Я долго скрывал это но настало время всем сказать об этом я ананас: Рассказы региональных победителей третьего сезона
Юрий Котлер: Горькие мысли. Отцы и дети
Опубликовано: 18 мая 2019 г.
Юрий Котлер Москва |
Рубрики:
Полемика
Власть в России по отношению к Новейшей истории, куда ни кинь, засиделась в девках, ее целомудрие восхитительно, ей все верится, что шило — и огромное – можно спрятать в миниатюрном мешке. Психоз последних десятилетий в День Победы замыкает чуть не все уста. Речь в данном случае о близнецах – коммунизме и национал-социализме. Как и все близнецы, внутренне они каждый сам по себе, и даже враждебны, да только внешнее сходство поражает до дрожи.
Забудем на время о табу и рискнем, все же, повторить азы.
Оценивать, кто из них, Советы или наци, принес в мир больше зла, недостойно, оба творили за его гранью, залиты кровью и замешаны в неслыханных преступлениях. Идейные соперники, конкуренты от выборов в рейхстаг до формы сапог, Гитлер и Сталин взаимно артикулировали вражду — обе партии сохраняли лицо.
По единому лекалу не сошьешь ничего, кроме униформы, она и шилась, но ни наци, ни большевики, при всем сходстве, не копия друг друга.
Была советская присказка – за что боролись, на то и напоролись. Совпадения между нацизмом и большевизмом подчас поражают. Опыты И. Павлова над беспризорниками словно предсказывают доктора-смерть. ГУЛАГ прообраз Аушвица, а Холокост геноцида в СССР. По наглости и лжи Гитлер в Мюнхене и Сталин в Ялте идентичны. Между Ягодой-Ежовым-Берией и Гиммлером различий не найти и при самом остром зрении. Даже плакаты, германские и советские, будто выходили из одной мастерской.
В чем причина почти одновременного явления этих монстров, неисповедимо, но понять, стоит рискнуть.
Можно бы сказать, то часть айсберга, что видна, но много вернее, сравнение с кроной дерева. Корни же его скрыты в почве и тянутся к двум полюсам – Ф. Достоевскому и Й. Геббельсу. И это отнюдь не парадокс. Оба они практики слова, самодостаточного слова, теоретики надчеловека, родители превосходства избранных, две стороны одной омерзительной медали. Достоевский преклонялся перед русской душой, он превозносил ее величие в каждом жесте, вплоть до злодейства, ибо русская душа единственный в мире носитель подлинного Бога, только она воистину во Христе. Об отношениях Достоевского, нового Франциска Ассизского, и Бога мы знаем достаточно. Геббельс, не делая из Достоевского кумира, и здесь шел ему след в след, твердя почти цитату: «Кто имеет честь участвовать в руководстве нашим народом, может рассматривать свою службу ему только как службу Богу», «Мы поняли, что политика (иными словами, жизнь) не является более искусством возможного, мы верим в чудо, и невозможное и недостижимое».
Пора уже признать, что в постсоветской России не Ленин-Сталин, и уж точно не Гоголь-Чехов духовные вожди, а Достоевский и Геббельс, в этой адской смеси – наше всё. Оба фанатики одной цели – создать, по сути, родить как Гомункулуса небывалый дух народа, вознести, дав ему опору и поставив не реальную, но влекущую цель, в конечном счете, властвовать над миллиардами недочеловеков. Оба опирались на слово, слово как игру. У Достоевского, извращенца по натуре, прятавшегося за Христом, слово универсально — и орудие, и вожжи, и манок, и принуждение, и вдохновение. Слово реченное несет мысль и, значит, доказательств не требует. Задача, которую решал Геббельс, для опоры в игре требовала фактов. Достоевский гением своим сумел убедить не только Россию в ее верховенстве избранности, это бы ничего, ее к тому готовила и влекла история русской мысли, Достоевский подчинил весь мир, внушив человечеству извращение как идею.
Иначе говоря, Достоевский — это архитектор, носитель идеи, Геббельс строитель, воплощающий ее. Первый — шофер машины, несущейся в будущее, второй – механик, обеспечивающий ее работу без сбоев.
Кто-то подсчитал, что домашние кошки и собаки на 90 процентов состоят из любви. Человек, конечно, не кошка и не собака, хотя иной раз и жаль, что это не так. Собаки, правда, дичая, сбиваются в стаи, но это всего лишь способ выживания. А вот среди людей стадность — одно из самых отвращающих свойств. Любопытно, что манипуляторы человеческими толпами сами мыслят как стадо, может быть потому и успешны. Хочешь не хочешь, подсознание — водитель и руководитель, каких поискать. Не подлежит сомнению, что Геббельс, основоположник манипулирования информацией, гений по этой части, больше всего и прежде всего, ориентировался на интуицию.
У путей Достоевского и Геббельса единый вектор – превосходство некой общности, ее право диктовать всем, и без апелляций. Превосходство расы у одного, народной души у другого, не в терминах суть, — idee fixe стала явью. Оба манипулятора идеологией опирались на самые низменные инстинкты, на отбросы души, облекая их в пурпурные одежды. Инстинкт сам по себе мощнейший механизм, будучи увенчан короной, неважно, что жестяной, он непобедим. Беда только, что искусственные молнии Достоевского и виртуозные технологии Геббельса подвержены законам природы.
Законы эти просты. Атлет, подняв тяжеленную штангу, не удержит ее долго. Костер же, выгорев, оставляет тлеющие даже под пеплом угли. Физическое существование общественного, можно сказать, и народного, энтузиазма ограничено, он выдыхается и нуждается в искусственной среде, ветерке, раздувающем угли.
