Что сказать мне о жизни бродский: Иосиф Бродский — Я входил вместо дикого зверя в клетку: читать стих, текст стихотворения полностью
Иосиф Бродский — Я входил вместо дикого зверя в клетку: читать стих, текст стихотворения полностью
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Анализ стихотворения «Я входил вместо дикого зверя в клетку» Бродского
И. Бродский считается одним из самых противоречивых поэтов современности. Не утихают споры по поводу значения и общей оценки его творчества. В этом плане большую ценность имеет собственное мнение поэта, высказанное им в стихотворении «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» (1980 г.), написанное накануне своего сорокалетия. Само произведение вызвало множество прямо противоположных мнений. Восторженные поклонники считают его блестящей самооценкой Бродского. Критики в первую очередь указывают на чрезмерное самомнение поэта и преувеличенное описание своего мученичества. Сам Бродский высоко оценивал это стихотворение и любил его цитировать.
Поэт с высоты прожитых лет рассматривает свою жизнь. Он сознательно обращает внимание читателей на то, что уже в юности пострадал за свои убеждения («входил в клетку»). Следует отметить, что недолгое заключение Бродского за тунеядство вряд ли стоит считать образцом страданий. Деревенская ссылка также не делает из него мученика (субъективное мнение автора анализа —
Автор действительно многое повидал в жизни. Он работал матросом, принимал участие в длительных геологических экспедициях («трижды тонул», «дважды бывал распорот»). Богатейшие впечатления дают Бродскому право заявить, что он познал все, что только можно. Он подчеркивает это фразой: «не пил только сухую воду». Неоднократные принудительные помещения поэта в психиатрические заведения, конечно же, сильно повлияли на его резко отрицательное отношение к советской власти. Он привык видеть во всем «вороненый зрачок конвоя», которые проник даже в его сны.
Бродский переходит к своей вынужденной эмиграции. Он считает, что из людей, которые под давлением власти отреклись от него, «можно составить город». Слишком патетически звучит фраза: «жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок». Благодаря оказанной поддержке Бродский очень быстро достигнул за границей обеспеченного положения и никак не мог пожаловаться на голод.
Поэт с гордостью заявляет, что никакие испытания не могли сломить его независимый дух («позволял… все звуки, помимо воя»). Постоянная борьба отняла у него много жизненных сил, поэтому он «перешел на шепот». Тем не менее Бродский благодарен своей непростой судьбе, она сделала его сильнее и мужественнее. Поэта невозможно заставить отказаться от своего независимого творчества. Это под силу только смерти («пока… рот не забили глиной»).
Бродский — Я входил вместо дикого зверя в клетку (чит. автор)
При жизни Иосифу Бродскому редко удавалось прочитать беспристрастное слово о своем творчестве – судьба бросала слишком яркий отсвет на его тексты. В «самиздате», в эмигрантских изданиях, а с началом «перестройки» и в России появилось несколько весьма интересных статей, но осмысление творчества Бродского в целом – дело будущего…и весьма сложное дело. Его ироническая, насквозь противоречивая поэзия не укладывается ни в какие концепции.Но стихи Бродского спорят с автором: есть, есть кое-что, кроме отчаяния и неврастении…
Даже самые мрачные и холодные тексты Бродского очень утешительны. Об одиночестве, отчаянии и безысходности он говорит с таким жаром, какого не достигал ни один его современник в стихах о счастливой любви и братском соединении с людьми.
Иосиф Бродский. Я входил вместо дикого зверя в клетку…
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
24 мая 1980
Бродский Иосиф Александрович (24 мая 1940, Ленинград — 28 января 1996, Нью-Йорк), русский поэт, прозаик, эссеист, переводчик, автор пьес; писал также на английском языке. В 1972 эмигрировал в США. В стихах (сборники «Остановка в пустыне», 1967, «Конец прекрасной эпохи», «Часть речи», оба 1972, «Урания», 1987) осмысление мира как единого метафизического и культурного целого. Отличительные черты стиля — жёсткость и скрытая патетика, ирония и надлом (ранний Бродский), медитативность, реализуемая через обращение к усложнённым ассоциативным образам, культурным реминисценциям (иногда приводящее к герметичности поэтического пространства). Эссе, рассказы, пьесы, переводы. Нобелевская премия (1987), кавалер ордена Почётного легиона (1987), обладатель Оксфордской премии Honori Causa.
«Что сказать мне о жизни…»
80 лет назад родился Иосиф Бродский
Иосиф Бродский© AFP
В одном из самых известных стихотворений Бродского, которого советская власть в 1964 г. признает «тунеядцем», а Нобелевский комитет в 1987 г. удостоит самой престижной премии по литературе, сойдутся все основные мотивы его поэзии – Бог и человек, пространство и время, все нити его жизни – поэт и толпа («обедал черт знает с кем во фраке»), одиночество («из забывших меня можно составить город»), испытания («трижды тонул, дважды бывал распорот»), родина («я слонялся в степях, помнящих вопли гунна») и изгнание («жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок»).
Пройдя через психушку и ссылку («Я входил вместо дикого зверя в клетку, / выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке…»), он сумеет сохранить себя и останется несломленным:
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот.
И затем сам себе задаст вопрос:
Что сказать мне о жизни?
И сам на него ответит:
Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Стихотворение «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» он напишет 24 мая 1980 г. В этот день ему исполнилось всего лишь 40.
«Рот забили глиной» 28 января 1996 г. Когда ему еще не исполнилось 56.
Полторы комнаты
Он родился в Ленинграде за год до войны в самой обычной еврейской семье Александра Бродского и Марии Вольперт.
Отец ушел на фронт, воевал под Новороссийском, участвовал в прорыве блокады родного города. Он был фотокорреспондентом, дослужился до капитана Военно-морского флота СССР. После войны работал в фотолаборатории Центрального военного музея, сотрудничал с ленинградскими газетами. Мать после тяжелейшей блокадной зимы 1941–1942 гг. выехала с сыном в эвакуацию в Череповец. Она знала немецкий, работала переводчиком в лагере для военнопленных, после войны – бухгалтером.
В 1955 г. семья переехала в известный каждому ленинградцу дом Мурузи, где получила «полторы комнаты». Здесь Иосиф проживет вплоть до своего отъезда в Соединенные Штаты в 1972 г. Эти «полторы комнаты» в эссе, которое он напишет в 1986 г. и которое так и назовет – «Полторы комнаты», станут символом жизни родителей, жизни с родителями, юности, прошедшей в Ленинграде:
Я родился и вырос в балтийских болотах, подле
серых цинковых волн, всегда набегавших по две,
и отсюда – все рифмы, отсюда тот блеклый голос,
вьющийся между ними, как мокрый волос,
если вьется вообще…
Подростком любил флот, испытывал к нему, как он однажды выразится, «замечательные чувства». И даже после седьмого класса пытался поступить в Балтийского училище, где готовили подводников. Сдал экзамены, прошел медкомиссию, но его не взяли. Когда выяснили, что с «пятым пунктом» не все в порядке, решили, что под водой такие не нужны. Может быть, это было и к лучшему, он вернулся в школу, а когда все опротивело, бросил и пошел работать фрезеровщиком на ленинградский завод «Арсенал». Но и там долго не задержался. Возникла идея – Бродский называл ее «нормальной идеей еврейского мальчика» – стать врачом. Когда идея выгорела, с геологическими экспедициями – брали рабочим – побывал на Белом море, в Восточной Сибири и Якутии. А потом случился нервный срыв, и ему разрешили вернуться в Ленинград.
И в экспедициях, и дома он читал взахлеб все, что попадалось под руку: от Бергсона и Селина, выходивших в СССР до войны, до только что вышедших Бабеля и Платонова; от «Волшебной горы» Манна до эпопеи Пруста; от французских поэтов в переводах Лившица до американских – в переводах Зенкевича и Кашкина. К американским поэтам сохранит любовь на всю жизнь, об Одене будет говорить как о гениальном поэте.
Однажды прочитав стихи Бориса Слуцкого, стал сочинять сам, сошелся накоротке с Евгением Рейном (который познакомит его с Анной Ахматовой), Анатолием Найманом (который станет ее литературным секретарем), Дмитрием Бобышевым (к которому уйдет его любимая женщина Мария Басманова).
После выступления на «турнире поэтов» в 1960 г., где он прочитал стихи «Еврейское кладбище» («Еврейское кладбище около Ленинграда. / Кривой забор из гнилой фанеры.») и «Стихи под эпиграфом» («Каждый пред Богом / наг. / Жалок, / наг / и убог. / В каждой музыке / Бах, / В каждом из нас / Бог»), по городу пошел слух: появился гениальный поэт. Что вскоре подтвердят и другие его сочинения – поэма «Шествие», стихотворения «Рождественский романс», «Бессмертия у смерти не прошу…» и другие.
«Встать! Суд идет!»
За годы существования советской власти эту сакраментальную фразу слышали миллионы людей. Бродский услышал ее 18 февраля 1964 г. в народном суде района, названного в честь основателя ВЧК Дзержинского. По иронии судьбы суд находился неподалеку от дома, где в XIX в. располагалось Третье отделение шефа жандармов Бенкендорфа – вот такая неприхотливая связь времен.
Судья Савельева с двумя «кивалами» (так называли народных заседателей в судах, которые на вопрос судьи, согласны ли они с приговором, кивали головами, понимая, что от них ничего не зависит) заняли свои места, секретарь суда объявила: «Встать! Суд идет!»
На скамью подсудимых Бродского посадил мелкий жулик Яков Лернер, опубликовавший 29 ноября 1963 г. в газете «Вечерний Ленинград» статью «Окололитературный трутень» (в 1973 г. он сам сядет на скамью подсудимых за свои мошеннические дела). Собственно говоря, это была не статья, а донос, который появился после призыва ЦК усилить борьбу с теми «молодыми, политически незрелыми» литераторами, кто разучился «радоваться героическим свершениям народа». В Москве аукнулось, в Ленинграде откликнулось, перст судьбы указал на «формалиста» Бродского. Но если столица ограничилась лишь «идейными проработками», то Ленинград всегда хотел быть «святее Папы Римского». «Бдящим» весьма кстати под руку подвернулся Лернер.
В середине 1950-х завхоз Ленинградского технологического института писал доносы на студентов Рейна, Наймана и Бобышева, но в те времена все обошлось малой кровью (Рейн вынужден был перевестись в другой институт). В середине 1960-х завхоз института «Гипрошахт» отыгрался на их друге.
Здесь в один узел сошлись несколько нитей. Бродский был евреем – Лернер стремился от своего еврейства отмежеваться. Бродский не имел постоянного места работы – Лернер руководил народной дружиной, которая помогала милиции вылавливать «тунеядцев» в соответствии с недавно принятым указом «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни» (подобные «лица» клеймили как бездельников, тунеядцев, паразитов). Не сумевший сделать карьеру завхоз решил, что настал его звездный час.
На втором заседании суда 13 марта 1964 г. судья Савельева огласила приговор: выселить из города Ленинграда сроком на пять лет в Архангельскую область.
Справки о договорах с издательствами и ходатайства членов Союза писателей СССР не помогли. Суд принял во внимание показания тех свидетелей, которые стихов Бродского не читали и с самим поэтом знакомы не были, зато вынес частное определение в отношении членов Ленинградского отделения СП Грудининой, Эткинда и Адмони, пытавшихся «представить в суде его пошлые и безыдейные стихи как талантливое творчество, а самого Бродского – как непризнанного гения, что свидетельствует об отсутствии у них идейной зоркости и партийной принципиальности».
Между двумя заседаниями Иосиф провел три недели в психиатрической больнице, так называемой «Пряжке», куда его направил гуманный советский суд для проведения принудительной судебно-психиатрической экспертизы. После ночных погружений в ледяную ванну, обертывания в мокрую простыню и обогревания возле жаркой батареи экспертиза заключила, что подсудимый, несмотря на «психопатические черты», трудоспособен и к нему могут быть применены «меры административного порядка».
В этом процессе были четыре основные фигуры, и все они по стечению обстоятельств были евреями: еврея-поэта Иосифа Бродского судили по доносу еврея-афериста Якова Лернера, еврей-профессор Ефим Эткинд выступал в качестве свидетеля защиты, еврейка – журналистка и прозаик Фрида Вигдорова вела стенографическую запись этого позорного процесса.
Запись Вигдоровой ушла в самиздат, оттуда на Запад – ее опубликовали влиятельные литературные издания Figaro Litteraire, Encounter и передавали по Би-би-си. После чего за Бродского вступилось Европейское содружество писателей и поднял свой голос в его защиту друг Советского Союза Жан-Поль Сартр. С мировым общественным мнением и тем более с другом, влиятельным на Западе писателем и философом, решили не ссориться. Прислушались и к Чуковскому, Маршаку, Шостаковичу, Паустовскому, Твардовскому и другим советским авторитетам, чье внимание к судьбе Бродского привлекли Лидия Чуковская и Фрида Вигдорова. После полутора лет жизни в деревне Норенская Бродский вернулся в Ленинград.
«Конец прекрасной эпохи»
Иосиф Бродский и советская власть были несовместны, как гений и злодейство. Власть хотела, чтобы все пели хором – в хоре. Бродский никогда не хотел быть в хоре – с хором. Всегда был голосом из хора, голосом вне хора, отличным от других, поэтому всегда слышимым и явственно различаемым на фоне других.
Он был инакочувствующим и инакомыслящим, но правозащитником или диссидентом (в широком смысле этого слова) не был – был поэтом и отстаивал свое право писать так, как чувствует и думает, писать инако. Не советские или антисоветские стихи – так или иначе конъюнктурные, вызванные определенным, а потому временным политическим моментом, а стихи вечные – о любви и смерти, о человеке во времени и пространстве и его отношениях с Богом и миром.
Однако не следует думать, что Бродский только и делал, что размышлял о высоком. Будучи человеком высокой культуры, он не пренебрегал и «низом». И ничто человеческое ему не было чуждо – ни общение с друзьями, ни ухаживание за хорошенькими женщинами, ни употребление крепких напитков, крепких слов и не менее крепких выражений: и в быту, и в стихах – ко времени и к месту.
В 1968 г. англичане хотели пригласить Бродского на международный поэтический фестиваль «Poetry International» и направили приглашение в советское посольство. «Такого поэта в СССР не существует», – ответило посольство, транслируя официальное мнение советского государства.
Но Бродский все же вопреки официальному мнению Москвы существовал: в 1970 г. в Издательстве им. Чехова в Нью-Йорке вышла книга «Остановка в пустыне», в которую вошли стихи, написанные в ссылке и на воле, поэмы «Исаак и Авраам», «Горбунов и Горчаков» и четыре перевода из Джона Донна. Основную часть рукописи вывез американский профессор и переводчик его стихов Джордж Клайн. Если бы рукопись обнаружили на границе, Клайн рисковал в дальнейшем недопуском в страну, Бродский – обретенной свободой. После истории с «Доктором Живаго» Пастернака, после процесса Синявского и Даниэля передачу рукописей на Запад приравнивали чуть ли не «к предательству родины». На которой его не печатали – из написанного в ссылке и на воле в печати появилось всего лишь четыре стихотворения: «Я обнял эти плечи и взглянул», «Обоз», «Памяти Т. С. Элиота» «В деревне бог живет не по углам». Еще несколько было опубликовано в детских журналах. Изредка появлялись переводы. Только в «Гранях», «Посеве» и других эмигрантских изданиях он был желанным автором.
Все же в 1965 г. сделал попытку издать книгу в Ленинграде – сдал в местное отделение издательства «Советский писатель» рукопись стихов под названием «Зимняя почта (стихи 1962–1965)». Несмотря на внутренние положительные рецензии, писал друг поэта Яков Гордин, судьба книги решалась не в издательстве, а в обкоме и КГБ.
Стихи вновь уходили в самиздат, из самиздата самыми разными путями просачивались на Запад. В переводах печатались на английском, польском и других языках. В 1971 г. его избрали членом Баварской академии изящных искусств. Это была уже международная известность. Иностранные корреспонденты берут у него интервью, с ним ищут встреч ученые-слависты, приезжающие в СССР. Но у себя в стране он был известен только тем читателям, кому был доступен сам- и тамиздат. «Система» исключила его из себя, хотя он исключил себя из нее значительно раньше.
В декабре 1969 г. он пишет стихотворение «Конец прекрасной эпохи». В «грустных краях» «жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав, к сожалению, трудно». Когда в газетах в разделе «Из зала суда» всегда пишут одно и то же: «Приговор приведен в исполнение», стоишь перед выбором – либо «пулю в висок», либо дернуть отсюда.
«Дернуть» помогла сама система. В начале мая 1972 г. его вызвали в ОВИР. Любезный полковник жестко поставил перед выбором: либо эмиграция, либо «горячие денечки» – тюрьма и психушка. Но через эти «университеты» он уже проходил – «образования» хватило на всю жизнь.
Власть, как правило, оформляла разрешение на выезд от трех месяцев до года. Он получил визу меньше чем за три недели. Режим хотел как можно скорее избавиться от не вписывавшегося в советскую действительность Бродского – такой поэт стране был не нужен.
«Прекрасная советская эпоха» закончилась 25 декабря 1991 г. Для Бродского это случилось тридцатью годами раньше – 4 июня 1972 г., когда самолет с поэтом на борту взял курс Ленинград – Вена. Из Вены вместе со своим другом Карлом Проффером, владельцем издательства «Ардис», Иосиф вылетел в США.
Другие берега, другая жизнь – на берегах Гудзона он себя чувствовал лучше, чем на берегах Невы. Вспоминая о прожитых в России годах, Бродский заметит: «На моей родине гражданин может быть только рабом или врагом. Я не был ни тем ни другим. Так как власти не знали, что делать с этой третьей категорией, они меня выслали».
«Может ли тунеядец стать лауреатом Нобелевской премии?»
В конце 1980-х по Москве гулял такой анекдот. Армянское радио спрашивают: «Может ли тунеядец стать лауреатом Нобелевской премии?» Армянское радио отвечает: «Может, если тунеядец – Бродский».
Бывшему советскому «тунеядцу», профессору нескольких престижных американских вузов, читавшему лекции в лучших университетах мира, поэту, эссеисту, драматургу и переводчику Иосифу Бродскому Нобелевская премия – самая престижна премия по литературе – была присуждена в 1987 г. «за всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью».
О присуждении премии он узнал в Лондоне, в обычном китайском ресторанчике, за ланчем, выпивая и закусывая с автором шпионских романов Джоном Ле Kappe, болтая, как вспоминал Ле Карре, «о девушках, о жизни, обо всем».
О премии объявляют в октябре. И сразу же весть о новых лауреатах разносится по всему миру. В Москве реакция «на Бродского» была сдержанной: шел второй год перестройки, но, несмотря на гласность, многие партийные функционеры пребывали в растерянности – границы того, что можно, а что нельзя, не были четко прописаны. Заметку о присуждении премии 8 ноября напечатали только независимые «Московские новости». Но уже в декабре «Новый мир» опубликовал составленную поэтом и сотрудником журнала Олегом Чухонцевым подборку стихов нобелевского лауреата, в которую вошли «Письма римскому другу» и другие стихотворения. Номер исчез из киосков мгновенно, как в далеком 1962 г. смели номер с повестью Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
6 декабря Иосиф Бродский прилетел в Стокгольм. Восьмого в здании Шведской королевской академии прочитал Нобелевскую лекцию. Десятого в ратуше король Швеции Карл XVI Густав вручил поэту диплом, медаль и документ, подтверждающий получение денежной премии, которая в 1987 г. составила 340 тыс. долл. После вручения премии написал английскому философу Исайе Берлину: «После речи в Академии – салют в честь моей милости в стокгольмском небе. От всего этого чувствуешь себя лгуном, жуликом, узурпатором, подлой, неискренней скотиной… С другой стороны, для человека, родившегося в Петербурге, обедать со шведским королем в его дворце – переживание в известной мере пикантное… Меня не оставляло некое смутное ощущение исторической логики происходящего».
В интервью литературоведу Валентине Полухиной сказал: «В моем лице победили как минимум пятеро. Это Мандельштам, Ахматова, Цветаева, Оден и Фрост. Без них я бы не состоялся как писатель, как поэт. Без них я был бы гораздо мельче. Они мои – ну, если хотите, „менторы“. „Ментор“ – это не то слово, они ведь дали мне больше: как поэту они дали мне жизнь. Поэтому их тени всегда со мной».
Из Нобелевской лекции приведу всего лишь одну цитату: «Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего, для человека, зашедшего в предпочтении этом довольно далеко – и в частности от родины, ибо лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии, – оказаться внезапно на этой трибуне – большая неловкость и испытание».
«Век скоро кончится, но раньше кончусь я»
Он «кончился», как и предсказывал, раньше, чем кончился век.
Лев Лосев, поэт, литературовед и эссеист, автор книги о своем друге, вышедшей в 2006 г. в московском издательстве «Молодая гвардия» в серии ЖЗЛ, рассказывает: «Вечером в субботу, 27 января 1996 г., он набил свой видавший виды портфель рукописями и книгами, чтобы завтра взять с собой в Саут-Хедли. В понедельник начинался весенний семестр. Пожелав жене спокойной ночи, он сказал, что ему нужно еще поработать, и поднялся к себе в кабинет. Там она и обнаружила его утром – на полу. Он был полностью одет. На письменном столе рядом с очками лежала раскрытая книга – двуязычное издание греческих эпиграмм. В вестернах, любимых им за „мгновенную справедливость“, о такой смерти говорят одобрительно: „Не died with his boots on“ („Умер в сапогах“). Сердце, по мнению медиков, остановилось внезапно».
Его похоронили на старинном кладбище Сан-Микеле в Венеции, в городе, который он любил так же, как и Ленинград, в котором родился.
