Почти все ваши персонажи курят, поэтому складывается впечатление, что и писатель — курильщик…

— Когда я писал «Охоту на овец», то еще курил. Потом бросил и в последующих книгах курящих стало гораздо меньше.

В «Пинболе 1973» курят просто все…
— Это я давно писал… А насчет выпивки — да все, что угодно.

Но все-таки — слабое, или крепкое?

— Нет-нет, я крепкого не принимаю; от него сразу же засыпаю. Я вообще каждый день ложусь спать часов в 9-10 и перед сном обязательно немножко выпиваю.

Спасибо за откровенность. Теперь, с вашего позволения, серьезно. Перед интервью я провел небольшое исследование общественного мнения среди студентов трех московских вузов — больших поклонников вашего творчества. Вопрос был один: «Что больше всего привлекает в книгах Мураками?» По мере убывания ответы были такими: 1) они как будто не дописаны до конца, приходится додумывать самому; остается какой-то недосказанный объем. 2) там какая-то загадка; 3) хотя, вроде, автор пишет о Японии, с удивлением понимаешь, что японцы точно такие же как и мы, поэтому интересно; 4) стиль легкий, можно особо не думать; 5) все читают — и я прочитал. Как бы вы могли прокомментировать эти мнения?

— Ну, насчет последнего ответа, — таких людей полно во всем мире. Что же касается повествования, то мне не очень нравятся произведения, классические по форме, где есть начало, развитие действия и его завершение. Я люблю вещи, в которых не знаешь: где начало, а где конец. Поэтому вывод, результат — я всегда оставляю их открытыми. Как все будет — это пусть определяет сам читатель, пусть думает над этим.

Ваши персонажи часто читают «Критику чистого разума» Канта. Вы сами любите эту книгу, или таков литературный прием?
— Очень люблю ее читать…

Перед сном?

— Да нет же; я вообще люблю книги читать и часто оттуда цитирую. Это просто моя личная наклонность. То же самое и с музыкой: я часто о ней пишу. Когда пишешь и что-то слушаешь, это получается естественно.

Но говорить о «естественности» в ваших произведениях можно с натяжкой. Там очень много выдумки, фантастичности. Кажется, что для сравнительно — сравнительно! — простых ситуаций в ваших книгах труды Канта подходят не очень…
— Может и не подходят, но мне нравится вставлять в книги то, что не имеет никакого отношения. Если в произведении будет лишь то, что «относится к делу», там станет тесно и душно. А если вводишь одно за другим то, что вроде бы и постороннее, создается впечатление дуновения свежего ветра.

В одной из ваших книг сказано, что человек пишет ради того, чтобы увеличить расстояние между собой и другими людьми. Честно говоря, общее впечатление от ваших героев таково, что они крайне одиноки, совершенно оторваны от остальных людей. Простите за нескромность: не описываете ли вы свой собственный настрой? Или, может, это отображение нынешнего состояния, в котором пребывают японцы?
— Если честно, то это — мое личное состояние.

Простите, вы женаты
— Да, уже тридцать пять лет.

И никогда не разводились?
— Нет, пока — ни разу.

Я почему спрашиваю: ваши персонажи или одиноки, или развелись, или вот-вот разведутся. Все личные отношения у них какие-то временные. В чем тут дело? Может, вы просто в книгах исполняете свое желание жить другой жизнью?
— Это не так, мои персонажи относятся ко мне лишь косвенно. Они появляются в повествовании и потом уже живут сами. Что я хочу сказать: к повествованию, к миру надо относиться нейтрально. Если же станут присутствовать личные мотивы — будь то жена или дети — ход изложения застопорится. Поэтому следует быть нейтральным, глядеть на все с беспристрастной позиции, чтобы по возможности не было никакого привкуса собственной жизни. Такую позицию я для себя выбираю, когда пишу.

А вы думаете — кто будет читать вот эту книгу, когда ее пишете?
— Нет, не думаю.

А вот судя по опросам в России, вас читают те, кому до 20, и те, кому больше 50 лет. Так называемые люди среднего возраста вас практически не читают.
— В Японии мои читатели в основном те, кому за 20 и за 30. Мне сейчас 55 лет, а читают, прежде всего, молодые. Интересно, что двадцать пять лет назад, когда я начинал писать, ситуация была точно такой же. Я состарился, а читатели нет. Разумеется, те, кто читал раньше, читают и сейчас. Много случаев, когда меня начинала читать мать, а потом подключилась ее дочка, и сейчас они обмениваются книгами и мнениями. В общем, я не знаю, кто меня читает; хотя, конечно же, очень приятно, что меня читают молодые. Я начинал писать, когда мне было 29 лет, и все думал: когда же созрею? Я и сейчас об этом думаю. Но мне очень приятно, что мои книги соответствуют запросам тех, кому 20-30 лет. Мой нынешний возраст — 55 лет — это время отвердения, когда у обычных людей все приходит к стабильному состоянию: появляется хорошая должность, семья, дети… А я нигде не служу, детей у меня нет… Когда все определится? И, мне кажется, я могу отобразить в своих книгах это состояние 20-30-летних, у которых еще ничего не отвердело окончательно, хотя по возрасту и я старше.

В ваших произведениях мало географических названий. Если это Япония, то просто остров Хоккайдо; если Токио, то просто район Синдзюку. Нет названий городов, где живут и куда попадают персонажи; собственно, нет и имен самих героев. Я слышал от многих японцев вопрос: для кого пишет Мураками-сан — для японцев, или, может быть, для иностранцев?
— Да, например в «Охоте на овец», в «Конце света» я писал отстранено, нейтрально, как бы «вне Японии», однако потом все было совсем не так; я писал сознательно «изнутри Японии». Тут мой направление полностью изменилось. Вообще, читать мои ранние книги надо совершенно по-другому, чем последующие. Я сам это чувствую и советовал бы читателям.

