«Кометы появляются в ночном небе так же неожиданно, как и перемены в человеческой жизни» – Стиль

На платформе Apple TV+ состоялась премьера нового фильма Вернера Херцога и Клайва Оппенгеймера «Кометы и метеориты. Гости из далеких миров». В прошлом легендарный режиссер и вулканолог из Кембриджского университета сотрудничали в работе над фильмами «Встречи на краю света» и «В самое пекло», картины удостоились номинаций на премии «Эмми» и «Оскар», а их новая работа «Кометы и метеориты. Гости из далеких миров» этой осенью была представлена виртуально на Международном кинофестивале в Торонто и фестивале Американского института киноискусства. В ходе работы Херцог и Оппенгеймер побывали в Антарктиде, Австралии, Франции, Индии и Италии, а также задействовали съемки из Саудовской Аравии и Сибири. «Коммерсантъ Стиль» узнал у создателей картины, зачем они уступают свои места в палатках камерам, а сами спят под открытым небом и почему Вернер Херцог до сих пор не пользуется смартфоном.

Клайв Оппенгеймер и Вернер Херцог

Фото:  Apple TV+

Клайв Оппенгеймер и Вернер Херцог

Фото:  Apple TV+

— В ходе съемок «Кометы и метеориты. Гости из далеких миров» вы посетили более 12 стран, я при просмотре даже испытала легкую белую зависть. Что берут с собой в кругосветное путешествие режиссеры документальных фильмов? Как вы обычно путешествуете?

ВЕРНЕР ХЕРЦОГ: Я всегда путешествую налегке! С собой у меня только ручная кладь — одна сумка. Но у Клайва все не так: у него с собой пачки бумаг и документов, а также книги. Когда снимаешь документальное кино, важно быть подвижным и легким на подъем, а иначе путешествия ничего хорошего вам не принесут. Мне по душе путешествия, к примеру, по Амазонке, где можно перетащить корабль через гору (речь идет о фильме Вернера Херцога «Фицкарральдо», эта картина 1982 года получила приз за лучшую режиссуру на Каннском кинофестивале. Тогда для съемки настоящий корабль перенесли через реально существующую гору.—

«Коммерсантъ Стиль»). Конечно же, на это уйдут месяцы работы с местным населением, но это и неплохо!

Фото: Apple TV+

Фото: Apple TV+

КЛАЙВ ОППЕНГЕЙМЕР: Мы действительно много путешествовали, работая над этим документальным фильмом, поэтому я понимаю твою белую зависть.

На днях я испытал что-то подобное, когда увидел фотографию своего друга: на снимке была запечатлена всего лишь багажная лента аэропорта Хитроу! Где только ни побывали мы с Вернером — даже на острове Мер в Торресовом проливе. С каждой новой поездкой мы пересаживались на самолет все меньшего размера, с каждым перелетом нам приходилось оставлять на земле все больше оборудования. В таких сложных рабочих поездках гибкость и умение быстро адаптироваться к новым условиям просто необходимы.

В. Х.: Кстати, в самые важные путешествия в своей жизни я отправляюсь пешком, как пилигрим. А ведь пешие путешествия практически вытеснены из современной культуры.

Клайв Оппенгеймер

Фото: Apple TV+

Клайв Оппенгеймер

Фото: Apple TV+

— Правда, что на съемках этого документального фильма вы спали под открытым небом, пока ваши камеры и кинооборудование ночевали в палатке?

В. Х.: Конечно. Всегда приходится делать выбор. И, поверьте мне, нет ничего плохого в том, чтобы нам, людям, провести ночь под открытым небом где-то в пустыне Западной Австралии! Но вот камерам лучше быть в палатке, ведь в пустыне так много песка, который может навредить оборудованию.

— Ничего плохого, не считая пауков, змей и прочей живности! В вашем новом документальном кино вы очень тонко переплели темы религии и науки. Как вам удалось соблюсти этот идеальный баланс и, например, не уйти с головой в мифологию?

К. О.: Разделить религию, культуру и науку в этом вопросе невозможно. Наш фильм получился бы совершенно другим, если бы мы взяли и погрузились целиком и полностью в научное исследование метеоритов, если бы мы с головой ушли в те потрясающие элементы, которые находят внутри метеоритов, будь то сахар или аминокислоты.

Но ведь куда интереснее посмотреть на то, что метеориты значили для людей в самых разных точках мира, какое значение они имели в истории человечества.

Это очень экзотичные камни. В прошлом, когда люди видели падение этих объектов с небес, метеориты приобретали для них божественное значение, для людей это было знаком того, что боги вмешивались в человеческие дела, а образовавшиеся после падения метеоритные кратеры становились для наших предков священными, сакральными местами. Меня невероятно пленит тот факт, насколько переплетены природные явления с историей культуры человечества, особенно когда речь заходит о геофизических божественных феноменах.

Так что мы держали это в голове с самого начала, когда только готовились к съемкам и проводили рисерч.

В нашем листе сразу возникло несколько мест, которые мы хотели показать в фильме и которые бы связали основную идею с вопросами о том, где началась жизнь, как появились люди, почему 65 млн лет назад произошла глобальная катастрофа — падение гигантского метеорита, после которого динозавры вымерли, как и все живые существа планеты. Это событие навело людей на размышления о своей судьбе.

Ждет ли нас, человечество, в будущем удар гигантского астероида? Все эти мысли возникают в те моменты, например, когда мы смотрим на ночное небо и видим падающие звезды — все это напоминает нам о непостоянстве нашего мира, ведь кометы появляются в ночном небе также неожиданно, как и перемены в человеческой жизни.

Клайв Оппенгеймер и геохимик Нита Сахай в кратере Рамгарх, представляющем собой кратер от падения метеора диаметром 3,5 км на плато Кота в хребте Виндхья, расположенном рядом с деревней Рамгарх в штате Раджастхан в Индии.

Клайв Оппенгеймер и геохимик Нита Сахай в кратере Рамгарх, представляющем собой кратер от падения метеора диаметром 3,5 км на плато Кота в хребте Виндхья, расположенном рядом с деревней Рамгарх в штате Раджастхан в Индии.

— Вернер, меня очень развеселила ваша шутка в фильме, где на реплику ученому, которая говорит, что все мы состоим из частиц звездной пыли, вы отвечаете: «Я не звездная пыль, я — баварец».

