Читать онлайн «Том 3. Стихотворения, 11972–1977» — Слуцкий Борис Абрамович — RuLit

«Я не искал виновника…»

Я не искал виновника: вредителей в тридцать седьмом, в другом году — чиновников, — я знал о себе самом.

Не надо качать права, а надо, очень надо засучивать рукава и делать то, что надо.

Я знал, минуют новости и высохнут, как дождь. От собственной же совести не уйдешь.

«Где небитые? Не осталось…»

Где небитые? Не осталось ныне в мире ни одного, чтобы в холе и неге старость, — так и не испытал ничего.

Битых много. Битые все мы. От всеобщего боя                                   системы стал небитый редок, как лось, Как увидим — сразу стреляем, ни минуты не потеряем, чтоб никак ему не удалось походить небитым неделю, чтобы гордо он не смотрел.

Как увидели, углядели — начинаем тотчас отстрел.

«В раннем средневековье…»

Не будем терять отчаяния.

А. Ахматова

В раннем средневековье до позднего далеко. Еще проржавеют оковы. Их будет таскать легко.

И будет дано понять нам, в котором веке живем: в десятом или девятом, восьмом или только в седьмом.

Пока же мы всё забыли, не знаем, куда забрели: часы ни разу не били, еще их не изобрели.

Пока доедаем консервы, огромный античный запас, зато железные нервы, стальные нервы у нас.

С начала и до окончания суровая тянется нить. Не будем терять отчаяния, а будем его хранить.

Века действительно средние, но доля не так тяжка, не первые, не последние, а средние все же века.

ВЫСОКОЕ ЧУВСТВО

Зло, что преданно так и тщательно шло за каждым шагом добра и фиксировало старательно все описки его пера, —

равнодушно к своим носителям, к честным труженикам, чья судьба, упревая под тесным кителем, зло носить на мозоли горба.

Их, кто мучит и убивает, челядь верную глупая знать и оплачивает и забывает, не желает при встрече признать.

У глядевших по службе в оба, у давно уставших глядеть назревает глухая злоба, кулаки начинают зудеть.

Их тяжелые, словно дыни, кулаки-пудовики от обиды и от гордыни, от печали и от тоски,

от высокого чувства чешутся. Между прочим — очень давно. И ребята угрюмо тешатся, разбивая о стол домино.

«Вогнутый выпуклого не поймет…»

Вогнутый выпуклого не поймет. Сытый голодного не оценит. Что их рассудит? Один пулемет. Кто их помирит? Тот, кто их сменит. Нету надежд внутри жизни, внутри века, внутри настоящего времени. Сможешь — засни, заморозься, замри способом зернышка, малого семени.

«Хорошо будет только по части жратвы…»

Хорошо будет только по части жратвы, то есть завтрака, ужина и обеда, как предвидите, живописуете вы, человечество в этом одержит победу.

Наедятся от пуза, завалятся спать на сто лет, на два века, на тысячелетье. Общим храпом закончится то лихолетье, что доныне историей принято звать.

А потом, отоспавшись, решат, как им быть, что же, собственно, делать, и, видимо, скоро постановят наплевать и забыть все, что было, не помнить стыда и позора.

«Это — старое общество…»

Это — старое общество с узким выходом, еще более суженным входом. Средний возраст растет с каждым годом.

Пионерского возраста меньше, чем пенсионного возраста. Много хворости. Мало возгласа. Это — старое общество.

Борис Слуцкий — Том 3. Стихотворения, 11972–1977 » Страница 8 » Онлайн книги всех жанров читать бесплатно

«Стоял вопрос про роток и платок…»

Стоял вопрос про роток и платок.
Стоял вопрос про лес и про щепки.
Все подготовлено было крепко.
Осталось включить ток.
Но было страшно его включать,
начать исключать, а потом заключать,
ведь проводу дай только повод,
и он срывается со столба, и
в план врывается судьба,
и бьет, где попадя, провод.

Поэтому лес пока шелестел.
Никто его рубить не хотел,
и щепки, вцепившись цепко
в привычку, в быт, в свое «дважды два»,
такие вот произносят слова,
высказываются крепко.

