Высоцкий больше чем измен я боюсь только не узнать об изменах: Сильнее, чем измен, я боюсь только не узнать об изменах. Ужасно любить
RIPPER — Я бежал от Вавилона, будто зная, что такое вечность.
RIPPER
Romance
Сильнее, чем измен, я боюсь только не узнать об изменах. Ужасно любить человека, который этого уже не заслуживает. © В. Высоцкий Предательство близкого человека имеет тенденцию ранить насквозь — шпагой пронзать лёгкие, сердце и душу. Ты пытаешься с…
#ангст #драма #дружба #друзья #измена #лгбт #насилие #психология #романтика #селфхарм #семейнаядрама #семья #слэш #философия #юмор #ютуб
Поделиться
Молчание.
Что может быть сильнее, таинственнее и красноречивее? В зависимости от ситуации оно несёт в себе либо тягостную неловкость, либо поразительное успокоение. Молчание, как и разговор, помогает отношениям между людьми развиваться — как в лучшую, так и в худшую сторону. Да и помолчать зачастую куда проще, чем щипцами вытягивать из себя слова. В большинстве случаев ещё и лучше.
Август молчал ровненько с того момента, как они сели в электричку. Ден же не решался подавать голос: мог только краем глаза коситься на друга, периодически сглатывая образующиеся в горле комки. Смотреть на него долго не получалось из-за неловкого страха оказаться обнаруженным. И дело вовсе не в том, что у Августа на скуле расплывался страшный синяк, напоминавший Дену об угрозе, висящей над головой ни в чём не повинного ребёнка.
Он так боялся, что Августу влетит ещё больше, чем успело влететь, но обошлось без серьёзных травм. Август, по крайней мере, не жаловался на сильные боли. Скрывал или говорил правду? Ден очень надеялся, что потасовка с отчимом обошлась одними синяками. Повезло ещё, что Август моментально вывалился из подъезда — в одежде и с рюкзаком за спиной, — стоило только Дену набрать на домофоне номер квартиры. Он чуть в обморок не упал, когда услышал драгоценный голос на том конце провода! Август не заходил в соцсети с тех пор, как Ден выбежал из подъезда с намерением забрать своего малыша из дурдома. Оставалось только гадать, что происходило в ничем не примечательной квартирке маленького города в Подмосковье...
И Ден гадал. Столько успел напридумывать, что в самом деле ожидал расклада, где ему придётся вести Августа в реанимацию. А что? Худшее вполне могло произойти.
Август упрямо не отвечал на вопросы по поводу случившегося. Поделился только своим самочувствием. Ден терзался тяжёлыми мыслями, пока рассматривал опухшие от слёз красные глаза, проклятый синяк и дрожащие пальцы. Если бы Ден согласился погулять с Августом сегодня, этого бы не случилось...
А ещё не случилось бы самоповреждения, о котором упомянул Август в своих бесконечных монологах. Почему Дена взволновало это только сейчас? Почему он не нашёл в себе сил связаться с Августом, когда тот впервые объявил о селфхарме? Почему он, несмотря на страх, что Август может серьёзно себе повредить, не посчитал нужным немедленно оказать ему поддержку?
Что может быть сильнее, таинственнее и красноречивее? В зависимости от ситуации оно несёт в себе либо тягостную неловкость, либо поразительное успокоение. Молчание, как и разговор, помогает отношениям между людьми развиваться — как в лучшую, так и в худшую сторону. Да и помолчать зачастую куда проще, чем щипцами вытягивать из себя слова. В большинстве случаев ещё и лучше.
Август, по крайней мере, не жаловался на сильные боли. Скрывал или говорил правду? Ден очень надеялся, что потасовка с отчимом обошлась одними синяками. Повезло ещё, что Август моментально вывалился из подъезда — в одежде и с рюкзаком за спиной, — стоило только Дену набрать на домофоне номер квартиры. Он чуть в обморок не упал, когда услышал драгоценный голос на том конце провода! Август не заходил в соцсети с тех пор, как Ден выбежал из подъезда с намерением забрать своего малыша из дурдома. Оставалось только гадать, что происходило в ничем не примечательной квартирке маленького города в Подмосковье...
Ден терзался тяжёлыми мыслями, пока рассматривал опухшие от слёз красные глаза, проклятый синяк и дрожащие пальцы. Если бы Ден согласился погулять с Августом сегодня, этого бы не случилось...Продвигаемые истории
Вам также понравится
Цитаты про предательство и измену
Подборка лучших высказываний, афоризмов и цитат про предательство и измену по мнению зацитачено.
ru. Надеемся что, среди подобранных нами жизненных высказываний, вы найдете нужную мысль.
Множество выгод предательство нынче сулит, подвигом сделалась преданность для человека.
У меня что на лбу написано — «Сделайте из меня дуру, пожалуйста».
Любовь не прощает измен. Екатерина Алимпиева
В итоге человек всё равно возвращается туда, где ему было хорошо.
Предателей презирают даже те, кому они сослужили службу.
Чтобы склонить мужчину к измене, достаточно выйти за него замуж. Ежи Виттлин.
Измена — это плеть, которой тебя больно бьют лишь однажды — в тот момент, когда ты обо всём узнала. А все остальное время ты сечешь себя этой плетью знания сама.
Неверность — это когда тебе нечего сказать мужу, потому что все уже сказано другому.
Идеальных отношений не бывает… Мудрость женщины – не замечать глупости мужчин. Сила мужчин – прощать слабости женщин.
Верность, которую удается сохранить только ценой больших усилий, ничуть не лучше измены.
Франсуа Ларошфуко
Когда тебя предают – как будто применяют запрещенный прием: неожиданно и невыносимо больно.
Почему, ему, своему другу, он простил предательство, а мне, его любимому человеку, не простил моего характера.
Поиски разнообразия в любви — признак бессилия. О. Бальзак
Преданность – это не чувство, это решение.
Сильнее, чем измен, я боюсь только не узнать об изменах. Ужасно любить человека, который этого уже не заслуживает. Владимир Высоцкий
Неверная жена мало разговаривает с собственным мужем, все свое внимание и самые нежные слова она растрачивает на любовника.
Предательство мужчины – это не измена. Предательство не то, что он ушел к другой.
Только не всегда его там продолжают ждать.
Предателями в основном становятся от слабости, а не от низости характера.
Будь готов к предательству любого из своих людей, но особенно того, кому ты доверяешь больше всех. Аль Пачино
Предательство – когда на то, что ты беременна… он скажет, чтоб шла ты на аборт.
Извинение неверности в том, что нет ничего приятнее начала любви. Эдуар Эррио
Можно простить предательство подруги, друга, но любимого мужчины никогда. Когда стена, за которой укрывалась от всех невзгод, рушится, ее нельзя восстановить. Можно только построить новую, с другим человеком.
В конце концов, ему же хуже — я всего лишь утратила неверного любовника, а он-то потерял женщину, которая его любила. Марта Кетро. Улыбайся всегда, любовь моя.
Предательство – это когда тебе клянутся в вечной и бесконечной любви, а потом в одно мгновение забывают тебя.
Он находил время, чтобы заниматься мною и чтобы изменять мне каждый день. Коко Шанель о своем втором любовнике
Не смейте произносить слово люблю после измены. Люди, которые любят, предать не могут.
