Росинант и другие. Знаменитые лошади в мировой литературе

Текст: Фёдор Косичкин

Кони служили людям верой и правдой много тысяч лет. Так что даже удивительно, как мало в мировой литературе по-настоящему полнокровных «лошадиных персонажей». Мы помним свифтовских гуингмов, но кто помнит хоть одного из них по имени? Впрочем, книги же пишутся не о лошадях, а о людях. Но некоторые из них совершенно неотделимы от своих лошадей.

 

Имя это не случайно: Дон Кихот сам придумал его перед тем, как пускаться в странствия, соединив слова rocin («кляча») и ante («впереди»). Что бы это значило? Логика Дон Кихота была такова: «Прежде конь этот был обыкновенной клячей, ныне же, опередив всех остальных, стал первой клячей в мире». Большая доля правды в этом есть: вместе с Дон Кихотом и его конь далеко вышел за переплет одного конкретного романа начала XVII века. При этом, если Дон Кихот стал общепризнанным символом прекраснодушного чудака, сражающегося с ветряными мельницами, то его верный Росинант — олицетворение поговорки «Старый конь борозды не портит»: скромный трудяга, честно исполняющий свой нелегкий долг.

Старый мерин, на котором герой «Трёх мушкетеров» въехал в Париж, не имел собственного уникального имени, но обладал собственным уникальным окрасом — ярко-желтым, если верить насмешливому Рошфору. Это давало повод к неисчислимым шуткам, а главное — послужило причиной ссоры д’Артаньяна с загадочным незнакомцем в трактире города Менга, которая во многом определила его дальнейшую судьбу в Париже. Впрочем, прибыв в «точку назначения», д’Артаньян немедленно продал фамильного коня удивительной масти — вопреки заклинаниям отца ни в коем случае этого не делать.

Гоголь в «Мертвых душах» со свойственным только ему удивительным юмором пишет обо всех конях чичиковской «птицы-тройки», но в первую очередь — о хитром чубаром, правом пристяжном: «Этот чубарый конь был сильно лукав и показывал только для вида, будто бы везет, тогда как коренной гнедой и пристяжной каурой масти, называвшийся Заседателем, потому что был приобретен от какого-то заседателя, трудилися от всего сердца, так что даже в глазах их было заметно получаемое ими от того удовольствие». Удовольствие, вполне разделяемое читателями, заметим мы от себя.

Лошадь Мюнхгаузена — сущая страдалица. Каких только испытаний не выпадало на ее долю! Неугомонный барон привязывал ее к кресту колокольни, вытаскивал вместе с самим собой за косичку парика из болота, ее разрубало пополам крепостными воротами, а в конце концов ее прямо в упряжи сожрал огромный волк. Могут возразить, что всё это происходило не с одной лошадью, а с разными. Но дело в том, что это не происходило вообще ни с какой лошадью. Точнее, происходило с одной идеальной лошадью. Той самой «лошадью Мюнхгаузена».

Еще одна знаменитая подкованная страдалица — Фру-Фру, чистокровная скаковая лошадь Алексея Вронского. Анна Каренина почти серьезно ревновала к ней Алексея, и было за что: Вронский так же почти серьезно уверял Анну, что не любит никого, кроме нее. И Фру-Фру. Как мы помним, любовь Вронского оказалась для Фру-Фру столь же гибельна: ловкий молодой человек, но не профессиональный жокей, он неудачно послал ее на полном скаку через препятствие и сломал ей спину. А Анна не смогла скрыть горячего испуга при виде этого происшествия — что и открыло глаза Алексею Каренину на отношения его жены с Вронским. Так что Фру-Фру персонаж не только страдательный, но и глубоко символический. А еще говорят, что реалист Толстой не любил декадентов-символистов. Потому и не любил, что те были его жалкими подражателями.

Но Лев Толстой достало не только на то, чтобы создать Фру-Фру. Под его пером облекла плоть и покрылась шкурой еще одна знаменитая лошадь. Точнее — конь. Иноходец. И если сервантесовский Росинант давно превратился в обобщенный символ «рабочей лошадки», то толстовский Холстомер — наоборот, конь с самой выраженной индивидуальностью во всей мировой литературе. Достаточно

сказать, что у него нет постоянного хозяина — он интересен сам по себе, кого бы за собой ни возил. Толстой наделяет своего героя трудной судьбой и вполне соответствующей ей сложной психологией. После «Холстомера» никто не писал уже о конях с такой любовью и пониманием. Не столько потому, что не появилось новых Толстых, сколько потому, что верных спутников воинов и путешественников в начале ХХ века с необыкновенной быстротой вытеснили автомобили. Эта тема тоже очень интересная, но — совершенно отдельная.

Ссылки по теме:

Как оживить «Мертвые души»? — 04.03.2016

Гоголь. Тройка с мертвыми душами. Часть I — 18.08.2016

Что общего между Сирано де Бержераком и д’Артаньяном — 17.07.2017

Товарищи по книгам, друзья в литературе — 29.07.2016

Иппоэзия

Лошади – уже и сами по себе поэзия в движении, а если уж за перо берется поэт..! В русской поэзии образ коня и жеребенка вмещает в себя множественные смыслы – в одних стихах это ключевой символ, в других – и вовсе центральный персонаж наравне с лирическим героем. Сменялись века, поэты, литературные течения, железные кони вытеснили живых на городских улицах, но из поэзии вытеснить лошадей не смогла ни одна эпоха.

