения мне чужды на самом деле, потому что я видел столько нехорошего, дурного в проявлениях моих коллег. Я бы так сказал, одним из самых тягостных моих воспоминаний полгода коллегиального руководства «Современником» после ухода Олега Николаевича во МХАТ. Я был одним из шестерых, что ли, членов этой коллегии — врагу не пожелаю участвовать в подобных организациях!

 — То есть, на театре демократия невозможна.

 — Нет. Она бессмысленна и более того скажу, аморальна, ибо при демократическом давлении в театре ответственного нет. В противном случае — тогда зачем приглашали? Чтобы … ну, как это сказать? Чтобы взаимно обслуживать? Нет, извините, я уж как-нибудь сам справлюсь с этими проблемами.

 — Олег Павлович, вопросов очень много, и все они такие разные. Давайте попробуем почитать, что пишут. «Когда будете создавать образ положительного дяди Степы, который вам, деятелям культуры, посоветовал создать в самое ближайшее время нынешний министр МВД? Отказался от этого безобразия только Говорухин» — считает Александр.

 — Я думаю, что, я могу повторить предложение, которое я адресовал министру внутренних дел: начать создание положительного образа дяди Степы или дяди Вани или дяди Пети с того, чтобы установить денежное вознаграждение за прохождение службы во внутренних войсках такое, которое заставило бы этого человека бояться потерять эту должность. Вот единственное, что я как обыватель могу посоветовать по данному вопросу. 

 — Письмо от Ларисы: «Олег Павлович говорит, что в советские времена все были равны, но некоторые были равнее всех. Изменив одно слово, можно эту фразу применить к нашим дням. Сейчас все свободны, но кое-кто свободнее всех». И Лариса считает, что мы практически ничего не говорим. И мы, и вы, наверное, о творчестве МХАТа имени Горького, например, Татьяна Доронина и творчестве содружества актеров Таганки Николая Губенко. Мне кажется, что она не права.

 — Нет, почему? Говорить можно, по-моему, тогда, когда есть некие события, о которых стоит говорить, или надо обсуждать которые. Почему? Я думаю, что любой зритель, который взволнуется спектаклями названных трупп до такой степени, что он захочет сказать, он обязательно должен сказать, так же, наверное, и критик, который будет удивлен, поражен, обрадован, заинтересован в том, что он увидел, должен написать об этом. Только и всего. А если говорить, так сказать, о каких-то политических аспектах, то мне думается, что это не предмет для обсуждений. У нас, в общем, декретирована свобода духа, свобода волеизъявления, свобода совести, так что, я не думаю, что права наша респондентка.

 — Кстати, Татьяна Васильевна Доронина очень часто бывает у нас в гостях. И Николай Губенко тоже. Я думаю, что вы просто не попадаете на эти встречи. Я еще хочу вспомнить момент, когда Татьяна Васильевна была у нас в гостях, она была буквально через несколько дней после ухода из жизни Олега Николаевича Ефремова, и она первая сказала, что театр должен возглавить только Табаков, между прочим. Замечание господину Табакову от Петра: «вы никогда не были диссидентом? Вы никогда не играли в эти игры? Я разочарован!»

 — Я сожалею, что я вас разочаровал, благо, что это произошло на старости лет.

 — «Олег Павлович, существует выражение «инициатива наказуема», инициатива ваших актеров действительно подлежит наказанию?» — спрашивает Марина. Я думаю, что это вопрос из ряда вопросов, посвященных судьбе актрисы Ирины Апексимовой. Просят очень многие радиослушатели, чтобы вы суть конфликта вкратце изложили.

 — Ирина Апексимова и другие сотрудники Московского Художественного Академического театра уволены предыдущей, до меня администрацией. Подали в суд, и, как это делает наш, я бы так сказал, от каменного века существующий трудовой кодекс, были восстановлены на своей работе. Но для меня, как для человека, не увольнявшего их, но, человека театра, человека определенных взглядов на театр невозможна практика судебных выяснений взаимоотношений с театром. Эти люди восстановлены на работе по решению суда. Я делаю вид, что этого не произошло. Потому что взаимоотношения актера и театра должно декретироваться не судебными взаимоотношениями, а надобностью. В общем, это, может, от такого взгляда моего старомодного проистекает. Работа в театре — это работа по любви. Ну как, если … вообще, что это за чушь собачья? Тверской муниципальный суд советует мне взять вот этих артистов?! Ведь я же не советую суду взять вот этих трех судей, а этих трех убрать. Ну вот и все. Так что, это вовсе никакие не взаимоотношения. Это взаимоотношения этих шестерых, восстановленных на работе по решению суда сотрудников МХАТа с прежней, ушедшей уже властью. Сегодня даже директор, с которым они конфликтовали, работает в другом месте. Во МХАТе сейчас новый директор, Мария Евсеевна Ревякина, работавшая довольно долгое время руководителем театра «Глобус» в Новосибирске. Так что, конфликтовать не с кем.

 — Вообще, конечно, переносить вот эти трудовые отношения на творческий коллектив, это какой-то нонсенс. Как это может быть, я не знаю.

 — Во всяком случае, это неразумно. И со мной это не годится.

 — Я вспоминаю все время слова Кости Райкина, что самое ужасное, когда меня не надо, а я есть. Вот как вот здесь существовать?

 — Я оставляю за этими сотрудниками право настаивать на собственной точке зрения. Я никогда до изменения трудового, правового нашего кодекса не буду с ними бороться. Кто-то советует: а вы назначьте им работу, когда они в антрепризе выступают, вот в этот вечер. Ну, зачем же, это не к лицу, и не по весу мне этими мерзостями заниматься.

 — И что вы с ними делаете?

 — Да ничего я с ними не делаю!

 — Ничего? Они зарплату же получают?

 — Не знаю, не интересуюсь, вот поверь, не интересуюсь. Они хотели восстановиться. Они восстановились. Но той власти, с которой они боролись, сейчас нету. Тогда с кем вы боретесь? За что вы боретесь? Против чего вы боретесь?

 — Еще есть несколько вопросов, посвященных вашим отношениям с критикой. Я хочу вспомнить прошлый сезон, спектакль «Девушки Битлов», который был первым спектаклем, как говорят, из портфеля Табакова. Спектакль мне очень понравился, я не раз об этом говорила здесь, на волнах «Эхо Москвы», но, судя по всему, я была в гордом одиночестве, Олег Павлович. Может, я такого начиталась по этому поводу, вас просто смешали не знаю с чем, заколотили.

 — Это не страшно, я вешу 95 килограмм, смешать меня трудно, все-таки. Что-то аналогичное нужно попытаться смешать со мною.

 — Что бы люди ни говорили, вы-то стерпите, я понимаю, а вот ребята, которые на сцену выходят?

 — Самое поразительное, что взгляды людей, которые приходили на спектакли, они очень разнились от взглядов театральной критики на этот спектакль. Вот так. Нет, понимаете, я ведь практик, я профессионал-практик. И востребованность — это для меня безусловный и корректный ответ на суждения, те или иные, театральной критики. Востребованность этой продукции.

 — Зритель голосует.

 — Да, он голосует, голосует ногами, рублем.

 — Но зритель может проголосовать и за всякую дрянь, вы сами были тому свидетелем тому не раз.

 — Согласен, конечно, но, постольку поскольку у меня тоже есть глаза, и я критик, все-таки, ну не буду называть себя критиком, назову себя зрителем. Я зритель примерно с 50-летним стажем, а то и больше, наверное, 50-ти, может быть, 8-летним стажем… так что у меня есть какие-то свои права, что ли, отстаивать свои зрительские взгляды.

 — Еще вопрос, связанный с вашей менеджерской работой, насколько она и влияет ли она на вас как на артиста? Потому что тоже, я читала в некоторых статьях критических, по поводу «Кабалы святош», что да, Табаков замечательный артист, но менеджер в нем уже победил артиста. Как вы относитесь к этому? Вы сами на себе это чувствуете?

 — Я думаю, что людям, которые формулируют такие суждения, так и надо утверждать. Я оставлю их, как говорится, с их сомнениями и сожалениями, а сам буду заниматься своим делом.

 — То есть, вам это не мешает, как актеру?

 — Нет, не мешает.

 — Потому что, мне кажется, что совсем другой строй души нужен для того, чтобы заниматься такой вот, менеджерской работой, управленческой.

 — Нет, это не верно. Еще раз говорю, что я никогда не занимался бизнесом и не буду заниматься бизнесом. Ибо бизнес с моим ремеслом актерским трудно очень совместим. Но, взяв на себя право попытаться вернуть этому театру силу, ясность мышления, энергию созидания, я занимаюсь делом. И я иду шаг за шагом, и, если подумать о том, что изменилось за тот год, который мы с вами не виделись, Ксения, то смею заметить вам, изменилось довольно много. В этот театр, в обустройство, — знаете, «как нам обустроить Россию?» — вот на это я не посягаю, вот как нам обустроить МХАТ, я знаю, и занимаюсь этим делом. Было привлечено, прежде всего, такими серьезными организациями, как ЮКОС и МФК, было передано Московскому Художественному театру почти 22 миллиона небюджетных денег, то есть, денег не взятых у кого-то из кармана, у кого-то из коллег. Знаете, как это, равенство всех в нищете, мы исповедуем, к сожалению, этот лозунг, да? Так вот, не переделив, и урвав у кого-то, а просто из этих организаций, мощным бизнесом занимающихся организаций. Люди выделили эти деньги на то, чтобы обустроить жизнь МХАТа. И сделано немало. Пожалуй, если сложить все, что сделано было, то, наверное, такого не было сделано за предыдущее десятилетие. Ну вот и все. Что мне может помешать этим заниматься? Я знаю, что надо, я делаю это, и буду делать дальше.

 — Если говорить о традициях творческих Московского Художественного театра, понятно, что традиция не может быть мертвой, да? такой музейной, нафталинной. Время меняется. Вот сегодня можно ли сформулировать каким-то образом, что остается от того МХАТа, который был создан еще его основателем, в сегодняшнем времени?

 — Я думаю, что практика наиболее талантливых представителей нашего актерского цеха, нашего режиссерского корпуса, это и есть живой остаток от того, что вы называете традициями. Когда я вижу замечательный спектакль Петра Наумовича Фоменко, я вижу, что это традиции Московского Художественного театра. Когда я вижу, как очень хорошо играет кто-то из моих партнеров, Андрей ли Мягков в «Дяде Ване», или Андрей Ильин, или Ольга Яковлева или совсем молоденький Никита Зверев, это и есть традиции Художественного театра, воспроизведение живой жизни человеческого духа, живым актером. Вот это и есть самое главное, военная тайна наша, способность тратить себя, совершая душевные харакири. Немного людей моего цеха способны на такое. Но я такое встречал и в других театрах, скажем, я радуюсь отличной работе Олега Янковского, или Саши Захаровой.

 — В «Шуте Балакиреве»?

 — Да, в «Шуте Балакиреве». Да, да. Я радуюсь уверенному умению и горькому такому знанию и таланту Марка Захарова. Нет, понимаете ли, ведь, если мы говорим о Художественном театре, то давайте тогда вспомним, что из этого театра веточкой вышел Евгений Багратионович Вахтангов, Всеволод Эмильевич Мейерхольд, Алексей Денисович Дикий.

 — Чехов.

 — Ну, Чехов это актер, это вот, насчет Чехова тут много путаницы, Михаила Александровича, много путаницы. Говорят о системе Чехова. Никакой системы Чехова не существует, это, так сказать, такой плутовской, жанр, будем так говорить. Это мы что-то понимаем в этом! Нас ограниченное количество!

 — Шаманство такое.

 — Ну, да, такие, мы — посвященные. Нет. Он был гением. И как всякий гений был, во-первых, непредсказуем, а во-вторых, никакой системы из себя он не представлял, потому что он противопоставлен системе — он гений! Станиславский систему-то писал — не для гениев! И даже не для очень талантливых людей, а для людей среднего дарования. Вот, поэтому, если говорить о том, что есть, ну, я думаю, что высокие критерии литературы есть, желание, чтобы этот театр был театром не только Чехова, но и театром Булгакова, театром Вампилова.

 — И театром новой драматургии какой-то.

 — Несомненно. Не какой-то, а вот сегодня в портфеле Художественного театра есть две очень талантливых пьесы современных. И я горд тем, что они в портфеле Художественного театра, и тем, что их прислали мне. Не мне, ну а просто.

 — Олег Павлович, к сожалению, время заканчивается, я бы хотела в конце нашего разговора еще вспомнить замечательную актрису, с которой вы начинали, а потом по каким-то причинам расстались, которой сейчас очень тяжело, это Наталья Георгиевна Гундарева. Очень многие слушатели спрашивают у вас, по каким причинам не случилось у вас совместной работы, вот в «Кабале святош»?

 — Я приглашал Наташу в эту работу по любви. Она ушла из этой работы после первого прогона. Самостоятельно, не позвонив ни мне, ни режиссеру, Адольфу Шапиро, а позвонив человеку, с которым она, по сути дела и знакома-то не была — директору тогдашнему, Вячеславу Юрьевичу Ефимову. Я думаю, что объективными причинами для этого было многократное откладывание сроков премьеры во МХАТе «Кабалы святош», а сроки параллельной работы Наташи Гундаревой в антрепризе, в спектакле, который ставила Таня Догилева, подпирали и стали уже вровень. И, Наташа, видимо, будучи человеком совестливым, обязательным, решила, что бы не страдали оба, надо сделать выбор. Она этот выбор сделала. Но это случилось задолго до того, как она после этого сыграла премьеру в антрепризе Догилевой, только совсем после, после этого, много недель после этого, с ней случилась беда. Дай бог ей здоровья. И мое отношение к этой актрисе, как, может, не покажется странным слушателям, озабоченной этой проблемой, не изменилось.

 — Спасибо вам большое. Удачи вам желаю. Мало информации сегодня вы предоставили для нашей службы новостей, но, мне кажется, человеческих сегодня проблем было затронуто немало в нашем разговоре.

 — Можно еще два слова в конце? Я могу сказать о том, что ближайшая премьера, а именно пьеса Мухиной «Ю» в постановке Каменьковича, и пьеса Ануя «Антигона» в постановке Тимура Чхеидзе с участием Отара Мегвинетухуцеси, и некоторых других актеров Художественного театра и театра на Чаплыгина, и, наконец, большой ввод, ефремовскую «Чайку», будут таким самым конкретным и самым правильным ответом на все вопросы, которые задаются по поводу традиций и нынешнего дня Московского Художественного театра.

 — Спасибо.

 — Спасибо.

30 лет со дня взрыва на Чернобыльской атомной электростанции

Чернобыль: хроника катастрофы

26 апреля 1986 года, 30 лет назад, на Чернобыльской атомной электростанции прогремели взрывы, разрушившие четвертый энергоблок станции. Отдел науки «Газеты.Ru» в исторической онлайн-трансляции восстанавливает хронологию событий, произошедших той страшной ночью.

14:00

Сегодня, 26 апреля 2016 года, люди по-прежнему продолжают умирать от последствий чернобыльской катастрофы. Под четвертым энергоблоком до сих пор находится отработанное радиоактивное топливо. По словам специалистов, радиоактивные изотопы некоторых веществ (например, плутония) будут сохраняться в почве еще не одну сотню лет. На этом отдел науки завершает историческую онлайн-трансляцию — с надеждой на то, что подобных катастроф больше не повторится. Спасибо, что были с нами!

13:55

Сразу после аварии работа АЭС была приостановлена. Однако после сооружения бетонного саркофага над четвертым энергоблоком ее возобновили: первый и второй энергоблоки были введены в строй в октябре 1986 года, третий энергоблок заработал в декабре 1987-го. 25 декабря 1995 года был подписан Меморандум о взаимопонимании между правительством Украины и правительствами стран «большой семерки» и Комиссией ЕС, согласно которому началась разработка программы полного закрытия станции к 2000 году. Решение об окончательной остановке энергоблока №1 было принято 30 ноября 1996 года, энергоблока №2 — 15 марта 1999 года. 15 декабря 2000 года в 13.17 по приказу президента Украины поворотом ключа аварийной защиты (АЗ-5) был навсегда остановлен реактор энергоблока №3 Чернобыльской атомной электростанции им. В.И. Ленина.

Станция прекратила генерацию электроэнергии.

13:50

Надежды на то, что «скоро все образуется», были напрасными. В результате катастрофы была загрязнена огромная территория площадью около 200 км. кв, из них примерно 70% — на территории Украины, Белоруссии и России. Пострадали также Норвегия, Швеция, Финляндия. В этих странах было зафиксировано повышенное количество цезия-137 в лишайнике и мясе оленей. Тысячи людей получили серьезнейшие, зачастую смертельные дозы облучения, которые до сих пор сказываются на состоянии тех, кто пережил катастрофу. Согласно данным Всемирной организации здравоохранения на 2005 год, общее количество жертв взрыва может достичь 4 тыс. человек.

В данный момент над четвертым энергоблоком возводится новый саркофаг. Его строительство планируется завершить к 2018 году.

13:44

«Многие из родных и знакомых работали на станции. Хотя паники не было. Друг друга успокаивали, советовали без надобности на улицу из дома не выходить. Из уст в уста передавали новости, которые были озвучены на собраниях городского актива. А на них говорилось о серьезности происшедшего и что исправлять беду доведется не один день, а то и месяц. Хотя были и другие разговоры: мол, это не надолго, все скоро образуется», — пишет жительница Припяти Любовь Куприенко.

13:30

«Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами, — признается Александр Лощинский. — На опустевших балконах висит белье, которое хозяева хотели высушить, но уже не смогли забрать. В открытых окнах развеваются занавески. Повсюду транспаранты «Мир! Труд! Май!» — город готовился встретить первомайские праздники, когда произошла катастрофа. А на деревьях вокруг — ни единого листочка. Они облетели после того, как их полили специальным раствором, превращающим радиоактивную пыль в пленку. Зато почему-то сохранились яблоки. Представьте: голые ветки, а на них — яблоки, как на детских рисунках. А на нижних ветвях сидят куры. Почему они решили перебраться на деревья, не знаю. Ни до, ни после я ничего подобного не видел. Мороз по коже пробирал».

close

100%

Улицы Припяти

Timer-Odessa

13:18

«Рано утром 26-го я вышел на автобусную остановку, — вспоминает ликвидатор последствий катастрофы ЧАЭС Анатолий Колядин. — Там я узнал, что на станции произошла большая авария, что несколько пожарных и сотрудников ЧАЭС находятся в больницах. О погибших пока никто не говорил. Нас высадили у проходной, и автобус уехал. Прапорщик нас не пускает. Стали звонить начальнику смены станции. Минуты идут. А мы понимаем, что на станции очень плохая радиационная обстановка: реактор развалился, шатра нет, сепараторы блестят. Из шахт четвертого реактора сочится дымок. Деваться нам некуда. Наконец нас пропустили. Мы стали пробираться к рабочим местам. Бежим, а везде валяются куски труб и графита. Это значит, что вскрыта активная зона. С работы успел позвонить жене, предупредил: «Люда, детей из дома не выпускать. Форточки закрыть». Дети до сих пор помнят, как они плакали, просили маму выпустить их поиграть на улицу. Картина была страшная: в песочнице играют дети, а по улицам ездят бронетранспортеры, повсюду стоят солдаты в химзащите и с противогазами».

13:10

Ликвидаторов сначала отвозили к Чернобылю, где и заканчивалась «чистая» зона. Дальше людей везли на специальных грузовиках, изнутри обшитых свинцовыми листами. На АЭС работали вахтовым методом: 10 минут в час, одна смена длилась от четырех до шести часов. Когда человек «набирал» максимально допустимую дозу облучения (на это уходило около двух-трех недель), его возвращали домой. Некоторые ликвидаторы хотели уехать быстрее — для этого им приходилось работать больше и набирать «норму» радиации за несколько дней.

13:00

Вскоре после катастрофы была создана так называемая Зона отчуждения, разделенная на три территории: зона непосредственно около ЧАЭС, 10-километровая зона и 30-километровая зона. С этой территории были эвакуированы несколько сот тысяч человек. Около полумиллиона человек приняли участие в ликвидации последствий катастрофы.«В основном военкоматы старались собрать шоферов, механизаторов и врачей, — рассказывает ликвидатор Александр Лощинский. — Моего друга, работавшего хирургом, забрали прямо из собственного кабинета, когда он принимал больных. Пришли с повесткой и сказали: «Все, пошли». Даже домой заехать не дали, сразу отвезли на сборочный пункт и оттуда погрузили в поезд. Жене он смог позвонить только из телефона-автомата по дороге. Иначе бы она еще долго не узнала, что с ним случилось. Меня, травматолога, забрали из дома. Считалось, что мне еще повезло — хотя бы смог нормально проститься с женой и детьми перед поездкой».

close

100%

КПП «Старые Соколы». Въезд на территорию Зоны отчуждения.

Slawojar

12:57

«Во второй половине дня люди стали говорить друг другу, что на улицу лучше не выходить и форточки не открывать – на всякий случай. У нас не было понятия, что такое дозиметр. И что такое радиация в городе, где каждый второй атомщик, осознавали далеко не все», — вспоминает житель Припяти Александр Демидов.

12:55

«Помню, как в Киеве умалчивали до 1 мая, включительно, про произошедшее на АЭС, — вспоминает интернет-пользователь ДИВНЫЙ_ШУМ. — Даже вывели все школы на первомайскую демонстрацию на Крещатик. Мне повезло, я проспал и весь день гулял по двору. Вначале была уйма детворы, затем, как по мановению палочки, все дети куда-то исчезли. Я погулял еще полчасика и пошел домой. В этот момент было сообщение про трагедию… Помню, как в роддоме, где работали моя мать и тетка, главврач собрал всех 2 мая, раздал всем отпускные и потребовал, чтоб все вывезли своих детей из Украины. А его обвинили в паникерстве и хотели исключить из партии…

Помню, как отец пришел 4-5 мая забирать меня со школы, чтоб отправить к бабушке в Тбилиси, написал заявление, а директор школы кинула мои документы ему в лицо со словами: «Нам дети паникеров в школе не нужны».

12:42

Несмотря на утаивание информации, слухи об аварии все равно распространялись. «26 апреля я пошла в школу, — вспоминает Гелена Константинова, которая на момент катастрофы училась во втором классе. — У моей одноклассницы папа работал на атомной станции как раз в ночную смену. Она слышала, как утром родители разговаривали между собой, и пересказала, как могла, их диалог нам. Потом учительница раздала нам таблетки йода. А после уроков мы с родителями поехали на речку. Издалека видели станцию, смотрели на нее в бинокль. Я спросила у мамы: «Почему там дым?» Мама ответила, что произошла авария».

12:30

«Мама разбудила меня в школу и выяснилось, что Дина, моя старшая сестра, не уехала на соревнования, — рассказывает интернет-пользователь с ником mamasha_hru. — Хотя должна была еще в шесть утра. На вопрос «почему?» мама как-то невнятно ответила, что их не пустили. Кто не пустил? Как не пустил? В общем, мама с Диной честно притопали к шести на автостанцию и там люди в форме велели им разворачиваться и быстро идти домой. Почему? Потому что. Быстро идите домой. Это шесть утра. Напомню, рвануло в половине второго ночи. Спросить и посоветоваться маме было не с кем: телефона не было, отец уехал в командировку, а стучать к соседям было рановато. В результате утром мама отправила нас с Диной в школу. В школе тоже творились невиданные до сих пор вещи. Перед каждой дверью лежала мокрая тряпка. Возле каждого умывальника имелся кусок мыла, чего раньше никогда в жизни не было. По школе носились технички, протирая тряпками все что можно. Ну и, конечно, слухи. Правда, в исполнении второклашек слухи о взрыве на станции выглядели совсем уж нереально, а учителя ничего не говорили. Так что я не переживала особо. А уже в начале второго урока в класс зашли две тетечки и быстро раздали нам по две маленькие таблеточки».

12:23

«Я работала воспитателем в припятском общежитии, — вспоминает чернобыльчанка Надежда Удовенко, помогавшая эвакуировать жителей Припяти. — В субботу у нас там справляли свадьбы, а утром со станции вернулся муж нашей заведующей и рассказал об аварии. Натянули мы на головы наволочки и принялись помогать людям грузиться в прибывшие автобусы. С одной из последних машин эвакуировалась и я. Позже пробралась в Чернобыль, чтобы взять из квартиры золотую цепочку и деньги. В городе творилось что-то невообразимое: какие-то люди из окон выбрасывали вещи, все было усыпано битым стеклом, обломками мебели, бумагами. К моим ногам подлетела пожелтевшая открытка — как сейчас помню, что в ней написано: «Родные мои! Наконец мы дождались — День победы настал. Скоро вернусь домой. Как там наша доченька? Она уже совсем большая. Май, 1945 год». Через разбитое стекло положила открытку на подоконник квартиры первого этажа. Многие из нас тогда были как не в себе — ведь мы в одночасье лишились всего, кто-то потерял близких. Потому и вели себя не всегда адекватно. Помню, вошла в свою квартиру и запихнула в сумку первое, что попалось на глаза — цветные мелки. Почему-то показалось, что без них мне никак не обойтись».

12:15

«Прибегает моя подруга Таня Кибенок… С ней отец, он на машине, — пишет Светлана Алексиевич в книге «Чернобыльская молитва», написанной на основе бесед со свидетелями чернобыльской катастрофы. — Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком, километра три за город… Покупаем много трехлитровых банок с молоком… Шесть — чтобы хватило на всех… Но от молока всех страшно рвало… Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги. Везде солдаты. Перестали ходить электрички, поезда. Мыли улицы каким-то белым порошком… Никто не говорил о радиации… Одни военные ходили в респираторах… Горожане несли хлеб изх магазинов, открытые кулечки с конфетами. Пирожные лежали на лотках… Обычная жизнь. Только… Мыли улицы каким-то порошком…»

12:05

Об эвакуации в Припяти сообщили по радио в 12 часов утра 27 апреля. Людям были предоставлены автобусы, их сопровождала милиция и военные. «С ужасом смотрел на наше бегство шофер автобуса, который только въезжал в город. Поезд должен был прибыть в семнадцать часов. Матерям с детьми предложили занять зал в помещении маленького вокзала. Все «беженцы» дышали «свежим» воздухом, который приносило с атомной, в двух километрах от нас был эпицентр украинской Хиросимы. «На счастье» еще и дождь пошел, и мы спокойно мокли на улице!», — вспоминает Валентина Барабанова.

close

100%

Покинутая школа

LiveJournal

12:00

Очевидцы событий вспоминают, что после того, как по радио объявили об эвакуации — а случилось это 27 апреля в 12 часов утра, — на почте собралось множество людей, которые отправляли близким телеграммы. Прямо писать о том, что случилось, было нельзя, так как все тексты проверялись сотрудниками КГБ. Впрочем, всей опасности ситуации люди пока не осознавали.

11.50

Эвакуация из Припяти началась только на следующий день, вспоминает Валентина Барабанова. О радиации при этом по-прежнему никто не говорил. Многие были уверены, что вернутся в город через несколько дней.

close

100%

Такие пломбы «Не входить» клеились на двери домов эвакуированных деревень. Наровлянский район, д. Дернавичи. Июнь 1986 г.

И. Бышнёв. «Чернобыль».

