Текст песни Аурел и Наталья Лупан

Тысячи лет пролетели, как день —
Перед рассветом сгущается тень
К битве готова вражия рать
Церковь, вставай! Ты должна побеждать!
Встань, поднимайся, верный народ!
Слышишь шаги – Господь твой грядет!
Встань, поднимайся, хватит дремать —
Время сегодня жатву пожать!

Припев:
Встань, поднимайся, верный народ!
Слышишь шаги? Господь твой грядет!
Встань, поднимайся, хватит дремать
Жатва не будет ждать!
Встань, поднимайся, верный народ!
Скоро Господний день настает!
Долго ли будешь ждать благодать?
Время людей спасать!

Церковь Христова — Божьи уста.
Встань, проповедуй Царство Христа!
Весть о спасеньи с края на край
Всем и повсюду провозглашай!
Церковь Христова, святость храни!
Силу Святого Духа прими!
Церковь — невеста, будь же верна!

Слушай призыв, просыпайся от сна!

Припев:

Братья и сестры, нам есть, что терять
Можно ль сегодня просто молчать?
Где наши дети, родные, друзья?
Время спасать их, и медлить нельзя!
Тысячи лет пролетели, как день
Перед рассветом сгущается тень!
К битве готова вражия рать
Церковь, вставай! Ты должна побеждать!

Thousands of years have flown by like a day —
Before dawn thickens shadow
To battle the enemy army is ready
Church , get up! You have to win!
Get up , get up , faithful people !
Hear steps — your Lord is coming!

Get up , get up , enough to doze off —
The time now reap the harvest !

Chorus:
Get up , get up , faithful people !
Hear footsteps ? Your Lord is coming!
Get up , get up , enough to doze
The harvest will not wait !
Get up , get up , faithful people !
Soon the Lord’s day has come !
How long do you wait grace?
Time to save the people !

Church of Christ — God’s mouth.
Arise, cry the Kingdom of Christ !
The message of salvation from the edge of the edge
Everything and everywhere to proclaim !

The Church of Christ , holiness Save !
Power of the Holy Spirit accept !
Church — the bride , whether same is true !
Listen to the call , wake up from sleep !

Chorus:

Brothers and sisters, we have something to lose
L can now just keep quiet ?
Where our children , family, friends ?
Time to save them , and we must not tarry !
Thousands of years have flown by like a day
Before dawn thickens shadow!
To battle the enemy army is ready
Church , get up! You have to win!

Тысячи Лет Пролетели — Thousands of Years Flew

 

 

 

 

 

1 куплет:
Тысячи лет пролетели, как день —
Tysyachi let proleteli, kak den’ —
Thousands [of] years flew, as [a] day

Перед рассветом сгущается тень
Pered rassvetom sgushchayetsya ten’
Before dawn deepens [the] shadow

К битве готова вражия рать
K bitve gotova vrazhiya rat’
For battle ready [is] enemy’s army

Церковь, вставай! Ты должна побеждать!
Tserkov’, vstavay! Ty dolzhna pobezhdat’!
Church, get up! You must triumph!

Встань, поднимайся, верный народ!
Vstan’, podnimaysya, vernyy narod!
Stand up, get up, faithful people!

Слышишь шаги — Господь твой грядёт!
Slyshish’ shagi — Gospod’ tvoy gryadot!
[You] hear footsteps — [the] Lord yours comes!

Встань, поднимайся, хватит дремать —
Vstan’, podnimaysya, khvatit dremat’ —
Stand up, get up, enough slumbering —

Время сегодня жатву пожать!
Vremya segodnya zhatvu pozhat’!
Time today harvest to reap!

Припев:
Встань, поднимайся, верный народ!
Vstan’, podnimaysya, vernyy narod!
Stand up, get up, faithful people!

Слышишь шаги? Господь твой грядёт!
Slyshish’ shagi? Gospod’ tvoy gryadyot!
[You] hear footsteps?  [the] Lord yours comes!

Встань, поднимайся, хватит дремать

Vstan’, podnimaysya, khvatit dremat’
Stand up, get up, enough slumbering —

Жатва не будет ждать!
Zhatva ne budet zhdat’!
Harvest not will wait!

Встань, поднимайся, верный народ!
Vstan’, podnimaysya, vernyy narod!
Stand up, get up, faithful people!

Скоро Господний день настает!
Skoro Gospodniy den’ nastayet!
Soon [the] Lord’s day comes!

Долго ли будешь ждать благодать?
Dolgo li budesh’ zhdat’ blagodat’?
How long will [you] wait [for] grace?

Время людей спасать!
Vremya lyudey spasat’!
Time people to save!

2 куплет:
Церковь Христова — Божьи уста.
Tserkov’ Khristova — Bozh’i usta.

Church of Christ [is] God’s mouth.

Встань, проповедуй Царство Христа!
Vstan’, propoveduy Tsarstvo Khrista!
Stand up, preach [the] Kingdom [of] Christ!

Весть о спасеньи с края на край
Vest’ o spasen’i s kraya na kray
News about salvation from edge to edge

Всем и повсюду провозглашай!
Vsem i povsyudu provozglashay!
[To] All and everywhere proclaim!

Церковь Христова, святость храни!
Tserkov’ Khristova, svyatost’ khrani!
Church [of] Christ, holiness keep!

Силу Святого Духа прими!
Silu Svyatogo Dukha primi!
Power [of the] Holy Spirit accept!

Церковь — невеста, будь же верна!

Tserkov’ — nevesta, bud’ zhe verna!
Church — [the] Bride, be then faithful!

Слушай призыв, просыпайся от сна!
Slushay prizyv, prosypaysya ot sna!
Listen to call, wake up from slumber!

3 куплет:
Братья и сестры, нам есть, что терять
Brat’ya i sestry, nam yest’, chto teryat’
Brothers and sisters, by us is something to lose 

                  (ie we have something to lose)

Можно ль сегодня просто молчать?
Mozhno l’ segodnya prosto molchat’?
Possible if today just to keep silence?

Где наши дети, родные, друзья?
Gde nashi deti, rodnyye, druz’ya?
Where [are] children, loved ones (relatives), friends?

Время спасать их, и медлить нельзя!
Vremya spasat’ ikh, i medlit’ nel’zya!
Time to save them, and to hesitate mustn’t!

Тысячи лет пролетели, как день
Tysyachi let proleteli, kak den’
Thousands [of] years flew like [a] day

Перед рассветом сгущается тень!
Pered rassvetom sgushchayetsya ten’!
Before dawn deepens [the] shadow

К битве готова вражия рать
K bitve gotova vrazhiya rat’
For battle ready [is] enemy’s army.

Церковь, вставай! Ты должна побеждать!
Tserkov’, vstavay! Ty dolzhna pobezhdat’!
Church, get up! You must triumph!

 

 

 

 

 

Additional Lyrics and Music found here:

Including the sheet music in Russian & English

 

 

 

——— Better English ———

 

1.
Thousands of years have flown as a day;
Before the dawn the shadows deepen,
The enemy’s army for battle is ready.
Church, get up!  You must triumph!
Stand up, get up, faithful people!
Hear the footsteps! —Your Lord comes!
Stand up, arise, enough slumbering—
Today is time the harvest to reap!

Chorus:
Stand up, arise, faithful people!
Hear the footsteps! —Your Lord comes!

Stand up, get up, enough slumbering—
The harvest will not wait!
Stand up, arise, faithful people!
Soon the Day of the Lord comes!
How long will you wait for grace?
It is time to save people!

2.
The Church of Christ is God’s mouth.
Stand up, preach the Kingdom of Christ!
News of salvation from pole to pole
To all and everywhere proclaim.
Church of Christ, holiness keep!
Accept the Power of the Holy Spirit!
O Church, His Bride, be then faithful!
Listen to the call, wake up from slumber!

 

3.

Brothers and sisters we have something to lose.
Is it possible today to keep silence?

Where are our children, loved ones, and friends?
Time to save them—do not hesitate!
Thousands of years have flown as a day;
Before the dawn the shadows deepen,
The enemy’s army for battle is ready.
Church, get up!  You must triumph!

 

 

 

——-  To Fit the Meter ——- 

1.
Thousands of years now have flown as a day;
Before the dawn bids all shadows away,
Enemies come, to the battle draw near;
O Church, arise and dispel now all fear!
Stand up, arise now, you faithful of God,
Hear now His footsteps, in this way He trod!
Stand up, arise, enough of your sleep;
Now is the time for the harvest to reap!

Chorus:

Stand up, arise! O faithful of God!
Follow the steps where our Lord has trod!
Stand up, get up! Put sleep far away—
Harvest will not delay!
Stand up, arise! Be faithful and true!
For soon His Day will burst into view!
Do not just sit and wait for some grace—
Now is the time to save!

2.
The Church of Christ is the mouth of the Lord.
Stand up, O people and preach now His Word!
Salvation news proclaim loudly on earth
Tell everyone wondrous news of new birth!
O Church of Christ, in this holiness stay,
Pow’r of the Spirit to fill you each day!
O Church, His Bride! Be now faithful in all,
Shake off your slumber and heed now His call!

3.
Brothers and sisters, O think what we lose:
How can this silence be then what we choose?
Where are our children, our loved ones, and friends?!
Don’t hesitate—it is time to save them!
Thousands of years now have flown as a day;
Before the dawn bids all shadows away,
Enemies come, to the battle draw near;
O Church, arise and dispel now all fear!

Тысячи лет пролетели как день перед рассветом сгущается тень

Главная -> миша марвин история минусовка -> тысячи лет пролетели как день перед рассветом сгущается тень Описание Вдруг рядом пролетел филин, и это его испугало настолько, что он упал. Тень души. Выбравшись наружу, он обнаружил, что вокруг снова ночь, а перед ним стоит огромный бурый медведь. круги, к сердцу не прижав ноги небо ветреное скачет, прячет облако волна от грозы в пучину злую, словно мышку полевую ливень в соляном растворе в хоре раковин поёт, гаснут тени тысячи лет пролетели как день перед рассветом сгущается тень В декабре 1962 года американский зонд «Маринер-2» пролетел на расстоянии 35 тысяч километров от Венеры, имея на борту радиометр сантиметрового диапазона, магнитометр и ряд приборов для исследования заряженных частиц в космической пыли. Так, в Москве ряд комплексов отключили из-за ложной фиксации нарушений, таких как пересечение сплошной линии разметки тенью автомобиля, превышение скорости припаркованным автомобилем и автомобилем, находящемся в этот момент на автоэвакуаторе. Т ретья четверть пролетела незаметно, этому активно способствовали многочисленные праздники и кратковременные каникулы. Только ты и больная душа на рассвете. Скриншоты                 Похожие записи: — drip drop минуса ; — не верь мне друг ноты ; — белые розы аккорды ; — всем нашим близким тем кто не отступился ; — у меня есть сердце а у сердца песня а у песни тайна ; — тысячи лет пролетели как день перед рассветом сгущается тень; Комментарии: Комментарий № 3Оставил пользователь: Дэвид О. Рассел и Марк Уолберг, на пару пролетевшие мимо экранизации известной видеоигры «Неизведанное: Удача Дрейка» решили не унывать и продолжить сотрудничество. Дата комментария:2021-08-17, 17:33 Комментарий № 2Оставил пользователь: в происходящие события, кто станет не только свидетелем, но и участником, этот процесс явится невероятным эволюционным скачком, для преодоления которого обычным эволюционным развитием потребовалась бы не одна сотня тысяч лет. Дата комментария:2021-08-16, 21:35 Комментарий № 1Оставил пользователь: Старый граф расстарался: не только выкопал большой пруд, но и грот на берегу в тени липовых аллей сложил, и мишку в клетку рядом посадил, чтобы царицу забавлял. Клевать начинает ближе к ночи и на рассвете — часов в 5-6 утра. Дата комментария:2021-08-14, 16:57

Долго ли будешь ждать благодать?

Время людей спасать!

2. Церковь Христова – Божья уста. Вставай, проповедуй царство Христа! Весть о спасеньи с края на край Всем и по всюду провозглашай! Церковь Христова, святость храни! Силу святого Духа прими! Церковь, Невеста, будь же верна! Слушай призыв, просыпайся от сна!

3. Братья и сёстры, нам есть, что терять, Можно ль сегодня просто молчать? Где наши дети, родные, друзья? Время спасать их и медлить нельзя! Тысячи лет пролетели, как день, Перед рассветом сгущается тень! К битве готова вражия рать. Церковь, вставай! Ты должна побеждать!

 

1.Благословен тот день тот час, Когда звезда любви зажглась, Явилось людям всем благоволенье. Открылся нам Иисус Христос, Спасенье миру Он принес. Прославим Его Имя. Аллилуйя!

Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя…

2. Родился, чтоб спасти меня, От зла любовью охранять. Ты видишь, в небе Ангелы ликуют. Иисус, мой Бог, Ты мой Отец. О как сияет Твой венец! Господь, Ты так прекрасен! Аллилуйя!

Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя…

3. Я буду петь хвалу Тебе, Ведь Ты теперь живешь во мне. И благодатью лишь Твоей дышу я. Ты спас меня и оправдал, Надеждой Ты моею стал. Я поднимаю руки. Аллилуйя!

1. Далеко в Назаретской земле, В Иудей-ской стране Палестине, Был зажжен новой эры огонь, С чудным приходом Божьего Сына. Он родился в такую же ночь, Только лишь без снегов и метели, Чтобы страждущим душам помочь, Чтобы счастье все люди имели. 2. И за эту дивную ночь, Мы приносим своё про-славленье. Эта ночь нам явила Христа, Эта ночь принесла нам спасенье.

3. B cейчас радость в наших сердцах, Кто поверил Ему без сомненья, Того Он научил как любить, У Кого мы учились терпенью.

 

1. Я жажду близости Твоей, Спаситель мой, Спаситель мой, пребудь со мной. Во всякий час, дарённый мне, пребудь со мной, Спаситель мой, пребудь со мной. Всегда во всём яви Ты мне Свою любовь, Свою любовь яви Ты мне. Дай больше рвения к Тебе, дай кротость вновь, Свою любовь, дай мне любовь.

Дух Святой сошёл,

Дух Святой нашёл,

Дух Святой поднял,

Дух Святой обнял.

2. Дай сердцем чистым вознестись к Тебе, мой Бог, Мой дивный Бог – Ты мой покой, С Тобою вечно жажду жить – приди сейчас, Отрада мне во всякий час.

Кто я пред Тобой, что узрел Ты меня, Дал мне вечную жизнь, дал мне вечный покой.

 1. Счастья в жизни вам желаем, И лишь в этом доброта. Пусть Господь благословит, И пусть в сердцах всегда горит Любви чудесной красота.

Пусть украшает

И вашу жизнь лишь доброта

Всегда сияет И в сердце красота.

2. Много есть чудес на свете, Счастье ж вижу лишь в одном. Доброта, кто друга встретит, Кто печаль других заметит, Тем достанется она.

 

1. Он родился в такую же ночь, Только лишь без снегов и метели, Чтобы гибнущим людям помочь, Чтобы вечную жизнь все имели Так же звёзды мерцали вдали, И луна одиноко бродила, Только ангелов чудная песнь Старый мир к новой жизни будила!Чудный гимн я тот слышу сейчас – Пастухи у огня, свет в пещере; Эта песня святая не раз Прибавляла мне силы и веры 2. Знал ли Он, что Его в мире ждёт, Для чего Ему дано родиться, Что толпа Его зверски распнёт, И жестоко над Ним наглумится? Знал ли Он, что с толпой рыбаков Увлёчёт Он полмира с Собою И что сквозь полусумрак веков Мы пойдём за Ним той же тропою?Да, Он знал, что Его предадут На лишенья, страданья и муки. Что гвоздями ко древу прибьют Его чистые добрые руки. (Он восхотел оставить славу неба, И, умалившись, вид раба принять. Неповторимый Властелин державы, О, кто бы мог любовь Его понять?)3. Да, Он знал, что позорно умрёт Для грядущих земных поколений, И над грешной землёю взойдёт Ярким солн-цем святое спасенье!Для того Он родился в ту ночь, И о том хоры ангелов пели, Что пришёл Он всем людям помочь, Чтобы вечную жизнь все имели.

1. Ты много в жизни повидал, ты видел море и причал, Идя с этапа на этап, Порою жизнь на клочья рвал. Друзей своих не предавал, Не находил, но всё искал, А если плакал, то в душе, и лишь во сне, и лишь во сне.

В этом мире, в этом мире счастья не найдёшь.

Тысячи лет пролетели как день перед рассветом сгущается тень

Наталия Михальченко/. Лунное затмение в ночь с воскресения на понедельник, во время которого Луна на полтора часа вместо ярко-желтого приобретет красный или коричневый оттенок, в Европе увидят перед рассветом- Да, — без тени сомнения соврала я. — Это из-за твоей внешности, да? Долгие пять тысяч лет, люди пичкали его информацией, за что он отрыгивал идеи преображения мира вокруг.

Пытается раздать всем по серьгам, лучом рассвета чувства освежив, стремиться к новым берегам! Главное не потерять свой луч света, не променять его на тень.Спасибо, Галина!

Поклонская причислила Ленина и Гитлера к списку

• Тень палача» Можно наблюдать феноменальное явление – реакция корчи вампира на солнечные лучи при рассвете, демонический страх перед светом – святостью Государя», — пишет парламентарий.

Бюджетное учреждение культуры Чебоксарского района

• Формат:
  
• Скачиваний: 241
• Language: Английский
• Released: марта 26, 2019, 8:00 pm
• Publisher:

Питтсбург — Нэшвилл — читать о матче — Хоккей

Книга Алгоритм успешного общения при подборе

За переплетом подслеповатого оконца сгущались тучи. Еще не рассеялись синие ночные тени, но легкие облака над головой уже порозовели, над лесом у самого окоема пробежала узкая яркая полоса. […]

Но Мюррей тоже ждал чего-то другого, и шайба пролетела у него под ловушкой. И все удивлялись, куда пропал Джино, почему вместо него по льду катается какая-то тень.

Утро Сварога (Ингвар Эль Ворон) / Стихи.ру

Филиппов Алексей Алексеевич. Плач Агриопы

Он был молод, образован, позитивно настроен, его профессиональный опыт устраивал меня на 200 %, а мотивация не вызывала и тени сомнения.

Но, вот, прошёл Чертог Лисы И заалел Рассвет — Вставай, Потомок, не спеши, Хоть много тысяч лет Прошло с тех пор, Но живы Мы и наша Русь Жива, и помнит всё.

Отречёмся от старого мира — оригинал и переделки песни

Подборка состоит из оригинального текста песни и переделанных текстов от разных авторов. Тематические переделки можно использовать для юмористических концертных номеров, а так же сценок и сценариев к разным праздникам и мероприятиям.

Вставай, поднимайся! (Субботник)

Вставай, поднимайся, иди за метлою,
Лопату с собою возьми!
Ты помни, товарищ, что это так нужно,
Что б ты извозился в грязи!

Не важен твой труд, но важно осознанье,
Что рядом ты с нами пахал
Ну или стоял. Но чтоб без опозданья
Метлу у завхоза ты взял!

Не важны отчеты, другие бумаги,
И прочие там чертежи.
Писать ведь не надобно много отваги,
Внучкам о субботнике ты расскажи.

Как смело бросался на лужу с метлою,
Окурки с земли подбирал…
И не ругай ты начальство плохое,
Тогда всем понятен финал…

Ну, в общем, идемте, друзья, на субботник,
Идемте метлою махать,
Физически сильный нам дорог работник,
Чтоб лужи он мог разгонять.

Встань, поднимайся, верный народ (религиозное)

Тысячи лет пролетели, как день —
Перед рассветом сгущается тень
К битве готова вражия рать
Церковь, вставай! Ты должна побеждать!
Встань, поднимайся, верный народ!
Слышишь шаги – Господь твой грядет!
Встань, поднимайся, хватит дремать —
Время сегодня жатву пожать!

Припев:
Встань, поднимайся, верный народ!
Слышишь шаги? Господь твой грядет!
Встань, поднимайся, хватит дремать
Жатва не будет ждать!
Встань, поднимайся, верный народ!
Скоро Господний день настает!
Долго ли будешь ждать благодать?
Время людей спасать!

Церковь Христова — Божьи уста.
Встань, проповедуй Царство Христа!
Весть о спасеньи с края на край
Всем и повсюду провозглашай!
Церковь Христова, святость храни!
Силу Святого Духа прими!
Церковь — невеста, будь же верна!
Слушай призыв, просыпайся от сна!

Припев:
Братья и сестры, нам есть, что терять
Можно ль сегодня просто молчать?
Где наши дети, родные, друзья?
Время спасать их, и медлить нельзя!
Тысячи лет пролетели, как день
Перед рассветом сгущается тень!
К битве готова вражия рать
Церковь, вставай! Ты должна побеждать!

Отречёмся от старого мира (оригинал)

Слова: П. Л.Лавров
Музыка: К.Ж.Руже де Лиля

Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог.
Мы пойдём к нашим страждущим братьям,
Мы к голодному люду пойдём,
С ним пошлём мы злодеям проклятья —
На борьбу мы его поведём.

Припев:

Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!

Богачи-кулаки жадной сворой
Расхищают тяжёлый твой труд.
Твоим потом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.
Голодай, чтоб они пировали,
Голодай, чтоб в игре биржевой
Они совесть и честь продавали,
Чтоб глумились они над тобой.

Припев.

Тебе отдых — одна лишь могила.
Весь свой век недоимку готовь.
Царь-вампир из тебя тянет жилы,
Царь-вампир пьёт народную кровь.
Ему нужны для войска солдаты —
Подавай ты ему сыновей.
Ему нужны пиры и палаты —
Подавай ему крови своей.

Припев.

Не довольно ли вечного горя?
Встанем, братья, повсюду зараз —
От Днепра и до Белого моря,
И Поволжье, и Дальний Кавказ.
На врагов, на собак — на богатых,
И на злого вампира — царя
Бей, губи их, злодеев проклятых,
Засветись, новой жизни заря.

Припев.

И взойдёт за кровавой зарёю
Солнце правды и братской любви,
Хоть купили мы страшной ценою —
Кровью нашею — счастье земли.
И настанет година свободы:
Сгинет ложь, сгинет зло навсегда,
И сольются в одно все народы
В вольном царстве святого труда.

Припев.

Отречёмся от старого мира (вариант)

Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног!
Нам не нужно златого кумира,
Ненавистен нам царский чертог.

Царю нужны для войска солдаты —
Подавайте ему сыновей.
Царю нужны дворцы и палаты —
Подавай ему крови своей.

Припев:

Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!

Кулаки-богачи жадной сворой
Расхищают тяжёлый твой труд.
Твоим потом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.
Не довольно ли вечного горя?
Встанем, братья, повсюду зараз —
От Днепра и до Белого моря,
И Поволжье, и Дальний Кавказ —

Припев:

Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!

И взойдёт за кровавой зарёю
Солнце правды и братской любви,
Хоть купили мы страшной ценою —
Кровью нашею — счастье земли.
И настанет година свободы:
За эпохой кровавой борьбы,
И сольются в едино народы,
В царстве славы труда и борьбы!

Припев:

Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!

Спасибо за чтение! Вам понравилось?

0 НРАВИТСЯ

Нотный архив христианской музыки

Нотный архив христианской музыки Root

	File name	Size	Last updated
	. .
	_audio		10.09.20
	_Baptism_Lessons		28.03.18
	_dump2020		19.12.20
	_Foreign		26.10.16
	_PV		17.02.21
	_PV_A_Epp		08.05.21
	_TEMP		19.01.20
	_TRASH		12.09.18
	_websources		16.04.21
	_Библия+		06.07.19
	_Миди		23.11.19
	_Разное		27.01.21
	_Сборники		15.05.21
	_Учебники		05.10.20
	A		07. 04.20
	B		28.11.18
	C		07.08.19
	D		01.09.17
	E		02.09.17
	F		02.09.17
	G		02.09.17
	H		02.09.17
	I		02.09.17
	J		02.09.17
	K		02.09.17
	L		25.12.20
	M		02.09.17
	mxop		11.03.20
	N		02.09.17
	O		02.09.17
	P		02.09.17
	R		02. 09.17
	S		02.09.17
	T		02.09.17
	U		06.09.16
	V		02.09.17
	W		28.11.18
	Y		02.09.17
	Z		06.09.16
	А		02.07.19
	Б		03.07.19
	В		07.04.20
	Г		30.05.19
	Д		11.06.19
	Е		08.06.20
	Еє		06.09.16
	Ж		23.11.19
	З		23.11.19
	Иі		23. 11.19
	К		23.11.19
	Л		23.11.19
	М		23.11.19
	Н		12.12.19
	О		23.11.19
	П		23.11.19
	Р		23.11.19
	С		24.02.21
	Т		23.11.19
	У		23.11.19
	Ф		23.11.19
	Х		23.11.19
	Ц		23.11.19
	Ч		25.03.21
	Шщ		23.11.19
	Э		23.11.19
	Ю		23. 11.19
	Я		28.11.18

Mobile view | Новый сайт

Эванджелина: Повесть об академии Генри Уодсворта Лонгфелло — Стихи

Прелюдия

Это первобытный лес. Шепчущие сосны и болиголовы,
Бородатые мхом, в зеленых одеждах, неразличимые в сумерках,
Стойте, как друиды древности, с грустными и пророческими голосами,
Стойте, как сены арфистов, с бородой на груди.
Громко из каменистых пещер соседний океан
Громко говорит и безутешным акцентом отвечает на вой леса.

Это первобытный лес; но где же сердца, которые под ним
Прыгали, как косуля, когда он слышал в лесу голос охотника
Где деревня с соломенной крышей, дом акадских фермеров,
Людей, чьи жизни скользили по рекам, которые текут по воде леса,
Затемненные земными тенями, но отражающие образ неба?
Отходы — те приятные фермы, а фермеры ушли навсегда!
Рассеянные, как пыль и листья, когда могучие порывы октября
схватили их, взметнули в воздух и окропили далеко над океаном.
От прекрасной деревни Гран-Пре остались только традиции.

Вы, которые верят в любовь, которая надеется, и терпит, и терпеливы,
Вы, которые верят в красоту и силу женской преданности,
Примите скорбную традицию, все еще воспеваемую соснами в лесу;
Список к сказке о любви в Академии, доме счастливых.

Часть первая

Песнь I

В акадской земле, на берегу Бассейна Минас,
Вдали, уединенная, тихая, маленькая деревушка Гран-Пре
Лежит в плодородной долине.Обширные луга простирались на восток,
давая название деревне, и пастбища для бесчисленных отар.
Плотины, которые руки фермеров поднимали с непрекращающимся трудом,
Не позволяйте бурным приливам; но в назначенное время года шлюзы
открывались и приветствовали море, чтобы оно свободно бродило по лугам.
На западе и на юге были льняные поля, фруктовые сады и кукурузные поля.
Далеко простирались и не оградились по равнине; и далеко на север
Взошел Бломидон, и леса старые и возвышались над горами
Морские туманы раскинули свои палатки, и туманы могучей Атлантики
Смотрел на счастливую долину, но никогда не спускался со своей станции
Туда посреди своих ферм покоилась акадская деревня.
Прочно построены были дома из дуба и болиголова.
Такие, как крестьяне Нормандии, построенные во времена правления Генриха.
Соломенные крыши со слуховыми окнами; и фронтоны, выступающие
Над подвалом внизу защищали и затеняли дверной проем.
Там тихими летними вечерами, когда ярко светил закат
Освещал деревенскую улицу и позолочил лопатки на дымоходах,
Матроны и девицы сидели в белоснежных шапках и киртлах. золотой
Лен для ткацких станков, чьи шумные челноки в дверях
Смешивали их звук с жужжанием колес и песнями девиц,
Торжественно по улице шел приходской священник, и дети
Сделали паузу в своей игре, чтобы поцеловаться руку, которую он протянул, чтобы благословить их.
Преподобный ходил среди них; и поднялись матроны и девушки,
приветствуя его медленное приближение словами нежного приветствия.
Тогда работники пришли домой с поля, и солнце спокойно опустилось.
Спустился в его покой, и преобладали сумерки. Анон с колокольни
Тихо прозвучал Ангелус, и над крышами деревни
Столбы бледно-голубого дыма, как восходящие облака ладана,
Поднялись из сотни очагов, домов мира и довольства.
Так жили вместе в любви эти простые акадские земледельцы, —
Жили в любви Бога и человека.Так же они были свободны от
Страха, царящего с тираном, и зависти, порока республик.
Ни замков у дверей их не было, ни решеток на окнах;
Но жилища их были открыты, как день, и сердца их владельцев;
Там самые богатые были бедными, а самые бедные жили в достатке.

Немного в стороне от деревни, ближе к бассейну Минаса,
Бенедикт Беллефонтен, самый богатый фермер Гран-Пре,
Жил на своих приусадебных участках: и вместе с ним, управляя своим домом,
Жила Нежная Эванджелина, его ребенок и гордость села.
Сталворт, величавый по форме, был человеком семидесяти зим;
Здоров и бодр был он, дуб, покрытый снежинками;
Белы, как снег, его локоны, а щеки коричневые, как дубовые листья.
Прекрасна должна была она лицезреть, ту деву семнадцати лет.
Черные были ее глаза, как ягода, растущая на шипе у дороги,
Черные, но как нежно они сияли под коричневым оттенком ее локонов!
Сладко было ее дыхание, как дыхание коров, кормящихся на лугах.
Во время жатвы в полдень она несла жнецам
Бутылок домашнего эля, ах! Прекрасной была девушка,
Прекрасная была она, когда в воскресенье утром, когда колокол из башни
Осыпал святыми звуками воздух, как священник своим иссопом
Окропляет паству и осыпает их благословениями,
Падение длинная улица, по которой она прошла, с ее венком из бус и миссалом,
В своей норманнской кепке, в синей юбке и с серьгами,
Привезено в старину из Франции, и с тех пор, как семейная реликвия,
Вручено от матери к ребенку через долгие поколения.
Но небесное сияние — более неземная красота —
Сияла на ее лице и окружала ее фигуру, когда после исповеди
Она безмятежно шла домой с благословением Бога на нее.
Когда она ушла, это было похоже на прекращение изысканной музыки.

Прочно построенный из дубовых балок дом фермера
Стоял на склоне холма, возвышающегося над морем; а у двери росла тенистая сикомора
, обвившаяся дровами.
Грубо вырезано крыльцо с сиденьями под ним; и тропинка
Вела через фруктовый сад и исчезла на лугу.
Под платаном были ульи, нависшие над навесом,
Такие, какие путник видит в отдаленных краях у обочины дороги,
Построенный из ящика для бедных или блаженный образ Марии.
Чуть ниже, на склоне холма, был колодец с его поросшим мхом ведром
, скрепленным железом, а рядом с ним — корыто для лошадей.
От штормов дом защищали с севера амбары и двор.
Там стояли ширококолесные телеги, старинные плуги и бороны;
Там были загоны для овец; и там, в своем пернатом сералье,
выступил над царственной индейкой и пропел петуха тем же самым голосом
, который в древности поразил кающегося Петра.
Амбары засыпаны сеном, а сами села. В каждом
Вдали от фронтона выступала соломенная крыша; и лестница,
Под навесом, вела на пахучий кукурузный чердак.
Там тоже стояла голубятня со своими кроткими и невинными обитателями
Непрекращающееся бормотание любви; а наверху в варианте breeses
Бесчисленные шумные флюгеры дребезжали и пели мутации.

Таким образом, в мире с Богом и миром фермер из Гранд-Пре
Жил на своей солнечной ферме, а Эванджелина управляла его домом.
Многие юноши, когда он преклонил колени в церкви и открыл свой молитвенник,
Смотрел на нее как на святую своей глубочайшей преданности;
Счастлив был тот, кто прикоснулся к ее руке или краю ее одежды!
Многие женихи приходили к ее двери, подружившись с темнотой,
И когда он стучал и ждал, чтобы услышать звук ее шагов,
Не знал, что бьется громче, его сердце или железный молоток;
Или на радостном празднике Покровителя деревни,
Смелее выросла и сжала руку в танце, шепча
Торопливые слова любви, которые казались частью музыки.
Но из всех, кто пришел, только юный Гавриил был желанным гостем;
Габриэль Лажунесс, сын кузнеца Василия,
человек был сильным в деревне и уважаемым из всех людей;
Ибо от рождения времени во все века и народы
Народ почитает ремесло кузнеца.
Василий был другом Бенедикта. Их дети с самого раннего детства
Выросли вместе как брат и сестра; и отец Фелициан,
священник и педагог в деревне, научил их письму
из той же самой книги, с церковными гимнами и простой песней.
Но когда гимн был спет и ежедневный урок закончен,
Быстро поспешили к кузнице Василия кузнеца.
Там они стояли у двери, с удивленными глазами, чтобы созерцать его.
Возьми в его кожаные колени копыто лошади, как игрушку,
Прибив башмак на его место; а рядом с ним шина от колеса телеги
Лежала, как огненная змея, свернувшись кольцом пепла.
Часто осенними вечерами, когда снаружи в сгущающейся тьме
Вспыхивая светом, казалась кузница, сквозь каждую щель и щель,
Тепло у кузницы внутри они смотрели на работающие мехи,
И когда его дыхание прекратилось, и искры погасли в пепел,
Весело рассмеялся и сказал, что это монахини, входящие в часовню.
Зимой на санях, быстрых, как орел,
Преследуя по склону холма, они ускользнули по лугу.
В амбарах они забирались к многолюдным гнездам на стропилах,
Жадными глазами ища тот чудесный камень, который ласточка

Приносит с берега моря, чтобы вернуть своим птенцам зрение;
Повезло тому, кто нашел этот камень в гнезде ласточки!
Так прошло несколько стремительных лет, и они больше не были детьми.
Он был отважным юношей, и лицо его, как лицо утра,
Осчастливило землю своим светом и созрело мысль в действие.
Теперь она была женщиной, с сердцем и надеждами женщины.
— «Солнце святой Евлалии» — так звали ее; ибо это был солнечный свет
, Который, как полагали фермеры, наполнит их сады яблоками
Она тоже принесет в дом своего мужа радость и изобилие,
Наполнив его любовью и красными детскими лицами.

Песнь II

Теперь вернулось время года, когда ночи становятся все холоднее и длиннее,
И заходящее солнце входит в знак Скорпиона.
перелетных птиц плыли по свинцовому воздуху, от скованных льдом,
Пустынных северных заливов к берегам тропических островов,
Урожай был собран; и дикие с ветрами сентября
года Боролись деревья в лесу, как в древности Иаков с ангелом.
Все знамения предсказывали зиму долгую и ненастную.
Пчелы с пророческим инстинктом нужды копили мед
Пока ульи не переполнились; и индийские охотники утверждали, что
будет холодной зимой, потому что у лисиц был густой мех.
Такова была осень. Затем последовал тот прекрасный сезон,
год, названный благочестивыми акадскими крестьянами Летом Всех Святых!
Воздух был наполнен мечтательным и волшебным светом; и пейзаж
Лежит как будто заново созданный во всей свежести детства.
Казалось, мир воцарился на земле, и беспокойное сердце океана
На мгновение утешилось.Все звуки были гармонично смешаны.
Голоса играющих детей, кукареканье петухов на фермах,
Шум крыльев в сонном воздухе и воркование голубей,
Все были подавлены и низки, как шепот любви и великое солнце
Смотрели оком любви сквозь золотые пары вокруг него;
Облаченное в рыжие, алые и желтые одежды,
Яркое от блеска росы каждое сверкающее дерево в лесу
Вспыхнуло, как платан перс, украшенный мантии и драгоценностями.

Теперь возобновилось царство покоя, любви и покоя.
День с его бременем и зноем ушел, и закатились сумерки.
Вернула вечернюю звезду в небо и стада в усадьбу.
Они подошли, копая землю, и упираясь шеями друг в друга,
И с раздутыми ноздрями вдыхая вечернюю свежесть.
В первую очередь, с колокольчиком, прекрасная телка Эванджелины,
Гордится своей белоснежной шкурой и лентой, развевающейся на ее воротнике,
Тихо и медленно, как будто чувствуя человеческую привязанность.
Потом вернулся пастух со своими блеющими стадами от моря,
Где было их любимое пастбище. За ними следовал сторожевой пес,
Терпеливый, полный важности и величавый в гордости своего инстинкта,
Ходил из стороны в сторону с властным видом и великолепно
Размахивал своим пушистым хвостом и подгонял отставших;
Правителем стада был он, когда пастырь спал; их защитник,
Когда ночью из леса, сквозь звездную тишину выли волки.
Поздно, с восходом луны, вернули телеги с болот,
Груженные соленым сеном, наполнявшим воздух своим запахом.
Весело заржали кони, с росой на гривах и путях,
Пока на их плечах висели тяжелые деревянные седла,
Раскрашенные блестящими красками и украшенные малиновыми кистями цветет.
Терпеливо стояли коровы между тем и отдавали вымя
Руке доярки; в то время как громко и в правильном ритме
В звуковые ведра спускались пенящиеся ручейки.
Мычание скота и раскаты смеха были слышны во дворе фермы,
Эхом отозвались в сараях. Вскоре они погрузились в тишину;
Сильно закрытые, с дребезжащим звуком, клапаны дверей сарая,
Стукнули по деревянным прутьям, и все какое-то время было тихо.

В дверях, в тепле у широко раскрывшегося камина, праздно фермер
Сидел в своем кресле и смотрел, как пламя и клубы дыма
Сражались вместе, как враги в горящем городе. Позади него
Кивая и насмехаясь вдоль стены, с фантастическими жестами,
метнул свою собственную огромную тень и исчез в темноте.
Лица, неуклюже вырезанные из дуба, на спинке его кресла
Смеялись в мерцающем свете, и оловянные тарелки на комоде
Ловили и отражали пламя, как щиты армий солнечный свет.
Фрагменты песен, которые пел старик, и рождественские гимны,
Такие, как дома, в старину, его отцы до него
Пели в своих нормандских садах и ярких бургундских виноградниках.
Рядом с отцом сидела кроткая Эванджелина.
Прядение льна для ткацкого станка, стоявшее в углу позади нее.
Некоторое время молчали его педали, покоился его прилежный челнок,
В то время как монотонное гудение колеса, как гудение волынки,
следовало за песнями старика и объединяло фрагменты воедино.
Как в церкви, когда пение хора через промежутки прекращается,
Слышны шаги в проходах, или слова священника у алтаря,
Итак, в каждой паузе песни размеренным движением щелкают часы.

Таким образом, когда они сели, послышались шаги, и, внезапно поднявшись,
Щелкнула деревянная защелка, и дверь распахнулась на петлях.
Бенедикт знал по прибитым гвоздями ботинкам, что это кузнец Василий.
И по ее бьющемуся сердцу Эванджелина знала, кто был с ним.
«Добро пожаловать!» — воскликнул фермер, когда их шаги остановились на пороге.
«Добро пожаловать, Бэзил, мой друг! Давай, займи свое место на поселке
Рядом с дымоходом, который без тебя всегда пуст;
Возьми с полки наверху трубку и коробку с табаком;
Никогда так много Ты сам — как будто сквозь вьющийся
Дым трубы или кузницы твое дружелюбное и веселое лицо сияет
Круглое и красное, как полнолуние в тумане болот.
Тогда, с довольной улыбкой, так ответил кузнец Василий,
С легкостью взяв привычное сиденье у камина: —
«Бенедикт Беллефонтен, у тебя всегда была твоя шутка и твоя баллада!
Ты всегда в самом веселом настроении, когда другие полны
Мрачных предчувствий зла и видят перед собой только развалины.
Счастлив ты, как будто каждый день подбирал подкову ».
Сделав паузу, чтобы взять трубку, которую принесла ему Эванджелина,
И с углем от зажженных тлеющих углей он медленно продолжил: —
« Четыре Прошли дни с тех пор, как английские корабли у своих якорей
едут в устье Гасперо, направив свои пушки против нас.
Какой у них может быть дизайн — неизвестно; но всем повелено
Завтра собраться в церкви, где приказ Его Величества
будет провозглашен законом в стране. Увы! тем временем
Многие догадки зла тревожат сердца людей ».
Затем дал ответ крестьянину: -« Возможно, какая-нибудь более дружеская цель.
Приносит эти корабли к нашим берегам. Возможно, урожаи в Англии
были испорчены несвоевременными дождями или несвоевременной жарой,
И из наших лопнувших сараев они будут кормить свой скот и детей.«
» «Не так думают жители деревни», — горячо сказал кузнец.
Покачивая головой, как будто сомневаясь, затем, вздохнув, продолжил: —
«Луисбург не забыт, ни Бо Сежур, ни Порт-Ройял.
Многие уже сбежали в лес и прячутся на его окраинах,
С тревогой ожидая в сердцах сомнительной завтрашней судьбы.
Оружие отнято у нас, и боевое оружие всех видов;
Ничего не осталось, кроме кузнечных саней и косы косилки.
Затем с приятной улыбкой ответил веселому земледельцу: —
«Безопаснее мы безоружны среди наших стад и наших кукурузных полей,
Безопаснее в этих мирных дамбах, осажденных океаном,
Чем наши отцы в фортах, осажден вражеской пушкой.
Не бойся зла, друг мой, и сегодня ночью не может быть тени печали
Падать на этот дом и очаг; потому что это ночь контракта.
Построены дом и сарай. Веселые ребята села
Сильно и хорошо построили; и, разбив вокруг них глеб,
наполнил сеновал сеном, а дом — пищей на двенадцать месяцев.
Рене Леблан скоро будет здесь со своими бумагами и чернильницей.
Не будем ли мы тогда радоваться и радоваться радости наших детей? »
Как только она стояла у окна, держа руку в руке своего возлюбленного,
Покраснев, Эванджелина услышала слова, сказанные ее отцом,
И, как умерли на его устах, вошел достойный нотариус.

