Политические события 11 ^-го -го века сыграли важную роль в течение жизни Хайяма.Турки-сельджуки, племена, вторгшиеся в Юго-Западную Азию в 11 ^-м годах, в конечном итоге основали империю, которая включала Месопотамию, Сирию, Палестину и большую часть Ирана.

Они заняли пастбища Хорасана, а затем, между 1038 и 1040 годами, они захватили весь северо-восточный Иран.

Правитель сельджуков, Тогрилбек, провозгласил себя султаном в Нишапуре в 1038 году и вошел в Багдад в 1055 году. Это было в этой сложной нестабильной военной империи, которая также имела религиозные проблемы, поскольку она пыталась создать ортодоксальное мусульманское государство, в котором вырос Хайям. вверх.

Нажмите, чтобы узнать больше…

Рубайят Омара Хайяма — противоядие от исламского фундаментализма> Норман Бердичевский

Норман Бердичевский (ноябрь 2007)

W Хо, будучи подростком, ищущим пьянящую смесь гедонизма, изысканности старого мира и эротики, не в восторге от бессмертных строк…. «Кувшин с вином, буханка хлеба и ты… О, дикая местность была раем enow!»? Я вспоминаю свое собственное юношеское увлечение « Рубайят » Омара Хайяма (по-разному пишется Кайям) и практиковал повторение многих четверостиший, пока не узнал их наизусть в надежде стать настоящим Валентино в стиле Desert Sheik.Несомненно, именно блестящий английский перевод Эдварда Фицджеральда (1809–1883) (первая версия, опубликованная в 1859 году) « Rubaiyat » принес ему большее бессмертие, чем любая из его собственных оригинальных работ. Были опубликованы и другие переводы на английский язык, но самым известным остается перевод Фицджеральда.

Первоначальный поэт Омар Хайям (1044–1123) был персидским математиком, астрономом и мистиком. Его репутация какое-то время высоко ценилась в Иране при режиме последнего шаха, но в целом он подвергался позору, презрению, полному пренебрежению или преднамеренному забвению почти всем мусульманским миром, особенно арабскими странами и его властью. Родной Иран, которым сегодня правит клика фанатичных мулл, которые представляют собой мишени фанатизма, аскетизма и невежества, высмеиваемые его стихами в «Рубаи ».

Поколения западных битников, экзистенциальных мыслителей, скептиков, циников и бонвивантов, жаждущих ничего, кроме жизни винных женщин и песен, никогда не находили лучшего литературного вдохновения, чем бессмертный Хайям. Никакая другая работа не приближается к превознесению слишком человеческих природных инстинктов к чувственным и материальным удовольствиям, хотя фрагменты из Ветхого Завета, особенно в Экклезиасте и Песне Песней, аналогичным образом превозносят удовольствия эротической любви и даже похоти (см. Также 3 Царств 1- 4) и вино, и спросить себя, есть ли что-нибудь стоящее за пределами реальности, что «… каждый человек должен есть и пить и наслаждаться благом всех своих трудов» (Екклесиаст 3:13).

Как случилось, что произведение, столь тесно связанное с тем, что многие назвали бы «западным» материалистическим и распутным образом жизни, было создано в исламской среде на Ближнем Востоке в раннем средневековье и, кажется, открыто бросает вызов пуританскому и аскетическому уму — набор сегодняшних 21 ^-го -го века суннитских и шиитских клерикалов, занимающих руководящие должности на большей части региона? Можно ли представить себе более полярные противоположности, чем Омар Хайям с одной стороны и иранская теократия, Аль-Каида, Хезболла, Хамас и Исламский Джихад с другой?

Его жизнь и времена

Хайям родился в Нишапуре в провинции Хорасан на северо-востоке Ирана во второй половине 11 века, за два столетия до того, как этот регион был опустошен Чингисханом.Он получил образование в Нишапуре и посетил несколько известных учебных заведений, в том числе в Бухаре, Балхе, Самарканде и Исфахане. Он прожил в Нишапуре и Самарканде большую часть своей жизни и умер в 1123 году нашей эры в Нишапуре. В городе проживало значительное меньшинство христиан, евреев, зороастрийцев и соперничающих с ними мусульманских сект, особенно суфиев — мистическая тенденция, которая, хотя формально была суннитской и исповедовала бедность, практиковала обряды (танец, медитацию), которые их критики считали пантеистическими. Традиционно регион Хорасан пользовался значительной степенью автономии и считался убежищем для ученых, которых считали диссидентами в Багдаде, столице Халифата.

Иранские поэты часто берут свое имя в честь своей профессии. Например, Аттар, «аптекарь», Ассар, «пресс для масла», а Хайям означает «изготовитель палаток». По общему мнению, Хайям или, по крайней мере, его отец занимались изготовлением палаток и занимались этим ремеслом до тех пор, пока султан Малик Шах, либеральный правитель своего времени, не возвел Омара в положение королевского астронома. Он уже заработал себе репутацию первоклассного математика, увлекавшегося поэзией.

Королевский астроном

Его главной задачей как королевского астронома было реформирование мусульманского календаря.Хайям провел много лет в Исфаханской обсерватории, и его исправленный календарь был принят в 1079 году. Сегодня мы знаем, что ему удалось добиться беспрецедентных успехов. Его календарь «Ат-Тарих-аль-Джалали» превосходит григорианский календарь и имеет точность в пределах одного дня из 3770 лет. В частности, он измерил длину года как 365,24219858156 дней с точностью до одиннадцати десятичных знаков. Несмотря на такое великолепное достижение, он был отклонен из-за влияния консервативных мусульманских священнослужителей.

Его достижения в математике были не менее выдающимися. Его книга «Макалат фи аль-Джабр ва аль-Мукабила» по алгебре предоставила множество алгебраических уравнений с геометрическими доказательствами и признала тринадцать различных форм кубических уравнений, содержащих коники. Он был первым, кто разработал биномиальную теорему и определил биномиальные коэффициенты и внес свой вклад в теорию параллельных прямых. Его работы по алгебре были переведены и высоко оценены по всей Европе в средние века.Он также изобрел метод решения кубических уравнений — подвиг, который большинство математиков считают высшим достижением дисциплины в средние века.

Он широко известен как перс. Однако было высказано предположение, что его предки (из арабского племени Хайями) мигрировали и поселились в Персии. В юности Омар Хайям учился у имама Моваффага из Нишапура, который считался одним из величайших учителей региона. Считается, что вместе с ним было два других выдающихся ученика, которые учились у одного и того же учителя примерно в одно и то же время.Одним из них был Незамолмолк, который стал министром (по-персидски: Вазир) при дворе Алп Арслана Сельджука (1063-1072) и его сына Малек Шаха Сельджука (1072-1092). А другим был Хасан-и-Саббах, который позже стал лидером Культа Убийц (на персидском: Hashashin ).

Именно от этого корневого слова мы произвели в английском языке слова «убийцы» и гашиш. Хайям, Незамолмолк и Саббах известны как Три Товарища Студента (на персидском языке: Сех Яар-э-Даббестаани), и согласно некоторым легендам, эти трое заключили договор, согласно которому тот, кто первым заработал состояние, поможет двум другим.Хотя это может показаться фантастическим, тем не менее вполне возможно, что Хайям, возможно, чувствовал угрозу и на него оказал влияние фанатизм культа убийц, противодействующий религиозному фанатизму.