Подпитывать энтузиазм на всех этапах роста может только кровь, реки крови, моря. Достоевский знал это и скрывал умело. Энтузиазм масс — война ли, стройки, стадион, собрание, от страны до комнаты, любого масштаба, — необходим государству, оно им живет, оно же его питает и пестует. Капля камень точит, любой — гранит, базальт. Но это не о русском народе, он самодержавием царя, затем большевиков всегда числился по разряду известняка. Известняк же камень сугубо строительный, изваянию потребен мрамор. Достоевский – серый кардинал равно большевизма и нацизма, он и автор, и адвокат, безвестный, не рекламируемый, тем более, сильный, он и миссионер и мессия. Юрист Ленин и философ Геббельс впитывали его проповедь с молоком матери.
Давний трюизм, один, мол, любит ананас, другой свиной хрящик, замалчивает остаток – потребность. Энтузиазм, короче, необходим. И вновь вопрос-проблема – во имя чего, а проще, кому, самолюбию диктатора или мне лично.
Здесь-то и завязывается интрига, а конфликт остается на перепутье.
Первая мировая война горой трупов породила потерянное поколение, Вторая в этом отношении осталась бездетной. Слом не всегда провоцирует движение, тайна обаяния Достоевского и Геббельса разгадана не до конца. Россия пропитана их идеями и практикой и живет ими, мировая цивилизация приняла как факт истории, не более, и оставила позади. Легкий сквознячок свободы, овеявший уцелевших во Второй мировой, исчез уже с первой высылкой из Москвы инвалидов войны — жив дух Достоевского и Геббельса – Великой Отечественной.
Подражание всегда, если не гибель, то падение идеи. Уровень первоисточника превзойти невозможно, остается ему следовать, по возможности его понимая. Если Достоевский стратег, ведущий к будущему, умозрительному и, карая, очищающему, то Геббельс тактик, он практик, преследующий конкретную цель. Взяв на вооружение его тактику, российское видение жизни застыло в прошлом, подогнанном под корыстные цели. Жить всегда означало расставаться с нынешним, творя будущее, это-то осознавал Достоевский.
Будучи предельно близкими в философии жизни, они неизбежно стали заклятыми врагами. Волею судьбы мир принял коммунизм, стал на его сторону, и коммунизм, злорадствуя, это отверг. Цели фашизма по созданию единой нации, нации агрессивной, покорной и неразмышляющей, совпав с советскими имперскими, остались. Почва была взрыхлена и удобрена многовековой историей. Следует уточнить термины. И коммунизм, и национал-социализм учения социальные, иначе говоря, ставящие целью благо масс, для коммунизма близких классово, для нацистов — расово. Схема проста и доступна всем: вождь, провидящий цель, соратники, управляющие массами, и единый народ, кому благо предназначено. Человек как таковой обеими доктринами не предусматривался, мешал и должен был быть стерт, Я это не Мы, не Они, это — Все как один.
Пришло время пожинать плоды. Сказать, Бог умер. или история закончилась, или Европа закатилась, или цивилизация умирает, — значит ничего не сказать.
Конец только тогда конец, когда не останется на Земле людей. Плоды же, плоды российской истории, приводят к унынию, они несъедобны. Даже столь чтимая и возносимая по сию пору Победа оказалась – по результатам – пустышкой. Апатия – главное всеохватывающее качество миллионов на пространстве от Балтики до Тихого океана, оно стало кровью, питающей человека, воздухом, которым он дышит. Общество апатии естественный результат подобного развития. Сказано же, царствуй, лежа на печи.
Общество апатии не едино, оно замешано на расслоении: внешнем – глубокая нищета и показное богатство и внутреннем – уставшие и равнодушные и рвущиеся к кормилу наглые, лживые, без малейших признаков человечности, вот они уже в полушаге от власти.
Потерянное поколение, все-таки, было частностью, широким, но не влиятельным, Первая мировая корни общества не подрезала. Мир и тогда не забывал, что время движется и надо меняться, кровь не должна застаиваться. Но тут ленинский переворот, следом и гитлеровский приход многих выбросили из жизни.
Казалось бы, точнее внушалось, что у нас особо бурная жизнь. Еще бы! Каховка, Днепрогэс, «катюши», целина, крымнаш, дутый этот вековой энтузиазм – голая политика, чтобы как можно дольше усидеть на печи, там, где вольготнее. Имитация поголовная и повсеместная! Под это понятие попадает все, что происходит вокруг. Стоит вспомнить, с каким завидным упорством мы мгновенно отгораживаемся от любых научных открытий, хоть генетика, хоть кибернетика, несть числа, теперь, вот, ломаем головы, как победить интернет. Впрочем, это не главное.
Кучу людей давно убедили, что Холокоста не было, Гитлер сбежал в Аргентину и вообще Земля плоская. Конечно, смешно обвинять в этом, скажем, Геббельса, тем более Достоевского, фанатика Бога, томимого земными, и греховными, слабостями. Они просто живые по сию пору корни опасной идеологии. Сила их в глобальности влияния и в том, что реальна угроза появления разрушающих идей. 11 сентября 2001 года, Боинг над Донецком, взрывы на Шри Ланке — все говорит о том, что жажда не утолена.
Сенат США отверг закон о госдолге
https://inosmi.ru/20110730/172700641.html
Сенат США отверг закон о госдолге
Сенат США отверг закон о госдолге
Сенат США отверг закон о госдолге
Американский сенат, большинство в котором составляют сторонники Демократической партии, отверг закон, повышающий потолок госдолга США на 900 миллиардов долларов | 30.07.2011, ИноСМИ
2011-07-30T12:33
2011-07-30T12:33
2022-01-18T12:47
/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content
/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content
https://cdnn1.inosmi.ru/images/sharing/article/172700641.jpg?1565383121642499224
ИноСМИ
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2011
ИноСМИ
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Новости
ru-RU
https://inosmi.ru/docs/about/copyright.html
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.
xn--p1ai/
ИноСМИ
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
ИноСМИ
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
ИноСМИ
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
сша и канада, мир, архив 2015
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru вАмериканский сенат, большинство в котором составляют сторонники Демократической партии, отверг закон, повышающий потолок госдолга США на 900 миллиардов долларов
Американский сенат, большинство в котором составляют сторонники Демократической партии, отверг закон, повышающий потолок госдолга США на 900 миллиардов долларов
За несколько часов до этого закон был одобрен палатой представителей.
