Камю о счастье и смысле жизни: chto_chitat — LiveJournal

Перечитала «Миф о Сизифе». Это гениальная книжка.

Коротко ее основную идею можно передать таким диалогом:
— Смысла в жизни нет?
— Нет.
— Режем вены? Прыгаем из окна?
— Не хочется…
— Странно. Не логично.
—  А что делать?
— Радоваться! Принять отсутствие смысла, абсурд. Любить его. Чувствовать, что даже если все плохо – то это ничего не значит, все равно все хорошо. Жить и действовать.

Книга вообще написана об одной очень простой ситуации:
Человек понял, что в жизни нет смысла. Осталось понять, как жить дальше.

То, что в жизни смысла нет – даже не обсуждается. Потому что, во-первых, все равно все умрут. Во-вторых, все хоть немного бессмысленно врут и притворяются. А, в-третьих, если посвящать жизнь чему-то большему, чем ты, — то это тоже лукавство и самообман; тебе ведь доподлинно об этом большем ничего не известно.

Так что жизнь – бессмысленна. Примем это. Но что ж дальше-то делать?Сначала Камю предлагает срочно заканчивать жизнь самоубийством. Он говорит, что если жить незачем, то может стоит перестать? Рассуждение  страниц на 50, все серьезно.

А потом он задается гениальнейшим вопросом: «А почему, собственно, бессмысленную жизнь жить нельзя?».(Заметили, как он элегантно меняет целенаправленный вопрос «зачем», на процессный «почему»?)
И тут начинается самое интересное!!!

Камю при потере смысла и крушении надежд предлагает не отчаиваться, а становиться отчаянным. Не уходить от мира, а занимать активную прагматичную позицию признания всех парадоксов, противоречий, двойственностей. Энергия их конфликта должна дать человеку силу, свободу и… счастье.
Мощный рефрейминг!

Оказывается, можно жить с признанием абсурда! Можно жить счастливым. Даже более того: настоящее счастье, не зависящее от погод, невзгод и прочих обстоятельств, возможно только при признании абсурдности мира.
Примите, что мир неразумен и абсурден, не требуйте от него логичности. Не расчитывайте на честную сделку живя по правилам и надеясь на награду; просто живите и радуйтесь.
Нет мирового разума, сверхестественной воли, кармы, судьбы, долгосрочных целей – есть свобода. Так празднуйте же ее!

Круто, по-моему!
Вообще-то это довольно нестандартный подход к проблеме. Обычно люди чувствуя бессмысленность бегут от беспросветной действительности.
А тут – нет.
Тут утверждается, что требование осмысленности – само по себе смысла не имеет. Не надо так уж держаться за логику. Логика имеет границы применимости. Разум – это больше, чем логика. Он в состоянии принять абсурдность, парадоксальность и иррациональность. И даже вывести из этого понимание неизбежности счастья, так как «счасье и абсурд — неразлучны».
Нужно быть трезвым и прагматичным. Не верьте, не надейтесь, не обманывайтесь. Действуйте и любите, будьте счастливы.

В конце книги дана картинка наказанного богами ослепшего Эдипа, держащего за руку дочку-поводыря и говорящего:
«Моя старость и величие моего духа побуждают меня, не смотря на все испытания, признать, что все — хорошо».

Ради этого понимания «все хорошо» стоит жить.
Читайте! Возможно, вы прочтете там что-то другое 🙂

Как жить в абсурдном мире и не сойти с ума

В 1942 году философ Альбер Камю написал эссе «Миф о Сизифе», где рассуждал о важнейшем, с его точки зрения, вопросе: «Стоит ли жизнь труда быть прожитой?». Ведь если учесть все обстоятельства, она оказывается абсурдной. Мы осознаём это в редкие моменты, когда наши представления о мире вдруг перестают работать, когда рутинные действия и усилия начинают казаться бессмысленными.

С одной стороны, мы строим разумные планы на свою жизнь, а с другой — оказываемся лицом к лицу с непредсказуемым миром, который не соответствует нашим представлениям.

ralphammer.com

В этом и заключается абсурдность нашего существования: абсурдно быть разумным в неразумном мире. Из этого вытекает следующая большая проблема.

Можно смело называть свои идеи о мире «вечными», но мы всё равно знаем, что наша жизнь когда‑то закончится.

Если основные компоненты проблемы — это разум и неразумный мир, тогда, говорит Камю, можно смухлевать и обойти её, устранив одно из двух.

Первый способ — игнорировать бессмысленность существования. Вопреки очевидным доказательствам можно притворяться, что мир стабилен, и жить в соответствии с отдалёнными целями (пенсия, загробная жизнь, прогресс человечества). По мнению Камю, в таком случае мы не можем действовать свободно, потому что наши поступки привязаны к этим целям. А они чаще всего вдребезги разбиваются о неразумный мир.

Второй способ избежать абсурдности — отказаться от разумных рассуждений. Одни философы делают это, объявляя разум бесполезным инструментом (например, Лев Шестов и Карл Ясперс). Другие говорят, что мир повинуется божественному замыслу, который людям просто не понять (Кьеркегор).

Оба эти способа Камю считает неприемлемыми. Но и самоубийство для философа не выход. С его точки зрения, это отчаянный жест окончательного принятия противоречия между разумом человека и неразумным миром.

Вместо всего этого Камю предлагает три вещи:

• Постоянный бунт. Философ считает, что мы должны всё время бороться против обстоятельств нашего существования. Никогда не признавать поражение, даже смерть, хотя мы знаем, что она неизбежна. Постоянный бунт Камю называет единственным способом присутствия в мире.
• Отрицание вечной свободы. Вместо того чтобы становиться рабами вечных представлений о мире, нужно придерживаться разума, но сознавать его ограничения и гибко применять его в каждой конкретной ситуации. То есть искать свободу здесь и сейчас, а не в вечности.
• Страсть. Это главное. Мы должны любить всё, что есть в жизни, и стремиться сделать её как можно более наполненной.

Абсурдный человек знает о своей смертности, но всё-таки не принимает её. Знает об ограничениях разума и всё-таки дорожит им. Ощущает удовольствие и боль и старается переживать их как можно больше.

Вернёмся к Сизифу. В древнегреческом мифе он пошёл против богов и за это был наказан. Он обречён постоянно толкать в гору камень, который снова и снова падает вниз.

ralphammer.com

Тем не менее Камю называет его счастливым. Философ говорит, что Сизиф — идеальный образец для нас. У него нет иллюзий относительно своего положения и его бессмысленности, но он бунтует против обстоятельств. С каждым новым падением камня он принимает сознательное решение попробовать ещё раз. Он толкает этот камень снова и снова и понимает, что в этом и есть смысл его существования.

Читайте также 🧐

Манифест философии абсурда

В разные времена философы считали различные вопросы основополагающими. Например, для Канта основными вопросами философии являются «Что я могу знать? Что я должен делать? На что я могу надеяться?». А для Маркса — «Что первично — бытие или сознание?». Для Камю есть только один по-настоящему важный философский вопрос: «А стоит ли эта жизнь того, чтобы быть прожитой?».

❓А стоит ли эта жизнь того, чтобы быть прожитой? Этот вопрос Камю формулирует в своем знаменитом эссе 1942 года «Миф о Сизифе» и пытается объяснить свой вариант ответа на него. Его ответ может показаться сложным и непонятным, если подходить к нему чисто теоретически. Если же попытаться прочувствовать его как собственный живой опыт, то он оказывается предельно ясным.

🧵 Связь между человеком и жизнью асимметрична. Камю удивляется, насколько асимметрична связь между человеком и жизнью. Жизнь — проблема для человека, но человек — не проблема для жизни. В этом и заключается фундаментальная абсурдность мира: мы всегда «посторонние» в этой жизни, мир с нами несоизмерим.

👂 Что такое абсурд? Абсурд, пишет Камю, не в человеке и не в мире — он в их совместном присутствии. Сам по себе мир не абсурден, он лишь неразумен, внечеловечен. Абсурд — просто другое название для «бытия-в-мире». Абсурд — лат. absurdum «от глухого». Мир просто глух к терзаниям человека. Вы когда-нибудь замечали, как говорят глухие? Они сами себя не слышат, и поэтому их слова похожи на камни. У них как будто нет внутреннего измерения.

→ Так говорят герои сериала-триллера Дэвида Линча «Твин Пикс» в Черном вигваме — казалось бы, те же самые звуки, что и в нашей речи, но так инопланетно произнесены, что пробирает дрожь.

🤔 Отношение к абсурду. Ощущение тотальной бессмысленности жизни является прямым вызовом человеку — если все абсурдно, то и любое отношение к абсурду тоже абсурдно. Одобрять его или проклинать, признавать или отрицать — все это лишь добавляет бессмысленности происходящему.

🙋🏻‍♀️ Подлинный Поступок. Единственное, что может прорваться сквозь вязкую пелену любого абсурда — это человеческий Поступок. Только важно, чтобы он был подлинным, а подлинный поступок всегда совершается ради самого поступка — без цели, без оправданий, без надежды что-то изменить.

🗣 «Рано или поздно наступает время, когда нужно выбирать между созерцанием и действием. Это и называется: стать человеком».

Философия абсурдизма | Блог РСВ

Наш мир полон абсурда и хаоса. И как бы человек не пытался упорядочить все вокруг, подходить рационально к решению проблем, систематизировать знания и процессы, его жизнь всегда будет выходить за пределы разумного, а неожиданные события будут противоречить установленным правилам. Абсурд — что это такое? Давайте разберемся в истоках абсурдизма и рассмотрим основных философов.

Что такое абсурдизм?

Началом развития философского направления стали мировые войны в 20 веке. Многочисленные войны привели к большому количеству смертей, неустойчивости и страданиям, что способствовало развитию экзистенциализма, сущности бытия. Абсурдизм появился сразу после экзистенциализма. Абсурд — это нелепость, бессмысленность, нечто противоречащие здравому смыслу.

Абсурд в философии

Первым заговорил об абсурде известный философ Серен Кьеркегор. Главным трактат, в котором лежит идея абсурдизма, является «Страх и трепет».

В этом труде он ставит под сомнение религию, говоря о нелогичности ее учений. Приводя отрывок из Библии, где Авраам жертвует своим сыном ради Господа, Кьеркегор указывает на то, что человек зависим, не свободен, а существование его парадоксально. Вера Авраама абсурдна, так он легко превратил убийство в святое и возвышенное деяние.

Несмотря на свои радикальные размышления, Сёрен Кьеркегор не отрицал значимость религии в жизни. Он определял веру, как нечто трансцендентное, что находится за границами человеческого понимания, то есть является абсурдной. Религию нельзя логически объяснить, но вера определено играет важную роль в человеком развитии.

Пройдите онлайн-курсы бесплатно и откройте для себя новые возможности Начать изучение

Альбер Камю рассматривал абсурд, как противостояние и конфликт человека, который стремится осмыслить молчаливую Вселенную и обрести смысл. А значит жизнь человека абсурдна. Осознание этого побуждает человека выбирать между суицидом, «прыжком веры» и принятием.

По мнению Камю, самоубийство — это прямой выход из абсурдности бытия. Человек таким образом признает, что сама жизнь не заслуживает усилий, чтобы ее проживать. Выбирая «апрыжок веры», человек примиряется с действительностью, пропитанной обманом и абсурдностью, пренебрегая правдой и свободой. Третий выход — это полное принятие абсурдности своего существования. Именно этот вариант дает возможность человеку обрести свободу и смысл своего существования. «Жить, не уповая», то есть воспринимать независимость Вселенной от абсолютного и универсального, и тогда человек станет свободным.

Важно понять одно, что человек может самостоятельно искать смысл жизни и предназначение, создавать собственные ориентиры и идеалы. Личность человека можно определить, как полноценную Вселенную. Еще больше интересных рассуждений можно найти в эссе Камю «Миф о Сизифе».

Лев Шестов в своем книге «Шекспир и его критик Брандес» рассуждает о несостоятельности и не универсальности нравов и морали на примере героев Отелло и Макбет.

Он акцентирует внимание на бунтарском духе личности, которой нечего терять, кроме своей жизни. Именно это дает человеку свободу действий, невзирая на страхи, двигаться в нужном направлении.

Популярность философского направления абсурдизма показывает, что многие люди задаются вопросом о смысле жизни, о личной свободе и рациональности. Одни отрицают какой-либо смысл и живут сегодняшним днем, кто-то убежден, что все предопределено и ощущают внутреннюю пустоту. Но жизнь без смысла не может приносить удовольствие и счастье. Каждый из нас может сам определить свое предназначение, которое будет меняться со временем и привносить желания что-то делать и развиваться.

Если вы находитесь в поиске своего смысла жизни и не знаете с чего начать, посмотрите бесплатный онлайн-урок «Пик Героев». Спикер Сергей Бурлаков, спортсмен-паралимпиец, член Общественной палаты России, пережил трагедию. В страшной аварии он лишился кистей и ступней, несмотря на это он смог не только начать жизнь заново, но и стать примером для многих людей. Из урока вы узнаете, как простить и принять себя, осмелиться быть собой. Почему важно верить и любить, и как мужество помогает в достижении амбициозных целей.

2. Смысл жизни в творчестве Альбера Камю

Альбер Камю (Albert Camus) — французский писатель и мыслитель, живший в 1913-1960гг. Лауреат Нобелевской премии (1957). Учился на философском факультете Алжирского университета.

Альбера Камю его современники относили к философам-экзистенциалистам. Экзистенциализм (фр. existentialisme от лат. exsistentia — существование), философия существования — направление в философии XX века, рассматривающее человека как уникальное духовное существо, способное к выбору собственной судьбы. Экзистенция трактуется как противоположность эссенции (сущности). Если судьба вещей и животных предопределена, то есть они обладают сущностью прежде существования, то человек обретает свою сущность в процессе своего существования.

Основным проявлением экзистенции является свобода, которая подразумевает тревогу за результат своего выбора.

Необходимо признать, что экзистенциализм как философское направление никогда не существовал и не существует. Противоречивость этого исходит из самого содержания «экзистенции», так как она по определению индивидуальна и неповторима, означает переживания отдельно взятого индивида, непохожего ни на кого. Неким аналогом экзистенции можно считать душу человека.

Исходя из этой противоречивости, следует уточнять, что практически никто из мыслителей, причисляемых к экзистенциализму, не был в действительности философом-экзистенциалистом. Единственным, кто четко выражал свою принадлежность к этому направлению, был Ж-П. Сартр. Его позиция была обозначена в докладе «Экзистенциализм — это гуманизм», где он и предпринял попытку обобщить экзистенциалистские устремления отдельных мыслителей начала XX века.

В философии существования нашёл отражение кризис оптимистического либерализма, опирающегося на технический прогресс, но бессильный объяснить неустойчивость, неустроенность человеческой жизни, присущие человеку чувство страха, отчаяния, безысходности.

Философия экзистенциализма — иррациональная реакция на рационализм Просвещения и немецкой классической философии. По утверждениям философов-экзистенциалистов, основной порок рационального мышления состоит в том, что оно исходит из принципа противоположности субъекта и объекта, то есть разделяет мир на две сферы — объективную и субъективную. Всю действительность, в том числе и человека, рациональное мышление рассматривает только как предмет, «сущность», познанием которой можно манипулировать в терминах субъекта-объекта. Подлинная философия, с точки зрения экзистенциализма, должна исходить из единства объекта и субъекта. Это единство воплощено в «экзистенции», то есть некой иррациональной реальности.

Согласно философии экзистенциализма, чтобы осознать себя как «экзистенцию», человек должен оказаться в «пограничной ситуации» — например, перед лицом смерти. В результате мир становится для человека «интимно близким». Истинным способом познания, способом проникновения в мир «экзистенции» объявляется интуиция («экзистенциальный опыт» у Марселя, «понимание» у Хайдеггера, «экзистенциальное озарение» у Ясперса), которая являет собой иррационалистически истолкованный феноменологический метод Гуссерля.

Значительное место в философии экзистенциализма занимает постановка и решение проблемы свободы, которая определяется как «выбор» личностью одной из бесчисленных возможностей. Предметы и животные не обладают свободой, поскольку сразу обладают «сущим», эссенцией. Человек же постигает своё сущее в течение всей жизни и несёт ответственность за каждое совершённое им действие, не может объяснять свои ошибки «обстоятельствами». Таким образом, человек мыслится экзистенциалистами как строящий себя «проект». В конечном итоге, идеальная свобода человека — это свобода личности от общества.

В экзистенциализме отразился кризис романтического оптимизма, гарантировавшего именем Абсолютного разума гуманизм, осмысленность истории, стабильные ценности и необратимый прогресс. В этом смысле идеализм, позитивизм, марксизм — формы философского оптимизма. Напротив, экзистенциализм рассматривал человека как конечное существо, «заброшенное в мир», постоянно находящееся в проблематичных и даже абсурдных ситуациях.

Человек для экзистенциализма — не объект, иллюстрирующий теорию, не элемент класса наряду с другими элементами того или иного рода, он также не момент всепостигающего Разума, не то, что выводится из Системы. Экзистенциалисты указывают еще на три характеристики реальности: центральное положение экзистенции как способа бытия такого конечного существа, как человек; экзистенция соотносится с трансценденцией бытия; возможность как образующий принцип экзистенции.

Экзистенция указывает на конечность существования, она есть возможность, «возможность быть». Экзистенция, стало быть, не сущность, не что-то предопределенное и неизменное. В отличие от растений и животных, человек есть то, чем он решил быть. Его существование в смысле самоконституирования дано как возможность и выхождение за пределы себя (ex-sistere) — неопределенная проблематичность, риск, решимость, бросок вперед. В зависимости от того, куда направлен бросок — к Богу, миру, самому себе, внутри экзистенциализма существует множество различных течений, но все они рассуждают о смысле нашего бытия.

Хотя сам Камю отказывался называть себя экзистенциалистом, он разделял основные идеи этого философско-эстетического течения в целом и одного из его лидеров — Ж.-П. Сартра. Огромное влияние оказали на него и другие философы его времени. Их упоминает Камю и в своем «Абсурдном размышлении»: «…Хайдеггер хладнокровно рассматривает удел человеческий и объявляет, что существование ничтожно. Единственной реальностью на всех ступенях сущего становится «забота». Для потерявшегося в мире и его развлечениях человека забота выступает как краткий миг страха. Но стоит этому страху дойти до самосознания, как он становится тревогой, той постоянной атмосферой ясно мыслящего человека, «в которой обнаруживает себя экзистенция».

Ясперс отрекается от любой онтологии: ему хочется, чтобы мы перестали быть «наивными». Он знает, что выход за пределы смертной игры явлений нам недоступен. Ему известно, что в конце концов разум терпит поражение, и он подолгу останавливается на перипетиях истории духа, чтобы безжалостно разоблачить банкротство любой системы, любой всеспасительной иллюзии, любой проповеди. В этом опустошенном мире, где доказана невозможность познания, где единственной реальностью кажется ничто, а единственно возможной установкой — безысходное отчаяние.

Шестов на всем протяжении своего изумительно монотонного труда, неотрывно обращенного к одним и тем же истинам, без конца доказывает, что даже самая замкнутая система, самый универсальный рационализм всегда спотыкаются об иррациональность человеческого мышления. Он отказывает разуму в основаниях, он не сдвинется с места, пока не окажется посреди блеклой пустыни с окаменевшими достоверностями.

Кьеркегор утверждается в том, что ни одна истина не абсолютна и не может сделать существование удовлетворительным. Дон Жуан от познания, он умножал псевдонимы и противоречия, писал одновременно «Назидательные речи» и «Дневник соблазнителя», учебник циничного спиритуализма. Он отвергает утешения, мораль, любые принципы успокоения. Он выставляет на всеобщее обозрение терзания и неусыпную боль своего сердца в безнадежной радости распятого, довольного своим крестом, созидающего себя в ясности ума, отрицании, комедианстве, своего рода демонизме. Этот лик, нежный и насмешливый одновременно, эти пируэты, за которыми следует крик из глубины души,- таков сам дух абсурда в борьбе с превозмогающей его реальностью. Авантюра духа, ведущая Кьеркегора к милым его сердцу скандалам, также начинается в хаосе лишенного декораций опыта, передаваемого им во всей его первозданной бессвязности.

Гуссерль и феноменологи восстановили мир в его многообразии и отвергли трансцендентное могущество разума. Вселенная духа тем самым неслыханно обогатилась. Лепесток розы, межевой столб или человеческая рука приобрели такую же значимость, как любовь, желание или законы тяготения. Теперь мыслить не значит унифицировать, сводить явления к какому-то великому принципу. Мыслить — значит научиться заново видеть, стать внимательным; это значит управлять собственным сознанием, придавать, на манер Пруста, привилегированное положение каждой идее и каждому образу.

Как не почувствовать глубокое родство всех этих умов? Как не увидеть, что их притягивает одно и то же не всем доступное и горькое место, где больше нет надежды? Я хочу, чтобы мне либо объяснили все, либо ничего не объясняли. Разум бессилен перед криком сердца. Поиски пробужденного этим требованием ума ни к чему, кроме противоречий и неразумия, не приводят. То, что я не в силах понять, неразумно. Мир населен такими иррациональностями. Я не понимаю уникального смысла мира, а потому он для меня безмерно иррационален. Если бы можно было хоть единожды сказать: «это ясно», то все было бы спасено. Но эти мыслители с завидным упорством провозглашают, что нет ничего ясного, повсюду хаос, что человек способен видеть и познавать лишь окружающие его стены».

Чем же взгляды Альбера Камю отличались от взглядов всех вышеназванных философов? Специфику позиции Камю составил отход от экзистенциалистской точки зрения на природу как нечто изначально враждебное человеку. Морализаторский, проповеднический пафос, которым отмечены его сочинения, позволил Камю снискать славу «совести либерального Запада». В наибольшей степени в его творчестве проявляется характерная для экзистенциализма тенденция к стиранию границ между философией и искусством. Камю продолжает традиций французской эссеистики, восходящие к Вольтеру, Дидро, Монтеню Ларошфуко. Существенное влияние на него оказали идеи Кьеркегора, Ницше, Хайдеггера, Шестова, творчество Достоевского, Кафки.

Особенности творчества Камю определены решением центральной проблемы: философского оправдания стоического, бунтарского сознания, противопоставленного «безрассудному молчанию мира». Творчество Камю — безостановочный философский поиск, который направляется страстным переживанием за Человека, оказавшегося жертвой, свидетелем и соучастником трагического надлома времени и истории в 20 веке. В «Мифе о Сизифе» Камю стремится ответить на вопрос: как, в чем найти надежду на позитивное бытие в мире, в котором религиозная надежда умерла? Постулируя изначальное мироощущение человека как абсурд, Камю характеризует этот абсурд как границу осознанности и ясности понимания бытия. Совмещение онтологического и гносеологического смыслов осуществляется в переживании мира человеком, выпавшим из обыденного течения жизни или истории. Осуществившееся видение абсурдности бытия означает видению им своего человеческого удела. Мужественную честность перед собой, героическую готовность к борьбе, трезвость оценки непосредственного опыта Камю противопоставляет самоубийству и «философскому самоубийству» (религии, мифосознанию, утопиям и т.д.) как вариантам ухода жизни и мысли от устрашающе-трезвого видения абсурдности существования. Он показывает, что человек, утративший шкалу ценностей, есть угроза культуре и цивилизации. Потому для сохранения святого в мире Камю призывает к бунту против мира. И хотя протест против человеческого удела обречен на частичное поражение, но и также необходим человеку, как собственный труд — Сизифу.

Взгляды Камю претерпели значительную эволюцию. Внимание начинающего автора сосредоточено на онтологических и гносеологических проблемах. Анализ понятий бытия, существования, случайности, свободы приводит его к выводам о тотальной абсурдности существования, изначальном и непреодолимом конфликте между людьми, свободе как имманентно присущем человеку состоянии (свойственном по самой его природе). В этическом плане эти положения выливаются в концепцию имморализма, нашедшую свое художественное выражение в пьесе «Калигула», 1938. Проблемам абсурдизма и индивидуализма посвящена его повесть «Посторонний», 1942. В ранних эссе Камю исповедовал своеобразную языческую философию, прославлял слияние человека с природой, благодаря которому человек обретает внутреннюю гармонию, становится сам собой. Однако в повести «Посторонний» Камю описал современный мир как мир бесправия, отчуждения, обреченности и равнодушия, в котором человек ощущает себя «посторонним». Лишь на пороге смерти человек чувствует себя умиротворенным и счастливым.

Со своим стремлением к научной точности и математической ясности, новая философия попыталась избавиться от мифических форм выражения. Однако немногие философские работы двадцатого века, вызвали к себе столь же широкий интерес, как «Миф о Сизифе» Камю (1942). В этой работе Камю использовал тему из античных преданий о богах и героях. Его особенно привлекал Сизиф — смертный, бросивший вызов судьбе. Сизиф не покорился авторитарным богам, и боги отплатили ему тем, что навечно приговорили его поднимать валун на вершину холма, откуда тот немедленно скатывался вниз. Бесконечное выполнение этой задачи не приносило ему ничего, но он не отступался от нее.

Камю доказывал, что мы не далеко ушли от Сизифа. «Миф о Сизифе» начинается такими словами: «Существует лишь одна поистине серьезная философская проблема, и это проблема самоубийства. Рассудив, стоит нам жить или не стоит, мы ответим на фундаментальный вопрос философии». Камю не думал, что для разрешения этой проблемы мы можем прибегнуть к помощи Бога или религиозной веры. Целью его поисков является жизнь «без опоры на вечные ценности». Он считал, что апелляция к Богу и религии более не заслуживает доверия, ибо в наше время абсурд вышел на передний план.

Абсурд настигает нас как чувство, которое, по словам Камю, может охватить человека «на любом перекрестке». Человек «чувствует себя чужим, посторонним» — даже самому себе. Это чувство возникает при столкновении мира с теми требованиями, которые мы предъявляем как существа разумные. Камю разъясняет, что абсурд возникает на пересечении человеческой нужды и неразумного молчания мира. Мы спрашиваем о тысячах «почему?» и не получаем ответа. Мы ищем решений, но вместо этого пробуждаем абсурд, ибо мысль утверждает нечто не прежде, чем со всей очевидностью отрицает утвержденное. «Абсурд, — писал Камю, — зависит не только от мира, но и от человека». Таким образом, задавая вопрос о смысле жизни, мы сознаем, что требование ответа порождает ощущение абсурдности. Однако жажда рациональных ответов не должна исчезнуть, несмотря даже на то, что она остается неутоленной. Ее присутствие делает нас людьми.

Если бы не было человеческого сознания, то не было бы и абсурда. Но оно существует, и поэтому смысл, который мы принимаем как данность, распадается даже прежде, чем познается. «Получается, что на сцене идет представление о крахе, — замечает Камю. — Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на фабрике, обед, трамвай, четыре часа на работе, сон, и Понедельник Вторник Среда Четверг Пятница и Суббота — вечно в одном и том же ритме — и по этой дороге легче легкого следовать все время. Но однажды рождается «почему», и все окрашивается смесью усталости и изумления». Ощущение абсурда не тождественно понятию абсурда. Это ощущение возникает потому, что «абсурд по сути своей — это развод». Абсурд — результат столкновения и разделения человеческого сознания и мира.

Убежденный в неизбежности абсурда, Камю настаивал на том, что существование подразумевает «абсолютное отсутствие надежды» Он не видел ничего, что помогло бы ему подняться над абсурдом. Но смерть могла бы положить этому конец. Поэтому самоубийство превращается в альтернативу. И действительно, если существование пронизано столь мучительным абсурдом, то не правильно ли сказать, что абсурд приглашает нас умереть и даже повелевает самоубийство?

Камю отвечает решительным «нет». Не являясь разрешением проблемы, самоубийство — лишь последнее убежище. Фактически это непростительный экзистенциальный грех: «Человеку важно умереть непримиренным, — настаивал Камю, — и не по собственной воле». Самоубийство усиливает отрицание смысла, делая невозможным извлечение выгоды из признания того, что «абсурд имеет значение лишь постольку, поскольку его не признают». Абсурд никуда не исчезнет, если мы заявим, что отказываемся умирать. Наоборот, он останется. Но Камю полагал, что для победы над абсурдом мы должны оставить его в покое. Парадоксально, но он даже рекомендует придавать особое значение созерцанию абсурда, так как «жизнь станет гораздо лучше, если в ней не будет смысла».

