Омар Хайям — Рубаи Омара Хайяма о мире

Омар Хайям о мире

---

Боюсь, что в этот мир мы вновь не попадём,
И там своих друзей — за гробом — не найдём.
Давайте ж пировать в сей миг, пока мы живы.
Быть может, миг пройдёт — мы все навек уйдём.

Бренность мира узрев, горевать погоди!
Верь: недаром колотиться сердце в груди.
Не горюй о минувшем: что было, то сплыло.
Не горюй о грядущем: туман впереди.

Будет прав, кто театром наш мир назовёт,
Все — мы куклы, а кукольник — сам небосвод.
На ковре бытия он нам даст порезвиться
И в сундук одного за другим уберёт.

Был ли в самом начале у мира исток?
Вот загадка, которую задал нам бог,
Мудрецы толковали о ней, как хотели, —
Ни один разгадать её толком не смог.

Были б добрые в силе, а злые слабы —
Мы б от тяжких раздумий не хмурили лбы!
Если б в мире законом была справедливость —
Не роптали бы мы на превратность судьбы.

В мире временном, сущность которого — тлен,
Не сдавайся вещам несущественным в плен,
Сущим в мире считай только дух вездесущий,
Чуждый всяких вещественных перемен.

В мире всё быстротечно, не бойся невзгод.
Всё на свете не вечно и скоро пройдёт.
Нам отпущен лишь миг для утех и веселья,
Не тоскуй о былом и не плачь наперёд.

В сей мир едва ли снова попадём,
Своих друзей вторично не найдём.
Лови же миг! Ведь он не повторится,
Как ты и сам не повторишься в нём.

В теле мира душа — это Истины суть,
Твари — чувства, что миру наполнили грудь.
Элементы, природа — лишь органы тела,
Всё в единстве проходит начертанный путь!

В этой тленной Вселенной в положенный срок
Превращаются в прах человек и цветок,
Кабы прах испарялся у нас из под ног —
С неба лился б на землю кровавый поток.

В этом мире на каждом шагу — западня.
Я по собственной воле не прожил и дня.
Без меня в небесах принимают решенья,
А потом бунтарём называют меня!

В этом мире не вырастет правды побег
Справедливость — не правила миром вовек.
Не считай, что изменишь течение жизни.
За подрубленный сук не держись, человек!

Все цветы для тебя в этом мире цветут,
Но не верь ничему — всё обманчиво тут.
Поколения смертных придут — и уйдут,
Рви цветы — и тебя в своё время сорвут.

Всё, что видим мы, — видимость только одна.
Далеко от поверхности мира до дна.
Полагай несущественным явное в мире,
Ибо тайная сущность вещей — не видна.

Встань и полную чашу налей поутру,
Не горюй о неправде, царящей в миру.
Если б в мире законом была справедливость
Ты бы не был последним на этом пиру.

Даже гений — творенья венец и краса —
Путь земной совершает за четверть часа.
Но в кармане земли и в подоле у неба
Живы люди — покуда стоят небеса!

Деяньями этого мира разум мой сокрушён,
Мой плащ на груди разодран, ручьями слёз орошён.
Фиал головы поникшей познанья вином не наполнить, —
Нельзя ведь сосуд наполнить, когда опрокинут он.

Добро и зло враждуют — мир в огне.
А что же небо? Небо — в стороне.
Проклятия и радостные гимны
Не долетают к синей вышине.

Если б мне всемогущество было дано —
Я бы небо такое низринул давно
И воздвиг бы другое, разумное небо,
Чтобы только достойных любило оно!

Если хочешь покоиться в неге блаженной
И у ног своих мир этот видеть надменный,
Перейди в мою веру, учись у меня,
Пей вино, но не пей эту горечь вселенной!

Жестокий этот мир нас подвергает смене
Безвыходных скорбей, безжалостных мучений.
Блажен, кто побыл в нем недолго и ушёл,
А кто не приходил совсем, ещё блаженней.

Здесь ристалища смерти, дорога невзгод,
Путь для тех, кто всегда лишь по вере живёт.
Благородному надобно быть каландаром,
Чтоб бродягой идти без опаски вперёд.

Когда б я был творцом — владыкой мирозданья,
Я небо древнее низверг бы с основанья.
И создал новое — такое, под которым,
Вмиг исполнялись бы все добрые желанья.

Когда в поступках, действиях в своих ты чист,
Когда тебе пророчески всё абсолютно ясно,
Когда прозрачно чистою душой слагаешь стих,
Понятно чистому: всё абсолютно грязно.

Круг небес ослепляет нас блеском своим.
Ни конца, ни начала его мы не зрим.
Этот круг недоступен для логики нашей,
Меркой разума нашего неизмерим.

Кто мы — Куклы на нитках, а кукольщик наш — небосвод.
Он в большом балагане своем представленье ведёт.
Он сейчас на ковре бытия нас попрыгать заставит,
А потом в свой сундук одного за другим уберёт.

Кто рождён в красоте счастья лик созерцать,
Тому мир будет множеством граней мерцать —
Украшает шитьём для красавицы платье
И умеет изнанку душой понимать!

Милосердия, сердце моё, не ищи,
Правды в мире, где ценят враньё, — не ищи,
Нет ещё в этом мире от скорби лекарства.
Примирись — и лекарств от неё не ищи.

Мир — капкан, от которого лучше бежать.
Лучше с милой всю жизнь на лужайке лежать,
Пламя скорби гаси утешительной влагой.
Ветру смерти не дай себя с прахом смешать.

Мир — мгновенье, и я в нем — мгновенье одно.
Сколько вздохов мне сделать за миг суждено?
Будь же весел, живой! Это бренное зданье
Никому во владенье навек не дано.

Мир — это тело мироздания, душа которого —
Господь, и люди с Ангелами вместе даруют чувственностью плоть.
Огонь и прах, вода и воздух — из их частиц мир создан сплошь.
Единство в этом, совершенство, всё остальное в мире — ложь.

Мир громоздит такие горы зол!
Их вечный гнёт над сердцем так тяжёл!
Но если б ты разрыл их! Сколько чудный,
Сияющих алмазов ты б нашёл!

Мир и жизнь и светил и созвездий движенье.
Я сравнил со светильником воображенья.
Мир — лампада, а солнце — светильня зажжённая,
Мы в нём — тени мятущейся изображенье.

Мир сияет, блестит, как кувшин золотой,
Он пленил, опьянил нас своей красотой.
Жаль, что конь под седлом и всегда наготове,
Чтобы смертных умчать безвозвратной тропой.

Мир чреват одновременно благом и злом:
Всё, что строит, — немедля пускает на слом.
Будь бесстрашен, живи настоящей минутой,
Не пекись о грядущем, не плачь о былом.

Мир я сравнил бы с шахматной доской —
То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой.
Подвигают, притиснут и — побили.
И в тёмный ящик сунут на покой.

Миром правят насилие, злоба и месть.
Что ещё на земле достоверного есть?
Где счастливые люди в озлобленном мире?
Если есть — их по пальцам легко перечесть.

Мне так небесный свод сказал: «О человек,
Я осуждён судьбой на этот страшный бег.
Когда б я властен был над собственным вращеньем,
Его бы я давно остановил навек».

Мы ненадолго в этот мир пришли.
И слёзы, скорбь и горе обрели.
Мы наших бед узла не разрешили,
Ушли — и горечь в душах унесли.

Мы попали в сей мир, как в силок — воробей.
Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.
В эту круглую клетку, где нету дверей,
Мы попали с тобой не по воле своей.

Мы уйдём без следа — ни имён, ни примет.
Этот мир простоит ещё тысячи лет.
Нас и раньше тут не было — после не будет.
Ни ущерба, ни пользы от этого нет.

Налей, хоть у тебя уже усталый вид,
Ещё вина: оно нам жизнь животворит,
О мальчик, поспеши! Наш мир подобен сказке,
И жизнь твоя, увы, без устали бежит.

Наш мир — аллея молодая роз,
Хор соловьёв и болтовня стрекоз.
А осенью? Безмолвие звезды
И мрак твоих распущенных волос.

Не будет нас, а мир пребудет, как всегда.
Мы не оставим в нём ни знака, ни следа.
Нас прежде не было, а мир существовал,
Не будет нас и впредь, — и это не беда!

Не станет нас. А миру — хоть бы что.
Исчезнет след. А миру — хоть бы что.
Нас не было, а он — сиял и будет!
Исчезнем мы. А миру — хоть бы что.

Не тоскуй же! Пока этот мир будет жить,
Людям имя твоё и твой след не забыть.
Пока на небе движутся стройно светила,
Мысль твоя — это к сути незримая нить.

Небесный круг, ты — наш извечный супостат!
Нас обездоливать, нас истязать ты рад.
Где б ни копнуть, земля, в твоих глубинах, — всюду
Лежит захваченный у нас бесценный клад.

Нет у мира начала, конца ему нет,
Мы уйдём навсегда — ни имён, ни примет.
Этот мир был до нас, и вовеки прибудет,
После нас простоит ещё тысячу лет.

О невежды! Наш облик телесный — ничто,
Да и весь этот мир поднебесный — ничто.
Веселитесь же, тленные пленники мига,
Ибо миг в этой камере тесной — ничто!

О, долго в мире нас не будет, — а мир пребудет.
Умрём — века наш след остудят, — а мир пребудет.
В небытие, как до рожденья, в уничтоженье
Уйдём, и всяк про нас забудет… А мир пребудет.

О, как безжалостен круговорот времён!
Им ни один из всех узлов не разрешён:
Но, в сердце чьем-нибудь едва заметив рану,
Уж рану новую ему готовит он.

От зенита Сатурна до чрева Земли
Тайны мира своё толкованье нашли.
Я распутал все петли вблизи и вдали,
Кроме самой простой — кроме смертной.

Отныне горечи вселенной не стану я вкушать,
С вином пунцовым в чаше пенной не стану слёз мешать.
Вино зовём мы кровью мира, мир — кровопийца наш,
Неужто кровника-убийцы нам крови не желать?

Охотно платим мы за всякое вино,
А мир? Цена ему — ячменное зерно.
«Окончив жизнь, куда уйдём?» Вина налей мне
И можешь уходить, — куда, мне всё равно.

О невежды! Наш облик телесный — ничто,
Да и весь этот мир поднебесный — ничто.
Веселитесь же, тленные пленники мига,
Ибо миг в этой камере тесной — ничто!

Повторенье, подражанье — мира этого дела.
Если бы не подражанье, жизнь бы праздником была,
Награждались бы деянья, исполнялись бы желанья,
Тень угрозы бесполезной навсегда бы отошла.

Под небесами счастья нет, и мир устроен так:
Один рождается на свет, другой летит во мрак.
Когда бы ведал человек о всех земных печалях,
Не торопился б он сюда, коль сам себе не враг.

Помни толки толпы — ветер, он лишь шумит!
Тех, кто радость душе непрерывно дарит,
Не губи никогда, вняв пустым наговорам, —
Мир, как мы, в своей памяти много хранит!

Поскольку бесконечен этот мир,
Поскольку бессердечен этот мир —
Напрасно не тужи о вечной жизни:
Для нас с тобой не вечен этот мир.

Свод неба, это — горб людского бытия,
Джейхун — кровавых слез ничтожная струя,
Ад — искра из костра безвыходных страданий,
Рай — радость краткая, о человек, твоя!

Тайну вечности смертным постичь не дано.
Что же нам остается? Любовь и вино.
Вечен мир или создан — не все ли равно,
Если нам без возврата уйти суждено?

Твои дары, о жизнь, — унынье и туга;
Хмельная чаша лишь одна нам дорога.
Вино ведь — мира кровь, а мир — наш кровопийца,
Так как же нам не пить кровь кровного врага?

Ты благ мирских не становись рабом,
Связь разорви с судьбой — с добром и злом.
Будь весел в этот миг. Ведь купол звездный —
Он тоже рухнет. Не забудь о том.

У мира я в плену, — я это вижу ясно:
Своею тягощусь природою всечасно.
Ни тот, ни этот мир постичь я не сумел, —
Пытливый разум свой я напрягал напрасно.

Увы, не много дней нам здесь побыть дано,
Прожить их без любви и без вина — грешно.
Не стоит размышлять, мир этот — стар иль молод:
Коль суждено уйти — не все ли нам равно?

Угнетает людей небосвод-мироед:
Он ссужает их жизнью на несколько лет.
Знал бы я об условиях этих кабальных —
Предпочел бы совсем не родиться на свет!

Что миру до тебя? Ты перед ним — ничто:
Существование твое лишь дым, ничто.
Две бездны с двух сторон небытия зияют
И между ними ты, подобно им — ничто.

Этот мир — эти горы, долины, моря —
Как волшебный фонарь. Словно лампа заря.
Жизнь твоя — на стекле нанесенный рисунок,
Неподвижно застывший внутри фонаря.

Этот мир красотою Хайяма пленил,
Ароматом и цветом своим опьянил.
Но источник с живою водою — иссякнет,
Как бы ты бережливо его ни хранил!

Этот райский, с ручьями журчащими край, —
Чем тебе не похож на обещанный рай?
Сколько хочешь валяйся на шелковой травке,
Пей вино и на ласковых гурий взирай!

Этот свод голубой и таз на нем золотой.
Долго будут кружиться еще над земной суетой.
Мы — незваные гости, пришли мы на краткое время,
Вслед кому-то пришли мы, пред кем-то уйдем чередой.

Я — школяр в этом лучшем из лучших миров.
Труд мой тяжек: учитель уж больно суров!
До седин я у жизни хожу в подмастерьях,
Все еще не зачислен в разряд мастеров.

Я знаю мир: в нём вор сидит на воре.
Мудрец всегда проигрывает в споре, с глупцом.
Бесчестный — честного стыдит.
А капля счастья тонет в море горя.

Я мир сравнил бы с шахматной доской —
То день, то ночь, а пешки мы с тобой.
Подвигают тихонько и побили
И в темный ящик сунут на покой!

---

Рубаи Омара Хайяма и 30 иллюстраций Ирины Степановой: kolybanov — LiveJournal

Рубаи Омара Хайяма и 30 иллюстраций Ирины Степановой

Все, что видим мы, — видимость только одна.
Далеко от поверхности мира до дна.
Полагай несущественным явное в мире,
Ибо тайная сущность вещей — не видна.

                                                                  Омар Хайям

 

Я познание сделал своим ремеслом,

Я знаком с высшей правдой и с низменным злом.

Все тугие узлы я распутал на свете,

Кроме смерти,завязанной мертвым узлом.
 

И так, Омар Хайям, или если сказать проще, то Гияс ад-Дин Абу-л-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям Нишапури очень не однозначная личность даже для своего времени, а его время было началом ХI века.

В свете того, что он жил почти тысячу лет назад, то задумаешься на биографией, что правда, а что вымысел. Творчество поэта было, как раз во времена расцвета демократии в мусульманстве, не то что бы демократии, а точнее будет сказать к терпимости.

«Жизнь — пустыня, по ней мы бредем нагишом.

Смертный, полный гордыни, ты просто смешон!

Ты для каждого шага находишь причину —

Между тем он давно в небесах предрешен.»

 

 

Помимо своих занятий наукой, Хайям проявил себя и в поэзии, его рубаи отражают религиозную «оттепель» того времени. Рубаи, по своей сути, являются народным творчеством.

Из всего количества четверостиший, приписываемых Хайяму, действительно написанных им, всего около сотни. Философ и поэт в своих четверостишиях прославлял любовь, вино и винопитие, размышления о жизни, а рубаи о Боге и божественном начале были настолько смелы, что ему пришлось в итоге посетить Мекку, уж слишком сильно Хайям критиковал шариат.

 

И сияние рая, и ада огни —

Мне мерещились на небе в давние дни.

Но Учитель сказал:»Ты в себя загляни —

Ад и рай,не всегда ли с тобою они?»

 

Четверостишия Хайяма пытались перевести с фарси несметное количество раз, «первопроходцем» здесь был Фитцджеральд.
Стихи персидского поэта заставляют задуматься о смысле жизни, нашем месте в ней оценивать свои поступки.

 Лик розы освежен дыханием весны, Глаза возлюбленной красой лугов полны, Сегодня чудный день! Возьми бокал, а думы О зимней стуже брось: они всегда грустны.  

Рубаи замечательно читаются в любом настроении,  и даже если взгрустнулось, то прочитав пару, тройку стихов, настроение обязательно улучшится и жизнь будет прекрасна.

Четверостишия пронизаны тонкой иронией и жизнерадостностью.

 За мгновеньем мгновенье - и жизнь промелькнет... Пусть весельем мгновение это блеснет! Берегись, ибо жизнь - это сущность творенья, Как ее проведешь, так она и пройдет.  

 

Стихи Омара Хайяма,  заставляют задуматься о скоротечности времени и о нашем месте в ней, о любви к женщине, детям, да и просто любви ко всему сущему.

 

 

 Скорей вина сюда! Теперь не время сну, Я славить розами ланит хочу весну. Но прежде Разуму, докучливому старцу, Чтоб усыпить его, в лицо вином плесну. 

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

 

 Ты, книга юности, дочитана, увы! Часы веселия навек умчались вы! О птица-молодость, ты быстро улетела, Ища свежей лугов и зеленей листвы. 

В этом мире ты мудрым слывешь? Ну и что?

Всем пример и совет подаешь? Ну и что?

До ста лет ты намерен прожить? Допускаю.

Может быть, до двухсот проживешь. Ну и что?

 

 

  Цель творца и вершина творения  - мы.  Мудрость, разум, источник прозрения -  мы  Этот круг мироздания  перстню подобен. -  В  нем граненый алмаз, без сомнения,  мы  

 

  источник текста

иллюстрации брала из разных источников в свободном доступе,

как и сами рубаи, поэтому  цитаты не те.что в самой книге. которую я не нашла.

скоро  будет тема с цитатами из Омара Хайяма

 

Немного мудрости Омара Хайяма на турецком и русском

Омар Хайям знаменит во всём мире своими четверостишиями «рубаи». Рубаи — это разновидность лирической поэзии, распространенная на Ближнем и Среднем Востоке. По содержанию — лирика с философскими размышлениями. Рубаи Хайяма ясны, глубоки, наполнены грустью и юмором. Излюбленные темы  — любовь, жизнь, счастье, бог и вино 🙂 Несмотря на то, что четверостишьям уже почти 1000 лет, сборники Хайяма по прежнему издаются по всему миру и являются настольными книгами многих ихвестных политиков, общественных деятелей и бизнесменов. 
Кстати, часть своей жизни Хайям прожил в Конье. 
В своем учебнике по турецкому я нашла несколько четверостиший на турецком и русском языках, чему была приятно удивлена 🙂

Sevgisiz yaşamak!
Baharlar yazlar geçer, sonbahar gelir,
Ömrün yaprakları dökülür bir bir,
Madem ki bu dünyada kalıcı değilim,
Sevgisiz yaşamak eşşekliktir derim.

Жить без любви?
Проходят весны и лета,
Осени дни идут.
Жизни листы бесследно
Один за другим падут.
Поскольку мне в мире этом
Без смерти прожить нет основ,
Жить без любви, аскетом
Равно быть просто ослом.

Akıl ermez bu işe!
Bu yıldızlı gökler ne zaman başladı dönmeye?
Ne zaman yıkılıp gidecek bu güzelim kubbe?
Aklın yollarıyla ölçüp biçemezsin bunu sen:
Mantıkların, kıyasların sökmez senin bu işte.

Умом не постигнешь этот мир!
Это звездное небо когда начало вращение?
Когда прекрасному своду придет разрушение?
Умом ты его не охватишь,
Сравнить его не с чем. Все, хватит.

Dünya bir oyun!
Biz bu dünyada bir oyun sahnesindeyiz,
Yönetmen Felek usta, oyuncular da biz,
Oyuna çıkıyoruz birer ikişer,
Bitti mi oyuni sandıktayız hepimiz.

Жизнь – игра!
Этот мир – сцена театра.
Судьба – режиссер, мы – артисты. А завтра
На сцену один за другим выступаем.
Конец ли игре? Все в ящик сыграем.

Yaşamana bak!
Birkaç gün içindir dünyada ikamet,
Çöllerde yel oldun, ırmakta su farz et,
Geçmiş, gelecekmiş, hiç kendini üzme,
Yaşamana bak, olmasın onlar sana dert.

Посмотри на жизнь!
Несколько дней в этом мире дано пребывать,
Ветром в пустыне, водой ли в реке тебе стать,
Прошлым ли, будущим не огорчай ты себя,
На жизнь посмотри, пусть страдание минует тебя.

Ömür satılmaz!
İnsan yiyip içmeden, giymeden edemez,
Bunlar için didinene bir şey denemez,
Daha fazlası için bükülmeyin dostlar,
Bu güzelim ömür satmaya, inanın değmez.

Жизнь не продается!
Раздетым, без пищи, воды человек жить не может.
Такого не пробуй и ты, не поможет.
Но больше не гнитесь, друзья, живите достойно.
Эту прекрасную жизнь продавать не стоит.

Значение человека в текстах песен. Нет, из мрака возвращения, о моем сердце! День и ночь изображений

Надпись

Я бы сравнил этот мир с простым фонарем.
Солнце со свечой, раскаленный огонь.
Мы блуждаем, как тени, в загадочном мире,
Ничего достоверно о нем не известно.
Омар Хайям

Великий поэт и философ Омар Хайям и сегодня широко известен как выдающийся мыслитель, исследователь, астроном.Но это еще не все, чем знаменито его имя. Он стал настоящим энциклопедистом своего времени. Не случайно среди его титулов можно услышать такие, как ученый муж века, доказательство истины, король философов Востока и Запада и многие другие, не менее достойные звания. Но жизнь великого ученого не ограничилась научными исследованиями. Известно около двух тысяч написанных им лирических катренов (руба). И каждое из них — это небольшое стихотворение.
Хаяму переполняла любовь к жизни, он наслаждался ею во всех проявлениях.И это чувство выражено в его стихах:

Мир прекрасен! Всем с признательностью благодарю!
Нам Господь подарил этот рай!

Омар Хайям призывает своих читателей заботиться о каждом моменте этой жизни, делать его радостным и пьяным, жить так, чтобы оставить свой значительный след, стараться приносить пользу, делать добро тем, кто рядом с вами.
Поэт в своих стихах воспел гимны искренней дружбе, любимой любви — чистому, безболезненному чувству, которое «начальное для всего остального», затем, «что вся наша жизнь — основа», то, что «один в этот мир духовен.«В любви Хаям видел главный смысл жизни. Он утверждал, что дни, проведенные без любви, бессмысленны и пусты, а человеку, не знавшему этого волшебного чувства,« никакого запустения в чудесном деле ».

Кто не знает любви, не горит любовью,
Тот мертв, ибо жизнь определенно есть любовь.

Центральной идеей всего мировоззрения поэта было утверждение прав личности. Личность — свободная. , чистая душа, свободное мышление — это неизменный идеал Хаямы.

Но реальная жизнь сложна и противоречива. Поэтому в его стихах часто можно встретить сомнение, неверие, недоумение, иногда даже отчаяние:

В моем сердце нет ни рая, ни ада!
Нет, из мрака возвращения, о сердце!
И не надейся на сердце!
И тебе нечего бояться, о мое сердце!

Поэт всегда прославлял движение, вечное и непрерывное, которое есть абсолютный закон бытия.
Омар Хайям четко разграничивал добро и зло, умел отличать одно от другого, но никогда не навязывал читателю свои взгляды и убеждения.Как философ, он обладал способностью выражать свои мысли, своим пониманием жизни так, чтобы окружающие сами могли во всем разобраться и сделать правильные выводы. Омар Хайям не говорит, он размышляет. Размышляет о необратимых ценностях, о самых важных проблемах, стоящих перед человечеством, выше смысла бытия. Он постоянно ставит перед нами вопросы и тем самым вовлекает нас, читателей, в их размышления, заставляет всерьез задуматься о том, что мы пришли в этот мир.

Униженное и уникальное творчество Омара Хайямы.Критики отмечают, что по оригинальности и глубине созданных им произведений ему нет равных ни среди современников, ни среди последующих поколений. Написано великое множество стихов и трактатов. И люди во все времена не перестают интересовать его мысли, восхищаться и удивлять мудростью, звучащей в его творчестве. Всю свою жизнь он посвятил великому мыслителю постижение смысла человеческого существа. Но даже он не смог полностью разгадать эту загадку. И все же безмерная ценность заветов философа составляет:

Смысл жизни не в попытках раскрыть тайну
Не постигать всю мудрость тысячу лет,
Лучше райский плащ на зеленой лужайке —
Нет потребность в небесной надежде.

Спустя годы звание одного из самых талантливых просаиков и поэтов XIX века носит А.С. Пушкин. Философская лирика присутствует практически в каждом произведении, хотя это довольно разноплановый поэт, интересующийся многими темами. Александр Сергеевич писал стихи на гражданские и любовные темы, поднимал вопросы о дружбе, предназначении поэта, описывал красоту русской природы. Но все же через все его стихи проходит нить философии, они заставляют читателя задуматься о добре и зле, смысле человеческой жизни, вере и способностях, смерти и бессмертии.

Вся философская лирика Пушкина поражена своей оригинальностью. Стихи носят глубоко интимный, личный характер, ведь каждое чувство принадлежало поэту, он описывал свои мысли, впечатления от жизни. Именно это отличает лирику Александра Сергеевича от других авторов. Как восхищается поэт, его произведения меняются, имеют другое значение. По стихам можно узнать, чем жил Пушкин в разные годы.

Философская лирика того периода, когда поэт был еще ликером, проникнута духом веселья.Александр Сергеевич призывает веселиться в компании друзей, наслаждаться дружескими застольями и ни о чем не заботиться. О его юношеских помыслах можно узнать из стихотворения «Гроб Анакреона», написанного в 1815 году, из стихотворений «Толстого вокзала» (1819). Поэт проповедует удовольствия и развлечения.

Философские мотивы в лирике Пушкиной кардинально изменились в 20-е годы. Как и все молодые люди того периода, Александр Сергеевич тянулся к романтике. Поэт склонился над Байроном и Наполеоном, смысл жизни уже заключался не в бессмысленном месте времени на дружеских застольях, а в совершении подвига.Героические порывы души не могли не сказаться на философской лирике автора. Самыми яркими произведениями того периода являются элегия «Погас свет», написанная в 1820 году, и стихотворение «В море» 1824 года.

В середине 20-х годов идеологический кризис Пушкин переживает. Философская лирика того периода уже не проникнута романтизмом, ему на смену приходит реализм. Поэт начинает понимать суровую правду жизни, и она его пугает. Он видит проблему, но не видит цели, к которой нужно стремиться.В произведении «Тропа жизни» Александр Сергеевич сравнивает жизнь с обыкновенной телегой, запряженной лошадьми, она идет, не останавливаясь, днями и ночами, начало пути кажется радостным и светлым, а конец — печальным и темным. . Боевой дух поэта был оставлен после поражения декабристов, Пушкин чувствовал вину перед своими друзьями, потому что не мог принять участие в восстании против царской власти.

К концу 20-х годов в стихах прослеживаются отчаяние и одиночество, пережитые Пушкиным в то время.Философская лирика поэта с годами стала более грустной и даже трагичной. В стихотворениях «Дар напрасный, дар случайный», «Элегия», «Я« ЖИВУ С ДРУГИМИ »есть вопросы жизни и смерти, автор рассматривает, что будет после того, как он не станет на этой смертной земле. Но это не значит, что Александр Сергеевич желал смерти, он хотел жить, чтобы нести свое творчество людям, направлять людей на правильный путь, он свято верил, что к концу своей жизни он сможет обрести счастье и согласие.

Размышляет о смысле человека. Великий поэт и философ Омар Хайям и сегодня широко известен как выдающийся мыслитель, исследователь, астроном. Но это еще не все, чем знаменито его имя. Он стал настоящим энциклопедистом своего времени. Не случайно среди его титулов можно услышать такие, как ученый муж века, доказательство истины, король философов Востока и Запада и многие другие, не менее достойные звания. Но жизнь великого ученого не ограничилась научными исследованиями.Известно около двух тысяч написанных им лирических четверостиший (робов). И каждое из них — это небольшое стихотворение.

Хаяму переполняла любовь к жизни, он наслаждался ею во всех проявлениях. И это чувство выражено в его стихах:

Мир прекрасен! Всем с признательностью благодарю!

Нам Господь подарил этот рай!

Омар Хайям призывает своих читателей заботиться о каждом моменте этой жизни, делать его радостным и пьяным, жить, чтобы оставить свой значительный след, стараться приносить пользу, делать добро тем, кто рядом с вами.

Поэт в своих стихах воспел гимны искренней дружбе, любимой любви — чистому, безболезненному чувству, которое «начальное для всего остального», затем, «что вся наша жизнь — основа», то, что «один в этот мир духовен ». В любви Хаям видел главный смысл жизни. Он утверждал, что дни, проведенные без любви, бессмысленны и пусты, а у человека, не знавшего этого волшебного чувства, «нет запустения в чудесном деле». Он уверенно сказал:

Кто не знает любви, не пламя любви,

Этот мертвец, ибо жизнь определенно является любовью.
Центральной идеей всего мировоззрения поэта было утверждение прав личности. Личность — свободная, чистая душа, свободомыслие — это неизменный идеал Хаямы.

Он постоянно гнался за главными общечеловеческими ценностями: мудростью, жизнерадостностью, умением к искренним чувствам. Но реальная жизнь сложна и противоречива. Поэтому в его стихах часто можно встретить сомнение, неверие, недоумение, иногда даже отчаяние:

В моем сердце нет ни рая, ни ада!

Нет, из мрака возвращения, о сердце!

И не надейся на сердце!

И тебе нечего бояться, о мое сердце!

Поэт всегда прославлял движение, вечное и непрерывное, которое есть абсолютный закон бытия.

Омар Хайям четко разграничивал добро и зло, мог отличить одно от другого, но никогда не навязывал читателю свои взгляды и убеждения. Как философ, он обладал способностью выражать свои мысли, своим пониманием жизни так, чтобы окружающие сами могли во всем разобраться и сделать правильные выводы. Омар Хайям не говорит, он размышляет. Размышляет о необратимых ценностях, о самых важных проблемах, стоящих перед человечеством, выше смысла бытия. Он постоянно ставит перед нами вопросы и тем самым вовлекает нас, читателей, в их размышления, заставляет всерьез задуматься о том, что мы пришли в этот мир.

Унылое и неповторимое творчество Омара Хайямы. Критики отмечают, что по оригинальности и глубине созданных им произведений ему нет равных ни среди современников, ни среди последующих поколений. Написано великое множество стихов и трактатов. И люди во все времена не перестают интересовать его мысли, восхищаться и удивлять мудростью, звучащей в его творчестве. Всю свою жизнь он посвятил великому мыслителю постижение смысла человеческого существа. Но даже он не смог полностью разгадать эту загадку.И все же безмерная ценность заветов философа составляет:

.

Смысл жизни не в том, чтобы открывать секреты

Не постигай всей мудрости тысячу лет,

Шубы Better Paradise на зеленой лужайке —

Небесная надежда не нужна.

Вопросы смысла бытия, жизни и смерти, познания мира и поиска своего места в мире волновали Пушкина, как и всякого мыслящего человека. И, как для каждого из нас, существенное влияние на образ мыслей, психологию мировосприятия оказали объективные обстоятельства.Одержимый надеждами на улучшение общественного устройства, в окружении умных, благородных друзей, молодой Пушкин проповедовал радость богатой жизни, радость игры:
Давайте жить и веселиться, давайте играть вживую. Пусть Mobile Sleeping возит, а не подражает нам.

Смерть воспринимается поэтом как путешествие «в страну свободы, удовольствий, в страну, где нет смерти, где нет предубеждений, где одна мысль в небесной чистоте», как кромешная тьма, абсолютная забвение, ничего.Пушкин трагически воспринимает смерть, все его творение противостоит преобразованию жизни при полном отсутствии проявлений человеческой индивидуальности:

Как, ничего! Ни мысли, ни первой любви!
Мне страшно! .. А на оншн, опять грустно смотрю,
И долго жить хочется, пока образ милый
Растаял и горел в душе.

В дальнейшем жизнь принесла поэту много тяжелых потерь — это было осознание хрупкости человеческого существования, уязвимости души.Поэт стал мудрее, опытнее, свидетель судьбы стал восприниматься с философской снисходительностью. В отношении юности максималистская редактируемость, обширный плод пытливого ума и книжного мировоззрения сменилась протяженностью — результатом философского осмысления пережитых жизненных конфликтов:

Если жизнь вас обманывает,
Не грусти, не сердись!
В день желания:
Придет день веселья, веры.
Сердце живет будущим;
Настоящее печально:
Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, будет мило.Пушкин переживает противоречие между мечтой и действительностью, несостоятельность многих надежд и склонность людей драматизировать жизненные неудачи. Стремление к абсолютному достижению поставленных целей идеалистично; Самостоятельная конкретная жизнь и ее восприятие человеком относительно: с течением времени оценка жизненных обстоятельств меняется, что дает возможность находить очарование в тех, кому показались неприятные воспоминания. Поэтическая философия поэта — это простая, ясная и необходимая каждому человеку мудрость.Пушкин и в философских стихах обратился к человеку: он был одновременно мудрецом, постигнутым высшим смыслом бытия, и обыкновенным человеком, а потому Пушкин оказался поэтом все-в-законе.
Стихи чисто философского содержания встречаются у Пушкина очень редко: творческая манера поэта чужды абстрактности, а абстрактные понятия обычно воплощаются в конкретных образах, согревающих человеческим чувством и преломляемых через призму жизненного опыта. Поэма «Движение» — философская миниатюра, посвященная проблеме существования материи.Движение и покой — это извечный философский вопрос о форме, сущности бытия, разрешенный в стихотворении явно просто. Однако поэт не поддается софистской простоте: жизнь намного сложнее умозрительными выводами и примитивными аналогиями. Абсолютная истина скрыта в глубинах вселенной и не поддается логическому пониманию. Поэт опровергает простоту философского подхода к познанию бытия на простом примере, предостерегая от поспешных выводов и философских обобщений: «Ведь каждый день солнце ходит за нами, однако права Галилеи упрямы.«Вновь и вновь обращается Пушкин к теме жизни и смерти, но противопоставление этих форм существования, неизбежность перехода жизни в смерть уже не воспринимается поэтом безнадежно трагически. Освящение поэтического творчества, возвышенное «Поэзия милых блаженных снов» Пушкин невольно задумывается о повторяемости жизни и хрупкости человеческих духовных ценностей:

Но, может быть, мечты и пусты — может быть, ритмом гроба всеми чувствами я буду хвастаться земным, и мне будет чужд мир земной… Не спасу душу минутной долгой жизни, не буду хранить сожаления, я больше не скажу, что прощу себя … поэт сожалеет о преображении души, незабываемых порывах высокого вдохновения, духовных откровений и минутные впечатления, множество разнообразных ощущений в чем-то непонятном и безликом. Лирический герой не желает мириться с перспективой обращения всех человеческих устремлений в ничто, с идеей погружения человеческого духа в пучок вневременного, но ужаса перед вечностью нет.Есть обычные человеческие сомнения в отсутствии какой-либо связи между жизнью и смертью, попытка представить себе жизнь человеческой души после физической смерти тела.

В стихотворении «Память» Пушкин запечатлел ночные СМИ о прожитой жизни, «гробовой абсолютности излишеств», болезненных переживаниях об ошибках. И хотя лирический герой утверждает, что «с отвращением читаю свою жизнь, дрожу и ругаюсь», он не отказывается от живого жизненного опыта: «Но ряды грустные, не смываю».«Автор понимает, что на пути человека, к счастью, случаются заблуждения, заблуждения, но жизнь изменить нельзя. И мудрость заключается не в отказе от прошлого, а в понимании опыта накопленного опыта. Жизненные впечатления сразу конкретны, индивидуальные и неповторимые, и как бы они ни воспринимались потом,
Именно они образуют черту — человеческую жизнь, и уровень их понимания показывает степень духовного развития человека.

Поэт не философ, он не познает мир с помощью научных методов, а воплощает свои мысли в художественной форме.В 1828 году, когда ужесточилась царская цензура, поэт овладел тяжелыми чувствами. Период реакции в России наступил после выступления декабриста в России, выросшего в атмосфере ожиданий благотворных социальных перемен, духовной независимости, свободы, творческой свободы. — Личные переживания поэта о потреблении тогдашней русской действительности («И две недели целеустремленности») и невыносимом психологическом давлении вылились в эмоционально-философский монолог:

Напрасный дар, дар случайный,
Жизни, зачем ты мне даришь?
Иль почему тайна судьбы

Вы осуждены за казнь? Но не только внешние события вызывали поэтический отклик поэта.В пронзительно-остром стихотворении «Стихи, сочиненные ночью при бессоннице», ритмичный ритм которого точно передает нервное состояние человека, который не может заснуть, тонко уловив малейший шорох в ночной тишине, лирический герой напряженно стремится понять смысл бытия. Что значит «спящая ночь дрожь, жизнь мышка над мышкой»? Ночью не только восприимчивость человека к звукам, но и склонность к философствованию. Автор лишь задает вопросы, не отвечая на них, но краткость и точность формулировок, многослойность вопрошающих предложений убедительно передает тревожную атмосферу ночных путешествий, напряженную, как пульсацию крови, работу человеческого сознания, оставаясь один на один. с огромной, непонятной вселенной:

Что значит, скучный шепот?
Укордай, или ропот
Меня потерял день?
Что тебе от меня нужно?
Ты будешь звать или пророчествовать?
Я хочу понять тебя,
Я ищу в тебе смысл…

И все же преобладающее настроение философской лирики Пушкина периода зрелости — светлая грусть о прошлом, мудрость вечного обновления жизни. В этих стихах нет страха перед неизбежностью смерти как физического исчезновения, но есть философское понимание рациональности, высшей осуществимости жизненного процесса, его неизменности и цикличности:

Поэма написана ясным, точным языком, который, кажется, исходит из глубины души.Поэт достиг совершенства как духовно-поэтического, поэтому стихотворение универсально, пробуждает бурю чувств и умиротворяет, воспринимается одновременно как эпитафия человечества и как гимн его вечной молодости, гармония всего сущего. Вселенная.