Против закона высказались 59 членов сената; за его принятие проголосовал 41 сенатор.
Законопроект был предложен спикером Палаты представителей-республиканцем Джоном Бейнером.
Ранее президент Барак Обама заявил, что демократы и республиканцы должны пойти на компромисс с целью сокращения дефицита федерального бюджета США и повышения потолка государственного долга.
По словам президента, времени на это остается крайне мало.
Сенаторы-демократы ратуют за более долгосрочное повышение потолка госдолга на 2.5 триллиона долларов и сокращение расходов примерно на 2.2 триллиона.
Если ко вторнику, 2 августа не будет повышен лимит госдолга, который сейчас составляет 14,3 трлн долларов, страна может оказаться в ситуации технического дефолта.
В последнюю минуту
Ранее выступая на пресс-конференции в Белом доме, Обама обвинил фракцию республиканцев в палате представителей в стремлении принять закон, который заставить Вашингтон снова заняться через несколько месяцев вопросом о повышении лимита госдолга.
«Есть множество способов покончить с этим хаосом, но у нас истекает время, — заявил президент. — Пора перестать следовать партийным интересам, настало время компромисса от имени американского народа».
В текст законопроекта по инициативе Джона Бейнера включено требование о внесении поправки в конституцию о сбалансированности бюджета.
Фактически Вашингтон достиг потолка госдолга в мае, однако благодаря неожиданно высоким налоговым поступлениям и изменению бухгалтерских правил федеральные расходы продолжали финансироваться.
За последние десятилетия конгресс США увеличивал лимит госдолга около ста раз в дежурном порядке, и это практически не вызывало дискуссий. Однако в 2011 году избранные в конгресс консервативные республиканцы потребовали от президента-демократа Барака Обамы в обмен на повышение лимита изменить социальную политику, свернуть реформу здравоохранения и резко сократить федеральные расходы.
302, 303 и 304. Красиво. И ни ананаса в поле зрения. | by Alex Polise
Чтение: 5 мин.Я только что кое-что понял.
Еще со школы я непреднамеренно ускользал от реальности в секретную дискотеку по соседству, где все окрашено розовым сиянием, на мне потрясающие туфли и здоровая еда и вкусные.
Другими словами, меня окружают только люди, с которыми я согласен, и делаю только то, что мне нравится. И в последнее время я начал задаваться вопросом, разумно ли продолжать отдаляться от людей и чувств, которые доставляют мне дискомфорт, как это было с первого дня в колледже.
Атмосфера колледжа была таким гигантским скачком в сторону от того места, откуда я ушел — все были умны и верили в то же, что и я, и одновременно со мной открывали волшебные истины мира. Было довольно очевидно, что у всех нас были одинаковые мысли, потому что мы все были в одной, действительно удобной лодке, учась в больших стеклянных зданиях и лежа на прямоугольных лужайках, украшенных мрамором и креп-миртами, попивая смузи из зеленого чая. Однако знание этого на самом деле не имело для меня значения, и я начал чувствовать себя все более и более привязанным к своему новому мировоззрению и все более зависимым от того, что меня окружают другие люди, которые думают так же, как и я.
Несмотря на то, что большую часть года я учился в колледже, мне все равно нужно было вернуться домой, где мнения людей были очень разными, и все могло быть намного страшнее и печальнее.
Когда я знал, что пришло время вернуться домой, я начинал волноваться. Я начал терять способность удобно сидеть, в то время как люди, с которыми я не был согласен, очень громко болтали. Я не хотел «смотреть в лицо реальности» — я разозлился бы, если бы кто-то попытался говорить со мной о мире таким образом, который не соответствовал тому, что я о нем думал, и, к сожалению, это казалось более Я уцепился за свои прекрасные новые идеи, тем больше люди хотели завалить меня негативными бомбами, рассказывая мне о том, насколько нереальной была моя жизнь и, следовательно, как мало значат мои чувства по поводу того, как устроен мир. Каждый раз, когда я слышал что-то, что мне не нравилось, я раздражался и пытался уйти как можно быстрее, бормоча про себя на ходу о том, как это ужасно, что эти люди пытаются покори меня реальностью .
Когда я решил переехать в Лондон, я еще больше погрузился в сказочную утопию. В то время как уровень сентиментального интеллектуализма ниже, а людей с раздражающе высоким словарным запасом, спорящих о здравоохранении, гораздо меньше, чем, скажем, в колледже, жизнь в Лондоне сделала меня настолько блаженно не осведомленным о реальности и мнениях других людей, что я Я начинаю чувствовать себя виноватым за то, что живу в том, что определенно не является реальным миром.
Мало того, что мои друзья и коллеги единомышленники и живут так же, как и я, но я также почти так же часто не могу вернуться домой, учитывая расходы, энергию и дни отпуска, которые отнимают у человека международные поездки, поэтому я не Я действительно очень часто вижу что-то отличное от моей собственной жизни, и когда я это вижу, это такое событие, что это чистое, настоящее F-U-N.
И хотя это удивительно, потому что это дает мне надежду, делает меня наивной, спокойной, оптимистичной и целеустремленной, заставляет меня чувствовать, что я могу все, что мир прекрасен, и что я живу в мечте, которая никогда не кончится(! !!), я на самом деле живу в мире грез, и у меня больше нет возможности оценивать мир с других точек зрения. У меня есть только один. Я не чувствую грусти и не чувствую, как моя кровь стучит быстрее, когда я пытаюсь поблагодарить людей за их время и убегаю, когда кто-то на вечеринке говорит что-то безумно не-PC. А это значит, что я не могу об этом думать. Почему они говорят такие вещи? Как люди до сих пор так себя чувствуют? В моем маленьком мире нет места ни для одной X-ist или X-фобия чувств.
