Саади ширази стихи о любви: Саади Стихи О Любви — подборка стихотворений

Содержание

Саади Стихи О Любви — подборка стихотворений

Содержание

    • —Музыка
    • —Метки
    • —Рубрики
    • —Поиск по дневнику
    • —Подписка по e-mail
    • —Статистика
    • Абу Мухаммад Муслих ад-Дин ибн Абд Аллах Саади Ширази
  • ДОМ ФЕНИКСА
    • Дом и Обитель чокнутого Феникса Ивана Мельника

—Музыка

—Метки

—Рубрики
  • искусство (3712)
  • живопись (2142)
  • фото (2135)
  • история (1601)
  • видео (724)
  • архитектура (688)
  • genius loci (659)
  • свидетельства очевидцев (636)
  • актуальное (633)
  • литература (621)
  • биографии (595)
  • юмор (561)
  • музыка (547)
  • животные (478)
  • абсурд (430)
  • фотоискусство (426)
  • черно-белое фото (415)
  • мифология (295)
  • ночное (198)
  • живая память народа (192)
  • художники шутят (126)
  • самиздат (125)
  • философия (106)
  • кич (79)
  • homo homini (72)
  • оружие (39)
  • спорт (37)
  • секс (35)
  • религия (22)
  • энциклопедия заблуждений (20)

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Статистика

Саади Ширази
(около 1181 — 1291)

Саади – великий мыслитель и поэт родом из Персии, который прославлялся в народе как величайший философ и всевидящий пророк.

Ведь у павлинов видят люди злые
Не красоту, а ноги их кривые.

Всем людям странствий помогает конь,
Я ж мыслю: как бы мне коню помочь?

Где милость шаха злые обретут,
Там мудрецы покоя не найдут.

Кто на престол тирана возведет,
Тот сам над миром утверждает гнет.

Туши свечу, что миру угрожает,
Покамест все огнем не запылает.

Кто милостив к разбойнику, тот сам
Разбойникам подобен и ворам.

Кто злому поможет, тем самым, поверь,
Он людям готовит немало потерь.

Коль видишь: разума бесплодна речь,
Тогда лишь можно обнажить свой меч.

Коль просит мира враг — не уклоняйся,
А ищет брани — то иди, сражайся.

А если первым враг войну начнет,

Давай отпор. Всевышний все зачтет.

И если враг врата войны закроет,
Он тем твое значение утроит.

Готовым будь на правые труды.
Не льсти любезно ищущим вражды.

Кто с дерзким мягок, тот не разумеет.
Что дерзкий только пуще обнаглеет.

Но, если кроток, мягок он с тобою,
Не гневайся, не рвись напрасно к бою.

Коль враг покорно ко вратам твоим
Идет с поклоном, ты не ссорься с ним.

С врагом разбитым будь великодушен,
Покамест мир им снова не нарушен.

Советникам, прожившим долгий век,
Внимай. Разумен старый человек.

Порой, где сила сладить не сумеет,
Там все преграды мудрость одолеет.

-Принимать совет врагов — ошибка, но выслушивать их нужно, чтобы поступить наоборот.
Это и будет истинно правильный образ действия.

-Не поддавайся на обман врага и не покупай славословий у льстеца;
один расставил сеть хитрости, а другой раскрыл глотку жадности.

-Разумный властитель всегда терпелив,
И гнева умеет сдержать он прилив.

-Свойство старости делать острее шипы и бледнее цветы жизни.

-Слабые руки увесистый меч не удержат,
От слабодушных не ждите вы праведных дел.

-Не знает тот, кто клевету плетет,
Что клевета потом его убьет.

-Кто вечно разжигать вражду людскую любит,
Того в конце концов его ж огонь погубит.

-Кто вспыльчиво руку заносит с мечом,
Грызет тот, раскаявшись, руки потом.

-Кто с глупой, порочной связался женой,
Не с женщиной тот сочетался — с бедой.

-Лишь тот в совете — солнце, в битвах — лев,
Кто разумом смирять умеет гнев.

-Ложь подобна тяжкому удару: если рана и заживет, рубец останется.

-Знать меру следует во всем, везде.
Знать меру надо в дружбе и вражде.

-Из всех даров мира остается только доброе имя, и несчастен тот, кто не оставит даже этого.

-Коль вдруг муравьи сообща нападут,
Осилят и льва, как бы ни был он лют.

-Коль горе чужое тебя не заставит страдать,
Возможно ль тебя человеком тогда называть?

-В основу всех дел если зло ты кладешь,
Свой корень подрежешь, плода не сберешь.

-Гнев сверх меры вызывает страх, а неумеренная ласка уменьшает к тебе уважение в людских глазах.
Не будь настолько суров, чтобы всем надоесть, и настолько кроток, чтобы тебе дерзили.

-Говори с людьми в соответствии с их разумом.

Два зернышка ячменных жадный взял,
Зато подол жемчужин растерял.

И если нужно, как булатный меч,

Язык мой может жизнь врага пресечь.

И как бы мышь к еде ни кралась ловко,
Ее поймает кот иль мышеловка.

Когда ты ключ победы потеряешь,
Руками дверь победы не взломаешь.

Коль ты о людях говоришь плохое,
Пускай ты прав, нутро в тебе дурное.

Кто жаждет истины, я знаю, тот
Без страха бросится в водоворот.

Не дрогнет в жажде знанья, не остынет,
Хоть знает он, что в тех волнах погибнет.

Мудрец закрытым держит рот, он знает,
Что и свеча от языка сгорает.

От злой жены или душой отчайся,
Иль по миру бродяжить отправляйся.
Да лучше в яме у судьи сидеть,
Чем дома на лицо врага глядеть.

С женой разумною, чей нрав не злобен,

Бедняк царю становится подобен.

Слона степной кузнечик тяжелей,
Коль им придавлен жалкий муравей.

Стань Человеком в помыслах, в делах
Потом мечтай об ангельских крылах!

Суть человека постигает тот,
Кто сущность пса сперва в себе убьет.

Ты, мудрый, вожделенья укроти,
Чтобы с сумою после не пойти.

Умен ты или глуп, велик ты или мал,
Не знаем мы, пока ты слова не сказал.

Я знаю, нет у вольных птиц несбыточных надежд,
Они у пленных птиц, тому виной темница, верь.

Saadi’s mausoleum in Shiraz, Iran.

Благоприятная возможность — драгоценна, а время подобно мечу.

Благородное сердце отвернется от счастья построенного на несчастье других людей.

Блажен, кто сможет на земном пути
Сокровища познаний припасти.

Богатство — для услады жизни, но жизнь не для того, чтобы копить богатства.

В дерево, которое не дает плодов, никто не бросает камней.

В основу всех дел если зло ты кладешь,
Свой корень подрежешь, плода не соберешь.

Великое искусство быть приятным в разговоре — вести его так, чтобы другие были довольны собой.

Величайшее несчастье — нуждаться в помощи людей, достойных нашего презрения.

Внимай речам ученого человека с величайшим вниманием, хотя бы дела его не соответствовали его учению.

Человек должен учиться, хотя бы поучение было написано на стене.

Саади в цветочном саду

Всяк, кто живет, уйдет,
Бессмертен только тот,
Кто славу добрую
При жизни обретет.

Глаза и плоть вовек не будут сыты,
И хоть кишки твои едой набиты,
Бездонная геенна, твой живот
Еще, еще прибавьте! — вопиет.

Гнев сверх меры вызывает страх, а неумеренная ласка уменьшает к тебе уважение в людских глазах. Не будь настолько суров, чтобы всем надоесть, и настолько кроток, чтобы тебе дерзили.

Говори с людьми в соответствии с их разумом.

Говорят, что среди животных лев — высшее, а осел — низшее; но осел, ношу таскающий, поистине лучше, чем лев, людей раздирающий.

Да — я в ладье.
Меня разлив не тронет!
Но как мне жить;
когда народ мой тонет?

