Читать онлайн «Верь мне», Алёна Берндт – Литрес

Глава 1.

Остаться вдовцом в тридцать лет, такого и врагу не пожелаешь. А уж самому через такое пройти, не дай Бог, но никто не волен выбирать в этом случае и Сергею пришлось пройти и через это.

Не сказать, что они с Людмилой всегда жили душа в душу, всякое у них случалось, как в любой другой семье. Но счастье тоже жило в их доме, подрастала дочка Женя, но Сергей, как и все мужчины, страстно мечтал ещё и о сыне.

И вот долгожданный малыш вскоре должен был появиться на свет, но что-то случилось весенним солнечным днём. Люда вдруг побледнела, сказала, что ей плохо и прилегла на диван. Пожилой доктор, приехавший на скорой, померял давление, что-то тихо спросил у женщины и нахмурившись, велел поскорее собрать вещи в стационар.

Шестилетнюю Женю забрала к себе Людмилина мать, Серёгина тёща, женщина добрая и молчаливая, а сам он сидел дома возле зелёного телефонного аппарата в ожидании звонка. Он грянул, словно гром, разразился в тихом доме таким звоном, что Сергей, хотя и ожидал звонка, от неожиданности чуть не рухнул с кресла.

Глуховатый голос в трубке сообщил ему, что отныне нет у него больше ни жены, ни сына… дальше Сергей уже не услышал ничего, просто положил трубку рядом с аппаратом, а сам сел на пол, обхватив голову руками.

Спавшая в коридоре на своём коврике Лапка, лохматая дворняга, которую Сергей принёс как-то щенком с завода, осторожно подошла к хозяину. Понимая своим преданным собачьим сердцем, что с хозяином стряслось какое-то горе, Лапка положила свою морду ему на колени, пытаясь заглянуть в глаза. Но глаза хозяина были закрыты, по щекам дорожками бежали слёзы, и Лапка тихонько заскулила…

Теперь это уже дела давно минувших дней, и Лапки уже нет в живых, но сам Сергей помнит любящий взгляд карих глаз собаки, её молчаливое сочувствие и боль, которую даже собака способна испытать, сопереживая хозяину. Поэтому, после смерти Лапки, он никогда больше не заводил собак.

После кончины жены жизнь Сергея сломалась и обрушилась, словно карточный домик. Людмила была для него тем, что вело его, толкало вперед и вселяло в голову надежды и мечты о будущем. Теперь этого путеводного света не стало, и жизнь, как поезд без машиниста, полетела под откос.

Меланья Фёдоровна, сразу распознавшая, что надломился в её зяте жизненный стержень, хоть и сама была еле жива после потери дочери, но Сергея и Женю практически силой привела в свой дом. Людмилин отец, Николай Николаевич, обычно весёлый балагур, теперь сам ходил словно тень, но такой поступок жены одобрил – вместе горе переживать легче…

Но Сергей не смог… Очень тяжело было находиться ему в доме, где выросла его Люда… вот в этой комнате они с младшей сестрой жили до замужества… А еще совсем недавно сам Сергей носился за женой по огородным грядкам, пытаясь обрызгать водой из шланга, а ведь их просто полоть сорняки послали…

Оставив дочку на попечение бабушки и деда, Сергей вернулся в пустую квартиру. Пыль покрыла всё, не стало в доме хозяйской руки, но Сергею было безразлично и это, и всё остальное. И он попытался утопить своё горе в вине…

Как в тумане слышал он укоризненный голос Меланьи Фёдоровны, и строгий Николая Николаевича, которые пытались вразумить его, оставались по очереди с ним, звали к себе, отбирали припасенные бутылки крепкой… Но вытащить человека из омута, если сам он того не желает, увы, невозможно.

На работе как-то терпели его, похмельного и полупьяного. В цеху, в родной бригаде, прикрывали его, отправляли проспаться в подсобке, журили и тоже пытались помочь, но дружеские уговоры, увещевания и беседы не могли вытащить Сергея на свет.

Однажды утром он проснулся от того, что ему показалось, будто он умирает, и Сергей даже успел обрадоваться этому. Голова раскалывалась, обветренные губы ссохлись так, что, когда он разлепил их, треснули до крови.

Утро еще только началось, и их квартиру на пятом этаже пронизывали золотые солнечные нити рассветного солнца, в их свете плясали пылинки, и Сергей увидел, что рядом с ним на диване сидит Людмила, держа в руке запотевший стакан воды…

Её волосы, цвета спелой пшеницы, рассыпались по плечам, и солнечные нити вплетались в них, делая их золотыми. Белая рубашка на тонких бретельках была её самой любимой, а мелкие синие цветочки на ней как раз угадывали тон её глаз…

– Пить хочешь? – улыбнулась Люда, – Попей. И вставай, хватит уже валяться, на работу пора!

Сергей протянул свою руку и коснулся округлившегося животика жены, ему стало так хорошо! Ведь всё это – смерть жены и сына, крах его жизни – всё это всего лишь плохой сон! А вот сейчас он проснулся, и всё оказалось по-прежнему!

Холодный стакан коснулся его руки, и он проснулся. Нет, сном было то, что он увидел, а вот теперь он как раз и оказался в своей настоящей жизни… Стоя под прохладными струями душа, Сергей понял, что дальше так не может продолжаться, и что Люда приходила к нему, чтобы сказать именно это!

Глава 2.

– Как это – уедешь? Зачем? Что ты придумал, ты здесь чуть не до смерти упился, спасибо, хоть ел что-то, силом кормили, – запричитала Меланья Фёдоровна, услышав решение зятя.

– Ты давай не дури, сынок! – сказал, нахмурив брови Николай Николаевич, – Ведь дочка у тебя растёт! При живом отце дело ли, девчонка сиротой останется!

Сергей сидел за большим дубовым столом, выскобленным Меланьей Фёдоровной добела, и опустив голову слушал, что говорят ему тесть и тёща. Своих родителей он давно уже схоронил, и теперь только они да Женька оставались его семьёй.

Только в том и была его главная боль – глядя на дочь он угадывал в ней черты жены, как и угадывал их в Людмилиной матери. Нет, не было в нём столько сил, чтобы видеть это ежедневно, и ежедневно вспоминать.

– Не могу я… простите, может не мужик я, а тряпка, но не могу! Может, потом легче будет, а пока – уеду я!

– Ну, а почему Волгоград-то? Зачем так далеко? И что Женьке скажешь? – Меланья Фёдоровна вытерла слёзы кончиком белой косынки.

– Женьке скажу правду – на время уеду, и когда вернусь не знаю. А Волгоград потому, что там завод есть наподобие нашего, на работу примут и общежитие дадут, я узнавал.

– Ой, Серёжа, Серёжа … что ж ты, как один там будешь, – заплакала тёща.