В одной вашей книге — кажется, «Слушай голос ветра!» — сказано, что каждый человек отчаянно стремится что-то передать миру. А что вы хотели бы сообщить миру? И вообще, вы хотите что-то сознательно передать, или просто естественно самовыражаетесь?
— Я пишу повести, а повести пишутся естественно. Так что говорить — что означает то или иное произведение, это не моя проблема, это вопрос текста. Хотя между мной и текстом, разумеется, есть определенная связь, есть еще и связь между текстом и читателем, и я не в состоянии намеренно ее определять. И вот получается такой треугольник: я, текст и читатель, и в этом треугольнике и заключена повесть. То есть, я не в состоянии заставить читателя думать так, как мне, может, хотелось бы. У меня просто нет права считать, что читатель должен воспринимать мою книгу каким-то образом. Мы находимся на одном уровне, на одной, так сказать, высоте. Из-за того, что я — писатель, я не могу воспринимать текст «лучше» читателя. Если вы видите текст по-своему, то это ваши личные с текстом отношения, и мне нечего по этому поводу возразить.

А как вы сами оцениваете свои произведения? В двух ваших книгах встречается сходное высказывание: если хотите высокой литературы и искусства, читайте греков. То есть, вы не относите свои произведения к литературе в классическом смысле, или — пока не относите?
— Ну, об этом я писал в самых ранних своих произведениях. Тогда я еще не понимал, как надо писать повести. Сейчас понимаю. «Слушай голос ветра!», «Пинбол 1973» были для меня этюдами, пробой пера. Я, честно говоря, не особо-то и помню, что там написал. Тем не менее, в моей карьере писателя началом была именно «Охота на овец». Потом, в России мои вещи вряд ли выходили в хронологическом порядке, поэтому не совсем просто проследить эволюцию стиля.

В таком случае, в каком порядке вы бы посоветовали российским читателям читать ваши книги?
— Порядок?.. Последовательность совершенно запутана. «Слушай голос ветра!» и «Пинбол 1973» были одними из самых первых, там еще мой стиль не определился полностью. После «Охоты на овец» включился фактор повести; до этого особой повествовательности не было, я искал свой стиль. «Охота на овец», «Конец света», потом «Норвежский лес», потом «К югу от границы», «Спутник», недавно вышедший «Кафка»; прослеживая в этой хронологии, можно увидеть, что мой стиль значительно изменился. Поэтому, уж если говорить о том, чего хотелось бы в идеале, так это прочтения именно в порядке написания, чтобы изменения были ясны и понятны. И еще, между «Спутником» и «Детьми бога» я написал книгу на документальной основе о зариновой атаке в токийском метро. В общем, это как подъем по лестнице, ступенька за ступенькой.

Этот подъем по ступенькам будет у вас всегда, или вы уже достигли нужной высоты и передвигаетесь по плоскости?
— Не знаю.

Но вы собираетесь писать и далее, или уже удовлетворены достигнутым?
—  Моя цель — «Братья Карамазовы». Написать что-то подобное — вот пик, вершина.

И когда вы приступите? Или уже начали писать? Или пишете понемногу, частями, чтобы потом свести вместе?
— Нет, это дело будущего. Это я напишу в самом конце. «Карамазовых» я прочел в возрасте 14-15 лет и с тех пор перечитывал четыре раза. Каждый раз это было прекрасно. В моем представлении это идеальное произведение.

А кроме Достоевского что вы читали из русской литературы?
— Прочел все. От 14 до 20 я читал одну только русскую литературу.

И самое близкое..?
— Безусловно, вещи Достоевского. «Бесы» — очень сильное произведение, но «Карамазовы» непревзойденны.

Однако для японца Достоевский не слишком ли «тяжел»?
—  Может быть и «тяжел», но именно на уровне этой глубины я и хотел бы написать свое лучшее произведение.

Ваше описание стоящей на Красной площади композиции из четырех бронзовых оленей с Троцким на санях, просто великолепно…
— Ну, это была шутка. Когда я был на Сахалине, то поразился, что там продают мои книги. На Сахалине нет книжных магазинов, все продается на площади на лотках, и вот они там лежали. Впечатление было сильное.

А в Москве вы бывали?
— Нет, но очень хотел бы побывать: и в Москве, и в Санкт-Петербурге, взглянуть на места, связанные с Достоевским… Времени все нет. К тому же я не люблю всяких церемоний и протокола; если поеду, то хотел бы просто побродить в одиночку.

Вы хотели бы что-то передать своему российскому читателю?
— Ну, как уже говорилось, я очень люблю русскую литературу, поэтому то, что меня читают в России, мне вдвойне приятно. Надеюсь, что то, что я напишу в дальнейшем, будет также переводиться на русский язык. Честно говоря, я не люблю писать о том, что прошло; написал и забыл, и пишу дальше, следующее, следующее, поэтому если и читатель будет поступать также — читать мои вещи одну за другой — я буду очень рад.

То есть вы не сторонник того, что написано в одной из ваших книг: «нет смысла читать произведения живого писателя»?
— Да не помню я, что писал в ранних произведениях! Сначала у меня была тенденция к употреблению всяких афоризмов, шуток. Я тогда не очень хорошо себе представлял, как надо писать повести, поэтому просто собирал воедино фрагменты того, что думал, и получалась книга. Поэтому сейчас мне не кажется значимым написанное тогда.

И последний вопрос: что вы сейчас пишете?
— Где-то две недели назад я закончил и передал в издательство новую повесть, поэтому сейчас есть время немного отдохнуть. Название ее «After Dark», «После наступления темноты». Предыдущая вещь — «Анонимный Кафка» — была очень длинной, а эта короче раза в два. Она мне самому кажется несколько странной; в ней три персонажа, девушки 19 лет, проходящие от начала до конца, что у меня встречается впервые. Все повествование идет в форме настоящего времени, чего я тоже раньше не делал. Писать было очень приятно.