«Итог истории: осколки…»

Итог истории: осколки
какой-то склянки и бутылки.
А были обвиненья — колки.
А были вдохновенья — пылки.

Итог истории — обломки.
Луч на глазури черепка.
А люди, как солома, ломки,
и как им пережить века?

Итог истории: слои
дерьма, и мусора, и щебня.
Хотя свистели соловьи
и были: доблесть, гордость, щедрость.

А ты? Ты сделал все, что мог,
чтоб мерили иные меры
твою эпоху, нашу эру?
Еще не подведен итог.

ПОКА ЕЩЕ ВСЕ НИЧЕГО

Если слово: «Нехорошо!»
останавливает поступки —
значит, все еще хорошо
и судьбы короткие стуки
в дверь твою и в твое окно
и в ворота твоей эпохи
означают все равно,
что дела покуда неплохи.
Если, что там ни говори,
не услышат и не исполнят
«Бей!» — приказ
и приказ «Бери!»,
значит, что-то они еще помнят.

Вот когда они все забудут,
все запамятуют до конца,
бить и брать
все, что надо, будут,
начиная с родного отца,
вот когда они будут готовы
все поставить как есть на места,
вовсе не с Рождества Христова
числя в календарях лета,
вот когда переменятся даты
и понятья: честь, лесть и месть,—
настоящие будут солдаты!
Что ни скажут — ответят: «Есть!»

ПИСАРЬ

Писарь в штабе мирового духа —
сочинитель боговых приказов.
Бог подписывает, но идеи
вырабатывает писарь.
А фамилию его не нужно
узнавать: она секретна.
Хватит с вас, что вам известно
тысяча одно названье бога.
Принято считать, что писарь пишет
то, что бог диктует.
Впрочем, всем давно известно:
бог не вышел на работу.
День не вышел, год не вышел.
С девятьсот семнадцатого года
он не выходил ни разу.
Не пора ли рассекретить имя
писаря, того, кто вправду пишет —
тысяча второе имя бога,
нет, его единственное имя?
Может быть, добрее станет писарь,
если будет знать, что отвечает
он и что прошла пора секретов?
Рассекретим писаря! Объявим!
Огласим его, опубликуем,
обнародуем — и тем заставим
оглянуться на рассудок
и с историком считаться.
Пусть на свет на божий он выходит —
невеликий, может быть, плюгавый,
в нарукавниках и с авторучкой,
в писарских надраенных штиблетах,
с писарской искательной улыбкой.
Пусть он, знающий всему на свете цену,
слышит крики: «Писаря на сцену!»

«Анекдоты о Сталине лет через много…»

Анекдоты о Сталине лет через много,
через много столетий и через века
с восхваленьями Сталина шествуют в ногу,
отклоняются от славословий слегка.

Анекдоты боялись, и шепот страшился,
даже шорох и шелест не мог и не смел.
И никто до сих пор не посмел, не решился,
может быть, и решался, да нет, не сумел.

До сих пор мы рассказываем, озираясь,
как прошел он по миру, на нас опираясь,
и хохочем, почтительно трепеща,
и трепещем, почтительно хохоча.

«Доколе, доколе?..»

Доколе, доколе?
И только потом — почему?
За что, за что?
И только потом — для чего же?
От возгласа боли
к оценивающему уму
придем несомненно
значительно позже.

Порядок рыданий установился давно —
что крикнут, что спросят,
что вымолят, что попросят,
и камня в то зарешеченное окно
никто, надеюсь, не бросит.

Поэтому снова: доколе? когда же конец?
И после: за что же? да что же я сделал такое?
А разум хлобучит венец на терновый венец,
когда наконец все прошло — в промежуток покоя.

ИЗ «А» В «Б»

До чего довели Плутарха,
как уделали Карамзина
пролетарии и пролетарки
и вся поднятая целина?

До стоического коварства,
раскрываемого нелегко,
и до малороссийского фарса,
и до песенки «Сулико».

До гиньоля, до детектива,
расцветающих столь пестро,
довели областные активы
и расширенные бюро.

Впрочем, это было и будет,
и истории нету иной.
Тот, кто это теперь забудет,
тот, наверно, давно больной.

Если брезгуете, и гребуете,
и чего-то другого требуете,
призадумавшись хоть на миг,
жалуйтесь! На себя самих.

