Slow yourself down — Camel

Slow yourself down Сбавь скорость You tell me you’re searching for a new place You tell me tomorrow will have a true face You say that I don’t understand When you speak of your summertime land Just slow yourself down, I’m coming along You tell me your past often hurt you And even your friends, they would desert you But now you are beginning to see The same things have happened to me Just slow yourself down, I’m coming along You tell me your dreams have been broken And not enough words have been spoken The time has come to see it through Slow down ’cause I’m coming with you Just slow yourself down, I’m coming along Ты говоришь мне, что ищешь новое место, Ты говоришь мне, что у завтрашнего дня будет истинное лицо. Ты говоришь, что я не понимаю, Когда ты рассказываешь о своей стране лета. Просто сбавь скорость, я поеду с тобой. Ты говоришь мне, что твое прошлое часто ранит тебя, И даже твои друзья, они оставят тебя. Но теперь ты начинаешь понимать – То же самое происходило и со мной. Просто сбавь скорость, я поеду с тобой. Ты говоришь мне, что твои мечты были разбиты, И что недостаточно слов было сказано. Пришло время довести дело до конца, Притормози, потому что я отправлюсь с тобой, Просто сбавь скорость, я поеду с тобой. Автор перевода — Просто меломан Страница автора Понравился перевод? Перевод песни Slow yourself down — Camel Рейтинг: 5 / 5    2 мнений

Camel Camel Треклист (4) Slow yourself down The mystic queen Separation Curiosity Добавить видео Укажите ссылку на видео с YouTube к этой песне, чтобы загрузить видео. Популярные песни 1. Flowers Miley Cyrus 2. Me gustas tú Manu Chao 3. Je veux ZAZ 4. Sonne Rammstein 5. Deutschland Rammstein 6. Unholy Sam Smith 7. Was wollen wir trinken Rabauken 8. Treat me like a slut Kim Petras 9. Du hast Rammstein 10. Bloody Mary Lady Gaga Событие Вчера 06.03.1978 День рождения Thomas Godoj

Протокольная зависимость – Деньги – Коммерсантъ

800 лет назад в Англии увидела свет книга под латинским названием «Urbanus Magnus», более известная как «Книга культурного человека». Это был первый в Европе учебник этикета, содержавший свод правил хорошего тона, которые надлежало соблюдать английским рыцарям. Рыцари их, конечно, не соблюдали, так что европейцам понадобилось несколько столетий для того, чтобы привыкнуть к более или менее изящным манерам. С тех пор этикет как набор поведенческих условностей успел пережить свой расцвет и свой упадок.

«Если хочешь рыгнуть»

Человек соблюдает этикет для того, чтобы оставаться приемлемым для своего социального окружения. Если вы хотите появляться на приемах у герцогини, будьте любезны научиться держать вилку. Но если вы хотите, чтобы вас считали полноправным членом высшего общества, придется руководствоваться таким количеством правил, условностей и ограничений, что, возможно, исчезнет само желание смешиваться со знатью. По счастью, в сегодняшней Европе можно прекрасно существовать, обладая самыми скверными манерами. Но так было далеко не всегда. Дело в том, что в свое время нормы этикета исходили от правящей элиты, а следование или не следование им становилось вопросом политическим.

