Список произведений автора «Таран Александра Сергеевна»

Таран Александра Сергеевна

Страничка на Самиздате^{Зеркало Прокси}

Всего

5

текстов

Сортировка по: Названию | Рейтингу | Дате добавления
Фильтр по размеру: Все | До 50 КБ | От 50 до 200 КБ | Больше 200 КБ

Таран Александра Сергеевна.
Безумная мозаика парадоксов

30.09.2017г. 17:50:02 Приключения, Фэнтези, Любовный роман

Рейтинг

7.52

21 чел

Следят

2

читателя

Размер

580

КБайт

ЗАВЕРШЕНО. Окончание можно получить по запросу. Обновление от 13.07.15. Вторая книга цикла «Мозаики». Что может дать обучение в у…

Самиздат ^{B P} | Fb2.zip ^{B P}Читалка ^B

Таран Александра Сергеевна.
Жестокая мозаика жизни

30.09.2017г. 17:50:02 Фэнтези, Хоррор, Любовный роман

Рейтинг

5.10

16 чел

Следит

1

читатель

Размер

691

КБайт

ЗАВЕРШЕНО. Выложено до 30 главы включительно. Обновление от 18.07.14.. Когда нельзя иметь своего мнения и своей мечты, да и мыслить приходи…

Самиздат ^{B P} | Fb2.zip ^{B P}Читалка ^B

Таран Александра Сергеевна.
Когда смолкнет голос волн

14.09.2018г. 18:01:02 Приключения, Фэнтези, Любовный роман

Следит

1

читатель

Размер

281

КБайт

Обновление от 14.09.18. Утонуть в разгар битвы очень обидно. Но что же делать, когда твое тело перерождается и ты должна смириться с новой . ..

Самиздат ^{B P} | Fb2.zip ^{B P}Читалка ^B

Таран Александра Сергеевна.
Любовь неизбежна, или Смерти вопреки

30.09.2017г. 17:45:02 Фэнтези, Любовный роман

Рейтинг

8.94

32 чел

Следит

1

читатель

Размер

452

КБайта

ЗАВЕРШЕНО. Часть книги удалена. Книгу через несколько дней можно будет приобрести на призрачных мирах. Обновление от 23.08.17. Смерть не зн…

Самиздат ^{B P} | Fb2.zip ^{B P}Читалка ^B

Таран Александра Сергеевна.
Наследие Хранителей. Путь за грань. Общий файл

30.09.2017г. 17:50:02 Приключения, Фэнтези, Любовный роман

Следит

1

читатель

Размер

588

КБайт

ЗАВЕРШЕНО Обновление от 04. 03.14. Книга первая цикла «Хранители». В первой части добавлены новые сцены. Отсутствует конец текста….

Самиздат ^{B P} | Fb2.zip ^{B P}Читалка ^B

Любовь у Фрейда, Фромма, Маркузе, Лакана, Ханны Арендт и Маши Макаровой • Расшифровка эпизода • Arzamas

У вас отключено выполнение сценариев Javascript. Измените, пожалуйста, настройки браузера.

КурсГлавные философские вопросы. Сезон 1: Что такое любовь?АудиолекцииМатериалы

Либидо, невроз, рассеянная эротика, хиазм, раздвоенное бытие и другие термины, которыми описывают любовь в XX веке

Автор Артемий Магун

Переходим в XX век в нашем очень беглом изложении. Вы понимаете, что я не претендую здесь на полноту. Здесь узловую роль в понимании любви сыграл, конечно, психоанализ. Школа, которая сначала была, в общем-то, школой преимущественно медицин­ской, терапевтической, но потом выросла до целого философского направления. Зигмунд Фрейд, который создал эту школу, пона­чалу был очень материалистически настроен и сводил любовь, по сути дела, к физиологиче­скому половому импульсу. Не видя любви, он ви­дит энергию

либидо, полового желания. Хотя, кстати, там тот же корень, что и в слове «любовь», — Liebe. Фундаментально это то же самое, но вот эта энергия (он ее понимает материально) якобы подавляется обществом, поэтому возникают неприятные напряженные аффективные комплексы, в результате чего наше влечение переходит на того или иного субъекта или даже на объект.

Фрейд описывает эмоциональную жизнь человека как своего рода неврозы, то есть нервные напряжения, связанные с конфликтом влечений. Например, он выделяет истерию — ненасытимое желание, связанное с постоянным сомне­нием в другом; навязчивый невроз, или обсессию, когда, наоборот, объект постоянно с нами и мы даже иногда хотели бы от него отстроиться, но не мо­жем. По сути дела, то, что мы называем любовью, Фрейд старается описать при помощи этих двух терминов.