Лосев пишет: «Сюзан Зонтаг заметила, что Венеция – идеальное место для могилы Бродского, поскольку Венеция нигде. „Нигде“ – это тот же обратный адрес, который Бродский дает в начале одного из своих самых прекрасных лирических стихотворений: „Ниоткуда с любовью…“».
Часть речи
О себе Бродский не раз говорил: «Я – еврей, русский поэт и американский гражданин».
В середине 1970-х он напишет цикл стихотворений «Часть речи», одно из них заканчивалась так:
От всего человека вам остается часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.
«Часть речи», которая осталась нам от Иосифа Бродского – еврея, русского поэта и американского гражданина, – переоценить трудно: это уникальное явление мировой культуры.
Геннадий ЕВГРАФОВ
Мгновения прожитой жизни »
Материалы к фотовыставке М.И. Мильчика, посвященной жизни Иосифа Бродского в Коношском районе
Родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. Мать — Мария Моисеевна, бухгалтер; отец — Александр Иванович, фотожурналист, во время Великой Отечественной войны — корреспондент на Ленинградском фронте. В эти годы семья живет в эвакуации в Череповце, откуда возвращается в родной город в 1944-м. Окончив восемь классов, Иосиф идет работать на завод. В 1963-м году, когда над головой молодого поэта начали сгущаться тучи, он писал: «Я работаю с пятнадцати лет. Я имею профессии фрезеровщика, техника-геофизика, кочегара. Я работал в геологических партиях в Якутии, на Беломорском побережье, на Тянь-Шане, в Казахстане».
Первые стихи Бродский написал в 1957 году, а с начала 1960-х увлекся поэтическими переводами с польского и английского языков. Его оригинальные стихи, ходившие по рукам, популярность среди молодежи, независимость поведения и суждений, свободное общение с деятелями западной культуры, приезжавшими в Ленинград, вызывали все большее раздражение партийных властей. В конце ноября 1963 года, с момента выхода в «Вечернем Ленинграде» клеветнического фельетона «Окололитературный трутень», начинается травля поэта. 13 февраля 1964 года он арестован, а уже 13 марта районный суд Ленинграда на показательном процессе приговорил Бродского к пяти годам принудительных работ по заранее сфабрикованному обвинению в тунеядстве. Он сослан в деревню Норенская Коношского района Архангельской области. Там, в совхозе, он проработал до сентября следующего года, когда был досрочно освобожден благодаря вмешательству видных деятелей отечественной и мировой культуры. В деревню к Бродскому приезжали родители и его многочисленные друзья — теперь известные литераторы Я. Гордин, Е. Рейн, А. Найман, И. Ефимов, К. Азадовский, М. Мейлах и другие. Запись процесса, тайно сделанная писательницей Ф. Вигдоровой, сделала этот суд широко известным. Его заданность и предвзятость становились очевидными для всех, кому довелось читать стенограмму.
Несмотря на несправедливость, на насилие, учиненное над поэтом, он, живя в деревне, смог проникнуться красотой неяркой северной природы и написать множество прекрасных лирических стихов, среди которых такие, как «Стихи на смерть Т. С. Элиота», «Новые стансы к Августе», входят в число лучшего из написанного им. По творческой продуктивности этот период его жизни можно сравнить с Болдинской осенью и ссылкой в Михайловское Пушкина. По существу, именно в Норенской и завершилось формирование Бродского как крупнейшего русского поэта второй половины XX века. Нужно было уже тогда обладать огромной уверенностью в своем предназначении, чтобы еще в Архангельской пересыльной тюрьме написать такие строки:
Сияние русского ямба
упорней — и жарче огня,
как самая лучшая лампа,
в ночи освещает меня.
Через много лет, в Америке, поэт вдруг с печалью вспомнит Норенскую:
Ты забыла деревню, затерянную в болотах
залесенной губернии, где чучел на огородах
отродясь не держат — не те там злаки,
и дорогой тоже все гати да буераки.
Баба Настя, поди, померла, и Пестерев жив едва ли,
а как жив, то пьяный сидит в подвале
либо ладит из спинки нашей кровати что-то,
говорят, калитку, не то ворота.
А зимой там колют дрова и сидят на репе,
и звезда моргает от дыма в морозном небе.
И не в ситцах в окне невеста, а праздник пыли
да пустое место, где мы любили.
4 июня 1972 года Иосиф Бродский был вынужден покинуть Россию. Его письмо, обращенное к Брежневу, с просьбой позволить ему остаться в отечественной литературе хотя бы в качестве переводчика, осталось без ответа.
Бродский поселился в Соединенных Штатах, где вскоре становится профессором Мичиганского, Нью-Йоркского и других университетов страны. Он много ездит по миру, подолгу живет в Лондоне, Стокгольме, Париже, но самым любимым местом на земле становится Венеция, которой посвящено много прекрасных стихов и замечательный прозаический очерк «Набережная Неисцелимых», написанный, как и многие другие, по преимуществу прозаические произведения, по-английски. После Владимира Набокова Бродский второй русский литератор, который стал писать на английском как на родном. Он, как никто другой, много сделал для сближения англоязычной и русской литератур и этим достойно продолжил традицию отечественной культуры, прерванную в годы Советской власти.
В 1987 году Бродскому присуждена Нобелевская премия по литературе. После И. Бунина, Б. Пастернака, М. Шолохова и А. Солженицына, он стал ее пятым русским лауреатом.
Бродский пристально следил за изменениями, происходившими в России, радовался обретению ею свободы, однако, несмотря на многочисленные приглашения, так и не решился приехать. Ему казалось невозможным приехать на родину гостем, он боялся неизбежного в этом случае шума вокруг себя, мечтал приехать в родной город инкогнито…
28 января 1996 года Бродского не стало. Его похоронили в Венеции — городе на воде, чем-то напоминавшем ему родной Ленинград-Петербург. Еще в 1980-м году, в день своего рождения, он, как бы подводя итог своей жизни, вспоминал и годы архангельской ссылки:
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнания, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Так в географию Иосифа Бродского наряду с Ленинградом, Венецией, Нью-Йорком и другими знаменитыми местами на земле вписалась и маленькая деревня Норенская, природа и люди которой оказались важной вехой на жизненном пути лауреата Нобелевской премии.
М.И.Мильчик
Председатель правления фонда содействия созданиия литературного музея Иосифа Бродского в Санкт-Петербурге, член Федерального Совета по сохранению культурного наследия при Министерстве культуры РФ.
Бродский-путешественник
Александр Генис: Каждая, пусть и не круглая дата, связанная с жизнью Бродского, – повод для беседы в наших программах о той или иной грани его таланта.
Сегодня в день рождения поэта мы поговорим о путешествиях Бродского и о том, как они отразились в его стихах и эссе. К этому нас подталкивают недавние академические исследования, рассматривающие самые разнообразные аспекты странствий поэта по миру. Однако любой разговор о Бродском надо начинать с ссылки на труд главного авторитета – Льва Лосева и его фундаментальную монографию «Иосиф Бродский». Вот что там говорится по этому вопросу:
«Вероятно, никто из русских писателей не путешествовал по свету так много, как Бродский. Возможно, среди его современников Евтушенко и Вознесенский посетили больше стран и городов, но поездки советских поэтов за рубеж – с оглядкой на полицейский режим, к которому предстоит возвращаться, совсем не то, что свободное передвижение из страны в страну человека частного, свободно владеющего английским и не слишком стесненного в средствах. С выступлениями Бродский исколесил североамериканский континент от Канады до полуострова Юкатан в Мексике. Он подолгу жил, обзаводясь кругом друзей, в Лондоне, Париже, Амстердаме, Стокгольме, Венеции, Риме. Он обладал способностью обживать новые города».
В одной рецензии Джон Апдайк назвал Бродского «хроническим туристом», но это не так, он был странствующим поэтом, и мир был его материалом.
Знаю (никоим образом не сравнивая) по собственному опыту, ибо мне удалось написать сотню путевых эссе, что странствия обращают рутину в экзотику, открывая нам третий глаз. Чужие, а значит, отстраненные будни пьянят и тревожат. Путнику, словно младенцу, не угрожает банальность, ведь мир и к нему обращается на еще незнакомом языке. Пишущий странник напоминает мясорубку: входит одно, выходит другое, мало похожее. С одной стороны, например, архитектура, с другой – стихи. Вот почему лучшая путевая проза – поэзия, и прежде всего та, что писал Бродский:
Ты не вернешься сюда, где, разбившись попарно,
Населенье гуляет на обмелевшем Арно.
…
Набережные напоминают оцепеневший поезд.
Дома стоят на земле, видимы лишь по пояс.
Попробуем расшифровать эти туго свернутые строки. Поэту не вернуться в этот город, потому что он бредет по времени, а город в нем, времени, застрял, и по реке Арно, обмелевшей от хода лет, никуда не уплывешь. Но если даже не нами сотворенная река замедлила свой бег под грузом осевшей истории, то что уже говорить о домах, вросших в рыхлую почву прошлого. Выстроившись вагонами вдоль рельсов речки, они застыли в пути, не доехав до забытой цели. В этой оцепеневшей сказке идти некуда, зато здесь можно гулять: взад-вперед, туда и обязательно обратно. Автору для этого, однако, не хватает пары. Какое отношение эта меланхолическая обстановка имеет к географии? Что делает эту литературу путевой?
Путешествие – опыт самопознания: физическое перемещение с духовными последствиями
Повод. Не впечатлениями дарит нас дорога, а состоянием. Путешествие – опыт самопознания: физическое перемещение с духовными последствиями. Встроив себя в пейзаж, автор его навсегда меняет – на уставшую реку, строй вошедших в нее фасадов и умелый, как в неспешном менуэте, парный парад горожан, собравшихся на предвечернее paseo. Говоря одним словом – Флоренция. Вот как, по моему представлению, тема путешествия разрешается в творчестве Бродского.
А что для вас, Соломон, значит путевая тема у Бродского.
Соломон Волков: Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо маленькое предисловие. Я хотел бы, чтобы наши слушатели понимали фундаментальную разницу в наших с вами темпераментах, в нашем с вами образе жизни. Вы заядлый, фанатичный, я бы даже сказал, путешественник, я на это ваше увлечение смотрю с некоторым изумлением. Должен сказать, что в своих генах я не ощущаю ни малейшего стремления к таким занятиям. Вы много писали об этом, вам действительно, я знаю, очень-очень все нравится, для вас это увлекательное каждый раз предприятие. Для меня любое путешествие – это мучение. Иногда, когда обстоятельства вынуждают по делу куда-то выехать, я сдаюсь, каждый раз, вернувшись, очень долго прихожу в себя.
Александр Генис: Соломон, я вас прерву, потому что я нашел более короткое определение для наших бесед – это диалог собаки с кошкой. Собака бегает повсюду, а кошка сидит дома. Но это не мешает нам найти общий язык, например, говоря о Бродском. Что для вас значит путевая тема у Бродского вне зависимости от того, нравится вам самому ездить куда-нибудь или нет?
Соломон Волков: Именно поэтому, что я к путешествиям отношусь, мягко говоря, негативно, я и у Бродского ищу ощущения, эмоции, сходные с моими. Бродский ведь был тоже заядлым путешественником, в этом смысле вы с ним схожи. Но с другой стороны, Бродский, как всякий большой человек, как любил говорить Уолт Уитмен о себе, в себе множества, то есть в Бродском можно найти цитаты, как, к примеру, у Александра Сергеевича Пушкина, на все случаи жизни, в том числе цитаты, противоречащие друг другу. Точно так же мы можем найти у Бродского и в стихах его, и в прозе, и в интервью восхваления путешествию, но, с другой стороны, можно найти и неудовольствие этим путешествием, сопротивление. Как раз эта сторона Бродского мне наиболее близка. Потому что в наших разговорах, большинство из которых вошло в мою книгу «Диалоги с Иосифом Бродским», были также неоднократные упоминания Бродского о том, что в сущности для него главное в путешествии – возвращение домой, в свой угол и в свою кровать. И этот сентимент Бродского мне как раз более всего и близок.
Александр Генис: Важно, каким ты вернулся. Путешествие напоминает классическую драму: в первом акте тебе все нравится, в третьем акте все оказывается не так, как ты думал, а в пятом – ты возвращаешься домой, но не таким, каким был.
Обложка книгиВ одной из новых книг, о которой мы обещали рассказать, очень подробно исследуется поэтика странствий у Бродского. Эта монография написана финской ученой, ее зовут Турома Санна, под руководством нашего соотечественника, профессора Колумбийского университета Бориса Гаспарова. Этот том называется «Бродский за границей. Империя, туризм, ностальгия». Это очень современное исследование, где объявленная тема разворачивается как в историческом, так и в политическом разрезе. Турома Санна помещает Бродского в контекст русских и европейских травелогов – от Афанасия Никитина до Мандельштама и Пастернака. И тут же на материале латиноамериканских и мексиканских путешествий Бродского изучает его творчество в остро актуальном постколониальном дискурсе. Но главное – она тщательно и обоснованно выстраивает эволюцию авторского образа: изгнанник, турист, путешественник.
Какая из этих трех ипостасей Бродского вам лично лучше всех знакома и важна?
Соломон Волков: Для меня из этих трех ипостасей, конечно же, самая важная – это изгнанник. Есть замечательное определение изгнанничества у Льва Лосева, о котором вы сказали в своем вступлении, человеке, который лучше всех знал и понимал Бродского как поэта. У него есть такое замечательное определение – «судьбы перемещенное лицо». Это он сказал о себе, но это можно сказать обо всех нас – и о вас, и обо мне, конечно же, это можно сказать и о Бродском. У Бродского ощущение одиночества, ощущение неприкаянности присутствовало с ранних лет. Я вспоминаю одно из его ранних стихотворений, вы, конечно, его помните:
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Замечательные стихи. Кажется, что они по личному поводу, но как всегда у Бродского, здесь можно найти отсылку к более широкому контексту. Потому что когда я читаю эту строчку «до смерти любить», то вспоминаю знаменитое высказывание Мандельштама о том, что поэтам уделяют очень много внимания: их любят, и это грозит им смертью. Вот это «до смерти любить» – это также наблюдение о месте и миссии поэта в России.
Когда Бродский стал судьбы перемещенным лицом, поселился в Соединенных Штатах, он получил, конечно, возможность путешествовать по миру, но у него обострилось это ощущение: ты никем и ничем не связан, никому не обязан. Это двойственное ощущение. С одной стороны, ты дышишь воздухом свободы, а с другой стороны, ты ощущаешь свою ненужность. Нужность поэта остро ощущается в России, а на Западе ты частное лицо, вот и все.
Нужность поэта остро ощущается в России, а на Западе ты частное лицо, вот и все
Александр Генис: Это то, о чем говорил Бродский, когда описывал демократию: демократия всех равняет. Можно сказать, как болото. В этом отношении его экзистенциальная позиция изгнанника совпадает с ролью поэта. У него есть замечательное выступление на тему «поэт и изгнание» – для него это важные категории. Но Турома Санна пишет о том, что постепенно тема изгнания отошла в сторону и заменилась темой туриста-путешественника, а именно джентльмена, который исследует чужой мир для того, чтобы лучше понять даже не его, а себя.
И в этом отношении крайне важную роль и в жизни, и в судьбе, и в творчестве Бродского играла Венеция. Турома Санна пишет о том, что мы привыкли считать Бродского поэтом, метафизиком времени, именно время для него главная категория. Но Бродский – поэт не только времени, но и пространства, особенно того, на котором проросло время и оставило свои заметные следы. Заметнее всего они в столице «карты Бродского» – в Венеции.
Мне рассказывал Алвис Херманис, мы разговаривали с ним в Риге несколько лет назад, о том, как впервые поехала в Венецию одна партийная делегация, куда случайно попала одна его коллега из театра. Когда она увидела Венецию, то заплакала от восторга, от счастья. Представляете, в советское время увидеть Венецию. Парторг группы, который путешествовал с ними, сказал: «Я понимаю, почему ты плачешь, потому что докатилась Венеция до такого состояния, что жалко на нее смотреть». Эти «шелковые лохмотья», как говорил Эзра Паунд о Венеции, как раз и привлекали Бродского.
В его путевом каноне центральное место занимает проза-поэма «Набережная неисцелимых». Поэт никогда не забывает метафор, и этот написанный на английском текст, как убедительно доказывает Турома, своего рода трансмутация русских стихов в английскую прозу. (Вспомним, например, сравнение колокольного звона Венеции с дребезжанием стеклянной посуды на подносе.)
В этом тексте есть одно знаменательное замечание, которое я хочу с вами подробно обсудить. Бродский называет Америку своим чистилищем, а Венецию – собственным вариантом рая. Как вам такая «божественная комедия» Бродского? И где же тогда прячется ад?
Соломон Волков: Да, это типичное для Бродского высказывание. Если комментировать это его заявление, то я бы процитировал Сартра, его знаменитое: «Ад – это другие». Мне кажется, что Бродский тоже бы с этим согласился. Путевые заметки Бродского, его эссе – много ли вы там найдете портретов современников Бродского, друзей Бродского, о которых бы он написал с чувством восхищения и какой-то необыкновенной близости? Если посмотреть на творчество Бродского целиком, то мне кажется, что всего, может быть, о двух личностях, крупнейших, потрясающих личностях он говорил с подлинным аффектом и преклонением. В России это была Анна Андреевна Ахматова, а на Западе – Уистен Оден, пожалуй, и все. Тени прошлого – да, сколько угодно, но друзей Бродского и в России, и на Западе он упоминает, говорит о них с симпатией, но никогда не с таким восхищением, влюбленностью, что тебе не кажется, что без них Бродского бы не было. В то время как без Ахматовой и без Одена действительно, может быть, мы не знали Бродского, каким он стал в итоге.
Александр Генис: Вы правы в том, что у Бродского кроме всего прочего была и мизантропия. При этом Довлатов сказал, что Бродский – единственный из всех знаменитых русских в Америке, который без конца помогал другим, в отличие, скажем, от Солженицына, который никогда нас не замечал. Действительно, он помогал и Довлатову, и Алешковскому, и Лосеву, и своим ленинградским друзьям. Так что мизантропия его была не универсальной.
Довлатов сказал, что Бродский – единственный из всех знаменитых русских в Америке, который без конца помогал другим, в отличие, скажем, от Солженицына, который никогда нас не замечал
Но я с вами не совсем согласен, ибо речь шла об особой географии, речь шла о «Божественной комедии». Если Америка – это чистилище, Венеция – это рай, то мы должны найти и ад. (Я тут вспомнил слова Оскара Уайльда, думаю, что Бродский тоже их знал. Его спросили: куда после смерти попадают хорошие американцы? Он сказал: «Как куда – в Париж». – «А плохие куда попадают?» Он сказал: «В Америку».) Но где же прячется ад в географии Бродского? Пусть это метафизическая география, но она для него вполне реальная. Я думаю, это условная Азия, которая в стихах Бродского – полюс зла. Это, кстати, то, за что он получил в связи с путевым эссе о Стамбуле, где, как говорит предание, он даже не стал останавливаться на ночь. Все, что он написал о Стамбуле, он вывел из головы, заметив «в этом городе зелень только на знамени пророка». У него есть много якобы путевых стихов, которые можно представить себе как тот самый страшный ад, откуда он бежал. Помните:
На севере если и верят в Бога,
то как в коменданта того острога,
где всем нам вроде бока намяло,
но только и слышно, что дали мало.
Когда я слышу сегодня о том, как ставят памятники Сталину в путинской России, каждый раз вспоминаю эти строчки. А вот другая его строфа из очень сильного стихотворение «Назидание»:
Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,
в избах, банях, лабазах – в бревенчатых теремах,
чьи копченые стекла держат простор в узде,
укрывайся тулупом и норови везде
лечь головою в угол, ибо в углу трудней
взмахнуть – притом в темноте – топором над ней,
отяжелевшей от давеча выпитого, и аккурат
зарубить тебя насмерть. Вписывай круг в квадрат.
(Музыка)
Александр Генис: Ну а сейчас в самый раз представить другую книгу, посвященную как раз этой теме: Бродский и Италия. Прошу вас, Соломон.
Обложка книгиСоломон Волков: Это трехтомник, изумительно изданный, автором которого является Юрий Левинг, профессор русской литературы и кино, живущий в Канаде, в Галифаксе, большой специалист по Бродскому, я имею честь быть с ним лично знакомым, он приезжал в Нью-Йорк, мы разговаривали здесь в «Русском самоваре» Романа Каплана о Шостаковиче и Ахматовой. Он очень много занимается Бродским. Этот трехтомник – результат его многолетней работы над темой «Иосиф Бродский в Риме». Эти три чрезвычайно объемистых тома даже трудно удержать в руке, такие тяжелые приятные тома, великолепно изданные и с полиграфической точки зрения, включающие в себя и фотографии Бродского, сделанные им самим.
Кстати, замечу в скобках, что, может быть, из поэтов нового времени никто так много не фотографировался, как Бродский, ему нравилось на самом деле сниматься. Я знаю еще об этом и потому, что моя жена Марианна сделала, наверное, не меньше двух тысяч фотографий Бродского в разных ипостасях и в разное время.
Александр Генис: У него отец был фотограф, семейное дело.