«Я не искал виновника…»

Я не искал виновника:
вредителей в тридцать седьмом,
в другом году — чиновников, —
я знал о себе самом.

Не надо качать права,
а надо, очень надо
засучивать рукава
и делать то, что надо.

Я знал, минуют новости
и высохнут, как дождь.
От собственной же совести
не уйдешь.

«Где небитые? Не осталось…»

Где небитые? Не осталось
ныне в мире ни одного,
чтобы в холе и неге старость, —
так и не испытал ничего.

Битых много. Битые все мы.
От всеобщего боя
                                  системы
стал небитый редок, как лось,
Как увидим — сразу стреляем,
ни минуты не потеряем,
чтоб никак ему не удалось
походить небитым неделю,
чтобы гордо он не смотрел.
Как увидели, углядели —
начинаем тотчас отстрел.

«В раннем средневековье…»

Не будем терять отчаяния.

А. Ахматова

В раннем средневековье
до позднего далеко.
Еще проржавеют оковы.
Их будет таскать легко.

И будет дано понять нам,
в котором веке живем:
в десятом или девятом,
восьмом или только в седьмом.

Пока же мы всё забыли,
не знаем, куда забрели:
часы ни разу не били,
еще их не изобрели.

Пока доедаем консервы,
огромный античный запас,
зато железные нервы,
стальные нервы у нас.

С начала и до окончания
суровая тянется нить.
Не будем терять отчаяния,
а будем его хранить.

Века действительно средние,
но доля не так тяжка,
не первые, не последние,
а средние все же века.

ВЫСОКОЕ ЧУВСТВО

Зло, что преданно так и тщательно
шло за каждым шагом добра
и фиксировало старательно
все описки его пера, —

равнодушно к своим носителям,
к честным труженикам, чья судьба,
упревая под тесным кителем,
зло носить на мозоли горба.

Их, кто мучит и убивает,
челядь верную
глупая знать
и оплачивает и забывает,
не желает при встрече признать.

У глядевших по службе в оба,
у давно уставших глядеть
назревает глухая злоба,
кулаки начинают зудеть.

Их тяжелые, словно дыни,
кулаки-пудовики
от обиды и от гордыни,
от печали и от тоски,

от высокого чувства чешутся.
Между прочим — очень давно.
И ребята угрюмо тешатся,
разбивая о стол домино.

«Вогнутый выпуклого не поймет…»

2 Corinthians 4:8-9 Нас теснят со всех сторон, но не сокрушают; в недоумении, но не в отчаянии; преследуемый, но не брошенный; сбит, но не уничтожен. Если вы посмотрите только на нас, вам может не хватать яркости. Мы носим это драгоценное Послание в неприкрашенных глиняных горшках нашей обычной жизни. Это для того, чтобы никто не смутил несостоятельность Божию, мы всячески скорбим, но не сокрушаемы; озадачен, но не отчаялся; преследуемый, но не покинутый; Повержены, но не уничтожены Нас со всех сторон теснят беды, но мы не сокрушены.