– Ладно мать, слёзы по живому человеку нечего лить! Что такого, уезжает, ну тоже горе! Соскучится там, да и обратно приедет! – прогудел Николай Николаевич, а сам тоже украдкой вытер повлажневшие глаза.

Так и уехал Сергей, попрощался с дочкой, обещая ей что как обустроится, обязательно её в гости позовёт.

– Приедешь с бабушкой, или с дедом, а то и вместе все! Там жарко, зимы почти не бывает, такой, как наша! – гладил он дочку по голове, – А ты тут пока за Лапкой смотри, она не привычная в своём-то доме жить да во дворе спать. Пригляди за ней, пока освоится.

– Пап, а мы и Лапку потом с собой в Волгоград заберем? – Женька доверчиво смотрела в глаза отцу.

– А как же, теперь куда мы, туда и наша Лапка!

Просторы страны, теперь уже канувшей в прошлое, пролетали мимо Сергея, когда он смотрел в окно вагона. Квартиру он сдал заводу, как и полагалось, Женька и Лапка остались в большом доме тестя и тёщи, а сам он ехал навстречу другой, новой жизни.

Явившись с единственным своим чемоданом, в котором было только самое необходимое, на проходную завода, Сергей был препровожден в отдел кадров.

– Конечно, люди с подобной квалификацией к нам редко приходят! – обрадованно сказала сотрудница, – Мы вас примем, и общежитие выделим. Только вот с комнатой придётся подождать – на первом этаже сейчас делается ремонт, вот закончится, туда вас и определим!

– А куда же мне до этого? У меня тут нет никого знакомых, – растерялся Сергей.

– Так, сейчас мы что-нибудь придумаем! – немного поразмыслив, сказала женщина, и крикнула в соседний кабинет, – Вера Павловна, зайди на минутку.

В кабинет вошла женщина лет сорока с небольшим, улыбнулась посетителю, а хозяйка кабинета спросила:

– Вера Павловна, ты про свою тётушку рассказывала, что она домик сдаёт, так что, сейчас он занят?

– Сдавала, только сейчас вот не знаю, не могу сказать. Да что гадать, сейчас я тётушкиной дочке, сестре моей позвоню, да и узнаю. А сколько человек надо селить? Домик там небольшой, да и в пригороде.

– Одного, одного человека, вот к нам приехал работать. Ну а что пригород, ехать недалеко. Да и ему потом общежитие выделим, как иногороднему. Завтра приходите устраиваться, в понедельник на работу уже сможете выйти, – женщина приветливо улыбнулась Сергею.

Немногим позже он уже ехал в автобусе держа в руках листочек с подробным описанием – куда пойти, на чём доехать и кого спросить.

Виды незнакомого города завораживали Сергея, а душу, так страшно истерзанную за последнее время, будоражило предвкушение чего-то нового, новой жизни, новых людей и новых ощущений.

«Вот бы Людмилка это увидела! Красота какая!» – по привычке подумал Сергей о жене, как о живой, и тут же нахмурился.

Он сам всегда мечтал увидеть Мамаев Курган, его величественные монументы и Родину-Мать. Но как-то раньше не складывалось у них с Людой попутешествовать, то дочка приболеет, то отпуска не дают. А вот сейчас, он едет по легендарному городу, и скоро обязательно посетит все достопримечательности, только вот уже один. Без жены…

Глава 3.

Роза Игнатьевна встретила его у ворот большого частного дома в районе, именуемом Слобода. Зелёные деревянные ворота и калитка рядом с ними открывали за собой большой участок, на котором располагался сад с раскидистыми фруктовыми деревьями и высокий деревянный дом на кирпичном цоколе с маленькими оконцами.

– Здравствуйте, Роза Игнатьевна, – сказал Сергей хозяйке, сверившись с бумажкой, – Меня к вам Вера Павловна направила. Сказала, вы можете меня на квартиру пустить, пока мне на заводе общежитие не выделят.

 

– Да, сдаю я домик, – хозяйка стояла, прислонившись к калитке спиной, – А скажи мне сперва, ты выпить любишь? И куришь ли? Я таких не пускаю.

– Нет, я не курю. А выпивку…завязал я с выпивкой, не тянет. Даже думать противно…

– Что, даже и пива не пьёшь?

– Нет, ничего не пью спиртного. После того…после того, как жену похоронил, пил по-чёрному. Теперь ни капли.

– Вдовец, значит. Такой молодой, а уже вдовец. Я вот тоже вдова, муж семь лет, как помер. Ладно, входи, посмотришь на жильё, может быть, тебе и не понравится.

Хозяйка повела Сергея в самый дальний угол участка, там, где за кустами малины стоял небольшой домик-времянка, как такие называли в местах, откуда был родом Сергей. Обмазанные глиной стены, дощатый деревянный пол, в углу печь «голландка», круглая и оббитая листами жести.

Из мебели в домике была сетчатая узкая кровать, тумбочка с покосившейся ножкой, дощатый стол у окна, покрытый истёртой добела старой клеёнкой, и табурет. Роль шкафа выполняла ниша в стене, завешенная шторкой.

– Ну, как видишь, удобства на улице – душ и уборная, – хозяйка указала рукой в окно, – В жару здесь прохладно, зимы у нас тёплые, топим редко, но о дровах ты на всякий случай сам позаботься, придётся купить. Я потом тебе скажу, у кого дрова заказать, чтоб привезли. И вот еще – постояльцев я не столую, и не люблю, когда без спросу обдирают урожай! Чем если Бог пошлёт – сама угощу! Вода с колонки, через два дома, еду готовишь сам, вот плитка. Ну, ты приезжий, потому ведро тебе выделю для воды, посуда кой-какая вот здесь, в тумбочке есть. Одному не много и надо. Хотя, ежели что не устраивает, то поищи что другое, в гостиницу можно, там комфорту больше.

Сергей подумал, что прогостит он здесь всё же не долго, поэтому такие условия ему подходят, тем более что хозяйка обозначила довольно невысокую плату за жильё, а денег у него было отложено не очень много, пока он еще до зарплаты дотянет. Пара-тройка недель и в таких условиях – нормально. Дом как дом, ничего страшного, а дрова ему вообще вряд ли понадобятся, он до зимы уже общежитие получит! Поэтому он сразу же согласился на все условия хозяйки, и был рад хотя бы тому, что у него будет где преклонить голову, уж очень он устал с дороги.

Роза Игнатьевна, как и обещала, принесла Сергею жестяное ведро, ковшик и маленькую кастрюльку. Но варить ему всё равно пока было нечего, да и больше хотелось помыться и поспать, чем есть. Поэтому он сразу же отправился на колонку за водой и напился вволю.

Помывшись в летнем душе прохладной водой, Сергей почувствовал себя намного бодрее и обследовал новое своё место обитания. В тумбочке он обнаружил две тарелки, стакан, ложку и вилку. Еще там лежала начатая пачка рожков и соль, по всей видимости оставленная кем-то из прежних постояльцев и это так порадовало его. Соль превратилась в комок, да и рожки пролежали здесь неизвестно сколько. Но всё равно это были рожки и соль, а Сергей уже давно был очень в пище не привередлив.