Я бы сравнил этот мир с простым фонарем. Солнце со свечой, раскаленный огонь. Мы блуждаем, как тени, в загадочном мире, о нем достоверно ничего не знаем. Омар Хайям Великий поэт и философ Омар Хайям и сегодня широко известен как выдающийся мыслитель, исследователь, астроном.Но это еще не все, чем знаменито его имя. Он стал настоящим энциклопедистом своего времени. Не случайно среди его титулов можно услышать такие, как ученый муж века, доказательство истины, король философов Востока и Запада и многие другие, не менее достойные звания. Но жизнь великого ученого не ограничилась научными исследованиями. Известно около двух тысяч написанных им лирических катренов (руба). И каждое из них — это небольшое стихотворение. Хаяму переполняла любовь к жизни, он наслаждался ею во всех проявлениях.И это чувство выражено в его стихах: мир прекрасен! Всем с признательностью благодарю! Нам Господь подарил этот рай! Омар Хайям призывает своих читателей заботиться о каждом моменте этой жизни, делать его радостным и пьяным, жить, чтобы оставить свой значительный след, стараться приносить пользу, делать добро тем, кто рядом с вами. Поэт в своих стихах воспевал гимны искренней дружбе, любил любовь — чистое, безболезненное чувство, которое является «исходным из всего остального», затем, «что вся наша жизнь — основа», то, что «одно в этом мир духовен.«В любви Хаям видел главный смысл жизни. Он утверждал, что дни, проведенные без любви, бессмысленны и пусты, а человеку, не знавшему этого волшебного чувства,« никакого запустения в чудесном деле ». Он сказал с уверенностью: Кто любви не знает, не сжигает любовь, тот мертвый, потому что жизнь определенно есть любовь. Центральной идеей всего мировоззрения поэта было утверждение прав личности. Личность — свободная, чистая душа, свободное мышление — это неизменный идеал Хаямы.Но реальная жизнь сложна и противоречива. Поэтому в его стихах часто можно встретить сомнения, неверие, недоумение, иногда даже отчаяние: в моем сердце нет ни рая, ни ада! Нет, из мрака возвращения, о моем сердце! И не надейся на мое сердце! И не надо бояться, о сердце! Поэт всегда прославлял движение, вечное и непрерывное, что есть абсолютный закон бытия. Омар Хайям четко разграничивал добро и зло, умел отличать одно от другого, но никогда не навязывал читателю свои взгляды и убеждения.Как философ, он обладал способностью выражать свои мысли, своим пониманием жизни так, чтобы окружающие сами могли во всем разобраться и сделать правильные выводы. Омар Хайям не говорит, он размышляет. Размышляет о необратимых ценностях, о самых важных проблемах, стоящих перед человечеством, выше смысла бытия. Он постоянно ставит перед нами вопросы и тем самым вовлекает нас, читателей, в их размышления, заставляет всерьез задуматься о том, что мы пришли в этот мир. Унылое и неповторимое творчество Омара Хайямы.Критики отмечают, что по оригинальности и глубине созданных им произведений ему нет равных ни среди современников, ни среди последующих поколений. Написано великое множество стихов и трактатов. И люди во все времена не перестают интересовать его мысли, восхищаться и удивлять мудростью, звучащей в его творчестве. Всю свою жизнь он посвятил великому мыслителю постижение смысла человеческого существа. Но даже он не смог полностью разгадать эту загадку. И все же безмерна ценность заветов философа: смысл жизни не в попытках раскрыть тайну, не постигнешь всей мудрости за тысячу лет, лучше рай на зеленой лужайке — там особо нет небесного.

Цитаты философии Омара Хайямы. Мудрые цитаты Омара Хайямы о жизни и любви. Афоризмы, цитаты, высказывания, фразы Омар Хайям

Омар Хайям — известный мудрец, умные мысли и творения которого коснулись различных сфер жизни. Предлагаем перечитать цитаты Омара Хайямы о любви, трогающие искренность и удивляющие глубиной.

Так сказал Омар Хайям о любви:

«Любовь — это сначала — Ласков всегда.

в воспоминаниях — Ласков всегда.

А ты любишь — боль! А с жадностью друг к другу

мучаемся и мучаемся — всегда. «

Несмотря на то, что эти мудрые слова Омара Хайямы звучат несколько пессимистично, они достаточно правдивы и философски призывают вспоминать о чувствах не только хорошее или плохое, но и правду. Он учит стараться видеть во всех двух сторонах, и не просто ослепляющая эмоция.

«В любимом человеке я тоже люблю недостатки, и даже достоинство раздражает в неприязни.

Правдивость этой цитаты о любви подтвердит любого, кто когда-либо испытывал чувство и чувствовал себя рядом с близким мужчиной.

«Вы можете соблазнить мужчину, у которого есть жена, вы можете соблазнить мужчину, у которого есть любовница, а соблазнить мужчину, у которого есть любимая женщина, нельзя! »

Довольно прямой мужской взгляд на отношение этажей более правдоподобен и подтверждает, что статус отношений не имеет значения, если речь идет о настоящих чувствах.

«Где любовь к суду вершины — вся реклама молчит!»

Лаконичная и емкая цитата, говорящая о том, что любовь всемогуща и не терпит возражений.

«Любовь пришла — ушла, как будто кровь от живых»

пряжка опустошена — я полон того, кто жил.

Любимый раздавил себя до крошки,

все кроме имени, стал единым кто любил ».

Эти ребра о любви рассказывают о том, как много чувств наполняет человеческую душу и какими опустошенными она остается после потери любви.

Омар Хайям откровенно говорит о своей горечи и преданности делу.

«Страсть не может дружить с глубокой любовью,

, если вы можете, вместе, есть короткое время, чтобы быть.»

Мудрое замечание Омара Хайяма о том, чтобы разграничить страсть и истинное чувство, а не ждать первых влюбленных порывов с годами, останется неизменным.

Любовь меняется, она становится глубже и спокойнее, и одна страсть не исчезнет. подари пару счастья.

«Чтобы жить мудрой жизнью, надо довольно много знать.

Два важных правила Не забудьте для начала:

ты лучше голодный, чем то, что есть у меня,

и

лучше тому, чем с кем она досталась.

Одно из самых известных стихотворений Омара Хайяма, крайняя избирательность во всем — от еды до отношений.

Мудрец считал любовь одним из важнейших человеческих ресурсов и не советовал тратить ее зря.

«Надо подарить сорванный цветок, стихотворение началось — добавлено, и любимая женщина счастлива, иначе не стоило брать за то, что ты не сил».

Многие мудрые цитаты из обращения Хаямы мужчинам, заставляя их по-другому взглянуть на собственное поведение и отношение к красивому полу.

В этой фразе мудрец говорит сильной половине человечества иметь возможность отпустить любимую женщину, если нет возможности сделать ее счастливой.

Согласно Омару, человек должен довести любую начатую работу до конца или с преимуществом принятия поражения.

«Благородные люди, как друг друга,

они видят гору чужих, забывают себя.

Хочешь и зеркала глянцевать, хочешь, —

не завидуй другим, и мы будем принадлежать тебе. ! »

Эта мудрая фраза Эмко описывает самые важные качества, которые должны быть в человеке: умение любить близких, забвение собственного эгоизма, и силу воли отказаться от чрезмерных амбиций и зависти.

Хеям утверждает, что, отказавшись от негативных чувств и научившись любить других, человек получит в ответ взаимное чувство в качестве награды за свои усилия и заботу.

«Я пришел к мудрецу и спросил его:

« Что такое любовь? »Он сказал:« Ничего ».

Но я знаю, написано много книг:

« Вечность »пишут одни, а другие — что «МИГ».

Падёт огонь, потом тает как снег,

Что такое любовь? — «Это всё человек!»

И тут я посмотрел прямо в лицо:

«Как я тебя понимаю ? Ничего или всего?

Сказал с улыбкой: «Ты сам дал ответ:

« Ничего или все! » — Середины здесь нет! «

Одна из самых глубоких мыслей Омара Хайямы, заключенная в поэтической форме.Мудрец рассуждает о сущности любви, ее многоволосности и границах, которые истолковывались и истолковывались с незапамятных времен.

Хайям уверен: любовь — это ультиматум, всеобъемлющая сила, которую нельзя определить или измерить, но можно только почувствовать.

Слова, сказанные Омаром Хайямом о любви, имеют глубокий подтекст, касающийся жизненных приоритетов, человеческой природы и основ Вселенной.

Перечитывая его цитаты, вы обнаруживаете в них новый смысл и наблюдаете за полетом мыслей Великого Поэта, которые сразу же сразу соединяются в сознании по-новому, словно словесный калейдоскоп.

Жаропонижающие средства для детей назначает педиатр. Но бывают ситуации неотложной помощи при повышении температуры тела, когда ребенку нужно немедленно дать лекарство. Тогда родители берут на себя ответственность и применяют жаропонижающие препараты. Что можно давать грудным детям? Что можно спутать со старшими детьми? Какие лекарства самые безопасные?

Почему вы ожидаете выгоды от своей мудрости?
Лети от козла, ты тебя скоро вырастишь.
Трахни дурака — и пользы будет больше
А мудрость в наши дни дешевле, чем иногда.

Рубай Омар Хайяма

Благородные люди любят друг друга
Они видят гору других, забывают себя.
Если хотите и зеркала глянцевать, хотите, —
Не завидуйте другим, — и мы будем принадлежать вам.

Рубай Омар Хайяма

Благородство и подлость, отвага и страх —
Все от рождения заложено в наших телах.
Мы не будем ни лучше, ни хуже.
Мы, какими нас создал Аллах!

Рубай Омар Хаяма

Брат, не нуждайся в богатстве — их на всех не хватит.
Не расслабляйтесь с злорадным таинством греха.
Есть боги над смертью. Ну и по делам соседки,
То в нашем халате еще больше натерли.

Rubai Omar Khayama

Бросив взгляд не в будущее
Я рад моментально счастлив сегодня.
Ведь завтра, дружище, рвёт нас смерть
С семитысячелетней давности.

Рубаи Омар Хайяма

Вы будете в обществе гордых ученых, ослов,
Попробуй осла без слов притвориться
Для всех, кто не смеет, эти дураки
Обвиняют сразу в подрыве азов.

Хьясаддин Абу-Фатх Омар Ибн Ибрагим аль-Хайям Ничапури — полное имя человека, более известного для нас как Омар Хайям.
Персидский поэт, математик, философ, астролог, астроном известен во всем мире благодаря четверостишиям «Рубаи», восхищающихся их мудростью, лукавством, смелостью и юмором. Его стихи — просто кладезь вечной мудрости жизни, которые были актуальны во времена поэта (1048 — 1131), и не утратили своей актуальности сегодня.Предлагаем прочитать стихи и цитаты Омара Хаямы и насладиться их содержанием.

Узнаешь, станешь вольной птицей.
И капля будет жемчужиной в жемчужной темнице.
Рассасывайте свое богатство — оно вернется к вам.
Коля Чаша опустеет — дадут напиться.

О нас думают только те, кто хуже нас
, а те, кто лучше нас … им просто не до нас

Ад и рай на небесах претендуют на Ханги;
Заглянул в себя — убедился во лжи.
Ад и рай не круги во дворце Мирозданья;
Ад и рай — две половинки души.

Если низкое вожделение — раб, —
Ты будешь в старости пуст, как заброшенный дом.
Посмотри на себя и подумай
Кто ты, где ты и — где тогда?

Мы источник веселья и горя,
Мы просторная ель и чистый родник.
Человек, словно в Зеркале, мир — Множественный.
Он ничтожен — и безмерно велик!

Нам навязывают жизнь; Ее водоворот
Ошеломляет нас, но МиГ один — а теперь
Пора уходить, не зная жизненных целей…
Приход бессмысленный, бессмысленный уход!

За рассветом всегда приходит закат.
С этой жизнью, короткой, равной вздоху,
Связаться, как арендовать это.

Кто сломал жизнь был, добьется
Соль порошка, кушая выше, цените мед.
Кто слезы Лил, тот искренний смех,
Кто умер, тот знает чем живёт.

Все продается и покупается
А жизнь откровенно смеется над нами.
Возмущаемся, возмущаемся,
Но продаем и покупаем.

Коль нельзя трогать по поводу наработки,
Не спорю душой ни прошлое, ни грядущее.
Сокровища имеют собственное усиление, пока вы живы;
Ведь он еще в том мире явится нищим.

Омар Хайям был великим человеком! Всегда восхищался его глубоким знанием человеческой души! Его высказывания актуальны и по сей день! Похоже, люди с тех пор не сильно изменились!

Ученый всю жизнь писал свою одежду.Он пил мало вина, но описывает свою великую мудрость. Мы ничего не знаем о его личной жизни, но он тонко описывает любовь.

Мудрые высказывания Омара Хайямы заставляют забыть обо всем суетливом и хотя бы на мгновение задуматься о великих ценностях. Предлагаем вам лучшие цитаты Омара Хайямы о любви и жизни:

О жизни

1. Не разобрать, чем пахнут розы. Еще одна горькая трава станет медом. Кому-то мелочь, навсегда запомню.Кто-то даст жизнь, а он не поймет.

2. Кто жив, тот добьется большего. Соль на пони ценит мед. Кто такие слезы Лил, тот искренний смех. Кто умер, тот знает, чем жив!

3. Чем ниже у человека душа, тем выше умирает нос. Он простирается там, где душа не Дорос.

4. В одном окне смотрел два. Один видел дождь и грязь. Другой — зеленая листва, весна и голубое небо.

5.Как часто в жизни заблуждается, мы теряем тех, кто действителен. Кто-то иногда пытается, иногда с близкого расстояния.

Берем на себя недостойных и приводим самых верных. Кто нас так любит, обижает и извиняется ждут.

6. Мы источник веселья и горя мой. Мы катушка и чистая весна. Человек, словно в зеркальном Мире Множественном. Он ничтожен и безмерно велик!

7. Мы больше не упадем в этот мир, не встретимся с друзьями за столом вечно.Улавливание каждого момента полета — это никогда не будет проверено позже.

8. С этой жизнью, короткой, равной вдоху. Свяжитесь, как это арендовать.

9. Не завидуй сильному и богатому, закат всегда приходит за рассветом.

О любви

10. Рисовать самому — не значит продавать. А спящий сон — еще не значит сон. Не мстить — не значит всех простить. Не быть рядом — не значит не любить!

11. О горе, горе Сердце, где нет пылающих страстей.Где нет любви к мучениям, где нет мечты о счастье. День без любви — Заблудшие: Клык и Серый, чем этот день туп, и нет дней ненастья.

12. Так что жить мудрой жизни не ведает. Для начала запомните два важных правила: лучше голодать, чем то, что есть у меня, и лучше быть одному, чем с тем, с кем он упал.

13. В любимом человеке даже недостатки нравятся, а в нелюбимом даже достоинства.

14. Вы можете соблазнить мужчину, у которого есть жена, вы можете соблазнить мужчину, у которого есть любовница, но вы не можете соблазнить мужчину, у которого есть любимая женщина.

15. Надо подарить сорванный цветок, стихотворение началось — добавил, и любимая женщина счастлива, а то не стоило того, что не умеешь.

Жизнь ругается, как одно мгновение,
Ее применяют, в ней тянет удовольствие.
Как потратить — пройдет,
Не забывай: она твое творение.

Не забывай, что ты не один: в самые трудные моменты рядом с тобой Бог

Дело в том, что Бог однажды один первый, друзья
Невозможно увеличить и уменьшить нельзя .
Постараемся потратить наличными,
Не бей никого, ссуду не прошу.

Вы даже не замечаете, что ваши мечты сбываются, вас только всегда хватает!

Жизнь — пустыня, по ней мы по Нагишу.
Смертный, полная гордость, ты просто едешь!
На каждый шаг находишь причину —
Между тем он давно предопределен на небесах.

Сделал бы жизнь из самых умных
Тут не думал, вообще не было повода.
Но время — вот и просо учитель!
Как стручок carus даст вам немного поинтересоваться.

Меня абсолютно ничего не расстраивает и не удивляет.
Все нормально в любом случае.

Знай, главный источник бытия — любовь

Старшим людям трудно постичь замыслы Бога.
У этого неба нет ни верха, ни низа.
Садись в укромный уголок и довольствуйся малым:
Хоть бы сцена была хоть немного видна!

Дорогу не искал, вряд ли дорогу укажу —
Дрема — и двери судьбе распахиваю!

Скачайте мою книгу, которая поможет вам достичь счастья, успеха и богатства

1 Уникальная система развития личности

3 важных вопроса для осознания

7 сфер для создания гармоничной жизни

Секретный бонус для читателей

7 259 народ уже скачали

Капля плакала, что рассталась с морем
Море смеялось над наивным горем.

Мы — источник веселья и горя шахты.
Мы ель просторная — и чистый родник.
Человек, словно в Зеркале, мир — Множественный.
Он ничтожен — и безмерно велик!

Когда вы бросаете грязь в человека, помните — она ​​может не лететь перед ним, но на ваших руках останется.

Как тебе жемчужина тьмы полная
Так страдания нужны душе и разуму.
Неужели вы все потеряли, а душа была пуста?
Эта чаша снова наполнится!

Тишина — щит от многих неприятностей, а болтовня всегда вредна.
Язык человека мал, но сколько жизней он сломал.

Если есть на жизнь для проживания —
В нашей петиции — и кусок хлеба,
Если ты никому не слуга, не хозяин —
Счастливы тебе и поистине Высокие.

Чем ниже душа человека, тем выше нос вверх. Он простирается там, где душа не Дорос.

По вечным законам твой разум не постигается
Беспокоится смешно из-за мелких интриг.
Поскольку Бог на небесах неизменно велик —
Будь спокойным и веселым, применяю этот момент.

Кому-то мелочь дать и он помнит век века, кто-то подарит жизнь, а он не вспомнит.

Разве не смешно копить целую копейку,
Если вечную жизнь все равно не купишь?
Эта жизнь отдана тебе, дорогая, на время, —
Постарайся не упустить!

Падший дух умирает раньше срока

У нас есть Бог — все творение игрушки,
Во вселенной его единственное владение все.
А какие у нас состязания в богатстве —
Мы не правы, в одной заточке все?

Чтобы жить мудрой жизнью, необходимо знать немало
Для начала запомните два важных правила:
Ты лучше, чем голоден, чем у меня,
И лучше тот, с кем он упал.

Кто бит бит, тот добьется большего.
Соль из туши, которую едят выше, ценит мед.
Кто слезы Лил, тот искренний смех.
Кто умер, тот знает чем живет!

Ветер жизни иногда бывает жестоким.
В целом жизнь, однако, хороша …
И не страшно, когда черный хлеб,
Страшно, когда черная душа …

Почему Всемогущий Творец наших тел
Я не хотел дать нам бессмертие?
Если мы совершенны — почему ты умираешь?
Если несовершенный — то кто провозглашает?

Если бы мне не дали себе
— я бы уже давно этого не дотянул бы
И воздвигнуть другое разумное небо
Так что только достойных любил.

Утром встаньте и возьмитесь за руки
На минутку забудь о моем горе
С удовольствием вдохни этот утренний воздух,
Полная грудь, пока еще дыши, вдохни.

До рождения тебе ничего не нужно было
А родившись, нужно все делать обречено.
Только отбрось удар позорного тела,
Снова станешь свободным, как Бог, богатым.

В каких сферах жизни вам нужно развиваться?

Начните движение к более гармоничной жизни прямо сейчас

Духовная высота 42% Личный рост 67% Здоровье 35% соотношение 55% Карьера 73% Финансы 40% Жизненная сила 88%

Афоризмы Омара Хайямы занимают важное место в мировой литературе не случайно.

Ведь всем известна эта выдающаяся мудрость древности. Однако не все догадываются, что Омар Хайям был среди прочего выдающимся математиком, внесшим серьезный вклад в алгебру, писателем, философом и музыкантом.

Он родился 18 мая 1048 года и прожил долгие 83 года. Вся его жизнь прошла в Персии (современный Иран).

Конечно, больше всего этот гений прославился своими четверостишиями, которые называются рубаи Омара Хайямы. Они содержат в себе глубокий смысл, тонкую иронию, изысканный юмор и удивительное чувство бытия.

Есть много разных переводов Великой персидской рубы. Предлагаем вашему вниманию лучшие высказывания и афоризмы Омара Хайямы.

Лучше бедствовать, голодать или воровать,
Чем в числе ветра массовое презрение.
Лучше глохнуть, чем быть посыльным.
За столом в веселье, у которого есть власть.
Иногда бывает жестокий ветер жизни.
В целом жизнь, однако, хороша
И не страшно, когда черный хлеб,
Страшно, когда черная душа …

Я Шоляр в этом лучшем из лучших миров.
Работа моего помета: до боли суровая учительница!
До капитана я иду в подмастерья,
Еще не зачислен в разряд мастеров …

Разве не смешно копить целую копейку,
Если вечную жизнь все равно не купишь?
Эта жизнь отдана тебе, дорогая, на время, —
Постарайся не упустить!

И с другим и с врагом тебе должно быть хорошо!
Кто добр на добро, в той злобе не найдешь.
Вы обидели друга — врага не сделаете,
Враг обнимает — друг набирает.

Если у вас есть наценка на жилье —
В нашей петиции — и кусок хлеба,
Если вы никому не слуга, не хозяин —
Счастливы вы и поистине Высокие.

Океан, состоящий из капель, велик.
Материк покрыт пылью.
Ваш приход и забота — не имеют смысла.
Просто влеть в окно прилетел на мгновенье …

От страха перед Богом — одно дело!
От нуля до результата — один момент.
Береги драгоценное мгновение:
Жизнь немалая, нет — одно дело одно!

Вино запрещено, но есть четыре «но»:
Смотря кто, с кем, когда и в меру вина.
При соблюдении четырех условий
Разрешено любое разумное вино.

Двое смотрели на одно окно.
Видели дождь и грязь.
Другой — зеленая листва
Весна и голубое небо.

Мы источник веселья и горя.
Мы катушка и чистая весна.
Человек, словно в зеркальном Мире Множественном.
Он ничтожен и безмерно велик!

Кто немного бит, тот добьется большего.
Поедание соли на поне ценит мед.
Кто слезы Лил, тот искренний смех.
Кто умер, тот знает чем жив!

Как часто в жизни ошибаюсь,
Мы теряем тех, кто дорожит.
Посторонние любят пробовать
Иногда с близкого расстояния.
Берем тех, кто нас не стоит
И приводим самых верных.
Кто нас так любит, обидеть,
И извинений ждем.

Не завидуй сильному и богатому,
За рассветом всегда приходит закат.
С этой жизнью, короткой, равной вдоху.
Свяжитесь, как это арендовать.

А напыление — частица была.
Чёрный локон, ресничка длинная была.
Пыль с лица протрите аккуратно и осторожно:
Пыль, возможно, Зухро был плащом!

Я как-то купил кувшин динамика.
«Я был шахом! — слабо выкрикивал кувшин —
Я стал спешить. Гончар меня из праха вызвал
Сделал бывшего шаха радость Кутул».

Этот старый кувшин на бедном столе
В старом веке он был универсальным везиром.
Эта чаша держит за руку —
Сундук мертвой красавицы или щеки …

Было ли это в самом начале мира?
Вот загадка, которую задал нам Бог.
Мудрецы толковали о ней, как хотели —
Я не мог ее разгадать.

Он тоже учится, крича: «Это я!»
В бумажнике Golden Brenchit: «Это — Я!»
Но еле можно только разделить —
Смерть в окошко на Бхушнишку стучит: «Это я!»

Видите этого мальчика, старый мудрец?
Песок забавляет — строит дворец.
Дай ему совет: «Будь осторожен, Юнец,
С прахом мудрых голов и влюбленных сердец!».

В колыбели — младенец, покойник — в гробу:
Это все, что известно о нашей судьбе.
Выпей таз до дна — и много не проси:
Мистер Тайну Славе не откроет.

Не горюй, смертные, вчерашние потери,
Не измеряй сегодня завтра
Ни бывшую, ни грядущую
Верь минуте нынешней — будь счастлив сейчас!

Месяца сменили раньше нас
Мудрецы мудро заменили нас.
Эти мертвые камни у нас под ногами
Раньше были зрачки пленительных глаз.

Я вижу смутную землю — обитель печали,
Я вижу смертных, спешащих к твоей могиле,
Я вижу славных королей, Безумных красавиц,
Разрушение и горных червей.

В моем сердце нет ни рая, ни ада!
Нет, из мрака возвращения, о сердце!
И не надейся на сердце!
И тебе нечего бояться, о мое сердце!

Мы послушные куклы в руках Творца!
Это я говорю не ради смысла.
Нас на сцену Всевышнего по ниткам ведет
И пихает в грудь, доводя до конца.

Хорошо, если у тебя платье без повязки.
А про хлеб думать не грех.
А все остальное и ничего не надо —
Жизнь дороже богатства и почести каждого.

К нищему достигнет высот.
Сердце в крови хемлаш — достигнет высот.
Прочь, пустые мечты о великих свершениях!
Только с ними объединившись — достигнешь высот.

Наверняка вам понравились афоризмов Омара Хайямы . Читать одежду этого замечательного человека интересно и полезно.

Обрати внимание — получи море интеллектуального удовольствия!

И, конечно же, читайте, чтобы поближе познакомиться с гениями человечества.

Понравился пост? Нажмите любую кнопку:

Цитаты и афоризмы:

Печать

Биография Омара Хайямы полна тайн и загадок, а ее образ овеян легендами.На древнем востоке его читали как ученого. Также он более известен нам как поэт, философ, хранитель мудрости — афоризмы, полный юмор и свобода. Омар Хайям — Гуманист, для него духовный мир человека превыше всего. Он ценит радость жизни и удовольствие от каждой минуты. А его стиль изложения дал возможность выразить то, что нельзя было сказать вслух из открытого текста.

Сорванный цветок надо подарить, стихотворение началось — адресовано, а любимая женщина счастлива, иначе не стоило того, что не умеешь.

Можно соблазнить мужчину, у которого есть жена, можно соблазнить мужчину, у которого есть любовница, но нельзя соблазнить мужчину, у которого есть любимая женщина!

Не бойтесь потерять тех, кто не боялся потерять вас. За спиной горят светлые мосты, впереди маленькая дорога …

В этом мире неправым не быть дураком: полагаясь, не думай о тех, кто вокруг.Посмотрите на ближайшего друга — друг может оказаться злейшим врагом.

Будь проще людям. Хочешь быть мудрым — не обижайся моей мудростью.

Настоящий друг — это человек, который расскажет вам все, что о вас думает, и все говорят, что вы замечательный человек.

И с другим и с врагом тебе должно быть хорошо! Кто добр на добро, в той злобе не найдешь.Обидишься друга — ласкаешь врага, враг обнимает — друг набирает.

Думаю, лучше побыть одному
Тепло души «кому-то» подарить
Неверный подарок кому-то подарить
Встретившись, мы не сможем полюбить.

Имейте друзей поменьше, не расширяйте их круг. Скорее, лучше, чем близкие, живущий друг в отъезде.Окин успокаивает глазами всех, кто сидит вокруг. В ком вы видели опору, враг вдруг увидит.

Меняем реки, страны, города. Другие двери. Новый год. И нам от себя некуда, а если поедешь — только в никуда.

Вылезли из грязи в князя, но быстро князь становится … не забывай, чтоб не сглазить … не вечно князей — грязь вечна.

Никогда не отталкивал бедность человека, другое дело, если его душа и мысли были бедны.

Добро не одевает маску зла, но часто зло под магом добра создает свои безумные дела.

Задумчивая душа склоняется к одиночеству.

Уходя на пять минут, не забывайте оставлять тепло в ладонях. В ладонях тех, кто тебя ждет, в ладонях тех, кого ты помнишь …

Кто сломал жизнь, тот добьется жирной, Соляной порошок ест выше ценит Мед.У кого поражения лил, тот искренне смеется умерший, знает, что жив.

Любовь обходится без взаимности, а дружба — без взаимности.

Только сущность, достойная мужчин, говорит,
Только обращаясь к словам господина — Говори.
Уха два, и язык Дан один не случаен —
Дважды послушай и только один раз скажи!

Будьте счастливы в этот момент.Этот момент — твоя жизнь.

Не верьте тем, кто красиво говорит, по его словам всегда игра. Верьте тому, кто молчит, творит красивые вещи.

Что толку толковать глупому!

Не забывай, что ты не один: в величайшие минуты рядом с тобой — Бог.

Тот, кто не грешил, не получит прощения.

Ты моя, Коль искать Рубина ты идешь, любишь, так как живешь надеждой живешь. По сути эти слова — и неудобные, и мудрые: все, что ты ищешь, в себе обязательно найдешь!

Страсть не может дружить с глубокой любовью, если он может, вместе есть короткое время.

Не смотри, что отличается прежде всего умом,
И посмотри, верен ли он своему слову.
Если не бросит слова на ветер —
Нет цены, как вы его сами понимаете.

Как ветер в степи, как в речной воде,
День прошел — и больше не вернется.
Будем жить, дружище, по-настоящему!
Прошу прощения за последнее — это непросто.

Когда тебя сплетничают — это значит, что тебя хватает не только на себя, но и на других.Наполняются сами собой.

Я бы сравнил мир с шахматной доской
то днем, то ночью, и пешки с тобой.
Двигайся спокойно и сломал
и в темном ящике связали на мир!

Океан, состоящий из капель, велик.
Материк покрыт пылью.
Ваше прибытие и забота не имеют значения.
Просто влеть в окошко прилетел на мгновенье …

Бесследно уйдем — ни фамилий, ни примет. Этому миру будет тысяча тысяч лет. Раньше нас здесь не было — после не будет. Ни ущерба, ни пользы от этого.

Не чмур брови от ударов камнями,
Падшие духом умирают раньше срока.
Ни ты, ни я судьбой не управляем.
Мудрая пытка с ней. Подробнее proc

Никогда не терпите никаких объяснений. Тот, кто не хочет слушать, не услышит и не поверит, а тому, кто верит и понимает, не нужны объяснения.

Нет смысла запирать дверь перед будущим
Нет смысла выбирать между злом и добром.
Небо слеплено слепо играющими костями —
Все что упало, надо успеть потерять!

Из-за того, что оно не пришло, вы себя не казнили.Из-за чего переехал, ты себя не клянь. Урби из блока sub-lifestyle — и не парься. Пока меч не поднимал скалу — живи, держи себя.

Стыдно жить тем, кто сидит и скорбит, не вспоминает радость, не прощает обиду …

Счастье смельчакам дано, не любит тишину,
Ты за счастье и в воду иди и огонь.
Перед Богом равно Бунтарю и Пунчеру,
Не яваи — не согревает мое счастье.

Время тихой любви больше заботы … в глазах ловля, чтобы понять от полусна. Ведь любовь, как ни странно — это много работы, если вы ее дорожите и не хотите терять.

Дни жизни даже горькие ценности, потому что уходят навсегда.

Благородство и подлость, отвага и страх, все от рождения заложено в наших телах. Мы не станем ни лучше, ни хуже, какими нас создал Аллах.

Махмуд Фаршян (К)

Не различишь, чем пахнут розы …
Еще одна из горьких трав достигнет меда …
Кому-то мелочь отдашь, я запомню навсегда …
Кто-то подарит жизнь, а он не поймет …

Дорогие друзья! Жизненная мудрость талантливых людей всегда интересна, а жизненная мудрость Омара Хайяма интересна вдвойне. Персидский поэт, философ, астролог, математик … Омар Хайям известен в математическом мире созданием классификации кубических уравнений, его календарь, созданный несколько веков назад, превосходит с астрономической точки зрения древнеримский юлианский календарь, а в точность и европейский григорианский.

Можно говорить об Омаре Хайяме, и я могу определиться с рассказом о биографии этого неординарного человека, но сегодняшний пост о его литературном наследии.Омар Хайям прославился в наше время, прежде всего, как автор знаменитых мудрых четвероногих — размышлений Рубаи. Рубаи — яркий, эмоциональный, с блестящим остроумием, музыкальный и лирический одновременно — покорил весь мир. Большинство криков — это размышления о Коране. Сколько бросивших курить написал поэт? Сейчас их около 1200. По данным индийского ученого, исследователя творчества поэта Свами Говинда Тиртха в наше время сохранилось до 2200 кварталов. На самом деле, сколько во всем было написано, никто не знает, ведь за девять веков безвозвратно утрачено множество ребер.

Были ли вы мудростью жизни от Омара Хайяма?

Споры об авторстве «Рубаи» продолжаются. Кто-то считает, что оригинальных текстов Омара Хайяма не более 400, кто-то еще строже — всего 66, а некоторые ученые спорят — всего 6 (тех, что были найдены в самых древних рукописях). Ко всему прочему, по мнению исследователей творчества Хайяма, все эти мудрые высказывания и стихи являются авторством других людей.Возможно, рукописи, которые передавались из поколения в поколение, были прикреплены к чужим кварталам, авторство которых не было установлено. Кто-то записывал на полях свою одежду, и спустя века они считались пропущенными вкладышами и входили в основной текст.

ОСМАН ХЭМДИ БЕЙ (К)

Пожалуй, самые лаконичные, смелые, остроумные и элегантные катрены за все века были приписаны Омару Хайяму. Найти надежного Рубаи Омара Хайямы — занятие безнадежное, так как сегодня сложно установить авторство какого-либо катрена.Поэтому исповедуем древние и не очень древние рукописи, прочитаем мудрые мысли и найдем катрены, на которые наша душа откликается в этот момент. А потом скажите спасибо автору (неважно кто он) и переводчику.

ОСМАН ХЭМДИ БЕЙ (К)

Знай все секреты мудрости! — А там?…
Обустройте весь мир по-своему! — А там?…
Жить беззаботно до ста лет, как счастливые…
Давай сотке чудо подарим! … — И там?

«Рубьят Омар Хайяма» от Э. Фицджеральда

Мудрость жизни от Омара Хайяма стала известна благодаря Эдварду Фицджеральду, который нашел тетрадь с катренами и перевел их сначала на латынь, а затем в 1859 году — на английский.

Эти стихи поразили английского поэта своей мудростью, глубоким философским подтекстом и в то же время лиричностью и тонкостью. «Спустя несколько столетий старый Highya продолжает звучать как настоящий металл», — восхищенно сказал Эдвард Фицджеральд.Перевод Фицджеральда был произвольным, он для того, чтобы связать четверостишие, делал свои вставки, и в итоге создал стихотворение, похожее на сказки «Тысяча и одна ночь», главный герой которого постоянно поет и периодически поощряет истину для постоянной чаши вино.

Благодаря Фицджеральду у Омара Хайяма появилась репутация торговца Балагура, который любит вино и звонит, чтобы поймать момент наслаждения. Но благодаря этому стихотворению персидский поэт познал весь мир, а афоризмы, стихи, притчи и прочая мудрость были разделены цитатами для всех стран.Самые известные —

Чтобы жить мудрой жизнью, нужно знать немало
Два важных правила запомните для начала:
Ты лучше голодного, чем то, что есть у меня,
И лучше тому, с кем выпало.

Чем ниже душа человека, тем выше нос вверх.
Он простирается там, где душа не Дорос.

по слухам или на многих языках.

Появление мудрых изречений Омара Хайяма на Руси.

Первое издание Омара Хайама на русском языке вышло в 1891 году. Переводчиком был поэт В.Л. Здорово. Он перевел 52 катрена. Это были скорее переводы парафраза, так как поэт не ставил задачу воспроизвести оригинал. Всего было сделано 5 интервалов в виде четверостиший.
Всего в России известно более 40 имен, задействованных в переводах Омара Хайямы. Одними из самых известных являются переводы В. Дервина, А.В. Старостина, Плисецкий, Н.Стрижкова, Г.С.Семенова. Я специально останавливаюсь на этих именах, потому что приведенный ниже катрен дает без указания имени переводчика (не нашел, увы). Возможно, эти поэты — их авторы. На сегодняшний день переведено более 700 жареных блюд Хьямова.

Мы уже говорили о том, что переводы отражают суть переводчика, ведь каждый вносит свой вклад не только в свой талант, но и в свое понимание катрена (кстати, я «заболел» к концу подтерретории после что я только что украл свой разговор).Поэтому одни и те же строки можно трактовать по-разному. Мне понравился сравнительный перевод настоящего текста (субтерронта) Омара Хайямы.

Веселитесь, потому что конец не предвидится
Не раз сойдет на небо, сияя в одном знаке зодиака,
[Будучи предопределением рока].
Кирпичи, которые валяются из твоей пыли,
Магтейл в стене дома для других людей

Махмуд Фаршян (К)

Сравнить!

Перевод К.Герра (1901):

Слушайте радость! Кусочки будут вечными!
Будут дни: день — ночь, день — снова ночь;
Часы все маленькие и быстрые,
И скоро ты уйдешь отсюда.
Смесь с Землей, с комьями комковатой глины,
И кирпичей, которыми ты будешь нюхать печи,
И туши дворец, для низинного скота,
А на закладке появится ряд речей.
А дух твой может быть бывший панцирь
Вернись к себе снова, зря позовет!
Так пой, ты повеселился, пока дают задержку
И смерть все равно не вышла.

Перевод Плисецкого (1971):

Удачи! Immiguous сходят с ума.
Сияет вечными звездами Вечной Тьмы.
Как привыкнуть к тому, что из мыслящей плоти
кирпичи лепят и лепят дома?

К сожалению, я не могу привести (из-за формата блога) еще 13 разновидностей этого перевода. Некоторые рубины имеют 1 передачу, а некоторые (самые популярные) — до 15!

Но давайте просто прочтем и насладимся этими поэтическими строками, ведь мы получаем ценные советы и инструкции.Несмотря на то, что десять веков отделяют его творчество от нас, мудрые мысли Омара Хайяма до сих пор актуальны и близки каждому. Ведь в цитатах Омара Хайямы о жизни, о любви, о мудрости открывается правда, которую ищут все люди мира. Несмотря на то, что (а может быть, именно поэтому) одобрение его стихов иногда бывает противоположным и противоречивым, его рев — покоряет людей любого возраста.

ОСМАН ХЭМДИ БЕЙ (К)

Молодые, благодаря мудрости своих стихов, имеют возможность избежать любых ошибок.Молодые люди, только войдя в большое место, изучают житейские мудрости, ведь стихи Омара Хайямы дают ответы на разные жизненные ситуации. Пожилые люди, которые уже много гуляли и сами могут дать совет на все случаи жизни, находят в его катрасах богатую пищу для ума. Они могут сравнить свою жизненную мудрость с мыслями неординарного человека, жившего тысячелетие назад.
В строках изображено видение и истязание личности поэта. Он возвращается к одним и тем же мыслям в течение своей жизни, пересматривая их, открывая новые возможности или секреты жизни.

ОСМАН ХЭМДИ БЕЙ (К)

Я много лет думал о жизни на земле.
Непонятное не для меня под луной.
Я знаю, что ничего не знаю — —
Вот последний секрет от меня скармливали.

Цитаты Омара Хайямы — это возможность сделать пожертвование от суеты и заглянуть в себя. Даже через тысячу лет голос Омара Хайямы несет послание любви, понимания облика жизни и бережного отношения к каждому ее мгновению.Омар Хайям дает советы, как добиться успеха в делах, как растить детей, как жить в любви и мире с мужем, как наладить отношения с окружающими людьми. Эти подсказки красивы, элегантны и выразительны. Они покоряют своей лаконичностью и глубиной мысли. Каждый миг жизни бесценен, не устает напоминать поэт.

ОСМАН ХЭМДИ БЕЙ (К)

Мудрость жизни от Омара Хайямы

Вы говорите, что эта жизнь — одно мгновение.
Ее признательность, в ней черпает вдохновение.
Как потратить и пройти,
Не забывай: она твое творение.
***

Все продается и покупается,
И жизнь откровенно выше нас.
Возмущаемся, возмущаемся,
Но продаем и покупаем.
***

С людьми ты по секрету не собираешься на свой
Ведь ты не знаешь, кто из них.
Как поступить с тварью Божьей
Так же жди и от себя, и от людей.
***

К секретам, мерзавцам не давай — прячь их,
А секреты уберечь от дураков — скрой их,
Посмотри на себя между проходящими людьми
О надеждах молчишь до конца — скрой их!
***

Все, что мы видим, — видимость только одна.
Далеко от поверхности мира до дна.
Считает ничтожным явным в мире
Ибо тайной сущности вещей не видно.
***

Меняем реки, страны, города…
Другие двери … новый год …
И некуда нам от себя,
А если и поедешь, то только в никуда.
***

Ад и Рай — на небесах », — говорят Ханги.
Я, глядя на себя, убедился во лжи:
Ад и Рай — это не круги во Дворце Мирозданья,
Ад и Рай — две половинки души.
***

Махмуд Фаршян (К)

Не знаем, жизнь истечет до утра …
Так поспешите сеять вам зёрна добра!
И любовь в тварном мире к друзьям береги
Каждую минуту золота и серебра.
***

Мы пошли искать вас — и превратились в злую толпу:
И нищие, и богатые, и щедрые, и скупые.
Вы говорите каждому: никто из нас не слышит.
Когда бы ты ни появился, любой из нас слепой.
***

Небо — пояс разрушенной жизни моей
Слезы павших — соленые волны морей.
Рай — блаженный покой после страстных усилий
Пламя ада — только defillas зачарованных страстей.
***

В качестве материала статьи использован
Омар Хайям в русском переводе
(З.Н. Ворожейкина, А. Ш. Шавердов)

Гьясаддин Абу-Фатх Омар ибн Ибрагим аль-Хайям Ничапури (Омар Хайям) — родился 18 мая 1048 года в Нисапуре, Иран. Выдающийся персидский поэт, математик, астроном, философ. Автор особого поэтического стиля «Рубай». Написанный писателем — «ТРАКТАТЫ», «О живом Кустасе», «Речь идет о видах, образованных четверкой» и другие умерли 4 декабря 1131 года в Нисапуре, Иран.

