Вести Пермь. События недели 26.09.2021

Семен Новопрудский о нереальности реальной жизни — Газета.Ru

Этот текст напечатан на клавиатуре ноутбука. С раннего детства я много печатал на пишущей машинке. С тех пор бью по клавиатуре гораздо сильнее, чем это делают люди, никогда на машинке не печатавшие, – потому что клавиатура самой мягкой механической машинки жестче, чем у любого компьютера. Последний раз я печатал на пишущей машинке 25 лет назад. Но навык сильно бить по любой клавиатуре остался. Чертова мышечная память. Такова реальная жизнь…

…Кстати о реальной жизни. Согласно недавнему опросу компании «ЯКласс», 88% российских учителей считают, что школа не готовит детей к будущей жизни. 77% полагают, что полезна лишь часть школьных знаний, а 11% – что вообще все школьные знания неприменимы в реальной жизни.

О мировом кризисе образования сейчас не говорит только ленивый. Но в данном случае гораздо интереснее посмотреть на проблему с другой стороны: как выглядит та самая «реальная жизнь», к проживанию которой не готовит школа.

За последние тридцать лет антураж детства миллиардов людей (а большинство навыков и базовых представлений о мире закладываются именно в детстве) изменился до неузнаваемости. На минуточку у нас стало на одну реальность больше – добавилась виртуальная. То есть вместо одной реальной жизни пришла совершенно другая. Даже две.

Мы росли дома за настольными играми и во дворах за подвижными уличными. Нашими гаджетами были юла, калейдоскоп (такая трубка, в которую можно было смотреть за меняющимися прикольными разноцветными картинками) и телевизор максимум с четырьмя телеканалами – два республиканских и два всесоюзных.

Сейчас малыши с детства живут в планшетах, смартфонах и соцсетях. Нашими соцсетями были школьный туалет и скамейка во дворе.

Знания мы добывали из бумажных книжек – притом, что великое их множество было запрещено или недоступно. Источником честных новостей служили зарубежные радиостанции – которые еще надо было уметь поймать, потому что радиосигнал глушило государство.

У наших мам не было стиральных машин – белье стирали на руках в тазике и кипятили в выварке (не спрашивайте!). Не было массы элементарных по нынешним временам товаров – их не покупали, а «доставали». По блату, по знакомству с людьми, имевшими какие-то выходы на зарубежные страны по партийной или хозяйственной линии.

За последние 30 лет изменились все наши базовые навыки, необходимые для «реальной жизни». Информацию теперь не вычитывают в книгах, а гуглят – правильно вбивают в поисковик запросы. Мы практически перестали общаться устно (в моем детстве долгие беседы на любые темы были главным развлечением взрослых) и теперь даже знакомимся картинками или голосовыми сообщениями.

Нынче один из важнейших скиллов (кстати, совсем недавно и слова такого не было) – умение правильно заказать товар или оплатить услугу в смартфоне или компьютере.

Впервые в истории своего биологического вида мы можем покупать и платить, не выходя из дома и не входя в помещение, где продают товар или услугу. И это совершенно революционное изменение реальной жизни.

Раньше абсолютной доблестью считалось проработать всю жизнь на одном предприятии или в одном учреждении. Сейчас норма – менять работу чуть ли не каждые год-два по собственной воле, а не потому, что выгнали или сократили.

Больше не обязательно хорошо считать в уме: калькуляторы уже встроены практически во все гаджеты. Кажется, скоро за нас начнут считать даже умывальники и унитазы.

При этом «цифровая революция» меняет нашу жизнь так, что главными профессиями на одном конце этой алгоритмической реальности становятся всевозможные айтишники, а на другом – работники тяжелого физического неквалифицированного труда. Строители, грузчики, сантехники.

Но главные короли новой реальной жизни в эпоху торжества цифровых технологий – курьеры. Эти повелители велосипедов с квадратной сумкой на спине.
Значит ли это, что основные навыки, которым надо учить детей в нашем новом дивном мире, – езда на велосипеде и умение держать спину, чтобы квадратная сумка не сгорбила раньше времени?

Диплом о высшем образовании и культ базовых знаний в разных науках, на словах торжествовавшие в подготовке к реальной жизни 30-50 лет назад, больше не канают. Появились профессии, смысл которых не смогут толком объяснить даже те, кто зарабатывают с их помощью на порядок больше, чем люди старомодных занятий вроде врачей, учителей или инженеров. Как учить на тиктокера, трендсеттера или инфлюенсера? Зачем им высшее и даже среднее образование? А инфлюэнцей раньше вообще называли грипп.

Радикально изменилась и такая часть подготовки к «реальной жизни», как воспитание характера. Раньше было принято учить «постоять за себя». Это самое «постоять за себя» для мальчика означало быть готовым дать в морду обидчику или защитить девушку от дворовых хулиганов. При этом девочкам надо было учиться навыкам терпения в неизбежном замужестве. «Стерпится-слюбится», а если ты не замужем или, того хуже, «разведенка» – точно живешь неправильно.

Теперь «постоять за себя» – значит сопротивляться буллингу в офлайне, а также хейту и троллингу в соцсетях. То есть, строго говоря, толстая кожа, наглая рожа и навыки письменной полемики с переходом на личности.

Все становится еще сложнее, если мы в любом взрослом возрасте (людям по краям жизни – старикам и малым детям – в этом отношении чуть легче, в силу ограниченных физических возможностей их реальность более понятна и предсказуема) попытаемся как-то определить свою собственную реальную жизнь. Что это вообще такое?

То, в чем мы живем, это желе непредсказуемости, замечательный британский социолог Зигмунт Бауман назвал «текучая модерность» или «текучая современность». Главное в этом определении – прилагательное. Наша жизнь именно «текучая», неструктурированная, неуловимая, ускользающая от четких определений и координат странная материя.

Кто из нас мог представить, что у всего человечества после 2019 года внезапно наступит не 2020-й, а натурально какой-то 1347-й – и все из-за невидимого глазу вируса, который мы приняли за конец света, а теперь уже не можем остановиться и вернуться в довирусную реальность?

Каких-то 200 лет назад из Москвы в Тифлис Грибоедов ехал две недели. А сейчас – если без пересадок – из Москвы до Тбилиси можно долететь за три с половиной часа. Теперь сотни миллионов обычных людей, даже не сказочно богатых, за свою жизнь путешествуют больше, чем Колумб, Магеллан и Марко Поло вместе взятые.
При этом в нашей новой текучей жизни есть масса того, что почти не меняется. Того, что было, есть и будет с нами долгие века. Наши болезни и печали. Наши собаки и кошки. Наши тарелки и ложки.

Кажется, навык, в какой руке держать вилку, а в какой нож (я до сих пор не выучил!) и как ими пользоваться, переживет по своей необходимости и победит все самые модные скиллы продвинутых гуманоидов постиндустриальной эры.

Все так же важнейшим навыком реальной жизни остается способность уживаться с собой и с окружающим миром – как бы мы ни были отгорожены от него монитором компьютера или экраном смартфона. Не потеряться в толпе – в прямом и переносном смысле.

Десять заповедей уже вон какие старенькие. А вот поди ж ты, до сих пор никак нам не даются.

Мы часто говорим о другом человеке: «Он потерял чувство реальности». И, в общем, обычно понимаем, что хотим этим сказать. В каком-то смысле сейчас все человечество, все мы потеряли чувство реальности. Мы не знаем, что еще и когда обрушится на наши головы – то ли эпидемия, то ли новая технология, то ли очередная причудливая затея политиков.

В современном мире не только нет стабильности и людям не просто не хватает счастья и любви. Мы все меньше понимаем, что такое вообще стабильность, какого именно счастья и какой любви хотим.

И все-таки есть один навык, который, кажется, понадобится в любой жизни любому человеку, находящемуся в относительной психической норме. (Что такое психическая норма – отдельный очень запутанный вопрос). Этот навык – эмпатия. Способность сострадать. Принимать другого. Плакать не только от перца или горчицы. В мире, где у нас теперь тысячи «френдов» вместо одного-двух друзей в ламповую эпоху, мы становимся все более одинокими и никому не нужными.

Как научить человека сострадать – неизвестно. Но пробовать надо. Просто потому, что как бы ни менялась наша реальная жизнь, одну вещь про нее мы знаем точно. Эта жизнь очень коротка, а второй, по всей видимости, не будет.

Хорошо усвоенный ад – Weekend – Коммерсантъ

В сентябре этого года мир отметил 700-летие со дня смерти Данте Алигьери, первого Поэта новоевропейской культуры, автора одного из краеугольных произведений западного литературного канона — «Божественной комедии». Все эти семь веков искусство и литература ведут с Данте нескончаемый диалог. Тон этого диалога то и дело меняется, тематика меняется тоже, зато остается неизменным жадный интерес к одной-единственной части дантовского мироздания.

Текст: Сергей Ходнев

Икона Данте

Данте — не только в переносном смысле икона. Старинные «иконописные подлинники» (то есть справочники для иконописцев, учившие, как писать того или иного святого) уверенно сообщали, что, например, Николай Чудотворец «сед, брада невелика, курчевата, на плеши мало кудерцов» — только так его надлежало изображать. Относительно Алигьери тоже есть настолько въевшиеся в наш визуальный опыт портретные приметы, что при словах «образ Данте» мы сейчас представляем себе не строчки поэмы, не филологические тома, а именно что конкретное и узнаваемое лицо.

В профиль — орлиный нос, глубокая переносица, тяжелые веки, выдающаяся нижняя челюсть, гордый подбородок (портрет кисти Боттичелли). То же самое лицо, впрочем, мы запросто можем вообразить с насупленными бровями и поджатыми губами («Диспута» Рафаэля), а можем — с заинтересованно-пристальным взглядом и с полуулыбкой (фреска Андреа дель Кастаньо). Образ дополняет красная долгополая «тога» и красный же капюшон-колпак, на который живописцы Возрождения норовили возложить еще и лавровый венок.

Это феноменально любопытная вещь. Из людей позднего Средневековья нет больше никого, чьи черты казались бы нам до такой степени знакомыми — знакомыми накрепко, почти интимно, так, как если бы это был, например, прадедушка, которого мы не застали, но зато фотографий его сохранился целый сундучок. Пусть перечисленные выше изображения созданы спустя многие десятилетия после смерти Данте, но ведь была же и традиция: все принимают к сведению, что первый из его сохранившихся портретов — приписываемая Джотто фреска в нынешнем флорентийском дворце Барджелло — почти прижизненный, как известно. А это как будто бы дорогого стоит.