Итак, около 1208 года в Англии появился первый учебник этикета. Автором его был Дэниел Бекклз — придворный короля Генриха II. Хотя книга писалась через много лет после смерти этого короля, Бекклз не забыл указать, что описывает лишь те обычаи, которые ввел его покойный сюзерен: «Старый король Генри,— писал сочинитель,— был первым, кто дал невежам учение, изложенное в этой книге». Список правил, предложенных английскому рыцарству, был весьма обширен. Некоторые из этих правил кажутся нам сегодня чем-то само собой разумеющимся: «принимай подарки от великих людей с благодарностью», «всегда благодари хозяина дома», «когда едешь через мост, ослабь вожжи», то есть сбавь скорость, и т. п. Были там и другие советы, которые могут немало рассказать о нравах тогдашнего рыцарства: «если хочешь рыгнуть, не забудь поднять голову к потолку», «не атакуй своего врага, пока он сидит испражняясь», «не седлай коня посреди зала», «если твой пенис позовет тебя к проститутке, то иди не к самой грязной из шлюх, опорожни побыстрее свои тестикулы и уходи оттуда как можно скорее». Похоже, даже эти нехитрые правила могли зародиться только при королевском дворе и поддерживались исключительно авторитетом монарха. Принуждая подданных к их исполнению, король приучал рыцарей к тому, что его двор — не место для грубых выходок и своеволия. Тем самым власть короля укреплялась, а вассалы приучались к почтительности.

В последующие века в этом плане мало что изменилось. Средоточием хороших манер оставались дворы государей Европы, в то время как в провинции продолжали седлать коней посреди зала и рыгать, не глядя в потолок. Правила хорошего тона существовали в неразрывной связи с придворными ритуалами, которые были призваны возвышать королевскую власть и указывать аристократам их место. А при Людовике XIV придворный этикет стал средством государственной политики.

Когда Людовик XIV взял власть в свои руки, центральная власть во Франции была еще достаточно слаба. Многие аристократы имели возможность игнорировать королевскую волю, просто удалившись в свои обширные владения, где их власть была не меньше королевской. Молодой Людовик сумел обуздать своих вассалов, заставив их постоянно присутствовать при дворе. Король, конечно, не мог заставить каждого герцога или принца крови ежедневно находиться поблизости от трона, но он завел порядок, при котором человек, не бывающий при дворе, не мог рассчитывать на королевские милости. Когда монарху подавали прошение от лица дворянина, который редко бывал во дворце, Людовик говорил: «Я его никогда не видел» или же «Я его не знаю»,— и на прошении можно было ставить крест. Теперь один неодобрительный взгляд короля мог стоить придворному карьеры, и наоборот, единственной похвалы его августейшего величества было достаточно для быстрого возвышения. А похвалить или пристыдить Людовик мог за фасон платья или за манеру нюхать табак. Поэтому следование этикету стало для придворных насущной необходимостью, а подчас и смыслом жизни.

Само слово «этикет» тоже появилось при дворе «короля-солнца». Придворным раздавали памятки, в которых перечислялись все правила поведения при дворе. Эти памятки печатались на небольших листках бумаги, по-французски — etiquette. Правила эти одинаково подробно описывали, как надлежит кланяться, держать столовые приборы и пользоваться носовым платком и как надлежит воздавать почести различным лицам в соответствии с их общественным положением. Если с хорошими манерами все было более или менее понятно, то вопрос о том, кому и какие почести полагаются, вызывал постоянные споры, в ходе которых придворные начисто забывали и о манерах, и о всяких приличиях. Один из таких случаев описывал в своих мемуарах герцог Сен-Симон. Принцесса д`Аркур решила воспользоваться аудиенцией у малолетней герцогини Бургундской, которая являлась членом королевской семьи, для того чтобы повысить свой статус при дворе. Сен-Симон пишет: «Дамы начали прибывать отовсюду, прежде чем двери были открыты. Самые пунктуальные герцогини оказались ближе к порогу и смогли войти первыми. Принцесса д`Аркур и другие дамы из Лотарингии последовали за ними. Герцогиня де Роан заняла самый высокий стул справа. В следующий момент, когда все герцогини расселись, а опоздавшие все еще прибывали, принцесса д`Аркур подкралась к ней сзади и сказала, чтобы она пересела на левую сторону. Весьма пораженная, герцогиня де Роан ответила, что ей и здесь удобно. Тогда принцесса — высокая, сильная женщина — без разговоров обхватила ее за талию, стащила ее со стула, а сама уселась на ее место». В общем, галантный век не был столь уж галантным, когда речь заходила о социальном статусе.

