Красиво о цветаевой: Цитаты Марины Цветаевой
Стихи о женщине Марины Цветаевой
Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?
- Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
- Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
- Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
- Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
- Как предложить событие в «Афишу» портала?
- Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?
Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».
Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.
РФ»
Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.
Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.
Электронная почта проекта: [email protected]
Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.
culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».
Как предложить событие в «Афишу» портала?
В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».
Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?
Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.
Если вопросы остались — напишите нам.
Жесткие и циничные цитаты Марины Цветаевой о любви и мужчинах | Мадам Хельга
Я уже давно заметила одну особенность: если женщина из себя ничего не представляет — то мужчина для нее — спасательный круг и смысл бытия.
А если женщина независима или чувствует в себе внутренние силы — то мужчина составляет 1/5 часть ее жизни.
Для таких одаренных людей, как Марина Цветаева, муж, наверное, и не особо нужен. Гениальность не уживается с бытовухой и ответственностью. Ей нужен простор свободы. Размах для творчества.
А может, именно он и был ее опорой, стимул и мотивацией?
Но это только мои домыслы. Они могут не совпадать с реальностью.
В 19-летнем возрасте Марина знакомится с молодым Сергеем Эфроном и уже через несколько месяцев соглашается стать его женой. В январе 1912 года пара поженилась.
Биографы пишут, что Цветаева, которая состояла в браке много лет, была увлекающейся натурой. И влюблялась в людей, которые ее вдохновляли. Как в мужчин, так и в женщин.
Я нашла в сети несколько цитат Марины Цветаевой о любви. Они пропитаны прагматизмом, мысли поэтессы — жесткие и циничные.
Но так даже интересней, не правда ли?
О сроках жизни любви:
Эта цитата весьма популярна среди молодежи, они любят публиковать ее в своих социальных сетях. Своеобразная интеллектуальная защита от разбитого сердца. И протяжный крик души о том, как люди хотят, чтобы их любили вечно.
Писатель Эрих Мария Ремарк с сожалением заявлял: «Жизнь слишком длинная для одной любви. Кто-то всегда уходит, а другой — остается ни с чем».
О терпении в браке:
Нет, эти слова не означают, что в браке самое главное — научиться терпеть. Если каждый день вы живете так, словно несете повинность — это уже не брак. А каторга.
В счастливом браке ничего терпеть не надо. Нужно лишь уважать чужую жизнь и не требовать ничего. Любящий человек сам отдаст последнее.
О грусти и печали:
Помните, Толстой писал: » Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».
Писатель вынес эту строчку в самое начало романа Анна Каренина, как главную мысль, которую он хотел донести до людей.
И правда, радует нас одно и то же — успехи детей, материальное благополучие. А вот для душевной усталости может быть тысячи причин.
Чего не прощают люди:
Суровая правда жизни. Люди хотят властвовать в нашем сердце и в душе. Хотят восседать на пьедестале личного почета. Повелевать мыслями. А когда человек начинает жить самостоятельно и не зависеть ни от кого, появляются недовольные этой свободой.
Эта фраза применима и к отношениям между родителями и детьми, и между возлюбленными.
В комментариях вы найдете еще несколько цитат поэтессы, которые не вошли в статью.
Спасибо за оказанное внимание!
Место в списке: 94 | |
Место в списке: 140 | |
Место в списке: 141 Средний балл: 3.40 | |
Место в списке: 142 | |
Место в списке: 144 | |
Место в списке: 145 | |
Место в списке: 151 Средний балл: 3.23 | |
Место в списке: 157 | |
Место в списке: 158 | |
Место в списке: 162 | |
Место в списке: 165 | |
Место в списке: 218 | |
Место в списке: 227 | |
Место в списке: 277 | |
Место в списке кандидатов: 631 | |
Место в списке кандидатов: 859 | |
Место в списке кандидатов: 860 |
org/CreativeWork»>
org/CreativeWork»>
89
org/CreativeWork»>
21
org/CreativeWork»>
org/AggregateRating»>
65
org/CreativeWork»>
org/AggregateRating»>
47
org/CreativeWork»>стихи Цветаевой ко дню ее рождения
8 октября — годовщина со дня рождения российской поэтессы Марины Цветаевой. В этот день мы решили получить порцию вдохновения с ноткой осенней грусти из творчества любимого поэта миллионов.
Отметим, что Марина Цветаева является одной из самых известных поэтесс ХХ века, и в целом она — одна из ключевых фигур в мировой поэзии. Марина Ивановна Цветаева также — переводчица, автор биографических эссе и критических статей.
Основными тематиками стихотворений Марины Цветаевой были любовь, жизнь, Родина, дружба, природа и война. Ее стихи наполнены символизмом, часто негой и горечью, сожалением и грустью о том, что не случилось.
В день рождения Марины Цветаевой мы решили вспомнить ее трогательную лирику, бессмертные стихи, вошедшие в историю прошлого века.
***
Мне нравится, что вы больны не мной
Мне нравится, что вы больны не мной
Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,-
За то, что вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не вами!
***
Я тебя отвоюю
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою — как никто другой.
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.
Но пока тебе не скрещу на груди персты —
О проклятие! — у тебя остаешься — ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир!
***
Только в очи мы взглянули — без остатка
Только в очи мы взглянули — без остатка,
Только голос наш до вопля вознесен —
Как на горло нам — железная перчатка
Опускается — по имени — закон.
Слезы в очи загоняет, воды —
В берега, проклятие — в уста.
И стремит железная свобода
Вольнодумца с нового моста.
И на грудь, где наши рокоты и стоны,
Опускается железное крыло.
Только в обруче огромного закона
Мне просторно — мне спокойно — мне светло.
***
Счастье
— «Ты прежде лишь розы ценила,
В кудрях твоих венчик другой.
Ты страстным цветам изменила?»
— «Во имя твое, дорогой!»
— «Мне ландышей надо в апреле,
Я в мае топчу их ногой.
Что шепчешь в ответ еле-еле?»
— «Во имя твое, дорогой!»
— «Мне мил колокольчик-бубенчик,
Его я пребуду слугой.
Ты молча срываешь свой венчик?»
— «Во имя твое, дорогой!»
***
Руки, которые не нужны
Руки, которые не нужны
Милому, служат — Миру.
Горестным званьем Мирской Жены
Нас увенчала Лира.
Много незваных на царский пир.
Надо им спеть на ужин!
Милый не вечен, но вечен — Мир.
Не понапрасну служим.
***
Сереже
Ты не мог смирить тоску свою,
Победив наш смех, что ранит, жаля.
Догорев, как свечи у рояля,
Всех светлей проснулся ты в раю.
И сказал Христос, отец любви:
«По тебе внизу тоскует мама,
В ней душа грустней пустого храма,
Грустен мир. К себе ее зови».
С той поры, когда желтеет лес,
Вверх она, сквозь листьев позолоту,
Все глядит, как будто ищет что-то
В синеве темнеющих небес.
И когда осенние цветы
Льнут к земле, как детский взгляд без смеха,
С ярких губ срывается, как эхо,
Тихий стон: «Мой мальчик, это ты!»
О, зови, зови сильней ее!
О земле, где всe — одна тревога
И о том, как дивно быть у Бога,
Всe скажи, — ведь дети знают всe!
Понял ты, что жизнь иль смех, иль бред,
Ты ушел, сомнений не тревожа…
Ты ушел… Ты мудрый был, Сережа!
В мире грусть. У Бога грусти нет!
***
Бабушке
Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы…
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?
Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли…
По сторонам ледяного лица —
Локоны в виде спирали.
Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, — кто Вы?
Сколько возможностей Вы унесли
И невозможностей — сколько? —
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!
День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
— Бабушка! Этот жестокий мятеж
В сердце моем — не от Вас ли?..
***
Ты, меня любивший фальшью
Ты, меня любивший фальшью
Истины — и правдой лжи,
Ты, меня любивший — дальше
Некуда! — За рубежи!
Ты, меня любивший дольше
Времени. — Десницы взмах!
Ты меня не любишь больше:
Истина в пяти словах.
***
Прости
Нине
Прощай! Не думаю, чтоб снова
Нас в жизни Бог соединил!
Поверь, не хватит наших сил
Для примирительного слова.
Твой нежный образ вечно мил,
Им сердце вечно жить готово, —
Но все ж не думаю, чтоб снова
Нас в жизни Бог соединил!
***
Под лаской плюшевого пледа
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? — Чья победа? —
Кто побежден?
Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?
Кто был охотник? — Кто — добыча?
Все дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?
В том поединке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердце — Ваше ли, мое ли
Летело вскачь?
И все-таки — что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?
***
Расставание
Твой конь, как прежде, вихрем скачет
По парку позднею порой…
Но в сердце тень, и сердце плачет,
Мой принц, мой мальчик, мой герой.
Мне шепчет голос без названья:
— «Ах, гнета грезы — не снести!»
Пред вечной тайной расставанья
Прими, о принц, мое прости.
О сыне Божьем эти строфы:
Он, вечно-светел, вечно-юн,
Купил бессмертье днем Голгофы,
Твоей Голгофой был Шенбрунн.
Звучали мне призывом Бога
Твоих крестин колокола…
Я отдала тебе — так много!
Я слишком много отдала!
Теперь мой дух почти спокоен,
Его укором не смущай…
Прощай, тоской сраженный воин,
Орленок раненый, прощай!
Ты был мой бред светло-немудрый,
Ты сон, каких не будет вновь…
Прощай, мой герцог светлокудрый,
Моя великая любовь!
***
Мы с тобою лишь два отголоска
Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора, —
Только тайны утраченной жаль!
От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.
***
Моим стихам, написанным так рано
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я — поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
— Нечитанным стихам! —
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!)
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
***
Вокзальный силуэт
Вокзальный силуэт
Не знаю вас и не хочу
Терять, узнав, иллюзий звездных.
С таким лицом и в худших безднах
Бывают преданны лучу.
У всех, отмеченных судьбой,
Такие замкнутые лица.
Вы непрочтенная страница
И, нет, не станете рабой!
С таким лицом рабой? О, нет!
И здесь ошибки нет случайной.
Я знаю: многим будут тайной
Ваш взгляд и тонкий силуэт,
Волос тяжелое кольцо
Из-под наброшенного шарфа
(Вам шла б гитара или арфа)
И ваше бледное лицо.
Я вас не знаю. Может быть
И вы как все любезно-средни…
Пусть так! Пусть это будут бредни!
Ведь только бредней можно жить!
Быть может, день недалеко,
Я всe пойму, что неприглядно…
Но ошибаться — так отрадно!
Но ошибиться — так легко!
Слегка за шарф держась рукой,
Там, где свистки гудят с тревогой,
Стояли вы загадкой строгой.
Я буду помнить вас — такой.
***
Золото моих волос
Золото моих волос
Тихо переходит в седость.
— Не жалейте! Всё сбылось,
Всё в груди слилось и спелось.
Спелось — как вся даль слилась
В стонущей трубе окраины.
Господи! Душа сбылась:
Умысел твой самый тайный.
***
Обреченная
Бледные ручки коснулись рояля
Медленно, словно без сил.
Звуки запели, томленьем печаля.
Кто твои думы смутил,
Бледная девушка, там, у рояля?
Тот, кто следит за тобой,
— Словно акула за маленькой рыбкой-
Он твоей будет судьбой!
И не о добром он мыслит с улыбкой,
Тот, кто стоит за тобой.
С радостным видом хлопочут родные:
Дочка — невеста! Их дочь!
Если и снились ей грезы иные, —
Грезы развеются в ночь!
С радостным видом хлопочут родные.
Светлая церковь, кольцо,
Шум, поздравления, с образом мальчик..
Девушка скрыла лицо,
Смотрит с тоскою на узенький пальчик,
Где загорится кольцо.
***
Анне Ахматовой
Узкий, нерусский стан —
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.
Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод — в весельи, зной —
В Вашем унынии.
Вся Ваша жизнь — озноб,
И завершится — чем она?
Облачный — темен — лоб
Юного демона.
Каждого из земных
Вам заиграть — безделица!
И безоружный стих
В сердце нам целится.
В утренний сонный час, —
Кажется, четверть пятого, —
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
***
Тоска по родине
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно —
Где совершенно одинокой
Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что — мой,
Как госпиталь или казарма.
Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной — непременно —
В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться — мне едино.
Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично — на каком
Непонимаемой быть встречным!
(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен…)
Двадцатого столетья — он,
А я — до всякого столетья!
Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне всё — равны, мне всё — равно,
И, может быть, всего равнее —
Роднее бывшее — всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты — как рукой сняло:
Душа, родившаяся — где-то.
Так край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей — поперек!
Родимого пятна не сыщет!
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все — равно, и все — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…
Также напомним, вчера день рождения отметила Тони Брэкстон.