Но эти чувства действительно существуют, их много, и особенно там, откуда я родом. Если вы не услышите о них, это закроет любой потенциал для лучшего понимания жизни других людей и развития большей эмпатии или помощи людям в понимании вещей по-другому. Как будто я живу в Tentacle Acres — я продолжаю просыпаться и есть вкусную еду, и приятно гулять, и возиться с корзиной и кассой на веб-сайте компании-визитки, скрывая все плохие посты, которые я читаю, и разговаривая только со своими семья и друзья о забавных вещах. К сожалению, Tentacle Acres ограничил доступ к видео про Губку Боба, так что это придется сделать:
[youtube https://www.youtube.com/watch?v=eqBH8pmYIr0&w=560&h=315]
Один прекрасный голландский художник однажды написал: «Мы живем в такое беспокойное время, что не может быть и речи о том, чтобы иметь мнение которые достаточно тверды, чтобы судить о вещах» — в последнее время я начал понимать, что, помимо действительно очевидных истин о мире, большинство мнений не являются правильными или неправильными — это просто две стороны одной медали.
Находясь в своей утопии, я чувствую себя действительно прекрасно, и, может быть, мне следует просто принять это и жить в окружении хорошего настроения, хороших тостов и красивых мест. Но вдруг я понимаю, что так легко, когда ты в своем фальшивом мире, забыть, что люди, которые не согласны с тобой, вероятно, не сумасшедшие. Насколько я знаю, они не мои соседи, и они не разговаривают на вечеринках, которые я посещаю. И я думаю, что это отсутствие контактов с людьми, с которыми ты не согласен, вовсе не уникально для моей жизни и что это очень и очень плохо. Никто не пойдет навстречу людям, которых он никогда не встречал и не проверял, что они в здравом уме, но все больше и больше кажется, что люди, которые не согласны друг с другом, живут в полностью поляризованных местах, где они находятся среди таких же людей, как они сами. У каждого есть свои маленькие щупальцевые акры, и ни одного ананаса не видно.
FORESHADOW: Антология сериалов для молодёжи
Расставание — дело хлопотное
«Когда вы в последний раз принимали душ?» — спросил я у своей лучшей подруги Джилл.
С первого класса мы многое видели друг друга: дни рождения, футбольные матчи, похороны моей бабушки, ее милые шестнадцать, летний ночлежный лагерь, работа. За все это время я никогда не видел ее такой. Она расположилась в своей гостиной, а вокруг нее на диване были разбросаны пакеты с нездоровой едой. Ее кожа разрывалась. Она намазала зубной пастой прыщ на подбородке, но не сделала этого ни с одним из других пятен. По телевизору шел черно-белый фильм ужасов, хотя я не был уверен, какой именно. Люди убегали от чего-то в лесу, но я не слышал их криков, потому что телевизор был выключен.
«А какая разница, Андреа? Что-то еще имеет значение?» — спросила Джилл. Ее волосы выглядели сальными и были собраны в небрежный пучок. На ней были штаны для йоги — хотя она не любила заниматься йогой и не участвовала в ней — и толстовка средней школы Ок-Ридж с засохшим пятном от шоколадного мороженого. Джилл окунула руку в пакет Cheetos Crunchy в четвертый раз с тех пор, как я пришел.
— Я знаю, что тебе больно, — сказал я, стараясь не поперхнуться, когда она запихнула в рот целую горсть Читос, а затем слизнула сырную пыль с ладони.
— Но ты не можешь вечно оставаться здесь взаперти.
Этим летом у нас была очередь в кинотеатре. Я не могу сказать, что был рад продавать попкорн людям, которые хотели увидеть, как Дуэйн «Скала» Джонсон что-то крушит, но мне нужны были деньги для поступления в колледж, а одним лишь присмотром за детьми было недостаточно. Хотя, если Джилл и дальше будет так убита горем, держу пари, ее мама и папа заплатят мне, чтобы я ее утешил. Они позволили ей занять гостиную, но я не думаю, что они ожидали, что она так тяжело воспримет все происходящее. Джилл провела здесь неделю.
«Тебе не понять. Ты никогда не был влюблен, — сказала Джилл. Мне хотелось накричать на нее, потому что она этого не знала. Она была так занята собственным глупым романом, что никогда не замечала моей безответной страсти к Клариссе из моего художественного класса. Я имею в виду, что я никому не говорил, и Кларисса была связана с Маргарет, что я полностью понял, потому что Маргарет была боссом, но все же. Джилл, как моя старейшая и самая дорогая подруга, должна была это понять.
Я не был готов рассказать Джилл о Клариссе. Я не думал, что она гомофоб, я просто думал, что она будет беспокоиться о том, что я не буду уделять ей все время внимание. За всю нашу дружбу она ни разу не спросила меня, в каких мальчиков я влюблена, не говоря уже о девочках.
— Я был влюблен, — запротестовал я.
«Правда?» — спросила она, ее глаза расширились. «Любил ли ты огненной страстью тысячи заходящих солнц? Выли ли вы на луну, чтобы заявить о своей вечной преданности любимой?»
— Боже, ты встречаешься с одним оборотнем и думаешь, что ты , значит, особенный, — сказал я, сложив руки на груди.
«Мы были особенными!» Джилл заплакала. Ее глаза затуманились, и я сразу почувствовал себя виноватым. Я сел на диван у ее ног.
«Прости. Я не должен был этого говорить, — пробормотал я. «Ты особенный.»
«Если я такой особенный, то почему Дилан больше не хочет меня?» Джилл взвыла к небесам. Ее рот был открыт, а глаза закрыты, по щекам текли слезы.