Если начистоту — не стоит. На фреске Джотто, например, очертания подбородка совсем не те, что у Боттичелли. На еще более ранней анонимной фреске во флорентийском палаццо деи Джудичи, которую с недавних пор стали считать самым-самым первым портретом поэта, нет и орлиного носа. Ответ на это готов: живописцы Треченто вообще не были увлечены идеей портретного сходства в нашем понимании, а вот Боккаччо же писал черным по белому: «Лицо у него было продолговатое и смуглое, нос орлиный, глаза довольно большие, челюсти крупные, нижняя губа выдавалась вперед». Но Боккаччо, во-первых, Данте не видал, ему было восемь лет, когда тот умер; во-вторых, описание Боккаччо дважды настойчиво упоминает бороду (курчавую притом) — что совсем уж идет вразрез с установившейся в XV веке иконографией. Но она сильнее: ее гипнозу мы не сопротивляемся и сейчас.

Иконография эта оказалась невероятно устойчивой — попробуйте найти за все эти 700 лет хотя бы одного бородатого Данте. Бесчисленные живописцы изображали его в, общем-то, таким же, каким он написан, например, на знаменитой фреске Доменико ди Микелино (1465) в Санта-Мария-дель-Фьоре. Помимо живописной манеры менялся разве что цвет одежд. Так, Бронзино («Данте, созерцающий чистилище», 1530) сохранил традиционный красный цвет. У Бугро («Данте и Вергилий в аду», 1850) поэт, с ужасом созерцающий муки графа Уголино и его сыновей, тоже в красном. Как и на нескольких картинах Данте Габриела Россетти. Зато у Делакруа на этапной для европейской живописной дантианы «Ладье Данте» — в темно-зеленом. Но это мелочи, тем более что и красный, и зеленый равно перекликаются с цветовой символикой «Божественной комедии».

Найденное художниками Кватроченто суггестивное сочетание черт — «тень Данта с профилем орлиным» — тем успешнее проникало в массовое сознание, что поэт появлялся отнюдь не только в станковой и монументальной живописи. История рецепции Данте и его поэмы преломлялась еще и в графических иллюстрациях к «Божественной комедии». В XVI столетии ее иллюстрировал маньерист Федерико Цуккари, в начале XIX ее мистической образностью упивался Блейк, макабрической образностью — Фюсли; в ХХ веке самый престижный заказ на цикл иллюстраций (к 700-летию со дня рождения Алигьери) получил Сальвадор Дали, вдоволь поигравшийся с опытами чуть ли не всех своих предшественников на этом поприще.

Вершин, впрочем, в этой истории две. Первая — Сандро Боттичелли: он, боготворивший Данте и глубоко изучивший «Комедию», сначала создал эскизы иллюстраций для печатного издания 1481 года (увы, награвированных довольно неловко). А потом по заказу Лоренцо ди Пьерфранческо де Медичи, родственника Лоренцо Великолепного, начал работу над роскошной рукописной версией поэмы. Труд этот закончен не был, но даже незавершенные рисунки — шедевр не только графики, но и рефлексии о поэтике «Божественной комедии». А созданное для этой рукописи скрупулезное изображение воронкообразной «преисподней в разрезе» со всеми ее концентрически уменьшающимися кругами превратилось в своего рода наглядное пособие по изучению географии дантовского ада.

Вершина вторая — Гюстав Доре. Полторы сотни его гравюр к «Божественной комедии» (1861, 1868) подытожили осмысление Данте художниками романтизма, пусть и не всегда выигрышно: слащавые иллюстрации к «Раю» отчаянно пусты и невыразительны как на подбор. И все же успех цикла Доре был тотальным. На долгие десятилетия он превратился в канонически-типовую изобразительную версию «Комедии» (особенно «Ада», конечно), сопровождавшую ее парадные издания на самых разных языках.

Немыслимое количество всей этой живописи и графики вроде бы очень понятно: Данте — «верховный Поэт», sommo Poeta, его «Комедия» — одно из ключевых для европейской цивилизации произведений. Но легко заметить, что хронология тут очень неравномерна. Это другие ключевые опусы вроде «Илиады» охотно иллюстрировали везде и всегда. В случае с Данте он сам и его поэма взысканы вниманием художников в XV веке, в XVI — а потом провал. После которого опять начинается бурный взлет — уже в XIX столетии. Почему так вышло?

Культ Данте

На самом-то деле не было монолитного, универсального, неизменного на протяжении всех этих семи веков культа Данте. Перипетии этого культа — не просто очень показательный образец меняющейся литературной репутации, хотя и это важно. Классическое представление о литераторе как моральном авторитете, пророке, созерцателе и судии, поэте, который «больше чем поэт», именно от Данте, по сути, берет отсчет. Но Данте случалось быть и примером совсем другого: был авторитет — и нет его, остались только досада и непонимание: и что раньше в этом авторитете могли находить?

Сначала, конечно, было безраздельное благоговение. Поэма ходила во множестве списков, простые души, неспособные разделить исторического Данте Алигьери и лирического героя «Комедии», всерьез верили, что поэт при жизни совершил свое путешествие по потустороннему миру. Души менее простые изучали и комментировали поэму, но этого казалось недостаточно: уже в XIV столетии появились публичные институции, которые за казенный счет объясняли и толковали всем желающим «Комедию», словно Писание на богословских факультетах (первую такую «кафедру» учредил Боккаччо во Флоренции). Сто лет спустя поэма уже переведена на латынь и испанский, чуть позже, в XVI веке — на французский.

Но даже и в эти первоначальные три века безусловной славы сама психология восприятия Данте неуловимо меняется. Боккаччо пишет о нем почтительно, но с ровным радостным умилением. Совсем другое дело Микеланджело, изучавший Данте всю жизнь — и так основательно, что его вынужден был признать глубоким дантоведом даже ненавидевший его Леонардо (сам, похоже, довольно равнодушно относившийся и к «Божественной комедии», и к ее автору). Буонарроти тоже куда как почтителен, вплоть до того, что отсылками именно к дантовскому аду уснащает свой «Страшный суд». И все же Данте для него уже не мирный светоч, а прежде всего фигура трагическая, гордый страдалец, отвергнутый родиной и непонятый толпой. «…Не нужны / Озлобленной толпе его созданья,— / Ведь для нее и высший гений мал»,— писал Микеланджело. И еще: «Так совершенству низость мстит от века, / Один пример из тех, которых — море! / Как нет подлей изгнания его, / Так мир не знал и выше человека». Все это наверняка продиктовано еще и биографией самого Буонарроти, его собственным душевным складом и его религиозностью, но не важно; микеланджеловское «будь я, как он!» — не только горделивость, это еще удивительная форма вживания в общеизвестный классический текст, острое чувство персонального контакта с его автором, совершенно непонятное для Средневековья, но зато очень понятное для нас сегодня.

Этот-то контакт совершенно пропадает в XVIII столетии. «Божественная комедия», знакомство с которой считалось обязательным для каждого интеллектуала, поэма, уже успевшая было оказать влияние на национальные литературы далеко за пределами Италии, внезапно оказалась слишком «готической». Варварской, иррациональной, мракобесной. В 1750-е поэт-иезуит Саверио Беттинелли готов признать за Данте благородство души и богатство фантазии, но категорически отказывает «Комедии» в божественности: высокий предмет требует ясности, гармоничности, естественности — а тут ни вкуса, ни стиля, ни стройности. Беттинелли, положим, за пределами Италии вряд ли читали очень многие. Зато все читали Вольтера — который даже перевел несколько фрагментов «Комедии», но, по сути, только для того, чтобы обсмеять их, снабдив убийственными комментариями. Ариосто и Тассо — вот это действительно великие эпические поэты, а Данте — недоразумение. Счастье еще, что эту безвкусицу никто в Европе уже не читает, писал Вольтер в «Философских письмах».

И вдруг все опять меняется — примерно тогда же, когда к Данте обращаются Блейк и Фюсли. Романтики увидели в поэте своего прародителя. Мол, сначала свет свободной народной поэзии забрезжил в стихах трубадуров Прованса, потом он почил на Алигьери — и тот совершил великий переворот: сокрушил господство латыни, упразднил рабское подражание античным формам.

В самом деле: Данте, при всей его неподъемной учености и при догматичности его картины мира, в то же самое время предельно свободен и субъективен — иначе и не было бы дерзкой детальности этого путешествия от врат ада к эмпирею. Что до готичности, то это в первой половине XIX века, понятно, аттестация крайне заманчивая, как и сама фантасмагоричность образов поэмы и та изломанность, которая так печалила теоретиков Просвещения. Расчувствованная еще Микеланджело фигура несчастного гения-одиночки тоже не могла романтическому сознанию не импонировать. Патриотизм Данте в эпоху национального пробуждения воспринимался еще как остро и восторженно. Словом, каждое лыко тут было в строку.

С одной стороны — вневременной гений, с другой — вершина Средневековья, воплощение его загадочной прелести и мистического сознания. Таким Данте будут любить и позже: он — важнейший культурный герой для прерафаэлитов, назорейцев и им подобных. Он же — драгоценный учитель для символистов, и европейских, и русских. Для XIX века он остался автором не «Новой жизни», не «Пира», не «Монархии», а «Божественной комедии» — и только ее. Поэму переводят на все новые языки, порождая споры о принципах художественного перевода, остающиеся во многом актуальными до сих пор. Отдельные образы и подсюжеты «Комедии» постепенно просачиваются из элитарной культуры в массовую, и тут уж совершенно неважно, что одновременно Данте становится предметом все более фундаментальных историко-филологических исследований. Ни Тассо, ни Ариосто не снилась такая всесторонняя апроприация в буржуазном обществе. Которое, помимо литературных перепевов дантовских мотивов и их живописной интерпретации, открыло и еще один уровень их постижения — звуковой, музыкальный.

Звук Данте

Строго говоря, композиторы к Данте спорадически обращались давно. Ренессансные мадригалисты предпочитали Петрарку и его последователей, но, например, у Луки Маренцио есть и мадригалы на тексты дантовских сонетов. Замечательнее, впрочем, другое. «Божественная комедия» — не «Освобожденный Иерусалим» и не «Неистовый Роланд», в ней нету увлекательных историй со счастливым концом и с потенциалом превращения в благонравно-развлекательное зрелище. И тем не менее едва-едва появилась опера, как и в ней проступил дантовский след.