Поэт Хайям

Он определенно не получил широкого признания или популярности за свой Рубайят при жизни, и его не вспоминали как выдающийся литературный талант еще долгое время после его смерти, а затем только благодаря его популярности на Западе. Его любовь к вину (напитку, который изгонял печаль из сердца, когда он сочинял свои стихи) и его гедонизм, столь публично демонстрируемый в его стихах, были дерзкими для его времени.Возможно также, что его паломничество ( хадж, ) в Мекку в 1092 году было защитной мерой, призванной продемонстрировать видимость благочестия и отразить нападения критиков. Те апологеты, которых не устраивают светские темы и дух стихов, утверждают, что Хайям использовал образ вина только как метафору духовного опьянения, достигнутого суфийскими мистиками. Однако такая интерпретация кажется маловероятной для выдающегося ученого с достижениями Хайяма в астрономии и математике.

Он вернулся в свой родной город Нишапур и жил там до своей смерти 4 декабря 1131 года. Среди горстки гробниц на окраине Нишапура самая известная гробница Хайяма, построенная в саду Имамзаде Мохаммада в 1934 год — во время правления Реза-шаха Пехлеви (1925-1941), отца последнего шаха. Это место стало национальной святыней, и каждый год 18 мая ^{-го года иранцы отмечали «Национальный день Хайяма» во время правления последних шахов.}

Философ Хайям

В Нишапуре Хайям изучал историю, философию и право и принимал участие в оживленных спорах в Персии, а также в Европе в течение некоторого времени между теми, кто склонялся к мудрости древнегреческих философов, особенно Аристотеля и духовные выводы, сделанные из семитского мира Библии и Корана.Под влиянием великого Авиценны (Ибн Сины) Омар Хайям счел более логичным верить в Бога как в неизменный дух, чем в телесное магическое существо, что вселенная была скорее вечной, чем сотворенной, и что одна душа была вечной, а не то и другое вместе. душа и тело. Он явно находился на самом краю того, что мусульманское общество могло принять и согласовать с мусульманскими священнослужителями его времени.

Нам не следует забывать, что его любовь и даже преданность вину («напитку бессмертия») гармонировала с доисламскими традициями древней персидской цивилизации, которые проявились в раннем митраизме, зороастризме и древней религии Шумера. считал состояние опьянения божественным таинством.Более того, для древних греков и даже евреев, о чем свидетельствуют многочисленные жены и наложницы Соломона, флирт и половые отношения с привлекательными молодыми девушками считались противоядием от старости! (см. 1: Царств 1-4).

Рубайят в мировой литературе

Термин « Rubaiyat » из числа четыре относится к форме стиха и размеру, который следует схеме из четырех строк с рифмой: AABA.

VII. Приходите, наполните Чашу, и в весеннем огне бросается Зимнее одеяние покаяния: Птице Времени есть только немного пути, Чтобы летать — и вот! Птица на крыле.

VIII. Будь то Найшапур или Вавилон, Будь то Чаша со сладким или горьким потоком, Вино Жизни продолжает сочиться капля за каплей, Листья Жизни продолжают падать одна за другой.

XIII. Некоторые для славы этого мира; и некоторые вздыхают о грядущем Рае Пророка; Ах, возьми Наличные и отпусти Обещание, Не обращай внимания на грохот далекого Барабана!

LI «Движущийся палец пишет: а, имея приказ,

Идет дальше: ни благочестие твое, ни остроумие

Заманим его обратно, чтобы отменить половину строки,

Ни все слезы твои не смывают слова об этом.»

Фицджеральд даже вкладывает самые атеистические слова в уста муэдзина, чья работа — призывать верных к молитве….

XXVI Подобно тем, кто к сегодняшнему дню готовится, И тем, кто после какого-то завтрашнего взгляда смотрит, Муэдзин из Башни Тьмы восклицает: «Глупцы! Ваша награда ни здесь, ни там!»

Критики, знающие язык оригинала, утверждают, что многие стихи перефразированы, а некоторые вообще нельзя авторитетно отождествлять ни с одним из катренов Кайяма.Некоторые даже называют работу Фитцджеральда « Рубайят Фитц-Омара », признавая свободу переводчика использовать поэтическую лицензию. Об этом также можно судить по четырем различным переводам, которые Фицджеральд сделал при жизни, и пятому из них. был опубликован после его смерти.

Сотни переводов и изданий

Известные переводы, некоторые из оригинальной персидской, а некоторые из английской версии Фицджеральда, также стали популярными и считаются классикой французской, немецкой, русской, итальянской, испанской, шведской литературы и даже на албанском, китайском, валлийском, суахили и эсперанто! Такое международное признание доказывает, что работа Фицджеральда и послание, переданное его переводом, вызвали глубокий отклик за пределами исламского мира и Ближнего Востока.

Не меньше, чем Шекспир, о его влиянии и непреходящем значении как источника вдохновения для культурного творчества можно судить по многочисленным произведениям, в которых его стихи используются в названиях, таких как драма Юджина О’Нила «Ах, дикая местность!» Рассказ Агаты Кристи «Движущийся палец». Аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес использовал Rubáiyát и его историю в эссе «Загадка Эдварда Фицджеральда» («Загадка Эдварда Фицджеральда») и в своей книге «Другие инквизиции» (« Otras Inquisiciones » «, 1952).Он также упоминал это в своих стихах, в том числе « Rubaiyat » в «Похвале тени» (« Elogio de la Sombra », 1969) и «Шахматы» (« Ajedrez ») в «Создателе». «(» El Hacedor «, 1960). Отец Борхеса, Хорхе Гильермо Борхес, был автором перевода на испанский язык версии Фицджеральда Rubáiyát .

Со времени первого перевода на английский язык в 1859 году сотни изданий Rubáiyát вышли во многих формах и на многих языках.Но их наиболее известное и тщательно продуманное проявление было организовано Элиху Веддером (1836-1923) в 1884 году. С момента их публикации иллюстрации Веддера приобрели известность и поразительный успех, продав первое издание Rubáiyát в Бостоне за шесть дней. . Иллюстрации сразу же были признаны шедеврами американского искусства. Теперь, спустя более ста лет после их первой публикации, все дизайны Веддера для книги, за исключением марки небольшого издательства, доступны в Интернете из коллекции Смитсоновского музея американского искусства.

Катрены положены на музыку американским композитором армянского происхождения Аланом Хойханессом. Эта работа, Рубайят Омара Хайяма , соч. 308, использует рассказчика, оркестр и соло-аккордеон.

В «Истории западной философии» Бертран Рассел отмечает, что Омар Хайям был единственным известным ему человеком, который был одновременно выдающимся поэтом и математиком. От возвышенных до приземленных, влияние Rubaiyat распространилось от классической литературы до популярной американской литературы T.В. и музыкальные постановки. В одном из рассказов «Шоу Рокки и Буллвинкла» Буллвинкл находит «Рубиновую яхту» Омара Хайяма в городе Фростбайт-Фолс. В великолепном музыкальном фильме и книге «Музыкант» библиотекарь Мариан Пароо злит жену мэра за то, что она побудила ее дочь прочитать книгу «грязных персидских стихов, названную ею« Рубиновая шляпа », жена мэра перефразирует катрен VII Фицджеральда». Люди лежат в лесу, едят бутерброды и пьют прямо из кувшинов с невинными молодыми девушками.«

Перевод Фицджеральда и Эйвери

Эти стихи, которые мы, англоязычные, были так знакомы, как если бы они были священными писаниями, принадлежат не Омару Хайяму, а Эдварду Фицджеральду. Наша привязанность к схеме рифм, аллитерации, метрам, красивым образам и мягкому пессимизму, множеству образов, вызываемых словами, принадлежит Фицджеральду. Фицджеральд перевел эту поэзию двенадцатого века в самые ранние годы девятнадцатого века, через семьсот лет после Омара.