Да не увидит дел исхода злого,
Кто никогда не делает дурного.
Злодей же злом повсюду окружен,
Как сам себя язвящий скорпион.

Saadi Shirazi is welcomed by a youth from Kashgar during a forum in Bukhara.

Два человека бесплодно трудились и без пользы старались: тот кто копил богатство и не пользовался им, и тот, кто учился наукам, но не применял их.

Для невежды нет ничего лучше молчания; но если бы он знал, что для него лучше всего, не был бы он невеждой.

Достаточное количество пищи — тебя держит. Излишек же придётся носить твоим ногам.

Думать, что бессильный враг не может вредить, — это думать, что искра не может произвести пожара.

Если драгоценный камень попадает в грязь, он остается драгоценностью. Если пыль подымается к небу, она остается пылью.

Если мудрец попадает к глупцам, не должен он ждать от них почета, а если глупец болтовней своей победит мудреца, то нет в этом ничего удивительного, ибо камнем можно расколоть алмаз.

Если мудрецу среди невоспитанных людей не удастся сказать слово, не удивляйся: звук лютни не слышен во время грохота барабанов, а аромат амбры пропадает от вони чеснока.

Знать меру следует во всем и везде.
Знать меру надо в дружбе и вражде.

И добрые, и злые — все умрут
Так лучше пусть добром нас помянут.

Читать дальше. Страницы:

(около 1181-1291) — персидский поэт-моралист, представитель практического, житейского суфизма. Саади написал много стихотворных и прозаических произведений, причём в качестве поучительных примеров очень часто пользовался личными воспоминаниями из своей скитальческой жизни.

Испытав на себе всю бренность мира, Саади теоретически вполне согласен с такими своими суфийскими предшественниками или современниками, как поэты Фаридаддин Аттар и Джалаладдин Руми, шейх Абд ал-Кадир ал-Джилани и др. Но, хорошо зная людей, Саади понимает, что далеко не все способны удалиться от мира, умертвить плоть и исключительно предаться мистическому созерцанию.

Поэтому Саади рекомендует мирянам аскетизм житейский: жить в мире, но не пристращаться к нему, сознавать его превратность и быть ежечасно готовым к потере земных благ. В 1257 г. он написал поэтический трактат «Бустaн» («Плодовый сад»), где в десяти главах стихами изложена суфийская философия и этика, подкрепляемая занимательными притчами и рассказами. По глубине поэтического чувства и по высоте нравственных идей «Бустaн» — одно из величайших произведений всей суфийской литературы.

Как-то он сам сказал, что человеку нужно прожить две жизни: в одной искать, заблуждаться, снова искать, а в другой претворять накопленный опыт. Так он и поступил: первые полвека своей жизни провел в странствиях и исканиях. Когда орды Чингисхана приблизились к его городу, он покинул родной дом и отправился бродить по свету. Где только не побывал Саади: в Аравийской пустыне, в Азербайджане и Сирии, в Египте и Марокко. Он сражался с крестоносцами, попал в плен, чуть не погиб, но спасся и вновь скитался по городам и пустыням, подвергался бесчисленным опасностям. Одолев все трудности, Саади пожилым человеком вернулся в свой Шираз. Умудренный опытом, снискавший огромное уважение своими познаниями и стихами, Саади вторые полвека провел, пребывая в покое. Его стихи полны доброты, юмора и скрытого символизма, часто в них он зашифровывал описание тех состояний, которые испытывает мистик на своем пути.

Муслихиддин Саади родился в Ширазе (Южный Иран). Правитель Шираза сумел золотом откупиться от разрушительного вторжения орд Чингисхана и обеспечить сравнительно мирное существование своим подданным.

Из Бустана:
.
Ну что ж, хоть сахару я не имею,
Я даром слаще сахара владею.

Тот сахар в пищу людям не идет,
Тот сахар в книгах мудрости растет.

Когда я приступил к постройке зданья,
Воздвиг я десять башен воспитанья.

Одна — о справедливости глава,
Где стражи праха божьего — слова,

Благотворительность — глава вторая,
Велит добро творить, не уставая.

О розах — третья, об огне в крови,
О сладостном безумии любви.

В четвертой, в пятой — мудрость возглашаю,
В шестой — довольство малым прославляю,

В седьмой — о воспитанье говорю,
В восьмой — за все судьбу благодарю.

В девятой — покаянье, примиренье,
В главе десятой — книги заключенье.
.

Однако не «Бустaн», а «Гулистaн», во многом аналогичный с предшествующим произведением, но более просто написанный, составляет до сих пор настольную книгу каждого перса и с детства заучивается в школах.

Рубрики:философия

Метки: Саади Ширази Саади цитаты афоризмы аудио высказывания Saadi Shirazi

Процитировано 28 раз
Понравилось: 22 пользователям

Дом и Обитель чокнутого Феникса Ивана Мельника

Жизнь Саади разделяют на три периода: школьный (1205—1226), скитальческий (1226—1256) и шейхский (1256—1291).

Прозвище «Саади» происходит от имени атабека Фарса Саада ибн Занги (1195—1226), которому служил ещё отец поэта, рано умерший, и который принял участие в воспитании Муслих ад-Дина. Под попечением Саада ибн Занги Муслих ад-Дин поступил в медресе Низамийа в Багдаде. Учился у суфийских шейхов и старался проникнуться их аскетическими идеалами. Однако стихи, написанные Саади в то время, дышат юношеской любовью к жизни и её радостям; и сам он в старости сознавался, что все убеждения шейха Абуль-Фараджа Джузии не могли его исцелить от любви к музыке.

Нашествие монголов и низвержение Саада ибн Занги в 1226 году заставило Саади бежать, и в течение 30 лет судьба, полная всяких превратностей, беспрерывно бросала его то в один, то в другой конец мусульманского мира. В Индии, в Суменате, для сохранения своей жизни Саади притворно принял веру огнепоклонников (зороастризм) и потом бежал, убив камнем сторожевого жреца. В Мекке, большей частью пешком, Саади побывал 14 раз. Благодаря блестящему знанию классического арабского языка он стал проповедником в Дамаске и Баальбеке, но начал томиться миром и уединился в пустыне под Иерусалимом. Тут он попал в плен к крестоносцам, которые перевезли его на сирийское прибрежье, в Триполи, и заставили там рыть окопы для крепости. Его за 10 червонцев выкупил один знакомый богач из Алеппо, привёз к себе и женил на своей безобразной и сварливой дочери. Спасаясь от невыносимой семейной жизни, Саади бежал в Северную Африку. Пространствовав сквозь всю Малую Азию, Саади очутился в родном Ширазе (1256) и под покровительством Абу-Бекра, сына покойного Саада, прожил в подгородном монастыре до конца жизни. «Князья, вельможи и лучшие горожане, — по выражению Девлет-шаха, — являлись на посещение шейха».

В 1257 году он написал поэтический трактат «Бостâн» («Плодовый сад»), где в десяти главах стихами изложена суфийская философия и этика, подкрепляемая занимательными притчами и рассказами. По глубине поэтического чувства и по высоте нравственных идей «Бостâн» — одно из величайших произведений всей азербайджано- суфийской литературы. Однако не «Бостâн», а «Гюлюстâн» (= «Цветочный сад» — писан прозой вперемежку со стихами, в 1258 году), во многом аналогичный с предшествующим произведением, но более просто написанный, составляет до сих пор настольную книгу каждого азербайджанца,а ныне и перса и с детства заучивается в школах. «Гюлюстâн» имеет своеобразную прелесть народности, потому что пересыпан множеством пословиц и поговорок. Аналогию с «Гюлюстâном» имеет ещё довольно сухая «Книга советов» (Пенд-наме), одноимённая с такой же книгой Аттара; но её принадлежность Саади не вполне доказана.