«Конь же лихой не имеет цены»

 

Конь – один из традиционных образов русской поэзии, одна из первых поэтических метафор в нашей культуре и просто идеальный спутник для еще одной важной для нашей литературы темы  – темы дороги. Михаил Юрьевич Лермонтов был прекрасно знаком с русским фольк­лором, а во время своей службы-ссылки на Кавказе воочию убедился, какую роль хороший жеребец играет в жизни горца. В более чем четырехстах картинах, акварелях и рисунках, созданных Лермонтовым, на очень многих работах можно увидеть лошадей и всадников, причем искусствоведы отмечают, что мало кому из художников XIX века удавалось так искусно передать движение, преследование, скачку.

 

«Воспоминания о Кавказе». Автор картины – Михаил Лермонтов

 

Идеально удавалось это Лермонтову и в его прозаических и поэтических произведениях. В стихотворении «Люблю я цепи синих гор…» (1832) лирический герой в лунную ночь мчится «на лихом коне» – «как ветер волен и один». Он мечтает слиться в единое целое с конем, чтобы ускорить эту скачку, но даже в таком случае человек оказывается не властным справиться со стихией:

 

 

Почти через сто лет похожие мотивы встречаем в стихотворении Николая Гумилёва «Всадник» (1916). Лирический герой, как и у Лермонтова, едет здесь по дороге, залитой светом «месяца строгого», только вместо бешеной скачки – размеренный шаг в полудреме. Картина резко меняется, когда конь вдруг пугается белого камня возле пня у дороги:

 

 

Даже не зная биографию поэта, опытный конник по одному этому четверостишию почувствует в Гумилёве собрата – так точно и чутко описывает он черты, присущие этим животным. Между тем, Николай Гумилёв действительно был искусным всадником и отменным кавалеристом. 

 

Испуганный конь в стихотворении «как буря, топчет травы, разрывает грудью льны» и, будто обезумевший от страха, «не знает, где он – в мире, или в небе между туч», а утром приходит в село без своего всадника, которого так и не находят. 

 

Гумилёв – яркий представитель поэтического течения акмеизма, основоположники которого отказывались от мистических устремлений к «непознаваемому» символизму. Непознаваемое, по их мнению, нельзя познать (хоть оно и имеет место быть), а задачей литературы провозглашалась «прекрасная ясность» и простой поэтический язык.

«У акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще», – писал поэт и друг Гумилёва Сергей Городецкий. Прочтите целиком стихотворение «Всадник», и оно станет замечательным олицетворением этого суждения, и к тому же в частном покажет общую тенденцию всего творчества Гумилёва: подчеркнутое отстранение от современности, влечение к событиям давно минувших дней и романтической экзотике, яркости декоративных красок. Неудивительно, что этому «конкистадору в панцире железном» не нашлось места среди ломающегося строя и революционных бурь новой России…

 

Роковое падение

 

Тринадцатилетний Боря Пастернак страстно хотел испробовать свои силы в верховой езде. И на даче в Оболенском картина табунов лошадей, которых деревенские девушки регулярно гнали по заливным лугам в ночное, только раззадоривала эту мечту. Родители отговаривали от опасной, на их взгляд, затеи, но мальчик однажды-таки исполнил свою идею – девицы взяли его с собой в ночное. Они сдерживали коней, с пониманием относясь к неумелому городскому мальчишке, но вдруг из-за реки донеслось пронзительное ржание, и весь табун, как по команде, сорвался с места… Лошадь Пастернака довольно быстро избавилась от неумелого всадника. Табун пронесся мимо, а мальчик с раз­дроб­ленным копытом бедром был найден в траве прибежавшими на помощь отцом и братьями…

 

Поэзия верховой езды закончилось для Бориса Пастернака прозаично и даже трагично. Сломанная нога напоминала о себе всю жизнь: перелом неудачно сросся, в результате чего одна нога маэстро так и осталась чуть короче другой – зато в будущем он был избавлен от воинской повинности. Но сам Пастернак видел в падении, случившемся на праздник Преображения Господня, знак свыше и переломный момент своей жизни, особенно если учесть, что оно могло закончиться еще хуже… Он вспоминал потом, что, очнувшись в гипсе, «все переживал и повторял ритмы галопа и падения – и впервые открыл для себя, что слова тоже могут подчиняться музыкальному ритму».

 

 

Лошади не раз появлялись потом в его стихах – в «Весенней распутице» поэт отчасти отразил, казалось бы, именно те гулкие, детские воспоминания. Лирический герой этого стихотворения «тащился» верхом в далекий уральский хутор, и звону подков вторила вся окружающая действительность, гул которой от четверостишия до четверостишия нарастает, к концу стихотворения доходя до своего апогея – а ведь началось все со стука копыт о дорогу…

 

 

«Каждый из нас по-своему лошадь»

 

Звук копыт, только уже по городской каменной мостовой, слышим мы в одном из хрестоматийных стихотворений другого поэта – Владимира Маяковского. Это «Хорошее отношение к лошадям» 1918 года. Одними из своих излюбленных приемов – аллитерацией и звукоподражанием, поэт погружает нас в суету московской улицы, где звон подков прерывается падением лошади. Зеваки, «штаны пришедшие Кузнецким клешить», тут же обступают ее, смеются, и лишь лирический герой остается в стороне от общего настроения, подходя и видя, как:

 

 

Несмотря на то, что именно в эти годы Маяковский был предельно вовлечен в тему революции, в стихотворении «Хорошее отношение к лошадям» он поднимает одну из вечных тем, близкую его коллегам и сто, и двести лет назад – тему поэта и поэзии.