Камю утверждал, что существует логика, имеющая смысл перед лицом абсурда. «Я хочу знать, — писал он, могу ли я жить со своим знанием, и только с ним… Я не знаю, есть ли у мира трансцендентальный смысл. Но я знаю, что мне неизвестен этот смысл и что он не станет мне известен в одночасье». Итак, надеяться на то, что в этой жизни можно выйти за пределы абсурда, равнозначно философскому самоубийству. Невозможно сохранить честность, поддавшись искушению этой надеждой. Но в то же время Камю понимал, что одного разума недостаточно, чтобы убедить нас в его правоте. Для того чтобы сделать те выводы, которых Камю ожидал от своей логики абсурда, нужна сила воли. Наряду с прочим нам придется решить, почему «в человеческом сердце столько упрямой надежды».

Сизиф — это герой абсурда. Он любит жизнь и ненавидит смерть. ОН осужден за свои страсти, но его величие состоит в том, что он никогда не сдается и всегда честен. Он принимает рок лишь затем, чтобы бросить ему вызов. Тем самым он придает существованию смысл, тот смысл, который не способен опровергнуть абсурд, но отказывается ему поддаться. Сизиф — это творец, созидающий смысл в обстоятельствах, которые, по видимости, лишают человеческую жизнь всякого значения.

Камю хотел, чтобы мы все научились жить так, как живет Сизиф. Он пространно рассуждал о том, что в этом направлении нас может вести, например, художественное творчество, однако в принципе каждый индивидуум должен найти свой выход самостоятельно.

Важно обратить внимание на картину, которой завершается «Миф о Сизифе». Хотя было бы естественным сосредоточиться на Сизифе, толкающем свою скалу на вершину холмы, Камю просит нас подумать о Сизифе, достигшем вершины. Ему известно, что валун скатится вниз — так и происходит. Но, направляясь вниз, чтобы закатить его обратно, Сизиф не отчаивается. Он превозмогает судьбу, презирая ее, и поэтому, заканчивает свою книгу Камю, «мы должны представлять себе Сизифа счастливым». Сизиф видит ясно; он прекратил надеяться на избавление. Но, расставшись с надеждой, он сотворил смысл — не только для себя, но своим примером и для других. Хотя существование никогда нас не удовлетворит, жизнь осмысленна, если наша решимость делает ее такой.

В годы войны в центре внимания Камю оказывается проблематика бунта во всех его ипостасях. Камю выделяет две формы выражения бунта — революционную деятельность и творчество, причем свое предпочтение сам философ отдает творчеству. Политической революции он противопоставляет революцию культурную, подчеркивая ее гуманистический, этический характер. Камю размышляет и над темой солидарности, совместной борьбы против зла. Однако установка на позитивные ценности сочетается с пессимистической уверенностью в том, что зло непобедимо, его торжество можно лишь отсрочить.

В годы, предшествовавшие трагической гибели Камю в автомобильной катастрофе, его пессимизм усиливается, Камю показывает на примере Кламанса, героя повести «Падение», 1956, что человек порочен по своей природе и неисправим, поэтому для него нет ни выхода, ни надежды.

Камю стремится выработать новый гуманизм, который смог бы объединить всех людей и принести им свободу. Он полагает, что красота спасет мир. Красота не делает революций, но приходит день, когда революции испытывают в ней нужду. Камю считал, что можно отрицать несправедливость, не прекращая приветствовать природу человека и красоту мира. Его гуманизм направлен не на то, чтобы сделать человека счастливым, а на то, чтобы сделать его сознательным, свободным от опутавших его метафизических, нравственных и политических предрассудков и иллюзий, чтобы сделать человека свободным от различных догм и лживых идеологий. Красота не может служить никакой партии и никакому государству — она состоит на службе лишь у сострадания и свободы. Красота и свобода способны вывести людей из изоляции, обогатить их духовно, нравственно, чувственно и интеллектуально, помочь установить социальную справедливость.

Таким образом, Камю выдвигает учение о чуждости человека в мире. Бессмысленность и безнадежность человеческого существования не могут быть доказаны, они должны быть просто приняты; в этом заключается достоинство человека.

Немалое влияние оказали на творчество Камю современники-экзистенциалисты. Проблеме выбора смысла жизни, в частности, посвящены работы следующих философов XX века: Жан-Поль Сартра («Тошнота»), Мартина Хайдеггера («Разговор на проселочной дороге»), Карла Ясперса («Смысл и назначение истории»).

Предтеча экзистенциализма, датский философ XIX века Сёрен Обю Киркегор утверждал, что жизнь полна абсурда и человек должен создавать свои собственные ценности в равнодушном мире.

Согласно философу Мартину Хайдеггеру, люди были «вброшены» в существование. Экзистенциалисты рассматривают состояние «вброшенности» в существование (existence) до и в контексте любых других концепций или идей, которыми люди обладают, или определений самих себя, которые они создают.

Как сказал Жан-Поль Сартр, «существование приходит до сущности», «человек прежде всего существует, наталкивается на себя, чувствует себя в мире, а затем определяет себя. Нет никакой человеческой природы, поскольку нет никакого Бога, чтобы иметь её замысел» — следовательно, нет никакой предопределённой человеческой природы или первичной оценки кроме той, что человек привносит в мир; люди могут быть оценены или определены по их действиям и выборам — «жизнь до того, как мы её проживём, — ничто, но это от вас зависит придать ей смысл».

Говоря о смысле человеческой жизни и смерти, Сартр писал: «Если мы должны умереть, то наша жизнь не имеет смысла, ибо её проблемы остаются нерешёнными и остаётся неопределённым само значение проблем… Всё сущее рождено без причины, продолжается в слабости и умирает случайно… Абсурдно, что мы родились, абсурдно, что умрём»

Что касается его собственной философской позиции, Камю считал вопрос о смысле жизни самым неотложным из всех вопросов. Он выделял так называемые им «методы Ла Палисса и Дон Кихота», эти методы применять нужно «для всех существенных проблем, которые грозят смертью и удесятеряют страстное желание жить. Только в таком случае, когда очевидность и восторг уравновешивают друг друга, мы получаем доступ и к эмоциям, и к ясности». Камю в своем «Абсурдном рассуждении» проводит грань между бессмыслицей жизни и необходимостью уйти из жизни: «исподволь утверждалось, будто взгляд на жизнь как на бессмыслицу равен утверждению, что она не стоит того, чтобы ее прожить. На деле между этими суждениями нет никакой необходимой связи. Просто должно не поддаваться замешательству, разладу и непоследовательности, а прямо идти к подлинным проблемам. Разве абсурдность жизни требует того, чтобы от нее бежали — к надежде или к самоубийству? Вот что нам необходимо выяснить, проследить, понять, отбросив все остальное. Ведет ли абсурд к смерти? Эта проблема первая среди всех других, будь то методы мышления или бесстрастные игрища духа. Упорство и проницательность — таковы привилегированные зрители этой абсурдной и бесчеловечной драмы, где репликами обмениваются надежда и смерть». Камю очень тонко подметил фактор, благодаря которому люди начинают задумываться о смысле жизни. И этот фактор — скука, рутина, монотонность и однообразность нашей жизни. Совершая одни и те же действия каждый день, имея возможность расписать свои дела на месяцы вперед, с большой вероятностью предсказывая, чем мы будем заниматься в тот или иной период, мы неизбежно сталкиваемся с осознанием того, что перемены и некоторая неизвестность все-таки украшают существование на Земле человека. Именно тогда мы начинаем задумываться о том, что пора что-то изменить, пора найти новые истины, пора изменить образ жизни или свое отношение к ней. Камю пишет: «Скука является результатом машинальной жизни, но она же приводит в движение сознание. Скука пробуждает его и провоцирует дальнейшее: либо бессознательное возвращение в привычную колею, либо окончательное пробуждение. А за пробуждением рано или поздно идут следствия: либо самоубийство, либо восстановление хода жизни».

Камю считает, что поиски смысла жизни затрагивают душу и разум человека лишь постольку, поскольку человек как бы не принадлежит миру, а противостоит ему. Камю словно выделяет из общего фона человека — единственное существо, обладающее мышлением и способностью к новаторству, к творчеству. Он намекает на то, что есть два варианта развития жизни на Земле: либо сущность проявляется в части мира (дереве, животном, камне, воде) и тогда не задумывается ни о каком смысле, ибо последнего нет; либо сущность проявляется в виде человека, но тогда он обречен на поиски себя и смысла своего существования.

«Понимаю я также две достоверности — мое желание абсолюта и единства, с одной стороны, и несводимость этого мира к рациональному и разумному принципу — с другой. И я знаю, что не могу примирить эти две противоположные достоверности. Какую еще истину я мог бы признать, не впадая в обман, не примешивая надежду, каковой у меня нет и которая бессмысленна в границах моего удела?

Будь я деревом или животным, жизнь обрела бы для меня смысл. Вернее, проблема смысла исчезла бы вовсе, так как я сделался бы частью этого мира. Я был бы этим миром, которому ныне противостою всем моим сознанием, моим требованием вольности.

Ранее речь шла о знании; должна ли жизнь иметь смысл, чтобы ее стоило прожить. Сейчас же, напротив, кажется, что, чем меньше в ней смысла, тем больше оснований, чтобы ее прожить. Пережить испытание судьбой значит полностью принять жизнь. Следовательно, зная об абсурдности судьбы, можно жить ею только в том случае, если абсурд все время перед глазами, очевиден для сознания.

Но что значит жить в такой вселенной? Ничего, кроме безразличия к будущему и желания исчерпать все, что дано. Вера в смысл жизни всегда предполагает шкалу ценностей, выбор, предпочтение. Вера в абсурд, по определению, учит нас прямо противоположному.

Итак, я вывожу из абсурда три следствия, каковыми являются мой бунт, моя свобода и моя страсть. Одной лишь игрой сознания я превращаю в правило жизни то, что было приглашением к смерти, и отвергаю самоубийство».

🚀 Эссе на тему «Проблема смысла жизни в творчестве Альбера Камю»

Человеку жить, в действительности, не бывает легко, на его пути неизбежно ждут всевозможные страдания. Стоит ли в таком случае выносить страдания абсурдности бытия?

Нужна помощь в написании работы?

Мы — биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.

Подробнее

Сам абсурд у Камю относится к фундаментальным категориям философии, он рождается на пересечении мира и способности человека к рефлексии. Таким образом, самоубийство могло бы вычеркнуть человека из системы, и абсурд был бы устранён, мучениям пришёл бы конец. Такой метод, по мнению Камю, является на деле принятием торжества абсурда и уходом от него, а вовсе не приемлемым выходом. То же относится и к “философскому самоубийству”, то есть обращению к миру иллюзий, подменяющих сколько-то ясную картину реального мира.   Человеческая натура примечательна тем, что всё для неё должно иметь смысл, стройную логику: цели должны достигаться, потребности удовлетворяться, а в противном случае человек сталкивается со страданием и абсурдностью существования. Ему бы хотелось придать самой жизни какой-то единый глобальный смысл, свести всё к одной максиме, что не представляется возможным, потому что мир сам по себе не разумен, не целесообразен, не подчиняется причинно-следственным установкам человеческого разума и не кроет в себе разгадку смысла бытия или истину. Здесь человек неизбежно сталкивается с абсурдом и желает его устранить, но надо ли?

Сизиф катит свой камень вверх на гору, зная, что он снова скатится вниз и придётся тащить его снова и снова. Сизиф бесцельно трудится, пребывая в этой рутине всю жизнь, и, конечно же, сегодняшний рабочий человек должен в полной мере прочувствовать посыл этого мифа и его трагичность. Почему же, согласно Камю, Сизиф должен быть счастливым человеком? Нам стоит понимать главным образом, что Сизиф — хозяин своей судьбы, камень — это не крест, а его настоящее достояние. Как “человек абсурда”, он оборачивается на скатывающийся обратно камень и хладнокровно обозревает пройденный путь, видит в нём своё подлинное предназначение, Сизиф оказывается выше своей судьбы. Тогда, он вновь и вновь катит камень, бесконечно борясь против горы, обретая свой свободный путь и находя красоту в самом движении во мраке.

Камю считал, что мы в этом мире совершенно одиноки, а наш путь не определён высшими силами, человек ясно воспринимает свой удел, несёт тяжкое бремя и обречён бороться с абсурдом не смиряясь с ним. Эта же идея легла в основу повести “Посторонний”, написанной о человеке, чья жизнь исчерпывающе характеризуется названием книги.

Повесть знаменита своим смыслообразующим началом: это слова главного героя (Мерсо) — “ Сегодня умерла мама. А может быть, вчера – не знаю”. Мы сразу же понимаем, в каком ключе нам будет рассказана история жизни героя: это человек безразличный к миру, обществу, построенному на иллюзиях и традиционных постулатах, презирающий догматизм религии, он не видит в мире стройной космической гармонии, незыблемой морали, вот почему он отказывается покаяться перед самой своей казнью. Мерсо выступает контрастной фигурой на фоне своего окружения. Его друг Раймон не замечает экзистенциальной пустоты, играет по правилам социума, заполняя пустоту в своём сердце насилием и криминалом, девушка героя Мари иллюстрирует некий шаблон традиционной мысли и её иллюзорности, она цепляется за брак с Мерсо и строит замки из песка, очевидно, чтобы её жизнь пришла в, так называемый, “порядок”.  Повествование здесь отличается уникальным стилем или даже его отсутствием: оно производит отрешённое впечатление за счёт отсутствия строгих логических линий, причинно-следственных связей. Будто написанное ребёнком сочинение со свойственным хаотичным набором событий и впечатлений как нельзя точно подводит нас к мысли Камю о переживании абсурда. Человек покинут Богом, его жизнь — переплетение случайностей, которые вместе с волей творят его судьбу.

Снова вспомним наказанного Богами Сизифа и его муки. Если к сердцу его подходит печаль, то это победа камня, тяжёлая ноша возобладала над личностью. Но разве тяжкое бремя, абсурд и счастье порождены не одним и тем же реальным миром? “Человек абсурда” познаёт горести бытия и ощущает счастье, потому что они невозможны друг без друга. Бог приносит в мир смирение с бесцельными страданиями, Камю же говорит твёрдое “нет” и провозглашает человека лишённого идолов свободным. Экзистенциальный подход к жизни у Камю можно сформулировать как “важно искать, а не находить”. Смысл жизни здесь — не конечная истина, детерминирующая нашу сущность, это нечто указывающее на направление поиска себя. Если мы найдём смысл жизни, то она превратится в детерминированное, невообразимо скучное бессмысленное бытие, в чём рождается интересный парадокс. Вера, как бы дающая людям ответ на их жизнь — не более чем способ закрыть глаза и лишиться трезвого виденья мира, подменив его иллюзорным, где есть место конечному смыслу и логике, где страдания оправданы. “У абсурда куда больше общего со здравым смыслом” — пишет Камю на этот счёт, ясность виденья означает честность перед самим собой, отказ от смирения. Человек не несёт бремя первородного греха, страдания не являются оплатой долга Богу, как принято в христианстве, существует лишь человек и его собственный выбор. “Человек только и делал, что выдумывал Бога, чтобы не убивать себя… я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою… ” — знаменитый монолог Кириллова, персонажа альтер-эго Достоевского, рассуждавшего о “Человекобоге” вместо “Богочеловека”, выворачивая наизнанку подлинную сущность религии и делая из неё атеистический вывод. Эти выводы роднят Камю с Достоевским, философские идеи которого мы находим упомянутыми на страницах “Мифа о Сизифе”.

Таким образом, мы подходим к тому, что Камю обращён против веры, как попытки расстаться с бессмысленностью бытия и против разума, как инструмента подгонки реальности в стройные рациональные концепции, подчинённые причине, следствию и логике. Наука рассказывает человечеству о разнообразных феноменах, но не объясняет их, она не приходит к единству и вселенскому смыслу, выраженному формулой, и как следствие,  Камю отрицает её. Тогда, остаётся лишь абсурд — это и есть реальность. Абсурд берёт начало из скуки, неизбежного состояния, в котором человек пытается найти разумное оправдание своей рутине и не находит его. Мы стремимся в будущее, которого не существует, так как мы имеем только один момент — сейчас, в таком случае надежды на будущее — это жажда смерти, что опять же приводит нас к абсурду. Перед лицом смерти жизнь действительно лишена всякого смысла, остаётся лишь свобода, причём свобода, не всегда направленная на одного лишь себя. Сам Камю в годы оккупации Франции фашистами был участником французского Сопротивления, что выводит его борьбу на новую ступень значимости, этот бунт становится всеобщим.

Бунт человечества с абсурдом определяет некое благо, за которое стоит бороться, а конечной его цели не существует, и существовать не может, и именно в этой борьбе мы находим источники нашего счастья, красоты, рождается искусство. Камю отвечает нам на фундаментальный вопрос философии — да, жизнь стоит того, чтобы быть прожитой.

Идеи экзистенциалистов, в том числе и Камю, получили широкое отражение массовой культуре, художественной литературе, легли в основу “театра абсурда”, повлияли на становление сюрреалистов, а проблематика экзистенциализма до сих пор не растеряла актуальность в самых различных областях философии и искусства. Так, например, я нахожу параллели между творчеством Камю и художественным виденьем режиссёра Акиры Куросавы, который главным образом в своих картинах управляет движением, стихией и хаосом с целью чувственно тонкого воздействия на зрителя, передачи внутреннего состояния персонажа, характера и определения его судьбы. Происходящее зачастую не подчинено логике и сумбурно, движение абсурдно, но люди в его картинах сплочены для решения жизненно необходимых задач, а преодоление экзистенциального кризиса умирающим человеком в фильме “Жить” по моему мнению, довольно точно соответствует концепции Камю.

В заключение, стоит отметить чем так примечательна философия Камю. К примеру, у ещё одного видного представителя экзистенциализма Жана Поля Сартра человек обречён на свободу, неполноту бытия, отчаяние и одиночество. Писатель широко известен раскрытием понятия экзистенциальной тошноты, которая утверждает очевидную бессмысленность бытия. В целом, экзистенциализм считается одним из самых пессимистичных течений философии. Но примечательно то, что философия Камю, пожалуй, самая оптимистичная среди представителей течения, потому что она утверждает своеобразный смысл жизни в движении, бунте за благо, самом стремлении к счастью и красоте как самоцель. Жизнь — это дорога абсурда, которую надо пройти с широко открытыми глазами, возвышаясь над страданием и рутиной. От себя не могу не добавить, что поднятая проблематика смысла жизни в творчестве Камю столь актуальна для раскрытия, потому что на важном этапе моего личностного становления работа “Миф о Сизифе” спасла мне жизнь.

Абсурдность мира и человеческого существования в концепции Альбера Камю

Статья раскрывает содержание понятия «абсурд» во взглядах А. Камю, представителя такого философского направления как экзистенциализм. Основное внимание в работе автор акцентирует на проблеме абсурда и его роли в жизни человека с точки зрения философа. В статье рассматривается понятие «свобода» и ее роль в жизни человека в контексте экзистенциализма.

Ключевые слова:абсурд, личность, одиночество, свобода, смысл жизни, судьба.

Философско-антропологическая концепция абсурда наиболее ярко проявилась в творчестве французского экзистенциалиста А. Камю. Основные принципы понимания личности были бегло высказаны им в самой ранней работе «Лицо и изнанка». Еще тогда, в двадцатидвухлетнем возрасте, Альбер Камю начал размышлять о бессмысленности существования одинокой личности. В предисловии к этому сборнику он с горечью замечает, что «мы живем в действительности разве лишь несколько часов нашей жизни» [4, с. 129]. И тут же поясняет при этом, что совсем не имеет в виду ни своей бедности, ни того что родился в рабочем классе, ни других внешних условий жизни. Все дело заключается во внутреннем мире личности. Сама жизнь личности, обособленной от других людей условиями ее бытия и ее собственным духовным миром, глубоко личным и в силу этого, как полагает Камю, исключительно индивидуальным, лишенным социального содержания, представляется ему непрерывным страданием души, цепью бесцельных действий, поступков без социального смысла. Несколько позже эти мысли оформились в философию абсурда. Важно не только описать, как она возникла, но и объяснить, какие гносеологические причины и социальные силы породили ее, поскольку без такого анализа невозможно уяснить ее социальную роль.

Иные полагают, что блестящая по стилю проза Камю — плод творчества богато одаренной, болезненной натуры. Не будем спорить: в рассказах Камю явственно ощущается трагизм одинокого молодого человека, которому не на кого опереться, некому посвятить свои силы, негде искать целей жизни. Вполне понятен ход мысли молодого философа-литератора: одинокий человек, давший зарок не расставаться со своим одиночеством, рано или поздно приходит к осознанию бессмысленности своего существования. Эту логику мысли блестяще показывает Альбер Камю. Но возникает законный вопрос: почему он дает зарок никогда не расставаться со своим одиночеством≤ Ответ на него требует анализа содержания и развития философских взглядов А. Камю [4, с. 129].

Развития взглядов Камю пошло по пути разработки концепции индивидуалистического гуманизма, основывающегося на основании бессмысленности индивидуальных человеческих усилий, которые тем не менее все же необходимы. Это концепция трагического гуманизма; она выражает ту великую драму жизни, которая была и остается столь характерной для многих прогрессивных деятелей культуры. Этот ход мысли можно проследить в рассказе Камю «Чужой», а в годы войны он оформился в философскую концепцию абсурда, изложенную в «Мифе о Сизифе» (1942 г.).

В самом начале своего эссе об абсурде А. Камю подчеркивает, что, пожалуй, основным философским вопросом является вопрос о смысле жизни. Это, в общем-то, и определяет основные проблемы, рассмотренные автором в его работе: абсурдность бытия, чувство абсурда и его влияние на отношение к жизни, вопрос самоубийства, надежда и свобода.

Камю исследовал в «Мифе о Сизифе» два неправомерных вывода из констатации абсурда. Первый из них — самоубийство, второй — «философское самоубийство». Если для абсурда необходимы человек и мир, то исчезновение одного из этих полюсов означает и прекращение абсурда. Абсурд есть первая очевидность для ясно мыслящего ума. Самоубийство у Камю представляет собой затмение ясности, примирение с абсурдом, его ликвидацию. Такое же бегство от абсурда представляет собой и «философское самоубийство» — «скачок» через «стены абсурда». В первом случае истреблён тот, кто вопрошает, во втором — на место ясности приходят иллюзии, желаемое принимается за действительное, миру приписываются человеческие черты — разум, любовь, милосердие и т. п. Очевидная бессмыслица трансформируется в замаскированную, человек примиряется со своим уделом [8, с. 361].

«У абсурда куда больше общего со здравым смыслом, — писал Камю, — абсурд связан с ностальгией, тоской по потерянному раю. Без неё нет и абсурда. Из наличия этой ностальгии нам не вывести самого потерянного рая». Требования ясности видения означает честность перед самим собой, отсутствие всяких уловок, отказ от примирения, верность непосредственному, опыту, в который нельзя ничего приносить сверх данного [8, с. 362].

По мнению Камю, «есть лишь одна действительно серьёзная философская проблема — это самоубийство. Вынести суждения о том, стоит ли жизнь труда быть прожитой, или не стоит — это ответить на основной вопрос философии. Всё остальное — имеет ли мир три измерения, обладает ли разум девятью или двенадцатью категориями — приходит потом.

Камю считал проблему самоубийства проблемой всей жизни, где человек отвечает на вопрос — является ли жизнь просто биологической данностью, или в ней реализуются собственно человеческие ценности, придающие ей самой какой-то смысл [8, с. 363].

Именно вопрос о смысле жизни Камю считал самым неотложным из всех вопросов. Стремясь разобраться в смысле своей жизни, человек, по Камю, обратился прежде всего к окружающему миру. Но чем пристальнее он вглядывался в природу, тем более сознавал её глубокое отличие от себя и её равнодушие к своим заботам. Равнодушие и изначальная враждебность мира не позволяют человеку понять окружающие вещи. Если идеал понимания неосуществим, то сам окружающий мир может характеризоваться как иррациональный [8, с. 363].

Пытаясь спастись от отчаяния, человек ищет духовную опору для обретения надежды и при помощи разума находит её в Боге. Однако, как считал Камю, такие поиски представляют собой очередной абсурд, «розу иллюзий», платой за которую является «метафизическое самоубийство» — отречение от разума. Поэтому, осознав равнодушие и безмолвие мира и утратив веру в Бога, «абсурдный» человек, являющийся идеалом Камю, приходит к выводу, что источником всех ценностей и единственным судьёй может быть только он сам. В этой самодетерминации и выражена свобода человека, которую у него никто не может отнять и которая делает его подобным Богу. Именно свобода, — считал Камю, — выражает «истину человека», придает смысл человеческой жизни [8, с. 363–364]. Задача человека — научиться жить в условиях абсурда, принципиальной бессмысленности любых человеческих начинаний и моральных ориентиров.

Рассудок абсурдного человека опирается на очевидность, но что такое очевидность, как не абсурд≤ Как должен вести себя абсурдный человек перед лицом разочаровывающего мира и духа, стремящегося в неведомые дали≤ Что ему выбрать: ностальгию единства или рассеянный универсум≤ Жить ли ему и мыслить о бесконечных страданиях и мучениях или попытаться все же узнать: можно ли жить вообще или логика мысли должна с необходимостью привести к смерти≤ Может быть, поэтому Камю отодвигает все традиционные философские вопросы, заменяя их одним, с его точки зрения самым важным: «Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос — вопрос о самоубийстве». Речь идет не о самоубийстве вообще, а о философском самоубийстве, в его, так сказать, чистом виде. Любая другая позиция для абсурдного духа предполагает сокрытие и отступления духа перед тем, что его рождает. Для абсурдного же человека, замечает Камю, задача состоит в том, чтобы познать себя и удержаться на гребне этого головокружительного прыжка. Разум для абсурдного человека превыше всего, хотя он и бесполезен [1, с. 356].

Понятия абсурда применимо и к проблеме свободы, которая состоит вовсе не в сопротивлении и не в упрямстве, а скорее в сознательном восстании, в сознательном бунте против существующих условий, внутренних и внешних, объективных и субъективных. Однако восстание или бунт есть прежде всего вечная конфронтация человека и его собственной темноты и невежества. Восставать — это значит ставить существование под вопрос.

Чтобы делать жизнь, надо прежде всего ее видеть. Видеть, что в мире нет и не может быть никакой надежды. Человек должен осознавать, что он живет только сегодня и никакого завтра, никакого будущего у него нет. Если оно и будет, то уже не у него, а у тех, кто придут вслед за ним, но и для них это будущее станет лишь настоящим. Все разговоры о «прекрасном будущем» — это химера. Заботой о будущем человек может жить лишь до встречи с абсурдом. Только абсурд кладет конец самым восхитительным, а потому и самым опасным иллюзиям и заблуждениям. Он учит человека смотреть на мир открытыми глазами, не смиряясь и не покоряясь судьбе [3, с. 10].

В «Мифе о Сизифе» Камю рассматривает проблему абсурдного творчества. Эта проблема в мировоззрении Камю, в его философии имеет особое значение. Жить в абсурдном мире без веры и надежды, без жизненных перспектив, без исторического оптимизма не только трудно, безрадостно, но и почти невозможно. Если не найти нечто такое, что может с лихвой компенсировать все издержки абсурдной жизни, тогда единственным выходом будет прекращение жизни. Однако, как мы видим, Камю отвергает философское самоубийство экзистенциалистски настроенных философов. Больше того, он полагает, что человек, занимающийся своим духовным самовоспитанием, человек, восстающий против уготованной ему судьбы, человек, не смиряющийся с объективными и субъективными условиями своего существования, должен быть творческим человеком. Именно благодаря творчеству мысль может справиться со смертью духа.

В своей концепции индивидуалистического гуманизма Камю большое внимание уделяет проблеме творчества. Он пишет, что творчество составляет содержание жизни и деятельности «абсурдного человека». Но ради чего следует личности заниматься творчеством≤ Ведь все цели эфемерны, их смысл не более чем иллюзия. Поэтому принципом творчества «абсурдного человека» является каждодневность: твори, не вглядываясь в завтра [4, с. 134].

