— Порк, — сурово сказала она, — если ты не перестанешь плакать, я… я тоже заплачу. Прекрати это.

— Да, мэм. Уж я стараюсь, так стараюсь, да вот вспомню мистера Джералда и…

— Ну, так не вспоминай. Я чьи угодно слезы могу вынести, только не твои. Ну, неужели, — продолжала она уже, мягче, — ты не понимаешь почему? Мне невыносимо видеть, что ты плачешь, потому что я знаю, как ты его любил. Высморкайся, Порк. Я хочу сделать тебе подарок.

В глазах Порка промелькнуло любопытство, и он громко высморкался, побуждаемый, впрочем, скорее желанием угодить, чем любопытством,

— Помнишь, как в тебя пальнули, когда ты ночью забрался в чужой курятник?

— Боже милостивый, мисс Скарлетт! Да я ни в жизнь никогда…

— Забрался, забрался, так что не ври мне, тем более что с тех пор столько времени прошло. Помнишь, я еще сказала тогда, что подарю тебе часы за твою преданность?

— Да, мэм, очень даже помню. Я-то уж думал, вы позабыли.

— Нет, не забыла, и вот они, эти часы.

И она протянула ему массивные золотые часы с резной крышкой и с цепью, на которой висело несколько печаток и брелоков.

— Бог ты мой, мисс Скарлетт! — воскликнул Порк. — Да это же часы мистера Джералда. Я мильон раз видел, как он смотрел на них!

— Да, Порк, это папины часы, и я дарю их тебе. Бери.

— Ох, нет, мэм! — И Порк в священном трепете попятился на шаг. — Это часы белого жентмуна, да к тому же мистера Джералда. И как это вы сказать такое могли, чтобы дать их мне, мисс Скарлетт? Ведь часы эти по наследству переходят к малышу — Уэйду Хэмптону.

— Они твои. Что Уэйд Хэмптон сделал для папы? Разве это он ходил за ним, когда папа заболел и ослаб? Разве он купал его, и одевал его, и брил? Разве он был с ним, когда пришли янки? Разве он воровал для него? Не будь идиотом, Порк! Если кто и заслужил часы, так это ты.

Она взяла черную руку и положила Порку на ладонь часы. Порк с благоговением уставился на них, и по лицу его медленно разлилась радость.

— Это правда мне, мисс Скарлетт?

— Да, конечно.

— Ну-у… благодарствуйте, мэм.

— Хочешь, чтобы я отвезла их в Атланту и отдала граверу?

— А гравер — это кто? — В голосе Порка звучало подозрение.

— Это такой человек, который напишет на задней крышке что-нибудь вроде… ну, например, так: «Верному и преданному слуге Порку — от семьи О’Хара».

— Не-е… благодарствуйте, мэм. Не надо этого гребера. — И Порк шагнул в сторону двери, крепко сжимая в руке часы.

Легкая улыбка тронула губы Скарлетт.

— А почему, Порк? Ты что, не веришь мне, думаешь, я их тебе не верну?

— Нет, мэм, я вам верю… только понимаете, мэм, вы ведь можете и передумать.

— Никогда я не передумаю.

— Ну, или, скажем, можете их продать. Я так думаю, они кучу денег стоят.

— Неужели ты считаешь, что я могу продать папины часы?

— Да, мэм, если вам деньги понадобятся.

— Тебя побить за это мало, Порк. Я, пожалуй, передумаю и возьму часы назад.

— Нет, мэм, не возьмете! — Впервые за весь день проблеск улыбки появился на удрученном лице Порка. — Я ведь вас знаю… И вот что, мисс Скарлетт…

— Да, Порк?

— Были бы вы к белым хоть вполовину такая милая, как к нам, неграм, люди куда бы лучше к вам относились.

— Они и так достаточно хорошо ко мне относятся, — сказала она. — А теперь пойди, найди мистера Эшли и скажи ему, что я хочу его видеть немедленно.

Эшли сел на хрупкий стульчик, стоявший у письменного стола Эллин, — под его длинным телом стульчик сразу показался совсем маленьким, — и выслушал предложение Скарлетт поделить пополам доходы с лесопилки. За все время, пока она говорила, он ни разу не поднял на нее глаз и ни слова не произнес. Он сидел и смотрел на свои руки, медленно поворачивая их — то ладонями, то тыльной стороною вверх, словно никогда прежде не видел. Несмотря на тяжелую работу, руки у него были по-прежнему тонкие и нежные, на редкость хорошо ухоженные для фермера.

Скарлетт немного смущало то, что он сидел, не поднимая головы, и молчал, и она удвоила усилия, нахваливая лесопилку. Для пущей убедительности она пустила в ход все свое очарование — и зазывные взгляды и улыбки, но — тщетно: Эшли не поднимал глаз. Если бы он хоть взглянул на нее! Она ни словом не обмолвилась о том, что знает от Уилла о решении Эшли ехать на Север, и говорила так, словно была убеждена, что у него нет никаких причин не согласиться с ее предложением. Но он все молчал, и голос ее мало-помалу замер. Как-то уж слишком решительно распрямил он свои узкие плечи, и это встревожило ее. Но не станет же он отказываться! Какой предлог может он найти для отказа?

— Эшли, — вновь начала было она и умолкла. Она не собиралась выставлять в качестве довода свою беременность, ей не хотелось даже думать о том, что Эшли видит ее раздутой и безобразной, но поскольку все другие уговоры, казалось, ни к чему не привели, она решила пустить в ход эту последнюю карту и сослаться на свою беспомощность.

— Прошу вас — резко перебил он ее. — Бога ради, Скарлетт!..

Он вскочил, подошел к окну и стал к ней спиной, глядя на то, как утки горделиво дефилируют через задний двор.

— Это потому… именно потому вы и не хотите смотреть на меня? — с несчастным видом спросила она его. — Я знаю, я выгляжу…

Он стремительно повернулся к ней, и его серые глаза встретились с ее глазами — в них была такая мольба, что она невольно прижала руки к горлу.

— Да при чем тут то, как вы выглядите! — в ярости выкрикнул он. — Вы же знаете, что для меня вы всегда красавица.