Кроме того, он выделяет полуневроз, которым является сублимация, сублимация полового влечения. Если твое половое вле­чение не удовлетворено, ты начи­наешь писать стихи, раздумывать о смысле бытия — то есть это как бы такой перевернутый Платон. Если у Пла­тона ты дол­­жен подавить свое половое влечение и перейти к созерца­нию сути бытия, то у Фрейда это происходит с неудачниками, с теми, у кого так или ина­че не получилось. Общество репрессировало их половое влечение, и тогда они успешно зани­маются сутью бытия. Это издеватель­ская, немножко карна­валь­ная модель, но что-то в ней есть, как и в версии Платона. Фрейд понимает любовь как своеобразную сублимацию. Когда люди начинают говорить о люб­ви, то, вероятно, это значит, что они не удо­влетворены телесной, материаль­ной составляющей и хотят поэтому субли­мировать свои чувства.

Но шире говоря, конечно, весь Фрейд — о любви, поскольку он старается объ­яснить почти всю эмоциональную жизнь человека именно через либидо, то есть материально понятую любовь.

Наряду с влечениями к «я», с любовью к себе, любовь к другому является двигателем всей жизни человека. И это не любовь к какому-то одному чело­веку, как в традиционной романти­ческой любви: по Фрейду, человек вступает в слабое или сильное половое отношение почти со всеми, кто его окружает, начиная с отца и матери.

Отдельно Фрейд развивает интересное учение о влюбленности, по-немецки — Verliebtheit. Собственно, у него это не то же самое, что любовь, Liebe, но для нас эта влюбленность ближе как раз к тому, что мы называем любовью. Так вот, влюбленность — это очень сильное чувство, которое объеди­няет, во-первых, поклонение автори­тету, связанному с идентифи­кацией «я» и другого человека (то есть мы не столько любим, сколько проеци­руем себя) и, второе, — привя­зан­ность к внешнему объекту, к тому другому, к тому, что не мы, то есть тра­ди­цион­ное либидо. Вот когда эти две самые сильные человеческие страсти соеди­няются на одном человеке, то есть один и тот же человек является для нас авторитетом и объектом, которого можно потрогать, которым можно завла­деть, — вот это, считает Фрейд, в каком-то смысле ужас, потому что страсть здесь почти неостановима.

Этим он объясняет, например, тотали­тар­ные культы разного рода и феномен вождя. А шире говоря, он ухва­тывает здесь нечто важное для любви в целом: это и полурелигиозное восхище­ние другим человеком как личностью, и параллельно — странное желание его или ее по­тро­гать, объективировать. Настоящая любовь там, где нелегко соединяются оба эти регистра.

Как я уже сказал, на самом деле теория Фрейда, вопреки самому Фрейду, посвя­щена именно любовной жизни современного человека в ее прозаи­че­ском понимании. Можно сказать, романной жизни. Конечно, Фрейда не было бы без французского романа. Современный французский философ Ален Бадью назы­вает психоанализ современной теорией любви. У него есть термин «родовая процедура», то есть процедура порождения истины в данной конкретной ситуа­­­ции. То есть у тебя есть ситуация, ты пытаешься вывести наружу ее по­тен­циал, понять, о чем она, сконструировать в ней что-то новое, какие-то новые возможности. Если эта ситуация у тебя бытовая, личная, то есть мы не го­­­­­ворим о поли­ти­ческой революции, а именно о родовой процедуре любви.

Любовь — это способ бытования истины, и психо­анализ, по Бадью, — это как раз та тра­диция, которая была направлена на выявление этой истины.

Дальше в рамках психоанализа было в свое время очень много рассуждений как раз о любви. Яркие интерпретации любви в психоанализе предложили Эрих Фромм и Герберт Маркузе, оба — члены так называемой Франкфуртской школы. У Фром­ма возникает моральная интерпретация любви: он говорит, что лю­бовь — это здоровое чувство, хороший выход из всевозможных невро­зов, которые у тебя могут быть, это функция, которая позволяет нам быть сосредо­точенным не на объектах того или иного рода, не на владении, а на собствен­ном сущест­вова­нии и суще­ствовании другого. То есть любящий — это тот, кто вступает в экзистенциальное, полноценное общение с другим индивидом как лич­но­стью и самоотверженно дарит себя ему. А если этого всего не получа­ется, то начинаются неврозы по Фрейду.

То есть Фромм, грубо говоря, ставит Фрейда на голову и возвращается к более традиционной модели роман­тической любви или даже дружбы, а либидо уже не играет центральной роли — точнее, оно понимается как си­ноним настоящей любви. Вроде бы это более здравая модель — а с другой стороны, она очень банальна и морали­стична. Что же происходит, собственно, с нашими иррацио­на­льными влече­ниями — здесь непонятно.

Герберт Маркузе в чем-то здесь близок, но он идет другим путем. Он считает как раз половую любовь, эрос, совокуп­ностью некоторых конструктивных, утвердительных желаний и страстей, которые у нас есть. Но, кроме того, у нас есть, естественно, и очень много негативного: вражда, ненависть, тревога, —которое в основном связано с тем, что общество (репрессивное, авторитарное) давит в нас конструк­тивные импульсы. То есть если поме­нять общество, если снять это давление, то предназначение человека — это любовь в смысле эроса. Любить надо, естественно, не одного человека, а мно­гих. Присутствует некото­рая рассеянная эротика, рассеянная сексуальность, которая дает выход в чело­веке именно тому, что нужно. Поэтому, скажем, революция 1968 года и всеоб­щая эман­си­пация сексуальности, произошедшая в 1970–80-е годы, а сейчас вроде бы заканчивающаяся на наших глазах, шла как раз под влиянием идей Маркузе. А они, в свою очередь, встраивались им в психоаналитиче­скую традицию.

