Читать онлайн «Беседы о музыке с Сэйдзи Одзавой», Харуки Мураками – ЛитРес

Haruki Murakami

Absolutely on music: Conversations with Seiji Ozawa

Фотографии на клапанах:

© Christian Thiel / imago images / Legion-Media;

© Hermann Wöstmann / dpa / picture-alliance / Legion-Media.

Фотография на первой сторонке обложки:

© Vera Lair / Stocksy United / Legion Media.

© Чинарева Ю., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. «Издательство «Эксмо», 2021

Как любил говорить Дюк Эллингтон в мире есть только два вида музыки: красивая и не очень, – и в этом смысле джаз и классика полностью равны

Предисловие

Вечера с Сэйдзи Одзавой

Наши встречи и беседы с Сэйдзи Одзавой начались сравнительно недавно. Я жил в Бостоне и обожал музыку. Конечно же, я часто ходил на его концерты, но лично мы знакомы не были. Вскоре я случайно познакомился с его дочерью Сэйрой и время от времени мог перекинуться парой фраз с ее отцом, если мы где-нибудь с ним сталкивались. С самого начала нас не связывали никакие дела, и мы общались расслабленно и непринужденно.

Так вышло, что до этих разговоров мы никогда специально не беседовали с маэстро о музыке – его жизнь и без того до краев была наполнена ею. При встречах мы пропускали по стаканчику и разговаривали о далеких от музыки вещах, а ее в разговоре касались мельком. Маэстро привык полностью отдаваться делу, и после работы ему наверняка хотелось настроиться на другую волну. Понимая это, я деликатно старался как можно реже касаться музыкальных тем.

Но когда в декабре 2009 года у маэстро диагностировали рак и удалили довольно большую часть пищевода, ему пришлось сильно ограничить свои выступления. Вместо музыки жизнь его сосредоточилась на выздоровлении. Отчасти поэтому при встречах мы стали чаще беседовать о музыке. И хотя он был все еще слаб, стоило нам заговорить о ней, и его лицо преображалось. Теперь уже беседы о музыке, пусть даже с дилетантом вроде меня, стали его отдушиной и возможностью эмоционально к ней прикоснуться. А оттого, что я не связан с музыкой профессионально, наше общение, пожалуй, становилось еще непринужденнее.

Почти полвека я самозабвенно слушаю джаз, но и классику люблю не меньше. Еще со школы коллекционирую записи и хожу на концерты, когда только могу. Живя в Европе, я буквально купался в классике. И джаз, и классика всегда служили мне отличным стимулом – или средством успокоения – для души и ума. Случись мне делать выбор между джазом и классикой, что бы я ни выбрал, моя жизнь явно лишилась бы красок. Как любил говорить Дюк Эллингтон, в мире есть только два вида музыки: красивая и не очень, – и в этом смысле джаз и классика полностью равны. Потому что незамутненная радость встречи с красивой музыкой живет вне жанров.

Как-то раз Одзава зашел ко мне, мы слушали музыку, болтали о том о сем. Вспомнили Первый фортепианный концерт Брамса в исполнении Гленна Гульда и Леонарда Бернстайна в Нью-Йорке. Разговор получился весьма интересным.

«Жаль, если эта беседа забудется. Кто-то должен записать ее на пленку и переложить в текст», – подумал я. Пожалуй, этим кем-то мог стать только я сам. Немного самонадеянно, зато логично.

Когда я поделился этими мыслями с маэстро, он с готовностью согласился:

– Хорошо. У меня как раз полно времени. Давайте поговорим.

Болезнь маэстро Одзавы горечью отозвалась во всем музыкальном сообществе, и, конечно же, горько было мне лично (что уж говорить о нем самом). И все же одним из ее немногочисленных плюсов можно считать свободное время и возможность спокойно и обстоятельно беседовать о музыке. Как говорят англичане, даже за самой темной тучей сияет солнце.

Хотя больше всего на свете я всегда любил слушать музыку, толком я ей не учился. Меня с уверенностью можно назвать дилетантом. Из-за незнания профессиональных тонкостей мои реплики часто звучали неуместно, а то и неловко, но маэстро совершенно не замечал этого – он тщательно обдумывал и комментировал каждую мою фразу. За это я ему безмерно благодарен.

Я писал разговор на диктофон, после чего сам прослушивал и расшифровывал. Затем давал прочитать маэстро, чтобы он доработал текст.

– Вообще-то раньше мне не доводилось вести подробных разговоров, – первое, что сказал маэстро, прочитав готовый текст. – А я, оказывается, довольно грубо выражаюсь. Не знаю, поймут ли читатели.

Маэстро Одзава и правда говорит на особом – одзавском – языке, который бывает весьма непросто перевести на японский. Он яростно жестикулирует, а еще часто напевает для наглядности. Зато он прямо и просто – пусть и не без грубости – доносит до вас свои эмоции, минуя языковые преграды.

Пусть я и дилетант (а вернее – благодаря этому), я искренне внимаю музыке, внимательно вслушиваюсь в нее. Удачные пассажи заставляют меня трепетать от счастья, менее удачные вызывают легкое сожаление. Я стараюсь понять, что делает один пассаж удачным, а другой – не очень. Остальные элементы музыки для меня при этом не очень важны. Я верю, что музыка прежде всего призвана делать людей счастливыми. И то, как она это делает, многообразие способов, какими она этого достигает, кажется мне настоящим волшебством. Мне важно было, чтобы рассказы маэстро не разрушили его. Иными словами – я хотел остаться неискушенным и жадным до впечатлений дилетантом. Большинство читателей этой книги, наверное, такие же непрофессиональные любители музыки, как и я.

Рискну сказать, что после нескольких бесед я заметил сходство между собой и маэстро. У нас похожие жизненные векторы, и дело здесь не в степени таланта, профессиональных достижениях, масштабе личностей или уровне популярности.

Первый такой вектор – чистая, незамутненная радость от работы, хорошо знакомая нам обоим. Несмотря на разницу между музыкой и литературой, ничто не приносит нам такого счастья, как погруженность в свое дело. Удовлетворение от самой увлеченности им. Конечно, результат важен, но независимо от него возможность сосредоточиться на работе, самозабвенно в нее погрузиться, потеряв счет времени, сама по себе ценна для нас – такую награду не сравнить ни с чем.

Во-вторых, неизменная жажда духа – та же, что в молодости. Неудовлетворенность достигнутым, желание пойти глубже и дальше движут нами не только в работе, но и в жизни. Речь маэстро, его манера держаться пропитаны жадностью в лучшем ее смысле. Он согласен с тем, что делает. Он в этом уверен, но не удовлетворен. Он чувствует в себе силы для чего-то еще прекраснее и глубже. И решимость достичь этого любой ценой, преодолевая физические и временные ограничения.

В-третьих, упрямство. Упорство, жесткость и упрямство. Желание выполнить задуманное только так, как он это видит, кто бы что ему ни говорил. А если будет трудно, если встретит отпор, за свои действия он ответит сам, без оговорок и оправданий. По натуре легкий и смешливый, маэстро в то же время чрезвычайно требователен, его приоритеты четко определены. Он последователен и непоколебим. Во всяком случае, таким я его увидел.

В жизни я встречал разных людей, с кем-то меня связывали отношения, но ни разу чужой подход к жизни по этим трем пунктам не заставил меня мысленно воскликнуть: «До чего же мне это знакомо!» При мысли, что в мире есть такой человек, на душе становится легко.

Безусловно, мы очень разные. Например, во мне нет природной общительности маэстро Одзавы. Не скрою, окружающие порой вызывают во мне любопытство, что, однако, почти не проявляется внешне. Как дирижер оркестра, маэстро Одзава ежедневно связан совместной работой со множеством людей.

Каким бы ни был талант, если человек угрюм или несговорчив, за ним вряд ли кто-то пойдет. Отношения между людьми здесь очень важны. Ему не обойтись без музыкантов-единомышленников, а значит, нужны коммуникабельность и умение руководить. Не забудьте и необходимость контакта с публикой, и подготовку достойной смены.

Другое дело писатель. Я могу без особых хлопот – а вернее, совершенно свободно – почти не общаться с людьми, не вести разговоров, не встречаться с прессой. В моем мире практически нет места совместной работе. Я не прочь иметь единомышленников, но мне и без них неплохо. Могу засесть дома и писать, писать. Наконец – простите покорно! – мне и в голову не придет готовить себе смену (да никто, в общем, и не просил). Мы с маэстро не только разные по натуре – на каждого из нас повлияла профессия. И все же в своей основе (так сказать, в корневой породе) у нас, на мой взгляд, больше сходств, чем различий.

Говорят, творческий человек должен быть эгоистом. Нравится вам или нет, хоть это и звучит высокомерно, таков неоспоримый факт. Чтобы заниматься любым творчеством, невозможно постоянно жить с оглядкой, в поисках золотой середины бояться нарушить чье-то спокойствие или погладить окружающих против шерсти. Если пытаешься создать что-то на нулевой отметке, нужна большая внутренняя сосредоточенность, а она, поверьте, способна завести в места весьма демонические, далекие от гармонии с окружающими.

Это вовсе не значит, что художнику позволено беспрепятственно толкать впереди себя собственное эго. Подобное поведение усложнит ему жизнь в обществе и помешает внутренней сосредоточенности, без которой, в свою очередь, невозможно творчество. Двадцать первый век – это вам не конец девятнадцатого, сегодня обнажать свое эго совсем не просто. Тот, кто сделал творчество своей профессией, вынужден находить компромисс с окружающим миром, в который тесно вплетен.

И хотя мы с маэстро по-разному достигаем этого компромисса, наши действия часто направлены в одну сторону. У нас разные приоритеты, но способы их выстраивания весьма похожи. Вот почему наши беседы с маэстро Одзавой глубоко отзывались во мне.

Маэстро откровенен, он не станет говорить что-то ради красного словца. Все такой же искренний в свои семьдесят пять с лишним, почти на все вопросы он отвечал прямо и обстоятельно. Вы увидите это в книге. Конечно, о многом он не решился рассказать. Если считал, что о чем-то упоминать не стоит, полностью обходил эту тему в разговоре. На то у него были свои причины. В одних случаях я догадывался об этих причинах, в других – нет. Но, так или иначе, я с большим интересом выслушал все сказанное – и не сказанное – им, включая и эти неозвученные мысли.

 

Наш разговор не был интервью в общепринятом смысле. Не был он и пресловутой «беседой двух знаменитостей». Мне хотелось – а вернее, неудержимо захотелось в ходе разговора – беседовать в естественном ритме сердца. В своих вопросах я старался поймать такой ритм у маэстро, поскольку формально был интервьюером, а он интервьюируемым. Но вместе с тем я чувствовал, как на его реплики отзывается и мой внутренний ритм. Иногда это было предсказуемо («Да, это бьется мое сердце»), иногда совершенно неожиданно («Неужели это мое сердце?»). Главное, что, по мере того как в беседе раскрывался маэстро Одзава, в унисон открывался и я сам. Что и говорить, это было весьма интересное переживание.

Приведу лишь один пример. Я никогда не читал партитуру и с трудом представлял себе, как это происходит. Между тем, слушая рассказ маэстро, наблюдая за его мимикой, вслушиваясь в интонацию, я отлично понимал, как важен для него этот процесс. Без вдумчивого чтения партитуры музыку не собрать воедино. И это справедливо для любого произведения. А значит, он станет тщательно исследовать ее, пока не окажется полностью удовлетворенным. Зорко вглядываясь в запутанное скопление значков, он сплетает их в музыку, постепенно наполняя двумерное пространство объемом. В этом – основа его музыкальной работы. Ранним утром в полном уединении он часы напролет сосредоточенно читает партитуру. Словно расшифровывает загадочное послание из прошлого.

Я тоже встаю рано утром, около четырех, и сосредоточенно работаю в полном одиночестве. Если на улице зима, за окном – полная темнота. Нет еще даже предвестия рассвета, не слышны голоса птиц. В это время я по пять-шесть часов сижу за столом и пишу. Стучу по клавиатуре, прихлебывая горячий кофе. Так я живу уже более четверти века. В тот самый час, когда маэстро Одзава сосредоточенно читает партитуру, я сосредоточенно пишу. И хотя мы заняты разным делом, степень нашей сосредоточенности наверняка сходна. Без нее я не мыслю своей жизни. Без сосредоточенности это была бы другая жизнь, не моя. Полагаю, маэстро Одзава рассуждает примерно так же.

Поэтому, когда он говорит о чтении партитуры, я представляю вполне конкретный и понятный мне образ. Я мог бы привести и другие подобные примеры.

С ноября 2010 года по июль следующего года в разных точках земного шара – от Токио до Гонолулу и Швейцарии – я использовал любую возможность, чтобы взять у маэстро интервью, впоследствии вошедшие в эту книгу. В его жизни тот период стал переломным. В основном он был занят лечением и реабилитацией. Много работал в спортзале, чтобы физически восстановиться после нескольких резекций пищевода. Я не раз наблюдал за его упорными тренировками в бассейне.

В декабре 2010 года в нью-йоркском «Карнеги-холле» состоялся его грандиозный концерт-возвращение с оркестром Сайто Кинэн. К сожалению, я смотрел его только в записи, но выступление, судя по всему, получилось великолепным и очень эмоциональным. И все же было видно, насколько маэстро физически изможден. Затем, после примерно полугодового перерыва, в июне 2011 года в ежегодной Международной музыкальной академии Сэйдзи Одзавы в Швейцарии, на берегу Женевского озера он активно обучал молодых музыкантов – и вновь стоял за пультом на концертах оркестра академии в Женеве и Париже. Эти выступления тоже имели грандиозный успех, и от начала и до конца я был рядом с маэстро все десять дней. Вблизи наблюдая за неимоверными усилиями, которые доводят его до изнеможения, я с болью думал о том, как он выдержит такую нагрузку. Ценой рожденной тогда великолепной и впечатляющей музыки стала энергия, которую он без остатка выплеснул из себя.

И все же, глядя на сцену, где стоял маэстро, я внезапно понял кое-что важное. Он не может этого не делать. И неважно, что скажут врач, тренер или друзья – а каждый из них, конечно, пытался, – он не может этого не делать. Потому что именно музыка позволяет ему жить дальше. Он не способен существовать, регулярно не питая себя живительной музыкой. Разматывая музыку руками, стоя под ее живой пульсацией, преподнося ее залу («Смотрите!»), так – и только так – он чувствует себя по-настоящему живым. Кто сможет ему это запретить?

Я хотел бы сказать: «Послушайте, нужно потерпеть, как следует отдохнуть, восстановить силы, и только потом выступать. Я прекрасно вас понимаю, но не зря говорят: «Тише едешь – дальше будешь». Звучит логично. Но глядя на маэстро, из последних сил вытянувшегося у дирижерского пульта, я не смог бы этого произнести. Мои слова были бы ложью. Потому что маэстро выше логики. Как дикий волк, способный выжить только в лесной чаще.

В интервью, вошедших в эту книгу, я не пытался раскрыть образ маэстро. Это не репортаж и не личный портрет. Моей целью была откровенная и предельно честная беседа о музыке между любителем и профессионалом.

Я старался показать, насколько каждый из нас – пусть и на совершенно разном уровне – искренне предан музыке. Вот зачем я взялся за эту книгу. И в глубине души мне кажется, что это неплохо удалось.

Мы с маэстро прекрасно проводили время, слушая вместе музыку. Поэтому наиболее подходящим названием мне представляется что-то вроде «Вечеров с Сэйдзи Одзавой» (Afternoons with Seiji Ozawa).

И все же среди реплик маэстро читатель наверняка разглядит тревожные всполохи. Наточенные, словно острые лезвия, частички духа, скрытые за обыденными фразами плавно сотканного контекста. Пользуясь музыкальной терминологией, это изящные средние голоса, не заметные рассеянному и неподготовленному слушателю. Я не мог отвлечься ни на мгновение. Постоянно был начеку в ожидании потаенного призвука. Стоило мне упустить этот слабый сигнал, и фраза мгновенно утратила бы свой настоящий смысл.

В этих обертонах рассказ маэстро свободно звучал на все голоса. Я видел перед собой то дитя природы, то умудренного старца. Маэстро представал одновременно порывистым и терпеливым, полным доверия к миру и обреченным на глубокое одиночество. Стоило убрать или подчеркнуть один голос, и это неминуемо исказило бы его образ. Вот почему я старался как можно точнее воспроизвести в тексте все его высказывания.

Но главное – время с маэстро было наполнено радостью, и я надеюсь, что на страницах этой книги мне удалось поделиться этой радостью с читателями. Еще раз от души благодарю маэстро Одзаву за эти чудесные встречи. И хотя с практической точки зрения организация наших бесед связана была со многими сложностями, слова маэстро о том, что вообще-то раньше ему не доводилось вести подробных разговоров, стали для меня лучшей наградой.

Я искренне надеюсь, что маэстро будет как можно дольше и как можно больше дарить миру хорошую музыку. Потому что хорошая музыка – как любовь, слишком много ее не бывает. А еще потому, что для многих людей в мире она – ценнейшее топливо, питающее их желание жить.

В редактировании этой книги мне очень помог Кодзи Онодэра. Из-за недостатка профессиональных музыкальных знаний я часто обращался к нему, как к знатоку классики, чтобы разобраться во многих терминах и сути тех или иных событий. Большое спасибо.

Харуки Мураками

Беседа первая

В основном о Третьем фортепианном концерте Бетховена

Наша первая беседа состоялась 16 ноября 2010 года у меня дома в Канагаве. Мы уютно болтали наедине, слушая пластинки и компакт-диски из моей коллекции. Чтобы не перескакивать с одного на другое, я решил каждый раз задавать разговору нестрогую тему и начал с Концерта Бетховена для фортепиано с оркестром № 3 до минор. Изначально мы говорили о Гульде и Бернстайне, затем перешли к концерту, тем более что по стечению обстоятельств в декабре (то есть уже через месяц) маэстро должен был исполнять его в Нью-Йорке с Мицуко Утидой.

К большому сожалению, из-за авиаперелета у маэстро обострилась давняя боль в пояснице. Вдобавок на Нью-Йорк обрушились холода, маэстро заболел пневмонией и не смог выступить с Мицуко Утидой – оркестром руководил сменный дирижер. Но в тот ноябрьский день мы проговорили больше трех часов, в основном о Третьем фортепианном концерте, и мне удалось о многом расспросить маэстро.

Иногда мы делали паузы – маэстро было важно регулярно понемногу перекусывать и утолять жажду, чтобы восполнить энергию. А еще время от времени мы прерывались для короткого отдыха, чтобы он не слишком уставал.

Сначала о первом фортепианном концерте Брамса

Мураками: Недавно – какое это было число? – мы с вами встретились и долго беседовали. Речь зашла о Первом фортепианном концерте Брамса в исполнении Гленна Гульда и Нью-Йоркского филармонического оркестра под управлением Леонарда Бернстайна. Тот самый концерт, когда перед началом Бернстайн вышел на сцену и, словно оправдываясь, коротко обратился к зрителям: «Мы исполним произведение не так, как мне бы хотелось. Таково желание господина Гульда».

Одзава: Да, так вышло, что я тоже был там. Как ассистент Ленни. Перед началом концерта Ленни вдруг выскочил на сцену, повернулся к залу и начал что-то говорить. Я плохо понимал по-английски и стал спрашивать окружающих: «Что? Что он говорит?» Так я понял, что он сказал.

Мураками: У меня здесь, на записи с того концерта, есть его обращение. Послушайте.

Маэстро слушает обращение Бернстайна, одновременно читая перевод, приложенный к пластинке.

Одзава: Да, так все и было. Но, знаете, я тогда подумал, что не стоило, пожалуй, произносить такую речь перед концертом. И до сих пор так считаю.

Мураками: Ну, это было сказано с долей юмора. Зрители хоть и обескуражены, в общем-то смеются в ответ.

Одзава: Да, Ленни умел говорить.

Мураками: В его словах не слышно злобы. Похоже, он просто желает заранее внести ясность, что подобный темп исполнения выбрал Гульд, а не он.

Речь заканчивается, вот-вот зазвучит музыка.

Мураками: Хм, а темп и правда излишне медленный. Пожалуй, я понимаю желание Бернстайна оправдаться перед зрителями.

Одзава: Здесь явно на два больших взмаха: раз-два-три, четыре-пять-шесть. Но Ленни дирижирует на шесть. Потому что на два получится долго, останется много времени. Приходится дирижировать на шесть. Обычно дирижируют на раз-и-и, два-и-и, то есть на раз… два… Бывает по-разному, но, думаю, любой дирижер сделал бы то же самое. Но по времени так не получается, приходится дирижировать: раз (1-два-три), четыре (4-пять-шесть). Вот почему нет плавности, и эти постоянные остановки.

Мураками: А фортепиано?

Одзава: Думаю, с фортепиано будет так же.

Вступает фортепиано [4.29].

Мураками: Действительно, темп фортепиано тоже медленный.

Одзава: Слушать можно. Если не знать другого исполнения. И думать, что так и должно быть. Эдакая раздольная деревенская музыка.

Мураками: Но исполнителям разве не сложно так ее растягивать?

Одзава: Да, вот здесь – слышите – уже появляются вопросы.

Мураками: В этом месте (звук усиливается, вступают литавры [5.18]) оркестр явно разваливается.

Одзава: Верно. Это же не «Манхэттен-центр»? Наверное, «Карнеги-холл».

Мураками: Да. Концертная запись из «Карнеги-холла».

Одзава: Поэтому звук и глуховат. Кстати, на следующий день в «Манхэттен-центре» они сделали официальную запись.

Мураками: Того же Первого концерта Брамса?

Одзава: Да. Но она так и не вышла.

Мураками: Похоже на то.

Одзава: На ней я тоже присутствовал. Я ведь был ассистентом дирижера. Помните, Ленни говорит в обращении: «Я мог не дирижировать сам, а попросить ассистента». Собственно, это я и есть. (Смеется.)

Мураками: То есть, если б они не договорились, вы б дирижировали вместо Бернстайна… И все же в этом исполнении чувствуется определенная натянутость.

Одзава: Да, грубовато.

Мураками: Из-за медленного темпа кажется, будто произведение вот-вот развалится на части.

Одзава: Да, оно на грани.

Мураками: Кстати, я где-то читал, что в Кливленде Гульд тоже не сговорился с Джорджем Селлом, в результате дирижировал ассистент.

Звучит сольная партия фортепиано первой части [5.56].

 

Одзава: Непривычно медленно, но ради Гульда я готов согласиться. Отторжения не вызывает.

Мураками: Вероятно, у него тончайшее чувство ритма. Похоже, он намерен во что бы то ни стало упаковать звучание в заданные рамки и готов так тянуть до бесконечности.

Одзава: Они отлично идут в потоке. Но это заслуга Ленни, он молодец.

Слышно, что старается от души.

Мураками: Обычно это произведение исполняют более страстно, стремительно.

Одзава: Да, обычно более страстно. Здесь о страсти говорить не приходится.

Фортепиано исполняет красивую побочную партию первой части [7.35].

Одзава: А вот здесь такой темп – нормально. В побочной партии. Хорошо, правда?

Мураками: Правда.

Одзава: А где звучание более мощное, как в предыдущем фрагменте, как будто чего-то не хватает. Звучит провинциально.

Мураками: Вы упомянули, что Ленни старается, работает с душой, хотя до этого сказали, что ему не стоило выступать перед концертом с той речью.

Одзава: Да, так я считаю. Но это же Ленни, ему всегда все сходило с рук.