Человек, который лжёт в любви, не заслуживает даже ненависти.
Пуля может и мимо просвистеть, а измена — всегда точно в сердце…
Наступает момент, когда понимаешь, что зря пустил кого-то в свою жизнь.
Этому человеку ты не нужен, просто ему не с кем было провести время.
Воскресшая из пепла семейной постели, изящно забыв про стыд, вышла из дома, чтобы изменить с первым красиво-встречным.
Предательство – это контрольный выстрел в голову.
Измена – вещь более позорная, чем убийство.
Я отгоню тупую боль, что сердце ранит словно нож. Я могла бы все простить, но не предательство и ложь!
Лучше пусть думает, что я ему изменяла. Чем будет знать, что в то время, когда он ходил налево, я плакала и ждала его.
По-моему измена – полная глупость: если действительно любишь, то и мысль сходить «налево» никогда не посетит, а если нет любви – к чему все эти отношения…
Измену любимому человеку прощают, но никогда не забывают.
Только простак может соблюсти себя в чистоте; кто умен и многогранен и не хочет остаться совсем в стороне от мимотекущей жизни, тот неминуемо должен замарать свою душу и стать предателем.
В светском обществе очень любят рассуждать о любви, ибо сия материя, интересная и сама по себе, нерасторжимо связана со злоречием и почти всегда составляет его подоплеку.
Клод Кребийон
Женщина изменяет, когда перестает любить.
Расстояние – причина для боли, но не причина для измен.
Пока нет любви — нет и измены. Как только появляется любовь, тут же находится место и для измены. Получается любовь — это то уникальное условие, которое порождает измену?
Предательство – бросить жену на заре возраста, когда она не сможет устроить личную жизнь.
Мы пожинаем в жизни то, что посеяли: кто посеял слезы, пожинает слезы; кто предал, того самого предадут. Луиджи Сеттембрини
Когда тебя предали, а ты, не смотря ни на что, хочешь общаться с этим человеком и желаешь ему только счастья, то ты или святой или дурак.
Верность в любви – это тривиально и обыденно. Только изменив можно осознать всю трагедию любви.
Верность для мужчины — как клетка для тигра. Она противна его природе. Бернард Шоу
Верность в любви — это всецело вопрос физиологии, она ничуть не зависит от нашей воли. Люди молодые хотят быть верны — и не бывают, старики хотели бы изменить, но где уж им.
Оскар Уайльд
Смотрите также
ПИСЬМО ГОРБАЧЕВУ — The New York Times
Реклама
Продолжить чтение основного материала
См. статью в исходном контексте
26 октября 1986 г., раздел 6, стр. 56Купить репринты
Посмотреть на Timesmachine
TimesMachine — это эксклюзивное преимущество для абонентов с доставкой на дом и цифровых абонентов.
Об архиве
Это оцифрованная версия статьи из печатного архива The Times до начала онлайн-публикации в 1996. Чтобы сохранить эти статьи в первоначальном виде, The Times не изменяет, не редактирует и не обновляет их.
Иногда в процессе оцифровки возникают ошибки транскрипции или другие проблемы; мы продолжаем работать над улучшением этих архивных версий.
А куда ты летишь, Россия? Ответьте мне! . . . Она не отвечает.
В заколдованном звоне звенят каретные колокольчики, воздух рвется в клочья и превращается в ветер; все на земле мелькает мимо, и, бросая встревоженные, косые взгляды, другие народы и страны отступают с ее пути. — НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ, «МЕРТВЫЕ ДУШИ», 1842, ПЕРЕВОД ЭНДРЮ Р. МАКАНДРЕЯ.
УВАЖАЕМЫЙ МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ,
ТЕПЕРЬ МЫ ЗНАЕМ: НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ не так сильно изменились. Как выяснил президент Рейган в ходе переговоров с вами в Рейкьявике в этом месяце, с вами будет не легче иметь дело, чем с любым из ваших предшественников.
Я сам пришел к такому выводу недавно, во время моего первого ответного визита в Советский Союз после того, как я закончил там трехлетнюю командировку в 1980 году. По крайней мере, в краткосрочной перспективе, я думаю, вы разочаруете тех, хотелось бы верить, что вы переделаете СССР по более либеральному, гибкому образу.
Я не говорю о дипломатии; вы рассеяли там всю паутину, предложив предложение за предложением по контролю над вооружениями — столько в одном только Рейкьявике, что даже сторонники жесткой линии в Вашингтоне думают, что мы еще можем достичь важных соглашений по ядерному оружию.
Я не имею в виду вашу перетряхивание бюрократии, которая уволила с работы десятки тысяч партийных писарей и теперь распространилась на внешнюю торговлю, к удовольствию американских руководителей, которые, возможно, наконец смогут делать крупные, прибыльные инвестиции в совместные предприятия.
Скажу максимально прямо: я имею в виду сталинизм. Точнее, я имею в виду все еще неразрешенное наследие сталинизма, которое пронизывает многие уровни советского общества, в частности тот уровень, на котором КГБ действовал. и полиция по-прежнему может контролировать то, что люди могут говорить, читать и думать даже в уединении своих собственных домов. Пока вы управляете своим обществом именно так, ни один демократически избранный лидер не может вам доверять, и это одна из причин, по которой президент Рейган так опасается заключать с вами сделки.
Это наследие будет самым трудным для вас изменить, даже если вы захотите. Недавнее сообщение о том, что вы планируете принять новый закон о госбезопасности — прерогатива КГБ.
— заставляет меня думать, что вы, по крайней мере, обдумываете важные изменения. Но как далеко вы планируете зайти? Готовы ли вы отказаться от абсолютного контроля и дать людям больше свободы в принятии собственных решений о том, что они хотят читать, смотреть, покупать и продавать? Потому что все одно — вы не сможете заставить свои амбициозные планы экономических реформ работать, если не расслабитесь, а до сих пор вы, похоже, не решили, расслабить вас или ужесточить.
БЫЛО ГОТОВИТЬСЯ, ПЕРЕД тем, как я вернулся этим летом, чтобы найти много разных вещей, и они были: не так много водки, выплескивающейся на землю, меньше нежелания обсуждать бытовые проблемы в официальной прессе. На искусство, литературу и театр не так уж много идеологических ограничений. В июне на съезде писателей в Москве разгорелась оживленная дискуссия о реабилитации Бориса Пастернака и издании, наконец, всех его произведений, включая «Доктора Живаго», в его собственной стране.
Вообразите мою наивность: я поверил, пошел и купил «Доктора Живаго» на русском языке до того, как мы с женой Хайди улетели в Москву.
Таможенникам московского аэропорта Шереметьево не потребовалось и 10 минут, чтобы найти его, перебирая наши чемоданы. Они изъяли ее на том основании, как объяснил один из них, что она считалась «антисоветской». любого возраста. Стихи Пастернака на английском языке также были изъяты, хотя к настоящему времени большинство стихов опубликовано в России; имя Пастернака, видимо, промелькнуло каким-то политическим предупредительным сигналом. («Лолита» Владимира Набокова на русском языке, судя по ухмылке, промелькнувшей на лицах чиновников, когда они ее схватили, явно относилась к другой категории.) Но вскоре я начал понимать, чего они на самом деле искали. . Когда их ищущие пальцы наткнулись на волшебное слово, книги отправились в мешок. Одно и то же слово в очерках Иосифа Бродского, Северина Биалера «Советский парадокс», романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» — и это слово было Сталин.