Самый известный теоретик психоана­лиза — это французский философ Жак Лакан. Он тоже писал довольно много про любовь и, как и упомянутые авто­ры, трактовал ее гораздо более экзи­стен­циально, одухотворенно, чем сам Фрейд. Любовь у Лакана — это не про­сто секс, не просто диалог «я — ты», а это, как он выражается, «дар того, чего у тебя нет, тому, кто этого не хочет». Такой пара­докс. То есть это половое отношение, но оно осложнено тем, что Лакан назы­вает «символиче­ской кастрацией», тем, что наше половое влечение и вооб­ще жизнь наших влечений с самого начала отмечены некоторой нехваткой, некоторой фрустрацией.

В результате этого ты не можешь спокойно вступить в гармоничные отноше­ния с другим человеком, но тебе нужно мыслить себя как объект и пытаться завладеть другим тоже как объектом. И вот эта игра «субъект — объект», неизбежная объективация друг друга и в то же время попытка принести себя в каче­стве объекта в дар, делает любовь похвальной, но достаточно бесперспек­тивной и трагической практикой. По Лакану, мы обречены на взаимоне­пони­мание в любовных отношениях, но тем не менее они возможны и они выра­жают наше в каком-то смысле даже предназначение. Заметьте, что опять же здесь у Лакана есть преемственность по отношению к французской традиции, к француз­скому роману, достаточно скепти­ческому в отношении любви.

В XX веке любовь становится куль­товым предметом для масс, но, конечно, постоянно подвергается и философской рефлексии. Помимо фрейдистской традиции, много пишут о любви в современной французской метафизически ориентированной философии. В частности, в феномено­логии. Феноменоло­гия — это такая философская традиция XX–XXI веков, которая пытается на осно­ве опыта, в том числе эмоционального, пере­строить наше представле­ние о реаль­ности — о реальности жизни, о нашем жизненном мире.

В частности, Морис Мерло-Понти, крупнейший французский феноме­нолог, создал теорию, которая очень много дает для понимания половой любви. Такая любовь представляет собой, говорит Мерло-Понти, хиазм, перекрест — от бук­вы Х, которая образует переплетение. Здесь наше тело как бы наизнанку выво­рачивается в отношении с другим человеком — и буквально, и в переносном смысле, и мы, как на ленте Мебиуса, встреча­емся с другим человеком внутри самих себя. Любящие — это те, кто таким образом переплетается. Уже непо­нятно, где кончается моя кожа и начинается твоя, где я тебя буквально прогла­тываю, — и так далее, по мере сил. И тем самым, собственно, человек, каждый из этих любящих, подклю­чается к чему-то вне себя, происходит та самая желан­­ная трансценденция. Потому что иначе мы были бы замкну­тыми мона­дами, которые вообще не имели бы никакого контакта с внешним миром.

Еще один современный французский автор-феноменолог, который пишет о любви, — это Жан-Люк Марион, тоже очень знаменитый философ. Он напи­сал книгу «Эротический феномен». Марион считает, что любовный опыт сродни религиозному. У него есть термин «насыщенный феномен», то есть феномен, который настолько богат всевозможными видами опыта, эмоциями, пережи­ваниями, что ему невозможно поставить в соответствие внешний конкретный внешний объект. Вот мы сейчас наблюдаем, допустим, Елену Петровну, мы очень любим Елену Петровну, и когда мы видим Елену Петров­ну — нас охватывает такое сильное чувство, что мы прямо не мо­жем. То есть любовь, то, что мы ощу­щаем при виде Елены Петровны, больше этой Елены Петровны, оно не может быть сведено к наблюдению вот этой кон­кретной личности Елены Петровны. В этом феномене встает вопрос о самом бытии. Это чем-то похоже на стендалевскую кристалли­зацию, но наоборот. Поэтому лю­бовь, действительно, — это важнейший в нашей жизни феномен, абсолютно необходимый для бытия человека. Почему? Потому что через этот феномен происходит прежде всего удостоверение человека в значимости собственного бытия — и заодно бытия вообще. Он находит другого человека, который дает ему словесное признание, и весь комплекс переживаний, связан­ный с этим словесным признанием, и образует любовь. Он, повторяю, не сво­­дится к вза­имоотношениям с данным конкретным индивидом. Это такая развернутая и сложная теория, но суть ее достаточно понятная и, я бы сказал, местами тривиальная.