Не на уровне сюжетов, правда, а на уровне образности. В «Орфее» Клаудио Монтеверди (1608) главного героя, спускающегося в преисподнюю, сопровождает Надежда. Но когда они вдвоем оказываются у врат ада (ада, заметим, языческого — царства Плутона), Надежда грустно говорит Орфею: вот тут нам придется расстаться, видишь, тут у порога написано: «Lasciate omai Speranza voi ch’entrate». Ну и речь Орфея перед Хароном либреттист монтевердиевской оперы Алессандро Стриджо примечательным образом выписал вполне дантовскими терцинами.

Дальше опять зияние: ни зрелое барокко, ни классицизм интересоваться Данте не собирались — тут все ровно так же, как и с литературой. Зато для романтиков именно Данте оказался, во-первых, приоритетным литературным материалом для совершенно революционной вещи. Откликаться на вокальный текст чисто музыкальными фигурами, иллюстрировавшими эмоции, прекрасно умели еще композиторы барокко, но это умение из живой практики давно превратилось в шифр с потерянным ключом. Высший пилотаж романтической музыки — создать не в вокальном, а «чистом», инструментальном произведении художественную импрессию, отображение сюжетной ситуации из того или иного произведения, и чем отчаяннее эта ситуация, тем лучше. А что же может быть отчаяннее во всей мировой литературе, чем вечное, неизбывное страдание грешников, которое Данте показывает с таким человеческим спектром чувств — ужас, любопытство, сострадание, праведное злорадство?

Ференц Лист еще в 1837-м начал работать на фортепианной сонатой-фантазией, красноречиво озаглавленной потом «По прочтении Данте». Получалось, что великий эксцентрик-виртуоз (до старости, кстати, гордившийся своим портретным сходством с тем условным образом Алигьери, о котором было сказано), прочитав Данте, вынес к слушателю в данном случае один-единственный сюжет — историю Паоло и Франчески. Это был отнюдь не последний казус: к истории роковых любовников еще не раз обращалась и симфоническая музыка («Франческа да Римини» Чайковского), и музыка оперная. Уже в начале ХХ века появится сразу несколько оперных решений этого сюжета. В 1914-м Риккардо Дзандонаи пишет на либретто д’Аннунцио свою «Франческу да Римини», но еще раньше, в 1905-м, появляется одноименная опера Рахманинова — где и сам Данте наконец становится оперным героем. Эпизодическим, правда: пролог оперы, надлежащим образом демонстрируя вихри и стоны второго адского круга, выводит на сцену и самого поэта, и Вергилия.

Во-вторых, здесь и там возникали намерения создать что-то последовательное, ослепительное и грандиозное, осмысляя «Комедию» во всей ее целости. Это было бы очень в духе занебесных дерзаний романтического ума, но увы: материал так никому и не дался. Тот же Лист уже в 1850-х задумал трехчастную «Данте-симфонию» с хором, где все три кантики получили бы полновесное музыкальное (даже музыкально-драматическое отчасти) воплощение. Композитор воображал что-то вроде мультимедийного шоу — исполнение симфонии должны были сопровождать проекции неких картинок к «Божественной комедии» при помощи волшебного фонаря и театральная машинерия, призванная изображать бури и громы. Но получились только две части, крайне выборочно откликающиеся на тематические устремления поэмы; писать «Рай» Листа отговорил Вагнер, убежденный, что последняя кантика — самая слабая, самая бедная на вдохновляющие по меркам современного композитора предметы, да и не стоит в передовом XIX столетии автору из плоти и крови воспарять в схоластическо-трансцендентные сферы.

Много лет спустя амбициозный Пуччини задумал свой собственный оперный триптих по мотивам «Божественной комедии» — и получился даже еще менее очевидный результат. Из трех опер с «Божественной комедией» напрямую соотносима только одна, «Джанни Скикки». При этом, хотя история флорентийского прохиндея позаимствована из «Ада» (а точнее, из анонимного комментария XIV века — в самой поэме не описываются события, приведшие Скикки в преисподнюю), это лирическая комедия, в которой инфернальность не возникает даже на горизонте.

Сейчас идея освоить «Божественную комедию» в монументальной и традиционной музыкальной форме может показаться совсем экзотической — но это ничуть не мешало композиторам последних двух десятилетий здесь и там апеллировать к дантовскому творчеству. Отвлекаются от «Комедии» они очень редко. Ну вот Владимир Мартынов создал оперу «Vita nuova», написав вместе с Эдуардом Бояковым либретто по «Новой жизни» (кажется, это всего лишь второй случай — первым в 1902 году стала оратория «Новая жизнь» Эрманно Вольфа-Феррари). В основном же, как и в позапрошлом столетии, композиторов показательно интересует даже не просто «Божественная комедия», а именно «Ад» — вплоть до оперы Лучии Ронкетти «Inferno», мировая премьера которой прошла во Франкфурте совсем недавно, в июне текущего года.

Дерзость Данте

Не то чтобы до Данте не было развернутых текстов об аде, даже и в формате травелога. Само Писание, как мы помним, ограничивается на этот счет общими фразами — геенна огненная, плач и скрежет зубов, червь их не умрет, и огонь их не угаснет. Средневековая мысль довольно рано пришла к потребности в дефинициях и градации, к ощущению, что каждому греху, например, должны соответствовать специальное наказание или специальная зона. Так секторы для блудников и ростовщиков, убийц и неверных проникают в иконографию Страшного суда — и заодно в литературу «видений» и «хождений», то есть богооткровенных рассказов о загробном мире, каким его сподобились увидеть отдельные праведники: на них в огромной степени ориентировался и Данте. В этих описаниях есть и рай (а кое-где и чистилище), но его картины обычно грешат изрядной схематичностью — воображать на языческий манер обитель праведных как страну сытных пиров и прочих удовольствий авторы не решались и вообще пасовали перед решительной констатацией: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». В сочетании с атмосферой мистического подъема и эта схематичность могла бы производить впечатление, но авторы тех описаний все-таки не были поэтами и мистиками неоплатонического склада, и преисподняя у них в смысле зловеще-назидательного накала обычно выигрывала вчистую. Вот там-то как раз невольно разыгрывалась чувственная фантазия, забывшая, что речь идет о наказании бестелесных сущностей: «Спускалось на эту доску множество несчастнейших душ, и там они сжигались, пока наподобие жира, поджариваемого на сковороде, не растоплялись окончательно и, что хуже всего, не проливались сквозь означенную доску, как воск просачивается сквозь сукно, и возвращались к мучениям на горящих угольях» (это из «Видения Тнугдала», которое появилось где-то полутора веками раньше «Комедии»).

Томас Манн рассказывал, что машинистка, перепечатывавшая рукопись «Иосифа и его братьев», вручила ему чистовик со словами: «Так вот как оно все было на самом деле!» Ад Данте, в отличие от простодушно-нравоучительных картинок, тоже вызывает мучительное ощущение примерно в этом духе. Безукоризненно продуманный топографически антимир, объемная дистопия, злая карикатура на истинное бытие, где, например, в виде раблезианской пародии на ангельский трубный глас бесы «трубу изображают из зада»,— но все это по праву: «Был правдою мой зодчий вдохновлен; / Я высшей силой, полнотой всезнанья / И первою любовью сотворен». Космос с прихотливой игрой ландшафтов, отчетливая череда страшных пейзажей, свод всего, что душа образованного человека начала XIV века явно или подсознательно ассоциировала с преисподней — включая органично встроившихся в эту картину монстров и божеств греко-римского Гадеса. Но главнее всего другое: человеческое измерение всех этих «отверженных селений».

В старых видениях описателю при виде того, как именно мучаются такие-то, такие-то и еще такие-то грешники, полагалось испытывать отвращение и страх за свою собственную участь, не взирая на лица, и в этой обобщенности есть декоративно-ритуальный привкус. Данте переполняет свой «Ад» чувством конкретным и персонализированным: мы видим, как он робеет и изумляется, увлекается и столбенеет, горюет и терзается, и нам совершенно не нужны тонкости доктрины посмертного воздаяния, чтобы мы всякий раз проходили через эти реакции вместе с ним, воспринимая их как живую и естественную эмоциональную данность.

Но еще более дерзко то, что он населяет свои девять кругов не абстрактными безликими страдальцами, как это предполагала бы рядовая готическая образность. В преисподней мучатся исторические персонажи, графы, папы, короли, прелаты, политики, ученые, да просто знакомцы — друзья и недруги, при случае живо обсуждающие и товарищей по вечному страданию, и те земные коллизии, которые они покинули навсегда. Погибшей душе вроде бы и не положено взывать к сочувствию (что толку? ад — не чистилище, «хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят»), но вспомните, сколько художественных умов увлекались сочувствием хотя бы к тем же Паоло и Франческе. Данте примеряет роль высшего Судии, делает то, что в определенной оптике его самого обрекало бы на страшную кару как кощунника, и это само по себе тоже создает дополнительное напряжение, которое мы в «Аде» ощущаем, даже если его не сознаем.

Сознательные старания ума для раппорта с дантовской инфернальной фантасмагорией вообще не обязательны. Это нормально: Данте и сам имел в виду, что его «Комедия», как и Писание, предполагает разные уровни постижения и толкования, от Realkommentarium’а до высокой аллегорезы. Но все же есть среди этих уровней один, программно для него чрезвычайно важный. На этом уровне «Комедия» — великий, единственный в своем роде политический памфлет, где досада на растленность и гордыню папства сочетается с мечтой об универсальной светской империи, новой Pax Romana, которая бы, как встарь, промыслительно собрала бы в единое царство не только Италию, но и весь земной круг. Именно об этом те величавые диатрибы, пророчества и ребусы, которые рассыпаны по «Аду». В том, какие посмертные воздаяния Данте раздает великим историческим персонам, и так-то много волюнтаризма: да, язычник Вергилий у него обретается в преисподнем Лимбе, но язычники Катон и Стаций — в чистилище, а гонитель христиан Траян — и вовсе в раю. Но это еще и волюнтаризм со страстной политической подкладкой — иные, как профессор-карбонарий Габриэле Россетти (отец куда больше нам знакомого Данте Габриела Россетти), доказывали даже, что и Беатриче — аллегория благодетельной имперской идеи, которая должна преобразить человечество.