11:40

«Сначала был информационный вакуум и никто ничего не знал. Потом появились слухи – что-то случилось на станции… Позже нас отпустили по домам, где меня ждала самая неприятная весть – отец в больнице, — вспоминает Сергей Нехаев, в 1986 году — ученик 10 класса. — Он работал старшим инженером-механиком на первой очереди и в ту ночь был в смене, оказавшись в числе первых пострадавших от катастрофы. Мы еще не знали, что именно произошло, но из окон нашей квартиры была видна АЭС. Обычно отсвечивавший голубоватым энергоблок был черным. В тот день мы гуляли по городу, я даже отнес отцу в больницу передачу, но в городе чувствовалась напряженность. Когда стемнело и я из окна посмотрел на ЧАЭС, то увидел внутри красное зарево – там горел графит. Это были самые страшные и тревожные день и ночь».

11:30

По воспоминаниям Валентины Барабановой, днем детей отпустили домой. Когда одна из учительниц велела детям завязать марлевыми повязками носы и рты, чтобы защититься от радиоактивной пыли, люди в штатском приказали их снять.

11:25

«В город начали въезжать БТРы. Это было жуткое зрелище: эти молодые ребята шли на смерть, она сидели там даже без «лепесточков» (респираторов), не защищены вообще были! Войска всё прибывали, всё больше становилось милиции, вертолеты летали. Телевидение нам отключили, поэтому о самой аварии, что именно произошло и каковы масштабы, мы ничего не знали», — вспоминает жительница Припяти Лидия Романченко.

11:15

Днем в школе провели собрание для учителей. Представители власти сообщили, что АЭС изолирована, утечки радиации нет, однако попросили не выпускать детей на улицу.

11:00

Директор Чернобыльской АЭС Виктор Брюханов доложил о взрыве второму секретарю Киевского обкома, заявив, что радиационная обстановка в пределах нормы и опасности не представляет.

10:45

Первая оперативная межведомственная группа специалистов прибывает в Киев.

10:33

«В наушниках треск, стрелку бортового дозиметра зашкаливает. Лечу над городом. Нигде ни души. Только вздымается белье, развешанное на балконах и во дворах, и мигают светофоры. Все цветет, благоухает, и от этого еще тревожнее: апокалипсис на фоне невероятной красоты, — вспоминает Николай Волкозуб, полковник запаса ВВС Украины, летчик-снайпер. — Начали сбрасывать с вертолета в реактор мешки с песком и борной кислотой, потом, когда к месту аварии стали прибывать другие экипажи, инструктировал их, как действовать: в Чернобыле многое происходило впервые, так что любой опыт был чрезвычайно ценен. А еще делал температурные замеры, для чего приходилось зависать над реактором в высоте 50, 40 и даже 20 метров, — в общей сложности находился над ним 19 минут и 40 секунд».

10:20

«Апрельское солнце жгло немилосердно. Опьяняющие запахи тополиного пуха и яблоневого цвета разносило по городу. Девочки-подростки в купальниках загорали в песчаных карьерах. Маленькие мальчики ныряли с пирса в реку Припять. Моя подруга Анна вместе с тремя сыновьями стояла на крыше своей девятиэтажки и рассматривала в телескоп верхушку атомной станции. Гигантские бетонные глыбы свисали с арматуры, которая создавала стену 4-го блока. Снизу закричал сосед: «Спускайтесь немедленно! Вы видите мерцание – это означает, что реактор открыт. Вы облучены». Три сына Анны получили радиацию открытым излучением», – пишет Валентина Барабанова.

10:10

Определенные меры безопасности все-таки были приняты. Город начали мыть поливальной машиной. С улицы убрали некоторые торговые точки. Детям в школе выдали йодистые препараты, а днем их получало уже и население.

close

100%

Дозиметристы проверяют уровень радиации машин, выезжающих из Чернобыля.

РИА Новости

10:00

В горкоме партии состоялось специальное совещание, на котором присутствовали представители разных организаций. Людей убедили, что ничего опасного не произошло и жизнь в городе Припять должна идти своим чередом. Дети уже ушли в школу. На улицах бойко шла торговля, а в местном ресторане даже играли свадьбу. Директор Чернобыльской АЭС Виктор Брюханов на этом совещании присутствовал и атмосферы благодушия не нарушал.

09:50

Эксперты-криминалисты осмотрели с вертолета АЭС и сделали первые цветные фотоснимки. Затем с участием заместителя прокурора области был составлен первый официальный документ — протокол осмотра места происшествия.

09:45

Из-за того что в разрушенный реактор по приказанию Брюханова и Фомина продолжали лить воду вплоть до 9 утра, весь день 26 апреля пожарным пришлось ее откачивать в пруд-охладитель. Радиоактивность этой воды не отличалась от радиоактивности воды в главном контуре охлаждения реактора во время его работы.

09:35

Имевшиеся в наличии приборы имели предел измерений всего 1000 микрорентген в секунду (то есть 3,6 рентген в час) и зашкаливали в массовом порядке, в связи с чем возникли подозрения в их исправности.

09:23

Михаил Лютов, куратор отдела по ядерной безопасности, долго сомневался, что разбросанное повсюду черное вещество — графит из блоков. Виктор Смагин вспоминает: «Да вижу… Но графит ли это?..» — продолжал сомневаться Лютов. Эта слепота в людях меня всегда доводила до бешенства. Видеть только то, что выгодно тебе. Да это ж погибель! — «А что же это?!» — уже начал орать я на начальника. — «Сколько же его тут?»— очухался наконец Лютов».

09:15

От завалов, оставшихся после взрывов, людей обстреливало гамма-лучами с интенсивностью около 15 тыс. рентген в час. Людям жгло веки и горло, кожу лица стягивало, перехватывало дыхание.

09:05

— Анна Ивановна, папа сказал, что на станции случилась авария… — Дети, аварии бывают достаточно часто. Если бы случилось что-то серьезное, нас бы предупредила городская власть. У нас тема: «Коммунистическое движение в советской литературе». Леночка, выходи к доске…

Так начался первый урок 26 апреля в припятской школе, об этом вспоминает в свой книге «По ту сторону Чернобыля» Валентина Барабанова, учительница французского языка.

close

100%

Припять, городской парк. Аттракцион «Автодром».

Justin Stahlman

09:00

Вода, которая продолжала подаваться на четвертый блок АЭС, наконец-то кончилась.

08:53

Заместитель главного инженера по эксплуатации первой очереди Чернобыльской АЭС Анатолий Ситников получил от Виктора Брюханова смертельно опасное задание: залезть на крышу блока «В» и заглянуть вниз. Ситников исполнил приказ, в результате чего увидел полностью разрушенный реактор, искореженную арматуру, остатки бетонных стен. За пару минут Ситников принял на себя огромную дозу радиации. Позже он был отправлен в московскую больницу, но пересаженный костный мозг не прижился, и инженер погиб. Сообщение Ситникова о том, что от реактора ничего не осталось, вызвало лишь дополнительное раздражение Виктора Брюханова и к сведению не принялось. В реактор продолжали лить воду.

08:45

В дальнейших воспоминаниях Виктор Смагин описывает, что, идя по коридору, всем телом ощущал сильную радиацию. В груди появилось «самопроизвольное паническое чувство», но Смагин старался держать себя в руках.

close

100%

Знак радиации около речного порта

Diana Markosian

08:35

«Сколько работать, мужики?» — спросил я, прервав их перепалку. «Фон — тысяча микрорентген в секунду, то есть 3,6 рентгена в час. Работать пять часов из расчета набора двадцать пять бэр!» — «Брехня все это», — резюмировал Самойленко. Красножон снова взбеленился. — «Что ж, у вас других радиометров нет?» — спросил я. — «Есть в каптерке, но ее завалило взрывом, — сказал Красножон. — Начальство не предвидело такой аварии…»

«А вы что — не начальники?» — подумал я и пошел дальше», — пишет Смагин.

08:30

— Я прислушался и понял, что матерятся из-за того, что не могут определить радиационную обстановку. Самойленко давит на то, что радиация огромная, а Красножон — что можно работать пять часов из расчета 25 бэр (биологический эквивалент рентгена — устаревшая внесистемная единица измерения излучения. — «Газета.Ru»).

08:25

«Я быстро переоделся, не зная еще, что с блока вернусь уже в медсанчасть с сильным ядерным загаром и с дозой в 280 рад. Но сейчас я торопился, надел костюм х/б, бахилы, чепец, «лепесток-200» и побежал по длинному коридору деаэраторной этажерки (общая для всех четырех блоков) в сторону БЩУ-4. В помещении вычислительной машины «Скала» — провал, с потолка на шкафы с аппаратурой льется вода. Тогда еще не знал, что вода сильно радиоактивная. В помещении никого. Юру Бадаева, видать, уже увезли. Пошел дальше. В помещении щита дозиметрии уже хозяйничал замначальника службы РБ Красножон. Горбаченки не было. Стало быть, тоже увезли или где-нибудь ходит по блоку. Был в помещении и начальник ночной смены дозиметристов Самойленко. Красножон и Самойленко крыли друг друга матом», — вспоминает Виктор Смагин.

08:15

«Сначала зашел в пустой кабинет Брюханова. Увидел полную беспечность. Окна распахнуты. Людей нашел уже в кабинете Фомина (Николай Фомин — главный инженер АЭС. — «Газета.Ru»). На вопрос «Что произошло?» мне опять ответили: «Разрыв паропровода». Но, посмотрев на Фомина, я понял, что все серьезнее. Сейчас понимаю, что это была трусость, сопряженная с преступлением. Ведь они какую-то реальную картину уже имели, но нам честно об опасности не сказали. Может быть, тогда некоторые наши сотрудники и не попали бы в больницу», — пишет Бердов.

08:05

В припятскую больницу прибывает новая смена врачей. Тем не менее самые тяжелые пострадавшие были отправлены в столичные больницы только к вечеру.

08:00

«Скажу сразу, что Припятский горотдел внутренних дел предпринял все возможное, чтобы исключить радиационное поражение людей, — вспоминает генерал-майор Бердов. — Весь город был быстро оцеплен. Но мы еще полностью не сориентировались в обстановке, так как милиция своей дозиметрической службы не имела. А с Чернобыльской станции сообщали, что произошел пароводяной выброс. Эта формулировка считалась официальной точкой зрения руководства атомной станции. Я туда подъехал часов в восемь утра».

close

100%

Припять. Здание Горисполкома.

Honza Groh

07:45

В «стекляшке» (конференц-зале) Виктор Смагин нашел комбинезоны, бахилы, «лепестки». Смагин понял, что раз переодеваться его попросили прямо в конференц-зале, значит, на АБК-2 была радиация. Сквозь стекло Смагин увидел замминистра внутренних дел Украины Бердова, который шел в кабинет Виктора Брюханова.

07:30

В больницу начинают привозить обработанных и переодетых пострадавших.

07:23

«Побежал на улицу к стоянке автобуса. Но автобус не подходил. Вскоре подали «рафик», сказали, что отвезут не ко второй проходной, как обычно, а к первому блоку. Там все уже было оцеплено милицией. Прапорщики не пропускали. Тогда я показал свой круглосуточный пропуск руководящего оперативного персонала, и меня неохотно, но пропустили. Около АБК-1 встретил заместителей Брюханова Гундара и Царенко, которые направлялись в бункер. Они сказали мне: «Иди, Витя, на БЩУ-4, смени Бабичева. Он менял Акимова в шесть утра, наверное, уже схватил… Не забудь переодеться в «стекляшке», — пишет Виктор Смагин.

07:10

«В момент аварии я был в Припяти проездом, — вспоминает Владимир Бронников, в 1976–1985 годах — заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС. — Первый дом на выезде из города. Со мной была семья, дети — они еще не успели переехать к новому месту моей работы. Взрыва я не видел. Ночью понял, что произошло какое-то событие — слишком много машин ездило мимо дома, утром увидел, что моют дороги. Масштабы случившегося понял только в ночь на 27 апреля, когда часть персонала приехала вечером домой со станции и рассказала, что произошло. Я не верил, думал — врут. А с утра 27 апреля я приступил к исполнению обязанностей главного инженера станции. Моей задачей было локализировать аварию. Чтобы понять масштабы случившегося, моей группе потребовалось около пяти дней».

07:00

«Я должен был менять Александра Акимова в восемь утра 26 апреля 1986 года. Спал ночью крепко, взрывов не слышал. Проснулся в семь утра и вышел на балкон покурить, — вспоминает Виктор Смагин, начальник смены блока №4. — С четырнадцатого этажа у меня хорошо видна атомная станция. Посмотрел в ту сторону и сразу понял, что центральный зал моего родного четвертого блока разрушен. Над блоком огонь и дым. Понял, что дело дрянь.

Бросился к телефону, чтобы позвонить на БЩУ, но связь уже была отрублена. Чтобы не утекала информация. Собрался уходить. Приказал жене плотно закрыть окна и двери. Детей из дому не выпускать. Самой тоже не выходить. Сидеть дома до моего возвращения…»

close

100%

Фото разрушенного реактора, сделанное 3 мая 1986 года

Wikipedia.ru

06:55

Персонал припятской больницы выбивался из сил. Несмотря на то что к утру к приему пострадавших подключились все врачи, включая хирургов и травматологов, сил не хватало. «Я позвонила начмеду: «Почему больных на станции не обрабатывают? Почему их везут сюда «грязными»? Ведь там, на ЧАЭС есть санпропускник?» — пишет Татьяна Марчулайте. После этого наступила получасовая передышка.

06:48

На АЭС прибывает специальная группа Штаба гражданской обороны для проверки дозиметрической обстановки. Сам начальник штаба уехал в другой конец области проводить «ответственные учения».

06:35

Полная ликвидация пожара.

06:20

Из пояснительной записки пожарного третьего караула В. Прищепы: «По прибытии на АЭС в Чернобыле второе отделение поставило автонасосы на гидрант и подсоединили рукава к сухотрубам. Наш автомобиль подъехал со стороны машинного зала. Мы проложили магистральную линию, которая вела на крышу. Видели – там главный очаг. Но требовалось установить всю обстановку. В разведку пошли лейтенанты Правик и Кибенок… Кипящий битум кровли жег сапоги, летел брызгами на одежду, въедался в кожу. Лейтенант Кибенок был там, где труднее, где кому-то становилось невмоготу. Подстраховывая бойцов, крепил лестницы, перехватывал то один, то другой ствол. Потом, спустившись на землю, он потерял сознание. Через некоторое время, придя в себя, первое, что он спросил: «Как там?» Ему ответили: «Затушили».

06:10

«Остался в памяти обожженный Шашенок. Он ведь был мужем нашей медсестры. Лицо такое бледно-каменное. Но когда к нему возвращалось сознание, он говорил: «Отойдите от меня. Я из реакторного, отойдите». Удивительно, он в таком состоянии еще заботился о других. Умер Володя утром в реанимации. Но больше мы никого не потеряли. Все лежали на капельницах, делалось все, что было можно», — вспоминает одна из сотрудниц больницы в Припяти.

close

100%

Припять, 2005 год

Jason Minshull

06:00

В больнице умирает Владимир Шашенок, наладчик, о котором писал Анатолий Дятлов. К этому времени были госпитализированы 108 человек.

05:50

«Утром 26 звонит директор леспромхоза, — вспоминал лесник Иван Николаевич. — Называет себя и молчит… Спустя некоторое время говорит: «Слушай, Иван Николаевич… Произошла беда…» И снова молчит… Молчу и я. А про себя думаю: «Неужели война?!» Спустя минуту директор наконец выдавливает из себя: «Произошла авария на Чернобыльской АЭС». Ну, думаю, ничего особенного… Однако тревога директора передалась и мне. Спустя еще некоторое время директор более решительно говорит: «Срочно выводи всю технику из этого района. Только не говори причину».

05:30

«Впечатляющий вид представился нам из разбитого окна деаэраторной этажерки на 14-й отметке в районе восьмой турбины: по всей прилегающей территории были хаотически разбросаны детали реактора и элементы графитовой кладки, его внутренних частей, — рассказывает член аварийной комиссии Минэнерго доктор технических наук Евгений Игнатенко. — Во время осмотра двора АЭС не более 1 минуты показания моего дозиметра достигало 10 рентген. Здесь впервые я почувствовал воздействие больших полей гамма-излучения. Оно выражается в каком-то давлении на глаза и в ощущении легкого свиста в голове, наподобие сквозняка. Эти ощущения, показатели дозиметра и увиденное во дворе окончательно убедили меня в реальности случившегося… В ряде мест уровень радиации превышал тысячу (!) рентген».

05:15

«Среди пострадавших в ту ночь аварии было и немало медиков. Ведь именно они, прибывшие на станцию со всей области, вывозили пожарных, физиков всех, кто был на станции. И их «скорые помощи» подъезжали прямо к четвертому блоку… Через несколько дней мы увидели эти машины. Ими нельзя было пользоваться, так как были сильно заражены…», — вспоминает научный журналист Владимир Губарев, приехавший на место аварии спустя несколько часов после серии взрывов. Под впечатлением от увиденного он написал пьесу «Саркофаг», которая была поставлена в 56 театрах мира и имела огромный успех, особенно в Японии. В Великобритании пьеса была отмечена театральной премией имени Лоуренса Оливье.

05:00

В Припять прибывает заместитель министра внутренних дел УССР генерал-майор милиции Г. В. Бердов. Он и взял в свои руки руководство по охране общественного порядка и организации службы Госавтоинспекции. Из области были вызваны дополнительные силы.

04:50

Пожарным удалось локализовать огонь.

04:37

Лишь между 4 и 5 часами утра руководители АЭС постепенно собирали свои силы и обзванивали должностных лиц. На место аварии начинают прибывать ответственные руководители.

04:30

В квартире заместителя главного инженера станции по науке и куратора отдела ядерной безопасности Михаила Лютова раздался телефонный звонок. Звонок, однако, прервался, и о том, что произошло на станции, Лютов узнавал уже сам.

04:25

Установлено, что уровни радиации в зоне, прилегающей к разрушенному реактору, значительно превышают допустимые. Пожарных начали размещать в пяти км от эпицентра и вводить в опасную зону по сменам.

04:15

В район аварии прибыла оперативная группа Управления пожарной охраны МВД УССР под руководством полковника внутренней службы В. М. Гурина. Он взял на себя руководство дальнейшими действиями.

04:00

На место аварии прибыли 15 отделений пожарной охраны со своей спецтехникой из различных районов Киевской области. Все были задействованы на тушении пожара и охлаждении обрушившихся после аварии конструкций в реакторном отделении.

03:47

Создавались контрольно-пропускные пункты, перекрывались ведущие на Чернобыльскую АЭС дороги, формировались дополнительные наряды патрульно-поисковой службы.

03:37

Старший фельдшер Татьяна Марчулайте вспоминала: «Я удивлялась, что многие поступившие — в военном. Это были пожарные. Лицо одного было багровым, другого, наоборот, белым, как стена, у многих были обожжены лица, руки; некоторых бил озноб. Зрелище было очень тяжелым. Но приходилось работать. Я попросила, чтобы прибывающие складывали свои документы и ценные вещи на подоконник. Переписывать все это, как положено, было некому… Из терапевтического отделения поступила просьба, чтобы никто ничего с собой не брал, даже часы — все, оказывается, уже подверглось радиоактивному заражению, как у нас говорят — «фонило»».

03:22

К месту аварии прибыла оперативная группа Управления пожарной охраны УВД Киевского облисполкома, возглавляемая майором внутренней службы В. П. Мельником. Он принял на себя руководство по борьбе с огнем, вызвал на место аварии другие пожарные подразделения.

03:05

Первая смена тех, кто начинал ликвидацию пожара, получила высокие дозы облучения. Людей начинали отправлять в больницу, прибывали новые силы.

02:50

Опасность радиоактивного излучения осознавали далеко не все. Так, работник Харьковского турбинного завода А.Ф. Кабанов отказывался уходить с блока, так как в машинном зале была лаборатория по измерению вибрации, которая одновременно измеряла вибрацию всех подшипников, и компьютер выдавал хорошие наглядные распечатки. Кабанову было жаль ее терять.

02:40

Старший фельдшер припятской больницы Татьяна Марчулайте встречает в приемном покое первых пострадавших.

02:35

«Петро Паламарчук, здоровенный мужчина, внес и усадил в кресло инженера наладочного предприятия Володю Шашенка, — пишет Анатолий Дятлов. — Он наблюдал в помещении на двадцать четвертой отметке за нештатными приборами, и его обварило водой и паром. Сейчас Володя сидел в кресле и лишь незначительно перемещал глаза, ни крика, ни стона. Видимо, боль превысила все мыслимые границы и отключила сознание. Перед этим я видел в коридоре носилки, подсказал, где их взять, и нести его в медпункт. П. Паламарчук и Н. Горбаченко унесли».

02:30

Ликвидирован пожар на крыше реакторного отделения, а также потушен огонь в помещении главных циркуляционных насосов четвертого энергоблока.

02:22

Директор АЭС Виктор Брюханов не мог предпринять никаких конкретных действий — его состояние было похоже на шоковое. Работу по сбору у дозиметристов сведений об уровнях радиации и составлению соответствующей справки взял на себя секретарь парткома АЭС Сергей Парашин, который прибыл в убежище примерно в 2 часа 15 минут.

02:15

Те, кто наблюдал взрыв на Чернобыльской АЭС издалека, действительно не заподозрили ничего серьзного. Воспоминания о ночи 26 апреля 1986 года тех, кто находился непосредственно на станции, совсем иные: «Раздался удар. Я подумал, что полетели лопатки турбины. Потом — опять удар. Посмотрел на перекрытие. Мне показалось, что оно должно упасть. Мы пошли осматривать 4-й блок, увидели разрушения и свечение в районе реактора. Тут я заметил, что мои ноги скользят по какой-то суспензии. Подумал: а не графит ли это? Еще подумал, что это самая страшная авария, возможность которой никто не описывал».

02:10

Пожарные сбили огонь на кровле машинного зала.

02:05

«Вечером 25 апреля сын попросил меня рассказать ему перед сном сказку. Я начал рассказывать и не заметил, как уснул вместе с ребенком. А жили мы в Припяти на 9-м этаже, причем из окна кухни была хорошо видна станция. Жена еще не спала и ощутила какой-то толчок дома, вроде легкого землетрясения. Подошла к окну на кухне и увидела над 4-м блоком сначала черное облако, потом голубое свечение, потом белое облако, которое поднялось и закрыло луну.

Жена разбудила меня. Перед окном у нас проходил путепровод. И по нему одна за другой – с включенной сигнализацией – мчались пожарные машины и машины скорой помощи. Но я не мог подумать, что произошло что-то серьезное. Успокоил жену и лег спать», — вспоминает очевидец событий.

02:00

На станцию прибывает директор АЭС Виктор Брюханов.

01:55

«Несмотря на ночь и плохое освещение, видно достаточно. Кровли и двух стен цеха как не бывало. В помещениях через проемы отсутствующих стен видны местами потоки воды, вспышки коротких замыканий на электрооборудовании, несколько очагов огня. Помещение газобаллонной разрушено, баллоны стоят наперекосяк. Ни о каком доступе к задвижкам речи быть не может, прав В. Перевозченко. На кровле третьего блока и химцеха несколько очагов, пока еще небольших. Видимо, возгорание происходило от крупных фрагментов топлива, выброшенных взрывом из активной зоны», — вспоминает Анатолий Дятлов.

01:45

Пожарные боролись с огнем в брезентовых робах и касках. О радиационной угрозе они не знали — информация о том, что это не обычный пожар, стала распространяться лишь через несколько часов. К утру пожарные начали терять сознание, 136 сотрудников и спасателей, оказавшихся в тот день на станции, получили огромную дозу облучения, каждый четвертый умер в первые месяцы после аварии.

01:42

В припятскую больницу поступает звонок из диспетчерской скорой помощи. Сообщили, что на АЭС пожар, есть обожженные.

01:35

«Быстро прошел еще несколько метров по коридору на десятой отметке, выглянул из окна и увидел — точнее, не увидел, ее не было — стену здания. По всей высоте от семидесятой до двенадцатой отметки стена обрушилась. Что еще — в темноте не видно. Дальше по коридору, вниз по лестнице и из здания наружу. Медленно иду вокруг здания реакторов четвертого, затем третьего блоков. Смотрю вверх. Есть на что посмотреть, но, как говорится, глаза бы мои не глядели… на такое зрелище», — говорится в книге «Чернобыль. Как это было».

01:30

К месту взрыва выехала первая пожарная команда.

01:25

«Часть кровли зала обрушилась. Сколько? Не знаю, метров триста — четыреста квадратных. Плиты обрушились и повредили масляные и питательные трубопроводы. Завалы. С двенадцатой отметки взглянул вниз в проем, там на пятой отметке находились питательные насосы. Из поврежденных труб в разные стороны бьют струи горячей воды, попадают на электрооборудование. Кругом пар. И раздаются резкие, как выстрел, щелчки коротких замыканий в электрических цепях. В районе седьмого ТГ загорелось масло, вытекшее из поврежденных труб, туда бежали операторы с огнетушителями и разматывали пожарные шланги. На кровле через образовавшиеся проемы видны сполохи пожара», — вспоминает Анатолий Дятлов, сразу после взрыва вышедший в машинный зал.

01:23

Еще через четыре секунды — взрыв, сотрясший все здание. Через две секунды — второй взрыв. Крышка реактора подлетела вверх, повернулась на 90 градусов и упала. Разрушились стены и перекрытие реакторного зала. Из реактора вылетели четверть находящегося там графита, обломки раскаленных ТВЭЛов. Эти обломки упали на крышу машинного зала и другие места, образовав около 30 очагов пожара.

close

100%

Фотография четвертого блока ЧАЭС, разрушенного взрывом.

Wikipedia.ru

01:23

«В 01 ч 23 мин 40 с зарегистрировано нажатие кнопки A3 (аварийной защиты. — «Газета.Ru») реактора для глушения реактора по окончании работы. Эта кнопка используется как в аварийных ситуациях, так и в нормальных. Стержни СУЗ в количестве 187 штук пошли в активную зону и по всем канонам должны были прервать цепную реакцию», — вспоминает Анатолий Дятлов.

Через три секунды после нажатия кнопки глушения реактора на пульт управления начинают поступать аварийные сигналы о росте мощности, росте давления на первом контуре. Мощность реактора резко скакнула вверх.

01:23

«В 01 час 23 минуты 04 секунды системой контроля зарегистрировано закрытие стопорных клапанов, подающих пар на турбину. Начался эксперимент по выбегу ТГ, — пишет Анатолий Дятлов. — До 01 часа 23 минут 40 секунд не отмечается изменений параметров на блоке. Выбег проходит спокойно. На БЩУ (блочный щит управления. — «Газета.Ru») тихо, никаких разговоров».

01:19

Персонал станции блокирует сигналы аварийной защиты реактора из-за критически низкого уровня воды и давления пара в барабанах-сепараторах. В докладе Международной консультативной группы по ядерной безопасности говорится, что на самом деле это могло произойти еще в 00 часов 36 минут.

01:07

Подключается восьмой насос.

01:03

К шести работающим насосам подключается седьмой для увеличения балластной нагрузки.

01:00

Тепловая мощность реактора достигла 200 МВт. Напомним, что для проведения эксперимента реактор должен был работать на мощности 700–1000 МВт.

00:55

Несмотря на это, оперативный запас реактивности (реактивность — параметр, используемый для определения состояния реактора) продолжал снижаться, из-за чего стержни ручного регулирования постепенно извлекались.

00:45

Сотрудники АЭС постепенно поднимали тепловую мощность реактора, в результате чего ее удалось стабилизировать на отметках 160–200 МВт.