Я уже упоминал нашего современника, французского философа Алена Бадью — вот он уже не феноменолог. Даже затрудняюсь сказать, в какой он пара­дигме работает. В каком-то смысле он экзистенциалист, наверное. Он из­вестен прежде всего своей политиче­ской теорией, теорией политического события, но он тоже написал неболь­шую книгу о любви, в которой любовь рассматри­вается (немножко вопреки Платону) как сущностное раздвоение бытия. То есть не то что это не един­ство, но это не полное объединение, это создание двоицы, раздвоенного бытия. И, соответственно, такая любовь растет из события встре­чи. Вот ты встретил­ся, случайно или не совсем, с другим человеком, с той же самой Еленой Петровной, и у тебя появился двуеди­ный субъект. Допустим, если ты Ни­колай Иванович и тебе нравится Елена Петров­на, то получается — Николай-Иванович-и-Елена-Петровна, как «Иван-да-ма­рья» — это теперь какое-то время нераздельное такое двуединство, слияние. Вспомним вагнеров­ских Тристана и Изольду. Но вся суть здесь в том, что они образуют двойной, не сводимый к одному объект. Ну а про встречу — мы видим, что здесь продол­жается все та же традиция XIX века, традиция романа, где любовь — это резуль­­тат какого-то случайного хаоса переплетений, интриг судьбы, приклю­чений и так далее. Но здесь этому приключению прида­ется какая-то романти­ческая сверхцен­ность. И Бадью считает, что созданный в результате любви такой двойствен­ный объект не может сам по себе сущест­вовать, без твоего постоян­ного вовле­че­ния. Здесь любовь становится еще и субъективным отно­ше­нием. Ты дол­жен быть верным событию любви, ты должен быть верным этой двоице, ты должен постоянно доказывать и под­дер­­живать любовь, иначе она пропа­дает. То есть тут немножко тоже как с рели­гией. Можно сказать, что Бог, конечно, есть, но если ты не молишься Богу, то его и нет. Так же и здесь. Любовь — это не медицинский факт, не психоана­ли­тическая «высокая болезнь», а неко­торое событие, которое нужда­ется в постоян­ном подтвержде­нии и утверждении.

Если сейчас подводить итог, то, во-пер­вых, любовь продолжает быть сверх­цен­ным явлением современной филосо­фии. В этом смысле Платон и христиан­ство продолжаются. Не все, конечно, авторы пишут о любви, но все время от вре­мени упоминают о ней с крайним пиететом. Если они ее и критикуют, то это во имя какой-нибудь высшей, бестелесной, но все равно любви. Из исклю­­че­ний мне известна разве что Ханна Арендт (не случайно жен­щина) — она выра­жает порой беспокой­ство по поводу того, что так много говорят о люб­ви и тем самым отвлекают людей от публичной сферы, от сферы поступ­ков, полити­ческих решений и выводят людей в интим­ность, которая характер­на для люб­ви, в их совместное одиночество. Но даже Арендт в конечном счете любви не проти­востоит: как я уже говорил, она пропаган­дирует «любовь к миру» в духе Августина.

Таким образом, что можно сказать в целом? Любовь — это очень древний миф и это действительно древняя сила взаимного влечения предметов, которая дохо­дит до просто физической силы, всемирного тяготения, и эта сила при­дает инстинктивному поведению чело­века некий дополнительный сверх­импульс, какой-то избыток. Она заставляет человека обращать особое внимание на лю­дей, животных, вещи, которыми человек наслаждается. Он их не может полно­стью объекти­вировать, есть что-то еще, и вот это еще — это любовь. Но при этом подлинная любовь все-таки включает еще и любовь к самому себе или к са­мой себе, то есть любовь к процессу собственного бытия.

Мне вслед за Аристотелем кажется, что на самом деле любовь, которая была бы полным самопожертвованием и растворением в другом, — эта любовь тоже не аутентичная. В любви должна быть любовь к любви, то есть к самому про­цессу, в котором ты встречаешься с другим человеком, к себе, который любит. Иначе любовь не сможет воспроизводиться. Но, конечно, любовь не работает сама по себе: как мы уже видели, здесь необходимы постоянные субъективные усилия. И здесь неиз­бежно постоянное вопрошание, постоян­ная неопределен­ность, постоянные сомнения. Но только на этих условиях нам с вами вообще дана способность к какому-либо отношению.

Дальше. Важный феномен — любовь все-таки не единственная земная страсть. Есть же и другие аффекты. Есть еще как минимум ненависть, то есть полярная любви страсть. Что с ней происходит? Она априори подчинена любви, как, в общем-то, почти все философы считают, она вторична? Не знаю. Ненависть, сила расторжения, отторжения довольно фундаментальна. И, возможно, сила и пафос роман­тической любви обусловлены именно тем, что ей по­путно, помимо позитив­ного отношения и симпатии, надо еще преодолевать неизбеж­ную ненависть или страх, которые мы испытываем при виде чужого человека. А если это еще и человек другого пола, гендера или, не дай бог, другого воз­раста, другой национальности, то эта ненависть или страх неизбежно возра­стают. Чтобы перебить ненависть, мы и гово­рим, что любовь — это задача, это сила, это постоянная тревога и усилия. Почему? Ну, видимо, потому, что, если она не при­дет на это место в отношении с другим человеком, туда очень легко может прийти ненависть. Ненависть тоже ведь может быть избиратель­ной, это не обязательно ненависть вообще ко всему миру.