Включив плитку, он заметил, что провод возле вилки оголился, да и сама плитка была примерно одного с ним возраста, но Сергей привык чинить дома всё, что приходило в негодность, поэтому не огорчился, решив, что починит плитку, да и вообще здесь многое просило рук.

Тумбочка и табурет жалобно скрипели, когда на них садишься, и Сергей решил, что после узнает у хозяйки, есть ли у неё хоть какой инструмент, чтобы поправить дело. А руки у него росли откуда надо, отец научил парня всему, поэтому такого рода трудности его не пугали. Вот только сама хозяйка была уж очень строга – непонятно было, как она воспримет такую просьбу гостя, одолжить ему инструменты, чтобы что-то здесь починить…

Сергей подумал, что Роза Игнатьевна, скорее всего, повидала здесь разных квартирантов, потому и отношение сложилось такое… недоверчивое. Ну, он сам ей беспокойства не доставит, так что волноваться ему было не о чем.

Сварив доставшиеся ему «в подарок» рожки, он помыл кастрюльку и налил в неё воды, чтобы заварить себе чаю, благо заварка в пакетиках у него еще осталась – с собой в дорогу брал. Местная вода имела непривычный для него привкус, но проголодавшийся мужчина этого почти и не заметил, чай показался ему очень вкусным.

После еды его так потянуло в сон, что он улёгся прямо на голый матрас, ведь постельного белья для постояльцев у хозяйки тоже не было предусмотрено, и мгновенно заснул.

Глава 4.

Следующим утром Сергей привёл себя в порядок, надел свою лучшую рубашку, кое-как разгладив её влажными руками – утюга в домике не было, а попросить его у хозяйки он постеснялся. Роза Игнатьевна с утра пораньше уже хозяйничала во дворе и на приветствие своего постояльца только угрюмо кивнула головой.

Ну что ж, он для Розы Игнатьевны один из многих, чужой, посторонний человек, что ожидать от неё радушия! Сергей пожал плечами и решил, что у каждого человека свои странности, а его настроение хозяйки не касается, и отправился на завод, сначала заглянув на почту и отправив домой телеграмму, что у него всё хорошо.

До обеда он оформлял необходимые документы, а потом женщины из отдела кадров направили его в заводскую столовую. Сергей, голодный с самого утра, оценил вкусный столовский борщ, взял еще одну порцию и разомлел от сытости.

«Надо домой взять пирожков, вечером с чаем самое оно. Варить все равно ничего не буду, пока плитку не починю, – думал Сергей, допивая компот, – А вообще, надо тару с собой брать и что-то здесь покупать из еды, всё равно холодильника нет, продукты хранить негде, не особенно наготовишь».

– Здорово! Ты новенький что ли? – рядом с Сергеем показался молодой мужик, примерно его ровесник, с полным подносом в руках, – Можно к тебе присесть, а то везде занято…

– Конечно, пожалуйста, – повёл рукою Сергей, – Тем более, что я уже пообедал, располагайтесь.

– О, спасибо! Тебя как звать то? Я – Иван, в четвёртом цехе слесарем работаю. А ты куда к нам?

– Сергеем меня зовут, я в пятый цех оформляюсь, тоже слесарем механо-сборочных.

– Приезжий? Больно уж говор у тебя интересный, сразу видать, что не наш. Ну, пятый цех – это рядом с нами, так что увидимся с тобой. А живешь где, к родне приехал?

– Ну, почти, – Сергею не хотелось выкладывать первому встречному всё о своих делах, – Пока живу в частном секторе, общежитие обещали скоро дать.

– Ха, скоро… ну-ну, обещали, – усмехнулся Иван, – Ты на обещания не больно надейся, как отработаешь пару месяцев, так иди к директору и в профсоюз, может и дадут!

– Месяцев? – неприятно удивился Сергей, – Сказали же, что ремонт скоро закончат там, и будут давать комнаты…

– Ну хорошо, если так, – отвёл глаза Иван и принялся за свой обед.

Попрощавшись с новым знакомым, Сергей отправился по своим делам. Однако разговор с Иваном заставил его призадуматься, так ли всё гладко, как ему обещают и будущий его начальник, и прочие сотрудники…

Но раздумывать и размышлять было уже поздновато – в любом случае денег на обратную дорогу у него не было, да и не собирался он назад. Трудоустройство было почти оформлено, оставалось только медиков пройти и можно приступать к работе. В любом случае, дадут ему общежитие или нет, а работать ему нужно, да и крыша над головой у него имеется, а там уж будет видно, как всё сложиться.

Успокоив себя такими мыслями, Сергей доделал необходимые дела на заводе, а после отправился изучать город. Пусть не весь, но хотя бы близлежащие магазины, удобную дорогу до нужной ему остановки и прочие необходимые вещи.

Купив изоленту, отвертку и пару нужных для починки плитки вещей, Сергей купил немного продуктов, ведь питаться ему чем-то нужно, особенно если учесть то, что он узнал от Ивана. Судя по всему, прожить у Розы Игнатьевны ему придётся дольше, чем он планировал, а значит надо обустроиться основательнее.

Впереди были выходные, и Сергей решил, что лучшего момента посетить Мамаев Курган у него может и не быть – пока еще он не спешил на работу и обратно, так что может себе позволить посмотреть места. Где так давно мечтал побывать. А пока – нужно как-то найти подход к хозяйке и обустроить быт.

Вернувшись домой, Сергей хозяйки не застал – на двери дома висел внушительный замок, калитка же была притворена на вертушку. Пожав плечами, Сергей подкрепился чаем с купленными в столовой пирожками с яблоками, освежился под душем и взялся за плитку.

Вздыхая, что нет под рукой его привычных инструментов – дома у него было всё, что необходимо нормальному мужику – Сергей осматривал внутренности старенькой электроплитки.

– А что, ты приборы можешь чинить? – в открытое настежь небольшое оконце заглядывала Роза Игнатьевна.

– А как же, я всё могу, – усмехнулся Сергей, – Инструмента нормального нет, жалко, а так – я и не такое чинил.

– А может ты тогда и утюг мой посмотришь, сломался, – прищурилась женщина, – А инструмент я тебе дам, какой от мужа остался, попользуешь.

– Отчего не посмотреть, давайте. Если есть чем чинить, чего бы и не взяться!

Инструмент покойного мужа Розы Игнатьевны оказался добротным, хозяин явно знал в этом толк, поэтому вскоре и плитка, и утюг исправно работали. Рубашка, брюки, и прочие вещи Сергея были поглажены с разрешения хозяйки, а отношения его с хозяйкой дома значительно потеплели.