00:35

«Вернулся на щит управления в 00 часов 35 минут, — пишет в своей книге «Чернобыль. Как это было» Анатолий Дятлов, бывший заместитель главного инженера по эксплуатации Чернобыльской АЭС. — Время установил после по диаграмме записи мощности реактора. От двери увидел склонившихся над пультом управления реактором, кроме оператора Л. Топтунова, начальника смены блока А. Акимова и стажеров В. Проскурякова и А. Кудрявцева. Не помню, может и еще кого. Подошел, посмотрел на приборы. Мощность реактора — 50…70 МВт. Акимов сказал, что при переходе с ЛАР на регулятор с боковыми ионизационными камерами (АР) произошел провал мощности до 30 МВт. Сейчас поднимают мощность. Меня это нисколько не взволновало и не насторожило. Отнюдь не из ряда вон выходящее явление. Разрешил подъем дальше и отошел от пульта».

00:28

В это время 26 апреля происходит переход с системы локального автоматического регулирования на систему общего регулирования. Оператор не смог удержать мощность реактора даже на уровне 500 МВт, и она упала до 30 МВт.

00:25

Примерно за сутки до аварии мощность реактора начали снижать, и к 13 часам 25 апреля она была снижена примерно до 1600 МВт (50% от полной мощности). В 14.00 была заблокирована система аварийного охлаждения реактора — это значит, что в течение последующих часов реактор эксплуатировался с отключенной системой охлаждения. В 23 часа 10 минут началось снижение мощности реактора до запланированных 700 МВт, однако затем произошел скачок, и мощность упала до 500 МВт.

00:20

На 25 апреля 1986 года была запланирована остановка 4-го энергоблока для проведения планового ремонта. Во время таких остановок обычно проводятся испытания оборудования, для чего мощность реактора должна была быть снижена до 700–1000 МВт, что составляет 22–31% от полной мощности реактора.

00:15

В 1980, 1981 и 1983 годах были запущены второй, третий и четвертый энергоблоки. Стоит отметить, что первая авария на Чернобыльской АЭС произошла в 1982 году. 9 сентября после планового ремонта произошло разрушение тепловыделяющей сборки и разрыв технологического канала №62-64 на реакторе первого энергоблока. В результате в реакторное пространство было выброшено значительное количество радиоактивных веществ. Среди специалистов единого мнения о причинах той аварии до сих пор нет.

close

100%

Панорамный снимок Чернобыльской АЭС (июнь 2013 года)

Ingmar Runge

00:10

В мае 1975 года была создана комиссия по проведению пуска первого энергоблока. К концу 1975 года из-за существенного отставания по срокам проведения работ на станции была организована круглосуточная работа. Акт о приемке первого энергоблока в эксплуатацию был подписан 14 декабря 1977 года, а 24 мая 1978 года блок был выведен на мощность 1000 МВт.

00:05

Чернобыльская атомная электростанция имени В.И. Ленина расположена на севере Украины, в 11 км от границы с Белоруссией на берегу реки Припять. Площадка для размещения АЭС была выбрана в 1965–1966 годах, а первая очередь станции — первый и второй энергоблоки — строились в 1970–1977 годах.

00:00

Доброй ночи, дорогие читатели! Ровно 30 лет назад, 26 апреля 1986 года, произошло ужасное событие — авария на Чернобыльской атомной электростанции. Отдел науки «Газеты.Ru» восстанавливает хронологию той трагической ночи в исторической онлайн-трансляции.

Появились новые записи

показать

Череповецкий государственный университет — ведущий вуз Вологодчины

В 2021/2022 учебном году опорный вуз Вологодской области увеличил число бюджетных мест на 33%. Увеличение имеет ярко выраженный региональный аспект, в первую очередь оно касается инженерно-технических направлений (металлургия, химическая технология, строительство и др.), педагогического и IT-образования.

Университеты создали консорциум для развития макрорегиона

Консорциум позволит использовать сильные стороны каждого участника для максимально эффективного решения задач самого разного уровня. Синергетический эффект приведет к развитию экономики региона в целом.

«Горячие» вопросы приемной кампании: видеозапись второго прямого эфира

21 июля состоялся второй прямой эфир Череповецкого государственного университета, где обсуждались «горячие» вопросы приемной кампании 2021 года. На самые важные вопросы о поступлении ответила Дарья Васильевна Спирина, ответственный секретарь приемной комиссии. Ведущая: Юлия Попова.

С Днём металлурга!

Многоие наши выпускники успешно устраиваются на предприятия металлургической отрасли и становятся настоящими профессионалами своего дела. Пусть достижений будет больше, а новые проекты благополучно реализуются и приносят прибыль! Желаю всем счастья и здоровья. С праздником!

История успеха ЧГУ: консультант по питанию и ЗОЖ Марина Ладыгина

«Мне всегда была интересна тема питания и здоровья, и благодаря знаниям, полученным во время обучения на биолога, я выбрала профессию «Консультант по питанию и здоровому образу жизни». Я не только помогаю людям наладить рацион и сформировать полезные привычки, чтобы восстановить вес и энергию, но и обучаю большую команду новых консультантов.

В ДНК ЧГУ рассказали об особенностях моделирования объектов

В ходе экскурсии дети узнали особенности промышленного и цифрового моделирования, которое активно применяется современными предприятиями. Каждый ребенок на экскурсии смог узнать принцип действия новейшего оборудования и даже воспользоваться им под руководством наставника.

ЧГУ присвоен статус Центра трансфера университетских знаний

Основная задача присвоения статуса Центра трансфера университетских знаний – повышение доступа к информации для научных работников, профильных руководителей, преподавателей и учащихся. Он может аккумулировать работы, помогать с отправлением их на конкурс, организовывать конкурсы в университете при поддержке Инициативы, формировать собственную цифровую библиотеку.

Екатерина Целикова ответила на самые «горячие» вопросы о приемной кампании

Сколько бюджетных мест выделено в этом году для поступающих в ЧГУ? Какие направления подготовки наиболее популярны? На какие специальности в университете самый высокий конкурс? Ответы на эти вопросы узнали выпускники школ и их родители во время прямого эфира с ректором Череповецкого государственного университета Екатериной Целиковой.

«Феномен идентичности: философские и исторические аспекты»

В обсуждении различных аспектов темы приняли участие историки, литературоведы, лингвисты, педагоги, философы, искусствоведы и культурологи. «Сопоставление подходов разных наук, плодотворное обсуждение проблем представителями разных областей социогуманитарного знания – вот главная отличительная черта семинара, сессии которого проходят в ЧГУ», – делится своими впечатлениями председатель оргкомитета, доктор исторических наук, профессор кафедры истории и философии ЧГУ, главный редактор журнала «Historia Provinciae – Журнал региональной истории» Ольга Юрьевна Солодянкина.

data-хакатон World AI&Data Challenge

Череповецкий государственный университет приглашает data-специалистов, студентов и представителей IT-компаний принять участие в масштабном data-хакатоне по решению социально значимых задач. Он проводится при поддержке Агентства стратегических инициатив и Университетской «Точки кипения».

Какие преимущества при поступлении в вуз у выпускников колледжей?

Прием на обучение по программам бакалавриата и программам специалитета лиц, имеющих среднее профессиональное образование, проводится по результатам вступительных испытаний, форма и перечень которых определяются образовательной организацией высшего образования.

Поэт вспоминания (немного о Евгении Рейне и его стихотворении «В Павловском парке»)

А.А. Ахматовой

в Павловском парке снова лежит зима,

и опускается занавес синема.

кончен сеанс, и пора по домам, домам,

кто-то оплывший снежок разломил пополам.

снова из Царского поезд застрял в снегах,

падает ласково нежный вечерний прах,

и в карамельном огне снова скользит каток,

снова торгует водой ледяной лоток.

сколько не видел я этого?

Двадцать, пятнадцать лет,

думал — ушло, прошло,

но отыскался след.

вот на платформе под грохот товарняка

жду электричку последнюю — будет наверняка.

вон у ограды с первой стою женой,

все остальные рядом стоят со мной.

ты, мой губастый, славянскую хмуришь бровь,

смотришь с опаской на будущую любовь —

как хороша она в вязаном шлеме своем, —

будет вам время, останетесь вы вдвоем.

ты, моя пигалица, щебечущая кое-как,

вечный в словах пустяк, а в голове сквозняк.

Что ты там видишь за павловской пеленой —

будни и праздники, понедельничный выходной?

ты, настороженный, рыжий, узлом завязавший шарф, —

что бы там ни было — ты справедлив и прав!

смотрит в затылок твой пристально аполлон,

ты уже вытянул свой золотой талон.

ты, мой брюнетик, растерзанный ангелок,

что же? Приветик. Но истинный путь далек.

Через столицы к окраинному шоссе.

Надо проститься. а ну, подходите все!

глянем на Павла, что палкой грозит, курнос.

Что-то пропало, но что-нибудь и нашлось!

слезы, угрозы, разграбленные сердца,

прозы помарки и зимних цветов пыльца.

Чашечка кофе и международный билет —

мы не увидимся, о, не надейтесь, нет!

ты, моя бедная, в новом пальто чудном —

что же мне делать? Упасть на снега ничком?

в этом сугробе завыть, закричать, запеть?

Не остановитесь. все уже будет впредь.

Падают хлопья на твой смоляной завиток —

я-то все вижу, хоть я негодяй, игрок.

кости смешаю, сожму ледяной стакан,

брошу, узнаю, что я проиграл, болван,

взор твой полночный и родинку на плече —

я не нарочно, а так, второпях, вообще.

в Павловском парке толпится девятка муз,

слезы глотает твой первый, неверный муж.

в Павловском парке вечно лежит зима,

падает занавес, кончено синема.

вот я вбегаю в последний пустой вагон,

лишь милицейский поблескивает погон.

сядь со мной рядом, бери, закури, дружок, —

над Ленинградом кто-то пожар зажег, —

тусклого пламени — время сжигает все,

только на знамени Бог сохраняет все.

Евгений Рейн. «В Павловском парке»

1

Рейн, кажется, как родился, так и заговорил стихами.

Точнее, следует полагать, закричал, заголосил, захрипел — оказалось, это стихи. Ни базовая интонация, ни средняя густота звука, ни две-три опорные гласные этого уже с лишком восьмидесятилетнего голошения никак или почти никак не изменились, что, вероятно, связано с рейновской звериной органичностью, — органичностью, о которой наслышаны, кажется, все в литературном мире. с его абсолютной нерефлективностью. с его, в известном смысле, неизменностью, неменяемостью, «самому-себе-равностью».

Таков миф о Рейне.

Пожалуй, во всей предыдущей поэзии его в этом смысле можно сравнить разве что с Багрицким, астматически рычащим из своего освещенного зеленым аквариумным светом угла (кстати, и у Рейна-ребенка была бронхиальная астма, она часто бывает у детей в Петербурге, — с возрастом, по большей части, проходит; у одессита Багрицкого не прошла[1]), а еще скорее, — с какими-то непервостепенными деревенскими поэтами — не с кольцовым и клюевым, а со спиридоном Дрожжиным (любимым поэтом Рильке) или суриковым.

Рейн — городской деревенский поэт.

Повторяю — только в этом смысле. Не по качеству стихов, а по их нерефлективности, равенству самим себе. Но, конечно, эта нерефлективность — его сознательный выбор, очень хорошо отрефлектированный. Это его сознательно выбранный — на основе, само собой ясно, природной склонности — образ, это его роль, его маска. мы еще убедимся в степени рейновской самоотчетливости, в том, насколько он себя понимает, насколько маска не срослась с лицом.

вне зависимости от «понимает — не понимает» долгие десятилетия мы наблюдаем этот неостановимый поток самовысказывания, лишь изредка прерываемый объективированным перехлестом чувства через обычную, стандартную для автора планку, — и тогда рождаются шедевры, такие как «в Павловском парке». вроде как Рейн не меняется с годами… или все же меняется?

2

Бродский, напротив, менялся сильно. в ранней юности был ужасен, настоящий «графоман из ремеслухи», бегавший по чтениям молодых поэтов конца 1950-х годов и «с места» пристававший к выступающим с общественно-политическими претензиями, по сути дела не слишком отличавшимися от несколько более поздних претензий Якова Михайловича Лернера, отставника и ложного орденоносца[2], ко всяческим окололитературным трутням. Потом он вытащил себя «за рыжее из ржавого», как я когда-то сказал и не отказываюсь[3], не без участия того же Рейна, «напевшего«[4] ему всю советскую и не входящую в школьную программу «досоветскую» поэзию, и после нескольких десятилетий величия просто-напросто потерял интерес к русскому (да, собственно, и ко всякому другому) стиху — баловался иногда стишками (чисто формальным образом, вроде как для тренировки, чтоб совсем не разучиться), что статистически порождало, конечно же, некоторые подъемы. ему, с его точки зрения, не с кем было соревноваться, он всех в поэзии на русском языке победил (что, собственно, даже и высказывал изредка — никому, дескать, из молодых не завидую и т.д.; для соревновательного человека 1960-х годов, каким был Бродский, сочинение без соревнования с современниками было недостаточно зажигательным занятием).

Соревнование с англосаксами-современниками, которые ему с судорожным усилием лояльности нравились, было, по сути, также невозможно. Даже великий Оден, с которым как бы и не посоревнуешься, был к моменту знакомства совсем не тот «великий Оден», что когда-то был действительно велик («O where are you going?» said reader to rider…). а соревноваться с Коперником люди 1960-х годов не умели и не хотели. как и люди 1920-х.

Вернемся лучше к Рейну, боровшемуся, в отличие от Бродского, не за место в идеальной первой шеренге, а за реальное место в советской, реальной, нисколько не «неофициальной», а именно что самой что ни на есть «официальной» литературе — за книгу, пролежавшую в издательстве «советский писатель» семнадцать годков, за членство в союзе этих самых советских писателей, за путевку на Пицунду в сезон, за-за-за… — ну, и победившему, конечно… но уже кого? и уже когда? ах, ну если его это веселило и наполняло — Евтушенки все эти, Межировы и прочие Юрии Кузнецовы, какие уж у них там были «соперники», — ну так и слава богу! Чем бы дитя ни тешилось. Не сомневаюсь, что он с удовольствием провел эти шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы — много ездил, много пировал, много любил…

3

Как и положено «деревенскому поэту», у Рейна была своя собственная малая родина, каковую он пел и поет, — наш немаленький Петербург-городок с его в первую голову великими русскими реками — великой русской рекой Фонтанкой, великой русской рекой мойкой, разными каналами, ну да и державной Невою, конечно. Но в процессе экстенсивного расширения (вот еще одно: Рейн — поэт экстенсивно расширяющийся, вбирающий в себя все новые предметы описания, и чаще всего это географические точки) малой родиной ему стала вся былая большая страна — от курил до корчмы на литовской границе и таллинского порта. сейчас, вероятно, весь мир… и тут у нас первый случай намекнуть на степень самоотчетливости Рейна. вот цитата из длиннейшей баллады «Вадим» 1968 года. Друг юности, «Садовников Вадим», четыре года отсутствовавший, приходит с коньяком и находит рассказчика при смерти. среди многих речей Вадима есть и такие:

… Я государство пересек — вот так — наискосок,
Я видел мурманск и ташкент, и западный песок,
тверской бульвар, и краснодар, и твой владивосток,
в котором ты когда-то был, но этим пренебрег.
О если б понял ты тогда: чужие города,
как безответная вода, уходят без следа.
Да, география — сорняк, совсем как лебеда,
Через нее глядеть нельзя — паршивая слюда… и т. д.

И мы видим, что поэт постоянно думает о себе, о своих свойствах, и о человеческих и о литературных, — почти с испугом видим, поскольку, признаться, не ожидали. Но это самонаблюдение, конечно, не означает самоуправления. Настоящий поэт руководим лишь своим гением, — гением в античном смысле слова, неким покровительствующим духом-существом, и должен ему подчиняться — но не себе! как бы ни оценивал Рейн в 1968 году свою страсть к географии, она навсегда останется страстью, конституирующей его поэтику.

4

Есть поэты, о которых бессмысленно говорить как о людях — достаточно стихов, а все остальное «личность и неприличность» и заработок для авторов жэзээловских поделок. О стихах Рейна нельзя говорить, не говоря о Рейне самом, — но о Рейне самом говорить нельзя, потому что разговор о Рейне-человеке немедленно превращается не в сплетню даже, но в басню.

Поэтому и о стихах Рейна говорить (почти) невозможно.

Басенный Рейн, существо свирепой витальности, неутомимо вбрасывающее в себя шашлык, коньяк, женщин, стихи, а главное, воспоминания — о виденном, слышанном, съеденном, выпитом, о женщинах и местностях — и выбрасывающее байки и стихи[5]. вспоминающий поэт — прежде всего «богатый поэт», у него всегда есть материал. много материала, срабатывающего на включение голоса. много голоса. и он понаделал себе из этого голоса много-премного штанов!

Здесь был канал. Последний раз я видел лет шесть назад…

(«Памяти Витебского канала в Ленинграде»)

в том году шестидесятом вез меня нечистый поезд Через глину и долину, через волгу и Урал…

(«Карантин»)

За улицею Герцена я жил и не платил, в Москве в холодном августе, в трех комнатах один…

(«На мотив Полонского»)

Это почти на расхлоп — подавляющее большинство стихов Рейна возникает усилием вспоминания, соответственно оформляясь в грамматическом прошедшем времени.

Но и это он сам о себе знает, вот еще один — и блистательный — пример самоотчетливости Рейна — речь на присуждении ему электрической премии (она еще электрическая или уже нанометрическая?) — один из прекраснейших и редчайших в русской поэзии образцов понимания себя как поэта, а заодно и понимания русской поэзии как таковой (следовало бы в школах изучать эту короткую речь, чтобы школьники знали, что вся русская поэзия первой половины XX века — это символизм, как бы она ни называлась. От Бунина до Хармса символизм):

Поэтому я думаю, что именно память была и материально, и душевно тем, из чего и возникали мои сочинения. может быть, повышенная чувствительность к внешней коре мира, прекрасной — я ведь вырастал в Ленинграде-Петербурге — и одновременно безобразной, даже мучительной, и была поводом для попытки что-то понять, запечатлеть, изобразить то, что я интуитивно чувствовал, словами, которые я пытался сделать как можно отчетливее и звучнее[6].

Вот — еще раз! — вот какие вещи о себе и о мире знает этот Рейн!

Стихи такого поэта, стихи на усилии вспоминания, должны по логике вещей как бы ослабевать, гаснуть по мере того, как это усилие произведено и воспоминание перенесено в разряд «отработанной жизни». соответственно, должен внутренне удаляться от предмета их автор, хотя бы менять (в общем случае удлинять, расширять) перспективу. Потому что с его удалением от воспоминаний исчезают или хотя бы заплывают, затуманиваются его места, места его вспоминаний, — засыпанные каналы у витебского вокзала, холерные азиатские города, коммуналки коридорной системы, давние любовные случаи — все, что он помнил, описал, а теперь если не забыл, то, должно быть, потерял к ним живое подключение… использовал и пошел дальше. может быть, не случайно, что Рейн почти никогда не датирует свои стихи (а может, и случайно, по советско-издательскому произволу — чай, не классик!), — но они действительно происходят не тогда, когда были закончены сочинением, а в момент неопределенного или временами очень даже определенного повествовательно-поэтического прошлого.

Зависимость Рейна от объективной метафизической заряженности предмета довольно высока — то есть описание описанием, история историей, они могут быть по-рейновски блистательными, но предметы — место действия, его обитатели, рассказываемые события, их влияние на рассказчика-автора — имеют собственную тяжесть, от которой в конечном итоге зависит общий вес стихотворения. и чем дальше автор от своего текста, тем больше этот текст связан с метафизическими свойствами предмета. то, что зависело лишь от блистательного голоса автора, — потускнело (хотя для верного читателя — для меня! — и осталось сентиментально любимым), а то, что срослось с существующим, невыдуманным образом реальности, — крупнеет и разгорается все более ясным светом.

5

Похожим стихотворцем был в этом смысле, например, Аполлон Григорьев (люблю его и за то, что родился с ним в один день) — подавляющая часть его стихов также требовала его присутствия, хотя бы басенного знания о нем, — и не только для читателя/слушателя, но в первую голову для него самого, он сам должен был быть рядом со своим стихотворением, чтобы это стихотворение жило. а когда отошел далеко — осталось две песенки. У Рейна, может, таких «песенок» намного больше — пять, десять, пятьдесят — не знаю, не считал, не взвешивал, как тайный недруг. какой же я Евгению Борисовичу недруг, я его люблю. Но «в Павловском парке» среди этих пяти, десяти, пятидесяти для меня на первом месте, мне кажется, эти стихи будут всегда. как известно, в некоторых местах, особенно в дальних углах определенных аллей и в среднем течении славянки, Павловский парк переходит непосредственно в тот свет. У одной рогатой березы, между этих двух кленов или вон за той беседочкой туда можно войти. а лежащий на всем этом вечереющий снег все еще усиливает, укрупняет, превращает личную мифологию известного «сиротства» и «женообмена» в мифологию зимы вообще. Петербургской зимы.

Войти — и выйти. И написать.

6

Что делает «в Павловском парке» особым, выходящим из ряда вон стихотворением? Да то же, в принципе, что делает особым, выходящим из ряда вон стихотворением «Цыганскую венгерку» или «Две гитары» Аполлона Григорьева: мистический воздух, элегический пар, окружающий семиструнную гитару, цыганский хор, звон колец, излом рук принимают в себя, забирают к себе стихотворение (что, вообще-то, случается очень редко) — оно теряет свою стилизационную природу и некоторую присущую стихам григорьева постпушкинскую блеклость. Примерно то же можно сказать и о «в Павловском парке» — сам Павловский парк, место, настолько метафизически заряженное, насколько Рейн, певец жизни в ее видимых, бывших проявлениях, метафизически нейтрален. метафизическое поле Павловского парка втянуло в себя рейновское стихотворение и претворило его. и в том числе дало Рейну, поэту — и певцу — прошедшего времени, не только метафизическое, но и грамматическое настоящее. Прошлое развертывается в Павловском парке сейчас, в момент говорения, — а главное, в момент чтения или слушания. «сиротская» мифология и прочие неприятности теряют себя как предмет, как смысл стихотворения (хотя, несомненно, являются его инициальным толчком). самый субъективный поэт послевоенного времени вдруг достигает объектности, отдельной от себя, уже меньше связанной с «басенной» мифологией собственной (и ближней к себе) жизни, а больше с общенациональной культурной мифологией: ведь «Deus conservat omnia» — это девиз не только Шереметевых, трагически украшавший Фонтанный дом, где в свое время жила Ахматова, и юмористически — писательскую столовую в реквизированном под ленинградский союз писателей дворце (где Евгений Борисович в свое время, несомненно, опрокинул в себя не один коньячок), но и русской поэзии как таковой.

…сядь со мной рядом, бери, закури, дружок, —

над Ленинградом кто-то пожар зажег, —

тусклого пламени — время сжигает все,

только на знамени Бог сохраняет все.

Как хорошо, что нет восклицательного знака!

---

[1] И есть ведь еще Афанасий Фет, третий великий поэт-астматик «из евреев». Задыхающиеся стихи Фета полны восхищения миром, буквально взрываются, разрываются им. Что-то есть в Рейне и фетовское, задыхающееся от счастья и горечи, хотя упаси меня бог объяснять все астмой (или еврейским происхождением) — это просто наблюдение. мне оно кажется интересным.

[2] «Чуть ниже среднего роста, слегка полноватый, с гладко зализанной темноволосой головой… всегда в одном и том же недешевом костюме, в светлой сорочке со скромным галстуком.

Я познакомился с ним в 1953 году, когда поступил в ленинградский технологический институт. в этом институте у него была немалая должность освобождённого секретаря профкома. На втором курсе я стал старостой поэтического кружка института. ему начальство института поручило курировать этот кружок. изредка мне приходилось встречаться и говорить с ним. его звали Яков Михайлович Лернер. На пиджаке его всегда красовалось несколько орденских колодок. Он охотно рассказывал о своих военных подвигах. как он прокладывал Дорогу жизни по ладожскому озеру во время блокады, как вылавливал немецких диверсантов, как к его советам прибегали маршалы Жуков, говоров, Рокоссовский. говорилось всё это буднично, без нажима. Дескать, это все было, было… маршалы и генералы могут подтвердить» (Рейн Е.Б. тот самый Лернер // литературная газета. 2011. 29 июня).

[3] Юрьев О.А. Иосиф Бродский: Ум // Он же. Заполненные зияния. книга о русской поэзии. м.: Новое литературное обозрение, 2013. с. 81.

[4] Напомню старинный анекдот: «— вот все говорят Карузо, Карузо… а мне не нравится!.. — а ты его, что, слушал? — а мне Рабинович напел!»

[5] «…Я хорошо помню довоенные и послевоенные годы, день нападения гитлера на сссР и все дальнейшее, буквально час за часом, вкус, цвет и запах всех сменяющихся периодов моего, так сказать округленно, поэтического семидесятилетия» (Рейн Е.Б. Речь на вручении премии «Поэт» 24 мая 2012 года (http://books.vremya.ru/main/ 2226—ech-evgeniya-eyna-na-vruchenii-premii-poet-24-maya-2012-goda.html)).

Выстрел

Продолжаем публикацию глав из романа Виктора Хенкина «Одиссея шахматного автомата»

ВЫСТРЕЛ

Бесшумно сдвигается панель. Уползает вверх шторка. Приподнимается часть сегментированного пола. Теперь его жизненное пространство ограничено 24 кубическими футами. Здесь он проведет целый час.

Иоганн сидит на низенькой приступке, упираясь в дощатую спинку. Ноги согнуты в коленях, голова вобрана в плечи, руки лежат на рычагах управления. Он свыкся с этой скрюченной позой, хотя никогда не угадаешь, которая из бесчисленных частиц тела вдруг заявит о себе тупой болью или пугающей немотой. Научился подавлять непроизвольные желания, замирать, как мышь, при малейшей опасности. Выработал автоматизм движений, подчинив свои действия единой цели. Иногда ему кажется, что он переродился в машину.

Но страсти человеческие не вписываются в сухие формулы физических законов. И когда ему случается одерживать красивые победы, победы, достойные мастера, он испытывает неодолимую потребность провозгласить на весь мир: «Это – я!»

Его угнетает безвестность.

Развеялись иллюзии. Романтика приключений обернулась тяжким неблагодарным трудом. Миновала и пора ученичества, он ощущает себя зрелым шахматистом. Ему претит игра с профанами. Лишь в редкие минуты всепоглощающей борьбы, когда соперником оказывается искусный шахматист, когда комбинации кружатся над доской в затейливом хороводе, он чувствует радостный прилив сил, пьянящую легкость вдохновения. И пережив эти волнующие мгновения, мечтает о том, как в один прекрасный день явится в клуб на Сент-Джеймс, гордо назовет свое имя и бросит перчатку великому Филидору.

Он жаждет славы.

Но сейчас ему не до сладостных грез. Через тонкие стенки своего укрытия Иоганн слышит, что место за шахматным столиком занял Брюль, а с сиятельным графом у него давние счеты. Три месяца назад, когда они еще выступали на Сент-Джеймс-стрит, Брюль нанес им дружеский визит и выразил желание сыграть со знаменитым турком. Кемпелен не мог отказать вельможному гостю, чьим расположением особенно дорожил. Иоганн недооценил соперника и потерпел поражение. Он был вдвойне огорчен неудачей, когда узнал, что саксонский посол занимает высокую строку в лондонской табели о шахматных рангах. Случай предоставил ему неожиданное право на реванш. Он полон решимости доказать свое превосходство.

Дребезжащий звук, многократно усиленный замкнутым пространством, отдается в ушах колокольным звоном. Это Антон заводит пружину ложного механизма.