ХУДШИЕ АСПЕКТЫ СТАЛИНСКОГО ПРАВЛЕНИЯ были остановлены и осуждены 30 лет назад. Но большая часть созданного им полицейско-государственного аппарата, большая часть лежавшей в его основе жесткой системы произвольных указов, контроля и ограничений остается в силе — особенно когда речь идет о традиционной русской подозрительности и изоляции иностранцев.
На следующий день после нашего приезда Серж Шмеманн, глава московского бюро «Таймс», и еще один старый друг, Рэймонд Бенсон из американского посольства, договорились о поездке на лодке вверх по Москве-реке — приятном способе воссоединиться со старыми друзей из московской интеллигенции.
На причале под проливным дождем нас тепло встретили капитан и женщина, прислуживающая на лодке на кухне; стали прибывать наши гости, и вдруг подошли трое незнакомых нам русских и попытались подняться на борт. — Это частная вечеринка, — сказал капитан, отмахиваясь от них. Но после того, как они предъявили ему удостоверение личности, капитан впустил их в свою каюту, откуда через несколько минут вышел один, чтобы объяснить Сержу: «Они наши коллеги». Двое из этих мореходных джентльменов остались на борту. целых пять часов, глядя вниз с моста, пока мы пировали закусками и ветчиной и поджаривали друг друга пивом, водкой и различными другими международными напитками. В перерыве от гуляний мы с одним моим русским другом, наблюдая на свежем воздухе за речным движением, сочли уместным, чтобы большое судно на подводных крыльях, настигшее нас на полпути к Бухте Радостей, было названо в честь Феликса Дзержинского, отца КГБ.
Если бы Сталин смотрел, он бы тоже был доволен. Ваш предшественник Никита Сергеевич Хрущев устранил худшие эксцессы системы, построенной Сталиным кровью и костями миллионов верных советских граждан, но он не мог — не хотел — демонтировать все это. Сталин действительно присутствовал во многих моих беседах в течение следующих 10 дней.
Он центральный персонаж романа-эпопеи Анатолия Н. Рыбакова «Дети Арбата», старого московского района, где вы построили новый пешеходный центр. Вы, как Генеральный секретарь ЦК КПСС, наверняка слышали о романе: Рыбаков надеется, что вы позволите его опубликовать здесь, и 50 других писателей, в том числе одни из самых известных и уважаемых литературных деятелей в страны написали письма в поддержку книги, которую Рыбаков направил в ЦК.
Рыбаков знает, о чем говорит, когда речь заходит о Сталине. В молодости он провел в ссылке три года в 1930-е годы за судимость по незначительному политическому обвинению (в его романе герой выслан за то, что доносчик обвиняет его в высмеивании Сталина в эссе) и только подвиг под огнем во время Второй мировой войны позволил ему восстановить свой рекорд.
«Мне 75 лет, — говорит Рыбаков. «Всю свою сознательную жизнь я провел под сталинской тенью и хочу выйти из-под нее прежде, чем умру, с публикацией «Детей Арбата».
Сталин властвует над советским обществом сегодня через запутанную цепь противоречий. Мои русские друзья рассказывают мне, что сейчас в поездах незаконные торговцы продают портреты Сталина, Девы Марии и мертвого певца Владимира Высоцкого размером с карточку. Высоцкий прославил на всю страну протестные песни, которые пели узники сталинских лагерей, а на его похоронах во время Олимпийских игр 1980 года десятки тысяч россиян пришли в Театр на Таганке, где он работал, чтобы оплакать его и дух неповиновения. он символизировал для них, насмехаясь, когда полиция приходила наводить порядок. Но было что-то, что объединяло те толпы с водителями-дальнобойщиками, которые в те времена красили (и делают до сих пор) портрет Сталина на лобовом стекле, — недовольство тем, как обстоят дела в советской жизни. Партизаны Высоцкого хотят их улучшить, раскрепощая.
Поклонники Сталина считают, что для того, чтобы убрать с улиц пьяниц и малолетних правонарушителей и восстановить советскую экономику, нужна сильная рука.
Вот основное противоречие. Вы хотите перемен. Ваши люди хотят перемен. Вы говорите им, что единственный способ, которым это может произойти, — это быть открытыми, самокритичными, признавать ошибки и промахи там, где они их видят, и не бояться осуждать начальство за их совершение. Но способ, который вы выбрали для осуществления перемен, такой же, как и у Сталина: использовать партию и ее органы для форсирования перемен, не позволяя им развиваться свободно и спонтанно даже в определенных пределах.
Это может показаться жестоким. Ваши призывы к большей гласности, открытости звучат как антитеза сталинским методам. Вы должны понимать, что открытость в сочетании с индивидуальной инициативой может быстро повысить эффективность ферм и фабрик вашей застойной экономики; а вместо этого вы полагаетесь на указы и ужесточение дисциплинарных мер, введенных сверху.
В конце концов, любой другой способ поставил бы под угрозу саму основу вашей власти. Как выразился мой друг: «Вся система — это Сталин, мы живем по системе, которую он создал, чтобы поставить всю страну под жесткий контроль партии. Сегодня у нас есть партийные секретари, отвечающие за теоретическую математику, и партийные секретари, отвечающие за прикладную математику, — какое это имеет отношение к политике?»
Обычные люди видят противоречие и опасаются его. «Между двумя тенденциями — либерализацией и ужесточением дисциплины — существует чрезвычайное напряжение», — сказал мне молодой писатель. «Горбачев может быть самым либеральным среди руководства, насколько мне известно. Но две тенденции видны во всех сферах жизни. Вы можете увидеть их сегодня на улицах — по два полицейских на каждом углу. В какую сторону, в конце концов, склонится чаша весов, никто не знает».
То же самое можно сказать и о советской политике контроля над вооружениями. Он полон новых инициатив, но скептики здесь задаются вопросом, какова реальная цель.
Вы действительно хотите сократить расходы на вооружение, чтобы вы могли построить свою внутреннюю экономику, или вы просто хотите, чтобы мы ослабили нашу бдительность, пока вы укрепляете КГБ? а ваш ВПК тем более? Дебаты по этим вопросам будут более интенсивными, чем когда-либо, после провала переговоров в Рейкьявике.
Что касается ваших планов относительно внутренней экономики, некоторые из ваших людей не знают, верить ли тому, что вы говорите в своих речах, или тому, что они видят в своей повседневной жизни, но они знают, что есть большая разница. На 27-м съезде партии в начале этого года вы объявили о реорганизации сельскохозяйственного сектора и сказали, что отдельным фермерам будут предоставлены земля и ресурсы, чтобы они могли делать то, что они уже делают, гораздо эффективнее, чем крупные совхозы и колхозы, — производить продукты, которые люди могут себе позволить. свои столы. Последовали масштабные бюрократические перестановки, но новые правила для семейных участков так и не были реализованы.
Вместо этого был издан указ о «нетрудовых доходах». Очевидно, он был направлен на то, чтобы удержать людей от кражи государственного имущества или использования его для получения частной прибыли. Полиция использовала его во многих случаях против честных фермеров, продающих то, что они вырастили своим трудом на своих личных участках, согласно статье, опубликованной «Правдой» во время нашего пребывания.