Фото: открытые источники в Сети
женщины в жизни и творчестве Марины Цветаевой » MAKEOUT — Журнал про гендер и сексуальность
Выделять поэтические циклы, посвящённые возлюбленным автора, — традиционная литературоведческая практика. При этом под давлением гетеронормативной модели отношений о тех, кто в неё не вписывается, обычно умалчивают. Многие биографы Цветаевой умело обходят тот факт, что в 1914—1916 гг. она была в отношениях с поэтессой и переводчицей Софьей Парнок. Цикл «Подруга», посвящённый Парнок, несмотря на своё название, рассказывает вовсе не о дружбе — о любви поэта к «незнакомке с челом Бетховена».Избирательность цензурирования можно заметить на примере того, как освещались биографами и литературными критиками любовные связи с родственниками (Байрон и его сводная сестра Августа, Эдгар По и его троюродная сестра Вирджиния, которая вышла замуж за писателя в 13 лет). Информация о них преподносится студентам в рамках белорусской учебной программы, тогда как трёхлетние отношения Цветаевой и Парнок не упоминаются как факт биографии, повлиявший на творчество.
©Верасень
Женщины встретились в гостях у писательницы и переводчицы Аделаиды Герцык в середине октября 1914 года. Елена Волошина, подруга М. Цветаевой писала:
Вот относительно Марины страшновато: там дело пошло совсем всерьёз. Она куда-то с Соней уезжала на несколько дней, держала это в большом секрете. Это все меня и Лилю [Эфрон] очень смущает и тревожит, но мы не в силах разрушить эти чары
А вот ещё воспоминания современников:
Марина женщин вообще любила, так же как и мужчин. А в любви к Софье Парнок — любовь Сафо. Остались только стихи. И один стих о Сафо: «Девочкой маленькой ты мне предстала неловкой…». А дальше я не помню. Но у неё было тяготение к женщинам: в Сарру Бернар в Париже была настоящая влюблённость. Когда Марина была в Париже, она её поджидала у выхода из театра, бросала ей под ноги цветы и т.д.
Воспоминания Майи Кудашевой-Роллан (1895—1985) по записи В. Лосской
Первое моё воспоминание о ней (о М. Цветаевой) относится к 14-му или 16-му году приблизительно. Я в Москве издавал журнал, который назывался «Музыкальный современник», с Римским-Корсаковым. Его жену звали Юлия Лазаревна Вайсберг. Два раза я был приглашён к ним на такие очень странные сеансы. Марина Цветаева тогда считалась лесбиянкой, и там, на этих сеансах, я два раза её видел. Она приходила с поэтом Софьей Парнок. Обе сидели в обнимку и вдвоём, по очереди, курили одну папиросу. Для меня она была тогда «une lesbienne classique». Кто из них доминировал? Что писала Софья Парнок? Не знаю
Воспоминания Петра Петровича Сувчинского (1892—1985) по записи В. Лосской
Выдержки из воспоминаний современников Марины Ивановны недвусмысленно показывают царившие в обществе настроения. В словах знакомых и друзей налицо стремление типизировать романтическое влечение, заключить его в определённые рамки, избегая при этом конкретного названия. И причины понятны: далее Сувчинский употребляет слово «лесбиянка» так, что оно кажется каторжным клеймом. Гуманист и правдолюб А. П. Чехов в письме к своему издателю А. С. Суворину от 6 декабря 1895 года отмечает: «Погода в Москве хорошая, холеры нет, лесбоской любви нет… Бррр! Воспоминание о тех особах, о которых вы пишете мне, вызывает во мне тошноту, как будто я съел гнилую сардинку. В Москве их нет — и чудесно». За тридцать лет, отделявшие письмо Чехова от опального цикла стихов Цветаевой, маргинализация гомосексуальных связей никуда не исчезла и со временем лишь укрепилась как безопасный и социально одобряемый паттерн.
©Верасень
«Письмо к Амазонке», написанное как отзыв на книгу «Мысли амазонки» Натали Барни, — это своеобразная декларация отношения Цветаевой к лесбийским связям. С характерной для неё эмоциональностью, сакрализацией предназначения и религиозными настроениями она говорит о неравноправии гетеро- и гомосексуалов, о материнстве как о ключевом статусе в жизни женщины. Одновременно с этим она отрицает правомерность вмешательства церкви, государства и общественного мнения в дела любви, поэтизирует отношения двух женщин, говорит о такой привязанности как о глубоком и серьёзном переживании. Однако cлова «нормальная пара» применительно к гетеросексуальному союзу, описание женских отношений по типу «абьюзер-виктим», «мать-дочь», «старшая-младшая», попытки калькировать гетеросексуальные отношения для двух женщин, апелляция к репродуктивной функции семьи ― всё это призвано представить гомосексуальность как нечто априори обречённое.
Соединение, из которого ребёнок заведомо исключён. Состояние, когда ребёнок невозможен. Немыслим. Всё, кроме ребёнка.
Это — единственная погрешность, единственная уязвимость, лиственная брешь в том совершенном единстве, которое являют собой две любящие друг друга женщины
Обычно высказывание Цветаевой «Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное, — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное, — какая скука! И всё вместе — какая скудость. Здесь действительно уместен возглас: будьте как боги! Всякое заведомое исключение — жуть» цитируется не полностью. Либеральные тексты о гомосексуальности включают в себя первую часть, гомофобные статьи — вторую. Стоит ли говорить, что это одинаково искажает информационный посыл?
Чтобы понять эту фразу во всей полноте, нужно включить её в исторический контекст. Начало прошлого века для России было временем тяжелых общественно-политических преобразований. Биологический и социальный аспекты человеческой сексуальности еще не разведены наукой — в арсенале академических исследований в помине нет понятия гендерной идентичности. Категоричность и спорность суждений Цветаевой выглядит закономерной. Поскольку гомосексуальный дискурс на уровне гражданского права был невозможен, обыватели формировали суждения о семье с позиции гетеронормативности, даже если сами находились в отношениях с представителем своего пола. Сам термин «лесбиянка» существовал преимущественно в рамках медицинской риторики, а любое несовпадение с моделью, закрепленной правовыми нормами, понималось как единичная девиация, патология. Проблемы ЛГБТК решались локально, на бытовом уровне, с акцентом на личное понимание и отношение.
Марине Цветаевой не были близки политические темы. Если Блок и Бунин в своём творчестве заняли определённые, диаметрально противоположные позиции по отношению к власти, то Цветаева просто не поднимала эти вопросы. Даже ее гражданская лирика отличается признанием субъективности взгляда. Как поэту ей был чужд активизм, а потому «Письмо к Амазонке», равно как и стихи Цветаевой, затрагивающее тему однополой любви, едва ли можно рассматривать непримиримо критически, не принимая в расчёт условий эпохи и особенностей её личности, противоречивой, сложной, многоплановой.
©Верасень
Диана Бургин в сборнике «Марина Цветаева и трангрессивный эрос» пишет: «Хотя Парнок и Цветаева позволяли себе роскошь не скрывать своей любви в московских литературных кругах, Цветаева, тем не менее, не считала возможным публиковать цикл лесбийской лирики «Подруга», написанный ею в 1914—1915 гг. и адресованный Парнок. В итоге эти стихи, революционные для русской поэзии, пролежали в «заветном ящике» более шестидесяти лет». Мы видим, что Цветаева не ставила целью артикулировать проблемы альтернативных союзов, которые не вписывались в советское понятие брака: вопрос решался ею точечно, лишь по отношению к персональной истории.
Однако ценность этого поэтического цикла для ЛГБТК-сообщества не только и не столько в том, что он является аргументом в дискуссии на тему равноправия. Идентификация себя с лирическим героем ― важная часть становления личности. Этап развития самости, которого ЛГБТК зачастую лишены: книги с гомосексуальными персонажами не проходят в школе, по телевизору не наткнёшься на фильм, где есть ЛГБТ-пары. При всей противоречивости личного взгляда авторки на тему лесбийской любви, творчество Марины Цветаевой является своеобразным островком безопасности, где читатель может почувствовать себя ценным и не оставаться в одиночестве со своими переживаниями.
«Под лаской плюшевого пледа», ― бархатно мурлычет Валентина Пономарёва в известном советском фильме, и этот романс повторяется другими женщинами в течение многих лет: они поют о своих мужчинах, они узнают себя в каждой сточке текста. Они узнают себя в стихотворении, которое Марина Цветаева написала о женщине. Это как нельзя лучше демонстрирует двойные стандарты нашего общества: те, кто считает чувства между героями любовью, если не владеет информацией о половой принадлежности персонажей, кричат об извращении, похоти и отсутствии глубоких чувств, если узнают о том, что пара гомосексуальна.
Романс на стихи Цветаевой, написанные о женщине, звучат и в кинофильме 2004 года «Долгое прощание». За кадром Полина Агуреева исполняет песню «Моя маленькая», написанную на стихотворение «Ландыш, ландыш белоснежный» из цикла «Стихи к Сонечке». На этот раз музой Цветаевой стала молодая актриса Софья Голлидэй.
Через три года после расставания с Парнок в жизни Марины Цветаевой появилась ещё одна женщина-муза, однако эти отношения не были любовным союзом, а лишь обещанием его, сожалением о его невозможности.
«Мы с ней никогда не целовались: только здороваясь и прощаясь. Но я часто обнимала ее за плечи, жестом защиты, охраны, старшинства», — писала М. Цветаева о Софье Евгеньевне Голлидэй, «Сонечке». Они познакомились весной 1919 года, когда Цветаевой было двадцать семь, а Голлидэй — двадцать три. В тот день Цветаева читала в Студии Вахтангова свою «Метель», и поэт Павел Антокольский представил женщин друг другу. Вот как Цветаева вспоминает об этом:
Передо мной маленькая девочка. Знаю, что Павликина Инфанта! С двумя черными косами, с двумя огромными черными глазами, с пылающими щеками. Передо мною — живой пожар. Горит все, горит — вся… И взгляд из этого пожара — такого восхищения, такого отчаяния, такое: боюсь! такое: люблю!»
Сонечку знал весь город. На Сонечку — ходили. Ходили — на Сонечку. — «А вы видали? такая маленькая, в белом платьице, с косами… Ну, прелесть!» Имени ее никто не знал: «такая маленькая…»
из «Повести о Сонечке»
В письме к Цветаевой от 1 июля 1919 года С. Е. Голлидэй просила: «Марина, когда я умру, на моём кресте напишите эти ваши стихи: Так и кончилась с припевом: — «Моя маленькая!». Странная, противоречивая дружба двух женщин не продлилась долго: вскоре Софья Голлидэй вышла замуж и уехала из Москвы.
«Сонечка от меня ушла — в свою женскую судьбу, — писала Цветаева. — Её неприход ко мне был только её послушанием своему женскому назначению: любить мужчину…»
В 1934 году Соня умерла от рака желудка, и на её могиле так и не появились те заветные строки, которые при жизни она завещала там поместить. «Ни в одну из заповедей — я, моя к ней любовь, её ко мне любовь, наша с ней любовь — не входила. О нас с ней в церкви не пели и в Евангелии не писали… Мы же обе шли только против «людей»: никогда против Бога и никогда против человека», — говорит Цветаева в «Повести о Сонечке».
©Верасень
Цветаева с её склонностью к трагическому пафосу и нарыву в поэзии видела трагизм и в перспективе гомосексуальных отношений. Аргументы, изложенные в «Письме к амазонке», делали однополые союзы несчастливыми, тупиковыми в её глазах. Через много лет развёртывание борьбы за гражданские права ЛГБТК, социальная теория и психология доказали, что обозначенные проблемы существуют только в гетеронормативной культуре, в иерархизированном обществе, которое преследует за любую инаковость, отличие от большинства. При адекватном отношении к материнству и отцовству в гомосексуальных партнёрствах, при информационной и социальной поддержке однополых семей ситуация, описанная в «Письме к Амазонке», выглядит как страшная сказка. Таким образом, Марина Цветаева в её попытках охарактеризовать гомосексуальность и перспективы взаимоотношений партнёров одного пола приходит к выявлению проблем, которые объективно могут касаться любой (а не исключительно лесбийской) пары, не являются перманентной «опцией» гомосексуальности, а возникают лишь во враждебных, травмирующих условиях консервативного общественного уклада.
Вряд ли прямая, откровенная Марина Цветаева боялась осуждения толпы, общества. Вспоминая «Письмо к Амазонке», можно сделать вывод, что отношения с Сонечкой не вышли за пределы дружбы потому, что Цветаева как «старшая» хотела уберечь Соню от горечи, тягот и забот, которые были бы связаны с общественной травлей. Сегодня нам остается только предполагать, каким мог бы стать союз Марины Цветаевой и Софьи Голлидэй в условиях честной информационной политики, свободной от дискриминации. Возможно, цикл «Подруга» не стал бы единственным «женским» в её поэтическом наследии.