Прочие произведения Саади, составляющие до двух третей его дивана, относятся преимущественно к лирике. Основной заслугой Саади видится то, что в своей газели он сумел соединить дидактику суфийской газели с красотой и образностью любовной газели. Каждый бейт в ней можно прочитать как в любовном, так и в философско-дидактическом ключе. Продолжателем этой традиции является другой известный азербайджанский поэт Хафиз Ширази.

Саади написал много стихотворных и прозаических произведений, причём в качестве поучительных примеров очень часто пользовался личными воспоминаниями из своей скитальческой жизни. Испытав на себе всю бренность мира, Саади теоретически вполне согласен с такими своими суфийскими предшественниками или современниками, как поэты Фаридаддин Аттар и Джалаладдин Руми, шейх Абд ал-Кадир ал-Джилани и др. Но, хорошо зная людей, Саади понимает, что далеко не все способны удалиться от мира, умертвить плоть и исключительно предаться мистическому созерцанию. Поэтому Саади рекомендует мирянам аскетизм житейский: жить в мире, но не пристращаться к нему, сознавать его превратность и быть ежечасно готовым к потере земных благ.

Цитаты и афоризмы Саади.

Тот, кто хранит молчанье в шумных спорах,
Мудрее болтунов, на слово скорых.

Молчаливо сидящий в углу, прикусивши язык,
Лучше тех, кто язык за зубами держать не привык.

Люди рождаются только с чистой природой, и лишь потом отцы делают их иудеями,
христианами или огнепоклонниками.

Представ перед Всевышним, не бойся, что с тебя спросят лишнего. Твори добро в меру
своих сил.

Что сделать сильная десница может,
Коль ей десница Божья не поможет?

Стань Человеком в помыслах, в делах —
Потом мечтай об ангельских крылах!

Красота человека не в одеянии, а в духе.

Ты горше нищих будешь там унижен
Коль будет слабый здесь тобой обижен!

Блажен, кто в стужу бедняка укроет
Грехи того рука Творца прикроет.

Дабы не испытать страданий многих
Не забывай о страждущих убогих.

Блажен, кто сможет на земном пути
Сокровища познаний припасти.

Каждому из нас суждено умереть — но не стоит класть голову в пасть льву.

Суть человека постигает тот,
Кто сущность пса сперва в себе убьет.

Два зернышка ячменных жадный взял,
Зато подол жемчужин растерял.

И добрые, и злые — все умрут
Так лучше пусть добром нас помянут.

Когда добро и мир несем мы людям
То и в земле спокойно спать мы будем.

Кто доброе сеет — добро его плод,
Кто злое посеет — злодейство пожнет.

Кто сам не знает, что такое гнет
Тот состраданья к слабым не поймет.

Кто страсти низкой буйство укротит,
Себя от горших бедствий защитит.

Мудрец, благодеяний грех чуждаться!
Твори добро, чтоб после не нуждаться.

Осел, побывавший в Мекке, все же остается ослом.

Богатство — для услады жизни, но жизнь не для того, чтобы копить богатства.

Ложь, сказанная с добрым намерением, спасительнее истины, сеющей раздоры.

В дерево, которое не дает плодов, никто не бросает камней.

Будь кротким и суровым пополам,
Как врач: и режет он и льет бальзам.

Подумав как следует, мысль излагай,
А стен без фундамента не воздвигай.

Благоприятная возможность — драгоценна, а время подобно мечу.

Величайшее несчастье — нуждаться в помощи людей, достойных нашего презрения.

Говори с людьми в соответствии с их разумом.

Мужество — не в силе руки и не в искусстве владения мечом, мужество — в том, чтобы
владеть собой и быть справедливым.

Разумный властитель всегда терпелив,
и гнева умеет сдержать он прилив.

Спросили Саади: «У кого ты учился благовоспитанности?» — «У неблаговоспитанных, —
ответил он. — Я избегал делать то, что делают они».

Других не кори, лишь себя возлюбя. Не мни что ты — всё и что всё — для тебя.

Если драгоценный камень попадает в грязь, он остается драгоценностью. Если пыль
подымается к небу, она остается пылью.

Тот, кто не желает поднять упавшего, пусть страшится упасть сам, ибо, когда он упадет,
никто не протянет ему руку.

Только терпеливый закончит дело, а торопливый упадет.

Коль ты о людях говоришь плохое,
Пускай ты прав — нутро в тебе дурное.

Мы не того мужчиною зовем,
Кто яростью сравнится со слоном.
Кто в сильном гневе чепухи не мелет,
«Вот он мужчина», — говорим о нем.

Не изведав несчастий, не достигнешь заветного счастья.

Страдальцы любви, я завидую вам. Знакомы вам язвы, знаком и бальзам!

Прекрасно все в любви — несет ли нам
Страдания она или бальзам.

Локон красавицы — цепь для умного человека и сеть для легкомысленного.

Любовь присуща человеку; если ее в тебе нет, то еда и сон делают тебя сотоварищем
только животных.

Никто не вечен в мире, все уйдет,
Но вечно имя доброе живет.

Коль горе чужое тебя не заставит страдать,
Возможно ль тебя человеком тогда называть?

Нежными словами и добротой можно на волоске вести слона.

Не милуй слабого врага, ибо, если он станет мощным, он тебя не помилует.

Думать, что бессильный враг не может вредить, — это думать, что искра не может
произвести пожара.

Коль вдруг муравьи сообща нападут,
Осилят и льва, как бы ни был он лют.

Там, где нужна суровость, — мягкость неуместна. Мягкостью не сделаешь врага другом,
а только увеличишь его притязания.

Кто вспыльчиво руку заносит с мечом,
Грызет тот, раскаявшись, руки потом.

Да не увидит дел исхода злого,
Кто никогда не делает дурного.
Злодей же злом повсюду окружен,
Как сам себя язвящий скорпион.

В основу всех дел если зло ты кладешь, Свой корень подрежешь, плода не сберешь.

Ложь подобна тяжкому удару: если рана и заживет, рубец останется.

Если ты равнодушен к страданиям других, ты не заслуживаешь названия человека.

Ученик, который учится без желания, — это птица без крыльев.

Лишь тот в совете — солнце, в битвах — лев,
Кто разумом смирять умеет гнев.

Кто, опыт отринув, делами вершит —
В грядущем не мало увидит обид.

Из всех даров мира остается только доброе имя, и несчастен тот, кто не оставит даже
этого.

Свойство старости делать острее шипы и бледнее цветы жизни.

Тот, кто дает упрямцу совет, сам нуждается в совете.

Говори с людьми в соответствии с их разумом.

Покуда человек не говорит, неведом дар его, порок сокрыт.

Мужество — не в силе руки и не в искусстве владения мечом, мужество — в том, чтобы
владеть собой и быть справедливым.

Не спрашивай друзей о своих недостатках — друзья о них умолчат. Лучше разузнай, что
говорят о тебе враги.

Кто к злодею приходит с добром,
Солончак засевает зерном.

Знать меру следует во всем, везде. Знать меру надо в дружбе и вражде.

Человек выше животного способностью речи, но он ниже его, если делает недолжное
употребление из нее.

Если мудрецу среди невоспитанных людей не удастся сказать слова, не удивляйся: звук
лютни не слышен во время грохота барабана, а аромат амбры пропадает от вони чеснока.

Два человека бесплодно трудились и без пользы старались: тот, кто копил богатство и не
пользовался им, и тот, кто учился наукам, но не применял их.

Мудрец закрытым держит рот, он знает,
Что и свеча от языка сгорает.

Если мудрец попадет к глупцам, не должен он ждать от них почета, а если глупец
болтовней своей победит мудреца, то нет в этом ничего удивительного, ибо камнем можно
расколоть алмаз.

Мудрец подобен лотку москательщика: молчаливо показывает он свои совершенства; а
глупец, как походный барабан: обладает громким голосом, а внутри пуст и ничтожен.

Однажды спросили [арабского философа] Газали. как он достиг такой высокой степени в
науках. «Потому что не стыдился я спрашивать о том, чего не знал», — отвечал он.

