Архипелаг ГУЛАГ

Первыми на «Архипелаг» откликнулись не критики, а спецслужбы и руководители государств. Уже 2 января 1974 года, через несколько дней после выхода первого тома романа в Париже, КГБ рассылает копии «Архипелага» партийному руководству и запускает кампанию по дискредитации Солженицына. В «Окнах ТАСС» на улице Горького выставлена карикатура Бориса Ефимова Борис Ефимович Ефимов (при рождении — Борис Хаимович Фридлянд; 1900–2008) — художник. Брат журналиста Михаила Кольцова. Работал карикатуристом в крупных московских газетах и журналах. После ареста брата был отовсюду уволен, однако смог вернуться к работе в 1940-х годах, участвовал во всех советских политических кампаниях. Скончался на 108-м году жизни. ⁠ , на которой толстые кривляющиеся буржуи поднимают, как знамя, чёрную книгу с черепом и костями на обложке: «Своей стряпнёй писатель Солженицын, / Впадая в клеветнический азарт, / Так служит зарубежным тёмным лицам, / Что поднят ныне ими, как штандарт».

В зарубежных изданиях через доверенных лиц КГБ публикуются материалы о сомнительном моральном облике автора «Архипелага». В квартире Солженицыных с раннего утра до позднего вечера раздаются телефонные звонки с угрозами. 14 января в газете «Правда» появляется статья «Путь предательства» за подписью И. Соловьёва: «Автор этого сочинения буквально задыхается от патологической ненависти к стране, где он родился и вырос, к социалистическому строю, к советским людям». «Литературная газета» вводит в обиход термин «литературный власовец»: «затхлая книжонка», «грязная стряпня», «верх кощунства и цинизма» — в подборке материалов от 23 января советские писатели упражняются в красноречии, пытаясь ещё сильнее «пригвоздить предателя к позорному столбу». На страницах «Литературной России» писатель Владимир Карпов Владимир Васильевич Карпов (1922–2010) — писатель, общественный деятель. Жил в Ташкенте, в молодости был чемпионом республик Средней Азии по боксу в среднем весе. В 1941 году был осуждён за антисоветскую агитацию и отправлен в штрафную роту.

За отличие в боях с Карпова была снята судимость. В 1944 году был удостоен звания Героя Советского Союза. После войны был заместителем главного редактора журнала «Октябрь», главредом «Нового мира», первым секретарём правления Союза писателей СССР. Автор множества романов на военную тематику. ⁠ находит причины падения Солженицына в самой его фамилии: «Вы солжец со всеми самыми махровыми антисоветчиками, вы падаете ниц и угодливо лижете сапоги фашистским недобиткам и предателям-власовцам. И это отражено в вашей фамилии. Нет нужды подбирать вам никаких обидных имён. Вы — Солженицын».

Аргументы против «Архипелага» могут показаться сегодняшним читателям подозрительно знакомыми, похожие риторические приёмы нередко встречаются в выступлениях публицистов-государственников последних лет. Солженицын «обливает грязью» достижения страны, реабилитирует фашизм, «льёт воду на мельницу» врагов на Западе. «…Почему он молчал, когда американские бомбы падали на города Вьетнама, когда расстреливали патриотов Чили, когда расисты в США убивали лидеров негритянского движения? — вопрошает литературный чиновник Николай Грибачёв.

— Почему же не прозвучал тогда голос этого «борца» за демократию и справедливость?»

Единомышленники и союзники Солженицына видят в «Архипелаге» прежде всего переломное историческое событие. Лидия Чуковская в статье «Прорыв немоты» пишет, что выход «Архипелага» по значению для страны сопоставим только со смертью Сталина. «Думаю, мало кто встанет из-за стола, прочитав эту книгу, таким же, каким он раскрыл её первую страницу, — говорит историк Рой Медведев Рой Александрович Медведев (1925) — публицист, историк. Брат-близнец учёного Жореса Медведева. Был назван в честь индийского коммуниста Манабендры Роя. Был учителем, редактором педагогического издательства, научным работником. С начала 1960-х годов принимал участие в диссидентском движении. Совместно с учёными Андреем Сахаровым и Валентином Турчиным в 1970 году опубликовал открытое письмо руководителям СССР о необходимости демократизации в стране. В годы перестройки был народным депутатом, после распада СССР — сопредседателем Социалистической партии трудящихся.

Автор более 35 книг по истории и политологии. ⁠ . — В этом отношении мне просто не с чем сравнить книгу Солженицына ни в русской, ни в мировой литературе». Искусствовед Евгений Барабанов пишет, что «Архипелаг» открывает «путь к искуплению и очищению» для всей России: «Этот выбор не означает ни гражданского неповиновения, ни политических выступлений. Речь идёт о восстановлении нравственных основ, без которых немыслимо никакое человеческое общежитие».  

Самый сильный патриотизм всегда бывает в тылу

Александр Солженицын

Cолженицын понимает, что выход романа на Западе не может остаться без последствий; в книге «Бодался телёнок с дубом» он вспоминает, как, отдавая распоряжение о публикации, рассматривает несколько вариантов развития событий: убьют? Арестуют? Вышлют из страны? Мнения в Политбюро расходятся: сторонники жёсткой линии требуют суда и заключения в отдалённых районах Крайнего Севера, куда не доберутся западные корреспонденты; председатель КГБ Андропов склоняется к более мягкому варианту.

12 февраля 1974 года в квартиру Солженицыных в Козицком переулке приходят сотрудники Генпрокуратуры. Писателя увозят к следователю, предъявляют обвинение по статье 64 УК — «Измена Родине» (предусматривающей наказание вплоть до расстрела), а после ночи в камере Лефортовской тюрьмы зачитывают указ о лишении гражданства СССР и без каких-либо объяснений доставляют в аэропорт. Только после приземления Солженицын узнаёт, что самолёт прибыл во Франкфурт. 

Первые реакции на «Архипелаг» и в СССР, и на Западе сложно отделить от заявлений, касающихся ареста и изгнания Солженицына. Советская печать встречает высылку и лишение гражданства «с чувством глубокого удовлетворения», видя в ней закономерное воздаяние за «грязную клевету на наш народ». Группа правозащитников во главе с Андреем Сахаровым сразу после ареста выпускает «Московское обращение» с требованием разрешить Солженицыну работать на родине. Свободы для писателя и его книги требуют Рой Медведев, Лев Копелев Лев Зиновьевич Копелев (1912–1997) — писатель, литературовед, правозащитник.

Во время войны был офицером-пропагандистом и переводчиком с немецкого, в 1945 году, за месяц до конца войны, был арестован и приговорён к десяти годам заключения «за пропаганду буржуазного гуманизма» — Копелев критиковал мародёрство и насилие над гражданским населением в Восточной Пруссии. В «марфинской шарашке» познакомился с Александром Солженицыным. С середины 1960-х Копелев участвует в правозащитном движении: выступает и подписывает письма в защиту диссидентов, распространяет книги через самиздат. В 1980 году был лишён гражданства и эмигрировал в Германию вместе с женой, писательницей Раисой Орловой. Среди книг Копелева — «Хранить вечно», «И сотворил себе кумира», в соавторстве с женой были написаны мемуары «Мы жили в Москве». ⁠ и Игорь Шафаревич Игорь Ростиславович Шафаревич (1923–2017) — математик, общественный деятель. Окончил мехмат МГУ в 17 лет, в 19 защитил кандидатскую, в 23 — докторскую. В 1955 году подписал «Письмо трёхсот» против «лысенковщины», в 1968-м — письмо в защиту математика Есенина-Вольпина, в 1973-м написал открытое письмо в защиту Сахарова, в 1974-м — письмо в защиту Солженицына. Из-за своей общественной деятельности был отстранён от преподавания в МГУ, работал в Математическом институте имени Стеклова. В 1982 году опубликовал в зарубежном самиздате эссе «Русофобия», из-за которого Шафаревича впоследствии обвиняли в антисемитизме. ⁠ . Евгений Евтушенко, по его собственным воспоминаниям, в день высылки звонит Андропову и угрожает в знак протеста покончить с собой; впрочем, документально зафиксировано лишь его обращение в связи с отменой собственного творческого вечера в Доме союзов, случившейся через несколько дней после выдворения Солженицына. Кампания в поддержку Солженицына разворачивается и на Западе: Грэм Грин Грэм Грин (1904–1991) — английский писатель. Автор более двадцати романов, почти десятка пьес, нескольких сборников рассказов и книг о путешествиях. С 1941 по 1944 год служил в британской разведке в Сьерра-Леоне и Португалии. Побывал во многих горячих точках в качестве репортёра. Выступил в защиту Синявского и Даниэля (из-за чего больше десяти лет его романы не печатались в СССР).

Последние годы, как и Набоков, жил в Швейцарии. ⁠ призывает писателей и учёных Запада запретить публикацию своих трудов в Советском Союзе, а Генрих Бёлль требует немедленно опубликовать «Архипелаг» на родине писателя, — кстати, именно в доме Бёлля Солженицын проводит первые дни после прибытия в ФРГ.

В западной печати появляются и критические отзывы. Полемика разворачивается вокруг принципиальной для Солженицына (и неприемлемой для критиков левого толка) идеи: массовые убийства и аресты сталинского времени — не временное «отступление от ленинской линии», а прямое её продолжение. Критика с левых позиций варьируется от признания исторического значения книги с указанием на некоторые фактические недостатки (об этом пишет будущий автор биографии Бухарина Стивен Коэн на страницах The New York Times) до прямого объявления «Архипелага» «продуктом реакционной идеологии» (бельгийский экономист Эрнест Мандель). Правые публицисты, напротив, поднимают «Архипелаг» на щит — и эта позиция в огромной степени смыкается с их идейным антикоммунизмом вообще и противодействием политике разрядки в частности. Разговор об «Архипелаге» идёт на языке политики и идеологии, — впрочем, и сам автор, предвидевший, что публикация книги окажется «страшнущим залпом» по советскому режиму, вряд ли стал бы отделять в этом случае политику от литературы.  

25 лет назад автор «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын вернулся в Россию

27 мая 1994 года писатель Александр Солженицын вернулся в Россию после 20-летнего изгнания. Начав с Магадана, Нобелевский лауреат совершил двухмесячное путешествие по стране, встречался с простыми людьми и выступил в Госдуме, однако большого впечатления на депутатов не произвел. Его заявления сочли архаичными. В последующие годы Солженицын жил в подаренном ему московской мэрией доме в Троице-Лыково.

27 мая 1994 года, через 20 лет после изгнания, в Россию из США вернулся Александр Солженицын. Его сопровождали супруга Наталья и старший сын Ермолай. Нобелевский лауреат, получивший всемирную известность как главный российский антикоммунист, прилетел в «зековскую столицу» Магадан, оттуда перебрался во Владивосток и потом два месяца ехал поездом в Москву через всю страну. На многочисленных остановках Солженицына встречали толпы людей, однако спрашивали писателя в основном о политике: книги его мало кто читал.

Пресса сравнивала прибытие Солженицына с возвращением в Иран в 1979 году аятоллы Хомейни.

Однако на деле резонанс получился куда менее значительным. Сложилось мнение, что литератор опоздал с возвращением лет на восемь: многие его идеи показались людям «просроченными».

Он не был на родине с февраля 1974 года, когда его арестовали в собственной квартире в Козицком переулке, после недолгого пребывания в Лефортовской тюрьме лишили советского гражданства и насильно выслали из страны. Гнев властей вызвала публикация на Западе фундаментального произведения «Архипелаг ГУЛАГ», изобличающего репрессии.

Изначально Солженицын планировал пустить свой труд в печать не ранее 1975 года: он понимал, что публикация критикующего советский строй произведения неизбежно приведет к неприятностям для его семьи, и потому намеревался как следует подготовиться. Однако самоубийство помощницы писателя Елизаветы Воронянской, которая под давлением сотрудников КГБ раскрыла место хранения одного экземпляра рукописи, изменило планы Солженицына, подтолкнув его к самым решительным мерам. После случившегося в августе 1973-го публицист дал указание приступить к выпуску книги за рубежом. В СССР это возымело эффект разорвавшейся бомбы.

Как и многие «вольнодумцы» до него, Солженицын подвергся изощренной травле и жесткому порицанию в официальной советской прессе.

С началом горбачевской перестройки отношение к Солженицыну стало меняться. Поселившегося в штате Вермонт опального автора напечатали на родине, а в 1990 году вернули ему гражданство Советского Союза и прекратили уголовное дело 20-летней давности. «Архипелаг» удостоился государственной премии. В том же году Солженицын написал свою знаменитую статью «Как нам обустроить Россию».

Впрочем, в СССР у писателя по-прежнему хватало противников, намеревавшихся воспрепятствовать его дальнейшему сближению со страной. Против деятельности автора «Архипелага» раздавались громкие голоса.

«Требования издать Солженицына и тем более вернуть ему гражданство являются оскорблением памяти тех, кто отдал свои жизни в боях за родину. Пусть он остается там, где ему щедро платят покровители из ЦРУ», — письма подобного содержания десятками приходили в редакции газет.

В 1992 году писатель имел телефонный разговор с Борисом Ельциным, который находился в Вашингтоне с официальным визитом. Этот диалог известен прежде всего потому, что Солженицын неожиданно посоветовал президенту «дорого» продать японцам Курильские острова. Впоследствии это заявление оттолкнет от писателя некоторых почитателей. Во время встречи с Натальей Солженицыной Ельцин подтвердил, что никаких препон для возвращения ее мужа в Россию отныне не существует. С того же года Солженицыны готовились к переезду.

«Я насытился в Вермонте одиночеством, одинокой писательской работой.

Для меня, наконец, открывается возможность широкого общения с моими соотечественниками»,

— говорил писатель.

Во время своего турне по Франции осенью 1993-го Солженицын пообещал «не участвовать в избирательных кампаниях и не баллотироваться на какой-либо пост». Он также отказывался принимать назначение от правительства, если бы таковое было ему предложено, но собирался активно участвовать в общественной жизни.

«Писатель должен, в моем понимании, не разъединять свой народ, не приобщаться к какой-то партии или фракции, или к политическому движению. Писатель должен по возможности объединять свой народ», — объяснял он выбранную позицию.

Поскольку надеяться на скорое возвращение квартиры в Козицком переулке не приходилось, изгнанник попросил власти Москвы продать ему участок для строительства дома. Обращение обсуждалось, в том числе, в администрации президента. Вопрос решили положительно: учитывая «большие заслуги Солженицына перед Россией», постановлением мэрии ему был передан в пожизненное владение кусок земли площадью 4 га в Троице-Лыково. Возводить здание не было необходимости – на территории у леса уже стояла шикарная дача, первым хозяином которой был маршал Михаил Тухачевский.

А в эпоху перестройки здесь составляла свои программы команда вице-премьера правительства Леонида Абалкина. Тем не менее, по настоянию Солженицыных стартовало строительство кирпичного особняка, пригодного для круглогодичного проживания.

Прибытие именно на Колыму символизировало жизненный путь писателя. По его словам, она была «самым крупным, самым далеким и знаменитым островом этой удивительной и жестокой страны ГУЛАГ, географией разорванной в архипелаг, но психологией скованной в континент». Спустившись по трапу самолета компании Alaska Airlines, Солженицын опустился на колени и поцеловал землю.

«Он придавал огромное значение тому, чтобы познакомиться с жизнью страны, — рассказывала в 2014 году Наталья Солженицына «Радио Свобода» (организация включена Минюстом в список иноагентов). — Чтобы не приехать сразу в Шереметьево, оттуда на лимузине куда-то в Москву и слиться с этой правящей элитой.

Ему хотелось своими глазами увидеть жизнь страны.

Потому что приходили очень противоречивые сведения о том, как идут дела в стране, и очень тревожные в том числе, и ему хотелось услышать это не только от политологов, комментаторов, столичных, пусть даже умных людей, но увидеть своими глазами и поговорить с людьми всех слоев общества. Это могло получиться только при посещении многих областей. И это ему удобнее было сделать именно при въезде в страну. Чтобы, когда он окажется в Москве, у него уже был этот багаж, большой рюкзак за спиной непосредственных личных впечатлений».

Вечером того же дня Солженицын прибыл во Владивосток. В аэропорту «Кневичи» его встречали многочисленные журналисты, однако писатель отказался от заявлений и поехал на центральную площадь, где его ждали тысячи горожан. Пробравшись к трибуне, Солженицын, наконец, произнес первую речь в России.

«Все годы своего изгнания я напряженно следил за жизнью нашей страны, — признался он. – Я никогда не сомневался, что коммунизм рухнет, но всегда страшился, что выход из него и расплата могут быть ужасающе болезненными. Я знаю, что жизнь ваша сейчас безмерно и непривычно тяжела, опутана множеством неурядиц, нет ясного будущего и для вас, и для ваших детей. Но я искренне желаю, чтобы наш многострадальный народ увидел бы, наконец, хоть немного света. Наша судьба в наших руках, начиная от каждого шага».

Программа возвращения не была спонтанной: каждый шаг и каждая встреча тщательно продумывались заранее и разрабатывались при участии самого Солженицына. В Приморском крае он пробыл несколько дней, встречаясь с представителями местной интеллигенции и студентами, посещая деревни и церкви, а также захоронения жертв репрессий.

Как признавался писатель, еще в 1978 году у него возникло сначала видение, а потом и желание возвращаться в Россию не через Европу, а через Тихий океан – и затем долго ехать по России, знакомясь с разными местами и людьми. Для комфортного перемещения у Министерства путей сообщения были арендованы два вагона – один для семьи Солженицына, другой для операторов и редакторов «Би-би-си», которая целиком профинансировала поездку и, кроме того, выплатила писателю гонорар. Всего литератор совершил 17 остановок, уделив внимание всем крупным городам на маршруте – Хабаровску, Чите, Иркутске, Красноярску, Новосибирску и другим. Солженицын знакомился с бытом местных жителей, наведывался на предприятия, в школы и больницы. На итоговых встречах залы непременно собирали аншлаг.

«Мои впечатления от этих первых двух недель – это непрекращающееся ощущение счастья и волнения, — резюмировала Наталья Солженицына. — Он останавливался очень часто и по три-четыре дня был на одном и том же месте,

беседовал с людьми, делал такие радиальные выезды, беседовал со студентами, с директорами фабрик, с рабочими, с новообразованными фермерскими хозяйствами, с врачами, с учителями.