Мураками: Я бы предпочел послушать без предвзятости. Но и Ленни можно понять – вероятно, он хотел четко обозначить, чем продиктовано такое исполнение.

Одзава: Возможно.

Мураками: Кто обычно определяет концепцию при исполнении концерта – дирижер или солист?

Одзава: Если речь о концерте, то обычно солист. Он начинает репетировать примерно за полгода и, когда дирижер приступает к репетициям, уже основательно вошел в материал. Дирижер начинает, скажем… недели за две.

Мураками: Но если авторитет дирижера выше, чем у солиста, он поневоле диктует многие вещи, не так ли?

Одзава: Возможно. Например, скрипачка Анне-Софи Муттер. Находка и протеже маэстро Караяна. Они записали концерты Моцарта, потом Бетховена. Это вотчина Караяна. Когда им захотелось поработать с другим дирижером, позвали меня. Маэстро Караян сказал ей: «В следующий раз играешь с Сэйдзи», – и я дирижировал. Что-то из Лало. Испанское что-то там… Ей тогда было лет четырнадцать-пятнадцать.

Мураками: Испанская симфония. У меня есть эта запись.

С шуршанием ищу на полках пластинку. Наконец нахожу.

Одзава: Да, это она. Приятные воспоминания… Это был оркестр Французского радио [Национальный оркестр Франции]. Все-то у вас есть. Невероятно. Даже у меня ее уже нет. Было дома несколько штук, но кому-то раздал, кто-то взял и заиграл.

В переплётах Мураками читать онлайн бесплатно Алексей Гумилёв

I

***

Дни тонули в книгах, а любовь призраком скользила рядом.

Я вышел из магазина, раскрыл книгу в руке и пошёл, читая. История захватила с первых строк и окружающий мир словно заволокло туманом. Но спокойных шагов я сделал не более двух десятков. Может, и того меньше. Тень накрыла буквы и я, больно ударившись, упал. Точно также упала девушка, столкнувшаяся со мной.

– Простите, – я всегда неожиданности и неприятности встречаю врождённой вежливостью.

– Глаза открой! – от этого резкого крика все остатки моего мысленного тумана разлетелись в стороны.

У незнакомки было красивое лицо и злой кинжальный взгляд. Боясь порезаться, и уже ощущая себя пронзённым, я посмотрел ниже. Под задравшимся платьем виднелись белые в синюю полоску трусики, и я пристыжено отвернулся. Хорошо, что она вообще в нижнем белье в такую жару. Лицо начало пылать и я окончательно растерялся.

– Так и будешь сидеть? – теперь её голос звучал шёлково.

Я снова посмотрел на незнакомку. Девушка расправила платье и смотрела на меня с любопытством. Белое в синюю полоску платье. Лицо моё стало ещё более красным, грозя превратиться в жареный помидор.

Я вскочил, не отряхиваясь, протянул руку девушке. Она ударила меня по ладони и поднялась сама. Тогда я потянулся за книгой. Потянулся и в удивлении замер. На асфальте лежало две книги.

– Харуки Мураками. Охота на Овец, – прочитал я.

– Мой любимый спутник, – прочитала девушка, и, уже явно дурачась, добавила, тщательно выговаривая слога, – Му-ра-ка-ми.

– Ты читала, – как дурак произнёс я то, что и так было явно.

– Спасибо, кэп. Ты тоже.

Я поднял обе книги, скользнув взглядом по ногам девушки, на треть прикрытым платьем, и протянул ей одну из книг. Но она не взяла, словно чего-то ожидая. Тогда я спросил, держа книгу в вытянутой руке и чувствуя себя ещё большим дураком, чем минуту назад.

– И как, нравиться?

– Неплохо. Ты смешной. Ведёшь себя как дурилка и абсолютно умильно краснеешь! Мне нравится.

Я почувствовал жар, казалось лицо готово взорваться и разлететься в стороны зёрнышками граната.

– Окей! – она выхватила книгу из моих рук, развернулась на пятках и раздражённо бросила через плечо: – Ну, ты идёшь?

– К-куда?

Я огляделся в поисках поддержки родного города, но в ответ получил лишь безразличие. Никто из прохожих даже не посмотрел в нашу сторону. Да и что такого? Два разнополых подростка, ничего особенного, не Годзилла и не бандиты. И вправду, не Годзилла – решил я и уже в тот момент был на всё согласен.

– В суши-бар.

– Зачем? – я продолжал задавать ненужные вопросы.

– Отпраздновать наше знакомство! – радостно выкрикнула девушка и быстро пошла вперёд.

Я двинулся рядом.

– Но ведь мы ещё не знакомы.

– Это не важно. Мы читаем одного автора. Значит ты со мной уже более знаком, чем все мои друзья. К тому же мы читаем одного автора в один момент времени, и судьба столкнула нас вместе. Это в разы повышает ставки.

– Но как… – я чувствовал логику в её словах, но это совсем не соответствовало моим предрассудкам об отношениях людей.  – Мы даже имён друг друга не знаем. Скажи, как тебя зовут?

– Лерика.

– А я…

– Я буду звать тебя Му-ра-ка-ми! То, что надо! И никак иначе.

– Но…

– Никаких но! И хватит разговоров. Мне тяжело говорить на ходу и на пустой желудок. Я хочу суши. Су! Ши! Почти пришли. И вот тогда мы будем как брат с сестрой. Поверь, ничто так не сближает людей, как совместный приём пищи. Запихивать что-то в свой рот, глядя в глаза другому человеку, а ещё и говоря с ним в этот момент… Отвратительно! Нет ничего интимней! Кроме того, что под трусами, конечно. И то, обычный банальный секс не кажется мне столь интересным, как приём пищи.

– Согласен, – сдался я и всю оставшуюся дорогу до бара послушно молчал. Это было легче, чем поддерживать разговор. Лерика неудержимо рвалась вперёд, дважды перебегая через дорогу.

***

В полумраке зала я смог внимательно рассмотреть свою новую знакомую. Тёмно-русые волосы до середины спины еле заметно отливали рыжиной и свободно падали вниз, аккуратно уложенные. Острый лисий носик и небольшое количество украшающих лицо веснушек. Карие до черноты глаза. Если верить приметам, то влюбиться в человека с карими глазами – это на всю жизнь. Так мне рассказывала мама. Я не знал, верить приметам или нет. Мама верила, глаза у неё были карими.

Как я уже заметил раньше, на Лерике было свободное летнее платье, белое в голубую полоску. Или наоборот. Руки открыты, шея открыта, но без лямок, простого кроя. Мне почудилось, что пахнет морем, а где-то на самом краю сознания раздался крик одинокой чайки. Я мотнул головой, отгоняя наваждение. Лерика вопросительно посмотрела в мою сторону, официант как раз принёс меню.

– Я закажу за нас двоих.

– Хорошо, – сказал и подумал: «всё равно выберу какую-нибудь ерунду, не разбираюсь в суши».

– Я не спрашивала, – она опустила голову, и её указательный пальчик с простым белым маникюром заскользил по меню.

Роста Лерика была маленького, и всё в ней было маленькое и аккуратное, до изящества. На левом запястье располагался тонкий кожаный браслет с металлическим якорьком, пальцы были свободны от колец, а лицо от косметики. По крайней мере, так мне казалось.

Пока я заканчивал изучать Лерику, она сделала заказ, после молча сидела глядя в окно вплоть до момента, когда официант принёс суши.

Китайские палочки мне не поддавались. Суши у меня пусть и не летали во все стороны, но от подобной еды я сильно устал. Для Лерики палочки были как продолжение руки. Она взяла кусочек ролла «Филадельфия» (из всего заказанного, только в названии этих роллов я был уверен) и аккуратно положила его в рот, прямо на маленький очаровательный розовый язычок.

– А как же соевый соус? – спросил я.

– Терпеть его не могу.

– Он солоноватый и делает суши вкуснее. Его много куда добавляют. К примеру, в суп.

– Ты заучка, да? – спросила Лерика, вытирая губы салфеткой.

– У меня нет очков, – я улыбнулся.

– Да ты просто их не носишь. Ничего не имею против соевого соуса в супе. Но что-то в него макать не собираюсь. Он слишком похож на нефть.

Я демонстративно потыкал пальцем в соевый соус и облизал его.

– Нет, не думаю. Ты пробовала нефть на вкус?

Зрачки Лерики удивлённо расширились. Она замерла, а потом рассмеялась во всё горло.

– Мне тебя не хватало. Чёрт! Всё есть в моей жизни, но именно тебя мне не хватало. Му-ра-ка-ми!

Лерика окунула свой палец в соевый соус и протянула мне. Я вопросительно приподнял бровь, по крайней мере, попытался. Лерика улыбнулась и кивнула. Я облизал её палец. Затем она тоже его облизала. Сморщилась, задумчиво уставившись в потолок. Облизалась.

– Ты оставил мне не так много, но действительно, на нефть не похоже.

Следующий ролл она старательно утопила в соевом соусе и аккуратно отправила себе в рот.

– Му-ра-ка-ми, – проговорила она, не переставая жевать.

Я неприлично громко рассмеялся. Ума не приложу, как она догадалась об очках.

***

У меня плохое зрение. Наполовину плохое. Один глаз видит идеально. Другой – минус три. Монокулярка. Один глаз вытягивает другой, и зрение как бы хорошее. Поэтому очки я одеваю крайне редко. В сумерки, за рулём, и когда читаю книги.

***

Когда мы вышли из бара, началась вторая половина дня, и летняя жара стала немного отступать. Появился лёгкий ветерок.

Лерика не дала мне насладиться изменением в погоде, грубо схватила за футболку, развернула к себе и потребовала:

– Дай номер своего телефона!

– У меня нет телефона.

Вместо ожидаемой усмешки лицо девушки перекосило от сдерживаемого гнева.

– Не шутишь?

– Просто его у меня нет.

– Я в отчаянии!

Футболка затрещала. Я попытался разжать руки Лерики, но не смог.

– Такой вещи как абсолютное отчаяние не существует.

– Что? – Лерика отвлеклась на новую тему в разговоре, и я смог спасти свою одежду.

– Ты не читала «Слушай песню ветра»?

– Красивое название. «Музыка волн, музыка ветра…» – это оттуда?

Я посмотрел на её ноги в сандалиях и отметил синий педикюр. Везде у неё море.

– Нет, «Слушай песню ветра» – первая книга из цикла про Крысу. «Охота на овец» – третья. Как ты можешь читать третью книгу, не читая первую?

– Просто. – Лерика пожала плечами и буквально зарычала, – Хватит! Ни к чему ненужные знания! Сейчас я должна решить проблему с твоим телефоном.

– Его нет.

– Именно! И это проблема! – Она больно ткнула указательным пальцем мне в грудь.

– Давай просто встретимся здесь завтра, если хочешь, – неуверенно закончил я.

– Хочу! Неплохая идея. Давай в три. Сейчас мне надо бежать.

– В три я могу.

Ей было абсолютно наплевать на мои планы.

– Держи книгу, давай свою.

– Зачем?

Лерика насильно всучила мне «Охоту на овец» и забрала «Мой любимый спутник».

– Иначе я могу не прийти.

– Как? А твоего желания не хватит?

– Если бы всё было так просто, я бы уже правила миром.

Лерика притянула меня к себе, быстрым движением укусила за щеку и, зайдя мне за спину, растворилась в толпе. Как песчинка, упавшая с рук обратно в бесконечность пустыни. Нет, это скорее я песчинка. А Лерика, она… морская.

– Морская девочка, – слова пришлись по душе. Бурная, как море в шторм. Столько эмоций.

Я повернулся, внимательно вглядываясь в людскую массу. Бесполезно. Исчезла. Я улыбнулся, потёр болевшую щёку – укус оказался довольно сильным – и пошёл домой, с удовольствием подставляя лицо слабому ветру.

***

На следующий день, когда я подошёл к суши-бару, Лерика уже ждала. Джинсы и слишком банальный розовый топ. От разочарования я поморщился. В руках у неё ничего не было.

– Где моя книга?

Лерика показала мне язык.

– Забыла.

Выхватила у меня из рук свою книгу, и начала внимательно её пролистывать.

– Привет, – смущённо сказал я, вспомнив, с каких слов стоило начать разговор. – Что ты делаешь?

– Проверяю, все ли страницы на месте. И не написал ли ты здесь чего-нибудь.

– Как я мог?

– Не знаю. Ты же Мураками. Может, полистал на досуге да решил чего-нибудь добавить.

– Как-то не подумал.

– Зря.

Наконец она закрыла книгу и разочарованно добавила:

– Всё на месте. Ты скучный.

– Не отрицаю.

Мы немного помолчали. Мы оба оказались взаимно разочарованны.

– Хотел купить тебе цветы, – неожиданно откровенно признался я.

Её брови смешно поползли вверх.

– Почему не купил?

– Не знаю. Засомневался, стоит ли.

– Не стоит.

Я в задумчивости потёр нос и решил спросить, на будущее:

– А какие цветы тебе нравятся?

– Никогда не отгадаешь!

Это стало началом очередной игры.

– Розы?

– Банально.

– Хризантемы?

– Скучно.

– Герберы?

– По-детски.

– Лилии?

– Слишком сильно пахнут.

– Сдаюсь.

Лерика надула щёки, превратившись в пародию на маленькую девочку. Терпеть не могу, когда взрослые ведут себя как маленькие. Часто это смотрится скорее отвратно, нежели мило.

– Так скоро? Ну, предположи ещё что-нибудь! Давай, Мураками, не сдавайся так легко!

– Васильки?

– Приятный цвет. Но нет.

– Так какие? – я был готов перейти на крик, но сдержался.

– Искусственные.

Пришла моя очередь удивляться.

– Это как на венках что ли?

– Именно.

– А почему?

– Они не вянут.

– Но и не пахнут.

– Я бы представила запах! Зато их не надо поливать и они никогда не потеряют своей красоты.

– Необычно.

У этой девушки точно с головой было не всё в порядке. Я посмотрел на проплывающие в небе облака. Не воздушная вата, но образы. Небесный Роршах. Одно большое облако, медленно двигающееся в нашу сторону, предстало передо мной причудливым гибридом кита и китобойной шхуны. Не одна Лерика ненормальная в этом городе.

– Куда пойдём сегодня, Мураками?

– Я хотел позвать тебя в парк, но теперь задумался о возможности погулять по кладбищу.

Несколько облаков в небе показались мне похоронными венками. Я досадливо отвернулся от них, посмотрев в глаза Лерике.

– Тебе выбирать, Мур.

– Тогда в парк.

– Хочешь затащить меня на колесо обозрения? – Лерика весело подмигнула.

– Я об этом не думал.

– А ты подумай.

Что ж, с такими «намеками» я точно не ошибусь в её желаниях.

– Хочу.

Лерика протянула мне свою книгу.

– Это ещё зачем?

– Понесёшь. Ты же мужчина?

– Вроде как.

– Не скромничай, ты просто рыцарь в сверкающих доспехах!

– Моего коня съели тролли, когда я проходил под мостом, – неуклюже пошутил я.

– Ты будешь его оплакивать?

– Хотел. Но встретил тебя и теперь могу только улыбаться.

– Как грубо!

– Зато честно.

Мы сели на автобус, и весь путь обсуждали, какие у меня должны быть доспехи. Я яростно отвергал розовые, поэтому сошлись на коралловых. Интересно, что это за цвет? Спереди на всю грудь должна быть нарисована кошачья морда, с подписью «Мураками». А на спине изящным шрифтом должно быть выведено хайку:

• Снег на подушке
• Мурлычет белый котёнок
• Острые коготки

***

У входа в парк Лерика возмутилась:

– Здесь много людей!

– Они здесь отдыхают.

– Я об этом догадывалась. Но не думала, что людей будет так много. И таких разных. Вон та пара толстяков вообще отвратительна. А обычная садовая улитка гораздо красивее вон той бабули.

При этом Лерика активно тыкала пальцем в сторону упоминаемых личностей, а в финале резко затормозила, уперев руки в бока. Я по инерции сделал ещё два шага, но Лерика осталась на месте.

– Ты не ходишь по паркам? – мягко поинтересовался я.

– Я фальшиво удивляюсь?

– Вполне естественно, – искренне признал я и замучено закатил глаза.

– Не хожу.

– А где ты проводишь время?

– Там, где ты не бываешь, Мураками. Клубы, бары, разные тусовки.

Я почти обиделся и посмотрел в её ехидные глаза.

– Там тоже много людей. Да и откуда ты знаешь, что меня в таких местах не бывает?

– Это очень просто. Ты ходишь разве что в книжный – за новой литературой и тетрадями. Ещё вот в такие места – посидеть, посмотреть на прохожих. Старики, влюблённые пары, дети – все они персонажи. Всё хоть немного активное тебя не прельщает. Для тебя эмоции и адреналин бессмысленны. Живёшь только своим разумом. Ты на аттракционах хоть раз катался?

– Раз.

– Вот. А вечерами ты запираешься дома и пишешь, пишешь, пишешь. Ах да, ещё бегаешь по утрам. Я слышала, что Харуки Мураками занимается марафонским бегом. Но ты молодая версия, так что бегаешь лишь по утрам.

– Только не зимой, – уточнил я.

– Только не зимой, – согласилась Лерика. – Зимой ты спишь. Как большой бурый медведь, ну или японец, попавший в Россию и напуганный снегом с холодами. И всё, что тебе остаётся – апатия, фрустрация, прокрастинация, рефлексия, и сон.

– Много непонятных слов.

– Не смейся! Знаешь, многие ребята в клубах действительно не знают таких слов!

– Хорошо, не буду. Мне ведь надо как-то отличаться от тех, из клубов.

– Именно. Ты ведь книги читаешь, и с тобой можно умно поговорить, и просто поумничать.

– Ладно. Я читаю книги, а чем заняты эти клубные мальчики.

– Они живут.

– Звучит весьма обидно.

– Но ведь, правда?

Не хотелось отвечать. Я поднял руку, сжатую в кулак, и в задумчивости несколько раз укусил её. Я знаю правильный, честный ответ. Ну, так скажи его. Давай. Я отвернул и, не глядя на Лерику, ответил:

– Правда.

И Лерика сдвинулась с места. Мы немного погуляли по парку. Покормили местных белок, постреляли в тире – я удачно промазал, ничего не выиграв – и попали на колесо обозрения. Будка, в которую мы сели, была рассчитана на двоих. Поднимаясь, она немного покачивалась и поскрипывала.

– С детства люблю этот аттракцион. – Лерика прижалась к стеклу лбом и ладонями. – Медленно поднимаешься и осматриваешь окрестности. Очень красиво и совсем не в ритме большого города. Есть в этом некая медитативность.

– Ни разу не пробовал медитировать на колесе обозрения.

– А ты попробуй. Наверняка сразу достигнешь Нирваны.

– Сомнительно. Курт уже мёртв.

Лерика резко обернулась, и будка качнулась сильнее обычного. У меня перехватило дыхание.

– Как думаешь, в кого перерождаются самоубийцы?

– Я не помню таких подробностей Сансары.

– Мураками! – Лерика топнула ногой. – Я спросила: как думаешь?!

Я посмотрел вниз. На Лерике были вчерашние сандалии и тот же синий педикюр. На лодыжке правой ноги был повязан кожаный браслет с якорьком, который вчера красовался на запястье. Это всё та же Лерика, розовый топ не изменил её со вчерашнего дня. Я улыбнулся этим своим мыслям и постарался ответить серьёзно.

– Думаю, убивший себя человек становиться камнем.

– Почему?

– Камень над собой не властен. И ничего не может.

– А курица, выращенная на ферме на убой, над собой властна? Тьфу, что за слово такое?

– По крайней мере, она не камень.

Всё наше общение на колесе было лишено романтики, как и медитативности. Лерика свободно прыгала с темы на тему, иногда догоняя меня, иногда забегая вперёд. Но при любом раскладе в разговоре она неизменно перетягивала одеяло на себя. Всё это напоминало игру, интеллектуальную гимнастику, в которой мне нельзя было быть победителем.

Колесо остановилось и мы вышли.

– Было здорово! Надо будет повторить!

– А сейчас?

– Сейчас ты купишь мне сладкую вату, и я пойду.

Второе проявление Лерики. В те минуты, когда она переставала состязаться со мной в гибкости мышления, и любопытство к моим ответам исчезало из её взгляда, она напоминала маленького ребёнка, типичную блондинку из анекдотов. В этом амплуа она должна быть чертовски популярна среди мужского пола.

Я купил огромный рулон сладкой ваты ужасного розового цвета, который сильно нравился мне в детстве.

– У тебя важные дела? – я нервно сглотнул. На самом деле я до последнего боролся с собой, стараясь не задавать подобного вопроса, но не смог.

– Знакомый.

– Ещё один Мураками?

– Это какой?

– Рю.

– Нет, что ты. У меня только один Мураками.

Лерика улыбнулась, и моё сердце забилось чаще. Я не улыбнулся. «Красавица в пути двух-трёх успеет провести» – неточно вспомнились слова одного стихотворения. Я постарался, не показывая внешне своего интереса, спросить как можно безучастнее.

– Ясно. Так кто он?

– Воннегут.

Маленькая чертовка. На мгновение я закрыл глаза, и в это мгновение Лерика обняла меня. Когда я снова открыл глаза, она с невинным взглядом стояла рядом, так что я всерьёз подумал, не почудилось ли?

Я отдал ей книгу, и Лерика растворилась в толпе.

***

Недалеко от моего дома располагается спортивный стадион. Там я провёл свой вечер. Прокручивал в уме события двух прошедших дней. Думал о Лерике, пробегая круг за кругом. Когда солнце село, я остановился, задыхаясь. Тридцать два с половиной километра. Никогда ещё не бегал так много. На гудящих ногах, словно на оркестровых трубах, что никак не могут прекратить играть, я поплёлся домой. Мураками – человек-оркестр.

Может, начать бегать марафон, как настоящий Мураками? Не получиться. Впереди зима, я впаду в спячку, а по весне вся моя физическая форма будет снова равна нулю. Ничего не поделать. Снег, холод, апатия. Естественный круговорот меня в природе.

Снились яркие сны. Наутро я не смог вспомнить ни одного.

***

На следующий день я пришёл к суши-бару и просидел на лавочке напротив него почти два часа. Лерика не пришла. Впрочем, мы ведь и не договаривались сегодня встретиться. Если вспомнить – мы вообще ни о чём не договаривались. Я представил, что больше никогда её не увижу, что в городе более чем с миллионным населением не было такой уж абсурдной мыслью. Дыхание перехватило, грудь изнутри наполнилась удушливым теплом.

Звонок показался мне настоящим спасением. О том, что у меня нет телефона, Лерике я соврал. И сейчас жалел об этом. Не глядя на экран, нажал кнопку приёма и поднёс мобильник к уху.

– Привет. Чем сейчас занят? – раздался слегка хрипловатый голос Фокса.

– Сижу на улице, дышу свежим воздухом.

– Кого-то ждёшь? – Фокс хорошо меня знал и точно что-то заподозрил. Прогулки на свежем воздухе никогда меня не интересовали.

– Нет.

– Приезжай в бар. Мне скучно, – всё как всегда.

Я посмотрел на часы и мысленно прикинул маршрут.

– Чего замолчал? Скоро будешь?

– Через полчаса.

Последнее время я заметил моду на названия кафе и баров в честь знаменитых деятелей культуры и искусства – Уайльд, Буковски, Джексон, Бредбери, Депп, и многие другие. Фокс из богатой семьи и, насколько я знал, он был совладельцем как минимум одного такого именного места. Но какого точно было для меня тайной. Потому что всё своё свободное время Фокс проводил в баре, который он открыл полностью сам, и при мне никогда не говорил про другие свои питейные заведения.