Мы озадачены, но не доведены до отчаяния. Нас преследуют, но Бог никогда не бросает нас. Нас сбивают с ног, но не уничтожают. Мы со всех сторон смущены, но не стеснены; мы в недоумении, но не в отчаянии; преследуемый, но не покинутый; повержены, но не уничтожены. Вокруг нас беды, но мы не побеждены. Мы не знаем, что делать, но не теряем надежды жить. Нас преследуют, но Бог не оставляет нас. Нам иногда больно, но мы прижаты со всех сторон, но не стеснены; озадачен, но не в отчаянии; преследуемый, но не покинутый; повержены, но не уничтожены. Нас теснят со всех сторон, но не сокрушают; мы в недоумении, но не в отчаянии; преследуемый, но не покинутый; повержены, но не уничтожены. Мы всячески притесняем [застрахованы], но не сокрушены; озадачен [не уверен, что найдет выход], но не доведен до отчаяния; преследуемые и преследуемые, но не покинутые [чтобы остаться в одиночестве]; ударил сделать Хотя мы испытываем все виды давления, мы не сокрушены. Иногда мы не знаем, что делать, но бросить это не вариант. Нас преследуют другие, но Бог не оставил нас. Мы можем быть известны Мы поражены во всех отношениях, но не сокрушены; озадачен, но не доведен до отчаяния; преследуемый, но не покинутый; сбит, но не уничтожен 2 Corinthians 4:8-9 Нас теснят со всех сторон, но не сокрушают; в недоумении, но не в отчаянии; преследуемый, но не брошенный; сбит, но не уничтожен. Если вы посмотрите только на нас, вам может не хватать яркости. Мы носим это драгоценное Послание в неприкрашенных глиняных горшках нашей обычной жизни. Это для того, чтобы никто не смутил несостоятельность Божию, мы всячески скорбим, но не сокрушаемы; озадачен, но не отчаялся; преследуемый, но не покинутый; Повержены, но не уничтожены Нас со всех сторон теснят беды, но мы не сокрушены. Мы озадачены, но не доведены до отчаяния. Нас преследуют, но Бог никогда не бросает нас. Нас сбивают с ног, но не уничтожают. Мы со всех сторон смущены, но не стеснены; мы в недоумении, но не в отчаянии; преследуемый, но не покинутый; повержены, но не уничтожены. Вокруг нас беды, но мы не побеждены. Мы не знаем, что делать, но не теряем надежды жить. Нас преследуют, но Бог не оставляет нас. Нам иногда больно, но мы прижаты со всех сторон, но не стеснены; озадачен, но не в отчаянии; преследуемый, но не покинутый; повержены, но не уничтожены. Нас теснят со всех сторон, но не сокрушают; мы в недоумении, но не в отчаянии; преследуемый, но не покинутый; повержены, но не уничтожены. Мы всячески притесняем [застрахованы], но не сокрушены; озадачен [не уверен, что найдет выход], но не доведен до отчаяния; преследуемые и преследуемые, но не покинутые [чтобы остаться в одиночестве]; ударил сделать Хотя мы испытываем все виды давления, мы не сокрушены. Иногда мы не знаем, что делать, но бросить это не вариант. Нас преследуют другие, но Бог не оставил нас. Мы можем быть известны Мы поражены во всех отношениях, но не сокрушены; озадачен, но не доведен до отчаяния; преследуемый, но не покинутый; сбит, но не уничтожен

Свет в конце нас самих: прогулка по долине отчаяния

Я устал — телом, разумом и душой. Устали ждать, устали бороться за радость, устали надеяться на лучшие дни. Если честно, чувство отчаяния все больше затуманивало мой взгляд на жизнь и заставляло меня задуматься, рассеется ли когда-нибудь тьма.

Слово Божье говорит, что мы «в недоумении, но не в отчаянии». Почему же тогда я испытываю такое глубокое чувство отчаяния?

Это было десятилетие борьбы с разрушительными неврологическими и физическими заболеваниями в нашей семье из шести человек, наряду с финансовым стрессом, вызванным постоянными медицинскими расходами. Это был период горя и потерь, которого мы с мужем никак не могли предвидеть, когда давали обеты.

«Я верю, что Иисус использует обстоятельства, которые искушают меня отчаяться, чтобы в конечном итоге дать мне большую жизнь в Нем».

Однако, несмотря на то, что большие потери в жизни вызвали глубокую борьбу в моей вере, именно «маленькие» разочарования и борьба часто кажутся последними ударами для моего измученного сердца.

Иногда, как бы я ни боролся за правду и пытался отбросить ложь, которая постоянно бомбардирует мои мысли, отчаяние, кажется, медленно просачивается внутрь, искажая правду и затуманивая мою перспективу.

Я пришел к выводу, что хотя бывают периоды страданий, когда мы чудесным образом ощущаем присутствие Христа, вселяющего в нас радость и покой посреди бушующих бурь, мы также переживаем периоды, когда кажется, что тьма приближается к нам, создавая смятение, сомнение и уныние. Мы взываем к нашему Господу, но Он, кажется, молчит. Мы молим об облегчении, но боль только усиливается. Внезапно Бог, которого, как мы думали, мы знали, начинает расходиться с тем, что говорят нам наши обстоятельства.

Где мы можем найти надежду и мотивацию, чтобы двигаться дальше, когда мы, в земном смысле, отчаиваемся от самой жизни?