Вам, Мураками-сан, для написания произведения достаточно быть в своем кабинете, или требуется куда-то ходить, что-то наблюдать, встречаться с людьми, ездить за границу, вообще — получать новые впечатления? Или вы все темы и переживания отыскиваете в собственном мире?
— Вообще-то у меня очень ограниченное время для собственно написания книг. Так, за два года на писательство ушло где-то 7-8 месяцев. Помимо этого я просто живу, езжу за границу, хожу на концерты, читаю книги. Когда живешь обычной жизнью, вокруг так много происходит! И вот, в какой-то момент вдруг думаешь: ну, начну писать — и пишешь. Разумеется, определенный подготовительный период существует, но он неосознан, «неспециален». Когда что-то делаешь, обязательно что-то получается. Вот я месяц был на Южном полюсе — опыт потрясающий. Однако можно и просто гулять по улицам, и результат будет сходным. Это как магнит, притягиваешь к себе самое разное. А то, что писателям для их книг надо куда-то ехать и с кем-то встречаться, — совершенно неверно.

Это интервью мы публикуем без фотографии. Потому что так хотел Мураками.

Бег в темноте. Марафон Харуки Мураками продолжается

12 января 2019 года отставному бармену, джазовому маньяку, заядлому марафонцу и «самому неяпонскому японцу» исполняется 70 лет.

У самого Харуки Мураками есть забавная теория о том, что востребованность его романов особенно возрастает во времена политического хаоса.

«Я стал очень популярен в России 1990-х, после развала СССР, — люди там пребывали в огромной растерянности, а именно растерянным людям, как правило, и нравятся мои книги, — откровенничает он в октябрьском интервью газете The Guardian. — То же самое происходило в Германии: когда пала Берлинская стена, меня там тоже читали очень активно».

Гэтсби, Дон Жуан и Командор

Может, еще и этим объясняется скорость, с которой перевели новый бестселлер Мураками в «растерянной» Америке Дональда Трампа? Со дня выхода в Японии 14-го романа писателя, двухтомника «Убийство Командора», не прошло и года, как его выпустили в Штатах в переложении сразу двух переводчиков — американца Филипа Гэбриэла (1-й том) и канадца Теда Гуссена (2-й).

На эту тему

У нас, возможно, с политическим хаосом всё немного стабильнее, так что на сей раз мы америк с канадами не обогнали.

То ли дело 2005-й, когда русский «Послемрак» вышел в России чуть ли не на два года раньше англоязычного. Ну что ж, подождем еще немного — как я понимаю, Андрей Замилов прямо сейчас заканчивает перевод по заказу издательства «Эксмо», которое пообещало выпустить его «в начале 2019 года».

По определению самого автора, нас ожидает «повествование о тайне романтической любви, бремени Истории, потусторонней силе искусства и поиске эфемерных вещей, находящихся прямо у нас перед носом».

Главный герой и безымянный рассказчик — депрессующий художник-портретист, которого недавно бросила жена, после чего он попробовал отрешиться от мирской суеты в горах.

Он поселяется в доме у странного художника, хранящего на чердаке не менее странную картину — «Убийство Командора» (аллюзия на сюжет «Дон Жуана»), от одного вида которой реальность героя начинает расщепляться на многие истории, одна мистичнее другой.

Мы встретимся и со сценами японской резни в Нанкине 1937 года (резню устроили японские военнослужащие в китайской столице Нанкине во время Второй японо-китайской войны — прим. ТАСС), и со странным колокольчиком, который сам звонит, когда ему вздумается, побываем в подземном храме, высеченном в горе, в окружении бездонных колодцев и диких кошек…

В общем, как обещают переводчики и издатели, мистики будет хоть отбавляй. Да и чего еще ожидать, если, по словам самого Мураками, и сама идея, и вдохновение для написания «Командора» пришли к нему по прочтении рассказа Акинари Уэды (1734–1809), классика японской готики, под названием «Судьба, связавшая две жизни» («Нисэ-но эн», 1808) — истории, в которой оживают мощи мумифицированного заживо монаха. 

Но, прежде всего, для внятного прочтения «Командора» нам потребуется освежить в памяти — а кому-то, завидую, и прочитать впервые — роман Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби». Потрясающую сагу о разбитых мечтах поколения романтиков времен Великой депрессии.

Этот сложнейший, головокружительный роман Мураками перевел на японский еще в 2006-м, но теперь, по его же признанию, решил задействовать его структурную композицию для построения фабулы «Командора».

«Чтобы выбраться к свету»

«Моя юность пришлась на 60-е — эпоху идеализма, — говорит Мураками. — Мы верили, что мир станет лучше, если мы постараемся. Сегодня люди не верят в подобные вещи, и это очень печально. Мои книги называют странными, но за всеми этими странностями, надеюсь, все же просматривается лучший мир. Просто для того, чтобы в него попасть, нам придется пройти через всякие странные метаморфозы. Собственно, это и есть основная структура моих историй: мы должны пройти через мрак, сквозь колодцы и подземелья, чтобы выбраться к свету».

На эту тему

Возможно, в этом и заключается фирменная «надежда по-муракамски». Хотя герои его романов никогда не становятся счастливее в финале. Напротив, им обычно становится только грустнее от горьких прозрений и неизбежных потерь.

Но все эти 40 лет — от «Охоты на овец» до «Бесцветного Цкуру Тадзаки» — его герои неизменно выкарабкивались из хаоса безумной действительности, через колодцы подсознаний и тоннели сновидений — в мир, где хотя бы спокойней и светлее. Где их больше не терзают кошмары и призраки прошлого. И наконец-то находятся пропавшие кошки.