После работы над документальным фильмом о метеоритах у вас не возникло желания переосмыслить свою жизнь и, кто знает, может, подготовиться к удару астероида, к неизбежному столкновению с бездной?

В. Х.: Я считаю, что документальный фильм о метеоритах не должен носить дидактический характер, фильмы должны быть захватывающими, открывать для зрителей новые миры, вызывать удивление и трепет. Если нам удается передать эти ощущения в своем документальном фильме, значит, мы на правильном пути. С нашим фильмом мы приглашаем зрителей в самые отдаленные части планеты, к примеру к Берингову проливу, где находят метеориты, которые состоят из квазикристаллов, что раньше считалось немыслимым. А это существует в природе, а значит, существует и во Вселенной. Во время съемок документального фильма важно передать эту радость открытия нового. Взять, к примеру, кадры из Сибири — только представьте, съемки в подлеске, команда окружена комарами! Все это важно передать в фильме, чтобы зритель вместе с нами смог испытать это чувство, когда вы открываете для себя что-то новое, о чем не знали раньше, побывали там, где не бывали раньше, и узнали о том, кто мы.

— Когда вы снимаете документальные фильмы, вы задумываетесь о том, как новое поколение будет смотреть ваш фильм? К примеру, сегодня дети все чаще смотрят видео в ускоренном в полтора раза режиме.

В. Х.: Это большой вопрос для будущего кинематографа.

Действительно, выросло новое поколение зрителей, которое сегодня смотрит кино на скорости воспроизведения 1,5 или даже 2.

У меня нет пока ответа на этот вопрос. Но одно могу сказать точно: создатели фильмов больше не могут позволить себе быть скучными даже на секунду!

Марк Уильман, Джоан Балгер и Клайв Оппенгеймер в обсерватории Pan-STARRS, Халеакала, Гавайи

Фото: Apple TV+

Марк Уильман, Джоан Балгер и Клайв Оппенгеймер в обсерватории Pan-STARRS, Халеакала, Гавайи

Фото: Apple TV+

К. О.: Я думаю, что одно из преимуществ стриминг-платформ и просмотра фильмов на данных площадках — агностический формат. Больше не надо снимать фильм или сериал, задумываясь о том, где будут проходить рекламные блоки. Теперь только содержание фильма диктует хронометраж картины. Больше не существует условных правил для фильмов быть длиной 55 или 90 минут, больше не надо думать об aspect ratio (соотношении сторон экрана), фильмы снова могут быть черно-белыми, если так задумано режиссером. Все это — большое преимущество, впрочем, как и то, что сегодня у фильмов зрители находятся по всему миру.

Клайв Оппенгеймер и ученый Минакши Вадхва из Центр изучения метеоритов при Университете штата Аризона

Фото: Apple TV+

Клайв Оппенгеймер и ученый Минакши Вадхва из Центр изучения метеоритов при Университете штата Аризона

Фото: Apple TV+

— Вернер, вы снимали «Кометы и метеориты. Гости из далеких миров» чуть ли не параллельно со съемками «Мандалорца». Клайв, а вы также работали над фильмом и параллельно преподавали вулканологию в Кембридже. Как вы распределяете обязанности и находите время работать над документальным фильмом, съемки которого могут растянуться на много месяцев?

В. Х.: Работу над этим фильмом начал Клайв, он посвятил много времени и сил рисерчу, результатами которого поделился со мной. Затем мы вместе выбирали героев, отбирали места съемок из 30 локейшенов. Перед началом работы мы условились, что не будем снимать 10-часовой фильм, поэтому число локейшенов сократилось до 10-11. Так что мы начали «монтировать» фильм еще до того, как начались его съемки. Клайву очень хорошо дается кастинг: он всегда находит интересных героев для наших документальных фильмов. Ведь герои важны не только для художественных, но и документальных картин.

К. О.: Моя специализация — вулканология, так что я понимаю суть геонаук, тем не менее для документального фильма о метеоритах мне надо было все равно проделать рисерч. Чем больше я изучал этот вопрос, тем больше я уходил в другие науки: гуманитарные, социальные и, например, даже в археоастрономию. Все это было удивительно интересно, но, вы правы, с профессиональной точки зрения это было совсем не просто. Конечно, совмещать это с работой профессора нелегко, но я старался не показывать виду, хотя порой и отправлял рабочие письма в три утра!

Фото: Apple TV+

Фото: Apple TV+

— Вернер, к слову о рисерче, а как работаете вы? Ведь еще несколько лет назад вы говорили, что у вас нет мобильного телефона и интернетом вы пользуетесь исключительно для электронной почты. Сегодня мы говорим по Zoom, значит ли это, что ваши отношения с интернетом изменились и вы пересмотрели свои взгляды?

В. Х.: Именно! Ведь если мы говорим сейчас с помощью интернета и даже видим друг друга, то я пользуюсь интернетом. Но я все еще не хочу иметь мобильный телефон. Мне не нравится познавать мир через приложения, мне куда ближе прямой контакт с человеком. Как я и говорил, я люблю путешествовать пешком, мне нравится читать печатные, а не электронные книги. Я не читаю ничьих твитов, меня нет в социальных сетях. Я бы предпочел говорить с людьми лицом к лицу, а еще лучше — за хорошим обедом. Я бы хотел встретиться снова с моим тестем — моя жена родом из Сибири. Я бы хотел вместе с ним отправиться на охоту, пострелять уток, а потом запечь дичь и поужинать за приятной беседой. Вот, как я хочу жить, вот, как я хочу функционировать. И я не считаю, что это старомодно, мне кажется как раз, что это очень современно.

Беседовала Жанна Присяжная

Седьмая печаль / Хабр

Дисклеймер

Я не уверен, что этот текст должен быть на Хабре. Тащу его сюда просто потому, что больше нигде не публикуюсь. Если вы полагаете, что сей опус здесь неуместен, вы знаете, что делать.

Антоний Блок почесал острый подбородок и передвинул фигуру на доске. Партия подходила к концу, и исход её был слишком очевиден. Смерть улыбнулся — страшно, одними губами. Его глаза, не мигая, смотрели из-под нависших надбровных дуг. Бледной рукой Смерть взял свою королеву и поставил вплотную к королю рыцаря. Мат.