Во все годы поэт, как эта лошадь, может пасть, «оклеветанный молвой», или высмеянный зеваками в центре столицы. Но, наперекор равнодушной толпе, он должен подниматься и идти дальше – снова и снова, чтобы жить, работать и творить.

 

 

Последний поэт деревни

 

Сергей Есенин, в отличие от городского юноши Пастернака, все детство и юность провел в деревне – бок о бок с братьями нашими меньшими. Максим Горький так писал о встрече с поэтом в Берлине, в квартире А.Н. Толстого: «Я сказал ему, что, на мой взгляд, он первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишет о животных.

 

– Да, я очень люблю всякое зверье, – молвил Есенин задумчиво и тихо».

 

 

В его поэзии лошади – это отдельная, особая глава. Еще мальчишкой Есенин ходил с другими деревенскими ребятишками в ночное – в ностальгических стихах об этой золотой поре поэт знакомит нас с картинами детства:

 

 

Он отлично знает характер лошадей и повадки этих животных. Взять хотя бы стихотворение «Табун» и его строку «Храпя в испуге на свою же тень…»

 

«Веселая юность» поэта тоже непременно ассоциируется с лошадьми – пронесшимися, как те лихие и беззаботные годы. Яркая иллюстрация – стихотворение «Эх вы, сани! А кони, кони!..» 1925 года. 

 

 

Вольная юность лирического героя прошла, «конь издох, опустел наш двор» – в этом, как и в ряде других стихотворений, лошадь является символом чего-то светлого и безвозвратно ушедшего – детства и юности. В стихотворении «Не жалею, не зову, не плачу» 1921 года лирический герой скоротечность своей жизни сравнивает с тем, как он «весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне».

 

Совсем другой образ коня видим мы в революционных стихах Есенина, с первых аккордов новой жизни страны вставшего на сторону зарождающихся обновлений и революции. В поэме «Пантократор» (1919 год) символом революции и перемен становится красный конь, наделяемый поэтом поистине фантастическими качествами и возможностями.

Он – и новый мир, и новая власть, и предвестник, и виновник перелома в истории страны:

 

 

Интересна двойственность коня в лирике Есенина – в одних строках он олицетворяет с энтузиазмом принятую поэтом революцию, нераздельно связанную с прогрессом, в других – пат­риархальную русскую деревню, безвозвратно тонущую в пучине нового века. Красноречиво говорящий об этом реальный эпизод с жеребенком, догоняющим поезд, свидетелем которого стал Сергей Александрович, стал одним из краеугольных камней поэмы «Сорокоуст» (1920 год).

 

 

Пожирающий огонь 

 

Символизм, появившийся в 1890-х годах, стал первым и самым значительным из модернистских течений в России. «Тайнопись неизреченного» – так характеризовал его Вячеслав Иванов, крупнейший теоретик символизма. Ценность стихотворной речи символистов – в недосказанности и многозначности. Таким является и конь в их произведениях: 

 

 

Что за мифический «конь-огонь» возникает в стихотворении «Кто кого» (1916) Константина Бальмонта? Является ли он олицетворением внутреннего мира лирического героя, его души, порывов, стремлений? Или он и есть сама жизнь, которая несет нас, как песчинок, по своему бурному руслу? А может быть, этот «конь-побратим» – тот, что помогает лирическому герою оставаться на плаву среди всех жизненных неурядиц и водоворотов, и для каждого он свой: вера, любовь, мечта, творчество…

 

 

Творчество Марины Цветаевой оставалось вне литературных течений ХХ века, однако ее конь – вне сомнений, тоже символ, несущий в себе множество значений. Образ лошади в поэзии Цветаевой восходит к фольклору и мифологии (крылатый Пегас). В большом сборнике стихов «Ремесло» (1923) и всадникам, и коням поэтесса уделила особое внимание. Так она писала об этом в письме к Райнеру Мария Рильке: «Райнер! Следом посылаю книгу «Ремесло», там найдешь ты св. Георгия, который почти конь, и коня, который почти всадник, я не разделяю их и не называю. Твой всадник! Ибо всадник не тот, кто сидит на лошади, всадник – оба вместе, нечто не бывшее ранее, не всадник и конь: всадник конь и конь всадник: ВСАДНИК». Подобный образ возникал и в более раннем творчестве Цветаевой – в сборнике «Версты» (1918) это стихотворение «Пожирающий огонь – мой конь». Здесь красный конь отсылает нас к языческой мифологии и богу Сварогу, который является олицетворением земного огня. 