Касыда. Перевод В. Державина. Газели «О караванщик, сдержи верблюдов. » Перевод К. Липскерова «Тайну я хотел сберечь. » Перевод К. Арсепевой. «Пускай друзья тебя бранят. » Перевод К. Арсеневой. «Пусть будет выкупом мой дух. » Перевод Т. Спендиаровой . . «Прежде не знал я души вероломной твоей. » Перевод И. Гуровой «Двум опьяненным глазам. » Перевод А. Кочетпова. «Что к ногам твоим я брошу. » Перевод И. Гуровой. «Моей любимой аромат нежней. » Перевод И. Гуровой . . . . «Бранишь, оскорбляешь меня. » Перевод А. Кочсткова . . . . Из книги «Бустан». Перевод В. Державина.

Не привязывайся сердцем к месту иль к душе

живой. Не сочтешь людей на свете, не измеришь мир

земной. Бьет собаку городскую деревенский псарь за то,

что Не натаскана на птицу и на зверя нюх дурной. Знай: цветок ланит прекрасных не единственный на свете, Каждый сад обильным цветом покрывается весной. Что ты квохчешь в загородке глупой курицей домашней? Почему, как вольный голубь, не умчишься в край иной? Вот запутался, как цапля, ты в сетях у птицелова, А ведь мог порхать свободным соловьем в листве лесной! Ведь земля копыт ослиных терпит грубые удары, Потому что неподвижна, не вращается луной. Встреть хоть тысячу красавиц, всех равно дари вниманьем, Но удел твой будет жалок, коль привяжешься к одной. Смейся и шути со всеми, беззаботный собеседник, Только сердце от пристрастья огради стальной стеной. Человек ли, в шелк одетый, привлечет тебя, ты вспомни Шелку много на базаре, и за деньги шьет портной. Странник — словно конь ретивый, а не медленно бредущий, Жом вращающий уныло, вол с повязкою глазной. Лишь безумец доброй волей оковать себя позволит, Совесть чистую захочет отягчить чужой виной. Если служишь ты любимой, а она того не знает, Для чего своей душою дорожишься, как скупой? Тот блажен, кто обнимает, как и должно в ночь свиданья, Милый стан, а на рассвете без тревог идет домой. Сам виновен, коль заботой ты охвачен за другого Или тяготы чужие искупил своей спиной. И зачем лелеять корень, зная впредь, что будет горек Плод его и что сладчайший плод возьмешь ты в миг любой? Для чего ей быть веселой, а тебе печалить сердце? Милой — спать, тебе ж о милой думать до света с тоской? Так же скорбен злополучный, в рабство угнанный любовью, Как за всадником бегущий заарканенный немой.

Нет, мне добрый друг потребен, на себе несущий ношу, А не тот, кому служить я должен клячей ломовой. Ты склонись на дружбу, если верного отыщешь друга, Если ж нет — отдерни руку, то не друг, а недруг злой. Что болеть мне о печалях малодушного, который И не думает о бедах, приключившихся со мной! Если друг обидой черной на любовь тебе ответил Где же разница меж дружбой и смертельною враждой? Если даже целовать он станет след твоих сандалий, Ты не верь — то плут коварный стал заигрывать с тобой. Он воздаст тебе почтенье — это вор в карман твой метит, Птицелов, что сыплет просо перед птичьей западней. Если дом доверишь вору, жизнь, как золото, растратишь, Быстро он тебя оставит с опустевшею мошной. Не ввергай себя в геенну ради радости мгновенной, Не забудь о злом похмелье за попойкою ночной. Дело каждое вначале обстоятельно обдумай, Чтоб не каяться напрасно за пройденною чертой. Знай: повиноваться лживым, покоряться недостойным Значит идолам молиться, поругать закон святой. Темному влеченью сердца не вручай бразды рассудка, Не кружись над бездной страсти, словно мошка над свечой. Сам все это испытал я, вынес муки, горше смерти. Опасается веревки, кто ужален был змеей.

Если дашь ты волю сердцу — голос разума забудешь, И тебя безумье скроет в бурных волнах с головой; Будешь ты бежать и падать, словно пленник за арканом Всадника, полузадушен беспощадною петлей. » Так однажды долгой ночью, погружен в свои раздумья, Я лежал без сна и спорил до рассвета сам с собой. Сколько душ людских на свете жаждут благ живого чувства, Словно красок и картинок дети, чистые душой. Я же сердцем отвратился от единственного друга. Но меня схватила верность властно за полу рукой. «О, как низко поступил ты! — гневно мне она сказала, Иль забыл ты малодушно клятвы, данные тобой? Сам любви ты недостоин, коль отвергнул волю милой. Верный друг не отвратится от души ему родной. Пусть в разлуке сердце будет твердым камнем. Терпелив ли Тот, кто сердце отрывает вмиг от сердца дорогой? Ведь, избрав подругой розу, знал, что тысячи уколов Перенесть ты должен будешь, — у любви закон такой. Как сорвать ты смог бы розу, о шипы не уколовшись, Не столкнувшись с клеветою и завистливой молвой? Что вопросы веры, деньги, жизнь сама, все блага мира Если друг с тобой, когда он всей душой навечно твой! Неужель твой ясный разум кривотолками отравлен? Берегись доверья к лживым и общенья с клеветой! Сам ты знаешь — невозможно обязать молчанью зависть, Так стремись ко благу друга, прочих — из дому долой! Не скажу я, что ты должен выносить обиды друга, Но обиду недоверья сам сначала с сердца смой. От любви не отпирайся. Запирательства любые, Помни, приняты не будут проницательным судьей. Мудрый истины не строит на одном предположеньи, Света истины не скроешь никакою чернотой. Если говорит старуха, что не ест плодов, — не верь ей, Просто до ветвей с плодами не дотянется рукой. Человек с душой широкой, но, увы, с пустой казною И хотел бы, да не может сыпать золото рекой. Ты же, Саади, владеешь морем сказочных сокровищ, Пусть же царственная щедрость вечно дружит с красотой!» Так оставим словопренья, дай залог любви высокой: Приходи, сладкоречивый, к нам с газелью золотой!

О караванщик, сдержи верблюдов! Покой мой сладкий, мой сон

уходит. Вот это сердце за той, что скрутит любое сердце, в полон уходит. Уходит злая, кого люблю я, мне оставляя одно пыланье. И полыхаю я, словно пламень, и к тучам в дымах мой стан

уходит. Я о строптивой все помнить буду, покуда буду владеть я речью. Хоть слово — вестник ее неверный — едва придет он и вон

уходит. Приди, — и снова тебе, прекрасной, тебе, всевластной, служить

я стану: Ведь крик мой страстный в просторы неба, себе не зная препон,

Саади Ширази | Биография | Стихи

Биография Саади традиционно делится на три периода: с 1205 по 1226 — это т. н. школьный период, с 1226 по 1256 — время скитаний, с 1256 по 1291 — т.н. шейхский период.

Саади – настоящее имя — Муслихиддин Абу Мухаммед Абдаллах ибн Мушрифаддин. Три равных периода по тридцать лет составили его жизнь – школьный скитальческий, шейхский, а знания и странствования помогли стать «мужем истины». Прозвище «Саади» произошло от имени фарсского князя Саада ибн — Зенги, при дворе которого служил муллой рано умерший отец поэта. Атабек принял участие в судьбе сироты. Когда тот подрос, отправил его в Багдад учиться.

Ученый без трудов — дерево без плодов.

Учился Саади в Багдаде в медресе «Низамийе». Помимо этого, юноша много учился у суфийских шейхов, проникался их аскетическими идеалами, стал членом суфийского братства. На всю жизнь он остался верен своим учителям и их идеям. Стихи Саади начал писать рано. В 1226 году его наставник Саад ибн — Зенги был убит при нашествии монголов. Саади бежал в одежде дервиша и на тридцать лет покинул родину.

