Книги о кавказской войне: Война на кавказе 📚 – топ лучшей литературы по теме
Война на кавказе 📚 – топ лучшей литературы по теме
Война на кавказе 📚 – топ лучшей литературы по теме | Читайте и слушайте онлайн на MyBookЧто выбрать
Библиотека
Подписка📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
- Главная
- Библиотека
- Темы
- война на кавказе
Сортировать
Фильтры
Фильтры
Хаджи-Мурат
Лев Толстой
Премиум
«Я возвращался домой полями.
Была самая середина лета. Луга убрали и только что собирались косить рожь. Есть прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, розовые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые с ярко-желтой серединой «любишь-не-любишь» с своей прелой п…
Герой иного времени
Анатолий Брусникин
Премиум
Действие нового романа А. Брусникина происходит на Кавказе во времена «Героя нашего времени» и «Кавказского пленника». Это географическое и литературное пространство, в котором все меняется и все остается неизменным: «Там за добро – добро, и кровь – за кровь, и ненависть безмерна, как любовь». В …
Одиночка
Ерофей Трофимов
Премиум
Жизнь – странная штука. Вроде выживаешь как можешь. Никого не трогаешь. А однажды вмешиваешься не в свое дело и оказываешься непонятно где, да еще не в своем теле. Так случилось и с Матвеем. Инвалид войны в Афганистане не побоялся встать поперек дороги новым хозяевам жизни и был убит.
Очнувшись в…
Кукловод. Кавказец
Константин Калбазов
Стандарт
Вот так живешь себе, живешь, занимаешься любимым делом, заботишься о семье. И тут вдруг появляется некто и предлагает тебе поучаствовать в реалити-шоу. Оказывается, параллельные миры очень даже существуют, и история там развивается по схожему с нашим родным сценарию. И вот именно в один из этих м…
Кукловод. Кавказец
Константин Калбазов
Премиум
Вот так живешь себе, живешь, занимаешься любимым делом, заботишься о семье. И тут вдруг появляется некто и предлагает тебе поучаствовать в реалити-шоу. Оказывается, параллельные миры очень даже существуют, и история там развивается по схожему с нашим родным сценарию. И вот именно в один из этих м…
Кавказский пленник. Хаджи-Мурат (сборник)
Лев Толстой
Стандарт
В книгу вошли произведения великого русского писателя, посвященные событиям Кавказской войны середины XIX века.
Для старшего школьного возраста.
Олимпийский спецназ
Александр Тамоников
Премиум
Северный Кавказ. Боевики стараются дестабилизировать обстановку в регионе, чтобы сорвать сочинскую Олимпиаду. В их планах уничтожение блокпоста, пленение заложников в больнице, захват самолета. Но на пути банды встает капитан Андрей Лушин – смелый и проницательный офицер, который умеет принимать …
Кавказская война. Семь историй
Амиран Урушадзе
Стандарт
Кавказская война – одна из самых противоречивых страниц российской истории. Однако книга Амирана Урушадзе выходит за рамки историографических и политических споров, автора интересует не история походов, сражений, покорения или сопротивления, а целостная, многоликая история человека в Кавказской в…
Имам Шамиль. Книга первая
Мариам Ибрагимова
Премиум
Книга о легендарном имаме Дагестана и Чечни. Долгие годы Мариам посвятила изучению документов, касающихся героических и трагических страниц Кавказской войны, жизни-борьбы Имама Шамиля.
Роман показывает единение Кавказа и России – как историческую неизбежность; отношения между людьми, обречёнными …
Зеленая кнопка
Сергей Самаров
Стандарт
Во время боевой операции на Кавказе офицер спецназа Сергей Жеребякин попадает в плен к эмиру Дадашеву. Бандит пытается склонить пленника на сторону моджахедов. Он шантажирует Сергея, грозя расправиться с его родственниками. Но спецназовец непреклонен. Улучив момент, Жеребякин ликвидирует охранник…
Фильтры
Фильтры
В данном разделе представлен топ лучших книг и аудиокниг по теме «Война на кавказе». Полный список из 120 популярных книг и аудиокниг по теме, рейтинг и отзывы читателей. Читайте книги или слушайте на сайте онлайн, скачайте приложение для iOS или Android, чтобы не расставаться с любимыми книгами даже без интернета.
О проекте
Что такое MyBook
Правовая информация
Правообладателям
Документация
Помощь
О подписке
Купить подписку
Бесплатные книги
Подарить подписку
Как оплатить
Ввести подарочный код
Библиотека для компаний
Настройки
Другие проекты
Издать свою книгу
MyBook: Истории
Читать онлайн «Кавказская война.
Том 1. От древнейших времен до Ермолова», Василий Потто – ЛитресВВЕДЕНИЕ
Кавказ! Какое русское сердце не отзовется на это имя, связанное кровной связью и с исторической, и с умственной жизнью нашей родины, говорящее о неизмеримых жертвах ее и в то же время о поэтических вдохновениях. Много ли есть русских семей, на которых Кавказ в долговременных войнах его не отразился бы невозвратной утратой, и кто же вспомнит об этой утрате иначе, чем с гордым сознанием исполненного долга перед великой отчизной, высылавшей своих сынов на горный рубеж Азии не на истребительское дело войны, а на вечное умиротворение края, с незапамятных времен бывшего ареной грозных столкновений народов. Кавказская война окончилась, великая цель достигнута. Но Русь, уже не тревожимая более громами постоянной войны, не забудет героев своих, обнаруживших на Кавказе беззаветное мужество и преданность родине, без которых немыслимо было бы покорение воинственного и природой защищенного края, покорение исторически необходимое, вынужденное настоятельными государственными потребностями России.
Достаточно вспомнить старую историю Кавказа, в незапамятные времена уже привлекшего к себе искателей золотого руна, достаточно беглого взгляда на географическое положение кавказского перешейка, лежащего между двумя морями и между юго-восточной Европой и юго-западной Азией – двумя главными путями, которыми азиатские народы совершали свои передвижения в Европу, чтобы понять тот фатум, который неизбежно рано или поздно приводил русский народ к столкновению с Кавказом. Недаром владычества над ним попеременно искали и оспаривали друг у друга многочисленные народы и государства: с запада – греки, македоняне, римляне, византийцы, наконец, турки; с юга – персы, арабы, монголы; с севера – скифы, аланы, готы, хазары, гунны, авары, половцы, печенеги, наконец, русские. Кавказ был ключом, без которого невозможно было овладеть обширными равнинами и запереть их от вторжений все новых и новых племен и народов.
Возраставший северный великан, русское государство, имел перед собой трудные задачи.