Афоризмы, цитаты, высказывания, фразы Омар Хайям

• Падшие духом умирают раньше срока.
• Не жалуйтесь на боль — вот лучшее лекарство.
• Лучше быть вместе с кем.
• Тушение души Побег от отчаяния — преступление.
• Где, когда и кому, моя дорогая, удалось с потерей желания исправиться?
• Чтобы уши, глаза и язык были целы, — Тогухим, слепой, должен молчать.
• Не рождено злом от добра и обратно. Разбери их нам человеческим взглядом!
• У вас есть причина на каждый шаг — пока он на небесах долго предопределен.
• Если добросовестная медицина вам налет — ура! Если мудрым наплечником отравишься — прими!
• Не ища пути, вряд ли путь и укажут — стучите — и сделайте двери судьбе!
• Страсть не может дружить с глубокой любовью, если может, вместе есть короткое время.
• Лучше плевать на кости, чем быть пойманным посланниками за столом с весельчаками, имеющими власть.
• Жизнь — пустыня, по ней мы у Нагиша.Смертная, полная гордость, ты просто едешь!
• Меняем реки, страны, города. Другие двери. Новый год. И нам от себя некуда, а если поедешь — только в никуда.
• Из предварительной любви — утолщения нет, как бы корка ни блестела — жжения нет. Днем и ночью нет покоя, месяцами нет страха!
• Вы говорите, что эта жизнь — одно мгновение. Ее признательность черпает в ней вдохновение. Как потратить, пройдет, не забывай: она твое творение.
• Хотя мудрец не скуден и не спасает доброго, плохого в мире и мудрого без серебра. Под забором фиалка от нищего хороша, но насыщенная роза красного и щедрая!
• Общаясь с дураком, вы не победите взломщика, поэтому совет вы прислушиваетесь к Хэяме: яд, мудрец вам подсказал, примите, из рук дурака не берите Бальзама.
• Никто не развеял рай или геенну; Ну кто оттуда вернулся в мир нашего сброда? Но эти призраки бесплодны для нас, а источник страхов и надежд постоянен.
• Он тоже учится, крича: «Это я!» В кошельке Golden Brenchit: «Это — Я!» Но еле-еле приходится регулировать перегородки — смерть в окне стучится в окно: «Это я!».
• Познание сделало мое ремесло, я знаком с высшей истиной и с низменным злом. Все тугие узлы в мире меня ругали, кроме смерти, завязанные мертвым узлом.
• Одно всегда пишут по работе — возвеличивать себя, так вы великий и мудрый? — Суммадж спрашивает себя.Примером служат пусть глаза — огромный видящий мир, они не растут от того, о чем не говорят сами.
• Какой-то мудрый внушил мне: «Проснись! Счастливого не будет во сне. Брось, ты прими, такая смерть, после смерти, Хай, ты совсем поправишься!»
• Чем для общего счастья , уже не мучиться — лучше для счастья кого-то кому-то подарить. Лучший друг, Чтобы принести себе доброту, чем от Положить человечество на облегчение.
• Для того, чтобы жить мудрой жизнью, необходимо знать довольно много, два важных правила запомните, чтобы начать: ты лучше, чем голоден, чем то, что есть у меня, и лучше быть одному, чем с тем, с кем он упал.
• Так как правда навсегда уходит из рук не пытайтесь понять непонятное, дружище! Чаша в руках Take, оставаться в неведении нет смысла, верь в изучение наук! Честно говоря, не помню, кто переводил.
• Когда я был бы сельским злом над этим небом, я бы раздавил его и заменил бы его другими, чтобы не было преград на пути благородства и человек мог жить, я не Том.
• Моя душа — это добыча с написанным от руки, хоть и засохшие клювы в каждом ряду.Нельзя ударить головой по голове, ударив все то что по голове!
• Любовь — скальная беда, а беда — волей Аллаха. Что ж, вы обвиняете в том, что всегда — по воле Аллаха. Зло и добро сериала возникло — по воле Аллаха. Почему гром и пламя двора — по воле Аллаха?
• Лучше пить веселых красавиц и ласкать, чем в столбах и спасительных молитвах смотреть. Если место в аду для влюбленных и пьяниц, то кто прикажет вздыбить рай?
• Вы, Всевышний, по-моему, Жаден и Стар.Вы гоните раба за наезд. Рай — награда безгрешна для своих послушных. Подарил мне что-то не в награду, а в подарок!
• Если мельница, баня, роскошный дворец получит в дар дурака и мерзавца, а достойный уйдет в Кабалу из-за хлеба — мне плевать на ваше правосудие, Создатель!
• Мы признаем превосходство других, значит — муж, хозяин в своих действиях, значит — муж. Нет чести унижению побежденного, доброго к павшим в несчастьях, значит — мужу!
• Не застряли люди добрые обиделись, не как хищник в пустыне рычит.Это не хитро сварил добытые богатства, это не начало самому читать!
• Только сущность, как порядочные люди, говорят, только отвечающим — слова господина — Говорят. Уха два, и язык Дана один не случаен — дважды послушайте и только один — скажите!
• Я знаю таких напыщенных ослов: пустые, как барабан, а сколько громких слов! Они рабы имен. Сделайте себе только название, и ползите перед вами, любой из них готов.
• К секретам не подпусти мерзавца — спрячь их, а секреты магазина от дурака — спрячь их, посмотри на себя между проходящими людьми, о надеждах молчит до конца — спрячь их!
• Как долго ты будешь угождать всему скоту? Только муха по Харчу может дать душу! Кровь сердца, но будь независимым.Лучше слезы проглотить, чем мрачно курить.
• Тот, кто верит в свой разум с юных лет, стал преследовать истину и стал угрюмым. Шлифовка с детства на познании жизни, не превратившись в виноград, превратилась в изюм.
• Знать страдает, друг, родись, жемчужиной стань — если каплю дадут? Можно потерять все, спасена только душа, — снова наполнится чаша, в ней было вино.
  

Рабочие и современная египетская разговорная поэзия (Заджал) на JSTOR

Абстрактный

Заджал, разговорная арабская поэзия в строфической форме, была прежде всего устным искусством до тех пор, пока не была присвоена египетскими националистическими литераторами в конце девятнадцатого века.Работы Якуба Санну (1839-1912), Абдаллаха ан-Надима (1844-1896), Махмуда Байрама аль-Туниси (1893-1961) и Ахмада Фухада Нигма (род. 1929) установили этот жанр как литературную форму. с популистским египетским патриотизмом и содержащим поэтический антиканон, который своим языком, предметом и способом публикации составлял дискурс народной оппозиции гегемонистской форме египетской национальной литературной культуры, выраженной на стандартном арабском языке. К 1940-м годам расширение крупной промышленности и капиталистических производственных отношений сделало возможным появление особого класса городских наемных рабочих.Работники, сочинявшие заджал, обычно считали себя и свое искусство составной частью национально-популярного политического и культурного проекта. Большинство композиторов заяла, придерживающихся этой традиции, и поддерживающих их левых интеллектуалов рассматривали эту форму как первозданное выражение народной национальной чувствительности. Но заджал о рабочих и о рабочих раскрывает диапазон поэтического дискурса, который отражает развивающиеся политические дебаты по поводу надлежащего представительства рабочих и различных политических позиций. В то время как идеологически привилегированный образ рабочих в zajal — это националисты, стиль и содержание стихов демонстрируют важные космополитично-интернационалистские элементы.Таким образом, заджал не является изначальным выражением сущностного характера египетского народа. Как и всякая массовая культура, ее историческая эволюция была сформирована матрицей сил, состоящей из меняющихся отношений производства и потребления, политической власти и культурной гегемонии.

Информация о журнале

Poetics Today объединяет ученых со всего мира, заинтересованных в разработке систематических подходов к изучению литературы (например,г., семиотика и нарратология) и с применением таких подходов к интерпретации литературных произведений. «Поэтика сегодня» представляет собой замечательное разнообразие методологий и исследует широкий круг литературных и критических тем. В каждом томе публикуется несколько тематических обзорных разделов или специальных выпусков, и каждый выпуск содержит обзорный раздел с рецензиями на статьи.

Информация об издателе

Издательство Duke University Press издает около ста книг в год и тридцать журналов, в основном по гуманитарным и общественным наукам, хотя также издает два журнала по высшей математике и несколько публикаций для преимущественно профессиональной аудитории (например,г., юриспруденция или медицина). Относительная масштабы программы журналов в рамках Press уникальны среди американских университетские прессы. За последние годы он заработал самую прочную репутацию. в широкой и междисциплинарной области «теории и истории культурного производства», и известен в целом как издатель, готовый рискнуть с нетрадиционными и междисциплинарные публикации, как книги, так и журналы.

персидских стихов.Старт в науке Персидская поэзия

Текст работы размещается без изображений и формул.
Полная версия работы доступна во вкладке «Рабочие файлы» в формате PDF

«Персидские мотивы», вдохновленные знакомством со средневековой персидской поэзией, воспоминаниями о Средней Азии и Кавказе, были написаны Есениным в последний год жизни, с осени 1924 года по август 1925 года.

«Персидские мотивы» звучат так же, как и главные для поэта темы: любовь ко всему прекрасному в жизни, к родному краю.Эти стихи поэт считал лучшим из всего написанного.

Светлый вечерний шафран,

По полям бегают тихие розы.

Спой мне песню, моя дорогая,

Тот, который пел Хайям

По полям бегают тихие розы.

Омар Хайазымбыл Грубый ученый, астроном, математик, а мировую известность завоевали поэтические миниатюры.

Чтобы жить мудрой жизнью, нужно знать немало:

Запомните два важных правила:

Ты лучше голодного, чем у меня,

И лучше тому, с кем упало.

Любимые цвета Есенина — Золотой и Синий, в голубоглазом золотоволосом поэте много личного: сама Россия с ее пронзительно-голубым осенним небом и тяжелыми колосьями созревшего хлеба. Удивительно, но Персия напоминает воображение поэта поэта своим нежным цветом эшафота.

Сергей Есенин:

Air прозрачный и синий,

Выхожу в заросли цветов.

Путешественник в лазурном исходящем,

Вы не пойдете в пустыню.

Воздух прозрачный и синий.

Шепот Ли, Шелест Иль Шелест

Нежность, как в песнях Саади.

VMIG отобразит в обзоре

Месяц желтого шарма

Нежны, как песни Саади.

Саади считал, что человеку нужно прожить две жизни: на один взгляд, иногда ошибающийся, смотреть еще раз, на другой проверять накопленный опыт. В его книгах смешаны «Сладость с горечью», фантастика с фактом.Поэт впервые назвал термин «гуманизм».

Все племя Адамово — тело одно,

From Dust united

Сквозь горе людей ты не плакал вечно —

Люди скажут вам, что вы мужчина.

Прекрасно все в любви — нам ли

страдает она или бальзам.

В любви власть и царство ненавидят.

Он видит свою опору в бедности.

Пьёт страдальческое чистое вино,

Тихая, даже горькая кажется.

В «Персидских мотивах» мы не найдем грубого натурализма в раскрытии темы любви. Персианка — воплощение нежности и чистоты. Стихи поэта говорят только о желании понять любимого, просто увидеть его.

Где порог усыпан розами.

Там живет задумчивая пери

В Хорсане есть такие двери,

Но я не мог открыть эти двери.

Я в руках доволен силой,

В ее волосах золото и медь.

Сил в руках хватает,

Но двери не открылись.

Ключевое слово — «Роза» — напоминание о другом великом восточном поэте — Рудаки. Он назывался «Адам Поэты Персии». Он писал философские и любовные стихи, в них — открытие природы и человека.

Мудрец добра и мира простирается.Вы один среди сотен тысяч людей.

Воевать и дурачить. Вы один без сотен тысяч человек.

Пришел … «Кто?» — «Милый» — «Когда?» — «Готовый гар».

Убегая от врага … «Кто враг?» — «Отец ее родной» —

И я дважды поцеловалась … «Кого?» — «Ее рот».

«Удача?» — «Нет» — «Что?». «Рубин» — «Что?» — Багрово — Пожар.»

Один из главных мотивов цикла Сергея Есенина — тоска по Родине. Любовь к России сильнее любви к стране — Зелень Персии.

Хорошо, Персия, я знаю

Розы, как лампы, горят.

И снова я про дальний край,

О свежести резинки говорят.

Я знаю, Персия, ты хороша.

Персия! Ты уходишь от тебя?

Навсегда я расстанусь с тобой

Из любви к моему прости мне

Мне пора возвращаться в Россию.

Художник Виктор Моркышев

Отпечатано изданием:

Персидская лирика X-XV вв.

Москва, Издание М. и С. Сабашниковых, 1916.

Тексты приведены в соответствии с современными орфографическими стандартами и даются с небольшими сокращениями относительно биографических сведений об авторах, указанных во вступительной статье А. Крымского

Введение

(От редактора издания 1916 г.)

I.Гете однажды сказал: «Персы из всех его поэтов за пять веков признали достойными только семь семи; среди других, отвергнутых ими, многие очистятся от меня!»

Соблазнительница поэтов, о которой говорит Гете, — плод недоразумения, есть историческая и литературная неточность. За неточность, пожалуйста, ответственен не Гете, а его восточный авторитет IOS. Фон Хаммер, автор немецкого перевода хафиса «диван», является немецким переводом, который послужил старым материалом Гете для его собственного, очень известного сборника «Westostlicher Diwan».Хаммер, преклонившись перед фаворитом среди всех народов «семерки», решил соединить семерку наиболее полюбившихся ему крупных персидских поэтов в избранном «седроническом ожерелье», в «семизвездке в небе персидской поэзии». В эту хаммерийскую седрику вошли поэты X-XV веков. Всех других крупных поэтов Ирана X-XV веков Хаммер не включил в свой «Седмериц», а среди исключенных, например, философ-пессимист Хайям, мудрец-пантеист Аттар, Лирик и Эпик Джошов дехлийский, певец мира религия Фаизи и многие другие, перед талантом которых Гете с полным правом мог преклониться.Персы же такой «семизвездки на небосклоне своей поэзии» совершенно не знают, а те поэтические таланты, которыми восхищался Гете, вовсе не относятся к категории «отвергнутых персов». Тем не менее, при всех исторических и литературных неточностях замечание «великого старца» не перестает быть характерным. Характерным и большим накоплением остается тот факт, что Гете видит в персидской литературе непомерное богатство первоклассных талантов.

Сделана переводная запись академика Ф.Э. Корша очень нужен. Из этого ясно, что совершенно не привлекает исчерпание всей литературы персов или, по крайней мере, только лирической поэзии. Исчерпывающая персидская антология должна быть по крайней мере огромным, ограниченным объемом, может быть даже два плодотворных тома. И это собрание поэтических переводов служит для другой, более скромной задачи: Пусть русской публике будет предложена исключительно богатая персидская поэзия, да и только!

Также не стоит думать, что предложенные сэмплы — это полностью отобранные жемчужины персидской лирики, сплошь самые типичные сэмплы из нее.

Надо считаться с историей возникновения и появления переводов акад. Корша Ф. Э. Первоначально все они предназначались для моей трехтомной «Истории Персии и ее литературы», где впервые были опубликованы в своей поэтической форме среди многих моих научных и прозаических переводов, освещающих персидскую литературу с достаточным единообразием. Мастер-классы поэтических переводов акад. Ф. Э. Корша оказался лишь дополнением, лишь очень ценным украшением моей «Истории Персии и ее литературы», но и выступлениями тогда не могло быть, что они исчерпывают всю суть персидской поэзии: этого не требовалось.Теперь, когда все поэтические переводы извлекаются отдельно и публикуются в виде специального, самостоятельного сборника, рассчитанного не для иранистов, а для широкой публики, необходимо прямо подчеркнуть, что не все, что делал эрудит-академик, является самым популярным и самым популярным. Типичная для персидской лирики, а не все, что он перевел с того или иного поэта, есть лучшее и характерное в творчестве этого поэта. Ф. Э. Корш, останавливаясь на каком-нибудь персидском стихотворении, иногда исходил из эстетических соображений, но из интересов чисто научных, исторических и литературных, не всегда совпадающих с эстетическими.Это ограничение, конечно, невозможно выразить о его переводах с Саади и Хафиза, исправлений персидской лирики: перевод с них Ф.Е. Куш весьма характерен для творчества Саади и Хафиза и завораживает самый широкий круг людей. читатели. Но, например, ИП от Джелляледдина Руми был переведен не знаменитыми «Газелями» Корши Джеладидина (из них никто не остановил внимание КОРША), причем в изобилии «четверостишия», то есть для Джеладидина не совсем типичен и, вполне вероятно, даже не все ему принадлежит.Ведь значительная часть «Квартала», отнесенная к Джеллиленду, тоже оказывается более ранней, чем у более ранних хаямских, а у более поздних моралистов-пессимистов: это так называемые «странствующие катрены», в авторстве которых Иранси еще не понял. Акад. Куш заинтересовался джелаледдиновскими «катрасиями» совсем как филолог: они малоизвестны европейцам, даже почти неизвестны, а между тем могут служить материалом для уточнения сочинения замечательного поэта Хайямы.Хайям — самый известный в настоящее время из старых персидских поэтов; Он кумир британцев и американцев; Но до сих пор не выяснено с точностью, какие из приписываемых ему стихов действительно составлены ими и отражают его подлинный образ мыслей, и которые они впоследствии приписывают ему и могут пролить совершенно ложный свет на его мировоззрение. Чем больше будет опубликовано всевозможных «странствующих» болтунов, ходящих под всевозможными именами, защищенными авторским правом, тем больше будет предоставлено материала для решения проблемы подлинного, а не фальсифицированного мировоззрения Джигхэма.Перевод катрена приписывается Джеллиландину Руми, Ф. Э. Коршу и задумал увеличить количество исторических данных для решения Т. «Хайямовский вопрос». Каждый русский филолог, конечно, скажет переводчику спасибо. Но будут ли кварталы Жегелалед также интересны среднему читателю-неспециалисту, поскольку они интересны для специалиста, переводчик сам себя об этом не спрашивал.

Переводы самого Khayama Acad.Куш ничего не дал.

В отсутствие таких переводов в вышедшей сейчас книге «Персидская лирика» рядовой русский читатель поднялся бы и окончательно ослабил бы интерес к переводам Джелаледдиновских кварталов: они сами по себе, без предварительного знакомства с катренами Хайама. , очень много теряю. Кроме того, отсутствие переводов Хэямы в текущей публикации, как правило, было бы значительным пробелом — как литературным, так и историческим, а также эстетическим; Читатель не получит должного цельного впечатления от общей картины персидской лирики.Чтобы устранить этот недостаток, я счел необходимым вставить в редактируемую публикацию Перевод из Хэямы, который сделал мой однокурсник И. П. Мелов и академик Ф. Э. Корша. Имея перед собой переведенные И.П. Умова, наиболее важные катрены Хаямы, русский читатель по достоинству оценит правильный путь и катрены, приписываемые Джеллиленду, и катрен предшественников Хайияма — Ибн Синая и Абу-Сеида Хорасанского, и в общем поймете важность и ценность этого литературного жанра.

Нельзя, конечно, отрицать, что, включая собрание переводов, сделанных одним человеком, переводов другого человека, я несколько нарушил единство стиля перевода. Но что общая картина персидской поэзии сильно проиграет от включения в нее отрывков из Великой Хэямы, поскольку читающая русская публика многое выиграет, и ей не придется спорить по этому поводу.

В конце концов, любые оговорки должны быть связаны с составом публикуемой в настоящее время книги, с некоторой ее незавершенностью, все же можно надеяться, что русский читатель получит очень неженатое общее впечатление от персидской лирики этой книги. классический период, то есть X-XIV век.

II. Чтобы правильно понять классическую персидскую лирическую поэзию, вы всегда должны помнить, что все это связано с Т. Н. Суфием. Ответом стал мусульманский мистицизм пантеистической окраски. Происхождение у него часть буддийского, часть христианско-неоплатонического (через греческую философскую литературу, переведенную под Калифорнию). Персидская лирика полна пантеистических взглядов. Да, кроме того, у него есть свой особый, условный аллегорический язык, подобный тому, который христиане видят в ветхозаветной библейской «Песенной песне».»

Мир, с точки зрения суфиев, является истечением, эманацией Божества, и в своем очевидном разнообразии он существует только призрачно. Мир и Бог едины. Человек — капля из Океана Божественного. Его не следует привязывать к призрачному миру, тем более что он сплошной юдол страдания. Вы можете повеселиться в этом мире, наслаждаясь отдельной случайной точкой; Но гораздо лучше — не привязываться к восторгу, а вместо того, чтобы убить свое «я», убить его плоть, приблизиться ко всем, раскачиваться в нем, слиться с ним, разбиться, как капля в море.Стремление к божественному суфии сравнивали с любовью к хорошенькой или подруге, с алкогольным опьянением и т. Д., А из-за своей поэзии над философскими и пессимистическими идеями и мистической гедоникой. Таким образом, поэт превозносит, например, весну, сад, застолье, нарядную Винолрипию, дорогую подругу, а на самом деле все это означает мистическое стремление души созерцателя Аскты к единению с Богом. Поэт лирично объясняет, почему милая девушка имеет решающее значение и не обращает внимания на его ухажер, — но на самом деле это стон преданного, почему у него нет мистической природы и экстаза.

Возможно, у европейского читателя возникнет вопрос: «А что, у персов нет обычной, буквальной, неумной поэзии? Есть ли у них поэзия, которая без всякой аллегории воспевала бы искреннюю всеобщую любовь, искреннюю природа от природы, неподдельное веселье ?! «

Придется ответить: возможно, что такой поэзии в персидской литературе нет. Не вышло. В 10 веке литературный обычай вполне допускал даже настоящую эротическую, подлинную гедонику, но затем постепенно утвердился в литературе довольно лицемерный обычай — писать о неумной человеческой лирической жизни, чтобы стихи не шокировали святых.Письмо — чтобы люди понимали даже самую греховную гедонистику и чувственность как аллегорию, как высокое благочестие, выраженное в мистической форме. Произошла обратная сделка: святые люди или поэты, безусловно, мистики, желающие, чтобы их произведения нравились покровителям, склонным к ИППП, пытались писать по-настоящему и не строили очень жестоких аллегорий. Следствием такого обычая стало то, что мы теперь часто не можем определить, и K следует понимать для понимания того или иного поэта, тем более что самих суфиев легко зачислить в их ряды.И особые разногласия существуют в отношении шейха Суфиева Хафизу, царя лирийской газели XIV века, величайшей лирики-постановления Персии. Ни общественность, ни ученые не могут сговориться: с мистическим или не с мистическим настроением написана та или иная любовь или вакцина газель?

Наверное, такой вопрос навсегда останется нерешенным.

С одной стороны, спокойное положение шираза, мало пострадавшего от монголов в XIII веке благодаря разумной политике его атабеков и чутко обосновавшегося в XIV веке, способствовало восхвалению радостей. жизни.Хафиз в молодости, наверное, со всей реальностью испытал все, что нерешительно поют его газели. Но, надо полагать, он и в молодости, следуя моде, писал так, чтобы его песни о подлинной любви и удовольствиях не производили неприятного впечатления на религиозного и суфийского читателя. С другой стороны, в старости, когда Хафиз был суфийским шейхом и когда его душа могла лежать только на аскетизме, а для Хедоника — строго мистическом, он, вероятно, наслаждался своими впечатлениями юности и поэтому писал очень реально.

В любом случае необходимо отметить тот факт, что, хотя суфии (и многие востоковеды) считают хафис чистым мистицизмом, стихи хафиза в народе похожи на любовные песни. Очевидно, подобная мера должна будет приложить и стихотворения Хайяма, и к джелалированным четверостишиям, и к газелям Саади. Подлинный эротический и подлинный вахизм, мистический эротический и мистический вахизм — бесспорно слились с персидской литературой.

Европейскому читателю, а не историку литературы, при чтении персидской лирики, пожалуй, наиболее удобно будет возглавить правило одного из критически настроенных издателей дивана хафи: «Встречая хафису красивую и проникновенную, мы имеют полное право понимать его по законам чудесного и истинного, какие бы аллегорические толкования ни давали ему комментаторы.»

Проф. Крымский А.А.

Абу-Сеид ибн-Абиль-Хейр Гораций (967-1049)

Quartales

1.

Печаль, что душа мучает меня — вот она!
Любовь, которую путают все врачи — вот она!
Та боль, что кровь мешает слезам — вот она!
Та ночь, которая скрывает навсегда — вот она!

2.

Я спросил лекарство от скрытой болезни.
Врач Майлз: «За все молчание, кроме друга.»-
» Что такое еда? — спросил я. — «Кровавые сердца», был ответ.
«Что мне бросить? «-» и этот свет. «

3.

4.

Боже мой, открой мне путь к моей милой подруге
Досвало, чтоб мой глухой голос ей
Чтоб, в разлуке с кем я не знаю ясных дней,
Я снова был со мной, и я снова был бы с ней.

5.

Не осуждай, мулла, мой виноват,
Моя пристрастие к любви и куте:
Я в трезвости веду только общий
И пьяный милый в объятиях держу.

6.

BDY ночью: в ночь на секреты, все собрались
Стрелка дома, где — их друг, одетый как рой.
Все двери в эти часы на запоре,
Только дверь друга открыта для гостей.

7.

В те времена, когда Союз Любви внутренний,
Блаженство рая со мной случается забавно.
Когда меня выключили без тебя и рая
Я был бы в раю, скучном и мрачном.

8.

Грехов мое число — та капля дождя,
И мне было стыдно за грешное жить.
Вдруг раздался голос: «Отбрось мысли пустыми!
Ты делаешь свое дело, а мы твои».

9.

К Познани Божества прямо иду
Он себе чужд и в Боге живет.
Не признавайся! Верьте: Бог один есть день!
«Божественный единственный Бог» также называют нас.

Абу-Али ибн Сина (Авиценна) (980-1037)

Quartales

1.

С кругом из двух или трех глупцов, по этой причине
Сами по себе цвет мудрости земной,
С ослами этих в осле, будь лични:
Ты не еретик и грешник с ноутбук.

2.

У меня на уме, хоть и мало в этом мире,
Никто в волосы не проникает, а волны режут.
Тысяча солнц в уме сияет ярким светом,
Но строить атом я еще не знал.

3.

От злоупотребления землей к вершине небоскреба
Вопросы бытия Я решил довольно хорошо;
Я отказался от всех уловок и препятствий,
Все секреты, которые я открыл, только смерть тьма и я.

4.

Эх, если бы я знал, кто я и что было
И после чего круг в мире как сумасшедший!
Мне счастье суждено? Тогда жил один,
А если бы нет, то рвал бы реку.

Омар Хайям (ок.1048-1123)

Переводы Хэямы принадлежат И.П. Умову, ученику акад. Ф.Е. КОРШ.

1.

От жилища неправильности только одного момента
К знанию вершин;
И из тьмы сомнений к свету уверенности
Только МИГ один.

Знай ту же сладость — короткую радость жизни
В быстротечном часе:
Жизнь всего этого — только соединение,
Только миг для нас.

2.

Нам рассказывают, что на нарах рая
Мы обвивали Гури
Сам блаженно радуюсь
Чистый мед и вино.

Эх, если борталисты сами
В святом раю разрешено
Тогда можно и в мире
Забыть красавиц и вино?

3.

Я возьму стакан шипения,
Полный дар молодых виноградных лоз
И я поднимаюсь до храбрости,
Перед безумием забродивших снов.

Я открою себя горю,
Тогда весь мир чудес;
И речь разрешена
Как жидкая вода.

4.

Я родился … но
Вселенная — бесполезно.
Умри, — и во славе ничего
Света не победить.

А я донный, не слышал
Увы, ни от
Зачем я жил, почему страдал
И сжимаю за что.

5.

Я выпью, умру без страха
И бугристое подземелье
И аромат вина — от пыли
Иди и стану мной.

Придет в могилу в нетрезвом виде
И запах старого вина
Вдохнет, — и вдруг, как изумленно,
Падает, тонет лишним.

6.

7.

Я дышу шамале
И сияю шростом
Храним мельницу, наполненную радушием,
Как в саду кипарис.

Но увы! Никто не неизвестен
За что, заканчивая огонь,
Художник мой чудо
Взъерошил меня за шип?

8.

Предназначен тебе, о сердце,
Всегда кровоточит кровью
Найден твоим терзаном
Скорбь — это горькое возмещение.

О душа моя! почему
В этом кузове ты поселился? —
Иль тогда, чтоб в час смерти
безвозвратно убрали ?!

9.

Книга молодости закрыта,
Все, увы, прочитано.
И закончился навсегда
Ясная радость весны.

А когда прилетело
И на выезд собралось
Птица чудесная, что сладкая
«Чистая молодежь» назвала ?!

10.

Разыскиваемая беззаботная жизнь
Дней, скальные данные на участке.
Как будто ветер мимолетный
По стилю прилетел.

О чем горевать? — Клянусь дышать дыханием
В жизни есть два незначительных дня:
День, ставший памятным
И — не наступающий для меня.

11.

Я в себе в бою, в замешательстве,
Всегда всегда!
Что мне делать? За криньо
мне стыдно!

Ой, давай доделать все, —
А в глубину
Ты все видел — а я в замешательстве,
Что делать ?!

12.

Если зря, то оценивается
А надежды и мечты —
Так зачем тогда старт
В этом мире суета!

К цели подходим поздно.
Не успеем расслабиться —
Как страшна судьба:
«Пора в путь!»

13.

И ночи заменены днями
Перед нами, о друг мой дорогой;
А звёзды всё равно случились
Твой круг судьбой предсказал.

Ой, тише! Будь осторожен
Для пыли под своим:
Красавиц ты пыль
Остатки их чудесных глаз.

14.

Тебе, о небесную колесницу,
Взгляд и горький стон;
Давно издеваются над смертными
Неизбежен твой закон.

Ой, если бы открылась твоя грудь,
Земля, Земля! Сколько нас
Нашли использованных останков в слое пыли,
Как бездонно сокровище в пучинах тьмы.

15.

Держи меня под землей,
Когда я успокоюсь навсегда;
Камни рядом со мной не класть,
Чтобы вспомнить меня как человека.

А прах мой, эта барменная глина,
Смешай с ароматным вином
Возьми кирпич и кувшин
Он потом будет крышкой!

Незначительный мир и все незначительно
То, что во мхе мира вы знаете;
То, что я слышал — Справедливо и ложно,
И зря все, что ты сказал.

Вы думали в скромной хижине.
О чем? для чего? — ничтожно мало.
Ты прошел по краям Вселенной, —
Но все до вечности — ничто.

17.

Глядя на то же: Я жил во вселенной
Но блага мирского не знал;
Я пережил мгновенную жизнь,
Но лучшие не знали ничего;

Горел как легкое веселье,
Прогноз, не оставляя следов;
Разбился, как похмельная чаша,
Ни в чем не поворачиваясь.

Прощаюсь с морскими волнами
Словно перед долгой разлукой
Капала капля; И море
Смеясь над детской мукой:

«Не горюй! Я везде во вселенной
Положи озеро и реку:
После разлуки мгновенно
Ты снова будешь со мной навсегда.«

Этот секрет вызывает удивление
От всего, что я скрываю.
Тогда слово краткое
Невозможно говорить.

Страны сияют передо мной …
Но это язык земли:
О чудо. секреты, которых вы не знаете
Невозможно рассказать!

Хакани (1106-1199)

Кварталес

1.

Любовь — птица, искусная в песнях о горе,
Любовь — соловьи, обученные Последним речам,
Любовь — это Существо о твоем душа в споре,
Любовь — это то, что нужно отменить самому.

2.

Проникает в самое сердце недуг, Слился до
И, вторгаясь, уже не утихает, как то же иногда.
Я ищу лекарства, но тщетно только терзаю надежду;
Я стремлюсь к миру, но я был недоступен мне.

3.

Моя печаль и веселье, она всего лишь вино;
И строгость и милосердие ко мне — ее дело полностью.
Я не буду обновляться вместе с ней до смерти Союза.
Итак, решение принято; И что она ее знает.

4.

Ты воскрес, а я соловей, вдохновленный страстью;
И я отдаю тебе сердце и песню.
Я молчал от тебя, побеждающий в несчастье;
Только после свидания с тобой я снова успокоюсь.

5.

Сегодня любовь мучает сердце так больно
Так тяжело, до завтра она дойдет до тебя.
Я сам добровольно бросил его к ногам…
Но слова лишние; Можно только вздохнуть.

6.

Наш союз проник в отражение ока зла;
Мы будем держаться подальше друг от друга, как чужие;
Когда встречаешься, трудно подобрать подходящее слово;
Но мы оба знаем, как мы оба в хорошей форме.

7.

Покиньте этот мир, где от сильнейшего к слабому сурово,
С места скорби бегите с луком в грудь.
Отдали тебе душу камень, и с нею ты взял кандалы;
Верните ей камень — и свободное существо.

8.

Ой, стесняйся, убей меня, так что если смерть я стою,
Чтобы жить, источник мечтал мне в убийце найти:
Утюжить рот и очаровательный взгляд
Я собирал вещи, а потом мои дни останавливаться.

9.

Был еще пожар в молодости жирный,
Безумно порхала моль, не зная того страха.
Леса горящие и палящие моль горела;
Там, где они были, был только пепел и прах.

Вот знакомый фрагмент книги.
Для свободного чтения открыта только часть текста (ограничитель). Если вам понравилась книга, вы можете получить полный текст на сайте нашего партнера.

страниц: 1 2 3 4

— Мой выбор определил дело. Я поступил в Институт Азии и Африки на Индийский филиал, но тогда, в далеком 1971 году оконно-аукционное распределение языков от абитуриентов не зависело.В результате я перешла на персидский язык и очень горела. Однако, как писал поэт Низами, дело в том, что на вкус уксус может быть сахарным. Так вышло. Были найдены интересные книги и встречены хорошие учения. Когда я, Отлично и Мрница, поступила в аспирантуру Института востоковедения РАН, мой научный руководитель профессор Магомед-Нури Османович Османов начал знакомство с того, что сказал: «Вы не знаете персидского языка. ! » Его уроки «внимательного чтения» стихов вспоминаю с благодарностью всю жизнь.

— Какое место персидской поэзии в современном мире?

— Примерно так же, как и в любой другой уважаемой поэтической традиции. Начиная с XIX века персидскую классику активно перегоняют на западные языки, читатели и почитатели находятся в каждом поколении. Что касается академических исследований, то здесь ведется довольно активная работа, как в Иране, так и за его пределами. Многие сохранившиеся тексты еще не опубликованы и не вошли в научный оборот, поэтому современное описание рукописных фондов библиотек приобретает особую важность в эпоху цифровых технологий.

— Если бы вам нужно было быстро влюбиться в незнакомого человека в персидской поэзии, как бы вы это сделали?

— ни за что бы не стал. Принуждение к любви обречено по определению. Но тем, кто уже полюбил персидскую поэзию в русских переводах, предлагаю «почитать», чтобы расширить свои представления об истории и культуре Ирана, а также не забывать, что каждый перевод является плодом соавторства, и обратите внимание на имена переводчиков.А для молодых, любознательных и не ленивых Совет один: чтобы любить персидскую поэзию, нужно учить персидский. Приведу в пример переводчика Осипы Ремера. Он прочитал Омара Хайама в английском переводе Фицджеральда, опубликовал русскую поэтическую версию в 1922 году и понял, что влюбился в ее уши. Затем он защищал персидский язык, и в 1938 году уже был выпущен его знаменитый перевод трехсот туфель с оригинала на русский язык.

— Что самое интересное — или важное, ужасное, смешное — вы знали, работая с персидской поэзией?

— Самое интересное и важное, и ужасное, и смешное — это оказалось для меня связано с процессом перевода. Персидская классика рассчитана на искушенного читателя. Даже у самых носителей традиции возникали герменевтические трудности; Итак, поэт Джами собирался встретиться с Низами в раю, чтобы наконец расспросить его о значении тысяч туманных мест.Так что самое интересное и главное — разгадывать смысл очередной непонятной строчки, самое худшее — когда все ресурсы исчерпаны, а смысл не выстроен, и самое смешное, если вдруг повезет и поймете, как это просто на самом деле .

— Если бы у вас была возможность заняться совсем другой темой сейчас, что бы вы выбрали и почему?

— В индо-генерализме уже давно проводятся исследования по реконструкции «индоевропейского поэтического языка».Я бы выучил древнегреческий, санскрит, древний риарланд, успокоил авестийский, и искал бы древнюю поэзию знакомых мне архетипов на персидском материале комбинаций формул.

Песни Шираза

(Персидская народная поэзия в переводах А.Ревича)

«… за блеск глаза газели дам жизнь и честь»

Шираз — мое сердце Ирана. Почти за тысячу километров нужно проехать
юг от столицы, чтобы попасть в этот уютный город, стихи и
легенд.На полпути к нему встретит Исфахан с уникальными голубыми
и кремовыми куполами мечетей, качающимися минаретами, с множеством
мастерских-мастерских чеканки по металлу.

Часовой путь по извилистой горной дороге — и у небольшого перевала
Взору открывается Шираз, который иранцы издревле называли городом
Роз и Соловьев. Роз действительно много, они наполняют аромат центральной улицы
и окраин, где захоронены могилы великих средневековых поэтов
цветов Саади и Хафиз.А Соловьева в Ширазе больше не услышат, разве что в Университетском парке
или в знаменитой апельсиновой роще. Да и про
пернатых говорят иранцы? Ведь для них соловьи — поэты и народные певцы, создатели
Поэтического фольклора. Однако было бы неправильно понимать, что за пределами
Ширазы или, скажем, всей провинции Фарс люди живут без песен. На рисовых полях
Гилян, в горах Хорасана, в степях центральной части страны в любое
Время года можно услышать, как наливает пастух или одинокий путник на осла
В песне тоска, а вокруг него — ни души… Но в фарсе, куда пропало название
Все страны — Парс (Персия), Народные традиции сильнее, фольклор
Разнообразны и голоса певцов, видимо, зовут. Не случайно поэтому
Именно здесь песен записано больше, чем в других частях этой большой страны.