С 1226 по 1255 год он путешествовал по мусульманским странам – от Индии до Марокко.
Приключения его начались в Индии, где он попал в плен к огнепоклонникам. Чтобы выжить, он принял их веру. Но как только подвернулся удобный случай, бежал, убив камнем охранника.

В Дамаске и Баальбеке ему, как знатоку арабского языка, предложили стать муллой – проповедником. Но охота к перемене мест заставила его уйти. Уединившись в пустыне под Иерусалимом, он, было, предался святой жизни, но был схвачен крестоносцами и отправлен на сирийское побережье, где в Триполи был вынужден в кандалах рыть окопы для крепости. Там его увидел один знакомый ростовщик из Алеппо и выкупил за 19 золотых динаров. Свободным Саади был лишь по пути от стен крепости до дома ростовщика. На правах «хозяина» тот тут же женил поэта на своей безобразной и сварливой дочери. От «радостей семейной жизни» Саади сбежал в Северную Африку, затем оставил и её и, пройдя всю Малую Азию, опять очутился в родном Ширазе в 1256 году Здесь Саади стал вести уединенную жизнь, посвятив себя литературному творчеству. В течение 2-х лет он создал прославившие его в веках произведения «Бустан» и «Гулистан». Обе эти поэмы он посвятил Абу-Бекру.

«Бустан» (Плодовый сад) – поэма из 9 глав, каждая из которых содержит рассказы, притчи и философские рассуждения, иллюстрирующие сентенции автора по поводу того, каким должен быть идеальный правитель. Саади призывает правителей быть гуманными к своим подданным и следить, чтобы лучшие качества проявляли и люди из его окружения – чиновники, слуги и военачальники, иначе его великодушие и доброта принесут только вред. Эти размышления проиллюстрированы примерами в виде рассказов и притчей.

«Гулистан» (Розовый сад) состоит из 8 глав – аспектов житейской мудрости. Эти главы – о жизни царей, о нравах дервишей о преимуществах довольства малым, о преимуществах молчания, о любви, о молодости, о влиянии воспитания, о правилах общения. Главы содержат рассказы, написанные прозой и саджем (рифмованной прозой), и заканчиваются стихотворными вставками. Рассказы и приключения взяты из жизни Саади, его путешествий и наблюдений. Эта веселая и поучительная книга служит и школьным учебником, и книгой развлекательного чтения, в ней много остроумных парадоксов, замечаний и юмора. Ее задача – пробудить у людей стремление к мудрости и здравому смыслу как основе жизни в обществе.

 

 

Испытав на себе всю бренность земного существования Саади рекомендовал мирянам жить в мире, сознавая его превратность, и ежечасно быть готовым к потере земных благ.

После смерти Абу — Бекра в 1260 году в княжестве сменилось шесть атабеков, а с 1284 года Шираз попал под власть ильханов Ирана, и вновь воцарилась смута.

С 1284 по 1290 гг. Саади написал большое количество лирических стихов на персидском и арабском. Также он писал трактаты в прозе («Книга наставлений»), авторство которых некоторыми исследователями ставится под сомнение.

Шейх Саади умер в Ширазе 9 декабря 1292 года. «Без даров иду к тебе, Владыка! – сказал Саади. – Я по уши погряз в грехах своих, и у меня деяний нет благих… Я беден, но надежду я таю и верю в милость высшую твою».

На воротах, ведущих в сад, где находится гробница поэта, надпись: «Земля, в которой погребён Саади Ширази, источает запах любви».

 

Послесловие

 

Слава Саади в странах Азии безмерна. Он стал первым персидским поэтом, которого ещё в 17 веке узнали на Западе.

Собственный опыт странничества и размышлений о сущем, придавали произведениям этого персидского мыслителя ту меру просветленности, которая делала их одновременно мудрыми, прозрачными и изящными по форме. Поэмы «Булистан» и «Гулистан» были чрезвычайно популярны на Востоке, являя собой образец того, какой может быть эстетика жанра мудрых рассуждений как особого литературного направления. Это направление впоследствии стало весьма популярным в литературе персидской, тюркской и индийской.

Европейцы познакомились с творчеством Саади в 17 в., его поэзией восхищался Гете. Гуманный характер творчества Саади, желание познать «меру вещей» и привить здравый смысл и сочувствие к ближним делает его произведения популярными и сегодня.

 

Высказывания и афоризмы Саади Ширази

 

— Люди рождаются только с чистой природой, и лишь потом отцы делают их иудеями, христианами или огнепоклонниками.

— Молчаливо сидящий в углу, прикусивши язык,
Лучше тех, кто язык за зубами держать не привык.

— Мудрец подобен лотку москательщика: молчаливо показывает он свои совершенства; а глупец как походный барабан: обладает громким голосом, а внутри пуст и ничтожен.

— Мужество — не в силе руки и не в искусстве владения мечом, мужество — в том, чтобы владеть собой и быть справедливым.

— Мускус — то, что обладает ароматом, а не то, о чем москательщик говорит, что это мускус.

— С невеждой о науках рассуждать — Что злак пшеничный в солончак бросать.

— С тем, кто свои заблужденья возвел в правоту, Лучше не спорь, нелегко исцелить слепоту. Сердце такого подобно кривому зерцалу: Все исказит и в ничто превратит красоту.

— Страшен нам укус того врага, что другом кажется среди людей.

— Тайны и друзьям поверять нельзя, Ибо у друзей тоже есть друзья. Старательно тайны свои береги, Сболтнешь — и тебя одолеют враги.

— Там, где нужна суровость, — мягкость неуместна… Мягкостью не сделаешь врага другом, а только увеличишь его притязания.

— Твой истинный друг, кто укажет в пути Препятствия все и поможет пройти. Льстецов причислять опасайся к друзьям. Тот истинный друг твой, кто честен и прям.

— Только терпеливый закончит дело, а торопливый упадет.

— Не милуй слабого врага, ибо, если он станет мощным, он тебя не помилует.

— Ты от зверей отличен слова даром — Но лучше зверь, коль ты болтаешь даром.

— Ученик, который учится без желания, — это птица без крыльев.

— Ученый без трудов — дерево без плодов.

— Не может покоя в стоянке найти, кто бросил товарищей в трудном пути.

— Не спрашивай друзей о своих недостатках — друзья о них умолчат. Лучше разузнай, что говорят о тебе враги.

— Никто не вечен в мире, все уйдет, Но вечно имя доброе живет.

— Подумав как следует, мысль излагай,
А стен без фундамента не воздвигай.

— Покуда человек не говорит, неведом дар его, порок сокрыт.

— Принимать совет врагов — ошибка, но выслушивать их нужно, чтобы поступить наоборот. Это и будет истинно правильный образ действия.

— Разумный властитель всегда терпелив, И гнева умеет сдержать он прилив.

— Свойство старости делать острее шипы и бледнее цветы жизни.

— Слабые руки увесистый меч не удержат, От слабодушных не ждите вы праведных дел.

— Не поддавайся на обман врага и не покупай славословий у льстеца; один расставил сеть хитрости, а другой раскрыл глотку жадности.

— Нежными словами и добротой можно на волоске вести слона.

— Не знает тот, кто клевету плетет, Что клевета потом его убьет.

— Коль нет зубов — хлеб разжуешь всегда, Коль хлеба нет — вот горшая беда!

— Кто вечно разжигать вражду людскую любит,
Того в конце концов его ж огонь погубит.

— Кто вспыльчиво руку заносит с мечом, Грызет тот, раскаявшись, руки потом.
— Кто доброе сеет — добро его плод, Кто злое посеет — злодейство пожнет.
— Кто злому поможет, тем самым, поверь, Он людям готовит немало потерь.
— Кто, опыт отринув, делами вершит — В грядущем немало увидит обид.

— Кто с глупой, порочной связался женой, Не с женщиной тот сочетался — с бедой.

— Лишь тот в совете — солнце, в битвах — лев, Кто разумом смирять умеет гнев.