Как племя, имевшее великое историческое будущее, русский народ, по историческому закону, о котором говорит основатель научной географии Риттер, естественно и неизбежно, хотя бы бессознательно, инстинктивно, должен был стремиться «к мировому морю», вообще на простор сношений с другими народами. Но север был суров и негостеприимен, и еще до Рюрика и Олега проложен был славянами путь в южные моря, «в греки». Но юг, к которому стремилось почуявшее свои силы Русское царство, представлял обширные степи, по которым невозбранно передвигались народы, не давая даже установиться границам Московской земли и держа в постоянной войне и опасности порубежное население. Возникшему отсюда единственному явлению людского мира, казачеству, естественно, предстояли те же задачи, что и всему русскому государству – найти границы, которые можно было бы защищать. Но вплоть до Кавказа – не было границ. И когда монгольские царства стали не повелителями Руси, а ее покоренными владениями, когда Русь овладела всей Волгой и дошла до Каспийского моря, казачество скоро утвердилось на восточном побережье Каспия, в приморском Дагестане, а затем под крепкой помощью и защитой Московского царства провела линию городов и станиц, вечно вооруженных и готовых к защите, от одного моря до другого, и положила этим предел неожиданным и безнаказанным вторжениям в пределы России со стороны Кавказа.
Но Кавказ был населен воинственными, гордыми и свободолюбивыми племенами, осадками народов, поочередно занимавших подножия гор, и России предстояла еще вековая упорная борьба, из которой победителем мог выйти только народ и никакое государство. Казаки и другие войска, пришедшие туда, действительно и были всегда «не войском, делающим только кампанию, а скорее воинственным народом, созданным Россией и противопоставленным ею воинственным народам Кавказа», как сказал некогда один из блестящих военных писателей. Среди постоянной опасности и войны этот. «войско-народ» десятилетиями закалялся в беззаветном мужестве, беспримерном в истории и напоминающем разве только римские легионы, посланные «вечным городом» внести римскую цивилизацию в леса и горы Германии и Британии, умирающие или достигающие своих целей, одинокие среди враждебных племен, распространяющие римскую власть и римскую мысль из какого-нибудь маленького укрепления.
Нужно сознаться, что русское общество, не только гражданское, но даже и военное, мало знакомо с величественной эпопеей кавказской войны, с тем духом сказочно-героических подвигов, который красной нитью проходит через всю вековую историю кавказского завоевания.
Там сотня человек, мужественно противостоящая тысячам и побеждающая или умирающая до одного человека; там генерал, одним словом побуждающий на подвиги и дающий пример геройской смерти своим солдатам; там солдат, с трогательной простотой сознательно отдающий жизнь за общее дело и не подозревающий, что он совершает нечто необыкновенное. И этим духом были проникнуты не единицы, а вся масса кавказских войск.
«Тут прошли целые поколения героев, – говорит Соллогуб, – тут были битвы баснословные. Тут сложилась целая летопись молодецких подвигов, целая изучастная русская „Иллиада“, еще ожидающая своего песнопевца. И много тут в горном безмолвии принесено безвестных жертв, и много тут, улеглось людей, коих имена и заслуги известны только одному Богу. Но все они, прославленные и незамеченные, имеют право на нашу благодарность».
Русский народ может гордиться кавказским солдатом, примером того, до какой высоты может подниматься нравственная сила русского человека. И если мы еще в детстве узнаем и учимся уважать имена героев древности, то не дороже ли для нас память наших собственных героев.
Конечно, вся Россия знает таких людей, как князья Цицианов, Ермолов, Котляревский, но многим ли известны скромные имена Карягина, Гулякова, Монтрезора, Овечкина, Щербины и многих, многих других – людей, не высоких чинами, но великих своим героизмом и самопожертвованием.
Пусть лежащая перед читателем история кавказской войны увековечит память тех, чьи заслуги мы должны помнить и чтить.
I. КАВКАЗ ДО ПЕТРА
Сношения России с Кавказом начинаются с отдаленнейших времен нашей истории, когда, по выражению поэта, мы «Византию громили и с Косогов брали дань…»
Летописи рассказывают нам о грозных битвах Святослава на берегах Кубани, о единоборстве Мстислава с черкесским князем Редедей, о браке сына Андрея Боголюбского с Тамарой. Но, минуя эти сказания седой старины, мы должны перейти прямо к тем исторически достоверным известиям о Кавказе, которые появляются в первый раз только в царствование Ивана Третьего и его внука Грозного.
Известно, что в XVI веке Каспийское море и Волга связывали в один политический мир все мусульманские царства, лежавшие по этому бассейну от Персии до устьев Оки.
Когда русский народ окончательно разорвал монгольские цепи и стал на развалинах царств Казанского и Астраханского, он захватил в свои руки многоводную Волгу, а Волга, естественно, должна была вывести его в пустынное Каспийское море. Это море было тогда без хозяина, не имело даже у себя кораблей, но по берегам его стояли многолюдные города и жили промышленные и богатые народы. Тем временем русское казачество, стремившееся все к новым и новым окраинам, скоро поставило там свои передовые форпосты и проникло далеко за Терек, в самую землю шавкала, или шевкала, как называли у нас тогда шамкала тарковского, владельца большой части Дагестана, прилегающей к западным берегам Каспийского моря.
Поводом к этому послужило следующее обстоятельство, как рассказывает об этом историк Терского войска.
Когда великий князь московский Иван Третий -собиратель русской земли – разгневался на молодечество рязанских казаков и пригрозил им наказанием, казаки Червленного Яра поднялись большой станицей, сели на струги с семьями и животами и выплыли весенним половодьем на Дон, оттуда перебрались в Волгу и пустились к недосягаемому московской погоней убежищу – к устьям Терека.
Не серые гуси в поле гогочут,
Не серые орлы в поднебесьи клокочут,
То гребенские казаки перед царем гуторят,
Перед грозным царем Иваном Васильевичем.
Они самому царю-надеже говорят:
«Ой ты батюшка наш православный царь,Чем ты нас подаришь, чем пожалуешь?»
«Подарю я вас, казаченьки, да пожалую
Рекой вольной, Тереком-Горынычем,
Что от самого гребня до синя моря,
До синего моря до Каспийского».
По приказанию царя поставлена была тогда на Тереке, при впадении в него Сунжи, Терская крепость, и царь, отдавая ее гребенцам, повелел им «служить свою службу государскую и беречи свою вотчину кабардинскую». Все это были факты далеко не утешительные для тогдашнего мусульманского мира.
Восточные историки говорят о паническом страхе, обуявшем мусульман каспийского побережья, когда они узнали о падении Казани и Астрахани. Связанные близкими сношениями с этими странами, они с минуты на минуту ожидали собственной гибели – и были правы. Если уже казацкие атаманы распоряжались тогда как хотели по всему каспийскому побережью, то для московского царя не было бы слишком мудреным делом покорить расположенные на нем мусульманские царства.
К сожалению, скоро наступили мрачные дни царствования Иоанна Грозного, и русские интересы на Кавказе отошли на некоторое время в сторону. Правда, в это время русские все-таки вышли к Каспийскому морю, но ограничились уже только тем, что при устьях Терека заложили укрепленный городок Тюмень, или Терки. И это было опять казацкое дело.
Предание говорит, что три атамана донских и волжских казаков, навлекших на себя царскую опалу, в 1579 году совещались в низовье Волги, куда им укрыться от царского гнева. Старший из них, Ермак Тимофеевич, потянул на север, к именитым людям Строгановым, и сделался завоевателем царства Сибирского, остальное казачество выплыло в море и, разбившись на два товарищества, направилось к Яику, а большинство – к тому же Тереку, в глухое приволье тюменского владения, где с давнейших пор заведен был разбойничий притон для всех воровских казаков.