Хотя мы видели много ужасного и печального, грустного, и жалобы людей, которые были обескуражены и сбиты с ног, у которых отняли все накопленные сбережения, которым казалось, что то, на что они положили всю жизнь, их труд просто выкинут, инженеры, потому что предприятия закрыты, все изобретения никому не нужны. Все было тяжело, тревожно и страшно. И в то же время вот это ощущение, что мы среди своих, что мы можем делить с ними невзгоды, что мы слышим русскую речь, что он будет похоронен, в конце концов, в родной земле – это наполняло счастьем».

Против возвращения Солженицына активно протестовали коммунисты, не поленившиеся устроить пикеты. В Москве писателя пригласили в Госдуму, но почти не слушали. Его критика реформ выглядела антизападной, а призывы к русскости – архаичными. Немало скептиков нашлось и среди его коллег.

«Я против возвращения Солженицына в Россию, — отмечал писатель Юрий Нагибин. – Этот приезд и ему, и всем нам сорвет нервную систему. То, что делает сейчас Солженицын, мне неприятно. Человеку, создавшему 20 томов, кажется, что он объял Россию, ее прошлое, настоящее и будущее. Это все чушь! Тут и без него немало умных людей. Сейчас нужны люди типа Гайдара, которые могут быть абсолютно мужественными, которые думают».

«Архипелаг ГУЛАГ» за 9 минут. Краткое содержание романа Солженицына

Архипелаг ГУЛаг — это система лагерей, раскинувшаяся по всей стране. «Аборигенами» этого архипелага становились люди, прошедшие через арест и неправый суд. Людей арестовывали, в основном, по ночам, и полураздетых, растерянных, не понимающих своей вины, бросали в страшную мясорубку лагерей.

История Архипелага началась в 1917 году с объявленного Лениным «Красного террора». Это событие стало «истоком», от которого лагеря наполнились «реками» невинно осуждённых. Сначала сажали только инопартийцев, но с приходом к власти Сталина грянули громкие процессы: дело врачей, инженеров, вредителей пищевой промышленности, церковников, виновников смерти Кирова. За громкими процессами скрывалось множество негласных дел, пополняющих Архипелаг. Кроме того, арестовывалось множество «врагов народа», в ссылку попадали целые национальности, а раскулаченных крестьян ссылали деревнями. Война не остановила эти потоки, напротив, они усилились за счёт обрусевших немцев, распростра­нителей слухов и людей, побывавших в плену или тылу. После войны к ним добавились эмигранты и настоящие предатели — власовцы и казаки-красновцы. Становились «аборигенами» Архипелага и те, кто его наполнял — верхи партии и НКВД периодически прореживались.

Продолжение после рекламы:

Основой всех арестов служила Пятьдесят Восьмая статья, состоящая из четырнадцати пунктов, со сроками заключения 10, 15, 20 и 25 лет. Десять лет давали только детям. Целью следствия по 58-ой было не доказать вину, а сломить волю человека. Для этого широко применялись пытки, которые ограничивались только фантазией следователя. Протоколы следствия составлялись так, что арестованный невольно тянул за собой других. Прошёл через такое следствие и Александр Солженицын. Чтобы не навредить другим, он подписал обвинительное заключение, обрекающее на десятилетнее заключение и вечную ссылку.

Самым первым карающим органом стал Революционный Трибунал, созданный в 1918 году. Его члены имели право расстреливать «предателей» без суда. Он превратился в ВЧК, затем — во ВЦИК, из которого и родилось НКВД. Расстрелы продолжались недолго. Смертная казнь была отменена в 1927 и оставлена только для 58-ой. В 1947 году Сталин заменил «высшую меру» на 25 лет лагерей — стране требовались рабы.

Самый первый «остров» Архипелага возник в 1923 году на месте Соловецкого монастыря. Затем появились ТОНы — тюрьмы особого назначения и этапы. Люди попадали на Архипелаг разными способами: в вагон-заках, на баржах, пароходах и пешими этапами. В тюрьмы арестованных доставляли в «воронках» — фургончиках чёрного цвета. Роль портов Архипелага играли пересылки, временные лагеря, состоящие из палаток, землянок, бараков или участков земли под открытым небом. На всех пересылках держать «политических» в узде помогали специально отобранные урки, или «социально близкие». Солженицын побывал на пересылке Красная Пресня в 1945 году.

Брифли существует благодаря рекламе:

Эмигранты, крестьяне и «малые народы» перевозили красными эшелонами. Чаще всего такие эшелоны останав­ливались на пустом месте, посреди степи или тайги, и осуждённые сами строили лагерь. Особо важные заключённые, в основном учёные, перевозились спецконвоем. Так перевозили и Солженицына. Он назвался ядерным физиком, и после Красной Пресни его перевезли в Бутырки.

Закон о принуди­тельных работах был принят Лениным в 1918 году. С тех пор «аборигенов» ГУЛага использовали как бесплатную рабочую силу. Исправительно-трудовые лагеря были объединены в ГУМЗак (Главное Управление Мест Заключения), и которого и родился ГУЛаг (Главное Управление Лагерей). Самыми страшными местами Архипелага были СЛОНы — Северные Лагеря Особого Назначения — в число которых входили и Соловки.

Еще тяжелее стало заключённым после введения пятилеток. До 1930 года работало только около 40% «аборигенов». Первая пятилетка положила начало «великим стройкам». Магистрали, железные дороги и каналы заключённые строили голыми руками, без техники и денег. Люди работали по 12−14 часов в сутки, лишённые нормальной еды и тёплой одежды. Эти стройки унесли тысячи жизней.

Продолжение после рекламы:

Без побегов не обходилось, однако бежать «в пустоту», не надеясь на помощь, было практически невозможно. Население, живущее вне лагерей, практически не знало, что происходит за колючей проволокой. Многие искренне верили, что «политические» на самом деле виновны. Кроме того, за поимку сбежавших из лагеря неплохо платили.

К 1937 году Архипелаг разросся на всю страну. Лагеря для 38-ой появились в Сибири, на Дальнем востоке и в Средней Азии. Каждым лагерем управляли два начальника: один руководил производством, другой — рабочей силой. Основным способом воздействия на «аборигенов» была «котловка» — распределение пайка согласно выполненной норме. Когда «котловка» перестала помогать, были созданы бригады. За невыполнение плана бригадира сажали в карцер. Всё это Солженицын в полной мере испытал в лагере Новый Иерусалим, куда попал 14 августа 1945 года.

Жизнь «аборигена» состояла из голода, холода и бесконечной работы. Основной работой для заключённых служил лесоповал, который в годы войны называли «сухим расстрелом». Зеки жили в палатках или землянках, где невозможно было высушить мокрую одежду. Эти жилища часто обыскивали, а людей внезапно переводили на другие работы. В таких условиях заключённые очень быстро превращались в «доходяг». Лагерная санчасть в жизни заключённых практически не участвовала. Так, в Буреполомском лагере в феврале каждую ночь умирало 12 человек, а их вещи опять шли в дело.

Брифли существует благодаря рекламе:

Женщины-заключённые переносили тюрьму легче, чем мужчины, а в лагерях умирали быстрее. Самых красивых брало себе лагерное начальство и «придурки», остальные шли на общие работы. Если женщина беременела, её оправляли в специальный лагпункт. Мать, закончившая кормить грудью, отправлялась назад в лагерь, а ребёнок попадал в детский дом. В 1946 году были созданы женские лагеря, а женский лесоповал отменён. Сидели в лагерях и «малолетки», дети до 12 лет. Для них тоже существовали отдельные колонии. Ещё одним «персонажем» лагерей был лагерный «придурок», человек, который сумел получить лёгкую работу и тёплое, сытое местечко. В основном, они и выживали.

К 1950 году лагеря наполнились «врагами народа». Встречались среди них и настоящие политические, которые даже на Архипелаге устраивали забастовки, к сожалению, безрезультатные — их не поддерживало общественное мнение. Советский народ вообще ничего не знал, на этом и стоял ГУЛаг. Некоторые заключенные, однако, сохраняли верность партии и Сталину до последнего. Именно из таких ортодоксов получались стукачи или сексоты — глаза и уши ЧК-КГБ. Пытались завербовать и Солженицына. Он подписал обязательство, но доносительством не занимался.

Человек, доживший до конца срока, на волю попадал редко. Чаще всего он становился «повторником». Заключённым оставалось только бежать. Пойманные беглецы наказывались. Исправительно-трудовой кодекс 1933 года, который действовал до начала 60-х, запрещал изоляторы. К этому времени были изобретены другие виды внутрилагерных наказаний: РУРы (Роты Усиленного Режима), БУРы (Бригады Усиленного Режима), ЗУРы (Зоны Усиленного Режима) и ШИзо (Штрафные Изоляторы).

Каждую лагерную зону непременно окружал посёлок. Многие посёлки со временем превратились в большие города, такие как Магадан или Норильск. Прилагерный мир населяли семьи офицеров и надзирателей, вохра, и множество различных авантюристов и проходимцев. Несмотря на бесплатную рабсилу, лагеря стоили государству очень дорого. В 1931 году Архипелаг был переведён на самооку­паемость, но из этого ничего не вышло, поскольку охранникам надо было платить, а начальникам лагерей — воровать.

На лагерях Сталин не остановился. 17 апреля 1943 года он ввёл каторгу и виселицу. Каторжные лагпункты создавались при шахтах, и это был самый страшный труд. Осуждались на каторгу и женщины. В основном, каторжанами становились предатели: полицаи, бургомистры, «немецкие подстилки», но раньше они тоже были советскими людьми. Разница между лагерем и каторгой стала исчезать к 1946 году. В 1948 году был создан некий сплав лагеря и каторги — Особые Лагеря. В них сидела вся 58-ая. Заключенных называли по номерам и давали самую тяжёлую работу. Солженицыну достался особый лагерь Степной, затем — Экибастузский.

Восстания и забастовки заключённых случались и в особлагерях. Самое первое восстание произошло в лагере возле Усть-Усы зимой 1942 года. Волнение возникали потому, что в особлагерях были собраны только «политические». Сам Солженицын тоже участвовал в забастовке 1952 года.

Каждого «туземца» Архипелага после окончания срока ждала ссылка. До 1930 года это был «минус»: освобож­дённому можно было выбирать место жительства, за исключением некоторых городов. После 1930 года ссылка стала отдельным видом изоляции, а с 1948 она стала прослойкой между зоной и остальным миром. Каждый ссыльный в любой момент мог снова оказаться в лагере. Некоторым сразу давали срок в виде ссылки — в основном, раскулаченным крестьянам и малым нациям. Солженицын оканчивал свой срок в Кок-Терекском районе Казахстана. Ссылку с 58-ой начали снимать только после XX съезда. Освобождение тоже трудно было пережить. Человек менялся, становился чужим для своих близких, и должен был скрывать своё прошлое от друзей и сослуживцев.

История Особых лагерей продолжилась и после смерти Сталина. В 1954 году они слились с ИТЛ, но не исчезли. После освобождения Солженицын начал получать письма от современных «туземцев» Архипелага, которые убедили его: ГУЛаг будет существовать, пока существует создавшая его система.

В любой семье «Архипелаг ГУЛАГ» должен стоять на книжной полке — Российская газета

В «Российской газете» прошла презентация сокращенного издания романа «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына, выпущенного издательством «Просвещение» (первый завоз — 10 тысяч экземпляров).

Как уже писала «РГ», в конце августа прошлого года «Архипелаг» был включен в обязательный минимум школьной программы по литературе для старшеклассников.

— Без знания того, что здесь изложено, у нас не будет полного представления о нашей стране, и мы с трудом сможем думать о будущем, — сказал премьер-министр РФ Владимир Путин на встрече с Натальей Солженицыной, которая и подготовила школьный «Архипелаг», сократив оригинал-трехтомник до однотомника.

На следующий день после беседы с премьером Наталья Дмитриевна пришла в «Российскую газету» вместе с теми, кто был рядом с ней во время этой сложнейшей работы.

Как нужно преподавать Солженицына в школе? Зачем это надо? Нужно ли специально готовить учителей?.. Вопросов, очень острых, берущих «за живое», оказалось настолько много, что представление школьного «Архипелага» вылилось в настоящий совет экспертов. Его участниками стали: Наталья Солженицына, глава Роспечати Михаил Сеславинский, Уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Лукин, снявшиеся в фильме «В круге первом» актеры Андрей Смирнов и Евгений Миронов, учитель русского языка и литературы московской школы N 57 Сергей Волков, литературовед и друг семьи Солженицыных Елена Чуковская, писатель Людмила Сараскина, директор Центра образования «Царицыно» Ефим Рачевский, глава департамента общего образования минобрнауки Елена Низиенко, проректор РГГУ Дмитрий Бак.

История сокращений

Наталья Солженицына: «Архипелаг ГУЛАГ» начал свое шествие по миру в 1974 году. Книга переведена более чем на 40 языков. Первые 16 лет после ее появления она не могла быть напечатана в Советском Союзе и странах «восточной демократии», но в свободных странах, на Западе и в Азии, печаталась и продолжает печататься. В России публиковать «Архипелаг» начали с 1990 года.

Книга живет. И сама по себе не нуждается ни в каком сокращении. Но тем не менее сокращать пришлось. Двадцать пять лет назад вышел американский сокращенный вариант, затем английский, вослед на многих европейских языках. А теперь издан и на русском. Александр Исаевич считал, что, когда Россия освободится и книга будет полностью напечатана в России, наши ребята, не в пример американским, которым многое в «Архипелаге» трудно понять, конечно, жадно «проглотят» книгу целиком. Оказалось, ничего подобного. В жизни появилось столько развлекательного, а у школьников такие объемные программы… Стало ясно, что и для наших ребят нужно сократить «Архипелаг». Александр Исаевич поручил эту работу мне, хотя даже начинал ее сам. Но для него это было слишком тяжело, как отцу своего ребенка «резать».

Российская газета: Но дело ведь не только в объеме. Современные дети просто не знают многих реалий, описанных в «Архипелаге».

Солженицына: Да. Когда я готовила книгу, один из экспертов сказал: «Вы вот пишете: «кировский поток», а наши школьники даже не знают, кто такой Киров». И я подумала: 1934-й год, четверть Ленинграда посадили, выслали, «вычистили» с работы; а дальше — целые народы выселяли в 24 часа, вывозили в теплушках за тысячи километров… И дети ничего этого не знают. Кирова не знают, Ягоду, Ежова, Берию, даже кто такая Зоя Космодемьянская… Но это значит, что если в школе они не узнают то, о чем написано в «Архипелаге ГУЛАГ», совсем недавнюю историю нашей страны, то, боюсь, и никогда не узнают. Поэтому и нужны школьные издания.

Признаюсь, это была раздирающе трудная работа. Но она сделана. Особенно хочу отметить художника Юрия Христича, с которым мы тесно работали над этой книгой. Удивительную фотографию Родченко, которой оформлена обложка книги, нашел именно он. Мы с ним в четыре руки каждую страницу «вынянчили».

Михаил Сеславинский: Наталья Дмитриевна как-то сказала мне замечательную фразу: «Александр Исаевич любит общаться с теми, кто читал его произведения и кто может о них говорить». Этот труд по сокращению «Архипелага» будет, я надеюсь, иметь в первую очередь то следствие, что таких людей станет как можно больше. Я специально принес с собой «домашний» трехтомник «ГУЛАГа». Думаю, в любой интеллигентной семье эти томики и новый однотомник должны стоять на одной полке. Конечно, подросткам, у которых в XXI веке формируется более клиповое сознание, надо предлагать любые варианты, которые привлекали бы их внимание к большой литературе.

Три тома на ночь

Евгений Миронов: Знаете, вот Федор Михайлович Достоевский иногда открывал Библию наугад утром и читал что попадется. Я сейчас открыл наугад однотомник «Архипелаг ГУЛАГ». И вот что мне выпало: «Мы все забываем, мы помним не быль, не историю, а только тот штампованный пунктир, который и хотели в нашей памяти пробить непрестанным долблением. Я не знаю, свойство ли это всего человечества, но нашего народа — да, обидное свойство. Может быть, оно и от доброты, а обидное. Оно отдает нас добычею лжецам». Что тут еще можно сказать?..

В одном из телесюжетов о том, что издан школьный «Архипелаг», девочка-школьница отвечала на вопрос корреспондента: «Да, читала. Поняла про что, но смысл не поняла». А смысл ведь такой простой — знать правду. Для чего? Чтобы не только знать свою историю, не только для того, чтобы это никогда не повторилось, но и для того, чтобы понять, кто ты вообще такой.

Сегодняшняя молодежь должна понять, что были люди потрясающих судеб, с таким достоинством прошедшие страшный путь. Уверен, те, кого после прочтения сокращенного варианта, как говорится, «зацепит», обязательно прочитают все три тома.

Владимир Лукин: Вопрос, который нас всех подспудно больше всего волнует, — удастся ли вообще этот проект? Книга издана. А что дальше? Как эта книга соединится — напрямую ли, или с помощью учителей — с теми людьми, которые будут составлять Россию следующих времен? Помните Некрасова? Он мечтал о том времени, «когда мужик не Блюхера и не милорда глупого — Белинского и Гоголя с базара понесет…». Пока, увы, эти времена так и не настали. Они иногда как бы приближались, или нам казалось, что мы стали самой читающей страной. Но сейчас мы далеко от Белинского и Гоголя.

РГ: Владимир Петрович, это правда, что вы собираетесь провести урок по «Архипелагу» в школе?

Лукин: Я окончил педагогический и вполне имею на это право. Давайте все присутствующие проведем по уроку, расскажем то, что мы знаем и чувствуем, какой мы сами прошли путь к «Архипелагу».

Сергей Волков: Предлагаю провести такой урок в моей школе.

Лукин: По рукам.

Елена Чуковская: Я вспоминаю, как 42 года тому назад, в 68-м году, в деревянном неотапливаемом домике Александр Исаевич заканчивал «Архипелаг». Судьба этой книги хорошо известна, в декабре 1973 года она вышла в Париже, а в феврале 1974-го Солженицына выслали из страны. А через 15 лет, в 1989 году, «Архипелаг» появился отдельными главами в журнале «Новый мир». Тогда подписка журнала дошла до 2,5 миллиона экземпляров.