Более того, даже если не брать ненависть как отрицательное чувство отторже­ния, сама любовь с ее навязы­ванием дара, как мы упоминали, с ее желанием слиться в смерти, вообще с определенной навязчивостью, кото­рую мы тоже упоминали, — она для вас позитивна, а для другого человека или для общества она может выступать как раз как очень даже негативный феномен, то, что на­зы­­вается сегодня «харассмент». То есть вроде как это не ненависть, не жесто­кая какая-то практика, не мучение другого человека, но сам факт того, что вы лезете к нему со своей любовью, может быть расце­нен как акт нена­висти. Поэтому, учитывая этот взаимообмен, диалек­тику любви и ненависти, в том числе то, что любовь сама, с другой точки зрения, может быть рас­смат­ри­ваема как нена­висть, здесь создается, вообще говоря, очень взрывоопасный клубок.

То есть либо ненависть и любовь могут иногда объединиться и ненависть будет подпитывать любовь, и тогда мы имеем какую-то всесжигающую мощную страсть, либо, наоборот, все позитив­ные силы любви на самом деле подклю­ча­ются к всепобеждающей ненависти. Например, сегодня в американском обще­стве ненависть к Дональду Трампу, по-моему, приобретает именно такой масштаб.

С XIX по XXI век культивация любви крутится вокруг половой любви двух ин­ди­видов. Их объединение в семью само по себе непрочно, поэтому оно требу­ет постоянной аффективной под­питки. Конечно, это сила любви, это секуля­ризация христианской любви к Христу или к Мадонне — это все верно, но то, что каждый вообще должен кого-то любить, — это, можно сказать, результат принципа трансцен­денции и любви к иному, того, что мы должны выйти наружу. Но то, что мы требуем любви взамен, и то, что мы любим избранного индивида, выбираем его или ее, — это некоторое смещенное удвое­ние нашего собствен­ного нарциссизма, переплетение любви к «я» и любви к дру­гому, переплетение, я бы сказал, единства с одиночеством как высшего принципа. То есть принцип объединения всех и принцип единого как одного конкретного человека. Выбор моего возлюблен­ного — это возвращение на дру­гом материале ко мне же, к вопросу о моей собственной случайной и удиви­тель­ной экзистен­ции. Иначе мы бы просто симпатизиро­вали всем, любили всех, вступали бы в половые отношения со всеми, не сто­ял бы вопрос выбора этой конкретной личности. Поэтому, если немножко иронично формулиро­вать, романтическая любовь современ­ности — это некоторое компромиссное образование между человеколюбием и нарцис­сизмом.

Но остается, как мы видели, еще дружба. Она, как и в Древней Греции, явля­ется у нас неформальным цементом общества. Дружба создает риск прагма­тического использования любимого, мы об этом тоже говорили, но, с другой стороны, в ней меньше обременительной навязчивости, поэтому, может быть, она и является альтернативой вот такой сверхсильной страсти, которой явля­ется любовь. Далее, если даже дружба может показаться нам слишком избира­тельной и утилитарной, то остаются как минимум жизнелю­бие и человеко­лю­бие, то, что раньше называли словом «филантропия». Общество вряд ли мы­сли­мо без некоторой фоновой симпа­тии, без этой аристотелевской «филии», объединяющей людей.

Можно обсуждать, насколько необхо­дима и насколько неизбежна любовь к одному индивиду, любовь, которая нарушает нашу социальную ткань и ста­вит под вопрос нашу собственную личность, или предпочти­тельнее тоже упоминавшиеся мной публичные и более слабые формы любви, такие как друж­ба. Возможно, необходимо и то и другое. Но понятно, что любовь (как, по крайней мере, мы ее понимаем уже 2,5 тысячи лет) превышает свои пред­меты. За любовью к Елене Петровне или Николаю Ивановичу, за любовью к родителям, детям и так далее стоит что-то более фундамен­тальное, некото­рая структура нашего существования, нашего отношения к миру. Я бы сказал, что нам надо всегда помнить и задумываться о любви как таковой. Не любви к чему-то, а любви, можно сказать, ни к чему. Можно сказать, что любовь нам ценна как минимум просто как имя. Не случайно в русском языке есть имя Любовь — не во всех языках, вообще говоря, такое имя собственное есть. Это что-то говорит о русской культуре. И есть такая замечательная песенка:

Либе, либе, аморе, аморе,
Либо, либо, любовь.

Вот она очень точно, мне кажется, отра­жает многообразие этого феномена и в то же время его зацикленность на во­п­росе о нем самом, на любви как та­ко­вой, вне какого-либо дополни­тельного смысла. 

Изображения: Анри де Тулуз-Лотрек. Поцелуй. 1893 год Частное собрание / Arthive

Радио ArzamasТутэйшы, шчыры, свядомы!