Народная поэзия Иран веками развивался в тесной взаимосвязи с
классической литературой. Иногда не только читатель, но и исследователь
не может точно сказать, какие элементы пришли к написанию стихов из фольклора
, а какие, наоборот, из стихов попали в фольклор.И фольклор, и в литературе
Мы встречаем имена и изображения Фархада, Лейлы, Медезнун, Юсефа и других;
Сюжеты народных кварталов пришли к Омару Хайяму и по-новому
Смысл обогатили фольклор.

Персидско-таджикская литература — это огромное духовное богатство
, которое оценили классики западноевропейской и русской
литературы. Не случайно дань ей воздал ей Гете, который под ее влиянием
написал свою знаменитую «Западно-восточную софу» и заслуги
некоторых иранских поэтов в развитии мировой литературы могут быть незаслуженно
, поставил ее выше.А у А. Пушкина, как известно, были «Гафиз и
Саади… фамилии знакомые». И не только фамилии. Пушкин хорошо знал и ценил
их творений. Дух Востока, образ персидской литературы пропитан
Многие его произведения.
Классическая поэзия Ирана серьезно занималась Л. Толстым. Special
Мне понравились его рассказы и высказывания Саади на моральные темы. Часть из них
он использовал при составлении своих «Русских книг для чтения».
Долго борясь с Хафизом, он видит А.Фетом, оставившим
Красивых аранжировок своих газелей. Наконец, «персидские мотивы» С. Есенина
по своему духу и лиризму связаны с гауфизизмом, хотя и называют поэта
именами Фирдой, Хаяма и Саади.
Высокохудожественная персидско-таджикская литература во многих отношениях
Объясненная богатыми источниками. Среди них можно назвать
письменности древней широты, так называемую шубитскую поэзию, созданную
иранскими поэтами на арабском языке в VIII-IX веках, и, конечно же, устное творчество
, распространенное среди народов, проживающих на территории
иранских государств. с древних времен.

Знакомство с фольклором Ирана показало, что на Самоа
распространенная поэтическая форма — добацы (квадрузы).
Русский ученый А.А. Ромашевич, впоследствии профессор Ленинградского университета
, во время своих поездок в Южный Иран сумел зафиксировать
четырехсот четвертей, переводы которых вместе с персидским текстом и
транскрипцией были опубликованы. Ученый считал, что происхождение этой поэтической формы
восходит к далекому домашнему прошлому. В самом деле
г., в «Авесте» — Священная книга зороастрийцев (зороастрийцы, или
г. Огнепоклонники являются исповедниками зороастризма, древней религии Ирана до VII века.
Основателем был Зороастр (Заратуштра).) — Часть стихотворений состояла (
Ромачевич) из числа четырёх черт, а каждая строка (стих)
содержала в себе одиннадцать лозунгов. Такова поэтика и народный квартал
.

Добиты можно отнести к лирической семье поэтов. Катрен эти пе.
лишь очерчивает факт или событие, но выражает и отношение к нему, дает
оценку. Их исполнители, чаще всего незадачливые певцы, пели о любви, о красоте
Любимой, о радостях знакомства с ней, о страданиях от безответной любви,
Об исключительных желаниях, о верности и, наоборот, о неверности любимой. .
Главные герои любовных песен — молодые люди, юноши и девушки. Их мысли
Чувства и переживания — основное содержание песенных кварталов. Вместе
При этом народные кварталы полностью пропитаны бытовым материалом, в
в них отчетливо слышны самые разные жизненные обстоятельства, печальные
Мотивы, вызвавшие их возникновение.

Даид не сваливается, а решается. При пении исполнитель имеет большой
Умение свободно обращаться со стихотворным размером.В одиннадцатом пропитании
Третья линия защиты, как правило, содержит не одиннадцать, а тринадцать слотов
. А иногда, хотя и редко, бывают более длинные стихи или вообще
Коротких, семисложных. То, что народные кварталы не помещаются в
Фреймов Арузы, по-видимому, является одной из причин, почему иранцы
никогда не называют их «Робаи» (Роби — на арабском, персидском и
тюркоязычных стихах четверостишие, как правило, философские). содержание,
написано по законам Арза.Распространенная форма стихотворения имеет
его автора.), Хотя у них есть много других общих признаков с Робией. До
Всего четверостишие, как и Роби, вполне самостоятельные произведения,
содержащие законченную мысль. Даже в тех случаях, когда иранские фольклористы
пытаются составить своего рода песню из отдельных катрасов
на определенную тему и «одиночество», «верность»,
«Разделение», «Чужой», каждое четверостишие такой песни продолжает звучать. прожить его
Жизнь остается независимой и независимой от соседей.

Песни поздравления олицетворяют явления природы, растений, животных,
Применяют с ними как разумные существа. Сам певец или его лирический
Герой любит себя или тот, к которому рисует, сюжеты живые или
Даже неодушевленная природа: «Я — рыба», «Я — белая птица», «Я — Фисташковое
Дерево», » Мы зернышки в одной гранате »,« Нас два бездействовавших кипариса »,« ты —
голубка, а я сокол »,« если ты жемчуг, то я янтарь »,« если ты
серебра, то Я золото.«В персидской народной поэзии эти олицетворения и
Усы приобретают неповторимую красоту и образность.

Весь спектр взаимоотношений человека и природы. был глубоким, а в
Омар Хайям развил высокий поэтический уровень и нашел блестящее художественное воплощение
в его одеяниях.

Читатель может познакомиться со всем разнообразием иранской народной поэзии. В этом ему
Экспрессивных переводов Александра Ревиля, убедительно передающих
глубины и особенностей фольклора, его образности, лирической тональности,
Простоты и в то же время богатства персидского языка, как использовать
иранцев за пределами письменной литературы.

А. Шойсте

Катрен — Даити

О девушке! Я могу сравнить с луной,
Как клюв «Алеф», Стэн прям избранный,
Я могу звать тебя Шахини всех красавиц
За родинку твою над мягкой губой.

Вы верите, что не верите, вы забрали мое сердце,
Все вы забрали, я влюблен в эти глаза …
Чехноза, вы не бросаете на меня взгляды?
Вызвало мое сердце и приятно не вам?

Боже, что мне делать с моей одержимой душой?
Забытый мир, нарушающий мою возлюбленную,
Ей не нужны другие цветы, их аромат волшебный,
Только к розе ищет, ничего с ничем, мой.

Я тебе розу подарил, ты вдох,
Спрячь эту розу на груди, под платком Спаси,
Пойдешь тропой степной, ты не будешь один,
Прилетишь с розой, только шаль немного приоткрыта.

Я найду твои уста и на вершине ступеней,
Твои уста сделают меня, как будто сладость плода,
Твои уста — Кааба, а я сам — странник
И за ночь сто раз сделать святыня готова.

… луна ты иль звезда, увы, я сам не знаю,
Но с помощью моего Создателя ты скоро станешь,
Хотя в небе иди вверх, я найду тебя там.

Благословенный восход солнца и пробуждение МиГ
В твоих объятиях, ох, как тот момент великолепен!
На кровать сажусь, прикрываю твой поцелуй
И лепестки роз поворачивают кроткое лицо.

Смотри, подруга, наступает полночь,
На соломенной лопате поет
Испытывает тайну сердца,
Никто не одолеет их и воду.

Я брошу Аркан, пойду к тебе, как Гинн,
За балдахином залезу в Паланкин,
Пусть хоть сотня львов тебя защитит
Но я твой поцелуй Торвы Хоть и б.

Сидел бы с тобой рядом за столом
И твои волосы были бы шелковистыми
Я воля неба стала богаче Сулейман
В тот день, когда он привел тебя в дом моего отца.

Жизнь будет отдана за Колючие губы твои
Нет в свете великолепия нашей любви,
Я умер от любви, Я потерял рассудок,
А погибший — виноватым себя назвал.

Подружке нужен богатый муж, она заглядывает в инфеит,
В ушах не хватает бриллиантовых серег,
Не обниму, бедняги у нее нет
Она мечтает о сказочном женихе из Ширазы.

Я встретил доску в Уиллоу,
Только Гурия и Пери такие красивые
Глаза — как две звезды, а лицо
Это в разгар месяца гордости.

Привет тебе, о граната зёрна,
Отдам жизнь за тебя, брату ты дороже,
Из ста я тебя выбрал
Не предай меня, храни верность святою.

Про мою доску, вы кормите малыша,
На мгновение с пеленок, Вон, ох, как вы хороши!
Коль хочу, чтоб ты дожил до лет своего малыша
Пусти меня хоть раз в постель, душа моя!

Я смотрю на шелк твоих чадр — Спират Духа в груди,
Я смотрю на красоту Сальвара — подожди, не уходи!
Некоторые преуспевающие богатые привели мою девушку,
Ты еще жив, мой бедный друг Мехди?

Кадру моей милой нисы, злой, сломленный,
Честь мое сердце вычеркнуто.
Скорее топор! Выпускаю всю свою семью!
Cadru моя симпатичная поломка, он нашел свою смерть.

Подруга нежная, Slice Moon, пришла,
В шелках и бархате она пришла ко мне
Я так хотела хоть во сне это увидеть,
Она раскрылась, а не во сне пришла.

Моя душа, приди, я слился с тобой,
Вернись в мой дом, он без тебя скорбит,
Вернись в мой дом, приди ко мне на руки,
Ну, ты бреешься? Что теперь такого позора?

Ты там, я здесь, а в душе смятение и тревога,
У тебя много терпения, а у меня мало.
Я могу проявить ваше терпение и отдать
Я впишусь в синий цвет вашего порога.

Заставим меня обо всем забыть,
Давай, как брат с сестрой, вместе порвем,
Ведь жизнь так коротка и так судьбой становится
Все же — не дай Господь! — В разлуке мы умрем.

Так лоб трескается, что свет гаснет, кому я клянусь?
Покроет твои щеки желтым, кому я клянусь?
Ой, если б я могла хорошенько лоб положить себе на колени!
А вот лоб трескается, а милого нет, кому ругаюсь?

Просыпайся до рассвета, ладан кудри охо,
И глаза черными веками в голубоватой сурьме,
И если желаешь тебе приятного делать Аллаху,
Не забывай меня, в лучшем виде, иди предо мной.

Ты хрупкая, моя нежная, свет моих глаз,
Ты мой сахарный египтянин, чистый алмаз,
Сядь, сядь рядом со мной, подруга,
Ты мою мечту украла, я бы заснул хоть час .

Война в твоем переулке, стук в твой дом,
Щелчок: «Скорее, жду ракурса».
Если соседи говорят мне: «Моя подруга спит» —
Над тобой появляется белый голубь.

Мой двоюродный брат, мой одурманенный цветок,
В какой вечер ты не выйдешь на порог?
Если я молю тебя недобрым словом,
Ты можешь в сундук, не стесняйся приставить ко мне мой клинок.

Тебе нравится цветок, когда ты идешь из цветника
Какой ты сладкий, когда идешь из тростника,
Но для меня вы все красивы, а потом
Когда ты с базара, немного устал, ты уходишь.

Сердце в чужие раковины не попадешь
В нем только у тебя негашика страсть,
Ты то сердце мучаешь,
Чтобы не хочешь его украсть.

Во-первых, люблю твой кусак и халат,
А во-вторых, ты — с ног до головы.
А в-третьих, люблю посидеть с тобой рядом
А бывшую любовь пошли к черту.

Мой друг мой, где ты сейчас?
Душу добавили горечи потерь.
О, если бы я знал, что вы, горе,
Золотой дворец построил бы, поверьте.

Я много бед пропустил из-за тебя,
Моя душа отвергла свет из-за тебя,
Ты так опозорил меня и унизил
Весь мой позор — нет спора, — из-за тебя.

К тебе я, Слендер мой, ринулся,
По щеке, Гора Любящий, помчался,
Слышал, что ты хочешь продать крота
Ведь можно опоздать и я помчался.

Любимая, я оскорбляю и упрекаю,
Душа досталась мне давно,
Пусть судьбу задает мне сотню лучших красавиц
Все упадет на меня твой волшебный взор.

Фаворитка обыграла угловой,
Как меня вылечила, она не хороша.
Лекарства больных, врачи дырявые,
Свидание влюбляется.

Моя девушка на плоской крыше
Я люблю свою любовь знать свою
Я вижу ее, я чувствую, Боже правый,
Мой разговор с ее душой ведет.

Ты как цветок, дай тебе запах дышать
Позволь мне дышать, приди к моей груди,
У сердца только одно желание:
Я прошу тебя, будь моей женой.

Не открою души в чужом крае:
Ну, с кем я там встречаюсь, кто поймет мою душу?
Мой друг в своем интиме — замок на сердце,
Ключ я уже давно кинул, никому не отдаю.

Ты прекрасна, мой свет, как Сулна на скале,
Ой, я худенькая, ты куришь Наргил.
Бессонные глаза все, что ты обделил
Так обними меня, раз ты держишься в кабине.

На проклятую жизнь махну рукой
Но невозможно, дорогая, расстаться с тобой,
Моё сердце с твоим любимым, как быть мной — не знаю
Как по дороге я иду без родного.

От женщин всегда измены жди,
Хитрость тьмы в создании неземного,
Она наш товарищ на полпесе,
И так вся жизнь идет своим путем.

Моя дорогая, очень сильно волнуюсь
Посмотри мне в глаза, потому что они в слезах тонут,
Если ты, моя дорогая, ты не подойдешь к изголовью
Я не смотрю в кровать, в свидетель Аллаха.

— Ой, боже, сладко, ты из Кермана,
Что тебе за два поцелуя, скажем без обмана?
— стоит мой поцелуй сколько стоит весь Самарканд с Бухарой,
Вот цена поцелуя, что вы решили: Полтуман?

Хусейн сказал: букет роз у меня был,
привязан к дорогому серьезно я был
про женщин женщин! Никогда не приходил
Когда больной, как и пес, был я.

Дева, вы находитесь в белой чадре Кандагара Мила,
Вы верите, что не верите, вы забрали мое сердце,
Все вы забрали, я влюблен в эти глаза,
В этой хрустальной шее и мраморе Чела.

Я хочу сделать тебе планету, твой путь,
Будучи сурьмой красивых глаз, принес немного,
Пусти мою голову между твоими минами, умоляющими
Я хочу обернуть, как будто твою нежную грудь.

Сам гляди, голубь мой милый,
На голову себе в сыпучий песок,
Просто если не можешь заплатить за меня, чтобы заплатить,
Мужскую шляпу скинь и шарф накиди.

Я от сладкого привет, две гвоздики послала она,
Дать сердце отдать и терпения сполна.
Ай, мои любимые! Сделал доброе дело!
Маленькая для нее, такая стройная, высокая, такая умная!

Розу возьми на пользу и запах вдыхает
В Кудри, твоя эта роза скорее прилипла,
Если в завитках твоей розы не держатся,
Между бровями натянуть шнурок.

Каждый колодец в Зурене свой звук, поздравляю,
Нет дела ни по какой болезни, аналоги
Мой любимый убить друга готов,
Но с божьей помощью спасется, поздравляю.

Будь мне жертвой твоих сурьмяных черных очей
Ты не сдержал клятву, в уже связанной нами.
Как ты смотришь в глаза? Неужели не стыдно?
Может, ты родился в неправильной стране?

Ах, черноглазка, глаза строить?
Шутя над головой, вы рассказываете сказки.
Шучу, ты ловко поймал,
Почему ты любишь рекламу?

Моя красивая женщина Я хочу тебе рассказать
Какое сердце тебе удалось привязать к себе.
Позволь мне быть сотней написанных красавиц,
К твоим черным глазам я снова прет.

Высокий, стройный, свой дух, толковать, не слабый,
Ты посадил меня на вертел, как шашлык,
Я посадил меня на вертел, смотри не обугливайся,
Надежда на милость Аллаха питает твоего раба.

Девушка, дразнить Аллаха не годится,
Почему вы растворяете свою латунь?
Еще не поменяли молочные зубы
В темницу вольную птицу загнали.

Ах, что за лицо и фреза! Какой волшебный вид!
Ты смерть в любви, ты потерял позор!
Зачем ты сердце Аркан вставил мне?
Смотри, и страшный суд не испугается.

Мои любимые ворчуны сегодня,
Очень злой взгляд сегодня.
Тот, кто обвинит ее
Священное дело сделает сегодня.

Взял розу из ваших любимых рук,
Замедляю розу, все если
Целую розу, давил веками,
Ведь взял подарок из любимых рук.

Скажу не задумываясь, Мусульмане,
Про симпатичную, об одном ее недостатке,
Недостатков в нем нет, только неправильный,
Расскажу не задумываясь.

Надежда на женскую клятву — беда,
Нога не будет опорой для воды.
Веревка для струи молока не свяжет
Герой никогда не выйдет из труса.

Красота да будет, дочка Богдымана,
Ослепительная, милая, прутеучная,
Все равно в женских словах уверенности нет,
Ибо женщина — Воительница Шайтана.

Ты станешь пшеницей, я стану жнецом,
Ты станешь газелью, я стану ловцом,
А если ты сядешь на крышу,
Крыло твоей мельницы, забавный посыльный.

Кто пережил любовь, та смерть не боится
Колодцы и тюрьмы, поверьте, не боятся,
Он как голодный волк, — Ну какой у нее пастух?
Да не боится пастырь зла, как бесов.

Чтоб морду квашить, бери-ка Белил и Румба,
Старики умрут и джуннс мой дурь
Кудри в локоны, я косы расправляю,
Все они давали мне догнать аркан.

Твой брат Заклинаю тебя, мой свет,
Мои глаза не предвкушают мне зла,
Глаза не нужно предвкушать, без сурьмы ты сражаешься,
Как шашлык, я пойду на плевок.

Белая птица, со мной ты жесткий и гордый,
Вдалеке улетел от меня, не знаю куда
Вдалеке улетел от меня, ни минуты не думаю,
Какая беда нависнет любимый друг.

Ты на крыше, розы у ног рассыпал,
Я бы поцарапал золото, если бы мог
Какое там золото! Это серебро! — Жалкая дрянь!
Я принес тебе жизнь и душу, видит Бог.

Пери, Пери, ну что ж тебе в жизни не сладко?
— в самый ненастный день мама родила,
Молоком неисправности накормила, вырастила,
А ему семерка — я подарил негодяю навсегда.

За серилом чарт Солончак примыкает к пескам,
В любимом Перси подобен плодам Иив,
Тебе тринадцать лет, милый, со мною завернутым,
А через четырнадцать лет падем ко мне в уста.

Прекрасный, в чьем сердце глубокая любовь,
Он подобен Фархаду, в позоре которого Кирка,
Если он, как лев, то могуч и поджар,
Он непременно встретится с его шириной.

Между мной и тобой — твердая стена,
Между мной и тобой — завистники тьмы,
Я сам прихожу к тебе поздно или рано,
Мне не нужен посланник, ты нужен тебе.

Как мулла, прочитай весь Коран, мой друг,
Ты можешь сердце от ран вылечить ты, мой друг,
Все мужское дело ты, как Шейх, разобрать,
И в моем настоящем чубе ты, мой друг.

Тебе нравится кипарисовая бочка, много прямых,
Твои глаза сводят с ума
Эти нежные губы и белые зубы —
Как в магазине Ширазы, где сладостей тьма.

Подруга, ты как кувшин, тонкое прикосновение,
Ты в сердце вошел — и дыша дымом,
Ты в сердце мастера полностью вошел
Там корни букв и ветки сдвинулись.

Душа моя, сколько бы ты ни кричал,
Твоя неферия еще прикрыта,
Потом чтоб коротенький подол удлинялся,
Чтоб твою ногу никого не выбирал.

Я бабершая ссора, мой цветок,
С твоими глазами я умру от Чада, мой цветок,
Нет, пожалуй, я не коснусь чадры,

Я по запаху сразу нахожу свой цветок.

1. Джон Ренард. Исторический словарь суфизма. — Роуман и Литтлфилд, 2005.- С. 155.

   «Пожалуй, самый известный суфий, который известен многим мусульманам даже сегодня под своим титулом, — это персидский мистик Руми VII / XIII веков»

2. Аннемари Шиммель. «Тайна чисел». — Oxford University Press, 1993. — С. 49.

   Прекрасный символ двойственности, которая проявляется в творении, был изобретен великим персидским мистическим поэтом Джалал ад-Дин Руми, который сравнивает творческое слово Бога Кун (написанное на арабском языке KN) с скрученной веревкой из двух нитей (которая на английском языке Twine Немецкий Zwirn Оба слова произошли от корня «два»).

3. Риттер, h .; Bausani, A. Энциклопедия ислама — «jalāl al-dīn rūmī b. Bahā ‘Al-Dīn Sulān al-‘ulamā’ Walad B. usayn b. Amad haṭībī» / Bearman, th. Бианкис, К. Э. Босуорт, Э. Ван Донзель и У. П. Хайнрихс. — Brill Online, 2007.

   … Известен по прозвищу Мавлана (MEVLâNÂ), персидскому поэту и основателю Ордена дервишей Мавлавийя.

4. Джулия Скотт Мейсами. Переслать Франклину Льюису, Руми Прошлое и настоящее, Восток и Запад (исправленное издание).- Публикации Oneworld, 2008.
.
5. Фредерик Хэдланд Дэвис. «Персидские мистики. Джалалу« Ди-Дин Руми ». — Adamant Media Corporation, 30 ноября 2005 г. — ISBN 1402157681.
6. Аннемари Шиммель, «Я ветер, ты огонь», с. 11. Она ссылается на статью Фрица Мейера 1989 года:

   Таджикские и персидские адмиралы по-прежнему предпочитают называть Джалалддина «Балхи», потому что его семья жила в Балхе, нынешнем дне Афганистана, до миграции на запад.ОДНАКО, их дом не находился в настоящем городе Балхе, поскольку с середины восьмого века был центром мусульманской культуры в (Большом) Хорасане. Скорее, как показал Мейер, именно в маленьком городке Вахш к северу от Окса отец Баха Уддин Валад, Джалалддин, жил и работал юристом и проповедником с мистическими наклонностями. Франклин Льюис, Руми: Прошлое и настоящее, Восток и Запад: жизнь, учения и поэзия Джалала ад-Дина Руми , 2000, стр. 47-49.

   Льюис посвятил две страницы своей книги теме Вахша, который, по его словам, был отождествлен со средневековым городом Левканд (Орегон Лаваканд) или Сангтуде, который находится примерно в 65 километрах к юго-востоку от Душанбе, столицы современности. День Таджикистана.Он говорит, что это на восточном берегу реки Вахшаб, крупного притока, который присоединяется к реке Ам-Дарья (также называемой Джайхун, а греки — Оксом). ОН ДАЛЕЕ ЗАЯВЛЯЕТ: «Баха ад-Дин, возможно, родился в Балхе, но, по крайней мере, между июнем 1204 и 1210 (Шаввал 600 и 607), в течение которого Руми родился, Баха ад-Дин проживал в доме в Вахше (БАХ). 2: 143 [= Баха «Уддин Валад» S] Книга, «Маариф»). Вахш, а не Балх, был постоянной базой Баха ад-Дина и его семьи, пока Руми не исполнилось около пяти лет (MEI 16- 35) [= Из книги на немецком языке ученого Фрица Мейера-Нота, вставленная сюда].В то время, примерно в 1212 году (608-609 хиджры), Валады переехали в Самарканд (FIH 333; MEI 29-30, 36) [= отсылка к «дискурсам» руми и к Книге Фрицмейера -Замечание вставлено здесь], оставив позади «мать Ба ад-Дина, которой должно быть не меньше семидесяти пяти лет».
7. Уильям Хармлесс Мистики. , (ПРЕСС ОКСФОРДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, 2008), 167.
8. АРТУР ДЖОН АРБЕРРИ. Наследие Персии. — Clarendon Press, 1953. — С. 200. — ISBN 0-19-821905-9.
9. Фрай, Р. Н. Энциклопедия ислама называется «Дари» (версия на компакт-диске). — Brill Publications.
10. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ БИБЛИОТЕЧНО-ИНФОРМАЦИОННОЙ НАУКИ, ТОМ 13 (англ.). Google Книги. . Дата обращения 18 августа 2010г.
11. , с. 249.
12. Пехлевий Псалтырь. — статья из Encyclopdia Iranica. Филипп Жинью
13. Abdolhossein zarrinkoub. Naqde Adabi. — ТЕХРАН, 1959. — С. 374-379.
14. Abdolhossein zarrinkoub. Naqde Adabi. — ТЕХРАН, 1947. — С. 374-379.
15. Армения в III — IV вв. // Всемирная история. — Т. 2, гл. XXV .:

    … В Армении появилась система письма, не только отличная от иранской, но и гораздо более доступная для народа, чем иранская; Последнее в силу своей сложности было вполне понятно только профессиональным писцам. Отчасти это объясняется богатством армянской литературы по сравнению со среднеперсидским.

16. Шарль-Анри де Фушекур. Иран VIII. Персидская литература (2) Классика. (англ.). ENCYCLOPAEDIA IRANICA (15 декабря 2006 г.). Дата обращения 8 августа 2010 года. Архивировано 28 августа 2011 года.

    Различие между поэзией и прозой всегда было вполне сознательным в персидской литературе, причем поэзии уделялось особое внимание. ОНО ОТЛИЧНО ОТ ПРОЗЫ ОТЛИЧИЛОСЬ НЕ ТОЛЬКО В УСЛОВИЯХ РИМЫ И РИТМА, НО ТАКЖЕ В ИСКУССТВЕННОЙ ИГРЕ МЕЖДУ ЯВНЫМ СМЫСЛОМ ИЛИ смыслами и неявными нюансами.

17. , стр.2: «Преобладающая классификация классических литературных школ в Средней Азии, Закавказье, Персидском и Индийском языках, начатая с Я. Э. БЕРТЕЛЯ, ОСНОВНОЙ АКЦЕНТ которого, КАЖЕТСЯ, ИМЕЕТСЯ НА ЭТНИЧЕСКОМ И РЕГИОНАЛЬНОМ ВКЛАДЕ»
18. , стр. 2: «Соответствующая номенклатура персидских историков литературы, I.E.,« Хорасани, Азербайджани, Эраки »и« Хенди », с другой стороны, означает большее, чем что-либо еще, хронологическую дифференциацию.
19. Петр Челковски. Литература в досефевидском Исфахане — с.112 (англ.). Дата обращения 18 августа 2010 г. Архивировано 19 июня 2012 г.

    Три основных литературных стиля, последовательно следующих друг за другом, известны как: хорасани, иракский и хинди. Временные рамки каждого стиля одинаково гибки. В рамках этих обширных географических разделов мы затем сталкиваемся с определенными «литературными школами», которые отражают региональные особенности и ИДИОСИНКРАЗЫ, И ПОДОБНЫЕ ОБЪЕДИНЕНИЯХ ПРОВИНЦИЙ, КАК ПРОВИНЦИИ ИЛИ ГОРОДА. Например, есть: Азербайджанская школа, Тебризская школа, или Ширванская школа.

20. К. Э. Босуорт. ‘Aǰam (англ.) (Недоступная ссылка). Энциклопедия Iranica (Deceptia 15, 1984). Дата обращения 8 августа 2010 г. Архивировано 5 мая 2012 г.
21. Рыпка, январь ПОЭТЫ И ПРОЗАПИСАТЕЛИ ПОЗДНЕГО САЛЬЖУКСКОГО И МОНГОЛЬСКОГО ПЕРИОДОВ, В КЕМБРИДЖСКОЙ ИСТОРИИ ИРАНА, ТОМ 5, САЛЬЖУКСКИЙ И МОНГОЛЬСКИЙ ПЕРИОДЫ. — Январь 1968 года.

    «Одна из ярких черт закавказской школы — сложная техника.«

22. Петр Челковски. Литература в Исфахане до Сефевидов Международное общество иранских исследований Иранские исследования, Vol. 7, № 1/2. — Тейлор и Фрэнсис, Лтд. От имени Международного общества иранских исследований, 1974. — С. 112-131.

    «Три основных литературных стиля, которые последовательно следуют друг за другом, известны как Хорасани, Иракский и Хинди . Временные рамки каждого стиля одинаково гибки. В пределах одного обширного географического региона мы затем переходим в определенные« литературные школы » Которые отражают региональные особенности и идиосинкразии, и отождествляются с более мелкими образованиями, такими как провинции или города.Например, это: Азербайджанская школа, Тебризская школа или Ширванская школа ».

23. Мухаммад амин рияни. Шарвани, Джамал Халил, Флорида. 13 Cent., Nuzhat Al-Majālis / Jamāl Khalīl Sharvānī; Талиф Шуда Дар Нимах-‘и Аввал-И Карн-И Хафтум, Таших Ва Мукаддима Ва Шарм-И Хал-И Гуйандиган Ва Тавзитат Ва Фихристха. — Тегеран: Intishārāt-I zuvvār, 1366. — 764 с.
24. Петр Челковски. Литература в Исфахане до Сефевидов Международное общество иранских исследований Иранские исследования, Vol.7, № 1/2. — Taylor & Francis, Ltd. От имени Международного общества иранских исследований, 1974.

    Азербайджан стал наследником хорасанского стиля.

25. Франсуа де Блуа.

    «Смысл анектода ясен, что диваны этих поэтов содержали восточноиранских. (т.е. согдийские и т. Д.) Слова, которые были непонятны для западных персидцев. Гость с Востока, Насир, чтобы выяснить их значение.

26. , стр. 7-8: «Термин« закавказский »в классификации Бертеля и« азербайджанский »в персидской классификации относится к поэзии группы поэтов, связанных в основном с кавказскими ширваншахами, которые на протяжении XI и XII веков пользовались популярностью. Относительная независимость от империи Салджукидов. НЕСКОЛЬКО ЛИТЕРАТУРНЫХ ИСТОЧНИКОВ прослеживают истоки этого стиля до Катрана Тебризского (ок. 1009–1072), чья дикция используется для отражения определенных характеристик домонгольского ирано-азербайджанского ».
27. Минорский. «Маранд» в энциклопедии ислама / П. Бирман, т. Бианкис, К. Э. Босуорт, Э. Ван Донзель и У. П. Хайнрихс. — 1991. — Т. 6. — С. 504.

    «Согласно одному из авторитетов Ат-Табари (III, 1388), шейхам Мараги, восхвалявшим храбрость и литературные способности (АДАБ) ИБН Бай’та. цитировал его персидские стихи (Bi’l-Fdrisiyya). Этот важный отрывок, уже процитированный Бартольдом, BSOS, II (1923), 836-8, свидетельствует о существовании культивирования Персии в начале 9 века. .ИБН Бай»т, должно быть, был в значительной степени иранизирован, и, как уже упоминалось, он полагался на поддержку неарабских элементов в своих Рустахах (‘Улудж Расатихи’) «

28. Джамал-Дин Жалил Шарвани. Ножат Аль-Маджалес, 2-й ED / Мохаммад Амин Риани. — Тегеран, 1996.
.
29. Табари. История Табари, 2-е издание. — Asatir Publications, 1993. — Т. 7.

    حد ثني انه انشدني بالمراغه جماعه من اشياخها اشعارا لابن البعيث بالفارسيه وتذكرون ادبه و شجاعه و له اخبارا و احاديث »طبري, محمدبن جرير, تاريخ طبري, جلد 7, چاپ دوم, انتشارات اساطير, 1363.

30. Архивная копия от 8 мая 2012 г. на Wayback Machine Ричард Дэвис. Заимствованные средневековые персидские эпиграммы. — Mage Publishers, 1998. — ISBN 0-

    1-52-3.

    При подготовке кратких заметок об отдельных поэтах я главным образом обязан Тарих-Э Адабият Дар Иран д-ра Забихоллы Сафа («История литературы в Иране», 5 томов, Тегеран, перепечатано 1366/1987). Я также воспользовался введением доктора Мохаммада Амина Риахи к его изданию антологии Рубайят 14-го века, Ножат аль-Маджалес («Удовольствие от собраний»), а также материалами из других источников.«

31. Петр Челковски. «Зеркало невидимого мира». — Нью-Йорк: Метрополитен-музей, 1975. — С. 6. — 117 с.

    «Сильный характер Низами, его социальная восприимчивость и его поэтический гений слились с его богатым персидским культурным наследием, чтобы создать новый стандарт литературных достижений. Используя темы из устной традиции и письменных исторических источников, его стихи объединяют доисламский и исламский Иран »

32. Анна Ливия Билаерт. Ḵqāni Šervāni. (англ.). Энциклопедия Ираника. . Дата обращения 3 сентября 2010 года. Архивировано 5 мая 2012 года.

    Khaqani ОТМЕТИЛСЯ ЗА ЧРЕЗВЫЧАЙНО БОГАТСТВО ОТМЕЧЕНО ЕГО И НАПРАВЛЯЮЩИМ НА ШИРОКИЙ ОБЛАСТЬ ОБЛАСТИ ЗНАНИЙ — МАННЕРИСТ, В ЕЩЕ БОЛЕЕ ВЫСОКОЙ СТЕПЕНИ, ЧЕМ ДРУГАЯ КЛАССИЧЕСКАЯ Персидские поэты, как в том, как он впитывает и трансформирует поэзию своих предшественников, так и В ЕГО ЛЮБВИ ПАРАДОКСА.

33. : «Географическая близость территорий, подчиненных Шарваншаху, способствовала перетоку интеллектуалов и поэтов из одного двора в другой.Можно также говорить об определенном сходстве вдохновения и стиля между поэтами, родившимися и получившими образование в этих областях, ДО ТОГО, КАК ИХ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ИХ ПРИНАДЛЕЖАЮЩИХ К «АЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ ШКОЛЕ» (Rypka, Hist. Iran Lit. ) ., стр. 201-9). Сложность языка и композиционных приемов, оригинальность и многообразие тем, присутствие персидских архаизмов и, в то же время, широкий спектр заимствований из арабской лексики — вот стилистические черты, общие для поэтов в Этот культурный контекст по сравнению с другими современниками, более близкими к стилю Хорасани.
34. Ножат Аль-Маджалес (Неопр.) . ENCYCLOPDIA IRANICA Архивировано 28 августа 2011 года.

    «Ножат аль-Маджалес, таким образом, является отражением социальных условий того времени, отражая полное распространение персидского языка и культуры Ирана по всему региону, о чем ясно свидетельствует общее использование разговорных идиом в поэмах, а также Профессии некоторых из поэтов (см. Ниже) ВЛИЯНИЕ Пехлевийского языка на северо-западе . Например, , который был разговорным диалогом в регионе, четко прослеживается в поэмах, содержащихся в этой антологии.

35. Ножат Аль-Маджалес (Неопр.) . ENCYCLOPDIA IRANICA. Дата обращения 30 июля 2010 г. Архивировано 28 августа 2011 г.

    «В отличие от поэтов из других частей Персии, которые в основном принадлежали к высшим эшелонам общества, таким как ученые, бюрократы и секретари, большое количество поэтов в северо-западных областях выросло из простых людей с прошлым рабочего класса и Они часто использовали разговорные выражения в своих стихах. Их называют водовозом (Saqqā ‘), торговцем воробьями (‘ OFORI), седлером (Sarrāj), телохранителем (Jāndār), окулистом (Kaḥḥāl), изготовителем одеял (Leḥāfi) и т. Д., Что иллюстрирует общее использование Персидский в этом регионе «

36. Ножат Аль-Маджалес (Неопр.) . ENCYCLOPDIA IRANICA. Дата обращения 30 июля 2010 г. Архивировано 28 августа 2011 г.

    Это смешение культур определенно вышло за пределы региона, что привело к созданию большого количества новых понятий и терминов , примеры которых можно найти в стихотворениях Хакани и Нехами, а также в словарях .»

37. , стр. 2: «Христианские образы и символизм, ЦИТАТЫ из Библии и другие выражения, вдохновленные христианскими источниками, так часто встречаются в трудах Хагани и Низами, в частности, что понимание их работ почти невозможно без глубокого знания христианства » .
38. : «Сложность тем, присутствие персидских архаизмов и, в то время, широкий спектр заимствований из арабского словаря A среди стилистических черт, общих для поэтов в этом культурном контексте по сравнению с другими современниками, более близкими к ним. ХОРАСАНСКИЙ СТИЛЬ »
39. Франсуа де Блуа. Персидская литература — биобиблиографический обзор: том V Поэзия домонгольского периода, том 5 персидской литературы, 2-е издание. — ROUTLEDGE, 2004. — P. 187.

    «Смысл антектоды ясен, что диванов. из этих поэтов содержали восточно-иранские (т.е. согдийские и т. Д.) Слова, которые были непонятны для западных персов, таких как Катран, которые Последовательно воспользовался услугами образованного гостя с Востока, Насира, чтобы выяснить их значение.

40. Мухаммад амин рияни. Шарвани, Джамал Халил, Флорида. 13 Cent., Nuzhat Al-Majālis / Jamāl Khalīl Sharvānī; Талиф Шуда Дар Нимах-‘и Аввал-И Карн-И ХАФТУМ, Таших Ва Мукаддима Ва Шарм-И Хал-И Гуйандиган Ва Таузит Ва Фихристха аз Мухаммад Амин Рияни. См. Введение. — Тегеран: Intishārāt-I zuvvār, 1366.
41. Новосельцы А.П. Глава III. Азия и Северная Африка в X-XIII вв. Государства Саманидов и Газневидов // Институт востоковедения РАН Востока.В 6 томах. Том 2. Восток в средневековье. История. — Восточная литература, 2009. — Т. 2. — ISBN 978-5-02-036403-5, 5-02-018102-1.

    «Много позже, уже во времена расчленения, в новых условиях эта община, часть которой (в Азербайджане и Мавераннах) подверглась тюркизации, стала распадаться на двух самостоятельных — персов и таджиков. Ничего подобного в IX-X , а в XI-XIII вв. не было и у таджиков той поры — общего названия массы ираноязычного населения, связанного с единой культурой, этническим самосознанием и языком.«

42. Рыпка. История иранской литературы. — С. 201-209.

    Географическая близость территорий, подчиненных Шарваншаху, способствовала перетоку интеллектуалов и поэтов из одного двора в другой. Можно также говорить об определенном сходстве вдохновения и стиля между родившимися и получившими образование в них поэтами, принадлежащими к «азербайджанской школе».

43. Рыпка, январь История иранской литературы.- Reidel Publishing Company, январь 1968. — С. 76.

    «Центростремительная тенденция очевидна в единстве пересианской литературы с точки зрения языка и содержания, а также в смысле гражданского единства. Даже кавказские Низами. Альтох, живущий на далекой периферии, не проявляет другого духа и апострофизирует Иран как сердце мира »Согласовано 28 августа 2011 г.

44. Neẓāmī. «Британская энциклопедия. 2009. Британская энциклопедия онлайн.28 февраля 2009 г.

    Величайший поэт-романтик в персидской литературе, который привнес в персидский эпос разговорный и реалистичный стиль. …. Незами восхищаются в персоязычных странах за его оригинальность и ясность стиля, хотя его любовь к языку как таковому, а также к философским и научным познаниям затрудняет его работу для обычного читателя.

45. Джули Скотт Мейсами. HAFT Paykar: средневековый персидский роман.- Oxford University Press (OXFORD World «S Classics), 1995. — ISBN 0-19-283184-4.