 

 

В этом стихотворении акцент сделан на внутреннем мире лирической героини, ее огненной стихийной природе. Некоторые критики видят в этом стихотворении вечную тему поэта и поэзии – особенно если принять во внимание весь сборник, где в стихотворении «Что другим не нужно – несите мне!» есть строка «Птица Феникс – я, только в огне пою!», уже напрямую отсылающая нас к этой тематике. Намечается и сюжет слияния вознесения с высшим существом, который потом будет развит в поэмах «На красном коне», «Молодец», а также нескольких стихотворений книги «Ремесло». 

 

Одно из центральных мест в творчестве Николая Заболоцкого занимает образ разума. Своим творческим кредо он провозглашает рационализм и пишет о том, что «сущность поэзии – в мысли». Разумом он наделяет и главного героя своего стихотворения «Лицо коня» (1926) – уже даже названием подчеркивая его персонификацию и очеловечивание. Царственный рыцарь, исполняющий обязанности часового – таким предстает конь у Заболоцкого, и он достоин самых высокий почестей этого мира.

 

 

«Он всадника себе искал средь нас…»

 

Черный человек не давал уснуть лирическому герою Есенина в его одноименной поэме, черный конь приходит ему на смену в стихотворении «В тот вечер возле нашего огня…» (1962) поэта совсем другого поколения – Иосифа Бродского. В его поэтической палитре вообще господствует именно черный цвет, но в этих строках краска сгущается настолько, что приобретает поистине зловещий романтизм и даже своеобразную красоту.

 

 

Собравшиеся у огня увидели однажды вечером черного коня, который был черен «как ночь, как пустота», и весь его облик наводил ужас – даже «чернота его копыт». Бродский с помощью анафоры с каждой строкой стихотворения все сильнее сгущает тьму вокруг ночного гостя:

 

 

Чернеющий на глазах конь оставался между людьми у костра до утра, хоть и не приближался ни на шаг, и поэт не скрывает его намерений: «Он всадника искал себе средь нас».

 

Стихотворение о черном коне – предвестнике смерти, будущий нобелевский лауреат пишет в 21 год. Этот конь спокойно поджидает своих всадников, а черный цвет окутывает их (а заодно и тех, кто читает эти строки) ощущением безысходности и приближающейся беды. 

 

«Все мы немного лошади»

 

Зато никакого мистицизма нет в стихотворении «Лошадь пикадора» (1976) Евгения Евтушенко, будто продолжающего мысль, когда-то высказанную Маяковским в его «Хорошем отношении к лошадям». Темой стихотворения Евтушенко является коррида и одни из ее ключевых действующих лиц – пикадор и его лошадь.  

 

 

Однако в этом стихотворении зашоренная лошадь, чутко и безотказно слушающая своего всадника, – лишь красивая метафора народа, послушного системе и власти. Он не видит происходящего и никак на него не влияет, и виной тому «нашлепки на глазах». В последнем четверостишии поэт прямо высказывает свою позицию:

 

 

Евтушенко, как и когда-то Блок, призывал «слушать музыку революции», а его перо быстро и остро отзывалось на все историко-политические события: «Поэт в России – больше, чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства». «Поэта вне народа нет» – тоже его слова, и удивительно простая, но емкая аллегория, которую Евтушенко выразил в «Пикадоре», так отлично характеризует все его творчество.

 

Все эти стихи – лишь малая часть огромного океана поэзии, в которых читатель сталкивается с образом лошади – более или менее символичным и многозначным, реалистичным или словно сошедшим со страниц мифов и преданий, прозрачным или аллегоричным. Но всегда одинаково притягательным – вне зависимости от времени и эпохи. 

Лошади Чехова

— С Майком Голованом

***

Жарко в гостинице Достоевский, но жарко везде в Санкт-Петербурге, Россия. Достоевский, названный просто за близость к квартире, которую писатель снимал три года, рекламируется как четырехзвездочный отель с кондиционером. Но воздух, естественный или кондиционированный, почти не ощущается в комнатах, не говоря уже о баре «Раскольников», где я пишу это в жару гигантских окон, выходящих на крыши, а Френчи дремлет за пол-литра согревающего пива.
 
Даже охрана Эрмитажа, красиво одетые пожилые дамы, вчера спали на стульях в своих галереях. Кто бы не был? Было удушающе жарко и тихо, а русские, похоже, любят ложиться спать допоздна. Я сфотографировал некоторых матрон, интересных, как всякий экспонат, затем подписал контракт с Файдоном на журнальную книгу под названием Дремлющие в Зимнем дворце в антропоцене .

На прошлой неделе в Чехове тоже было жарко, в полутора часах езды от Москвы на метро и маршрутке. Чехов — это бывший промышленный город, который раньше назывался Лопасня, и в нем проживает около 75 000 жителей, многие из которых только что прибыли из бывших среднеазиатских провинций Советского Союза. Штаб военного времени российского Генерального штаба находится глубоко под землей поблизости и, как говорят, связан секретной линией метро непосредственно с Кремлем.