В последний раз я видел, как Джилл так плачет, во втором классе, когда наша учительница миссис Блатт сказала нам, что наша домашняя морская свинка Джамблс умерла. Она не плакала, когда умерла моя бабушка, но они не были так близки, и я думаю, что Джамблс был милее моей бабушки. Чтобы было ясно, я плакала много когда моя бабушка умерла. Я думал, что она очаровательна. Джилл была там, держала меня за руку и говорила, что все будет хорошо, но не плакала. Я знал, что люди испытывают разные эмоции. Я только что вспомнил, что хотел, чтобы она немного поплакала. Это не должно было быть рыдание, достойное Джамблса, но что-то в этом роде.
— Это его потеря, — сказал я. Это не успокоило ее, поэтому я позволил ей выть столько, сколько ей нужно. Я чувствовал ее, но через несколько минут мне пришлось сдерживать порыв закатить глаза. Она была права в том, что у меня не было серьезных отношений и не было разрыва отношений, но мы учились в старшей школе. Я не знал, что так много людей, которые в конечном итоге остались со своими школьными увлечениями.
Мне было интересно, какова средняя продолжительность отношений Ликана и человека. Казалось, что сейчас не время спрашивать об этом Джилл, хотя я знал, что она может перечислить всю статистику.
В конце концов она сделала несколько глубоких вдохов, но не удосужилась вытереть сопли, вытекшие из ноздрей. — Я принесу тебе воды, — сказал я. Я пошел на кухню и налил Джилл стакан воды из холодильника. Фотография Джилл и Дилана с выпускного бала до сих пор висела на холодильнике с помощью магнита. Джилл выглядела прекрасно в голубом платье малиновки, а Дилан был наполовину сбит с толку. У него были густые волосы по всему человеческому лицу и рукам, но его клыки и морда не были ярко выражены. Это случалось только в полнолуние, хотя я никогда не чувствовала себя комфортно, спрашивая его о его преобразованиях. Это казалось частным.
На фотографии его уши были остроконечными, и это было одной из первых вещей, на которые Джилл обратила внимание, когда Дилан появился на первом курсе.
Она была так взволнована, когда они стали партнерами по танцам в школьном мюзикле « Оливер ». Первоначально Дилан был выбран на роль Билла Сайкса, но отказался от этой роли. Оглядываясь назад, я понимаю, почему он не хотел играть злодея. После этой пьесы Джилл и Дилан были на пути к тому, чтобы стать влиятельной парой Ок-Риджа. Иногда это не оставляло мне столько места.
Прежде чем вернуться к Джилл, я взял коробку салфеток с кухонного стола. Я передал ей воду.
— Спасибо, — сказала она. «Тьфу, я ненавижу чувствовать, что моя грудь вот-вот провалится сама по себе».
— Извините, — сказал я, передавая ей салфетку. — У тебя есть какие-то буги. После того, как она высморкалась, все еще оставалось немного соплей, но в конце концов она доберется до этого.
«Я не знаю, что случилось. Я имею в виду, я думал, что мы были в порядке. Мы были идеальными, понимаете?
Я кивнул, хотя она, казалось, забыла обо всех спорах, которые у них были на собраниях Альянса Ликанов и Людей — клуба в Ок-Ридже, который она основала и в котором была президентом.
Она также, казалось, забыла все случаи, когда Дилан подставлял ее в последнюю минуту, включая танцы на Хэллоуин. Джилл по-прежнему ходила на танцы и все время критиковала декорации в доме с привидениями, которые я помог собрать вместе с театральным техническим клубом. Она сказала, что образы были неприятными, хотя я позаботился о том, чтобы у нас не было оборотней. У нас были только гигантские пауки и резные тыквы.
«Это все?» — спросила я, кивнув в сторону полуоткрытой коробки с вещами Дилана у телевизора.
«Ага. В основном это книги и фильмы, которые он одалживал мне на протяжении многих лет. Я не смог пройти через большинство из них. Я сомневаюсь, что он вообще когда-либо читал Infinite Jest . Я имею в виду, с нашей загруженностью, у кого есть время?» Они оба были на курсах с отличием и были вовлечены в такое количество внеклассных мероприятий, что было трудно не отставать от их графиков. Может быть, поэтому они продержались так долго — у них не было много времени, чтобы проводить вместе.
«Я храню его куртку Леттермана. Если он этого хочет, ему придется прийти ко мне». Дилан был в университетской команде по борьбе. Он пропустил несколько матчей, когда был полностью измотан, но это было только раз в месяц. Я про себя думал о них как о его волчьих периодах. Я задавался вопросом, были ли его трансформации такими же болезненными, как и мои судороги.
«Хорошо. Почему бы мне не отнести ему сейчас его вещи, а потом я вернусь, и мы сможем заказать пиццу? Как звучит?»
«С ананасом?»
— Да. С ананасом, — сказал я сквозь зубы. Она нуждалась в этом. Ей нужно было, чтобы все пошло по ее пути на мгновение. Я мог отрывать кусочки ананаса, от которых у меня распухал и зудел язык. Порывшись в Интернете, я обнаружил, что во фруктах есть фермент, размягчающий мясо, поэтому некоторые люди добавляют ананас в ветчину. Судя по всему, Джилл не испытывала того же ощущения, что и я, или испытывала, но ей было все равно.
«Если он спросит, как я, скажи ему, что у меня все отлично, хорошо? Скажи ему, что я живу своей лучшей жизнью.
Нет, не говори так. Скажи ему, что я в порядке, но не преувеличивай, на случай, если он захочет снова быть вместе. Не говори ему, что я такой… ну, что я такой.
— Я скажу ему, что ты в порядке, — сказал я, подходя к коробке с вещами Дилана и наклоняясь, чтобы поднять ее. «Потому что ты им будешь».