Человек, согласно Камю, не должен бояться абсурда, не должен стремиться от него избавиться, тем более что это просто невозможно, поскольку абсурдный мир пронизывает всю человеческую жизнь. Скорее наоборот, человек должен действовать и жить так, чтобы чувствовать себя счастливым в этом абсурдном мире. «Завоевание или игра, бесчисленные любовные увлечения, абсурдный бунт — все это почести, которые человек воздает собственному достоинству в ходе войны, заведомо несущей ему поражение». И несмотря на это, человек должен бороться и оставаться верным своей борьбе. Абсурдная борьба, которую постоянно ведет человек, представляет собой игру, являющуюся преимущественно искусством. А искусство, говорил еще Ницше, необходимо для того, чтобы не умереть от истины [1, с. 360].

В абсурдном мире произведение искусства — это уникальная возможность поддержать свое сознание на соответствующем уровне и в соответствующей форме. Оно позволяет человеку фиксировать свои приключения в этом мире. «Творить — это жить дважды» [3, с. 11]. Правда, абсурдный человек не ставит своей целью объяснить действительность, решить какие-то проблемы — нет, творчество состоит для него в испытании самого себя и в описании того, что он видит и переживает.

Чем полнее человек осознает абсурдность жизни, тем с большим уважением он будет относиться к самой жизни и делать все, чтобы прожить ее достойно, как и подобает настоящему человеку. Сознание абсурда приводит к бунту, а сознание бунта — к свободе, ради которой человек готов пойти на все, ибо в свободе он находит смысл своей жизни. Жизнь человека — это постоянное и непрерывное творчество, возможное лишь в условиях свободы. Если нет свободы, то нет и творчества, нет ничего из того, что составляет основные измерения человеческих ценностей, человечности, гуманизма. Без свободы все обессмысливается, теряет значения [3, с. 18].

Человек один перед лицом своих трагедий, ибо он — личность. Он ищет правды, которая подавляет его свободу. Он ищет свободы, рискуя остаться одиноким. Но то божественное в человеке, что не позволяет ему остаться совсем земным, — это и есть свобода, справедливость и человеческая солидарность [6].

Свобода, настаивает Камю, тесно связана со справедливостью, следует добиваться справедливости, не поступаясь свободой, и добиваться свободы, не поступаясь справедливостью. Разделять свободу и справедливость так же неверно, как разделять труд и культуру, трудящихся и интеллигенцию. В свободе надо видеть не привилегию, а долг, только тогда она будет сплачивать трудящихся и интеллигентов, ибо все, что унижает труд, унижает и разум, и, наоборот, все, что унижает разум, унижает и труд.

Для Камю абсурд заключен в столкновении человека, стремящегося найти смысл своего существования, стать счастливым, с равнодушным, «молчаливым» миром, в их отчужденности друг от друга, в конечности человеческого существования. Осознание горькой истины абсурда делает относительными устоявшиеся понятия и нормы, обостряет чувство правды, пробуждает неистовую любовь к земной жизни. Вот почему чувство абсурда, по Камю, имеет для человека три следствия — это свобода, бунт и страсть [2, с. 332–333].

Абсурд — это разрыв между духом, который испытывает желание, и миром, который не оправдывает возлагавшихся на него надежд; дух и мир сталкиваются друг с другом — и не могут соединиться [7, с. 78]. Абсурд — это одновременно и проклятие человека, которое он должен постоянно преодолевать, и фундаментальное условие его существования, которое ему надлежит неустанно поддерживать, чтобы быть всякий раз в форме, и активный протест перед лицом самого абсурда. Опираясь на эти три значения слова «абсурд», человек может осудить самоубийство — это свидетельство примирения с проклятой судьбой, но в то же время самоубийство, как и бунт, может стать попранием враждебных человеку богов [3, с. 88].

«Абсурдный человек» живет в мире релятивного: в этом мире нет ни устойчивых ценностей, ни выбора, ни свободы. В мире абсурда совмещены два принципа: все позволено, но не все разрешено. Этот парадокс Камю означает, что принцип абсурда не оправдывает преступных действий (не все разращено), но делает совесть совершенно ненужной (все позволено) [4, с. 134].

В своей Нобелевской речи Камю говорил о предназначении писателя: «…Писатель может обрести чувство живой солидарности с людьми, которое оправдает его существование — при том единственном и обязательном условии, что он взвалит на себя, насколько это в его силах, две ноши, составляющие все величие его нелегкого ремесла: служение правде и служение свободе». Мы узнаем здесь принципы свободы, справедливости и солидарности, написанные на знаменах левых европейских политических сил. Отличие Камю от рядового политика заключается в том, что он отчетливо понимает относительность всех принципиальных решений. Абсолютная свобода несовместима с абсолютной справедливостью. Но остается верным тот жизненный принцип, который Камю назвал бунтом: «я протестую, следовательно, мы существуем». Протест с позиций человечности — это борьба с самой страшной бедой человека, страдание одиночества [6].

100-летие со дня рождения Альбера Камю заставляет в очередной раз задуматься над тем, что нравственный урок величайшего писателя XX столетия человечество пока так и не усвоило [5].

Философия и эстетика Камю, его литературное творчество — это поиск смысла жизни, поиск того, что содержит в себе основные ценности и идеалы: красоту, добро, истину, справедливость, свободу. Эти ценности и идеалы всегда составляли основу, опору и цель жизнедеятельности человека и общества в целом. Вот почему философия, эстетика и художественное творчество Камю не утрачивают своей актуальности и жизненности [3, с. 18].

Литература:

1.      Долгов К. М. От Киркегора до Камю / К. М. Долгов. — М, 1990. — 399 с.

2.      Зарубежная литература ХХ века: практические занятия / под ред. И. В. Кабановой. — М.: Флинта: Наука, 2007. — 472 с.

3.      Камю Альбер Творчество и свобода: Статьи, эссе, записные книжки /Камю Альбер.– Москва, 1990.– 608 с.

4.      Карпушин В. А. Концепция личности у А. Камю // Вопросы философии. 1967. № 2. — С.34–45.

5.      Мирослав Попович. Вечный Бунт. [Электронный ресурс] http://www.albertcamus.ru/md-ar-autor-1039/

6.      Мирослав Попович. Об Альбере Камю [Электронный ресурс] http://sinyigor.narod.ru/Info/Camus/popovic.htm

7.      Мунье Э. Надежда отчаявшихся: Мальро. Камю. Сартр. Бернанос / Пер. С фр. И примеч. И. С. Вдовиной. — М.: Искусство, 1995. — 238 с.

8.      Философский словарь / [авт.-сост.: И. В. Андрущенко, О. А. Вусатюк, С. В. Линецкий, А. В. Шуба]. — Киев: А. С. К., 2006. — 1056 с.

Альбер Камю о наших поисках смысла и почему счастье — наша моральная обязанность — Brain Pickings

«Решить, стоит ли жить, значит ответить на фундаментальный вопрос философии», — писал Альбер Камю (7 ноября 1913 г. — 4 января 1960 г.) в своем 119-страничном философском эссе Миф о Сизифе в 1942 году. «Все остальное… детская игра; мы должны прежде всего ответить на вопрос ». Одна из самых известных вступительных строк двадцатого века отражает одну из самых устойчивых философских проблем человечества — импульс, лежащий в основе размышлений Сенеки о жизни, вневременных эссе Монтеня и размышлений Майи Анжелу, а также множество человеческих исследований между ними.Но Камю, второй самый молодой лауреат Нобелевской премии по литературе после Редьярда Киплинга, обратился к ней с беспримерной смелостью и убежденностью и пониманием непримиримых стремлений человеческого духа.

В красиво озаглавленном и красиво написанном Жизнь, которой стоит жить: Альбер Камю и поиски смысла ( публичная библиотека ), историк Роберт Зарецкий рассматривает пожизненные поиски Камю, чтобы пролить свет на абсурдное условие, его « стремление к значению или единству нашей жизни », и его вневременное, но все более своевременное наследие:

Если вопрос остается, то это потому, что он представляет собой нечто большее, чем исторический или биографический интерес.Наше стремление к смыслу и последствия, если мы придем с пустыми руками, являются вопросами вечной непосредственности.

[…]

Камю преследует извечную добычу философии — вопросы о том, кто мы, где и можем ли мы найти смысл, и что мы действительно можем знать о себе и мире — не с намерением поймать их, а с целью продолжения погони.

Размышляя о параллелях между Камю и Монтенем, Зарецкий находит в этой продолжающейся погоне одно важное различие в диспозициях:

Камю достигает с помощью Мифа того, что философ Морис Мерло-Понти утверждал в своих «Очерках» Монтеня: он помещает «изумленное самим собой сознание в основу человеческого существования.”

Для Камю, однако, это изумление является результатом нашей конфронтации с миром, который отказывается отказываться от смысла. Это происходит, когда наша потребность в смысле разбивается о безразличие, неподвижное и абсолютное, мира. В результате абсурд не является автономным государством; его нет в мире, но вместо этого он выдыхается из бездны, отделяющей нас от безмолвного мира.

Сам Камю запечатлел это с необычайной элегантностью, когда написал в Миф о Сизифе :

Сам по себе этот мир неразумен, вот и все, что можно сказать.Но что абсурдно, так это противостояние этому иррациональному и дикому стремлению к ясности, зов которого эхом разносится в человеческом сердце. Абсурд зависит как от человека, так и от мира. На данный момент это все, что их связывает.

По мнению Зарецкого, способность различать эти отголоски среди тишины мира была в центре борьбы Камю с абсурдом:

Мы не должны прекращать наши исследования, утверждает Камю, хотя бы для того, чтобы более отчетливо услышать тишину мира.Фактически, когда люди входят в уравнение, звучит тишина. Если «молчание должно быть услышано», то потому, что этого неизбежно требуют те, кто слышит. И если молчание сохраняется, где нам искать смысл?

Этот поиск смысла был не только призмой, через которую Камю рассматривал все измерения жизни, от экзистенциального до непосредственного, но и тем, что он считал нашим величайшим источником свободы воли. В одной особенно проницательной дневниковой записи от ноября 1940 года, когда Вторая мировая война набирала обороты, он пишет:

Поймите это: мы можем отчаяться в смысле жизни в целом, но не в конкретных формах, которые он принимает; мы можем отчаяться в существовании, потому что у нас нет власти над ним, но не в истории, где индивидуум может делать все.Сегодня нас убивают люди. Почему люди не могут дать миру мир? Надо просто начать, не задумываясь о таких грандиозных целях.

Иллюстрация Венди Макнотон, основанная на моих заметках из журналов Альбера Камю. Щелкните изображение, чтобы узнать подробности.

Для Камю вопрос значения был тесно связан с вопросом счастья — то, что он исследовал с большим пониманием в своих блокнотах. Зарецкий пишет:

Камю заметил, что абсурд может устроить нам засаду на углу улицы или на залитом солнцем пляже.Но то же самое с красотой и сопутствующим ей счастьем. Слишком часто мы знаем, что счастливы, только тогда, когда мы больше не счастливы.

Возможно, наиболее важным является то, что Камю выступил с громким призывом к инакомыслию в культуре, которая часто смешивает счастье с ленью, и отстаивал идею о том, что счастье — это не что иное, как моральное обязательство. За несколько месяцев до смерти Камю появился в телешоу Gros Plan . Одетый в плащ, он сверкнул озорной мальчишеской улыбкой и объявил в камеру:

Сегодня счастье стало эксцентричным занятием.Доказательством этого является то, что мы склонны прятаться от других, когда практикуем это. Что касается меня, то я склонен думать, что нужно быть сильным и счастливым, чтобы помогать тем, кому не повезло.

Это был не тот случай, когда Камю приходил к некоему мифическому прозрению в преклонном возрасте — культивирование счастья и устранение его препятствий было его самым упорным взглядом на смысл. Более двух десятилетий назад он размышлял о «потребности в счастье и терпеливом поиске его» в своем дневнике, улавливая с элегантной простотой суть значимой жизни — способность жить присутствием, несмотря на знание того, что мы непостоянны:

[Мы должны] быть счастливы с нашими друзьями в гармонии с миром и заслужить свое счастье, следуя путем, который, тем не менее, ведет к смерти.

Но его самая проницательная точка зрения объединяет вопросы счастья и смысла в вечные поиски, чтобы найти себя и жить своей правдой:

Не так-то просто стать тем, кем являешься, заново открыть для себя глубочайшую меру.

Жизнь, достойная того, чтобы жить: Альбер Камю и поиски смысла вышла из издательства Гарвардского университета и представляет собой замечательное чтение в целом. Дополните его рассказом Камю о счастье, несчастье и наших добровольных тюрьмах, а затем вернитесь к истории его невероятной и необычной дружбы с лауреатом Нобелевской премии биологом Жаком Моно.

Альбер Камю (Стэнфордская энциклопедия философии)

В подходе Камю к философия. В его эссе размером с книгу Миф о Сизифе , Камю представляет философию, которая противостоит самой философии. Этот эссе полностью принадлежит философской традиции экзистенциализм, но Камю отрицал, что он экзистенциалист. Оба Миф о Сизифе и другие его философские работы, Rebel систематически скептически относятся к выводам о смысл жизни, но обе работы утверждают объективно верные ответы на ключевые вопросы о том, как жить.Хотя Камю казался скромным, когда описывая свои интеллектуальные амбиции, он был достаточно уверен в себе как философ, чтобы сформулировать не только свою собственную философию, но и критика религии и фундаментальная критика современности. В то время как отвергая саму идею философской системы, Камю построил его собственное оригинальное здание идей вокруг ключевых терминов абсурда и восстание, направленное на решение проблем жизни и смерти, которые мотивировал его.

Существенный парадокс, возникающий в философских проблемах Камю его центральное понятие абсурда.Принятие аристотелевской идеи эта философия начинается с удивления, Камю утверждает, что человеческие существа не может не задать вопрос: «Что означает существование?» Камю, однако, отрицает, что есть ответ на этот вопрос и отвергает все научные, телеологические, метафизический, или созданный человеком конец, который обеспечил бы адекватный отвечать. Таким образом, признавая, что люди неизбежно стремятся понять цель жизни, Камю занимает скептическую позицию, что мир природы, вселенная и человеческое предприятие хранят молчание о любой такой цели.Поскольку само существование не имеет смысла, мы должны научитесь переносить непреодолимую пустоту. Эта парадоксальная ситуация, затем, между нашим порывом задать самые важные вопросы и невозможность получить какой-либо адекватный ответ — вот что Камю называет абсурд . Философия абсурда Камю исследует последствия, вытекающие из этого основного парадокса.

Понимание абсурда Камю лучше всего передать в образе, а не в аргумент: Сизиф пытается подтолкнуть свой камень к горе, наблюдая, как он катится вниз, затем спускается за скалой, чтобы начать все закончился, в бесконечном цикле.Подобно Сизифу, люди не могут не Продолжайте спрашивать о смысле жизни, только чтобы увидеть наши ответы упасть обратно. Если мы примем этот тезис о сущности жизни абсурдность и антифилософский подход Камю к философским вопросы, мы не можем не спросить: какая роль отводится рациональному анализ и аргумент? Разве философ Камю не руководит смерть философии в ответе на вопрос, совершать ли самоубийства, отказавшись от аргументов и анализа и повернувшись метафорой, чтобы ответить на него? Если у жизни нет фундаментальной цели или имея в виду, что разум может формулировать, мы не можем не спросить, почему мы продолжать жить и рассуждать.Может быть, Силен не прав? заявляя, что было бы лучше не рождаться, или умереть, как только возможный? ^[1] И, как писал Фрэнсис Дженсон задолго до своей знаменитой критики Мятежник , который ускорил разрыв между Камю и Сартр, абсурдистская философия — это не противоречие в терминах, строго говоря не говоря никакой философии, но антирациональная поза, которая заканчивается в тишине (Jeanson 1947)?

Был ли Камю на самом деле философом? Сам он сказал нет, в известном интервью с Жанин Дельпеш в Les Nouvelles Littéraires в ноябре 1945 года, настаивая на том, что он «Недостаточно верят в разум, чтобы верить в система »(Камю 1965, 1427).Это было не просто публичное позы, поскольку мы находим ту же мысль в его записных книжках об этом период: он описывает себя как художника, а не философа потому что «я думаю по словам, а не по идеи »(Камю 1995, 113). Тем не менее Жан-Поль Сартр видел сразу после того, как Камю занялся важной философской работой, и в его обзоре The Stranger в отношении к Sisyphus , без проблем соединил Камю с Паскалем, Руссо и Ницше (Sartre 1962).После того, как они стали друзьями Сартр публично говорил о «философии абсурд », который он отличал от своей мысли, для которой он принял ярлык «экзистенциализма», который Камю отклоненный. С тех пор очевидная бессистемность, действительно, антисистемный характер его философии означал, что относительно немногие ученые оценили его всю глубину и сложность. Чаще хвалят его выдающийся литературный достижений и репутации политического моралиста, указывая его сомнительные утверждения и проблемные аргументы (см. Sherman 2008).А значительным недавним исключением из этого правила является Альберт Рональда Сригли. Критика современности Камю (Srigley 2011).

В этой статье мы обсудим преднамеренную амбивалентность Камю как философ, обсуждая свою философию. Это не просто вопрос о философском прочтении этого драматурга, журналист, публицист и писатель, но придерживающийся философских взглядов. сочинений серьезно — исследуя их предпосылки, их эволюцию, их структура и их последовательность. Сделать это — значит увидеть, что его письмо содержит больше, чем настроение, и больше, чем образы и размах, неподдерживаемые утверждения, хотя он содержит многие из них.Камю воспринимает свой скептицизм, насколько это возможно, как форму методического сомнение, то есть он исходит из презумпции скептицизм — до тех пор, пока он не найдет основание для не скептического заключение. И он строит уникальную философскую конструкцию, помещения часто не указываются, и это не всегда аргументировано ясно, но который развивается в отдельные стадии в течение его недолгая жизнь. Таким образом, философию Камю можно рассматривать как устойчивую усилия продемонстрировать, а не просто утверждать, что влечет за собой абсурдность человеческого существования.В процессе Камю отвечает на вопросы, заданные Миф о Сизифе : «Почему я должен не убить себя? »и The Rebel :« Почему Я не убиваю других? »

Кандидатская диссертация Камю в Алжирском университете сочувственно исследовал отношения между греческой философией и христианством, особенно отношения Плотина к Августину (Camus 1992). Тем не менее, его философия открыто отвергает религию как одну из своих основ. Не всегда занимает откровенно враждебную позицию по отношению к религиозным вера — хотя он, безусловно, верит в романы . Незнакомец и Чума — Камус сосредотачивает свою работу на выбирая жить без Бога.Другой способ понять философия заключается в том, что это попытка исследовать проблемы и подводные камни пострелигиозного мира.

Самое раннее опубликованное произведение Камю, содержащее философское мышление, Nuptials , появилось в Алжире в 1938 году и остается основой из его более поздних работ. Эти лирические очерки и очерки описывают сознание, наслаждающееся миром, тело, наслаждающееся природой, и погружение человека в чистое физическое состояние. Но эти опыты представлены как решение философской проблемы, а именно обретение смысла жизни перед лицом смерти.Они появились рядом и обнаруживают, что укоренены в его первом расширенном медитация на высшие вопросы.

В этих эссе Камю противопоставляет две позиции. Первое это то, что он считает страхами, основанными на религии. Он ссылается на религиозные предупреждения о гордости, заботе о своей бессмертной душе, надежде на загробная жизнь, смирение по поводу настоящего и озабоченность Бог. Против этой традиционной христианской точки зрения Камю утверждает: то, что он считает самоочевидными фактами: что мы должны умереть, и существует ничего кроме этой жизни.Не говоря об этом, Камю рисует вывод из этих фактов, а именно, что душа не бессмертна. Здесь, как и везде в своих философских сочинениях, он дает читателям прямо и без вздрагивает, но он не чувствует себя обязанным объяснять причины или свидетельство. Если не в религии, то где же тогда мудрость? Его ответ есть: с «сознательной уверенностью в смерти без надежды» и в отказе спрятаться от того факта, что мы умрем. Для Камю «нет сверхчеловеческого счастья, нет вечности вне кривая дней….Я не вижу смысла в счастье ангелы »( N , 90). В этом ничего нет, кроме мир, это жизнь, непосредственность настоящего.

Камю иногда ошибочно называют «язычником», потому что он отвергает христианство как основанное на надежде на жизнь за пределами этой жизни. Надежда — это ошибка, которую Камю желает избежать. Отвергая « иллюзии надежды »( N , 74), Брак содержит вызов альтернативы. Камю полагается на эту линию мысли о дискуссии Ницше о Ящике Пандоры в Human, All Too Человек : все зло человечества, включая эпидемии и болезни, были выпущены в мир Зевсом, но оставшееся зло, надежда, спрятана в коробке и бережно хранится.Но почему мы можем спросите, надежда — это зло? Ницше объясняет, что люди пришли увидеть надежда как их величайшее благо, в то время как Зевс, зная лучше, имел в виду это как величайший источник неприятностей. В конце концов, это причина, по которой люди позволяют мучить себя — потому что они ожидают высшая награда (Ницше 1878/1996, 58). Для Камю после этого если внимательно прочитать Ницше, традиционное решение — это, по сути, проблема: надежда губительна для людей, поскольку приводит их к минимизировать ценность этой жизни, кроме как подготовка к жизни вне.

Если религиозная надежда основана на ошибочном убеждении, что смерть в чувство полного и полного исчезновения души и тела не является неизбежным, это ведет нас в тупик. Хуже того, потому что учит нас смотреть прочь от жизни к чему-то грядущему после, такие религиозные надежда убивает часть нас, например, реалистичное отношение, которое нам нужно противостоять превратностям жизни. Но что тогда уместно? дорожка? Молодой Камю здесь не скептик и не релятивист.Его обсуждение основывается на самоочевидности чувственного опыта. Он защищает именно то, от чего отвергает христианство: жизнь жизнь чувств, интенсивно, здесь и сейчас, в настоящем. Этот влечет за собой, во-первых, отказ от всякой надежды на загробную жизнь, действительно отказ думая об этом. «Я не хочу верить, что смерть — это ворота в другую жизнь. Для меня это закрытая дверь » ( N , 76).

Мы могли бы подумать, что столкновение с нашим полным уничтожением будет горьким, но для Камю это ведет нас в положительном направлении: «Между это небо и лица, обращенные к нему, не на чем повесить мифологию, литературу, этику или религию — только камни, плоть, звезды и те истины, которых может коснуться рука » ( N , 90).Это понимание влечет за собой упорный отказ «Все последующие в этом мире» в чтобы заявить права на «мое настоящее богатство» ( N , 103), а именно интенсивную жизнь чувств здесь и сейчас. В «Богатство» — это именно то, от чего нас обманывает надежда учит нас смотреть от этого в сторону загробной жизни. Только по уступая тому факту, что наше «стремление к терпению» будет разочарованы и принимают наше «осознание смерти», неужели мы способны открыться богатствам жизни, которые физически превыше все.

Камю объединяет обе стороны своего аргумента в одно заявление: «Мир прекрасен, а снаружи нет спасение »( N , 103). Только в принятии смерти и в «лишенный всякой надежды» ценить не только физическую сторону жизни, но и то, что он сейчас предполагает его аффективную и межличностную сторону. Взятые вместе, и вопреки непроверяемой вере в Бога и загробную жизнь, вот что один имеет , а один знает : «Чтобы почувствовать связь с землей, любовь к определенным мужчинам, чтобы знать, что есть всегда место, где может найти покой сердце — это уже много определений для жизни одного человека »( N , 90).

Только если мы примем, что Ницше прав, что Бог мертв и есть только ничто после того, как мы умрем, тогда мы полностью переживать — чувствовать, пробовать, осязать, видеть и обонять — радость наши тела и физический мир. Таким образом чувственный и лирический сторона этих эссе, их выразительный характер, занимает центральное место в аргумент. Или, скорее, потому что Камю продвигает интенсивные, радостные, физический опыт в противоположность самоотречению религиозной жизни, вместо того, чтобы развивать аргумент, он утверждает, что эти переживания правильный ответ.Его письмо направлено на то, чтобы продемонстрировать, что такое жизнь означает , а ощущается как , когда мы теряем надежду на загробной жизни, чтобы при чтении мы могли «увидеть» его точка. Эти эссе могут быть восприняты как содержащие сугубо личные мысли, размышления молодого человека о своем Средиземноморье окружающая среда, и у них едва ли есть какая-либо система. Но они предположить, что такое философия для Камю и как он понимает ее отношение к литературному выражению.

Таким образом, его ранняя философия может быть изложена, если не резюмирована, в этот отрывок из «Свадьбы в Типасе»:

Через мгновение, когда я бросаюсь среди растений абсента, чтобы принести их запах в мое тело, я буду знать, видимость Напротив, я исполняю истину, принадлежащую солнцу и что тоже будет моей смертью.В каком-то смысле это действительно мой жизнь, на которую я ставлю здесь ставку, жизнь со вкусом теплого камня, то есть полный знаков моря и восходящей песни сверчков. Ветерок прохладный и голубой. Я люблю эту жизнь с отказаться и хочу говорить об этом смело: это заставляет меня гордиться своим человеческим состояние. Тем не менее, люди часто говорят мне: нет ничего гордиться. Да, есть: это солнце, это море, мое сердце прыгая от молодости, соленый вкус моего тела и этого обширного пейзажа в котором нежность и слава сливаются в синем и желтом.Это чтобы победить то, что мне нужны мои силы и мои ресурсы. Все здесь оставляет меня нетронутым, я ничего не отдаю от себя и не ношу маски: мне достаточно научиться терпеливо и усердно жить, что ж стоит всех их искусств жизни. ( N , 69)

Интенсивное и блестящее настоящее говорит нам, что мы можем полностью испытывать и ценить жизнь только при условии, что мы больше не постарайтесь избежать нашей окончательной и абсолютной смерти.

Завершив бракосочетаний , Камю начал работать над запланированным триптих об Абсурде: роман, ставший Незнакомец , философское эссе, получившее название Миф о Сизифе , и пьеса, Калигула .Они были завершены и отправлены из Алжир парижскому издателю в сентябре 1941 года. предпочли, чтобы они появлялись вместе, даже в одном томе, издатель как по коммерческим причинам, так и из-за бумаги дефицит, вызванный войной и оккупацией, выпущен The Stranger в июне 1942 г. и г. Миф о Сизифе г. в октябре. Камю сохранил работал над пьесой, которая, наконец, вышла в виде книги, два года позже (Lottman, 264–67).

3.1 Самоубийство как ответ на абсурд

«Есть только одно действительно серьезное философское проблема, — говорит Камю, — и это самоубийство. Решение стоит ли жить в жизни — это ответ на фундаментальный вопрос вопрос в философии. Все остальные вопросы вытекают из этого » ( MS , 3). Можно возразить, что самоубийство не «Проблема», не «вопрос», а действие. А Собственно, философский вопрос мог бы быть скорее: «Под чем условия самоубийства оправдано? » И философский ответ могли бы изучить вопрос: «Что значит спросить, есть ли жизнь стоит того чтобы жить?» как это сделал Уильям Джеймс в году. Верьте .Для Камю Миф о Сизифе , однако: «Должен ли я убить себя?» это необходимое философский вопрос. Ему кажется очевидным, что первичный Результат философии — действие, а не понимание. Его беспокойство по поводу «Самый насущный из вопросов» — менее теоретический чем проблема жизни и смерти в том, нужно ли и как жить.

Камю считает этот вопрос о самоубийстве естественным ответом на основная предпосылка, а именно, что жизнь абсурдна во множестве способами.Как мы видели, наличие и отсутствие жизни (то есть смерть) порождают условие: абсурдно постоянно искать смысл в жизни, когда его нет, и абсурдно надеяться на некоторая форма продолжения существования после смерти, учитывая, что последняя приводит к нашему вымиранию. Но Камю также считает абсурдным пытаться познать, понять или объяснить мир, потому что он видит попытку получать рациональные знания как бесполезные. Здесь Камю ставит ямы против науки и философии, отвергая претензии всех форм рациональный анализ: «Этот универсальный разум, практический или этический, этого детерминизма, тех категорий, которые все объясняют, достаточно рассмешить порядочного человека »( MS, 21).