Так с помощью этикета Людовик заставил своих дворян думать не о заговорах, а о том, на каком стуле сидеть, какими бантами украшать камзол и как держать себя на публике. Изящные манеры обитателей Версаля служили только одной цели — угодить королю. Поскольку, согласно протоколу, в комнату короля нельзя было стучаться, придворные отпускали длинные ногти на мизинце, чтобы царапаться в дверь. Поскольку король любил балет и сам танцевал на сцене, походка придворных стала походить на сценические движения танцоров. Даже стоя на месте, придворный занимал первую или третью балетную позицию.

Реставрация победила

Французский двор оставался эталоном европейского этикета на протяжении всего XVIII века. После смерти Людовика XIV французская аристократия смогла вздохнуть с облегчением, ведь мелочной регламентации его царствования пришел конец. Жить в Версале стало легко и приятно, а придворный этикет превратился из средства услужения королю в способ доказать окружающим свое право вращаться в высшем обществе. Но с началом революции всему этому пришел конец, и вскоре тон в Париже задавали комиссары Конвента, которые, демонстрируя единство с народом, чуть ли не сморкались в рукав.

К этикету вернулись только при Наполеоне I. Император заказал мадам де Жанлис, которая была известна как автор нравоучительных произведений, книгу под названием «Старинный придворный этикет». Книга эта была нужна для того, чтобы познакомить новую наполеоновскую элиту с основами правил хорошего тона и придать ей внешний лоск, которого так недоставало бравым генералам и расчетливым дельцам, оказавшимся у императорского трона. Сам Наполеон, впрочем, понимал дворцовый этикет чисто по-военному. Он, например, распорядился, чтобы люди находились в залах дворца, соответствующих их рангу. Маршалы были вхожи в один зал, генералы — в другой и т. д. В общем, этикет оставался внешним воплощением политики правящего режима, и тот, кто хотел оставаться лояльным, должен был ему следовать.

Но подлинное возрождение французского этикета состоялось после реставрации Бурбонов, поскольку новый король Людовик XVIII был буквально одержим придворным распорядком и хорошими манерами, которые в его понимании существовали нераздельно. Король подходил к соблюдению протокола со всей возможной скрупулезностью. Например, во время церемонии подписания акта о рождении первого сына герцога Беррийского Людовик не позволил своему кузену Луи Филиппу, герцогу Орлеанскому, взять перо из рук канцлера Франции, потому что канцлер должен подавать перо только королю. Герцогу Орлеанскому пришлось брать письменные принадлежности из рук простого чиновника. Своему премьеру Жозефу Виллелю король однажды сказал, что дарует членам своей семьи и всем прочим «лишь то, что полагается по этикету, и не больше».

Следить за строгим соблюдением дворцовых обычаев и ритуалов королю помогала феноменальная память. В 1824 году, когда Людовик XVIII уже находился при смерти и не поднимался с постели, к нему явился Виллель с просьбой от того же герцога Орлеанского. Герцог просил голубую ленту ордена Святого духа для своего сына, которому исполнялось 14 лет. Герцог Орлеанский аргументировал свою просьбу тем, что все принцы крови получали эту ленту в день четырнадцатилетия. Король просьбу отклонил, припомнив, что за несколько десятилетий до того принц крови герцог Энгиенский получил голубую ленту на пятнадцатилетие. Людовик припомнил не только дату рождения герцога Энгиенского, которого давно уже не было в живых, но даже день недели, когда ему была вручена лента. В общем, этикет все так же оставался орудием власти, ведь король не слишком жаловал своего кузена и притеснял его при каждом удобном случае.