Волна счастья залила ее, и глаза наполнились слезами.

— Как это мило — сказать такое! А мне было так стыдно показываться вам…

— Вам было стыдно? Чего же тут стыдиться? Это я должен стыдиться и стыжусь. Если бы не моя глупость, вы бы никогда не очутились в такой ситуации, вы бы никогда не вышли замуж за Фрэнка. Я не должен был отпускать вас их Тары прошлой зимой. Ох, какой же я был дурак! Мне следовало бы знать… следовало знать, что вы доведены до отчаяния и потому способны… я должен был бы… должен… — Лицо его приняло измученное, растерянное выражение.

Сердце у Скарлетт колотилось как бешеное. Значит, он жалеет, что не убежал с ней!

— Если уж на то пошло, вышел бы на дорогу и ограбил бы кого-нибудь или убил, но добыл бы вам денег для уплаты налогов: ведь вы же приютили нас, нищих. Ох, ни на что я не способен, ни на что!

Сердце у нее сжалось от разочарования, и ощущение счастья исчезло: она-то ведь надеялась услышать совсем другое.

— Я бы все равно уехала, — устало сказала она. — Ничего подобного я бы не допустила. Да и потом — теперь все уже позади.

— Да, теперь все уже позади, — медленно, с горечью произнес он. — Вы бы не допустили, чтобы я совершил бесчестный поступок, а сами продались человеку, которого не любили, и теперь носите под сердцем его ребенка, и все ради того, чтобы я и моя семья не умерли с голоду. Вы такая добрая — так оберегаете меня в моей беспомощности.

Раздражение, звучавшее в его голосе, говорило о незаживающей ране, которая болела, и от его слов слезы стыда выступили у нее на глазах. Эшли тотчас это заметил, и лицо его смягчилось.

— Неужели вы решили, что я порицаю вас? Великий боже, Скарлетт! Нет, конечно! Вы самая мужественная женщина, какую я знаю. Я порицаю только себя.

Он снова отвернулся, глядя в окно, и плечи у него уже были поникшие. Скарлетт долго молча ждала, надеясь, что у Эшли изменится настроение и он вновь заговорит о ее красоте, надеясь, что он произнесет какие-то слова, которые она будет потом бережно хранить в памяти. Они так давно не виделись, и все время она жила воспоминаниями, пока воспоминания эти не стали стираться. Она знала, что он по-прежнему любит ее. Это бросалось в глаза — об этом говорило все в нем, каждое горькое самобичующее слово, его возмущение тем, что она носит под сердцем дитя Фрэнка. Ей так хотелось услышать это от него, так хотелось сказать это самой, чтобы вызвать его на откровенность, но она не осмеливалась. Она помнила об обещании, которое дала прошлой зимой во фруктовом саду, помнила, как сказала, что никогда больше не будет вешаться ему на шею. Она с грустью сознавала, что должна держать свое обещание, если хочет, чтобы Эшли оставался с ней. Достаточно ей произнести хоть слово любви, достаточно сказать о своей тоске, достаточно посмотреть на него молящим взглядом — и все будет кончено раз и навсегда. Тогда уж Эшли наверняка уедет в Нью-Йорк. А он не должен уезжать, не должен.

— Ах, Эшли, не надо ни в чем себя винить! Ну, какая тут ваша вина? И вы, конечно, переедете в Атланту и поможете мне, правда?

— Нет.

— Но, Эшли, — голос ее срывался от волнения и разочарования, — но я ведь рассчитывала на вас. Вы же мне так нужны, Фрэнк не в состоянии мне помочь. Он по горло занят своей лавкой. Если вы не переедете, я просто не знаю, где мне взять человека! Все более или менее сообразительные люди в Атланте заняты своим делом, остались лишь те, кто ничего не смыслит, и…

— Ни к чему все это, Скарлетт.

— Вы хотите сказать, что скорее поедете в Нью-Йорк и будете жить среди янки — только не в Атланте?

— Кто вам это сказал? — Он повернулся к ней лицом, досадливо морща лоб.

— Уилл.

— Да, я решил поехать на Север. Один приятель, с которым мы путешествовали до войны, предложил мне место в банке своего отца. Так оно лучше, Скарлетт. Вам от меня никакого проку не будет. Я же ничего не понимаю в лесном деле.

— Еще меньше вы понимаете в банковском, а там труднее! И конечно же, я прощу вам вашу неопытность скорее, чем янки!

Лицо его исказила гримаса, и Скарлетт поняла, что сказала что-то не то. Он снова отвернулся и стал смотреть в окно.

— Я не хочу, чтобы меня прощали. Я хочу стоять на собственных ногах, и пусть ко мне относятся так, как я заслуживаю. Ну, что я сумел совершить в жизни? Пора мне чего-то достичь или уж пойти ко дну по собственной вине. Слишком долго я живу на вашем иждивении.

— Но я же предлагаю вам половину доходов с лесопилки, Эшли! И вы будете стоять на собственных ногах, потому что… понимаете, это же будет и ваше предприятие.

— Все равно это ничего не меняет. Я ведь не могу купить у вас половину лесопилки. Я приму это в качестве подарка. Но я уже слишком много получил от вас подарков, Скарлетт, — и пищу, и кров, и даже одежду для себя, и для Мелли, и для малыша. И никак с вами не расплатился за это.

— Конечно же, расплатились! Да Уилл в жизни не мог бы…

— Безусловно, я теперь могу вполне прилично колоть дрова.

— Ох, Эшли! — в отчаянии воскликнула она; глаза ее наполнились слезами от этих иронических ноток в его голосе. — Что с вами произошло после моего отъезда? В вас появилось столько жесткости, столько горечи! Вы не были таким.

— Что произошло? Нечто весьма примечательное, Скарлетт. Я задумался. А я, по-моему, еще ни разу по-настоящему ни над чем не задумывался с конца войны и до вашего отъезда. Я пребывал в каком-то состоянии отупения — ел, спал, и больше ничего мне не было нужно. Но когда вы уехали в Атланту, взвалив на свои плечи мужское бремя, я вдруг увидел себя в подлинном свете, увидел, что я не только не мужчина, но и вообще не человек. С такой мыслью не очень приятно жить, да я и не хочу больше так жить. Другие мужчины вернулись с войны куда более обездоленными, чем я, а вы посмотрите на них сейчас. Вот я и решил уехать в Нью-Йорк.

