Стихи о любви Иосифа Бродского

Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?

• Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
• Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
• Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
• Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
• Как предложить событие в «Афишу» портала?
• Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день

Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».

Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура. РФ»

Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.

Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?

Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.

Электронная почта проекта: [email protected]

Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all. culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».

Как предложить событие в «Афишу» портала?

В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».

Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.

Если вопросы остались — напишите нам.

«Любовь и война – они вместе идут»

Государственный русский театр драмы имени Фазиля Искандера 23 и 24 февраля показал сухумскому зрителю вторую премьеру за последний месяц: моноспектакль актрисы Миланы Ломиа «БРОДСКИЙ», в постановке Марии Романовой.

Не успело пройти нескольких дней после премьеры «Последний из ушедших» по одноименному роману Баграта Шинкуба, как на сцене Русдрама снова премьера, и снова моноспектакль. На этот раз, за основу была взята поэма-мистерия «Шествие» Иосифа Бродского.

«Шествие» поэт написал в 1961 году. На тот момент автору был всего 21 год, но это не лишило слова поэмы глубины, а размышления о жизни и смерти, любви и творчестве делают «Шествие» современным текстом и сегодня, 80 лет спустя.

Идея этой постановки родилась у актрисы Русдрама Миланы Ломиа, для которой Иосиф Бродский является одним из самых любимых и важных поэтов. Воплотить задумку в жизнь ей помогли режиссер Мария Романова и художник-постановщик Виталий Кацба.

Милана Ломиа отмечает, что поэма «Шествие» давно завладела ее вниманием, а реализовать моноспектакль помогла политика театра, согласно которой приветствуются инициативы актеров по созданию постановок в Арт-фойе: «Это была моя идея, я просто очень люблю Бродского, его творчество, и когда я прочла впервые поэму «Шествие», она нашла очень сильный отклик во мне, и я долгие годы несла в себе идею этой поэмы, и предложила здесь ее Ираклию Хинтба (генеральный директор театра), потом нашлась Мария, и мы сделали этот спектакль. Хотела, потому что работа отвечает на очень важные для меня вопросы, как для человека, как для гражданина, как дочери. И нам очень повезло, что у нашего коллектива есть возможность предлагать свой материал для постановки в Арт-фойе. Для нас это очень здорово, потому что я сама чувствую, что идет всестороннее развитие, когда ты правда один и ты должен со всем этим справляться, то есть ты закаляешься, внутренне растешь».

Милана Ломиа признается, что для нее в спектакле и самом тексте поэмы много личного, и именно этим она хотела поделиться со зрителем: «Шествие» – это такое некое одиночество людей, естественно, самых разных. Бродский не разделяет общество на категории. У него там есть и бог, и черт, и атеист, как это вижу я. И в поэме, если брать изначально, Бродский – это послевоенное поколение и, как следствие, все, что вылилось в поэму «Шествие» – это о войне, о какой-то потере, и как бы мое детство тоже было послевоенное и я вижу, что люди плохо друг друга понимают, не ценят, полюби ближнего своего, то есть мы вообще забыли, что это такое, и в данном случае Бродский – он достаточно прямой, нелиричный и очень дерзко об этом говорит.

И я бы хотела сказать словами Бродского нашему обществу то же самое. В этом спектакле очень много личного, и когда мы начинали работать, отделить рабочий момент от личного было очень сложно. Потому что ты все равно выходишь и выносишь собой энергию личного твоего, но был момент такого губительного, который происходил во время первых репетиций – до потери сознания или бесконечные слезы. Пережить вот этот личный момент было тяжело, но потихоньку с нашим режиссером Марией Романовой мы собрали спектакль».

Сценография «БРОДСКОГО» была намеренно минималистичной. Этого требовала задумка спектакля. Предметы на сцене – лишь инструменты, а все внимание зрителя должно быть сконцентрировано на актрисе, эмоционально и без запинки декламирующей сложный и витиеватый текст поэмы.

Увидевший моноспектакль Мачич Кобахия сам пишет стихи и с произведениями Иосифа Бродского он познакомился еще в юности. По мнению Мачича, воплотить поэзию на сцене – вообще задача непростая, но сделать это Русдраму удалось:

«Я понимаю, что тяжело перефразировать стихотворение, которое ты читаешь, на наглядный какой-то пример. И когда ты слышишь и видишь визуализацию, которая идет вокруг стихотворения, то воспринимаешь абсолютно по-другому. И все страдания Бродского становятся понятны. Ты сопереживаешь ему, потому что понимаешь, через что он прошел, даже не читая его биографию. Поэтому то, что мы увидели – это очень круто. То есть ты можешь полностью понять, к чему он говорил о любви, к чему о войне. Ведь любовь и война – они вместе идут. Одно уничтожает тебя, а другое – создает».

«БРОДСКИЙ» был последней премьерой на ближайший месяц для Русдрама. Но планы на 2021 год театром были составлены давно. В начале апреля покажут спектакль по знаменитому роману «Солярис» Станислава Лемма, в постановке режиссера Артема Устинова, который известен абхазскому зрителю по трагедии «Электра». А осенью большая сцена театра будет отдана под премьерный показ спектакля по роману Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества», ставить который будет Мария Романова.

Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетии

Иосиф Бродский.

Стихи о любви. — Стихи — Любовь — Каталог статей

Иосиф Бродский — один из самых молодых литераторов, удостоенных нобелевской премии. Его творчество общепризнано и почитаемо во всем мире. Бродский является не только одним из лидеров русской поэзии, но и одной из значительных фигур в мировом поэтическом обществе. Произведения Бродского переведены на все основные языки.

Главной формой любовной лирики Бродского является сонет. Для него характерна достаточно жесткая конструкция, однако поэт далеко не всегда следует канонам, часто вовсе пренебрегает ими. Он экспериментирует. Многие названные им сонеты по форме таковыми вовсе не являются.

Где встретил Вас. И в силу этой встречи,
и так как «все былое ожило
в отжившем сердце», в старое жерло
вложив заряд классической картечи,

я трачу, что осталось в русской речи
на Ваш анфас и матовые плечи.

В стихах о любви Бродского любовь всегда связана с разлукой. Это может быть разлука с любимой или же разлука со столь привычным одиночеством.

Любовь – сильней разлуки,
Но разлука сильней любви.

Любовь — достаточно широкое понятие, которое включает в себя и романтическое чувство, и любовь к друзьям, и любовь к родине, а даже любовь к утраченным иллюзиям. Но какой бы ни была любовь, она развивается по одному и тому же сценарию: любовь — разлука — одиночество. Одиночество — итог всего, завершение любой жизненной ситуации.

Но даже мысль о – как его! – бессмертьи
Есть мысль об одиночестве, мой друг

Любовь у поэта всегда носит тотальный характер, зачастую она сильнее всех иных чувств, сильнее религиозной веры.

Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
И поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих.

Любовь — созидательное чувство, она способна воскрешать и создавать новое. Однако, несмотря на это, в итоге все равно будет разлука и одиночество.

Я был только тем, чего
Ты касалась ладонью.
Это ты, горяча,
Ошую, одесную
Раковину ушную
Мне творила, шепча.
Так творятся миры,
Так, сотворив, их часто

Оставляют вращаться,
Расточая дары.

Любовь в стихах Бродского предстает чем-то нереальным, хрупким и эфемерным.

В какую-нибудь будущую ночь ты вновь придешь усталая,
худая, и я увижу сына или дочь,
еще никак не названных — тогда я не дернусь
к выключателю и прочь руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царствии теней, безмолвных,
перед изгородью дней, впадающих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в пей.

И, конечно же, главный итог жизни, ведущий к вечному одиночеству — это смерть. Бродский часто показывает любовь через призму смерти в своих стихах о любви. Смерть предстает перед читателем вполне осязаемой, близкой, реальной.

Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса.
Смерть придет, у нее будут твои глаза”.

Любовь

Я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью
не приносили утешенья мне.

Ты снилась мне беременной, и вот,
проживши столько лет с тобой в разлуке,
я чувствовал вину свою, и руки,
ощупывая с радостью живот,

на практике нашаривали брюки
и выключатель. И бредя к окну,
я знал, что оставлял тебя одну
там, в темноте, во сне, где терпеливо

ждала ты, и не ставила в вину,
когда я возвращался, перерыва

умышленного. Ибо в темноте —
там длится то, что сорвалось при свете.
Мы там женаты, венчаны, мы те
двуспинные чудовища, и дети
лишь оправданье нашей наготе

в какую-нибудь будущую ночь
ты вновь придешь усталая, худая,
и я увижу сына или дочь,
еще никак не названных — тогда я
не дернусь к выключателю и прочь

руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царствии теней,
безмолвных, перед изгородью дней,
впадающих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в ней.

ДЛЯ ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА

Ты знаешь, с наступленьем темноты
пытаюсь я прикидывать на глаз,

отсчитывая горе от версты,
пространство, разделяющее нас.

И цифры как-то сходятся в слова,
откуда приближаются к тебе
смятенье, исходящее от А,
надежда, исходящая от Б.

Два путника, зажав по фонарю,
одновременно движутся во тьме,
разлуку умножая на зарю,
хотя бы и не встретившись в уме.

ПРОЩАЙТЕ, МАДЕМУАЗЕЛЬ ВЕРОНИКА

I

Если кончу дни под крылом голубки,
что вполне реально, раз мясорубки
становятся роскошью малых наций —
после множества комбинаций
Марс перемещается ближе к пальмам;
а сам я мухи не трону пальцем
даже в ее апогей, в июле —
словом, если я не умру от пули,
если умру я в постели, в пижаме,
ибо принадлежу к великой державе,

II

то лет через двадцать, когда мой отпрыск,
не сумев отоварить лавровый отблеск,
сможет сам зарабатывать, я осмелюсь
бросить свое семейство — через
двадцать лет, окружен опекой
по причине безумия, в дом с аптекой
я приду пешком, если хватит силы,
за единственным, что о тебе в России
мне напомнит. Хоть против правил
возвращаться за тем, что другой оставил.

III

Это в сфере нравов сочтут прогрессом.
Через двадцать лет я приду за креслом,
на котором ты предо мной сидела
в день, когда для Христова тела
завершались распятья муки —
в пятый день Страстной ты сидела, руки
скрестив, как Буонапарт на Эльбе.
И на всех перекрестках белели вербы.
Ты сложила руки на зелень платья,
не рискуя их раскрывать в объятья.

IV

Данная поза, при всей приязни,
это лучшая гемма для нашей жизни.
И она — отнюдь не недвижность. Это —
апофеоз в нас самих предмета:
замена смиренья простым покоем.
То есть новый вид христианства, коим
долг дорожить и стоять на страже
тех, кто, должно быть, способен, даже
когда придет Гавриил с трубою,
мертвый предмет продолжать собою!

V

У пророков не принято быть здоровым.
Прорицатели в массе увечны. Словом,
я не более зряч, чем Назонов Калхас.
Потому прорицать — все равно, что кактус
или львиный зев подносить к забралу.
Все равно, что учить алфавит по Брайлю.
Безнадежно. Предметов, по крайней мере,
на тебя похожих на ощупь, в мире,
что называется, кот наплакал.
Какова твоя жертва, таков оракул.

VI

Ты, несомненно, простишь мне этот
гаерский тон. Это лучший метод
сильные чувства спасти от массы
слабых. Греческий принцип маски
снова в ходу. Ибо в наше время
сильные гибнут. Тогда как племя
слабых — плодится и врозь и оптом.
Прими же сегодня, как мой постскриптум к
теории Дарвина, столь пожухлой,
эту новую правду джунглей.

VII

Через двадцать лет, ибо легче вспомнить
то, что отсутствует, чем восполнить
это чем-то иным снаружи;
ибо отсутствие права хуже,
чем твое отсутствие,- новый Гоголь,
насмотреться сумею, бесспорно, вдоволь,
без оглядки вспять, без былой опаски,-
как волшебный фонарь Христовой Пасхи
оживляет под звуки воды из крана
спинку кресла пустого, как холст экрана.

VIII

В нашем прошлом — величье. В грядущем — проза.
Ибо с кресла пустого не больше спроса,
чем с тебя, в нем сидевшей Ла Гарды тише,
руки сложив, как писал я выше.
Впрочем, в сумме своей, наших дней объятья
много меньше раскинутых рук распятья.
Так что эта находка певца хромого
сейчас, на Страстной Шестьдесят Седьмого,
предо мной маячит подобьем вето
на прыжки в девяностые годы века.

IX

Если меня не спасет та птичка,
то есть если она не снесет яичка,
и в сем лабиринте без Ариадны
(ибо у смерти есть варианты,
предвидеть которые — тоже доблесть)
я останусь один и, увы, сподоблюсь
холеры, доноса, отправки в лагерь,
то — если только не ложь, что Лазарь
был воскрешен, то я сам воскресну.
Тем скорее, знаешь, приближусь к креслу.

X

Впрочем, спешка глупа и греховна. Vale!
То есть некуда так поспешать. Едва ли
может крепкому креслу грозить погибель.
Ибо у нас, на Востоке, мебель
служит трем поколеньям кряду.
А я исключаю пожар и кражу.
Страшней, что смешать его могут с кучей
других при уборке. На этот случай
я даже сделать готов зарубки,
изобразив голубки голубки.

XI

Пусть теперь кружит, как пчелы ульев,
по общим орбитам столов и стульев
кресло твое по ночной столовой.
Клеймо — не позор, а основа новой
астрономии, что — перейдем на шепот —
подтверждает армейско-тюремный опыт:
заклейменные вещи — источник твердых
взглядов на мир у живых и мертвых.
Так что мне не взирать, как в подобны лица,
на похожие кресла с тоской Улисса.

XII
Я — не сборщик реликвий. Подумай, если
эта речь длинновата, что речь о кресле
только повод проникнуть в другие сферы.
Ибо от всякой великой веры
остаются, как правило, только мощи.
Так суди же о силе любви, коль вещи
те, к которым ты прикоснулась ныне,
превращаю — при жизни твоей — в святыни.
Посмотри: доказуют такие нравы
не величье певца, но его державы.