Эта книга показывает и объясняет многое в сегодняшнем дне. Она показывает, откуда у нас сегодня существует жестокость, несправедливые суды, равнодушие. Все это тесно связано с прошлым страны, описанным в «Архипелаге». Поэтому эта книга очень важна для сегодняшних поколений. Вообще правдиво рассказанная история родной страны — лучший способ воспитания подрастающих поколений. То, что эта книга придет в школу, очень важно. Ее будут читать не только учителя и ученики, но и родители. То есть это будет следующим этапом осмысления. Это замечательное художественное произведение, а известно, что воздействие искусства гораздо сильнее, чем какие бы то ни было логические построения и лозунги. «Архипелаг» — это и история, и моральные проблемы, и связь с сегодняшним днем.

Андрей Смирнов: Честно говоря, в самых радужных снах мне не могло прийти в голову, что я доживу до дня, когда «Архипелаг ГУЛАГ» будут изучать в школе. Чувства противоречивые. Когда в 1973 году у нас появился фотопринт издания, у людей бывала одна ночь, чтобы прочитать все три тома. Мы их «проглатывали». А наутро шли на работу больными и пьяными от того, что узнали. Тогда казалось, что если эта книга придет в Россию когда-нибудь, то Россия изменится едва ли не в один день. Теперь мы знаем, что, хотя, в сущности, эта книга была первой брешью в страшном режиме, нельзя сказать, чтобы она хотя бы покачнула сознание наших соотечественников. Но и через 20 лет падения коммунистического режима это единственный достоверный источник по истории нашей страны. Я повторяю, единственный. Поскольку у меня четверо детей, я знаком с поколениями учебников истории, по которым учатся дети. Печальная мысль: где те учителя, которые будут все это преподавать? Где взять тех учителей, которые способны донести жар книги, написанной кровью и сердцем, до наших детей?

Школьные парадоксы

Волков: У меня двойственное чувство. С одной стороны, прекрасная книга, здорово сделана, ее приятно взять в руки. И я уже даже вижу, с каким интересом ее будут рассматривать мои школьники. Но надо понимать: эта замечательная книга приводит нас в неизведанную реальность. Мы радуемся, что «Архипелаг» попадает в школьную программу. Но это может быть и приговор книге.

Да, действительно, во многих школах, особенно деревенских, по зову сердца изучают Солженицына. Никто им не назначал, они сами это делают. Станет ли легче этим людям с появлением однотомника «Архипелага»? Безусловно. Станет ли легче с решением министерства ввести эту книгу в обязательный список школьной литературы? Конечно. Но парадокс в том, что те, кто ее не изучал, и не будут этого делать. А если и будут, то лучше бы этого не делали. Революции не произойдет. Школа находится сейчас в колоссальном состоянии несвободы. По сути, книга о свободе пришла в абсолютно несвободную систему. Учителей в августе заставляют написать планы всех уроков на год вперед! А потом приезжает проверяющий, кладет этот план, школьный журнал и тетрадку ученика. Под одним числом везде должна совпасть одна и та же запись по теме. А если у меня урок не получился? Я на завтра должен следующий давать или с этим что-то делать? По плану — давать следующий, а по разуму?

Я много езжу по стране, встречаюсь с учителями, им рассказываю, как надо быть свободным, как надо вести урок, минимально опираясь на конспект, потому что это живая жизнь. А меня спрашивают: вы не можете назвать документ, где нам разрешено быть свободными? У меня в голове проносится: Библия, стихи Пушкина, Декларация независимости… А там уже и ручка наготове — записывать.

РГ: Хотели бы уточнить: одиннадцатиклассники начнут изучать «Архипелаг» уже в феврале 2011 года?

Волков: Да, по школьной программе изучение «Архипелага» попадает в 11-й класс в феврале. Но я вам честно скажу: в феврале в 11-м классе литературу не изучают. Потому что все готовятся к ЕГЭ. Учителя, конечно, запишут, что урок они дали, но в реальности будут заниматься подготовкой к ЕГЭ по русскому языку. Ставить изучение «Архипелага» надо максимум в декабре.

Кстати, Федеральный институт педагогических измерений объявил конкурс на новые контрольно-измерительные материалы по литературе. Вы знаете, что там предлагается? Вернуться к тестам с выборами ответов. Подо что бросилась Анна Каренина? Четыре варианта: поезд, телега, и т.д. Несколько лет назад колоссальными усилиями удалось избавиться от тестовой части ЕГЭ по литературе. Потому что ничем, кроме сочинений, невозможно проверить литературное мышление. И теперь все заново? С ужасом думаю о том, что «ГУЛАГ» станет материалом для таких тестов. Александр Исаевич сошел бы с ума.

Елена Низиенко: Поясню. Изменения в приказ о федеральном компоненте государственного стандарта появились в октябре прошлого года. Это означает, что учителя получили право и даже стали обязаны с октября 2009 года изучать в 11-х классах «Архипелаг ГУЛАГ». Степень свободы сейчас такая у школ, что они могут самостоятельно планировать: когда, в каком месяце изучать произведение. Никаких указаний из федерального центра на этот счет нет. Нам всем хотелось бы, чтобы учителя не спрашивали: а каким документом мне это разрешено? А чтобы они себе сначала задали вопрос: «А какой документ мне запрещает это делать?»

РГ: Сергей Владимирович, мы знаем, что еще до выхода книги вы дали своим школьникам почитать предисловие к ней. Какая была реакция?

Волков: Мне посчастливилось поработать над однотомником вместе с Натальей Дмитриевной. Поэтому я действительно, не дожидаясь презентации, дал предисловие ребятам в 11-м классе. Один мальчик, математик, вечно такой зажатый, прочитал и написал: «Человек, попавший в цепкие объятия колючей проволоки зоны, пойманный в обзор патрульных фонарей, с зубами овчарок у горла, все равно сохраняет в своей душе маленький плацдарм добра. Человек — единственный неприступный островок воли посреди архипелага со страшным именем ГУЛАГ». Вот если этому мальчику, который до этого с трудом мог предъявить себя миру, удалось сказать такое, прочитав лишь предисловие, то это большое благо.

Доживем до понедельника

Ефим Рачевский: Мы получили то, о чем мечтает любой директор школы, когда отчитывается о реализации межпредметных связей. У нас никак не склеиваются вместе история и литература. А «Архипелаг» — действенный образец того, как и литература, и история, и публицистика слились в одном мощном, причем художественном посыле. Да, от учителя будет зависеть многое. Может быть, эта книга и будет самым действенным шагом на пути трактовок монстров отечественной истории как эффективных менеджеров.

Вы знаете, такие попытки были даже в учебниках. Мы не должны забывать, что школа — это гуманитарная система. И она очень медленно реагирует. Если такой мощный посыл, как эта книга, задан в понедельник, совсем не обязательно, что изменения произойдут в пятницу. Может быть, в школу должно прийти учителями поколение сегодняшних учеников, и только тогда что-то изменится. Но, думаю, и сегодня дело пойдет. Хотя бы по той причине, что нам очень нужны глотки свободы.

Людмила Сараскина: Волнуюсь и беспокоюсь за судьбу «Архипелага ГУЛАГ» и в школе, и в обществе. «Архипелаг» в то время, когда он был написан, и в то время, когда мы его читали, был «ворованным воздухом». Помните, Мандельштам говорил, что настоящая литература — это «ворованный воздух». Александр Исаевич смог этот воздух добыть, и мы смогли этим воздухом надышаться. Сегодня эта книга не «сворована», а законно подарена школьникам и учителям. Задача школы и всех нас, чтобы «Архипелаг ГУЛАГ» остался воздухом.

На какую почву попадает эта книга? В стихотворении «Пятое марта», которое Солженицын написал в 1953 году в день смерти Сталина, о нем сказано: «Единственный, кого я ненавижу». Сегодня, по данным социологических опросов, большинство российской молодежи считает, что Сталин сделал больше хорошего, чем плохого. Я читала докторскую монографию, где написано, что система государственного управления лагерей была вынужденным, но правильным и эффективным способом индустриализации страны. Что без рабского труда миллионов заключенных (не только рабочих, но и ученых, и людей искусства) индустриализация бы не состоялась. Вот такая нынче почва.

Представьте, что «Архипелаг» попадет в руки учителя (или родителя), который разделяет мнение автора монографии, что лагеря — это нормальный и приемлемый способ поднять страну из пепла, после войны в том числе. Как быть этим учителям, этим родителям?

На самом деле, вдвигая «Архипелаг ГУЛАГ» и вообще всего Солженицына в мир школы, мы ждем от учителя гораздо большего, чем просто умелое, грамотное изучение текста — композиции, сюжета, пейзажа, образов. Мы ждем гражданского отношения к истории, мы влияем на политическую позицию учителя, на его нравственный выбор. Мы вторгаемся в мировоззренческое состояние нашего общества.

Совершенно согласна с тем, что свободная книга попадает в ситуацию духовной несвободы, умственного разброда. Но я уверена, что власть насилия рухнула, потому что не догадалась совсем запретить Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого. Пока «микроб свободы» в виде русской классической литературы остается в нашем сознании, в нашем сердце, нас нельзя изменить бесповоротно. Школьный «Архипелаг» добавит нам сегодняшним тот градус свободы, тот объем воздуха, на котором мы выстояли и выжили.

Солженицына: Тому человеку, который защитил докторскую насчет того, что архипелаг ГУЛАГ был необходим для индустриализации страны, я бы сказала следующее: Сталин, конечно, был исключительно успешным менеджером — с точки зрения той задачи, которую он себе поставил. Но на первом курсе любого управленческого факультета поставят двойку студенту, который, рассматривая успешность проекта, не будет учитывать его цену. Все дело в цене проекта. Подорвался народ. Не только, конечно, на ГУЛАГе, но и на войнах. А как велась Вторая мировая война? Когда человек поет, что победа нам была нужна «одна на всех, мы за ценой не постоим», это значит, что он готов отдать жизнь за Родину. И это замечательно и достойно восхищения. Но когда полководец говорит: «Мы за ценой не постоим», то он преступник.

Сумма и сума

Дмитрий Бак: Я уверен: «Архипелаг ГУЛАГ» прорвется сквозь все стены. И каждый, кто входит в классы, видит детей ежедневно, в этом уверен. Лев Толстой и Александр Пушкин тоже нуждаются в комментариях. Знаете, сколько нужно объяснять в «Войне и мире?» А сколько мне пришлось объяснять студентам строку: «Нет, легче посох и сума»? Меня убеждали, что в слове «сума» пропущена одна буква «м». И к счастью, что многие реалии, описанные в «Архипелаге ГУЛАГ», ушли из нашего быта. Тем важнее тот огромный труд, который нам всем предстоит. Этой книге не угрожает опасность стать одной из господствующих идеологий. Она не меняет плюс на минус. Она выживет именно потому, что речь идет о вещах, которые интуитивно понятны любому школьнику и любому учителю — о том, что мир спасает любовь, добро, чувство локтя… Я в этом убежден.

РГ: Главный вопрос историков: фактическая правда в цифрах серьезно отличается от той, которая есть в «Архипелаге». Если в книге счет идет на 60 миллионов погибших, то исторические данные в 10 раз меньше…

Солженицына: Чисто пропагандистская уловка, когда Солженицыну предъявляют эту претензию в преувеличении. Александр Исаевич никогда не говорил, что в

ГУЛАГе погибло 60 миллионов. Он приводил эту цифру профессора статистики Курганова, говоря о наших потерях от уничтожений и подавлений крестьянских восстаний ранних 20-х годов, от раскулачивания, от повышенной смертности в лагерях и включая дефицит рождаемости, как следствие всего перечисленного. Вы можете заглянуть в семитомный капитальный сборник документов «История сталинского ГУЛАГа», изданный Государственным архивом Российской Федерации. Увидите, что цифры вполне совпадают с теми, которые приведены в «Архипелаге»: там сказано, что, по официальным данным, в 1930-1952 годах через лагеря, колонии и тюрьмы прошло 20 миллионов человек плюс 6 миллионов спецпоселенцев («кулаки», выселенные народы и т.п.). Так что подобный спор — просто подставной, он не по существу.

Волков: Когда мы только говорили о том, что «Архипелаг» будет включен в школьную программу, думали, в рамках какого предмета его лучше преподавать — истории или литературы? Все-таки он действует не сухой статистикой, которой оперируют историки, а как настоящее художественное произведение. Хотя есть учителя, которые относят «Архипелаг ГУЛАГ» к публицистике. Но есть очень простой способ проверки: испытано на себе. Ты читаешь и «выпадаешь» из времени. У тебя встают волосы дыбом, кожа мурашками идет, по спине холод пробивает… Значит, настоящая книжка. И вот этим мы будем делиться с детьми на уроках. Кстати, у меня есть знакомый учитель ОБЖ, который даже на своих уроках знакомил детей с «Архипелагом». Как? У Солженицына есть глава «Подкоп». И он проходил ее со своими мальчишками, изучая способы побега от бандитов.

РГ: Каким образом книга попадет в школу? На комплектование школьных библиотек выделяются минимальные средства. А издание качественное и может оказаться недоступным из-за цены на него.

Солженицына: Как мне объяснили, в региональных министерствах образования имеются бюджетные деньги. Приказать регионам заказать книги для местных школ никто не может. Но им могут рекомендовать. И тогда они присылают свои заказы в издательство. Деньги есть. Была бы добрая воля у местных чиновников.

Низиенко: Раз это произведение в обязательной школьной программе, то мы обязательно должны его изучать. Изучать без наличия текста в школьной библиотеке невозможно. И сейчас у регионов есть в бюджетах средства на приобретение учебной литературы для школ. Вопрос в том, как они сейчас сформируют заказ. Мы не можем обязать школы закупать именно эту книгу в сокращенном варианте. Просто это, на мой взгляд, самый разумный подход к изучению такого объемного произведения.

РГ: «Архипелаг ГУЛАГ» приходит в очень плотную школьную программу по литературе. Каких авторов он может «потеснить»? И сколько часов отведено на изучение?

Солженицына: Мне объяснили так. Есть четыре урока, на которых может идти речь о репрессиях. На усмотрение учителя он может изучать на них Солженицына, Шаламова, Гинзбург, Петкевич. Кого захочет. Правда, я не знаю, все ли эти авторы есть в обязательной программе. «Архипелаг» теперь есть. Конечно, не должно быть соревнования между Солженицыным, Шаламовым или Гинзбург. Думаю, заинтересовать школьников самой темой можно с помощью любого из этих авторов. Те, кто «зацепится» Шаламовым, прочтет потом и «Архипелаг», и наоборот.

вместо послесловия

Наталья Солженицына:

— Сегодня мы просто представляем школьный «Архипелаг». Но мы не знаем, как он пойдет. Все, кто здесь тревожатся, тревожатся не напрасно. Может, «Российская газета» через год-полтора устроит какое обсуждение: как вообще пошел проект, какие реальные трудности. Это просьба. Спасибо большое.

Опрос «РГ»

Наталья Соженицына презентует сокращенную версию трехтомника «Архипелаг ГУЛАГ» — Российская газета

Странная рукопись появилась в журнале «Новый мир» осенью 1961 года: печать с двух сторон, без полей, без пробелов между строчками, название — «Щ-854», и без имени автора.

Редактор отдела прозы Анна Берзер сразу поняла цену удивительной новинки и передала её главному редактору Александру Трифоновичу Твардовскому со словами: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь». «В шести словах нельзя было попасть точнее в сердце Твардовского, — оценил позже Солженицын. — К этому мужику Ивану Денисовичу не могут остаться равнодушны верхний мужик Александр Твардовский и верховой мужик Никита Хрущёв… Как Твардовский потом рассказывал, он вечером лёг в кровать и взял рукопись. Однако после двух-трёх страниц решил, что лёжа не почитаешь. Встал, оделся. Домашние его уже спали, а он всю ночь, перемежая с чаем на кухне, читал рассказ — первый раз, потом и второй. Так прошла ночь, пошли часы по-крестьянскому утренние, уже Твардовский и не ложился. Он звонил и велел узнавать: кто же автор и где он. Особенно понравилось ему, что это — не мистификация какого-нибудь известного пера, что автор — и не литератор, и не москвич».

С той ночи задался Твардовский недостижимой, казалось, целью — опубликовать рассказ об одном дне Ивана Денисовича в своём журнале. «Печатать! Печатать! Никакой цели другой нет. Всё преодолеть, до самых верхов добраться… Доказать, убедить, к стенке припереть. Говорят, убили русскую литературу. Чёрта с два! Вот она, в этой папке с завязочками. А он? Кто он? Никто ещё не видал».

«Он» оказался школьным учителем. Последние пять лет — в Рязани, преподаёт физику и астрономию. А прежде? Математику преподавал, в сельской школе под Владимиром. А до того? В ссылке был, в Казахстане. (И сослан притом «навечно» — но в 1956-м хрущёвская оттепель растопила ту «вечную мерзлоту».) Однако по порядку.

Детство и юность Солженицын прожил в Ростове, там окончил среднюю школу, потом физмат Ростовского университета, совмещая с заочной учёбой на литературном факультете Института истории, философии и литературы (МИФЛИ). Война застала его в Москве во время летней сессии.

Начав войну рядовым, прошёл краткосрочный курс артиллерийского училища и с декабря 1942-го стал командиром батареи звуковой разведки, в звании лейтенанта. Командуя своей батареей, был непрерывно на фронте до февраля 1945-го, когда — уже в Восточной Пруссии, в звании капитана — был арестован за перехваченную цензурой переписку со школьным другом. В письмах молодые офицеры именовали Сталина — за «измену делу революции», за коварство и жестокость — Паханом. Расплата была неминуема. Ему было 26. Он получил 8 лет лагерей и «вечную ссылку» по отбытии срока.

В заключении Солженицын, переполненный впечатлениями предвоенной юности, картинами войны, рассказами однополчан, жестокими буднями следственных тюрем и первых лагерей, начал писать, вернее — сочинять в уме, без бумаги. На вопрос: «Как вы стали писателем?» Солженицын ответил: «Глубоко — уже в тюрьме». Часть срока он провёл на «шарашке», где заключённые специалисты разрабатывали средства радио- и телефонной связи. На этом жизненном материале написан роман «В круге первом».