Бывшая усадьба Чехова Мелихово находится примерно в пяти верстах от переименованного в его честь города. Он владел имением с 1892 по 1899 год, периодом после его трудной поездки на Сахалин, местом, где он написал пьесы и многие из своих лучших и наиболее широко антологизированных рассказов, включая «Даму с собачкой». По общему мнению, это был один из самых счастливых периодов в его жизни. Он жил в главном доме с отцом, матерью и сестрой Марией, там же и писал, и в пансионе, где сначала принимал у себя актрису Ольгу Книппер, на которой через два года женился. Ольга описывает усадьбу в своих воспоминаниях:

Три замечательных дня я провела в Мелихово…. Все дышало уютом, простой здоровой жизнью, чувствовалось присутствие любящей семьи. […] Он был так радостен, так счастлив. Он показал мне свои «владения»: пруд с карпами, которыми он очень гордился — он был страстным рыбаком, — огород, цветы. Он любил садоводство, он любил все дары земли. Я нашел там все очаровательным: дом, хижину, где он написал Чайка , сад, пруд, цветущие фруктовые деревья, телят, уток и деревенскую учительницу, бегущую по дороге с ученицами. Это были три дня, полные чудесных предчувствий будущего, полные радости и солнца. (пер. Жан Бенедетти)

 

Чехов называл сад «югом Франции», а пруд — «аквариумом». Под деревьями у дома есть холмик, сделанный из грязи, выкопанной из пруда, который он назвал «горкой Левитана» в честь друга Исаака Левитана, художника-пейзажиста. Зимой зайцы стояли на сугробах против дома и заглядывали в окна кабинета Чехова. Находясь там, он лечил пациентов из многих окрестных городов, в том числе во время вспышки холеры, и построил три школы. Настоящая работа — литературная, гуманитарная, общественная, бытовая — велась в Мелихове. Он только продал дом и переехал на юг, в Ялту, когда у него обострился туберкулез.

Принимал у нас Михаил Головань, руководитель научно-информационного центра Литературно-мемориального музея-заповедника А.П.Чехова. Майк, как он любит себя называть, бывший полковник российской армии, который, когда он был студентом университета, служил помощником наземного штурмана МиГ-25 в их разведывательных полетах в 1972 году перед Войной Судного дня, и позже служил главным редактором отдела английских изданий русской армии. Когда Френчи и я не смогли найти местный автобус из Чехова в Мелихово, таксист сжалился и позвонил Майку на мобильный, и через три минуты появился веселый Майк в новом седане Nissan, который он называет Bluebird. Он вывел нас в поместье через кассу и познакомил со своими коллегами, в том числе с женщиной средних лет, у ног которой стоял шпиц.

«Дама с собачкой!» — воскликнул Майк.

Пока мы шли, Майк пытался оживить Чехова. «Когда Чеховы переехали в Мелихово в начале марта 1892 года, Антону было всего 32 года. Это был очень красивый, высокий мужчина с каштановыми волнистыми волосами и добрыми глазами. У него был мягкий баритонный голос. со всеми людьми, с которыми он разговаривал, обаятельный человек для женщин и хороший собеседник для мужчин….

«Чехов написал в Мелихове более сорока рассказов и две пьесы. Среди рассказов: «Черный монах», «Палата № 6», «Студент», «Скрипка Ротшильда», «Анна на шее», «Ариадна», «Моя жизнь», «История художника», «Дом с мезонином», «Крестьяне», «Крыжовник», «Человек в футляре». и «О любви». Спектаклей было Дядя Ваня и Чайка .»

Он поставил сцену последнего отъезда Чехова: «В последний раз Чехов посетил Мелихов в августе 1899 года, после его продажи. Он медленно поднялся по лестнице на балкон гостевого дома и сел на плетеное кресло. Я думаю, что он взглянул на маленький красный флаг, развевающийся на ветру (что указывало на то, что Мастер был дома) и спустил его с флагштока. Потом он сидел, глядя на свою бывшую усадьбу, прощаясь с лучшими годами своей личной и творческой жизни. Его чувства были бы теплыми, печальными и сентиментальными к дому, где он был так счастлив».0005

После 1927 года усадьба стала совхозом, главный дом был снесен, а имущество перепланировано. К 1960 году дом был перестроен по первоначальному плану, отремонтирован гостевой дом, заново посажены сады и фруктовые деревья. Сейчас это поместье можно сравнить с государственным парком в США, скажем, чем-то меньшим, чем Нью-Салем Линкольна, но посетители приезжают отовсюду, чтобы посмотреть, как выглядела жизнь в конце девятнадцатого века. Здесь есть воссозданные бревенчатые постройки, конюшня, театр, в котором круглый год ставят спектакли, и возможность устраивать многочасовые чаепития на прохладной веранде. В доме много личных вещей, мебели, книг, произведений искусства, черновиков и писем Чехова. Майк рассказал, что в российских музеях хранится около 4000 писем Чехова, а в Мелихово он написал 2422 письма своим родным, друзьям, коллегам-писателям, музам и издателям.

Мое первое впечатление, когда мы шли в кварталы для посетителей, было вызвано, без сомнения, моим восхищением Чеховым как писателем и личностью: есть что-то особенное в этом месте, чего я не ощущал так сильно в других литературно-исторических места. (Квартиры Достоевского и Анны Ахматовой в Санкт-Петербурге не идут ни в какое сравнение, например. Как и дом детства Твена, где у ребенка, который станет писателем, не было реальной свободы действий. имеет критическую массу атмосферы, размеров и количества подлинных артефактов, и это тоже был приют, отшельничество, созданное писателем, а не обстоятельствами.)