Некоторые апологеты ислама пытались рационализировать комбинацию открытого отказа поэта от мусульманского фатализма, божественного возмездия, аскетизма и нетерпимости, утверждая, что Хайям не выступал в пользу гедонизма или свободы воли. Отсутствие популярности арабского перевода Rubaiyat и низкое уважение, которым Хайям пользуется сегодня в Иране (большинство современных иранцев будут утверждать, что он был известным ученым, математиком, астрономом / астрологом и мало или ничего не знал о нем. его стихи).Западные путешественники в Иран со знанием фарси, просящие иранских студентов процитировать любой из стихов Рубайят по памяти, неизменно сталкиваются с пустой стеной.

Высказывались аргументы в пользу того, что перевод Фицджеральда вкладывал слова в уста Омара и неизбежно придавал стихам западную окраску. Очевидно, что это не так. Конкурирующие переводы, пытающиеся дать более буквальную версию стихов, не менее противоречат традиционным исламским традициям и обычаям.

Омар был человеком, который больше всего любил вино (запрещенный наркотик в исламских культурах, обычно употребляемый людьми с бунтарским статусом в обществе). Он жил в каждом моменте и советовал своим читателям ухватиться за любые удовольствия, доставляемые моментом в этой физической жизни, и позволить тем, кто желает играть в вечности в невидимых сферах, делать это по своему усмотрению. Его философией была хорошо известная « Carpe Diem » — лови день и извлекай из него максимум пользы, он никогда не вернется.

Если бы мы нарисовали его портрет, он был бы смоделирован по образцу героя его стихов, которого не волнует мир будущего, а только то, что делает здесь и сейчас как можно более приятным и приятным. Он был чуваком и человеком чувственных вкусов. Мы представляем его лежащим на красиво сотканном персидском ковре, роскошную модель (или две) суперзвезды на его коленях, разделяющую фляжку с вином, завитки дыма, поднимающиеся вверх от кальяна, гитару, покоящуюся на сочных фруктах, и клад золота. монеты.

Рубайят Омара Хайяма (издание Penguin, ISBN 01400595447), переведенный Питером Эйвери и Джоном Хит-Стаббсом, считается гораздо более верным оригиналу, чем Фицджеральд, тем не менее, верные читатели последнего будут очарованы и очарованы по их версии, тот, который выражает материализм и гедонизм так же остроумно и, возможно, даже более вызывающе, чем Фицджеральд, хотя и не имеет совершенной рифмы AABA. Сравните, например, самые известные строчки Фицджеральда….

«Книга стихов под веткой / Кувшин вина, буханка хлеба — и ты / Рядом со мной поешь в пустыне — / О, пустыня была раем enow!»,

Сравните более дословный перевод Эйвери, но также и более сложную (и провокационную) версию той же темы:

Если бы случай дал буханку белого хлеба,
Две бочки вина и баранью ножку,
В углу сада с девушкой с тюльпанами на щеках
Султан не мог бы превзойти своего удовольствия.

Или сравните этот стих Фицджеральда:

И ту перевернутую Чашу, которую они называют Небом,
В ползущем лагере мы живем и умираем,
Не поднимайте к Нему руки за помощью — ибо Оно
Так же беспомощно движется, как вы или я.

С аверией:

Добро и зло, которые в сердце человека,
Радость и печаль, которые являются нашей удачей и судьбой,
Не приписывайте их колесу небесному, потому что в свете разума
Колесо в тысячу раз беспомощнее чем ты.

Питер Эйвери указывает на то, что рубаи (катрен) был излюбленной формой стиха среди интеллектуалов… «те философы и мистики в Персии XI и XII веков, которые в какой-то степени были нонконформистами, выступавшими против религиозного фанатизма. , так что их часто называли вольнодумцами ислама ».

Доисламская культура и самобытность Ирана

Индоевропейская арийская идентичность Ирана восходит к тысячелетней доисламской истории с его собственными коренными религиозными традициями (зороастризм), языком, искусством (изысканные персидские миниатюры, охватывающие формы человека и животных, в отличие от строгих геометрических форм, предпочитаемых Арабы) и обычаи, включая высокий статус и церемониальное употребление вина.Исламское завоевание Ирана встретило ожесточенное сопротивление даже после крупной арабской победы в 641 году.

Когда сопротивление персов оказалось бесполезным, тем не менее, не прошло много времени, прежде чем новая вера была сформирована в характерной персидской разновидности, которая превзошла династические споры о правопреемстве халифата.

Неудивительно, что существует такая традиция сильного арабского и исламского религиозного недовольства древней Персидской империей, а также последним шахом, близким союзником Израиля, которого нетрудно было изобразить как реинкарнацию Кира, перса. Император, вернувший изгнанных евреев в Землю Израиля после завоевания Вавилона в 539 г. до н. Э.С. и вполне может быть назван «сионистом». Персия действительно была единственной крупной державой древнего мира на Ближнем Востоке, которая проводила последовательную политику дружбы с евреями. Хайям можно рассматривать как часть этого утверждения исконной персидской культуры и самобытности. Незадолго до своей смерти во время посещения Еврейской богословской семинарии президент Трумэн был представлен профессорам там своим близким другом Эдди Джейкобсоном, который сказал, что он сказал: «Это человек, который помог создать Государство Израиль.Трумэн тут же поправил его: «Что значит« помогал »творить, я Сайрус, я Сайрус!»

Перед арабским завоеванием династия Сасанидов (224-651 гг. Н.э.) основала многочисленные учебные центры, в которых зороастрийские, манихейские, христианские и еврейские ученые исследовали области медицины, математики, астрономии, астрологии, а также древнеиранской и греческой философии . Однако эти достижения вместе со многими великими монументальными произведениями искусства были уничтожены арабами-завоевателями.Некоторые из центров обучения персидскому языку остались и изменили язык обучения с фарси на арабский, став центрами обучения мусульманам.

Qajar Art

Персидское искусство, особенно живопись, отклонилось от пуританских запретов ислама и продолжало наслаждаться воспроизведением человеческого облика, а также естественного царства растений и животных. Даже строжайшее толкование ислама священнослужителями в Персии не могло приглушить восхищение предметами красоты.Два столетия назад появились новые амбициозные правители, подтвердившие мировоззрение Хайяма. Они способствовали напористому, саморекламируемому династическому искусству блеска, ненадолго вдохнув новую жизнь в древнюю культуру и бросив вызов господству арабского фанатизма и пуританскому самоотречению. Ничего подобного никогда не появлялось за пределами европейской культуры, воспевающей тему эротических интермедий и встреч.

Каджары были тюркоязычными племенными военачальниками, пришедшими к власти в Персии в конце 18 века и господствовавшими в стране до 1925 года.Основатель династии Каджаров Ака Мухаммад Хан может считаться жертвой садистских и пуританских настроений арабского ислама. В молодости он перенес кастрацию от рук врагов племени. Его племянник и назначенный наследник, Фатх Али Шах, имел густонаселенный гарем и породил более 100 детей, породив целый правящий класс братьев и сестер. Он мало интересовался политикой или войной и стремился жить в удовольствиях.

Последний правитель Сефевидов потерпел поражение в 1722 году, и несколько временных династий стремились сохранить самобытность и независимость Персии.Чувствуется присутствие Хайяма во многих изображениях картины Каджара, возвышающей тему эротической любви и вина с изображениями наложниц, уверенно смотрящих на зрителя и приглашающих его присоединиться к веселью. Искусство Каджара создает изысканные образы чувственных, волнующих, экстравагантных, роскошных декораций, манящих гедониста. Неудивительно, что в викторианские времена оценка искусства Каджаров в Англии и на Западе достигла своего апогея одновременно с переводом Фицджеральда «Рубайят».