XIII

Русский орел, потеряв корону,
напоминает сейчас ворону.
Его, горделивый недавно, клекот
теперь превратился в картавый рокот.
Это — старость орлов или — голос страсти,
обернувшейся следствием, эхом власти.
И любовная песня — немногим тише.
Любовь — имперское чувство. Ты же
такова, что Россия, к своей удаче,
говорить не может с тобой иначе.

XIV

Кресло стоит и вбирает теплый
воздух прихожей. В стояк за каплей
падает капля из крана. Скромно
стрекочет будильник под лампой. Ровно
падает свет на пустые стены
и на цветы у окна, чьи тени
стремятся за раму продлить квартиру.
И вместе всё создает картину
того в этот миг — и вдали, и возле —
как было до нас. И как будет после.

XV

Доброй ночи тебе, да и мне — не бденья.
Доброй ночи стране моей для сведенья
личных счетов со мной пожелай оттуда,
где, посредством верст или просто чуда,
ты превратишься в почтовый адрес.
Деревья шумят за окном и абрис
крыш представляет границу суток…
В неподвижном теле порой рассудок
открывает в руке, как в печи, заслонку.
И перо за тобою бежит вдогонку.

XVI

Не догонит!.. Поелику ты — как облак.
То есть облик девы, конечно, облик
души для мужчины. Не так ли, Муза?
В этом причины и смерть союза.
Ибо души — бесплотны. Ну что ж, тем дальше
ты от меня. Не догонит!.. Дай же
на прощание руку. На том спасибо.
Величава наша разлука, ибо
навсегда расстаемся. Смолкает цитра.
Навсегда — не слово, а вправду цифра,
чьи нули, когда мы зарастем травою,
перекроют эпоху и век с лихвою.

***

Тебе, когда мой голос отзвучит
настолько, что ни отклика, ни эха,
а в памяти — улыбку заключит
затянутая воздухом прореха,
и жизнь моя за скобки век, бровей
навеки отодвинется, пространство
зрачку расчистив так, что он, ей-ей,
уже простит (не верность, а упрямство),
— случайный, сонный взгляд на циферблат
напомнит нечто, тикавшее в лад
невесть чему, сбивавшее тебя
с привычных мыслей, с хитрости, с печали,
куда—то торопясь и торопя
настолько, что порой ночами
хотелось вдруг его остановить
и тут же — переполненное кровью,
спешившее, по-твоему, любить,
сравнить — его любовь с твоей любовью.

И выдаст вдруг тогда дрожанье век,
что было не с чем сверить этот бег,—
как твой брегет — а вдруг и он не прочь
спешить? И вот он в полночь брякнет…
Но темнота тебе в окошко звякнет
и подтвердит, что это вправду — ночь.

Л.В. ЛИФШИЦУ

Я всегда твердил, что судьба — игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако — сильно.

Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, если есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишина глагола.
Что не знал Эвклид, что сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишина мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.

***

Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий, —
но с каждым днем я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.
Как широко на набережных мне,
как холодно и ветрено и вечно,
как облака, блестящие в окне,
надломленны, легки и быстротечны.
И осенью и летом не умру,
не всколыхнется зимняя простынка,
взгляни, любовь, как в розовом углу
горит меж мной и жизнью паутинка.
И что-то, как раздавленный паук,
во мне бежит и странно угасает.
Но выдохи мои и взмахи рук
меж временем и мною повисают.
Да. Времени — о собственной судьбе
кричу все громче голосом печальным.
Да. Говорю о времени себе,
но время мне ответствует молчаньем.
Лети в окне и вздрагивай в огне,
слетай, слетай на фитилечек жадный.
Свисти, река! Звони, звони по мне,
мой Петербург, мой колокол пожарный.
Пусть время обо мне молчит.
Пускай легко рыдает ветер резкий
и над моей могилою еврейской
младая жизнь настойчиво кричит.

АХ, УЛЫБНИСЬ…

Ах, улыбнись, ах, улыбнись,
во след махни рукой
Недалеко за цинковой рекою
Ах, улыбнись, в оставленных домах,
Я различу на лицах твой взмах.
Не далеко за цинковой рекою
Где стекла дребезжат наперебой,
И в полдень нагреваются мосты,
Тебе уже не покупать цветы.
Ах, улыбнись, в оставленных домах,
Где ты живешь средь вороха бумаг
И запаха увянувших цветов,
Мне не найти оставленных следов.
Я различу на улице твой взмах.
Как хорошо в оставленных домах
Любить одних и находить других.
Из комнат бесконечно дорогих
Любовью умолкающей дыша,
На век уйти куда-нибудь спеша.
Ах, улыбнись, ах, улыбнись,
во след махни рукой.
Когда на миг все люди замолчат,
Не далеко за цинковой рекой
Твои шаги на целый мир звучат.
Останься на нагревшемся мосту,
Роняй цветы в ночную пустоту,
Когда река блестит из темноты,
Всю ночь несет в Голландию цветы.

Ломтик медового месяца

не забывай никогда,
как хлещет в пристань вода,
и как воздух упруг —
как спасительный круг.

А рядом — чайки галдят,
и яхты в небо глядят,
и тучи вверху летят,
словно стая утят.

Пусть же в сердце твоем,
как рыба, бьется живьем
и трепещет обрывок
нашей жизни вдвоем.

Пусть слышится устриц хруст,
пусть топорщится куст.
И пусть тебе помогает
страсть, достигшая уст,

понять — без помощи слов —
как пена морских валов,
достигая земли,
рождает гребни вдали.

Натюрморт

Вещь. Коричневый цвет
Вещи. Чей контур стёрт.
Сумерки. Больше нет
Ничего. Натюрморт.

Смерть придёт и найдёт
Тело, чья гладь визит
Смерти, точно приход
Женщины, отразит.

Это абсурд, враньё:
Череп, скелет, коса.

Ниоткуда с любовью

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим «ты»,
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.

Тебе, когда мой голос отзвучит…

Тебе, когда мой голос отзвучит
настолько, что ни отклика, ни эха,
а в памяти — улыбку заключит
затянутая воздухом прореха,
и жизнь моя за скобки век, бровей
навеки отодвинется, пространство
зрачку расчистив так, что он, ей-ей,
уже простит (не верность, а упрямство),
— случайный, сонный взгляд на циферблат
напомнит нечто, тикавшее в лад
невесть чему, сбивавшее тебя
с привычных мыслей, с хитрости, с печали,
куда—то торопясь и торопя
настолько, что порой ночами
хотелось вдруг его остановить
и тут же — переполненное кровью,
спешившее, по-твоему, любить,
сравнить — его любовь с твоей любовью.

И выдаст вдруг тогда дрожанье век,
что было не с чем сверить этот бег,—
как твой брегет — а вдруг и он не прочь
спешить? И вот он в полночь брякнет…
Но темнота тебе в окошко звякнет
и подтвердит, что это вправду — ночь.

Дидона и Эней

Великий человек смотрел в окно,
а для нее весь мир кончался краем
его широкой, греческой туники,
обильем складок походившей на
остановившееся море.
Он же
смотрел в окно, и взгляд его сейчас
был так далек от этих мест, что губы
застыли, точно раковина, где
таится гул, и горизонт в бокале
был неподвижен.
А ее любовь
была лишь рыбой — может и способной
пуститься в море вслед за кораблем
и, рассекая волны гибким телом,
возможно, обогнать его… но он —
он мысленно уже ступил на сушу.
И море обернулось морем слёз.
Но, как известно, именно в минуту
отчаянья и начинает дуть
попутный ветер. И великий муж
покинул Карфаген.
Она стояла
перед костром, который разожгли
под городской стеной ее солдаты,
и видела, как в мареве его,
дрожавшем между пламенем и дымом,
беззвучно рассыпался Карфаген
задолго до пророчества Катона.

То не Муза воды набирает в рот…
М. Б.

То не Муза воды набирает в рот.
То, должно, крепкий сон молодца берет.
И махнувшая вслед голубым платком
наезжает на грудь паровым катком.

И не встать ни раком, ни так словам,
как назад в осиновый строй дровам.
И глазами по наволочке лицо
растекается, как по сковороде яйцо.

Горячей ли тебе под сукном шести
одеял в том садке, где — Господь прости —
точно рыба — воздух, сырой губой
я хватал то, что было тогда тобой?

Я бы заячьи уши пришил к лицу,
наглотался б в лесах за тебя свинцу,
но и в черном пруду из дурных коряг
я бы всплыл пред тобой, как не смог «Варяг».

Но, видать, не судьба, и года не те.
И уже седина стыдно молвить — где.
Больше длинных жил, чем для них кровей,
да и мысли мертвых кустов кривей.

Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него — и потом сотри.

ПОЭЗИЯ.

««« Купить книгу »»»

««« Купить книгу »»»

««« Купить книгу »»»

««« Купить книгу »»»

Copyright © 2015 Любовь безусловная

---

«Поклониться тени». Дочери Бродского пишут стихи своему отцу

Сегодня Иосифу Бродскому исполнилось бы 80 лет. Сам поэт не планировал дожить до юбилейной даты. В 1989 году он написал стихотворение Fin de siecle, которое начинается такими строками:

Век скоро кончится, но раньше кончусь я.

Это, боюсь, не вопрос чутья.

Скорее – влиянье небытия на бытие.

Охотника, так сказать, на дичь –

будь то сердечная мышца или кирпич.

Чутье у Бродского было гениальным, и не только по отношению к собственной судьбе. За 25 лет, прошедших после смерти поэта-лауреата, его стихи уже не раз попадали в нерв эпохи. Во время «русской весны» 2014 года совершенно по-новому прозвучало стихотворение «На независимость Украины», в котором поэт прощается с «незалежными хохлами» холодным тоном сторонника империи:

Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит.

Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит,

брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый

отвернутыми углами и вековой обидой….

С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!

Только когда придет и вам помирать, бугаи,

будете вы хрипеть, царапая край матраса,

строчки из Александра, а не брехню Тараса

И в нынешнем юбилейном году Бродский опять «выстрелил». Стихотворение «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…» стало настоящим гимном коронавирусного фольклора:

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,

слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся

шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Его влияние на поэтов-современников было огромным. Философское презрение к смерти, насмешки над тиранами и пошлостью политических реалий, гипнотическая интонация мудреца, медитирующего над бренностью мира, – всё это оказалось настолько заразительным, что породило в конце прошлого века целое поколение эпигонов, сочинявших «под Бродского».

«Поклониться тени». Москва, изд-во «Русский Гулливер». 2020

«Дети, слова и ученики – то, что остаётся от великих поэтов«, – написал друг поэта Михаил Барышников в аннотации к сборнику «Поклониться тени», выпущенному на днях издательством «Русский Гулливер». Совершенно неожиданно этот проект оказался очень «сибирским». Руководитель «Русского Гулливера» поэт и прозаик Вадим Месяц родился в Томске, в семье Геннадия Месяца, будущего академика и одного из основателей томского Академгородка. Там же, в Томске, живет Андрей Олеар, переводчик и составитель сборника «Поклониться тени». Валентина Полухина, друг Иосифа Бродского, литературовед и автор предисловия к книге, родилась в Кемеровской области, в семье ссыльных.

«С Иосифом Александровичем мы познакомились в 1977 году в Лондоне, а в 1980-м я полгода посещала его лекции и семинары в Мичиганском университете в Анн-Арборе. Дважды организовывала его выступления в Англии: в марте 78-го и в апреле – мае 85-го. Последний раз мы виделись в Хельсинки в августе 1995 года,– вспоминает в предисловии Валентина Полухина.

В книгу вошли подборки стихов дочерей Иосифа Бродского – Анастасии Кузнецовой, которая родилась в Ленинграде за два месяца до эмиграции Бродского и никогда не видела своего отца, и Анны-Марии Бродской, родившейся в Нью-Йорке в 1993 году и пишущей по-английски.

«С Анастасией Кузнецовой мы встретились впервые в Санкт-Петербурге в 1997-м. В последующие годы она несколько раз приезжала ко мне в Лондон, а в 2016-м приняла активное участие в совместной поездке по городам Израиля с презентацией нашей общей работы – антологии «Из не забывших меня», посвящённой 75-летию её отца.

Анастасия Кузнецова. Фото: Екатерина Скачевская

Анастасия – человек сильный, харизматичный и благородный. Родилась 31 марта 1972 года, за два месяца до эмиграции отца, которого так никогда и не видела. Но она унаследовала от него любовь к Языку», – пишет Валентина Полухина.

В интервью сайту Сибирь.Реалии Анастасия Кузнецова рассказала, что значит быть дочерью Бродского.

– Вас не называют Анастасией Иосифовной?

– Только друзья, и то – в шутку. По паспорту я Андреевна. Мой отчим усыновил меня в свое время и дал свое отчество.

– По профессии вы переводчик, окончили Институт имени Герцена, а что вы переводите – стихи, прозу?

– В основном, фэнтези и фантастику для издательства «Эксмо». Из того, что
на слуху, книжки Крессиды Коуэлл, по которым был снят мультфильм «Как приручить дракона».

– При этом вы уже много лет занимаетесь рок-музыкой. Я знаю, что у вас есть своя группа, в которой вы исполняете песни на свои стихи. Это «для души»?

– Конечно.

– Как часто у вас бывают концерты в Питере или других городах?

– Очень редко мы куда-то выползаем на гастроли, потому что команду из пяти человек очень трудно вывезти – это для всех хобби, и все где-то работают. До наступления карантина мы обычно раз в месяц играли в Питере. Здесь есть дружественное кафе «Африка», где мы в основном это делаем, но выступаем и на других площадках.

– О том, что Иосиф Александрович – ваш отец, вы узнали, когда вам было уже двадцать с небольшим лет. А стихи вы начали писать раньше?

– Да, раньше.

– Как повлияло это известие на ваше творчество?