Этим летом на фермерских рынках в Москве уже были проблемы из-за ядерной катастрофы в Чернобыле на Украине. Многие люди, уязвленные тем, что им не сообщили правду об этой аварии достаточно рано, просто больше не верят заверениям правительства в том, что местные морковь и огурцы не радиоактивны. «Правительство не сообщало людям, которые там жили, что что-то не так в течение целой недели после аварии», — сказал один из моих друзей. «Так почему мы должны верить им сейчас?» И все же он был смиренным: «Что мы должны делать, не есть?» (Продолжение на странице 66) МОЛОДОЙ ОТЕЦ двоих детей, который косо смотрит на правительство политики, так как они влияют на повседневную жизнь его семьи, питает к Вам некоторую симпатию, Михаил Сергеевич.
«У меня ощущение, что Горбачев один, — сказал он. «Он хочет все исправить, но между ним там, наверху, и людьми, что там внизу, стоит то, что «Правда» однажды назвала «липкой бюрократией», так что ничего не делается. Люди думали, что Горбачев сам может обеспечить им эффективность, процветание и лучшую жизнь. Теперь они начинают понимать, что так не будет»9.0003
«То, что изменилось, к худшему», — сказал мне мой друг из России, работающий в сфере товаров и услуг. «Горбачев хочет улучшить ситуацию, но делает это с помощью правил, которые делают их более жесткими и ограничивающими для людей». Этот человек не пьет, но сослался на ваши правила против алкоголизма, сокращение количества винных магазинов в Москве и ограничение их часов продажи, например.
«Слышали анекдоты?» — спросил меня другой друг, советский чиновник. «Брежнев оживает и гуляет по центру Москвы. Перед винным магазином он видит невероятную очередь — тысячи людей — и качает головой: «При мне столько не пили». В другой истории есть битком набитый автобус, подъезжающий к винному магазину, и пассажиры толпятся у выхода.
«Не нужно толкать», — говорит водитель. «Следующая остановка — в начале очереди».
Очереди по продаже спиртных напитков являются реальным вещественным свидетельством изменений в жизни людей, к которым могут привести постановления Советского правительства. Но возымели ли они ожидаемый эффект? Конечно, на официальных приемах проливается меньше алкоголя; Мэр Астрахани, с которым я семь лет назад выпил дюжину тостов с водкой из стаканов размером со стакан для молочного коктейля, сегодня, вероятно, встречает своих гостей вином или минералкой. И пьянства в общественных местах меньше, чем раньше, по крайней мере, до 14:00, когда открываются винные магазины и в ресторанах начинают подавать водку (за исключением иностранцев, которые платят твердой валютой; иностранцы, по-видимому, все еще могут напиться, когда захотят). ). Как выразился мой жалующийся друг: «Люди, которые всегда пили, до сих пор пьют дома. Но теперь люди, которые раньше любили бутылку вина время от времени, чтобы отпраздновать это, должны стоять в очереди четыре часа, чтобы купить ее.
Горбачев на самом деле не заботится о нас, он просто хочет выглядеть хорошо». Некоторые люди, которые не считают минеральную воду заменой водке, прозвали вас Минеральным секретарем Коммунистической партии.
Во всех остальных отношениях жизнь моего друга казалась лучше, чем когда мы видели его в последний раз шесть лет назад. Благодаря своему таланту использовать хорошие связи, он смог найти новую квартиру. Там была большая кухня, которую он переделал чехословацкими шкафчиками, цветной японский телевизор с огромным экраном, видеомагнитофон, настенная система, стереосистема.
Новые жилые дома, в основном из сборного железобетона, выкрашенного в белый цвет, с балконами пастельных тонов, кажется, маршируют из центра Москвы во всех направлениях, стирая с лица земли то, что когда-то было деревенским поселком с деревянными домами и ручными колодцами. Хотя эти квартиры также являются вещественным доказательством того, что ваше правительство пытается выполнить свои обещания десятилетней давности по обеспечению достойным жильем для всех, даже если в лучших зданиях люди должны покупать квартиры у государства, а не платить субсидируемую арендную плату.
от нескольких рублей в месяц — некоторые ваши граждане тоже видят угрозу в строительном буме.
Художник Илья Глазунов рисует их именно такими, как безликие колоссы, идущие фалангами к ностальгическому сельскому переднему плану на своем огромном полотне «Прощание», одном из центральных экспонатов его чрезвычайно популярной выставки в зале «Манеж» за окном. Кремлевская стена этим летом. Ничего не меняется, подумал я про себя, у Глазунова была точно такая же выставка в Манеже в 1978 году. Мои друзья-интеллигенты ненавидели его тогда так же, как и теперь; среди недоброжелателей он имеет репутацию антисемита и русского шовиниста, жаждущего возвращения к сильному режиму, подобному царскому или сталинскому. В 1978 года люди говорили, что его защитником в Политбюро был Михаил Суслов, аскетический идеолог, свергнувший Хрущева за его антисталинские эксцессы; теперь говорят, что его стиль нравится вашей жене Раисе.
Возможно, интеллигенция так ненавидит его за то, что он так популярен.
Каждый день я был в Москве, по крайней мере, 10 000 человек — очень немногие из них азербайджанцы или узбеки, насколько я мог судить — часами выстраивались в очередь, под солнцем и под дождем, чтобы попасть на эту выставку, явление, которое вы никогда не увидишь на Западе. В зале размером с три футбольных поля торжественно, как на похоронах, играла музыка Бетховена и Брамса, а молчаливые благоговейные толпы шли мимо сотен и сотен картин.
Православие — часто буквально русская православная традиция — ярко изображено на картинах Глазунова. Одним из самых популярных на выставке является «Возвращение блудного сына», на котором изображен юноша в синих джинсах, преклоняющий колени перед подобным Христу Искупителем. И я пришел к выводу, что ортодоксальность с маленькой «о» — это то, что делает его таким популярным, а также то, что вам так трудно внести какие-то радикальные, фундаментальные изменения.
МНОГИЕ ВАШИ ПОКЛОННИКИ на Западе полагают, что если вам удастся модернизировать советскую экономику, торговые центры, подобные московскому, торговые центры с вещами, которые покупатели действительно захотят купить, заменят унылый и ограниченный выбор.
теперь доступны в государственных магазинах, и людям не придется стоять в очереди по 50 человек за абрикосами, как я видел, как они все еще делали это на улицах в июле. Горбачев возьмет листок из книги Дэн Сяопина, говорят они, и позволит частным предприятиям более эффективно производить продукты питания и товары народного потребления. Я не совсем уверен. Я не знаю, что бы вы на самом деле хотели сделать, но я знаю, что вы сегодня руководите одной из самых консервативных стран в мире, и я не уверен, что у вас есть такая большая свобода действий.
Один небольшой пример. Maxim’s построил клоны своего роскошного парижского ресторана повсюду, даже в Пекине, для иностранных руководителей и туристов, которые начали прибывать, когда страна открылась в конце 1970-х годов. В последнем телефонном справочнике «Информационной Москвы», который продается там западному деловому сообществу, у «Максима» было объявление о новом ресторане в Центре международной торговли. Мой друг-писатель говорит мне, что этого никогда не произойдет.