«Не знаю. Я собираюсь изменить канал на Больница общего профиля ». Я чуть не потерял равновесие, но выпрямился и поднял коробку. Она никогда не делала этого раньше. Дневное телевидение было вихрем, с которым я не был знаком. «Я действительно хочу, чтобы Сэм и Джейсон сделали это. Я даже не знал, кто такие Сэм и Джейсон, до нескольких дней назад». Потом она снова начала плакать. Я бросил коробку и бросился к ней. Я обнял ее и почувствовал мокрые сопли и слезы на шее, но я обязательно вытру их, как только исчезну из ее поля зрения.
— Думаю, моя тётя смотрела это шоу, — сказал я, всё ещё держа её за руку.
«Только тёти смотрят это шоу», — закричала она.
«Я не должен это смотреть! Я в расцвете сил! Посмотри, что он сделал со мной».
«Ну, кто знает? Если ты продолжишь этот уровень драматизма, может быть, ты когда-нибудь попадешь в него, — сказал я, отступая.
— Ха-ха, — саркастически сказала она, но вытерла глаза. «Спасибо за это. Действительно.»
Я поцеловал ее в щеку, и она улыбнулась. Затем я взял коробку с вещами Дилана и отправился в путь к дому его семьи.
* * *
Дом Хаундсмитов был типичным английским Тюдором в пригородном районе. Я предполагал, что это будет что-то вроде « Мюнстеры » или « Семейка Аддамс », но это просто показывает, как СМИ увековечивают несправедливые стереотипы. Я держал коробку с вещами Дилана в одной руке и звонил ему в дверь. Я старался не заглядывать в коробку, но заметил копию первого тома Fables . Я не мог вникнуть в это, но, по крайней мере, я знал, что у него есть вкус и ему нравятся комиксы.
Я уже собирался оставить коробку на приветственном коврике, когда дверь открылась.
Меня встретила пятилетняя сестра Дилана, Кэндис. На ней был розовый комбинезон, ее каштановые волосы были заплетены в косички, и на ней не было меха. Волчий бизнес не происходил до полового созревания, по крайней мере, это то, чему мы научились на уроках здоровья. Я вспомнил, как некоторые девушки хихикали по этому поводу, и я ничего не сказал, чтобы заставить их остановиться. Мне следует иметь.
«Привет, Кэндис. Я Андреа. Вы помните меня? Я подруга Джилл?
«Ага. Однажды ты дал мне кольцо-поп, — сказала она, и я пожалел, что сейчас у меня не будет с собой еще одного кольца. У нее был крошечный нос, огромные глаза и такие большие щеки, что они просили, чтобы их ущипнули.
«У меня есть вещи твоего брата. Я оставлю это здесь, хорошо?»
«Дилан! Хорошенькая здесь, — закричала Кэндис. Хороший? Прежде чем я успела убежать, в дверях появился Дилан. У него была скорость, которой не было у большинства из нас, если только мы не были олимпийскими спортсменами, но это естественно для ликанов.
«О! Привет, Андреа, — сказал он, немного сбитый с толку. Мех на его лице и руках исчез, но уши все еще были заостренными, как у эльфа, а брови были пушистыми и длинными. Его клыки тоже были более выражены, чем обычно. Это имело смысл, поскольку луна находилась в фазе убывающего серпа. Мне было стыдно, что я погуглила это до того, как согласилась передать вещи Дилана.
«Привет. Надеюсь, я ничего не прерываю, — сказал я.
— У нас чаепитие, — сказала Кэндис, дергая меня за рубашку. «Войдите.»
Дилан покраснел. Было приятно заметить это теперь, когда его мех не скрывал его лица.
«Чаепитие, да?» — спросил я, входя в их хорошо обставленный дом.
— Мои родители на работе, а лагерь Кэндис откроется только через неделю, — сказал Дилан, потирая затылок. Сейчас он был намного стройнее, чем на фотографии с выпускного бала. Я мог сказать это Джилл, чтобы она почувствовала себя лучше, но в глубине души я знал, что это не из-за разрыва. Это было потому, что он не был настолько волчьим.
Я никогда не видел его в форме полной луны. Я тоже не думал, что Джилл — по крайней мере, она мне ничего об этом не рассказывала.
Я передал коробку Дилану, и он понес ее с собой в гостиную. На ковре по кругу сидели мягкие игрушки, а посередине стояла тарелка с печеньем. Кэндис снова потянула меня за рубашку, и я подошел ближе к кругу.
«Все, это миссис Таппи из Огайо», — объявила Кэндис своим друзьям.
— Тебе не обязательно… — начал Дилан.
«Здравствуйте, мои дорогие», — сказала я группе игрушек, как будто я была пожилой женщиной. Миссис Таппи показалась мне милой дамой лет восьмидесяти. — Надеюсь, я не заставил вас ждать! Я посмотрел на Кэндис. Она улыбалась, и ее глаза расширились. «Где мне сесть?»
«Между мистером Доферсом и мисс Китти», — сказала она, держа меня за руку и указывая на плюшевую кошку в платье и на то, что, как я думал, когда-то было бегемотом — оно выглядело так, будто его измотали объятия и моет годами. Я сел между ними двумя, но старался делать это медленно, как будто это была борьба за мое постаревшее тело.
Я услышал, как Дилан усмехнулся.
— А теперь сядьте напротив них, мистер Баг, — сказала Кэндис, указывая на своего старшего брата. Он сел между аллигатором с моноклем и голой Барби.
«Спасибо, что пришли, миссис Таппи. Я заявляю, что мое сердце согревается, как костер прохладным вечером в Джорджии, когда я вижу тебя, — сказал Дилан с южным акцентом. Это был смелый выбор, но я был здесь гостем, поэтому критиковать не мог.
— О, это неожиданное, но абсолютное удовольствие, — сказал я, беря крошечную желтую чашечку и делая вид, что пью из нее.