Так же как и во времена «короля-солнца», вокруг придворных ритуалов шла постоянная борьба. Порой изменение социального статуса человека выражалось в какой-нибудь мелочи, например в запятой. В письмах к герцогу Беррийскому или герцогу Бордоскому следовало обращаться без всяких запятых: «монсеньор герцог Беррийский» и «монсеньор герцог Бордоский». А вот герцог Ангулемский, который был женат на племяннице короля, имел право на почетную запятую — к нему обращались «монсеньор, герцог Ангулемский». Тем самым слово «монсеньор» (мой господин) превращалось из вежливого обращения в титул.

С помощью этикетных ограничений можно было как возвыситься самому, так и унизить своих врагов. Герцог де Дюрас, например, пролоббировал довольно странную поправку к дворцовому протоколу. Отныне вход в Тронный зал разрешался только герцогиням, а графиням и баронессам был заказан. Такого не было даже при Бонапарте, чьи запреты переходить из зала в зал относились только к мужчинам. Но де Дюрас хотел поднять престиж своего титула, и другие герцоги его, похоже, в этом поддержали. Пожилые дамы, помнившие еще дореволюционный Версаль, задыхались от ярости. Графиня де Буань писала об этом новшестве: «Все входили в залу Маршалов… пересекали едва освещенную Голубую гостиную. После этого мы, простые смертные, оставались в гостиной Мира, освещенной ненамного лучше. Герцогини же входили в Тронную залу, которая одна во всем дворце была залита огнями». Особое возмущение старой аристократки вызывало то, что среди герцогинь было много бывших простолюдинок, вышедших замуж за наполеоновских генералов, заслуживших титул на поле брани.

Весь Париж

После смерти Людовика XVIII страной шесть лет правил Карл Х, а после революции 1830 года трон достался тому самому Луи Филиппу, герцогу Орлеанскому, которого так любил третировать Людовик. Новый режим провозгласил курс на свободу, равенство и прочие либеральные ценности, что не могло не отразиться на том, что отныне считалось хорошим тоном. Началось все с того, что сам король теперь стал слишком тесно общаться с народом. Однажды гвардейским офицерам пришлось буквально вырывать монарха из рук восторженной толпы. Один из офицеров вспоминал: «До парадной лестницы он (король) добрался в скверном виде: жилет расстегнут, рукава оторваны, шляпа измята, покуда король пытался приветствовать толпу, та чуть было его не поглотила».

Во дворце и в Париже водворился дух фамильярности, что сразу привело к огрублению манер. Однажды, например, во дворце королева Мария-Амалия встала со своего места, чтобы перейти в соседнюю комнату. Один из придворных бросился открывать ей дверь, но присутствовавшие дамы удержали его, сказав, что «ныне это не в моде». Сама Мария-Амалия только способствовала этому опрощению. Если раньше дворцовые концерты начинались всегда в восемь вечера, то теперь королева не разрешала начинать до тех пор, пока не соберутся гости. Впрочем, однажды, когда супруга одного из министров уж слишком задержалась, королева приказала начинать концерт, но зарезервировала место для опоздавшей дамы возле себя, а когда та наконец явилась, принесла ей свои королевские извинения.

О хороших манерах теперь можно было забыть, поскольку королевский двор больше не был законодателем мод в сфере этикета. Напротив, дворец заполонили люди, имевшие об этикете самое отдаленное представление. Одна аристократка сокрушалась: «О буржуазки, приезжайте во дворец, вы получили на это право, ибо ныне вы обладаете могуществом и богатством, ибо вам принадлежат прекраснейшие замки… но научитесь прежде правилам поведения при дворе и попытайтесь хотя бы говорить по-французски с королевой французов». Но «буржуазки», как и их мужья, ничему не собирались учиться, а потому аристократы перестали ездить ко двору. Одна парижская дама мотивировала свой бойкот королевского дворца тем, что «не хотела бы встретиться в Тюильри с женой своего кондитера».