С 1950-го по 1953-й Солженицын — в каторжном лагере Экибастузе (Казахстан), где заключённые лишались имён, их выкликали по номерам, нашитым на шапку, грудь, спину и колено. Там он работал в бригаде каменщиков, потом в литейке, этот лагерь и описан в рассказе «Один день Ивана Денисовича».

За год до конца срока обнаружилась у Солженицына раковая опухоль, его оперируют в лагерной больнице, но рак успел дать метастазы. Сосланный в аул Кок-Терек Джамбульской области, он преподаёт в средней школе математику, физику, астрономию — и пишет. Однако метастазы разрастаются, боль мучает неотступно, и Солженицын, с трудом получив от комендатуры разрешение, едет в онкологическую клинику Ташкента «почти уже мертвецом». Вопреки безнадёжным прогнозам мощные дозы рентгенотерапии возвращают его к жизни. Лечение длится несколько месяцев. (Позже этот опыт умирания и выздоровления напитает повесть «Раковый корпус».) Чудом излечившись, Солженицын расценил это как данную свыше «отсрочку».

И только в мае 1959-го, уже в Рязани, сел и написал задуманный рассказ. Написал — и спрятал. А рискнул предложить в печать — лишь спустя два с лишним года, после заливистой атаки Хрущёва на «культ личности» Сталина на ХХII съезде. И Твардовский теперь, начав битву за «Ивана Денисовича», стал собирать для передачи на властный Олимп рецензии самых авторитетных писателей. К.И. Чуковский назвал свой отзыв «Литературное чудо»: «Шухов — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый… С этим рассказом в литературу вошёл очень сильный, оригинальный и зрелый писатель… Мне даже страшно подумать, что такой чудесный рассказ может остаться под спудом.» — С.Я. Маршак, сверх официального отзыва: «По простоте и мужеству [автор], пожалуй, от протопопа Аввакума… В его вещи народ от себя заговорил…» Прочитав рукопись, Анна Ахматова отчеканила: «Эту повесть о-бя-зан прочи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза».

И вот спустя год как «пещерная машинопись» попала в журнал, венчая одиннадцать месяцев усилий, манёвров, отчаяний и надежд Твардовского, в ноябрьской книжке «Нового мира» рассказ напечатан, тиражом более 100 тысяч. Это было чудо.

Хрущёвская «оттепель», однако, скоро кончилась, и уже во второй половине 60-х «Один день Ивана Денисовича» тайным распоряжением изымали из библиотек, а в январе 1974-го распоряжением Главного управления по охране государственных тайн в печати был введён директивный запрет на все произведения Солженицына, напечатанные в СССР. Но к тому времени рассказ был прочитан миллионами наших граждан, переведён и издан на десятках европейских и азиатских языков.

А главное — публикация «Ивана Денисовича» будто прорвала плотину: «Письма мне, письма, уже сотни их, — ошеломлён Солженицын, — и новые пачки доставляют из «Нового мира», и каждый день притаскивает рязанская почта — просто «в Рязань», без адреса… Взрыв писем от целой России, нельзя вобрать ни в какие лёгкие, и какая же высота обозрения жизней зэческих, никогда прежде не достижимая, — льются ко мне биографии, случаи, события…» Так Солженицын стал доверенным летописцем народного горя.

* * *

Нелегко, однако, найти способ обработать огромный, неожиданно приходящий, незапланированный, неорганизованный материал. Нужно принять всё, что сохранилось, и каждому эпизоду найти место: «Я никогда не думал о форме художественного исследования, а материал «Архипелага» мне её продиктовал. Художественное исследование — это такое использование фактического (не преображённого) жизненного материала, чтобы из отдельных фактов, фрагментов, соединённых, однако, возможностями художника, — общая мысль выступала бы с полной доказательностью, никак не слабей, чем в исследовании научном».

Но и вольно, спокойно расположиться с этим взрывным материалом было невозможно. Скрывать приходилось даже сам факт, что идёт работа над такой книгой. Писатель никогда не держал, не совмещал на одном столе всех собранных материалов. А главный корпус «Архипелага» написал в потайном месте, в Укрывище, как его называл. Он работал там две зимы кряду — 1965-66-м и 1966-67-м. Но лишь через четверть века, в 1991-м, смог назвать — без опасности для верных друзей — место своего Укрывища и рассказать, как шла работа. То был хутор под Тарту, в Эстонии, зимой пустовавший; в доме — большие окна, старинные печи, запас дров. «В любимый Тарту я приехал в снежно-инеистое утро, когда особенно была изукрашена его университетская старина и особенно казался город — полной заграницею, Европою… и посетило меня впервые в жизни ощущение безопасности, будто совсем я уехал из-под треклятой облавы ГБ. Это успокаивающее чувство облегчило начало моей работы».

В первую зиму писатель пробыл в Укрывище 65 дней, во вторую — 81. За это время сотни разрозненных заготовок превратились в жгучий текст, в машинописную книгу, больше тысячи страниц. «Так, как эти 146 дней в Укрывище, я не работал никогда в жизни, это был как бы даже не я, меня несло, моей рукой писало, я был только бойком пружины, сжимавшейся полвека и вот отдающей… Во вторую зиму я сильно простудился, меня ломило и трясло, а снаружи был тридцатиградусный мороз. Я всё же колол дрова, истапливал печь, часть работы делал стоя, прижимаясь спиной к накалённому зеркалу печи вместо горчичников, часть — лёжа под одеялами, и так написал, при температуре 38 , единственную юмористическую главу («Зэки как нация»). Связи с внешним миром я себе не оставил никакой… но то всё, во внешнем мире, и не могло меня касаться: я соединился со своим заветным материалом, и единственная и последняя жизненная цель была — чтоб из этого соединения родился «Архипелаг»… а воротясь во внешний мир, принять хотя б и казнь. Это были вершинные недели и моей победы, и моей отрешённости».

Ещё год дописывался, добавлялся, доправлялся «Архипелаг», наконец в мае 1968-го в дачном домике под Москвой — пока соседей нет, и стук машинок не слышит никто — собрались писатель с помощницами в три пары рук печатать и выверять окончательный текст. «От рассвета до темени правится и печатается «Архипелаг», а тут ещё одна машинка каждый день портится, то сам её паяю, то вожу на починку, — вспоминал Солженицын. — Самый страшный момент: с нами — единственный подлинник, с нами — все отпечатки «Архипелага». Нагрянь сейчас ГБ — и слитный стон, предсмертный шёпот миллионов, все невысказанные завещания погибших, — всё в их руках, этого мне уже не восстановить… Столько десятилетий им везло — неужели попустит Бог и теперь? неужели совсем невозможна справедливость на русской земле?»

И вот «Архипелаг» закончен, отснят, плёнка скручена — так хранить будет легче, а когда-то и переслать в недосягаемое, надёжное место. И в этот самый день приходит новость: есть возможность на днях отправить «Архипелаг»!

Приехал в Москву на неделю с группой ЮНЕСКО Саша Андреев, русский парижанин, внук писателя Леонида Андреева — друзья Солженицына хорошо знают всю семью. Просить его, не просить? И согласится ли? А если на таможне досмотрят? — гибель и книге, и автору, и ему самому. Но и — будет ли другой такой случай? Прошла мрачная, тревожная, давящая неделя, пока пришла весть об удаче. Солженицын был счастлив: «Свобода! Лёгкость! Весь мир — обойми! я — разве в оковах? я — зажатый писатель? Да во все стороны свободны мои пути!

* * *

В октябре 1970-го — радио-взрыв из Стокгольма: Солженицыну присуждена Нобелевская премия по литературе! «За нравственную силу, с которой он продолжил извечную традицию русской литературы».

«Премия свалилась, как снегом весёлым на голову!» — вспоминал то время Солженицын. Уж какое, казалось бы, веселье? — пять лет как имя его под запретом, личный архив — изъят и арестован, не печатается в СССР ни единая строка, — да всего-то и было напечатано после «Ивана Денисовича» четыре рассказа, а роман, повесть, пьесы, даже стихотворения в прозе — перед ними стена непрошибаемая, только Самиздат благодарно впитывает их. Год назад Солженицына исключили из Союза писателей. А он — с упоением кончает, кончает «Август Четырнадцатого», первый «Узел» заветной своей эпопеи о русской революции. В Стокгольм получать премию — не едет, боится, что не пустят обратно.

Но в том удача, думает Солженицын, что премия пришла, по сути, рано: «Я получил её, почти не показав миру своего написанного, лишь «Ивана Денисовича», «Корпус» да облегчённый «Круг», всё остальное — удержав в запасе. Теперь-то с этой высоты я мог накатывать шарами книгу за книгой, утягчённые гравитацией… Главный-то грех ныл во мне — «Архипелаг». Сперва я намечал его печатанье на Рождество 1971-го. Но вот оно и пришло, и прошло… уже Нобелевская премия у меня — а я отодвигаю? для тех, кто в лагерные могильники свален, как мороженые брёвна, с дрог по четыре, мои резоны — совсем не резоны. Что было в 1918-м, и в 1930-м, и в 1945-м — неужели в 1971-м ещё не время говорить? Их смерть хоть рассказом окупить — неужели не время?..»

Но ведь Архипелаг — только наследник, дитя Революции. А о ней у нас — ещё больше искажено, перевёрнуто, скрыто, и следующим поколениям докопаться будет трудней. Открыть «Архипелаг» — голова на плаху, эту книгу — автору не спустят, и зэкам-свидетелям не поздоровится. После «Архипелага» уже не дадут писать роман о революции — значит как можно больше надо успеть до.

«В мирной литературе мирных стран — чем определяет автор порядок публикации книг? Своею зрелостью. Их готовностью. А у нас — это совсем не писательская задача, но напряжённая стратегия. Книги — как дивизии или корпуса: то должны, закопавшись в землю, не стрелять и не высовываться; то во тьме и беззвучии переходить мосты; то, скрыв подготовку до последнего сыпка земли, — с неожиданной стороны в неожиданный миг выбегать в дружную атаку. А автор, как главный полководец, то выдвигает одних, то задвигает других на пережидание».

И Солженицын — с головой погружён в «Октябрь Шестнадцатого», и материалы собирает для Узлов следующих, и в Тамбовскую область едет, ища наглухо втоптанные следы Антоновского восстания, — а появление «Архипелага» окончательно назначает на май 1975-го. Но судьба распоряжается иначе. В августе 1973-го, после долгой слежки за одной из помощниц Солженицына, в череде трагических событий КГБ обнаруживает и захватывает промежуточный машинописный экземпляр «Архипелага». Писатель узнаёт об этом «совсем случайным фантастическим закорочением, какими так иногда поражают наши многомиллионные города», — и тут же, 5 сентября, шлёт в Париж распоряжение: немедленно печатать! И чтоб на первой странице стояло:

«Со стеснением в сердце я годами воздерживался от печатания этой уже готовой книги: долг перед ещё живыми перевешивал долг перед умершими. Но теперь, когда Госбезопасность всё равно взяла эту книгу, мне ничего не остаётся, как немедленно публиковать её».

Книгу тайно набирают и печатают в старейшем русском эмигрантском издательстве «ИМКА-пресс» — и 28 декабря 1973-го мировое радио и пресса сообщают: «Архипелаг ГУЛАГ», первый том, вышел в Париже. Сначала — полное обомление и тишина, да ведь Новый год, — но с середины января распаляется шумная газетная травля, с каждым днём накалявшая градус «народного гнева». Навстречу ей несутся европейские отклики: «Огненный знак вопроса над всем советским экспериментом с 1918 г.». «Может быть, когда-нибудь мы будем считать появление «Архипелага» отметкой о начале распада коммунистической системы». «Солженицын призывает к покаянию. Эта книга может стать главной книгой национального возрождения, если в Кремле сумеют её прочесть». И на травлю: «Против вооружённых повстанцев можно послать танки, но — против книги?» «Расстрел, Сибирь, сумасшедший дом только подтвердили бы, как прав Солженицын». Западные журналисты в Москве пробиваются к писателю: «Как, вы думаете, поступят с вами власти?» — Он отвечает: «Совершенно не берусь прогнозировать. Я выполнил свой долг перед погибшими, это даёт мне облегчение и спокойствие. Эта правда обречена была изничтожиться, её забивали, топили, сжигали, растирали в порошок. Но вот она соединилась, жива, напечатана — и этого уже никому никогда не стереть». Он объявляет, что отказывается от гонораров за «Архипелаг»: «они пойдут на увековечение погибших и на помощь семьям политзаключённых в Советском Союзе».

Власть лихорадочно ищет, как избавиться от Солженицына. Раздавить его на глазах у мира, уже читающего «Архипелаг», не решились. 12 февраля 1974-го его арестовывают, привозят в Лефортовскую тюрьму, предъявляют обвинение в «измене родине», на следующий день зачитывают Указ о лишении гражданства, везут под конвоем в аэропорт и высылают из страны.

* * *

«Эта книга уникальна ещё и тем, что она мгновенно стала международным бестселлером и расходится миллионными тиражами (такого до сих пор не смог достичь ни один писатель, классический или современный), но при этом так и не опубликована на родине автора», — писали на Западе.

Вот уже на десятки языков переведен «Архипелаг», множество раз переиздан, в сотнях статей обсуждён, — а в СССР за подпольное чтение слепых отпечатков можно и срок получить. И всё же отчаянные множат и множат, на машинках и на фотобумаге, и один смельчак ухитрился нелегально ксерокопировать с парижского издания, а другой в своей столярной мастерской режет и переплетает, получаются самодельные книжечки, и одну такую переслал автору с запиской: «С радостью посылаю Вам в подарок здешнее издание Книги. (Тираж — 1500, первый завод — 200 экз.) Верю, что Бог не попустит пресечь это дело. Издание — не только и не столько для московских снобов, а для провинции. Охвачены города: Якутск, Хабаровск, Новосибирск, Красноярск, Свердловск, Саратов, Краснодар, Тверь и более мелкие…» — «Чувство было необычайное: здесь, за границей, получить такую книгу из России! — записал Солженицын. — Невероятное издание, смертельно опасное для своих издателей… Так — кладут головы русские мальчики, чтобы шагал «Архипелаг» в недра России. Нельзя представить их всех — без слёз…»

…Прошло 16 лет. Наша страна изменилась. «Архипелаг ГУЛАГ» напечатали. С автора сняли обвинение в «измене», он смог вернуться на родину. Многое, хоть и не всё, рассекретили. И пишет исследователь, долгие месяцы просидевший в наших архивах: «Когда через пятнадцать с лишним лет после крушения СССР перечитываешь «Архипелаг ГУЛАГ», поражаешься не тому, что в книге есть фактические ошибки, а тому, насколько их мало, учитывая, что у автора не было доступа ни к архивам, ни к официальным документам… Именно благодаря своей правдивости «Архипелаг» не утратил актуальности и значимости, которых у него не отнимешь» (Энн Эпплбаум, автор книги об истории ГУЛАГа (2003), получившей Пулитцеровскую премию).

Да как бы не сбылось печальное пророчество Л.К. Чуковской в её письме Солженицыну по прочтении «Архипелага»: «Это чудо, воскрешающее людей, меняющее состав крови, творящее новые души. И вот беда: Вы дожили до войны, тюрьмы, каторги, славы, любви, ненависти, изгнания — до всего. Есть только одно, до чего Вы не доживете: до художественного анализа. Восхищения и возмущения мешают людям оценить художественную гениальность и постичь природу её… Когда же родится критик, который объяснит фразу Солженицына, абзац Солженицына, главу Солженицына? Легче всего с особенностями словаря, а синтаксис? Скрытый ритм, при отсутствии явного? Ёмкость слова? Новизна движения, развития мысли? Кто поднимет такую работу или хоть бы начнёт её? Для того, чтобы анализировать, надо привыкнуть, перестать обжигаться — а мы прикованы к смыслу, сведениям, обжигаемся болью…»

И может быть, недаром опасался Иосиф Бродский, наш пятый Нобелевский лауреат: «Если советская власть не имела своего Гомера, в лице Солженицына она его получила… Возможно, что через 2 тысячи лет чтение «ГУЛАГа» будет доставлять то же удовольствие, что чтение «Илиады» сегодня. Но если не читать «ГУЛАГ» сегодня, вполне может статься, что гораздо раньше, чем через 2 тысячи лет, читать обе книги будет некому».

* * *

Живя в изгнании в североамериканском штате Вермонт, получал Солженицын письма от американских профессоров — мол, не могут наши студенты одолеть все три тома «Архипелага», хорошо бы сделать для них сокращённое английское издание. Автор противился, но в конце концов профессор Эдвард Эриксон убедил его и представил на рассмотрение однотомный вариант. Александр Исаевич со вздохом согласился и сказал мне: «Что делать? раз не могут полный одолеть, пусть будет этот. Но уж в России, когда время придёт, сокращать не понадобится». («Архипелаг», сокращённый Эриксоном, был издан в Соединённых Штатах в 1985 году, затем в Англии, вослед и в других европейских странах, им широко пользуются на Западе преподаватели и студенты.)

И вот спустя 20 лет, в последние годы жизни Александра Исаевича, пришлось нам признать, что и в России современная жизнь не оставляет возможности — если не студентам, то школьникам — прочесть полный «Архипелаг». И, не без горечи, поручил мне Александр Исаевич составить однотомный «Архипелаг», «школьный». Задача эта отличалась от задачи профессора Эриксона в той степени, в какой отличаются от американских — не столько знания, сколько «генетический опыт» и «коллективная память» российских школьников.

Я задалась целью, при максимально возможном сокращении объёма, сохранить структуру, архитектуру книги, чтобы она не превратилась в собрание эпизодов и осколков, но осталась непрерывным путешествием по островам Архипелага. И чтобы нашим лоцманом оставался сам Автор, проложивший для этого плавания свою непревзойдённо выверенную траекторию.

В предлагаемом тексте сжаты, но сохранены все 64 главы полного «Архипелага» (только 3 из них сокращены «радикально»: представлены лишь своим названием и несколькими конспективными строками). Добавлены поясняющие подстрочные примечания. Дополнены словари тюремно-лагерных терминов и советских сокращений. Впервые составлен словарь значимых имён.