— Но… нет, я просто ничего не понимаю! Если вы хотите работать, то почему непременно надо работать в Нью-Йорке, а не в Атланте? И потом — моя лесопилка…

— Нет, Скарлетт. Это мой последний шанс. Я еду на Север. Если же я переберусь в Атланту и начну работать на вас, я погибну.

«Погибну… погибну… погибну» — словно погребальный звон, страшным эхом отозвалось в ее душе. Она быстро подняла взгляд на Эшли — его прозрачно-серые, широко раскрытые глаза смотрели сквозь нее, куда-то вдаль, предвидя судьбу, которой она не видела и не могла понять.

— Погибнете? Вы хотите сказать… вы сделали что-то такое, за что янки в Атланте могут вас схватить? Я имею в виду: помогли Тони бежать, или… или… Ох, Эшли, но вы же не в ку-клукс-клане, нет?

Он быстро перевел на нее взгляд, вернувшись из своего далека, и по лицу его промелькнула улыбка, хотя взгляд остался задумчивым.

— Я совсем забыл, что вы все понимаете буквально. Нет, я боюсь не янки. Я просто хочу сказать, что если поеду в Атланту и снова приму от вас помощь, то навсегда схороню надежду когда-либо встать на собственные ноги.

— А-а, — с огромным облегчением выдохнула она, — значит, дело только в этом!..

— Да, — снова улыбнулся он, и эта улыбка придала его лицу еще более холодное выражение. — Только в этом. Речь идет всего лишь о моей мужской гордости, о моем уважении к себе и, если угодно, о моей бессмертной душе.

— Но, — поспешила она подойти к делу с другой стороны, — вы же постепенно можете выкупить у меня лесопилку, она станет вашей собственностью, и тогда…

— Скарлетт, — резко перебил он ее, — я же сказал: нет! Есть и другие причины.

— Какие?

— Вы знаете их лучше, чем кто-либо другой.

— А-а, это! Ну… тут все будет в порядке, — заверила она его. — Я ведь дала слово тогда, зимой, во фруктовом саду, и я сдержу его, и…

— В таком случае, вы уверены в себе больше, чем я. Я бы не мог поручиться, что сдержу слово. Мне не следовало бы этого говорить, но я хочу, чтобы вы поняли, Скарлетт. Больше я об этом ни слова не скажу. Кончено. Как только Уилл и Сьюлин обвенчаются, уеду в Нью-Йорк.

Растревоженный взгляд больших, горящих глаз на секунду встретился с ее взглядом, и Эшли стремительно пересек комнату. Мгновение — и он уже взялся за ручку двери. Скарлетт в смертельной тоске смотрела на него. Разговор был окончен, она проиграла. Внезапно ослабев от страшного напряжения всего этого дня, от горя и постигшего ее разочарования, она почувствовала, что нервы у нее сдают, и, всхлипнув: «Ох, Эшли!», бросилась на продавленный диван и горько разрыдалась.

Она услышала, как он неуверенно отошел от дверей и, склонившись над нею, снова и снова беспомощно повторяет ее имя. Из кухни через холл быстро простучали каблучки, и в комнату вбежала Мелани — в широко раскрытых глазах ее была тревога.

— Скарлетт… с ребенком ничего?..

Скарлетт уткнулась головой в пыльную обивку дивана и снова всхлипнула.

— Эшли… он такой гадкий! Такой проклятуще гадкий!.. такой отвратительный!

— О господи, Эшли, что ты ей сделал? — Мелани поспешно опустилась на пол рядом с диваном и обняла Скарлетт. — Что ты ей сделал? Как ты мог! А что, если бы у нее случился выкидыш! Ну, хватит, моя хорошая, положи головку на плечо к Мелли! Что же все-таки случилось?

— Эшли… он такой… такой упрямый и гадкий!

— Эшли, ты меня удивляешь! Чтобы так расстроить Скарлетт — в ее-то положении, да еще когда мистера О’Хара едва засыпали землей!

— Да не приставай ты к нему! — вне всякой логики вскричала Скарлетт, внезапно подняв голову с плеча Мелани; ее жесткие черные волосы вывалились из сетки, лицо было залито слезами. — Он имеет право поступать как хочет!

— Мелани, — сказал Эшли, белый как полотно, — позволь, я тебе все объясню. Скарлетт была так добра, что предложила мне работу в Атланте — быть управляющим одной из ее лесопилок…

— Управляющим! — возмущенно выкрикнула Скарлетт. — Да я предложила ему половину доходов с этой лесопилки, а он…

— А я сказал ей, что уже условился и мы уезжаем на Север, и она…

— О-о! — застонала Скарлетт и снова принялась всхлипывать. — Я ему все твержу и твержу, что он мне нужен… что я никого не могу найти на эту лесопилку… что у меня будет скоро ребенок… а он отказывается переехать! И вот теперь… теперь мне придется продать лесопилку, и я знаю, что не смогу получить за нее хорошую цену, и я потеряю на этом деньги, и может, все мы будем голодать, а ему все равно. Он такой гадкий!

Она снова уткнулась головой в худенькое плечико Мелани, и горе стало постепенно отступать, вытесняемое разгоравшейся надеждой. Она почувствовала в Мелани преданного союзника, поняла, как возмущена Мелани тем, что кто-то — пусть даже ее любимый муж — мог довести Скарлетт до слез. И Мелани, словно маленькая решительная голубка, впервые в жизни налетела на Эшли, и принялась его клевать.

— Да как ты мог отказать ей, Эшли?! После всего, что она для нас сделала! Какими мы оба выглядим неблагодарными! А она сейчас так нуждается в помощи — ведь она ждет… Как же это неблагородно с твоей стороны! Она помогла нам, когда мы нуждались в помощи, а теперь ты отворачиваешься от нее, когда у нее в тебе нужда!