Думаю, не будет сильным преувеличением сравнить психотерапевтическое воздействие его прозы с практиками тибетских шаманов, описанными в знаменитой «Книге мертвых». Именно там, как мы помним, для перерождения души в лучший мир над умершим в течение 49 дней читаются особые путеводные мантры, дабы злые духи не утащили его за собой и он не заблудился во вре́менной, но такой пугающей своей бездонностью мгле.

Сравнение с «Бардо Тхёдолом» тем более справедливо, если вспомнить, как часто в романах Мураками упоминается Карл Густав Юнг — «профессор сновидений», фактически первым рассмотревший этот сакральный памятник через призму современной западной философии. А также то, что и отец, и дед Харуки были практикующими буддистами. Факт, о котором сам Мураками у себя в Японии распространяться не любит.

Сам по себе

Не дай бог, читательская молва «запишет» его в какие-нибудь сектанты! А уж с этим наш «прохладный сумасшедший», как он сам себя называет, смириться бы никак не смог. Не случайно же он заявил мне в интервью 2004 года: «Я не хочу ничему принадлежать — ни фирме, ни институту, ни какому-либо сообществу. Я существую сам по себе — и стараюсь писать так, как до меня этого не делали другие».

Такое заявление, казалось бы, с ног на голову переворачивает традиционную «групповую мораль» японского общества, каким мы знали его вплоть до 70-х.

Слишком уж он «независимый», морщатся от его книг японские старики, которых всю жизнь приучали расценивать внутреннюю свободу как стыдобу. Слишком «вестернизированный», скрипят то и дело седовласые самураи, отдавшие жизнь на служение фирме или государству. От него, дескать, «слишком воняет коровьим маслом» (или «Бата-кусай», так японцы называют все чужеродное — прим. ТАСС).

Как и от главных героев большинства его книг, которые нигде не работают постоянно, а самые яркие события происходят с ними в отелях, на вокзалах, в каком-нибудь транспорте — в мирах, где все вокруг кратковременное, грозящее в любой момент измениться. В «ускользающих мирах»? Как на гравюрах «укиё-э»? Но разве не это — истинная «японскость», пускай и с неожиданной, «американизированной» подачи?

Харуки Мураками

«Мы, японцы, родившиеся сразу после войны, росли на американской культуре. Я слушал американские джаз и поп, смотрел американские телешоу — это было окно в иной мир. И тем не менее, я понемногу нащупал свой собственный стиль. Не японский и не американский — просто мой, и всё… Я очень люблю Габриэля Гарсиа Маркеса, но я не стал бы называть его реализм «мистическим». Это просто его собственный реализм. Вот и мой стиль, скорее, похож на мои же очки: при взгляде именно через эти линзы мир вокруг обретает для меня смысл».

Бесконечные и, по-моему, совершенно бессмысленные споры о «сомнительной японскости» Мураками сотрясают Японию до сих пор. Чего стоил знаменитый симпозиум 2006 года под задорным названием «Охота на Харуки» (A Wild Haruki Chase), который устроил Токийский университет совместно с Фондом японской культуры. На симпозиум пригласили 25 переводчиков из 17 стран — и каждому, по сути, всю дорогу задавали один и тот же вопрос: «Что же такого японского вы разглядели в писателе, которого у нас считают слишком прозападным?»

Да, это было уникальное сборище людей, культур, личностей, мнений, сгруппировавшихся вокруг литературы Мураками, хотя сам Харуки вырваться к нам из Принстона так и не смог.

«Ну что ж, — только и пошутил он, приветствуя нас в электронном письме, — раз столько людей собирается вокруг моей писанины — значит, наверное, это кому-нибудь нужно…»

Но вот какая деталь запомнилась мне отдельно. Когда симпозиум завершился, нас, 25 переводчиков, повезли на горячие источники, где под пиво «Асахи» с видом на гору Фудзи мы все — шведы, датчане, китайцы, корейцы, французы, американцы, канадцы и русские — до полуночи дружно тренькали на гитарах, банджо и пианино и хором горланили песни «Битлов».

И в ходе этой всемирной переводческой попойки никому и в голову не пришло упоминать о том, какие же все-таки эти Пол, Джон, Джордж и Ринго выдающиеся представители великой культуры королевства Великобритания. Как и о том, что они стали английской классикой задолго до того, как Её Величество наградила их орденами Британской империи.

Реализм Мураками

Но тем не менее, сражения с «муракамской неяпонскостью» продолжаются по сей день, в том числе даже у меня в Facebook. Пришлось создать шаблоны для ответов на особо часто повторяющиеся вопросы. 

• Нет, он не писал свою первую повесть, «Слушай песню ветра», сразу на английском. Так он сочинил только первые пару страниц, а затем перевел их «обратно» на японский, чтобы посмотреть, что получится. И с тех пор пишет только по-японски, но именно в этой манере.
• Да, у него и в оригинале такие же механистичные описания постельных сцен. И он как автор вовсе не ставит целью их как-то романтизировать. Однако по-японски это не звучит ни грубо, ни пошло, ни даже излишне натуралистично. Если на вашем языке это читается именно так — вините не автора, а переводчика.
• Нет, ему совершенно не интересны новости о его очередной номинации на «Нобеля». Его вообще не интересует «Нобель», да и самого «Нобеля» никогда не присуждали ни за фэнтези, ни за мистический реализм. Да, единственное исключение — Маркес. Но реализм Маркеса и сам Мураками отнюдь не считает «мистическим».
• Нет, книга «О чем я говорю, когда я говорю о беге» не художественный роман, но и не агитка о здоровом образе жизни. А лирическое эссе о том, что бег — это нормальное состояние мыслящего организма. Как изучение иностранных языков, погружение в музыку или путешествия по белу свету. По признанию заядлого марафонца Мураками, его тело само переходит на бег, когда сердце захлестывают слишком острые переживания за все, что творится вокруг. То есть для него это и психическая реабилитация, и часть писательской работы. «Рассказывание историй лечит, — не раз повторял он в различных интервью. — Я хочу исцелиться».