Сбоку панельной многоэтажки, почти в самом сердце города, тихо притаилась незаметная серая вывеска «Катабасис», висящая прямо над старой металлической дверью, похожей скорее на дверь в какое-нибудь производственное помещение, чем на вход в бар. Несмотря на внушительный вид, дверь открывалась на удивление легко и беззвучно, дальше следовала длинная лестница вниз в полной темноте. Спуск этот вполне можно было осилить, если идти осторожно, не торопясь, касаясь одной из стен – желательно правой – потому что точно также, в полной темноте, кто-то мог подниматься вдоль левой стены. Спуск был изогнут небольшой дугой влево, поэтому часть лестницы ускользала от света, когда открывалась верхняя дверь и по дороге действительно можно было столкнуться с выходящими из бара. Внизу ждала ещё одна подобная дверь, после которой ты попадал в уютное литературное кафе. При этих словах Фокс всегда кривился и поправлял – «библиотечный бар». Вдоль стен стоял десяток книжных шкафов, полки которых ломились от книг. Над столиками висели репродукции известных картин Дюрера и Моне, из колонок постоянно играл джаз или совсем незаметный лаунж, а меню было оформлено на удивление безвкусно, со всеми его виньетками, рисунками на полях и шрифтом Times New Roman. В углу барной стойки стояла голова какой-то скульптуры – то ли копия, то ли оригинал кого-то из великих. Несколько кичёвое, но довольно уютное место.

– Почему ты назвал свой бар Катабасис? – однажды спросил я Фокса.

– А что, возможны другие варианты?

– Здесь столько книг. Литература ведь развивает. Мог бы назвать его «Анабасис», к примеру, – это предложение показалось мне настолько оригинальным, что я не смог удержаться от ехидной улыбки.

Но Фокс отреагировал на удивление спокойно.

– Не подходит. Люди спускаются сюда, берут какую-нибудь книгу и погружаются в свой личный ад, в самих себя. Читают, переживают, получают новые знания и опыт, меняются вплоть до перерождения. А потом возвращаются в мир в новом качестве, обдумывая всё, поднимаясь по этой ужасной лестнице. И вот подъём – анабасис. Так что всё верно.

– Претенциозно.

Фокс пожал плечами, выпил немного виски прямо из открытой бутылки и поставил точку в нашем диалоге:

– Я такой.

***

Я приехал в бар, спустился по этой чёртовой лестнице и открыл дверь – Фокс резко повернулся и выдавил смешок, стравливая легкий нервоз. Он терпеть не мог ожидания. В полумраке бара, залитого приятной лаунж музыкой, все движения казались более плавными, в воздухе словно постоянно присутствовала лёгкая сигаретная дымка, и сколько бы не заказывали еды посетители, здесь всегда пахло лишь книгами и табаком.

За двумя угловыми столиками я заметил по посетителю, они тихо читали книги за пустыми столами. Часто и двух клиентов у Фокса не набиралось, так что этот день ещё можно было назвать удачным. Я прошёл, словно проплыл, через всё пространство прямиком к барной стойке, где и сидел Фокс.

– Где ты был, друг мой? Где пропадал? Мы не виделись почти неделю! – играясь, Фокс широко развёл руки в стороны.

– Не такой уж и срок, – отмахнулся я, пытаясь приветственно пожать руку, но Фокс сжал меня в объятиях, похлопал по спине и толкнул на стул, на который я и сел.

– Не скажи! – он покровительственно похлопал меня по щеке. – Я с ума схожу от тоски по тебе. Садись рядом, рассказывай, как твои дела, что нового?

– Ничего.

Наступило мгновение тишины. Фокс внимательно всматривался в моё лицо, и я отвёл взгляд. Слишком быстрый ответ, он не поверил.

– Врёшь, – безошибочно констатировал Фокс.

– Вру.

– Ложь до добра не доводит. Да и не твоё это.

– Ну не хочу я рассказывать. Что делать, когда не хочется говорить? Может, ты что-нибудь расскажешь?

Фокс демонстративно потянулся, зевнул и ударил ладонями по столу.

– Не могу. Ничего не происходит. Умираю от скуки. Так что рассказывай. Рассказывай! Иначе мне грозит смерть от неудовлетворённого любопытства.

– Нет.

– Ты кого-то встретил?

– Почему ты так решил?

Фокс рассмеялся и забарабанил указательными пальцами по барной стойке как барабанщик из молодёжной рок группы. Чёрт, а может он и был барабанщиком? Помню, он был в какой-то группе, но не помню на каких ролях. Вообще всё самое крутое – это Фокс. Рок, байки, выпивка, девушки. Полная моя противоположность. Возможно, из-за этого ему всегда и нравилось проводить время вместе со мной, отдыхал таким образом? Я же мог прикоснуться к тому таинственному миру, дверь в который была для меня закрыта.

– Чёрт, ты так легко колешься, даже неинтересно.

– Могу не рассказывать, – я безразлично пожал плечами.

– Не надейся. Кто это? Девушка?

– По всей видимости. По крайней мере, я заметил на её теле некоторые женские вторичные половые признаки, – и сразу поняв, ЧТО я ляпнул, быстро добавил, – Конечно, прикрытые одеждой.

– Это ты так витиевато про грудь выразился?

Я кивнул, Фокс хмыкнул, явно сдержав унижающий отзыв о моих интеллектуальных способностях.

– Красивая?

– Прекрасная.

Фокс задумчиво поскрёб щетину на подбородке и, положив руку мне на плечо, проникновенно произнёс:

– Все они прекрасные до поры до времени, поверь моему опыту. Ни за что не спи с ней, если хочешь, чтобы она такой для тебя и оставалась.

– Обязательно, – я недовольно скинул его руку.

Идиотский допрос скучающего друга продолжился.

– Как её зовут?

– Лерика.

– Необычное имя.

– Может и не настоящее, не спрашивал об этом. Мне всё равно.

– Действительно, какая разница? Ты уже нашёл девушку – это что-то! Кстати – а что в ней интересного?

– Она зовёт меня Мураками.

– О, да ты получил кличку! Поздравляю! – Фокс несильно ударил меня по плечу и, прищурившись, о чём-то задумался. – Знаешь, – медленно проговорил он. – Мураками? А ведь тебе и вправду подходит. У неё есть вкус. Ну, или эта штука женская, как её – чутьё?

– Интуиция.

– Не важно. Она мне уже нравится. Ты нас познакомишь?

– Обязательно. В следующей жизни.

– Я тебе это устрою… Слушай, у тебя круги под глазами, ты мало спал? – Фокс легко переводил темы и был слишком подвижен по сравнению с лёгкой заторможенностью моих движений. Поэтому и к Лерике я привык легко и быстро. Они были более чем похожи.

– Я вчера много бегал и слегка переутомился.

– Понял. Есть будешь?

Я кивнул. Фокс махнул рукой, и к нам подошла Микки. До этого момента её присутствия в баре я не замечал. Притаилась за поворотом на кухню, своеобразная барменская хитрость, чтобы не мешать разговору владельца бара и его друга? Если так – странно, Микки и сама была частью нашей компании. Видимо, Фокс действительно очень сильно по мне соскучился и попросил в начале её не вмешиваться.

Настоящего имени Микки я не знал. Фокс, кажется, тоже. Хотя он точно с ней спал. Это была стройная обворожительная блондинка ростом примерно мне по плечо (а мой рост 180 см), с заметной грудью второго или третьего размера (извините за такую точность, я не знаток), и, как на заказ, голубыми глазами такой пронзительной чистоты, что в них можно было утонуть, и утонуть с удовольствием. Что насчёт прозвища, так год назад она съездила в Диснейленд и привезла оттуда круглые ушки Микки Мауса, несколько штук про запас. С тех пор каждый раз в баре она появлялась только в этих ушках, за что и получила своё прозвище.

– Микки, сделай нашему приятелю омлет с беконом. Гренки. И кофе. Да повкуснее и поживее. Ты же можешь и так, и эдак? – Фокс подмигнул Микки, явно намекая на что-то пошлое.

– За счёт заведения?

– Ну не можем же мы зарабатывать на «своих»? Особенно когда «своих» всего один во всём мире?

Микки ничего не ответила и снова исчезла. Я не успел понять, как это произошло.

– А как ты, Фокс? Как дела? – спросил для разнообразия я.

– Размеренно. Всё как всегда, в целом.

– Славно.

– Не скажи. Ты по-прежнему пишешь книгу?

– Вечерами. Но, кажется, ничего у меня не выходит.

– Посмотрим, когда закончишь. Вернее, почитаем.

Я не ответил. Это была уже третья книга, которую я писал вечерами. Но две другие, законченные, я Фоксу так и не показал.

Появилась Микки и поставила передо мной тарелку с едой и кружку с кофе.

– Быстро, – отметил я.

– Пришлось немного поколдовать.

– Волшебница.

– Ведьма, – поправила меня Микки, подмигнула и снова исчезла.

Я с удовольствием понюхал кофе и слегка отхлебнул. Чёрный, крепкий, неразбавленный, и сахара наверняка ложек десять. Как я люблю.

– Сладкий? – поинтересовался Фокс.

– Ага, прям по-Гейману.

– Чего-о?

– Это я у него вычитал в «Американских Богах». Кофе крепкий как ночь и сладкий как грех.

– Надо запомнить. Внесу его в меню именно с такой припиской. Спасибо, – серьёзно произнёс Фокс.

– Пользуйся. Может, это было где-то до него, но я не в курсе.

Я откусил кусок гренки и тщательно прожевал. Каждая частичка моего существа прислушалась к вкусу еды. Гренки получились сочными и хрустящими. Фокс внимательно следил, зная мои странные вкусы и любовь полностью погружаться в процесс. Это я почерпнул из философии дзен-буддизма. Следующее блюдо было заказано Фоксом с расчётом на самого себя. Я поковырял омлет вилкой без особого энтузиазма и отпил ещё так любимого мной кофе.

– Не хочешь? – спросил Фокс, указывая на омлет.

– Да как-то нет. Спасибо.

– Ничего. Давай сюда, у меня как раз аппетит разыгрался.

Я отодвинул тарелку Фоксу. Тот сразу немного съел, тщательно прожевал. Смешно. Как будто мы оба не знаем, что он омлеты обожает, а я терпеть их не могу.

– Микки, налей мне виски! – потребовал Фокс.

– Не рановато ли пить? – вмешался я. – Ещё не вечер, только полшестого.

Фокс рассмеялся и обвёл рукой пространство бара:

– О чём ты, друг мой? Мы в аду! Здесь нет времени.

В какой-то степени это было правдой. В «Катабасисе» нигде не было часов, также всему персоналу (Фокс и Микки) запрещалось таковые иметь. Кроме того, в любое время бар мог оказаться закрытым по прихоти Фокса. На самом деле ни от чего это не зависело, кроме как от его настроения. Хозяин – барин, как говорится.

– Что ты сейчас читаешь? – спросил Фокс.

– Была одна книга, но сейчас она у Лерики. Так что ничего.

– Не могу оставить тебя в беде. Давай стану героем, спасшим друга от невежества! Сейчас найду что-нибудь почитать!

– Ты же знаешь – не люблю чужие книги. Их надо возвращать. А свои вечно валяются дома – когда захочешь, можешь прочитать, перечитать, а можешь и не читать вовсе. В этом истинное наслаждение книги. Особенно если она хорошая.

– Намёк понял, – Фокс отпил янтарной жидкости из старомодного стакана и отправился рыться на книжных полках.

– Тебе не кажется этот бар убыточным? – спросил я у подошедшей Микки.

– Фокс вкладывает сюда свои деньги и говорит, что это место для души, а не для кошелька. Знаешь, без этого бара и без тебя он был бы полной сволочью.

– Могу представить. Он утомляет.

Микки грустно улыбнулась.

– Я не о том, Мураками. И хорошо, что ты не знаешь всех его сторон.

– Теперь и ты зовёшь меня Мураками?

– Привыкай. Думаю, эта кличка надолго к тебе приклеится.

Я поднял стакан Фокса в шутливом тосте:

– Да будет так, – хотел отпить немного виски, но понюхал и передумал. В нос ударил резкий запах спирта, словно он присутствовал в стакане в чистом виде. Не моё.

– О, ты тоже собрался пить? – спросил подошёдший Фокс, в руках у него было две книги.

– Не могу себя заставить. Давай меняться?

Фокс оскалился, принял у меня стакан и протянул книги.

– Лолита, – прочитал я обложку одной из них, – ты издеваешься?

– Отнюдь. Я, конечно, понимаю, Мураками, что это не Мураками, но почитать стоит. Забавно вышло. Вторую посмотри.

– Кастанеда. Что-то смутно знакомое.

– Занятное чтиво, полистай на досуге. Правда, не знаю какой это том, ну да не важно. И – цени меня вечно – можешь не возвращать. Это подарок.

– Подарки.

– Ты понял суть.

– Меня долго упрашивать не надо, когда дело касается халявных книг. Но теперь захотелось домой.

– Так скоро? Микки, этот негодяй ходит к нам только чтобы пожрать!

– Сам виноват, – откликнулась девушка. – Это ты его прикормил и теперь он повадился к нам. Хорошо, что не гадит.

Я допил остатки кофе.

– Тоже так считаю. Пойду, нырну дома в книги.

– Ты можешь почитать и здесь.

– Ты не дашь спокойно читать, – я улыбнулся. – Кроме того, терпеть не могу скользить по повествованию. Меня устроит только глубоководное плавание, полное погружение.

– Заходи почаще и подольше. Приятного чтения.

Я молча махнул рукой и не торопясь поднялся по этой ужасной тёмной лестнице, прижимая книги к груди как самое ценное сокровище. Солнечный свет больно ударил по глазам, и я действительно почувствовал себя немного переродившимся, самую малость.

***

Наступил день сурка. Такое было ощущение. Снова та же самая дорога, снова тот же суши-бар. Я снова проведу несколько часов в ожидании, а она не придёт. Но не успел я сесть на скамейку, как увидел Лерику. Сегодня она была в чёрных брюках, белой блузке и с тёмным галстуком. На лице увидевшей меня Лерики зажглась улыбка, и она мгновенно оказалась рядом.

– Ты ждёшь меня, Му-ра-ка-ми?

– Да. Правда, ты так одета, что я чувствую себя скорее дамой, чем кавалером.

– Значит сегодня так и будет. Позвольте вашу руку?

Я недоуменно протянул правую руку. Лерика картинно взяла её и поцеловала тыльную сторону ладони.

– Я так рад видеть вас снова, – играясь, произнесла она.

– Пол не меняй.

– Не буду, – послушно согласилась Лерика.

Я задумчиво уставился на её изящный галстук, на ткани которого полосы чёрного переплетались с полосами иссиня-чёрного, и попытался сказать максимально не обиженным голосом:

– Ты не пришла вчера.

– А ты ждал? – и бровью не повела Лерика.

– Ждал, – бесполезно, в горле застрял противный комок обиды.

– А ты ждал меня или свою книгу?

– У тебя её снова нет, так что я уже не надеюсь.

– Может, я боюсь, что наша история закончится, когда долги будут розданы.

– Не верю, – я ухмыльнулся и почувствовал, что это не совсем моя улыбка, что-то в ней было от Фокса. – Так почему ты опоздала?

– Девушки всегда опаздывают. Не читал о таком?

– На сутки?! – я не выдержал и посмотрел Лерике прямо в глаза. Она так и стояла рядом, а я так и сидел на скамейке. Как последний дурак, кем я, в сущности, и был.

– Хотела почувствовать себя нужной, – в появившейся улыбке на её лице я явственно уловил оттенок грусти.

– И как?

– Почувствовала, – теперь улыбка искрилась ехидством.

– Ты ведь была где-то в другом месте?

– Мураками, не задавай глупых вопросов. Если меня здесь не было – де-факто, я была в другом месте. Или ты не веришь в моё существование? Так вот, Мураками, новость – я не выдумка, и не призрак, и даже телепортироваться не умею.

Я только начал своё излюбленное молчание, как частичка Фокса, которую я словно заразу подхватил недавно, потянула меня за язык:

– Пойдём в бильярд?

– Мураками, – Лерика картинно надула губки. – Так быстро забылся? Сегодня я джентльмен, так что пойдём куда я скажу.

Я поднял руки вверх, сдаваясь и принимая условия очередной игры.

– И куда это?

– Для начала просто пойдём. Хватит сидеть!

Лерика повернулась ко мне боком и опять картинно согнула руку в локте. Ситуация показалась мне малость идиотской, но делать нечего. Я встал, взял девушку за руку, и мы пошли. Лерика вела. Первой целью пути оказался продуктовый магазин. По дороге до него мы не проронили ни слова – Лерика была слишком занята, демонстративно вышагивая, едва не выбивая дробь, я же старался не смотреть в глаза прохожим и всячески делал вид, что вообще здесь случайно.

– Ты захотела перекусить?

– Немного. Твой печальный вид вызывает у меня чувство голода, но мне хочется мясо, и непременно уже готовое.

– Здесь ничего такого нет. Но мы можем пойти в кафе.

– Батон, пожалуйста!

Продавщица вопросительно посмотрела на нас – батонов было несколько видов, и моя спутница ткнула в один так небрежно, словно ей было вовсе всё равно.

– Сегодня у нас другая культурная программа, милый, – шепнула Лерика мне на ухо и поцеловала в щёку.

– Перестань, – попросил я, вытирая щёку рукой.

Но Лерика лишь показала язык и наш путь продолжился. Снова в молчании. Пока шли, я пытался подобрать ассоциацию к нашему пути – хождение по мукам было близко. Через пару минут мы свернули на набережную и план Лерики, о котором я и так начал догадываться, стал более чем ясен.

– Мы будем кормить уток. Правда, здорово, милый?

– Ты была бы прекрасным парнем, – проворчал я.

– Ты сказал это как старпёр.

– Порой я ощущаю себя лет на пятьдесят, – я стариковским жестом потёр поясницу.

– В следующий раз я принесу для тебя молодильных яблочек, – пообещала Лерика.

Мы расположились на небольшом спуске к воде. Лерика крошила батон и кидала в воду. Утки с удовольствием принялись за угощение.

– Я соврал тебе в прошлый раз, – неожиданно выпалил я.

– Ты умеешь врать? – Лерика не обернулась.

– Очень редко.

– Серьёзное враньё?

– Глупое. На самом деле у меня есть мобильный телефон.

Лерика немного помолчала, а у меня засосало под ложечкой.

– Зачем ты это говоришь?

– Тебе нужен мой номер?

Снова немного тишины.

– Время прошло.

– Тогда дай свой.

– Нет.

– И что, так и будем встречаться у суши-бара?

– Это довольно романтично.

– Ещё бы ты приходила…

Лерика положила половину недокрошенного батона на землю и повернулась.

– Обиделся? Но ведь последний раз мы не договаривались о встрече. Мы ни о чём не договаривались. Так что тебе не на что обижаться. А вот ты меня обманул.

– И что?

Лерика схватила меня за руку и сильным рывком отправила в воду.

– Наказание! – крикнула она вслед.

Всё смешалось. Вода, воздух, небо. Я запутался, барахтаясь и пытаясь удержаться на поверхности. Напрасно. У меня ничего не выходило. Как и всегда.

– Я! Не умею! – крикнул из последних сил и чуть не захлебнулся, пытаясь произнести слово «плавать».

Лерика поняла, что я имел в виду, и прыгнула в воду. Я хватанул ртом воздух и изрядно воды. Пузыри закружились вокруг, всплеск ударил в глаза. Время замедлилось. Вода накрыла с головой, и я закрыл глаза. Лерика схватила меня за футболку и потянула вверх. Совершенно не по-мужски я просто навалился на неё. Лерика вытолкнула меня к берегу и выплыла следом. Я схватился за камни набережной и с трудом подтянулся. Тело с содроганием исторгло грязную воду, и я смог воздохнуть.

– Не делай так больше, – пытаясь отдышаться, я выталкивал слова из груди.

– Поняла, – дыхание Лерики было прерывистым; она глубоко вздохнула и выпалила: – Ты меня чуть не утопил!

– Извини. Но это ты меня чуть не утопила.

– А затем спасла!

– Точно. Спасибо. Ты была бы отличным парнем.

– Да-а, не то, что ты…

– Перестань, – попросил я.

– Извини. Я, правда, не хотела. Я ведь не знала. Прости меня, Мураками, – Лерика доверительно взяла меня за руку.

– Ладно, – я посмотрел ей прямо в глаза и неожиданно отметил: – У тебя глаза синие.

– И что?

– Раньше они были карими. Помниться, я подумал о такой примете – влюбишься в человека с карими глазами и никогда уже разлюбить не сможешь. А теперь они синие.

– Ах, вот ты о чём, – Лерика выглядела смущённой. – Это моя особенность.

– Менять глаза?

– Ну да. Вообще-то они сами. Понимаешь?

– Вообще ни разу, – честно признался я.

– Я всем нравлюсь. Вот так. И с каждым человеком у меня глаза разные. Словно это из-за цвета радужки происходит. Ну, из души словно идёт.

– Зеркало души?

– Сама точно не знаю. Обычно люди не замечают. Ведь для одного я кареглазая, для другого зеленоглазая, для третьего один глаз жёлтый, другой – голубой.

– И так бывает?

Лерика кивнула и продолжила.

– Видимо, ты изменился. Иногда, когда меняется человек, тогда и мои глаза рядом с ним меняются, – Лерика перевела взгляд на небо, немного помолчала и добавила, – Но я впервые сталкиваюсь с тем, чтобы кто-то изменился за один день.

Я знал ответ:

– Наверно во всём виноват «Катабасис» и Фокс.

– Что это?

– Потом расскажу.

– Хорошо.

Лерика выглядела виноватой. Я догадался, в чём дело:

– У тебя опять дела?

– Извини, Мураками. В следующий раз проведём вместе целый день.

Лерика встала, выжимая галстук.

– Согласен. Кто сегодня, Басё?

– Я с поэтами не общаюсь. Сегодня – Кодзи Судзуки. Ты как, всё в порядке?

– Иди уже. Я справлюсь. Встретимся завтра. Не смей одеваться как Садока! И книгу мою не забудь принести!

Лерика показала язык и убежала. Я остался лежать на набережной, медленно просыхая под тёплым июньским солнцем. Небо напоминало глаза Лерики. Я лежал до тех пор, пока голубой цвет не потемнел, словно сгустившись, и к нему не начали прибавляться пурпурный и маджента. Стало прохладно. Я поежился, встал и пошёл домой. В конце концов, всё проходит. И небо в своих цветах прекрасный художник.

***

Лерика опоздала на полчаса. Темно-синие джинсы и футболка в полоску вроде матроски выгодно смотрелись с её всё ещё синими глазами. Интересно, когда они снова сменят цвет?

– Я уже начал думать, что ты не придёшь, – начинать встречу с претензий не самый лучший выбор, но я просто не мог сдержаться.

– Кот остался без еды, пришлось сначала в магазин сбегать.

– У тебя есть кот?

Лерика посмотрела на меня как на умственно-отсталого:

– Из моих слов не ясно? Есть.

Ну почему она порой такая невыносимая?

– И как его зовут?

– Как бога!

Я демонстративно скривился в ответ на её пафос.

– Иисус?

– Джа!

– Клиника.

– Я сериалы не смотрю.

– У тебя в голове клиника, – пояснил я.

– Точно! И три доктора – Хаус, Тырса и Булгаков.