Все это имело далеко идущие последствия. С одной стороны, монархия Луи Филиппа, не сумев выстроить надлежащие отношения с подданными, быстро утратила всякий авторитет и в 1848 году пала под ударами очередной революции. С другой стороны, изменилась сама сущность этикета, который отныне перестал быть исключительно придворным. В годы правления Луи Филиппа парижское общество распалось на несколько не связанных друг с другом светских кружков. Австрийский дипломат, проживший в Париже много лет, писал об этом городе: «Тому, кто хочет приобрести здесь известность, впору прийти в отчаяние. Как узнать, кто задает тон? Чьего расположения добиваться? В Лондоне достаточно быть принятым в доме герцога Х или показаться на людях в обществе леди Y, чтобы получить право именоваться человеком светским. В Париже, напротив, приходится снова и снова ежедневно завоевывать это звание в каждом из салонов… любимец одного салона не известен ни одной живой душе в доме напротив». Но если ни связи, ни близость ко двору, ни даже богатство не делали человека светским львом сами по себе, то должно же было быть что-то такое, что объединяло бы посетителей самых разных салонов и приверженцев самых разных политических направлений. Этим чем-то стали хорошие манеры и общепринятые стандарты поведения, что, собственно, и называют этикетом.

Несмотря на все различия между салонами и отсутствие единого центра светской жизни во французской столице, все парижское светское общество жило по одним и тем же правилам и в одном и том же ритме. Светские мероприятия начинались в декабре и продолжались до Пасхи, после чего начинался мертвый сезон. Дамы и господа разъезжались по замкам и загородным резиденциям или же отправлялись лечиться минеральной водой и развлекаться рулеткой в Баден-Баден. Те же, у кого не было загородных домов, стыдливо прятались все лето в своих квартирах, боясь высунуть нос на улицу до темноты. Ведь человек, про которого станет известно, что ему некуда уехать на лето, станет посмешищем и изгоем, в каких бы кругах он ни вращался.

Так родилось светское общество, известное нам по литературе XIX века,— подчиненное бесчисленным условностям и в то же время почти независимое от центральной власти. Модель поведения светских парижан стали перенимать во всех европейских столицах, включая те, в которых независимость от власти была совершенно недостижимой. Светская жизнь Петербурга протекала в том же ритме, что и в Париже: летом город пустел, а зимой открывались салоны, которые функционировали до весны. К этикету же здесь относились с неменьшей щепетильностью. Англичанин Марри, писавший путеводители для туристов, сообщал о нравах петербуржцев: «Прибывшим в город иностранцам полагается первыми наносить визиты, их либо возвращают лично, либо оставляют визитную карточку. В том случае, если хозяина нет дома, оставляя карточку, следует загнуть один из ее углов… В С.-Петербурге очень пунктуальны по части визитных карточек, которые оставляют после приемов и представления… Визиты полагается наносить между тремя и пятью часами пополудни».

«Плющ и пудинг»

Помимо Парижа в Европе был еще один город, диктовавший свои вкусы всему миру. В викторианскую эпоху Лондон стал подлинным законодателем мод в вопросах этикета. Британская модель этикета отличалась еще большим количеством мелких условностей, чем французская, и дело тут тоже было отчасти в политике. Во-первых, при королях, правивших страной до 1837 года, когда на престол взошла молодая Виктория, нравы в королевстве были довольно распутными, и начало нового царствования было использовано борцами за мораль как подходящий предлог для борьбы за нравственность. Во-вторых, Англия переживала те же трудности, что и Франция. С одной стороны, королевский двор переставал быть центром светской жизни, а с другой стороны, в высший свет активно прорывались люди, которые не могли похвастаться благородством кровей. Высшее общество хотело оградить себя от нахальных нуворишей и воздвигало на их пути всевозможные препоны в виде писаных и неписаных правил, которые можно было выучить только с младенчества. Была, наконец, и еще одна причина. В Англии тех лет родители уже не могли насильно выдать дочь замуж. Теоретически девушка сама могла выбрать себе жениха, и, чтобы ей не пришло в голову найти его не там, где надо, викторианцы начали старательно дозировать контакты с людьми не своего круга.