Скарлетт исподтишка взглянула на Эшли и увидела, как под возмущенным взглядом потемневших глаз Мелани удивление на его лице уступило место сомнению. Скарлетт сама удивилась этой яростной атаке, ибо знала, что Мелани ставила своего мужа выше женских упреков и к его решениям относилась почти как к велению божию.

— Мелани… — начал было он и беспомощно развел руками.

— Да как ты можешь колебаться, Эшли?! Подумай о том, что Скарлетт сделала для нас — для меня! Я бы умерла в Атланте, производя на свет Бо, если б не она! И это ведь она… да, она убила янки, защищая нас. Ты это знаешь? Она убила из-за нас человека. И трудилась, как рабыня, чтобы прокормить нас, пока вы с Уиллом не вернулись с войны. Она и пахала, и собирала хлопок — как вспомню об этом, так бы и… Дорогая ты моя! — И наклонившись, она пылко, преданно поцеловала спутанные волосы Скарлетт. — И вот теперь, когда она впервые просит, чтобы мы что-то сделали для нее…

— Мне ты можешь не рассказывать, что она для нас сделала.

— А еще, Эшли, подумай вот о чем! Мы ведь не только поможем Скарлетт, но и сами — подумай только! — будем жить в Атланте, среди своих, а не среди янки! Там и тетя, и дядя Генри, и все наши друзья, и у Бо будет много приятелей, и он сможет ходить в школу. Если же мы переедем на Север, мы не сможем отдать его в школу — разве можно, чтобы он водился с детьми янки и сидел в одном классе с негритятами! Нам пришлось бы там нанять ему гувернантку, а как бы мы с тобой это осилили.

— Мелани, — сказал Эшли каким-то мертвым, ровным голосом, — тебе действительно так хочется ехать в Атланту? Ты ведь мне ни разу не говорила об этом, когда мы обсуждали наш переезд в Нью-Йорк. Ты ни разу не намекнула…

— Но ведь когда мы обсуждали наш переезд в Нью-Йорк, я считала, что тебя ничто не ждет в Атланте, да и потом я не вправе перечить тебе. Жена обязана следовать за мужем. Но теперь, раз Скарлетт нуждается в нас и у нее есть место специально для тебя, мы можем вернуться домой! Домой! — восторженно выкрикнула она и крепче прижала к себе Скарлетт. — И я снова увижу Пять Углов, и Персиковую дорогу, и… и… Ох, как мне всего этого не хватает! И возможно, нам удастся приобрести собственный домик! Не важно — пусть он будет совсем маленький и невзрачный… а все-таки свой!

Самоотречение — это приглашение — о.

Воскресенье Поклонения Кресту Господню, 11 марта 2018 г.
Евреям 4:14-5:6; Марка 8:34-9:1

Во имя Отца и Сына и Святого Духа, единого Бога. Аминь.

Если кто-то хочет идти за Мной, пусть отвергнет себя, возьмет свой крест и следует за Мной.

Это слова Господа Иисуса. Если вы похожи на меня, когда вы впервые пытаетесь серьезно отнестись к ним внутри себя, вы отвергаете их. Почему? Потому что я не хочу отказывать себе.

Я не привык отказывать себе. Скорее, я балую себя. Я даю себе то, что хочу. И даже если я не являюсь тем, что мы обычно называем «потворствующим своим желаниям», то, как я устраиваю свою жизнь, так, как я этого хочу. Я устанавливаю свой график так, как я хочу. Мои предпочтения управляют почти всем в моей жизни. И я живу в культуре, которая поощряет это и имеет обширный аппарат, предназначенный для того, чтобы доставлять мне то, что я хочу.

Отказываться от себя нелегко, и в моей культуре почти ничего не поощряется — как раз наоборот. Поэтому, когда я слышу «откажись от себя», внутренне я чувствую: «Почему?»

Ну почему? Потому что так сказал Иисус. Хорошо, но почему Он так сказал?

Во-первых, это пример, который Он Сам дал нам. Христос умер за нас. Мы думаем об этом особенно в это воскресенье Креста. Христос, Сын Божий и, следовательно, Бог, опустошил Себя и отдал Свою жизнь за нас. Это самоотречение. Он говорит: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой». Так что Он, по сути, говорит: «Делай то, что сделал Я». Или, если мы посмотрим на это с точки зрения повествовательной хронологии Евангелий: «Делайте то, что Я собираюсь сделать», потому что Он еще не умер на кресте.

Итак, отречься от себя и взять свой крест — это подражание Христу. И я хочу быть как Христос. Поэтому мне лучше отречься от себя, если я хочу быть похожим на Него, если я хочу следовать за Ним. Это то, что Он сказал, и это то, что Он сделал.

Но что он делает? Является ли отречение от себя и взятие своего креста просто послушанием Иисусу и подражанием Иисусу? Или это действительно влияет на мою жизнь?

Эффект есть.

Мы так привыкли добиваться своего или, по крайней мере, бороться, чтобы добиться своего, что нам трудно представить, что на самом деле лучше отказаться от этого поиска. Но что произойдет, если мы откажемся от этого? Что произойдет, если мы действительно откажемся от себя?

Ну, во-первых, для разнообразия мы могли бы услышать кого-то еще. Вы не можете слушать и не можете освободить место для кого-то другого, если будете просто продолжать говорить о себе. И вы должны слушать по-настоящему, а не просто ждать, пока они перестанут говорить.

Итак, когда вы отвергаете себя, вы обнаруживаете, что на самом деле теперь есть возможность для того, чтобы кто-то другой мог войти в вашу жизнь. У всех нас были моменты, когда мы это делали — во всяком случае, я на это надеюсь. И когда мы это сделали, мы обнаружили, что в жизни есть гораздо больше, чем просто мы сами. Есть так много вещей, которые нужно открыть, так много людей, которых нужно узнать, почти бесконечное количество историй, которые нужно узнать. Отрицание себя — путь к свободе.

И когда вы отвергаете себя, вы на самом деле становитесь открытыми для встречи с Иисусом Христом и для того, чтобы Иисус Христос обитал внутри вас. Как я люблю говорить (и должен услышать!), пока вы полны собой, вы не можете быть наполнены Христом.

Вот и весь смысл слов Господа: «Ибо кто душу свою сбережет, тот потеряет ее; и всякий, кто потеряет свою жизнь ради Меня и Евангелия, спасет ее».

