Всякая усиленная привязанность ко всему земному страдание: Сиддхартха Гаутама (Будда) цитата: Всякая усиленная привязанность ко всему земному — страдание. — Книги для домашнего мастера

Всякая усиленная привязанность ко всему земному страдание: Сиддхартха Гаутама (Будда) цитата: Всякая усиленная привязанность ко всему земному — страдание.

Содержание

Сиддхартха Гаутама (Будда) цитата: Всякая усиленная привязанность ко всему земному — страдание.

— Сиддхартха Гаутама (Будда)

Последнее обновление 12 сентября 2022 г.

Темы

страдания, привязанность

Сиддхартха Гаутама (Будда)

104

Связанные темы

Страдания
Привязанность

Будда Шакьямуни(Сиддхартха Гаутама ) знаменитые высказывания, стр. 5.

Авторы: АБВГДЕЖЗИЙКЛМНОПРСТУФХЦЧШЭЮЯ

Темы: АБВГДЕЖЗИКЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЭЮЯ

Знаменитые высказывания и афоризмы Будды Шакьямуни(Сиддхартха Гаутамы), стр. 5.

Будда Шакьямуни(Сиддхартха Гаутама ) (563 до н. э. — 483 до н. э.) индийский духовный учитель, основатель религии

Показано 121-145 из 145

Сортировка: Нет Популярность А-Я Длина ↓

−

Настоящая победа та, когда никто не ощущает себя побежденным.

Гармония, Победа, Философия

−

Всякая усиленная привязанность ко всему земному — страдание.

Привязанность, Страдания

−

Сомневайтесь во всем, а потом сомневайтесь в самом сомнении.

Истина, Сомнения

−

Ваши страдания вызваны вашим сопротивлением тому, что есть.

Мудрые цитаты, Сопротивление, Страдания

111

−

Кто не понял своего прошлого, вынужден пережить его снова.

Прошлое

−

Ваши мысли должны лететь высоко, чтобы дать вам подняться.

Мысль

−

Любая привязанность к чему-либо земному есть — страдание.

Истина, Мудрость

−

Подвергайте все сомнению. Найдите свой собственный свет.

Сомнения

104

−

Спокойствие находится внутри вас. Не ищите его вовне.

Мудрые цитаты, Спокойствие

103

−

Нет пути, ведущему к гармонии, гармония и есть путь.

Гармония, Путь

107

−

Часто красноречие затеняет истинный смысл слов.

Красноречие, Смысл

−

Не созерцай Зло, не внимай Злу, не изрекай Зла.

Буддизм, Жизнь, Зло

107

−

Нет пути ведущего к счастью. Счастье — это путь

Путь, Счастье

−

Ваш ум — всё. Вы становитесь тем, что думаете.

Личность, Ум

−

Три вещи нельзя скрыть: солнце, луну и истину.

Истина

−

Ты теряешь только то, за что держишься.

Жизненные цитаты

−

Терпение — это противоядие от гнева.

Гнев, Терпение

115

−

Победи себя и выиграешь тысячи битв.

Битва, Истина, Мудрость

−

Нет привязанностей — нет страданий

Философия, Человек

103

−

Не верьте всему, что вам говорят.

Жизненные цитаты

102

−

Тот может, кто думает, что может.

Возможности, Воля, Сознание

−

Нет счастья, равного спокойствию.

Спокойствие, Счастье

105

−

Мы есть результат наших мыслей.

Жизнь

100

−

Будьте светом сами себе.

Истина, Свет

−

Вы сами себе учитель.

Учителя

Топ 10 авторов

Омар Хайям	525
Альберт Эйнштейн	240
Александр С. Пушкин	270
Ошо	462
Эрих М. Ремарк	333
Бальтасар Грасиан-и-Моралес	196
Игорь М. Губерман	726
Бернард Шоу	280
Уильям Шекспир	410
Владимир В. Маяковский	198

Больше популярных авторов

Топ 10 тем

Ожидание	121
Человек	1855
Врачи	98
Зависть	168
Мотивирующие цитаты	880
Красота	467
Любовь к себе	31
Хорошие люди	42
Мудрость	1236
Тело	145