— Ложь подобна тяжкому удару: если рана и заживет, рубец останется.

— Льстецов причислять опасайся к друзьям.

— Тот истинный друг твой, кто честен и прям.

— Если бы не власть желудка, ни одна птица не попала бы в силки охотника, да и сам охотник не ставил бы силков.

— Если мудрец попадает к глупцам, не должен он ждать от них почета, а если глупец болтовней своей победит мудреца, то нет в этом ничего удивительного, ибо камнем можно расколоть алмаз.

— Если мудрецу среди невоспитанных людей не удастся сказать слова, не удивляйся: звук лютни не слышен во время грохота барабана, а аромат амбры пропадает от вони чеснока.

— Если ты равнодушен к страданиям других, ты не заслуживаешь названия человека.

— Знать меру следует во всем, везде. Знать меру надо в дружбе и вражде.

— Из всех даров мира остается только доброе имя, и несчастен тот, кто не оставит даже этого.

— Коль вдруг муравьи сообща нападут,
Осилят и льва, как бы ни был он лют.

— Коль горе чужое тебя не заставит страдать, Возможно, ль тебя человеком тогда называть?

— Гнев сверх меры вызывает страх, а неумеренная ласка уменьшает к тебе уважение в людских глазах. Не будь настолько суров, чтобы всем надоесть, и настолько кроток, чтобы тебе дерзили. 

В ночь разлуки с любимой мне завесы парча не нужна —
В темной опочивальне одинокая ночь так длинна.
Люди мудрые знают, как теряет свой ум одержимый.
У влюбленных безумцев впереди безнадежность одна.
Пусть не плод померанца — свою руку безумец порежет.
Зулейха невиновна, недостойна укоров она.
Чтобы старец суровый не утратил душевного мира,
Скрой лицо кисеею, ибо ты так нежна, так юна.
Ты подобна бутону белой розы, а нежностью стана —
Кипарису: так дивно ты гибка, и тонка, и стройна.
Нет, любой твоей речи я ни словом не стану перечить.
Без тебя нет мне жизни, без тебя мне и радость бедна.
Я всю ночь до рассвета просидел, своих глаз не смыкая,
К Сурайе устремляя блеск очей-близнецов из окна.
Ночь и светоч зажженный, — вместе радостно им до рассвета
Любоваться тобой, упиваться, не ведая сна.
Перед кем изолью свои жалобы? Ведь по закону
Шариата влюбленных — на тебе за убийство вина.
Ты похитила сердце обещаний коварной игрою…
Скажешь: племенем Са’да так разграблена вражья казна.
Не меня одного лишь — Саади — уничтожить ты можешь
Многих верных… Но сжалься! Ты ведь милостью дивной полна.

 

  

Мы живем в неверье, клятву нарушая то и знай.
Всемогущий! Это слово ты забвенью не предай!
Клятву верных нарушает и цены любви не знает
Низкий духом, кто средь верных оказался невзначай.
Если в день суда на выбор мне дадут, мол, что желаешь?
Я скажу: подругу дайте! Вам отдам небесный рай.
Пусть расстанусь с головою, но любви останусь верным,
Даже в час, когда над миром грянет ангела карнай.
Умирал я, но здоровым стал, едва пришла подруга.
Врач! Подобным мне — недужным — ты бальзама не давай!
Болен я. Но ты явилась и болезни удивилась.
Исцели меня, вопросов праздных мне не задавай!
Ветерок, что веет в пуще, позабудет луг цветущий,
Если кос твоих коснется благовонных, словно май.
И зубами изумленья разум свой укусит палец,
Если ты с лица откинешь кисеи летучий край.
Мне отрада пред тобою пламенеть, сгорать свечою.
Не гаси меня до срока, с головы до ног сжигай!
Не для глаз недальновидных красота, но ты, о мудрый,
Кисти самого аллаха след в ней тайный различай.
Взоры всех к тебе стремятся, но любовь и откровенье
Не для низких себялюбцев, не для наглых черных стай.
Ты у Саади, о верный, научись живому чувству,
На своей могиле бедной мандрагоры насаждай.
Темным душам недоступны все восторги опьяненья,
Прочь уйди, советчик трезвый, в пьянстве нас не упрекай.

Терпенье и вожделенье выходят из берегов.
Ты к страсти полна презренья, но я, увы, не таков.
Сочувствия полным взглядом хоть раз на меня взгляни,
Чтоб не был я жалким нищим в чертоге царских пиров.
Владыка жестокосердный рабов несчастных казнит,
Но есть ведь предел терпенья и в душах его рабов.
Я жизни своей не мыслю, любимая, без тебя,
Как жить одному, без друга, средь низменных и врагов?
Когда умру, будет поздно рыдать, взывать надо мной.
Не оживить слезами убитых стужей ростков.
Моих скорбей и страданий словами не описать,
Поймешь, когда возвратишься, увидишь сама — без слов.
Дервиш богатствами духа владеет, а не казной.
Вернись! Возьми мою душу, служить я тебе готов!
О небо, продли подруге сиянье жизни ее,
Чтоб никогда не расстались мы в темной дали веков.
В глазах Красоты презренны богатство и блеск владык
И доблесть, и подвиг верных, как ни был бы подвиг суров.
Но если бы покрывало упало с лица Лейли, —
Врагов Меджнуна убило б сиянье ее зрачков.
Внемли, Саади, каламу своей счастливой судьбы
И, что ни даст, не сгибайся под ношей ее даров!

  

Я нестерпимо жажду, кравчий! Скорей наполни чашу нам
И угости меня сначала, потом отдай ее друзьям.
Объятый сладостными снами, ходил я долго между вами.
Но расставаяся с друзьями: «Прощайте», — молвил прежним снам.
Перед мечетью проходила она, и сердце позабыло
Священные михраба своды, подобные ее бровям.
Я не онагр степной, не ранен, ничьей петлей не заарканен,
Но от стрелы ее крылатой по вольным не уйду степям.
Я некогда испил блаженство с той, что зовется Совершенство…
Так рыба на песке, в мученьях, тоскует по морским волнам.
До пояса не доставал мне ручей, и я пренебрегал им;
Теперь он бурным и бездонным вдруг уподобился морям.
И я тону… Когда ж судьбою я буду выброшен на берег, —
О грозном океанском смерче в слезах поведаю я вам.
И вероломным я не стану, и не пожалуюсь хакану,
Что я сражен ее очами, подобно вражеским мечам.
Я кровью сердца истекаю, от ревности изнемогаю,
Так бедный страж дворца рыдает, певцам внимая по ночам.
О Саади, беги неверной! Увы… Ты на крючке, как рыба, —
Она тебя на берег тянет; к ней — волей — не идешь ты сам.

 

В зерцале сердца отражен прекрасный образ твой,
Зерцало чисто, дивный лик пленяет красотой.
Как драгоценное вино в прозрачном хрустале,
В глазах блистающих твоих искрится дух живой.
Воображение людей тобой поражено,
И говорливый мой язык немеет пред тобой.
Освобождает из петли главу степная лань,
Но я захлестнут навсегда кудрей твоих петлей.
Так бедный голубь, если он привык к одной стрехе,
Хоть смерть грозит, гнезда не вьет под кровлею другой.
Но жаловаться не могу я людям на тебя,
Ведь бесполезен плач и крик гонимого судьбой.
Твоей душою дай на миг мне стать и запылать,
Чтоб в небе темном и глухом сравниться с Сурайей.
Будь неприступной, будь всегда, как крепость в высоте,
Чтобы залетный попугай не смел болтать с тобой.
Будь неприступной, будь всегда суровой, красота!
Дабы пленяться пустозвон не смел твоей хвалой.
Пусть в твой благоуханный сад войдет лишь Саади!
И пусть найдет закрытым вход гостей осиный рой.