Песнь III

Согнутое, как рабочее весло, которое трудится на волнах океана,
Согнутое, но не сломанное возрастом было формой нотариуса;
Прядь желтых волос, как шелковая нить кукурузы, свисала
Ему на плечи; его лоб был высоким; и очки с рогами
Сидел верхом на носу с видом божественной мудрости.
Он был отцом двадцати детей, и более сотни детей
Детей катались на его коленях и слышали тиканье его огромных часов.
Четыре долгих года во время войны он томился пленником,
Много страдал в старом французском форте как друг англичан.
Теперь, хотя он стал более осторожным, без всякой хитрости и подозрений,
Он был зрел в мудрости, но терпелив, прост и по-детски.
Его любили все, и больше всего дети;
Ибо он рассказал им сказки о Луп-гару в лесу,
И о гоблине, который пришел ночью напоить лошадей,
И о белом Летиче, привидении ребенка, некрещеного
Умер и был обречен преследовать невидимые комнаты детей;
И как в канун Рождества волы говорили в хлеву,
И как лихорадку вылечил паук, заключенный в двух словах,
И о чудесных силах четырехлистного клевера и подков,
Со всем, что было написано в предания деревни.
Затем встал со своего места у камина, кузнец Василий,
Выбил из трубки пепел и медленно протянул правую руку,
«Отец Леблан, — воскликнул он, — ты слышал разговоры в деревне,
И , возможно, не может сообщить нам некоторые новости об этих кораблях и их поручении «.
Затем со скромным поведением заставил ответить нотариуса:
«Я слышал достаточно сплетен, но никогда не стал мудрее;
И что они могут делать, я знаю не лучше других.
Но я не из тех, кто воображает какое-то злое намерение
Приводит их сюда, ибо мы живем в мире; и зачем тогда приставать к нам? »
« Имя Бога! »- закричал торопливый и несколько вспыльчивый кузнец;
« Должны ли мы во всем искать, как, и почему, и почему?
Ежедневно совершается несправедливость, и сила — право сильнейшего! »
Но, не обращая внимания на его теплоту, продолжал нотариус, —
« Человек несправедлив, но Бог справедлив; и наконец справедливость
Триумфов; и хорошо я помню историю, которая меня часто утешала,
Когда в плену я лежал в старом французском форте в Порт-Рояле.
Это была любимая сказка старика, и он любил ее повторять.
Когда его соседи жаловались на какую-то несправедливость.
«Однажды в древнем городе, имя которого я уже не помню,
Поднятый на колонне медная статуя Справедливости
Стояла на общественной площади, поддерживая весы в левой руке,
И в правой руке меч, как эмблема, что справедливость председательствовала
Над законами страны, сердцами и домами людей .
Даже птицы свили гнезда на весах,
Не боясь меча, сверкающего в лучах солнца над ними.
Но со временем законы страны были искажены;
Сила заняла место истины, и слабые были угнетены, и
могущественные Правили железным жезлом. Потом случилось это во дворце дворянина.
Ожерелье из жемчуга было потеряно, и вскоре возникло подозрение.
Упал на девочку-сироту, которая жила служанкой в ​​доме.
Она, после судебного разбирательства, приговорена к смерти на эшафоте,
Терпеливо встретила свою гибель у подножия статуи Справедливости.
Что касается ее Отца на небесах, ее невинный дух вознесся,
Вот! над городом поднялась буря; и молнии грома
поразили статую из бронзы и швырнули в ярости из левой руки
вниз на мостовую под грохочущими весами
И в дупле их было найдено гнездо сороки,
в чьи глиняные стены были вытканы из жемчуга.»
Замолчал, но не убедил, когда история закончилась, кузнец
Стоял, как человек, который хотел бы говорить, но не находил языка;
Все его мысли застыли в морщинах на его лице, когда пары
Замерзли в фантастическом фигурки на оконных стеклах зимой.

Затем Эванджелина зажгла медную лампу на столе
Filled, пока она не переполнилась, оловянную кружку с домашним пивом
Nut-brown, который славился своей крепостью в деревне Гран-Пре;
Пока нотариус извлекал из кармана бумаги и чернильницу,
Твердой рукой записывал дату и возраст вечеринок,
Называя приданое невесты в отарах овец и крупного рогатого скота.
Все шло по порядку, и было сделано должным образом и хорошо,
И большая печать закона была поставлена, как солнце, на поле.
Тогда из своего кожаного мешка фермер бросил на стол
В три раза больше платы старика твердыми серебряными монетами;
И нотариус встал и благословил невесту и жениха,
Поднял кружку с элем и выпил за их благо.
Вытирая пену с губы, он торжественно поклонился и ушел,
Пока остальные сидели и размышляли у камина,
Пока Эванджелина не вытащила черновую доску из угла.
Вскоре началась игра. В дружеской схватке старики
Смеялись над каждым удачным попаданием или неудачным маневром,
Смеялись, когда короновали человека, или когда в королевском ряду была сделана брешь
Между тем, в сумеречном мраке оконной проемы,
сб. влюбленные, и шептались вместе, созерцая восход луны
Над бледным морем и серебристым туманом лугов.
Тихо, одна за другой, на бескрайних лугах небесных
Расцвели прекрасные звезды, незабудки ангелов.

Так прошел вечер. Вскоре звонок с колокольни
Пробил час девятого, деревенский комендантский час, и тотчас
Поднялись гости и ушли; и в доме царила тишина.
Много прощальных слов и сладких пожеланий на пороге
Надолго задержались в сердце Эванджелины и наполнили его радостью.
Осторожно залили угли, горящие на очаге,
И на дубовой лестнице раздались шаги фермера.
Вскоре беззвучным шагом последовала нога Эванджелины.
Вверх по лестнице продвинулось светлое пространство в темноте,
Освещенное лампой меньше, чем сияющее лицо девушки.
Тихо она прошла холл и вошла в дверь своей комнаты.
Простая эта камера с белыми занавесками и прессом для одежды
Просторная и высокая, на просторных полках которой были аккуратно сложены
Льняные и шерстяные ткани, сотканные рукой Эванджелин.
Это было драгоценное приданое, которое она принесет своему мужу в браке.
Лучше, чем отары и стада, что свидетельствует о ее умении вести домашнюю хозяйку.
Вскоре она погасила лампу для мягкого и сияющего лунного света
Потекла через окна и осветила комнату, пока сердце девушки
Не раздулось и не повиновалось своей силе, как трепетные волны океана.
А! она была прекрасна, невероятно красива на вид, когда она стояла с
голыми белоснежными ногами на блестящем полу своей комнаты!
Ей мало снилось, что внизу, среди деревьев в саду,
Ждала своего возлюбленного и смотрела на мерцание ее лампы и ее тень.
Тем не менее, ее мысли о нем, а временами чувство печали
Прошло в ее душе, как плывущая тень облаков в лунном свете
Промелькнула по полу и на мгновение затемнила комнату.
И когда она смотрела из окна, она безмятежно увидела, как луна проходит
дальше из складок облака, и одна звезда идет по ее стопам,
Как из шатра Авраама молодой Измаил бродил с Агарь!

Песнь IV

Приятно взошло следующим утром солнце над деревней Гран-Пре.
Приятно сияла в мягком, сладком воздухе Низина Минас,
корабли с их колеблющимися тенями стояли на якоре.
В деревне уже давно кипела жизнь и шумный труд.
Стукнул сотней рук в золотые ворота утра.
Теперь из окрестностей, из ферм и окрестных деревень,
Приехали в праздничных нарядах веселые акадские крестьяне.
Много радостного доброго утра и веселого смеха молодых людей
Сделал ясный воздух ярче, как вверху с многочисленных лугов,
Где не было видно тропы, кроме колеи колес в зелени,
Группа за группой появлялись, и присоединился, или проехал по трассе.
Еще до полудня в деревне заглушили все звуки труда.
Улицы были переполнены народом; и шумные группы у дверей дома
Сидели на веселом солнышке, вместе радовались и сплетничали.
Каждый дом был гостиницей, где всех встречали и пировали;
Ибо с этим простым народом, который жили как братья вместе,
Все было общим, и то, что было у одного, принадлежало другому.
И все же под крышей Бенедикта гостеприимство казалось более изобильным:
Ибо Эванджелина стояла среди гостей своего отца;
Ярким было ее лицо с улыбками, словами приветствия и радости.
Слетел с ее прекрасных губ и благословил чашу, когда она подала ее.

Под открытым небом, в благоухающем воздухе сада,
Строчка его золотых плодов, распространился праздник обручения.
Там в тени притвора сидели священник и нотариус;
Там сидел добрый Бенедикт и крепкий кузнец Василий.
Недалеко от них, сидровым прессом и ульями,
Скрипач Михаил был поставлен в самом веселом из сердец и в жилетах.
Тень и свет от листьев попеременно играли на его белоснежных
Волосах, колыхаясь на ветру; и веселое лицо скрипача
Сияло, как живой уголь, когда пепел развевается из тлеющих углей.
Старик Гейли пел под живые звуки своей скрипки,
Tous les Bourgeois de Chartres, и Le Carillon de Dunkerque,
И вскоре своими деревянными туфлями отбивал время под музыку.
Весело, весело кружили колеса головокружительных танцев
Под фруктовыми деревьями и по тропинке к лугам;
Старики и молодые вместе, и дети смешались между ними.
Самой прекрасной из служанок была Эванджелина, дочь Бенедикта!
Благороднейшим из юношей был Гавриил, сын кузнеца!

Так прошло утро.И вот! с зовом звонким
Зазвенел колокол с его башни, и над лугами забил барабан.
Давным-давно переполненная церковь была с людьми. Без, на погосте,
Ждали женщины. Они стояли у могил и повесили на надгробия
Гирлянды из осенних листьев и вечнозеленых растений, только что из леса.
Тогда вышла стража с кораблей и гордо маршировала среди них.
Вошел в священный портал. С громким и диссонирующим лязгом
отозвался эхом их медных барабанов с потолка и окон, —
Отозвался лишь на мгновение, и медленно тяжелый портал
закрылся, и в тишине толпа ждала воли солдат.
Тогда встал их вождь и заговорил со ступенек жертвенника:
Держа в руках с печатями царское поручение.
«Вы созваны сегодня, — сказал он, — по приказу его величества».
Клемент и добрый он был; но как вы ответили на его доброту,
Позвольте своим сердцам ответить! Моему естественному образу и моему нраву
Болезненно
Но я должен поклониться, повиноваться и исполнить волю нашего монарха;
А именно, чтобы все ваши земли, жилища и все виды скота
были конфискованы. короне, и чтобы вы из этой провинции
были отправлены в другие земли.Дай Бог вам там жить
Всегда верными подданными, счастливым и миролюбивым народом!
Теперь я объявляю вас узниками; ибо таково его величество! »
Как, когда воздух становится безмятежным в знойное летнее солнцестояние,
Внезапно накапливается буря, и смертоносная праща из градин
Бьет фермера кукурузой в поле и разбивает его окна,
Скрывая солнце и засыпая землю соломой с крыш домов,
Рыхнув стадами, стремятся разбить их оградки;
Так в сердца людей проникли слова говорящего.
Мгновение молча они стояли в безмолвном изумлении, а затем поднялись.
Все громче и громче вопли печали и гнева.
И одним порывом они безумно бросились к дверному проему.
Напрасна была надежда на побег; и крики и жестокие проклятия
Пробежал по дому молитвы; и высоко над головами остальных
Роза с поднятыми руками, фигура кузнеца Василия,
Как в бурном море, волны подбрасывают лонжерон.
Лицо его покраснело и исказилось страстью; и дико крикнул:
«Долой тиранов Англии! Мы никогда не присягали им на верность!
Смерть этим иностранным солдатам, которые захватывают наши дома и наши урожаи!»
Больше он хотел бы сказать, но беспощадная рука солдата
ударила его по губам и стащила на мостовую.

Среди ссор и смятения гневных раздоров,
Ло! дверь алтаря отворилась, и вошел отец Фелициан
с серьезным видом и поднялся по ступеням алтаря.
Подняв преподобную руку, он жестом замолчал.
Вся эта шумная толпа; и так он сказал своему народу;
Его тон был глубоким и торжественным; в акцентах размеренно и печально
Сказал он, как после набата отчетливо бьют часы.
«Что вы делаете, дети мои? Какое безумие охватило вас?
Сорок лет своей жизни я трудился среди вас и учил вас,
Не на словах, а на деле любить друг друга!
Является ли это плодом моих трудов, моих бдений, молитв и лишений?
Неужели вы так скоро забыли все уроки любви и прощения?
Это дом Князя мира, и вы оскверните его
Таким образом, насильственными делами и сердца, переполненные ненавистью?
Вот! Где распятый Христос со своего креста смотрит на тебя!
Смотри! в этих печальных глазах, какая кротость и святое сострадание!
Слушай! их!’
Давайте повторим эту молитву в час, когда нечестивые нападут на нас,
Давайте повторим ее сейчас и скажем: «О Отец, прости им!»
Его слова упрека были немногими, но глубоко в сердцах его народа
Они потонули, и рыдания раскаяния последовали за пылкой вспышкой,
Пока они повторяли его молитву и говорили: «О Отец, прости им!»

Потом была вечерняя служба.Свечи сияли на алтаре.
Пылким и глубоким был голос священника, и народ откликнулся,
Не только устами, но сердцами; и Ave Maria
Пели они, и упали на колени, и души их, с переводом преданности,
Восстали в пылком молитве, как Илия, возносящийся на небеса.

Между тем в деревне распространились весть о зле, и со всех сторон
Бродили, плача, от дома к дому женщины и дети.
Долго стояла у дверей отца Эванджелина, с правой рукой
Защищая глаза от прямых солнечных лучей, которые спускались,
Освещала деревенскую улицу таинственным великолепием и покрывала каждый
Крестьянский домик золотой соломенной крышей и украшала его украшениями. его окна.
Долго внутри была расстелена белоснежная скатерть на столе;
Там стоял пшеничный хлеб и мед, благоуханный полевыми цветами;
Там стояла кружка с элем и сыр свежий, принесенный с молочного завода;
И во главе доски большое кресло фермера.
Так ждала Эванджелина у дверей отца, когда закат
отбрасывал длинные тени деревьев на широкие амброзийные луга.
А! на ее дух в более глубокой тени упало,
И из полей ее души вознеслось небесное благоухание, —
Милосердие, кротость, любовь и надежда, и прощение, и терпение!
Затем, позабыв о себе, она пошла в деревню,
Приветствуя взглядами и словами скорбные сердца женщин,
Как по темнеющим полям медленными шагами они ушли,
Подгоняемые своими домашними заботами и усталые ноги их детей.
Вниз опустилось великое красное солнце и золотыми мерцающими испарениями
Скрыл свет своего лица, как Пророк, спустившийся с Синая.
Сладко над деревней звенел колокол Ангела.

Между тем, в сумраке у церкви остановилась Эванджелина.
Внутри все было тихо; и напрасно у двери и окон
Стояла она, слушала и смотрела, пока, охваченная эмоциями, не
«Гавриил!» крикнула она вслух дрожащим голосом; но нет ответа
Пришел из могил мертвых, ни из более мрачной могилы живых.
Постепенно она вернулась в дом своего отца без жильцов.
Тушил огонь в очаге, на доске был не приготовленный ужин,
Пустые и мрачные комнаты были наполнены призраками ужаса.
Печально повторил ее шаг по лестнице и полу ее комнаты.
Глубокой ночью она услышала, как безутешный дождь падает
Громко на увядшие листья платана у окна.
Ярко сверкнула молния; и голос раскатистого грома
Сказал ей, что Бог на небесах и управляет миром, который он создал!
Тогда она вспомнила сказку, которую она слышала о правосудии Небес;
Успокоена была ее смущенная душа, и она мирно дремала до утра.

Песня V

Четыре раза солнце вставало и заходило; и вот, на пятый день
Весело позвал петуха спящим служанкам фермы.
Вскоре над желтыми полями, в безмолвной и скорбной процессии,
Пришли из соседних деревушек и ферм акадские женщины,
Везут на тяжеловесных телегах свои домашние вещи к берегу моря,
Останавливаются и снова оглядываются, чтобы взглянуть еще раз. на их жилищах,
прежде, чем они были скрыты из виду извилистой дорогой и лесом.
Близко по сторонам бегали их дети и гнали волов.
В своих маленьких руках они сжимали обломки игрушек.

Так они поспешили к устью Гасперо; и там, на берегу моря,
В беспорядке валялись крестьянские хозяйственные товары.
Весь день между берегом и кораблями курсировали лодки;
Целыми днями из села катились телеги.
Поздно вечером, когда солнце было близко к закату,
Эхом далеко за полями донесся барабанный бой с кладбища.
Туда толпились женщины и дети. Внезапно двери церкви
открылись, и вышла охрана, и мрачная процессия
последовала за давно заточенными, но терпеливыми, акадскими земледельцами.
Как паломники, которые путешествуют далеко от своих домов и своей страны,
Поют на ходу, и в пении забывают, что они утомлены и измучены,
Так с песнями на устах акадские крестьяне спустились
Спустились от церкви к берегу среди своих жен и дочерей.
Сначала пришли молодые люди; и, возвысив свои голоса,
исполнили дрожащими губами песнопение католических миссий: —
«Святое сердце Спасителя! О неиссякаемый источник!
Наполни наши сердца в этот день силой, покорностью и терпением!»
Тогда старики, когда они шли, и женщины, стоявшие у дороги
Соединились в священном псалме, и птицы в солнечном свете над ними
Смешали с ним свои записи, как голоса духов уходивших.

На полпути к берегу Эванджелина ждала молча,
Не охваченная горем, но сильная в час скорби, —
Спокойно и грустно она ждала, пока процессия приблизится к ней,
И она увидела бледное лицо Габриэля с эмоциями.
Слезы наполнились ее глаза, и, нетерпеливо побежав к нему навстречу,
сжала его руки, положила голову ему на плечо и прошептала:
«Габриэль! Будь здоров! Ибо, если мы любим друг друга
Ничего. , по правде говоря, может навредить нам, какие бы несчастья ни случились! »
Улыбаясь, она произнесла эти слова; затем внезапно остановился, потому что ее отец
Видел, что она медленно продвигалась. Увы! как изменился его облик!
Исчезли сияние его щеки, огонь из его глаз и его шаги.
Тяжелее казался тяжестью тяжелого сердца в его груди.
Но с улыбкой и вздохом она обняла его за шею и обняла,
Сказав слова нежности там, где слова утешения не помогли.
Таким образом, ко рту Гасперо двинулась скорбная процессия.

Там царил беспорядок, суматоха и волнение.
Активно курсировал на грузовых лодках; и в суматохе
Жены были оторваны от своих мужей, а матери слишком поздно увидели своих детей
Остались на земле, протягивая руки, с самыми безумными мольбами.
Итак, на отдельные корабли были перенесены Василия и Гавриила.
В отчаянии на берегу стояла Эванджелина со своим отцом.
Половина задания не была выполнена, когда солнце село, и сумерки
Углубились и потемнели вокруг; и в спешке стекающий океан
Сбежал от берега и покинул линию песчаного пляжа
Покрытый бродягами прилива, водорослями и скользкими водорослями.
Еще дальше, среди домашних вещей и повозок,
Как в цыганском стане, или в союзе после битвы,
Все спасение отрезано морем и стражи рядом с ними,
Лай расположился лагерем на ночь бездомные акадские фермеры.
Обратно в свои самые нижние пещеры отступил ревущий океан,
Утащив по пляжу грохочущую гальку, оставив
в глубине суши и далеко вверх по берегу севшие на мель лодки моряков.
Затем, с наступлением ночи, стада вернулись со своих пастбищ;
Сладким был влажный неподвижный воздух с запахом молока от вымени;
Мычание они ждали, и долго, у известных барах фермы, —
Ждали и тщетно ждали голоса и руки доярки.
На улицах царила тишина; из церкви не звучал ни один Ангелус,
Поднялся без дыма с крыш и не светился свет из окон.

Но на берегу тем временем зажгли вечерние костры.
Построен из дров, брошенных на пески от обломков во время бури.
Вокруг них собрались очертания мрачных и печальных лиц,
Слышались голоса женщин и мужчин и плач детей.
От огня к огню, как от очага к очагу в своем приходе,
Бродил верный священник, утешая, благословляя и ободряя,
Подобно Павлу, потерпевшему кораблекрушение, по пустынному морскому берегу Мелиты.
Так он подошел к тому месту, где Эванджелина сидела со своим отцом,
И в мерцающем свете увидел лицо старика,
Хаггарда, пустого и бледного, без всяких мыслей и эмоций,
Эйен как лицо часы, из которых были сняты стрелки.
Напрасно Эванджелина боролась словами и ласками, чтобы подбодрить его,
Напрасно предлагала ему еду; но он не двигался, он не смотрел, он не говорил
Но с отсутствующим взглядом всегда смотрел на мерцающий свет костра.
«Бенедицит!» пробормотал священник тоном сочувствия.
Он охотно сказал бы больше, но его сердце было полно, и его акцент
дрогнул и остановился на его губах, как ноги ребенка на пороге,
Приглушенный зрелищем, которое он созерцает, и ужасным присутствием печали.
Поэтому он молча возложил свою руку на голову девушки,
Поднял свои слезливые глаза на безмолвные звезды, которые над ними
Двигались своим путем, не обращая внимания на обиды и горести смертных.
Тогда он сел рядом с ней, и они вместе плакали безмолвно.

Внезапно с юга поднялся свет, как осенью кроваво-красная
Луна поднимается по кристальным стенам неба и над горизонтом
Подобно Титану протягивает свои сто рук по горам и лугам,
Захватывая скалы и реки и сваливающие вместе огромные тени.
Все шире и шире он сиял на крышах деревни,
Сиял в небе и на море, и на кораблях, стоявших на рейде.
Столбы сияющего дыма поднялись вверх, и вспышки пламени были
Вонзились в складки и разошлись, как дрожащие руки мученика.
Затем, когда ветер схватил заросли и горящую солому, и, подняв настроение,
Взмахнул ими по воздуху, сразу со ста крыш домов.
Начал смешиваться покрытый дымом и вспышками пламени.

Сие в ужасе смотрели на толпу на берегу и на корабле.
Сначала они стояли безмолвно, затем громко закричали от боли.
«Мы больше не увидим наших домов в деревне Гран-Пре!»
Внезапно громко петухи начали кукарекать на дворах фермы,
Думая, что уже наступил день; и вскоре мычание скота
Пришел вечерний ветерок, прерванный лаем собак.
Затем раздался звук страха, напугавший спящие лагеря
Далеко в западных прериях или лесах, окаймляющих Небраску,
Когда дикие лошади в страхе пронеслись со скоростью вихря,
Или громко мычащие стада буйволов броситься к реке.
Таков был звук, разносившийся ночью, когда стада и лошади
Прорывались сквозь загоны и заборы и безумно устремились по лугам.

Ошеломленные зрелищем, но безмолвные, священник и девушка
Вглядывались в сцену ужаса, которая краснела и расширялась перед ними;
И когда они наконец повернулись, чтобы поговорить со своим безмолвным товарищем,
Вот! со своего места он упал и растянулся на берегу моря.
Неподвижно лежал его образ, из которого покинула душа.
Медленно священник поднял безжизненную голову, и девушка
встала на колени рядом с отцом и громко завыла от ужаса.
Потом в обмороке она утонула и легла ему на грудь, положив голову ему на грудь.
Всю долгую ночь она лежала в глубоком забывчивом сне;
И когда она проснулась от транса, она увидела множество рядом с собой.
Лица друзей, которых она видела, которые печально смотрели на нее,
Бледный, со слезами на глазах и взглядами печального сострадания.
По-прежнему пламя горящей деревни освещало пейзаж,
Покраснело небо над головой и сияло на лицах вокруг нее,
И, как в день гибели, это казалось ее колеблющимся чувствам.
Затем она услышала знакомый голос, как он сказал народу:
«Давайте похороним его здесь, на берегу моря. священный прах будет благочестиво возложен на кладбище ».
Таковы были слова священника. И там в спешке, на берегу моря,
Осветив горящую деревню погребальными факелами,
Но без колокола и книги похоронили крестьянина из Гранд-Пре.
И когда голос священника повторил служение скорби,
Вот! печальным звуком, подобным голосу огромного собрания,
Торжественно ответил морю и смешал его рев с панихидами.
‘Это был возвращающийся прилив, что вдалеке от пустыни океана,
С первым рассветом дня пришел, вздымаясь и спеша, к берегу.
Затем снова возобновился шум и шум посадки;
И с отливом корабли вышли из гавани,
Оставив мертвых на берегу и селение в руинах.

Часть вторая

Песнь I

Прошло много утомительных лет со времени сожжения Гранд-Пре.
Когда во время отлива грузовые суда ушли,
Унесли народ со всеми его домашними богами в изгнание.
Ссылка без конца, и без примера в рассказе.
Далеко на разных берегах высадились акадийцы;
Разлетелись они были, как хлопья снега, когда ветер с северо-востока
Налетел под углом сквозь туманы, омывающие берега Ньюфаундленда.
Бездомные, бездомные, безнадежные, они блуждали из города в город,
От холодных озер Севера до знойных южных саванн, —
От унылых берегов моря до земель, где Отец Вод
Захватывает холмы в своем руки, и тащит их к океану,
Глубоко в их песках, чтобы похоронить разбросанные кости мамонта.
Друзья, которых они искали, и дома; и многие, в отчаянии, с разбитым сердцем,
Спрошенный от земли, но могила, и больше не друг и не огонь.
Написанная их история стоит на каменных скрижалях на кладбищах.
Долго среди них была видна девушка, которая ждала и скиталась,
Смиренная и кроткая духом, и все терпеливо терпящая.
Прекрасна была она и молода; но увы! перед ней простиралась
Унылая, обширная и безмолвная пустыня жизни с ее тропой
Отмеченная могилами тех, кто горевал и страдал до нее,
Страсти давно угасли, а надежды давно умерли и покинуты,
Как эмигрантский Путь к западу от пустыни отмечен
давно сожженными кострами и костями, которые бледнеют на солнце.
Что-то было в ее жизни неполным, несовершенным, незаконченным;
Как будто июньское утро, со всей его музыкой и солнечным светом,
Внезапно остановилось в небе и, угасая, медленно спустилось
Снова на восток, откуда оно поздно возникло.
Иногда она задерживалась в городах, пока, побуждаемая лихорадкой внутри нее,
Подгоняемая неугомонной тоской, голодом и жаждой духа,
Она снова начинала свои бесконечные поиски и усилия;
Иногда забредал на погосты и смотрел на кресты и надгробия,
Сидел у какой-то безымянной могилы и думал, что, может быть, на ее лоне
Он уже отдыхал, и ей хотелось спать рядом с ним.
Иногда слухи, слухи, нечленораздельный шепот,
Пришел своей воздушной рукой, чтобы указать и поманить ее вперед.
Иногда она говорила с теми, кто видел ее любимого и знал его,
Но это было давно, в каком-то далеком месте или забыто.
«Габриэль Лаженесс!» Они сказали; да! мы его видели.
Он был с кузнецом Василием, и оба ушли в прерии;
Coureurs-des-Bois — это они, известные охотники и звероловы ».
« Габриэль Лаженесс! »- говорили другие:« О да! мы его видели.
Он — путешественник в низинах Луизианы ».
Тогда они сказали бы:« Дорогой ребенок! зачем мечтать и ждать его дольше?
Разве нет других юношей столь же прекрасных, как Гавриил? другие
У кого сердце такое же нежное и верное, а дух такое же верное?
Вот Батист Леблан, сын нотариуса, который любил тебя
Много утомительных лет; давай, протяни ему руку и будь счастлив!
Ты слишком красива, чтобы заплетать косы Святой Екатерины ».
Тогда Эванджелина ответила спокойно, но грустно:« Я не могу! »
Ибо когда сердце идет вперед, как светильник, и освещает путь,
Многое становится ясным, что еще скрыто во тьме.
На это священник, ее друг и отец-исповедник,
Сказал с улыбкой , — «О дочь! так говорит в тебе Бог твой!
Не говори о напрасной любви, привязанность никогда не пропадает даром;
Если он не обогатит сердце другого, его воды, возвращаясь
Обратно к своим источникам, как дождь, наполнят их освежением;
То, что излучает фонтан, снова возвращается к фонтану.
Терпение; соверши свой труд; соверши свою работу любви!
Сильны скорбь и тишина, а терпение богоподобно.
Посему совершай свой труд любви, пока сердце не станет подобным Богу.
Очищенное, укрепленное, усовершенствованное и сделанное более достойным небес! »
Ободренная словами доброго человека, Эванджелина трудилась и ждала.
Все еще в своем сердце она слышала погребальная панихида океана,
Но к ее звуку примешался голос, который шептал: «Не отчаивайся!»
Так эта бедная душа блуждала в нужде и безрадостном дискомфорте
Босая кровь истекала по осколкам и шипам существования.
Дай мне сочинение, о Муза! идти по стопам странника; —
Не каждым окольным путем, каждым изменчивым годом существования;
Но как путник следует ручьем ручья через долину:
Иногда вдали от его края и видя мерцание его воды
Тут и там, на некотором открытом пространстве, и только временами;
Затем, приближаясь к берегам его, сквозь лесные мраки, скрывающие его,
Хотя он не видит этого, он может слышать его непрерывный ропот;
Счастлив, наконец, если он найдет место, где он достигнет розетки.

Песнь II

Был май месяц. Далеко вниз по Красивой реке,
Мимо берега Огайо и устья Вабаша,
В золотой поток широкой и быстрой Миссисипи,
Проплыла громоздкая лодка, на которой гребли акадские лодочники.
Это была банда изгнанников: как бы плот потерпевшего кораблекрушение.
Нация, разбросанная по побережью, теперь плывущая вместе,
Связанная узами общей веры и общей неудачи;
Мужчины, женщины и дети, которые, руководствуясь надеждой или слухами,
Искали своих близких и своих близких среди фермеров, занимающих мало земли
На акадском побережье и в прериях прекрасных Опелусас.
С ними пошла Эванджелина и ее проводник, отец Фелициан.
Вперед по затонувшим пескам, через пустыню, мрачную с лесами,
День за днем ​​они плыли по бурной реке;
Ночь за ночью, у их пылающих огней, становились лагерем на его границах.
Теперь по стремительным желобам, среди зеленых островов, где похожие на плюмажи
Хлопковые деревья качались своими теневыми гребнями, они плыли по течению,
Затем выходили в широкие лагуны, где серебристые песчаные отмели
лежали в ручье и вдоль вьющихся волн их края,
Сверкая белоснежными перьями, бродили большие стаи пеликанов.
Ровный ландшафт рос, и вдоль берегов реки.
В тени фарфоровых деревьев, посреди пышных садов.
Стояли дома плантаторов с негритянскими хижинами и голубятнями.
Они приближались к региону, где царит вечное лето,
Где через Золотой Берег и рощи апельсинов и цитронов,
Величественным изгибом протекает река на восток.
Они тоже свернули с курса; и, войдя в залив Плакемин,
Вскоре затерялись в лабиринте медленных и извилистых вод,
Который, как стальная сеть, тянулся во всех направлениях.
Над их головами возвышающиеся и мрачные ветви кипариса
Встретились в темной арке, а в воздухе плыли мхи.
Размахивали, как знамена, висящие на стенах древних соборов.
Смертоносная тишина казалась неразрывной, если не считать цапель.
Дом, в их убежища, среди кедров, возвращающихся на закате.
Или сова, когда он приветствовал луну демоническим смехом.
Прекрасен лунный свет, когда он скользит по воде,
Сияет на колоннах из кипариса и кедра, поддерживающих арки,
Вниз, сквозь сломанные своды которого он проваливается, как в трещины в руинах.
Сказочное, нечеткое и странное было все вокруг них;
И в их духе пришло чувство изумления и печали, —
Странные предчувствия зла, невидимого и непостижимого.
Как, топая копытом лошади по дерну прерий,
Далеко впереди сомкнуты листья сжимающейся мимозы,
Так, по ударам копыт судьбы, с печальными предчувствиями зла,
Сжимается и закрывает сердце, прежде чем его постигнет судьба.
Но сердце Эванджелины поддерживало видение, которое еле слышно
Плыло перед ее глазами и манило ее в лунном свете.
Это была мысль ее мозга, который принял форму фантома.
По темным проходам бродил перед ней Гавриил,
И каждый взмах весла теперь приближал его все ближе и ближе.

Тогда вместо него, на носу лодки, поднялся один из гребцов,
И, как сигнальный звук, если другие, подобные им, в случае приключения
плыли по тем мрачным и полуночным потокам, затрубили его горн.
Дикий сквозь темные колоннады и коридоры, покрытые листвой, прогремел взрыв,
Нарушая печать тишины и давая языки лесу.
Над ними беззвучно шевелились под музыку знамена мха.
Множественное эхо пробудилось и затихло вдали,
Над водянистым полом и под звучащими ветвями;
Но ни один голос не ответил; из темноты не последовало ответа;
И, когда эхо утихло, тишина стала ощущением боли.
Тогда Эванджелина заснула; но лодочники гребли всю полночь,
Временами молчали, а потом пели знакомые канадские лодочные песни,
Как они пели в древности на своих акадских реках,
В то время как всю ночь доносились таинственные звуки пустыни,
Далеко прочь — неразборчиво — как волна или ветер в лесу,
Смешанный с криком журавля и ревом мрачного аллигатора.

Таким образом, незадолго до следующего полудня они вышли из тени; и перед ними
Лежат под золотым солнцем озера Атчафалаи.
Кувшинки мириадами покачивались на легких волнах.
Сделанные проходящими веслами, и сияющий красотой лотос
Поднял свою золотую корону над головами лодочников.
Слабым был воздух с запахом цветов магнолии,
И с жаром полудня; и бесчисленные лесные острова,
Благоухающие и густо усыпанные цветущими изгородями из роз,
Близко к берегам которых они скользили, приглашенные спать.
Вскоре самое прекрасное из них остановило их усталые весла.
Под ветвями ив Вачита, которые росли на окраине,
Их лодка благополучно пришвартовалась; и рассыпались по лужайке,
Усталые от полуночного труда утомленные путники дремали.
Над ними широкая и высокая протянулась кедровая роща.
качаясь на своих огромных руках, трубный цветок и виноградная лоза
Вешали свою веревочную лестницу вверх, как лестницу Иакова,
На чьей отвесной лестнице поднимались и спускались ангелы
Были быстрыми колибри, порхавшими с цветов цвести.
Таково было видение, которое Эванджелина увидела, когда спала под ним.
Наполнено было ее сердце любовью, и рассвет открывшегося неба
Осветил ее душу во сне славой небесных краев.

Ближе, все ближе, среди бесчисленных островов,
Бросила легкую, быструю лодку, несущуюся над водой,
Подгоняемая своим курсом мускулистыми руками охотников и звероловов.
К северу нос его обращен к земле бизонов и бобров.
У руля сидел юноша с задумчивым и озабоченным лицом.
Темные и запущенные локоны затеняли его лоб, и печаль
Несколько не по годам на его лице было ясно написано.
Гавриил был тем, кто, уставший от ожидания, несчастный и беспокойный,
Искал в западных дебрях забвения себя и печали.
Они быстро скользили вдоль, близко под защитой острова,
Но на противоположном берегу, за ширмой из пальмет,
Так что они не видели лодки, которая лежала, скрытая в ивах,
Бросили весла, и невидимые были спящие,
Ангела Божьего не было никого, чтобы разбудить дремлющую девушку.
Они быстро ускользнули, как тень облака в прерии.
После того, как издалека утих звук их весел на ямах,
Как от магического транса проснулись спящие, и девушка
Сказал со вздохом дружелюбному священнику: «О отец Фелициан!
Что-то говорит в моем сердце, которое рядом со мной блуждает Гавриил.
Это глупый сон, праздное и смутное суеверие?
Или прошел ангел и открыл истину моему духу? »
Затем, покраснев, она добавила: «Увы, моя легковерная фантазия!
Для твоих ушей такие слова не имеют значения.
Но преподобный ответил, и он улыбнулся, отвечая:
«Дочь, слова твои не праздны; и для меня они не бессмысленны.
Чувство глубокое и неподвижное; и слово, которое плавает на поверхности
, Подобно метательному буйку, который выдает, где спрятан якорь.
Посему верь своему сердцу и тому, что мир называет иллюзиями.
Гавриил действительно рядом с тобой; ибо недалеко к югу,
На берегу Тече находятся города Сен-Мавр и Св.Мартин.
Там долго странствующая невеста будет снова отдана своему жениху.
Там давно отсутствующий пастырь вернет свое стадо и свою овчарню.
Прекрасна земля с ее прериями и лесами фруктовых деревьев;
Под ногами сад цветов и синее небо.
Наклонившись вверх и опираясь куполом своим на стены леса.
Живущие там назвали его Эдемом Луизианы ».

С этими словами радости они поднялись и продолжили свой путь.
Мягко настал вечер. Солнце с западного горизонта
Как волшебник протянул свою золотую палочку над пейзажем;
Поднялись мерцающие пары; и небо, и вода, и лес
Казалось, что все загорелось от прикосновения, таяло и смешивалось вместе.
Висящее между двумя небесами облако с серебряными краями.
Лодка с капающими веслами плыла по неподвижной воде.
Сердце Эванджелины было наполнено невыразимой сладостью.
Тронутые волшебным чаром священные источники чувств
Сияют светом любви, как небо и вода вокруг нее.
Затем из соседней чащи пересмешник, самый дикий из певцов,
Поднимаясь вверх на ивовых брызгах, которые нависали над водой,
Стряхнул из своего горла такие потоки безумной музыки,
Что весь воздух и лес и волны казались тихими, чтобы слушать.
Сначала были жалобные и грустные; затем взлетает до безумия
Казалось, они следуют за безумными вакханками или направляют их.
Затем послышались отдельные ноты в печальном, тихом причитании;
Пока, собрав их всех, он швырял их за границу в насмешках,
Как когда после шторма порыв ветра сквозь вершины деревьев
Стряхивает грохочущий дождь хрустальным дождем на ветвях.
С такой прелюдией, как эта, и сердцами, которые трепетали от эмоций,
Медленно они вошли в Тече, где он протекает через зеленые Опелусы,
И сквозь янтарный воздух, над гребнем леса,
Увидели колонну дым, исходивший от соседнего жилища; —
Они слышали звуки рога и отдаленное мычание скота.

Песнь III

Рядом с берегом реки, в тени дубов, на ветвях которых красовались
Гирлянды из испанского мха и мистической омелы,
Таких, как друиды срубили золотыми топориками во время Святочного прилива,
Стояли, уединенно и тихо , дом пастуха.Сад
Опоясал его поясом пышных цветов,
Наполняя воздух благоуханием. Сам дом был построен из бруса
, вырубленного из кипариса и тщательно скомпонованного.
Большая и низкая была крыша; и на тонких колоннах, поддерживаемых
Розовыми венками и виноградными лозами, широкая и просторная веранда,
Преследование колибри и пчелы простиралось вокруг него.
На каждом конце дома, среди цветов сада,
Размещенные голубятни были, как вечный символ любви,
Сценами бесконечных ухаживаний и бесконечных споров соперников.
В этом месте царила тишина. Линия тени и солнечного света
Пробежала около верхушек деревьев; но сам дом был в тени,
И из его трубы, поднимаясь вверх и медленно расширяясь
В вечерний воздух поднялся тонкий синий столб дыма.
В задней части дома, от ворот сада, проходила тропинка.
Через огромные дубовые рощи к краям безграничной прерии.
В море цветов, в котором медленно опускалось солнце.
Полный след света, как корабли с темным полотном.
Висящий на рангах в неподвижном штиле тропиков.
Стоял группой деревьев, запутанной веревкой из виноградных лоз.