Коммунистические активисты района, в котором находится торговый центр, услышали об этом и были возмущены, потому что они поняли, что парижский оригинал был местом сбора русских ссыльных, которые были врагами большевистской революции.
Может быть, это просто хороший пример того, к чему вы призывали людей: высказываться, говорить о том, что, по их мнению, правительство делает неправильно, требовать перемен. Этот вид критического выступления — одно из самых поразительных изменений, которые я заметил. Друзья-журналисты из «Известий», которые раньше не хотели поднимать в разговорах со мной какую-либо критику советской жизни, теперь предлагают самые разные вещи: проблему наркотиков, коррупцию, безрассудство бюрократии. «Советская культура» даже вела кампанию против гигантского мемориала из красного гранита, который бывший московский партийный руководитель Виктор В. Гришин планировал увековечить в память о разгроме нацистов, и, насколько я понимаю, он не будет построен. Могла ли «Советская культура» сделать то же самое для проекта, благословленного преемником Гришина Борисом Николаевичем Ельциным?
Другой советский журналист, которого я посетил в его кабинете, всегда отличался едким и дерзким остроумием, но я был удивлен, услышав, что он отвечает на звонок не «я слушаю», а «они слушают».
» Он имеет в виду это как шутку, я полагаю. Но я не заметил никаких газетных кампаний, указывающих на нарушения прав граждан со стороны КГБ. Вы имеете в виду ваши призывы к гласности, чтобы санкционировать критику уцелевших пережитков сталинского полицейского государства — более чем пережитков, лежащих в основе основ советского государства сегодня?
Сомневаюсь. Мои сомнения сильно укрепились к концу нашего пребывания в Москве, когда Хайди, Серж и я сели в офис Volvo, чтобы навестить двух писателей в квартире в одном из этих новых домов на юго-западной окраине города. Когда мы начали долгую поездку, Сережа заметил, что за нами едет бежевый «Жигули» — и всю дорогу он ехал за нами. Агенты в штатском внутри идеально скопировали нас: двое мужчин и женщина. Мы прибыли на пыльную парковку перед жилым комплексом, и Серж вышел один, чтобы осмотреть здание, которое мы искали; когда подъехали «Жигули», один из мужчин вышел и поехал за ним. Серж вернулся, чтобы провести нас с Хайди через строительную площадку и парк к месту назначения, и вскоре мы заметили мужчину и женщину из машины, которые тоже наслаждались прогулкой по саду, не более чем в 50 футах от нас.
Я привык к таким вещам еще в 1970-х, но я никогда не забуду, как испугался знакомый мне тогда музыкант, увидев КГБ. машину в зеркале заднего вида, когда он собирался отвезти нас домой после обеда в своей квартире. Я надеялся, что при вас такое грубое запугивание вышло из моды.
Почему бы и нет, Михаил Сергеевич? Мы не скрывали, чей дом собираемся посетить. Все наши хозяева на протяжении всего нашего пребывания были лояльными советскими гражданами, на хорошем счету у властей. Могущественному Советскому Союзу нечего бояться таких, как я, если только он не боится заразы от свободных и пытливых умов.
Я не говорю вам, что все это означает для меня, что не произошло никаких реальных изменений в климате интеллектуальной или повседневной жизни в Москве. Самое большое изменение — это брожение в творческих кругах. Члены Союза кинематографистов недавно избрали своим главой Элема Климова, который заменит человека, которого вы упрекали прошлой зимой на съезде партии за излишнюю лесть.
Элем Климов — человек, который знает, что такое цензура; он потерял немало футов своих собственных фильмов из-за цензоров. Надеюсь, правда то, что сказал мне один московский кинокритик: «Они осмотрелись и увидели, что весь мир любит в кино, и теперь начнут такие фильмы снимать» 9 .0003
Союз писателей не зашел так далеко, но писатели, в том числе поэты Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко, произнесли смелые речи, призывая положить конец теневой цензурной комиссии под названием Главлит, которая, в отличие от Союза писателей, действительно может решать, какие книги публиковать, а какие нет. Пока мы были там, они снова встретились, и Вознесенский созвал комитет, чтобы дать рекомендацию о том, стоит ли публиковать, наконец, все произведения Пастернака, чтобы эти таможенники в аэропорту могли немного ослабить бдительность.
«Нашей стране нужно новое мышление, — сказал мне Вознесенский. «Эта страна умрет, если она не изменится в современном направлении. Сегодня в стране происходит что-то очень интересное.
Как в 1920-е годы, когда было много очень хорошей поэзии, отражающей духовное настроение страны сразу после революции. Или как при Хрущеве, когда мы с Женей [Евтушенко] подошли. Теперь настроение снова такое же.»
ЧТО-ТО сегодня происходит в вашей стране. Но ему нужна подпитка, а это значит, что вам придется отказаться от части своего контроля. Чтобы писатели вашей страны могли начать издавать книги, которые лежат у них в ящиках столов, нужно, чтобы в таких литературных журналах, как «Новый мир», которых не было со времен ухода Александра Твардовского, выдвинулись смелые редакторы. И тогда вам нужно убедиться, что им не мешает огромный аппарат цензоров и охранителей общественного сознания, который работает рука об руку с КГБ.
Если этого не произойдет, мои друзья-писатели не ждут многого от Союза писателей, о чем стоит задуматься, если вспомнить, что большинство из них были избраны в его правление в порыве энтузиазма по поводу вашей новой атмосферы открытости. в прошлом июне.
Анатолию Рыбакову этой должности будет недостаточно для публикации своего романа; это не поможет тем, кто благоговеет перед Борисом Пастернаком — а таких мало, — опубликовать его роман «Доктор Живаго». Мои друзья надеются на все эти вещи, но на самом деле они этого не ожидают. Я мог бы указать на ваши собственные слова на партийном съезде, чтобы показать вам, почему я настроен скептически. «То, что общество ждет от писателя, — это художественное новаторство и правда жизни», — сказали вы, а затем добавили: «Но правда — это не абстрактное понятие». . . только идеологически мотивированная, художественная и преданная народу литература воспитывает в нем честность, силу духа, способность нести бремя своего времени» 9 .0003
Итак, нет: я не нашел в Москве столько перемен, сколько ожидал или надеялся найти через шесть лет. Ваша Москва, на самом деле, очень похожа на брежневскую, а его — на хрущевскую. Хрущев был среди вас настоящим революционером, потому что он, по крайней мере, начал уничтожать машину угнетения и начал проводить экономические реформы, выходящие за рамки простых увещеваний.
Но он не зашел достаточно далеко.
Позднее Хрущев объяснял, почему сталинская оттепель оборвалась: «Нам было страшно — очень страшно. Мы боялись, что оттепель вызовет наводнение, которое мы не сможем контролировать и которое может затопить нас. Она могла выйти из берегов советского русла и образовать приливную волну, которая смыла бы все преграды и подпорные стенки нашего общества» 9 .0003
Когда я покинул страну через 10 дней, барьеры и подпорные стены были достаточно прочно установлены. Но я провел там слишком много времени за эти годы, чтобы не питать к нему глубокой привязанности и ко многим русским, которые стали моими друзьями. Ради них я хочу, чтобы вы смогли преодолеть свой страх и на этот раз позволить воде бурлить.