Премьера аудиоцикла «Слова культур»! Лингвист Антон Сомин под песни и музыку рассказывает о 12 понятиях, которые важны для культуры Беларуси

Хотите быть в курсе всего?

Подпишитесь на нашу рассылку, вам понравится. Мы обещаем писать редко и по делу

Курсы

Все курсы

Спецпроекты

Аудиолекции

30 минут

1/4

Любовь у Платона, Аристотеля и неоплатоников

В чем разница между эросом, филией, агапэ, как связаны страсть и познание, очищение и забота, что такое платоническая любовь, любовь-нехватка, бывает ли дружба и почему любовь всегда выбирает одного

Читает Артемий Магун

В чем разница между эросом, филией, агапэ, как связаны страсть и познание, очищение и забота, что такое платоническая любовь, любовь-нехватка, бывает ли дружба и почему любовь всегда выбирает одного

10 минут

2/4

Любовь у апостола Павла, Августина, Фомы Аквинского, Боттичелли и трубадуров

Любовь у теологов, любовь вещей друг к другу, любовь Бога к нам — и как появился культ любви

Читает Артемий Магун

Любовь у теологов, любовь вещей друг к другу, любовь Бога к нам — и как появился культ любви

10 минут

3/4

Любовь у Гете, фон Клейста, Стендаля, Вагнера и Фейербаха

Любовь как приключение, мистическая любовь, романтическая любовь и любовь-катастрофа

Читает Артемий Магун

Любовь как приключение, мистическая любовь, романтическая любовь и любовь-катастрофа

23 минуты

4/4

Любовь у Фрейда, Фромма, Маркузе, Лакана, Ханны Арендт и Маши Макаровой

Либидо, невроз, рассеянная эротика, хиазм, раздвоенное бытие и другие термины, которыми описывают любовь в XX веке

Читает Артемий Магун

Либидо, невроз, рассеянная эротика, хиазм, раздвоенное бытие и другие термины, которыми описывают любовь в XX веке

Материалы

Философские размышления Псоя Короленко о любви

Квартирник филолога и барда — специально для Arzamas

Настоящее значение философских афоризмов

«Бог умер», «Бытие определяет сознание», «Я знаю, что ничего не знаю» и другие известные максимы

Философия Просвещения в одной таблице

Главные идеи и герои европейского, американского и русского Просвещения

О проектеЛекторыКомандаЛицензияПолитика конфиденциальностиОбратная связь

Радио ArzamasГусьгусьСтикеры Arzamas

ОдноклассникиVKYouTubeПодкастыTwitterTelegramRSS

История, литература, искусство в лекциях, шпаргалках, играх и ответах экспертов: новые знания каждый день

© Arzamas 2023. Все права защищены

14. Смерть неизбежна, но любовь бессмертна:

Продолжайте читать БЕСПЛАТНО

Мать Гарри умерла, защищая его, но ее любовь жила — и продолжала защищать его еще долго после того, как ее не стало.

263 прочитано

ЕЩЕ ОДНО ИДЕИ ПО ЭТОМУ

20. Деньги — это еще не все:

Гарри, возможно, унаследовал целую золотую кладовую от своих родителей, но они не могли купить ему то, что он, возможно, жаждал больше всего : семья, которая была потеряна для него. С другой стороны, Рон вырос, носил и использовал подержанные вещи в доме, который постоянно беспокоился о кос…

141 прочитано

18. Горе иногда неизбежно:

Это грустно, но это правда. Как показали нам Гарри и Чжоу, Лаванда и Рон, Лили и Снейп, иногда все идет не так, как нам хотелось бы. Вы можете страдать от разбитого сердца из-за безответной любви или потерять тех, кого любите больше всего, но книги также показывают нам, что жизнь продолжается. People reco. ..

177 прочтений

9. Богатство относительно:

Банковское хранилище Гарри было заполнено горами золотых галеонов, в то время как его лучший друг, Рон, едва наскребли. Но у Рона была семья, и Гарри считал его от этого намного богаче.

249 считывает

6. Будьте деятелем, а не мечтателем:

Столкнувшись с зеркалом, которое сфокусировало самые смелые фантазии, Дамблдор сказал Гарри: «Не годится зацикливаться на мечтах и ​​забывать жить».

293 прочтений

4. Если вам нужна помощь, попросите о ней:

Во всех историях Гарри был один недостаток: его первым побуждением при столкновении с опасностью было встретить ее в одиночку. Но по пути он всегда обнаруживал, что небольшая помощь от его учителей, садовника и директора школы — и много помощи от его друзей — был единственным способом победить.