– Я бы не сказала, что сильно повлияло. Это факт биографии, к сочинительству отношения не имеющий. Да и творчество – слишком громкое слово.

– Поэзия Бродского не относится к числу ваших влияний?

– Это скорее камертон и заданная планка.

– Очень высокая.

– Не то слово. Но она относится не к тому, что появляется из моей головы, а к тому, что я читаю. Не стану утверждать, что способна однозначно отличить хорошие стихи от плохих, настоящие от ненастоящих, вот это все, но какое-то чувство, какой-то внутренний камертон у меня есть, и я думаю, что в первую очередь это благодаря Иосифу Александровичу.

– Какое у вас любимое стихотворение Бродского о любви?

– Неожиданный вопрос. Я никогда не делила поэзию отца по темам. Наверное, если считать «Я любил немногих, однако сильно» стихами о любви, то оно, хотя это в принципе мое любимое стихотворение Бродского.

– Это стихотворение заканчивается строфой:

«Гражданин второсортной эпохи, гордо

признаю я товаром второго сорта

свои лучшие мысли и дням грядущим

я дарю их как опыт борьбы с удушьем.

Я сижу в темноте. И она не хуже

в комнате, чем темнота снаружи».

– Вот этот «опыт борьбы с удушьем» можно прочесть и как политическое высказывание о жизни в условиях несвободы. В 1970–80-х годах все знали и цитировали строчку: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…» Как вы считаете, Иосиф Бродский был антиимперским поэтом или ему просто не нравилась советская империя, в которой выпало родиться?

– Я, хвала богам, не литературовед, но мне он представляется человеком
имперского сознания. Если брать чисто географически и исторически, он в 1972 году сменил советскую империю на американскую. Но идеальной империей для Бродского, на мой взгляд, был античный Рим, образ которого сложился в литературе, истории.

– И в творчестве Бродского мы чувствуем тоску по этой идеальной империи, которую он противопоставляет пошлым реалиям современности.

– Не думаю, что это была тоска. Мне кажется, он вполне серьезно ощущал себя гражданином именно этой метафизической империи, а не какой-то реально существующей, советской или американской.

В 21-м веке он перестал быть поэтом для избранных… вошел в медийное пространство и стал необходимым фактом культуры даже для тех, кто знает поэзию только по школьной программе

– В чем идея книги «Поклониться тени»? Туда включены ваши стихи, стихи младшей дочери Бродского – Анны и переводы английского стихов самого Бродского, который сделал Андрей Олеар?

– Идея как раз принадлежит Олеару, за что ему честь и хвала. Изначально книга задумывалась даже более масштабно, мы рассчитывали, что там будут не только наши с Анной стихи, но и фотографии Андрея Басманова, сына Бродского от первого брака. Андрей неплохой фотограф, но он по каким-то личным причинам отказался участвовать в этом проекте.

– Я знаю, что вы общаетесь с Анной и с Андреем. Это можно назвать дружбой?

– Ну, я бы это так не назвала, все-таки мы общаемся слишком редко.

– Расскажите о ваших отношениях с Анной, как вы познакомились?

Анна-Мария Бродская

– Познакомила нас Валентина Полухина, за что ей поклон земной, – это она подарила мне младшую сестру. Старшая у меня есть, а вот младшей не было. Наше знакомство произошло на праздновании 75-летия Бродского, когда в Петербурге открылся его музей-квартира на Литейном. Анна приехала из Ирландии, и мы впервые увидели друг друга. Она очень славная. Сейчас уже вполне себе взрослая дама, а тогда была двадцатилетней безбашенной девчонкой, как и положено в этом возрасте. Мне она очень понравилась, и мы моментально нашли общий язык.

– С тех пор вы с ней встречались?

– Мы иногда переписываемся. Она не говорит по-русски, я, слава богу, говорю по-английски. Но мы не обсуждаем какие-то сложные метафизические материи, в основном общаемся о своем, о девичьем, благо нам есть что обсудить.

– Фонд Бродского официально признает вас как дочь Иосифа Бродского и его наследницу?

– Официального признания не было, но, честно скажу, мне это глубоко безразлично, если формулировать вежливо.

– Как бы вы оценили влияние поэзии Бродского на современность? Насколько в наши дни актуален Бродский, его стихи?

– На данный момент, конечно, мегаактуально его стихотворение «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…» Естественно, существует очень много подражателей Бродскому, но я не считаю, что это плохо. А если смотреть с точки зрения темы, содержания и вообще отношения к поэзии, то, безусловно, влияние Бродского огромно. В 21-м веке он перестал быть поэтом для избранных. Наверное, по большому счету его стихи и сейчас понимают немногие, но то, что он вошел в медийное пространство и стал необходимым фактом культуры даже для тех, кто знает поэзию только по школьной программе, вот это, я считаю, огромный плюс в развитии нашего общества, – говорит Анастасия Кузнецова.

Анастасия Кузнецова и Андрей Олеар. Томск, 2015 г.

Переводчик Андрей Олеар, придумавший соединить под одной обложкой стихи дочерей Иосифа Бродского, считает этот проект уникальным экспериментом:

– Идея возникла при содействии любимой и удивительной леди русской поэзии – Валентины Платоновны Полухиной, профессора Килского университета и самого крупного из ныне живущих специалистов по творчеству Иосифа Бродского. О личности и творчестве Бродского ею написана 21 книга. Мы познакомились с Валентиной Платоновной лет 15 назад, и с тех пор в моей жизни появилось много людей, связанных с Бродским. В том числе обе его дочери, его возлюбленная Марианна Басманова, его друзья – Михаил Барышников, Юз Алешковский и Яков Гордин.

Андрей Олеар, Валентина Полухина и Анна-Мария Бродская. Фото: Александр Паутов

– Я знаю, что вы организовывали концерт Анастасии Кузнецовой в Томске в 2015 году.

– Да, это было посвящено 75-летию мэтра. В актовом зале университета собралось около 400 человек. Мы представляли книжку под названием «Из не забывших меня»: 200 имен мировой культуры, поэты и прозаики, артисты и ученые, друзья и даже недруги, вспоминающие Иосифа Александровича. Там стихи, фрагменты лирической, мемуарной прозы. Проиллюстрирована книжка авторскими рисунками самого Иосифа Александровича.

– Андрей, в чем, на ваш взгляд, оригинальность вашего проекта «Поклониться тени»? О Бродском сказано и написано уже очень много.

– Это очень эмоциональная история. Касаясь содержания книги «Поклониться тени», я хочу обратить внимание на очень симпатичную деталь. В 1994 году Иосиф Бродский написал по-английски стихотворение «TO MY DAUGHTER / МОЕЙ ДОЧЕРИ”, которое я перевел на русский язык. В 2015 году Анна-Мария, тоже по-английски, написала стихотворный ответ «TO MY FATHER / МОЕМУ ОТЦУ». Это стихотворение, в свою очередь, мы перевели совместно с Настей Кузнецовой. Получился такой эмоционально трепетный сюжет – в одном тексте обе дочери. Ну, я тоже в этом деле поучаствовал, как некое связующее звено.

TO MY DAUGHTER / МОЕЙ ДОЧЕРИ

Дай мне другую жизнь — и я буду петь

в кафе «Рафаэлла». Или просто сидеть

там же. Хоть шкафом в углу торчать до поры,

если жизнь и Создатель будут не столь щедры.

Всё же, поскольку веку не обойтись

без джаза и кофеина, я принимаю мысль

стоять рассохшись, лет двадцать сквозь пыль и лак

щурясь на свет, расцвет твой и на твои дела.

В общем, учти – я буду рядом. Возможно, это

часть моего отцовства – стать для тебя предметом,

в особенности когда предметы старше тебя и больше,

строгие и молчат: это помнится дольше.

Так что люби их, даже зная о них немного, –

пусть призраком-силуэтом, вещью, что можно трогать,

вместе с никчёмным скарбом, что оставляю здесь я

на языке, нам общем, в сих неуклюжих песнях.

Иосиф Бродский, 1994

Перевод Андрея Олеара

TO MY FATHER / МОЕМУ ОТЦУ

Касаюсь запотевшего стекла,

и тень в ночи за краткий миг тепла

вдруг сделается ближе, дрогнет нить…

Воображенье? Может быть…

Ты поплотнее запахнул пальто,

бренча в кармане рифмами, зато

покой обрёл на дальних берегах.

Как там дышать? Там страшно? Этот страх

неведом мне сейчас, раз жизнь — дары,

паденья, взлёты, правила игры,

но с той, застывшей, стороны стекла

ты ждёшь, я чувствую. И я к тебе пришла.

Вся память – голоса внутри и вне –

тобою откликается во мне.

Звонок последний в колледже звенит,

но ты не здесь, ты там, где твой гранит.

Тоски, любви и голоса во мгле

мне никогда не хватит на земле.

Анна-Мария Бродская, 2015

Перевод Анастасии Кузнецовой и Андрея Олеара.

Иосиф Бродский и Вадим Месяц. Вашингтон, 1991 г. Фото: Татьяны Бейлиной

В 1991 году Вадим Месяц, начинающий никому не известный поэт, приехал из Екатеринбурга в Вашингтон, чтобы встретиться с Иосифом Бродским, который в том году был признан поэтом-лауреатом США и имел рабочий кабинет в Библиотеке Конгресса. Воспоминания об этой встречи стали эпизодом романа «Дядя Джо», опубликованного издательством «Русский Гулливер» весной 2020 года.

«Дядя Джо», роман с Бродским. Вадим Месяц

– Бродский был человеком очень любопытствующим, – вспоминает Вадим Месяц. – Он мог расспрашивать, как работает в России водопровод, стреляют или не стреляют на улицах Екатеринбурга, что продают в магазинах… какие-то совершенно житейские вещи его интересовали. Ну, и про стихи мы довольно много говорили – он любил объяснять, рассказывать, особенно про американскую поэзию, в которой я тогда мало понимал. У меня была такая выигрышная позиция «человека с мороза», который расспрашивает другого человека, который здесь уже отогрелся. Иосиф Александрович в то время преподавал в колледже в Массачусетсе, и, когда у него случалось время после занятий, он с удовольствием закуривал сигарету и обучал младшего товарища.

– Чему он вас обучил?

– Я бы сказал, настойчивости в том, что касается самого важного: собственной интонации. Настойчивости, вплоть до самодурства, когда человек говорит – вот так будет, и так должно быть, потому что я так чувствую! На это было интересно смотреть, и я понимал, что, в общем, те какие-то законы стихотворщины, которые существовали в то время, их можно нарушать довольно серьезным образом, если ты чувствуешь свою правоту.

– В вашем романе «Дядюшка Джо» есть несколько эпизодов, где вы встречаетесь с Бродским. Какая из этих встреч вам особенно дорога, чем она запомнилась?

– Конечно, первая встреча. Я приехал со своей подругой, которая постеснялась пойти вместе со мной. Бродский меня за то, что я оставил девушку за порогом, как-то эмоционально обозвал, подлецом или что-то такое. Потом мы вышли из библиотеки на улицу и отправились в кафе, он много внимания уделял моей барышне. При этом у нас был очень насыщенный разговор, мы как-то начали скакать галопом по Европам – от философии до политики. Я привез с собой верстку своей книжки, Бродский по ходу делал свои замечания. Вспоминал, как сам впервые оказался в Нью-Йорке.

– Когда Бродский умер, вы жили в Америке?

– Да. Хорошо помню этот день. Я вернулся в Нью-Йорк из Солт-Лейк-Сити, и узнал, что умер Бродский. Незадолго до этого я ему звонил, мы говорили про стихи, я отправлял ему стихи для своей последней книжки, она называлась «Выход к морю». Ну, в общем, ничто не предвещало его ухода. Мы поехали на панихиду, где повстречали Евтушенко в ярко-красном мохеровом шарфе. Я запомнил его каким-то светофором. Был Петр Вайль, который прилетел из Праги и позвал всех в какой-то ресторанчик, где подавали шпикачки. В общем, несмотря на мрачность происходящего, это был день с характером Бродского, который всю свою жизнь людей знакомил и сближал.

– И вот, к 80-летию Бродского, вы выпустили книгу «Поклониться тени». Для вас, как издателя, чем интересна эта идея?

– Один из друзей Бродского сказал, что Иосиф Александрович был бы увеселен этой книгой со стихами своих дочерей. В этом есть какой-то полет фантазии, изобретательность. По-моему, это интересный поворот сюжета.

Чемодан. Вокзал. Известность / / Независимая газета

Поэту, эссеисту, нобелеату и мифологической фигуре Иосифу Бродскому 75 лет

Иосиф Бродский (справа) со своим издателем Роджером Штраусом сразу после получения Нобелевской премии. Фото Reuters

О поэте Иосифе Бродском (1940–1996) в последнее время вспоминают часто. И даже не то чтобы в связи с юбилеем. Скорее по поводам, вроде бы никак с литературой не связанным. Вспоминали, к примеру, после недавней инициативы возродить борьбу с тунеядством. В Белоруссии подобный декрет уже приняли, у нас вроде бы отказались, и тем не менее в который раз стало тревожно. И в который раз всплыл в умах Бродский – злостный тунеядец и «окололитературный трутень», осужденный за это на пять лет принудительных работ в Архангельской области (срок ссылки был потом сокращен под давлением мировой общественности).

Другой не менее далекий от литературы повод вспомнить Бродского – скандальное стихотворение «На независимость Украины» (вроде бы 1991 года). Вот отрывок:

Прощевайте, хохлы, 

пожили вместе – хватит!

Плюнуть, что ли, в Днипро,

может, он вспять покатит,

брезгуя гордо нами, как 

скорый, битком набитый

кожаными углами и вековой

обидой.

Не поминайте лихом. 

Вашего хлеба, неба,

нам, подавись мы жмыхом 

и колобом, не треба.

Нечего портить кровь, 

рвать на груди одежду.

Кончилась, знать, любовь, 

коль и была промежду.