Соломон Волков: Во-первых, я скажу, кем и как он издан. Издателями этого трехтомника являются Лина и Фаддей Перловы, дизайнеры из Санкт-Петербурга. Издательство Perlov Design Center называется. Книга вышла совсем недавно. Редактором этого исследования Левинга является Михаил Мильчик, один из самых крупных специалистов по творчеству Бродского, также в редактуре принимала участие Ирина Кравцова, ее роль также очень важна в этой публикации. Каждый из этих томов – это почти 500 страниц. Там собраны, конечно, и стихи Бродского о Риме, отрывки из его эссе, писем, интервью, карта Рима подробнейшая. Полный путеводитель по Риму Бродского, полный отчет о месте и значении Рима в жизни и творчестве Бродского, в этом смысле это уникальная работа. Замечу здесь в скобках, что это издательство Perlov Design Center, для них это уже не первое такое издание о Бродском, они уже выпустили книги «Венеция Иосифа Бродского», «Иосиф Бродский в Литве» и «Иосиф Бродский в ссылке». Теперь такая итоговая работа о месте Рима в жизни и творчестве Бродского, после этих книг уже, пожалуй, добавить сюда совершенно ничего невозможно будет. Там, что очень тоже важно, что впервые было собрано Левингом, – это интервью и беседы с римскими друзьями и подругами Бродского, со знакомыми его по Американской академии в Риме. Бродский часто вспоминал свое пребывание в Американской академии в Риме, как одно из самых счастливых событий в своей жизни, как он говорил, «короткий путь в рай».
Александр Генис: Соломон, давайте зададимся таким вопросом: какую роль в творчестве Бродского играет Рим, а какую роль играет Венеция? В чем различия?
Соломон Волков: Общего, должен я вам сказать, между ними ничего абсолютно, на мой взгляд, нет. Как по-вашему?
Рим – наставник нашей культуры
Александр Генис: Для Бродского есть, по-моему, очень важные различия. Рим – наставник нашей культуры. Существует Фонд Бродского, который он оставил нам всем, позволяющий провести русским художникам и поэтам некоторое время в Риме. Он считал, что Рим сам по себе учит человека цивилизованным ценностям. То есть Рим – это учитель. Так было всегда, так было во времена Гран-тура, когда молодежь ездила заканчивать свое образование в Рим, так было во времена, когда русские художники туда приезжали, и так продолжается и сейчас. До сих пор приезжают в Рим учиться благодаря Бродскому, благодаря его фонду.
Соломон Волков: А Венеция?
Александр Генис: Венеция для Бродского – город любимой его стихии, а именно воды, и всех, кто в ней отражался, начиная, как сказано в Библии, что «Дух Божий носился над водой». Бродский об этом пишет, что вода помнит всех, кто в ней отражался. Венеция – палимпсест культуры, на который осело время: его там видно. Вода венецианская – аналог времени, которого больше всего сохранилось в Венеции, где, говорил Мандельштам, есть «голубое дряхлое стекло». (Господи, какие у него эпитеты!) У Бродского примерно такое же ощущение, когда он ходит по Венеции и смотрит на эту воду, он вспоминает, всех, кто был в Венеции, кто описал ее, и дух этих людей по-прежнему в ней живет. В «Набережной неисцелимых» есть такое замечательное мистическое место, где он стоит на площади Сан-Марко, у кафе «Флориан», заглядывает в окно и видит людей, которых он больше всего любил, Одена и других поэтов, которые приезжали в Венецию и наслаждались ею. Конечно, они уже давно умерли, но для Бродского они всегда живы. Когда я приезжаю в Венецию, я тоже захожу в «Флориан», выпиваю там очень дорогую чашку кофе или какао, как любил Казанова делать, смотрю на тот столик, где когда-то сидел Оден. Я уверен, что Бродский смотрел на тот же столик, там осталось место, где Оден сидел, как, кстати, в «Самоваре» осталось место, где сидел Бродский…
в «Самоваре» осталось место, где сидел Бродский…
Так что, я думаю, для него Италия в целом имела жизнеобразующую форму. Вообще интересно, что он любитель английского языка, английской поэзии, англо-американской поэзии, но Италия для Бродского была дачей его души. Именно поэтому и Рим, и Венеция имели такое огромное значение в его творчестве и жизни.
Ну а теперь, завершая, как всегда, музыкой нашу беседу, я попрошу вас прокомментировать фрагмент все из той же «Набережной неисцелимых», который вы просто обязаны прокомментировать:
«Кроме того, мне так везет, что когда бы я ни наметил вечер в Ла Фениче, там недельная полоса Чайковского или Вагнера – равноценных с точки зрения моей аллергии. Хоть бы раз Доницетти или Моцарт!» За что Бродский обидел Чайковского и Вагнера и почему он выделил Доницетти и Моцарта?
Волков и Бродский на пристани ГудзонаСоломон Волков: Тут опять Бродский, как говорится, во всей своей красе. Потому что у Бродского можно найти разные высказывания о разных любимых авторах и композиторов, в данном случае по разным поводам. Во-первых, должен сказать, что при том, что мы с ним разговаривали о музыке, я все-таки по своей профессии первоначальной музыкант, я никогда не слышал от него ни одного слова ни о Вагнере, ни о Доницетти. Что же касается Чайковского, то да, Чайковского Бродский активно не любил. Я могу здесь вспомнить то, что он мне говорил: «Да, музыка Чайковского в России неслась изо всех репродукторов». Этого уже было достаточно, чтобы у Бродского появилась стойкая аллергия на Чайковского. В качестве доказательства я приведу шутливую надпись, которую Бродский сделал на одной из своих книг, он подарил ее Елизавете Леонской, прелестной женщине, замечательной пианистке, надпись такая: «Дарю стихи Елизавете, она простит меня за эти стихи, как я, в душе рыча, Петра простил ей Ильича».
Тут отношение Бродского к Чайковскому выражено однозначно. Что же касается Моцарта, то он принадлежал к любимым композиторам Бродского. Поэтому я предлагаю заключить наш разговор о Бродском-путешественнике увертюрой к «Дон Жуану» Моцарта. В этой увертюре есть – свойственное также и Бродскому-человеку, и его творчеству – удивительное сочетание меланхолии, трагизма и неукротимой воли к жизни.
(Музыка)
уникальные записи выступлений и история жизни поэта / Новости города / Сайт Москвы
«Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность» — эти слова Иосиф Бродский написал на свой 40-летний юбилей. Противоречивая судьба уготовила поэту очень непростую жизнь. Ссылка на Север, вынужденная эмиграция, преподавание истории русской литературы и поэзии в Мичиганском и Колумбийском университетах, получение Нобелевской премии — все эти события произошли в жизни одного и того же человека.
Познакомиться с биографией поэта, послушать уникальные записи стихотворений в авторском исполнении — это и многое другое уже сейчас можно сделать с помощью Библиотеки Московской электронной школы.
Голос поэта
В эмиграции ориентирами Иосифа Бродского в поэзии по-прежнему оставались Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Ахматова и Рильке. Однако Бродский все же стремился создавать нечто оригинальное, ставя все более смелые эксперименты с размерами и образами. Ярким тому примером стало стихотворение «Только пепел знает, что значит сгореть дотла…». Послушать произведение в авторском исполнении можно в Библиотеке МЭШ.
Живая литература
В чем феномен поэзии Бродского, каковы его особенности понимания мира и как повлияла на поэта эмиграция, в фильме «Живая литература» рассказывает доктор филологических наук, профессор В. Х. Гильманов. Посмотреть картину можно по ссылке.
БРОДячий русСКИЙ
Писать стихи он начал еще будучи подростком, но публиковаться получалось нечасто — его сочинения казались редакторам журналов неподходящими для советского читателя. На жизнь он зарабатывал переводами, а также занимался детской поэзией. Первым опубликованным стихотворением Бродского стала чудесная «Баллада о маленьком буксире», увидевшая свет в ленинградском журнале «Костер» в 1962 году. Познакомиться с биографией поэта поможет сценарий урока «Иосиф Бродский. Жизнь и творчество».
|
Что рассказать о жизни Бродского. Бродского и
Вошел вместо зверя в клетку,
пережил срок и кликуху гвоздь в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
Динтед Блин знает с кем в Трейке.
С высоты ледника обошел Полмир,
Трижды молчал, дважды выходил на гребень.
Бросил страну, что я скоро.
От забвения я могу быть городом.
Победил в степях, вспомнив крики Хунны,
надел на себя, что Сызнов входит в моду,
Рожь посевную, покрытую железным орудием гумны
И только сухую воду не пил.
Я пускал во сне изношенный зрачок конвоя,
Он нахмурился хлебом, не оставляя корочки.
Разрешил своим связкам все звуки, кроме войны;
Перешел на шепот. Сейчас мне сорок.
Что мне рассказать о жизни? Что было давно.
Только с горем чувствую солидарность.
Но пока я не ругал рот пластилином,
От него будет только благодарность услышать.
Анализ стихотворения «Я вошел вместо зверя в камеру» Бродский
И.Бродский считается одним из самых неоднозначных поэтов современности. Споры о ценности и общей оценке его творчества. В этой связи большое значение имеет поэт, выраженный им в стихотворении «Я вошел вместо зверя в клетку …» (1980), написанном накануне сорок тысяч. Сама работа вызвала множество противоположных мнений. Восторженные поклонники считают Бродского блестящей самооценкой. Критики в первую очередь указывают на чрезмерное самомнение поэта и преувеличенное описание своего мученичества.Сам Бродский очень ценил это стихотворение и любил его цитировать.
Поэт с высоты своих лет вел свою жизнь. Он сознательно привлекает читателей к тому, что в юности пострадал за свои убеждения («попал в клетку»). Следует отметить, что краткое заключение Бродского для тюнера вряд ли стоит считать образцом страданий. Деревенская ссылка также не делает мученика. Сам Бродский вспоминал, что в деревне был счастлив и имел возможность заниматься творчеством.
Автор действительно много сделал в жизни. Работал моряком, участвовал в длительных геологических экспедициях («Сквозь тонкий», «дважды был раскол»). Самые богатые впечатления дают Бродскому право заявить, что он знал все, что могло быть. Он подчеркивает это фразой: «Он не пил только сухую воду». Неоднократные принудительные посылки поэта в психиатрические лечебницы, конечно, сильно повлияли на его резко отрицательное отношение к Советской власти. Он привык видеть «икону Блинского конвоя», которая проникала даже в его сны.
Бродский отправляется в вынужденную эмиграцию. Он считает, что от людей, которые под давлением отказались от него, «может быть город». Фраза слишком пафосно звучит: «Он нахмурился хлебом, не оставив корочки». Благодаря оказанной поддержке Бродский очень быстро добрался до границы предложенной позиции и не мог жаловаться на голод.
Поэт с гордостью заявляет, что никакие испытания не могут сломить его независимый дух («разрешены … все звуки, кроме предупреждения»).Постоянная борьба отняла у него много жизненных сил, поэтому он «перешел на шепот». Тем не менее Бродский благодарен своей нелегкой судьбе, она сделала его сильнее и мужественнее. Поэта нельзя заставить отказаться от самостоятельного творчества. Под властью только смерти («пока … уста не бранят глину»).
Ольга Игоревна Глазунова — кандидат филологических наук, доцент, работает на филологическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета.Автор ряда работ по литературоведению и языкознанию.
О поэме Иосифа Бродского «Меня засунули вместо зверя в клетку»
О поэзии Иосифа Бродского написано много. Возможно, даже чересчур, учитывая тот факт, что смысл и проблематика его стихотворений об эмиграции до сих пор остаются загадкой для исследователей. Произведения западного литературного критика полны оптимизма и ущемленной веры в яркий миф об американской мечте, удачно воплотившейся в судьбе лауреата Нобелевской премии.Однако в России подобные оценки могут найти отклик разве что у неискушенного читателя, ведь даже при поверхностном сопоставлении творческого наследия поэта с интерпретациями зарубежных коллег становится очевидной их полная эмоциональная несовместимость.
Конечно, можно было бы не обращать внимания на «неточности», не в первый и не последний раз, когда это случается в нашей жизни, но по отношению к Бродскому такая позиция недопустима, потому что теория благополучного существования Работа поэта в эмиграции не только не способствует разрешению многочисленных вопросов, возникающих у читателей по поводу его стихов, но часто становится причиной трагических недоразумений, а иногда и полного отрицания его творчества.
Бродский пишет стихотворение «Я был зверем в клетке», в котором подводится итог жизни и рассказывается о его отношении к настоящему и будущему. По свидетельству Валентина, Почина, «это одно из самых любимых стихотворений поэта <...> чаще других он читал его на фестивалях и поэтических представлениях» 1.
Я вошел вместо зверя в клетку,
пережил срок и кликуху гвоздь в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
вкрапленник Черт знает с кем в Трейке.
С высоты ледника обошел Полмир,
трижды молчал, дважды выходил на гребень.
Выкинул страну, что я скоро.
От забвения я могу быть городом.
Я победил в степях, вспоминая крики Хунны,
поставил на себя, что Сызнов входит в моду,
рожь посевная, покрытая черной инструментальной гумной
и только сухую воду не пила.
переключился на шепот. Сейчас мне сорок.
Что мне рассказать о жизни? Что было давно.
Только с горем чувствую солидарность.
Но пока я не ругал рот пластилином,
«Я вошел вместо дикого зверя в клетку» открывает опубликованный на английском языке Сборник стихов Бродского «Эта Урания» (Фаррар, Штраус и Жиру, Нью-Йорк, 1980), а также «Третий его Том» Собрание Произведения »и« Произведения Иосифа Бродского »(СПб .: Пушкинский фонд, 1994).В сборнике «Та Урания» дано стихотворение в переводе Бродского. В английской версии Валентины Почикиной она приводит собственный перевод стихотворения, сделанный совместно с Крисом Джонсом, отмечая, что перевод Бродского вызвал недовольство некоторых английских поэтов 2.
Надо сказать, что не только перевод, но и само стихотворение, которое поэт, несомненно, считал этапом в своем творчестве, вызвали крайне противоречивые оценки критиков. Александр Солженицын назвал его «преувеличением Грозного», объяснив свое негативное восприятие первой строчки «Детского» «в шкале ГУЛАГа на срок», отсидевшего Бродскому в тюрьме и звено: мол, если не 17 месяцев, то и больше, тогда можно было бы Dramatic 3.(Если исходить из этого аргумента, то, вероятно, Ахматова не пошла в «Реквиеме», чтобы преувеличивать свою позицию: «Я был тогда со своим народом, / где мой народ, к сожалению, был», Так как не упал на ее доля отбывания срока ни в тюрьме, ни в лагере.)
В. Полухина 4 сравнивает стихотворение Бродского с «памятниками» Горацию, Державину, Пушкину на том основании, что подведены итоги и изложены взгляды на жизнь. Следует отметить, что отношение самого Бродского к подобным представлениям о своей работе всегда было резко отрицательным.(Сравните описание вашего собственного «памятника» в «Элегии» 1986 года или строчку из Rome-Ski Elegy: «Я не ставлю оставляющие облака / каменные предметы из-за их прохлады».) С другой стороны, если стихотворение Бродского нуждалось в названии, логичнее было бы по содержанию отнести его к разряду развалин, а не памятников «столько горечи в нем и так мало удовлетворения, самодостаточности и надежды на будущее».
Идея монументальности может возникнуть под влиянием неторопливо размеренного звучания первых двенадцати строк стихотворения, в которых поэт вспоминает самые важные события своей жизни — события, надо сказать, далекие от триумфа. : imprisonment («Я вошел вместо дикого зверя в клетку»), ссылка («Лишь время и кликуху гвоздь в ячмень»), эмиграция ( «Сыграли в рулетку, / ужин Блин знает с кем в Thrake ./ С высоты ледника Я был Озирл Полмир ») и его отношение к ней (« Бросил страну, которую я скоро добрался. / Из забытых, я могу быть городом »,« Приготовленный с черной толовой камедью » 5 ), попытки забыть (« и только сухую воду не пил»).
Из всего, что сообщает поэт, к категории нейтральных можно отнести лишь несколько фактов: «Я жил у моря», «Я надевал на себя, что Сызнов входит в моду» и «сеять рожь». Принимая во внимание противоречие между формой стихотворения и его содержанием, можно предположить, что для первой части скрыто только одно — отсутствие сожаления уже само по себе свидетельствует о наступлении нового этапа в жизни автора.Максимализм характера юности, с возрастом человек принимает жизнь такой, какая она есть, и не предъявляет к ней повышенного спроса, чтобы не было повода для разочарований.
Все, что происходило в жизни, поэт воспринимает как должное. Этот факт отмечен и в статье Валентина Валентины: «С самой первой вышивки стихотворения судьба считается (Бродский. — OG .) Чем-то почетным». Однако с представлениями поэта об их судьбе, автор статьи не может согласиться, отмечая, что фраза Бродского « Бросил страну, которую я скоро», не соответствует действительности, «поскольку страна фактически заставила его эмигрировать» 6.
Вряд ли есть основания подчиняться точке зрения автора, тем более что в эмиграции Бродского неоднократно приходилось давать объяснения по поводу отъезда; Например, в интервью 1981 г. Belle Doctor он так прокомментировал это событие:
Б. Э .: Говорят, очень не хотелось уезжать?
И. Б .: Очень не хотелось уезжать. Дело в том, что я долгое время оставался иллюзией, которая, несмотря ни на что, до сих пор представляю определенную ценность… для государства, или. Что им будет выгоднее оставить меня, чем выгнать. Глупо, конечно. Я тешил себя этими иллюзиями. Пока они были у них, я не собирался уходить. Но 10 мая 1972 года меня вызвали в ОВИР и сказали, что им известно, что у меня есть проблема с Израилем. А что мне лучше оставить, иначе начнутся неприятные времена. Так они сказали. Через три дня, когда я пошел за документами, все было готово. Я думал, что если бы я сейчас не поехал, все, что я бы оставил, это тюрьма, психбольница, ссылка.Но я прошел через это, все это не дало бы мне ничего нового в смысле опыта. А у меня осталось 7.
Ответ Бродского на вопрос журналиста абсолютно нейтрален — ни раздражения, ни обид, ни обвинений: ушел, потому что на тот момент считал это уместным. Конечно, выбор был сделан ими под давлением угроз, но угрозы, если верить комментариям Бродского, достаточно неопределенные.
Во второй части стихотворения от описания биографических событий поэт переходит к рассказу о творчестве:
Я позволил изношенному зрачку конвоя во сне,
он наморщил хлеб, не оставив корочки.
Разрешил своим связкам все звуки, кроме войны;
переключился на шепот. Сейчас мне сорок.
Перейдем к первому ряду вышеприведенного пассажа. Сны выходят за рамки воли человека, они развиваются по неизвестным сценариям, поэтому во сне допускать что-либо или запрещать что-либо, хотя попытки проникнуть в незнание вещи предпринимаются. Вспомнив фразу А. Ахматовой: «Италия — это мечта, которая возвращается к концу ваших дней», — писал Бродский: «… Все семнадцать лет я старался обеспечить повторяемость этого сна, обращаясь к моему вышесказанному — я веду себя не менее строго, чем с моим бессознательным. Грубо говоря, я скорее вернулся в этот сон, чем наоборот »(« Fondamenta Degli Incurabili », 1989). Играя сон на сознательном уровне, он теряет свою независимость, становится частью творчества. Кроме того, нельзя не принимать учесть то, что невозможно впустить в свои сны неприятные воспоминания — выстрел из пистолета и глазок тюремной камеры («Bliene Pupil Convo») — противоречит природе человеческого сознания.
Если, вслед за Бродским, рассматривать «сон» как метафорический образ, идущий с поэтическим творчеством, то «Блинский школьный конво» может соответствовать самоцензуре. Однако ее причины в данном случае нельзя объяснить бессознательным стремлением поэта к совершенствованию языка — отрицательное значение метафоры указывает на принудительный характер авторского контроля. С этой интерпретацией строка фразы согласуется с этим: « позволил своим связкам все звуки, помимо того, чтобы быть настороженным, то есть» не позволил себе вывести.«Глагол с отрицанием« не позволял »указывает на сознательное подавление подлежащего зарождающегося желания, а предыдущая строка « Лесной хлеб тратила, не оставляя корочки » (То есть пережила все изгнание до конца ), с одной стороны, объясняет, почему возникло желание вынуть, а с другой, указывает на его интенсивность. В этих условиях поэт, вероятно, должен был строго контролировать проявление своих чувств, чтобы «вой» не был Вспоминая строчку Лукековского о том, как он «напевал, становясь на свою песню», невольно приходили к выводу, что у поэта революции и поэта-эмигранта не так уж мало общего.
С учетом приведенного выше разбора следующую фразу «переключился на шепот» можно объяснить не столько отсутствием физических сил, сколько мерами предосторожности.
В последней, третьей части стихотворения поэт подводит итог жизни жизни:
Что мне рассказать о жизни? Что было давно.
Только с горем чувствую солидарность.
Но пока я не ругал рот пластилином,
от него будет только благодарность услышать.
Следует отметить, что больше всего вопросов вызывает конец стихотворения. Валентин Почихана относится к нему очень прямолинейно: «Он не проклинает прошлое, оно не идеализирует его, а благодарит. Кто? Судьба? Всевышний? Жизнь? Или все вместе? Спасибо ему, чтобы его юбилейный год был за что». В конце 1978 года поэт перенес первую операцию на открытом сердце («в хребте») и весь 1979 год медленно поправлялся (мы не найдем ни одного стихотворения, отмеченного этим годом). В 1980 году был выпущен третий сборник его стихов в английском переводе, удостоенный самых лестных отзывов, и в том же году он был впервые выдвинут на присуждение Нобелевской премии, о которой он узнал за несколько недель до своего дня рождения »8.
В приведенном выше списке, прописывая, за что поэту следует благодарить судьбу, он недоумевает отсутствием одного важного события: в 1980 году Бродский стал гражданином США. Конечно, церемония получения гражданства могла состояться и после его дня рождения, но к тому времени поэт должен был знать, что происходит, а значит, у него были все основания принять благодарность. Трудно поверить, что об этом факте было легко «забыть».