Стихи Марины Цветаевой на немецком языке с переводом — Немецкий язык онлайн
Мне нравится, что вы больны не мной
Mich freut, daß Sie toll sind: nicht nach mir,
Mich freut, daß ich toll bin: nicht nach Ihnen,
Daß nie die Erde, das schwere Quartier,
Hinwegschwimmen wird unter mir und Ihnen.
Mich freut, daß ich weiterhin undressiert
Und lustig bleib, ohne die Dame zu mimen,
Und nicht erröte in schlecht ersticker Gier,
Weil unsre Ärmel sich zu streifen schienen.
Auch freut mich, daß Sie vor meinen Augen
In Herzensruhe die andere umschlißen
Und nicht prophezein, daß ich auf Höllenalaun
Geröstet werde, weil nicht Sie ich küsse;
Daß Sie, Zärtlicher, den zarten Laut
Meines Namens nicht tagnächtlich nutzlos aufbieten,
Daß nie man im stillen Kirchenstaub
Ein Jubellied singen wird, uns zu grüßen.
Ich danke Ihnen — Herz und Hand! — dafür,
Daß Sie mich unwissend in Ihnen
Tragen: für meine nächtlich stille Tür,
Die seltenen Treffen unter Dämmenrgardinen,
Die Nichtspaziergänge im Mondrevier,
Für unsre Köpfe, nicht von Sonne beschienen —
Dafür, daß Sie toll sind — leider — nicht nach mir,
Dafür, daß ich toll bin — leider — nicht nach Ihnen!
Übersetzung von Richard Pietraß
Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я вас не целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами, —
За то, что вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не вами!
3 Мая 1915
Молитва / Gebet
Schenk mir, Christus, doch ein Wunder,
Jetzt, sofort, bei Tagesanbruch!
O lass mich sterben, in dieser Stunde,
Solang noch das Leben für mich wie ein Buch.
Halt mir nicht klug das Wort entgegen:
»Dulde, noch ist’s nicht so weit.«
Du hast mir selbst – so viel gegeben!
Ich möchte jetzt gehn – alle Wege zugleich!
Vor allem: als Zigeunermädchen
Raubzüge machen mit Gesang;
Als Amazone Kriege bestehen;
Für alle leiden bei Orgelklang;
Im schwarzen Turm die Sterne deuten;
Kinder aus dem Dunkel führn …
Das Gestern zur Legende weiten,
Mich jeden Tag im Wahn verirrn.
Ich lieb das Kreuz, die Seide, Lerchen
Und meiner Seele schnelle Bahn.
Nach einer Kindheit wie im Märchen,
Schenk mir den Tod mit siebzehn Jahrn!
26. September 1909
Tarussa
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, ты не скажешь строго:
– «Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал – слишком много!
Я жажду сразу – всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни за разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень …
Чтоб был легендой – день вчерашний,
Чтоб был безумьем – каждый день!
Люблю я крест, и щелк, и каски,
Моя душа мгновенний след …
Ты дал мне детство – лучше сказки
И дай мне смерть – в семнадцать лет!
26 сентября 1909,
ТарусаVon vier Uhr bis sieben / От четырех до семи
Von vier Uhr bis sieben
Im Herz, wie im Spiegel, ein Schatten,
Auch unter den Leuten – alleine geblieben …
Der Tag geht nur langsam von statten
Von vier Uhr bis sieben!
Ich brauch keine Menschen – sie lügen
Und werden grausam bei Dämmerung.
Ich könnte weinen. Zur Schnur
Haben die Finger das Tüchlein gewrungen.
Hab ich dich beleidigt – verzeih,
Doch bitt ich, mich nicht zu betrüben!
– Ich spüre unendliche Traurigkeit
Von vier Uhr bis sieben.
От четырех до семи
В сердце, как в зеркале, тень,
Скучно одной – и с людьми …
Медленно тянется день
От четырех до семи!
К людям не надо – солгут,
В сумерках каждый жесток.
Хочется плакать мне. В жгут
Пальцы скрутили платок.
Еслу обидишь – прощу,
Только меня не томи!
– Я бесконечно грущу
От четырех до семи.Meinen Versen, die ich früh geschrieben,
Als ich noch nicht wusste, dass ich Dichter bin,
Die wie Spritzer aus Fontänen sprühten,
Funkenflug, der aus Raketen springt,
Die wie kleine Teufel eingedrungen,
Wo der Weihrauch träumt, ins Heiligtum,
Versen, ob vom Tod, ob von der Jugend,
– Versen, die noch ungelesen ruhn!
Verstreut sind sie im Staub der Bücherläden,
Wo niemand sie gekauft hat, kaufen wird,
Meinen Versen wird, wie teuren Reben,
In der Zukunft einst ein Platz gebührn.
13. Mai 1913,
Koktebel’
*****
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
– Нечитанным стихам!
Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берет,
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Коктебель, 13 мая 1913
Für Asja / Асе
Für Asja
1
Wir sind schnelle, von der frischen Sorte,
Mit geschärftem Hirn.
In jeder Geste, jedem Blick und Worte
Ein schwesterliches Zweigestirn.
Launenhaft sind unsre Zärtlichkeiten,
Fein vor allen Dingen,
Wir sind aus Damaskus alten Zeiten –
Zwei gezogne Klingen.
Weg mit Scheunen und Getreidelasten,
Lass die Ochsen heulen!
Wir sind zwei, die in den Himmel rasten,
Sind zwei schnelle Pfeile.
Auf dem Markt der Welt sind wir alleine
Sündenfrei.
Wir – aus William Shakespeares Werk die reinsten
Verse – zwei.
11. Juni 1913
Асе
1
Мы быстры и наготове,
Мы остры.
В каждом жесте, в каждом взгляде, в каждом слове. –
Две сестры.
Своенравна наша ласка
И тонка,
Мы из старого Дамаска –
Два клинка.
Прочь, гумно и бремя хлеба,
И волы!
Мы – натянутые в небо
Две стрелы!
Мы одни на рынке мира
Без греха.
Мы – из Вильяма Шекспира
Два стиха.
11 июля 1913
Ein Vorfahr von mir – spielte Fiedel,
Ein reitender Räuber er war.
Drum sind meine Sitten von Übel.
Es duftet nach Windzug mein Haar!
Stiehlt er nicht, der Braune, vom Wagen
Mit meiner Hand – Aprikosen?
Es ist für mein Tun anzuklagen
Der Lockige mit schiefer Nase.
Die Heckenrose er drehte
Im Mund, während Landmänner pflügten.
Er war kein sehr guter Gefährte,
Doch zärtlich und kühn in der Liebe.
Er liebte Perlen, den Mond, seine Pfeife,
Der Nachbarschaft lieblichste Frauen.
Mir scheint, es war wohl auch feige,
Mein Vorfahr mit hellgelben Augen.
Er hat seine Seele dem Teufel verkauft,
Um Mitternacht sich nicht zum Friedhof getraut!
Ein Messer, hab ich mir gedacht, –
Steckte verborgen im Stiefelschaft.
Und nicht nur einmal sprang er hervor
Hinter der Ecke – katzengleich – rüde …
Aus mancherlei Gründen kommt’s mir so vor,
Als spielte er nie auf der Fiedel!
Und so wie der Schnee vom vergangenen Jahr
War ihm alles egal. Nur höher im Norden
Bin ich, wie mein ehrloser Vorfahr es war,
Ein Vagant, nur als Dichter, geworden.
23. Juni 1915
*****
Какой-нибудь предок мой был – скрипач,
Наездник и вор при этом.
Не потому ли мой нрав бродяч
И волосы пахнут ветром!
Не он ли, смуглый, крадет с арбы
Рукой моей – абрикосы,
Виновник страстной моей судьбы,
Курчавый и горбоносый.
Дивясь на пахаря за сохой,
Вертел между губ – шиповник.
Плохой товарищ он был, – лихой
И ласковый был любовник!
Любитель трубки, луны и бус,
И всех молодых соседок …
Еще мне думается, что – трус
Был мой желтоглазый предок.
Что, душу чёрту продав за грощ,
Он в поночь не шел кладбищем!
Еще мне думается, что нож
Носил он за голенищем.
Что не однажды из-за угла
Он прыгал –- как кошка – гибкий …
И почему-то я понала,
Что он – не играл на скрипке!
И было всё ему нипочем, –
Как снег прошлогодний – летом!
Таким мой предок был скрипачом.
Я стала – таким поэтом.
23 июня 1915
Der verblichne Foliant hier
Hat für Frauen keinen Wert. –
Die ersehnte Ars Amandi
Einer Frau ist ganz die Erde.
Herz – ein Hexentrank der Liebe –
Mehr als alle treu.
Frauen sind schon in der Wiege
Jemands tiefer Sündenfall.
Ach, zum Himmel ist’s zu weit!
Lippen nahn im nächtgen Blau …
– Gott, kein Strafgericht! – Du weiltest
Hier auf Erden nie als Frau!
29. September 1915
*****
В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины. – Ars Amandi
Женщине – вся земля.
Сердце – любовных зелий
Зелье – вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.
Ах, далеко до неба!
Губы – близки во мгле …
– Бог, не суди! – Ты не был
Женщиной на земле!
29 сентября 1915
Тема любви в творчестве Марины Цветаевой. Разное Цветаева М.И. :: Litra.RU :: Только отличные сочинения
/ Сочинения / Цветаева М.И. / Разное / Тема любви в творчестве Марины Цветаевой.
Жизнь Марины Ивановны Цветаевой составляли и украшали две страсти – стихи и любовь. Ими она жила, они были ее воздухом, которым она упивалась, они, собственно, и были ею. Творчество поэтессы неотделимо от страниц биографии. Ее поэзия – это поэзия живой жизни человеческой души, а не придуманных «заоблачностей», не рассудочных построений. Лирическая героиня ее стихов и есть она сама, ее любящее сердце, ее неспокойная душа.
Цветаева, на мой взгляд, — одна из немногих, топтавших нашу бренную землю, которая понимала Любовь в истинном смысле этого слова. Любить, несмотря ни на что, любить, отдавая себя и не требуя ничего взамен, любить искренне и красиво, нежно, любить своей странной, сумасшедшей, всепоглощающею любовью.
Ее стихи о любви я считаю самыми тонкими, самыми точными, искренними, правдивыми, в которых обнажалась, плакала и переживала ее огромная любящая душа. Каждое слово в ее стихах – пережитое чувство, с трепетом переданное бумаге:
С груди безжалостно
Богов – пусть сброшена!
Любовь досталась мне
Любая: большая!
К груди…
— Не властвовать!
Без слов и на слово –
Любить…Распластаннейшей
В мире – ласточкой!
В 1940 году Цветаева делает запись в дневнике: «Всеми моими стихами я обязана людям, которых любила — которые меня любили – или не любили.». Настоящей, приемлемой и нужной ей Цветаева считала «Безответную. Безнадежную. Без помехи приемлющей руки. Как в прорву» любовь, о чем говорила в письме Пастернаку:
Любовь! Любовь! И в судорогах и в гробе
Насторожусь – прельщусь – смущусь – рванусь.
О, милая! Не в гробовом сугробе,
Ни в облачном с тобою не прощусь.
Юная Марина жаждала любви, и та приняла приглашение в ее душу, став спутницей на всю жизнь. И как результат, в наследии Цветаевой нам оставлено множество сокровенных свидетельств, чуть ли не каждая вспышка чувств, каждый сердечный перебой зафиксированы, высвечены и стократно укрупнены сильнейшим прожектором – стихами.
Страстно и горячо любимому мужу поэтесса посвятила не один десяток стихов, наполненных теплым, глубоким чувством:
Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблеклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду и кольцом на стеклах, —
И на стволах, которым сотни зим…
И, наконец, — чтоб было вам известно! –
Что ты любим! любим! любим! –
Расписывалась – радугой небесной.
Любовь была смыслом ее жизни, она ставила знак равенства между «любить» и «быть». Это чувство было всем для нее: и вдохновением, и страстью, и «всеми дарами» сразу, и трагедией, и искусством. В «Поэме конца» Цветаева гениально и просто заявила: «Любовь – это значит жизнь», «Любовь – это все дары/ В костер и всегда задаром!».
Стихи Марины Цветаевой «бьют током», заставляют душу «переворачиваться», страдать и плакать вместе с ее лирической героиней, становясь чище и лучше. Они учат любить самой искренней, бездонной и светлой любовью.
0 человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение. |
/ Сочинения / Цветаева М.И. / Разное / Тема любви в творчестве Марины Цветаевой.