Мой коллега, уфимский писатель Игорь Савельев, даже написал по этому поводу любопытную колонку. И немудрено – недавно всплыла любительская видеозапись вечера, на которой Бродский читает эти стихи. Найденную запись потом крутили по центральным каналам, а строчка из стихотворения даже прозвучала на «Прямой линии» с президентом РФ. Дескать, любовь промежду кончилась и есть ли шансы воскресить? Так, имя поэта неожиданно стало рупором госпропаганды. То есть того, от чего он немало страдал. 

Лежит? Арестовать за тунеядство! Эмиль Бернар. Мадлен в Лесу Любви. 1888. Музей д’Орсе, Париж

Но вернемся к юбилею. Биография Иосифа Бродского увлекательна и в общих чертах общеизвестна. Блокадное детство. Постоянные переходы из школы в школу, второгодничество, всего восемь классов учебы. Работа учеником фрезеровщика на заводе, помощником прозектора в морге, истопником в котельной, матросом на маяке, рабочим в геологических экспедициях. Неудачная попытка поступления в школу подводников. 

Писание стихов, интенсивное чтение, изучение иностранных языков. Знакомство с известными поэтами на несколько лет его старше (типа Уфлянда, Рейна, Наймана и др.), вхождение в круг Ахматовой, Лидии Чуковской, Надежды Мандельштам. Преследование, суд и ссылка. Знаменитая фраза Анны Андреевны: «Какую биографию делают нашему рыжему!»

Работа над стихами, возвращение из ссылки. Смерть Ахматовой и «сиротство». Мытарства и прессинг на родине. Лишение советского гражданства и вынужденная эмиграция с чемоданом, в котором лежали пишущая машинка и водка для Уистена Хью Одена. Знакомство с Оденом, Шеймусом Хини, Исайей Берлином и др. Преподавание в лучших университетах Запада. Написание эссеистики на английском языке. 

Принятие американского гражданства. Широкая западная известность в качестве поэта (русско- и англоязычного), эссеиста, драматурга, переводчика. Получение в 1987 году Нобелевской премии «за всеобъемлющее творчество, проникнутое ясностью мысли и поэтической интенсивностью». В том же году (благо время совпало с перестройкой) – первая публикация на родине, в «Новом мире», если не считать нескольких стихов, случайно просочившихся в печать в 60-е. 

Бродского приглашали в Россию, но его смущали возможные торжественные чествования, да и здоровье не позволяло (стенокардия и несколько сердечных приступов за жизнь). «Лучшая часть меня уже там – мои стихи».

Родина распахнула Бродскому грудь, но было уже поздно… Эдуард Мане. Блондинка с обнаженной грудью. 1878. Музей д’Орсе, Париж

Его не стало в начале 1996-го. На отпевании читали стихи поэты первого ряда, зарубежные и русские, звучала музыка. Собирались похоронить сначала в Бруклине, но похоронили в Венеции… Вот, если хотите, самая грубая и самая поверхностная фактологическая канва.

За ней – любовь к разным женщинам, иногда полная терзаний, иногда – счастливая, поздний брак с собственной студенткой, дети от разных матерей. Несколько томов поэзии. Масштабная литературная, литературно-критическая, преподавательская работа. 

И, самое главное, – наследие. Не только в виде поэзии, вошедшей в наш кругозор и обиход, несмотря на усложненность и, как многие жалуются, – холодность языка и метафор. Но и в виде тотального влияния на современных поэтов. Заражение Бродским – болезнь практически неизлечимая, и юным стихотворцам часто приходится выжигать ее изо всех сил. Байки о Бродском – социокультурная неизбежность, проникающая изо всех щелей и уст. Мемуары о Бродском – вечный бестселлер.

Из последних новинок примечательна книга «Бродский среди нас» издательницы и славистки Эллендеи Пфоффер Тисли в переводе Виктора Голышева (тоже адресата приятеля Бродского). В интервью по этому поводу Голышев и сам пускается в воспоминания: «Он был в целом аккуратный человек. Единственное – оставлял везде, где был, горстки пепла. Курил он отчаянно, даже после нескольких операций на сердце. И почти с вызовом отламывал фильтры сигарет, которые курил. Он мог покупать сигареты без фильтра, но почему-то покупал с фильтром и затем его отламывал».

Тисли тоже пишет о Бродском с любовью и восхищением, но при этом трезво, не мифологизируя и не чуждаясь указать на недостатки – высокомерие, самовлюбленность, непорядочность с женщинами и т.д. Редкое сочетание для мемуарного автора.

На самом деле Бродский продолжает жить среди нас. Его стихи звучат в самых неожиданных местах и контекстах. А люди, знавшие его, все еще делятся пересудами. К примеру, всего лишь за одну поездку в США я успела случайно встретить двоих людей, присутствовавших на прощании с поэтом, одного его бывшего студента, ныне – профессора в Айовском университете, ну и Романа Каплана, с которым Бродский и Барышников вместе затевали ресторан «Русский самовар», один из культурных центров русской эмиграции («Прости, Роман, меня, мерзавца,/ дай по лицу./ Но приключилось нализаться/ вчера певцу»). И каждому было что поведать о поэте.

Так что пускай «Солнце садится, и бар на углу закрылся». Нам все равно хорошо. И Бродского мы читаем и перечитываем. Стараясь не заражаться.

Комментарии для элемента не найдены.

Анализ стихотворения «Любовь» (И. А. Бродский)

Иосиф Александрович Бродский – поэт, который вызывающий бурю противоречивых эмоций. Его называли гением, отражающим лучшие традиции русской поэзии, но, в то же время, обвиняли в бездушии, холодности стиха. Он является самым молодым поэтом, удостоившимся Нобелевской премии. Многомудрый Литрекон проанализировал стихотворение И. А. Бродского «Любовь». Анализ по плану поможет Вам быстрее вникнуть в творчество этого литератора.

История создания

2 марта 1962 года Бродский встретил Марину (Марианну) Басманову. Она стала его единственной Музой, женщиной, которой он посвятил многие стихи. Стихотворение «Любовь» написано 11 февраля 1971 года, спустя 7 лет, как Иосиф Александрович узнал о связи Марианны Павловны и своего друга, Дмитрия Бобышева. 

1964 год Иосиф Бродский встречал в Москве. Там он скрывался от милиции, которая охотилась за ним из-за ложного доноса, обвинявшего молодого поэта в тунеядстве. Во время своего отсутствия в Ленинграде он доверил заботу о Марине Басмановой своему другу, Дмитрию Бобышеву… 

Узнав об измене, Бродский, не задумываясь об аресте, примчался в Ленинград. С Бобышевым они стали врагами, но с Мариной отношения были куда более сложные. Он продолжал любить её. Даже после своего ареста, ссылки в Архангельскую область, куда Басманова приезжала навещать поэта, Бродский готов был всё простить возлюбленной, начать отношения сначала! Но вновь удар! Марина Павловна опять предпочла Бродскому, с которым проживала на то время вместе, Бобышева, уехав с ним. Эта перебежка от Иосифа Александровича к Бобышеву была не единичным случаем, а периодическим. Бродский страдал, но изменить ничего не мог. В 1968 году у Басмановой и Бродского родился сын Андрей. Это событие подарило надежду Иосифу Бродскому о прекращении его мучений, а также надежду на долгожданный брак с Мариной, но этого так и не случилось. Иосиф Александрович эмигрировал в Америку, а Марианна Павловна ушла от Бобышева, предпочитая воспитывать сына самостоятельно. В новой стране Бродский продолжал писать стихи и посвящать их своей единственной Музе, Марианне Павловне Басмановой.

Жанр, направление, размер

Стихотворение «Любовь» можно отнести к такому жанру, как интимная лирика. Стихи, написанные в данном жанре — это отражение не только любви, но и разочарования, обид, мук, других чувств, которые прячутся очень глубоко, которые не всегда хочется доставать на поверхность, но которые являются самыми чистыми, не замутнёнными, искренними.

Творчество Иосифа Александровича относят к постмодернистскому течению. Его также называют последним классиком 20 века. Симбиоз академизма и простоты, разговорности речи– особенность лирики поэта. 

Размер стихотворения «Любовь» – пятистопный ямб. В произведении чередуются перекрёстные и кольцевые рифмовки, также встречается параллельная рифмовка. В стихотворении присутствует и женская, и мужская рифма, но мужская встречается чаще. 

Композиция

Стихотворение «Любовь» состоит из 6 строф. Его можно разделить на три смысловые части.

1. 1-я часть – это 1-е пятистишие, которое знакомит читателя с происходящими событиями. Автор пишет о уже случившемся факте: он проснулся, пошёл к окну, но это не успокоило его, он взволнован сном, о котором пишет в последующих 3-х строфах.
2. 2-я часть – это 3-и следующих пятистишия, повествующих о сути сна, который является последствием авторских переживаний, чувств, мыслей, мук. Эта часть окунает читателя во внутренний мир поэта. Данный фрагмент очень отрывистый, написанный «кусочно», у автора смешался сон и реальность, он взволнован. Последняя строфа этой части – мечта поэта о семье, о церковном, вечном союзе с любимой женщиной, о том, что не осуществилось наяву. 
3. 3-я часть – последние две строфы. Иосиф Бродский пишет о своём желании в будущем вновь увидеть такой «натуральный» сон, продолжение нынешнего сна, в котором у возлюбленных уже есть ребёнок. Но только в дальнейшем он не будет включать свет, прерывать сон, он «не оставит в царствии теней» их, свою женщину и ребенка. 

Композицию стихотворения «Любовь» отчасти можно назвать кольцевой. Поэт вначале стихотворения пишет, можно сказать, о своей допущенной ошибке:

«И бредя к окну,
я знал, что оставлял тебя одну
там, в темноте, во сне, где терпеливо
ждала ты, и не ставила в вину,
когда я возвращался, перерыва
умышленного.»

В конце стихотворения автор пишет о том, что больше он не повторит своей ошибки.

«…тогда я
не дернусь к выключателю и прочь
руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царствии теней,
безмолвных, перед изгородью дней,
впадающих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в ней»

Образы и символы

Стихотворение «Любовь» написано от первого лица. Автор делится с читателем, как с другом, своими переживаниями, изливает душу. 

Лирический герой произведения «Любовь» (сам автор) очень уязвимый, открытый, искренний. Он пытается проанализировать своё поведение, поступки, решить проблему в мыслях – всё это характеризует героя как человека чего-то непонимающего, но принимающего этот факт, человека потерянного, лишённого самого дорогого в жизни, что не может не ослабить даже такого сильного, стойкого человека, как поэт. 

Центральным образом произведения является одиночество. Поэт рисует картину ночной комнаты, окна, одиноких фонарей.

Неслучайно действие стихотворения разворачивается ночью. Во-первых, ночью, как известно, легче открыться, довериться близкому человеку, рассказать о тревогах, поделиться желаниями и мечтами, что автор и использует, дабы не смутиться, не прерваться в своих рассуждениях под резким, ярким дневным светом. Во-вторых, ночь — это очень значимое время суток, а особенно для поэтов! Ночь является символом победы духовного над телесным, ночь – это время любви. В Индийской мифологии можно встретить упоминание о том, что богиня «Ночи» является женой бога «Любви». Ночь имеет своё, отличное от обычного, течение времени, ночь укрывает, защищает, ночь – это удивительная суспензия, заливающая, замедляющая, «раскрывающая» всё вокруг.

Автор пишет: «Я дважды пробуждался этой ночью и брёл к окну, и фонари в окне,…». Окно – символ надежды, символ чего-то нового, неизведанного. Перенося символическое значение этого объекта на стихотворение «Любовь», можно предположить, что автор предпринял шаги по направлению к своей цели – семье, единству с любимой. Фонарь тоже является символом. Он олицетворяет осознанность собственного жизненного пути, мудрость, также он является символом душевного света. 

Бестелесный огонёк в хрупкой стеклянной оболочке – это образ человека, в груди которого теплиться душа. Фонарь можно сравнить с поэтом, который окружен темнотой ночи, темнотой случившихся событий. Поэзия Иосифа Бродского буквальна, но при рассмотрении её со стороны символизма противоречий обнаружить невозможно. 

Темы, проблемы, настроение

Тема любви для Иосифа Бродского является особенной. Все стихи данной тематики он посвятил одной единственной женщине – Марианне Павловне Басмановой. Даже те стихи, которые не были изначально «её», в дальнейшем поэт перепосвятил своей единственной Музе. 

• Лейтмотивом данных стихотворений является сожаление. Автор все свои муки и терзания выливает на лист бумаги, делится с читателем чувствами не для того, чтобы он понял поэта, а просто так, как с другом, как с «подушкой», в которую можно поплакать и станет легче, но совсем не факт, что после этого уйдут тревоги и мысли «а если бы…». 
• В стихотворении «Любовь» автор касается вечной проблемы отношений между мужчиной и женщиной, которая заключается в недопонимании друг друга, которое приводит к отдалению возлюбленных, что и произошло с автором. Данное стихотворение – это изложение авторских мыслей, попытка поэта приблизиться к догадке, к самой сути проблемы, которая, возможно, является нерешаемой задачей, но также возможно, что разгадка настолько проста, что её просто не замечают, не принимают во внимание. 
• Автор максимально приблизился к разрешению данной проблемы. Он пишет: «Ты вновь придешь усталая, худая… тогда я не дернусь к выключателю и прочь руки не протяну уже, не вправе оставить вас в том царствии теней…». Автор пишет о своём сне, но, размышляя о нём, он разрешил и эту вечную проблему. «Не оставить…» — вот ответ. 
• Настроение стихотворения «Любовь» спокойное, но не смиряющееся, рассудительное, тихое, то есть автор не дергает себя бессмысленными обидами, обвинениями возлюбленной, напротив, он винит в случившемся себя, что характеризует его как очень мудрого человека, сильного мужчину. 