Перейдите к тексту. Сравнивая две последние строчки стихотворения, невозможно не отметить их стилистическую несостоятельность: редуцированный разговорный стиль при описании собственной смерти («счет из глины») подразумевает насилие по отношению к объекту и не может сопровождаться выражение чувства «спасибо».Диссонанс между первой и второй частью сложного предложения обозначен настолько ярко, что даже никакой иронии и сарказма со стороны поэта по отношению к его поступкам.
Нельзя не отметить связь вышеприведенного отрывка с известными строчками из поэмы Мандельштама «1 января 1924 года»: « Еще немного — перевернем / простая песня о глиняном наступлении / и губы олова наполнятся ». « Завещание »-« оценка »: губы,« окрашенные оловом », или рот,« треснувшая глина »(сравните:« глиняные оскорбления »), не ассоциируются с естественной смертью, но подразумевают удар со стороны государства.Мандельштам используется более страшный, чем в стихотворении Бродского образ, но надо сказать, что ситуацию в России после революции нельзя сравнивать с жизнью в Америке конца ХХ века.
Однако, если Бродский решился на такое сравнение, то у него были на то причины. В интервью журналу «Московские новости» поэт рассказывает об особенностях американской политики в сфере идеологии и о ее внедрении в сфере образования и культуры:
И.Б .: Сегодня в Америке усиливается тенденция от индивидуализма к коллективизму, а точнее к GMP. Меня беспокоит агрессивность групп: ассоциации черных, ассоциации белых, партии, сообщества — все это поиск общего знаменателя. Это массовое явление внедрено в культуру.
М. Н .: Как?
И. Б .: Значительная часть моей жизни проходит в университетах, и они теперь похоронены от всех видов движений и групп, особенно среди учителей, которых Сам Бог приказал от этого в стороне.Они становятся заложниками феномена политкорректности. Вы не должны говорить определенные вещи, вы должны следовать, чтобы не оскорбить ни одну из групп. И однажды утром вы просыпаетесь, понимая, что они вообще боятся говорить. Не скажу, что я лично от этого пострадал — они относятся ко мне как к эксцентрику Поэтому каждый раз есть консенсус (подчеркивание. — О. Г. .) 9.
Слово «Чудак», которое использует Бродский, описывая отношение к себе американских коллег, тоже вызывает определенные ассоциации: как поэт-чудак, человек не из этого мира и Мандельштам.Присутствующие в стихах Бродского образ единого, завоевателя, Миклухо-Маклая, обломка неизвестной цивилизации, указывают на то, что поэт чувствовал себя неуютно среди своей идейной мишуры.
Приведем отрывок из статьи Константина Плешакова, составленной на основе воспоминаний друзей Бродского, в Кооре описывается этот аспект американской кананской жизни Бродского: «Термин-литическая корректность» был установлен в -america лет десять назад. Многие американцы среди него на поздней стадии бешенства.На самом деле термин довольно зловещий. Казалось, он взят из романа Оруэлла 1984 года. «По сути, политкорректность — либерализм доведен до абсурда.
Концепция политической корректности основана на интересном положении, заключающемся в том, что некоторые из когда-то угнетенных групп теперь должны находиться в привилегированном положении. В первую очередь политкорректность касается женщин и чернокожих. Однако не забыты и другие меньшинства. Слова «negr», «inavyd», tolstek »в приличном обществе недопустимы.\ u003c …>
Политкорректность в американских кампусах обычно принимает дикие формы. Этнические меньшинства, прежде всего чернокожие, должны поступать в вузы вне конкурса. Ученица превратила в хрустальные вазы, которые можно осквернить даже взглядом. Многие профессора берут их, лишь открыв дверь кабинета Кабмина, — случаи шантажа и многомиллионные иски по якобы сексуальным домогательствам на слуху. Чернокожих студентов часто завышают оценками — чтобы не обвинить в расовой дискриминации.Назвать студентку «девушкой» нельзя. Теперь они все — «молодые женщины». Дистанция между студентами и профессорами — не более чем пережиток прошлого. Необходимо связываться друг с другом по имени. Наемным студентам нужно нежно и ласково. \ u003c …>
Последствия неутешительные. \ u003c …> Социальная жизнь как подразумевает сегрегацию, так и подразумевает. Даже у самого банального шасси политкорректности у черных друзей практически нет. Professome недооценен. Все оценки в среднем засыпают на балл «10».
Очень грустные комментарии. Государственная система как таковая может быть решена. Даже репрессии с ее стороны показывают, что она серьезно воспринимает его оппонентов и применяет против них ответные меры, потому что боится распространения либеральности. С глупостью бороться сложно: никто не поймет и не оценит ваши старания, а представление о возможности иной точки зрения вызовет недоумение, а если не вызовет, то дальше не пойдет . Государство в США с обманчивой заботой относится к своим гражданам, но не воспринимает их слишком серьезно.В середине 20-х годов американский машиностроитель отец Генри Форд произнес знаменитую фразу: «Вы можете выбрать машину любого цвета, лишь бы этот цвет был черным» («Вы можете покрасить ее в любой цвет, пока он черный». ). То, что фраза жива до сих пор, свидетельствует о том, что смысл в ней касается не только выбора цвета при покупке автомобиля. Идеологические проповеди, щедрые молитвы с телеведущими закладывают в головы граждан стереотипы, не предполагающие возможности выбора.
Американский лингвист, политический аналитик и диссидент Ноам Хомский, известный в России как автор генеративной грамматики, в своих работах и выступлениях постоянно критикует американскую демократию как во внутренней, так и во внешней политике. Наибольшее возмущение у Хомского вызывает отношение государственных и идеологических структур США к собственному населению. Отмечая, что здравый смысл американцев раскрывается исключительно в спорте или в обсуждении сериала и практически не работает в серьезных вопросах, связанных, например, с государственным устройством, внутренней или внешней политикой, Хомский пишет: «… Я думаю, что концентрация внимания людей на таких темах, как спорт, имеет вполне определенный смысл. Система спроектирована таким образом, что люди фактически ничего не могут сделать (во всяком случае, без какой-либо организации, которая намного превосходит то, что существует в настоящее время), чтобы влиять на события реального мира. Они могут жить в мире иллюзий, которые они на самом деле создают. Я уверен, что они используют свой здравый смысл и интеллектуальные способности, но в области, которая не имеет значения и которая, вероятно, процветает, поскольку это не имеет значения, в качестве альтернативы серьезным проблемам, на которые люди не могут повлиять и в которых они не могут изменить ничего из-за того, что власть их обманывает »11.
Такое положение вещей привело Бродского к бешенству, и это не могло не сказаться на противоположной реакции его коллег и учеников. По словам очевидцев, «резкость Бродского вообще вызывала нарекания». Он не считал нужным скрывать свое мнение и не пытался смягчить его в комментариях. Многие считали, что Бродский грубый. «Он любил своих учеников или ненавидел». Надо сказать, что Бродский, в свою очередь, тоже испытал сильные эмоции. Его ужасало кошмарное незнание молодежи.Однажды выяснилось, что никто в классе не читал Овидия. Я, мой, — вздохнул Бродский, — как тебя обманули! «» 12 «Джо Эллис считает, что в академическом мире Бродского его не любили еще и по другой причине: Эон создал то, что изучают» «13.
В своей англоязычной прозе Бродский также не скрывал сарказма по поводу излишней американской простоты. Например, в эссе «Печаль и разум» (1994), сравнивая европейское и американское восприятие окружающего мира, Бродский приводит цитату из статьи англо-американского поэта Виктена Хью Одена, считавшего «величайшим умом». ХХ века »:« У.X. Оден в своем кратком очерке про Фроста говорит что-то таким образом: «… когда европеец хочет встретиться с природой, он выходит из своего коттеджа или небольшого отеля, заполненного друзьями или домочадцами, и устремляется дальше. вечерняя прогулка. Если он нашел дерево, это дерево ему знакомо по рассказу, свидетелем которого оно было. Под ним сидел тот или иной царь, Вводил тот или иной закон — что-то в таком духе. Дерево есть, убежище, так сказать аллузия. \ u003c …> Когда американец выходит из дома и встречает дерево, это встреча равных.Человек и дерево сталкиваются с их изначальной силой, свободной от коннотаций: нет ничего другого для другого, и чье будущее больше, — сказала бабушка своей бабушке. По сути, это встреча эпидермии с корой. «
Можно было бы, конечно, не замечать происходящего вокруг, сосредоточиться на творчестве и увидеть все эти годы за семью замками Мичиганского держателя, возвышающимися над Вселенной с высоты Нобелевской премии, или, например, на Покопаться на задворках собственного «Я» и выпустить что-нибудь весьма неприличное, что позволило бы сразу привлечь внимание американской публики и обеспечило бы автору восстановление существования на чужбине.Более того, чем больше в этой неопределенности будет физиологии, тем лучше: отсутствие коннотаций делает американца бесчувственным, так что, наверное, так и есть.
А Чудака Бродского искал, волновался, терпел. А стихи переведены, чтобы дать возможность американскому читателю в хорошем качестве познакомиться с русской поэзией; и продвигал свои стихи, о которых он (читатель) не имел или не хотел иметь представления; и учил, хотя особого удовольствия в этом, как видно, не было; И речи, написанные на английском языке для американской молодежи, и эссе; И он выступил с напутствием перед выпускниками вузов.И, надо сказать, его усилия не остались незамеченными. Энн Лонсбери пишет: «Самый замечательный результат беспокойства Бродского по поводу своей аудитории — это грандиозный, продолжающийся по сей день и действительно успешный (по крайней мере, частично) проект, целью которого является напечатание и распространение дешевые тома американской поэзии среди американцев, у которых нет другого пути, вероятно, они не смогли с ней познакомиться (проект «Американская поэзия и грамотность» продолжается и сегодня. Его возглавляет Эндрю Кэрролла, который в 1998 году объездил на грузовике всю страну , раздающий бесплатную поэтическую антологию) »14.
Была ли у поэта благодарность стране, которая дала ему возможность жить и работать? Конечно. В одном из интервью он неоднократно говорил об этом: «Те пятнадцать лет, которые я провел в США, были для меня необычными, потому что все оставили меня одного. Я вел такую жизнь, которая, я полагаю, и должна быть поэтом. , — не уступает публичным соблазнам, живет в одиночестве. Может быть, изгнание и есть естественное условие существования поэта, в отличие от романиста, которое должно быть внутри описываемых им структур общества »15.
Но в то же время нельзя забывать, что отдых — предел мечтаний обычного человека; Для поэта, если он настоящий поэт, мир разрушен. Обеспокоенность по этому поводу появилась у Бродского сразу после отъезда. Отвечая Давиду Монтенегро в 1987 году, поэт говорит так:
Д. М .: Когда вы впервые приехали в США в 1972 году, вы сказали, что у вас есть страх: ваша работа грозит чем-то вроде паралича, потому что вам приходится жить вне сферы родного языка.Но на самом деле вы много писали. Как жизнь отразилась на ваших стихах?
И.Б .: <...> Я считаю, что страх, выраженный в 1972 году, отражал страх потерять свое «я» и чувство собственного достоинства писателя. Думаю, я действительно не был уверен — и не очень уверен сегодня, — что это не киска, потому что жизнь здесь требует от меня гораздо меньше усилий, это не такое сложное повседневное испытание, как в России. И действительно, в конечном итоге некоторые из моих инстинктов явно прижились. Но, с другой стороны, испытывая страх, постарайтесь принять решение.Возможно, это тюки. Кончи на невротика, да, в любом случае получится. Только быстрее, хотя уверенно до конца не быть 16.
Обратите внимание, что ответ Бродского о причинах страха не отвечает вопросу. Давид Монтенегро выражает озабоченность жизнью вне языка, Бродский подчеркивает внимание к жизни без усилий, что в конечном итоге приводит к притуплению инстинкта восприятия. Результатом безмятежного существования, по мнению поэта, может быть истощение и потеря самооценки.
С другой стороны, нельзя не учитывать двойственность ситуации, в которой Бродский находился в эмиграции. В американском обществе, где мир естественен, одинаково желателен и возможен, заботы поэта о счастливом пребывании в нем просто не воспринимались. Человек, для которого удары судьбы, «изощренные житейские испытания» не являются понятиями, далекими от реальности, не в состоянии представить, что такая жизнь может вызвать «ностальгию» у тех, кто благополучно расстался.Удовлетворение и благодарность — не только естественная, но и единственно возможная, с точки зрения окружающих, реакция на изменение судьбы поэта. С другой стороны, те, кто когда-то прислал поэта из Советского Союза, а не меняли его в тюрьме или психиатрической больнице, вероятно, тоже рассчитывали на свою долю признательности. Кто знает, возможно, подобными ожиданиями объясняется сарказм, присутствующий в последних строках стихотворения. Заверив читателей, что из его уст будет «слышна» только благодарность, пока он не поцарапает глину, Бродский употребляет глагол, указывая на действие, а не на состояние, избегая тем самым разговоров о том, какие чувства он будет испытывать. заодно «тест».
Результат, к которому приходит поэт, очень неутешительный: «Что мне рассказывают о жизни? Что было долгим. / Только с горем я чувствую солидарность». Жизнь изображается человеком «долгим» только в том случае, если что-то уже не радует Это. В авторском переводе стихов на английский поэт выражает свои переживания гораздо жестче: «Что я должен сказать о жизни? Что она длинная и не терпит прозрачности. / Разбитые яйца заставляют меня горевать; хотя омлет вызывает рвоту» 17 («Что мне рассказать о жизни? Что долго и не вносит ясности.Разбитые яйца вселяют грусть, а омлет вызывает рвоту »). Согласитесь, содержание стихотворения очень далеко от доброжелательной монументальности.
Тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год — год получения Нобелевской премии — датируется стихотворением Бродского, которое начинается следующими строками: «Чем больше черные глаза, тем больше мосты, / а там раньше стук в дверь уже кормят. / Ты сам теперь дымящийся разрушитель / и синий горизонт, и в штормовом покое. Образ одинокого борющегося корабля, противостоящего враждебности окружающей стихии, привыкшего к штормам, трудно соотнести в жизни нобелевского лауреата с благополучной жизнью нобелевского лауреата. Конец стихотворения также приносит к грустным размышлениям: «Любимец Прибалтики предпочитает Морзе! / Для спасенной души — натуральный Пети! / И ртом в ответ зиме в лицо / Сквозь ехи Эх яблочные мухи. « Если есть« зима в лицо », то это должна быть весна, и лето, и осень« в лицо », иначе употребление прилагательного теряет смысл.Что скрывается за тоном отчаяния стихотворения 1987 года и размеренным по электронной почте звуком стихотворения 1980 года? Удовлетворение? Мир? Или раздражение?
Основу сборника «Та Урания» составили стихи, написанные Бродским с конца семидесятых годов до 1987 года, когда сборник был напечатан. Если условно разделить творчество Бродского в эмиграции (1972–1996) на три части, то этот этап можно обозначить как период зрелости. Отсюда — особый интерес к тому, что создавалось в то время.Остановимся на некоторых фактах, свидетельствующих об отношении самого поэта к своему творчеству.
По экземпляру «Урания» 18, подаренному автором Евгением Райна, рука Бродского сделала пластинки — на обратной стороне обложки красными чернилами написано: «Слушайте: Картриджный двигатель / поет о внутреннем сгорании, / и не о том, где он выкатился, / об упражнении в умиранию — / вот содержание └urai ». «
Под этим кот — это кот — Тотем Бродский, что-то пишет в раскрытой тетради.В левой лапе кричит не то, что перьевая ручка, не дымящаяся сигарета. Кошачья полоска, сияющая глазами прорисована особенно тщательно, за кошкой — флаг США. Чтобы не было сомнений в том, что это американская кошка, над ней написаны «звездочки и полосы», а стрелки указывают на глаза и полосатую спину и хвост. На спине кота его имя — Миссисипи (кстати, настоящий кот Бродский, этот самый Миссисипи, снится сразу в дальнем конце стола, на помойку развлекаюсь с нами сладкая корейская курица).В центре страницы в основном выведено: I. B. «девятнадцать».
Кот в российском сознании традиционно ассоциируется с независимостью поведения, причем «американский» окрас, указывающий на его принадлежность к США (к этому времени Бродский был гражданином этой страны), и сигаретная ручка у него покадровая съемка позволяет сравнить этот образ с самим поэтом. Что Бродский имел в виду под своим рисунком? Не исключено, что «кот», несмотря на свою принадлежность, «гуляет сам по себе» на фоне американского флага.
Оценка Бродским своего творчества как «упражнения умирания» предопределяет те пессимистические образы и «соколие» настроения, за которые он высказывался в своих стихах тех лет, за что получил и получает от приверженцев жизни. утверждающий старт в русской классической литературе.
Еще одно обращение к другу было вывешено на лицевой стороне подаренной Бродским Рины: «Женщины, заранее знавшие / возможности мадам Урании 20». За незнание всегда надо платить.Поэзия периода эмиграции Бродского — это отражение горького опыта человека, который не смог приспособиться к переделке с учетом потребностей нового строя и нового мировоззрения. Лейтмотив «старения», возникший сразу после ухода в стихотворении «1972», завершился темами «оледенения», «смерти», «небытия», превращая живого человека в подобие статуи в лирика восьмидесятых.
1 Почихина В. «Я вошел вместо зверя в клетку… ». В сб .: Как работает стихотворение Бродского. М .: НЛО, 2002, с. 133.
2 См .: Полухина В. «Я вместо зверя …» В сб. Иосиф Бродский: Искусство поэмы / Под ред. Авторы Л. Лосев и В. Полухина. Нью-Йорк, St. Martin’s Press, Inc., 1999, стр. 69. В статье даются ссылки на обзор Кристофера Рида (Reid Christopher, Great American Disaster, London Review of Books, Vol. 10, (8 декабря 1988) № 22, p. 17-18), посвященный третьему изданию. эссе «Встреча с Иосифом Бродским» на английском языке и к статье Крага Рейн (Craig Raine.»Репутация, подверженная инфляции», The Financial Times Weekend (16-17 ноября 1996 г.), стр. XIX).
3 А. Солженицын. Иосиф Бродский — Избранные стихи // Новый мир, 1999, № 12, с. 182.
4 Сравните: «Являясь его неотъемлемой частью (Бродский. — OG .) Творчество, это стихотворение продолжает традицию монументальных стихотворений Горация, Державина и Пушкина» («Органично пьесы с остальными его творческими шагами Горация. , Державин и Пушкин А.С. ПОЭМА- памятник ”) (Полухина В.«Я, вместо дикого зверя …» В Иосифе Бродском: Искусство стихотворения, ред. Авторы Л. Лосев и В. Полухина. Нью-Йорк, St. Martin’s Press, Inc., 1999, стр. 71). Здесь и далее, если перевод статьи В. Боджуна на русский язык не соответствует оригиналу, приводятся цитаты из англоязычной публикации.
5 В английской версии стихотворения эта строчка звучит так: «… Посаженная рожь, просмоленные крыши свинарников и конюшен» («… посеянная рожь, намазанные смолой крыши и конюшни»). При переводе автором стихотворения на английский язык значение первой строки было изменено, и она стала звучать как «Я выдержал, из-за недостатка диких зверей, стальные клетки» («Из-за отсутствия диких зверей я бросил вызов железным клеткам»). .«Здесь и тогда при игре» В сноске к английской версии — перевод О. Г. .) (Бродский Дж. Та Урания. Фаррар, Штраус и Жиру, Нью-Йорк, 1980, стр. 3).
6 Сравните: «С первой строчки стихотворения судьба видится справедливой»; «КОГДА, НА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОМ ФАКТЕ, ЭТО СТРАНА ВЫГНУЛА ЕГО В ИЗГНАНИЕ» (ПОЛУХИНА В. «Я, ВМЕСТО ДИКОГО ЗВЕРЯ …» В ИОСИФЕ БРОДСКИ: ИСКУССТВО ПОЭМЫ, под редакцией Л. Лосеффа и В. Полухина, Нью-Йорк, St. Martin’s Press, Inc., 1999, стр. 74).
7 Если хотите понять поэта… (Интервью И. Бродского с Б. Езезерской). В кн .: Б. Езерская. Мастера. Мичиган, Эрмитаж, 1982, с. 107.
8 Почихина В. «Я вошел вместо зверя в клетку …». В сб .: Как работает стихотворение Бродского. М .: НЛО, 2002, с. 136.
Сборник стихов Бродского на русском языке, выпущенный в 1987 году американским издательством «Ардис».
9 Дмитрий Радышевский. Интервью Иосифа Бродского для «МН» // Московские новости, № 50, 23-30 июля 1995 г.
10 Плешаков К.Бродский на горе Холиока // Дружба народов, 2001, № 3, с. 182-183.
1 1 Читатель Хомского Ноама Хомского, ED. Джеймс Пек. Книги Пантеона. НЬЮ-ЙОРК, 1987, стр. 33: «Я думаю, что эта концентрация на таких темах, как спорт, имеет определенную степень смысла. Как устроена система, люди практически ничего не могут сделать без степени организации, которая выходит за рамки всего, что существует сейчас, чтобы Влиять на реальный мир. Они могут также жить в мире фантазий, и это на самом деле то, что они делают.Я уверен и в интеллектуальных навыках, но в области, которая не имеет смысла и, вероятно, процветает, потому что не имеет смысла, КАК отступление от серьезных проблем, на которые нельзя повлиять и повлиять, потому что сила оказывается в другом месте. «
1 2 Плешаков К. Бродский на горе Холиока // Дружба народов, 2001, № 3, с. 179.
13 Там, с. 183.
1 4 Лонсбери Э. Государственная служба: Иосиф Бродский как американский поэт-лауреат / НЛО, 2002, № 4 (56), с.207.