Такого рода абсурд заставляет Камю задаться вопросом о самоубийство, но его образ действий вызывает другой абсурд, одно менее четко определенное, а именно «абсурдная чувствительность» (МС, 2, тр. Изменено). Эта неопределенно описанная чувствительность кажется быть «интеллектуальным недугом» ( MS, 2) скорее чем философия. Он считает, что думать об этом как «Предварительный» и настаивает на том, что настроение абсурда, поэтому «Широко распространенное в наше время» не возникает из лжи, а до философии.Диагноз Камю основной человеческой проблемы опирается на серию «трюизмов» ( MS, 18) и «Очевидные темы» ( MS, 16). Но он не аргументирует абсурдность жизни и не пытается объясни это — он тоже не интересуется проект, и такие проекты не задействуют его силу как мыслитель. «Меня интересует … не столько абсурд открытия, как их последствия »( MS, 16). Принимая абсурд как настроение времени, он прежде всего просит стоит ли и как жить перед лицом этого.«Неужели абсурд диктовать смерть »( MS, 9)? Но он не спорит с этим вопрос либо, и предпочитает продемонстрировать отношение к жизни, которая предотвратила бы самоубийство. Другими словами, основной Задача книги состоит в том, чтобы обрисовать образ нашей жизни так, чтобы чтобы сделать их достойными жизни, несмотря на их бессмысленность.

По словам Камю, люди кончают жизнь самоубийством, «потому что они осуждают жизнь не стоит того, чтобы жить »( MS , 4). Но если это искушение предшествует тому, что обычно считается философским рассуждения, как на это ответить? Чтобы докопаться до сути избегая аргументов в пользу истинности своих утверждений, он изображает, перечисляет и иллюстрирует.Как он говорит в . Rebel , «абсурд — это опыт, который нужно пережить. через точку отправления, эквивалент существующего Методическое сомнение Декарта »( R , 4). Миф о Сизиф стремится к описать «неуловимое чувство абсурд »в нашей жизни, быстро указывая на темы, которые «Пройти через всю литературу и все философии» ( MS , 12). Обращаясь к общему опыту, он пытается передать аромат абсурда с образами, метафорами и анекдотами, которые зафиксировать эмпирический уровень, который он считает ложным, до того, как философия.

Он начинает это с косвенной ссылки на роман Сартра, Тошнота , которая перекликается с историей главного героя Антуана Рокантена. открытие абсурда. Камю ранее писал, что этот роман теории абсурда и его образы не сбалансированы. В описательные и философские аспекты романа «Не складывайтесь в произведение искусства: переход от одного к другое слишком быстро, слишком немотивировано, чтобы вызвать у читателя глубокую убежденность, которая составляет искусство романа »(Камю 1968, 200).Но в обзоре 1938 года Камю хвалит описание Сартром абсурд, чувство тоски и тошноты, возникающие как обычные структуры, навязанные существованию, рушатся в Антуане Рокантене жизнь. Поскольку Камю теперь представляет свою собственную версию опыта, «Сцена устанавливает коллапс. Подъем, трамвай, четыре часа в офис или фабрика, еда, трамвай, четыре часа работы, еда, сон и понедельник вторник среда четверг пятница суббота и Воскресенье в том же ритме… »( MS , 12–3).По мере того, как это продолжается, человек постепенно приходит в полное сознание и чувствует абсурд.

3.2 Пределы разума

Камю продолжает набрасывать другие переживания абсурда, пока не приходит к смерти. Но хотя Камю стремится избегая аргументов в пользу истинности своих утверждений, он, тем не менее, заключает это «абсурдное рассуждение» с рядом категоричных утверждения в адрес «разведки» о неизбежное разочарование человеческого желания познать мир и быть как дома в нем.Несмотря на свои намерения, Камю не может избежать утверждая то, что он считает объективной истиной: «Мы должны отчаяние когда-либо воссоздать знакомую, спокойную поверхность, которая могла бы дай нам покой сердца »( MS , 18). Обращаясь к опыту которые кажутся очевидными большому количеству людей, разделяющих абсурдная чувствительность, он широко заявляет: «Этот мир в само по себе неразумно, вот и все, что можно сказать » ( MS , 21). Наши усилия по познанию движимы ностальгией по единство, и существует неизбежный «разрыв между тем, что мы воображаем мы знаем и то, что знаем на самом деле »( MS , 18).

«За исключением профессиональных рационалистов, люди сегодня отчаяние от истинного знания »( MS, 18). Камю утверждает, что история человеческой мысли характеризуется «ее последовательным сожаления и бессилия »( MS, 18), и что «Установлена ​​невозможность познания» ( МС, 25). Если писать более внимательно, он утверждает, что описывающий некий «климат», но в любом случае его основополагающие предположения появляются снова и снова: мир непознаваем и жизнь бессмысленна.Наши усилия понять их приводят никуда.

Ави Саги предполагает, что, заявляя об этом, Камю не говорит как иррационалист — в конце концов, как он экзистенциалисты, но как кто-то пытается рационально понять пределы разума (Sagi 2002, 59–65). Для Камю проблема в том, что, требуя смысла, порядка и единства, мы стремимся выйти за рамки эти ограничения и стремление к невозможному. Мы никогда не поймем, и мы будем умереть, несмотря на все наши усилия. Есть два очевидных ответа на наши разочарования: самоубийство и надежда.Под надеждой Камю имеет в виду именно то, что он описал в книге Nuptials вдохновленную религией попытку представьте и живите для жизни за пределами этой жизни. Или, во-вторых, как занято подробно в The Rebel , направляя свою энергию на жизнь для великого дела за пределами себя: «Надежда на другую жизнь должна «Заслуживают» или обман тех, кто живет не для самой жизни но для какой-нибудь отличной идеи, которая превзойдет ее, доработайте ее, дайте ей смысл и предать его »( MS , 8).

Какая камусианская альтернатива самоубийству или надежде? В ответ — жить без побега и честно, в «Бунт» и неповиновение, поддерживая внутреннее напряжение к человеческой жизни.Поскольку «самый очевидный абсурд» ( MS , 59) — это смерть, Камю призывает нас «умереть непримиримыми». и не по собственной воле »( MS , 55). В короче, он рекомендует жизнь без утешения, а вместо этого характеризуется ясностью и острым сознанием и непокорностью против его смертности и ее пределов.

3.3 Критика экзистенциалистов

В своей постановке проблемы и ее решении Камю тон, идеи и стиль напоминают Ницше.»Бог мертва »- это, конечно, их общая отправная точка, как и решимость противостоять неприятной истине и писать против полученного мудрость. В то же время Камю возражает против конкретного философское течение, с которым Ницше часто связывается как предшественник, к которому он сам ближе всего — экзистенциализм. Миф о Сизифе явно написано против экзистенциалисты, такие как Шестов, Кьеркегор, Ясперс и Хайдеггер, а также против феноменологии Гуссерля.Камю акции их отправной точкой, которую он считает тем фактом, что все они как-то свидетельствовать об абсурдности положения человека. Но он отвергает то, что он считает их крайним бегством от реальности и иррациональностью, утверждая, что «они обожествляют то, что их сокрушает, и находят повод надеяться в что их обедняет. Эта вынужденная надежда религиозна во всех их »( MS , 24).

Сартр тоже подвергается критике Камю — и не просто политически, как будет описано в следующем разделе.Хотя некоторые идеи в Миф о Сизифе основывались на Сартра. Тошнота (как отмечалось выше), в 1942 году Сартр не был все же считается «экзистенциалистом». Но как у Сартра философии, он продолжил исследовать, как человеческая деятельность представляет собой осмысленный мир из грубого, бессмысленного существования представленный в его роман ^[2] (Аронсон 1980, 71–88). В процессе абсурдность Тошнота становится случайностью Бытия и Ничто , факт что люди и вещи просто существуют без каких-либо объяснений или причина.По словам Сартра, абсурд — это « универсальная случайность бытия, которая есть, но не является основой его бытие; абсурд дан, неоправданный, изначальный качество существования »(цитируется по Sagi 2002, 57). Укоренившись человеческое существование в такой случайности, Сартр продолжает описывать другие фундаментальные структуры существования, основные человеческие проекты и характерные модели поведения, включая свободу и недобросовестность, все они возникают на этой основе. Исходные обстоятельства приводят нашему желанию отменить это, бесполезному проекту «найти бытие », другими словами,« бесполезная страсть » проект стать Богом.

Для Сартра абсурдность, очевидно, является фундаментальным онтологическим свойством. самого существования, расстраивая нас, но не ограничивая наши понимание. С другой стороны, для Камю абсурд — это не свойство существования как такового, но является существенной чертой нашего отношения с миром. Можно утверждать, что Сартр и Камю действительно очень похожи, и в этом суть тщетности. философии Сартра параллельны «отчаянию» Камю описывает. В конце концов, если труд Сизифа в конечном итоге бесполезен, поэтому проект стать Богом.Но Сартр отвергает «Классический пессимизм» и «разочарование» он находит в Камю и вместо этого обладает неприкрытой уверенностью в его способность понять и объяснить этот проект и остальную часть человеческий мир. Камю, напротив, строит на своем центральное предположение, что абсурд — это непревзойденные отношения между людьми и их миром (Aronson 2013). Он постулирует неизбежное развод человеческого сознания с его «дикой тоской по ясность »( MS , 21) и« необоснованное молчание мир »( MS , 28).Как обсуждалось выше, Камю рассматривает мир как иррациональный, а это значит, что это не так. понятно по разуму.

По словам Камю, каждый писатель-экзистенциалист предал свою первоначальную понимание, стремясь апеллировать к чему-то, выходящему за пределы человеческое состояние, обращаясь к трансцендентному. И все же даже если мы избегайте того, что Камю описывает как попытки бегства от реальности, и продолжайте жить без иррациональных призывов, желание сделать это заложено в нашем сознание и, следовательно, наше человечество.Мы не можем освободиться от «этого стремления к единству, этого стремления к решению, этой потребности для ясности и согласованности »( MS , 51). Но нужно срочно не поддаваться этим импульсам и вместо этого принимать абсурд. В в отличие от экзистенциализма: «Абсурд — это ясный разум, отмечающий его пределы »( MS , 49).

Камю ясно считает, что философы-экзистенциалисты ошибается, но не возражает против них, потому что считает, что «Нет правды, но есть правда» ( MS , 43).Его несогласие принимает более тонкую и менее напористую форму. имманентной критики, указывая на то, что каждый мыслитель экзистенциалистская философия оказывается несовместимой со своей собственной отправная точка: «исходя из философии отсутствия в мире смысла, в конечном итоге он находит в нем смысл и глубину » ( MS , 42). Эти философы, настаивает он, отказываются принимать выводы, которые следуют из их собственных предпосылок. Кьеркегора, для например, сильно чувствует абсурд. Но вместо того, чтобы уважать это как неизбежный человеческий недуг, он стремится излечиться от него, заставляя его атрибут Бога, которого он затем обнимает.

Наиболее последовательный анализ Камю принадлежит Гуссерлю. феноменология. Наряду с Сартром Камю хвалит ранний Гуссерлианское понятие интенциональности. Сартр видел это понятие как раскрытие динамического сознания без содержания — основа для его концепция свободы — в то время как Камю рад, что интенциональность следует за духом абсурда в его «кажущейся скромности мысли, которая ограничивается описанием того, что она отказывается объяснить »( MS , 43). Однако Камю критикует Более поздние поиски Гуссерля в Ideas для Platonic вневременные сущности как квазирелигиозный скачок, несовместимый с его оригинальное понимание.

3.4 Счастье перед лицом судьбы

Как же тогда оставаться в согласии с абсурдными рассуждениями и избегать стать жертвой «духа ностальгии»? Миф о Сизифе находит ответ, покидая территорию философия в целом. Камю описывает ряд абсурдистских художественных произведений. персонажи и действия, в том числе Дон Жуан и Достоевский Киролова ( Бесноватые ), театрально-литературное творчество. И затем он завершает рассказ о Сизифе, который полностью воплощает ощущение абсурдности жизни, ее «бесполезности и безнадежности. труд »( MS , 119).Камю видит сизифов бесконечные усилия и интенсивное сознание тщетности как триумф . «Его презрение к богам, его ненависть к смерти, и его страсть к жизни принесла ему невыразимое наказание, в котором все существо направлено на то, чтобы ничего не достичь » ( MS , 120). После плотного и очень застенчивого в предыдущих главах эти страницы концентрируют всю линию мысли в яркий образ. Сизиф показывает, что мы можем жить с «Уверенность в сокрушительной судьбе, без смирения, которое должен сопровождать это »( MS , 54).Для Камю, Сизиф напоминает нам, что мы не можем не пытаться понять реальность, которая превосходит наш разум, стремясь понять больше, чем наше ограниченное и практическое научное понимание позволяет, и желая жить, не умирая. Подобно Сизифу, мы — наша судьба, и наша разочарование — это сама наша жизнь: мы никогда не сможем избежать этого.

Но это еще не все. После того, как скала рухнет, подтверждая окончательную тщетность своего проекта, Сизиф тащится за это еще раз. Это «час сознания».На каждый тех моментов, когда он сходит с высоты и постепенно опускается к логова богов, он выше своей судьбы. Он сильнее чем его скала »( MS , 121). Зачем использовать слова «Лучше» и «сильнее», когда у него нет надежды успеха в следующий раз? Парадоксально, но это потому, что чувство трагедии «венчает его победу». «Сизиф, пролетарий богов, бессильный и непокорный, знает все степень его жалкого положения: это то, о чем он думает во время своего спуск »( МС , 121).Трагическое сознание — это вывод из «абсурдных рассуждений»: живя, полностью осознавая горечь нашего существа и сознательное столкновение с нашей судьбой.

Что тогда Ответ Камю на его вопрос о том, следует ли совершать самоубийство? Полное сознание, избегая ложных решений, таких как религии, отказываясь подчиняться и продолжая живо и интенсивность: это ответы Камю. Вот как жизнь без высший смысл можно сделать достойным жизни. Как он сказал в Бракосочетания, радостей жизни неотделимы от страстных желаний. осознание этих ограничений.Сизиф принимает и принимает живое со смертью без возможности обратиться к Богу. «Все В этом заключается безмолвная радость Сизифа. Его судьба принадлежит его. Его рок — это его вещь »( MS , 123).

Осознанно живя в человеческих условиях, Сизиф «умеет быть хозяином своего времени ». Осознавая это, Камю говорит, что он берет на себя ответственность за это. В этом смысле Сизиф превращает свою судьбу в состояние «полностью человеческого источник.» «Совершенно» может быть преувеличением, потому что, в конце концов, смерть «неизбежна и презренна», но признавая это, Сизиф сознательно переживает то, что было навязали ему, таким образом сделав это для себя.Таким же образом Мерсо, главный герой The Stranger , приходит в сознание во второй части этой книги после совершения необъяснимого убийство, которым заканчивается первая часть книги. Он прожил свой существование от одного момента к другому и без особого осознания, но на суде и в ожидании казни он становится подобен Сизифу, полностью осознавая себя и свою ужасную судьбу. Он умрет торжествующий, как абсурдный человек.

Миф о Сизиф далек от скептического заключения.В ответ на соблазн самоубийства, Камю советует очень сознательному и активному неразрешенность. Отказ от всякой надежды на снятие напряжения — это также отвергать отчаяние. В самом деле, это возможно, внутри и против этих ограничений, чтобы говорить о счастье. «Счастье и абсурд — это два сына одной земли. Они неразлучны » ( MS , 122). Дело не в том, что открытие абсурд обязательно ведет к счастью, но скорее признание абсурд означает также признание человеческой слабости, осознание наших ограничения и тот факт, что мы не можем не желать выходить за рамки того, что возможно.Все это знаки полной жизни. «Сама борьба за высоту достаточно, чтобы заполнить мужское сердце. Надо представить Сизифа счастливым » ( MS , 123).

3.5 Ответ на скептицизм

Мы можем сравнить его заключение со скептицизмом Пиррона и Декарта методическое сомнение. Прежде всего, как и Пиррон, Камю решил свою насущный экзистенциальный вопрос, а именно, как избежать отчаяния, посредством своего рода разрешение повлекло за собой принятие нашей смертности и окончательного невежество.Но есть два важных отличия от Pyrrho: для Камю мы никогда не сможем отказаться от желания знать, и понимая это приводит к учащению наших жизненных импульсов. Эта последняя точка уже была содержится в Nuptials , но здесь раскрывается ссылка сознание счастьем. Для Камю счастье включает в себя живя интенсивно и чувственно в настоящем в сочетании с Трагическое, ясное и вызывающее сознание Сизифа, его чувство ограничения, его горечь, его решимость продолжать и его отказ любой формы утешения.

Очевидно, что чувство счастья Камю не является общепринятым. один, но Саги утверждает, что это может поставить его ближе к Аристотелю, чем к любому другому другой мыслитель, поскольку он отстаивает полное осознание человеческий потенциал (Sagi 2002, 79–80) Камю также похож в этом Ницше, который призвал своих читателей «сказать« да » жизнь »и живи как можно более полно в каждый момент. Точка зрения Ницше заключалась в том, что быть полностью живым — значит быть таким осознавать негативное как позитивное, чувствовать боль, не уклоняться любой опыт и принятие жизни «даже в ее самых странных и труднейшие проблемы »(Ницше 1888/1954, 562).Но как это Возможно, что к концу Миф о Сизифе , Камю имеет отошел от скептицизма (о поиске истины) и нигилизма (о имеет ли жизнь смысл) к отстаиванию подхода к жизнь, которая явно считается лучшей, чем другие? Как он оправдать принятие нормативной позиции, утверждение определенных ценностей? В этом противоречии обнаруживается определенная ловкость рук, поскольку философ уступает место художнику. Это как художник Камю теперь приводит доводы в пользу принятия трагедии, сознание абсурда и жизни чувственной жизненной силы.Он выступает за это с образом напрягающегося, живого и счастливого Сизифа.

Эта медитация на абсурд и самоубийство тесно связана с публикация первого романа Камю, The Stranger , который также сосредоточен на индивидуальном опыте и вращается вокруг его бессмысленное убийство главным героем араба на пляже в Алжире и заканчивается казнью на гильотине. И это часто забывают что этот абсурдистский романист и философ был также политическим активист — он был членом алжирского отделения Коммунистическая партия Франции в середине 1930-х годов была организатором Алжирская театральная труппа, представлявшая авангардные и политические пьес — а также журналист-крестоносец.С октября 1938 г. по Январь 1940 г. работал над Alger républicain и его сестра. газета. В июне 1939 года он написал серию отчетов о голоде и голоде. бедность в гористом приморском районе Кабыли, в числе первых подробные статьи, когда-либо написанные европейским алжирцем, описывающие убогие жилищные условия коренного населения.

После начала Второй мировой войны Камю стал редактором Le Soir. républicain и выступал против вступления Франции в войну. В зрелище Камю и его наставника Паскаля Пиа, управляющих левыми ежедневно в землю, потому что они отвергли срочность боевых действий Нацизм — один из самых ярких, но наименее комментируемых периодов его жизнь.Непонимание нацизма в начале войны, он выступал за переговоры с Гитлером, которые частично повернули бы вспять унижения Версальского мирного договора. Его пацифизм соответствовал с освященными веками французскими традициями, и Камю отчитывался для военных служение из солидарности с теми молодыми людьми, как его брат, которые стали солдатами. Намереваясь служить преданно и защищать договорился о мире в казарме, он был возмущен тем, что его туберкулез дисквалифицировал его (Lottman, 201–31; Aronson 2004, 25–28).

Эти биографические факты имеют отношение к философской мысли Камю. развитие после Миф о Сизифе . Переезд во Францию ​​и участвуя в сопротивлении немецкой оккупации, в двух «Письма к немецкому другу» подпольно опубликованы в 1943 и 1944 гг. Камю размышлял над вопросом, может ли насилие против оккупанты были оправданы. Он говорил о «ненависти, которую мы [Французский] на протяжении всей войны », и необходимость« выяснить, можем ли мы имели право убивать людей, если бы нам позволили добавить к ужасным несчастья этого мира »( RRD , 8).Презирая войну, подозрительно героизма, он утверждал, что оккупированные французы дорого заплатили за это объезд «с приговорами к тюремному заключению и казнями на рассвете, с дезертирство и разлуки, с ежедневными муками голода, с истощенными детей, а главное, с унижением нашего человеческого достоинства » ( RRD , 8). Только когда мы были «на пороге смерти», и «Далеко позади» немцев, понимаем ли мы причины для борьбы, так что впредь мы будем бороться с ясным совесть и «чистые руки».«Наша моральная сила была коренится в том, что мы боролись за справедливость и национальную выживание. Последующие письма продолжали противопоставлять французское немцы по моральным соображениям взяты непосредственно из Камю философии, и предложил переход от The Myth of Сизиф — Мятежник : если оба противника начали с чувство абсурда мира, Камю утверждал, что французы признали и жили в этом осознании, в то время как немцы стремились чтобы преодолеть это, доминируя над миром.

Антинацистская приверженность Камю и его газетный опыт привели к нему сменив Пиа в марте 1944 г. на посту редактора журнала Combat , главного подпольная газета левых некоммунистов. Однако после Освобождение вопрос насилия продолжал занимать его обоих. политически и философски. Его аллегория военных лет, г. Чума , изображает ненасильственное сопротивление необъяснимому эпидемии, и в 1945 году его голос был одним из немногих, поднятых в протест против использования американского ядерного оружия для победы над Японией (Аронсон 2004, 61-63).После Освобождения он выступил против смерти наказание за коллаборационистов, обращенное против марксизма и коммунизма за приняв революцию, отверг надвигающуюся холодную войну и ее угрожая насилием, а затем в Повстанец начал произносить из его более глубокого понимания насилия.

4.1 Абсурд, бунт и убийство

В начале года The Rebel Камю подбирает там, где он оставил выкл. в Миф о Сизифе . Снова писавший как философ, он возвращается к области аргументов, объясняя, что абсурдист рассуждение влечет за собой.Его «окончательный вывод» — это « отказ от самоубийства и принятие отчаянной встречи между человеческим поиском и тишиной вселенной » (,6 рэнд). Поскольку сделать иной вывод означало бы отрицать само его предпосылка, а именно существование вопрошающего, абсурдизм должен логически принимать жизнь как необходимое благо. «Чтобы сказать это жизнь абсурдна, сознание должно быть живым » (R , 6, тр. измененный). Жизнь и еда «сами по себе являются ценностью. судебные решения »(Камю 1968, 160).«Дышать — значит судья »( R , 8). Как и в его критике экзистенциалистов, Камю отстаивает единую точку зрения, с которой приводить доводы в пользу объективной действительности, последовательности.

Однако на первый взгляд кажется, что в теме книги больше исторической темы, чем философской. «В цель этого эссе -… встретиться лицом к лицу с реальностью настоящего, что является логическим преступлением, и тщательно исследовать аргументы что оправдано; это попытка понять времена в которой мы живем.Можно подумать, что период, который в пространстве пятьдесят лет искореняет, порабощает или убивает семьдесят миллионов человек следует немедленно осудить. Но его виновность все же должна быть понятым »( R , 3).

Представляют ли такие вопросы совершенно новую философию или они продолжается с Миф о Сизифе ?. Проблема не в разрешены объяснениями, которые Камю дает своему сдвигу в первые страницы The Rebel — имея в виду массу убийства средней трети ХХ века.»Возраст отрицания », — говорит он, когда-то вызывал беспокойство о самоубийстве, но сейчас, в «эпоху идеологий, мы должны изучить нашу позицию в отношение к убийству »( R , 4). Иметь «возраст» изменилось менее чем за десять лет между двумя книгами? Он может быть Право сказать, что разумное обоснование убийства «Вопрос, скрытый в крови и борьбе этого века », но, переключив внимание с самоубийства на убийство, он также ясно, что Камю смещает свою философскую оптику с человека к нашей социальной принадлежности.

Поступая таким образом, Камю применяет философию абсурда в новом, социальном направления и пытается ответить на новые исторические вопросы. Но как мы увидеть, как он настраивает это в начале г. Мятежник г. преемственность с философским прочтением The Stranger также поразительно ясно. Писатель Камель Дауд, пересказывая The Stranger с точки зрения потерпевшего, правильно называет убийство его арабский «родственник» — «философское преступление» (Дауд, 19).В начале Мятежник Камю объясняет:

Осознание абсурда, когда мы впервые заявляем о выводе правила поведение из-за этого, делает убийство вопросом безразличия, чтобы сказать наименьшее, а значит, и возможное. … Нет никаких «за» или «против»: убийца не прав и не виноват. Мы можем разжечь костры крематориев или посвятить себя заботе о прокаженных. Зло и добродетель — это просто случайность или прихоть. ( R , 5)

Если исторически «убийство является проблемой сегодня» ( R , 5), встреча с абсурдом говорит нам о том, что верно то же самое. философски.Исключив самоубийство, что тут сказать убийство?

Исходя из отсутствия Бога, ключевая тема бракосочетаний , и неизбежность абсурда, ключевая тема The Myth of Сизиф , Камю включает оба из них в . Rebel , но вместе с ними он теперь подчеркивает восстание. Акт бунт приобретает статус первичного элемента человеческого опыта, подобно картезианскому cogito, взятому Сартром в качестве отправной точки. Камю впервые выразил это непосредственно под вдохновением своего встреча с Бытие и Ничто .Но называя это «Бунт», он ведет его в направлении, резко отличном от Сартра, построившего на основе cogito «очерк феноменологического онтология ». Полностью игнорируя онтологическое измерение, Камю сейчас занимается неотложными проблемами человеческого социального опыт. Бунт, разумеется, по-прежнему включает в себя восстание против абсурдность, которую Камю описал в Миф о Сизифе , и еще раз он будет говорить о восстании против нашей собственной смертности и бессмысленность и непоследовательность Вселенной.Но Мятежник начинается с восстания, отвергающего угнетение и рабство, и протесты против несправедливости в мире.

Сначала это, как и Миф о Сизифе , сингл восстание человека, но теперь Камю подчеркивает, что восстание создает ценности, достоинство и солидарность. «Я восстаю, следовательно, мы »( R , 22) — его парадоксальная утверждение. Но как I может привести к we ? Как следует ли «мы есть» из «я восстаю»? Как может индивидуальный опыт абсурда и бунта против него, проистекают из, производят, подразумевают или влекут за собой более широкий социальный смысл несправедливости и солидарности? we на самом деле является предметом The Rebel , хотя название L’Homme восстание é предполагает, что мотивация может быть индивидуальной.Действия против угнетения влекут за собой прибегая к социальным ценностям, и в то же время присоединяясь к другие в борьбе. На обоих уровнях солидарность — наше общее условие.

В Rebel Camus делает следующий шаг, занимая большую часть книги, развития его представления о метафизическом и историческое восстание против концепции революции. Применяя его философские темы непосредственно к политике в годы сразу после Освобождения Франции в 1944 году Камю уже пришел к выводу, что марксисты, и особенно коммунисты, виновны в избегая абсурда жизни, стремясь к полной трансформации общества, которое обязательно должно быть насильственным.А теперь в The Rebel , он описывает это как главную тенденцию современного истории, используя термины, аналогичные тем, которые он использовал в The Myth of Сизиф для описания религиозных и философских уклонения.

Что это за работа? В книге, настолько заряженной политикой это означает, что Камю не делает явно политических аргументов или разоблачений, и мало что дает в плане реального социального анализа или конкретного историческое исследование. Rebel , скорее, исторически оформленный философское эссе об основных идеях и взглядах цивилизация.Дэвид Спринтцен предполагает, что это само собой разумеющееся отношения действуют неявно и на фоне человеческих проектов и очень редко приходят в сознание (Sprintzen 1988, 123).

Камю считал, что необходимо критически изучить эти взгляды. в мире, в котором преднамеренное убийство стало обычным явлением. Применяя его абсурдистские идеи и взгляды на политику, в Мятежник Камю объясняет, что, по его мнению, в современном мире все больше организованный и катастрофический отказ признать, принять и жить с абсурд.Книга предлагает уникальную перспективу, представляя связная и оригинальная структура помещения, настроения, описания, философия, история и даже предрассудки.

4.2 Против коммунизма

Враждебность Камю к коммунизму имела свои личные, политические и философские соображения. Это определенно относится к его изгнанию от Коммунистической партии в середине 1930-х годов за отказ придерживаться его стратегия Народного фронта по подавлению французского колониализма в Алжир, чтобы заручиться поддержкой белого рабочего класса.Потом, не говоря уже о марксизме, Миф о Сизифе — это красноречиво умалчивает о своих требованиях представить последовательное понимание человеческая история и значимый путь в будущее. Его взаимно уважительное отношение к коммунистам во время Сопротивления и Непосредственно послевоенный период стал горьким после того, как на него напали в Коммунистическая пресса и отплата за выпад в газетной серии статьи 1946 года под названием «Ни жертвы, ни Палачи »(Аронсон, 2004, 66-93).