Макалестер приветствует нового вице-президента Донну Ли
Макалестер приветствует Донну Ли в качестве нового вице-президента по делам студентов в августе этого года. Бывший вице-президент по студенческой жизни и декан по работе со студентами в колледже Агнес Скотт, Донна сосредоточила свое внимание на разнообразии, лидерстве и инклюзивности, а также на других различных областях.
Ли окончила Бостонский университет со степенью магистра. в области консультирования и имеет опыт работы в вооруженных силах до работы с Антидиффамационной лигой и Национальной конференцией за сообщество и справедливость. The Mac Weekly поговорила с Ли, чтобы узнать больше о ее переходе к новой роли.
TMW: Не могли бы вы немного рассказать мне о том, как вы оказались здесь и что впервые привлекло вас в Макалестер?
Донна Ли: Это была такая неожиданная часть моего путешествия, правда. Я училась в колледже Агнес Скотт, маленьком частном гуманитарном колледже для женщин. Я пришел туда из Rollins, частного учебного заведения с совместным обучением гуманитарных наук. Я никогда не слышал об Агнес Скотт, [но] мой коллега протянул руку и сказал: «Это место, на которое вам нужно взглянуть». Я пошла, посмотрела и просто оказалась в этой среде — я никогда не была в среде, где все было бы связано с женским образованием. Итак, мне очень понравилось это место, и у меня были все намерения побывать там в этом году, до такой степени, что я уже выбрал подарки для старшеклассников этим летом.
Он старшеклассник. Так что я тоже был честен с ним с самого начала. Я подумал: «Джонатан, я рассматриваю эту потенциальную работу. Никогда бы не подумал, что буду искать сейчас». Во всяком случае, это было бы после его окончания. Забавно, однако, что когда он просматривал колледжи, некоторые из тех колледжей, на которые мы смотрели, находились прямо здесь, в Миннесоте. Но я сказал: «Ты в последнем классе [старшей школы], я не знаю», а он такой: «Мама, ты всегда просто следуешь своему духу. Просто сделай первый шаг». Просто сделай это. Итак, я сделал первый шаг, и первым шагом было обращение в мое приложение. Но в то же время я как бы надеялся, что они позвонят и скажут: «Спасибо, но это не сработает». И тогда [не было бы] давления. Итак, мне звонят, и я говорю: «Можете ли вы провести интервью по скайпу?» Но даже в интервью по скайпу — о боже, как вы общаетесь с людьми в цифровом формате? Но я действительно сделал. Слушая, как они [студенты в комитете по поиску] рассказывают о своем опыте, слушая даже то, как они представляли себя студентами здесь, а затем слушая всех остальных в комитете — кого-то из легкой атлетики, гражданской активности, преподавателей, там были сотрудники из дивизион.
Председательствовал на нем Президент. Обычно вы не видите президента, возглавляющего поисковый комитет. Я действительно подключился. Я действительно сделал. […] Я повесил трубку и подумал: «Вау, это было действительно круто». Это аккуратная группа людей, и я действительно мог видеть себя частью этого. Но они позвонят и скажут: «Нет, ничего не выйдет». Ну, они позвонили и сказали: «Приезжайте на собеседование в кампусе». Ну, интервью было на выходных, так что я думаю: «Ну, черт возьми, никто не выйдет». [Но] люди вышли на выходные — преподаватели, сотрудники и студенты — вышли на выходные. Это сказало мне, что это сообщество, которое настолько привержено друг другу, этой позиции, они относятся к этому месту серьезно. Это феноменально. И просто ощущение в кампусе тоже. И общение с некоторыми студентами заставило меня понять, как сильно я скучал по работе в учебном заведении с совместным обучением. Отличается ли вибрация?
Атмосфера немного другая. Я не знаю, что это было.
Но на самом деле я немного ностальгировал. Но есть просто ощущение — я не знаю, как это можно описать. Это просто сообщество. И я знаю, что есть проблемы и проблемы, они есть в каждом месте. Но приверженность. А потом, знаете, с тех пор, как я здесь, у меня была возможность побывать на Slam. И вещи сразу же выделились для меня как такие разные. Воскресенье, 8:30 утра. Люди появляются вовремя. А потом я получил место после обеда, и я подумал: «Кто будет бодрствовать?» Но все они были заняты. Поэтому люди серьезно относятся к собственному образованию, они привержены своему собственному процессу. Я думаю, что здесь есть общая ответственность за образование, которое я действительно нахожу воодушевляющим и вдохновляющим.
Это переходит к моему следующему вопросу: как прошел ваш первый месяц на работе?
Скажу, что я немного «олень в свете фар» в некоторых моментах. Я изучаю совершенно новую культуру, совершенно новый способ ведения дел. Но то, что я обнаружил, это то, что сообщество очень гостеприимно и поддерживает.
Они знали, что у меня день рождения! [Но] то, что я скажу, было для меня самой большой проблемой: мой календарь — это кошмар. Итак, чем я поделился с Эмили [Стубер], так это тем, что хочу найти способ открыть календарь. Потому что у меня нет времени даже пройтись по кампусу. Я хотел бы пройтись по кампусу и поесть в Café Mac, зайти в Leonard Center. Я чувствую, что у меня было такое взаимодействие со студенческими лидерами на слэме, и теперь я просто очень хочу иметь возможность общаться и со всеми остальными. И это круто, когда я прохожу мимо, и я узнаю некоторые лица, и я говорю привет, и я буду делать такие вещи, как гулять со своей собакой через кампус. Но думаю, что они обращают внимание на него, а не на меня. Но я действительно хочу найти способы, с помощью которых я могу по-настоящему погрузиться в кампус. Итак, программы, на которые я могу пойти — у меня есть программы, которые уже есть в моем календаре. Но просто быть частью, потому что я думаю, что это будет лучший способ узнать людей и людей узнать меня.
Так что многие из них были связаны с отделами и знакомством с различными отделами, их работой и персоналом. Было много встреч, скажу я вам. Но это было хорошо. Я просто принимаю все это и учусь. И это тоже интересно, потому что, когда вы новичок в этом квартале, люди хотят услышать ваши идеи. Но для меня также важно найти время, чтобы просто послушать и посмотреть. Да, у меня есть идеи, но я думаю, что также важно, чтобы я уважал культуру и историю здесь, потому что я действительно думаю, что мои идеи, если они не контекстуализированы, могут быть недействительными.
Исходя из этого, какие у вас цели на первый семестр?
Так что определенно смотрим и учимся. Еще один ключ к осязаемой вещи — CDC [Центр развития карьеры]. Было несколько вещей, которые возникли. На самом деле я слышал от некоторых студентов, а также от сотрудников, что есть некоторые потребности в области здравоохранения и хорошего самочувствия, и я думаю, что наличие человека, который должен управлять двумя основными отделами, вероятно, способствует этому.
Таким образом, найти подходящего человека на эту должность [директора Центра по контролю и профилактике заболеваний США]. Потому что я действительно думаю, что одна из проблем в гуманитарном колледже — это проецировать и подчеркивать те навыки, эти дары и все то обучение, которое у вас есть, что вы можете выйти и во многих отношениях, вы так много более оснащен. Человек, который пошел, скажем, в государственную школу, и я не ругаю никакую другую школу, но вы знаете, есть много школ, которые просто сосредоточены только на карьере и получении работы. Я думаю, что тот факт, что кто-то, кто ходил в такую школу, ваша способность взаимодействовать в команде, несмотря на разницу, ваш уровень уверенности в себе, ваша способность общаться как в письменной, так и в устной форме, зашкаливает. Но как упаковать это и сформулировать, когда вы идете искать работу? Таким образом, получение этой должности и получение этого человека будут ключевыми факторами, помогающими собрать воедино весь тот замечательный опыт, в котором действительно участвуют наши ученики.