В награду постоялец даже получил эмалированное блюдце малины, с десяток абрикосов и разрешение брать без спроса и ограничения немного побитые яблоки-падальцы из-под яблони.

Глава 5.

Приступив к работе, Сергей в бригаду сперва не очень влился – все ожидали от него традиционной «прописки» с покупкой выпивки на всю бригаду, и были удивлены, когда вместо этого он с первой своей зарплаты заказал в столовой большой пирог для всей бригады. Однако лёгкий и весёлый нрав, мастеровитые руки и готовность всегда прийти на помощь сыграли свою роль, и вскоре Сергей уже был «своим» для мужиков, с которыми его свела судьба. Ему даже простили его категорические отказы отмечать вместе со всеми традиционную «пятницу» или получку.

Тут же в бригаде, сидя в курилке на перерыве он и узнал, что обещанное ему общежитие ждать приходится долго, и дают его не всем. Сергей, конечно, огорчился такой новости – ведь он так рассчитывал на это, потому что кроме жилья ему всё же нужна была хотя бы прописка, жить без неё было нельзя, а из квартиры в своём городе он уже был выписан, как оно и полагалось, когда сдаёшь квартиру заводу.

По совету бригадира, Алексея Леонтьевича, Сергей отправился в заводской профсоюз. Выслушав его, председатель пообещал помочь хотя бы с пропиской, а вот комнаты обещать не мог – очередь на годы вперед, и все ждут.

Ну, тут сыграла роль уже заработанная Сергеем репутация – отсутствие вредных привычек, рабочая смекалка и готовность подменить заболевшего работника, слухи уже дошли до начальства, поэтому вопрос с пропиской решился довольно быстро.

А Сергею и нравилось проводить время на смене гораздо больше, чем сидеть в маленьком домике Розы Игнатьевны. На заводе была столовая, кормившая смены круглосуточно, и хорошие душевые, где вода была горячей и лить ее можно было, не опасаясь получить нагоняй от хозяйки. Поэтому в домик он приходил только отоспаться между сменами, постирать в старом тазу свои вещи и починить то, что накопила за время нахождения его на сменах.

– Серёжа, тут вот соседка моя, Галина Никитьевна, принесла кипятильник свой. Не работает, посмотри пожалуйста, может быть, можно починить?

– Хорошо, Роза Игнатьевна, положите пока на окно, я сейчас на почтамт схожу, своим хочу переговоры заказать, а после приду и починю, – устало отвечал Сергей, но никогда не отказывал в помощи.

За починку разных вещей, приносимых соседками Розы Игнатьевны, он всегда получал оплату – либо небольшую сумму денег, либо домашние заготовки в виде обворожительно пахнувшего домашнего сала или колбасы, пирожки или другую выпечку. Только сама хозяйка никогда ничем не платила постояльцу, по-видимому, считая, что он и так ей должен, потому что живет в её дворе, хоть и за оплату.

Но Сергей ничего не просил за свою помощь, считая, что если кто захочет, то сам отблагодарит. Зато у него появились разные инструменты, которые соседи ему отдавали просто так, потому что никто ими не пользовался, некоторые были отличного качества, почти новые и очень ему пригождались.

– Ехал бы ты домой, Сережа, – в телефонной трубке слышался родной голос тёщи Меланьи Фёдоровны, – Женька в первый класс пошла, растёт девчонка сиротой при живом отце. Да и мы уже старые, долго ли нам осталось. А так, вместе все будем, где ты нам помощник, где мы тебе. Ворочайся домой! Тем более, что с общежитием вопрос когда еще решится, да и решится ли вообще. Дед вот тоже тебя ждет домой, ты ведь нам как сын.

– Мама, да я ведь уже и квартиру нашу заводу сдал, куда мне возвращаться, – Сергей и сам скучал, но уж очень хотел обжиться в понравившемся ему городе, – А вопрос с общежитием я обязательно решу – я у руководства на хорошем счету. Разряд вот скоро обещают поднять, да и два рацпредложения уже внёс! Это ведь всё мне зачтется обязательно! А как жильё получу- Женьку заберу сюда, вместе будем.

 

Меланья Фёдоровна горько вздыхала, видимо не время было еще возвращаться её зятю домой, к дочке… Но голос его звучал с каждым разом все живее, и Меланья понимала, Сергея отпускает горе после смерти жены, он снова начинает дышать, начинает жить…

– Коля, может и хорошо, что не едет он сюда, – говорила она мужу за вечерним чаем, – Память здесь ему дышать не даст, а там он далеко, не так ему больно. Что здесь – остался бы, да и спился! А там ведь ни капли не пьёт, работает. Пусть уж лучше там… А Женьку сами вырастим, что теперь.

– Да права ты, конечно, – задумчиво басил Николай Николаевич, – Только ведь мала девчушка еще совсем, а мы с тобой… немолодые чай уж! Сколь протянем? А Женьке сколько горя, что случись с нами – и мать потеряла, и отец оставил. Уехал, еще и нас не станет…

– Ничего, протянем, мы с тобой еще ничего, – смеялась в ответ Меланья, – Да и Лялька с Вадимом у нас есть, они Женьку не бросят!

Меланья Фёдоровна говорила о своей младшей дочери Елене и её муже Вадиме. Лялька вообще-то по паспорту была Еленой Николаевной, но с самого младенчества была прозвана Лялей своей прабабушкой, матерью Николая Николаевича. Елена Николаевна работала в школе, и даже там её все звали Ляля Николаевна – уж каким непостижимым образом просочилось это имя вместе с ней в одну из городских школ – никому неведомо.

Ляля любила свою сестру, трудно и болезненно переживала её уход, и свою племянницу Женю нежно любила, её муж Вадим тоже любил и баловал осиротевшую девочку. В свои двадцать пять Ляля была бездетна – врачи разводили руками, уверяя, что всё хорошо, поэтому Женька была для Ляли как дочка. Потому не без основания надеялась на младшую дочь Меланья, хотя всё-таки надеялась, что успеют еще они с мужем вырастить внучку.

фрагмент либретто оперы Владимира Сорокина «Фиолетовый снег»

Гостиная просторной старой виллы. Зима. Утро. За окнами гостиной темно — огромные снежные сугробы практически полностью закрыли их. В гостиной горит самодельная масляная лампа. Слышно, как с крыши сбрасывают снег. У камина суетятся две женщины — Сильвия и Наташа. Наташа открывает жестяной лист, закрывающий зев камина, Сильвия достает из камина свежеиспеченный каравай хлеба.

Сильвия. (почти бегом несет горячий хлеб и кладет на стол)

Быстро, быстро, быстро…

Наташа. (открывает трубу в камине, кидает в камин обломки стула, рвет книгу, поджигает, кидает в камин)

Всё. Теперь топить будем мебелью и книгами. А хорошие дрова пойдут только на выпечку хлеба.

