Афоризмы и цитаты Цицерона

Марк Туллий Цицерон, (106—43 гг. до н.э.), государственный деятель, оратор, писатель

Я (…) доблестью своей освещал путь своим предкам, так что они, если и не были известны ранее, памятью о себе обязаны мне.

Наши слезы высыхают быстро, особенно если мы льем их над чужою бедой.

Величайшая свобода порождает тиранию и несправедливейшее и тяжелейшее рабство.

Не прочна судьба народа, когда она (…) зависит от воли, вернее, от нрава одного человека.

Наш народ, защищая своих союзников, (…) покорил весь мир.

Где существует тиран, там не просто дурное государство, (…) а (…) вообще не существует никакого государства.

Не понимаю, почему понятие государства (…) применимо к владычеству толпы; (…) для меня на родом является только такой, который удерживает вместе согласие относительно прав.

Граждан (…) следует оценивать по их весу, а не по их числу.

Сам бог не может знать того, что произойдет случайно и произвольно.

Ибо если знает, то это определенно произойдет, а если определенно произойдет, то не случайно.

Для нас знание будущих событий даже и не является полезным. (…) Или, ты считаешь, [ней Помпеи, трижды избираемый консулом, трижды получив триумф, покрытый славой своих великих подвигов, мог бы всему этому радоваться, если б знал, что он, потеряв свое войско, будет однажды зарезан на пустынном берегу Египта?

В каждом куске мрамора (…) заключаются (…) головы, достойные резца хоть самого Праксителя. (…) То, что изваялось, (…) [уже] находилось внутри.

Чего хотят бессмертные боги, во первых, посылая нам предзнаменования, которые мы без толкователей и понять не можем, и предвещая то, чего мы все равно не можем избежать? Так даже порядочные люди не поступают, не пророчат своим друзьям надвигающееся на них несчастье, которого те никоим образом не смогут избежать. (…) Всякое предсказывание зла только тогда — доброе дело, когда оно сопровождается советом, как это зло отвести. (…) Если считать, что знамения посылаются богами, то почему они были такими темными? Если боги действительно хотели открыть нам будущее, надо было возвестить его вполне ясным образом; если хотели скрыть, то не надо было об этом сообщать даже в туманной форме.

То, что не может произойти, никогда не происходит; то, что может, — не чудо. Следовательно, чуда вовсе не бывает.

[По поводу астрологии:] Неужели все погибшие в битве при Каннах родились под одной и той же звездой?

Когда богатейшему царю Азии Крезу был выдан оракул: «Крез, через Галис проникнув, великое царство разрушит», то этот царь посчитал, что ему суждено разрушить вражеское царство, а разрушил он свое.

Право же, какую можно высказать еще нелепость, которая бы уже не была высказана кем нибудь из философов!

Даже из видений безумцев или пьяных можно путем толкования извлечь много такого, что будет выглядеть как относящееся к будущему. Если человек целый день бросает в цель копье, он когда нибудь да попадет.

Мы обычно не верим лжецу, даже когда он говорит правду. Но (…) если какой то один сон оправдался, то вместо того, чтобы отказать в вере одному, поскольку множество других не оправдались, поступают наоборот: считают нужным верить в бесчисленное множество, ссылаясь на то, что один оправдался.

Только ученые люди да еще греки привыкли рассуждать без подготовки на заданную тему.

Дружба может соединять лишь достойных людей.

Не стремление к пользе порождает дружбу, а дружба приносит пользу с собой.

Неужели найдется человек, который согласится жить в богатстве и проводить дни во всяческом довольстве, но притом и самому никого не любить, и ответной любви не знать? Так ведь живут одни тираны — не ведая ни доверия, ни любви (?) Можно ли полюбить того, кого сам боишься или подозреваешь, что он боится тебя?

Фортуна не только сама слепа, но и ослепляет каждого, кого заключит в объятья.

Как часто идем мы ради друга на то, на что ради самих себя никогда не пошли бы!

Требовать в дружбе равенства услуг и чувств (…) — значит подчинить дружбу самому черствому и жалкому расчету: расход должен равняться приходу. Подлинная дружба (…) богаче и щедрее, она не подсчитывает постоянно, не отдано ли больше, чем получено.

Самое постыдное требование: во сколько каждый сам себя ценит, во столько же пусть ценят его и друзья.

Разве редко бывает, что человек и духом слаб, и надежд на успех в жизни у него немного, но не следует ведь отсюда, что друг должен относиться к нему так же, как он относится к себе сам; скорее напротив — дело друга напрячь все силы и добиться, чтобы он воспрял душой, пробудить в нем надежду, заставить его думать о себе лучше.

Подлинная дружба встречается реже всего среди вечно занятых государственными делами и борьбой за почести, и где тот человек, который откажется от высокой должности в пользу друга?

Дружбе неведомо пресыщение, столь свойственное другим чувствам, она как выдержанное вино — чем старше, тем слаще.

Самое трудное в дружбе — быть вровень с тем, кто ниже тебя.

Тот, кому она [услуга] оказана, должен о ней помнить, а оказавший — не напоминать о ней.

Есть (…) такие, дружить с которыми (…) тягостно из за постоянства их опасения, будто их презирают; но случается это (…) лишь с теми, кто в глубине души уверен, что их и следует презирать.

Давать же каждому можно лишь в меру сил — и собственных, и того, кому стремишься помочь. (…) Если ты и в силах оказать другому любую услугу, взвесь прежде, по плечу ли она ему.

Все прекрасное редко.

Существует (…) множество людей, одержимых странным — чтобы не сказать бесстыдным — желанием иметь другом такого человека, каким сами стать не в силах, и получать от него все, чего ему дать не могут.

Надо судить человека, прежде чем полюбил его, ибо, полюбив, уже не судят.

Справедливы слова, которые любил повторять, кажется, тарентинец Архит (…): «Если бы кто, взойдя один на небо, охватил взором изобилие вселенной и красоту тел небесных, то созерцание это не принесло бы ему никакой радости; и оно же исполнило бы его восторгом, если бы было кому рассказать обо всем увиденном»: Природа не выносит одиночества.

Мы, если нас побуждает быть честными мужами не стремление к доблести, а та или иная польза и выгода, хитры, а не честны.

Самая большая несправедливость — желать платы за справедливость.

…Человек обозрит небо, землю, моря и всю природу, (…) воспримет, можно сказать, существование самого божества, правящего и царящего над всем этим, а себя самого признает не жителем какого то ограниченного места, окруженного городскими стенами, а гражданином всего мира, как бы единого града.

У всех (…) две родины: одна по рождению, другая по гражданству. (…) Никогда не откажу я первой в названии родины, даже если вторая будет более обширной, а первая будет только входить как часть в ее состав.

Магистрат [выборная власть] — это закон говорящий, а закон — это безмолвный магистрат.

Высшим законом для них [консулов] да будет благо народа.

Только тот оратор велик, который кажется великим народу, (…) Что одобряет толпа, то приходится одобрять и знатокам.

Я (…) уверен, что, хотя и существует великолепно написанная Софоклом «Электра», я [как римлянин] должен читать «Электру», плохо переведенную Атилием.

От самой глубокой древности едва ли найдутся три пары истинных друзей.

Славна гибель полководца. Философы же обычно умирают в своей постели. Однако важно, как умирают.

Причиной и началом философии должно быть незнание.

По большей части, желающим научиться авторитет учителя приносит даже вред, потому что они перестают сами рассуждать (…). Я не одобряю того, что известно о пифагорейцах, которые, когда что то утверждают при обсуждении и при этом у них спросишь: «Почему так?» — обычно отвечают: «Сам сказал!» «Сам» — это значит — Пифагор.

Со смертью людей не погибают (…) их мнения; им, может быть, только недостает того сияния, которое исходило от их авторов.

Почему создатели мира внезапно проснулись, после того как проспали бесчисленные века? Ведь, если не было никакого мира, века то были? (…) По тому что и в сознании не вмещается, что было какое то время, когда никакого времени не было.

Вы обычно говорите, бог все это [мироздание] устроил ради людей. Ради мудрецов? В таком случае он затратил столь много усилий для весьма малого числа людей. Или для глупцов? (…)
Чего же он этим достиг, если все глупцы, без сомнения, несчастнейшие люди больше всего оттого, что они глупы (…)?

Ко всему истинному присоединено нечто ложное, и притом (…) подобное истинному.

Не так легко приходят в голову доводы в защиту истинного, как в опровержение ложного.

Я не знаю никого другого, кто бы больше боялся того, чего, как он [Эпикур] утверждает, вовсе не следует бояться: я имею в виду смерти и богов. Он провозглашает, что страх перед ними владеет умами всех людей, между тем как среднего человека это вовсе так сильно не волнует. Сколько тысяч людей разбойничают, хотя за это полагается смертная казнь. Другие грабят все храмы, какие только могут; не очень то страшит одних страх перед смертью, а других — перед богами.

Не боги имеют человеческий облик, а люди — божественный. (Мнение стоиков.)

Добродетель деятельна.

Провидение правит миром. (Мнение стоиков.)

[Об эпикурейском учении о сотворении мира из случайного движения атомов:] Почему бы (…) не поверить также, что если изготовить (…) в огромном количестве все двадцать одну букву [латинского алфавита], а затем бросить эти буквы на землю, то из них сразу получатся «Анналы» Энния, так что их можно будет тут же и прочитать.

Наши руки как бы создают в природе вторую природу.

Боги пекутся о великом, но малым пренебрегают.

Доказательствами только ослабляется очевидность.

Часто даже не полезно знать, что произойдет в будущем: ведь это несчастье — сокрушаться о том, чему нельзя помочь, и не иметь последнего и, однако, всеобщего утешения — надежды.

С помощью разума совершаются как добрые дела, так и злые. Причем добрые дела совершаются немногими и редко, а злодеяния — и часто, и многими. (…) Если бы боги хотели причинить вред людям, то лучшего способа, чем подарить им разум, они бы не смогли найти.

Боги, если и рассматривают человеческие дела, то, судя по их приговорам, не видят между добродетелью и злодейством никакой разницы.

Счастье следует просить у бога, мудрость — приобретать самому.

О поразительное правосудие богов! Разве потерпело бы любое государство такого законодателя, который бы внес такой закон, чтобы за преступление, совершенное отцом или дедом, был осужден сын или внук?

Достигнуть ее [старости] желают все, а достигнув, ее же винят.

Трудно поверить, чтобы она [природа], правильно распределив прочие части нашей жизни, могла, подобно неискусному поэту, пренебречь последним действием.

Ни разу я не слыхал, чтобы кто либо от старости позабыл, где закопал клад.

Никто (…) не стар настолько, чтобы не рассчитывать прожить еще год.

Даже и теперь я не более завидую силе молодых (…), чем прежде завидовал силе быка или слона. Что у тебя есть, тем и подобает пользоваться, и что бы ты ни делал, делай в меру своих сил.

Тело от излишних упражнений устает — ум же от упражнения укрепляется.

Отсутствием того, чего не желаешь, не тяготишься.

Как Турпион Амбивий [известный актер] больше удовольствия приносит зрителям, сидящим в первых рядах, но получают удовольствие и сидящие в последнем, так молодость, глядя на наслаждения вблизи, пожалуй, больше радуется им; но ими услаждается в достаточной мере и старость, глядящая на них издали.

[В старости] душа, словно отбыв свой срок на службе у похоти, честолюбия, соперничества, вражды, всяческих страстей, может побыть наедине с собой и, как говорится, жить ради себя!

Венец старости — всеобщее уважение и влияние. (…) Те, кто блистательно удостоился этих наград, мне кажется, до конца доиграли драму жизни и в последнем действии не осрамились, как бывает с неискушенными актерами.

Все, что имеет конец, уже недолговечно. Конец наступает — и оказывается, что прошлое уже утекло. (…) Какой век отпущен каждому, тем он и должен быть доволен. Ведь актер может иметь успех и не играя от начала до конца драмы, достаточно ему понравиться в тех выходах, какие у него есть; так же и мудрым нет надобности доходить до последнего «Рукоплещите!».

Молодые умирают, как мощное пламя, на которое обрушились с силой воды, а старики — как догоревший костер, который тухнет и сам.

Предел старости не положен, не существует, и жизнь стариков оправдана, покуда они могут нести бремя долга и презирать смерть. Поэтому старость даже мужественнее и сильнее молодости. Потому то, когда тиран Писистрат спросил Солона, что дает ему силы столь храбро сопротивляться, — Солон, говорят, ответил: «Старость».

He всякое вино и не всякий нрав портится с возрастом.

Если я (…) заблуждаюсь, веря в бессмертие души человеческой, то заблуждаюсь охотно и не хочу, чтобы у меня отнимали мое заблуждение, услаждающее меня, пока я живу; если же я по смерти ничего не буду чувствовать, как думают некие ничтожные философы, то мне нечего бояться насмешек умерших философов.
Если нам не суждено стать бессмертными, то для человека все таки лучше угаснуть в свой срок; ведь природа устанавливает меру для жизни, как и для всего остального, старость же — последняя сцена в драме жизни.

Войны надо начинать с целью (…) жить в мире.

Если бы кто нибудь из богов подарил мне возможность возвратиться из моего возраста в детский и плакать в колыбели, то, конечно, я отказался бы и, конечно, не пожелал бы, чтобы меня, как бы пробежавшего все ристалище, отвели бы вспять от конечной черты к начальной.

Войну с кимврами мы вели как войну (…) из за того, кто из противников будет существовать, а не из за того, кто из них будет повелевать.

Надо стараться воздавать каждому по его заслугам; это — основа справедливости.

Пусть каждый знает свои возможности и будет проницательным судьей своим хорошим и дурным качествам, дабы не показалось, что актеры проницательней нас. Ведь они выбирают себе не наилучшие, но наиболее подходящие им трагедии. (…) — Итак, актер поймет это на сцене, но этого не поймет мудрый человек в жизни?

Что делать не позорно, (…) называть непристойно. (О «зазорных» частях тела).

Люди приносят людям и величайшую пользу, и величайший вред.

Те, кто захочет, чтобы их боялись, сами неминуемо будут бояться именно тех, кто будет бояться их.

Дело судьи — при разборе дел всегда следовать правде; дело защитника — иногда защищать правдоподобное, даже если это не вся правда.

Всякий раз как люди, раздавая, начинают нуждаться в средствах, они оказываются вынужденными забирать себе чужое имущество.

Государство больше, чем на чем бы то ни было, держится на кредите.

В делах государственных (…) ничто жестокое не бывает полезным.

Позорное не полезно никогда.

Только тот человек вправе зваться свободным, который хоть изредка бывает без дел.

История — свидетельница времени, свет истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины.

Никто не может быть хорошим поэтом (…) без душевного горения и как бы некоего вдохновенного безумия.

Однажды мне случилось познакомиться с некоторыми греческими книгами под заглавием «О смешном». (…) Однако те, кто пытался подвести под это остроумие какие то научные основы, сами оказались настолько неостроумны, что впору было смеяться над их тупостью. Вот почему мне и кажется, что остроумию никоим образом нельзя научиться.

Смех исключительно или почти исключительно вызывается тем, что обозначает или указывает что нибудь непристойное без непристойности.

Легче всего подвергается насмешке то, что не заслуживает ни сильной ненависти, ни особенного сострадания.

Чрезмерное наслаждение граничит с отвращением.

Наибольшая польза обыкновенно несет в себе и наибольшее величие, и даже наибольшую красоту.

Самое длительное сочетание слов [в ораторской речи] — это то, какое может быть произнесено на одном дыхании.

Пусть [каждый] (…) идет по тому пути, по какому может, ибо если стремиться стать первым, то не позорно быть и вторым, и третьим.

Проза (…) труднее поэзии, ибо там есть известный твердо определенный [ритмический] закон, которому необходимо следовать, в речи же ничего не установлено наперед.

Сначала в уме намечается мысль, тотчас затем сбегаются слова, и ум с несравненной быстротой рассылает их на свои места, чтобы каждое откликалось со своего поста. Этот намеченный строй в разных случаях замыкается по разному, но все слова — и начальные, и срединные — всегда должны равняться на концовку.

[О речи, не учитывающей требования ритма:] Уму этого достаточно, а слуху недостаточно.

Если ты возьмешь хорошо слаженное построение тщательного оратора и нарушишь его перестановкой слов — развалится вся фраза. (…) Малейшее перемещение слов, хотя бы слова оставались те же, превращает все в ничто, когда заменяет складность беспорядком.

Молнии блистали бы слабее, не будь они напряжены ритмом.

Изгнание страшно для тех, кто как бы огородил для себя место, где должно жить, но не для тех, кто считает весь мир единым градом.

Если актер хотя бы чуть чуть нарушит ритм в своих движениях или произнесет стих, ошибившись в краткости или долготе хотя бы одного слога, он будет освистан или ошикан, а в жизни, которая требует больше меры, чем любое движение, которая должна быть слаженнее любого стиха, ты полагаешь возможным допустить ошибку хотя бы в едином слоге?

Хотя твое изложение (…) показалось мне несколько взъерошенным и непричесанным, но его украшает именно пренебрежение к украшениям, подобно тому как женщины кажутся хорошо пахнущими именно оттого, что они ничем не пахнут.

Теперь ничто не пользуется таким признанием у народа, как ненависть к народным вождям.

После того как Тираннион привел мои книги в порядок, мне кажется, что мое жилище получило разум.

Вершина всех зол — это победа в гражданской войне.

Лучше погибнуть в отечестве, нежели повергнуть отечество, спасая его.

Тот, кто господствует на море, хозяин положения.

Долго бояться — большее зло, нежели то самое, чего боишься.

Несчастье склонно к обвинению.

Я всегда полагал, что друзей [наших] недругов не надо преследовать, особенно друзей, стоящих ниже, и лишать самого себя этого оплота.

Никогда не было ни поэта, ни оратора, который считал бы кого нибудь лучше, чем он сам; это удел даже дурных.

Стыдливому человеку тяжело просить о чем нибудь большом того, кого он считает в долгу у себя, чтобы не показалось, что того, чего он просит, он больше требует, чем испрашивает, и рассматривает скорее в качестве платы, чем благодеяния.

Знаю я вас, великих защитников [т. е. адвокатов]: тому, кто захочет воспользоваться вашей помощью, надо, по крайней мере, убить человека.

[О правлении Юлия Цезаря:] Говорить то, что думаешь, пожалуй, нельзя; молчать вполне дозволяется.

В гражданских войнах все является несчастьем (…). Но нет ничего несчастнее, чем сама победа. (…) Победителю, уступая тем, с чьей помощью он победил, многое приходится делать даже против своего желания.

При встречах я давно делал попытки говорить с тобой об этом, но меня пугал какой то почти деревенский стыд; на расстоянии я изложу это более смело: письмо ведь не краснеет.

Тому, кто однажды перешел границы скромности, надлежит быть вполне бесстыдным до конца.

Ничто не может доставить читателю большего удовольствия, чем разнообразие обстоятельств и превратности судьбы.

Воспоминание о былых страданиях, когда находишься в безопасности, доставляет удовольствие.

Непозволительно назвать несчастным того, кто может поддержать себя сознанием правоты своих наилучших намерений.

Никому не следует особенно скорбеть из за того, что случается со всеми.

Не существует никакого великого зла, кроме чувства вины.

Каждый считает самым несчастным свое положение и каждый менее всего хочет быть там, где он находится.

Утешение на основании несчастий других (…) — самое слабое утешение.

Пока я буду существовать, я не буду тревожиться ни из за чего, если буду свободен от всякой вины; а если не буду существовать, то буду совершенно лишен чувства.

Государство не может пасть, пока стою я.

Я предпочитал даже самый несправедливый мир самой оправданной войне.

Если то, что обозначается словом, не позорно, то слово, которое обозначает, быть позорным не может. Задний проход ты называешь чужим именем; почему не его собственным! Если оно позорно, не называй даже чужим; если нет — лучше его собственным.

Приятно то прославление, которое исходит от тех, кто сам прожил со славой.

Сулла, суждение которого мы должны одобрить, когда увидел, что философы не согласны во мнениях, не спросил, что такое добро, но скупил все добро.

Чем лучше человек, тем труднее ему подозревать других в бесчестности.

Он (…) не имеет соперника в любви к самому себе. (О Помпее Великом. )

При столь тяжкой ране следует скорбеть, во избежание того, чтобы самая свобода от всякого чувства скорби не была большим несчастьем, чем скорбь.

Люди почему то легче оказываются благосклонными, когда они в страхе, нежели благодарными после победы.

Счастье не что иное, как благополучие в честных делах.

Их молчание — громкий крик.

[Римская] свобода не внушает страха жестокостью казней, а ограждена милосердием законов

Недолог путь жизни, назначенный нам природой, но беспределен путь славы.

Цезарь не забывает ничего, кроме обид.

Никто (…) не станет плясать (…) в трезвом виде, разве только если человек не в своем уме.

Кто остался доволен, забывает, кто обижен, помнит.

Природные качества без образования вели к славе чаще, чем образование без природных качеств.

Эти занятия [науками] воспитывают юность, веселят старость, при счастливых обстоятельствах служат украшением, при несчастливых — прибежищем и утешением.

Занятия другими предметами основываются на изучении, на наставлениях и на науке; поэт же обладает своей мощью от природы, он возбуждается силами своего ума и как бы исполняется божественного духа.

Природа велела мне быть сострадательным, отчизна — суровым; быть жестоким мне не велели ни отчизна, ни природа.

Будем надеяться на то, чего мы хотим, но то, что случится, перенесем.

На людей известных ссылаться не следует, так как мы не знаем, хотят ли они быть названными по имени.

Собаки (…) не могут отличить воров от честных людей, но все же дают знать, если кто нибудь входит в Капитолий ночью. И так как это вызывает подозрение, то они — хотя это только животные, — залаяв по ошибке, своей бдительностью приносят пользу. Но если собаки станут лаять и днем, когда люди придут поклоняться богам, им, мне думается, перебьют лапы за то, что они проявляют бдительность и тогда, когда для подозрений оснований нет. Вполне сходно с этим и положение обвинителей.

Если возможно применить законы, то преступного гражданина, вернее внутреннего врага, надо сломить судом, но если насилие препятствует правосудию или его уничтожает, то наглость надо побеждать доблестью, бешенство — храбростью, дерзость — благоразумием, шайки — войсками, силу — силой.

Мы всегда считали подати жилами государства.

Выдающийся император [полководец] должен обладать следующими четырьмя дарами: знанием военного дела, доблестью, авторитетом, удачливостью.

Если нашей жизни угрожают какие либо козни, насилие, оружие разбойников или недругов, то всякий способ самозащиты оправдан. Ибо молчат законы среди лязга оружия.

Я (…) скорблю из за того, что в то время как государство должно быть бессмертно, оно держится на дыхании одного человека [т. е. Юлия Цезаря].

Жил довольно для славы, но для отчизны мало.