С этих пор мысль о господстве на Кавказе становится как бы наследственной в русской истории. Даже мирный царь Федор продолжал политику своего отца. Он восстановил Терскую крепость при Сунже и думал заложить новую крепость Койсу, уже на самом Сулаке, под видом ограждения наших владений, а в сущности, с тем, чтобы угрожать самому шамхалу, бывшему непримиримым врагом иверийского царя Александра.
В 1586 году послы этого царя были в Москве и «били челом, чтобы единственный православный государь принял их народ в свое подданство и спас их жизнь и душу». Москва и Иверия согласились тогда действовать вместе, чтобы сделать шамхалу «великое утеснение», отняв у него столичный город Тарки и посадив туда на шамхальство Александрова свата.
Весной 1594 года русское войско, собранное в Астрахани в числе двух тысяч пятисот человек, под начальством воеводы Хворостина, двинулось на Терек и, усилившись здесь терскими и гребенскими казаками, пошло на реку Койсу. Эта Койса, нынешний Сулак, и была назначена пунктом для соединения с иверийским войском.
Шамхал с тарковцами, кумыками и ногайцами встретил русских на реке Койсе, но не удержал переправы и отступил к Таркам. Город Тарки, расположенный амфитеатром по скату скалистой горы близ берега Каспийского моря, не имел особенно сильных укреплений, и взять его не стоило русским большого труда. Но удержаться в нем было трудно. Шамхал был сторонником выжидательного способа ведения войны и следовал дагестанскому правилу «ловить скорпиона за хвост».
В полдень надвинулась вся сила басурманская. Нападение вели муллы с поднятыми над головами свитками и с завыванием огненных стихов из Корана. Русские упорно отбивались, то останавливаясь и строясь «в кольцо», то вновь двигаясь и устилая путь каждого перехода телами убитых и раненых, своих и неприятельских. Только на закате солнца русским удалось добраться до Койсу, где наступившая ночь и обоюдное истощение сторон прекратили битву. Воевода Хворостин пережил свое несчастие и привел обратно на Терек едва четвертую часть своего отряда.«Было ясно, – говорит историк Соловьев, – что Московское государство в конце XVI века еще не могло поддерживать таких отдаленных владений, но тем не менее царь Федор принял тогда же титул «государя земли Иверской, грузинских царей и Кабардинской земли, черкесских и горских князей».
Царь Борис не хотел оставить дела, начатого Федором Иоанновичем, и, спустя десять лет, в 1604 году, вновь двинул на Терек сильные полки из Казани и Астрахани с воеводами Бутурлиным и Плещеевым.
Опять условлено было с иверским царем, чтобы его грузинская рать выслана была на соединение с русской для совместного действия, и опять грузины не пришли, потому что были взяты шахом на его «кизилбашскую службу». Тем временем русские воеводы с десятитысячным отрядом выступили от устьев Терека и, подвигаясь твердым шагом на Тарки, поставили крепости на Сулаке и Акташе. Отдельные части отряда производили поиски в Эндери, Исти-Су и по другим направлениям, забирая у жителей хлеб, скот и корм для коней. Кумыкская плоскость, казалось, была вся во власти русских, но более воинственное население уходило к шамхалу под Тарки с враждой и злобой за причиненное ему разорение. Тогдашний шамхал, этот Митридат для московских воевод, уклонялся от полевых действий и сосредоточивал свои силы в Тарках, оборона которых была приведена им в лучшее положение, благодаря указаниям, оставленным Хворостиным.
Прождав бесполезно долгое время подкреплений, обещанных из Грузии, воеводы подошли наконец к шамхаловой столице и, разделившись на две колонны, повели приступ.
Старый Бутурлин, славившийся своей доблестью, шел со стрельцами; Плещеев – с боярскими детьми и казаками: донскими, яицкими, терскими и гребенскими. Перед штурмом войска целовали крест и выслушали речь, в которой напоминалось им о костях братьев, здесь полегших, и о русской крови, вопиявшей об отмщении. И стрельцы, и боярские дети, и казаки пошли на приступ с воодушевлением и овладели городом. Городские улицы и площади были устланы неприятельскими телами, а сам шамхал бежал к аварскому хану. Этот шамхал был уже дряхлый старик, почти лишившийся зрения, и потому, удалившись в столь трудную годину от дел, предоставил теперь шамхальствовать и действовать против русских сыну своему Султан-Муту, славившемуся военными способностями.
Овладев Тарками, Бутурлин стал возводить новую крепость. Наступившее позднее время года скоро, однако, приостановило работы, а недостаток жизненных припасов заставил воеводу отпустить половину стрелецких полков на зимовку в Астрахань. Войско, оставшееся в Тарках, должно было испытать в продолжение зимы многие лишения, а между тем предприимчивый Султан-Мут успел поднять весь Дагестан.
Чтобы возбудить и население Кумыкской плоскости, он двинулся с громадным скопищем на русский острог, поставленный на Сулаке. Стоявший здесь с небольшим отрядом князь Владимир Долгоруков, не имея запасов, чтобы выдержать осаду, зажег свое деревянное укрепление и отступил к Тереку. Тому же примеру последовал и острожек на Акташе. Ободренный таким успехом, шамхал подступил со всей своей силой к Таркам и требовал, чтобы воеводы, очистив его столицу, также отошли на Терек. За последовавшим со стороны” воевод отказом начались жестокие битвы. Неприятельской рати собралось из кумыкских владений, аварских и других лезгинских обществ более двадцати тысяч, но, не довольствуясь этим, новый шамхал обратился за помощью к туркам и ждал прибытия их вспомогательного отряда из Дербента. Воеводы, хотя и тревожились возможностью столкновения с турками, не бывшими в войне с Московским государством, но продолжали твердо отстаивать свое завоевание. Наконец часть крепостной стены, за которой дрались русские, была разрушена, а вслед за тем и каменная башня, взорванная осаждающими, взлетела на воздух, похоронив под своими развалинами лучшие дружины московских стрельцов.
Еще не смолк гул этого страшного взрыва, как Султан-Мут уже повел свою пехоту на приступ. Русские не дрогнули и отбили нападение со страшным для неприятеля уроном. Однако же и сами они потеряли много людей. Истощенные стороны решились наконец вступить в переговоры. Русские воеводы требовали, чтобы шамхалова рать отошла от Тарков и дала им свободное отступление за Сулак, не поднимая оружия; чтобы шамхал принял на свое попечение тяжелобольных и раненых, которых придется покинуть в Тарках, а по выздоровлении отпустил бы их в Терки; наконец, чтобы в обеспечение договора он дал воеводам в аманаты своего сына, который последовал бы с русским войском в Терки и находился бы там, доколе последний русский человек не будет отпущен из Тарков.
Соглашаясь на эти условия, шамхал, со своей стороны, потребовал, чтобы воевода Бутурлин оставил ему в заложники сына, который находился при нем и выдавался своим удальством из всех боярских детей, и чтобы русские не ходили никогда большой войной на Тарки.
После решительного отказа Бутурлина принять эти два предложения шамхал от них отступился, но остальной договор утвердил и сына в аманаты выдал.