Сумма Данте

При всей многослойности, Данте идеально цельный автор — даже сложно сказать, с кем его в этом смысле можно сопоставить. В сущности, все дошедшие до нас его произведения (их совсем не мало), от юношеских вещей до последних строк поэмы, буквально прорастают друг в друга. И «Новая жизнь», и «О народном красноречии», и «Монархия» — все это вроде бы создания разноприродные, совершенно автономные по значимости, и тем не менее все они в конце концов сходятся в фокусе «Комедии». «Новая жизнь» — земная предыстория небесной Беатриче, «О народном красноречии» и «Пир» — обоснования «народного» языка поэмы, «Монархия» — пояснение ее общественно-политической тенденции. И устройство «Божественной комедии» тоже вытекает из этой цельности, это не череда видений, а путь, маршрут которого (как и его необходимость) не подразумевает вариантов: он единственный, потому что он всеобъемлющ. Это вроде бы совершенно очевидно, и все же именно дантовская целостность, пожалуй, востребована в исторической перспективе менее всего.

В литературе, конечно, ее пытались нащупать. Бальзак тоже грезил об универсальности, задумывая то, что получило — с кристально ясной притязательностью — название «Человеческой комедии». Кое-кто сознательно использовал структурную логику «Комедии», давая при этом понять, что это не просто формальный прием. Камерный, но показательный и состоявшийся пример — «Рождественская песнь» Диккенса, где метаморфоза Скруджа воспроизводит путешествие Данте, а три духа соответствуют трем кантикам. Пример грандиозный и показательный, но несостоявшийся — «Мертвые души», где, как это бывало не раз и не два, все ограничилось «Адом», «слепой глубиной».

И кажется, что модернизм тут должен был быть более удачлив — подобно тому, как только к закату XIX века наконец-то возникает чувство художественной актуальности «Рая» с его трудными абстракциями, с высоким старанием говорить о неизъяснимом, не пытаясь изъяснить его: «О, если б слово мысль мою вмещало,— / Хоть перед тем, что взор увидел мой, / Мысль такова, что мало молвить: „Мало»!» Но удачливость эта не всеобщая. «Дублинцы», «Портрет художника в юности», «Улисс» буквально нашпигованы отсылками к образности «Комедии» и ее структуре; более того, один литературовед провозгласил как-то, что все англоязычные писатели-модернисты так или иначе пытались создать свою «Комедию», «Комедию» ХХ века. Можно ли сказать то же самое об опыте русской прозы? Едва ли — даже при том, что на поверхности лежит случай «Москвы—Петушков»: вот уж кто боготворил Данте не меньше, чем Джойс, так это Венедикт Ерофеев. Не поминать же в этом контексте всерьез «В круге первом» («Вы спрашиваете, что такое шарашка? Шарашку придумал, если хотите, Данте»).

Уж что точно не могло прийти в голову романтикам — что Данте в ХХ веке все-таки выйдет во внехудожественную плоскость, что «Божественную комедию» станут воспринимать как терапевтическую метафору. Случилось это благодаря Роберто Ассаджоли (1888–1974), основоположнику психосинтеза, который учил, что «Комедия» и есть идеальное описание не какого-то расплывчатого духовного пути, а человеческой индивидуации. «Ад» — «исследование низшего бессознательного», «Чистилище» — «постепенное поднятие уровня сознания посредством активных техник», «Рай» — «разные стадии сверхсознательного познания». И даже не скажешь, что это использование поэмы не по назначению. В конце концов, в знаменитом письме к «Великому Псу», веронскому тирану Кангранде делла Скала, Данте, «оставив всякие тонкости изысканий», отчеканил: цель «Комедии» — «вырвать живущих в этой жизни из состояния бедствия и привести к состоянию счастья».

И все же чем массовее рецепция Данте, тем более это состояние счастья выглядит, как говорил Феофан Прокопович, «многобедным». Последние лет тридцать породили, например, невиданные сонмы детективов разной степени бульварности, где загадки крутятся вокруг «шифров» и «кодов» дантовской «Комедии» — иногда с известным изяществом, как в «Дантовом клубе» Мэттью Перла, 2003), иногда ухарски («Инферно» Дэна Брауна, 2013). Или и вовсе вокруг персоны самого поэта, погруженного в самое что ни есть состояние бедствия и вынужденного расследовать зловещие преступления (как в цикле триллеров Джулио Леони). И первая кантика в этих обстоятельствах, естественно, стократ ценнее двух других.

Особняком стоит случай театра. В текущем столетии уже появилась полная театральная трилогия по «Божественной комедии» — классические «Ад», «Чистилище» и «Рай» Ромео Кастеллуччи. Все кантики как будто на месте, и все же это ни в коем разе не «театральное воплощение» поэмы, о каком мог бы размышлять Лист. На буквальном уровне Кастеллуччи не иллюстрирует ровным счетом ничего, у него свой способ чтения: «Читать, перечитывать, вбивать себе в голову и штудировать „Божественную комедию» — а потом все забыть». Остается очень личный набор образов и парадоксов, эхо одновременно и модернистской литературной дантианы, и листовского заголовка «по прочтении Данте».

Идея экранизации «Божественной комедии» кажется не менее отчаянной, чем идея ее оперной адаптации,— но факты и тут налицо: еще в 1911-м, на заре итальянского кино, появляется полнометражный фильм по Данте, и это опять «Ад», отрывисто-сюрреалистически показанный во всеоружии спецэффектов немого кинематографа. В 1989-м за Данте берется Питер Гринуэй — и опять экранизирует первые восемь песен «Ада» (а потом Рауль Руис в порядке сиквела освоит следующие шесть). Компьютерная игра по Данте — совсем причудливая идея, однако есть и такие. Славнее всего «Dante’s Inferno» (2010), где Данте, рыцарь-крестоносец, должен совершить свое хождение по мукам не ради чего иного, как спасения души Беатриче, похищенной Князем Тьмы.

Стоит ли удивляться, что в своем «Доме, который построил Джек» (2018) Ларс фон Триер тоже «уводит к погибшим поколеньям»: вместо дантова анабасиса у него катабасис, и в череде эстетски отрефлексированных злодейств серийного убийцы Джека постепенно проступает «Ад». Проступает нагляднее некуда и со всеми достопочтенными художественными коннотациями — вплоть до живой картины, воспроизводящей «Ладью Данте» Делакруа. Все как по писаному: говорит же нам Боккаччо, что почти изначально славилась «та часть его „Комедии», которую он озаглавил „Ад»». И что простодушная жительница Вероны, завидев Данте на улице, дескать, сказала: «Посмотрите, вон идет человек, который спускается в ад и возвращается оттуда, когда ему вздумается, и приносит вести о тех, кто там томится»,— на что другая бесхитростно ответила: «Ты говоришь истинную правду — взгляни, как у него курчавится борода и потемнело лицо от адского пламени и дыма». И что сам поэт (чем не счастье?) «улыбнулся, довольный таким мнением о себе, и прошел дальше».

Об истоках жизни, смысла и самой Вселенной: Кэрролл, Шон: 9781101984253: Amazon.com: Книги

Фундаментальная природа реальности

В старых мультфильмах «Бегущий по дороге» Хитрый Э. Койот часто обнаруживал, что сбегает с края обрыва. Но он не стал бы падать на землю внизу, как можно было бы ожидать из нашего опыта с гравитацией, по крайней мере, не сразу. Вместо этого он неподвижно зависал в недоумении; только когда он понял, что под ним больше не было земли, он внезапно рухнул вниз.

Мы все Хитрый Э. Койот. С тех пор, как люди начали думать о вещах, мы задумались о своем месте во Вселенной, о причине, по которой мы все здесь. Было выдвинуто множество возможных ответов, и сторонники той или иной точки зрения иногда не соглашались друг с другом. Но долгое время существовало общее мнение о том, что где-то где-то есть какой-то смысл, ожидающий, чтобы его обнаружили и признали. Во всем этом есть смысл; вещи случаются по какой-то причине. Это убеждение послужило почвой для наших ног, фундаментом, на котором мы построили все принципы, по которым мы живем.

Постепенно наше доверие к этой точке зрения начало ослабевать. По мере того, как мы лучше понимаем мир, идея о том, что он преследует трансцендентную цель, кажется все более несостоятельной. На смену старой картине пришла новая чудесная картина, которая во многих смыслах захватывает дух и воодушевляет, а в других — вызывает беспокойство и досаду. Это точка зрения, при которой мир упорно отказывается дать нам какие-либо прямые ответы на более важные вопросы о цели и значении.

Проблема в том, что мы не до конца признали себе, что этот переход произошел, и полностью не признали его далеко идущие последствия.Проблемы хорошо известны. За последние два столетия Дарвин перевернул наши взгляды на жизнь, безумец Ницше оплакивал смерть Бога, экзистенциалисты искали подлинность перед лицом абсурда, а современным атеистам было предоставлено место за столом общества. И все же многие продолжают, как будто ничего не изменилось; другие упиваются новым порядком, но безмятежно верят, что изменение нашей точки зрения — это просто вопрос замены нескольких старых проповедей несколькими новыми.

На самом деле земля под нами исчезла, и мы только начинаем набираться смелости, чтобы посмотреть вниз.К счастью, не все в воздухе сразу же падает и умирает. Хитрый Э. Койот был бы в порядке, если бы у него был один из реактивных ранцев марки ACME, чтобы он мог летать по собственному желанию. Пришло время приступить к созданию наших концептуальных реактивных ранцев.

Какова фундаментальная природа реальности? Философы называют это вопросом онтологии — изучением основной структуры мира, ингредиентов и взаимосвязей, из которых в конечном итоге состоит вселенная.Это можно противопоставить эпистемологии, с помощью которой мы получаем знания о мире. Онтология — это раздел философии, связанный с природой реальности; мы также говорим об «онтологии», имея в виду конкретную идею о том, что это за природа на самом деле.

Число подходов к онтологии, существующих сегодня в мире, несколько огромно. Есть основной вопрос, существует ли вообще реальность. Реалист говорит: «Конечно, есть»; но есть также идеалисты, которые думают, что Разум с заглавной буквы — это все, что действительно существует, а так называемый реальный мир — это просто серия мыслей внутри этого Разума.Среди реалистов есть монисты, которые думают, что мир — это единое целое, и дуалисты, которые верят в две различные области (такие как «материя» и «дух»). Даже люди, которые согласны с тем, что существует только один тип вещей, могут не согласиться с тем, существуют ли принципиально разные свойства (такие как ментальные свойства и физические свойства), которые могут иметь эти вещи. И даже люди, которые согласны с тем, что существует только один вид вещей и что мир является чисто физическим, могут расходиться во мнениях, когда дело доходит до вопроса, какие аспекты этого мира являются «реальными» или «иллюзорными».«(Реальны ли цвета? Сознание? Является ли мораль?)