Цветаева: Трагическая жизнь | Чарльз Симич
Если говорить о русской поэзии прошлого века, то Осип Мандельштам, Анна Ахматова и Борис Пастернак — достаточно знакомые имена, но не Марина Цветаева, равная им. Поскольку ее чрезвычайно трудно переводить, ее работы почти неизвестны, и даже когда они становятся доступными, они не производят большого впечатления. Она кажется чужой и недосягаемой с ее эллиптическим синтаксисом и необычно запутанными метафорами.Есть также чистый объем и диапазон ее письма. Например, в одном из ее стихотворений рассказывается о трансатлантическом перелете Линдберга, а в других сюжеты взяты из сказок. У нее есть сотни стихов, несколько почти эпической длины в дополнение к изрядному количеству прозы, включая мемуары, дневники и письма, а также несколько пьес в стихах. Не все, что она написала, конечно, первоклассно, но многое. Можно спросить для сравнения, так ли она хороша, как Элиот или Паунд. Она так же хороша, как и они, и, возможно, у нее в рукаве больше хитростей, как у поэта.
Ее жизнь представляет собой необычайно захватывающий рассказ, который очень подробно описан в нескольких прекрасных биографиях поэта, опубликованных за последние двадцать лет. Трагические жизни, конечно, нельзя сравнивать по степени ужасности. Даже в обычное время нельзя быть уверенным в том, какой беспорядок люди создают в своей жизни из-за недостатков характера и неудач, а в какой — из-за обстоятельств, в которых они оказались. Когда дело касается мужчин и женщин, переживших десятилетия войн, революций и изгнаний, становится все труднее понять, кого или в чем винить.Как сказала Цветаева в стихотворении: «Боюсь, что на такое несчастье не хватит всего Расина и всего Шекспира!…» 1
Марина Цветаева родилась в 1892 году в Москве и выросла в атмосфере атмосферы. культура и изысканность. Ее отец был филологом-классиком, преподавал в Московском университете и был основателем одного из важных музеев города. Мать Марины была опытной пианисткой и хотела, чтобы ее дочь стала музыкантом. В 1902 году по совету врачей после того, как ей поставили диагноз туберкулез, она забрала Марину и ее младшую сестру из школы и отправилась в Италию в поисках лекарства.Семья вернулась в Россию в 1905 году, где через год умерла мать. Марина училась в школах в России и Париже, где начала писать стихи и переводить с французского. Сборник ее стихов Evening Album был опубликован в 1910 году и получил высокую оценку. Ее стихи были романтическими и сентиментальными, как и следовало ожидать от подростка, но также, как говорили, она внесла в этой связи новую и смелую близость в русскую поэзию.
В 1912 году Цветаева вышла замуж за Сергея Ефрона, происходившего из известной семьи издателей энциклопедий и политических радикалов.Он был моложе ее. В том же году она выпустила вторую книгу стихов Волшебный фонарь и родила дочь Ариадну (Алю). Деньги семьи сделали молодоженов обеспеченными. Они купили дом в Москве и провели лето на берегу Крыма. Брак, однако, не удался. У Цветаевой были романы с поэтами Софией Парнок и Осипом Мандельштамом. В апреле 1917 года у нее родилась вторая дочь Ирина, и Эфрон, желая, скорее всего, выбраться из неловкой домашней ситуации, пошел добровольцем в Императорскую армию.Октябрьская революция застала Цветаеву в Крыму. Она вернулась в революционную Москву в конце ноября, когда ее муж вступал в Белую армию для борьбы с большевиками. Следующие три года она ничего о нем не знала.
Цветаева оказалась одна в двадцать пять лет, почти лишившись средств к существованию и двум своим маленьким детям. Она выжила благодаря дружелюбным соседям и продаже своего имущества. Вот описание из прозаического сборника Знаков земных ее жизни в Москве:
Я встаю — верхнее окно чуть серое — холодно — лужи — опилки — ведра — кувшины — тряпки — везде детские платья и рубашки.Я раскалываю дрова. Разожги огонь. В ледяной воде промываю картошку, которую отвариваю в самоваре. (Долгое время я варил в нем суп, но однажды он так забился просом, что в течение нескольких месяцев мне приходилось снимать крышку и ложить воду сверху — это старинный самовар с декоративным краном, который не хотел Не откручивалась, спицами и гвоздями не поддавалась. Наконец, кто-то — как-то задул.) Топлю самовар раскаленными углями, которые беру прямо с печки. Я живу и сплю в одном и том же ужасно сморщенном коричневом фланелевом платье, сшитом в Александрове весной 1917 года, когда меня там не было.Все в дырах от падающих углей и сигарет. Рукава, собранные на резинке, закатываются и застегиваются английской булавкой.
Вор однажды ворвался в квартиру Цветаевой и ужаснулся обнаруженной бедности. Она попросила его сесть и поговорила с ним. Когда он собрался уходить, он предложил ей деньги. Тем не менее, в своем дневнике после одного такого мрачного момента она делает удивительное замечание:
Я не записал самого главного: веселья, остроты мысли, вспышек радости при малейшем успехе, страстной направленности всего моего существа.
Несмотря на нескончаемые трудности, это был продуктивный период для нее. Она написала длинные стихотворные драмы и десятки коротких текстов. Она также заполнила свои записные книжки тем, что видела и слышала, путешествуя по провинциям в поисках еды. Некоторые из этих комментариев включены в Earthly Signs , чудесную подборку из ее дневников и эссе в исключительно прекрасном переводе Джейми Гамбрелла. Они дают нам представление о временах, не сильно отличающееся от того, что содержится в рассказах Исаака Бабеля.Цветаева — отличный репортер. Что бы ни утверждали историки, в революционные времена воровство важнее идей. В то время как лидеры революции обещают луну, убийства и грабежи — единственная реальность, которую знают бессильные.
Автобиографические сочинения и эссе Цветаевой наполнены запоминающимися описаниями и красиво оформленными фразами. «Сердце: это скорее музыкальный, чем физический орган», — говорит она, например. Или: «Смерть пугает только тело.Душа не может этого представить. Следовательно, в самоубийстве тело — единственный герой ». Ее взгляды на все, от поведения людей до природы поэзии, проницательны и оригинальны. Ничего подобного не было видно в ее собственной жизни, когда она совершала одну ошибку за другой. Зимой 1919–1920 годов, не имея возможности прокормить детей, она поместила их в детский дом. Старшая, Аля, заболела, и Цветаева вернула ее домой и вылечила. В феврале ее младшая дочь, которой еще не исполнилось трех лет, умерла от голода в том же приюте.Преодолевая чувство вины за пренебрежение к ребенку, она очень редко вспоминала о ней снова.
«Я — неиссякаемый источник ереси», — заявила Цветаева. «Не , зная ни одного, я исповедую их всех. Возможно, я их даже создаю ». Ей не нравился Чехов с его чувством меры; она всегда была на чьей-то стороне. Одно из самых забавных воспоминаний в Earthly Signs содержит ее описание чтения стихов с восемью другими женщинами, на котором она читала стихи, восхваляющие Белую Армию, аудитории, состоящей в основном из солдат Красной Армии.Она считала, что долг поэзии — встать на сторону побежденных. Она также посчитала оскорбительным слово «поэтесса», примененное к ней самой. По ее словам, в поэзии есть более существенные различия, чем принадлежность к мужскому или женскому полу. Ее мужество и независимость удивительны, если вспомнить, что другим порядочным людям приходилось пресмыкаться и что большинство других поэтов — даже те, кто позже передумал — приветствовали Революцию. Долгое время они не могли смириться с тем, что все эти страдания были напрасными.
В то время как ранние стихи Цветаевой вызывали восхищение у современников, этого нельзя сказать о ее творчестве 1920-х годов. Вот как описывал ее стихи бывший возлюбленный Мандельштам: «Самое печальное в Москве — это дилетантская вышивка Марины Цветаевой во славу Божией Матери». Жаловавшись на женскую поэзию в целом и на нее в частности, он сказал, что ее стихи оскорбляют как слух, так и исторический смысл. 2 Лев Троцкий в своей некогда широко читаемой и почитаемой книге Литература и революция (1923) согласился, назвав это узкой поэзией, охватывающей саму поэтессу, некоего джентльмена в шляпе-дерби или военных шпор и, наконец, Бога, который выполняет обязанности врача, специализирующегося на женских жалобах.В литературных кругах эмигрантов обычно была одна и та же история. «Она входит в литературу в бигуди и халате, как если бы она шла в ванную», — написал критик 3 .
Джейми Гамбрелл хорошо подытоживает трудности работы Цветаевой в своем кратком и чрезвычайно проницательном введении к Земным знакам :
Цветаеву нелегко читать даже образованным носителям русского языка. Она знакомит читателей с изобилием идиом и стилей Джойсана, начиная от метафорической речи в сказках и пересказов крестьянского диалекта до высокой литературной дикции, пропитанной греческими и римскими мифами, классикой и немецким романтизмом.Она использовала почти все классические русские метры, добавляя свои новшества, оригинально использовала русские народные ритмы. Ее тема основана на столь же разнообразных литературных, исторических и фольклорных источниках. Как однажды сказал Волошин, в Цветаевой сосуществовали десять поэтов.
Лингвистическую плотность ее стихов можно сравнить с лингвистической плотностью стихов Джеральда Мэнли Хопкинса, за исключением того, что у нее намного больше голосов. В письме к Рильке, с которым у нее был эпистолярный роман, она пишет:
. Я не русский поэт и всегда удивляюсь, когда меня принимают за одного и смотрят в этом свете.Причина, по которой человек становится поэтом (если бы можно было им стать, если бы он не был им прежде всего!), Заключается в том, чтобы не быть французом, русским и т. Д., Чтобы быть всем.
Однако чуть позже в том же письме она говорит: «Тем не менее, в каждом языке есть что-то, что принадлежит только ему, — это это». 4 Цветаева — поэтесса — . «В почти библейском смысле, — пишет Гамбрелл, — Слово — это средство творения; порождая как субъект, так и эмоции, это воплощение духа.
Быть поэтом уха и делать звук более важным, чем зрение, — значит делать себя практически непереводимым. Ни один из переводов ее стихов, которые я читал — а их очень много — не может передать ее полную словесную силу, хотя некоторые, такие как переводы Нины Коссман и Майкла М. Найдана, подходят близко в переводе ее слишком часто заставляют казаться болезненно неловкой и скучной, когда она совсем не такая. Вот как Робин Кембалл исполняет одно из своих стихотворений в Milestones :
НОМЕР ПОЭМЫ 31
Одна дикая старая ведьма мне прямо сказала
Согнутая, как ярмо, в своем безумии:
— Не твое лгать, праздно мечтать,
Не твое, чтобы отбеливать белье,
Твое царствование — в какой-то затерянной окраине,
Тебе целовать, мой дорогая — ворон.
Я стал белым как облако, когда я слушал:
Вынесите белое погребальное одеяние,
Черного жеребенка больше не для порки,
Папы в соборе больше не для питья,
Уложите меня мирно под яблоню,
Без молитв , нет благовоний, чтобы убаюкивать меня.
Низкий поклон — это благодарность, которую я говорю.
Совет и императорская милость,
За ваши карманы, такие пустые,
За песни ваших узников в изобилии,
За позор, наполовину разделенный с мятежом, —
За ваш любовь, за жестокую любовь, которую ты дал.
Когда из собора прозвенит колокол —
Меня дьяволы утащат.
Когда мы вместе опустили бокалы,
Я говорил, и я скажу Создателю —
Что я любил тебя, мой крепкий юноша,
За пределами славы и за пределами солнечного света.
Это не похоже на великого поэта, которого я хвалил. К сожалению, такое впечатление складывается из Milestones , сборника в основном коротких лирических стихов, написанных в 1916 году. Многие переводы, даже если они частично удачны, испорчены неудачным, неидиоматическим подбором слов и фраз.Сама Цветаева переводила свои стихи на французский язык не намного лучше. Она пошла на большую вольность, чем Кембалл, транспонировав и изменив тональность стихов, не только используя другие слова, но и изменяя образы в надежде сохранить главное, утверждая, что на другом языке нужно писать что-то новое. Это кажется разумным советом, за исключением того, что переводы, которые она сделала, не годились. Тем не менее, на мой взгляд, время от времени пользоваться свободой — это единственный способ продолжить перевод ее стихов и, если повезет, осуществить невозможное.