На конечном этапе работы важные поправки, советы и предложения дали мне многолетняя помощница и друг Солженицына Е.Ц. Чуковская, учителя-словесники Т.Я. Ерёмина, Е.С. Абелюк, С.В. Волков. Я сердечно благодарна им и своим сыновьям, чья постоянная поддержка много значила для меня в этом ответственном и непростом труде.

Презентация новой книги «Архипелаг ГУЛАГ» состоится 28 октября в «РГ».

Книги о ГУЛАГе. Список Ирины Щербаковой

Мы публикуем третью часть списка литературы о ГУЛАГе. Первая и вторая части основывались на библиографии Элен Каплан, которая практически не содержит книг, опубликованных за последние 15 лет. Восполняет пробел Ирина Щербакова, руководитель образовательных проектов общества «Мемориал». Список книг, впервые опубликованных с начала «нулевых» по сегодняшний день, основан на каталоге библиотеки «Мемориала».

1. Юрий Юркевич. Минувшее проходит предо мною… Москва, 2000;
   Воспоминания о жизни трех поколений интеллигентной украинской семьи, об аресте в 1929 г., жизни в ссылке в Павлодаре (Казахская ССР) и заключении в Вятлаге (Кировская область). Автор был освобожден в 1955 г.
    
2. Стройка № 503 (1947 – 1953 гг.). Составитель: Мишечкина М.В. Красноярск, 2000;
   Двухтомный сборник создан сотрудниками Игарского краеведческого комплекса «Музей вечной мерзлоты» и посвящен истории строительства Северной железной дороги Салехард – Игарка также известной под названием «мертвая дорога». Помимо исторической справки, в сборнике опубликованы воспоминания заключённых, фотографии и иллюстрации из музея.
    
3. Рауль Валленберг: Отчет шведско-российской рабочей группы. Стокгольм, 2000;
   Валенберг был шведским дипломатом, спасшим жизни десятков тысяч венгерских евреев во время Холокоста. После занятия Будапешта Красной армией был арестован и отправлен в советскую тюрьму, где скончался. В отчёте рабочей группы, организованной в сентябре 1991 г., приведены свидетельства очевидцев, видевших Валленберга в тюрьме, изложены версии о его разведывательной деятельности, причинах ареста, и судьбе дипломата после июля 1947.
    
4. Евфросиния Керсновская. Сколько стоит человек: Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах. Москва, 2000;
   После вступления советских войск в Бессарабию в 1940 г. имущество автора было конфисковано, за чем в 1941 г. последовал арест. В лагерях – работа на лесоповале под Новосибирском, неудачный побег, повторное заключение и в 1944 новый приговор – 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Керсновская вышла на свободу в 1952 году.
    
5. Евгения Таратута Книга воспоминаний: Часть 2. Москва, 2001;
   Книга описывает арест отца в декабре 1934 г. и жизнь семьи в ссылке в Сибири. Летом 1950 года автора арестовывают и отправляют лагерь для женщин-инвалидов в Коми АССР. Первая часть воспоминаний вышла под названием «Драгоценные автографы» в 1986 году.
    
6. Поживши в ГУЛАГе: Сборник воспоминаний. Составитель: Александр Солженицын. Москва, 2001;
   Сборник воспоминаний разных авторов о заключении в разных лагерях ГУЛАГа.

А.В. Жигулин. Источник: ИАТР-ТАСС

Анатолий Жигулин. Полвека боли и любви. Москва, 2001;
Книга лагерных стихов и мемуаров. Автор был арестован в 1949 г. как член молодежной подпольной вооруженной организации, осужден на 10 лет лагерей, срок отбывал в Озерлаге Иркутской области и в урановом руднике Бутугычаг на Колыме, реабилитирован в 1956 г.
 

Варлам Шаламов. Воспоминания. Москва, 2001;
Арест в феврале 1929 г., Бутырская тюрьма, затем новый арест в январе 1937 г., заключение в лагере на Колыме, работа на золотом прииске.
 

Руфь Тамарина. Такая планида, или Зарубки на «Щепке». Томск, 2002;
«Щепка в потоке» – воспоминания поэтессы о восьми годах заключения в одном из лагерей Степлага – Кенгире, о штрафной роте на Западном фронте, стихотворения, написанные в разные годы. «Зарубки…» – дополнения, не вошедшие в «Щепку…»: арест родителей, жизнь в Переделкине, учеба в ИФЛИ, фронт.
 

Франц Шиллер. Письма из Мертвого дома. Москва, 2002;
Письма ученого-литературоведа, профессора Ф. П. Шиллера, написанные в заключении на Дальнем Востоке в 1939-1955 гг., а затем в домах инвалидов в Омской области и в Красноярском крае.

И. Смоктуновский и Г. Жженов в фильме “Берегись автомобиля”

Георгий Жженов. Прожитое. Москва, 2002;
Новеллы знаменитого актёра и писателя Георгия Жженова о детстве, аресте брата в декабре 1936 г. в Ленинграде, собственном аресте в июле 1938 г., а также пребывании в лагере на Колыме.
 

Пленник эпохи: Памяти Л. Э. Разгона. Составитель: М. Кораллов. Москва, 2002;
Отрывки из книг одного из соонователей «Мемориала» Л. Разгона «Плен в своем Отечестве» и «Позавчера и сегодня». Несколько интервью Разгона конца 1980-х – 1990-х гг. Воспоминания современников.
 

Сергей Мельгунов. Воспоминания и дневники. Москва, 2003;
Воспоминания, написанные известным историком и политическим деятелем в одиночной камере тюрьмы Особого отдела ВЧК в 1920 г.: детство, университет, работа в «Русских ведомостях», встречи с С. Ф. Фортунатовым, Л. Н. Толстым, П. Д. Боборыкиным, В. Л. Бурцевым. Дневники 1914 – 1916 гг. Воспоминания «внутреннего эмигранта» о жизни в большевистской России в 1918 – 1921 гг.: покушение на Ленина, арест 1 сентября 1918 г., повторный арест в начале 1920 г.
 

Николай Кондратьев. Суздальские письма. Ответственный составитель: П. Клюкин. Москва, 2004;
Письма Николая Кондратьева, написанные жене и дочери из Суздальского политизолятора в 1932-1938 гг.. В письмах описаны условия жизни в тюрьме, научная деятельность и взаимоотношения с семилетней дочерью.
 

Варлам Шаламов. Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела Москва, 2004;
Помимо мемуаров Шаламова, книга содержит также его переписку с Борисом Пастернаком, Надеждой. Мандельштам, Александром Солженицыным, Евгенией Гинзбург и другими. Также опубликованы материалы следственных дел, протоколы допросов и донесения осведомителей о Шаламове (1956-1957 гг.).
 

«Пока свободою горим…»: о молодежном антисталинском движении конца 40-х – начала 50-х годов. Составитель И. Мазус. Москва, 2004;
Воспоминания участников молодежных антисталинских организаций о подпольной работе, арестах, ходе следствия. Также в сборник включены отрывки из беллетристических произведений, написанных участниками организаций.
 

Георгий Вагнер. Из глубины взываю… : (De profundis). Москва, 2004;
Автор был арестован в январе 1937 г., после чего оказался в заключении на Колыме на прииске Мальдяк, попал в штрафной лагерь в Нижнем Хатыннахе, работал художником в КВЧ, сменил несколько лагерей до освобождения в 1942 г. В книге также описана жизнь на поселении на Колыме, возвращение в 1946 г., повторный арест три года спустя, пребывание в ссылке в Красноярске и Бельске, освобождение в 1953, возвращение в Москву в 1955 г.

Доднесь тяготеет. Составитель: Семен Виленский. Москва, 2004;
Воспоминания, стихи, рассказы бывших политзаключенных о колымских лагерях в 30- 40-е годы.
Первый том фокусируется на женских воспоминаниях, стихах и письмах из концлагерей.
 

Александр Угримов. Из Москвы в Москву через Париж и Воркуту. Москва, 2004;
Автор провел часть детства в Швейцарии и послереволюционной Москве, затем был выслан на «философском пароходе». Живя в эмиграции, участвовал во французском Сопротивлении, затем был выслан в 1947 в фильтрационный лагерь в СССР, после чего работал в Саратове, но был арестован в июне 1948 г. Освободился в 1954 г., был знаком с Солженицыным.
 

Валерий Бронштейн. Преодоление. Москва, 2004;
История семьи Бронштейнов (родственников Троцкого) и их жизни в Москве в 1920-1930-е гг. В книге описаны аресты родственников и детоприемник в Даниловском монастыре, где автор оказался после ареста родителей. Далее – арест в июле 1948 г., следственная тюрьма на Лубянке, 5 лет ссылки, этапы и пересыльные тюрьмы, работа геологом на прииске в Якутии, затем освобождение в 1953 г., реабилитация два года спустя и возвращение в Москву в 1958 г.
 

Заяра Веселая. Воспоминания о тюрьме и ссылке. Москва, 2006;
 

Галина Воронская. В стране воспоминаний. Москва, 2007;
Дополненное переиздание «Воспоминаний», вышедших в 2002. Мемуары содержат очерки о детях, находившихся в заключении вместе с матерями, а также воспоминания о Варламе Шаламове.
 

«Очистим Россию надолго…» : Репрессии против инакомыслящих. Конец 1921 – начало 1923. Составитель: А. Артизов. Москва, 2008;
Документы партийных органов, высших органов государственной власти и управления, освещающие так называемый «философский пароход». Подготовка, проведение и завершение операции по массовой высылке интеллигенции в 1922 году. В приложениях публикуются статьи эмигрантской прессы о репрессиях в России, отрывки из дневников и воспоминаний высланных.

 

Виктор Левенштейн. По-над нарами табачный дым… Москва, 2008;
Автобиографическая повесть об аресте, пребывании в следственной тюрьме и лагере. Автор был арестован в 1944 г. в Москве как член группы студентов, обвинённых в подготовке покушения на Сталина. Подробно освещен ход следствия, методы ведения допросов, тюремный режим.

Ариадна Эфрон

Ариадна Эфрон. История жизни, история души. Москва, 2008;
Трёхтомный сборник писем и воспоминаний дочери Цветаевой, переводчицы и искусствоведа А. Эфрон. Адресатами писем, написанных, в том числе, из заключения, были друзья в Париже, члены семьи, Борис Пастернак и другие.
 

Юрий Фидельгольц. Тот Ванинский порт. Москва, 2010;
Автобиографические повести о годах заключения в Озерлаге (Колыма, Иркутская область).
 

Густав Герлинг-Грудзинский. Иной мир: Советские записки. Санкт-Петербург, 2011;
Воспоминания польского журналиста и писателя, прошедшего через лагеря, освобожденного в 1942 г. Перевод Натальи Горбаневской.
 

Заключенные на стройках коммунизма. ГУЛАГ и объекты энергетики в СССР: Собрание документов и фотографий. Москва, 2008;
Сборник документов из фондов ГАРФ, РГАЭ и архива Общества «Мемориал», освещающих строительство объектов энергетики, организацию труда заключенных, режим содержания заключенных, условия труда и быта, сопротивление заключенных, отрывки из воспоминаний.
 

Алексей Лосев. «Радость на веки»: Переписка лагерных времен. Москва, 2005;
Лагерная переписка А. Ф. Лосева с женой, охватывающая 1931-1933 годы, когда автор находился в заключении в лагерях Свирьлаг, Сиблаг и Белбалтлаг. Также в книге опубликованы стихотворения и отрывки из воспоминаний солагерников.
 

Энн Эпплбаум. ГУЛАГ. Паутина Большого террора. Москва, 2006;
Отмеченное Пулитцеровской премией исследование эволюции советской репрессивной системы Главного управления лагерей — от ее создания вскоре после 1917 г. до демонтажа в 1986 г. 
 

Лев Мищенко. Пока я помню… Москва, 2006;
Родители автора были арестованы во время Гражданской войны и потому Мищенко жил в Москве у родственников. Во время учёбы университет наблюдал аресты преподавателей, был исключен из комсомола в 1937 г. Воевал, попал в немецкий лагерь для военнопленных, затем завербован в РОА. После репатриации арестован отделом СМЕРШ в июне 1945 и отправлен в Печорлаг.
 

Наум Коржавин. В соблазнах кровавой эпохи: Воспоминания в двух книгах. Москва, 2006;
Воспоминания: детство в Киеве, Великая Отечественная война, жизнь семьи в эвакуации в Свердловской области, работа на оружейном заводе, учеба в Литературном институте, литобъединение «Молодая гвардия», арест в декабре 1947 г., внутренняя тюрьма на Лубянке.: пребывание в ссылке в Новосибирской области (1948-1951), жизнь в Караганде, возвращение в Москву после смерти Сталина.
 

Нина Тайц. Линия жизни в письмах и документах, 1895-1944: Воспоминания дочери. Москва, 2006;
Лагерная переписка С. А. Тайца, прошения его самого и его жены Ц. С. Тайц о пересмотре дела, документы о реабилитации в 1955.

Сандра Калниете.

Сандра Калниете. В бальных туфельках по Сибирским снегам. Рига, 2006;
Повествование, основанное на рассказах отца и матери автора. Выселение в июне 1941, этап по железной дороге, жизнь в ссылке в Западной Сибири (низовья Оби), возвращение матери автора в Латвию в 1948 и повторная высылка в Сибирь. Материалы из следственного дела деда автора – Яниса Дрейфелда, пребывание в Вятлаге. Латвия во время немецкой оккупации. Арест деда по отцу – А. Калниетиса, арест и высылка его семьи в Сибирь. Детские воспоминания автора о жизни в Томской области. Сандре Калниете запрещён въезд на территорию РФ до 2019 года. 
 

«В Белом море красный СЛОН…». Воспоминания узников Соловецкого лагеря особого назначения и литература о нем. Составитель – М. Бабичева. Москва, 2006;
Фрагменты мемуаров бывших узников Соловецкого лагеря. Очерки М. Горького и М. Пришвина о СЛОНе, отчет П. А. Красикова о положении политзаключенных в лагере (1924). Аналитический обзор известной к настоящему моменту мемуарной литературы о Соловецком лагере.
 

Ангелина Рор. Холодные звезды ГУЛАГа. Москва, 2006;
Воспоминания: Бутырская тюрьма, лагерь в Нижнем Тагиле, работа врачом в лагерной больнице, лагерь и лагерная больница в Тавде (Свердловская область), лагерь сифилитиков, освобождение в 1957 г.

Юлий Ким. О нашей маме Нине Всесвятской, учительнице: Очерки, воспоминания, материалы из домашнего архива. Москва, 2007;
Воспоминания солагерниц Н. В. Всесвятской (лагеря в Потьме, в Караганде). Стихи Н. В. Всесвятской. Перепечатаны воспоминания Алины Ким, изданные в 2003, факсимильно воспроизведены рукописные книги Н. В. Всесвятской, присланные детям из лагеря. Воспоминания самой Н. В. Всесвятской о своем детстве, о работе в московской школе № 175. Воспоминания учеников.
 

«Милая моя Ресничка!..»: Сергей Седов. Письма из ссылки Санкт-Петербург, 2006;.
Письма сына Троцкого С. Седова из Красноярска, написанные в 1935 и адресованные Генриэтте Рубинштейн. Письма С. Седова родителям и брату. Материалы следственных дел С. Седова, Г. Рубинштейн и ее родителей (протоколы допросов, анкеты, приговор о расстреле С. Седова).
 

Даниил Аль. Шаги истории России из прошлого в будущее. Санкт-Петербург, 2007;
Очерки о российской и советской истории и литературе. Воспоминания о пребывании в 1949-1955 гг. в следственной тюрьме на Шпалерной в Ленинграде и Каргопольлаге, встреча в лагере с актрисой Т. Окуневской.
 

Будни Большого террора: В воспоминаниях и документах. Автор проекта и редактор В. Левтов. Санкт-Петербург, 2008;
Сборник воспоминаний об арестах, пребывании в следственных тюрьмах и лагерях после осуждения. Публикуемые воспоминания предоставлены НИЦ «Мемориал» (Санкт-Петербург). Публикуются факсимильно документы из следственных дел из архива УФСБ России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.
 

Елеазар Мелетинский. Избранные статьи. Воспоминания. Москва, 2008;
Автор – известный учёный и основатель целого направления в фольклористике. Помимо научных статей, в сборник включены воспоминания Мелетинского о службе в армии военным переводчиком во время Великой Отечественной войны, выход из окружения, арест в сентябре 1942 по обвинению в антисоветской агитации и измене Родине, следственная тюрьма, пересыльная тюрьма в Тбилиси, освобождение в мае 1943 (комиссован как дистрофик), ссылка в Ташкент, повторный арест в 1949 г. в Петрозаводске во время работы в Карело-Финском университете, Лефортовская и Бутырская тюрьмы в Москве, Каргопольлаг, массовое освобождение заключенных после смерти Сталина.
 

Георгий Демидов. Оранжевый абажур: три повести о тридцать седьмом. Москва 2009.
Автор повестей, физик-теоретик, ученик Ландау, был арестован в 1938 г. и провел 14 лет на Колыме. В лагере он познакомился с Шаламовым и, впоследствии, стал прообразом героя его рассказа «Житие инженера Кипреева».
 

Павел Нерлер. Слово и «дело» Осипа Мандельштама: Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. 2010
Сведения об арестах и других репрессивных мерах по отношению к Мандельштаму с 1912 по 1938. Материалы следственных дел, воспоминания и свидетельства солагерников о последних днях в пересыльной тюрьме УСВИТЛа. В книге также опубликованы эшелонные списки этапов, в которые был включен Мандельштам, и наблюдательные дела (1955-1956 и 1987) Генеральной прокуратуры по реабилитации поэта.

Георгий Демидов. Любовь за колючей проволокой: Повести и рассказы. Москва, 2010;
Книга рассказов Г. Демидова, физика, писателя и друга Варлама Шаламова о ГУЛАГе. 
 

Павел Флоренский. Пребывает вечно: Письма П. В. Флоренского, Р. Н. Литвинова, Н. Я. Брянцева и А. Ф. Вангенгейма из Соловецкого лагеря особого назначения. Москва, 2011;
Лагерные письма священника, богослова и ученого П. В. Флоренского, химика Р. Н. Литвинова, инженера, одного из создателей Урало-Кузбасского комбината Н. Я. Брянцева, одного из создателей гидрометеослужбы СССР А. Ф. Вангенгейма.
 