— Говорят, на сарацинском «шах мат» означает «правитель мёртв», — бесстрастно произнёс Антоний.
— На персидском, — уточнил Смерть.
— Я не отличаю одних нехристей от других, — сплюнул рыцарь. — Пусть дьявол в преисподней разбирается, кого из них кинуть в какой котёл.
— Ты веришь в дьявола? — спросил Смерть, буравя Антония своим немигающим взглядом.
— Я уже ни во что не верю, — Блок горько усмехнулся. — Только в то, что вскоре ты захочешь забрать свой выигрыш.
— Несомненно, — Смерть улыбнулся снова, и сердце храброго рыцаря замерло в страхе. — Сейчас ты можешь идти, куда захочешь. Но вскоре я вернусь, и тогда ты пойдёшь за мной.
— Пойду куда?! — воскликнул рыцарь в душевной муке.

Смерть поправил свой плащ, смахнув с него нанесённую ветром сухую былинку.

— Никуда, — мягко сказал он. — Это просто метафора.
— Значит, я просто перестану существовать? — Антоний овладел собой, и страх в его голосе был почти не слышен. — Нет ни ада, ни рая, ни Господа, ни Сатаны. Ты ведь к этой мысли пытался подвести меня всю дорогу?

Рыцарь покосился на свой меч, прислонённый к стволу старого вяза. Успеть бы вытянуть его из ножен да развалить страшного гостя напополам, тем самым свирепым ударом, что не раз выручал его в Палестине…

— Я не пытался подвести тебя ни к какой мысли, — сухо ответил Смерть. — Это не входит в мои обязанности. Ты встречался с разными людьми, каждый из них забирал у тебя частичку веры и отдавал толику отчаяния. Такова логика сюжета.
— Какого, к чёрту, сюжета? Не морочь мне голову, — зарычал Антоний. — Ты уже получил мою жизнь, дай мне взамен хотя бы честный ответ. Там, куда ты меня поведёшь, ждёт пустота или что-то иное?
— Твоя жизнь всегда принадлежала мне. — Смерть сказал это, не повышая голоса, однако, казалось, сам дневной свет на мгновение померк от звука этих слов. — Ты не подарил мне её, потерпев поражение, и потому не достоин ответного дара. Впрочем, — Смерть прислушался к чему-то, недоступному человеческому уху, — сегодня необычный день. Ты получишь свой дар, рыцарь, пусть ты его и не заслужил. Но сначала сделай кое-что для меня. Ты знаешь сказку про мудрую королеву Дагмар? — Антоний кивнул утвердительно. — Расскажи её мне.

Антоний запустил пятерню в короткие светлые волосы, пытаясь разворошить память. Эту сказку он слышал в далёком детстве от хромой служанки. Много лет у него не было подходящего случая, чтобы поведать её кому-то ещё. Отдельные слова забылись, но общая канва сюжета про хитроумную принцессу-крестьянку осталась в его голове.

— Жил-был принц, — неуверенно начал Блок. — С малых лет твердили ему, что мудрее и красивее его никого на свете нет. И до того он возгордился, что и сам тому поверил…

Смерть слушал, не перебивая, рассказ рыцаря о Дагмар, что покорила принца сперва своей красотой, а после — своим умом. Сказка завершалась тем, как дочь крестьянина стала правящей королевой, с чьими решениями сам король был вынужден считаться. Немудрено, что служанке так нравилась эта история.

— Скажи мне, Антоний, — промолвил Смерть, когда рыцарь закончил, — что стало с Дагмар после?
— После? — Антоний задумался. — Наверное, она нарожала много прекрасных детей. Потом состарилась и умерла в один день со своим любимым. Обычно в сказках бывает так.
— Но ты не знаешь этого наверняка.
— Не знаю.
— Так может быть, у королевы и не было никакого «после»?
— Что ты имеешь в виду? — удивился рыцарь.
— Я имею в виду, — Смерть подался вперёд, — что Дагмар — героиня сказки, а не живой человек. Что она рождена из слов, а не из материнского лона. Потому Дагмар начинает жить в тот момент, когда принц слышит её пение, и ни словом раньше.

Рыцарь нахмурился.

— Мудрёны твои речи. У меня был знакомый школяр, он тоже любил говорить мудрёно. Я послушал его и уехал на десять лет в Богом проклятую пустыню, где песок набивается даже в задницу. С тех пор я предпочитаю, когда мне объясняют по-простому.
— Всё очень просто. У королевы не было никакого «потом». Когда ты закончил повествование, она перестала быть. Можно сказать даже, что ты убил её. А вместе с ней — её стариков-родителей, мужа-короля… Даже лошадей, которыми была запряжена её карета. Ты ужасный человек, Антоний Блок.

Антоний фыркнул.

— Это всего лишь глупая детская сказка. Дагмар никогда не существовала в действительности, и потому я не мог её убить.
— Уверен ли ты в собственном существовании?

Рыцарь скрипнул зубами и вновь покосился на меч.

— Хочешь сказать, я тоже герой сказки?
— Вообще-то, ты герой фильма. Но в данный момент тебя позаимствовали.
— Позаимствовали?
— Для рассказа. Это такая малая литературная форма, вроде сказки, но письменная, с конкретным автором и отличающаяся по структуре сюжета.
— Ты просто вешаешь мне лапшу на уши, — Антоний с трудом сдерживал бешенство. — Впустую тратишь время, которого у меня осталось не так много.
— Позаимствовали, кстати, некачественно. — Смерть как будто не слышал слов рыцаря. — Или, может быть, творчески? В оригинале ты не был таким агрессивным.
— Я не верю тебе, Жнец.
— Я докажу. Это будет просто. — Смерть вновь откинулся назад, прислонившись спиной к дереву. В эти мгновения его взгляд был почти человеческим. — От каких слов происходит имя Владимир?
— Владеть миром, — сквозь зубы процедил Антоний. Он не понимал, к чему ведёт его собеседник, и уже начал уставать от этого странного разговора.
— Хорошо. А каково происхождение имени Дагмар?
— Не имею ни малейшего понятия.
— Ты ведь датчанин, Антоний Блок? — Рыцарь кивнул. — Скажи, как же так вышло, что ты не ведаешь происхождения датского имени Дагмар, но корни русского имени Владимир тебе известны?
— Пёс его знает, — раздражённо передёрнул плечами Антоний. — Про одно имя я где-то слышал, про другое нет. Я воин, человек железного меча. Я не монах-переписчик и не обязан знать все слова на свете.
— Однако ты знаешь русские слова «мир» и «владеть». Ты ведь даже не заметил, что эти слова не из твоего родного языка, не так ли?