    » ABû Мухаммад Ильяс IBN Юсуф IBN Заки Муайяд, известный под псевдонимом Низами, родился около 1141 год в Гяндже, столице Аррана в Закавказском Азербайджане, где он оставался до своей смерти в 1209 году. Его отец, который мигрировал в Гянджу из Кума, что в Северном ЦЕНТРАЛЬНОМ ИРАНЕ, МОЖЕТ БЫТЬ ГРАЖДАНСКИМ СЛУГОМ; Его мать была дочерью курдского вождя; Потеряв обоих родителей в раннем возрасте, Низами воспитал дядя.Он был трижды женат, и в своем стихотворении оплакивает смерть каждой из своих жен, а также дает советы своему сыну Мухаммеду. Он жил в эпоху политической нестабильности и интенсивной интеллектуальной деятельности, что отражено в его стихах; Но мало что известно о его жизни, его отношениях с его покровителями или точных датах его творчества, поскольку описания более поздних биограмм окрашены многочисленными легендами, сложившимися вокруг поэта. »

46. Яр-Шотер, Эхсан. Персидская поэзия в периоды Тимуридов и Сефевидов — Кембриджская история Ирана.- Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 1986. — С. 973-974.
47. Санджай Бамбру. Забвение персидского языка оставит пустоту в истории сикхов (англ.). Чандигарх, Индия — Пенджаб . ТРИБУНА. Дата обращения 18 августа 2010 г. Архивировано 3 января 2008 г.

    Он сказал, что персидские источники были важны для исследователей истории сикхов. ДАЛЕЕ ОН ДОБАИЛ, ​​ЧТО ПЕРСИДСКИЕ НАПИСАНИЯ БХАИ ЛАЛА СОВЕРШЕННО БЫЛИ ДУХОМ СИКХА, Который давал ключ к раскрытию духовных тайн и мистических полетов сикхизма через его стихи.

    Приводя краткие исторические факты о Бхаи Нанд Лале, Балкар Сингх сказал, что он был одним из 52 поэтов при дворе Гуру Гобинд Сингха. Сын Дивана Чаджу Рама, Мир Мунши или главный секретарь губернатора Газни, Бхаи Лал, за короткое время приобрел большой опыт владения персидским и арабским языками.

    После смерти родителей он решил вернуться в Мултан, где женился на девушке-сикхе, которая читала Гурбани и знала Гурмукхи. Оставив семью позади, он отправился в Анандпур Сахиб и получил благословения Гуру Гобинд Сингха.Пробыв в Атуэ какое-то время, он ушел служить Миром Мунши при принце Мауззаме (позже ставшем императором Бахадур-шахом) из-за знакомства со своим отцом по имени Васиф Хан.

    Аурангзеб хотел обратить его в ислам, потому что он так красиво интерпретировал стихи Корана. Опасаясь преследований, Бхаи Лал и его семья уехали в Северную Индию. Оставив свою семью в Мултане, ОН ВНЕЗАПНО приехал, чтобы остаться с ГУРУ ГОБИНДОМ В АНАНДПУРЕ САХИБЕ В 1697 году. Позже он вернулся в Мултан, где открыл школу высшего образования на персидском и арабском языках.

    Семь произведений профессора Сингха Саида Бхай Лала в персидской поэзии, включая Диван-И-Гойя, Зиндги Нама, Гандж Нама, Джоти Бигаас, Арзул Альфааз, Таусиф-О-Сана и Хатима, и Дастурал-Инша, помимо трех на пенджаби.

48. Ашк Дахлен, Царство и религия в средневековом Fürstenspiegel: Дело о Chahār Maqāla из Низами’арузи, Orientalia Suecana. , т. 58, Упсала, 2009.
49. Низам Аль-Мульк Абдол Хоссейн Саидиан, «ЗЕМЛЯ И НАРОД ИРАНА» стр.447.

Положительный статус о жизни Омара Хайяма. Цитаты Омара Хайямы о любви. Цитаты и афоризмы

Омар Хайям — превосходный учитель мудрости жизни. Даже, несмотря на век, его рифмованные афористические катрены — Рубаи — не стали менее интересными для новых поколений, не устарели ни на какое слово и не потеряли своей актуальности.

Каждая из четырех строк стихотворений Омара Хайямы написана для человека и о человеке: о его вечных проблемах, о земных покоях и радостях, о смысле жизни и его поисках.

Смысл многих книг, написанных о человеке и его духовных переживаниях, можно легко уместить в любом из стихотворений Омара Хайямы.

Благодаря своему мастерству он смог превратить каждое стихотворение в небольшую философскую притчу в ответ на многие вечные проблемы нашего земного существования.

Главное обещание всего творчества Омара Хайямы — человек безоговорочно имеет право на счастье в этом глянце и имеет право быть самим собой на протяжении всей не такой длинной (по мнению самого философа) жизни.

Идеал персидского мудреца — свободный мыслящий человек с чистой душой, обладающий мудростью, пониманием, любовью и жизнерадостностью.

В связи с присущей им прожаркой смысла с лаконичностью формы их нельзя разделить на кавычки. Поэтому катрены Хайяма цитируют полностью.

Мы отобрали лучшие стихи Омара Хайяма и предлагаем вам ознакомиться с ними, чтобы потом можно было светить цитатой, показывающей осознанность и познание творчества мудрого поэта.

Из всех написанных Омаром Хайямом, пожалуй, наиболее часто цитируются следующие строки:

Чтобы жить мудрой жизнью, мало знать.
Два важных правила, запомните для начинающих:
Ты лучше голодного, чем то, что есть у меня,
И лучше тому, с кем выпало.

Всего Омара Хайяма приписывают более 5 тысяч бросивших курить. Правда, исследователи его творчества сходятся на более скромных цифрах — от 300 до 500 стихотворений.

Цитаты Омара Хайямы о жизни — лучшие мудрые грабители

Раздает небо с нашими ролями.
Мы куклы, мы играем невольных.
Играли — а сцена была пуста,
Все исчезло — и радость, и боль.

Все старые и молодые, живущие ныне,
В темноте один за другим будут учиться.
Жизнь не вечна. Как нам выехали,
Мы выезжаем. А для нас — приходи и уходи.

Как жаль, что жизнь бесполезна,
Что в небе небесная жизнь эхо.
О Mount! И мы не успели моргнуть —
пришлось пройти, не доделав дела.

Если счастлив — от счастья, дурак, а не чалее.
Если вам не повезло — не жалею себя.
Зло добром не сломило без беды на Бога:
Бог бедный в тысячу раз сильнее!

Меняем реки, страны, города …
Другие двери … Новый год …
А нам от себя некуда.
А если поехать — только в никуда.

Вы скажете, эта жизнь — одно мгновение.
Ее признательность, в ней черпает вдохновение.
Как потратить и проходит,
Не забывай: она твое творение.

Известна в мире вся суета тщеславия:
Будь весел, не гори, он стоит на этом свете.
Что было, то было, что будет — неизвестно,
Так что не шумиха по поводу того, чего нет сегодня.

Мы источник веселья и печали шахты.
Мы ель просторная — и чистый родник.
Человек, словно в Зеркале, мир — Множественный.
Он ничтожен — и безмерно велик!

Не будет. А мир — по крайней мере.
След исчезнет. А мир — по крайней мере.
Нас не было, а он светился и будет!
Исчезаем. А мир — по крайней мере.

Так как вечные законы твоего ума не постигаются —
Беспокоятся смешно из-за мелких интриг.
Так как Бог на небесах неизменно велик —
Будь спокойным и веселым, применяю этот момент.

Что судьба решила подарить
Нельзя не увеличить и не отнять.
Позаботься о том, чем ты не владеешь
И от того, что волен стать.

Чьей рукой откроется этот круг века?
Кто конец и начало круга найдет?
И никто не открыл еще один человеческий род —
Как, откуда, почему наш приход и забота.

Жизнь тает и уходит, как река, в песок.
Неизвестный и заметный источник.
Превращает нас в пепел небесного пламени,
Даже дыма не видно — Владыка жесток.

Я пришел в мир, но не было рая.
Я умер. Но блеск блеска не приумножается.
И никто мне не сказал — почему я родился
И почему моя жизнь должна быть разрушена?

Я не боюсь смерти, без мрачного ада,
Мне будет больше на том свете.
Даровал мне Бог жизни на Пользователе,
Я вернусь, когда дело дойдет до, обратно.

Не бойтесь неприятностей — по своей сути они не вечны.
Что бы не постигло, все пройдет по жизни.
Срочный миг сумм, чтобы сэкономить удовольствие
И не бойся перед ожиданием.

Мы были чистыми и заслуженными,
Мы расцвели и расстроились.
Сердца слезы горели, жизнь напрасна
Они недоумевали и скрывались под землей.

В этом мире любовь — украшение людей,
Быть лишенным любви — значит быть без друзей.
Тот, чье сердце не годится для питья
Он осел, хотя и без ослиных ушей.

Знать страдающий, друг, рожденный,
Жемчужиной стать — если капля дается?
Все можно потерять, спасена только душа, —
Чаша снова наполнится, в ней было вино.

Если у вас есть надбавка за жилье —
В нашей петиции — и кусок хлеба,
Если вы никому не слуга, не хозяин —
Счастливы вам и в истине Духа.

Стоит отметить, что интересы Хайяма не ограничивались поэзией.Он известен, в частности, как создатель астрономического солнечного календаря, который до сих пор официально используется в Иране и Афганистане, поскольку ученый Хейям внес вклад в алгебру, построив классификацию кубических уравнений и их решение с коническими сечениями.

Жаропонижающие средства для детей назначает педиатр. Но бывают экстренные ситуации при повышении температуры тела, когда ребенку нужно сразу дать лекарство. Тогда родители берут на себя ответственность и применяют жаропонижающие препараты.Что можно давать грудным детям? Что можно спутать со старшими детьми? Какие лекарства самые безопасные?

Почему вы ожидаете выгоды от своей мудрости?
Лети от козла, ты тебя скоро вырастишь.
Трахни дурака — и пользы будет больше
А мудрость в наши дни дешевле, чем иногда.

Рубай Омар Хайяма

Благородные люди любят друг друга
Они видят гору других, забывают себя.
Если хотите и зеркала глянцевать, хотите, —
Не завидуйте другим, — и мы будем принадлежать вам.

Рубай Омар Хайяма

Благородство и подлость, отвага и страх —
Все от рождения заложено в наших телах.
Мы не будем ни лучше, ни хуже.
Мы, какими нас создал Аллах!

Рубай Омар Хаяма

Брат, не нуждайся в богатстве — их на всех не хватит.
Не расслабляйтесь с злорадным таинством греха.
Есть боги над смертью. Ну и по делам соседки,
То в нашем халате еще больше натерли.

Rubai Omar Khayama

Бросив взгляд не в будущее
Я рад моментально счастлив сегодня.
Ведь завтра, дружище, рвёт нас смерть
С семитысячелетней давности.

Рубаи Омар Хайяма

Вы будете в обществе гордых ученых, ослов,
Попробуй осла без слов притвориться
Для всех, кто не смеет, эти дураки
Обвиняют сразу в подрыве азов.

Хьясаддин Абу-Фатх Омар Ибн Ибрагим аль-Хайям Ничапури — полное имя человека, более известного для нас как Омар Хайям.
Персидский поэт, математик, философ, астролог, астроном известен во всем мире благодаря четверостишиям «Рубаи», восхищающихся их мудростью, лукавством, смелостью и юмором. Его стихи — просто кладезь вечной мудрости жизни, которые были актуальны во времена поэта (1048 — 1131), и не утратили своей актуальности сегодня.Предлагаем прочитать стихи и цитаты Омара Хаямы и насладиться их содержанием.

Узнаешь, станешь вольной птицей.
И капля будет жемчужиной в жемчужной темнице.
Рассасывайте свое богатство — оно вернется к вам.
Коля Чаша опустеет — дадут напиться.

О нас думают только те, кто хуже нас
, а те, кто лучше нас … им просто не до нас

Ад и рай на небесах претендуют на Ханги;
Заглянул в себя — убедился во лжи.
Ад и рай не круги во дворце Мирозданья;
Ад и рай — две половинки души.

Если низкое вожделение — раб, —
Ты будешь в старости пуст, как заброшенный дом.
Посмотри на себя и подумай
Кто ты, где ты и — где тогда?

Мы источник веселья и горя,
Мы просторная ель и чистый родник.
Человек, словно в Зеркале, мир — Множественный.
Он ничтожен — и безмерно велик!

Нам навязывают жизнь; Ее водоворот
Ошеломляет нас, но МиГ один — а теперь
Пора уходить, не зная жизненных целей…
Приход бессмысленный, бессмысленный уход!

За рассветом всегда приходит закат.
С этой жизнью, короткой, равной вздоху,
Связаться, как арендовать это.

Кто сломал жизнь был, добьется
Соль порошка, кушая выше, цените мед.
Кто слезы Лил, тот искренний смех,
Кто умер, тот знает чем живёт.

Все продается и покупается
А жизнь откровенно смеется над нами.
Возмущаемся, возмущаемся,
Но продаем и покупаем.

Коль нельзя трогать по поводу наработки,
Не спорю душой ни прошлое, ни грядущее.
Сокровища имеют собственное усиление, пока вы живы;
Ведь он еще в том мире явится нищим.

Омар Хайям был великим человеком! Всегда восхищался его глубоким знанием человеческой души! Его высказывания актуальны и по сей день! Похоже, люди с тех пор не сильно изменились!

Ученый всю жизнь писал свою одежду.Он пил мало вина, но описывает свою великую мудрость. Мы ничего не знаем о его личной жизни, но он тонко описывает любовь.

Мудрые высказывания Омара Хайямы заставляют забыть обо всем суетливом и хотя бы на мгновение задуматься о великих ценностях. Предлагаем вам лучшие цитаты Омара Хайямы о любви и жизни:

О жизни

1. Не разобрать, чем пахнут розы. Еще одна горькая трава станет медом. Кому-то мелочь, навсегда запомню.Кто-то даст жизнь, а он не поймет.

2. Кто жив, тот добьется большего. Соль на пони ценит мед. Кто такие слезы Лил, тот искренний смех. Кто умер, тот знает, чем жив!

3. Чем ниже у человека душа, тем выше умирает нос. Он простирается там, где душа не Дорос.

4. В одном окне смотрел два. Один видел дождь и грязь. Другой — зеленая листва, весна и голубое небо.

5.Как часто в жизни заблуждается, мы теряем тех, кто действителен. Кто-то иногда пытается, иногда с близкого расстояния.

Берем на себя недостойных и приводим самых верных. Кто нас так любит, обижает и извиняется ждут.

6. Мы источник веселья и горя мой. Мы катушка и чистая весна. Человек, словно в зеркальном Мире Множественном. Он ничтожен и безмерно велик!

7. Мы больше не упадем в этот мир, не встретимся с друзьями за столом вечно.Улавливание каждого момента полета — это никогда не будет проверено позже.

8. С этой жизнью, короткой, равной вдоху. Свяжитесь, как это арендовать.

9. Не завидуй сильному и богатому, закат всегда приходит за рассветом.

О любви

10. Рисовать самому — не значит продавать. А спящий сон — еще не значит сон. Не мстить — не значит всех простить. Не быть рядом — не значит не любить!

11. О горе, горе Сердце, где нет пылающих страстей.Где нет любви к мучениям, где нет мечты о счастье. День без любви — Заблудшие: Клык и Серый, чем этот день туп, и нет дней ненастья.

12. Так что жить мудрой жизни не ведает. Для начала запомните два важных правила: лучше голодать, чем то, что есть у меня, и лучше быть одному, чем с тем, с кем он упал.

13. В любимом человеке даже недостатки нравятся, а в нелюбимом даже достоинства.

14. Вы можете соблазнить мужчину, у которого есть жена, вы можете соблазнить мужчину, у которого есть любовница, но вы не можете соблазнить мужчину, у которого есть любимая женщина.

15. Надо подарить сорванный цветок, стихотворение началось — добавил, и любимая женщина счастлива, а то не стоило того, что не умеешь.

Жизнь ругается, как одно мгновение,
Ее применяют, в ней тянет удовольствие.
Как потратить — пройдет,
Не забывай: она твое творение.

Не забывай, что ты не один: в самые трудные моменты рядом с тобой Бог

Дело в том, что Бог однажды один первый, друзья
Невозможно увеличить и уменьшить нельзя .
Постараемся потратить наличными,
Не бей никого, ссуду не прошу.

Вы даже не замечаете, что ваши мечты сбываются, вас только всегда хватает!

Жизнь — пустыня, по ней мы по Нагишу.
Смертный, полная гордость, ты просто едешь!
На каждый шаг находишь причину —
Между тем он давно предопределен на небесах.

Сделал бы жизнь из самых умных
Тут не думал, вообще не было повода.
Но время — вот и просо учитель!
Как стручок carus даст вам немного поинтересоваться.

Меня абсолютно ничего не расстраивает и не удивляет.
Все нормально в любом случае.

Знай, главный источник бытия — любовь

Старшим людям трудно постичь замыслы Бога.
У этого неба нет ни верха, ни низа.
Садись в укромный уголок и довольствуйся малым:
Хоть бы сцена была хоть немного видна!

Дорогу не искал, вряд ли дорогу укажу —
Дрема — и двери судьбе распахиваю!

Скачайте мою книгу, которая поможет вам достичь счастья, успеха и богатства

1 Уникальная система развития личности

3 важных вопроса для осознания

7 сфер для создания гармоничной жизни

Секретный бонус для читателей

7 259 народ уже скачали

Капля плакала, что рассталась с морем
Море смеялось над наивным горем.

Мы — источник веселья и горя шахты.
Мы ель просторная — и чистый родник.
Человек, словно в Зеркале, мир — Множественный.
Он ничтожен — и безмерно велик!

Когда вы бросаете грязь в человека, помните — она ​​может не лететь перед ним, но на ваших руках останется.

Как тебе жемчужина тьмы полная
Так страдания нужны душе и разуму.
Неужели вы все потеряли, а душа была пуста?
Эта чаша снова наполнится!

Тишина — щит от многих неприятностей, а болтовня всегда вредна.
Язык человека мал, но сколько жизней он сломал.

Если есть на жизнь для проживания —
В нашей петиции — и кусок хлеба,
Если ты никому не слуга, не хозяин —
Счастливы тебе и поистине Высокие.

Чем ниже душа человека, тем выше нос вверх. Он простирается там, где душа не Дорос.

По вечным законам твой разум не постигается
Беспокоится смешно из-за мелких интриг.
Поскольку Бог на небесах неизменно велик —
Будь спокойным и веселым, применяю этот момент.

Кому-то мелочь дать и он помнит век века, кто-то подарит жизнь, а он не вспомнит.

Разве не смешно копить целую копейку,
Если вечную жизнь все равно не купишь?
Эта жизнь отдана тебе, дорогая, на время, —
Постарайся не упустить!

Падший дух умирает раньше срока

У нас есть Бог — все творение игрушки,
Во вселенной его единственное владение все.
А какие у нас состязания в богатстве —
Мы не правы, в одной заточке все?

Чтобы жить мудрой жизнью, необходимо знать немало
Для начала запомните два важных правила:
Ты лучше, чем голоден, чем у меня,
И лучше тот, с кем он упал.

Кто бит бит, тот добьется большего.
Соль из туши, которую едят выше, ценит мед.
Кто слезы Лил, тот искренний смех.
Кто умер, тот знает чем живет!

Ветер жизни иногда бывает жестоким.
В целом жизнь, однако, хороша …
И не страшно, когда черный хлеб,
Страшно, когда черная душа …

Почему Всемогущий Творец нашего тела
Я не хотел дать нам бессмертие?
Если мы совершенны — почему ты умираешь?
Если несовершенный — то кто провозглашает?

Если бы мне не дали себе
— я бы уже давно этого не дотянул бы
И воздвигнуть другое разумное небо
Так что только достойных любил.

Утром встаньте и возьмитесь за руки
На минутку забудь о моем горе
С удовольствием вдохни этот утренний воздух,
Полная грудь, пока еще дыши, вдохни.

До рождения тебе ничего не нужно было
А родившись, нужно все делать обречено.
Только отбрось удар позорного тела,
Снова станешь свободным, как Бог, богатым.

В каких сферах жизни вам нужно развиваться?

Начните движение к более гармоничной жизни прямо сейчас

Духовная высота 42% Личный рост 67% Здоровье 35% соотношение 55% Карьера 73% Финансы 40% Жизненная сила 88%

Афоризмы Омара Хайямы занимают важное место в мировой литературе не случайно.

Ведь всем известна эта выдающаяся мудрость древности. Однако не все догадываются, что Омар Хайям был среди прочего выдающимся математиком, внесшим серьезный вклад в алгебру, писателем, философом и музыкантом.

Он родился 18 мая 1048 года и прожил долгие 83 года. Вся его жизнь прошла в Персии (современный Иран).

Конечно, больше всего этот гений прославился своими четверостишиями, которые называются рубаи Омара Хайямы. Они содержат в себе глубокий смысл, тонкую иронию, изысканный юмор и удивительное чувство бытия.

Есть много разных переводов Великой персидской рубы. Предлагаем вашему вниманию лучшие высказывания и афоризмы Омара Хайямы.

Лучше бедствовать, голодать или воровать,
Чем в числе ветра массовое презрение.
Лучше глохнуть, чем быть посыльным.
За столом в веселье, у которого есть власть.
Иногда бывает жестокий ветер жизни.
В целом жизнь, однако, хороша
И не страшно, когда черный хлеб,
Страшно, когда черная душа …

Я Шоляр в этом лучшем из лучших миров.
Работа моего помета: до боли суровая учительница!
До капитана я иду в подмастерья,
Еще не зачислен в разряд мастеров …

Разве не смешно копить целую копейку,
Если вечную жизнь все равно не купишь?
Эта жизнь отдана тебе, дорогая, на время, —
Постарайся не упустить!

И с другим и с врагом тебе должно быть хорошо!
Кто добр на добро, в той злобе не найдешь.
Вы обидели друга — врага не сделаете,
Враг обнимает — друг набирает.

Если у вас есть наценка на жилье —
В нашей петиции — и кусок хлеба,
Если вы никому не слуга, не хозяин —
Счастливы вы и поистине Высокие.

Океан, состоящий из капель, велик.
Материк покрыт пылью.
Ваш приход и забота — не имеют смысла.
Просто влеть в окно прилетел на мгновенье …

От страха перед Богом — одно дело!
От нуля до результата — один момент.
Береги драгоценное мгновение:
Жизнь немалая, нет — одно дело одно!

Вино запрещено, но есть четыре «но»:
Смотря кто, с кем, когда и в меру вина.
При соблюдении четырех условий
Разрешено любое разумное вино.

Двое смотрели на одно окно.
Видели дождь и грязь.
Другой — зеленая листва
Весна и голубое небо.

Мы источник веселья и горя.
Мы катушка и чистая весна.
Человек, словно в зеркальном Мире Множественном.
Он ничтожен и безмерно велик!

Кто немного бит, тот добьется большего.
Поедание соли на поне ценит мед.
Кто слезы Лил, тот искренний смех.
Кто умер, тот знает чем жив!

Как часто в жизни ошибаюсь,
Мы теряем тех, кто дорожит.
Посторонние любят пробовать
Иногда с близкого расстояния.
Берем тех, кто нас не стоит
И приводим самых верных.
Кто нас так любит, обидеть,
И извинений ждем.

Не завидуй сильному и богатому,
За рассветом всегда приходит закат.
С этой жизнью, короткой, равной вдоху.
Свяжитесь, как это арендовать.

А напыление — частица была.
Чёрный локон, ресничка длинная была.
Пыль с лица протрите аккуратно и осторожно:
Пыль, возможно, Зухро был плащом!

Я как-то купил кувшин динамика.
«Я был шахом! — слабо выкрикивал кувшин —
Я стал спешить. Гончар меня из праха вызвал
Сделал бывшего шаха радость Кутул».

Этот старый кувшин на бедном столе
В старом веке он был универсальным везиром.
Эта чаша держит за руку —
Сундук мертвой красавицы или щеки …

Было ли это в самом начале мира?
Вот загадка, которую задал нам Бог.
Мудрецы толковали о ней, как хотели —
Я не мог ее разгадать.

Он тоже учится, крича: «Это я!»
В бумажнике Golden Brenchit: «Это — Я!»
Но еле можно только разделить —
Смерть в окошко на Бхушнишку стучит: «Это я!»

Видите этого мальчика, старый мудрец?
Песок забавляет — строит дворец.
Дай ему совет: «Будь осторожен, Юнец,
С прахом мудрых голов и влюбленных сердец!».

В колыбели — младенец, покойник — в гробу:
Это все, что известно о нашей судьбе.
Выпей таз до дна — и много не проси:
Мистер Тайну Славе не откроет.

Не горюй, смертные, вчерашние потери,
Не измеряй сегодня завтра
Ни бывшую, ни грядущую
Верь минуте нынешней — будь счастлив сейчас!

Месяца сменили раньше нас
Мудрецы мудро заменили нас.
Эти мертвые камни у нас под ногами
Раньше были зрачки пленительных глаз.

Я вижу смутную землю — обитель печали,
Я вижу смертных, спешащих к твоей могиле,
Я вижу славных королей, Безумных красавиц,
Разрушение и горных червей.

В моем сердце нет ни рая, ни ада!
Нет, из мрака возвращения, о сердце!
И не надейся на сердце!
И тебе нечего бояться, о мое сердце!

Мы послушные куклы в руках Творца!
Это я говорю не ради смысла.
Нас на сцену Всевышнего по ниткам ведет
И пихает в грудь, доводя до конца.

Хорошо, если у тебя платье без повязки.
А про хлеб думать не грех.
А все остальное и ничего не надо —
Жизнь дороже богатства и почести каждого.

К нищему достигнет высот.
Сердце в крови хемлаш — достигнет высот.
Прочь, пустые мечты о великих свершениях!
Только с ними объединившись — достигнешь высот.

Наверняка вам понравились афоризмов Омара Хайямы . Читать одежду этого замечательного человека интересно и полезно.

Обрати внимание — получи море интеллектуального удовольствия!

И, конечно же, читайте, чтобы поближе познакомиться с гениями человечества.

Понравился пост? Нажмите любую кнопку:

Цитаты и афоризмы:

Печать

Один из авторов лучших афоризмов — Омар Хайям. Этот персидский математик известен во всем мире прежде всего как философ и поэт.Цитаты Омара Хайяма до предела обнажены смыслом, которого порой так не хватает.

Если ждешь благодарности —
Ты не даришь добро, ты его продаешь.
Омар Хайям

Я вхожу в мечеть. Через час и глухой.
Не в жажде чуда Я не с молитвой:
Однажды коврик Я вытащил отсюда,
И он протянул; Должно быть иначе.
Омар Хайям

Сплетение добра и зла — мир в огне.
А что за небо? Небеса — в сторону.
Проклятия и гимны радостные
Не подходи к синей вышивке.
Омар Хайям

Вы можете соблазнить мужчину, у которого есть жена, вы можете соблазнить мужчину, у которого есть любовница, но вы не можете соблазнить мужчину, у которого есть любимая женщина.
Омар Хайям

Красивыми быть — не значит родиться,
Ведь красоте можно научиться.
Когда есть душа человека —
Какая внешность может сравниться с ней?
Омар Хайям

Как часто в жизни ошибается, мы теряем тех, кому дороги.
Кто-то, иногда пытается, иногда с близкого расстояния.
Берем на себя не достойных нас и приводим самых верных.
Кто нас так любит, обижает и извиняется ждут.
Омар Хайям

Хорошая хорошая зарплата — молодец
Ответь злу, чтобы ответить — ты мудрец.
Омар Хайям

Глаза могут говорить. Кричите от счастья или плачьте.
Глаза можно поощрять, сводить с ума, заставлять плакать.
Слова обмануть невозможно.
В поле зрения можно утонуть, если выглядеть неосторожно …
Омар Хайям

О дурак, ты, я вижу, попал на запад,
В этой жизни скоротечный, равный день.
Что ты двигаешься, смертный? Зачем суетиться?
Дайте вино — и тогда бегите!
Омар Хайям

Не смерть страшна.
Страшно жизнь,
Случайная, навязанная жизнь …
В темноте они ускользнули ни с чем.
И без борьбы отдам эту жизнь.
Омар Хайям

Надо жить, «вдохновляемся», — в должностях и работе.
Как живешь — воскреси и де!
Я с девушкой и с бокалом вина неразлучны —
Чтоб проснуться на страшном дворе.
Омар Хайям

Я, Господи, устал от моей бедности,
Устал от надежд и суетных желаний.
Дай мне новую жизнь, если ты всемогущ!
Может лучше, чем это, оказывается.
Омар Хайям

Жизнь — это щербет на льду, а потом отстой.
Плоть в проходе сломана, в тряпке вроде —
Все это мудрец, поверьте, равнодушный,
Но Горький знает, что жизнь обречена.
Омар Хайям

Если ты всю жизнь радуешься:
Пить вино, слушать Чанг и ласки красоток —
Все равно тебе придется расстаться.
Жизнь похожа на сон. Но не спать вечно!
Омар Хайям

Добросовестный и умный
Верный и внимательный —
И прочь, невзирая на
От невежественного Рунли!
Омар Хайям

Храните слова надежными монетами.
Слушай до конца — тогда садись.
У тебя язык с двумя ушами.
Чтобы он послушал двоих и дал один совет.
Омар Хайям

Из допущенного в рай и погруженного в ад
Никто не вернулся обратно.
Ты грешный или святой, бедный или богатый —
Уходишь, не надейся и тебе вернут.
Омар Хайям

Всегда говори кратко — только суть. Таков разговор настоящего мужчины. Пара ушей — одинокий язык. Два раза слушай и слушай — рот открой только один раз.

Человек — истина мира, венец, знает не каждый, а только мудрец.

Чем ниже душа человека, тем выше нос вверх. Он простирается там, где душа не Дорос.

Источник радости и моря горя — люди. Нравится танк плохой, да и пружина прозрачная. Человек отражается в тысяче зеркал — он меняет лични, как хамелеон, при этом будучи ничтожным и безмерно великим.

Вы даже не замечаете, что ваши мечты сбываются, вам только всегда хватает!

Глупец счастья ищет вдалеке, рядом с ним мудрые разглагольствуют.

Капля плакала, что рассталась с морем, море смеялось над наивным горем.

Когда вы бросаете грязь в человека, помните — она ​​может не лететь перед ним, но на ваших руках останется.

Лучше ослепить кости, чем быть пойманным посланниками за столом с весельчаками, имеющими власть.

Если добросовестный медицина тебе налет — ура! Если мудрым наплечником отравишься — прими!

В любимом человеке тебе нравятся даже недостатки, а в неприязни раздражает даже достоинство.

Любовь обходится без взаимности, а дружба — никогда.

Ты лучше голодного, чем то, что он упал, и лучше побыть одному, чем с тем, с кем он упал.

Никогда не отталкивал бедность человека, другое дело, если бы его душа и помыслы были бедны.

В этой тающей вселенной человек и цветок превращаются в пыль в прахе, пыль кауба испаряется из-под ног — с неба хлынул кровавый поток на землю.

Страсть не может дружить с глубокой любовью, если может, вместе нет недолго.

Про будущее и прошлое не грустно, сегодняшнее счастье цены знают.

Омар Хайям

Цитаты Хаямы в стихах:

В этом мире неправильным не будь дураком
Полагаясь, не думай о тех, кто рядом.
ССЫЛКА ОК Посмотрите на ближайшего друга
Друг может оказаться злейшим врагом.

Общаясь с дураком, не переживаешь.
Посему совет прислушивайся к Хаяме:
Яд, мудрец подходит, принимай,
С рук дурака не бери бальзам.

Чем пахнут розы, не разобрать.
Еще одна горькая трава превратится в мед.
Дай хлеба одному — вспомню в возрасте.
Еще жизнь подарить — не поймешь.

Часть людей прельщает жизнь земли
Часть — в мечтах, обращенных к жизни других.
Смерть — стена. И в жизни никто не узнает
Высшей истины, скрытой за этой стеной.

То Творца мы когда-то впервые измеряли друзьям
Нельзя увеличивать и уменьшать нельзя.
Постараемся все потратить,
Не шлепай никого, кредит не прошу.

Дворянство страдающее, друг, рожд.
Жемчужиной стать — если дадут?
Все можно потерять, спасена только душа,
Чаша снова наполнится, в ней было вино.

Я добыча. Итак, Бог создал меня.

Рады быть грешниками до рая — да дорог не знаем.

Бог дает, Бог берет — вот и все, сказка!
Что есть что — остается для нас загадкой.
Сколько жить, сколько пить — меряется на глаз,
Да и мучается каждый раз обесцвечиваться.

Лучше выпей и веселых красавиц ласкай,
Что в постах и ​​спасительных молитвах искать.
Если место в аду для влюбленных и пьяниц,
Кто прикажет вздыбить рай?

В храме Божьем не подведи меня на порог.
Я добыча. Итак, Бог создал меня.
Я подобен Блуднице, чья вера — порок.
Мы рады быть грешниками в рай, но не знаем дорог.

персидской литературы | Поэтические страницы Пенни Wiki

Шаблон: Persian arts

Файл: Kelileh va Demneh.jpg

Копия персидской рукописи Kelileh va Demneh, датированная 1429 годом, из Герата, изображает Шакала, пытающегося сбить Льва с пути.

Файл: Shahnameh4-5.jpg

Сцена из Шанамы, описывающая доблесть Рустама

Персидская литература (Ланг-фа) охватывает два с половиной тысячелетия, хотя большая часть доисламских материалов был потерян.Его источники находились в исторической Персии, включая современный Иран, а также в регионах Центральной Азии, где персидский язык исторически был национальным языком. Например, Молана (Руми), один из самых любимых поэтов Персии, родился в Балхе (на территории современного Афганистана), писал на персидском языке и жил в Конье, тогдашней столице сельджуков. Газневиды завоевали большие территории в Центральной и Восточной Европе. Южная Азия и приняла персидский язык своим придворным. Таким образом, существует персидская литература из Ирана, Афганистана, Таджикистана и других частей Центральной Азии.Не вся эта литература написана на персидском языке, поскольку некоторые считают, что в нее включены произведения, написанные этническими персами на других языках, таких как греческий и арабский. В то же время не вся литература, написанная на персидском языке, написана этническими персами / иранцами. В частности, индийские и тюркские поэты и писатели также использовали персидский язык в среде персидских культур.

Описанная как одна из величайших литератур человечества, ^[1] Персидская литература уходит корнями в сохранившиеся произведения среднеперсидского и древнеперсидского языков, последние из которых датируются 522 годом до н. Ахеменидская надпись, Бехистунская надпись).Однако основная часть сохранившейся персидской литературы относится к временам, последовавшим за исламским завоеванием Персии около 650 г. н.э. После прихода к власти Аббасидов (750 г. н.э.) персы стали писцами и бюрократами Исламской империи, а также, все чаще, ее писателями и поэтами. Новая персидская литература возникла и процветала в Хорасане и Трансоксиане по политическим причинам — ранние иранские династии, такие как Тахириды и Саманиды, основывались в Хорасане. ^[2]

Персы писали на персидском и арабском языках; В более поздних литературных кругах преобладал персидский язык.Персидские поэты, такие как Фирдоуси, Саади, Хафиз, Руми ^[3] и Омар Хайям (возможно, самый известный на Западе), также известны на Западе и повлияли на литературу многих стран.

Классическая персидская литература []

Персидская доисламская литература []

См. Также: Пехлевийская литература

Файл: Мавзолей Низами.jpg

Мавзолей Низами в Азербайджанской Республике.

Сохранилось очень мало литературных произведений Ахеменидской Персии, отчасти из-за разрушения библиотеки в Персеполе. ^[4] Большая часть того, что осталось, состоит из царских надписей царей Ахеменидов, особенно Дария I (522–486 до н.э.) и его сына Ксеркса. Многие зороастрийские писания были уничтожены во время исламского завоевания Персии в 7 веке. Однако сбежавшие в Индию парсы забрали с собой некоторые книги зороастрийского канона, в том числе некоторые из Авесты и древних комментариев ( Zend ) к ним. Некоторые труды по географии и путешествиям Сасанидов также сохранились, хотя и в арабских переводах.

Ни один текст, посвященный литературной критике, не сохранился от доисламской Персии. Однако некоторые эссе на пехлеви, такие как «Айин-э наме небештан» (Принципы написания книги) и «Баб-е эдтеда’и-йе» (Калилех о Демнех), были расценены как литературная критика (Зарринкуб, 1959) . ^[5]

Некоторые исследователи цитируют Sho’ubiyye , утверждая, что доисламские персы имели книги о красноречии, такие как «Карванд». От таких книг не осталось и следа.Есть некоторые признаки того, что некоторые представители персидской элиты были знакомы с греческой риторикой и литературной критикой (Zarrinkoub, 1947).

Персидская литература средневековья и досовременного периода []

Первоначально затмеваясь арабским во времена халифатов Омейядов и ранних Аббасидов, новый персидский вскоре снова стал литературным языком центральноазиатских стран. Возрождение языка в его новой форме часто приписывается Фирдоуси, Унсури, Дакики, Рудаки и их поколению, поскольку они использовали доисламский национализм как средство возрождения языка и обычаев древней Персии.

В частности, говорит сам Фирдоуси в своей книге Shahnama :

بسی رنج بردم در این سال سی
عجم زنده کردم بدین پارسی

«В течение тридцати лет я претерпевал много боли и раздоров,
Я пробуждаю Аджама с их истинной сущностью, Парси».

Поэзия []

Способность персов к стихотворению повседневных выражений настолько сильна, что поэзию можно встретить почти в каждом классическом произведении, будь то персидская литература, наука или метафизика.Короче говоря, умение писать стихами было обязательным условием для любого ученого. Например, почти половина медицинских работ Авиценны написана в стихах.

Произведения ранней эпохи персидской поэзии характеризуются сильным придворным покровительством, экстравагантностью панегириков и тем, что известно как سبک فاخر, «возвышенный по стилю». Традиция королевского покровительства началась, возможно, в эпоху Сасанидов и перешла через дворы Аббасидов и Саманидов во все крупные персидские династии. Касида была, пожалуй, самой известной формой панегирика, хотя катрены, подобные тем, что в «Рубайят» Омара Хайяма, также широко популярны.

Хорасанский стиль, последователи которого в основном ассоциировались с Большим Хорасаном, отличается высокомерной дикцией, благородным тоном и относительно грамотным языком. Главные представители этого лиризма — Аджади, Фаррухи Систани, Унсури и Манучехри. Мастера панегириков, такие как Рудаки, были известны своей любовью к природе, их стихи изобиловали вызывающими воспоминаниями описаниями.

Благодаря этим дворам и системе покровительства возник эпический стиль поэзии, вершиной которого является «Шахнама » Фирдоуси.Прославляя иранское историческое прошлое в героических и возвышенных стихах, он и другие известные деятели, такие как Дакики и Асади Туси, подарили «Аджам» источник гордости и вдохновения, который помог сохранить чувство самобытности иранских народов на протяжении веков. Фирдоуси установил модель, которой впоследствии воспользуются многие другие поэты.

13 век знаменует подъем лирической поэзии с последующим развитием газели в крупную стихотворную форму, а также подъем мистической и суфийской поэзии.Этот стиль часто называют «стилем Араки» (западные провинции Ирана были известны как Арак-э-Аджам или Персидский Ирак) и известен своими эмоциональными лирическими качествами, богатым звучанием и относительной простотой языка. Эмоциональная романтическая поэзия, однако, не была чем-то новым, о чем свидетельствуют такие произведения, как «Вис о Рамин» Асада Горгани и « Юсоф о Золейха», — Ам’ак Бухараи. Такие поэты, как Санаи и Аттар (которые якобы вдохновили Руми), Хакани Ширвани, Анвари и Низами, были очень уважаемыми писателями газелей.Однако элита этой школы — Руми, Сади и Хафиз Ширази.