В г. Мятежник Камю настаивал на том, чтобы и призыв коммунизма, и его отрицательные черты проистекали из того же неудержимого человеческого импульс: столкнувшись с абсурдом и несправедливостью, люди отказываются принимать их существование и вместо этого стремятся переделать мир.Проверка восстание как необходимая отправная точка, Камю критикует политику, направленную строить утопическое будущее, еще раз подтверждая, что жизнь должна быть жил в настоящем и в чувственном мире. Он исследует история пострелигиозного и нигилистического интеллектуального и литературного движения; он атакует политическое насилие своими взглядами на пределы и солидарность; и в конце он формулирует метафизическую роль искусства а также самоограничивающаяся радикальная политика. Вместо стремления к преобразовать мир, он говорит из mésure — «мера» в смысле пропорция или баланс — и жить в напряжении человеческого состояние.Он называет это воззрение «Средиземноморье» в попытаться привязать свои взгляды к месту, где он вырос, и вызвать в его читатели его чувство гармонии и оценка физического жизнь. В пользу лейбла нет веских аргументов, и нет ни одного возможно, учитывая его метод простого выбора, кто и что считается представитель «средиземноморской» точки зрения, исключая другие — например, некоторые греческие писатели, а не многие римляне. На месте аргумент, он рисует заключительное видение средиземноморской гармонии, которая он надеется, что будет волнующим и лирическим, привязывая читателя к его идеи.

Как политический трактат Мятежник утверждает, что коммунизм ведет неумолимо к убийству, а затем объясняет, как революции возникают из определенные идеи и состояния духа. Но он не делает тщательного анализа движения или события, не придает значения материальным потребностям или угнетению, и рассматривает поиски социальной справедливости как метафизически вдохновленный попытка заменить «царство благодати царством правосудие »( R , 56).

Более того, Камю настаивает на том, что такое отношение встроено в Марксизм.В «Ни потерпевших, ни палачей» он заявил сам социалист, но не марксист. Он отверг марксистскую принятие насильственной революции и консеквенциалистской максимы о том, что «Конец оправдывает средства.» ^[3] «С марксистской точки зрения, — писал он широко, — «Сто тысяч смертей — это небольшая цена за счастье сотен миллионов »(Камю 1991, 130). Марксисты думают так, утверждал Камю, потому что они верят, что история имеет необходимая логика, ведущая к человеческому счастью, и поэтому они принимают насилие, чтобы вызвать это.

В The Rebel Камю делает еще один шаг к этому утверждению: Марксизм в первую очередь связан не с социальными изменениями, а скорее с восстанием что «пытается аннексировать все творение». Революция возникает, когда бунт пытается игнорировать ограничения, заложенные в человеческом жизнь. По «неизбежной логике нигилизма» Коммунизм достигает кульминации современной тенденции обожествлять человека и преобразовывать и объединять Мир. Сегодняшние революции поддаются слепому импульсу, первоначально описан в Миф о Сизифе , «требовать порядка в посреди хаоса и единство в самом сердце эфемерного » ( MS , 10).Как и бунтарь, который становится революционером, который убивает, а затем оправдывает убийство как законное.

По словам Камю, казнь короля Людовика XVI во время Французская революция была решающим шагом, продемонстрировавшим стремление к справедливость без оглядки на пределы. Это противоречило оригиналу жизнеутверждающая, самоутверждающая и объединяющая цель восстания. Этот обсуждение принадлежит Камю «истории европейского гордость », которому предшествуют некоторые идеи греков и некоторые аспекты раннего христианства, но всерьез начинается с приход современности.Камю сосредотачивается на множестве главных фигур, движения и литературные произведения: маркиз де Сад, романтизм, дендизм, Братья Карамазовы , Гегель, Маркс, Ницше, сюрреализм, нацисты и прежде всего большевики. Камю описывает восстание как увеличивающееся с течением времени и превращающееся во все более отчаянный нигилизм, ниспровергающий Бога и ставящий человека на его место, обладать властью все более и более жестоко. Исторический бунт, уходящий корнями в метафизический бунт, ведет к революциям, стремящимся устранить абсурд, используя убийство в качестве основного инструмента для полного контроля по всему миру.Коммунизм — современное выражение этого Западная болезнь.

В двадцатом веке, утверждает Камю, убийство стало «Разумный», «теоретически оправданный» и оправдано доктриной. Люди привыкли к «логическому преступления », т. е. спланированная или предвиденная массовая смерть, и рационально оправдано. Таким образом, Камю называет «логическим преступлением» центральный вопрос времени, стремится «тщательно исследовать аргументы, которыми это оправдано »( R , 3), и устанавливает исследуйте, как двадцатый век стал веком бойни.

Мы вправе ожидать анализа аргументов, о которых он говорит, но Rebel меняет фокус. Человеческий разум сбивает с толку «Лагеря рабов под флагом свободы, массовые убийства, оправдываемые филантропия или вкус к сверхчеловеческому »( R , 4) — первые два относятся к коммунизму, третий — к нацизму. в текста, нацизм практически выпадает (это, по его словам, система «иррационального террора» — совсем не то, что заинтересовался Камю), резко сузив круг вопросов.Его смена раскрывается его вопросом: как убийство может быть совершено с помощью преднамеренность и оправдаться философией? Оказывается, «Рациональное убийство» Камю не имеет отношения к совершенные капиталистами или демократами, колонизаторами или империалистами, или нацистами — но только коммунистами.

Он не обращается к Холокосту, и хотя его голос был протеста против Хиросимы в 1945 году, он теперь не спрашивает, как это произошло. Как журналист он был одним из немногих, кто предъявил обвинение французам. колониализм, но он не упоминает о нем, кроме как в сноске.Как был возможность Камю сосредоточиться исключительно на насилии коммунизма, учитывая историю, которую он прожил среди французских колониальная война во Вьетнаме, и когда он знал, что ожесточенная борьба закончилась Впереди Алжир? Кажется, его ослепила идеология, разделив Коммунизм от других зол века и его враждебность там. Идеи Камю, конечно, развивались и созревали в лет с тех пор, как он впервые начал писать о восстании. Но что-то еще случилось: его повестка дня изменилась.Абсурд и бунт его оригинальные темы, использованные как альтернатива коммунизму, который стал заклятым врагом. Философия восстания стала Идеология холодной войны.

Потому что The Rebel утверждал, что описывает отношение, которое за злыми чертами современной революционной политики стал крупным политическим событием. Читатели вряд ли могли пропустить его описание того, как стремление к освобождению превратилось в организованный, рациональное убийство, когда мятежник, ставший революционером, пытался приказать абсурдная вселенная.Излагая это послание, Камю не так уж много искал критиковать сталинизм как его апологеты. Его конкретные цели были интеллектуалы, привлеченные к коммунизму — как он сам в 1930-е гг.

Одной из таких целей был Жан-Поль Сартр, и к концу Мятежник Камю теперь нацелился на эволюцию своего друга. политика. Камю делает акцент на «культе истории». против которого направлена ​​вся книга, и его уверенность в том, что «Экзистенциалисты» во главе с Сартром стали жертвами идея, что восстание должно привести к революции.Внутри Камю рамки, Сартру бросают вызов как пытающийся, как и его предшественники критикуется в Миф о Сизифе , чтобы избежать абсурда с чего его собственное мышление началось с обращения к марксизму. Это немного с натяжкой, потому что Сартру оставалось еще несколько лет до того, как объявить сам марксист, и это показывает склонность Камю к радикальным обобщение, а не тщательный анализ. Но это также отражает его способность интерпретировать конкретное разногласие в самом широком смысле возможные термины — как фундаментальный конфликт философий.

4.3 Насилие: неизбежное и невозможное

Заключительные главы The Rebel акцентированы выразительные слова заключения ( alors , donc , ainsi , c’est pourquoi ), за которыми редко следуют последствия того, что было раньше, и часто вводятся дальше утверждения, без каких-либо доказательств или анализа. Они усыпаны тщательно составленные тематические предложения для основных идей — какая из них ожидает, что за ними последуют абзацы, страницы и главы развития, но вместо этого просто следуйте друг за другом и ждите до следующего столь же хорошо продуманного тематического предложения.

Как это часто бывает в книге, читатель должен быть готов следовать абстрактный танец понятий, как «бунт», «Революция», «история» «Нигилизм» и другие сущности стоят сами по себе, без ссылки на агентов-людей. Движение становится еще более грязным, когда мы ближе к концу, и текст граничит с непоследовательностью. Как тогда это возможно, что Фоли рассматривает The Rebel философски как «Самая важная книга» Камю (Фоли, 55)?

На этих страницах Камю возвращается к знакомой земле, противопоставляя скрытая религиозность взглядов, ориентированных на будущее, которые претендуют на понимать и продвигать логику истории и оправдывать насилие чтобы реализовать его, с его более ориентировочной «философией ограничений», с чувство риска, «расчетливое невежество» и жизнь в настоящее время.Однако напряжение проистекает из того факта, что он это делает. намного больше. Когда он пытается довести книгу до конца, он борьба с самой сложной темой — обращение к насилие неизбежно и «невозможно». Мятежник живет в противоречие. Он или она не может отказаться от возможности лгать, несправедливость и насилие, поскольку они являются частью состояния повстанцев, и воля неизбежно вступит в борьбу против угнетения. «Он поэтому не может абсолютно заявить, что не убивает и не лжет, без отказавшись от своего бунта и приняв раз и навсегда зло и убийство.Другими словами, не бунтовать — значит стать сообщником угнетение. Камю настаивает на том, что восстание повлечет за собой убийство. Пока что бунт, «в принципе», — это протест против смерти, точно так же, как это источник солидарности, связывающей человеческое сообщество. Он сказал что смерть — это самая основная абсурдность, и что в корне бунт — это протест против абсурда. Таким образом, чтобы убить любого другого человека быть даже угнетателем — значит подорвать нашу солидарность, в некотором смысле противоречат самому нашему существу.Итак, невозможно обнять бунт, отвергая насилие.

Однако есть и те, кто игнорирует дилемму: это верующие в историю, наследники Гегеля и Маркса, которые воображают время, когда неравенство и угнетение прекратятся, и люди, наконец, станут счастливый. Для Камю это похоже на рай за пределами обещанной жизни. религиями, и он говорит о жизни и принесении в жертву людей ради якобы лучшее будущее как, попросту говоря, другое религия. Более того, его самая острая враждебность предназначена для интеллектуалы, теоретизирующие и оправдывающие такие движения.Принимая дилемма, Камю не может объяснить, как успешная революция может оставаться верными солидарному и жизнеутверждающему принципу восстание, с которого оно началось. Однако он предлагает два действия которые, если они будут реализованы, будут свидетельством приверженности революции к оставаться непокорным: это отменит смертную казнь и поощрять, а не ограничивать свободу слова.

Кроме того, как указывает Фоули, Камю пытается продумать вопрос о политическом насилии над небольшой группой и индивидуумом уровень.И в The Rebel , и в его пьесах Caligula и The Just Assassins , Камю воплощает в жизнь свою философию непосредственно по вопросу об исключительных условиях, при которых акт политического убийства можно считать законным. (1) Мишень должна быть тираном; (2) в убийстве не должны участвовать ни в чем не повинные гражданские лица; (3) убийца должен находиться в непосредственной физической близости от жертвы; (4) и не должно быть альтернативы убийству (Foley 93). Более того, потому что убийца нарушил моральный порядок, согласно которому человеческое общество основывается, Камю требует, чтобы он или она были готовы к пожертвовать взамен своей жизнью.Но если он согласится на убийство в при определенных обстоятельствах Камю исключает массовые убийства, косвенные убийства, убийство мирных жителей и убийство без срочной необходимости удаления кровожадные и тиранические личности. Эти требования включают ядро идея The Rebel , что бунтовать — значит утверждать и уважать моральный порядок, и это должно поддерживаться готовностью убийцы умереть.

В The Rebel, , сложном и обширном эссе по философии, история идей и литературных движений, политическая философия и даже эстетика, Камю расширяет идеи, которые он утверждал в Брак и разработан в Миф о Сизифе : состояние человека по своей природе разочаровывает, но мы предаем себя и подстрекать к катастрофе, ища религиозные решения ее ограничений.«Мятежник упорно противостоит миру, приговоренному к смерти и непостижимая безвестность человеческого состояния с его требованием жизнь и абсолютная ясность. Он ищет, не зная об этом, моральная философия или религия »( R, 101). Наш альтернативы — принять тот факт, что мы живем в безбожном вселенной — или стать революционером, который, подобно религиозным верующий, приверженный абстрактному торжеству справедливости в будущем, отказывается жить настоящим.

Критикуя религию в бракосочетании , Камю сознательно исследуя отправные точки, проекты, слабые места, иллюзии и политические соблазны пострелигиозной вселенной.Он описывает, как традиционная религия потеряла свою силу и насколько моложе поколения росли среди растущей пустоты и ощущение, что все возможно. Он также утверждает, что современные секуляризм впадает в нигилистическое состояние ума, потому что не совсем свободен от религии. «Тогда единственное королевство то, что противостоит царству благодати, должно быть основано, а именно, Царство справедливости — и человеческое сообщество должно быть воссоединено среди обломков падшего Города Бога.Убить Бога и построить церковь являются постоянной и противоречивой целью восстания » ( Р , 103). Наша современная потребность в создании королевств и наших продолжение поиска спасения — это путь катастрофы. Это путь метафизического бунтаря, который не видит этого «человеческого восстание в его возвышенных и трагических формах есть и может только быть, длительный протест против смерти »( R , 100).

Хотя это гораздо больше, работы Камю можно рассматривать как предшественник постмодернизма.Постмодернисты никогда полностью не принимали Камю как их предшественник, несомненно, из-за его центральной метафизическая озабоченность абсурдом и бунтом, а также его склонность к широкие суждения и редуцирующий анализ — которые отличает Rebel от гораздо менее амбициозных и более описательные книги, такие как «Диалектика Адорно и Хоркхаймера» Просвещение . Но во многих отношениях Rebel был моделью «Генеалогия», описывающая появление внутренних противоречия современного духа, и видение Камю самоограничивающееся восстание — это пророческое выражение постмарксистского и постмодернистская левая политика.

По словам Рональда Сригли, у Камю сложный и глубокий философский проект, который одновременно игнорируется и неправильно понят — стремясь не только критиковать современность, но и достигать вернуться в древний мир, чтобы заложить основу для альтернативных способов мышление и жизнь. Таким образом, в двадцать первом веке Камю остается актуально для того, чтобы косо взглянуть на западную цивилизацию с тех пор, как классические времена, прогресс и современный мир. В сердце его анализы заключаются в его двойственном исследовании того, что значит жить в безбожной вселенной.«Когда престол Божий опрокинут, мятежник понимает, что теперь он сам несет ответственность за создание справедливость, порядок и единство, которых он тщетно искал в своей собственное состояние, и таким образом оправдать падение Бога. Затем начинается отчаянные попытки создать ценой преступления и убийства, если необходимо, владычество человека »( R , 25). Но воздерживаться от этого усилия — чувствовать себя лишенным справедливости, порядка, и единство. Камю признает, что надежда и революционное стремление основные направления постклассического западного духа, из всего мира культуры, мысли и чувств.

Это приводит к одному из самых интересных и запутанных аспектов Мысль Камю: его решимость критиковать взгляды, которые он находит естественным и неизбежным. Возможность самоубийств людей, как и тот факт, что мы ищем невозможный порядок и недостижимое постоянство. Камю никогда прямо не нападает на экзистенциалиста писателей, но в основном ограничивается описанием их неспособности остаются в соответствии с их первоначальным пониманием. Точно он ясен на протяжении The Rebel , что метафизическая потребность, которая приводит к Коммунистический террор и ГУЛАГ универсальны: он описывает его и его последствия, чтобы мы могли лучше противостоять этому в себе, а также другие.Несмотря на его рефлексивный антикоммунизм, лежащий в основе сочувствие объединяет Камю с теми революционерами, которым он противостоит, потому что он свободно признает, что у него и у них одни и те же отправные точки, мировоззрение, стрессы, соблазны и ловушки. Хотя в политическом аргумент он часто укрывался тоном морального превосходства, Через свой скептицизм Камю ясно дает понять, что те, с кем он не согласен, не больше и не больше, чем другие существа, которые поддаются тому же самому фундаментальное стремление избежать абсурда, который мы все разделяем.

Это чувство моральной сложности наиболее красноречиво проявляется в его коротком романе. Падение , единственный персонаж которого, Кламенс, идентифицируется как обыватель, персонаж Камю и Сартровский персонаж. Он был всем этим. Clamence явно злой, виновный в том, что он стоит рядом, когда молодая женщина совершает самоубийство. В его Камю пытается описать и обвинить его поколение, включая как его враги и он сам. Жизнь Кламенса наполнена добром работает, но он лицемер и знает это.Его монолог наполнен самооправдание, а также признание разлученного свою вину, но не в состоянии полностью ее признать. Сидя в баре в Амстердам, он спускается в свой личный ад, приглашая читателя следовать за ним. Рассказывая историю Кламенса, Камю явно стремясь сопереживать, а также описывать, понимать, а также осуждать. Кламенс — монстр, но Кламенс — еще один человек. существо (Аронсон 2004, 192-200).

Камю получил Нобелевскую премию по литературе в 1957 г., после г. Опубликована осень .Рассказ, литературный шедевр, демонстрирует уникальную способность, лежащую в основе его философского пишу. Жизнь — это не одна простая вещь, а серия противоречий. и дилеммы. Самые простые на первый взгляд черты жизни — это на самом деле неоднозначно и даже противоречиво. Камю рекомендует не пытайтесь их разрешить. Нам нужно признать тот факт, что мы можем никогда успешно не очищать себя от импульсов, которые угрожают сеять хаос в нашей жизни. Философия Камю, если в ней есть единственная послание состоит в том, что мы должны научиться терпеть, действительно принимать разочарование и двойственность, от которых люди не могут избавиться.

Смысл жизни: ранние континентальные и аналитические перспективы

Вопрос о смысле жизни интересует как философов, так и нефилософов. Сам вопрос заведомо двусмысленный и, возможно, расплывчатый. Спрашивая о смысле жизни, можно спросить о сути жизни, о цели жизни, о том, имеет ли значение что-либо, и как это сделать, или о множестве других вещей.

Не всех беспокоят вопросы о смысле жизни, но некоторые из них.Обстоятельства, при которых действительно задают вопрос о смысле жизни, включают такие, при которых: человек хорошо обеспечен, но обеспокоен либо чувством неудовлетворенности, либо перспективой грядущих неприятностей; человек молод душой и обладает чувством удивления; кто-то сбит с толку несогласованной множественностью вещей и хочет найти какое-то единство во всем разнообразии; или кто-то потерял веру в старые ценности и нарративы и хочет знать, как жить, чтобы иметь значительную жизнь.

Мы можем читать наших предков таким образом, чтобы утверждать, что смысл жизни с самого начала был предметом заботы человека.Но только в начале девятнадцатого века писатели начали прямо писать о «смысле жизни». Наиболее значительными писателями были: Шопенгауэр, Кьеркегор, Ницше и Толстой. Шопенгауэр закончил тем, что сказал, что смысл жизни в отрицании этого; Кьеркегора, что смысл жизни в страстном повиновении Богу; Ницше, что смысл жизни — воля к власти; и Толстой, что смысл жизни заключается в некоем иррациональном знании, называемом «верой».

В двадцатом веке, в континентальной традиции, Хайдеггер считал, что смысл жизни — жить подлинно или (альтернативно) быть стражем земли.Сартр придерживался мнения, что жизнь бессмысленна, но, тем не менее, побуждал нас сделать свободный выбор, который придаст нашей жизни смысл и ответственность. Камю тоже считал жизнь абсурдной и бессмысленной. По его мнению, лучший способ справиться с этим фактом — это жить со страстью, расходуя все подряд и проявляя бунт, неповиновение или презрение.

В англо-американской традиции Уильям Джеймс считал, что жизнь имеет смысл и стоит того, чтобы жить из-за духовного порядка, в который мы должны верить, или что она имеет смысл, когда есть союз идеалов с отвагой, волей и мужеством. добродетели; Бертран Рассел утверждал, что для того, чтобы жить осмысленной жизнью, нужно отказаться от личных и мелких интересов и вместо этого культивировать интерес к вечному; Мориц Шлик утверждал, что смысл жизни можно найти в игре; и А.Дж. Айер утверждал, что вопрос о смысле жизни сам по себе бессмысленен.

Все это положило начало настоящему пиршеству философских сочинений о смысле жизни, которое началось в 1950-х годах с эссе Курта Байера «Смысл жизни», за которым в 1970 году последовало влиятельное эссе Ричарда Тейлора на ту же тему, за которым вскоре последовало. по важному эссе 1971 года Томаса Нагеля «Абсурд». См. «Смысл жизни: аналитическая перспектива» для получения дополнительной информации о ходе дебатов в аналитической философии о смысле жизни.

Содержание

1. Справочная информация
   1. Происхождение английского выражения «смысл жизни»
   2. Вопросы о смысле жизни
   3. Более широкая историческая справка
2. Философы девятнадцатого века
   1. Шопенгауэр
   2. Кьеркегор
   3. Ницше
   4. Толстой
   5. Некоторые общие аспекты жизни Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше и Толстого
3. Континентальные философы начала двадцатого века
   1. Хайдеггер
   2. Сартр
   3. Камю
4. Аналитические, американские и англоязычные философы начала двадцатого века
   1. Джеймс
   2. Рассел
   3. Шлик
   4. Тагор
   5. Айер
5. Заключение
6. Ссылки и дополнительная литература

1.Фон

а. Происхождение английского выражения «смысл жизни»

Английский термин «значение» восходит к XIV веку нашей эры. Его происхождение, согласно Оксфордскому словарю (OED), , лежит в среднеанглийском слове «meenyng» (также пишется «menaynge», «meneyng» и «Меннинг»).

В самых ранних проявлениях, в английских оригинальных композициях, а также в английских переводах более ранних произведений, значение чаще всего — это, с одной стороны, предложения, высказывания и рассказы, а с другой стороны, сны, видения, знаки. , приметы и ритуалы есть или могли иметь.Спрашивают, что означает какое-нибудь загадочное высказывание, или надпись на стене, или видение, явившееся кому-то ночью, или ритуал, совершенный в священном случае. Смысл часто воспринимается как нечто неочевидное и несколько скрытное, различимое только провидцем, наделенным особыми способностями.

Гораздо позже жизнь упоминается как нечто, что могло иметь, а могло и не иметь значение в этом смысле. Такая речь должна ждать развития концепции жизни как чего-то вроде слова, лингвистического высказывания, повествования, рассказа, жеста, загадочного эпизода, знака, сна, видения или поверхностного явления. это указывает на некую глубокую внутреннюю сущность, значение которой было бы уместно исследовать или применить эпитеты вроде «значимый» или «бессмысленный».Один из самых ранних примеров появления понятия «жизнь» как такой вещи, как обозначения чего-то, что может иметь или не иметь что-то подобное, появляется у Шекспира Макбет (около 1605 года), где Макбет характеризует жизнь как «Сказка, рассказанная идиотом, полная звука и ярости, ничего не значащая». Но заметьте, что даже здесь слова «смысл» и «жизнь» не связаны.

В OED определение «значения» в нашем смысле таково: «Значение, цель, лежащая в основе истина и т. Д., чего-либо.» Дальнейшее развитие ранних употреблений этого слова дает нам: «То, что обозначено или выражено (предполагаемым) символом или символическим действием; спец. сообщение, предупреждение, идея и т. Д., Которые, как предполагается, символизируются сном, видением, предзнаменованием и т. Д. » Чуть позже, в одном из значений, значение приобретает тот смысл, в котором оно является «значением; намерение; причина, цель; мотив, оправдание ». . . «[O] действия, условия и т. Д.» Наконец, мы получаем ощущение, которое здесь нас больше всего беспокоит: «Что-то, что дает нам ощущение цели, ценности и т. Д., особенно метафизического или духовного типа; (предполагаемая) цель существования или жизни человека. Freq. в смысл жизни ». (Все это от OED .)

Первое английское употребление выражения «смысл жизни» появилось в 1834 году в книге Томаса Карлайла (1795–1881) Sartor Resartus II. ix, где Тойфелсдрок замечает: «Наша Жизнь окружена необходимостью; тем не менее, смысл самой Жизни не что иное, как Свобода ». Вскоре это слово стало популярным, и в течение следующих полутора веков фраза «смысл жизни» стала общепринятой.Прилагательное «значимый» не появлялось до 1852 года, существительное «значимость» — до 1904 года.

г. Вопросы о смысле жизни

Самая известная форма вопроса (ов) о смысле жизни — это просто: «В чем смысл жизни?» Хотя форма вопроса одна, когда его задают, можно иметь в виду одно (или несколько) из нескольких различных смыслов. Вот некоторые из наиболее распространенных из них.

(1) В некоторых случаях ищущий ищет ядро, внутреннюю реальность, ядро ​​или сущность, лежащие в основе какого-либо явления.Таким образом, можно спросить, какова его сущность, его истинное «я», и затем почувствовать, что он нашел смысл своей жизни, если он обнаружит это истинное «я».

(2) В других случаях вопрос касается точки, цели, объекта, цели, цели или цели жизни, обычно собственной. Здесь, в некоторых случаях, вопрос касается некоторой ранее существовавшей цели, которую вопрошающий может (или не может) обнаружить; в других случаях вопрос может заключаться в какой-то цели или цели, которую агент может изобрести или создать и дать ей жизнь.Последний вопрос, когда она добьется успеха, может поверить, что ее жизнь имеет смысл, потому что она сама придала ему смысл.

(3) В других случаях вопрос о смысле жизни заключается в том, имеют ли наши жизни и все, что мы делаем в них, значение или какое-либо значение. Если можно показать, что они имеют значение, и в силу того, что они делают, он даст содержательный ответ на вопрос о смысле жизни. Распространенное, но не универсальное, предположение на этот счет состоит в том, что наша жизнь имеет значение и важность только в том случае, если она приводит к некоему прочному достижению, которое разрушительное время не разрушит.

(4) В других случаях спрашивающего беспокоят разногласия, множественность и хаотичность его кажущейся эмпирической жизни, как она проживается на самом деле. Он не может понять этого; в этом нет ни рифмы, ни причины. Можно хорошо подумать, что здесь движущая сила состоит в том, чтобы видеть свою жизнь понятной, как что-то, что имеет смысл. Открытие или изобретение какого-то единства в его жизни было бы ответом на его вопрос: «В чем смысл жизни?»

(5) Еще одним вопросом о смысле жизни может быть запрос на повествование или картину, способ видения жизни (возможно, метафорический), который позволяет осмыслить ее и достичь смысла. пока живёт им.Итак, мы получаем «Жизнь — это чаша с вишнями» и различные религиозные рассказы.

(6) Иногда спрашивающий действительно задается вопросом, имеет ли смысл продолжать, и его вопрос: «Стоит ли жить?» Возможно, он действительно подумывает о самоубийстве. Его затруднительное положение связано со смыслом, если он полагает, что имеет смысл продолжать жить только в том случае, если (его) жизнь имеет подходящий смысл, то, что в настоящий момент он не видит в этом.

(7) Наконец, вопрос о смысле жизни может заключаться в том, как следует жить, чтобы иметь значимую жизнь, или, если такая жизнь невозможна, то каков лучший способ жить бессмысленно.

Семь только что выделенных вопросов могут быть, но не обязательно, дискретными и самодостаточными. Данный искатель вполне может быть заинтересован сразу в нескольких из них и рассматривать их как тесно связанные друг с другом. Например, человека может интересовать его суть или сущность, потому что он думает, что знание этого может раскрыть цель или цель его жизни, цель, которая делает его жизнь важной и понятной и дает ему повод для продолжения. а также понимание того, как он должен жить, чтобы иметь значительную жизнь.Часто бывает, что несколько вопросов задают искателю все одновременно.