Оставив всех своих тяжелобольных и раненых на попечение шамхальцев, русские выступили из Тарков с песнями, с грохотом бубнов и потянулись беспечно к Сулаку. На радости прошла по рядам лишняя чарка зелена вина. «Мы, – говорит историк Терского войска, – смягчаем в этом месте кумыкское сказание, которое выражается сильнее, но пускай его выражение будет преувеличением». У дагестанцев был также праздник – день байрама. В шамхальском стане целое утро раздавалась пальба, завывали молитвенные азамы, в дополнение которых имамы сочли приличным украсить великий праздник правоверных достойным ислама делом – разрешением шамхала и его сподвижников от клятвы, данной неверным.
С объявлением этой дагестанской индульгенции последовал шамхальский приказ: взамен военных игр, сопровождающих празднование байрама, произвести внезапное нападение на отступающих русских на первом же привале и вырезать их до ночи.
Случилось, что в этот же день шамхал праздновал свой брак с дочерью аварского хана. К свадьбе, по обычаю, приготовлены были сотни тулуков бузы, которой надлежало угостить всю двадцатитысячную рать, стянувшуюся к Таркам на выручку шамхала. Вся эта сила, разделенная на несколько частей, двинулась укромными местами вслед за русскими и неожиданно ринулась на них со всех сторон, когда они, перейдя речку Озень, расположились нестройно на привал и беззаботно варили кашу. Вдохновленные хмелем свадебной бузы, неприятельские наездники врезались в русские ряды, не дав им устроиться и воспользоваться преимуществом, которое давал им «огненный бой». Смятение увеличивали все новые и новые неприятельские толпы, стремившиеся одна за другой с длинными кинжалами в руках. Бой был рукопашный; русские сбивались в кучу, не сдавались на делаемые им предложения и резались отчаянно, пока не падал последний человек, боясь, – как говорит летописец, – не смерти, а плена». Костековское предание, принося дань удивления их твердости, между прочим рассказывает, что воевода Бутурлин, седобородый богатырь, видя неминуемую гибель русской рати, собственноручно изрубил шамхалова аманата в куски, но то был подставной аманат, совсем не шамхалов сын, а какой-то преступник, приговоренный к виселице и только этим подлогом купивший себе помилование.
Рассказ вполне вероятный, потому что такие же подлоги с аманатами совершались часто и в ближайшее к нам время.
Почти все московское войско и оба воеводы, Бутурлин и Плещеев, полегли в этой адской свалке, продолжавшейся благодаря русской стойкости несколько страшных часов. Но и дагестанцы понесли весьма чувствительные потери убитыми, в числе которых был и сам шамхал Султан-Мут, прославившийся военными подвигами в походах на Грузию. Бесполезно прибавлять, что покинутые в шамхальской столице несчастные больные и раненые русские погибли мучительной смертью и терзаемые по улицам не только мужчинами, но даже малыми детьми и старыми женщинами.
Так закончился этот несчастный, хотя и славный для побежденных поход, стоивший нам от шести до семи тысяч воинов и на целые сто восемнадцать лет изгладивший все следы российского пребывания в землях собственно Дагестана.
На Руси между тем наступила смутная пора самозванцев, и русским уже некогда было думать об отмщении шамхальцам за кровь Бутурлина и за обиду Московскому царству.
Даже казацкая вольница, тянувшаяся в ту пору к самозванцам и не встречавшая уже в московском царе грозного карателя, от гнева которого нужно было подчас уходить, забыла о Кавказе, и только те казацкие поселения, которые возникли там прежде, стойко держались не только на Тереке, но даже за Тереком, откуда никакие силы чеченцев и кумыков не могли их выбить. Так продолжалось дело почти до Петра Великого. Существует, впрочем, факт, говорящий о том, что понизовая вольница не совсем еще забыла проторенную дорожку в дагестанские горы и в эти времена. Есть предание, что в царствование Алексея Михайловича, около 1769 года, знаменитый волжский атаман Стенька Разин приплыл на стругах к берегам Дагестана и произвел такой погром в шамхальских владениях, который живет и поныне в памяти прибрежных жителей. Пытался Степан Тимофевич добраться тогда до самого шамхала, засевшего в крепких Тарках, и пробовал даже брать его приступом – да неудачно: тарковцы отбились. Три дня грабил атаман окрестности города, а затем сел на струги и уплыл громить Персидское царство.
Собственно же русская государственная политика на Кавказе была надолго парализована смутным временем. При первых Романовых Московское государство не стремилось к господству на Кавказе, даже сношения с единоверной Грузией, служившей постоянным поводом к кавказским столкновениям, приняли совершенно иной характер. Напрасно грузинский царь Теймураз слал послов за послами в Московскую землю. Царь Михаил Федорович, занятый строением своего государства, не хотел мешаться в чужие дела, а Грузия между тем стояла на краю гибели. Великий шах Аббас – этот Лев Ирана, как называют его летописи, – вторгся в Кахети, и цветущая страна обращена была в развалины; он залил ее кровью и спалил ее города, села, монастыри и церкви. Христианство было поругано. Персияне, заставая в церквах проповедников Христа, сжигали их тысячами. Царь должен был бежать в Имеретию. Не скоро оправилась Грузия от этого погрома, а когда оправилась, и царь Теймураз снова овладел престолом, взоры ее опять обратились к единоверной России.
Московским царством правил в то время уже Алексей Михайлович. Занятый польской войной, царь не мог удовлетворить желаниям грузинских послов, просивших помощи. Тогда Теймураз решился сам предпринять путешествие и прибыть в Москву, где его приняли радушно, но в помощи ему опять отказали.
Так говорит нам история. Существует, однако, легенда, созданная грузинским народом, которая утверждает иное. Предание это рассказывает, что когда шах Аббас, повелитель Ирана, в начале XVII века вломился в Грузию и завладел всей Кахетией и большей частью Картли, тогда на помощь грузинскому царю, укрывшемуся с остатками разбитых войск на крепкой позиции около Мцхета, явилась русская подмога с берегов Днепра и Терека. Легенда приурочивает это событие ко времени царствования у нас Алексея Михайловича и придает стрелецкому воеводе и казацкому атаману такие характерные, чисто народные русские черты, которые переносят вас совершенно в иной мир, нежели Грузия, и заставляют верить в действительность того, что создано, быть может, только народной фантазией.
Так, во время последний битвы, освободившей Грузию от нашествия иранского завоевателя, воевода обращается к стрельцам со словами: «Ребята! Ляжем костьми на месте и не положим бесславия на русское имя по заветному слову наших отцов: мертвые срама не имут». Атаман же говорит своему товариществу: «Утекать, братцы, некуда – сами видите. До Днепра далеко, да там же нет у нас ни жен, ни детей – плакать будет некому. Так уж коли не то, так сложим головы добрым порядком и не покажем бусурманам прорех и заплат на спинах казацких».
В словах русского воеводы характерен не один только склад чисто русского ума, в его уста легенда вкладывает и то «заветное слово отцов наших: мертвые срама не имут», которое занесено в русские летописи, но едва ли могло быть известно грузинам. Не дышат ли, с другой стороны, и слова казацкого атамана той чисто казацкой удалью и бездомностью, тем удивительным и характерным презрением к благам земным, которые так свойственны были казакам и здесь выражаются словами о «прорехах и заплатах на спинах казацких»..jpg)
Легенда прибавляет, что воевода отошел на Терек с великой честью, казаки же пустили пики за плечо, затянули песню не то веселую, не то заунывную и отправились напрямик, без всяких дорог, «пошарпать» приморские области Персии.