Больше популярных тем

Почему мы так привязываемся к своим вещам

В ярко оформленном классе пятилетнего мальчика просят описать его любимую вещь. Он восторженно рассказывает о футболке с динозавром, которую мама заставила его стирать тем утром. Затем он играет в две простые компьютерные игры, пытаясь, конечно, выиграть. Но исправление уже есть: экспериментаторы договорились, что он выиграет одну игру и проиграет другую (и, чтобы не пострадать, выиграет третью и последнюю игру в конце эксперимента). После победы и после проигрыша его, как и других мальчиков и девочек в этом исследовании 2015 года, проведенном психологом Гилем Дизендраком из Университета Бар-Илан в Израиле и его коллегой, взрослый спрашивает, готов ли он одолжить эту любимую вещь еще один ребенок на одну ночь.

Целью этого эксперимента было выяснить, приводит ли травма самоощущения маленьких детей к более сильной привязанности к личностно значимым вещам. Результаты были драматичными. Вероятность того, что дети захотят поделиться своими самыми ценными вещами после победы в игре, почти в два раза выше, чем после поражения. Тем не менее, в контрольной ситуации с вещами, которые их меньше всего заботили, успехи или неудачи детей в играх не влияли на их готовность расстаться с вещами.

Подобные эксперименты являются одной из последних попыток понять глубоко эмоциональные и психологически сложные отношения между людьми, их чувством безопасности и их материальными благами. Большая часть этого нового исследования основана на работах психологов-новаторов конца 20-го века Джона Боулби, Мэри Эйнсворт и Дональда Винникотта. Они классно предположили, что привязанность младенца к своей матери и качество этой привязанности значительно влияют на будущие отношения этого ребенка. Винникотт также предположил, что по мере того, как младенец начинает осознавать, что у него или нее есть независимая самость, отделенная от матери, этот младенец может научиться чувствовать себя в большей безопасности с «переходным объектом», который заменяет его. В просторечии мы называем это «одеялом безопасности».

С тех пор другие отрасли науки, от эволюционной психологии и антропологии до потребительских исследований и нейронауки, подтвердили, что наши вещи удовлетворяют многие эмоциональные потребности. Они утешают нас в одиночестве и повышают нашу уверенность в своих силах. На самом деле наше имущество не только дает нам чувство безопасности, заменяя важных людей в нашей жизни; на самом деле мы видим эти объекты как продолжение самих себя. Мы верим — или, возможно, действуем так, как будто верим, — что каким-то образом сама наша сущность пронизывает наши вещи. Если эти вещи повреждены или потеряны, мы сами чувствуем себя поврежденными или потерянными.

Честно говоря, наши отношения с нашими вещами могут показаться немного сумасшедшими. Но это совершенно нормально. «Мы все храним вещи и чувствуем себя очень комфортно в своем имуществе», — говорит Ник Нив, психолог-эволюционист из Нортумбрийского университета в Англии. «Это часть нашего эволюционного наследия». Хранение еды, особенно если ее было трудно достать, было и остается основным механизмом выживания, объясняет Нив. То же самое относится и к оружию и инструментам. «Если вы посылаете кого-то в мир ни с чем, — говорит он, — они чувствуют себя уязвимыми. Им нужно их имущество, чтобы сделать возможным выживание».

Люди, конечно же, социальные животные, поэтому наши потребности в безопасности более сложны, чем просто основы физического выживания. Может быть полезно вспомнить классическую иерархию потребностей психолога Абрахама Маслоу, представленную визуально в виде пирамиды. Опубликованная в 1943 году пирамида в большом основании представляет собой физиологические потребности (еда, воздух и вода), затем поднимается вверх через уровни физической безопасности (кров, оружие), любовь и принадлежность (отношения и общество), уважение (сила эго) и, наконец, его вершина — самоактуализация (оптимальное эмоциональное здоровье, при котором мы полностью реализуем свой потенциал). За возможным исключением самореализации наши вещи могут играть роль в обеспечении безопасности во всех этих областях, включая безопасность эго и уверенность в наших отношениях.