1 5 Идеальный собеседник поэта — не человек, а ангел (Интервью И. Бродского, Я. Буттафа (Jl «L’Expresso», 6 декабря 1987 г.)). В сб Иосиф Бродский. Интервью с большой книгой. М .: Захаров, 2000, с. 278.
1 6 Поэт худший только язык (Интервью И. Бродского, Д. Черногория (ЖЛ «Партизанское обозрение», 1987, № 4)). В сб Иосиф Бродский. Интервью с большой книгой. М .: Захаров, 2000, с. 263.
1 7 Бродский Ю. К Урании. Фаррар, Страус и Жиру, Нью-Йорк, 1980, стр. 3.
1 8 Сборник стихов Бродского на русском языке, выпущенный в 1987 году американским издательством Ardis.
1 9 Рейн Э. Б. Мне скучно без удовлетворения. Новые сцены из жизни московской Богемии. СПб: Лимбус пресс, 1997, с. 190.
2 0 Ураниус — Муса Утрата в поэзии И. Брод-Ского.
При жизни Иосифа Бродскому редко удавалось прочесть беспристрастное слово о его творчестве — судьба оспариваемых слишком ярких капель на его текстах. В «Самиздате», в эмигрантских изданиях, и с началом «перестройки», и в России было несколько очень интересных статей, но понимание творчества Бродского в целом — дело будущего… и очень сложное дело. Его ироничная, через противоречивую поэзию не укладывается ни в какие концепции.
В зрелые годы Бродский не любил разговоров о своем творчестве. И вообще о литературе. В его системе ценностей жизнь важнее литературы. При этом в жизни он ничего не видел, «кроме отчаяния, неврастении и страха смерти». Помимо страданий и сострадания.
Но стихи Бродского спорят с автором: да, есть что-то кроме отчаяния и неврастении…
Утешают даже самые мрачные и холодные тексты Бродского. Об одиночестве, отчаянии и безысходности он говорит с таким жаром, который не доходил никому до его современника в стихах о счастливой любви и братской связи с людьми.
Иосиф Бродский. Я зашел вместо зверя в клетку …
Зашел вместо зверя в клетку,
пережил срок и кликуху гвоздь в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
Динтед Черт знает с кем в Thrake.
С высоты ледника обошел Полмир,
Трижды молчал, дважды выходил на гребень.
Бросил страну, что я скоро.
От забвения я могу быть городом.
Победил в степях, вспомнив крики Хунны,
надел на себя, что Сызнов входит в моду,
Рожь посевную, покрытую железным орудием гумны
И только сухую воду не пил.
Я пускал во сне изношенный зрачок конвоя,
Он нахмурился хлебом, не оставляя корочки.
Разрешил своим связкам все звуки, кроме войны;
Перешел на шепот. Сейчас мне сорок.
Что мне рассказать о жизни? Что было давно.
Только с горем чувствую солидарность.
Но пока я не ругал рот пластилином,
От него будет только благодарность услышать.
Бродский Иосиф Александрович (24 мая 1940, Ленинград — 28 января 1996, Нью-Йорк), русский поэт, проза, эссураист, переводчик, автор пьес; Он также писал по-английски. В 1972 г. эмигрировал в США.В стихах (Сборники «Остановка в пустыне», 1967, «Конец прекрасной эпохи», «Части речи», оба 1972 года, «Урания», 1987) понимание мира как единого метафизического и культурного целого. Отличительные черты стиля — жесткость и скрытое терпение, ирония и купол (Ранний Бродский), медитативность, реализованная через обращение к сложным ассоциативным образам, культурная реминисценция (иногда приводящая к тесноте поэтического пространства). Очерки, рассказы, пьесы, переводы. Нобелевская премия (1987), кавалер ордена Почетного легиона (1987), обладатель Оксфордской премии Honori Causa.
Завершая нобелевскую речь, Иосиф Бродский охарактеризовал сеанс как «колоссальный ускоритель сознания, мышления, миниграции. Испытав однажды это ускорение, человек больше не может отказаться от повторения этого опыта, он переходит в зависимость от этот процесс, как зависимость от наркотиков или алкоголя. Человека, который находится в такой зависимости от языка, я полагаю, называют поэтом ».
Судьба русского поэта стала темой стихотворения« Я вошел вместо зверь в клетке… », написанная поэтом в день своего сорокалетия, 24 мая 1980 года. Основная идея произведения — трагедия судьбы поэта. Бродский метафорически трансформирует воспоминания о собственной жизни. , связывая его с судьбами других художников-художников.
В первой строке объявлен мотив неволаторов: «Я вошел вместо зверя в клетку …» Ассоциация очевидна: зверь, вроде Создателю нужна свобода — но всегда есть силы, которые хотят отнять эту свободу.Слово клетка приобретает значение в текстовом расширении: тюрьма, камера, митинг, несвободный вообще. Вторая строфа вбирает в себя судьбы многих и многих представителей отечественной интеллигенции, ставших жертвами сталинских репрессий: вместо названия у них было «Щелчки», вместо жизни — «термин».
В стихотворении существует ассоциативная связь между лирическим героем и образом Ф. М. Достоевского: именно в жизни этого писателя была рулетка и все связанные с гаммой переживания сыграли большую роль.В то же время рулетка — это своего рода вызов судьбе, игра на шанс, попытка выиграть, как правило, безуспешна. «Хрен знает кто во Фраче» — представитель мира «полный», с которым лирический герой вынужден общаться.
Время этого стихотворения — сорок лет жизни и одновременно вечность. Пространство работы очень большое: «С высоты ледника я обошел Полмир». Судьба Творца трагична, поэтому в стихотворении присутствует тема смерти: «Через курок дважды произошел раскол.«
В стихотворении есть элементы биографии автора:« Бросил страну, которую я скоро »(это проявление метонимии), в то же время автор с горечью говорит о том, насколько велико количество людей, которые не запомни его: «Из забвений можно построить город».
В стихотворении отражен многогранный и сложный жизненный опыт героя: «Я в степи медлял», «рожь сеял … оксюморон» сухой вода », что означает, что герой выпил все, потому что было очень много разнообразных жизненных ситуаций.
Далее мотив непонимания усиливается: герою снится «Блиенский зрачок конвоя». Это отражение конфликта истинного творца и силы, которая не только стремится постоянно наблюдать за героем, но и лишает его свободы. В этой связи судьба лирического персонажа — лишь часть многострадальной и трагической судьбы русского поэта.
Ассоциативная связь судьбы лирического героя с судьбой других русских поэтов очевидна: Мандельштама (нежизненный мотив), Ахматовой (конфликт с властью), Цветаевой (Мотив эмиграции, изгнания).Таким образом, творчество Бродского оказывается включенным в целостный литературный процесс.
Лирический герой «не позволял себе бодрствовать». Почему? Дело в том, что человек именно так чувствует смертельную тоску или крайнее отчаяние. Значит, герой Бродского не отчаялся и сохранил жажду к существованию. Далее Бродский говорит, что «перешел на шепот». Это проявление мудрости, которое приходит с возрастом: шепот лучше слышен, потому что слушают внимательно. Кроме того, здесь отражена жизненная позиция самого Бродского: философия absientera, то есть неучастия в политической и активной общественной жизни.Бродский исповедовал эту философию, стремясь глубже проникнуть в высшие категории бытия, понять смысл жизни («Письма римского друга»).
Жизнь кажется герою долгой, ведь только в счастливой жизни время летит быстро. Это подтверждается и в тексте: «Только с горем чувствую солидарность». Но лирический герой забирает жизнь, которой он является:
Но пока я не ругал свой рот пластилином,
От него будет только благодарность услышать.
При жизни Иосифа Бродскому редко удавалось прочесть беспристрастное слово о его творчестве — судьба оспариваемых слишком ярких капель на его текстах.В «Самиздате», в эмигрантских изданиях, и с началом «перестройки», и в России было несколько очень интересных статей, но понимание творчества Бродского в целом — дело будущего … очень сложное дело. Его ироничная, через противоречивую поэзию не укладывается ни в какие концепции.
В зрелые годы Бродский не любил разговоров о своем творчестве. И вообще о литературе. В его системе ценностей жизнь важнее литературы.При этом в жизни он ничего не видел, «кроме отчаяния, неврастении и страха смерти». Помимо страданий и сострадания.
Но стихи Бродского спорят с автором: да, есть что-то кроме отчаяния и неврастении …
Даже самые мрачные и холодные тексты Бродского очень утешают. Об одиночестве, отчаянии и безысходности он говорит с таким жаром, который не доходил никому до его современника в стихах о счастливой любви и братской связи с людьми.
Иосиф Бродский. Я зашел вместо зверя в клетку …
Зашел вместо зверя в клетку,
пережил срок и кликуху гвоздь в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
Динтед Черт знает с кем в Thrake.
С высоты ледника обошел Полмир,
Трижды молчал, дважды выходил на гребень.
Бросил страну, что я скоро.
От забвения я могу быть городом.
Победил в степях, вспомнив крики Хунны,
надел на себя, что Сызнов входит в моду,
Рожь посевную, покрытую железным орудием гумны
И только сухую воду не пил.
Я пускал во сне изношенный зрачок конвоя,
Он нахмурился хлебом, не оставляя корочки.
Разрешил своим связкам все звуки, кроме войны;
Перешел на шепот. Сейчас мне сорок.
Что мне рассказать о жизни? Что было давно.
Только с горем чувствую солидарность.
Но пока я не ругал рот пластилином,
От него будет только благодарность услышать.
Бродский Иосиф Александрович (24 мая 1940, Ленинград — 28 января 1996, Нью-Йорк), русский поэт, проза, эссураист, переводчик, автор пьес; Он также писал по-английски.В 1972 г. эмигрировал в США. В стихах (Сборники «Остановка в пустыне», 1967, «Конец прекрасной эпохи», «Части речи», оба 1972 года, «Урания», 1987) понимание мира как единого метафизического и культурного целого. Отличительные черты стиля — жесткость и скрытое терпение, ирония и купол (Ранний Бродский), медитативность, реализованная через обращение к сложным ассоциативным образам, культурная реминисценция (иногда приводящая к тесноте поэтического пространства). Очерки, рассказы, пьесы, переводы.Нобелевская премия (1987), кавалер ордена Почетного легиона (1987), обладатель Оксфордской премии Honori Causa.
Биография Иосифа Бродского | Русская поэзия
Иосиф Бродский (1940–1996) родился в Ленинграде в 1940 году. В пятнадцать лет Бродский бросил школу и пошел работать фрезеровщиком на оборонный завод «Арсенал» в Ленинграде. За это время Бродский выучил английский и польский языки и перевел на русский язык произведения Джона Донна, английского поэта 17 века, и Чеслава Милоша, современного польского поэта, а также поэтов братских республик СССР.В период с 1956 по 1962 год у него было как минимум тринадцать рабочих мест, и он путешествовал по России с геологическими группами. Когда Бродский начал писать стихи, его мощное, в высшей степени индивидуалистическое письмо произвело впечатление на Анну Ахматову. Его ранние переживания способствовали появлению тем, которые стали преобладающими в его поэзии, таких как одиночество и отчуждение, а также изгнание и потеря — буквальные и метафорические. Как предполагает близкий друг Бродского и проницательный ученый Лев Лосев, основным источником этих повторяющихся тем является трагический и романтический характер дара Бродского.
В 1964 году, двадцатитрехлетний Бродский был обвинен советскими властями в социальном паразитизме на суде в 1964 году, обнаружив, что его череда случайных заработков и роль поэта не являются достаточным вкладом в жизнь общества. Фрида Вигдорова смело записала стенограмму его слушаний и распространила ее в самиздате. Его «преступлением» было то, что он не имел постоянной работы и, следовательно, был «паразитом». Судья назвал Бродского «псевдопоэтом в вельветовых штанах», который не выполнил свой «конституционный долг честно трудиться на благо общества». Родина.Судья спросил: «Кто признал вас поэтом? Кто вас причислил к поэтам? » — «Никто», — ответил Бродский, — «Кто зачислил меня в ряды человеческого рода?» Судья отправил Бродского под конвоем милиции в психиатрическую больницу для проверки его вменяемости. Там было очень тяжело: ему насильно делали уколы серы, от чего малейшее движение было невыносимо болезненным. Его страдания в тот страшный период отражены в большом философском стихотворении Горбунов и Горчаков .Судебные психиатры сочли Бродского вменяемым, и он вернулся в суд. За «тунеядство» Бродский был приговорен к пяти годам каторжных работ и отбыл 18 месяцев на ферме в станице Норенской Архангельской области, в трехстах пятидесяти милях от Ленинграда. Он снимал свой собственный небольшой коттедж, и хотя в нем не было водопровода и центрального отопления, но личное пространство в то время считалось большой роскошью.
Бродский вернулся в Ленинград в декабре 1965 года и продолжал писать в течение следующих семи лет, многие из его произведений были переведены на немецкий, французский и английский языки и опубликованы за рубежом. стихов и стихотворений было опубликовано Inter-Language Literary Associates в Вашингтоне в 1965 году, Элегия Джону Донну и другие стихотворения было опубликовано в Лондоне в 1967 году Лонгмансом Грином, а Остановка в пустыне было выпущено в 1970 году Чеховское издательство в Нью-Йорке. Только четыре его стихотворения были опубликованы в ленинградских антологиях в 1966 и 1967 годах, большая часть его произведений появилась за пределами Советского Союза или распространялась в секретном самиздате до 1987 года. Его преследовали за поэзию и еврейское происхождение, ему было отказано в разрешении на поездку.В 1972 году официальные лица ворвались в его квартиру, забрали его документы, затем власти предложили ему эмигрировать в Израиль.
После остановки в Вене он отправился в Соединенные Штаты, где Бродский поселился в Анн-Арборе с помощью поэта Одена и Проффера и на год стал поэтом в резиденции Мичиганского университета. После этого он занял ряд академических должностей. Он стал приглашенным профессором в Куинс-колледже (1973–74), Смит-колледже, Колумбийском университете и Кембриджском университете.Он был профессором литературы Эндрю Меллона и профессором литературы в колледже Маунт-Холиок. Он стал гражданином США в 1977 году.
В 1986 году его сборник эссе Less Than One получил Национальную премию книжных критиков за критику, и ему была присвоена почетная докторская степень по литературе Оксфордского университета. Его собственные убеждения радикально изменились между его юношеской карьерой в России, когда он был молодым поэтом с исключительными перспективами, и его более поздним периодом в Америке.В его более поздней карьере его восхищали его способностью использовать сложный ритм и размер и обширную игру слов для решения таких вечных проблем, как человек и природа, любовь и смерть, страдания, хрупкость человеческих достижений и привязанностей, драгоценность привилегированный момент.
В молодости он находился под влиянием поэзии Осипа Мандельштама и Марины Цветаевой, американского поэта Роберта Фроста и немецкого писателя Раньера Марии Рильке, как поэт он на всю жизнь подружился с Анной Ахматовой и американским поэтом британского происхождения В.Х. Оден.
В 1980 году он начал издавать свой первый перевод. В США он продолжал писать стихи, часто писал на русском языке и переводил свои произведения на английский. В целом Бродский получил Нобелевскую премию по литературе в 1987 г.
Его стихи часто повествуют, буквально или метафорически, о путешествиях или поисках, и его путешествия предоставили богатый материал для его стихов.Бродский считал, что поэзия способна трансформировать индивидуальное сознание и преодолевать политические и социальные ограничения.
Источники
Лев Лосев. Иосиф Бродский : Литературная жизнь; Иосиф Бродский : Искусство стихотворения (в соавторстве с Валентиной Полухиной). Перевод Джейн Энн Миллер. (Издательство Йельского университета, 2010.
).Бетея, Давид. Иосиф Бродский и создание изгнанника , Princeton University Press, 1994.
Берлина Александра. Бродский Перевод Бродского . Блумсбери, 2014.
Иосиф Бродский: Литературная жизнь (9780300181609): Лосев, Лев, Миллер, Джейн Энн: Книги
Похвала Иосиф Бродский: Жизнь (русское издание):
«Лучшая литературная биография писателя, которая еще не появилась на любом языке» — Times Literary Supplement
— Times Literary Supplement» … [] Теплое и благодарное изучение.»- Дерек Махон, Литературное обозрение — Дерек Махон — Литературное обозрение Опубликовано: 2011-02-01
» Восхитительная литературная биография. . . . Эта работа доставляет удовольствие, и она проливает свет на неожиданные подробности о поэте «. — Д. Хатчинс, ВЫБОР — Д. Хатчинс — ВЫБОР
В то же время. Необходимый путеводитель по стихам Бродского. »- Андрей Зорин, Оксфордский университет — Андрей Зорин Опубликовано: 2010-09-21
« Первая авторитетная литературная биография лауреата Нобелевской премии русско-американского поэта Иосифа Бродского.Это книга, которая останется каноническим трудом на долгие годы »- Джейн Таубман, Амхерстский колледж — Джейн Таубман Опубликовано: 22.09.2010,
« Остроумный, вежливый, интересный … Лев Лосев, выдающийся русский поэт сам по себе предоставляет массу новой важной информации. Великолепный вклад »- Дэвид М. Бетеа, Университет Висконсин-Мэдисон — Дэвид М. Бетеа Опубликовано: 2010-09-22
«Автор книги Иосиф Бродский: Литературная жизнь совершил подвиг, убедительно обсудив творчество поэта на языке, отличном от его собственного, и позволил нам увидеть уникальное великолепие оригиналов.»- Кэрол Руменс, Независимый — Кэрол Руменс — Независимый Опубликовано: 2011-03-04
« Иосиф Бродский: Литературная жизнь управляет жизнью с умом и тактом, в то время как ее отношение к искусству Бродского и — Эндрю Кан, Times Literary Supplement — Andrew Kahn — Times Literary Supplement Опубликовано: 2011-06-17
«Книга Льва Лосева Иосифа Бродского частично является биографией Поэт, лауреат Нобелевской премии (хотя Лосев отрицает, что биография была его намерением), а также критическое исследование и мемуары.Это ценно по всем трем пунктам … Иосиф Бродский приятно читать »- Марк Джей Мирски, Hareetz (английский) — Марк Джей Мирски — Hareetz (английский) Дата публикации: 2011-06-01
«…. Незаменимый…. — Стефан Дельбос, The Prague Post — Стефан Дельбос — The Prague Post Опубликовано: 2011-07-20
«Книга Лосева — это не столько история жизни Бродского, сколько рассказ о росте ум поэта — книга, которую сейчас редко пишут на английском, поскольку она находится между монографией и биографией.»- Джастин Куинн, Edinburgh Review, — Джастин Куинн — Edinburgh Review,
«… размышление о сущности поэзии и поэта через контрастирующие примеры двух друзей. «- Атар Хадари, Jewish Quarterly — Атар Хадари — Jewish Quarterly Опубликовано: 2012-03-01
«Академик и поэт Лев Лосев знакомит читателя с увлекательной жизнью и творчеством своего друга, русского поэта и друга Иосифа Бродского… Личная и литературная жизнь Бродского при Сталине и Хрущеве, а также подробный комментарий к развитию поэзии Бродского.»- Пол О Мулрл, Irish Times — Пол О Мулрл — Irish Times Опубликовано: 14 апреля 2012 г.
Поэт-диссидент Иосиф Бродский дает шесть жизненных советов выпускникам колледжа (1988)
Изображение из Ежегодника Мичиганского университета, через Wikimedia Commons
Хотя Иосиф Бродский был одним из самых известных советских диссидентов ХХ века, лауреат Нобелевской премии поэт безошибочно подвергался преследованиям со стороны репрессивного советского правительства, которое заклеймило его стихи как «порнографические и антисоветские».Отказавшись бросить писать, Бродский неоднократно привлекался к суду и однажды был приговорен к 18 месяцам исправительных работ в арктическом районе Архангельска. Во время одного из своих выступлений в зале суда молодой поэт продемонстрировал удивительную стойкость яичек, когда судья спросил его: «Кто признал тебя поэтом? Кто вас причислил к поэтам? » Бродский дерзко ответил: «Никто. Кто зачислил меня в ряды человечества? »
В 1972 году Бродский уехал из СССР в Америку, где он был широко востребован как лектор (в его академической опоре были записи из Кембриджа, Колумбии, Массачусетского университета и горы Холиок).Сразу после того, как он получил в 1986 году награду Национальной книжной критики за критику за книгу Less Than One и получил Нобелевскую премию по литературе в 1987 году (порнографические статьи, похоже, неплохо идут на пользу критикам), Бродского пригласили выступить. вступительная речь 1988 г. в Мичиганском университете.
Замечания Бродского далеки от гальванизирующей дозы вдохновения, которую передают многие вступительные речи, и уж точно не того, чего ожидали выпускники Мичиганского университета.Слова поэта не воодушевляют, а успокаивают публику; вместо того, чтобы обернуть их теплой самоуверенностью, советы по жизни резкие, как ледяная ванна. Обращение Бродского — это смесь ироничного юмора, признания нашей абсурдистской экзистенциальной дилеммы и смелого, честного сострадания. Читая советы Бродского, невольно чувствуешь, что поэт ценил свою порочную человечность даже больше, чем свое искусство; вероятно, они были неразлучны.
Вот сокращенная версия реплики поэта:
1) «Относитесь к своему словарю, как к своему текущему счету.Выражение часто отстает от опыта, и нужно научиться четко формулировать то, что иначе сдерживалось бы психологически. Научитесь выражать себя. Возьмите словарь.
2) «Родители слишком близки к цели… Дальность такова, что промахнуться невозможно». Будьте щедры со своей семьей. Даже если ваши убеждения расходятся с их убеждениями, не отвергайте их — ваш скептицизм в отношении своей непогрешимости может принести вам только пользу. Это также избавит вас от горя, когда они уйдут.