Существовали строжайшие правила относительно того, кого, как и когда можно принимать, а кого нельзя пускать на порог. Вот что писала вполне свободомыслящая графиня Уорвик в конце викторианской эпохи: «Армейских и морских офицеров, дипломатов и священнослужителей можно пригласить ко второму завтраку или обеду. Викария, в том случае если он джентльмен, можно постоянно приглашать на приемы в саду, но ни в коем случае — ко второму завтраку или обеду. Всякого, кто связан с искусствами, сценой, торговлей или коммерцией, вне зависимости от достигнутых на этих поприщах успехов не следует приглашать в дом вообще».

О том, как воспитывали девушек в викторианскую эпоху, можно составить себе представление по описаниям Чарлза Диккенса. Героиню романа «Крошка Доррит» поучали: «Предпочтительнее говорить «папа», моя милочка… «Отец» звучит несколько вульгарно. И кроме того, слово «папа» придает изящную форму губам. «Папа», «пчела», «пломба», «плющ» и «пудинг» — очень хорошие слова для губ; в особенности «плющ» и «пудинг». Чтобы наружность соответствовала требованиям хорошего тона, весьма полезно, находясь в обществе, время от времени, например входя в гостиную, произносить про себя: «папа», «пчела», «плющ и пудинг», «плющ и пудинг»». В общем, головы будущих невест были до отказа забиты всевозможными условностями, правилами и советами.

Учиться на настоящего джентльмена было немногим проще, чем на настоящую леди. Нужно было запомнить, например, что, навещая знакомую даму, нужно держать трость или зонт, а также шляпу в руках и ни в коем случае не оставлять их в холле, поскольку на такое имеет право только муж. Нужно было не забывать, что знакомую леди, встреченную на улице, ни в коем случае нельзя приветствовать. Она должна кивнуть первой, иначе поведение джентльмена будет расценено как непристойное приставание на улице. Но даже поздоровавшись по всем правилам, леди и джентльмен не могли остановиться на улице и поговорить, какой бы туман их в это время ни окружал. Джентльмен должен был развернуться и пойти в ту же сторону, в какую шла леди, потому что для настоящей леди идти в сопровождении мужчины не вульгарно, а стоять рядом с ним — вульгарно, и даже очень.

Если поначалу этикет должен был позволить аристократии отгородиться от прочей публики, то в течение XIX века он, наоборот, стал пропуском в свет. Хорошие манеры уже не отличали джентльмена, а делали его таковым, так что к привилегированной касте викторианского общества со временем стали принадлежать врачи, инженеры, адвокаты и прочие люди интеллигентных профессий, усвоившие условности этикета. Впрочем, некоторые условности продолжали действовать в отношении врачей. Хирурги и акушеры не могли считаться джентльменами вне зависимости от своих манер, поскольку их работа слишком уж напоминала физический труд.

Первая мировая война стала катастрофой не только для всей европейской культуры, но и для этикета, поскольку в ходе военных действий погибли многие ее носители, а после заключения мира возврат к старым ценностям и условностям многим казался неуместным. Зато в Америке интерес к старому европейскому искусству пускать друг другу пыль в глаза в послевоенные годы необыкновенно вырос. В конце концов, американцы единственные вышли из войны без больших потерь и с большой прибылью, так что они имели все основания считать себя наследниками европейской аристократии, истребившей себя в окопах.

Первая же писательница, взявшаяся разъяснять американцам правила хорошего тона, стала миллионершей. Эмили Пост родилась в весьма обеспеченной семье знаменитого архитектора Прайса, получила надлежащее образование и вышла замуж за банкира Эдвина Поста. Их счастью пришел конец в 1905 году, когда ей пришлось развестись с мужем из-за его романа со стриптизершей. Эмили лишилась денег и положения в обществе и стала зарабатывать писанием статей и рассказов. Все изменилось в 1922 году, когда она выпустила книгу под названием «Этикет в обществе, бизнесе, политике и дома». Книга мгновенно стала бестселлером и выдержала не одно переиздание.

