Стихи саади: Саади . Стихи о любви
Читать «Стихи» — Саади Муслихиддин (FA) — Страница 1
Муслихиддин СААДИ
Стихи
Касыда. Перевод В. Державина. Газели «О караванщик, сдержи верблюдов!..» Перевод К. Липскерова «Тайну я хотел сберечь…» Перевод К. Арсепевой……. «Пускай друзья тебя бранят…» Перевод К. Арсеневой….. «Пусть будет выкупом мой дух…» Перевод Т. Спендиаровой . . «Прежде не знал я души вероломной твоей…» Перевод И. Гуровой «Двум опьяненным глазам…» Перевод А. Кочетпова…… «Что к ногам твоим я брошу…» Перевод И. Гуровой…… «Моей любимой аромат нежней…» Перевод И. Гуровой . . . . «Бранишь, оскорбляешь меня?..» Перевод А. Кочсткова . . . . Из книги «Бустан». Перевод В. Державина…….
КАСЫДА
Не привязывайся сердцем к месту иль к душе
живой. Не сочтешь людей на свете, не измеришь мир
земной. Бьет собаку городскую деревенский псарь за то,
что Не натаскана на птицу и на зверя нюх дурной. Знай: цветок ланит прекрасных не единственный на свете, Каждый сад обильным цветом покрывается весной.
Нет, мне добрый друг потребен, на себе несущий ношу, А не тот, кому служить я должен клячей ломовой. Ты склонись на дружбу, если верного отыщешь друга, Если ж нет — отдерни руку, то не друг, а недруг злой. Что болеть мне о печалях малодушного, который И не думает о бедах, приключившихся со мной! Если друг обидой черной на любовь тебе ответил Где же разница меж дружбой и смертельною враждой? Если даже целовать он станет след твоих сандалий, Ты не верь — то плут коварный стал заигрывать с тобой. Он воздаст тебе почтенье — это вор в карман твой метит, Птицелов, что сыплет просо перед птичьей западней.
Если дашь ты волю сердцу — голос разума забудешь, И тебя безумье скроет в бурных волнах с головой; Будешь ты бежать и падать, словно пленник за арканом Всадника, полузадушен беспощадною петлей!..» Так однажды долгой ночью, погружен в свои раздумья, Я лежал без сна и спорил до рассвета сам с собой. Сколько душ людских на свете жаждут благ живого чувства, Словно красок и картинок дети, чистые душой. Я же сердцем отвратился от единственного друга.
.. Но меня схватила верность властно за полу рукой. «О, как низко поступил ты! — гневно мне она сказала, Иль забыл ты малодушно клятвы, данные тобой? Сам любви ты недостоин, коль отвергнул волю милой. Верный друг не отвратится от души ему родной. Пусть в разлуке сердце будет твердым камнем. Терпелив ли Тот, кто сердце отрывает вмиг от сердца дорогой? Ведь, избрав подругой розу, знал, что тысячи уколов Перенесть ты должен будешь, — у любви закон такой. Как сорвать ты смог бы розу, о шипы не уколовшись, Не столкнувшись с клеветою и завистливой молвой? Что вопросы веры, деньги, жизнь сама, все блага мира Если друг с тобой, когда он всей душой навечно твой! Неужель твой ясный разум кривотолками отравлен? Берегись доверья к лживым и общенья с клеветой! Сам ты знаешь — невозможно обязать молчанью зависть, Так стремись ко благу друга, прочих — из дому долой! Не скажу я, что ты должен выносить обиды друга, Но обиду недоверья сам сначала с сердца смой. От любви не отпирайся. Запирательства любые, Помни, приняты не будут проницательным судьей.
ГАЗЕЛИ
О караванщик, сдержи верблюдов! Покой мой сладкий, мой сон
уходит. Вот это сердце за той, что скрутит любое сердце, в полон уходит. Уходит злая, кого люблю я, мне оставляя одно пыланье. И полыхаю я, словно пламень, и к тучам в дымах мой стан
уходит. Я о строптивой все помнить буду, покуда буду владеть я речью. Хоть слово — вестник ее неверный — едва придет он и вон
уходит. Приди, — и снова тебе, прекрасной, тебе, всевластной, служить
я стану: Ведь крик мой страстный в просторы неба, себе не зная препон,
«Розу сорвать невозможно, шипом не поранив руки…»
В знойный полдень, у занятого крестоносцами Триполи слышались удары кирок и лопат.
Пленники рыцарей возводили укрепления города. Один из них, заметив, что надсмотрщик смотрит в сторону, ненадолго отложил инструмент, чтобы стереть с лица пыль, смешанную с потом. Но вновь раздался окрик, и он покорно принялся за работу. Сегодня мы знаем этого несчастного невольника как Саади – одного из величайших персидских поэтов, чьи строки будоражат сердца людей вот уже многие сотни лет. Но тогда ему оставалось лишь молить Бога о чуде. И оно свершилось…Годы учения (1195 – 1226)
Абу Мухаммад Муслих ад-Дин ибн Абд Аллах, более известный как Саади Ширази, родился в 1184 году, в персидском городе Ширазе, центре провинции Фарс. Отец будущего поэта служил местному правителю, но, увы, слишком рано умер, оставив семью без средств к существованию. К счастью, сам этот правитель – Саад ибн Занги – позаботился о сыне слуги, в 12 лет отправив его учиться в знаменитое медресе Низамийя в Багдаде. Именно поэтому, уже став знаменитым, поэт взял себе обязательное в те времена прозвище («тахаллус») – «Саади», в честь своего покровителя.
В Багдаде Саади провел десять лет. Он изучал исламскую теологию, право, историю, арабскую литературу и другие науки. Именно там он познакомился с суфийскими шейхами и идеалами аскетизма. Но как можно призывать юношу, которому нет еще и двадцати, отречься от мира? Первые стихи поэта дышат любовью к жизни и ее радостям:
В дни пиров та красавица сердце мое привлекла,
Кравчий, дай нам вина, чтобы песню она завела.
В ночь на пиршестве мудрых ты нас красотой озарила.
Тише! Чтобы кутилы не знали, за кем ты ушла!
Уже тогда начал формироваться неповторимый стиль поэта, который плюс к родному персидскому в совершенстве владел и арабским языком. Позднее он будет виртуозно чередовать персидские и арабские строки в своих произведениях (этот прием называется «муламмаат»). Кроме того, считается, что своими газелями Саади проложил путь для величайшего мастера этой формы – Хафиза Ширази, ведь сам Саади уже отошел от формализма привычной в те времена придворной лирики, в его стихах чувствуется искренность.
Годы странствий (1226 – 1256)
Благоденствие Саади в Багдаде закончилось с низвержением его ширазского покровителя, Саада ибн Занги. Теперь юноша был вынужден покинуть школу и, переодевшись в платье дервиша, принялся странствовать по миру. Персия переживала непростые времена. Монгольское вторжение сделало многие регионы страны опасными. Но можно без преувеличения сказать, что Саади посетил все уголки – не только Ирана, но и всего Ближнего Востока. Поэт приобретал бесценный опыт, позднее отраженный в самых знаменитых его произведениях. Разве можно сорвать розу знания, не поранив руки о сложности и неудобства жизни дервиша? Так, Саади отправился в Дамаск – и наблюдал страшный голод в этом, некогда роскошнейшем ближневосточном городе. Кроме Сирии, он посетил и Анатолию, и Египет, и Ирак… В Мекке и Медине Саади побывал целых 14 раз!
Ему довелось увидеть осаду Багдада и страшное разграбление его Хулагу-ханом в 1258 году. Саади попадал и в отдаленные районы, где лишь изредка встречались караваны на некогда многолюдном Шелковом пути – так тогда боялись монголов.
Сидя по вечерам в скромных чайханах он разговаривал с купцами, проповедниками, крестьянами, разбойниками, суфиями… Поэт жил в отдаленных поселениях беженцев, где собирались и бандиты, и имамы, и люди, некогда обладавшие огромными богатствами, командовавшие армиями, и все это утратившими. Сам Саади постоянно проповедовал, учил учеников и учился сам, стараясь, чтобы в том, о чем он говорит, отражалась мудрость народа. В Дамаске и Баальбеке ему, как блестящему знатоку классического арабского языка, даже предложили стать муллой, но он не захотел прекращать своих путешествий.
Да — я в ладье. Меня разлив не тронет!
Но как мне жить, когда народ мой тонет?
Поэт переживал за то, что происходило с простыми людьми вокруг него. Ведь монголы несли им страдание, изгнание, войну… Да и судьба самого путешествующего стихотворца складывалась непросто. Его приключения начались еще в Индии, где в Суменате он попал в плен к огнепоклонникам и, чтобы выжить, притворно принял их веру. Впрочем, как только ему подвернулся удобный случай, Саади бежал, убив камнем стражника.
Через много лет, когда Саади решил уединиться в пустыни под Иерусалимом, чтобы окончательно предаться святой жизни, его схватили крестоносцы. Так и оказался он в Триполи, где несколько лет, в кандалах, рыл окопы для крепости. Немногие выдерживали подобное испытание – и поэт каждый день молил Бога, чтобы дожить до дня следующего.
Саади спасла случайность: его увидел и выкупил знакомый ростовщик из Алеппо. Правда, с условием… жениться. Ростовщик никак не мог найти жениха для своей не самой красивой и весьма сварливой дочери. Саади же оставалось только подчиниться, ведь он был обязан жизнью будущему тестю. Однако семейная жизнь оказалась чуть ли не страшнее плена крестоносцев.
Кто с глупой, порочной связался женой,
Не с женщиной тот сочетался – с бедой!
В итоге Саади сбежал от жены в Северную Африку, откуда потом подался в Малую Азию и, наконец, оказался в родном Ширазе, в единственном оазисе мирной жизни той эпохи (в свое время сын Саада, покровителя Саади, сумел золотом откупиться от орд Чингисхана, чем спас свою область – Фарс – от разорения).
Годы жизни в Ширазе (1256 – 1291)
Набравшись опыта и знаний, Саади вернулся в родной дом, и больше его путешествовать не тянуло. За годы скитаний он не получил материальных богатств, зато обрел множество духовных сокровищ. Поселился поэт на окраине Шираза, где стал вести уединенную жизнь, посвятив себя литературному творчеству. Его посещали князья, вельможи и лучшие люди города. Как член суфийского ордена Накшбандийя, он поддерживал тесную связь со «столпом века» шейхом Шахбуддином Сухраварди, основателем собственной школы, и одним из величайших суфиев всех времен Наджмуддином Кубра.
По-настоящему знаменитым Саади сделали поэмы «Бустан» («Плодовый сад», 1257) и «Гулистан» («Цветник», 1258). «Бустан» написан стихами от начала и до конца, и включает множество историй, акцент в которых делается на достоинствах хорошего мусульманина (справедливого, скромного, сдержанного в желаниях и т.п.). В поэме немало «мистических» строк, рассказывающих о дервишах и их обрядах.
«Гулистан», однако, оказался куда интереснее простым читателям, незнакомым с практиками «шейхов». Это произведение состоит из ряда небольших рассказов, написанных блестящим, но при этом ясным и простым языком, и украшенных прекрасными стихами. В «Гулистане» арабские строки искусно чередуются с персидскими. Текст «Гулистана» полон подобных коротких афоризмов, небольших стихотворений и анекдотов. При этом рассказы Саади касаются почти всех сторон тогдашней жизни. Автор стремится дать читателю «руководство по практической морали» – так необходимое в те непростые времена, когда монголы разоряли Персию и разрушали жизни простых людей. Конечно, с нашей нынешней точки зрения советы, вроде «льсти сильным мира сего», «мсти за свои обиды» или «раболепствуй перед правителем», кажутся несколько двусмысленными. Но Саади основывался на своем опыте – говорил о том, что помогало выживать в его эпоху.
Не милуй слабого врага, ибо, если он станет мощным, он тебя не помилует
Но не следует забывать, что, испытав на себе всю бренность человеческого существования, Саади рекомендовал мирянам жить в мире, не пристращаясь к нему, сознавая его превратность, и быть ежечасно готовым к потере земных благ.
При этом именно Саади разработал художественную концепцию гуманизма и впервые не только в поэзии на фарси, но и в мировой изящной словесности создал самый термин «гуманизм» («адамийат» – «человечность»), выразив его в прекрасной поэтической формуле, ставшей девизом Организации Объединенных Наций:
Все племя Адамово – тело одно,
Из праха единого сотворено.
Коль тела одна только ранена часть,
То телу всему в трепетание впасть.
Над горем людским ты не плакал вовек,
Так скажут ли люди, что ты человек?
Кроме того, до нас дошли сборники стихов Саади, написанные на арабском – что демонстрирует, в каком совершенстве он владел этим языком. Менее известны его «Послания» («рисалэ»), из которых одно представляет собой пародию на «беседу» суфийского «старца» (тут Саади откровенно издевается над теми приемами, с помощью которых шейхи улавливали свою паству).
Для каждого произведения Саади характерно сочетание несочетаемого: человеческой доброты и легкого цинизма, а также желание избегать острых дилемм – и недаром поэтому многие считают его наиболее типичным представителем поэтической иранской культуры.
Скончался поэт в 1291 году. Его похоронили в том же месте, где он жил, и где собирались дервиши для совершения обрядов (в «хамгахе»).
Без даров иду к тебе, Владыка!
Я по уши погряз в грехах своих, и у меня деяний нет благих…
Я беден, но надежду я таю и верю в милость вышнюю твою.