3) «Вы должны полагаться на свою домашнюю кухню.«Не ждите, что общество устроится в вашу пользу — слишком много людей, чьи желания вступают в конфликт, чтобы это произошло. Научитесь полагаться на себя и помогайте тем, кто не может.
4) «Старайтесь не выделяться». Не желайте денег или славы ради них самих. Лучше быть скромным. Пополнение рядов тех, кто следует своим осторожным путем, — это утешение.
5) «Парализованная воля — не лакомство для ангелов». Не позволяйте себе стать жертвой. Обвиняя других, вы подрываете свою решимость изменить свои обстоятельства.Когда жизнь сталкивается с трудностями, помните, что они не в меньшей степени являются неотъемлемой частью существования. Если вам нужно бороться, делайте это достойно.
6) «Быть социальным — значит прощать». Не позволяйте тем, кто причинил вам боль, жить в ваших жалобах. Забудь их.
Полный текст — безвозвратно более содержательный и красноречивый — можно найти здесь.
Связанное содержимое:
«This Is Water»: полное аудио выступления Дэвида Фостера Уоллеса на выпускном в Кеньоне (2005).
Джордж Сондерс превозносит добродетели в речи 2013 г. перед выпускниками Сиракузского университета
Нил Гейман дает выпускникам 10 основных советов по работе в искусстве
Выключение | Журнал The Point
Это эссе появляется на специальном симпозиуме по интеллектуалам, который полностью состоит из эссе редакторов The Point. Щелкните здесь, чтобы прочитать все эссе симпозиума.
В 1964 году, когда Иосифу Бродскому было 24 года, его привлекли к суду за «социальный паразитизм». В глазах государства молодой поэт был нахлебником. Его трудовая история была в лучшем случае непостоянной: он был без работы в течение шести месяцев после потери своей первой работы на заводе, а затем еще четыре месяца после возвращения из геологической экспедиции. (Быть писателем не считалось работой, и уж тем более, если вы почти ничего не публиковали.) В ответ на обвинение Бродский высказал прямую защиту: он о чём-то думал и писал. Но нужно было строить новый порядок, и если вы не вносили активного вклада в жизнь общества, вы облажались.
В ходе судебного разбирательства он неоднократно, настойчиво излагал свою правоту с бесхитростностью, раздражавшей чиновников:
БРОДСКИЙ: Я работал в перерывах. Я сделал именно то, что делаю сейчас. Я писал стихи.
СУДЬЯ: То есть вы написали свои так называемые стихи? С какой целью вы так часто меняли место работы?
БРОДСКИЙ: Я начал работать с пятнадцати лет.Мне все это показалось интересным. Я сменил работу, потому что хотел узнать как можно больше о жизни и о людях.
СУДЬЯ: Чем вы были полезны Родине?
БРОДСКИЙ: Я писал стихи. Это моя работа. Убежден… Я верю, что то, что я написал, будет полезно людям не только сейчас, но и будущим поколениям.
ГОЛОС ИЗ ОБЩЕСТВЕННОСТИ: Послушайте! Какое воображение!
ДРУГОЙ ГОЛОС: Он поэт. Он должен так думать.
СУДЬЯ: То есть вы думаете, что ваши так называемые стихи полезны людям?
БРОДСКИЙ: Почему вы говорите, что мои стихи — это «так называемые» стихи?
СУДЬЯ: Мы называем ваши стихи «так называемыми», потому что у нас нет другого впечатления о них.
Бродский и судья (мягко говоря) разговаривали друг с другом: Бродский чувствовал, что его призвание имеет ценность, выходящую за рамки политической целесообразности, а судье было поручено напомнить ему, что государство не должно субсидировать его хобби, если он не собираюсь сказать что-нибудь полезное. Но несоизмеримость этих точек зрения гораздо глубже, чем этот случай.
●
Бродский родился в Ленинграде в 1940 году и в младенчестве пережил жестокую блокаду, длившуюся два с половиной года, унесшую жизни более миллиона человек.Столкнувшись с накопившимися травмами революции и мировой войны, этот «самый абстрактный и преднамеренный город» был таким образом насильственно втянут в современность. Бродский и его современники достигли совершеннолетия в то время, когда их опыт — и жалкие факты жизни — постоянно расходились с видением прогресса, которое преподавалось в школах, транслировалось по радио и печаталось в газетах. То, что эта реальность — длинные очереди и тесные коммунальные квартиры, где пары, дети, родственники и ревнивые соседи пользовались одним и тем же дореволюционным туалетом — была прямо у них перед носом, только делало официальную программу еще более нелепой.(Позднее Бродский размышлял о противоречиях своего воспитания: «Не прикрыть руины страницей Правды ».)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Читайте больше подобных эссе в нашем
«Для чего нужны интеллектуалы?» симпозиум,
, например, «Устал побеждать» Джона Баскина
и «Идолы просвещения» Олли Кассен.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
советских детей учили, что революция — это не просто историческое событие, а мечта, которую им суждено воплотить в жизнь.«Мы родились для того, чтобы сказка стала реальностью», — повторяли они, — «Чтобы покорить бескрайние просторы космоса, / Разум дал нам стальные крылья вместо оружия / И вместо сердца они дали нам огненный двигатель». Бродский рассказывал, как его детский бунт против этого послания стал характерной чертой его характера: он с почти атавистической ненавистью презирал политические лозунги и воспроизводил образы Ленина, украшавшие стены его школы. С тех пор он с подозрением относился ко всему, что казалось ему избыточным или мало популярным.Это было, писал он в своем мемуаристическом эссе «Меньше одного», «моим первым уроком выключения, моей первой попыткой отчуждения»:
Доски, правительственное железо перил, неизбежный цвет хаки военной формы в каждой проходящей толпе на каждой улице в каждом городе, вечные фотографии сталелитейных заводов в каждой утренней газете и непрерывное звучание Чайковского по радио — все это двигало ты сумасшедший, если не научился отключаться.
Для Бродского и его друзей «книги стали первой и единственной действительностью, а сама действительность рассматривалась либо как чушь, либо как неприятность.Они предпочитали «читать, а не действовать». Бродский называет это естественной тенденцией, как если бы игра была чем-то вроде поедания кинзы для тех, кто к ней не предрасположен, всегда оставляя ощущение, будто только что вымыли рот с мылом.
И все же бездействие — это своего рода действие, и Бродский прекрасно понимал, что это такое. Почему мыслящий человек — или действительно любой, кто чувствителен к несправедливости или лжи — решит выключить ? Машина не остановится; нет спящего режима. Коррупция питается обманом и недовольством.Разве мы не обязаны оставаться с на , бодрствовать, просыпаться?
●
Слово «интеллигенция» пришло в английский язык через русский язык, где оно, в свою очередь, было заимствовано из какого-то неуказанного европейского языка — траектория, которая примерно соответствует развитию самого класса. Определяющими представителями русской интеллигенции, как обрисовал Исайя Берлин в «Замечательном десятилетии», была группа писателей, вышедших на сцену в 1840-х годах, в том числе Александр Герцен, Иван Тургенев, Федор Достоевский, Иван Панаев и Виссарион Белинский.Эти люди любили философию и литературу так же сильно, как ненавидели автократическую систему, которая держала русское население в несчастном и порабощенном состоянии. Они поглощали идеи из Европы, как наркотики, — от Руссо и Вольтера до деятелей контрпросвещения, таких как Жозеф де Местр, Гегель и немецкие романтики, — а затем спорили о них с яростной энергией. Но то, что отличало этих русских интеллектуалов от европейцев, по которым они создавали себя, было не столько их рвением или оригинальностью, сколько их серьезностью.Они считали, что их «объединяет нечто большее, чем просто интерес к идеям; они воспринимали себя как посвященный орден, почти светское священство, посвященное распространению особого отношения к жизни, что-то вроде Евангелия ».
Эти так называемые «лишние люди» стали прообразом того интеллектуала, которого мы знаем сегодня: начитанный, вежливый, политически активный. Они настаивали на том, что для писателя нет выхода из общества, и что писательская работа связана с определенными обязательствами: сказанное ими имело значение , будь то в художественной литературе или прозе, среди друзей или на публике.Если раньше интеллектуал был противником из-за неудачи или обстоятельств, они сделали это частью должностной инструкции.
Но даже когда фигура современного интеллектуала формировалась, по швам тянулось напряжение. Тургенев выделил два типа писателей. Тот, кого мы могли бы назвать поэтом , проницателен и ярко творчески, но действует вдали от политики и общественной жизни. Другой, критик , ныряет прямо в сцену, стремясь отразить чувства и сознание людей в тот момент времени.Тургенев, вопреки самому себе, принадлежал к первому типу. Белинский, его друг и непревзойденный «убежденный интеллектуал», был последним.
Более чем полвека спустя моральное видение и риторический огонь Белинского сделали его героем радикалов, возглавивших революцию. От него они узнали, что к литературе следует относиться очень серьезно, потому что в книгах содержались послания, которые могли не только изменить мнение, но и сформировать его из сырого материала. Когда Троцкий определял революционное искусство как произведения, «окрашенные новым сознанием, возникшим в результате революции», он говорил как последователь Белинского.
В первые годы Революции произошел взрыв творческой энергии, когда радикальные интеллектуалы попытались избавиться от обычаев и вызвать это новое сознание. Писатели стремились изменить саму структуру языка, сокращая слова и объединяя их, как если бы Новый Человек слишком торопился произносить все слоги. Архитекторы придумывали дикие, грандиозные проекты, призванные одновременно отразить силу момента и внести свой вклад в функционирующее пролетарское общество; Знаменитый (но так и не реализованный) памятник Третьему Интернационалу Татлина должен был представлять собой радиобашню, закручивающуюся, как гегелевскую спираль, высотой в тысячу футов.
Период экстатических экспериментов был недолгим. К тому времени, когда Вальтер Беньямин посетил Москву в 1926 году, революционное искусство было настолько приручено и подчинено партией, что он отмечал: «Интеллигент — это прежде всего чиновник, работающий в отделах цензуры, юстиции и финансов, и, если он выживет, , участие в работе — что, однако, в России означает власть. Он член правящего класса ». Аутоиммунный ответ государства на авангард привел к ревматическому ожесточению художественного творчества, которое сократилось до все более ограниченного и рудиментарного набора тем и стилей.Это привело к парадоксальному перевороту: наследники Белинского теперь были стойкими проводниками эстетической традиции, а наследники Тургенева стали бунтовщиками. Так молодой поэт, любивший книги и тихие прогулки на закате, стал маловероятным лицом интеллектуального неповиновения.
●
Когда я впервые открыл для себя Бродского, я, спотыкаясь, стал изучать русский язык, начиная с урока языка для первокурсников, где мы заучивали строки Пушкина, прежде чем научились считать до десяти. Я записался на другие занятия на факультете, один за другим, хотя и понятия не имел, что могу делать со степенью бакалавра.А. по-русски, помимо, может быть, учебы в академических кругах или ЦРУ. Меня, словно тяжесть постороннего предмета, тянуло к жизни и творчеству русских писателей — Гоголя, Толстого, Ахматовой, Мандельштама, Платонова, Бродского. Каждый из них по-своему помогает вам почувствовать глубину земли, на которой вы стоите, и затем подвергнуть сомнению ее прочность.
Осенью моего последнего года обучения я посетил небольшой семинар, проводимый восточноевропейским поэтом со священническим видом, подчеркнутым долгими задумчивыми паузами, которые предшествовали его выступлениям.Одно из заданных нам стихотворений — «Осень в Норенской» Бродского. После суда Бродский был приговорен к пяти годам исправительных работ в глухом северном городке Норенской. Он пришел как бы наслаждаться своим наказанием; в конце концов, у него было достаточно времени для написания. Написанная в 1965 году, «Осень на Норенской» запечатлела краткий момент в конце рабочего дня. «Мы возвращаемся с поля», — начинается стихотворение, действие которого происходит на фоне истощения и упадка. Лошади на улице выглядят как «надутые бочки / ребра, зажатые между валами», а крестьянки «подрезают ножницами дорогу домой / как режут по тусклому подолу».Первая половина стихотворения наполнена прямыми линиями. Изображение женщин, идущих рядами, пересекается со следами от плуга, расходящимися веером над полем позади них. И вдруг сетчатая композиция Бродского так тщательно выстраивает трещины и разрывы: «Ветер разрывает / цепь ворон на визжащие звенья». Он инвентаризует штук:
Эти видения — последний знак
внутренней жизни, охватывающей
любого призрака, к которому он чувствует себя родственником
, пока призрак не отпугнет навсегда
у церковного колокола скрипящей оси,
у металлического грохота мира, когда он
лежит перевернутым в водной колее,
— у скворца, парящего в облаке.
Это высший момент в стихотворении, которое иначе было бы горьким и приземленным. Даже в мире, который «лежит перевернутым в водной колее», внутренняя жизнь находит свое отражение в мимолетных видениях: полет птиц, свет, вспыхивающий в глазах незнакомцев. Что меня больше всего поразило, живя в моем собственном перевернутом мире, так это то, что для Бродского эти видения не давали надежды, что мир изменится, а только то, что независимо от того, изменится он или нет, что-то из этой жизни останется.
Я вырос в мультикультурных девяностых.Как и многие другие дети из высшего среднего класса, я смотрел серию Captain Planet , ходил в лагеря межкультурной дружбы и вступал в молодежные группы социальной справедливости. Нашему поколению говорили, что различие было лишь поверхностным, что в Америке можно добиться всего, приложив достаточно усилий, что мы можем стать тем изменением, которое хотим видеть. Как хорошие туристы, мы прошли маршем протеста против вторжения в Ирак, написали письма против НАФТА и за права человека, проголосовали за Обаму, стали вегетарианцами. В какой-то момент нам пришло в голову, что нет никаких доказательств того, что это работает.Рынок рухнул; пропасть между богатыми и бедными превратилась в пропасть. Конгресс был парализован, а расизм не только не уменьшился за время президентства Обамы, но, похоже, стал более заметным и опасным. Что делать? мы задались вопросом. Все прогрессивные ценности, которым нас учили, когда в них стучали, казались пустыми. Так что наши протесты стали меньше, дерзче и цифровее. Мы шутили нигилистические шутки, следили за мемами, начали терапию. Мы говорили о телевидении.
Все это означает, что стратегия Бродского по отключению имела для меня извращенный смысл, хотя она и противоречила моему внушенному оптимизму.И все же я подумал: разве я не должен бороться с этим порывом?
«Если у поэта есть какие-либо обязательства перед обществом, — сказал Бродский, — так это хорошо писать. Поскольку у него меньшинство, другого выхода у него нет ». Советский судья — не единственный, кто занял такую позицию, чтобы указать на отсутствие общественного сознания. Писатель и критик Кейт Гессен в статье для New York Times Book Review от 2008 года обвинил поколение интеллектуалов Бродского и его последователей в том, что они «бессильны остановить Путина в терроризме страны, не потому, что они боялись его, а потому, что после развала Советского Союза они ушли в «частную жизнь», чего они всегда хотели.Гессен — большой поклонник поэта Бродского, но хотел бы, чтобы он был более критиком. В эссе « New Yorker » 2011 года он осудил Бродского за то, что он позволил себе стать «пропагандистом поэзии». Гессен тщетно искал в творчестве Бродского пример, который мог бы подорвать непримиримый эстетизм, который «превратился в догму». В отличие от судьи, Гессен как бы требовал от Бродского Чем вы были полезны Родине? Как мог кто-то из интеллигентов Бродского действительно поверить, что эстетика управляет этикой, а не наоборот?
Гессен, словно опасаясь повторения ошибок поколения Бродского, принял свою общественную роль в своей карьере интеллектуала.Он стал соучредителем n + 1 в 2004 году вместе с другими выпускниками Гарварда в Нью-Йорке, а в 2011 году, когда тысяча протестующих разбили лагерь в парке Зуккотти, они с энтузиазмом присоединились к движению. Будучи академиками, они были менее опытны, чем некоторые другие оккупанты, когда дело доходило до практических вопросов управления или логистики, поэтому они вносили свой вклад так, как знали как: писали и теоретизировали. Они опубликовали сообщения в блогах и составили информационный бюллетень под названием Occupy! Ведомость .В г. Захвати! , антологию размышлений об этих бурных месяцах, которую он редактировал вместе с Астрой Тейлор и другими редакторами n + 1 , Гессен признал раскол в парке между теми «высокообразованными» организаторами и интеллектуалами, как он сам, которые были «В основном в возрасте от двадцати до тридцати лет, и в основном они не живут в парке», и «дети, которые действительно живут в парке». Он предположил, что это разделение не так плохо, как может показаться. Некоторые считали 20-летних в лагере крутыми панками или анархистами, но он восхищался их юношеским идеализмом.По крайней мере, они делали что-то . «Они действительно думают, что приезд в далекий город и жизнь в бетонном парке может привести к политическим изменениям», — удивился он. «И они могут быть правы!»
Я, 21 год, с интересом и восхищением наблюдал за акциями протеста из Чикаго. К тому времени, как я начал этот поэтический семинар, по всей стране устраивались сателлитные марши и ночевки. Я читал отчеты на своем ноутбуке и просматривал фотографии из лагерей в центре Чикаго, опубликованные в Facebook.«Должен ли я пропустить урок поэзии, — подумал я, — а вместо этого присоединиться к акции протеста».
●
Спустя более шести лет и один год национального кошмара мы устали. Мы стараемся держать глаза открытыми, даже если у них развиваются истощенные подергивания. Поливаем лица холодной водой. Мы устанавливаем несколько будильников. Мы протестуем, загружаем приложения, напоминающие нам о звонках нашим представителям, просматриваем новости, пока нам не снятся хроники и хроники Twitter. Политика — это контрастный фильтр, который обостряет и искажает все, что находится в поле зрения.
Неудивительно, что мы ищем ясности и руководства от более мудрых людей. Для многих из нас это тоже может приобретать характер принуждения, поскольку мы одержимо передаем цитаты из книг, которые не читали со времен колледжа. Через месяц после выборов книга Ханны Арендт « Истоки тоталитаризма » была продана в шестнадцать раз дороже, чем в среднем, в то время как опубликованный в Твиттере отрывок из книги «Достижение нашей страны », опубликованной двадцать лет назад философом Ричардом Рорти, стал невероятно вирусным.«Франкфуртская школа знала, что Трамп приближается», — объявил New Yorker в декабре 2016 года, как будто нашей самой большой ошибкой было то, что мы не прислушались к критическим теоретикам. Нет ничего более естественного, чем поиск света в темноте, но стоит сделать паузу, чтобы спросить, к художникам и критикам мы должны искать ответы.
Каждое поколение интеллектуалов находит способ смириться с ограничениями своей свободы воли. Бродский выбрал стихи; мой и Гессен сели на поезд до центра города.Конечно, это не строгая бинарность: эти две тенденции могут сосуществовать у одного и того же человека и выражаться по-разному. Но мы могли бы считать, что отключение для Бродского было способом выполнить свою социальную ответственность, а не уклоняться от нее. По мнению Бродского, политика была одним из уровней человеческого существования, но низкой ступенькой. Он думал, что дело поэзии в том, чтобы «указать нечто большее… размер всей лестницы». Он считал, что «искусство — это не лучшее, а альтернативное существование… не попытка убежать от реальности, а наоборот, попытка оживить ее.«То, что заставляет писать поэта, — это не столько« забота о бренной плоти », сколько« стремление пощадить определенные вещи своего мира — своей личной цивилизации — своего собственного несемантического континуума ».
Думаю, это был его ответ на вызов Гессена. Когда мало места для политического маневра, когда преобладающие культурные ценности лишаются всякого значения, создание искусства, отвергающего устаревшие стереотипы и социальные темы, не может быть просто выражением личной свободы, роскошью безопасного и неинвестированного.Он может моделировать независимое мышление и внимательность, сохраняя не только целостность личности, но и целостность культуры, деградирующей на глазах у человека.
Это не искусство ради искусства; это не должно быть тихим или покорным. Мы можем верить в силу искусства и энергично защищать его, не предаваясь фантазиям о его социальной полезности. В такие времена нам нужны критики. Но нам также нужны поэты, которые могут превратить опыт в искусство и унюхать банальности. Тех, кто ищет возможности в предрешенных заключениях и сердца в огненных моторах.
●
Позже, после иммиграции в Соединенные Штаты, Бродский был приглашен выступить перед классом выпускников гуманитарного колледжа Восточного побережья. Неудивительно, что он избегал вдохновляющих пустяков, которыми обычно наполняются вступительные речи, предпочитая вместо этого комментарий к практике «подставлять другую щеку» как средству борьбы с социальным злом. Речь не дает четких указаний — ее едва можно квалифицировать как совет, — но она усложняет картину Гессена о покойном Бродском как о простом «пропагандисте поэзии».”
Бродский дает отчет о стандартной интерпретации строк Священного Писания, которые вдохновили эту доктрину пассивного сопротивления, а затем упоминает финал, который цитируется реже. Идея состоит не только в том, чтобы подставить щеку человеку, который вас бьет — вы также должны отдать ему свое пальто:
Каким бы злым ни был ваш враг, важно то, что он человек; и хотя мы неспособны любить другого, такого же, как мы, мы, тем не менее, знаем, что зло укореняется, когда один человек начинает думать, что он лучше другого.(Именно поэтому вас в первую очередь ударили по правой щеке.) Следовательно, то, что можно получить, подставив другую щеку своему врагу, — это удовлетворение, предупреждая последнего о тщетности его действий. «Послушайте, — говорит другая щека, — то, что вы бьете, это просто плоть. Это не я. Ты не можешь раздавить мою душу «.
Моральные ставки этой борьбы высоки именно потому, что они личные. Цель состоит не в том, чтобы апеллировать к чувству сострадания, гордости или вины вашего хулигана (ибо все это легко подавить), а в том, чтобы «раскрыть его чувства и способности бессмысленности всего предприятия: как любая форма массового производства делает », и выныривает с неповрежденным духом.