С тех пор книги по этикету появлялись регулярно. Особенного успеха добилась Эми Вандербильт, выпустившая в 1952 году «Полный курс этикета». Все эти книги сильно напоминают так любимые в Америке учебники в стиле «сделай сам» или «как стать миллионером за 10 уроков», поскольку призваны научить человека притворяться быть тем, кем он в действительности не является. Но даже авторы подобных пособий по джентльменству бывали вынуждены признать, что этикет в старом смысле слова умер и больше не воскреснет. Вандербильт сокрушалась: «Во времена королевы Виктории, когда девушек до восемнадцати лет держали дома, их первый выход в свет, то есть официальное представление друзьям родителей, имел действительно большое значение в обществе. Мировые войны пагубно сказались на этой традиции. Постепенно такая дорогостоящая церемония, как персональное представление молодой девушки ее семьей, стала исчезать. Установился обычай «массового выхода в свет», когда благотворительные органы устраивают представление обществу целой группы девушек, иногда довольно многочисленной». Так одни традиции постепенно отмирали, а их место занимали новые, связанные уже не столько с социальным статусом, сколько с элементарным удобством общения.

На свет появился телефонный этикет, который подразумевал и подразумевает короткое и ясное изложение своих мыслей так называемым телеграфным стилем, когда фразы коротки, а слова понятны. В конце ХХ века появился даже сетикет, то есть этикет для общения в интернете. Сетевой этикет предполагает, например, запрет на использование без причины заглавных букв, поскольку слова, набранные исключительно заглавными буквами, воспринимаются в чате как оглушительный крик, запрет на оскорбления, перепечатку чужих высказываний без ссылок и т. д. Этикет, понимаемый как свод простых и естественных правил, которые помогают людям не мешать друг другу, существует до сих пор и будет существовать всегда. Но инструментом высокой политики, каковым он был с XVII по XIX век, он уже, вероятно, никогда не станет.

КИРИЛЛ НОВИКОВ

Slow Down (Песня улитки) | Скотный двор

Это постепенный процесс
Просто сдвинуться на несколько футов
И я сейчас не тороплюсь
Потому что розы такие сладкие

Теперь у меня на спине моя оболочка
единственный дом, который я знаю
Нет, я не тороплюсь
Нет особого места, куда можно было бы пойти.

..

Мир движется так быстро, и все они
пролетает мимо меня, смотрите под ноги!
Это я на земле.
Как можно заметить этот прекрасный мир
Если они не будут тормозить?
(как я)

Я могу отправить вам обычную почту
А потом через 3-5 дней
Вы бы ответили текстовым сообщением
о ваших более быстрых способах

Теперь у гепарда есть скорость
и орел может парить
Здесь есть все, что мне нужно.
Прямой отдых на полу в саду

Мир движется так быстро, и все они
пролетает мимо меня, смотрите под ноги!
Это я на земле.
Как можно заметить этот прекрасный мир

Если они не будут тормозить?
(как я)

Мир движется так быстро, и все они
пролетает мимо меня, и я могу быть последним,
но я свободен от масс
Теперь, в городе
С твоими взглядами и твоими звуками
, который вам не понравится
, если вы не замедлитесь

20 лучших цитат о замедлении, чтобы расслабиться и наслаждаться жизнью

Минимализм | Личностный рост

АвторMarissa 9 июня 2022 г. 14 сентября 2022 г.

Этот пост может содержать партнерские ссылки для вашего удобства. Это означает, что если вы совершите покупку, я получу небольшую комиссию без каких-либо дополнительных затрат для вас.

Подробнее здесь .