Что такое отчаяние и чем оно не является

Некоторые потери заставляют нас чувствовать себя обремененными сверх того, что мы можем вынести. Апостол Павел, например, не был чужд темным дням:

Мы не хотим, чтобы вы, братья, оставались в неведении о бедствии, которое мы испытали в Азии. Ибо мы были настолько обременены сверх наших сил, что отчаялись в самой жизни. Действительно, мы чувствовали, что получили смертный приговор. Но это должно было заставить нас полагаться не на себя, а на Бога, воскрешающего мертвых. Он избавил нас от такой смертельной опасности, и он избавит нас. На Него мы возложили надежду, что Он снова избавит нас. (2 Коринфянам 1:8–10)

Как может Павел говорить, что он отчаялся в жизни, когда всего через три главы он говорит, что «мы сбиты с толку, но не доведены до отчаяния?»

Хотя он отчаялся в жизни — вплоть до смерти — это привело к большей цели полагаться исключительно на Христа. Павел знал, что в конечном счете его земное отчаяние никогда не сможет разрушить обещанную ему вечность.

”»> «По суровой милости Бога он доводит нас до конца и учит нас считать наши потери вечными приобретениями».

Пол знал, что нам никогда не нужно по-настоящему отчаяния в самом глубоком и истинном смысле этого слова. Хотя мы можем признать наше земное искушение впасть в отчаяние и дать себе время, чтобы оплакать утрату и боль, которые мы испытали, мы выбираем упорство в надежде на то, что в конечном счете будем избавлены — если не в этой жизни, то в той. приходить.

Сегодня мы боремся за надежду, потому что никакое земное отчаяние никогда не будет больше, чем наша надежда на грядущую Божью благодать.

Борьба за правду

Мы не унываем. Хотя наше внешнее «я» увядает, наше внутреннее «я» обновляется день ото дня. Ибо это легкое временное страдание готовит нам безмерную вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, а на невидимое. Ибо видимое преходяще, а невидимое вечно. (2 Коринфянам 4:16–18)

Смерть нашего внешнего «я» временами мучительна. Каждый день бороться с хронической болью утомительно. Смотреть, как мои дети борются с болезнями и изо всех сил пытаются понять этот сломанный мир, может быть душераздирающе. Проходя мимо красивых домов, подобных тому, что был у нас когда-то, вызывает печаль о том, что мы потеряли. И необходимость останавливать себя от погони за своими детьми в страхе потерять способность ходить из-за дегенерирующей кости лодыжки заставляет меня оплакивать жизнь, которую я всегда представлял себе.

И все же, несмотря на то, сколько боли они причинили, эти потери принесли более глубокое понимание Евангелия, растущую перспективу вечности и большую готовность радикально жить ради следования за Христом. Мне нужно пробежать одну гонку, и только по милости Божьей я проведу ее хорошо. Поэтому я могу верить, что Иисус Христос, основатель и совершитель моей веры, использует те самые обстоятельства, которые искушают меня впасть в отчаяние, чтобы в конечном счете дать мне большую жизнь в Нем (Евреям 12:1–2).

В своей суровой милости он доводит меня до конца и учит считать эти потери вечным приобретением. Он заполняет эти пустые и болезненные места большей частью себя. С его силой и с его обещаниями я могу бежать с терпением, когда я устремляю свой взор на приз моей славной вечности. Я бегу, страстно желая оказаться в присутствии моего Спасителя, свободной от греха и страданий.

Гарантированная надежда в отчаянии

Когда страдания оставят вас в отчаянии и безнадежности, убежденные, что вы никогда не узнаете ничего, кроме боли, которая ноет внутри вас, обратите свой взор на истину, которая Христос достоин доверия, потому что Он показал свою любовь к вам на кресте. Он страдал и умер, взяв на Себя заслуженное вами наказание за грех, предлагая вам прощение, искупление и вечную жизнь в Себе.

Через страдания мы узнаём, что наша самая большая проблема — это не тяжёлые обстоятельства, а скрытый в нас грех. Бог допускает и предписывает тяжелые обстоятельства для своих целей, чтобы сжать нас и открыть то, что еще внутри нас, для нашего вечного блага и для славы Христа.