– А говоришь, сериалы не смотришь.

– Это сестра, а я так, через плечо немного.

– У тебя и сестра есть? – просто день открытий.

– Есть.

– А её как зовут?

– Венера!

– Кажется, я мог догадаться.

– Когда кажется, лечиться надо.

– Как хорошо, что рядом ты с целой клиникой в голове…

– А то! – Лерика показала мне язык и, бросив нашу очередную лингвистическую игру, поинтересовалась. – Куда пойдём?

– Лихо ты тему меняешь.

– Так пустой же разговор.

– Тоже верно. – «Как и всегда» – У нас целый день?

– Я же обещала.

– Ты говорила.

– Одно и тоже. Я всегда держу своё слово.

– Ты точно была бы прекрасным парнем, – подначил я. – Пойдём в кино?

– Куда пожелаешь. Веди!

Я взял её за руку и повёл.

В прокате шла дурацкая американская комедия, на которой мы весело жевали поп-корн и обсуждали происходящее на экране. Затем я затащил Лерику в бильярд, где она успешно победила меня три раза подряд, немного прошлись по парку, посидели в летнем кафе и к вечеру снова вышли на набережную, к уже знакомым уткам. Весь день пролетел в лёгкой весёлой манере. Лерика постоянно обо всём меня расспрашивала, а я отвечал. К концу дня она узнала обо мне много нового, я о ней – ничего. Когда я рассказал ей про «Катабасис», она отметила, что хотела бы там побывать, но пока у неё нет настроения. Весь день мы держались за руки, то ли как влюблённые, то ли как очень близкие друзья. А может и вовсе, как брат с сестрой. От этих мыслей у меня снова противно засосало под ложечкой.

– Теперь каждый раз, когда ты будешь проходить мимо набережной, будешь думать, что здесь я пыталась тебя утопить.

– Именно. Но затем ты меня спасла. И, кстати, ты тоже будешь об этом думать.

– Это был прекрасный день, – Лерика ослепительно улыбнулась.

– Потому что у тебя не было никакого другого писателя? – не смог удержаться я.

– Да. Читать одну книгу приятней, чем прыгать между пятью.

Я обдумал эту фразу, и, решив не развивать тему, сказал:

– Можно вопрос?

– Давай.

– А твоего кота правда зовут Джа?

– Правда.

– А сестру – Венера?

– Нет никакой сестры, Мураками, – Лерика печально улыбнулась и отпустила мою руку. Словно сигнал, что ей пора уходить.

– Встретимся завтра? – предложил я.

Она покачала головой и посмотрела себе под ноги.

– Через три дня, во вторник.

– Слишком долго! – запротестовал я, едва не сорвавшись на крик.

– Я знаю, – Лерика подняла голову и наши взгляды встретились. Её синие глаза смотрели и смотрели, и я уже начал захлёбываться в них, как давеча в речной воде, когда она отвернулась и ушла.

Я тоже отвернулся, беззвучно хватая ртом воздух, словно выброшенная на камни рыба, и некоторое время стоял столбом, не глядя ей вслед.

***

– Сегодня мне нравится у тебя в баре.

– Тебе всегда нравится у меня в баре, – безапелляционно заявил Фокс.

– Сегодня мне исключительно в нём нравится, – уточнил я.

– С чего бы это?

Я поднял палец вверх.

– Слышишь? Колтрейн. Я от него без ума.

Фокс с усмешкой посмотрел на маленькие колонки, висевшие у самого потолка.

– Теперь я знаю, как удержать тебя навеки в этом мрачном подземелье.

– Можно просто приковать, – предложила подошедшая Микки.

– Как-то это… – Фокс покрутил рукой, словно пытаясь физически нащупать подходящее слово.

– Сексуально?

– Скорее жестоко.

– Каждому своё. Мне думается, Мураками был бы не против такой жестокой сексуальности, – подмигнула мне Микки.

Я пожал плечами.

– Никогда о таком не думал.

– Врунишка, – Микки сказала это таким тоном, что я был готов поверить в телепатию.

– Лерика рассказала мне свой секрет.

– Что-то жуткое и зловещее? – спросила Микки.

– У красотки полный шкаф скелетов? – добавил Фокс.

– Нет. Кое-что сверхъестественное. Её глаза меняют цвет в зависимости от того, кто рядом.

– Гониво, – Фокс ударил кулаком по барной стойке так, что я подпрыгнул на стуле. – Никогда о таком не слышал. И что за хреновая суперспособность? Что это ей даёт?

– Она всем нравится, – я пожал плечами так, словно это было очевидно.

– Весьма удобно, – Микки отодвинула кулак Фокса в сторону и поставила перед ним бутылку пива. – Такая сверхсила необходима каждой девушке. Это удобнее моих мышиных ушек.

– А ещё она никак не хочет возвращать мою книгу, – пожаловался я.

– Страдаешь? – участливо спросил Фокс, а Микки неприязненно поморщилась и отвернулась.

– Немного. Я ведь только её купил.

– А что с теми книгами, которые я тебе дал? Читал что-нибудь?

– Да. Мне понравилась идея Кастанеды, что смерть всегда рядом. Этакий тёмный попутчик. Поэтому воин всегда должен быть внимателен.

– То есть в жизни рядом с каждым из нас неизменно следует смерть? Похоже на правду.

– Сегодня, кстати, меня едва машина не сбила, когда шёл сюда.

– Надо быть внимательнее. И не читай подобные книжки на ночь. Ты слишком восприимчив.

– Может ты и прав.

– Что будет дальше?

Вопрос Фокса застал меня врасплох. Микки снова навострила ушки в мою сторону – обе пары, человечьи и мышиные.

– Я об этом не задумывался. Буду также встречаться с Лерикой да сидеть у тебя в баре. А по вечерам читать и писать.

– Не ждёшь ничего нового?

– А ты?

– Ну, много разных историй начинается именно с девушек. Они своеобразная движущая сила для нас, мужчин.

– Не думаю, что ты прав. В конце концов, ничего не изменилось.

– Пока что.

– Уверен, так и будет.

– Упёртый, – Фокс усмехнулся. – Микки, подойди сюда.

Девушка, которая и так была в двух шагах, подошла ближе и теперь нас разделяла только барная стойка. Она вопросительно посмотрела на Фокса.

– Будь добра, поцелуй моего скромного глупого друга.

– Эй, эй, – запротестовал я, выставив перед собой руки, защищаясь. – Ты серьёзно?

– А что? Это ведь просто поцелуй. Не переживай, Мураками, в этом жесте нет любви. Позволь Микки себя поцеловать, а потом мы посмотрим, измениться что-нибудь для тебя или нет.

Меня передёрнуло от его цинизма. Я задумался и опустил руки. Нельзя сказать, что Микки мне не нравилась. Нравилась, но она была девушкой Фокса. И подобные предложения я не понимал, они были мне неприятны.

– Ну, не знаю.

Микки перегнулась через барную стойку, обхватила меня руками за шею и приблизилась. Время замедлилось, я почувствовал исходящий от неё запах корицы и мёда. Её слегка приоткрытые алые губы потянулись к моим. В волнении, казалось, я выдохнул весь воздух, так что в груди стало больно. И только наши губы соприкоснулись, как я вырвался и отпрыгнул в сторону, свалившись со стула. Время потекло в прежнем темпе.

Фокс и Микки смеялись в полный голос. Я лежал на полу и недоумевал. Наконец я встал, отряхнулся, и пошёл к выходу.

– Ты куда? – бросил мне в спину Фокс.

– Мне пора. Нужно подумать о том, как ты ужасно относишься к людям.

– Не стоит зря себя расстраивать. Лучше подумай о Лерике и Микки. К тому же, ничего ещё не произошло, а ты уже злишься.

Я махнул рукой, не оборачиваясь, и вышел.

***

Лерика вспомнила, что два дня назад обещала принести молодильные яблочки, и, извинившись за задержку, сдержала слово. При встрече она сразу продемонстрировала лежащие в рюкзаке две полулитровые бутылки сидра. В этот раз одета Лерика была в короткие джинсовые шорты, оставляющие ноги полностью открытыми, чёрные кеды и песчаного цвета тунику. Маленький чёрный рюкзак из кожи, в который кроме двух бутылок, ничего и не поместилось бы – так мне казалось – Лерика попыталась вручить мне, но я наотрез отказался нести эту явно женскую вещь. После вечерней выходки Фокса и Микки у меня совсем не было настроения, а вот у Лерики напротив. Она не обиделась, не стала настаивать, и повела меня на набережную. Лерика шла впереди, что-то говорила, я невпопад отвечал, не сводя взгляда с её стройных загорелых ног, из-за чего пару раз споткнулся и чуть не упал.

На набережной Лерика сразу достала обе бутылки, отвернула крышку у одной и протянула мне.

– Пей.

Я послушно отпил.

– И как? – весь её вид излучал любопытство, словно я был подопытным кроликом.

– Сойдёт, – я посмотрел ей в глаза и прибавил, – У тебя сегодня глаза снова другие.

– Чёрт, люди просто не способны меняться так часто!

– Во всём виноват мой друг Фокс, – «и Микки», но её я вслух упоминать не стал.

– А ты не пробовал общаться с другими друзьями?

– У меня их нет, – просто ответил я. – И не будем об этом.

Лерика открыла вторую бутылку, выпила немного сидра и спросила:

– Ну и какого они цвета сегодня?

– Золотистые, как солнце. Так и лучатся.

– Весьма редкий цвет.

– Тебе виднее. Слушай, а какие они, когда ты смотришься в зеркало?

Лерика недовольно нахмурилась, но ответила:

– Серые.

– Звучит как-то печально. Ты что, себе не нравишься?

– Не особо. Но давай не будем об этом говорить?

Я усмехнулся.

– Что-то о многом мы сегодня не говорим.

– Для этого я и принесла сидр. Так что пей, Мураками!

Я чокнулся с ней бутылками и сделал большущий глоток.

– И зачем только люди пьют? – недоумённо поинтересовался я.

– Чтобы расслабиться. А ещё чтобы быть ближе.

– А нельзя быть ближе без алкоголя?

– Не у всех получается. Не умеют, разучились, бояться. А так – выпил стопку, другую – и уже можно поговорить откровенно.

– Грустно.

Лерика прищурилась, посмотрела на солнце и спросила:

– А ты видел кого-нибудь из известных людей вживую?

– Сцена считается? – уточнил я.

– Конечно.

Итан Хоук развелся, Билл Клинтон потерял дочь, а Харуки Мураками разговаривает с обезьянами

Развлечения

Все еще считаете, что 2020-й год был странным? Тогда взгляните на самые ожидаемые книги 2021-го.

Вадим Смыслов

12 января 2021 г.

A Bright Ray of Darkness

Итан Хоук

Четырехкратный номинант на премию «Оскар» рассказывает историю театральной знаменитости, чья жизнь рушится аккурат во время подготовки бродвейской пьесы «Генрих IV». Герой Хоука любит выпивать и беспорядочные сексуальные контакты – из-за этого распадается его брак, а вместе с тем и жизнь (вскоре о всех деталях личной жизни узнают таблоиды). Как и учитель Хоука в кино – Ричард Линклейтер, Итан создает полубиографичный мир, в котором быт разрушает пьедесталы под всяким кумиром.

A Swim in a Pond in the Rain: In Which Four Russians Give a Master Class on Writing, Reading, and Life

Джордж Сондерс

Антон Чехов умер от туберкулеза в возрасте 44 лет. Смерть писателя и драматурга, как считает Сондерс, была не менее театральной, чем все его произведения: тело Чехова доставили в Россию из Германии в вагоне с надписью «Свежие устрицы». Эта и многие другие подробности из жизни (и смерти) русского классика хорошо знакомы американскому писателю и обладателю Букеровской премии (за роман «Линкольн в бардо»), ведь, помимо творческой деятельности, Сондерс также читает курс лекций по переводу с русского языка в Сиракузском университете в Нью-Йорке. Его новая книга, вышедшая в штатах 12 января, объясняет, чем большая русская проза может быть полезна современному читателю. С одной стороны, книга Сондерса – это руководство по тому, как писать тексты, используя приемы Чехова, Достоевского, Толстого и Гоголя. С другой – расследование о том, как и почему текст приобретает мировую известность.

Later

Стивен Кинг

Новая книга от патриарха американского хоррора рассказывает о жизни мальчика, который обнаруживает у себя сверхъестественные способности. На первых страницах сюжет напоминает историю о Кларке Кенте, но затем утопает в криминальной мистике «Зодиака». Офицер полиции втягивает юношу в расследование убийства, подозреваемый в котором обещает совершать преступления даже после своей смерти.

The Charmed Wife

Ольга Грушина

Эта писательница из Нью-Йорка родилась в семье изобретателя советских социальных опросов Бориса Грушина, выучилась в МГУ, прошла стажировку в ГМИИ им. Пушкина и с отличием окончила Университет Эмори в Атланте. В разное время Грушина работала переводчиком на экс-президента США Джимми Картера и Всемирный банк, но в 2000-х всерьез занялась прозой. Ее новая книга, четвертая по счету, – это продолжение истории Золушки, только вышедшей замуж за принца. Как показывает время, принц оказался не таким уж прекрасным и даже слегка жутковатым. Поэтому в одну из ночей Золушка сбегает из замка и отправляется на прием к Ведьме, специалисту по работе с отчаянными домохозяйками. Если вам нравятся романы «Песнь Ахилла» и «Цирцея» Мадлен Миллер, Золушка от Грушиной – роман, на который точно следует оформить предзаказ.

How to Avoid a Climate Disaster

Билл Гейтс

Детальная программа по предотвращению Армагеддона от филантропа и основателя Microsoft. В течение десяти лет Билл Гейтс общался с физиками, инженерами, биологами и другими учеными, создавал план по минимизации выбросов парниковых газов, делился мнением на лекциях TED, а теперь представляет свой 270-страничный манифест публике. В этой книге есть вдумчивые советы как мировым правительствами, так и обычным гражданам – по уменьшению экологического следа.

First Person Singular

Харуки Мураками

Этот сборник состоит из восьми историй, неспешно рассказанных от первого лица. Мураками вспоминает первую любовь, увлечения джазом и бейсболом, но назвать книгу альбомом воспоминаний не получится. Как всегда, в случае с японским классиком реальность здесь соседствует с магическим реализмом. К примеру, в рассказе «Обезьяны из Синагавы» макаки вполне открыто и добродушно беседуют с сотрудницей автосалона Honda.

The President’s Daughter

Билл Клинтон и Джеймс Паттерсон

Сотрудничество бывшего президента США и американского писателя, обладателя мирового рекорда Гиннесса по числу бестселлеров (тираж книг Паттерсона больше, чем у Стивена Кинга и Дэна Брауна вместе взятых) началось в 2018 году – с романа «Пропавший президент». Тогда речь шла о загадочном исчезновении первого лица из самого охраняемого здания Америки – Белого дома. Вторая книга товарищества выйдет в 2021-м и расскажет о пропаже дочери американского президента. Как и тремя годами ранее, Паттерсон отвечает на увертюры сюжета нового романа, а Клинтон – за точность деталей и фактов.

Klara and the Sun

Кадзуо Исигуро

В 2017 году британский писатель, родившийся в Нагасаки, получил Нобелевскую премию по литературе за то, что «в своих романах раскрыл пропасть, таящуюся под нашим иллюзорным чувством связи с миром». И его первый роман с тех пор – «Клара и Солнце» – вполне соответствует формулировке Шведской академии. Главная героиня текста – виртуальный друг по имени Клара – дни и ночи проводит в магазине, рассматривает посетителей, людей за витриной и ждет встречи с будущим владельцем.

Вероятно, вам также будет интересно:

15 лучших книг 2020 года

10 книг, которые согреют вас этой зимой

5 современных последователей книжного андеграунда

Литературное путешествие: Япония | SIMA-LAND.RU

24.09.2021

В наше время физические перемещения по миру стали редкостью. Но тяга к перемене мест в человеке неистребима 😊 Поэтому предлагаем безопасное решение: книжные путешествия по разным странам. Первая остановка — Япония.

Свод заповедей японских самураев интересно читать не только любителям истории и военного дела.

Этот кодекс помогает упорядочить мысли и расставить приоритеты в жизни и даже по-другому посмотреть на воспитание детей.

Несмотря на почтенный возраст, в книге много понятных современному читателю примеров. Спасибо переводчикам, которые сохранили образность оригинала и перенесли её в русскоязычное издание.

Эта книга — абсолютный бестселлер в Японии. Детективные романы стали пользоваться популярностью в этой стране около 200 лет назад, когда Япония стала открыта для внешних контактов, а значит, и для европейской литературы.

Но не ищите в «Полупризнании» лихо закрученного сюжета как у английских или американских авторов. Гораздо интереснее здесь наблюдать за поступками и размышлениями героев. Тем более, что для человека европейской культуры, таких как мы с вами, многие мысли и действия покажутся нестандартными и интригующими.

Книга — логическая загадка. Содзи Симада считается основоположником особого детективного жанра в японской литературе — романов-хонкаку.

В отличие от привычных детективных историй, хонкаку похожи больше на интеллектуальную игру. Всё потому, что автор даёт читателю столько же подсказок, сколько главному герою. Чтобы мы с вами раскрыли преступление либо вместе с сыщиком, либо опередили его на пару десятков страниц. Попробуйте! Такие головоломки затягивают.

Настоящая сказка странствий. Главный герой путешествует с котом по Японии и встречается со старыми друзьями. Включение животного как рассказчика в литературе не ново. Вспомните те же «Житейские воззрения кота Мурра» Гофмана или «Изумительного Морриса» Пратчетта.

Но эта история особенная. Потому что даже если вы не страстный поклонник кошек, она растрогает вас до слёз. А ещё эта книга напоминает работу мастера каллиграфии: из разных сюжетных линий Арикава создаёт целостную картинку, о которой вы будете думать ещё пару дней после прочтения.

Роман-притча легендарного японского драматурга. Его сложно принять с первого раза и уж тем более прочитать на одном дыхании. Но тем не менее познакомиться с ним стоит. Хотя бы для того, чтобы переосмыслить важное в собственной жизни.

На поверхности — смесь триллера и философских рассуждений. Но если вчитаться внимательнее, найдёте размышления о современном устройстве государств и о том, какие духовные ценности человечество утратило безвозвратно, а что ещё можно возродить.

Мастер атмосферных текстов, Мураками в этой книге снова испытывает на прочность наше воображение и органично сплетает реальное и мистическое.

«Дэнс, дэнс, дэнс» — книга из цикла «Трилогия Крысы», продолжение романа «Охота на овец». Очень меланхоличное произведение, неспешный медитативный текст захватит вас даже если вы ещё не знакомы с предыдущими частями цикла.

Идеально для медленного осеннего чтения.

В сборнике 2 произведения, созданные в жанре дневниковых записей. И в обоих Танидзаки натуралистично описывает быт. В «Ключе» это жизнь пары после 20 лет совместной жизни, а в «Дневнике безумного старика» — подробное описание того, что чувствует человек, которому уже далеко за 70.

Оба романа были написаны в середине прошлого века и вызвали бурную и неоднозначную реакцию у читающей публики во всём мире. Кто-то считал эти романы очень смелыми откровениями, кто-то — неуместной эротикой. В любом случае, тексты Танидзаки равнодушными не оставляют никого и по сей день.

Книга японского классика, переведённая на русский язык Борисом Акуниным, однозначно вас впечатлит.

Сюжет основан на реальном событии — пожаре, в результате которого погиб Золотой Храм в Киото. Это событие было созвучно философии самого Мисимы, который считал, что после гибели прекрасное становится ещё более совершенным.

Но какова будет жизнь человека после гибели всего прекрасного? Смогут ли люди найти гармонию с внешним миром? Ответы на эти вопросы порождают новые размышления о собственной жизни и месте человека в мире.

Читайте не спеша, это того стоит.

Читать книги Миямото Мусаси — отдельный вид удовольствия. Ведь это не только писатель. Это воин, художник, скульптор и каллиграф. Поэтому каждая фраза в книге искусно отточена и выведена.

Как и «Бусидо», «Книгу пяти колец» можно использовать как руководство по личностному развитию и, как это ни удивительно, психологии общения.

Ну а для всех, кто занимается боевыми искусствами, Мусаси расскажет, как почувствовать силу противника и какой момент лучше всего использовать для атаки.

Три поколения белых медведей рассказывают о своей жизни. Они совсем как люди: умеют говорить и писать, а ещё выступают на конференциях!

Сюрреалистичный роман предлагает нам взглянуть на мир не с позиции homo sapiens, а глазами большого хищника — белого медведя. Так Тавада привлекает внимание к проблеме обращения с животными, позволяет взглянуть с неожиданной точки зрения на привычный мир, права человека и набирающий популярность вопрос о правах животных.

Очень актуальная книга!

---

Пишите в комментариях, куда бы вы хотели отправиться в следующий раз.

Выбрать книгу

Книги

Все новости

в

Рудольф Распе — отзывы о творчестве автора и мнения читателей

Что выбрать

Библиотека

Подписка

📖Книги

🎧Аудиокниги

👌Бесплатные книги

🔥Новинки

❤️Топ книг

🎙Топ аудиокниг

🎙Загрузи свой подкаст

📖Книги

🎧Аудиокниги

👌Бесплатные книги

🔥Новинки

❤️Топ книг

🎙Топ аудиокниг

🎙Загрузи свой подкаст

1. Главная
2. Библиотека
3. Рудольф Распе
4. org/ListItem»>Отзывы на книги автора

отзывов

Стандарт

Приключения барона МюнхаузенаРудольф Распе

boservas

Оценил книгу

Вспомнить старого немецкого писателя и его замечательного героя мне помог… Харуки Мураками с его историей про Льва Троцкого и северных оленей, на которых тот якобы бежал из ссылки. А главное в том, что по версии Мураками потом олени были изваяны из меди и установлены на Красной Площади, развернувшись на все стороны света.

Эта история показалась мне вполне в духе барона Мюнгхаузена, единственное отличие в том, что Мюнгхаузен самозабвенно врёт и у читателя не возникает ни малейшего сомнения в его вранье, а герой Мураками рассказывает свою байку вполне всерьез, и те читатели, которые не знакомы с устройством на Красной площади, легко ему верят. Что же, за два века Мюнгхаузен эволюционировал в героя Мураками, но общее осталось главным — это место действия — Россия.

Ведь и большинство приключений барона произошли в России. Вообще-то это только подчеркивает загадочность нашей страны для иностранцев, причем не важно с какой стороны света они расположены — с запада или востока, необъятная Россия в любом случае для них представляется самым удобным театром для разного рода небылиц. И в какой-то степени сама страна наша воспринимается ими как небылица.

Как тут не вспомнить нашего Тютчева «умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Какой ум и какой аршин тут имеется в виду? Если Россию не понять, то, наверняка, не русский. И, если он — общий, то уж точно не русский, может быть международный, может быть под эгидой какой-нибудь очередной ВАДА, но то, что не русский , это — точно. А раз так, то нет у иностранцев сколько-нибудь достойного аппарата для понимания России, вот и остается им сочинять байки да враки, а потом им же и верить — медведям на улицах русских городов, увлеченной игре россиян на балалайках, употреблению русскими водки в качестве питьевой воды и много подобных же анекдотов.

Вот и приключения барона начинаются с такой же оказии — привязал коня к столбику, а за ночь-то снег растаял, и конь оказался привязанным к колокольне. Где вы в Европе столько снега видели? А в России — это запросто. Да и волки, которые на ходу лошадей едят, это тоже чисто русский вариант.