Поскольку никто в поместье, похоже, не говорит по-английски, Майк согласовал нас с главой службы безопасности поместья, познакомил нас с экономкой гостевых помещений, построенных как общежитие с общими ванными и кухней. для наших самых дорогих друзей, — сказал Майк и, как правило, велел нам подготовиться, прежде чем оставить нас отдыхать после трудного путешествия.

Я довольно долго гулял по территории один. Был будний день, и вокруг никого не было, но из бурьяна возле бронзовых статуй любимых чеховских такс, чтобы благословить, вышла худенькая полосатая молодая полосатая, и я потер ее щеку; она наклонилась к нему, так что это была честная торговля. Должен признаться, что после того, как я проделал весь этот путь и все эти годы, у меня была вспышка дезориентации: где ебать я? Когда я? Зачем я вообще здесь? В конце концов, это грустная история: несмотря на свои достижения, Чехов страдал и умер молодым, а Ольга пережила его на 55 лет и так больше и не вышла замуж; Я видел могилы. Минута прошла, и я наслаждался аллеями, усаженными московскими гортензиями, птичками, жуками, пятнистой тенью и запахом грязи — все именно так, как знал Чехов.

Вернувшись в гостиную, где не было других гостей, я вытащил бутылку дешевого русского шампанского, которую купил на могилу Чехова в Москве, но не использовал. Ольга писала о его последней ночи в Баденвейлере:

«Антон сел непривычно прямо и громко и отчетливо сказал (хотя по-немецки почти не знал): Ich sterbe («Я умираю»). Врач успокоил его, взял шприц, сделал ему укол камфары и заказал шампанского. Антон взял полный бокал, осмотрел его, улыбнулся мне и сказал: «Давно я не пил шампанского». Он осушил ее, лег спокойно на левый бок, и я только успела подбежать к нему, и перегнуться через кровать, и окликнуть его, но он перестал дышать и мирно спал, как ребенок…» (пер. Бенедетти)

Французы практичны и несентиментальны. Всю свою жизнь он работал на физических, часто опасных задачах, в том числе на армейских водолазных работах, где мы познакомились несколько десятилетий назад. В результате он все видит с точки зрения работы и ее последствий. Его тост с шампанским на кухне квартала: «Я благодарю Антона за то, что он построил это место, чтобы я мог наслаждаться им». Для него, если что-то не обслуживается и не работает, это пустяк, и он немного присматривал за овощами в поместье, пока мы были там. На следующее утро у пруда стояла туристическая группа, внимательно слушая гида, говорящего на азиатском языке, и Френчи сказал: «Посмотрите на этот проклятый мертвый пруд, покрытый накипью. Антон не мог ловить эту штуку. Но он знал, что хижины сколочены искусно (он живет в одной из них в Западной Вирджинии) и рассуждал о пакли между бревнами. Мы прошлись по экспонатам в главном доме и на кухне и прочитали карточки на английском языке.

Майк появился вскоре после этого в смутно американском наряде: туфли New Balance, джинсы, ремень, полосатая рубашка-поло, бейсболка и солнцезащитные очки. (Кажется, что на каждой футболке каждого человека на улицах двух крупнейших городов России есть надписи на английском языке или на американскую тематику, так что говорите о растущем антиамериканизме, если хотите, но…..)

Он взял нас снова по зданиям, дал нам все больше и больше информации и даже провел меня в гостевой дом, где Чехов писал, а Книппер останавливался, обычно закрытый для публики. Потом он отвез нас на своей машине на святой источник, в церковь, построенную без гвоздей, и получить деньги в банке в городе. Он любит американскую музыку времен Второй мировой войны (и кантри-певца Джима Ривза), ненавидит то, что ЕС построил огромные склады на российских сельскохозяйственных полях, и говорил всем, кто хотел слушать, что мы конфедераты, поэтому мы ему нравились, потому что люди, воюющие в Новороссия, то есть Украина, как конфедераты, особенно после того, как Порошенко прислал своего генерала Шермана — «понятно?» — и опустошил невинных людей.

Дед Майка был богатым фермером в Славянском районе (Украина), раскулаченном Советами в начале 30-х годов, а его отец Иван был вынужден вступить в Красную Армию в 1939 году. После войны Иван служил офицером в Советской Армии. в Венгрии. Майк был тогда ребенком и выиграл конкурс рисунков за кота в сапогах, которого он слепил. Призом стали Huck и Tom Твена на русском языке из PX Красной Армии, и с тех пор он любит американскую культуру и посвятил большую часть своей жизни укреплению взаимопонимания между нашими двумя странами. Майк разговаривал с бывшим морским пехотинцем, который живет в Новом Орлеане, и я должен вернуть ему русскую рубашку и медаль в своей сумке в обмен на то, что человек даст Майку прикрытие морской пехоты США (шапку). Когда мы прощались в первый из двух дней, он попросил меня отредактировать страницы текста для экспонатов и настоял, чтобы я написала статью о наших совместных приключениях — обо мне, о нем, Френчи, о нашем общем друге (еще одном) Майке, который помогал настроить все это — и отправить ему, чтобы сделать более интересным и добавить факты, которых я не знал. «Никто мне не поверит, — сказал он, — русские мне не поверят, и американцы ему не поверят, — так что мы вместе напишем эссе». Я сказал, что на написание такого эссе потребуется время, а он: «Конечно, конечно, два месяца!» Из него получился бы идеальный чеховский персонаж.