Противоядие

В нашем собственном 21 ^-м -м веке таких вольнодумцев и бывших мусульман, как Салман Рушди, Аяан Хирси Али, Ибн-Варрак, Вафа Султан и Иршад Манджи, не хватает и они постоянно находятся под угрозой преследований и убийств. Сколько еще нужно Хайяму сегодня, чтобы сплотить поддержку во всем мусульманском мире, чтобы отвергнуть самоубийственное мрачное увлечение смертью, разрушением и абсурдными абстрактными понятиями, которые называются «честью» и «местью», которым отдавали приоритет над жизнью, любовью и красотой. .Рубайят — это противоядие от яда исламского фундаментализма. Его поэзия живет вечно, даже если Омар Кайям останется пророком без признания в своей стране.

Чтобы прокомментировать эту статью, нажмите здесь.

Чтобы помочь New English Review продолжать публиковать интересные и информативные статьи, подобные этой, щелкните здесь.

Если вам понравилась эта статья и вы хотите узнать больше от Нормана Бердичевского, нажмите здесь.

Омар Хайям — Всемирная историческая энциклопедия

Омар Хайям (также известный как Умар Хайям, l. 1048–1131 гг. Н. Э.) Был персидским эрудитом, астрономом, математиком и философом, но наиболее известен на Западе как поэт, автор книги Рубайят Омара Хайяма . Rubaiyat был переведен и опубликован в 1859 г. английским поэтом Эдвардом Фицджеральдом (l. 1809–1883 ​​гг.) И стал одним из самых популярных, часто цитируемых и часто антологизированных произведений на английском языке.Имя Хайяма стало настолько известным среди англоговорящих, что в его честь были основаны организации, которые поощряли интерес к другим персидским поэтам и их творчеству.

На Востоке, однако, Хайям известен в первую очередь как ученый, в частности, как астроном и математик, внесший свой вклад в Календарь Джалали (солнечная карта, исправляющая исламский календарь), и как философ, чьи работы были прообразом экзистенциалистских и гуманистических движений. До недавнего времени Хайям не был признан в первую очередь как поэт на Востоке — конечно, не такого уровня, как Руми или Хафез Шираз — и современные ученые задаются вопросом, писал ли Хайям вообще стихи, составляющие его знаменитый Рубайят , потому что: для некоторых поэзия представляет собой совершенно иное мировоззрение, чем философские произведения.

По мнению Хайяма, болезненные реалии человеческого существования не могут быть объяснены кораническим упором на любящего Бога и божественным планом.

Это кажущееся противоречие, однако, можно объяснить тем, что Хайям использовал поэзию для выражения своих личных чувств к жизни, которые он не хотел рассматривать как философский дискурс. Для Хайяма, хотя он и был набожным мусульманином, болезненные реалии человеческого существования не могли быть объяснены настойчивым требованием Корана о любящем Боге, сотворившем мир согласно божественному плану.Его убеждения привели его к конфликту с набожными мусульманскими юристами, поэтому он умерил свои публичные выступления и, вероятно, писал свои стихи для себя.

Эти стихи, сознательно или нет, основаны на доисламской персидской системе верований зорванизма, в которой Бесконечное Время является творцом и властелином всего, человеческая жизнь предопределена (и кратковременна), и в конечном итоге никто не может ничего сделать с этим. изменить свою судьбу. Таким образом, единственный разумный путь, доступный человеку, заключался в том, чтобы как можно лучше радоваться жизни — особенно через выпивку и хорошую компанию — и отбросить заботы, которые только тратят впустую то небольшое время, которое ему было уделено на земле.

Ранняя жизнь и влияние

Хайям родился в Нишапуре (современный северо-восточный Иран), где он провел большую часть своей жизни. Считается, что его семья была мастером палаток (или произошла от них), что было респектабельной и прибыльной профессией. Его родители, безусловно, принадлежали к высшему классу, так как его отправили учиться у величайших учителей города, которые принимали учеников только из известных семей. Одним из этих учителей был математик Бахманьяр (ум. 1067 г. н.э.), бывший ученик великого эрудита и врача Авиценны (l.980-1037 гг. Н.э.) и бывшего зороастрийца, обратившегося в ислам. Возможно, что Хайям узнал от него зороастрийские / зорванистские заповеди, но также предполагалось, что отец Хайяма был бывшим зороастрийцем, который также обратился в ислам, и если так, молодой ученый был бы знаком с древней верой от ранний возраст. Ссылки Хайяма на себя как на «ученика Авиценны» являются намеком на время, проведенное им с Бахманьяром, от которого он научился научному методу наблюдения и исследования Авиценны.

Его первым учителем, по-видимому, был имам Моваффак из Нишапура, известный ученый, и, согласно Эдварду Фицджеральду (в его предисловии к Rubaiyat ), именно под опекой Моваффака он встретил Низама аль-Мулька (ум. 1092 г. н.э. ), будущий визирь Багдада. Фицджеральд приводит отрывок из Завещания аль-Мулька, в котором визирь рассказывает о своих днях в Нишапуре и двух своих ближайших друзьях и одноклассниках, Омаре Хайяме и Хасане Бен Саббахе. Однажды Бен Саббах заметил своим друзьям, как хорошо известно, что те, кто учился у Моваффака, достигли больших успехов и как весьма вероятно, что хотя бы один из них добьется больших успехов.Затем он предложил, чтобы тот из них, который имел наибольший успех, разделил его наравне с другими.

Убийство Низама аль-Мулька

Неизвестный художник (общественное достояние)

История любви?

Подпишитесь на нашу бесплатную еженедельную рассылку новостей по электронной почте!

Математика, астрономия и философия

Он сыграл важную роль в совершенствовании календаря Джалали, солнечного календаря, который считается гораздо более точным, чем григорианский календарь.

По математике Хайям написал трактаты, которые, согласно интерпретации некоторых ученых, показывают, что он понимал и использовал концепцию биномиальной теоремы и что он также был в состоянии пересмотреть и улучшить работу Евклида с очевидной легкостью. Он также внес свой вклад в понимание и использование алгебры и геометрии, работая над тем, что он называл чистой арифметикой, что позволило ему заниматься астрономией. Под покровительством Низама аль-Мулька Хайям отправился в Исфахан в 1074 году н.э. в недавно созданную обсерваторию, где он сыграл важную роль в совершенствовании календаря Джалали, солнечного календаря, который считается гораздо более точным, чем григорианский календарь, который до сих пор используется в регионе. Великого Ирана.

В своих философских трудах он отстаивал Бога как необходимое существо (очень похожее на неподвижный двигатель Аристотеля), от которого исходит все остальное, и, соответственно, свободная воля человека подчиняется божественной воле. Поскольку никто не может контролировать, когда он родится, на каком жизненном этапе, в каком регионе или при каких обстоятельствах, его жизнь обязательно начинается за пределами его способности контролировать и с этого момента продолжается жизнь, определяемая волей Бога. Однако если это так, то Бог также несет ответственность за зло в мире; серьезное противоречие с определением, согласно которому Бог, чтобы быть достойным поклонения, должен быть всеблагым.Хайям обходит эту дилемму, характеризуя зло как отсутствие добра. Зло появляется, когда игнорируются указания Бога, когда кто-то сопротивляется тому, что определено Богом, или когда это просто интерпретация естественного события.

Рубайят Омара Хайяма

Уильям Кресвелл (CC BY)

С этой точки зрения, то, что люди определяют как «злые действия», является противоречием Божьему плану, а не его частью, тогда как последствия таких действий все еще могут быть частью Божественного плана в той мере, в какой человек может распознать и отреагировать. правильно.Тогда можно было бы утверждать, что не все «детерминировано», поскольку реакция человека была бы актом собственной воли, но в то же время это проявление свободы воли определяется прошлым до этого момента.