Из 37 приключений, которые случились с самым правдивым бароном, 20 происходят либо в России, либо на театре русско-турецких войн, в том числе и знаменитый полет на ядре. Так что России с её экзотикой отведена большая половина книги. Оставшиеся 17 приключений разделились между Турцией, Индией, Цейлоном и Луной.

Но, заканчивая рецензию, вернусь к её началу. Герой Распе не столько враль, сколько фантазёр и выдумщик, он настолько утрирует свои «приключения», что поверить в них не сможет даже самый доверчивый человек. А выдумка, которая сразу видна как выдумка, враньем считаться не может. Герой же Мураками, рассказывающий про оленей, заядлый ипохондрик, его фантазия выглядит как серьезное утверждение и людям, с предметом не знакомым, кажется правдой.

16 февраля 2020

LiveLib

Поделиться

Стандарт

Приключения барона МюнхгаузенаРудольф Распе

boservas

Оценил книгу

Вспомнить старого немецкого писателя и его замечательного героя мне помог. .. Харуки Мураками с его историей про Льва Троцкого и северных оленей, на которых тот якобы бежал из ссылки. А главное в том, что по версии Мураками потом олени были изваяны из меди и установлены на Красной Площади, развернувшись на все стороны света.

Эта история показалась мне вполне в духе барона Мюнгхаузена, единственное отличие в том, что Мюнгхаузен самозабвенно врёт и у читателя не возникает ни малейшего сомнения в его вранье, а герой Мураками рассказывает свою байку вполне всерьез, и те читатели, которые не знакомы с устройством на Красной площади, легко ему верят. Что же, за два века Мюнгхаузен эволюционировал в героя Мураками, но общее осталось главным — это место действия — Россия.

Ведь и большинство приключений барона произошли в России. Вообще-то это только подчеркивает загадочность нашей страны для иностранцев, причем не важно с какой стороны света они расположены — с запада или востока, необъятная Россия в любом случае для них представляется самым удобным театром для разного рода небылиц. И в какой-то степени сама страна наша воспринимается ими как небылица.

Как тут не вспомнить нашего Тютчева «умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Какой ум и какой аршин тут имеется в виду? Если Россию не понять, то, наверняка, не русский. И, если он — общий, то уж точно не русский, может быть международный, может быть под эгидой какой-нибудь очередной ВАДА, но то, что не русский , это — точно. А раз так, то нет у иностранцев сколько-нибудь достойного аппарата для понимания России, вот и остается им сочинять байки да враки, а потом им же и верить — медведям на улицах русских городов, увлеченной игре россиян на балалайках, употреблению русскими водки в качестве питьевой воды и много подобных же анекдотов.

Вот и приключения барона начинаются с такой же оказии — привязал коня к столбику, а за ночь-то снег растаял, и конь оказался привязанным к колокольне. Где вы в Европе столько снега видели? А в России — это запросто. Да и волки, которые на ходу лошадей едят, это тоже чисто русский вариант.

Из 37 приключений, которые случились с самым правдивым бароном, 20 происходят либо в России, либо на театре русско-турецких войн, в том числе и знаменитый полет на ядре. Так что России с её экзотикой отведена большая половина книги. Оставшиеся 17 приключений разделились между Турцией, Индией, Цейлоном и Луной.

Но, заканчивая рецензию, вернусь к её началу. Герой Распе не столько враль, сколько фантазёр и выдумщик, он настолько утрирует свои «приключения», что поверить в них не сможет даже самый доверчивый человек. А выдумка, которая сразу видна как выдумка, враньем считаться не может. Герой же Мураками, рассказывающий про оленей, заядлый ипохондрик, его фантазия выглядит как серьезное утверждение и людям, с предметом не знакомым, кажется правдой.

16 февраля 2020

LiveLib

Поделиться

Бесплатно

Приключения барона МюнхгаузенаРудольф Распе

boservas

Оценил книгу

Вспомнить старого немецкого писателя и его замечательного героя мне помог. .. Харуки Мураками с его историей про Льва Троцкого и северных оленей, на которых тот якобы бежал из ссылки. А главное в том, что по версии Мураками потом олени были изваяны из меди и установлены на Красной Площади, развернувшись на все стороны света.

Эта история показалась мне вполне в духе барона Мюнгхаузена, единственное отличие в том, что Мюнгхаузен самозабвенно врёт и у читателя не возникает ни малейшего сомнения в его вранье, а герой Мураками рассказывает свою байку вполне всерьез, и те читатели, которые не знакомы с устройством на Красной площади, легко ему верят. Что же, за два века Мюнгхаузен эволюционировал в героя Мураками, но общее осталось главным — это место действия — Россия.

Ведь и большинство приключений барона произошли в России. Вообще-то это только подчеркивает загадочность нашей страны для иностранцев, причем не важно с какой стороны света они расположены — с запада или востока, необъятная Россия в любом случае для них представляется самым удобным театром для разного рода небылиц. И в какой-то степени сама страна наша воспринимается ими как небылица.

Как тут не вспомнить нашего Тютчева «умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Какой ум и какой аршин тут имеется в виду? Если Россию не понять, то, наверняка, не русский. И, если он — общий, то уж точно не русский, может быть международный, может быть под эгидой какой-нибудь очередной ВАДА, но то, что не русский , это — точно. А раз так, то нет у иностранцев сколько-нибудь достойного аппарата для понимания России, вот и остается им сочинять байки да враки, а потом им же и верить — медведям на улицах русских городов, увлеченной игре россиян на балалайках, употреблению русскими водки в качестве питьевой воды и много подобных же анекдотов.

Вот и приключения барона начинаются с такой же оказии — привязал коня к столбику, а за ночь-то снег растаял, и конь оказался привязанным к колокольне. Где вы в Европе столько снега видели? А в России — это запросто. Да и волки, которые на ходу лошадей едят, это тоже чисто русский вариант.

Из 37 приключений, которые случились с самым правдивым бароном, 20 происходят либо в России, либо на театре русско-турецких войн, в том числе и знаменитый полет на ядре. Так что России с её экзотикой отведена большая половина книги. Оставшиеся 17 приключений разделились между Турцией, Индией, Цейлоном и Луной.

Но, заканчивая рецензию, вернусь к её началу. Герой Распе не столько враль, сколько фантазёр и выдумщик, он настолько утрирует свои «приключения», что поверить в них не сможет даже самый доверчивый человек. А выдумка, которая сразу видна как выдумка, враньем считаться не может. Герой же Мураками, рассказывающий про оленей, заядлый ипохондрик, его фантазия выглядит как серьезное утверждение и людям, с предметом не знакомым, кажется правдой.

16 февраля 2020

LiveLib

Поделиться

Стандарт

Приключения барона МюнхаузенаРудольф Распе

boservas

Оценил книгу

Вспомнить старого немецкого писателя и его замечательного героя мне помог. .. Харуки Мураками с его историей про Льва Троцкого и северных оленей, на которых тот якобы бежал из ссылки. А главное в том, что по версии Мураками потом олени были изваяны из меди и установлены на Красной Площади, развернувшись на все стороны света.

Эта история показалась мне вполне в духе барона Мюнгхаузена, единственное отличие в том, что Мюнгхаузен самозабвенно врёт и у читателя не возникает ни малейшего сомнения в его вранье, а герой Мураками рассказывает свою байку вполне всерьез, и те читатели, которые не знакомы с устройством на Красной площади, легко ему верят. Что же, за два века Мюнгхаузен эволюционировал в героя Мураками, но общее осталось главным — это место действия — Россия.

Ведь и большинство приключений барона произошли в России. Вообще-то это только подчеркивает загадочность нашей страны для иностранцев, причем не важно с какой стороны света они расположены — с запада или востока, необъятная Россия в любом случае для них представляется самым удобным театром для разного рода небылиц. И в какой-то степени сама страна наша воспринимается ими как небылица.

Как тут не вспомнить нашего Тютчева «умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Какой ум и какой аршин тут имеется в виду? Если Россию не понять, то, наверняка, не русский. И, если он — общий, то уж точно не русский, может быть международный, может быть под эгидой какой-нибудь очередной ВАДА, но то, что не русский , это — точно. А раз так, то нет у иностранцев сколько-нибудь достойного аппарата для понимания России, вот и остается им сочинять байки да враки, а потом им же и верить — медведям на улицах русских городов, увлеченной игре россиян на балалайках, употреблению русскими водки в качестве питьевой воды и много подобных же анекдотов.

Вот и приключения барона начинаются с такой же оказии — привязал коня к столбику, а за ночь-то снег растаял, и конь оказался привязанным к колокольне. Где вы в Европе столько снега видели? А в России — это запросто. Да и волки, которые на ходу лошадей едят, это тоже чисто русский вариант.

Из 37 приключений, которые случились с самым правдивым бароном, 20 происходят либо в России, либо на театре русско-турецких войн, в том числе и знаменитый полет на ядре. Так что России с её экзотикой отведена большая половина книги. Оставшиеся 17 приключений разделились между Турцией, Индией, Цейлоном и Луной.

Но, заканчивая рецензию, вернусь к её началу. Герой Распе не столько враль, сколько фантазёр и выдумщик, он настолько утрирует свои «приключения», что поверить в них не сможет даже самый доверчивый человек. А выдумка, которая сразу видна как выдумка, враньем считаться не может. Герой же Мураками, рассказывающий про оленей, заядлый ипохондрик, его фантазия выглядит как серьезное утверждение и людям, с предметом не знакомым, кажется правдой.

16 февраля 2020

LiveLib

Поделиться

Бесплатно

Приключения барона МюнхгаузенаРудольф Распе

Airgid_Lynx

Оценил книгу

Прекрасные, короткие, забавные истории от барона Мюнхаузена. Пока читаешь-улыбаешься и вспоминаются советские мультфильмы про приключения этого героя. Удивило то, что когда читала часть этих историй в детстве, они казались мне длиннее. Открыла для себя несколько новых историй, а так же, что, оказывается, барон был тем еще «путешественником». Особенно умилили его путешествия на Луну. Книга от издательства «Самовар»- хорошего качества с яркими иллюстрациями.

5 июля 2020

LiveLib

Поделиться

Стандарт

Приключения барона МюнхаузенаРудольф Распе

Airgid_Lynx

Оценил книгу

Прекрасные, короткие, забавные истории от барона Мюнхаузена. Пока читаешь-улыбаешься и вспоминаются советские мультфильмы про приключения этого героя. Удивило то, что когда читала часть этих историй в детстве, они казались мне длиннее. Открыла для себя несколько новых историй, а так же, что, оказывается, барон был тем еще «путешественником». Особенно умилили его путешествия на Луну. Книга от издательства «Самовар»- хорошего качества с яркими иллюстрациями.

5 июля 2020

LiveLib

Поделиться

Стандарт

Приключения барона МюнхаузенаРудольф Распе

Airgid_Lynx

Оценил книгу

Прекрасные, короткие, забавные истории от барона Мюнхаузена. Пока читаешь-улыбаешься и вспоминаются советские мультфильмы про приключения этого героя. Удивило то, что когда читала часть этих историй в детстве, они казались мне длиннее. Открыла для себя несколько новых историй, а так же, что, оказывается, барон был тем еще «путешественником». Особенно умилили его путешествия на Луну. Книга от издательства «Самовар»- хорошего качества с яркими иллюстрациями.

5 июля 2020

LiveLib

Поделиться

Стандарт

Приключения барона МюнхгаузенаРудольф Распе

Airgid_Lynx

Оценил книгу

Прекрасные, короткие, забавные истории от барона Мюнхаузена. Пока читаешь-улыбаешься и вспоминаются советские мультфильмы про приключения этого героя. Удивило то, что когда читала часть этих историй в детстве, они казались мне длиннее. Открыла для себя несколько новых историй, а так же, что, оказывается, барон был тем еще «путешественником». Особенно умилили его путешествия на Луну. Книга от издательства «Самовар»- хорошего качества с яркими иллюстрациями.

5 июля 2020

LiveLib

Поделиться

Стандарт

Приключения барона МюнхаузенаРудольф Распе

antonrai

Оценил книгу

1. Бароны Мюнхаузены

Все мы в детстве читали «Приключения барона Мюнхаузена», и почти все мы их читали (по крайней мере в детстве) в пересказе Корнея Чуковского. Но, как и всякий пересказ, изложение Чуковского слишком вольно обращается с материалом, так что переводной подлинник «Приключений Мюнхгаузена» (Мюнхаузен здесь превращается в Мюнхгаузена, а сами приключения в «Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и веселые приключения Барона фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу своих друзей») дается в другом переводе – Веры Семеновны Вальдман. Ради интереса я обратился к этому тексту и не пожалел. Впрочем, дальнейшие изыскания привели меня лишь к необходимости дальнейших изысканий, поскольку этот, как я надеялся, более «подлинный» вариант оказался в свою очередь пересказом Распэ в исполнении Готфрида Августа Бюргера (с английского на немецкий). Кого в итоге пересказывает сам Чуковский — то ли непосредственно Распэ, то ли пересказавшего Распэ Бюргера, я тоже судить не берусь, хотя сильно подозреваю, что истинно второе. Хотя нет, учитывая, что Чуковский переводил с английского, а не с немецкого, скорее истинно первое. Чуть углубив свои изыскания, я понял, что потом придется еще чуть-чуть их углубить и на этом углубляться перестал. Вместо углублений, я просто сравню два прочитанных текста, для лучшего же понимания общей ситуации с текстами о Мюнх(г)аузене, стоит, вероятно, прочесть вот эту книгу. Так как я ее не читал, то уверенным и в этом быть не могу:)

2. Только для взрослых

Итак, я буду лишь сравнивать то, что прочитал в пересказе Чуковского с тем, что прочитал в переводе Вальдман. Сравнение с самого начала не может не вызвать одновременно улыбки и некоторых размышлений. Чуковский начинает так:

Я выехал в Россию верхом на коне. Дело было зимою. Шел снег.

Ясно, лаконично, по существу. В переводе Вальдман читаем:

Я выехал из дома, направляясь в Россию, в середине зимы, с полным основанием заключив, что мороз и снег приведут наконец в порядок дороги в Северной Германии, Польше, Кур и Лифляндии (Прибалтийские губернии царской России.), которые, по словам всех путешественников, еще хуже, чем дороги, ведущие к храму Добродетели, — выехал, не потребовав на это особых затрат со стороны достопочтенных и заботливых властей в этих краях. Я пустился в путь верхом, ибо это самый удобный способ передвижения, если только с конем и наездником все обстоит благополучно. При таких условиях не рискуешь ни Affaire d’honneur (дело чести, ссора, здесь: дуэль (фр).) с «учтивым» немецким почтмейстером, ни тем, что томящийся жаждой почтовый ямщик станет заворачивать по пути в каждый трактир. Одет я был довольно легко, и это становилось все неприятнее по мере того, как я продвигался на северо-восток.

Пространно, но зато проявляются многие яркие детали. Бюргер звучит тяжеловеснее, но зато и обстоятельнее. Вообще же, я думаю, сразу видно, насколько значительно отличаются два текста – помимо всего прочего и чисто интонационно. Главное же отличие состоит в том, что Чуковский писал для детей, тогда как Бюргер-Распэ – для взрослых. Это становится особенно заметным на примере с задней частью лошади, которая, как вы помните, претерпела раздвоение своей личности при штурме крепости. Чуковский о злополучной задней части пишет, что «Она мирно паслась на зеленой поляне». Что в это время вытворяла задняя часть коня в повествовании Бюргера я, в силу врожденной скромности, описывать не берусь, скажу лишь, что там все строго 18+.

3. Справился или нет?

Есть и еще кое-какие отличия: так, например,

Дальше…

припомним, как Мюнхаузен путешествовал на ядре, пытаясь разведать количество пушек в турецкой крепости. Как мы вспомнили, он блестяще справился со своей задачей, после чего пересел на встречное ядро и вернулся в стан доблестной русской армии. На самом же деле:

Одним махом вскочил я на ядро, рассчитывая, что оно занесет меня в крепость. Но когда я верхом на ядре пролетел примерно половину пути, мною вдруг овладели кое-какие не лишенные основания сомнения. «Гм, — подумал я, — туда-то ты попадешь, но как тебе удастся сразу выбраться обратно? А что тогда случится? Тебя сразу же примут за шпиона и повесят на первой попавшейся виселице». Такая честь была мне вовсе не по вкусу. После подобных рассуждений я быстро принял решение, и, воспользовавшись тем, что в нескольких шагах от меня пролетало выпущенное из крепости ядро, я перескочил с моего ядра на встречное и таким образом, хоть и не выполнив поручения, но зато целым и невредимым вернулся к своим.

Как видим, рассказы в целом идентичны, но итог их совершенно различен. Второй вариант, в целом, логичнее, впрочем, апеллировать к логике, говоря о Мюнхаузене, нелогично:) Но как все-таки правильно ответить на вопрос: справился Мюнхаузен с поручением или не справился? Вроде бы правильный ответ – не справился, раз уж «оригинал» рассказа утверждает именно это. На самом же деле фактологию любого художественного текста всегда создает сам рассказчик (чем художественный текст радикально и отличается от исторического, где фактология должна быть найдена в реальности), дальнейшее же доверие к фактам рассказа со стороны читателя всегда зависит исключительно от искусства рассказчика. Но разве рассказ-пересказ Чуковского менее искусен чем рассказ-пересказ Бюргера? Ничуть. Следовательно, когда вы читаете Распэ-Чуковского, правильный ответ – «справился», а когда Бюргера-Распэ – «не справился». Можно еще сказать и так, что Мюнхаузен справился с поручением, тогда как Мюнхгаузен – нет. Таковы факты:)

4. «Спуск с луны» или «Когнитивный диссонанс»

Вообще же в приключениях Мюнхаузена есть один эпизод, который всегда вызывал у меня полный когнитивный диссонанс. Вытащить себя за волосы из болота – это представить легко, полет на ядре – это вообще элементарно, но вот как Мюнхаузен смог спуститься с луны – это, признаюсь, выше моего понимания. Как вы помните, он привязывает к луне веревку (представить это тоже довольно проблематично, но все-таки еще можно)…

Но скоро веревка кончилась, и я повис в воздухе, между небом и землей. Это было ужасно, но я не растерялся. Недолго думая, я схватил топорик и, крепко взявшись за нижний конец веревки, отрубил ее верхний конец и привязал к нижнему. Это дало мне возможность спуститься ниже к земле.

Верхний конец к нижнему… Сколько я ни размышлял над описываемой техникой спуска – ну не понимаю. Попробую попрактиковаться на досуге:)

5. Голосую за Чуковского!

Если бы мне предложили выбирать между двумя вариантами, я бы все-таки предпочел вариант Чуковского. Все самое ценное в его пересказе сохранено, а без некоторых «сочных» деталей я вполне проживу. Разве что история о забавном, никогда не пьянеющем генерале (которой нет у Чуковского), недостойна забвения. Ну так и не будем предавать ее забвению. Вот она во всей ее красе:)

6. Философский итог

Чего, пожалуй, мне остро не хватало в прочитанных вариантах историй о Мюнх(г)аузене, что в пересказе Чуковского, что Бюргера, так это истории о павлине. Мультипликационный пересказ Мюнхаузена настолько прочно осел в моем сознании, что я не могу не присоединить Романа Сефа (автора сценария к мультфильмам) к Распэ, Бюргеру и Чуковскому. Ну как же, и вы наверняка помните диалог Мюнхаузена с джинном: «Не будет ли любезен…? … Будет, будет, шашлык из тебя будет!». Поесть джинну не дадут, покажи ему павлина! Я, кстати, всецело нахожусь на стороне джинна: «Какой такой павлин-мавлин? Не видишь – мы кушаем». Вообще, чем дольше я размышляю над этим предметом (а я неустанно размышляю над ним последние несколько лет), тем непреложнее прихожу к следующему утверждению: Не может существовать ни одной разумной причины, позволяющей одному человеку беспокоить другого (будь то человека или джинна, а пожалуй, даже, и любое живое существо) во время принятия пищи (разумеется, исключая некоторые трагически-катастрофические ситуации). Таков итог моей жизненной философии:)

1 мая 2017

LiveLib

Поделиться

Стандарт

Приключения барона МюнхгаузенаРудольф Распе

antonrai

Оценил книгу

1. Бароны Мюнхаузены

Все мы в детстве читали «Приключения барона Мюнхаузена», и почти все мы их читали (по крайней мере в детстве) в пересказе Корнея Чуковского. Но, как и всякий пересказ, изложение Чуковского слишком вольно обращается с материалом, так что переводной подлинник «Приключений Мюнхгаузена» (Мюнхаузен здесь превращается в Мюнхгаузена, а сами приключения в «Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и веселые приключения Барона фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу своих друзей») дается в другом переводе – Веры Семеновны Вальдман. Ради интереса я обратился к этому тексту и не пожалел. Впрочем, дальнейшие изыскания привели меня лишь к необходимости дальнейших изысканий, поскольку этот, как я надеялся, более «подлинный» вариант оказался в свою очередь пересказом Распэ в исполнении Готфрида Августа Бюргера (с английского на немецкий). Кого в итоге пересказывает сам Чуковский — то ли непосредственно Распэ, то ли пересказавшего Распэ Бюргера, я тоже судить не берусь, хотя сильно подозреваю, что истинно второе. Хотя нет, учитывая, что Чуковский переводил с английского, а не с немецкого, скорее истинно первое. Чуть углубив свои изыскания, я понял, что потом придется еще чуть-чуть их углубить и на этом углубляться перестал. Вместо углублений, я просто сравню два прочитанных текста, для лучшего же понимания общей ситуации с текстами о Мюнх(г)аузене, стоит, вероятно, прочесть вот эту книгу. Так как я ее не читал, то уверенным и в этом быть не могу:)

2. Только для взрослых

Итак, я буду лишь сравнивать то, что прочитал в пересказе Чуковского с тем, что прочитал в переводе Вальдман. Сравнение с самого начала не может не вызвать одновременно улыбки и некоторых размышлений. Чуковский начинает так:

Я выехал в Россию верхом на коне. Дело было зимою. Шел снег.

Ясно, лаконично, по существу. В переводе Вальдман читаем:

Я выехал из дома, направляясь в Россию, в середине зимы, с полным основанием заключив, что мороз и снег приведут наконец в порядок дороги в Северной Германии, Польше, Кур и Лифляндии (Прибалтийские губернии царской России. ), которые, по словам всех путешественников, еще хуже, чем дороги, ведущие к храму Добродетели, — выехал, не потребовав на это особых затрат со стороны достопочтенных и заботливых властей в этих краях. Я пустился в путь верхом, ибо это самый удобный способ передвижения, если только с конем и наездником все обстоит благополучно. При таких условиях не рискуешь ни Affaire d’honneur (дело чести, ссора, здесь: дуэль (фр).) с «учтивым» немецким почтмейстером, ни тем, что томящийся жаждой почтовый ямщик станет заворачивать по пути в каждый трактир. Одет я был довольно легко, и это становилось все неприятнее по мере того, как я продвигался на северо-восток.

Пространно, но зато проявляются многие яркие детали. Бюргер звучит тяжеловеснее, но зато и обстоятельнее. Вообще же, я думаю, сразу видно, насколько значительно отличаются два текста – помимо всего прочего и чисто интонационно. Главное же отличие состоит в том, что Чуковский писал для детей, тогда как Бюргер-Распэ – для взрослых. Это становится особенно заметным на примере с задней частью лошади, которая, как вы помните, претерпела раздвоение своей личности при штурме крепости. Чуковский о злополучной задней части пишет, что «Она мирно паслась на зеленой поляне». Что в это время вытворяла задняя часть коня в повествовании Бюргера я, в силу врожденной скромности, описывать не берусь, скажу лишь, что там все строго 18+.