То есть, если ты идешь своей жизнью и пытаешься сохранить свою жизнь, то есть не отказываться от себя, пытаться сохранить все в себе так, как ты этого хочешь, то ты потеряешь ее в конце концов. Люди созданы для общения с Богом, что поддерживает их в вечности. А общение возможно только при самоотречении. Но если мы отрезаем себя от общения тем, что не отрекаемся от себя, то мы увядаем и умираем.

Как еще я могу отречься от себя? Является ли прослушивание единственным способом? Нет, есть много способов. Вот еще один способ: когда вы приходите домой с работы или учебы, или когда вы чем-то заняты, или когда вы находитесь в любое другое время, когда вам просто не хочется делать что-то, что нужно кому-то другому, , что это момент, чтобы удовлетворить эту потребность.

Это когда ты только что поел, когда ты слишком устал, когда ты слишком измотан, или слишком раздражен, или слишком готов покинуть цивилизацию и отправиться жить на необитаемый остров в полном одиночестве — это момент, когда Вы должны найти потребность и удовлетворить ее. И обычно вам не нужно искать эту потребность. Это просто появляется. Почему? Потому что Христос дает вам то, в чем вы нуждаетесь, — шанс отречься от себя и взять свой крест.

Хотите верьте, хотите нет, но жизнь на самом деле проще , когда она проживается таким образом. Трудно поверить, я знаю! Но когда вы живете жизнью, которая не связана с исполнением ваших собственных желаний, все становится очень просто — просто удовлетворите эту потребность прямо перед вами. Встречайте его через молитву, через действие, через доброту, через доброе слово — чего бы это ни стоило. Станьте Христом для этого другого человека.

Будьте Христом для окружающих, как Христос был для Своих учеников. Ходите с ними, разговаривайте с ними, осыпайте их любовью, ешьте и пейте с ними, живите с ними, жертвуйте ради них и умирайте за них. Так учил нас Христос. Это то, что показал нам Христос.

Когда вы живете этой жизнью любви, которая является жизнью самоотречения, вы можете заметить еще одну вещь: вы предлагаете такую ​​же свободу окружающим. В каком-то смысле им дается разрешение вернуться к невинности, а также отречься от самих себя. Вы вдохновляете их своей любовью отвечать любовью. Путь любви становится заразным, размножаясь в других людях.

Вот почему Иисус может сказать нам в Евангелии от Матфея 11:30, что Его «иго благо, и бремя [Его] легко». Прийти к Иисусу — это на самом деле путь покоя, путь мира.

Если мы чувствуем, что быть истинным христианином означает быть хардкорным (независимо от того, нравится ли нам эта идея и поэтому мы принимаем такую ​​духовность, или нам не нравится эта идея и поэтому мы отвергаем христианство), то мы упустили то, чем на самом деле является христианство. Отречься от себя и взять свой крест — значит следовать за Иисусом, стать подобным Иисусу. И когда мы это делаем, мы фактически освобождаем себя, чтобы встретиться с Ним и наполниться Им. И мы также предлагаем свободу окружающим, потому что любовь порождает любовь.

Если вы похожи на Иисуса, другие люди тоже захотят быть похожими на Иисуса. Они будут тянуться к Нему в вас. И единственный способ уподобиться Ему — это отречься от себя и взять свой крест.

И, наконец, какой крест Он хочет, чтобы мы взяли? Это просто любое страдание, которое встречается на нашем пути? Нет, это не просто страдание. Скорее, взять свой крест — значит опустошить себя ради окружающих, как это сделал Иисус. Приносить себя в жертву живую, святую и благоугодную Богу, и есть наше разумное служение (Рим. 12:1).

Когда мы слышим, как Иисус говорит: «Отвергнись от себя и возьми свой крест», мы не должны слышать какой-то тяжелой, болезненной команды. Скорее, мы должны услышать приглашение. Это приглашение к свободе, к любви, к изменению, чтобы стать более похожим на Него и иметь возможность предложить эту прекрасную жизнь другим.

Господу нашему Иисусу, отрекшемуся от Себя и взявшему за нас крест Свой, со Своим вечным Отцом и Его всесвятым и благим и животворящим Духом вся слава, честь и поклонение, ныне и присно, и во веки веков возрастов. Аминь.

ПР-397-397. Евангелие Иисуса Христа – проповеди и библейские исследования

397. Евангелие Иисуса Христа

Евангелие Иисуса Христа

Дэвид Вилкерсон

10 мая 2004 г.

[19 мая 1931 г. ’96 27 апреля 2011 г.]

Что такое истинное Евангелие Иисуса Христа? Даже большинство неверующих знают, что Библия содержит четыре евангельских повествования: от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Итак, в чем суть этих евангелий, или «благая весть» 94? Когда христиане говорят о Евангелии Иисуса Христа, что мы имеем в виду?2ре говоришь?

Писание дает нам несколько определений того, что такое Евангелие. И мы должны использовать эти библейские определения, чтобы определить, живо ли истинное Евангелие Христа в Его церкви. Учитывать:

1. Иисус говорит, что его церковь — это церковь самоотречения и креста.

Господь сказал Петру: ’93Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною’94 (Мф.16:24).

Очевидно, что принадлежность к церкви Иисуса 92 означает больше, чем просто вера в него. Многие христиане сегодня просто ’93 проголосовать за Иисуса»94. Их позиция такова: «93 я голосовал за Христа. Это делает меня членом его партии».94 Но как только они отдают свой голос, они уходят и полностью забывают о его светлости над их жизнями.

Иисус говорит, что принадлежность к его церкви идет гораздо дальше этого. Это означает обязательство следовать за ним. И это включает в себя жизнь самоотречения и взятия креста. 93Кто не берет креста своего и следует за Мною, тот недостоин Меня’94 (Мф. 10:38).

Наш Господь разъясняет: ’93Если вы в моей церкви, то будьте готовы пострадать и подвергнуться гонениям за вашу веру в меня. Будьте готовы отказать себе во всей славе, признании и стремлении к мирским удовольствиям. Люди собираются пригвоздить вас к кресту насмешек, кресту снисхождения, кресту отчуждения. И они сделают это, потому что вы алкаете и жаждете меня. Если вы принадлежите к моей церкви, обязательно последует крест».