Верите ли вы в Бога, будь вы теист или атеист, — это часть вашей онтологии, но далеко не вся история. Совершенно иного рода вещи. Это связано с определенными верованиями, часто включая веру в Бога, хотя определение «Бога» может существенно различаться в широком диапазоне религии. Религия также может быть культурной силой, набором институтов, способом жизнь, историческое наследие, собрание практик и принципов.Это гораздо больше и гораздо сложнее, чем перечень доктрин. Аналогом религии был бы гуманизм, набор верований и обычаев, столь же разнообразный и податливый, как и религия.

Более широкая онтология, обычно связанная с атеизмом, — это натурализм: существует только один мир, мир природы, проявляющий закономерности, которые мы называем «законами природы», и который может быть обнаружен методами науки и эмпирического исследования. Нет отдельной области сверхъестественного, духовного или божественного; также нет никакой космической телеологии или трансцендентной цели, присущих природе вселенной или человеческой жизни.«Жизнь» и «сознание» не обозначают сущностей, отличных от материи; это способы говорить о явлениях, возникающих в результате взаимодействия чрезвычайно сложных систем. Цель и смысл жизни возникают в основном благодаря человеческим актам творения, а не вытекают из чего-то внешнего. Натурализм — это философия единства и закономерностей, описывающая всю реальность как единую сеть.

Натурализм имеет давнюю и выдающуюся родословную. Мы находим его следы в буддизме, у атомистов Древней Греции и Рима, а также в конфуцианстве.Спустя сотни лет после смерти Конфуция китайский мыслитель по имени Ван Чун был активным натуралистом, выступая против веры в призраков и духов, которая стала популярной в его дни. Но на самом деле только в последние несколько столетий стало трудно сопротивляться свидетельствам в пользу натурализма.

[

Все эти измы могут показаться немного подавляющими. К счастью, нам не нужно быть строгими или исчерпывающими при перечислении возможностей. Но нам нужно хорошенько подумать об онтологии.Это суть нашей проблемы Хитрого Койота.

Последние пятьсот лет интеллектуального прогресса человечества полностью перевернули то, как мы думаем о мире на фундаментальном уровне. Наш повседневный опыт подсказывает, что существует огромное количество действительно разных вещей. Люди, пауки, скалы, океаны, столы, огонь, воздух, звезды — все это кажется разительно отличным друг от друга и заслуживает отдельной записи в нашем списке основных составляющих реальности.Наша «народная онтология» плюралистична и полна мириадов различных категорий. И это даже не считая понятий, которые кажутся более абстрактными, но, возможно, одинаково «реальными», от чисел до наших целей и мечтаний до наших принципов правильного и неправильного.

По мере роста наших знаний мы рывками двигались в направлении более простой и унифицированной онтологии. Это древний порыв. В шестом веке до нашей эры греческий философ Фалес Милетский предположил, что вода является основным принципом, из которого происходит все остальное, в то время как во всем мире индуистские философы выдвигали Брахман как единую окончательную реальность.Развитие науки ускорило и систематизировало эту тенденцию.

Галилей заметил, что у Юпитера есть луны, что подразумевает, что это гравитирующее тело, как и Земля. Исаак Ньютон показал, что сила тяжести универсальна, она лежит в основе как движения планет, так и того, как яблоки падают с деревьев. Джон Далтон продемонстрировал, как различные химические соединения можно рассматривать как комбинации основных строительных блоков, называемых атомами. Чарльз Дарвин установил единство жизни от общих предков.Джеймс Клерк Максвелл и другие физики объединили такие разрозненные явления, как молния, излучение и магниты, под единой рубрикой «электромагнетизм». Тщательный анализ звездного света показал, что звезды состоят из тех же видов атомов, что и здесь, на Земле, и Сесилия Пейн-Гапошкин в конечном итоге доказала, что они в основном состоят из водорода и гелия. Альберт Эйнштейн объединил пространство и время, соединив воедино материю и энергию. Физика элементарных частиц научила нас, что каждый атом в периодической таблице элементов представляет собой совокупность всего трех основных частиц: протонов, нейтронов и электронов.Каждый объект, с которым вы когда-либо сталкивались или когда-либо сталкивались в своей жизни, состоит именно из этих трех частиц.

Мы остались с совершенно другим взглядом на реальность по сравнению с тем, с чего мы начали. На фундаментальном уровне нет отдельных «живых существ» и «неживых существ», «вещей здесь, на Земле» и «вещей в небе», «материи» и «духа». Это лишь основная составляющая реальности, которая проявляется перед нами во многих различных формах.

Как далеко зайдет этот процесс унификации и упрощения? Точно сказать невозможно.Но у нас есть разумное предположение, основанное на нашем продвижении к настоящему времени: оно будет продолжаться до конца. В конечном итоге мы поймем мир как единую, единую реальность, не вызванную, не поддерживаемую или не находящуюся под влиянием чего-либо вне себя. Это большое дело.

[

Натурализм представляет собой чрезвычайно грандиозное заявление, и мы имеем полное право относиться к нему скептически. Когда мы смотрим в глаза другому человеку, это не похоже на то, что мы видим просто набор атомов, своего рода чрезвычайно сложную химическую реакцию.Мы часто чувствуем связь со Вселенной каким-то образом, выходящим за рамки чисто физического, будь то чувство благоговения при созерцании моря или неба, похожая на транс мечтательность во время медитации или молитвы или чувство любви, когда мы рядом с кем-то. мы заботимся. Разница между живым существом и неодушевленным предметом кажется гораздо более глубокой, чем то, как устроены определенные молекулы. Просто глядя вокруг, идея о том, что все, что мы видим и чувствуем, каким-то образом можно объяснить безличными законами, управляющими движением материи и энергии, кажется абсурдной.

Это своего рода скачок перед лицом всего нашего здравого смысла — думать, что жизнь может просто начаться из неживого, или что нашему опыту сознания не нужно больше ингредиентов, чем атомы, подчиняющиеся законам физики. . Не менее важно, что призывы к трансцендентной цели или высшей силе, кажется, дают ответы на некоторые вопросы «Почему?». вопросы, которые мы, люди, любим задавать: почему именно эта вселенная? Почему я здесь? Зачем вообще что-нибудь? Натурализм, напротив, просто говорит: это неправильные вопросы.Это много для того, чтобы проглотить, и это не то мнение, которое следует принимать безоговорочно.

Натурализм — не очевидный способ думать о мире по умолчанию. С годами аргументы в ее пользу постепенно накапливались, что является следствием нашего неустанного стремления улучшить наше понимание того, как все работает на глубоком уровне, но еще предстоит сделать работу. Мы не знаем, как возникла Вселенная, и единственная ли это вселенная. Мы не знаем окончательных, полных законов физики. Мы не знаем, как началась жизнь или как возникло сознание.И, конечно же, мы не пришли к единому мнению о том, как лучше всего жить в мире как хорошие люди.

Натуралист должен доказать, что, даже не имея на самом деле этих ответов, их мировоззрение по-прежнему является наиболее вероятной структурой, в которой мы в конечном итоге их найдем. Вот для чего мы здесь.

[

Актуальные человеческие вопросы о нашей жизни напрямую зависят от нашего отношения ко Вселенной на более глубоком уровне. Для многих людей такое отношение скорее неформально заимствовано из окружающей культуры, а не является результатом строгих личных размышлений.Каждое новое поколение людей не изобретает правила жизни на пустом месте; мы унаследовали идеи и ценности, которые формировались на протяжении долгого времени. На данный момент доминирующим образом мира остается тот, в котором человеческая жизнь космически особенная и значимая, нечто большее, чем просто движущаяся материя. Нам нужно лучше согласовывать то, как мы говорим о смысле жизни, с тем, что мы знаем о научном образе нашей Вселенной.

Среди людей, признающих научную основу реальности, часто существует убеждение — обычно неявное, — что все эти философские вещи, такие как свобода, мораль и цель, в конечном итоге должно быть довольно легко понять.Мы совокупность атомов, и мы должны быть хорошими друг с другом. Насколько это может быть сложно?

Это может быть очень сложно. Хорошее отношение друг к другу — хорошее начало, но далеко не уедет. Что происходит, когда у разных людей несовместимые представления о вежливости? Идея дать миру шанс — отличная идея, но в реальном мире есть разные участники с разными интересами, и конфликты неизбежно возникнут. Отсутствие сверхъестественной руководящей силы не означает, что мы не можем осмысленно говорить о добре и зле, но это также не значит, что мы мгновенно отличаем одно от другого.

Смысл жизни нельзя сводить к упрощенным девизам. Через несколько лет я умру; некоторые воспоминания о моем пребывании здесь на Земле могут остаться, но меня не будет рядом, чтобы насладиться этим. Имея это в виду, какой жизнью стоит жить? Как нам сбалансировать семью и карьеру, удачу и удовольствие, действие и размышления? Вселенная велика, и я являюсь ее крошечной частью, созданной из тех же частиц и сил, что и все остальное: само по себе это ничего не говорит нам о том, как отвечать на такие вопросы.Нам придется проявить смекалку и мужество, чтобы все сделать правильно.

2

Поэтический натурализм

Одна вещь, которую «Звездный путь» так и не понял, — это то, как должны работать транспортные машины. Разбирают ли они вас по одному атому, скрепляют ли эти атомы где-нибудь в другом месте, а затем собирают их заново? Или они отправляют только ваш план, информацию, содержащуюся в вашем расположении атомов, а затем реконструируют вас из существующей материи в окружающей среде, в которую вы путешествуете? Чаще всего экипаж корабля говорит так, будто ваши настоящие атомы путешествуют в космосе, но как тогда объяснить «Врага внутри»? Как вы помните, это эпизод, в котором из-за неисправности транспортера на борту «Энтерпрайза» светятся две копии капитана Кирка.Трудно представить, как можно сделать две копии человека из одного набора атомов размером с человека.

К счастью для зрителей шоу, две копии Кирка не были в точности идентичны. Одна копия была нормальным (хорошим) Кирком, а другая — злым. Более того, Йомен Рэнд быстро поцарапал лукавое лицо, так что отличить их было несложно.

А что, если бы они были идентичны? Тогда мы столкнемся с загадкой о природе личности, которую популяризировал философ Дерек Парфит.Представьте себе транспортную машину, которая может разбирать одного человека и восстанавливать несколько его точных копий из разных атомов. Какой из них, если есть, будет «настоящим»? Если бы была только одна копия, у большинства из нас не было бы проблем с принятием их как оригинала. (Использование разных атомов на самом деле не имеет значения; в реальных человеческих телах наши атомы все время теряются и заменяются.) Или что, если бы одна копия была сделана из новых атомов, а оригинал остался нетронутым — но оригинал пострадал от трагического смерть через несколько секунд после создания дубликата.Будет ли дубликат считаться одним и тем же человеком?