«Я не понимаю, что этим старым ворчунам от меня нужно! — смеялся Мураками в 2004-м на палубе парома, уносившего нас из Корсакова обратно в Вакканай. — Я пишу про Японию и японцев. На японском языке. И прежде всего для японских читателей. Что еще требуется, чтобы меня считали японским писателем?!»

Так, может, хватит гадать, что там японское, а что — нет? Не лучше ли вообще отключиться от штампов в голове и сосредоточиться на том, что перед нами — творчество писателя, который вот уже 70 лет живет то там, то здесь, в десятках разных стран мира, но ни к какой конкретно не принадлежит?

А там уже сами поймем, в какой из миров нам получилось выкарабкаться в итоге.

Книга «Суси-Нуар. Занимательное муракамиЕдение» Дмитрия Коваленина будет переиздана осенью 2019 года. В это же время выйдет и продолжение книги. В «Нуаре-2» будет представлен столь же детальный разбор всех романов Мураками, написанных за период с 1999 по 2018 год (с «Моего любимого спутника» до «Убийства Командора»). 

22 Лучшие книги Харуки Мураками, рейтинг

По случаю сегодняшнего американского релиза последнего романа Харуки Мураками, Killing Commendatore , ниже приводится список всех книг Мураками, изданных в США, — классических, рекомендуемых, книг для преданных фанатов и тех, кто мы ». Я брошу один из своих глубоких темных колодцев.

The Wind-Up Bird Chronicle (1997)
В этом набитом до отказа романе об отчуждении между мужьями и женами, послевоенной роли Японии в мире, последствиях сексуального насилия и многом другом, Мураками направляет Джойса и Филиппа К. .Дик и Дон ДеЛилло, сплетая свои стили в один свой собственный. Всеобъемлющее повествование касается странных поисков Тору Окады по поиску пропавшей кошки и пропавшей жены. Но суть романа — это подробное повествование о Борисе Человеческом, прозванном по меткому прозвищем, о русском оперативнике, посланном в сельскую местность Маньчжурии во время жестокой Второй китайско-японской войны. Мураками в своих лучших проявлениях запечатлел 20-й век — сюрреалистический, невероятный и слишком ужасающий, чтобы быть правдой.

Norwegian Wood (1989)
Это книга, которая превратила Мураками из японского успеха в международное явление.Редкое реалистичное произведение, это хроника давнишней любви Тору и Наоко — бывшей подруги лучшего друга детства Тору, который покончил с собой в 17 лет. В мягкой, скупой прозе Мураками сопоставляет жизнь Наоко с психическим здоровьем в сельской местности. клиника с томными днями Тору, любить ее издалека, влюбляясь в другую женщину. Это определяющая история любви двадцатого века, доказывающая, что Мураками по крайней мере так же эффективен без своего сюрреалистического трюка, если не больше. Прочтите, если вы когда-нибудь были влюблены, влюблены или хотите влюбиться.

Кафка на берегу (2005)
Пятнадцатилетний беглец «Кафка» Тамура поселился в библиотеке, где ему снятся эротические сны о библиотекаре. Пожилой Наката, потерявший высшие познания в причудливом детском происшествии, ищет пропавших кошек на улицах. Их истории развиваются в тандеме, и, как объяснил Мураками в интервью, книга «содержит несколько загадок», и «благодаря их взаимодействию появляется возможность решения проблемы.Это звучит безумно, но вместо этого похоже на охоту за мусором среди снов, гораздо более прекрасных, чем ваши собственные. Джон Апдайк назвал это «настойчиво метафизическим изгибателем разума»; это также одно из самых глубоких произведений в современной художественной литературе.

Слон исчезает (1993)
Прикованный к цепи цирковой слон на пенсии бесследно исчезает из маленького городка. Женщина не ложится спать всю ночь, каждую ночь читает Анна Каренина .Пара просыпается посреди ночи голодной и крадет McDonald’s на 30 гамбургеров. Первый сборник рассказов Мураками остается его самым острым и удивительным, шедевром в искусстве создания рассказов в medias res . Один из его собственных персонажей в «Вдове» объясняет, что заставляет Мураками тикать: «Не старайся быть проницательным наблюдателем. В конце концов, письмо — вещь временная.

К югу от границы, к западу от Солнца (2000)
Когда Мураками отбрасывает причуду и придерживается классических форм, он может глубже проникнуть в повсеместную странность общества, чем он изображает обширные подпольные общества или говорящих кошек.Этот тихий, эротичный bildungsroman — прекрасный тому пример. Хадзиме и Шимамото — лучшие друзья детства, разделенные переездом и воссоединившиеся в зрелом возрасте. Пока они изо всех сил пытаются вернуть свою детскую близость, роман просит вас страдать вместе с ними, награждая вас страницей за страницей все более поэтических и чувственных фантазий.

Sputnik Sweetheart (2001)
Сумире — начинающая писательница, работающая случайными заработками, когда она встречает Миу, таинственную бизнес-леди, которая предлагает Сумире подработку на полставки и достойную перестройку жизни для киномонтажа.Они влюбляются и уезжают в Грецию на рабочий отпуск, из которого исчезает Сумире. Рассказчик, друг Сумире, присоединяется к поисковой группе и подбирает подсказки в письмах Сумире. Я не испорчу концовку, но это — одно из самых жалобных произведений Мураками об одиночестве и тоске.