3. Справился или нет?

Есть и еще кое-какие отличия: так, например,

Дальше…

припомним, как Мюнхаузен путешествовал на ядре, пытаясь разведать количество пушек в турецкой крепости. Как мы вспомнили, он блестяще справился со своей задачей, после чего пересел на встречное ядро и вернулся в стан доблестной русской армии. На самом же деле:

Одним махом вскочил я на ядро, рассчитывая, что оно занесет меня в крепость. Но когда я верхом на ядре пролетел примерно половину пути, мною вдруг овладели кое-какие не лишенные основания сомнения. «Гм, — подумал я, — туда-то ты попадешь, но как тебе удастся сразу выбраться обратно? А что тогда случится? Тебя сразу же примут за шпиона и повесят на первой попавшейся виселице». Такая честь была мне вовсе не по вкусу. После подобных рассуждений я быстро принял решение, и, воспользовавшись тем, что в нескольких шагах от меня пролетало выпущенное из крепости ядро, я перескочил с моего ядра на встречное и таким образом, хоть и не выполнив поручения, но зато целым и невредимым вернулся к своим.

Как видим, рассказы в целом идентичны, но итог их совершенно различен. Второй вариант, в целом, логичнее, впрочем, апеллировать к логике, говоря о Мюнхаузене, нелогично:) Но как все-таки правильно ответить на вопрос: справился Мюнхаузен с поручением или не справился? Вроде бы правильный ответ – не справился, раз уж «оригинал» рассказа утверждает именно это. На самом же деле фактологию любого художественного текста всегда создает сам рассказчик (чем художественный текст радикально и отличается от исторического, где фактология должна быть найдена в реальности), дальнейшее же доверие к фактам рассказа со стороны читателя всегда зависит исключительно от искусства рассказчика. Но разве рассказ-пересказ Чуковского менее искусен чем рассказ-пересказ Бюргера? Ничуть. Следовательно, когда вы читаете Распэ-Чуковского, правильный ответ – «справился», а когда Бюргера-Распэ – «не справился». Можно еще сказать и так, что Мюнхаузен справился с поручением, тогда как Мюнхгаузен – нет. Таковы факты:)

4. «Спуск с луны» или «Когнитивный диссонанс»

Вообще же в приключениях Мюнхаузена есть один эпизод, который всегда вызывал у меня полный когнитивный диссонанс. Вытащить себя за волосы из болота – это представить легко, полет на ядре – это вообще элементарно, но вот как Мюнхаузен смог спуститься с луны – это, признаюсь, выше моего понимания. Как вы помните, он привязывает к луне веревку (представить это тоже довольно проблематично, но все-таки еще можно)…

Но скоро веревка кончилась, и я повис в воздухе, между небом и землей. Это было ужасно, но я не растерялся. Недолго думая, я схватил топорик и, крепко взявшись за нижний конец веревки, отрубил ее верхний конец и привязал к нижнему. Это дало мне возможность спуститься ниже к земле.

Верхний конец к нижнему… Сколько я ни размышлял над описываемой техникой спуска – ну не понимаю. Попробую попрактиковаться на досуге:)

5. Голосую за Чуковского!

Если бы мне предложили выбирать между двумя вариантами, я бы все-таки предпочел вариант Чуковского. Все самое ценное в его пересказе сохранено, а без некоторых «сочных» деталей я вполне проживу. Разве что история о забавном, никогда не пьянеющем генерале (которой нет у Чуковского), недостойна забвения. Ну так и не будем предавать ее забвению. Вот она во всей ее красе:)

6. Философский итог

Чего, пожалуй, мне остро не хватало в прочитанных вариантах историй о Мюнх(г)аузене, что в пересказе Чуковского, что Бюргера, так это истории о павлине. Мультипликационный пересказ Мюнхаузена настолько прочно осел в моем сознании, что я не могу не присоединить Романа Сефа (автора сценария к мультфильмам) к Распэ, Бюргеру и Чуковскому. Ну как же, и вы наверняка помните диалог Мюнхаузена с джинном: «Не будет ли любезен…? … Будет, будет, шашлык из тебя будет!». Поесть джинну не дадут, покажи ему павлина! Я, кстати, всецело нахожусь на стороне джинна: «Какой такой павлин-мавлин? Не видишь – мы кушаем». Вообще, чем дольше я размышляю над этим предметом (а я неустанно размышляю над ним последние несколько лет), тем непреложнее прихожу к следующему утверждению: Не может существовать ни одной разумной причины, позволяющей одному человеку беспокоить другого (будь то человека или джинна, а пожалуй, даже, и любое живое существо) во время принятия пищи (разумеется, исключая некоторые трагически-катастрофические ситуации). Таков итог моей жизненной философии:)

1 мая 2017

LiveLib

Поделиться

О проекте

Что такое MyBook

Правовая информация

Правообладателям

Документация

Помощь

О подписке

Купить подписку

Бесплатные книги

Подарить подписку

Как оплатить

Ввести подарочный код

Библиотека для компаний

Настройки

Другие проекты

Издать свою книгу

MyBook: Истории

роман воспитания, в котором герой не встает с дивана – Архив

«Бесцветный Цкуру Тадзаки» вышел в Японии в 2013 году, через три года после грандиозного трехтомного «1Q84». Насколько амбициозной была предыдущая попытка во всех смыслах большого романа (и антиутопия, и фэнтези, и щемящая история любви, и поиски себя, и религиозные экстремисты, и фантомные восьмидесятые), настолько же камерной кажется эта лаконичная книга. Здесь вся история — как будто прелюдия к чему-то значительному, большому, которому в тихом пространстве этого рассказа не найдется места. Даже если судить по музыке — ведь ни одна книга Мураками не обходится без саундтрека. В «1Q84» основным мотивом становится монументальная Симфониетта Леоша Яначека, а здесь буквально все построено на фортепианной пьесе Ференца Листа «Le mal du pays» («Тоска по родине») из сборника «Годы странствий». 

Никаких других странствий тут, собственно, и нет — что бы там ни обещало название, главный герой проводит большую часть книги, страдая на диване. Ну и еще на пару дней выезжает в Финляндию. Это не единственная обманка романа, который, казалось бы, весь состоит из нарушенных обещаний и недораскрытых сюжетов. С другой стороны, зная Мураками, не стоит и представлять, что он, взяв читателя за ручку, проведет его из пункта А в пункт Б. Несмотря на то что «Годы странствий» кажутся романом одуряюще простым, он все-таки требует от читателя некоторого если не интеллектуального, то душевного усилия. 

А может, и немного начитанности — тогда в названии услышится какой-нибудь гетевский Вильгельм Мейстер и книга справедливо покажется не историей чьих-то географических перемещений, а реалистическим романом воспитания или же становления героя. Мы получаем этого героя сырым — или, во всяком случае, самому себе он кажется трагически невыдающимся: спортом не занимается, талантами не блистает, никаких хобби у него нет. Он из тех, кто, «глядя в зеркало, видел на своем лице одну лишь непреходящую скуку». В начале романа Цкуру двадцать лет и он грезит смертью, потому что его отринула группа школьных друзей. В фамилии каждого из этих друзей есть название какого-либо цвета, и только имя Цкуру означает просто «делать», даже и не «созидать», — отсюда прозвище Бесцветный и уверенность героя в собственной никчемности: его ничего особенно не интересует, кроме железнодорожных станций, которые он проектирует. Шестнадцать лет спустя Цкуру встречает женщину, в которую готов влюбиться, — а та диагностирует у него незалеченные душевные раны и отправляет разбираться с прошлым. «Тоска по родине» здесь становится тоской по утраченному раю, а сама история героя — современной интерпретаций «Процесса» Кафки.

Вот, собственно, и все. В Америке и Японии детали сюжета тщательно скрывались до выхода книги. Хотя скрывать здесь почти нечего — возможно, наоборот, разочарования от отсутствия настоящего финала можно избежать, если заранее знать, что как раз здесь сюжет никуда не приведет. Мы же достаточно долго знакомы с Мураками, чтобы понимать, что никакая законченность для него здесь невозможна. С другой стороны, проблема любой новой книги Мураками именно в том, что мы слишком давно с ним знакомы. Мы знаем, что от него ждать, и заранее готовы к тому, что он нам преподнесет: музыка, мистика, всякие приметы американской литературы и европейской поп-культуры. Но именно зная Мураками, нам стоит засчитать ему попытку рассказать нам историю абсолютно реалистическую, где вся мистика вынесена за скобки и превращается в игры подсознания, где все как будто на самом деле и в первый раз, историю с честным терапевтическим эффектом и без всяких овец.  

Эта книга — словно шкатулка, которая открывает саму себя, в ее повторяющихся мотивах находятся ответы на все вопросы, каждый образ рано или поздно чем-то отзовется: пятерка друзей как метафора ладони, упоминание о шестипалом пианисте, чьи-то шестые пальцы, застывшие в формальдегиде среди странных находок на железнодорожной станции. Вряд ли Мураками когда-либо читал пелевинского «Затворника и Шестипалого» и не знает, как забавно рифмуется с его романом эта история, тоже об обретении себя. Но насколько разными путями пошли два этих автора, в девяностых практически на один лад препарировавших метафизический опыт времени. В «Бесцветном Цкуру Тадзаки» вместо метафизики — медленный путь познания: под печальную музыку европейского Листа (еще более томительную в «правильном» для этой книги исполнении Лазаря Бермана) герои совершают абсолютно японский выбор между жизнью и смертью.

Герои Мураками, впрочем, всегда выбирают жизнь. Сейчас уже сложно вспоминать, как мы читали его лет пятнадцать назад, выглядывая на страницах признаки этой полувоображаемой Европы, словно задавая себе ориентиры, а он честно, в обилии культурных цитат, выполнял функцию гламурного журнала, рассказывая, что есть, что смотреть, что слушать, что носить. И даже здесь эта страстная привязанность к жизни выражается хотя бы в том, с каким удовольствием герои едят десерты. Но этот новый Мураками — он совсем про другое. Он рассказывает о человеке, который заглянул внутрь себя и не ужаснулся. Не обнаружил там бездны, а только так, немного подсознания. И вот тут-то, без шуток, и проявляется, какой великий автор он на самом деле. Великий именно своей способностью превращать заурядность в романную плоть и кровь. В конце концов в основании его метафизической пирамиды всегда оказывается человек, причем человек самый обыкновенный.

• Издательство «Эксмо», Москва, 2015, перевод Д.Коваленина

• Лиза Биргер

«И» в Мураками — Общественные книги

Ранее в этом году в Тайбэе я заплатил сумму, эквивалентную 20 долларам США, за футболку, на которой вышитыми английскими буквами написано: NORWEGIAN WOOD HARUKI MURAKAMI . Это один из восьми дизайнов, созданных в сотрудничестве между Uniqlo и Tokyo FM, которые транслируют шоу под названием Murakami Radio. Примерно каждые два месяца 72-летний Мураками включает музыку, которая ему нравится, в течение 55 минут. Подумайте, насколько маловероятно это предположение для большинства других всемирно известных писателей его поколения: DJ Atwood? Час Макьюэна? И все же Мураками это удается. Люди настраиваются. Люди — то есть я — покупают товары.

Это ясно: Харуки Мураками теперь имя не только человека, но и бренда. Что делает название его последней коллекции, First Person Singular (переведенное на английский Филипом Габриэлем, одним из его давних переводчиков), немного подрывным. Каждая из историй рассказана пожилым человеком, часто литератором и музыкантом, часто выросшим в Кобе и живущим в Токио. Конечно, это все описания, которые разделяет Мураками. На самом деле, в одном из рассказов «Поэтический сборник ласточек Якульта» даже фигурирует рассказчик по имени Харуки Мураками. Но об этом позже.

Я фанат Мураками, хотя и не ярый; Я прочитал восемь из его 22 книг. Однако я всегда читаю его новые работы, когда они появляются в New Yorker . Таким образом, я уже был знаком с четырьмя из восьми рассказов, собранных в «Первое лицо, единственное число ».

Мои впечатления от них особо не изменились при перечитывании. Я по-прежнему находил «Сливки» непостижимыми и ленивыми в повествовании. (Рассказчик рассказывает незавершенную историю другому персонажу и произносит: «История, которую я ему рассказывал, не привела ни к какому выводу».) Я все еще считал «На каменной подушке» приятным, но в целом ничем не примечательным, хотя формально посмотреть его интересно. Мураками со стихами танка. Я до сих пор обожаю «With The Beatles», которая напоминает мне о К югу от границы, к западу от солнца (1992), почти как пересказ романа в альтернативной вселенной. Есть также «Признания обезьяны Синагава», продолжение «Обезьяны Синагава» 2006 года; эта новая история кажется попыткой очеловечить (ха-ха) более злодейскую обезьяну из предыдущей истории. Я по-прежнему нахожу «Исповедь обезьяны Синагава» очаровательной при втором прочтении, хотя и недостаточно очаровательной, чтобы оправдать размещение обезьян на обложках сборника как в США, так и в Великобритании.

Разобрать эту маркетинговую стратегию несложно: этот человек известен кошками, слонами и сюрреализмом, так что давайте поместим говорящую обезьяну на обложку! Справедливо. (На японской обложке изображена женщина в парке, из кустов торчит пластинка «С «Битлз». мужчины, которые разделяют его биографию и даже его имя. А вы на обложку мартышку поставили?

---

Давним жанром японской литературной традиции является «Я-роман» (сисёсэцу). Популярный с начала 20-го века — с такими известными образцами, как « Нарушенная заповедь » Тосона Симадзаки (1906) и « Признания маски » Юкио Мисимы (1949) — в японском романе «И» рассказывается от первого лица, который пишет в «исповедальной манере». тон и иногда в автобиографическом ключе. Этот термин предшествует термину «автопроза», который сейчас популярен в Европе и США. Хотя нет единого критического мнения о том, подходит ли одно к другому, я бы сказал (основываясь на названиях, которые обычно ассоциируются с каждым термином), что I-роман имеет право быть более «вымышленным», чем «автоматическим», если его автор так выбирает.

С одной стороны, произведение может быть столь же близко автобиографическим, как «» Минаэ Мизумуры «Я-роман » (1995, пер. 2021 Джульет Винтерс Карпентер), в котором рассказчик не только разделяет имя и жизненные обстоятельства Мизумуры, но и даже рассказывает свою историю на смешанном японском и английском языках, чтобы подражать многоязычию автора. С другой стороны, некоторые рассказчики имеют с автором лишь несколько общих черт: например, « Женщина из круглосуточного магазина » Саяки Мураты (2016, перевод Джинни Тэпли Такемори, 2018), который некоторые критики также назвали I-романом. , рассказывает рассказчика, единственное очевидное сходство которого с реальностью Мураты — это ее подработка.

Учитывая эти критерии, я считаю, что каждый из рассказов в Первое лицо Единственное число может квалифицироваться как I-роман (в японском языке рассказы называются короткими романами). Автобиографически они охватывают диапазон от «авто» до «вымышленного», но даже «Обезьяна Синагава», несмотря на свою явную фантазию, называется «Признания». Сам Мураками, кажется, выдвинул на первый план этот «сдвиг жанра» в 2018 году. «Моя «аллергия на романы» также была довольно сильной [в подростковом возрасте и в начале двадцатых годов]», — писал он; «(в эти дни, правда, он стал менее интенсивным)». ¹

Кроме того, обсуждение Мураками в рамках японской литературной традиции само по себе редкость. По его собственному признанию, в Японии его любят меньше, чем за границей. Он работал в Европе и Северной Америке, переводил американскую литературу на японский, цитировал европейских авторов, оказавших наибольшее влияние, и ссылался на Битлз более чем в одном названии; из-за всего этого, среди прочих причин, его иногда критикуют как чрезмерно вестернизированного. Тем временем Мураками отверг обозначение «западного стиля», не заявляя при этом и о «японском стиле», говоря: «Я пишу на японском, и большинство моих персонажей — японцы. Так что я думаю, что я японский писатель. Думаю, стиль моих книг никуда не годится». ²

Я слышал, как американский академик японского происхождения сказал, что написанное Мураками по-японски означает для перевода на английский язык. Кое-что о длине предложений. Кое-что о подлежащем-глаголе-дополнении. Действительно, Мураками обсуждал письмо на английском языке, когда он только начинал как неоперившийся писатель, в сознательном стремлении ограничить свой словарный запас и синтаксис. ³ На данный момент фраза «первое лицо единственного числа» (一人称単数), хотя и понятная на японском языке, является необычной, в отличие от ее английского эквивалента, который является общепринятым.

Этот человек написал книгу под названием «От первого лица в единственном числе», рассказанную людьми, которые разделяют его биографию и даже имя. И вы поместили

обезьяну на обложку?

Впервые я столкнулся с Мураками на английском языке: Norwegian Wood , разумеется, в переводе Джея Рубина. Мне тогда было 18 лет, и мне еще предстояло выбрать специальность в колледже. С тех пор прошло почти десятилетие, и вот как я «сблизился» с Мураками: я специализировался на английской литературе, начал изучать японский язык, некоторое время работал в Японии и начал получать степень магистра в области творчества. письмо и художественный перевод. First Person Singular — первая книга Мураками, которую я прочитал рядом с английским и японским изданиями.

Больше всего меня поразило то, насколько смешнее я нахожу Мураками на японском, чем на английском. Когда я пытаюсь придраться к тому, что Габриэль мог бы подправить в переводе, чтобы лучше передать юмор, я не могу.

Пример из «Исповедей» в переводе Габриэля: «Обезьяна Синагава вернулась к своим старым трюкам? Или другая обезьяна использовала свой МО для совершения этих преступлений? (Обезьяна-подражатель!)» Шутка в скобках в том, что обезьяна, увы, не кошка. Никакого смеха с моей стороны. В оригинале, где обычным словом для обозначения обезьяны является «сару», в скобках Мураками используются японские иероглифы для расшифровки 9. 0003 English слова: «(Copy Monkey?)» Имя собственное, иностранными словами, с рифмой, заставило меня хихикнуть от удивления.

Но объяснение шутки всегда высасывает из нее жизнь — я съеживаюсь от этого объяснения, пока пишу, — а перевод шутки тем более труден. Поэтому, хотя я не могу винить Габриэля, который всегда точен, я оплакиваю потерю.

Переводы Мураками вызывали споры и широко обсуждались, в том числе в книге «Кого мы читаем, когда читаем Мураками 9».0004 Дэвид Карашима. Подводя итог: вначале, когда автор был неизвестен, его английские переводчики и редакторы допускали большую свободу, вырезая то, что они считали непривлекательным для англоязычного читателя. Мураками описал своего первого переводчика, Альфреда Бирнбаума, как «больше знакомого, чем дотошного переводчика». ⁴

В наше время невозможно пропустить ни одного слова Мураками. (В прошлом году была опубликована книга, которая будет выпущена на английском языке в этом году как Мураками Т , коротких эссе о его любимых футболках. ) И сам Мураками не из тех писателей, которые делают вид, что никогда не рассматривали слова деньги и литература в одном предложении. Он даже высмеивает прибыльность своего имени в «Сборнике поэзии якультских ласточек», в котором рассказывает, что когда-то самостоятельно опубликовал «стихи» (сам он сомневается в их поэтической достоверности), написанные им во время просмотра «Якультских ласточек». Токийская бейсбольная команда, известная прежде всего своими поражениями: «Пятьсот пронумерованных копий, каждая подписана вашим покорным слугой. Харуки Мураками, Харуки Мураками, Харуки Мураками… Впрочем, как и ожидалось, мало кто обратил на это внимание. У вас должен быть довольно странный вкус, чтобы выложить хорошие деньги за что-то подобное… В настоящее время они стали ценными предметами коллекционирования и продаются по невероятным ценам. Вы никогда не знаете, что произойдет. У меня у самого только два экземпляра. Если бы я только сохранил больше, я бы сейчас валялся в тесте».

Обо всем по порядку: это рассказ или эссе? Мураками опубликовал документальную литературу, в том числе мемуары, но решил включить их в сборник рассказов. Тогда назовем это историей. На самом деле, давайте назовем его I-романом .

В таком случае, что такое признание? Кажется, их несколько. Во-первых, уважаемый писатель Харуки Мураками однажды написал стихотворение под названием «Задницы аутфилдеров». Во-вторых, он, кажется, обладает чертой мазохизма, которая заставляет его присягать на верность командам-неудачникам и пустынным стадионам. Но также и то, что он двадцать лет почти не разговаривал с отцом, а потом напился на похоронах. И что, с точки зрения бейсбола, а может быть и иначе, он немного предатель в своем родном городе. (Кобе против Токио, Япония против — но не будем об этом.)

Среди признаний есть даже немного самообороны. Сюжет заканчивается тем, что Мураками покупает пиво у молодого человека, который извиняется перед ним за отсутствие вариантов: «Я полагаю, что этому молодому продавцу сегодня вечером придется извиниться перед множеством людей. «Извините, но у меня есть только темное пиво», так как большинство людей на стадионе, наверное, хотели обычного лагера… Когда я пишу романы, я часто испытываю то же чувство, что и тот молодой человек. Я хочу встретиться с людьми в мире и извиниться перед каждым. Извините, но у меня есть только темное пиво. » Кому-то такой вывод может показаться слишком аккуратным, слишком милым. Кому-то может показаться беспричинным самоуничижение со стороны одного из самых продаваемых авторов в мире, и, возможно, они увидят в этом самоуничижении немного самодовольства.

Я тоже замечаю эти вещи на интеллектуальном уровне. Но когда я впервые прочитал эту историю, я был невероятно тронут. Я не могу припомнить, когда в последний раз я так эмоционально реагировал на рассказ.

Есть много возможных причин, по которым «Якультские ласточки» вызвали у меня такую ​​реакцию. Может быть, потому, что это самое смешное, что я когда-либо находил Мураками. Может быть, потому что это самый самостоятельный знает , что я когда-либо находил его. Личный.

Может быть, потому что этот Мураками, вымышленный или нет, напоминает мне моего собственного отца — бейсбольного маньяка, который поддерживает New York Mets, возможно, эквивалент MLB Yakult Swallows, — и я чувствую себя защищенным в это время роста анти-AAPI преступления на почве ненависти. Может быть, потому, что я борющийся писатель в разгар пандемии, которая, кажется, «закончилась» в Соединенных Штатах, но не везде — не там, где я нахожусь, на Тайване, где и COVID-19вакцины и тесты остаются дефицитными. Может быть, потому, что перед лицом продолжающейся удаленной работы, изоляции, электронных писем с отказами и неопределенности в отношении будущего трудоустройства я тоже хочу сказать редакторам и менеджерам по найму, учителям, друзьям и семье: «Извините, но все, что у меня есть, это темное пиво . ”

Безусловно, это чувство, которое может быть понято большинством людей, независимо от их профессии, учитывая всеобщее истощение, которое мы испытали с 2020 года. конкретный момент, причем в форме вымысла. Возможно, это возраст. Возможно, это Западное влияние снова — поддавшись тенденции «автофантастики» в Европе и США. Возможно, это из-за недавней критики, особенно женщинами-писательницами, такими как Миеко Каваками, о его женских персонажах, не прошедших тест Бекдел. Более чем в одном из рассказов сборника рассказчик оценивает женщин по их внешности и другим привлекательным или непривлекательным качествам. В заглавном и последнем рассказе «От первого лица в единственном числе» женщина, которую рассказчик не узнает, противостоит ему за «ужасную, ужасную вещь», которую он однажды сделал с ее другом. Рассказчик не помнит друга или событие.