Жизнь — это картинка, но вы живете в пикселях — подождите, но почему

Это Джек:

А это Сегодня:

Джек и Сегодня встречаются.

Отношения у него хорошие, и Джек в достаточной мере счастлив, но какое-то время Джек знал, что его сегодняшний день — это не , а . Конечно, они с Сегодня иногда веселятся, но слишком часто Джек чувствует, что встречается в обычную среду, и это, конечно, не тот сегодняшний день, с которым он планирует в долгосрочной перспективе.

Поскольку он знает, что отношения носят временный характер, Джек не вкладывает в них столько себя, тратя больше своей энергии на размышления о ком-то другом — завтра. Сейчас Завтра — это тот день, который он хотел бы встретить — наполненный, страстный, значимый и волнующий. Он знает, что это только вопрос времени, когда он найдет сегодня именно такое, которое он будет иметь, когда найдет любовь, когда его карьера взлетит, и когда он будет жить в городе своей мечты. Он может просто представить ее сейчас:

Это время придет, но у Джека пока другой план — на следующей неделе он получит прибавку, и, как только это произойдет, он собирается расстаться с нынешним Сегодня и начать встречаться с кем-то новым — Сегодня, как только я получу прибавку.Конечно, она не из тех Сегодня, достойных замужества для такого парня, как Джек, но она намного веселее и увлекательнее, чем его нынешнее очень обычное Сегодня.

Наутро после того, как он получил повышение, Джек просыпается с дополнительным отскоком в шаге. Он новый мужчина с новым сегодняшним днем, и она ему уже нравится:

В ту ночь он идет в ресторан, который днем ​​ранее не мог себе позволить, а на второй день покупает новый набор клюшек для гольфа.

Две недели спустя Джек возвращается в тот модный ресторан, но что-то кажется немного другим.Еда по-прежнему отличная, но на этот раз она уже не такая захватывающая.

И через месяц после этого, когда он в четвертый раз отправляется играть в гольф с новыми клюшками, они совершенно не влияют на его настроение — это снова похоже на обычный день в гольф.

До одного дня стены выглядели точно так же, как до его повышения.

Джек сбит с толку. Он оставил своего бывшего Сегодня в пыли, так почему же кажется, что он снова с ней встречается? Он должен покончить с этой частью своей жизни.

Это досадно, но Джек не обращает на это внимания — это повышение все равно было мелочью, а настоящее будущее еще впереди, так что ничего страшного, если он не так счастлив.

Несколько лет спустя у Джека большой месяц. Во-первых, после многих лет холостого брака он встречает эту удивительную девушку, и они сразу же поладили. Она именно та, кого он ждал, и после нескольких свиданий она его девушка. Примерно в то же время о новом рейтинге ресторанов, который Джек начал годом ранее, пишут в большой газете, и внезапно бизнес начинает падать.Он знал, что бизнес — хорошая идея, и теперь это доказательство. Для Джека все наконец-то произошло.

И его новое «Сегодня, сегодня, когда мой бизнес взлетает и я найду девушку» — это все, о чем он мечтал последние несколько лет.

Это та жизнь, которую Джек всегда знал, что скоро будет жить — он именно такой парень. И его среды никогда больше не будут обыденными.

Но потом что-то начинает происходить. Через несколько месяцев, несмотря на то, что дела у его девушки идут хорошо и рост его бизнеса только ускоряется, Джек понимает, что ценит все волнения вокруг своего сегодняшнего дня немного меньше, чем раньше, из-за чего все становится немного менее ярким.Он занят больше, чем когда-либо прежде, работает почти постоянно, и хотя он все еще доволен своим новым «Сегодня», его общее настроение уже не такое высокое.

И через год после этого, хотя жизнь Джека стала богаче и значительнее, чем была раньше, он полностью привык к нынешнему положению вещей. Он также наблюдал, как карьера друга взлетает еще больше, чем его собственная, и задается вопросом, на что это похоже, а другой его друг, кажется, немного веселее со своей девушкой, чем Джек со своей — должно быть, это мило, думает он.

И однажды Джек просыпается и обнаруживает себя здесь:

Он не может в это поверить. Какого черта , черт возьми, она здесь делает?

Он подумывает о наложении запретительного судебного приказа на этого бывшего, который не оставит его в покое, но в конечном итоге решает отпустить его — в конце концов, он не собирался жениться сегодня, когда мой бизнес взлетит, и я все равно найду девушку. Настоящий Сегодня, к которому он стремится, — это «Сегодня, когда я продам свой бизнес и женюсь на своей девушке», и это именно тот сегодняшний день, которым он будет по-настоящему счастлив.

* * *

Гилберт говорит, что «от полевых исследований до лабораторных исследований мы видим, что победа или поражение на выборах, получение или потеря романтического партнера, получение или невыполнение повышения по службе, сдача или непрохождение экзамена в колледже и т.д. меньшее воздействие, меньшая интенсивность и гораздо меньшая продолжительность, чем люди ожидают ». Это касается даже ужасных событий в нашей жизни. По словам Гилберта, «недавнее исследование, показывающее, как серьезные жизненные травмы влияют на людей, предполагает, что если это произошло более трех месяцев назад, за редким исключением, это никак не повлияет на ваше счастье.Джек явно стал жертвой предвзятого отношения к ударам.

Трудности Джека также связаны с «Теорией пикселей», фразой, придуманной Тимом Урбаном во время его знаменитого выступления «Один в своей квартире перед зеркалом» на TED Talk.

Джек видит свою жизнь как богатую картину, изображающую эпическую историю, и предполагает, что ключ к его счастью лежит в широких компонентах изображения.

Но это ошибка, потому что Джек не живет в общих чертах изображения, он всегда живет в одном пикселе изображения — в одном «Сегодня».

Таким образом, в то время как тысячи сегодняшних дней Джека для постороннего издалека начнут казаться законченной картиной, Джек проводит каждый момент своей реальной реальности в том или ином ничем не примечательном пикселе «Сегодня». Ошибка Джека состоит в том, что он отмахивается от своей мирской среды и полностью сосредотачивается на общей картине, тогда как на самом деле мирская среда — это опыт его реальной жизни .

И его предположение о том, что его будущее сегодня будет таким же ярким и ярким, как и общая картина его жизни, является неправильным пониманием ничем не примечательной природы пикселя, независимо от того, как выглядит жизнь в общих чертах.Это предположение приводит Джека к мысли, что его безобидные сегодняшние отношения должны быть неудовлетворительными временными отношениями, тогда как на самом деле это неизбежный и постоянный брак, который он должен принять и принять, чтобы быть счастливым.

Что касается того, что на самом деле сделает Джека счастливее, когда он живет в своей мирской среде, существует ряд научно доказанных вещей, в том числе проводить время с людьми, которые вам нравятся, хорошо спать и заниматься спортом, делать то, что у вас хорошо получается, и делать добрые дела для других.

Но, возможно, первое, что нужно сделать Джеку, — это научиться испытывать больше благодарности, это еще один научно доказанный путь к счастью и та область, в которой он терпит наибольшее поражение. Джек тратит так много времени, глядя на великие дела, которые его ждут, и планирует свое будущее счастье, и не хватает времени, глядя на вниз на и думая о том, как сильно он раньше хотел так много вещей, которые у него есть в настоящее время.

___________

Если вам нравится «Подождите, но почему», подпишитесь на список рассылки «Подождите, но почему» , и мы будем отправлять вам новые сообщения сразу после их публикации.

Если вы хотите поддержать «Подождите, но почему», , вот наш Patreon .

______

Лучшие 69 значимых иллюстраций Картинка о жизни | Мотивационная картина о жизни — SocialStatusDP.com

Сострадание и личность | 14-й Далай-лама

Тензин Гьяцо; Четырнадцатый Далай-лама

Цель жизни
ОДИН ВЕЛИКИЙ ВОПРОС лежит в основе нашего опыта, независимо от того, думаем ли мы о нем сознательно или нет: в чем цель жизни? Я рассмотрел этот вопрос и хотел бы поделиться своими мыслями в надежде, что они принесут прямую практическую пользу тем, кто их читает.

Я считаю, что цель жизни — быть счастливым. С момента рождения каждый человек хочет счастья и не хочет страданий. На это не влияют ни социальные условия, ни образование, ни идеология. Из самой глубины нашего существа мы просто желаем удовлетворения. Я не знаю, имеет ли вселенная с ее бесчисленными галактиками, звездами и планетами более глубокое значение или нет, но, по крайней мере, ясно, что перед нами, людьми, живущими на этой Земле, стоит задача сделать жизнь счастливой. для себя.Поэтому важно выяснить, что принесет наибольшее счастье.

Как достичь счастья
Для начала можно разделить все виды счастья и страдания на две основные категории: душевные и физические. Из этих двух ум оказывает наибольшее влияние на большинство из нас. Если мы не серьезно больны или не лишены предметов первой необходимости, наше физическое состояние играет второстепенную роль в жизни. Если тело удовлетворено, мы фактически игнорируем его.Однако разум регистрирует каждое событие, каким бы незначительным оно ни было. Следовательно, мы должны посвятить свои самые серьезные усилия достижению душевного покоя.

На основании своего ограниченного опыта я обнаружил, что наибольшая степень внутреннего спокойствия приходит от развития любви и сострадания.

Чем больше мы заботимся о счастье других, тем сильнее становится наше собственное чувство благополучия. Воспитание близких, сердечных чувств к другим автоматически успокаивает ум. Это помогает избавиться от любых страхов и неуверенности, которые у нас могут быть, и дает нам силы справляться с любыми препятствиями, с которыми мы сталкиваемся.Это высший источник успеха в жизни.

Пока мы живем в этом мире, мы неизбежно сталкиваемся с проблемами. Если в такие моменты мы теряем надежду и впадаем в уныние, мы уменьшаем нашу способность противостоять трудностям. С другой стороны, если мы будем помнить, что не только мы, но и все должны претерпеть страдания, эта более реалистичная перспектива увеличит нашу решимость и способность преодолевать проблемы. Действительно, с таким отношением каждое новое препятствие можно рассматривать как еще одну ценную возможность улучшить свой ум!

Таким образом, мы можем постепенно стремиться к тому, чтобы стать более сострадательными, то есть мы можем развить как подлинное сочувствие к страданиям других, так и желание помочь избавиться от их боли.В результате увеличится наша собственная безмятежность и внутренняя сила.