• Фейсбук
• Твиттер

Один из способов борьбы с непрекращающимся стрессом и перегрузкой повседневной жизни — это читать вдохновляющие слова, которые напоминают нам о том, что нужно радоваться простым вещам, например, этот список величайших цитат о замедлении всех времен!

Нас постоянно бомбардируют сообщениями о том, что нам нужно делать больше, иметь больше и быть больше, поэтому приятно помнить, что также важно замедляться и наслаждаться жизнью.

Не торопитесь читать эти цитаты о замедлении, потому что ваш новый фаворит может быть в этом списке. Кроме того, если вы ищете больше идей о преимуществах медленной жизни и идей для начала, вы можете прочитать этот пост в блоге

как замедлить .

20 лучших цитат всех времен о замедлении

Вот 20 лучших цитат о замедлении, чтобы больше наслаждаться жизнью в более легком темпе.

Найдите свой любимый и запишите его в дневник или поместите его на доску желаний , чтобы напомнить себе, что медленная жизнь имеет много преимуществ.

Возможно, мы не в состоянии замедлить время, но эти цитаты — лучшая вещь.

Ищете больше вдохновения для медленной жизни? Вам также может быть интересно прочитать об этих постах по теме:

• 70 простых жизненных цитат, чтобы ощутить радость простой жизни
• Чем меньше, тем лучше: 21 причина сделать это своей мантрой на всю жизнь
• 50+ простых радостей жизни, которыми можно наслаждаться каждый день

Цитаты о замедлении

1. «Для быстрого облегчения попробуйте замедлиться».

– Лили Томлин

2. «Деревья, которые растут медленно, приносят лучшие плоды».

– Мольер

«3. Я начал думать, что в век скорости нет ничего более бодрящего, чем медленное движение. В эпоху отвлекающих факторов ничто не может быть более роскошным, чем внимание».

– Пико Айер

4. «Не бойся идти медленно, бойся только стоять на месте».

– Китайская пословица

«5. Медленная жизнь заключается не в том, чтобы определить, с чем мы можем жить, а в том, чтобы понять, без чего мы просто не можем жить».

— Натан Уильямс, Дом родственников

6. «Не имеет значения, насколько медленно вы идете, если вы не останавливаетесь».

— Конфуций

7. «Замедление — иногда лучший способ ускориться».

– Майк Вэнс

8. « Все, что стоит делать, стоит делать медленно».

– Мэй Уэст

9. «Спешка не замедляет время».

– Мококома Мохоноана

10. «Притормози, и все, за чем ты гонишься, вернется и поймает тебя».

– Джон Де Паола

ПОДРОБНЕЕ: 25 простых способов быть преднамеренными в своей жизни и привычках

Цитаты, чтобы расслабиться и наслаждаться жизнью

11. время, они были бы намного счастливее».

– Ричард Бахман

12. «Пейте свой чай медленно и благоговейно, как будто это ось, вокруг которой вращается мировая земля – медленно, равномерно, не торопясь в будущее».

– Thich Nhat Hanh

13. «Глубоко осознайте, что настоящий момент – это все, что у вас есть. Сделайте сейчас основным направлением своей жизни».

― Экхарт Толле

14. «Если вы всегда мчитесь к следующему моменту, что происходит с тем, в котором вы находитесь? Притормози и наслаждайся моментом, в котором ты находишься, и живи своей жизнью на полную катушку».

― Нанетт Мэтьюз

15. «Основной принцип медленной философии — не торопиться, чтобы делать вещи правильно и тем самым получать от них больше удовольствия».

— Карл Оноре

16. «Притормози и радуйся жизни. Если вы едете слишком быстро, вы упускаете не только пейзаж — вы также упускаете ощущение того, куда вы идете и зачем».

― Эдди Кантор

17. «Кроме благородного искусства доводить дело до конца, есть благородное искусство оставлять дела незавершенными. Мудрость жизни состоит в устранении ненужного».

– Линь Юйтан

18.