Хайям выдвигает теорию (позже сформулированную психологом Абрахамом Маслоу, l. 1908-1970 гг. Н.э. как Иерархию потребностей), что нельзя стремиться к самосовершенствованию или достижению более высоких целей, пока не будут удовлетворены основные жизненные потребности. Хайям пишет:

Бог создал человеческий вид таким, что он не может выжить и достичь совершенства, если только это не происходит через взаимность, помощь и помощь.Пока еда, одежда и дом, которые являются предметами первой необходимости, не приготовлены, возможность достижения совершенства не существует. (Аминразави и Ван Браммелен, 8)

Эта концепция также является отголоском Аристотеля, который в своей работе Никомахова этика утверждает, что цель человеческой жизни — счастье, но для достижения этого состояния нужно сначала обеспечить свои физические потребности (Книга I, 1098b.12). -32; Книга III, 112b.12-30). Концепция добродетели Хайяма, определяемая как действие в соответствии с высшими заповедями «я», также является аристотелевским, в то время как его аргумент относительно сущности — как того, что значит быть человеком — является платоническим.В использовании этих философов, а также других философов и религиозных концепций, Хайям добавляет свой личный подход, который во многом определяется зорванизмом.

Зорванизм и

Зорванизм был сектой (иногда называемой ересью) персидской религии зороастризма, которая, по-видимому, впервые возникла во второй части империи Ахеменидов (ок. 550-330 до н. Э.) И была полностью развита ко времени Сасанидская империя (224-651 гг. Н. Э.). Зороастризм считал, что существует одно верховное, всеблагое и несотворенное божество — Ахура Мазда (позже названный Ормуздом), от которого было создано все остальное, и что люди имели свободную волю выбирать следовать заповедям Ахура Мазды или отвергать его встал на сторону своего заклятого соперника Ангра-Майнью (также известного как Ариман), воплощения зла.Проблема с этой религиозной конструкцией заключалась в том, что если Ахура Мазда был всеблагой, откуда взялись Ариман и зло?

Зорванизм попытался разрешить противоречие, возвысив Зорвана, второстепенного бога времени из ранней иранской религии, до положения верховного божества. Андрогинный Зорван, олицетворяющий Бесконечное Время, желает сына и молится самому себе о хорошем результате в оплодотворении. Однако ничего не происходит, и он переживает момент сомнения — в котором зачат Ариман — но затем изгоняет это сомнение и вновь обретает веру в себя, порождая Ахура Мазду / Ормузда.Зорван провозглашает, что передаст власть над миром тому из близнецов, который родится первым, и Ариман, услышав это, вырубает себе путь из чрева и принимает власть. Зорван исправляет это, постановив, что Ахриман будет владычествовать только в течение 9000 лет, после чего Ахура Мазда / Ормузд будет править. Таким образом, Ахура Мазда является создателем мира, но «зло», с которым человек сталкивается в жизни, исходит от Аримана.

Статуя Аримана, вид спереди

Турадж Дарьяи (CC BY-NC-SA)

The Moving Finger пишет и, имея приказ,

Двигается дальше; ни все ваше благочестие, ни остроумие

Заманим обратно, чтобы отменить половину лески,

Ни слова твои слезы не смывают этого.

Повседневная жизнь человека продиктована Времени — «движущимся пальцем», чье распоряжение продвигает человека по жизни, независимо от того, хочет ли он двигаться дальше или оставаться там, где он есть, и нет ничего, что можно сделать, чтобы это изменить. Поэтому Хайям предлагает на протяжении всей работы, что лучше всего есть, пить и быть настолько веселым, насколько это возможно, прежде чем смерть неожиданно схватит человека. Краткость жизни и то, как лучше всего реагировать, являются центральным элементом работы от начала до конца. Перевод Фицджеральда делает упор на превращении различных стихов в повествование, начиная с открытия таверны утром и переходя к одному из посетителей, размышляющих о смысле жизни, несправедливости, зле, удовольствиях и смерти, прежде чем закончить с восход луны ночью и воспоминания как единственная надежда на бессмертие.

Станца 1 пробуждает читателя к утру повествования, строфа 2 побуждает наполнять свою чашку «до того, как ликер жизни в его чашке высохнет», а строфа 3 заставляет посетителей собираться у дверей таверны, требуя, чтобы она была открыта для: Вы знаете, как мало нам осталось остаться / И однажды ушедший может больше не вернуться », в то время как последние строфы, 74 и 75, изображают конец дня, восход луны над садом таверны в ночном небе и то, как на некоторых будущее неизвестно, возлюбленные оратора посмотрят в сад, где они развлекались, и обнаружат, что он ушел.Стихотворение заканчивается просьбой, чтобы возлюбленные вспомнили о говорящем, опустив пустой стакан в том месте, где они обычно проводили время вместе, как это предусмотрено в знаменитой строфе 11:

Книга стихов под веткой

Кувшин вина, буханка хлеба и ты

Рядом со мной поют в пустыне —

Ах, пустыни были раем достаточно.

Самым разумным ответом на тиранию времени является вызов в форме чувственного наслаждения, как неоднократно указывает Хайям, например, если привести всего два примера в первых строках строфы 23: «Ах, извлеките максимум из того, что мы но может потратить / Прежде, чем мы тоже сойдем в прах »и в строфе 37:

А, наполните чашу; что загружает его, чтобы повторить

Как время ускользает у нас под ногами

Нерожденный завтра и мертвый вчера

Зачем волноваться о них, если сегодня сладко.

Хотя некоторые ученые утверждали, что использование Хайямом вина и опьянения соответствует суфийской традиции (выраженной в трудах Руми и Хафеза Шираза), это неприемлемо в том смысле, что суфии времен Хайяма отвергали его работу, а Хайям не проявляет никакого сходства с ним. Суфизм в любых его произведениях. Суфии считали его чрезмерно научным атеистом, основываясь на его трактатах и ​​дискурсах. В своей философской работе Хайям рассматривает природу жизни и ее различные разочарования с объективной, научной точки зрения и подчеркивает важность образованного, рационального ответа на человеческое существование.Человек страдает — или кажется страдает — из-за своей интерпретации внешних событий, которые предопределены; это вряд ли соответствует суфийской философии. В Rubaiyat , с другой стороны, он оплакивает краткость жизни, потерю друзей и то, как Время лишает человека молодости и удовольствия; Ничто из этого также не соответствует суфийскому видению.

Авторство и перевод

Пессимизм Хайяма и стремление к жизни, основанной на просвещенном гедонизме, побудили некоторых ученых предположить, что автор Rubaiyat не может быть тем же самым, что и Омар Хайям, написавший философские дискурсы.В конце концов, Rubaiyat отвергает интеллектуальные занятия в пользу вина, хорошей компании и песен. Станца 27 полностью умаляет академические занятия:

Я в молодости очень часто посещал

Доктор и Святой и великий спор услышали

Про это и про, но навсегда

Вышел через ту же дверь, что и я.

Эта критика, однако, игнорирует тот факт, что спикер стихотворения является вымышленным персонажем, который может говорить или не говорить от имени автора.Даже если это так, философ-поэт, в любом возрасте и в любой культуре, не всегда может полностью уравновесить две стороны одинаково все время; то, что философ объясняет, противится поэт. Отнюдь не предполагая, что Rubaiyat не может быть написан тем же автором, что и дискурсы или математические трактаты, стих Хайяма действует как своего рода зеркало его прозы, отражая прямо противоположную реакцию на жизнь.