Лев Хургес. Москва – Испания – Колыма: Из жизни радиста и зека. Москва, 2012;
Автор, участник боевых действий в Испании во время гражданской войны, был арестован в Симферополе в мае 1937 г., отправлен в Лубянскую и Бутырскую тюрьмы. В книге воспоминаний описаны методы ведения следствия, рассказы о сокамерниках, тюрьма в Полтаве, железнодорожный этап во Владивосток, морской этап из Владивостока в бухту Нагаево, лагерь на Колыме, работа на золотых приисках, лагерный быт, перевод в 1945 г. в лагерь, обслуживающий Рыбинский мехзавод, освобождение в 1946.
 

Ариадна Эфрон, Ада Федерольф. «А жизнь идет как Енисей». Туруханская ссылка: из писем, стихов, рассказов, записей. – Рядом с Алей. Москва, 2010;
Материалы, наиболее полно освящающие туруханскую ссылку Ариадны Эфрон, последовавшую после её повторного ареста в 1949 г. Также, книга воспоминаний А. А. Федерольф, также повторно арестованной и сосланной в с. Туруханское в 1948 г., где она жила в одном доме с Эфрон. Среди адресатов переписки Борис Пастернак.

Марлен Кораллов. История «сталинского» зэка. Лагерная проза. Мемуары. Критика. Москва, 2014;
Проза одного из основателей «Мемориала», сына репрессированных в 1937 г. родителей, осужденного в 1949 г., прошедшего тюрьмы и лагеря (Майкудук, Ольжерас, Кенгир). Воспоминания о Евгении Гинзбург, Шимоне Маркише, Булате Окуджаве, Льве Разгоне и др.; статьи , фрагмент интервью; неоконченный очерк «Семьдесят».
 

Ольга Громова. Сахарный ребенок. История девочки из прошлого века, рассказанная Стеллой Нудольской. Москва, 2014;
Книга для детей, написанная по воспоминаниям дочери «врага народа». Детство девочки, пришедшееся на 1930-1940-е гг., прошло в Киргизии, в лагере для членов семей изменников Родины.
 

Право переписки. Авторы-составители: Жемкова Е., Козлова А. Михайлов Н. Островская И. Москва, 2014;
Письма из архива «Мемориала» – письма из следственной тюрьмы, письма с этапов и пересылок, лагерные письма. О лагерной цензуре, посылках, судьбе лагерной переписки. Книга проиллюстрирована фотографиями фрагментов писем, свидетельств о смерти, рисунков и поделок заключенных.
 

Георгий Демидов. От рассвета до сумерек. Воспоминания и раздумья ровесника века. Москва, 2014;
Автобиографический роман, который обрывается на событиях 1935-1936 гг. из-за ареста всех рукописей в 1980 г.
 

Олег Волков. Погружение во тьму. Из пережитого. Москва, 2014;
Автобиографическое повествование охватывает период с 1917 г. до семидесятых годов. Автор был арестован в 1928 г., провел в лагерях и ссылках 27 лет (на Соловках, в Архангельске, Коми АССР, Средней Азии и др.). В книге использованы фотографии из семейного архива Волковых.
 

Иван Чистяков. Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936. Москва, 2015;
Дневник Ивана Чистякова (1900-1941) периода 1935/36 гг., когда он работал командиром стрелков ВОХРа в БАМЛаге. Оригинал дневника хранится в архиве о-ва «Мемориал». Вступительная статья И. Щербаковой.

Автор книги «ГУЛАГ — история советских лагерей» Энн Эпплбаум получила Пулитцеровскую премию

Андрей Шарый: В Нью-Йорке названы лауреаты самой престижной премии в области журналистики – Пулитцеровской, журналисты газеты «Нью-Йорк Таймс» стали победителями в главной номинации — за служение обществу. Наибольшее количество премий завоевала в этом году газета «Лос-Анджелес Таймс». Кроме того, наград удостоены две книги, посвященные российским темам. Рассказывает Мелани Бачина: Мелани Бачина: Помимо журналистики Пулитцеровская премия присуждается за достижения в области литературы, драматургии и музыки. В этом году в числе лауреатов две книги на российскую тему. Премию за биографию Хрущева — «Человек и его эпоха» — получил профессор-политолог Амхерст-Колледжа Уильям Таубмен. В номинации «документальная литература» награду получила Энн Эпплбаум — за книгу «ГУЛАГ — история советских лагерей». Сразу после выхода книги Энн Эпплбаум дала интервью Радио Свобода, и вот что она сказала о том, почему решила взяться за эту тему: Энн Эпплбаум: У меня нет никаких личных причин, никаких даже знакомых, которые были в ГУЛАГе. Я знаю, что кажется, что это не модная тема, но я думаю, что она будет модной. Почему? Конец холодной войны, уже прошло 10 лет. Сейчас есть совершенно новый мировой порядок, и мне кажется ,что это часть истории. Можно на это смотреть без всякого идеологического настроения. Можно это рассматривать чисто исторически, как часть европейской истории, и попробовать понять, что случилось и почему. И мне кажется, что сейчас это очень хороший момент для написания такой книги. Нет политических причин. Я жила в Восточной Европе довольно долго. Я жила в Варшаве, потом много путешествовала по бывшему СССР и начала понимать довольно много об этом ГУЛАГе и истории СССР. Когда я возвратилась в США, я увидела, что здесь это абсолютно не понимают, даже и те, кто должны были бы понимать, кто работал в хороших университетах, даже члены партий консервативных на Западе, они ничего не понимают, и я решила, что это интересно, что случилось, и пришло время попробовать показать это чисто с исторической точки зрения. Мелани Бачина: В предисловии Энн Эпплбаум пишет, что впервые мысль о том, что такая книга нужна на Западе, пришла ей в голову несколько лет назад в Праге, на Карловом мосту, где среди всевозможных продававшихся сувениров она увидела советские символы, военные фуражки, солдатские ремни, октябрятские значки с изображением юного Ленина. «Советскую атрибутику, — пишет она, — — по большей части покупали американцы и западные европейцы. Никто из них ни за что не нацепил бы на свою одежду свастику. Но серп и молот никаких негативных ассоциацией не вызывал. Это было мелкое наблюдение. Но иногда как раз мелкие детали лучше всего говорят о культурном настрое. Вывод был совершенно ясен. В то время, как символы, связанные с одним массовым убийцей, внушают нам ужас, символы другого приводят нас в веселое расположение духа». Книга Энн Эпплбаум получила блестящие отклики в англоязычных странах. Все без исключения рецензенты отметили в ряде случаев выдающийся вклад автора в изучение темы. Одну из рецензий в британской газете «Санди Таймс» написал известный российский правозащитник Владимир Буковский. Вот как он в интервью Радио Свобода отозвался о книге Энн Эпплбаум: Владимир Буковский: Безусловно, отличие этой книги, скажем, от томов солженицыновского «Архипелага», в том, что у нее был доступ к документам, во-первых, чего у Солженицына не могло быть тогда. И второе: она продлила историю ГУЛАГа, Солженицын был вынужден остановиться на конце сталинского времени, а она продлила ее до конца СССР. Вот примерно чем она отличается от Солженицына. Помимо этого, у нее, конечно, совершенно другой тон, она же не очевидец, не свидетель происходящего, а исследователь, посторонний наблюдатель, и тон у нее совершенно другой. У нее проскальзывает некая печаль по поводу произошедшего, но для нее это гораздо менее личное. Она — западный человек, оценивает все это с точки зрения историка, и с точки зрения западного человека, и вполне справедливо говорит, что для нас это столь же важно, как и для людей, переживших ГУЛАГ, потому что это часть нашей истории, и без нее, без истории второй части Европы, без истории тоталитарного режима ХХ века мы никогда не поймем самих себя, – говорит она. Мелани Бачина: Сама Энн Эпплбаум, отвечая на вопрос, на кого рассчитана ее книга, сказала: «Это не книга для специалистов. Я специально писала ее на языке журналистики. Она не академическая, не историческая в традиционном смысле. Это книга для широкой публики. Я писала так, чтобы даже тот, кто абсолютно ничего не знает, кто не знает истории, понял, в чем дело».

Почему Джордан Петерсон пишет о ГУЛАГе?

Почему Vintage Classics приняла непонятное решение попросить скандального психолога Джордана Петерсона написать предисловие к переизданию классического произведения 1970-х годов The Gulag Archipelago ?

В прошлом году Vintage Classics (подразделение Penguin U.K.) переиздало сокращенную версию книги The Gulag Archipelago российского интеллектуала, писателя и лауреата Нобелевской премии 1970 года Александра Солженицына. Монументальная книга о системе коммунистических советских исправительно-трудовых лагерей неоднократно переиздавалась и переиздавалась, а также переводилась на многие языки.

Как ученый ГУЛАГа я часто пользуюсь этой книгой, которую часто дают в классах.

Почему Vintage Classics попросили Петерсона, профессора психологии из Университета Торонто, написать вступление? И зачем он это написал?

Петерсон не обучался изучению ГУЛАГа или истории России. Он кратко упоминает ГУЛАГ в своей первой книге, но его исследования и известность, безусловно, лежат в другом месте.

Выбор Петерсона написать введение к книге по истории советских тюрем кажется, со стороны Vintage Classics, по крайней мере, молчаливым одобрением противоречивых заявлений Петерсона, касающихся вопросов пола, сексуальности, постмодернизма и свободы слова.

Известность Петерсона распространилась, когда он отказался использовать предпочтительные местоимения студентов. Он обеспечивает интеллектуальное оправдание для людей, которые называют себя инселлами и, похоже, поддерживают или, по крайней мере, находят общее с ультраправыми политиками, такими как премьер-министр Венгрии Виктор Орбан.

Что написано в стипендии

В своем выступлении Петерсон не цитирует никаких исследований ГУЛАГа, за исключением весьма спорной Черной книги коммунизма 1997 года.Эта книга 1997 года была опубликована на ранних этапах архивного исследования коммунистических репрессий группой европейских исследователей. Ученые Советского Союза считают это скорее полемикой, чем академической работой. Стэнфордский историк Амир Вайнер описал книгу в журнале Journal of Contemporary History как «серьезно ошибочную, бессвязную и часто склонную к простой провокации».

Но с тех пор были опубликованы десятки академических и популярных книг о ГУЛАГе, многие из которых усложнили картину Солженицына.В своем введении Петерсон не пытается размышлять о значительном влиянии работы Солженицына на академические исследования ГУЛАГа.

Солженицын не имел доступа к архивам для своих собственных исследований и полагался на свой опыт и отчеты других заключенных. Когда в конце 1980-х годов начали открываться архивы, исследователи смогли изучить бывшие секретные материалы о ГУЛАГе.

Джордан Петерсон выступает перед толпой в Альберте 11 февраля 2018 года. КАНАДСКАЯ ПРЕССА / Джейсон Фрэнсон

Мое исследование и исследование историка Алана Баренберга из Техасского технологического университета поставили под сомнение характеристику Солженицыным ГУЛАГа как архипелага лагерей, в значительной степени изолированных от советского общества.Мы описали движущиеся и пористые границы лагерей во многих областях.

В этих лагерях содержалось большое количество заключенных, которые регулярно общались с не заключенными как внутри лагерей, так и за их пределами, иногда даже без охраны. Другое исследование показало, что некоторые попытки перевоспитания в ГУЛАГе могли быть более важными и эффективными, чем утверждает Солженицын.

Тем не менее, большая часть картины Солженицына подтверждена архивным анализом. Хотя масштабы уничтожения человеческих жизней и тел принудительным трудом продолжают обсуждаться, нет никаких сомнений в том, что это имело место в больших масштабах и было неотъемлемой частью системы ГУЛАГа в том виде, в каком она существовала.

Характеристика Солженицыным лагерей как «лагерей разрушительного труда», а не официальных «исправительно-трудовых лагерей», таким образом, в значительной степени уместна. Архивные документы подтверждают невероятно суровые условия и жестокость советской лагерной системы.

История сложна

Читатели не получат оценку нынешней стипендии ни о Солженицыне, ни о ГУЛАГе во введении Петерсона. Вместо этого читатели прочтут у Петерсона обличительную речь против коммунизма и в пользу западного индивидуализма.

Петерсон избегает любых претензий на критическое мышление от имени читателя. Он дает читателям понять, что единственный логический вывод и разумный ответ на чтение Солженицына — это отказ от коммунизма и «групповой идентичности». Петерсон пишет, что Гулаг демонстрирует, что «доктрина групповой идентичности неизбежно заканчивается тем, что каждый определяется как классовый враг, угнетатель», что гарантирует репрессии.

Александр Солженицын в 1974 году. Wikimedia Commons

Петерсон затрагивает влияние Солженицына только в двух отношениях: «главную роль» Архипелаг ГУЛАГ в разрушении Советского Союза и влияние на «радикальных левых» за пределами Советского Союза.Он пишет, например, что Архипелаг ГУЛАГ загнал «радикальных левых… в подполье (где они гноились и строили заговоры последние 40 лет)».

Я не совсем понимаю, что он имеет в виду. И в любом случае он упускает из виду тот важный момент, что многие французские левые, в частности, публично отказались от коммунизма, вместо того чтобы уйти в подполье после публикации книги.

Книга, безусловно, сыграла роль в подрыве репутации Советского Союза, но, как согласятся многие историки, в истории нет каких-то единичных ведущих ролей.Возможный распад Советского Союза был связан с различными факторами, слишком многочисленными, чтобы их можно было сосчитать.

Поднятые вопросы сложнее, чем предполагает Петерсон.

Ответственность ученого

Петерсон рассматривает Архипелаг ГУЛАГ как убедительное свидетельство против коммунизма и групповой идентичности и в пользу западного индивидуализма, но Солженицын не сделал этого вывода.

«Архипелаг ГУЛАГ» Пингвин Винтаж

Солженицын категорически отверг коммунизм.Но он также, основываясь на своем опыте жизни в Соединенных Штатах, отверг западный индивидуализм.

Понимание Петерсоном ГУЛАГа кажется одновременно ограниченным и устаревшим, а его видео на YouTube, посвященное Архипелагу ГУЛАГ, пронизано фактическими ошибками. Эти факты делают Петерсона странным выбором для академического голоса по этому вопросу.

Возможно, Vintage Classics использовали определенную логику, когда выбрали Peterson для этого форварда. И Петерсон, и Солженицын были и были известными антикоммунистами и консервативными публичными интеллектуалами (возможно, это причина того, что Центр Солженицына в Массачусетсе высоко оценил это издание).

Может быть, Петерсон помогает продавать книги и Архипелаг ГУЛАГ достигает более широкой аудитории. Но действительно ли голос Петерсона нуждается в дальнейшем усилении?

Какова роль и ответственность академического и общественного интеллектуала, когда его просят написать о сфере за пределами их области знаний? Надеюсь, что ответы на эти вопросы для сотрудников Vintage Classics выходят за рамки желания продавать больше книг.

[ Экспертиза в вашем почтовом ящике.Подпишитесь на информационный бюллетень The Conversation и получайте дайджест академических обзоров сегодняшних новостей каждый день. ]

Архипелаг ГУЛАГ

16 июня 1974 г.

Архипелаг ГУЛАГ

СТИВЕН Ф. КОЭН

АРХИПЕЛАГО ГУЛАГа. 1918–1956. Эксперимент в литературном исследовании, 1-11. Александр И.Солженицын. Перевод Томаса П. Уитни. ПИСЬМО СОВЕТСКИМ ЛИДЕРАМ Автор Александр Иванович Солженицын. Перевод Хилари Штернберг.

Остальные книги о Холокосте, особенно написанные выжившими, преследуют две цели.Один — описать весь ужас Холокост, чтобы пронести его в коллективное сознание, чтобы он никогда не повторился. Другой — объяснить историческое происхождение и причины этого опыта.

«Архипелаг ГУЛАГ» — это научно-популярный рассказ о другом великом холокосте нашего столетия — заключении в тюрьму, жестокости и очень часто убийствах десятков миллионов невинных советских граждан их собственным правительством, в основном во время правления Сталина с 1929 по 1953 год.

Александр Солженицын назвал «Архипелаг ГУЛАГ» своим «главным» произведением, поставив его выше главных романов, которые снискали ему репутацию выдающегося ныне живущего писателя и Нобелевскую премию 1970 года. Важность, которую он придает к книге, написанной в 1958-68 годах, но разрешенной к публикации на Западе только после того, как советская тайная полиция изъяла копию рукописи в августе прошлого года, понятно.

Первая цель Солженицына заключалась в том, чтобы документально подтвердить для советских людей, правительство которых признало лишь часть правды и почти не несет ответственности, полный масштаб произошедшего.Сам оставшийся в живых Солженицын чувствует мессианское обязательство перед «всеми замученными и убитыми», но в еще большей степени перед живыми и будущими поколениями. Он хочет, чтобы вся правда об официальной преступности и гражданском попустительстве была открыто признана и осуждена, чтобы нация может достичь духовного и политического обновления через «великую русскую традицию покаяния». Как летопись холокоста «Архипелаг ГУЛАГ» — выдающееся достижение. Как историческое объяснение, он менее успешен.

Солженицын воссоздал историю между 1918 и 1956 годами «той удивительной страны ГУЛАГ, которая, хотя географически разбросана по архипелагу, но в психологическом смысле слилась в континент — почти невидимый, почти незаметный. страна, населенная людьми зек [заключенными] «… Архипелаг относится к обширной системе исправительно-трудовых лагерей, которые управляются и дополняются секретной полицией и ее учреждениями, численность заключенных которых выросла с небольшого числа после революция 1917 года — от 12 до 15 миллионов человек (примерно половина «политических») одновременно к 1940-м годам.ГУЛАГ — это аббревиатура центрального аппарата, который управлял исправительными лагерями.

Солженицынское воссоздание этой секретной «страны» со страной само по себе является героическим достижением в советских условиях. Основными источниками являются его собственный опыт с 1945 по 1953 год и те, которые связаны с ним 227 другими выжившими. Их показания дополняются информацией из официальных, , самиздатовских, и даже нескольких западных изданий.Они собраны в мощное повествование, сочетающее в себе стили прозы эпического романиста, партизана, историк и возмущенный моралист, перемежающийся русскими пословицами, черным юмором, лагерным языком и пародиями на советских бюрократов. Сардонически полемический тон всей книги соответствует теме и гневу Солженицына.