Один или несколько из этих вопросов волновали философов, обсуждаемых ниже. Некоторых волновали почти все из них. От всего вышеперечисленного отличаются аналитические концептуальные вопросы второго порядка, которые доминируют в текущих философских обсуждениях этой проблемы в аналитических кругах. Эти вопросы касаются не столько смысла жизни, сколько значения «смысла жизни» и составляющих его понятий («смысл», «жизнь») или связанных с ними («осмысленность», «бессмысленность», «тщеславие»). , »« Абсурд »и т. Д.).

г. Более широкая историческая справка

Хотя мыслители девятнадцатого века были первыми на Западе, которые поставили вопрос именно в форме «В чем смысл жизни?» озабоченность вопросами в том, что можно назвать «семьей смысла жизни», то есть окончательные вопросы о жизни, мире, существовании и его цели могут быть найдены как на Востоке, так и на Западе, почти так же далеко назад поскольку мы можем проследить человеческую мысль о чем угодно. Таким образом, Гильгамеш (ок. 2000 г. до н. Э.) Спросил, почему он должен умереть; композиторы Ригведа (ок.1200 г. до н. Э.) Задавался вопросом, откуда все взялось; Иов (ок. 500 г. до н. Э.) Спросил, почему он должен страдать; древние даосы (Лао-цзы около 500 г. до н. э. и Чжуанцзы около 300 г. до н. э.) спрашивали, каково происхождение или принцип всего сущего и как нужно жить, чтобы быть в согласии с этим; искатели древних Упанишад (500-300 до н. э.) были очень недовольны природой истинного «я» и его целью; Будда (около 500 г. до н. э.), прежде чем он стал Буддой, искал понимание жизни, которое позволило бы преодолеть страдание; автор Бхагавад Гита (ок.200 г. до н. Э.) Интересовался, как и другие индийские мыслители, идентичностью и природой истинного «я», а также вопросом о том, как жить; древние греки классического периода (ок. 430–320 до н. Э.) Говорили о цели или конце жизни и о том, как ее достичь; Эпикур (341–270 до н. Э.) Последовал его примеру и разработал свой собственный уникальный взгляд на эти вопросы; Кохелет, автор Екклесиаста (ок. 200 г. до н. Э.), Был поражен тщеславием или тщетностью всего и задавался вопросом, как с этим бороться; Греческие и римские эллинистические философы (ок.300 г. до н. Э. — 250 г. н. Э.) — эпикурейцы, стоики, циники, скептики и неоплатоники — задавались вопросом о добре и о том, как его достичь; Марк Аврелий (121–180 гг. Н. Э.) Размышлял о своей космической незначительности.

Средневековый период, в котором преобладали христиане, не породил мыслителей, которые задавались бы каким-либо радикальным образом о смысле жизни, потому что у каждого уже был совершенно хороший ответ, тот, который дал христианская история. Тем не менее, даже в средневековье в отношении смысла жизни семьи оставалось место как минимум для трех вопросов.Во-первых, был повод для вопросов, когда что-то противоречило христианской истории или тому, чего можно было ожидать. Таким образом, Боэций (480-525) был озадачен глубокими вопросами, когда после жизни, полной чести, благочестия и власти, он попал в опалу, у него безотчетно и несправедливо отняли все, и он оказался перед тюремным заключением, которое в конечном итоге привело к его казнь. Во-вторых, хотя великие христианские философы-богословы думали, что они знают смысл жизни в общих чертах, они все же задавали вопросы и отвечали на вопросы о деталях конечного или высшего блага человека.Фома Аквинский (1224-1274), например, который с немигающей уверенностью принял общий ответ, предоставленный христианством, обнаружил, что задается вопросом о точной природе summum bonum (высшее благо) и о том, как согласовать христианское представление о нем. это с тем из Аристотеля. В-третьих, другие верующие христиане, как средневековые, так и современные верующие со средневековыми взглядами, приверженные общему взгляду на происходящее, могут быть обеспокоены вопросом о том, что Бог специально предназначил для них, и могут беспокоиться об их «призвании». , »Особую цель, роль или план, который Бог приготовил специально для них.Следовательно, мы находим убежденных верующих, глубоко обеспокоенных вопросом: «В чем смысл моей жизни, ?»

В любом случае, с начала Нового времени наблюдается возрождение интереса к фундаментальным вопросам смысла жизни. Такие разные писатели, как Шекспир (1564-1616), Паскаль (1623-1662), доктор Джонсон (1709-84), Кант (1724-1804) и Гегель (1770-1831), в разных формах задавали вопросы о конечная точка, цель или цель жизни, и они лишь некоторые из многих религиозных, философских и литературных деятелей, которые поднимали и (иногда) отвечали на главные вопросы о смысле жизни в семье до работ Шопенгауэра на раннем этапе ее развития. девятнадцатый век.Со времен Шопенгауэра были философы, которые обращались к серьезным вопросам, но не прямо в терминах «смысла жизни». Эта статья будет ограничиваться в основном теми философами, которые явно выразили свои опасения в этих терминах.

Стандартное объяснение возникновения вопросов о смысле жизни в период раннего Нового времени указывает на три или четыре различных, но связанных между собой вещи: (1) научная революция; (2) протестантская Реформация; (3) путешествия и путешествия, посвященные исследованиям и открытиям, в которых встречались народы с очень разными взглядами на природу вселенной и смысл жизни; и (4) в результате всего этого исчезновение широко распространенной, твердо верной христианской концепции природы вещей.

2. Философы девятнадцатого века

Давайте теперь обратимся к истории того, что философы от Шопенгауэра в начале 1800-х годов до Эйера и Камю в 1940-х годах должны были сказать о смысле жизни.

а. Шопенгауэр

Первый западный философ, который связал идеи жизни и смысла и прямо задал вопрос: «В чем смысл жизни?» был великий немецкий пессимист Артур Шопенгауэр (1788-1860). По крайней мере, он был первым, кто задал этот вопрос, и его заметили другие философы.Шопенгауэр, современник Карлейля, писал по-немецки, что «смысл жизни» — « der Sinn des Lebens ». Работа Шопенгауэра, оказавшая глубокое влияние на мысли как Ницше, так и Толстого, может рассматриваться как трамплин, с которого началось современное западное философское исследование проблемы смысла жизни. Вот отрывок, в котором Шопенгауэр недвусмысленно задает вопрос:

Так как человек не меняется, и его моральный облик остается абсолютно неизменным на протяжении всей его жизни; поскольку он должен отыграть полученную роль без малейшего отклонения от характера; поскольку ни опыт, ни философия, ни религия не могут улучшить его, возникает вопрос: В чем вообще смысл жизни? (1860b) [курсив мой]

Обстоятельства, при которых интерес к проблеме смысла жизни были, в случае Шопенгауэра, не просто академическими, но реальными и личными.Финансово обеспеченный, но борясь с личными невзгодами и чувством одиночества и изоляции, он чувствовал побуждение найти какое-то понимание себя и мира вокруг него, которое казалось таким мрачным и бессмысленным.

Философия Шопенгауэра начинается с метафизической структуры, унаследованной им от Канта, и более или менее просто декретирует. Есть разница между вещью в себе и феноменальным миром явлений. Вещь в себе — это воля к жизни, или, проще говоря, воля.Это фундаментальная сила и реальность, лежащие в основе всего. Мир, который мы знаем и в котором живем, с его огромным изобилием вещей и форм — это просто феномены воли, ее объективация, ее зеркало, нечто не совсем реальное или не реальное вообще. (Существует также чистый, безвольный субъект познания, метафизический статус которого неясен: иногда кажется, что он находится в самой сфере воли, в сфере истинной реальности, вещей-в-себе; в других случаях это кажется быть чем-то вроде первого творения и объективации воли.)

Сама воля просто хочет. Это довольно мерзко, возможно, демонически. Это слепое стремление, страстное желание и цепляние, в конечном итоге не стремящееся ни к чему, кроме как продолжать хотеть и возвеличивать себя. Оно само по себе имеет внутреннее противоречие, проявляющееся в постоянной борьбе и борьбе между миллиардами индивидуальных объективаций самого себя в феноменальном мире. Я одна из таких объективаций; ты другой. Мое истинное «я», моя внутренняя сущность — это воля; то же самое и с вами: моя сущность и ваша суть одно и то же.Когда мы сражаемся (как обычно), воля борется сама с собой.

Феноменальный мир — ужасное место. Он полон страданий, боли и страданий. Мало счастья нигде можно найти. Два полюса человеческой жизни — это боль (желание, желание, стресс) и скука. Почти каждый живет жизнью, которая извне бессмысленна и незначительна, а изнутри скучна и бессмысленна.

Но в чем смысл жизни? Вопрос уместен, потому что жизнь, которую мы знаем, — это что-то вроде сказки Макбета, рассказанной идиотом, «фарсом».Если вопрос касается внутренней сущности жизни, Шопенгауэр отвечает просто «желание жить». Смысл жизни — воля.

Другой способ ответить на вопрос «В чем смысл жизни?» состоит в том, чтобы истолковать его как вопрос о цели, пункте, замысле, цели или предназначении жизни. Когда Шопенгауэр явно задает вопрос (в О человеческой природе), он, похоже, имеет в виду именно этот его смысл. Его ответ удручает. Смысл или цель жизни — страдать.Нас наказывают за преступление рождения, наказывают за то, кем мы являемся, а именно за отвратительную, полностью эгоистическую волю. Таким образом, смысл жизни в этом смысле — страдать, быть наказанным за свой грех.

Шопенгауэр предлагает несколько способов осмысления нашей феноменальной, пережитой жизни. Все они довольно мрачные. Он рекомендует нам смотреть на нашу жизнь: как на невыгодный эпизод, прерывающий благословенное спокойствие небытия; как в целом разочарование, нет, обман; как ад, в котором, с одной стороны, люди — измученные души, а с другой — мучительные дьяволы; как место искупления, своего рода исправительная колония; как какая-то ошибка; и как процесс разочарования.Любые из них или все это можно рассматривать как ответы на вопрос «В чем смысл жизни?» (или на вопрос «Что такое жизнь?»)

Если мы спросим, ​​что мы должны делать, как мы можем придать своей жизни ценность и смысл, у Шопенгауэра есть ответ. «Спасение» заключается в полном отказе от воли. Знание воли и ее ужасных явлений может и должно действовать как успокаивающее действие воли, приводя ее к состоянию, в котором она перестает желать, и эффективно уничтожает себя. Рассуждая в этом ключе, шопенгауэровец мог бы сказать, что смысл жизни — отрицать, успокаивать и, в конечном итоге, уничтожать волю к жизни, которая по сути является самим собой.

Естественно, хочется знать, не является ли это просто самоубийством — означает ли прекращение желания просто переход в состояние небытия. Шопенгауэр отвечает отрицательно. Состояние безвольного индивида после смерти кажется нам ничем; но наше нынешнее состояние кажется ему ничем. Его состояние чудесно и благословенно, но каково оно, нам непостижимо.

В нашем нынешнем состоянии, когда человек отрицает в себе волю, он не совершает самоубийство буквально.Самоубийство не работает, потому что само по себе является мощным актом воли. Вместо этого она практикует самоотречение и аскетизм, культивирует непривязанность, перестает хотеть и преследовать то, к чему стремится большинство людей; и хотя в ней все еще есть некоторая борьба с умирающей волей, в целом ее жизнь становится полной мира и радости. Воля утихает и в конце концов исчезает в человеке. По словам Шопенгауэра, очень немногие люди способны на этот героический поступок, но сам он не претендует на то, чтобы быть одним из этих людей.

Несмотря на всю мрачность его философии, мораль для всех нас — даже для тех из нас, кто не готов полностью отрицать волю, — которую Шопенгауэр выводит, в конце концов, очень в духе христианства / буддизма. Мы не должны соревноваться, цепляться или быть злодеями, а должны проявлять сострадание и доброту ко всем, поскольку у всех всегда плохие дни в этом аду, в котором мы все живем, и что нам всем нужно, прежде всего, это любовь, сострадание, помощь и внимание. Фундаментальный принцип морали, которому вы должны следовать: не причиняйте никому вреда; помогите всем, чем можете.Следуя этому принципу, можно достичь, если не считать полного отказа от воли, своего рода спасения на полпути.

Следует упомянуть еще одно высказывание Шопенгауэра о смысле жизни. Дело в том, что осмысленность жизни человека зависит не от внешних обстоятельств, а, скорее, от того, как он смотрит на жизнь. Люди смотрят на жизнь по-разному, поэтому значимость ее жизни значительно варьируется от человека к человеку. Для одного человека жизнь бесплодна, скучна и поверхностна; другому богатому, интересному и многозначительному.

г. Кьеркегор,

Крупнейшим европейским философом девятнадцатого века, продолжившим традицию размышлений о смысле жизни, был датский философ Сорен Кьеркегор (1813-1855). Кьеркегор не был академиком. Источниками его интереса к проблемам смысла, по-видимому, были то, что ему не приходилось работать, чтобы зарабатывать на жизнь, его личные демоны, его нордический мрак, врожденная склонность к вине, депрессии, тревоге и страху, его осознание все возрастающих сомнений. его учения унаследованного христианства и его мучительная неспособность жить согласно своим христианским идеалам, в первую очередь из-за его воплощения и сопутствующей склонности к вещам плоти, особенно к чувственности и сексу.Из всего этого возник то, что кажется серьезным случаем ненависти к себе, что, в свою очередь, побудило к серьезному исследованию смысла (его) жизни.

Трудно определить, каковы были собственные взгляды Кьеркегора практически на все, потому что он постоянно использовал юмор, сатиру, парадокс и иронию, и даже больше, потому что он говорил разными голосами и писал с разных точек зрения под разными псевдонимами.

Тем не менее, общепринято считать, что Кьеркегор в своей основе был христианином.Он утверждал, что жизнь человека может быть осмысленной и достойной того, чтобы жить, только если он искренне и страстно верит в христианского Бога.

И еще есть скачок. Христианская вера выходит за рамки рациональных доказательств и даже противоречит им. Нужно сделать прыжок от знания к христианской вере — единственное, в чем можно найти истинный смысл — прыжок за пределы здравого смысла и разума. Один — принять христианскую веру, даже если (или просто потому, что?) Она абсурдна. Потому что это единственный адекватный источник того смысла, который должен иметь человеческое существо, чтобы продолжать жить с чувством, что жизнь стоит жизни.

Другой способ описать общую философию Кьеркегора — охарактеризовать ее в терминах его трех стадий или уровней жизни. Нужно совершить восхождение от низшей ступени, эстетической (чувственной, даже чувственной), через более высокую этическую ступень к высшей ступени, религиозной, которая каким-то образом крестит и включает в себя две низшие ступени. Только тот, кто достиг религиозной ступени, может вести по-настоящему значимую жизнь и, следовательно, жизнь, которую стоит прожить.

Каким бы ни был собственный взгляд Кьеркегора, мы можем сделать следующие наблюдения по поводу того, что Кьеркегор (или один или другой из его псевдонимных авторов) говорил о смысле жизни.

(1) Одно дело в том, что жизнь может казаться бессмысленной. В ранних работах, Либо / Или (1843), , мы находим этот отрывок: «Какая пустота и бессмысленна жизнь». В другом месте в Either / Or мы получаем похожие мысли и вопросы, например: «В чем смысл этой жизни?» и «Моя жизнь совершенно бессмысленна». Возможно, однако, идея состоит в том, что, хотя жизнь часто бессмысленна, это не должно быть так, и, когда это так, это происходит из-за какой-то неисправности печени (жизни, а не органа).

(2) Вторая интересная идея Кьеркегора состоит в том, что значение имеет какое-то отношение к единству. В осмысленной жизни все ее различные аспекты объединяются, чтобы сформировать некое связное целое. Человек преследует одну цель, которой подчинено все в жизни.

(3) Третий момент, важный, заключается в том, что, хотя значение — это хорошо, возможно, что в жизни человека или в ее частях может быть слишком много смысла. Кьеркегор наблюдает:

Никакая часть жизни не должна иметь для человека столько значения, чтобы он не мог забыть ее в любой момент, когда пожелает; с другой стороны, каждая часть жизни должна иметь такое большое значение для человека, чтобы он мог вспомнить это в любой момент.( Либо / или )

Иметь жизнь, полную смысла до краев, рассматривать жизнь и все, что в ней делается, как бесконечно значимое, приносит с собой такое давление и стресс, что жизнь становится невыносимой.

Мне [говорит Кьеркегор] кажется. . . то, что Бог знает вовремя, делает жизнь чрезвычайно напряженной. Везде, где он присутствует, каждые полчаса имеют безмерное значение. Однако жить так шестьдесят лет невозможно. Достаточно трудно выдержать даже три года упорной учебы перед экзаменом, а они все еще не так утомительны, как полчаса, подобного этому.( Заключительный ненаучный постскриптум )

(4) Четвертая идея о значении у Кьеркегора — это идея о том, что можно дать смысл своей жизни или что можно обрести смысл жизни, делая что-то вроде посвящения себя чему-то. Об Антигоне он говорит: «Ее жизнь приобретает для нее смысл в том, что она посвящена тому, чтобы ежедневно, почти ежечасно показывать ему [своему отцу, после его смерти] последние почести благодаря ее непрерывному молчанию». ( Либо / или )

(5) Значение не исходит из абстрактного, объективного знания любого рода, философского, научного, исторического или даже теологического.Он исходит из какой-то веры, веры, которую приобретают с большим энтузиазмом и ежедневно проживают.

(6) Один из подходов двадцатого века к проблеме смысла жизни состоит в том, чтобы видеть, принимать и более или менее счастливо наслаждаться абсурдностью жизни. Кьеркегор пророчески предвосхитил этот подход в своей характеристике «юмориста». Кьеркегор пишет: «Уставший от времени и его бесконечной смены, юморист убегает и находит юмористическое облегчение, констатируя абсурд». ( Заключительный ненаучный постскриптум )

(7) Юморист Кьеркегора также в какой-то момент выражает удивительно редкую точку зрения, а именно точку зрения, согласно которой жизнь человека может иметь смысл, но человек не знает, что это такое.Кьеркегор пишет: «[L] и юморист говорят то, что он имеет в виду, и он скажет, например, следующее: В чем смысл жизни? Да, хороший вопрос. Как я должен знать?» ( Заключительный ненаучный постскриптум )

(8) Хотя сам Кьеркегор был христианином, который считал, что смысл в конечном итоге основан на религиозной вере, в личных отношениях человека со сверхъестественным Богом, тем не менее, как это ни парадоксально, и, безусловно, в замечательном духе неисключительности, он сказал:

Можно как наслаждаться жизнью, так и придавать ей смысл и содержание вне христианства, точно так же, как самые известные поэты и художники, самые выдающиеся мыслители и даже люди благочестия жили вне христианства ( Заключительный ненаучный постскриптум ).

(9) У Кьеркегора можно найти идею о том, что жизнь имеет смысл лишь постольку, поскольку она каким-то образом связана с Бесконечным. Ничто конечное не может дать смысла жизни.

В целом, хотя бы по той или иной причине, работа Кьеркегора ценна своей многозначительностью. Под тем или иным псевдонимом Кьеркегор подчеркивал многие важные моменты, которые были подняты или, к сожалению, упущены из виду последующими философами, озабоченными смыслом жизни.

г. Ницше

Фридрих Ницше (1844-1900) нарезал свои философские зубы на Шопенгауэре и посвятил себя в своих более поздних работах — с 1883 года до безумия в январе 1889 года — борьбе, среди прочего, со смыслом жизни.

Грандиозный проект Ницше был переоценкой всех ценностей. Частью этого проекта было придание жизни нового смысла. Интерес Ницше к этому вопросу был не просто академическим. Придание новых ценностей и придание жизни нового смысла было проектом, который включал в себя полную трансформацию самого Ницше, ранние версии которой ему не нравились. Ницше хотел создать утвердительную философию жизни, которая заменила бы пессимистическую философию Шопенгауэра, отрицающую жизнь.

Ницше отверг шопенгауэровскую картину жизни как страдания или наказания за грех вместе с ее этикой сострадания к бедным и больным. Такая картина принадлежала слабому, больному, декадентскому, категоричному упадку. Сам Ницше хотел создать позитивную, здоровую, жизнеутверждающую философию, подходящую для жизни в восхождении.

Иногда, особенно в начале своих сочинений, Ницше, казалось, думал, что для того, чтобы вещи имели смысл, нужен какой-то конец.Иногда, как рано, так и поздно, Ницше говорил так, как если бы само понятие значения чего-либо было понятием его цели, объекта или цели.

Однако в других местах Ницше говорил так, как будто смысл жизни заключается в свободе от , а не в достижении целей. Возможно, это следует истолковывать как отказ от обнаруженных целей, а не как отказ от всех целей, особенно тех, которые создаются. Мориц Шлик, мысль которого мы рассмотрим более подробно позже, утверждал, что Ницше видел, что жизнь не имеет смысла, пока она полностью находится под властью целей.В произведении Ницше Заратустра «Сэр Азард», выражая собственное взвешенное мнение Ницше, говорит: «Я спас их от рабства целей». (Клемке, 3 ^{-е изд.} , 63).

Ницше иногда говорил так, как будто жизнь до того, как он вошел в нее, или до того, как он переоценил все ценности, не имела значения: «Мрачность — это человеческая жизнь, и пока еще не имеющая смысла: шут может оказаться для нее роковым» ( Так говорил Заратустра , 1883). Нет никакого значения «где-то там», которое нужно обнаружить, нет смысла в сущности вещей, кроме человеческой воли, желания, перспективы.На самом деле, если не брать во внимание перспективу, там вообще нет мира, нет «вещи в себе», нет «фактов в себе». Но психологически сильный человек может обойтись без вещей в себе и без смысла (уже имеющегося в них), который должен быть обнаружен в них. Это потому, что он может сам организовать небольшую часть мира и таким образом создать смысл. В «Воля к власти», Ницше говорит о «творческой силе для создания смысла» и говорит:

Это мера силы воли, до какой степени можно обойтись без смысла в вещах, до какой степени можно выдержать жизнь в бессмысленном мире, потому что он сам организует небольшую его часть.( Воля к власти )

Каким бы ни был смысл жизни, он земной, а не небесный. Значение не должно быть помещено в какой-то сфабрикованный «истинный мир», но в эту самую землю, на которой мы живем и существуем. А смысл жизни нужно создавать, а не открывать.

Тем не менее, каким-то образом человек не является смыслом и мерой всех вещей, хотя он и постулировал себя как таковой.

Все ценности, с помощью которых мы до сих пор пытались сделать мир доступным для нас самих и которые затем оказались неприменимыми и, следовательно, обесценили мир, — все эти ценности, с психологической точки зрения, являются результатами определенных перспектив полезности, предназначенных для поддержания и увеличивают человеческие конструкции господства — и они были ложно спроецированы в сущность вещей.То, что мы находим здесь, по-прежнему является гиперболической наивностью человека: он считает себя смыслом и мерой ценности вещей. ( Воля к власти )

Ошибка заключается в проецировании наших собственных ценностей на реальность, когда мы думаем, что наш смысл и ценности присутствуют в вещах как таковых. Но наш смысл не в «вещах в себе». Он создан нами. Если мы затем придадим вещам такое-то и такое-то значение, мы должны признать, что это не тот смысл, который мы нашли в самих вещах, а скорее тот, который мы им придали.

Мы все еще можем спросить, в чем смысл жизни? Какой смысл мы придадим жизни? Ницше дает два разных ответа. Во-первых, смысл жизни — это Übermensch (иногда переводится как « Супермен»), постчеловеческий создатель смысла, утверждатель жизни и носитель ценностей Ницше.

Я хочу научить людей ощущению их существования, которое есть Сверхчеловек, молния из темного облака — человек. ( Так говорил Заратустра )

Супермен — это смысл земли.Пусть ваша воля скажет: Супермен БУДЕТ смыслом земли! ( Так говорил Заратустра )

Другой ответ: смысл жизни — в стремлении к власти.

Все смысл — воля к власти. ( Воля к власти )

На первый взгляд, эти два ответа разные. Но, возможно, они последовательны. Возможно, то, что порождает воля к власти, — это Супермен, или то, что олицетворяет Супермен, — это воля к власти. Опять же, возможно, воля к власти — это смысл жизни в смысле ее ядра или сущности, а Сверхчеловек — ее смысл в смысле ее цели или цели.

У точки зрения Ницше есть некоторые аспекты или последствия, которые следует отметить. Одним из следствий взгляда Ницше является то, что смысл жизни отсутствует у стариков и больных. Он признал факт. Другое следствие (или, возможно, компонент) взглядов Ницше состоит в том, что нигилизм, отрицание всякой ценности, является переходной стадией, а не финалом. Еще одно следствие состоит в том, что смысл жизни не в преобладании удовольствия над болью. Обеспокоенность этим свидетельствует только о нигилизме.Наконец, можно предположить, что Ницше, вероятно, с презрением отнесется к тем из нас, кто участвует в нынешних дебатах академических философов о смысле жизни. Он считал нас «маленькими» философами:

Изучение мелких философов интересно только потому, что они достигли тех стадий в великом здании философии, где усвоили рассуждения за и против, где резкие возражения и контр-возражения являются правилом: и по этой причине они уклоняйтесь от требований любой великой философии говорить о sub specie aeternitatis .(Ницше, 1874)

г. Толстого

Один из следующих мыслителей западной интеллектуальной традиции, серьезно задающихся вопросом: «В чем смысл жизни?» был великий русский писатель и моралист граф Лев Толстой (1828-1910). Он задал вопрос и предложил часть ответа в книге « Признание», , написанной на русском языке в 1879 году, распространенной в 1882 году, переведенной и опубликованной в 1884 году. Размышления Толстого по этому вопросу вызвали большую последующую дискуссию по этому вопросу.

Хотя персонажи его более ранних работ, таких как Война и мир , иногда говорили о смысле жизни и глубоко чувствовали проблему, Толстой сам задавал серьезные вопросы по этому поводу только как часть психологического кризиса, который он пережил в середине и в конце. 1870-е гг. Несмотря на то, что у Толстого было все, чего можно было когда-либо пожелать — богатство, слава, статус, любовь, физическая сила и так далее, — Толстой был серьезно обеспокоен. Его симптомами были депрессия, психологический паралич, одержимость самоубийством и постоянное повторение в голове вопроса о смысле жизни.

Толстой поставил свой вопрос о смысле жизни по-разному. Вот некоторые из них, перечисленные в порядке их появления в его Признании :

Для чего это нужно? К чему это приводит? Почему? Что тогда? Зачем? Но какое это имеет для меня значение? Что из этого? Зачем прилагать какие-либо усилия? Как жить дальше? Что будет из того, что я делаю сегодня или буду делать завтра? Что будет из всей моей жизни? Зачем мне жить, чего желать или что-то делать? Есть ли в моей жизни какой-то смысл, который не разрушает ожидающая меня неизбежная смерть? Что я со своими желаниями? Зачем я живу? Что я должен сделать? В чем смысл моей жизни? Зачем я существую?

Некоторые из этих вопросов кажутся совершенно разными, но Толстой рассматривал их все как один и тот же вопрос, поставленный по-разному.

Толстой прямо сказал, что его вопрос был , а не о составе, происхождении и судьбе Вселенной, или опять же о вопросе «Что такое жизнь в целом?» На этот вопрос, по словам Толстого, нет ответа для одного человека, и «глупо» думать, что человек должен сначала ответить на вопрос о значении вселенной или всего человечества, прежде чем он сможет ответить на вопрос о значении своего собственная жизнь.

Толстой пришел к выводу, что ему не следует ожидать ответов на свои вопросы в философии.Законная задача философии — просто задать вопрос и, возможно, уточнить и прояснить его, а не ответить на него, чего она сделать не может.

Этот взгляд на философию как неспособную дать ответы на вопросы жизни, должно быть, был тем, к чему Толстой пришел в свой кризис. В другом месте, по-видимому, раньше, Толстой действительно пытался найти ответы в философии (а также в математических, физических, биологических и социальных науках). Философами, которых он изучал, были Сократ, Будда, «Соломон» (автор книги Екклесиаста ) и Шопенгауэр.

Все это он интерпретировал как отрицательный ответ. Суть мысли Сократа в том, что истинный философ ищет смерти, потому что жизнь тела со всеми ее недугами и желаниями является препятствием для того, чем он действительно занимается, а именно для поиска истины. Индивидуальная жизнь физически обособленного индивида довольно бессмысленна, без чего можно было бы обойтись. Будда, как его читал Толстой, учит, что жизнь — величайшее из зол, и прилагает все усилия, чтобы освободиться от него.«Соломон» учит, что все это «тщеславие». А Шопенгауэр, как его понимал Толстой, желает уничтожения и защищает его.