Различие между миром и рабством огромно. Мир — это спокойная свобода, рабство же — это худшее из всех зол, от которого мы должны отбиваться не только войной, но и ценой жизни.

[Цезарь], то внушая страх, то проявляя терпение, приучил свободных граждан к рабству.

Каждому человеку свойственно заблуждаться, упорствовать в заблуждениях свойственно только глупцу.

В учености и словесности всякого рода Греция всегда нас превосходила, — да и трудно ли здесь одолеть тех, кто не сопротивлялся?

Я охотнее готов заблуждаться вместе с Платоном, чем разделять истину с нынешними знатоками.

«Душа так бессильна, что не видит и самой себя!» — Точно так же, как и глаз: душа, не видя себя, видит все остальное.

Надеяться разумнее, чем бояться.

Смерть не имеет отношения ни к мертвым, ни к живым — одних уж нет, а других она не касается.

Итак, долой этот бабий вздор, будто умереть раньше времени — несчастье! Раньше какого времени? Данного нам природою? Но она дала нам жизнь, как деньги, только в пользование, не оговорив, до которого дня. Что же ты жалуешься, если она требует свое обратно по первому желанию? Таково было ее условие с самого начала.

Какую же жизнь считать долгой? и что вообще может быть долгого в жизни человека? (…) Долгим и коротким мы называем все на свете только по сравнению с тем, что людям дано и на что они рассчитывают. На реке Гипанисе, что течет в Понт с европейской стороны, живут, по словам Аристотеля, существа однодневки: так вот, кто из них прожил восемь часов, тот умирает уже в преклонном возрасте, а кто дожил до заката, тот достигает глубокой дряхлости, — особенно если это было в день летнего солнцестояния. Сравни человеческую долговечность с вечностью — и окажется, что мы почти все такие же поденки, как и эти твари.

Если толпа и судит порой справедливо о достойных людях, то это больше к чести для самой толпы, чем к счастью для таких людей.

[Достойный человек в смерти не] обретет ни малейшего зла. Он даже предпочтет умереть, пока все дела его идут на лад, ибо не так отрадно накопление благ, как горько их лишение. Именно это, думается мне, имелось в виду в словах одного спартанца: когда знаменитый олимпийский победитель Диагор Родосский в один день увидел олимпийскими победителями двух своих сыновей, тот спартанец подошел к старику и поздравил его так: «Умри, Диагор, живым на небо тебе все равно не взойти!»

Труд как бы создает некую мозолистую преграду против боли.

Старушки часто не едят по два три дня — а отними на один день еду у атлета, и он с криком восплачется к Юпитеру Олимпийскому, которому служит, что он так больше не может. Велика сила привычки!

Стенать мужчине иногда позволительно, хоть и редко; вопить непозволительно даже и женщине. (…) Если и случится вскрикнуть мужу сильному и мудрому, то разве лишь затем, чтобы усилить свое напряжение, — так бегуны, состязаясь, кричат что есть сил, так, упражняясь, подают голос атлеты, так кулачные бойцы, ударяя противника, вскрикивают, (…) — это не потому, что им больно или что они струсили, а потому, что при крике все тело напрягается и удар получается сильнее.

Для полководца и солдата одни и те же труды тяжелы по разному — полководцу они легче, потому что ему за них выше честь. (Свободное изложение мысли Ксенофонта).

Душе приходится судить о своей болезни лишь тогда, когда то, что судит, само уже больное.

Сострадание есть горе о чужом несчастье, (…) зависть есть горе о чужом счастье.

Тиран Дионисий, изгнанный из Сиракуз, в Коринфе учил малых детей — так не хотелось ему расставаться хоть с какой то властью!

Единственное зло в нашей жизни — это вина, а вины не бывает там, где случившееся не зависит от человека.

Гай Гракх, вконец опустошивший казну даровыми раздачами, на словах всегда был защитником казны.

Непредвиденное поражает сильнее.

Женоненавистничество возникает из страха.

Искать меры в пороке — это все равно что броситься с Левкадской скалы и надеяться удержаться на середине падения.

Мужество бывает и без ярости, а гнев, напротив, есть черта легкомыслия. Ибо нет мужества без разума.

Мужество не нуждается в помощи гнева: оно и само приучено, готово, вооружено ко всякому отпору. Иначе можно сказать, что и пьянство, а то и безумие тоже полезно мужеству, так как и пьяные и безумные тоже отличаются силою.

Соперник томится о чужом добре, которого у него нет, а завистник — о чужом добре, потому что оно есть и у другого.

Если есть любовь на свете — а она есть! — то она недалека от безумия.

Думают даже, будто старую любовь, как клин клином, можно выбить новой любовью.

Слава — суд толпы, состоящей из глупцов и подлецов.

Из всех поэтов, которых я знал, (…) каждый считал себя лучше всех.

Где хорошо, там и отечество.

Для человека ученого и образованного жить — значит мыслить.

Глуховат был Марк Красе, но глуховат несчастливо: то, что против него говорилось дурного, он слышал.

…Красивые слова, пустое колебание воздуха.

Когда я вижу, как тщательно уложены его волосы и как он [Юлий Цезарь] почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя.

Победив Помпея, Цезарь приказал с честью восстановить его поверженные статуи. Цицерон сказал: «Восстанавливая статуи Помпея, Цезарь укрепляет свои собственные».

Гирций (…) в речи своей против Пансы сказал об одной женщине, что она десять месяцев носила сына своего «в утробе». «Как? — подхватил он [Цицерон], — неужели другие носят в кармане?»

Цицерон, увидя, что его зять Лентул, человек маленького роста, опоясан длинным мечом, сказал: «Кто привязал моего зятя к мечу?»

Однажды, когда Цицерон ужинал у Дамасиппа, тот, угощая его посредственным вином, сказал: «Выпей этого фалернского, ему сорок лет». — «Право, — сказал Цицерон, — оно не по летам молодо».

Только одно отечество заключает в себе то, что дорого всем.

На первом месте должны быть родина и родители, потом дети и вся семья, а затем (остальные) родственники.

Нет места милее родного дома.

Человек часто сам себе злейший враг.

Познай самого себя.

Каждый человек — отражение своего внутреннего мира. Как человек мыслит, такой он и есть (в жизни).

Главная склонность человека направлена на то, что соответствует природе.

Некоторые бывают людьми не по существу, а только по названию.

Привычка — вторая натура.

Лицо — зеркало души.

Ничто не сравнится в быстроте с душевной деятельностью.
Как чаша весов опускается под тяжестью груза, так и дух наш поддается воздействию очевидности.

Предусмотрительная природа, подняв людей с земли, сделала их высокими и прямыми.

Это существо, которое мы зовем человеком, одно лишь из стольких родов живых существ получило в удел разум и способность мыслить, тогда как остальные существа все лишены этого.

Родившиеся одновременно имеют и природу, и жизнь несходную.

Очевидно, что по природе каждый себе дорог.

Каждому свое красиво.

Собственное понимание добродетели и пороков самое главное. Если этого понимания нет, все становится шатким.

Природа не терпит одиночества.

Мировой организм есть неразрывное целое.

Мир по своей природе не только художественное произведение, но и художник.

Мир держит все в своих объятиях.

Нет ничего более упорядоченного, чем природа.

Нет ничего более изобретательного, чем природа.

Обычай не мог бы побороть природу — ибо она всегда остается непобежденной.

Вся природа стремится к самосохранению.

Все элементы мироздания гармонично связаны между собой.

Земля вращается вокруг своей оси.

Земля никогда не возвращает без излишка то, что получила.

Сила природы очень велика.

Ничто так не свойственно нашей душе, как числовая соразмерность.

Ежедневно сама природа напоминает нам, в сколь немногих, в сколь малых вещах она нуждается.

При руководстве природы ошибаться никоим образом нельзя.

Все, что делается согласно природе, должно считать счастливым.

Природа довольствуется малым.

Самой природой не дано нам познать пределы вещей.

То, что имеет силу в отношении большего, должно иметь силу и в отношении меньшего.

Необходимость — страшное оружие.

Необходимость не знает отдыха.

Не только целесообразно, но и необходимо.

Удивительно, как это жрецы предсказатели, взглянув друг на друга, могут еще удерживаться от смеха.

Что посеешь, то и пожнешь.

Природа предоставила нам временное пристанище, но не постоянное жилье.

Природа породила и создала нас для каких то больших (более значительных) дел.

Следует жить в соответствии с природой.

Если человек не страдает, значит ли это, что он наслаждается высшим благом?

Дух неизбежно стремится ввысь (к идеалам).

За вероломство и нравственную испорченность боги бессмертные обыкновенно сердятся и гневаются на людей.

Душа помнит о прошедшем, зрит настоящее, предвидит будущее.

Бренное тело дух вечный двигает.

Мы должны здраво обдумывать, что несет нам грядущий день.

Благодеяния, оказанные недостойному, я считаю злодеяниями.

Следует не только выбирать из зол наименьшее, но и извлекать из них самих то, что может быть в них хорошего.

Все ненавидят непомнящее благодеяние.

Каждому надо оказывать добра столько, сколько, во первых, сам можешь сделать, а затем еще сколько может принять его тот, кого любишь и кому помогаешь.

О времена! о нравы!

Не философы, а ловкие обманщики утверждают, что человек счастлив, когда может жить сообразно со своими желаниями: это ложно. Преступные желания верх несчастья. Менее прискорбно не получить того, чего желаешь, чем достичь того, что преступно желать.

О обманчивая надежда человеческая!

Ошибаются те, которые во время благополучия думают, что навсегда избавились от невзгод.

Сущность счастливой жизни в целом усматриваю в силе духа.

Если боль мучительна, она не продолжительна, а если продолжительна, то не мучительна.

Величайшее зло — страдание.

Кто страдает, тот помнит.

Первый закон истории — бояться какой бы то ни было лжи, а затем — не бояться какой бы то ни было правды.

Природа наделила человека стремлением к обнаружению истины.

Не стыдно ль физику, то есть исследователю и испытателю природы, искать свидетельства истины в душах, порабощенных обычаем?

Разуму не приходится выбирать, если выбор стоит между истиной и выдумкой.

Нет ничего слаще, чем свет правды.

Через сомнения приходим к истине.

Истина сама себя защищает.

Не понимаю, почему, не веря видениям безумных, должны мы верить видениям спящих, которые гораздо более смутны.

Лжецу мы не верим даже тогда, когда он говорит правду.

Разве порядочному человеку пристало лгать?

Справедливость есть высшая из всех добродетелей.

Существуют два первоначала справедливости: никому не вредить и приносить пользу обществу.

Справедливость без мудрости значит много, мудрость без справедливости не значит ничего.

Наиболее полезно то, что наиболее справедливо.

Несправедливость достигается двумя способами: или насилием, или обманом.

Справедливость в вопросах доверия именуется добросовестностью.

Справедливость проявляется в воздаянии каждому по его заслугам.

Справедливость не может быть отделена от полезности.

Невелика заслуга, если человек честен лишь потому, что никто и не пытается его подкупить.

Чем честнее человек, тем меньше он подозревает других в бесчестности. Низкая душа предполагает всегда и самые низкие побуждения у благородных поступков.

Чем человек умнее и искуснее, тем он становится более ненавистным, когда он утратил свою репутацию честности.

Те, кто много обманывают, стараются казаться честными людьми.

Ни один умный человек никогда не считал возможным верить предателю.

Труд делает нечувствительным к огорчениям.

Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга.

Память слабеет, если ее не упражняешь.

Дело стоит труда.

Труд притупляет горе.

Тела юношей закаляются трудом.

Нет ничего красивее хорошо возделанного поля.

Именно действие придает добродетели истинную ценность и достоинство.

Сделай, если можешь.

Ум человеческий всегда стремится к какой либо деятельности и ни при каких обстоятельствах не терпит непрерывного покоя.

Это очевидно, что мы рождены для деятельности.

Я больше, чем сделал, сделать не могу.

Стремление к деятельности крепнет с годами.

Раз начатое не может быть остановлено.

Ни одно изобретение не может сразу стать совершенным.

Осторожно действовать еще важнее, чем разумно рассуждать.

Следует осмотрительно делать то, что делаешь.

Должно соблюдать меру, наслаждаясь удовольствием.

Живет свободно только тот, кто находит радость в исполнении своего долга.

Знание, далекое от справедливости, заслуживает скорее названия ловкости, чем мудрости.

Какую пользу или какую прибыль мы имеем в виду, когда желаем знать то, что сокрыто от нас?

Невежество — ночь ума, ночь безлунная и беззвездная.

Человеческий ум воспитывается учением и мышлением.

Чем талантливее и способнее человек, тем с большей раздражительностью и мучением он учит.

Порядок больше всего помогает ясному усвоению.

Обучать есть дело долга, развлекать же — дело уважения (к слушателям).

Найдется ли кто либо, кто, бросая целый день дротик, не попадет однажды в цель?

Занятия наукой питают юность, а приносят усладу старости, украшают в счастье, служат убежищем и утешением в несчастье.

Не знать истории — значит всегда быть ребенком.

История — свидетель прошлого, свет истины, живая память, учитель жизни, вестник старины.

Свести философию с неба на землю.

Философия — мать всех наук.

Философия является медициной души.

Геродот — отец истории.

Изучение и наблюдение природы породило науку.
Найдется ли такой человек, на которого не произвела бы впечатления древность, засвидетельствованная и удостоверенная столькими славнейшими памятниками?

Мы должны знать изобретения наших предков.

Мудрость Сократа состояла в том, что он не думал, что знал то, чего не знал.

Нет величайшей нелепости, которая не была бы сказана кем либо из философов.

Недостаточно обладать мудростью, нужно уметь пользоваться ею.

Поступки мудрых людей продиктованы умом, людей менее сообразительных — опытом, самых невежественных — необходимостью, животных природой.

Чем кто умнее, тем он скромнее.

Обязанность мудреца — иметь попечение о своем достоянии, не поступая ни в чем против обычаев, законов, установлений.

Мудрецу несвойственно делать то, о чем ему пришлось бы потом жалеть.

Как бы ты ни был мудр, а если тебе будет холодно, задрожишь.

Мудрость всегда удовлетворена тем, что есть, и никогда не досадует на себя.

Более поздние мысли обычно бывают более разумными.

Никакая острота ума человеческого не бывает так велика, чтобы могла проникнуть в небо.

Нет пользу мудрому в мудрости, если он сам себе не может помочь.

Мудрость — источник наук.

Предвидение будущего должно опираться не на предсказания и приметы, а на мудрость.

И в этом, несомненно, та высшая и божественная мудрость — глубоко понять и изучить дела человеческие, не удивляться ничему, что случилось, и ничто не считать невозможным до того, как оно произойдет.

Ничто так не противоречит рассудку и порядку, как случайность.

Каждому надо иметь свое суждение.

Храбрым помогает не только судьба, как поучает старинная поговорка, но гораздо более — разумное суждение.

Ни у глупцов никто не бывает счастлив, ни у мудрецов никто не бывает несчастлив.

Я предпочитаю ошибаться вместе с Платоном, чем разделять правильное суждение с этими людьми.

Каждый человек может заблуждаться, но упорствует в заблуждении только глупец.

Глупость, даже достигнув того, чего она жаждала, никогда не бывает довольной.

Сколь глубоки корни глупости!

Я не только досадую на свою глупость, но и стыжусь ее.
Очевидность умаляется доказательствами.

Что может быть отраднее и свойственнее человеческой природе, чем остроумная и истинно просвещенная беседа?

Не знаю ничего прекраснее, чем умение силою слова приковывать к себе толпу слушателей, привлекать их расположение, направлять их волю куда хочешь и отвращать ее откуда хочешь.

Как в жизни, так и в речи нет ничего труднее, как видеть, что уместно.

Краткость — лучшая рекомендация как для речи сенатора, так и оратора.

Поэтами рождаются, ораторами становятся.

Чистота речи совершенствуется посредством чтения ораторов и поэтов.

Суди не по отдельным словам, а по их общей связи.

Истинно красноречив тот, кто обыкновенные предметы выражает просто, великие — возвышенно, а средние — с умеренностью.

Ораторское искусство немыслимо, если оратор не овладел в совершенстве предметом, о котором хочет говорить.

Речь должна вытекать и развиваться из знания предмета. Если же оратор не обнял и не изучил его, то всякое красноречие является напрасным, ребяческим усилием.

Простой речи с первого взгляда как будто легче всего подражать, между тем первые опыты покажут, что нет ничего труднее.

Перо — лучший учитель, написанная речь лучше только продуманной.
Перестань, пожалуйста, говорить общими фразами.

Письмо развивает искусство владения словом.

Множество мыслей порождает многословие.

Образное изложение делает предмет речи видным.

Дела влекут за собой слова.

Факты не согласуются с речами.

Бумага не краснеет.

Не столь прекрасно знать латынь, сколь постыдно ее не знать.

Больше всего превосходим мы животных только одним: что говорим между собою и что можем словами выражать свои чувства.

Оживить речь юмором.

Нужно быть умеренным и в шутках.

В шутку, а не всерьез.

Предпочитаю сдержанную разумность болтливой глупости.

Величайшее из достоинств оратора — не только сказать то, что нужно, но и не сказать того, что не нужно.

Хвастливые речи — первый признак слабости, а те, кто способен на большие дела, держат язык за зубами.

Где дело само за себя говорит, к чему слова.

Лесть — помощница пороков.

Должно остерегаться открывать уши для льстецов и позволять им льстить нам.

Не хочу быть хвалителем, чтобы не казаться льстецом.

Лишь только однажды кто нибудь даст ложную клятву, тому после верить не следует, хотя бы он клялся несколькими богами.

Сочинения прекрасны именно отсутствием прикрас.

Дом, в котором нет книг, подобен телу, лишенному души.

Я ставлю ни во что чтение без всякого удовольствия.

Религия — это культ богов.

Когда гремит оружие, законы молчат.

Мы должны быть рабами законов, чтобы стать свободными.

Мы должны искоренять пороки и насаждать добродетели.

Крайняя строгость закона — крайняя несправедливость.

Судья — это говорящий закон, а закон — это немой судья.

Честный человек, садясь в судейское кресло, забывает о личных симпатиях.

Когда выступают с обвинением против кого либо, то нет ничего несправедливее останавливаться на длинном перечне фактов, говорящих против обвиняемого, и умалчивать о фактах, говорящих в его пользу.

Нельзя полагаться на показания озлобленного свидетеля.

Имеющий деньги не может быть наказан.

По справедливости можно сказать, что начальник есть говорящий закон, а закон — немой начальник.

Высшая законность — это высшее беззаконие.

Знание законов заключается не в том, чтобы помнить их слова, а в том, чтобы постигать их смысл.

Благо народа — вот высший закон.

Закон повелевает то, что следует делать, и запрещает противное этому.

Даже у разбойников есть свои законы.

Законы изобретены для блага граждан.

Сила совести судьи велика.

Правосудие следует рассматривать, как воздание каждому своего.

Решать юридически, а не оружием.

Величайшее поощрение преступления — безнаказанность.

Наибольший соблазн преступления заключается в расчете на безнаказанность.

Преступно брать деньги за вынесенные приговоры; еще преступнее осудить того, с кого возьмешь деньги за оправдание.

Обвинение предполагает наличие преступления.

Для обвиняемого желательнее всего признание обвиняемого.

Мы истинно свободны, когда мы сохранили способность рассуждать самостоятельно, когда необходимость не заставляет нас защищать навязанные и, в некотором роде, предписанные нам мнения.

Воспоминание неволи делает свободу еще сладостнее.

Лучше умереть, чем быть рабами.

Рабство — тягчайшее из всех несчастий.

Только то общество, в котором народ пользуется верховной властью, есть истинное вместилище свободы.

Превосходно, если мы сами в состоянии управлять собой.

Есть разница между легкомыслием демагогов и натурой подлинно демократической.

Как в дружбе, так и в государственной деятельности должны быть исключены притворство и лесть.

Ценить дороже то, что кажется полезным, чем то, что кажется нравственным, в высшей степени позорно.

Что безнравственно, то, как бы оно ни скрывалось, все таки не может никоим образом сделаться нравственным.

Кто однажды перешел границу скромности, тот делается постоянно и открыто бесстыжим.

Мягкость и кротость заслуживают одобрения, но с тем ограничением, чтобы применялась строгость.

Между добрыми людьми — все доброе.

Щедрость не знает границ.

Для государства полезно, чтобы знатные люди были достойны своих предков.

Мы жалеем больше тех, которые не ищут нашего сострадания.

Пусть каждый познает свои способности и пусть строго судит себя, свои достоинства и пороки.

Добродетель состоит в защите людей.

Нет никакого извинения проступку, даже если сделаешь его ради друга.

Грешить никому не полагается.

Велико могущество совести: оно дает одинаково чувствовать, отнимая у невинного всякую боязнь и беспрестанно рисуя воображению виновника все заслуженные им наказания.

Самое главное украшение — чистая совесть.
Моя спокойная совесть важнее мне, чем все пересуды.

Хотя всякая добродетель нас к себе влечет, однако всего более это делают справедливость и щедрость.

Быть свободным от вины — великое утешение.

Война требует быстроты.

Пусть оружие уступит место тоге, воинские лавры — гражданским заслугам.

Самый несправедливый мир я предпочел бы самой справедливой войне.

Нужно сделать все, чтобы не допустить вооруженной борьбы.

Если мы хотим пользоваться миром, приходится сражаться.

Мир должен быть добыт победой, а не соглашением.

Достигнутый мир лучше и надежнее ожидаемой победы.

Нет ничего радостнее победы.

Мир и согласие для побежденных полезны, для победителей только похвальны.

Деньги — нерв войны.

Битва за алтари и очаги.

Малую цену имеет оружие вне страны, если нет благоразумия дома.
Кто мужествен, тот и смел.

Добродетель, которая противится грядущему злу, называется храбростью.

Доблесть имеет много ступеней.

Кто уверен в себе, тому чуждо чувство страха. А так как предающийся печали испытывает также страх, то отсюда следует, что храбрость с печалью несовместима.

В страхе больше зла, чем в самом предмете, которого боятся.

Какая тревога мучила бы нечестивых людей, если был бы уничтожен страх перед наказанием?

С добрыми и злыми нельзя вести себя одинаково.

Они научились говорить перед другими, но не сами с собой.

Ничто так не сближает, как сходство характеров.

Легче переносится удар от друга, чем от должника.

Иначе живешь с тираном, иначе с другом.

Всем этим можно пренебречь, если речь идет о нас, но нельзя, когда речь идет о наших близких.

Равные больше всего сходятся с равными.

Без истинной дружбы жизнь — ничто.

Как много делаем мы для друзей, чего никогда не сделали бы для самих себя.

Сколько различных выгод соединяет в себе дружба! Куда бы вы ни обратились, она к вашим услугам; она повсеместна; никогда она не докучает, никогда не приходит некстати, она придает благополучию новый блеск, и неудачи, которые она разделяет, в большей степени теряют свою остроту.

