Время очень не любит когда его убивают: — Что ты хочешь? — Я хочу убить время. — Время очень не любит, когда его убивают ▷ Socratify.Net — Книги для домашнего мастера

Время очень не любит когда его убивают: — Что ты хочешь? — Я хочу убить время. — Время очень не любит, когда его убивают ▷ Socratify.Net

Содержание

«Алиса в Стране чудес» по-русски, по-американски и по-японски

Текст: Андрей Цунский

Знаешь, одна из самых серьезных потерь в битве — это потеря головы.

Когда злобный обыватель добивается места в желтой газетенке – держись все вокруг! В меру своего понимания он начинает расклеивать ярлыки. Сегодняшнему юбиляру тоже достается, несмотря на почтенный – 190 лет – возраст. Открываем сайты соответствующего пошиба и читаем, что он был не в своем уме, что он был с детства чокнутый, педофил, наркоман… Некая мадам досочинялась до заголовка «Педофил Льюис в Кенигсберге». Только не говорите, что заголовок придумали не вы, а какой-то там «штатный пенальтист», редактор… Никогда не соглашайтесь с тем, кто пишет на сервер, а писать способен только на заборе. Позор остался навеки – и на вашу голову.

Чарльз Латвидж Доджсон, он же Льюис Кэролл, 1863. Фото: ru.wikipedia.org

И молвил Морж: «Пришла пора
Подумать о делах:
О башмаках и сургуче,
Капусте, королях,
И почему, как суп в котле,
Кипит вода в морях».

А нам действительно интересен великий сказочник Льюис Кэрролл. Интересно и то, как он, написав два изысканных произведения, вошел с ними в мировую культуру и навсегда в ней теперь останется.

Но почему Чарльз Латвидж Доджсон («ж – немое» – писал он тем, кто хотел «развиртуализировать» их знакомство, не уточняя – в фамилии или в Латвидже) никому не известен?

Нет, я не о Льюисе Кэрролле, фамилия и имя которого – подобранные к собственному имени Доджсона имена-соответствия: Латвидж-Людовик-Луи, Чарльз-Шарль-Карл. При слове «Карл» хихикать не обязательно. Уже давно немодно.

Да о нем вообще могли ничего не узнать. Начать с того, что родился он левшой – и по традиции многочисленных «педагогических» систем его начали переучивать. И чрезвычайно успешно – он сразу разучился писать обеими руками и начал заикаться. Потом все же научили выводить буквы – одинаково плохо обеими руками. А заикание так и осталось. Это дало повод каким-то горе-исследователям писать, что он был… аутистом. Когда дураки «лечат», а «журналисты» ставят диагнозы, добра не жди.

Алиса в Стране чудес. Фото: publicdomainpictures.net

Тем не менее, вырос он молодым человеком очень приятной внешности, с хорошими манерами. Высокого роста – 1 м 83 см, или шесть футов.

И все же почему Доджсон не стал известен? Ну, не то чтобы не известен, и не то чтобы совсем никому. Хотя в математике он не стал ни Гауссом, ни Лобачевским, в философии – ни Шпенглером, ни Сартром; да и вряд ли его фотоснимки заинтересовали бы критиков фотографического искусства без дополнительного интереса к его личности. Хотя он был не «скромным учителем математики», как утверждают некоторые, а профессором математики – и не где-нибудь, а в Оксфорде.

Между прочими достижениями он получил и духовный сан – не священника, а именно диакона, что позволяло читать проповеди, но не отвлекаться на приходские дела и не брать на себя лишних ограничений (хотя и не таких строгих, как в католичестве, да будет благословенна реформация). Эта причастность к духовной жизни была оксфордской традицией. О том, что такое Оксфорд в истории – и говорить не нужно. Но и детство Доджсона прошло отнюдь не в пустыне.

Льюис Кэрролл и… Боудикка

— Что ты хочешь?
— Я хочу убить время.
— Время очень не любит, когда его убивают.

Сын священника, он поступил в частную школу (папа-священник не бедствовал). Но оттуда его… В общем, пришлось сменить учебное заведение на школу в Рагби – которая до сих пор остается предметом гордости города и всего графства Уорикшир. Впрочем – и графство это не простое.

Играли в «Цивилизацию»? Есть там такой страшноватый персонаж – Боудикка. Конечно, не только там, она и в книгах по истории кельтов есть. Так вот, последняя битва римлян и кельтов под предводительством Боудикки произошла именно здесь – и вроде бы именно на том месте, где стояла школа в городе Рагби. Бывает же.

Это территория некогда славного государства Мерсия – смотрели сериал «Викинги»? Вот, битвы с викингами проходили именно здесь, именно тут находилось то самое поселение викингов, которое потом разграбили мерсийцы.