Кто были этот воевода стрелецкий и атаман казацкий и откуда они приходили – предание не говорит. История, быть может, также никогда не узнает этого. Несомненно одно, что внутренняя, духовная связь между Москвой и Грузией не прекращалась и побуждала грузинский народ во дни его бедствий включать русскую помощь там, где ее в действительности, быть может, и не было. Тяготение Грузии к единоверной Москве – факт далеко не случайный. Ее совершившееся впоследствии присоединение к России и непосредственно связанная с ним борьба России с кавказскими горцами уже виднелись в туманной дали грядущих событий.
Лучшие книги о конфликтах на Кавказе
Расскажите мне о тайном поклоннике Бурдье на Кавказе. Отличное название.
Ну, это довольно много, не так ли? Я думаю, что название книги, вероятно, отталкивает многих людей, которые в противном случае были бы очень заинтересованы в ней.
Георгий Дерлугян — обаятельный человек. Он армянин с Северного Кавказа, в советское время работал переводчиком в Африке. Он социолог, который потом эмигрировал в Чикаго, поэтому у него такое удивительно тонкое понимание социологии постсоветского пространства, но он еще и ездит в эти места – Чечню, Абхазию, Карабах – и он тоже местный. , так что сочетание этих характеристик означает, что это действительно лучшая книга по расшифровке и распутыванию того, что произошло на Кавказе в конце советского периода.
Главным героем он выбрал этого неординарного персонажа, тайного поклонника Пьера Бурдье, французского социолога и мыслителя. Его единственный поклонник на Кавказе — этот парень, националист, которого изначально звали Юрий Шанибов, но который переименовал себя в Мусу Шаниба. Шаниб родом из Кабардино-Балкарии. Мы получаем эту биографию о его жизненном пути, о том, как он начал в коммунистической партии, затем стал диссидентом, затем ненадолго стал националистическим героем, затем был маргинализирован всеми остальными и теперь снова в значительной степени сам по себе.
Георгий использует эту историю как нить, но более крупный холст представляет собой очень интересное теоретическое объяснение того, как распался Советский Союз. Еще в 70-х и 80-х годах многие западные ученые утверждали, что Советский Союз был тюрьмой наций и что если он когда-нибудь закончится, то восстание против этнических русских может произойти в Узбекистане. Но на самом деле все произошло совсем по-другому. Некоторые из наиболее лояльных национальностей, например армяне, поднялись первыми, но восстали они не против русских, а против своих соседей. Произошло совсем другое, чего люди не ожидали, и эта книга действительно объясняет, как ломалось советское общество в плане конкуренции за ресурсы и в плане национальностей. Он также говорит о группах, которые не вписывались в советскую экономику. Он называет их субпролетариатом, и они были своего рода криминализированным классом, который затем стал топливом для конфликта на Кавказе. Это богатая книга, и это отличное чтение, которое заслуживает гораздо более широкой читательской аудитории.
Следующий Томас Гольц.
Томас Гольц — еще один неординарный персонаж. Это американский журналист, который жил в Турции и говорил по-турецки и почти случайно оказался в Азербайджане в 1991 году. Советский Союз в момент его распада. Мы многое почерпнули из Москвы того периода, где еще была видимость цивилизованного политического дискурса, но как только вы выбрались на окраину, вы поняли, что на самом деле это было гораздо больше об отчаянной схватке за трофеи Советского Союза. и экстраординарные битвы за власть. Я думаю, что в Азербайджане, должно быть, были самые странные сражения из всех. Была война с Арменией из-за Нагорного Карабаха, а потом были все эти внутренние сражения. В какой-то момент за неделю произошло три переворота или контрпереворота. Там был Гольц, он знал всех персонажей и видел вблизи карабахскую войну с азербайджанской стороны. Он не верит ни в «переход к рыночной экономике», ни в какие-либо милые маленькие модели, которые использовало большинство журналистов.
Он пишет в совершенно прямолинейной манере, и у него есть что-то вроде стиля Хантера С. Томсона, характерного для запойного и быстро живущего азербайджанского журналиста. Это маленькая классика.
Разве Азербайджанский дневник не включает отчет о резне, свидетелем которой он был один?
Одна из тем, проходящих через книги Гольца, заключается в том, что иностранные редакторы имеют очень узкую повестку дня и игнорируют важные истории, выходящие за ее пределы. Гольц был первым свидетелем того, как все эти азербайджанские беженцы вышли из города Ходжалы, где армяне устроили резню. Он и еще пара человек видели, что происходит, и отчаянно пытались предупредить мировые СМИ, но поначалу получили отказ, потому что это не соответствовало новостной повестке дня, которая была у редакторов. В конце концов, это вышло наружу и превратилось в большую историю, а вся эта ходжалинская история стала центральной частью национального нарратива современного Азербайджана. Это был большой мобилизующий фактор для азербайджанцев идти на войну.
Гольц подробно описывает, как все произошло, и ни на кого не обращает внимания, ни на армянскую, ни на азербайджанскую сторону.
Дорога моего брата.
Это действительно выглядит с другой стороны. Самая слабая часть книги Гольца в том, что он совершает только одну поездку в Армению, и это очень неудовлетворительная глава, так что это другая сторона той войны из-за Нагорного Карабаха, о которой я сам написал книгу. Это необыкновенное чтение, и оно говорит вам о сходствах и различиях между армянами и азербайджанцами.
Просто чтобы дать вам некоторую предысторию, Маркар Мелконян является братом этого романтического воина/ученого/террориста, калифорнийского/армянского археолога, который принял националистическое дело. Он отправился в Ливан и присоединился к армянской террористической группе, где он был ответственен за убийство турецкого дипломата и убийство его дочери по ошибке. Он был человеком с кровью на руках, но при этом чрезвычайно умным и, по-своему, невероятно принципиальным человеком.
Он уехал в Карабах и был возмущен коррумпированностью местных советских армян. Так или иначе, в конце концов его убили, а его брат Маркар написал эту неприкрашенную биографию. Маркар Мелконян не упускает ничего плохого, хотя, очевидно, мы видим и героическую сторону. Мы видим, что на армянской стороне был этот советский, коррумпированный, братоубийственный элемент конфликта, но также был дополнительный элемент, который был всемирным армянским национализмом, когда люди проецировали страдания своих бабушек и дедушек от рук турок на эту войну против азербайджанского народа. Это была одна из вещей, которая действительно помогла армянам победить.
Али и Нино.
Это немного классика. Ромео и Джульетта Кавказа. На самом деле есть очень интересная книга Тома Рейсса об авторе, который был бакинским евреем по имени Лев Нусимбаум.
Разве это не оспаривается?
Нет, больше нет. Том Рейсс раздобыл оригинальные рукописи и абсолютно точно справился с задачей. Так или иначе, Нусимбаум принял ислам и уехал жить в Германию в 1930-х годах и написал несколько других книг под именем Эссад Бей, но это, безусловно, его лучшая книга.