Основная идея

«Проживши столько лет с тобой в разлуке, я чувствовал вину свою…» — эти строки можно считать выражением основной мысли стихотворения. Таков смысл произведения «Любовь». То, как автор относится к поднятой теме произведения, и является его идеей. Микро-тема стихотворения — это страдание от разлуки с любимой, соответственно, идеей можно считать сожаление о не сбывшейся любви. 

Поэтов, чьи стихи подвергаются анализу, мы, естественно, не знаем лично, не можем с ними познакомиться, пообщаться. О них мы узнаём от современников, больше всего мы приближаемся к ним, знакомясь с их произведениями, хотя эти знакомства очень и очень субъективны. Поэтому об истинной идее произведения мы можем лишь догадываться, предполагать. 

Данное стихотворение также можно рассмотреть с ракурса признания своей вины публично. Автор пишет о неспокойном сне, муках, бесконечных мыслях, которые предлагают альтернативное развитие событий, чем беспокоят поэта.

«Ты снилась мне беременной, и вот,
проживши столько лет с тобой в разлуке,
я чувствовал вину свою…»

Данные строки никак нельзя прочитать иначе. Чувство вины и сожаления — вот главная мысль стихотворения Бродского «Любовь».

Средства выразительности

В стихотворении «Любовь» поэтом применено немного выразительных средств, но произведение очень чувственно по своему содержанию, активно по своему строению, подвижно в эмоциональном плане из-за проблемы, затронутой автором.

1. Эпитеты: «ты.. усталая, худая», «безмолвные тени».
2. Сравнение: «обрывок фразы,… подобно многоточью».
3. Метафора: «обрывок фразы», «двуспинные чудовища», «царствие теней», «изгородь дней». 
4. На протяжении всего стихотворения автором использована инверсия.

Автор: Кристина Асаулова

Стихи о любви: книга Леонарда Коэна

В редких случаях

В редких случаях

меня наделяли способностью

гнать волны эмоций

по всему миру.

Это объективные события,

на которыми я был не властен.

Я поднялся на открытую сцену,

когда солнце только садилось за Башней Толидо,

и меня не отпускали

до полуночи.

Все мы,

музыканты и публика,

растеклись в благодарности.

Не было ничего, кроме

звездной темноты,

запаха скошенного сена,

и ветер поглаживал

каждого по лбу.

Я даже мелодии не помню.

Все шептали вокруг в унисон,

а я ничего не понимал.

Уходя со сцены,

спросил импресарио,

что они там говорили.

Он сказал, что они скандировали:

то-ре-ро, то-ре-ро.

В отель меня отвезла молодая девушка,

краса всей нации.

Все окна были опущены.

Поездка без сучка и задоринки.

Я не чувствовал дороги

и притяженья конечного пункта.

Мы не разговаривали,

и не могло быть и речи,

чтобы она зашла в фойе

или поднялась в мой номер.

Лишь недавно

вспомнил эту давнюю езду,

и с тех пор

хочется быть невесомым,

да никогда не выходит.

Если б не было картин

Если б не было в мире картин,

Мои были бы очень важны.

С песнями та же беда.

Раз уж это не так, поскорей станем в ряд,

Где-нибудь поближе к концу.

Порой я видел, как пошлым техницветом

Унижали женщину в журнале.

Я пытался ее воссоздать

В лучшей обстановке.

Порой мужчина.

Порой мне позировали живые люди.

Можно им повторить?

Спасибо, что пришли.

Еще обожал на столе предметы —

Подсвечники, там, или пепельницы,

Да и сам стол.

С зеркала на бюро

Спозаранку

Срисовал

Сотни автопортретов,

Напоминавших о том да сем.

Куратор назвал эту выставку

«Рисунки словами».

А я называю свои работы

«Годные украшения».

Мнимая турбулентность

Ты последняя

кто так на меня посмотрел

Когда это было?

Где-то между 11 сентября и цунами

Ты взглянула на мой пояс

и я тоже опустил взгляд на пояс

ты права

неплохой

и мы разошлись по своим делам.

Не знаю, как у тебя

но у меня все на редкость спокойно

несмотря на мнимую турбулентность

судебных тяжб и преклонного возраста

Моя карьера

Так мало что сказать

Так невтерпеж

Промолвить

Колыбельная

Спи, детка, спи

Весь день был в бегах

Ветви что-то плетут

На чужих языках

Если душу вдруг

Разорвет твою

Если ночь долга

Я тебе спою

Мышка съела крупу

Кот на корку шипит

Вот влюбились они

Хоть чужи языки

Если душу вдрызг

Разорвет твою

Если ночь длинна

Я тебе спою

Спи, детка, спи

Скоро утро впотьмах

Ветер что-то плетет

На чужих языках

Если у души

Сломаны края

Вот тебе моя

Колыбельная

Встаю от стола я

Встаю от стола я

Пресыщен игрой

Что это за люди

В одном кадре с тобой

Любил бы тебя я

Позор был бы мне

Любил бы тебя я

Знал ли имя твое

Не надобен стряпчий

Не в суд подаю

Не нужно сдаваться

По цели не бью

Любовниц не надо

Жалкий зверь приручен

Любовниц не надо

Не гори ни о чем

Потерянных нету

Наград мы не ждем

И пуповину

Тихонечко рвем

Транжирим мы ценность

Что любви не дана

Ты вновь ощущаешь

Эту сладость сама

Не нужен мне повод

Тому, чем я стал

Мотив мой все тот же

Устал он и стар

Не нужно прощений

Виновных нет тут

Встаю от стола я

Бросаю игру

* * *

Они намного опередили меня

настоящие писатели

на кого я когда-то равнялся

мешкая с женщинами и капиталами

и трудностями Пути

я отстал

растеряв все кроме начальной неловкости

Сегодня четвертый день

без сигарет и кофе

я гляжу на Шакьямуни и св. Франциска

как когда-то

на Флобера и Уильяма Батлера Йейтса

и до сих пор это гадкое чувство

будто я изменю весь мир

Поэзия Иосифа Бродского

В красноречивой дань уважения Иосифу Бродскому, опубликованной почти ровно через месяц после его преждевременной и широко оплакиваемой смерти, Татьяна Толстая в The New York Review of Books цитирует некоторые строки из раннего произведения поэта:

В темноте я не найду твоего темно-синего фасада

Я упаду на асфальт между пересеченными линиями

Далее она высказывает предположение: «Я думаю, что причина, по которой он не хотел возвращаться в Россию даже на день, заключалась в том, что это неосторожное пророчество не сбылось.Ученик, в том числе Ахматовой и Цветаевой (он знал их поэтическую суеверность), знал, какой разговор они имели во время их единственной встречи. «Как ты мог это написать. . . . Разве вы не знаете, что слова поэта всегда сбываются? — упрекнул один из них. «А как ты мог это написать? . . ? »Другой был поражен. И то, что они предсказывали, действительно сбылось ».

Не желая казаться мистическим, я думаю, что в стихах Бродского можно утверждать что-то пророческое, или, по крайней мере, в отношении двух деталей, одна из которых маленькая, другая большая и призрачная.Первый взят из стихотворения под названием «Пророчество», адресованного неназванному возлюбленному и содержащего следующие строки:

—А если

делаем ребенка, мальчика назовем Андрей,

Анна девочка, так что наша русская речь,

отпечатано на морщинистом личике,

никогда не забудется.

Иосиф (так как всем, кто когда-либо знал его, было позволено ласково называть его) был отцом двоих детей, мальчика, родившегося в России, все еще живущего там, с которой он был разлучен из-за вынужденного изгнания, и дочери, родившейся в Америке в его семье. Жена русско-итальянского происхождения Мария.Детей зовут Андрей и Анна.

Более крупное, обширное и важное пророчество воплощено в крупном стихотворении «Осенний крик ястреба» (напечатано здесь полностью), к которому Толстая в той же дани замечает: «У него есть стихотворение о ястребе. . . на холмах Массачусетса, который летает так высоко, что поток поднимающегося воздуха не позволяет ему спуститься обратно на землю, и ястреб гибнет там, на тех высотах, где нет ни птиц, ни людей, ни воздуха, которым можно дышать ».

К этому краткому комментарию я хотел бы добавить свои собственные.Ветер, с которого начинается стихотворение, — это ветер духа (Иоанна 3: 8), а также ветер вдохновения, необходимый (и разрушительный) элемент, в котором пытается обитать поэт. Птица, находящаяся на пике своего полета, угадывает истину : это конец . Призываются сами Erínyes (Фурии), как если бы

стремление к великим высотам обязательно должно повлечь за собой кара, примером которой является греческая трагедия. И, повторяя другую древнюю традицию, агония и жертва птицы / поэта осаждают нечто прекрасное, первые снежинки зимы, стихи души, выдержавшей суровый климат архангельской России.Великолепие, восхищающее земных детей, было куплено ценой невыносимых страданий и смерти. Должен ли ветер Бродского чем-либо уничтожающему «западному ветру» Перси Биши Шелли, является ли ястреб русского поэта родственником сокола Джерарда Мэнли Хопкинса, темнокожего дрозда Томаса Харди или его слепой птицы, каждый читатель должен определить сам. И неужели это утверждение Райнера Марии Рильке сыграло какую-то роль в мысли Бродского: «Тот, кто не посвятил себя целиком искусству со всеми своими желаниями и ценностями, никогда не сможет достичь высшей цели.”

В своем сборнике эссе Less Than One Бродский так трогательно написал о своей ранней жизни, что я приведу здесь лишь самые скудные биографические подробности. Он родился Иосиф Александрович Бродский 24 мая 1940 года в Ленинграде, единственный ребенок обожаемых и обожаемых родителей, настолько стесненных обстоятельствами, что мальчик бросил школу после девятого класса, чтобы поддержать семью. Он занимал более десятка должностей, включая фрезерного станка, помощника в морге (когда-то он думал, что может захотеть стать врачом), фотографа (одно время работа его отца) и участника геологических экспедиций.Несмотря на ограниченное формальное образование, любовь к поэзии привела его к изучению польского, английского, немецкого, испанского, итальянского и французского языков, а также латыни, чтобы познакомиться со всеми великими поэтическими произведениями мира. Он начал писать собственные стихи в подростковом возрасте и зарабатывал деньги, переводя сербохорватские и испанские стихи на русский язык. Он также перевел стихи Джона Донна и других метафизических поэтов и две пьесы, The Quare Fellow и Розенкранц и Гильденстерн мертвы .В 1964 году он был помещен в «психиатрическую больницу», а затем предстал перед показательным судом по обвинению в «тунеядстве» и написании «антисоветских стихов, развращающих молодежь». На самом деле это означало абсолютное государственное неодобрение поэтического кредо Бродского, выраженного в его Нобелевской лекции: «Произведение искусства, особенно литературное, и стихотворение в частности, обращается к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямую: без посредников — отношений ». Бродский, конечно, имеет в виду не только необходимое отсутствие цензоров, но и потребность в литературе, освобожденной от скрытых (то есть политических) мотивов.Его приговорили к пяти годам унизительных каторжных работ, но после того, как приговор вызвал недвусмысленно осуждающие крики со всего мира, а также в советских интеллектуальных кругах, его «заменили» ссылкой. Он оставил после себя все, что любил: родителей, язык, сына, дом, и, с помощью У.Х. Одена и Академии американских поэтов, под бдительным присмотром начал свою первую преподавательскую работу в Америке, в Мичиганском университете. забота о Карле и Эллендеи Проффер.

Условия изгнания редко бывают легкими, но Бродский, укрепленный темпераментом, одновременно веселым и язвительно-язвительным, взяв теперь в качестве своей области глобальный ландшафт, холодную галактическую пустоту, весь спектр человеческой истории, яростно приступил к своей поэтической задаче. и неутешительная промышленность.Всего за несколько лет он приобрел международную аудиторию восхищенных читателей, в том числе членов Шведской академии. Это признание сопровождалось счастливым браком с красивой женщиной, наполовину русской, наполовину итальянкой, и рождением дочери по имени Анна, вероятно, в честь «первооткрывателя» и поэтической героини Бродского Ахматовой и во исполнение приносить присягу. Но эти благословения были кратчайшими по продолжительности, прерванными его смертью в возрасте 55 лет.

Его стихи не из легких; они также не сложны в привычной манере, скажем, Джона Донна или Уильяма Эмпсона.В своем родном русском языке они соблюдают строгие формальные шаблоны в сочетании с неформальной манерой дикции, которая может быть остроумной и непочтительной и обычно наполнена неожиданными, почти балетными скачками воображения. Русский язык также вызывает игривость, которую ни одна английская версия не может передать так изящно. Прискорбные и комедийные аспекты его творчества, его ирония и бравада настолько богато обставлены, что любознательный читатель найдет огромные удовольствия, завидные дары, обширные периоды творческой жизни, которые не были потеряны при переводе.За отведенное ему время, отрезанное от вызывающего привыкание курения, которое поставило под угрозу сердце, уже сильно поврежденное каторгой (и в связи с чем он перенес две операции шунтирования и был назначен на третью), ему удалось каким-то образом познакомиться как близкий друг с другом. величайших поэтов всех периодов, чтобы чувствовать себя как дома (если, в изгнании, нигде больше), по крайней мере, в их требовательной компании, и быть способными поддерживать товарищеские отношения с их лучшими произведениями в том, что следует рассматривать как широко всеобъемлющую многоязычную антологию, которая он был склонен почти точно наизусть.

* * * * * *

Письмо археологу

Гражданин, враг, маменькин сынок, лох

мусор, попрошайка, свинья, refujew , verrucht ;

кожа головы, которую часто ошпаривают кипятком

, что этот маленький мозг чувствует себя полностью приготовленным.

Да, мы здесь поселились: в этом бетоне, кирпиче, дереве

щебня, который вы сейчас приедете просеивать.

Все наши провода были скрещены, зазубрены, запутаны или переплетены.

Также: мы не любили своих женщин, но они зачали.

Sharp — это звук кирки, которая ранит мертвое железо;

, тем не менее, это мягче, чем то, что нам сказали или сказали сами.

Незнакомец! двигайтесь осторожно через нашу падаль:

то, что вам кажется падалью, — это свобода для наших клеток.