А в 1642 году «кавалеры» принца Руперта крепко побили здесь «круглоголовых» графа Эссекса и пошли на Лондон.

А еще здесь родились Шекспир и Джордж Эллиот…

Зачем я все это здесь пишу? Затем, что все мы родились не на пустом месте. И если кто-то переписывает историю под свои нужды – то главный его инструмент не перо, а огонь, в который он бросает документы и книги (порой вместе с авторами), которым он пытается выжечь вашу память. Но места, где вы родились, могут быть значительными и полными информации. Вот и история Великобритании – часть космогонии мира Доджсона, в котором окажется он сам, Алиса – да и все мы ненадолго оказываемся, читая.

Но вернемся к автору.

Если в мире всё бессмысленно, — сказала Алиса, — что мешает выдумать какой-нибудь смысл?

Мало на свете людей, которые оказали бы такое влияние на театр, музыку, изобразительное искусство и… да вообще на свете мало тех, кто смог войти в культурный код всего человечества! И в русский культурный код – тоже. А код – это совокупность символов. Доджсон создал несколько таких символов, которыми мы оперируем, зная, что будем поняты.

А еще интереснее, что это не только уже произошло – но и продолжается! Вообразим, например, что мы…скажем, американцы.

«Капуста и короли»

Именно так, а не наоборот назывался роман О. Генри. Cabbages and Kings. Корней Иванычу Чуковскому – очевидно, влюбленному в этот роман, тем не менее, захотелось поменять слова местами. Зачем? Понятия не имею. Ему так показалось музыкальнее, что ли? Ну да бог с ним..

Роман построен не только вокруг стихотворения о Морже и Плотнике, хотя читателю будут явлены и башмаки, и сургуч, и капустные пальмы, и взамен королей – президенты. И читатель не пожалеет своих устр… своих денег, отданных за книгу.

Как и книги об Алисе, роман О. Генри создан из пестрых фрагментов: тут и политическая интрига, и любовь, и трагикомическая история бунтаря Клэнси, и наказание расшалившейся «банановой республики» – это уж очередь О. Генри вносить символы в культурный код человечества.

Витраж по мотивам «Алисы в Стране чудес» в Церкви всех святых в Дарсбери. Фото: geograph.org.uk

Но и здесь оказывается, что «нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее». Два не слишком удачливых персонажа познают эту истину на собственном примере: время очень не любит, когда его убивают, а жизнь – это очень серьезно – но не очень…

Видала я такую чепуху, по сравнению с которой эта чепуха — толковый словарь!

А из воплощений попроще – имеется полнометражный мультипликационный фильм, разумеется, Диснея. Сладкая музыка со сладкими голосами, которую сочинили аж тридцать композиторов, желтоволосая девочка с голубыми глазами и в платье под его цвет, песни с невзыскательными текстами, не слишком мудреные каламбуры… Словом – даже в Америке «шедевр» провалился в прокате с миллионным убытком.

Алиса в Стране чудес, 1951. Фото: kinopoisk. ru

Лучше почитаем О. Генри. Тем более что театральных, кино- , мульти- и аудиовоплощений «Алисы» еще очень много – и есть очень интересные, оригинальные – и несомненного качества, а есть – и с национальной окраской.

«Фусиги но Куни но Арису»

Если бы это было так, это бы ещё ничего. Если бы, конечно, оно так и было. Но так как это не так, так оно и не этак. Такова логика вещей.

А теперь вообразим себя японцами и пойдем в ресторан. Да ладно, если вам так надоели суши (ну суси, суси, вы же коренной токиец самурайских кровей, я и забыл), закажете «Хвост Чеширского Кота» (звучит как «дырка от бублика»), «говядину по-бургундски в соусе из красного вина от Королевы Червей», или и вовсе мороженое «курящая гусеница». Главное – не налегайте на сакэ и ничего такого не курите – в зале есть огромные книги, и вам покажется, что вы откусили не от того пирожка; всюду карты разных размеров – в том числе на потолке, зал напоминает лабиринт – в общем, дизайнеры Кацунори Судзуки и Эйити Маруяма расстарались. Жаль только, что их знаковая система» опирается на диснеевский мультик 1951 года. Алисы с японскими личиками порадуют вас японской, французской или итальянской кухней.

Обложка европейского DVD издания Fushigi no Kuni no Alice. Фото: ru.wikipedia.org

А дома вы сможете посмотреть японский мультик 1983 года – аж 58 серий. Про приключения Арису (японцы не выговаривают «л»), белого кролика Бенни Банни, Тэсякятто (это Чеширский Кот по-японски) и Кятапиро (подозрительно напоминает «катерпиллер»? – ну да, угадали, это гусеница!). Но берегитесь Ха то но Дзёо. Дамы Червей. А у дракона Джабберуоки несносный характер, хотя вообще-то он добрый. Кстати, кто такой Джаберуоки? Как его зовут по-русски? Кто знает – молодец! Мультсериал называется «Фусиги но Куни но Арису». Такая вот «Алиса в Стране чудес» режиссёров Сугияма Таку и Коси Сигэо, по сценарию Такахаси Ниисан.