Дело в том, что церковь Христа никогда не была одобрена или принята миром. И никогда не будет. Если ты живешь для Иисуса, ты победишь’92t нужно отделять себя от чужой компании; они сделают это за вас. Все, что вам нужно сделать, это жить для него. Внезапно обнаружишь себя 92укоризненным, отвергнутым, названным злым: 93возненавидят тебя люди, и 85отлучат тебя от общества своего, и будут поносить тебя, и проклянут имя твое, как злое, ибо Сын Человеческий’92 саке’94 (Лук_6:22).

Тем не менее, добавляет Иисус, это путь, ведущий к истинной реализации. 93Кто спасет душу свою, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее.4 (Матф_16:25). Другими словами: «Единственный способ найти смысл жизни — это продать все ради меня. Тогда вы обретете истинную радость, мир и удовлетворение».94 Христос говорит нам: «93Моя церковь без пятна и порока. Итак, когда вы придете ко мне, вы должны быть готовы оставить все грехи. Вы должны все отдать мне, полностью умереть для себя, для всех безбожных амбиций и эго. Верою ты будешь погребен со мной. Но я подниму тебя к новой жизни».

Подумайте о том, что значит быть без пятна и порока. Мы знаем, что пятно — это пятно. Но как быть с морщинкой? Вы когда-нибудь слышали фразу ’93а новый морщин’94? Это означает добавление новой идеи к существующей концепции. Морщина в этом смысле относится к тем, кто пытается улучшить Евангелие. Он предлагает легкий способ достичь небес без полного подчинения Христу.

Такое Евангелие сегодня проповедуется во многих церквях. Проповеди направлены только на удовлетворение потребностей людей. Тем не менее, когда я читаю слова Иисуса, я вижу, что такая проповедь не работает. Оно не совершает истинной работы Евангелия.

Не поймите меня неправильно: я не против проповедовать утешение и силу Божьему народу. Как пастырь Господа, я призван делать именно это. Но если я проповедую только нуждам людей и игнорирую призыв Христа отдать свою жизнь, тогда истинные нужды никогда не будут удовлетворены. Слова Иисуса ясны: наши нужды восполняются, когда мы умираем для себя и берем на себя Его крест.

2. Церковь Иисуса’92 – это место, где грешники каются в грехах всем сердцем и устами.

Иисус заявляет, ’93Моя церковь есть место бесстыдного, открытого покаяния».94 Действительно, апостол Павел свидетельствует: «93Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоем, то есть слово веры, которое проповедуем; что если устами твоими будешь исповедовать Господа Иисуса и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься.

’93Ибо сердцем веруют к праведности; и устами исповедуется ко спасению. Ибо сказано в Писании: всякий, верующий в Него, не постыдится»9.4 (Рим. 10:8-11).

Проще говоря, мы приходим к спасению через открытое исповедание покаяния. Иисус говорит: «93 Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» 94 (Мф. 9:13). И, говорит он, покаяние — это то, как мы исцеляемся и восстанавливаемся: «93 Здоровые не нуждаются во враче; но те, которые больны. Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию’94 (Лк. 5:31-32).

Возлюбленные, это хорошие новости. Иисус говорит нам: «В моей церкви все исцеляются через покаяние. Это не’9Неважно, кто ты: физически сломлен, психически болен, духовно болен. Все должны прийти ко мне одинаково. И все обретают исцеление через покаяние».94

Я спрашиваю вас: сколько церквей все еще открывают свои алтари для пораженных сердцем людей, чтобы они вышли вперед и покались? Сколько пасторов перестали приглашать на эту важнейшую духовную работу? А сколько верующих потеряли всякое чувство необходимости исповедовать грех?

Итак, какова центральная весть Христа’9?2с Евангелие? Он ясно говорит об этом в Евангелиях от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. В этих четырех евангелиях он говорит нам: «93 Вот что я проповедую в своей церкви. Это мое послание всем грешникам».94

Во-первых, ’93пришел Иисус’85, проповедуя евангелие Царствия Божия и говоря: исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие’94 (Мар_1:14- 15). Каким было первое послание Иисуса 92 года? Он проповедовал покаяние.

Некоторым христианам это может показаться ненормативной лексикой. Они могут ответить: ’93 Хорошо, но насколько сильно Иисус проповедовал покаяние?»94 Лука отвечает на это в своем Евангелии. Иисус сказал своим слушателям: «93 Если не покаетесь, все так же погибнете» (Лк. 13:5).

Добро пожаловать в церковь богобоязненной скорби.

Вы можете подумать, что Евангелие покаяния Христа 92-х звучит как депрессант. Но Павел говорит иначе. Раскаявшееся сердце приносит истинную жизнь: «93 Печаль ради Бога производит покаяние ко спасению, в котором нельзя раскаиваться» (2Кор.7:10).

Покаяние было и в основе самой первой проповеди после Христа’92с воскресение. Петр сказал толпе, собравшейся в Пятидесятницу: «93Иисуса Назорея»85взяли, и руками нечестивых распяли и убили»94 (Деян. 2:22-23).

Когда люди услышали это, они впали в сильное убеждение. Проповедуемое Слово умиляло их сердца, потому что Дух Святой сошёл во всей Своей силе. И согласно Иисусу, это именно работа Духа. Он сказал, что Святой Дух приходит, чтобы «93обличить мир в грехе, праведности и суде»94 (Ин. 16:8).

Толпа была так возбуждена, что не могла двигаться. Внезапно перед ними встали сами вопросы жизни и смерти. Поэтому они возопили к Петру, спрашивая, что им делать. Он ответил: «93 Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов».

Этот отрывок иллюстрирует покаяние, лежащее в основе послания Иисуса92. Если в послании нет убеждения ’97, нет правды о грехе и вине, нет поражений сердца’ 97, то Святого Духа в нем просто нет. Он просто не присутствует в таких проповедях.