Что касается традиции персидской любовной поэзии в эпоху Сефевидов, персидский историк Эхсан Яршатер отмечает: «Как правило, возлюбленный — это не женщина, а молодой человек. В первые века ислама набеги в Среднюю Азию привели к много молодых рабов. Рабы также покупались или принимались в качестве подарков. Их заставляли служить пажами при дворе или в домашних хозяйствах богатых, или в качестве солдат и телохранителей. Молодые люди, рабы или нет, также подавали вино на банкетах и приемов, и наиболее одаренные из них могли играть музыку и поддерживать культурный разговор.Именно любовь к молодым пажам, солдатам или новичкам в ремеслах и профессиях была предметом лирических вступлений к панегирикам с самого начала персидской поэзии и газели ». ^[6]

В дидактическом жанре можно упомянуть Hadiqat-ul-Haqiqah (Сад истины) Санаи, а также Makhzan-ul-Asrār Низами (Сокровищница секретов). Некоторые работы Аттара также принадлежат к этому жанру, как и основные работы Руми, хотя некоторые их склонны относить к лирическим из-за их мистических и эмоциональных качеств.Кроме того, некоторые склонны объединять в этом стиле и работы Насера ​​Хосрова; Однако настоящими жемчужинами этого жанра являются две книги Сади, тяжеловеса персидской литературы, Бустан и Гулистан .

После 15 века преобладал индийский стиль персидской поэзии (иногда также называемый стилями Исфахани или Сафави ). Этот стиль уходит корнями в эпоху Тимуридов и создал таких, как Амир Хосров Дехлави и Бхаи Нанд Лал Гойя. ^[7]

Иллюстрация из книги Аттара Конференция птиц . Популярное суфийское стихотворение.

Бахрам Гур и индийская принцесса в черном павильоне . Репродукция из оперы Низами «Хамса» (Квинтет).

Иллюстрация из «Розового сада благочестивых» Джами , , 1553. Изображение сочетает в себе персидскую поэзию и персидскую миниатюру, что является нормой для многих произведений персидской литературы.

Очерки []

Самыми значительными эссе этой эпохи являются «Чахар Макале» Низами Арудхи Самарканди, а также сборник анекдотов Захириддина Насра Мухаммада Ауфи Джавами уль-Хикаят .Знаменитое произведение Шамса аль-Моали Абол-Хасана Габуса ибн Вушмгира, Qabus nama ( Зеркало для принцев ), является высоко оцененным произведением персидской литературы в области беллетристики. Также высоко ценится Сиясатнама Низама аль-Мулька, известного персидского визиря. Kelileh va Demneh в переводе с индийских народных сказок также можно упомянуть в этой категории. В персидском литературоведении он рассматривается как сборник пословиц и поэтому не передает фольклорных представлений.

Биографии, жития и исторические труды []

Среди основных исторических и биографических работ на классическом персидском языке можно упомянуть знаменитый Tarikh-i Beyhaqi Абольфазла Бейхаги, Lubab ul-Albab Захириддина Насра Мухаммада Ауфи (который многими экспертами считается надежным хронологическим источником) , а также знаменитый Tarikh-i Jahangushay-i Juvaini Ата ал-Мульк Джувейни (который охватывает периоды Монголида и Ильханидов Ирана).«Тадхират аль-Авлия » Аттара («Биографии святых») также представляет собой подробный отчет о суфийских мистиках, на который ссылаются многие последующие авторы и который считается значительным трудом в мистической агиографии.

Литературоведение []

См. Также: Литературоведение в Иране

Самым старым из сохранившихся произведений персидской литературной критики после исламского завоевания Персии является Мукаддаме-йе Шахнаме-йе Абу Мансури , написанное в период Саманидов. ^[8] Работа посвящена мифам и легендам о Шахнаме и считается старейшим сохранившимся образцом персидской прозы. Это также показывает попытку авторов критически оценить литературные произведения.

Персидское повествование []

Тысяча и одна ночь (Шаблон: Lang-fa) — сборник средневековых народных сказок, в котором рассказывается история Шахерезады (на персидском языке: Šahrzād شهرزاد), царицы Сасанидов, которая должна рассказать серию историй своей злобной муж, король Шахрияр ( Šahryār ), чтобы отложить ее казнь.Истории рассказываются на протяжении тысячи и одной ночи, и каждую ночь она заканчивает рассказ тревожной ситуацией, вынуждая Короля оставлять ее в живых еще на один день. Отдельные истории создавались на протяжении нескольких веков многими людьми из разных стран.

Ядро коллекции составляет персидская книга Пехлеви Сасанидов под названием Hazār Afsānah ^[9] ( Thousand Myths , in Template: Lang-fa), сборник древнеиндийских и персидских народных сказок.

Во время правления аббасидского халифа Харуна ар-Рашида в 8 веке Багдад стал важным космополитическим городом. В Багдаде были купцы из Персии, Китая, Индии, Африки и Европы. Считается, что в это время многие из историй, которые изначально были народными, собирались устно в течение многих лет, а затем были собраны в единую книгу. Составителем и переводчиком девятого века на арабский язык является, по общему мнению, рассказчик Абу Абдаллах Мухаммад эль-Гахшигар .Каркасная история Шахрзада, кажется, была добавлена ​​в 14 веке.

Словари []

Дехкода называет 200 персидских лексикографических произведений в своем монументальном Словаре Деххода, самые ранние, Фарханг-и Авим (فرهنگ اویم) и Фарханг-и Менахтай (فرهنگ مناختای), относящиеся к эпохе позднего Сассанида.

Самыми распространенными персидскими лексиконами в средние века были словари Абу Хафс Согди (فرهنگ ابو حفص سغدی) и Асади Туси (فرهنگ لغت رس), написанные в 1092 году.

Также высоко ценится в лексическом корпусе современной персидской литературы работы доктора Мохаммада Мойна. Первый том Мойнского словаря вышел в 1963 году.

В 1645 году Кристиан Равиус завершил персидско-латинский словарь, напечатанный в Лейдене. За этим последовали двухтомное оксфордское издание Дж. Ричардсона (1777 г.) и Персидско-английские словари Гладвина-Мальды (1770 г.), Персидско-русский словарь Шарифа и С. Петерса (1869 г.) и 30 других персидских лексикографических переводов в 1950-е гг. .

В 2002 году профессор Хасан Анвари опубликовал свой англо-персидский словарь Farhang-e Bozorg-e Sokhan в восьми томах издательством Sokhan Publications.

В настоящее время англо-персидские словари Manouchehr Aryanpour и Soleiman Haim широко используются в Иране.

персидских фраз []

Шаблон: RDC

Влияние персидской литературы на мировую литературу []

Шаблон: Исламская культура

Суфийская литература []

Уильям Шекспир называл Иран «страной Софии». ^[10] Некоторые из самых любимых средневековых поэтов Персии были суфиями, и их поэзия была и остается широко читаемой суфиями от Марокко до Индонезии. Руми (Маулана), в частности, известен как поэт, так и как основатель широко распространенного суфийского ордена. Многие суфийские поэты широко подражали темам и стилям этой религиозной поэзии. См. Также статью о суфийской поэзии.

Многие известные тексты в персидской мистической литературе не являются стихами, но их читают и уважают. Среди них Kimiya-yi sa’ādat и Asrar al-Tawhid .

Районы, когда-то находившиеся под властью Газневидов или Великих Моголов []

Индийский субконтинент []

С появлением Газневидов и их преемников, таких как Гуриды, Тимуриды и Империя Великих Моголов, персидская культура и ее литература постепенно переместились на обширный Индийский субконтинент. Персидский язык был языком знати, литературных кругов и королевских дворов Великих Моголов на протяжении сотен лет. (В наше время персидский язык обычно вытесняется урду, диалектом хиндустани с сильным персидским влиянием.)

Под властью Моголов в Индии в 16 веке официальным языком Индии стал персидский. Только в 1832 году британская армия заставила Индийский субконтинент вести бизнес на английском языке. (Клоусон, стр. 6) Персидская поэзия действительно процветала в этих регионах, в то время как постсефевидская иранская литература находилась в застое. Дехкода и другие ученые 20-го века, например, в значительной степени основывали свои работы на подробной лексикографии, произведенной в Индии, используя такие компиляции, как Адат аль-Фудхала Гази хана Бадра Мухаммада Дехлави (اداه الفضلا), Фарухима Гхавамуддина Фарухима Гхавамуддина. я Ибрахими (فرهنگ ابراهیمی), и особенно Мухаммад Падшах Фарханг-и Анандрадж (فرهنگ ناندراج).Известные южноазиатские поэты и ученые, такие как Амир Хосров Дехлави, Мирза Галиб и Мухаммад Икбал из Лахора, нашли много поклонников в самом Иране.

Западная литература []

Основная статья: Персидская литература на Западе

Персидская литература была мало известна на Западе до 19 века. Он стал гораздо более известным после публикации нескольких переводов произведений персидских поэтов позднего средневековья и вдохновил на творчество различных западных поэтов и писателей.

Немецкая литература []

• В 1819 году Гете опубликовал свой West-östlicher Divan , сборник лирических стихов, вдохновленный немецким переводом Хафиза (1326–1390).
• Немецкий эссеист и философ Ницше был автором книги « Так говорил Заратустра» (1883–1885), ^[11] со ссылкой на древнеперсидского пророка Зороастра (около 1700 г. до н. Э.).

Английская литература []

• Отрывок из «Шахнаме» Фирдоуси (935–1020) был опубликован в 1832 году Джеймсом Аткинсоном, врачом, работавшим в Британской Ост-Индской компании.
• Часть этого сокращения была позже стихотворена британским поэтом Мэтью Арнольдом в его 1853 г. Рустам и Сохраб .
• Американский поэт Ральф Уолдо Эмерсон был еще одним поклонником персидской поэзии. В 1876 году он опубликовал несколько эссе, в которых обсуждалась персидская поэзия: писем и социальных целей , на персидском языке Хафиза и Газель .

Возможно, самым популярным персидским поэтом девятнадцатого и начала двадцатого веков был Омар Хайям (1048–1123), чей Rubaiyat был свободно переведен Эдвардом Фицджеральдом в 1859 году.В своей родной Персии Хайям почитается больше как ученый, чем поэт, но, по словам Фицджеральда, он стал одним из самых цитируемых английских поэтов. Строка Хайяма «Буханка хлеба, кувшин вина и ты» известна многим, кто не мог сказать, кто и где ее написал.

Персидский поэт и мистик Руми (1207–1273) (известный в Иране как Молана) привлекал большое количество последователей в конце двадцатого и начале 21 века. Популяризация переводов Колмана Баркса представила Руми как мудреца Новой Эры.Есть также ряд других литературных переводов таких ученых, как А.Дж. Арберри.

Классические поэты (Хафиз, Саади, Хайям, Руми, Низами и Фирдоуси) теперь широко известны на английском языке и их можно читать в различных переводах. Другие произведения персидской литературы непереведены и малоизвестны. Есть перевод самого раннего экземпляра «Тысячи и одной ночи» «Фрагмент Тысячи ночей девятого века» Арифа аль-Мадждуба «Путешествие Хакима Коляна аль-Дина аль-Салика»:

Шведская литература []

В течение прошлого века многочисленные произведения классической персидской литературы были переведены на шведский язык бароном Эриком Хермелином.Он переводил работы, в частности, Фарида ад-Дина Аттара, Руми, Фирдоуси, Омара Хайяма, Саади и Санаи. Под влиянием работ шведского мистика Эмануэля Сведенборга, его особенно привлекали религиозные или суфийские аспекты классической персидской поэзии. Его переводы оказали большое влияние на многих современных шведских писателей, в том числе на Карла Веннберга, Вилли Кюрклунда и Гуннара Экелёфа. Отрывки из Шахнама Фердоуси также были переведены в шведскую прозу Намдаром Насером и Аней Мальмберг.

Итальянская литература []

В течение последнего столетия многочисленные произведения классической персидской литературы были переведены на итальянский язык Алессандро Баусани (Низами, Руми, Икбал, Хайям), Карло Сакконе (Аттар, Санаи, Хафиз, Насир-и Хусрав, Низами, Ахмад). Газали), Анджело Пьемонтезе (Амир Хусрав Дихлави), Пио Филиппани-Ронкони (Насир-и Хусрав, Саади), Риккардо Зиполи (Кай Каус, Бидил), Маурицио Пистосо (Низам аль-Мульк), Джорджо Верчеллин (Низам аль-Мульк), Джорджо Верчеллин ‘Арузи), Джованни Мария Д’Эрме (‘ Убайд Закани, Хафиз), Серхио Фоти (Сухраварди, Руми, Джами), Рита Барджигли (Саади, Фаррухи, Манучехри, ‘Унсури).Полный перевод Шах-нама Фирдавси был сделан Итало Пицци в 19 веке. См. В итальянской Википедии: letteratura persiana для получения дополнительной информации.

Современная персидская литература []

История []

В XIX веке персидская литература претерпела драматические изменения и вступила в новую эру. Примером начала этого изменения стал инцидент в середине XIX века при дворе Насереддина Шаха, когда настроенный на реформы премьер-министр Амир Кабир отчитал поэта Хабиболлу Каани за «ложь» в панегирике касиды, написанной в честь Кабира.Кабир считал поэзию в целом и те виды поэзии, которые возникли в период Каджара, пагубными для «прогресса» и «модернизации» иранского общества, которое, по его мнению, остро нуждалось в изменениях. Такие опасения также выразили другие, такие как Фатх-Али Ахундзаде, Мирза Ака Хан Кермани и Мирза Малком Хан. Хан также обращался к необходимости изменения персидской поэзии в литературных терминах, всегда связывая это с социальными проблемами.

Новое персидское литературное движение невозможно понять без понимания интеллектуальных движений в иранских философских кругах.Учитывая социальный и политический климат Персии (Ирана) в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков, который привел к персидской конституционной революции 1906–1911 годов, идея о необходимости изменения поэзии стала широко распространенной. Многие утверждали, что персидская поэзия должна отражать реалии страны с переходной экономикой. Эту идею пропагандировали известные литературные деятели, такие как Али-Акбар Деххода и Аболкасем Ареф, которые бросили вызов традиционной системе персидской поэзии с точки зрения введения нового содержания и экспериментов с риторикой, лексико-семантикой и структурой.Деххода, например, использовал менее известную традиционную форму, мозаммат, чтобы элегантно оформить казнь революционного журналиста. ‘Ареф использовал газель, «самый центральный жанр в лирической традиции» (стр. 88), чтобы написать свое «Payam-e Azadi» (Послание свободы).

Некоторые исследователи утверждают, что понятие «социально-политических разветвлений эстетических изменений» привело к идее поэтов «как социальных лидеров, пытающихся ограничить и возможности социальных изменений».

Важное направление в современной персидской литературе было сосредоточено на вопросе модернизации и вестернизации, а также на том, являются ли эти термины синонимами при описании эволюции иранского общества.Можно утверждать, что почти все сторонники модернизма в персидской литературе, от Ахундзаде, Кермани и Малком-хана до Дехкоды, Арефа, Бахара и Таки Рафата, были вдохновлены развитием и изменениями, которые произошли в западной, особенно европейской, литературе. Такое вдохновение означало не слепое копирование западных моделей, а, скорее, адаптацию аспектов западной литературы и их изменение в соответствии с потребностями иранской культуры.

Файл: Abdolhossein-Zarrinkoub.jpg

Абдолхоссейн Зарринкуб, мастер персидской литературы и литературной критики

Вслед за новаторскими работами Ахмада Касрави, Садека Хедаята и многих других иранская волна сравнительной литературы и литературной критики достигла своего символического пика. Абдольхосейна Зарринкуба, Шахроха Мескоба, Хушанга Голшири и Эбрахима Голестана.

Персидская литература в Афганистане []

Персидская литература в Афганистане также претерпела драматические изменения за последнее столетие. В начале 20 века Афганистан столкнулся с экономическими и социальными изменениями, которые привели к новому подходу к литературе. В 1911 году Махмуд Тарзи, который вернулся в Афганистан после нескольких лет изгнания в Турции и пользовался влиянием в правительственных кругах, начал выходить раз в две недели публикации под названием Сараджул Ахбар . Сарадж не было первым подобным изданием в стране, но в области журналистики и литературы оно положило начало новому периоду изменений и модернизации. Сарадж не только сыграл важную роль в журналистике, но и дал новую жизнь литературе в целом и открыл путь для поэзии исследовать новые способы выражения, благодаря которым личные мысли приобрели более социальный оттенок.

В 1930 году (1309 г. хиджры), после месяцев культурного застоя, группа писателей основала Гератский литературный кружок. Годом позже в столице была основана еще одна группа, назвавшая себя Кабульским литературным кружком. Обе группы издали регулярные журналы, посвященные культуре и персидской литературе.Оба, особенно кабульское издание, не имели большого успеха в том, чтобы стать площадками для современной персидской поэзии и письма. Со временем кабульское издание превратилось в оплот традиционных писателей и поэтов, а модернизм в литературе дари был отодвинут на задний план социальной и культурной жизни.

Три самых известных классических поэта в Афганистане в то время были Кари Абдулла, Абдул Хак Бетаб и Халил Уллах Халили. Первые два получили почетное звание Malek ul Shoara (Король поэтов).Халили, третий и самый младший, был привлечен к стилю Хорасан поэзии вместо обычного стиля Хенди . Он также интересовался современной поэзией и написал несколько стихов в более современном стиле с новыми аспектами мысли и смысла. В 1318 году (хиджры), после того, как были опубликованы два стихотворения Нимы Юшиджа под названием «Гараб» и «Гагнус», Халили написал стихотворение под названием «Сорудэ Кухестан» или «Песнь горы» в том же стиле рифм, что и Нима и отправил его в Кабульский литературный кружок.Традиционалисты в Кабуле отказались опубликовать его, потому что он не был написан с использованием традиционных рифм. Они критиковали Халили за модернизацию своего стиля.

Постепенно, несмотря на усилия традиционалистов, в литературу и литературные круги проникли новые стили. Первая книга новых стихов была опубликована в 1957 году (1336 г. по хиджре), а в 1962 г. (1341 г. по хиджре) в Кабуле был издан сборник современной персидской поэзии. Первую группу, написавшую стихи в новом стиле, составили Махмуд Фарани, Барег Шафии, Солайман Лайек, Сохаил, Айенех и некоторые другие.Позже к группе присоединились Васеф Бахтари, Асадулла Хабиб, Латиф Наземи и другие. Каждый внес свой вклад в модернизацию персидской поэзии в Афганистане. Среди других заметных фигур — Лейла Сарахат Рошани, Сайед Элан Бахар и Парвин Пацвак. Такие поэты, как Маяковский, Ясе Ниен и Лахути (иранский поэт, живущий в изгнании в России) оказали особое влияние на персидских поэтов в Афганистане. Также необходимо учитывать влияние иранцев (например, Фаррохи Язди и Ахмад Шамлоу) на современную афганскую прозу и поэзию, особенно во второй половине 20 века. ^[12]

Выдающиеся писатели из Афганистана, такие как Асеф Солтанзаде, Реза Эбрахими, Аменех Мохаммади и Аббас Джафари, выросли в Иране и испытали влияние иранских писателей и учителей.

Персидская литература в Таджикистане []

Новая поэзия в Таджикистане в большей степени связана с образом жизни людей и носит революционный характер. С 1950-х годов до появления новой поэзии во Франции, Азии и Латинской Америке влияние модернизации было сильным.В 1960-х годах современная иранская поэзия и поэзия Мохаммада Икбала Лахури произвели глубокое впечатление на таджикскую поэзию. Этот период, вероятно, является самым богатым и плодотворным периодом для развития тем и форм персидской поэзии в Таджикистане. Некоторые таджикские поэты были просто подражателями, и в их творчестве легко проследить черты зарубежных поэтов. Только два-три поэта смогли переварить иностранную поэзию и сочинить оригинальные стихи. В Таджикистане формат и живописные аспекты рассказов и романов были взяты из русской и другой европейской литературы.Некоторые из выдающихся имен Таджикистана в персидской литературе — Голрохсар Сафи Ева, ^[13] Мо’мен Генаат, ^[14] Фарзане Ходжанди ^[15] и Лайек Шир-Али.

Романы []

Файл: Лоик Шерали.jpg

Лайк Шер-Али, выдающийся персидский поэт из Таджикистана

Среди известных романистов:

• Мохаммад-Али Джамалзаде
• Садек Хедаят
• Садек Чубак
• Голам-Хоссейн Саеди
• Джалал Аль-и-Ахмад
• Симин Данешвар
• Бозорг Алави
• Эбрагим Голестан
• Бахман Шолевар
• Махмуд Довлатабади
• Бахрам Садеги
• Газале Ализаде
• Bahman Forsi
• Houshang Golshiri
• Реза Барахени
• Аббас Маруфи
• Реза Гассеми
• Зоя Пирзад
• Шахрияр Манданипур

см. Также персидский роман

Сатира []

Основная статья: Персидская сатира

• Деххода
• Ирадж Мирза
• Киумарс Сабери Фумани
• Обейд Закани
• Ибрагим Набави
• Хади Хорсанди
• Биби Хатун Астарабади
• Бахман Шолевар
• Эмран Салахи

Литературная критика []

Пионерами персидской литературной критики в 19 веке являются Мирза Фатх Али Ахундзаде, Мирза Малком Хан, Мирза Абд ар-Рахим Талебоф и Зейн аль-Абедин Мараге.

Среди выдающихся критиков ХХ века:

• Джамшид Бехнам
• Allameh Dehkhoda
• Badiozzaman Forouzanfar
• Мохаммад-Таки Бахар
• Джалал Хомаэй
• Мохаммад Мойн
• Саид Нафиси
• Парвиз Нател-Ханлари
• Садек Хедаят
• Ахмад Касрави.
• Абдольхоссейн Зарринкоуб
• Шахрох Мескуб

Саид Нафиси проанализировал и отредактировал несколько критических работ.Он хорошо известен своими работами о Рудаки и суфийской литературе. Парвиз Нател-Ханлари и Голамхоссейн Юсефи, которые принадлежат к поколению Нафиси, также были вовлечены в современную литературу и критику. ^[16] Нател-Ханлари отличается простотой своего стиля. Он не следовал традиционалистам и не защищал новое. Вместо этого его подход включал в себя весь спектр творчества и самовыражения в персидской литературе. Другой критик, Ахмад Касрави, опытный авторитет в области литературы, нападал на писателей и поэтов, чьи произведения служили деспотизму. ^[17]

Современная персидская литературная критика достигла своей зрелости после Садека Хедаята, Эбрахима Голестана, Хушанга Голшири, Абдолхоссейна Зарринкуба и Шахроха Мескуба. Среди этих деятелей Зарринкуб занимал академические должности и пользовался репутацией не только среди интеллигенции, но и в академических кругах. Помимо значительного вклада в развитие персидского языка и литературы, Зарринкуб способствовал развитию сравнительной литературы и персидской литературной критики. ^[18] Зарринкоуб Серр-Ней представляет собой критический и сравнительный анализ Маснави Руми.В свою очередь, Шахрох Мескуб работал над «Шахнаме» Фирдоуси, используя принципы современной литературной критики.

Основным вкладом Мохаммада Таги Бахара в эту область является его книга под названием Sabk Shenasi (Стилистика). Это новаторская работа, посвященная практике персидской историографии литературы, а также возникновению и развитию персидской литературы как отдельного института в начале 20 века. Он утверждает, что образцовый статус Сабк-шинаси основан на признании его дисциплинарных или институциональных достижений.Далее в нем утверждается, что «Сабк-шинаси» — это не текст по персидской «стилистике», а обширная история персидской литературной прозы и, как таковая, является значительным вмешательством в персидскую литературную историографию. ^[19]

Джалал Хомаеи, Бадиоззаман Форузанфар и его ученик Мохаммад Реза Шафией-Кадкани — другие известные деятели, которые редактировали ряд выдающихся литературных произведений. ^[20]

Критический анализ произведений Джами провел Ала Хан Афсахзад.Его классическая книга получила престижную награду «Лучшая книга года Ирана в 2000 году». ^[21]

Персидские рассказы []

Исторически сложилось так, что современный персидский рассказ прошел три стадии развития: период формирования, период консолидации и роста и период разнообразия. ^[22]

Период становления []

Период становления был положен коллекцией Мохаммеда Али Джамалзаде Як-и Буд Як-и Набуд (1921; тр.H. Moayyad и P. Sprachman as Once Upon a Time , New York, 1985), и получили распространение с ранними рассказами Садека Хедаята (1903–51). Джамалзаде (1895–1997) обычно считается первым автором современных рассказов на персидском языке. Его рассказы сосредоточены на сюжете и действии, а не на настроении или развитии персонажа, и в этом отношении напоминают произведения Ги де Мопассана и О. Анри. Напротив, Садек Хедаят, писатель, который привнес модернизм в персидскую литературу, произвел фундаментальные изменения в персидской художественной литературе.В дополнение к его более длинным рассказам, «Буф-е кур» (его шедевр; см. Выше II) и «Хаджи Ака» (1945), он написал сборники рассказов, в том числе Се Гхатра-е Кхун (Три капли крови , 1932; перевод на французский язык Дж. Лазара как Trois gouuttes de sang , Париж 1996) и Zenda be Gur (Buried Alive, 1930). Его рассказы были написаны простым и понятным языком, но он использовал различные подходы, от реализма и натурализма до сюрреалистической фантазии, открывая новые горизонты и вводя целый ряд литературных моделей и представляя новые возможности для дальнейшего развития жанра.Он экспериментировал с нарушенной хронологией и нелинейными или круговыми сюжетами, применяя эти техники как в своих реалистических, так и в сюрреалистических произведениях. В отличие от Хедаята, который сосредоточился на психологической сложности и скрытых уязвимостях личности, Бозорг Алави изображает идеологически мотивированных персонажей, бросающих вызов угнетению и социальной несправедливости. Такие персонажи, которые раньше редко изображались в персидской художественной литературе, являются основным вкладом Алави в тематический диапазон современного персидского рассказа. Этой приверженности социальным вопросам подражает Ферейдун Тонокабони (р.1937), Махмуд Давлатабади (р. 1940), Самад Бехранги (см .; 1939–68) и другие левые писатели следующего поколения.

Садек Чубак был одним из первых авторов, нарушивших табу. Следуя примеру Уильяма Фолкнера, Джона Стейнбека, Эрскина Колдуэлла и Эрнеста Хемингуэя, его резкий подход проявляется в ранних сборниках рассказов Khayma Shab-bazi (The Puppet Show, 1945) и Antar-i ke Luti-ash Morda Bud (1949; тр. П. Эйвери как «Бабуин, чей шут был мертв», New World Writing 11, 1957, стр.14–24), более поздние рассказы, такие как «Зир-е Чераг-е Гермез», «Пирахан-е Зерески» и «Чера Дарья Туфани Шода Бад», описывают голую зоофилию и моральную деградацию персонажей без намека на брезгливость. Его рассказы отражают гниющее общество, населенное сокрушенными и побежденными. Чубак выбирает маргинальных персонажей — бродяг, голубиных гонщиков, мойщиков трупов, проституток и наркоманов, — которые редко появляются в художественной литературе его предшественников и которых он изображает с яркостью и силой.Его читатели сталкиваются лицом к лицу с мрачной реальностью и инцидентами, которые они часто наблюдали в повседневной жизни, но избегали их мыслей из-за самоуспокоенности.

Отличительной чертой послевоенной персидской художественной литературы на всех трех этапах развития является внимание к стилям и техникам повествования. В вопросах стиля преобладают две основные тенденции. Некоторые авторы, такие как Чубак и Ал-и Ахмад, следуют образцам разговорной речи; другие, такие как Ибрагим Голестан (р.1922) и Махмуд Этемадзаде «Бехазин» (р. 1915) приняли более литературный и лирический тон. Хотя работы всех четырех писателей относятся к более поздним периодам, некоторые краткие замечания об их различных техниках, которые очерчивают будущие пути, необходимо упомянуть с самого начала. Голестан экспериментировал с разными стилями повествования, и это было только в двух поздних сборниках рассказов, Juy o Divar o Teshna (Поток, и стена, и пересохшая, 1967) и Madd o Meh (The Tide and the Mist, 1969), что ему удалось найти собственный стиль и голос.Его поэтический язык черпает вдохновение как в синтаксических формах классической персидской прозы, так и в экспериментах писателей-модернистов, в первую очередь Гертруды Стайн. Влияние модернизма очевидно также в структуре рассказов Голестана, в которых традиционная линейная сюжетная линия отказывается в пользу нарушенной хронологии и свободного объединения идей. В отличие от большинства других современных персидских авторов, Голестан мало обращает внимания на положение бедных и обездоленных. Вместо этого его рассказы посвящены миру персидских интеллектуалов, их заботам, тревогам и личным навязчивым идеям.Модернизм Голестана оказал влияние на более позднее поколение писателей, таких как Бахман Форси (род. 1933) и Хушанг Гольшири (р. 1937). Несмотря на то, что рассказы Бехазина демонстрируют аналогичную заслугу перед классическими персидскими моделями, он не следует модернистским экспериментам Голестана с синтаксисом. Бехазин — автор, рассказы которого, написанные в ясном литературном стиле, выражают его левые социальные убеждения. В некоторых из своих более поздних произведений, таких как сборник рассказов Mohra-ye Mar (The Snake Charm, 1955), он обращается к литературной аллегории, наполняя древние сказки новым посланием, техникой, которая позволяет ему выражать свои критические взгляды. наискось.Предшественниками Бехазина в поджанре аллегорической сказки были Хедаят (в Аб-э Зендеги , 1931 г.) и Чубак («Эсаа-йе Адаб» в сборнике Хайма-Шаб-Бази ).

Период роста и развития []

Этот второй период в развитии современного персидского рассказа начался с переворота 19 августа 1953 года и закончился революцией 1979 года. Джалал Аль-и Ахмад является одним из сторонников новых политических и культурных идей, влияние и влияние которых охватывает первый и второй периоды в истории современной персидской художественной литературы.Его произведения демонстрируют осведомленность о творчестве Франца Фанона и нового поколения писателей из стран третьего мира, озабоченных проблемами культурного господства колониальных держав. Аль-е Ахмад, Бехазин, Тонекабони и Бехранги можно охарактеризовать как активных писателей, потому что большинство их рассказов построено на центральном идеологическом постулате или тезисе и иллюстрирует политические взгляды и склонности авторов. Среди поэтов этого периода особое место занимает Форух Фаррохзад (1935–1967) как первая поэтесса персидского языка, признанная современниками и оставившая неизгладимое наследие, несмотря на свою короткую жизнь.Ее наследие и влияние не являются в первую очередь (или исключительно) политическими; тем не менее, она была одной из первых женщин, сумевших оставить личный и оригинальный след. В этом смысле она возведена в статус культовой.

Другой известный автор этого периода — Симин Данешвар (р. 1921), первая женщина-писатель в современной персидской литературе. Ее репутация во многом основана на ее популярном романе Savusun («Скорбящие по Сиявошу», 1969). Короткие рассказы Симин Данешвар заслуживают упоминания, потому что они сосредоточены на тяжелом положении и социальной изоляции женщин в персидском обществе и затрагивают актуальные проблемы с точки зрения женщины.

Рассказы Голама Хоссейна Саеди (1935–85), которые он назвал гесса , часто выходят за рамки реализма и приобретают символическое значение. Его аллегорические рассказы, которые иногда напоминают фольклорные сказки и басни, населены перемещенными лицами, загнанными в тупик (Sepanlu, p. 117). Они подчеркивают тревогу и психологические потрясения его глубоко обеспокоенных персонажей. Садеги (1936–84) был еще одним автором, который сосредоточился на тревогах и тайных душевных муках своих персонажей.

Хушанг Гольшири (1937–2000) и Асгар Элахи (р. 1944) создали памятные психологические портреты с помощью техник промежуточного монолога и потока сознания. Голшири, автор длинного рассказа «Шазда Эхтеджаб» (Принц Эхтеджаб, 1968), особенно известен своими успешными экспериментами с развернутыми внутренними монологами. Смелый, новаторский писатель, стремящийся исследовать современные методы и стили, Гольшири использует повествование о потоке сознания для переоценки знакомых теорий и событий.

Период разнообразия []

В этот период очевидно влияние западной литературы на иранских писателей и авторов. Представлены новые и современные подходы к написанию, и несколько жанров были разработаны специально в области коротких рассказов. Самые популярные тенденции — это постмодернистские методы и спекулятивная фантастика.

Поэзия []

Основная статья: Персидская поэзия

Известные персидские поэты, современные и классические, включают ^[23] Мехди Ахаван-Салес, Симин Бехбахани, Форо Фаррохзад, Мохаммад Зохари, Биджан Джалали, Мина Ассашдора, Сидайа Мошири, Надер Надерпур, Сохраб Сепери, Мохаммад-Реза Шафией-Кадкани, Ахмад Шамлу, Нима Юшидж, Манучехр Аташи, Хушанг Эбтехадж, Мирзаде Эшги (классика), Мохаммад Тагхи Бахар (классика), Парвин Эамитес Гхаз (классика) ) и Шахриар (классический).

Классическая персидская поэзия в наше время []

Несколько известных классических поэтов возникли с 19 века, среди которых наиболее известны Мохаммад Таги Бахар и Парвин Этесами. Мохаммад Таги Бахар имел титул «царя поэтов» и сыграл значительную роль в возникновении и развитии персидской литературы как отдельного института в начале 20 века. ^[24] Темой его стихов была социальная и политическая ситуация в Иране.Парвин Этесами можно назвать величайшей персидской поэтессой, писавшей в классическом стиле. Одна из ее замечательных серий, получившая название Mast va Hoshyar («Пьяный и трезвый»), вызвала восхищение у многих тех, кто занимается романтической поэзией. ^[25]

Современная персидская поэзия []

Нима Юшиджи считается отцом современной персидской поэзии, он ввел множество техник и форм, чтобы отличать современное от старого. Тем не менее, заслуга в популяризации этой новой литературной формы в стране и культуре, прочно основанной на тысячелетней классической поэзии, принадлежит его немногим ученикам, таким как Ахмад Шамлоу, которые переняли методы Нимы и испробовали новые методы современной поэзии.

Файл: Nima Youshij.jpg

Нима Юшиджи, основатель современной персидской поэзии

Преобразование, осуществленное Нимой Юшиджи, освободившей персидскую поэзию от оков просодических мер, стало поворотным моментом в давней литературной традиции. Это расширило восприятие и мышление поэтов, пришедших после него. Нима предложил иное понимание принципов классической поэзии. Его артистизм не ограничивался устранением необходимости в полустишии фиксированной длины и отказом от традиции рифмования, но сосредоточился на более широкой структуре и функциях, основанных на современном понимании человеческого и социального существования.Его цель в обновлении поэзии состояла в том, чтобы передать ей «естественную идентичность» и достичь современной дисциплины в уме и лингвистическом исполнении поэта. ^[26]

Нима считал, что формальная техника, доминирующая в классической поэзии, мешает ее жизнеспособности, силе и прогрессу. Хотя он принял некоторые из его эстетических свойств и расширил их в своей поэзии, он никогда не переставал расширять свой поэтический опыт, подчеркивая «естественный порядок» этого искусства. То, что Нима Юшидж основал в современной поэзии, продолжил его преемник Ахмад Шамлоу.

Стихотворение Сепид (переводится как «белое стихотворение»), источником которого является этот поэт, избегает обязательных правил, которые вошли в поэтическую школу Нимая, и принимает более свободную структуру. Это позволило установить более прямую связь между поэтом и его или ее эмоциональными корнями. В предыдущей поэзии качества видения поэта, а также объем предмета могли быть выражены только в общих чертах и ​​подпадали под формальные ограничения, накладываемые на поэтическое выражение.

Файл: Pic-khalili.jpg

Халилолла Халили на обложке «Deewaan-e Khalilullah Khalili»

Файл: Simin Daneshvar.jpg

Simin Daneshvar, первая женщина-романист и писательница в Иране.

Поэзия Нимы выходила за рамки этих ограничений. Он опирался на естественную функцию, присущую самой поэзии, изображать солидарность поэта с жизнью и широким миром, окружающим его или ее, в конкретных и недвусмысленных деталях и сценах. Поэзия Sepid продолжает поэтическое видение, как его выразила Нима, и избегает надуманных правил, наложенных на ее создание.Однако его наиболее явное отличие от поэзии Нимая состоит в том, чтобы отойти от используемых в ней ритмов. Nima Yioushij обратил внимание на общую гармоничную рифму и создал множество экспериментальных примеров для достижения этой цели. ^[26]

Ахмад Шамлу открыл внутренние характеристики поэзии и ее проявления в литературных творениях классических мастеров, а также в опыте Нимая. Предложил индивидуальный подход. Отстраняясь от обязательств, налагаемых старой поэзией, и некоторых ограничений, которые присутствовали в поэме Нимая, он осознал роль прозы и музыки, скрытые в языке.В структуре поэзии Сепида, в отличие от просодических правил и правил Нимая, стихотворение написано более «естественными» словами и включает процесс, подобный прозе, без потери своей поэтической специфики. Поэзия сепида — развивающаяся ветвь поэзии Нимая, построенная на нововведениях Нимы Юшиджа. Нима считал, что любое изменение конструкции и средств выражения поэта зависит от его / ее знания мира и революционного мировоззрения. Сепидная поэзия не могла пустить корни вне этого учения и его применения.

По словам Симина Бехбахани, поэзия Сепида не получила всеобщего признания до работ Биджана Джалали. По словам Бехбахани, он считается основателем поэзии Сепид. ^{[27] [28]} Сама Бехбахани использовала стиль Нимы «Чар Парех», а затем обратилась к газели, свободному стилю поэзии, похожему на западный сонет. Симин Бехбахани внесла свой вклад в историческое развитие в форме газели, добавив в свои стихи театральные сюжеты, повседневные события и беседы.Она расширила диапазон традиционных персидских стихотворных форм и создала некоторые из самых значительных произведений персидской литературы 20-го века.

Неохотный последователь Нимы Юшиджа, Мехди Ахаван-Салес, опубликовал свой Орган (1951), чтобы поддержать утверждения против новаторских начинаний Нимы Юшиджа. В персидской поэзии Мехди Ахаван Салес установил мост между школами Хорассани и Нима . Критики считают Мехди Ахавана Салеса одним из лучших современных персидских поэтов.Он является одним из пионеров вольного стиха (поэзии нового стиля) в персидской литературе, особенно в эпосах современного стиля. Он долгое время стремился привнести свежий стиль в персидскую поэзию. ^[29]

Форо Фаррохзад играет важную роль в литературной истории Ирана по трем причинам. Во-первых, она была среди первого поколения, принявшего новый стиль поэзии, впервые предложенный Нимой Юшиджи в 1920-х годах, который требовал, чтобы поэты экспериментировали с рифмой, образами и индивидуальным голосом.Во-вторых, она была первой современной иранской женщиной, которая графически изобразила личные сексуальные пейзажи с точки зрения женщины. Наконец, она вышла за рамки своей литературной роли и экспериментировала с актерским мастерством, рисованием и созданием документальных фильмов. ^[30]

Ферейдун Мошири наиболее известен как примиритель классической персидской поэзии с Новой Поэзией, инициированной Нимой Юшиджи. По мнению некоторых обозревателей, одним из основных вкладов поэзии Мошири является расширение социальных и географических рамок современной персидской литературы. ^[31]

Заслуживает упоминания поэт последнего поколения до исламской революции — Мохаммад-Реза Шафией-Кадкани (М. Серешк). Хотя он из Хорасана и колеблется между верностью Ниме Юшиджу и Ахавану Салесу, в своих стихах он показывает влияние Хафиза и Мовлави. Он использует простой лирический язык и больше всего вдохновляется политической атмосферой. Он самый успешный из тех поэтов, которые за последние четыре десятилетия упорно пытались найти синтез между двумя моделями Ахмада Шамлу и Нимы Юшиджа. ^[32]

Награды в области персидской литературы []

• Премия Садех Хедаят
• Национальная премия Фирдоуси
• Премия имени Хушанга Гольшири
• Премия имени Биджана Джалали
• Ежегодная книжная премия Ирана
• Премия Мехргана Адаба
• Премия Парвина Этесами
• Литературная премия Ялды
• Литературная премия Исфахана

Авторы и поэты []

Основная статья: Список персидских поэтов и авторов

((«Выдающиеся персидские поэтессы» Р.М. Чопра, 2010г.))