В мае 1922 года Цветаева покинула Россию со своей дочерью, чтобы воссоединиться с мужем, который тогда жил в Праге. Она добралась до Берлина, где, ожидая воссоединения с Эфроном, у нее был роман со своим издателем. После двух месяцев в Берлине семья переехала в деревню на окраине Праги, где они прожили следующие два с половиной года. Ее сын Георгий (известный как Мур) родился в 1925 году. Годы в Чехословакии были сравнительно счастливыми. Государство щедро выплачивало стипендии русским студентам-эмигрантам и представителям интеллигенции.Цветаева тоже писала. Некоторые из ее стихотворений были написаны в это время, в том числе Свейн и Крысолов (оба основаны на сказках), а также два самых лучших, Поэма Горы и Стихотворение End были вдохновлены другим увлечением. В письме, которое ее муж написал в то время, он описывает, каково было жить с ней:
Марина — женщина страстей…. Окунуться головой в ее ураганы стало для нее жизненно важным дыханием.Больше не имеет значения, кто вызывает эти ураганы. Почти всегда (теперь, как и раньше) — или, скорее, всегда — все основано на самообмане. Изобретен человек и начинается ураган. Если быстро раскрывается незначительность и узость возбудителя урагана, то Марина уступает место урагану отчаяния. Состояние, которое способствует появлению нового возбудителя. Важно не , что , а , как . Не суть или источник, а ритм, безумный ритм.Сегодня — отчаяние; завтра — экстаз, любовь, полное самоотречение; а на следующий день — снова отчаяние. И все это с проницательным, холодным (может быть, даже цинично вольтерянским) умом. Вчерашние кроссовки остроумно и жестоко высмеиваются (почти всегда справедливо). Все занесено в книгу. Все круто и математически изложено в формуле. Огромная печь, для костра которой нужны дрова, дрова и еще дрова. Нежелательная зола выбрасывается, а качество древесины не так важно. Пока печка тянет хорошо — все превращается в пламя.Плохая древесина сгорает быстрее, хорошая — дольше.
Само собой разумеется, что я давно не использую огонь.
Ее собственное объяснение в письме не противоречит объяснениям ее мужа:
Я не создан для [этой] жизни. У меня все в огне. Я могу одновременно вступать в десять отношений (прекрасные «отношения», это!), И уверять каждого из них со всей глубины, что он единственный. Но я терпеть не могу ни малейшего поворота головы от себя.У меня БОЛЬНО, ты понимаешь? Я человек, содранный заживо, а у всех остальных есть доспехи. У всех вас есть искусство, социальные проблемы, дружба, развлечения, семьи, обязанности, а у меня, в глубине души, НИЧЕГО нет. Все отваливается, как кожа, а под кожей — живая плоть или огонь — я Психея. Я не вписываюсь ни в одну форму, даже в самую простую форму моих стихов. 5
Почти все стихотворения, составляющие ее величайший единственный сборник, После России , были написаны в то время.Вот стихотворение из этой книги, которое я прочитал одним из первых, и я никогда не забывал его. Это происходит из «Книга пингвинов русского стиха », изданного в 1962 году в том, что редактор называет «простым прозаическим переводом», который я до сих пор предпочитаю нескольким другим версиям в стихах.
ПОПЫТКА НА РЕВНОСТЬ
Какова твоя жизнь с другой женщиной? Проще, правда? Удар весла! Память обо мне,
плавучий остров (в небе, а не в воде), скоро отступающий, как береговая линия?…
Души, о души, вы будете сестрами, а не любовниками!
Какова ваша жизнь с обычной женщиной ? Без божественного? Теперь, когда вы свергли свою королеву и сами отказались от престола,
какова твоя жизнь? Чем ты занимаешься? Как ты дрожишь? Как вы встаете [с кровати]? Как тебе удается расплачиваться за бессмертную мелочь, бедняга?
«С меня хватит судорог и сердцебиения — сниму дом!» Какова твоя жизнь с такой же женщиной, как с любой другой, с тобой, моей избранницей?
Является ли еда более подходящей и съедобной? Не жалуйтесь, если вам это надоело! На что похожа ваша жизнь с подобием — вы, наступившие на Синай?
Какова твоя жизнь с незнакомцем, женщиной из этого мира? Скажи мне прямо: ты ее любишь? Разве стыд, как поводья Зевса, не хлестает вам лоб?
Какова твоя жизнь? Как твое здоровье? Как ты поешь? Как ты справишься с гноящейся раной бессмертной совести, бедняга?
Какова ваша жизнь с рыночным товаром? Цена крутая, не правда ли! Какова ваша жизнь после каррарского мрамора с куском осыпающейся штукатурки Парижа?
(Бог был высечен из камня и разбит вдребезги!) Какова ваша жизнь с одной из ста тысяч женщин — вы, знавшие Лилит?
Вы утолили голод новым рыночным товаром? Теперь эта магия потеряла свою власть над вами … какова ваша жизнь с женщиной с этой земли, если ни один из вас не пользуется шестым чувством?
Ну что ж, сердитесь: вы счастливы? Нет? В яме без глубины какова твоя жизнь, мои возлюбленные? Тяжелее моей жизни с другим мужчиной или все равно?
В ноябре 1925 года семья переехала в Париж в надежде, что у Цветаевой будет больше контактов с писателями.Ее первое публичное чтение было триумфом, который ей так и не удалось повторить. Будучи изначально хорошо принятыми русской общиной, отношения с годами испортились как по литературным, так и по политическим причинам. Советская литература была проклятием для эмигрантов, но не для нее. Она публично хвалила поэтов-коммунистов, таких как Маяковский. Тем временем семья жила бедно. У ее мужа не было ни профессии, ни практических навыков, ни желания устраиваться на постоянную работу. Его интересовала только российская политика.В 1930-х годах он стал участником организации под названием «Союз возвращенцев в Советский Союз», которая широко и правильно считалась прикрытием для советских спецслужб. После того, как его политические взгляды приняли сталинистский характер, Цветаева, которая поддерживала семью своим писательством и финансовой помощью своих богатых друзей, обнаруживала, что ее все больше и больше подвергают остракизму из-за деятельности мужа.
Дома атмосфера была напряженной. Эфрон говорил о том, чтобы вернуться в Россию и искупить вину за то, что он сражался с белыми в гражданской войне.Дети встали на сторону отца. Ее дочь начала работать во французском коммунистическом журнале и начала двигаться в просоветских кругах. Цветаева с ее опытом коммунизма питала меньше иллюзий. Следует помнить, что это было время сталинского Большого террора. Вернуться было почти так же безумно, как для еврея вернуться в гитлеровскую Германию. Ефрон, как она рассказывала людям, увидел то, что хотел видеть, и закрыл глаза на то, что на самом деле происходило в России. Даже после того, как ее дочь уехала в Москву в 1937 году, она не хотела идти за ней.Затем жизнь во Франции стала для нее невозможной. Ее муж был допрошен французской полицией в связи с убийством советского шпиона, отказавшегося вернуться домой.
В сентябре 1937 года, прежде чем они смогли задать ему еще какие-либо вопросы, Эфрон сбежал в Советский Союз. Позднее расследование установило, что он работал на НКВД и участвовал в нескольких убийствах, в том числе в убийстве сына Троцкого. Даже самые близкие друзья Цветаевой не могли поверить, что она ничего не знала о разведывательной деятельности своего мужа.Люди избегали ее. Ее исключили из литературных собраний, и ее больше не публиковали. Она выжила на небольшую стипендию, предоставленную ей советским посольством в ожидании разрешения на возвращение. Ее преданность мужу и детям, которые все хотели вернуться, перевесила любые ее сомнения. 12 июня 1939 года она и ее сын наконец уехали. В своем последнем письме перед отплытием из Гавра она написала чешскому другу: «До свидания! То, что приходит сейчас, уже не сложно, то, что приходит сейчас, — это судьба.
В Москве она узнала, что ее сестра находится в лагерях. Спустя всего два месяца после возвращения Цветаевой ее дочь была арестована и обвинена в шпионаже в пользу западных держав, а вскоре после этого и ее муж. Скорее всего, вскоре после этого Эфрон был расстрелян, а ее дочь провела около семнадцати лет в лагерях и в ссылке в Сибири. Цветаевой больше их не увидела. У нее не было денег и негде было жить. Старые друзья боялись иметь дело с женой «врага народа» и бывшего эмигранта.Как писательница для коммунистов она не существовала. Если она не стояла в какой-то тюремной очереди, чтобы оставить посылку мужу и дочери, она искала работу. Она сделала несколько переводов, которые принесли немного денег, и даже собрала сборник стихов, но он был отклонен издателем с объяснением, что ее стихи не о чем говорить советским людям. Пастернак помогал, чем мог, но это было немного. Когда Германия вторглась в Россию в июне 1941 года и количество бомбардировок Москвы увеличилось, ее паника усилилась.Ей удалось эвакуироваться в Елабугу, небольшой городок на реках Тойма и Кама. Цветаева сняла комнату в Елабуге у местной пары и поехала в соседний город побольше, где уже поселились писатели, и попыталась получить разрешение на переезд. Она даже устроилась работать посудомойкой в писательскую столовую.
Были основания надеяться, что она получит разрешение, но к тому времени она уже была безнадежна. 31 августа, когда ее сына и домовладельцев не было дома, она повесилась у входа в свою комнату.Она оставила три записки, две из которых умоляли друзей позаботиться о ее сыне, а последняя ему: «Прости меня», — написала она:
но было бы только хуже. Я серьезно болен, это уже не я. Я люблю тебя безумно. Поймите, что я больше не могу жить. Скажите папе и Але — если вы их видите — что я любил их до последней минуты, и объясните, что я зашел в тупик.
Цветаева похоронена в безымянной могиле на Елабугском кладбище. Мур был призван в армию в 1943 году и погиб в бою в июле 1944 года.
Один из ее биографов Виктория Швейцер пишет:
Когда ее сняли с петли и доставили в морг, гробовщик обнаружил в одном из карманов ее фартука крошечный (1 × 2 см) синий блокнот в сафьяновом переплете. К блокноту был прикреплен очень тонкий карандаш, но во всех смыслах блокнот был слишком мал, чтобы писать в нем. Гробовщик хранил этот блокнот, хранил его более сорока лет и на смертном одре попросил его отдать. обратно к родственникам Цветаевой.В нем, как в послании из потустороннего мира, было написано почерком Цветаевой одно слово: Мордовия.
Так называлась советская республика на Урале, куда отправили ее дочь Алю в лагерь.
«Боже, не суди! Вы никогда не были женщиной на этой земле », — написала она однажды.
Ветка темной бузины: Стихи Марины Цветаевой
Ветка темной бузины: Стихи Марины Цветаевой
Ветвь темной бузины — это результат сотрудничества двух живых поэтов и одного мертвого, но полностью присутствующего.Илья Каминский родился в Одессе (бывший Советский Союз, Украина), выучил английский в 16 лет, когда его семья иммигрировала в США. Жан Валентин — поэт, путешествующий между невидимыми мирами и этой планетой. Ее отношение к поэзии — как свет к воздуху. Марина Цветаева родилась в 1892 году в Москве. Она умерла в возрасте 48 лет в результате самоубийства, перенеся глубокие страдания и утрату; заполнив горы тетрадей стихами, прозой и пьесами.
«Перевод, — говорит Уиллис Барнстон в« Азбуке перевода поэзии », — это искусство между языками, и дитя, рожденное этим искусством, вечно живет между домом и чужим городом.Оказавшись через границу в новой одежде, сирота вспоминает или скрывает старый город и кажется новорожденным и другим ». Как парадоксально (если не тревожить): рождение сироты. Как поразительно, что в своем «Послесловии» Каминский пишет: «Девочкой [Цветаевой] она мечтала о том, чтобы ее усыновил дьявол на улицах Москвы, стать дьявольской сиротой». Она путешествовала и жила в Европе, свободно говорила на нескольких языках и переводила стихи, в том числе свои (на французский).
«Читать стихи в переводе — все равно что целоваться сквозь пелену», — сообщил Хаим Нахман Бялик, еврейский поэт, живший (как и Каминский) в Одессе.Но когда поэт переводит — разве она не занимается любовью со стихотворением? Она ласкает, проникает. Вкусы и запахи. Возможно, когда она занималась любовью с собственным мужем, ее мысли отвлекались от навязчивой идеи — стихотворения. Ее мучает своеобразное чувство верности. Поэт-переводчик увлечена своим безответным любовником, стихотворением. Ему суждено открывать секреты на другом языке. Оба поэта уступают, сливаются.
В стихотворении «Я счастлива просто жить» Валентина и Цваэтаева духовно слиты.Тем, кто знает и любит Жан Валентайн и ее работы, это приносит радость:
Я счастлив жить просто
как часы или календарь.
Или женщина, худощавая,
потерянная — как любое существо. Знать
дух мой любимый. Прибыть на землю — стремительный
как луч света или взгляд.
Жить так, как я пишу: пощадить — так, как просит меня Бог,
— а друзья — нет.
Каминский объясняет, почему он и Валентин называют свой проект «чтением» в его «Послесловии»:
На самом деле, Жан Валентайн и я не утверждаем, что переводили ее.Переводить — значит жить. Значение слова экстасис — стоять вне своего тела. Мы этого не требуем. (Хотелось бы, когда-нибудь). Жан Валентайн и я утверждаем, что мы два поэта, которые полюбили третьего и провели два года, читая ее вместе … Эти стихи — фрагменты, заметки на полях. «Сотрите все, что написали, — говорит Мандельштам, — но сохраните заметки на полях».