Теперь он улавливает легкое шуршание на задней стенке автомата и инстинктивно щурится, ожидая, когда Антон повернет фонарь, встроенный в туловище турка. Яркий свет озаряет тесную каморку. Иоганн оглядывает свое рабочее место. Все в порядке, можно начинать игру.

Сначала он плавно раскачивает рукоятку, вмонтированную в корпус манекена: там, наверху, голова в тюрбане послушно повторяет его движения. В действие приводится другой рычаг. Соединенный с рукой турка, он фиксируется в тот момент, когда рука зависает над заданным полем шахматной доски. Иоганн вращает втулку на своем конце рычага, заставляя турка опустить руку и сжать пальцы, захватывая фигуру. Еще одно движение, и фигура переносится на другое поле. Втулка поворачивается в обратную сторону, разжимая пальцы, рычаг переводится в нулевое положение, механическая рука возвращается на подушечку.

Поступивший сверху сигнал подтверждает: королевская пешка белых переместилась на два поля. Иоганн повторяет этот ход на своих маленьких шахматах и расслабляется в ожидании ответа. Операция заняла менее минуты. В таком темпе ему предстоит провести всю партию.

Брюль хитрил, когда во время беседы в Парслоу-хаусе умолчал о своей победе над автоматом. Игра проходила в приватной обстановке, и он имел основания полагать, что Кемпелен не заинтересован в разглашении результата. Но, став невольным виновником спора, граф испытывал неловкость. Качество игры автомата он отождествлял с шахматной силой демонстратора, а поскольку Кемпелена он уже проверил, то и исход пари не вызвал у него сомнений. «Я подвел под генерала мину», – думал он по дороге в Сэвил-роу.

Спорщиков, однако, ждала неожиданность: показом автомата на сей раз руководил не Кемпелен, а какой-то долговязый мистер Антон. Сам же изобретатель находился среди гостей и управлять игрой, разумеется, не мог. Переглянувшись, лорд Мэнсфилд и генерал Бургойн кивком подтвердили пари. Успокоился и Брюль: теперь все находились в равных условиях. Он, правда, не знал, на что способен «мистер Антон», и на всякий случай отказался от итальянской партии, избрав пешечную защиту Филидора.

Строения на Сэвил-роу, внешне непритязательные, были вполне благоустроенными. Генерал Бургойн с удовлетворением отмечает, что демонстрационный зал ничуть не похож на балаган. Зашторенные окна создают иллюзию вечера. Стены задрапированы шелковыми обоями, развесистые бра, повторяясь в зеркальном потолке, освещают просторную комнату рассеянным светом. Человек тридцать зрителей расположились на мягких стульях, расставленных полукругом.

Автомат установлен совсем рядом и отгорожен шелковым шнуром. В нескольких футах за отдельным столиком восседает граф Брюль. Без партнера напротив он выглядит так, будто играет с Филидором в сеансе вслепую. Мистер Антон почти беспрерывно находится в движении. Он повторяет ходы на обеих досках.

Кемпелен держится в стороне. Он безукоризненно владеет английским и отвечает на вопросы зрителей, стараясь удовлетворить их любопытство.

– Какая сила приводит в действие механизм фигуры? – спрашивает пожилой джентльмен с острым носом.

– Пружина, сэр.

– А на какой период времени рассчитан завод?

– На 10-15 перемещений. Диапазон зависит от дистанции, которую рука проходит в процессе игры. Короткие ходы, – я имею в виду расстояние между клетками шахматной доски,– требуют меньшей затраты энергии, а длинные, напротив, – большей. Когда завод иссякает, следует вновь накрутить пружину, и автомат способен произвести такое же количество ходов.

– Я не ошибусь, если выскажу предположение, что пружина должна обладать значительной силой?

– Вы безусловно правы, сэр.

– Но мне показалось, что усилие, которое прилагает ваш помощник, вращая ось заводным ключом, не встречает достаточного сопротивления.

– Каким образом вы это определили?

– На слух.

– Вы механик?

– Я бы хотел надеяться… Меня зовут Томас Мадж.

Услышав имя знаменитого мастера, Кемпелен едва не поперхнулся.

– Безмерно счастлив видеть часовщика ее Величества моим гостем!

Мадж дружелюбно улыбается, но глаза по-прежнему искрятся хитрецой.

– Так как же насчет пружины, мистер Кемпелен? – повторяет он вопрос.

Но Кемпелен уже призвал на выручку всю свою изворотливость.

– Капризы акустики, мистер Мадж. Автомат заполнен множеством деталей, звук приглушается.

– Тогда скажите, пожалуйста, почему шум работающего механизма слышится только при ответном ходе? Это тоже «капризы акустики»?

– Нет, сэр, такова конструкция машины. Она не работает непрерывно, как, скажем, часовой механизм, а включается после того, как на доске автомата меняется расстановка шахматных фигур.

– Но на доске нет ни одного приспособления, с помощью которого машине сообщается импульс!

– Он поступает извне.

– Значит, машиной управляет демонстратор?

– Любой автомат должен быть пущен в ход человеком. Затем он работает самостоятельно, хотя я не исключаю, что демонстратор может влиять на его работу при помощи «главного секрета».

– Не находите ли вы, мистер Кемпелен, что ваши объяснения выглядят… Как бы это сказать… Ну, допустим, весьма странными.

– Нахожу, – покорно соглашается Кемпелен. – Но ведь автомат неоднократно выставлялся в разных городах мира – Прессбурге, Вене, Париже… На демонстрациях побывали тысячи зрителей, среди них немало математиков, механиков, шахматистов. Однако до сих пор никому не удалось разгадать способ, с помощью которого рука турка совершает избирательные движения в зависимости от игровой обстановки на шахматной доске. Это представляется мне еще более странным.

– У вас нет вопросов к изобретателю? – поворачивается Коллинсон к Уатту.

– Все необходимые вопросы уже задал мистер Мадж. Не знаю только, сделал ли он правильные выводы.

– А именно?

– Один из основных принципов механической системы – регулярность движения. Между тем – вы заметили? – игра не периодична по времени. Промежутки между ходами не одинаковы. Для человека это естественно, но ведь и турок иногда медлит с ответом. Из этого следует, что регулярность действия для устройства не существенна, а, значит, это не автомат.

– Что же это?

– Образно говоря, симбиоз. Если человек так часто приставляется к машине, – что со всей очевидностью доказал мистер Аркрайт, – то почему нельзя хоть раз приставить машину к человеку?

Словно развивая мысль Уатта, раздается грубоватый голос пастора:

– Мистер Кемпелен, нельзя ли посредством вашего секрета вращать рабочее колесо машины?

– В принципе, возможно, – не моргнув глазом, отвечает Кемпелен. – Однако сила, которую имеет в виду преподобный сэр, слишком ничтожна, чтобы выполнять такую работу.

– Это еще как сказать, – вполголоса замечает Уатт, наклоняясь к Коллинсону. – Одна шестнадцатая лошадиной силы[1] – такова, по моим расчетам, мощность человека… Если, разумеется, он не карлик, не ребенок и не старик.

– И не женщина?

– Смотря какая, дорогой Томас…

Кемпелен уже приметил рядом с Коллинсоном джентльмена лет пятидесяти, взирающего на автомат спокойным проницательным взглядом. Неужели Уатт? Коллинсон обещал их познакомить. Вон, кажется, и кукольник, господин Кирхнер. Странные у него уши. Заостренные, как у сатира. Явился с ответным визитом.

Очередной вопрос отвлекает Кемпелена от наблюдений. Нетерпение проявляет генерал Бургойн:

– Может, мистер Кемпелен объяснит наконец, в чем же состоит иллюзия, о которой он упоминал в начале демонстрации?

– В том, что машина играет в шахматы, сэр.

– Я не понимаю вашего ответа!

– Сейчас поясню. Движения автомата осуществляются механическим путем, а его разумные действия – иллюзионным.

– Значит, это не чистая машина?

– Это чистое жульничество! – раздается раздраженный голос с заднего ряда.

Все оборачиваются.

– Кто это? – спрашивает Бургойн, кивая на желчного старика.

– Писатель Филипп Тикнес, – шепчет Твисс.

– А чем он знаменит?

– Главным образом тем, что обладает удивительным искусством приуменьшать число своих друзей и приумножать число врагов.

– Мне он еще известен как отчаянный головорез, – замечает лорд Мэнсфилд.

– То было в молодости, милорд.

– Пороки молодости, мистер Твисс, в старости становятся дурными привычками.

По мере того как винные пары улетучивались из головы Тикнеса, кривая его настроения резко падала вниз. Во рту ощущался привкус горечи, ныла печень, вновь начался озноб. Ему казалось, что Кемпелен не только бессовестно надувает простодушных зрителей, но и куражится над ними. И когда он увидел, что ни Мадж, ни Уатт, ни Бургойн не решаются дать мошеннику достойную отповедь, взял честь Британии под свою защиту.

Первым желанием Кемпелена было осадить грубияна какой-нибудь уничтожающей репликой. Но он сдержался, поскольку желчный старик мог оказаться знатным господином.

– С кем имею честь?

Вежливое обращение, обычно смягчающее напряженность, неожиданно возымело обратное действие.

– С англичанином, черт побери!

– Простите, сэр, но англичане, как я не раз убеждался, проявляют большую сдержанность в выражениях.

– До тех пор, пока их не пытаются одурачить.

– Мне не совсем понятно ваше волнение.

– Зато мне понятно ваше поведение! Фальшивую монету вы выдаете за золотой.

– Вы напрасно горячитесь, сэр. Все, что здесь происходит, не больше, чем представление. Я никого ни в чем не убеждаю.

– Разумеется. Вы просто выманиваете деньги у доверчивых людей. Только сегодня вы положили в карман семь фунтов. Это двести гиней в месяц!

Кемпелен ощущает на себе не слишком благожелательные взгляды.

– Прошу прощенья, сэр, – подчеркнуто вежливо говорит он. – Но уж коль вы начали считать деньги, как лавочник, то из статьи доходов следовало вычесть хотя бы воскресные дни.

В зале раздаются смешки. Англичане ценят острое слово. Даже розовощекий пастор прикрывает рот ладонью, а тучный лорд Мэнсфилд беззвучно колышет телесами.

Желтые глаза Тикнеса наливаются кровью.

– Вы забываетесь! – взрывается он.

Поединок выигран. Противник потерял самообладание.

– Я всего лишь защищаюсь. И поскольку имею основания полагать, что вы недовольны игрой автомата, готов вернуть вам ваши пять шиллингов.

– Отдайте их вашему сообщнику в сундуке!

– Разве уважаемые джентльмены, – Кемпелен апеллирует к залу, – не были удовлетворены осмотром?

– В ящике может скрываться карлик или ребенок, не исключено, что там прячется кто-либо из ваших детей, – подает голос человек из первого ряда, и Кемпелену бросаются в глаза сложенные на животе пухлые руки с черным агатом на указательном пальце.

– Моя жена и дети на прогулке, они любуются сменой гвардейцев его Величества.

– Значит, вы не хотите их предъявить?

– Предъявляют только векселя. Но для тех, кто пожелает, я повторю после игры показ внутреннего устройства автомата.

– А почему не сию минуту?

– Но тогда придется прервать партию…

– Ее можно будет возобновить. Вы же сами утверждаете, что автомат работает с перерывами.

Публике предложение нравится. Раздаются одобрительные возгласы: «Правильно!», «Пусть покажет!», «Посмотрим еще раз!»

Граф Брюль откидывается на спинку стула.

– Если того желает публика, я согласен прервать игру.

Лорд Мэнсфилд и генерал Бургойн переглядываются. Пари остается в силе? Да, все в равных условиях.

– Хорошо, – говорит Кемпелен. – Только прошу уважаемых джентльменов не покидать своих мест.

Он раскрывает дверцы автомата. Движения его точны и размерены. Публика возбуждена, внимание обострено, нельзя допускать ни малейшей оплошности.

– Там кто-то есть! – с особым значением вдруг произносит человек с агатом.

В то же мгновение чья-то длинная рука с грязными ногтями просовывается между стульями. Горсть зеленоватого порошка летит в распахнутые дверцы автомата.

– Апчхи! – раздается рядом.

– Апчхи-чхи-чхи! – поддерживают близ сидящие зрители.

– Апчхи! – вторит им Кемпелен.

– Там дьявол! – вновь слышится громкий возглас.

Сквозь набежавшие слезы Кемпелен видит, как пухлый палец с перстнем угрожающе висит в воздухе.

И словно по команде, из заднего ряда вырастает мрачная фигура с тупым взглядом убийцы. Кемпелен цепенеет от ужаса. На него смотрит вороненое дуло пистолета. Нет, не на него. На Иоганна.

Антон бросается наперерез.

– Стой! – кричит по-венгерски Кемпелен.

Сидящие впереди зрители изумлены. Они не понимают, из-за чего поднялся переполох. Лишь те, кто успел заметить поднятое оружие, стараются врасти в свои стулья.

И в эту последнюю долю секунды, когда все летит в тартары, сидящий неподалеку Кирхнер с невероятной для его комплекции резвостью выбрасывает руку с массивной тростью.

Грохот выстрела сливается со звоном бьющегося стекла. Комната заволакивается пороховым дымом. Слышится топот. Когда дым рассеивается, ошеломленной публике предстает картина разрушения. В потолке, обнажая штукатурку, зияет рваная рана, осколки зеркала разбросаны по полу.

– Кто стрелял? – грозно поднимается генерал Бургойн.

Зрители приходят в себя, недоуменно оглядываются. Все произошло так молниеносно, что они даже не успели по-настоящему испугаться.

– Сбежал, – говорит кто-то из публики.

– Видите, мистер Тикнес, – укоризненно качает головой Бургойн, – к чему привела ваша атака?

– Я здесь ни при чем. Возмущение достигло предела… А автомат, между прочим, чихнул!

– Не знаю, как автомат, но первым чихнул я, – говорит Брюль, теребя свой длинный нос.

– Позвольте вам не поверить, все немцы заодно!

– Перестаньте паясничать, мистер Тикнес! – обрывает его лорд Мэнсфилд. – Вы ведете себя недостойно.

– Я не нуждаюсь в ваших нравоучениях, милорд!

– Весьма сожалею, что в тот памятный день меня не оказалось в палате лордов. Так дешево вы бы не отделались. Америка еще помнит ваши похождения. Не зря генерал Оглторп[2] выслал вас в метрополию.

– Когда я служил в Джорджии, янки вели себя как верные подданные британской короны. Но стоило появиться нашим доблестным генералам, и Британия осталась с носом!

Бургойн хватается за эфес шпаги. Он все еще болезненно переживает свое крушение под Саратогой.

– Еще одно слово, и вы присоединитесь к большинству[3]!

– Командуйте вашими недобитыми солдатами, сэр! Я покидаю этот вертеп.

Тикнес с шумом отодвигает стул и стремительно выходит из зала, хлопнув дверью.

– Негодяй! – бросает вослед генерал.

Наступает неловкая тишина.

Уатт сосредоточенно изучает пряжку на башмаке, щурится близорукий Мадж, смущен провинциальный пастор: публичную перепалку столь знатных вельмож ему еще слышать не доводилось. Остальные свидетели словесной баталии развесили уши, радуясь неожиданному развлечению. Страсти вокруг автомата поутихли.

Пользуясь передышкой, Кемпелен и Антон возятся с турком, ощупывая его со всех сторон, как родители выпавшего из кроватки младенца. Слуги подбирают осколки зеркала, отворяют окно. Но кислый запах пороха еще долго не выветривается.

– Джентльмены, – неожиданно спокойно говорит лорд Мэнсфилд, – если я не ошибаюсь, граф Брюль и мистер Кемпелен обещали продолжить игру.

Вспомнив, что они уплатили по пять шиллингов, зрители дружно выражают одобрение.

Только теперь Кемпелен находит в себе силы выйти к гудящему залу. Он ищет глазами Кирхнера, чтобы кивнуть ему в знак благодарности. Но тот задрал голову к потолку и, видимо, прикидывает убытки, причиненные выстрелом. Человек с агатом все так же сплел на животе пухлые пальцы и не сводит глаз с автомата.

Кемпелен оглядывает многоликое собрание. Он ловит хищные взгляды возбужденных зрителей и внезапно ощущает себя маленьким и беззащитным. Какие-то неясные ассоциации бередят его душу. Перед ним возникает красочный гобелен в императорском дворце. Огнедышащие борзые и загнанный заяц. Звериная жажда погони и комочек страха. А вокруг – ликующая природа и вечное небо, взирающее на жизнь и смерть с ленивой мудростью. На миг им овладевает желание объявить об окончании демонстрации. Но он замечает на лоснящемся лице лорда Мэнсфилда снисходительную улыбку, и минутная слабость уступает место решительности.

– Автомат готов к игре! – произносит он жестким голосом.

Антон заводит пружину.

Иоганн приучил себя не вникать в беседы, которые вел со зрителями Кемпелен. Случалось, конечно, что какой-нибудь каверзный вопрос привлекал его внимание; тогда он пытался предугадать ответ и радовался, если ему это удавалось. Но в Англии разговоры велись на незнакомом языке, и волей-неволей приходилось думать только об игре.

Партия с Брюлем складывалась для Иоганна благоприятно. Он быстро завладел инициативой, развил опасную атаку. Король саксонского посла дрожал, как при Семилетней войне. Главное теперь было не давать передышки.

Игру осложняли обычные неудобства. Мешали колени, ломило шею, слезились глаза. На четырнадцатом ходу свело пальцы левой ноги, их пришлось разминать руками, что ужасно неудобно. Он замешкался с ответом, и Антон даже поторопил его еле уловимым постукиванием по крышке автомата. На двадцать первом ходу он провел, наконец, решающий прорыв в центре, и сердце его сладко заныло в предвкушении победы. Он расслабился, насколько позволяла обстановка.

Издалека доносился раздраженный голос. Кто-то говорил повышенным тоном. Кемпелен возражал сдержанно, но в его нарочитом спокойствии сквозили нотки беспокойства. Тревога передалась Иоганну. Зал шумел, и было ясно, что зрители настаивают на повторном осмотре автомата. Такое случалось крайне редко, но сейчас Иоганна взволновала не пауза в игре, а ощущение скрытой угрозы. Ему казалось, что Брюль умышленно медлит с ответным ходом, ожидая каких-то событий. Получив сигнал предупреждения, Иоганн произвел все необходимые действия: повернул фонарь слепой стороной, утопил выступ пола, опустил шторку, принял маскировочную позу. Уже были раскрыты створки автомата и показ успешно завершался, как вдруг окружающий воздух сотрясся от чиханий. Металлические части машины отозвались нервным дребезжанием. Простудились, что ли, все разом! – удивился Иоганн и… чихнул.

Кто-то многозначительно произнес: «Там дьявол!» Смысл этих слов Иоганн понял, и предчувствие надвигающейся опасности овладело им с новой силой. Он сжался в комок, на всякий случай зажав нос пальцами.

Отчаянный выкрик Кемпелена хлестнул по сердцу. А затем прогремел выстрел и наступила гнетущая тишина.

Возбужденная мысль лихорадочно связала воедино все ощущения. Перед Иоганном появилось распростертое на полу, истекающее кровью тело Кемпелена. Что, если следующая пуля настигнет его? В своем зыбком укрытии он был беззащитен. Липкий страх пополз к горлу. Он почувствовал дурноту, как тогда в Париже, когда вместе с ящиком падал из кареты… В раскрытые дверцы проникали отблески света. Может, есть еще время? Хотелось кричать, стучать, бежать… Но кто-то с шумом захлопнул автомат, и мрак сковал волю. Он обмяк, как затихает трепещущая птица, засунутая в мешок безжалостным ловцом.

Второго выстрела не последовало.

В зале снова о чем-то громко заспорили, но Иоганн был ко всему безразличен. Кружилась голова, в ушах стоял гул, тлетворный запах пороха вызывал тошноту. Троекратный стук по крышке автомата вывел его из оцепенения. Он напряженно прислушался. Над ним звучала тихая речь. Он узнал голоса Кемпелена и Антона. Они разговаривали по-венгерски. Живы! – дошло, наконец, до сознания юноши. Дрожащей рукой он нащупал левый рычаг; турок меланхолично покачал головой. Это означало «все в порядке».

Над ухом застонала пружина.

Неужели игра будет продолжена? – подумал Иоганн, но по привычке уже произвел все движения, предваряющие ее начало. Знакомая позиция на шахматной доске окончательно привела его в чувство. Он должен взять себя в руки, довести партию до победы. Это его долг, дело чести.

Представление окончено, зрители покидают зал. Кемпелен провожает гостей до лестницы.

– Искренне сожалею о происшедшем, – говорит лорд Мэнсфилд, – но было бы неверно судить о нашей стране по дикой выходке нескольких негодяев. Я приму меры, чтобы оградить вас от подобных эксцессов. Любая насильственная попытка проникнуть в чужую тайну преследуется нашим законом. Секрет автомата принадлежит только вам, мистер Кемпелен.

– Когда-нибудь я его открою.

– Нам остается набраться терпения. А пока хочу поблагодарить вас за интересное зрелище. Игра автомата доставила мне большое удовольствие, хотя и не столь осязаемое, как генералу…

– Надеюсь, милорд, вы не подозреваете меня в том, что я подсказывал турку выигрышные ходы? – расплывается в широкой улыбке Бургойн.

– А меня, – подхватывает Брюль, – в том, что я поддавался?

– Нет, джентльмены! Борьба была честной. Не правда ли, мистер Твисс?

– Истинная правда, милорд. Но все же мне показалось, что перерыв в игре и связанные с ним печальные события взволновали графа больше, чем его соперника.

– Это верно, граф?

– Пожалуй. Нервы у машины оказались покрепче. Однако справедливости ради должен признать, что мое положение было уже тяжелым. Турок провел партию безупречно. Как настоящий чемпион.

– Чтобы спасти честь нашего клуба, придется обратиться к мистеру Филидору.

– Он в Лондоне? – спрашивает Кемпелен.

– Со вчерашнего дня.

Весело щебеча, вверх по лестнице поднимаются Анна, Тереза и Карой. Увидев посторонних, они смущенно замолкают.

– Моя жена и дети, – представляет их Кемпелен. – Кажется, кто-то выражал желание с ними познакомиться…

– В этом нет ничего удивительного, – галантно замечает генерал Бургойн, отвешивая поклон прелестной троице. – Приятно ли прошла прогулка, миссис Кемпелен?

Анна вопросительно смотрит на мужа.

– Мама не знает английского, – поясняет Тереза.

– Зато юная леди владеет им вполне уверенно.

– Благодарю вас, сэр. Меня учит папа.

– У вас прекрасное произношение… Как вам понравились наши гвардейцы?

– Они восхитительны! Правда…

Тереза опускает глаза.

– Говорите, не стесняйтесь! – подбадривает ее Бургойн.

– Какие-то неживые, вроде папиного турка! – выпаливает девушка, заливаясь румянцем.

Карой сконфуженно дергает сестру за рукав.

– И так же хорошо играют в шахматы? – с иронией продолжает генерал.

– Об этом я не подумала.

– А вы бы у них спросили…

– У них спросишь! – смелеет Тереза. – Я видела, как одного гвардейца чуть не укусила злая собака, а он даже не шелохнулся!

– Это-то и составляет их главное достоинство, – то ли шутя, то ли серьезно заключает лорд Мэнсфилд.

Знатные гости откланиваются.

Своей милой болтовней Тереза разрядила обстановку, и Кемпелен почувствовал себя лучше. Он спешит к двум джентльменам, беседующим у балюстрады. Коллинсон представляет его Уатту.

– Я безмерно огорчен, – говорит Кемпелен, – что нелепое происшествие омрачило наше знакомство.

– Нам ничто не мешает продолжить его в другой обстановке. Буду рад, если вы найдете время навестить меня в Бирмингеме. Мы с мистером Болтоном[4] устанавливаем там паровые машины для металлургических фабрик.

– Непременно воспользуюсь вашим приглашением, сэр.

Гвардейцы Его Величества

Простившись с Уаттом и Коллинсоном, Кемпелен замечает розовощекого пастора, держащего в руках широкополую шляпу. Простоватый вид и безмятежное спокойствие священника вызывают в нем чувство зависти. Вот человек, который знает, что делает!

– Чем могу служить, преподобный сэр? – не слишком любезным тоном спрашивает он.

– Я хочу выразить восхищение вашим замечательным мастерством. Точность и последовательность движений автомата безукоризненны.

Кемпелен выдавливает улыбку.

– Не сочтите мои слова за упрек, – продолжает пастор, – но если вы обратите ваши несравненные таланты на изобретения истинно полезные, то испытаете великую радость и заслужите благодарность человечества.

– Преподобный сэр интересуется механикой?

– Отчасти.

– Желаю успеха.

В голосе Кемпелена слышится скрытая боль. Пастор бросает на него сочувственный взгляд и медленно спускается по лестнице. В прихожей он оборачивается.

– Сегодня Господь Бог отвел от вас удар. Но он указал вам и на благостный путь. Следуйте этому пути. Я буду за вас молиться.

Кемпелен тяжело облокачивается на перила, у него кружится голова.

Пастор нахлобучивает шляпу.

– Не трудитесь, любезный, – говорит он швейцару, толкая двери упругим плечом.

Эдмунд Картрайт (1743-1823)

Через два года мир узнает его имя. Сельский священник, поэт, агроном, механик – Эдмунд Картрайт (1743-1823) создаст механический ткацкий станок, в котором соединит все основные операции ручного ткачества. Впоследствии он упомянет о шахматном автомате Кемпелена как о примере, вдохновившем его на работу. Пустой забаве Картрайт решил противопоставить изобретение, отвечающее насущным нуждам человечества. При этом он стремился достигнуть такой же согласованности в работе механизмов, какую наблюдал в шахматном автомате.

Ткацкий станок с приводом

Оставшись один, Кемпелен ощущает неимоверную усталость. Он мечтает о кресле и о глотке горячего кофе.

– Заприте покрепче двери, Питер, – говорит он, перегибаясь через перила, – меня ни для кого нет дома.

– Слушаюсь, сэр, – отзывается швейцар.

Питер – единственный англичанин в доме, нанятый по рекомендации Брюля. Честный и старательный малый, он исправно исполняет свои обязанности, но сегодня ведет себя как-то странно. Это не ускользает от внимания Кемпелена.

– Постойте, постойте! Ну-ка, взгляните на меня…

Левый глаз Питера вздулся, как опара.

– Это еще откуда?!

– Не уберегся, – криво усмехается швейцар. – Пропустил хук.

– Вас ударили?

Питер отворяет дверь в швейцарскую.

– Извольте полюбоваться, сэр.

Из комнаты выглядывает взъерошенный Золтан. Лицо повара также носит следы потасовки.

Что за чертовщина! – думает Кемпелен, сходя вниз.

Повелительный стук в парадную дверь застает его на середине лестницы. Все замирают.

Настойчивый стук повторяется.

– Кто там? – отзывается, наконец, Питер.

– Констебль Эткин, – звучит за дверью.

– Впустите, – отрешенно говорит Кемпелен.

Тонкий, как жердь, мужчина почтительно прикладывает пальцы к треуголке. Позади маячат еще две фигуры в красных жилетах.

– Мистер Кемпелен?

– Что вам угодно?

– Нас прислал Джонни.

– Какой Джонни?

– Простите, сэр. Так называли генерала Бургойна в Америке. Я служил под его началом в экспедиционной армии. Генерал повстречал нас у Белингтон-гардена и сказал, что здесь было совершено покушение.

– На кого?

– Это мне и надлежит выяснить, если с вашей стороны не будет возражений.