Мы оставались в образе около пятнадцати минут, прежде чем Дилан сказал сестре, что пора обедать. Все это время Дилан любезно раздавал печенье каждому животному на крошечных тарелочках и разговаривал с плюшевым кроликом, как будто догонял старого друга. Он никогда не был таким, когда я видел его и Джилл вместе. Он всегда казался таким настороженным и сдержанным.
«Вы не против остаться, пока я приготовлю макароны с сыром? У меня тоже есть кое-что из вещей Джилл, — застенчиво сказал он.
— Конечно, — сказал я. Я сидел с Кэндис за кухонным столом, пока Дилан пытался открыть коробку с макаронами. Если бы его когти были выпущены, я уверен, что у него не было бы проблем разорвать его. «Тебе нужна помощь?»
— Нет, спасибо, понял, — сказал он. В конце концов он открыл коробку и высыпал макароны в кастрюлю с кипящей водой.
«Ты красивая», — сказала мне Кэндис.
«Я?» Хотел бы я, чтобы Кларисса из художественного класса тоже так думала. — Я тоже думаю, что ты красивая.
«Я не буду вечно красивой», — сказала Кэндис. В ее голосе была уверенность, хотя я ожидал грусти. «Однажды я вырасту и стану такой же, как моя семья».
«Нет, тогда ты не будешь хорошенькой. Ты будешь красивой, — сказал я.
«Да?» — спросила Кэндис.
«Конечно! Посмотри, какой красивый твой брат!» Я понял, может быть, это было неправильно говорить. Я должна была злиться на него за то, что он расстался с моей лучшей подругой, а не говорить ему комплименты.
«Ты новая девушка моего брата?» — спросила Кэндис.
«Кэндис!» Дилан хмыкнул, помешивая лапшу.
«Нет. Если бы твой брат был твоей сестрой и не встречался с моей подругой, тогда может быть, — честно сказал я. Дилан снова покраснел. Его уши были приподняты и немного выросли, чтобы убедиться, что он правильно меня расслышал.
«Если бы мой брат был моей сестрой?» Я перепутал ребенка во время макарон.
— Неважно, — сказал я. Я понял, что рассказал о том, что мне нравятся женщины, кому-то, кроме моей мамы, которая была единственной, кто знал об этом. Я не был смущен или что-то в этом роде — я просто еще ни с кем не встречался. Если Кларисса и Маргарет когда-нибудь расстанутся, то, может быть, я дам людям о чем поговорить. «Хотите услышать, как я изображаю Губку Боба Квадратные Штаны?»
— Да, пожалуйста, — хором сказали Кэндис и Дилан. Я прочистил горло и продолжил говорить с Кэндис, как будто она была Патриком Стар.
После того, как Кэндис покончила с едой, Дилан предложил ей пойти посмотреть какой-нибудь Щенячий патруль , чтобы мы вдвоем могли поговорить наедине.
«Спасибо за то, что вы были с ней так хороши. Джилл и я как бы сбились с пути во время игр, когда она приходила», — сказал Дилан. Джилл не ладила с детьми. Она думала, что они милые, но не терпела того, что нравилось детям. «Подожди здесь одну секунду, пока я соберу вещи Джилл».
Я кивнул и остался сидеть за его кухонным столом, пока он мчался вверх по лестнице и обратно за каких-то десять секунд. Он был так быстр!
Дилан осторожно поставил передо мной коробку с вещами Джилл.
— Спасибо, — сказал я.
«Как она?» — спросил Дилан. Его клыки блестели ярче, чем остальные зубы. Они блестели. Я старался не думать о том, во что он вонзит свои зубы, когда полностью выбьется из сил. Хотя это было не мое дело. О Боже, почему я только что подумал о том, что он сделал со своими зубами? Он и его сестра были так добры ко мне. Что со мной не так?
Может быть, это из-за того, что мой дядя сказал однажды в День Благодарения. Он пошутил, что мама должна проверить, есть ли у птицы следы от зубов, после того как ее подруга Вивиан из книжного клуба оставила пирог и ушла.
Вивиан, американка-ликан, было за шестьдесят, и она была так мила, что приготовила для нас пирог перед тем, как навестить свою семью. Мы игнорировали дядю, но я продолжал думать о том, что он сказал. Если он когда-нибудь снова скажет такую чушь, я собирался его обвинить.
— С Джилл все будет в порядке, — сказал я. По крайней мере, я на это надеялся. «Как вы?»
— Я чувствую себя немного виноватым, что не чувствую себя хуже, — честно сказал он. «Джилл великолепна. Она красивая, умная, вдумчивая, и она собирается оставить этот город в пыли и продолжать делать так много крутых вещей. Я просто знаю это».
«Но вы все равно с ней расстались».
Его пушистые брови, которые, казалось, занимали большую часть лба, сморщились.
«Вы подумаете, что я глупый, но иногда мне казалось, что идея свидания со мной нравилась Джилл больше, чем я сам. Она никогда этого не говорила, но иногда казалось, что если бы я не был… если бы я был полноценным человеком, ей было бы неинтересно.
Как бы она ни узнавала меня и не заботилась обо мне, часть меня всегда чувствовала, что я для нее в новинку. Имеет ли это смысл?»
Это имело смысл. Может быть, поэтому я никогда не говорил Джилл о Клариссе. В глубине души я не был уверен, что она не будет относиться ко мне как к «причине», или, может быть, я беспокоился, что она может каким-то странным образом заставить меня рассказать о ней. Это моя подруга Андреа, и я люблю ее, несмотря на то, что она гигантский гомосексуал. Разве я не смелый? Я имею в виду… разве она не смелая? Я не дал ей шанса доказать свою неправоту. Тем не менее, я еще не сказал ей. Я не хотел, чтобы это было правдой.