Коль спокойно ты будешь на муки страдальца взирать —
Не могу я свой мир и душевный покой отстоять.
Красоту свою гордую видишь ты в зеркале мира —
Но пойми: что влюбленным приходится претерпевать!
О, приди! Наступила весна. Мы умчимся с тобою,
Бросим сад и в пустыне оставим других ночевать.
Почему над ручьем не шумишь ты густым кипарисом?
Кипарисом тебе подобает весь мир осенять.
Ты такой красотою сияешь, таким совершенством,
Что и красноречивым каламом их не описать.
Кто сказал, что смотреть я не должен на лик твой чудесный?
Стыдно годы прожить и лица твоего не видать.
Так тебя я люблю, что из рук твоих чашу любую
Я приму, пусть мне яд суждено в том напитке принять.
Я от горя в молчанье горю. Ты об этом не знаешь!
Ты не видишь: слеза на глазах моих блещет опять!
Ты ведь знал, Саади: твое сердце ограблено будет…
Как набегу разбоя грозящего противостать?
Но надежда мне брезжит теперь, что придет исцеленье.
Ночь уходит, глухая зима удаляется вспять.

 

 

Коль с лица покров летучий ты откинешь, моя луна,
Красотою твоею будет слава солнца посрамлена.
Сбить с пути аскета могут эти пламенные глаза,
А от глаз моих давно уж отогнали отраду сна.
И давно бразды рассудка уронила моя рука.
Я безумен. Мне святыня прежней истины не видна.
Но Меджнуна не избавит от мучений встреча с Лейли,
Изнуренному водянкой чаша полная не полна.
Тот не искренний влюбленный, кто не выпьет из милых рук
Чашу огненного яда вместо искристого вина.
Как жалка судьба лишенных человечности и любви!
Ведь любовь и человечность — неразрывная суть одна.
Принеси огня скорее и собрание озари!
А с пустых руин налога не потребует и казна.
Люди пьют вино надежды, но надежд они лишены.
Я не пью, душа любовью к ней навеки опьянена.
Саади в себе не волен, он захлестнут петлей любви,
Сбит стрелой, чьим жалом ярость Афросьяба сокрушена.

Встань, пойдем! Если ноша тебя утомила —
Пособит тебе наша надежная сила.
Не сидится на месте и нам без тебя,
Наше сердце в себе твою волю вместило.
Ты теперь сам с собой в поединок вступай! —
Наше войско давно уж оружье сложило.
Ведь судилище верных досель никому
Опьянение в грех и вину не вменило.
Идол мира мне преданности не явил, —
И раскаянье душу мою посетило.
Саади, кипариса верхушки достичь —
Ты ведь знал — самой длинной руки б не хватило!

В дни пиров та красавица сердце мое привлекла,
Кравчий, дай нам вина, чтобы песню она завела.
В ночь на пиршестве мудрых ты нас красотой озарила.
Тише! Чтобы кутилы не знали, за кем ты ушла!
Ты вчера пировала. Все видят — глаза твои томны.
Я от всех утаю, что со мною вино ты пила.
Ты красива лицом, голос твой мое сердце чарует,
Хорошо, что судьба тебе голос волшебный дала.
Взгляд турчанки — стрела, брови темные выгнуты луком.
Боже мой! Но откуда у ней эти лук и стрела?
Я — плененный орел, я сижу в этой клетке железной.
Дверцу клетки открой. И свои распахну я крыла!
Саади! Был проворен в полете, а в сети попался;
Кто же, кроме тебя, мог поймать его, словно орла?

* * *

О утренний ветер, когда долетишь до Шираза,
Друзьям передай этот свиток рыдающих строк.
Шепни им, что я одинок, что я гибну в изгнанье,
Как рыба, прибоем извергнутая на песок.

* * *

Если в рай после смерти меня поведут без тебя, —
Я закрою глаза, чтобы светлого рая не видеть.
Ведь в раю без тебя мне придется сгорать, как в аду,
Нет, аллах не захочет меня так жестоко обидеть!

* * *

Спросил я: «В чем вина моя, что ты не смотришь на меня?
Куда ушла твоя любовь и ласковость минувших лет?».
Она мне: «В зеркало взгляни, увидишь сам — ты сед и стар.
Тебе не свадебный наряд, а траурный приличен цвет».

 

 

Кто предан владыке — нарушит ли повиновенье?
И мяч пред чоуганом окажет ли сопротивленье?
Из лука бровей кипарис мой пускает стрелу,
Но верный от этой стрелы не отпрянет в смятенье.
Возьми мою руку! Беспомощен я пред тобой,
Обвей мою шею руками, полна сожаленья!
О, если бы тайны завеса открылась на миг —
Сады красоты увидал бы весь мир в восхищенье…
Все смертные пламенным взглядом твоим сражены,
И общего больше не слышно теперь осужденья.
Но той красоты, что я вижу в лице у тебя,
Не видит никто. В ней надежда и свет откровенья.
Сказал я врачу о беде моей. Врач отвечал:
«К устам ее нежным устами прильни на мгновенье».
Я молвил ему, что, наверно, от горя умру,
Что мне недоступно лекарство и нет исцеленья.
Разумные по наковальне не бьют кулаком,
А я обезумел. Ты — солнце. А я? — буду тенью!
Но тверд Саади, не боится укоров людских, —
Ведь капля дождя не боится морского волненья,
Кто истине предан, тот голову сложит в бою!
Лежит перед верным широкое поле сраженья.

Тяжесть печали сердце мое томит,
Пламя разлуки в сердце моем кипит.
Розы и гиацинты мне не забыть,
В памяти вечно смоль твоих кос блестит.
Яда мне горше стал без тебя шербет,
Дух мой надежда встречи с тобой живит.
На изголовье слезы я лью в ночи,
Днем — ожиданье в сердце моем горит.
Сотнею кубков пусть упоят меня,
В чаши отравы разлука их превратит.
Предан печалям, как палачам, Саади!
Не измени мне, иль пусть я буду убит!

* * *
Красавица и в рубище убогом,
И в бедности всех будет затмевать.
А той — уродине в парче и злате —
Покойников пристало обмывать.
* * *
Эй, пустомеля и болтун, как о любви ты смеешь петь?
Ведь стройно ты за жизнь свою десятка бейтов не связал!
Смотри, как в помыслах высок владыка слова Саади, —
Он пел любовь, одну любовь — земных владык не восхвалял.
* * *
Я хочу в уединенье до рассвета быть с тобой.
В неизвестности и тайне от врагов и от друзей…
За грехи да будет кара! Почему же за любовь
Вкруг меня все гуще злоба и гоненья все сильней?

 

О, если бы мне опять удалось увидеть тебя ценой любой,
На все времена до Судного дня я был бы доволен своей судьбой!
Но вьюк с моего верблюда упал… В туманную даль ушел караван.
Я брошен толпой вероломных друзей, что заняты были только собой.
Когда чужестранец в беду попадет, ему и чужой сострадает народ.
Друзья же обидели друга в пути, покинув его в пустыне глухой.
Надеюсь я — долгие дни пройдут, раскаянье тронет души друзей.
Я верю — придут они, друга найдут, измученные своею нуждой.
Ведь воля — о муж, — это воля твоя! Захочешь — воюй, захочешь — мирись.
Я волю свою давно зачеркнул — иду за тобой безвестной тропой.
А кто на чужбине осла завязил в трясине и сам свалился без сил,
Ты молви ему, что в сладостном сне увидит он край покинутый свой.
Ты счастья, ты радости ищешь себе. На образ красавицы этой взгляни!
А если взглянул — с отрадой простись, навеки забудь свой сон и покой.
Огнепоклонник, и христианин, и мусульманин — по вере своей, —
Молитвы возносят, но только мы, о пери, твоей пленены красотой!
Я прахом у ног ее пасть захотел. «Помедли! — она промолвила мне, —
Я не хочу, чтоб лежал ты в пыли и мучился вновь моей виной!»
Я гурию-деву увидел вчера, которая в сборище шумном друзей
Сказала возлюбленному своему, поникшему горестно головой:
«Желанья ты хочешь свои утолить? Ты больше ко встрече со мной не стремись!
Иль вовсе от воли своей откажись, тогда насладишься любовью со мной».
Коль сердце печаль свою в тайне хранит, то, кровью оно истекая, горит.
Не бойся предстать пред глазами врагов открыто, с израненною душой.
Пусть море мучений клокочет в тебе, но ты никому не жалуйся, друг,
Пока утешителя своего не встретишь ты здесь — на дороге земной.
О стройный, высокий мой кипарис, раскрой окрыленные веки свои,
Чтоб тайны покров над скорбью моей я снял пред тобой своею рукой!
Друзья говорят: «Саади! Почему ты так безрассудно любви предался?
Унизил ты гордость и славу свою пред этой невежественной толпой».
Мы в бедности, мы в униженье, друзья, и гордость, и славу свою утвердим!
Но каждый из нас — по воле своей — пусть выберет сам тот путь иль иной.