Золтан строит страшные гримасы, стараясь привлечь к себе внимание. Кемпелен начинает догадываться.

– Они там? – спрашивает он по-венгерски, указывая взглядом на швейцарскую.

Повар радостно моргает.

Кемпелен не разделяет его восторгов. Вмешательство властей, когда заговорщики оказались в его руках, вызывает в нем досаду.

Он спускается вниз.

На полу в тесной швейцарской лежат два человека, скрученные полотенцами и простынями. У одного разбит нос, у другого кровоточит губа. Их сторожит Андраш. Он держит пистолет за ствол, готовый при необходимости использовать его как холодное оружие. При виде констебля злоумышленники отводят глаза.

– А-а, давние знакомые! – удовлетворенно протягивает Эткин. – Джентльменами вырядились, а умыться забыли… Ты что ж это, Билл, за старое взялся?

Он отбирает у Андраша пистолет и заглядывает в дуло, раздувая ноздри.

– Стреляли недавно. Твоя работа, Билл?

Билл отчаянно крутит головой.

– Неужто Папаша? Ни за что не поверю. Папаша на мокрое дело не пойдет.

Папаша радостно кивает.

– Как же это ты, Билл, умудрился промазать?

– Ему помешали, – говорит Кемпелен.

– Кто?

– Мистер Кирхнер.

– Уж не тот ли джентльмен, что показывает говорящую леди?

– Он самый.

– Том, – поворачивается Эткин к стоящему в дверях боу-стрит-раннеру[5], – сходи за мистером Кирхнером… Ну что, Билл, развяжется у тебя, наконец, язык? Не знаю, как Папаша, а свое Тайбернское Дерево[6] ты уже заработал.

– Я стрелял в фигуру, – заученным тоном начинает долдонить Билл, – она не живая, мистер Кемпелен сам говорил…

– Тогда зачем же ты стрелял?

– Дьявола хотел спугнуть!

– Ты что, с ума спятил?!

– Ей богу, дьявол там сидит! – таращит глаза Билл. – Я и рога видел, и хвост, и серой пахло!

– Это верно, мистер Кемпелен? – невозмутимо спрашивает констебль.

Знакомые песни, думает Кемпелен, читая в наивном взгляде сыщика скрытое любопытство. Может, и он подослан?

– Я приглашу вас на следующее представление, мистер Эткин.

– Благодарю вас, сэр. Я должен осмотреть место происшествия. Этими молодчиками мы займемся позже… А вот и мистер Кирхнер!

В швейцарскую протискивается приземистый мужчина в черном плаще. Не удостаивая взглядом посторонних, он говорит по-немецки Кемпелену:

– Скорая работа! А на континенте болтают, будто в Англии нет полиции…

Лондон

Когда со всеми формальностями было покончено и констебль увел задержанных, Кемпелен горячо поблагодарил Кирхнера за свое спасение.

– Что вы, что вы, – машет тот рукой, – это мой христианский долг, моя обязанность. Приключись беда со мной, и вы бы пришли на помощь. Мы люди одного цеха, одной веры. Англичане смотрят на нас, как на врагов. Этот бешеный старик готов разорвать на куски всех чужеземцев!

– Он был и на вашем представлении?

– Был! Уселся в задний ряд и так вперился в мою бедную Марту (в Англии я называю ее Бетси), словно хотел проглотить ее вместе с бантом…

– Вы полагаете, это он подстроил нападение?

– С него все и началось.

– Мне показалось, что дирижировал другой человек.

– Разве?

– Тот, кто потребовал прервать игру.

– Почему вы не сказали об этом констеблю?

– Может, он вовсе и ни при чем. Зачем навлекать подозрения на невиновного? К тому же мне не ясны мотивы покушения.

– Зависть, господин Кемпелен, зависть! Англичане считают, что мы их обираем, хотя сами грабят весь мир. Мы должны держаться друг за друга, иначе… Но я вижу, что вы едва держитесь на ногах. Вам необходим покой. Заходите ко мне, – откланивается Кирхнер, – и не только как зритель. В этой проклятой стране даже не с кем поговорить по душам.

---

[1] «Лошадиная сила» по Уатту вчетверо больше силы крепкой живой лошади.

[2] Основатель и первый губернатор английской колонии Джорджия в Америке.

[3] Т.е. умрете. Английская идиома.

[4] Мэтью Болтон – бирмингемский промышленник и сподвижник Уатта, финансировавший строительство паровых машин.

[5] Прозвище сыщиков. По названию улицы, где находился мировой суд.

[6] Виселица. По названию площади в пригороде Лондона, где казнили уголовных преступников.

На Москве (Из времени чумы 1771 г.)

…Грех наших ради на Москве и слободах помирают многие люди скорою смертию!..

(Из донесения князя Пронского)

…La femme en amour – est esclave ou despote!..

Часть первая

I

Екатеринин день, 24-е ноября 177* года. Морозное, ясное утро. Солнце поднялось на безоблачном небе и засияло над серебряными сугробами, в которые увилась вся святая Русь. На небе солнце яркое, лучистое, золотое; на земле тоже яркие, лучистые снега и снега без предела, будто золото с серебром побились об заклад, кто кого переспорит, кто кого затмит. И этот начинающийся светлый день – праздник большой для всей Руси, и Великой, и Малой, и Белой; этот день царский – именины великой Государыни. День прогульный, день с обедней и с молебном в храмах, со всякой суетой, катаньями в городах, с песнями и хороводами по селам и весям.

В 13-ти верстах от Москвы по Коломенской дороге, рысцой бежала пегая лошаденка, а за ней прыгали по ухабам крестьянские розвальни, и в них сидел бочком молодой парень. Он тоже пегий в своем пестром тулупе с ярко-белыми заплатами. Полспины, плечо и правая рука ярко-белые из новой овчины, левое плечо постарше, серое, замасленное, годовалое, а грудь вся черная, ей пятый год пошел.

Пегий парень и пегий конь оба спешили скорее добраться до матушки-Москвы.

– Нынче Улю увижу!! Улю увижу!.. – повторяет парень и мысленно, и вслух.

Для него, видно, весь мир Божий – Уля!

А конек, верно, тоже мечтает: авось в Москве овсеца увижу!

Молодой парень уже третьи сутки в пути. Он выехал из родного села, из-под Рязани, в первый раз от роду. На селе недавно всем миром положили на сходке мужики избавиться от парня-бобыля и, взамен маленького клочка землицы, приходившейся на его долю и который всем миром у него оттягали, дали ему лошаденку, санки, один рубль денег, краюху хлеба, две охапки сена для коня – и спровадили.

– Куда хошь ступай!.. – было ему напутствие. – Ходи по оброку, плати не плати, – черт с тобой, лядащий! – только с глаз долой сгинь! Хоть миром за тебя оброк уплачивать будем, только бы нам с тобой развязаться, не видать тебя на воле во веки веков. Порченый!..

И парень-бобыль, по имени Ивашка, отвесил всем поклон, – особливо прощаться ему было не с кем – и, сев в санки, пустился в путь, в Москву.

«Уж коли ехать куда, – думал он, – так вестимо в Москву». Там прежние господа живут, которые его село года с три тому назад продали. Там же и Уля, единственный человек на свете, который Ивашку любит, не считает лядащим и порченым и которую Ивашка тоже до страсти любит.

Ивашка не опечалился, что его всем миром вытурили из родного села. Он слыхал, что в городах, особливо в Москве, хорошо живут.

Ивашка знал, что ему нигде особенно хорошо не уживется, потому что он воистину Богом обиженный, лядащий, порченый, ни на что не годный. Вот уже 20-е года ему пошли, а он ничего сделать не умеет, всякое дело у него вверх ногами выходит: все-то он испортит или, занятый своими дурацкими мыслями, все проворонит; ахнет потом, а уж дело испорчено.

И чуден тоже уродился парень… Так, со стороны посмотреть, пригожий, смирный, ласковый, вина в рот не берет, богомольный. Даже страсть как любит и уважает все божеское, т. е., стало быть, церковное.

И вот теперь силком, по приговору мира, едет в Москву. Чуть свет выехал с последнего ночлега, и лошаденка начала приставать.

Хоть и недалеко до Москвы, а, видно, придется отдохнуть среди дороги, остановиться, дать лошаденке клочок сенца и самому поглодать ломоть хлеба, оставшийся от краюхи, взятой с села.

Между тем дорога оживилась. Попадалось навстречу все больше народу, пешеходов, богомолок; обозы тянулись, шли целыми кучками хорошо одетые люди. Видно, близ столицы народу сытнее живется. И не видать Москвы, а чуешь, что недалеко до нее, глядя на кожухи и зипуны и бабьи платки пестрые…

Проехал Ивашка большущее село, каких еще ни разу не видал с самой Рязани, и дорога пошла в гору. Лошаденка уже еле-еле ноги тащит. Ивашка решил, что, взобравшись на горку, делать нечего – надо будет остановиться.

Он вышел из саней, пошел пешком и поднялся в гору, глядя себе под ноги и раздумывая о своей заботе: что будет он делать в Москве? Глубоко задумался он, а сам все шагает около саней. Но вдруг попался ему прохожий. Ивашка будто проснулся, пришел в себя, поднял голову и ахнул во все горло. Ахнул парень, рот разинул, глаза выпучил и не знает, что и делать…

Перед ним вдали, направо, будто как на ладони, потянулось что-то такое… Господь его ведает! Диво дивное! Из конца в конец что-то большущее, дымчатое, сизое и все усеянное яркими золотыми пятнами, будто как ночью костры видать в поле.

Ивашка понял, что это и есть матушка-Москва. И страх его взял. Как туда теперь и въезжать?! Такой страх взял, что хоть сейчас садись опять в санки и поворачивай оглобли домой. Лошаденка тоже стала и будто тоже на Москву смотрит и тоже что-то думает. Верно, думает:

«А что сено? Как там оно?..»

Ивашка отвел санки в сторону дороги, где место было повыше, недалеко от двух берез. Живо выпряг он лошадь, поставил к саням, чтобы вычистила она сама все, что было там сенца, а сам сел на откос и стал, не сморгнув, глядеть на это диво дивное, что расстилалось там, внизу, как бы в облаке, меж краев земли и неба, в полублеске, полудыме.

Робость его прошла, и то диковинное чувство, которое так часто копошилось у парня на сердце и ради которого он и прослыл порченым, вдруг захватило его всего до косточек. Знал он его хорошо, оно-то и заставляло его всегда бросать всякую работу…

Оно-то и заставляло его вдруг вместо работы песнь затянуть, лихую или заунывную, душевную, и часто не чужую песнь, не ту, которую все на селе знают и распевают, а свою, самодельную, со своими словами. Бог весть откуда на ум идущими.

После этого, бывало, всегда Ивашке вдруг, неведомо почему, сгрустнется; случается даже, что и слеза прошибает… Так, сдуру… И уйдет куда-нибудь он подальше, чтобы свои на селе не увидели да на смех не подняли. Бывало, что, забравшись в душу, это диковинное чувство начнет будто грудь распирать, растет и растет, будто задушить хочет, в мир Божий кругом будто оборотнем обернется, чем-то другим… Так, что иной раз в сумерки светло покажется, зимою в мороз – весной запахнет…

II

Громкий говор, крики, хохот и чей-то хриплый голос разбудили Ивашку. Он оглянулся.

В нескольких шагах от него стояли три мужика и баба, а перед ними, лицом к Ивашке, – худая, тощая, сгорбленная старуха, вся в лохмотьях, с длинной клюкой в руках. Мужики тешились, а она злилась, хрипела и клюкой грозилась на них.

Видал старух Ивашка, но этакой, почитай, отродясь не видел.

«Как есть ведьма», – подумал он.

Прохожие мужики, смеясь, пошли своей дорогой, а старая, увидя Ивашку, подошла к саням.

Разглядев ее поближе, Ивашка и вовсе поверил, что это ведьма. Старая, беззубая, с провалившимся ртом, с маленьким, сморщенным и коричневым лицом, с мутными кровавыми глазами; седые лохмы выбились из-под платка; тощая, черная шея с руку толщиной, костлявые, длинные, как крючья, руки. Она приковыляла, злобно взглядывая на Ивашку, будто он чем-то обидел ее, и хрипнула, тыча клюкой вперед.

– На Москву сюда?

– На Москву, – вестимо, вот прямо по дороге.

– А ты не обмани, а то я тебе палкой… – прохрипела она.

– Чего обманывать, бабушка. Вот она, Москва-то.

– Где она? не ври! энти тоже врали: вон она… Где она? Пустая дорога… а бают: вон она!

– Да тебе Москву надо?

– Вестимо. Треклятую, будь ей пусто… провались она… Господь ее разрази! Растреклятая! ни дна б ей, ни покрышки… Провалиться ей в преисподнюю, – злобно, почти задыхаясь, проговорила старуха.

– Что ты, бабушка, что так! Вишь, гляди, какая она! что храмов Божиих! вишь, какое от них сияние.

– Проклятая она! Проклятое место… – продолжала выхрипывать старая, и, подняв клюку, она яростно грозилась в воздухе.

«Ишь какая сердитая! – подумал про себя Ивашка. – Обожди, я тебя подвезу. Вот покормится лошадка, и поедем».

Старуха помолчала, поглядела Ивашке в лицо своими красными глазами, проворчала что-то сердито и, не сказав спасибо, села на край саней.

– Тебе что надо в Москве? – заговорил Ивашка.

– Алеха у меня там.

– Сын, что ли?

– А ты не озорничай, – побью…

– Вишь, какая! Ничего спросить нельзя.

– Надо, спешить надо! – ворчала старуха, – а то помрешь, так и не скажешь разбойнику… Не будет ничего знать, а это дело сам отец диакон все знает, когда солдат помирал, то при нем наказывал. Алехе все… Убью я его, озорника, разбойника!

И старуха опять подняла свою палку и опять стала грозиться.

«Ишь! – подумал Ивашка, – знать, из ума выжила».

– Да, спешить надо, – бормотала старуха, – ноне еще хуже… жгет… горит… Утрось легла, так среди дороги легла, думала – помираю… Разбойники!..

– Хвораешь, что ли?

– Хвораешь! – сердито отозвалась старуха, и одним движением злобным и быстрым она распахнула полушубок и платье. Ивашка, при виде ее обнаженной груди и плеча в пятнах и язвах, невольно отодвинулся от старой.

– И чего кажешь!.. Ну тебя совсем! – выговорил он.

И Ивашка вдруг осерчал на старуху и на весь мир Божий. Бурча со зла и бранясь, он заложил скорей лошаденку, впустил старуху в сани, сел на откос, поодаль от нее, и погнал лошадь рысцой.

Старуха начала тотчас подремывать и клевать носом, потом скорчилась, свернулась клубком, как собака, на дне саней и скоро лежала почти без признаков жизни.

«Знать, пристала старая, много верст, видно, ушла, – подумал Ивашка. – А ну вдруг померла, мертвое тело ввезешь в столицу – прямо в Сибирь! Этакие старые, случается, помирают вдруг. И что это она, леший бы ее взял, казала? Чудная хворость… Экая гадость какая… Тьфу!»

Но скоро Ивашка забыл про свою старуху и глядел только вперед.

Народ уже шел по дороге кучами; возы, обозы, сани и дровни уже попадались постоянно. Строения большие и малые появлялись на каждом шагу. Ивашка все ждал, когда начнется Москва, и не знал, что Москва уже началась.

Наконец вдалеке показались по бокам два каменных дома, а среди дороги протянулся пестрый столб. Это была застава и рогатка.

Ивашка сначала даже и не понял, что это за притча. Загорожена дорога! Ну, как не впустят да велят повернуть оглобли домой!

Миновав рогатку без помехи и въехав в московские улицы, Ивашка в себя прийти не мог. Глаза у него разбежались на дома, на прохожих и проезжих.

Благодаря праздничному дню, на улицах было особенное движение.

Зазевавшись направо и налево, Ивашка даже забыл про свою старую ведьму, которая все так же без движения лежала в санях, и только проехав несколько улиц, он вспомнил, что не мешало бы облегчить санки.

– Эй, бабушка, бабушка! – начал он будить ее. – Проснись! приехали.

Но старуха не двигалась и не подавала никаких признаков жизни. Долго провозился с нею парень, остановил наконец санки и начал расталкивать ее.

Несколько прохожих подошли к ним и от безделья тоже стали будить старуху да расспрашивать Ивашку, откуда, куда и зачем он.

Наконец старая пришла в себя. Она огляделась мутными глазами и потом начала бурчать и браниться.

– Приехали! – кричал Ивашка. – Куда тебе надо?

– К Миколе, – отозвалась наконец старуха, – в церковь Миколы.

И на вопрос прохожих, к какому Миколе, так как их в Москве не перечтешь, старуха вспомнила наконец, что ей нужно к Миколе Ковыльскому.

Она поднялась из саней, злобно огляделась на всех, попробовала было идти, но зашаталась и села на снег.

– Аль ты хворая? – спросил кто-то, но старуха разразилась бранью. Ивашка отвечал за нее, что она хворая! Бог весть, что у нее, только неродное.

– Уж ты довези ее до места; где ей, старой, идти? – сетовали Ивашке прохожие.

Делать было нечего; парень опять посадил старую ведьму и повез, внутренне недовольный обузой, которую взял на себя.

Расспрашивая прохожих, поворачивая по бесконечным переулкам, то вправо, то влево, часто путаясь и ворочаясь снова назад, парень наконец доставил старуху к церкви Николы Ковыльского. Опять пришлось растолкать и поднять задремавшую старуху. Она опять, с трудом выбравшись из саней, не сказала спасибо, а, снова ругая и Москву, и Ивашку, вошла на церковный двор.

Ивашка хотел было отъехать, когда целая толпа ребятишек окружила старую ведьму с клюкой, и поднялся такой веселый гам вокруг нее, что Ивашка должен был опять вылезать из саней и спасать старую от целой стаи буйных головорезов.

Старухе нужно было в дом просвирни. Найти, по счастью, было не трудно. Домик просвирни около колокольни оказался тот самый, к которому они подъехали.

Когда старуха пошла в калитку, ворча и бранясь, а мальчуганы отстали от нее, Ивашка сел в свои сани и поехал.

– Слава тебе, Господи: развязался, – сказал он вслух, – вот этак-то всегда: свяжешься с кем-нибудь ради одолженья, а потом себе хлопот наживешь. И лошаденку-то заморил, бедную.

Действительно, пегий конь едва таскал ноги, а между тем приходилось разыскивать теперь дом прежних помещиков, где жила Уля.

Альбом1

---

Сюзанна отвезет вас к себе домой у реки
Слышно, как мимо проходят лодки.
Ты можешь переночевать рядом с ней
И вы знаете, что она наполовину сумасшедшая
Но именно поэтому ты хочешь быть там
И она кормит тебя чаем и апельсинами
Это пришло из Китая
И когда ты хочешь сказать ей
Что у тебя нет любви, чтобы дать ей
Тогда она поймает тебя на своей волне
И она позволяет реке ответить
Что ты всегда был ее любовником
И ты хочешь путешествовать с ней
И вы хотите путешествовать вслепую
И ты знаешь, что она тебе будет доверять
Потому что ты коснулся ее идеального тела своим разумом.

И Иисус был моряком
Когда он шел по воде
И он долго смотрел
Из его одинокой деревянной башни
И когда он знал наверняка
Его могли видеть только тонущие.
Он сказал: «Тогда все люди будут моряками.
Пока море не освободит их »
Но он сам был сломан
Задолго до того, как небо откроется
Отрекшийся, почти человек
Он затонул под твоей мудростью, как камень
И ты хочешь путешествовать с ним
И вы хотите путешествовать вслепую
И ты думаешь, может ты ему доверяешь
Потому что он коснулся твоего идеального тела своим разумом.

Теперь Сюзанна берет тебя за руку
И она ведет тебя к реке
На ней лохмотья и перья
Из прилавков Армии Спасения
И солнце льется медом
На Богоматери гавани
И она показывает, где искать
Среди мусора и цветов
В водорослях есть герои
Есть дети утром
Они склоняются ради любви
И они будут так наклоняться вечно
Пока Сюзанна держит зеркало
И ты хочешь путешествовать с ней
И вы хотите путешествовать вслепую
И ты знаешь, что ей можно доверять
Ибо она коснулась твоего идеального тела своим разумом.

---

Я верю, что вы слышали пение вашего хозяина
, когда я болел в постели.
Я полагаю, он вам все рассказал
, который я держу в голове.
Ваш хозяин взял вас в путешествие,
ну по крайней мере ты так сказал.
А теперь ты вернешься, чтобы принести
ваш пленник вино и хлеб?

Вы встретили его в каком-то храме, где
они забирают твою одежду у дверей.
Он был просто бесчисленным человеком в кресле
, который только что вернулся с войны.
И ты укутываешь его усталое лицо в волосы
, и он протягивает вам сердцевину яблока.
Затем он касается твоих губ, так внезапно обнаженных
из всех поцелуев, которые мы наносили некоторое время назад.

И дал вам погулять немецкую овчарку
с воротником из кожи и гвоздями,
, и он ни разу не заставил вас объяснять или говорить
обо всех мелких деталях,
таких, как у кого был червь, а у кого был камень,
и кто вас по почте.
Теперь твоя любовь — секрет для всего квартала,
, и он никогда не останавливается, даже когда ваш мастер терпит неудачу.

И он взял вас на своем самолете,
, который он летал без всяких рук,
, и вы плыли над лентами дождя
, который прогнал толпу с трибун.
Затем он погасил свет в уединенном переулке.
и обезьяна с ангельскими железами,
стер последние струйки боли
с музыкой из резинок.

И теперь я слышу, как твой хозяин поет,
вы преклоните колени, чтобы он подошел.
Его тело — золотая нить
, на котором висит ваше тело.
Его тело — золотая нить,
мое тело онемело.
О, теперь ты слышишь, как поет твой хозяин,
Ваша рубашка полностью расстегнута.

И встанешь на колени перед этой кроватью?
, который мы так давно отполировали,
до того, как ваш хозяин выбрал вместо этого
сделать мою постель из снега?
Твои глаза дикие, а костяшки красные
, и вы говорите слишком тихо.
Нет, я не понимаю, что сказал твой хозяин
, прежде чем он заставил вас уйти.

Тогда я думаю, вы слишком грубо играете
для женщины, побывавшей на Луне;
Я пролежал у этого окна достаточно долго
, чтобы привыкнуть к пустой комнате.
А твоя любовь — пыль в манжете старика.
, который постукивает ногой в мелодию,
и твои бедра развалины, ты слишком много хочешь,
допустим, вы вернулись слишком рано.

Я очень любил вашего хозяина
Я научил его всему, что он знал.
Он голодал в какой-то глубокой тайне
как человек, уверенный в том, что правда.
И я отправил тебя к нему со своей гарантией
Я мог бы научить его чему-то новому,
, и я научил его, как ты будешь тосковать по мне
, что бы он ни сказал, что бы вы ни делали.

Я думаю, вы слышали, как пел ваш хозяин
когда я был болен в постели,
Я уверен, что он вам все рассказал
Я должен держать себя взаперти в своей голове.
Ваш хозяин взял вас в путешествие,
ну по крайней мере так ты сказал,
А теперь ты вернешься, чтобы принести
ваш пленник вино и хлеб?

---

Путешествующая леди, останься ненадолго
до ночи.
Я просто остановка в пути,
Я знаю, что я не твой любовник.

Ну я жил с ребенком снега
когда я был солдатом,
и я боролся с каждым мужчиной за нее
, пока ночи не стали холоднее.

Раньше она носила волосы, как ты
кроме тех случаев, когда она спала,
, а затем она ткала его на ткацком станке
дыма, золота и дыхания.

А почему ты сейчас такой тихий
стоит в дверях?
Вы выбрали свое путешествие задолго до
вы вышли на это шоссе.

Путешествующая дама, останься ненадолго
до ночи.
Я просто остановка в пути,
Я знаю, что я не твой любовник.

---

Это правда, что все люди, которых вы знали, были дилерами
, которые сказали, что они разобрались
Каждый раз, когда вы давали им приют
Я знаю такого человека
Трудно кого-то держать за руку
, который тянется к небу, чтобы сдаться,
, который тянется к небу, чтобы сдаться.

А затем подметая оставленных им джокеров
вы обнаружите, что он не очень вас бросил
даже не смех
Как и любой крупье, он смотрел на карту
, такой высокий и дикий
ему никогда не придется иметь дело с другим
Он был просто Иосифом, ищущим ясли
Он был просто Иосифом, ищущим ясли

А потом опираясь на подоконник
он скажет, что однажды ты вызвал его завещание
ослабить твоей любовью, теплом и кровом
А потом вынул из кошелька
старое расписание поездов, скажет он
Я сказал тебе, когда пришел, я был незнакомцем
Я сказал вам, когда пришел, я был незнакомцем.

Но теперь кажется, что другой незнакомец
хотеть, чтобы ты игнорировал его мечты
, как если бы они были бременем другого
О, вы видели этого человека раньше
его золотая рука диспетчерских карт
но теперь он заржавел от локтей до пальца
И он хочет обменять игру, в которую он играет, на убежище
Да, он хочет обменять свою знакомую игру на убежище.

Ах, ты ненавидишь видеть другого усталого человека
сложил руку
, как будто он отказался от священной игры в покер
И пока он говорит свои сны спать
вы замечаете, что есть шоссе
, клубящийся, как дым, над его плечом.
Он клубится над его плечом, как дым.

Вы говорите ему, чтобы он сел
но что-то заставляет обернуться
Дверь открыта, ты не можешь закрыть свое убежище
Вы пробуете ручку дороги
Открывается не бойся
Это ты моя любовь, ты незнакомец
Это ты, моя любовь, ты незнакомец.

ну я ждал, я был уверен
мы встретимся между поездами, которых мы ждем
Думаю, пора сесть на другую
Пожалуйста, поймите, у меня никогда не было секретной карты
, чтобы добраться до сути этого
или любой другой вопрос
Когда он так говорит
вы не знаете, что он после
Когда он так говорит,
, вы не знаете, что ему нужно.

Давай встретимся завтра, если хочешь
на берегу, под мостом
, что они строят на какой-то бесконечной реке
Затем он покидает платформу
для теплой спальной вагонетки
Вы понимаете, он всего лишь рекламирует еще одно убежище
И это касается вас, он никогда не был чужим
И вы говорите хорошо, мост или еще где-нибудь позже.

А затем подметая оставленных им джокеров…

И облокотившись о подоконник …

Я сказал вам, когда пришел, я был незнакомцем.

---

О сестры милосердия, они не ушли и не ушли.
Они ждали меня, когда я подумал, что больше не могу.
И они принесли мне свое утешение, а позже они принесли мне эту песню.
О, надеюсь, ты встретишься с ними, ты, кто так долго путешествовал.

Да, вы должны оставить все, что не можете контролировать.
Все начинается с семьи, но вскоре приходит в душу.
Ну я был где ты висишь, думаю я вижу как тебя приколол:
Когда вы не чувствуете себя святым, ваше одиночество говорит о том, что вы согрешили.

Ну, они легли рядом со мной, я им исповедался.
Они коснулись моих глаз, и я коснулся росы на их подоле.
Если ваша жизнь — лист, который времена года срывают и осуждают
они свяжут вас любовью, изящной и зеленой, как стебель.

Когда я уходил, они спали, надеюсь, ты скоро с ними столкнешься.
Не включайте свет, их адрес можно прочитать по луне.
И ты не заставишь меня ревновать, если я услышу, что они подсластили твою ночь:
Такими любовниками мы не были, да еще и ладно,
Мы не были такими любовниками, да и вообще все будет в порядке.