Эта лекция раскрывает другое измерение этики отказа Бродского. Отключение — это не погружение в тишину или погружение в блаженное невежество; это о том, чтобы убедиться, что статика не оглушает вас музыкой.
Автор: Эмма Уайт
Суд над Иосифом Бродским — Семнадцать моментов советской истории
Соавтор Безносов Е.Л.
Первоисточник: Огонек (декабрь 1988 г.).
«ПЕРЕПИСАТЬ!» — требует судья.
Фрида Вигдорова не останавливается.
«Убери ее записи!» кричит кто-то из зала.
Вигдорова продолжает писать, то скрывая, то открыто.
«Привет! Тот, кто пишет! Убери ее записи и все. ”
Фрида упорно продолжает. А как не писать? Сдерживать себя? Здесь все герои Гоголя, Салтыкова-Щедрина или Зощенко; присяжные, судья, прокурор.Каждое слово судьи — пример беззакония. Каждое слово прокурора — бессвязный рев воинствующего невежества. Каждый сертификат — подделка. Писателя судят, а собравшаяся здесь публика менее всего подготовлена к пониманию литературы.
Life — великий художник, но он редко может создать такой феномен выражения, безупречной завершенности. Испытывают не просто любого, а поэта, причем ни за что, кроме праздности и тунеядства.На суде сталкиваются две силы, силы, которые вечно противостоят друг другу интеллект и бюрократия; сила вдохновенного слова и сила пошлости. В центре столкновения, вероятно, в качестве наглядного пособия, жизнь поставила поэта, а роль свидетельницы этого издевательства она отводила женщине столь же талантливой, сколь и честной, энергичной, беспощадной к себе и смелой.
Имя Фриды Абрамовны Вигдоровой (1915-1965), педагога, писателя, журналиста, стало широко известно в конце 1950-х — начале 1960-х годов.Ее статьи в «Известиях», «Комсомольской правде», «Литературной газете» часто приводили к восстановлению справедливости.
Однако протоколы двух судебных процессов не подлежали печати.
Ни одна газета не рискнет выставить их на всеобщее обозрение. Документ, соединяющий словесное искусство с безупречной точностью, переходил от одного человека к другому. Его много раз переписывали любители стихов Бродского. Он стал одним из первых произведений новообразованного Самиздата.Его прочитали сотни людей на своей родине, а затем распространились на Запад. Его роль росла день ото дня. Фрида Вигдорова разослала юридические апелляции в каждый офис, приложив копии своих записей к каждой апелляции, жалобе и запросу.
Записи, сделанные Ф. Вигдоровой, заставляли всех, кто читал документ, пережить процесс с гневом и горечью, как будто сам читатель был оскорблен. Такова сила искусства. Думаю, что современный читатель, вглядываясь в текст, воспримет это с такой же болью.
Судьба Бродского — защищать честь русской поэзии дома и за границей. Честь вооружить интеллигенцию для борьбы с бюрократией выпала на Ф. Вигдорову. Ярые защитники Бродского не позволили бюрократам добить его. Бродский вернулся из ссылки через полтора года вместо пяти.
Иосиф Бродский и Фрида Вигдорова никогда не встречались. Она умерла от рака 7 августа 1965 года, за месяц до освобождения.
Следующие ниже стенограммы были записаны Фридой Вигдоровой, несмотря на запрет судьи делать это.
Первый процесс над Иосифом Бродским
Зал Дзержинского
ул. Воззвание
Ленинград, 18 февраля 1964 года. Судья Савельева, председательствующий.
Судья: Чем занимаешься?
Бродский: Я пишу стихи. Я перевожу. Полагаю…
J: Не думаю. Встать прямо! Не прислоняйтесь к стене! Посмотри на суд! (Ко мне) Немедленно прекратите писать, или я удалю вас из зала суда! (Бродскому.) У вас есть постоянная работа?
B: Я думал, что это постоянная работа.
J: Ответьте на вопрос точно!
B: Я писал стихи. Думал, опубликуют. Я полагаю.
J: Нас не интересует то, что вы «предполагаете». Ответьте, почему вы не работали?
B: Я работал. Я писал стихи.
J: Нас это не интересует. Мы хотим знать, с какой организацией вы были связаны.
B: У меня были договора с издательствами.
J: Тогда скажи это. У вас достаточно контрактов, чтобы заработать себе на жизнь? Перечислите их даты и суммы, для которых они предназначены.
В: Точно не помню. У моего юриста есть все мои контракты.
J: Я вас спрашиваю.
B: В Москве вышли две книги с моими переводами… (списки)
J: Каков ваш стаж работы?
B: Примерно…
J: Нас не интересует «примерно».
B: пять лет.
J: Где вы работали?
B: На заводе, в геологических отрядах…
J: Как долго вы проработали на заводе?
B: год.
J: Ваша позиция?
B: Резак по металлу.
J: А вообще чем вы занимаетесь?
Б: Поэт, поэт-переводчик.
J: А кто вас признал поэтом? Кто поставил вас в ряды поэта?
B: Никто. (Неспровоцировано) А кто поставил меня в ряды человечества?
J: Вы это изучали?
B: Что?
J: Как быть поэтом? Вы пытались закончить вуз… где готовят… преподают…
B: Не думал, что это дает образование.
J: Чем тогда?
B: Думаю, это… от Бога.
J: У вас есть апелляция в суд?
B: Я хотел бы знать, почему меня арестовали?
J: Это вопрос, а не апелляция.
B: В таком случае у меня нет апелляции.
J: У защиты есть вопросы?
Адвокат: Да. Господин Бродский, вносите ли вы заработок в семью?
B: Да.
D: Ваши родители тоже работают?
B: Они на пенсии.
D: Вы с ними живете?
B: Да.
D: Значит, ваш заработок был частью семейного бюджета?
J: Вы не задаете вопросов. Вы делаете предположения. Вы помогаете ему ответить. Не думайте. Просить.
D: Вы на учете в психиатрической клинике?
B: Да.
D: Вы лечились?
B: Да. С конца декабря 1963 года по 5 января этого года в больнице им. Кащенко в Москве.
D: Вам не кажется, что болезнь мешала вам регулярно работать на одном месте долгое время?
B: Может быть. Вероятно. На самом деле я не знаю. Нет, не знаю.
D: Вы переводили стихи для издания кубинских поэтов?
B: Да.
D: Вы переводили испанскую балладу?
B: Да.
D: Вы были связаны с отделом переводчиков Союза писателей?
B: Да.
D: Защита желает представить отзыв офиса отдела переводчиков… Список опубликованных стихотворений… Копии договоров… Телеграмма: «Просим ускорить подписание договора»… (перечисляет) Даже от Из одного перечисления очевидно, что все обвинения в тунеядстве — ерунда.И я прошу направить г-на Бродского на медицинское освидетельствование, чтобы определить, мешает ли ему состояние здоровья на постоянной основе работать. Кроме того, прошу немедленно освободить его из-под стражи суда. Я не считаю, что он совершил какое-либо преступление, поэтому его задержание незаконно. Он имеет постоянное место жительства и может вернуться в суд в любой момент.
(Суд вступает в совещание. По возвращении судья зачитывает следующее решение):
Бродский должен быть отправлен на психиатрическую экспертизу, чтобы определить, страдает ли он какой-либо болезнью, которая должна предотвратить его отправку на принудительные работы.Его документы следует отправить в полицию для дополнительной проверки его заработка. Учитывая отказ Бродского от госпитализации, он будет доставлен на психиатрическое обследование из РОВД №18.)
J: У вас есть вопросы?
B: Я прошу бумагу и ручку для своего сотового.
J: Об этом вам следует поговорить с начальником полиции.
B: Я спросил, но он отказался. Прошу бумагу и ручку.
Дж: (смягчая) Хорошо.Я скажу ему.
B: Спасибо.
(Когда мы вышли из зала суда, в зале было очень много людей, особенно молодежи.)
J: Посмотрите на всех людей. Я не думал, что будет так много людей.
Из толпы: Не каждый день судят поэта.
J: Нам все равно, поэт это или нет.
(По мнению защитника Топоровой З. Н., судья Савельева должна была освободить Бродского из-под стражи, чтобы он сам пошел на психиатрическую экспертизу, которую определит судебная больница.Судья, однако, оставил его под стражей в суде, и поэтому он был отправлен в больницу под охраной.)
Второй процесс над Иосифом Бродским
Клуб Строителей Ленинград, Фонтанка, 22 13 марта 1964 года. Судья Савельева
Психиатрическая экспертиза. заявил: «Обладает психопатическими чертами, но может работать. Следовательно, могут быть приняты официальные меры ». Входящих в зал встречает табличка: «Процесс над Паразитом Бродским продолжается».Большой зал Клуба строителей полон народа.
«Пожалуйста, вставайте. Суд сейчас в заседании ».
Судья Савельева спрашивает Бродского, есть ли у него апелляции в суд. Выясняется, что Бродский не был проинформирован о предъявленных ему обвинениях ни до первого суда, ни сейчас. Суд в перерыве. Бродского забирают для информирования о предъявленных ему обвинениях. Через некоторое время он возвращается и заявляет, что стихи на страницах 141, 143, 155, 200, 234 (списки) не его.Кроме того, он просит не включать его дневник 1956 года в дело, так как на тот момент ему было всего шестнадцать лет. Адвокат защиты еще раз подчеркивает эту просьбу,
J: Что касается стихов, суд принимает во внимание просьбу. Впрочем, что касается личного дневника, то исключать его из вещественных доказательств не приходится. Господин Бродский, по состоянию на 1956 год вы тринадцать раз меняли место работы. Ты год проработал на фабрике. Потом пол года не работал. Летом вы были членом геологической группы.Потом четыре месяца не работали. (Перечисляет все работы и перерывы между ними.) Объясните суду, почему вы не работали в перерывах между работой, а вели жизнь паразита?
B: Я работал в перерывах. Я делал то же самое, что делаю сейчас. Я писал стихи.
J: То есть вы писали свои так называемые стихи? И какой толк так много раз менять работу?
B: Я начал работать с пятнадцати лет. Меня все интересовало.Я менял работу, потому что хотел больше узнать о жизни и людях.
J: Какую пользу вы принесли своей стране?
B: Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден, что верю, что то, что я написал, будет служить людям, и не только сейчас, но и будущим поколениям.
Голос из толпы: Представьте себе!
Другой голос: Он поэт. Он должен так думать.
J: Значит, вы думаете, что ваши так называемые стихи приносят людям пользу.
B: Почему вы называете стихи «так называемыми»?
J: Мы называем стихи «так называемыми», потому что у нас нет другого представления о них.
Сорокин (обвинение): Вы говорите о будущих поколениях. Вы думаете, что вас сегодня не понимают?
B: Я этого не говорил. Просто мои стихи еще не публиковались и люди их не знают.
S: Вы думаете, что если бы они были известны, их приняли бы?
B: Да.
S: Вы утверждаете, что у вас развито любопытство. Почему тогда вы не хотели служить в Советской Армии?
В: Я не буду отвечать на такие вопросы.
J: Вы ответите.
B: Меня освободили от службы. Я не «не хотел»; Меня извинили. Дважды. Первый раз, когда заболел отец, второй раз из-за моей болезни.
S: Можете ли вы жить на заработанные деньги?
B: Могу. Находясь в СИЗО, я каждый день подписывал бумагу, что на меня тратится сорок копеек в день. Я зарабатывал больше сорока копеек в день.
S: Но одежду, обувь надо покупать.
B: У меня есть один костюм, старый, но он у меня есть.Другой мне не нужен.
D: Оценивали ли ваши стихи эксперты?
B: Были. Чуковский и Маршак очень высоко отзывались о моих переводах. Лучше, чем я заслуживаю.
D: Вы были связаны с отделом переводов Союза писателей?
B: Да. Меня представили в альманахе, который называется «Впервые по-русски», и я читал переводы с польского.
J: Вы должны спросить о полезной работе, которую он проделал, и вы спрашиваете о его внешности.
D: Его переводы — это полезная работа, которую он проделал.
J: Бродский, почему бы вам не рассказать суду, почему вы не работали в перерывах между работой.
B: Я работал. Я писал стихи.
J: Но что вам не мешало работать?
B: Но я работал. Я писал стихи.
J: Но есть люди, которые работают на фабрике и пишут стихи. Что вам помешало?
B: Но все люди не похожи.Даже цвет волос, мимика…
J: Вы не сделали с этим никаких поразительных открытий. Это уже все знают. Почему вы не говорите нам, как судить о вашем участии в нашем великом прогрессивном движении к коммунизму?
B: Строительство коммунизма означает не только стоять у машины или вспахивать поля. Это еще и интеллектуальный труд, который…
J: Оставьте великие идеи в покое. Почему бы вам просто не ответить, как вы планируете развивать свой рабочий опыт в будущем.
B: Я хотел писать стихи и переводить. Но если это будет противоречить каким-то установленным нормам, я получу постоянную работу и буду продолжать писать стихи.
Член жюри Тиаглы: У нас все работают. Как ты мог так долго оставаться бездельником?
B: Вы не считаете мою работу работой. Я писал стихи. Считаю это работой.
J: Вы сделали для себя какие-либо выводы из того, что было опубликовано в прессе?
B: Статья Лернера была клеветнической.Это единственный вывод, к которому я пришел.
J: Значит, других выводов вы не сделали?
B: Нет. Я не считаю себя паразитом.
J: Вы сказали, что статья «Почти литературный беспилотник», опубликованная в газете «Вечерний Ленинград», не заслуживает доверия. Каким образом?
[Статья была опубликована 29 ноября 1963 г. и подписана А. Иониным и М. Медведевым, а также Я. Лерер. 8 января 1964 года в том же Вечернем Ленинграде была собрана подборка писем читателей под названием «В нашем городе нет места паразитам.”]B: Только имя и фамилия в нем правильные. Возраст нет. Стихи не мои. В статье моими друзьями называются люди, которых я либо почти не знаю, либо совсем не знаю. Как я могу считать такую статью достоверной или сделать из нее какие-то выводы?
D: Вы утверждаете, что ваша работа полезна. Смогут ли свидетели, которых я буду вызывать, это подтвердить?
Дж .: (иронично для адвоката) Это единственная причина, по которой вы вызываете свидетелей?
С: (Бродскому) Как вы могли переводить с сербского самостоятельно, не используя чужую работу?
B: Это невежественный вопрос.Иногда договор включает подстрочный перевод. Я знаю польский. Сербский, я знаю меньше, но языки родственные, поэтому я смогла перевести с помощью…
J: Суд вызывает свидетельницу Грудинину.
G: Я руководил работами начинающих поэтов уже одиннадцать лет. Семь лет я был членом комитета, работая с молодыми писателями. Сейчас я руковожу элитными поэтами Клуба пионеров и общества молодых писателей на заводе «Светлана.«В издательстве меня попросили составить и отредактировать четыре сборных тома со стихами молодых писателей. Это включало более двухсот имен. Таким образом, я знаком с творчеством всех молодых поэтов города.
Произведение Бродского как начинающего поэта мне известно по его стихам 1959 и 1960 годов. Эти стихи были еще грубыми, но в них были яркие идеи и образы. Я не включил их в сборные тома, но нашел автора талантливым. До осени 1963 года у меня не было возможности лично встретиться с Бродским.
После публикации статьи «Почти литературный дрон» в «Вечернем Ленинграде» я позвал Бродского поговорить со мной, так как молодежь засыпала меня просьбами заступиться за оклеветанного человека. На мой вопрос, что он сейчас делает? Он ответил, что около полутора лет изучает языки и занимается литературными переводами. Я взял у него рукописи его переводов, чтобы с ними ознакомиться.
Как профессиональный поэт и как человек, разбирающийся в литературе, я утверждаю, что переводы Бродского выполнены на высоком профессиональном уровне.Бродский обладает особым и редким талантом к художественному переводу стихов. Он показал мне проект из 368 стихотворных строк. Кроме того, я прочитал 120 строк его переводов, опубликованных в московских изданиях.
Из личного опыта выполнения литературных переводов я знаю, что работа такого объема требует от писателя не менее полутора лет напряженной работы, не считая хлопот, связанных с публикацией стихотворений и консультациями со специалистами.Время, необходимое для чего-то подобного, невозможно измерить, как вы хорошо знаете. Если оценить его доход по самым низким ценам публикаций, по его переводам, которые я видел собственными глазами, то Бродский заработал около 350 новых рублей, и остается только вопрос, когда будут опубликованы остальные его работы.
Кроме контрактов на перевод, Бродский показал мне свои контракты с радио и телевидением. Эта работа уже завершена, но еще не полностью оплачена.
Из разговоров с Бродским и людьми, которые его знают, я понимаю его очень скромный образ жизни. Он отказывается от одежды и развлечений и большую часть времени проводит за рабочим столом. Деньги, которые он зарабатывает на своей работе, он приносит своей семье.
D: Обязательно ли литературным переводчикам стихов быть хорошо знакомым с творчеством автора в целом?
Гр .: Да. Для хороших переводов, как у Бродского, необходимо знать творчество автора и по-настоящему понимать его голос.
D: Уменьшается ли оплата, если работает подстрочный?
Гр: Есть. Когда я делал перевод с венгерского с использованием подстрочного, я получал на рубль (старая валюта) меньше за строку.
D: Распространен ли среди переводчиков такой способ перевода?
Гр: Это так. Один из самых выдающихся ленинградских переводчиков А. Гитович использует этот метод при переводе с древнекитайского.
D: Можно ли выучить язык самостоятельно?
Gr: Я выучил два языка самостоятельно в дополнение к тем, которые я изучал в университете.
Д: Если Бродский не знает сербского, сможет ли он сделать высоколистерский перевод?
Гр: Конечно.
D: Считаете ли вы использование дословного перевода использованием чужой работы?
Гр: не дай бог.
Лебедева, член жюри: Сейчас смотрю книгу. В нем всего два коротких стихотворения Бродского.
Гр .: Я хочу кое-что объяснить по поводу специфики литературного творчества. Дело в том, что…
J: Не надо.Так что вы думаете о стихах Бродского?
Гр: На мой взгляд, как поэт, Бродский очень талантлив, намного больше, чем многие из тех, кого считают профессиональными переводчиками.
J: А почему он работает один и не ходит ни в какие литературные организации?
Гр .: В 1958 году он попросил, чтобы его приняли в мою литературную организацию. Однако я услышал, что это истеричный молодой человек, и не принял его, оттолкнув его собственными руками. Это была моя ошибка, о которой я очень сожалею.Я с радостью приму его сейчас и буду работать с ним, если он того пожелает.
Тиаглы, член жюри: Вы сами когда-нибудь видели его работу или он использовал чужую работу?
Гр .: Никогда не видел, чтобы Бродский сидел и писал. При этом я никогда не видел, чтобы Шолохов сидел за партой и писал. И все же это не значит…
J: Неприлично сравнивать Бродского с Шолоховым. Разве вы никогда не объясняли молодежи, что правительство требует, чтобы они учились? Ведь Бродский закончил только семь классов.
Гр: Его знания обширны. В этом я убедился, прочитав его стихи.
S: Вы когда-нибудь читали его плохие порнографические стихи?
Гр: Нет, никогда.
D: Я хотел бы у вас кое-что спросить. Результаты работы Бродского за 1963 год таковы: стихи в книге «Рассвет над Кубой», перевод стихов Гальчинского (хотя еще не опубликованных), стихи в книге «Югославские поэты», песни гаучо и публикация в «Пламени». Можно ли это считать серьезной работой?
Gr: Совершенно верно.это работа на целый год. Что касается денег, то эта работа может принести прибыль не обязательно сегодня, а через несколько лет. Неверно судить о молодом поэте по полученной сумме. Вначале ему может не повезти, и может потребоваться дополнительная работа. Как говорится в анекдоте: разница между паразитом и начинающим поэтом в том, что паразит ест, но не работает, а поэт работает, но не всегда может есть.
J: Суд не принимает во внимание это замечание. В нашей стране мужчина зарабатывает по труду.Поэтому не может быть, чтобы человек, много работающий, много не получает. В нашей стране, где к молодым поэтам относятся с таким уважением, как можно сказать, что они голодают? Почему вы сказали, что молодые поэты не едят?
Гр .: Я этого не говорил. Я просто предположил, что в каждой шутке есть правда. Заработок начинающих поэтов вовсе не пропорционален.
J: Это зависит от них. К тому же суд в таком разъяснении не нуждается. Однако вы объяснили, что ваш комментарий был шуткой.Мы примем это.
(Вызывается следующий свидетель.)
J: Дайте мне посмотреть паспорт. Ваша фамилия не очень понятна. (Берет паспорт.) Эткинд… Ефим Гершевич… Вперед.
Эткинд: (Член Союза писателей и преподаватель Герценовского университета.) В литературной сфере, связанной с образованием молодых переводчиков, мне часто приходилось читать и слушать переводы молодых художников. Около года назад мне довелось познакомиться с творчеством Бродского.Это были переводы замечательного польского поэта Гальчинского, стихи которого были мало известны нашим читателям и до этого почти никогда не переводились. Я был очень впечатлен ясностью поэтических образов, музыкальностью, страстью и энергией стиха. Еще меня поразило то, что Бродский самостоятельно, без чьей-либо помощи, овладел польским языком. Он читал стихи Гальчинского на польском языке с тем же энтузиазмом, с каким он читал свои русские переводы. Я понял, что имею дело с человеком редкого таланта и, что не менее важно, работоспособного и усидчивого.Переводы, которые мне довелось прочитать позже, подтвердили это мнение. Это были, например, стихи кубинского поэта Фернандеса, опубликованные в книге «Рассвет над Кубой», и стихи современных югославских поэтов, напечатанные в выпуске «Государственных литературных изданий». Я много разговаривал с Бродским и был поражен его знанием американской, английской и польской литературы.