Вечером большие лошади вышли из загонов, отвязались и паслись у входа в гостевые помещения, и мы кормили их морковью и съедали несколько маленьких терпких вишен с деревьев, просто чтобы сказать, что они у нас есть. На кухне в гостевых покоях стояла крошечная стиральная машина с фронтальной загрузкой, на стирку которой уходило два часа, и, хотя было уже поздно, когда моя одежда была готова, я поставила ее на раскладную решетку, как сказала строгая пожилая экономка. для использования вне входной двери. Они начали сохнуть в последних лучах долгого дня, в аромате цветов, диких трав, клевера и кучи горячего конского дерьма, выложенного рядом с стеллажом, пока я был внутри.

— Я думал, что мимо прошел слон, — сказал Френчи. Он вернулся в комнату и читал рассказы из Матлоу/Нортона Чехова.

«Ну, если лошади утащат мое белье, по крайней мере, я смогу сказать, что чеховские лошади съели мое белье», — сказал я.

Френчи сделал глоток виски и отложил книгу. — У меня для вас новости, — сказал он. После фирменной паузы: «Чеховских лошадей мертвых . Вместе с гроссмейстером .

Я пытался уснуть в жару, когда маленькие собачки тявкали вдалеке, а грузовики проезжали по дороге вдоль одной стороны участка.

На следующее утро, перед тем как отвезти нас на автовокзал, Майк пришел показать нам один из своих альбомов, полный артефактов из интересной жизни: его фотографии в форме, вырезки о его работе переводчиком для важного проект с русскими и Boeing. После этого он попросил меня сесть на мою кровать, а сам сел на кровать Френчи и взволнованно прочел вслух семь страниц заметок, которые он написал от руки прошлой ночью, наметив книгу, которую мы напишем вместе. Он будет называться « Мое краткое погружение к Антону Чехову 9». 0004 , и если бы в ней была, скажем, глава критико-эстетического восхваления Чехова, глава по истории и социологии города и т. д., то подчеркивалась бы непостижимая странность людей из разных стран и разных слоев общества, собравшихся вместе. , как планеты в ряду, наследием и непрекращающимся увлечением Антона Павловича Чехова…..

«Вся жизнь и человеческие отношения стали настолько непостижимо сложными, что, подумав об этом, становится страшно и сердце стоит на месте», — писал Чехов в рассказе «В телеге» в Мелихове.
 

Сани Тройка — Русистика

Тишина. Далекий рокот ветра в ветвях деревьев и большие, спешащие хлопья, танцующие под тихий звук, увлажняют некогда оживленный город, теперь еще холодный. Мягкое крещендо пения колокольчиков нарушает хрустящую тишину, сначала перерастая в устойчивый ритм, а затем в грохот копыт по утрамбованной земле и льду. Трое лошадей следуют этому мелодичному ритму, их ноги так легко касаются тропы, что кажется, будто они летят! Лошади с дико выгнутыми шеями и уверенными, ритмичными движениями больше похожи на одного трехголового феникса с ярким нимбом, парящего над холодной русской землей. Одна лошадь, гордо несущая голову, несмотря на толстый слой льда и инея, громко кричит, как бы говоря: «Дай дорогу русской тройке!»

Тройка — традиционные русские сани или повозка, запряженная тремя лошадьми, запряженными в ряд. Он был разработан примерно в 17-18 веках как метод быстрого пересечения длинных и опасных дорог России. Запряжение трех лошадей в ряд повышает устойчивость и снижает нагрузку на животных. Тройка в основном использовалась для перевозки почты, но также перевозила пассажиров по обширной местности. Сани двигались поэтапно, меняя упряжки животных на каждом посту, чтобы быстро перевозить грузы. Тройка представила первую повозку, запряженную несколькими лошадьми, которая не требовала равного количества возниц для управления лошадьми.

Тройка — уникальный русский символ, хотя в разных вариациях он распространился и в других частях Восточной Европы. Каждая деталь и аксессуар тройки имеет определенное назначение, отражающее утилитаризм русского народа. Летом можно использовать колесную повозку, но, учитывая, что многие регионы России большую часть года покрыты снегом, гораздо более популярны сани. Одной из наиболее отличительных особенностей тройки является дуга древка (дуга) — ярко окрашенная центральная дуга над центральной лошадью (лошадь древка), — которая прикрепляется к деревянным древкам, расположенным по бокам лошади. дуга эластична и пружинит на запряженной лошади, уменьшая пятно на шее и плечах, что особенно полезно для борьбы с ударными движениями на плохих тропах. Дуга практически не встречается за пределами России, Финляндии и других стран Восточной Балтии и изначально использовалась в одиночных вагонах. Водитель согласовывает декоративные элементы своей тройки — расписную дугу , колокольчики, цепочки, розетки и звезды, кожаные кисточки и щетки, — которые украшают различные части сбруи. Тройка колоколов, натянутая на дуга и вдоль ремней, шлейки, кисточки и щетки были введены, чтобы помочь организовать растущее движение троек. В то время не было правил дорожного движения, и гоночные сани начали включать звуковые сигналы, предупреждая других водителей и близлежащие станции об их приближении. Хотя сначала для этой цели рассматривались рожки и свистульки, колокола (особенно валдайские) завоевали популярность благодаря своему мелодичному «пению». Многочисленные колокольчики, каждый из которых имеет свои тона, и равномерный стук копыт создают уникальный для тройки гармоничный звук, объединяющий красоту и практичность.