Underground (2000)
Учитывая его одержимость одиночками и японскую национальную травму, неудивительно, что единственная работа Мураками, посвященная подробным журналистским расследованиям, была сосредоточена на газовой атаке зарина, в результате которой в 1995 году погибли 13 пассажиров токийского метро.Его преданность созданию подробных портретов жертв и искусное изучение его воздействия на японское общество делают его выдающимся учебником по этой теме — и извращенным психологическим корням современного терроризма.

О чем я говорю, когда говорю о беге (2008)
Обращаясь к старой книге по саморазвитию, Мураками пишет: «Большую часть того, что я знаю о письме, я узнал, бегая каждый день.Это «своего рода мемуары» о тренировках к марафонским прыжкам и подъемам с помощью утренних процедур, послеобеденного сна и мыслей о том, как выносливость бегуна переносится в писательскую жизнь. Проза не виртуозная, но это книга о повседневной рутине. Мураками из мемуаров поразительно похож на своих главных героев — обычные люди, доведенные до невероятных пределов, отчаянно пытающиеся выйти на другую сторону целыми.

Killing Commendatore (2018)
После того, как неназванного художника-портретиста оставила его жена, он переезжает в горный дом, слышит таинственный колокол, обнаруживает заброшенный колодец и сбивается с пути с загадочным богатым бизнесменом на поиск контактов с местной 13-летней девушкой.Мураками прекрасно передает мимолетность вдохновения в динамичном и увлекательном дополнении к своему творчеству. Но у молодой девушки есть скрытый сексуальный подтекст, который оставляет неприятное послевкусие и разрушает чары Мураками.

Слепая Ива, Спящая женщина (2006)
Говоря простым языком, Мураками — случайный человек. Персонажи исчезают, главные герои без причины уходят в переулки, вторгаются фантастические элементы — часто с большим мастерством и тонкостью.Этот массивный сборник из 24 рассказов не пытается связать друг друга. В одной фигуре рассказчик по имени Харуки Мураками, в другой — человек, который в течение года ест только спагетти, а в третьей — ночной сторож, отражение которого становится другим человеком. В конечном итоге коллекция складывается как репрезентативная выборка.

Бесцветный Цукуру Тадзаки и его годы паломничества (2014)
Увы, прилагательное в названии относится и к повествованию.Неожиданно изгнанный из группы друзей в колледже (все с именами, связанными с цветом), Цукуру, долгое время опустошенный и озадаченный, в конце концов отправляется в путешествие, чтобы допросить свою бывшую клику и раскрыть свое неизвестное преступление. То, что следует за этим, колеблется между Мураками реального и Мураками воображаемого и никогда не находит своего собственного голоса.

Мужчины без женщин (2017)
В этой коллекции было что-то почти оскорбительное в самообладании Мураками.Читатели, надеющиеся на некоторый самоанализ о том, как он использует женщин в качестве приманки для лабиринта, не найдут здесь ответов. Вместо этого просто побольше блуждающих мужчин, избегающих конфронтации и спрашивающих, почему они такие одинокие. Тем не менее, проза часто бывает красиво холодной, и в заглавной истории о человеке, который считает себя «вторым по одиночке человеком в мире», есть удивительно резкое ощущение Дали — встречает — Sleepless in Seattle .

После землетрясения (2002)
Шесть рассказов, действие которых происходит ровно через месяц после мощного землетрясения в Кобе в 1995 году и за месяц до газовой атаки зарином в токийском метро, ​​- размышления о распаде японского общества в это тяжелое время. .Некоторые из них, например «НЛО в Кусиро», работают лукаво, но большая часть связей слишком тонка, чтобы американские читатели могли это понять.

Абсолютно музыка: разговоры с Сэйдзи Одзавой (2016)
Плейлист со всей музыкой, которую главные герои Мураками кладут на вертушки, будет включать итальянскую оперу, классические шедевры, всевозможные американские поп-хиты 1960-х и больше джаза, чем вы думали существовал.Этот сборник разговоров Мураками и дирижера Одзавы за два года настолько нишевый, что вознаграждает только истинных меломанов, но оно того стоит, если вы действительно хотите вникнуть в психику писателя.

After Dark (2007)
Персонажи Мураками страдают бессонницей и обладают осознанными сновидениями, которые половину ночи пьют чай и видят видения. В After Dark ему удалось уместить весь роман в одну позднюю ночь, в течение которой два знакомых, Мари и Такахаши, встречаются у Денни и отправляются на метафизическую миссию по «пробуждению» сестры Мари от кататонического состояния.Подобно Mrs. Dalloway на кислоте, он пытается исследовать общественные условности, но без особого успеха или срочности.

1Q84 (2011)
Читатели практически скосили друг друга, чтобы схватить экземпляров этой книги, разрекламированной как величайший опус Мураками и литературное событие 2011 года. Предпосылка звучит так захватывающе: Аомаме, убийца, который убивает жестокие мужчины ждут приказов о своей следующей цели, в то время как Тенго, школьный учитель, исследует таинственный манускрипт под названием «Воздушная кукла».В конце концов, эти двое сталкиваются, но к тому времени вы уже выйдете холодным, оцепеневшим от повествования, в котором даже нет приличия, чтобы ходить по кругу.

Погоня за дикими овцами (1989)
Первый роман Мураками, переведенный на английский язык, занимает особое место во многих сердцах, но его напыщенность не может полностью скрыть тот факт, что эта бессвязная детективная история в основном разбивается о тысячи людей. нелепые идеи, брошенные на страницу.Кусочки Американы в японском романе, который в то время казался свежим, теперь читается как немного натуженный. Если вы хотите, чтобы Мураками был максимально кафкианским — то есть диким и странным, но полностью контролируемым — пропустите несколько десятилетий вперед.

Dance Dance Dance (1994)
Первый роман Мураками после того, как Норвежский лес сделал его всемирно известным, также является продолжением A Wild Sheep Chase — и шагом назад для автора, набравшим около десяти фунтов странности в пятифунтовую сумку.Есть поэт с одной рукой, ясновидящая 13-летняя девочка, многочисленные состояния фуги и одинокий, озадаченный главный герой, вариации которых можно найти в ряде его более проницательных и убедительных романов.