— Я думаю, у нее хорошие намерения, — сказал я, пожав плечами. «Она может быть как бы… слепа к чувствам других. Даже когда она чрезмерно озабочена чувствами других. Но вы не слышали этого от меня». Я не хотел, чтобы она думала, что мы с Диланом плохо говорили о ней за ее спиной. Я не был уверен, почему… может быть, это было какое-то странное чувство верности, которое я испытывал к ней.
— У нее все еще есть твоя куртка Леттермана. Она сказала, что если ты этого хочешь, тебе придется пойти к ней, но, возможно, сейчас не лучшее время.
— Она может получить его, — грустно сказал он. «Я думаю, что нам обоим нужно немного пространства. Иначе будет путаница».
Дилан проводил меня до входной двери. Вдоль стены в рамках висели фотографии его родственников. Некоторые в человеческом обличии, другие в полном волчьем обличье. Это не казалось таким уж странным. Это было похоже на любой другой дом, полный людей, любящих друг друга. Они не могли скрыть, кем и чем они были, но, похоже, не захотели бы, даже если бы у них был выбор. Они выглядели гордыми друг другом и жизнью, которую построили для себя. Я немного завидовал.
«Я, эм, я не говорил Джилл или кому-либо еще о том, что мне нравятся девушки», — застенчиво сказал я, сжимая коробку с вещами Джилл. «Я имею в виду, я никому не говорил, кроме моей мамы. Я не хочу, чтобы это было чем-то большим или что-то в этом роде.
Может быть, когда я буду встречаться с кем-то, я дам людям знать».
«Секрет в безопасности со мной. Хотя я слышал, что Маргарет изменила Клариссе на вечеринке Джареда у бассейна, если это поможет, — сказал Дилан.
«Как ты… это одна из твоих способностей или что-то в этом роде?» Я спросил. «Извините, это было грубо!»
Дилан рассмеялся. Я вздохнула немного легче, зная, что не обидела его.
«Нет. Чтение мыслей не является способностью Lycan. Я только что наблюдал за тобой перед тем, как мы с Джилл встретились. Я был влюблен в тебя на первом курсе. Извините, это странно?»
Я моргнул, глядя на него. Он хотел встречаться со мной из-за идеальной Джилл?
«Нет, не странно. Я имею в виду, я польщен. Просто все…»
«…Ликан, я знаю. Трудно найти людей, которые принимают».
«Нет! Это чувак. Мужская вещь. Не, э… ага. Дилан Хаундсмит, ты полон сюрпризов.
Мы улыбнулись друг другу.
«Я бы сказал, что мы должны проводить время как друзья, но я не думаю, что Джилл пойдет на это».
Дилан был прав на 100 процентов. Джилл возненавидела бы это.
«Может быть, когда вы двое будете в лучшем месте. Мы все можем быть друзьями, — сказал я. Он печально посмотрел на меня. Мы оба знали, что как только Джилл решила что-то, например, возненавидеть своего бывшего парня, пути назад уже не было.
«Хорошего лета, Андреа».
«Ты тоже, Дилан. Ты тоже.»
Я отвернулся и услышал, как за мной закрылась дверь. Я почувствовал укол меланхолии.
* * *
Я позвонил в дверь Джилл, и она завопила, что дверь открыта, не удосужившись встать с дивана. Я положил ее вещи на кофейный столик, на который она опиралась ногами. Ее родители ненавидели, когда она это делала.
«Ну? Что он сказал?» — спросила Джилл. — Что он сказал обо мне? Это была совсем другая реакция, чем у Дилана. Он спросил меня, как Джилл, как она себя чувствует. Джилл хотела знать, что было сказано о ее.
Я сел рядом с ней на диван. Она пристально смотрела на меня, пока я пытался сформулировать то, что хотел сказать.
«Хорошо?»
— У меня аллергия на ананас, — сказал я.
«Что?»
«Когда мы заказываем пиццу, всегда хочется ананаса. Но мой язык чешется и опухает, и я не думаю, что мне следует его есть, — спокойно сказал я.
— Какое это имеет отношение к… — сказала она, прежде чем увидела мое смертельно серьезное выражение лица. Я хотел, чтобы она впитала эту информацию. Возможно, это было глупо, но мне нужно было знать, что она заботится обо мне. Что я не был реквизитом в ее игре с Диланом или кем-то еще. «Хорошо. В нашей пицце нет ананасов».
Я кивнул. Она была не так уж и далеко от своей задницы. Это было обнадеживающе.
«Он спросил, как ты. Он думает, что ты великолепен, но я думаю, что пора двигаться дальше, — сказал я.
«Есть еще кто-нибудь?»
Я покачал головой. Она откинулась назад и расслабилась. Это было действительно то, что она хотела знать — есть ли соперница, с которой ей нужно бросить вызов. Если Дилан найдет кого-то еще столь же желанного, как она себе представляла.
Она была прекрасна — во всяком случае, внешне. Я узнал, что внутри все еще нужно доработать.
«Его младшая сестра была там. Она очаровательна, — сказал я.
«Да, и она это знает! Дилан обвел ее вокруг пальца. Милый ребенок, но, блин, она всегда сопровождала нас на свиданиях, когда мы смотрели фильмы у него дома. Нам приходилось постоянно смотреть Frozen . Типа, давай уже, — сказала она, закатывая глаза и смеясь над собственной шуткой. Она снова переключила внимание на пульт дистанционного управления и переключила каналы. «Кстати, о фильмах, что ты хочешь посмотреть?»
Она спрашивала меня! Я не мог вспомнить, когда она делала это в последний раз.
«Любой боевик с Шарлиз Терон», — предложил я.
«Хорошо», сказала она, ища один по требованию. «Спасибо, что вы здесь. Я знаю, что иногда меня много».
Вы. Вас много иногда.
«Ты бы сделал то же самое для меня, верно?»
«Конечно, хотела бы», — сказала она без колебаний.