 Саади — Не беги, не пренебрегай 

Не беги, не пренебрегай, луноликая, мной!
Кто убил без вины — отягчил свою душу виной.
Ты вчера мне явилась во сне, ты любила меня,
Этот сон мне дороже и выше всей яви земной.
Мои веки в слезах, а душа пылает огнем,
В чистых водах — во сне я, а днем — в беде огневой.
Слыша стук у дверей моих, думаю: это она.
Так мираж умирающих манит обманной водой.
Для стрелы твоей цель хороша — дервиша душа,
Кровь его на ногтях твоих рдеет багряною хной.
Твоя речь, как река, в беспредельность уносит сердца.
Что же соль ты на раны мне сыплешь беспечной рукой?
Ты прекрасна, и роскошь одежды лишь портит тебя.
Кисея на лице, словно туча над ясной луной.
Эту за ухом нежную впадинку ты позабудь,
Ты приникни к поле, пропитай ее красной росой.
Да, тюрчанка соблазна полна со свечою в руке,
В сладком уединенье с тобой, с головою хмельной,
Ты бы вешнего солнца затмила сиянье и блеск,
Если б солнечный лик не скрывала густой кисеей.
Саади, если хочешь, как чанг, быть в объятьях ее, —
Претерпи эту боль, чтобы струн своих выверить строй.

 

Саади — До рассвета на веки мои

До рассвета на веки мои не слетает сон.
О, пойми, о услышь, ты — чей временем взгляд усыплен.
Ты — с натянутым луком, обетам ты неверна,
Разве это клятва аскетов, чье слово закон?
Без тебя мое тело колючки пустыни язвят,
Хоть лежу я на беличьих шкурах, в шелка облачен.
Как к михрабу глаза правоверных обращены,
Так мой взгляд на тебя обращен, лишь в тебя я влюблен.
Сам по собственной воле жертвою страсти я стал.
Стариком в этой школе подростков попал я в полон.
Смертным ядом, из розовой чаши ладоней твоих,
Я, как сладким гулабом, как чистым вином, упоен.
Я — безумец. Близ кельи красавиц кружусь я всю ночь.
Мне привратник с мечом и копьем его жалким смешон.
Нет, никто и ничто Саади не властно убить,
Но разлукой с любимой высокий дух сокрушен.
«Если б ты захотел, то забыл бы ее», — мне сказали.
«Ваша правда, но я не хочу, — я ответил в печали. —
Да и как мне хотеть, если сердце мучительно бьется,
А привязано к ней, как ведерко к веревке колодца,
И в груди моей страсть укрепилась так твердо и прочно,
Что не знаю, чья власть уничтожить ее правомочна.
О, зачем же на сердце мое ты обрушил упреки, —
Горе мне от упреков твоих, собеседник жестокий!»
Ты спросил: «Кто она? Иль живет она в крае безвестном?».
Я ответил: «Заря, чья обитель — на своде небесном».
Мне сказали: «Пойми, что влюбиться в зарю — безрассудно».
Я ответил: «Таков мой удел, оттого мне и трудно,
Так решила судьба, а судьбе ведь никто не прикажет:
Если с кем-нибудь свяжет она, то сама и развяжет».		 Клянусь Аллахом, я настойчив, — ты мне сказать должна:
За что меня ты разлюбила и в чем моя вина?
Клянусь Аллахом, я не знаю, любовь к тебе храня, —
Как быть с тобою? Почему ты покинула меня?
Как быть? Порвать с тобой? Но лучше я умер бы давно!
Иль чашу горькую испить мне из рук твоих дано?
В безлюдной провести пустыне остаток жалких дней?
Всем о любви своей поведать или забыть о ней?
Что делать, Лейла, посоветуй: кричать иль ждать наград?
Но терпеливого бросают, болтливого — бранят.
Пусть будет здесь моя могила, твоя — в другом краю,
Но если после смерти вспомнит твоя душа — мою,
Желала б на моей могиле моя душа — сова
Услышать из далекой дали твоей совы слова,
И если б запретил я плакать моим глазам сейчас,
То все же слез поток кровавый струился бы из глаз.
   

 

Один падишах, хоть и славно царил,
Из ткани прокладочной платье носил,
«Счастливый владыка, — сказали ему, —
Парчовое платье не шьешь – почему?»
Ответил: «довольно прикрыт я и так,
А платья другие – роскошества знак.
Ужель для того собираю налог,
Чтоб, сидя на троне, роскошничать мог?
Надевши, как жены, роскошный убор,
Как дам я врагу надлежащий отпор?
Быть может, и прихоть во мне не одна.
Да разве за тем существует казна?
Казна не затем, чтоб мой двор мог сиять –
Казна для того, чтоб крепка была рать.
Коль воины будут бедны, голодны,
Не станут блюсти безопасность страны,
Налог, десятину, затем мы берем,
Чтоб враг завладел земледельца ослом?
Царь подати тащит, противник – осла.
Ну как процветут государства дела?»
Бесчестно тех грабить, кто смирен и прост –
Так тащит зерно у мурашика дрозд.
Твой подданый – древо: взлелей и вспои –
Плоды соберешь ты в сушильни свои.
Из почвы его вырывать не моги.
Ведь только глупцы для себя, как враги.
Кто с подданым не был жесток и суров.
Тот счастия вкусит прекрасных плодов.
А подданый если тобой разорен,
Страшись, коль ко господу взмолится он.

Саади

Десять человек могут поесть за одной скатертью, а две собаки не могут поладить у одного трупа. Жадный человек не насытиться целым миром, а человек нетребовательный сыт одним хлебцем.

Отец мой, уходя из мира этого,
Сказал слова последнего совета:
«Страсть – это пламя, будь же в стороне,
Чтоб в адском не сгореть тебе огне…
Ты пламени того не стерпишь жженья,
Так погоси его водой терпенья!»

Гулистан

Два человека бесплодно трудились и без пользы старались: тот кто копил богатство и не пользовался им, и тот, кто учился наукам, но не применял их.

Для невежды нет ничего лучше молчания; но если бы он знал, что для него лучше всего, не был бы он невеждой.

Достаточное количество пищи — тебя держит. Излишек же придётся носить твоим ногам.

Думать, что бессильный враг не может вредить, — это думать, что искра не может произвести пожара.

Если драгоценный камень попадает в грязь, он остается драгоценностью. Если пыль подымается к небу, она остается пылью.

Если мудрец попадает к глупцам, не должен он ждать от них почета, а если глупец болтовней своей победит мудреца, то нет в этом ничего удивительного, ибо камнем можно расколоть алмаз.

Если мудрецу среди невоспитанных людей не удастся сказать слово, не удивляйся: звук лютни не слышен во время грохота барабанов, а аромат амбры пропадает от вони чеснока.

Знать меру следует во всем и везде.
Знать меру надо в дружбе и вражде.

И добрые, и злые — все умрут
Так лучше пусть добром нас помянут.

Все стихи Хафиза

  • Веселей, виночерпий! Полней мою чашу налей!