В мире нет ничего лучше и приятнее дружбы; исключить из жизни дружбу все равно, что лишить мир солнечного света.

Как много прелести утратило бы наше счастье, если бы никто не радовался ему вместе с нами! Как трудно было бы перенести наши несчастия без друга, который испытывает их еще сильнее нас!

Истинный друг должен быть нашим вторым “я”; он никогда не потребует от друга ничего, кроме нравственно прекрасного; дружба дана нам природой, как помощница в доблестях, а не как спутница в пороках.

Дружба может быть прочна только при зрелости ума и возраста.

Истинная дружба должна быть откровенна и свободна от притворства и поддакивания.

Основа дружбы заключается в полном согласии воли, вкусов и мнений.

Искренней дружбе присуще давать советы и выслушивать их.

Только в одном случае нам нечего бояться оскорбить друга, это когда дело идет о том, чтобы высказать ему правду и таким образом доказать ему свою верность.
Дружба проникает в жизнь всех людей, но для сохранения ее порой приходится сносить и обиды.

Кто настолько глух, что даже от друга не хочет услышать правды, тот безнадежен.

Непременное условие дружбы — не предъявлять и не исполнять требований против духу чести.

Отделить льстивого друга и распознать при известном старании так же можно, как все подкрашенное и поддельное от чистого и истинного.

Дружба возможна только между хорошими людьми.

Ни водой, ни огнем мы не пользуемся так часто, как дружбой.

Каждый любит самого себя не с тем, чтобы получать какую либо награду за свою любовь, а потому, что каждый сам себе дорог. Если не применить то же самое к дружбе, то мы никогда не найдем истинного друга; ведь друг для каждого — это второй он сам.

Вообще о дружбе можно судить лишь по отношению к людям зрелого возраста и зрелой души.

Насколько кто сам себя ценит, настолько и друзья его ценят.

Враги всегда говорят правду, друзья — никогда.

Так как уединение и жизнь без друзей полны интриг и страха, то сам разум советует обзавестись дружбой.

Где найдешь того, кто честь друга ставил бы выше своей?

У кого уши закрыты для правды так, что он не может слышать правду от друга, на спасение того надо отложить надежду.

Человек — твой злейший враг.

Затаенная вражда опаснее явной.

Иные думают, что старую любовь надо выбивать новой любовью, как клин клином.

Выбирай, кого будешь любить.

Нельзя любить ни того, кого боишься, ни того, кто тебя боится.

Любовь — это стремление добиться дружбы того, кто привлекает своей красотой.

Для любящего нет ничего трудного.

Быть любимым и дорогим — приятно.

Брачный союз — первая ступень человеческого общества.

Любовь к родителям — основа всех добродетелей.

Не по дому следует почитать хозяина, а дом по хозяину.

Дети забавляют себя тем или иным занятием даже тогда, когда ничего не делают.

Человек должен научиться подчиняться самому себе и повиноваться своим решениям.

Нам не пристало падать духом.

Людей ослепляет страсть.

Что прилично, то достойно уважения, а что достойно уважения, то всегда прилично.

Не следует завладевать разговором как вотчиной, из которой имеешь право выжить другого; напротив, следует стараться, чтобы каждый имел свой черед в разговоре, как и во всем остальном.

Когда нечем гордиться в настоящем, хвастаются вчерашними заслугами.

Влюбленный в себя соперников не имеет.

Коварство предпочитает зло добру.

Сколько тысяч людей занимается разбоем, хотя за это положена смерть!

Алчность есть преступное желание чужого.

Глупости свойственно видеть чужие пороки, а о своих забывать.

Никакое притворство не может продолжаться долго.

Презренны те, которые, как говорится, ни себе, ни другим; в ком нет ни трудолюбия, ни усердия, ни заботливости.

Кто не стыдится, того я считаю заслуживающим не только порицания, но и наказания.

Расточительность подражает щедрости.

Гнев — начало безумия.

Жизнь коротка, но слава может быть вечной.

Тело мужей храбрых и великих людей смертно, а деятельность души и слава их доблести вечны.

Слава — вещь основательная.

Слава есть согласная похвала хороших людей, неподкупный голос людей, правильно судящих о выдающейся добродетели.

Слава, как тень, следует за добродетелью.

Не быть жадным — уже богатство, не быть расточительным — доход.

Бережливость — важный источник благосостояния.

Пусть мудрецы решатся презирать богатство.

Размеры состояния определяются не величиною доходов, а привычками и образом жизни.

Заменять богатство проворством ног.

Плод богатства — обилие, признак — обилия довольство.

Есть и пить нужно столько, чтобы наши силы этим восстанавливались, а не подавлялись.

Тщательно заботься о своем здоровье.

Высшее благо достигается на основе полного физического и умственного здоровья.

Помни, что сильные страдания завершаются смертью, слабые дают нам частые передышки, а над умеренными мы владыки.

Добросовестный врач прежде, чем назначить больному лечение, должен узнать не только его болезнь, но и привычки его в здоровом состоянии, и свойства тела.

Иногда можно застонать и мужчине.

Пока у больного есть дыхание, говорят, есть и надежда.

Все хотят дожить до старости, а когда доживут, ее же винят.

Потери наших сил гораздо чаще являются последствием порывов юности, чем разрушительного действия лет. Невоздержанная и сластолюбивая молодость передает старости изношенное тело.

Мне нравятся в молодом человеке какие либо хорошие черты старости, а в старике — какие либо хорошие качества молодости.

Легкомыслие свойственно цветущему возрасту.

Каждому возрасту присущи свои особенности.

Упражнение и умеренность могут даже и в старости сохранить до некоторой степени прежнюю силу.

Ничего так не следует остерегаться в старости, как лени и безделья.

Умеренные, уживчивые и неугрюмые старики проводят сносную старость; нетерпимость и угрюмость тяжелы во всяком возрасте.

Старость крепка благодаря основам, заложенным в молодости.

Старость отвлекает от занятия делами.

Остаются способности у стариков, лишь бы только оставался у них интерес к делу и трудолюбие.

Старость от природы слишком болтлива.

Свои пороки и свою вину неразумные люди слагают на старость.

В чем смысл старческой скупости — не понимаю.

Никто не может избежать смерти.

Путь в подземное царство отовсюду одинаков.

Жизнь мертвых продолжается в памяти живых.

От зол удаляет смерть, а не от благ.

Смерть обща всякому возрасту.

Ничто не цветет вечно.

Что прошло, того уж нет.

Ни одно искусство не замыкается в самом себе.

Все искусства состоят в исследовании истины.

Рубрика

Близкие темы

Популярные темы

Комментарии

Марк Туллий Цицерон, цитаты. Высказывания и афоризмы Марка Туллия Цицерона.

Высказывания, афоризмы и цитаты Марка Туллия Цицерона.

Марк Туллий Цицерон (3 января 106 до н. э. — 7 декабря 43 до н. э.) римский оратор, политик, философ

Показано 1-18 из 410

Низкая душа предполагает всегда и самые низкие побуждения у благородных поступков.

Хорошо говорит греческая пословица: какое кто знает искусство, в том пусть и упражняется.

Сильные, коротко выраженные мысли много содействуют улучшению жизни.

Затаенная вражда опасней явной.

Сколько различных выгод соединяет в себе дружба! Куда бы вы ни обратились, она к вашим услугам; она повсеместна; никогда она не докучает, никогда не приходит некстати, она придает благополучию новый блеск, и неудачи, которые она разделяет, в большей степени теряют свою остроту.

Ничего так не следует остерегаться в старости, как лени и безделья.

Всем этим можно пренебречь, если речь идет о нас, но нельзя, когда речь идет о наших близких.

Мир должен быть добыт победой, а не соглашением.

Мы истинно свободны, когда мы сохранили способность рассуждать самостоятельно, когда необходимость не заставляет нас защищать навязанные и в некотором роде предписанные нам мнения.

Не по дому следует почитать хозяина, а дом по хозяину.

Следует осмотрительно делать то, что делаешь.

Никто не может избежать смерти.

Бережливость — важный источник благосостояния.

Красноречие — это еще не все: истина бывает настолько ясна, что ничто не может затмить ее.

Дружба может соединять лишь достойных людей.

Пока у больного есть дыхание, говорят, есть и надежда.

Мир по природе своей не только творение художника, но и сам художник.

Вообще о дружбе можно судить лишь по отношению к людям зрелого возраста и зрелой души.

Лучшие изречения римского философа Цицерона

3 января 106 года до нашей эры на свет появился талантливый оратор, философ и государственный деятель Марк Туллий Цицерон. Он был автором множества писем и судебных речей. Мы решили вспомнить его лучшие изречения

«O tempora! O mores!»

Цицерон является автором сакраментальной фразы «О, времена! О, нравы» которую до сих пор используют, чтобы показать деградацию общества или упоминают, описывая жестокие убийства, громкие скандалы и многое другое. Цицерон, кстати, произнес эту фразу в первой речи против Катилины. Он был человеком знатного рода, в страшные времена репрессий Суллы он пополнил свое состояние за сет имущества его жертв. Катилина претендовал на должность консула, но безуспешно и тогда он начал подготовку заговора с целью произвести политический переворот и хоть так захватить власть. Сторонников у Катилины хватало – он обещал добиваться отмены долговых обязательств. И когда ситуация обострилась, Цицерон произнес свою знаменитую речь: «О времена, о нравы! Сенат все знает, консул все видит, а он все еще жив! Жив! Мало того, он является в сенат, желает быть участником в обсуждении государственных дел; он взором своим намечает и предназначает к смерти из нас то одного, то другого». В итоге Цицерону удалось добиться своего: Катилина бежал из Рима, вскоре его армия была разбита, а сам амбициозный заговорщик погиб. Именно после этих событий Цицерон получает титул «Отец Отечства» и становится одним из наиболее популярных и уважаемых людей в Риме

«Дамоклов меч»

Зачастую говоря о какой-то опасности, нависшей над человеком, мы употребляем выражение «дамоклов меч». Авторство этого выражения также признают за Цицероном, поскольку в своем сочинении «Тускуланские беседы» он пересказал древнегреческий миф о сиракузском тиране Дионисии Старшем. Оратор писал: «Дамокл завидовал Дионисию, хотя и льстил ему. Желая проучить льстеца, называвшего его счастливейшим из людей, Дионисий приказал во время пира посадить Дамокла на свое место, предварительно прикрепив к потолку над троном острый меч, висевший на конском волосе. Этот меч был символом опасностей, постоянно угрожавших властителю».

О государстве

Выражая собственные политические взгляды, Цицерон писал в своих трудах «О республике» и «О законах»: «Государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов». Кстати, Цицерон планировал написать полную историю Рима, в которой бы выражал свои взгляды и политические убеждения, но так и не успел.

О женщинах и любви

Марка Туллия Цицерона сложно назвать «дамским угодником», несмотря на громкую славу на политической арене, он не отличался обилием любовных связей. В своих «Тускуланских беседах» он писал:

«Женоненавистничество возникает из страха». После войны Цицерон развелся со своей супругой Теренцией, с которой прожил множество лет. Причем, предлог он выбрал интересный – якобы она не заботилась о нем, не последовала за мужем в Брундизий и наделала долгов. Вторую женитьбу Цицерона тоже сложно назвать романтической: он вступил брак с юной девушкой, но вовсе не из-за ее красоты, а по причине богатства. Цицерон управлял ее имуществом на правах доверенного сонаследника, он совершенно погряз в долгах и друзья уговорили его жениться. С помощью состояния молодой супруги Цицерон наладил собственное финансовое положение. Вскоре во время родов погибает Туллия — любимая дочь великого оратора. Цицерон был убит горем и развелся со второй женой – как ему казалось, она была рада смерти его дочери. А вот что писал Цицерон о любви в «Тускуланских беседах»: «Если есть любовь на свете — а она есть! — то она недалека от безумия. Думают даже, будто старую любовь, как клин клином, можно выбить новой любовью.»

О мужестве

Цицерон жил в эпоху постоянных потрясений, ожесточенной политической борьбы в Риме, постоянных интриг и громких судебных процессов. Конечно, огромное внимание он уделил в своих сочинениях мужеству и храбрости. В «Тускуланских беседах» есть его определение мужества:

«Мужество не нуждается в помощи гнева: оно и само приучено, готово, вооружено ко всякому отпору. Иначе можно сказать, что и пьянство, а то и безумие тоже полезно мужеству, так как и пьяные и безумные тоже отличаются силою».

«Мужество бывает и без ярости, а гнев, напротив, есть черта легкомыслия. Ибо нет мужества без разума».

О Цезаре

Отношения Цицерона и Юлия Цезаря были сложными, они оба были поклонниками искусств, блестящими политиками, но разделяло их многое: во время гражданских войн оратор выступал на стороне Помпея, после его гибели добился прощения полководца. Но историки склоняются к тому, что в заговоре против Цезаря, в результате которого тот погиб, сраженный множеством ударов, Цицерон не участвовал. Но, возможно, он о нем знал – его ближайшие друзья были заговорщиками. Цицерон говорил о Цезаре:

«Когда я вижу, как тщательно уложены его волосы и как он (Юлий Цезарь) почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя» (Плутарх, «Сравнительные жизнеописания»).

«Победив Помпея, Цезарь приказал с честью восстановить его поверженные статуи. Цицерон сказал: «Восстанавливая статуи Помпея, Цезарь укрепляет свои собственные» (Плутарх. «Изречения царей и полководцев»).

О государстве

Одной из главных тем для Цицерона было государствеонное устройство, политика и роль гражданина в политических процессах. Он писал:

«Величайшая свобода порождает тиранию и несправедливейшее и тяжелейшее рабство». ( «О государстве»).

«Где существует тиран, там не просто дурное государство, а вообще не существует никакого государства». («О государстве»).

О дружбе

На протяжении множества лет Цицерон дружил с римским всадником Титом Помпонием Аттиком, с которым познакомился еще в юности во время изучения права. До нашего времени дошли около 200 писем Цицерона к своему приятелю, они невероятно интересны: друзья обсуждали самые горячие римские сплетни, философию, обустройство дома. По «Письмам» видно, что Цицерон иногда давал своему другу различные поручения, и обращался к нему за советом – как в финансовых, так и в хозяйственных делах. Например, они обсуждали отделку помещений на вилле оратора. Кстати, друзья даже породнились – брат Цицерона Квинт женился на сестре Аттика. Вот что пишет оратор о дружбе:

«Дружбе неведомо пресыщение, столь свойственное другим чувствам, она как выдержанное вино – чем старше, тем слаще». «О дружбе»

«Дружба может соединять лишь достойных людей».

«Не стремление к пользе порождает дружбу, а дружба приносит пользу с собой».

«Самое постыдное требование: во сколько каждый сам себя ценит, во столько же пусть ценят его и друзья. Разве редко бывает, что человек и духом слаб, и надежд на успех в жизни у него немного, но не следует ведь отсюда, что друг должен относиться к нему так же, как он относится к себе сам; скорее напротив – дело друга напрячь все силы и добиться, чтобы он воспрял душой, пробудить в нем надежду, заставить его думать о себе лучше».

О смерти

Особенно любопытны рассуждения Цицерона о смерти. Философ был одним из активнейших игроков на политической арене Рима и в какой-то момент решил заручиться поддержкой будущего римского императора Октавинана Августа, чтобы возвыситься самому. Тот же Плутарх сообщает нам, что Цицерон просил за него народ, расположил к Цезарю (это также было одно из имен Октавианана) сенаторов, а после достижения своих целей тот просто «забыл» о том, кому был обязан. Захватив власть, Цезарь, Марк Антоний и Лепид составили список осужденных на смерть, включив в него больше двухсот человек. Плутарх пишет: «Самый ожесточенный раздор между ними вызвало имя Цицерона: Антоний непреклонно требовал его казни, отвергая в противном случае какие бы то ни было переговоры, Лепид поддерживал Антония, а Цезарь спорил с обоими. Но в итоге судьба Цицерона была решена, и его приговорили к смерти. Убийцы настигли его в небольшой усадьбе на берегу моря и зарезали на 64-м году жизни. Вот что говорил в свое время Цицерон о смерти:

«Славна гибель полководца. Философы же обычно умирают в своей постели. Однако важно, как умирают». «О пределах добра и зла».

«Со смертью людей не погибают (…) их мнения; им, может быть, только недостает того сияния, которое исходило от их авторов». «О природе богов».

«Я не знаю никого другого, кто бы больше боялся того, чего, как он (Эпикур) утверждает, вовсе не следует бояться: я имею в виду смерти и богов. Он провозглашает, что страх перед ними владеет умами всех людей, между тем как среднего человека это вовсе так сильно не волнует. Сколько тысяч людей разбойничают, хотя за это полагается смертная казнь. Другие грабят все храмы, какие только могут; не очень-то страшит одних страх перед смертью, а других – перед богами». «О природе богов».

О богах

«Вы обычно говорите, бог все это (мироздание) устроил ради людей. Ради мудрецов? В таком случае он затратил столь много усилий для весьма малого числа людей. Или для глупцов? (…) Чего же он этим достиг, если все глупцы, без сомнения, несчастнейшие люди больше всего оттого, что они глупы (…)? «О природе богов».

«Боги пекутся о великом, но малым пренебрегают».

«Счастье следует просить у бога, мудрость – приобретать самому».

«Боги, если и рассматривают человеческие дела, то, судя по их приговорам, не видят между добродетелью и злодейством никакой разницы».

фразы, цитаты, высказывания на латыни с переводом.

Марк Туллий Цицерон
лат. Marcus Tullius Cicero Марк Туллий Цицерон

(лат. Marcus Tullius Cicero; 3 января 106 до н. э., — 7 декабря 43 до н. э.,) — древнеримский политик и философ, блестящий оратор. Известен как: автор речей, трактатов и писем.

О tempora, о mores!
О времена, о нравы!

Sua cuique parti aetatis tempestivitas est data.
Каждому возрасту присущи свои особенности.

Suo cuique judicio est utendum.
Каждому надо иметь свое суждение.

Hoc uno praestamus vel maxime feris, quod colloquimur inter nos et quod exprimere dicendo sensa possumus.
Больше всего превосходим мы животных только одним: что говорим между собою и что можем словами выражать свои чувства.

Inter bonos bene.
Между добрыми людьми — все доброе.

Mens cujusque is est quisque.
Каждый человек — отражение своего внутреннего мира. Как человек мыслит, такой он и есть (в жизни).

Pluris putare, quod utile videatur, quam quod honestum, turpissimum est.
Ценить дороже то, что кажется полезным, чем то, что кажется нравственным, в высшей степени позорно.

A malis mors abducit, non a bonis.
От зол удаляет (несчастных) смерть, а не от благ.

Brevis nobis vita data est, at memoria bene redditae vitae sempiterna.
Нам дана короткая жизнь, но память об отданной за благое дело жизни вечна.

Homini necesse est mori.
Смерть для человека неизбежна.

Moriendum est omnibus.
Умереть должно всем.

Mors laborum ac miseriarum quies est.
Смерть — отдых от страданий и несчастий.

Mortem effugere nemo potest.
Никто не может избежать смерти. Смерти никто не избежит.

Omni aetati mors est communis.
Смерть обща всякому возрасту.

Tantum remanet, quod virtute et recte factis consecutus sis.
Остается лишь то (в конце жизни), что приобрел своими нравственными качествами и хорошими делами.

Undique ad inferos tantumdem viae est.
Путь в подземное царство отовсюду одинаков.

Vita mortuorum in memoria est posita vivorum.
Жизнь мертвых заключается (продолжается) в памяти живых.

Errare, mehercule, malo cum Platone, quam cum istis vera sentire.
Право, я предпочитаю ошибаться вместе с Платоном, чем разделять правильное суждение с этими людьми.

Errata aetatis.
Заблуждения юности.

Id me fallit.
Я ошибаюсь в этом. Я этого не знаю.

Inducere in errorem.
Вводить в заблуждение.

Sermonis error.
Стилистическая ошибка.

Spes eum fefellit.
Он обманулся в своей надежде.

Contemnuntur ii, qui nec sibi, nec alteri, ut dicitur; in quibus nullus labor, nulla industria, nulla cura est.
Презренны те, которые, как говорится, ни себе, ни другим; в ком нет ни трудолюбия, ни усердия, ни заботливости.

Quod turpe est, id, quam vis occultetur, tamen honestum fieri nullo modo potest.
Что безнравственно, то, как бы оно ни скрывалось, все-таки не может никоим образом сделаться нравственным.

Divitiarum fructus est in copia, copiam declarat satietas.
Плод богатства — обилие; признак обилия — довольство.

Non esse cupidum pecunia est, non esse емасем vectigal est.
Не быть жадным — уже богатство, не быть расточительным — доход.

Edere de patella.
Букв.:есть из жертвенной чаши (т. е. презрительно относиться к религиозным обрядам).

Ex perfidia et malitia di immortales hominibus irasci et suscensere consuerunt.
За вероломство и нравственную испорченность боги бессмертные обыкновенно сердятся и гневаются на людей.

Religio id est cultus deorum.
Религия — это культ богов.

Aptum quiddam ad fidem faciendam.
Нечто способное внушить доверие (т. е. убедительное).

Justitia creditis in rebus fides nominatur.
Справедливость в вопросах доверия именуется добросовестностью.

Si insanorum visis fides non est habenda, cur credatur somnientium visis, quae multo etiam perturbatiora sunt, non intelligo.
He понимаю, почему, не веря видениям безумных, должны мы верить видениям спящих, которые гораздо более смутны.

Post homines natos.
С тех пор, как появились люди. С незапамятных времен.

Quod est dies allaturus, id consiuo anteferre debemus.
Мы должны здраво обдумывать, что несет нам грядущий день.

Quod praeteriit, effluxit.
Что прошло, того уже нет.

Tempori parere.
Подчиняться (требованиям) времени. Ср.: В ногу со временем.

Est proprium stultitiae aliorum vitia cernere, oblivisci suorum.
Глупости свойственно видеть чужие пороки, а о своих забывать.

Nemo unquam sapiens proditori credendum putavit.
Ни один умный человек никогда не считал возможным верить предателю.

Peccari licet nemini.
Грешить никому не полагается.

Vacare culpa magnum est solacium.
Быть свободным от вины — великое утешение.

Nulla est excusatio peccati, si amici causa pecca-veris.
Нет никакого извинения проступку, (даже) если сделаешь его ради друга.

Conservatis temporibus.
Соблюдая хронологический порядок.

Quid ad istas ineptias abis?
Зачем ты прибегаешь к этим глупостям?

Stultitia, et si adepta est quod concuptvit, nunquam se tamen satis consecutam putat.
Глупость, даже достигнув того, чего она жаждала, все же никогда не бывает удовлетворена этим.

An est quicquam similius insaniae, quam ira?
Есть ли что-нибудь более похожее на безумие, чем гнев?

Ante occupatur animus ab iracundia, quam providere ratio potuit, ne occuparetur.
Гнев овладевает душой раньше, чем рассудок может предусмотреть, чтобы гнев не овладел ею.