Но я думаю, что иногда мы принимаем как должное: «Хорошо, я» m на Mac Weekly, и я делаю то или иное», но на самом деле не понимает, как это влияет на вашу способность затем получить работу. Так что это ощутимая вещь. Я думаю, что обеспечение лидерства в подразделении, частью которого я был нанят, поэтому действительно изучая структуру, кадровое обеспечение, ресурсы, можем ли мы лучше всего настроиться для оказания наилучшей поддержки студентам? Это может быть [цель] на год, но определенно стоит заняться этим сейчас.
Очевидно, вы переходите на Mac после года, когда многие люди, занимавшие более высокие административные должности, покинули Macalester, чтобы уйти на пенсию или начать новую главу в своей карьере. Как это повлияет на ваш подход к своей роли и на то, как вы собираетесь строить свои отношения с колледжем?
Знаете, в каком-то смысле мне, наверное, легче строить отношения с [провостом] Карин Моэ, которая тоже новичок в своей роли, потому что истории нет.
Так что в некотором смысле легче строить эти отношения. Но, с другой стороны, это может быть проблемой, я думаю, потому что нет истории. Однако то, что я обнаружил, это такой совместный кампус, что я не вижу много барьеров для людей, открывающих двери и ищущих способы построить эти связи. Потому что это снова восходит к студенческому интересу в центре. Обычно я привык к тому, что мне приходится сильно напрягаться, чтобы добраться до стола, где [здесь] для меня только что выдвинули стул. Это было действительно освежающе. Я также думаю, что то, как президент создал группу старших сотрудников и назвал ее командой, укрепило ощущение того, что мы должны работать вместе. Так что во многом это касается построения отношений, поэтому я был намеренным, и она [Мо] тоже, о том, чтобы протянуть руку и запланировать время, чтобы собраться вместе и пообщаться и как бы поговорить о том, что происходит в наших мирах и где находятся перекрестки. Есть много комитетов. Даже присутствие за одним столом с людьми со всего кампуса на разных руководящих должностях тоже помогает в этом.
Я думаю, что здесь побывало достаточно людей, чтобы была преемственность, поэтому мы не начинаем с нуля, что действительно хорошо. Так что у меня не так много опасений.
Я уверен, вы знаете, что Лори Хамри, ваша предшественница, была вице-президентом по делам студентов в течение 15 лет. Как вы собираетесь взять ее наследие и развить его или изменить его, в то же время сделав роль своей?
Ну, знаешь, я думаю, каждый раз, когда ты надеваешь такие большие туфли, ты чтишь подарок, который они тебе дали. Я действительно рассматриваю это как подарок. И поэтому я надеюсь, что мой подарок человеку, который затем последует за мной, заключается в том, что я построил наследие, которое она оставила. Я чувствую, что стою на ее плечах. Знаете, это действительно о том, что такое лидерство. Вы служите сообществу, частью которого вам посчастливилось быть. Посадите семена, которые вы можете, продолжая поливать те, которые уже были посажены для вас. Иногда требуется обрезка, но это не из-за чего-то неправильного или плохого, просто для того, чтобы плод продолжал расти, вам нужно сделать обрезку.
Вот как я это вижу. Поэтому я очень чту и дорожу этим подарком.
Может быть, после первого года обучения и после того, как вы еще немного освоитесь в кампусе, какие у вас есть долгосрочные цели?
Я бы хотел сказать, что хотел бы чувствовать, что потребности учащихся удовлетворяются. Так что если есть пробелы, то они заполняются. Например, если учащиеся считают, что время ожидания в Student Health слишком велико, [что] мы нашли способ удовлетворить эту потребность. Что-то не так в структуре? Нужно ли нам предоставлять дополнительные услуги? Есть ли студенческое население, которое, возможно, не сохраняется с той же скоростью? Это пробел. Так что, если есть пробелы, мы заполняем эти пробелы. Так что у меня есть понимание того, что нужно ученику, и что мы можем реагировать и ловко реагировать на это.
Самое интересное в вашем прошлом то, что вы не выбрали прямой путь к высшему образованию. Вы служили в армии девять лет и работали с гуманитарными организациями, такими как Антидиффамационная лига.
Как вы думаете, что вы можете привнести из этого разнообразного опыта в Макалестер?
Я не знаю, хочу ли я говорить о том, что я был в армии, потому что, даже будучи в армии, я как бы наткнулся на это. По сути, меня выгнали из школы, потому что я не мог платить, и так я оказался в армии. И это было похоже на то, что я был почти в отчаянии, я действительно был. Но это оказалось, вероятно, определяющим опытом для меня. Наверное, это был первый раз, когда я подумала о том, чтобы быть женщиной, находясь в среде, где я была единственной женщиной. Это научило меня силе, о которой я не подозревал, внутренней силе и физической силе, которую я развил. Итак, меня сначала зачислили, а потом я вернулся в комиссию, вот так я получил степень. Вернувшись в качестве офицера, [тогда] я внезапно стал лидером. Так что я думаю, что в тот период, когда я был зачислен, а затем поступил в качестве офицера, я вдруг понял, что не твое звание делает тебя лидером, потому что я была той же Донной. Чуть постарше, но все та же Донна.
Но меня никогда не включали, когда меня зачисляли из-за моего лейбла. Мои идеи не ценились из-за моего ярлыка. И вдруг у меня появились блестящие идеи — [но] это были одни и те же идеи. Но это действительно многому научило меня в том, как я сейчас руковожу с точки зрения того, чтобы люди знали, что они важны, и их мнение имеет значение, и важность инклюзивности. Я не использовал эти слова тогда, но это действительно было об этом, потому что я знал, что я чувствовал, когда я не был включен или не чувствовал, что я имел значение. Так что я определенно взял это из армии. А потом оказаться в ситуации, когда я был с людьми из всех слоев общества. Я был в то время, когда вы могли выбрать: отправиться в тюрьму или служить в армии. Так что это было. А потом были люди, [для которых] это было спасением. Люди, у которых не было семей, люди, у которых были семьи. Люди, которые были образованы, люди, которые не были образованы. Я имею в виду, только спектр. И я был за границей, поэтому был вдали от любого источника поддержки или семьи.
. . Я только что обрел это самосознание, самоэффективность, уверенность в себе, чего я просто не думаю, если бы мой путь пошел другим путем, если бы я прислушался к совету других людей, я не думаю, что стал бы получилось так же. На самом деле это был мой наставник в Университете Тампы, который уговорил меня поступить в высшие учебные заведения.
[Антидиффамационная лига] была лишь частью пути к выяснению того, чем я хочу заниматься. … Я шел прямо из армии в высшее учебное заведение. Я совершенно не знал, чем хочу заниматься. Я думал, что хочу заняться чем-то вроде академического консультирования. Мой опыт, моя ученая степень была в области консультирования, поэтому я подумал, что, может быть, консультирование, но больше похоже на академическую среду или мультикультурную среду. Я думал об этом. Но никто не хотел меня трогать, потому что у меня было военное прошлое. Я выглядел совсем не так, как все другие кандидаты, которые пошли по очень похожему пути. Все они ходили в одни и те же школы и у всех были одинаковые помощники.