Наша потребность в любви
В конечном счете, причина, по которой любовь и сострадание приносят величайшее счастье, просто в том, что наша природа дорожит ими превыше всего. Потребность в любви лежит в основе человеческого существования. Это результат глубокой взаимозависимости, которую мы все разделяем друг с другом. Каким бы способным и умелым ни был человек, оставленный в одиночестве, он или она не выживет. Каким бы энергичным и независимым ни был человек в наиболее благополучные периоды жизни, когда он болен, очень молод или очень стар, он должен зависеть от поддержки других.

Взаимозависимость, конечно, фундаментальный закон природы. Не только высшие формы жизни, но и многие из мельчайших насекомых являются социальными существами, которые без какой-либо религии, закона или образования выживают благодаря взаимному сотрудничеству, основанному на врожденном признании их взаимосвязанности. Самый тонкий уровень материальных явлений также регулируется взаимозависимостью. Все явления от планеты, на которой мы обитаем, до океанов, облаков, лесов и цветов, которые нас окружают, возникают в зависимости от тонких структур энергии.Без должного взаимодействия они растворяются и распадаются.

Именно потому, что наше собственное человеческое существование настолько зависит от помощи других, наша потребность в любви лежит в самой основе нашего существования. Поэтому нам нужно искреннее чувство ответственности и искренняя забота о благополучии других.

Мы должны учитывать, что мы, люди, на самом деле. Мы не похожи на объекты, созданные машинами. Если мы просто механические существа, то сами машины могли бы облегчить все наши страдания и удовлетворить наши потребности.

Однако, поскольку мы не только материальные создания, было бы ошибкой возлагать все свои надежды на счастье только на внешнее развитие. Вместо этого мы должны рассмотреть свое происхождение и природу, чтобы узнать, что нам нужно.

Оставляя в стороне сложный вопрос о сотворении и эволюции нашей Вселенной, мы, по крайней мере, можем согласиться с тем, что каждый из нас — продукт наших собственных родителей. В общем, наше зачатие произошло не только из-за сексуального желания, но и из-за решения наших родителей завести ребенка.Такие решения основаны на ответственности и альтруизме — сострадательном обязательстве родителей заботиться о своем ребенке до тех пор, пока он не сможет позаботиться о себе. Таким образом, с самого момента нашего зачатия любовь наших родителей находится непосредственно в нашем творении.

Более того, мы полностью зависим от материнской заботы с самых ранних стадий нашего роста. По мнению некоторых ученых, психическое состояние беременной женщины, будь то спокойное или возбужденное, оказывает прямое физическое влияние на ее будущего ребенка.

Выражение любви также очень важно во время рождения. Поскольку первое, что мы делаем, это сосем молоко из груди нашей матери, мы естественно чувствуем себя рядом с ней, и она должна испытывать к нам любовь, чтобы правильно нас кормить; если она чувствует гнев или негодование, ее молоко может не течь свободно.

Затем наступает критический период развития мозга с момента рождения до возраста трех или четырех лет, в течение которого физический контакт с любовью является самым важным фактором для нормального роста ребенка.Если ребенка не держать, не обнимать, не обнимать или не любить, его развитие будет нарушено, и его мозг не будет созревать должным образом.

Поскольку ребенок не может выжить без заботы других, любовь — его самая важная пища. Счастье детства, избавление от многих страхов ребенка и здоровое развитие его уверенности в себе напрямую зависят от любви.

В наши дни многие дети растут в неблагополучных семьях. Если они не получат должной привязанности, в дальнейшей жизни они редко будут любить своих родителей, а нередко им будет трудно любить других.Это очень печально.

По мере того, как дети становятся старше и поступают в школу, их потребности в поддержке должны удовлетворяться учителями. Если учитель не только дает академическое образование, но и берет на себя ответственность за подготовку учеников к жизни, его или ее ученики будут испытывать доверие и уважение, а то, чему они научились, оставит неизгладимое впечатление в их сознании. С другой стороны, предметы, преподаваемые учителем, который не проявляет истинной заботы об общем благополучии своих учеников, будут рассматриваться как временные и не сохраняться надолго.

Точно так же, если человек болен и лечится в больнице у врача, который проявляет теплое человеческое чувство, он чувствует себя непринужденно, и желание врачей оказать наилучшую возможную помощь само по себе является целительным, независимо от степени его или ее технический навык. С другой стороны, если врачу не хватает человеческих чувств и он проявляет недружелюбное выражение, нетерпеливость или невнимательное пренебрежение, человек будет чувствовать беспокойство, даже если он или она является высококвалифицированным врачом, и заболевание было правильно диагностировано и прописаны правильные лекарства. .Чувства пациентов неизбежно влияют на качество и полноту их выздоровления.

Даже когда мы ведем обычный разговор в повседневной жизни, если кто-то говорит с человеческими чувствами, нам нравится слушать, и мы отвечаем соответственно; вся беседа становится интересной, какой бы незначительной ни была тема. С другой стороны, если человек говорит холодно или резко, мы чувствуем беспокойство и желаем скорейшего завершения взаимодействия. От малейшего до самого важного события привязанность и уважение других жизненно важны для нашего счастья.

Недавно я встретил группу ученых в Америке, которые сказали, что уровень психических заболеваний в их стране довольно высок — около двенадцати процентов населения. В ходе нашего обсуждения стало ясно, что основной причиной депрессии было не отсутствие материальных потребностей, а лишение привязанности других.

Итак, как вы можете видеть из всего, что я написал до сих пор, одно кажется мне ясным: осознаем мы это или нет, с того дня, как мы родились, потребность в человеческой привязанности у нас в крови. .Даже если привязанность исходит от животного или кого-то, кого мы обычно считаем врагом, и дети, и взрослые, естественно, будут тянуться к нему.

Я верю, что никто не рождается свободным от потребности в любви. И это демонстрирует, что, хотя некоторые современные научные школы стремятся к этому, человеческие существа не могут быть определены как исключительно физические. Никакой материальный объект, каким бы красивым или ценным он ни был, не может заставить нас чувствовать себя любимыми, потому что наша более глубокая идентичность и истинный характер лежат в субъективной природе ума.

Развитие сострадания
Некоторые из моих друзей сказали мне, что, хотя любовь и сострадание прекрасны и хороши, на самом деле они не очень актуальны. Они говорят, что наш мир — не то место, где такие верования имеют большое влияние или силу. Они утверждают, что гнев и ненависть настолько неотделимы от человеческой натуры, что человечество всегда будет подчиняться им. Я не согласен.

Мы, люди, существуем в нынешнем виде около ста тысяч лет. Я считаю, что если бы в это время человеческий разум контролировался в первую очередь гневом и ненавистью, наше общее население уменьшилось бы.Но сегодня, несмотря на все наши войны, мы обнаруживаем, что человечество больше, чем когда-либо. Это ясно показывает мне, что в мире преобладают любовь и сострадание. Вот почему неприятные события — это новости, а сострадание — это настолько большая часть повседневной жизни, что они воспринимаются как должное и, следовательно, в значительной степени игнорируются.

До сих пор я обсуждал в основном психологическую пользу сострадания, но оно также способствует хорошему физическому здоровью. По моему личному опыту, психическая стабильность и физическое благополучие напрямую связаны.Несомненно, гнев и волнение делают нас более восприимчивыми к болезням. С другой стороны, если ум спокоен и занят позитивными мыслями, тело нелегко станет жертвой болезни.

Но, конечно же, верно и то, что у всех нас есть врожденная эгоистичность, которая препятствует нашей любви к другим. Итак, если мы желаем истинного счастья, которое достигается только спокойным умом, и поскольку такое спокойствие ума достигается только сострадательным отношением, как мы можем развить это? Очевидно, нам недостаточно просто думать о том, как приятно сострадание! Нам необходимо приложить согласованные усилия для его развития; мы должны использовать все события нашей повседневной жизни, чтобы изменить наши мысли и поведение.

Прежде всего, мы должны четко понимать, что мы подразумеваем под состраданием. Многие формы сострадания смешаны с желанием и привязанностью. Например, любовь, которую родители испытывают к своему ребенку, часто тесно связана с их собственными эмоциональными потребностями, поэтому она не является полностью сострадательной. Опять же, в браке любовь между мужем и женой — особенно вначале, когда каждый партнер еще может не очень хорошо знать более глубокий характер другого — зависит больше от привязанности, чем от подлинной любви.Наше желание может быть настолько сильным, что человек, к которому мы привязаны, кажется хорошим, хотя на самом деле он или она очень негативны. Кроме того, мы склонны преувеличивать небольшие положительные качества. Таким образом, когда отношение одного партнера меняется, другой партнер часто разочаровывается, и его или ее отношение тоже меняется. Это показатель того, что любовь больше мотивирована личными потребностями, чем искренней заботой о другом человеке.

Истинное сострадание — это не просто эмоциональная реакция, а твердое обязательство, основанное на разуме.Поэтому по-настоящему сострадательное отношение к другим не меняется, даже если они ведут себя негативно.

Конечно, развить такое сострадание совсем не просто! Для начала давайте рассмотрим следующие факты:

Независимо от того, красивы ли люди и дружелюбны или непривлекательны и деструктивны, в конечном итоге они такие же люди, как и мы сами. Как и мы сами, они хотят счастья и не хотят страданий. Более того, их право преодолевать страдания и быть счастливыми равно их праву.Теперь, когда вы признаете, что все существа равны как в своем стремлении к счастью, так и в своем праве на его получение, вы автоматически чувствуете сочувствие и близость к ним. Приучая свой разум к этому чувству универсального альтруизма, вы развиваете чувство ответственности за других: желание помочь им активно преодолевать свои проблемы. И это желание не избирательно; это относится в равной степени ко всем. Пока они люди, испытывающие удовольствие и боль так же, как и вы, нет никаких логических оснований для различения между ними или для изменения вашего отношения к ним, если они ведут себя негативно.

Позвольте мне подчеркнуть, что в ваших силах, при наличии терпения и времени, развить такого рода сострадание. Конечно, наша эгоцентризм, наша особая привязанность к чувству независимого, самосуществующего «ï¿½I�» в основном работает, чтобы подавить наше сострадание. Действительно, истинное сострадание можно испытать только тогда, когда этот тип цепляния за себя устранен. Но это не значит, что мы не можем начать и двигаться вперед сейчас.