Никто не оспаривает, что Хайям писал стихи, только то, что он, возможно, не написал пьес, составляющих его знаменитый Rubaiyat .Хайям как поэт засвидетельствован персидским историком и ученым Имад ад-Дином ал-Исфахани (l. 1125-1201 гг. Н. Э.) И персидским эрудитом Фахр ад-Дином ар-Рази (l. 1150-1210 гг. Н. Э.), Который цитирует строфу 62. из Rubaiyat полностью. Несмотря на это, некоторые ученые продолжают поддерживать критику в отношении того, что книга могла быть произведением другого поэта.

Иллюминированный манускрипт Рубаи

Цифровые коллекции в Университете Мэриленда (CC BY-NC-ND)

Эдвард Фицджеральд… не намеревался переводить катрены Омара Хайяма. В письме он отмечает, что «Бог запретил», что следует думать, что он переводит. Фактически, он работал в уже почти забытой традиции Подражания. Поскольку он был одержим гениальностью поэта, его подражание — одно из самых успешных стихотворений на английском языке… Из него Фицджеральд использовал чеканку «трансмогрификации».(Льюисон, xiii)

Тем не менее, Фицджеральд выучил персидский у своего коллеги и друга Эдварда Байлса Коуэлла (l. 1826–1903 гг. Н. Э.), И поэтому он работал с Хайямом на языке оригинала. Фицджеральд «Рубайят» Омара Хайяма , таким образом, является произведением английского поэта викторианской эпохи в такой же степени, как и средневекового персидского поэта. Это «сотрудничество» было признано одним из самых успешных в истории литературы, поскольку Рубайят Омара Хайяма привлечет внимание всего мира к началу 20 века н.э., познакомит западную аудиторию с персидской литературой, повлияет на бесчисленных художников в разных странах мира. медиумов, возродили интерес к науке Хайяма на Востоке и оставались бестселлером на протяжении последних 100 лет.Современная публика отзывается о творчестве Хайяма так же тепло, как и викторианцы, по той же причине: красота поэтического видения, предлагающего альтернативу отчаянию в жизни, характеризуемой потерями и определяемой неизбежностью смерти.

Перед публикацией эта статья была проверена на предмет точности, надежности и соответствия академическим стандартам.

Рубайят Омара Хайяма | Encyclopedia.com

ЛИТРАТУРНЫЕ РАБОТЫ

Катрены, действие которых происходит в Персии (Иран) в неустановленное время; написано в одиннадцатом веке; найдено в персидских рукописях 1207–08 годов; опубликовано на английском языке в 1859 году.

SYNOPSIS

Философ-поэт размышляет о таких вопросах, как красота природы, сущность любви, тайны существования, пределы частной жизни, радости вина и необходимость ловить день.

События в истории во времена стихотворений

Стихи в фокусе

Дополнительная информация

Авторство Руба’ият (обычно пишется Руба’ият ) приписывается персидскому ученому и поэту Омару. Хайям.Хайям (ок. 1048–1122) родился Гияс ад Дин Абульфат Омар бин Ибрагим Хайям в Нишапуре (также пишется Найшапур, Найшабур или Найшабур), городе, расположенном в Хорасане, северо-восточной провинции Персии. Его семья жила там в течение нескольких поколений, возможно, занимаясь «изготовлением палаток», как следует из фамилии Хайям . Хайям получил раннее образование в Нишапуре и Балхе, другом городе Хорасана, изучая математику, геометрию и астрономию — предметы, которые будут интересовать его на протяжении всей жизни.Легенда повествует о пакте о дружбе на всю жизнь, который он заключил в детстве с двумя известными персонажами: Низамом аль-Мульком, который впоследствии стал могущественным визирем, и Хасаном Саббахом, лидером мусульман-исмаилитов, разновидностью шиитской ветви. Ислама, а затем и радикальных группировок, известных как Ассасины. После завершения своего образования Хайям отправился в Самарканд, где он написал трактат по алгебре и работал у главного магистрата Абу Тахира и учителя Тахира Шамса аль-Мульк Насра, правителя Бухары.Позже Хайям поступил на службу к сельджукскому султану Маликшаху (годы правления 1072–1092) и его знаменитому визирю Низаму аль-Мульку (возможно, другу детства Хайяма) в качестве одного из нескольких выдающихся астрономов. В этом качестве он был назначен в 1074 году в команду математиков, астрономов и других ученых, которым было поручено реформировать неточный солнечный календарь, на который Иран полагался с первых веков ислама. Реформированный календарь, один из самых точных в мире, до сих пор используется в Иране.Вклад Хайяма в это научное начинание принес ему уважение своего покровителя и распространил свою известность по огромной империи. После смерти Маликшаха и убийства Низама аль-Мулька от рук ассасинов в 1092 году Хайям, возможно, впал в немилость, так как он ушел из королевского двора и вернулся в свой родной город Нишапур. Там он прожил остаток жизни в относительной безвестности, ограничив круг своих знакомств.

Хайям, вероятно, сочинил рубаи, или катрены, на которых зиждется его поэтическая репутация на протяжении всей его взрослой жизни.Похоже, что ни один из приписываемых ему стихов не был записан или собран в рукописи до его смерти, что побудило некоторых ученых отвергнуть его как автора Ruba‘iyat ’. Однако большинство придерживается мнения, что существует достаточно доказательств, позволяющих приписать ему авторство по крайней мере некоторой части существующего канона. Как и многие другие произведения, написанные в домонгольском Иране, самые ранние рукописи были утеряны для потомков. Группы катренов Хайяма появляются как часть более крупных произведений начала тринадцатого века, а рукописи года Руба’ият датируются четырнадцатым веком.Однако только в девятнадцатом веке эти стихи стали широко известны благодаря английскому переводу писателя Эдварда Фицджеральда. В то время как Фитцджеральд воспользовался своей долей вольностей, его перевод Rubaiyat получил высокую оценку за его верность духу оригинала и как произведение красоты само по себе. Его вневременные темы находили отклик у английских читателей, так как они получали ученую степень на Ближнем Востоке и до сих пор находят отклик у людей во всем мире.

Султанат сельджуков

При жизни Омара Хайяма турецкое племя, известное как сельджуки, правило империей, которая простиралась от Персии до Месопотамии, Палестины, Сирии и некоторых частей Центральной Азии до Аральского моря.Их приход к власти начался около 970 г. до н. Э., Когда группа турок-огузов из Средней Азии вошла на восточные окраины мусульманской территории под предводительством самого сельджука. Турецкий вождь, Сельджук недавно обратился в ислам и стал прародителем народа, который позже взял его имя.

Это было в первой половине XI века, когда сельджуки под предводительством внука своего вождя Тугрулбека предприняли серию военных экспедиций в Персию. В 1040 году, за несколько лет до рождения Хайяма, сельджуки заняли Хорасан, разгромив силы другой группы турецких кочевников, Газневидов, и расширили свой контроль над Персией и Месопотамией.Продвигая свое завоевание на юг и восток, Тугрул-бег достиг Багдада в 1055 году и получил радушный прием от аббасидского халифа аль-Каима, который наградил его коронами Персии и Аравии в знак признания земель, которые он уже завоевал. Помимо награждения короной, халиф даровал Тугрул бегу титул ас-Султан («обладающий властью»).

Власть сельджуков возрастала во время правления Тугрулбека, его племянника Алп Арслана и сына Алпа Маликшаха. Во время султаната Маликшаха династия достигла своего апогея: открылись новые дороги; мечети, построенные; основаны религиозные школы; и каналы, выкопанные.В качестве своего главного министра или визиря Маликшах выбрал высококвалифицированного персидского администратора Низама аль-Мулька. Низам реорганизовал экономику королевства с чисто денежной на модифицированную феодальную систему, раздав землю достойным военным офицерам в обмен на их лояльность короне. Он также внес значительный вклад в персидскую культуру, помогая основать Низамию, одно из первых высших учебных заведений в исламе, и привлек нескольких астрономов, в том числе Омара Хайяма, для реформирования календаря.