---

Подойди к окну, моя милая,
Я хочу попробовать прочитать твою ладонь.
Раньше я думал, что я какой-то цыганский мальчик
, прежде чем я позволю тебе отвезти меня домой.

Прощай, Марианна, пора начать
смеяться, плакать, плакать и снова смеяться над всем этим.

Ну ты знаешь, что я люблю с тобой жить,
, но ты заставляешь меня забыть так много.
Я забываю молиться за ангелов
, а затем ангелы забывают молиться за нас.

Итак, Марианна, пора начинать…

Мы познакомились, когда были почти молодыми
глубоко в зеленом сиреневом парке.
Ты держался за меня, как за распятие,
, когда мы стояли на коленях в темноте.

Ой, пока, Марианна, пора начинать …

Все твои письма говорят, что ты сейчас рядом со мной.
Тогда почему я чувствую себя одиноким?
Я стою на уступе и твоя прекрасная паутина
крепит мою лодыжку к камню.

Итак, Марианна, пора начинать …

А пока мне нужна твоя скрытая любовь.
Мне холодно, как новое лезвие.
Ты ушел, когда я сказал тебе, что мне любопытно,
Я никогда не говорил, что я храбрый.

Ой, пока, Марианна, пора начинать …

О, ты действительно такая хорошенькая.
Я вижу, вы ушли и снова изменили свое имя.
И когда я взобрался на весь этот склон,
умывать веки под дождем!

Ой, пока, Марианна, пора начинать…

---

Я любил тебя утром, наши поцелуи глубокие и теплые,
волосы твои на подушке, как сонная золотая буря,
да, многие любили до нас, знаю что мы не новы,
в городе и в лесу улыбались, как я и ты,
, но теперь дело дошло до расстояний, и мы оба должны попробовать,
глаза твои нежны от печали,
Эй, это не способ попрощаться.

Я не ищу другого, как я блуждаю в свое время,
отведи меня до угла, наши шаги всегда будут рифмовать
ты знаешь, что моя любовь идет с тобой, как твоя любовь остается со мной,
это просто то, как он меняется, как береговая линия и море,
, но давайте не будем говорить о любви, цепях и вещах, которые мы не можем развязать,
глаза твои нежны от печали,
Эй, это не способ попрощаться.

Я любил тебя утром, наши поцелуи глубокие и теплые,
волосы твои на подушке, как сонная золотая буря,
да многие любили до нас, знаю что мы не новы,
в городе и в лесу улыбались, как я и ты,
, но давайте не будем говорить о любви, цепях и вещах, которые мы не можем развязать,
глаза твои нежны от печали,
Эй, это не способ попрощаться.

---

Истории улицы — мои, испанские голоса смеются.
Кадиллаки теперь ползут сквозь ночь и ядовитый газ,
и я прислоняюсь к подоконнику в этом старом отеле, который выбрал,
да одна рука на моем самоубийстве, одна рука на розе.

Я знаю, ты слышал, что все кончено, и война обязательно должна наступить,
города разбиты пополам, и средние люди ушли.
Но позвольте мне спросить вас еще раз, о дети сумерек,
Все эти кричащие теперь охотники о, говорят ли они за нас?

А куда идут все эти шоссе, когда мы свободны?
Почему армии все еще идут ко мне домой?
О леди с такими прекрасными ногами О незнакомец за рулем,
Вы заперты в своих страданиях, и ваши удовольствия — печать.

Возраст похоти рожает, и оба родителя спрашивают
медсестра, чтобы рассказывать им сказки по обе стороны от стекла.
И теперь младенец с его веревкой втаскивается, как коршун,
и один глаз заполнен чертежами, один глаз заполнен ночью.

Пойдем со мной, малышка, мы найдем ту ферму
и выращивайте там траву и яблоки и согрейте всех животных.
И если случайно проснусь ночью и спрошу тебя, кто я,
О, отведи меня на бойню, я буду ждать там с ягненком.

Одной рукой на гексаграмме и одной рукой на девушке
Я балансирую на колодце желаний, который все люди называют миром.
Мы такие маленькие среди звезд, такие большие на фоне неба,
и заблудился среди толпы метро, ​​я пытаюсь привлечь ваше внимание.

---

Я давно встретил женщину
ее волосы черные, что черный может идти,
Ты учитель сердца?
Мягкая она ответила нет.

Я встретил девушку за морем,
ее волосы — золото, которым может быть золото,
Ты учитель сердца?
Да, но не для тебя.

Я встретил человека, который потерял рассудок
в каком-то потерянном месте, который мне нужно было найти,
, следуй за мной, мудрец сказал:
, но он шел сзади.

Я зашла в больницу
, где никто не болел и никто не был здоров,
когда ночью уходили медсестры
Я вообще не мог ходить.

Пришло утро, затем наступил полдень,
обеденное время лезвие скальпеля
лежал рядом с моей серебряной ложкой.

Некоторые девушки забредают по ошибке
в беспорядок, который создают скальпели.
Вы учителя моего сердца?
Мы учим старые сердца разбивать.

Однажды утром я проснулся один,
больница и медсестры ушли.
Достаточно ли я вырезал, мой Господь?
Дитя, ты кость.

Я ел, ел и ел,
нет я тарелку не пропустил, ну
Сколько стоят эти ужины?
Мы вытащим это из ненависти.

Я всю ненависть потратил,
за каждую работу на каждой грани,
кто-то дал мне желание
и я пожелал объятий.

Несколько девушек обняли меня, потом
Меня обняли мужчины,
Моя страсть совершенна?
Нет, сделай это еще раз.

Я был красив, я был силен,
Я знал слова каждой песни.
Понравилось ли вам мое пение?
Нет, вы спели неправильно.

Кому я обращаюсь,
кто в чем сносит каюсь?
Вы учителя моего сердца?
Мы учим старые сердца отдыхать.

О, учителя, мои уроки закончены?
Я не могу сделать еще одну.
Они смеялись и смеялись и говорили: хорошо, дитя,
ваши уроки сделаны?
ваши уроки сделаны?
ваши уроки сделаны?

---

Я зажег тонкую зеленую свечу, чтобы ты меня завидовал.
Но комнату просто комаров завалили,
они услышали, что мое тело было на свободе.
Тогда я принял пыль долгой бессонной ночи
, и я положил его в твой башмачок.
А потом признаюсь, что замучил платье
, который вы носили, чтобы мир мог его увидеть.

Я показал свое сердце доктору: он сказал, что мне просто нужно бросить курить.
Тогда он выписал себе рецепт,
и в нем было упомянуто ваше имя!
Затем он заперся на полке библиотеки
с подробностями нашего медового месяца,
и я слышу от медсестры, что ему стало намного хуже
и его практика в руинах.

Я слышал о святом, который любил тебя,
, так что я всю ночь учился в его школе.
Он учил, что долг влюбленных
— это запятнать золотое правило.
И когда я был уверен, что его учения чисты
он утонул в бассейне.
Его тело ушло, но вернулось сюда, на лужайку
его дух продолжает пускать слюни.

Эскимос показал мне фильм
он недавно забрал у вас:
бедняга не переставал дрожать,
его губы и пальцы были синими.
Я полагаю, он замерз, когда ветер унес твою одежду
, и я думаю, он просто так и не согрелся.
Но ты так хорошо стоишь, в своей ледяной вьюге,
о, пожалуйста, позвольте мне войти в шторм.

85 Прощальных цитат и прощальных слов (обновление 2021 года)

Ниже приведены самые популярные и вдохновляющие прощальные цитаты. Если вы не знаете, как попрощаться с другом, скучаете по кому-то или ищете прощальные слова — проверьте цитаты ниже.

Лучшие прощальные цитаты

1. «Не плачь, потому что все кончено. Улыбнись, потому что это случилось ».

Штифт

2. «Как мне повезло, что у меня есть что-то, из-за чего так трудно прощаться». — Винни Пух

Штифт

3. «Это не прощание, моя дорогая, это спасибо. Спасибо, что пришли в мою жизнь и дарили мне радость, спасибо за любовь ко мне и за то, что получили мою любовь взамен. Спасибо за воспоминания, которые я буду хранить вечно ».

Штифт

4.«Прощание — это сложнее всего сказать тому, кто значит для вас весь мир, особенно когда прощание — это не то, чего вы хотите».

Штифт

5. «Мы начали с простого приветствия, но закончили сложным прощанием».

Штифт

6. «Даже если в конце концов мы не сможем быть вместе, я рад, что ты был частью моей жизни».

Штифт

7. «Ненавижу чувство, когда тебе приходится прощаться с тем, с кем ты хочешь провести каждую минуту».

Штифт

8.«Если вы достаточно смелы, чтобы попрощаться, жизнь вознаградит вас новым приветствием». — Пауло Коэло,

Штифт

9. «Спасибо за воспоминания».

Штифт

10. «Часто мы прощаемся с любимым человеком, даже не желая этого. Хотя это не значит, что мы перестали любить их или перестали заботиться. Иногда прощание — болезненный способ сказать, что я люблю тебя ».

Штифт

11. «Я хотел увидеть его снова, попрощаться так, как я хотел.Потом я понял, что если добьюсь своего, то никогда не попрощаюсь ».

Штифт

12. «Как мне повезло, что я знал человека, с которым было так трудно попрощаться».

Штифт

13. «Прощание — болезненный способ решения проблемы».

Штифт

14. «Ты был самым трудным для меня прощанием».

Штифт

15. «Прощай всегда вызывает боль в горле». — Чарли Браун

Штифт

16. «В какой-то момент вы должны осознать, что некоторые люди могут оставаться в вашем сердце, но не в вашей жизни.”

Штифт

17. «Привет» — это «ад», «добро» — «до свидания», «ложь» — «верю», «завершение» — «любовник», «конец» — «другу», «если» — жизнь ».

Штифт

18. «Болит не прощание, а последующие воспоминания».

Штифт

19. «Прощания не навсегда, это не конец; это просто означает, что я буду скучать по тебе, пока мы не встретимся снова «.

Штифт

20. «Итак, сейчас я прощаюсь с этой главой моей жизни и с нетерпением жду того, что будет дальше.»- Брук Дэвис

Штифт

21. «Хорошие друзья никогда не прощаются. Они просто говорят: «До скорой встречи».

Штифт

22. «Это начало всего, что вы хотите».

Штифт

23. «Прощание бывает болезненным только тогда, когда ты знаешь, что больше никогда не поздороваешься».

Штифт

24. «Ничто не вечно. Навсегда ложь. Все, что у нас есть, — это то, что между приветом и прощанием.

Штифт

Популярные прощальные и прощальные цитаты

25.«Воспоминания могут быть красивыми, но все же то, что слишком болезненно, чтобы помнить, мы просто предпочитаем забыть. Так что это смех, который мы вспомним, когда вспомним, какими мы были ».

26. «Не расстраивайтесь по поводу прощания. Прощание необходимо, прежде чем мы сможем снова встретиться и снова встретиться через несколько мгновений или целую жизнь, это обязательно для тех, кто является друзьями ».

27. «Пора прощаться, но я думаю, что прощания — это грустно, и я предпочитаю поздороваться. Привет новому приключению ». — Эрни Харвелл,

28.«Наша дружба — лучшее, что когда-либо случалось со мной. Разговор с тобой заставил меня улыбнуться, а встреча с тобой освободила меня. Я не могу поверить, что судьба забирает тебя и разрывает нас на части. Я просто хочу сказать, что буду скучать по тебе от всей души. До свидания, друг мой, до скорой встречи.

29. «Пока мы любили до последнего прощания, наша любовь была полной и истинной».

30. «Оглядываясь назад, я понимаю, что это лето длилось вечно, и если бы у меня был выбор, я бы всегда хотел быть там, это были лучшие дни в моей жизни.”

31. «Никогда не надо здороваться или прощаться. Иногда даже на работе, и я знаю, что это очень непопулярно, потому что, если я собираюсь работать каждый божий день, я не думаю, что вам нужно обнимать людей и здороваться каждый божий день, когда вы приходите на работу «.

32. «Самые болезненные прощания — это те, о которых никогда не говорят и никогда не объясняют».

33. «Мы начали здесь вместе, а теперь уезжаем тем же путем. Самое смешное, что ты никогда не ценишь то, что у тебя было вчера, пока это не исчезнет сегодня.”

34. «Прощай, больно, когда рассказ не закончен, а книга закрыта».

35. «Всегда трудно прощаться, особенно когда человек провел долгое время — буквально годы, в случае сериала — внутри одного или двух персонажей, страдая и радуясь вместе с ними».

36. «Прощание ничего не значит. Важно то время, которое мы провели вместе, а не то, как мы его оставили «. — Трей Паркер

37. «Мы с тобой встретимся снова, Когда меньше всего этого ожидаем, Однажды в каком-нибудь далеком месте я узнаю твое лицо, Я не попрощаюсь, мой друг, Потому что мы с тобой встретимся снова.”

38. «Человек никогда не умеет прощаться; женщина никогда не знает, когда это сказать ». — Хелен Роуленд

39. «Одного дня, этого достаточно. Не оглядывайтесь назад и не горюйте о прошлом, потому что его больше нет. Не беспокойтесь о будущем, оно еще не наступило. Живите настоящим и сделайте его таким прекрасным, чтобы о нем стоило вспомнить ».

40. «Я действительно думал, что на этот раз все будет по-другому».

41. «Прощание порождает своего рода отвращение к тому, с кем вы прощаетесь; это больно, ты чувствуешь, это не должно повториться.”

42. «Ничто не заставляет землю казаться такой просторной, как иметь друзей на расстоянии; они определяют широту и долготу ».

43. «Когда-нибудь ты поймешь причину этого, прощай хорошее».

44. «Некоторые люди входят в нашу жизнь и быстро уходят. Некоторые остаются на какое-то время, оставляя следы в наших сердцах, и мы никогда, никогда не останемся прежними ».

45. «Я действительно не хочу прощаться ни с кем из вас». — Криста МакОлифф,

46. «В конце концов, я всегда видел конец моих отношений как личную неудачу.В прощании нет ничего красивого. — Elisabetta Canalis

47. «Вчера было начало, завтра — конец, хотя где-то посередине мы стали лучшими друзьями».

48. «Когда я прощаюсь, пообещай мне, что не будешь плакать, потому что в тот день, когда я скажу, это будет день, когда я умру».

49. «Даже если ты знаешь, что тебя ждет, ты никогда не будешь готов к тому, что тебя ждет».

50. «Ты всегда будешь моим любимым приветом и самым тяжелым прощанием.”

51. «Вспомни меня улыбками и смехом, потому что так я тебя запомню. Если ты можешь вспоминать меня только в печали и слезах, то совсем не вспоминай меня ».

52. «Никто не знает точного момента, когда завязывается дружба, но именно этот тихий забытый момент причиняет боль, когда мы должны попрощаться».

53. «Интересно, как люди прощаются с кем-то навсегда?»

54. «История жизни быстрее, чем мгновение ока, история любви — привет, до свидания.»- Джимми Хендрикс

55. «Я знаю, что мы будем друзьями на всю жизнь, разделяя наши мечты вместе. Когда мы идем по дороге, мы никогда не будем думать дважды, эти воспоминания остаются навсегда ».

56. «Мы знали друг друга всю жизнь, и теперь мы пойдем разными путями. Некоторые будут помнить, а некоторые забудут друг друга, но внутри нас всегда будет часть друг друга ».

57. «И вдруг вы смотрите через переполненную комнату, вы видите своего старого приятеля, но внезапно вам кажется, что вы видите его впервые, и именно тогда вы понимаете, что никогда не станете снова то же самое.”

58. «Непонимание ценности сокровища до тех пор, пока время не украдет пренебрежительное благо, — это причина половины той бедности, которую мы чувствуем, и превращение мира в пустыню».

59. «Если вы заплачете, когда мы расстанемся, мы никогда больше не увидимся, но если мы не будем плакать, мы навсегда запомним дни солнечного света и смеха и объединимся в наших воспоминаниях».

60. «До свидания может показаться навсегда. Прощание похоже на конец, но в моем сердце воспоминания, и ты всегда будешь там.”

61. «Каждое прощание всегда приближает следующий привет».

62. «Неважно, пять у вас друзей или пятьсот друзей. Когда все сводится к этому, популярность ничего не значит. Важно только то, что вы знаете, что эти пятеро будут держать вас за руку, когда пять сотен пройдут мимо «.

63. «Наслаждайтесь красотой заката и наслаждайтесь прощальным поцелуем природы на ночь».

64. «Это время вспомнить, потому что это не будет длиться вечно; это те дни, за которые нужно держаться, потому что мы этого не сделаем, хотя и захотим.”

65. «Не расстраивайтесь по поводу прощания. Прежде чем вы снова сможете встретиться, необходимо прощание. А повторная встреча, спустя несколько мгновений или в течение всей жизни, неизбежна для тех, кто является друзьями ».

66. «Попрощайся с добром».

67. «Прощание необходимо, прежде чем мы сможем снова встретиться, а повторная встреча через несколько мгновений или целую жизнь неизбежна для тех, кто является друзьями».

68. «Настоящие друзья не прощаются, они просто берут длительные отпуска друг у друга».

69.«Любите своих родителей и относитесь к ним с любовью, потому что вы поймете их ценность, только когда увидите их пустой стул».

70. «Забавно. Как бы вы ни старались, вы не можете закрыть свое сердце навсегда. И в ту минуту, когда вы его откроете, вы никогда не знаете, что произойдет. Но когда это произойдет, вам просто нужно пойти на это, потому что, если вы этого не сделаете, нет смысла здесь находиться ».

71. «С вашей отставкой ваша работа в этой компании может закончиться, но приятные воспоминания останутся навсегда.”

72. «Сегодня я закрываю дверь в свое прошлое… Открой дверь в будущее, сделай глубокий вдох и шагну вперед, чтобы начать следующую главу в моей жизни».

73. «Все изменения, даже самые желанные, имеют свою меланхолию; потому что то, что мы оставляем после себя, является частью нас самих; мы должны умереть для одной жизни, прежде чем сможем войти в другую ».

74. «Для нас нет прощаний. Где бы ты ни был, ты всегда будешь в моем сердце ».

75. «Когда нет слов, просто люби их и держи их за руку.”

76. «Что это за чувство, когда ты уезжаешь от людей, а они отступают на равнину, пока ты не увидишь, как их пятнышки разлетаются? — это слишком громадный мир, который нас перепрыгивает, и до свидания. Но мы склоняемся к следующему безумному приключению под небом ».

77. «То, что мы называем началом, часто бывает концом. А положить конец — значит начать. Конец — это то, с чего мы начинаем ».

78. «Мы разделили свое счастье и свои страхи. За эти годы мы делились очень многими вещами.И в тяжелые времена мы были рядом друг с другом. Ты был рядом, чтобы рассмешить меня, когда я плакал. — Мисси Ульбрих,

79. «Нам нужно попрощаться с традиционными методологиями корпоративных университетов». — Маркус Бэкингем,

80. «Каждая встреча приводила к расставанию, и так было до тех пор, пока жизнь была смертной. На каждой встрече была некоторая печаль разлуки, но во всех вечеринках была и радость встречи ».

81. «Обещай, что никогда не забудешь меня, потому что, если бы я думал, что ты это сделаешь, я бы никогда не ушел.»- А.А. Милн

82. «Это кажется правильным. Но это эмоционально. Сложно попрощаться со всем, что ты сделал так долго «. — Анджела Руджеро

83. «Почему мы не можем собрать вместе всех людей в мире, который нам действительно нравится, а затем просто остаться вместе? Думаю, это не сработает. Кто-нибудь уйдет. Всегда кто-то уходит. Тогда нам придется попрощаться. Ненавижу прощания. Я знаю, что мне нужно. Мне нужно еще привет. »

84. «Воспоминание вечно, оно никогда не умрет… настоящие друзья остаются вместе и никогда не прощаются…»

85.«Прощай только для тех, кто любит глазами. Потому что для тех, кто любит сердцем и душой, не бывает разлуки ».

Леонард Коэн делает его темнее

Но поскольку молодой человек был англичанином и не поддавался «фальшивому одобрению» американцев, он ответил: «Я все время люблю Леонарда Коэна». В результате, по ее словам, роман длился до конца лета.

В последующие годы песни Коэна были основополагающими для собственного чувства лирической точности и возможности Веги.«Так он писал о сложных вещах», — сказал мне недавно Вега. «Это было очень интимно и лично. Дилан отвел вас в дальний конец расширяющейся Вселенной, восемь минут «свободной руки махали», и мне это нравилось, но это не походило на то, что я сделал или собирался сделать — это было не очень земное. Песни Леонарда были сочетанием очень реальных деталей и таинственности, такой как молитвы или заклинания ».

И еще кое-что. Однажды, когда Коэн и Вега подружились, он позвонил и попросил ее навестить его в его отеле.Они встретились у бассейна. Он спросил, не хочет ли она услышать его последнюю песню.

«И пока я слушал, как он декламирует эту песню — она ​​была длинной, — я наблюдал, как одна женщина за другой, все в бикини, устраивались на шезлонгах позади Леонарда», — вспоминала Вега. «После того, как он закончил читать, я сказал Леонарду:« Вы заметили, как эти женщины в бикини устраиваются здесь? »И совершенно невозмутимо, не оглядываясь, Леонард сказал:« Это работает каждый раз »».

Мир таких соблазнов были затраты, а также награды.В семидесятых у Коэна было двое детей, Лорка и Адам, от гражданской жены Сюзанны Элрод. Эти отношения рухнули, когда закончилось десятилетие. В туре было свое очарование, но и он утомлял его. После турне 1993 года Коэн чувствовал себя совершенно истощенным. «Я пил не менее трех бутылок Château Latour перед выступлениями», — сказал он, допустив, что всегда наливал по стакану другим. «Винный счет был огромным. Даже тогда, я думаю, Шато Латур стоил больше трехсот долларов за бутылку. Но как красиво все прошло с музыкой! Не знаю почему.Когда я пытался его выпить, когда не было представления, это ничего не значило! С таким же успехом я мог пить «Дикую утку» или как там это называется. Я имею в виду, это не имело значения ».

В то же время давние отношения с актрисой Ребеккой Де Морней начали рушиться. «Она сообразила меня, — сказал Коэн. «В конце концов она увидела, что я парень, которого просто нельзя было встретить. В смысле быть мужем, иметь больше детей и все остальное ». Де Морне, который остается другом Коэна, сказал биографу Сильви Симмонс, что у него «все эти отношения с женщинами, а не на самом деле.. . и иметь эти долгие отношения со своей карьерой, но при этом чувствовать, что это последнее, чем он хочет заниматься ».

С тех пор, как Коэн сидел рядом с дядями в синагоге своего деда, он был духовным искателем. «Все, что угодно, католицизм, буддизм, ЛСД, я за все, что работает», — сказал он однажды. В конце шестидесятых, когда он жил в Нью-Йорке, он недолго проучился в саентологическом центре и вышел с сертификатом, который объявил его «освобождением четвертой степени». В последние годы он проводил много утра в Шаббат и вечера понедельника в Ор а-Тора, синагоге на Венецианском бульваре, беседуя о каббалистических текстах с местным раввином Мордехаем Финли.Иногда, в Рош ха-Шана и Йом Киппур, Финли, который говорит, что считает Коэна «великим литургическим писателем», зачитывал с кафедры отрывки из «Книги милосердия», сборника Коэна 1984 года, насыщенного псалмами. «Я участвовал во всех этих исследованиях, которые волновали воображение моего поколения в то время», — сказал Коэн. «Я даже танцевал и пел с кришнаитами — без одежды, я не присоединялся к ним, но я пробовал все».

По сей день Коэн глубоко читает многотомное издание Зохара, основного текста еврейского мистицизма; еврейская Библия; и буддийские тексты.В наших беседах он упомянул гностические евангелия, лурианскую каббалу, книги по индуистской философии, «Ответ Иову» Карла Юнга и биографию Гершома Шолема Саббатая Севи, самопровозглашенного Мессии семнадцатого века. Коэн также чувствует себя как дома в духовной сфере Интернета, и он слушает лекции Якова Лейба ХаКохайна, каббалиста, который неоднократно обращался в ислам, католицизм и индуизм и живет в горах Сан-Бернардино с два питбуля и четыре кошки.

В течение сорока лет Коэн был связан с японским мастером дзен по имени Кёдзан Джошу Сасаки Роши. («Роши» — почетный знак для уважаемого учителя, и Коэн всегда относится к нему именно так.) Роши, который умер два года назад в возрасте ста семи лет, прибыл в Лос-Анджелес в 1962 году, но так и не выучил язык до конца. своего приемного дома. Однако через своих переводчиков он адаптировал традиционные японские коаны для своих американских учеников: «Как вы познаете природу Будды, управляя автомобилем?» Роши был невысоким, толстым, любил сакэ и дорогой скотч.«Я приехал хорошо провести время», — сказал он однажды о своем пребывании в Штатах. «Я хочу, чтобы американцы научились по-настоящему смеяться».

До начала девяностых годов Коэн учился у Роши в Дзен-центре на горе. Лысый, для периодов обучения и медитации, которые длились два или три месяца в году. Он считал Роши своим близким другом, духовным учителем, оказавшим сильное влияние на его работу. Итак, вскоре после возвращения домой из турне по замку Латур в 1993 году Коэн поднялся на гору. Лысый.На этот раз он пробыл там почти шесть лет.

«Никто не ходит в монастырь дзэн в качестве туриста», — сказал мне Коэн. «Есть люди, которые это делают, но они уходят через десять минут, потому что жизнь очень суровая. Вы встаете в два тридцать утра; лагерь просыпается в три, но вам нужно разжечь костры в zendo . Каюты отапливаются всего несколько часов в день. Под плохо обшитой дверью идет снег. Вы полдня разгребаете снег. А вторую половину дня вы сидите в zendo .Так что в определенном смысле вы ужесточаетесь. Есть ли у него духовный аспект — вопрос спорный. Это помогает вам терпеть и делает нытье наименее подходящей реакцией на страдания. Просто на этом уровне это очень ценно ».

Коэн жил в крохотной хижине, которую он снабдил кофеваркой, менорой, клавиатурой и ноутбуком. Как и другие адепты, он мыл туалеты. Он имел честь готовить для Роши и в конце концов жил в хижине, которая была соединена с домом его учителя крытым переходом. Много часов в день он сидел в полулотосе, медитируя.Если он или кто-либо другой засыпал во время медитации или терял правильную позу, один из монахов подходил и ловко шлепал его по плечу деревянной палкой.

«Люди думают, что монастырь — это место безмятежности и созерцания», — сказал Коэн. «Это совсем не то. Это больница, и многие люди, которые туда попадают, едва ли могут ходить или говорить. Таким образом, большая часть деятельности заключается в том, чтобы научить людей ходить, говорить и дышать, а также готовить себе еду или прокладывать себе дорогу зимой.

Аллен Гинзберг однажды спросил Коэна, как он может совместить свой иудаизм с дзеном. Коэн сказал, что он не искал новой религии, что он вполне удовлетворен религией, которой придерживается. Дзен не упоминал Бога; это не требовало библейской преданности. Для него дзэн был скорее дисциплиной, чем религией, практикой исследования. «Я надел эту мантию, потому что это была школа Роши, и это была форма», — сказал он. По словам Коэна, если бы Роши был профессором физики в Гейдельбергском университете, он бы выучил немецкий язык и переехал в Гейдельберг.