А еще есть полнометражный мультфильм режиссера Кэйити Хара – там все будет круто замешано, как в традиционном японском аниме.

Но этим все, разумеется, не ограничивается! Есть еще сериал, стартовавший в 2020 году, «Алиса в Пограничье» (автору перевода привет от Катюши из старой песни). «Молодой безработный игроман Рёхэй Арису в очередной раз поссорился с отцом и старшим братом и ушёл из дома. Он встречается с двумя закадычными друзьями — один прогуливает работу, а другого уволили — в районе Сибуя, где ребята видят в небе странный салют, а после троицу накрывает новая реальность. Друзья оказываются в пустынной версии Токио и выясняют, что теперь им предстоит участвовать в жестоких играх на выживание…»

Ну, можно и так. Наверное.

Alice in Rock

Нет, я вовсе не о группе, где фронтмэном Константин Кинчев. И вообще мы сейчас прикинемся… британцами. Точнее – шотландцами.

Нет. Конечно же рок-культура не раз вдохновлялась образами Кэрролла. Напрямую – редко, так, единственная сингловая пластиночка группы Boeing Duveen and the Beautiful Soup 1968 года Jabberwock почти полностью построена на тексте «Алисы в Зазеркалье», а американцы Уолт Бейкер и Дон Фейген в конце шестидесятых записали Mock Turtle’s Song еще до того, как создали свою знаменитую группу Steely Dan. А каким стал бы Джон Леннон, не будь на свете Льюиса Кэрролла – и воображать скучно. Но мы – не о них.

Есть на свете замечательный музыкант и поэт, рок-бард. Создатель собственного и уникального направления в музыке и песенном искусстве – Донован. Донован Филипс Литч. Он вообще замечательный музыкальный сказочник, а песню моржа и плотника из его альбома HMS Donovan можно смело назвать самым настоящим шедевром – в его интерпретации можно уcлышать ироничный намек и на The Beatles, и на Pink Floyd, и на the Rolling Stones, и на британское кино того времени… Ну и конечно же его Jabberwocky – (кстати, выяснили кто он такой?), и… Да ладно, просто послушайте!

Алиса в России

Лучший способ объяснить — это сделать самому.

Для нескольких поколений русских и советских детей знакомство с Алисой начиналось с аудиоспектакля, для которого песни написал Владимир Высоцкий. Если хочешь понять поэта – почитай (ну или послушай) то, что он пишет для детей.

Сперва дети не могли понять, почему невозможно купить любимую пластинку в магазине. Так вот просто прийти – и купить, чтобы папе не пришлось договариваться со знакомым и переписывать ее на катушечный магнитофон «Нота». Или на съедающий на завтрак пару кассет адский аппарат «Томь».

Сейчас мы все чаще снова начинаем понимать, почему после записи этой пластинки директор Всесоюзной студии грамзаписи Борис Давидович Владимирский угодил в больницу с инфарктом, а редактора Евгению Лозинскую выгнали с работы, когда Герой соцтруда Наталия Сац – сама отсидевшая пять лет в лагере – на итоговом худсовете после записи «обвинила Всесоюзную студию грамзаписи в том, что она развращает детей чудовищными песнями Высоцкого». Что она при этом думала? Что только она знает, что нужно детям? Что «Высоцкому так и надо, да и не посадят же»? Наталья Ильинична, вы добились всего и заслуженно. Но тут-то кто, кто вас тянул за язык? У вас звездочку бы отняли? Подняли бы процент по ипотеке? Или вы правда на восьмом десятке почувствовали себя детским авгуром? Теперь уже не спросить.

Мы антиподы, мы здесь живём!
У нас тут антикоординаты.
Стоим на пятках твёрдо мы и на своём…

Гений и злодейство, как показала практика, прекрасно совместимы. А вот «общественное положение» и человеческое достоинство – нередко плохо уживаются.

Уж лучше притворимся Моржом и Плотником.

«Морж и Плотник гуляли по берегу. У берега они увидели устриц. Им захотелось полакомиться, но устрицы зарылись в песок и глубоко сидели в воде. Морж, чтобы выманить их из засады, предложил им пойти прогуляться.

— Приятная прогулка! Приятный разговор! — соблазнял он простодушных устриц.

Те поверили и побежали за ним, как цыплята.

— Давайте же начнем! — сказал Морж, усаживаясь на прибрежном камне. — Пришло время потолковать о многих вещах; башмаках, о кораблях, о сургучных печатях, о капусте и о королях».