Более ужасным, однако, является осознание читателем того, что этот друг вполне мог быть одной из женщин в семи предыдущих историях в рамках Первое лицо Единственное число . «Ужасная, ужасная вещь» осталась незамеченной, возможно, только потому, что истории рассказывались от первого лица единственного числа.

В некоторых кругах теперь круче не любить работу Мураками, чем иначе. Но я, например, всегда буду платить за это темное пиво. Даже если иногда оно слишком горькое, или слишком старое, или совсем не шипучее. Потому что иногда это именно то, что мне лично нужно.
 

Эта статья написана по заказу Бонни Чау .

1. Харуки Мураками, «Введение: от сэппуку до расплавления», в The Penguin Book of Japanese Short Stories , под редакцией Джея Рубина (Penguin, 2018), p. xi. ↩
2. Дебора Трейсман, «Подземные миры Харуки Мураками», New Yorker , 10 февраля 2019 г. ↩
3. Роуэн Хисайо Бьюкенен, «Кого вы читаете, когда читаете Харуки Мураками», The Atlantic , 11 сентября 2020 г. ↩

Рекомендуемое изображение: Стадион Дзингу — Якульт Ласточки против Йомиури Джайентс — 3 августа 2007 г. — Токио, Япония. / Flickr (CC BY-NC 2.0)

Харуки Мураками — Норвежский лес

Впервые опубликованный в 1987 году, «Норвежский лес» стал огромным хитом среди молодых читателей в Японии, и его можно сравнить с выходом книги Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». . Мураками стал очень известным, к его большому разочарованию, и с тех пор он изо всех сил старается избегать внимания, несмотря на успех последующих романов. С тех пор слава Мураками распространилась на Запад, и нетрудно понять, почему. Мураками явно начитан, когда дело доходит до западной литературы, и ссылается на такие названия, как «Великий Гэтсби» в своих романах.

Несмотря на то, что я никогда не был в Японии и не особо знаком с ее культурой, я все же обнаружил, что легко погружаюсь в Норвежский лес, в большей степени, чем во множество западных романов, которые я читал, но это не значит, роман кажется выбеленным или направлен на то, чтобы потворствовать западным читателям. Когда я читал, я никогда не забывал, что действие этой книги происходит в Японии, и мне нравилось исследовать обстановку, которая была мне немного незнакома, но я никогда не чувствовал, что я был ошеломлен или потерян, что, вероятно, в немалой степени связано с превосходным и разносторонним персонажам Мураками, в жизнь которых вы погружаетесь.

Роман начинается с 19-летнего Тору Ватанабе в разгар студенческой жизни после самоубийства его близкого друга Кизуки за несколько лет до этого. Он проводит большую часть своего времени за учебой, работая в музыкальном магазине и совершая долгие прогулки с девушкой по имени Наоко, которая была девушкой Кизуки до его смерти. Эти двое становятся все ближе и ближе, пока, наконец, в 20-й день рождения Наоко они не проводят ночь вместе, но вскоре Наоко отключается от Тору, объясняя в письме, что ей нужно побыть одной.

Убитый горем Тору продолжает учебу и обнаруживает, что подружился с умным, но хладнокровным студентом по имени Нагасава, который поощряет его знакомиться с девушками в барах. В это время Ватанабэ встречает живую и откровенную девушку по имени Мидори, которая все больше и больше привлекает его после отсутствия Наоко. Я не собираюсь спойлерить вам роман, но будьте уверены, остальная часть истории заставила меня сказать себе, что я закончу «еще одну главу». в жизни этих персонажей, и, даже когда я не читал книгу, я обдумывал их ситуации и надеялся, что в конце концов все получится.

Я думаю, что одна из причин, по которой «Норвежский лес» вызывает отклик у читателей, — это темы психических заболеваний и самоубийств. Проблемы психического здоровья являются серьезной стигмой в Японии, и тот факт, что Мураками был готов решать их так открыто и честно, несомненно, является важным фактором того, почему книга стала таким хитом в Японии, особенно среди молодежи. Хотя Запад может быть впереди, когда дело доходит до понимания и принятия проблем с психическим здоровьем, здесь все еще существует определенная стигма, и всегда приятно знать, что люди признают эти вещи. Я ни в коем случае не эксперт в этой теме, но, насколько я понимаю, клеймо психических заболеваний в Японии чрезвычайно распространено и часто рассматривается не как болезнь, а как отражение того, что кто-то плохой человек. В этом отношении книга Мураками не только является превосходным романом, но и, несомненно, помогла тем, кто ее читал, лучше относиться к психическим заболеваниям и, надеюсь, утешила тех, кто борется с ними, особенно в Японии. На самом деле нетрудно понять, почему к нему стекается молодежь.

Как я уже упоминал ранее, Мураками хорошо разбирается в западной литературе, и, читая, я обнаружил, что провожу определенные параллели между Норвежским лесом и «Над пропастью во ржи». Это не значит, что они похожи с точки зрения сюжета, в этом отношении они совершенно разные, но я чувствую, что эти два романа можно назвать родственными душами. Оба романа о совершеннолетии, в которых главные герои не уверены в своем месте в мире, и оба имеют дело с психическими заболеваниями, хотя «Норвежский лес», безусловно, идет дальше. С другой стороны, оба автора внезапно и неохотно прославились благодаря своим романам, и обе работы особенно понравились подросткам и молодым людям. Это, безусловно, стоит проверить, если вы поклонник Холдена Колфилда.

Если бы у меня была одна критика Норвежского леса, это был бы тот факт, что Ватанабэ занимается сексом практически с каждой женщиной, которую он встречает на протяжении всей истории. Не поймите меня неправильно, у меня нет проблем с сексом в книгах, особенно в рассказах о совершеннолетии, но в какой-то момент я поймал себя на мысли: «Правда? Он даже собирается переспать с ней? Можно возразить, что очень активная сексуальная жизнь Ватанабэ является частью его желания чувствовать связь с кем-то, но мне показалось несколько странным, что персонаж, который, казалось, так мало заинтересован в том, чтобы быть очаровательным дамским угодником, заставляет женщин влюбляться в него. ноги. Однако это не означает, что женские персонажи в книге просто созданы для того, чтобы Ватанабэ спал с ними, вовсе нет.

Песня «Норвежский лес» начинается строкой «У меня когда-то была девушка, или, лучше сказать, у нее когда-то был я», и это прекрасно описывает отношения Ватанбе с Мидори и Наоко. Обе женщины по-своему захватывают нашего главного героя, и к концу романа становится ясно, что он уже никогда не будет прежним, узнав их. Хотя главный герой книги может быть мужчиной, возможно, это книга о женщинах, если смотреть сквозь призму молодого человека.

Захват знакомого в новой форме в «Первом лице, единственном числе» – Чикагское обозрение книг

Одна из аннотаций, сопровождающих First Person Singular , последний сборник рассказов Харуки Мураками, продолжение его сборника 2014 года Men Without Women , принадлежит писателю Стиву Эриксону, который пишет: «Больше, чем кто-либо, Харуки Мураками изобрел художественную литературу двадцать первого века». Другой, от Патти Смит, сравнивает Мураками с The Beatles или теперь уже лауреатом Нобелевской премии Бобом Диланом. Эти рекламные ролики, кажется, теперь следуют за ним из книги в книгу; но действительно, как можно превзойти это? Не будет преувеличением назвать Мураками, возможно, самым известным писателем в мире; он, безусловно, является культурным событием.

Через 14 романов, пять сборников рассказов и различные другие произведения, написанные на разных носителях и в различных формах, Мураками создал почти культовую аудиторию, о чем можно предположить из рекламных роликов выше. И все же он остается спорным. По моему опыту, люди склонны либо пренебрегать его работами, либо преклоняться перед ними; и я должен признать здесь, что я действительно являюсь членом его фан-клуба (или стал бы им, если бы г-н Мураками когда-нибудь решил их выпустить). Несмотря на все его недостатки, его письмо остается для меня глубоко вызывающим воспоминания и манящим, без усилий передающим чувство тоски и апатии, силу памяти и воспоминания и, возможно, прежде всего глубокое незнание жизни способом, который кажется мне более близким к моему собственному. опыт, чем кто-либо еще когда-либо выражал.

Первое лицо Единственное число содержит восемь рассказов, пять из которых появились в различных публикациях за два года до выхода книги. Истории здесь, возможно, более слабо связаны с этой темой, основанной на перспективе, чем с одноименной сквозной линией мужчин без женщин 2014 года (хотя эта тема является центральной почти во всех рассказах Мураками), но истории все же имеют достаточно общего, учитывая, что Мураками художественная литература практически может считаться микрожанром сама по себе. По моим подсчетам, на этот раз никаких кошек, но достаточно обсуждений джаза, поп-музыки и классической музыки, а также множество анонимных главных героев-мужчин, которые либо помнят ситуации, вызванные женщинами в их жизни.

Первая история в сборнике, Cream , оформлена как история, которую главный герой рассказывает нам о том, что он рассказал другу, в которой он принял открытку с приглашением на фортепианный концерт от девушки, с которой он занимался вместе. Дело не в том, что он был особенно близок с этой девушкой; на самом деле, совсем наоборот. Его самым ярким воспоминанием о рассматриваемой девушке было исполнение с ней дуэтом Моцарта и его многочисленные ошибки; едва ли это то, что могло бы вызвать к вам симпатию у кого-то. Приглашение приводит его в концертный зал на вершине горы с букетом цветов в руке, но он обнаруживает, что концертный зал давно закрыт и заброшен. В растерянности он натыкается на парк, где слышит то, что, как он думает, является громкоговорителем машины, воспроизводящей христианские послания о спасении высококлассному сообществу. У него что-то вроде приступа паники, и он сталкивается с пожилым мужчиной, который просит его рассмотреть подобную коану идею «круга со многими центрами и без окружности».

В этот момент Мураками уменьшает масштаб уровня, возвращается к рассказу истории, а не к самой истории, и вместе со своим другом размышляет о значении истории. Пожилой мужчина также говорил о «сливках сливок», возможно, имея в виду лучшие или самые важные стороны жизни. Хотя рассказчик не думает, что это отвечает всем требованиям, кое-что о событиях ускользает от него.

Подобные концовки, часто внезапные и неразрешенные, знакомы большинству работ Мураками, хотя он редко подчеркивает этот их аспект. Это немного тяжело, особенно если учесть все истории, в которых Мураками не чувствовал необходимости делать это. Тем не менее, эта история, как и многие другие его работы и даже несколько других в этом сборнике, действительно отражает суть подобных историй, которые остаются в нашей памяти на долгие годы. Спустя годы люди рассказывали мне, что какое-то взаимодействие со мной, о котором у меня было лишь мимолетное воспоминание, стало для них формирующим опытом. Мы не всегда можем выбрать то, что произведет на нас сильное впечатление, или указать конкретную причину, почему что-то укоренилось в нашем сознании; но это не делает эти моменты менее сильными. На самом деле их тайна, их интриги часто в конечном итоге придают им больший вес.

Мураками использует ту же технику рефрейминга в нескольких рассказах сборника. В Confessions of a Shinagawa Monkey подход Мураками еще более мета-вымышленный; он воображает, что пишет рассказ (об обезьяне, которая работает в отеле в городке с горячими источниками, которая говорит и крадет имена человеческих женщин, которых он любит) только для того, чтобы сдать ее озадаченному редактору, который, как он воображает, спрашивает: «Я стесняюсь спросить вас, поскольку вы автор, но — какова должна быть тема этого рассказа?

Мураками играет довольно большую роль в этой книге. Иногда это безобидно, благодаря главным героям, которые часто являются писателями (если не по названию, то, по крайней мере, людьми, которые делают обильные записи), или более явными способами, как в Признания обезьяны Синагава . Это характерно для Мураками, так как похожие главные герои встречаются во всем его каталоге, особенно в его более ранних романах, написанных около 30 лет. Он обсуждает этот период своей жизни, а также процесс становления романистом в самом мемуарном произведении сборника, Сборник стихов Якульт Ласточки .

В этой части Мураками полностью берет на себя бразды правления, описывая свои отношения с бейсбольной командой Yakult Swallows, навсегда связанные с его карьерой писателя: отчасти с хорошо известной и почти мифической историей о Мураками, наблюдающем за игрой Swallows. , и решил стать писателем после того, как увидел, как игрок сделал дубль, а также завершил свой первый роман и выиграл дебютный приз в том же году, когда «Ласточки» выиграли свой первый чемпионат. Поэзия, упомянутая в названии, тоже не шутка; поэзия, написанная во время игр, включена между экспозицией, которая, насколько я могу судить, впервые печатается на английском языке, ранее появлявшаяся только в его первом сборнике, совместной книге под названием Давай встретимся во сне , написанный Шигесато Итои из Хобоничи. На самом деле, написание в The Yakult Swallows Poetry Collection больше напоминает неторопливую интроспективную прозу Итои, чем все, что я читал у Мураками, только усиливая связь между ними.

Я думаю, что многие несгибаемые поклонники Мураками уже каким-то образом знают об этой связи, и это чувство подчеркивает, что книга воспринимается мной: в первую очередь сборник для тех, кто уже является поклонником его творчества. Для меня это знакомые — даже уютные — истории, несмотря на то, что они новые. Тем не менее, Мураками играет здесь с тоном так, как не всегда; для писателя, чьи тропы хорошо известны, приятно читать такие произведения, как The Yakult Swallows Poetry Collection , а также Charlie Parker Plays Bossa Nova , рассказ о вымышленной рецензии на вымышленный альбом. Я не думаю, что Мураками открывает здесь что-то новое, но и не застаивается. Истории здесь до сих пор передают, каково это — увидеть мимолетную красивую девушку, или впервые за много лет услышать музыкальное произведение, или посмотреть бейсбольный матч — и вдруг обнаружить, что вы погрузились в глубины памяти, задаваясь вопросом, как вы там, как человек, которым вы являетесь сейчас.

Смотрите также

Возможно, ни одна история в сборнике не передает это лучше, чем С The Beatles , в которой наш писатель-главный герой вспоминает, как видел девушку, держащую одноименный альбом, что заставляет его вспомнить день, проведенный в доме подруги наедине со своим старшим братом. .

Ожидая забрать свою девушку, чтобы пойти на свидание, он обнаруживает, что дом пуст, за исключением ее брата, который приглашает его войти. Двое сидят в гостиной, прежде чем брат просит главного героя прочитать ему вслух, из Акутагава Spinning Gears , пока они ждут. Остальная часть семьи никогда не возвращается, и главный герой уходит, вспоминая только день после случайной встречи с братом спустя годы. Описывая воспоминание о девушке с альбомом «Битлз», Мураками пишет: «Все это заняло всего десять или пятнадцать секунд. Все закончилось прежде, чем я это понял, и критическое послание, содержавшееся в нем, как сердцевина всех снов, исчезло. Так же, как самые важные вещи случаются в жизни».

Художественная литература
Первое лицо единственное число: рассказы
от Haruki Murakami
Knopf
Опубликовано 6 апреля 2021

в Новом романе Haruki Murakami. Вдохновение сверхъестественно

Реклама

Продолжить чтение основной истории

Художественная литература

Харуки МуракамиКредит… Натан Баджар для The New York Times

Когда вы покупаете на нашем сайте книгу, прошедшую независимое рецензирование, мы получаем партнерское вознаграждение.

от Hari Kunzru

• 16 октября 2018 г.

Убийство в Cardhendatore
Haruki Murakami
, переведенные Филипом Габриэлем и Ted Goospen. 30 долларов.

«Мы прожили под одной крышей шесть лет, но я почти ничего не знал об этой женщине», — объясняет рассказчик «Убийства командора», длинного и несколько недоработанного рассказа Харуки Мураками о сверхъестественных событиях в сельской Японии. Он говорит о своей жене, чье решение развестись с ним ускорило его бегство из Токио в горы префектуры Канагава, где он остановился в доме, который когда-то принадлежал известному художнику. На протяжении 17 предыдущих художественных книг Мураками читатели познакомились с «человеком Мураками», вялым, социально изолированным парнем, интересы которого, как правило, вращаются вокруг музыки, книг, домашней кухни и кошек, и чье отсутствие якоря в повседневной жизни мир часто провоцирует своего рода соскальзывание в преисподнюю, наполненную призраками и духами. В «Убийстве командора» этот человек — художник-портретист, зарабатывающий на жизнь заказами, но не имеющий глубокой связи с работой, которую он делает. Напротив, Томохико Амада, художник, чей дом он снимает, был крупным художником, который перешел от «передовой современной масляной живописи» в западном стиле к работам в японском стиле после того, как был вовлечен в неудавшееся политическое убийство, будучи студентом в 19. Вена 30-х годов. Сейчас он находится в доме престарелых, страдает деменцией.

После периода «производства небытия», прослушивания коллекции классических пластинок Амады и ведения эмоционально невовлекающего романа с местной замужней женщиной, рассказчик находит одну из картин Амады, свернутую на чердаке. Оказывается, это изображение сцены из моцартовского «Дон Жуана», где персонажи одеты в стиле японских придворных седьмого века. В опере Дон Жуан убивает Командора, отца женщины, которую он пытался соблазнить, после того, как старик пытается помешать ему сбежать из семейного дома. В этом изображении убийства, по словам рассказчика, есть «что-то, что потрясло зрителя до глубины души». «В этой картине есть что-то особенное, — добавляет он батитично.

Решение Амады изобразить сцену из одного из столпов западного канона в классическом японском стиле кажется не лишенным связи с собственными обязательствами Мураками как читателя и переводчика Карвера, Фицджеральда и других американских писателей. Сдержанная прохлада Мураками во многом обязана его любви к американскому джазу, а его игривость и абсурдизм часто напоминают Воннегута и Бротигана, которые были популярны среди его поколения контркультурных японцев. Японская аудитория купила миллионы его книг, несмотря на то, что критики ворчали по поводу его западных пробных камней, примером чего является ехидное замечание Кензабуро Оэ о том, что сочинения Мураками «на самом деле не японские. … Это могло быть очень естественно прочитано в Нью-Йорке». Это верно только до определенного момента. Истории о привидениях Уэда Акинари XVIII века (наиболее известные за пределами Японии благодаря роману Мидзогути «19 лет»).53 «Угецу») и демонологические сборники Ториямы Сэкиэна парят на заднем плане «Убийства командира», как и во многих современных японских фильмах ужасов и фэнтези, особенно в аниме Хаяо Миядзаки («Унесенные призраками», «Мой сосед»). Тоторо » ). Хотя «Убийство командора» не обращается к аутентичности в специфически национально-культурных терминах, роман сосредоточен на возможности создания искусства, наполненного глубиной или духом. Механический художник заказных портретов попадает под влияние человека, в чьем доме он живет, и стремится создавать произведения с настоящей выразительной силой. «То, что я создал, было в глубине души картиной, которую я нарисовал за ради себя ».

[ Прочитать интервью Харуки Мураками об «Убийстве командора» | Прочтите наш профиль Мураками за 2011 год в журнале The Times Magazine ]

В романе есть несколько многообещающих загадок. Катализатором художественного возрождения рассказчика является бизнесмен-затворник, скрывающийся в горах, чтобы быть рядом с 13-летней девочкой, которую он считает своей дочерью. Постоянный звенящий звук исходит из-под пирамиды из камней в лесу за домом и может быть связан с древней буддийской практикой, когда медитирующие монахи заживо хоронили себя. Рассказчик и его сосед убирают камни и открывают яму, которая становится знакомой муракамиской локацией, пограничным пространством между мирами. Картина Амады и опера Моцарта становятся частью запутанной сети отсылок и символов.

Когда исторические тайны и призраки начинают наслаиваться друг на друга, возникает ощущение, что писатель швыряет кучу идей об стену в надежде, что что-то приживется. Сюжет полон мелодраматической суеты, но колеса крутятся, не набирая оборотов. Отчасти это результат обычной отстраненности Мураками. Столкнувшись со сверхъестественным, человек Мураками не испытывает ни лавкрафтовского вызова основам своего здравомыслия, ни подкрадывающегося чувства страха. Вместо этого он реагирует с легким беспокойством и головокружительным любопытством. Когда Командор с картины Амады оживает и начинает говорить с рассказчиком, он сначала «замирает», но вскоре начинает счастливо болтать, прежде чем впасть в усталость и прийти к выводу, что «это было похоже на сон».

Состояние сказочной неопределенности, пожалуй, наиболее характерная атмосфера в творчестве Мураками. В его лучших работах, таких как «Хроника заводной птицы», анализе военных преступлений японцев в Маньчжурии, ощущение кувыркания от бардо к бардо маскирует травму и становится способом приблизиться к сознательному забвению послевоенного периода. Сдержанный тон рассказчиков Мураками, который в более ранних книгах, таких как «Норвежский лес», скандировался как хипстерский, в последние годы стал больше напоминать деперсонализацию и изоляцию, недомогание, мало чем отличающееся от того, что ассоциируется с 9.0003 хикикомори , молодые затворники, ставшие символом современного духовного кризиса.

В «Убийстве командора» мечтательность рассказчика в основном кажется расфокусированной, и история, которая могла бы занимать 300 или 400 страниц, растягивается почти до 700. Это роман, в котором ни один персонаж не может пойти на встречу с другом в ресторан без описания маршрута и условий движения. В переводе Филипа Габриэля и Теда Гуссена недостатки Мураками как прозаика выставлены напоказ. Рассказчик любит слушать Моцарта, Бетховена и других великих германских классиков. «Их музыка была глубокой, удивительной и великолепной», — сообщает он нам, что звучит как онлайн-обзор.

А жена рассказчика? На этих 700 страницах мы не слишком много узнаем о ней, да и вообще о любой из женщин, которые плывут сквозь роман подобно теням. Она интересна ему главным образом тем, что напоминает ему его младшую сестру, которая умерла в возрасте 12 лет, когда у нее только начинала развиваться грудь. Он связывает эту потерю со своим «чувством, похожим на страх перед женщинами с большей, чем обычно, грудью». Дочь соседа-подросток, в центре внимания большей части сюжета, в основном характеризуется своей озабоченностью своей «многообещающей грудью», размер которой она часто обсуждает. Дублирование двух половозрелых девочек, одной мертвой, другой живой, очевидно, должно быть очаровательным и острым. «Убить командора» — это мешковатый монстр, разочарование от писателя, который сделал гораздо лучшую работу. Как неуклюже говорит рассказчик об одном из своих незначительных сверхъестественных переживаний: «Это могло быть просто частью обрывочного сна».

«Кошачий город» Харуки Мураками найден в Хотонге, Тайвань – Randomwire

Книжные рецензии обычно не для меня, но недавно закончился эпический трехтомный роман Харуки Мураками «1Q84». над. Для тех, кто не знаком с творчеством Мураками, он является одним из самых известных японских авторов, чьи работы юмористичны и сюрреалистичны, часто сосредотачиваясь на темах отчуждения и одиночества. Многие из его романов посвящены мирской жизни обычных людей, которые внезапно оказываются в ненормальных обстоятельствах.