Сильвия. (греет руки о хлеб)

Красивый! Наташа! Наш хлеб с каждым днем все красивее!

Наташа.

Когда все это кончится, мы с тобой откроем пекарню.

Сильвия.

Я готова! (Смеется, прикладывая нагретые хлебом ладони к лицу.) Тепло. (Прикладывает ладонь к Наташиному лицу.) Великое тепло!

Наташа нагревает свои руки на хлебе, прикладывает к лицу Сильвии. Они греют лица.

Наташа.

Великое тепло.

Сильвия.

Великое тепло! Все-таки это чудо, что у тебя в доме оказался такой запас муки.

Наташа.

Ты это говоришь каждое утро.

Сильвия. (смеется)

Считай, что это утренняя молитва.

Наташа.

Договорились!

Сильвия.

А у меня в квартире, кроме нот и книг, никогда не водилось никаких запасов.

Наташа.

И это ты уже говорила. Это вторая молитва?

Они смеются, обнимаются.

Сильвия.

Это все случайно. Все случайно. Как все случайно! В нашей жизни все случайно. Да? Но вообще — все хорошо. Наташа! Ведь все хорошо, правда?

Наташа.

Все замечательно.

Стоят возле стола, трогая хлеб и согревая его теплом свои лица.

Наташа.

Когда это все кончится, мы будем вспоминать эти дни как самые счастливые.

Сильвия.

Самые счастливые.

Наташа.

Это просто как сон. (Смеется.) Он нам просто приснился.

Сильвия.

Хотя, признаться, хочется уже проснуться. Очень! Очень!

Смеются.

Наташа.

Все! Хватит шуток. Надо ставить чай, сейчас мужчины спустятся с крыши голодные как волки.

Наташа берет кастрюлю, открывает форточку в окне, зачерпывает кастрюлей снега из окна, закрывает форточку. Ставит кастрюлю в камин, поправляет кочергой горящие поленья.

Сильвия.

Что ты заваришь сегодня? Опять чай из твоего дуба?

Наташа.

Чай из моего дуба. И немного хвои моей пихты. Это полезно.

Сильвия.

Прекрасно! Каждое утро — полезный чай.

Наташа.

До этой катастрофы мы пили только вредные чаи.

Сильвия.

Обычные, массового производства! В дурацких пакетиках! Глупость! Вот настоящий чай! (Нюхает чай.) Когда снег растает, мы выйдем отсюда здоровыми и молодыми. Здоровыми и молодыми! (Смеется.)

Наташа. (греет свое лицо руками, нагретыми хлебом)

Тепло… Как хорошо, когда тепло. Боже мой, что делают теперь люди в городах? Там же нет каминов. Нет огня. Огонь — это тепло. Это — хлеб. Это — жизнь. (Греется у камина.) Я всегда любила огонь. Мой дедушка говорил, что есть три вещи, на которые человек бесконечно готов смотреть: огонь, море и чужая физическая работа. Я огонь люблю больше моря.

Сильвия.

А я обожаю море. Люблю долго плавать. Это как заниматься любовью. Хотя море иногда и пугает. Так может напугать! Ох! Но это — приятно, приятно! Море живое. Это не снег. Он мертвый.

В гостиную сверху спускаются одетые по-зимнему Ян, Жак и Петер. Жак несет в руках два сегмента-снегозадержателя. Видно, что мужчины устали.

Петер. (поднимая снегозадержатели)

Мы сделали это! Ave!

Сильвия.

Снегозадержатели? Вот они какие. Никогда не видела.

Ян.

Чертовы снегозадержатели!

Наташа. (трогает)

Победа!

Жак. (устало садится)

Это только два. С трудом отодрали от крыши. Блядство! Снег валит и валит…

Петер.

(Наташе). Пихты у твоих ворот уже чуть торчат из сугробов. А ворот уже давно не видно. Так что забудьте про идею прорыть ход и ползти из дома куда-то… Нам не уползти. Ворот нет, а значит — нет пути! (Устало смеется.) Зато крыша теперь точно не провалится. Как археолог — гарантирую.

Наташа.

Вы отодрали только два снегозадержателя?

Ян.

Докопаться до снегозадержателей на этой чертовой крыше невероятно сложно. Там не только снег, но и ледяная корка. Внизу.

Жак.

Мы разбили ее с огромным трудом. Я по ноге себе попал. По моей прекрасной чертовой ноге! (Устало смеется.) Наташа! Это бред — ставить снегозадержатели на крышу! Бред! Какого черта покойный Алекс это сделал?

Наташа.

Чтобы снег с крыши не упал гостям на головы.

Мужчины.

Мужчины устало смеются.

Жак.

Разве твой Алекс так боялся снега? А кирпичей? Которые падают на головы идиотов? А темноты он не боялся? А воды? Наводнения? Привидений? Поэтому здесь нет чердака? Бред! Наташенька! Алекс ничего и никого не боялся. А этот дом спроектировали идиоты!

Наташа. (дает ему пощечину)

Ты у меня в доме.

Пауза.

Жак.

Извини… я просто устал. Устал ковыряться на этой чертовой крыше. Каждое утро. Каждое утро мы чистим крышу, чтобы этот чертов снег ее не обрушил. Бред! Проклятье! Я стер себе руки в кровь… У меня кровавые мозоли! Вот!

Ян. (подсмеиваясь)

А я не могу разогнуться. Я никогда в жизни не сбрасывал снег с крыш. Да еще в течение двадцати двух дней! Какой-то сибирский лагерь…

Петер.

Архипелаг ГУЛАГ пришел в Европу. В молодости в экспедициях я много копал. Любил это занятие. Монголия, Египет. Песчаная почва. Я вам сто раз рассказывал про божественную окаменевшую Meganeura с размахом крыльев в полметра. Песок сохранил все! Песок — почти что снег, только горячий… (Ободряюще.) Все хорошо! Экспедиция продолжается, дамы и господа!

Ян.

Теперь будет легче, легче сбрасывать. Снег будет сам съезжать. Мы только слегка подтолкнем его, и он поедет вниз, вниз, вниз. Завтра попробуем добраться до остальных снегозадержателей.

Сильвия. (обнимает Яна)

Что вы видели?

Ян.

К сожалению, ничего, кроме снега.

Наташа.

Снег идет?

Ян.

Снег идет.

Сильвия.

Снег идет?

Петер.

Снег идет.

Жак.

Куда он, fucking, денется… (Устало смеется.) О, моя прекрасная нога… (Осматривает свою ногу.) Надеюсь, что ты дождешься окончания этой экологической катастрофы. Правда? (Целует свою ногу.) Молчит… Ну, молчи, молчи. Только не ной. (Растирает, массирует ногу.)

Петер.

Сегодня хлопья крупнее. Значительно.

Наташа.

Почему?

Петер.