Роши ближе к концу жизни был обвинен в сексуальных домогательствах. Ему никогда не предъявлялись обвинения в совершении какого-либо преступления, но некоторые бывшие студенты, писавшие в чатах в Интернете и в письмах самому Роши, рассказывали, что он сексуально нащупывал или принуждал многих буддийских студентов и монахинь. Независимая буддийская комиссия определила, что такое поведение продолжалось с семидесятых годов, и что, согласно Times , «тех, кто решил высказаться, заставляли замолчать, изгоняли, высмеивали или иным образом наказывали».

Читать «Нет способа попрощаться» в Интернете Рода Мэдокса

Содержание

Пролог

Часть первая: 1986

Глава 1: Сентябрьская ночь

Глава 2 : Сердце из стекла, сердце из камня

Глава 3: Разрезание червя

Часть вторая: 2001

Глава 4: Когда падает черный снег

Глава 5: Черная кукла

Часть третья: настоящее

Глава 6: Пять шагов

Примечание автора

Нет способа сказать до свидания

Род Мэдокс

Five Leaves Publications

Five Leaves Publications

Five Leaves Publications .fiveleaves.co.uk

Жалость сверх всякой сказки

спрятана в сердце любви

W.B. Йейтс

Пролог

Вы поднялись по пяти ступеням сторожки больницы. Вверх по пяти ступеням, потом до свидания с мирскими бойцами.

Там меня ждали две медсестры, которые забрали меня от тюремных надзирателей после того, как расписались за меня. В те дни у них была синяя форма и фуражки, и они повели меня по коридору в большую голую комнату, где был резервуар с водой, похожий на детский бассейн.Пахло хлором и дезинфицирующим средством. Я никогда не забуду этот запах.

За столом сидел человек в белом халате. Врач. Он долго сидел и молча читал мои записи, пока мы ждали. Затем он просмотрел мои вещи, которые я принес: бумаги, фотографии писем. Он разорвал их на глазах у меня, бросил в мусорное ведро и сказал: Тебе они здесь не понадобятся.

Ради бога, он был врачом. Мне сказали раздеться, и они выбросили мою одежду, сказав: Тебе это тоже не понадобится, , а мне вручили синий комбинезон.Я начал протестовать, но получил удар в рот и потерял передние зубы. Затем они столкнули меня в бассейн, чтобы продезинфицировать меня, сказали они.

И это было моим началом в больнице. Я был там восемнадцать лет. Они все забрали.

То, что я могу вам рассказать. Если персоналу не понравился парень …

Пациент Р. Пересказал автору 1997.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1986

Глава первая

Ночь в сентябре

Она пришел домой в последний раз, когда день заканчивался.Я это знаю. Был сентябрьский вечер четверга, после долгой летней засухи прошел дождь. На неровном асфальте ее улицы были лужи; двери машин хлопали, и в темных оврагах города звучали шаги домой. Я также знаю, что она переоделась в рабочую одежду и надела потертые джинсы, слегка удлиненные в штанине, с потрепанными краями по краям, и она влезла в какие-то старые туфли на плоской подошве Dolcis без носков, чтобы вы могли видеть ее розовато-лиловый -крашенные ногти на ногах. Потом снова вышла, взяв небольшой складной зонтик.Было десять минут девятого вечера. Воздух был теплым и влажным, и при свете лампы у палисадников, граничащих с ее улицей, выходили улитки. Она совершила четырехминутную прогулку до универсальных магазинов Paradise на бульваре, где последние потоки домой выходили из города. В магазине была вывеска с рекламой бренда напитков, отбрасывающая фиолетовую тень на мокрый тротуар, а стеклянная дверь звонила, когда открывалась. Рэйчел, должно быть, ухватилась за эту изношенную латунную дверную ручку, когда уходила, и это последнее, чего, насколько я знаю, она касалась.

В те дни технологии наблюдения были ограничены, но за несколько месяцев до этого магазин подвергся налету, поэтому владелец, г-н Даливал, установил камеру на стене над кассой, делающей снимки с пятисекундными интервалами на зернистых черно-белых изображениях. белая лента Betamax. Рэйчел появилась на трех расплывчатых изображениях. В первой она смотрела на полку с товарами, касаясь пальцами ее губ знакомым жестом неуверенности; во втором — у стойки, глядя на свою сумочку, где угол ее щеки можно было увидеть на фоне темной массы густых колючих волос.В последней можно было разглядеть ее плечо и тень движущейся руки, когда она шла к двери.

Насколько мы можем судить, она купила пачку риса и рулон кулинарной фольги, положила их в пластиковый пакет и затем вышла за пределы нашего поля зрения. Эта серая фотография была нашим последним взглядом на нее. Дочь владельца, Манджит, смутно помнила, что служила ей, и не помнила никаких важных разговоров. Вы также могли видеть Манджит на двух фотографиях, стоящую спиной к камере.Вы хотели, чтобы она побежала за Рэйчел и оттащила ее от дверного проема, но она оставалась неподвижной, едва меняя позу на расплывчатых видеоизображениях.

Обратный путь Рэйчел должен был привести ее вдоль шестидесяти ярдов освещенного бульвара, затем по затемненному коридору через городской кустарник, а затем еще один поворот направо и короткая прогулка под высокими затененными зданиями обратно к входной двери. Я шел туда пять дней спустя, повторяя ее шаги и то путешествие, которое она должна была совершить. После этого я возвращался туда много раз, особенно сентябрьскими вечерами, стоя под большими платанами, где листья доходили до света ламп, и смотрел на арочные дверные проемы в старых зданиях вдоль бульвара с их темными входами.Я снова и снова бродил по маршруту Рэйчел в свете уличных фонарей, когда казалось, что одна лампа постоянно мерцает, отбрасывая свою тень на безмолвные фасады магазинов, щиты с рекламой клубных вечеров и разбитую металлическую автобусную остановку. убежище с зеленой крышей с капюшоном.

Что еще происходило в мире в тот день и в ту ночь четверга? Теперь я знаю, что в Йеллоустонском парке горел большой пожар, пожирающий 1000-летние деревья; что Туринская плащаница была объявлена ​​средневековым артефактом; Эта урановая радиоактивная пыль, взорванная разрушенным украинским ядерным реактором весной, продолжала падать на весь мир и на этот город, снося пыль в трещины тротуара, оседая в растениях и мхах, в наших волосах и костях.Я знаю из своего рабочего дневника в тот день, когда я встречался с пациентами, так что Рэйчел, вероятно, не была в моих мыслях, кроме тех случаев, когда я проезжал по ее улице, как я делал каждый рабочий день, когда шел по бульвару и проезжал мимо Paradise Stores.

Иногда мне казалось, что я могу вспомнить свое путешествие домой в тот день под дождем, довольно поздно днем, когда я миновал этот безопасный мир, в котором находилась Рэйчел, в последний раз, хотя на самом деле это могло быть одно из сотни подобных путешествий. Я жил не далее чем в трех милях от нее, в пригороде этого города Мидлендс; моя жизнь продолжалась своим чередом, не ощущая ничего необычного и не подозревая о том, что должно было все изменить.

Рэйчел пригласила коллегу по преподаванию на обед к себе домой. Она была новым сотрудником, нуждающимся, болтливым и переживала тяжелый развод. Рэйчел так привлекала людей. Ее гость пришел в девять и нажал кнопку звонка, но не получил ответа. У Рэйчел была квартира на первом этаже, и посетитель мог видеть свет за занавесками. Она постучала в окно и выкрикнула свое имя, но не смогла вызвать ответа. В конце концов она ушла, полагая, что о ней забыли. На следующий день Рэйчел не пришла на работу в свою среднюю школу в пригороде общежития.Обычно она ехала на автобусе, чтобы пересечь большой мост из песчаника через речную петлю, отделявшую эту часть города.

Хотя по натуре Рэйчел была немного рассеянной, она была стабильным и надежным сотрудником и обычно приходила рано, чтобы подготовить уроки. Она редко брала отпуск по болезни. Собрались и ушли, и начались уроки, а Рэйчел так и не приехала, и никто не позвонил. Ее запланированный гость накануне вечером рассказал остальным в учительской о неудавшейся встрече за ужином, и первая волна опасений распространилась.Когда зазвонили ее телефон, никто не ответил, кроме записанного голоса: Оставьте сообщение.

В конечном итоге было открыто личное дело Рэйчел, и были сделаны другие звонки. С ее ближайшими родственниками связались. Это была ее младшая сестра Екатерина, которая жила в пятидесяти милях отсюда. Она не получала вестей от Рэйчел несколько недель. В середине утра двое ее друзей из школьного персонала посетили ее дом. Тем не менее повседневный мир продолжал работать, почтальоны завершили свои обходы, а пенсионеры выгуливали своих собак по ее тихой улице с ее старыми домами с высокими остроконечными крышами.Два учителя, изначально застенчивые и не решающиеся беспокоить Рэйчел, стали более обеспокоенными, когда увидели, что ее почта все еще висит в прорези, а окна занавешены. Они настойчиво звонили в дверь, пока сонный иранский аспирант не впустил их в здание. Они спросили его, видел ли он Рэйчел и громко постучали в ее дверь. Единственным звуком изнутри был ровный монотонный сигнал инертной телестанции. Студент не заметил ничего плохого и почти не знал о существовании Рэйчел.Ближе к вечеру, после того, как Кэтрин приехала, был найден еще один сосед в общем доме, который иногда поливал растения Рэйчел, когда ее не было, и оставлял у себя запасной ключ. Двое школьных друзей Рэйчел и ее сестра уговорили соседку отдать ключ; они открыли ее квартиру и вошли в нее, тем самым обозначив первое отстранение Рэйчел от повседневной жизни.

Внутри ее предметы домашнего обихода были разбросаны так же, как они были, когда она ушла накануне вечером. Ее рабочая одежда валялась беспорядочно на кровати, лук ждал на разделочной доске в кухне, а свет на автоответчике ее телефона сигнализировал о том, что на нем есть сообщения.

Коллеги Рэйчел и ее сестра разошлись во мнениях по поводу ее одежды, цвета глаз, роста и веса, когда нерешительно описывали ее дежурному сержанту на местной станции, когда он с мучительной медлительностью заполнял анкету о пропавшем человеке. Никто в то время не знал, во что она была одета накануне вечером и когда именно она вернулась домой с работы. Полиция обычно любила ждать двадцать четыре часа, прежде чем объявить кого-то пропавшим без вести, но что-то в безумном тоне беспокойства ее сестры заставило их отнестись к этому более серьезно, и уже были проведены проверки, была ли Рэйчел допущена к местным жителям. больница.Полиция попросила фотографию, которую все трое не думали принести, поэтому им пришлось поспешить обратно в ее квартиру, где они нашли, и открыли пачку праздничных фотографий, забрав одну с собой. Рэйчел сидела за столиком в кафе в Барселоне под летним солнцем того года, держа в руке бокал для коктейля, и улыбалась в камеру.

На фотографиях также был изображен курносый мужчина в затемненных очках, улыбающийся в этом затерянном мире праздничных снимков, изображенный рука об руку с Рэйчел и отдельно перед богато украшенным зданием, где развевались флаги.Рэйчел редко говорила о нем, но он был постоянным мужчиной в ее жизни. Он был техническим переводчиком, и они вместе уже много лет. Его звали Лейтон; он сопровождал Рэйчел на некоторые школьные светские мероприятия. Екатерина изредка встречалась с ним, когда навещала свою сестру. Он много путешествовал и приезжал к ней на квартиру на несколько дней, чтобы побыть с ней, прежде чем перейти на другую работу. Также они вместе ездили отдыхать за границу. Глядя на праздничные фотографии, троим из них пришло в голову, что это было объяснение: Лейтон посетил неожиданно.Он утащил Рэйчел на загадочное свидание, неожиданный уик-энд, и все это было досадной ошибкой, внезапным зловещим развилкой пути; но теперь все можно было вернуть на круги своя.

Эта надежда испарилась за час. Когда школьные коллеги Рэйчел выходили из квартиры, решив сообщить полиции о возможности того, что она неожиданно уехала вместе с Лейтоном, телефон громко зазвонил. Это Лейтон звонил из Ганновера. Он собирался оставить сообщение и сначала подумал, что разговаривает с Рэйчел, удивленный, что она вернулась с работы.Он казался шокированным, узнав об исчезновении Рэйчел, поскольку не слышал о ней несколько дней, несмотря на то, что пытался позвонить ей прошлой ночью. Он согласился немедленно улететь обратно.

Полиция в форме обыскала квартиру рано утром в пятницу вечером, когда стало ясно, что она не была госпитализирована, не была арестована и не обнаруживалась в каком-либо убежище или общежитии в городе. Личное пространство Рэйчел было быстро захвачено, когда она стала пропавшим без вести. Полиция проверила наличие признаков взлома, они взяли ее банковские реквизиты, прослушали ее телефонные сообщения и составили список ее основных контактов.Я не был одним из них.

Лейтон прилетел ранним вечерним рейсом из Германии и зарегистрировался в отеле, хотя у него был собственный ключ от квартиры, и он не хотел оставаться там без разрешения Рэйчел. Они наклеили ей на дверь письмо, в котором объясняли, что все беспокоятся о ней, на случай, если она появится и удивится всей этой суете. Но она не появилась; звонка не было, и с каждым часом она отдалялась от нашего мира все дальше и дальше. Больницы были проверены и перепроверены на случай, если у нее была амнезия или состояние фуги.Лейтон осмотрела отделения скорой помощи обеих крупных больниц города, поговорила с персоналом и показала свою фотографию приемным и медперсоналу. По совету полиции с местной прессой связались, и в субботнем обеденном выпуске Evening Post была размещена первая страница с заголовком Городская женщина пропала без вести со студийной фотографией Рэйчел, изображающей ее в официальной позе с незнакомой волнистой прической. Эта фотография должна была использоваться полицией и агентствами печати как официальная фотография Рэйчел.Позже, намного позже, он появился на веб-сайте, где упоминались пропавшие без вести.

Я не заметил ни одного из этих первых признаков событий, пока проводил выходные, хотя я склонился над прилавком, где покупали сигареты без лицензии, с копиями местной газеты, сложенными стопкой у кассы с ее фотографией. первая страница. Я также не смотрел местные новости по телевизору, и мне не хватало возможности увидеть ее сестру в субботнем вечернем выпуске новостей с ее испуганными глазами, стоящую у квартиры Рэйчел с Лейтоном и другими членами семьи перед камерами.

* * *

Джейни Киркман был пятнадцатилетним парнем из одной из деревень на окраине города, которая превратилась в пригородное поместье. Она была светловолосой и худощавой, и ее морщинистое эльфийское лицо на какое-то время стало привычным зрелищем на щитах и ​​в сообщениях прессы после того, как она исчезла в своей дошкольной газете одним дождливым осенним утром в прошлом году. Единственным следом была ее маленькая тележка, все еще заваленная бумагами с номерами домов, обведенными карандашом, найденная перевернутой в соседнем переулке, заросшая травой и крапивой.Не было никаких судебно-медицинских доказательств, никаких зацепок и арестов, только сообщения о светлом фургоне, который так и не был обнаружен. Джейни не нашли, хотя в первые несколько месяцев были смутные наблюдения и появились надежды, прежде чем она незаметно присоединилась к спискам пропавших без вести, не имея ни малейшего представления об их судьбе.

Полиция в то время подвергалась критике после дела Сатклиффа в Западном Йоркшире из-за их нескоординированного подхода и неспособности понять мысли человека, делающего эти вещи.Я тоже слышал записанный на пленку голос мистификатора с его угрожающей протяжной манерой Уэрсайда, который так сбил их с толку и представился с «Я Джек». Число пропавших без вести женщин и девочек растет; некоторые были найдены мертвыми, другие просто исчезли в других частях страны. За год до отъезда Рэйчел произошел случай со Сьюзи Лэмплю. Она была агентом по недвижимости, которая исчезла после встречи в заброшенном доме в лондонском Фулхэме с таинственным мистером Фулхэмом.Киппер. Хотя в то время меня мало интересовали преступления или пропавшие без вести, я вспоминаю, как смотрел первые телевизионные интервью с ее тихими родителями в их заказанной гостиной, на буфете позади них блестели тарелки, а ее мать держала широкополую соломинку Сюзи. шляпа с жемчужным орнаментом в виде гребешка, найденная на задней полке окна ее машины, последняя эмблема существования их дочери.

Новая порода преступников, казалось, была на свободе, демонстрируя отличительные модели поведения.Полиция начала говорить о преступных подписях и повторяющейся серии преступлений, хотя недавно придуманное профилировщиком Робертом Ресслером описание серийный убийца еще не оставило своего отпечатка. Некоторые силы начали объединять свои расследования после того, как три маленькие девочки пропали без вести на севере Англии и на границе с Шотландией. Тела были найдены в Мидлендсе в треугольнике соединяющихся дорог. Одна девочка была найдена плавающей в реке в миле от школы, где преподавала Рэйчел.Собачник, прогуливавшийся вдоль защитных сооружений от наводнения у Уилфордской церкви, рядом с широкой рекой, нашел что-то плавающее и, решив, что это мешок с одеждой, втащил его палкой, пока не увидел, как светлые волосы развеваются в коричневой воде. . Ее похититель еще не был найден и не будет до конца десятилетия. Ввиду местных исчезновений и подозрений в том, что там были мужчины, систематически забирающие женщин и девочек, окружные силы сформировали Оперативный пчеловод, постоянный справочный центр, использующий новую компьютерную систему Холмса, которая должна была быть задействована на раннем этапе расследования пропавших без вести. самки.После того, как окружная полиция отследила пьяных, прислугу, сумасшедших и импульсивных людей, любая пропавшая женщина должна была стать участницей дела пчеловода и отправляться в CID в Central.

Рано утром в ту субботу Рэйчел ушла в Пчеловод. У CID были офисы на всех станциях сектора, но их база находилась в центре города, в четырехэтажном известняковом здании 1930-х годов. Его пирсы, испещренные бомбами военного времени, казались волнорезом или опорой, выступающей под прямым углом к ​​внутренним городским трущобам Рэдфорда.В доме всегда было жарко, и открытые окна первого этажа пропускали свет на разбросанные чайные розы, расцветавшие в конце сезона на приподнятых грядках у улицы внизу. В ту ночь комната пчеловода была активна: группа детективов и персонал в униформе вводили данные в компьютерную систему Холмса, сидя перед рядом экранов с фотографией Рэйчел, прикрепленной рядом с сухими досками, показывающими распределение детективных задач. Некоторым было поручено опросить всех известных серьезных преступников на сексуальной почве в этом районе, ища доступ к транспортному средству и их передвижения в четверг вечером; другие координировали поиски с полицией в форме и водолазами, купающимися в черной воде канала за бульваром.Некоторые проверяли в отделе дорожного движения на предмет подозрительного движения транспортных средств; третьи опрашивали соседей и наводили справки на улице. С врачом и дантистом Рэйчел связались. Они обнаружили, что Рэйчел ранним вечером пришла в магазин Paradise General Stores, и восстановили изображения с камеры видеонаблюдения. Они так тщательно обошли комнаты Рэйчел, что Кэтрин прослезилась, увидев, как они рылись в ее половицах и копались под ее кроватью. В ее комнатах мерцал свет, когда полицейские фотографировали места преступления, фиксируя изображение ее комнат в том виде, в каком их оставила Рэйчел.

Они нашли маленький черный деловой дневник с мотивационными высказываниями на каждый день и проявили интерес к череде нарисованных крестов, пока Кэтрин не указала, что это, вероятно, были дни ее менструации. Они также нашли коричневый манильский конверт под ее джемперами в шкафу для одежды. В конверте были мои письма и открытки, написанные за многие годы, и несколько моих фотографий. Они сочетали это с потрепанной записной книжкой из красной кожи, украшенной золотыми лилиями. Я купил его для Рэйчел в Италии много лет назад, и среди всех других имен было записано мое сильным, извилистым и щедрым почерком под буквой J для Джека, адреса были перечеркнуты со временем, когда я переехал, оставив только свой рабочий номер. и просто буква J, нацарапанная рядом с ним.CID показал Кэтрин запись в адресной книге и содержимое конверта в понедельник. Ей потребовалось время, чтобы разместить меня, потому что мы встречались всего несколько раз за десять лет до этого, но в конце концов она придумала мое имя. Таким образом, наши секреты были вытеснены событиями.

* * *

Я воображал Рэйчел снова и снова с течением времени; казалось, она приближается все ближе и ближе, позволяя дверям Paradise Stores грохотать позади нее, ее квартиры скользят по тротуару, ее джинсы шепелявят, когда они теряются.Я бы увидел, как она на мгновение остановится. Что ее отвлекло? Я различал блестящую гудронированную площадку, тени движущихся машин. Что-то было впереди нее, что-то двигалось, натягивая поводок. Я постарался разобраться, когда она снова подходила ближе, шаркала под светом уличных фонарей, проезжая мимо припаркованных машин, автобусной остановки с капюшоном. Затем изображение отскочит назад. Я бы воспроизвел его снова, как старый фильм: Рэйчел всегда идет ко мне, но все же отступает, как будто на эскалаторе. Пощечина, ее шаги продолжали идти.Я бы сместил фокус, попытался опередить ее, попытался разглядеть, что там двигалось в тени платанов. Затем изображение изменилось, и я вернулся к началу с Хеджепетом и Кантером, прислонившимися к моему столу, теми первыми эмиссарами моего мира, которые объявляли, что с этого момента все будет по-другому.

Они пришли ко мне, где я работал на учебном психотерапевтическом посту в викторианском здании, которое когда-то было пристройкой к городскому приюту. Приют был построен на гребне хребта, так что внизу можно было видеть сбившийся в кучу город.Было утро вторника, и сентябрьская погода стала теплой; крики школьников, только что вернувшихся в школу, эхом разносились по всей автостоянке. Полиция ждала меня в приемной, и секретарь вручил мне лист сообщений с их именами, написанными на нем: DC Hedgepeth и Canter.

О чем это? Я спросил, но секретарь не мог сказать, пожимая плечами и глядя на их двоих, стоящих в зоне ожидания пациентов. Они попросили поговорить со мной наедине, и мы молча прошли по коридору мимо кабинетов терапии.Я принес их в свой кабинет, который также служил кабинетом. Одной из них была блондинка лет двадцати с квадратным лицом, в двойном комплекте с мягкими плечами, с открытой бахромой от принцессы Дианы и выцветшим праздничным загаром. Она подтянула рукава своего темного пиджака, обнажив сильные предплечья. Она села в мягкое кресло, в то время как ее коллега-мужчина остался стоять, и я придвинул стул за своим столом и неуверенно повернулся лицом к ним. Я заметил на мгновение прозрачные волоски на ее предплечье, очерченные светом из окна и тонкой золотой цепочкой на ее запястье.Офицер-мужчина был немного старше, крупный, с гладкими черными волосами. Он хранил молчание со скучающим выражением лица. Все, что я помню о нем, — это шаркающий звук его сверкающих каштановых брогов, когда он бродил по моему офису, смотрел на мои книги и фотографии и слегка нажимал на кнопки магнитофона терапевтического сеанса. Казалось, что они никуда не торопятся, поэтому я спросил: Чем я могу вам помочь?

Женщина-детектив не сразу ответила. Она подняла глаза и спросила: Вы знаете Рэйчел Хаузер?

Полагаю, оба уставились на меня, чтобы оценить мою реакцию, и я оглянулся на них, не в силах ничего сказать.Женщина-констебль достала из сумки блестящую черно-белую фотографию и добавила: Это тот человек, о котором мы говорим.

Я посмотрел на него. Да, это была Рэйчел, моя Рейчел, и все же отдаленный образ, совсем не похожий на нее. Я знал, что случилось что-то ужасное. Я держался за фотографию и на мгновение смотрел из окна своего офиса на чистое небо, а затем снова на фотографию. Мой настольный телефон начал звонить, как будто нормальный мир пытался восстановить себя, а затем внезапно остановился.

Да, я знаю Рэйчел, Я в конце концов ответил.

У них были еще вопросы.

Когда я видел ее в последний раз? Каков был характер наших отношений? Знал ли я, почему она может пропасть? И, наконец, Что вы делали в прошлый четверг вечером?

Я нашел форму слов. Последний раз я видел Рэйчел два месяца назад. Мы вместе пообедали. Мы дружили еще со времен университета. Все это по-своему было правдой. Мои слова облетели комнату, и последовало короткое молчание.

А в четверг вечером? повторил Кантер.

В ту ночь, подумал я, я пришел домой, принял душ и зачесал волосы гелем, надел серебряный костюм Ciro Cetterio и стал ждать Луи с работы с ее вещами в сумке. Мы стояли на кухне при ярком свете, как дети на пиру, и нюхали сульфат амфетамина из аккуратной бумажной упаковки. Луи облизал все края обертки, затем распушил свои золотистые волосы феном и нанес макияж, прищурившись от дыма от сигареты, горящей в пепельнице у зеркала.Затем мы вышли, как обычно, по ночам; внимательный и ясноглазый, наслаждающийся столкновением звуков, бегом на сульфате в эти бурлящие часы в сопровождении заикающегося темпа Новой Волны в городских клубах, или регги в Hippo Club, или блюзового ныряния в Рэдфорде, а затем кувырка домой пьяный, запутанный и забывчивый, ввинчиваясь в ковер в гостиной при свете моего аквариума.

Нет, я не мог им этого сказать. Я сказал, что в ту ночь я остался дома один, не желая, чтобы Луи вмешивался в это дело.Они спросили меня, может ли кто-нибудь подтвердить, что я весь вечер оставался дома. Я не мог, и Кантер сказал, что им, возможно, придется провести проверки, поговорить с соседями. Они снова спросили, могу ли я подумать, почему Рэйчел исчезнет. Были ли у нее враги? Я не мог понять, зачем Рэйчел ушла. Мысль была нелепой. Возможно, она пошла, потому что мы не могли любить ее достаточно, мы не подходили для нее, дорогая, милая Рэйчел, которая не могла думать плохо ни о ком.

Похоже, полиция удовлетворила мои сдержанные ответы.Кантер записал номер телефона для справки на чистом листе записей сеанса у меня на столе. Они записали мою дату рождения, чтобы проверить меня. Перед тем как уйти, Кентер наклонился над моим столом и вытащил фотографию Рэйчел из моей руки, где я продолжал сжимать ее. Я, спотыкаясь, поплелась за ними обратно к стойке регистрации, солнце в конце сентября падало на мое лицо через стеклянные окна, мое сердце наполнялось паникой при мысли о жизни в мире без Рэйчел.

* * *

Мне часто кажется, что она ждет меня ночью, сидя на моей пустой кровати.Это произошло во Франции через три года после нашей первой встречи. Я бродил по улицам Алансона после пьянки. Мне повезло, что я остался один. Мои шаги звучали по брусчатке узких извилистых улочек, а часы ратуши пробили 2 часа ночи. Я повернул за угол под знаком Ricard у бара напротив моих комнат и с удивлением увидел, что в окнах загорелся свет. Рэйчел приехала без предупреждения ранее в тот вечер, решив повидаться со мной на выходных импульсивно, проехав весь этот путь, чтобы увидеть меня из Англии всего на ночь.Я не видел ее с Рождества. Она села на грохочущий загородный автобус из Сен-Мало, уговорила консьержа впустить ее и ждала меня часами, сидя на моей кровати при свете лампы. Было облегчение оттого, что я пришел домой один и удивился ее наивному, любящему жесту путешествовать весь этот путь. Я никогда не забуду ее лицо в свете лампы, которое так меня ждет. Я не мог удержаться от того, чтобы сфотографировать ее на свой маленький Instamatic. Позже, в слабом голубом свете рассвета, не веря ее внезапному появлению, я протянул руку из-под постельного белья, чтобы дотронуться до кучи одежды, которую она оставила на моем прикроватном кресле, когда она ехала по неосвещенной лестнице в холодном воздухе старого дом, пробираясь при свете факелов до ванной на следующем этаже.