Примечания и ссылки []

1. ↑ Артур Джон Арберри, Наследие Персии , опубликовано Clarendon Press, 1953, ISBN 019821905, стр. 200.
2. ↑ Фрай, Р. Н., «Дари», Энциклопедия ислама, Брилл Пабликейшнз, версия на компакт-диске.
3. ↑ Франклин Льюис, Руми Прошлое и настоящее, Восток и Запад, Oneworld Publications, 2000. Как так получилось, что персидский мальчик, родившийся почти восемьсот лет назад в Хорасане, северо-восточной провинции Большого Ирана, в регионе, который мы сегодня определяем как Центральная Азия, но который в те дни считался частью большой персидской культурной сферы? в Центральной Анатолии, на краю византийской культурной сферы, где сейчас находится Турция, примерно в 1500 милях к западу? (п.9)
4. ↑ Энциклопедия библиотеки и … — Google Книги
5. ↑ Abdolhossein Zarrinkoub, Naqde adabi , Tehran 1959 pp: 374-379.
6. ↑ Яр-Шатер, Эхсан. 1986. Персидская поэзия в периоды Тимуридов и Сефевидов, Кембриджская история Ирана. Кембридж: Издательство Кембриджского университета, стр.973-974. 1986 г.
7. ↑ The Tribune, Чандигарх, Индия — Пенджаб
8. ↑ Ирадж Парсинеджад, История литературной критики в Иране, 1866-1951 гг. , (Ibex Publishers, Inc., 2003), 14.
9. ↑ Абдол Хоссейн Саидян, «Земля и народ Ирана» с. 447
10. ↑ См. Книгу Уильяма Шекспира Двенадцатая ночь .
11. ↑ «Заратустра Ницше». Философский форум в Фростбургском государственном университете . http://faculty.frostburg.edu/phil/forum/Zarathustra.htm. Проверено 31 марта 2006.
12. ↑ «Латиф Наземи » Взгляд на персидскую литературу в Афганистане ««. Архивировано 27 февраля 2008 года. http: // web.archive.org/web/20080227020705/http://www.qantara.de/uploads/540/FWF_78_Persian_Literature_in_Afghanistan.pdf.
13. ↑ «گلرخسار صفی اوا ، مادر ملت تاجیک». BBC Персидский . http://www.bbc.co.uk/persian/arts/story/2006/01/060113_7thday_bs_golrokhsar.shtml. Проверено 31 марта 2006.
14. ↑ «مومن قناعت ، اعر و سياستمدار». BBC Персидский . http://www.bbc.co.uk/persian/tajikistan/story/2005/08/050808_mj-qanoat-tajik-figures.shtml. Проверено 31 марта 2006.
15. ↑ «فرزانه ، صدای نسل نو». BBC Персидский . http://www.bbc.co.uk/persian/tajikistan/story/2005/04/050421_v-tajik-culture-ar-farzanehkhojandi.shtml. Проверено 31 марта 2006.
16. ↑ «ویایی فرهنگ هر کشور ی در» ادی «نهفته است». Архивировано 29 ноября 2005 года. http://web.archive.org/web/200511218/http://iranema-online.com/guest/files/000888.php. Проверено 31 марта 2006.
17. ↑ «История литературной критики в Иране (1866-1951)». http://www.ferdosi.com/Book/ShowBookDetail.asp?BkCode=10001027.Проверено 31 марта 2006.
18. ↑ А. Х. Зарринкуб: Биография
19. ↑ Британский журнал ближневосточных исследований
20. ↑ «Светила — Мохаммад Реза Шафией-Кадкани». Иран Дейли — Панорама . 2005-09-24. Архивировано 17 мая 2006 года. http://web.archive.org/web/20060517171109/http://www.iran-daily.com/1384/2383/html/panorama.htm#s
21. . Проверено 31 марта 2006.
22. ↑ مایش بزرگداشت افصح زاد на BBC, персидский URL-адрес, доступ к которому осуществлялся 31 марта 2006 г.
23. ↑ Хора Явари, «Персидский рассказ»
24. ↑ http: // www.sharghnewspaper.com/850407/html/v2.htm
25. ↑ Вали Ахмади «Институт персидской литературы и генеалогия стилистики Бахара»
26. ↑ «Биография Парвина Этесами на IRIB.com». Архивировано 12 января 2008 года. http://web.archive.org/web/20080112185219/http://www2.irib.ir/occasions/etesami/etesamiEn.htm.
27. ↑ ^{26,0 26,1} Мансур Хаксар «Поэтический мир Шамлу»
28. ↑ «جايزه شعر بيژن جلالی به سيمين بهبهانی اهدا شد». BBC Персидский . http://www.bbc.co.uk/persian/arts/story/2005/01/050115_la-pa-poetry.shtml. Проверено 31 марта 2006.
29. ↑ «معرفی منتقدان و وهشگران برگزيده شعر». BBC Персидский . http://www.bbc.co.uk/persian/arts/030118_l-cy-poetry.shtml. Проверено 31 марта 2006.
30. ↑ Биография Мехди Ахавана Салеса об Иранском камерном обществе (www.iranchamber.com)
31. ↑ Форо Фаррохзад и современная персидская поэзия
32. ↑ Официальный сайт Ферейдуна Мошири
33. ↑ Махмуд Киануш, «Краткое изложение введения в современную персидскую поэзию»

См. Также []

• Персидская мифология
• Академия персидского языка и литературы
• Персидский союз
• Персидский язык
• Пехлевийская литература
• Среднеперсидский
• Персидская литература на Западе
• Персидская культура
• Персидский мистицизм
• Персидское кино

Список литературы []

• Арианпур, Манучер. История персидской литературы . Тегеран: Kayhan Press, 1973
• Клоусон, Патрик. Вечный Иран . Macmillan, 2005. ISBN 1-4039-6276-6.
• Браун, E.G .. История литературы Персии 1998. ISBN 0-7007-0406-X
• Браун, Эдвард Дж. Исламская медицина . 2002. ISBN 81-87570-19-9
.
• Рыпка, январь История иранской литературы . Издательство Reidel Publishing Company, 1968. Шаблон: OCLC. ISBN 90-277-0143-1
• Абд аль-Хусайн Зарринкуб (1379 (2000)). Ду карн-и сукут: саргузшашт-и Шавадис̲ ва авз̤а’-и тāрихī дар ду карн-и аввал-и Ислам (Два века молчания) . Тихран: Сухан. OCLC 46632917. Шаблон: указан неверный ISBN.
• Тикку, Г.Л. Персидская поэзия в Кашмире . 1971. ISBN 0-520-09312-7
• Уокер, Бенджамин. Персидский конкурс: Культурная история Ирана. Калькутта: Arya Press, 1950.
• ((Чопра, Р.М., «Выдающиеся поэтессы Персии», Иранское общество, Калькутта, 2010.

Внешние ссылки []

На английском языке []

Шаблон: Персидская литература. Шаблон: Shahnameh

Шаблон: азиатская тема

Шаблон: Link GA

городов борьбы и сопротивления: образ палестинского города в современной арабской поэзии

Саддик М.Гохар, Университет ОАЭ, ОАЭ

Скачать PDF Версия

Аннотация

Эта статья эстетически формулирует представление палестинского города в современной арабской поэзии, чтобы доказать, что в то время как арабские и неарабские поэты включают в себя различные отношения к городу, представление палестинского города выявляет радикальное отличие от остальных. арабской и неарабской поэзии из-за своеобразной истории борьбы, сопротивления и преследований, характерных для жизни в палестинском мегаполисе.В частности, для палестинских поэтов город — часть утраченной ими родины или лагеря беженцев, десятилетиями сопротивлявшегося захватчикам. В отличие от западных городов, населенных инопланетными жителями, такими как Пруфрок Элиота, или арабских городов, населенных незнакомцами, чужаками, шлюхами, изгоями и политическими заключенными, как в литературных городах Бадр Шакер Аль-Сайяб и Ахмед Абдул-Мути Хиджази, палестинский город является населен героями и мучениками. Эти герои, которые появляются в современной палестинской поэзии и принимают различные формы, олицетворяют борьбу и сопротивление нации, которая часто отказывалась сдаваться во время кризиса.Представляя дух палестинского народа, противостоящего миру, полному предательства и лицемерия, палестинский город и его безымянные герои в современной арабской поэзии являются воплощением вечной и безграничной палестинской мечты, мечты о возвращении, возрождении и освобождении. В этом контексте в документе утверждается, что в отличие от арабских городов, которые ассоциируются с упадком, коррупцией, эксплуатацией и моральным банкротством, палестинский город из-за палестинской истории изгнания, сопротивления, виктимизации и боли рассматривается в арабско-палестинской поэзии как место героизма, борьбы, неповиновения и мученичества.

[Ключевые слова: город, арабская поэзия, Палестина, Бадр Шакер Аль-Сайяб и Ахмед Абдул-Мути Хиджази, арабский язык, мученичество]

Введение

Городское повествование в западной и арабской литературе

Мотив города рассматривался с разных точек зрения писателями и поэтами разных культур. Например, Джон Джонстон в своей книге Поэт и город: исследование городских Перспективы утверждает, что большая часть городской поэзии приписывается поэме Элиота «Пустошь»:

«Пустошь» повысила уровень поэтической изысканности; акцентировал внимание на городе как на особенно показательном культурном явлении; он продемонстрировал, что поэзия может значительно повлиять на зло городской жизни; и, возможно, самое главное, он создал для художественного воображения тревожный «проблеск хаоса» и осознание возможностей катастрофического провала современной цивилизации.Если городская поэзия сегодня в целом более чувствительна и серьезна, чем она была в 1923 году, этот факт, вероятно, можно объяснить необычными требованиями «Пустоши» к своим читателям. (Джонстон 1984: 182)

Кроме того, G.M. Хайд в «Поэзии города» указывает, что «Пустошь» — это модернистская поэма, представляющая сознание двадцатого века и дух современного города. Хайд утверждает, что поэзия города родилась с Бодлером — «особенно с его открытием, что толпы означают одиночество и что термины« множество »и« одиночество »взаимозаменяемы для поэта с активным воображением» (Hyde 1976: 337).В отличие от Уитмена, поэтизировавшего Нью-Йорк в своей городской поэзии, Элиот осуждает Лондон в «Пустоши». В стихотворении Элиота Лондон — это не только «городская агломерация» с улицами и строениями, но метафорически безжизненная пустыня, «где бьет солнце / Мертвое дерево не дает убежища, сверчок — нет облегчения / И сухой камень — без звука. вода [i] ».

Элиот не позволяет своему символическому пустынному пейзажу умалять читательское восприятие реального города. Справляясь с требованиями города двадцатого века, Элиот вызывает черты послевоенного Лондона с его людьми, улицами, мостами, церквями, пабами, отелями, такси и трамваями.Но город — это не просто сумма этих деталей. Он одновременно «реален» как место и, как намекает Элиот, дважды «нереален» в том смысле, что оставляет отпечаток в человеческом сознании как сон или видение реальности: «нереальный город / под коричневым туманом зимней зари [ii]». Предыдущие строки напоминают город Бодлера, преследуемый призраками, а за строками следуют отсылки к людям, которые превращаются в автоматов в большом городе — неодушевленной толпе, которая течет по Лондонскому мосту «так много»: «Я не думал, что смерть так многие », — говорит центральный персонаж в The Waste Land (Eliot 1973: 236).

В городе Элиота протекает река Темза, которая является важным топографическим элементом земли, на которой построен город. Темза используется в поэме « Пустошь », чтобы обозначить разрушительное влияние торговли, коммерции и промышленности на природу и окружающую среду. Помимо экологического загрязнения и кораблей, которые избавляются от отходов и смолы в реке, Темза ассоциируется с другими отталкивающими аспектами промышленного города: кишащим крысами берегом реки, «низкой влажной землей», где любовники совокупляются во время по выходным, «унылый канал» и газовый дом.В отличие от Уитмена, который называет город «певицей» и никогда не упоминает названия улиц, мест или построек на Манхэттене, за исключением, конечно, Бродвея, Элиот Пустошь представляет собой стихотворение об улицах и местах: Моргейт, Нижний Упоминаются Темз-стрит, Куин-Виктория-стрит, Стрэнд, Кэннон-стрит, Кинг-Уильям-стрит, исторические церкви, такие как Святой Магнус Мученик, упоминаются дважды, а Лондонский мост упоминается дважды, а отель Cannon Street связан с Метрополисом в Брайтоне, «поскольку заведение, обслуживающее коммерческих путешественников »(Johnston 1984: 172).

В соответствующем контексте к городу в арабской литературе подходили с разных критических точек зрения, стремясь исследовать социальные, политические, экзистенциальные, философские и идеологические аспекты, которые характеризуют город в арабских традициях и литературных канонах. Исторически городские мотивы часто использовались современными арабскими поэтами, потому что они связывают современные арабские города с нищетой, экономической эксплуатацией, социальной несправедливостью и политическими интригами.Кроме того, тема города / страны является основным мотивом, который пронизывает арабскую поэзию двадцатого века и преследуется арабскими поэтами, такими как Губран, Ильяс Абу Шабака, Абу аль-Касим аль-Шаби, Мохамед Махди аль-Джавахири и Назик аль-Мала. ika — во время ее романтической фазы в 1940-х годах. Все эти и другие поэты раскрыли различия между городом и деревней, подчеркнув свое враждебное отношение к городу и стремление к утопическому / аркадскому миру в объятиях природы.

Важно утверждать, что сочувственное отношение арабских поэтов начала двадцатого века к деревне и ее крестьянам / жителям представляет собой революционный шаг вперед по сравнению с произведениями более ранних писателей, таких как Аль-Джабарти и Саид аль-Бустани, которые критиковали деревню. сельская жизнь.Ахмад Заки Абу Шади был одним из первых арабских поэтов, которые рассказали о бесчеловечных условиях крестьянской общины в египетской сельской местности, проявив сочувствие к египетским фермерам. [Iii] В поэзии после Второй мировой войны главные арабские поэты, такие как Бадр Шакер аль- Сайяб, Абдул Ваххаб аль-Баяти (из Ирака), Ахмад Абдул-Мути Хеджази, Салах Абдул-Сабур (из Египта), Адонис (Али Ахмад Саид) и Низар Каббани (из Сирии) написали стихи, в которых исследуется город, а не деревня диалектика.

В то время как арабские поэты обладают разнообразным отношением к городу, представление городских мотивов в палестинской литературе обнаруживает «радикальное отличие от остальной арабской поэзии» (Jayyusi 1992: 35) из-за своеобразной истории борьбы, сопротивления и виктимизация, характеризующая жизнь на палестинских территориях.В дополнение к точке зрения Джаюси также очевидно, что в отличие от арабских мегаполисов, палестинские города, такие как Иерусалим, Яффо, Акко, Газа, Наблус, Галилея и другие, со времен палестинской трагедии воспринимались арабскими / палестинскими поэтами совершенно по-другому. в 1948 году. Для палестинских поэтов город ассоциируется с землей. Другими словами, палестинский город — это часть потерянной родины или лагеря беженцев, которые десятилетиями сопротивлялись захватчикам. Являясь частью палестинской территории, город имеет высшую ценность для палестинского народа, особенно для палестинских поэтов, которые остаются в изгнании, стремясь вернуться к своим корням.Тоска по месту, городу вечна в палестинской поэзии, и ее нельзя уменьшить, потому что она приобрела качество абсолюта. Для палестинских поэтов город, земля, деревня и родина — все это неотъемлемые части их потерянной и вечно желанной мечты.

В отличие от других арабских городов, палестинский мегаполис не представляет угрозы для своего народа. Вместо этого палестинский город защищают его жители на оккупированной территории и жаждут тех, кто вынужден оставаться в диаспоре.Судя по всему, палестинский город занял важное место в современной арабской поэзии, потому что он подвергся насилию, жестокости и государственному терроризму со стороны захватчиков. На протяжении веков он был мишенью для ненависти и злого умысла колонизаторов, однако он смог противостоять всем попыткам искоренить свою арабскую идентичность. Палестинский город является одновременно местом преследований и жертвоприношений, сопротивления и благородного героизма. В отличие от западных городов, которые заселены инопланетными жителями, такими как Пруфрок Элиота, или арабских городов, населенных незнакомцами, чужаками, шлюхами, сутенерами, изгоями и изгнанниками, как в городах Бадр Шакер аль-Сайяб и Ахмед Абдул-Мути Хиджази, палестинский город населен героями и мучениками.Эти герои, которые появляются в современной палестинской поэзии и принимают различные формы, олицетворяют гнев и сопротивление нации, которая часто отказывается сдаваться во время кризиса в мире, где господствуют внутреннее предательство, лицемерие и внешняя гегемония.

Упомянутые выше палестинские городские герои часто появляются в поэзии таких палестинских поэтов, как Самих аль-Касим, Мурид аль-Баргути, Махмуд Дарвиш и другие. Одним из этих героев является Фатима аль-Касима, восьмилетняя девочка из города Рафах в секторе Газа, которая настаивает на помощи раненому палестинскому солдату, несмотря на опасные последствия своей миссии.Истории об этих жертвах / героях пронизывают поэзию Мурида аль-Баргути, например, рассказ о Мохамеде ад-Дуре — одним из самых известных героев современной палестинской истории является Мохамед ад-Дура, палестинский ребенок, убитый на морозе. окровавленным образом израильским танком в Газе. В фильме «Ночь, которой нет равных» аль-Баргути создает образ Мохамеда ад-Дуры — известного палестинского ребенка, который был жестоко убит во время Первой интифады израильским танком, и сцена убийства была заснята телекамерой репортера. транслировался на весь мир.Поэма изображает Аль-Дуру, мученика Инифады, визуализирующего его так, как если бы он возвращался ночью, чтобы навестить свою семью:

Он вошел в свою комнату

его фотография все еще там возле маленькой кровати

Он выбивает двери всех комнат в доме, чтобы разбудить свою семью

Он хочет расспросить их об их жизни под сильным обстрелом

, и они хотят спросить его о его местонахождении после смерти.[iv]

Тогда язык стихотворения становится более эмоциональным и трогательным, поскольку в нем исследуются невыполненные желания и болтовня мечты ребенка и его бедной семьи:

Хотел бы он всех расспросить об их жизни под ночным обстрелом

Они бы хотели, чтобы они могли, спросить его, ужинал ли он

Если он когда-либо страдал от ночного холода, лежа в своей гробнице

и покрывает ли пыль его труп

достаточно, чтобы защитить его от холода могилы

, они хотели бы также спросить его, удалось ли врачам удалить

пуля страха из его сердца

и испугался он до сих пор или нет »

(цитируется по Абдул-Азиз 2004: 5).

По-видимому, вымышленный диалог между Аль-Дурой и его семьей очень показателен, потому что в нем запечатлены ужасные моменты перед его смертью, как это показано в сводках телевизионных новостей, когда он дрожал от страха под обстрелом израильских танков и машин. пистолеты, пытаясь защитить себя, прячась за спиной своего отца. Аль-Баргути умело визуализирует визит Аль-Дуры к своей семье, используя слова, которые раскрывают глубокую печаль несчастной семьи и неспособность родителей поверить в то, что их маленький сын мертв.Поэт, однако, подтверждает смерть Аль-Дура, ссылаясь на разговоры соседей, которые шепчут, что история о возвращении Мохамеда Аль-Дура — всего лишь фантастика, потому что он уже оставил после себя свидетельство своего здоровья: «Его школьная сумка и его тетради». Стихотворение подчеркивает смерть Аль-Дура, подчеркивая, что его кровать все еще пуста, и ссылаясь на его школьную сумку, которая полна дыр от пуль. Отверстия в сумке свидетельствуют о жестокости врага, пули которого пробили как тонкое тело ребенка, так и его школьную сумку.Сумка ребенка, пробитая пулями, — не единственное свидетельство его смерти, но и цвета его блокнотов поблекли. Более того, его мать до сих пор находится в компании скорбящих и тех, кто пришел выразить свои соболезнования после его смерти. Наконец, Аль-Баргути тонким образом завершает полемику по поводу смерти Аль-Дура и сомнения в реальности его ночного визита к его семье: «Тогда, как может мученик вернуться в свой дом / пройтись по нему? ноги под тяжелым ночным обстрелом? »

Действия сопротивления палестинских детей в палестинских городах изображаются как воплощение страданий и агонии нации, борющейся за свое достоинство и остатки разрушенной родины.Поэзия аль-Баргути, повествующая о борьбе палестинцев, является частью попытки противостоять «культуре тирании», которую проповедуют колонизаторы, и культуре подчинения и лицемерия, принятой арабскими правительствами. В интервью Афифу Исмаилу альбаргути отмечает, что «на протяжении всей истории существовали две культуры: культура тирании и культура свободы. Сегодня человечество остро нуждается в свободных интеллектуалах, которые должны создать единый фронт, контркультуру, способную противостоять культуре Пентагона с ее угнетением, несправедливостью, расизмом, пренебрежением к международному праву и принятием радикальных и гегемонистских принципов. идеологии как сионистов, так и новых консерваторов, тех, кто хочет построить американскую империю за счет человечества (Цит. по Ismail 2003: 5).

Существует также множество стихов других палестинских поэтов, в которых говорится о героизме и жертвенности. Один из самых известных персонажей — безымянный герой Дарвиша, который появляется в различных стихотворениях, бросающих вызов сионистским силам, таких как «Удостоверение личности» и «Поэма страны». Очевидно, что приносящий в жертву герой в поэзии Дарвиша, часто описываемый как благородная жертва, способен освободить палестинское коллективное сознание от страха и агонии. В эпизоде ​​ « Поэма о земле » безымянный герой Дарвиша бросает вызов врагу, чтобы тот навсегда остался в палестинском городе:

О, идущие к семени пшеницы

В колыбели пашет мое тело

О вы, идущие к Огненной Горе [город Наблус], пройдите над моим телом

вы, идущие к Скале Иерусалима, пройдите над моим телом

Вы не пройдете »(Джаюси 1992: 151).

Этот безымянный палестинский герой, который бродит по палестинским городам и лагерям беженцев, обычно борется с врагом до конца, и если его убивают, он падает как герой и мученик. Он готов умереть за свою Родину, противостоящую захватчикам. Однако в палестинской поэзии герои, защищающие палестинские города, не доведены до состояния полной виктимизации, потому что это означало бы объявление об окончании сопротивления и исчезновение палестинской мечты о независимости.

Палестинский город между реальностью и мифом

В 1954 году египетский поэт Салах Абдул-Сабур написал стихотворение под названием «Татары получили ударов», в котором исследуется агрессивное нападение Израиля на деревню Кибия, во время которого было убито семьдесят пять невинных граждан и разрушена деревня. В стихотворении Кибья представлена ​​как «наш город», мотив, который приводит к критическому недоразумению, поскольку критики проанализировали стихотворение Абдул-Сабура, связав его с трехсторонним нападением на города Суэцкого канала — в Египте — во время войны 1956 года, игнорируя дату стихотворения. публикации в «Аль-Адаб Журнал» в феврале 1954 г.Поэт обращается к Кибье с плачем: «Татары поразили / разрушили наш невинный город» (Абдул-Сабур 1986: 27 [v]). К концу стихотворения палестинский город остался в руинах, и татарские воины были опьянены своей победой. Аналогия, связывающая татар с сионистами, подчеркивает жестокость захватчиков. В явном виде поэт использует варварскую историю татар, которые сожгли древний город Багдад, в качестве интертекста, чтобы исследовать жестокость сионистского нападения на безруких палестинских граждан в Кибье.

Более того, в палестинской поэзии почти нет разницы между образом города и образа деревни, потому что оба они являются объектами тирании и преследований. Признавая, что и палестинский город, и деревня были разорены жестокими врагами и злобными колонизаторами, палестинский поэт Юсуф аль-Хатиб обращается с ними как с символами потерянной родины и оскорбленного достоинства. В «Озере оливковых деревьев» он раскрывает свою ностальгию по потерянной родине и разрушенной деревне.Выражая тоску по Палестине, палестинский поэт ищет новости о своей родине, спрашивая у ветра, звезд и птиц. Беспокоясь о том, что его дом или деревня станут собственностью Израиля, он пытается успокоить свое беспокойство, прося ветер рассказать ему все о его доме и деревне. Ветер сообщает плохие новости — оливковое дерево во дворе их дома увядло [vi].

Далее сам дом стал унылым, погружающимся в безысходность. Он поворачивается к звездам, но они подтверждают сказанное ветром.В подавленном состоянии он умоляет стаи птиц отнести в его деревню следующее послание:

Ой, наша деревня

Я послал вам стаи птиц

им я сказал: когда вы доберетесь до нашей деревни у реки

выйти и рассказать нашему дому все о

наше горе

Ой наша деревня

Клянусь твоей почвой

мы не пробовали спать

слезы из-за нашей разлуки с вами »

(аль-Хатиб 1957: 17 [vii]).

Такая ностальгия по палестинской родине, изображающая палестинскую деревню / город как жертву, полностью исчезла из палестинской поэзии после (1967). Вместо жертвы / города у нас есть город-герой, «город как обитель сопротивления, мучеников и могила» для захватчиков.

Палестинский поэт Мурид аль-Баргути также одержим палестинскими городами, связанными с борьбой, сопротивлением и мученичеством. В стихотворении «В сердце», собранном в его «Поэтических произведениях», он говорит:

Есть планеты во вселенной

наша земля — ​​это планета

который состоит из

континентов

Азия — это континент

, который состоит из

стран

Палестина — страна

В Палестине есть города

В городах есть улицы

Демонстрация на улицах

На демонстрации идет молодой человек

В груди молодого человека сердце

В сердце молодого человека пуля »

(аль-Баргути 1997: 378-79 [viii]).

В отличие от других арабских поэтов, которые изображают свои города как воплощение политической коррупции, морального застоя и подчинения, аль-Баргути фокусируется на проблемах протеста, сопротивления и мученичества, неотъемлемых от жизни в палестинском городе, находящемся под оккупацией. Связывая демонстрации на улицах палестинских городов с другими географическими подробностями о расположении Палестины — арабской страны на азиатском континенте — как части Земли, которая, в свою очередь, является частью планет, составляющих всю вселенную, поэт придает палестинскому делу глобальные масштабы, подтверждая его центральную роль во всем мире.В книге «Я кладу правую руку на правую щеку» аль-Баргути упоминает города Иерусалим, Хайфа и Акко, вспоминая воспоминания палестинских детей в этих прекрасных городах и сравнивая их с болезненными воспоминаниями палестинских беженцев, живущих в городах. изгнания, как Рим, Париж и Афины. Кроме того, в своей впечатляющей поэме «Акко и шум моря» аль-Баргути запечатлел сцены сопротивления и борьбы (хотя поэт не любит, когда его называют поэтом сопротивления) в различных палестинских городах, таких как Акко, Иерусалим, Ледда и Газа.

Поэт утверждает, что «повсюду на оккупированных территориях ощущается беспокойство» и «печаль на пороге» / «это море, его волны бушуют в берег, это штурм». В этот решающий момент город Акко осознает значение предательства и измены: «запах предательства витает в воздухе, и звезды скрывают свое зло». Исторически сложилось так, что город Акко во время одного из древних европейских крестовых походов был повторно оккупирован врагами из-за арабо-арабского заговора.Намек на предательство и заговор в древнем Акко вызывает аналогичные инциденты в современной истории Палестины до войны 1948 года, вплоть до Кэмп-Дэвидского договора и тайных соглашений Осло. Город Акко в стихотворении олицетворяется как женщина, которая понимает, что «время радости надумано», когда она (город) видит «улыбку волка и смех павлина» (ал- Баргути 1997: 605). Ссылки на «волк» и «павлин» относятся к арабским и неарабским лидерам, участвующим в позорных договорах, игнорирующих тяжелое положение палестинского народа.Затем поэт обращается к другим городам в Палестине, которым, как и Акко, угрожают безжалостные враги и местные заговоры: «Иерусалим превращается в демонстрацию / Демонстрация идет в Назарет и в осажденный город Газа /, который живет в состоянии протест »(аль-Баргути 1997: 607).

В поэзии аль-Баргути жители палестинских городов не являются инопланетными жителями, как их коллеги в западной и арабской поэзии, но они живут в состоянии постоянной революции: «Они участвуют в демонстрациях даже в молчании / даже в их голоде и даже тогда, когда им угрожают ».Звук «галилейских коней», который слышен в городе Ледда, является подтверждением существования единого / коллективного палестинского сознания, бросающего вызов иностранным колонизаторам и арабским заговорщикам:

Акко живет в сердцах людей

в зернах пшеницы и в церковных колоколах

в сгоревших резиновых покрышках на улицах городов

в тишине ударов

в молчании рыбаков

в свадебных церемониях

на имя новорожденного

в крови, хлынувшей из шеек лошадей

Акко переезжает с места на место, шепча свой секрет [ix] »

(аль-Баргути 1997: 608-9).

Стойкость и стойкость города Акко — символ духа сопротивления, охватившего другие палестинские города. В этом контексте аль-Баргути указывает, что «города на моей родине похожи, несмотря на их различия», потому что все жители этих городов полны решимости бросить вызов «сионистской полиции» и «автоматам [x]». В палестинских городах, продолжает поэт, «школьные книги противостоят» «армейским машинам», подтверждая важность образования для палестинцев.Поэт заканчивает стихотворение, подчеркивая, что город Акко, как и все палестинские города, продолжит свой путь боли, борьбы и сопротивления «между мертвыми и их мясниками / между волком и павлином», неся «запах истории в ладони ее рук »(аль-Баргути 1997: 615).

Подобно Акко, древнему палестинскому городу, другие города Палестины являются старейшими в мире и сыграли жизненно важную роль в прогрессе великих цивилизаций.У каждого из палестинских городов своя история, и каждый получает свою репутацию благодаря историческим, религиозным или политическим факторам. Такие города, как Иерусалим, Вифлеем и Хеврон, чрезвычайно важны из-за их религиозного статуса. В то время как такие города, как Иерихон, Наблус и другие древние города сыграли большую роль в истории, другие города, такие как Газа, Яффо, Хайфа, Галилея и Рамаллах, получили свою репутацию благодаря своему политическому, экономическому, географическому и стратегическому значению.В истории и литературе палестинский город, в отличие от других арабских городов, получил огромное значение из-за его исторического и политического значения.

Изображаемый либо осажденным, либо оккупированным узурпаторами, палестинский город в арабской поэзии занимает первостепенное положение из-за его истории сопротивления и борьбы. В отличие от арабских городов, которые часто ассоциируются с отчуждением, одиночеством, тиранией и политическими заговорами, палестинский город никогда не является Содомом или Гоморрой, никогда не является источником угрозы или хранилищем мерзости и коррупции; это скорее город-жертва.В «Часы» палестинский поэт Самих аль-Касим описывает палестинский город как щит, веками бросающий вызов военной машине врага. В палестинском городе преобладали захватчики, но он так и не сдался:

Мой город пал от врага

а часы продолжали тикать на стене

собственный микрорайон снесен

улица упала / а часы продолжали тикать на стене

мой дом разрушился

даже стена упала / Но часы остались

тикает и продолжается »

(Джаюси 1992: 254).

Помимо упомянутых выше городов, другие палестинские города увековечены в поэзии арабских / палестинских поэтов. Например, Хасан аль-Бехайри говорит об Акко и Яффо, описывая улицы Яффо после палестинской катастрофы в 1948 году. Более того, Салем Джубран раскрывает свои чувства к городу Сафад:

О Сафад, я стал чужим на твоих улицах

ты мне тоже чужой / твои дома просят оставить

И люди ваши заставляют меня уйти »

(цитируется по Dahbour 2004: 6 [xi]).

В своей знаменитой «Поэме о земле» Махмуд Дарвиш вспоминает город Галилею:

Я сын простых слов, я мученик карты

семейство абрикосовых цветов

О вы, держащиеся за край невозможного

От начала до Галилеи

Верни мне мои руки, верни мне мою личность »

(Джаюси 1992: 148).

В том же стихотворении поэт бросает вызов врагам, клянясь, что захватчики не смогут навсегда узурпировать палестинскую землю.Здесь он ссылается на изображения Наблуса и Иерусалима:

О вы, идущие на Гору Огненную [город Наблус]

пройдите над моим телом, идущие к Скале Иерусалимской

пройти по моему телу

Ты не пройдешь: О ты, проходящий над моим телом

Я земля в теле

Не пройдешь

Я — земля пробуждающаяся

Не пройдешь

Я земля, но вы ходите по земле

в ее пробуждении

не пройдешь

не пройдешь »

(Джаюси 1992: 151).

Далее, в своем стихотворении «Здесь мы останемся», Тауфик Зайяд бросает вызов захватчикам, которые стремятся переселить всех палестинцев за пределы их городов и родины:

В Ледде, в Рамале, в Галилее

останемся

как стена на груди

и в горле

как осколок стекла

шип кактуса

и в твоих глазах песчаная буря »

(Джаюси 1992: 486).

Более того, Самих аль-Касим в «Девушке из Рафаха» рассказывает историю героизма и самопожертвования девушки из маленького города Рафах.Даже когда в городе действует комендантский час, его жители совершают ритуал героизма и жертвоприношения:

акация поникающая

Ворота Рафаха запломбированы воском

и закрыто комендантским часом

девичья работа

нести хлеб и бинты

к раненому бойцу

она должна перейти улицу

чужими глазами

отслеживается прицельными приспособлениями.

Несмотря на эти трудности, девушка настаивает на завершении своей миссии: «дверь дома в Рафахе / открывается, как рана» (Jayyusi 1992: 380).К концу стихотворения израильские солдаты арестовали девушку, а утром «состоится заседание суда по делу преступника / восьмилетнего ребенка Фатимы» (Jayyusi 1992: 381).

Более того, в «Детях Рафаха» Самих аль-Касим описывает сцену сопротивления в осажденном городе:

на окраине города

дети длинных историй

книг собирали,

рамок для картин и колышков,

на строительство баррикады

преградить путь Тьме «

(Джаюси 1992: 47).

Здесь Рафах — не город поражений, который преследует остальную арабскую поэзию. Но Рафах изображен как город сопротивления после поражения, который, по словам Махмуда Дарвиша, «разрывается анемонами». Он восклицает в «Бездне города»:

О благородный город наш!

Цемент ваших улиц приобрел импульс

и каждая арка тесьмой «

»

(Дарвиш 1980: 401).

Дарвиш видит «последний оплот» не только в своем городе, но и в Бейруте.Для него Бейрут — последняя оставшаяся якорная стоянка для людей, которым отказано в убежище в их собственном городе.

По словам Сальмы Джаюси, «символ потерянной Палестины и возвращенной Палестины, невинных потерянных и невинных вновь обретенных — это город, в основном город Яффо [xii]». Несмотря на то, что такие города, как Иерусалим, Хайфа, Акко, Сафад, Газа и другие упоминались в арабской / палестинской поэзии, «Яффа остается центральным символом», согласно Джайюси, вероятно, потому что «апельсин, один из самых ярких цветов Палестины. вдохновляющие символы флоры связаны с Яффо, где до 1948 года в Палестине процветало так много арабских апельсиновых рощ »(Jayyusi 1992: 35).В дополнение к тому, что сказал Джаюси, уместно утверждать, что Яффо на протяжении всей истории был важным стратегическим городом. Город издревле был объектом завоеваний и нашествий. Список тех, кто оккупировал Яффу, включает Тутмоса Третьего, царя Давида, царя Соломона, ассирийского царя Сеночериба, персов, крестоносцев, британцев и, наконец, сионистов в 1948 году.

В течение 1950-х годов, десятилетия, которое последовало за поражением арабов в войне 1948 года, оккупацией большего количества палестинских территорий и созданием государства Израиль, арабские поэты, которые вообразили себя, написали о палестинских городах значительный объем декламационных стихов. как участие на дискурсивном уровне в борьбе арабов за освобождение Палестины.Во время своего социалистического / реалистического периода иракский поэт Абдул-Ваххаб аль-Баяти написал самые известные стихотворения, когда-либо написанные о палестинском городе, «Оды Яффо», включенные в его антологию Слава детям и оливковые деревья ( 1956). Последовательности поэм Яффо включают пять стихотворений: «Песня», «Колючая проволока», «Письмо», «Слава детям и оливковым деревьям» и «Возвращение».

Первое стихотворение «Песня» описывает влияние колонизации на местных жителей Яффо, противопоставляя город Иисусу Христу:

О Яффо, твой Иисус в узах,

Обнаженный, рвущиеся в него кинжалами,

за переходами границ

А над вашими куполами плачет облако

И летучая мышь в полете.

О красная роза, О весенний дождь

Они сказали — пока в твоих двух глазах умирает день

И слезы высыхают, несмотря на печаль сердца —

Они сказали: «Наслаждайтесь ароматом бычьего ока Неджда,

.

И как стыдно я плакал:

«Ибо после этого вечера не будет уже воловьего глаза»

Ибо Иуда и дорога захлопнули дверь

Пустынные и твои мертвые дети

Без могил едят

Их печень, и они спят на тротуарах твоих »

(Хадхим 2001: 90).

Первые строки, включающие христианские символы, представляют Христа и город Яффо как часть сообщества страданий.

Подобно Христу на кресте, жители Яффо ежедневно распинаются захватчиками. Значение первых строк подтверждается ссылками на «Иисуса в оковах», «голые кинжалы, рвущие его», «дверь», которую «захлопнул Иуда», и «мертвых детей без могил». В то время как основной символизм «Песни» интегрирован в распятие Христа, акцент также делается на страданиях городских беженцев от рук Иуды, который закрывает ворота города и врата милосердия на их лицах: « дверь захлопнула Иуда ».Из-за жестокости колонизаторов город Яффо плакал, и слезы у нее высыхают, несмотря на душевную боль: «И слезы высыхают, несмотря на сердечную скорбь». Свет над куполами Яффо превращается в тьму (из-за колонизации и оккупации), которая является подходящей средой для летучей мыши, символа захватчиков города. Ссылка на древние арабские племена и использование Неджд как синонима Яффо является подтверждением арабской идентичности города [xiii].

Иерусалим по-арабски / палестинская поэзия

Исторический город Иерусалим важен не только для арабов (мусульман и христиан), но и для евреев.Великий израильский поэт Иегуда Амихай, используя Ветхий Завет в качестве интертекста, говорит:

Если я тебя забуду, Иерусалим,

Тогда пусть мое право будет забыто.

Пусть мое право будет забыто, и мое левое запомнит.