Оставьте наши имена в покое. Не восстанавливайте эти гласные,

согласных и так далее: они не будут похожи на жаворонков

, но сумасшедший ищейка, пожирающий пасть

его собственные следы, фекалии, и кора, и кора.

О любви

Дважды я просыпался сегодня вечером и бродил по

окно. И свет на улице,

вроде бледные точки упущения, пробовал завершить

фрагмент предложения, произнесенного через

спят, но тоже растворились в темноте.

Приснилось, что ты беременна, а хоть

прожить столько лет друг от друга

Я все еще чувствовал себя виноватым и моя радостная ладонь

ласкал твой живот, как у постели

нащупал мои брюки и свет —

выключатель на стене.И с включенной лампочкой

Я знал, что оставлю тебя одну

там, в темноте, во сне, где спокойно

, вы ждали, когда я вернусь,

не пытается меня упрекнуть или ругать

за неестественный перерыв. Для

тьма восстанавливает то, что не может исправить свет.

Вот и поженились, блаженствовали, еще раз делаем

зверь двоякий и дети ярмарка

оправдания того, для чего мы голые.

Когда-нибудь в грядущую ночь ты снова явишься.

Ты придешь ко мне, измученный и худой, после

.

вещей между ними, и я увижу сына или дочь

пока не назван. На этот раз сдержу

Моя рука не нащупывает выключатель, боюсь

и ощущение, что не имею права

, чтобы оставить вас обоих, как тени от этого сервера —

забор дней, которые закрывают глаза,

безмолвный, отрицаемый настоящим светом

, который навсегда делает меня недостижимым.

Одиссей — Телемах

Мой дорогой Телемах,

Троянская война

закончился; Не помню, кто его выиграл.

Греки, несомненно, потому что только они оставят

столько погибших так далеко от своей родины.

Но все же мой путь домой оказался слишком долгим.

Пока мы там теряли время, старый Посейдон,

это почти кажется, растянутое и расширенное пространство.

Я не знаю, где я и что это за место

может быть. Казалось бы какой-то грязный остров,

с кустами, зданиями и большими хрюкающими свиньями.

Сад, заросший сорняками; та или иная королева.

Трава и огромные камни. . . Телемах, сын мой!

Страннику лица всех островов

похожи друг на друга. И разум

поездки, нумерация волн; глаза, больные от морских горизонтов,

пробега; и плоть воды набивает уши.

Не могу вспомнить, как закончилась война;

даже сколько тебе лет — не помню.

Расти, мой Телемах, крепни.

Только боги знают, увидимся ли мы

снова. Ты давно перестала быть этой малышкой

, перед которым я сдерживал пашню быков.

Если бы не уловка Паламеда

мы двое по-прежнему будем жить в одном доме.

Но, может быть, он был прав; подальше от меня

вы вполне защищены от всех эдиповых страстей,

и твои мечты, мой Телемах, безупречны.

Ястребиный крик осенью

Ветер северо-западного квартала поднимает его высоко над

сизый, малиновый, умбра, коричневый

Долина Коннектикута. Далеко внизу,

цыплят изящно останавливаются и двигаются

невидимый во дворе ветхого

усадьба; бурундуки сливаются с пустошью.

Сейчас дрейфует в воздушном потоке, развернут, один,

все, что он видит — холмы высокие, неровные

хребтов, серебряный ручей, пронизывающий

дрожит, как живая кость

из стали, с сильными выемками с порогами,

поселки, похожие на бусы

разбросано по Новой Англии.Спустившись до нуля

термометра — эти домашние боги в нишах —

замораживание, подавляя, таким образом, пожар

листьев и шпилей церквей. Тем не менее,

для него нет церквей. В ветреных просторах,

, о котором не мог мечтать праведнейший хор,

он парит в кобальтово-синем океане с зажатым клювом,

его когти крепко вцепились в живот

— когти сжаты, как затонувший кулак —

обнаружение в каждом пучке тяги

снизу, блестящая ягода

его глазного яблока, направляясь на юг-юго-восток

до Рио-Гранде, Дельты, буковых рощ и еще дальше:

в гнездо, спрятанное в могучем колодце

травы, краям которой не верят пальцы,

затонуло среди запахов леса, залито

с осколками красной яичной скорлупы,

с призраком брата или сестры.

Сердце, заросшее плотью, пух, перо, крыло,

пульсирует с лихорадочной частотой, безостановочно,

приводится в движение внутренним теплом и чувством,

птица идет резать и резать ножницами

осенняя синь, но тем же быстрым знаком,

увеличивая за счет

его коричневатого пятнышка, едва заметного на глазу,

точка, скользящая далеко над возвышенным

сосна; за счет пустого вида

ребенка, выгибающегося к небу,

та пара, которая вышла из машины и подняла

их головы, та женщина на крыльце.

Но порыв воздуха все еще поднимает его

выше и выше. Его перья на животе

чувствую покусывающий холод. Взгляд вниз,

он видит, что горизонт тускнеет,

он как бы видит черты

из первых тринадцати колоний, в которых

Из всех труб

дым выходит. Тем не менее, их общее количество в пределах его поля зрения

, который сообщает птице о его высоте,

высоты, на которой он достиг этого путешествия.

Что я делаю на такой высоте?

Он чувствует смесь беспокойства

и гордость. Крен над кончиком

крыла, он падает. Но упругий воздух

отбрасывает его назад, взлетая к славе,

к бесцветному ледяному самолету.

Его желтый зрачок внезапно бросает взгляд

ярости, то есть смесь ярости

и террор. Итак, еще раз

он поворачивается и падает.Но как стены возвращают

резиновых мяча, как грехи приводят грешника к вере или приближению,

, на этот раз он тоже взлетел!

Он! чьи внутренности еще такие теплые!

Еще выше! В какую-то проклятую ионосферу!

Этот астрономически объективный ад

птиц, которым не хватает кислорода, и где мелькают звезды

Пшено пластовое подается из тарелки или полумесяца.

Что для двуногих всегда означало

Высота

, для пернатых — реверс.

Не с его маленьким мозгом, а со сморщенными воздушными мешочками

он догадывается: это конец.

И тут он кричит. Из крючковатого клюва

там рвет и летает ad luminem

звук, который Erínyes издает, чтобы раздирать

душ: механический невыносимый вопль,

визг стали, пожирающей алюминий;

«механический», так как это означало

ни для кого, ни для каких ушей:

не мужская, не ласковая,

Белки не спешат на землю

из филиалов; не для крошечных полевых мышей, слезы которых

нельзя отомстить таким образом, что вынуждает

их в свои норы.И только гончих

поднимают морды. Пронзительный пронзительный визг,

кошмарнее, чем заточка D-диез

алмазного режущего стекла,

рассекает все небо. И мир, кажется, наматывает

на мгновение, содрогаясь от этого разрыва.

Для тепла горит пространство на высшем уровне

плохо, как здесь какой-то железный забор

брендов неосторожных пальцев без перчаток.

Мы, стоя на месте, восклицаем

«Вот!» и смотри выше слезы

, то есть ястреб, и слышите звук, который затягивается

вейвлетами, моток паука

вздымающиеся банкноты в виде ряби на синем своде космоса

, отсутствие эхо-заклинаний, особенно в октябре

апофеоз чистого звука.

И пойманный в этом кружеве с небесным узором,

звездчатый, усыпанный инеем,

в серебре, в кристаллах,

птица плывет в зенит, на синюю высоту

лазурного.В бинокль мы предсказали

его, сверкающая точка, жемчужина.

Мы слышим, как что-то звенит в небе,

, как будто сломалась какая-то семейная посуда,

медленно падающая вихрь,

, но его осколки, когда они достигают наших ладоней, не повреждают

, но тает при обращении. И в мгновение ока

еще раз разглядывают завитки, петельки, завязки,

радужный, разноцветный, размытый

запятые, эллипсы, спирали, связывающие

головки ячменя, концентрических колец —

шт.

яркий рисунок, которым когда-то обладало перо,

карта, теперь просто куча летающих

светлые хлопья, из-за которых появляется зеленый склон

белый.И дети, смеющиеся и ярко одетые,

рой на улицу, чтобы поймать их, плача

с громким криком на английском: «Зима здесь!»

забавных фактов Пятница: Иосиф Бродский

Вчера мы отмечали день рождения русского публициста и поэта Иосифа Бродского (24 мая 1940 г. — 28 января 1996 г.). Еврей, родившийся в Ленинграде, Бродский известен своей мощной проницательностью, а также созданием противоречий между кажущимися случайными образами и тонкой рифмой.

Книги и стихи Иосифа Бродского

1) Работая помощником следователя и геолога, Бродский изучал английский, польский, писал стихи и переводил на русский язык сочинения Джона Донна и Чеслава Милоша. Поэзия Бродского произвела впечатление на ведущую русскую поэтессу Анну Ахматову, которая стала его наставницей.

2) В 1964 году Бродский был арестован. По обвинению в «социальном тунеядстве» Бродский был приговорен к пяти годам каторжных работ. Крупная советская газета назвала его работу «порнографической и антисоветской», а власти сочли, что его случайная работа и профессия «псевдоэта» не соответствовали «конституционной обязанности честно трудиться на благо Родины».
К счастью для него, известные литературные деятели выразили протест, и приговор был смягчен.

3) В 1971 году Бродского дважды приглашали эмигрировать в Израиль, но он отказался. Когда в Министерстве внутренних дел узнали, что он хочет остаться, они ворвались в его квартиру, забрали его документы и посадили в самолет до Вены. В Вене Бродский познакомился с поэтами Карлом Проффером и Оденом, которые помогли ему приехать в Америку.

4) В Америке Бродский нашел свое призвание. Поселившись в Анн-Арборе, он стал поэтом, проживавшим в Мичиганском университете, а также приглашенным профессором в Куинс-колледже, Смит-колледже, Кембриджском университете и Колумбийском университете.Бродский был удостоен звания профессора литературы Эндрю Меллона и профессора литературы Five College в Mount Holyoke College.

5) В 1978 году Бродский получил почетную степень доктора литературы в Йельском университете и был принят в члены Американской академии и Института искусств и литературы.

6) Бродский получил «гениальную» премию Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартур, а также премию Международного центра в Нью-Йорке.

7) Бродский получил Нобелевскую премию по литературе в 1987 г .; он был пятым русским писателем, сделавшим это.На вопрос, кто он такой, Бродский ответил: «Я еврей — русский поэт и английский публицист».

8) Бродский стал поэтом-лауреатом Соединенных Штатов в 1987 году. Библиотекарь Конгресса сказал, что Бродский « имел неограниченный интерес к американской жизни, который есть у иммигрантов. Это напоминание о том, что большая часть американского творчества принадлежит людям, не родившимся в Америке ».

9) Марина Басманова и Иосиф Бродский никогда не были женаты, хотя у них был общий ребенок. Бродский писал ей любовные стихи в ссылке.Она жила в страхе до 1991 года, когда их сыну Андрею Басманову наконец разрешили навестить отца в Нью-Йорке.

10) Бродский перенес сердечный приступ в 55 лет. На поминальной службе его восхваляли его собственными словами, стихами других авторов и музыкой.

Зоар — Человек книги

Статьи по теме

— Пожалуйста, ставьте лайк и подписывайтесь на ManOfLaBook.com —

КНИГ: МУЗА И СМЕРТНЫЕ | The Independent

«Век скоро закончится, — писал Иосиф Бродский в стихотворении 1989 года, — но скорее это буду я.»Это было, к сожалению, точное и, возможно, самоисполняющееся пророчество. Не желая отказываться от выпивки и сигарет, чтобы защитить свое болезненное сердце, он умер — всего в 56 лет — в начале этого года. Что пережило его — несколько сборников стихов, многочисленные эссе, размышления о Венеции и Нобелевская премия — должны дать ему право занять нишу в потомстве. Но в некоторых умах его уже путают с романистом Гарольдом Бродки, еще одной жертвой 1996 года, с которым у него было мало согласных. и гласный.

Для Бродского, который к концу был одержим мыслями о том, что прочно, а что нет, казалось, что одна из плохих шуток истории будет забыта или неправильно запомнена так скоро.Он не овладел английским языком и не противопоставил себя некоторым из его величайших поэтов только для того, чтобы его отождествили с второсортным романистом (Бродский считал большинство романистов автоматически второсортными на том основании, что роман является второсортной формой). ). Но репутация не обязательно держится дольше, чем книжные переплеты. Теперь вопрос, обостренный публикацией последних двух написанных им книг — сборника эссе «О горе и разуме» и сборника стихов «Итак, форс», — вот почему и почему Бродский заслуживает пристального внимания.

Думаю, по трем причинам. Одним из них был его отказ после того, как в 1972 году он уехал из Советского Союза на Запад, вести себя так, как от диссидентов и изгнанников. Голос сочувствия был огромным — и, вероятно, это часть того, что принесло ему Нобелевскую премию, — но он не стал подыгрывать. Жертва не была в его природе; он не хотел быть ностальгистом или политической пешкой. Когда он действительно называл свое внутреннее изгнание «молодым щенком, выгнанным из моего дома за Полярный круг», это было мимоходом и язвительно — он чувствовал, что разговоры о таких вещах были формой упоминания имени.Его эссе об условиях изгнания удивительно ясное и не драматизирующее. По его словам, перемещение и смещение стали обычным делом века. Изгнание следует рассматривать как возможность, а не как бедствие: шанс выучить новый язык (включая язык смирения) и — поскольку изгнание неизменно означает переход от тирании к демократии — своего рода возвращение домой, которое приближает писателя к трону идеалов, которые вдохновляли его с самого начала «.

Вторым важным качеством Бродского было его вера в то, что поэзия должна быть очень умной.В его мире нет места невежеству или фальшивой наивности, или даже — жизнь конца 20-го века — сложное дело — простоте. Его собственный разум был вулканическим, постоянно извергающимся идеями. Отчасти очарование его эссе заключается в том, что никогда не знаешь, куда он пойдет дальше, и подозреваешь, что иногда он тоже не знает. В стихотворениях эта непредсказуемость может раздражать (больше в мгновение ока), но немногие прозаики лучше драматизируют ум в действии.