Там, где леса встречались с цветочным прибоем прерий,
Верхом на коне, в испанском седле и стременах,
Сидел пастух, одетый в гетры и дублет из оленьей шкуры.
Широкое и коричневое было лицо, которое из-под испанского сомбреро.
Взирало на мирную сцену с величавым видом своего хозяина.
Вокруг него бесчисленные стада коров, пасущихся
Тихо на лугах и вдыхая паровую свежесть.
Которая поднялась из реки и распространилась по ландшафту.
Медленно подняв рог, висевший у него на боку, и раздвинул его.
Полностью его широкая, глубокая грудь, он выпустил взрыв, который прозвучал
Дико, сладко и далеко, сквозь все еще влажный вечерний воздух.
Внезапно из травы выросли длинные белые рога крупного рогатого скота.
Взошли, как хлопья пены, на встречных течениях океана.
Мгновение молча они смотрели, затем с ревом устремились над прерии,
И вся масса превратилась в облако, тень вдали.
Потом, когда пастух обратился к дому, через ворота сада
Увидел он образы священника и девушку, идущих ему навстречу.
Внезапно он спрыгнул с лошади в изумлении и прыгнул вперед.
Бросился с раскинутыми руками и восклицаниями изумления;
Когда они увидели его лицо, они узнали кузнеца Василия.
Его радушно встретили, когда он проводил своих гостей в сад.
Там, в беседке из роз с бесконечными вопросами и ответами.
Дали они выход своим сердцам и возобновили свои дружеские объятия,
Смеясь и плача по очереди, или сидя в молчании и задумчивости.
Задумчивый, ибо Гавриил не пришел; а теперь темные сомнения и опасения
Украли девичье сердце; и Василий, несколько смущенный,
Нарушил молчание и сказал: «Если вы прошли через Атчафалаю,
, как вы нигде не встретили лодку моего Габриэля на заливе?»
При словах Василия по лицу Эванджелины промелькнула тень.
Слезы навернулись на ее глаза, и она сказала с трепетным акцентом:
«Ушел? Габриэль ушел?» и, пряча лицо на его плече,
Все ее отягощенное сердце отступило, и она плакала и сетовала.
Тогда добрый Василий сказал, — и его голос стал бодрым, когда он это сказал:
«Ободрись, дитя мое; он только сегодня ушел.
Глупый мальчик! Он оставил меня наедине с моими стадами. и мои лошади
Угрюмый и беспокойный, выросший, испытанный и обеспокоенный, его дух
Не мог больше выносить спокойствие этого тихого существования.
Всегда думающий о тебе, неуверенный и печальный,
Всегда молчаливый или говорящий только о тебе и своих бедах,
Он, наконец, стал настолько утомительным для людей и девушек,
Утомлял даже меня, что в конце концов я подумал обо мне , и послал его
в город Адайес, чтобы обменять мулов с испанцами.
Оттуда он пойдет по индийским тропам к горам Озарк,
Охота за мехом в лесах, на реках, ловящих бобра.
Итак ободритесь; мы будем следить за беглым любовником;
Он недалеко, и Судьба и потоки против него.
Завтра и прочь, и сквозь красную утреннюю росу
Мы будем быстро следовать за ним и вернуть его в темницу ».

Тогда послышались радостные голоса, и с берегов реки,
Поднявшись на руках товарищей, явился скрипач Михаил.
Давно под крышей Василия он жил, как бог, на Олимпе.
Не заботясь ни о чем другом, кроме раздачи музыки смертным.
Он был очень известен своими серебряными замками и скрипкой.
«Да здравствует Майкл, — кричали они, — наш храбрый акадский менестрель!»
Когда они несли его в триумфальном шествии; и тотчас же
Отец Фелициан двинулся с Эванджелиной, приветствуя старика
Доброжелательно и часто и вспоминая прошлое, в то время как Василий, восхищенный,
С веселой радостью приветствовал своих старых товарищей и сплетников,
Громко и долго смеялся и обнимал матерей и дочерей. .
Они очень дивились, увидев богатство кузнеца сидеванта,
Все его владения и его стада, и его патриархальное поведение;
Они очень удивились, услышав его рассказы о почве и климате,
И о прериях; чьи бесчисленные стада принадлежали ему, кто их схватил;
Каждый думал в душе, что он тоже пойдет и поступит так же.
Таким образом, они поднялись по ступеням и, перейдя прохладную веранду,
Вошли в холл дома, где уже ужинал Василий.
Ждал его позднего возвращения; и они вместе отдыхали и пировали.

Над радостным пиром внезапно спустилась тьма.
На улице все было тихо, и, озаряя пейзаж серебром,
Прекрасная взошла, росистая луна и мириады звезд; но внутри дверей,
Ярче этих, сияли лица друзей в мерцающем свете лампы.
Затем со своего места наверху, во главе стола, пастух
излил свое сердце и свое вино в бесконечном изобилии.
Закуривая трубку, наполненную сладким табаком Natchitoches,
Так он говорил своим гостям, которые слушали и улыбались, слушая: —
«Еще раз добро пожаловать, друзья мои, которые долгое время были без друзей и бездомных,
Добро пожаловать! еще раз в дом, который, может быть, лучше, чем старый!
Здесь голодная зима не замораживает нашу кровь, как реки;
Здесь никакая каменистая земля не вызывает гнев фермера.
Лемех гладко проходит по земле, как киль по воде.
Круглый год апельсиновые рощи цветут; и трава вырастает на
За одну ночь больше, чем за все канадское лето.
Здесь также бесчисленные стада дикие и невостребованные в прериях;
Здесь тоже можно получить землю по просьбе и леса из древесины
Несколько ударов топора вырубают и превращают в дома.
После того, как ваши дома построены, и ваши поля пожелтеют от урожая,
Ни один король Англии Георгий не прогонит вас прочь от ваших усадеб,
Сожжет ваши жилища и амбары, и украдет ваши фермы и ваш скот.
Сказав эти слова, он выпустил гневное облако из ноздрей,
Пока его огромная коричневая рука с грохотом опустилась на стол,
Так что гости все вздрогнули; и отец Фелициан, изумленный,
Вдруг остановился, щипнув нюхательного табака на полпути к его ноздрям.
Но храбрый Василий продолжил, и его слова были мягче и веселее: —
«Остерегайтесь лихорадки, друзья мои, берегитесь лихорадки!
Ибо это не похоже на наш холодный акадский климат.
В двух словах вылечить паука, висящего на шее! »
Затем послышались голоса у двери и приближающиеся шаги. свежая веранда.
Это были соседние креолы и маленькие акадские плантаторы,
Которые были вызваны в дом Василия Пастуха.
Веселая встреча давних товарищей и соседей:
Друг обнял друга; и те, которые прежде были чужими,
Встреча в изгнании, сразу же стали друзьями друг другу,
Вместе нежными узами общей страны.
Но в соседнем зале доносится музыка, исходящая
Из гармоничных струн мелодичной скрипки Майкла
Прервала всю дальнейшую речь.Вдали, как дети в восторге,
Все, что было забыто рядом, они отдавались сводящему с ума
Водоворот головокружительного танца, который качался и качался под музыку,
Сказочный, с сияющими глазами и порывом трепещущих одежд.

Между тем, в стороне, во главе зала, священник и пастух
Сидят, беседуя вместе о прошлом, настоящем и будущем;
В то время как Эванджелина стояла, как зачарованная, ибо в ее
Старые воспоминания поднимались и громко посреди музыки
Слышала она шум моря и неудержимая печаль
Пришла к ее сердцу, и незримо она кралась вперед. в сад.
Прекрасна была ночь. За черной стеной леса,
Наклонив вершину серебром, взошла луна. На реке
Упал то тут, то там сквозь ветви дрожащий отблеск лунного света,
Как сладкие мысли любви на темном и коварном духе.
Ближе и кругом вокруг нее многочисленные цветы сада
Излили их души запахами, которые были их молитвами и исповеданиями
В ночь, когда она шла своим путем, как безмолвный картезианин.
Более благоуханнее, чем они, и тяжелее теней и ночной росы,
Повесил сердце девушки. Спокойствие и волшебный лунный свет
Казалось, что ее душу наполнила неопределенная тоска;
Как через садовые ворота и под тенью дубов
Прошла она по тропинке к краю безмерной прерии.
Безмолвно оно лежало, покрытое серебристой дымкой, и светлячки
Сверкали и улетали прочь в смешанных и бесконечных числах.
Над ее головой звезды, мысли Бога на небесах,
Сияли в глазах человека, который перестал удивляться и поклоняться,
За исключением того случая, когда пылающая комета была замечена на стенах того храма,
Как будто рука появился и написал на них: «Упарсин.
И душа девушки, между звездами и светлячками,
Бродила одна, и она воскликнула: «О Гавриил! О мои возлюбленные!
Ты так близок ко мне, и все же я не могу тебя увидеть?
Ты так близко ко мне, и все же твой голос не доходит до меня?
А! как часто твои ноги ступали по этой тропе в прерии!
А! как часто твои глаза смотрели на леса вокруг меня!
А! как часто под этим дубом, возвращаясь с работы,
Ты ложился отдыхать и мечтать обо мне во сне твоих!
Когда эти глаза увидят, эти руки будут сложены вокруг тебя? »
Громко и внезапно и близко к звуку козодоя прозвучало
Как флейта в лесу; и вскоре, сквозь соседние заросли,
Все дальше и дальше он плыл и замолчал.
«Терпение!» прошептали дубы из пророческих пещер тьмы:
И с залитого лунным светом луга ответил вздох: «Завтра!»

Яркое солнце взошло на следующий день; и все цветы сада
Омыли его сияющие ноги слезами и омыли его косы
восхитительным бальзамом, который они несли в своих хрустальных вазах.
«Прощай!» сказал священник, когда он стоял у темного порога;
«Смотри, чтобы ты принес нам блудного сына от его поста и голода,
И также Дева глупую, которая спала, когда приходил жених.«
« Прощай! »- ответила девушка и, улыбаясь, вместе с Василием спустилась.
Спустились к берегу реки, где уже ждали лодочники. бегство того, кто мчался впереди них,
Унесенный волной судьбы, как мертвый лист над пустыней.
Ни в тот день, ни в следующий, ни еще в тот день, который был успешным,
Нашли, что они следят за его курсом в озере или лес, или река,
И по прошествии многих дней они не нашли его; но расплывчатые и неопределенные
Одни слухи были их проводниками через дикую и пустынную страну;
Тиль, в маленькой гостинице испанского городка Адайес,
Урити и измученные, они вышли и узнали от болтливого хозяина,
Что накануне, с лошадьми, проводниками и товарищами,
Гавриил покинул деревню и пошел дорогой прерий.

Песнь IV

Далеко на западе лежит пустынная земля, где горы
поднимаются сквозь вечные снега на свои высокие и светящиеся вершины.
Вниз от их неровных глубоких оврагов, где ущелье, как ворота,
Открывает проход, грубый для колес эмигрантской повозки,
На запад течет Орегон, Уоллвей и Овайхи.
На восток, окольным курсом, среди гор Ветряной реки,
Через долину пресной воды выпадает осадок через Небраску;
И к югу, от Фонтен-куибута и испанских гор,
Изрезанный песком и скалами и унесенный ветром пустыни,
Бесчисленные потоки с непрекращающимся звуком нисходят к океану,
Как великие аккорды арфы, в громких и торжественных вибрациях.
Между этими ручьями простираются чудесные, красивые прерии,
Волнистые заросли травы, вечно перекатывающиеся в тени и солнечном свете,
Яркие, с пышными гроздьями роз и пурпурными аморфами.
По ним бродили стада бизонов, лоси и косули;
По ним бродили волки и табуны лошадей без всадников;
Порывы и разрушения, и ветры, утомляющие путешествиями;
По ним бродят разбросанные племена сыновей Измаила,
Окрашивая пустыню кровью; и над их ужасными боевыми тропами
Круги и паруса ввысь, на величественных крыльях, стервятник,
Как неумолимая душа вождя, убитого в битве,
Невидимой лестницей, восходящей и взбирающейся по небу.
Тут и там поднимаются дымы от лагерей этих диких мародеров;
Кое-где на окраинах быстрых рек возвышаются рощи;
И мрачный, молчаливый медведь, монах-отшельник пустыни,
Спускается по их темным ущельям, чтобы выкапывать корни у берега ручья,
И над всем небо, ясное и кристально чистое небо,
Как защитная рука Бога, перевернутого над ними.

В эту чудесную страну, у подножия гор Озарк,
далеко вошел Габриэль, за ним следили охотники и звероловы.
День за днем, с их индейскими проводниками, девушка и Василий
Следили за его летучими шагами и каждый день думали, чтобы схватить его.
Иногда они видели или думали, что видят дым от его костра.
Поднимается в утреннем воздухе с далекой равнины; но с наступлением темноты
г. Когда они добрались до места, они нашли только тлеющие угли и пепел.
И хотя их сердца временами были грустными, а тела утомленными,
Надежда все еще вела их, когда магия Фата Моргана
показала им свои озера света, которые отступили и исчезли перед ними.

Однажды, когда они сидели у вечернего костра,
тихо вошла в маленький лагерь индийская женщина, на лице которой
были глубокие следы печали и терпения, столь же великого, как и ее горе.
Она была женщиной шауни, возвращающейся домой к своему народу.
Из далеких охотничьих угодий жестоких Каманш,
, где был убит ее канадский муж, Кур-де-Буа.
Тронуты были их сердца ее историей, и они были очень теплые и дружелюбные.
Они обрадовались, и она села среди них и пировала.
На мясе буйвола и оленине, приготовленной на углях.
Но когда их трапеза была закончена, и Василий и все его товарищи,
Изношенные долгим дневным переходом и погоней за оленями и бизонами,
Растянулись на земле и заснули там, где вспыхнул трепещущий огонь
их смуглые щеки и их формы, закутанные в одеяла
Затем она села у двери палатки Эванджелин и повторила:
Медленно, мягким, низким голосом, с очарованием своего индийского акцента,
Вся история ее любви, с его удовольствия, и боли, и перемены.
Эванджелина сильно плакала от этого рассказа и от того, что знала, что другое
Несчастное сердце, подобное ее собственному, любило и было разочаровано.
Проникнутая в глубины ее души жалостью и женским состраданием,
И все же в ее печали радовалась, что рядом с ней находился пострадавший,
Она, в свою очередь, рассказывала о своей любви и обо всех ее бедствиях.
Безмолвно от удивления, Шони села, и когда она кончила
Все еще была немой; но наконец, как будто таинственный ужас
прошел через ее мозг, она заговорила и повторила сказку о Моуи;
Моуис, снежный жених, завоевавший и женившийся на девушке,
Но когда настало утро, встал и ушел из вигвама,
Блек, таял и растворялся в солнечном свете,
Пока она не увидела его больше, хотя она пошла далеко в лес.
Затем нежными, низкими тонами, которые казались странными заклинаниями,
Сказал ей сказку о прекрасной Лилинау, за которой ухаживал призрак,
То, что сквозь сосны в хижине ее отца, в тишине сумерек,
Дыхал, как вечерний ветер, и шептал любви девушке,
Пока она не последовала за его зеленым и развевающимся пером через лес,
И больше никогда не возвращалась, и ее люди больше не видели.
Молчаливая от удивления и странного удивления, Эванджелина слушала
Тихий поток ее волшебных слов, пока область вокруг нее
не казалась заколдованной землей, а ее смуглая гостья — волшебницей.
Медленно над вершинами гор Озарк взошла луна,
Освещая маленькую палатку и таинственным великолепием
Касаясь мрачных листьев, обнимая и заполняя лес.
С восхитительным звуком промчался ручей, и ветви
Колыхались и вздыхали над головами еле слышным шепотом.
Было наполнено мыслями о любви сердце Эванджелины, но тайна.
Тонкое чувство закралось от боли и бесконечного ужаса,
Как холодная ядовитая змея крадется в гнездо ласточки.
Это был не земной страх. Дыхание из области духов
Казалось, что парит в воздухе ночи; и она почувствовала на мгновение
Что, как индийская горничная, она тоже преследовала призрака.
С этой мыслью она заснула, и страх и призрак исчезли.

Рано утром марш возобновился; и шауни
Сказал, пока они шли: «На западном склоне этих гор
Обитает в своей маленькой деревне начальник Миссии в Черной Одежде.
Многому Он учит людей и рассказывает им о Марии и Иисусе;
Громко смеются их сердца от радости и рыдают от боли, когда они слышат его.
Затем, внезапно и тайно, Эванджелина ответила:
«Пойдем в Миссию, там нас ждут хорошие вести!»
Туда направили коней своих; и за отрогом гор,
Когда зашло солнце, они услышали ропот голосов,
И на лугу, зеленом и широком, на берегу реки
Увидели шатры христиан, шатры иезуитской миссии.
Под высоким дубом, который стоял посреди деревни,
поставил на колени вождя Черной Одежды со своими детьми.
Распятие, прикрепленное высоко к стволу дерева, и затененное виноградными лозами,
Глядя своим мучительным лицом на толпу, преклонившую колени под ним.
Это была их сельская часовня. Вверху, сквозь замысловатые арки
над его воздушной крышей, поднималось пение их вечерни,
смешивая его ноты с мягким шепотом и вздохами ветвей.
Молчаливые, с непокрытыми головами, путешественники, приближаясь ближе,
Стояли на коленях на засыпанном дугой полу и участвовали в вечерних молитвах.
Но когда служба закончилась и благословение выпало
Далее из рук священника, как семя из рук сеятеля,
Медленно преподобный подошел к чужестранцам и приветствовал их
; и когда они ответили, он добродушно улыбнулся,
Услышав в лесу домашние звуки своего родного языка,
И со словами доброты провел их в свой вигвам.
Там они отдыхали на циновках и шкурах, и на лепешках из кукурузных початков.
Пировали и утоляли жажду из сосудов учителя.
Вскоре была рассказана их история; и священник торжественно ответил: —
«Не шесть солнц взошли и не зашли с тех пор, как Гавриил сидел
На этой циновке рядом со мной, где теперь отдыхает девушка,
Сказал мне ту же самую печальную историю, затем поднялся и продолжил свое путешествие!»
Тихий был голос священника, и он говорил с акцентом доброты;
Но сердце Эванджелины упало на его слова, как зимой снежинки
падают в какое-то одинокое гнездо, из которого улетели птицы.
«Он ушел далеко на север, — продолжал священник; «но осенью
г., когда погоня закончится, снова вернется в Миссию.
Тогда Эванджелина сказала, и голос ее был кротким и покорным, —
«Позволь мне остаться с тобой, ибо душа моя печальна и скорбит». его мексиканский конь со своими индейскими проводниками и товарищами.
Возвращение домой Василий вернулся, а Эванджелина осталась в миссии.

Медленно, медленно, медленно дни сменяли друг друга,
Дней, недель и месяцев; и кукурузные поля, которые вырастали из земли
Зеленых, когда пришла незнакомка, теперь она машет над ней,
Подняли свои тонкие стержни с переплетенными листьями и образовали
Монастырей для нищенствующих ворон и зернохранилищ, разграбленных белками.
Тогда в золотую погоду кукурузу очистили от шелухи, и девицы
Покраснели у каждого кроваво-красного колоса, потому что это предвещало любовника,
Но криво рассмеялся и назвал его вором на кукурузном поле.
Даже кроваво-красное ухо Эванджелине не принесло ее любовника.
«Терпение!» священник сказал бы; «Имейте веру, и ваша молитва будет услышана!
Посмотрите на это сильное растение, которое поднимает свою голову с луга,
Посмотрите, как его листья повернуты к северу, как магнит;
Это цветок компаса, что перст Божий насадил
Здесь, в бездомной дикой природе, чтобы направить путь путника
По подобным морю, бездорожью, безграничной пустыне.
Такова вера в душе человека. Цветы страсти,
Веселые и пышные цветы, ярче и ароматнее,
Но они обманывают нас и сбивают нас с пути, и их запах смертоносен.
Только это скромное растение может вести нас сюда, и в дальнейшем
Венчает нас цветами асфоделей, влажными от росы непента ».

Настала осень и прошла, и зима, а Гавриила не было;
Расцвела открывающая весна и ноты малиновки и синей птицы
Сладко звучали на земле и в дереве, но Гавриил не пришел.
Но от дуновения летних ветров донесся слух.
Слаще пения птиц, или оттенка, или запаха цветов.
Далеко на севере и востоке, в лесах Мичигана,
Гавриил поселился в своей хижине на берегу реки Сагино,
И с вернувшимися проводниками искали озера Св. Лаврентия,
С грустным прощанием Эванджелина ушла из миссии.
Изнурительными путями, долгими и опасными маршами,
Она достигла, наконец, глубины лесов Мичигана,
Нашла она, охотничий домик заброшенным и разрушенным!

— поля армии,
Сейчас в укромных деревушках, в поселках и густонаселенных городах.
Она пришла, как призрак, и скончалась незамеченной.
Прекрасна была она и молода, когда в надежде отправилась в дальний путь;
Блеклая была она и старая, когда разочарованием все закончилось.
Каждый последующий год что-то крал у ее красоты,
Оставляя за собой, шире и глубже, мрак и тень.
Тогда появились и распространились слабые серые полосы на ее лбу,
Рассвет другой жизни, что прорвало ее земной горизонт,
Как в восточном небе первые слабые полосы утра.

Песня V

В этой восхитительной земле, омываемой водами Делавэра,
Сильваном охраняет имя апостола Пенна,
Стоит на берегу своего прекрасного ручья город, который он основал.
Там весь воздух бальзам, а персик — символ красоты,
И улицы все еще повторяют имена лесных деревьев,
Как будто они хотели бы умилостивить дриад, чьи пристанища они досаждали.
Там из беспокойного моря высадилась Эванджелина, изгнанница,
Нашла среди детей Пенна дом и страну.
Там умер старый Рене Леблан; и когда он ушел,
Видел рядом с ним только одного из всей сотни его потомков.
Что-то, по крайней мере, было на дружеских улицах города,
Что-то, что говорило с ее сердцем и делало ее больше не чужой;
И ухо ее было приятно Тебе и Ты квакеров,
Ибо оно напомнило прошлое, старую акадскую страну,
Где все люди были равны, и все были братьями и сестрами.
Итак, когда бесплодные поиски, разочарованные усилия,
Кончились, больше не возобновлять на земле, не жалуясь,
Туда, как листья к свету, были обращены ее мысли и ее шаги.
Как с вершины горы дождливый утренний туман
Откатывается, и вдали мы смотрим на пейзаж под нами,
Освещенный солнцем, с сияющими реками, городами и деревнями,
Так упал туман из ее разума, и она увидела мир далеко под ней,
Больше не Тьма, но весь озаренный любовью; и тропа
, по которой она взошла так далеко, ровно и гладко лежащая вдали.
Гавриил не был забыт. В ее сердце был его образ,
Одетый в красоту любви и молодости, каким она его видела в последний раз,
Только прекраснее, сделанное его смертоносным молчанием и отсутствием.
В ее мысли о нем не входило время, потому что его не было.
Над ним годы не имели власти; он не был изменен, но преображен;
Он стал для ее сердца, как мертвый, а не отсутствующий;
Терпение, самоотречение и преданность другим,
Это был урок, который ей преподала жизнь, полная испытаний и печали.
Так была распространена ее любовь, но, как некоторые пахучие специи,
не потерпела ни потерь, ни потерь, хотя и наполняла воздух ароматом.
У нее не было другой надежды и желания в жизни, кроме
Кротко, благоговейными шагами следовать священным стопам своего Спасителя.
Так много лет она прожила как Сестра Милосердия; часто посещая
Одинокие и жалкие крыши в людных переулках города,
Где бедствия и нужды скрывались от солнечного света,
Где болезни и печаль на чердаках томились заброшенными.
Ночь за ночью, когда мир спал, сторож громко повторял
по шумным улицам, что в городе все хорошо.
Высоко в каком-то одиноком окне он увидел свет ее свечи.
День за днем, в серой заре, медленно через пригороды
Тащился немецкий крестьянин с цветами и фруктами на рынок,
Встретил то кроткое, бледное лицо, возвращавшееся домой с бдительности.

Тогда было, что на город обрушилась эпидемия,
Предвещаемая чудесными знамениями, и в основном стаями диких голубей,
Затемняло солнце в своем полете, и в зобах у них не было ничего, кроме желудя.
И, когда морские приливы возникают в сентябре
года, затопляя какой-то серебряный поток, пока он не переходит в озеро на лугу,
Так смерть затопила жизнь, и, устремившись по ее естественной окраине,
распространилась на солоноватое озеро, серебряный поток существования.
Богатство не имело силы подкупить, ни красота не очаровала угнетателя;
Но все одинаково погибли под бичом его гнева; —
Только, увы! бедняк, у которого не было ни друзей, ни слуг,
Убежал умирать в богадельне, доме бездомных.
Тогда он стоял в предместьях, среди лугов и лесов, —
Теперь город его окружает; но тем не менее, с его воротами и калиткой
Кроткий, посреди великолепия, его скромные стены, кажется, повторяют
Мягко слова Господа: «Бедные вы всегда имеете с собою».
Туда днем ​​и ночью приходила Сестра Милосердия. Умирающий
Взглянул ей в лицо и действительно подумал, что вот там
Проблески небесного света окружают ее лоб великолепием,
Так, как художник рисует на бровях святых и апостолов,
Или как висит на ночь над городом, видимым вдалеке.
Их глазам показались светильники города небесного,
В сияющие врата которых вскоре войдет их дух.

Таким образом, в субботу утром, по улицам, пустынным и тихим,
Пройдя тихим путем, она вошла в дверь богадельни.
Сладко в летнем воздухе пахло цветами в саду;
И она остановилась на своем пути, чтобы собрать среди них самых прекрасных,
Дабы умирающие еще раз возрадовались их благоуханию и красоте.
Затем, когда она поднималась по лестнице в коридоры, охлажденные восточным ветром,
Далеко и мягко на ее ухо упали колокольни с колокольни Крайст-Черч,
Между тем, смешавшись с ними, по лугам доносились
Звуков псалмов, которые пели шведы в их церкви в Викако.
Мягко, как опускающиеся крылья, покой часа упал на ее дух;
Что-то внутри нее сказало: «Наконец-то твои испытания окончены»;
И с легким видом вошла она в палаты болезни.
Бесшумно передвигался вокруг усердных, заботливых служителей,
Смочил лихорадочную губу и ноющий лоб, и в тишине
Закрыв слепые глаза мертвым и скрыв их лица,
Где на своих кушетках они лежали, как сугробы снега у дороги.
Многие вялые головы, поднявшие голову, когда вошла Эванджелина,
Повернулись на подушку боли, чтобы смотреть, когда она проходила, для ее присутствия
Упал на их сердца, как луч солнца на стенах тюрьмы.
И, оглянувшись, она увидела, как Смерть, утешитель,
Возложив руку на сердца многих, навсегда исцелила их.
Многие знакомые формы исчезли в ночное время;
Их места были вакантными, или их уже заняли посторонние.

Внезапно, словно охваченная страхом или чувством удивления,
Она все еще стояла, расставив бесцветные губы, в то время как дрожь
Пробежала по ее телу, и, забытые, цветы упали с ее пальцев,
И из ее глаз и щеки свет и цвет утра.
Тогда с ее уст сорвался крик такой ужасной тоски,
Что умирающие услышали его и встали с подушек.
На поддоне перед ней лежало тело старика.
Длинные, тонкие и серые локоны были на его висках;
Но, когда он лежал в утреннем свете, его лицо на мгновение
Казалось, снова приняло формы своего прежнего мужского достоинства;
Так меняются лица умирающих.
Горячие и красные на его губах все еще обжигали прилив лихорадки,
Как будто жизнь, как иврит, кровью залила свои врата,
Чтобы Ангел Смерти мог увидеть знамение и пройти.
Неподвижный, бессмысленный, умирающий, он лежал, и его дух был истощен
Казалось, что он тонет сквозь бесконечные глубины во тьме,
Тьма сна и смерти, вечно тонущая и тонущая.
Затем через эти царства тени, в умноженных реверберациях
Слышал тот крик боли, и сквозь сменившуюся тишину
Прошептал нежным голосом с нежным и святым акцентом
«Габриэль! О мои возлюбленные!» и замер в тишине.
Затем он увидел во сне еще раз дом своего детства;
Зеленых акадских лугов, среди которых есть лесные реки,
Деревня, горы и леса; и, идя под их тенью,
Как в дни своей юности, Евангелина воскресла в его видении.
Слезы навернулись на глаза; и так же медленно, как он поднял веки,
Исчезло видение, но Эванджелина опустилась на колени у его постели.
Напрасно он старался прошептать ее имя, потому что акценты оставались невысказанными.
Умер на его губах, и их движение открыло то, что говорил бы его язык.
Напрасно он старался подняться; и Эванджелина, стоя на коленях рядом с ним,
Поцеловала его умирающие губы и положила его голову ей на грудь.
Сладок был свет его глаз; но он внезапно погрузился в темноту,
Как будто лампу задувает порыв ветра у окна.

Теперь все кончилось: надежда, и страх, и горе,
Вся боль в сердце, беспокойная, неудовлетворенная тоска,
Вся тупая, глубокая боль и постоянная тоска терпения!
И, когда она еще раз прижала безжизненную голову к своей груди,
Она покорно поклонилась и пробормотала: «Отец, я благодарю Тебя!»

Еще стоит первобытный лес; но вдали от его тени,
Рядом, в своих безымянных могилах, спят влюбленные.
Под скромными стенами маленького католического кладбища,
В самом центре города они лежат неизвестные и незамеченные.
Ежедневно приливы жизни утихают и текут рядом с ними,
Тысячи пульсирующих сердец, где их сердце покоится и вечно,
Тысячи ноющих мозгов, где их больше не занято,
Тысячи трудящихся рук там, где их перестали от их трудов
тысяч усталых ног, где их завершили свой путь!

Еще стоит первобытный лес; но под сенью его ветвей
Обитает другая раса, с другими обычаями и языком.
Только на берегу печальной и туманной Атлантики
Остановились несколько акадских крестьян, чьи отцы из ссылки
Блуждали обратно на родину, чтобы умереть на ее лоне.
В койке рыбака колесо и ткацкий станок еще заняты;
Девы все еще носят свои нормандские чепчики и киртлы из домотканой ткани,
И к вечернему огню повторяют рассказ Эванджелин,
Пока из его скалистых пещер соседний океан
Говорит глубоким голосом и безутешно с акцентом отвечает на вой леса.

В Центральном массиве | Оловянный дом

Из выпуска «Вера», отрывок из будущего романа Майкла Хелма «После Джеймса», опубликованный в издании Tin House Books в сентябре 2016 года.

Летом Селии исполнилось двенадцать, отец брал ее с собой в экспедиции. Он руководил группами сменных членов, открывая чумные ямы в Лондоне, добывая лед в Сибири, протирая вечную мерзлоту на крайнем севере, чтобы найти совершенно неповрежденные, вымершие существа, в то время как какой-то аспирант, взявший на себя обязанность присматривать за ней, продемонстрировал забота, связанная с расчисткой и просеиванием почвы для поиска крошечных костей давно ушедших ящериц и птиц.Три июня назад они возродили практику впервые с тех пор, как она уехала в университет. Теперь он проводил лето во Франции, жил один в Севеннах. Команда пришла и ушла. Раз в неделю он навещал друзей в лаборатории, находящейся в девяноста минутах езды от Монпелье, но большую часть дней он проводил в горах пешком.

Она была пятнадцать часов в пути из Ванкувера, проспала, может быть, два. В конце концов она посмотрела на утро в Париже, яркий город, странно плоский. Эйфелева башня, такая маленькая, как кинозвезда.Высотки Ла Дефанс казались только началом видения, мечты прерванной, нарисованной и наполовину реализованной на безопасном расстоянии к западу от старых реалий, красивых кварталов, пропорциональных, богато украшенных, легендарных в более богатом смысле.

На TGV она заснула на скорости триста километров в час. Он встретил ее на вокзале в Монпелье. Улыбка, небольшой поклон, жадные голубые глаза. Он был освещен своего рода хемилюминесценцией. Что-то чуть ниже кожи держалось по-другому.«Ты хорошо выглядишь, папа. Отличная пигментация ». Он сказал, что хочет ей рассказать кое-что интересное. Они ехали по твердой равнине, обнаженным скалам и внезапным отвесным лицам. Его руки обхватили руль, левое запястье согнулось в одиннадцать часов, правое в три, затем до рычага переключения передач и обратно. Говоря это, он несколько раз поглядывал на нее. Его длинная челюсть проработала линии. Он сказал, что у него есть карта неисследованных скал, и что он исследовал все, что мог. Походы были физически тяжелыми — она ​​была в форме? — но его суставам нравился климат.Он все еще мог балансировать на опоре, все еще карабкаясь по рыхлой земле. Несколько дней назад в течение трех часов он прокладывал путь через наименее доступную из многообещающих скал и появлялся над линией деревьев. Пройдя минуту по труднопроходимому уступу, он наткнулся на глубокую непреодолимую расщелину, а с другой стороны — вход в пещеру.

«Похоже, что исследования в этой пещере не ведутся. И он отлично защищен. Если он откроется, если он просто не остановится в темноте, внутри могут быть тысячи лет артефактов.Десятки тысяч. Здесь одновременно жили неандертальцы и люди. Я ждала тебя. Завтра поднимемся по лестнице.

Он посмотрел на нее, и машину занесло на обочину, поправил.

«Хорошо, конечно. Захватывающе.»

Ее тело казалось, что оно все еще в Ванкувере. Раньше она доверяла своему телу, его далеким ранним предупреждениям и грубым напоминаниям, но в последнее время оно нарушило свой секретный план и утратило чувство юмора. Через день или два он прибыл бы хорошо отдохнувшим.А до тех пор ей придется парить в одиночестве с парящим лицом, говорить и улыбаться, ожидая, чтобы закрыть глаза.

«Вымерли очень внезапно, неандертальцы. Двадцать пять тысяч лет назад, в Гибралтаре, глядя на море. Они не пересекали океаны. Им не приходило в голову никаких прыжков веры. А вот Homo sapiens — вот и мы ».

Вот они. Она представила свое прибытие, объятия, почти безмолвное приветствие и медленное обретение момента. Теперь она была здесь, а прибытия не было.Он мог подождать, чтобы рассказать ей о пещере. Может быть, он боялся узнать ее или не узнать ее — она ​​стареет, меняется, вот-вот вступит в важные годы для бездетной одинокой женщины с карьерой — и поэтому он вставил между ними что-то, что им пришлось бы передать обратно и далее. Теперь она ждала день, прежде чем вернуться к обновлениям жизни: короткий роман пришел и ушел, а страх со здоровьем пришел и ушел. Она думала, что не станет рассказывать ему о том, что нежелательная беременность пришла и ушла. Или, по крайней мере, неожиданная беременность, а с учетом мер предосторожности — что-то загадочное.Казалось, что это пришло и ушло само по себе, как будто это не имело к ней никакого отношения или как будто она провалила испытание на благодать. Не то чтобы она верила в благодать или даже действительно понимала, что это такое.

На следующий день после завтрака они привязали алюминиевую лестницу к крыше его Suzuki Swift и отправились в горы. Она проследила их маршрут по карте, покрытой его напечатанными дополнениями и записями, пока они ехали по краю Ла-Валле-дю-Террьё. Он отметил названия каждой вершины — Montagne d’Hortus, Pic Saint-Loup — каждого замка, но по мере того, как они поднимались по все более узким дорогам, названия исчезали, пока, наконец, сомнительная тропа не исчезла с карты и превратилась в просто след. через поле, оканчивающееся деревьями.Над ними лес круто поднимался к подножию огромной белой отвесной скалы. Он изучил подходные маршруты. Из сундука он достал свои припасы, спрятал в небольшой рюкзак. Он дал ей моток веревки. Он развязал лестницу, перекинул ее через плечо и направился к деревьям. Подлеса было немного, но подъем был крутым, импровизированным, неудобным, и вскоре они были слишком устали, чтобы говорить, хотя в то утро они все равно говорили очень мало, и вскоре Селия начала потеть своими бездыханными слоями.Четыре раза с интервалом в тридцать или сорок минут останавливались, чтобы отдохнуть. В какой-то момент, согнувшись, положив руки на колени, она посмотрела вверх и обнаружила, что он опирается на лестницу вертикально, ведя ее через ступеньки.

Что-то на возвышении заставило его спросить о ее «карьере». Он рассматривал ее работу в отделе лекарственных препаратов для образа жизни фармацевтического гиганта как злоупотребление ее талантами, если не как прямой отказ от своей жизни в чистых науках.

«Не о чем сообщать».

«Частные компании.Они питаются оговорками о секретности и клятвами крови ».

«Что бы ни двигало мяч по полю, как говорит один из руководителей моей команды. Очевидно, мяч — это знание ».

«Мяч — это прибыль. Это даже не свиная кожа. Это таблетки для стояка.

Со временем они вырвались из-за границы деревьев, снова отдохнули и съели свои упакованные ланчи, глядя на долину и далекое Средиземное море, шов на горизонте. Судя по сложению его лица, он казался застывшим в задумчивости. Она позволила ему поработать, и со временем он сказал, что пытается представить себе картину пятидесяти тысяч лет назад.Более холодный климат. Деревья будут не из дуба, как сейчас, а из сосны и бука, приспособленных к холоду. В долине олени и санглир, а также европейская мегафауна, мамонты и гигантские лоси. И людей, и проточеловеков. Ледники вытеснили неандертальцев так далеко на юг, и Homo sapiens мигрировал сюда из Африки. Они накладывались друг на друга примерно сорок тысяч лет.

«Должно быть, они осознавали свое отличие друг от друга». Его голос был уверен. У него перехватило дыхание быстрее, чем у нее. «Согласно генетическим данным, они скрещивались.В нас все еще есть неандерталец. Летопись окаменелостей не свидетельствует о войне, хотя и об убийствах. На костях видны следы рубцов от инструмента, как если бы они были удалены.

«Новости дня».

«Мы до сих пор так себя ведем, да. Но они были намного ближе к моменту возникновения, чем бы он ни был. Никакая наука не восстановит его. Если мы клонируем их — древних людей — мы просто будем ближе к конечному моменту. Я имею в виду наши.

Он был генетическим антропологом, ветвью вымирания.Его комментарии имели тенденцию изменяться.

Их путь превратился в уступ, пересекающий крутой обрыв. Чтобы перемещаться по нему, он должен был удерживать лестницу на предплечье, которое держалось подальше от скалы, так что с ее позиции позади него лестница казалась парящей несообразностью, сюрреалистическим объектом, сопоставленным с возвышенным камнем. Лицо на время отвернулось от них, а затем уступ расширился до большого скального стола. Поперек широкого разреза был вход в пещеру. Он протянул лестницу и укрепил ее поперек щели, затем присел на корточки, чтобы расслабиться, расслабив руки.Расщелина означала дело. Трудно было сказать его глубину, но полуденный свет исчез примерно на высоте тридцати футов. Он был футов пятнадцати в поперечнике, слишком далеко, чтобы кто-нибудь мог прыгнуть, слишком короткий разбег и нет безопасного места для приземления. Может быть, пещера действительно была неизведанной.

Она крепко держала лестницу с одной стороны, пока он переходил ее от ступеньки к ступеням уверенными, неторопливыми шагами. Если бы один из них упал, даже если бы они выжили при падении, выхода не было бы. Что именно сделал бы другой?

«Мы проявляем беспечность», — сказала она после того, как он перешел.«Это довольно глупо».

«Не переходи, если ты не предан. Я пойду и доложу.

Она бросила ему моток веревки и сказала, чтобы он держал лестницу, и перекрестилась на четвереньках, глядя вперед. Он вытащил лестницу и положил ее у входа в пещеру. Из своего рюкзака он достал два фонарика и кирку для трюфелей для раскопок артефактов. В небе не было угрозы, если только оно не находилось за горой. Никто не знал, что они здесь.

Они подошли к входу, нырнули под выступ фронтона и остановились в тихом свете.Лишь на небольшом расстоянии впереди каменный потолок над ними изгибался вниз, образуя заднюю стену. Пространство было определенным и пустым. Это ни к чему не привело. Он ничего не сказал, замолчал. Она вошла, позволив ему пережить момент разочарования. У задней стены она присела ниже, повернулась, села на пол пещеры и посмотрела на него на фоне голубого неба.

«Это все еще может быть ваша пещера. Grotte du Dad ».

«Я что-то чувствую. Ты чувствуешь это там? »

На самом деле она это почувствовала, сквозняк.Она посветила светом в углы и увидела, что пол открывается примерно на двадцать футов слева от нее. Она кинулась на заднице. Стенки ямы образовали первый оборот своего рода изогнутого колодца, который, казалось, открывался в пространство под ними.

У нее не было времени говорить, пока он не оказался с ней, направив свой свет в отверстие.

«Святой Христос», — сказал он.

«Хорошо».

Они молчали. Она хотела помешать ему думать, но было уже слишком поздно.

«Интересно, назвали ли они его« первыми людьми », — сказал он.

«Может, они назвали это дырой в полу».

«Это действительно так. Я иду вниз.

«Это слишком глупо даже для тебя. Он может просто сбросить вас на полмили вглубь горы ».

«Вот почему у нас есть веревка».

«Да ладно тебе. Пещера. Мы думали, что войдем, выйдем. Никто ничего не сказал о том, чтобы залезть в ямы ».

«Мы готовы».

«Мы точно не готовы. У нас должна быть команда. С помощью радиосвязи, шлемов, перчаток, воды, первой помощи, ремней безопасности, этих острых альпинистов и хотя бы одного человека, который знает, что делает.”

«Люди исследуют. Это то, чем мы занимаемся «.

Она видела, как это устроено в его голове. Он привязал веревку к каменному якору, что-то вроде столбика наверху отверстия. Веревку он просто нашел вместе с лестницей в кладовой под арендованным домом. Он был толстым, но старым и сухим и легко истирался. Другой конец он связал петлей под мышками и уперся руками в гладкую стенку рта.

«Иисус, папа. Если бы я впал в истерику, ты бы остался?

«Ты не такой.Теперь, если я заберусь достаточно далеко, ты не сможешь услышать меня сквозь скалу. Дай мне тридцать минут. Если я не вернусь, тогда не надо — не надо — преследовать меня. Здесь нет сотовой связи, поэтому вам нужно будет спуститься к машине и отвезти ее в город ». Он наклонился в сторону, вытащил из кармана ключи от машины и бросил их ей. «Возвращайся в деревню, в полицию. Возьмите карту, чтобы рассказать им, как сюда добраться. Со мной все будет хорошо, скорее всего, я просто засунул голову в доисторическую банку с медом. Я посплю, пока ты их будешь вести.”