Ей нужно было вернуться в Англию на следующее утро, чтобы успеть на паром домой к работе. После того, как мы проснулись, я наблюдал, как она сидит на том же шатком прикроватном кресле, закалывает свои длинные волосы, все еще разговаривает, бормоча о несущественных вещах. Булавки у нее во рту двигались, когда она говорила, а я смотрел на нее и слушал ее безобидную болтовню. Она распылила на шею небольшой распылитель опия из желтой фляги. Этот интенсивный пряный аромат оставался на моей подушке в течение нескольких дней. Затем она подошла к кровати и положила бок своим прохладным лицом на мой горячий обнаженный живот, а я положил руки на ее голову, чувствуя, как кудри волос и маленькие шпильки цепляются за мои пальцы. Ваш животик — урчит. Пора завтракать, она сказала, и мы вскарабкались наверх и перешли дорогу в шумном субботнем рыночном потоке к оцинкованным столикам углового бара. Мы сидели, пока кофе кружился перед нами, и я смотрел, как ее пальцы с обгрызенными ногтями рвали пакетики с сахаром. Я смотрел на ее лицо, изучая его мимические морщинки, замечая слабые ямки на ее лбу от кори, которую она подхватила, когда мы были студентами, и я вылечил ее год назад.Ее ясные серо-голубые глаза с большими черными зрачками вернули мне взгляд, а затем она наклонилась и подняла руку, чтобы коснуться моего лица, как будто чтобы лучше его вспомнить.

Мы прошли через уличный рынок и остановились у киосков. Я купил ей серебряный браслет с аметистами — ее родным камнем, с застежкой в ​​виде двух соединенных вместе сердечек. Уличный продавец предложил его нам, когда мы остановились у ее прилавка и сказали: « L’améthyste , celle est une pierre sacrée , pour la protection. «

Затем мы вернулись в мои комнаты, до ее отъезда оставался час. Она тихонько задрала свою красную хлопковую рубашку, одна пуговица со свистом отскочила, чтобы устроиться под моей кроватью, лежа на спине, отдаваясь мне, когда я нажимал Я к ней в последний раз. Перед тем, как уйти, она пристегнула браслет к своему левому запястью, повернув его в свете из окна, говоря: Я всегда буду носить его, чтобы помнить этот момент , затем мы помчались к автобусу станции, ее рука пылала в моей. Я почувствовал колючие детские слезы, но я также испытал странное облегчение, увидев, как она уходит, когда я наблюдал, как она, неуклюже взбирающаяся по ступенькам с сумкой на плече, шла с сумкой на плече. к автобусу, протискиваясь сквозь суету фермерских жен и детей в городе на рынок.И когда автобус уехал с грохотом и облаком дизельных паров, я мог просто видеть, как трепещет ее рука, махающая мне на прощание из одного из узких боковых окон, прежде чем машина свернула на дорогу на север.

Мы впервые встретились как студенты три года назад декабрьским днем ​​в Англии, когда мы бежали на лекции под ледяной дождь. Мы оба остановились в поисках укрытия под лавровым кустом у тропинки, когда она изо всех сил пыталась раскрыть свой зонтик. Я предложил ей помочь, и она позволила.Так я впервые запомнил ее — высокую девушку, смеющуюся, с длинными волосами, прилипшими к ее длинным волосам. Она засмеялась, потому что мне тоже было трудно открыть коротенькую маленькую задницу, и она делила его убежище со мной своим импульсивным, неформальным образом, когда мы неуклюже шли вместе с хлопьями льда, шелестящими по ткани. Мы немного поговорили друг с другом, и я помню, как развеваемые ветром пряди ее волос слегка касались меня по лицу, пока мы шли. Мы ворвались в лекционные залы и в тот же день снова увидели друг друга, когда вышли и застенчиво помахали друг другу.Мы оба изучали языки, и девятнадцать, и в первый семестр в университете, впервые приехавшие в город. Я не мог перестать думать о ней после нашей короткой встречи, и

В ожидании прощания

Эссе

Стефани Слевка

Пожиратель грехов погиб. «Это Эрик, — сказал измученный звонящий по голосовой почте, — из Valley Proteins. Не могу найти. Перезвони.» Намек на панику просочился в последнее слово, взломав «а» в «спине», прежде чем безымянный Эрик из рендеринга повесил трубку, не оставив свой номер телефона.

Он пробирался сквозь последний утренний туман на проселочных дорогах, уже поздно на полпути к идеальному дню голубого неба и изумрудных полей. Его самосвал грохнулся на поворотах, цепи, прикрепленные к лебедке, соскочили с кузова грузовика, пока он охотился за мной. У него не было GPS. Было две дороги с почти одинаковыми названиями. Эрик ошибся.

Я ждал его на ферме, куда я дал его диспетчеру подробные указания и где, как я объяснил, не было сотовой связи.Так что даже если бы Эрик оставил свой номер, я бы не смог ему позвонить. Он сразу же вцепился в женщину в почтовом грузовике; она поправила его и отправила в путь.

Погремушка прихвостня прозвучала в полумиле от меня, и я шел к своей маленькой темной лошадке, безупречный и милый до самого конца. Его тонкие лодыжки сложены под идеальным углом, как у Меган Маркл после того, как она начала подготовку к своей новой роли герцогини. Маленькие копыта были направлены вниз, его венчики были белыми от утренней росы, звезда на его лбу все еще покачивалась.Колчана не было с тех пор, как ветеринар встал над его бархатным телом и сложил стетоскоп.

«После того, как вы положите лошадь, убедитесь, что вы не накинули на нее брезент, иначе она сваривается на такой жаре», — сказал диспетчер с предупреждающим смешком, когда я позвонил, чтобы договориться.

Это образ, который не любит воображать мысленный взор. «Хорошо», — согласился я. «Тогда что мне делать?» Диспетчер скользнул в пение гидов и рекламистов, которые повторяют одну и ту же фразу так часто, что она приобретает характерный треп молитвы и гул хныканья.

«Вы берете банку с крышкой и взвешиваете ее», — он сделал паузу, чтобы убедиться, что я теперь понимаю понятие гравитации, возможно, потому, что я не отреагировал на его предыдущую попытку легкомысленности. Затем, чтобы убедиться или потому, что в Вирджинии Трампа можно разговаривать с женщинами свысока, он добавил: «Итак, прижимайте это камнем или гравием».

«Положите чек в банку, закройте крышку и оставьте рядом с животным», — произнес он нараспев. «Кучер заберет лошадь, возьмет чек и оставит чек в банке», — закончил он росчерком.

«Подожди», — прохрипел я. «Люди ставят свою лошадь, оставляют ее на обочине дороги и просто уходят?» — недоверчиво спросил я. «Да, мэм, вот как мы это делаем», — объяснил он уже по-простому. «Водитель обо всем позаботится».

Я онемел при мысли о том, чтобы бросить существо, чтобы, я не знаю, пообедать, пока оно оседало на земле.

Что, если подойдут собаки, или лисы, или если прохожие остановятся и уставятся? Кто бросает своего питомца в дорогу, как апельсиновую корку?

«Вы понимаете, или мне нужно еще раз это повторить?» — нетерпеливо спросил диспетчер.«Нет, я понял», — ответил я. Он звучал сомнительно. «Вы можете сказать мне, во сколько может приехать водитель?» «Спустя какое-то время больше я не могу тебе сказать», — ответил он. «Окно, знаете, от 1 до 5, скажем?» — умоляла я. «Не могу сказать тебе», — снова ответил он, наслаждаясь возможностью сказать «нет». «Понедельники заняты». «Примерно», — умоляю я? «Нет», — ответил он, наслаждаясь. Я представил его в офисе в синей рубашке Dickies и брюках, от которых пахло рендерингом, независимо от того, как часто и насколько сильно их стирали, и простил его.

Я повесил трубку. Кувшин застрял в моем воображении, как вращающаяся дверь, уставленная книгами, корешки которых сияют золотыми буквами, в библиотеке воображаемого замка. Решение, посредник от этой жизни к следующей — банка на обочине дороги?

И если банка пуста или унесена ветром, а перевозчик не заплатил, возьмется ли возница обратно в кабину своего чудовищного катафалка и с грохотом унесется, оставив тысячу фунтов лошади?

Меня заинтересовал этот драйвер.Кто этот парень, который охотится за мертвыми без указания направления и появляется один, чтобы выполнить работу по удалению туши животного, которое час назад было великолепным, которое любили и оставили?

Эта смерть животного, неужели она настолько отвратительна, что никто не может стоять и ждать гробовщика? Или это то, чем станет животное? Кто этот человек, который унесет мое сердце? Неужели он настолько испорчен, что его нельзя встретить лицом к лицу?

Он тот, кто ест наш позор. Из нас, людей, которые заставляют животных делать что-то для нашего удовольствия, мы, которые мутировали дыхательные пути этой лошади, чтобы она бежала быстрее, и сумели медленно ее задушить.

Мой разум просканировал свой склад образов в поисках подходящего сосуда, в который, как и было сказано, поместить мои деньги в обмен на освобождение от вины за вынесение этой прекрасной лошади смертного приговора.

Glass не годится; стекло и копыта лошади не смешиваются, если лошадь наступит на банку и отломит осколок, ей будет больно. Конечно, лошади не будет живой, но я пока не могу так думать. Подойдет кофейная банка: одна из тех желтых штуковин с пластиковой крышкой. Они уродливые.Отбрось эту мысль.

Ветеринар, так часто опаздывающий, иногда на несколько часов, приходил рано. Мы были готовы, по крайней мере, были готовы. Маленький человек, неустойчиво стоявший на ногах накануне днем, неспособный вызвать силу, чтобы толкнуть заднюю часть тела, с помощью обезболивающих и под прохладным ночным дождем восстановил часть своего скакового огня. Хотя я был доволен за него, это раздуло искру сомнения, которая горит, когда вы играете Бога с жизнью другого человека.

Подбросив голову и оторвав передние ноги от земли, он направился к сараю.Когда он впервые пришел ко мне с трассы семь месяцев назад, он скакал на завтрак галопом, прорываясь через поле, чтобы скользить, остановиться у порога сарая и подняться элегантно сзади. Как и Зорро, я сказал своему ребенку, только чтобы понять, что ни она, ни кто-либо из ее друзей понятия не имеют, кто такой Зорро, стертый временем и узурпированный другими персонажами Диснея.

Он не был голоден. Во время тренировок у большинства скаковых лошадей нет окон во внешний мир. Они живут в длинном ряду — сарайном ряду — и стоят по двадцать несколько часов в сутки с видом на внутреннюю часть здания.Они видят лошадей напротив, и, если они вытягивают шею, могут следить за приближающимися и уходящими в ряд, но не за внешним миром. Рок любил свое окно и отвернулся от завтрака, чтобы высунуть голову и посмотреть на холмы.

Иногда, попав в ловушку из-за травмы или болезни, лошади возвращаются к прежним прирученным способам, и доступность в их глазах покрывается дикой природой. Намек на агрессию блеснул в глазах этого нежного коня, когда мы стояли и смотрели в одном направлении: он с поднятой задней ногой, я с рукой на его шее.

Легкие скаковой лошади имеют решающее значение для его производительности. Чем лучше легкие, тем лучше спортсмен. Скачущая лошадь может делать вдох только тогда, когда ее передние копыта вытянуты вперед. И он или она может выдохнуть только тогда, когда все четыре ноги соединятся вместе, выдавливая воздух из легких. Одно дыхание на каждый шаг, масса вдыхаемого и выпускаемого кислорода. Даже небольшой дефект дыхательных путей может повлиять на скорость. Когда лошадь тяжело дышит, два небольших хряща закрываются над гортань, когда она широко глотает: чем больше воздуха, тем выше скорость.Хрящи открываются и закрываются благодаря мышце, стимулируемой нервом, который проходит от мозга по шее к основанию аорты.

Рок бежал безумно быстро, но он издал рев, звук в его горле из-за парализованной голосовой связки, которая не позволяла полностью открыться створкам. Операция, направленная на решение проблемы, заключалась в том, чтобы постоянно открывать один лоскут. Казалось, что на трассе все в порядке, но через несколько месяцев у него перестал работать этот длинный скручивающий нерв. Зимой то одна ноздря, то другая.Весной он несколько раз кашлял, но, как мне сказали, не беспокоит. Когда он ел, еда выходила из его носа. В летнюю жару у него появился ужасный звук динозавра, как будто он хотел прочистить горло, и, наконец, он закашлялся так сильно, что не смог идти по прямой. Пища застряла в трахее, попала в легкие, и у него развилась пневмония.

Приложите ухо к ноздре лошади, как раковину. Рев океана не слышен, зато есть сила этого огромного существа и его душа.Самый печальный звук, который я слышал, исходил от лошади после того, как он понял, что его пастбищный приятель умер. Выжившая лошадь подошла ко мне, коснулась моего носа и испустила скорбный вздох, так что волосы на моей руке встали дыбом.

Рок повернул голову и вдохнул мне в лицо, бьющиеся меха его легких окутывали меня. Между нами, может быть, прошла любовь. Я почесал его, а он зажал ему уши и укусил меня, такого тонкокожего. Я ударил его на всякий случай и ушел в дом. Он остался у своего картинного окна.

Кто, черт возьми, купил эти соленья, спрашивал я себя, смиренно роясь в мусорном ведре. Горлышки консервных банок, выстроенных в шкаф, выглядели намного уже, чем я помнил, слишком узкими, чтобы поместиться в лапу человека, который водит такой грузовик. Конечно, ему не нужно было бы рыться в поисках чека, так как я бы вручил его ему сам, но на всякий случай мне нужна была эта банка.

Острые соленья? Многие люди проезжают через мой дом, некоторые привозят свои припасы, но эта веселая красная этикетка с изображением свиньи в колбе, держащей вилку над огнем, похоже, не принадлежала никому из моих знакомых.«Просто продолжай, — сказал я себе.

У меня закончилась трава у нашего дома, и я перевел своих лошадей на несколько миль вверх по дороге к ферме, принадлежащей щедрым людям, которые любили зрелище и звук пасущихся лошадей. План состоял в том, чтобы привезти маленькую скаковую лошадь домой, чтобы уложить его, но он так быстро ослабел, что я не хотел его перемещать.

Ветеринар сообщил мне, что выбранное мной место не подойдет, так как рендерингу нужно было держать два колеса на гравии. Накаченная, лошадь, покачиваясь, последовала за мной в более удобное место.На ум пришла Энн Болейн, еще одно существо, окутанное бархатом. Обычай или король требовали, чтобы она заплатила своему палачу. Болейн протянул ему деньги, заранее поблагодарив по необходимости за то, что он поставил ее на глазах у тех, кто ее предал.

Единственным удобным местом, где можно было бросить лошадь, была мертвая в поле зрения камеры, прикрепленной к столбу на подъездной дорожке к ферме, чтобы делать снимки злоумышленников в будние дни. Я беспокоился о детях хозяина, которые рецензируют фильм. Но выбора не было.

Ветеринар пожелал мне удачи со следующей лошадью — зная, что следующая лошадь следует за разбитым горем, так же, как владелец казино знает, что игрок не уйдет, пока он упадет, если только он не кожа, — и сел в свой белый грузовик.

Рок лежал в прицеле объектива, являясь электронным свидетелем его смерти. Его одинокая плакальщица — я — стеснялась камеры и раздражалась из-за того, что беспокоилась о том, что могут подумать владельцы фермы. Бессердечный, если я уйду? Королева драмы, если я останусь?

Не обращай на них внимания, сказал я себе и согнул оба колена в грязи. Я кладу голову на плечо Рока, и его кожа покрывала его тушу, как река, текущая из-за поворота, мой вес двигал его ноги, как вода, плещущаяся о берег. Я сказал свою часть — это было немного — и встал.

С ранним ветеринаром и конным кооперативом было время убивать до начала окна прибытия пожирателя грехов в 13:00. когда угодно. В дни наших знакомств я сидел в проходе сарая возле конюшни на складном стуле и читал или дремал, пока он посыпал меня своенравными зернышками или покусывал мои волосы. Я подумывал о том, чтобы развернуть стул на подъездной дорожке, но ожидание смерти заставило меня так напрячься, что ожидание со смертью требовало большего застоя, чем у меня было достаточно дисциплины, чтобы собрать.Движение было обязательным.

Я обошел остальных лошадей, у которых не было ни малейшего беспокойства по поводу ухода своего товарища по конюшне. Я стучал ведрами и метался по дуге, зубчатый ритм метлы рвал утренний воздух.

Я посмотрел на свой телефон; еще не время было дежурить. Я подошел к телу. Чувствуя себя глупо, я свернул чек в банку с маринадом и засунул банку между передними копытами Рока. «Извини», — робко сказал я ему, как ты это делаешь, когда бросаешь ребенка на переднем сиденье тележки для покупок, чтобы схватить что-то с полки в другом проходе.Я побежал по небольшому поручению.

По возвращении я затаил дыхание. Все было так же. Я сорвал банку с его копыт и положил чек обратно в карман. Пахло солеными огурцами. «Представьте себе, — фыркнул я, идя к сараю. Грохот закружил меня по пятам. По подъездной дорожке выехали трое парней на пикапе с дробовиком.

Водитель появился незадолго до этого после урагана, ходил от двери к двери, предлагая свои навыки стрижки деревьев для уборки. Казалось, с ним все в порядке, но он составлял — и работал — неопределенную компанию.Один из них, с короткими зубами цвета грязных монет, заставил меня насторожиться. Я заметил его незадолго до рассвета на парковке, меняющей номерные знаки на анонимный седан, вроде тех, что ездили копы в девяностых. Я думаю, купил за наличные деньги от уборки. Я преувеличенно махнул рукой, проезжая мимо — действительно, это было лучшее место для разворота, которое они могли придумать, здесь, рядом с шоссе? Взгляд в его глазах не обнадеживал.

Они притормозили. Трио пришло, чтобы обрезать большую конечность, оторвавшуюся от его ствола.Не займет много времени. «Пожалуйста, не забудьте оставить ворота открытыми, когда закончите», — попросил я. «Кто-то идет за лошадью». Когда я попытался избежать их взгляда и взглянуть вдаль, мой взгляд упал на мешок для мусора, облепленный изолентой, там, где незадолго до этого было заднее окно.

«Ага, ЧТО с ним случилось?» — спросил тот, в котором я не был уверен, его верхняя губа скривилась в мультяшной букве V из любопытства. «Это длинная история.» Я откусил слова. Проехали, остановились, попятились.«Мы можем приехать в другой день», — предложил водитель почти мрачно и почти ласково. «Нет, все в порядке», — сказал я. «Может быть, сделать это». Как и обещал, работа прошла быстро. Мешок для мусора хлопнул, когда они тронулись с места.

Затем звяканье цепей приблизилось, и появился Эрик. Он намекнул на Viking, и не только из-за своего имени. С рыжеватыми волосами и веснушками, которые скользили под татуировками на его предплечьях, его внешность начала теряться. Животик напрягся на опрятной форменной рубашке, и казалось, что на его работе не было стоматологического плана.

Он вспотел. «Диспетчер сводит меня с ума, он не умеет писать маршруты», — он провел рукой по волосам, прежде чем рассказать историю о двух дорогах с почти одинаковыми названиями и почтальоне. «И эти дороги плохие», — пояснил он. «Я очень поздно». Он чувствовал себя подавленным человеком, чья работа висела на волоске.

«Я был во Фредериксбурге, чтобы забрать лошадь, я купил эту, а затем мне нужно привезти корову и другую лошадь в Мэриленд». Судя по лязганию кузова грузовика, я решил, что он пуст.«У вас там никого нет», — спросил я. «Нет, — ответил он, — мне пришлось вернуться на завод, а затем опорожнить (ресторанные) жироуловители».

Еще один комментарий, на который сложно ответить. «Мне жаль, что у вас был тяжелый день. Хотите чек? » Он написал квитанцию. Это заняло вечность. Может, это погубит его работу, а не вождение автомобиля. Я сложил его пополам, не глядя.

Эрик надел рабочие перчатки и опустил заднюю рампу грузовика. Я перестал смотреть и стал ждать, повернувшись спиной: в каждый день своя доза реальности.Затем я поблагодарил его, и он ушел, объясняя указания, повторяя и мимикрируя.

Через неделю после смерти Рока, почти в одно и то же время дня, я нажал не ту клавишу компьютера при загрузке видео со своего мобильного телефона и стер все его фотографии и видео. Моя маленькая лошадка испарилась так же точно, как пиксели, скреплявшие его изображение. Никакой гений Mac не мог помочь. Не было ни могилы, на которой можно было бы стоять, ни бумажной фотографии, которую можно было бы держать.

Я прижался лбом к столу, более деревянным и безжизненным, чем мертвый бок Рока, и безутешно заплакал.

Наши дети внезапно вернулись, наше гнездо больше не пусто

Когда наш сын впервые ушел в институт, мой муж рыдал две недели.

Все началось, когда он увидел у черного хода взлохмаченные сумки нашего мальчика. Мне пришлось бросить колледж в одиночку. Мой муж сказал, что это будет слишком болезненно (и в любом случае я хотела застелить кровать сына чистыми простынями, что, как я знала, будет в первый и последний раз в этом году).

Во влажной жаре Новой Англии я перевез своего мальчика, застелил ему постель, попрощался и ушел.Через несколько минут я вернулся, притворившись, что что-то забыл, чтобы увидеть его еще раз.

Я улетел домой. С нами все еще была дочь, но все было по-другому. Муж не мог поколебать пустоту трехместного дома.

Предоставлено Андреа Дукакис Андреа в комнате общежития своего сына на первом курсе перед возвращением домой.

Затем мы начали привыкать к нашей новой жизни и начали получать от нее удовольствие. Мы были поражены тем, как здорово было провести время наедине с нашей дочерью.

Два года спустя мы забирали ее на первый курс в колледже. Мы переехали в нее. Это был такой же безбожный влажный день. В конце дня родителей и учеников проводили в большую аудиторию для выступления. В конце концов нам сказали попрощаться. Мы трое, вспотевшие и измученные, плакали. Мы ее обняли. Она ушла и повернулась, чтобы взглянуть на нас в последний раз.

Когда мы вернулись домой, дом был похож на морг.

Тихо, мрачно, аккуратно. Я чувствовал, что когда мы разговаривали друг с другом, было эхо.Поужинать мы будем на кухонном острове. Я знаю, что мы оба думали: «Вау, это все? Все это воспитание детей, веселье, крики, и это все? »

Не поймите меня неправильно, мы с мужем весело проводим время вместе. Он меня смешит. Но я не думаю, что кто-то из нас задумывался о том, что происходит после детей.

Потом были рождественские каникулы, и они вернулись домой. Когда они ушли, мы начали привыкать к ритму нашей новой жизни. Веселые, поздние ужины без жалоб детей на голод.Встреча с друзьями в последнюю минуту. Никакой логистики. Нет принуждения смотреть через плечо детей, чтобы увидеть, делают ли они уроки или смотрят ли вместо этого YouTube.

Ванные комнаты отремонтированы и перекрашены впервые за 20 лет. Положили новый ковер и переставили мебель.

А потом начали приходить потусторонние сообщения и электронные письма.

Этот колледж практически отменили. (Что они подразумевают под онлайн-классами?)

Все собирались возвращаться домой.Какие?

Внезапно гнездо вот-вот наполнилось теплыми телами и множеством растрепанных перьев. Мы можем заболеть и будем надеяться, что это будет легкое. Мы в основном надеемся, что мир будет избавлен от ужасных возможностей.

Если все пойдет хорошо, в нашем доме будет много смеха, веселых обедов, семейных игр и изрядно криков. («Если вы дома, не могли бы вы погулять с собакой, вымыть посуду в посудомоечной машине, подобрать одежду с пола?»)

Вероятно, это будет смесь серебряных подкладок и сильного загрязнения гнезда. .

Это определенно поворот, которого мы никогда не ожидали.

Уникальное одиночество горя

Пересечение горя и одиночества сложно. Хотя одиночество как понятие, я думаю, многие думают, что мы его понимаем.

Мы приравниваем одиночество к очень определенной концепции одиночества, что означает «без других людей», и благодаря архетипам «одиноких людей» — например, девы с десятью кошками и неправильно понятые подростки — , мы думаем, что у нас есть хорошее представление о том, как выглядит одиночество.

Проблема в том, что одиночество субъективно (то есть различается от человека к человеку), поэтому никто не может по-настоящему узнать, как оно выглядит.

В «Энциклопедии психической помощи» (1998) исследователи Дэниел Перлман и Летита Энн Пеплау определяют одиночество как:

« Субъективный психологический дискомфорт, который испытывают люди, когда их сеть социальных взаимоотношений имеет существенный дефицит по качеству или количеству».

Другими словами, одиночество возникает, когда социальные отношения человека не соответствуют его межличностным потребностям или желаниям. Хочу отметить; приведенное выше определение ничего не говорит о состоянии одиночества. Напротив, это одиночество — это чувство дискомфорта, возникающее, когда человек субъективно чувствует себя неудовлетворенным своими социальными отношениями.

Одиночество зависит от того, что человек «нуждается и желает», , и эта мера носит личный характер и сильно варьируется от одного человека к другому. Исходя из этого определения, прототипные характеристики «одиночество» кажутся ошибочными.

Индивидуальное одиночество определяется тем, что человек хочет по отношению к тому, что у него есть . Итак, есть ли у человека 100 прекрасных родственников и друзей, если он тоскует по чему-то или кому-то, чего у него нет — например, к интимному партнеру, другу, которому он может открыться, группе людей, которые их «понимают», семье, и т. д. — они склонны чувствовать себя одинокими.

---

Горе и одиночество

«Что-то или кто-то, чего у них нет…»

Если вы горюете, вам может казаться, что это стало историей вашей жизни.Есть аспекты горя, из-за которых одиночество кажется неизбежным и неразрешимым. В первую очередь, тот факт, что то, что вы желаете, — это ваш любимый человек, а то, что у вас есть , — это пустота, сформированная так точно по подобию вашего любимого человека, что никто другой никогда не сможет ее заполнить.

Скорбящие люди оказываются в невыгодном положении, когда дело доходит до одиночества, потому что человека, которого они так долго ждали, больше нет. Я пришел к пониманию того, что одиночество после смерти любимого человека — это многое.Прежде всего, это боль от того, что вы так сильно любили кого-то, что частички вас стали им, а части их стали вами.

Когда они покинули эту Землю, они забрали с собой части вашей совместной жизни, и теперь вы должны жить жизнью, которая кажется неполной. Некоторые люди могут также сказать, что потеряли одного из немногих людей в этом мире, которые действительно «получили» их.

Как только ваш мозг начинает думать в духе «Я сам по себе, поэтому я должен позаботиться о себе» , он может начать защищаться от других, отталкивая их.И, как и следовало ожидать, это увековечивает чувство одиночества.

Нелегко избавиться от одиночества, вызванного горем. Это требует времени и усилий. Вы никогда не заполните пустоту любимого человека, этого просто не произойдет. Вместо этого вам нужно найти другие способы связи и заполнить альтернативные пространства.

Как вы это делаете? К сожалению, я не могу вам на это ответить. Думаю, я бы сказал, что, когда вы будете готовы, откройте себя любви людей в вашей жизни.

Вы можете держаться за любимого человека, в то же время принимая компанию и поддержку других.И, возможно, при необходимости, поиск новых людей в процессе. Это будет нелегко, и это не будет идеально, но, возможно, со временем вы сможете частично заполнить дыру, оставленную любимым человеком, с любовью многих.