Мороз спал. Всего минус шесть градусов. Чем холоднее, тем мельче хлопья. И наоборот — чем теплее, тем хлопья крупнее.

Жак.

Жрать страшно хочется. Дамы, вы нас накормите?

Сильвия.

Конечно! Самки ждали вас у очага. Хранили его тепло!

Ян.

Хлебом как пахнет… А у меня от этой работы и аппетит пропал…

Жак.

Счастливый. Жрать! Жрать! Жрать!

Наташа.

Чай закипел. Садитесь.

Все.

Все садятся за стол.

Сильвия.

А может, все-таки в мансарде?

Наташа.

Опять! Сильвия, мы же все решили: завтракаем только здесь.

Сильвия.

Я не могу видеть утром эту лампу. Здесь… как в бункере. Как в тюрьме!

Ян.

Сильвия, дорогая моя, в мансарде еще холодно. Она прогревается медленно.

Сильвия.

Зато там светло. (Истерично.) Зато там светло!

Наташа.

У меня нет сил с тобою спорить. Хочешь — иди наверх.

Сильвия.

Ян, пошли наверх.

Ян.

Хорошо, хорошо. Только не нервничай.

Наташа отрезает им хлеба, наливает чая, насыпает сахара в ладонь Сильвии.

Сильвия.

Можно сахара побольше?

Наташа.

Нет. Его осталось совсем мало.

Сильвия резко, с неудовольствием отворачивается, поднимаются в мансарду. За ней следует Ян. В мансарде одно большое окно. За окном идет снег. Свет пасмурного утра освещает мансарду. Ян и Сильвия садятся напротив окна, кутаются в одеяла, пьют чай и едят хлеб. Внизу продолжается чаепитие.

Жак.

Сильвия так любит сахар. Сладкоежка!

Петер.

Сахар — белая смерть.

Жак.

Так говорят про кокаин.

Наташа.

Белая смерть — это снег.

Петер.

Следовательно, снег может заменить сахар? Или кокаин?

Смеются.

Жак.

Снег, сахар и кокаин похожи. А Сильвия — эгоистичная сука.

Наташа.

Не наезжай на мою подругу.

Петер. (Жаку)

Ты просто голоден.

Жак.

О да! (Ест с жадностью.) Что у нас сегодня на обед?

Наташа.

Еще не придумали.

Жак.

Опять суп из риса и собачьего корма?

Наташа.

Риса уже нет.

Жак.

Свинство! А что осталось?

Наташа.

Немного манной крупы.

Петер.

Ничего! Будем экспериментировать вместе. И приготовим вкусный обед.

Жак.

Жаль, что спагетти уже давно кончились.

Наташа.

Зато у нас полно оливкового масла и немного кокосового. Оливковое масло хорошо горит. (Трогает лампу.)

Петер.

Покойный Алекс любил оливковое масло.

Наташа.

Да. Он был помешан на оливковом масле, вы же помните. Мы готовили только на нем. И все им поливали. Иногда даже самих себя. Однажды на Родосе. А потом занимались любовью.

Пьют чай, едят хлеб. Наверху Сильвия, согревшись чаем, берет альт и играет пьесу Энеску.

Жак.

Каждое утро она играет одно и то же.

Наташа.

Я люблю эту пьесу.

Петер.

Эта пьеса про весну. Сильвия хочет весны.

Наташа.

Она и раньше ее часто играла, когда гостила у нас. Жаль одного: Алекс был равнодушен к классической музыке.

Петер.

Он обожал Боба Марли и джаз. (Напевает.)

Жак.

Весна. До нее еще… полмесяца. По нормальному календарю. Черт… Да и вообще — будет ли она? Петер, ты ученый, скажи правду: будет весна?

Петер.

Видишь ли, дорогой Жак. Нынешняя зимняя аномалия уникальна. Европа ничего подобного не видела. Когда в машине еще работало радио, две недели назад, сообщили о трех метрах снежных осадков. Сейчас их, думаю, уже больше четырех. Ты говоришь: весна. Вы все ждете весну. Не забывайте: когда она наступит, снег растает. Поплывет вся Европа. И мы вместе с ней. И вот это уже будет настоящей катастрофой.

Жак.

По-твоему, нам не надо ждать весны?

Петер.

Не надо. Весна — это катастрофа.

Наташа.

Чего же нам ждать?

Петер.

Людей. Спасателей. Нас должны эвакуировать войска.

Наташа.

Вся Европа под снегом. Куда нас эвакуировать? В Африку?

Жак. (с усмешкой)

В Сомали! Евросоюз перемещается туда.

Петер.

Войска, войска. Они должны прилететь. Дороги завалены. Машины стоят. Но вертолеты летают.

Наташа.

Войска заняты городами, поселками. Наш дом никому не заметен сверху. Он одинокий. Вокруг лес и поля. Вы каждое утро чистите крышу. Вы слышали хоть раз вертолет?

Петер.

Слышал.

Жак.

Он врет.

Петер.

Я слышал! Я не вру. Нам надо набраться терпения и ждать. Ждать. Ждать. Нас должны заметить по дыму из трубы. Надо жечь в камине пластик, чтобы дым был черный. Тогда нас точно заметят. Черный дым! Это спасение.

Наташа.

У Алекса большая виниловая фонотека.

Петер.

Слава Богу!

Жак.

Винил отлично дымит. (Напевает что-то классическое.)

Зимний день на исходе. Жак, Наташа, Сильвия и Петер спят, укутавшись. Сильвия просыпается, встает, с зажигалкой в руке осторожно спускается в подвал дома. Помимо склада всякой всячины, здесь обустроен винный погреб. Сильвия находит початую бутылку виски, отпивает из бутылки. В это время Ян с масляной лампой сидит в полностью заваленном снегом гараже, заводит машину, включает радио, пытаясь что-то поймать. Радио хрипит, слышатся обрывки человеческих голосов: “все продолжающаяся катастрофа”, “чрезвычайное положение”, “погребенные под снегом города”, “обледенелый Париж”. Послушав, Ян гасит двигатель, задыхаясь от выхлопных газов, лезет с лампой по прокопанному в снегу ходу назад, к подвальному окошку дома. Просовывает голову в окошко, кашляет. Сильвия гасит зажигалку, замирает. Ян ставит лампу, влезает в окошко. Видит Сильвию, неподвижно стоящую с бутылкой.

Ян.

Сильвия. Мы же с тобой договорились.

Сильвия зажигает зажигалку, бросается наверх с бутылкой в руке.

Сильвия.

Оставь меня!

Ян.

О, черт! (Спешит за ней.)

Пробежав по лестнице, Сильвия вбегает в мансарду, кидается к окну, за которым идет снег, прижимается к нему и жадно пьет из бутылки.

Ян. (подбегает, вырывает у нее бутылку)

Прекрати!

Сильвия.

Отстань!

Они борются, Ян вырывает у нее бутылку. Сильвия падает на пол.