Лучше сами расскажем кому-нибудь любопытную и парадоксальную историю. А есть кого-то – в общем, не обязательно.

Льюис Кэрролл цитата: Что ты хочешь? — Я хочу убить время. — Время …

— Льюис Кэрролл

Последнее обновление 2 июля 2022 г.

Темы

время

Льюис Кэрролл

45английский писатель, математик, логик, философ и фотограф 1832 — 1898

Связанные темы

Время

Как будто тебя убили — Книги

В прошлом апреле я встретил Эллен Миллер в Barnes & Noble в Бруклине. Она пришла ко мне на чтение с писателем Джонатаном Баумбахом, добрым и забавным человеком, у которого я учился, когда учился на степень магистра искусств в начале восьмидесятых. Эллен была гораздо более поздней протеже. Джонатан подумал, что мне следует встретиться с ней и, возможно, также взглянуть на ее будущий первый роман.

Джонатан из тех, чьи инстинкты в таких вопросах безупречны, поэтому я попросил Эллен прислать мне копию ее камбуза и пригласил ее присоединиться к нам на вечеринке после чтения в квартире моего друга Сэнди. Мои впечатления от Эллен в тот вечер были яркими. Она казалась чем-то вроде Эмили Дикинсон из Ист-Виллидж: бледная кожа, густые темные волосы, такие же темные и выпуклые (она, вероятно, сказала бы «экзофтальмические») глаза. Кардиган. Едва перевалив за 30, у нее была какая-то бурлящая невротическая настойчивость, которую я нашел милой. «Я думаю, мы были такими же в 31 год», — сказал я Сэнди, когда она ушла.

«В любом случае, ты был там», сказал Сэнди. Эллен прислала мне свою книгу с примечанием, которое меня тронуло и заинтриговало. Ссылаясь на разговор, который у нас состоялся на вечеринке, она написала: «Я долгое время думала о том, что у людей разный уровень трагедии, и о том, как трудно быть человеком с высоким уровнем трагедии, находить людей с одинаковым уровнем трагедии. типы переживаний, которые случайно не умерли… Я думаю, что совсем нетрудно найти людей, которые страдали от трагедии за невыразимой трагедией… Что я считаю чрезвычайно необычным, и драгоценным, и редким, так это люди, которые страдали в той же степени, но предпочли остаться разумными, пористыми и занятыми; которые точно знают, как грабительна цена сознания, но выбирают (возможно, по глупости) бодрствовать».

После того, как я прочитал ее роман с замечательным названием « Как будто тебя убили » (Даттон, 24,95 доллара США), я понял, что Эллен Миллер — именно тот человек, которого она описала в этом предложении, и что «цена сознания» является центральной тема ее письма и мысли. Как будто убили — это история крайне запутанной 25-летней жительницы Нью-Йорка по имени Ильяна Мейерович. Как и ее создатель, Ильяна умна до тревожного состояния, пугающе хорошо разбирается в физике, фармакологии, литературе и лингвистике. (Прочитав книгу, а затем выслушав, как Эллен читает из написанного романа, который показывает ее столь же глубокое знание онкологии, генетики и различных других медицинских специальностей, я предложил ей получить визитные карточки, на которых указано, что ее род деятельности — «Тошнота».

Полимат»)

Тем не менее, несмотря на свой интеллект и диплом Университета Брауна, Ильяна — героиновая наркоманка, которая грызет свои пальцы до крови, гадит в свою кошачью коробку, когда ломается унитаз, и, когда она, наконец, находит время для вызова сантехника, самый тревожный садомазохистский роман с ним, о котором я когда-либо слышал или читал, кроме снафф-фильмов.

Большинство замечательных книг о наркотиках вовсе не о наркотиках, и «Как быть убитым » попадает в эту категорию. В глубине души это книга о дружбе и морали, их наличии и отсутствии. В первой главе быстро обнаруживается их отсутствие: на пропитанной наркотиками вечеринке по случаю дня рождения своего друга Джерри за кухонным столом Илиана и ее банда играют в игру для вечеринок, которая состоит в том, чтобы предсказать, как умрет каждый из гостей, и по крайней мере один из их ответов. подвергается испытанию гораздо раньше, чем они ожидают. Представляя себя с черным юмором, увлекательной дикцией и поразительным богатством, повествовательный голос, который проведет вас через это испытание, — это тот, на который вы готовы положиться до конца поездки.

Противоположную сторону вещей — настоящую связь, настоящую мораль — представляет бывшая соседка по комнате по имени Сьюзи, появляющаяся сначала как скорбное воспоминание, но вскоре материализующаяся в воспоминаниях полноценная, полезная и сладкая, как персики, которые она кладет себе в рот. пирог в одной из самых незабываемых сцен книги. Когда Сьюзи переезжает в сумасшедший маленький мир Илианы с ее растениями и исчерпывающим набором полностью натуральных продуктов для ванн, становится ясно, что она так же связана с жизненной силой, как Илиана с желанием смерти. Их не совсем, но почти романтическое участие является центральным элементом книги, лабораторией, в которой гипотезы о том, как люди относятся друг к другу, проверяются и наблюдаются до их суровых, острых выводов.