В книге один из главных героев, Тэнго (天吾), читает рассказ под названием «Город кошек» в поезде, чтобы навестить своего стареющего отца, который живет в санатории. В то время как история приобретает большее значение в контексте отчужденных отношений Тэнго с его отцом, она так же фантастична сама по себе, и тем более, когда я оказался внутри истории во время недавнего путешествия на поезде через Новый Тайбэй (新北)…

by Харуки Мураками (отрывок опубликован в The New Yorker)

Когда поезд покинул станцию ​​Токио, Тэнго достал книгу в мягкой обложке, которую он взял с собой. Это была антология коротких рассказов на тему путешествий, в которую вошла сказка «Город кошек» — фантастическое произведение немецкого писателя, с которым Тэнго не был знаком. Согласно предисловию к книге, рассказ был написан в период между двумя мировыми войнами.

По сюжету молодой человек путешествует в одиночестве, не имея в виду конкретного пункта назначения. Он едет в поезде и выходит на любой остановке, которая вызывает у него интерес. Он снимает комнату, осматривает достопримечательности и остается там столько, сколько захочет. Когда ему надоедает, он садится на другой поезд. Так он проводит каждый отпуск.

Однажды он видит из окна поезда прекрасную реку. Нежные зеленые холмы окаймляют извилистый ручей, а под ними лежит симпатичный городок со старым каменным мостом. Поезд останавливается на городской станции, и молодой человек с сумкой спускается вниз. Никто больше не выходит, и как только он выходит, поезд отправляется.

На станции нет рабочих, на ней должно быть очень мало активности. Молодой человек переходит мост и идет в город. Все магазины закрыты, а ратуша пуста. Никто не занимает стол в единственной гостинице города. Место кажется совершенно необитаемым. Возможно, все люди где-то дремлют. Но сейчас только десять тридцать утра, слишком рано для этого. Возможно, что-то заставило всех людей покинуть город. В любом случае следующий поезд придет только на следующее утро, так что у него нет другого выбора, кроме как провести ночь здесь. Он бродит по городу, чтобы убить время.

На самом деле это город кошек. Когда солнце начинает садиться, по мосту толпой бежит множество кошек — кошек всех видов и окрасов. Они намного крупнее обычных кошек, но все же остаются кошками. Молодой человек потрясен этим зрелищем. Он врывается в колокольню в центре города и забирается наверх, чтобы спрятаться. Кошки занимаются своими делами, поднимая ставни магазинов или садясь за столы, чтобы начать свой рабочий день. Вскоре приходит больше кошек, пересекая мост в город, как и другие. Они заходят в магазины, чтобы купить вещи, или идут в ратушу, чтобы решить административные вопросы, или едят в ресторане отеля, или пьют пиво в таверне и поют веселые кошачьи песни. Поскольку кошки могут видеть в темноте, им почти не нужен свет, но именно в эту ночь свет полной луны заливает город, позволяя молодому человеку видеть каждую деталь со своего насеста на колокольне. Когда приближается рассвет, кошки заканчивают свою работу, закрывают магазины и роятся обратно через мост.

К восходу солнца кошек уже нет, и город снова опустел. Молодой человек спускается, выбирает себе одну из гостиничных кроватей и ложится спать. Когда он проголодается, он съест немного хлеба и рыбы, которые остались на кухне отеля. Когда стемнеет, он снова прячется на колокольне и до рассвета наблюдает за кошачьими делами. Поезда останавливаются на станции до полудня и ближе к вечеру. Пассажиры не высаживаются, и никто не садится. Тем не менее, поезда останавливаются на станции ровно на одну минуту, а затем снова отъезжают. Он мог бы сесть на один из этих поездов и покинуть жуткий кошачий городок. Но это не так. Будучи молодым, он обладает живым любопытством и готов к приключениям. Он хочет увидеть больше этого странного зрелища. Если возможно, он хочет узнать, когда и как это место стало городом кошек.

На его третью ночь на площади под колокольней поднимается гвалт. — Эй, ты чувствуешь запах чего-то человеческого? — говорит один из котов. «Теперь, когда вы упомянули об этом, я подумал  в последние несколько дней был странный запах», — вмешивается другой, дергая носом. «Я тоже», — говорит еще один кот. «Это странно. Здесь не должно быть людей», — добавляет кто-то. «Нет, конечно нет. Человеку никак не попасть в этот кошачий город». — Но этот запах определенно здесь.

Кошки объединяются в группы и начинают обыскивать город, словно банды дружинников. Им требуется совсем немного времени, чтобы обнаружить, что источником запаха является колокольня. Молодой человек слышит, как их мягкие лапы шлепают по лестнице. Вот и все, они меня поймали! он думает. Кажется, его запах разозлил кошек. Люди не должны ступать в этот город. У кошек большие острые когти и белые клыки. Он понятия не имеет, какая страшная участь его ждет, если его обнаружат, но уверен, что живым из городка его не выпустят.

Три кота взбираются на вершину колокольни и нюхают воздух. «Странно, — говорит один кот, дергая усами, — я чую человека, но здесь никого нет».

«Это странно», — говорит второй кот. — Но на самом деле здесь никого нет. Давай поищем где-нибудь в другом месте».

Кошки в недоумении наклоняют головы, затем отступают вниз по лестнице. Молодой человек слышит их шаги, растворяющиеся во мраке ночи. Он вздыхает с облегчением, но не понимает, что только что произошло. Они никак не могли пропустить его. Но почему-то его не видели. В любом случае, он решает, что утром он поедет на вокзал и сядет на поезд из этого города. Его удача не может длиться вечно.

Однако на следующее утро поезд не останавливается на станции. Он смотрит, как он проходит мимо, не замедляя движения. Полуденный поезд делает то же самое. Он может видеть инженера, сидящего за пультом. Но поезд не собирается останавливаться. Как будто никто не может видеть молодого человека, ожидающего поезда, или даже саму станцию. Как только дневной поезд исчезает на путях, здесь становится тише, чем когда-либо. Солнце начинает тонуть. Пришло время прийти кошкам. Юноша понимает, что он безвозвратно потерян. Это не город кошек, наконец понимает он. Это место, где он должен быть потерян. Это другой мир, приготовленный специально для него. И никогда больше, во веки веков, поезд не остановится на этой станции, чтобы вернуть его в тот мир, из которого он пришел.

Тэнго прочитал историю дважды. Его внимание привлекла фраза «место, где ему суждено потеряться». Он закрыл книгу и позволил своим глазам блуждать по унылой индустриальной сцене, проходящей мимо окна поезда. Вскоре после этого он заснул — не долгим, а глубоким сном. Он проснулся весь в поту. Поезд двигался вдоль южного побережья полуострова Босо в разгар лета.∗

---

Чтобы самостоятельно найти город кошек, сядьте на поезд от главного вокзала Тайбэя до станции Жуйфан (瑞芳車站). Отсюда пересядьте на линию Pingxi (平溪線) и сойдите на Houtong (侯硐貓村).

Несмотря на то, что в праздничные дни район может быть заполнен туристами, вдоль маршрута есть несколько интересных небольших деревень.

Пробежавшись по 1Q84 Мураками — Гарвардское политическое обозрение

3 сентября 2012 г.

Харуки Мураками: японский писатель, который стал любимцем недовольных студентов колледжей в англоязычном мире. Его сюрреалистические произведения, охватывающие более двух десятилетий, посвящены одиноким главным героям, таинственно молчаливым женщинам, одетым в темно-синее, а также небольшому количеству автобиографических тем и объектов. Действие большинства романов происходит в Японии, и все же некоторые японские писатели считают его «маслянистым», рисующим картину страны как своего рода американскую фольгу. Тем не менее, его авторский успех огромен: по всему миру были проданы миллионы копий его эпического романа 9.0003 1Q84 , а также продолжающуюся тенденцию к тому, чтобы его считали одним из главных претендентов на получение Нобелевской премии по литературе. Но я хочу сказать, что первоначальная сюрреалистическая формула, которую он с такой любовью создал, похоже, исчезает с годами. В то время как явный вес оруэлловского каламбура, где Q означает вопрос (каламбур на японском произношении числа девять; фонетически «kew»), поднял его авторитет в обзорах и освещении, 1Q84 стоит не как какой-то Бесконечная шутка шедевр, показательный для стиля автора, а скорее как разбавленная пропорция сюрреалистичности к реальности, что делает его более доступным, но менее ярким.
1Q84 вращается вокруг точек зрения двух персонажей, которые путешествуют в альтернативную реальность «1Q84». Мир кажется идентичным, за исключением махинаций Маленького Народа, группы волшебных гномов, говорящих через лидера религиозного культа, и присутствия дополнительной луны. Главная героиня — Аомаме, днём инструктор физкультуры, которая подрабатывает убийцей сексуальных насильников. Ее родственная душа — Тэнго, учительница начальной школы, которая стремится стать писателем и вызвала гнев Маленьких людей, написав рассказ 17-летней Фука-Эри, подробно описывающий их существование и манипуляции. Несмотря на то, что они были знакомы всего несколько лет в начальной школе, 20 лет спустя, в 9 лет, они встретились.0003 1Q84 чем-то, что можно описать только как «судьба». Вспомогательный состав включает вдову, которая платит Аомаме за убийство сексуальных насильников, отца Тэнго, собирающего подписки, и Фука-Эри, стандартную загадочную девушку, воплощенную в в той или иной форме в романах Мураками. Последний актер — эстетически обанкротившийся Ушикава, который на жалованье культа, лидер которого убивает Аомаме, добавляет всеведущую перспективу, шпионя за главными героями.
В 1Q84 9На 925 страницах 0004 есть заговоры Маленьких Людей с целью уничтожить Тэнго и Аомаме, демонстрации магических сил группы (в первую очередь концепция «Воздушной Хризалис», своего рода центрифужного кокона, который они плетут, чтобы разделить душу на две части). части) и постепенное раскрытие того, откуда Фука-Эри знает об их тайном существовании. Тем не менее, основная тема заключается в том, что Тэнго и Аомаме должны быть вместе (спойлер: они действительно вместе к концу сказки), и поэтому возникает вопрос, почему Мураками решил создать такую ​​длинную книгу о простой истории со счастливым концом. .
Формула Мураками
«Стандартный» роман Харуки Мураками будет состоять из трех частей: «потусторонность», одиночество и причудливое изображение секса. В этих трех областях смешаны любимые темы Мураками, взятые из жизни автора, такие как джаз (до того, как стать писателем на полную ставку, он владел джаз-клубом), кошки, курение (попробуйте найти роман Мураками, в котором не упоминается тонкая, золотая зажигалка») и множество отсылок к американской поп-культуре. Например, его работа 2004 года After Dark создает «потустороннее» ощущение, подробно описывая одинокие курящие и пьющие кофе набеги молодой девушки в ночную Японию, а также похищение ее красивой сестры на экране телевизора сексуальным извращенцем. Kafka on the Shore , опубликованный в 2002 году, показывает злодея, который путешествует в реальный мир через особый камень; рыбный дождь с неба по команде старика; и сбежавший, вечно одинокий главный герой не только занимается сексом со своей матерью и сестрой, но и путешествует по волшебному лесу в своего рода чистилище.
На первый взгляд, 1Q84 кажется олицетворением этого жанра, часто называемого «магическим реализмом», который больше всего ассоциируется с Габриэлем Гарсиа Маркесом а-ля «Сто лет одиночества». В этом жанре банальное пережевывание ужина из спагетти смешивается с элементами сюрреализма, такими как пророческие сны, обычно недоступные страны чудес (например, Нарния) или ненормальные существа. Поэтому, когда Аомаме задирает юбку и спускается по подъездному съезду с японской супермагистрали из «настоящего» 1984 года в 1Q84 под саундтрек к «Симфониетте» Яначека, частый читатель Мураками может только догадываться, что это начало параллельного спуска. во что-то столь же зловещее, как тезка романа.
Но «потусторонний» сюжет, сосредоточенный вокруг 1Q84 , в буквальном смысле неправильное название по сравнению с безумием предыдущих набегов Мураками. В своем романе 1985 года « крутая страна чудес» и «Конец света, » автор создает мир внутри сознания главного героя, который служит исследованием юнгианских архетипов. Главный герой живет в стенах города, взаимодействуя с Библиотекарем, Полковником и Привратником. Само количество заглавных букв должно быть показателем того, что Мураками намеревается читатель рассматривать этих персонажей не как знакомых, а как нечто чуждое. В Kafka on the Shore , Мураками поднимается на вершину того, что можно было бы назвать только «фантастической фантастикой», заставляя злодея переодеться Джонни Уокером, известным виски, а также своего рода абстрактным духом, который принимает форму полковника KFC. . Напротив, единственными посторонними элементами в 1Q84 являются глава культа Аомаме, посланный убить (Лидер), и боги, с которыми он общается (Маленький Народ). Это создает своего рода странную доступность, из-за которой кажется, что Мураками нянчится с читателем. Точно так же часто невидимые и зловещие Маленькие люди, в которые трудно поверить, кажутся вредителями сюжетного устройства только для того, чтобы помешать двум романтическим героям объединиться.
Что касается одиночества, 1Q84 имеет наибольшее сходство с предыдущими романами Мураками. Каждый из персонажей на протяжении всей книги представляет собой исследование самоизоляции Мураками. Аомаме проводит сотни страниц, прячась в одиночестве в квартире, читая « Воспоминания о прошлом» Пруста, занимаясь на велотренажере и сидя на балконе с какао в надежде мельком увидеть Тэнго. Тенго находится в похожей колее, поскольку он поддерживает контакт со своей замужней девушкой только раз в неделю для необходимого секса. Остальные часы он проводит, размышляя о своем детстве, о потере Аомаме, о своих сложных отношениях с теперь уже находящимся в коме отцом, а иногда и о разговорах с Фука-Эри, крайне недоступным персонажем, который говорит отрывками. Ушикаве, пожалуй, самому интересному из трех главных героев, 9 лет.0003 только в одиночестве во время книги, наблюдая за Тэнго и Аомаме из немеблированной квартиры, куря сигарету за сигаретой, при этом терпя словесные оскорбления от Мураками как самого безнадежно уродливого персонажа, которого когда-либо создавал автор.
Долгие дни, проходящие без человеческого взаимодействия, не являются чем-то новым для Мураками. Главный герой книги автора 1995 года «Хроника заводной птицы » вполне доволен тем, что прячется в своем доме; одна из самых важных сцен — его пребывание на дне колодца (что неудивительно, в одиночестве).0003 Kafka on the Shore и его предшественник 1987 года Norwegian Wood счастливы часами читать в одиночестве в своего рода дымке самоучки. В произведении 1999 года « Sputnik Sweetheart, » Суриме — архетипичный одинокий писатель, курящий непрерывно с растрепанными волосами и проводящий часы перед своей пишущей машинкой, пытаясь направить Джека Керуака.
Но ни «потусторонность», ни одиночество не могут сравниться с неортодоксальными сексуальными практиками персонажей Мураками. Будь то в борделе После наступления темноты, Эдипова тема из Кафка на берегу, или пикантные сны из Хроники заводной птицы, Мураками углубляется в какую-то форму, возможно, инцестуозного или возрастного отклонения. Однако в 1Q84 ссылки на секс попадают скорее в категорию «неловких», чем в сюрреалистические. Аомаме участвует в «ночных оргиях» с подругой в качестве своего рода биологического императива, и последний удар, который она должна выполнить, направлен против лидера культа, который занимается сексом с несовершеннолетними девушками, включая его собственную дочь. Тэнго снится повторяющийся сон о неизвестном мужчине, сосущем грудь его матери, и о сексуальном контакте с Фука-Эри, который каким-то образом объясняется тем, что «он действительно занимался сексом с Аомаме, используя только Фука-Эри в качестве суррогатного сосуда». Эта сцена даже «выиграла» награду Bad Sex Award от Хранитель .
Тем не менее секс отходит на второй план в романтических поисках Тенго и Аомаме, чтобы воссоединиться друг с другом после нескольких потерянных лет, проведенных вместе в начальной школе. В то время как в прежних работах секс кажется целью одиноких персонажей, влюбленных в проблемных женщин , в 1Q84 , он больше представлен как праздные наблюдения о внешности персонажа ( рецензент The New York Times метко резюмировал это как неестественная одержимость грудью) и кажется совершенно ненужным сюжету. Вместо страсти юной любви как в Норвежский лес или к югу от границы, к западу от солнца, 1992 года у нас есть борьба Тэнго за то, чтобы найти привлекательную молодую девушку, и вкус Аомаме к слегка лысеющим мужчинам постарше.
Игнорирование плесени 
Теперь у нас есть формула вместе с некоторыми наблюдениями о том, как 1Q84 соответствует ей и превосходит ее. В то время как на странице обзора 1Q84 потенциальный читатель может подумать, что он наполнен фирменным чувством ненормальности Мураками, большая часть романа в ошеломляющей степени балуется обыденностью. Детализация потребления пищи может соперничать с Брайаном Жаком.0003 серия Redwall ; размышления Аомаме и Тэнго очень мало сосредоточены на их мире, а друг на друге; а отсылки к персонажам, слушающим песни, читающим книги, идущим из пункта А в пункт Б или просто смотрящим в ночное небо (хотя и с двумя лунами), делают 1Q84 совершенно домашним по сравнению с предыдущими работами.
Более того, в то время как все персонажи проводят большую часть романа в одиночестве, сокрушительное чувство одиночества и отчужденности в других его произведениях отсутствует у двух главных героев, поскольку роман излучает уверенность в том, что они будут вместе, что бы ни случилось. «Людей привлекают произведения Мураками, потому что он фокусируется на одиночестве и изоляции, а также на том, как неудовлетворенное желание связи и любви приводит людей к различным формам психоза», — метко отмечает писательница Грейс Юнг. Этого перехода от одиночества к экстремальному действию просто не существует, как в предыдущих романах Мураками, и поэтому он кажется просто скучным, а не полезным для истории.
Наконец, секс едва ли используется деструктивным образом, как большинство читателей привыкло ожидать от Мураками. Много раз женщина, представляющая интерес, в конечном итоге плачет после секса, исчезает или участвует в каком-то другом акте дистанцирования. В 1Q84 он либо деловой, либо удаленный. Аомаме занимается сексом, чтобы удовлетворить физическое желание. Лидер занимается сексом с несовершеннолетними девочками, потому что ему велят Маленькие Люди. Тэнго занимается сексом с Фука-Эри в состоянии паралича, чтобы Аомаме могла безукоризненно зачать ребенка. Нет ни страсти, ни беспокойства, вообще ничего, что указывало бы на эмоциональное воздействие секса, в отличие от других романов Мураками, где подобные переживания воодушевляют персонажей.
Таким образом, в заключение мы имеем роман, который предпочел бы существовать в банальном, чем в потустороннем, и который избегает сокрушительного низины одиночества и кайфа секса. Вопрос, который мы должны задать сейчас, заключается в том, почему.
Бегущий писатель
«В реальном мире нет ничего прекраснее человека, который вот-вот потеряет сознание», — пишет Мураками в своих мемуарах 2008 года « О чем я говорю, когда говорю о беге». Цитата относится к изнурительным 26 милям, которые он пробежал от Афин до Марафона, его первому забегу, который имел, скажем так, марафонские масштабы. Первым литературным марафоном Мураками стала публикация Хроника заводной птицы , которая занимает чуть более 600 страниц. В историю о молодом человеке, который сталкивается с сюрреалистическими снами и моментом обретения себя на дне колодца, вкраплен несколько ужасный и изнурительный рассказ о молодом японце, выполнявшем военную миссию в Китае. Мураками, считающий себя «писателем-бегуном», мог сравнить 1Q84 с самым длинным забегом, который он когда-либо совершал: ультрамарафоном на 62 мили.
Тем не менее, этот марафон, несмотря на то, что это был невероятный подвиг, который должен был бы вызывать восхищение, закончился тем, что Мураками впал в своего рода депрессию и потерял энтузиазм к писательству. Во время гонки он повторял мантру, говоря себе, что он машина и не может чувствовать; он описал свой ум как спокойный; он назвал это «почти философским или религиозным». Самое поразительное, что он пишет, что «ступил в другое место», как это сделали Аомаме и Тэнго в 9-й главе.0003 1Q84. Мураками тоже стал более интровертным и «больше не думал о том, чтобы управлять смыслом жизни».
Мураками намекает на вызов писателя как на постоянную борьбу за сохранение пламени таланта на протяжении всей жизни. «По мере того, как молодость угасает, такая свободная энергия теряет свою естественную жизненную силу и блеск». В Японии, пишет Мураками, сочинение романов считается токсичным или вредным для здоровья. Многие его соотечественники спрашивают его, сможет ли он продолжать свое ремесло в старости, потому что существует понимание того, что писательство антиобщественно и опасно. Действительно, Мураками говорит, что причина, по которой он бежит, состоит в том, чтобы компенсировать изначально нездоровую природу письма: «нравится вам это или нет, какой-то токсин, который лежит глубоко внутри всего человечества, поднимается на поверхность». По его словам:

«Те из нас, кто надеется на долгую карьеру профессиональных писателей, должны разработать собственную аутоиммунную систему, которая сможет противостоять опасному (в некоторых случаях смертельному) токсину, который находится внутри. Сделайте это, и мы сможем более эффективно избавляться от еще более сильных токсинов. Другими словами, мы можем создать еще более мощные нарративы, чтобы справиться с ними. Но вам нужно много энергии, чтобы создать иммунную систему и поддерживать ее в течение длительного периода времени. Вы должны где-то найти эту энергию и где еще ее найти, кроме как в нашем собственном физическом теле?»

По мере того, как Мураками стареет, невозможно ожидать того же острого, драматического сюрреализма, которым он изначально сделал свое имя. Он упоминает, что теперь он пыхтит, но становится медленнее и с изяществом принимает замедление движения. Running, , опубликованный в 2008 году, намекает на Мураками, который действительно «перешагнул» в своем творчестве. 1Q84 — это не более длинная форма его более резких произведений, а скорее ультрамарафон, который фокусируется на более блаженной стороне религии, чем на адском огне.
Хотя Мураками мог бы смириться с распадом своей аутоиммунной системы из-за токсинов своего ремесла, читателю это трудно. Граница между реальным и фантастическим с каждой проходящей работой становится до тошноты ближе. Даже названия каждого мира претерпели метаморфозы: в его 1991 Страна чудес фантастический «потусторонний мир» сознания главного героя буквально назван «Концом света», тогда как в 1Q84 разница между сеттингами заключается лишь в изменении одна цифра на букву. Глубокое, сокрушительное одиночество теперь сменилось более спокойной, более старой версией — молодой человек вырос в мире, который, как он знает, отличается от того, что было в его прошлом, полном скрытых угроз и двух сторон для каждого человека вместо одной. .
Таким образом, 1Q84 предназначен для другой аудитории, чем ранние работы Мураками. Это не обязательно для тех, кто чувствовал, что его предыдущие романы стоят особняком среди авторов как погружение в более темные части души. Это не обязательно для тех, кто любит читать о мире, столь отличном от нашего, чтобы быть эскапистом. В конце книги совсем не хочется путешествовать в мистический мир, в который Мураками забросил своих персонажей. Вы хотите вернуться домой и лечь спать в декабре вашего дня. Аудитория, которая 1Q84 привлечет новую группу читателей, которые не так хорошо знакомы с более экспериментальными работами Мураками и ценят бегство от рутины повседневной жизни. Читать об Аомаме в вынужденном изгнании, готовить и читать Пруста успокаивает; вы поддерживаете уход Ушикавы, чтобы Аомаме и Тэнго могли объединиться… к счастью, для разнообразия в романах Мураками.
Мураками, наконец, переходит к типу письма, который, хотя он и не исследовал так тщательно, одновременно совместим и несовместим с его предыдущими работами. Это совместимо в том, что он может раскрыть следы идей, которые сделали его популярным для более широкой аудитории, в более доступном формате.