197 прочтений

1. Выбирайте друзей с умом:

Невероятное трио, Гарри, Рон и Гермиона снова и снова доказывали, что настоящая дружба создает неразрывную связь. Вместе им удалось столкнуться с Дементорами и Пожирателями Смерти, Долорес Амбридж и Хоркруксами. Не говоря уже о поистине ужасающих ловушках подростковой жизни: отношения…

544 прочитано

2. Хороший учитель — это здорово:

В Хогвартсе было много замечательных учителей, которые ставили потребности и безопасность своих учеников на первое место. И, как и их коллеги из реального мира, мы уверены, что они никогда не зарабатывали достаточно галеонов, серпов и кнатов, чтобы компенсировать всю их тяжелую работу. «Гарри Поттер и Философский камень» привнес магию в…

203 чтения

5. Люди не всегда такие, какими кажутся:

От первой до последней истории Гарри усвоил важные уроки о людях, которых, как он думал, он знал. Например, профессор Квиррелл казался благонамеренным членом факультета, пока Гарри не обнаружил темный (лорд) секрет, который он хранил в тайне. И несмотря на семь лет сомнений в профессоре Сна…

211 прочитано

16.

Храбрость проявляется во многих формах:

Гарри пришлось собрать все свое мужество, когда он разыскал Волдеморта в Запретном лесу, но это было не так. единственный вид храбрости, который мы видели в книгах. Противостанете ли вы своим друзьям, потому что они нарушают правила, как это сделал Невилл, или возьмете листок из книги Гермионы и…

149 прочтений

17. Люди могут вас удивить:

Старая поговорка «никогда не суди о книге по ее обложке» повторялась сотни раз, но слишком часто мы не понимаем ее смысла. Делать поспешные суждения о ком-то — рискованное дело, как показали нам эти книги. Высокий полугигант может оказаться верным, добрым,…

126 прочтений

8. Все умирают, но некоторые так и не живут:

«Не жалей мертвых», Дамблдор — или Представление Гарри о покойном директоре, — говорится в финале фильма. «Пожалейте живых, и прежде всего всех тех, кто живет без любви».

283 чтения

19. Но настоящая любовь длится всегда:

Любовь является сильной темой во всех книгах; если вы любите кого-то полностью, это никогда не может быть отменено. Любовь Лили к Гарри предоставила ему защиту, а любовь Снейпа к Лили определила его путь после ее смерти. Настоящая любовь длится вечно. То, что человек умирает, не означает, что умирает наша любовь к нему; a co…

180 прочтений

15. Магия реальна:

Пусть у нас нет палочек (по крайней мере, работающих), но у нас есть друзья — и это самая могущественная сила во всем волшебном мире.

218 чтений

12. Быть неудачником — это нормально:

Полумну Лавгуд постоянно высмеивали за то, что она фантазерка и просто экстравагантная — даже Гермиона однажды случайно назвала ее «Безумной» — но она также была верным другом Гарри и достойный член армии Дамблдора.

223 чтения

*Обращение*

Надеюсь, вам понравилось читать и вы получили полезные уроки из этой статьи. Если да, то нажмите кнопку «Нравится». Это помогает нам работать усерднее и умнее день за днем. и это мотивирует нас делать такой контент…

179 читает

11.

Старше не значит мудрее:

Так много лучших уроков содержится в словах Дамблдора, включая его слова о том, где часто можно найти мудрость: «Старость глупа и забывчива, когда недооценивает молодость».

262 чтения

7. Никогда не путайте уверенность с храбростью:

Гилдерой Локхарт хвастался своими храбрыми подвигами в «Тайной комнате», но все это было пустой болтовней. Хотите увидеть настоящую храбрость? Посмотрите на тихого Невилла Лонгботтома, который набрался смелости, чтобы противостоять своим друзьям в начале и помочь победить большого злодея Волдеморта в конце.

215 чтений

3. Взгляните в лицо своим страхам:

Будь то простое произнесение страшного имени, чтобы лишить его силы, или столкновение с одним гигантским пауком — и тысячей маленьких — противостояние страхам оказалось сильным в Поттерверсе.

223 читает

10. Самое вредное действие — бездействие:

«Равнодушие и пренебрежение часто приносят гораздо больше вреда, чем откровенная неприязнь», — предупреждал Дамблдор в «Ордене Феникса».

274 чтения

13. Способ по-настоящему узнать человека:

Сириус Блэк лучше всего сказал об этом в «Кубке огня»: «Если хочешь узнать, каков человек, присмотрись хорошенько к тому, как он обращается с низшими, а не с равными». страдание, но мы рискуем любить, потому что должны

Мнение

Духовность

Видение Души

(Unsplash/Санидж Каллингал)

Хайди Рассел

Просмотреть профиль автора

Присоединяйтесь к беседе

Присылайте свои мысли на Письма в редакцию . Узнать больше

8 января 2019 г.

«Бог никогда не обещал нам, что мы не будем страдать». Эти слова задели во мне болезненную, но правдивую струну, когда друг произнес их, когда мы стояли и разговаривали на поминках 27-летней женщины, матери годовалого ребенка и жены, которая тоже умерла от рака. молодой.

Мы стояли там, наблюдая боль, которую инстинктивно чувствует, что никто никогда не должен терпеть, если наш Бог — любящий Бог — если, на самом деле, наш Бог это любовь. И все же реальность такова, что христианство не учит нас тому, что мы не будем страдать. Верно и обратное. Любовь ведет к страданию.