И, что удивительно, среди всей этой резкости и остроты спасительное легкомыслие поднимает робко ухмыляющуюся голову. В конце книги, где серия душераздирающих сцен с персонажем, умирающим от СПИДа, перемежается наблюдением, что группа 10 000 Maniacs даже не звучит как два маньяка, и что им следует сменить название на «Один в основном нормальный человек». Кто становится немного глупым после пинты Гиннесса, или, возможно, два обычных человека, которые не ведут себя вполне благоразумно сто процентов времени.

Как будто тебя убили Книга

только что была опубликована в Соединенных Штатах после того, как она провела месяц в британских списках бестселлеров. «Вокруг этой книги тонны ажиотажа, и она превзошла все», — прокомментировал один из британских обозревателей. В США, Publishers Weekly провозгласил Илиану «одним из самых запоминающихся неудачников в современной художественной литературе», TheVillage Voice назвал книгу «веселой ужасающей», а отмеченный звездочкой обзор в Booklist преклонился перед «потрясающим талантом Миллера». Я позвонил ей. посмотреть, как поживает Эмили Дикинсон под светом клига, и не так уж и случайно, чтобы понять, откуда она взялась писать о таких гадких, гадких вещах.0003

Хроники Остина: Итак, Эллен. Когда человек создает роман о взрослении с рассказчиком в возрасте около двадцати лет, чье имя очень похоже на имя автора, все думают, что он «автобиографичен». В какой степени это верно для Как будто Убили ?

Эллен Миллер: Я переехала в Ист-Виллидж в конце подросткового возраста и стала здесь взрослой в то время, когда этот район был рынком героина под открытым небом, а о безопасном сексе даже речи не шло. Это было до нынешнего режима, до беспорядков на Томпкинс-сквер, до того, как Нью-Йорк стал как бы дезинфицироваться. Мало того, что повсюду были торговцы и наркоманы, я также видел людей, которые умирали каждый раз, когда я выходил из дома, чтобы купить молоко. В 19В 87-м мой квартал был буквально эпицентром как торговли наркотиками, так и эпидемии СПИДа. И хотя я ни в малейшей степени не участвовала в этом, как Ильяна, если вы возьмете человека в моем возрасте — 20 лет — творческого человека с некоторым интересом к состояниям сознания, быть некоторое участие, конечно. Но ничего похожего на людей в книге.

AC: А что с именем?

ЭМ: Вот, на мой взгляд, полезная метафора. Когда вы смотрите на коробку с хлопьями для завтрака, там перечислены ингредиенты, питательные вещества и витамины, а также процентная суточная доза для каждого из них.

Вы увидите определенное число со звездочкой, означающее, что хлопья содержат менее 2% этого микроэлемента. Он не получает номер, но стоит упомянуть. Его не стоит измерять, но он есть. Ну, Ильяна — это звездочка во мне. Если бы меня разобрать, то получилось бы 70% «тошнитый эрудит», 10% разъяренный ботаник, потом меньше 2% разных вещей, одна из которых — Ильяна Меерович.

Мое имя, Эллен Миллер, настолько обычное, насколько это возможно. Ее имя находится на другом конце спектра: русская, старосветская, высокая романтика. Это как если бы вы взяли какую-то героиню из Достоевского и сбросили ее на Нижний Ист-Сайд.

AC: Итак, Ильяна большая наркоманка, а Эллен нет. Что ж, может быть, это реакция на мой собственный опыт, когда я писал об употреблении тяжелых наркотиков и получил за это пощечину, но я не могу себе представить, чтобы написать о героине, если вам не нужно, если вы не застрял с ним на вашей тарелке автобиографически. Зачем ты это сделал?

ЭМ: Потому что это проводник в человеческое сознание, как война или религия. Если бы я пережил войну, если бы я был в Сараево или в глубоко религиозной культуре, думаю, я бы воспользовался этими обстоятельствами точно так же. Я думаю, что крайности существования поучительны, что они проясняют состояние того, что мы называем нормальным.

Я не отрицаю, что имел определенное отношение к наркотикам, но это не главное. Что важно, так это то, что я действительно думаю о том, что вижу, а здесь было на что посмотреть. И — в этом я похожа на Ильяну — я довольно пористый человек. Я вижу вещи и впитываю их. Если я вижу бездомную собаку, идущую по улице, я на время становлюсь ею. Я прививаю это сознание себе.

AC: Что именно вы подразумеваете под каналом к сознанию?