Ян.

Ты хочешь стать алкоголичкой?

Сильвия. (сидя на полу)

Оставь меня…

Ян.

Мы договорились: пить только во время ужина. И только вино. Никаких крепких напитков.

Сильвия.

Сегодня я хочу напиться.

Ян.

Вчера ты тоже этого хотела. И позавчера. (Садится рядом, обнимает ее.) Ты жена моя. Я хочу, чтобы ты… ты сохранила себя. Ты же музыкант. Помнишь?

Сильвия.

Я хочу напиться!

Ян.

Это происходит каждый вечер.

Сильвия. (уже сильно пьянея от выпитого)

Это мое право! У меня есть право на безумие? На иррациональность?!

Ян.

Успокойся.

Сильвия.

У меня есть право на безумие? Есть? Скажи! (Трясет его.) Скажи ты, гомеопат! (Смеется.) Как гомеопатия относится к женскому алкоголизму?

Ян.

Отрицательно.

Сильвия.

Верни мне виски. Быстро!

Наташа, проснувшись от возни Сильвии и Яна, встает, зябко ежится, зажигает лампу, закутавшись в одеяло, поднимается в мансарду.

Сильвия.

Наташа! Ты хозяйка дома?

Наташа.

Пока еще — да.

Сильвия. (заплетаясь языком)

Тогда скажи, скажи, скажи моему мужу, чтобы он отдал мне бутылку виски, которую, которую, ко-то-рую я взяла в подвале.

Пауза. Наташа подходит, садится рядом.

Наташа.

Ян, верни Сильвии виски.

Ян нехотя возвращает бутылку Сильвии.

Сильвия.

Merci, mon cher! (Отпивает из бутылки, подходит к окну.) Ой, уже вечер наступает! Быстро, быстро темнеет… Чертова зима… (Вглядывается.) А он все идет и идет. (Отпивает, смеется.) Может, в темноте падение снега замедляется? Ха-ха-ха! Законы физики, fuck you… Наташа! Скажи м-не… честно. Раньше. Р-рань-ше зимы в вашем лесу б-были нормальными?

Наташа.

Вполне. И снег выпадал всего на неделю.

Сильвия.

Мы никогда, ни-ког-да не были у вас зимой! Это смешно! и только теперь, когда мы все к тебе приехали… раз! (Голосом диктора.) Невиданный снегопад обббрушился на европейский континент! В Европе объявлено чччрезвычайное положение! Наташ! Скажи, ты… ты… Наташа!

Наташа.

Что, Сильвия?

Сильвия.

Зачем это все?

Пауза.

Наташа.

Я не знаю.

Сильвия.

За-чем все э-то?

Наташа. (устало, раздраженно)

Я не знаю.

Сильвия.

Ян! Зачем все это?

Ян.

Затем, чтобы мы стали больше ценить нормальную жизнь.

Пауза.

Сильвия.

Знаете, что самое плохое? Что… нет звезд. Нет з-звезд. Вечером небо, а вместо звезд — снежные хлопья. Словно звезды стали снегом. И они падают, падают, падают на землю. Весь Млечный Путь. Весь Млечный Путь осыпается. И это бесконечно, бесконечно… Как много звезд в Млечном Пути, там их миллиарды. Представьте только! Миллиарды звезд! и вот эти миллиарды звезд падают, падают, падают. И шуршат. И шуршат. И шуршат…

С бутылкой в руке Сильвия задремывает у окна. Наташа накрывает ее своим одеялом. Пауза.

Наташа.

Сильвия опять напилась раньше нас. Счастливая. У нее так легко получается. А я… не могу напиться полноценно. Генетическая устойчивость к алкоголю… (С грустной усмешкой. ) Звезды падают и шуршат.

Ян.

Когда-то они должны кончиться.

Наташа.

Весь Млечный Путь?

Ян.

Весь Млечный Путь.

Ян целует Наташу. Они ложатся на пол мансарды и занимаются любовью. Сильвия спит. Любовники приходят в себя.

Наташа.

Хочу курить.

Ян.

Потерпи. До ужина недолго.

Наташа. (обнимает его)

Терплю. Сегодня ночью мне было страшно. Я ужасно хотела прийти к тебе.

Ян.

Плохой сон? Опять?

Наташа.

Я видела во сне опять наш дом. Это так глупо! Будто не бывает других пространств.

Ян.

А я опять видел пожары, пожары. Это от холода.

Наташа. (продолжает)

Будто в нашем доме есть еще один этаж. И там — все чисто, хорошо, тепло и солнечно. Но надо только подняться на этот этаж. А это — очень высоко, жутко высоко, голова кружится, как взглянешь вверх, а вместо лестницы — ступеньки вдоль стен, все уже и уже, а выше — уже ступеньки совсем узкие, не шире кирпича, а стены отвесные, как в колодце, держаться руками не за что, я поднимаюсь, поднимаюсь, жутко боюсь высоты, а мне с хохотом сверху кричат люди, похожие на вас всех, это как бы вы кричите: поднимайся, поднимайся, ну что ты медлишь, Наташа, уже утро, и мы уже открываем розовое шампанское! А я вижу снизу, из этого колодца, что наверху — чистое небо, лето, тепло. И мне страшно, я просто вся цепенею и лезу наверх по этим кирпичам.

Ян. (обнимает ее)

Розовое шампанское?

Наташа.

Розовое шампанское. (Смеется, обнимая его, потом начинает плакать.)

Ян. (обнимает ее)

Милая.

Наташа. (всхлипывая)

Мне… как-то плохо… стало плохо. Сегодня. Я устала, Ян.

Ян.

Ты устала, милая.

Наташа.

Только сегодня. Это только сегодня. Я все понимаю, что мы должны ждать, что все будет хорошо. Но мне просто как-то плохо… плохо. (Пауза.) Я люблю тебя.

Ян.

Я люблю тебя. Это все скоро кончится, я уверен. У меня предчувствие. Ты, наверно, заметила, что я человек чувствительный. Я хорошо чувствую, когда что-то должно разрешиться. Например, я могу сказать точно, когда беременная должна родить — завтра или послезавтра. Когда я проходил практику в клинике, я обнаружил в себе эту способность. Наташа, это все кончится. И будет… будет все просто замечательно. Все будет замечательно. Мы выйдем из этой катастрофы сильными и обновленными.

Наташа.

Мне так хочется тебе верить, милый.

Ян.

Верь мне. Это не навсегда.

Наташа.

Это не навсегда.

Ян.

Это просто… небеса сошли на землю.

Наташа.

Это просто небеса сошли на землю.

Смеются.

Наташа.

Ну вот, ты развеселил меня! и успокоил. Все-таки ты настоящий доктор!

Ян.

Над гомеопатами модно смеяться.

Наташа. (обнимает его)

Ты замечательный!

Сильвия ворочается во сне.

Наташа.