Крутая страна чудес и конец света (1991)
В нечетных главах, озаглавленных «Крутая страна чудес», компьютер рассказывает о последних 36 часах своей сознательной жизни как части подполья. эксперимент по «удалению звука».«Конец света» (главы с четными номерами) касается рассказчика без тени, который учится извлекать сны из черепов единорогов. В конце концов, две истории сходятся. Любое дальнейшее описание потребует нескольких сотен слов, степени семиотики и очень высокой терпимости к безрадостному повествованию.

Странная библиотека (2014)
Овец, который преследовал первые четыре романа Мураками, неожиданно вернулся в эту новеллу, на этот раз помогая заключить исследователя в (ага) странную библиотеку, заставляя его читать книги, чтобы они может съесть его «вкусные мозги».«Помимо символической странности, здесь не на что цепляться, даже для детей, которым он был продан. И сопутствующие иллюстрации в стиле поп-арта не добавляют много воодушевления.

Слушай пение ветра и Пинбол, 1973 (2015)
Мураками думал, что его первые два романа были настолько «незрелыми» и «хлипкими», что он не переводил их на английский в течение 35 лет. Как только они появились на этой стороне Тихого океана, было легко понять, почему он с подозрением относился к ним.Впереди искры Мураками, но ничто не разбудит вас.

7 лучших романов Харуки Мураками, которые поразят ваше сознание

Мы часто рекомендуем средства массовой информации и продукты, которые нам нравятся. Если вы покупаете что-либо по ссылкам на нашем сайте, мы можем получать комиссию.

Харуки Мураками пишет книги, которые требует, чтобы перечитали несколько раз.

Даже после вашего третьего перечитывания его книги по-прежнему оставляют у вас огромный вопросительный знак над головой.Вот что делает романы Мураками такими интересными и загадочными.

Если вы хотите ненадолго сбежать от реальности с поистине уникальным повествованием, обязательно посмотрите эти абсурдные романы Мураками.

Связанный: Почему всем следует прочитать Life of Pi

«Кафка на берегу» , без сомнения, моя любимая книга Мураками. Не говоря уже о том, что это определенно самое ошеломляющее.

В конце концов вы встретите олицетворение короля жареных цыплят (он же полковник Сандерс), а также неповторимого Джонни Уокера в исполнении Мураками.

Во всяком случае, роман вращается вокруг двух персонажей: Кафки и Накаты. После того, как 15-летний Кафка сбегает из дома своего отца, чтобы избежать проклятия Эдипа, он ищет свою сестру и мать.

На другом конце спектра книги вы встретите Накату, странного старика, умеющего разговаривать с кошками.

Хотя Кафка и Наката совершенно не связаны друг с другом, их истории переплетаются.

В The Wind-Up Bird Chronicle вы столкнетесь с причудливой загадкой, которая становится все более странной по мере развития романа.

История рассказывает о Тору Окаде, человеке, который только что уволился. Он отправляется в путешествие, чтобы найти пропавшую кошку, но это не единственное, что исчезает — вскоре исчезает и его жена.

Во время поисков своего кота и жены Окада встречает самых разных интересных людей. От подростка-нигилиста Мэй Касахара до лейтенанта, ставшего свидетелем невыразимого, у всех персонажей есть свои причуды.

Как и другие романы Мураками, The Wind-Up Bird Chronicle представляет собой головоломку, которая постепенно приближается к концу.

The Strange Library читается как книжка с картинками для взрослых. Предположительно, он предназначен для детей, но сюжет достаточно сложен для всех возрастов.

Главный герой (который остается безымянным на протяжении всей повести) возвращает пару книг в библиотеку. Пока он ищет новую книгу по захватывающей теме сбора налогов в Османской империи, библиотекарь говорит ему отправиться в комнату 107.

С этого момента библиотека меняется с нормальной на непонятную.Главный герой оказывается в ловушке в подвале, рядом с мужчиной в овечьей шкуре и девушкой, которая не разговаривает. Мураками заставляет задуматься: переживания главного героя — это сон или реальность?

Звонит ли заголовок 1Q84 в колокол? Правильно, название этой книги и сам сюжет смоделированы по образцу книги Джорджа Оруэлла 1984 . Отчет Мураками 1Q84 объединяет три тома, которые составляют 1984 год.

Это подробное прочтение фокусируется на двух совершенно разных персонажах, которых объединяет общий опыт.

С одной стороны, у вас есть Аомаме, женщина, которая находит и убивает мужчин, виновных в домашнем насилии. Другой персонаж, Тенго, работает учителем математики и писателем.

В начале романа Аомаме начинает понимать, что мир вокруг нее не совсем правильный. Она решает, что находится в альтернативной реальности, которую считает 1Q84 .

Бесцветный Tsukuru Tazaki сочетает в себе историю подростковых лет Цукуру Тадзаки и его нынешнюю жизнь.

Еще в 90-х у Цукуру была близкая группа друзей из старшей школы, у всех которых были имена, относящиеся к определенному цвету — поскольку в имени Цукуру нет цвета, он остался «бесцветным».

Когда он поступил в колледж, друзья перестали с ним разговаривать. Это эмоционально парализует Цукуру, делая его подавленным и склонным к самоубийству.

В настоящее время 36-летний Цукуру работает инженером, который строит вокзалы. Его девушка побуждает его обратиться к своим старым друзьям и спросить, почему они подвергли его остракизму.С этого начинается его путешествие к самопознанию и счастью.

Если вам нравятся книги с удовлетворительными концовками, то Sputnik Sweetheart может не для вас.