Религиозная ортодоксальность была характерной чертой режима сельджуков. Признанный халифом как «царь Востока и Запада» и «возродитель ислама», Тугрул Бег правил как набожный мусульманин-суннит, как и его преемники, так что «Хайям и его современники оказались в обновленном, если не беспрецедентно сильном положении. применение принципов исламского права »(Эйвери и Хит-Стаббс, стр. 12). Взгляды гетеродоксов сильно не поощрялись, несмотря на различные фракции внутри самого ислама и многочисленные другие религии, исповедуемые в исламской империи, включая иудаизм, христианство и зороастризм.В таком контексте неудивительно, что многие из стихов в Руба’ият Омара Хайяма , кажется, защищают уход из общественной в частную жизнь, где можно придерживаться собственного совета и избежать преследований за свои убеждения: «Некоторые во славу этого мира; и некоторые / Вздыхают о будущем Рае Пророка; / Ах, возьми Наличные и отпусти Кредит, / Не обращай внимания на грохот далекого Барабана! » (Фитцджеральд, Руба’ият Омара Хайяма , строки 49–52).

Конфликтующие мировоззрения

Господство сельджуков в Персии ознаменовало как интеллектуальные, так и политические перемены.На протяжении многих веков Персия служила идеологическим «перекрестком между Востоком и Западом» — греческим, азиатским и индийским, и все исламские идеи нашли там приверженцев (Avery and Heath-Stubbs, p. 14). В Персии XII века исламские идеи породили суфизм или исламский мистицизм, который провозгласил более тесные и интимные отношения между поклоняющимся и божеством. Набожность, аскетизм и возвышение духовной любви над разумом и философией — вот некоторые из характерных черт суфизма.

Как можно догадаться, в религиозно-ортодоксальной среде времен Хайяма нетрадиционные философские взгляды встретили неодобрение.Греческая философия, в частности, попала в немилость среди персидских интеллектуалов, считавших, что эллинское мышление представляет угрозу для исламской веры. Одной из ключевых фигур, взгляды которой подверглись критике, был персидский философ и ученый Ибн Сина (также известный как Авиценна; 980–1037), который пытался примирить греческие идеи — в основном аристотелевские и неоплатонические — с исламскими верованиями. Философ аль-Газали, который способствовал принятию суфизма, приведя его практики в соответствие с исламом, стал ключевым критиком.Аль-Газзали попытался дискредитировать Ибн Сину и греческую школу как руководство для мусульманской философии. В своем трактате Tahafut al falasifa (ок. 1090; Непоследовательность философов) аль-Газзали опровергает Ибн Сину не менее чем по 20 пунктам, утверждая, что причина — и, в более широком смысле, философия — не может постичь абсолют и бесконечность. и поэтому следует ограничиться конечным и относительным. Согласно аль-Газзали, только внутреннее знание, полученное из истинной религиозной веры, было способно достичь абсолютной истины.

Как математик на службе сельджукского султаната, Хайям мало что говорил вслух, что могло бы поставить под сомнение его собственную ортодоксальность. Однако он подписался под учением Ибн Сины, назвав его «моим духовным учителем», и возвел разум над предположениями и интуицией (Хайям в Дашти, стр. 72). Во введении к своему трактату по алгебре Хайям нехарактерно жаловался:

Мы — жертвы эпохи, когда люди науки дискредитированы, и осталось лишь несколько человек, способных заниматься научными исследованиями.Наши философы проводят все свое время, смешивая истину с ложью, и не интересуются ничем иным, как внешним видом; такое небольшое обучение они тратят на материальные цели. Когда они видят человека, искреннего и неустанного в своем поиске истины, того, кто не хочет иметь ничего общего с ложью и притворством, они издеваются и презирают его.

(Хайям ин Дашти, стр. 78)

Преданность Хайяма наукам дезориентировала его, лишив уверенности, которая была свойственна такому количеству набожных людей вокруг него.По мнению одного ученого, «во всем он искал рациональных доказательств, тогда как существование Творца не может быть подвергнуто такому доказательству. Хайяму ничего не оставалось, кроме сомнений »(Дашти, стр. 88). Сомнения Хайяма, а также его приверженность идеям Ибн Сины, конечно же, не вызывали у него симпатии к растущему числу суфиев в персидском обществе. Согласно биографу

УЧЕНЫЙ-ПОЭТ

Отвергая мнение о том, что Хайям не писал ни одного из этих коротких четырехстрочных стихотворений, выдающийся историк литературы Ян Рипка заявляет: «Такая уверенность в мнении зашла слишком далеко, поскольку не учитывала обстоятельства. что в средневековом Иране наука и поэзия шли как бы рука об руку, и что иранские ученые никоим образом не пренебрегали написанием стихов »(Rypka, p, 191).

Али ибн Заид, Хайям и аль-Газали провели короткую враждебную встречу, на которой последний выразил пренебрежение мнением первого по астрономии. Позже, после смерти Хайяма, суфийский поэт Фарид ад-Дин Аттар написал стихотворение, описывающее

Хайяма в загробной жизни, стыдливого и сбитого с толку из-за того, что его отвергли на пороге Бога. Здесь его «знания» ничего не помогли, лишь сделав его недостаточным в тех духовных качествах, без которых никто не может быть благословлен Божьим принятием.

(Аттар в Эйвери и Хит-Стаббсе, стр. 17)

Примечательно, что Рубайят Омара Хайяма перекликается с сомнениями своего автора, особенно в отношении таких непознаваемых тайн, как существование, смерть, загробная жизнь и т. Д. сама природа Вселенной. В одном катрене оратор замечает: «Во Вселенную, и Почему не знает / Ни откуда, как вода волей-неволей течет; / И из нее, как Ветер по пустошам / Я не знаю

ДУХ ХАЙЯМА МАСТЕР

Абу Али аль-Хусейн ибн Абдаллах ибн Сина (980–1037), известный в западном мире как Авиценна, родился недалеко от Бухары в Персии.Ибн Сина, сын государственного чиновника, в детстве получил прекрасное образование. К 10 годам он хорошо разбирался в Коране, а также в арабской грамматике и литературе. Вскоре он овладел каноническим правом и большей частью греческой философии Аристотеля, Евклида и Птолемея. В 18 лет Ибн Сина уже был врачом. , прочитав большинство доступных на тот момент книг по медицине. Ему удалось успешно вылечить больного царя Саманидов, что привело к его поступлению в королевскую библиотеку для продолжения учебы. Следующие несколько лет Ибн Сина посвятил расширению своих знаний в области логики, философии и метафизики.Живя беспокойной жизнью, он путешествовал по королевским дворам восточной Персии, поочередно работая врачом, визирем или другим должностным лицом. Куда бы он ни приезжал, Ибн Сина привлекал учеников, которые охотно посещали его курсы по медицине и философии. Будучи плодовитым писателем, он попытался применить логику Аристотеля к исламским концепциям в своей работе. Непонятная загадка заключается в единстве Бога и множественности земных существ, ответвлением которого является противоречие между добротой Бога и злом, существовавшим в мире. мир, Чтобы помочь объяснить эту загадку, школа философов, которая дала начало Ибн Сине, присоединилась к так называемой «теологии Аристотеля», которая учила, что вселенная представляет собой серию эманаций Бога-бога, продолжает Ибн Сина. Создатель, Первопричина, сущность, воплощающая как сущность, так и существование.От него исходит десять разумов, заканчивая Активным интеллектом. Этот десятый Активный интеллект передает идеи человеческой жизни посредством излучения божественного света, тем самым создавая душу (Хурани, стр. 173). Таким образом, по нисходящей ступени переполнение божественной любви порождает душу; человеческой жизни остается через любовь и желание вернуться через уровни к Первопричине.