Я думаю обо всех «93свободных от осуждения»94 проповедниках, которые несут ответственность за души многих тысяч христиан. Их общины обременены грехом, и их беззакония ежедневно заново распинают Христа. Это 92-е абсолютно трагично. Этим людям нужно послание от проповедника, который не боится сказать им: «93Вы согрешили против Христа»94. Но происходит как раз обратное. Люди фактически утверждаются в своих грехах скомпрометированными пастырями.

Иезекииль говорит о таких проповедниках: «93Ложью вы огорчили сердце праведника, которого Я не огорчал; и укрепил руки нечестивого, чтобы он не возвратился с лукавого пути своего, пообещав ему больше жизни’94 (Иез. 13:22). Пророк говорит: «Ты огорчил праведников своей легкомысленной проповедью. И вы дали чувственному возможность грешить еще больше, без чувства вины. Вы солгали им о вечной жизни. Нет! Вы лишаете этих людей вечной жизни. Ты’9Мы превратили Божью благодать в распутство».

Пол говорит, что скоро придет судный день. И по этой причине мы должны проповедовать Евангелие с еще большей убежденностью по мере приближения дня. Мы должны обличать и обличать, и делать это с долготерпением и любовью. Действительно, грядет день, когда каждый пастырь предстанет перед Господом и ответит за все, что он проповедовал. Огорчал ли он праведников? Укрепил ли он руки нечестивых? Или принес бесстрашное обличающее слово под святым помазанием?

Дело в том, что Петр не был заинтересован в том, чтобы оскорбить толпу в день Пятидесятницы. Его единственной целью было показать им правду. И когда Святой Дух открывает истину, он обличает. Он проникает глубоко и искореняет каждую область сердца.

К сожалению, сегодня это происходит не во многих церквях. В таких церквах не только нет Святого Духа, но и не приветствуется. Наше служение получает письмо за письмом, повторяющим один и тот же рефрен: «У меня есть сосед, которому я свидетельствовал несколько месяцев. Он’92s переживает развод’85у нее проблемы с алкоголем’85у него’92с роман на стороне’85

’93Поэтому я веду их в церковь, надеясь, что они услышат хоть слово об их состоянии и о том, что они нуждаются в Господе. Но мой пастор никогда не говорит ни слова о грехе. Нет ни слова, которое вселяло бы убеждение, разъясняло бы потребность в очищающей, освобождающей силе Иисуса. Так что мой сосед уходит еще более комфортно в своем грехе»94.

Какая трагедия! Как же должно быть огорчено Богу, что больше людей утверждается в своих грехах внутри церквей, чем вне их.

Другие пишут: «93Я хожу в церковь, дружественную к грешникам, но больше не могу. Каждую неделю мы проводили опрос, в котором спрашивали, нравится ли нам сервис. Они хотят знать: 91 Музыка была слишком громкой? Скетчи были слишком длинными? Была ли проповедь остроумной?»92 Пастор Дэвид, я хожу в церковь, чтобы найти надежду для моих потерянных родственников. Но вместо этого меня просят оценить развлечение».94

Согласно Иисусу, никто не может быть избавлен от греха ’97, никто никогда не сталкивается с истиной ’97 без обличающего присутствия и силы Святого Духа.

3. Церковь Иисуса’92 – это место, где вы можете услышать тяжелое, тревожное послание.

Взгляните на эту сцену, когда Иисус говорил своим последователям: ’93Это хлеб, сошедший с неба; не так, как отцы ваши ели манну и умерли; ядущий от этого хлеба будет жить вечно. Сие говорил Он в синагоге 85. Многие же из учеников Его, слыша это, говорили: это трудное слово; кто может это услышать? Иисус, узнав в Самом Себе, что ученики Его ропщут на это, сказал им: не соблазняет ли это вас?’94 (Ин 6:58-61).

Обратите внимание, что здесь Христос говорил с верующими. На какое жесткое высказывание они отреагировали? Это было так: «Ты должен есть мою плоть и пить мою кровь, иначе в тебе не будет жизни». Моя плоть — мясо, и моя кровь — питие. И вечная жизнь приходит только через их потребление».94

Итак, евангелие, благоприятное для грешников, говорит: «93Вы не можете проповедовать такие вещи. Грешникам этого никогда не понять. Пить кровь и есть плоть? Они бы подумали, что мы варвары. Мы должны изменить слова, чтобы сделать их более приемлемыми. В противном случае это’92s будет оскорблять людей, особенно неверующих».94

В истинную церковь Христову придут оскорбительные слова. Да, в этой церкви вы услышите благую весть, евангелие любви, милосердия, благодати и долготерпения. Но в церкви Христа 92-х также есть послания, в которые нельзя вмешиваться. И эти послания включают проповедь крови Христа 92-х и его креста.

Иисус увидел, что люди были потрясены его словами. Поэтому он, по существу, спросил их: «Не оскорбил ли я ваши чувства? Вас беспокоит, что я говорю правду?»94 Затем он заявляет: «93 Слова, которые Я говорю вам, суть дух и жизнь» 94 (Ин 6:63). Он сделал это кристально ясным: «93То самое, что вас обижает, — это то, что приносит жизнь»94. Как отреагировали его последователи? 93 С того времени многие из учеников Его возвратились и уже не ходили с Ним’94 (Иоанна 6:66).

Что Иисус говорит здесь о своем Евангелии? Проще говоря, он заявляет, что послание о его крови и его кресте оскорбительно. И все же это единственное Евангелие, ведущее к вечной жизни. Тем не менее, некоторые не собираются его принимать. ’93Но есть некоторые из вас, которые не верят’94 (Ин 6:64).

Слова Иисуса здесь подтверждаются сегодня во многих церквях. Невероятно, но некоторые общины убрали все упоминания о крови Христа 92-го из своих богослужений. Пасторы не упоминают об этом в своих проповедях. Из церкви убраны гимны о крови. Это 92-е все считали слишком оскорбительным.

Но Иисус предупреждает: «93Неважно, насколько оскорбительными могут показаться тебе мои слова. Вы не можете изменить их. Мои слова производят жизнь. И вы должны потреблять их так же, как пищу и питье, чтобы они стали самой сутью вашего существа. Поэтому вы’9Не смягчать того, что я сказал. Если вы уберете кровь и крест из своей проповеди, вы лишите искателей их единственной надежды на вечную жизнь.