Рассказчик, которого зовут только «К», — студент колледжа, который влюбляется в свою одноклассницу Сумире, увлеченного писателя. Сумире встречает пожилую космополитичную женщину по имени Миу, и вскоре она влюбляется в нее.

Сумире вместе с Миу вылетает в Грецию и внезапно пропадает.Когда К. присоединяется к поискам, он ныряет в мир Сумире и обнаруживает, что в реальности может быть больше, чем он первоначально думал.

К тому времени, когда большинство читателей (включая меня) дочитают книгу до конца, они полностью сбиты с толку.

Название Norwegian Wood происходит из песни The Beatles 1965 года — когда главный герой книги, Тору Ватанабе, слушает песню, он начинает вспоминать свою студенческую жизнь 60-х годов. В это время японские студенты восстали против политики своего правительства.

Когда вы посмотрите назад в прошлое Ватанабэ, вы увидите, что он увлекся двумя женщинами: Наоко и Мидори.

В то время как Наоко должна справиться с потерей своей сестры и бывшего парня из-за самоубийства, Мидори находится на совершенно противоположном конце спектра с ее энергичным и дружелюбным характером.

В отличие от других книг, написанных Мураками, Norwegian Wood лишен абсурда, который обычно сопровождает роман Мураками — в любом случае, его все же стоит прочитать.

Осмысление абсурдной фантастики

Скорее всего, вы не поймете роман Мураками, пока не прочтете его хотя бы дважды — и это нормально.

Во время каждого чтения вы будете открывать для себя что-то новое или замечать то, чего раньше не видели. Книги Мураками приносят невероятное удовлетворение, поэтому я рекомендую вам поразить свой мозг, прочитав одну из них.

Читать далее: Лучшие абсурдистские фантастические романы с новыми реалиями

Пять японских авторов делятся своими любимыми рассказами о Мураками ‹Literary Hub

В минувшие выходные в Японии Харуки Мураками выпустил свой новый сборник рассказов Ichininsh ō Tans ū ( The First Person Singular) .Сборник состоит из восьми историй, семь из которых были впервые опубликованы в литературном журнале Bungakukai в период с лета 2018 по зиму 2020 года. Многие из этих историй от первого лица рассказываются тем, что кажется более старой версией «боку» от первого лица. рассказчики ранних рассказов и романов Мураками. Некоторые из рассказчиков явно были созданы, чтобы напоминать самого Харуки Мураками (метод, который он, как известно, применил в начале своей карьеры, когда писал рассказы, включенные в его сборник 1985 года Kaiten Mokuba no Deddo Hiito ).Несколько рассказов из этого нового сборника уже были доступны в английском переводе в New Yorker и Granta , а перевод всей книги Филипом Габриэлем планируется опубликовать в апреле 2021 года.

Международный успех Мураками помог новому поколению писателей из Японии выйти на зарубежных читателей. Хотя голоса этих писателей полностью принадлежат им, на многих так или иначе повлияли работы Мураками. Я попросил пятерых моих любимых современных авторов, работающих на японском языке, — Хидео Фурукаву, Миеко Каваками, Ёко Огава, Масацугу Оно и Хироко Оямаду, — написать несколько слов, представляющих их любимые / самые запоминающиеся рассказы о Мураками, чтобы англоязычные фанаты могли вернуться к ним пока они ждут, когда новая коллекция станет для них доступной.

Книга Йоко Огавы «Полиция памяти » (перевод Стивена Снайдера, красноречиво написавшего о влиянии господства Мураками на международную издательскую сферу) была номинирована на Национальную книжную премию в прошлом году и в настоящее время включена в шорт-лист Международной Букеровской премии. . В США она представлена ​​Анной Штайн в ICM (то же самое агентство, где Мураками представлен Амандой Урбан), и эту последнюю книгу теперь публикует Кнопф, где ее редактирует Лекси Блум, которая редактировала английские переводы. книг Мураками с 2011 г., начиная с романа 1Q84 .

Огава, который считает Мураками одним из своих главных источников влияния и который первым начал читать иностранную художественную литературу через переводы Мураками, рекомендует «Gogo no saigo no shibafu» («Последняя лужайка после полудня»), которая появилась в первом сборнике произведений Мураками. Stories Chūgoku iki no surō bōto ( Медленное судно в Китай ). Английский перевод рассказа Альфреда Бирнбаума доступен в сборнике The Elephant Vanishes (1993). История почти не попала в этот первый сборник Мураками на английском языке, потому что сам Мураками не был большим поклонником этой статьи, но, по словам Мураками, его редактор в Knopf в то время, Гэри Фискетджон, настоял на том, чтобы включить ее: говоря: «Мне это нравится.”

*
Йоко Огава на «Последней лужайке после полудня»

Память и художественная литература так тесно связаны для Харуки Мураками. Они могут быть такими же ненадежными и хрупкими, как в этой истории с изображением «обмякших котят, поставленных друг на друга». I-рассказчик — студентка университета, которую вдова наняла для стрижки лужайки. День очень жаркий, но он стригает и подстригает газон с особой тщательностью в соответствии со своими бескомпромиссными стандартами.Как только он выполнит задание, вдова приглашает его в дом и показывает ему комнату наверху. Она просто спрашивает его: «Что ты думаешь?» В комнате типичной девочки-подростка царит глубокая тишина. Мы подозреваем, что в глубине этой тишины лежит смерть, но вдова ничего не открывает. Но в ответ на ее дальнейшие подсказки рассказчик делится тем, на что он представляет девушку. Он не знает ее имени. Он даже не знает, как она выглядит. Тем не менее он накладывает одно воспоминание на другое, как если бы складывал котят.На мгновение вдова и «я» разделяют боль ужасающей неуверенности. Я ловлю себя на том, что возвращаюсь к этой истории всякий раз, когда сталкиваюсь летним днем ​​с идеально подстриженной лужайкой без теней.