EM: Путь к человеческому опыту: что происходит с людьми, когда их жизнь захлестывают наркотики, война, религиозная ортодоксия, классовые проблемы. В моем следующем романе, как вы слышали на наших чтениях, этой подавляющей силой будет наука.

AC: Какую реакцию вы получаете от СМИ? Когда они читают об этом возмутительном оскорбительном сексе, предполагают ли они, что это просто очередные бесполезные мемуары, даже если на обложке написано «Роман»?

ЭМ: Обычно нет. Любой, кто меня знает, знает, что лучшее время, чтобы связаться со мной дома, это вечер субботы, а те, кто меня не знает, довольно быстро это понимают. Во всяком случае, мне не хотелось бы думать, что каждый, кто напишет первый роман об убийстве, будет принят за убийцу. Моя ситуация не столько в том, что они считают это мемуарами, сколько в том, что я не прохожу проверку на подлинность — и как я имею право писать об этом, если со мной этого никогда не случалось?

АС: Книга содержит действительно неприятный секс. Я могу честно сказать, что никогда не читал сексуальных сцен, столь расстраивающих, как эти. Я читала некоторые из них, лежа в постели со своим парнем, и я цокала, задыхалась и говорила: «О, Боже мой, о Боже мой!» и когда он спросил, что я читаю, я обнаружил, что даже не могу ему сказать. Я даже не мог произнести слова. Кажется трансгрессивным и действительно смелым с вашей стороны даже признать, что вы придумали такие вещи, не говоря уже о том, чтобы записать их и опубликовать.

ЭМ: Что ж, спасибо, что сказали «храбрый». Иногда мне кажется, что я должен извиниться перед читателем за то, что заставил его пройти через эти сцены.

AC: О, нет. Вы не увидите, как Брет Истон Эллис извиняется перед кем-либо за сцену с хомяком в «Американском психопате, ».

Э.М.: Ну, реакция на такое письмо очень гендерная. Люди охотнее проглатывают такие вещи, когда это делают мужчины, и даже думают, что они крутые. Они авантюристы. Когда ты мужчина, это мужество; когда ты женщина, это отвратительно.

Дело в том, что я очарован многими экстремальными вещами, не только описанными в этой книге. Если бы вы были в моей квартире, вы бы увидели, что у меня есть целая большая полка размером со стену книг о Холокосте, другие полки о войне, пять книг о Каспаре Хаузере, мальчике из Германии 19-го века, который был запирали в подвале и никогда не выставляли на свет, кормили и поили через желоб. Когда я читаю, например, Примо Леви о Холокосте, или Тима О’Брайена о Вьетнаме, или книги о Каспаре Хаузере, это доводит меня до крайности, заставляет усомниться в том, что мы далеки от него, и заставляет задуматься о том, как я или кто-то еще может действовать в таких ситуациях.

AC: И такие вещи, как Иляна, ковыряющая в пальцах — Должен признаться, когда я впервые увидел тебя после прочтения книги, я посмотрел на твои руки и был удивлен, что они такие нормальные — и ужасная сцена с огурцом с сантехник, это просто выскакивает из твоего воображения?

ЭМ: Выбор, который я делаю, заключается в том, чтобы провести пару лет, спрашивая себя, каково это быть этими персонажами. Как только вы примете решение стать этим человеком, вам нужно набраться смелости, чтобы довести его до конца. Я не просто хожу и думаю об огурцах; это произошло именно из воображения Илианы. И одну вещь, которую я должен сказать, это то, что я думаю, что для Илианы, какой бы запутанной она ни была, какой бы неправильной и перенаправленной она ни была, быть с сантехником — это ее собственные очень искаженные поиски радости.

AC: Боже всемогущий.

ЭМ: Или сила, или ощущение существования в отношениях, а не в полностью изолированной монаде самости. Одна вещь, которую мы не можем отрицать в отношении нее и сантехника, это то, что они знают, чего хотят друг друга. Не так уж много людей в ее жизни были готовы уделять ей такое внимание. Это способ перебраться из ее метафизической сковороды в его очень конкретный огонь. Может быть, легче иметь огурец в заднице, чем безнадежность, которая не исчезнет.

Одна из вещей, которая была очень важна для меня при написании книги, это то, что я не мог смириться с тем, что люди, которых я видел на улице каждый день, теряли сознание от крыс, грызущих им пальцы ног, что те люди, которые не собирались там через две недели, потому что они были мертвы, не имели какой-то основной цели. Им точно было не до веселья. И я не мог смириться с тем, что люди примут верные страдания и почти верную смерть, если не будет расплаты.

Я верю, и надеюсь, читатель верит, что для Ильяны все, что она делает, включая самые ужасные вещи, имеет за собой какое-то желание искупления. Как бы она ни стремилась к саморазрушению, она обречена на жизнь и застряла в себе: темы, кстати, которые я очень много видел в вашей книге, Сначала приходит любовь .