Наконец, и самое главное, Бродский имеет значение, потому что безоговорочно верит в поэзию.Чтение стихов, утверждает он в различных перепечатанных здесь лекциях, делает нас менее невротичными и избавляет нас от необходимости раскошелиться на психиатров; отговаривает нас от клише и многословия; объединяет два основных режима познания, западный и восточный, левое и правое полушарие; представляет собой «высшую форму человеческой речи»; является противоядием от суммарных растворов; это то, что лучше всего отличает нас от животных; Короче говоря, это не развлечение или даже не искусство, «но наша антропологическая, генетическая цель, наш лингвистический, эволюционный маяк».

Если это звучит много, чтобы претендовать на поэзию, то у Бродского их больше. Ведь он также считал, вместе с Арнольдом и Ливисом, что поэзия обостряет нашу моральную направленность и что если мы выберем политических лидеров на основе их опыта чтения, а не их экономических программ, то на земле будет гораздо меньше горя. Он не всегда убедителен: учитывая контрдоказательства того, что Ленин, Сталин, Гитлер и Мао были очень грамотными, он отвечает, что «их расстрельный список был длиннее, чем их список для чтения» — что слишком банальный ответ.Он тоже мог быть сумасшедшим, и знал это, извиняясь за свои «дурацкие» планы приносить стихи в каждый дом, как электричество или молоко. Но такой энтузиазм понятен поэту, чья собственная жизнь была волшебным образом преобразована поэзией. Бродский просто не признал бы критики, что он любит поэзию больше жизни: поэзия для него была жизнью.

Что еще более тревожно, он любил поэзию больше, чем любовь. Немногие поэты со времен Роберта Грейвса осмеливались говорить о Музе. Бродский так и поступил, и его обвинили в том, что он старомоден или, если использовать другое название, женоненавистник.Неустрашимый, еще более дерзкий, он заявил, что Муза, «урожденный язык», предшествует и затмевает всех смертных женщин. Его эссе по этим вопросам «Альтра эго» смелое и иконоборческое, но не очень симпатичное. Поэзия о любви, утверждает он, может быть прикладным искусством, написанным, чтобы заставить кого-то лечь с вами в постель, но, в конечном счете, это нарциссизм, автопортрет, где реальный любовник служит «заменой души». Отсюда особенная невизуальность многих любовных стихов, которые говорят нам больше о возлюбленном, чем о возлюбленном; отсюда и их своеобразная безличность.На самом деле не имеет значения (кроме биографов, а Бродский не заботился о биографии), для кого они. Они больше принадлежат языку, чем жизни.

Это, безусловно, верно в отношении большинства любовных стихов Бродского, в которых проносятся разные милые, милые, девицы, девицы, красавицы, подруги по играм, странно анонимные и не всегда добрые. В So Forth есть два прекрасных интимных момента: один, где Бродский изображает себя с молодой женой и дочерью на Искье, другой — обещание своей дочери, цветения которой, как он знает, он не доживет, и что он будет наблюдать. над ней в какой-то неодушевленной, невидимой форме.Но Бродский обычно более отстранен, чем это, о чем свидетельствуют несколько баллад и песен о любви.

Его отряд может иметь преимущества. Когда он жестко относится к человеческому положению, как в преследующем скандинавском «Торнфалле», или в ужасающей, но в то же время забавной «Песне приветствия» («вот твоя воля, и вот несколько / берущих. Вот пустая скамья. / Вот и жизнь после тебя »), он может звучать почти как Беккет. Чем больше он отсутствует, тем мрачнее мировоззрение и тем счастливее результаты.Но как только он появляется в кадре, гудя через плечо читателя, тон колеблется. «Облака», например, — это праздник балтийских перистых и кучевых деревьев, но они слишком жизнерадостны, чтобы приносить пользу:

Ах, ваши бесплатные

замков! Эти высокие

мягкие рассадники тирании сердца

!

Пенистые каскады

серафимов и бальных платьев;

крушение фальшивых

накрахмаленных баррикад …

Хотя здесь форма катренов, голос болтлив и дискурсивен, как поздний Оден, чьи буколики («Дорогая вода, чистая вода, игривая во всех ваших ручьях» ) является прецедентом.Проблема в том, что, несмотря на его владение британской иронией и американским демотизмом, у Бродского нет слегка приветливого голоса Одена. Надменно презирая мнение о том, что поэзия должна использовать язык улицы — «Это утверждение абсурдно, — сказал он, — что на языке литературы должны говорить люди» — его миссия состоит в том, чтобы улучшать и наставлять. Судя по его эссе, он был прекрасным лектором. Но в поэзии лектор всегда зануда. Одно стихотворение в So Forth на самом деле называется «На лекции» и переделывает замысел из выступления, которое он произнес.«Примерно час назад, — говорит он аудитории в Библиотеке Конгресса, — сцена, на которой я сейчас стою, и ваши места были совершенно пусты. Через час они снова будут пустыми … Если бы на ней было само по себе сознание, оно расценило бы наше присутствие как неудобство «. В стихотворении это выглядит следующим образом:

Поскольку ошибки неизбежны, я легко могу принять

за человека, стоящего перед вами в этой заполненной вами комнате. Тем не менее, примерно через час

это будет исправлено, за ваш и мой счет, и место будет освоено

элементарными частицами

Непонятно, что было получено при переводе.

Перевод в более широком смысле — это, конечно, проблема Бродского. Будучи одним из тех, кто склонен к контролю над природой, и у него возникло чувство, что его слишком легко увлекли другие, он взялся за задачу сам. Он не Калибан: его английский может быть очень сложным. Но в поэзии есть что-то вроде кентавра (кентавр — его повторяющийся образ): сияющий интеллект наверху, но странно сбивающийся в дикции и ритме. Он любит английский не мудро, а слишком хорошо, жадно питаясь архаизмом.Даже при сильном контроле язык каким-то образом повсюду. Воспоминание об августовском дожде, поначалу привлекательное физическое, вырождается в поток мрачных образов. Порог отсутствующего друга заставляет его остановиться и мучить себя и нас серией звенящих метафор:

Кнопка дверного звонка — всего лишь воронка

в миниатюре, скромно зияющая в кильватере

какого-то космического прикосновения, крошка

метеорит;

все дверные проемы забиты этой потусторонней оспой

.

Бродский часто говорит о превосходстве поэзии, сжимающей мысль, над прозой, позволяющей ей выплеснуться. Но в его случае верно почти обратное: в то время как стихи неэкономичны по отношению к правде, проза может быть блестяще острой. Его некролог Стивену Спендеру имеет одно из самых лаконичных вступлений, которые вы когда-либо читали, хотя первое предложение его письма Горацию завершает его. И ни одно стихотворение в So Forth не почитает предметы и не концентрирует целую эпоху, как это делает его прозаическое эссе «Военные трофеи», с его историей взросления в Ленинграде среди консервов солонины, коротковолнового радио, термосов, джазовых пластинок Голливудские фильмы и зимние сапоги.

В этой трогательной дань уважения Спендеру, особенно острому из-за того, что он был написан в тени собственной смерти, Бродский рискнул, что жизнь человека «в конечном итоге представляет собой лоскутное одеяло из чужих воспоминаний». Если это так, то Бродский в безопасности: он был незаурядным человеком, и любимые мемориалы его друзей продолжают появляться. Но поэты должны быть больше, чем просто поклонники. И хотя Бродский был большим поборником поэзии, он не из тех, кем живет язык. К сожалению, по крайней мере на английском, стихи не соответствуют жизни.

! «On Grief And Reason: Essays» опубликован Хэмишем Гамильтоном в 20 фунтах. «So Forth: Poems» опубликован Хэмишем Гамильтоном в фунтах 16.

Love Song, My Papa’s Waltz и On the Amtrak из Бостона в Нью-Йорк.

Анализ 3 стихотворений: песня о любви, вальс моего папы и поездка на железнодорожном транспорте из Бостона в Нью-Йорк

«Любовная песня» Иосифа Бродского, «Вальс моего папы» Теодора Рётке и «На железнодорожном транспорте из Бостона в Нью-Йорк» Шермана Алекси относятся к литературному жанру, известному как поэзия.Несмотря на это сходство жанров, каждое из стихотворений отличается другими аспектами поэтики, включая тему, символизм, дикцию и культурное влияние. Этот анализ позволит сравнить и противопоставить эти три стихотворения этим и другим элементам поэзии.

В «Вальсе моего папы» и «Песне о любви» Ретке и Бродский, соответственно, используют формальную схему концевой рифмы, которая является обычной рифмой ABAB. В первой строфе «Вальса моего папы» первая и третья строки рифмуются со словами «дыхание» и «смерть», а во второй и четвертой строках рифмуются «головокружение» и «легко» (Roethke 1).Бродский также использует эту схему рифмы в «Песне о любви», и, как и у Ретке, его дикция помимо обычных рифм включает в себя стихотворение сайта. В четвертой строфе Бродский (1) рифмует первую и третью строки с «лавой» и «любовником», а вторую и четвертую строки — с «источником» и «разводом». В отличие от этой схемы рифм, Шерман Алекси использует свободный стих, который не включает рифму в его стихотворение. Как он говорит нам в первых двух строках первой строфы: «Белые женщины через проход от меня говорят:« Посмотри, посмотри на всю историю этого дома »(Alexie 1).В то время как Бродский и Ретке также завершают мысли и предложения в каждой строфе, стихотворение Алекси объединяет мысли и предложения в разных строфах.

Тематически все стихотворения контрастируют, что может иметь какое-то отношение к культурному влиянию на авторов. Поэма Алекси посвящена теме невежества и предвзятости в основных представлениях об американской истории. Его коренное американское происхождение, несомненно, является причиной сильных эмоций в стихотворении: «Я устал слышать о том, что Дон, черт возьми, Хенли тоже спасает его»…Если братья и сестры Дона Хенли / а также матери и отец …

Подробнее об анализе трех стихотворений: песни о любви, вальса моего папы и о поездке на железнодорожном транспорте из Бостона в Нью-Йорк …

Загружается …

APA ГНД Чикаго

Анализ 3 стихотворений: Любовная песня, Вальс моего папы и На железнодорожном транспорте из Бостона в Нью-Йорк.(1969, 31 декабря). На LotsofEssays.com. Получено в 03:31, 29 июля 2021 г., с https://www.lotsofessays.com/viewpaper/2000278.html.

Много очерков. «Анализ 3 стихотворений: песня о любви, вальс моего папы и поездка на железнодорожном транспорте из Бостона в Нью-Йорк». LotsofEssays.com. LotsofEssays.com, (31 декабря 1969 г.). Интернет. 29 июля 2021 г.

Множество эссе, анализ трех стихотворений: «Песня о любви», «Вальс моего папы» и «На железнодорожном транспорте от Бостона до Нью-Йорка»., «LotsofEssays.com, https://www.lotsofessays.com/viewpaper/2000278.html (по состоянию на 29 июля 2021 г.)

Топ-30 цитат ИОЗЕФА БРОДСКИ Знаменитые цитаты и изречения

«Как приятно находить друга в каждом».
— Иосиф Бродский

# Дружба # Друзья

«Есть преступления похуже, чем сжигание книг. Один из них их не читает ».
— Иосиф Бродский

# Книга # Чтение # Горение

«Ибо тьма восстанавливает то, что свет не может исправить.
— Иосиф Бродский

# Свет # Тьма

«Не умея читать и слушать поэтов, общество обрекает себя на низшие способы артикуляции, такие как политик, торговец или шарлатан. Другими словами, он теряет собственный эволюционный потенциал. Ибо то, что отличает нас от остального животного царства, — это именно дар речи. Поэзия — это не форма развлечения и в определенном смысле даже не форма искусства, но это наша антропологическая, генетическая цель.Наш эволюционный лингвистический маяк ».
— Иосиф Бродский

# Искусство # Животное # Цель

«Человек — это то, что он читает».
— Иосиф Бродский

# Образование # Книга # Вдохновение

«Для писателя существует только одна форма патриотизма: его отношение к языку».
— Иосиф Бродский

# Отношение # Патриотизм # Язык

«Снобизм? Но это всего лишь форма отчаяния.
— Иосиф Бродский

# Отчаяние # Форма

«Ведь трудно одинаково хорошо освоить и жизнь, и работу. Так что, если вам придется подделать одну из них, лучше бы это была жизнь ».
— Иосиф Бродский

# Фальшивые люди # Жизнь трудна # Мастерс

«Плохая литература — это форма измены».
— Иосиф Бродский

# Литература # Форма # Причина

«Когда я не пишу и не читаю, я думаю об обоих.
— Иосиф Бродский

# Чтение # Написание # Мышление

«Жизнь — такая, какая она есть на самом деле — это битва не между добром и злом, а между злом и злом»
— Иосиф Бродский

# Battle #Way # Good And Bad

«География, смешанная со временем, равна судьбе».
— Иосиф Бродский

# Судьба # Земля # География

«Если у поэта есть какие-то обязательства перед обществом, то это хорошо писать.Поскольку у него меньшинство, другого выхода у него нет. Не справившись с этой обязанностью, он предается забвению. С другой стороны, общество не имеет никаких обязательств перед поэтом ».
— Иосиф Бродский

# Написание # Руки # Выбор

«Бред и ужас Востока. Пыльная катастрофа Азии. Зеленый только на знамени Пророка. Здесь ничего не растет, кроме усов ».
— Иосиф Бродский

# Mustache #East #Green

«Трагедия, как вы знаете, всегда является свершившимся фактом, тогда как террор всегда связан с ожиданием, с осознанием человеком собственного отрицательного потенциала — с его чувство того, на что он способен.
— Иосиф Бродский

# Мужчины # Трагедия # Негатив

«В тот момент, когда вы обвиняете кого-то, вы подрываете свою решимость что-либо изменить».
— Иосиф Бродский