Буддизм признает эту великую истину в учении о Четырех Благородных Истинах, и поощряет любить без привязанности, без желаний, без попыток удержаться за то, что или кого мы любим. Христианство также учит, что любить — значит страдать — страдать за других и вместе с ними, примером чего является распятый Христос, распростёрший свои руки и умерший за любовь. Божий ответ на наши страдания состоит в том, чтобы страдать вместе с нами на кресте и воскресить это страдание в новую жизнь. Тем не менее, зная все это, я не мог не быть опустошен безвременной кончиной этой молодой женщины. Как я мог доверять Богу перед лицом такой трагедии?

До этого момента я не осознавал до конца, что мое представление о Боге было Богом, который все исправлял, который в конце концов заставлял все идти хорошо. Я обнаружил, что этот образ Бога — это Бог привилегированных, Бог тех, кто не пострадал. С тех пор, когда я разговариваю с людьми, я обнаруживаю, что существует разделение в том, как люди познают Бога — те, кто пережил великую трагедию, и те, кто не пострадал. Перефразируя К. С. Льюиса, страдание — это «великий бунтарь» — мои кумиры не выдержали.

В своей книге Вечный год теолог Карл Ранер предполагает, что когда человек испытывает отсутствие Бога, его образ больше не работает. Единственный способ восстановить доверие перед лицом такого отсутствия — отпустить образ и отдаться тайне. Бог как любовь не обещает, что мы не будем страдать. Бог обещает нам, что когда мы страдаем, мы любим. Бог не обещает исправить то, что сломано; Бог обещает присутствовать посреди разрушения.

Реклама

Этот источник любви, который мы называем Богом, открывается в личности Иисуса Христа, слове любви среди нас, и в Святом Духе, Бог как любовь, проявленная внутри нас и среди нас. Единственное противоядие от сокрушенности мира — это отдаться любви, позволить этой любви действовать в нас и через нас, даже если мы знаем, что в конечном итоге это может привести к разбитому сердцу.

Любовь и доверие к конечному миру обречены на разочарование. Помимо неизбежного опыта смерти, наша жизнь также полна невыполненных обещаний, предательств, людей в их человечности, которые снова и снова нас подводят, или, возможно, наша собственная человечность и сломленность заставляют нас саботировать наши отношения. Мы испытываем эту человеческую надломленность в наших возлюбленных, наших семьях и наших друзьях.

Таким образом, возникает реальный вопрос: как мы продолжаем любить? Почему мы продолжаем рисковать сердцем, чтобы снова довериться, дать кому-то второй шанс или начать все сначала с кем-то новым? Ранер предполагает, что наше желание полностью довериться другому человеку полностью исполняется в личности Иисуса Христа. Тот, кто любит склонного к ошибкам человеческое существо, каким-то образом утверждает единственную человеческую личность, которая не разочаровывает, которая является совершенным выражением Бога как Любви в мире.

Писание говорит нам, что мы любим, потому что Бог в первую очередь любит нас (1 Иоанна 4:19). Человек не может существовать без любви. Бог создал нас для отношений, для любви. Психология и неврология продемонстрировали то, что мистики учили нас воспринимать глазами души: мы запрограммированы на любовь. В нашем мозгу есть целая аптека нейрохимических веществ, которые способствуют любви, желанию и привязанности и позволяют нам испытывать доверие, щедрость, альтруизм и сопереживание. Джудит Хорстман в The Scientific American Book of Love, Sex and the Brain: The Neuroscience of How, When, Why and Who We Love , объясняет, как в исследованиях визуализации мозга видно, что любовь «зажигает» наш мозг.

Не менее интересными, чем активные части мозга, согласно Хорстману, являются части, которые, как правило, менее активны: страх, горе и самозащита. Поэтому, когда мы читаем в Писании, что совершенная любовь изгоняет страх (1 Иоанна 4:18), в этом утверждении есть истина как на физическом, так и на духовном уровне. Любовь действительно изгоняет страх. Таким образом, то, как работает наш мозг, помогает нам продолжать рисковать любовью в эпоху недоверия. Любовь, духовное осознание, проявляется и становится противоядием от недоверия.

Мы продолжаем любить, потому что должны, если хотим быть людьми. Мои отношения с Богом теперь изменились, но отношения продолжаются. Я больше не ожидаю, что Бог что-то «исправляет». Чудо, о котором я сейчас молюсь, заключается не в том, чтобы изменить исход истории, а в том, как я могу проявить Божью любовь посреди горя и страданий мира. Мое отношение к Богу как к Любви проявляется в моей способности любить других, любить ближнего, как самого себя. Бог как источник и основа нашей любви позволяет нам продолжать рисковать ради любви, даже если в прошлом мы были опустошены любовью.

И поэтому мы снова и снова рискуем, чтобы любить других людей, несмотря на их склонность разочаровываться и умирать, и любить Бога, который дал нам возможность любить, сначала полюбив нас.

[Хайди Рассел — адъюнкт-профессор Института пастырских исследований Чикагского университета Лойолы и научный сотрудник организации Public Voices.