Это был очень поэтапный процесс. Я думаю, именно поэтому сейчас я уделяю столько внимания кандидатам, не имеющим традиционного образования. Было много людей, которые просто не видели, что у меня есть навыки, которые можно передать. Я имею в виду, я руководил [военными] компаниями. Это другая история. Но это было ничто по сравнению с тем, с чем мне приходилось сталкиваться в армии. В армии есть много вещей, над которыми нужно работать. Это целая [другая] история. Так я поступил в Колледж Роллинза. Они были заинтригованы моим прошлым. На самом деле, это то, что [они] сказали, [они были] заинтригованы. [Они] не совсем знали, где я вписываюсь, но [они] хотели, чтобы я был в [их] кампусе. [Они] ввели меня в жилую жизнь. Это было тяжело, потому что я в то время был женат, и у меня был дом. А жить я собирался в общежитии в двухместной комнате, которую переоборудовали в мою квартиру. Это был такой опыт погружения в студенческую культуру. Потому что я жил тут же в холле со студентами, а братия была на нижнем этаже.
Я многому научился. Я знал, что шаг веры, который я предпринял, чтобы уйти из армии, был правильным. Но пока я жил в резиденции, я знал, что это не тот путь, на котором я хотел бы остаться, потому что это было тяжело. У тебя практически не было жизни. Вы там 24-7. Моя входная дверь была прямо там, в коридоре. Это было похоже на постоянное присутствие у моей двери. Место для курения было прямо за моим окном, поэтому я всегда чувствовал запах дыма. Но пока я там был — значит, «Роллинз» — заведение преимущественно для белых. И пока я был там, я начал работать с небольшими популяциями, которые у них были. Цветные студенты — примерно три процента студенческого контингента в то время. И я начал понимать, что на самом деле колледж не был противником разнообразия. На самом деле это была просто неосведомленность. Я искал способы получить больше образования и больше осведомленности в кампусе, но помните, что я в Res Life. Это не моя работа. Я также не чувствовал себя опытным или подготовленным. И я начал искать в сообществе инструменты, которые я мог бы получить.
Кроме того, у меня были студенты, которые искали у меня поддержки и ресурсов, и я действительно чувствовал себя в растерянности. Были вещи, которые я мог сделать, но я действительно хотел, чтобы произошли системные изменения. Итак, на самом деле именно мой коллега связал меня с Антидиффамационной лигой. Я начал волонтерить с ними, а затем это только росло [пока] я действительно не помогал им. Я пошел туда, пытаясь учиться у них — и я действительно многому у них научился — но я стал одним из их фасилитаторов, что было очень, очень круто. И вход в разные сообщества и школы, разные программы, и на самом деле это было открытие пространства для людей, чтобы они могли поделиться своей историей и соединиться друг с другом через эту историю, и что-то вроде проработки, похожей на процесс исцеления. Однако временами было больно слышать о путешествиях людей и о том, почему они делают то, что делают. Это было похоже на момент «ага», который люди ненавидят, потому что на самом деле они просто боятся.
Если вы сможете избавиться от этого страха, ненависть как бы уйдет. Я стал приверженцем создания таких пространств до такой степени, что они создали для меня место в колледже, которое было в программах разнообразия. Это был первый раз, когда у них там были программы разнообразия, и они превратились в мультикультурные дела. Я по-прежнему оставался на связи с Антидиффамационной лигой, и в то время NCCJ тоже сотрудничал с нами, но затем, когда моя роль в колледже стала больше развиваться, я перестал с ними сотрудничать, но я хотел, чтобы они приезжали в кампус. вести работу с преподавателями и сотрудниками. Так что я как бы наткнулся на такую работу с разнообразием, и я подумал, что это будет мой путь, работа в области разнообразия, мультикультурализма и социальной справедливости. Президент в то время ушел на пенсию, а когда она ушла, пришел новый президент, у которого было совершенно другое видение колледжа, и он прошел и как бы уничтожил нашу руководящую команду, включая моего декана студентов.
И я доложил декану. Как я узнал, он вызвал меня и спросил, не буду ли я исполнять обязанности декана. И это сбило меня с ног, потому что я никогда не думал о такой руководящей роли. Я был вроде больше — это звучит плохо — я был как «Анти-Администрация!» Но отчасти он хотел, чтобы я ответил прямо на месте, это было тяжело. Но я сделал паузу, чтобы подумать, почему я никогда не считал себя таким лидером. И когда я был честен с собой, я думаю, что это было потому, что я никогда не видел кого-то похожего на меня в такой роли. Я думаю, что в моей голове образ, который у меня был, был белым мужчиной в костюме. Я думаю, что это просто удерживало меня от мысли о таком лидерстве. Но что, когда я взяла на себя временную роль, мне не нужно было ничего менять в том, кем я была в роли Донны. Мне не пришлось надевать костюм. За время своего путешествия я встречал людей, которым во многих смыслах не нравился тот факт, что я не вписываюсь в образ. Как мои волосы, кольцо в носу, как я одеваюсь. Но для меня было важнее показать, какая я есть.
Итак, большая часть вашей работы связана с созданием инклюзивных пространств, где люди могут чувствовать себя комфортно, делясь своими историями, возможно, выходя из своих обычных групп, а не создавая исключающую среду. Как, по-вашему, часть этой работы может быть реализована в Macalester?
Я действительно думаю, что есть ценность и важность в том, чтобы позволить людям объединяться в свои меньшие группы идентичности. Я думаю, что это важно и вдохновляет, я думаю, иметь возможность общаться с людьми, с которыми вы делитесь опытом и разделяете ценности. Я думаю, что работа педагогов в моей работе действительно важна, так это обеспечение того, чтобы эти меньшие группы общались снаружи. Так что это своего рода комбинация того, чтобы позволить этим небольшим группам быть там, потому что я действительно думаю, что иногда вокруг малых групп возникает критика. Я думаю, что если это то, что происходит, то колледж несет ответственность за то, чтобы обеспечить какое-то разветвление, а затем предоставить пространство для их повторного соединения.
Поэтому везде, где есть возможность для диалога, я думаю, что диалог — самый сильный способ построить эти связи, но иногда это не происходит так естественно, как диалог, и это должно быть практикой. Хотя я скажу, похоже, что Макалестер действует вне малых групп. Я не заметил кликушества. Я не хочу проецировать что-то неправильное, но я бы продолжал поощрять диалог и взаимное сотрудничество. Социальная справедливость, кажется, является здесь ядром того, к чему стремятся студенты, и поэтому, как я могу гарантировать, что как лидер в подразделении профессионалов, моделируем ли мы это? Как мы поощряем это? И как мы даем пространство для гражданского дискурса, потому что я думаю, что иногда, хотя это восхитительно и так вдохновляет видеть эту страсть, я думаю, что иногда некоторые голоса могут быть заглушены, потому что они не видят места для своего голоса. Итак, как мне слушать ушами, чтобы у людей был голос? Иногда мне кажется, что люди читают это так, будто все разногласия должны быть оглашены.