И вот этот невероятно яркий (он использует карикатуру, но карикатурой она никогда не становится) роман о Кавказе перед Первой мировой войной, и вы вспоминаете о том, что происходило в 90-е годы были своего рода повторением того, что происходило в период между Первой мировой войной и большевистским повторным вторжением на Кавказ в 1920-е годы – межнациональные конфликты, хаос, разруха и иностранная интервенция. Но затем у вас есть история любви между Али, азербайджанцем-мусульманином, и Нино, грузинкой, и как они происходят из двух разных миров, но как их миры встречаются в городе Баку, этом космополитическом городе.
Когда он перестал быть космополитичным?
Баку всегда был уязвим для конфликтов, и конфликты раздирали его в ту эпоху. В советское время удалось снова собраться, но потом в 19 году случилась война с армянами.90 и армяне, русские и евреи все уехали. За последние 20 лет он потерял свое космополитическое чувство. Но дело в Али и Нино в том, что на каждой странице есть свои смехотворные прелести: стереотип грузинских двоюродных братьев, которые пытаются убить вас своим гостеприимством, и армянина, который проезжает по мосту и говорит: «Этот мост построил мой Его проехали предки и Александр Македонский.
» И Али смотрит на надпись, а там написано: «Построен в 1880 году». Легко никто не отделается. Это сплошное удовольствие.
Книга Баттерфляй.
Я читал это своей дочери и вдруг понял, что это должно быть обязательным чтением перед сном для всех детей на Кавказе, потому что это на самом деле об этническом конфликте. Ну, это более явно про холодную войну, но я читаю через кавказскую линзу. Это о Юках и Зуках, и это около 20 страниц.
Прочтите мне пару строк.
В последний день лета, за десять часов до осени…
Дедушка вывел меня на стену.
Некоторое время он молчал. Затем, наконец, он сказал,
, очень грустно покачав своей очень старой головой,
«Как вы знаете, по эту сторону стены мы Юки.
По другую сторону этой стены живут Зуки».
Тогда мой дед сказал: «Пора тебе узнать
об ужасных вещах, которые творят Зуки.
В каждом доме Зуков и в каждом городе Зуков
Каждый Зук ест свой хлеб маслом вниз!»
Затем Юки и Зуки вступают в этот конфликт, и в целом верно то, что Фрейд называл нарциссизмом незначительных различий – что люди в конечном итоге конфликтуют с людьми, которые лишь незначительно отличаются от них самих.
Юки и Зуки могут быть грузинами и абхазами или армянами и азербайджанцами, у которых на самом деле так много общего. Они принимают эту причудливую идентичность и исторические аргументы, чтобы доказать ненависть друг к другу, когда в разумные времена они прекрасно ладят.
Вот в чем беда. Даже если они прочитают это, они забудут об этом в неразумные времена.
Ну, я думаю, что большую часть времени они осознают, что у них много общего, но по политическим причинам ими можно манипулировать, и немного сатиры может помочь напомнить им об их лучших инстинктах.
27 сентября 2010 г.
Five Books стремится постоянно обновлять свои книжные рекомендации и интервью. Если вы даете интервью и хотели бы обновить свой выбор книг (или хотя бы то, что вы о них говорите), напишите нам по адресу [email protected]
Поддержка Five Books
Производство интервью Five Books обходится дорого. Если вам понравилось это интервью, пожалуйста, поддержите нас, пожертвовав небольшую сумму.
Кавказская война в произведениях Л.Н. Толстой
Аннотация
В статье анализируются Кавказская война и кавказская действительность в творчестве Л.Н. Толстой. Авторы отмечают, что Кавказ сыграл огромную роль в развитии русской культуры XIX–XX веков, особенно в развитии литературы. Знакомство Толстого с Кавказом начинается с гребенских казаков. История терско-гребенского казачества, этого уникального явления в истории России, по-настоящему увлекла молодого офицера. В статье подчеркивается, что Л.Н. Толстой, столкнувшись с ужасами русско-горского противостояния в первой половине XIX в.ХХ века стали отрицать убийство вообще, войну как способ решения каких-либо проблем. Наблюдая за ужасами Кавказской войны, Л.Н. Толстой задумал идеи ненасилия. Интересно, что некоторые элементы этой теории совпадали с религиозными учениями шейха Мансура, лидера национально-освободительного движения в Чечне и на Северном Кавказе в конце XVIII века. Текст рассказа «Хаджи-Мурат» ясно показывает, что Л.
Н. Толстой был знаком с этим учением. В статье убедительно показано, что Л.Н. Толстой поддерживал политику присоединения Кавказа к России, но не насильственным путем. В рассказе «Хаджи-Мурат» он показывает, что именно жестокость русских войск подтолкнула горцев к вооруженному сопротивлению русским властям. Основная нота – жизнелюбие, прославление красоты и силы жизни, восхищение мятежным, гордым и свободолюбивым человеком.
Ключевые слова: ТолстойКавказская войнаГорцыКазакиХаджи МурадШамиль
Введение
Тема Кавказа имеет давние традиции в русской литературе. Это был один из самых привлекательных вопросов для русских писателей первой половины ХХ века. Он актуален и сейчас. Притягательность Кавказа не обошла стороной чувства одного из великих русских писателей, проведшего в этих необыкновенно красивых местах самую значительную часть своей жизни и сумевшего, как никто другой, оценить достоинства и недостатки этого прекрасного края. . Толстой (1969) был непосредственным участником русско-горской драмы XIX века, вошедшей в историю как Кавказская война.
Величайший художник слова, глубоко совестливый человек, Лев Николаевич впервые обратил внимание на горе и страдания людей, сопровождавших эту войну, он стремился осмыслить ее причины, объяснить, почему она произошла, одновременно сочувствуя страдающим. Кавказская война в этом плане, увы, дала немало «пищи для размышлений». В течение 18–19вв. Россия присоединила к себе огромные территории: Прибалтику, Среднюю Азию, Дальний Восток, Сибирь и Кавказ. Создавалась Великая Российская Империя. Этот процесс происходил по-разному: либо военной силой, либо путем заключения различных договоров с местными феодалами или политическими образованиями. Но самым трудным, многогранным и длительным было присоединение Северного Кавказа к России.
Постановка проблемы
Проблемой исследования является анализ позиций прогрессивной части российского общества по отношению к насильственным методам осуществления процесса включения Кавказа в состав Российского государства, а именно произведения Толстого (1969) о Кавказе и Кавказской войне.
Исследовательские вопросы
В статье предпринята попытка показать роль и значение Кавказа и Кавказской войны в русской поэзии XIX–XX вв., в частности Толстого (1969). В статье также описывается отношение молодого офицера к горцам.
Цель исследования
Цель исследования — анализ произведений Толстого (1969) о Кавказе и Кавказской войне и влиянии Кавказа на его жизнь и творчество.
Методы исследования
В своем исследовании авторы применяли принципы объективности и историзма, предусматривающие анализ исторических явлений с позиций взаимной обусловленности, непротиворечивости, причинной связи событий и исторических явлений, их рассмотрение в диалектическом единстве. Принцип объективности предполагает выводы и логические выводы, основанные на всестороннем анализе различных источников, характеризующих влияние Кавказа на творчество Толстого (1969). Принцип историзма установил логическую связь отдельных событий и фактов, составляющих историю современного понимания роли Кавказа в творчестве Толстого (1969).