Куда , волей-неволей дует »( Руба’ият , строки 113–116). Такие сомнения определенно не соответствовали ортодоксальным исламским верованиям, согласно которым в день творения Бог привел в действие великий замысел Вселенной и что люди исполняли Его волю.

Важность

Руба’ият — это персидское множественное число от руба’и , двухблочного стихотворения. ruba‘i состоит из четырех метрических единиц, полученных в результате разделения каждого куплета или стиха на два полустишия (или строки в терминах английской поэзии). Каждое полустишие содержит не более 13 слогов, образуя самостоятельное четверостишие со схемой рифм aaba или, иногда, aaaa .

Считающийся чисто персидским нововведением, рубаи был особенно популярен на северо-востоке Персии в одиннадцатом и двенадцатом веках, когда жил Омар Хайям. Предполагается, что поэты того периода устали придерживаться арабской модели написания длинных, изысканных, монорфных стихотворений. В любом случае, простота ruba‘i повысила его привлекательность. Эта форма давала поэтам большую свободу в отличие от их прежнего ограничения узором, который требовал многочисленных строк, заканчивающихся одной и той же рифмованной буквой.Сила этой менее строгой формы проявляется в кратком, убедительном заявлении о любом заданном ruba‘i . По сути, это эпиграмматическая строфа с описательным или рефлексивным вступлением, мораль которого упирается в последнюю строку, которая «вонзает ноготь в сердце» (Саиб в «Эйвери и Хит-Стаббс», стр. 7). . Например, следующие ruba’i , приписываемые Хайяму, подвергают яростной, даже язвительной атаке религиозных фанатиков: «А те, кто хвастается своими молитвенными ковриками, — всего лишь мулы… / Простые лицемеры, использующие эти коврики как инструменты; / За пеленой фанатизма торгуют / Вера! Ах, эти глупцы хуже язычников »(Саиди, стр.104).

рубаи стал удобным средством для поэтов выразить свои сокровенные мысли, чувства, и сомнения. Некоторые из катренов, распространенных анонимно, даже выражали критику определенных правителей, режимов и, как показано, установленных догм. Формат ruba‘i был настолько лаконичным и выразительным, что он понравился не только измученным придворным поэтам, но и бедным и необразованным людям, а его краткость позволяла легко сочинять и запоминать. Неудивительно, что интеллектуалы, нонконформисты и вольнодумцы времен Хайяма быстро приняли рубаи как жанр и, что также неудивительно, некоторые приписали ему свои собственные линии.В то время это было обычной практикой для произведений, похожих на произведения известного автора, и здесь это служило для сокрытия истинной личности писателей, которые считали неосмотрительным связывать свои имена с непопулярными или непочтительными убеждениями.

В любом случае Эдвард Фитцджеральд признал Хайяма автором полученных им катренов и сохранил форму ruba‘i , сосредоточившись на задаче перевода содержания на английский язык. Его исполнение отражает различные аспекты мысли Хайяма, как демонстрирует следующий катрен: «А, извлеките максимум из того, что мы еще можем потратить, / Прежде чем мы тоже спустимся в Прах; / Прах в прах и Прах в ложь, / Без вина, без Сонга, без Зингера и… без конца! » ( Ruba‘iyat , строки 93–96).Как указывает рубаи , у сомнительных катренов была и положительная сторона, энергичный акцент на жизни в данный момент, что было столь же новым для господствующих представлений, как и сами сомнения.

Краткое содержание сюжета

Среди множества переводов на английский язык Руба’ията Омара Хайяма , вероятно, наиболее известны современным читателям переводы Эдварда Фитцджеральда. Первоначально каждый рубаи составлялся как отдельный объект, который не мог иметь ничего общего со стихом, который предшествовал ему или следовал за ним в собрании рукописей.Фитцджеральд наложил своего рода порядок на переводимые им партии, расположив их как строфы в более крупном повествовательном стихотворении, в котором описывается один день из жизни рассказчика.

Поэма начинается утром в первый день весны в Иране. Оратор, названный в первом издании Фитцджеральда «старым Хайямом», но оставленный безымянным в последующих изданиях, призывает своего товарища проснуться и сопровождать его в сад. Он говорит своему спутнику (адресату, пол которого остается неопределенным, поскольку персидские местоимения не различаются по полу), что незадолго до рассвета ему показалось, что он услышал голос в таверне.Голос упрекал тех, кто остался снаружи, в то время как другие нетерпеливо требовали, чтобы их впустили, потому что «Вы знаете, как мало нам осталось остаться, /» И однажды уйдя, может больше не возвращаться »( Руба’ият , строки 6, 11– 12). Для оратора таверна становится метафорой внешнего мира, а вино, столь восторженно разыскиваемое покупателями, олицетворяет саму суть жизни, которая неизбежно должна вытекать, капля за каплей.

В саду со своим товарищем оратор размышляет о красоте природы и славе прошлого, приходя к печальному выводу, что все преходяще: роза может снова цвести каждую весну, но смертные, будь они скромными или возвышенными, однажды мертвый, не может вернуться.Поэтому оратор советует своему спутнику жить сегодняшним днем, оставив вчерашнее прошлое и отвергнув завтрашний день как нечто еще не родившееся, день, когда он может больше не существовать: «Ах, мои Возлюбленные, наполните Чашу, которая очищает / TO-DAY от Прошлое сожаление и будущие страхи: / Завтра! «Почему, завтра я могу быть / Сам с вчерашними семью тысячами лет» ( Ruba‘iyat , строки 81–84).

Спикер продолжает утверждать, что мирские амбиции и величие бессильны перед лицом смертности, так же как и обучение и мудрость.В юности поэт стремился получить знания от мастеров во всех областях, но, несмотря на свои усилия, теперь он не может распутать «Главный узел человеческой судьбы» ( Ruba‘iyat , строка 124). Глубочайшие тайны вселенной, существования и смерти остаются нерешенными, а вино — символ самой жизни — остается лучшим паллиативом, который мир может предложить против замешательства, разочарования и страданий, связанных с незнанием и более . Оратор отказывается от всех интеллектуальных поисков и вновь подчеркивает важность получения удовольствия в данный момент, а не тщетного поиска ответов, которые остаются неуловимыми, или земных наград, которые оказываются пустыми: «Не тратьте свой час и не тратьте зря стремление и спор; / Лучше веселиться с плодотворным Виноградом / Чем грустить от безликого или горького фрукта »( Ruba‘iyat , строки 213–216).Не следует также озадачиваться тем, что происходит после смерти, поскольку те, кто ушел раньше, не могут вернуться, чтобы рассказать о том, что они видели: «О угроза ада и надежды рая! / По крайней мере одно можно сказать наверняка — эта жизнь летит / One вещь определенная, а остальное — Ложь — / Цветок, который однажды распустился, навсегда умирает »( Ruba’iyat , строки 249-252). Именно такая лирическая вспышка привела Хайяму к проблемам с религиозными властями. Они увидели в его чувствах

ПОЭЗИЯ ГРАФИНЫ

Я не могу спрятать солнце грязной глиной,
Я не могу исследовать тайны судьбы
Из созерцания только разум приносит
Жемчужина, которую страх никогда не позволит мне пронзить. ¹⁰