Вождение или тяга тройки требует многолетней подготовки как кучера, так и лошадей. Кормовые лошади начинают тренироваться в три с половиной года, а следовые — в два с половиной года. Для достижения ожидаемого художественного совершенства и координации движений лошадей обучают до десяти лет! Возница должен манипулировать лошадьми с помощью четырех комплектов поводьев, тщательно следя за тем, чтобы сбалансировать нагрузку на каждую лошадь, и осторожно управлять, развивая респектабельную скорость от 45 до 50 километров в час. Водители «тройки» тренируются с юных лет и должны быть в хорошей физической форме, иногда выдерживая до 50 кг веса при маневрировании лошадьми. Каждая лошадь имеет определенный набор ремней и ремней — коренная лошадь запряжена в хомут, а дуга и управляются двумя поводьями, в то время как внешние лошади, или следовые, носят нагрудный хомут и имеют по одному поводу. Следовые лошади скачут плавно, с наклоненными наружу головами, хотя каждая из них должна бежать галопом с правым или левым поводком (какое копыто изначально поднимается для движения), что соответствует их положению в тройке. Коренная лошадь движется рысью или галопом, стоит прямо и уверенно. Эта гармония движения и направления между каждой лошадью и возницей обеспечивает скорость и устойчивость, необходимые для маневрирования по русской местности, характеристика тройки, которая вызывает сравнение с грацией трехголовой птицы в полете. Для достижения этого эффекта выбираются определенные породы лошадей, прежде всего орловский рысак, отличающийся широким шагом, быстрой рысью, выносливостью, красотой и элегантностью. Кроме того, каждая лошадь должна соответствовать определенным требованиям: duga Лошадь мощнее и выше на 5-10 сантиметров, с хорошо сформированной шеей, гордой осанкой и приличным покрытием земли на шагу и рыси. Уравновешенный характер и нрав имеют решающее значение, учитывая, что она служит ведущей лошадью и «локомотивом» тройки. Тщательный выбор лошадей и кучера, особая расстановка и годы специальной подготовки придают тройке непревзойденную скорость, выносливость, грузоподъемность, маневренность и устойчивость — все это характерно для ценностей и характера россиян.

С появлением поездов использование троек в почтовой службе уменьшилось, но они стали популярными на праздниках и свадьбах благодаря своей красоте и изяществу. Вождение троек также стало популярным видом спорта в XIX веке, когда первые соревнования были проведены на Московском ипподроме в 1840-х годах. Скачки бывают двух видов: одни определяются чистой скоростью, а другие (проводятся на зимних праздниках) оцениваются стилем езды, красотой лошадей и упряжи, платьем и фигурной ездой по десятибалльной шкале. Оценка лошади определяется ее соответствующими цветами, типом и правильным размером. Важнейшими особенностями фестивальных скачек являются совершенство выездки и гармония движений. Гонки проходят на обледенелых трассах, обнесенных деревянными заборами, а на трибунах и набережных выстраиваются ликующие люди. Необходимость серьезной подготовки и трудности в управлении санями делают опасные гонки опьяняющими и волнующими. Тройка демонстрирует широкую, дерзкую и изящную душу русского народа.

Образ тройки часто используется в фольклорных сценах в кино, искусстве и литературе, с одним из самых любимых отсылок Николая Гоголя в Мертвые души :

А какой русский не любит быстрой езды? … его душа, которая жаждет потеряться в вихре… сказать порою: «Черт возьми все это!»… есть в ней чувство чего-то восторженного и чудного… вся дорога летит в неведомую отступающую даль… Ах! Тройка… могла ты только родиться среди людей одухотворенных — в той стране, которая ничего не хочет делать наполовину, а раскинулась обширной равниной на полмира… ничего вычурного… в твоем устройстве… нет, а ловкий ярославский мужик приладил и сколотил тебя, поспешно, грубо, одним топором и сверлом. .. и, Россия, слишком ли ты летишь вперед, как лихая тройка, которую ничто не может догнать? … все отступает и остается позади! Зритель стоит, онемев от божественного чуда: не молния ли это с неба? …все, что есть на земле, пролетает мимо, а другие государства и народы с косыми взглядами уступают ей дорогу и удаляются в сторону. (Гоголь 77, 78)

Гоголь запечатлел в своей прозе тройку и русскую душу, их дерзость и крайность; их сенсационность и любовь к сенсациям; их стремление к приключениям, не сдерживаемое их прошлым; и их тонкий баланс элегантности и цели. Тройка демонстрирует энергию и целеустремленность всех русских, несмотря на напряжение их бремени и их прошлого. Они «не дадут времени различить исчезающий объект», устремляясь вперед с решительным намерением, духом и уверенностью феникса, из пепла, возрожденного надеждой, как образец красоты.

– Алиша Педзинский, январь 2010 г.

 

Процитированные работы

• «Тройка».