AC: Знаете ли вы, я действительно хотел назвать свою книгу Не пытайтесь повторить это дома: История моего брака. Мне нравится твой титул: Как будто тебя убили. И мне нравится, как в книге раскрывается его смысл. Это напоминает мне роман Энни Ламотт «, все новые люди». Когда вы узнаете, что означает это название, это как бы меняет всю книгу. От него мурашки по коже, даже плакать.

ЭМ: Когда люди впервые слышат это, они либо корчатся, либо им это нравится, либо они полностью озадачены. Но я действительно не люблю говорить об этом слишком много, потому что я думаю, что будет лучше, если они раскроют смысл для себя, в книге.

AC: Я думаю, эмпирическое правило может заключаться в том, что ваши наиболее квалифицированные читатели — это те, кто с первой же минуты понимает, что это положительная вещь, метафора чего-то хорошего, а не плохого.

ЭМ: Возможно, вы правы.

AC: Лично я думаю, что Minute Maid Orange Juice должны изменить слоган на своей этикетке с «На вкус как свежие апельсины» на «На вкус как убитый».

Э.М.: Очень бы этого хотелось.

AC: И, конечно же, мы все ждем твоего продолжения, Как будто тебя реанимировали только для того, чтобы снова убить.

ЭМ: (смеется) Отлично.

AC: Ну, я не могу приписать это, мой друг Криспин это придумал. В наши дни нельзя быть слишком осторожным с атрибуциями.

«Как будто тебя убили» Эллен Миллер

Я помню ее руки: красные, кровоточащие пальцы, кровоточащие сквозь слои кожи, от ногтей до костяшек пальцев. Завеса черных волос закрывала большую часть ее лица, когда она наклонила голову вперед и поднесла пальцы ко рту. Жует, кусает, тихонько грызет. Это было нечто большее, чем нервная привычка. С того момента, как я увидел эти руки, мне захотелось завернуть их в белый хлопок, чтобы они — чтобы она — могла исцелиться. Я хотел верить, что исцеление возможно.

Эти руки и привязанная к ним женщина годами преследовали меня. От стола в грязном подвале YMCA в Верхнем Вест-Сайде, где она училась на первом уроке письма, который я когда-либо преподавал, до моей квартиры, где эти руки покоятся на скамье для пианино, где она всегда сидела во время частных семинаров, до еще один стол для семинаров высоко над университетским местом в программе письма для выпускников Нью-Йоркского университета. Если мы видим людей в импрессионистских фрагментах — глаза, губы, поясница — эти руки представляют все, что я когда-либо знал или чувствовал об Эллен Миллер. Они были элегантны, артистичны, с длинными заостренными пальцами и изящными запястьями. Они говорили об обещании, красоте, потенциале, саморазрушении, агонии, отчаянии, распаде.

Позже, в «Как убитой», романе, над которым Элен работала все эти годы, которые я знала, ее рассказчик Ильяна Меерович рассказывала: «Я сжала пальцы в кулаки, чтобы их спрятать. С шести лет у меня была привычка сдирать кожу с пальцев. Я не грыз ногти. В ногтях отсутствовали болевые рецепторы. Зубами или ногтями другой руки я сдирал кожу с пальцев до крови. Затем я мыл руки горячей, обжигающей, мыльной водой. Я лил спиртом открытые порезы, и порезы заживали быстрее. Затем, чтобы завершить ритуал, я втирал увлажняющий крем для рук моей матери, содержащий жгучий ментол, в порезы, которые я сделал».

Рискую оскорбить многих моих бывших студентов тем, что я собираюсь написать здесь: Эллен Миллер была, вероятно, самым талантливым писателем, с которым я когда-либо работал. Она просто стала . Есть писатели, которые прекрасно рассказывают истории, писатели с лирическим даром, писатели, чертовски умные; писатели бесстрашные и писатели мудрые. Но у Эллен был блестящий дар, сочетавший поэтический слух с энциклопедическим умом, ненасытным любопытством и полным и абсолютным отсутствием страха. Ее работа была натянутой. Наблюдать за ее колебанием было своего рода волнением.