Пусть моя левая помнит, а правая близка

И рот твой у ворот откроется [xiv]

В отличие от других городов, связанных с отчуждением, одиночеством, тиранией и коррупцией, Иерусалим не представляет угрозы для своего еврейского народа.Кроме того, его люди не питают к нему ненависти или злопамятства, поэтому

Я буду помнить Иерусалим

И лес забудь — моя любовь вспомнит,

Открою волосы, закрою окно,

Забуду мое право,

Забуду мою левую

Если не дует западный ветер

Я никогда не прощу стен,

Или море, или я.

Если мое право забыть

Моя левая простит «

(Amichai 1987: 13).

Для еврейско-израильского поэта Иерусалим отличается от любого другого города в мире — это город предков и древних еврейских империй, упомянутых в Талмуде, поэтому он готов пожертвовать своей кровью, защищая город:

Я забуду всю воду,

Я забуду свою мать.

Если я тебя забуду, Иерусалим,

Пусть моя кровь будет забыта.

Я коснусь твоего лба,

Забудьте мою,

Изменение моего голоса

Второй и последний раз

Самый страшный из голосов

Или тишина “

(Amichai 1987: 13).

Как и в арабской поэзии, в поэзии Иегуды Амихая Иерусалим рассматривается как женщина, мать. В этой связи Билли Мелман обсуждает тенденцию британских евангелистов феминизировать Иерусалим и приручать его географию. Из любви и преданности британские евангелисты сравнивают Иерусалим с женщиной, которую «мы не видели много лет и которая прошла через множество перемен и несчастий, из-за которых роза на ее щеках поблекла, а плоть поблекла. иссохла, и кожа ее стала сухой и увядшей, и лицо ее покрылось морщинами старости; но который все еще сохраняет некоторые общие черты, по которым мы узнаем в ней ту же личность, которая раньше была радостью круга, в котором она двигалась »(Цит. по Шамир 2003: 38).

После оккупации Восточного Иерусалима после военного поражения арабов в войне 1967 года арабские поэты осудили арабские режимы, которые не смогли защитить священный город. В стихах «Сукинины / Авлад аль-Кахба», самом известном отрывке провокационного длинного стихотворения Мудхафара ан-Навваба Watariyyat Layliyya / Night Strings , иракский поэт критикует побежденных арабских правителей, обвиняя их в ответственности за потерю. Иерусалима и Палестины. Используя арабский сленг и нецензурную риторику, поэт плачет от гнева:

О сукин сын, (Авлад Аль-Кахба)

Иерусалим — невеста вашего арабизма

зачем ты отправил ночных прелюбодеев в ее спальню

трусливо сжимаясь за дверьми

смотрит сцену изнасилования

и слушая ее крики и призывы о помощи

при нарушении девственности

вы все пытаетесь вывести свои мечи

делает вид, что отомстит за изнасилованную честь

вместо убийства насильников

ты начинаешь на нее кричать

требуя от нее молчать и скрыть скандал

вы даже заставляете ее заткнуть рот, чтобы сохранить арабскую честь от позора

вы действительно очень уважаемые люди

позор вам, позор вам всем

сукиных сыновей

Как может молчать изнасилованная женщина? [Xv] »

(Ан-Навваб 1985: 50).

Изображая Иерусалим девственницей, изнасилованной инопланетными захватчиками, ан-Навваб стремится подчеркнуть арабскую идентичность Палестины и ее священного города, а также жестокость колонизаторов. Изображая арабских правителей как группу трусов, которыми манипулируют империалистические силы, поэт подтверждает невозможность освобождения Палестины или создания палестинского государства при нынешних политических обстоятельствах в регионе. В гневном тоне ан-Навваб обращается к арабским лидерам и политикам:

Сукины сыновья

Я должен раскрыть твою грязную реальность

правда в том, что даже самые благочестивые и добродетельные из вас

Те, кто называет себя патриотами, целомудренными и праведными

отвратительнее, чем отвратительно пахнущий свинарник

а теперь пора выставить на всеобщее обозрение ваши скандалы

теперь пора снять с вас лицемерные маски

сукиных сыновей, вы убили счастье арабского народа

Во всех столицах арабского мира »

(Ан-Навваб 1985: 51).

Не желая защищать и восстанавливать арабскую землю и святые города, которые Израиль взял силой, арабские правители, по словам поэта, должны быть убиты и похоронены на навозе истории. Чтобы вызвать чувство презрения и стыда по отношению к арабским правителям, поэт эффективно визуализирует сцену изнасилования, где Иерусалим, священный символ мусульман, христиан и евреев, похищается и разоряется вторгшимися врагами в присутствии всех арабских правителей, которые являются бессовестными очевидцами преступления.

Более того, иракский поэт Хамид Саид в «Умирая на грани смерти» олицетворяет Иерусалим как арабскую женщину, вынужденную монгольскими лошадьми остаться в изгнании:

На улицах Мадрида Иерусалим снимает блузку

Она голая и голодная

Вечерний вид из окон

Мадрид узнает ее и закрывает

все двери

Страх выпивает бокал сладкого вина

И Мадрид пьет кровь своих детей ».

(Джаюси 1987: 398).

Кроме того, в стихотворении под названием «Моя нация» из его антологии The Fever / Al-Humma саудовский поэт Гази аль-Кусайби отвергает любые мирные переговоры, которые привели бы к потере Иерусалима и унижению исламистов / Арабская нация. В стихотворении Иерусалим изображен как добыча в когтях вторгшихся монстров. Саудовский поэт кричит в агонии: «Мы открыли двери Иерусалима для узурпаторов [xvi]» после того, как позволили им оккупировать Западный берег, поэтому «палестинская земля истекает кровью и стонет».Кроме того, в стихотворении под названием «Бейрут» из той же антологии аль-Кусайби подчеркивает, что все оккупированные арабские территории не могут быть восстановлены путем мирных переговоров с безжалостным врагом. Оккупированные арабские земли можно было восстановить только кровавыми жертвами и кровоточащими ранами:

Оккупированные территории никогда не будут восстановлены

, если они не сожжены огнем и не омыты кровью кровоточащих ран

в день освобождения »

(Аль-Кусайби 1982: 38).

В стихотворении «Иерусалим и час» Рашида Хусейна, палестинского поэта, озабоченного главным образом затруднительным положением палестинцев, находящихся в осаде как на оккупированных территориях, так и в изгнании, поэт подтверждает непрерывность сопротивления арабов этим силам. зла:

час в Иерусалиме превратился в борьбу

Все рожденные в Иерусалиме будут превращены в бомбы

И они правы

Все рожденные в тени бомбы

станут бомбами.

Поэт рассказывает о жертвах израильской оккупации священного города:

В Иерусалиме был час: Кто-то убил

Раненый, ноги ребенка

украдено у него напалмом

Безногий ребенок ходит на руках и глазах

нести мечты, хлеб и привет бойцу

всякий раз, когда ребенок проходит

те, кто оккупируют и правят Иерусалимом

Ребенок, девочка

их глаза и их устройства

поиск в ее груди, ее утробе, ее разуме

для оружия, для бомбы.

(Джаюси 1992: 272).

Поэт утверждает, что, невзирая на жертвы и потери среди гражданского населения, палестинцы — это «нация, которая, несмотря на / успокоение и ступор /, однажды восстанет в гневе» (272). В связи с этим, Муджахид Абдул-Монейм Муджахид, египетский поэт, говорит об Иерусалиме в «Подсолнухе в поисках солнца», говоря:

Когда я собирался поблагодарить

ты перенаправил шаги моего сердца

в сторону Иерусалима

Обращайтесь к своей благодарственной молитве к сердцу, вы сказали

или в Иерусалим, ибо у обоих

стать моим солнцем

твоя любовь изменила меня в этом

Варвар, возраст

Я уже не подсолнух »

(Энани 1996: 207).

В своем исследовании Религиозный фактор в современной египетской поэзии [xvii] Саад аль-Джизави утверждает, что в 1930-х и 1940-х годах египетские и арабские поэты писали стихи, посвященные Иерусалиму по случаю (Аль-Исра? -Валь- Me’r? J). Эти стихи связаны не только с ежегодным религиозным праздником Аль-Иср? -Валь-Мери, но также с палестинской проблемой и политическим будущим священного города. В годовщину Аль-Исра-Валь-Мерджа и во время подобных религиозных праздников, таких как начало Рамадана, многие арабские поэты писали стихи об Иерусалиме, в которых религиозная тема сочеталась с политическим вопросом Палестины.Например, Мохамед аль-Халифа, поэт из Алжира, написал в 1937 году стихотворение, в котором выражает свое горе по поводу насилия, совершенного против палестинцев в Иерусалиме: «В Плачущем Иерусалиме зверства продолжаются, несчастья и похороны сокрушают нас / О благословенный месяц [ Рамадан] случится ли, что наши бедствия подошли бы к концу / и наше славное прошлое воскреснет ». [Xviii]

Религиозные события, такие как начало Рамадана и ночь Аль-Иср? -Валь-Мердж, вызывают чувство печали, поскольку они напоминают поэтам о неспособности арабских правительств освободить Иерусалим.Эти события также напоминают поэту о мрачной судьбе Иерусалима и его жителей и вызывают подозрения и опасения по поводу будущего дела палестинцев. Кроме того, Сулейман Захир, поэт из Ливана, в 1931 году написал стихотворение под названием «Память Аль-Мерджа [xix]», вспоминая легендарное путешествие Пророка Мухаммеда в Иерусалим, чтобы напомнить членам Всеобщего исламского конгресса, что они были проведение собраний в «благословенную ночь» и в «благословенном месте» (Zaher 1954: 15), поэтому во время празднования этого религиозного события — годовщины Аль-Иср? -Валь-Мер? Дж — следует предпринять некоторые действия спасти Иерусалим.

До 1948 года страх перед будущим Иерусалима проявлялся в воспоминаниях об исходе мусульман из Андалусии. Поэты, вспомнившие мусульманский опыт древней Испании, склонны сравнивать то, что произошло с мусульманами в Андалусии в пятнадцатом веке, с нынешним положением дел в Палестине, утверждая, что Иерусалим может быть потерян, как Гренада, последнее мусульманское королевство в Андалусии из-за арабов. / Отсутствие бдительности и политической воли у мусульман. Ливанский поэт Мохамед Шам-ад-Дин в своей книге The Refugee Woman (1951) вспоминает потерю Испании мусульманами, используя мотив Гренады в качестве объективного коррелята для обозначения ожидаемой потери Иерусалима:

Воспоминания о Гренаде и испанской трагедии

пробудитесь в моем сердце

я сдержал слезу на глазу

сегодня выглядит не более чем копией вчерашнего дня.[xx]

Далее, иракский поэт Мохамед Махди аль-Джавахири в «Кровоточащей Палестине», написанной после трагических событий Бурак (этнические столкновения между арабами и евреями в Иерусалиме) в конце 1920-х годов, проводит аналогию между Иерусалимом и Андалусией. Эта аналогия, по-видимому, была вызвана состоянием инерции, проявленным арабами, которое было аналогично состоянию мусульман в Испании в прошлом:

Раны Иерусалима переполнились, вспоминая рану в Андалусии, которая не зажила

подобно Андалусии, мусульмане потеряют Иерусалим и даже заставят Каба и Аль-Харам следовать за ними.[xxi]

(Аль-Джавахири 1980: 475).

Упоминание Иерусалима в арабской поэзии также связано с отсылками к ранним мусульманским / арабским героям, особенно Саладину. Фактически, арабские поэты называют имена бывших арабских / мусульманских героев источниками вдохновения, чтобы зажечь пламя отваги в сердцах современных арабов. Используя исламских деятелей, таких как Саладин, который сокрушил крестоносцев рогами Хеттина и Халида бин Алвалида, известного воина ранней исламской эпохи, победившего персов, поэты стремятся напомнить арабским читателям о славном прошлом своих предков. время Иерусалим в опасности.

Великий мусульманский герой Саладин (Салах ад-Дин аль-Айюби) получил свою репутацию благодаря своей исторической победе над крестоносцами в битве при Хеттине (1187 г.). Герой, который отвоевал Иерусалим у крестоносцев и победил их, рассматривался в 1930-1940-х годах в контексте попыток защитить Иерусалим от новых крестоносцев. Арабский поэт-христианин Рашид Салим аль-Хури призвал Саладина подняться из могилы, чтобы спасти священный город, который он спас в прошлом, чтобы преподать «новым крестоносцам» еще один урок.В стихотворении «Декларация Бальфура» (1929) он сказал: «Саладин! Ваши люди призывают вас воскреснуть из мертвых / ваше рыцарство / не позволит вам спать, пока они начеку / Крестоносцы забыли урок / они получили от вас / Так что вернитесь и напомните им [xxii] »(Аль-Хоуи 1962: 77).

После событий в Бураке в 1929 году — столкновений между палестинцами и евреями и сожжения мечети Аль-Акса — призыв к джихаду / священной войне для защиты Иерусалима от новых крестоносцев представлял собой заметную тенденцию в арабской поэзии того времени.Поэт аль-Махджари, Абу аль-Фадл аль-Валид в «Песне Иерусалима» обращается к Иерусалиму с просьбой, чтобы город напомнил Западу о том, что случилось с их армиями, когда они вторглись в Палестину, «полные надежд и стремлений», но ничего не добились, кроме « смерть и неудача ». Призыв к джихаду достигает апогея в знаменитом стихотворении Али Махмуда Таха «Призыв к самопожертвованию». Поэма была написана незадолго до того, как армии нескольких арабских стран собирались войти в Палестину во время войны 1948 года. В стихотворении восемь из двадцати стихов начинаются со слова «брат».

В начале стихотворения поэт указывает, что «угнетатели — захватчики» превзошли все пределы в преследовании арабов в Палестине. Он считает джихад неизбежным и обязательным. Далее Таха оправдывает свой призыв к джихаду тем, что Иерусалим, священный город, находился в критической ситуации: «Брат, враги точат ножи, чтобы убить наших сестер в Иерусалиме [xxiii]» (Taha 1962: 223). Таха ясно дает понять, что под угрозой находились как христианские, так и мусульманские святыни в Иерусалиме.Таким образом, мусульмане и христиане должны бок о бок сражаться за общее дело: «Брат! Спешите в Киблу (молитвенное направление в сторону Кабы) Востока и Запада, чтобы защитить церковь и мечеть ». Более того, Илья Абу Мади, поэт-христианин-маджари, говорит об Иерусалиме иначе. Обращаясь к сионистам, он говорит, что Бальфур должен был отдать им британскую территорию в Лондоне, а не арабскую, потому что «Лондон просторнее нашего Иерусалима, а вы [сионисты] — близкие друзья британского народа».

В Земля мучеников, бахрейнский поэт Ибрагим аль-Урайид написал известное стихотворение об Иерусалиме и его будущем между «сионистской агрессией и арабской алчностью». В своем томе, который содержит эпическую поэму о городе, аль-Урайид отражает представление о том, что король Иордании Абдулла сыграл важную роль в поражении арабов в войне 1948 года из-за своего желания присоединить то, что могло остаться от Палестины, к его королевству. . Из-за этой веры Зафир, палестинский арабский пастух, говорит своей жене Даад, что он убьет царя, чтобы спасти Иерусалим: «Я за это, О Даад, майское время меня не подводит, так что Иерусалим и два святых Мечети / могут быть избавлены от его предательства [xxiv] »(Аль-Урайид 1951: 114).

Уродливый образ Соединенных Штатов начал заменять образ Великобритании как виновного партнера после войны 1948 года из-за антипалестинской роли, которую США сыграли в арабо-израильском конфликте, который подготовил почву для потери Иерусалима. В своем стихотворении «Палатка и луна / Аль-Хайма валь-Камар» Сабир Фалхут атакует американскую внешнюю политику на Ближнем Востоке в частности и в странах третьего мира в целом. Написанная после войны 1967 года и последующей оккупации Иерусалима, спикер в стихотворении обратился к американским астронавтам, высадившимся на Луну в 1969 году, напоминая им о проблеме палестинских беженцев и потере Иерусалима, а также других городов и стран из-за высокомерие и жестокость американской внешней политики:

От разрушения на Луне / вы аплодируете миру

Но обмануть могла только жестокая мафия

Ты, наполняя землю болезнями

в Иерусалиме, Суэце и Вьетнаме

Поднимите голос возгласами приветствия и похвалы

для мира / твои клыки, твои ногти

в нашей израненной земле / в моей разорванной палатке

являются свидетелями преступления »

(Сулейман 1984: стр.111).

Как и Сабир Фалхут, Бадр Шакер ас-Сайяб также связывает Иерусалим с проблемой беженцев. В «Караване несчастных» трагедия палестинских беженцев не ограничивается потерей земли, домов и священных городов, они лишены прав человека: «Они не только изгнали нас из наших / деревень и городов. / но также и из жилищ человечества »(Сулейман 1984: 112). Потеря города здесь означает потерю дома, уход в изгнание, чтобы умереть там в тишине.

Заключение

Сопровождав своего отца в ностальгическом визите в родной город — Яффо — он уехал в 1948 году, палестинский мыслитель Омар Аль-Каттан рассказал нам следующее: «В том году город сдался еврейским силам 13 мая. До капитуляции Яффо был одним из крупнейших и богатейших городов Палестины с населением более 120 000 человек. Действительно, согласно плану раздела Палестины, принятому ООН в 1947 году, город был отдан арабам, хотя он находился в центре зарождающегося еврейского государства (Цит. По Gohar 2002: 49).Аль-Катан утверждает, что как только британское правительство объявило о своем намерении уйти из Палестины, Яффо стал ареной самых ожесточенных боев между плохо вооруженными палестинскими нерегулярными формированиями и ополченцами Хагана и Иргун, оснащенными самым современным оружием. оружие в то время.

К тому времени, когда он сдался, Яффо превратился в город призраков, его жителей сократилось до трех или четырех тысяч. Хагана, которая двумя днями позже должна была стать официальной израильской армией, приказала всем оставшимся палестинцам собраться в одном районе, Аджами, где более года они были окружены забором из колючей проволоки и запрещены к выезду.Действительно, до шестидневной войны 1967 года жители Яффо не могли покинуть свой родной город без специального военного разрешения; и до 1998 года муниципалитет Тель-Авива, аннексировавший Яффо, очень редко выдавал арабу разрешение на строительство или ремонт его или ее дома в соответствии с повествованием аль-Каттана (цитируется по Gohar 2002: 63).

Абдул-Ваххаб аль-Баяти, адресованный городу Яффо, «Слава детям и оливковым деревьям» (одна из «Од Яффо») усиливает призыв к борьбе, прославляя революционный дух палестинцев и арабского народа как целое.Иракский поэт, используя декламационный стиль, воспевает боевой дух армии арабизма, детей-беженцев в палатках города, мучеников и живых, стойко стоящих перед лицом врага:

Слава мученикам и живым из народа моего

И разорванным на части, стоящим непоколебимо.

Слава детям в ночи мучений

И в палатках.

Слава оливковым деревьям в стране мира

Маленьким воробьям, ищущим в пыли

Моего поля и армии, расположенной на границах

моей великой родины

Армия арабизма и спасения —

Слава поэтам и писателям, любителям жизни

Сегодня ведется роковая битва

И поражая рук тиранов.

Слава больным на постелях плача

И трудящимся

Матери »

(Хадхим 2001: 92).

В заключительном стихотворении «Оды Яффо» «Возвращение» палестинские беженцы, которые были вынуждены покинуть Яффо и другие палестинские города и деревни, изображены как герои, которые, несмотря на голод и рассеялись по палатки, обладающие силой изгнать угнетающую ночь оккупации:

Ночь прогоняется светильниками очей

Глаза ваши, рассеянные, голодные братья

Под звездами.

Мне как будто приснилось, что я вымощена цветами и слезами

Твоя дорога. / И как будто Иисус

С вами возвращались в Галилею

Без креста «

(Хадхим 2001: 92).

Самая яркая перемена во всей «Оде Яффо» связана с фигурой Иисуса Христа, который в первом стихотворении встречается в цепях, обнаженный с кинжалами, разрывающими его на кресте. Тем не менее видение Христа, возвращающегося с другими палестинскими беженцами, которые возвращаются в Галилею, в последнем стихотворении воплощает окончательную веру поэта в победу справедливости над угнетением в Яффо и Палестине.Христос, избавляющийся от креста, подобно палестинским беженцам, избавляющимся от оккупации и изгнания, виден в Галилее, представляет собой свидетельство торжества справедливости.

Палестинский город занял важное место в современной арабской поэзии, потому что он подвергся насилию, терроризму и жестокости захватчиков. Террор, связанный с палестинским городом, — это «внешний» террор, причиненный ему не его собственным народом, как в других арабских городах, а чуждыми агрессивными силами.Палестинский город — это не только город-жертва, но и место героизма, сопротивления и пристанище патриотической борьбы. На Западе этот образ искажен, поэтому Натали Хардал саркастически отмечает: «В Америке я смотрела бы телевизор, слушая CNN, говоря, что израильтяне требуют, чтобы терроризм был остановлен. Здесь все, что я вижу, — это терроризированные дети, которые больше не знают, что они дети. Милошевич предан суду, а что насчет Шарона? Я наконец одеваюсь, стою прямо перед окном и подавляюсь слюной, когда начинаются выстрелы, истребители F-16 проходят в своем распорядке дня »(Цит. По Gohar 2008: 35).

Арабо-американская поэтесса Натали Хардал описывает жителей города Газа как заключенных, живущих в лагере смерти. Как американка, ей стыдно за себя, и поэтому она «прячется, как шлюха, стыдно!» Она описывает разрушительное воздействие войны против палестинских граждан в городе Газа: «Каждый дом — это тюрьма, каждая комната — клетка для собак». Палестинский народный танец, особенно дабка (палестинский народный / фольклорный танец), больше не является частью жизни, потому что палестинцы участвуют в похоронах и погребальных ритуалах своих умерших детей.По словам Хардала, Газа превращена в лагерь для задержанных. Нет ни улиц, ни больниц, ни школ, ни аэропорта, ни воздуха, чтобы дышать — «И вот я в комнате за окном, беспомощный, бесполезный», — говорит поэт.

Как и Хардал, Конни аль-Ремахи была взволнована жестокостью огромной израильской военной машины, использованной против безруких детей Газы. В стихотворении под названием «Газа» аль-Ремахи описывает город Газа во время Второй интифады. Написанное в июле 2002 года, стихотворение обсуждает бесчеловечное убийство палестинских детей жестокой и порочной израильской военной машиной без каких-либо стратегических причин:

Крошечное безжизненное тело

Все в белом,

Совершены поминальные молитвы,

День сменяется ночью

Еще одна безликая жертва

О несправедливости и ненависти.

Как можно быть таким невинным

Постигла такая участь? »

(Аль-Ремахи 2002: 8).

Поэма повествует о зверствах, совершенных израильской армией против палестинских беженцев и невинных детей. аль-Ремахи продолжает:

Его улыбка была путеводной звездой,

Его смех, сладкая песня.

Отцовское горе, материнские слезы

Течет всю ночь напролет.

Разбросаны сломанные игрушки,

Кучи щебня на земле.

Нет больше смеющихся детей,

Горький плач, единственный звук.

Невинность детства

Дико увезли.

Пустые лица, наполненные болью,

Выглядишь слишком стар, чтобы играть.

Жизнь, наполненная горем,

С яростью и горькой болью »

(Аль-Ремахи 2002: 88).

В знаменитом разделе «Сукинины» / «Авлад аль-Кахба» на сайте Watariyyat Layliyya / Night Strings, ан-Навваб жестко критикует арабских и палестинских бывших революционеров, которые продвигали дело палестинского народа, бросающего палестинских беженцев. живущие в изгнании в своих родных городах.Ан-Навваб показывает свое презрение и осуждение тех политических спекулянтов и оппортунистов, которые пользуются палестинской трагедией, зарабатывая деньги и богатство за счет истекающей кровью нации:

Когда ночь покрывает покрывало

Чашки для виски трескаются, клянусь, что Иерусалим

— невеста вашего арабского национализма

добро пожаловать, добро пожаловать

Кто продал Палестину, кроме болтливых революционеров?

Я поклялся бутылкой вина

хотя чаша наполнена только смертельным ядом

И от этого непереваренного революционера — морских устриц в Бейруте

развитие большого живота, пока его шея не становится невидимой

Клянусь историей голода и голода и днем ​​голода

Ни один араб не выживет, если мы останемся в тисках этих кастрированных

оппортунистических правителей »

(Al-Nawwab 1985 37).

Кроме того, в «Иерусалиме в современной палестинской поэзии» Фарук Моваси утверждает, что Иерусалим появляется «в исламской и националистической арабской поэзии как литературный мотив, но у нас нет поджанра, называемого поэзией Иерусалима» (Mowasi 2004: 1) . Кроме того, Юсуф Хеттинни в «Иерусалиме в арабской поэзии» указывает, что арабские поэты «рассматривали город Иерусалим в своих стихах, изображая его с религиозной, исторической и политической точек зрения, концентрируясь на борьбе его народа против колонизации» (Hettinni 2004 : 15).Судя по всему, город Иерусалим занял высокое место в арабской культуре и литературе. Братья Аль-Рахбани написали свою знаменитую лирику «Цветок городов» в исполнении ливанского певца Файруза и стали самой популярной песней в конце 1960-х годов. Лирика начинается со слов: «Я молюсь за тебя, о город молитв, за тебя я молюсь, о Иерусалим». В текстах есть отсылки к городским синагогам, церквям и мечетям, но упор сделан на истории христианства и ислама в городе.

Городу угрожает вторжение колонизаторов, так что «ребенок в яслях и его мать Мэри — два плачущих лица / плачущих по разогнанным». Лирика, однако, раскрывает тон сопротивления и неповиновения:

Ворота нашего города не запираются,

Ибо я пойду помолиться.

Постучу в ворота,

И я открою ворота

О река Иордан! Омойся

Моё лицо твоей святой водой

И сотри, о река Иордан,

Остальные следы варваров »

(Масаад 2003: 26).

Акцент на арабской идентичности Иерусалима и необходимости продолжения сопротивления и борьбы обозначен следующей лирикой:

Ибо Иерусалим наш, а дом наш

Своими руками мы восстановим славу Иерусалима

Своими руками мы принесем мир в Иерусалим

Мир придет в Иерусалим »

(Масаад 2003: 26).

Кроме того, знаменитое стихотворение Низара Каббани «Теперь у меня есть винтовка», спетое Умм Кульсум и положенное на музыку великим египетским музыкантом Абдул-Ваххабом, подтверждает неизбежность поддержки вооруженной борьбы с врагом и присоединения к революционным действиям:

У меня теперь есть винтовка, в Палестину возьми меня с собой

К холмам печальным, подобным лику Магдалины

К зелёным куполам и вещим камням

Я с революционерами,

Я из революционеров

С того дня, как я ношу винтовку,

Палестина стала всего в нескольких метрах

О революционеры, в Иерусалиме, в Хевроне,

В Бисане, в долине реки Иордан, в Вифлееме,

Где бы вы ни были О свободные люди

Продвижение, продвижение, продвижение в Палестину,

Ибо есть только один путь в Палестину,

И проходит через ствол пистолета «

».

(Масаад 2003: 28).

В соответствующем контексте Низар Каббани в своей элегии «Иерусалим» выражает сильные чувства по поводу своей любви к святому городу, своей боли из-за оккупации города и своей бессмертной надежды на его возвращение. Здесь Иерусалим, город религий, изображен красивой девушкой с обожженными пальцами:

Я плакал, пока не высохли слезы

Я молился, пока не зажглись свечи

Стоял на коленях пока пол не скрипел

Я спросил о Мухаммеде и Христе

Иерусалим, светлый город пророков,

Кратчайший путь между небом и землей!

Иерусалим, мириады минаретов,

Становится красивой маленькой девочкой с обожженными пальцами [xxv] «

(Каббани 2002: 13).

В следующих строках поэт объединяет религиозный дискурс, намекающий на основные, с мусульманскими и христианскими рассказами и мифами:

Город Богородицы, глаза твои грустные.

Тенистый оазис, где проходили пророки,

камни твоих улиц грустят,

опущены башни мечетей.

Город, окутанный черным, звонящий в колокола

У Гроба Господня в воскресенье утром?

Кто будет разносить игрушки детям

В канун Рождества?

Город печали, огромная слеза

Дрожь на веке,

Кто спасет Библию?

Кто спасет Коран?

Кто спасет Христа, кто спасет человека? »

(Каббани 2002: 13).

Несмотря на мрачную атмосферу стихотворения, оно заканчивается оптимистическим тоном:

Иерусалим, мой любимый город,

завтра ваши лимонные деревья зацветут,

ваши зеленые стебли и ветви радостно поднимаются,

и ваши глаза будут смеяться. Перелётные голуби

вернется к вашим святым крышам

и дети вернутся к игре.

Встреча родителей и детей

на твоих сияющих улицах,

мой город, город маслин и мира?

(Каббани 2002: 13).

В то время как представление Каббани о палестинском городе коренится в христианском подтексте и оптимистических намёках на лучшее будущее, Бадр Тауфик представляет мрачный образ Иерусалима как побежденного и пострадавшего города. Бадр Тауфик, египетский поэт, написал стихотворение под названием « человек в дороге» (1968), в котором также увязывается проблема беженцев с судьбой города Иерусалима. Написанная после падения города во время шестидневной войны (1967 г.), стихотворение описывает изгнание палестинского народа из города Иерусалима.Тауфик изображает одного из палестинских беженцев, который изображен беспомощным, охваченным чувством стыда и сожаления:

Он стоял на холмах

с видом на город

неся с собой самообвинения и сожаления

он был в бегах как от себя, так и от других »

(Tawfiq 1968: 133).

Палестинские города в целом из-за арабо-израильского конфликта и тяжелого положения палестинского народа изображались как города сопротивления, борьбы, героизма и мученичества.Таким образом, палестинский город занял первостепенное место в арабской поэзии не только потому, что он связан с палестинской историей сопротивления колонизации и империалистической гегемонии, но также потому, что он олицетворяет глубокую ностальгию по потерянной родине и неугасаемую мечту вернуться в корни. Таким образом, палестинская земля, ее деревни и города являются неотъемлемой частью утраченной и желанной мечты. В отличие от других городов Востока и Запада, которые ассоциируются с отчуждением, образ палестинского города является символом сопротивления и самопожертвования.Палестинский город защищают его жители на оккупированной территории, и его жаждут те, кто вынужден оставаться в диаспоре. В отличие от западных городов, которые населены инопланетными жителями, такими как Пруфрок Элиота, или арабскими городами, населенными чужаками, пришельцами и изгоями, как в городах Бадр Шакер аль-Сайяб и Ахмед Абдул-Мути Хиджази, палестинский город населен героями и героями. мученики. Эти герои, которые появляются в современной палестинской поэзии и принимают различные формы, олицетворяют гнев и сопротивление нации, отказавшейся сдаться во время кризиса в мире, полном предательства и лицемерия.Представляя дух палестинского народа, городские герои в современной палестинской поэзии воплощают вечную и безграничную палестинскую мечту о возвращении, возрождении и освобождении.

Банкноты

---

[i] См. Элиот, Т.С. «Пустошь». Оксфордская книга английских стихов двадцатого века, изд. Филип Ларкин. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета, 1973. PP. 234-246.

[ii] См. Eliot, T..S. «Пустошь». 1973.

[iii] Подробнее см. Шмуэль Морех.Исследования современной арабской прозы и поэзии. Лейден: Brill, 1988.

[iv] Стихотворение переведено автором статьи.

[v] Поэма была переведена на английский язык Халедом Сулейманом в Палестина и современной арабской поэзией . Лондон: Zed Books, 1984. С. 153.

.

[vi] Подробнее см. Халед Сулейман. Палестина и современная арабская поэзия.

[vii] Для получения дополнительной информации см. Переведенный текст в Сулеймане, Халед. Палестина и современная арабская поэзия .Лондон: Zed Books, 1984.

.

[viii] Поэма переведена автором статьи. Примечание. Цитаты из арабской поэзии и прозы переводятся на английский автором этой статьи, если имена других переводчиков не упоминаются в тексте статьи и «Процитированных произведениях».

[ix] См. Джаюси, Салма, изд. Антолог современной палестинской поэзии . Нью-Йорк: Columbia Univ. Press, 1992.

[x] См. Ismail, Afif. «Интервью с великим палестинским поэтом Муридом Альбаргути». Суданский на линии , т. 631 (2003): 1-7.

[xi] Поэма переведена автором статьи.

[xii] Подробнее см. Введение Джаюси, Салма, изд. Антолог современной палестинской поэзии . Нью-Йорк: Columbia Univ. Пресса,

[xiii] Подробнее см. Kadhim, Hussein. «Оды Абдула Ваххаба аль-Баяти Яффо». Журнал арабской литературы 32 (2001): 86-106.

[xiv] См. «Иерусалим», из «Песни о Иерусалиме и о себе, », , Иерусалим: Шохен, 1987.

[xv] Поэма переведена автором статьи.

[xvi] Поэзия Аль-Кусайби переведена автором статьи.

[xvii] Подробнее см. Аль-Джезави , Саад Аль-Дин. Религиозный фактор в современной египетской поэзии . Каир: Высший совет по искусству и общественным наукам, 1964.

[xviii] Поэма переведена Халедом Сулейманом. Подробнее см. Сулейман, Халед. Палестина и современная арабская поэзия .Лондон: Zed Books, 1984.

.

[xix] Поэма переведена Халедом Сулейманом.

[xx] Поэма переведена Халедом Сулейманом. Подробнее см. Сулейман, Халед. Палестина и современная арабская поэзия . Лондон: Zed Books, 1984.

.

[xxi] Поэма переведена Халедом Сулейманом.

[xxii] Поэма переведена Халедом Сулейманом.

[xxiii] Поэма переведена Халедом Сулейманом. Подробнее см. Сулейман, Халед. Палестина и современная арабская поэзия . Лондон: Zed Books, 1984.

.

[xxiv] Поэма переведена Халедом Сулейманом.

[xxv] Поэма была опубликована в газете Al-Khaleej Newspaper (ОАЭ) 18 января (2002) с. 13.

Цитируемые работы

Абдул-Азиз, Джехан. «Альхайату ва Алегтерабу фи Раайту Рамаллах / Жизнь и изгнание в Рамаллахе я видел» . Majalatu alkalemah Almu? Sera (2004): 1-6.

Абдул — Сабур , Салах. Диван Салах Абдул-Сабур . Бейрут: Дар Аль-Ауда, 1986.

Аль-Баргути, Мурид . Поэтические произведения. Бейрут: Аль-Му’асаса Аль-Арабия Лил-Дирасат Ва ‘L-

Нашр, 1997.

Аль-Джавахири, Мохамед Махди. Диван Аль-Джавахири (7 томов). изд. Ибрагим аль-Самирра’И ​​и др.

Багдад: Визарат Аль-Элаам. 1980.

Аль-Джезави, Саад Аль-Дин. Религиозный фактор в современной египетской поэзии .Каир: Верховный

Совет по искусству и общественным наукам, 1964.

Аль-Хатиб, Юсуф. «Озеро оливковых деревьев». Аль-Акулам 10 (октябрь 1957 г.): 17-18.

Al-Khouri, Rashid S. Diwan Al-Aasir / The Tornados Anthology . Бейрут: Дар аль-Адаб, 1962.

Ан-Навваб, Мудхафар. Watariyyat Layliyya / Night Lyrics . Лондон: Дар Сахари, 1985.

.

Аль-Кусайби, Гази. Аль-Хумма / Лихорадка . Эр-Рияд: Арабская саудовская книжная пресса, 1982.

Аль-Ремахи, К. «Газа». Al-Khaleej Newspaper 8 июля (2002): стр. 8.

Аль-Урайид, Ибрагим. Земля мучеников . Бейрут: Дар аль-Эльм Лил Малайин, 1951.

Амихай, Иегуда. Поэмы Иерусалима: двуязычное издание . Иерусалим: Шохен, 1987.

.

Дахбур, Ахмад. «Палестинская поэзия и проблема беженцев». Видение: ежемесячный специализированный

Периодическое издание. (сентябрь 2004 г.): 1-7.

Дарвиш , Махмуд. Полное собрание сочинений Махмуда Дарвиша . Бейрут: Дар Аль-Ауда, 1980.

Энани, М. Сравнительные моменты: Очерки сравнительной литературы. Каир: GEBO, 1996.

.

Gohar Saddik. Основные тенденции в арабской и американской поэзии: сравнительный подход . Каир: Oyun Press, 2002.

.

——– «Современная палестинская поэзия: опыт интифады». Basha’yer Magazine 2 (2008): 29-36.

Hettinni, Юсуф. «Иерусалим в арабской поэзии». Majalat Ofuq / Horizon Magazine (июль 2004 г.): 15-22.

Hyde, G.M. «Поэзия города». Модернизм 1890-1930 гг. , ред. Малькольм Брэдбери и Джеймс

McFarlane. Хармондсворт; Пингвин, 1976.

Исмаил, Афиф. «Интервью с великим палестинским поэтом Муридом Альбаргути». Суданский на линии , т. 631 (2003): 1-7.

Джаюси, Салма, изд. Антология современной арабской поэзии . Нью-Йорк: Издательство Колумбийского университета,

1987.

——– изд. Антолог современной палестинской поэзии . Нью-Йорк: Columbia Univ. Press, 1992.

Джонсон, Джон H . Поэт и город: исследование городских перспектив . Афины: Университет

Georgia Press, 1984.

Кадхим, Хусейн. «Оды Абдула Ваххаба аль-Баяти Яффо». Журнал арабской литературы 32 (2001):

86-106.

Массад, Джозеф. «Песни освобождения: палестинцы, положенные на музыку». Журнал палестинских исследований 32 (2003): 21-38.

Mowasi , Farouk. «Иерусалим в современной палестинской поэзии». Диван Аль-Адаб: Ежемесячный журнал

(октябрь 2004 г.): 1-14.

Каббани, Низар , «Иерусалим». Газета Аль-Халидж 18 января (2002) стр. 13.

Шамир, М. «Наш Иерусалим: американцы на Святой Земле и протестантские рассказы о национальных правах». American Quarterly 55 (2003): 29-60.

Шамс ад-Дин, Мохамед. Женщина-беженец .Бейрут: Дар аль-Эльм Лил Малайин, 1951.

Сулейман, Халед. Палестина и современная арабская поэзия . Лондон: Zed Books, 1984.

.

Таха, Али Махмуд. Dirasa Wa Shi’ir . Дамаск: Дар аль-Якадха аль-Арабийя, 1962.

Тауфик, Бадр. «Мужчины в дороге». Аль-Адаб 10 (октябрь 1968 г.): 133.

Захир , Сулейман. Diwan Al-Filestiniyyat. Бейрут: Аль-Мактаба Аль-Асрийя, 1954.

Саддик М.Гухар — доцент кафедры английского языка Университета Объединенных Арабских Эмиратов. До прихода в институт он преподавал в Университете Айн-Шамс, Университете Мансура, Университете короля Абдул-Азиза на различных должностях. Он получил степень магистра английского языка в Университете Индианы в Пенсильвании, США, в 1986 году и получил степень доктора философии по английской литературе и критике в том же университете в 1991 году. Он много писал о современных арабских, английских и американских литературных традициях с особой целью иллюстрируя тот факт, что помимо культурных и религиозных различий, можно найти объединяющие нити между арабскими и западными культурными и художественными традициями.Он опубликовал семь книг и множество статей в международных журналах по широкому кругу вопросов. Он также участвовал во многих международных конференциях в США, Великобритании, Турции, России, Греции, Бразилии, Омане, Иордании, Новой Зеландии, Греции и ОАЭ.