Fortes non modo fortuna adjuvat, ut estin vetere proverbio, sed multo magis ratio.
Храбрым помогает не только судьба, как поучает старинная поговорка, но гораздо более — разумное суждение.

Ex malis eligere minima oportet.
Из зол надо выбирать наименьшее. Ср.: Из двух зол выбирают меньшее.

Honestum tale est ut vel ignorarent id homines, vel si obmutuissent, sua tamen pulchritudine esset laudabile.
Нравственно-доброе таково, что, если бы о нем люди не знали или если бы они онемели, все-таки оно было бы похвально по своей красоте.

Largitio non hаbеt fundum.
Щедрость не знает границ.

Malitia mala bonis ponit ante.
Коварство предпочитает зло добру.

Ne sit sane summum malum dolor; malum certe est.
Пусть боль не есть высшее зло; но во всяком случае — она зло.

Nihil est там populare, quam bonitas.
Ничто так не ценится народом, как доброта.

Omne malum nascens facile opprimitur.
Всякое зло легко подавить в зародыше.

Summum malum est dolor.
Величайшее зло — страдание.

Tantum cuique tribuendum, primum quantum ipse efficere possis, deinde etiam quantum ille, quem diligas atque adjuves, sustinere.
Каждому надо оказывать (добра) столько, сколько, во-первых, сам можешь сделать, а затем еще сколько может принять его тот, кого любишь и кому помогаешь.

Consequens est beatam vitam virtute esse contentam.
Мы неизбежно приходим к выводу, что счастливая жизнь — в добродетели.

Cupiditas agendi aliquid adolescit una cum aeta-tibus.
Стремление к деятельности крепнет с годами.

Me non solum piget stultitiae meae, verum etiam pudet.
Я не только досадую на свою глупость, но и стыжусь ее.

Interest inter levitatem contionatorum et animum vere popularem.
Есть разница между легкомыслием демагогов и натурой подлинно демократической.

Ita sunt altae stirpes stultitiae!
Сколь глубоки корни глупости! Ср.: Глупость и топором не вышибить.

Nec enim virtutes sine beata vita cohaerere possunt, nec illa sine virtutibus.
Ни добродетели невозможны без счастья, ни счастье без добродетелей.

Omnes virtutis compotes beati sunt.
Все, обладающие добродетелью, счастливы.

Parvi sunt foris arma, nisi est consilium domi.
Малую цену имеет оружие вне страны, если нет благоразумия дома.

Semper est honestum virum bonum esse.
Всегда почетно быть добродетельным человеком.

Virtus constat ex hominibus tuendis.
Добродетель состоит в защите людей.

Virtus facit ut eos diligamus, in quibus ipsa inesse videatur.
Добродетель заставляет нас любить тех, в ком она сама, по-видимому, находится.

Virtutis et vitiorum grave ipsius conscientiae pondus est: qua sublata, jacent omnia.
Собственное понимание добродетели и пороков — самое главное. Если этого понимания нет, все становится шатким.

Voluptatem quidem si ipsa pro se loquatur nec там pertinaces habeat patronos concessuram arbitror dignitati. Etenim sit impudens si virtuts diutius repugnet aut si honestis jucunda anteponat.
Если бы удовольствие могло говорить само за себя и не имело столь упрямых защитников, то, полагаю, оно уступило бы величию добродетели. В самом деле, оно было бы бесстыдно, если бы продолжало сопротивляться добродетели или приятное предпочитало нравственно-доброму.

Animus meminit praeteritorum, praesentia cernit, futura providet.
Душа помнит о прошедшем, зрит настоящее, предвидит будущее.

Animus superiora capessat necesse est.
Дух неизбежно стремится ввысь (к идеалам).

Corpus virorum fortium magnorumque hominum esse mortale, animi vero motus et virtutis gloriam sempiternam.
Тело мужей храбрых и великих людей смертно, а деятельность души и слава их доблести вечны.

Elatio animi.
Возвышенный характер. Благородство.

Fragile corpus animus sempiternus movet.
Бренное тело дух вечный двигает.

Frons animi janua.
Лоб — врата души.

Imago animi vultus est.
Лицо — зеркало души.

Nihil est там cognatum mentibus nostris quam numeri.
Ничто так не свойственно нашей душе, как числовая соразмерность (размеренность).

Non convenit nobis animum submittere.
Нам не пристало падать духом.

Nulla est celeritas, quae possit cum animi celeritate contendere.
Ничто не сравнится в быстроте с душевной деятельностью.

Nihil est copulatius, quam morum similitudo.
Ничто так не сближает, как сходство характеров.

Ut necesse est lancem in libra ponderibus impositis deprimi, sic animum perspicuis cedere.
Как чаша весов опускается под тяжестью груза, так и дух наш поддается воздействию очевидности.

Avaritia est injuriosa appetitio alienorum.
Алчность есть преступное желание чужого.

Avaritia senilis quid sibi velit, non intellego.
В чем смысл старческой скупости — не понимаю.

Aegroto dum anima est spes esse dicitur.
Пока у больного есть дыхание, говорят, есть и надежда.

Quam utilitatem aut quem fructum petentes scire cupimus illa, quae occulta nobis sunt?
Какую пользу или какую прибыль мы имеем в виду, когда желаем знать то, что сокрыто от нас?

Relinquere totam spem.
Оставить всякую надежду.

Еа est enim profecto jucunda laus, quae ab iis proficiscitur, qui ipsi in laude vixerunt.
Верно говорят, что приятна похвала, исходящая от людей, которые прожили жизнь похвально (заслужив почет и уважение).

Non domo dominus, sed domino domus honestanda est.
Нужно уважать не хозяина по дому, а дом по хозяину.

Apertum est sibi quemque natura esse carum.
Очевидно, что по природе каждый себе дорог.

Id maxime quemque decet quod est cujusque suum maxime.
Каждому больше всего подобает то, что больше всего ему свойственно.

Pares cum paribus maxime congregantur.
Равные больше всего сходятся с равными.

Mendaci homini verum quidem dicenti credere non solemus.
Лжецу мы не верим, даже если он говорит правду. Ср.: Раз солгал — навек лгуном стал.

Nec simulatum quidquam potest esse diurnum.
Никакое притворство не может продолжаться долго.

Nolo esse laudator, ne videar adulator.
Не хочу быть хвалителем, чтобы не казаться льстецом.

Pecuniam pedibus compensare.
Заменять богатство проворством ног. Ср.: Хочешь жить — умей вертеться.

Ubi semel quis pejeraverit, el credi postea, etiamsi per plures deos juret, non oportet.
Лишь только однажды кто-нибудь даст ложную клятву, тому после верить не следует, хотя бы он клялся несколькими богами.

Nihil semper floret.
Ничто не цветет вечно.

Bellum indiget celeritatis.
Война требует быстроты.

Cedant arma togae!
Пусть оружие уступит (место) тоге! Пусть война отступит перед миром! Ср.: Перекуем мечи на орала!

Cedant arma togae, concedat laurea laudi.
Пусть оружие уступит место тоге, воинские лавры — гражданским заслугам.

Contendere debet quam maxime possit, ut vincat.
Чтобы победить, следует приложить величайшее старание.

De aliqua re jure decertare armis non contendere.
Решать что-либо юридически, а не оружием.

Iniquissimam pacem justissimo bello antefero.
Самый несправедливый мир я предпочел бы самой справедливой войне.
Ср.: Худой мир лучше доброй ссоры.

Inter arma silent leges.
Среди оружия законы безмолвствуют. Во время войны законы молчат.

Nihil est victoria dulcius.
Нет ничего радостнее победы.

Omnia facienda ne armis decertetur.
Нужно сделать все, чтобы не допустить вооруженной борьбы.

Расем inter gives conciliare.
Водворить мир среди граждан.

Расе uti.
Жить в мире

Pax et concordia victis utilia, victoribus tantumpulchra sunt.
Мир и согласие для побежденных полезны, для победителей только похвальны.

Pax popularis.
Мир, пользующийся народной любовью.

Pecunia nervus belli.
Деньги — нерв войны.

Pro aris et focis certamen.
Битва за алтари и очаги.

Quaerere laureolam in mustaceo.
Стремиться к легкой победе.

Si pace frui volumus, bellum gerendum est.
Если мы хотим пользоваться миром, приходится (за это) сражаться (букв.: вести войну).

Tanto detrmento illa victoria constitit.
Эта победа обошлась так дорого.

Victoria pax, non pactione parienda est.
Мир должен быть добыт победой, а не соглашением.

Adulescentis est majores natu revereri.
Юноше надлежит почитать старших по возрасту. Долг юноши — уважать старших.

A rebus gerendis senectus abstrahit.
Старость отвлекает от занятия делами.

Manent ingenia senibus, modo permaneat studium et industria.
Остаются способности у стариков, лишь бы только оставался у них интерес к делу и трудолюбие.

Nihil habeo, quod accusem senectutem.
Я не имею никакого основания обвинять старость.

Temeritas est florentis aetatis.
Легкомыслие свойственно цветущему возрасту.

Senectus, quae fundamentis adulescentiae constituta est.
Старость крепка благодаря основам, заложенным в молодости.

Senectutem ut adipiscantur, omnes optant, eandem accusant adeptam.
Все хотят дожить до старости, а когда доживут, жалуются на нее (ее же винят).

Consuetudo majorum.
Обычай предков, традиция.

Eorum nos magis miseret, qui nostram misericordiam non requirunt.
Мы жалеем больше тех, которые не ищут нашего сострадания.

Non aestimatione census, verum victu atque cultu, terminatur pecuniae modus.
Размеры состояния определяются не величиною доходов, а привычками и образом жизни.

Quidquid honestum est, idem est utile.
Все, что нравственно, вместе с тем и полезно.

Res semel admissa reprimi non potest.
Раз начатое не может быть остановлено.

Bovi imponere clitellas.
Надеть на быка вьючное седло (т. е. возложить на кого-либо невыполнимое для него поручение).

Necessitas feriis caret.
Необходимость не знает отдыха.

Nihil est simul et inventum et perfectum.
Ни одно изобретение не может сразу стать совершенным.

Non solum oportet, sed etiam necesse est.
Не только целесообразно, но и необходимо.

Omnia enumerare opus non est.
Нет необходимости все перечислять.

Omnia quae sunt ad vivendum necessaria.
Все необходимое для жизни.

Ортата furiosorum.
Несбыточные мечты.

Si quid opus est.
В случае необходимости.

Cujusvis hominis est errare: nullrjs, nisi insipientis, in errore perseverare.
Каждому человеку свойственно ошибаться, но только глупцу свойственно упорствовать в своей ошибке.

Errant, qui in prosperis rebus impetus fortunae im omne tempus fugisse se putant.
Ошибаются те, которые во время благополучия думают, что навсегда избавились от невзгод.

Nihil a me abest longius crudelitate.
Нет свойства мне более чуждого, чем жестокость.

Quem non pudet, hunc ego non reprehensione solum, sed etiam poena dignum puto.
Кто не стыдится, того я считаю заслуживающим не только порицания, но и наказания.

«Vitium» appelant, quum partes corporis inter se dissident… integra valetudine.
«Пороком» называют нарушение соответствия между частями тела… при ненарушенном здоровье.

Aures veritati claudere.
Закрыть уши для правды. Ср.: Не прислушиваться к голосу правды.

Cujus aures clausae veritati sunt, ut ab amico verum audire nequeat, hujus salus desperanda est.
У кого уши закрыты для правды так, что он не может слышать правду от друга, на спасение того надо отложить надежду.

Inter visa vera aut falsa ad animi assensum nihil interest.
Разуму не приходится выбирать, если выбор стоит между истиной и выдумкой.

Natura cupiditatem ingenuit homini veri videndi.
Природа наделила человека стремлением к познанию истины.

Nihil est veritatis luce dulcius.
Нет ничего слаще, чем свет правды.

Per dubitando ad veritatem pervenimus.
Через сомнения приходим к истине.

Si verum quaerimus.
По правде говоря. Букв.: если мы хотим найти правду.

Veritas se ipsa defendit.
Истина сама себя защищает. Ср.: Правда говорит сама за себя.

Non exemplis sed legibus judicandum.
Судить надо не по примерам, а по законам.

Commorandi natura deversorium nobis, non habitandi dedit.
Природа предоставила нам временное пристанище, но не постоянное жилье.

Mundi corpus apte cohaeret.
Мировой организм есть неразрывное целое.

Mundi natura non artificiosa, sed plane artifex.
Мир по своей природе не только художественное произведение, но и сам художник.

Mundus omnia complexu suo coercet.
Мир держит все в своих объятиях.

Natura duce errari nullo pacto potest.
При руководстве природы ошибаться никоим образом нельзя.

Natura ingenuit homini cupiditatem veri videndi.
Природа наделила человека стремлением к обнаружению истины.

Natura nihil est callidius.
Нет ничего более изобретательного, чем природа.

Natura nos ad majora quaedam genuit et conformavit.
Природа породила и создала нас для каких-то больших (более значительных) дел.

Natura solitarium nihil amat.
Природа не терпит одиночества.

Non pudet physicum, id est speculatorem venatoremque naturae, ab anmis consuetudine imbutis quaerere testimonium veritatis?
He стыдно ли физику, то есть исследователю и испытателю природы, искать свидетельство истины в душах, порабощенных обычаем?

Nunquam naturam mos vinceret: est enim ea semper invicta.
Обычай не мог бы побороть природу — ибо она всегда остается непобежденной.

Omnem naturam conservatricem esse sui.
Вся природа стремится к самосохранению.

Omnes inter se concinentes partes mundi.
Все элементы мироздания гармонично связаны между собой.

Omnia quae secundum naturam fiunt, sunt habenda in bonis.
Все, что делается согласно природе, должно считать хорошим.

Parvo est natura contenta.
Природа довольствуется малым.

Providentia naturae homines humo excitatos celsos et erectos constitut.
Предусмотрительная природа, подняв людей с земли, сделала их высокими и прямыми.

Terra comvertit se circa axem suum.
Земля вращается, вокруг своей оси.

Terra nunquam sine usura reddit, quod accepit.
Земля никогда не возвращает без излишка то, что получила.

Universi caeli complexus.
Все мироздание в целом.

Vis est permagna naturae.
Сила природы очень велика.

Nullus est locus domestica sede jucundior.
Нет места, милее родного дома. Ср.: Дома и стены помогают.

Omnes omnium caritates patria una complexa est.
Только одно отечество заключает в себе то, что дорого всем.

Princeps sint patria et parentes, proximi liberi totaque domus, deinceps propinqui.
На первом месте должны быть родина и родители, потом дети и вся семья, а затем (остальные) родственники.

Se offerre pro patria ad mortem.
Жертвовать своей жизнью во имя родины.

Imperium et libertas.
Власть и свобода (неотделимы друг от друга, так как в противном случае получается либо деспотизм, либо анархия).

Integrum dare.
Предоставить свободу выбора.

Jucundiorem facit libertatem servitutis recordatio.
Воспоминание неволи делает свободу еще сладостнее.

Legum servi sumus, ut liberi simus.
Мы — рабы законов, чтобы быть свободными.

Nobis libertas appropinquat.
Нам предстоит свобода.

Praestat nobis mori, quam servire.
Лучше нам умереть, чем быть рабами.

Subjugus homo.
Человек под ярмом (т. е. подневольный, раб).

Vindicare ex dominatu alicujus in libertatem.
Освободить от чьего-либо господства.

Vindicta liber factus.
Отпущенный на волю.

Servitudo altera mors.
Рабство — это та же смерть.

Majores nostri omnibus rebus agendis «quod bonum, faustum, felix esset» praefabantur.
Наши предки всем делам предпосылали слова: да будет к добру, на благо, на счастье.

Non domo dominus, sed domino domus honestanda est.
Не по дому следует почитать хозяина, а дом по хозяину.

Nostrorum majorum inventa nosce debemus.
Мы должны знать изобретения наших предков.

Pueri, etiam quum cessant, exercitatione aliqua ludicra delectantur.
Дети забавляют себя тем или иным занятием даже тогда, когда ничего не делают.

Quod in re majore valet, valeat in minore.
To, что имеет силу в отношении большего, должно иметь силу и в отношении меньшего.

Velis remisque.
Всеми силами. Изо всех сил.

Est gloria solida quaedam res.
Слава — вещь основательная.

Gloria est consentiens laus bonorum, incorrupta vox bene judicantium de excellente virtute.
Слава есть согласная похвала хороших людей, неподкупный голос людей, правильно судящих о выдающейся добродетели.

Gloria virtutem tanquam umbra sequitur.
Слава, как тень, следует за добродетелью.

Minuit praesentia famam.
Присутствие уменьшает славу.

Nihil est там contrarium rationi et constantiae quam fortuna.
Ничто так не противоречит рассудку и порядку, как случайность.

Cadit ergo in virum bonum mentiri?
Да разве порядочному человеку пристало лгать?

Mea mihi conscientia pluris est quam omnium sermo.
Моя спокойная совесть важнее мне, чем все пересуды. Для меня моя совесть значит больше, чем речи (мнение) всех.

Multi quum maxime fallunt id agunt, ut viri boni esse videantur.
Те, кто много обманывают, стараются казаться честными людьми.

Ubi istum invenias, qui honores amici anteponat suo?
Где найдешь того, кто честь друга ставил бы выше своей?

Ut quisque est vir optimus, ita difficillime esse alios improbos suspicatur.
Чем лучше человек, тем труднее ему подозревать других в бесчестии.

Nisi inter bonos esse non potest.
Дружба возможна только между хорошими людьми.

Amicus tamquam alter idem (ego).
Друг — это как бы второе «я».

Amorem conatum esse amicitiae faciendae ex pulchritudinis specie.
Любовь — это стремление добиться дружбы того, кто привлекает своей красотой.

Diligi et carum esse jucundum est.
Быть любимым и дорогим — приятно.

Ет secundas res splendidiores facit amicitia et adversas partiens communicansque leviores.
Дружба усиливает счастье и облегчает несчастье своим сочувствием и поддержкой.

Inimici semper verum dicunt, amici nunquam.
Враги всегда говорят правду, друзья — никогда.

Ipse enim se quisque diligit non ut aliquam a se ipse mercedem exigat caritatis suae, sed quod per se sibi quisque carus est. Quod nisi idem in amicitiam transferetur, verus amicus nunquam reperietur: est enim is quidam alter idem.
Каждый любит самого себя не с тем, чтобы получить (снискать) какую-либо награду за свою любовь, а потому, что каждый сам себе дорог. Если не применить то же самое к дружбе, то мы никогда не найдем истинного друга; ведь друг для каждого — это второй он сам.

Levior est plaga ab amico, quam a debitore.
Легче переносится удар от друга, чем от должника.

Maximum bonum est amicitia.
Дружба — величайшее благо.

Maximum est in amicitia superiorem parem esse inferiori.
Самое главное в дружбе то, чтобы высший был равен низшему.

Multos modios salis simul edisse.
Съесть вместе немало модиев соли (т. е. издавна дружить).

Nihil difficile amanti puto.
Считаю, что для любящего нет ничего трудного.

Non aqua, non igni pluribus locis utimur quam amicitia.
Ни водой, ни огнем мы не пользуемся так часто, как дружбой.

Novo quidam amore veterem amorem, tanquam clavo clavum, ejiciendum putant.
Иные думают, что старую любовь надо выбивать новой любовью, как клин клином.

Omnino amicitiae corroborate jam conformatisque et ingeniis et aetatibus judicandae sunt.
Вообще о дружбе можно судить лишь по отношению к людям зрелого возраста и зрелой души.

Quanti quisque se ipse facit, tanti fit ab amicis.
Насколько кто сам себя ценит, настолько и друзья его ценят.

Еа maxime conducunt, quae sunt rectissima.
Наиболее полезно то, что наиболее справедливо.

Fugienda semper injuria est.
Всегда следует избегать несправедливости.

Injuria fit duobus modis: aut vi, aut fraude.
Несправедливость достигается двумя способами: или насилием, или обманом.

Justitia creditis in rebus fides nominatur.
Справедливость в вопросах доверия именуется, добросовестностью.

Justitia in suo cuique tribuendo cernitur.
Справедливость проявляется в воздании каждому по его заслугам.

Quamquam omnis virtus nos ad se allicit, tamen justitia et liberalitas id maxime efficit.
Хотя всякая добродетель нас к себе влечет, однако всего более это делают справедливость и щедрость.

Qui non defendit injuriam neque propulsat, quum potest, injuste facit.
Кто не отвращает и не отклоняет от себя несправедливость, когда может, поступает несправедливо.

Verissime defenditur numquam aequitatem ав utilitate posse sejungi.
Совершенно правильно утверждают, что справедливость не может быть отделена от полезности.

Hastam abjicere.
Бросить копье прочь (т. е. пасть духом).

Plus in metuendo mali est, quam in ipso illo, quod timetur.
В страхе (малодушии) больше зла, чем в самом предмете, которого боятся.

Quaenam sollicitudo vexaret impios sublato suppliciorum metu?
Какая тревога мучила бы нечестивых людей, если бы был уничтожен страх перед наказаниями?

Cui dolet, meminit.
Кто страдает, тот помнит.

Errant, qui in prosperis rebus impetus fortunae in omne tempus fugisse se putant.
Ошибаются те, которые во время благополучия думают, что навсегда избавились от невзгод.

Jucunda memoria est praeteritorum malorum.
Приятно воспоминание о прежних несчастьях.

Neque stultorum quisquam beatus, neque sapientium non beatus.
Ни у глупцов никто не бывает счастлив, ни у мудрецов никто не бывает несчастлив.

Prosper flatus fortunae.
Счастливое стечение обстоятельств.

Si gravis brevis, si longus levis.
Если (горе) мучительно, оно непродолжительно, если продолжительно, то не мучительно.

Si malo careat, continuone fruitur summo bono?
Если (человек) не страдает, значит ли это, что он наслаждается высшим благом?

Quos fortuna complexa est.
Любимцы фортуны. Счастливцы.

Тотам vim beatam vivendi in animi robore pono.
Сущность счастливой жизни я целиком усматриваю в силе духа.

Agitur praeclare, si nosmet ipsos regere possumus.
Превосходно, если мы сами в состоянии управлять собой.

Animal hoc, quem vocamus hominem, solum est ex тот animantium generibus particeps rationis ет cogitationis, quum cetera sint omnia expertia.
Это существо, которое мы зовем человеком, одно лишь из стольких родов живых существ получило в удел разум и способность мыслить, тогда как остальные существа все лишены этого.

Non solum nobis divites esse volumus, sed liberis, propinquis, amicis maximeque rei publicae.
Не только для себя мы хотим быть богатыми, но и для детей, родных, друзей и особенно — для государства.

Prima est hominis conciliatio ad ea, quae sunt secundum naturam.
Главная склонность человека направлена на то, что соответствует природе.

Secundum naturam vivere oportet.
Следует жить в соответствии с природой.