Этот том «Архипелага ГУЛАГ», содержащий только две из семи спроектированных частей, в общих чертах структурирован как путешествие к «тысячам островов зачарованного Архипелага».»Читатель следит за десятками жертв, их биографиями. эффективно обобщенные, от ареста до первой камеры и «допроса», а затем через транзитные тюрьмы, через огромную страну в переполненных, яростных поездах к портам и кораблям Архипелага. Это путешествие в унижение и смерть, в гротескные пытки, казни, изнасилования, голод, жажду, болезни и многое другое. Сведенные до «карикатуры на человечество», миллионы каким-то образом пережили это путешествие, другие миллионы — нет.Путешествие и книга прекращаются по прибытии в исправительно-трудовые лагеря. Солженицын, вероятно, опишет там жизнь и смерть в последующих томах. Здесь он только отмечает: «В лагере будет … хуже».

Разоблачение Солженицына не должно удивлять образованного западного читателя. Общие и частные аспекты злодеяний известны давно. Но даже для специалистов есть множество новых деталей, некоторые более ужасные, некоторые нелепые.Полицейские обыскивают и выбросить крошечный гроб с младенцем арестованного человека. Женщина-следователь угрожает арестовать дочь заключенного и «запереть ее в камере с сифилитиком». Заключенный протестует против предполагаемого преступления произошло, когда ему было всего 10 лет, и предупредили, чтобы он «не клеветал на советскую разведку».

Не всю информацию Солженицына о более крупных политических делах можно принимать за чистую монету.Например, кажется маловероятным, что 200 000 ленинградцев были арестованы только в 1934-35 годах, хотя это число могло быть достигнуто за более длительный период. Рассказ о плане Сталина развязать большой погром в начале 1950-х годов путем публичного повешения нескольких еврейских врачей на Красной площади, хотя и совместим с личностью диктатора, основан только на «слухах». эти — это второстепенные моменты, которые не умаляют правдивости всего рассказа Солженицына.

Exposé в узком понимании — лишь часть этой длинной и разнообразной книги.Солженицын регулярно уезжает из тюрьмы, чтобы почерпнуть содержательные очерки об эволюции, психологии и социологии страны ГУЛАГа. Чтобы показать это подавление начав с Ленина и большевистской революции, а не со Сталина, он тщательно прослеживает развитие политической полиции, пенитенциарных учреждений, уголовного кодекса и политических процессов с 1918 года. Он фиксирует три основные «волны». арестов, которые заселили «нашу систему удаления сточных вод» — крестьян, захваченных коллективизацией в 1929-1930 годах, партийных и других чиновников сталинскими чистками конца 1930-х годов, целых меньшинств и репатриированных советских П.О.В. в 1944-46 гг. — но также и многие из бесконечных «ручьев и речушек … и просто чистые индивидуально собранные капли» с самого начала. Он исследует менталитет и стратификацию жертв, а также обидчиков. опухать. В результате книга выходит за рамки разоблачения, становясь подлинным литературным воссозданием «местной жизни и обычаев Архипелага».

Чем объяснить это уничтожение миллионов невинных жизней? Солженицын категорически отвергает мнение о том, что это было вызвано отклонением в советской истории 1929-53 годов, известным как сталинизм (термин, не имеющий для него реального значения).Он утверждает, что он проистекает из изначальной природы большевистской революции и советской политической системы — что между эпохами Ленина и Сталина существовала «прямая линия» — и, в частности, из марксистско-ленинской идеологии.

«Духовная низость» идеологии, ее отсутствие «религиозных и моральных принципов» были причиной и оправданием злодеяний. Этот аргумент, разбросанный по «Архипелагу ГУЛАГ», повторяется в «Письме Солженицына». к советским руководителям »- замечательный моральный, философский, программный призыв, тайно направленный руководству в сентябре 1973 года -« Эта идеология несет всю ответственность за всю пролитую кровь.»

Солженицын, безусловно, прав в том, что система «полиция — лагеря» восходит к году, последовавшему за захватом власти большевиками в 1917 году, и что никакие достижения советского периода не могут оправдать последующие мучения и убийства миллионов. Оставляя в стороне тот факт, что советская «идеология» претерпела радикальные изменения за эти годы, и что Солженицын по существу приравнивает марксизм к сталинизму, его общее объяснение, которое очень похоже на то, что делают большинство американских ученых, является одномерным и избирательным по своим историческим свидетельствам.

Например, первоначальный большевистский террор 1918-1921 годов, хотя и был усилен идеологией, в первую очередь проистекал не из нее, а из динамики ожесточенной гражданской войны против контрреволюционных Белых и иностранных армий. Обе стороны прибегали к зверствам, взаимность, обычная для гражданских войн в других странах. После гражданской войны и с консолидацией N.E.P., умеренной примирительной политики партии 1920-х годов, террор в значительной степени исчез до насильственной отмены Сталина. Н.E.P. в 1929 году. Хотя он и пытается, показания Солженицына не пересматривают эту картину советского 1920 года и не подтверждают его утверждение о том, что Н.Е.П. был просто циничным обманом, «что существенно для его взглядов на» прямое » линия »между большевизмом и сталинизмом.

Его обвинение в отношении всей большевистской традиции порождает другие виды односторонности. Большинство западных историков, по крайней мере, согласятся, что наследие Ленина неоднозначно. В «Архипелаге ГУЛАГ» Ленин появляется только как Сталин в зачаточном состоянии, включая репрессии против симуляторов и врагов как «насекомых».«Бухарин, которого Солженицын называет« высочайшим и ярчайшим интеллектом »среди первых большевистских лидеров, тем не менее, а возможно, поэтому изображается как хныкающий и беспринципный до и во время ареста в 1937 году, хотя есть веские доказательства, что он вел себя совсем иначе. В самом деле, Солженицын предполагает, что практически все миллионы сталинских коммунистических жертв, лишенные «моральных качеств». принципы «вели себя в тюрьме неблаговидно, вопреки многочисленным свидетельствам».

Точно так же отказ Солженицына рассматривать другие частичные объяснения противоречит некоторым его собственным свидетельствам. Он справедливо утверждает, например, что советские репрессии были во много тысяч раз сильнее и, таким образом, качественно отличаются от царских репрессий. репрессии. Однако его материалы показывают, что возрождение царских традиций, а также историческая пассивность русского народа способствовали катастрофе.

Несмотря на то очевидное обстоятельство, что капризный терроризм миллионов начался и закончился во время правления Сталина — присутствие самодержца как оживляющая сила проявляется в стороне на протяжении всего «Архипелага ГУЛАГ», — приписывает Солженицын не имеет особого значения для его роли или личности.

Наконец, в влиятельных группах, оживленных откровенными ссылками на его близкую к вербовке в тайную полицию и на личное бессердечие во время его карьеры капитана Красной армии, Солженицын демонстрирует старую пословицу о том, что власть развращает, тем самым подразумевая более универсальный элемент холокоста.

Другими словами, мы можем отдать дань уважения и разделить моральное осуждение Солженицыным того, что произошло, не обязательно принимая его объяснения.Его личное обращение на Архипелаге от марксизма к ленинизму к русскому христианскому православию привело его. к полному отрицанию своей первой веры (знакомый синдром среди западных бывших коммунистов) и к ярко выраженному религиозному, национальному, славянофильскому мировоззрению, выраженному в его «Письме».

В нем он умоляет советское руководство отказаться от этой «дрянной идеологии». Он утверждает, что это убило 66 миллионов человек и породило цинизм и лицемерие среди живых; теперь это ведет к катастрофической войне с Китаем, а также к экологической катастрофе благодаря безудержному экономическому и технологическому росту.

Критикуя западную демократию и все представления о «вечном прогрессе», он считает, что Россия может спасти себя, только повернувшись глубоко внутрь себя, прочь от империи и иностранных вмешательств и вернувшись к реконструкции, вдохновленной древними коренными народами ценности коммунизма, земли и церкви. По его словам, существующее правительство может привести к этому «спасению», если, кроме того, оно примет поистине доброжелательный авторитаризм, который «позволит людям дышать, пусть они думай и развивайся! »

Будучи глубоко русским, мировоззрение Солженицына не отражает всего или, возможно, даже большей части диссидентского мышления в Советском Союзе сегодня.Представитель западного либерализма и демократического марксизма-ленинизма Андре Сахаров и Рой Медведев, глубоко уважают его, разделяют некоторые из его требований и протестуют против жестокого обращения. Но они не согласны с ним по важнейшим вопросам о прошлом и будущем. В частности, антисталинские, оппозиционные идеи Медведева и других исходит из совершенно иной исторической точки зрения, которая рассматривает великий террор как отталкивающее предательство большевистской революции и марксистско-ленинских идеалов.Отредактирована новая антология левых документов Джорджа Сондерса, «Самиздат: голоса советской оппозиции» (Нью-Йорк: Monad Press, 1974) свидетельствует о том, что эта точка зрения жива и жизнеспособна.

Однако ясно, что Солженицын, Сахаров, Медведев и другие храбрые нонконформисты ведут важный диалог о будущем страны. В этой критической дискуссии нынешнему советскому руководству нечего предложить, кроме цензуры. выборочные репрессии и, в случае Солженицына, депортация.Смысл ситуации, по-видимому, заключается в анекдоте, который сейчас циркулирует в Советском Союзе:

Через сто лет спрашивают: «Кем был Брежнев?»

«О, он был каким-то политиком во времена Солженицына».

Через сто лет спрашивают: «Кем был Брешнев?»

«О, он был каким-то политиком во времена Солженицына.»

Стивен Ф. Коэн преподает в Принстоне и является автором недавно опубликованной книги «Бухарин и Большевистская революция: политическая биография, 1888-1938 ».

Вернуться на главную страницу книг

Эксперимент в литературном расследовании (PS): Александр Солженицын: Amazon.com: Books

Официальное однотомное издание, авторизованное Солженицыным

«ЛУЧШАЯ НЕФИКТИЧЕСКАЯ КНИГА 20 ^TH ВЕКА» — Время

Возвышающийся шедевр мировой литературы лауреата Нобелевской премии, жгучий рекорд четырех десятилетий террора и угнетения, в одном сокращенном томе (утвержденном автором).Включает новое предисловие Анны Эпплбаум.

«Невозможно назвать книгу, которая оказала большее влияние на политическое и моральное сознание конца двадцатого века». — Дэвид Ремник, The New Yorker

Опираясь на свой собственный опыт до, во время и после одиннадцати лет лишения свободы и ссылки, на свидетельства, предоставленные более чем 200 сокамерниками, а также на советские архивы, Солженицын раскрывает свое бурное повествование. и драматическая мощь всего аппарата советских репрессий, государства в государстве, которое когда-то всемогущество было создано Лениным в 1918 году.Через поистине шекспировские портреты жертв — этого мужчины, этой женщины, этого ребенка — мы сталкиваемся с операциями тайной полиции, трудовыми лагерями и тюрьмами, изгнанием или истреблением целых групп населения, с «радушием», которое ожидало русских солдат, бывших немцами. военнопленные. Однако мы также являемся свидетелями поразительного морального мужества, неподкупности, с которой отдельные отдельные лица или несколько разрозненных групп, все беззащитные, переносили жестокость и унижение. И гений Солженицына превратил это ужасное обвинение в литературное чудо.

«Величайшее и самое сильное обвинение в отношении политического режима, когда-либо выдвигавшееся в наше время». —Джордж Ф. Кеннан

«Шедевр Солженицына. … Архипелаг ГУЛАГ помог создать мир, в котором мы живем сегодня ». —Энн Эпплбаум, обладатель Пулитцеровской премии автор книги ГУЛАГ: История , из предисловия

Архипелаг ГУЛАГ 1918–1956 Александра Солженицына

«Каждый из нас — центр Вселенной, и эта Вселенная разрушается, когда они шипит на вас: «Вы арестованы.Итак, путешествие Солженицына в ГУЛАГ началось в 1945 году, где он провел восемь лет. Это личная история человека, пережившего ложный арест, длительный тюремный срок, жестокое бесчеловечное обращение, от которого мурашки пробегают по спине. Солженицын также сообщает об опыте многих других. Каждый отчет искренний. Солженицын изменил историю, раз и навсегда подорвав мифический образ Коммунистической партии Советского Союза как партии рабочих. Он убедительно разоблачил жестокость и лицемерие советской системы при Ленине, Сталине и после.

Это начинается с ареста за несколько критических слов, или с друга, который их произнес, или с того, что он не сдал вашего друга, или просто для того, чтобы заполнить квоту. Такова работа «голубых шапок», СМЕРШа, аппаратов госбезопасности, следователей, чья работа — получать признательные показания. Их работа не в том, чтобы определять вину или невиновность. Это не имеет значения. Их инструкции ясны. У Сталина есть враги. Вы должны их доставить. Если вы сделаете это, то награда будет велика. Если ты этого не сделаешь, тебя не будет.Так заполнялись ГУЛАГи.

Возможно, самым удивительным является то, насколько эффективна была секретность. Среднестатистический советский гражданин знал, что за людьми наблюдают, арестовывают или исчезают, но не осознавал масштабов. Многие на Западе были увлечены советской пропагандой. В то время как сталинские чистки в конце 30-х годов вызвали недовольство одних поклонников на Западе, другим потребовался Солженицын, чтобы показать им истинную природу советского общества.

Для многих лишение свободы было автоматическим. Всех военнопленных, вернувшихся в ВОВ, отправили в лагеря.Точно так же в лагеря отправляли россиян, которые по какой-либо причине находились на Западе. Всех, кто выполнял какую-либо функцию во время немецкой оккупации, отправляли в лагерь. Эти миллионы были добавлены к миллионам политических заключенных в результате великих чисток и рутинной слежки.

Солженицын описывает специальные лагеря, тюрьмы, тюремные поезда и ужасающие карцеры. Заключенных обычно теснили в маленьких, грязных, зараженных паразитами, неотапливаемых отсеках и камерах. Для тех, кто жаловался или пытался сбежать, в карцере применялись самые разные пытки.В лагерях сокамерники жили в примитивных хижинах или переполненных бараках, спали вместе в ограниченном пространстве. Многим не разрешили даже переписку. Эти несчастные не могли получать новости о своих близких, и их близкие не могли ничего о них знать. Полностью отрезанные от любой предыдущей жизни, они перестали существовать для внешнего мира. Здесь сокамерники отрабатывали свои 10 или 25 лет заключения, если они жили так долго, и их приговоры не продлевались. Даже если им посчастливилось в конце концов освободиться, их отправили ни с чем, кроме тряпок на спине, во внутреннюю ссылку в какую-нибудь отдаленную пустыню или тундру.

Солженицын подробно описывает постоянные унижения, избиения, пытки, голодную диету из кашицы и хлебных корок. Он описывает работу, суровую и бессмысленную, час за часом, день за днем, без передышки. В некоторых лагерях заключенных умышленно доводили до смерти. Другие лагеря должны были участвовать в пятилетних планах, рыть каналы и проложить железнодорожные пути. Заключенные ничего за это не получили, и качество работы отражало их мотивацию. Такое использование заключенных удерживало высокие квоты для системы государственной безопасности.

Солженицын рассказывает нам о заключенных. Обычно подавлены, подчиняются системе, разработанной для выявления наихудшего поведения — иногда они поддерживают друг друга, но слишком часто каждый человек сам за себя. Он описывает их похитителей, как они живут за пределами системы. По прибытии они забирают оставшееся имущество сокамерников и самых красивых девушек в частные любовницы. Послесловие они крадут еду у сокамерника и используют свой труд для личной выгоды.

Лишенные всякого достоинства и всякой надежды, некоторые сокамерники, наконец, пришли к согласию, и Солженицын описывает его замечательное воздействие на душу — чувство тишины, покоя.На седьмом году заключения Солженицын переживает прозрение. «Оглядываясь назад, я увидел, что за всю свою сознательную жизнь не понимал ни себя, ни своих стремлений … В опьянении юношеских успехов я чувствовал себя непогрешимым, а потому был жестоким … И только когда лежал там гниение на тюремной соломе, что я почувствовал в себе первые шевеления добра. Постепенно мне стало известно, что граница, разделяющая добро и зло, проходит не через государства, не между классами, ни между политическими партиями — но пронизывает каждое человеческое сердце… даже в сердцах, пораженных злом, сохраняется один небольшой плацдарм добра.И даже в самом лучшем из сердец остается… вырванный с корнем маленький уголок зла ».

Таким образом, Солженицын не осуждает тайного полицейского, следователя, охранника лагеря как зло по своей сути. «Если бы это было так просто! Если бы только где-то были злые люди, коварно совершающие злые дела, и нужно было только отделить их от всех нас и уничтожить ». — «Чтобы творить зло, человек должен, прежде всего, верить, что то, что он делает, — хорошо… ..Идеология — вот что дает злу долгожданное оправдание и придает злодею необходимую стойкость и решимость.»-« Благодаря идеологии двадцатому веку суждено было испытать злодеяния, исчисляемые миллионами »

В наше нынешнее время растущего популистского национализма мы не должны забывать предупреждение Солженицына:« Всегда существует это ошибочное убеждение: «Это здесь не было бы того же; здесь такие вещи невозможны ». Увы, все зло двадцатого века возможно повсюду на земле». «Тем не менее, я не оставил всякой надежды на то, что люди и нации смогут, несмотря ни на что, учиться на опыте других людей, не проходя через это лично.»

Рождение Александра Солженицына

Анжела Бринтлингер

11 декабря исполняется 100 лет со дня рождения Александра Исаевича Солженицына. Солженицын родился на юге России через тринадцать месяцев после большевистской революции и был единственным сыном матери, чей муж погиб в результате несчастного случая на охоте, когда она была беременна. Солженицын приобрел всемирную известность как писатель и диссидент, его посадили в тюрьму, помиловали, сослали, простили. , обнял и забыл своей родной землей.Солженицын также переживет и советский эксперимент, и двадцатый век, скончавшись 3 августа 2008 года в Москве в возрасте 90, ^-го, года.