«Отпусти меня вместо этого. Я стал легче и тоньше, и мои суставы стали лучше работать ».

«Вздор. У меня этого не будет. Слишком опасно. Он подавил улыбку, зажал фонарик во рту и начал спускаться.

Были такие дни в аспирантуре, когда до рассвета готовились к прогулке. Тогда они все загрузились в слишком маленький для них минивэн, четыре палатки, гриль с пропаном, походные ботинки и по крайней мере две секретные главы диссертации, которые нужно было редактировать при свете фонаря, и направились на север одиннадцать часов, и там они собрались вокруг пожар, семеро студентов и их наставник Эрик Боума.Ежегодные выходные в стране медведей не были объявлены обязательными. Деньги на исследования были выведены на их финансирование. Эрик со всей серьезностью пошутил, что это «построение командного духа», неправильно поняв слово, но в третьей поездке Селия хотела, чтобы дни тишины или, по крайней мере, тишины. Эрик любил внушать им общий сон, предвещавший применение их знаний, чего никто еще не мог представить, а затем он попытался направить мечту и вообразить за них. Он рассказывал истории о методах лечения болезней и обращении их вспять, о борьбе со старением и улучшении памяти.По его словам, в свободное от работы время они могут продавать свой генетический опыт во всех направлениях. Ему уже предлагали огромные суммы, чтобы он поговорил с Mounties и G-Men, выступил в роли эксперта на судах по делу о пиратстве, подтвердил подлинность неподписанного де Кунингса. Не на все эти вакансии он согласился. Капитан японской промышленности поставил перед ним портфель, полный денег, чтобы соблазнить его клонировать давно вымершего южноамериканского короткомордого медведя весом в тридцать пятьсот фунтов. Портфель, короткомордый медведь, половина снов и их содержимое были украдены из фильмов, хотя они тоже были реальными или возможными.

Во время паузы после того, как Эрик сказал: «Будущее перед нами», она сказала: «Ни хрена», и он добавил: «И прошлое тоже». Он мог бы выдержать некоторые насмешки, мог бы Эрик, но он не собирался останавливаться на содержательных высказываниях. «Мы служим живым, мертвым и нерожденным». Нерожденные очень много подходили. Селия обнаружила, что не может представить их иначе, как новорожденными или футуристическими взрослыми с очень бледной кожей в форме космического корабля и со стремянками на штанинах. Настоящие нерожденные, какими их можно было представить сейчас, в их нынешнем состоянии, были больше похожи на бесформенные энергии внутри живых.Если она достаточно долго следовала этой мысли, они, по сути, превратились в сексуальный импульс. Сложный, с которым нужно бороться или сдаваться. Даже когда радостный, нестабильный.

По крайней мере, так она тогда представляла. Теперь нерожденный был кем-то конкретным. Его звали Джеймс. Ему будет семь месяцев.

Она оставила их у костра и пошла пописать, а затем пошла дальше в лес, пока голоса не утихли. У нее не было фонарика, но луна была яркой. Она села на упавшее дерево, ощупывала кору и угадывала кедр, закрывала глаза и прислушивалась к тишине.В практике центрирования, которую она использовала в городских парках, она изобразила все более глубокое слуховое проникновение в темноту. Более мелкие звуки могут принимать форму. Другие могут уловить конец легкого ветра. Сначала нужно было позволить звуку быть звуком, а не пытаться приписать его животным, птицам, реактивным самолетам, воде. Она обнаружила состояние невнимательности, и ее место заняла тишина. Казалось, она была там долго, слабый ветерок, его пустой след. Ей не за что было держаться, она услышала отголоски того дня, в основном голоса, на швейцарско-немецком английском Эрика, делающие большие претензии.На одной из остановок на шоссе он взглянул на нее, стоя немного поодаль, и она увидела сочувствие или, по крайней мере, печальное признание ее. Она была не самой талантливой или амбициозной из его учениц, ее было нелегко направлять. Она расширила дискуссии на странные территории, окруженные своего рода спекулятивной этикой. Не только: каковы опасности возвращения к жизни вымерших вирусов? но что значит играть в Бога или, как она всегда думала о Боге, в Природе? Он, вероятно, ожидал, что она станет преподавателем в небольшом университете или научным журналистом, а может быть, даже врагом дела.Она узнала о себе через его взгляд на нее, как она это себе представляла.

Она снова попыталась утихомирить эти мысли. Тишина была присутствием сама по себе. Когда поднялся ветер, она услышала что-то внутри, и пусть это будет, одно дерево вдали трется о другое. Звука раньше не было. Ветер переменился. Теперь этого не было, но было что-то еще, потом не было, потом снова было. На грани ее восприятия, за много миль от нее, завывал волк. Она сунула морщинистую записку, она побежала вместе с ней и умерла.Затем та же самая нота выросла снова, и в более высоком регистре к первому присоединился второй вой. Вскоре, казалось, было много наложенных друг на друга голосов, которые звонили и отвечали. Утверждение единственной общей истины. Кровавая кость.

Она оставалась с волками какое-то время, пока, наконец, не перестала их слышать. Затем пришло еще большее отсутствие, а затем даже отсутствие исчезло. Как повезло, что не попал в группу. Они, конечно же, говорили об исследованиях волков, о значении завывания, о звуках и амплитудах, о человеческих измерениях территорий животных.Может быть, кто-то с тех пор поставил бы Чайковского или Красную Шапочку, или Лона Чейни на всех людей-волков. Что бы там ни было, они бы обязательно поговорили. На короткое время ей удалось изгнать мысли о них, и теперь, после этого, приближалось что-то низкое. Подлесок принял вес животного. Она пыталась измерить расстояние звуком. Она прислушивалась к своему дыханию, фырканью черного медведя или гризли, но приближавшаяся тварь исчезла, а потом уже не было позади нее, и она повернулась и увидела луч фонарика.На мгновение ее голос не был слышен, а затем она сказала: «Я здесь».

«О, слава богу». Это была Чандра. «Эрик и Джереми тоже где-то здесь ищут тебя».

Чандра была единственной женщиной в группе, новой ученицей, жесткий прагматизм только начинал проявляться в ее смуглом детском личике. Она была умной и амбициозной. По-видимому, она понимала, что значит то, что будущее и прошлое были перед ней. Она знала, что находится в мире мальчиков и их игрушек, и поделилась с Селией парой шуток.Однако в конце концов Селия поняла, что если дойдет до этого, Чандра всегда будет на стороне мальчиков.

«Нет медведей. Только волки.

Чандра не слышала волков. Когда они вернулись к костру, группа Селия узнала, что их никто не слышал. Эрик спросил ее, как далеко, в каком направлении, сколько отчетливых воплей. Он не просил ее описать чувство, когда она их слышала, вопрос, который она хотела, но не могла ответить. Несчастного Джереми заинтриговало предположение, что она, вероятно, просто пыталась их напугать.Он хотел переспать с ней, но не придумал, как это сделать.

Эрик сидел напротив нее у костра. Он повернул голову туда и сюда, чтобы обратиться к группе, грудино-ключично-сосцевидные кости гротескно выскочили у него на шее.

«Селия не из тех, кто кричит волком, Джереми. Для нее это не игра. Она считает, что волки там. Даже если это не так ». Он посмотрел ей в лицо. Остальные смотрели вперед, в огонь. «Нам нужно несколько Celias в любой популяции. Они воображают достаточно, чтобы оставаться честными.”

У ее истории не было защитников, но ей было все равно — она ​​закончила школу через несколько месяцев, и Эрик уже написал ей достаточно сильные письма поддержки — и все же это заявление, казалось, сделало волков воображаемыми даже для нее. Она обнаружила, что не может вспомнить их, и не делала этого до конца выходных. С тех пор она ни разу в них не сомневалась. Со временем волки стали более уверенными. Она не думала о них как о прошлом и не только о себе. Их детище все еще где-то там.Она пыталась позволить им быть ничем иным, как они есть. Она старалась не придавать им значения, не читать предзнаменований и не предполагать, что они звучат как предупреждение. Они были волками, а не предвестниками. Предвестники были в другом месте, в цифрах и графиках, в показателях заражения и передачи. У них было другое притяжение и бросок, и они становились все ближе. Скоро их узнают все. В небе появится огромное крыло, и разговор сразу прекратится.

Она ждала двенадцать минут.Он поддерживал голосовой контакт около восьми. Он едва исчез, когда она услышала его первое восклицание. Прямо под ней земля выровнялась и открылась в камеру. «Я могу встать», — сказал он. Через несколько секунд он сказал: «Никаких артефактов или остатков, но». . . Подожди.» Она смотрела в дыру. «Есть полка, вроде утопленной в камне. Там полно ракушек. Она увидела вспышки света, исходящие из дыры, и вспомнила, что у него в жилете был фотоаппарат. Он сказал, что впереди узкий проход.Теперь его голос стал тише. «Я займусь расследованием». Она попросила его описать пространство, и он сказал: «Оно довольно маленькое». «Насколько маленький?» Ответа не было. Через четыре минуты веревка провисла.

Что он сказал о пещере по дороге наверх? Ничего полезного сейчас. Он сказал, что некоторые пещеры были местами глубокого уединения, что не просто страх или необходимость заставляли людей собираться из убивающей стихии, но что-то внутреннее, что нужно было признать другим вокруг костра. «Это были первые пробуждения религии, самые глубокие части нас стали социальными.Коллектив душ, предотвращающий страх, голод, одиночество, если не сомнения ».

Она рассудила, что он дошел до конца своей веревки, но не до конца своего времени. Он развязал себя и продолжал исследовать. Ближе к тридцатиминутной отметке она почувствовала, как напряжение на линии вернулось. Она его услышит, он выйдет. Она пыталась поверить в эту идею, и эта вера или стремление к ней открыла внутри нее пространство, где смутной фигурой, которую она разглядела, была она сама.

Обод отверстия был единственной гладкой поверхностью, которую носили тысячи лет руки и тела.На ямчатой ​​стене над ним она пыталась уловить малейшее движение точечных теней. В своей простейшей форме время было светом, не более того. Наше ощущение этого изменилось по сравнению с другими. Другие отметили его, были отмечены им, заставили его двигаться с переменными скоростями в социальном потоке. Но изолированное, отстраненное от других присутствий, время было легким и несветовым, непрерывно изгибаясь и растягиваясь. Тени шли без заметного движения. Солнце коснулось гор напротив, далеких полей и виноградников далеко внизу.С того места, где она сидела, суеверный разум мог видеть бога во всем, что движется каждый день по линии тени, слева направо, вверх и вниз, меняя свой наклон в зависимости от времени года. С такой перспективы, на заработанной высоте, в самом вашем теле вы почувствовали, что смыслы выстроились перед вами, вы могли смотреть и познавать себя. Проблема заключалась в том, чтобы попытаться сказать то, что вы узнали. Она бы сказала им только так. Слева направо и сверху вниз.

Это было сорок две минуты. Нет звука для тридцати четырех.Что-то было не так, но она еще не пошевелилась, взвешиваясь на месте в вихре своих мыслей. Если она выйдет из пещеры, он останется один здесь, в горе, на пять или шесть часов, слишком долго, если он будет ранен или в опасности. Веревка провисала у стены. Первая камера была в безопасности, та, из которой он звонил, с снарядами. Было бы разумно опуститься в него и позвать его через следующее отверстие. Если бы она не слышала его, ей пришлось бы сохранять спокойствие, выползать и спускаться с горы.Ей нужно было принести помощь до наступления темноты, иначе она не знала, как найти дорогу обратно. При условии, что она сможет сделать это днем. Она не обращала внимания на подъем, только следовала его примеру с небольшими вариациями, как она и проделала большую часть своей жизни.

Она представила, как сидишь с ним где-нибудь во внутреннем дворике и начинала рассказ о том, что они сегодня сделали не так. Было ошибкой не сказать никому. Было ли это из тщеславия или прохладной, восхитительной надежды, что он хотел этого для них двоих? Еще одна ошибка, не запланированная на случай аварии.Были ли ошибки ранее? Он должен был рассказать ей о пещере, прежде чем она покинула Канаду. Она бы выяснила, что привезти, на случай непредвиденных обстоятельств. Как далеко они могли зайти? В чем заключались их ошибки на протяжении многих лет и как они способствовали этому последнему просчету?

Она еще не чувствовала паники, как будто паника была стабильным показателем. Она не была истерична. Ее сердцебиение увеличивалось, но она не испытала ничего, что могло бы вызвать настоящий страх, только продолжительное молчание.Она сказала себе, что ее отец просто опоздал. Он часто опаздывал, он терял счет часа, хотя, по общему признанию, учитывая указания, которые она ожидала от него, прошло сорок четыре минуты, четырнадцать с опозданием или шесть, если он считал с последнего голосового контакта. В воображаемом дворике она рассказала ему свои расчеты. На его лице застыло легкое восхищение. Конечно, все получилось бы, так что он наслаждался историей. Она искала хоть малейший признак того, что удовольствие зашло так далеко, но, если вы не знали его, по его лицу можно было бы подумать, что с ним ничего особенного никогда не происходило.Можно предположить, что он прожил благополучную и удачную жизнь, что он чувствовал страх только как притворный страх, испуг, покалывание на коже, дрожь на шее. Никогда, как капли черноты, растекающиеся по крови, утолщая язык, заглушая свет. Но вместе с ней он понял, что мир разделен на тех, кто знает, и тех, кто не знает.

Ей потребуются обе руки, так как же носить фонарик? Если она засунет его в рот, как по телевизору, она заткнет рот. Он был слишком толстым, чтобы поместиться в петлю для ремня, но у нее был пояс, в значительной степени декоративный, поэтому она сняла его и обмотала вокруг основы, а затем завязала узел и надела фонарик на шею так, чтобы он кивнул и раскачивался. Уловив случайные формы в свете, она взяла веревку в руку, ощупывала гладкую каменную стену и спустилась в дыру.Она почти сразу нашла ровную площадку и шагнула вперед, прежде чем ухватиться за свет и осмотреться. Она остановилась за все шесть дюймов до шпора в скале, от которого она бы получила мозги. Еще одна ошибка, удача. Она пригнулась, двинулась вперед и снова встала. Теперь свет осветил всю маленькую камеру. Выступ со снарядами, около десятка, находился на уровне глаз. В самой высокой точке потолок был футов восьми. Веревка проходила прямо по полу и попадала в небольшое отверстие в противоположной стене, в пяти или шести шагах впереди.Она не могла понять, как через это пройти.

Она преклонила колени у входа и прислушалась, ничего. Даже легкий сквозняк, который она чувствовала наверху, отсутствовал. Она направила луч в коридор, и впереди показалась стена в сорока или более футах впереди, но она не могла определить размеры помещения. Скала была гладкой, потертой от воды. Она позвала: «Папа. Вы меня слышите?» и ее голос, казалось, срывался в коридоре. Веревка — какой длины она была? — шла прямо по тенистой земле. Может быть, он видел безопасный путь вперед за концом своей привязи.Даже если бы не было комнаты, даже если бы она видела сорок футов туннеля, должен был быть изгиб или обрыв, иначе она могла бы его увидеть. Все, что она видела сейчас, это потрепанная веревка, лежащая на валу скалы.

Она проверила время. Сорок шесть минут, без контакта. Он был где-то впереди. Если он был ранен, попал в беду, времени было мало. Она не хотела входить в туннель. Она не могла спуститься с горы, пойти в деревню за помощью, снова подняться в темноте. Что бы она ни предприняла, она уже отставала на шестнадцать минут.

Она сказала, пошли на хуй, села и вошла ногами вперед. Держа фонарик на груди, она взяла себя за руки. Верхняя часть прохода находилась в нескольких дюймах от ее лица, и она почувствовала, как ее короткие вздохи обрушились на нее. Ее колени едва сгибались, но мало-помалу она пошла вперед, говоря себе, что ее отец выжил, поэтому для нее должно быть место. Через несколько секунд она открыла ноги и посмотрела вниз вдоль балки. Вокруг света на стене впереди образовалась полутень, и она знала, что шахта расширилась, хотя на сколько она не могла сказать.Казалось, она постепенно спускается вниз. Мысль, которую нужно подавить, заключалась в том, что она, возможно, не сможет изменить свое направление. Не имело значения закрывать глаза, поэтому она закрыла их и продолжала двигаться, и только когда воздух и звук ее движения изменились, она открыла их и увидела, что вышла в большую комнату. Она села, посветила лучом вокруг. Веревка доходила до конца среднего этажа. Она посмотрела на часы. Путь через шахту занял меньше двух минут.

Комната выглядела пятнадцать или двадцать футов высотой.Она стояла, дышала. Было что-то совсем другое в пространстве, в том, как оно заставляло ее воображать. На фоне этой более глубокой тишины даже ее дыхание казалось другим, приглушенным. Если бы она была здесь одна, она бы запаниковала, но зная, что ее отец где-то впереди, позволяло ей держаться. Она пересекла комнату и увидела слева проход. Впереди, через еще одно узкое пространство, она увидела движущийся луч.

Как он, должно быть, видел ее. Она могла бы плакать от облегчения, но вместо этого почувствовала волну шатания, неспособность говорить.Она вышла вперед. Проем в следующую комнату был узким, но вертикальным. Она присела и шагнула внутрь.

Но он не видел ее света. Только сейчас он заметил место концентрации рядом со своим собственным на скалистом омфалосе, свисавшем с потолка, огромном розовом цвете. Камень был коническим, закругленным внизу, как будто сформированным намеренно, и она сразу увидела, почувствовала, почему он не смог покинуть ее. В какой-то момент — сейчас трудно было рассчитывать время — он зарегистрировал второй луч, быстро повернулся, и они направили свои фонари друг на друга.Его лицо выглядело странным, как будто она разбудила его от лунатизма.

«Ты не вернулся», — сказала она. Она уронила свой свет на его грудь. Он сделал то же самое. Он ничего не сказал. «С тобой все впорядке?»

Он снова направил свой свет на висящий камень. Он был гладким, овощным, игристым. Она вышла вперед и встала с ним. Он обошел ее по периметру. Камень казался подвешенным, парящим в трех или четырех футах от пола. Она почувствовала нечто большее, чем страх, хотя и не меньшую интенсивность.Это был трепет, потрясение, дрожь от созерцания, как при первом взгляде на огромный каньон, может быть, или при входе в большой собор. Но здесь безмерность была прямо перед ними, с измерениями, воспринимаемыми сразу. Трудно было учесть парящую форму и окраску скалы, но тем более ее пропорции по отношению к остальной части камеры. Он висел точно в середине пространства, и, хотя его изогнутая поверхность была неровной, из любого места на полу пещеры, сама по себе неровная, казалось, что он обращен к ней лицом.

Она остановилась.Он продолжил. Она направила свой свет на купол, затем вниз и пристально посмотрела на него, когда он собирался скрыться из виду.

«Стоп».

«Тихо, дорогой».

Она подошла к нему, держала его за локоть, светила ему в затылок. Его волосы были спутаны кровью, которая текла за левое ухо и спускалась по шее, под воротником рубашки.

«Что случилось?»

«Не знаю. У меня закружилась голова. Ударился головой, когда упал. Это все его часть.”

«Часть чего? Ты упал?»

Он издал короткий смех. Он поднял руку, чтобы попросить ее терпения, полез в карман и достал пачку спичек. Он ударил одного. Он вспыхнул и сразу же погас. Он сделал это снова, вот и ушел.

«Недостаточно кислорода», — сказал он. «Вот как они умерли».

Он включил свет в ниши. Он повел ее вперед. У их ног она увидела, где он сколотил осадок. В полу были кости.Бедренные палки. Кальцинированные осколки и сломанные костные пластинки. Поверхность выступили ребра.

«Человек», — сказал он. «Или протохума…» Он не успел закончить слово, или она его не услышала.

Она взяла его за руку и увела прочь, и, когда они проходили мимо висящей скалы, он повернулся, посветил своим фонарем и взглянул на него в последний раз. Она наблюдала за ним, оценивала его движения, когда они наклонились в следующую комнату и пересекли ее. Он шатался. Ей идти первой или второй? Она не могла этого объяснить.Она тяжело дышала. Если он упадет первым и потеряет сознание, она не сможет его сдвинуть. Она усадила его возле узкого проема. Она обмотала веревку вокруг его груди под его руками, и он рассеянно проследил глазами за ее руками, словно пьяный.

«Вы войдете сразу после меня», — сказала она. «Держи голову у моих ног».

Она повернула плечи и начала на спине, головой вперед, с веревкой, проходящей вдоль ее правого бока, чтобы она могла тянуть ее как сигнал, если не что иное.Как она и опасалась, двигаться по наклонному склону в ограниченном пространстве было труднее. Она использовала пятки своих рук и ног, чтобы добиться максимальной тяги. Когда ее ладонь коснулась гладкости, она подумала о воде, стремительной воде, заполняющей проход. Он последовал достаточно хорошо, но на полпути он остановился, и она сказала: «Продолжайте идти», и ее голос замер в нескольких дюймах от ее лица. Она потянула за веревку, и он начал снова. Казалось, это длилось дольше, чем следовало, а затем определенно длилось слишком долго, и отчаяние было в том, чтобы понять, что каким-то образом она затащила их не в то отверстие.Но нет, веревка дошла до этого, так что она продолжала идти, ее руки теперь кровоточили, ее колени задергались, а затем чернота стала выше, и она знала, что они сделали это.

У входа в первый вход они стояли от боли, согнувшись, тяжело дыша, и теперь она плакала по воздуху, при дневном свете, видимом наверху. Он пошел первым, взбираясь и натягивая веревку, пока она его подталкивала. Затем он наклонился и помог ей встать. Они вышли из пещеры и остановились, глядя на Ла Валле-дю-Террьё, на мили зелени и солнечного света.

Она осмотрела его кожу головы, короткую глубокую рану, все еще кровоточащую. Ножом для очистки овощей, которым они пользовались за обедом, она отрезала рукав его рубашки и плотно обернула им голову под его челюстью.

«Не могу открыть рот», — пытался сказать он.

«Тогда отлично. Пойдем.»

Они пересекли расщелину, оставили лестницу и спустились, ничего не говоря.

Та часть, которую она никогда никому не расскажет, даже себе, решила она, заключалась в том, что место, где они побывали, не существовало, в отличие от остального мира.Или он существовал в пространстве, но не во времени. Вы могли видеть время от входа, но место внутри горы находилось вне времени, как если бы оно вобрало в себя десятки тысяч лет человеческого удивления и удерживало его, заключало его в тюрьму, а войти в камеру означало войти в воображение мертвых. Это была ловушка, из которой они сбежали, которую другие не смогли соблазнить обещаниями, наполненную дезориентирующими видениями, затем ослабляющими и удушающими. Самообманчивый ум мог так легко представить себе конструкцию, чтобы удержать их. Вы не могли увидеть симметрию и цвет камня и не представить его как форму инженера, силы, бога с претендентами среди людей.Некоторые унаследованные углубления в мозгу заставили людей поверить в то, что весь порядок задуман, что сбалансированные целые не могут образоваться случайно и естественными обстоятельствами. Они не видят, что ни одно из полученных имён, имен, проклятых или вызванных в поклонении, не могло действительно относиться к силе приказа. Со временем она, вероятно, будет думать о посещении пещеры как о несчастном случае, удачном побеге, который вызвал мысли о Создателе, мысли, которые она уже помещала на их место. Тем не менее, в некоторые будущие ночи — откуда она уже это знала? — искры снова появятся.

И последняя идея, которую она не могла подавить. Дело в том, что она все еще была в пещере. Она выпала из времени, даже когда она спускалась по лесу, присутствуя в этом мире, как и всегда. В мыслях, памяти, теле она была почти сама собой. Чувство начало исчезать, становясь причудливым, на более низкой высоте, поскольку ее кровь стала лучше насыщаться кислородом, но она понимала, что это никогда полностью ее не покинет. Это было как-то знакомо, идея, что она была в двух местах одновременно или в одном месте в два перекрывающихся времени.Должно быть, она читала это в мусорном романе, видела это в фильмах, о вещах, которые все потребляли, не особо вспоминая, и что ей все труднее и труднее было даже притвориться, что верить.

Она ехала рысью и была слишком далеко впереди. Она остановилась и оглянулась, ожидая, что он появится из-за деревьев.

Майкл Хельм — автор романов «Города убежища», T он киномеханик и «На месте последних вещей». Его статьи были опубликованы в нескольких североамериканских журналах, в том числе в Brick, где он является редактором.

Люди ямы

Люди ямы

АВРААМ МЕРРИТТ

Обложка электронной книги RGL 2019

---

---

Впервые опубликовано в журнале

All-Story Weekly , 5 января 1918 г.
Перепечатано в фантастических романах , январь 1941

Это электронное издание: Библиотека Роя Глашана, 2018
Дата версии: 2019-02-25
Произведено Роем Глашаном

В открытом доступе доступен только исходный текст этой книги. домен.
Весь контент, добавленный RGL, является собственностью и защищен авторское право.
Нажмите здесь, чтобы увидеть больше книг этого автора

---

All-Story Weekly, 5 января 1918 г., с «Людьми ямы»

---

фантастических романов, январь 1941 г., «Люди ямы»

---

В движении и звуке я был единым целым с безымянная вещь …

---

СЕВЕР от нас луч света выстрелил на полпути к зенит.Он исходил из-за пяти пиков. Луч подъехал через столб голубой дымки, края которого были резко обозначены как дождь, льющийся с краев грозовой тучи. Это был подобен вспышке прожектора в лазурном тумане. Это не отбрасывать тени.

По мере того, как он поднимался вверх, вершины были четко очерчены черным и я увидел, что вся гора имела форму руки. Как свет вырисовывался, гигантские пальцы вытянуты, рука казалось, продвигается вперед.Это было точно так, как если бы это переехал, чтобы что-то отодвинуть. Сияющий луч держался ровно в течение момент; затем разбились на мириады маленьких светящихся шаров, которые качался взад и вперед и мягко падал. Они казались поиск.

В лесу стало очень тихо. Каждый шум дерева сдерживал дыхание. Я чувствовал, как собаки прижимаются к моим ногам. Они тоже были тихий; но каждый мускул в их телах дрожал, их волосы были жесткие по спине и глазам, устремленные на падающие огни, были сняты с глазурью ужаса.

Я посмотрел на Андерсона. Он смотрел на север, где когда-то больше луч пульсировал вверх.

«Это не может быть северное сияние», — сказал я, не шевеля губами. Мой во рту было так сухо, как будто Лао Цзай высыпал пыль страха в горло.

«Если это так, я никогда не видел ничего подобного», — ответил он в том же тон. «Кроме того, кто когда-либо слышал о северном сиянии в это время год? »

Он высказал мысль, которая была у меня в голове.

«Это заставляет меня думать, что там за чем-то охотятся», — он сказал: «нечестивый вид охоты — нам хорошо быть вне диапазон «

«Кажется, гора движется каждый раз, когда поднимается вал», я сказал. «Что он скрывает, Старр? Это заставляет меня думать о замороженная облачная рука, которую Шан Надур поставил перед Вратами Вурдалаки, чтобы держать их в логовах, которые Эблис вырезал для них.

Он поднял руку — прислушиваясь.

С севера и высоко над головой доносился шепот.Это не был шорох полярного сияния, этот стремительный, потрескивающий звук как призраки ветров, которые дули на Творение, мчась сквозь скелетные листья древних деревьев, укрывавших Лилит. Это был шепотом, который содержал в нем требование. Это было нетерпеливо. Он позвонил нам подойти туда, где мигал луч. Это привлекло. Было в этом нота неумолимой настойчивости. Это коснулось моего сердца тысячи крошечных пальцев с кончиками страха, и это наполнило меня огромным желая продолжить гонку и раствориться в свете.Это должно быть было так, что чувствовал Улисс, когда он натягивал мачту и подчиняться кристально сладкому пению сирен.

Шепот становился громче.

«Что, черт возьми, с этими собаками?» воскликнул Андерсон свирепо. «Посмотрите на них!»

Мужчины-немуты, скуля, устремились прочь к свету. Мы видел, как они исчезли среди деревьев. К нам вернулся заунывный вой. Потом это тоже угасло и не осталось ничего, кроме настойчивое бормотание над головой.

Поляна, на которой мы разбили лагерь, смотрела прямо на север. Мы достиг, я полагаю, на триста миль выше первого большого поворот Коскоквима в сторону Юкона. Конечно, мы были в нетронутая часть дикой местности. Мы прошли через Доусон на пороге Весны, на справедливом пути к потерянным пять пиков, между которыми, как сказал атабаскский знахарь, из нас золото льется, как замазка из сжатого кулака. Не Индийцы смогли поехать с нами.Земля Руки Они сказали, что гора была проклята. Мы увидели вершины Ночью накануне их верхушки слабо очерчивались на фоне пульсирующего свечения. И вот мы увидели свет, который привел нас к ним.

Андерсон застыл. Через шепот сломался любопытный блокнот и шорох. Это прозвучало, как будто маленький медведь двигались к нам. Я бросил в огонь кучу дров и, как он загорелся, увидел, как что-то пробивалось сквозь кусты. Это ходил на четвереньках, но ходил не как медведь.Все сразу она промелькнула передо мной — это было похоже на ползание ребенка по лестнице. Передние лапы поднялись в гротескной инфантильной манере. Это было нелепо, но это было ужасно. Он стал ближе. Мы потянулся к нашим ружьям — и бросил их. Вдруг мы узнали что этот ползучий тварь был мужчиной!

Это был мужчина. Все еще с высокой подушкой для лазания он качался к огню. Он остановился.

«Безопасно», — прошептал ползущий человек голосом, который был эхо ропота над головой.»Здесь вполне безопасно. Они не могут выбраться отсюда. синего цвета, вы знаете. Они не могут вас достать — если вы не пойдете в им — «

Он упал на бок. Мы побежали к нему. Андерсон опустился на колени.

«Божья любовь!» он сказал. «Фрэнк, посмотри на это!» Он указал на руки. Запястья были прикрыты оторванными лохмотьями тяжелой Рубашка. Сами руки были обрубками! Пальцы были согнулся в ладонях, и плоть была изношена до костей. Они походили на ноги маленького черного слона! Мои глаза путешествовали вниз по телу.На талии висела тяжелая лента из желтого металла. С него упало кольцо и дюжина звеньев сияющей белой цепи!

«Кто он? Откуда он взялся?» — сказал Андерсон. «Смотреть, он крепко спит, но даже во сне его руки пытаются поднимайся, и его ноги поднимаются одна за другой! А также его колени — как, черт возьми, он вообще мог двигаться дальше их? «

Все было так, как он сказал. В наступившем глубоком сне руки и ноги ползуна продолжали подниматься в сознательном ужасном подъемное движение.Как будто они прожили свою собственные — они продолжали движение независимо от неподвижное тело. Это были семафорические движения. Если вы когда-нибудь стоял в задней части поезда и смотрел, как поднимаются семафоры и упадешь, ты поймешь, о чем я.

Внезапно шепот над головой прекратился. Луч света упал и больше не поднялся. Ползавший человек замер. А нежное сияние начало расти вокруг нас. Был рассвет, и короткое Летняя ночь на Аляске закончилась.Андерсон потер глаза и повернулся ко мне изможденным лицом.

«Мужик!» воскликнул он. «Вы выглядите так, как будто вы прошли через заклинание болезни! »

«Не больше, чем ты, Старр», — сказал я. «Что ты об этом думаешь все? »

«Я думаю, что наш единственный ответ здесь», — ответил он. указывая на фигуру, которая так неподвижно лежала под одеялом мы его перебросили. «Что бы это ни было — вот что это было после.В этом свете не было сияния, Фрэнк. Это было как Вспышка какого-то странного ада проповедник никогда напугал нас с. »

«Сегодня мы не пойдем дальше», — сказал я. «Я бы не разбудил его все золото, что бежит между пальцами пятерки пики — ни всех дьяволов, которые могут быть за ними ».

Ползучий человек спал глубже Стикс. Мы купались и перевязал подушечки, бывшие его руками. Руки и ноги были такие жесткие, как если бы они были костылями.Он не двигался, пока мы работал над ним. Он лежал, как упал, руки пустяк поднята, колени согнуты.

«Почему он ползал?» прошептал Андерсон. «Почему он не ходить? »

Подшивал пояс на талии. Это было золото, но это было как никакое золото, с которым я когда-либо работал. Чистое золото мягкое. Это было мягкий, но он вел нечистую и вязкую жизнь. Он цеплялся за файл. Я проткнул его, отогнул от тела и швырнул его далеко.Это было … омерзительно!

Весь тот день он спал. Наступила тьма, а он все еще спал. Ночью не было лучей света, не было шара для поисков, нет шепотом. Какое-то заклинание ужаса, казалось, снято с земли. Это Был полдень, когда ползучий человек проснулся. Прыгнул как приятный прозвучал протяжный голос.

«Как долго я спал?» он спросил. Его бледно-голубые глаза выросли вопросительно, когда я уставился на него. «Ночь — и почти две дней, — сказал я. — Там прошлой ночью был какой-то свет? нетерпеливо кивнул Северу.»Любой шепот?»

«Ни то, ни другое», — ответил я. Его голова запрокинулась, и он уставился на небо.

«Значит, они бросили это дело?» — сказал он наконец.

«Кто отказался от этого?» — спросил Андерсон.

«Ну, люди из ямы», — ответил ползущий человек. тихо.

Мы уставились на него. «Люди ямы», — сказал он. «Вещи что дьявол сделал до потопа, и что каким-то образом избежал Божьей мести.Вы не подвергались опасности из-за их — если только вы не последовали их зову. Они не могут получить дальше синей дымки. Я был их пленником », — добавил он. просто. «Они пытались перешептать меня им!»

Мы с Андерсоном посмотрели друг на друга, и у обоих была одна и та же мысль. наши умы.

«Вы ошибаетесь», — сказал ползущий мужчина. «Я не сумасшедший. Давай мне очень мало пить. Я скоро умру, но я хочу тебя забрать меня как можно дальше на юг, прежде чем я умру, а потом я хочу, чтобы вы развели большой огонь и сожгли меня.Я хочу быть в таком форма, в которую никакие их адские чары не могут вернуть мое тело их. Ты тоже это сделаешь, когда я тебе о них рассказал… — он колебался. «Я думаю, что их цепь снята с меня?» он сказал.

«Я отрезал», — коротко ответил я.

«Слава богу и за это», — прошептал ползущий человек.

Он выпил бренди и воду, которые мы поднесли к его губам.

«Руки и ноги совершенно мертвы», — сказал он. «Мертв, как скоро я буду.Что ж, они пошли мне на пользу. Теперь я скажу тебе, что там наверху за этой рукой. Ад! »

«А теперь послушайте. Меня зовут Стэнтон — Синклер Стэнтон. Класс 1900, Йель. Исследователь. Я ушел из Доусона в прошлом году, чтобы Охота на пять пиков, которые поднимаются, как рука в стране с привидениями и пустите между ними чистое золото. То же самое, что и вам? я так и думал. В конце прошлой осени мой товарищ заболел. Отправил его обратно с некоторыми индейцами. Чуть позже все мои индейцы убежали от меня.Я решил, что буду придерживаться, построю хижину, запастись едой и лечь на зиму. Весной я снова двинулся в путь. Маленький Менее двух недель назад я увидел пять вершин. Не из этого хотя сторона — другая. Дайте мне еще бренди.

«Я сделал слишком большой объезд», — продолжил он. «Я зашел слишком далеко Север. Я отбиваюсь. С этой стороны вы не видите ничего, кроме леса прямо к подножию Горы Руки. С другой сторона — «

»

Он помолчал.

«Вон там тоже лес. Но до него не доходит. Нет! Я вышло из этого. Растяжение миль передо мной было уровнем простой. Он был таким же изношенным и древним, как пустыня вокруг. руины Вавилона. В его конце поднялись пики. Между мной и их — далеко — было что-то вроде невысокой плотины из горные породы. Потом — я перебежал дорогу!

«Дорога!» — недоверчиво воскликнул Андерсон.

«Дорога», — сказал ползущий человек.»Прекрасная гладкая Каменная дорога. Он бежал прямо к горе. О, это была дорога правильно — и носится, как будто миллионы и миллионы футов проходил над ней тысячи лет. По обе стороны от него были песок и груды камней. Через некоторое время я начал замечать эти камни. Они были разрезаны, и форма куч как-то дала мне идея, что сто тысяч лет назад они могли быть дома. Я чувствовал вокруг них человека, и в то же время они пахли глубокой древности.Хорошо —

«Пики становились все ближе. Груды развалин становились толще. Что-то над ними нависла невыразимая пустыня; что-то достигло от те, которые поразили мое сердце, как прикосновение призраков, настолько старых, что они могли быть только призраками призраков. Я пошел дальше.

«И теперь я увидел, что то, что я считал низкой скалой Хребет у подножия пиков представлял собой более толстый мусор руин. В Хэнд-Маунтин действительно находился намного дальше. Дорога прошла между двумя высокими скалами, которые возвышались, как шлюз.«

Ползущий человек остановился.

«Они были воротами», — сказал он. «Я добрался до них. Я пошел между ними. А потом я растянулся и схватился за землю в полной мере. трепет! Я был на широкой каменной платформе. Передо мной было просто Космос! Представьте себе Гранд-Каньон в пять раз шире и с дно выпало. Это то, что я искал. Это было как заглядывать за край расщелиненного мира в бесконечность куда катятся планеты! По ту сторону стояли пять пиков.Они были похожи на гигантскую предупреждающую руку, протянутую к небу. Кромки бездны изгибались по обе стороны от меня.

«Я мог видеть, наверное, тысячу футов. Затем густо-синий дымка закрывает глаза. Это было похоже на синий цвет, который вы видите на высокие холмы в сумерках. А яма — это было ужасно; круто, как Маори залив Раналак, который тонет между живыми и мертвых и что только только что освобожденная душа имеет силу прыжок — но никогда не будет сил пересечь снова.

«Я отполз от края и встал, слабый. Моя рука упирался в одну из опор ворот. Там было резьба по нему. В нем по-прежнему отчетливо видны героические очертания. фигура мужчины. Он повернулся спиной. Его руки были протянуты. На нем был странный остроконечный головной убор. Я посмотрел на противоположный столб. На нем была точно такая же фигура. Столбы были треугольными, а резьба была сбоку от яма. Фигуры, казалось, что-то скрывали.Я посмотрел ближе. За протянутыми руками мне казалось, что я видел другие формы.

«Я смутно проследил их. Внезапно я почувствовал необъяснимо больной. У меня возникло впечатление огромного вертикального положения. слизни. Их опухшие тела были слегка порезаны — все, кроме головы, которые были хорошо заметными шарами. Они были — невыразимо омерзительно. Я отвернулся от ворот обратно в пустоту. Я растянулся Я стоял на плите и смотрел через край.

«В яму вела лестница!»

«Лестница!» мы плакали.

«Лестница», — повторил ползущий человек так терпеливо, как раньше «Казалось, что он не столько вырезан из скалы, сколько построен внутрь. Плиты были около шести футов в длину и три фута в ширину. Он сбежал с платформы и растворился в синеве. дымка »

«Но кто мог построить такую ​​лестницу?» Я сказал. «А лестница, встроенная в стену обрыва и ведущая вниз в бездонная яма! »

«Не бездонно», — тихо сказал ползущий человек.»Был Нижний. Я дошел до него! »

«Дошли?» мы повторили.

«Да, у лестницы», — ответил ползущий мужчина. «Ты смотри — я спустился!

«Да», — сказал он. «Я спустился по лестнице. Но не в тот день. Я разбил свой лагерь за воротами. На рассвете я набил свой рюкзак Еда, две мои фляги с водой из источника, который бьет ключом там, у ворот, прошел между резными монолитами и перешагнул через край ямы.

«Ступени шли вдоль скалы под углом сорок градусов. подача. По мере того как я спускался и спускался, я изучал их. Они были зеленоватая порода сильно отличается от гранитного порфира, который образовали стену пропасти. Сначала я подумал, что строители воспользовались пластом обнажения и вырезал из него свой гигантский полет. Но регулярность угол, под которым он упал, заставил меня усомниться в этой теории.

«Проехав примерно полмили, я вышел на посадка.С этой площадки лестница сделала V-образный поворот и побежал вниз, цепляясь за обрыв под тем же углом, что и первый полет; это был зигзаг, и после того, как я сделал три эти повороты я знал, что ступеньки падают прямо вниз в чередование таких углов. Никакие слои не могут быть такими регулярными. Нет, лестницу построили вручную! Но чей? Ответ в эти руины по краю, я думаю, никогда не будут прочитаны.

«К полудню я потерял из виду пять вершин и край бездна.Надо мной, подо мной не было ничего, кроме синей дымки. Рядом я тоже был ничтожеством, потому что дальнейшая скала давно с тех пор исчез. Я не чувствовал головокружения, и любой след страха был проглотил в огромном любопытстве. Что мне предстояло открыть? Некоторые древняя и чудесная цивилизация, которая правила, когда поляки были тропические сады? Ничего живого, я был уверен — все было слишком стар для жизни. Тем не менее, такая прекрасная лестница должна вести к что-то столь же замечательное, что я знал.Что это было? Я пошел дальше.