Что произошло, когда эти гениальные поэты «прочитали» Цветаеву? Они навещали ее во сне? Я представляю себе многочисленные ночные перелеты, много стаканов чая.Делая то, что у них получается лучше всего, они варили, точили, вращали, колдовали и вырезали стихи с музыкой, внутренней рифмой, новыми сложными словами («темное золото» и «чудеса»), умело размещали черточки в стиле Дикинсона и многое другое.
«Новогоднее письмо» — это радостная и задорная (даже забавная) элегия Райнеру Марии Рильке с множеством вопросительных и восклицательных знаков. Две строфы:
С новой землей, Райнер, город, Райнер!
Счастливого самого дальнего мыса из всех увиденных —
С новым оком, Райнер, ухо, ухо, Райнер!
Небеса похожи на заснеженный амфитеатр?
Верно ли то, что я знал, что Бог — это растущий баобаб? И Бог не потерял
? Другой Бог над ним? А над ним, дальше
вверх, еще один?
«Из поэмы для Блока», потрясающе точной образной поэмы, оставляет глубокий след.(первая строфа):
Твое имя — птица в руке,
кусок льда на языке.
Быстрое раскрытие губ.
Ваше имя — четыре буквы.
Мяч, пойманный в полете,
серебряный колокольчик во рту.
«Покушение на ревность» («Как тебе жизнь с обычным / женщиной?») Смекалка, остроумна и поразительно современна. И в высшей степени интересно! Вот две строфы:
Как твоя жизнь с туристом
на земле? Ребро (любишь ли ты ее?)
— тебе нравится?
Это жизнь? Ты кашляешь?
Вы напеваете, чтобы заглушить мышей в уме?
«Откуда такая нежность?» сладкая, волнующая песня.Вопрос повторяется в каждом из четырех катренов с прекрасными эмоциональными сдвигами.
Но я никогда не слышал таких слов.
Ночью
(откуда такая нежность?)
положив голову тебе на грудь, отдохни.
В сборник внесли вклад многие, в том числе выдающиеся деятели из русского прошлого. В этот ветреный январский день я вижу их всех, сбившихся в кучу вокруг Марины Цветаевой, источника творческой энергии и огня. В порядке появления (кроме Валентина и Каминского): В.С. Мервин (похвала) Стефани Сэндлер (вступление) Анна Ахматова (ее стихотворение «Нас четверо» служит эпиграфом) и ее переводчики Стэнли Куниц и Макс Хейворд. За задней крышкой этого визуально красивого и красиво оформленного тома спрятан компакт-диск. Стихи Цветаевой, которые великолепно и смело читаются на русском языке поэтами Паулиной Барсковой и Вальжиной Морт, придают проекту мощное измерение с помощью голоса, перформанса, предлагая непосредственный, аутентичный опыт звуков и языка, незнакомых не говорящим по-русски.Лингвистико-поэтический цикл завершается в пределах Dark Elderberry Branch .
Присутствуют четыре великих русских поэта. Вы можете слышать их дыхание. Здесь Мандельштам и Пастернак, греют руки у костра. Другие пробуждаются, появляясь из тумана: Рильке и русский поэт Александр Блок в одном из циклов стихотворений Цветаевой. Название книги происходит от строк стихотворения Ахматовой:
. — О, посмотрите! — свежая ветка бузины.
Это как письмо Марины по почте.
Такое ощущение, что Валентин и Каминский были если не ее душой, то поэзией Цветаевой. «Чтение» трансформирует, так как стихи воспринимаются читателем по-разному. Действительно, эта книга — дань уважения. Валентин и Каминский с нежностью и душевной целостностью создали Цветаеву в великолепных стихах и отрывках прозы. Через вуаль целую тебя, Марина Цветаева.
Эллен Миллер-Мак получила степень магистра в области поэзии в Университете Дрю.Ее работа появилась или выйдет в ближайшее время в 5:00, Valparaiso Poetry Review, Rattle, Verse Wisconsin и Bookslut. Она является соавтором комикса «Реальная стоимость тюрем» (PM Press) и работает медсестрой / поставщиком первичной медико-санитарной помощи в общественном центре здравоохранения в Спрингфилде, штат Массачусетс. Еще от этого автора →
ПОЭТ НА КРИТИКЕ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ | Сабина Келепоши
ПОЭТ НА КРИТИКЕ МАРИНА ЦВЕТАЕВА
ㅤ
I.Он не может быть критиком…
Первая обязанность поэтического критика — не писать плохие стихи самому. По крайней мере, не печатать.
Как мне доверять голосу, допустим, N, если N не видит посредственности своих стихов? Первое достоинство критика — способность видеть. N, поскольку он не только пишет, но и издает, слеп! Можно быть слепым к своей работе, но в то же время видеть работу других. Примеры тому есть. Взять хотя бы посредственную поэзию колоссального критика Сент-Бёва.Но, во-первых, Сент-Бев перестал писать; то есть он поступил по отношению к себе точно так же, как поступил бы главный критик: осуждал и осуждал. Во-вторых, даже если бы он продолжал писать, бедный поэт Сент-Бев был бы скрыт за святым критиком, лидером и пророком целого поколения Сент-Бевом. Для великого человека стихи — всего лишь слабость. Считаться слабостью и исключением. Что великого не простим!
Но вернемся к определенности. Сент-Бев, имея за плечами большую творческую активность, перестал писать стихи — то есть отверг поэта в себе.N, не имеющий за плечами никакой активности, не останавливается — он упорно считает себя поэтом. Сильный мужчина с правом на слабость презирает это право. Слабый человек, не имеющий такого права, терпит поражение именно в этом месте.
Судья, накажите себя!
Приговор, который колоссальный критик Сент-Бев вынес самому себе, поскольку поэт уверяет меня, что он не назовет хорошее во мне плохое (как и его авторитет, наши оценки совпадают: то, что ему плохо, плохо для меня). Суждение Сент-Бёва критиком Сент-Бёву-поэту означает, что отныне критик непогрешим и неопровержим.
Но поощрение, которое посредственный критик N дает посредственному поэту в себе, убеждает меня, что он назовет плохим во мне хорошее (как и недоверие к его голосу, наши оценки не совпадают: если это хорошо, то моя конечно плохо). Сделайте Пушкина своим натурщиком, и я, смею, промолчу, обязательно подумаю. Но не делай N моделью, и я не буду скучать по нему, я буду смеяться. (Что еще представляют собой стихи поэтического критика, которого умудрили ошибки других, если не образцы? Его отклонения? Любой человек, публикующий таким образом, заявляет: «Это хорошо.Критик, публикующий таким образом, заявляет: «Это образец». Следовательно, единственный поэт, не заслуживающий снисхождения, — это критик, так же как единственный обвиняемый, который не заслуживает снисхождения, — это судья. Я сужу только судей.)
Самообман N-поэта является подтверждением того, что N-критик подвержен ошибкам и заслуживает обвинения. Не сумев осудить себя, он стал обвиняемым и превратил нас, обвиняемых, в судей. Я не буду судить N просто плохим поэтом. За это существует критика. Но N судья, который сам виноват в том, в чем он обвиняет меня — я буду судить.Виновный судья! Быстрое рассмотрение всех его дел!
Итак, если мы не рассматриваем крупную деятельность, за которой стоит крупный человек, правило таково: плохие стихи непростительны для поэтического критика. Он плохой критик, но, может быть, его стихи хороши? Нет, стихи тоже плохие. (N — критик.) Это плохие стихи, но, может быть, критика хороша? Нет, критика тоже плохая. N-поэт подрывает наше доверие к N-критику, а N-критик подрывает наше доверие к N-поэту. Как бы вы к этому ни подошли…
Я подкреплю это реальным примером.Г. Адамович обвиняет меня в пренебрежении синтаксисом гимназии и в той же рецензии, несколькими строчками раньше или позже, прибегает к следующему обороту фразы: «… сухим, нахально-ломающим голосом».
Первое, что я почувствовал — что-то не так! Срывистый голос непроизвольный, а не преднамеренный. А наглость — волевой акт. Дефис, связывающий «нагло» [дерзко] и «срывающимся», делает «нагло» определяющим признаком «взлома» и, таким образом, вызывает вопрос: каким образом взламывать? а не: нарушение по какой причине?
Может ли голос нагло сорваться? Нет.От наглости — да. Давайте заменим «нагло» [нагло] и повторим эксперимент. Ответ тот же: от наглости — да; нагло, нет. Потому что и «нагло», и «нагло» означают что-то намеренное и активное, а прерывистый голос — непроизвольный и пассивный. (Срывающийся голос; замирающее сердце: аналогичный пример.) Получается, что от наглости я сознательно нарушил голос. Вывод: отсутствие синтаксиса гимназии и, что еще серьезнее, отсутствие логики. Импрессионизм — корни которого я, кстати, прекрасно понимаю, хотя и не грешу.Г. Адамович хотел произвести впечатление и дерзости, и ломкого голоса одновременно, ускорить и усилить впечатление. Он ухватился за дефис, не задумываясь. Он неправильно использовал дефис. А теперь, чтобы закончить этот урок:
Гневно, да. Явно ломающий, да. Гневно, явно, вяло, заметно, злобно *, нервно, жалко, нелепо … Все, что не предполагает предусмотрительности или активности, подойдет, все, что не противоречит пассивности ломающегося голоса.
«Наглый, ломающий» — да; «Ломка от наглости» — да; «Нагло-взломщик» — нет.
Врач, исцели себя!
*
Серия волшебных переделок
На любимом лице…
Никто не имеет права судить поэта, который не прочитал каждую строчку, написанную поэтом. Творение происходит постепенно и последовательно. То, кем я был в 1915 году, объясняет, кем я был в 1925 году. Хронология — ключ к пониманию.
— Почему ваши стихи так отличаются друг от друга? — Потому что годы разные.
Невежественный читатель принимает за манеру писать что-то несравненно более простое и более сложное: время. Ожидать одинаковых стихов от поэта в 1915 и 1925 годах — все равно что ожидать одинаковых черт лица в 1915 и 1925 годах. «Почему вы так сильно изменились за десять лет?» Никто этого не спрашивает, вопрос настолько очевиден. Не спросят, а посмотрят и сами, посмотрев, скажут: «Время прошло». Точно так же и со стихами. Параллель так близка, что я продолжу ее.Время, как мы все знаем, не делает нас красивее, разве что в детстве. И никто, кто знал меня в двадцать лет, не скажет мне, что мне сейчас тридцать: «Насколько красивее ты стал». В тридцать я стал более определенным, более значительным, более оригинальным — возможно, более красивым. Но не красивее. То же и со стихами, и с чертами. Стихи со временем не красивее. Свежесть, непосредственность, доступность, beauté du diable, лица поэзии уступают место чертам. «Раньше ты писал лучше» — замечание, которое я слышу так часто! — только значит, что читатель предпочитает мою beauté du diable моей сущности.Миловидность — к красоте.
Красивость — критерий внешний, красота — внутренний. Симпатичная женщина — красивая женщина; красивый пейзаж — красивая музыка. Разница в том, что пейзаж может быть как красивым, так и красивым (усиление, возвышение внешнего по отношению к внутреннему), в то время как музыка может быть красивой, но не красивой (ослабление, уменьшение внутреннего по отношению к внешнему). Более того, в тот момент, когда явление покидает сферу видимого и материального, слово «красивый» уже не может применяться к нему.Например, красивый пейзаж Леонардо. Такого не скажешь.
«Симпатичная музыка», «красивые стихи» — мера музыкальной и поэтической безграмотности. Плохой общий язык.
Итак, хронология — ключ к пониманию. Два примера: закон и любовь. Каждый исследователь и каждый любовник движется назад от настоящего момента к источнику, к первому дню. Следователь следует по следу в обратном направлении. Нет действия изолированно, есть последовательность действий: первого и всех последующих.Настоящий момент — это сумма всех предшествующих моментов и источник всех будущих моментов. Кто не прочитал все, что я написал, от «Вечернего альбома» (детство) до «Крысолова» (сегодня), не имеет права судить.
Критик: исследователь и любовник.
Я тоже не верю критикам: не совсем критикам и не совсем поэтам. Дело провалилось, оно провалилось, и, хотя кто-то хотел бы остаться в этой сфере, оставаться в нем означает отставать в росте, не обучать, а быть пойманным собственными (неудачными) попытками.Если бы я не мог этого сделать, то и никто не смог бы этого сделать; Если для меня нет вдохновения, нет и такого понятия, как вдохновение. (Если бы были, я был бы первым.) «Я знаю, как это делается»… Вы знаете, как это делается, но вы не знаете, как это получается. В конце концов, это означает, что вы не знаете, как это делается. Поэзия — это ремесло, секрет в технике, успех зависит от большего или меньшего Fingerfertigkeit (ловкости). Отсюда вывод: таланта нет. (Если бы были, я был бы первым!) Подобные неудачи обычно превращаются в критиков, теоретиков поэтической техники, технических критиков — в лучшем случае дотошных.Но когда техника сама по себе является целью, в худшем случае это само по себе.