Solus homo particeps est rationis et cogitationis.
Один только человек причастен к разуму и мышлению.

Suam salutem posteriorem communi salute ducere.
Свое благо ставить на втором плане после блага общественного (государственного).

Sunt quidam homines non re, sed nomine.
Некоторые бывают людьми не по существу, а только по названию.

Uno in eodem temporis puncto nati dissimiles et naturas et vitas habent.
(Люди) родившиеся в одно и то же мгновение, имеют и природу, и жизнь несходную.

Utile est rei publicae nobiles homines esse dignos majoribus suis.
Для государства полезно, чтобы знатные люди были достойны своих предков.

Totus hic locus est contemnendus in nobis, non neglegendus in nostris.
Всем этим можно пренебречь, если речь идет о нас, но нельзя, когда речь идет о наших близких.

---

4.4 / 5 ( 53 голоса )

Цицерон — афоризмы, цитаты и высказывания

Надо судить человека, прежде чем полюбил его, ибо, полюбив, уже не судят.

Любовь

Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга.

Отдых | Хобби, увлечения

Всякий, у кого есть библиотека и сад, не нуждается больше ни в чем.

Сад, огород

В страхе больше зла, чем в самом предмете, которого боятся.

Страх, боязнь

Невелика заслуга, если человек честен лишь потому, что никто и не пытался его подкупить.

Честность

Чем честнее человек, тем менее он подозревает других в бесчестности.

Честность | Честь, достоинство

Затаенная вражда опасней явной.

Враг, завистник | Двуличие

Вершина всех зол — это победа в гражданской войне.

Война | Победа, поражение

Влюблённый в себя соперников не имеет.

Самолюбие

Любовь — это стремление добиться дружбы того, кто привлекает своей красотой.

Любовь

Тело от излишних упражнений устает — ум же от упражнения укрепляется.

Знание, ум, интеллект

Никто не может дать тебе совет лучше, чем ты сам.

Без темы

Как в жизни, так и в речи нет ничего труднее, как видеть, что уместно.

Речь | Разговор, речи и слова

Чем кто умнее, тем он скромнее.

Скромность

Повелевать собою — величайшая власть.

Власть | Сила воли и духа

Ни один умный человек никогда не считал возможным верить предателю.

Предательство, предатели

От самой глубокой древности едва ли найдутся три пары истинных друзей.

Дружба

На первом месте должны быть родина и родители, потом дети и вся семья, а затем остальные родственники.

Семья | Родина

Ничто так не сближает, как сходство характеров.

Характер

Иногда можно застонать и мужчине.

Мужчины

Красивые слова — пустое колебание воздуха.

Пустословие | Разговор, речи и слова

Кому хорошо, тот забывчив, кому плохо — памятлив

Память, воспоминания

Осторожно действовать еще важнее, чем разумно рассуждать.

Осторожность

Не понимаю, почему, не веря видениям безумных, должны мы верить видениям спящих, которые гораздо более смутны.

Бог, вера, религия

Есть и пить нужно столько, чтобы наши силы этим восстанавливались, а не подавлялись.

Еда и пища

Все хотят дожить до старости, а когда доживут, ее же винят.

Старость

Всего афоризмов в разделе: 301

Кретова В.Э., Хомутова Н.Н. Старость, дружба и обязанности в философии Марка Туллия Цицерона

DOI: 10.24411/2308-8079-2020-00005

УДК 19:17(37)

СТАРОСТЬ, ДРУЖБА И ОБЯЗАННОСТИ

В ФИЛОСОФИИМАРКА ТУЛЛИЯ ЦИЦЕРОНА

Кретова В.Э., Хомутова Н.Н.

В современном мире возраст считается пожилым с семидесяти шести лет. О полноценной старости рассуждал древнеримский оратор, политик и философ Марк Туллий Цицерон в своём трактате «О старости. О дружбе. Об обязанностях». По мнению римлян, в числе которых был и Цицерон, процесс старения начинается c сорока шести лет и именно о людях этого возраста идёт речь в трактате Цицерона.

Ключевые слова: Цицерон, старость, смерть, дружба, доблесть, честность, нравственно-прекрасное.

 

OLD AGE, FRIENDSHIP AND DUTIES

IN MARCUS TULLIUS CICERO’S PHILOSOPHY

Kretova V.E., Khomutova N.N.

In the modern world, age is deemed old from the age of seventy-six. An ancient Roman orator, politician and philosopher Marcus Tullius Cicero was reasoning about the full-scale old age in his essay “On Old Age. On Friendship. On Duties”. In Romans’ opinion, among whom was Cicero, the process of ageing starts at forty-six years old and it is the people of this age who are the main topic of Cicero’s essay.

Keywords: Cicero, old age, death, friendship, valor, honesty, moral beauty.

 

Около сотни лет назад усиленными темпами начала развиваться наука геронтология, которая изучает процесс старения. Человечество всегда искало способы продления жизни, разрабатывало различные идеи и теории для окончательного понятия этого процесса. Знаменитые врачи древности Гиппократ и Авиценна давали советы по профилактике болезней, сопровождающих возрастное угасание. Российский учёный Илья Ильич Мечников исследовал причины и закономерности преждевременного старения. Советский медик Николай Михайлович Амосов предлагал интересные новые технологии по преодолению старости. Его идея подразумевала волевые упражнения, которые бы смогли разорвать круг старости. «Режим ограничений и нагрузок – отличное средство от болезней и старости, которой не стоит поддаваться никогда» [1, с. 188]. Некоторые учёные-геронтологи считают, что «стареем мы не просто так: старение специально придумано природой, имея определённый биологический смысл – эволюционный» [8, с. 10]. Сейчас, как известно, учёные-геронтологи ставят перед собой задачи максимально продлить жизнь человека, повышая при этом её качество. Проблемы геронтологии особенно актуальны и в наши дни. Но что больше всего интересовало представителей других времен, других эпох? Рассуждения людей Древнего мира интересны в современной науке оригинальной интерпретацией вопросов геронтологи, дружбы, обязанностей.

Целью статьи является подтверждение важности тезисов Цицерона для последующих поколений, а также осмысление рассуждений древнегреческого философа для формирования механизмов помощи и поддержки старшему поколению,

Большинству людей свойственно оттягивать символический рубеж старости, за которым следует потеря прежней социальной активности, значимости и авторитетности. В примитивных обществах вопрос пожилого возраста иногда решали кардинальным способом: их убивали. В цивилизованном мире люди так не поступают, но на людей преклонного возраста смотрят как на обузу, потому что считают их бесполезными для работы в семье и обществе. «Не считая себя вправе избавиться от них, всё же желают их смерти и удивляются, почему так долго не наступает желанный конец» [7, с. 20]. Появление возрастных болезней, раздражительности от шума и суеты, страха беспомощности рисуют жалкую картину старости. Марк Туллий Цицерон выделил причины, из-за которых старость считают жалкой: «Первая в том, что она будто бы препятствует деятельности; вторая в том, что она будто бы ослабляет тело; третья в том, что она будто бы лишает нас чуть ли не всех наслаждений; четвёртая в том, что она будто бы приближает нас к смерти» [11, с. 11]. Проанализируем каждую из четырех причин, которые выделил автор.

Старость отвлекает людей от дел. Но пожилые люди и не делают того, что делают молодые и полные сил. Великие дела совершаются не силой мышц и проворностью, а мудростью и авторитетом. Молодости свойственна опрометчивость, а пожилому возрасту – дальновидность. Люди преклонного возраста не пребывают в бездействии и праздности, они трудоспособны, также что-нибудь совершают, и, как сказал Цицерон, «чем-то заняты – разумеется, тем, к чему каждый стремился в течение всей своей жизни» [11, с. 14]. Можно согласиться с философом в том, что в любом возрасте можно жить хорошо и счастливо, не унывать, живо интересоваться новостями и нюансами меняющегося мира и тем самым достойно и мудро принять старость.

Вторая причина жалкой старости кроется в ослаблении тела. Старение естественный процесс, из-за которого силы организма ослабевают. Цицерон считает, что всё нужно делать в меру своих сил, а их упадок «сам по себе вызывается пороками молодости чаще, чем недугами старости: развратно и невоздержанно проведённая молодость передаёт старости обессиленное тело» [11, с. 14]. По мнению Цицерона, на старость сетуют люди со скверным характером, а благоразумные и лёгкие в общении старики ведут в старости нормальную, полноценную жизнь. Пожилые люди освобождены от непосильных обязанностей, но живут своими занятиями и трудами. Болезненная слабость тела никак не связана со старостью – болеют и молодые. Важно с молодости стремиться сохранять здоровье, чтобы в старости жизнь не казалась пустой и жалкой. Поэтому детей необходимо воспитывать так, чтобы не было мыслей, что старые родители могут быть обузой. А в случае тяжёлой болезни или инвалидности, что может случиться в любом возрасте, нельзя опускать руки и отчаиваться. Цицерон писал: «Старости надо сопротивляться, а недостатки, связанные с нею, возмещать усердием; как борются с болезнью, так надо бороться и со старостью: следить за своим здоровьем, прибегать к умеренным упражнениям, есть и пить столько, сколько нужно для восстановления сил, а не для их угнетения. При этом поддерживать не только тело, но в большей степени ум и дух; ведь и они, если в них не подливать масла, гаснут от старости» [11, с. 15]. Мы согласны в этом с Цицероном, потому что в любом возрасте полезно саморазвиваться, познавать что-то новое, тем самым делая жизнь интересной и разнообразной.

Третья причина заключается в том, что старость лишает наслаждений. Марк Туллий Цицерон восклицает: «О, превосходный дар этого возраста, раз он уносит у нас именно то, что в молодости всегда наиболее порочно» [11, с. 15]. По его мнению, безрассудное и неудержимое стремление удовлетворить свои страсти, приводит к измене Отечеству, ниспровержению государственного строя и предательствам. Почему же философ так гневно высказывается о плотском наслаждении? На своём жизненном пути ему довелось вступить в переросший в смертельную схватку конфликт с древнеримским политиком Марком Антонием, к нему у Цицерона была давняя неприязнь. С юных лет Марк Антоний «нагло попирал все морально-нравственные устои старого римского общества, без которых невозможно было стать добропорядочным, благонамеренным гражданином – т.е. соответствовать столь любимому Цицероном идеалу. Вместе с друзьями-сверстниками Марк Антоний предавался всевозможным порокам, главными из которых были пьянство, распутство и мотовство» [3, с. 138].

Цицерон был не только политик и деятель. Он был человеком с непростой личной жизнью. Цицерон развелся с первой женой после 30 лет брака, обвиняя её в мотовстве и хищении денег, и женился на молоденькой девушке, опекуном которой являлся. Эта женитьба вызвала моральное неодобрение в обществе. В это же время умерла горячо любимая дочь Цицерона. Её смерть тяжело сказалась на состоянии отца. Росло его недоброжелательное отношение к молодой жене, которую вовсе не огорчила смерть дочери Цицерона. Марк Туллий расторгнул неудачный брак, утверждая, что «если разумом и мудростью презирать плотское наслаждение мы не можем, то мы должны быть глубоко благодарны старости за то, что она избавляет нас от неподобающих желаний» [11, с. 18]. Цицерона увлекло занятие земледелием, а старческую скупость он считал глупой и бессмысленной.

Четвёртая причина жалкой старости состоит в том, что она приближает нас к смерти. Человек умирает от болезни, с которой изношенный организм не в силах справиться. Но мудрый Цицерон говорит о том, что и молодых может поразить болезнь и смерть. Философ затрагивает сложные вопросы о суициде и насильственной смерти. В разные исторические периоды, при полном разочаровании в окружающем мире, возникает тенденция к отрицанию жизни и учащение самоубийств. Пожилые люди тоже могут быть склонны к суициду. Старики, по мнению Цицерона, «не должны ни жадно хвататься за эту часть жизни, ни покидать её без причины» [11, с. 25]. Тяжёлые ощущения приносят страдания, поэтому внутренняя работа человеческой души должна быть направлена в сторону поиска истинно прекрасного. Философ призывает не забывать традиции и нравы, следовать добродетели.

Диалог Марка Туллия Цицерона «О старости» оптимистичен. Это сочинение философа помогает осмыслить то, как надо достойно идти по выбранному пути с правильными жизненными приоритетами.

С уважительных высказываний о людях старшего поколения Цицерон начинает свой трактат «О дружбе», посвятив его самому близкому и надёжному другу – Титу Помпонию Аттику. Цицерон исходит из природы человека и пишет в своем произведении «о чувстве, в силу которого все существа на земле тянутся друг к другу и образуют сообщества» [6, с. 114]. Каждый из нас может по-своему трактовать понятие дружбы. Это умение выслушать, понять, поддержать, бескорыстно помочь. Цицерон советует «ставить дружбу превыше всех дел человеческих; ибо нет ничего более свойственного нашей природе и более ценного как в счастье, так и в несчастье» [11, c. 34]. Настоящая дружба проверяется не только горем, когда находится немало желающих посочувствовать. Если в твой дом заходит долгожданное счастье или неожиданный успех, то ценны те немногие, кто искренне радуется за друга. Цицерон считает, что «дружба возможна только между честными людьми» [11, c. 34]. Честный человек совестлив, верен, неподкупен, беспристрастен и щедр.

Нужно согласиться с Цицероном в том, что мы рождены, чтобы быть как-то связанными друг с другом. Крепкая дружба – это важная составляющая общественной жизни. Друзья оказывают большое влияние на наше мышление, эмоции, чувства и поведение. Мы ищем положительных друзей, которые обладают хорошими качествами и готовы поддержать в трудную минуту. Избегаем общения с негативными людьми, которые могут плохо повлиять на нашу жизнь. «Согражданам мы оказываем предпочтение перед чужеземцами, родственникам – перед людьми сторонними» [11, с. 36].

Марк Туллий Цицерон говорит о дружбе между родственниками, но она тоже может распасться, дети не хотят общаться с родителями, братья и сёстры не находят общий язык в общении, о дальних родственниках никто не вспоминает. С каждым поколением люди всё более отдаляются друг от друга, не желая ничего слышать о близких людях. Ссоры между родственниками уничтожают взаимную благожелательность, дружба прекращается, а родственные связи остаются. Горько и больно наблюдать за тем, как близкие люди отдаляются и ненавидят друг друга. Поэтому, по мнению Цицерона, природа определила, что привязанность возможна у немногих. Речь идёт о настоящих друзьях.

Каждый человек живёт в определённой системе ценностей, призванных удовлетворить его потребности. Одни предпочитают богатство, власть, почести, другие – крепкое здоровье. Но не это порождает дружбу между людьми. В основе любых дружеских отношений, как считает Цицерон, лежит доблесть, которая и порождает дружбу. На дружбе основаны морально-этические ценности общества. Трактат Марка Туллия Цицерона «О дружбе» свидетельствует о времени Римской республики, когда дела решались в малых группах, в которых была сильна дружественная связь. Дружба заключает в себе множество благ, она всегда своевременна, помогает сохранить мир и покой. Ненависть и раздоры разрушают всё до основания. Взаимная привязанность, доверие и открытость может возникнуть между совершенно незнакомыми людьми. Люди добровольно и свободно выбирают друг друга. Поэтому Цицерон связывает понятие любви и дружбы. Сердца настоящих друзей наполнены доверием, любовью и заботой. Там, где царит любовь, будет и дружба. Однако человек частенько расставляет приоритеты на тех действиях, решениях, которые ему более понятны, близки и дороги. Получается, что всё, что ни делает человек, это результат его субъективной выгоды. К истинной дружбе поиск выгоды не относится. По мнению Цицерона, одной из причин разрыва дружеских отношений может стать расхождение в политических взглядах. Оправдан разрыв отношений, если от друзей требуют непорядочного поступка или услуги. Только нравственно-прекрасное объединяет и укрепляет истинную дружбу, у друзей совпадают мнения, характер.

В культуре человеческого общения «красота или прекрасное занимает особое место, поскольку это пласт, срез чувственного (в отличие от абстрактно-мысленного абсолюта и истины или эмоционального в добре) человеческого бытия, наиболее доступного в культуре общества» [2, с. 15]. В современном мире мы часто стремимся оказаться в центре внимания, общаться с большим количеством людей, считая, что, тем самым, развиваем свою коммуникабельность и движемся вверх по карьерной лестнице. Но так ли это на самом деле? Стоит оступиться, и от толпы когда-то восхищающихся тобой людей не останется и следа. Цицерон исходит из того, что необходимо сдерживать своё доброжелательное отношение к окружающим и «проявлять свою дружбу после того, как с той или иной стороны будет испытан характер друзей» [11, с. 47]. Проверка на прочность необходима. Люди подвластны обстоятельствам, почести и немалые деньги могут вскружить голову. Выбрать правильную линию поведения помогает мудрость. Не нужно стремиться отвергать новые знакомства, но старая дружба крепка, важно пронести её через годы. Осторожность при выборе друзей помогает избежать позорных ссор и ненависти между когда-то близкими людьми. Пусть дружеские отношения угаснут, но не окажутся растоптанными корыстью и предательством. Мы дружим не из-за выгоды. У друзей общие взгляды и интересы, искренность в отношениях. Поэтому неприемлема лесть, важно уметь слышать правду. Марк Туллий Цицерон настаивает на том, что только доблесть, согласие, стойкость и постоянство создаёт и оберегает дружеские отношения.

Рассмотрев проблемы жизни в преклонном возрасте и проблемы выбора настоящих друзей, Цицерон анализирует понятие нравственно-прекрасного и полезного в трактате «Об обязанностях». На протяжении всей жизни, в частных и государственных делах, мы должны исполнять определённые обязанности. В этом нравственный смысл всей жизни. Бывает сложно определить степень нравственности того или иного совершаемого нами поступка. Поэтому важно совершать их обдуманно и разумно. В первую очередь необходимо увидеть истину, чтобы не ошибиться. Мудрость и дальновидность помогают открыть её, это свойственно человеческой природе. Мудрость помогает сопротивляться и телесным наслаждениям, выше которых стоят душевные наслаждения. «Цицерон считает душевные наслаждения благом, поскольку они связаны с нравственной красотой, добродетелями, достоинством, авторитетом, бескорыстной дружбой» [5, с. 37]. Нравственно-прекрасные поступки невозможно совершить без способности людей быть справедливыми и готовыми творить добро. Справедливость есть высшая из всех добродетелей, каждому воздаётся своё. Насилие и обман порождают несправедливость. Цицерон в трактате затрагивает тему войны. По его мнению, войны надо начинать с целью жить в мире, не совершая противозаконных действий, воздерживаться от жестокости.

Справедливое отношение к людям с низким происхождением также является признаком высокой нравственности. Людям свойственна щедрость и благотворительность. Цицерон считает, что помогать надо тому, кто больше всего в этом нуждается. Мы все связаны между собой общностью всего людского рода. У нас есть разум, дар речи, это сближает и объединяет людей в общество. И в нём формируются дружеские и родственные связи, деловые отношения. Желание продолжить свой род формирует супружеские связи, возникают браки, появляются дети, общее имущество. Близких людей становится больше и кровное родство связывает людей доброжелательностью друг к другу. При этом самыми важными, по мнению Цицерона, являются связи с государством, которому люди обязаны приносить пользу. В первую очередь мы в долгу перед Отечеством и родителями, мы также должны помогать нашим детям и родственникам. Человеку следует распределять выполнение своих обязанностей по степени их важности. При выполнении своего долга величие духа направляет мудрого человека по нравственно-прекрасному пути. Доблесть и человечность помогают бороться за всеобщее благополучие. Уважение и восхищение всегда вызывает храбрость. Она проявляется в способности преодолевать чувство страха в ситуации опасности и способности рисковать собой ради достижения цели. Храбрые люди обладают великим духом, они мудры, добры и справедливы. В этом состоит их внутренняя ценность.

У сильных и смелых людей может возникнуть желание главенствовать над всеми, превзойти всех. В этом случае трудно соблюдать справедливое равенство. Слава многим вскружила голову, от неё трудно отказаться, она лишает нас свободы. Однако мудрый и великодушный человек чтит нравственную красоту, основанную не на славе, а на деяниях и, как сказал Цицерон, «предпочитает первым быть, а не казаться» [11, с. 74]. Храбрый и великий ум презирает внешние обстоятельства и восхищается только нравственно-прекрасным. Это и делает людей великими.

Храбрый человек не склоняется перед чувством страха, и будет неправильно, если он склонится перед своими желаниями и наслаждениями. Умеренность поможет найти верный путь. Человек наделён душой, и ради душевного спокойствия важно сохранять чувство собственного достоинства. В страданиях человеку свойственно проявлять слабость, он может быть сломлен бесчестием. Это говорит о слабости духа. Только стойкость характера позволит преодолеть достойно все невзгоды.

Цицерон в трактате «Об обязанностях» утверждает, что государственные деятели обязаны проявлять душевное спокойствие и величие духа. Нельзя совершать опрометчивые поступки, нужна тщательная подготовка любого дела. Карая виновных, необходимо помнить о справедливости и милосердии. Поэтому ровный характер поможет принять верное и справедливое решение в любом вопросе. Умение прощать и сострадать, забыть свои старые обиды и продолжать общаться – это те правильные поступки, которые составляют нравственную красоту человека. Если быть в согласии с природой, то никогда не будешь в заблуждении, разум объяснит, чего следует избегать. Человек выбирает тот или иной образ жизни раньше, чем может судить о его правильности. В большинстве случаев мы усваиваем наставления родителей и повторяем их образ жизни, некоторые следуют за мнением толпы и большинства. И лишь единицы благодаря своим природным качествам выбирают правильный образ жизни без родительского воспитания и стороннего влияния.

Марк Туллий Цицерон считает, что на протяжении всего жизненного пути мы должны быть верны себе и не совершать оплошностей. В этом нам поможет наша стойкая натура, место судьбы уходит на второй план. Жизненный путь человека долгий и непредсказуемый, и если ты понимаешь, что ошибся, то нужно всё взвесить и изменить свой образ жизни. Подражая предкам не нужно подражать их порокам. Молодые должны опираться на мудрость и авторитет самых уважаемых из старшего поколения, при этом закалять свой дух и помнить о скромности. Человек живёт среди других людей и старается заслужить их одобрение. Поэтому он должен вести себя подобающе и следить за красотой, порядком и одеждой. Наши лицо и наружность доступны взорам других людей, в них выражена наша нравственная красота. Остальные части тела природа стыдливо прикрыла. О подобающем поведении должны помнить и мужчины, и женщины.

Цицерон различает мужскую и женскую красоту: женщине свойственно изящество, мужчине – достоинство. Отдельное значение имеет речь оратора и обычная беседа. Всему своё место – ораторская речь предназначена для выступлений в суде, на иных встречах достаточно беседы. Цицерон заостряет внимание на том, каким должен быть дом человека. Он должен придавать достоинство человеку, но нельзя превышать меру в расходах и великолепии. Важна умеренность и разумность. Свободный человек должен правильно выбирать ремёсла и заработки, чтобы не навлекать на себя ненависть людей. При этом во всём надо стремиться к нравственной красоте, которая вытекает из познания, общественного начала, великодушия и самообладания.