Кавказ был школой писательского мастерства, источником глубокого осмысления писателем ключевых проблем человеческого бытия.
Находки
Представления о Кавказе в русском обществе первой половины XIX века были весьма смутными. Это была дальняя окраина, «теплая Сибирь», где всегда лилась кровь и шли, не переставая, более полувека военные действия. Вряд ли можно было говорить о каких-либо симпатиях к «немирным черкесам» в российском обществе в таких условиях. Просвещенная часть общества больше знала о Кавказе из произведений Пушкина, Бестужева-Марлинского, Лермонтова. И представления молодого Толстого о Кавказе были такими же, как у Бестужева-Марлинского (Волконский, 1879).). Некоторые русские офицеры и «добровольцы» ездили на Кавказ за романтикой, экзотикой, чинами, мало интересуясь самой страной, ее жителями, их проблемами. Они очень быстро утратили свой романтизм в тяжелых неустроенных кавказских буднях, постоянных военных столкновениях. «На рубке леса», в беседе с капитаном Розенкранцем, Толстой (1969) описывает это «перерождение» «романтиков» в озлобленных, растерянных людей: «Зачем вы пошли на Кавказ служить, если Кавказ — тебе так неприятно?» Я сказал.
«Знаешь почему?» — ответил он с абсолютной откровенностью. — По традиции. В России, знаете ли, существует очень странное предание о Кавказе, как будто это земля обетованная для всяких несчастных людей.
— Да, это почти правда, — сказал я, — большая часть нас.
— Но самое лучшее, — перебил он меня, — это то, что все мы, приезжая на Кавказ, допускаем ужасные ошибки в расчетах. В самом деле, я не понимаю, почему из-за неудачной любовной связи или неурядиц в денежных делах надо спешить служить на Кавказ, а не в Казань или Калугу. В России представляют себе Кавказ чем-то величественным, с вечными девственными снегами, потоками, кинжалами, плащами, черкешенками, — все это страшно, но, право, ничего веселого в этом нет…»
— Да, — сказал я, смеясь, — в России мы совсем иначе относимся к Кавказу, чем здесь. Разве вы не испытывали этого? Когда вы читаете стихи на языке, который вы плохо знаете, вы представьте, что это намного лучше, чем есть на самом деле».
Потому что, во-первых, это меня обмануло. Все то, от чего я уехал лечиться на Кавказ, по преданию, последовало за мной сюда, но с одним отличием. Раньше меня вели к ней по большой лестнице, а теперь это маленькая, грязная лестница, на каждой ступеньке которой я нахожу миллионы мелких досад, подлостей, обид; во-вторых, потому, что я чувствую, что с каждым днем падаю нравственно все ниже и ниже… (Толстой, 1969, с. 88)
Но молодой «доброволец» Толстой был из той плеяды русской интеллигенции, которая стремилась понять суть кавказских событий, обращаясь к Кавказу и к самим кавказцам без первоначального предубеждения. Лев Николаевич приехал на Кавказ, чтобы познакомиться с ним, а не ради чинов и увеселений. Кавказ сыграл огромную роль в развитии русской культуры 19–20 веков, особенно в развитии литературы. Кавказу суждено быть колыбелью наших поэтических талантов, вдохновением их музы, их поэтической родиной! Пушкин посвятил Кавказу одно из первых своих стихотворений – «Кавказский пленник», Кавказу посвящено и одно из последних его стихотворений «Галуб».
Грибоедов создал свое «Горе от ума» на Кавказе. И вот новый талант (речь идет о М.Ю. Лермонтове. – Авт.) – и Кавказ делается его поэтической родиной, горячо любимой им; на неприступных вершинах Кавказа, увенчанных вечными снегами, он находит свой Парнас; в своем лютом Тереке, в его горных ручьях, в его целебных источниках он находит свой Кастальский ключ, свою Гиппокрену…». Это прямо относится к Толстому. Именно на Кавказе, в станице Старогладовской, в 1852 году он напишет свой первый роман («Литература народов Северного Кавказа». Ставрополь, 2004).
Знакомство Толстого с Кавказом начинается с гребенских казаков. История терско-гребенского казачества, этого уникального явления в истории России, по-настоящему увлекла молодого офицера. Для Толстого казаки стали продуктом взаимодействия и взаимовлияния двух культур — русской и кавказской. Толстой глубоко заинтересовался терскими казаками и стал их настоящим этнографом. Особенно интересно, что, по мнению писателя, беглые русские люди поселились на чеченской земле, жили по-соседски с чеченцами, перенимали их традиции и обычаи.
«На этой плодородной, лесистой и богатой растительностью полосе с незапамятных времен живет воинственное, красивое и богатое старообрядческое русское население, именуемое гребенскими казаками», — пишет Толстой (19).69, с. 87).
Очень-очень давно их предки, старообрядцы, бежали из России и поселились за Тереком, между чеченцами на Гребне, первой гряде лесистых гор Великой Чечни. Живя между чеченцами, казаки переродились с ними и усвоили быт и обычаи горцев; но и русский язык и старую веру там сохранили во всей их прежней чистоте. (Толстой, 1969, с. 106)
Очень хотелось бы, чтобы казаки (кубанские, терские) и все остальные жители сегодняшнего Северного Кавказа читали Л.Н. Толстого, чтобы не забыть историю взаимоотношений своих предков с горцами.
Подавляющее большинство русской интеллигенции, офицерского корпуса и чиновничества поддержало планы правительства относительно присоединения Кавказа к России. Сомнений практически не было. Но прогрессивная часть русского общества была против насильственных методов осуществления этого процесса, считая, что это должно осуществляться путем просвещения горцев, приобщения их к русской культуре, путем широкого применения экономических методов.
Представители этой части русского общества считали, что горцам необходимо на деле показать преимущества пребывания в составе Российского государства. Совершенно очевидно, что они были против кровавых реалий Кавказской войны. Л.Н. Толстой, как известно, столкнулся с ужасами русско-горского противостояния в первой половине XIX в.ХХ века стали отрицать убийство вообще, войну как способ решения каких-либо проблем (Куценко, 1995).
Некоторые исследователи отмечают, что в своих работах Л.Н. Толстой не определил, кто повинен в Кавказской войне и на чьей стороне, русской или горской, правда, кто вел в этой войне честную борьбу. Да, действительно, у Льва Николаевича нет ни прямого осуждения царского правительства за войну против горцев, ни прямой поддержки горцев, руководивших освободительной борьбой. Толстой очень осторожен в своих оценках. Ведь писатель считал, что всегда права та сторона, которая страдает больше другой. Вряд ли у кого-то могут возникнуть сомнения в том, что наиболее пострадавшей стороной, понесшей большие потери в Кавказской войне, была сторона Горского.
Потери мирного населения среди горцев были огромны: от голода, болезней, от необходимости постоянно прятаться в лесах, особенно зимой.
Правда, у Толстого в «Хаджи-Мурате» есть очень драматичный пассаж о действиях русских солдат в разрушенном горском селении. В этом отрывке Толстой четко и недвусмысленно расставляет акценты: его симпатии на стороне горцев. Он сочувствует им и осуждает королевских солдат за жестокость. Такого резкого осуждения политики российского правительства на Кавказе нет в ранних «кавказских» произведениях Толстого — «Вырубка леса», «Казаки», «Набег». «Поздний» Толстой написал повесть «Хаджи-Мурат» в последнее десятилетие своей жизни, в начале XX века, когда писатель весьма критически относился к государственной политике в целом. Это повлияло на его суждения о Кавказской войне.
В «Хаджи-Мурате» Л.Н. Толстой выступает как исследователь Кавказской войны. Он показывает, что к началу 50-х годов XIX века чеченское население безмерно устало от нескончаемой войны и искало пути примирения с российской властью.
Другой вопрос, что это правительство не особо шло навстречу этим чаяниям горцев, требуя безоговорочного подчинения. «…Много чеченских аулов сожжено и разорено, и люди переменчивые, легкомысленные, чеченцы (Толстой передает размышления Шамиля. – Авт.) колеблются, а некоторые готовы идти к русским…» (Толстой, 19).69, с. 67).
Действительно, к началу 1850-х годов определенная часть чеченского населения, поставленная в крайне тяжелое положение и не верившая в победу Шамиля, стала склоняться к прекращению сопротивления и признанию российской власти. Их «главнокомандующие» стали вступать в переговоры с командующим левым флангом Кавказской линии А.И. Барятинского об условиях приема в российское подданство. Шамиль не мог допустить развития этого течения: оно было крайне опасно для имамата. В марте имам созвал собрание старейшин Чечни. «Хитрый дипломат» сумел убедить их в необходимости и возможности продолжения борьбы с Россией» (Егоров, 1895, с. 92). Такие действия усугубили недовольство чеченцев властью Шамиля.
В какой-то степени они могли вовремя отсрочить гибель имамата, но предотвратить ее уже не могли. В общем, они только увеличили страдания и жертвы чеченского населения.
Казалось бы, Крымская война, отвлекшая военные силы и внимание Петербурга от Кавказского фронта, должна была способствовать восстановлению и даже укреплению позиций Шамиля на Северо-Восточном Кавказе. Однако этого не произошло. Совершенно истощенные и ослабленные многолетней войной Чечня и Дагестан уже не были способны к новому всплеску военной активности. Покровский (2000) подчеркивал по этому поводу: «Ни Крымская война, ни дерзкие шамильские вторжения в Грузию, ни, наконец, имамские предприятия в самой Чечне не могли спасти последнюю (Имамат. – Авт.) от медленно, но верно приближавшейся падение его обороноспособности. Для имамата это было печальным предзнаменованием» (с. 45). Фадеев (2003а) также отмечал в свое время: «…Решимость обществ, на которые наши атаки наиболее разразились, уже колебалась, особенно в Чечне, менее фанатичной, чем другие племена» (с.
12).
Толстой (1969) показывает в «Хаджи-Мурате», что Шамиль прекрасно понимал, какую опасность для его государства, имамата, представляет наметившееся стремление чеченцев перейти на русскую сторону, «все было тяжело, меры надо было взято» (стр. 118). В качестве одной из мер послужило обращение Шамиля к чеченцам, которое приводит Толстой (1969): «Желаю вам вечного мира с Всевышним Богом. Я слышу, что русские ласкают тебя и призывают к повиновению. Не верь им и не покоряйся, а терпи. Если ты не будешь вознагражден за это в этой жизни, ты получишь награду в будущем» (с. 118). Однако никакие воззвания и даже наказания со стороны Шамиля не смогли остановить наметившийся процесс ухода уставших от войны горцев от имама. Проявлением этого процесса был переход Хаджи-Мурата на русскую сторону (Дружинина, 1997).
Хаджи-Мурат, знаменитый наиб Шамиль, пользовался огромным авторитетом в Дагестане и в Чечне. Наиб Шамиль Ташу-Хаджи и Юсуф-Хаджи, необоснованно снятые имамом со своих постов, не стали противостоять Шамилю, чтобы не навредить борьбе народа за горцев, не расколоть их ряды.
Лучше и надежнее было решить вопрос о судьбе знаменитого дагестанца в окружении чеченцев. Любая попытка оправдать Хаджи-Мурата здесь была бы пресечена без вопросов, а в Дагестане Шамиль не мог рассчитывать на единодушие в решении этого вопроса (Вачагаев, 2003).
Имам обвинил мятежного наиба в пособничестве русским и в попытке захвата власти в Имамате (говоря современным языком, в попытке государственного переворота). Делегаты совещания, с которыми наверняка проводилась соответствующая «предварительная работа», были вынесены (по настоянию Шамиля) на смертный приговор Хаджи-Мурату (Дружинина, 1997). То есть имам буквально заставил Хаджи-Мурата искать спасения на стороне русских. 25 ноября 1851 года этот наиб, один из авторитетнейших в горской среде, переходит на сторону русского командования. Раскол в лагере Шамиля все больше углубляется.
В рассказе Л.Н. Толстой Хаджи-Мурат — человек удивительной жизненной силы, наделенный всеми качествами народного борца с насилием.
В то же время писатель говорит и об отрицательных качествах Хаджи-Мурата. В борьбе с русскими он проявил себя как человек, обладающий непомерным честолюбием, жаждой кровной мести, даже унизительной корыстью. , инициативность и находчивость, неукротимая воля и гордое чувство собственного достоинства. Есть в нем и такие привлекательные черты, как непосредственность, переходящая в детскую наивность, доброжелательность и доверчивость; он любит свою семью и привязывается к людям.
Основная нота, звучащая на протяжении всего рассказа, от первой строки до последней, — жизнелюбие, воспевание красоты и силы жизни, восхищение непокорным, гордым и свободолюбивым человеком (Толстой, 1969).
Заключение
Так, Л.Н. Толстой, современник и участник Кавказской войны, в своих «кавказских» произведениях затронул ряд важных аспектов этой трагедии, выступая не только как писатель, но и как этнограф и историк.
Ссылки
- Дружинина Е.
И. (1997). Хаджи-Мурат. Тарих, 4. Махачкала. - Егоров, М. (1895). Действия наших войск в Чечне с конца 1852 по 1854 год. Кавказский сборник, 16.
- Фадеев, Р. А. (2003а). Кавказская война. Москва.
- Куценко И.Я. (1995). Кавказская война и проблемы преемственности политики на Северном Кавказе. Кавказская война: уроки истории и современности. В мат. научная конф. Краснодар. Краснодар.
- Литература народов Северного Кавказа (2004). Ставрополь.
- Покровский Н.И. (2000). Кавказские войны и Имамат Шамиль. Москва.
- Толстой Л. Н. (1969). Романы и рассказы. Ленинград, Лениздат.
- Вачагаев, М. (2003). Чечня в Кавказской войне XIX века: события и судьбы. Киев.
- Волконский, Х.А. (1879 г.). Окончательное завоевание Восточного Кавказа. Кавказская коллекция, д.
И. (1997). Хаджи-Мурат. Тарих, 4. Махачкала.