Когда теперь ты хочешь сказать ей?

Ян.

Когда нас спасут. Сейчас это убьет ее окончательно.

Наташа.

Ты ждал с лета. И вот теперь — уже зима. Дождался!

Ян.

Я не мог, ты знаешь.

Наташа.

Да, ты не мог. Ты молчал. И мы играли наши роли. Да? и будем? (С усмешкой хватает его за нос.) Будем играть дальше?

Ян.

Ян (обнимает ее). Я люблю тебя.

Пауза. Сильвия шевелится.

Наташа. (встает)

Уже стемнело. Пора будить всех и готовить ужин. (Спускается вниз.) Боже, как хочется курить…

Пауза.

Сильвия. (поднимает голову, замечает Яна)

Ян!

Ян.

Да.

Сильвия.

А ты… уже проснулся?

Ян.

Я не ложился.

Сильвия.

Но сейчас еще жутко рано.

Ян.

Нет, сейчас уже жутко поздно.

Сильвия.

Сейчас что?

Ян.

Вечер. Скоро будем ужинать.

Сильвия.

Господи… (Вздыхает тяжело, садится, кутаясь в одеяло.) Согрей меня.

Ян садится рядом и согревает ее.

Композитор Беат Фуррер

Городской оперный театр, Берлин

Премьера 13 января 2019 года

«Мы осуждали, осуждаем и будем осуждать»

Текст пьесы «Мамочка. Инструкция» Полины Колмаковой

Ребенок смеется. Женщины и собаки чувствуют страх.

Тест пьесы Артема Материнского «18%»

«Если ты сволочь, это от тебя уже никуда не уйдет»

Фрагмент пьесы «Местные» Александра Ремеза

«Момент пиздеца приходит не спрашивая»

Текст пьесы Елены Греминой «Помолвка»

.

.. все будет хорошо, поверь мне! Недооценка самого себя не является чем-то новым для человечества. Так или иначе, мы все считаем себя ниже кого-то другого. Мы встречаем людей с более красивой внешностью, лучшими навыками и/или способностями и талантами и говорим себе: «Хотел бы я быть таким хорошим…» Часто случается, что все, что человек думает, это: «Я недостаточно хорош. »

Это происходит со мной уже довольно давно. Не в силах понять свое предназначение и полностью потерявшись в лицемерии этого мира, я совершенно не понимаю, где я нахожусь. Каждый день я просыпаюсь, собираюсь, иду в университет и сижу в одном классе. Но с каждым днем ​​я чувствую себя все более и более потерянным. Люди, с которыми я подружился в начале, кажутся такими близкими, но такими незнакомыми. Трудно понять, заслуживает ли доверия то, что они говорят, или это просто набор лжи без более глубокого смысла. Когда они спрашивают меня: «Как дела…», это больше похоже на то, что они хотят знать, становится ли мне хуже, и им удается превратить мою жизнь в сущий ад.

Я снова и снова ежедневно игнорирую чувства, жалкие предположения, что каждый, кто пытается приблизиться ко мне, является лжецом, лицемером. Каждый час я говорю себе: «Нет! Не все плохие, не все лгут… Не все лицемеры…» И все же моя совесть твердит мне: «Осторожно! В мире полно волков в человеческом обличии». маски. Они съедят тебя и выбросят остальную часть тебя, как будто тебя никогда не существовало».

Затем приходит группа людей, у которых есть чувство, называемое… Ревностью. Тот факт, что я могу улыбаться, даже когда у меня лихорадка 104, не усваивается многими людьми. Тот факт, что у меня все еще есть возможность поговорить со многими людьми, скажем, с кем я хочу, многим людям нелегко принять. Вначале я думал, что только мой собственный страх быть обиженным заставляет меня думать, что люди мне завидуют. Но когда я вижу, как у некоторых из моих так называемых близких друзей выражение лица грустное или, скажем, сердитое, когда я счастлив с другими людьми, это говорит мне о том, что они чувствуют.

Это простая жизнь, но такая тяжелая. Это простые улыбки, с которыми люди просто не могут справиться. Это честные ответы, которые они не могут принять. Это каждый день, когда ты должен улыбаться, даже когда это последнее, что ты хочешь делать.

Столько дней я в толпе, а одиночество внутри меня не уходит. Я смеюсь, улыбаюсь, делаю вид, что все в порядке, но глубоко внутри мое сердце знает, что чего-то не хватает. Промежуток, пустота есть, которая никогда не заполняется, даже в самые счастливые моменты. Каждый счастливый день заканчивается чем-то, что заставляет меня чувствовать: «Я недостаточно хорош».

Говорят, хорошо полагаться на себя, а не на мир. Да, это абсолютно верно. Но до каких пор? В жизни каждого человека наступает время, когда он хочет кого-то по-настоящему обнять. Когда они хотят кого-то обнять, взять за руку и просто игнорировать весь остальной мир. Это не простая азбука, но и не ракетостроение. Есть ли кто-нибудь для всех нас? Кто-то, кто сказал бы: «Все будет хорошо, потому что я здесь, с тобой… Все будет хорошо, потому что я рядом с тобой…»

Думаю, да, где-то там есть кто-то, кто сказал бы мне, что я идеальный человек, если не для мира, то для этого человека. . Я думаю, где-то там есть кто-то, кто заставит меня искренне улыбаться, когда это последнее, что я хочу делать. Потому что я устал говорить другим, что жизнь — это подарок, наслаждайся им, когда моя жизнь слишком запутана, страшна и сложна. Я теряю себя в ежедневных боях, когда притворяюсь, что улыбаюсь, и говорю себе, что все будет хорошо. Я надеюсь и иногда молюсь, чтобы кто-нибудь сказал мне… «Все будет хорошо, поверь мне…»

Приношу извинения всем тем, кто может обидеться, прочитав это и сказав: «Боже мой! Какой эмо…» Да, извините, я не достоин того, чтобы быть счастливым блестящим человеком. Я человек, который в настоящее время потерян, чувствует себя абсолютно бесполезным и нуждается в новом старте или, по крайней мере, в встрече с кем-то, кто точно так же честен, как он притворяется. Кого-то, кто с гордостью держал бы меня за руку перед всему миру и сказать: «Я могу позаботиться о ней только потому, что она для меня единственная, она для меня самая совершенная! И потому что она единственный другой человек, которого я вижу.

..»

— Марьям

поверь мне, все будет хорошо｜Поиск в TikTok

Войдите в систему, чтобы следить за создателями, ставить лайки видео и просматривать комментарии.

c_munster144

43

_m4.tyv4hry7tvx

86.8K

шиневил

5415

be nefromtherealm

132

user180297113

96

jd.0na

139

itscinema

934

. шесмы.все

429

bartforrester

266

eminslen

17

giosyyyy

791

champtality

9 0002 38 

 

ers

trust_me_yt

TRUST_ME

10,4 тыс.