Тот, кто не может быть пианистом (напряженное сухожилие), становится композитором; не в состоянии сделать меньшее, он делает большее. Восхитительное исключение из печального правила: неспособный делать большее (быть творцом), человек становится меньшим («попутчиком»).
Это то же самое, как если бы кто-то, отчаявшись найти золото Рейна, объявил, что в Рейне нет золота, и занялся алхимией. Добавьте это к этому, и вы получите золото.Но где твое что, раз уж ты знаешь как? Алхимик, где же твое золото?
Мы ищем золото Рейна и верим в него. И наконец — вот чем мы отличаемся от алхимиков — мы это найдем.
†
Глупость так же разнообразна и многообразна, как и интеллект, и она, как и разум, содержит все противоположности. И вы узнаете его, как интеллект, по тону. Например, утверждение: «нет вдохновения, только мастерство» («формальный метод», являющийся модифицированным базаровизмом) 4 вызывает мгновенный ответ из того же лагеря (глупость): «нет.мастерство, только вдохновение »(« чистая поэзия »,« божественная искра »,« настоящая музыка »- все мещанские банальности). Поэт не имеет ни малейшего желания предпочесть первое утверждение второму или второе первому. Знакомая ложь на иностранном языке.
Из «Искусство в свете совести — ВОСЕМЬ ЭССЕ ПОЭЗИИ», Марина Цветаева
Проект «МУЗА — Русская Психея: Поэтический разум Марины Цветаевой» Алисы В. Динега (рецензия)
Произвольно информативная и ясная, книга Терраса остается отличным введением к «Братьям Карамазовым».Алисса В. Динега. Русская психика: Поэтический разум Марины Цветаевой. Мэдисон: Университет Висконсин Press, 2001. 285 с. Наташа Колчевская Университет Нью-Мексико Хотя более ранние критические исследования Саймона Карлинского и Виктории Швейцер впервые познакомили англоязычных читателей с Мариной Цветаевой, критическое любопытство по поводу этого крупного русского поэта вспыхнуло только с 1990-х годов. Начиная с нескольких конференций, посвященных столетию со дня ее рождения в 1892 году, исследователи славянских и гендерных наук, а также такие поэты, как Иосиф Бродский, обращались к уникальному слиянию Цветаевой ее аров и биографии, реальности и мифа, русских и классических традиций, трансгрессии и традиции.Книга Алиссы Динеги «Русская Психея: Поэтический разум Марины Цветаевой» является важным дополнением к этой растущей критике, и она доказывает, что справляется с задачей расшифровать критические вопросы авторитета, пола, вдохновения и поэтической практики в своем глубоко прочувствованном, прекрасно написанном и написанном. убедительно аргументированная монография. В «Русской Психее» Динега задает несколько простых, но фундаментальных вопросов, в том числе: «Что значит для женщины быть великим поэтом, вдохновенным поэтом, поэтом-трагиком, поэтом гениальности?» (4) и «[какова была природа] аксиоматического конфликта…. между полом [Цветаевой] и ее поэзией? »(27). Взаимодействие женского поэтического гения и места одного из центральных мифов западной поэзии — мифа (традиционно женской) музы — составляет ядро ее исследования диалога Цветаевой с поэтическими соперниками. Вся поэтическая траектория Цветаевой в чтении Динеги представляла собой поиск вдохновляющего мифа, объединяющего дихотомии, раздирающие ее психологическое и поэтическое существо. Книга построена в хронологическом порядке, отдельные главы посвящены поэтическим ответам Цветаевой на Блока и Ахматовой, Пастернака, Рильке и, наконец, Николая Гронского и Анатолия Штейгера, меньшее поколение поэтов моложе Цветаевой.«Русская Психея» начинается с краткого анализа нескольких ранних лирических стихов Цветаевой, а в последней главе значительное внимание уделяется автобиографическим и теоретическим очеркам (в частности, «Искусство в свете совести»), которые доминировали в сочинениях Цветаевой за десять лет до ее смерти в 1941 году. , суть аргумента Динеги заключается в ее внимательном прочтении нескольких лирических циклов и стихотворений поэта, поскольку именно здесь лгут мифопоэтический проект Цветаевой и психическая эволюция Цветаевой.Через эти длинные или тематически связанные стихи, а также через текст, которым была жизнь Цветаевой, Динега умело прослеживает пожизненный поиск ее объекта, чтобы вырваться из «женского» в «поэтическое», создав серию мужских образов муз. В центре внимания первой главы книги — попытка Цветаевой установить идентичность, независимую как от Блока, так и от Ахматовой, путем побега в «могущественный след воплощенной поэзии» (29), кульминацией которой является мощная поэма 1921 года «На красном коне». Затем следует блестящий анализ «Провода», написанный во время страстного эпистолярного романа Цветаевой с Пастернаком в 1923 году, который в равной степени основан на биографических фактах и мифологических рамках.Динега чутко связывает многогранное и трансгрессивное присвоение Цветаевой Психеи и Купидона миди с ее борьбой с противоречивыми требованиями, которые тело и дух предъявляют конкретно к поэту-женщине. Страстная амбивалентность и связанный с этим творческий шок очевидны в нескольких крупных произведениях («Попытка в комнату», «Новогоднее письмо», «Поэма воздуха»), порожденных краткой, но снова напряженной перепиской Цветаевой с Райнером Марией Рильке незадолго до его смерти. в декабре 1926 г. освещены в третьей главе.В последней главе с зловещим подзаголовком «Конец линии» Динега дает сбалансированный и сочувственный анализ последних разрывов между жизнью и искусством и последующего признания Цветаевой неспособности поэзии преодолеть жизненные ловушки, в том числе гендерные. Столкнувшись с возвращением к тоталитарному режиму, отсутствием аудитории для своих писаний и чрезвычайно трудными личными решениями, Цветаева, тем не менее, предстает героической, хотя и трагической фигурой, склонной к максималистским решениям, но несущей ответственность за свой выбор.Динега со значительной аудиорией, нюансами и заметным удовольствием пишет о превращении своего предмета в поэта с цельным художественным …
Красивые и грустные, лучшие стихи Марины Цветаевой о любви к мужчине. Лучшие стихи Марины Цветаевой Произведения Цветаевой перечисляют
самых известных. Считаю, что Цветаева первая
поэт ХХ века. Конечно, Цветаева.
И. Бродский
Красный, праздничный, веселый и в то же время драматически напряженный, выбирает Цветаева в знак своего рождения:
Красной кистью загорелась рябина.Листья падали. Я родился.Эта «кисть из красной рябины» заключает в себе полное проявление жизненных и творческих сил поэтессы, эмоциональный и поэтический взрыв, максимализм ее поэзии и — срыв, грядущую трагическую смерть.
Цветаева Марина Ивановна родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в московской профессорской семье: отец И.В. Цветаев — основатель Музея изобразительных искусств в Москве, мать М.А.Мэна, пианистка, ученица А.Г. Рубинштейна (умер в 1906 г.).Из-за болезни матери Цветаева долгое время жила в Италии, Швейцарии и Германии в детстве.
Первыми сборниками стихов были «Вечерний альбом» (1910) и «Волшебный фонарь» (1912).
В 1918-1922 годах Цветаева была с детьми в революционной Москве, ее муж С. Эфрон воевал в составе Белой армии (стихи 1917-1921 годов, проникнутые симпатией к Белому движению, составили цикл «Лебединый лагерь»). С 1922 по 1939 год Цветаева находилась в ссылке, куда отправилась вслед за мужем.Эти годы были отмечены повседневными беспорядками, непростыми отношениями с русской эмиграцией, враждебным отношением к критике.
Летом 1939 года вслед за мужем и дочерью Ариадной Цветаева и ее сын Георгий вернулись на родину. В том же году были арестованы муж и дочь (С. Эфрон расстрелян в 1941 г., Ариадна реабилитирована в 1955 г.). Стихи М. Цветаевой не публиковались, не было работы и жилья. В начале войны (31 августа 1941 г.) в эвакуации в Елабугу (ныне Татарстан) в состоянии депрессии М.Цветаева покончила жизнь самоубийством.
Основные произведения Цветаевой: сборники стихов «Вечерний альбом», «Волшебный фонарь», «Версты», «Разлука», «Стихи Блоку», «Ремесло», «Психея», «После России», «Лебединый лагерь». ; стихи «Царь-девица», «Молодец», «Поэма горы», «Поэма конца», «Лестница», «Поэма воздуха», сатирическая поэма «Крысолов», «Перекоп»; трагедии «Ариадна», «Федра»; прозаические произведения «Мой Пушкин», воспоминания об А. Белом, В.Я. Брюсов, М.А.Волошин, Б.Л. Пастернака, «Сказка о Сонечке» и другие.
«Мои стихи — это дневник, мои стихи — это стихи моих собственных имен» — стихи М. Цветаевой изящны и музыкальны. В них много чистого, интимного. Ее душа на виду. Судьба болезненна, трагична. Поэзия бессмертна. А жизнь — как грозовая туча, как самый яркий луч солнечного лета, как кошмар и ликование в морской пучине …
Сегодня день рождения Марины Ивановны. 8 октября 1892 года в Москве в семье профессора-филолога Ивана Владимировича и пианистки Марии Майн родилась дочь.
Мама надеялась, что ее дочь пойдет по ее стопам и станет пианисткой. Однажды она записала в дневник такие строчки: «Моя четырехлетняя Муся ходит вокруг меня и все рифмует — может быть, будет поэт?» Как показало время, пророчество сбылось. И вот с шести лет Марина пишет стихи на русском, французском, немецком языках.
«Мне дали морское имя — Марина», — гордо отметила поэтесса. К тому же это очень романтично и красиво.Марина Цветаева любила красоту и видела ее во всем, даже там, где ее просто не было. Пофантазировать и полюбить — это про нее. Так она познакомилась со своим мужем Сергеем Эфроном. В браке 19 лет.
Марина Цветаева и Сергей Ефрон, 1911 год.
Их знакомство произошло в Коктебеле. Сережа был веселым и жизнерадостным человеком, душой любой компании, а Марина — глубоко ранимой, романтичной, чувственной, глубоко погруженной в мир фантазий и девичьих грез — не как все, одиночкой.Однажды на Коктебельском пляже Цветаева сказала своему другу, поэту Максимилиану Волошину: «Макс, я выйду замуж за того, кто угадает, какой у меня любимый камень». Так и случилось. Молодой москвич Сергей Ефрон — высокий, худой, с огромными глазами цвета моря — подарил Марине в первый же день знакомства бусину из генуэзского сердолика, которую Цветаева носила всю жизнь.
Вернувшись в Москву, Марина и Сергей поженились. Они не были, говоря современным языком, самой красивой парой, но их любовь даст фору любому, кто сомневается в красоте своей души и безупречно молодых, безумно искренних и любящих сердцах.Красота не показная, глубоко внутренняя — сегодня это редкий дар, но в то же время иллюзия, наивность. Марина Ивановна любила и была любима. Я был счастлив и несчастен.
О тех, кого сегодня уже нет в живых, либо вообще не говорят, либо ничего плохого. С уважением нужно говорить о Марине Цветаевой, о великой русской поэтессе, о хрупкой женщине с сломанной судьбой, не копающейся в прошлом, не ищущей, не мутящей бессмысленных поводов для ухода.Нам есть что вспомнить, что обнажить. Читая строки тонкой человеческой души, мы воскрешаем в каждом слове, в каждой букве бесценное духовное наследие величайшей женщины русской литературы, пожалуй, единственной поэтессы, творчество которой столь глубоко автобиографично.
Выбирать лучшее в творчестве Марины Цветаевой — дело неблагодарное. Из сотен лучших марочных вин лучшее — то, которое подходит для места и времени. То же и с поэзией — осенью мы видим красоту в ярко-желтых тонах, а весной любуемся зелеными.Лучшие стихи Марины Цветаевой — лучшее для каждого в отдельности. Мне особенно близки:
Чтение народной артистки СССР, актрисы театра и кино, великолепной и неподражаемой Алисы Фрейндлих.
Впервые в старинном вальсе Штрауса
Мы услышали ваш тихий зов
С тех пор все живое нам чуждо
И беглый бой часов радует.
Мы, как и вы, приветствуем закаты
Наслаждаемся приближением конца
Все, чем мы богаты в лучший вечер,
Вы вкладываете это в наши сердца для нас.
Неустанно опираясь на детские мечты,
(Я только месяц смотрел на них без тебя!)
Ты вел своих малышей
Горькая жизнь мыслей и дел.
С ранних лет мы близки к тому, кто грустит,
Смех скучен, а домашнее пристанище чужеродно …
Наш корабль не в отчаянии в хорошие минуты
И плывет волей всех ветров!
Лазурный остров все бледнее — детство,
Мы одни на палубе.
Видно, что печаль — это наследство
Ты, мама, своим девочкам!