Короче говоря, проблема Толстого заключалась в следующем: если я буду страдать, умру, буду забыт и не буду иметь никакого значения (не оставлю никаких следов) в долгосрочной перспективе, то какой смысл моя жизнь или все, что я делаю? Он глубоко переживал эту проблему. Чтобы продолжать жить, ему нужен был ответ. Обеспокоенность Толстого этим вопросом не была чисто теоретической.

Решение проблемы, к которой в конце концов пришел Толстой, было то, что, как он думал, все время было известно необразованным крестьянам.Решение заключается в некоем иррациональном знании, которое называется «вера». Вера — это вера в Бога, а живая вера предполагает какое-то отношение к Бесконечному. Смысл находится в соответствующих отношениях с Богом, Бесконечным. Решение Толстого явно похоже на решение Кьеркегора и во многом в том же духе.

Толстой провел остаток своей жизни, работая над деталями или вариациями этого решения. Развитие его мысли можно проследить в Чему я верю, и О жизни, , а также в его поздней короткой прозе ( Смерть Ивана Ильича, Отец Сергий, и т. Д.).До конца Толстой считал, что вера в Бога, труд, служение другим, бескорыстие и любовь являются неотъемлемыми частями осмысленной жизни. Он учил, что вещи, к которым обычно стремятся многие — богатство, статус, власть, слава — ничего не делают для осмысленности жизни.

e. Некоторые общие аспекты жизни Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше и Толстого

У Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше и Толстого были жизни, которые сделали их фактически рассадником проблем со смыслом жизни.(1) Все они были обеспечены и не должны были зарабатывать себе на жизнь; нет никаких свидетельств того, что кто-либо из них когда-либо чувствовал реальную угрозу, скажем, бездомности или голода. Ницше был не совсем богатым, но в его случае его ранний выход на пенсию (когда ему было чуть больше двадцати лет) обеспечил ему пожизненную пенсию, достаточную для удовлетворения его материальных потребностей и освободившую его для жизни мысли и письма. (2) Все они страдали тем или иным психологическим заболеванием — по крайней мере, чувством уныния или меланхолии, а в некоторых случаях чувством никчемности и озабоченностью самоубийством, или чувствами страха и тревоги, или посягательство на откровенное безумие.(3) Все они выросли в религиозной среде, принципы которой они потеряли веру, когда достигли совершеннолетия, и с недостатком которой они боролись на протяжении всей своей жизни (в конечном итоге возвращая, в случае Кьеркегора и Толстого, некоторую часть того, что они потеряли). (4) Никто из них не был профессиональным академиком, за исключением Ницше в молодости.

От этих четырех и от нашего собственного жизненного опыта мы унаследовали, в той мере, в какой он у нас есть, нашу озабоченность смыслом жизни.

3. Континентальные философы начала двадцатого века

В начале двадцатого века вопросы о смысле жизни продолжали интересовать ведущих европейских или «континентальных» философов.

а. Хайдеггер

Великий немецкий профессор философии Мартин Хайдеггер (1889–1976) определенно интересовался смыслом жизни. Он представил два разных взгляда, которые мы можем назвать «ранним Хайдеггером» и «поздним Хайдеггером».

Для раннего Хайдеггера (то есть Хайдеггера из «Бытие и время», 1927) вопрос о смысле жизни — это вопрос, как мы можем жить «подлинной» жизнью, такой, которая является нашей жизнью, а не просто жизнь для нас, определенная сообществом, в котором мы живем.Его ответ таков: жить осмысленной жизнью — значит жить настоящей жизнью. Жить подлинной жизнью — значит жить жизнью, которую выбирает сам, а не той жизнью, которая предписана для человека социальной ситуацией. Чтобы жить настоящей жизнью, у человека должен быть план , что-то, что объединяет его жизнь в органическое целое. Это собственный план. Итак, значимая жизнь — это одна из сфокусированной подлинности . «Подлинность определяется Хайдеггером того, что значит жить осмысленной жизнью.”

Оказывается, подлинная жизнь — это вопрос жизни в соответствии с вашим наследием. «Быть ​​верным наследию — значит быть верным самому себе». В конце концов, содержание подлинности — это не то, что вы свободно выбираете ex nihilo, , а то, что вы обнаруживаете в сочетании наследия и фактичности.

Мысль раннего Хайдеггера кажется разновидностью пантеизма, и возможно, что Хайдеггер придерживался такого взгляда всю свою жизнь.

Позднее Хайдеггер предлагает несколько иную точку зрения. В этой его философии перед нами стоит задача, в которой заключается наш смысл: быть «хранителями мира». Мир — святое место. Понять и оценить этот факт — значит продемонстрировать не только определенную интеллектуальную и практическую позицию по отношению к миру, но и жить с отношением уважения и почтения к миру, особенно к миру природы. Позднее Хайдеггер считал эксплуатацию природного мира, например, горнодобывающую промышленность и строительство дорог, прискорбным и противоречащим самому смыслу жизни.Смысл жизни — опека над миром.

г. Сартр

Французский философ Жан-Поль Сартр (1905-1980) изменил свои взгляды на протяжении своей жизни. В своей работе Бытие и ничто (1943) , отстаивал точку зрения, с которой жизнь абсурдна . Мы более или менее серьезно преследуем цели, которые, со стороны, не имеют большого значения. Но мы продолжаем действовать так, как будто они поступают, и поэтому наша жизнь абсурдна. Сартровский проект состоит в том, чтобы преодолеть эту отстраненную точку зрения или включить ее в нашу жизнь.

Проблема в других людях. Они настаивают на своей реальности. Они часто мешают нам преследовать наши собственные цели.

Позднее Сартр придерживался несколько иной точки зрения. Согласно этой новой точке зрения, «наша основная цель в жизни — преодолеть нашу« случайность », чтобы стать основой нашего собственного существа. Главное препятствие (опять же) — это другие люди, которые, с одной стороны, преследуют свои (разные) цели, а с другой — создают реальную (военную) угрозу своему образу жизни и своей родине.

В его пьесе 1944 года No Exit, есть знаменитая фраза: «Ад — это другие люди». Другие люди не сотрудничают с моими проектами, а я не сотрудничаю с их. Результатом является война в смысле Шопенгауэра. Люди всегда находятся в состоянии войны или, по крайней мере, не в ладах друг с другом.

В своих ранних и поздних размышлениях Сартр оказывается довольно пессимистичным и удручающим. Жизнь бессмысленна. Мы можем по нашему свободному выбору придать жизни тот или иной смысл.Но решение сделать это само по себе является вопросом необоснованного свободного выбора, который таков, что не имеет значения, будет ли принято то или иное решение.

г. Камю

Альбер Камю (1913–1960), француз, родившийся в Алжире, был одним из ведущих экзистенциалистов (хотя сам он отказался от этого ярлыка) и одним из наиболее влиятельных писателей первой половины двадцатого века. Он был знаком с творчеством Ницше и находился под большим влиянием этого.

В нашей теме отправной точкой Камю было восприятие абсурда . Он считал, что человеческая жизнь абсурдна, бессмысленна и бессмысленна. То, как это происходит, или причина, по которой это происходит, заключается в неизбежном столкновении между потребностями и чаяниями людей и холодным, бессмысленным миром.

У этого столкновения как минимум четыре аспекта. Во-первых, мы ищем — и даже требуем — рационального понимания вещей, некоторого способа видеть мир как знакомый нам. Но мир не сотрудничает: для нас это совершенно непонятно. Во-вторых, мы стремимся к некоему единству, лежащему в основе и упорядочивающему проявленное разнообразие, которое мы обнаруживаем вокруг себя.Но опять же, мир не обращает внимания на наши стремления. Мир, который предстает перед нашими чувствами, есть не что иное, как разрозненная множественность. В-третьих, мы стремимся к более высокой реальности (например, к Богу), к чему-то трансцендентному, к некоему космическому значению всего. Но такого смысла не разглядеть. В-четвертых, мы стремимся к продолжению жизни или, по крайней мере, к достижению чего-то постоянного в конце. Но наши усилия бессмысленны, все закончится ничем, а впереди — смерть и забвение.

Наша ситуация похожа на положение древнего мифического грека Сизифа.Мы как бы обречены толкать камень вверх по холму, снова и снова, только для того, чтобы видеть, как он снова скатывается вниз, каждый раз, когда достигает вершины. Бессмысленный труд — удел Сизифа, да и нас тоже.

Бессмысленность и абсурдность жизни поднимают вопрос о самоубийстве. Должны ли мы убить себя? Камю отвечает: нет, не следует. Самоубийство — это бегство от реальности. Убить себя — значит уступить, проиграть. Если бы мы были военнопленными — а это что-то вроде того, что мы есть — наш похититель и мучитель хотел бы, чтобы мы делали именно это — признались, что все слишком много для нас, и убили себя.Это будет его окончательная победа, которая вызовет у него смешок или, возможно, даже сердечный хохот.

Как же нам жить? Первое, что нужно сделать, — это настоять на том, что жизнь лучше, если в ней нет смысла. Это действительно рассердило бы нашего мучителя. Во-вторых, мы должны развивать честность и ясность ума. Мы не должны предаваться отрицанию, уклонению или воображению возможного побега в загробную жизнь, где все будет исправлено. Мы должны признать, что жизнь ужасна, но затем, возможно, добавить «и я люблю это» или «все хорошо.В-третьих, мы должны занять позицию бунта, неповиновения и презрения. Камю замечает: «Нет судьбы, которую нельзя преодолеть презрением». Несомненно, такое отношение безмерно рассердит нашего гипотетического мучителя. В-четвертых, жить сейчас, перестать беспокоиться о будущем, перестать стремиться к достижению целей будущего. В любом случае, в конечном итоге из того, что мы делаем, ничего не выйдет. В-пятых, надо «все использовать»: много работать, много играть, подходить ко всему с энтузиазмом и страстью, расходовать энергию до предела человеческих.Это своего рода извращенное «Да!» к жизни. Наконец, мы можем спросить, зачем кому-то так жить? Это что-то, что понравится только французам? В чем преимущества такого отношения к жизни?

У

Камю есть ответы на эти вопросы, фактически три. Во-первых, жить так, как он рекомендует, — это способ спасти наше достоинство, и это путь, которого придерживается определенное величие. Во-вторых, как ни удивительно, такой образ жизни приносит с собой «любопытную радость». В-третьих, это путь свободы.Презрительный экзистенциализм Камю — лучшее, что у нас есть, о действительно свободном человеке, который не позволяет формировать и определять себя бессмысленным, бессмысленным миром, который его окружает.

4. Аналитические, американские и англоязычные философы начала двадцатого века

Англо-американские философы в самом конце восемнадцатого и начале двадцатого веков также продолжали интересоваться проблемами смысла жизни.

а.Джеймс

Американский философ-прагматик Уильям Джеймс (1842-1910), профессор Гарварда, написал несколько интересных эссе на нашу тему в конце 1890-х годов. Оба эссе были написаны как обращения к живой аудитории. Они требуют обсуждения и рассмотрения.

В «Стоит ли жить?» (1895) Джеймс обнаруживает глубокое знакомство, вероятно от первого лица, с экзистенциальным источником озабоченности вопросами смысла и ценности жизни. Он называет это «более глубоким басом жизни» и предполагает, что его можно найти или услышать где-то в каждом из нас: «В глубине души каждого из нас есть уголок, в котором находится высшая тайна вещей. печально работает.”(1895: 32)

Некоторые люди настолько оптимистичны и влюблены в жизнь, что по своей природе они неспособны сильно беспокоиться о басовой ноте и уделять ей мало внимания. Примером такого человека для Джеймса является Уолт Уитмен; и думают об англичанах. Джеймс не находит вины — интеллектуальной, моральной или иной — в таких людях. Быть наделенным таким темпераментом — редкая удача. Если бы все были таковыми, вопрос о ценности жизни никогда бы не возник.

Но на каждого Уитмена приходится самоубийство и мыслитель мрачного строения поэта Джеймса Томсона, автора «Города ужасной ночи».”

В своем обращении Джеймс воображает себя обсуждающим с потенциальным самоубийцей, которого он пытается убедить взять на себя его ношу и довести жизнь до ее естественного конца. Джеймс признает, что некоторые из этих самоубийц — возможно, большинство из них — зашли слишком далеко, чтобы им что-то сказали, например, тем, чьи суицидальные импульсы вызваны безумием или внезапными приступами безумия. Именно к классу рефлексивных потенциальных самоубийц — тех, кто склонен к самоубийству из-за своего мышления, чтения и размышлений о более темной стороне жизни, — Джеймс направляет свои замечания.Именно их он хочет подбодрить (или утешить) и сохранить в живых.

Джеймс говорит о двух стадиях выздоровления от суицидальной болезни. Первый этап включает три элемента, три паллиативных средства от суицидального состояния. Во-первых, есть мысль: «Вы можете положить этому конец, когда захотите». Это кажется странной мыслью, которую можно рекомендовать тем, кто думает о самоубийстве. Но Джеймс думает, что эта мысль может утешить. Это означает, что самоубийство не имеет особой вины или клейма. Значит, не придется вечно мириться с этим жалким миром; можно отказаться в любое время.Это может отсрочить действие, поощряя мысль: «Зачем убивать себя сегодня, если я всегда могу сделать это завтра?» Во-вторых, отмечает Джеймс, у людей есть естественное любопытство. Стоит подождать еще немного, чтобы увидеть заголовки завтрашней газеты. В-третьих, у людей есть определенный боевой инстинкт. Джеймс думает, что у нормального человека есть причина продолжать, даже если все это бесполезно и бессмысленно, до тех пор, пока есть какая-то несправедливость, которую нужно исправить, какого-то злодея, которого нужно подавить, или какое-то зло, которое нужно преодолеть в маленьком углу вселенной, в которой он обитает.Все три упомянутые вещи относятся к первой стадии выздоровления, которая является частичной и уступает тому, что находится на второй стадии.

Второй этап — это этап полного выздоровления. Это религиозный этап. Это дает уверенность в полноценной и значимой жизни.

Заповедь Иакова состоит в том, чтобы верить — верить в сверхъестественный, духовный порядок вещей, который преодолевает и исправляет недостатки естественного порядка, каким мы его знаем. У нас нет рациональных или убедительных доказательств существования такого сверхъестественного порядка.Но Кант доказал, что естествознание не может доказать, что такой порядок не существует. Чтобы сделать свою жизнь стоящей и осмысленной, все, что нужно сделать, — это обосновать веру в таком порядке, поверить в то, что существует духовное царство, в котором все ошибки естественного порядка исправляются. В этом случае человек будет рассматривать естественный порядок как неадекватное представление духовного или как завесу, за которой скрыта или затемнена истинная и чудесная природа духовного.

Не нужно иметь небольшого представления о том, что такое духовное царство.Содержание веры в нее может быть совсем минимальным. Все, что нужно подтвердить, — это то, что такое царство существует и что его реальность делает жизнь стоящей. Джеймс опирается на два принципа своего прагматизма, чтобы поддержать такой подход к значению и ценности жизни. Один из них — это право верить в то, во что нам нужно верить, даже если это выходит за рамки веры, подтвержденной эмпирическими и рациональными доказательствами. Его классический аргумент в пользу права на такую ​​веру содержится в его эссе «Воля к вере».

Другой принцип прагматизма, на котором основывается Джеймс, — это идея, что вера — это вопрос действия. Верить во что-то — это не столько иметь определенное психическое состояние, сколько действовать определенным образом. Что бы ни было в голове, действовать так, как будто жизнь стоит и имеет смысл, — значит верить, что это действительно так.

В «Что делает жизнь значимой» (1899) Джеймс прямо обратился к вопросу о значении или смысле жизни. То, что он сказал в этом эссе, сильно отличалось от того, что он сказал в предыдущем. Эссе было отчасти ответом на обожествление необразованных трудолюбивых крестьян в «Исповеди Толстого». Джеймс очень восхищался Толстым, но чувствовал, что он переборщил с восхвалением крестьянской жизни и склонностью идентифицировать ее как локус смысла. Джеймс считал, что жизнь толстовских крестьян была полна одного ингредиента, необходимого для осмысленной жизни — труда, борьбы, отваги, воли, страданий, мужских добродетелей, — но что им не хватало другого необходимого ингредиента для полностью осмысленной жизни, а именно того, что Джеймс называется «идеалами».

Ближе к концу эссе Джеймс излагает свою точку зрения.Он формулирует это двумя или тремя разными способами, смысл которых, кажется, один и тот же. «[Я] имею дело с видениями» должно быть подкреплено «тем, что есть у рабочих, более суровым веществом мужской добродетели».

Чтобы избавить жизнь от ничтожества, одних лишь совершенства и утонченности недостаточно. . . . Недостаточно идеальных устремлений, когда они не сочетаются со смелостью и волей. . . . Между этими принципами должно быть какое-то слияние, какая-то химическая комбинация, чтобы в результате появилась жизнь, объективно и полностью значимая.(1899: 877)

Непоколебимый смысл жизни всегда одна и та же вечная вещь — брак, а именно брак, основанный на каком-то непривычном идеале, каким бы особенным он ни был, с некоторой верностью, мужеством и выдержкой; с какими-то мужскими или женскими страданиями. — И, какой бы ни была жизнь и где бы ни была жизнь, всегда будет шанс, что этот брак состоится. (1899: 878)

Джеймс довольно расплывчато говорит об «идеалах» или даже о том, что они собой представляют. По крайней мере, в некоторых случаях они имеют какое-то отношение к культуре и утонченности, но кажется, что они могут и будут варьироваться от человека к человеку и могут в той или иной форме проживать в некультурных и неочищенных.В любом случае примечательно, что Джеймс не затрагивает тему религии. Нет никаких предположений о том, что вера в Бога или духовный мир необходима для полноценной жизни. Достаточно идеального брака с мужскими добродетелями.

г. Рассел

Британский философ Бертран Рассел (1872–1970) часто изображается как один из тех аналитических философов начала двадцатого века, которые не терпели больших вопросов, таких как вопрос о смысле жизни. Изображение часто подкрепляется известной историей Рассела и таксиста, которым Рассел ничего не сказал о смысле жизни.

Это правда, что Рассел иногда проявлял пренебрежительное отношение к этому вопросу: Хью Мурхеду он сказал: «Если вы не предполагаете Бога, вопрос (о смысле жизни) не имеет смысла» (Metz 2013b: 23), а для такси — водитель ему действительно нечего было сказать о смысле жизни. Но в другом месте он, кажется, очень серьезно подошел к этому вопросу.

В «Поклонении свободного человека» он начинает с довольно мрачной, безнадежной картины того, что мировая наука открывает нам, единственный мир, который существует на самом деле.Это бесцельно, лишено смысла. Причины, которые породили нас, не предвидели цели, которую они достигли. Мы сами и все, что нам дорого, являемся результатом случайного расположения атомов. Для человека нет загробной жизни. Существование самого нашего вида, вместе со всеми его достижениями, в конечном итоге прекратится с гибелью Солнечной системы и «похоронено под обломками вселенной в руинах».

Но нам нужно поддерживать наши идеалы против враждебной вселенной.Эта вселенная знает цену чистой энергии и ничего больше. Давайте не будем поклоняться ему, как это делал Ницше. Возвышая волю к власти, Ницше не смог сохранить высшие человеческие идеалы перед лицом жестокого мира; в каком-то смысле он сдавался, капитулировал, ниц покорялся злу, жертвуя своим лучшим Молохом.

Давайте будем дальновидными и честными. Давайте признаем, что факты часто бывают плохими, что в мире, который мы знаем, есть много вещей, которые в противном случае были бы лучше, что наши идеалы на самом деле не реализованы в этом мире.

Но, опять же, в наших умах и сердцах, даже если все это дело может быть тщетным, давайте упорно цепляться за наши идеалы, любя истину и красоту. Откажемся от власти. Давайте поклоняться только Богу, созданному нашей любовью к добру. Давайте постоянно жить в мечтах о добре.

Одна ловушка, в которую мы должны не попадаться, — это ловушка, в которую (подумал Рассел) Камю попал несколько десятилетий спустя. Мы не должны культивировать и жить в духе пламенного восстания, яростной ненависти к бессмысленной вселенной.Почему нет? Потому что негодование по-прежнему является своего рода рабством, поскольку оно заставляет наши мысли быть занятыми злым миром. Откажитесь от негодования, чтобы ваши мысли стали свободными. Из свободы мысли рождаются искусство, философия и видение красоты.

Чтобы достичь этого, мы должны развить своего рода отстранение от нашего личного счастья, должны научиться освобождаться от бремени заботы о мелочах и личных вещах.

Оставить борьбу за личное счастье, изгнать всякое рвение временного желания, гореть страстью к вечному — это эмансипация, и это поклонение свободному человеку.(Рассел 1903: 61)

In The Conquest of Happiness Russell делает пару замечаний о смысле жизни, которые стоит отметить. Первый это:

Привычка смотреть в будущее и думать, что весь смысл настоящего заключается в том, что оно принесет, пагубна. Не может быть ценности в целом, если нет ценности в частях. Нельзя мыслить жизнь по аналогии с мелодрамой, в которой герой и героиня переживают невероятные несчастья, которые компенсируются счастливым концом.(1930: 29)

Вторая странная, но интересная мысль, возможно, не та мысль, которая приходит в голову большинству людей:

человеческое сердце, как сделала его современная цивилизация, более склонно к ненависти, чем к дружбе. И он склонен к ненависти, потому что он неудовлетворен, потому что он глубоко чувствует, возможно, даже бессознательно, что он каким-то образом упустил смысл жизни, что, возможно, другие, но не мы сами, добились того хорошего, что природа предлагает для удовольствия человека. (1930: 75)

Кажется, что люди ненавидят друг друга, потому что думают, что другие достигли (или знают?) Смысла жизни, а они этого не делают.Если это правда, нужно быть осторожным, чтобы не дать понять, что он знает смысл жизни, даже если он знает.

Некоторые писатели выступали за сосредоточенность и считали жизнь, организованную одним большим проектом или целью, образцом значимого. Рассел отвергает эту идею.

Все наши привязанности находятся во власти смерти, которая в любой момент может поразить тех, кого мы любим. Поэтому необходимо, чтобы наша жизнь не имела той узкой интенсивности, которая ставит весь смысл и цель нашей жизни на милость случайности.По всем этим причинам человек, который мудро стремится к счастью, будет стремиться к обладанию рядом второстепенных интересов в дополнение к тем центральным, на которых построена его жизнь. (1930: 177)

Наконец, в книге «Место науки в гуманитарном образовании» Рассел подчеркивает уже знакомую мысль о том, что смысл жизни должен исходить не извне, а изнутри.

Поиск внешнего смысла, который может вызвать внутреннюю реакцию, всегда должен быть разочарован: все «значения» должны быть в своей основе связаны с нашими первичными желаниями, и когда они угасают, никакое чудо не может вернуть миру ту ценность, о которой они размышляли. Это.( Мистицизм и логика, гл. 2, «Место науки в гуманитарном образовании»)

Это не означает, что смысл жизни создается или выбирается, а не обнаруживается. Ибо наши первичные желания в значительной степени даны, что-то (если нам повезет) мы просто находим в себе.

г. Schlick

Мориц Шлик (1882-1936) был одной из центральных фигур логического позитивистского движения. Обычно говорят, что мыслители движения игнорировали такие «метафизические» вопросы, как вопрос о смысле жизни.И все же Шлик, со своей стороны, никоим образом не пренебрежительно относился к этому. Он назвал себя искателем смысла жизни и написал чрезвычайно интересное эссе на эту тему в 1927 году.

Вклад Шлика в дискуссию является (для некоторых) одним из самых привлекательных произведений во всей литературе. Шлик знал о размышлениях Шопенгауэра и хотел избежать своих ужасных выводов. Шлик нашел свой ответ в (своей интерпретации) книги Ницше «Так говорил Заратустра». Ответ в том, что жизнь может иметь смысл, только если она свободна от подчинения целям и задачам.Предложение радикально: жизнь имеет смысл только в том случае, если не имеет какую-то цель или цель, которым все подчинено.

Шлик утверждал, что смысл жизни не в работе, а в игре. Работа в философском смысле — это всегда что-то, что делается не ради себя, а ради чего-то другого, какой-то цели или цели, которую нужно достичь. Чаще всего эта цель — выживание и сохранение жизни, то есть дополнительная работа, выполняемая только для сохранения жизни вида.Но абсурдно считать, что смысл жизни заключается в продолжении выживания вида или в работе, необходимой для того, чтобы это выживание стало возможным. Смысл жизни должен заключаться в содержании существования, а не в голом существовании как таковом.

В чем же тогда смысл жизни? Один из кандидатов, который напрашивается сам собой, — это чувство удовольствия и счастья. Но Шлик отвергает этого кандидата, отчасти на том основании, что удовольствие может привести только к пресыщению и скуке, о которых Шопенгауэр так ярко заставил нас осознать.Шлик также отвергает идеал счастья как смысл жизни, отмечая, что человек, по сути, является активным существом, для которого жизнь праздных удовольствий никоим образом не подходит. В конце концов Шлик говорит, что смысл жизни можно найти в пьесе, , то есть в деятельности, совершаемой ради собственного блага, а не ради достижения какой-то другой цели или цели. Делать что-то только для достижения какой-то дальнейшей цели или цели — это работа, а работа не может быть смыслом жизни.Конечно, работа необходима для человеческого существования и процветания, но она имеет смысл только в том случае, если ее можно — а можно — превратить в игру, что-то, что можно делать с удовольствием, даже если в конце концов из этого ничего не получится.

Шлик отказывается говорить, что смысл жизни в игре. Вместо этого он говорит, что смысл жизни — молодость , поскольку юность — это период жизни, в котором преобладает игра. Хорошим следствием этой позиции является тот факт, что жизнь, оборванная в младенчестве или юности, — это значимая жизнь.Если вас убили, когда вам исполнилось десять лет, вполне вероятно, что вы прожили жизнь, полную смысла.

Следует упомянуть еще один аспект точки зрения Шлика. Дело в том, что молодость — это не буквально вопрос того, как долго человек прожил на этой земле. Если старик превращает свою работу в игру, если он выполняет ее в первую очередь ради чистой радости от ее выполнения, тогда он молод в том смысле, что это имеет значение. Ключ к полноценной жизни — оставаться вечно молодым.

г. Тагор

Бенгальский индийский поэт, писатель рассказов, романист, драматург, художник, мудрец и философ Рабиндранат Тагор (1861-1941), которому часто приписывают важную роль во взаимообогащении Востока и Запада, получил Нобелевскую премию в литература в 1919 году.Писал на английском (иногда). Он знал работы Эйнштейна, Йейтса, Вордсворта и множества других западных мыслителей. В 1930 году он прочел лекции Хибберта в Оксфорде, опубликованные в следующем году под названием The Religion of Man (1931), замечательной книги, содержащей много размышлений о смысле жизни. Эта статья ограничится рассмотрением пары моментов из этой книги.

Тагор интересен тем, что его интерес к вопросу о смысле жизни возник не из каких-либо обстоятельств, которые, казалось, вызывали интерес у многих западных мыслителей.Тагор не был обеспечен и скучал, он не страдал от депрессии и экзистенциальной тоски, он не беспокоился о важности своей личной жизни в огромной системе вещей, он не был профессиональным академическим философом.

Тагор был склонен рассматривать вопрос о смысле жизни как вопрос: «Что такое человек?» или «Что я?» Его ответ, по-видимому, заключался в том, что истинный человек — это универсальное «я» или истинный Человек, представленный жизнью вида или даже жизнью всех существ.

Если у него и была проблема, то она заключалась в хаотической мешанине повседневной жизни. Не совсем искал выхода из затруднительного положения, один пришел к нему в обычный день, когда он просто жил своей повседневной жизнью в Восточной Индии. Он дает захватывающий и поэтический отчет об этом в шестой главе книги «Религия человека». Он пишет:

Внезапно я почувствовал волнение души внутри меня. Мой мир опыта в одно мгновение, казалось, осветился, и факты, которые были отстраненными и смутными, обрели великое единство смысла.Ощущение, которое я испытал, было похоже на то, которое может испытать человек, пробираясь сквозь туман, не зная места назначения, когда он внезапно обнаруживает, что стоит перед своим собственным домом. (Тагор 1931, 95)

Примечательно то, что Тагор почувствовал, что увидел смысл жизни не тогда, когда он осознал, что его жизнь действительно имеет значение или что-то прибавило к чему-то sub specie aeternitatus, или когда он придумал точку зрения вещи, которые избавили его от тоски и депрессии, но, скорее, когда он обнаружил, что его жизнь была частью великого единства смысла.Он видел смысл, когда все, включая его индивидуальную жизнь, было единым целым.