Обратите внимание на этот отрывок, в котором Илиана — героиновая наркоманка, внучка династии пекарей рогаликов из Нижнего Ист-Сайда — бродит по окрестностям якобы в поисках рогаликов: «Было темно. Магазины с вывесками на английском, иврите и идише… закрыты на ночь… Краска на бело-голубой вывеске «Бумага и шпагат» Зелига Гутмана, которая хвасталась: «Раньше Исадор Бирнбаум» – выцветала, трескалась и отслаивалась… Старая вывеска Бирнбаума была устойчива, держалась, пронзала вывеску Гуттмана, как будто настоящее было более эфемерным, чем прошлое, как будто попытки синтетически закрасить прошлое исчезают быстрее, чем прошлое исчезает органически. Почти pentimento , слово, указывающее на большие ошибки, происходит от итальянского слова «покаяние», от латинского poena , от штрафа . Поэна была воссоздана точно так же, как старая вывеска Бирнбаума интегрировалась в искаженную, вульгаризированную вывеску Гуттмана. Pentimento , через poena , был ранее связан с покаянием , с покаянием , с наказанием , с уголовным наказанием , а в более поздних ассоциациях с боль и к инфинитиву к сосне : страдать от сильной тоски или, в архаическом употреблении, чахнуть от горя или скорби. Я хотел покинуть это место, но боялся, что если я уеду, то потеряю шанс когда-либо захотеть остаться».

Это (и поверьте мне, что я цитирую лишь очень маленькую часть этого) от прогулки, чтобы купить рогалики. Весь роман полон таких пассажей. Отсылки от Эсхила к Ницше, определения непонятных фобий ( катагелофобия : боязнь насмешек, реальных или воображаемых), архаичное немецкое прилагательное, обозначающее бездомность ( obdachlos ), разбросанное, как сокровища на охоте за сокровищами, в ярком и трогательном повествовании о дружбе двух женщин.

Эллен получила заказ на книгу «Как будто тебя убили», когда она еще была аспиранткой Нью-Йоркского университета. В моем классе в комнату вошла зависть. Он вошел и сел за стол. Ходили слухи, что продвижение было высоким — очень высоким. Контракт был не на одну книгу, а на две. Она сорвала джекпот — по крайней мере, так думали люди. Ее любили, да, она всем нравилась, но в тепличных условиях программы MFA она каким-то образом вырвалась из стаи, оставив всех остальных позади. Если бы вы сидели тихо и прислушивались, вы бы услышали звук скрежета зубов. Это было тихое литературное отчаяние. У меня в кабинете каждый день были плачущие студенты, завидовавшие молодой женщине с окровавленными пальцами и голосом, который дрожал, когда она говорила.

Перемотаем вперед мелкую зависть и литературные злословия, которые теперь кажутся восьмой паузой в музыкальном произведении. Роман был издан под звуки… не очень. Некоторые отзывы были восторженными, но их было немного. Талант был очевиден, но… необуздан. Недисциплинированный. «Таймс» это не понравилось. «Как быть убитым» перекочевал с прилавков книжных магазинов в чистилище полок, где один-два экземпляра можно было найти на некоторое время, вывернув наизнанку. В конце концов он исчез совсем — как и его автор. Все двинулись дальше. Несколько студентов этого класса Нью-Йоркского университета продолжали это делать и в конце концов опубликовали известные романы и собственные сборники рассказов. Спустя некоторое время я спросил общего друга, что случилось со вторым романом Эллен. Она никогда не писала его. Ее издатель попросил ее вернуть аванс. За пять лет она превратилась из бедной писательницы из Ист-Виллидж в сенсацию и обратно в писательницу из Ист-Виллидж.

Прошлой зимой я получил электронное письмо от человека, чье имя я не узнал. Тема письма гласила: ЭЛЛЕН МИЛЛЕР: СРОЧНО. Как только я это увидел, я понял, что Эллен мертва. Прошли годы с тех пор, как я ее видел. Она потеряла связь с большинством своих старых друзей и коллег. В сорок лет она потеряла сознание в винном погребке в том же районе Ист-Виллидж, где провела большую часть своей жизни. Ее сердце — ее огромное сердце — просто не выдержало.

В первой главе «Как будто тебя убили» Ильяна и ее друзья-наркоманки сидят за кухонным столом и обсуждают, как каждый из них в конце концов умрет. «Я уже знаю, как я умру, — говорит Ильяна… — Я просто… исчезну. Я рассеюсь. Я буду постепенно испаряться, молекула за молекулой, до тех пор, пока меня там не будет». У мертвости были дискретные градации, и ее было легко откалибровать… все, что я делал в любой день, высыхало, рассеивалось, как мягкий сигаретный пепел, к концу того дня, ничего не оставив после себя. Fugere sine vestigio . Латынь показалась мне забавной. Фразы — бежать или исчезнуть, не оставив следа и следа — были пропитаны своей собственной противоположностью. Fugere sine vestigio был собственным отпечатком, следом мертвого языка, пронизывающим настоящее. «Вот эта точка схода, — сказал я, — и я ничего не вижу перед ней».

Эллен Миллер оставила след. Подобно тому, как старая вывеска Айседор Бирнбаум показала себя — pentimento , раскрывающая себя, утверждающая свою значимость, — «Как быть убитой» является свидетельством исключительного таланта молодой женщины, который вспыхнул слишком быстро, слишком ярко.