Во второй книге трактата «Об обязанностях» Марк Туллий Цицерон рассуждает о полезном. Люди могут приносить друг другу и величайшую пользу, и величайший вред. Некоторые считают лукавство мудростью и восхищаются хитрыми и изворотливыми людьми. Человек может достигать желанной цели и жить в счастье, но при ином повороте судьбы его постигают беды и несчастья. Однако без помощи и усилий людей неосуществимо ни дурное, ни благоприятное. Людей, стоящих у власти, почитают по разным причинам – из доброжелательности, из чувства доверия к нему или чувства страха, в надежде, что он принесёт им пользу.

Цицерон утверждает, что «для сохранения и удержания власти самое подходящее из всех средств – быть любимым, самое несообразное – внушать к себе страх» [11, с. 105]. Никакое могущество не устоит против ненависти людей. Внушающий страх сам начинает бояться тех, кто боится его. Произвол начинается тогда, когда многие преступления остаются безнаказанными. Несчастно государство, во главе которого стоит вождь, которого боятся. Вождь должен выбрать, важна ли ему любовь многих или достаточно расположения узкого круга лиц. Цицерон настаивает на том, что близкая дружба верных людей надёжнее любви толпы. Доброжелательность и расположение достигаются готовностью совершать справедливые и достойные поступки.

Человечество всегда волновала жизнь и смерть, богатство и бедность. Справедливый человек не должен бояться смерти, боли, изгнания или бедности, его нельзя соблазнить деньгами и славой. Он верен слову, смел и мудр. Важно с молодых лет составлять хорошее мнение о себе, ставить высокие цели и совершать благородные поступки. Воинские подвиги станут первым шагом на пути к славе. Цицерон утверждает, что умственный труд имеет большее значение, чем физический, а благотворительность и щедрость будут располагать к себе. «Творят добро либо делами, либо деньгами» [11, с. 113]. Следует помнить, что все свои обязанности необходимо исполнять с пользой для государства.

Нравственно-прекрасное может вступать в борьбу с полезным. Нанесение ущерба человеку для увеличения своего благосостояния неминуемо приведёт к распаду общества и вражде. Ради своей выгоды нельзя причинять вред ближнему. Мы рождены для нравственной красоты, должны стремиться к ней, так как она во всех отношениях перевешивает всё остальное. Злой умысел заключается в притворстве. Разумно, если бы люди ничего не делали путём коварства и обмана, всё позорное есть зло. Но никто не станет избегать полезного. А полезное нужно находить в нравственной красоте.

Бегут года, меняются поколения, лихорадит от политической обстановки, и в это время наступает потребность серьёзного и спокойного обсуждения человеческого существования. Целью нашей деятельности вновь и вновь становится искание истины. Мы стремимся облегчить человеческие страдания. Благодаря науке и философии люди познают новое и уже ищут счастье в наслаждении всяческой красотой.

Рассмотренный трактат Марка Туллия Цицерона «О старости, о дружбе, об обязанностях» прославил его в веках. «Если в области политики Цицерон и потерпел поражение, зато он одержал великую победу в сфере духа» [4, с. 132]. Из всех дошедших до наших времён образов античных героев и деятелей образ Марка Туллия Цицерона выглядит наиболее живым и человечным. Цицерон для нас «не мраморный бюст на пьедестале, глядящий в мир пустыми, мёртвыми глазницами, но живая, полнокровная, реальная личность, до сих пор чем-то по-особенному близкая и каждому отдельному человеку, и человечеству в целом» [9, с. 388]. Посетив сей мир в минуты более чем роковые, Цицерон оставил нам не боль разочарований и обид, а правильное и позитивное руководство к действию. Возможность полноценной жизни в престарелом возрасте формируется с молодых лет, когда мы совершаем высоконравственные поступки, развиваем интеллект, познаём мир, формируем свой характер.

Цицерон рассматривает категории «дружба» и «обязанности» неразрывно со старостью, так как в старости уже должны быть отражены те дела, то есть обязанности, которые человек выполняет как свой долг. В старости уже сформирована система ценностей и собственные психологические ориентации. «Личность, творчески ориентирована на социальную реальность, не остается в схеме технически-инструментального поведения, ее укорененность в культуре и взаимосвязь с традиционными ценностями общества, позволяют оставаться духовной и творческой» [10, с. 97]. Оптимизм, дружба и доблестное исполнение своих обязанностей наполняют нашу жизнь смыслом и радостью. Мы общаемся и приобретаем друзей, которые идут с нами нога в ногу на протяжении всего жизненного пути. Наши достойные поступки, доблесть и честность помогают процветать всей стране в целом и достигать вершин самому. Именно это делает нашу старость яркой, запоминающейся и отнюдь не беспомощной и болезненной.

 

Список литературы:

1. Амосов Н.М. Преодоление старости / Н.М. Амосов. М.: Будь здоров, 1996. 190 с.

2. Артемьев Т.М. Биоэстетическая и идеалистическая теории красоты // Контекст и рефлексия: философия о мире и человеке. 2018. Т. 7. № 6A, С. 12-18.

3. Белкин М.В. Цицерон и Марк Антоний: истоки конфликта / Под ред. проф. Э.Д. Фролова. СПб.: СПбГУ, 2002. С.133-162.

4. Бобровникова Т.С. Цицерон: интеллигент в дни революции / М.: Молодая гвардия, 2006. 137 с.

5. Брагова А.М. Цицерон о наслаждении // Juvenis scientia. 2017. № 7. С. 34-37.

6. Грималь П. Цицерон. М.: Молодая гвардия, 1991. 146 с.

7. Мечников И.И. Этюды оптимизма. М.: Наука, 1988. 279 с.

8. Скулачев В.П. Жизнь без старости / В.П. Скулачев, М.В. Скулачев, Б.Н. Фенюк. М.: МГУ им. М.В.Ломоносова, 2014. 346 с.

9. Утченко С.Л. Цицерон и его время. М.: Мысль, 1972. 392 с.

10. Хомутова Н.Н. «Креативность» и «творчество» личности в творчестве инноваций // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 7. Философия. 2012. № 3 (18). С. 92-97.

11. Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях / Отв. ред. С.Л. Утченко. М.: Наука, 1974. 247 с.

 

Сведения об авторах:

Кретова Вероника Эдуардовна – студентка лечебного факультета Северо-Западного государственного медицинского университета имени И.И. Мечникова (Санкт-Петербург, Россия).

Хомутова Наталья Николаевна – кандидат философских наук, доцент кафедры социально-гуманитарных наук, экономики и права Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова (Санкт-Петербург, Россия).

Dataa bout the authors:

Kretova Veronika Eduardovna – student of Medical Faculty, North-Western State Medical University named after I.I. Mechnikov (Saint Petersburg, Russia).

Khomutova Natalya Nikolaevna – Candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor of Social and Human Sciences, Economics and Law Department, North-Western State Medical University named after I.I. Mechnikov (Saint Petersburg, Russia).

E-mail: [email protected].

E-mail: [email protected].

Идейные предпосылки социальной философии Цицерона Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ФИЛОСОФИЯ: ИСТОРИЧЕСКИЕ И АКТУАЛЬНЫЕ СЮЖЕТЫ

УДК 1(091)

Д. А. Федоров *

ИДЕЙНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ ЦИЦЕРОНА

В статье рассмотрены основные идейные предпосылки социальной философии выдающегося римского мыслителя Марка Туллия Цицерона. Оценивая вклад Цицерона в социальную философию, важно определить, в какой степени этот вклад является самостоятельным, самобытным плодом его собственных интеллектуальных усилий, а в какой — результатом компилятивной работы по эклектическому популяризированному изложению идей греческих предшественников. На основании анализа ключевых первоисточников рассматриваемой проблематики автор статьи приходит к выводу, что степень влияния древнегреческого философского наследия (в первую очередь — стоической и академической школ) на социальные воззрения Цицерона является весьма значительной. По мнению автора, социальную философию Цицерона, с определенными оговорками, следует рассматривать как направление в рамках академического скептицизма. Сделанные выводы могут представлять интерес для специалистов в области истории социальной философии Античности.

Ключевые слова: история философии, социальная философия, античная философия, Древний Рим, Цицерон.

D. A. Fedorov Intellectual Influences of Cicero’s Social Philosophy

The article deals with the problem about intellectual influences of social philosophy of the famous Roman philosopher Cicero. Based on an analysis of key primary sources considered problematic article, the author comes to the conclusion that the degree of influence of ancient Greek philosophical heritage (primarily — Stoic and academic schools) on social outlook Cicero is quite significant. According to the author, the social philosophy of Cicero, with certain reservations, be regarded as a trend within the academic skepticism. The findings of the article may be of interest to specialists in the field of social history of ancient philosophy.

Keywords: history of philosophy, social philosophy, ancient philosophy, ancient Rome, Cicero.

* Федоров Денис Андреевич — кандидат социологических наук, Санкт-Петербургский государственный экономический университет, [email protected]

54

Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2016. Том 17. Выпуск 3

Мнения, сформировавшиеся в научной литературе относительно проблемы «инспирации» социальных воззрений Цицерона греческой философией, до сих пор отличаются крайней неоднозначностью [2; 3; 17; 22]. Безусловно, сложно переоценить степень влияния древнегреческой традиции на развитие римской науки. Вероятно, именно по этой причине длительное время среди исследователей античной философии преобладало мнение [33; 40], что философские сочинения Цицерона являются не более чем глубоко вторичным «эпигонством» по отношению к трудам его эллинистических «наставников». В качестве яркого примера можно привести гиперкритическое суждение Ф. Поллока: «Никто, насколько мне известно, не преуспел в поиске какой-либо новой идеи во всех философских и полуфилософских работах Цицерона» [28]. Подавляющее большинство историков высоко оценивает Марка Туллия как ритора, правоведа и политика, между тем аналогичный консенсус по поводу его вклада в историю социальной философии до сих пор не достигнут. Характеристики Цицерона как писателя поляризируются от жесткого неприятия («дилетант во всем», «бездарный компилятор» [6]) до умеренности [8] и даже апологетики [1]. В последние десятилетия в исследованиях текстуального наследия Цицерона наметилась осторожная тенденция [13] к выявлению самобытных черт в социальном учении данного автора.

В большинстве случаев, попытки Цицерона рассуждать об отвлеченных философских понятиях достаточно синкретичны и незрелы. Однако применительно к социальной проблематике в учении Цицерона можно наблюдать сочетание классической греческой традиции с богатым практическим опытом одного из наиболее авторитетных ораторов античной эпохи, а потому определенные достоинства его риторических и социально-политических трактатов не мог не признать такой известный «цицерононенавистник», как антиковед Т. Моммзен, писавший: «…это — не великие художественные произведения, но, бесспорно, такие работы, в которых преимущества автора выступают всего сильнее, недостатки же его более всего стушевываются» [6].

Известно, что Цицерон, в молодости получивший блестящее образование у ряда авторитетных греческих мыслителей (в частности, Федра: Cic. Fam., XIII, 1, 2; Филона из Лариссы: Cic. Brut., 306; Диодота: Cic. Brut., 309), часто позиционировал себя в качестве популяризатора (Cic. Fin., I, 10; Div., II, 1) и пропагандиста [8] греческой философской мысли.

В числе основных греческих авторов, на творчество которых опирался Цицерон, в первую очередь следует отметить выдающихся греческих философов Платона и Аристотеля, труды которых, по утверждению Квинтилиана (Quint., Inst. orat., X., 5., 2), Марк Туллий не только детально изучал, но и с успехом переводил на латинский язык. В частности, Цицероном были переведены трактаты Платона «Тимей» [23] и «Протагор» [12] (некоторые фрагменты этих переводов цитирует грамматик Присциан: Prisc. Inst. Gram. VI, 63; VIII, 35), что существенно способствовало их популяризации в среде римских интеллектуалов.

Среди дошедших до нас работ Платона, потенциально интересных Цицерону в качестве источника, можно отметить в первую очередь лингвофилософ-ский трактат «Кратил» и ряд других знаменитых сочинений: «Государство», «Законы», «Политик», а также, с определенными оговорками, диалоги «Тимей»,

«Критий», «Федон». Отношение Цицерона к Платону можно охарактеризовать как вполне почтительное: в письмах оратор именует его «нашим божеством» (deus noster Plato — Cic. Att., IV, 16) и неоднократно уважительно отзывается о глубокой философской ценности его произведений [17] (подробный список позитивных высказываний Цицерона о Платоне приводит, в частности, Т. Деграфф [18, p. 144]) (Cic. Div., I, 62; I, 8; II, 66; Fin., V, 7; Leg., I, 15; III, 1; III, 14; Off., I, 4; De re publ., IV, 4; Tusc., I, 22; I, 49; I, 79).

Что касается Аристотеля, то сам Цицерон неоднократно признавался, что ряд своих сочинений он написал под значительным влиянием мировоззрения и стиля этого выдающегося греческого философа. В частности, в одном из писем брату Квинту римский мыслитель признается, что идею ввести в свой трактат реальных исторических персонажей, не выводя самого себя среди участников, он почерпнул именно у Аристотеля (Cic. Q. fr., III, 5). В другом своем письме Цицерон утверждает, что риторический трактат «Topica» был написан им «в духе Аристотеля» (Cic. Att., XIII, 19). Вероятно, Цицерон был также хорошо знаком и с другими значимыми произведениями данного автора околофилологической тематики: «Об истолковании», «Поэтика» и, конечно же, «Риторика». Следует, однако, отметить, что несмотря на достаточно позитивную оценку Аристотеля Цицероном, в своих сочинениях риторического цикла римский мыслитель тем не менее нередко расходится с ним во мнениях, в особенности это касается его рассуждений об «императивной» функции публичной речи как средства управления общественным сознанием.

Потенциальное влияние на некоторые воззрения Цицерона также могли оказать широко известные в античности сократические сочинения Ксено-фонта. Чрезвычайный интерес для тематики настоящего исследования представляет сообщение Авла Геллия об осуществленном Цицероном (вероятно, в молодости [35]) переводе трактата Ксенофонта «Домострой» на латинский язык (Gell. XV, 5, 8).

Гораздо менее сильное влияние на взгляды римского мыслителя оказали воззрения эпикурейцев. С этой философской школой он познакомился также в период своего обучения в Афинах, присутствуя на выступлениях философов Федра и Зенона [21, p. 30] (Cic. Fam., XIII, 1; Cic. Fin., I, 16), — их творчество он впоследствии высоко оценил в своем трактате «О природе богов» (Cic. Nat. deor., I, 93; I, 59). Однако в целом о мировоззрении Эпикура Цицерон часто отзывается с крайним пренебрежением: «А Эпикур твой… что сказал такого, что было бы достойно не то что философии, но даже посредственной рассудительности?» (Пер. М. И. Рижского). Главным объектом критики для Цицерона становится эпикурейский гедонизм, который кажется римскому автору сугубо безнравственным и глубоко порочным (см. Cic. Nat. deor., I, 111-117; Cic. Tusc., III, 46-50; V, 93-96). В литературе сложились противоречивые взгляды на взаимовлияние Цицерона и его современника, поэта-эпикурейца Лукреция, автора знаменитой философской поэмы «О природе вещей» [9; 24; 29; 30; 34; 36; 38]. В одном из писем брату Квинту Цицерон признает определенные литературные качества поэм Лукреция (Cic. Q. fr., II, 9), однако в своих трактатах имя данного автора он никогда не упоминает.

Значимым источником интеллектуального становления Цицерона как мыслителя следует признать также философию стоицизма [7]. Многократно

в своих произведениях римский мыслитель утверждает, что близко знаком с творчеством представителей Древней Стои: Хрисиппа и Клеанфа (Cic. Nat. deor., I, 39; I, 93; Div., I, 6; Tusc., III, 52; V, 106). Другой наставник Цицерона, греческий стоик Диодот, длительное время жил в доме оратора (Cic. Fam., XIII, 16), а после своей смерти оставил последнему наследство в размере 100 000 сестерциев (Cic. Att., II, 20). В своих работах Цицерон неизменно отзывается о Диодоте с особым уважением, называя его «образованнейшим» человеком (Cic. Fam., XIII, 16). Определенный вклад в формирование мировоззрения римского мыслителя внесли также представители Средней Стои, с одним из которых, знаменитым в то время философом Посидонием, он познакомился во время обучения на Родосе [37]. В своих трактатах Цицерон чрезвычайно позитивно отзывается о работах Посидония [16], именуя греческого мыслителя учителем и другом (familiaris noster Posidonius — Cic. Nat. deor., II, 88; см. также Cic. Tusc., II, 61). Г. Г. Майоров предполагает, что отдельные произведения Цицерона были во многом инспирированы чтением трактатов Посидония [5]. Творчество учителя Посидония, стоика Панетия, Цицерон также высоко ценил, указывая, что использовал его трактаты при написании собственных произведений (Cic. Att., XVI, 11). Первые две книги последнего трактата Цицерона («De officiis») также являются, по собственному признанию Цицерона (Cic. Off., III, 7), творческой интерпретацией одноименного сочинения Панетия [19]. Приходится лишь сожалеть, что сочинения этих двух представителей стоицизма (Посидония и Панетия) сохранились до наших дней лишь во фрагментах [27], поэтому оценить подлинную степень заимствования их идей Цицероном практически не представляется возможным.

Среди иных потенциальных источников, к которым мог прибегать Цицерон, кроме прочего, следует упомянуть работы таких греческих авторов, как Диодор, Кратипп, Стасей, Феофраст и Дикеарх (Cic. Att., II, 12; Att., VII, 3; Att., II, 2; Plut. Cic., 24). Помимо собственно общефилософских произведений, римский мыслитель прилежно изучал и высоко оценивал риторическое наследие римских ораторов, в первую очередь своих учителей — Антония и Красса, чья деятельность на судебном поприще была освещена им в трактате «Брут» (Cic. Brut., 139-144).

Проведенный анализ инспирации учения римского мыслителя представителями столь разнообразных направлений греческой философии не позволяет, однако, определить, к какой именно из античных философских школ в действительности принадлежал (и причислял себя) сам Цицерон. Для объективного разрешения данного вопроса, на наш взгляд, следует учитывать:

1. Высказывания по данному вопросу самого Цицерона.

2. Оценку философских воззрений Цицерона античными авторами (в чьем распоряжении находились не дошедшие до настоящего времени произведения римского оратора, в частности диалог «Гортензий»).

Утверждения Цицерона по поводу собственной философской принадлежности вполне однозначны и недвусмысленны. В трактате «Учение академиков» («Academica») римский мыслитель не только уверенно ассоциирует себя с академической философской школой, но и подробно обосновывает свою позицию (Cic. Acad. II, 144). В трактате «О природе богов» Цицерон также подтверждает

свою приверженность учению Академии: «А тем, которых удивляет, почему я предпочел стать последователем этого учения [академиков], я, кажется, достаточно ответил в четырех моих книгах об этой школе [академиков] (his quattuor Academicis libris satis responsum videtur)» (Cic. Nat. deor., I, 11. Пер. М. И. Рижского). Цицерон позиционирует себя одним из представителей академического скептицизма, ведущего свое начало от философии Сократа и развитого Аркесилаем и Карнеадом. В трактате «Тускуланские беседы» римский мыслитель вновь намекает на свою приверженность академической традиции, упоминая еще одного ключевого представителя данного направления — своего учителя Филона [14] из Лариссы:

.нравится мне и обычай перипатетиков и Академии обо всяком вопросе рассуждать за и против — нравится не только потому, что только так можно доискаться, что в какой точке зрения ближе к истине, но еще и потому, что это — превосходное упражнение в красноречии. Первым так стал поступать Аристотель, за ним — другие; и уже на нашей памяти тот Филон, которого мы слышали не раз, ввел обычай в одни часы учить риторике, в другие — философии» (Пер. М. Л. Гаспарова; см. также Tusc. IV, 47).

В трактате «Об обязанностях» Цицерон увещевает своего сына, получившего образование у перипатетиков, приобщиться и к академической философии, к числу последователей которой причисляет себя:

Напротив, философы нашей школы обсуждают все вопросы, так как даже вероятное не может стать ясным без сопоставления доводов обеих сторон. Но это, думается мне, было разъяснено достаточно подробно в моем «Учении академиков». Что касается тебя, мой дорогой Цицерон, то, хотя ты и приобщился к древнейшей и знаменитейшей философской школе, руководимой Кратиппом, который вполне подобен создателям этих прославленных учений, я все-таки хотел, чтобы эти наши воззрения, сопредельные с вашими, были хорошо известны тебе» (Пер. В. О. Горенштейна).

Уверенность в приверженности Цицерона академической философии разделяли и античные авторы. В частности, в биографии мыслителя, написанной Плутархом, содержится ряд соответствующих утверждений: «Цицерон, необыкновенно образованный, разносторонний и неутомимо совершенствовавшийся оратор, вместе с тем оставил немало собственных философских сочинений в духе учения академиков.» (Пер. С. П. Маркиша; о Цицероне как последователе академизма см. также Plut. Cic., 3, 4). Христианский философ Лактанций также не сомневался в том, что Цицерон был «сторонником учения академиков» (Lact. Div. Inst., I, 2, 3). Дискуссии с академическими взглядами Цицерона посвящена также часть трактата блаженного Августина «Против академиков» [26] (Aug. Contra Acad., I, 3, 7). Цицерон рассматривался как академик и в более поздние исторические периоды — в частности, детальному анализу влияния академического скептицизма Цицерона на воззрения мыслителей эпохи Возрождения (Петрарки, Боккаччо и др .) посвящена отдельная монография Ч. Б. Шмитта [32].

При обращении к современной зарубежной историографии по данному вопросу интерес вызывает тот факт, что предметом актуального научного дис-

курса является не тезис о принадлежности Цицерона к академической школе (как самоочевидный), а вопрос о том, какому именно из поднаправлений академизма отдавал большее предпочтение римский мыслитель на протяжении своей жизни. Достаточно подробный обзор точек зрения по данному вопросу в историографии приведен в статье Д. Глакера [22]. По мнению последнего, цитаты из поздних работ Цицерона обычно трактуются исследователями как аргумент в пользу приверженности оратора философии академического скептицизма в течение всей жизни. Подобной точки зрения, придерживаются, в частности, Н. Вуд [40], В. Буркерт [15], Л. П. Уилкинсон [39], Л. Штраус [10] и др. В то же время ряд исследователей (К. Миддлтон [25], Д. Рид [31]), опираясь главным образом на цитаты из Cic. Acad. I, 13 и Cic. Nat. deor., I, 6, утверждают, что, получив образование у представителей Новой Академии, на некоторое время Цицерон стал последователем Старой Академии, а в конце жизни вновь стал академическим скептиком. Косвенным подтверждением данной точки зрения также могут служить высказывания Цицерона в одном из сохранившихся фрагментов его стихотворного сочинения «De ransulatu meo» («О моем консульстве») (Div. I, 17-22), намеки в письме Катону (Cic. Fam., XV, 4, 16) и в трактате «De legibus» (Cic. Leg., I, 39). Основываясь на анализе данных источников, Д. Глакер утверждает, что Цицерон менял свои взгляды дважды: первый раз, когда он отказался от почерпнутого в юности учения Филона из Лариссы в пользу «Старой Академии» Антиоха, а затем в 45 г. до н. э. (примерная дата написания трактата «Гортензий»), когда вновь вернулся к академическому скептицизму Карнеада и Филона [22]. На наш взгляд, вне зависимости от того, считать ли подобную точку зрения в достаточной степени аргументированной, следует согласиться с утверждением М. Фокса [20], признававшего значительное влияние на Цицерона со стороны академического скептицизма. По нашему мнению, вопрос о том, являлся ли Цицерон академическим скептиком в течение всей жизни или же некоторое время примыкал к числу последователей Старой Академии с тем, чтобы вернутся к скептицизму лишь на склоне лет, не является принципиальным. Важно лишь отметить, что вполне закрепившееся в зарубежной историографии, фактически консенсусное представление о Цицероне как о представителе академической школы в современной отечественной научной литературе достаточно сильно недооценено (ряд отечественных авторов считает Цицерона эклектиком [4; 5], среди исключений следует назвать В. Т. Звиревича, отстаивавшего «приверженность» Цицерона учению Новой Академии [3]), что, вероятно, не может не привести к искаженной трактовке взглядов римского мыслителя. По нашему мнению, с определенными оговорками, социальную философию Цицерона можно рассматривать как направление в рамках академического скептицизма.

Подводя итог проведенному анализу, следует признать, что степень влияния древнегреческого философского наследия на воззрения Цицерона весьма значительна, а его взгляды, безусловно, во многом отражают основные тенденции развития философской мысли предшествующих эпох. А потому, на наш взгляд, оценивая вклад Цицерона в социальную философию, чрезвычайно значимым представляется определить, в какой степени этот вклад является самостоятельным, самобытным плодом его собственных интеллектуальных

усилий, а в какой — результатом компилятивной работы по эклектическому популяризированному изложению идей греческих предшественников. Необходимость разрешения данного вопроса обусловливает одну из ключевых задач современных перспективных исследований социальной философии Цицерона: выявление оригинального вклада данного римского автора в развитие социальной мысли, т. е. тех теорий и концепций, которые или были разработаны этим мыслителем самостоятельно, или коренным образом переработаны им в контексте римской интеллектуальной традиции и с использованием богатого личного опыта в качестве активного политика, ритора, адвоката.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бобровникова Т. А. Цицерон: Интеллигент в дни революции. — М., 2006.

2. Быстрова С. П. Истоки философии культуры: Цицерон. — СПб., 2010.

3. Звиревич В. Т. Цицерон — философ, историк философии. — Свердловск, 1988.

4. Ковалев С. И. Марк Туллий Цицерон // Письма Марка Туллия Цицерона к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту. — Т. I. — М.; Л., 1949.

5. Майоров Г. Г. Цицерон как философ // Марк Туллий Цицерон. Философские трактаты. — М., 1985.

6. Моммзен Т. История Рима. — Т. 3. — СПб., 1995.

7. Светлов Р. В. «Буколическая» альтернатива в античной политической теории // Мнемон: Исследования и публикации по истории античного мира. — 2012. — № 11. — С. 291-298.

8. Утченко С. Л. Цицерон и его время. — М., 1986.

9. Федоров Д. А. Рецепция эпикурейской концепции лингвогенеза в трактате Лукреция «De Rerum Natura» // Университетский научный журнал. — 2015. — № 11. — С. 136-140.

10. Штраус Л. Естественное право и история. — М., 2007.

11. André J.-M. Cicéron et Lucrèce: loi du silence et allusions polémiques // Mélanges de philosophie, de littérature et d’histoire ancienne offerts à Pierre Boyancé. — Roma, 1974. — P. 21-38.

12. Annas J. Introduction // Cicero. On Moral Ends. — Cambrige, 2001.

13. Asmis E. Cicero on Natural Law and the Laws of the State // Classical Antiquity. — 2008. — Vol. 27, N 1. — Р. 1-33.

14. Brittain C. Philo of Larissa: the Last of the Academic Sceptics. — Oxford: Oxford University Press, 2001.

15. Burkert W. Cicero als Platoniker und Skeptiker: Zum Platonsverstandnis der «Neuen Akademie» // Gymnasium. — 1965. — Bd. 72. — S. 75-200.

16. Cicero on the Emotions: Tusculan Disputations 3 and 4 / transl. and comm. by M. Graver. — Chicago; London, 2002.

17. Cicero the Philosopher: Twelve Papers / ed. by J. G. Powell. — Oxford, 1995.

18. Degraff T. Plato in Cicero // ClassicalPhilology. — 1940. — Vol. 35, N. 2. — Р. 143-153.

19. Dyck A. A Commentary on Cicero, De Officiis. — Ann Arbor, 1996.

20. Fox M. Cicero’s Philosophy of History. — Oxford; New York, 2007.

21. Fuhrmann M. Cicero and the Roman Republic. — Oxford, 1992.

22. Glucker J. Cicero’s philosophical affiliations // The Question of «eclecticism»: studies in later Greek philosophy. — University of California Press, 1988. — P. 34-69.

23. Lévy C. Cicero and the Timaeus // Plato’s Timaeus as Cultural Icon / ed. by G. J. Reydams-Schils. — Paris, 2003. — P. 95-110.

24. Maslowski T. The Chronology of Cicero’s Anti-Epicureanism // Eos. — 1974. — Roc. 62. — P. 55-78.

25. Middleton C. The Life of M. Tullius Cicero. — London, 1837.

26. O’Meara J. J. Introduction. The Contra Academicos and the Academica of Cicero // Saint Augustine. Against the Academics. — New York, 1951. — P. 14-18.

27. Panaetii Rhodii fragmenta / ed. M. van Straaten. — Leiden, 1962.

28. Pollock F. An Introduction to the History of the Science of Politics. — London; New York, 1895.

29. Préaux J. Le jugement de Cicéron sur Lucrèce et sur Salluste // Revue Belge de Philologie et d’Histoire. — 1964. — T. 42. — P. 57-73.

30. Pucci G. C. Echi lucreziani in Cicerone // Studi Italiani di Filologia Classica. — 1966. — Vol. 38. — P. 70-132.

31. Reid J. S. M. Tulli Ciceronis Academica. — London, 1885.

32. Schmitt C. B. Cicero Scepticus: a Study of the Influence of the Academica in the Renaissance. — Hague, 1972.

33. Sibley M. Q. Political Ideas and Ideologies: a History of Political Thought. — New York, 1975.

34. Sihler E. G. Lucretius and Cicero // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. — 1897. — Vol. 28. — P. 42-54.

35. Skydsgaard J. E., Ascani K. Ancient History Matters. — Rome, 2002.

36. Spaeth Jr. J. Cicero, Model for Lucretius? // Classical Journa. — 1946. — Vol. 42, N. 2. — P. 105-106.

37. Taylor H. Cicero: a Sketch of His life and Works. — Chicago, 1918.

38. Trencsebyi-Waldapfel I. Ciceron et Lucrèce // Acta Antiqua Academiae Scientiarum hungaricae. — 1958. — T. 6. — P. 321-383.

39. Wilkinson L. P. Cicero and the Relationship of Oratory to Literature // The Cambridge History of Classical Literature: Latin Literature. The Late Republic. — Cambrige, 1983.

40. Wood N. Cicero’s Social and Political Thought. — Berkeley; Los Angeles, 1988.

Анализ смысла высказываний Грайса и Катилинический апостроф Цицерона

Аврамид, А. 1989. Смысл и разум: исследование языка Грайсова . Кембридж: MIT Press.

Google Scholar

Блэк, М. 1975. Значение и намерение, предостережения и критика: философские эссе по языку, логике и искусству . Итака: Издательство Корнельского университета.

Google Scholar

(Цицерон, М.Т.). 1954. Rhetorica ad Herennium (перевод: Каплан, Х.). Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Cicero, M.T. 1939. Оратор (пер .: Hubbell, M.H.). Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Cicero, M.T. 1942. De Oratore (перевод: Sutton, E.W. и Rackham, H.). Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Cicero, M.T. 1977а. Приложение B (пер .: McDonald, C.), Cicero: Orations , 567–574.Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Cicero, M.T. 1977b. Первая речь против Луция Сергия Катилины (пер .: Макдональд, К.), Цицерон: Речи , 33–67. Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Дэвис, W.A. 1992. Значение говорящего. Лингвистика и философия 15: 223–253.

Артикул Google Scholar

Эспи, W.R. 1983. Сад красноречия: риторический бестиарий .Нью-Йорк: Э. П. Даттон.

Google Scholar

Evans, G., and J. McDowell. 1976. Введение. В Истина и значение: Очерки семантики , изд. Г. Эванс и Дж. Макдауэлл, vii – xxiii. Оксфорд: Clarendon Press.

Google Scholar

Гранди, Р. Э. и Р. Уорнер. 1986. Пол Грайс: Взгляд на его работы. В Философские основания рациональности: Намерения, категории, концы , изд.R.E. Гранди и Р. Уорнер, 1–45. Оксфорд: Clarendon Press.

Google Scholar

Грайс, Х.П. 1969. Смысл и намерение высказывающего. Philosophical Review 78: 147–177.

Артикул Google Scholar

Грайс, Х.П. 1986. Ответ Ричардсу. В Философские основания рациональности: Намерения, категории и цели , изд. R.E. Гранди и Р.Уорнер, 45–108. Оксфорд: Clarendon Press.

Google Scholar

Грайс, Х.П. 1989. Этюды на пути слов . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.

Google Scholar

Кауффельд, Ф.Дж. 1994. Правдивость, обвинение и заговор в кампании Линкольна в Сенат. Rhetoric Society Quarterly 24: 5–28.

Google Scholar

Кауффельд, Ф.J. 1998. Презумпция и распределение бремени аргументов в актах выдвижения и обвинения. Аргументация 12 (2): 245–266.

Артикул Google Scholar

Кауффельд, Ф.Дж. 2001. Аргументация, дискурс и рациональность, лежащие в основе анализа значения высказываний Грайсом. В Познание в использовании языка: Избранные доклады 7-й международной прагматической конференции (Том 1), изд. Э. Немет Т., 149–163. Антверпен: Международная прагматическая ассоциация.

Кауффельд, Ф.Дж. 2002. Основные вопросы и нормы в риторических теориях аргументации. В Диалектика и риторика: основы и основы анализа аргументации , изд. F.H.v. Эмерен и П. Хаутлоссер, 97–118. Дордрехт: Kluwer Academic Publishers.

Google Scholar

Kauffeld, F.J. 2003. Обычная практика презумпции и презумпции с особым вниманием к правдивости и бремени доказывания.В Всякий, у кого есть точка зрения: Теоретический вклад в изучение аргументации , изд. F.H.v. Эмерен, Дж. Блэр, К.А. Уиллард, А.Ф.С. Хенкеманс, 133–147. Дордрехт: Kluwer Academic Publishers.

Google Scholar

Кеммерлинг, А. 1986. Снова о значении высказывателя. В Философские основания рациональности: Намерения, категории, концы , изд. R.E. Гранди и Р. Уорнер, 131–157. Оксфорд: Clarendon Press.

Google Scholar

Кеммерлинг, А. 2001. Запутанные действия. В семиотических и когнитивных исследованиях, т. ix: Наследие Пола Грайса , изд. Г. Козенца, 73–100. Сан-Марино: Brepols.

Google Scholar

Лоар, Б. 2001. Супервентность социального значения значения говорящего. В семиотических и когнитивных исследованиях, т. ix: Наследие Пола Грайса , изд.Г. Козенца, 101–114. Сан-Марино: Brepols.

Google Scholar

Mitchell, T.N. 1979. Цицерон восходящий год . Нью-Хейвен: издательство Йельского университета.

Google Scholar

Пирс, К.С. (1931–1936). В Сборник статей Чарльза Сандерса Пирса , изд. К. Хартсхорн, П. Вейс и А. Беркс. Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Quintilian.(1920). Institutio oratoria (перевод: Батлер, Е.П.). Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Саллюстий. 1921. Война с Катилиной (перевод: Рольфе, Дж. К.). Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Schiffer, S.R. 1972. Значение . Оксфорд: Clarenden Press.

Google Scholar

Спербер Д. и Д. Уилсон. 1986. Актуальность: Коммуникация и познание .Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Google Scholar

Стамп, Д. 1967. Об акустическом поведении разумных животных . Мэдисон, Висконсин: Университет Висконсина.

Google Scholar

Стамп, Д. 1975. Значение и истина в теории речевых актов. В Речи действует , изд. П. Коул и Дж. Морган, 25–38. Нью-Йорк: Academic Press.

Google Scholar

Strawson, P.F. 1964. Намерение и условность в речевых актах. Philosophical Review 73 (3): 439–460.

Артикул Google Scholar

Церонис, А. 2007. Управление бременем доказательства и его значение анализ квалифицированных точек зрения: Случай оценочных наречий. В материалах Труды Шестой конференции Международного общества изучения аргументации (Vol.L – Z), под ред. Ф. Х. против Эмерена, Дж. А. Блера, К. А. Уилларда и Б. Гарссена, 1387–1394. Амстердам: SicSat.

Васалий А. 1993. Репрезентации: образы мира в цицероновском ораторском искусстве . Беркли: Калифорнийский университет Press.

Google Scholar

Влах, Ф. 1981. Значение говорящего. Лингвистика и философия 4: 359–391.

Артикул Google Scholar

Цицерон в тон и акцент

Де Ораторе 3.11.40–3.12.46 (LCL, Рэкхэм)

(Красс) «И для того, чтобы говорить правильно, мы должны не только быть осторожными и производить слова, против которых никто не может справедливо возражать, но и располагать их по падежам, временам, полу и числам таким образом, чтобы не было путаница, ложное согласие или неправильный порядок, но мы также должны регулировать свой язык, дыхание и фактический тон голоса. Я не хочу ни излишней точности, ни все же вялости в произношении букв, ни слабости и беспомощности, ни все же чрезмерной полноты и объема произнесения слов.
Что касается голоса, то я пока говорю не о вещах, связанных с доставкой, а о вопросе, который, как мне кажется, связан с высказыванием как таковым: есть определенные недостатки, от которых каждый без исключения желает избежать — мягкий или женственный тон. голоса или немузыкальный и расстроенный.
Но есть одна ошибка, на которую некоторые люди намеренно влияют: некоторым людям нравится использовать деревенское сельское произношение, с тем чтобы, если их речь идет в таком тоне, может показаться, что это сохраняет больший оттенок старины; точно так же, как ваш друг Люциус Котта, Катул, как мне кажется, получает удовольствие от тяжелого тона и деревенского произношения и думает, что то, что он говорит, будет иметь привкус старых добрых времен, если оно будет прямо пересчитано.Мне, напротив, нравится ваш тон голоса и тонкая точность — я сейчас имею в виду не точность языка, хотя это имеет первостепенное значение, но это продукт метода, извлеченный из литературы и усиленный практикой чтения. и говоря — но я имею в виду подлинное очарование в произнесении, заслуга, которая, как у греков, присуща Аттике, так и в латинской речи особенно характерна для города. В Афинах эрудиция самих афинян давно угасла, и этот город только продолжает предоставлять жилье для учебы, от которой граждане совершенно отстранены и которыми пользуются иностранные посетители, находящиеся под чарами имени и власти города; тем не менее любой необразованный афинянин легко превзойдет наиболее образованных азиатов не по словарю, а по тону голоса и не столько по правильности, сколько по очарованию манеры говорить.Наши граждане изучают литературу меньше, чем латиноамериканцы, и, тем не менее, нет ни одного из ваших знакомых прекрасных джентльменов, практически лишенных литературы, который нелегко победил бы К. Валериуса Сорануса, самого эрудированного литератора из всех имеют римское гражданство, по мягкости голоса и по фактической отчетливости произношения и тона.
[XII] «Следовательно, поскольку существует особый акцент, свойственный римской расе и нашему городу, не предполагающий возможности споткнуться или вызвать оскорбление, неприятности или возражения, никакой нотки или привкуса провинциализма, давайте сделаем этот акцент нашей моделью, и научитесь избегать не только деревенской грубости, но и провинциальных солесизмов.Со своей стороны, когда я слышу мать моей жены, Лелию, — поскольку женщинам легче сохранить прежнее произношение нетронутым, поскольку они не разговаривают с некоторыми людьми и поэтому всегда сохраняют акценты, которые они услышали первыми, — ну, я слушаю ей казалось, что я слушаю Плавта или Невия: реальный звук ее голоса настолько естественен и естественен, что она, кажется, не вносит никаких следов демонстрации или аффектации; и, следовательно, я прихожу к выводу, что именно так ее отец и ее предки говорили — не резко, как человек, которого я упомянул, ни с широким, ни с округлым, ни с отрывистым произношением, а аккуратно, ровно и плавно.Следовательно, наш друг Котта, чье широкое произношение упоминалось до того, как вы иногда копируете, Сульпиций, опуская букву I и подставляя очень полную E, по моему мнению, копирует не ораторов прежних времен, а сельскохозяйственных рабочих.

Сад в библиотеке: Цицерон и предметы жизни

Как часто мы размышляем о священных вещах существования: драгоценной, упорной жизни? Дэймон Янг спрашивает, смотрим ли мы на природу как на образец жизни?

Мы находим римского государственного деятеля и ученого Марка Туллия Цицерона со стилусом в руке поздним майским днем: стареющий, немного скучающий и болезненно осознающий свою слабость.

Цезарь (которого Цицерон назвал «Всемогущим») лишил его юридической и сенаторской власти, он удалился в свои поместья и попытался чем-то заняться. Как и его прежнее изгнание в Грецию, юрист склонился к книгам: философским, моральным, политическим и метафизическим. В этом духе он завязал новые дружеские отношения, в том числе выдающийся энциклопедик Марк Теренций Варрон.

«Подобно ученым старины, — писал он Варрону, — мы должны служить государству в наших библиотеках, если мы не можем в Сенатском доме и на форумах, и продолжать наши исследования обычаев и права.

Цицерон пытался встретиться с Варроном лично, а не на бумаге. У обоих были разные поместья по всей Италии, и оба были достаточно богаты, чтобы хорошо поесть, принять ванну и обтереться. Но безрезультатно. Проходили недели, а ни дружеского разговора, ни обеда, ни прогулки по садам. Стоит ли Варрону прийти к Цицерону или наоборот? «Это не имело значения, — написал государственный деятель.

«Если в вашей библиотеке есть сад, — писал Цицерон своему новому другу, — мы ни в чем не нуждаемся».

Это могло бы показаться странным для современных глаз, привыкших к стерильным, кондиционированным библиотекам, со строгим контролем влажности и правилами шепота.Но в республиканском Риме библиотеки были обычными зданиями, редко специализированными или специально построенными. Библиотека bibliotheca могла быть просто каменными и деревянными комнатами в одном крыле здания, заваленными папирусовыми свитками или даже восковыми табличками.

И посреди этих зданий, окруженных их колоннадами: квадрат без крыши, часто с греческими скульптурами и храмами. Здесь был посажен сад hortus , которым пользовались. Обычные римляне, плебеи , могли иметь только небольшой двор или мощеную площадь с горшками.Многие выращивали основные продукты питания в качестве тонкой защиты от голода. Богатые наслаждались гораздо большими, более плодородными и изысканными садами, часто ближе к паркам, чем к дворам. Они были заполнены пчелами, рыбами, птицами и скульптурами. Корреспондент Цицерона, Варрон, был не только богатым, но и знатоком садоводства и земледелия — одна из его немногих сохранившихся работ — De Re Rustica — On Farming. В свете этого вполне вероятно, что Варрон действительно предлагал Цицерону хорошо укомплектованную библиотеку и роскошный сад в ней.

Но почему? Из всех даров, которые он мог бы просить — шелковые простыни, ароматические масла, прекрасное мясо, не запрещенное законами Цезаря о роскоши, — почему великий Цицерон назвал сад?

Совершенно очевидно, что сад был благом для Цицерона в его старости. Как он утверждал в своей книге «О старости» — голосом Катона Старшего, также уважаемого специалиста в области сельского хозяйства, — дисциплинированный, терпеливый, прилежный человек сохранит бодрость и в зимние годы.

«Ибо где… может человек, — спросил Катон, — на этом последнем этапе жизни легче найти зимние утешения в виде теплого солнца или хорошего огня?» Или преимущества летом прохладных оттенков и освежающих струй? ‘

Другими словами, сад был хорош для старых костей Цицерона.

В книге Варрона hortus и в своем собственном Цицерон также воссоздал и увековечил память древних греков и их гимназий: характерное сочетание спортивной площадки, парка и школы.

«Изгнанный из моей власти на форуме, — писал он, — я построил своего рода Академию в своем собственном доме».

Первая Академия была у Платона в Афинах, в священной роще, посвященной древнему герою Академу.

Но для Цицерона очарование сада было глубже, чем это поминовение.Это также являлось примером его философии. В «О старости» Цицерон продемонстрировал это на примере скромного виноградника. Катон признал полезность виноградных лоз в винограде: их вклад в здоровье, экономию и праздничное настроение. Но что действительно нравилось старику, так это сама жизнь: бесконечное занятие природы.

«Я очень доволен, — сказал Катон Цицерона, — наблюдая силу и отслеживая процесс природы в этих ее овощных продуктах».

Цицерон попросил Катона описать разворачивающиеся усики виноградной лозы в отрывке с явно восхитительной подробностью; он наслаждался его ростом, бутонами и затененным плодоношением.Цицерон размышлял о священных вещах существования: драгоценной, упорной жизни, которую римляне называли природой.

Как что-то вроде стоика, природа была в основе философии государственного деятеля. Природа была жизненно важна для этой теории космоса и повседневной жизни. В детальной работе ранних греческих ученых природа была просто одной категорией: жизненной силой в растительной жизни. Но для таких людей, как Цицерон, это было также универсальное слово для всего рационального, благородного и хорошего в мире: эвфемизм для космоса как единого, рационального целого.

Идеал стоиков заключался в том, чтобы признать эту благочестивую причину, а не сопротивляться ей. Другими словами, хороший человек смотрел на природу как на план своей жизни.

«Я следую природе как своему верному руководителю, — писал Цицерон в« О старости », — и смиряюсь с безоговорочным послушанием ее священным таинствам».

Это работало так: мудрец-стоик знал, что мир к нему безразличен. Он знал, что лучше не верить в романтический индивидуализм, плывущий против напора Судьбы.Космос будет продолжаться, с ним или без него; это игнорировало бы его желания и страхи. Все это, сказал стоик, совершенно естественно: логика мира, его постоянное, вечное творение и разрушение. Все было обречено — и если не предопределено, то непостоянно и неудержимо. Зная это, мудрец противопоставил жизни свой природный дар: разум. Космос управлялся божественной логикой, и человеку дано было разумно увидеть его. Зная о правилах и добродетелях природы, мудрец тренировал свою психику; он перенаправлял эмоции, образованное восприятие, подавляемые мысли.Поступая так, он достиг того любопытного счастья аскета: своего рода возвышенной анестезии без мелочных взлетов и падений обычного человека.

Это урок, который Цицерон нашел в природе: физический и психологический принцип, который предлагал слабую тихую улыбку в качестве награды за послушание. И он видел, как этот космический разум действует на полях, склонах холмов и в садах: в усах и сладких ягодах винограда; в необходимости, порядке и циклах рождения и распада растений.

Важно отметить, что это было не просто когнитивное признание: восприятие природы, а затем хладнокровное отнесение ее к божественной или образцовой.Как и многие язычники — стоики или другие — Цицерон считал природу, ее растения и животных прекрасными и божественными.

Его бог не был мастером, собирающим виноград из кусочков материи. И у него не было грузовика с древним пантеоном, его странным парламентским кабинетом с портфелями. Это были аллегории, доказывал Цицерон в «О природе богов» — только глупцы, простолюдины и эпикурейцы воспринимали их всерьез. На самом деле космос был пронизан божественностью; каждый краснеющий лист, капля липкого сока и бродящий виноград были проникнуты разумом.Наряду с удивительным совершенством человеческого разума и тела, стоик Цицерона, Бальб, дал страстный портрет пейзажа и его растительности. Он восхищался дальновидностью фруктов, овощей, семян, сделанных «ради богов и людей». Он восхвалял ритм и регулярность жизни, а также провидение ее замысла — работу «разумного существа», чей гений работал над каждым растением, включая любимца цицероновского «Катона».

«Лозы цепляются за свои опоры усиками, как руками, — писал государственный деятель, — и таким образом поднимаются прямо, как животные.’

От самого Цицерона до виноградных лоз, которые он обожал на вилле, было такое же совершенство формы и функции; тот же космический план. И, прежде всего, ярко-синее небо, которое педантичные болтуны часто не замечают, но для простого терпеливого стоика — повод для трепета, благоговения.

Важно отметить, что Цицерон не был наивно соблазнен всем этим — он также дал резкую, жесткую критику со стороны Академии стоической теологии, высмеивая их неуклюжую логику, невозможные бесчисленные божества и идею провидения Поллианны.

«Когда я размышляю над высказываниями стоиков, — сказал сотрудник Цицерона из Академии, Котта, — я не могу презирать глупость вульгарных и невежественных людей».

Тем не менее, симпатии Цицерона, по крайней мере в этом, были на стороне стоиков, о чем свидетельствуют захватывающие дух описания «цветов, травы, деревьев и кукурузы». Если у него не было машины с обожествленными абстракциями и переполненным воображением Олимпа, у него было подлинное чувство разума, лежащего в основе вещей; для внешнего огня природы. Даже после его беспристрастного изложения он был непоколебим.Он считал, что стоическая космология «более приближена к подобию истины». Сдержанная исповедь, но тем не менее исповедь: в природе Цицерона было божество, от которого не избавился ни один умный анализ.

В саду виллы Варрона и в своем собственном в Тускулуме Цицерон столкнулся с этим богом. Не в пустыне, а в новой природе: выкованной из человеческого разума и растительного и животного мира. В нем говорилось о совершенной, провиденциальной божественности стоического бога, но на новом языке, понятном смертным, нуждающимся в сельском хозяйстве, досуге и комфорте созданий.

«С помощью наших рук мы изо всех сил пытаемся создать, — писал Цицерон, — второй мир в мире природы».

Сад был вторым священным миром государственного деятеля. Природа дала человеку «силу и процесс» жизни, а затем дала ему повод овладеть ими — садовая библиотека Варрона объединила оба дара.

Дэймон Янг — австралийский философ и писатель. Его новая книга «Философия в саду» (MUP) уже вышла. Посмотреть его полный профиль можно здесь.

Вступительное примечание.Цицерон. 1909-14. Буквы. Гарвардская классика.

Выберите поискWorld FactbookМеждународный тезаурус РоджераЦитаты БартлеттаУважительно процитированыFowler’s King’s EnglishСтиль СтранкаМенкенский языкКембриджская историяБиблия короля ДжеймсаОксфорд ШекспирАнатомия ГреяФермерская поваренная книгаЭтикет поста, фраза пивовара и мифология БулфонаЭлиот, Т.С.Фрост, Р. Хопкинс, GMKeats, Дж. Лоуренс, DHMasters, Э.Л.Сэндбург, К.Сассун, С.Уитман, У. Вордсворт, У. Йейтс, WBA Все документальные произведения Гарвардская классикаАмериканские очерки Относительность ЭйнштейнаГрант, США Рузвельт, Т. История УэллсаПрезидентские инаугурацииВся художественная литератураПолка художественной литературыИстории о привиденияхКраткие рассказыШоу, Дж. Б. Стейн, Г. Стивенсон, Р. Л. Уэллс, HG Nonfiction> Harvard Classics> СОДЕРЖАНИЕ · СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ · БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ ЗАПИСЬ Цицерон.(106–43 до н. Э.). Буквы. Гарвардская классика. 1909–14. Вступительное примечание ПИСЬМА Цицерона имеют разнообразный характер. Они варьируются от самого неформального общения с членами его семьи до серьезных и сложных сочинений, которые фактически являются трактатами в эпистолярной форме. Очевидно, что очень большая часть из них была написана не в соответствии с текущим настроением, не думая о возможности публикации; и в них стиль сравнительно непринужденный и разговорный.Другие, адресованные публичным персонажам, имеют практически тот же характер, что и его речи, обсуждения политических вопросов, предназначенные для воздействия на общественное мнение, и выполняющие функцию в римской жизни того времени, очень аналогичную той, которую выполняют в наши дни статьи в отличные обзоры или передовые статьи в известных журналах. 1 В случае обеих этих двух основных групп интерес двоякий: личный и исторический, хотя, естественно, именно в частных письмах мы находим наибольший свет на характер писателя.Несмотря на спонтанность этих посланий, среди ученых существует большая разница во мнениях относительно личности, раскрытой ими, и как в степени расхождения во взглядах, так и в накале противоречий нам напоминают современные дискуссии о персонажи таких людей, как Гладстон или Рузвельт. Было справедливо сказано, что в целом больше шансов на справедливость для Цицерона от светского человека, который понимает, как напряжение и изменение политики приводят государственного деятеля к явно непоследовательным высказываниям, чем от профессионального ученого, который подвергает эти высказывания непоследовательности. строжайшая логическая проверка, без освещения практического опыта. 2 Многие стороны жизни Цицерона, помимо политической, отражены в письмах. Из них мы можем составить картину того, как амбициозный римский джентльмен с некоторым унаследованным богатством обратился к профессии юриста как к обычному способу стать публичной фигурой; о том, как его состояние может быть увеличено за счет гонораров, наследства от друзей, клиентов и даже совершенно незнакомых людей, которые таким образом стремились добиться отличия от себя; о том, как губернатор провинции может стать богатым за год; о том, как сыновья богатых римлян доставляли неприятности своим наставникам, были отправлены в Афины, как в университет в наши дни, и нашли пособие в размере более 4000 долларов в год недостаточным для их расточительства.И снова мы видим, как величайший оратор Рима разводится со своей женой спустя тридцать лет, по-видимому, потому, что она была неблагоразумной или недобросовестной в денежных вопросах, и женится в возрасте шестидесяти трех лет за свою подопечную, молодую девушку, состояние которой, по его признанию, было самым большим. Главная достопримечательность. Холодность темперамента, навеянная этими транзакциями, в свою очередь, противоречит романтической привязанности Цицерона к своей дочери Туллии, которую он не устает восхвалять за ее ум и обаяние и чья смерть чуть не разбила ему сердце. 3 Большинство писем Цицерона было написано тушью на бумаге или пергаменте тростниковым пером; несколько на дощечках из дерева или слоновой кости, покрытых воском, отметки вырезаны пером. Первые письма он писал собственноручно, последние, за исключением редких случаев, продиктовал секретарю. Почтовой службы, конечно, не было, поэтому послания доставляли частные посыльные или курьеры, которые постоянно путешествовали между провинциальными чиновниками и столицей. 4 Помимо писем к Аттику, сбор, систематизация и публикация переписки Цицерона, по-видимому, произошли благодаря Тиро, ученому вольноотпущеннику, который служил ему секретарем, и которому некоторые из письма адресованы. Тит Помпоний Аттик, который редактировал большую коллекцию писем, написанных самому себе, был образованным римлянином, прожившим более двадцати лет в Афинах с целью обучения. Его рвение к совершенствованию сочеталось с успешным стремлением к богатству; и хотя Цицерон полагался на него в вопросах помощи и советов как в общественных, так и в личных делах, их дружба не помешала Аттикусу быть в хороших отношениях с людьми противоположной стороны. 5 Щедрый, дружелюбный и культурный Аттикус не отличался силой своей преданности принципам или людям. «То, что он был другом Цицерона на протяжении всей жизни, — говорит профессор Тиррелл, — это лучший титул, который должен вспомнить Аттикус. Как человек он был добрым, осторожным и проницательным, но не более того: в его характере никогда не было ничего грандиозного или благородного. Он был квинтэссенцией благоразумной посредственности ». 6 Период, охваченный письмами Цицерона, — один из самых интересных и важных в истории мира, и эти письма представляют собой портрет вождя. Персонажи и важнейшие события той эпохи написаны человеком, который не только сам оказался в эпицентре конфликта, но и был непревзойденным литературным художником. 7

2.3: Римская республика — Социальные науки LibreTexts

Когда Афины пришли в упадок, возникла новая сила — Римская республика. Сенат был единственным постоянно действующим руководящим органом и единственным органом, в котором были возможны дебаты. Чтобы вести дебаты, нужно было владеть искусством убеждения — риторикой и ораторским искусством, или публичными выступлениями.

Греческая риторика появилась в республиканском Риме в середине II века до нашей эры.В. Учителями риторики были греки, и они преподавали как на греческом, так и на латыни. Со временем появились римские учителя. Примечательно, что римская риторическая теория, как писали Мерфи и Катула (1995), состоит в том, что она впервые появилась в своей наиболее полной форме около 90 г. до н.э., имея очень мало прямых доказательств того, как она превратилась в завершенную форму. Через некоторое время после Аристотеля писатели уточнили и разделили предмет риторики на пять частей — изобретение, аранжировка, стиль, память и подача.Эти пять канонов до сих пор являются частью публичных выступлений в образовании. Два римлянина выделяются как квинтэссенция римской риторики, Цицерон и Квинтилиан.

Влияние Цицерона

Марк Туллий Цицерон родился 3 января 106 г. до н. Э. И был убит 7 декабря 43 г. до н. Э. Его жизнь совпала с упадком и падением Римской республики, и он был важным участником многих значительных политических событий своего времени. Он считается величайшим из римских ораторов и был, среди прочего, юристом, политиком и философом.

В Риме Цицерона правительство в конечном итоге перешло под контроль хорошо обученного правящего класса. Юридическое образование стало неотъемлемой частью этого правящего класса. Римская риторика давала правила для всех форм ораторского искусства; однако юридическая речь стала основным акцентом в учебниках.

Цицерон известен тем, что написал De Inventione, когда ему было около двадцати лет. Это важно, потому что дает нам представление об общей природе риторического обучения в первом веке до нашей эры.C. Позже, став более зрелым человеком, он написал De Oratore , который он сравнил и противопоставил De Inventione . Вклад Цицерона в теорию устного дискурса включал веру в то, что оратор должен иметь прочную основу общих знаний. Цицерон считал, что идеальный оратор должен уметь мудро и красноречиво говорить на любой предмет с достоинством и сдержанностью. Корбетт (1965) писал, что «Цицерон считал, что идеальный оратор должен разбираться во многих предметах.Чтобы изобретать свои аргументы, идеальный оратор должен обладать широким кругом знаний »(стр. 542). Цицерон презирал поверхностность ораторов, которые полагались исключительно на совершенную дикцию и изящные слова, лишенные содержания. Его идеальным человеком был философ, государственный деятель, ученый оратор, который использовал риторику для формирования общественного мнения.

Великие дела достигаются не мускулами, скоростью или физической ловкостью, а размышлением, силой характера и рассудительностью.~ Марк Туллий Цицерон

Цицерон твердо утверждал, что ораторское искусство — это нечто большее, чем юридические выступления или школьный предмет. Цицерон считал ораторское искусство высшей формой интеллектуальной деятельности и незаменимым инструментом на благо государства. Кроме того, он объединил три функции оратора на трех уровнях стиля. Он смог дать своим коллегам широкую интерпретацию аттизма и возродил лучших греческих теоретиков и практиков ораторского искусства.Можно сказать, что Цицерон был идеалистом. Изучая греческую риторику, он призывал своих современников практиковать те же идеалы, этику и стандарты прошлого. Его основной задачей было адаптировать эллинское (древнегреческое) учение к потребностям Рима. Во времена Цицерона Рим стал местом, где больше не допускалось свободное выражение идей. Правительство было коррумпированным.

Влияние Квинтилиана

Марк Фабий Квинтилиан (н.э.35-95) был знаменитым оратором, риториком, латинским учителем и писателем, который продвигал теорию риторики с древней Греции и с высоты римской риторики. Его работа по риторике, Institutio Oratoria, представляет собой исчерпывающий том из двенадцати книг и является крупным вкладом в теорию образования и литературную критику. Многие более поздние риторы, особенно из эпохи Возрождения, извлекли свою риторическую теорию непосредственно из этого текста.

Разум тренируется разнообразием и разнообразием предметов, в то время как характер формируется созерцанием добродетели и порока.~ Квинтилиан

За более чем сто лет, прошедших между смертью Цицерона и рождением Квинтилиана, образование широко распространилось по всей Римской империи, причем риторика была самой важной частью образования. Но во времена Квинтилиана (Gwynn, 1926) популярной тенденцией в ораторском искусстве была не риторика в традиционном смысле, а, скорее, ее называли «серебряной латынью», стилем, в котором витиеватые украшения отдавали предпочтение ясности и точности. В это время риторика в основном состояла из трех аспектов: теоретического (обдумывание новых риторических методов), образовательного (обучение студентов пяти канонам) и практического (зал суда и политические выступления).

Quintilian’s Institutio Oratoria можно рассматривать как реакцию против этой тенденции; он выступал за возврат к более простому и ясному языку. Гвинн (1926) писал, что Квинтилиан принял ораторское мастерство Цицерона в качестве модели для этого возврата к риторической традиции; потому что в прошлом веке стандартом был гораздо более лаконичный стиль Цицерона. Квинтилиану не нравился чрезмерный орнамент, популярный в ораторском стиле его современников (серебряная латынь). Квинтилиан считал, что отклонение от естественного языка и естественного порядка мышления в погоне за чрезмерно сложным стилем создает путаницу как в ораторе, так и в его аудитории.

Большая часть этой работы была посвящена техническим аспектам риторики, и Institutio Oratoria, наряду с «Риторикой» Аристотеля и произведениями Цицерона, считалась одним из величайших произведений древнего мира по риторике. Согласно Барретту (1987), он организовал практику ораторского искусства в пять канонов: inventio (открытие аргументов), dispositio (расположение аргументов), elocutio (выражение или стиль), memoria (запоминание). , и pronuntiatio (доставка).Это подробное изложение отражает его обширный опыт как оратора и учителя, и во многих отношениях его работу можно рассматривать как кульминацию греческой и римской риторической теории.

Квинтилиан подчеркивал ценность риторики как моральной силы в обществе. «Моя цель, — сказал Квинтилиан, — это воспитание безупречного оратора» (I. Pref. 8). Поскольку функция оратора заключается в продвижении дела истины и хорошего правительства, Квинтилиан сказал, что он по определению должен быть морально хорошим человеком, а не просто эффективным оратором.Согласно Гвинн (1926), это была революционная доктрина в развитии риторики: Аристотель считал риторику морально нейтральной, человеческим орудием, моральный характер которого заключался в говорящем, а не в искусстве. Квинтилиан видел в риторике средство для лучшего самоуправления общества; сделать моральное добро неотъемлемой частью ораторского искусства.

hetoric сравнить с Платоном, Аристотелем и Цицероном? Платон определил риторику как философию, а не как искусство, ненужный инструмент. Платона больше интересовала истина, чем Квинтилиана, а Аристотель считал, что риторика «находит доступные средства убеждения».Квинтилиан оспорил это определение, потому что считал, что Аристотель упустил тот факт, что любой, не только ученый, может убедить. Для Квинтилиана риторика была «хорошим человеком, говорящим хорошо» (Honeycutt, 2007).

Система риторического образования Квинтилиана была направлена ​​на создание идеального римского оратора: добродетельного, умелого, отважного, красноречивого человека. Его целью было подготовить оратора-философа-государственного деятеля, который мог бы сочетать мудрость с убеждением ради регулирования государства.Именно эта настойчивость в интеллектуальном и моральном воспитании честолюбивого оратора сделала Цицерона и Квинтилиана двумя наиболее мощными классическими факторами, оказавшими влияние на риторическое образование в Англии и Америке.

С момента смерти Квинтилиана (около 100 г. н. Э.) До падения Римской империи (410 г. н. Э.) В риторическую доктрину внесено очень мало. Греческое культурное движение во втором и третьем веках нашей эры (хотя некоторые источники относят это движение к четвертому и пятому векам нашей эры).Д.), названный «вторым софизмом», был сосредоточен в Афинах (Barrett, 1987). Однако искусство ораторского искусства было сосредоточено больше на чрезмерной производительности (доставке) и профессиональном произнесении речи, чем на искусстве интеллектуального развития. Между квинтилианской и средневековой риторикой нет полного разрыва. В этот период появились работы Викторина, который написал систематические комментарии к риторике Цицерона, Акилы Романуса, Фортунатиана и Сульпиция Виктора. Они упоминаются, потому что они отражают тип риторического образования, общий для третьего и четвертого веков, и служат мостом между классической и средневековой риторикой.

Есть ли убеждение ?: Остин, Аристотель, Цицерон

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-СТИПЕНДИИ ОКСФОРДА (oxford.universitypressscholarship.com). (c) Авторские права Oxford University Press, 2021. Все права защищены. Отдельный пользователь может распечатать одну главу монографии в формате PDF в OSO для личного использования. дата: 17 июня 2021 г.

Остин, Аристотель, Цицерон

Глава:

(стр.1) 1 Бывает ли убеждение?

Источник:

Как слова делают вещи

Автор (ы):

Дэвид Бромвич

Издатель:

Oxford University Press

DOI: 10.1093 / oso / 9780199672790.003.0001

На вопрос, происходит ли убеждение, на удивление сложно ответить. Дж. Л. Остин предоставил образцы словесных формул, которые выполняют действия в ходе произнесения или в силу сказанного, и иллюстрации такого рода можно найти как в поэзии, так и в обычной речи. Но страстная речь сама по себе может дать эффект, которого нельзя было ожидать. Мы можем быть уверены, что они произойдут, но не можем точно предсказать, какими они будут.Примеры включают сложное политическое влияние, прослеживаемое к антиреволюционной брошюре Эдмунда Берка A Letter to a Noble Lord , и сложность понимания того, как судить персонажей в некоторых романах и рассказах Генри Джеймса. Приписываемое намерение, кажется, зависит от личного опыта или эстетической изысканности читателя, а часто и от некоторой комбинации того и другого.

Ключевые слова: Аристотель, Цицерон, Остин, перформатив, высказывание, автор, общение, убеждение

Для получения доступа к полному тексту книг в рамках службы для стипендии

Oxford Online требуется подписка или покупка.Однако публичные пользователи могут свободно искать на сайте и просматривать аннотации и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите для доступа к полному тексту.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этой книге, обратитесь к своему библиотекарю.

Для устранения неполадок, пожалуйста, проверьте наш FAQs , и если вы не можете найти там ответ, пожалуйста свяжитесь с нами .

% PDF-1.4 % 810 0 объект > эндобдж xref 810 33 0000000015 00000 н. 0000001837 00000 н. 0000001929 00000 н. 0000001951 00000 н. 0000002256 00000 н. 0000002412 00000 н. 0000002693 00000 н. 0000002967 00000 н. 0000003252 00000 н. 0000003537 00000 н. 0000003814 00000 н. 0000004085 00000 н. 0000004218 00000 н. 0000004554 00000 н. 0000004687 00000 н. 0000005322 00000 п. 0000005462 00000 п. 0000005794 00000 н. 0000006187 00000 н. 0000006360 00000 н. 0000006542 00000 н. 0000006720 00000 н. 0000006893 00000 н. 0000009657 00000 н. 0000030779 00000 п. 0000032278 00000 н. 0000035174 00000 п. 0000041313 00000 п. 0000047875 00000 п. 0000055705 00000 п. 0000056165 00000 п. 0000056637 00000 п. 0000057163 00000 п. трейлер ] >> startxref 0 %% EOF 811 0 объект > эндобдж 812 0 объект > эндобдж 813 0 объект > / XObject> / ProcSet [/ PDF / Text / ImageC] >> / Group> / Annots [820 0 R 819 0 R 818 0 R 817 0 R 816 0 R 815 0 R 814 0 R] >> эндобдж 814 0 объект >>> эндобдж 815 0 объект >>> эндобдж 816 0 объект >>> эндобдж 817 0 объект >>> эндобдж 818 0 объект >>> эндобдж 819 0 объект >>> эндобдж 820 0 объект >>> эндобдж 821 0 объект > эндобдж 822 0 объект > / Вт [1 [160 243 142 219 558 513 680 498 474 277 505 566 443 598 663 586 852368 371 455 378 219 395 453 202200 195 704 458 455 447 283 310 255 446 377 585 384 949 426 489]] / FontDescriptor 828 0 R >> эндобдж 823 0 объект > эндобдж 824 0 объект > эндобдж 825 0 объект > эндобдж 826 0 объект > / W [1 [192 317 277 559 680 544 511 318 543 468 611 685 599 855 450 337 467 346 245 387 470 235 240 230 702464 423 459 331 302 277 463 395 604 391 971 459 526]] / FontDescriptor 829 0 R >> эндобдж 827 0 объект > / W [1 [190 405 405 204 286 204 455 476 476 476 476 476 476 476 476 269 840 613 673 709 532 322 643 550 853 546 612 483 623 406 489 405 497 420 262 438 495 238 448 231 753 500 492 490 324 345 294 487 421 639 431 387 289 1015 561]] / FontDescriptor 831 0 R >> эндобдж 828 0 объект > эндобдж 829 0 объект > эндобдж 830 0 объект > эндобдж 831 0 объект > эндобдж 832 0 объект > поток xZ ێ #} Wyil`4

.