«Я проходил через равные промежутки времени устья небольших пещер. Будет две тысячи ступенек, а затем проем, два еще тысяча шагов и проем — и так далее, и тому подобное. Поздно в тот же день я остановился перед одной из этих расщелин. Я полагаю я прошел тогда три мили вниз по яме, хотя углы были так что я прошел целых десять миль. Я изучил Вход. По бокам были вырезаны фигуры великих портал наверху, только теперь они стояли лицом вперед, руки протянутый, как будто сдерживая что-то извне глубины.Их лица были покрыты вуалью. Не было отвратительные формы позади них. Я вошел внутрь. Трещина отступила на двадцать ярдов, как нору. Было сухо и совершенно светло. Снаружи я видел синюю дымку, поднимающуюся вверх столбиком, его края четко обозначены. Я почувствовал необычайное чувство безопасность, хотя я не чувствовал никакого страха. я почувствовал что фигуры у входа были стражниками, но против какие?

«Голубая дымка сгустилась и стала слабо светиться.я казалось, что наверху сумерки. Я поел, немного выпил и спала. Когда я проснулся, синий цвет снова посветлел, и мне показалось, наверху был рассвет. Я пошел дальше. Я забыл о пропасти, зевая на мою боковая сторона. Я не чувствовал усталости и небольшого голода или жажды, хотя я пил и ел скупо. В ту ночь я провел в другом пещер, и на рассвете я снова спустился.

«Было поздно, когда я впервые увидел город…»

Некоторое время он молчал.

«Город, — сказал он наконец, — есть город, который вы знаете. Но ни такого города, как вы когда-либо видели, ни любого другого человека, который жил, чтобы рассказать об этом. Яма, я думаю, имеет форму бутылка; отверстие перед пятью вершинами — это шея. Но как широкое дно — не знаю, может быть, тысячи миль. Я начал ловить слабые отблески света далеко внизу в синеве. Потом я увидел верхушки деревьев, я полагаю, они есть. Но нет наши деревья — неприятные, змеиные деревья.Они выращивали себя на высоких тонких стволах, а их вершины были гнездами из толстых усиков с некрасивыми маленькими листочками, похожими на наконечники стрел. В деревья были красными, ярко-красными. Тут и там я мельком взглянул пятна сияющего желтого цвета. Я знал, что это вода, потому что мог вижу, как вещи пробиваются сквозь их поверхность — или, по крайней мере, я можно было увидеть всплеск и рябь, но что это беспокоило их я никогда не видел.

«Прямо подо мной был — город. Я смотрел на миля за милей плотно упакованных цилиндров.Они возложили на свои стороны в пирамидах по три, по пять — из десятков — сложены друг на друга. Трудно заставить вас увидеть, что это за город вроде — послушайте, предположим, у вас есть водопроводные трубы определенной длины и сначала вы кладете три из них рядом и поверх них ставишь два, а на эти два — одно; или предположим, вы возьмете пять за фундамент и место на этих четырех, а затем на трех, затем на двух и потом один. Ты видишь? Так они выглядели. Но они были увенчанный башнями, минаретами, факелами, веерами и витыми чудовища.Они блестели, как будто покрытые бледной розой пламя. Рядом с ними поднялись ядовитые красные деревья, как головы гидр, охраняющих гнезда гигантских, украшенных драгоценностями и спящие черви!

«В нескольких футах ниже меня лестница вела в Титаник. арка, неземная, как пролет, соединяющий Ад и ведущий в Асгард. Он изгибался и опускался прямо через верхнюю часть самая высокая куча вырезанных цилиндров, а затем она исчезла через нее. Это было ужасно — это было демонически … »

Ползущий человек остановился.Его глаза закатились. Он задрожал, и его руки и ноги начали ужасно ползать движение. С его губ раздался шепот. Это было эхо высокий ропот, который мы слышали в ту ночь, когда он пришел к нам. Я положил свой закрыл глаза руками. Он замолчал.

«Проклятые!» он сказал. «Люди ямы! шепот. Да — но они не могут меня сейчас достать — они не могу! »

Через некоторое время он начал так же тихо, как и раньше.

«Я перешагнул через пролёт.Я прошел через вершину это — здание. Синяя тьма окутала меня на мгновение, и я почувствовал, как ступени закручиваются в спираль. Я свернул, а потом — я стоял высоко в — я не могу сказать вам в чем, я буду чтобы назвать это комнатой. У нас нет изображений того, что находится в яме. А в сотне футов ниже меня был пол. Стены наклонились вниз и от того места, где я стоял, в серии расширяющихся полумесяцев. В место было колоссальным — и оно было заполнено любопытными пестрыми красный свет.Это было похоже на свет внутри зеленых и золотых пятен огненный опал. Я дошел до последней ступеньки. Далеко передо мной встал высокий алтарь с колоннами. Его столбы были вырезаны чудовищным свитки — как бешеные осьминоги с тысячей пьяных щупальца; они опирались на спины бесформенных чудовищ вырезан из малинового камня. Перед алтарем была огромная плита из пурпурный, покрытый резьбой.

«Я не могу описать эти резные фигурки! Ни одного человека. мог — человеческий глаз не может уловить их больше, чем он может ухватить формы, которые преследуют четвертое измерение.Только тонкий чувство в задней части мозга смутно их ощущало. Они были бесформенные вещи, которые не давали сознательного образа, но прижались ум, как маленькие горячие печати — идеи ненависти — битвы между немыслимыми чудовищами — победы в туманный ад пара, непристойные джунгли — стремления и безмерно отвратительные идеалы —

«И когда я встал, я заметил кое-что, что скрывается за устье жертвенника в пятидесяти футах надо мной. Я знал, что это там — я чувствовал это каждым волосом и каждым крошечным кусочком моей кожи.Что-то бесконечно злобный, бесконечно ужасный, бесконечно древний. Это прятался, он задумался, он угрожал, и он… был невидимым!

«Позади меня был круг синего света. Я побежал за ним. Что-то уговаривал меня повернуть назад, подняться по лестнице и убежать. Это было невозможно. Отвращение к этой невидимой Вещи погнало меня вперед, хотя ток держал мои ноги. Я прошел по кругу. я был на улице, которая тянулась в тусклое расстояние между рядами резных цилиндров.

«Тут и там выросли красные деревья. Между ними катились каменные норы. И теперь я мог видеть удивительный орнамент это их одевало. Они были похожи на стволы гладкой кожи упавшие деревья были одеты в ядовитые орхидеи. Да, эти цилиндры были похожи на это… и многое другое. Они должны были уйти с динозавры. Они были… чудовищны. Они поразили глаза, как удар, и они прошли по нервам, как скрежет.И никуда был ли там вид или звук живого существа.

«В цилиндрах были круглые отверстия, похожие на круг. в Храме Лестницы. Я прошел через одну из них. я находился в длинной комнате с голым сводом, чьи изогнутые стороны наполовину закрыты. в двадцати футах над моей головой, оставляя широкую щель, которая открывалась в еще одна сводчатая камера наверху. В комнату, за исключением того же пятнистого красноватого света, который я видел в храм.Я споткнулся. Я все еще ничего не видел, но было что-то на полу, о котором я споткнулся. я достиг вниз — и моя рука коснулась чего-то холодного и гладкого — этого двинулся под ним — я повернулся и выбежал из того места — я был полон отвращения, в котором было что-то от безумие — я бегал вслепую — ломая руки — плачущие от ужаса —

«Когда я пришел в себя, я все еще был среди каменных цилиндров. и красные деревья. Я попытался повторить свои шаги; найти Храм.я был более чем напуган. Я был как новая освобожденная душа в панике с первыми ужасами ада. Я не смог найти Храм! потом дымка стала густеть и светиться; цилиндры, чтобы сиять больше ярко. Я знал, что в мире выше сумерки, и я чувствовал что с наступлением сумерек пришло время моей опасности; что утолщение дымка была сигналом к ​​пробуждению чего бы то ни было жил в этой яме.

«Я вскарабкался по краям одной из нор.Я спрятался за извращенный кошмар из камня. Возможно, подумал я, шанс остаться скрытым, пока не загорится синий цвет, и опасность прошедший. Вокруг меня начал расти ропот. Это было повсюду — и это нарастало и переросло в громкий шепот. я выглянул со стороны камня вниз на улицу. Я видел фары проезжающие и переключающиеся. Все больше и больше огней — они выплыли из круглых дверных проемов, и они заполнили улицу. Самые высокие были на высоте восьми футов над мостовой; возможно самый низкий два.Они торопились, они шли, они кланялись, они останавливались и прошептал — а под ними ничего не было! »

«Под ними ничего!» — выдохнул Андерсон.

«Нет, — продолжал он, — это была ужасная часть это — под ними ничего не было. Тем не менее, конечно же, огни были живыми существами. У них было сознание, воля, подумал — чего еще я не знал. Они были почти два фута поперек — самый большой. Их центром было яркое ядро — красный, синий, зеленый.Это ядро ​​постепенно исчезло, превратившись в туманное сияние, которое не прекратилось внезапно. Это тоже, казалось, исчезло в небытие — но в небытие, которое имело под собой нечто. Я напрягал глаза, пытаясь втиснуть это тело в в котором слились огни, и что можно было только почувствовать, было там, но не мог видеть.

«И вдруг я окоченел. Что-то холодное и худое, как кнут коснулся моего лица. Я повернул голову. Близко позади были три фары.Они были бледно-голубыми. Они смотрели на я — если вы можете представить себе огни, которые являются глазами. Другой хлыст схватил мое плечо. При ближайшем свете возникла пронзительный шепот. — завопил я. Внезапно ропот в улица прекратилась. Я оторвал взгляд от бледно-голубого шара, который держал их и смотрел — огни на улицах были мириадами поднимаясь до уровня, на котором я стоял! Там они остановился и посмотрел на меня. Они толпились и толкались, как будто они были толпой любопытных людей — на Бродвее.Я почувствовал балл ресниц касаются меня —

«Когда я пришел в себя, я снова оказался на великом месте Лестница, лежащая у подножия алтаря. Все было тихо. Там не было никаких огней — только пятнистое красное свечение. Я прыгнул на свой ног и побежал к ступенькам. Что-то вернуло меня к моему колени. А потом я увидел, что вокруг моей талии была застегнута желтое кольцо из металла. С него свисала цепочка, и эта цепочка прошла над выступом высокого уступа.Я был прикован к алтарь!

«Я полез в карманы за ножом, чтобы прорезать звенеть. Его там не было! Меня лишили всего, кроме одну из фляг, которые я повесил на шею и которую я Предположим, Они думали, что это часть меня. Я пытался сломать кольцо. Казалось живым. Он корчился в моих руках и рисовал Сама ближе ко мне! Я потянул за цепь. Это было неподвижно. Ко мне пришло сознание невидимой Вещи над алтарь.Я пресмыкался у подножия плиты и плакал. Подумайте — наедине с тем местом странного света с задумчивый древний Ужас надо мной — чудовищная Вещь, Вещь немыслимая — невидимая Вещь, которая излилась ужас —

«Через некоторое время я схватился за себя. Затем я увидел рядом с одним из столбы желтая чаша, наполненная густой белой жидкостью. я пил Это. Если это убьет, мне было все равно. Но вкус его был приятным и когда я пил, мои силы стремительно возвращались ко мне.Ясно, что я был не голодать. Огни, какими бы они ни были, имели представление о человеческих потребностях.

«И вот красноватый пятнистый отблеск стал углубляться. Снаружи возникло гудение, и через круг, который был входом пришли потоки глобусов, Они выстроились в ряды, пока они наполнили Храм. Их шепот перерос в песнопение, ритмичный шепот, который поднимался и опускался, поднимался и опускался, в то время как в его ритме шары поднимались и опускались, поднимались и затонул.

«Всю ту ночь огни то гасли, то гасли — и все такое Ночью пение звучало, когда они поднимались и опускались. В конце концов я почувствовал я всего лишь атом сознания в море каденции шепотом; атом, который поднимался и опускался вместе с изгибающимися шарами. я скажу вам, что даже мое сердце билось в унисон с ними! Красный свечение погасло, огни потухли; шепот умер. я был снова один, и я знал, что еще раз день сломался в моем собственном Мир.«

«Я заснул. Проснувшись, я обнаружил возле колонны больше белая жидкость. Я внимательно осмотрел цепь, которая держала меня к алтарю. Я начал тереть две ссылки вместе. Я делал это часами. Когда красный начал густеть, в ссылки. Во мне закипела надежда. Значит, был шанс побег »

«С утолщением света снова загорелись. Ночью раздался шепот, и шары взлетали и опускались.Пение охватило меня. Он пульсировал во мне, пока каждый нерв и мышцы задрожали к нему. Мои губы задрожали. Они стремились как мужчина пытается кричать в кошмаре. И наконец они тоже были шепча пение людей ямы. Мое тело наклонилось в унисон с огнями — в движении и звуке я был одним с безымянными вещами, пока моя душа упала, больная от ужаса и бессильны. Пока я шептала, я — видела Их! »

«Видели огни?» — глупо спросил я.

«Видел Вещи под светом», — ответил он. «Большой прозрачные, похожие на улитки тела — десятки колышущихся щупалец отходящие от них — круглые зияющие рты под светящиеся глобусы. Они были похожи на призраков немыслимо чудовищные слизни! Я мог видеть сквозь них. И как я смотрели, все еще кланяясь и шепча, наступил рассвет, и они текла к входу и проходила через него. Они не ползли или гулять — они плыли! Они поплыли и исчезли!

«Я не спал.Я весь день проработал в своей сети. Посредством утолщение красного цвета, которое я носил через шестую. И все это ночью я прошептал и поклонился с людьми из ямы, присоединившись к их воспевайте Вещь, которая витала надо мной!

«Дважды снова красный цвет сгустился, и песня меня — тогда утром пятого дня я прорвался через изношенные звенья цепи. Я был свободен! Я выпил из миски белая жидкость и вылила то, что осталось в моей колбе. Я побежал к Лестница.Я бросился вверх и прошел мимо этого невидимого Ужаса за уступ алтаря и выходил на Мост. Я мчался через пролёт и вверх по лестнице.

«Можете ли вы представить себе, что это такое — подняться прямо на границу Расколотый мир — с адом позади тебя? Ад был позади меня и ужас охватил меня. Город давно затерялся в синей дымке прежде чем я понял, что больше не могу лазить. Мое сердце билось над моими уши как санки. Я упал перед одной из маленьких пещер, чувствуя что здесь наконец было святилище.Я забрался в него далеко назад и подождал, пока дымка сгустится. Почти сразу это произошло. Из далеко внизу раздался громкий и сердитый ропот. В устье трещина Я увидел световую вспышку сквозь синеву; утихнуть и как это потускнел, я увидел мириады шаров, которые являются глазами ямы люди спускаются в бездну. Снова и снова свет пульсировали, и шары упали. За мной охотились. Шепот становился громче, настойчивее.

«Во мне росло ужасное желание присоединиться к шептать, как я делал в Храме.Я закусил губы и чтобы успокоить их. Всю ту ночь луч пронзил бездна, шары качнулись и раздался шепот — и теперь я знал назначение пещер и скульптурных фигур что все еще имело силу охранять их. Но что это были за люди, которые вырезал их? Почему они построили свой город на грани и почему они установили эту Лестницу в яме? Кем они были к тем вещам, которые обитали внизу, и какая польза от этого Им было сказано, что они должны жить рядом со своим жилищем место? Несомненно, что была какая-то цель.Нет работы так потрясающе, как лестница была бы предпринята иначе. Но какова была цель? И почему те, кто жил о бездне прошли века, и жители бездна все еще жила? Я не мог найти ответа — и не могу найди сейчас. У меня нет ни малейшей теории.

«Когда я задумался, наступил рассвет, а с ним и тишина. Я выпил то, что было оставил жидкость в фляге, выполз из пещеры и начал снова подняться.В тот день у меня подкосились ноги. Я оторвал свой Рубашка, из нее сделанная, накладки на колени и накидки на руки. Я пополз наверх. Я полз вверх и вверх. И снова я вполз в одну пещер и ждал, пока снова не загустеет синий цвет, вал сквозь него пронесся свет, и раздался шепот.

«Но теперь в шёпоте прозвучала новая нота. Это не было больше угрожает. Он звал и уговаривал. Он нарисовал ».

Меня охватил новый ужас.На меня напал могучий желание покинуть пещеру и выйти туда, где качался свет; к пусть поступают со мной, как им заблагорассудится, несут меня, куда хотят. Желание росло. Он получал новый импульс с каждым подъемом луч, пока, наконец, я не завибрировал от желания, как я завибрировал к песнопению в Храме. Мое тело было маятником. Вверх пойдет луч, и я качнусь к нему! Только моя душа оставалась неизменной. Он крепко держал меня на полу пещеры; И всю ту ночь боролся своим телом против чар людей ямы.

«Настал рассвет. Я снова выполз из пещеры и столкнулся с Лестница. Я не мог встать. Мои руки были разорваны и кровоточили; мой колени в агонии. Я заставлял себя шаг за шагом подниматься. После в то время как мои руки онемели, боль покинула колени. Они мертвый. Шаг за шагом моя воля поднимала мое тело вверх им. »

«А потом — кошмар ползать по бесконечным просторам. шагов — воспоминания о тусклом ужасе, спрятанные в пещерах с мигающими огнями и шепотом, который звал и позвал меня — воспоминание о времени, когда я проснулся и обнаружил, что мой тело повиновалось зову и вынесло меня на полпути между стражи порталов, в то время как тысячи сияющих глобусов отдыхал в синей дымке и смотрел на меня.«

Проблески ожесточенных схваток со сном и всегда, всегда — подъем и подъем по бесконечным ступеням Который вел из Абаддона в рай синего неба и открытого Мир!

«Наконец-то сознание ясного неба близко надо мной, выступ ямы передо мной — воспоминание о переходе между великие порталы ямы и постоянного отхода от это — сны о гигантских людях со странными остроконечными коронами и завуалированные лица, которые толкали меня вперед и вперед и сдерживали Роман Свечи шарики света, которые стремились вернуть меня в залив где планеты плавали между ветвями красных деревьев, змеи для корон.«

«А потом долгий-долгий сон — как долго Бог один знает — в расселине скал; пробуждение видеть далеко в На севере луч все еще поднимается и опускается, огни все еще охота, шепот высоко надо мной зовет ».

«Опять ползание на мертвых, движущихся руках и ногах — это двигался — как корабль древнего мореплавателя — без по моей воле, но это унесло меня из места с привидениями. А также тогда — ваш огонь — а это — безопасность! »

Ползучий человек на мгновение нам улыбнулся.Тогда стремительно жизнь исчез с его лица. Он спал.

В тот день мы подошли к лагерю и несли ползущего человека. начал обратно на юг. Три дня мы его несли, а он спала. И на третий день, все еще спящий, он умер. Мы построили большая куча дров, и мы сожгли его тело, как он просил. Мы рассыпал свой прах по лесу с пеплом деревьев это поглотило его. Должно быть, это действительно великая магия, которая могла распутать этот пепел и вернуть его в стремительное облако, чтобы яму он назвал Проклятым.Я не думаю, что даже Народ Ямы есть такое заклинание. №

Но мы не вернулись к пяти вершинам, чтобы увидеть их.

---

КОНЕЦ

Нью-йоркский седьмой полк — Наш марш в Вашингтон

[Прочтите июльскую депешу Теодора Уинтропа «Вашингтон как лагерь» и некролог Винтропу, который бежал в августе года в Атлантическом океане вместо его плановая отправка.]

ПО ГОРОДУ.

В три часа дня пятницы, 19 апреля, мы вывели нашего миротворца, аккуратную двенадцатифунтовую латунную гаубицу, из Оружейной палаты седьмого полка и разместили ее в задней части здания.Близнец-миротворец где-то рядом, но полностью скрыт этой огромной толпой.

Огромная толпа! обоих полов, любого возраста и состояния. Мужчины возлагают всевозможные жестокие и патриотические надежды; женщины проливают слезы и говорят: «Да благословит вас Бог, мальчики!»

Это часть города, где преобладают дрянные сигары. Но хорошо это или плохо, мне приказывают держаться подальше от ружья. Так что толпа отступает, с любопытством смотрит поверх голов младших членов и, кажется, измеряет мой гроб.

После терпеливого часа этого, слово дано, мы падаем, наши два орудия занимают свои места справа от линии марша, мы идем сквозь сгущающуюся толпу.

В большом доме слева, когда мы проезжаем мимо библиотеки Астора, я вижу, как мне машет платок. Да! это она сделала бутерброды в моем рюкзаке. Как я впоследствии обнаружил, они были немного толстоваты, но в остальном — совершенство. Моя благодарность и благодарность голодным товарищам, откусившим их!

На углу Грейт-Джонс-стрит мы остановились на полчаса, затем, все было готово, мы двинулись по Бродвею.

Тот марш стоил жизни. Только тот, кто прошел, как мы, через эту бурю аплодисментов длиной две мили, может знать ужасный энтузиазм этого события. Я почти не слышал грохота наших собственных лафетов, и только один или два раза музыка нашего оркестра доходила до меня, приглушенная и заглушенная шумом. Теперь мы знали, если не догадывались раньше, что наш великий город был с нами как один человек, полностью объединенный в великом деле, от которого мы шли.

Этот великий факт я узнал двумя чувствами.Если сотни тысяч ревели мне в уши, тысячи ударили меня по спине. Мои сограждане били меня по ранцу, когда я проходил у каната, и подбадривали меня каждый на своем диалекте. «Хулиган для тебя!» чередовались с благословениями в соотношении двух «хулиганов» к одному благословению.

Мне не повезло получить более солидные знаки сочувствия. Но на полк посыпались прощальные подарки, которых хватило, чтобы основать разнообразную лавку. Платки, конечно, падали на нас из окон, как снег.Миленькие перчатки забросали нас любовными хлопками. Представители более сурового пола навязывали нам карманные ножи новые и зазубренные, расчески, мыло, тапочки, коробки спичек, дюжины и сотни сигар, трубки для курения лоханки и трубки для курения латакии, фруктов, яиц и бутербродов. Один парень получил новую сумочку с десятью яркими орлами.

На углу Гранд-стрит или около того «бхой» в красной фланелевой рубашке и черных панталонах, прислонившись спиной к толпе с титаническими плечами, позвал меня: «Саэй, хулиган! Возьми мой дорг! Он один того вида, который держится, пока он не задрапируется.«Этот джентльмен со своим животным был немедленно отброшен полицией, и Седьмой потерял« дорг ».

Это были комические эпизоды марша, но в основе всего лежало трагическое чувство, что сейчас у нас может быть трагедия. Только что пришло известие о нападении негодяев в Балтиморе на Шестую улицу Массачусетса. У нас может быть такой же шанс. Если бы кто-то из нас не был серьезно настроен раньше, история того дня успокоила бы нас. Итак, мы сказали попрощавшись с Бродвеем, двинулись по Кортланд-стрит под флагами и в половине седьмого поплыли на пароме.

Все слышали, как превратился Джерси-Сити и заполнили железнодорожный вокзал, как оперный театр, чтобы подарить нам Годспид как представителю, гарантию безоговорочной лояльности «консервативного» класса Нью-Йорка. Все слышали, как штат Нью-Джерси вдоль железнодорожной линии стоял весь вечер и ночь, чтобы выкрикивать свои добрые пожелания. На каждой станции присутствовали жители Джерси, возмущенные, как жители Джерси, чтобы пожать нам руки и пожелать счастливой судьбы.Думаю, я не видел земного стержня без его человека от заката до рассвета, от Гудзона до Делавэра.

В поезде мы весело провели ночь. Все знали, что чем больше поет мужчина, тем лучше он будет драться. Так что мы пели больше, чем спали, и с тех пор это стало нашей историей.

ФИЛАДЕЛЬФИЯ.

На рассвете мы были на вокзале в Филадельфии, и нас отпустили на час. Несколько сотен из нас добрались до Брод-стрит за домом Лапьер на завтрак.Когда я приехал, я обнаружил, что все места за столом заполнены, и у каждого официанта по десять человек с заказами. Итак, будучи старым участником кампании, я проследил за потоком корма к источнику, на кухне. Там уже было полдюжины других старых участников кампании, которых повара очень гостеприимно развлекали. Они подавали нам, горячие и горячие, с лучшими из лучших, прямо с гриля и сковороды. Я надеюсь, что если я снова доживу до завтрака в доме Лапьер, мне будет позволено помочь себе и выбрать для себя нижнюю ступеньку.

Когда мы встретились в поезде, мы обнаружили, что каждому мужчине было приказано обеспечить себе трехдневный рацион по соседству и быть готовым к старту в любой момент.

Гора хлеба уже была завалена на станции. Я воткнул свой штык в толстую буханку и с дюжиной товарищей, вооруженных таким же образом, отправился на поиски других живых существ.

Это бедный район Филадельфии; но все, что у них было в магазинах или в домах, казалось, было в нашем распоряжении.

Я остановился в магазинчике на углу, чтобы попросить свинину, и на меня дружелюбно напала серьезная дама, — ирландка, я рад сказать. Она сунула мне свою последнюю буханку и вздохнула, что она не была испечена в то утро для моей «чести».

Немного погодя две любезные квакерские дамы заставили меня вмешаться. «Что они могли сделать?» — с нетерпением спросили они. «У них в доме не было мяса; но можно ли есть яйца? У них в доме было полтора десятка свежесложенных». Так что кастрюлю с огнем, и яйца сварили и упаковали в мешки я и этот высокий саксонец, мой друг Э., Шестой роты. Пока яйца кипели, две дамы со слезами и молитвами кидались нам навстречу, надеясь, что Бог спасет нашу страну от крови, если только кровь не будет пролита для сохранения Закона и Свободы.

Ничего определенного из Балтимора, когда мы вернулись на станцию. Мы стояли, ожидая приказов. Около полудня Восьмой Массачусетский полк отправился поездом на юг. Наш полк был готов к тому, чтобы человек попробовал свои силы с Plug Uglies. Если бы по этому поводу было голосование, план следовать прямой дорогой в Вашингтон был бы принят путем аккламации.Но высшие силы считали, что «самый длинный путь — самый короткий путь домой», и, без сомнения, их решение было мудрым. Событие это доказало.

В два часа дня пришло слово «упасть». Мы снова взяли в руки гаубицы и направились по Джефферсон-авеню к пароходу «Бостон», чтобы сесть на борт.

В какой порт садиться? Для Вашингтона, конечно, наконец; но каким путем? Это должно было оставаться под вопросом для нас, рядовых, на день или два.

«Бостон» — это пароход внешней линии, соединяющий Филадельфию и Нью-Йорк.Она только что держала наш легион. Мы бродили по борту и занимались кораблем от верхнего до нижнего этажа. Мы взяли на борт палатки, ловушки и хищник и отправились в путь по Делавэру сладким апрельским днем. Если когда-либо небеса улыбались хорошей погоде в какой-либо кампании, они сделали это в нашей.

«БОСТОН».

Солдаты на корабле, как известно, вылавливают рыбу из воды. Экипаж не мог называть нас старым добрым прозвищем «лобстеры». Наши серые куртки спасли _sobriquet_.Но мы барахтались в переполненном сосуде, как кипящие жертвы в котле. Наконец мы нашли свои места и разложились по палубам, чтобы загореть или бронзово, или жечь алым, в зависимости от цвета лица. Перед следующим вечером на «Бостоне» было много щек цвета омара.

Тысячи молодых людей, отпущенных на борт корабля, наверняка повеселятся. Пусть это вообразит читатель! Мы были похожи на других экскурсантов, за исключением того, что всегда присутствовали стопки ярких ружей, напоминающих нам о нашем поручении, а регулярная установка охраны и учения продолжались постоянно.Молодые горожане рычали или смеялись над незначительными невзгодами поспешного наряда и быстро окрепли в деле.

Воскресенье, 21-е, было долгим и несколько тревожным днем. В то время как мы играли в боулинг под сладким солнцем и сладким лунным светом безмятежного времени, дядя Сэм мог быть свергнут кем-то в бакраме, а Балтимор мог сгореть ребятами из Линн и Марблхед, отомстив за убийство своих собратьев. Каждый начинает понимать пылкое рвение людей, живущих в исторические времена.«Хотел бы я контролировать цепную молнию на несколько минут», — говорит О., забавный парень из нашей компании. «Я бы сделал его толстым и тяжелым и выбил бы пятна из Сецессиона».

Ранним рассветом понедельника 22 числа, неспешно чувствуя себя всю ночь, мы видим гавань Аннаполиса. Фрегат с отогнутыми парусами стоит на якоре. Она летает по звездам и полосам. Ура!

Дальше на мель сидит большой пароход. Как только мы что-то видим, мы ловим блеск штыков на борту.

Попутно отходят лодки, и мы получаем известие, что пароходом является «Мэриленд», паром Филадельфийской и Балтиморской железной дороги. Восьмой полк Массачусетса как раз успел схватить ее на северной стороне Чесапика. Они узнали, что экипаж унесет ее и оставит в блокаде. Поэтому они стреляли вперед своих зуавов как застрельщиков. Молодцы грохотали на борту, и прежде чем пароход успел повернуть или открыть вентиль, Массачусетс передал ее дядюшке Сэму в доверительное управление.Ура за самый главный приз на войне! Вероятно, это спасло «Конституцию», «Старого Айронсайда» от захвата предателями. Вероятно, это спасло Аннаполис и сохранило открытый Мэриленд без кровопролития.

Как только полк Массачусетса захватил паром, инженеры призвали управлять им. Сразу на фронт вышли около двадцати человек. Впоследствии мы, члены седьмого общества Нью-Йорка, пришли к выводу, что все, что нужно в плане навыков или ремесел, можно найти среди этих братьев-янки.Из них нужно было складывать армии. Они могли шить себе одежду, обувать себя, заниматься кузнечным делом, оружейным делом и выполнять любую другую работу, требующую крепких рук и ловких пальцев. Фактически, я настолько глубоко уверен в универсальном достижении Массачусетского Восьмого собрания, что не сомневаюсь, если бы приказ был: «Поэты на фронт!» «Художники дарят оружие!» «Скульпторы заряжают багонеты!» дюжина пекарей из каждой компании откликнется.

Ну, чтобы продолжить их историю, — когда они забрали свой приз, они поехали прямо вниз по течению к Аннаполису, ближайшей точке к Вашингтону.Там они обнаружили военно-морскую академию, находящуюся под угрозой нападения, и Старый Айронсайд, служивший тренировочным кораблем для будущих гардемаринов, также подвергся опасности. Теперь к морякам обращались с призывом укомплектовать старое судно и спасти его от более ужасного врага, чем ее прототип, встреченный на «Геррьере». Моряки? Конечно! Это были люди Марблхед, люди Глостера, люди Беверли, все моряки, _par excellence_! Они хлопнули по фрегату, чтобы помочь посредникам, и мало-помалу выпустили его в поток. При этом их собственный пилот воспользовался шансом нарочно вывести их на мелководье в запутанном канале.С его стороны было совершено большое ошибочное суждение! как он это понял, когда оказался в кандале и в заточении. «Дни шуток с предателями прошли!» вспомните Восьмой Массачусетский полк.

Но они были там, крепко и быстро на мелководье, когда мы подошли. Не на чем грызть, кроме шишек антрацитового цвета. Нет ничего, на чем можно спать мягче или чище, чем угольная пыль. Нечего пить, кроме солоноватой воды под килем. «Довольно грубо!» как они потом терпеливо сказали нам.

Тем временем «Конституция» схватила буксир и направлялась к якорной стоянке, где ее орудия командовали всем и каждым.Хорошие и настоящие мужчины над этим очень посмеивались. Звезды и полосы также все еще висели в форте Военно-морской академии.

Наши опасения по поводу того, что, пока мы были в море, понесли какой-то большой и, возможно, смертельный ущерб, были значительно облегчены этими добрыми предзнаменованиями. Если Аннаполис был в безопасности, то почему не в безопасности и Вашингтон? Если бы предательство обрушилось на столицу, разве предательство не протянуло руку и не схватило бы этот дверной проем? Это были наши предположения, когда мы начали различать объекты до того, как услышали новости.

Но новости пришли вскоре. К нам причаливали лодки. Наши офицеры были выведены на связь с берегом. Скудные факты о нашем положении становились известными от человека к человеку. У нас, рядовых, есть огромное преимущество в борьбе с сомнениями такого времени. Мы знаем, что не имеем отношения к слухам. Заказы — это то, чем мы руководствуемся. А заказы — это факты.

Мы начинаем долгий, долгий день недалеко от Аннаполиса. Воздух был полон сомнений, и мы очень хотели, чтобы нас выпустили. Все это время «Мэриленд» крепко держался на перекладине.Мы могли видеть их в полумиле, они прилагали все усилия, чтобы ее облегчить. Солдаты шагали вперед и на корму, танцевали на ее палубах, сбивали за борт тяжелый багажный грузовик. Мы видели, как они радостно завели грузовик за корму. Он рухнул. Один конец застрял в грязи. Другой упал и устроился на лодке. Они взяли его с топорами, и теперь все стало ясно.

По мере приближения прилива мы подбросили наших приземленных друзей с помощью троса. Нет! «Бостон» тянул напрасно. Мы подошли достаточно близко, чтобы увидеть белки глаз Массачусетса, их несчастные лица и униформу, все запачканные их жилищами в угольной пыли.Они не могли бы быть чернее, если бы весь день дышали боевым дымом и пылью. Этот опыт был для них очевидной выгодой.

Вскоре, к большой радости нетерпеливого Седьмого, «Бостон» направился к берегу. Никогда не говори плохо о зверю, с которым играешь! Поэтому _requiescat_ Бостон! пусть ее ребра легкие на мягком песке, когда она разваливается на куски! пусть ее двигатели будут разрезаны на браслеты для оружия патриотической ярмарки! До свидания, дорогой старый, близкий, грязный, медлительный тренер! Она хорошо послужила своей стране в момент испытаний.Кто знает, но она его спасла? Это была гонка, чтобы увидеть, кто первым должен добраться до Вашингтона, — и мы и мафия из Вирджинии в союзе с окружной бандой, возможно, старались достичь этой цели.

АННАПОЛИС.

Итак, седьмой полк высадился и взял Аннаполис. Мы были первыми на берег.

Середины Военно-морской академии, без сомнения, верят, что их каюта в безопасности. Мальчики из Массачусетса довольны тем, что они первыми взяли город в свои руки. Так они и сделали.

А вот Седьмой побольше взял. Не, конечно, от его лояльных людей, но _for_ его лояльных людей, — для лояльного Мэриленда, и для Союза.

Кто-нибудь видел Аннаполис? Это живописное старое место, достаточно сонное и изумленное, обнаружив, что оно просыпается от войны и вынуждено брать на себя ответственность и делиться добром и злом в движении своего времени. Здания Военно-морской академии стоят параллельно реке Северн, с зеленым плато у воды и красивой зеленой лужайкой в ​​сторону города.В апреле все было свежо и красиво, и мне показалось, когда «Бостон» коснулся пристани, я почувствовал сладкий аромат цветов яблони, исходящий с весенним воздухом.

Я надеюсь, что роты Седьмого, если они появятся в этот день, будут атаковать ужасные батареи или сплоченные ряды с такой же быстротой, с какой они вышли на берег на зеленом поле военно-морской академии. Мы сошли на берег и остановились между домами и рекой.

Вскоре, когда мы расслабились, начали приходить люди — одни с небольшими фруктами на продажу, другие с небольшими новостями.Никто не знал, был ли взят Вашингтон. Никто не знал, был ли Джефф. Теперь Дэвис плюнул в президентскую плевательницу и строчил свои дистрибутивы пером президентского гусиного пера. Мы совершенно сомневались, что, казалось бы, безобидный узел деревенских деревень на холме без ограды не сможет при ударе барабана разоблачить батарею гигантских колумбиад и изрыгнуть на нас пламя, сгребая нашу линию.

Ничего такого занимательного не произошло. Это был парад, а не битва. На закате наша группа сыграла достаточно сладкие мелодии, чтобы умиротворить весь Сецессион, если в душе Сецессиона была музыка.Нам подали кофе, горячий от котлов Морского училища, и бисквит; и пока мы ужинали, мы разговаривали с нашими посетителями, которым разрешалось подходить.

Сначала мальчики из школы — прекрасные маленькие синие куртки — рассказали свою историю.

«Вы видите этот белый фермерский дом на другом берегу реки?» — говорит храбрый пигмей парня в темно-синей форме. «Это штаб Сецессиона. Они собирались забрать у нас Школу, сэр, и фрегат; но мы их опередили, теперь вы и мальчики из Массачусетса спустились», — и он весь замигался от восторга.«Мы не можем больше учиться. Мы все время начеку. У нас тоже есть гаубицы, и мы хотели бы, чтобы вы завтра во время учений увидели, как мы с ними справимся. их лодки подошли к нашему часовому вчера вечером, «(часовой, вероятно, пяти футов высотой)», и он рванул прочь, сэр. Так что они подумали, что в этот раз нас не будут испытывать.

Было ясно, что эти молодые души были хорошо испытаны предательством вокруг них. Они тоже испытали укол нелояльности товарищей. Около сотни мальчиков были избалованы подлым примером своих старших в отвергающих штатах и ​​подали в отставку.

За серединой пришли встревоженные горожане из города. Все испугались. Теперь, когда мы пришли и заверили их, что люди и имущество должны быть защищены, они осмелились говорить об отвратительной тирании, которой подверглись они, американские граждане. Здесь мы столкнулись с полной социальной анархией. Ни один человек, если он не был готов рискнуть подвергнуться нападению, потере собственности, изгнанию, не осмелился действовать или говорить как свободный человек. «Это великое зло должно быть исправлено», — думает Седьмой полк как один человек.Поэтому мы пытались убедить аннаполитанцев, что мы намерены выполнять свой долг в качестве национальной вооруженной полиции, и что мафия должна быть подавлена, насколько мы можем это сделать.

Здесь тоже нас встретили голоса войны. Страна взбудоражилась. Если бы сельское население не устроило нам ублюдочную имитацию Лексингтона и Конкорда, как мы пытались завоевать Вашингтон, весь Pluguglydom относился бы к нам _a la_ Plugugly где-нибудь на стыке железных дорог Аннаполиса, Балтимора и Вашингтона. Седьмой должен быть готов к стрельбе.

В сумерках нас подвели к Академии и разместили в зданиях — некоторые в форте, некоторые в залах для чтения. Ложимся на одеяла и рюкзаки. До этого времени наш сон и диета были крайне скудными.

Мы пробыли весь следующий день в Аннаполисе. В ту ночь «Бостон» доставил на берег «Массачусетс Восьмой». Бедняги! Какая у них фигура, когда на следующее утро мы нашли их разбитыми на территории Академии! Для начала: они вышли в горячей патриотической поспешности, полуодетые и полуодетые.Обнаружение того, что Балтимор был взят его собственными бездельниками и предателями, и что паром Чесапик невозможен, вынудило их изменить маршрут движения. У них закончилась жратва. Они иссохли от недостатка воды на пароме. Никто не мог расшифровать кавказцев, тем более Янки из Банкер-Хилл, в их грязных лицах.

Но, голодные, жаждущие, грязные, эти парни были ГРИТ.

Массачусетс должен гордиться такими выносливыми, жизнерадостными и верными сыновьями.

Мы, члены Седьмого, гордимся, со своей стороны, тем, что нам выпала привилегия разделить с ними наш рацион и начать братство, которое с каждым днем ​​становится все ближе и будет историческим.

Но я должен сделать более короткий рассказ. Мы тренировались, и в то утро нас осмотрели на параде Академии. Днем Военно-морское училище провело свой последний парад, прежде чем уступить свои казармы наступающим солдатам. Так закончилось 23 апреля.

Полночь, 24. Нас взбудоражила тревога, может быть, фиктивная, чтобы не заснуть и бодрствовать. В мгновение ока весь полк был в боевом порядке при лунном свете на параде. Это было блестящее зрелище, когда рота за ротой рота устремились вперед, сверкая винтовками, чтобы занять свои места в строю.

После этого красивого спиртного нас кормили свининой, говядиной и хлебом на три дня и приказывали немедленно готовиться к походу.

ЧТО ДЕЛАЛ МАССАЧУСЕТСКИЙ ВОСЬМОЙ.

Тем временем командование генерала Батлера, Массачусетский Восьмой, было занято устранением беспорядка в голове.

Вскоре после приземления, и до того, как они были обновлены, они вытеснили роты, чтобы занять железнодорожные пути за городом.

Они нашли его разорванным.Несомненно, мерзавцы, выполнявшие эту убогую работу, воображали, что таких путешествий больше не будет, пока не наступит время клубники. Им казалось, что янки сядут на забор и начнут строгать зубочистками из белого дуба, тем временем штопая повстанцев через нос.

Я знаю, что эти люди Восьмого могут строгать, и полагаю, что они могут сказать: «Черт возьми», если того потребует случай; но как раз сейчас прокладка путей была делом под рукой.

«Требуются опытные гусеницы!» было слово в файлах.

Вдруг линия дороги стала плотно заселенной опытными гусеницами, только что приехавшими из Массачусетса.