Как мы можем начать
Мы должны начать с устранения величайших препятствий для сострадания: гнева и ненависти.Как мы все знаем, это чрезвычайно сильные эмоции, которые могут подавить весь наш разум. Тем не менее, ими можно управлять. Если же это не так, эти негативные эмоции будут преследовать нас — без дополнительных усилий с их стороны! — и препятствуют нашим поискам счастья любящего ума.

Итак, для начала полезно выяснить, имеет ли гнев ценность. Иногда, когда нас обескураживает трудная ситуация, гнев кажется полезным, принося с собой больше энергии, уверенности и решимости.

Здесь, однако, мы должны внимательно изучить свое психическое состояние. Хотя это правда, что гнев приносит дополнительную энергию, если мы исследуем природу этой энергии, мы обнаружим, что она слепа: мы не можем быть уверены, будет ли ее результат положительным или отрицательным. Это потому, что гнев затмевает лучшую часть нашего мозга: его рациональность. Так что энергия гнева почти всегда ненадежна. Это может вызвать огромное количество деструктивных и неблаговидных поступков. Более того, если гнев достигает предела, человек становится похожим на сумасшедшего, действуя таким же вредным для себя образом, как и для других.

Однако возможно развить столь же мощную, но гораздо более контролируемую энергию, чтобы справляться с трудными ситуациями.

Эта контролируемая энергия возникает не только из сострадания, но также из-за разума и терпения. Это самые сильные противоядия от гнева. К сожалению, многие люди ошибочно принимают эти качества за признаки слабости. Я считаю, что верно обратное: они являются истинными признаками внутренней силы. Сострадание по своей природе нежное, мирное и мягкое, но очень мощное.Неуверенны и нестабильны те, кто легко теряет терпение. Таким образом, для меня возбуждение гнева — прямой признак слабости.

Итак, когда проблема возникает впервые, постарайтесь оставаться скромным, сохранять искреннее отношение и заботиться о справедливости результата. Конечно, другие могут попытаться использовать вас в своих интересах, и если ваша оставшаяся отстраненность только поощряет несправедливую агрессию, займите твердую позицию.Однако это следует делать с состраданием и, если необходимо, высказать свое мнение и принять решительные контрмеры. , сделайте это без гнева или злого умысла.
Вы должны понимать, что даже если кажется, что ваши противники причиняют вам вред, в конце концов, их разрушительная деятельность повредит только им самим. Чтобы сдержать эгоистичное стремление к ответным действиям, вам следует вспомнить о своем желании практиковать сострадание и взять на себя ответственность за то, чтобы помочь предотвратить страдания другого человека от последствий его или ее действий.

Таким образом, поскольку применяемые вами меры были выбраны спокойно, они будут более эффективными, точными и действенными.Возмездие, основанное на слепой энергии гнева, редко поражает цель.

Друзья и враги
Я должен еще раз подчеркнуть, что для их развития недостаточно просто думать, что сострадание, разум и терпение — это хорошо. Мы должны дождаться возникновения трудностей, а затем пытаться их практиковать.

А кто такие возможности создает? Не друзья, конечно, а враги. Именно они доставляют нам больше всего хлопот, поэтому, если мы действительно хотим учиться, мы должны считать врагов нашим лучшим учителем!

Для человека, который дорожит состраданием и любовью, практика терпимости необходима, а для этого необходим враг.Поэтому мы должны быть благодарны нашим врагам, потому что именно они лучше всего могут помочь нам развить умиротворение ума! Кроме того, как в личной, так и в общественной жизни часто случается, что с изменением обстоятельств враги становятся друзьями.

Итак, гнев и ненависть всегда вредны, и если мы не тренируем свой ум и не работаем над уменьшением их негативной силы, они будут продолжать беспокоить нас и мешать нашим попыткам развить спокойный ум. Гнев и ненависть — наши настоящие враги. Это силы, с которыми нам больше всего нужно противостоять и побеждать, а не временные враги, которые периодически появляются на протяжении всей жизни.

Конечно, это естественно и правильно, что мы все хотим друзей. Я часто шучу, что если ты действительно хочешь быть эгоистичным, ты должен быть очень альтруистом! Вы должны хорошо заботиться о других, заботиться об их благополучии, помогать им, служить им, заводить больше друзей, больше улыбаться. Результат? Когда вам самому нужна помощь, вы найдете множество помощников! Если, с другой стороны, вы пренебрегаете счастьем других, в долгосрочной перспективе вы окажетесь в проигрыше. И порождается ли дружба ссорами и гневом, ревностью и сильным соперничеством? Я так не думаю.Только привязанность приносит нам настоящих близких друзей.

В современном материалистическом обществе, если у вас есть деньги и власть, у вас, кажется, много друзей. Но они вам не друзья; они друзья ваших денег и власти. Когда вы потеряете свое богатство и влияние, вам будет очень трудно выследить этих людей.

Проблема в том, что когда все в мире идет хорошо, мы становимся уверены, что можем справиться сами, и чувствуем, что нам не нужны друзья, но по мере того, как наш статус и здоровье ухудшаются, мы быстро понимаем, насколько мы были неправы.Это момент, когда мы узнаем, кто действительно помогает, а кто совершенно бесполезен. Поэтому, чтобы подготовиться к этому моменту и завести настоящих друзей, которые помогут нам в случае необходимости, мы сами должны развивать альтруизм!
Хотя иногда люди смеются, когда я это говорю, я сам всегда хочу больше друзей. Я люблю улыбки. Из-за этого у меня есть проблема с тем, чтобы узнать, как найти больше друзей и как получить больше улыбок, в частности искренних улыбок. Ведь есть много видов улыбок, таких как саркастическая, искусственная или дипломатическая.Многие улыбки не вызывают чувства удовлетворения, а иногда могут даже вызвать подозрение или страх, не так ли? Но искренняя улыбка действительно дает нам ощущение свежести и, я считаю, уникальна для людей. Если это те улыбки, которые нам нужны, то мы сами должны создать причины для их появления.

Сострадание и мир
В заключение я хотел бы вкратце расширить свои мысли, выходящие за рамки этой короткой статьи, и сделать более широкий вывод: личное счастье может внести глубокий и эффективный вклад в общее улучшение всего нашего человеческое сообщество.

Поскольку все мы разделяем одинаковую потребность в любви, можно почувствовать, что любой, кого мы встречаем, при любых обстоятельствах, является братом или сестрой. Независимо от того, насколько новое лицо или насколько различаются одежда и поведение, между нами и другими людьми нет значительного различия. Глупо останавливаться на внешних различиях, потому что наша основная природа одинакова.

В конечном счете, человечество едино, и эта маленькая планета — наш единственный дом. Если мы хотим защитить этот наш дом, каждый из нас должен испытать яркое чувство универсального альтруизма.Только это чувство может устранить эгоцентричные мотивы, заставляющие людей обманывать и злоупотреблять друг другом.

Если у вас искреннее и открытое сердце, вы естественно чувствуете чувство собственного достоинства и уверенность, и вам не нужно бояться других.

Я верю, что на каждом уровне общества — семейном, племенном, национальном и международном — ключом к более счастливому и успешному миру является рост сострадания. Нам не нужно ни становиться религиозными, ни верить в идеологию.Все, что необходимо каждому из нас, — это развивать свои хорошие человеческие качества.

Я стараюсь относиться к каждому, кого встречаю, как к старому другу. Это дает мне настоящее чувство счастья. Это практика сострадания

Фотограф в поисках смысла

Мой друг Аарон Оффорд прислал мне книгу Виктора Франкла «Человек в поисках смысла», которая была одной из самых вдохновляющих и вдохновляющих книг, которые я читал за последнее время. История описывает историю Франкла о переживании Холокоста; он был еврейским психологом из Вены.Он пишет о своей борьбе и о том, как люди смогли выжить в лагерях смерти.

Короче говоря, это была воля человека осуществить свою цель, которая поддерживала его. И надеюсь.

Для Виктора его целью было остаться в живых, чтобы увидеть свою жену, а любовь была его энергией и кровью, которые поддерживали его жизнь.

Для других, потеряв надежду, они умерли.

Целенаправленная жизнь

Виктор закончил основание психологической школы «Логотерапия»; поиск цели в жизни человека.

Нам всем нужна цель, чтобы жить в жизни.

Для моей мамы это кормило меня и мою сестру, платило за квартиру и надеялось, что у нас будет лучшая жизнь для нее.

Цель моей жизни — написать некоторые сочинения, видео, информацию и лекции, которые могут помочь вам в вашей фотографии, в вашей жизни и, надеюсь, помогут вам найти цель своей жизни.

Какой смысл вы получаете от фотографии?

Почему вы фотографируете? Как вы думаете, что за этим стоит цель ? Какой смысл вы получаете от фотографирования?

Я знаю некоторых друзей, которые приобретают большое значение, потому что они «семейный фотограф».«Они документируют прекрасные семейные моменты для будущих поколений.

Я знаю учителей фотографии, чьей целью является расширение возможностей своих учеников с помощью искусства и фотографии (чтобы не дать детям пойти по негативному пути, с наркотиками, насилием и т. Д.). На самом деле, многие мои друзья стали зависимыми от наркотиков. а банды возникли из-за того, что они чувствовали, что в их жизни нет цели, чувства общности и любви.

Какова ваша «цель»?

Итак, друг, какова цель вашей фотографии?

Вы делаете фотографии, чтобы запечатлеть красоту и поделиться ею со всем миром?

Вы делаете фотографии, чтобы запечатлеть прекрасные повседневные моменты вашей семьи для будущих поколений?

Вы фотографируете, чтобы общаться с незнакомцами? Фактически, одна из главных причин, по которой я люблю уличную фотографию и «уличные портреты», заключается в том, что она помогает мне набраться смелости и помогает мне более эмоционально общаться с незнакомцами.И я надеюсь разделить эту любовь с незнакомцами.

Как уличный фотограф или кто-то еще, используйте камеру как инструмент сочувствия, любви и эмоций. Сами по себе картинки бессмысленны без цели.

Теперь я верю в тебя. Спросите себя:

Какова цель моей фотографии?

Сложный вопрос; не все из нас знают ответ. Но чем больше вы об этом думаете, тем больше у вас будет цели, смысла, энергии и мотивации.

Всегда,
Эрик

* Воскресенье, 10 января, 9:37, я был вдохновлен и написал все это на своем смартфоне с помощью приложения «IA writer.”

Случайные обновления жизни

SF Композиция Мастерская 2016

Только что закончил мастер-класс по композиции в Сан-Франциско, очень горжусь студентами за их окончательные изображения: