Жизнь в тюрьме книга иванова: Читать онлайн «Жизнь на грешной земле (сборник)», Анатолий Иванов – Литрес
Читать онлайн «Жизнь на грешной земле (сборник)», Анатолий Иванов – Литрес
© Иванов А.С., наследники, 2014
© ООО «Издательство «Вече», 2014
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2014
Сайт издательства www.veche.ru
Михаилу
Александровичу
Шолохову
1
Днем, едва холодное солнце покатилось вниз, на зареченских лугах и дальше, на убранных пашнях, начали ходить туманы, поднимаясь над заболоченными местами, низинками. К вечеру гнезда их густели, наливались холодом, разбухали все больше. И наконец беззвучно сомкнулись друг с другом. Мутная пелена над заречьем все тяжелела, ползла к реке, закрыла сперва противоположный берег, затем половину широкой, тихой, обессилевшей за знойное лето Оби, неотвратимо подступала все ближе к деревне, грозя залить ее, раздавить своей невесомой тяжестью.
– Врешь, брат Татьян, – сказал Павел Демидов, по обыкновению сидя у стены своей мазанки и глядя через реку на тускнеющие зареченские дали.
– Об чем ты это, пап? – спросил у Демидова восьмилетний приемный сын Гринька, заходя во двор. Посиневшими руками он держал облезлый школьный портфель. – Кто врет?
– Туман-то! – кивнул Демидов в сторону Оби. – Ишь шельма.
Гринька шмыгнул носом, потер под ним пальцем, подумал.
– А как он врет?
– Ну – грозит. Не чуешь?
Они еще помолчали. Гринька – маленький, в огромной отцовской фуражке, в новой суконной тужурке, купленной только нынче перед школой в сельмаге. Демидов – сухой, тощий, угловатый какой-то, нескладный – остро торчали выставленные далеко вперед его колени, из-под толстой телогрейки остро выдавались плечи. Лет ему было уже за шестьдесят, он получал пенсию, но стариком назвать его было нельзя. Лицо он, хоть и редко, брил, вот и сегодня побрился, и крепкие, совсем не дряблые щеки поблескивали в неярком свете угасающего дня.
– Чую, – сказал Гринька. – Чем густее туман к вечеру, тем утренник крепче будет. Ты всегда так говоришь.
– Это так. А еще что чуешь?
– Боле ничего.
– А ты замри. Замри и слушай. Ну, чего слышишь?
Гринька, старательно наморщив лоб, постоял без движения.
– Ничего. Пес какой-то лает.
– Балда. Сучка это лает. Бригадира Митрофана. Еще?
– Вроде на задах грузовик проехал. Девчонки где-то, кажись, пищат.
– Колхозного конюха Артамона дочка это повизгивает, Клавка-то.
– Их там много хохочет, девок-то, – уточнил Гринька.
– И Клавка там. Там она. А сейчас гармоней Леньки-тракториста запиликает. Дурак он, Ленька, гармонь у него дорогая, вся блестит, как в изморози, а играть не умеет. Так, будто лесину сырую пилит… Так-то он парень ничего, и чуб ладный.
Вскоре действительно донеслись тусклые, почти совсем задавленные расстоянием, нескладные звуки гармошки.
– Ну вот. А он – грозит, – опять кивнул за реку, в сторону надвигающегося тумана, Демидов.
– А что ему грозить? – все так же непонимающе спросил Гринька. – И кому? И как это он может грозить?
– Балбес! – глаза Демидова сердито блеснули.
– Пап, ты только в магазин к Марьке Макшеевой не ходи, – попросил Гринька, как просила всегда Надежда, неродная Гринькина сестра, вот уже два года работающая в Маршанихе на лесоустроительной станции. И так же, как сестра, прибавил: – Не пей ты, пап, эту проклятую водку.
– Сгинь, чтоб тя! – прикрикнул Демидов. – Сказано – тут посижу. Никуда не пойду.
Гринька ушел и, ужиная в одиночестве, думал, что отец, как всегда, беспременно пойдет в магазин, едва мигнет «волчье око» (так называл сам отец, а за ним и вся деревня, светящееся по вечерам низкое оконце в доме Марии Макшеевой, через которое она продавала водку «без сдачи», что у нее означало – четыре рубля бутылка). Пьяный отец был добрый, пожалуй, добрее, чем трезвый, часто приносил ему купленное через то же оконце: то дешевеньких конфет или пряников, то бутылку лимонада. И пока не проходил хмель, все крутился по комнатушке, оправдываясь, что выпил вот, убеждал его, Гриньку, никогда не пить, часто гладил по голове и иногда, кажется, плакал.
А кто ж я такой? Просто так – имярек.
Я, братцы-р-ребятцы, чудной человек…
Уж нет-нет да угомонится он, уляжется.
И все же Гриньке не хотелось, чтобы отец каждый вечер был пьян. Трезвого он любил его больше.
Прибирая со стола, Гринька думал: он, отец, чудной у него, эту правду он про себя поет. Три года назад он взял его из маршанихинского детдома со странным условием:
– Тебя Вовкой кличут? Отныне я тебя Гринькой звать буду.
– Я не хочу, – сказал Гринька, бывший тогда еще Вовкой.
– Это уж обязательно. Иначе, сынок, не выйдет у нас ничего. Не возьму я тебя, хоть ты малец вроде ничего, с гвоздем парень. Другого выберу.
И, помолчав, выкурив в молчании длинную самокрутку, старательно затоптав окурок в землю (они разговаривали в детдомовском саду), начал длинную, наполовину непонятную речь:
– Сам я, сынок, лесник, деревья, значит, сторожу, за лесом ухаживаю, зверюшек всяких оберегаю. Сторожка моя в лесу стоит… А лес какой у меня! Ого-го, брат! Вот лежу я в сторожке или иду по лесу – деревья шумят, шумят… Ты думаешь, они просто от ветра шумят? Не-ет, сынок. Они это со мной разговаривают: какая, значит, радость у них или какая беда… Или, скажем, кто прошел, проехал мимо – такой-то, мол, человек, или плохой, или хороший. Ну, понятно, хороший – так я иди себе. А коли плохой – нет, брат, шутишь, погоди-ка! Вот так – обо всем докладывают. Деревья, они, сынок, и не деревья вовсе, а живые люди. Это лесина спиленная – дерево, бревно, словом… А живем мы в сторожке с дочкой Надеждой. Она тоже у меня приемная. Я ведь бобылем все жил, жены у меня никогда не было. А почему? Это сынок, такой вопрос, под старость только и сумеешь разобраться, может. А может, по глупости. Ну да ладно… Вот и надумал я – присмотрю-ка с детдому я себе дочку. После войны много их было, детдомовцев, да… Больше, чем теперь. Ну и присмотрел… Понравилась одна, сопливая такая. Конопатая, как ты. Люблю отчего-то конопатых я.
И Гринька припомнил, что он вдруг воскликнул тогда:
– Почто же – нет! Ты правильно… Раз ты ее берешь в дети, так и она должна!
– Вот-вот, угадал я – с гвоздем ты! Да только, брат, должна-то должна, а человек-то по-человечьи и жить обязан. По весне зацвесть радостью, как поле росными цветами, все лето – рожать, а после и озимь посеять. Семена свои, значит, после себя оставить. Это я вот один – чудной человек… Да-а, хорошая она у меня, Надежда, дочка добрая выросла. Да только в Моршаниху вот теперь часто бегает – то в кино, то на танцы. А там, у лесовода одного, парень – Валентином звать. Парень, скажу тебе, тоже ничего, с гвоздем человек будет, да, считай… Чуешь, словом, чем пахнет?
– Девки – они такие! – опять вырвалось у Гриньки, тогдашнего Володьки. – А я тебя никогда не брошу.
– Ага! Согласный, значит?
– Что ж тут хорошего, в детдоме-то? Только уж Вовкой я был, Вовкой пускай в останусь.
– Ну, это невозможно. Никак, сынок, невозможно.
– Да почему?
Его будущий отец тогда опять помолчал, выкурил еще одну самокрутку.
– Надька-то замуж выйдет, уйдет к мужу, понятно. К Валентину ли, к другому ли кому… Девка выросла, говорю, что надо – красивая, гладкая, в бедрах сильная. Глаза у ней, Гринька, – ишь какое хорошее имя-то, сынок! – глаза у ней светлые, лучистые, блеснут – зажмуришься. Да что ж, – вздохнул он, – я свое исполнил, вырастил ее. Пущай она теперь свое исполнит. На земле должно быть как можно больше людей со светлыми глазами. Уйдет, а я опять один останусь. Один? Ан нет.
…Гринька прибрал со стола, накрыл блюдечком крынку, из которой наливал молоко. За окнами давно стояла плотная темень, такая плотная, будто стекла кто-то заклеил черной бумагой. Отца все не было.
Вздохнув, мальчишка разобрал свою постель, щелкнул выключателем и залез под одеяло, продолжая вспоминать недалекое прошлое. Ему жалко, очень жалко было расставаться тогда с прежним своим именем, но чем-то понравился ему этот пожилой человек, а несколько раз сказанное им непривычное слово «сынок» выжимало слезинки.
– А зайцев… их тоже ты оберегаешь? – спросил он тогда, опуская стриженую голову, чтобы спрятать глаза.
– Зайчишек-то? А как же. Самый беззащитный народ. Их вокруг сторожки моей прыгает, как воробьев вокруг весенней лужи.
– Ладно, я согласный.
Он-то был согласный, но потом вышли большие осложнения, его долго не отдавали в сыновья этому человеку.
– Возраст, – говорил директор детдома, – у вас преклонный, товарищ Демидов.
– Что возраст? Я крепкий, на лесном духу настоянный, еще двадцать лет, как заяц, проскакаю! – доказывал его приемный отец тогда. – А коли что – дочерь Надежда его довырастит. Я вам приведу ее, поглядите, какова деваха.
И он привел ее. Она, высокая, решительная, и вправду с какими-то удивительно добрыми и лучистыми глазами, тоже что-то доказывала директору, потом несколько раз ходила, выхлопатывая разрешение, в различные районные организации. И выхлопотала.
В лесной сторожке Гринька прожил с отцом и Надеждой всего два года. Что и говорить – там было хорошо. Вот только зайцы вокруг дома не прыгали и вообще близко не подходили к жилью – боялись, видимо, собачьего духа, зато поблизости текла небольшая прозрачная речка, в которой они с сестрой ловили удочками жирных усатых пескарей, а по берегам собирали ежевику и смородину.
Надежда была озорница, беспрерывно хохотала, оглашая весь дом, весь лес звонким своим голосом, глаза ее, когда она смеялась, лучились еще больше. Только к вечеру они, по обыкновению, притухали. Сперва Гринька не понимал, в чем дело, а потом стал догадываться – беспокоится Надежда об отце.
И верно, отца вечерами долго не было, и довольно часто приходил он пьяный. Он никогда не шумел, не ругался и, если выпил очень много, сразу ложился спать. А иногда до света мерил шагами просторную кухню и мурлыкал свою песню.
Один раз Гринька слышал, как Надежда, плача, говорила ему:
– Не пей ты, папа, эту проклятую водку. Ну отучись. Ведь сын у тебя теперь малолеток, его на ноги ставить надо.
– Поставим, Надежда, поставим… Я пью, да разум не теряю.
– Как же! Прошлой зимой не замерз чуть. Кабы я не отыскала тебя в сугробе…
– Это было, доченька… Дурак я. Растревожил меня тогда Денис Макшеев, Марькин муж, сдохнуть бы ему! Да это раз только и было. А так – в контроле я завсегда.
– Да отчего ты пьешь ее, проклятую?
– Так, приучился… Жизнюха-вилюха, не жил бы, да надо.
– В который раз ты про этого Дениса Макшеева… Что у тебя с ним произошло? Что не поделили?
И тут Гринька почувствовал, как отец посуровел, рассердился, чего с ним никогда не бывало:
– Замолчь! Чего пытаешь? Ум покуда короток, а туда же…
Надежда всхлипнула, и отец тотчас обмяк, начал виниться:
– Доченька… Дурак я, знаю… Я подберу себя. Брошу пить. Вот на пенсию скоро выйду… Гриньке в школу как раз. Да, переедем в Дубровино, купим хатку какую-нибудь. И брошу. Какая в ней радость?
И вот уж больше года живут они в деревне. Надежда вышла замуж за своего Валентина, отец теперь не работает, получает пенсию. А пить так и не бросил…
Гринькины глаза слипались, сон заволакивал сознание. Засыпая, он опять подумал, что отец его непонятный и чудной. Туман у него Татьян, дождь он называет Дементием, вьюгу – Акулиной, а пасмурный день – Митрофаном. «Туман – Татьян – понятно, похоже вроде. Дождь – Дементий – тоже на одну букву. А почему вьюга – Акулина? Или крепкий мороз – Филарет? Ага, кажись, идет…»
Проснуться Гринька уже не мог. Откуда-то из другого мира, далекого и нереального, донеслось только до Гриньки знакомое:
А кто ж я такой? Просто так – имярек…
2
Уже несколько дней шел то дождь, то снег, землю расхлябило, люди с трудом выдергивали ноги из клейкой дорожной грязи. Небо было серым, низким и промозглым, мир сузился, перемокшие дома, казалось, съежились и потихоньку оседали вниз, в разжиженную землю. И еще казалось: небо над деревней никогда не распахнется больше, сроду не появится на нем солнце.
Тусклый короткий день был просто длинным сумеречным вечером.
Павел Демидов с толстой палкой в руке вышел за калитку, когда сплошная чернильная темнота залила всю улицу. Кое-где светились окна, бросая желтоватые пятна на дорожную грязь, отчего грязь эта жирно лоснилась.
Перед домом напротив росли густые деревья, свет из окон этого дома не доставал до улицы, запутывался где-то в голых ветках.
В конце улицы, как всегда, горело «волчье око». Демидов помедлил, вздохнул и пошел на его красноватый огонек.
Оконце, через форточку которого Мария Макшеева принимала от ночных покупателей деньги и подавала бутылки, было задернуто занавеской. Демидов постучал в стекло. За красноватой тряпкой качнулась тень, занавеска поползла в сторону, и Павел увидел за стеклом не Марию Макшееву, а усатое, жирное, ненавистное лицо ее мужа, Дениса.
– Сколько? – равнодушно спросил Денис, открыв форточку, не узнавая пока Демидова.
– Одной досыта будет… с твоих-то рук.
Денисовы рыжие брови чуть переломились, он поближе припрянул к стеклу, будто хотел проверить: не ослышался ли, тот ли за окном человек, которому принадлежит голос?
– Давай деньги.
Когда он говорил – тускло поблескивали от электрического света два его вставных металлических зуба.
Протянув с пятерки полную сдачу – Демидов был, наверное, единственным, кому Макшеевы продавали водку по ее настоящей цене, – Денис хотел захлопнуть форточку, но Демидов сунул в створку грязный конец палки.
– Чего, чего еще?
– Не отравленная? Ты ведь грозил когда-то…
– Жри без опаски. Не сдохнешь.
– Марька-то где сама?
– Проваливай! Будет тут пьянчужка всякий… Убери, говорю, палку!
– Жена где, спрашиваю, твоя?
– А на свидание к тебе побегла. А ты тут вот… – В голосе Макшеева была едкая насмешка. – Мне что, за участковым сбегать?
– Это уж сама Марька сделает, когда я, Денисий, придавлю тебя где-нибудь, как таракана сапогом.
Усы у Макшеева от бешенства задергались. Но бешенство его было бессильное, он сам это чувствовал. И ничего не говорил, только багровел все больше и больше.
– Придавлю и разотру, чтоб и праха от тебя на земле не осталось.
По-прежнему молчал Денис, стоял, уронив, как плети, обе руки. Лицо его теперь стало бледнеть, словно какой-то насос начал откачивать с лица всю кровь. А Демидов, понимая состояние Макшеева, безжалостно продолжал:
– Да только что мне участковый? Я жизнь свою использовал, так и так помирать скоро. Но сперва я тебя на тот свет спроважу. Да ты и сам, должно, чуешь, что твоя голова все ниже и ниже к плахе клонится. Чуешь али нет?
Макшеев лишь усмехнулся.
– Врешь, чуешь. Все живое это чует. Даже курица, когда ее ловят в курятнике, чтобы лапшу сварить.
– Не пугай. Пуганный я тобой.
– И правильно – бойся, – как бы не слыша его слов, продолжал Демидов, раскрывая форточку чуть пошире. – Я это давно бы сделал, да поджидал, покуда дети ваши подрастут. Малых не решился сиротить. А теперь что ж – обои твои дети обженились в городе, слыхал, на собственные ноги встали… А там пусть приходит за мной хоть сотня участковых. Тюрьма мне больше без надобности, на старости-то. Так что живым они меня не найдут. Гриньку Надежда к себе возьмет.
Демидов вынул палку из форточки, наклонился поближе к оконцу и сказал Макшееву, как говорят что-нибудь хорошее близкому другу:
– Конечно, не шибко удачливо ты, Денисий, судьбой своей распорядился.
Макшеев рывком захлопнул форточку, задернул занавеску. Но по тени Демидов видел, что он не отошел от окошка, стоял недвижимо на прежнем месте. Усмехнувшись, Павел покачал на ладони холодную тяжелую бутылку и вдруг, размахнувшись, швырнул ее в бревенчатую стену дома. Бутылка раскололась звонко, но осколки просыпались почему-то беззвучно. Тень за занавеской вздрогнула, будто бутылка попала не в стену, а в самого Дениса, и окошко потухло.
Когда Павел Демидов шел к дому Макшеева, сеял редкий, унылый дождичек, небо, видно, иссякало, выцеживало из себя последки. И вот теперь действительно сверху уже не капало, дул только влажный и тяжелый ветер, бессильный высушить крыши, голые мокрые ветки деревьев, суконную тужурку Демидова.
Павел шагал не к своей мазанке, а так, куда-то, по какому-то переулку, неизвестно зачем. Полчаса назад ему действительно сильно хотелось выпить, сейчас ничего не хотелось.
Многолетняя жизнь в лесу обострила его слух, приспособила его глаза хорошо видеть в темноте. И сейчас он услышал – кто-то хлопает по грязи навстречу ему. А подняв голову, сразу различил, что это Мария Макшеева.
Мария, может, не узнала его, а может, не захотела узнавать – прошла было мимо. Он окликнул ее именем, каким звал в юности, каким звал иногда и теперь:
– Марька…
Она оглянулась, затем пошла еще быстрее, но, сделав несколько шагов, остановилась:
– Ну – что, что?
– Да так я… – произнес Демидов. – Что мне с тобой?
– Гляди-ка, трезвый. – Глаза Марии во мраке чуть поблескивали, и Павел знал, что она глядит на него, как всегда, холодно и враждебно. – Когда ты от водки этой сгоришь только!
– Вот как Денисия твоего прижулькну где-нибудь.
– Зверь ты, зверь! Чем он тебе дорогу перешел? Что ты над ним висишь всю жизнь, как… Чем он-то виноват перед тобой? Это я пускай виновата, коли выбрала его, а не тебя. И хорошо, что не тебя! Ты ведь пьянчужка, бирюк лесной. Хватила бы я с тобой горюшка!.. – И Мария заплакала.
– Врешь ты, – сказал ей Демидов с тихим вздохом. – Все врешь.
– Я тебя по-всякому просила – оставь ты нас в покое. У меня семья, дети, я… Что ж я с собой могла поделать тогда… коли не тебя, а его полюбила.
– Врешь, – повторил Денис. – За меня б вышла, коли б не посадили меня перед войной.
– Никогда! – воскликнула женщина.
– Ветру у тебя в голове много было, это верно, – как-то грустновато произнес Демидов. – Ладно, может, и не за меня. А от Денисия-то ушла даже бы и сейчас, будь твоя воля. Да нету. Запутал он тебя в грязных Магазинных делах, завязил сперва в них, как муху в паутине… А теперь тюрьмой пугает. Вон полушалок на тебе и тот ворованный.
– Не трожь ты! – Мария отступила, ударила его по протянутой руке, будто боялась, что он сорвет с ее головы полушалок.
– Водку и ту заставил продавать ночами. С меня только и берете настоящую цену. Куда он деньги-то складывает?
– Как я ненавижу тебя, паразита! – прохрипела Мария, отступая, будто изготавливаясь к прыжку.
– И это неправда, – произнес он с каким-то укором.
Мария зарыдала тяжко, уткнула лицо в концы полушалка. Он терпеливо ждал, пока она выплачется.
– Нет, это правда, – сказала она, вытирая глаза. – Я тебя возненавидела по правде с того дня, когда ты меня там… в лесу в кровь исхлестал ружейным ремнем. И до смерти за это ненавидеть буду.
– Не ошибись, гляди, глупая ты баба, – произнес Демидов.
– Ишь ты, как себя ставишь! Поглядите-ка на него! Еще противней ты мне после таких слов!
И она быстро пошла прочь, разбрызгивая резиновыми сапогами грязь. Павел стоял, опершись на палку, глядел ей вслед, будто ожидая, что она вернется.
И она вернулась. Она остановилась сперва, потом резко повернулась, торопливо подбежала к Демидову:
– Вот глупая я… ты произнес. А?
– Я это сказал.
– А почему?
– А ни бабы, ни человека из тебя не выросло. А могло бы и случиться.
В соседнем доме загорелось окно, свет из него упал прямо на Павла, а Мария осталась отрезанная в темноте. Но Демидов увидел ее запрокинутое к нему лицо, действительно холодное и враждебное.
И все равно она была красивая, Мария. Она была на четырнадцать лет моложе Павла, ей подбиралось под пятьдесят, но время словно не трогало ее. Все такие же гладкие щеки с румянцем («И это не ветер нахлестал», – отметил Демидов), свежие еще губы, которыми она когда-то целовала его жарко и ненасытно, такие же густые, без единой сединки волосы. Лишь вокруг глаз стали пробиваться морщинки, да и то едва-едва.
– Оставь ты нас с Денисом в покое, Пашенька! – умоляюще заговорила вдруг она. – Мы старики уж, жизнь сызнова не начнешь… Уедь куда-нибудь, али мы с Денисом уедем, а ты за нами не тащись следом, дай нам пожить спокойно под старость хоть, не преследуй боле. Ты ригу колхозную поджег, в тюрьму угодил – и пошла твоя жизнь наперемол. А Денис при чем?
– Ты?! – вскрикнул он и тяжко задышал. – Денис, значит, ни при чем? Он ни при чем? Н-ну, отвечай?!
Он схватил ее за плечи и сильно затряс.
– Господи, в уме ли ты?! Я закричу, Павел!
Он застонал, отшвырнул ее от себя чуть не в грязь и быстро пошел, почти побежал…
объяснение концовки и чем фильм отличается от книги Алексея Иванова
6 октября в прокат вышла историческая драма с элементами фэнтези «Сердце пармы» – экранизация одноименного романа Алексея Иванова. В нашей рецензии мы без спойлеров рассказывали, чем впечатляет и разочаровывает фильм. Теперь же разберем концовку – и заодно сравним ее с книжным финалом.
В тексте есть спойлеры к фильму «Сердце пармы» и роману Алексея Иванова.
Что задумал Иван III
Кадр из фильма «Сердце пармы» (2022)
По сюжету фильма «Сердце пармы» пермский князь Михаил (Александр Кузнецов) объединяет воинов своих земель в битве с московитами. Войско Михана терпит поражение, и он оказывается в плену. Великий князь Московский Иван III Васильевич (Федор Бондарчук) сообщает Михану, что хочет объединить все русские земли и создать единое государство. Иван III обещает сохранить Михану жизнь и вернуть его домой в Великую Пермь, в Чердынь, если тот согласится подчиниться государю.
Михан соглашается на условия Ивана III, поскольку желает лучшей жизни своему народу. Иван III наверняка не хотел казнить Михана: князь доказал, что за ним готовы пойти все народы Перми – как христиане, так и язычники. Ивану III проще присоединить Пермь во главе именно с Миханом, и поэтому московский князь честно рассказал ему о своем намерении объединить народы.
Почему Матвей не обрадовался встрече с отцом
Кадр из фильма «Сердце пармы» (2022)
Освободившись из плена, Михаил встретился со своими повзрослевшими детьми Матвеем и Анной. Подросток Матвей к тому моменту уже вошел в чердынскую дружину. Воевода Федор Пестрый (Виталий Кищенко) предлагает Михану продолжить княжить, но тот отказывается, считая себя «князем без княжества». Михан уверен, что Матвей как его прямой наследник справится с делами Перми и без него.
После встречи с отцом Матвей был чем-то встревожен. Скорее всего, парень переживает, что его отец проиграл в битве с Москвой и прекратил бороться за свои земли. В книге Матвей даже возненавидел отца за это. В силу юношеского максимализма он посчитал Михана трусом и слабаком. Однако в итоге Матвей осознал, насколько тяжелое испытание выпало отцу, и попросил его вернуться к княжению. В фильме Матвей и Анна просто воссоединяются с отцом и предлагают ему помочь вспахать поле.
Что означает метафора вспаханного и засеянного поля битвы
Кадр из фильма «Сердце пармы» (2022)
После разговора с воеводой и отказа править Пермью Михаил возвращается в родную Чердынь. Первым делом он идет на поле, где произошла битва с московитами, и решает засеять его, видимо, пшеницей. Таким образом он как бы «стирает с лица земли» следы кровопролитной войны, начинает новую главу жизни, своей и своего края, и вместе с тем совершает полезный для своей земли поступок – делает ее плодородной. Как объясняет в книге «Сердце пармы» Алексей Иванов, Михан понял, что за годы правления ничего не сделал для пермского края.
Сначала Михан трудится в одиночку, затем к нему присоединяются его дети и жители Перми – как доказательство тому, что народ все еще уважает князя и доверяет ему. Если у фильма «Сердце пармы» будет продолжение, в нем Михан наверняка вновь станет князем Перми. Герой сам сказал, что не откажется от титула, который был дарован ему Богом.
В книге «Сердце пармы» сюжетная линия Михана-земледельца масштабнее. Герой поселяется в доме крестьянина Нифонта. Михан и храмодел Васька Калина (Владимир Свирский) помогают Нифонту растить хлеб на его земле – там это не поле боя. Пермяки просят Нифонта не тревожить почву, чтобы не освободить ящера, который якобы заключен под землей. Завершив тяжелую работу с урожаем, Михан решает вернуться к княжеским делам.
Почему Тичерть вернулась к семье
Кадр из фильма «Сердце пармы» (2022)
Тичерть (Елена Ербакова) в детстве прикоснулась к языческой святыне Золотой бабе, поэтому и стала ламией – жрицей языческой богини Сорни-Най. При этом Тиче оставалась обычной женщиной, которая любит своих мужа Михаила и детей. В какой-то момент Тиче сбегает от супруга с вогульским князем Асыкой (Валентин Цзин), из-за которого погибли ее с Миханом отцы. В одной сцене Асыка говорит, что Тичерть-женщина может быть с Миханом, а Тичерть-ламия – с ним.
В финале картины Тиче вернулась к мужу и детям. Похоже, Тичерть-женщина одержала победу над Тичертью-ламией, на что намекнула сцена с горящей Золотой бабой. Асыка принял тот факт, что Тиче и Михан хотят быть вместе.
Почему Калина жив-здоров
Кадр из фильма «Сердце пармы» (2022)
Рассказчиком в фильме «Сердце пармы» выступает Калина. Герой открывает повествование историей о том, как он умер в первый раз. В начале фильма, когда ушкуйники – новгородские пираты – забрали Золотую бабу, Калина во время потасовки с ламией ударился головой и вроде умер. Однако потом он вернулся и даже принял участие в битве с московитами – которую тоже чудом пережил.
В фильме «Сердце пармы» намекнули, что Калина бессмертен. В книге «Сердце пармы» он это подтверждает. Как и Асыка, Калина стал хумляльтом – существом, которое не умрет, пока не достигнет своей цели. Проклят Калина был в детстве. Он спас жизнь Стефану Пермскому, который должен был захватить Золотую бабу. Стефан решил отказаться от своей миссии и передать обет мальчишке. И Калина – неопытный и совсем юный – по глупости забрал цель Стефана себе. Цель Калины в книге, которая не дает ему умереть, – «одолеть» ту самую Золотую бабу, а Асыки – вернуть малую княжескую тамгу для своих потомков и убить Михаила.
Куда ушел Иона
Кадр из фильма «Сердце пармы» (2022)
Епископ Иона (Евгений Миронов) не одобрил брак Михаила с язычницей Тичертью. Иона разочаровался в пермяках, когда некоторые из них убили крещеных младенцев. И тогда Иона ушел в неизвестном направлении. Скорее всего, Иона отправился распространять православную веру по пермским землям.
В книге Алексея Иванова Иона проделывает огромный путь, чтобы «очистить» грешные земли. Он заглядывает в разные деревни и крестит младенцев, обрекая их на смерть. Затем Иона – совсем обезумев – бросается в огонь, чтобы уничтожить языческого идола.
Кадр из фильма «Сердце пармы» (2022)
Фильм «Сердце пармы» во многих моментах отличается от книги Алексея Иванова. Например, в экранизации не касаются истории брата Михаила – Василия. В романе в плен московитов Михаил попал не один – и он видел, как казнили его товарищей. В фильме Тичерть обратилась в ламию после того, как прикоснулась к Золотой бабе, а в книге ее превратила в колдунью Айчель (Роза Хайруллина) – няня Михана. Алексей Иванов также в романе раскрывает отношения Михана и Матвея, который какое-то время презирал отца. И заканчивается фильм «Сердце пармы» совсем не так, как роман.
В конце фильма «Сердце пармы» Михаил вспахивает поле вместе со своими детьми и жителями Перми. Тичерть воссоединяется с родными, и получается такой семейный счастливый конец. В книге же история Михана-земледельца другая – это мы разобрали выше, – и затем герой возвращается к княжеским делам. После пережитых испытаний Михан становится более сильным лидером. И вскоре ему приходится вновь вступить в бой с войском старого врага Асыки.
В книге Тичерть тоже некоторое время живет с Асыкой, и злодей по ее примеру начинает называть Михаила Миханом. Тиче возвращается к Михану, однако отношения у них не налаживаются. Героиня рожает третьего ребенка – малыш от сотника Вольги, но Михан принимает его. Во время атаки Асыки на Чердынь Тиче с маленьким ребенком укрывается вместе с монахами в монастыре. Враги в какой-то момент поджигают строение, и Тиче умирает в огне с младенцем на руках. Образ погибающей героини Алексей Иванов в книге сравнивает с Золотой бабой. В фильме сцену с пылающей Золотой бабой можно посчитать за отсылку к сцене смерти Тиче из романа.
Кадр из фильма «Сердце пармы» (2022)
Матвей в книге должен был помочь Михаилу в битве с Асыкой – привести в Чердынь спасительное войско. Однако сын Асыки предлагает Матвею не торопиться помогать отцу – прибыть в Чердынь чуть позже, чтобы Асыка убил Михана, выполнил свою цель как хумляльт и умер. А после смерти Михана и Асыки власть перейдет к ним – их сыновьям. Матвей с воинами прибывает в Чердынь довольно поздно, но он все же успевает, не бросает отца и не дает ему умереть на поле боя. Возможно, Матвей и впрямь медлил, тем не менее он вернулся вовремя, или же быстро отказался от заговора.
По сюжету романа «Сердце пармы» Михану удается разгромить войско Асыки, но злодей после боя приходит к князю с намерением убить его. Михан дает Асыке возможность выстрелить из лука – самоуверенный князь думает, что тот промахнется. Однако Асыка попадает точно в цель.
Возможно, финал фильма «Сердце пармы» авторы задумывали как намек на продолжение. Хотя в конце дали понять, что конфликтов в семье Михана – с заговором Матвея и сына Асыки, а также интрижкой Тиче и Вольги – не будет. Если у создателей есть в планах продолжение «Сердца пармы», то многие истории из книги могут перенести на экран.
Узник
ВОСПОМИНАНИЯ ВЛАДИМИРА ПЕРЕВЕРЗИНА Узник: семь лет за решеткой в путинской России рассказывает правдивую историю о том, как Кремль разорвал на части жизнь одного человека. То Переверзин был старшим менеджером, наслаждаясь хорошей жизнью, то уже погрузился в мир печально известных российских тюрем и колоний — в том числе того самого исправительного лагеря, где сейчас отбывает срок политзаключенный Алексей Навальный. Его преступление заключалось в отказе от дачи ложных показаний против владельца ЮКОСа Михаила Ходорковского; за этот грех он был приговорен к длительному и жестокому заключению. Поскольку Россия принимает новые законы , чтобы наказать людей за распространение информации о ее войне против Украины, поразительные мемуары Переверзина актуальны как никогда. Ниже приведены выдержки из мемуаров, которые были опубликованы в русской версии в 2013 году.0015 ХАРАКИРИ Это была вечерняя перекличка. Унылый зимний день, шел мокрый снег. В ожидании звонка заключенные спокойно ходили по дворику. Как только звонил звонок, заключенные выстраивались в очередь, и начиналась проверка. Я тихо ходил среди заключенных и делал вид, что слежу за их разговором. На самом деле я не слышал, что они говорили; Я потерялся в собственных мыслях. Под моей застегнутой курткой была голая плоть. Я расстегнул свою униформу, чтобы она не мешала плану. Холодный ветер щипал мою кожу. В правой руке между пальцами я держал лезвие бритвы. У меня был еще один в нагрудном кармане, на всякий случай. Раздался звонок. У каждого заключенного было свое место в ряду. Мы встали в очередь и стали ждать. Мое сердце бешено колотилось, я едва могла дышать. «Иванов!» — закричал офицер. — Петр Николаевич, — ответил арестант и шагнул вперед. Слышал фамилии: Николаев, Лизочкин, Панин. Следующим будет мое имя. «Переверзин», до меня дошло. — Владимир Иванович, — крикнул я, шагая вперед и считая шаги. Раз, два — повернувшись спиной к дежурному заключенному, я отошел от очереди, расстегнув куртку. Три, четыре — я с изумлением уставился на свой голый живот и клинок в правой руке. Пять, шесть — лезвие скользнуло мне в живот, как нож сквозь масло. Первый надрез был самым сложным — он не вошел достаточно глубоко — но и самым важным. После этого вас захлестывает волна адреналина и, онемев от боли, вы впадаете в исступление. Мой план состоял в том, чтобы вспороть себе живот, вывалив кишки со словами: «Значит, тебе нужна была моя кровь? Вот, ублюдки, наслаждайтесь!» Тогда мне казалось, что я наблюдаю все это извне от себя — откуда-то сверху и сбоку. Ошарашенные лица зэков-санитаров, их застывшие в крике рты… Они все ринулись ко мне, окружили меня, налетели со всех сторон. У меня не было сил — да, может быть, и желания — сопротивляться, и я только слабым голосом прохрипел: «Свободу политзаключенным!» Мои травмы были недостаточно серьезными, и все осталось по-прежнему. Мои внутренности были такими же, как и мое положение в лагере. Правда, меня перевели в другую часть: часть № 11, с лучшими условиями. На память о том богатом событиями дне у меня остались шрамы на животе. СЛАДКИЙ АРОМАТ ВАНИЛИ Автозак был битком набит осужденными, направлявшимися в колонию общего режима. Мы ехали в город Покров. Настроение шуток, смеха и веселья царило в грузовике, который, казалось, вот-вот может рухнуть. Горький опыт научил меня не строить планов и не питать иллюзий. Ходили слухи, что это был «черный» лагерь, контролируемый уголовниками, и дела там шли непринужденно. Хотя всегда можно было получить жесткий прием. Было непонятно, чего ожидать. Я путешествовал налегке, неся только одну сумку. После всех приключений и грабежей количество моих вещей резко сократилось. Все работники лагеря соберутся встречать вновь прибывших. Дверца фургона для заключенных открывалась, и вы выпрыгивали навстречу шеренге охранников. Без всяких криков, в мгновение ока ты понял, что должен пробежать мимо них. Чем быстрее вы бежали по линии, тем меньше ударов вы получали. Я получил три довольно неприятных удара резиновой дубинкой. На моем позвоночнике и боках. Нам повезло: это был нежный прием. Нас повели в карцер, где началась процедура поступления. Мужчин по одному уводили на обыск. Пройдя сотни поисков, я не увидел в этом излишеств. Это был обычный обыск, что уже было хорошим знаком. Нас повели через всю территорию лагеря к карантинным баракам. Из разных лагерных зон на нас устремились тысячи любопытных глаз, пытаясь разглядеть друзей или мужчин из дома. Унылое карантинное помещение встретило нас холодным сквозняком и комарами. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это были за шишки на моем лице: укусы комаров. На открытом воздухе мы столкнулись с поздней январской погодой. Ночью, пытаясь заглушить храп соседей, я вставила беруши и перестала слышать неумолимое жужжание зимних кровососов. Этот лагерь был окружен болотами, и комары были серьезным бедствием. Они были повсюду, бродили по полузатопленным подвалам, подсобным помещениям и промзоне. Не делая различия между разными чинами людей, не говоря уже об их мундирах, комары непрестанно нападали на их источники питания, обращаясь с персоналом и арестантами как с равными. Но когда ветер дул с запада, колония наполнялась ароматом ванили и шоколада. В ста метрах от лагеря находилась фабрика по производству шоколада Alpen Gold. Хаос и разруха царили в колонии; работы практически не было, и осужденные были предоставлены сами себе. Лагерь считался «черным» и жил по воровскому кодексу. За местом присматривал настоящий криминальный авторитет. В каждой казарме был свой начальник. Потом были бесконечные начальники промзоны, медсанчасти, заключенного котенка, карантинного барака, все следили за тем, чтобы заключенные соблюдали кодекс. Обстановка устраивала всех: в лагере сохранялось сравнительное спокойствие и порядок. Сотрудники колонии могли ничего не делать, а только приходить на работу и прикарманивать взяточников за раздачу похвал и условно-досрочное освобождение. Заключенные были избавлены от выполнения идиотских исправительных заданий и могли спокойно отбывать наказание. В тот момент, когда мы вошли в карантинную казарму, мы написали записку, в которой перечисляем, кто мы, откуда, в каких частях служили. Я работал в столовой и так и сказал в записке. По местным правилам, это делало меня одной из свиней, развратником, крысой. Ни один уважающий себя каторжник не мог делить со мной стол. Находясь в карантине, я стал прокаженным. Всего час назад, в присутствии этих малограмотных ребят, подслушивая их разговоры, я с ужасом удивлялся, как я могу выносить и терпеть их общество. И все же теперь это они отвергли меня, хотя я пострадал от рук свиней гораздо больше, чем все они вместе взятые. Я был ошеломлен. Беспокойство и тоска поглотили меня. Я перестал есть, начал морить себя голодом. «Не пойми меня неправильно, Володя, — сказал мне один парень. «Мы ничего не имеем против вас. Но нас огорчит, если мы нарушим правила и сядем с тобой за стол». Через некоторое время все изменилось, и у меня завязались прекрасные отношения как с начальством, так и с заключенными. Тюремная жизнь полна тонкостей, и зачастую у вас гораздо больше шансов восстановить справедливость в криминальном мире, чем в обычном. Возможно, вас не удивит, что 70 процентов россиян не верят ни правоохранительным органам, ни судам. Мы были на карантине девять дней, после чего нас вызвали в главный офис для распределения по работе. Я вошел последним и представился, назвав свою фамилию. В комнате сидели двое мужчин: оперуполномоченный управления УФСИН по Владимирской области капитан Фомин и лагерный политработник. Они уже знали, кто я такой, и ждали меня. – Ну что, Переверзин, будешь на нас жаловаться? — спросил агент. «Пока придраться было не к чему. Но если вы будете со мной связываться, я подам жалобу, — поравнялся я с ними. Они страдали от нехватки кадров, и политрук вдруг предложил мне работать в школе. Он направил меня в Третий блок, «красный» блок для заключенных, которые сотрудничали. После событий во Владимирском лагере я приобрел звёздную репутацию возмутителя спокойствия и жалобщиков, и милиция боялась со мной связываться. Официально работу мне не дали, так как тогда пришлось бы давать регулярные благодарности, что им было строго запрещено делать. Однако они были свободны в том, чтобы обрушить на меня кучу посягательств. Они могли отправить меня в карцер сколько угодно, или вынести официальные санкции или предупреждения. Но никаких похвал мне! Кто-то быстро удалил из моего дела ошибочно выданную благодарность за мое участие в комедийном конкурсе, где я был и режиссером, и актером, играя сразу несколько ролей. Однажды майор, заведовавший отделом образования (человек настолько серенький и беззубый, что почти не замечаешь его отсутствия — вернее, его присутствия) спросил меня: «Как у вас отношения с президентом?» Я задохнулся от неожиданности и, медленно выговаривая каждый слог, нейтрально заявил: «Между мной и президентом все в порядке». Майор не выдержал и поделился со мной государственной тайной. «Нам позвонили из Москвы и предупредили, что выпуск Переверзина в общество будет нежелательным». Я мог ясно представить это в своей голове. Замначальника какого-то отдела Администрации Президента вызывает в забытый богом лагерь в городе Покров. Местный начальник, услышав слова «Администрация президента», вытягивается по стойке смирно и отдает честь неизвестному звонившему, ожидая распоряжений. Он осыпает звонящего почестями, хотя в этом месте честь давно исчезла из поля зрения. Дни шли, набирая темп и сливаясь в недели и месяцы, приближая мою свободу. Вместо того, чтобы сидеть в части, я стал заезжать в школу, где познакомился с директором — Надеждой Гафаровой, прирожденным педагогом. Иногда я поражался терпению и мудрости, с которыми она передавала знания своим взрослым ученикам, которые не всегда были самыми благодарными людьми. Школа — слишком громкое слово для этого. Холодный неотапливаемый класс на долгое время стал и моим убежищем. Я организовал клуб английского языка. К моему удивлению, люди пришли со всех уголков колонии. Я был завален мужчинами, надеющимися выучить английский язык. Мне дали учебники и аудиокурсы. Мужчин разбили на несколько групп, и я начал. Новости еще не дошли до заместителя начальника службы безопасности. История с клубом английского языка прошла мимо него, и когда он узнал, что происходит прямо у него под носом, то пришел в ярость. «У нас не может быть врагов среди людей, преподающих английский язык!» — возмутился он. — Он перетянет их всех на свою сторону. В Мелехово я был «врагом государства», поэтому спокойно отнесся к известию, что теперь я «враг народа». Мне пришлось лично встретиться с заместителем начальника охраны капитаном Степуриным, что привело к заключению какой-то сделки. Наш договор позволял мне спокойно и мирно отсидеть оставшийся срок, не предъявляя претензий к начальству, взамен которого оно оставит меня в покое, позволит жить дальше и учить заключенных английскому языку. Мне оставалось около двух лет до отбытия приговора, и я принял эти условия. Поняв, что у меня нет шансов на условно-досрочное освобождение, я решил максимально использовать оставшееся время: привести себя в форму. В локальной зоне нашей части под моим чутким руководством осужденные построили полигон. Турник, параллельные брусья, скамья, штанга, гантели — у нас было все необходимое для начала. Школа, спорт и книги занимали каждую свободную минуту. В исправительных колониях действует незыблемое правило: чем больше у осужденного свободы, тем хуже его кормят. В этом лагере нас кормили ужасно, а то, что давали в столовой, было совершенно несъедобно. Пришлось перейти на сухой паек. Овсяные хлопья, гречневые и рисовые хлопья, орехи и сухофрукты стали моим основным рационом. Я получал обычные посылки. Уорент-офицер Валентина, работавшая в комнате свиданий и раздававшая заключенным посылки, была добродушной, вежливой и болтливой. Она с любопытством изучала содержимое моих посылок. Я был удивлен, узнав от нее, что всякий раз, когда я забирал посылку, к ней немедленно приходили агенты, которые записывали содержимое, как она его описывала. Раз в месяц агенты писали на меня рапорт. В посылочной Валентину заменила ее коллега Люда, полная ее противоположность. Когда она увидела, что в моей посылке лежит книга, написанная на английском языке, Люда завыла, как сирена. «В нашей колонии… в нашей колонии мы разрешаем только русскую литературу!» Она говорила это, заикаясь от ярости, и торжественно отдавала изъятую книгу агентам. Джон Гришэм Невиновный месяц пролежал в кабинете агента, пока майор не вернул его мне. «Мы должны были проверить это, понимаете. Что, если бы оно содержало какое-то скрытое закодированное сообщение?» В лагере строгого режима в Мелехово, куда я регулярно получал подобные книги, ничего подобного не было. Действительно, это было странно слышать в колонии, где у каждого третьего заключенного был мобильный телефон. После книги Люда полностью переключилась на журналы Men’s Health и GQ , которые подверглись жесткой цензуре. Она безжалостно вырвала все страницы, где видела хоть намек на обнаженную женскую плоть. Рвение персонала в комнате для свиданий не знало границ. Проведя родственников, приехавших с длительным визитом, через унижающую достоинство процедуру обыска, бдительные женщины-прапорщики требовали от гинеколога и участкового терапевта справку о том, что они «не имели половых контактов с инфицированными». К тому времени, когда близкие перепрыгнули через все многочисленные препятствия и добрались до комнаты для свиданий, уже был вечер. Я решил оградить свою семью от этих издевательств и отказался от длительных свиданий в этом лагере. ШВЕЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ Это был мой первый рабочий день. Встали, позанимались, позавтракали и повели в промзону. Мы подошли к небольшой промплощадке, где располагались швейные мастерские внутри жилой зоны лагеря. Вас обыскивали при входе и снова при выходе. Начальник цеха, который с учетом моего образования был майором, сразу предложил мне ряд вариантов. Я мог бы очистить территорию; обрезать торчащие нитки с готовых изделий; присоединиться к Секции порядка и дисциплины, где я буду носить повязку SDIP на рукаве и следить за курением мужчин за строгое соблюдение расписания и отведенных мест; или сидеть за швейной машинкой. Недолго думая, я выбрал последний вариант. «Почему бы не попробовать свои силы в шитье?» Я сказал себе. — Можно хотя бы выучить навык, сидя взаперти в этой колонии. Стремясь освоиться, я начал свое обучение с заключенным из другого подразделения. Я знал многих из них по карантину, и многие из них знали меня по слухам. Мой инструктор спросил меня: «У тебя действительно есть миллион на личном счету? Это правда, что вас вызвал начальник лагеря и велел вернуть деньги? Я улыбнулась и сказала ему, что это чепуха. Саша посмотрел на меня с разочарованием и недоверием. Он был внутри за убийство. Москвич, он одно время играл в футбол и был запасным в резервной команде «Спартака». В этом месте он был звездой. Я впервые в жизни увидел швейную машинку и следил, как ястреб, за каждым движением Саши. Он поделился со мной хитростями торговли. Саша сделала одну часть шапки, пришив тесьму к туловищу. У него был производственный план и норма выпуска, а мне приходилось сидеть за его станком только во время перекуров. Быстро сообразив, я попросила другого заключенного дать мне возможность научиться шить на его машине. Он согласился на это. Так, бегая от одной машины к другой, я проникала в тайны шитья. В 12:00 был обед; в 15:00 работа остановилась. Ворота открылись, нас обыскали, потом мы гуськом пошли к своим частям. В четыре часа у нас был осмотр, после которого наступило свободное время. Можно было посидеть, почитать, попить чаю. Вы можете выйти в местную зону и немного потренироваться. И это было только то, что я начал делать. Одна мысль наполняла мой разум: «Не позволяйте своему времени пропадать зря, каждую свободную секунду, каждую минуту проводите продуктивно». К сожалению, у меня было мало свободного времени, и оно в основном было занято бессмысленными делами. После легкой разминки на спортивной площадке я протиснулся к сломанной раковине с шестью кранами, где с удовольствием помыл верхнюю половину. Потом ужин, еще час свободного времени, отбой. День пролетел как одно мгновение. Я плохо спал и продолжал просыпаться. Каждое утро я вставал, все еще сонный, и, как зомби, совершал те же движения, что и накануне. День после и день до этого были неразличимы, как галька на пляже. Я уже не мог вспомнить, что и когда происходило. Исключением были суббота и воскресенье, когда промзона была закрыта. Я начал тосковать по выходным. Время шло быстрее. Чтобы избежать суматохи у раковины, я встал на полчаса раньше и пошел умываться ледяной водой. В отделении не было горячей воды. Когда все остальные заключенные пошли умываться, я заправил свою постель. Я начал приспосабливаться к жизни в отряде. Я с удовольствием училась шить, что не ускользнуло от внимания присматривающей за мной администрации. Кто-то был недоволен тем, что у меня дела обстоят относительно хорошо. Меня перевели в другой район. Теперь я был упаковщиком кепок. Шили шапки в соседней мастерской — в огромном количестве и на любой вкус. Нас завалили арестантскими фуражками и завалили военными. У меня едва хватило времени, чтобы обрезать нити, почистить колпачки проволочной щеткой и сложить их в коробки, которые я сделал. Ленточный конвейер работал безостановочно. Облака пыли и синтепона висели в воздухе, не давая нам дышать. Шапки зажили своей жизнью, подползая ко мне со всех сторон. Мне стоило только броситься в туалет на несколько минут, как, когда я вернулся, обнаружил ужасающую гору шляп на столешнице. У меня не было ни минуты покоя, не говоря уже о должном перерыве. У этой новой работы было одно преимущество: смены пролетали незаметно. За первый месяц усердного труда я заработал 700 рублей. Выяснив у бригадира, каковы нормы выработки и квоты, я быстро сделал вывод, что лагерная администрация снимала деньги с заработка заключенных, оформляя выплаты премиями. Что-то щелкнуло в голове: статьи уголовного кодекса о мошенничестве и использовании рабского труда. «Боже мой, это они должны быть заперты, а не мы!» Я думал. Но эти люди честно и безвозмездно вознаграждали заключенных «воздухом». Вместо денег осуждённые получали благодарности, и по большому счёту были этим довольны. КОШКИ В колонии было огромное количество кошек. Их любили заключенные, разочаровавшиеся в человечестве. Некоторые из заключенных настолько привязались к своим маленьким товарищам, что, выйдя на свободу, взяли с собой на свободу любимых кошек. Для заключенных кошки иногда могли быть единственной любовью и последним утешением. Осужденные лелеяли и всячески баловали их. Кошки могли свободно передвигаться по лагерю, переходя из одной локальной зоны в другую, и, обильно питаясь заключенными, чувствовали себя намного лучше, чем мужчины. Я часто завидовал старому черному коту по кличке Брузер, который жил в нашей части. Буйзер лениво вытягивал руки во сне всякий раз, когда в казармы входили высшие чины. Ему не нужно было вставать и здороваться с каждым инспектором — сержантом или прапорщиком, постоянно слоняющимся по нашей казарме. Он мог делать все, что ему нравилось. У всех юнитов, у всех мастерских, у всех построек в колонии была своя гордость и радость, а иногда и не одна. Почти без исключения кошкам давали человеческие имена. Каждое утро вторника и четверга у дверей столовой заключенных встречал огромный красивый кот по имени Сеня. В эти дни на завтрак подавались яйца в соответствии с нормами питания, установленными НИИ ФСИН России. К явному удовольствию заключенных, которые отдавали ему последний свой паек, кот поглощал яйца, скорлупу и все такое, в огромных количествах. Несмотря на свои размеры и аппетит, Сеня был аутсайдером в кошачьей иерархии. В бесчисленных битвах за газон и из-за любви к нескольким дамским кошкам вокруг Сеня всегда медлил с места. Но признанным лидером был старый Буйзер из нашей части. Из главного офиса пришло первоочередное распоряжение: «Все кошки в колонии должны быть пересчитаны, перечислены и зарегистрированы». Был установлен срок в три дня. Очень жаль, если вы пропустили лодку. Любые кошки без регистрации будут уничтожены. — Как хорошо, что их не расстреляют, — язвительно сказал я. Хотя, как оказалось, незарегистрированных кошек ждала еще более страшная участь. Их собрал в большой мешок и выгнал с территории тюремщик в воинском звании офицера. История умалчивает о том, что происходило рядом с этими бедными животными. Опасность подстерегала и кошек, оставшихся в колонии. Офицер промзоны в звании капитана, увлекавшийся в свободное время гиревым спортом, развлекался в лагере охотой на кошек. Он приходил поработать с рогаткой, заряжал ее стальными шарикоподшипниками и, упоенный наслаждением, стрелял в кошек, радуясь каждой добытой добыче. Год его службы приравнивался к полутора годам, как и у солдат в зонах боевых действий. Смотритель санатория написала прошение на имя начальника лагеря: «Прошу отпустить черного кота по кличке Пуля на пребывание в санаторий исправительной колонии». Петицию поддержали оперативники, сотрудники службы безопасности и работники перевоспитания. Подобные ходатайства сыпались в главный офис со всех частей, а также из соцклуба, бани, медсанчасти. Бригадир шапочно-пошивочного цеха, мой бывший начальник из числа каторжников, придумал обоснование необходимости жить с его любимой кошкой: «В интересах предотвращения разрушения или порчи шапок мышами прошу вас разрешить вышеупомянутой мастерской держать кота по имени Барсик». Некоторое время спустя я увижу, как Барсик гордо шагает по мастерской по пошиву шапок с воротничком с надписью: «Кот Барсик. Швейный цех № 3. Отдел шапок». Барсик не умел читать и жил по своему кошачьему кодексу. Время от времени он отклонялся от своих обязанностей истребителя мышей и опрыскивал готовую продукцию своим запахом. ¤ Владимир Переверзин был менеджером ЮКОСа, приговоренным к семи годам тюремного заключения в России по мошенническим обвинениям в хищении 13 миллиардов долларов. Сейчас он живет в Берлине и борется за права человека. Анна Гунин — переводчик с русского языка. Ильза 455 отзывов2 914 подписчиков «Ой, как все легко и просто! Но вы ошибаетесь, доктор; в каждом из нас слишком много пружин, слишком много колес и шестеренок, чтобы мы могли судить друг о друге по первым впечатлениям или по двум-трем внешним признакам. Я не могу понять вас, вы не можете понять меня, и ни один из нас не может понять себя. «Чайка» Антона Чехова была первым спектаклем, который я посетил вне школы, и я был потрясен им (и не только выстрелом). Это произвело на меня такое глубокое впечатление, что к концу спектакля по моим щекам покатились слезы. Поэтому, когда я обнаружил, что пьеса Чехова 1887 года « Иванов » была в программе местного культурного центра, я ухватился за этот шанс — это выглядело как идеальный повод восстановить связь с театром после семнадцатилетней паузы без посещения ни одного спектакля. . Поскольку спектакль был представлен как адаптация и даже деконструкция Чехова, впоследствии мне было любопытно обнаружить оригинальный текст, которому спектакль остался на удивление верным, если не считать удаления из сюжета некоторых из многочисленных второстепенных персонажей, и при этом стирается символика карты, играющей на фоне пьесы, которая служит комментарием к непредсказуемости жизни и судьбы. «Если умный, образованный и здоровый человек начнет жаловаться на свою судьбу и катиться вниз, то ему ничего не остается, как идти вниз, пока он не достигнет дна, — нет для него никакой надежды. . Откуда могло прийти мое спасение? Как я могу спасти себя? Я не могу пить, потому что у меня болит голова. Я никогда не умел писать плохие стихи. Я не могу молиться о силе и видеть что-то высокое в томлении души моей. Лень — это лень и слабость слабость. Я не могу найти для них других названий. Я потерян, я потерян; в этом нет никаких сомнений. 35-летний Николай Иванов сложный и капризный человек. Виновен ли он, — как он сам повторяет снова и снова, — или невиновен? Его окружение – умирающая жена Анна, врач Львов, считающий себя холодным и бессердечным чудовищем и авантюристом, дерзкий управляющий имением Ивановых, Боркин, Лебедевы, циник граф Шабельский (дядя Иванова), Саша, желающий спасти его – все его обсуждают, критикуют, любят – Иванов – антигерой в центре пьесы, но кажется, что никто не слышит, что он пытается сказать – все слишком поглощены своими мечтами и мечтами. маленькая драма. Никто не понимает, что его гложет, почему он превратился в колючего, парализованного человека, внешне равнодушного к умирающей жене и разоряемому от долгов и запущенности имению. Мотивы Иванова могут быть не такими низкими, как кажутся на первый взгляд. Изображая волнение, меланхолию, отчаяние Иванова и последующую неспособность позаботиться о себе и других, оттолкнувшего от себя всех в своем стыде, Чехов рисует вполне узнаваемое, острое и убедительное изображение состояния депрессии — и того, как это тяжело для других. осмысленно ответить на него. Может ли любовь спасти от депрессии? Что можно сделать, чтобы помочь близкому человеку справиться с депрессией? Некоторые из вопросов Иванов поднимаются, кажутся вечными – или, скорее, своевременными, если подумать о сегодняшнем дне, когда так много людей борются с этим заболеванием, а фармацевтическая промышленность жиреет на прибыли от продажи антидепрессантов. Мишель Уэльбек задает похожие вопросы в своем последнем романе «Серотонин». И поскольку Уэльбек и Чехов предлагают ответы на эти вопросы, не ждите, что они будут воодушевляющими. ‘Я плохой, жалкий и никчемный человек. Нужно быть и жалким, измученным и пьяным, как Паша, чтобы еще любить меня и уважать. Боже мой, как я презираю себя! Я так глубоко ненавижу свой голос, свою походку, свои руки, эту одежду, свои мысли. Ну, разве это не смешно, разве это не шокирует? Менее года назад я был здоров и силен, я был весел, неутомим, страстен, я работал этими самыми руками, мог говорить, чтобы растрогать даже обывателей до слез, мог плакать, когда видел горе, я возмущался, когда сталкивался с зло. Я знал вдохновение, я знал прелесть и поэзию тихих ночей, когда от заката до рассвета сидишь за письменным столом или предаешься мечтам. Я верил, я смотрел в будущее, как в глаза родной матери… И теперь, Боже мой, я изнемог, я не верю, я провожу дни и ночи в праздности». Ах Иванов, бедный Иванов, как тяжела жизнь на плечах человека! «Жизнь человека подобна цветку, так весело распустившемуся в поле. А потом приходит козел, ест, а цветка нет! Однажды Чехов сказал Тихонову, молодому горному инженеру, созерцающему Россию: «Города наши без мощеных улиц, деревни наши бедны, люди у нас изношены. В молодости мы все задорно чирикаем, как воробьи на навозной куче, но к сорока годам мы стареем и начинаем думать о смерти. Какие мы герои?» Не каждый может нести вес мира. (картины Исаака Левитана (1860-1900) — ближайший друг художника Антон Чехов) Иванов драма в четырех действиях русского драматурга Антона Чехова. Иванов был впервые исполнен в 1887 году, когда Федор Корш, владелец театра Корша в Москве, заказал Чехову написать комедию. Чехов, однако, ответил четырехактной драмой, которую написал за десять дней. Несмотря на успех первого спектакля, постановка вызвала отвращение у самого Чехова. В письме к брату он писал, что «не признал его первые реплики своими» и что актеры «не знают своих ролей и болтают чепуху». Раздраженный этой неудачей, Чехов внес в пьесу переделки. Следовательно, окончательная версия отличается от первого исполнения. После этой доработки ее приняли к исполнению в Петербурге в 1889 г.. Переработанная версия Чехова имела успех и давала представление о стиле и темах его последующих шедевров. نخستین خوانش: روز هفدهم ماه نوامبر سال 2006میلادی عنوان: ایوانوف؛ نویسنده: آنتون چخوف؛ مترجم: سعید حمیدیان؛ شهر لوگزامبورگ، انتشارات پیام، سال1349؛ در145ص؛ چاپ دیگر تهران، نشر قطره، سال1383؛ در136ص؛ چاپ سوم سال1388؛ شابک9789643412586؛ چاپ ششم سال1392؛ و …؛ موضوع: نمایشنامه ها از نویسندگان روسیه — سده 19م عنوان: ایوانو ف؛ نویسنده: آنتون چخوف؛ مترجم: ناهید کاشیچی؛ تهران، جوانه توس، سال1392; در104ص؛ چاپ سوم سال1395; شابک9786009652024; عنوان: ایوانوف؛ نویسنده: آنتون چخوف؛ برگردان: پرویز شهدی؛ تهران، پارسه، سال1395; شابک9786002532664; ایوانف، نخستین نمایشنامه ی بلند، و اثری از «آنتون چخوف (درگذش ته به سال1904میلادی)»، نویسنده ی واقعگرا، و طنزآفرین «روسیه» است، که نام برداری او، بیشتر از جهت نمایشنامه ها، و داستانهای کوتاه ایشانست ؛ پرسوناژ اصلی این نمایشنامه، «نیکلای الکسیویچ ایوانف»، مردی است، با طنا نیک سیرت، خوشقلب، و معصوم، اما ناتوان در عالم عمل؛ حتی نزدیکان او، از مباشر، یا پیشکار او گرفته، تا دوستان، و آشنایان ش، شناخت درستی از او ندارند، و دائما یا در مورد او، شایعه میپراکنند ، یا شایعات را، باور میکنند؛ زنی دردمند، و مسلول دارد، که ماههای پایانی عمر خویش را میگذراند ، زنی که «ایوانف» را، از جان و دل دوست میدارد، و برای خاطر او، و ازدو اج با او، قید پدر و مادر مخالفخوان با ازدواجش را زده، و حتی از دین «یهود» به «مسیحیت» گرویده، و به راستی جز شوهر، کسی را در این جهان ندارد، و تنها دلخوشی اش، حرف زدن با او، یا پیانو نواختن برای همسر خویش است؛ اما «ایوانف» از ملال حکمفرما بر فضای خانه، و همسر بیمارش، گریزان است ، و برای رفع بیحوصلگی، گاهی عصرها، به منزل «لیبدف»، بوروکرات پولپ رست، و در عین حال ساده لوح، میرود، و در میهمانیهای پر از حرفها ، و حرکات لوس و بیمعنی (که به ویژه در محیط روشنفکر نمایان آن روز «ر وسیه»، رواج داشته است) شرکت میکند؛ دختر «لیبدف»، «ساشا»، که نخست به انگیزه ی ترحم و دلسوزی، نسبت به زندگی بیسامان و ملال انگیز «ایوانف»، جذب او شده، پس از چندی، به او دل می بازد، و قصد دارد مرد محبوب خود را، با احساس نوعی قهرمانی، از چنان وضعیتی نجات دهد و . ..؛ نقل از پرده نخست: (باغی در املاک «ایوانف»، طرف چپ، نمای جلوی خان ه و تراس آن؛ یکی از پنجره ها باز است؛ مقابل تراس، محوطه ای نیمدایره ا ی، که از وسط و سمت راست آن، دو خیابان ، به دورترین نقاط باغ میرود؛ در طرف راست میز و نیمکتهای ییلاقی، به چشم میخورد؛ چراغی روی یکی از میزها روشن است؛ غروب به باغ میخزد؛ با با لا رفتن پرده، صدای «ویلن سل» و «پیانو» را، در حال تمرین «دوئت»، از درون ساختمان برمیخیزد، میتوان شنید؛ «ایوانف» روبروی ی میز نشسته؛ و کتاب میخواند؛ «بورکین»، پوتین شکار به پا، و تفنگ بر دوش ، از دوردست باغ ظاهر میشود؛ مست گونه است؛ با دیدن «ایوانف»، پاورچین پاورچین، به او نزدیک میشود، و هنگامی که کاملاً به نزدیکش میرسد، تفنگ را به صورتش نشانه میرود؛ «ایوانف»: «بورکین» را میبی ند، تکانی میخورد، و برپا میجهد؛ «میشا»! هستم، حالا تو هم با شوخیهای احمقانه ات…؛ مینشیند؛ مرا ترساندی، و البته این تنها خودتی که کیف میک نی…؛ «بورکین» از ته دل میخندد؛ خُب، خُب،…؛ ببخش، ببخش؛ مینشیند؛ دیگر از این کا رها نمیکنم، به خدا نمیکنم؛ [کلاه نُک دارش را برمیدارد.] گرم است؛ باورت نمیشود جانم، ولی من، پانزده مایل را در کمتر از سه ساعت، طی کر دم. ..؛ خسته و مرده ام…؛ فقط دستت را بگذار رو قلبم، ببین چطور تاپ تاپ میکند؛)؛ پایان نقل تاریخ بهنگام رسانی 10.03.1399هجری خورشیدی؛ 27/07/1400هجری خورشیدی؛ ا. شربیانی صان 396 отзывов235 подписчиков Иванов Антон Чехов | Goodreads
Классическая драма XIX века
نکته درخشان این نمایشنامه اینه که چخوف نمایشنا مهنویس/پزشک، یه شخصیتی که اون زمان بهش میگفتن مالیخولیایی به تصویر میکشه و به صور секретив Полем داستان هم کشمکشهای این آدم با دنیای بیرونه و کارهایی که میکنه ت ا از این افسردگی بیرون بیاد. شاید عشقی جدید بتونه کمکش کنه. اما جواب اینه که خیر. عشقی جدید هم کمکش نمیکنه. اون باید درمان و درک بشه. اما توی نمایشنامه کسی به چشم بیمار بهش نگاه نمیکنه، کسی درکش نمی واون لحظه به لحظه غمگینتر و معذ بتر و با حسِگناهتر میشه تا این که آخر نمایش میرسه.
به نظرم چخوف حرکت خیلی مثبتی کرده با نوشتن نمایشنامه.
از طرفی یه قرابت جذاب دیگه هم توی نمایشنامه هست. همسر ایوانف سل داره و دکتر بهش توصیه کرده که بره مسافرت.
سوزان سانتاگ توی کتاب
بیماری به مثابه استعاره، ایدز و استعا
میده تا از بار مسئولیتهاش شونه خالی کنه. بلیتی برای بازنشستگی از دنیا و رفتن به آسایشگاه. و از طرفی اون رو با ملانکولی مقایسه میکنه که اون هم باعث میشه آد م از بقیه جدا بشه و مسئولیتهاش رو کنار بذاره.
. ودش زیر بار مسئولیتها له شده و علاقهاش و شور زندگی رو نسبت به همه چیز از دست داده. جفتشون نیاز به اون سفر دارن. ولی خب پولش رو ندارن و اون سفر انج��م نمیشه و در نهایت جفتشون از ب ین میرن.
شاید چخوف داره یه قیاس انجام میده که اگر ما برای بیماریها ی جسمی سفر تجویز میکنیم، برای بیماری روحی هم میتونیم این کار رو بکنیم و اگر این دو به سفر میرفتن شاید مشکل جفتشون حل میشد.
البته قطعا انقدر ساده نیست که یه سفر افسردگی رو رفع کنه، اما دارم از استعارهها و تمثیلها حرف ميزنم و سعی میکنم ببینم چخوف از چی حرف میزده وقتی انتخاب کرده atomic بیماری همسر ایوانف سل باشه، نه بیماری دیگهای. اون هم چخوفی که خیلی وسواس داشته روی عناصر نمایش و جمله معروفش دربا ره تفنگ رو همه به یاد داریم.
جدا از مسائل ایوانف، شخصیتهای دیگهای هم با خرده پیرنگ ایی توی این نمایش هستن که اونا هم قابل توجه هستن. مثلا بوریکن که فقط به فکر پوله و در تضاده با پزشک که خیلی آرمانگراس ت اما اون هم به دلیل خامی و تعصب دچار قضاوت اشتباهه نسبت به ایوانف. یا حتا کوسیخ که هیچ کاری نمیکنه و فقط ورق بازی میکنه و نشانهای از افرادی میتونه باشه که زندگی رو فقط به بازی میگیرن. یا دایی، که برای فرار از ملال و پول به جیب زدن میخواد با یه بیوها ی ازدواج کنه و کمی درباره مسائل اخلاقی حرف میزنه.
. ده. یه تراژدی روانشناختی.
ریویو اول، سال ۲۰۱۸
این نمایش رو خیلی دوست داشتم. متوجه شدم که چخوف چطوری طنز مینویسه و برخلاف تصور قبلیم بود که ف کر میکردم نمایشنامههای خشک و رسمیای داره. ایوانف، آدم افسردهای شده. نشونههای افسردگی کاملن توش دیده میشه، افسردگیای که درک و درما ن نمیشه و حالا اتفاقات توی نمایشنامه رو جلو میبره. زیاد نمیتونم دربارهش حرف بزنم، که داستان لو نره، اما فکر کنم بر قبیل مسائل فکر میکنن ن مایشنامه جالبی باشه.
6 мая 2020 г.
ی که نور زندگی از دنیایشان رخت بسته,نومیدی و افسردگی چنان تک تک اجزای ایوانف را در برگرفته که از او شخصیتی ساخته چون یک سیاهچال..شخصی که ا ز شدت تاریکی نور را نیز عبور نمی دهد,در قفسی از ذهن از جنس میله ها همه همه ی چیزهایی که برای لحظه ای به ما حس خوب و روشنی می دهند,در یک اقیانوس تاریک دهشتبار غرق شده اند
ایوانف به ما جنبه تاریکی ا ز زندگی را نشان می دهد,به عنوان یک هشدار..حذری که هر یک از ما در هر روز از زندگی,محتاطانه باید آن را انتخاب کنیم,تا که شاید چند صباحی دیرتر غرقه ی این اقیانوس تاریکی شویم..
4 января 2016 г.
Эта четырехактная пьеса Чехова 1887 года знакомит нас с Николаем Ивановым, тридцати пяти лет, женатым на Анне, которая умирает от чахотки. Это причина того, что Иванов так подавлен? Или его меланхоличный характер — это то, что он просто больше не в состоянии скрывать?
Во время вступительных строк мне понравился Иванов из-за заявления, которое он сделал своему дяде Боркину, который также является его управляющим. Боркин вошел на цыпочках и в шутку направил пистолет Иванову в лицо. После того, как они оба немного успокоятся, Иванофф говорит Я сейчас читаю. Я займусь вами позже. Уверен, мы все можем себе представить, как приятно было бы сказать это хотя бы раз! Конечно, нам придется использовать наши лучшие королевские манеры, но я, например, вполне готов начать практиковаться в надлежащем королевском тоне
.
Во всяком случае, в тот момент мне нравился Иванов, но затем выходит доктор и очень расстраивается из-за того, что отношение Иванова к его жене Анне убивает ее. Ей нужны тишина и покой, а не эмоциональные мучения, которые, по мнению доктора, причиняет ей Иванофф. Я подумал, что доктор, возможно, сам был влюблен в Анну, потому что на протяжении всей пьесы он казался гораздо более расстроенным, чем должен был бы быть профессиональным медиком. Он страстно ненавидел Иванова и хотел, чтобы мир узнал, какой он на самом деле негодяй.
Ходят слухи, почему Иванов женился на Анне; еще сплетни о его долгах, еще сплетни о его деловых отношениях, еще сплетни о его отношениях с молодым Сашей, которому 20 лет и который очень любит Иванова. Я запутался в этом человеке, а также заметил, что остальная часть актерского состава, казалось, продолжала историю больше, чем он. В основном он был молчалив и задумчив, но когда говорил, то делал это с большой интенсивностью, даже несмотря на то, что казался таким же сбитым с толку, как и я.
У меня было представление о том, чем может закончиться спектакль, но я много раз менял свое мнение вплоть до момента последнего занавеса. Я не могу претендовать на интеллектуальный анализ этой пьесы; Могу только сказать, что для меня это был увлекательный взгляд на необычную жизнь. Я рад, что прочитал его, и я надеюсь, что скоро буду читать больше Чехова.
- гутенберг
10 ноября 2016 г. ی افتم که سرنوشت فریبم داده. 📌 هم نسبت به من ندارند ،خوشبختند د ر حالی که خوشبختی برایشان هیچ مایه ای هم بر نمی دارد .ولی من برای همه همه چیز!… و چقدر هم برایم گران تمام شده! چرا باید یک چنین نزول کمر شکنی را پرداخته باشم؟
****
بورکین: آه می کشد.
. ود : یک بز سر می رسد ، می بلعدش ، و همه چیز تمام می شود . ..
****
ایوانف: توی بیست سالگی همه مان پهلوانیم ، چیزی را به عهده نمی ولی توی سی سالگی خسته ایم و به هیچ درد ی نمی خوریم. بگو ببینم این که آدم انقدر زود خسته می شود چطور توجیه می کنی؟
****
ایوانف (به لووف) : نه دکتر، ما همه بیش از آن پیچ و مهره در وجود مان دارریم که با اولین اثر یا علائم ظاهری رویمان حکم بشود. من تو را نمی شناسم ، تو مرا نمی شناسی ريال و ما خودمان را هم نمی شناس یم . ممکن است آدم پزشک حسابی باشد- و در عین حال هیچ چیز از انسانها نداند. قبول کن که حق با من است — و این قدر ها هم از خودت مطمئن نباش
- прослушиваний
10 июля 2019 г.
ده هاى روس ، متخصص به تصوير كشيدن جامعه خودشه .
نمايش نامه در مورد مردى به نام ه در زندگى به بن بست رسيده و اطرافيانش هركدوم متناسب با برداشتى كه ا ز ايوانف دارن، مورد قضاوت قرارش ميدن و سرزنشش ميكنن.
- kobra11_bookclub russian_literature
28 декабря 2017 г.
ین حال چالش های اخلاقی و انسانی پدید آمده در آن را. اینکه ایوانف به سمتی کشانده می شود اما خود دائم از بی اخلاقی با غیر انسانی بودن این مسیر اجباری در زجر و عذاب است. همینطور دوست داشتم پایانش را و تصمیم خودقانونگذار ( اتونوم ) ایوانف را در سلطه بر این سیر قهقهرایی با توسل به خودکشی. همینطور دوست داشتم تصویر دکتر «شرافتمند» را
- تئاتر-و-نمایشنام ه
25 февраля 2016 г.
فوق العاده و پرداخت مفهوم عالی و پیوست داستانی هم، عالی بود… .قبلا از چخوف نمایشنامه باغ آلبالو رو هم خونده بودم، و خیلی هم خوشم اومده بود، از ایوانف حتی از اون هم بیشتر لذت بردم…از چخوف عزیزم ممنو نم…
Susan
271 отзыв67 подписчиков
27 апреля 2019 г. ی بوده:))
خیلی جذابیتی برایم نداشت ولی کار عاقلانه ای که کردم نخوان دن مقدمه اش بود چون حدس زدم کل داستان را لو داده باشد و وقتی کتاب تمام شد خواندمش و دیدم حدسم کاملا درست بوده.
- подходит для соревнований های شبگرد آنها را ببینن د و بهتر بتوانند شکارشان کنند؛ فلسفه ی وجود آدم ها ی خوب و درستکار هم این است که مردم از حسادت برای شان حرف دربیاورند و به آن ها تهمت بزنند.
.
در بدبختی هاست که آدم به های آبدیده و مقاوم پی میبرد.
.
از کتاب
тройник
201 отзыв250 подписчиков
6 ноября 2021 г. class play! Делать чеховскую атмосферную литературу моим основным осенне-зимним продуктом вполне логично. я уловил многие темы, мотивы и комментарии-клише, но расскажу обо всем этом только после второго прочтения. и спасибо, abeer, за то, что читаете это вместе со мной, я так вас люблю!!
«Тоска! благородная тоска! необъяснимое горе! только одного не хватает — мне надо писать стихи».
- 2021 классика
23 августа 2021 г. م بدم بیاد …
انگار ایوانفُ این روزا، این چن سالِ اخیر نمودِ واقعیش و خیلی اطرافم دارم می بینم، خیلی نزدیکتر از اطرافم، انگار خ و د م م …
بی هیچی، اینا توو وجود ایوانف لنگر انداختن.
در این ملالِ لعنتی، زمان از چیزی سرشار نیست… همه ی امکان ها ر و کم رنگ می کنه …
و هر کسی با ملال یه جور متفاوت کنار میاد… ایوان ف هم.
Hosna
312 отзывов12 подписчиков
6 мая 2019 г.ا می شناسد. ناتوانی نجات همیشه بی نتیجه اس ت.
Fatemeh
126 отзывов20 подписчиков
13 ноября 2021 г. خوشم اومده، اما یه جورایی ساختارشکن وده و صراحتش من رو جذب کرد. بیشتر به خاطر به چالش کشیدن عشق، حس عجیبی به ایوانف دارم. شاید بعداً که بیشتر فهمیدم، این رو ویرایش کنم.- σ
7 июля 2018
Жизнь, кажется, угаснет
Двигаясь дальше с каждым днем
Теряюсь в себе
Ничто не имеет значения, никто другой
Я потерял волю к жизни
Просто больше нечего дать
Там для меня ничего больше
Нужен конец, чтобы освободить меня!
Вещи уже не те, что раньше
Не хватает одного внутри меня
Смертельно потерянный, это не может быть правдой
Не могу вынести этот ад, я чувствую
Пустота наполняет меня
На грани агонии
Сгущающаяся тьма сменяется рассветом
Я был собой, но теперь его нет
Никто, кроме меня, не может спасти себя
Но уже слишком поздно
Теперь я не могу думать
Думаю, почему я должен даже пытаться
Вчера кажется как будто его никогда не существовало
Смерть тепло приветствует меня
Теперь я просто попрощаюсь
До свидания. ..
Metallica
12 декабря 2014
Довольно мрачный материал, сосредоточенный на депрессивном человеке, чье чувство собственного достоинства полностью растворилось во время он также борется с чувством вины за то, что больше не любит свою умирающую жену. Окружающие его люди, которые по большей части тоже скучают и разочарованы, постоянно требуют от него денег или расспрашивают о его намерениях и психическом здоровье.
Все-таки есть некоторая (небольшая) комичность у Боркина и Шабельского, которые вообще на протяжении всей пьесы полные придурки. Но по большей части это довольно эффектное изображение депрессии — неспособность других понять ее и ее способность разрушать человека и его окружение. Веселый новогодний материал.
Харальд
32 отзыва2 подписчика
17 апреля 2020 г.Mulle väga meeldis, sobis praegusesse omamoodi aega hästi. Kõigil tegelastel on midagi viga: kes on spliinis, hasartmängusõltlane, väiklane, spekulant, südametu, kibestunud, ülbe, эгоист. On hea, kui minusugusele ajaloonostalgitsejale tuletatakse meelde, et tegelikult on inimesed alati imelikud olnud ja kõigil on olnud oma väiksed, suured ja tähtsusetud probleemid, millesse nad enamasti ennast ise mõtlevad või lasevad elul ja ühiskonnal end nendeni viia. Налякас оли ка. Muide, Tšehhovi elulugu on ka lahe (ja kusjuures aitab mu arust seda näidendit mõista), soovitan uurida!
- 2020
27 ноября 2019
(перевод Энн Данниган)
«Анна Петровна: Я начинаю думать, что судьба меня обманула, доктор. Есть великое множество людей, возможно, не лучше меня, которые счастливы, не заплатив за свое счастье. Но я заплатил за все, решительно за все!.. И так дорого! Почему я должен был платить такие ужасно высокие проценты ? Акт I
Это лучшее из произведений молодого Чехова. Все ингредиенты, которые будут характеризовать его более поздние шедевры, здесь, но человек все еще сырой. В то время он был больше известен своими рассказами, чем пьесами. Иванов – это момент, когда драматург Чехов начинает окончательно формироваться. Как и во всех пьесах Чехова, в ней рассказывается о борьбе нормальных людей, пытающихся жить.
Главный герой — помещик, постоянно пребывающий в депрессии, а его жена медленно умирает от туберкулеза. Существует также тот факт, что жена обратилась из иудаизма в то время, когда Россия была пронизана антисемитизмом, и это изображено в пьесе, поскольку все второстепенные персонажи проявляют жалость или презрение к Анне за то, что она еврейка по национальности. Она изо всех сил старается быть как можно более преданной и доброй, но Иванов граничит со своенравием и жестокостью в проявлении заботы о своей жене. Как и в большинстве произведений Чехова, ожидайте много слез и эмоций как от мужчин, так и от женщин. Финал внезапный, но фирменный Чехов. Я был впечатлен этой пьесой, поскольку она показывает создание мастера.
- играет реализм-вещи русские вещи
5 ноября 2020 г.
هاش:))) مخصوصا رفتارا و حرفای بورکین.
خاکستری درآوردن شخصیتها ، استعداد چخوفه 🙂 مثل پایان غیرمنتظره. خیلی وقت بود از چخوف چیزی نخونده بودم؛ مخصوصا نمایشنامه.
من نمایشنامه رو با ترجمه ناهید کاشیچی خوندم. توی مقدمه نوشته که روزی چخوف میره تئاتر کرش و بدش میاد از نمایش، کر ش هم بهش میگه جای انتقاد، خودش بنویسه! چخوف هم مینویسه:))) و ایوانفی زاده میشه که توی تئاتر روسیه تازگی داشت ه و باعث میشه تئاتر نوینی پایهگذاری شه!
داستان در مورد مردی مقروض به اسم ایوانفه که با زنی یهودی ازدو ولی مر د حس میکنه بعد ۵ سال دیگه دوستش نداره. مرد با خانواده دوستش، لبدیف، باعث ایجاد جریان نمایش میشه.
- играть россия
12 декабря 2014
Депрессивный спектакль. Я не ожидал, что автор «Медведя» напишет такую пьесу, но во многих отношениях хорошую. Некоторые очень интересные темы, такие как несчастливый брак, деревенская жизнь, неправильные решения, потерянная любовь и замешательство, глубоко изображены в этой пьесе.
26 января 2015 г.
Читать это было таким кисло-сладким наслаждением; смесь фиаско, меланхолии, бездны, жертвы и юмора. Что касается концовки, которую необоснованно резко критикуют, то я нахожу ее довольно приятной, красивой, блестящей и реальной.
ZaRi
2 322 отзыва763 подписчика
Читать
21 июня 2017 می شود.یک بز سر می رسد، می بلعدش و همه چیز تمام می شود.- классическая пьеса
Лаура
6 861 отзыв557 подписчиков
13 сентября 2020 г. Из TIA:
Антон Чехов, адаптировано для радио Дэвидом Хэйром.
Чехову было всего 27 лет, когда он написал этот портрет Николая Иванова, интеллигентного человека, охваченного чувством вины и разочарования, когда его тянет к красивой молодой девушке.
Авторы
Автор: Антон Чехов
Адаптация/Режиссер: Дэвид Хэйр
Музыка: Ник Бикат.
Иванов: Рэйф Файнс
Боркин: Энтони О’Доннелл
Анна Петровна: Гарриет Уолтер
Граф Шабельский: Оливер Форд Дэвис
Лебедев: Билл Патерсон
Львов: Дэвид Моррисси
Косых: Ян МакДиармид
Саша: Камилла Пауэр
Зинаида Савишна: Сюзанна Бертиш
Марфуша Бабакина: Джеральдин Макналти
Авдотья Назаровна: Марсия Уоррен
Молодой человек: Джайлз Смит
https://archive.org/details/ivanov_20…
- аудиокниги фантастика-новеллы XIX века
Faeze
126 отзывов36 подписчиков
4 марта 2018 г.نی باز هم متحیرم کرد.
raluca
102 отзыва10 подписчиков
19 января 2022 г.«Я покончил с жалобами, но да, я хочу, чтобы вы увидели, что вы смешны, и я хотел бы сделать себя в тысячу раз более смешным, Выставляю себя на посмешище перед всем миром. Когда я увидел себя в зеркале, у меня в совести как снаряд разорвался. Я засмеялся, чуть не сошел с ума от стыда (Смеется.) Меланхолический датчанин! «Какой благородный ум здесь повержен!» «В последнее время я, не знаю почему, потерял всякую радость». ныть о моей напрасной жизни, которая вся пошла прахом и ржавчиной, по шею в болезненно-болезненной тоске, пока светит солнце, и даже муравей, волочащий свою ношу, доволен — это не для меня, больше нет; обман одних, как психический случай других, а еще других — это самое худшее — которые думают, что есть смысл в этих вздохах и смотрят на меня, как будто я Мессия, собирающийся открыть новую религию. . . Нет, большое спасибо: я всю дорогу смеялся над собой, и птицы, кажется, тоже смеялись надо мной, даже деревья. . .»
«Я любил, ненавидел, верил — не вместе с толпой, я был сам по себе, и я работал вдесятером с оптимизмом на всех, кидаясь на ветряные мельницы, пробивая стены головой — (.. .) без верований, ни любви в сердце, ни цели в жизни. Я слоняюсь вокруг людей, как тень, не зная, кто я, или зачем, или что я там делаю.