Перевод стихов — сложнейшая работа, требующая усердия, знаний и таланта.На этом пути художник может столкнуться с многочисленными разочарованиями, а материальная выгода — дело далекого будущего. можно много лет переводить стихи, не зарабатывая ни рубля. Такая работа требует беззаветной любви к стихам и работе в целом. Изучение языка, истории, других культур — все это происходит не сразу. Все, что я знаю о Бродском, убеждает меня в том, что его ждет большое будущее как поэта-переводчика. Это не только мое мнение. Бюро отдела переводчиков, узнав, что издательство расторгло контракты с Бродским, единогласно приняло решение об обращении к директору издательства с просьбой передать Бродскому работу и восстановить с ним контракты.
Я также точно знаю, что это мнение разделяют крупнейшие авторитеты в области поэтического перевода Маршак и Чуковский, которые…
J: Говорите только о себе.
E: Бродскому надо дать шанс поэту-переводчику. Вдали от большого города, где нет ни нужных книг, ни литературной сферы, это очень сложно, почти невозможно. Повторяю, что, на мой взгляд, у этого пути впереди большое будущее. Надо сказать, что я был очень удивлен, когда увидел объявление «Бродский-паразит, судят.”
J: Вы знали о такой комбинации?
E: Да. Однако я не думал, что суд примет это. Учитывая поэтическую технику Бродского, ничто не мешало ему заниматься халтурой. Он мог бы легко перевести сотни строк, если бы делал это непринужденно. То, что он мало зарабатывал, вовсе не означает, что он не труженик.
J: А почему он не является членом какой-либо организации?
E: Он посещал семинары наших переводчиков.
J: Ну, семинары.
E: Он вписывался в семинары в смысле…
J: А без толку? (Смех в зале) То есть я хотел спросить, почему он не принадлежал ни к какой организации?
E: Мы не предлагаем членство, поэтому я не могу сказать «принадлежал». Он приходил к нам и читал свои переводы.
J: (Эткинду) Были ли у вас проблемы на работе или в личной жизни?
E: (озадаченно) Нет. На самом деле я не был в университете последние два дня.Возможно, что-то случилось.
(Вопрос вызывал недоумение у публики и, видимо, у свидетеля тоже.)
J: Почему, когда вы говорили о знаниях Бродского, вы делали упор на иностранную литературу? Почему вы не говорили о нашей литературе?
E: Я разговаривал с ним как с переводчиком, и поэтому меня интересовали его знания в области американской, английской, польской литературы. В этих областях его знания обширны, разнообразны и не являются поверхностными.
Смирнов: (свидетель обвинения, заведующий Домом защиты) Я не знаю Бродского лично, но хочу сказать, что если бы все граждане относились к материальным заработкам так, как он, то коммунизма у нас не было бы надолго. Интеллект — опасное оружие для его обладателя. Все говорили, какой он умен, практически гений. Но никто не сказал, что он за человек. Он вырос в интеллигентной семье, но окончил всего семь классов. Хотелось бы знать, сколько из сидящих здесь сегодня хотели бы иметь сына с семилетним образованием? Он не служил в армии, поскольку был единственным кормильцем для своей семьи.Так что это за провайдер? Говорили, что он талантливый переводчик, но никто не говорит, что он растерялся. А как же его антисоветские высказывания?
B: Это неправда.
См: Он должен изменить многие свои идеи. Я также подвергаю сомнению то оправдание, которое он получил из психиатрической клиники. Просто его могучие друзья начали звонить во все колокола и просили: О, спасите юношу! Его надо лечить принудительным трудом, и тогда никакие могучие друзья не смогут ему помочь.Я не знаю его лично, но знаю о нем из прессы. И я слышал отговорки. Я ставлю под сомнение медицинское оправдание, освободившее его от военной службы. Я не врач, но сомневаюсь в этом.
Бродский: Когда меня освободили от службы, меня освободили как единственного провайдера. Мой отец был болен, лежал в постели после инсульта, а я работал и зарабатывал себе на жизнь. Откуда ты знаешь, что я так обо мне говорю?
См: Я познакомился с вашим личным дневником.
B: На каком основании?
J: Вам не нужно на это отвечать.
См: Я читал его стихи.
J: Есть приведенные в доказательство стихи, написанные не Бродским. Откуда вы знаете, что прочитанные вами стихи действительно принадлежат ему? Ведь вы говорите о еще не опубликованных стихах.
См: Просто знаю.
J: Следующий свидетель. Логунов.
Л: (Заместитель директора Эрмитажа, финансового отдела.) Бродского лично не знаю. Я впервые встретился с ним здесь, в суде. Больше нельзя жить так, как он живет.Я не завидую родителям такого сына. Я работал с писателями и участвовал в их кругах. Я сравниваю Бродского с Олегом Шестинским. Олег ехал с агитбригадой. Окончил Ленинградский государственный университет и университет в Софии. Также он работал на шахтах. Я хотел сказать, что нужно работать, делиться всем культурным опытом. Тогда стихи Бродского были бы настоящими стихами. Он должен начать свою жизнь заново.
D: Свидетели должны говорить о фактах. Они…
J: Позже вы оцените их показания.Следующий свидетель Денисов.
День: (трубоукладчик от ЦПД-20) Бродского лично не знаю. Я знаю о нем из нашей прессы. Я здесь как гражданин и представитель общества. Меня потрясло то, что я прочитал о Бродском в прессе. Я хотел ознакомиться с его творчеством. Я пошел в библиотеку, его книг там не было. Я спросил своих друзей, слышали ли они о нем. Ни у кого нет. Я рабочий. За свою жизнь я сменил только две работы. Меня не устраивает заявление Бродского о том, что он знал много сделок … Нельзя научиться торговле за такой короткий период времени.Я слышал здесь, что у Бродского есть способности поэта. Почему же тогда он не был членом какой-либо организации? Разве он не принимает теорию диалектического материализма? Ведь Энгельс утверждал, что работа делает человека. Однако Бродского такая формула не устраивает. Он думает иначе. Может быть, он очень талантлив, тогда почему он не находит признания в нашей литературе? Почему он не работает? Хочу высказать свое мнение, что считаю его трудовую деятельность неудовлетворительной.
J: Суд вызывает г.Николаев.
N: (на пенсии) Бродского лично не знаю. Я просто хочу сказать, что знаю о нем последние три года по пагубному влиянию, которое он оказывает на своих сверстников. Я отец. Я на собственном опыте узнал, что значит иметь сына, который не работает. Я часто видел стихи Бродского у сына. Есть стихотворение из 42 частей и отдельные стихотворения. Я также знаю Бродского по делу Уманского. Есть такая поговорка: «Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты».Я знал Уманского лично. Он известен как антисоветчик. Слушая Бродского, я слышал своего сына. Мой сын тоже говорит, что считает себя гением. Как и Бродский, он не хочет работать. Такие люди, как Бродский и Уманский, пагубно влияют на своих сверстников. Меня удивляют родители Бродского. Казалось, что они дружно поддержали его. По стилю его стихов видно, что Бродский может писать стихи. Однако эти стихи не причинили ничего, кроме вреда. Бродский — не просто паразит.Он воинствующий паразит. К таким людям, как он, следует относиться без пощады. (Аплодисменты)
Тиаглы, член жюри: То есть вы считаете, что стихи Бродского повлияли на вашего сына?
Н: Да.
J: В отрицательном смысле?
Н: Да.
Д: А откуда вы знаете, что это стихи Бродского?
N: Была папка. На нем было написано «Иосиф Бродский». Д .: Ваш сын знал Уманского?
Н: Да.
D: Тогда почему вы думаете, что именно Бродский, а не Уманский оказал на вашего сына пагубное влияние?
N: Я считаю, что Бродский и ему подобные принадлежат к одной ткани.Стихи Бродского позорные и антисоветские.
B: Какие у меня антисоветские стихи? Произнесите хотя бы одну строчку.
J: Я запрещаю.
B: Но я хотел бы знать, о каких стихах он говорит. Возможно они не мои.
N: Если бы я знал, что буду выступать в суде, я бы сделал копии и принес их.
J: Суд вызывает Ромашову.
Р: (преподаватель марксистско-ленинской теории в школе Мухиной) Я лично не знаю Бродского, но знаю о его так называемой деятельности.Пушкин говорил, что талант — это прежде всего работа. Но посмотрите на Бродского. Работает ли он? Делает ли он что-нибудь, чтобы его стихи были понятны для народа? Я удивлен, что мои коллеги создают вокруг него такой ореол. Ведь только в советском государстве суд так доброжелательно к нему обращается, советуя учиться так дружелюбно. Я, как секретарь партийной организации Школы Мухиной, могу честно сказать, что он негативно влияет на молодежь.
D: Вы когда-нибудь видели Бродского?
R: Нет.Но его так называемая деятельность позволяет мне судить о нем.
J: Не могли бы вы рассказать нам больше фактов?
Р: Как воспитатель молодежи, я знаю их мнение о его стихах.
D: Вы сами знакомы с его стихами?
Р: Я. Это ужасно. Я не могу повторить его стихи. Они ужасны.
J: Суд вызывает г-на Адмони. Могу я увидеть ваш паспорт, поскольку фамилия довольно необычная?
Адмони: (Профессор Герценовского университета. Лингвист, литератор, переводчик.) Когда я услышал, что Иосифа Бродского судят за тунеядство, я посчитал своим долгом высказать свое мнение суду. Считаю, что имею на это полное право, так как работаю с молодежью уже около тридцати лет в качестве профессора университета, а также с учетом того, что много лет занимаюсь переводами.
Я почти не знаю Иосифа Бродского. Мы здороваемся, но никогда не обменивались более чем двумя фразами. Однако в течение последнего года, может быть, чуть дольше, я внимательно слежу за его переводами, через его выступления на вечерах переводчиков и в публикациях.Я делал это, потому что эти переводы были грамотными и выразительными. Основываясь на переводах Гальчинского, Фернандеса и других, я могу искренне сказать, что они потребовали от автора огромной работы. Они служат доказательством высокого мастерства и культуры переводчика. Чудес не бывает. Ни мастерство, ни культура не приходят сами по себе. Они требуют постоянной и упорной работы. Даже если переводчик использует подстрочный, он должен хорошо понимать язык, с которого он переводит, чувствовать структуру этого языка, знать жизнь и культуру его людей и т. Д., чтобы перевод имел реальную ценность. Помимо всего этого, Бродский изучал и сами языки. Поэтому мне ясно, что он работал, работал интенсивно и настойчиво. И, узнав сегодня, что он закончил только семь классов, я понял, что его задача по приобретению таких навыков и культуры, которыми он обладает, была поистине огромной. Когда говорят о творчестве поэта-переводчика, можно употребить слова Маяковского: «Вы исчерпаете одно слово ради тысячи тонн словесной руды».
Статут, использованный в обвинении Бродского, направлен на тех, кто мало работает, а не на тех, кто мало зарабатывает. Поэтому обвинение Бродского в тунеядстве абсурдно. Нельзя обвинить в паразите человека, который работает так же, как Бродский, который работает упорно, не думая о большой прибыли, который готов ограничиться только необходимостью, чтобы он мог только овладеть своим искусством и создавать настоящие литературные произведения.
J: Что вы сказали о том, что не судите тех, кто мало зарабатывает?
A: Я сказал, что согласно этому уставу судят не тех, кто мало зарабатывает, а тех, кто мало работает.
J: Что вы имеете в виду? Вы читали статут, в котором говорится, что коммунизм достигается только трудом миллионов?
A: Любая работа, приносящая пользу обществу, должна уважаться.
Тиаглы: Где Бродский читал свои переводы и на каких языках читал?
A: (Улыбается) Читает по-русски. Он переводит с иностранных языков на русский.
J: Если простой человек задает вам вопрос, вы должны ему отвечать, а не улыбаться.
A: Я объясняю, что он переводил с польского и сербского на русский язык.
J: Обращайтесь к суду, а не к общественности.
A: Прошу прощения. У профессора есть привычка говорить с аудиторией.
J: Господин Воеводин (свидетель), вы знаете Бродского…
РАЗГОВОРЫ В ЗАКАТЕ
«Писатели. Мы должны избавиться от них всех ».
«Интеллигенция! Они сидят нам на спине ».
«А что с интеллигенцией? Вам не кажется, что они тоже работают? »
«А ты что? Посмотрите, как она работает чужим трудом.”
«А еще я могу взять подстрочник и начать переводить стихи».
«Вы знаете, что такое подстрочный? Вы знаете, как это использует поэт? »
«Большое дело».
«Я знаю Бродского. Он хороший человек и хороший поэт ».
«Он антисоветчик. Вы слышали прокурора?
«Вы слышали, что сказал защитник?»
«Она говорила за деньги, прокурор бесплатно. Значит, он прав. ”
«Конечно. Все, что хотят адвокаты, — это деньги.Чем больше, тем лучше. Все остальное их не касается ».
«Это ерунда».
«Вы меня оскорбляете? Осторожно, или я позвоню судебному приставу. Вы слышали, что рассказывала обвинение? »
«Он написал это давным-давно».
«И что?»
«Я учитель. Если бы я не верил в образование, каким бы я был учителем? »
«Вы видите, что происходит с нашими детьми?»
«Но Бродскому даже не дали защититься.”
«Достаточно. Мы достаточно наслушались вашего Бродского.
«Привет! Вы тот, кто делал заметки. Почему вы делали заметки? »
«Я журналист. Я пишу об образовании, и я хочу написать об этом ».
«О чем писать? Здесь все ясно ».
«Вы все вместе. Надо убрать ваши записи »
«Попробуйте!»
«Так что же будет?»
«Попробуйте, и вы увидите.”
«Значит, вы мне угрожаете! Судебный пристав! Мне угрожают! »
«Он судебный исполнитель, а не полицейский, чтобы вскидывать каждое слово».
«Судебный пристав, вас вызывают в милицию! Вас всех надо из Ленинграда выкинуть! Тогда вы узнаете, в чем дело. Вы паразиты! »
«Товарищи, о чем вы говорите? Он будет оправдан. Разве вы не слышали адвоката?
Судья возвращается и оглашает приговор:
«Бродский систематически не выполнял обязанности советского человека по производству материальных благ и обеспечению себя.Это видно по его многочисленным сменам работы. Он был предупрежден Управлением государственной безопасности Москвы в 1961 году и милицией в 1963 году. Он обещал найти постоянную работу, но не сделал этого. Он продолжал не работать. Он продолжал писать и читать свои декадентские стихи. Из показаний комитета, работающего с молодыми поэтами, очевидно, что он не считался поэтом. Его раскритиковали читатели «Вечернего Ленинграда». По этим причинам суд в соответствии со статутом 54.1961 приговаривает Бродского к пяти годам ссылки и каторжным работам ».
Судебные приставы проходят мимо защитника: Итак? Думаю, вы проиграли дело, товарищ адвокат.
Источник: Джонатан Эйзен, редактор, Glasnost Reader (Нью-Йорк: Новая американская библиотека, 1990), стр. 60-77.
Говорит поэт Бродский, бывший из Советского Союза: «Писатель — одинокий путешественник, и никто ему не помощник»
Меня пригласили уехать, и я принял приглашение.В России такие приглашения означают только одно. Я сомневаюсь, что кто-то обрадуется, если его выбросят из дома. Даже те, кто уезжает по собственному желанию. Независимо от того, при каких обстоятельствах вы его покидаете, дом не перестает быть домом. Как бы вы там ни жили — хорошо или плохо. И я просто не могу понять, почему одни люди ждут, а другие даже требуют, чтобы я замазал его ворота смолой. Россия — мой дом; прожил там всю свою жизнь, и всем, что есть в моей душе, я обязан России и ее народу.И — это главное — обязана своему языку.
Язык, как я недавно писал, вещь более древняя и неизбежная, чем любое государство; и своеобразным образом это помогает писателю избегать многих социальных фикций. В настоящее время я испытываю довольно странное чувство, которое возникает из-за того, что я превращаю язык в объект анализа, глядя на него со стороны; потому что именно этот язык обусловил мой несколько отчужденный взгляд на окружающую среду и всю социальную структуру — то есть то качество видения, о котором я говорил выше.Конечно, сам язык подвергается некоторому воздействию со стороны своего окружения и социальной структуры, но это чрезвычайно непреклонная вещь; ибо, если бы язык и литература зависели от внешних факторов, мы давно бы превратились в алфавит. А для писателя существует только одна форма патриотизма: его отношение к языку. Мерилом патриотизма писателя является то, как он пишет на языке людей, среди которых живет. Например, плохая литература — это форма измены. В любом случае нельзя обесценивать свой язык или огорчаться им; выдвигать против него обвинения невозможно.И я могу сказать, что меня никогда не огорчала моя страна. И сейчас я не сержусь. Там со мной случилось много плохого, но не более того, что было хорошо. Россия — огромная страна, и все ее пороки и достоинства безмерны. В любом случае их размер таков, что никакая индивидуальная реакция с ними не соизмерима.
Потому что, если вспомнить, например, всех погибших в сталинских лагерях и тюрьмах — не только художников, но и простых, простых людей, — если вспомнить эти миллионы мертвых душ, где найти соразмерные чувства? Может ли собственный гнев, горе или шок быть соизмеримым с этой ошеломляющей фигурой? Даже если человек растягивает эти чувства на определенный период времени, даже если он начинает сознательно их культивировать.Возможности сострадания крайне ограничены, они намного уступают возможностям зла. Я не верю ни в спасителей человечества, ни в конгрессы, ни в резолюции, осуждающие резню. Ничто из этого не является чем-то большим, чем броском в воздухе, не более чем способом избежать личной ответственности и ощущения, что вы живы, а они мертвы. Это всего лишь обратная сторона забвения, самая комфортная форма той же болезни — амнезии. Почему же тогда не организовать съезды памяти жертв инквизиции, Столетней войны, крестовых походов? Или они как-то по-другому мертвы?
Если кто-то созывает соглашения и принимает решения, первое решение, которое мы должны принять, — это то, что мы все ни на что не годны, что в каждом из нас есть убийца, что только случайные обстоятельства спасают нас, сидящих в этом гипотетическая камера, не разделенная на убийц и их жертв.В первую очередь надо переписать все учебники по истории, выбросив всех героев, генералов, вождей и так далее. Первое, что нужно записать в учебнике, — это то, что человек в корне плохой. Вместо этого школьники всего мира запоминают даты и места исторических сражений, вспоминают имена генералов. Дым пороха превращается в туман истории и скрывает от нас безымянные и бесчисленные трупы. Мы находим философию и логику в истории.Так что вполне логично, что наши тела тоже исчезнут, скрытые тем или иным облаком, скорее всего термоядерным
Я не верю в политические движения, я верю в личное движение, это движение души, когда Человеку, который смотрит на себя, так стыдно, что он пытается что-то изменить — внутри себя, а не снаружи. Вместо этого нам предлагается дешевый и чрезвычайно опасный суррогат внутренней человеческой склонности к изменениям: политические движения того или иного рода.Дэн больше психологически, чем физически. Потому что каждое политическое движение — это способ избежать личной ответственности за происходящее. Потому что человек, борющийся на внешней стороне со Злом, автоматически отождествляет себя с Добром и начинает считать себя носителем Добра. Это не более чем своего рода рационализация и самосовершенствование; и он не менее широко распространен в России, чем где-либо еще, хотя, возможно, там он имеет несколько иную окраску — потому что для этого больше физических причин, он более определен в буквальном смысле слова.Общность идей, как правило, ни к чему особо хорошему не привела. Даже в сфере очень высоких идей —
Так что же говорить о чисто политических идеях? «Мир плох, его нужно менять. Тем или иным способом.» Мир точно не плох; можно даже сказать, что мир хорош. Верно то, что он был испорчен своими обитателями. И если нужно что-то менять, то не детали ландшафта, а самих себя. Что плохо в политических движениях, так это то, что они слишком далеко отходят от своих истоков, что иногда их результаты так уродуют мир, что его действительно можно назвать плохим, чисто визуально; что они заводят человеческие мысли в тупик.Интенсивность политических страстей прямо пропорциональна их удаленности от сути проблемы.
Мы все живем так, как если бы кто-то где-то когда-то сказал нам, что жизнь будет хорошей, что мы можем быть уверены, что на земле будет гармония и рай. Но, на мой взгляд, есть что-то оскорбительное для человеческой души в проповеди рая на земле. Замена метафизических категорий прагматическими, этическими или социальными категориями каким-то образом приводит к снижению человеческого сознания.Но даже оставаясь на прагматическом уровне, если мы попытаемся вспомнить, когда и кто именно сказал нам такие вещи, то, что всплывает на поверхность нашего сознания, — это наши родители, когда мы были больны и лежали в постели, бабушка, учитель в школе, заголовок в газете или просто реклама безалкогольных напитков. Если на самом деле кто-то и говорил подобное человеку, то это был Господь Бог Адаму по поводу того, как он собирается зарабатывать свой хлеб насущный и какими будут для него дни и ночи. И это больше похоже на правду, и нужно также благодарить Создателя за то, что время от времени дает нам передышку.Жизнь такая, какая она есть на самом деле — это битва не между плохим и хорошим, а между плохим и худшим. И сегодня человечество делает выбор не между добром и злом, а между злом и худшим. Сегодня задача человечества сводится к тому, чтобы оставаться добрым в Царстве Зла, а не становиться агентом Зла. Жизнь на Земле чрезвычайно быстро усложнялась, и человек, очевидно не подготовленный — даже биологически — к таким радикальным изменениям, теперь более склонен к истерии, чем к нормальной силе духа.