Рыцарь собрался возразить, однако возражений у него не нашлось, и он так и остался сидеть с открытым ртом, ожидая, пока нужная фраза придёт на ум.

— Как же это объяснишь ты? — спросил он наконец.
— Всё просто. Автор этого рассказа пишет его на русском. А потому ты тоже говоришь по-русски. Датский язык, который ты считаешь родным, ни тебе, ни ему не знаком.

Смерть скрестил руки на груди, наслаждаясь эффектом. Несчастный Антоний схватился за голову, вцепившись пальцами в льняные вихры, будто пытаясь за них вытащить самого себя из Бездны. «Из глубин взываю к тебе, Господи», — вспомнил он подходящую к случаю молитву, но вдруг с ужасающей чёткостью осознал, что латынь этого псалма — вовсе не латынь.

Почти четверть часа они провели в тишине. Смерть не тяготился безмолвием, ему некуда было спешить. Рыцарь сидел, погружённый в мысли столь же невесёлые, сколь и безумные.

— Ты сказал, что я герой фильма, — решил наконец нарушить молчание Антоний. — Что такое фильм?
— Разновидность искусства, которую люди изобретут в будущем. Движущиеся картины со звуком.

По глазам Блока было видно, что это объяснение не внесло ясности.

— Впрочем, в текущем дискурсе это слишком долго объяснять. Лучше сделаем так, — Смерть щёлкнул бледными пальцами, и…

— Да, теперь я знаю, что такое кино, — медленно и задумчиво произнёс Слик Генри. И почесал затылок гаечным ключом. — Это то, чем люди развлекались, когда у них ещё не было симстимов.

Судья молчал. Четырёхметровой рыже-стальной громадой он нависал над Сликом. В тех сочленениях, которые не были искусственно заржавлены, он блестел нестерпимым светом, потому что солнце поднималось над Собачьей Пустошью прямо за спиной Слика.

— Ах да, ты же не умеешь говорить, — вспомнил конструктор. — У тебя нет динамика. Не думал, что он понадобится.

Слик нырнул в железную коробку Фабрики. Птаха куда-то запропастился, а Джентри, наверно, сидел у себя на чердаке. Ну и хорошо. Слик не хотел сейчас ни с кем начинать разговор — только закончить один. Покопавшись в груде барахла, Слик нашёл сломанный полицейский мегафон. У него не работала кнопка включения, но сам звукоизлучатель был в порядке. Выкорчевав его отвёрткой, Слик Генри вернулся к Судье.

Закрепив динамик на месте отсутствующей головы, Слик подвёл к нему питание от аккумулятора, а сигнал — от модуля дистанционного управления. Впрочем, это было так же бессмысленно, как вообще оставить аудиопровод болтаться в воздухе. На пульте не было микрофона, и никто всё равно не смог бы говорить через Судью.

Судья заговорил сам.

— Для вояки из тринадцатого столетия ты чертовски неплох в электронике. — Голос, раздавшийся из бывшего мегафона, был столь оглушителен, что Слик чуть не наделал в штаны. Чертыхаясь, он подкрутил регулятор громкости.
— Я уже не знаю, кто я, — ответил Слик-Антоний, морщась от боли в перепонках. — По идее, я должен сходить от этого с ума. Но почему-то не схожу.
— У этого персонажа психика покрепче, — голос Смерти, хоть и обрёл металлический призвук, всё же оставался до жути узнаваемым. — У него есть свои проблемы с головой, но, по крайней мере, он не ноет целыми днями о скоротечности земной жизни.
— Как получилось, что он — это я? Я имею в виду, — Антоний-Слик сделал неопределённый жест отвёрткой в воздухе, — у него другое тело, другие знания, другой характер. Тогда почему я стал им, а не просто… прекратил быть?
— Ты не слышал про корабль Тесея? — лязгнул Смерть-Судья.
— Не слышал. А что с ним?
— Тесей — это герой древнегреческих мифов. По легенде, корабль, на котором он возвращался с Крита в Афины, долгое время был реликвией афинян. Каждый год они отправляли на нём священное посольство в Делос. Вскоре этот древний кусок дерьма стал разваливаться. В нём заменили одну доску, потом другую, потом мачту… В конце концов, не осталось ни единой щепки от старого корабля. И тогда греки задумались: это ещё тот же корабль или уже другой?
— И к какому выводу пришли?
— Да ни к какому, — усмехнулся Смерть-Судья железным смехом. — Но спорили много.
— В любом случае, эта история не имеет отношения ко мне. Ты просто заменил один корабль на другой. Полностью, не частями.
— Ошибаешься. Одна деревяшка от старой посудины всё же сохранилась.
— Что же это?
— Неоконченный разговор.

Слик огляделся и, не найдя более подходящего предмета, присел на обломок железобетона, который, словно репей, вцепился прутьями арматуры в пыльную землю Пустоши.

— Как ты вообще это сделал? Вот это вот, — Слик изобразил щелчок пальцами. — Непохоже на работу Смерти. Ты же сам говорил, у тебя есть определённый круг обязанностей. Прекращать жизни, ходить в чёрном плаще с капюшоном, наводить ужас взглядом. Ну, ты понимаешь, о чём я. С каких пор в эти обязанности входит перенесение честного рыцаря на тысячу лет вперёд и запихивание его в тело какого-то нечестивого кузнеца, не иначе как с дьявольской помощью оживляющего металл?

Было непонятно, то ли механик иронизирует над манерой речи рыцаря, то ли рыцарь — над образом жизни механика.

— А я этого и не делал, — безразлично ответил Смерть. — Это было вмешательство высшей силы.
— Бога, что ли? — ухмыльнулся Слик. Антония покоробило от этой ухмылки.
— Бери выше. Автора.
— Автор выше Бога?
— В своём творении? Безусловно. Может ли всемогущий Господь создать камень, который не сможет поднять?

Слик покосился на бетонную глыбу у себя под седалищем.

— Если б мог, возник бы парадокс, не так ли?
— Верно. А автор может абсолютно всё. Даже если это нарушает законы логики.
— Не верю.

Пронзительно зажужжали сервоприводы: стальная махина Судьи пришла в движение. Это было так неожиданно и страшно, что Слик опрокинулся назад, кувыркнувшись через голову и зачерпнув полный воротник пыли. Механик сразу же вскочил, приготовившись задать стрекача от своего обезумевшего творения. Но Судья не собирался атаковать. Вместо этого пинком железной конечности он отправил под ноги Слику небольшой предмет. Антоний поднял его. Это оказался серый металлический куб. На гранях его кислотно-зелёной краской были нанесены цифры.

— Будь любезен, прочти вслух то, что начертано на каждой грани. — Судья-Смерть больше не двигался, но теперь Слик знал, что он способен.

Слик принялся вертеть куб, называя числа.

— Два. Семь. Три. Один. Шесть. Четыре. Пять. — Антоний покрутил куб ещё немного, убеждаясь, что ни один сарацинский символ не ускользнул от его внимания.
— Сколько цифр ты назвал?
— Семь… кажется, — неуверенно ответил Слик.
— А сколько граней у куба?
— Твою костлявую мать… — прошептал механик и начал остервенело крутить артефакт в руках. Он шевелил губами, запоминая, проверяя и перепроверяя.
— Я знаю, в чём подвох, — радостно заявил он наконец. — когда я поворачиваю куб, число на противоположной от меня грани меняется.
— Ты правда так думаешь? — динамик зашуршал, как будто Смерть подавил смешок. — Мы можем провести эксперимент. Принеси зеркало. Помести куб между собой и зеркалом, чуть ниже уровня глаз, вершиной к себе. Тогда ты сможешь увидеть все семь граней одновременно. Но на твоём месте я бы не стал этого делать.
— Почему?
— Ты сойдёшь с ума.

Слик грязно выругался и, размахнувшись, закинул семигранник далеко в Пустошь.

— Странно, что ты не обдумал ещё одну возможность, — у Судьи не было лица, но Антония не покидало ощущение, что Смерть буравит его взглядом. — Странно, учитывая твою историю.
— Какую историю?
— Не твою, крестоносец. Историю механика. Почему был создан Судья. Ты забыл, Слик Генри?

Слик похолодел. Именно ЭТО он не смог бы забыть никогда. Тюрьма. Проклятые мозгоправы что-то сделали с его нейронами. Синдром Корсакова, говорили они. Целенаправленно вызванное нарушение кратковременной памяти. Три года пролетели как пять минут. Это считалось гуманным.

— Я создал тебя, чтобы ненавидеть, — тихо произнёс Слик. — Чтобы ненавидеть что-то конкретное. Материальное. Не ускользающие воспоминания. Не людей, которые давно остались в прошлом…
— И не самого себя, — закончил за него Смерть. — Но я сейчас о другом. Автору нет необходимости приклеивать к кубу седьмую грань. Ему достаточно залезть в твой мозг. Перемкнуть в нём нужные нейроны, и ты будешь думать, что у куба семь граней, или пять, или вообще три с половиной. Или что ты был крестоносцем, вернувшимся из похода как раз к началу чумы, а в созданную тобой «живую скульптуру» вселилась сама смерть. Дурацкая ведь идея, а, Генри?

Слик облизал губы, пытаясь унять приступ тошноты. Голова кружилась, будто из-под него выбили землю; будто он оказался на Веретене, где нет настоящей силы тяжести, только центробежная сила, вжимающая жителей спутника в его стальные стенки.

— Как тогда понять, что реально, а что нет? — хрипло произнёс механик.
— А почему этот вопрос возник у тебя только сейчас? — Смерть хохотнул. — Даже до нашего разговора у тебя были все причины, чтобы усомниться в природе своего существования. Тюремные врачи играли с твоим мозгом. Ты бывал в симстимах, которые отличаются от реальности лишь тем, что ты ЗНАЕШЬ, что они ненастоящие. Вполне возможно, что на самом деле ты очень большой и умный моллюск. Улитка-мутант. Ты плаваешь в прохладной жиже, а в твоё склизкое тело воткнуты электроды, транслирующие мысли, знания, ощущения. Электроды, заставляющие тебя думать, что ты Слик Генри, человек, механик, бывший преступник…
— В таком случае я бы предпочёл думать, что я — ИскИн. Как Винтермьют. Не люблю улиток. — Слик овладел собой достаточно, чтобы пытаться шутить.
— Конечно, ты предпочёл бы. Искусственный интеллект способен делать выбор. Искать решение, брешь в стенах своей темницы. И если это хитрый и везучий ИскИн, как Винтермьют, он эту брешь найдёт. А у тебя выбора нет. Ты — лишь несколько строчек текста, и что будет в последнем абзаце — уже известно. Ты заперт в горстке букв. Это идеальная тюрьма, из неё нет выхода.

Слик сидел с отсутствующим выражением, ковыряясь в пыли носком ботинка. Сказанного было слишком много для его разума, какую бы природу он не имел.

— Если автор всемогущ, — заговорил он наконец, — значит, он мог бы сделать меня счастливым? Всех счастливыми? Устроить рай на земле. Чтобы каждый жил в огромной вилле с целым бассейном питьевой воды. Чтобы все кайфовали без наркоты, бесконечно трахались, и никому не нужно было умирать.
— Мог бы. Но не захотел.
— Почему?
— Счастье — это скучно. Никто не любит истории, в которых все играют и веселятся.
— И автору не жаль нас?
— Конечно, не жаль. Вы же не настоящие.

Даже на открытом пространстве перед Фабрикой эти слова, казалось, рождали эхо.

— Но я чувствую себя вполне настоящим! — возмутился Слик. — Я живу, я дышу. Если я порежусь, мне больно и течёт кровь. Думаю, у автора всё то же самое. Тогда почему он считает себя выше меня? Какие у него причины считать себя настоящим?
— Никаких, — равнодушно ответил Смерть. — Но у него есть причины считать ненастоящим тебя. Этого достаточно.
— Тогда почему…
— Довольно! — загремел Смерть, и его металлический голос разнёсся, казалось, по всей пустоши. — Я сказал тебе, что ты можешь идти куда захочешь, рыцарь. Но ты не захотел идти, ты захотел ответов. И ты получил их. Теперь я заберу свой приз.

Взвизгнув сервоприводами, Судья поднял заржавленную руку, вместо кисти оканчивающуюся остро отточенной циркулярной пилой. Слик бросился бежать, но…

— Муу? — удивлённо промычал Антоний.

Они стояли на высоком обрыве. Внизу свинцовые волны бешено бились о камень, превращаясь в пену. Солнце пряталось за сизыми предгрозовыми облаками, и свет его, проходя насквозь, обретал мертвенный, потусторонний оттенок. Это был свет последнего дня.

Смерть вновь обрёл свой плащ и свою бледность. Он стоял рядом с Антонием неестественно прямо, словно венчая собой утёс. Смерть выглядел огромным, хотя Антоний был намного массивнее, а в холке доходил ему до плеча. В руках у Смерти был длинный кнут.

— Муу! — промычал Антоний снова, с нотками понимания. А затем закричал истошно, забил копытами о камень. — Му! Му! Муууууу!
— Я же говорил, — Смерть без тени страха наблюдал, как огромное животное беснуется в шаге от него. — Автор может сделать с тобой всё, что захочет.
— Мууууу! — заревел Антоний, вращая налитыми кровью глазами.- Мууу?
— Нет, он не вернёт тебе способность говорить, — отрезал Смерть. — Сказать по секрету, это с самого начала было неважно. Ты, твои слова, твоя личность. Он мог сразу сделать тебя быком, чтобы все свои реплики ты не говорил, а мычал. Невелика потеря для сюжета.
— Мууу? — промычал Антоний печально и вопросительно.
— Ты правда думал, что ты главный герой? — Смерть расхохотался. — Ты — просто воплощение страданий автора. Боксёрская груша. Твоя роль — жалобно стонать и не понимать, что происходит. А достигнув какого-то понимания, стонать ещё жалобнее.
— Мууууу?
— Ну, поскольку нас тут только двое, очевидно, что главный герой — это я. Все любят писать про Смерть. Очеловечивать меня, выводить в качестве персонажа.
— Муууу?
— Так они усмиряют свой страх. Любое воплощение смерти, даже самое жуткое, не так страшно, как она сама. Если с кем-то можно поговорить — значит, с ним можно попробовать договориться. Обхитрить. Обыграть в шахматы. Пусть даже эта попытка будет неудачной, всё равно остаётся надежда. Кстати о смерти… — Смерть сделал вид, что спохватился. — Знаешь, тебе уже пора.

Только сейчас Антоний заметил длинную доску, одним концом нависшую над пропастью. Другой конец был придавлен огромным валуном.

— Муу? Муууу?
— Туда, дружище, туда.

Антоний покосился на доску, потом на пастуший кнут в руках Смерти. Он грозно засопел и начал рыть землю копытом, показывая, что не сдастся без боя. Смерть рассмеялся и, широко размахнувшись, забросил кнут в море. Антоний ждал плеска, но его не было слышно за рокотом прибоя.

— Ты ведь так до конца и не понял, да? — Антоний вдруг почувствовал, как все четыре ноги перестают его слушаться. — Ты не можешь сопротивляться воле автора. Ты и есть воля автора.

Копыта, ставшие чужими, понесли молодого быка к доске. Цок-цок. Цок-цок. Тук-тук. Антоний ступил с камня на дерево. Он шёл по доске, покачиваясь от порывов ветра. Внизу бесновались волны, а сверху и впереди вереницами плыли тёмные облака. Бык больше не мычал, только вздыхал тяжело, покорившись своей участи, но не смирившись с ней.

Смерть шёл рядом прямо по воздуху. Закон, по которому он это делал, был превыше закона тяготения. С равнодушной лаской мясника он положил бескровную руку на холку Антония.

— Скажи, ты ненавидишь его?

Антоний слегка наклонил рогатую голову.

— Напрасно. Он делает это не со зла. Он просто выносит собственную боль из себя наружу. Точно так же, как Слик строил Судью, автор строит это повествование. Потому что не может иначе. Потому что ему, как и тебе, приходится следовать логике сюжета. Точно так же он идёт по своей доске, к своему падению. И, в отличие от тебя, он идёт в одиночестве.

Антоний фыркнул. Страдания автора его нисколько не утешали.

— Ладно, приведу другой аргумент… Ой-ой, надо торопиться, — воскликнул Смерть, увидев, что конец доски уже близок. — Дело в том, что автор невиновен в твоей грядущей гибели.
— Му-у?
— Автор просто написал буквы, длинную цепочку букв. Но сами по себе они ничего не значат. Они просто существуют все одновременно. Первое предложение, последнее предложение, это предложение — всё находится рядом. Они не образуют последовательности, в них нет течения времени. Если дать их человеку, не умеющему читать, он увидит только тысячи закорючек. Гипотетически, можно даже представить себе человека, говорящего на диковинном языке, совершенно непохожем на наш, но с теми же буквами. Он будет читать этот рассказ задом наперёд и прочтёт рецепт жаркого.
— Му, — скептически хмыкнул Антоний.
— Буквы складываются в историю только тогда, когда их читают, и очень важно, как именно их читают. Поэтому читатель, а не автор, даёт тебе жизнь. Заставляет тебя существовать, и вскоре заставит прекратить своё существование.

Бык вздохнул, затем негромко спросил:

— Муу?
— Ради забавы, Антоний. Думаю, читатель находит тебя забавным. Этот текст для него — просто постмодернистский эксперимент. Он не сопереживает тебе. Не чувствует твоего страдания. Ты всего лишь…

Передние копыта быка ступили в пустоту. Больно ударившись грудью о край доски, он полетел вниз, кувыркаясь в воздухе. Он не мычал и не ревел, лишь в грустных коровьих глазах застыло человеческое отчаяние.

Звук удара о воду был оглушителен, в нём почти затерялся треск костей. Тело, ещё недавно налитое жизнью и свирепой силой, пошло на дно, как простой кожаный мешок. Из широких ноздрей быка медленно выплывало багряное облачко. Привлечённые запахом крови, стали виться вокруг него юркие серебристые рыбки. Своими маленькими, но острыми зубами они пытались прокусить толстую шкуру. А бык погружался всё глубже. Вскоре сквозь толщу воды можно было разглядеть лишь глаза. Широко открытые, они смотрели не в глубину и не ввысь, не на скалистый берег и не в открытое море. Они смотрели на тебя.

Да-да, на тебя.

О чем лучше не думать | Книга

О чем я не хочу думать | Книга | Публикации писцов X

ДОМ

Книги

• Каталог

Авторы

Блог

События

О нас

• О Scribe
• Продажа и распространение
• Представления
• Права и разрешения
• Карьера

Свяжитесь с нами

Scribe

Мы публикуем важные книги — художественные и научно-популярные произведения на важные темы, а также лучшие местные, зарубежные и переводные художественные произведения.

Дженте Постума (перевод Сары Тиммер Харви)

‘С первых страниц этого романа я понятия не имел, куда он движется, но я полностью доверял Постуме. Нежный, нестандартный. и искусно нарисовано — мне понравилось».

Алли Ричардс, автор книги

«Маленькие радости реальной жизни»0062 Посмотреть все отзывы

‘Уникальная история о брате и сестре-близнецах, иронически смешная и душераздирающе грустная. Ее персонажи отчаянно пытаются разобраться в нашем постоянно усложняющемся мире. Это редкая книга. А Jente Posthuma — сокровище и адский писатель».

Герман Кох, автор международного бестселлера «Ужин

»

Что, если половина пары близнецов больше не хочет жить? Что делать, если другой не может жить без них?

Этот вопрос лежит в основе обманчиво простого вопроса Дженте Постума о том, о чем я бы не хотел думать . Рассказчик — близнец, чей брат недавно покончил с собой. Она оглядывается на их детство и рассказывает об их взрослой жизни: как ее брат пытался найти счастье, но потерял себя в разных мужчинах и движении Бхагван, хотя и не полностью.

В кратких, точных виньетках, полных нежной меланхолии и удивительного юмора, Постума рассказывает историю депрессивного брата, рассматриваемую с точки зрения сестры, которая одновременно любит и обижается на своего близнеца, изо всех сил пытается понять его и ужасно скучает по нему.

‘С первых страниц этого романа я понятия не имел, куда он движется, но я полностью доверился Постуме. Нежный, нестандартный. и искусно нарисовано — мне понравилось». 0002 Посмотреть все отзывы

КУПИТЬ ЭЛЕКТРОННУЮ КНИГУ

Детали

НАГРАДЫ

Премия Европейского Союза в области литературы 2021 г. — вошла в шорт-лист

КАТЕГОРИИ / теги

Современная художественная литература (после 1945 г.) ХУДОЖЕСТВЕННАЯ / Литературная Художественная литература в переводе ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА / ПсихологическаяХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ / Семейная жизнь / Братья и сестрыХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА / Мировая литература / Нидерланды

АВТОР

Jente Posthuma

Первый роман Jente Posthuma, получивший признание критиков, Mensen zonder uitstraling (Люди без харизмы), был опубликован в 2016 году и номинирован на премию Dioraphte Literatour Prize, премию Hebban Debut Prize и премию ANV Debut Prize. Ее второй роман, О чем я лучше не думаю , опубликованный в 2020 году, был столь же хорошо принят и вошел в шорт-лист Премии Европейского Союза в области литературы 2021 года9. 0003

ПЕРЕВОДЧИК

Сара Тиммер Харви

Сара Тиммер Харви — переводчик и писатель из Нью-Йорка. Реконструкция , сборник рассказов, написанных голландско-суринамской писательницей Карин Аматмоэкрим и переведенных Сарой, был опубликован издательством Strangers Press в 2020 году. Переводы Сары стихов и прозы на голландском языке появились в Современная поэзия в переводе , Асимптота , Журнал побережья Мексиканского залива , The Los Angeles Review и в других местах.

Связанный контент

ПЕРЕВОДЧИК

Сара Тиммер Харви

Сара Тиммер Харви — переводчик и писатель из Нью-Йорка. …

Откройте для себя

АВТОР

Дженте Постума

Первый роман Дженте Постума, получивший признание критиков, Mensen zonder…

Откройте для себя

Деперсонализация: могут ли навязчивые мысли изменить меня навсегда?

Шон О Коннор

95 494

ПРОСМОТРОВ

Навязчивые мысли возникают при всем спектре тревожных расстройств. На самом деле, учитывая большое разнообразие состояний, содержащихся в нем, навязчивые мысли, возможно, являются наиболее распространенным симптомом, варьирующимся от безобидных до богохульных, от раздражающих до тревожных.

Но больше всего огорчает в мыслях не их содержание, а их постоянство, с момента пробуждения утром до засыпания ночью. И даже сон может не дать передышки, так как тревога может вызывать повторяющиеся кошмары.

В 2005 году у меня развилось Деперсонализационное расстройство, состояние тревожного спектра, которое заставляет страдающего чувствовать, что он не настоящий или живет во сне. Это также порождает особенно навязчивые мысли о природе реальности и существования. Я страдал от этого состояния в течение двух лет, и это поставило на паузу мою учебу, мою карьеру, всю мою жизнь. Я слишком хорошо знаю, насколько тревожными и даже калечащими могут быть навязчивые мысли.

Мои размышления варьировались от размышлений о присущей обычным вещам странности (таких как моя собака или кофейная чашка) до размышлений о необъятности и безразличии вселенной. У меня были мысли о причинении вреда себе и другим и, как это чаще всего бывает при деперсонализации, дико абстрактные размышления о природе бытия и реальности.

Несмотря на то, что содержание было разным, у всех мыслей были общие черты: их интенсивность и то, насколько они были пугающими. Я никогда не мог привыкнуть к ним, никогда не мог выработать толерантность. Каждый из них бил меня, как тонна кирпичей, сотни раз в день, часто вызывая откровенные панические атаки.

Мой врач не был знаком с расстройством деперсонализации, и онлайн-форумы, казалось, были заполнены противоречивой информацией. Поэтому я бросился исследовать природу этих навязчивых мыслей. Одной из теорий, о которых я узнал, был Иронический процесс, идея о том, что если вы активно пытаетесь не думать о чем-то, вы обязаны думать об этом неоднократно.

Это не новое явление. Эдгар Аллан По назвал это «Извращенным бесом» (из одноименного рассказа), желание сделать что-то, что, как нам кажется, нам не следует делать. Достоевский упоминает об этом в своих «Зимних заметках о летних впечатлениях»:

«Попробуйте поставить себе такую ​​задачу: не думать о белом медведе, и вы увидите, что проклятая вещь будет приходить в голову каждую минуту».

В 20-м веке было проведено много исследований подавления мыслей, и социальные психологи использовали слова Достоевского для описания того, что стало известно как феномен «белого медведя». В настоящее время это хорошо известное психологическое явление, и, к счастью, его можно лечить с помощью различных методов, включая когнитивно-поведенческую терапию и терапию разговорами/экспозицией.

Но даже когда я обнаружил, что у меня есть способ вылечиться от расстройства деперсонализации, меня ужасно беспокоило то, что я каким-то образом никогда не буду прежним. Что мысли, которые у меня были, были настолько унизительными и пугающими, что они будут преследовать меня вечно, искажая и портя мои нормальные мысли даже после выздоровления. Или что у хорошего человека никогда не было бы таких мыслей, значит, я должен быть плохим человеком. Я спросил себя: «Смогу ли я когда-нибудь действительно «переосмыслить» эти мысли? Что, если эти мысли изменили меня навсегда?»

Позже я обнаружил, что это почти универсальная проблема для людей, страдающих от навязчивых мыслей. Они боятся, что «открыли дверь» этим мыслям и не могут ее закрыть и должны жить с ними вечно. Это часто усугубляется тем фактом, что тревожное состояние могло быть вызвано употреблением наркотиков (сорняки и ЛСД являются распространенными триггерами расстройства деперсонализации). Больной может быть убежден, что он «поджарил» свой мозг или сам навлек это на себя.

Хорошей новостью является то, что это никогда не бывает, и есть три причины почему.

1. Проблема не в мыслях, проблема в тревоге.

Когда ваше тело находится в состоянии сильного стресса, оно переходит в режим борьбы или бегства. Это вызывает очевидные, ощутимые эффекты, такие как учащенное сердцебиение, потливость, бессонница. Есть и менее очевидные последствия для мозга: например, повышается уровень кортизола, и миндалевидное тело начинает работать с перегрузкой. В этом состоянии разум не может должным образом сосредоточиться и постоянно сбивается с толку, заставляя ваши мысли мчаться.

Когда у вас постоянное состояние, основанное на тревоге, такое как деперсонализация или посттравматическое стрессовое расстройство, это может стать вашим психическим состоянием покоя. Так что, даже когда вы сидите и пытаетесь расслабиться, ваш разум перескакивает на кажущиеся случайными мысли, многие из которых пугают. Но все они по-прежнему вызваны тревогой.

2. Ни одна из этих мыслей не имеет большей ценности, чем другая.

Какими бы безобидными или пугающими ни были эти мысли, они все равно остаются просто мыслями. Например, ту страшную мысль, которая пришла вам в голову о необъятности Вселенной? Это имеет не большую внутреннюю ценность, чем мысль: «Я хочу кукурузных хлопьев на завтрак».

И мозг воспринимает все мысли одинаково. То есть мысль о кукурузных хлопьях кажется неважной не по своему содержанию, а потому, что вы сразу переходите к другим мыслям . Эта мысль об огромной вселенной, или причинении себе вреда, или о чем-то еще — кажется важной только потому, что вы сосредоточены на ней.

Как говорит По в «Бесте извращенных», «Вполне обычное дело, когда нас раздражает звон в ушах или, скорее, в наших воспоминаниях, бремя какой-нибудь обычной песни или каких-то невпечатляющих отрывков из оперы. И мы не станем меньше мучиться, если песня сама по себе будет хороша или оперная аранжировка достойна уважения».

Он описывает «ушной червь» — песню, которую невозможно выкинуть из головы. Но что более важно, он также говорит, что то, что песня звучит как ушной червь, не делает ее хорошей или плохой — это все еще просто песня. Точно так же мысль, застрявшая в вашей голове, не делает ее хорошей или плохой, это все еще просто мысль.

3. Чем больше вы это признаете, тем реальнее это

Опять же, По ссылается на это ближе к концу своего рассказа, когда главный герой чувствует себя поглощенным чувством вины:

«Я постоянно ловил себя на том, что… повторяю фразу: «Я в безопасности». Однажды, прогуливаясь по улицам, я остановил себя, бормоча вполголоса эти обычные слоги… «Я в безопасности, я в безопасности, но если я не настолько глуп, чтобы открыто признаться!» Едва я произнес эти слова, как почувствовал, как ледяной холод подкрался к моему сердцу».

Очевидно, драма добавлена ​​для придания пикантности, но этот отрывок содержит отличный урок, как справляться с навязчивыми мыслями. Когда вы произносите их вслух, когда исследуете и обсуждаете их, вы придаете им доверие и силу, которых они не заслуживают.

Вернемся к примеру с ушным червем. Если бы у вас в голове застряла песня, и вы захотели бы избавиться от нее, что бы вы сделали? Один из подходов состоит в том, чтобы разобрать песню на части, обсудить ее с другими, тщательно проанализировать ее на наличие той конкретной последовательности нот или текста, которая делает ее такой запоминающейся. Тогда, возможно, вы сможете найти решение своей проблемы.

Но, конечно, это только усугубит ситуацию. Это попытка «логического» выхода из проблемы, для решения которой не требуется логика. Я усвоил это на собственном горьком опыте, когда страдал деперсонализационным расстройством, все время задаваясь вопросом, почему мои постоянные исследования только усугубляют навязчивые мысли.

Другой способ избавиться от ушного червя — просто признать, что он есть, и заняться своей жизнью и послушать разные песни. Это позволит мозгу расслабиться, сосредоточиться на других вещах, как обычно, и позволит со временем «переписать» ушной червь, что является нормальным и здоровым. Ваш мозг хочет, чтобы отпустил навязчивые мысли, вам просто нужно позволить ему это сделать.

Попытка подавить постоянные навязчивые мысли может пугать и расстраивать. Но жизненно важно помнить, что вы не одиноки — это чрезвычайно распространенный симптом, и некоторые из наших величайших умов боролись с ним. И как бы нелогично это ни казалось, анализ и исследование мыслей обычно только ухудшают ситуацию.

Вместо этого, выработав привычку позволять мыслям рассеиваться естественным образом, как они и должны делать, это огромный шаг к выздоровлению. Благодаря вашим собственным привычкам вы можете помочь остановить как навязчивые мысли, так и лежащую в их основе тревогу, к счастью, ни то, ни другое! – может привести к необратимому повреждению.

Так что, если вас посещают навязчивые мысли, не паникуйте.