#Blame #Moments #Resolve

«Поэзия — это не только самый лаконичный способ передачи человеческого опыта; он также предлагает самые высокие стандарты для любой лингвистической операции ».
— Иосиф Бродский

# Искусство # Поэзия # Путь

«В поэтической мысли роль подсознания играет благозвучие.
— Иосиф Бродский

# Поэзия # Роли # Литература

«Скука — это ваше окно в свойствах времени, которые человек склонен игнорировать, рискуя нарушить душевное равновесие. Это ваше окно в бесконечность времени. Как только это окно откроется, не пытайтесь его закрыть; напротив, широко распахни его ».
— Иосиф Бродский

# Скучно # Пробую # Бесконечность

«Самая надежная защита от Зла — крайний индивидуализм, оригинальность мышления, причудливость, даже — если хотите — эксцентричность.То есть то, что нельзя симулировать, подделывать, имитировать; то, чем не может быть доволен даже бывалый самозванец ».
— Иосиф Бродский

# Счастье # Мышление # Зло

«Что сказать о жизни? Что он длинный и не терпит прозрачности ».
— Иосиф Бродский

# Life # Long #Should

«Нет ничего дороже вида руин».
— Иосиф Бродский

# Взгляд # Руины # Уважаемый

«В общем, с неприятными вещами действует правило: чем раньше вы достигнете дна, тем быстрее всплывете.
— Иосиф Бродский

# Поверхность # Быстрее # Дно

«Дорожите своими человеческими связями: своими отношениями с друзьями и семьей. Даже твой супер-чудаковатый двоюродный брат.
— Иосиф Бродский

# Кузен # Семья и друзья # Связи

«Поэзия — это то, что достигается в переводе».
— Иосиф Бродский

#Poetry Is #Translations

«Вообще любовь приходит со скоростью света; разделение со звуком.
— Иосиф Бродский

# Любовь # Свет # Звук

«Это поколение, первым криком жизни которого стало венгерское восстание».
— Иосиф Бродский

# Сияние # Восстание # Поколения

«Я всегда придерживался идеи, что Бог есть время или, по крайней мере, Его дух есть».
— Иосиф Бродский

# Бог # Идеи # Дух

«Возможно, лучшим доказательством существования Всевышнего является то, что мы никогда не знаем, когда мы должны умереть.
— Иосиф Бродский

# Смерть # Доказательство # Всемогущий

«Любовь сама по себе — самая элитарная из страстей. Он обретает стереоскопическую сущность и перспективу только в контексте культуры, поскольку занимает больше места в сознании, чем в постели. Вне этого сеттинга он превращается в одномерную фантастику ».
— Иосиф Бродский

# Любовь # Осень # Страсть

Из России через Литву с любовью

В конце августа 1966 года молодой русский поэт Иосиф Бродский был в плохом настроении.Он с трудом приспособился к ленинградской жизни по возвращении после 18 месяцев ссылки на каторжных работах возле Полярного круга. Преступление Бродского заключалось в «разрушительном для государства мировоззрении» и «социальном паразитизме … кроме написания ужасных стихов». Кроме того, были романтические неприятности.

Коллега был обеспокоен и поддерживал с ним связь во время путешествия. Однажды ночью он позвонил Бродскому из Литвы, где останавливался у друзей в Вильнюсе.

«Пусть идет сюда.У нас у всех хорошее настроение », — убеждал литовский хозяин Рамунас Катилиус. Бродский прибыл до полудня следующего дня и даже провел в квартире два чтения во время своего пребывания.

Так началась дружба всей жизни с семьей Катилиуса и длительный роман с Литвой, сравнительное убежище в последние годы Советской империи.В конце концов, Бродский получил признание как величайший послевоенный поэт России, а в изгнании — скандальный титан литературной сцены Нью-Йорка, преподававший в нескольких университетах.С. университеты. Он принадлежал миру, став, по его словам, «русским поэтом, английским эссеистом и, конечно же, американским гражданином». Он получил Нобелевскую премию по литературе в 1987 году и умер за своим рабочим столом в возрасте 55 лет в 1996 году.

В настоящее время библиотеки Стэнфордского университета являются бенефициарами пребывания Бродского в Литве благодаря приобретению архивов Рамунаса и Эле Катилиуса. Они включают рисунки, стихи, самиздатские рукописи и многое другое нобелевского поэта за годы до его изгнания в Америку в 1972 году.(Стэнфорд также приобрел раритетную книгу с изображением водяного знака Бродского , — дань уважения Венеции.)

Путешествие архивов из Вильнюса началось почти случайно. Я увидел коллекцию в 2011 году во время исследовательской поездки в эту сказочную столицу Прибалтики. У нас с Рамунасом Катилиусом был общий друг, поэт Томаш Венцлова, который настоял на встрече. Я учился у Бродского и много писал о нем с тех пор, поэтому Венцлова подумал, что нам будет о чем поговорить. Вот так я оказался в квартире в северной части города с Катилиусом, физиком и профессором на пенсии, листающим его удивительные альбомы и записные книжки.

У них были фотографии первых дней Бродского в Ленинграде, в ледяной ссылке на Норенской и с группой друзей, проводивших его в аэропорту. На других фото Венцлова, Бродский и Катилиус вместе в первые дни своей дружбы. Я листал письма, открытки, наброски и рисунки, рукописи стихов, как напечатанных для самиздата, так и написанных от руки. Были включены самые ранние попытки Бродского сочинять английские стихи, а также несколько переводов с английского.

Практически любая отдельная вещь могла бы стать предметом коллекционирования. Вместе это была настоящая золотая жила в литературе. Когда Катилиус позже сказал мне, что хочет найти постоянный дом для своей коллекции, я подумал, что это должен быть Стэнфорд.

Но большая библиотека не полагается ни на одну рекомендацию или одобрение приобретения, также полученное от славянских профессоров Лазаря Флейшмана и Гриши Фрейдина, а также сотрудников соответствующей библиотеки. Так на сцену вышел торговец раритетами Джон Вроноски.

Вроноски, знаток современной европейской литературы, изучивший многие архивы Бродского, подтвердил значение коллекции Катилиуса. «Рисунки абсолютно уникальны», — сказал он. «Многие из машинописных стихов включают значительные изменения в голографии. Машинописный текст« Остановки в пустыне »- это нечто совершенно особенное. Все они замечательные вещи — на открытом рынке они бы быстро продавались по цене вдвое или дороже, а покупатели могли бы был в восторге «.

Хотя многие друзья Бродского в России времен холодной войны хранили его работы — «у всех было ощущение, что работа Бродского может быть потеряна в любую минуту», — сказал Вроноски, — большинство сборников не содержат того диапазона рисунков и стихов, который есть у этого собрания.Многие коллекции Бродского с тех пор были раскуплены Российской национальной библиотекой в ​​Санкт-Петербурге или Йельской библиотекой Бейнеке, где хранится большая коллекция работ Бродского, а также бумаг его друзей Венцловы и нобелевского поэта Чеслава Милоша.

Две коробки весом почти в сотню фунтов прибыли в Зеленую библиотеку в конце мая. Чтобы снова увидеть те же фотографии и рисунки, казалось, что это чудо. В Вильнюсе было больше, чем я держал на коленях — я не припомню, чтобы видел 900-страничное самиздатовское издание полных стихов Бродского до его ссылки, составленное и аннотированное Владимиром Марамзиным.(Он был приговорен к исправительно-трудовым лагерям за литературные труды после обыска в его доме и конфискации его собственных изданий.) Как и весь самиздат, их печатали по четыре или пять за раз — хотя издания редки, они не уникальны. . Коллекция также включает в себя напечатанный отчет Бродского о его отношениях с советским эмиграционным ведомством и его письмо Леониду Брежневу.

Ясно, что тщательный, тщательно задокументированный архив Катилиуса — это труд любви, но труд и любовь шли в обоих направлениях, поскольку связь Бродского с Литвой вдохновила цикл стихов, в том числе «Литовский дивертисмент» (1971) и «Литовский ноктюрн» «(1974), оба посвящены Венцлове, молодому поэту, которого он встретил в квартире Катилиуса во время того первого пребывания.

Поздние литовские сумерки.
Народ выходит из церквей, дрожащими руками защищая запятые
пламени свечей. . .
снежный вихрь, как пепел сгоревших небесных оберегов.

Венцлова одним из первых признала гений Бродского. Немного об этом скоро поделятся с посетителями Стэнфордских библиотек.

---

Синтия Хейвен , приглашенный научный сотрудник, ранее была заместителем директора по связям с общественностью Стэнфордских библиотек.Она редактор Иосиф Бродский: Беседы.

Иосиф Бродский: дух, ищущий плоти, но находящий слова

Когда закончилась Вторая мировая война, лауреату Нобелевской премии Иосифу Бродскому было 5 лет. Тем не менее, он много помнит о послевоенном хаосе. Особо выделяется одна сцена.

Это произошло, когда старый, лысый мужчина с деревянной ногой много раз пытался попасть в один из железнодорожных вагонов. Но люди осаждали скотные поезда «как бешеные насекомые».«и каждый раз мужчину отталкивали. После того, как поезд тронулся, ему удалось схватиться за ручку одного из вагонов. Тогда женщина подняла чайник и вылила ему на голову кипяток. Бродский всегда помнил, как человек упал, и «тысяча ног поглотила его».

Изгнанный из Советского Союза в 1972 году, г-н Бродский стал ((в 1977 году стал гражданином США, в настоящее время является профессором литературы в колледже Маунт-Холиок. Он преподавал в многочисленные университеты, в том числе Колумбийский и Мичиганский университет, где он служил в резиденции поэтом.Он опубликовал пять томов стихов и сборник эссе «Меньше одного», получивший престижную награду Национального кружка книжных критиков в 1986 году. В знак признания его выдающихся достижений в области грамотности Бродский получил Нобелевскую премию по литературе 1987 года.

И теперь Соединенные Штаты удостоили его высшей награды, которую они удостоили поэта. В сентябре Иосиф Бродский сменит Марка Стрэнда на посту поэта-лауреата и консультанта по поэзии Библиотеки Конгресса.

Родился 24 мая 1940 года в Ленинграде в семье русско-еврейского происхождения.Бродский — гораздо больше, чем поэт-лауреат. Многие считают его величайшим из ныне живущих поэтов в мире, гением, который по праву отнесется к бессмертным литературным произведениям. В основном самоучка, Бродский бросил школу в 15 лет; он много и глубоко читал философию, теологию, мифологию и литературу.

Он сам выучил польский язык, что дало ему доступ к крупным западным писателям, которых тогда не было в русском переводе; среди них были Джозеф Конрад, Марсель Пруст, Вирджиния Вульф и Уильям Фолкнер.Он также познакомился с ведущими современными польскими поэтами, в том числе с Чеславом Милошем, еще одним лауреатом Нобелевской премии. Вскоре он переводил польские стихи на русский язык.

К 1958 году, когда он начал писать собственные стихи, Никита Хрущев решил направить всю энергию советского общества на «общественно полезную работу». Благодаря таланту и независимой психике г-на Бродского его трижды арестовывали и судили — не за какое-либо политическое преступление (до недавнего времени его произведения были аполитичными), а за писательское преступление.

В 1964 году он был приговорен к пяти годам каторжных работ в станице Норинской, недалеко от полярного круга. Здесь его пытали; здесь долгими зимними ночами он писал стихи, вспоминая свою потерянную родину. И здесь он выучил литературный английский. Пользуясь русско-английским словарем, он переводил стихи, в том числе несколько стихов В.Х. Оден, из антологии английской и американской поэзии Унтермейера.

«Я помню, как сидел там, — говорит г-н Бродский, — глядя в квадратное окно размером с иллюминатор на мокрую, грязную, грунтовую дорогу с несколькими заблудшими цыплятами».. . Наполовину задаваясь вопросом, не шутит ли мое владение английским языком. Думаю, я просто отказывался верить в это еще в 1939 году, когда английский поэт [W.H. Оден] сказал: «Время. . . поклоняется языку и прощает / Всем, кем живет. . . ‘ «

Решив, что Оден обладал величайшим умом 20 века, Бродский научился говорить, читать и писать по-английски и» погрузился в код сознания Одена «. Поэзия Бродского всегда была очень личной. , обращаясь к темам любви и памяти.Но постепенно язык как творческая сила стал одной из его главных забот. «Поэты не используют язык», — сказал он в своей нобелевской речи; язык использует поэта и живет через него, ведя поэта «в то начало, где было Слово».

И «если то, что отличает нас от животных, — это речь, — объяснил г-н Бродский, — то поэзия, будучи высшей формой речи, является целью нашего вида». Стихи ускоряют сознание. Тот, кто пишет стихотворение, пишет его, потому что язык подсказывает ему, а не наоборот.Это побуждение, по словам г-на Бродского, «является моментом, когда будущее языка вторгается в настоящее».

Язык, как описывает его изгнанный русский поэт, уводит нас в будущее и заставляет вспомнить прошлое. Помня, мы творим искусство. По словам Бродского, искусство не пытается уйти от реальности. Он оживляет реальность. «Искусство — это дух, ищущий плоти, но находящий слова».

К? * Дайан Шарпер преподает письмо в Государственном университете Таусона.

North Baltic

Когда снежная буря обрушивается на гавань, когда скрипучая сосна

оставляет в воздухе отпечаток глубже, чем стальная полозья саней,

какая степень голубизны можно получить на глаз? Какой язык знаков

может возникнуть из-за осторожности?

Падая из поля зрения, внешний мир

превращает лицо в заложника: бледное, простое, заснеженное.

Таким образом, моллюск остается фосфоресцирующим на дне океана

и, таким образом, тишина поглощает все скорости звука.

Таким образом, достаточно спички, чтобы горелка;

, таким образом, напольные часы, брат биения сердца,

, остановившийся на этой стороне моря, все еще колеблется, чтобы показать время

на другой стороне.