С первых же дней к могиле Саади потянулись толпы поклонников литературы и поэзии. Тем не менее, скромная могила, окруженная садом, была впервые полностью отреставрирована лишь во времена Карим-хана Занда (1750 – 1779), а после превращена в роскошный мавзолей в 1952 году, при шахе Пехлеви. Говорят, что могила Саади никогда не оставалась без роз и что розы цвели там веками. Недаром на двери мавзолея красуется цитата из стихов поэта: «Земля, в которой погребен Саади Ширази, источает запах любви и через тысячу лет».
Саади стал первым персидским поэтом, которого еще в XVII в. узнали на Западе. Его произведения послужили источником многих западных легенд и аллегорий, особенно в немецкой литературе.
Его поэзией восхищался Гёте. В настоящее время «Гулистан» переведен уже почти на все языки Европы и Ближнего Востока.
Первый рукописный перевод на русский язык с немецкого – «Деревной сад» -был сделан еще в XVII в., а с французского в 1796 г. («Приятное и полезное препровождение времени»). В период 1826–1836 гг. отрывки из его произведений печатались почти во всех крупных литературных журналах. Наиболее полные переводы принадлежат И.Н. Холмогорову, А.А.Фету, Ф.Е. Коршу, С.И. Липкину, Н.И. Гребневу. Творения Саади оказали огромное влияние на корифеев поэтического слова России – А.С. Пушкина, А.А. Фета, С.А. Есенина. В СССР первый полный перевод «Гулистана» осуществил Р. М. Алиев, в 1959 году, которому также принадлежат примечания, предисловия и критический текст в книге. Он же готовил и перевод «Бустана». Лирику поэта в разное время переводили А. Старостина и П. Державин.
Муслихиддин Саади — Стихи читать онлайн
Саади Муслихиддин
Стихи
Муслихиддин СААДИ
Касыда.
Перевод В. Державина. Газели «О караванщик, сдержи верблюдов!..» Перевод К. Липскерова «Тайну я хотел сберечь…» Перевод К. Арсепевой……. «Пускай друзья тебя бранят…» Перевод К. Арсеневой….. «Пусть будет выкупом мой дух…» Перевод Т. Спендиаровой . . «Прежде не знал я души вероломной твоей…» Перевод И. Гуровой «Двум опьяненным глазам…» Перевод А. Кочетпова…… «Что к ногам твоим я брошу…» Перевод И. Гуровой…… «Моей любимой аромат нежней…» Перевод И. Гуровой . . . . «Бранишь, оскорбляешь меня?..» Перевод А. Кочсткова . . . . Из книги «Бустан». Перевод В. Державина…….
КАСЫДА
Не привязывайся сердцем к месту иль к душе
живой. Не сочтешь людей на свете, не измеришь мир
земной. Бьет собаку городскую деревенский псарь за то,
что Не натаскана на птицу и на зверя нюх дурной. Знай: цветок ланит прекрасных не единственный на свете, Каждый сад обильным цветом покрывается весной. Что ты квохчешь в загородке глупой курицей домашней? Почему, как вольный голубь, не умчишься в край иной? Вот запутался, как цапля, ты в сетях у птицелова, А ведь мог порхать свободным соловьем в листве лесной! Ведь земля копыт ослиных терпит грубые удары, Потому что неподвижна, не вращается луной.
Нет, мне добрый друг потребен, на себе несущий ношу, А не тот, кому служить я должен клячей ломовой. Ты склонись на дружбу, если верного отыщешь друга, Если ж нет — отдерни руку, то не друг, а недруг злой. Что болеть мне о печалях малодушного, который И не думает о бедах, приключившихся со мной! Если друг обидой черной на любовь тебе ответил Где же разница меж дружбой и смертельною враждой? Если даже целовать он станет след твоих сандалий, Ты не верь — то плут коварный стал заигрывать с тобой. Он воздаст тебе почтенье — это вор в карман твой метит, Птицелов, что сыплет просо перед птичьей западней. Если дом доверишь вору, жизнь, как золото, растратишь, Быстро он тебя оставит с опустевшею мошной. Не ввергай себя в геенну ради радости мгновенной, Не забудь о злом похмелье за попойкою ночной. Дело каждое вначале обстоятельно обдумай, Чтоб не каяться напрасно за пройденною чертой. Знай: повиноваться лживым, покоряться недостойным Значит идолам молиться, поругать закон святой. Темному влеченью сердца не вручай бразды рассудка, Не кружись над бездной страсти, словно мошка над свечой.
Если дашь ты волю сердцу — голос разума забудешь, И тебя безумье скроет в бурных волнах с головой; Будешь ты бежать и падать, словно пленник за арканом Всадника, полузадушен беспощадною петлей!..» Так однажды долгой ночью, погружен в свои раздумья, Я лежал без сна и спорил до рассвета сам с собой. Сколько душ людских на свете жаждут благ живого чувства, Словно красок и картинок дети, чистые душой. Я же сердцем отвратился от единственного друга… Но меня схватила верность властно за полу рукой. «О, как низко поступил ты! — гневно мне она сказала, Иль забыл ты малодушно клятвы, данные тобой? Сам любви ты недостоин, коль отвергнул волю милой. Верный друг не отвратится от души ему родной. Пусть в разлуке сердце будет твердым камнем. Терпелив ли Тот, кто сердце отрывает вмиг от сердца дорогой? Ведь, избрав подругой розу, знал, что тысячи уколов Перенесть ты должен будешь, — у любви закон такой.
Как сорвать ты смог бы розу, о шипы не уколовшись, Не столкнувшись с клеветою и завистливой молвой? Что вопросы веры, деньги, жизнь сама, все блага мира Если друг с тобой, когда он всей душой навечно твой! Неужель твой ясный разум кривотолками отравлен? Берегись доверья к лживым и общенья с клеветой! Сам ты знаешь — невозможно обязать молчанью зависть, Так стремись ко благу друга, прочих — из дому долой! Не скажу я, что ты должен выносить обиды друга, Но обиду недоверья сам сначала с сердца смой. От любви не отпирайся. Запирательства любые, Помни, приняты не будут проницательным судьей. Мудрый истины не строит на одном предположеньи, Света истины не скроешь никакою чернотой. Если говорит старуха, что не ест плодов, — не верь ей, Просто до ветвей с плодами не дотянется рукой. Человек с душой широкой, но, увы, с пустой казною И хотел бы, да не может сыпать золото рекой. Ты же, Саади, владеешь морем сказочных сокровищ, Пусть же царственная щедрость вечно дружит с красотой!» Так оставим словопренья, дай залог любви высокой: Приходи, сладкоречивый, к нам с газелью золотой!
ГАЗЕЛИ
О караванщик, сдержи верблюдов! Покой мой сладкий, мой сон
уходит.
Вот это сердце за той, что скрутит любое сердце, в полон уходит. Уходит злая, кого люблю я, мне оставляя одно пыланье. И полыхаю я, словно пламень, и к тучам в дымах мой стан
уходит. Я о строптивой все помнить буду, покуда буду владеть я речью. Хоть слово — вестник ее неверный — едва придет он и вон
уходит. Приди, — и снова тебе, прекрасной, тебе, всевластной, служить
я стану: Ведь крик мой страстный в просторы неба, себе не зная препон,
уходит. О том, как души бросают смертных, об этом люди толкуют
разно. Я ж видел душу свою воочью: она — о горький урон! — уходит. Не должен стоном стонать Саади, — но все ж неверной кричу я:
«Злая!»
Найду ль терпенья? Ведь из рассудка благоразумья канон
уходит!
* * *
Тайну я хотел сберечь, но не уберег, Прикасавшийся к огню пламенем объят.
Говорил рассудок мне: берегись любви! Но рассудок жалкий мой помутил твой взгляд.
Речи близких для меня — злая болтовня, Речи нежные твои песнею звенят.
Чтоб мою умерить страсть, скрой свое лицо, Я же глаз не отведу, хоть и был бы рад.
Читать дальшеего жизнь и его книга «Гулистан» / Радио Маяк
И.РУЖЕЙНИКОВ: У меня сегодня утро, это случайно получилось, не для того, чтобы показать, какой я красивый, умный и образованный, у меня сегодня утро началось с Заболоцкого. Когда мы говорим «стихи», что мы представляем, ну, кто-то Пушкина представляет, Державина уже никто не представляет, время от времени Маяковского, сегодня, наверное, часто Маяковского вспоминают: «Я волком бы выгрыз бюрократизм». Мы сегодня тоже поговорим о стихах. Если нам не говорить, что это стихи, мы даже не поймем, что это стихи. У нас сегодня в гостях кандидат филологических наук, заместитель директора по науке Института восточных культур и античности РГГУ, научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных исследований, очень хорошая аббревиатура — ШАГИ, Российской академии народного хозяйства госслужбы при Президенте Российской Федерации Наталия Юрьевна Чалисова.
Наталия Юрьевна, здравствуйте.
Н.ЧАЛИСОВА: Здравствуйте.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Я боюсь даже начать. Мы решили поговорить, точнее, попросили вас рассказать о жизни и творчестве, уже грустно звучит, великого персидского поэта Саади, и о памятнике под названием «Гулистан», памятнике в самом широком смысле слова. Давайте мы для начала расскажем не нашим радиослушателям, а мне и нашим радиослушателям, что такое персидский поэт, что такое персидская поэзия, и почему мы говорим, ну, знаете, есть такая страшная надпись на ресторане, надо сразу бежать: европейская кухня или кавказская кухня, потому что нет европейской кухни, нет кавказской, нет восточной поэзии. Есть арабская поэзия, есть тюркская поэзия, ну, и так далее, как мне кажется. Что такое персидская поэзия и причем здесь Саади?
Н.ЧАЛИСОВА: Вопрос очень корректно поставлен, и мне на него приятно и удобно отвечать, потому что всегда хорошо определиться, сначала определить термины. Так вот, что такое персидская и на каком языке, на самом деле, писали стихи Саади, Хафиз, Омар Хайям, то есть поэты, которые вошли в пантеон мировой литературы.
Вообще, откуда слово персидский, как обозначение языка, на котором говорят в стране Иран. Ну, вот в Иране есть провинция Фарс, это сердце исторического Ирана, потому что именно там, в Парсе была столица империи Ахеменидов с VI века до нашей эры, и греческие историки античные назвали эту область Персида, и вот отсюда слово персидский.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Греческое прочтение слова «фарс».
Н.ЧАЛИСОВА: Греческое прочтение слова «парс», а «ф», это уже арабизация.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А, Фарс это изначально Парс.
Н.ЧАЛИСОВА: И отсюда соответственно «першен», «персиш» и «персан», вот все в европейских языках и персидский, и в русском.
И.РУЖЕЙНИКОВ: У меня сразу вопрос возникает, вы его сорвали с языка. Я его заготовил, думал, я его не буду, потом спрошу, но коль скоро вы сказали слово Парс, в современной, ну, скажем так, научно-популярной традиции, не научной, слово «парс», оно не имеет отношения к национальности, а к вероисповеданию.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, ну, потому что зороастрийцы, которые бежали, в частности, из Ирана после исламизации в Индию, там они уже получили название парсов, парсийские общины.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А, вот таким образом. То есть в Индии их называли, огнепоклонников называли парсами.
Н.ЧАЛИСОВА: Ну, и в Иране тоже. Но это по этносу обозначение, то есть по географии. Ну, культура Ирана вообще делится резко на «до ислама» и «после ислама», когда изменилось буквально все, и характер власти, и религия, на смену зороастризму пришел ислам, и письменность, среднеперсидское письмо сменилось арабицей, и язык был среднеперсидский, это книжное пехлеви так называемое, а стал новоперсидский. Вот новоперсидский язык сложился к VIII-IX веку только. Это называется новый персидский язык. И вот поэзия, которая обрела мировую славу, она создавалась в Средней Азии и в Иране примерно с конца IX по XV век, это протяженность «золотого века» или эпохи классической поэзии, на так называемом классическом персидском языке это первый этап новоперсидского языка. Ну, и иранцы создали очень мощную и огромную по объему написанных текстов поэтическую традицию, и на всех сайтах, скажем, просветительских, где в пяти абзацах описывается Иран, обязательно будет фраза, что Иран – страна поэзии.
Потому что статус слова в культуре невероятно высок и благого мудрого слова, вот дидактического и искусно украшенного. Так что Россия не единственная страна, в которой поэт больше, чем поэт. И знакомство вообще с такими поэтическими традициями, как персидская, оно расширяет наше представление о мире слова. Потому что в сравнении с персидской наша отечественная поэзия оказывается очень молодой. У нас «золотой век» XIX, а на персидском языке к XIX веку все великое было уже давно написано. Но при этом, скажем, персидская традиция, она молодая по сравнению с санскритской в Индии или с китайской. В Китае, как я всегда студентам цитирую фразу из учебника, над которой я сама хохотала в молодости, в Китае во II веке до нашей эры возникла мода на собирание древних рукописей.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Уже хорошо звучит.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, все относительно в этом мире. Поэтому, конечно, это интересно. И, кроме того, поэзия на классическом персидском языке, она создавалась, этот язык – общий предок современного персидского, таджикского и дари Афганистана.
И.РУЖЕЙНИКОВ: То есть наш родственный язык, индоевропейцы.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, это, безусловно. И поэтому классическое наследие, оно общее у современных иранцев, то есть жителей Ирана, у таджиков и у афганцев.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, афганцев мы всех берем.
Н.ЧАЛИСОВА: Слушатели старшего поколения, наверное, могут вспомнить, что Таджики стан был частью СССР, Азербайджан был частью СССР. И вот Саади и Хайям, великие поэты, и Хафиз, они именовались сначала таджикскими в 1950-е годы.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Это нормально, я считаю.
Н.ЧАЛИСОВА: Потом персидско-таджикскими, потом, когда выходила «Библиотека всемирной литературы», то том персидской поэзии назывался «Ирано-таджикская поэзия». Вот это все разные наименования одного и того же, то есть персидской поэзии.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Наталия Юрьевна, но это абсолютно нормально. Мы сегодня с Александром Борисовичем Каменским вспоминали «Клятву ляха» Адама Мицкевича, это польский и белорусский поэт. То есть, несмотря на то, что по-белорусски не написал ни строчки, когда приезжаешь в Новогрудок, на родину Мицкевича, там везде написано, что он белорус.
То есть это абсолютно нормально, что вот таджикская поэзия. Так самое-то главное, мы сейчас читаем персидских поэтов, мы читаем на новоперсидском языке, в основном? Или как, вот источник?
Н.ЧАЛИСОВА: Источники, ну, этот язык называется новоперсидский. Новоперсидский это совершенно не то, что современный персидский.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Нет, я говорю, то есть не переложение. А язык вообще сам изменился за последние лет 700-800?
Н.ЧАЛИСОВА: Ну, принято говорить, что письменный язык, вот этот литературный коинэ, так сказать, на котором писали поэты-классики, он, конечно, по сравнению с современным персидским языком имеет массу особенностей. И вот, скажем, я студентам преподаю специальный курс классического персидского языка, а наряду с этим они учат современный персидский язык. Но в Иране, повторяю, настолько высок статус поэзии, что иранские дети с начальной школы учат очень много классических стихов, поэтому иранцы гораздо лучше понимают свою старую поэзию, которая от них отстоит на 800 лет, чем жители многих других стран, скажем.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Такой это легкий ввод, самое время, по-моему, до Саади дойти. Почему он лучший из многих.
Н.ЧАЛИСОВА: Давайте дойдем до Саади. Масса поэтов прославленных классической эпохи, но среди них Саади занимает такое примерно место, как Пушкин в нашей традиции. Потому что по Саади иранцы учат родную речь с начальной школы, студенты западных университетов читают Саади, для того чтобы проникнуть в классическую традицию. Кроме того, Саади раньше других персидских поэтов попал в поле зрения вообще европейцев, его раньше стали переводить и изучать, потому что в середине XVII века уже Адам Олеарий перевел «Гулистан» как раз на немецкий язык.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Я прошу прощения, это он из России туда попал или как он ехал Олеарий? Я просто не знаю.
Н.ЧАЛИСОВА: Ну, он и через Россию проезжал.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Нет, просто, где сначала был?
Н.ЧАЛИСОВА: Где сначала был, я не помню, но он привез в Европу.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Великий человек.
Н.
ЧАЛИСОВА: И перевел. И уже в XVII-XVIII веке много очень было переработок и адаптаций, и Саади оказался таким ответственным вообще за образ персидского поэта в европейской литературе. А в России в русской литературе тоже уже к концу XVIII века появились первые переводы, но еще с европейских переводов, появлялись в периодике, в журналах такие восточные песни, «Басни славного Саади», кстати, еще с ударением.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Я прошу прощения, дорогие друзья, мы с нашей сегодняшней гостьей, с уважаемой Наталией Юрьевной говорили про ударения, я ошибся, я сказал ФирдоУси, ФирдоусИ, всегда ударение в фарси на последний слог в именах собственных.
Н.ЧАЛИСОВА: И вот именно, в частности, любуясь Саади, Россия придумала, русская литература придумала свой литературный Восток, вот эта восточная тема у русских романтиков, она связана, в частности, с Саади, и этот, так сказать, «персидский Пушкин» нашему Пушкину тоже руку протянул, потому что, наверное, цитаты многие помнят, как «в прохладе сладостной фонтанов» Пушкин писал про Саади: «На нити праздного веселья низал он хитрою рукой прозрачной лести ожерелья и четки мудрости златой».
А кроме того, знаменитая эта история, что Пушкин поставил эпиграф к «Бахчисарайскому фонтану» из Саади. Но у Саади есть две книги такие дидактические наставительные, одна называется, это два сада дидактики, одна называется «Бустан», «Бустан» это одно из слов для сада, и «Бустан» написан стихами, а вторая называется «Гулистан», ну, «гуль» это роза, розовый сад, цветочный сад, и она написана прозой, но с большим количеством поэтических вставок. Так вот Пушкин взял эпиграф из «Бустана» и к «Бахчисарайскому фонтану», он такой: «Многие так же, как и я посещали сей фонтан, но иных уже нет, другие странствуют далече. Саади». И была проделана большая работа исследовательская.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Искали цитату.
Н.ЧАЛИСОВА: Искали цитату, она была совершенно неочевидна. И оказалось, вот замечательный иранист Константин Чайкин в сотрудничестве с Томашевским, они нашли, что несколько строк есть в «Бустане», где говорится: «Я услышал, что благородный Джамшид…», это легендарный царь «золотого века» иранского, «… благородный Джамшид над некоторым источником написал на одном камне: «Над этим источником отдыхало много людей, подобных нам, ушли, как будто мигнули очами», то есть в мгновение ока.
То есть, ну, это тема бренности вообще всякой власти.
И.РУЖЕЙНИКОВ: То есть и это тоже показывает, насколько Иран и иранская поэзия оказали влияние на культуру России. А, знаете, какое самое большое влияние на культуру Иран оказал, на влияние русской поэзии?
Н.ЧАЛИСОВА: Какое?
И.РУЖЕЙНИКОВ: А это связано с именем другого Александра Сергеевича. Он бы еще что-нибудь написал, если бы не Иран. Мне сейчас просто пришло в голову, я Грибоедова вспомнил.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, да, конечно, да, «Смерть Вазир-Мухтара».
И.РУЖЕЙНИКОВ: Дорогие друзья, это уже Тынянов, это уже другое.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, любимое произведение. Заметим все-таки ради справедливости, что Александр Сергеевич Пушкин не читал «Бустан» Саади, он взял это у Томаса Мура из вот такой восточной поэмы «Лалла-Рук», но это уже выходит за пределы нашего нынешнего разговора. Давайте продолжим о Саади.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Конечно. Когда мы говорим «поэт», тем более сейчас мы вспомнили Александра Сергеевича Пушкина, несмотря на большое количество крепостных, и, несмотря на, в общем, главный доход Александра Сергеевича, если мы не будем брать приданое, полученное с Натальей Николаевной, это его издательская деятельность.
Что такое поэт, который жил в те времена в Персии? Кто он такой вообще?
Н.ЧАЛИСОВА: Вам просто, как спрашивающему нет цены. Именно это очень важная особенность персидской поэзии, которая выделяет персидскую классическую традицию, и, скажем, кардинально ее отличает от японской. Что в Иране очень рано возникла профессиональная поэзия. То есть профессиональная поэзия это та поэзия, которое ремесло, которым зарабатывают деньги. Уже, начиная с первой династии после арабского завоевания, с династии Саманидов, в штат придворных входило такое ведомство поэтов, которое возглавлял главный поэт, и они состояли на жалованье, плюс получали гонорары за отдельные удачные стихи.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Хорошая традиция, надо использовать.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, и в дальнейшем, собственно, как мы преподаем студентам, и как пишут в историях персидской литературы, была придворная поэзия, придворная традиция, вот именно профессиональная, высокооплачиваемая, и были даже у правителей такие манеры, когда поэт что-нибудь такое особенно прекрасное произносил на пиру, то поэту следовало открыть рот, а правитель наполнял ему рот жемчужинами.
И таким образом поэт получал гонорар. И существовала поэзия, так называемая, вне покровительства двора, то есть были и поэты, которые не служили при дворе, но это уже отдельная история.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Отдельная. Так вопрос, с первыми поэтами ясно, вопрос об аудитории и о распространении сразу убирается. А вот со вторыми?
Н.ЧАЛИСОВА: Ну, со вторыми, во-первых, среди них были такие, как великий Фирдоуси, который автор «Шахнаме», «Книги царей», и Низами, замечательный тоже автор поэм великих «Лейли и Меджнун» и так далее, которые получали просто, ну, если это сравнить с современной ситуацией, то, так сказать, заказы.
И.РУЖЕЙНИКОВ: От вельмож.
Н.ЧАЛИСОВА: От вельмож, да. Ну, как теперь можно получить заказ от издательства и договориться с издательством. И, так сказать, под заказ писали и затем получали гонорары или не получали.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Мы напомним нашим радиослушателям, это, конечно, абсолютно неважно, но все-таки книгопечатание, если мы не будем брать Китай, изобретено много позже, и печати как таковой, тиражирования не было.
Стоял вопрос распространения и аудитории. То есть эти стихи знали с точки зрения, конечно, современности, знали и восхищались ими единицы, это высокообразованная верхушка или нет?
Н.ЧАЛИСОВА: Ну, Игорь, тут мы же говорим, в общем-то, о традиции, которая, вот эта классическая традиция, это 8-9 веков в этом.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Это не вчера, да.
Н.ЧАЛИСОВА: Стихи писали очень долго, и поэтому ситуация, конечно, менялась. Но принято считать, что поначалу придворная среда была потребительницей, в основном, стихов, а писались они, так сказать, особенно парадные оды восхваления вообще для одного заказчика, для правителя. Но очень скоро, и это опять нас возвращает к высокому статусу поэзии вообще в культуре, вторым центром распространения стихов стал базар.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Базар, да, устная традиция.
Н.ЧАЛИСОВА: Нет, стихи переписывались, их переписывали, собирали в сборники, переписывали сборники, огромная же была рукописная традиция. Как, собственно, мы сейчас получаем все сведения из источников, сохранились рукописи, старейшие рукописи датируются XI-XII веком.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Черт возьми, вот почему у нас такой традиции не было. Четыре списка «Ипатьевской летописи», почему на базарах, причем ни одного оригинала, ни одного. Дорогие друзья, мы прервемся ненадолго. О Саади, о поэте-моралисте и можно ли Саади назвать поэтом-моралистом, и что такое суфийская мораль, мне кажется, это безумно интересно. Наталия Юрьевна, половину мы с вами уже немножко вводили в курс дела меня и наших радиослушателей, что такое персидская поэзия, я всем нашим гостям говорю, невозможно за час, тем более, не полный такой, чуть больше академического, рассказать о явлении, о событии, об историческом деятеле, а уж, тем более, о деятеле искусства, рассказать не то, что все, даже процентов пять, просто заинтересовать. Когда мы говорим о Саади, мы, это люди, которые «Википедию» читают. Мы вот видим там – поэт-моралист, суфийский поэт-моралист. Почему мы его называем, не люди, которые профессионально занимаются, суфийским поэтом?
Н.ЧАЛИСОВА: Ну, давайте я на этот вопрос отвечу, но все-таки, для того чтобы как-то немножко успеть рассказать про Саади, давайте я чуть-чуть его отложу, этот ответ.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Давайте.
Н.ЧАЛИСОВА: Давайте я все-таки расскажу про Саади в таком лекционном формате, чтобы ответить на вопрос, почему же он приобрел такую популярность.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Почему мы о нем говорим, вот.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, почему вообще. Для того чтобы действительно, поскольку нет времени рассказать все и про все, то, как можно мотивировать людей, чтобы они стали это…
И.РУЖЕЙНИКОВ: К интересу.
Н.ЧАЛИСОВА: Пробудить интерес. Ну, немножко о биографии Саади. Саади родился в начале XIII века вот в том самом Фарсе или Парсе, и в главном его городе Ширазе. Ну, кто помнит из Есенина: «Если перс слагает плохо песнь, значит, он вовек не из Шираза». Вот в этом самом Ширазе. И прожил, собственно, весь XIII век. Но сведений о его биографии мало сохранилось, но он очень много сообщил разных фактов о своей жизни в своих книгах, но с большим лукавством.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Что нормально.
Н.ЧАЛИСОВА: Что нормально, да. И единственный источник, собственно, сведений, серьезный источник сведений о его биографии, это как раз его книги, поэтому с осторожностью его биография реконструировалась. Но известно, что он получил очень хорошее образование, был послан, его отец рано умер, но по протекции правителя Шираза его послали в Багдад, и он получил там очень серьезное образование, причем изучал и традиционные арабские науки, это комментирование Корана, мусульманское право, филология, хадисоведение, то есть наука о преданиях, о Мухаммеде. И там же он попал в среду очень мощной такой общины багдадских суфийских шейхов. Его наставником был Шихаб ад-Дин Сухраварди, и там он вступил и на путь суфизма. Ну, и дальше, для того чтобы стать великим поэтом и моралистом, и певцом любви, и бытописателем, и автором вот этого катехизиса персидской этики, конечно, одного образования было мало. И он на несколько десятилетий отправился в странствие.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, он, наверное, не предполагал, что на несколько десятилетий.
Н.ЧАЛИСОВА: Не предполагал, я думаю, да.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Тем более, там у него не курорты были.
Н.ЧАЛИСОВА: Но и вокруг был не курорт, поскольку вот это были уже какие-то 1220-1230-е годы, с востока шли монголы и, в частности, Шираз прославился еще и своими правителями, что Саади тоже очень ценил, которые сумели откупиться от монголов, и Шираз избежал разрушений. И в Шираз потекла интеллектуальная элита со всего иранского мира, потому что там можно было укрыться от монголов. И Саади отправился в странствия, и в этих странствиях он выступал и как проповедник странствующий, который приходил, прибывал с караваном в очередное место и читал на городских площадях проповеди. Он потом на страницах «Гулистана» как раз вспоминает, что это было время, когда мир встал дыбом, как волосы эфиопа. А сам он обращался, о своих проповедях он писал, что «мне приходилось обращаться к людям с мертвыми сердцами и ставить зеркала перед слепыми». Работал он на самых разных работах, случалось ему для заработка даже и водоносом работать, как свидетельствует «Гулистан», и в плен он попадал к крестоносцам, потому что с востока шли монголы, на западе были крестоносцы.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Там государства были.
Н.ЧАЛИСОВА: И, в общем, весь этот опыт он собрал потом в своих двух этих, как принято говорить, благоуханных садах дидактики в «Бустане» и «Гулистане». И со второй половины XII века он уже поселяется обратно в Шираз, и правитель Шираза предлагает ему место придворного поэта, но Саади отказывается и предпочитает он поселиться в суфийской обители близ Шираза и вести жизнь шейха, который наставляет учеников, ведет с ними беседы наставительные и пишет свои книги. Ну, и до самой смерти он не оставлял и поэтической деятельности.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Я прошу прощения, коль скоро, я не очень хорошо разбираюсь в этих вопросах, в отличие от большинства наших радиослушателей, могу ли я сделать предположение, коль скоро он был суфий, и потом он даже вел образ жизни шейха, он был не женат? Я поэтому и сказал, могу сделать предположение, скорее всего.
Н.ЧАЛИСОВА: Ну, это будет, мне кажется, не вполне правильное предположение.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Некорректно.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, потому что, собственно, среди суфиев вполне были люди…
И.РУЖЕЙНИКОВ: Были. Каноны не запрещали суфиям.
Н.ЧАЛИСОВА: Не запрещали, нет. Строгие суфии, конечно, те, кто вели аскетический образ жизни, они удалялись, так сказать.
И.РУЖЕЙНИКОВ: У нас нет сведений, для того чтобы сказать, что он был женат или не женат.
Н.ЧАЛИСОВА: Ну, в общем, нет, достоверных нет.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Жаль, это же о многом говорит.
Н.ЧАЛИСОВА: Достоверных нет. Ну, и давайте сразу перейдем к книге, которая принесла Саади национальную славу, а потом и мировую славу, это книга «Гулистан». Написана она, закончена в 1257 году, посвящена Сааду ибн Абу Бакру Сааду, это именно тот правитель Шираза, по имени которого Саади себе избрал литературный псевдоним, то есть он Саади по имени Саада ибн Абу Бакра Саада. Первый перевод на русский язык уже в 1857 году был сделан Назарьянцем, и назывался он, как раз в названии расшифрован, собственно, смысл слова «Гулистан», потому что назывался перевод так: «Розовый кустарник шейха Муслехеддина Саади Ширазского, известный под названием Гулистан». Произведение это написано простой и изящной прозой. Недаром по рассказам «Гулистана» учат не только литературу персидскую, но и персидский язык именно. В основном, эта проза рифмованная, так называемый садж, но есть много и нерифмованных, просто прозаических рассказов, и богато разукрашена стихотворными вставками собственного сочинения, конечно, Саади. А надо вам сказать, что вот эта традиция составления таких зерцал, то есть наставительных книг, она имеет в Иране очень длинную историю и восходит глубоко к доисламским временам. И Саади использовал весь этот накопленный опыт, но он, так сказать, в чем его отличительная черта.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Революционность.
Н.ЧАЛИСОВА: Я просто пыталась избежать жаргонизма — в чем его фишка. Так вот она в том, что он перенес акцент с наставительного фрагмента, с наставления на иллюстрацию.
И.РУЖЕЙНИКОВ: На форму.
Н.ЧАЛИСОВА: С теоретического положения на подкрепляющую историю. И у него получилось, что «Гулистан» это не сборник поучений и примеров на эти поучения, а это сборник житейских историй с остроумными выводами. А поучения часто читатель должен извлечь сам. То есть вот этот принцип поучать, развлекая, и развлекать, наставляя, он предпочитал его вторую часть – развлекать, наставляя. Поэтому, когда читаешь рассказы…
И.РУЖЕЙНИКОВ: Инфотейнмент.
Н.ЧАЛИСОВА: Да. Когда читаешь рассказы «Гулистана», прежде всего, получаешь удовольствие от остроумного интересного рассказа. А герои этих рассказов это представители самых разных слоев общества – и цари, и министры, и бедняки дервиши, и суфийские шейхи, и ученые, философы и богословы. И сам автор книги тоже одно из действующих лиц, то есть один из персонажей.
И.РУЖЕЙНИКОВ: То есть он там есть.
Н.ЧАЛИСОВА: Он там есть, да, и много рассказов, которые написаны от первого лица. Ну, и очень интересно введение к этому памятнику, потому что оно как раз возвращает нас к одному из вопросов в вашей игре, к теме памятника, собственно. Потому что Саади объясняет читателям смысл названия. Как-то весной он провел ночь в благоуханном саду, а на рассвете, собравшись домой, увидел, как его друг наполняет полы платья розами и гиацинтами. И тогда Саади сказал, что «розы садов недолговечны и пообещал написать книгу, листов которой не достигнет жестокая рука осеннего ветра, и радостную весну которой не обратит кругооборот времени в унылую осень». Перевод Рустама Алиева.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Все-таки поэты, они все честолюбивы, по-хорошему и по-плохому, по-разному, но честолюбивы все. То есть нерукотворный памятник на века это нормально.
Н.ЧАЛИСОВА: Да. Но в данном случае это сад, сад вечной весны, образ, восходящий к авестийскому раю.
И.РУЖЕЙНИКОВ: К авестийскому еще?
Н.ЧАЛИСОВА: Ну, конечно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, это вы так говорите, ну, конечно, через тысячелетие.
Н.ЧАЛИСОВА: Очень много рефлексов к доисламскому прошлому везде в культуре. В общем, он, автор наш, счел за благо установить вот в этом роскошном саду, который, собственно, он создавал, а персидский сад это сад обязательно за оградой, то есть обнесенный высокой наградой, и вот в этом саду восемь врат, как в мусульманском раю. Очень удачно, и многие поэты, не только Саади, пользовались этой многозначностью. Есть арабское слово, которое в персидский заимствовали «баб», которое одновременно значит «врата» и «глава книги». И вот в его «Гулистане», восемь врат и соответственно восемь глав о жизни царей, о нравах дервишей, то есть суфиев простых, о добродетели довольства малым, о пользе молчания, о любви и молодости, о слабости и старости, и о воспитании.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Дорогие друзья, если мы до сих пор вас не убедили, что поэзия Саади серьезно повлияла на всех на нас, вы знаете, почитайте Киприана Норвида, малоизвестный польский поэт XIX века, он тащился от Саади. В XIX веке в Польше. А мы, чем хуже.
Мы остановились на восьми главах, восьми вратах рая памятника под названием «Гулистан», великого персидского поэта Саади. Вы коснулись, Наталия Юрьевна, того момента, что, ну, это, скорее, не просто нравоучения или это красивые нравоучения. Так это написано было по заказу или нет все-таки? Вот именно от начала до конца. Или вопрос заказа так остро не мог стоять? Ну, как, тебе заказали, ну, ты пишешь от вольного, ты творческий человек.
Н.ЧАЛИСОВА: Насколько известно, вот это связано все-таки написание было, создание этой книги было связано с покровительством Саада ибн Абу Бакра Саада, правителя Шираза.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Главного покровителя после возвращения Саади в Шираз.
Н.ЧАЛИСОВА: И, по-видимому, это было одним из факторов создания. Но принято считать, что, поскольку очень быстро после возвращения в Шираз Саади написал сначала «Бустан», а потом «Гулистан», что, так сказать, заготовки он делал в течение…
И.РУЖЕЙНИКОВ: На протяжении десятилетий.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, на протяжении десятилетий. Ну, и, чтобы немножко рассказать и еще больше заинтересовать потенциальных читателей этой книги, следует вспомнить и Константина Чайкина, переводчика «Бустана». Он обратил внимание на то, что вот эти этические правила, которые в рассказах заключены, они не похожи на такой жесткий катехизис, они похожи на такую гибкую стратегию соответствия жизненным обстоятельствам. Мир жесток и несправедлив, как нам Саади пишет, но в нем как-то надо устраиваться. Поэтому вот есть такие, например, знаменитые его стихи в одном из рассказов они, во многих рассказах стихи играют роль такого резюме. И вот он писал, что «спорить с великими мира сего, все равно, что умывать руки собственной кровью. Поэтому, если государь назовет белый день темной ночью, поспеши воскликнуть: «А, вон, Луна и звезды».
И.РУЖЕЙНИКОВ: Мудро.
Н.ЧАЛИСОВА: Мудро, да, мудро. И вот действительно, когда читаешь подряд, то кажется, что «Гулистан» полон противоречий. Там в одних рассказах говорится, что стяжательство это страшный грех, лучше латать свою рубаху, чем просить новую одежду у богача. А в другом рассказе говорится, что нужно быть благодарным, потому что богачи это источник жизни бедняков, и сокровище для отшельников, потому что они их спонсируют.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А вы представляете, если через тысячу лет исследователь будет в переводе, нет, не в переводе, в оригинале будет читать «Двенадцать стульев». Понимаете, ведь юмористических произведений в нашем понимании и памфлетов, ну, ладно, памфлеты еще туда-сюда были, могли быть, а вот юмористических произведений не было. И что на самом деле думал Саади, и была ли у него фига в кармане, то нам трудно об этом думать.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, да. Ну, фига в кармане у него, безусловно, часто была.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, умный человек. Как у умного человека не было фиги.
Н.ЧАЛИСОВА: Чрезвычайно умный человек и чрезвычайно остроумный человек. И вот именно эта множественность подходов к таким разным ситуациям и такие гибкие правила практической морали.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Практической, вот, практической морали.
Н.ЧАЛИСОВА: Они обеспечили, конечно, рассказам «Гулистана» и любовь, и внимание максимально широкой читательской аудитории. И даже у него были на протяжении истории и культуры Ирана и свои тяжелые дни, потому что в 1930-е годы, насколько я помню, в 1930-е, разгорелась дискуссия в меджлисе иранском по поводу того, почему Иран отстает от европейских стран, и в этом, в частности, обвинили тоже поэтов и классическую поэзию.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Конечно, ну, разумеется.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, и вот это разлагающее влияние, которое оказывают поэты. Так что ему даже, вот был момент, когда ему досталось, но момент это был проходящий, преходящий.
И.РУЖЕЙНИКОВ: А скажите, сейчас это национальное достояние Ирана?
Н.ЧАЛИСОВА: Да, безусловно.
И.РУЖЕЙНИКОВ: То есть, безусловно. Это никто…
Н.ЧАЛИСОВА: Это, безусловно, национальное достояние Ирана. Вот у нас в университете в прошлом году вела курс такой повышения квалификации для преподавателей-иранистов замечательная Ханум Наргез, ну, я ее знаю под фамилией Санаи, но, по-моему, у нее еще есть фамилия по мужу, и когда мы решали, что мы будем читать, мы сказали, что: «Ханум Наргез, может быть, Саади почитаем?» И она сказала, что: «Вы знаете, я Саади читала с первого класса и до конца университета. Давайте что-нибудь другое».
И.РУЖЕЙНИКОВ: Скажите, пожалуйста, как быстро появились переводы на арабский?
Н.ЧАЛИСОВА: На арабский?
И.РУЖЕЙНИКОВ: Ну, он, на каком писал? Он же на фарси писал?
Н.ЧАЛИСОВА: Да.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Как быстро он вышел за пределы, есть ли сведения о том, как быстро Саади вышел за пределы мира фарси?
Н.ЧАЛИСОВА: За предел мира фарси в сторону арабского языка, я не знаю, потому что вообще, этого я просто не знаю, когда появились первые арабские переводы.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Я не хотел вас поставить в тупик.
Н.ЧАЛИСОВА: Ни в коем случае. Но я должна сказать, что Саади, как и многие поэты этой эпохи, был билингвом, и у него просто часть его касыд, это арабский касыд, написанный на арабском языке, огромное количество арабских вставок есть и в «Гулистане».
И.РУЖЕЙНИКОВ: А, вот. То есть там есть вставки на арабском.
Н.ЧАЛИСОВА: Да, и есть у него касыды, касыды это такое парадное стихотворение, типа оды, есть у него касыды, в которых одно полустишие или один стих написан по-персидски, а один по-арабски. А переводы на арабский язык, конечно, есть, но я, к сожалению, не знаю датировок.
И.РУЖЕЙНИКОВ: Дорогие друзья, мы часто говорим в последнее время о непримиримых противоречиях двух цивилизаций – западной и южной. Причем часто мы приводим аргументы, которые, ну, не хотелось бы приводить в День народного единства. Дорогие друзья, древняя великая культура, одним из представителей ярчайших которой был прекрасный персидский поэт Саади. Спасибо вам большое, приходите к нам еще, и еще поговорим, а то только начали. Спасибо.
Саади
Однажды мне кусок душистой глины Дал банщик – на возьми ка для мытья. «Ты мускус или амбра»,- в изумленье, Вдыхая благовония, молвил я. Она: «Я –прах, но роза процветала Недалеко от моего жилья. Была б я просто прахом, но явилась роза Переменилась вдруг судьба моя».
Баня — حمام; банщик — مخدومی; мускус — مشکی; притягательный аромат — بوی دلاویز; однако — ولیکن; достоинство — کمال; оставить след — اثر کرد.
| سعدی
گلی خوشبویی در حمام روزی رسید از دست مَخدومی بدستم بدر گفتم که مُشکی یا عَبیری که از بوی دلاویز تو مستم بگفتا من گِلی نچیز بودم ولِیکن مدتی با گل نشستم کمال همنشین در من اثر کرد وگر نه من همان خاکم که هستم
بگفتا = او گفت |
Что такое язык, о мудрец? Это ключ от дверей кладовой. Как узнать, если дверь заперта, Там алмаз иль булыжник простой? Коль нужно говорить – и мудреца не бойся, Но будь всегда учтив и зря не молви слова. Два легкомысленных – болтающих без дела И тот, кто в нужный час замолкнет бестолково.
Мудрец — خردمند; жемчужина — جوهر; молчание — خاموشی; глупость — طیره; молчать — دم فرو بستن .
| زبان در دهان ای خردمند چیست کلید در گنج صاحِب هُنر چو در بسته باشد چه داند کسی که جوهرفروش است یا پیله وَر اگر چه پیش خِرَدمَند خاموشی آدَب است بوقت مَصلحَت ان به که در سخن کوشی دو چیز طِیره عَقلست دَم فرو بستن به وقت گفتن و گفتن به وقت خاموشی |
О сытый, ты хулишь ячменный хлеб, А мне всегда его лишь подавай. Чистилище для гурий рая – ад, А кто страдал в аду – найдет там рай. Не сравнить того, кто нежно милую свою лобзает С тем, кто взглядом беспокойным в ожидании дверь пронзает.
Ячменный — جوین; некрасивый — زشت; возлюбленная — معشوق; гурии — حوران; чистилище — اعراف; рай – بهشت .
| ای سیر ترا نان جَوین خوش ننماید معشوق منست آنکه به نزدیک تو زشتست حوران بهشتی را دوزخ بُوَد اِعراف از دوزخیان پرس که اعراف بهشتست فرق است میان آنکه یارش در بر تا آنکه دو چشم انتظارش بر در |
Одно сынов Адама естество, Ведь все они от корня одного. Постигнет одного в делах расстройство, Всех остальных охватит беспокойство. Тебе, несострадающий другим, Мы человека имя не дадим.
По происхождению — در آفرین; жемчуг — گوهر; страдание — محنت; равнодушный — بی غمی ; нельзя – نشاید .
|
بَنی آدم اعضای یک دیگرند که در آفرینش ز یک گوهَرند چو عُضوی به دَرد آورد روزگار دگر عضوهارا نماند قرار تو کز مَحنت دیگران بی غَمی نشاید که نامت نهَند آدمی
زیک = از یک |
Караван
О, караванщик, не спеши, уходит мир моей души, И сердце, бывшее со мной, летит за милой в край чужой. И вот я с милой разлучен, и злою мукой обручен, Как будто жало иль копье прошло сквозь тело вдруг мое, Я силой чар и тайных слов, скрыть рану сердца был готов, Но коль бы в том успеть я мог, уж кровь бежит через порог. О, караванщик, ты жесток, не приближай разлуки срок. Так связан с милою своей, что жизнь моя уходит с ней. Со мной подруги больше нет, померкнет дней веселый свет, Страсть душу жжет лютей огня, и дымом вьется в круг меня. Я видел сам, как вдаль спеша, меня покинула душа.
Погонщик — ساربان; медленно — آهسته; погонять — راندن; возлюбленная — دلستان; покинутый — مهجور; несчастный — بیچره; опечаленный — رنجور; жало — نیش; кость — استخوان; хитрость — نیرنگ; чары — فسون; прятать — پنهان کردن ; рана — ریش; внутренний — درون; тополь — سرو; признак — نشان; строптивая — سرکشم; радость — عیش; печаль — ناخوش; дым — دخان; прелестный — نازنین; смятение — کاشوب; крик — فریاد; небо — اسمان; я не сплю — من نقنوم ; узда – عنان .
|
کاروان ای ساربان ، آهِسته ران ، کارام جانم میرود وان دل ، که با خود داشتم ، با دِلسِتانم می رود من مانده ام ، مَحجور از او بیچره و رَنجور از او گویی که نیشی دور از او در اُستخوانم می رود گفتم به نِیرنگ و فسون پنهان کنم ریش دَرون پنهان نمیماند که خون بر آسِتانم می رود مَحمِل بدار ای سربان تندی مَکن با کاروان کز عِشق آن سرو روان گویی روانم میرود او می رود دامَن کِشان من زهر تنهایی چشان دیگر مَپُرس از من نشان کز دل نشانم میرود بُگذشت یار سرکِشم بگذاشت عِیش ناخوشم چون مَجمَری پر آتشم کز سر دخانم میرود باز آی و بر چشمم نشین ای دلستان نازنین کاشوب و فریاد از زمین بر آسمانم میرود شب تا سَحَر من نقنوم و اندَر ز کسی من نشنوم وین ره نه قاصِد میرم کز کف عنانم میرود در رفتن جان از بَدَن گویند هر نوعی سخن من خود به چشم خویشتن دیدم که جانم میرود
مپرس = نپرس ، مکن = نکن ، کز = که از
|
Его рот пахнет молоком. Выбраться из маленькой ямы и упасть в большую. Когда услышанное будет как увиденное. Не стоит жалеть о сделанной глупости. Скрести бороду дервишу и сыпать на нее соль. |
دهانش بوی شیر میدهد از چاله در آمدن و به چاه اُفتادن شنیدن کی بود مانند دیدن پشیمانی سودی ندارد ریش درویش را خَراشیدن و نمک پاشیدن
|
Саади | Литературный портал
Абу Мухаммад Муслих ад-Дин ибн Абд Аллах Саади Ширази (перс. ابومحمد مُصلِحالدین بن عَبدُالله سعدی شیرازی, около 1181—1291) — персидский поэт-моралист, представитель практического, житейского суфизма.
Саади родился около 1205 г. в городе Шираз в семье муллы. Прозвище «Саади» происходит от имени атабека Фарса Саада ибн Занги (1195—1226), которому служил ещё отец поэта, рано умерший, и который принял участие в воспитании Муслих ад-Дина. Под попечением Саада ибн Занги Муслих ад-Дин поступил в медресе Низамийа в Багдаде. Учился у суфийских шейхов и старался проникнуться их аскетическими идеалами. Однако стихи, написанные Саади в то время, дышат юношеской любовью к жизни и её радостям; и сам он в старости сознавался, что все убеждения шейха Абуль-Фараджа Джузии не могли его исцелить от любви к музыке.
Нашествие монголов на Иран и низвержение Саада ибн Занги в 1226 г. заставило Саади бежать, и в течение 30 лет судьба, полная всяких превратностей, беспрерывно бросала его то в один, то в другой конец мусульманского мира. В Индии, в Суменате, для сохранения своей жизни Саади притворно принял веру огнепоклонников и потом бежал, убив камнем сторожевого жреца. В Мекке, большей частью пешком, Саади побывал 14 раз. Благодаря блестящему знанию классического арабского языка он стал проповедником в Дамаске и Баальбеке, но начал томиться миром и уединился в пустыне под Иерусалимом. Тут он попал в плен к крестоносцам, которые перевезли его на сирийское прибрежье, в Триполи, и заставили там рыть окопы для крепости. Его за 10 червонцев выкупил один знакомый богач из Алеппо, привёз к себе и женил на своей безобразной и сварливой дочери. Спасаясь от невыносимой семейной жизни, Саади бежал в Северную Африку.
Пространствовав сквозь всю Малую Азию, Саади очутился в родном Ширазе (1256) и под покровительством Абу-Бекра, сына покойного Саада, прожил в подгородном монастыре до конца жизни. «Князья, вельможи и лучшие горожане, — по выражению Девлет-шаха, — являлись на посещение шейха».
Саади написал много стихотворных и прозаических произведений, причём в качестве поучительных примеров очень часто пользовался личными воспоминаниями из своей скитальческой жизни. Испытав на себе всю бренность мира, Саади теоретически вполне согласен с такими своими суфийскими предшественниками или современниками, как поэты Фаридаддин Аттар и Джалаладдин Руми, шейх Абд ал-Кадир ал-Джилани и др. Но, хорошо зная людей, Саади понимает, что далеко не все способны удалиться от мира, умертвить плоть и исключительно предаться мистическому созерцанию. Поэтому Саади рекомендует мирянам аскетизм житейский: жить в мире, но не пристращаться к нему, сознавать его превратность и быть ежечасно готовым к потере земных благ.
В 1257 г. он написал поэтический трактат «Бустâн» («Плодовый сад»), где в десяти главах стихами изложена суфийская философия и этика, подкрепляемая занимательными притчами и рассказами. По глубине поэтического чувства и по высоте нравственных идей «Бустâн» — одно из величайших произведений всей суфийской литературы. Однако не «Бустâн», а «Гулистâн» (= «Розовый сад» — писан прозой вперемежку со стихами, в 1258 году), во многом аналогичный с предшествующим произведением, но более просто написанный, составляет до сих пор настольную книгу каждого перса и с детства заучивается в школах. «Гулистâн» имеет своеобразную прелесть народности, потому что пересыпан множеством пословиц и оговорок. Аналогию с «Гулистâном» имеет ещё довольно сухая «Книга советов» (Пенд-наме), одноимённая с такой же книгой Аттара; но её принадлежность Саади не вполне доказана.
Прочие произведения Саади, составляющие до двух третей его дивана, относятся преимущественно к лирике. Основной заслугой Саади видится то, что в своей газели он сумел соединить дидактику суфийской газели с красотой и образностью любовной газели. Каждый бейт в ней можно прочитать как в любовном, так и в философско-дидактическом ключе. Продолжателем этой традиции является другой известный персидский поэт Хафиз Ширази.
livelib.ru
| Стихи | страница 30
свече шептал:«Пусть я сгорю! Ведь я люблю… Ты знаешь.. А ты что плачешь и о чем рыдаешь?»
Свеча ему: «О бедный мотылек! Воск тает мой, уходит, как поток.
А помнишь, как ушла Ширин-услада, Огонь ударил в голову Фархада».
И воск, подобный пламенным слезам, Свеча струила по своим щекам.
«Любви искатель! Вспыхнув на мгновенье, Сгорел ты. Где же стойкость? Где терпенье?
В единый миг ты здесь спалил крыла, А я стою, пока сгорю дотла. Ты лишь обжегся. Но, огнем пылая, Вся — с головы до ног — сгореть должна я!» Так, плача, говорила с мотыльком Свеча, светя нам на пиру ночном. Но стал чадить фитиль свечи. И пламя Погасло вдруг под чьими-то перстами. И в дыме вздох свечи услышал я: «Вот видишь, друг, и смерть пришла моя!» Ты, чтоб в любви достигнуть совершенства, Учись в мученьях обретать блаженство. Не плачь над обгоревшим мотыльком С любимой он слился, с ее огнем. Под ливнем стрел, хоть смерть неотвратима, Не выпускай из рук полу любимой. Не рвись в моря — к безвестным берегам, А раз поплыл, то жизнь вручи волнам!
Муслихиддин Саади (1184 — 1292) — величайший персидский поэт, автор «Гулистапа» и «Бустана», непревзойденный мастер газели. Творчеству Саади свойственна определенная двойственность: сочувствуя простым людям и осуждая тиранию, Саади вместе с тем призывает не противиться насилию и злу. Лирика Саади пластична и прозрачно ясна.
СААДИ
С. 364. Шамс — дословно «солнце». Так звали наставника поэта, который подписывал свои стихи именем духовного учителя.
С. 364. Как слов Сулеймана удод… — По преданию, удод вел мудрые беседы с Сулейманом (библейским Соломоном).
С. 366. …жом вращающий уныло, вол с повязкою глазной. — Имеется в виду вол с завязанными глазами, который вращал мельницу или пресс. С. 375. И Шируйэ сказал Хосров, прощаясь… — Имеется в виду сасанидский шах Хосров II Павриз (591 — 628), свергнутый с трона сыном
Наши спонсоры:
30 Саади Ширази Цитаты и стихи для вдохновения
Абу-Мухаммад Муслих ад-Дин бин Абдаллах Ширази, более известный под псевдонимом Саади , также известный как Сади Ширазский, был крупным персидским поэтом и прозаиком средневековья. период. Он известен за качество своих произведений и за глубину его социальных и нравственных мыслей. Я надеюсь, что эти цитаты саади ширази вдохновят вас на благородную жизнь.
Поговорите с людьми их уровня.
— Саади Ширази
Лучшие цитаты Саади Ширази
1. «Человек нечувствителен к удовольствию процветания, пока он не испытал бедствий ». — Саади Ширази
2. «Цель без силы — всего лишь слабость и обман; а власть без цели — просто глупость ». — Саади Ширази
3. «Дела преуспевают терпением , и поспешный падает с ног». — Саади Ширази
4. «Не заводите дружбу с хранителем слонов, если у вас нет места для развлечения слона» — Саади Ширази
5. «Заработать весь мир — не добродетель. Просто завоюйте сердце одного человека ». — Саади Ширази
6. «Если ты не выносишь укуса, не суй руку в гнездо скорпионов». — Саади Ширази
7. «Никто не бросает камни в бесплодное дерево». — Саади Ширази
8. «Наберитесь терпения. Все вещи становятся трудными, прежде чем они станут легкими ». — Саади Ширази
9. «Если я увижу слепого у колодца, для меня преступление хранить молчание» — Саади Ширази
10. «Роза и шип, печаль и радость связаны друг с другом» — Саади Ширази11. «Десять нищих могут спать на одном коврике, но два короля чувствуют себя неуютно в одной стране». — Саади Ширази
12. «Каждый лист дерева становится страницей книги, когда сердце открывается и оно научилось читать ». — Саади Ширази
13. «Я плакал, потому что у меня не было обуви, пока я не встретил человека, у которого не было ног.»- Саади Ширази
14. « У того, у кого нет терпения, нет мудрости ». — Саади Ширази
15. «Нет ничего лучше для невежественного человека , как тишина; если бы он осознавал это, он не был бы в неведении ». — Саади Ширази
16. «Если бы ныряльщик всегда думал об акуле, он никогда бы не коснулся жемчужины». — Саади Ширази
17. «Каждый раз, когда вы спорите с другим мудрее вас, чтобы другие могли восхищаться вашей мудростью, они обнаружат ваше невежество.”- Саади Ширази
18. « Тот, кто является рабом своего желудка, редко поклоняется Богу ». — Саади Ширази
19. «Ученик, который учится без желания, — это птица без крыльев». — Саади Ширази
20. «Благородное сердце откажется от счастья , построенного на чужом несчастье». — Саади Ширази21. «Путешественник без наблюдения — это птица без крыльев.»- Саади Ширази
22. « Щедрый человек, который ест и жертвует, лучше преданного, который постится и копит ». — Саади Ширази
23. «Когда живот пуст, тело становится духом; а когда наполняется, дух становится телом ». — Саади Ширази
24. «Все, что производит впечатление на сердце, кажется прекрасным в глазах». — Саади Ширази
25. «Я боюсь Бога, и после Бога я больше всего боюсь тех, кто не боится Его.»- Саади Ширази
26. « Маленькое и маленькое, собранное вместе, становится большим делом; куча в сарае состоит из отдельных зерен, и капля за каплей вызывает наводнение ». — Саади Ширази
27. «Тот, кто приобретает знаний , но не практикует их, подобен тому, кто пашет, но не сеет». — Саади Ширази
28. «Все, что было произведено в спешке, поспешно выбрасывается». — Саади Ширази
29. «Человек нечувствителен к удовольствию процветания, пока он не вкусит невзгоды». — Саади Ширази
30. «Сад радует глаз и утешает душу». — Саади Ширази
Поделиться:Два стихотворения Саади Юсефа
Давайте опоясываем эту страну бензином и динамитом 1
Как мне позаботиться о траве, которую я раньше жевал, в расплывчатой летней дымке
Вода,
и соль,
вкус клея,
привкус специй,
и зелень?
Как мне защитить звезду, однажды упавшую на минарет нашей мечети
, поэтому мы спрятались от него внизу винтовой лестницы
и спрятался с ним
в сухих потоках
на пути дишдаша нитей [2]
в пальмовых листьях и грязи
, пока мальчик не приехал, чтобы разместить звезду в своей груди?
Как мне заботиться о теле моей жены?
Как ухаживать за балконом дома
даже если сдать?
Как мне сохранить секрет пронзенного стрелой сердца
между двумя именами
вырезано на стволе дерева?
Как мне защитить матерей солдат от чужих?
Как мне защитить клетку в моем мозгу от внезапного разрушения.. .
Как мне защищать «картинку»?
Как мне защищаться?
Как атаковать / атаковать
защита / атака
атака / защита
защищать / защищать
защищать
защищать
защищать?
*
Мы еще не можем говорить о геометрии баррикад
или ворота Зимнего дворца.
Мы еще не можем говорить о равенстве
, пусть даже и по наследству, как коврики.
Мы еще не можем говорить о Марселе Халифе, кроме как в нотной записи.
Мы пока не можем знать о Муззафаре ан-Наввабе, за исключением его рецептов коктейлей.
Мы еще не можем сказать, что Катиб Ясин зовут Катиб.
Мы еще не можем вспомнить Республику Вайда.
Мы еще не можем назвать Маргарет Тэтчер женщиной из ККК.
Мы еще не можем сказать, что французы нас вырезали
под деревьями Гута. [3]
Мы еще не можем сказать, что курдов убивают, как коренных американцев.
Мы еще не можем сказать, что Муссолини был итальянцем.
Мы еще не можем позвать Маркса: О ты, первый хиппи.
Мы еще не можем сказать, что дикобразы колючие.
Мы пока не можем поддержать Самиха аль-Касима, за исключением «предварительного» обсуждения.
Мы еще не можем ставить «алиф» на «ба».
Мы еще не можем поставить «алиф» на «мим». [4]
Мы пока не можем уложить мать и отца вместе в надежную постель.
Мы еще не можем ставить «а» с «а» вот так:
ааааааа
ааааааах
Мы еще не можем ставить «м» с «м» следующим образом:
м
м
ммм
ммм
ммммммх?
м
м
м
м
м
м
м
Мы еще не можем поставить «m» на «n», например:
кто? кто? кто? кто? кто? кто?
кто? кто? кто? кто? кто? кто? [5]
Мы еще не можем написать панегирик Ираку.
*
Следовательно, дорога в Эдем
закрыт.
И дорога к облаку цветущего граната
закрыт.
И дорога к моему дому на ладони
закрыт.
И дорога, которая все еще проходит между Бейрутом и аш-Шамом [6]
закрыт.
. . . . . .
.. . . . .
Дорога, по которой я приехал
в Бисан [7]
закрыто?
*
Надо ли рассыпать стихи наших матерей
из Синджара в Бани Сааф? [8]
Мы должны раскрыть
могила первого переселенца, десятого, сотого и тысячного
для нас?
Должны ли мы выдать Джазийю замуж за еврея
, так что Абу Зайд будет волноваться? [9]
Должны ли мы есть змеиную плоть на гриле?
Должны ли мы класть нашу плоть под кости?
Должны ли мы разорвать единобожие в клочья, как фейерверк?
Должны ли мы просить нашего Господа:
«Почему вы создали нас такими?»
Должны ли мы продавать нашу кровь, как мы продали свою гордость?
Должны ли мы ждать только рыцарей Хорасана? [10]
Если так.. .
надо ли опоясывать эту страну бензином и динамитом?
*
О цветок пламени, не удивляйся пламени
ваш мир подошел к концу, звездам в нем нет места
О цветок пламени, мой народ потушил свои пожары
с позором, купцы и революционеры становятся такими же
О цветок пламени, небо должно спуститься
как звезды ночью, на пороге дома
О цветок пламени.. . деревня должна загореться
его пожары, и массы маршируют с факелами
*
Бесполезно.
Саади Юсеф пишет уже тридцать лет.
Экспериментируя
и борется
и презирая правителей.
Он говорит: Убивают новое стихотворение. . .
Но я прошу вас:
«Вы не можете найти более современную форму, чем мавваль ?» [11]
Бесполезно.
Итак?
Мы опоясываем эту страну бензином и динамитом. . .
А?
[ Перевод с арабского Кевина Майкла Смита ]
[1] Я благодарю Ноху Радван за различные разъяснения и предложения при переводе этого стихотворения.
[2] дишдаша — традиционный халат длиной до щиколотки, который носят в Ираке и многих странах Персидского залива.
[3] Гута — это совокупность ферм в Риф-Димашк, недалеко от восточной части Дамаска, Сирия.К сожалению, это было место как французской колониальной резни в межвоенный период, так и недавней печально известной химической атаки сил сирийского режима в 2013 году, в результате которой погибли сотни человек.
[4] Первые две буквы арабского алфавита «алиф» и «баа» вместе образуют арабское слово «отец», aab . Точно так же «алиф» с арабской буквой «м», meem , означает мать, или um . Юсеф здесь характерно отделяет буквы, иначе связанные в арабском письме, создавая неожиданные значения из, казалось бы, случайных буквенных сопоставлений, таких как «мать» и «отец» в постели вместе в следующей строке или следующее, слегка раздражающее любопытное выражение «ммм?»
[5] Арабские буквы «м» и «н» вместе образуют вопросительное местоимение «кто?» ( человек ?).
[6] На арабском языке аш-Шам относится к региону Великой Сирии, который после картографической перерисовки территориальных границ бывшей Османской империи под британским и французским колониальным правлением в начале и середине 20-х годов -х годов века, и последующая национальная «независимость» этих территорий после Второй мировой войны теперь включает страны Сирии и Ливана, а также части северной Иордании.
[7] Джебель-Бисан — горная вершина на юго-западе Сирии, прямо к северу от Аммана, Иордания.
[8] Синджар — город в провинции Ниневия на северо-западе Ирака, где большинство населения составляют езиды, и соседний Сирийский Курдистан. Бани-Сааф — прибрежный город на северо-западе Алжира.
[9] Ссылка на ас-сирах аль-хилалийа , или эпос аль-Хилали, длинное стихотворение, начатое в 14 -м веках.
[11] mawaliyya (мн., Единственное число mawaliyya ) — это классическая арабская поэтическая форма, восходящая к 6 -му веку нашей эры.В своем самом раннем использовании он имел четыре линии монофимов в метре basit . Это одна из наиболее часто используемых и, следовательно, традиционно укоренившихся форм классической поэзии.
| Саади Ширази, Шейх Мослех ад-Дин
Неурегулированные условия после монгольского вторжения в Персию заставили его скитаться за границу через Анатолию, Сирию, Египет и Ирак. Он также ссылается в своей работе на путешествия по Индии и Средней Азии. Саади очень похож на Марко Поло, который путешествовал по региону с 1271 по 1294 год.Однако между ними есть разница. В то время как Марко Поло тяготел к властителям и хорошей жизни, Саади общался с обычными людьми, пережившими монгольский холокост. Он сидел в отдаленных чайных до поздней ночи и обменивался мнениями с торговцами, фермерами, проповедниками, путниками, ворами и суфийскими нищими. В течение двадцати или более лет он продолжал тот же график проповедей, советов, обучения, оттачивания своих проповедей и шлифовки их в драгоценные камни, освещающие мудрость и слабости своего народа. Когда он снова появился в родном Ширазе, он был пожилым человеком. Шираз при Атабаке Абубакре Саад ибн Занги (1231-60) наслаждался эпохой относительного спокойствия. Саади не только приветствовали в городе, но и высоко ценил правитель и причислял к числу великих деятелей провинции. В ответ Саади взял себе псевдоним от имени местного принца Саада ибн Занги и сочинил некоторые из своих самых восхитительных панегириков в качестве начального жеста признательности в честь правящего дома и поместил их в начале книги. его Бостан.Кажется, он провел остаток своей жизни в Ширазе. Его самые известные работы — «Бостан» («Сад») и «Голестан» («Розарий»). Бостан полностью построен в стихах (эпический метр) и состоит из рассказов, удачно иллюстрирующих стандартные добродетели, рекомендуемые мусульманам (справедливость, щедрость, скромность, довольство), а также размышлений о поведении дервишей и их экстатических практиках. «Голестан» в основном написан в прозе и содержит рассказы и личные анекдоты. Текст перемежается множеством коротких стихотворений, содержащих афоризмы, советы и юмористические размышления.Саади демонстрирует глубокое понимание абсурдности человеческого существования. Судьба тех, кто зависит от переменчивых настроений королей, контрастирует со свободой дервишей.
Саади различал духовные и практические или мирские аспекты жизни. Например, в своем «Бостан» духовный Саади использует мирской мир как трамплин, чтобы продвинуться за пределы земных сфер.Образы в Bostan по своей природе нежные и успокаивающие. В Голестане, с другой стороны, мирской Саади понижает духовное, чтобы коснуться сердец его товарищей по путникам. Здесь изображения наглядны и, благодаря ловкости Саади, остаются конкретными в сознании читателя. На самом деле в этом разделении тоже есть доля правды. Шейх, проповедующий в ханике, переживает совершенно иной мир, чем купец, проходящий через город. Уникальность Саади в том, что он олицетворяет как суфийского шейха, так и странствующего торговца.Это, как он сам выразился, два ядра миндаля в одной скорлупе. Прозаический стиль Саади, описанный как «простой, но невозможно имитировать», протекает довольно естественно и без усилий. Однако его простота основана на семантической паутине, состоящей из синонимии, гомофонии и оксюморон, поддерживаемой внутренним ритмом и внешней рифмой. Иранским авторам на протяжении многих лет не удавалось подражать его стилю на своем родном языке, как могут иностранцы перевести его на свой родной язык, независимо от того, на каком языке? Сегодня мир чествует Саади, украсив вход в Зал Наций в Нью-Йорке своим призывом сломать все преграды: Сущность человеческая — Работы:
Голестан Саади (на английском языке) |
Саади Ширази — величайший поэт средневековья Саади Ширази
Саади Ширази рассказывает, что «император намеревался убить пленника.Заключенный оскорбил императора за его судьбу. «Что он сказал?» — спросил император у одного из своих министров. «Он молился за ваше превосходительство». Министр ответил. Так император простил пленника.
Другой министр, противник лживого, сказал: «Но я слышал, что пленник оскорбил ваше превосходительство!»
«Вы правы! Но ложь министра пережила жизнь человека, и я ценю это больше, чем ваше правдивое заявление, которое привело бы к убийству человека.
Вы должны говорить правду
Не нужно говорить всю правду
Иран был страной литературы с давних времен. Саади Ширази — один из иранских поэтов с мировой известностью. Его стихи стали популярными во всем мире. Сегодня мавзолей Саиди стал привлекательной туристической достопримечательностью Шираза, города поэм и любви.
Его мавзолей также известен как Саади; сад с высокими деревьями, которые сделали его еще красивее.Следует указать, что мавзолей был первым монастырем, в котором Саади прожил последние годы своей жизни. В конце концов он был похоронен в своем монастыре.
Первый мавзолей Саади Ширази был построен Шамс ад-Дин Мухаммадом, вторым королем династии Ильханат. Однако первое письмо с описанием этого места появилось всего через 35 лет после смерти Саади.
Спустя несколько лет Карим Хан-э Занд приказал построить здание, которое позже стало известно как «Особняк Молукан».В конце концов, правительство заключило контракт со строительной компанией на проектирование нового мавзолея.
Сегодня мавзолей Саади Ширази — это привлекательный сад площадью 5,4 гектара, состоящий из различных частей, таких как вход, гробница Саади, гробница Шуридейе Ширази, лоток, рыбный бассейн, библиотека Саади и так далее.
Мы подготовили все условия для посещения этого прекрасного сада и других туристических достопримечательностей города любви и поэзии, Шираза. Для получения дополнительной информации вы можете перейти по этой ссылке.
Характеристики стихов Саади Ширази
Прежде всего, следует отметить, что Саади сочинял свои стихи и передавал глубокие и заставляющие задуматься значения, используя простой язык. Действительно, он писал свои литературные произведения на языке людей. Вот почему люди понимали и получали удовольствие от его стихов в разные исторические периоды.
Характеристики стихотворения Саади можно найти в следующих строках:
1.Правила грамматикиСаади Ширази придерживался правильных правил персидской грамматики письма; это означает, что для Саади ритм и музыка не являются оправданием для нарушения правильных форм письма. Он скрупулезно подошел к делу, чтобы язык оставался естественным и одновременно играл свою роль средства создания красоты.
2. МузыкаМузыка и ритм являются важными элементами в стихотворениях Саади Ширази. Он часто использовал просодический ритм.Помимо просодических ритмов, поэт эффективно использовал другие литературные приемы, чтобы усилить музыку поэзии. Некоторые из литературных приемов, которые играют важную роль в поэзии Саади, включают метонимию, аллитерацию, фонотаксические правила, повторение, подходящие ударения и так далее.
Использование литературных приемов действительно запоминающееся и запоминающееся, так что особенно образованные читатели будут очарованы стихами. Вы можете прочитать следующее стихотворение, например:
Тишина
Для невежественного человека нет ничего лучше, чем молчание,
И когда он осознает это, он перестанет оставаться в неведении.
Когда вы не обладаете совершенством или превосходством,
Лучше держать язык во рту.
Язык навлекает на людей позор.
Орех без ядра легкий.
Зверь не научится молчать об этих.
Кто не задумывается, прежде чем ответить,
Скорее всего, произнесет неуместные слова.
Или укрась свою речь разумом человека,
Или сядь в тишине, как немое животное.
(Перевод Сэмюэля Робинсона)
3.Чувство юмораЧувство юмора играет важную роль в творчестве Саади. Мы можем найти корни характеристики в мысли и точке зрения поэта. Поэзия Саади Ширази полна веселья и задора.
Он предотвращает тупость в своих стихах с помощью чувства юмора. Таким образом, Саади сделал свои стихи более влиятельными и эффективными.
Биография Саади ШиразиАбу-Мухаммад Муслих ад-Дин бин-е Абдалла Ширази, известный как Саади (его псевдоним), является одним из всемирно известных иранских поэтов.Он родился в Ширазе в 606 году хиджры. Он написал множество всемирно известных стихов.
Нет никакой достоверной информации о его жизни — даже самые авторитетные источники извлекают информацию из его собственных работ. Однако мы можем считать следующую краткую биографию достоверной:
Часть первая: Ранние годыБольшинство историков считают, что Саади Ширази родился в год между 600 и 610 годами хиджры. Тем не менее, они не могут указать точный год как дату его рождения.
Саади был потомком в семье любителей литературы. Его отец был сотрудником суда. Он также интересовался религиозными науками, поэтому побудил сына изучать науки того периода. Итак, Саади рано получил огромное количество исторической и литературной информации.
В эти годы наместник Шираза был третьим королем династии Атабаков — по мере того, как династия Сельджуков становилась все более бессильной, к власти приходили местные династии. Во всяком случае; Отец Саади умер, когда ему было всего 12 лет.
Часть вторая: Путешествия и образованиеПосле успешного прохождения начальных этапов религиозных и литературных наук в Ширазе, он в конце концов поступил в школу Незамие в Багдаде. Там он стал учеником таких известных людей, как Сохреварди.
Закончив учебу, он решил путешествовать по миру (ссылка). Поэтому он выбрал для посещения Хиджаз, Шам и Сирию. В этот период он тоже женился. Но после смерти сына он решил снова отправиться в путешествие.
Саади Ширази побывал во многих городах — некоторые историки считают, что какое-то время он даже жил в Индии. Он прожил почти 30 лет, путешествуя по разным городам.
В конце концов он вернулся в Шираз во времена царства Абубакра бин-э Саада, короля Атабака.
Часть третья: Написание произведенийВернувшись в Шираз, он решил писать свои произведения. Прежде всего он составил Бустан , который был подарен королю Абубакру бин-э Сааду в 655 году хиджры.
Некоторые считают, что он был придворным поэтом. Однако некоторые говорят, что, хотя у него были близкие отношения с королем, он проводил дни, сочиняя произведения.
Саади Ширази закончил свою вторую работу вскоре после первой. Книга Голестан была подготовлена всего через год после Бустана в 656 году хиджры. Однако написание двух книг за короткое время показывает, что Саади заранее собрал суть произведений.
Как я уже упоминал, Саади — один из величайших иранских поэтов.Сегодня его мавзолей стал привлекательной достопримечательностью, и ежегодно его посещает множество туристов.
Рекомендуемые туры
Sa di Poems> Моя поэтическая сторона
Саади — это псевдоним персидского поэта Саади Ширази, который считается одним из крупнейших региональных писателей 13 века, и примечательно, что ряд его произведений был популяризирован на Западе. Саади родился в относительно бедной семье, и его время, проведенное в Ширазе в Иране, было трудным, усугубляемым ранней смертью его отца.
Бедность его юности вынудила Саади переехать в Багдад в поисках лучшего шанса в жизни. Он поступил в университет Низамийя и начал изучать исламское право и науку, а также литературу региона. Многое из наших знаний о его жизни, конечно, происходит из изучения его стихов, и это дает глубокое представление о временах и людях. Когда он закончил учебу, Саади начал около тридцати лет путешествовать с места на место.
Это были неспокойные времена для этой местности с нашествием монголов и сражениями с крестоносцами, пришедшими из Европы.В Халабе Саади участвовал в битве против крестоносцев и был схвачен в Акко, а затем провел 7 долгих лет в каторге за свои беды. Его не освободили до тех пор, пока мамлюки не заплатили выкуп за заключенных.
После освобождения Саади продолжил свое путешествие, посетив Иерусалим, а оттуда совершил паломничество в Мекку. Из-за того, что монгольские захватчики все еще создавали проблемы, он большую часть своего времени жил впроголодь, встречая бродячие караваны людей, спасавших свою жизнь, — что он описал в своих стихах.
В отличие от многих великих писателей своего времени, Саади мало времени проводил в больших дворах и предпочитал проводить свою жизнь среди людей, с которыми он вырос. Эффект монгольских нашествий и крестовых походов означал, что он столкнулся с самыми разными людьми, которые были перемещены, от обычных бандитов до некогда могущественных имамов и богатых торговцев.
Его самая известная работа — The Orchard , которая представляет собой полный набор стихов, исследующих исламские принципы, такие как справедливость и скромность.Другая его известная публикация — The Rose Garden , которая представляет собой сборник рассказов людей, которых он встретил во время своих путешествий, и стихов, содержащих многозначительные высказывания и юмор.
Саади писал в основном на персидском языке, хотя его произведения встречаются и на арабском языке. Его афоризмы были широко популярны в то время, и, пожалуй, самым известным является афоризм Bani Adam , который был переведен на множество английских версий.
Его работы часто разделены между духовными размышлениями и описаниями повседневного существования населения вокруг него, и его стиль был простым, а не скрытым за сложными образами, и его все еще широко читают в арабском мире сегодня.
Несмотря на то, что Саади всю свою жизнь провел в дороге, переезжая с места на место, считалось, что он дожил до солидного возраста. Он умер около 1291 года, когда ему было бы за восемьдесят.
Дань памяти Ральфа Уолдо Эмерсона Саади Ширази
Хотя Журнал Восточного общества свидетельствует о присутствии в наших колледжах хороших знатоков семитизма и санскрита, в Америке еще не появилось ни одного перевода восточного поэта. Из двухсот персидских бардов, чей гений фон Хаммер Пургшталл передал Германии образцы, у нас есть лишь некоторые фрагменты, собранные в журналах и антологиях.Есть признаки того, что это пренебрежение скоро будет восстановлено. В перерыве, пока мы ждем собственных переводов, мы приветствуем объявление об американском издании, если это всего лишь осторожное переиздание, «Гулистан» Саади — книги, которая сейчас популярна в Азии и Европе. шестьсот лет. У «Гулистана» или «Розового сада» есть три респектабельных перевода на английский язык. Лучше Гладвина из-за его более простого и сильного стиля. Г-н Глэдвин не счел нужным превращать в рифму отрывки стихов, которыми перемежается «Гулистан».Менее важно то, что эти стихи редко являются чем-то большим, чем метрическое повторение настроения предыдущего абзаца. Метрические изображения мистера Иствика не заставляют нас сожалеть об их упущении. Г-н Джеймс Росс в «Эссе о жизни и гении Саади» исследовал работы своего автора, а также не только в истории, но и на предмет биографических фактов или личных намеков.
Медлительность с импортом этих книг в наши библиотеки — главным образом, без сомнения, из-за непомерно сложного языка оригинала — также частично объясняется некоторым отвращением в гениальности рас.На первый взгляд восточная риторика не нравится нашему западному вкусу. Жизнь на Востоке хочет сложности европейского и американского существования; а в письменах первобытных народов некоторая однообразие выдает бедность ландшафта и социальных условий. Считается, что каждое слово в арабском языке происходит от слова «верблюд», «лошадь» или «овца». Нам кажется, что мы скоро познакомимся со всеми их изображениями. Медщун и Лейла, роза и соловей, попугаи и тюльпаны; мечети и дервиши; пустыня, караван и разбойники; заглядывает в гарем; мешки золотых динаров; рабы, лошади, верблюды, сабли, шали, жемчуг, янтарь, коголь и хна; безумные комплименты султану, заимствованные из молитвенного языка; Легенды на иврите и геберах превратились в арабески; — это краткий перечень тем и приемов, которые постоянно возвращаются в персидской поэзии.Я не знаю, но при первой встрече у многих читателей также создается впечатление безвкусной риторики, преувеличения и вкуса к алому, доходящего до границ негритянского штрафа, — а если нет, то все же стремления к роскоши ухо и глаз там, где ему не место, поскольку китайцы в своей математике используют синий и красный цвета для алгебраических знаков вместо наших безжалостных x и y . Эти пятна исчезают или уменьшаются при более близком знакомстве. Там, где есть настоящие достоинства, мы вскоре примиряемся с различиями во вкусовых качествах.Обвинение в монотонности больше направлено против многочисленных западных подражаний, чем против самих персов, и хотя знойная жара, как и арктическая зона, ограничивает разнообразие, мастера в меньшей степени ощущают ее. Это привилегия гения — безразлично играть в свою игру с несколькими или с большим количеством предметов, поскольку Природа черпает все свое богатство из нескольких элементов. Саади демонстрирует постоянное разнообразие ситуаций и происшествий, а также такой же глубокий опыт работы с кардиналом де Рец в Париже или доктором Джонсоном в Лондоне.На своем узком полотне он находит место крайностям жребия, игре мотивов, правилу судьбы, урокам морали и портретам великих людей. Он предоставил оригиналы множества сказок и пословиц, которые ходят в наших устах и приписываются нами недавним авторам; как, например, история «Авраам и поклонник огня», однажды утвержденная для доктора Франклина, а затем прослеженная до Джереми Тейлора, который, вероятно, нашел ее. в Gentius.
Превосходная степень, столь неприятная для умеренного климата, имеет живость в восточной речи.В своем комплименте шаху Саади говорит: «Изогнутая задняя часть неба выпрямилась от радости при твоем рождении». «Сборщик налогов, — говорит он, — упал в такое опасное место, что от страха самец превратился бы в самку». О глупостях он говорит с двойной превосходной степенью: «Если осел Христов отправится в Мекку, он все равно вернется ослом». Это высказывание неизвестного поэта: «Если элегантные стихи Дхоаира Фариаби попадут в твои руки, укради их, хотя они были в священном храме самой Мекки.Но дикость распущенности проявляется в поэтических восхвалениях султана: «Когда его лук движется, это уже последний день [для его врагов]; кого выделяет его начало, ему жизнь не назначена; и дух Святого Духа не был уверен в своем времени ».
Но когда произведения этих поэтов станут доступны, они должны привлечь любопытство хороших читателей. Игнорировать их провинциально. Если, как сказал Макинтош, «все, что популярно, заслуживает внимания», гораздо больше делает то, что имеет известность.Поэт находится в строгом отношении к своему народу: у него чрезмерная доза их национальности. Мы не знали их, пока они не заявили о своем вкусе своим восторженным приемом его гения. Иностранная критика легко могла проигнорировать его, если бы их аплодисменты не продемонстрировали высокое историческое значение его полномочий. В этих песнях и элегиях раскрывается национальный ум персов и арабов. Однообразие, которое мы обвиняем, обвиняет нашу собственную. Мы переходим в новый ландшафт, новый костюм, новую религию, новые манеры и обычаи, в которых человечество очень комфортно приютилось в Ширазе и Мекке, с хорошим аппетитом и с моральными и интеллектуальными результатами, которые по пунктам соответствуют нашим в Новом Йорк и Лондон.Он нуждается во всех смыслах в свободном переводе, точно так же, как персы с географической точки зрения приписывают восточному ветру то, что мы говорим о западном.
Саади, хотя у него нет лирических полетов Хафиза, есть остроумие, практический смысл и просто моральные чувства. У него есть инстинкт учить, и он всегда должен черпать мораль, как Франклин. Он поэт дружбы, любви, самоотдачи и безмятежности. На его странице есть единообразная сила и, что заметно, веселье, которое почти сделало его имя синонимом этой благодати.Слово Saadi означает Удачливый . В нем эта черта является результатом не легкомыслия, а тем более веселой привычки, но прежде всего счастливой натуры, для которой привычна победа, легко устраняющая неудачи, с чувствительностью к удовольствию и с ресурсами против боли. Но это также является результатом привычного восприятия благотворных законов, управляющих миром. Он вселяет в читателя добрую надежду. Какой контраст между циничным тоном Байрона и доброжелательной мудростью Саади!
Саади был известен в западных странах дольше и лучше, чем кто-либо из его соотечественников.По очереди студент, водовоз, путешественник, солдат, сражавшийся против христиан во время крестовых походов, заключенный, нанятый копать окопы перед Триполи, и заслуженный поэт в своей затяжной старости дома — его разнообразный и суровый опыт лишил его провинциального тона и дал ему возможность говорить в любых условиях. Но главной причиной его широкой популярности является его более глубокое чутье, которое в его трактовке расширяет местные формы и оттенки до космополитической широты. На своем персидском диалекте он обращается ко всем народам и, подобно Гомеру, Шекспиру, Сервантесу и Монтеню, всегда остается современным.
Для бодрых, но ленивых персов разговор — это игра, требующая мастерства. Они хотят помериться с вами в остроумии и ожидают ловкого, блестящего или глубокого ответа. Несомненно, многие повествования пострадали при переводе, поскольку многообещающий анекдот иногда предвещает распорядительную речь. Но ответы Саади редко бывают вульгарными. Его остроумие отвечает на суть вопроса, часто выходящего за рамки задающего вопрос. У него также есть то великолепие выражения, которое само по себе, без богатства мысли, иногда составляет поэта и заставляет задуматься над проблемой стиля.В своем стихотворении о старости он говорит: «Вся сила Саади заключается в его сладких словах: пусть этот дар останется у меня, меня не волнует, что отнято».
Поэт или мыслитель в грубом народе всегда должен быть главным авторитетом в религии. Все вопросы, касающиеся его истинности и долга, наконец, вернутся к нему за ответом. Когда он думает и говорит, умные люди будут верить. Следовательно, священники должны проявить к нему определенное почтение — результат, который отчетливо проявляется в истории Хафиза и Саади.Как и его соотечественники, Санди придает большое значение фатализму — доктрине, которая в Персии, Аравии и Индии во все времена имела ужасающее очарование. «Для всех людей, — говорится в Коране, — назначен день их смерти, и они не могут откладывать или опережать его ни на час. Хочешь ли ты управлять миром, которым правит Бог? Жребий твой предопределен заранее, и куда бы он ни пошел, ты должен идти за ним «. «Нет среди вас, — сказал Магомет, — кому еще не назначено его престол в огне или его место в блаженстве.
Но мантия шейха свободно сидит на плечах Саади, и я нахожу в нем чистый теизм. Он утверждает универсальность моральных законов и вечное возмездие. Он прославляет всемогущество добродетельной души. Ему свойственна некоторая интимность на фоне явного благочестия, очевидно, в согласии с чувствами своего народа. Все формы вежливости и деловых отношений в повседневной жизни приобретают религиозный оттенок, как это было в Европе в средние века.
За исключением нескольких отрывков, из которых мы не должны останавливаться, чтобы дать отчет, мораль «Гулистан» и «Бостан» чиста и так мало засорена суевериями страны, что это не мешает с удовольствием современного читателя: он легко может перевести их этику в свою.Саади восхваляет милостыню, гостеприимство, справедливость, отвагу, щедрость и смирение; он уважает бедных и царей, которые дружат с бедными. Он восхищается королевским величием дервишей или религиозным аскетом. «Голод — это облако, из которого льется дождь красноречия и знания: когда живот пуст, тело становится духом; когда он наполняется, дух становится телом ». Он восхваляет смирение. «Преврати себя в пыль, чтобы делать что-нибудь хорошо». «Около Касбина, — рассказывает он нам, — мужчина из Парфии выступил ко мне верхом на тигре.При этом зрелище меня охватил такой страх, что я не мог ни убежать, ни двинуться с места. Но он сказал: «О Саади, не удивляйся тому, что ты видишь. Только не снимай шею твою с ига Божьего, и ничто не сможет оторвать ее шею от твоего ига ».
В стране, где нет библиотек и нет типографий, люди должны нести мудрость в предложениях. Удивительна непоследовательность персидских поэтов. Европейская критика считает, что единство прекрасного целого везде отсутствует.Не только рассказ короток, но и нельзя соединить два предложения. Просматривая антологию фон Хаммера, взятую из рая поэтов, читатель чувствует эту болезненную прерывность. Это песок без извести, — как если бы в соседней пустыне было сахаризованных ума. О «Временах года» Томсона было сказано, что страница также будет читаться, если опустить каждую альтернативную строку. Но стиль Томсона — это клей и битум к разгульной и безвозвратной прогулке восточных бардов. Нет слишком далекой темы для их быстрого предложения.Ghaselle или Kassida — это глава пословиц или пословиц без главы, бусин без ниток всех цветов, размеров и ценностей. И все же две темы обязательно вернутся в любой и каждой близости, — любовница и имя поэта. Из каждой засады они нападают на неосторожного читателя. Саади в «Гулистане» в силу необходимости повествования исправляет эту сухую распущенность, которая, однако, проявляется в его одах и элегиях, таких как Хафиз и Дшами. Что касается непрекращающегося возвращения имени поэта, которое, кажется, является своего рода реестром авторских прав, то персы часто облегчают этот тяжелый обычай остроумием и дерзкими выходками.
Персы с большой отвагой создают свою мифологию и легенды о типичных людях. Джамшид, который правил семьсот лет, а затем был изгнан со своего трона, является их любимым примером поворотов судьбы. Карун или Кора, алхимик, который все обратил в золото, но погиб вместе со своими сокровищами по слову Моисея, и есть их Крез. Локман, эсоп Востока, дожил до огромного возраста, был правнуком Ноя и т. Д. Саади рассказывает, что Локман в последние годы своей жизни жил на окраине тростникового болота, где построил хижину, и занялся плетением корзин из ивника.Ему явился Ангел Смерти и сказал: «Локман, как же так, что за три тысячи лет, что ты прожил в этом мире, ты никогда не умел строить дом?» Локман ответил: «О Азраил, я был бы дураком, зная, что ты всегда идёшь за ним по пятам, чтобы взяться за строительство дома». Хатем Тай — это их тип гостеприимства, который, когда греческий император послал с молитвой дать ему свою несравненную лошадь, принял посланника с честью и, не имея мяса в своей палатке, убил лошадь для своего пиршества, прежде чем он еще знал цель визита.Нуширван Справедливый — это их Марк Антонин, или Вашингтон, которому приписывают все мудрые советы в правительстве. А хорошее поведение правителей — это то, к чему Саади постоянно возвращается. Это одна из его максим, что « bons mots королей являются королями bons mots ». Один из них: «Ночью ты должен идти в молитве нищим, если днем ты хочешь вести себя как царь». И снова: «Король подобен большой и массивной стене: как только он отклоняется от перпендикуляра [справедливости], он близок к своей гибели.Опять же, — «Ты, царь, сядь на место. тех, кто ушел, и тех, кто должен прийти: как вы можете установить прочную обитель между двумя небытиями? » Дзул Нун из Большого Каира сказал халифу: «Я узнал, что тот, кому вы дали власть в стране, обращается с подданными сурово и допускает там ежедневные обиды и насилие». Халиф ответил: «Придет день, когда я сурово его накажу». «Да, — ответил другой, — подожди, пока он не заберет все имущество подданных; тогда вы возьмете себя и вырвете их у него, и наполните свою сокровищницу.Но какая польза от этого для ваших бедных и несчастных людей? » Халифу было стыдно, и он приказал немедленно наказать преступника.
Из анекдотов, которые профессор Граф привел из калькуттских манускриптов, явствует, что Саади пользовался очень большим уважением со стороны великих людей своего времени и султана монгольского двора, и что он использовал очень простое обращение с людьми. последнее — для удовлетворения жалоб, попавших в поле его внимания. Они, вместе с другими отрывками, отмечают состояние общества, в котором пастырь становится грабителем, затем завоевателем, а затем султаном.Таким образом, в грубом и религиозном обществе поэт и путешественник является дворянином и сподвижником князей, учителем религии, посредником между народом и князем и благодаря своему исключительному положению пользуется большой свободой в отношениях с правителями. Рост городов и рост торговли быстро блокируют этот смелый доступ правды к судам, как ясно намекает рассказчик этих событий в жизни Саади. «Султан Абаке-хан находил большое удовольствие в стихах. Поистине, в настоящее время ни один ученый или шейх не осмелится дать такой совет, даже бакалейщику или мяснику; и, следовательно, мир находится в таком тяжелом положении, как мы видим.
Персов называли «азиатскими французами»; и их превосходный интеллект, их уважение к ученым, их гостеприимство к западным путешественникам и их терпимость к христианским сектам на своей территории, в отличие от турецкого фанатизма, казалось бы, проистекают из богатой культуры этого великого хора поэтов, постоянно укреплялась за пятьсот лет, что снова и снова позволяло персам очищать и цивилизовать своих завоевателей и сохранять национальную идентичность.Расширению этого влияния нет предела; и мы желаем, чтобы обещанная переиздание добавила гению Сэнди новую аудиторию в Америке.
Уроки персидского поэта 13 века на сегодняшний день
Хотя Саади написал в Голестане, что это была первая книга, которую он написал после нарушения своего обета молчания, «Бустан» фактически предшествует ему на год. Также известный как Саади Намех (Книга Саади), это сборник стихов, разделенный на 10 глав. Голестан , , с другой стороны, представляет собой книгу прозы, иногда перемежающуюся поэзией, и состоит из восьми глав, посвященных схожим темам.Оба были написаны под патронажем салгуридских правителей Шираза (псевдоним поэта — дань уважения династии, имя которой было Саад), и во многих случаях Саади обсуждает надлежащее поведение царей и министров. ; но, в отличие от Ghabus Nameh 11-го века (Книга Ghabus), они не направлены исключительно на будущих правителей. «Голестан и Бустанаре были зеркалами для и », — говорит Дэвис. «Они являются частью давней традиции проповедей / советов / литературы / как жить / что делать на персидском языке.”
В Bustan , Sa’di излагает такие темы, как удовлетворенность, благодарность, доброжелательность и смирение, в то время как Golestan содержит рассказы о морали дервишей, испытаниях старости и удовлетворенности, опять же, среди других тем и многочисленных общие максимы. Повторяющиеся темы можно найти в обоих. По словам Саади, лучше страдать от нужды, чем просить милостыню и быть в долгу перед кем-то другим. Он также говорит, что мы должны быть осторожны в своих желаниях, потому что мы можем оказаться в худшем положении; что прежде чем люди обвинят другого, они должны сначала взглянуть на себя; эта тишина золотая; что духовное богатство выше материального; и эта судьба превосходит чью-то волю.Некоторые взгляды Саади уходят корнями в религию, и он не всегда является тем, что сегодня называют политкорректным; но по большей части его советы вневременны и далеко не ограничиваются средневековым иранским контекстом.
Доброжелательная мудрость
Среди первых персидских поэтов, получивших известность в Европе, Саади оказал заметное влияние на писателей Просвещения и романтиков во Франции и других странах, таких как Вольтер, Дидро, Гете и Виктор Гюго, которые цитировали некоторые из вступительных отрывков Голестана, касающихся садовая история в эпиграфе «Востока».И хотя Вольтер в шутку приписал Саади предисловие к рассказу о своем зороастрийском герое Задиге, присутствие поэта в этом крупном произведении было более чем поверхностным. «Образцовый король Серендипа, его визирь, совершенное общество — все они во многом копируют Саади… Антиклерикализм и критика человеческого эгоизма тоже напоминают персидского поэта», — пишет доктор Мозаффар Бехрад в своей книге «Литературные удачи» Саади во Франции . «В Саади Вольтер нашел истинное руководство по философии», — отмечает он, до такой степени, что «его заклятый враг, Эли Фреон, начал использовать« Саади »как прозвище для Вольтера в критических атаках».