Вторая особенность концепции Тагора о смысле жизни — это роль, которую он отводит отрешенности. Уместная непривязанность кажется чем-то вроде непривязанности к мелким заботам собственной личной жизни. Это не отсутствие заботы обо всем и обо всем. Это отсутствие заботы о том, как протекает собственная личная жизнь. Соответствующим образом отстраненный человек проявляет интерес к тому, как в конечном итоге преуспевают Человек как вечное существо или существа любого рода.(В мысли Тагора есть восхитительная забота обо всей жизни, а не только о человеческой жизни.) Человек, отстраненный должным образом, теряет заботу о своих личных победах и неудачах и культивирует живительный интерес к жизни в целом, с которой вместо свою личную жизнь он идентифицирует. Результат — огромное усиление осознания значимости его собственной жизни.

e. Айер

Совершенно иной подход к проблеме смысла жизни был применен выдающимся логическим позитивистом английским философом А.Дж. Айер (1910–1989).

Айер утверждал в важной статье 1947 года, что «нет смысла спрашивать, какова конечная цель нашего существования или каков настоящий смысл жизни» (Ayer 1947: 201). Его аргумент состоит в том, что нет причин верить во что-либо подобное Богу, который создал нас и предназначил нас для определенной цели. И даже если бы такой Бог существовал, его цели не могли бы придать жизни смысла, если бы мы не соглашались с ними и не принимали их. Таким образом, смысл жизни всегда сводится к тому, что мы, как люди, стремимся, ценим и ценим.Там нет смысла открывать.

Айер настаивает на том, что бессмысленность жизни — не о чем плакать. Жизнь имеет любой смысл. Просто нет смысла спрашивать о смысле жизни , потому что такого нет и быть не может. На вопрос «В чем смысл жизни?» нелогично и без ответа. Но человек может придать своей жизни смысл, и если он это сделает, это будет для него значимым. Все сводится к оценочным суждениям, которые делает человек.И это вопрос личного выбора и предпочтений. Нет смысла говорить, что оценочные суждения одного человека верны, а другого — ложны. Придайте своей жизни смысл, и он будет иметь именно такой смысл.

5. Заключение

Отказ от вопроса о смысле жизни, который был характерен для Айера и его поколения, и идея Камю о том, что бессмысленность не имеет значения, возможно, по иронии судьбы вызвали недавний интерес к этому вопросу. Естественно-философский ответ состоит в том, что вопрос о смысле жизни, безусловно, имеет смысл и важен: в свете замечаний Айера, Камю и им подобных, как это так? Ощущение, что смысл жизни должен быть философской проблемой, которая имеет значение, мотивировало работу над вопросом о том, в чем суть вопроса о смысле жизни, если мы не принимаем пренебрежительное отношение Эйера и позицию Камю по отношению к нему.Работы Ричарда Тейлора, Роберта Нозика, Томаса Нагеля, Джоэла Файнберга, Гарри Франкфурта, Сьюзан Вольф, Таддеуса Мец, Джошуа Сичриса, Джулиана Янга, Джона Коттингема, Дэвида Бенатара и Гарретта Томсона (среди прочих) являются попытками ответить на этот вопрос.

Предыдущий обзор подводит нас примерно к 1950 году, как раз перед тем, как в философии, особенно в англо-аналитической традиции, произошел настоящий взрыв работ о смысле жизни. Тем, кто интересуется этим взрывом, следует начать с изучения превосходных обзоров в статье Таддеуса Меца в Стэнфордской энциклопедии философии (Metz 2013) и статье Джошуа Сичриса в The Internet Encyclopedia of Philosophy (Seachris 2012) .

6. Ссылки и дополнительная литература

• Эйер, А. Дж. «Утверждения философии». Перепечатано в «Смысле жизни», 3-е изд. Э. Д. Клемке (ред.). Нью-Йорк: Oxford University Press, 2008: 199-202. (Первоначально опубликовано в 1947 г.)
• Байер, К. «Смысл жизни». Перепечатано в «Смысле жизни». Клемке Э. Д. (ред.). Нью-Йорк: Oxford University Press, 1981: 81-117. (Первоначально опубликовано в 1947 г.)
• Камю А. «Миф о Сизифе». Дж. О’Брайен (тр.). Частично перепечатано в книге «Ways of Wisdom: Readings on the Good Life», Steve Smith (ed.). Лэнхэм, доктор медицины: University Press of America, 1983: 244-255. (Первоначально опубликовано на французском языке в 1943 г.)
• Карлайл, Т. 1834. Журнал Фрейзера. доступны в Интернете на сайте Project Gutenberg.
• Хайдеггер, М. Бытие и время. Дж. Маккуори и Дж. Робинсон (тр.). Oxford: Blackwell, 1973 г. (Первоначально опубликовано на немецком языке в 1927 г.)
• Джеймс, У. «Стоит ли жить?». в «Воля к вере» и «Другие очерки популярной философии», Нью-Йорк: Dover Publications, 1956: 32-62.(Первоначально опубликовано в 1895 г.)
• Джеймс, В. «Что делает жизнь значимой?». в «О некоторых жизненных идеалах». Нью-Йорк: Генри Холт и компания, 1899: 49–94. Перепечатано в Уильяме Джеймсе: Письма 1878-1899 гг. Нью-Йорк: Библиотека Америки, 1992: 861-80.
• Кьеркегор, С. Заключительный ненаучный постскриптум. (Доступно бесплатно в Интернете и в нескольких печатных изданиях.) (Первоначально опубликовано на датском языке в 1846 г.)
• Кьеркегор, С. Либо / Или: фрагмент жизни. (Доступно бесплатно в Интернете и в нескольких печатных изданиях.) (Первоначально опубликовано на датском языке в 1843 г.)
• Клемке, Э. Д. (ред.). Смысл жизни. Нью-Йорк: Oxford University Press, 1981.
• Клемке, Э. Д. (ред.). Смысл жизни. 2-е изд. Нью-Йорк: Oxford University Press, 2000.
.
• Klemke, E. D. & Cahn, S. (ред.). Смысл жизни: читатель, 3-е изд. Нью-Йорк: Oxford University Press, 2008.
.
• Мец, Т. «Смысл жизни». Стэнфордская энциклопедия философии (издание летом 2013 г.). Эдуард Н. Залта (ред.).
• Нагель Т. «Абсурд», перепечатанный в «Смысле жизни». Клемке Э. Д. (ред.). Нью-Йорк: Oxford University Press, 1981: 151-161. (Первоначально опубликовано в 1971 г.)
• Ницше, F. Ecce Homo. (доступно бесплатно в Интернете и в нескольких печатных изданиях.) (Первоначально написано на немецком языке в 1888–1889 гг.)
• Ницше, Ф. О генеалогии морали. Ян Джонстон (тр.). 2009.
• Ницше, Ф. Так говорил Заратустра. (доступно бесплатно в Интернете и в нескольких печатных изданиях.) (Первоначально написано на немецком языке в 1883-1885 гг.)
• Ницше, Ф. Сумерки идолов. (доступно бесплатно в Интернете и в нескольких печатных изданиях.) (Первоначально написано на немецком языке в 1888-1899 гг.)
• Ницше, Ф. Воля к власти. (доступно бесплатно в Интернете и в нескольких печатных изданиях.) (Первоначально опубликовано на немецком языке в 1901-1911 гг.)
• Оксфордский словарь английского языка. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета: 2014.
• Рассел Б. «Поклонение свободного человека». Перепечатано в «Смысле жизни».Клемке Э. Д. (ред.). Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета, 1981: 55-62. (Первоначально опубликовано в 1903 г.)
• Рассел Б. Покорение счастья. Лондон: Liveright, 1930.
.
• Сартр, Дж. П. Бытие и ничто. Х. Э. Барнс (тр.). Нью-Йорк: Философская библиотека, 1956. (Первоначально опубликовано на французском языке в 1943 году.)
• Сартр, Дж. П. «Экзистенциализм и гуманизм». Б. Фрехтман (тр.). 1956. Перепечатано в «Пути мудрости». С. Смит (ред.). Лэнхэм, доктор медицины: University Press of America, 1983: 234-43.
• Шлик, М. 1927. «О смысле жизни». Перепечатано в «Смысле жизни: читатель», 3-е изд., Э. Д. Клемке и С. Кан (ред.). П. Хит (тр.). Нью-Йорк: Oxford University Press, 2008: 62-71. (Первоначально опубликовано в 1927 г.)
• Schopenhauer, A. 1840. На основе морали. (доступно бесплатно онлайн и в нескольких редакциях)
• Шопенгауэр А. «О страдании мира». в очерках и афоризмах. Р. Дж. Холлингдейл (тр.). Нью-Йорк: Penguin Books, 1970: 41-50.(Первоначально опубликовано на немецком языке в 1851 г.)
• Шопенгауэр А. «О суете существования». в очерках и афоризмах. Р. Дж. Холлингдейл (тр.). Нью-Йорк: Penguin Books, 1970: 51-54. (Первоначально опубликовано на немецком языке в 1851 г.)
• Шопенгауэр А. «Об утверждении и отрицании воли к жизни». в очерках и афоризмах, Р. Дж. Холлингдейл (тр.). Нью-Йорк: Penguin Books, 1970: 61-65. (Первоначально опубликовано на немецком языке в 1851 г.)
• Шопенгауэр А. «О самоубийстве». в очерках и афоризмах.Р. Дж. Холлингдейл (тр.). Нью-Йорк: Penguin Books, 1970: 77-79. (Первоначально опубликовано на немецком языке в 1851 г.)
• Шопенгауэр, А. Очерки Артура Шопенгауэра: мудрость жизни. Т. Б. Сондерс (тр.). 1860. рпр. в Электронной книге проекта Гутенберга «Очерки Артура Шопенгауэра», 2004 г.
• Шопенгауэр, А. Очерки Артура Шопенгауэра: о человеческой природе. Т. Б. Сондерс (тр.). 1860. Перепечатано в Электронной книге проекта Гутенберга «Очерки Артура Шопенгауэра», 2004,
• Шопенгауэр, А.Мир как воля и представление. 2 тт. Э. Ф. Дж. Пейн (тр.). 1969. Нью-Йорк: Dover Publications. (Том 1 впервые появился в 1818 году, Том 2 — в 1844 году, на немецком языке.)
• Шопенгауэр, А. Очерки и афоризмы, Р. Дж. Холлингдейл (тр.). 1970. Нью-Йорк: Книги Пингвинов. (Первоначально опубликовано на немецком языке в 1851 г.)
• Сичрис, Дж., 2012, «Смысл жизни: аналитическая перспектива», Интернет-энциклопедия философии,
• Смит, С. (ред.), 1983, Ways of Wisdom: Readings on the Good Life, Lanham, MD: University Press of America.
• Тагор, Р., 1961, Религия человека, Лондон: Джордж Аллен и Анвин Ко., Перепечатано Бостон: Бикон Пресс. (Первоначально опубликовано в 1930 г.)
• Тейлор Р., 1970, «Смысл жизни», перепечатано в «Смысле жизни», Э. Д. Клемке (ред.), Нью-Йорк: Oxford University Press, 1981: 141-150.
• Толстой, Л., 2005, Признание, Эйлмер Мод (тр.), Перепечатано Минеола, Нью-Йорк: Dover Publications. (Первоначально опубликовано в 1884 г.)
• Янг, Дж. 2014, Смерть Бога и смысл жизни, 2-е изд., Нью-Йорк и Лондон: Рутледж.

Информация об авторе

Венделл О’Брайен
Эл. Почта: [email protected]
Государственный университет Морхеда
США

Камю и абсурд | Philosophy Talk

Многие люди считают, что самая фундаментальная философская проблема заключается в следующем: в чем смысл существования? Это вопрос, который Альбер Камю углублялся в свои романы, пьесы и эссе.

Его ответ, возможно, был немного удручающим.Он думал, что жизнь не имеет смысла, что не существует ничего, что могло бы когда-либо быть источником смысла, и, следовательно, есть что-то глубоко абсурдное в человеческих поисках смысла. Соответственно, его философский взгляд был назван (экзистенциалистским) абсурдизмом.

Какой был бы смысл жить, если бы вы думали, что жизнь абсурдна, что она никогда не может иметь смысла? Именно этот вопрос задает Камю в своей знаменитой работе Миф о Сизифе . Он говорит: «Есть только одна действительно серьезная философская проблема — самоубийство.Его мучил вопрос о том, может ли самоубийство быть единственной рациональной реакцией на абсурдность жизни.

Но почему он думал, что жизнь бессмысленна по своей природе? Разве люди не находят смысл по-разному?

Возьмите религию. Конечно, кажется, что обеспечивает комфорт многим людям, но для Камю это не может иметь подлинного значения, поскольку включает в себя иллюзию. Либо Бог существует, либо его нет. Если нет, тогда очевидно, почему он не может быть источником высочайшего смысла жизни.Но что, если Бог существует? Учитывая всю боль и страдания в мире, единственный разумный вывод о Боге — то, что он либо слабоумный, либо психопат. Итак, существование Бога могло только сделать жизнь более абсурдной, а не менее.

Конечно, Бог — не единственный возможный источник смысла, который следует учитывать. Подумайте о наших отношениях с другими людьми — нашей семьей, нашими друзьями, нашим сообществом. Мы любим других в этом жестоком мире и заботимся о них, и, возможно, поэтому мы продолжаем жить. Вот что придает смысл существованию.

Проблема здесь в том, что все, кого мы знаем и любим, однажды умрут, и некоторые из них сильно пострадают, прежде чем это произойдет. Как это еще не абсурд?

Прежде чем все впадут в депрессию, давайте подумаем о некоторых возможных решениях проблемы. Предположим вместе с Камю абсурдность поисков смысла. Предположим, что любой путь, по которому мы пытаемся найти смысл в этом мире, будет напрасным. Все они, так сказать, тупики. Как и мы избегаем вывода, что суицид — это ответ?

Рассмотрим подход Ницше.Как и Камю, он думал, что жизнь лишена внутреннего смысла. Но он думал, что мы могли бы придать этому определенное значение, приняв иллюзию. По словам Ницше, это то, чему мы должны учиться у художников. Они всегда изобретают новые «изобретения и уловки», которые придают вещам вид прекрасного, когда это не так. Применяя это к своей жизни, мы можем стать «поэтами своей жизни». Может ли это быть возможным решением?

Решение, к которому приходит Камю, отличается от решения Ницше и, возможно, является более честным подходом.Герой абсурда не находит убежища в иллюзиях искусства или религии. И все же он не отчаивается перед лицом абсурда — он не просто упаковывает все это. Вместо этого он открыто принимает абсурдность своего положения. Сизиф, навечно приговоренный к тому, чтобы толкать валун на гору только для того, чтобы он снова и снова катился ко дну, полностью осознает тщетность и бессмысленность своей задачи. Но он охотно подталкивает валун в гору каждый раз, когда тот скатывается вниз.

Вы можете задаться вопросом, как из считается решением.Вот что, я думаю, имел в виду Камю. Нам нужно честно противостоять мрачной правде и в то же время быть непреклонными, отказываясь позволить этой истине разрушить жизнь. В конце Миф Камю говорит, что мы должны «представить Сизифа счастливым».

Возможно, мое воображение ограничено, но я не уверен, что эта мысль меня утешает. Как именно столкновение с абсурдностью своего положения дает Сизифу повод продолжать движение? Может, это не должно утешать.Но, может быть, это все, что есть.

Итак, что вы думаете? Действительно ли жизнь абсурдна? Если да, то есть ли смысл жить?

В конце концов, я полагаю, что мой собственный подход к абсурду жизни похож на подход Пегги Ли, которая говорит: «Если это все, то давай продолжим танцевать». Давайте выпьем и выпьем, если это все… »

Камю, заяц и смысл жизни

1

См. Пол Эдвардс,« Смысл и ценность жизни »в ED Klemke (ред. .), Смысл жизни (N.Y .: Oxford University Press, 1981). Если не указано иное, номера страниц, цитируемые в тексте, относятся к этой книге. Эдвардс говорит: «Это действительно может быть так, как только человек приходит к выводу, что жизнь не имеет смысла в космическом смысле, его привязанность к земным целям будет подорвана до такой степени, что его жизнь перестанет иметь смысл в другом смысле». также. Однако … это отнюдь не то, что всегда происходит … бессмысленность жизни данного человека в земном смысле не могла бы логически вытекать из того факта, что жизнь бессмысленна в космическом смысле, если это факт … Более того, действительно существует нет веских оснований утверждать, что жизнь конкретного человека становится значимой в земном смысле только потому, что человеческая жизнь в целом имеет смысл в космическом смысле »(131).

Google ученый

2

См., Например, эссе Клемке, Эдвардса, Тейлора, Байера, Нагеля, Рассела, Хаксли, Нильсена и Хейра в Klemke (ed.) The Meaning of Life . Эдвардс говорит: «Многие пессимисты, похоже, не понимают логики оценочных суждений. Человеку имеет смысл спросить о чем-то: «Действительно ли это стоит?» или «Неужели это того стоит?» если он не считает его внутренне ценным или сравнивает его с другим товаром, с которым он может вступать в противоречие (127).Где растерянность пессимистов? Они отрицают, что жизнь имеет внутреннюю ценность — что она может быть в конечном итоге стоящей или ценной, помимо своего места в божественной схеме. Но они не должны отрицать, и обычно не отрицают, что это может иметь ценность в других важных отношениях. Эдвардс считает, что «стремление к достижению не бессмысленно, если оно позволяет достичь того, для чего предназначено, даже если оно не имеет последствий final , и очень важно то, как мы живем, если у нас есть определенные стандарты и цели, хотя мы не можем избежать» прах смерти.(127) Как я сказал вначале, это не тот пункт, по которому большинство пессимистов не согласны с Эдвардсом.

3

Роберт Нозик, Philosophical Explanations (Кембридж: Harvard Univ. Press, 1981), глава 6, «Философия и смысл жизни». В этой длинной (почти 80 страниц) главе Нозик обсуждает множество вопросов, включая роль, которую бог может играть, а может и не играть в придании смысла нашей жизни. По меньшей мере, Нозик не сочувствует предполагаемой связи между Богом или «религиозным взглядом» (593) в целом и проблемой значения.

Google ученый

4

Р. М. Хэйр, «Ничто не имеет значения», 241–247.

5

Суть моей критики Хэра можно резюмировать следующим от У. Д. Йоске. Именно расплывчатость «значения» позволила современным философам отвергать пессимистические страхи как необоснованные. Осознавая путаницу и неуверенность, которые окружают это слово, они пытаются задать вопрос: «В чем смысл жизни?» респектабельность путем прочтения «значения» в точном смысле, заимствованном из некоторого контекста, в котором оно используется со сравнительно строгой уместностью.Затем обнаруживается, что этот вопрос не имеет смысла при такой интерпретации, так что наши опасения по поводу смысла жизни оказываются псевдобоями … Никто не должен жить в страхе перед обнаружением бессмысленности жизни, точно так же, как ханжеский человек не должен бояться пошлость дроби (249). Если это отклонение «пессимистических страхов» должно быть оправдано, то чувство «бессмысленности», лежащее в основе таких страхов, должно быть сначала осознано, а не двусмысленно.

6

Это было доказано Филипом Куинном, Divine Commands (Oxford: Oxford University Press, 1980).и другие, что «теория этики божественного повеления» не требует отказа от моральной автономии и поэтому не вызывает возражений на этом основании.

Google ученый

7

Противоположную точку зрения см. Neilsen, 184–5. Обсуждение связанных вопросов см. В моей статье «Какое отношение смерть имеет к значению жизни?» Религиоведение , 24 (1988). Выражаю благодарность Сьюзан Левин, Роберту Макким, Тиму Окли, Джону Ридеру, Роберту Шарлеману, Биллу Трупу, Роберту Янгу и студентам Университета Вирджинии, Университета Ла Троб, Университета Пенсильвании, Хаверфордского колледжа и Св.Андреевский колледж.

Жизнь, которой стоит жить: Альбер Камю и поиски смысла: 9780674970861: Зарецкий, Роберт: Книги

«Поучительно … Зарецкий исследует многогранную чувствительность Камю». — Джон Тейлор , Times Literary Supplement

« A Life Worth Living отходит от хронологического подхода… Вместо этого Зарецкий рассказывает историю [Камю] по пяти темам, которые занимали его жизнь. и работа: абсурд, молчание, мера, верность и бунт.В результате получается гораздо более человечный портрет человека, жизнь которого часто сводится к размышлениям о мрачности абсурдизма. Записывая идеи, а не события жизни Камю, Зарецкий показывает, что «Камю был слишком человечен: очевидный момент, который наша отчаянная потребность в героях, особенно сейчас, часто скрывает» ». — Линда Кинстлер , New Republic

«Это прекрасное введение в Альберта Камю и обзор для тех, кто уже читал его.Зарецкий без особых усилий исследует иногда сложные концепции в доступном, даже разговорном исследовании, в котором сочетаются важные аспекты жизни Камю: его алжирское происхождение, жизнь во Франции, важность войны; Сопротивление и туберкулез, которые мучили его на протяжении большей части его жизни ― своими работами, таким образом, что они дают сильное представление о писаниях и писателе … Результатом является краткий портрет интеллектуала, глубоко озабоченного этикой, но с неизменной любовью к чувственному и красоте жизни.» — Стивен Кэрролл , Sydney Morning Herald

« В красиво озаглавленном и красиво написанном A Life Worth Living: Albert Camus and the Quest for Meaning , историк Роберт Зарец пожизненное стремление пролить свет на абсурдное состояние, его «тоску по значению или единству для нашей жизни» и его вневременное, но все более своевременное наследие… Замечательное чтение в целом ». — Мария Попова , Brain Pickings

«Некоторым писателям повезло, что их помнят через 50 лет после их смерти, а некоторых даже любят.Однако что исчезающе редко, так это то, что давно умерший писатель остается предметом споров. Альбер Камю — одно из тех исключений, писатель, у которого все еще есть сила разжигать политические страсти, потому что ему удалось так глубоко включить историю 20-го века в свои произведения … Читатели, впервые знакомые с Камю, найдут в Зарецком глубоко информированного и сердечного человека. восхищенный гид. » — Адам Кирш , Daily Beast

«Представлять Альбера Камю как экзистенциалистского философа абсурда крайне ограниченно.Хотя Камю никогда не учили философу, Зарецкий демонстрирует, что мысли Камю были отмечены многими другими темами. Камю был в высшей степени принципиальным человеком и ярым сторонником справедливости … Голос Камю до сих пор имеет резонанс ». — Christian Century

«Спустя более полувека после его безвременной смерти в 1960 году в возрасте 46 лет Камю продолжает увлекать нас … Зарецкий проводит тщательные и строгие исследования жизни и творчества автора, а также помогая нам понять беспокойство человека, давшего читателям, ищущим поддержки в искусстве, одни из самых лирических и обнадеживающих советов в литературе 20-го века.» — Кевин Рабалайс , Австралиец

« Для хорошего краткого исследования жизни, работы и философии [Камю] попробуйте книгу Роберта Зарецкого «Жизнь, которой стоит жить: Альбер Камю и жизнь». В поисках смысла ». — Стивен Ромеи , Австралиец

«Столетие [со дня рождения Камю] побудило книги, статьи и пересмотр его вклада в литературу и его времена.Роберт Зарецкий — один из лучших. Алжирско-французский лауреат Нобелевской премии, известный такими романами, как Незнакомец и Чума , а также эссе, включая «Миф о Сизифе» и «Размышления о гильотине», пронзительно и настойчиво писал о столкновении с несправедливостью и о необходимости восстание, противостояние абсурду и поиск смысла. Зарецкий подчеркивает, почему идеи Камю, погибшего в автокатастрофе в 1960 году, остаются актуальными и сегодня ». — Питер М.Джанотти , Newsday

«Предлагаю краткие, красноречивые и научные трактовки жизни и деятельности франко-алжирского моралиста… Камю собрал множество людей, и… Зарецкий снова и снова возвращается к этой истине. ” — Барри Ленсер , PopMatters

Роберт Зарецкий — литературный биограф и историк Франции. Он профессор гуманитарных наук в Хьюстонском университете и автор многих книг, в том числе «Жизнь, достойная жизни: Альбер Камю и поиск смысла» и «Просвещение Босуэлла» .Зарецкий — редактор истории Los Angeles Review of Books , постоянный обозреватель The Forward, и частый автор статей в New York Times , Los Angeles Times , Foreign Policy и Chronicle. высшего образования .

(PDF) Понятие абсурда и смысл жизни в экзистенциализме Альбера Камю

AT Arinze, IN Onwuatuegwu

10.4236 / ojpp.2020.104037 536

Open Journal of Philosophy

сдаться абсурду вместо того, чтобы воплотить смысл в жизнь .Следовательно, он заявляет, что

провозглашает тотальный «бунт» против абсурда, хотя у нас нет твердой надежды на окончательную победу.

Таким образом, Камю сопротивлялся экзистенциалистским интерпретациям своей философии. Это

могло быть результатом того факта, что Камю, в отличие от экзистенциалистов, действительно думал, что

были времена, когда обстоятельства или ситуации в жизни действительно заставляли наши действия

. Однако его позиция, безусловно, весьма противоречива.Тем не менее, для Ca-

mus осознание абсурда жизни уже является движением к преодолению бессмысленности жизни

. Поскольку абсурд не имеет смысла, человек должен твердо удерживать себя против него и отдельно от него и восстать против него во всей его полноте. Человек может быть

в состоянии держаться в стороне от абсурда, потому что он имеет свободу выбирать

, чтобы не поддаваться абсурду или бессмысленности жизни. Обладая этой свободой,

человек должен обладать некоторой грацией, которая позволит ему придать какой-то смысл своему существованию

.

Свобода для Камю недостижима сверх того, что допускает абсурдность существования

: однако ближайший к достижению абсолютной свободы путь

— принять абсурд (Camus, 1955). Поэтому он вводит идею

«принятие без отставки» как средство борьбы с признанием абсурда

. В мире, лишенном высшего смысла, человеческая природа становится настолько свободной, насколько это возможно для человека,

(Камю, 1955).Имея в виду это понятие Камю

о «принятии без смирения», единственное средство, посредством

, которым человек может быть свободным от абсурдности жизни, Брэд признает, что мы являемся рабами

нашего уникального человеческого состояния. Абсурд связывает нас своими терминами, и мы защищаем себя от соблазна рассматривать источники смысла или ценностей как абсолютную

лютню (Brad, 2011).

Баггин, говоря об этой свободе, считает, что мы находимся во вселенной, которую мы не создавали

, в зависимости от условий, которые мы не выбирали, и уязвимы для травм,

потерь и смерти.Однако мы в равной степени знаем себя как способных создавать красоту, развивать глубокие и любовные отношения, находить природу, которая понятна

и великолепна, и видеть возможность более полного существования за пределами времени и обстоятельств. . Поэтому в этом отношении он считает, что наша возможность

состоит в том, что жизнь имеет смысл в той мере, в какой мы ее придаем (Википедия, 2006).

Здесь возникает вопрос: есть ли смысл в жизни человека? Стоит

живого

? Эти два вида значений очень важны в человеческом существовании.

Во-первых, это все живые существа, каждое из которых может быть оценено в соответствии с определенным порядком развития

. Во-вторых, есть смысл, который жизнь обретает по мере того, как она разворачивается как история, построенная из эпизодов, последовательностей, разделов и глав. Этот

имеет драматическое значение, по отношению к которому мы являемся автором, актером и

аудиторией: иногда формируя события, иногда живя ими, а иногда ob-

обслуживая их с развлечением или назиданием.Этим Баггини поддержал Ca-

mus и позаимствовал его взгляд на свободу. Камю стремится определить, как лучше всего

жить в абсурдном мире, где нет очевидных причин считать один курс действий

лучше другого. По общему признанию, он заключает, что, хотя рациональность

не навязывает причины для предпочтения одного действия или образа жизни другому, мы

.