’93Весть о спасении кровью может быть понята только через Дух. Но его нужно проповедовать, даже если его неправильно понимают. Итак, стойте смело и проповедуйте мое евангелие, независимо от того, какой отклик вы получите. Это единственное Слово, которое спасает».

Похожую сцену мы видим у Матфея. 93Когда же пришел в землю свою, учил их в синагоге их’85 И соблазнились они на Него’94 (Мф_13:54; Мф_13:57). Даже ближний круг учеников Иисуса приходил к нему, говоря, что его проповедь оскорбительна: «93Знаешь ли, что фарисеи соблазнились, услышав это слово?» 94 (15:12). В этой сцене обиделись не люди, а религиозные лидеры. Очевидно, толпа приняла то, что сказал Иисус. Но пастухи были возмущены.

Если мы принадлежим к церкви Христа, мы услышим сильные, обличающие послания, оскорбляющие нашу плоть.

Если вы в церкви Иисуса’92, то от Святого Духа будут приходить суровые вести. Почему? Потому что Дух взывает в нас против всего, что мы думаем, говорим или делаем из плоти. Иисус говорит: «93Из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления»94 (Мф. 15:19).

Тем не менее, признаком каждого истинного последователя Иисуса является то, что он отдает Христу каждое слово. Этот слуга любит обличение из-за того, что оно производит в его сердце. Он видит перемены, которые это приносит, и знает это’92 с жизни ему.

В глубине души именно поэтому грешник приходит в дом Божий. Это 92-е не просто считаться еще одним числом в большом собрании. Он должен быть найден Богом, потому что в своем сердце он знает, что он потерян. Его душа не отдыхает, и у него было слишком много долгих бессонных ночей. Ему нужны ответы, правда, настоящие перемены, потому что он чувствует, что попал в ад. И ему не нужен верующий или служитель, чтобы сказать ему, что с ним все в порядке.

Конечно, если этот грешник услышит Христа’92s евангелие, он может обидеться на него. Он может разозлиться и уйти. Но он не забудет услышанного. И Святой Дух воспользуется этим, чтобы открыть ему истину.

Нас всех учили, что Христос является краеугольным камнем Его церкви. Павел говорит, что этот камень есть камень соблазна: «93 Как написано: вот, я полагаю в Сионе камень преткновения и камень соблазна; и всякий, верующий в Него, не постыдится» (Рим. 9:33). Петр также называет Иисуса камнем соблазна: «93Глава угла, и камень преткновения, и скала соблазна даже для тех, кто претыкается на слове, будучи непослушным»9.4 (1Пт_2:7-8).

Петр мог бы рассказать вам из первых рук, что происходит, когда вы пытаетесь покончить с посланием о кресте. Он был оскорблен, когда Иисус предсказал его смерть ученикам. Итак, ’93Петр взял Его и начал упрекать Его, говоря: Далеко будет от Тебя, Господи! не будет тебе этого’94 (Мф. 16:22).

Но Иисус ответил ему такими язвительными словами: 93Он обратился и сказал Петру: отойди от Меня, сатана; ты соблазн для Меня, потому что вкусишь не того, что от Бога, но того, что от Бога. мужчины’94 (16:23).

Вот наглядный пример того, как сатана может ввести обман даже в благочестивого, христолюбивого пастыря. И вы можете поспорить, что Питер никогда не забывал слова Мастера 92-х. Точно так же и сегодня каждый служитель и верующий должен прислушаться к предупреждению Христа: «93Мой крест и Моя кровь могут оскорбить вас. Но если вы стыдитесь моего сообщения или пытаетесь его смягчить, то вы меня оскорбляете. Вы не представляете ни мое Слово, ни мою церковь».

4. Как вы думаете, как Иисус мог бы основать церковь в вашем городе?

Первое, что сделал бы Христос, — отправился бы в плачевном туре по вашему городу. Писание говорит нам: «93 Когда он приблизился, он увидел (Иерусалим) и заплакал над ним, говоря: если бы ты знал, хотя бы в сей твой день, что принадлежит к миру твоему! Но ныне они сокрыты от глаз твоих’94 (Лк. 19:41-42).

Что заставило Иисуса плакать? Все началось с душераздирающей прогулки по городу. Он был охвачен горем при виде так называемых религиозных людей, которым не было покоя. Эти люди отвергли истину ради басен. И теперь они следовали мертвой форме религии. Они были овцами без истинных пастырей.

Теперь я не собираюсь судить ни одного министра. Но я хочу спросить всех, кто читает это сообщение: можете ли вы представить, как ваш пастор проезжает по вашему городу и плачет над ним? Как отличается образ Иисуса от многих заговорщиков и планировщиков, строящих сегодня церкви. Эти люди ходят от двери к двери, осматривают людей, спрашивают, что им нужно в церкви: «Как долго вы хотите, чтобы проповедь была? Пятнадцать минут? Десять?’94

Иисус был свидетелем этого в свое время. Проходя по храму, он увидел столы менял, служителей, которые торговали Божьими вещами. Не было настоящей молитвы, не было страха Господня. И Христос плакал над всем этим, плача, ’93 Написано: Мой дом есть дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников’94 (Лк. 19:46).

Я спрашиваю вас: оплакивал бы Иисус то, что он видит сегодня в вашей церкви? Обнаружит ли он, что ваш пастор страдает из-за заблудших душ? Или он обнаружит, что он извлекает выгоду из того, что свято в глазах Бога? Найдет ли Христос молящихся своих людей? Или он найдет их занятыми делами и программами, сосредоточенными на собственных интересах?

Как только Иисус завершит свой плачущий тур по вашему городу, похвалит ли он свой народ? Или он принес бы это предупреждение: ’93Вы слепы ко времени. Суд уже у дверей, но ты больше похож на мир, чем когда-либо. Почему ты не молишься, не ищешь у меня силы и мудрости, чтобы выкупить время?»94

Да поможет нам Бог никогда не смягчать его Евангелие. Если у вас есть пастор, который проповедует истинное Евангелие Иисуса Христа, я призываю вас, ободряйте его.