Математик по образованию, Солженицын служил в Красной Армии офицером-артиллеристом во время Второй мировой войны и был награжден за храбрость, но ближе к концу войны он был арестован на фронте СМЕРШ, советской контрразведкой, за писать уничижительные комментарии о советском премьере Иосифе Сталине в частном письме другу.Осужденный по печально известной статье 58 (антисоветская пропаганда и агитация), Солженицын провел восемь лет в различных тюрьмах и трудовых лагерях.

^{Удостоверение личности СМЕРШ; Солженицын был арестован СМЕРШом за уничижительные комментарии о Сталине в частном письме.}

Одну из них он изобразил, так называемую шарашку , или особую тюрьму — научно-исследовательский центр, где таланты заключенных могут быть направлены на защиту Родины — в своем романе В круге первом , а другой — шахту. лагерь в Казахстане, в повести Один день Ивана Денисовича .

Срок наказания Солженицына продолжался после того, как он был освобожден из лагеря, и он должен был прожить в ссылке в Казахстане до конца своей жизни. Вместо этого, переведенный в Ташкент, Узбекистан для лечения рака, Солженицын построил на этом опыте сюжет другого романа — «Магистерское онкологическое отделение » .

^{Политические заключенные в Кенгире, Казахстан, месте знаменитого восстания заключенных. Солженицын изобразил жизнь в лагере в Казахстане в своей книге Один день из жизни Ивана Денисовича .}

До 1956 года казалось маловероятным, что Солженицын когда-либо станет опубликованным автором. Но после «Тайной речи» Никиты Хрущева его ссылка была отменена, и Солженицыну разрешили вернуться в центральную Россию, где он преподавал в школе, а по ночам тайно писал художественную литературу. Он также начал исследовать и писать научно-популярную работу о системе принудительных трудовых лагерей.

В 1960 году Солженицын подошел к редактору литературного журнала New World ( Новый Мир ) Александру Твардовскому и предложил ему рукопись One Day. Во многом благодаря поддержке самого Хрущева, который был полон решимости «искоренить» зло сталинизма, Один день из жизни Ивана Денисовича был опубликован в Советском Союзе в 1962 году. больше историй в New World в 1963 году, прежде чем времена изменились (снова), и он перестал публиковать новую художественную литературу.

^{После «Тайной речи» Никиты Хрущева изгнание Солженицына было отменено, и Солженицыну разрешили вернуться в центральную Россию.}

Для Советов чтение о «ГУЛАГе» было шоком, даже если это было художественное произведение. Во время ужасов сталинских чисток в 1930-х годах, во время Второй мировой войны и после войны, когда эшелоны с советскими солдатами направлялись прямо из Западной Европы в систему лагерей, советские люди хранили молчание, боясь, что удар может приходить к себе в дверь в любое время.

Имя Солженицына навсегда будет связано со словом ГУЛАГ, которое было выжжено в историческом сознании Запада тем, что Солженицын назвал своим «литературным исследованием» системы советских лагерей для военнопленных — Архипелаг ГУЛАГ.

^{Карта расположения ГУЛАГов, созданная на основе данных, предоставленных организацией «Мемориал».}

При Сталине система ГУЛАГ, как она стала называться по сокращению от «Главное управление трудовых лагерей», содержала миллионы заключенных по всему Советскому Союзу, заключенных, которые строили свои лагеря, добывали золото и другие полезные ископаемые и заготавливали лес, говорили на своем лагерном языке и терпели унижения и пытки со стороны своих охранников.Идея Солженицына заключалась в том, что, хотя в каждом трудовом лагере были немного разные условия, вместе они представляли вторую страну, наложенную на Советскую империю, «архипелаг», в котором каждый лагерь был отдельным островом, и все же все они действовали в соответствии с одним и тем же набором правил. жестокие и бесчеловечные правила.

В Архипелаг ГУЛАГ По оценке Солженицына, число жертв намного больше, чем засвидетельствовано сейчас. Он обвинил Сталина и сталинскую систему в гибели по меньшей мере 60 миллионов человек: 20 миллионов во время принудительной коллективизации сельского хозяйства, приведшей к сильному голоду, 20 миллионов во время Второй мировой войны и 20 миллионов в советских трудовых лагерях.Однако статистика, собранная организацией «Мемориал» после 1989 года, насчитывает 1,6 миллиона смертей в лагерях.

^{При Сталине система ГУЛАГа содержала миллионы заключенных по всему Советскому Союзу. Здесь заключенные строят канал, соединяющий Белое море в Северном Ледовитом океане с Онежским озером, проект, который сам по себе убил бы десятки тысяч рабочих.}

После публикации монументального трехтомника Архипелаг ГУЛАГ во Франции в декабре 1973 года Солженицын был выслан из Советского Союза и лишен гражданства.В 1974 году он жил в изгнании в Европе и смог лично получить Нобелевскую премию по литературе в Швеции — премию, которую он получил в 1970 году, еще до публикации Gulag . Его Нобелевская цитата гласит: «За этическую силу, с которой он следовал неотъемлемым традициям русской литературы».

^{Один день из жизни Ивана Денисовича был опубликован в СССР в 1962 году, но после публикации во Франции в 1973 году трехтомника Архипелаг ГУЛАГ Солженицын был выслан из Советского Союза и лишен гражданства.}

Солженицын оставался на Западе во время холодной войны, выступая с речами, в которых содержался призыв к Англии и США признать коммунистический режим в Советском Союзе и бороться с ним. Он и его семья — его вторая жена, Наталья Дмитриевна и их трое сыновей — переехали в Кавендиш, штат Вермонт, в 1976 году. Находясь в Вермонте, он продолжал работать над своим циклом исторических романов под названием The Red Wheel , который, как он считал, объяснит миру, что случилось с Россией в двадцатом веке.

^{Александр Солженицын в 1974 году, после публикации его знаменитого Архипелаг ГУЛАГ .}

Пообещав, что он не вернется домой, пока его работы не будут опубликованы там, Солженицын к 1994 году обнаружил, что Советский Союз стал историей и что больше нет никаких препятствий для его физического возвращения или возвращения его книг. Он вернулся домой триумфальным шествием поездом через всю страну, из Владивостока обратно в Москву.Однако к концу девяностых годов его значимость ослабла, и его мечта стать влиятельной социально-политической фигурой угасла.

В последние годы он отмечен правительством России, награжден Государственной премией Российской Федерации в 2007 году и лично поздравлен Владимиром Путиным. Умер и похоронен со всеми религиозными и воинскими почестями в 2008 году на кладбище Донского монастыря в Москве. Президент Дмитрий Медведев присутствовал на его похоронах. Избранный Солженицыным статус совести своей страны в полной мере эксплуатируется нынешним российским государством.

^{Президент России Владимир Путин поздравляет Солженицына в июне 2007 года; В последние годы жизни Солженицына чествовали российское правительство и даже удостоили Государственной премии Российской Федерации.}

Но, несмотря на сложную политическую роль, которую Солженицын сыграл после возвращения в Россию в 1990-х годах, его роль диссидента и свидетеля ужасов репрессивного советского режима и его уникальные литературные таланты оставили неизгладимый след в истории двадцатого века.

Ученые и студенты продолжают удивляться силе его письма, его лингвистическим нововведениям, включая расширение литературного языка за счет Гулага и другой нестандартной лексики и синтаксиса, а также роли Солженицына в написании истории советского тоталитаризма. Ряд его рассказов, в том числе Один день из жизни Ивана Денисовича и могущественный «Дом Матрены», по-прежнему необходимо читать для понимания русского 20, ^-го, века.

Подробнее о жизни Солженицына см. Русский цифровой проект 1968 года: https://1968.digital/en/main/solzhenitsyn.

Мой единственный день в жизни Александра Солженицына | Александр Солженицын

С публикацией в 1962 году своего короткого романа «Один день из жизни Ивана Денисовича» российский писатель Александр Солженицын стал первым, кто описал ужасающую жестокость повседневной жизни в советских лагерях для военнопленных. Приговоренный без суда к восьми годам принудительных работ и годы преследования со стороны КГБ, писатель, лауреат Нобелевской премии, был духовным и нравственным авторитетом для тысяч россиян до своей смерти в возрасте 89 лет в 2008 году.

Но — осмелюсь спросить — неужели душераздирающие подробности его биографии и весомость написанных им фолиантов заставляют нас слишком серьезно относиться к Солженицыну? Ослепленный большой густой бородой и свободной крестьянской рубашкой, придававшей ему ауру ветхозаветного персонажа, легко упустить из виду тот факт, что аскетические наклонности Солженицына на протяжении всей жизни, простирающиеся задолго до и после его заключения, почти столь же очаровательно эксцентричны, сколь и достойны восхищения .

Чтобы отметить 11 декабря 100-летие со дня его рождения, я решил провести 24 часа в жизни Александра Солженицына.Я больше никогда не буду жаловаться на дедлайны до вечера пятницы.

1:00: Просыпайся. Когда он писал свою монументальную атаку на советский режим, «Архипелаг ГУЛАГ», Солженицын вставал в час ночи, работал до 9 утра, неохотно делал небольшой перерыв, а затем возвращался обратно до 18 часов.

Я вижу луну сквозь занавески, решаю, что борьба с авторитаризмом может подождать еще несколько часов, перевернуться и снова заснуть.

6 утра: Упал на первом же препятствии.Но отсюда вперед и вверх.

6.10: Время завтрака. Каждый год 9 февраля Солженицын отмечал день своего первого ареста в 1945 году. В свой самопровозглашенный День осужденного он позволял себе только тот рацион, который ему разрешали лагерные власти: 23 унции хлеба, миска бульона. и черпак овса.

Может быть, декабрь, но я собираюсь воссоздать этот праздник. Из-за отсутствия традиционных изысков для гурманов кухни ГУЛАГа растворенный куб Oxo, несколько несвежих ломтиков тостов и немного кукурузных хлопьев кажутся подходящей неудовлетворительной заменой.

6:30 утра: Робко возвращайтесь на кухню. Судя по всему, желудки 21 века не такие выносливые, как те, что выращивали на российском Кавказе 100 лет назад. Два яйца-пашот позже, и я ожил и рвелся, чтобы приступить к работе.

7:00: Я включаю ноутбук и начинаю исследование жизни Солженицына. Человек, который мог бы сделать рабочее время Маргарет Тэтчер похожим на рабочее время Гомера Симпсона, автор по-прежнему лихорадочно копошился над своими блокнотами более 14 часов в день в свои 80 — несмотря на острые проблемы с позвоночником, из-за которых он не мог ходить.

10:00: Время для (не очень) легкого чтения 581-страничного романа Солженицына «В круге первом». Когда ему было 10 лет, Солженицын прочитал полностью «Войну и мир» и решил, что напишет эквивалентную сагу о русской революции. В конце жизни он работал над 20-томной эпопеей, примерно в четыре раза длиннее, чем у Толстого, под названием «Красное колесо».

10.03: Немного отвлекся, проверяю свою ленту в Facebook. Рассматривая праздничные снимки подруги на Майорке с ее новым парнем, я чувствую укол вины.Одобрил бы Солженицын мой беспричинный интерес к таким легкомысленным делам? Думаю, нет.

Когда автор впервые начал отношения со своей женой в университете, это было с оговоркой, что их встречи должны длиться всего час и происходить после закрытия библиотек в 22:00. Даже во время этих мимолетных любовных свиданий он просил ее расспросить его о свиданиях по истории.

Позже Солженицын завязал страстный роман с блестящим математиком Ольгой Ладыженской, но роман закончился, когда он решил, что секс отвлекает его от писательской деятельности.Я старательно открываю Хронологию истории Советского Союза Би-би-си.

11:00: После изгнания из СССР в 1974 году Солженицын попал в добровольное заключение в США. Он уединился, чтобы спокойно работать и начал отшельническое существование в бревенчатой ​​хижине глубоко в горах Вермонта. Окружив себя российскими тюремными архивами и забором из колючей проволоки, Солженицын приказал владельцам магазинов в ближайшем селе поставить на окна таблички, предупреждающие журналистов: «НИКАКИХ направлений к Солженицыным.”

Я прогуливаюсь по магазинам. Улыбнувшись и кивнув почтальону, я быстро осознал свою ошибку и надел пару темных очков, чтобы восстановить свое прикрытие. Солженицын не улыбался незнакомцам.

14:00: Вернувшись к своему столу, я пытаюсь вспомнить отрывки из того, что я читал о биографии автора.

Солженицын выработал уникальный метод письма в тюремные годы: он набрасывал строки для своих будущих романов на клочках бумаги, запоминал слова и затем быстро сжигал их, прежде чем они были обнаружены.Я записываю то, что могу вспомнить, на стикере, беру спичку и начинаю кремировать свою все еще липкую записку. К тому времени, как последний флуоресцентный розовый слайс свернулся в пепел, я забыл забавный факт о Солженицыне. Возвращаясь к Википедии, это…

18:00: Мой рабочий день наконец закончился, осталось как раз достаточно времени, чтобы насладиться заслуженным ужином (остаток бульона из бульона из кубиков и еще немного черствого хлеба) и все еще лечь в постель к 19:00. в соответствии с семейными часами Солженицыных.

19:00: Прежде чем уложиться, я кладу рядом с подушкой пару вязальных спиц (на случай нежелательного ночного стука в дверь).Многие годы Солженицын спал с вилами возле своей кровати. Через год после того, как ему была присуждена Нобелевская премия по литературе, КГБ попытался убить писателя, устроив ему удар в спину отравленной иглой. Хотя, конечно же, у меня дома в сонном Уилтшире нет российских агентов…

Умер российский писатель ГУЛАГа Солженицын | Мировые новости

Лауреат Нобелевской премии русский писатель и диссидент Александр Солженицын, проливший свет на жестокие лагеря советского ГУЛАГа, скончался в возрасте 89 лет, и в понедельник была вознесена дань уважения всему миру.

Позже его можно было узнать по распущенной бороде и аскетичному платью. Он несколько лет был хилым и умер от сердечной недостаточности поздно вечером в воскресенье, сообщил его сын Степан со ссылкой на информационное агентство ИТАР-ТАСС.

Последний лидер Советского Союза Михаил Горбачев сказал, что Солженицын помог подорвать сталинизм, изменив взгляды миллионов своими произведениями.

Солженицын получил Нобелевскую премию по литературе в 1970 году за ужасающие подробности советских трудовых лагерей, в которых он провел восемь лет с 1945 года.

Он одержимо трудился, чтобы раскрыть самые темные секреты сталинского правления, и его работа в конечном итоге нанесла сокрушительный удар по авторитету Советского Союза.

В 1974 году он был выслан за антисоветские взгляды.

Президент России Дмитрий Медведев и премьер-министр Владимир Путин направили семье свои соболезнования, а государственное телевидение в понедельник посвятило большую часть своих программ новостей о его кончине.

Его вдова Наталья, издающая полное собрание его сочинений, рассказала «Эху Москвы», что писатель прожил «трудную, но счастливую жизнь».

Горбачев сказал, что имя Солженицына войдет в историю России.

«До конца своих дней он боролся за Россию не только за то, чтобы уйти от ее тоталитарного прошлого, но и за достойное будущее, чтобы стать по-настоящему свободным и свободным. демократическая страна. Мы многим ему обязаны », — сказал Горбачев агентству« Интерфакс ».

« Как и миллионы граждан, Солженицын пережил тяжелые времена. Он был одним из первых, кто заговорил о бесчеловечном сталинском режиме и о людях, которые пережили его, но не были сломлены », — сказал Горбачев.

Солженицын сыграл ключевую роль в подрыве тоталитарного режима Иосифа Сталина, сказал Горбачев. Его произведения «изменили сознание миллионов людей».

Президент Франции Николя Саркози почтил Солженицына как «одного из величайших совестей России 20 века».

«Его непримиримость, его идеалы и его долгая, насыщенная событиями жизнь делают Солженицына героем романа, наследником Достоевского. Он принадлежит к пантеону мировой истории. Я отдаю дань его памяти», — сказал Саркози.

Солженицын родился в 1918 году в Кисловодске на Кавказе в период кровавых последствий русской революции. Изначально он был лояльным коммунистом.

Но он был приговорен к восьми годам лагерей в 1945 году за критику Сталина в письме другу, и ему пришлось пережить рак и покушение КГБ.

Освободили в феврале 1953 года, за несколько недель до смерти Сталина. Он провел еще три года во внутренней ссылке в Советской республике Казахстан, прежде чем вернуться в Россию в качестве школьного учителя.

Он ворвался в мир литературы в 1962 году с Один день из жизни Ивана Денисовича .

Опубликованный с официального одобрения во время оттепели при преемнике Сталина Никите Хрущеве, он описывает мир исправительно-трудовых лагерей.

После публикации в журнале «Новый мир» сразу разошлись два последующих выпуска общим тиражом 850 000 экземпляров.

Cancer Ward и The First Circle последовали, оба появились на английском языке в 1968 году.

В условиях репрессий со стороны преемника Хрущева Леонида Брежнева его произведения были запрещены, и русские могли читать его тексты только в подпольных изданиях.

В 1970 году он был удостоен Нобелевской премии, но отказался ехать, чтобы получить ее, опасаясь, что ему не разрешат вернуться домой.

К тому времени Солженицын жертвовал всем ради своего массивного портрета лагерей Архипелаг ГУЛАГ , тайно собирая информацию от 227 бывших заключенных.

Власти обнаружили рукописи книги, и в 1974 году Солженицын был выслан руководителем КГБ Юрием Андроповым.

Побывав в Швейцарии, он переехал в отдаленную деревню в Вермонте, США, где посвятил себя циклу «Красное колесо », вымышленной истории накануне революции.

Мир теперь открыл Солженицына, который очень критически относился к западным образам жизни и призывал к нравственному обновлению, основанному на христианских ценностях.

Его впечатляющее возвращение на родину в 1994 году оказалось чем-то вроде анти-кульминационного момента. Новая Россия была для Солженицына столь же чуждой, как и Соединенные Штаты, и он поделился этим открытием со зрителями в мрачных выступлениях по телевидению.

В июне прошлого года Путин вручил Солженицыну Государственную премию, высшую награду России, высоко оценив его преданность «отечеству» на пышной церемонии в Кремле.

Солженицын имел неоднозначные отношения с Кремлем, восхваляя Путина за возрождение величия России, но также критикуя власти за подавление демократических свобод.

.