Presto change! рельсы были перетянуты, зазубрены, а проезжая часть выровнена и лучше балластирована, чем любая дорога, которую я когда-либо видел к югу от линии Мэйсона и Диксона. «Мы должны оставить этим ребятам хорошую работу для моделирования», — заявляют Восьмое собрание штата Массачусетс.

Путь без поезда бесполезен, как пушка без человека. Поезд и двигатель должны быть. «Почту и войска дяди Сэма невозможно остановить ни на минуту», — заключают наши энергичные друзья.Итак — сотрудники железнодорожной компании, напуганные или лживые, маршируют к станции Массачусетс. «Мы, народ Соединенных Штатов, хотим использовать подвижной состав для Союза», — говорили они или слова в этом смысле.

Двигатель — в лучшем случае хриплый аппарат — был намеренно отключен.

Здесь появился _deus ex machina_, Чарльз Хоманс, Беверли Лайт Гвардия, Компания E, Восьмой Массачусетский полк.

Это человек, имя и титулы полностью, и он заслуживает блага своей страны.

Он тихонько покосился на двигатель — он был беспомощен, как индейка с костью, — и обнаружил, что на нем написано «Чарльз Хоманс, его метка».

Старая трещотка была старым другом. Чарльз Хоманс принимал участие в его строительстве. Машина и мужчина спросили: «Как поживаете?» однажды. Хоманс вызвал банду моторостроителей. Конечно, они роились из рядов. Они несколько раз провели руками над локомотивом, и вскоре он был готов свистеть, хрипеть, грохотать и скакать, как будто ни один предатель никогда не пытался украсть у него движение и музыку.

Все это было сделано во второй половине дня 23-го. Ночью обновленный двигатель продолжал курсировать вверх и вниз по трассе, чтобы все было ясно. Стража Восьмого также была выставлена ​​для защиты прохода.

Полагаю, наш командир сотрудничал с генералом Батлером в этом деле. Руководство Военно-морской академии оказало нам любую посылку и помощь, а средние кадры — искреннее и личное гостеприимство. День был безмятежным, трава была зеленой и мягкой, яблони только что цвели: этот день нужно было запомнить.

Многие из нас будут помнить это и проявлять его следы месяцами, как в тот день, когда нам остригли голову. К вечеру в Седьмом пункте почти не было ни одного чьего-либо ответа. Большинство сидело в тени, и парикмахер их стриг. Некоторые из них были удостоены от руки художника клипа на «petit caporal» нашей инженерной компании.

Пока я обсуждаю эти пустяковые подробности, позвольте мне не упустить возможность обратить внимание на серьезную службу, оказанную нашим полком, когда он прибыл в самый последний момент в Аннаполис.Более ясного особого провидения и быть не могло. Деревенские люди из рода предателей разбудились. Балтимор и его толпа были всего в двух часах езды. Люди из Массачусетса вытащили «Конституцию» вне досягаемости — сначала на земле, — но она была наполовину укомплектована людьми и не была полностью защищена. И вот «Мэриленд», беспомощный на мелководье, с шестью или семью сотнями душ на борту, так близко к берегу, что орудие покойного капитана Риндерса могло бы потопить его из засады.

Да! Седьмой полк в Аннаполисе оказался нужным человеком в нужном месте!

НАШ УТРЕННИЙ МАРТ.

Reveille. Так как никто не произносит это слово _a la francaise_, как все называют его «Revelee», почему бы не отбросить его, как притворство, и не перевести его как «Шевелите свои пни», «Очистите глаза», «Tumble Up» или буквально «Пробуждение»?

Наши храпящие с полуночи так усердно слушали этот зов, что, когда его прозвучали барабаны, мы все были готовы.

Шестая и вторая роты под командованием капитана Невера отделяются, чтобы вести фургон. Я вижу, как мой брат Билли марширует с Шестым в сумерках, полумесяце, полурассвете, и надеюсь, что ни один нищий сепаратист не выстрелит в него на обочине дороги, пока у него не будет возможности позволить лети взамен.Такие незначительные возможности усиливают искреннее отвращение, которое мы испытываем к изменам, которым мы вынуждены сопротивляться и наказывать. Будет сделана горькая работа, если мы когда-нибудь попадем под удар в этой войне, — это ненужное, безрассудное, жестокое нападение на самое мягкое из всех правительств.

Перед маршем основной части полка мы узнаем, что «Балтика» и другие транспорты вошли прошлой ночью с войсками из Нью-Йорка и Новой Англии, которых было достаточно, чтобы удержать Аннаполис против целой лиги Уродливых Вилок.Мы не идем дальше без защиты наших тылов и открытых коммуникаций. Странно думать об этом в мирной Америке. Но на самом деле мы знали о стране перед нами немного больше, чем Кортес знал о Мексике. С тех пор я узнал от высокопоставленного чиновника, что тринадцать различных посланников были отправлены из Вашингтона в период беспокойства, в то время как седьмой не прибыл, и только один прошел.

В половине восьмого мы продолжим наш путь, выйдем из очаровательной территории Академии и проедем через тихий, ржавый, живописный старый город.В нем есть романтическая унылость — Аннаполис, — которая заслуживает прощального комплимента.

Хотя мы считаем себя красивыми, хотя наши пояса выбелены трубочной глиной и наши винтовки остро блестят на солнце, все же горожане смотрят на нас в мрачной тишине. Они уже выглядят как люди, подавленные деспотизмом. Никто не может доверять своему соседу. Если он осмеливается быть верным, он должен взять свою жизнь в свои руки. Большинство из них были бы верны, если бы посмели. Но система общества, которая закончилась нынешним хаосом, постепенно устранила самых храбрых и лучших людей.Они отправились на поиски свободы и процветания; а теперь хулиганы коровы более слабых братьев. «Должен быть конец этой подлой тирании», — думают Седьмые, маршируя по старому Аннаполису и с сомнением и тревогой видя, насколько болен город.

За городом мы врезаемся в железную дорогу и идем вперед, гаубицы впереди прыгают через шпалы. Когда наша линия полностью отделяется от города, мы останавливаемся.

Здесь красиво. Фургон стоит на высокой набережной, справа — бассейн, окруженный соснами, слева — зеленые поля.Вокруг тихонько кормится скот. Воздух поет птицами. Сверкают листья каштана. Теплым весенним утром свистят лягушки. Полк группируется вдоль берега и рубки. Несколько мэрилендерцев полцены — до двенадцати лет — подходят с изумлением, чтобы увидеть нас, безобидных захватчиков. Каждый из этих молодых дворян вооружен мертвой весенней лягушкой, возможно, в качестве дани. И вот — привет! вот идет Гораций Грили _in propria persona_! Он проходит через наши группы с походкой Грили, шляпой Грили на затылке, белым пальто Грили на плечах, слишком короткими брюками и сосредоточенным, рассеянным поведением.Неужели Гораций отчитывается за себя? Нет; это производство Мэриленда, и немного угрюмое.

После нескольких минут остановки мы слышим свист двигателя. Эта машина тоже исторический персонаж войны.

Помните! Его имя — «Дж. Х. Николсон». Чарльз Хоманс едет, по бокам стоят часовые с закрепленным штыком. Новые очки для Америки! Но приятно знать, что штыки должны защищать, а не нападать на Свободу и Закон.

Поезд тронулся.Мы идем по тропе. Вскоре поезд возвращается. Мы проезжаем его и тащимся в легком походном порядке, неся оружие, одеяла, ранцы и фляги. Наши рюкзаки уже в поезде.

Счастье наших спины, что они не должны больше нести бремя! Днем становится душно. Это один из тех дней выпечки без ветра, когда наступают порывы грома. Мы проходим около четырех миль, когда, наткнувшись на охрану восьмого Массачусетского полка, нашей гаубице приказывают выпасть и ждать поезда.Я с товарищем из артиллерии стою на страже этого.

НА ГАРДЕ С HOWITZER NO. ДВА.

Генри Боннелл — мой товарищ по часам. Он, как и я, старый участник кампаний, известных нашему поколению. Итак, мы говорим о Калифорнии, Орегоне, об индийской жизни, о равнинах, при этом не сводя глаз с ума и путешествуя по стране. Люди, которые рвут гусеницу, вполне способны сбить часового. Гигантский каштан дает нам маленькие точки тени от своих пигментных листьев. Окружающая нас страна открыта и недавно вспахана.Некоторые из ограждений-червяков новые, высотой в десять рельсов; но земледелие небрежно, а почва тонкая.

Двое из Массачусетса возвращаются к ружью, пока мы стоим там. Один из них — мой друг Стивен Моррис из Marblehead, Sutton Light Infantry. Вчера я позавтракал со Стивом. Итак, мы воздерживаемся.

Его бизнес: «Зимой шью обувь, а летом ловлю рыбу». Он сообщает мне несколько фактов: подозрительные люди, замеченные на трассе, люди на лошадях вдали.Вчера вечером один из охранников Массачусетса бросил вызов своему капитану. Капитан ответил: «Ночной офицер», после чего, как говорит Стеф, «рекрут позволил себе хлюпать, и шутка не попала ему в ухо». Затем он рассказал мне о происшествии на железнодорожной станции. «Первое, что они узнали, — говорит он, — мы сразу вошли в склад и взяли на себя ответственность». «Я не против, — заметил Стеф, — я не против жизни или смерти; но всякий раз, когда я вижу мальчика из Массачусетса, я остаюсь рядом с ним, и если эти сепаратисты нападут на нас сегодня вечером или кто-нибудь еще». в другой раз они влезут в долги.«

Снова свисток! И появляется поезд. Нам приказывают грузить нашу гаубицу на платформе. Паровоз толкает нас вперед. Этот поезд везет наш легкий багаж и арьергард.

Через сотню ярдов дальше — восхитительная свежая весна под берегом. Пока поезд останавливается, Стив Моррис устремляется вниз, чтобы наполнить мою флягу. «Это не похоже на Марблхед», — говорит Стив, тяжело дыша, — «но человек, который умеет раскалывать камни, может пиздец. прямо над этим песком ».

Поезд идет медленно, как и положено шаткому поезду.Время от времени мы видим свежие следы, только что проложенные нашими друзьями-янки. Ближе к шестой миле мы начали обгонять горячие и неудобные отряды наших товарищей. Непривычная жара в этот самый запыхавшийся день была слишком сильной для многих молодых людей, непривычных к тяжелой работе и ослабленных недостатком сна и нерегулярной едой в наших торопливых движениях.

Личный экипаж Чарльза Хоманса, однако, был готов забрать усталых мужчин, горячих мужчин, жаждущих мужчин, мужчин с мозолями или мужчин с волдырями.Они в большом количестве ввалились в поезд.

Враг, который осмелился, в это время мог собрать небольшую группу отставших. Но им не дали бы отступить, если бы поблизости был враг. К этому времени мы убедились, что на этом участке атаки не стоит ожидать.

Основная часть полка под командованием майора Шалера, высокого военного, с усами боевого цвета, топтала на своих штырях к водопою, примерно в восьми милях от Аннаполиса.Там войска и поезд остановились из-за известий, что через милю дальше сломан мост через проселочную дорогу.

В обычном южном стиле явно настаивали на том, чтобы нам не разрешали проходить через Мэриленд и чтобы нас «приветствовали в гостеприимных могилах». Сломанный мост стал местом перестрелки. Почему бы не поискать это здесь?

Смотрим; но ничего не получил. Негодяи могли красться ночью, рвать рельсы и прятать их там, где их мог бы найти человек с половиной глаза, или наполовину разрушать мост; но стрелять в них не было.У них недостаточно веры в свое дело, чтобы рисковать ради него жизнями, даже за деревом или в одной из этих зарослей, избранных местах для засады.

Значит, у нас там не было битвы, а была битва стихий. Утренний вулканический зной сменился неистовым штормом ветра и шикарным ливнем. Полк закутался в одеяла и с большим или меньшим удовольствием принял их промокание. Они получали образцы всех маленьких несчастий кампании.

И здесь позвольте мне сказать несколько слов моим товарищам-добровольцам, действительным и перспективным, во всех армиях всех штатов: —

Солдату, помимо солдатских учений, нужны

I.Хорошие НОГИ.

II. Хороший желудок.

III. А после этого идут добрая Голова и доброе Сердце.

Но хорошие ноги — это определенно первое. Без них вы не сможете выполнить свой долг. Если товарищ, или лошадь, или локомотив увезет вас спиной в поле, вы там ни к чему. А когда поле потеряно, вы не можете уединиться, убежать и спасти свой бекон.

Хорошая обувь и длительная ходьба делают ноги хорошими. Человек, претендующий на принадлежность к пехотной роте, всегда должен тренироваться, чтобы в любой момент пройти двадцать или тридцать миль, не чувствуя боли и не поднимая волдырей.Было ли это даже при уничтожении армии, бросившейся защищать Вашингтон? Вы были так натренированы, товарищи из Седьмого?

Капитана роты, который позволит своим людям маршировать в таких туфлях, которые я видел на ногах некоторых бедняг на этой войне, следует заткнуть шнурками или, по крайней мере, заставить его сыграть Папу и омыть ноги всей армии Апостолов Свободы.

Если вы обнаружите избитого пехотинца на обочине дороги, отчаявшегося, как морской больной, пять к одному его каблуки слишком высоки, или его подошва слишком узкая или слишком тонкая, или его обувь не прямая. внутрь, так что большой палец ноги может растягиваться на своем месте, когда он наступает.

Я старый путешественник по Альпам, по воде и по Кордильерам, Сьеррам, пустыням и прериям дома; Я проезжал около шестидесяти миль в день без дискомфорта — и, исходя из большого опыта и с болезненными воспоминаниями о страданиях и смерти, которые я испытал из-за недостатка хороших ног на марше, я говорю каждому добровольцу: —

Доверие к Богу; НО СОХРАНИТЕ ОБУВЬ ЛЕГКОЙ!

МОСТ.

Когда безумие кратковременной бури закончилось, возник вопрос: «Что делать с разрушенным мостом?» Разрыв — был узким; но даже Чарльз Хоманс не мог обещать перепрыгнуть через «J.Х. Николсон «по этому поводу. Кто должен был быть нашим Юлием Цезарем в наведении мостов? Кто, кроме сержанта Скотта, оружейника полка, с моим товарищем по утреннему часу, Боннеллом, в качестве первого помощника?

Скотт вызвал Среди наших инженеров и в линейке было много подручных. Инструментов было много в сундуке инженеров. Мы толкнули вагон-платформу, на которой была установлена ​​гаубица № 1, в проем и начали работу.

«Я хочу, — говорит младший капорал инженерной роты, мягко похлопывая свою гаубицу по спине, — чтобы я мог направить этот Putty Blower на врага, пока вы, ребята, наводите мосты.«

Неэффективные разрушители Мэриленда только наполовину испортили мост. Некоторые из старых бревен можно было использовать, а для новых — лес.

Скотт и его группа хорошо и быстро справились с задачей. Теперь подошли наши друзья из Восьмой Массачусетской восьмой. Они, как обычно, протянули руку помощи. Солнце ярко село. К сумеркам появился практически осуществимый мост. Двигатель был отправлен обратно, чтобы дорога оставалась открытой. Два вагона-платформы , груженные нашими гаубицами, были оснащены артиллерийскими тросами для волочения по рельсам.Мы прошли через папки мужчин из Массачусетса, отдыхали по дороге и ели у вечернего костра те ужины, которые мы в значительной степени обеспечивали им; и так начинается наш ночной марш.

НОЧЬ-МАРТ.

О Готтшалк! какой поэтический _Marche de Nuit_ мы тогда начали играть пятками и пальцами ног на железнодорожных путях!

Было полно лунного света, и ночь невыразимо сладкая и безмятежная. Воздух был прохладным и оживленным от дневных порывов дождя.Свежая весна была в каждом дыхании. Наши товарищи забыли, что сегодня утром им было жарко и противно. Каждый обнял винтовку, как руку Девицы его сердца, и весело вышел на прогулку. Усталые, утомленные ногами или даже ленивые могли сесть на два товарных вагона, которые мы использовали для артиллерийских вагонов. Были достаточно крепкие руки, чтобы буксировать целиком.

Разведчики двинулись вперед под командованием старшего лейтенанта Фарнхема из Второй роты. Мы вместе учились в школе, боюсь сказать, сколько лет назад.Он такой же холодный, сухой, проницательный парень, каким был в детстве, и очень опытный офицер.

Это был своеобразный марш — я полагаю, что батарея гаубиц никогда прежде не оказывалась установленной на машинах, готовая немедленно открыть огонь и выстрелить в сторону осколками или в кусты с канистрами. Наша линия протянулась на полмили вдоль трассы. Было прекрасно стоять на берегу над вырубкой и наблюдать, как напильники падают из тени леса в широкое пламя лунного света, каждая винтовка сверкает настороженно, когда приближается.Прекрасное зрелище — видеть, как бочки пишутся в темноте, каждая серебряной вспышкой.

Мало-помалу «Стой!» приходили, повторялись с фронта, рота за ротой. «Стой! Рельс пропал».

Нашли без труда. Поднявшиеся имбецилы, вероятно, подумали, что мы не захотим намочить ноги, ища его в росистой траве на соседнем поле. С невероятной веселостью они также оставили стулья и шипы рядом с дорожкой. Боннелл ухватился за нее и через несколько минут установил поручень на место и достаточно твердо, чтобы пройти мимо двигателя.Помните, мы не только спешили на помощь Вашингтону, но и открывали единственный удобный и реальный путь между ним и лояльными ему государствами.

Чуть дальше мы подошли к деревне — редкость в этом малонаселенном районе. Здесь сержант Киллер из нашей роты, самый высокий человек в полку и один из самых умелых, посоветовал нам порвать рельсы на стоянке у станции, чтобы быть готовыми к случайностям. Итак, «Выходи ломы!» было слово. Мы разорвали и сложили в мешки полдюжины рельсов со стульями и шипами.Здесь тоже некоторые инженеры нашли бочонок с шипами. Это тоже было упаковано и загружено в наши машины. Мы дрались с парнями их же оружием, так как они не встретят нас с нашим.

Эти вещи сделали задержку, и постепенно наступила долгая остановка, в то время как Полковник связался приказами, звучащими вдоль линии, с двигателем. Хоманс тяжело преследовал нас, неся наши ранцы и ловушки.

После того, как я некоторое время восхищался красотой нашей залитой лунным светом линии и выслушивал приказы, когда они росли или умирали на расстоянии, мне захотелось возбуждения.Боннелл посоветовал нам с ним осмотреть дорогу и посмотреть, не нужны ли рельсы. Мы отправились в тихую ночь.

В миле от линии мы внезапно увидели блеск ствола винтовки. «Кто идет?» — ловко бросил вызов один из наших разведчиков.

Мы прибыли как раз вовремя. Поднялись три рельса. Двое из них были легко найдены. Третий был обнаружен при тщательном избиении куста. Боннелл и я побежали за инструментами и вернулись на полной рыси с ломом и санями на плечах.Было много людей, готовых помочь, — даже слишком много, — и с помощью огромного человека из Массачусетса мы вскоре поставили перила на место.

С этого времени нас постоянно отвлекали. Не прошло и полмили без перил. Боннелл всегда был на передовой, и я с гордостью могу сказать, что он принял меня в качестве адъютанта. Остальные, незнакомые мне в темноте люди, оказали большую помощь. Седьмой показал, что он может делать кое-что еще, кроме упражнений.

В одном месте, на высокой насыпи над стоячей водой, перила пропали, вероятно, затонувшие.Здесь мы попробовали наши рельсы, привезенные из выработки. Они были слишком короткими. Дополнили длину доской из наших магазинов. Мы осторожно перевернули наши машины. Они прошли благополучно. Но Хоманс покачал головой. Он не мог рискнуть использовать локомотив на этой хрупкой вещи. Итак, мы потеряли общество «Дж. Х. Николсона». На следующий день командующий из Массачусетса позвал кого-нибудь, чтобы он нырнул в бассейн за потерянным поручнем. Пухленьким в воду вошел маленький жилистый мужичок и ухватился за поручень. «Когда я подхожу, — говорит мне потом этот храбрый парень, — наш офицер вышел с двадцатидолларовым золотом и хотел, чтобы я его забрал.«Я пришел не для этого, — говорит я. — Возьмите это, — говорит он, — и поделитесь с остальными». «Они приезжают не для этого», — сказал я. Но я сильно простудился, — продолжал ныряльщик, — и меня осудили до хрипоты, — что было фактом.

Дальше мы Нашли рельсы по всей длине, разорванные с обеих сторон, шпалы и все такое, и то же самое повторялось с чередованием разрывов отдельных рельсов. Наши гаубичные канаты вступили в игру, чтобы поднимать и тянуть. Нас не собирались останавливать.

Но для некоторых из наших товарищей он становился _Noche Triste_.Мы прошли около шестнадцати миль. Расстояние было пустяковым. Но мужчины почти весь день и ночь стояли на ногах. С тех пор, как мы отбыли из Нью-Йорка, почти никто не спал или не ел полноценно. Они дремали, стоя, опираясь на свои ружья, падая как вкопанные на мокрую землю, на каждой остановке. Они были сонными, но отважными. Когда мы проходили через глубокие вырубки, места, так сказать, предназначенные для защиты, все хотели, чтобы ночная скука была облегчена с помощью шанди.

Всю ночь я видел, как наши офицеры двигались по строю, энергично выполняя свой долг, несмотря на истощение, голод и бессонницу.

Около полуночи наши друзья Восьмой присоединились к нам, и вся наша маленькая армия вместе сражалась. Я обнаружил, что довольно недооценил неприятности марша. Кажется невозможным, чтобы с такой трудностью можно было столкнуться в пределах двадцати миль от столицы нашей страны. Но мы торопились попасть в эту столицу и не могли двигаться медленным, планомерным путем наступающей армии.Мы должны рискнуть и выдержать страдания, какими бы они ни были. Так Седьмой полк прошел через бескровное «Ноче Тристе».

УТРО.

Наконец-то мы вышли из сырого леса, в двух милях ниже железнодорожного узла. Здесь была большая ферма. Наш авангард остановился и позаимствовал несколько рельсов, чтобы развести костры. За них, конечно же, тщательно заплатили по цене их собственника. На серой заре ярко пылали костры. Около них остановился весь полк. Мужчины упали, чтобы поймать сорок подмигиваний.Некоторые, которые были голоднее в еде, чем во сне, отправились на поиски пищи среди фермерских домов. Они вернулись с аппетитными легендами о горячих завтраках в гостеприимных жилищах или о скудной еде, которую неохотно подавали во враждебных жилищах. Однако все обеды были оплачены.

Здесь, как и на других остановках внизу, деревенские жители подошли к нам поговорить. Предателей легко отличить по их наглости, замаскированной под подобострастие. Верные люди все еще были робкими, но, наконец, полны надежд. Все были очень щедры на односложность, сэр.По странному совпадению авангард, остановившись утром на ферме, обнаружил, что ее на время покинули арендаторы и защищал только выгравированный портрет нашего (бывшего) полковника Дурьи, безмятежно улыбающегося над камином. кусок.

С этого момента железная дорога практически прекратилась. Но мы согрелись и освежились, вздремнув и перекусив, а кроме того, у нас был дневной свет и открытая местность.

Мы поставили орудия на свои колеса, все выстроились в строю, как на параде, и прошли последние две мили до станции.У нас по-прежнему не было определенной информации. До тех пор, пока мы не увидели ожидающий нас поезд и не выстроились вашингтонские компании, которые приехали сопровождать нас, мы не знали, был ли наш дядя Сэм по-прежнему жителем столицы.

Мы сели в поезд и уехали в Вашингтон.

ВАШИНГТОН.

Мы подошли к Белому дому, показали себя президенту, поклонились ему как хозяину, а затем прошли маршем к Капитолию, нашему величественному жилищу.

Вот и мы, разместились в Палате представителей.

И здесь я должен поспешно закончить этот первый набросок Великой защиты. Да будет он таким же твердым и верным, как сегодня!

Я написал свою историю, а вокруг меня шевелилась тысяча мужчин. Если какая-либо из моих фраз не соответствует цели, обвините моих товарищей и недоумение этой воинственной толпы. Потому что здесь четыре или пять тысяч человек, которые занимаются тем же делом, что и мы, и все время бьют барабаны, гремят ружья, компании топчутся. Наши друзья Восьмого, штат Массачусетс, расквартированы под куполом и подбадривают нас, когда мы проезжаем мимо.

Столы с пометками «Джон Ковод», «Джон Кокран» и «Энсон Берлингем» позволили мне использовать их, как я писал.

Моим приговором была тысяча лет радости

Загрузка файла, подождите …

Предварительный просмотр цитирования

---

МОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ WA SATHOUSAND ГОДЫ РАДОСТИ

стихотворений

Роберт Блай

Для Руфи

СОДЕРЖАНИЕ

PA RTONE

Темные осенние ночи. Поэма для Эндрю Марвелла перед друзьями Калвелла, которые слушали Оджоафитара. Когда я с вами, там так много Платона Месса си минор Баха Слепой Товит Греческие корабли в гостях у учителя

3 5 7 9 11 13 15 17 19 21

PA RTTWO

Растущие крылья, затягивающие подпорку Призыв и ответ

23 25 27

Советы гусей Ослепление Самсона Гнездо, в котором мы родились Коричневые чернила Рембрандта Пеликаны в White Horse Ключевые певцы фламенко в Гранаде Лошади, приближающиеся сзади

29 31 33 35 37 39 41

PA RTTHREE

Брамс Иаков и Рахиль Что делать с садом Рожок для обуви поет одну и ту же горловую ноту Фисташковый орех слушает старую музыку, скрывающуюся в ре-ре вода для Роберта Мазеруэлла, слушающего Шахрама Назери

43 45 47 49 51 53 55 57 59 61

PA RTFOUR

Рассылка доказательств прокурорам Просыпается посреди ночи Неделя во Флоренции Музыка Рамо Потеряв дом в Карточная игра История траура Неделя на побережье Орегона

iv

63 65 67 69 71 73 75

Кучи песка Мутные игральные карты Толстая пожилая пара кружится вокруг

77 79 81

PA RTFIVE

Шабистари и Тайный сад Ночь сожженных городов Жених Голова ячменя Адам Понимание Еда ежевичного варенья Густой тетерев, крадущий сахар из замка Благодарности об авторе Другие книги Роберта Блай Кредиты Обложка Авторское право Об издателе

v

83 85 87 89 91 93 95 97

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Темные осенние ночи Воображение — это дверь в дом ворона, так что мы Уже bl essed! Единственный гвоздь, упавший с ботинка, открыл Ньютону дорогу домой с ярмарки.Прошлой ночью я слышал, как тысяча святых женщин и тысяча святых мужчин извинились в полночь, потому что в их голосах было слишком много торжества. Те возлюбленные, худые и плохо одетые, ненавидимые родителями, сделали свое дело; на протяжении всего средневековья именно любовники держали дверь в рай открытой. Идя домой, мы отвлекаемся, когда проезжаем мимо яблоневых садов. Мы все еще едим фрукты. Остались на земле в ночь, когда родился Адам. Святой Иоанн Креста услышал арабское любовное стихотворение «Сквозь решетку» и начал свое стихотворение.В Неваде шахту обнаружила всегда падающая лошадь. Роберт, ты хорошо знаешь, сколько вещества могут быть потрачены впустую любовниками, но я говорю: благословения тем, кто возвращается домой темными осенними ночами.

3

Поэма для Эндрю Марвелла Скажи Тристану, что кончик его языка прекрасен. Скажите влюбленным, что они счастливы. Скажи мне, что мои стихи — это обещания, данные тысячу лет назад. Люди, обожающие литературу, часто говорят, что осень — лучшее время года. Эразм любил латынь, тяжелые моря, ломающиеся мачты, крушение кораблей.Дважды этим утром я целовал книгу Марвелла. Он рад за скорбящих, чьи глаза благословлены горем, которые «больше плачут и меньше видят». Я знаю, что эти стихи означают, что я начинаю избавляться от следов. Но так я все равно буду мыть пол, когда придет наводнение. Каждая капля воды наполнена странным безумным желанием быть океаном. Мне не нужно говорить, почему каждая травинка такая тонкая. Роберт, ты правильно относишься к падению. Те, кто изучает Каббалу, многому научился из истории о Руфи, собирающей стебли ячменя в сумерках.

5

Прослушивание ситара перед рассветом Еще не рассвет, и ситар играет. Где шаги, которые вчера были такими ясными? Иногда камни совсем не имеют веса, а облака тяжелые. Тем, кто хочет, чтобы я изменился, я говорю: «Я никогда не перестану путешествовать по дороге, которая соединяет Сократа с черепахой, а Фальстафа с Баал-Шемом». Каждая нота ситар заключает сделку с тем, кто устраивает вещи. В одной записке говорится: «Год на небесах». Напряженная тишина говорит: «Два года под землей.«Ситаристы уже низводят небо, а мы с трудом научились нести землю. Возможно, они помнят все свои ошибки в любви. Некоторые говорят, что Ганеша и Кэтрин делают работу За всех нас, но я вижу большую верность в стрекозе с ее длинным худым телом. Когда пальцы начали играть, было еще темно. Теперь нам, которые так внимательно слушали, нечего сказать. Колеблющаяся нота ситара — это ранний рассвет. Для Дэвида Ветстоуна

7

Гулять с друзьями в Ojo Caliente Минеральные бассейны многое помнят об истории.Здесь мы в Охо Калиенте, сидим вместе, Впитывая грохот земной забвения. Зачем волноваться, если «Анна Каренина» плохо кончила? Мир возрождается каждый раз, когда мышь ставит ногу на пыльный пол сарая. Иногда ох и ах доставляют нам радость. Когда Вы помещаете свою жизнь в гласные, музыка открывает двери в сотню закрытых ночей. Люди говорят, что даже на высших небесах, если бы вам удалось держать уши открытыми, вы бы слышали, как ангелы плачут днем ​​и ночью. Культура этрусков исчезла.Так много всего уже позади. Ушли в прошлое тысячи надежд Ф. Скотта Фицджеральда на самого себя. Никому не повезло так, как живущим на земле. Даже Папа обнаруживает, что жаждет тьмы. Солнце загорается в одиноких небесах. Для Ханны и Мартина

9

Когда я с тобой Когда я с тобой, две ноты сарода Унесут меня туда, где меня нет. Все фермы исчезли в воздухе. Те деревянные столбы забора, которые я любил в детстве — Я вижу лицо моего отца сквозь их лес, И сквозь его лицо небо в конце обмолота.Это такое благословение — слышать, что мы умрем. Десять тысяч лаев становятся сотнями тысяч; Я знал, что эта дружба с самим собой не может длиться вечно. Прикоснись к веревке сарода еще раз, чтобы палец, коснувшийся мою кожу мгновение назад, стал молнией, закрывающей дверь. Теперь я знаю, почему я все время намекаю на слово «ты»… Звук тебя переносит меня за границу. Мы исчезаем так же, как рождается ребенок. Какой-то глупый мальчик с моим именем весь день пытался заглянуть между толстыми досками забора.Скажи тому мальчику, что еще не время.

11

Платонов так много Скорбящий голубь настаивает, что есть только одно утро. Гвоздь остается верен своей первой доске. Хриплый ворона взывает к тысячам планет. Солнце заходит сквозь гетто облаков. Есть один Пылающий Разум и столько Платонов. Утренняя звезда поднимается над взмахом крыльев. Тем, кто сочиняет музыку и пишет стихи, я говорю: наша задача — стать влажным языком, с помощью которого тонкие идеи проникают в мир.Наверное, мы родились слишком близко к урне с картошкой. Как и у картофеля, у нас много закрытых глаз. Прикосновение к бедру смещает все небеса. Есть больше планет, чем когда-либо было найдено. Они поднимаются и снова садятся. Некоторые говорят, что картина — это кувшин, полный невидимого. Роберт, некоторые образы в этом стихотворении как раз подходят. Наверное, так хорошо, как может сделать любой, кто все еще живет в старой гостинице желаний.

13

Месса си минор Баха Старые немцы входят в Троицкую церковь.Теноры, сопрано, альты и валторны говорят: «Не беспокойтесь. Смерть придет ». Басы протягивают свои длинные пальто И раздают бедным кусочки черного хлеба, говоря: «Ешь, ешь, в тени сада Джетро». Все мы знаем о старом обещании, что сироты будут накормлены. Гобои говорят: «О, это обещание слишком чудесно для нас!» Не беспокойся о море. Приливная волна, которая смывает с лица земли целые города, — это всего лишь лесной дрозд, поднимающий крылья, чтобы поймать утреннее солнце. Мы знаем, что Бог пожирает верных.Жнецы на морском дне кормят Всех погибших от морской глубины. Наш дуб сломается и упадет. Даже после того, как их дерево раскололось и упало в ночи, с наступлением рассвета птицы не могут ничего делать, кроме как петь.

15

Слепой Товит Почему пророк столько раз забирался на один и тот же корабль? Почему спящий ночью посещает другие континенты? Корабль разбивается, а Кафка много раз теряется. Призрак школьного учителя ждет у каменной стены.Почему ухо всегда тянется к буре? Фараон сажает и отпускает Иосифа много раз. Кусать! Кусать! Твои глаза молочно-белые! Каждый отец слеп, когда его сын стучится в дверь. Слепой Товит столько раз роется в двери. Почему те, кто погиб у каменной стены в Геттисберге, бросаются на немцев в Сталинграде? Писатель столько раз пишет и переписывает свой роман. Генерал снова и снова ведет одну и ту же войну. Скрипач снова и снова играет одну и ту же токкату.Дирижер столько раз исполняет одно и то же произведение. Почему некоторые любовные романы напоминают удар молнии? Вы удивлены, как часто Зороастр возрождается? Снег много раз перекрывает проселочные дороги.

17

Греческие корабли Когда водные ямы уходят, и рыба плещется в грязи, они могут слегка смачивать друг друга, Но лучше всего, если они потеряются в реке. Вы знаете, сколько греческих кораблей затонуло с грузом вина. Если мы не сможем добраться до порта, возможно, лучше всего отправиться на дно.Я слышал, что траурная голубка никогда не говорит то, что имеет в виду. Те из нас, кто сочиняет стихи, согласились не говорить, что такое боль. Элиот годами писал свои стихи, стоя под голой лампочкой. Он знал, что он убийца, И он принял наказание при рождении. Игрок на ситаре ищет: теперь на заднем дворе, Теперь в старой посуде, оставленной на столе, Теперь о страданиях на нижней стороне листа. Давай, брось свое доброе имя в воду. С сотни затонувших кораблей к нам звонят все те, кто разрушил свою жизнь из-за любви.

19

В гостях у учителя Я внук норвежских забывателей. Я племянник тех, кто украл лук. Мы все гости на свадьбе преступника. Каждый раз, когда мы подбираем гнездо упавшего крапивника, Мы чувствуем отчаяние и несправедливость, но мы любим чувствовать легкий треск брошенной яичной скорлупы. Выпить каплю воды усиливает жажду. Черно-белые фильмы усиливают нашу тоску. Эта ночь придет и просто заменит день. Темная пещера, в которой мы живем, простирается далеко за пределы мира.Там темно. Даже Амундсен И все его собаки не могли найти этому конца. Звезды так часто садятся в лесу, не принося волхвов, что барсук пьет Печаль каждый раз, когда его нос касается воды. Вчера вечером я принесла горе своему учителю. Я спросил его, что он может с этим поделать. Он сказал: «Я думал, ты пришел, потому что я тебе нравился!» Для доктора Нурбахша

21

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Растущие крылья Ничего страшного, если Сезанн продолжает рисовать одну и ту же картину. Ничего страшного, если сок во рту будет горьким.Ничего страшного, если старик волочит одну бесполезную ногу. Яблоко на райском дереве висит там месяцами. Мы ждем годами на краю водопада; Сине-серая гора продолжает расти за черными деревьями. Ничего страшного, если я буду чувствовать ту же боль, пока не умру. Заработанная боль дает больше питания, чем радость, которую мы выиграли в лотерею прошлой ночью. Ничего страшного, если гнездо куропатки засыпает снегом. Зачем охотнику жаловаться, если его сумка пуста В сумерках? Это только означает, что птица проживет еще одну ночь.Ничего страшного, если мы сегодня вечером сдадим все ключи. Все в порядке, если мы откажемся от стремления к спирали. Ничего страшного, если лодка, которую я люблю, никогда не достигнет берега. Если мы уже так близки к смерти, зачем нам жаловаться? Роберт, ты залез на столько деревьев, чтобы добраться до гнезд. Ничего страшного, если ты отрастишь крылья, спускаясь вниз.

23

Затягивание ремня Торопитесь, лошади скачут по дороге. Теперь наша смерть оседлала нас. Они затягивают подпорку. Просто продолжайте кричать: «Мое сердце никогда не бывает ожесточенным!» Пойдемте, осталось всего мгновение, солнце касается моря в Пойнт Лобос; те волны, которые знал Джефферс, скоро наденут линкольнские пальто ночи! Вы так долго меня ждали.А где я был? Все, что нравится жадной душе, подобно капле горящего масла в сердце. Что нам следует сделать? Пока они седлают лошадей, просто продолжайте кричать: «Моя горе — лошадь; Я пропавший всадник! » Горе отсутствия — единственный хлеб, который я ем. Все, что угодно сердцу, подобно капле горящего масла для жадной души, которая не может вынести ни одного мгновения, Когда мужчины и женщины нежны друг с другом. Вы знаете, что у автора этого стихотворения тонкая хватка на поводьях, и он вот-вот упадет. Подожди.Кони мчатся навстречу ночи.

25

Звонок и ответ Август 2002

Скажи мне, почему мы не повышаем голос в наши дни И плачем из-за того, что происходит. Вы заметили, что планы строятся на Ирак и тает ледяная шапка? Я говорю себе: «Давай, плачь. В чем смысл быть взрослым и не иметь голоса? Выплакаться! Смотрите, кто ответит! Это звонок и ответ! » Нам придется особенно громко призывать, чтобы достичь Наших ангелов, которые плохо слышат; они прячутся В кувшинах тишины, наполненной во время наших войн.Неужели мы согласились на столько войн, что не можем убежать от тишины? Если мы не повышаем голос, мы позволяем Другим (которые есть мы сами) грабить дом. Почему мы слушали великих глашатаев — Неруду, Ахматову, Торо, Фредерика Дугласа — а теперь молчим, как воробьи в кустах? Некоторые мастера говорят, что наша жизнь длится всего семь дней. Где мы на неделе? Уже четверг? Торопитесь, плачьте сейчас же! Скоро наступит ночь воскресенья.

27

Совет от гусей Спешите! Мир не станет лучше! Делай то, что хочешь делать сейчас.Пролог окончен. Скоро на сцену выйдут актеры с гробом. Я не хочу пугать тебя, но на твоем одеяле не может быть ни единого шва, если ты не будешь учиться. Гуси скажут вам: до рассвета много плачут. У вас есть друг, который изучал тюрьмы? Говорит ли друг: «Я люблю двенадцать домов»? Само слово «дома» предполагает тюрьму. Так много страданий продолжается среди заключенных. В камерах столько горя. Так много молний продолжает исходить от нерожденных.Пожалуйста, не ожидайте, что следующий президент будет лучше, чем этот. Четыре часа утра пора читать Василида. Каждое семя проводит на земле много ночей. Роберт, ты всегда был слишком весел; Тебе тоже не простят, если ты откажешься учиться.

29

Ослепление Самсона Разве вы их не видите? Идут ослепить Самсона! Но некоторые из нас не хотят, чтобы этот день закончился! Если Самсон ослепнет, что будет с морем? Разве это не плохо, что каждую ночь садится солнце, а дети кидают обувь в луну? Я помню горе матери на закате.Теперь вспоминаю своего отца. Я помню каждого отца, когда он борется со своим сыном. О Повелитель Четырех Четвертей — ему суждено проиграть! Вы, цыганские певцы, вскрикните! Позовите ворон летать над вспаханными полями. Я хочу, чтобы бьющиеся ладони взывали к Самсону. Я хочу грубых голосов и кричащих женщин, Чтобы воззвать против ослепления Самсона. Я всегда буду плакать — уберите эти ножи! Разве не достаточно того, что Вечерняя звезда заходит каждую ночь И занятия любовью заканчиваются на рассвете? Пожалуйста, Боже, помоги людям, потому что люди идут ослепить Самсона.

31

Гнездо, в котором мы родились. Не забыли ли мы гнездо, в котором мы родились? Мы забыли тощие головы и липкий пол? Мы забыли крики и широко открытые клювы? Сколько нам было лет, прежде чем мы простили Других в гнезде? Наверное, это наши собственные Шеи должны раскачиваться на ветру. Прошлой ночью мне приснилось, что мой брат утонул. Его тело не вошло, и у него были жена и дети. Волны продолжали прибывать. Наконец я увидел его рубашку. Мы в лодке на полпути к океану. Весла сломаны.Вода поступает через трещины. Слепой старик ведет наш маршрут по звездам. Что нам делать с историями, которые рассказывают старики? Некоторые говорят, что косматое существо старше Адама устроило тюрьму внутри рисового зерна. Одного волоса, оставленного на подбородке козла, хватит, Чтобы в бурную ночь сбить молнию, Если мы забыли гнездо, в котором родились.

33

Коричневые чернила Рембрандта Печаль старой лошади, стоящей под дождем. Продолжается и продолжается. Самолет, разбившийся в пустыне, Тридцать лет держит под крылом тени.Каждый раз, когда Рембрандт прикасается пером к странице, Взлетает столько сараев и заборов. Возможно, это происходит потому, что Земля провалила столько ночей. Когда мы слышим певца Drupad с низким голосом, терпеливо ожидающего следующего вздоха, мы понимаем, что Вселенная легко может обойтись без нас. Миндалевидное тело накопило столько страданий, что мы знаем, что скоро мы снова положим голову на колоду. Наши бедра до сих пор помнят все те дымные ночи, Когда мы часами сидели на корточках на пыльных равнинах, Держа в огне мелких млекопитающих.Как это возможно, чтобы так много ночей страданий можно было описать коричневыми чернилами наброска Христа, сидящего за столом с Иудой рядом?

35

Пеликаны в Ки Белой Лошади Время от времени расправляя крылья к солнцу, пеликаны Ныряют за рыбой от рассвета до заката. Властелин этого мира — художник, работающий ночью в темной комнате. Земля — ​​это место, где мы согласились выбросить дары, которые дед Адама подарил нам в Темное время до того, как родилась вечность.Тело любовника принадлежит разрушенной земле. Рассеянные звезды принадлежат Млечному Пути. Картофельное поле относится к ранней ночи. Ящерица-варан — дитя Матери и любимое дитя. Монитор держит змею в неподвижном состоянии в течение часа, а затем ест. Мы знаем, что не иметь резких мнений — это хорошо; Но разве вы все еще так много думали бы о Ное, если бы он выбросил свой мешок с гвоздями? Четыре раза в этом месяце мне снилось, что я убийца; и я. Эти линии представляют собой бумажные кораблики, которые плывут по морю покаяния.

37

Певцы фламенко в Гранаде Певцы никогда не перестанут протестовать против дождя. Певцы никогда не перестанут жаловаться на море. На могилу растратчика падает тысяча дубовых листьев. Все мы, вопящие в Гранаде, взываем к македонцам, чьи сыновья и дочери умерли ночью, когда родился Бог. Мать и сын жили и умерли на протяжении веков до нас; некоторые страдания не прекращались со времен Ноя. Сегодня наши вавилонские руки хлопают в ладоши.Я хочу, чтобы муравей сегодня вечером похоронил церковную башню! Я хочу, чтобы церковная стена пошатнулась сегодня вечером! Я хочу, чтобы муравей съел черный сахар! Если вы еще живы, расскажите нам еще раз, как Иисус простил Иуду и как Иуда закопал свои монеты на скотном дворе, затоптанном жертвенными козлами. Мы никогда не перестанем плакать глубоко в горле. Что бы ни случилось в ночь, когда родился Бог, Мы никогда не перестанем жаловаться на море.

39

Лошади, приближающиеся сзади Вы заметили, что лошади скачут мимо нас? Возможно, это лошади вообще без всадников.Возможно, это всадники, превратившиеся в лошадей. Мир без коней, приближающихся к нам, теперь кажется мне абсурдным. Ехать быстрее! Почему я пропустил столько веков? Вы знаете, как трудно в наши дни при рождении получить человеческое Тело! Не упускайте этот шанс! Крепко прижмите ноги к седлу. Вы дали мне уздечку, седло и лошадь, которая может проехать много миль. Но всегда возможно, что я гонщик, которому суждено проиграть гонку. Теперь это не имеет значения. Нас не волнует, найдут ли Анна и Вронский дорогу домой или нет, потому что проиграть гонку доставляет столько радости.Так много превосходных гонщиков уже пробежали эту трассу! Посмотрите на всех этих всадников на быстрых лошадях, проезжающих в ночи с тонкими скулами!

41

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Брамс Должно быть, моя ранняя дружба с поражением заставила меня привязаться к августу. Картофельные поля принадлежат ранней ночи. В детстве я столько раз сидел в грязи Среди сухих стеблей кукурузы, которые давали уверенность Каждый час, что Фрэнсис прислушивается к ночи. Письма Колумба говорят нам, что мы получим Дары, которые все моряки получают в конце — Воспоминания о золоте и могиле на песке.Тень руки друга дает нам Обещания, подобные тем, которые мы получили от Света под дверью, когда подошла наша мать. Каждый из нас — Иаков, оплакивающий Иосифа. Мы воробей, который летит через Зал воина и возвращается обратно в падающий снег. Я не знаю, почему эти образы должны меня так радовать; ангел сказал: «В последний момент перед ночью Брамс покажет вам, насколько верны записи».

43

Иаков и Рахиль. Жесткая кора на календарных дубах и чаша Молока, пролитого на пол, говорят нам, что любовник Долгое время прибудет на похороны слишком поздно.Мы никогда не сможем залечить раны, которые Колумб нанес в море; как мы могли сдержать Все обещания, данные темным ангелам? Египетский учитель все время спрашивает, почему мертвый тянется к не той Библии, почему пеликан ошибается в своем гнезде утром на Пасху. Иаков еще раз на семь лет полетит к шали Рахили; еще раз посадит пятнистые веточки У источника, где пьют овцы с наступлением темноты. Добавьте больше сахара в чай ​​акварелиста! Не запрещайте лошадям скакать в шторм! Пожалуйста, держите всех лягушек живыми в пруду на холме! В творении так много ошибок, которые мы не можем исправить.Как родители, мы, возможно, никогда не сможем сказать своим детям Истинное благословение, как должны. Для Бриджит и Бена

45

Что делать с садом, я просто останусь здесь. Вы продолжаете. Оставь меня в этом разрушенном саду, о котором забыл позаботиться Иосиф. Я здесь с тех пор, как мама впервые выложила мою одежду. Группа женщин постоянно напоминает мне, кого я люблю. Они стоят в саду с поднятыми руками. Они говорят: «Оставьте этот разрушенный сад, который вы так любите». Я верю, что покаяние размером не больше округа может стать континентом прощения.Я считаю, что Печать на этой двери не ставилась. Возможно, даже моя слабая вера принесет мне Милосердие. Я верю, что камешек на дороге может отбрасывать тень длиной в сто миль в сумерках. Потому что я отсутствую, когда я присутствую, и присутствую Когда я отсутствую, потому что я опускаю глаза в пол, я прожил семьдесят лет в этом разрушенном саду. Роберт, оставь тоску по другому детству. Вы помните, что Фабр, когда ему было семьдесят, Нашли для своих насекомых акр каменистой земли.

47

Рожок для обуви Странно, что рожок для обуви на протяжении столетий сохранял свою форму.В сумерках мое невежество ускользает и прячет яйца в лесу. Все знают, когда умирают великие мужчина или женщина, и борются с этим. Многие евреи хотели поговорить с Пилатом наедине. На лицах наших родителей на рассвете столько печали, что они напоминают те каменные лица на острове Пасхи, смотрящие на пропавшую пятницу. После каждой из наших войн недавно умершие Протяни нам чашу. Что мы можем сделать, кроме как свидетельствовать о тысячелетней тьме? Железо взывает к земле, земля к железу.Если вы подбросите нож высоко в воздух, нож вскоре изогнется и воткнется в землю. Я догадался, насколько трудным будет мой эгоизм, когда услышал звук, издаваемый сцепкой, когда она соскальзывает с дышла на землю.

49

Пение одной и той же горловой ноты Я не могу перестать плакать тысячу ночей, Когда я не мог плакать. Я мальчик с фермы, который следует по следам, ведущим от трактора. Моя жизнь рухнула в тот самый день, когда я родился. Длинные шерстяные пальто Темных Ангелов стирали слова на снегу, когда они проходили мимо.Таблаист, должно быть, пережил и покинул Столько жизней, чтобы музыка звучала так. Его руки выкачивают тонны воды из моря. Женщины с только что вымытыми волосами, тела, Рожденные снова и снова с новыми душами, доски, Прислоненные к забору, что все это значит? И женщины страдают больше всего — между каждым мальчиком-ребенком. Так много ковров ткут, а потом разбирают. На землю разлито вино из ста чаш. Роберт, ты продолжаешь настаивать на той же горловой ноте. Не знаю, как получить на это разрешение.Вы похожи на сошедшего с ума старика на корабле. Для Маркуса Вайза

51

Бог фисташковых орехов приседает ночью над одной-единственной фисташкой. Обширность хребта Винд-Ривер в Вайоминге не более величественна, чем талия ребенка. Гайдн сообщает нам, что мы унаследовали особняк на одном из морских островов Джорджии. Затем последняя записка сжигает здание суда и все записи. Каждый, кто давит на струны своими пальцами, идет на Небеса; боль в кончиках пальцев идет к исцелению от преступлений, совершенных руками.Давайте откажемся от представления о том, что отличная музыка — это способ восхвалять людей. Приятно согласиться с тем, что в одной капле океанской воды хранятся все молитвы Кьеркегора. Когда я слышу, как ситар рассказывает историю своей жизни, я знаю, что он говорит мне, как себя вести — целуя ноги дорогого, чтобы оплакивать мою потраченную впустую жизнь. Роберт, это стихотворение скоро закончится; и ты подобен ветке, дрожащей на краю водопада. Как музыкальная нота, вы собираетесь стать ничем.

53

Слушая старинную музыку Рудра Вина Я не знаю, что могло бы приблизить меня к вам.Может быть, притормозить эту музыку, может, проснуться посреди ночи, может, нырнуть на дно. Может тишина. Скорость души, перепрыгивающей через заборы, Выносит носок вперед. Иногда книга, лежащая у меня на груди, переносит меня назад, в объятия моей матери. Боль в складке моей руки, должно быть, была старой Печалью, которую испытывает новорожденный, когда он чувствует, что его отец пришел, чтобы потребовать его для этого мира. Не спрашивайте меня, встать ли на сторону Платона или Фрейда. Просто подойди сюда и помоги мне сжечь мои книги, чтобы мы могли переехать в Аргентину.Барабан настаивает, что ночь, когда мы умрем, будет долгой. Рудра Вина продолжает настаивать на том, что страдания недостаточно. Продолжай, Рудра Вина, продолжай рычать о Боге. Я трусь своим большим лицом о свое маленькое личико, Как дрозд, стремительно летящий сквозь листву. Для Уэсли и Сунила

55

Прячась в капле воды Сейчас раннее утро, и смерть на время забыла нас. Домом владеет тьма, но я жив. Готов похвалить всех великих музыкантов. Что бы ни случилось со мной, случится и с вами.Конечно, вы, должно быть, поняли это, услышав, как струны кричат ​​независимо от того, кто по ним ударяет. С больших дубов во дворе в октябре листья опадают по несколько часов каждый день. Каждую ночь на звезды смотрят тысячи морщинистых лиц. Тем не менее мы знаем, что в любую секунду душа может встать и отправиться через пустыню, как когда Рабия в конечном итоге ехала верхом на воскресшем осле к Встрече. Именно это приближение к Каабе радует нас. Именно такой способ спрятаться в капле воды позволяет скрытому лицу стать видимым для всех.Гаутама сказал, что когда Великое колесо обозрения перестанет вращаться, вы все равно будете находиться там, раскачиваясь на сиденье и смеясь.

57

Ради Роберта Мазервелла Хантера, отдайте мне мою лошадь. Я снова впадаю в печаль. Я ищу мертвецов, спрятанных в траве. Помогите мне встать. Я снова без ума от страданий. Я вижу, что иду в шкуре мертвеца. Я столько раз рождалась сиротой. Тонкие туго натянутые струны скрипки спасли меня от самоубийства. Когда Роберт Мазервелл поднимает два своих черных облака Так, чтобы они плыли на расстоянии нескольких футов друг от друга, я знаю, что горе — это тот, кто говорит мне, что делать.Душа никогда не может насытиться вкусом своей печали. Я лошадь закинула голову набок, скакая прочь от места, где живут счастливые люди. Меня больше не волнует, образован я или нет. Мы узнали столько боли, не ходя в школу. Наши строки предполагают удачу, потерянную между ударами сердца. Мы, любящие черные тучи Мазервелла, можем быть безумными, но, по крайней мере, мы знаем, где кормить. Мы — близкие родственники птиц, которые последовали за Иисусом в Египет.

59

Слушая Шахрама Назери, я знаю, что лошади скачут галопом на многие мили.Я знаю, что муравьи поднимают свои щупальца к небу И планируют новые победы, но уже слишком поздно! Когда Назери поет, меня не волнует, спустится Второй Адам или нет; Меня не волнует, заставят тебя плакать мои слова или нет — уже слишком поздно. От огня разносится запах кофе. Рыжие старушки поют над гробом. Продолжайте жаловаться и молиться. Это уже слишком поздно! Я знаю сладкие гласные и неизбежные ритмы. Я знаю, как сладко, когда здесь молодая женщина И старики думают о Боге; но уже слишком поздно.Мой язык никогда не становится горьким, потому что мой рот держит трубку горя в зубах. Продолжайте и побеждайте горечь; Это уже слишком поздно. А вот и я; Я в полном одиночестве. Раннее утро. Я так счастлив. Как такое величие может жить под моей кожей? Продолжайте спрашивать; Это уже слишком поздно!

61

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Рассылка улик прокурорам Каждый лист шторма указывает в одном направлении. История романа — это история нашей жизни. Тело любовника всегда наклонено к земле.Влюбленные иногда прячут вещи под подушки. В течение первого года мы сохранили карты Бали, пограничных вод и мальтийских низменностей. Мы не знали достаточно, чтобы переехать в дом. Мы спали на ячменных полях ночь за ночью, Наблюдая, как звезды уходят за край света. Мы знаем, что влюбленные путешествуют в далекие страны, иногда до встречи. Мы договорились. Мы знали друг друга сто лет назад. Когда мы трижды отправляли доказательства по почте в прокуратуру, они поняли, что нас приговаривают к тюрьме.Когда судьи увидели, что мы идем, они аплодировали. Мы вдвоем были слепыми, но гнали наших лошадей по бескрайней прерии. Вы, судьи, скажите мне, видели ли вы когда-нибудь фургоны, которые путешествовали так далеко.

63

Пробуждение посреди ночи Я хочу быть верным тому, что слышал. Вчера вечером было так приятно слышать музыку. Так много радости в том, чтобы вместе бояться мира. Снег в ветвях, печаль в твоих руках, Следы ног в грязи, старые лица инков, Форель, которая весь год ждет, пока спустятся желуди.Игрок на ситаре очень похож на ворона, которая каждое утро поднимается в небо над черными ветвями и издает шесть криков, не помня о свете. Каждому музыканту хочется, чтобы его пальцы играли быстрее, чтобы он мог глубже погрузиться в царство боли. Каждая нота в строке требует на одну ноту больше. Рука, записавшая все эти звуки, Подобна птице, которая просыпается среди ночи и устремляется к своему старому гнезду на горе. Роберт, я не знаю, почему тебе так везет в эти дни.Те несколько строк о воронах Плач лучше, чем целую ночь сна.

65

Неделя во Флоренции Осел провел нас через множество культур! Дева после рождения девственницы! Голос фра Липпи — это луч света, спускающийся на страдания. Моллюски пережили столько долгих ночей одни. Почему бы Джотто не стоять часами в своей мастерской? Вперед, продолжать; поститесь ночью и плачьте на рассвете. Зеленый Арно несет зеленую кровь насекомых. Разгневанные люди в баптистерии зарезали друг друга задолго до того, как Данте ушел в слезах.Лицо Мэри так мило сияет. Почему? Волосы палеолитических слонов только один раз падают на Их девичьи глаза; затем они входят в вечную тьму. Молодая женщина изучает и молится в комнате, открытой для тосканского воздуха. Но широкие крылья ангела не помещаются полностью внутрь дома. Роберт, если ты видел хоть одно ухо коричневого осла, которое нарисовал Джотто, этого достаточно. Вам не нужно смотреть в окно на поля, засаженные Иисусом. Для Мэри и Алессандро

67

Музыка Рамо Так приятно слышать музыку Рамо, когда ночь только отступает от дубовых ветвей, И враг солнца бросает перчатки.Прошлой ночью я так долго и глубоко плакал во сне, потому что рыба не возвращалась к тому излучине реки, где я так часто плавал в детстве. Увидев, что Иаков и Исав оба стоят У постели своего отца, старый рыбак послал крючки и вытащил безрассудного мальчика на небеса. Некоторая музыка прекрасна, как снег на ветках. Я действительно не вижу большой разницы между Словами и смычком, натянутым на виолончель. Ну и как нам после этого жаловаться? Нас предупреждали, что на земле мы получаем дым, огонь, ветер, грязь и тьму.Балансировать на шесте — это нормально! Люди говорят, что если вы хотите, чтобы волшебство было спрятано от других, вам придется прожить жизнь, полную ликования!

69

Потеря дома в карточной игре Мы играли в азартные игры, мы сделали ставку на наш дом, проиграли тысячу раз. Каждый раз, когда мы заканчиваем курс, Мы едем на лошади обратно в круг проигравшего. Мы никогда не устанем тосковать друг другу по хорошему. Каждый из нас, занимаясь любовью, подобен матери, ведущей своего ребенка к двери школы.Нам было всего четырнадцать, когда я увидел тебя на уроке геометрии. Мы глотали экстаз; но мы так мало знали О юбках славы, возбуждающих ночь. Это горе влюбленных, должно быть, беспокоило древних, потому что они знали, что любой свет может легко потеряться в темных облаках. О Сет и Шем! Вы все еще скорбите о Семени света, которое без Защитника сошло в Египет, в чрево Марии? Возможно, нам не о чем оплакивать, Не о чем оплакивать. Мы тоже с каждым поражением уходили немного дальше в Египет.

71

История скорби Странно, что вечер так испещрен горем. Птицы начинают петь, когда ветка краснеет. Но мы пишем наши стихи, когда заходит солнце. Наши предки умели плакать при смерти; но у них было достаточно, чтобы найти большие камни, чтобы покрыть мертвых, и породить новые души, чтобы заменить их. Мы спали на известняковых равнинах и просыпались ночь за ночью, прослеживая путь мертвых через дыры в известняке к звездам. Некоторые руки обведены выдувным порошком. На стенах пещеры отсутствуют пальцы.Мы рисовали в пыли карты ночного неба. Как медленно все шло! Однажды женщина заплакала, увидев покрасневшую от охры кость. Через тысячу лет мы положили бусину в могилу. Некоторые могилы стоят среди леса. Мы до сих пор не понимаем, почему сосновый гроб такой красивый. Мы не знаем. Мы все еще размышляем о том, почему восходит солнце.

73

Неделя на побережье Орегона Родиться — значит смотреть со скалы Над морем. Огромные медузы, раскинувшие руки в море, говорят нам, насколько глубоко наше невежество.Действия, которые мы совершаем, напоминают чернила, пропитанные страницей. Мужчины и женщины, которых мы не видим, написали на странице Прямо перед нами. Это смерть перевернула страницу. Почему мы предполагаем, что несем ответственность за боль близких нам людей? Альбатрос, приземляющийся на мачту, начал летать тысячу лет назад. Мы плывем в открытой лодке возле Бермудских островов, наблюдая, как капли морской воды падают с весел. Скоро корабль Мелвилла придет с пением. Все те времена, когда мы рождались и умирали, включая Те времена, когда мы вообще не родились, Требуем, чтобы Андромеда сидела прямо на своем стуле.Роберт, ты стал наблюдателем за ночным небом… Ты сидишь половину ночи, глядя на Ориона. Радуйтесь, что столько медуз раскинули руки в море.

75

Кучи песка Вчера вечером мы сняли волчьи шкуры и часами танцевали, топая ногами по старому ковру. Мы были кучами песка, разбивающимися в чужих руках. Это было, когда мы спели те же четыре такта за И еще, что мы постепенно сошли с ума От одной драгоценной ноги, которая никогда не была поставлена. Некоторое время мы не могли сказать, где находится дверь или где находятся углы.Мы не знали, Наш ли плач или чей-то еще заполнил комнату. Какая польза от всего этого танца? О, это ничего; это никогда не принесет никакой пользы. Это так же дорого, как сто часов молитвы. Мы понятия не имеем, почему наши тела прыгают вверх и вниз, и почему в нашем горле полно звуков. Все наши годы все закончились ничем. Мы не могли сказать, где были стены и пол. Мы потеряли всю прохладу, танцуя на жаре. Все наши годы всего к этому пришли.

77

Тусклые игральные карты Друзья, пора оставить нашу надежду на Восторг. Блюдцы нас не унесут. Раскольникову приходилось полагаться на полицию, которая помогает ему уснуть. Наша душа любит грязные карты, которые были розданы бездельникам. Старики опускали старых королев своими запачканными дымом пальцами. В Cirque Du Soleil, когда акробаты проносятся над толпой, рождаются младенцы, которые знают гораздо больше, чем мы. Желтые зубы старых зайцев многое объясняют О недостатке милосердия; походка гусеницы Напоминает нам монголов, скачущих к Хорахану.После похорон, оказавшись в безопасности, мертвые начинают пропускать проигрыши в карты. Мы знаем, что Каин и Авель хотят снова встретиться друг с другом на вспаханном поле. Роберт, без унижения мы бы не обошлись. Мы все еще сидим на шесте. Что с нами будет, во многом зависит от ветра.

79

Толстая старая пара кружится вокруг Барабан говорит, что ночь, когда мы умрем, будет долгой. Там сказано, что у детей есть время поиграть. Скажи взрослым, что сегодня вечером они могут задернуть шторы вокруг кровати.Старик хочет знать, чем закончилась война. Молодая девушка хочет, чтобы ее грудь заставляла восходить солнце. Мыслитель хочет сохранить непонимание. Ничего страшного, если земной инок похоронен возле алтаря. Ничего страшного, если певица не приедет на концерт. Хорошо, если старая толстая парочка будет кружиться вокруг. Пусть родители поют над колыбелью каждую ночь. Пусть пеликаны продолжают жить в своих липких гнездах. Пусть утка продолжает любить грязь у ее ног. Ничего страшного, если муравей всегда помнит дорогу домой.Ничего страшного, если Бах продолжает тянуться к одной и той же ноте. Ничего страшного, если мы выбьем лестницу от дома. Даже если вы пуританин, все будет в порядке, если вы присоединитесь к любовникам в их разрушенном доме сегодня вечером. Хорошо, если ты станешь душой, а потом исчезнешь.

81

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Шабистари и Тайный сад Я не могу перестать хвалить Шабистари за то, что он приблизил ноги комара и слона друг к другу. Затем я хочу, чтобы воскресенье было ближе к понедельнику.Предположим, кусок соломы женился на ветру. Разве вы не замечали тех хороших браков, когда ветер и мякина вместе идут по дороге? Когда стихотворение переносит меня в то место, где ни одна история никогда не повторяется дважды, все, что мне нужно, — это теплая комната и тысяча лет размышлений. Конрад сказал, что темный пловец действительно достиг своего корабля. Если мы погрузимся в страдания, которые подходят нам, В наших мечтах будет все, о чем плакали Адам и Ева. Удивительные вещи случаются. Однажды утром Кьеркегор объясняет, что такое ресентимент. И мышь соглашается выйти замуж за всех в комнате.Роберт, это приподнятое настроение еще не доказывает, что вы — близкий друг истины; но вы научились водить свою тележку по прериям человеческой печали.

83

Ночь сожженных городов Должно быть, Сатурн и другие старики устроили для нас эту ночь тьмы. Так много нашей жизни проходит в темноте. Когда вы открываете яблоко, чтобы отведать его сладкие плоды, обязательно съешьте крошечные черные семечки, чтобы вы могли почувствовать терпкость, которую знал Свифт. Я никогда не устаю от отчаяния и отчаяния, И я не буду молчать.Я все плачу, что дом грабят. Я хочу, чтобы об этом знали даже воры. Нам придется помогать друг другу слышать, потому что именно посреди ночи во время шторма родились Софокл и все плакальщицы. Мы сто лет пытались идти прямо с помощью разума. Друзья, мы — косолапые поползни, разлетевшиеся на мили рассветным ветром. Не знаю, почему эти стихи уходят в темноту. Роберт, ты на самом деле дочь Лота, спасавшаяся от руин Просвещения.Для Майкла Вентура

85

Жених Жених хотел попасть в Норвежскую Церковь. Но дороги сделали непроходимыми из-за огромного снега. Каждый из нас — Жених, жаждущий существования. Брак приближает мотылька к пламени свечи. Со своими хрупкими крыльями мужчины и женщины постоянно летят в огонь бытия. Некоторые говорят, что каждая капля грунтовых вод в Канзасе знает об океане. Как это может быть? Каждая капля воды, как и мы, жаждет существования. Абу Саид постился в пустыне двадцать лет.Позже, когда он вернулся, его друг дракон плакал. «Ваши страдания дали мне намек на существование». Когда пальцы пианиста касаются всех нот в Десятой прелюдии, становится ясно, что душа Баха прыгает, как заяц в поле бытия. Роберт, ты близок к радости, но не совсем. Вы — горбун, стоящий на итальянской площади и смотрящий на праздник существования.

87

Кочан ячменя Не знаю, встречали ли вы когда-нибудь кочан ячменя в конце августа, защищенный колючими бородами.Он прилипает к вашей одежде из чистой верности. Когда фермерская девушка поднимает перо Ливорно и машет им в пустом сарае, буря, которую оно поднимает, неуловима, как ветер верности. Последний кленовый лист, висящий на дереве на фоне голубого неба, подобен тому ангелу, который приблизил кончики крыльев к верности Марии. Игрок на ситаре отслеживает двенадцать нот для каждой раги, пять верхних и семь нижних. Даже с двенадцатью невестами он сохраняет верность. Вы знаете, что игла сама собой торчит; Это не великодушно, но, взявшись за руку, Оно начинает путь к верности.Трудно понять, что сказать о чудесах внутри души. Даже те из нас, кто нарушил Многие обещания, все еще могут надеяться на верность.

89

Понимание Адама Адам согласился, что океан будет домом соли. Все мы понимали, что наши души будут висеть на волоске. Бог согласился, что жемчужина будет вне наших рук. Что блудный сын нашел в своей комнате? Его сапоги и меч, маленькая обезьянка, прикованная к железному шару, кровати и забывчивости. Я писал стихи, лежа на очень многих маленьких кроватях.Иногда с внутренней стороны двери вешается крест. В основном в комнате темнота ранней зари. Некоторые говорят, что фермеры взяли на себя преступление сохранения и посева пшеницы; и пекари взяли на себя преступление выпечки хлеба! Я говорю: «Я хочу то, что мне причитается». Голос говорит: «У нас есть наследство». Чей это голос? Это мой старый учитель? О, какая это слава, что зимний снег должен быть таким глубоким, что мы так мало знаем, И будущее должно быть вне наших рук!

91

Ем ежевичный джем Когда я слышу, что все мы принадлежим к небытию, я опускаю глаза, но затем поднимаю их из любви к маленьким созданиям небытия.Некоторые говорят, что окуни стали похожи друг на друга, чтобы акула не прицелилась. Но остаться в живых не означает, что они свободны от небытия. Крики молодых ласточек, поднимающихся из Глинобитных гнезд, изобретательно прикрепленных к стропилам, Научили меня любить тощих птиц небытия. Даосы со своими тонкими бородками весь день ловят рыбу на прямой крючок, говорят нам, что они научились Не ожидать многого от небытия. У ежевики так много лиц, что их варенье — нечто вроде загустевшего из ничего; Каждый из нас любит полакомиться густым сиропом небытия.Когда каждая строфа заканчивается одним и тем же словом, я рад. Друг говорит: «Если ты этим гордишься, значит, ты один из секретарей небытия!»

93

Густой рябчик Я всю жизнь занимаюсь любимым делом. Почтим перепелов, которые так усердно ищут пищу. Вот я, играю на флейте в цистерне, как Джозеф. Мой гений заключается в настойчивости в преследовании слонов по ветру. Иногда длинные гласные. Продолжайте и покажите нам дорогу. Слава Богу за Джофра Руделя, который научил даже викингов дороге любви.Мы некомпетентные, безнадежные Любовники, но мы играем на ветер. Только когда я был в поле, прячась от ветра, я понял, что то, что развалилось прошлой ночью, может быть целым сегодня утром. Не знаю, слышали ли вы рябчика с толстой грудью, Когда он барабанит по старому бревну. Он похож на Хафеза, повторяющего то, что он слышал от своего учителя. Роберт, надеюсь, вы не хвастаетесь в этом стихотворении. Не затягивайте сравнение с Джозефом. Мы просто говорим здесь о перьях, развеваемых ветром.

95

Кража сахара из замка Мы бедные ученики, которые остаются после школы, чтобы изучать радость. Мы как эти птицы в горах Индии. Я вдова, чей ребенок — ее единственная радость. Единственное, что я держу в своей муравьиной голове, — это план строителя сахарного замка. Просто украсть одну крупинку сахара — это радость! Как птица, мы вылетаем из тьмы в зал, освещенный пением, потом снова вылетаем. Не попасть в теплый зал — тоже радость. Я отстающий, бездельник и идиот.Но я люблю читать о тех, кто мельком увидел Лицо и умер двадцать лет спустя от радости. Я не против того, чтобы ты сказал, что я скоро умру. Даже в звуке слова скоро я слышу Слово «ты», с которого начинается каждое предложение радости. «Ты вор!» судья сказал. «Посмотрим на Ваши руки!» Я показал в суде мозолистые руки. Моим приговором была тысяча лет радости.

97

БЛАГОДАРНОСТИ

Я благодарен редакторам следующих журналов, на страницах которых впервые появились некоторые из этих стихов: American Poetry Review, The Atlantic Monthly, The Bitter Oleander, Literary Imagination, The New Republic, The New Republic Nation, Parabola, Five Points, Tiferet, The Virginia Quarterly Review, Water-Stone, The Yale Review.«Греческие корабли», «Месса си минор Баха», «Пробуждение посреди ночи», «Когда я с тобой» и «Брамс» впервые появились в «Поэзии». Пять из этих стихотворений появились в книге «Безумие Империи: Книга стихов против войны в Ираке» («Элли Пресс», Сент-Пол, Миннесота, 2004).

Об авторе Две последние поэтические книги Р О Б Е Р Т Б ЛИ — это «Ночной Авраам, призванный к звездам» и «Крылатая энергия восторга: избранные переводы». Он является давним редактором литературных журналов, самым последним из которых является The Thousands.Среди его наград — Национальная книжная премия и две премии Гуггенхайма. Его прозаическая работа включает «Общество братьев и сестер», «Девичий король» (с Мэрион Вудман) и «Железный Джон». Он живет в Миннеаполисе, штат Миннесота. Посетите www.AuthorTracker.com, чтобы получить эксклюзивную информацию о вашем любимом авторе HarperCollins.

КНИГИ РОБЕРТА БЛИ

Поэзия Тишина в заснеженных полях Свет вокруг тела Мужчина в черном пальто превращает любящую женщину в двух мирах Медитации над ненасытной душой Утренние стихи Поедание меда слов: новые и избранные стихи Ночь Авраама зовут к звездам Антологии The Rag and Bone Shop of the Heart (с Джеймсом Хиллманом и Майклом Мидом) Новости Вселенной: Стихи о двойственном сознании Душа здесь для своей собственной радости Проза, говорящая все утро (интервью) Восемь этапов перевода Маленькая книга о человеческой тени (с Уильямом Бутом) Железный Джон: Книга о мужчинах Общество братьев и сестер Девичий король: воссоединение мужского и женского (с Мэрион Вудман) Переводы Крылатая энергия восторга: Избранные переводы Избранные стихотворения Райнера Марии Рильке «Один раз»: избранные стихи Антонио Мачадо Неруды и Вальехо: избранные стихи (с Джеймсом Райтом и Джоном Кнопфлом) Лорка и Хименес: «Избранные стихи, когда виноград вращается» to Wine (стихи Руми) «Молния должна была упасть на Галиба» (с Сунилом Даттой) Кабир: стихотворения в экстазе Мирабай: стихи в экстазе (с Джейн Хиршфилд)

Автор: Карли Шнур

Авторские права МОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ БЫЛО ТЫСЯЧИ ГОДА .Авторские права © 2005 Роберт Блай. Все права защищены в соответствии с Международной и Панамериканской конвенциями по авторскому праву. Оплатив необходимые сборы, вы получили неисключительное, непередаваемое право доступа и чтения текста этой электронной книги на экране. Никакая часть этого текста не может быть воспроизведена, передана, загружена, декомпилирована, реконструирована или сохранена или введена в любую систему хранения и поиска информации в любой форме и любыми средствами, электронными или механическими, известными сейчас или в дальнейшем. изобретены без письменного разрешения электронных книг HarperCollins.Adobe Acrobat eBook Reader Ноябрь 2008 г. ISBN 978-0-06-177754-7 10 9 8 7 6 5 4 3 2 1

Об издателе Австралия HarperCollins Publishers (Австралия) Pty. Ltd. 25 Ryde Road (PO Box 321) Pymble , NSW 2073, Австралия http://www.harpercollinsebooks.com.au Канада HarperCollins Publishers Ltd. 55 Avenue Road, Suite 2900 Toronto, ON, M5R, 3L2, Canada http://www.harpercollinsebooks.ca Новая Зеландия HarperCollinsPublishers (New Зеландия) Limited PO Вставка 1 Окленд, Новая Зеландия http: //www.harpercollins.co.nz Соединенное Королевство HarperCollins Publishers Ltd. 77-85 Fulham Palace Road London, W6 8JB, UK http://www.harpercollinsebooks.co.uk США HarperCollins Publishers Inc. 10 East 53rd Street New York, NY 10022 http: / /www.harpercollinsebooks.com

Люди ямы

Люди ямы

Название: Люди ямы
Автор: Авраам Мерритт
* Электронная книга проекта Gutenberg of Australia *
электронная книга: 0601991h.html
Английский язык
Дата первого размещения: июнь 2006 г.
Последнее обновление: май 2013 г.

Эта электронная книга была подготовлена ​​Колином Чоатом и Ричардом Скоттом и обновлена ​​Роем.
Глашан.

Электронные книги Project Gutenberg of Australia созданы из печатных изданий
которые являются общественным достоянием в Австралии, если не указано авторское право
Включено. Мы НЕ храним электронные книги в соответствии с определенными
бумажное издание.

Законы об авторском праве меняются во всем мире.Обязательно проверьте
законы об авторском праве для вашей страны перед загрузкой или распространением этого
файл.

Эта электронная книга доступна бесплатно и почти без ограничений.
как бы то ни было. Вы можете скопировать, отдать или использовать повторно в соответствии с условиями
лицензии Project Gutenberg of Australia, которую можно просмотреть в Интернете по адресу
http://gutenberg.net.au/licence.html

Чтобы связаться с австралийским проектом Gutenberg, перейдите на сайт http://gutenberg.net.au.

 

ПЕРЕЙДИТЕ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ Project Gutenberg Australia

---

по

Авраам Меррит

Впервые опубликовано в журнале

All-Story Weekly , 5 января 1918 г.
Перепечатано в г. Фантастические романы , январь 1941 г.

СЕВЕРНЕЕ от нас луч света прошел на полпути к зениту.Это пришел из-за пяти пиков. Луч проехал сквозь синюю колонну. дымка, края которой были обозначены так же резко, как дождь, льющийся с края грозового облака. Это было похоже на вспышку прожектора в лазурный туман. Он не отбрасывал тени.

По мере того, как он поднимался вверх, вершины были четко очерчены черным, и я увидел что вся гора имела форму руки. Когда свет вырисовывался, гигантские пальцы вытянуты, рука, казалось, вытянулась вперед.Это было в точности так, как если бы оно двигалось, чтобы что-то отодвинуть. Сияющий луч держал устойчивый на мгновение; затем разбились на мириады маленьких светящихся шаров, которые качался взад и вперед и мягко падал. Казалось, они ищут.

В лесу стало очень тихо. Каждый шум дерева задерживал дыхание. я почувствовал собаки прижимаются к моим ногам. Они тоже молчали; но каждый мускул в их тела дрожали, их волосы были жесткими на спине и на глазах, зафиксированные на падающих огнях, были сняты глазурью ужаса.

Я посмотрел на Андерсона. Он смотрел на север, где еще раз луч пульсировал вверх.

«Это не может быть северное сияние», — сказал я, не шевеля губами. Мой рот был как сухой, как будто Лао Цзай высыпал мне в горло свою пыль страха.

«Если это так, я никогда не видел ничего подобного», — ответил он тем же тоном. «Помимо кто когда-нибудь слышал о полярном сиянии в это время года? »

Он высказал мысль, которая была у меня в голове.

«Это заставляет меня думать, что там за чем-то охотятся, — сказал он, — нечестивый вид охоты — нам хорошо быть вне досягаемости ».

«Кажется, гора движется каждый раз, когда поднимается вал», — сказал я. «Что он скрывает, Старр? Это заставляет меня думать о замороженной руке облака что Шан Надур поставил перед Вратами Вурдалаков, чтобы держать их в логовах, которые Эблис для них вырезан ».

Он поднял руку — прислушиваясь.

С севера и высоко над головой доносился шепот. Это не было шелест полярного сияния, этот стремительный, трескучий звук, подобный призракам ветры, дующие на Творение, мчаются сквозь скелетные листья древних деревья, которые укрывали Лилит. Это был шепот, который содержал в себе требование. Это был нетерпелив. Он звал нас подойти туда, где мигал луч. Это привлекло. В нем была нотка неумолимой настойчивости. Это коснулось моего сердца тысячи крошечных пальцев с кончиками страха, и это наполнило меня огромным желанием мчаться и растворяться в свете.Должно быть так, Улисс чувствовал когда он напрягал мачту и старался подчиниться кристально сладкому пению Сирены.

Шепот становился громче.

«Что, черт возьми, с этими собаками?» — яростно воскликнул Андерсон. «Посмотрите на них!»

Мужчины-немуты, скуля, устремились прочь к свету. Мы их видели исчезнуть среди деревьев. К нам вернулся жалобный вой. потом это тоже утихло и не осталось ничего, кроме настойчивого бормотания над головой.

Поляна, на которой мы разбили лагерь, смотрела прямо на север. Мы достигли я предположим, триста миль выше первого большого поворота Коскоквима в сторону Юкон. Конечно, мы были в нетронутой части пустыни. Мы имеем протолкался от Доусона при разливе Весны, по справедливой дороге к потерянные пять пиков, между которыми, как сказал атабаскский знахарь, из нас золото льется, как замазка из сжатого кулака. Не индейцы были мы можем пойти с нами.Земля Руки Горы была проклята, они сказал. Накануне вечером мы видели вершины, их вершины были слабо очерчены. против пульсирующего свечения. И вот мы увидели свет, который привел нас к ним.

Андерсон застыл. Через шепот сломался любопытный блокнот и шорох. Это звучало так, как будто к нам приближается маленький медведь. я бросил в огонь кучу дров и, когда он загорелся, увидел, что что-то сломалось через кусты.Он ходил на четвереньках, но не ходил как медведь. Внезапно меня осенило — это было похоже на ползание ребенка по лестнице. Передние лапы поднялись в гротескной инфантильной манере. Это было гротескно, но это было… ужасно. Он стал ближе. Мы достигли наших пистолеты — и уронил их. Внезапно мы узнали, что эта ползучая штука была человек!

Это был мужчина. По-прежнему с высокой подушкой для лазания он качнулся к огню. Он остановился.

«В безопасности», — прошептал ползущий человек голосом, который был эхом ропот над головой.»Здесь довольно безопасно. Они не могут выбраться из ниоткуда, знаете ли. Они не могут вас достать — если вы не пойдете к ним —

Он упал на бок. Мы побежали к нему. Андерсон опустился на колени.

«Божья любовь!» он сказал. «Фрэнк, посмотри на это!» Он указал на руки. В запястья были прикрыты рваными лохмотьями тяжелой рубахи. Сами руки были пни! Пальцы были согнуты в ладонях, а плоть была повреждена. изношены до костей. Они были похожи на ноги маленького черного слона! Мой глаза скользили по телу.На талии была тяжелая полоса желтого цвета. металл. С него упало кольцо и дюжина звеньев сияющей белой цепи!

«Кто он? Откуда он взялся?» — сказал Андерсон. «Смотри, он быстрый спит — но даже во сне его руки пытаются подняться, а ноги тянутся сами встают один за другим! И его колени — как, черт возьми, было он когда-нибудь мог передвигаться по ним? »

Все было так, как он сказал. В глубоком сне, наступившем на ползунка руки и ноги продолжали подниматься в преднамеренном ужасном подъеме.Это было как будто у них была своя жизнь — они продолжали движение независимо от неподвижного тела. Это были семафорические движения. если ты когда-либо стояли в задней части поезда и наблюдали, как поднимаются семафоры и упадешь, ты поймешь, о чем я.

Внезапно шепот над головой прекратился. Столб света упал и больше не поднялось. Ползавший человек замер. Нежное сияние начало растут вокруг нас. Был рассвет, и закончилась короткая летняя ночь на Аляске.Андерсон потер глаза и повернул ко мне изможденное лицо.

«Мужик!» воскликнул он. «Вы выглядите так, как будто вы пережили заклинание болезнь! »

«Не больше, чем ты, Старр», — сказал я. «Что вы обо всем этом думаете?»

«Я думаю, что наш единственный ответ лежит там», — ответил он, указывая на фигура, которая так неподвижно лежала под одеялами, которые мы накинули на него. «Что бы это ни было — вот что было после.Не было северного сияния этот свет, Фрэнк. Это было похоже на вспыхнувший какой-то странный ад проповедник народ нас никогда не пугал ».

«Сегодня мы не пойдем дальше», — сказал я. «Я бы не разбудил его за все золото что проходит между пальцами пяти пиков — ни для всех дьяволов что может быть за ними «.

Ползучий человек спал глубже Стикс. Мы купались и перевязал подушечки, бывшие его руками.Руки и ноги были такими жесткими, как хотя это были костыли. Он не двигался, пока мы работали над ним. Он лежит поскольку он упал, руки слегка приподняты, колени согнуты.

«Почему он ползал?» прошептал Андерсон. «Почему он не пошел?»

Подшивал пояс на талии. Это было золото, но вроде нет золото, с которым я когда-либо имел дело. Чистое золото мягкое. Это было мягко, но нечистая, вязкая собственная жизнь. Зацепился за файл.Я пронзил это, отогнул его от тела и швырнул подальше. Это было- омерзительно!

Весь тот день он спал. Наступила тьма, и он все еще спал Той ночью там не было ни светового луча, ни поискового шара, ни шепота. Какое-то заклинание ужаса казалось, подняли с земли. Был полдень, когда ползущий человек проснулся. я подскочил, когда прозвучал приятный протяжный голос.

«Как долго я спал?» он спросил. Его бледно-голубые глаза стали насмешливыми, когда я смотрел на него.«Ночь… и почти два дня», — сказал я. «Были ли Зажигал там прошлой ночью? »Он нетерпеливо кивнул Северу. шепотом? «

«Ни то, ни другое», — ответил я. Его голова запрокинулась, и он уставился в небо.

«Значит, они бросили это дело?» — сказал он наконец.

«Кто отказался от этого?» — спросил Андерсон.

«Ну, люди из ямы», — тихо ответил ползущий человек.

Мы уставились на него.«Люди ямы», — сказал он. «То, что дьявол сделано до Потопа, и которые каким-то образом избежали мщения Бога. Ты не подвергались опасности с их стороны — если только вы не последовали их зову. Они не могут продвинуться дальше синей дымки. Я был их пленником «, — сказал он. добавлено просто. «Они пытались перешептать меня им!»

Мы с Андерсоном посмотрели друг на друга, и у обоих была одна и та же мысль. умы.

«Вы ошибаетесь», — сказал ползущий мужчина.»Я не сумасшедший. Дайте мне очень мало пить. Я скоро умру, но я хочу, чтобы ты забрал меня так далеко На юг, пока я не умру, а потом я хочу, чтобы вы развели большой огонь и сожги меня. Я хочу быть в такой форме, чтобы никакие их адские чары не могли перетащите мое тело обратно к ним. Ты тоже это сделаешь, когда я тебе рассказал они… — он заколебался. — Я думаю, что их цепь снята с меня? — сказал он.

«Я отрезал», — коротко ответил я.

«Слава богу и за это», — прошептал ползущий человек.

Он выпил бренди и воду, которые мы поднесли к его губам.

«Руки и ноги совершенно мертвы», — сказал он. «Мертвые, как я скоро буду. Ну, они сделали хорошо для меня. Теперь я скажу вам, что там за этой рукой. Ад! »

«А теперь послушайте. Меня зовут Стэнтон — Синклер Стэнтон. Класс 1900, Йель. Explorer. В прошлом году я отправился от Доусона, чтобы поохотиться на пять пиков, которые Поднимитесь, как рука в стране с привидениями, и проведите между ними чистое золото.Тем же вещь, которую вы искали? Я так и думал. В конце прошлой осени мой товарищ заболел. Отправлено его обратно с некоторыми индейцами. Чуть позже все мои индейцы убежали от меня. я решил, что буду придерживаться, построил хижину, запасся едой и лег зима это. Весной я снова двинулся в путь. Чуть меньше двух недель назад Я увидел пять вершин. Но не с этой стороны — с другой. Дай мне еще немного бренди.

«Я сделал слишком большой объезд», — продолжил он.»Я зашел слишком далеко на север. Я отбили. С этой стороны вы не видите ничего, кроме леса прямо до базы. Руки Горы. С другой стороны — «

».

Он помолчал.

«Вон там тоже лес. Но до него не доходит. Нет! Я вышел из Это. Передо мной протянулась ровная равнина. Он был как изношен, так и древний вид, как пустыня вокруг руин Вавилона. В конце концов поднялся пики.Между мной и ними — далеко — было что-то вроде низкого плотина скал. Потом — я перебежал дорогу!

«Дорога!» — недоверчиво воскликнул Андерсон.

«Дорога», — сказал ползущий человек. «Прекрасная гладкая каменная дорога. Она вела прямо на гору. О, это была дорога — и носили, как хотя миллионы и миллионы футов прошли тысячи годы. По бокам от него были песок и груды камней. Через некоторое время я начал чтобы заметить эти камни.Они были разрезаны, и форма куч как-то подсказал мне, что сто тысяч лет назад они могли быть дома. Я чувствовал вокруг них человека, и в то же время от них пахло незапамятная древность. Хорошо —

«Пики становились все ближе. Груды развалин становились толще. Что-то над ними нависла невыразимая пустыня; что-то пришло от них, что поразило мое сердце, как прикосновение призраков, настолько старых, что они могли быть только призраки призраков.Я пошел дальше.

«И теперь я увидел то, что я думал, что это низкий горный диапазон на основание пиков представляло собой более толстый мусор руин. Гора Руки была действительно намного дальше. Дорога проходила между двумя высокими скалами, которые возвышались себя как шлюз ».

Ползущий человек остановился.

«Они были воротами», — сказал он. «Я добрался до них. Я прошел между ними. И затем я растянулся и в ужасе схватился за землю! Я был на широком камне Платформа.Передо мной было — чистое пространство! Представьте себе Гранд-Каньон пять раза шире и с выпавшим дном. Это то, что я искал в. Это было похоже на то, чтобы заглянуть через край расселины в бесконечность, куда катятся планеты! По ту сторону стояли пять пиков. Они выглядела как гигантская предупреждающая рука, протянутая к небу. Губа бездна изгибалась по обе стороны от меня.

«Я мог видеть, наверное, тысячу футов. Затем густая синяя дымка закрылась глаз.Это было похоже на синеву, которую вы видите на высоких холмах в сумерках. А также яма — это было ужасно; устрашающе, как залив Раналак маори, тонет между живыми и мертвыми, и только только что освобожденная душа имеет силу прыгнуть, но уже никогда не сможет пересечь ее снова.

«Я отполз от края и встал, слабый. Моя рука уперлась в одна из опор ворот. На нем была резьба. Он проникал в по-прежнему резко очерчивает героическую фигуру мужчины.Он повернулся спиной. Его руки были вытянуты. На нем был странный остроконечный головной убор. Я посмотрел у противоположной колонны. На нем была точно такая же фигура. Столбы были треугольной формы, а резьба — сбоку от ямы. Фигуры казалось, что-то сдерживает. Я присмотрелся. За протянутой руки мне казалось, что я видел другие формы.

«Я смутно проследил их. Внезапно я почувствовал себя необъяснимо больным. пришли ко мне впечатления огромных вертикальных слизней.Их опухшие тела были слабо порезанные — все, кроме голов, которые были хорошо заметными шарами. Они были — невыразимо отвратительными. Я отвернулся от ворот обратно в пустоту. я растянулся на плите и посмотрел через край.

«В яму вела лестница!»

«Лестница!» мы плакали.

«Лестница, — повторил ползущий человек так же терпеливо, как и прежде, — казалось, не столько вырезано в скале, сколько встроено в нее.Плит было около шести футов в длину и три фута в ширину. Он сбежал с платформы и исчез. в синюю дымку ».

«Но кто мог построить такую ​​лестницу?» Я сказал. «Построена лестница в стену пропасти и ведущую в бездонную яму! »

«Не бездонно», — тихо сказал ползущий человек. «Было дно. Я дошел до него! »

«Дошли?» мы повторили.

«Да, у лестницы», — ответил ползущий мужчина.»Видишь ли, я пошел вниз!

«Да», — сказал он. «Я спустился по лестнице. Но не в тот день. лагерь за воротами. На рассвете я наполнил свой рюкзак едой, мои двое столовые с водой из родника, который там наверху, у ворот, гуляли между резными монолитами и перешагнули через край котлована.

«Ступени шли вдоль скалы под углом в сорок градусов. Когда я спустился и изучил их.Они были из зеленоватой скалы, совсем отличается от гранитного порфира, который сформировал стену обрыва. Сначала я подумал, что строители воспользовались обнажением страту, и высекли из него свой гигантский полет. Но регулярность угол, под которым он упал, заставил меня усомниться в этой теории.

«Проехав примерно полмили, я вышел на площадку. на этой площадке лестница сделала V-образный поворот и побежала вниз, цепляясь за обрыв под тем же углом, что и первый пролет; это был зигзаг, а после Я сделал три таких поворота, я знал, что ступеньки падают прямо вниз в череде таких углов.Никакие слои не могут быть такими регулярными. Нет, лестница построена вручную! Но чей? Ответ в этих руинах по краю, я думаю — никогда не читать.

«К полудню я потерял из виду пять вершин и край пропасти. Надо мной, подо мной не было ничего, кроме синей дымки. Рядом со мной тоже было ничто, потому что дальнейшая скала давно исчезла. я почувствовал не было головокружения, и любой след страха поглотило огромное любопытство.Какие я должен был открыть? Какая-то древняя и чудесная цивилизация, которая правила когда у поляков были тропические сады? Ничего живого, я был уверен — все был слишком стар для жизни. Тем не менее, такая прекрасная лестница должна к чему-то вести. так же замечательно, как я знал. Что это было? Я пошел дальше.

«Я проходил через равные промежутки времени устья небольших пещер. будет две тысячи шагов, а затем открытие, еще две тысячи шагов и открытие — и так далее, и тому подобное.Поздно вечером я остановился перед одним из эти расщелины. Полагаю, я спустился на три мили вниз по яме, хотя углы были такими, что я прошел целых десять миль. Я изучил Вход. На каждой стороне были вырезаны фигуры большого портала наверху, только теперь они стояли лицом вперед, раскинув руки, как будто сдерживать что-то из внешних глубин. Их лица были покрыты вуали. За ними не было отвратительных форм.Я вошел внутрь. Трещина отбежал на двадцать ярдов, как нора. Было сухо и совершенно светло. Снаружи я мог видеть синюю дымку, поднимающуюся вверх, как столб, края которой четко обозначен. Я чувствовал необычайное чувство безопасности, хотя и не осознавали любой страх. Я чувствовал, что фигуры у входа были опекуны — но против чего?

«Голубая дымка сгустилась и стала слабо светиться. Мне показалось, что это над головой были сумерки.Я поел, немного выпил и заснул. Когда я проснулся, синий был снова посветлело, и мне показалось, что наверху рассвет. Я пошел дальше. Я забыл залив зевает рядом со мной. Я не чувствовал усталости и небольшого голода или жажды, хотя я пил и ел умеренно. В ту ночь я провел в другом пещер, и на рассвете я снова спустился.

«Было поздно, когда я впервые увидел город…»

Некоторое время он молчал.

«Город, — сказал он наконец, — есть город, который вы знаете.Но не такой город, каким вы когда-либо видели — ни один другой человек, который жил, чтобы рассказать о Это. Яма, я думаю, имеет форму бутылки; открытие перед пятью пики — это шея. Но насколько широкое дно, я не знаю — тысячи миль может быть. Я начал ловить слабые отблески света далеко внизу в синий. Потом я увидел верхушки деревьев, я полагаю, они есть. Но не наш вид деревьев — неприятный, змеиный вид деревьев. Они вырастили себя на высоких тонких стволах и на их вершинах были гнезда толстых усиков с некрасивыми маленькие листья, как наконечники стрел.Деревья были красными, ярко-красными. Здесь и там я увидел блестящие желтые пятна. Я знал, что это вода, потому что Я мог видеть, как вещи пробиваются сквозь их поверхность — или, по крайней мере, я мог видят всплеск и рябь, но что их беспокоило, я никогда не пила.

«Прямо подо мной был… город. Я посмотрел на милю после миля плотно упакованных цилиндров. Они лежали на боку пирамидами из три, пять — из десятков — навалились друг на друга.Трудно заставит вас увидеть, на что похож этот город — послушайте, предположим, у вас есть водопровод определенной длины и сначала кладете три из них рядом и сверху из них вы кладете два, а на эти два по одному; или предположим, что вы берете пять за фундамент и поместите на этих четырех, затем на трех, затем на двух и затем на одном. Делать Понимаете? Так они выглядели. Но их увенчали башни, минареты, сигнальные ракеты, вееры и искривленные чудовища. Они сверкали, как хотя и покрыт бледно-розовым пламенем.Рядом с ними выросли ядовитые красные деревья себя, как головы гидр, охраняющих гнезда гигантских, украшенных драгоценностями и спящие черви!

«В нескольких футах ниже меня лестница выходила в арку Титаника, неземной, как пролет, соединяющий Ад и ведущий в Асгард. Он изогнулся и вниз прямо через вершину самой высокой груды резных цилиндров и затем он исчез через него. Это было ужасно — это было демонический — «

Ползущий человек остановился.Его глаза закатились. Он дрожал и его руки и ноги начали свое ужасное ползание. С его губ пришел шепот. Это было отголоском громкого ропота, который мы слышали ночью он пришел к нам. Я закрыл ему глаза руками. Он замолчал.

«Проклятые!» он сказал. «Люди ямы! Я прошептал. Да — но они не могут меня сейчас достать — не могут! »

Через некоторое время он начал так же тихо, как и раньше.

«Я перешагнул через пролёт.Я спустился через верх этого здания. На мгновение меня окутала синяя тьма, и я почувствовал, как ступеньки превращаются в спираль. Я завелась, а потом — я стояла высоко наверху — я не могу скажу вам в чем, я должен назвать это комнатой. У нас нет изображений того, что есть в яме. В сотне футов ниже меня был пол. Стены наклонились вниз и от того места, где я стоял, в серии расширяющихся полумесяцев. Место было колоссальный — и он был залит странным пятнистым красным светом.Это было как свет внутри огненного опала с зелеными и золотыми крапинками. Я спустился в последний шаг. Далеко передо мной возвышался высокий алтарь с колоннами. Его столпы были вырезаны чудовищными свитками — как бешеные осьминоги с тысячей пьяных щупальца; они покоились на спинах бесформенных чудовищ, вырезанных в малиновый камень. Фасад алтаря представлял собой гигантскую плиту пурпурного цвета, покрытую резьба.

«Я не могу описать эти резные фигурки! Ни один человек не может — человеческий глаз не может схватить их не больше, чем он может схватить формы, которые преследуют четвертый измерение.Лишь тонкое чутье в задней части мозга смутно их ощущало. Это были бесформенные предметы, которые не создавали сознательного образа, но вдавались в ум, как маленькие горячие печати — идеи ненависти — битвы между немыслимые чудовища — победы в туманном аду дымки, непристойные джунгли — неизмеримые стремления и идеалы омерзительный —

«И когда я встал, я заметил кое-что, что скрывается за краем алтарь в пятидесяти футах надо мной.Я знал, что это было — я чувствовал это с каждым волосы и каждый крошечный кусочек моей кожи. Что-то бесконечно злобное, бесконечно ужасный, бесконечно древний. Он притаился, он задумался, он угрожал и это — было невидимо!

«Позади меня был круг синего света. Я побежал к нему. Что-то побудило меня повернуть назад, подняться по лестнице и убежать. Это было невозможно. Отталкивание потому что это невидимое Существо понесло меня вперед, как будто течение преследовало мои ноги. я прошел по кругу.Я был на улице, которая тянулась в полумрак расстояние между рядами резных цилиндров.

«Тут и там выросли красные деревья. Между ними катился камень. норы. И теперь я мог видеть удивительные украшения, которые их одевали. Они были подобны стволам деревьев с гладкой кожей, которые упали и были одеты с высокоразвитыми ядовитыми орхидеями. Да, эти цилиндры были такими — и даже больше. Им следовало выйти с динозаврами.Они были… чудовищны. Они ударили по глазам, как удар, и они прошли по нервам, как рашпиль. И нигде не было ни вида, ни звука жизни вещь.

«В цилиндрах были круглые отверстия, похожие на круг в Храм Лестницы. Я прошел через одну из них. Я был в долгом, голом сводчатая комната, чьи изогнутые стороны наполовину закрыты на двадцать футов над моей головой, оставляя широкую щель, которая открывалась в другую сводчатую камеру наверху.Там было абсолютно ничего в комнате, кроме того же пятнистого красноватого света, который был у меня видели в Храме. Я споткнулся. Я все еще ничего не видел, но было что-то на полу, о котором я споткнулся. Я наклонился — и мой рука коснулась чего-то холодного и гладкого — что двигалось под ней — я повернулся и выбежал из этого места — меня переполняло отвращение, которое было в нем что-то безумие — я бегал вслепую, ломая руки — плачущие от ужаса —

«Когда я пришел в себя, я все еще был среди каменных цилиндров и красных деревья.Я попытался повторить свои шаги; найти Храм. Я был больше чем боюсь. Я был как новая освобожденная душа, охваченная паникой от первых ужасов ад. Я не смог найти Храм! Затем дымка стала густеть и светиться; цилиндры светятся ярче. Я знал, что в мире были сумерки выше, и я почувствовал, что с наступлением сумерек настало мое время опасности; что сгущение тумана было сигналом к ​​пробуждению чего бы то ни было жил в этой яме.

«Я вскарабкался по краям одной из нор.Я спрятался за скрученный кошмар из камня. Возможно, подумал я, есть шанс остаться спрятан, пока синий не засветится и опасность не минует. Там начали расти вокруг меня шепот. Это было повсюду — и оно росло и превратилось в великое шепотом. Я выглянул со стороны камня на улицу. Я видел фары проезжающие и переключающиеся. Все больше и больше огней — они выплывали из круглые дверные проемы, и они заполнили улицу. Самые высокие были восемь футов над мостовой; самый низкий, наверное, два.Они торопились, они шли, они поклонились, остановились и перешептывались — а под их! »

«Под ними ничего!» — выдохнул Андерсон.

«Нет, — продолжал он, — это было ужасно. ничего под ними. И все же огни, безусловно, были живыми существами. Они имели сознание, воля, мысль — чего еще я не знал. Они были почти два фута в поперечнике — самый большой. Их центром было яркое ядро — красный, синий, зеленый.Это ядро ​​постепенно погасло, превратившись в туманное сияние. это не закончилось внезапно. Это тоже, казалось, исчезло в небытие — но ничто, в котором было что-то. Я напряг свой глаза пытаются схватить это тело, в которое слились огни и какое мог только чувствовать, что было там, но не мог видеть.

«И вдруг я окоченел. Что-то холодное и тонкое, как хлыст, коснулся моего лица. Я повернул голову. Сразу позади были три огонька.Они были бледно-голубыми. Они посмотрели на меня — если вы можете представить огни, глаза. Еще один удар плетью схватил меня за плечо. Под ближайшим светом пришел пронзительный шепот. — завопил я. Внезапно ропот на улице прекратился. Я оторвал глаза от бледно-голубого шара, который их держал, и посмотрел погас — огни на улицах мириадами поднимались до уровня где я стоял! Там они остановились и посмотрели на меня. Они толпились и толкались как если бы они были толпой любопытных людей — на Бродвее.Я почувствовал оценка ресниц прикоснулась ко мне —

«Когда я пришел в себя, я снова был на большом Месте Лестницы, лежащий у подножия алтаря. Все было тихо. Огней не было … только пестрое красное свечение. Я вскочил и побежал к ступенькам. Что-то поставило меня на колени. А потом я увидел, что вокруг моей талии было было закреплено желтое кольцо из металла. С него свисала цепочка и эта цепочка перешагнул через край высокого уступа.Я был прикован к алтарю!

«Я полез в карманы, чтобы ножом прорезать кольцо. Это было не там! Меня лишили всего, кроме одной из столовых, Я повис на шее, и я полагаю, Они думали, что это … часть меня. Я пытался разорвать кольцо. Казалось живым. Он корчился в моем руки, и он прижался ко мне ближе! Я потянул за цепь. Это было недвижимое. Ко мне пришло сознание невидимой Вещи над алтарь.Я пресмыкался у подножия плиты и плакал. Подумайте — одиноким в этом место странного света с задумчивым древним Ужасом надо мной — чудовищная вещь, вещь немыслимая — невидимая вещь, которая излилась ужас —

«Через некоторое время я схватился за себя. Затем я увидел возле одной из колонн желтая миска, наполненная густой белой жидкостью. Я выпил. Если это убило, я сделал не волнует. Но вкус был приятным, и когда я пил, мои силы вернулись к меня торопливо.Ясно, что я не должен был голодать. Огни, какими бы они ни были были, имели представление о человеческих потребностях.

«И вот красноватое пятнистое сияние начало углубляться. гудел, и через круг, который был входом, струился поток глобусы, Они выстроились в ряды, пока не заполнили Храм. Их шепот перерос в пение, в ритмичный шепчущий пение, которое поднималось и опускалось, поднимались и опускались, в то время как в его ритме шары поднимались и опускались, поднимались и затонул.

«Всю ту ночь огни зажигались и гасли — и всю ту ночь пение звучало, когда они поднимались и опускались. В конце концов я почувствовал себя только атомом сознания в море непрерывного шепота; атом, который поднимался и опускался с кланяющимися шарами. Я говорю вам, что даже мое сердце билось в унисон с их! Красное сияние погасло, огни потухли; шепот умер. я был снова один, и я знал, что в моем собственном мире снова наступил день.«

«Я заснул. Проснувшись, я обнаружил возле колонны еще больше белой жидкости. Я внимательно осмотрел цепь, которая держала меня к алтарю. Я начал тереть два из связывает вместе. Я делал это часами. Когда красный начал густеть, появилось изношенный гребень в звеньях. Во мне закипела надежда. Тогда был шанс спастись. «

«С сгущенным светом снова загорелся свет. Всю ту ночь прозвучало шепчущее пение, и шары взлетали и опускались.Пение охватило меня. Он пульсировал во мне, пока каждый нерв и мускул не задрожал. Мои губы начал дрожать. Они боролись, как человек, пытающийся выкрикнуть кошмар. А также наконец они тоже перешептывались пение людей ямы. Мое тело поклонился в унисон с огнями — в движении и звуке я был единым целым с безымянные вещи, в то время как моя душа упала обратно больная от ужаса и бессилия. Пока я шептала, я — видела Их! »

«Видели огни?» — глупо спросил я.

«Видел Вещи под светом», — ответил он. «Большая прозрачная улитка- как тела — из них тянутся десятки колышущихся щупалец — круглые зияющие рты под светящимися зрительными шарами. Они были похожи на призраки немыслимо чудовищных слизней! Я мог видеть сквозь них. И как я смотрели, все еще кланяясь и шепча, наступил рассвет, и они устремились к через подъезд. Они не ползли и не шли — они плыли! Они поплыли и исчезли!

«Я не спал.Я весь день проработал в своей сети. По утолщению красный я носил шестую. И всю ту ночь я шептал и поклонились с людьми ямы, присоединяясь к их песнопению к Вещи, которая размышляла надо мной!

«Дважды красный цвет снова сгустился, и песнь удерживала меня — затем на Утром пятого дня я порвал изношенные звенья цепи. я был бесплатно! Я выпил из миски белой жидкости и вылил то, что осталось в моем колба.Я побежал к Лестнице. Я бросился вверх и прошел мимо этого невидимого ужаса позади уступ алтаря и выходил на Мост. Я мчался через пролёт и вверх Лестница.

«Можете ли вы представить себе, что это такое — подняться прямо на край расселины мира? — с адом позади тебя? Ад был позади меня, и меня охватил ужас. Город давно потерялся в синей дымке, прежде чем понял, что больше не могу лазить. Мое сердце билось в ушах, как сани. Я упал перед одним из маленьких пещеры ощущение, что здесь наконец-то было святилище.Я забрался в него далеко назад и подождал, пока дымка сгустится. Почти сразу это произошло. Далеко подо мной раздался обширный и сердитый ропот. В устье разлома я увидел вспышку света. сквозь синий цвет; угасли, и когда он потускнел, я увидел мириады шаров, которые глаза людских ям качаются вниз, в бездну. Снова и снова свет запульсировал, и шары упали. За мной охотились. Шепот становился громче, настойчивее.

«Во мне росло ужасное желание присоединиться к шепоту, как я сделано в Храме.Я насквозь закусил губы, чтобы успокоить их. Все это ночь луч пронесся сквозь бездну, шары качнулись и шепот прозвучал — и теперь я знал назначение пещер и скульптурных фигуры, у которых все еще была власть охранять их. Но что это были за люди, у которых вырезал их? Почему они построили свой город на границе и почему они поставить эту Лестницу в яму? Что они были с теми вещами, которые жили? внизу и какая польза от Вещей, чтобы они жили рядом с их жилищем? Несомненно, что была какая-то цель.Нет работа, столь потрясающая, как лестница, была бы предпринята в противном случае. Но какова была цель? И почему те, кто обитал около бездны прошли века, а обитатели бездны все еще живы? Я мог бы не найду ответа — да и сейчас не найду. У меня нет ни малейшего теория.

«Когда я задумался, наступил рассвет, и с ним наступила тишина. Я выпил то, что осталось от жидкость в флягу, выползла из пещеры и снова стала подниматься.Что днем мои ноги подкосились. Я сорвал рубашку, сделал из нее прокладки для своих колени и покрывала для рук. Я пополз наверх. Я полз вверх и вверх. А также я снова прокрался в одну из пещер и ждал, пока снова синий сгустился, луч света пронзил его, и раздался шепот.

«Но теперь в шепоте появилась новая нота. угрожающий. Он звал и уговаривал. Он нарисовал ».

Меня охватил новый ужас.На меня пришло сильное желание уйти в пещеру и выйти туда, где качался свет; позволить им поступить со мной, как они довольные, несите меня, куда хотели. Желание росло. Получил свежий импульс с каждым подъемом луча, пока, наконец, я не задрожал от желания, завибрировал под песнопение в Храме. Мое тело было маятником. Вверх пойдет луч, и я бы повернулся к нему! Только моя душа оставалась неизменной. Это держало меня крепко на пол пещеры; И всю ту ночь он боролся с моим телом против заклинание людей ямы.

«Настал рассвет. Я снова выполз из пещеры и повернулся лицом к Лестнице. Я мог не вставать. Мои руки были разорваны и кровоточили; мои колени в агонии. Я заставил себя вверх шаг за шагом. Через некоторое время руки онемели, боль покинула меня. колени. Они умерли. Шаг за шагом моя воля поднимала мое тело вверх им. »

«А потом — кошмар ползать по бесконечным ступеням. — воспоминания о тусклом ужасе, спрятанные в пещерах с огнями пульсация снаружи и шепот, который звал и звал меня — воспоминание о время, когда я проснулся и обнаружил, что мое тело повиновалось зову и несло я на полпути между стражами порталов, пока тысячи сверкающие шары покоились в голубой дымке и наблюдали за мной.«

Мелькает ожесточенная борьба со сном и всегда, всегда — восхождение. вверх и вверх по бесконечным ступеням, ведущим от Абаддона к Рай голубого неба и открытого мира!

«Наконец-то сознание ясного неба приблизилось надо мной, край яма передо мной — воспоминание о проходе между большими воротами ямы и о постоянном уходе от него — сны о гигантских людях со странными заостренные короны и покрытые вуалью лица, которые толкали меня вперед и вперед и сдерживали Римские свечи, шарики света, которые стремились вернуть меня в пропасть, где планеты плавали между ветвями красных деревьев, у которых были змеи для короны.«

«А потом долгий-долгий сон — как долго одному Богу известно — в расселина скал; пробуждение, чтобы увидеть далеко на севере луч все еще поднимается и падаю, огни все еще охотятся, шепот высоко надо мной звонок «

«Опять ползание на мертвых руках и ногах, которые двигались — которые двигались. — как корабль древнего мореплавателя — без моей воли, но это унесло меня из места с привидениями. А потом — твой огонь — и это — безопасность! »

Ползучий человек на мгновение нам улыбнулся.Потом жизнь быстро исчезла из его лицо. Он спал.

В тот день мы подошли к лагерю и, неся ползущего человека, двинулись назад. Юг. Три дня мы носили его, а он все еще спал. А на третьем день, еще спящий, он умер. Мы построили большую груду дров и сожгли его тело, как он просил. Мы рассыпали его прах по лесу с прахом деревьев, которые поглотили его. Должно быть действительно великая магия, что мог распутать этот пепел и вернуть его стремительным облаком в яму он назвал Проклятым.Не думаю, что даже у людей ямы есть такие заклинание. №

Но мы не вернулись к пяти вершинам, чтобы увидеть их.

---

КОНЕЦ

Этот сайт полон БЕСПЛАТНЫХ электронных книг — Project Gutenberg Australia

---

«Который час, мистер Вольф?»

И в тепле дома он совсем не чувствовал комфорта, ни в том пироге, который он так тщательно приготовил и охладил в холодильнике, думая, что сможет накормить ее хоть раз, а не в душе, под которым он стоял, пока не нагреется. не в постели с хорошими бельгийскими льняными простынями и покрывалом, которые он заказал по одному из каталогов Слима, а не ночью, которую он провел бессонной и трясущейся от ярости.

Он встал до рассвета и шагал по хижине, пока не почувствовал, что вокруг него слишком тесно, воздух слишком затхлый, чтобы дышать. А потом он снова оказался в машине, на шоссе, ехал в никуда, просто за рулем. Он нырнул в Массачусетс, но штат его угнетал своим мрачным небом, мертвенно-выглядящими деревьями и грустными засыпанными снегом домами на обочине шоссе, и он никогда не смог вернуться в Бостон и показать себя таким сильно ослабленным, поэтому он часами ехал по серым проселочным дорогам, пока не нашел другое шоссе и не вернулся в Нью-Гэмпшир через Манчестер.Он очутился в центре этого города, которого не знал и даже не хотел знать; он вылез из джипа и сел в холодном оголенном парке. В пруду все еще были утки, глупые существа, которые могли бы улететь куда-нибудь теплее и добрее, в какой-нибудь удерживающий пруд в Луизиане или Флориде, полный густых сорняков, вкусной рыбы и солнца, которое светило, как и было обещано, каждый день. Но нет, они предпочли остаться, потому что люди бросали им корки заплесневелого хлеба, ленивые звери, и снег падал на их страдающие головы, и они умерли однажды ночью, когда температура опустилась ниже нуля, в кучке с другими пустышками. , их сердца останавливались одно за другим, пока они не были мертвы.

Он дрожал от холода, когда решил уйти; ночи наступили быстро и быстро, так глубоко зимой, и сумерки уже были на нем. Он очень давно ничего не ел.

Чип вошел в центр города, и запах еды привел его в пустой ресторан, где он задержался за тарелкой тайской лапши. Через дорогу находилась ювелирная, окна которой украшали к Рождеству, великолепная сцена города в зимней стране чудес со смеющимися розовощекими статуэтками и бриллиантами повсюду, серьги, сверкающие на карнизах домов, как сосульки, мерцающая брошь в виде звезды на Рождество дерево, бриллианты, встроенные в пруд из фольги, где катались еще розовощечные статуэтки.Он бросил салфетку и немного наличных и оказался на другой стороне улицы у дверей ювелирного магазина, как будто его затянули туда сверх его воли.

Ювелир заканчивался, но когда вошел Чип, он просветлел. Это был маленький и энергичный человек, что-то вроде эльфа, и, когда Чип задержался над витриной, полной колец, он быстро смоделировал большие кольца на своих маленьких. бледные руки, от цитрина до бирюзы, от рубина до изумруда. Но Чип не был таким дураком, он не стал бы покупать Перл кольцо, он знал, что это напугает ее навсегда.Он перешел к браслетам. Некоторые из них были слишком тонкими для больших запястий Перл, другие — слишком яркими для ее вкуса, но наконец он увидел золотую полосу с тремя идеальными сапфировыми крошками, отделенными от центра, как будто они образовывали многоточие. Он улыбнулся, думая о символике. Услышав улыбку, маленький ювелир прыгнул, положил браслет в хлопковую пену в красивую розовую коробку, завязал его шелковым бантом, взял кредитную карту Чипа и снял с него месячный платеж по ипотеке за его квартиру, без каких-либо затрат. Чип когда-либо полностью соглашался купить браслет.

Чипу было не по себе, но когда ювелир торжественно вручил ему шкатулку, он почувствовал, что этот человек дает ему надежду. Серая туча, спустившаяся на него, поднялась, и все вокруг него засияло и светилось, сама улица стала прекрасной с этим новым ощущением. Снаружи свет из винного магазина ослеплял его глаза, и он как будто издалека наблюдал, как он вошел и купил ручку бурбона, и не позволял себе думать о разочаровании своей сестры или о собственном разочаровании, только о острый ожог и тепло в животе.Он не стал дожидаться, пока сядет в свой джип, чтобы открыть бутылку, а остановился на тихой улице и, держа коробку с браслетом между ног, сделал несколько больших глотков, и его голова была приятно приглушена, когда он включил двигатель. .

Чип громко пел в темноте, пил время от времени, слишком быстро, чувствуя трепет от подарка, который, как крошечный человек, сидел на пассажирском сиденье рядом с ним. Он думал подождать до Рождества, чтобы подарить Перл браслет, но до Рождества оставалось еще две недели, а его семья приедет за неделю до этого, и, когда они будут рядом, он не увидит Перл, и, ну, так как у него есть набраться смелости, он мог бы сделать подарок Перл прямо сейчас, вернуть ее милость.Он проверил время. Он понял, что она все еще будет в ресторане, поэтому подъехал к ее дому, припарковался в городском лесу и пошел к ее дому с бурбоном в одной руке и подарком в другой. Он знал, что она хранит свой запасной ключ под камнем в тенистом саду у двери прихожей, и он вошел внутрь. Собака залаяла, сначала испугавшись, потом увидев, что это он вышел ему навстречу. Он позволил собаке заниматься своими делами во дворе, затем покормил обоих животных, снял ботинки и спрятал их под скамейкой в ​​прихожей, выключив свет.

Каким странным был этот дом ночью, подумал он, оглядываясь по сторонам. Пахло сушеными травами и жемчугом, все было тепло, как всегда, но без женщины дом был просто домом. Он вошел в ее ванную комнату и понюхал ее шампуни и кондиционеры, затем вышел и лег на кровать Перл. Но как только он засыпал, он вздрогнул и проснулся; она была бы очень недовольна, если бы вернулась домой и обнаружила бы его уже в ее постели. Он глубоко выпил, задумавшись. Бутылка казалась легкой, и он смотрел на нее, удивляясь тому, что она уже настолько пуста.Наконец, смеясь, он понял, что ему нужно сделать, и он вошел в ее чулан и закрыл перед собой дверь, отодвинув ее туфли. Он будет ждать, пока она примет душ и почти уснет, чтобы выйти; это было, когда она была самой доброй, нежной, покладистой, и он залезал с ней в постель, целовал ее, а она улыбалась во сне и прижималась к нему.

В шкафу пахло кожей Жемчужины, лосьоном и кожей для обуви. Было душно, но приятно. Сквозь щель он увидел луч света на стене спальни, когда ее фары приблизились, затем ее двигатель выключился, ее шаги приблизились, и дверь кухни открылась.

Она поздоровалась с собакой, и теперь из кухни в спальню струился поток света, но Перл все еще говорила; Похоже, она предлагала собаке вино. Как странно. Нет, здесь что-то не так, это был не тот голос, который она обычно говорила с собакой, и, наконец, он понял, что она не одна. Ответил низкий мужской голос. Да, сказал он, он хотел бы немного вина.

Чип тогда почти ничего не слышал. Все его тело тряслось, и он держал бутылку так крепко, что едва мог отпустить ее, когда стекло начало стучать о дверь.Он вдохнул в руки, внезапно почувствовав себя больным от ужаса. Мужчина, которого он видел с ней, был намного крупнее Чипа, а Чип был пьян, ужасно пьян, о боже, как он сюда попал, как он подумал, что это хорошая идея. Его собирался убить этот огромный человек. Он слышал, как Перл кормит собаку, наливает вино, говорит, что ей нужен душ, он слышал, как начинается душ, Перл поет про себя, когда принимает душ, и теплый влажный пар достигал его даже там, где он находился в глубине ее туалета.

Когда она вышла, она была голая. Он увидел ее розовую плоть, когда она стояла в дверях своей спальни и говорила: «Положи это и иди сюда». Мужчина рассмеялся. Теперь Чипу приходилось слышать влажные и ужасные звуки, которые они издавали, скольжение и ворчание людей, которые не занимались сексом сам. Он вытянул шею, но не увидел ничего, кроме волосатого плеча. Пришла Перл, пришел человек. Был шепот. Затем Перл начала дышать, как она всегда дышала с легким храпом в носу, и Чип медленно считал про себя.

На тысяче, он бесшумно открыл дверь туалета и прошел через темную спальню, через кухню, в прихожую, где он забыл розовую коробку на скамейке, когда снял ботинки, она была там все время, сияющий, идеальный, полностью видимый, если бы Жемчужина смогла это увидеть. Маленькие милости. Он взял коробку и ботинки в руки, осторожно открыл дверь прихожей, закрыл ее и побежал в мокрых холодных носках в лес достаточно далеко, чтобы его не было слышно; затем он надел ботинки и, качаясь, вернулся к джипу.В его промежности была влажность, которая становилась все холоднее. Он разозлился. Он сжимал коробку в руках, пока не успокоился настолько, что завел машину и проехал с выключенными фарами мимо дома Перл. Только когда он вернулся домой, он наконец понял, что оставил бутылку бурбона и, вероятно, запах мочи в шкафу Перл.

Он сидел за кухонным столом, окаменев от страха. Когда наступило утро и он знал, что универсальный магазин будет открыт для стариков, которые пошли за кофе, пончиками с сидром и газетами, он поспешно принял душ, оделся, спустился с горы и снова и снова стал набирать номер домашнего телефона Элизабет, пока его сестра была разбужена глубоким сном и сердито ответила.

Услышав ее голос, Чип заплакал. Он повернулся спиной к клерку, к магазину с его гудящими огнями и стонущими холодильниками, мрачными заголовками о метели на горизонте. Он подпер головой локоть и прошептал: «Либби?»

Чиппи? она сказала. Что за черт. В чем дело?

Но он не мог ей сказать. Сказать ей — значит навсегда потерять последнее хорошее мнение его сестры. Поэтому он изо всех сил пытался перестать рыдать, чтобы дышать.К тому времени, как он взял себя в руки, его сестра тоже контролировала себя.

Как бы то ни было, это действительно плохо, хах, — холодно сказала его сестра.

Да, сказал он.

Хорошо, сказала она. Вот план. Я буду там, как только смогу. Слушай, можешь просто присесть на корточки? Вы можете просто дожить до конца дня? У меня есть сделка, которую я обязательно должен завершить сегодня утром, это похоже на годы и годы создания, это обязательно должно быть выполнено сегодня, но как только я закончу, я попрошу их отвезти меня за сотню миль час до вас.Не волнуйся, Чиппи. Я буду там, обещаю. Что бы это ни было, я могу об этом позаботиться. OK.?

Хорошо, сказал он. Он знал, что она не может.

Не делай глупостей, — сказала она. Сходи, типа, прими горячий душ, прогуляйся или что-то в этом роде, хорошо? А затем примите еще один горячий душ. Принимайте горячий душ каждые два часа. Вам будет хорошо.

Верно, конечно, сказал он и повесил трубку, опустошенный.

Он купил бутерброд с яйцом и кофе и медленно поднялся на гору, но, когда он увидел поместье на холме, его коттедж сиял синим утром на фоне леса, он понял, что ему нужна масса его семьи позади него. , иначе он был бы слишком мал против того, что, как он чувствовал, приближается.Он заехал на джипе в гараж Медведя и прошел через огромные мрачные комнаты большого дома, пока не оказался в кабинете Медведя, где в запахе трубочного табака, кедра и пыли он чувствовал себя в большей безопасности.

Потом он сел с книгой в кресло Медведя. Шторы были задернуты, но сквозь щель он мог видеть грунтовую дорогу на добрую милю. Он пытался читать, но мог только представить себе утро Перл, ее быстрое пробуждение, умывание, выпуск собаки, приготовление кофе, приготовление завтрака для мужчины, спящего в ее постели.Ему показалось, что он почувствовал ее потрясение в своем теле, когда она открыла дверь шкафа и увидела бутылку, смятую башню из обуви. Когда к ней поднялся запах мочи. Он стоял в волнении и рылся в ящиках дедушкиного стола, пока не нашел тайник с любимым виски Медведя, и медленно выпил его, чтобы руки перестали дрожать.

Был почти полдень, когда он увидел первый из караванов грузовиков и автомобилей, приближающихся по грунтовой дороге, он собрался с силами и перебрался на другую сторону дома, в сине-серую гримерку Слим, где сквозь ее простор занавески он мог наблюдать за своим коттеджем.Грузовики приехали и припарковались вокруг него. Из машины вышли темноволосые мужчины, толстые и худые, полдюжины или около того, и собрались кучкой. Должно быть, это семья Перл, здесь, чтобы угрожать ему, и он чувствовал глубокую печаль из-за того, что ему так и не удалось с ними встретиться, иначе они бы узнали, что он хороший парень, джентльмен, что он никогда бы не причинил ей вреда.