Мирок
Дети — глаза страшного глазка,
Стук игривых ножек о паркет,
Дети — солнце в облачных мотивах
Целый мир гипотез веселых наук.
Вечный беспорядок в золоте колец
Ласковые слова шепотом в полусне,
Мирные картинки птиц и овец
То, что в уютной детской они дремлют на стене.
Дети вечер, вечер на диване,
Сквозь окно, в тумане, мерцание фонарей,
Размеренный голос из сказки Царя Салтана,
О русалках-сестрах сказочных морей.
Дети отдыхают, кратковременный отдых,
Трепетная клятва Богу у постели,
Дети — нежные загадки мира,
И ответ кроется в самих загадках!
В Кремле
Где миллионы звездных фонарей
Горят перед лицом старины
Где сладок вечер, звенящий в сердце,
Где башни влюблены в небо;
Где в тени воздушных складок
Сны бродят прозрачно-белые —
Я понял смысл старых тайн
Я стал поверенным Луны.
Бред, прерывистое дыхание,
Я хотел знать все, до дна:
Какие таинственные страдания
Царица в небе предана
И почему к столетним постройкам
Так нежно цепляется, всегда одна. ..
То, что на земле называют легендой —
Луна мне все рассказала.
В вышитых шелком покрывалах
В окнах мрачных дворцов
Я увидел усталых цариц,
В глазах утихал тихий зов.
Я видел, как в старинных сказках
Мечи, корона и древний герб,
И в чьих-то детских, детских глазах
Свет, льющийся волшебным серпом.
Уж сколько глаз из этих окон
Смотрели …
Самоубийство
Был вечер музыки и ласки,
Все в саду цвело.
В его задумчивых глазах
Мама выглядела такой яркой!
Когда она исчезла в пруду
И вода успокоилась
Он понял — жестом злого жезла
Колдун отвел ее туда.
Рыдала флейта с далекой дачи.
В отблеске розовых лучей …
Понял — раньше был чьим,
Теперь нищим стал, ничей.
Он кричал: «Мама!», Снова и снова,
Потом пробирался, как в бреду,
Ложусь спать, не говоря ни слова
Эта мама в пруду.
Хоть и есть иконка над подушкой,
Но страшно! — «А, вернись домой!»
… Он тихо плакал. Вдруг с балкона
Раздался голос: «Мой мальчик!»
В изящном узком конверте
Нашел ее «Прости»: «Всегда
Любовь и печаль сильнее смерти.«
Сильнее смерти … Да, ой да! ..
В Париже
Дом звезд и небо внизу.
Земля рядом с ним.
В большом и радостном Париже
Та же тайная тоска.
Вечерние бульвары шумят
Последний луч зари угас
Везде, везде, все пары, пары
Дрожащие губы и дерзкие глаза.
Я здесь один. К стволу каштана
Прижмись так сладко к голове!
А стихи Ростана плачут в моем сердце
Как там, в заброшенной Москве.
Ночной Париж мне чужд и жалок,
Старый бред душе дороже!
Еду домой, там фиалка грусть
И чей-то ласковый портрет.
Там чей-то взор печально братский.
На стене тонкий профиль.
Ростан и мученик Рейхштадт
И Сара — все придут во сне!
В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака
А дальше смех, и тени приближаются,
И боль по-прежнему глубока.
Париж, июнь 1909 г.
Молитва
Христос и Бог! Я скучаю по чуду
Сейчас, сейчас, в самом начале дня!
Ох дай мне умереть пока
Вся жизнь для меня как книга.
Ты мудрый, строго не скажешь:
— «Потерпи, срок еще не окончен».
Ты дал мне слишком много!
Тоскую по всем сразу — по всем дорогам!
Хочу всего: душой цыганки
Иди в грабительские песни,
Страдать за всех под звуки органа
И в бой, как амазонка, ринуться;
Гадание по звездам в черной башне
Проведите детей вперед сквозь тень…
Быть легендой — вчерашний день,
Это было безумие — каждый день!
Я люблю крест и шелк и каски,
Моя душа — след мгновений …
Ты подарил мне детство — лучше сказки
И подари мне смерть — в семнадцать лет!
Ведьма
Я Ева, и мои увлечения велики:
Вся моя жизнь — это страстный тремор!
Мои глаза — угольки,
И волосы спелая рожь,
И притягиваются к ним васильки от хлеба.
Мой загадочный возраст хорош.
Вы видели эльфов в полуночной тьме
Сквозь дым сиреневого костра?
Я не буду брать у тебя звенящие монеты, —
Я сестра призрачная эльфийка …
А если бросишь ведьму в тюрьму,
Смерть в плену быстрая!
Настоятели, часовые в полночь,
Сказал: «Закрой дверь
Безумная колдунья, чья речь позорна.
Колдунья хитра, как зверь!»
— Это может быть правдой, но мои глаза темные,
Я секрет, ах…
Эйс («Гул вечера перед рассветом …»)
Гул позднего рассвета
В сумерках зимнего дня.
Помни меня!
Изумрудная волна ждет вас с моря,
Всплеск синего весла
Трудно прожить жизнь под землей
Вы не смогли бы.
Ну, давай, если темна наша борьба
Не зовет нас в свои ряды,
Если прозрачная влага соблазнительнее,
Полет серебряных чаек!
Солнце жаркое, яркое, горячее
Передай мне привет.
Задайте свой вопрос всему сильному, шустром
Будет ответ!
Гул позднего рассвета
В сумерках зимнего дня.
Третий звонок. Спешите уехать
Помни меня!
Баланс
Одиннадцать ударов в темной гостиной.
Вы о чем мечтаете сегодня?
Мамочка-шалунья не дает уснуть!
Эта мама совсем избалованный ребенок!
Смеется, срывает с плеча одеяло,
(Смешно плакать и пробовать!)
Дразнит, пугает, смеется, щекочет
Полусонная сестра и брат.
Она снова распустила косу своим плащом,
Прыгает, определенно не дама …
Ни в чем не уступит детям,
Эта странная мать-девочка!
Сестричка спрятала лицо подушкой,
Я углубилась в одеяло
Мальчик, не считая целует кольцо
Маминое золото на пальце …
Маленькая страница
Этот ребенок с безутешной душой
Родился, чтобы пасть рыцарем
Для улыбки любимой дамы.
Но ей это показалось забавным.
Как наивные драмы.
Это детская страсть.
Ему приснилась славная смерть,
О могуществе гордых королей
Страна, где восходит звезда.
Но ей это показалось смешным.
Эта мысль повторилась:
— «Взрослей скорей!»
Бродил одинокий и хмурый
Среди поникших серебряных трав,
Я мечтал о турнирах, о шлеме …
Светловолосый мальчик был смешным
Все испортил
За насмешливый нрав.
Опираясь на воду через мост,
Он прошептал (последнее было чепухой!)
— «Вот она мне кивает оттуда!»
Парусный спорт спокойно, озаренный звездой,
На поверхности пруда
Темно-синий берет.
Этот мальчик пришел из мечты
В мир холода и …
Марина Цветаева. Русские стихи в переводах
Цветаева, одна из гигантов русской и мировой поэзии, была наделена блестящим поэтическим даром, постигшим самую грубую и суровую судьбу.Ее отец, сын сельского священника, был профессором Московского университета и основателем Московского музея изобразительных искусств. Ее мать немецкого и польского происхождения была пианисткой, училась у Антона Рубинштейна. В гимназические годы она часто путешествовала по Франции, Италии, Германии и Швейцарии. Ее первый сборник стихов «Вечерний альбом» вышел в свет в 1910 году.
Если Анна Ахматова — хранительница классических традиций, то Цветаева — новатор, равный по взрывной силе, пожалуй, только Владимиру Маяковскому.Ее поэзия — могучая Ниагара страсти, боли, метафор и музыки. Он содержит элементы заклинаний и причитаний русской старины; у него мускулистость борца. Смысловые перегибы и неожиданные ритмические прыжки — молниеносная подпись Цветаевой. Даже ее интимные тексты проникнуты свирепым симфоническим качеством, выходящим за рамки камерной музыки, которые обычно ассоциируются с такой поэзией. Ее гений проявляется также в ее прозе, статьях, переписке и личном поведении.
В 1919 году Цветаева за три месяца создала длинное (150 страниц) стихотворное повествование под названием Царь-девица (Дева-Царь), основанное на известной русской народной сказке; ее замечательная художественная сила сделала ее, по сути, настоящей Девой-царем русской литературы. Она последовала за своим мужем Сергеем Эфроном в эмиграцию в Париж в 1922 году. Ее гордость не позволяла ей приспособиться к эмигрантским кругам, и она не нашла понимания в России после того, как она и ее семья вернулись в 1937 году в разгар Большого террора. .Ее муж был арестован и расстрелян; ее сестра была арестована и заключена в тюрьму; ее дочь была арестована, ей суждено было провести девятнадцать лет в трудовых лагерях. Цветаева была эвакуирована во время Великой Отечественной войны в Елабугу на реке Кама недалеко от Казани, где повесилась в момент отчаяния и одиночества. Цветаева оказала огромное влияние на поэзию как мужчин, так и женщин. Ее стихи сейчас широко публикуются на ее родине.
Избранные стихотворения Марины Цветаевой
Первая половина 20-го века была Серебряным веком русской поэзии, временем существования многих величайших русских поэтов как внутри, так и за пределами советской системы: Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Александра Блока и многих других людей, которых мы, как американцы, никогда не слышал (кроме Пастернака, а это ведь его роман).Марина Цветаева была одним из таких поэтов. Родился в зажиточной, но очень нестабильной семье и, достигнув совершеннолетия, когда произошла русская революция, был женат на человеке, который был сначала белым русским офицером, а затем советским шпионом, дружил с красными и белыми русскими и У Марины Цветаевой, которой из-за этого не доверяли обе стороны, была очень бурная жизнь.
Это вездесущее чувство боли в жизни Цветаевой неизбежно в ее стихах. НО. Так что жажда жизни типа «я сжигаю свою свечу с обоих концов».Это напряжение, между любовью и безнадежностью, между жизнью и смертью, придает ее лучшим стихам силу:
Поцелуй в голову — стирает страдания
Целую твою голову.Поцелуй в глаза — снимает бессонницу.
Целую твои глаза.Поцелуй в губы — утоляет самую глубокую жажду.
Целую твои губы.Поцелуй в голову — стирает память.
Целую твою голову.
——————-
Ползет, подземная змея,
ползает, с грузом людей.
И у каждого своя газета
, болезнь кожи
; подергивание жевания;
газетный кариес.
Мастикаторы резинки,
читатели газет.А читатели кто? старые люди? спортсмены?
солдат? Без лица, без черт лица, без возраста
. Скелеты — лица
нет, только газетная страница.Весь Париж одет
таким образом ото лба до пупка.
Брось, девочка, или
родишь
читателя газет.
Поэзия Цветаевой (как вы можете видеть, в частности, в первой части выше) неразрывно связана с идеей любви, которая для нее всегда запрещена (отчасти потому, что она была бисексуальной, отчасти потому, что она, казалось, никогда не находила кого-то, кто хотел бы горят так же ярко и быстро, как и она).Для нее мир — огромное серое место, усеянное прекрасными разноцветными полосами, а жизнь, в особенности жизнь поэта, — это борьба за то, чтобы купаться в этом цвете как можно дольше.
Цветаева, несмотря на ее сильное политическое окружение, не была политиком, что в определенном смысле делало ее лучшим политическим писателем из возможных. Ее лучшие друзья были поэтами, и она любила их независимо от их политической принадлежности. В основе ее политики, какой она была, лежала любовь к прекрасным вещам, к миру, который делает красоту священной.Таким образом, когда немцы вторглись в Чехословакию, страну, в которой она была счастлива и глубоко любила во время изгнания из России, ее голос пробудился к миру и заговорил за пределами ее глубоко интроспективной повседневной жизни:
Они взяли быстро, они взяли чрезвычайно ,
занял горы и их недра.
Они забрали наш уголь и забрали нашу стеллу
, свинец и кристалл …
Пули забрали у нас, забрали наши ружья,
минералов забрали, и товарищи тоже.
Но пока в наши рты плевать
, вся страна еще вооружена.
Это стихотворение 1938 года. Через год она с семьей вернулась в Россию. Ее дочь Алю соблазнил мужчина, которого она не знала, агент НКВД (предшественник КГБ), который женился на ней, чтобы шпионить за семьей. Вскоре после этого муж Али и Цветаевой был казнен за шпионаж. Цветаева была вынуждена покинуть свой дом во время немецкого вторжения и последующей миграции во время Второй мировой войны.Два года спустя, лишенная средств к существованию из-за правительства, подозревавшего ее поэзию в нелояльности, Цветаева была вынуждена уехать в незнакомый город в глуши, в полном одиночестве, живя в разрушенной лачуге (которую, по-видимому, все еще можно посетить). повесилась на балках своего дома. .