Теории привязанности

Можете ли вы назвать свой так называемый стиль привязанности? Вероятно, нет, если только вы не проходили психоанализ. В психоаналитической литературе выделяются четыре основные категории привязанности. Если в детстве вы чувствовали, что ваш опекун надежно присутствует и надежно удовлетворяет ваши потребности, вы выработали безопасный стиль привязанности. Но если ваш опекун оттолкнул вас в трудную минуту, вы, вероятно, развили избегание привязанности, научились быть независимыми и эмоционально отстраненными. Между тем, если вы заметили, что ваш опекун непоследователен в удовлетворении ваших потребностей, у вас, возможно, развился тревожный стиль привязанности, когда вы цепляетесь за людей из вашего близкого круга или постоянно следите за ними, чтобы убедиться, что они будут рядом с вами. У тех, кто в раннем детстве почувствовал какой-либо вред от своих опекунов, развивается боязливый/избегающий стиль привязанности, заставляющий их бояться сближаться с другими. Классическое американское исследование в 1987 исследователи Синди Хазан и Филлип Шейвер, работавшие в то время в Университете Денвера, обнаружили, что 56 % из нас придерживаются безопасного стиля привязанности, около 20 % тревожны и около 24 % избегают.

Основываясь на этой ранней психоаналитической работе, ученые недавно провели провокационные эксперименты, которые начинают определять роль, которую различные стили привязанности играют в нашей любви к нашим вещам. Примечательно, что тревожные и другие ненадежные стили привязанности могут расти. Проведенный в 2014 году метаанализ исследований с участием американских студентов колледжей показал, что процент студентов, которые набрали безопасную привязанность, снизился с примерно 49процентов в 1988 году до примерно 42 процентов в 2011 году. Авторы размышляли об объяснениях или корреляциях, включая сообщения о росте индивидуализма, нарциссизма и материализма.

По мере того, как все больше людей страдают от ненадежных стилей привязанности, вероятно, растет и поведение, связанное с поиском эмоционального утешения в материальных объектах. Согласно интригующему исследованию, состоящему из трех частей, проведенному психологом Лукасом А. Кифером, ныне работающим в Университете Южного Миссисипи, и его коллегами, люди крепче цепляются за свои вещи, когда они менее уверены в людях, о которых заботятся. В этом исследовании, опубликованном в 2012 г.0021 Journal of Experimental Social Psychology , первых участников случайным образом попросили написать о трех недавних случаях, когда кто-то из их близких подвел их. Испытуемые из второй группы писали либо о том, когда их подвел незнакомец, либо о том, когда они подвели себя. Только люди из первой группы, готовые задуматься о ненадежности своих близких друзей или романтических партнеров, сообщали о большей неуверенности в том, что они могут рассчитывать на других, и о повышенной привязанности к объектам.

В третьей части исследования студентов попросили написать несколько предложений либо о неуверенности в своих способностях, либо о неуверенности в своих отношениях. Затем экспериментатор попросил всех участников отказаться от своих мобильных телефонов, которые будут возвращены, как только они выполнят бессрочное письменное задание. Кифер обнаружил, что те, кого попросили написать о неуверенности в своих отношениях, сообщали о большей тревоге разлуки со своим телефоном и демонстрировали (по тому, как быстро они закончили писать) более острую потребность вернуть его. Это было верно даже тогда, когда исследователи контролировали воспринимаемую полезность телефона как социального инструмента.

Почему мы тянемся к вещам, когда близкие нам люди нас подводят? Эта поношенная толстовка не человек. Это не показывает нам сострадания. Ни плюшевый мишка, ни кофейная кружка. Но, отмечают ученые, эти объекты совершенно надежны, всегда присутствуют и находятся под нашим контролем. Мы можем на них рассчитывать.

Как вещи заменяют людей

Неодушевленные предметы не обладают человеческими способностями. И все же многие из нас относятся к ним так, как если бы они были людьми. Вы когда-нибудь называли свою машину? Похлопал по капоту, когда он тебя куда-то благополучно доставит? Существует целая литература по исследованиям того, как и почему мы очеловечиваем наши вещи, а также животных, инструменты и машины. По сути, людям нужна человеческая связь, и они должны найти способ удовлетворить эту потребность, даже если вокруг нет других людей. Вспомните персонажа Тома Хэнкса в фильме 9. 0021 Изгой , выброшенный на берег в одиночестве на острове. Его лучший и единственный друг — волейбольный мяч, на котором он нарисовал лицо своей кровью.

Когда люди, о которых мы заботимся, физически не присутствуют, мы можем думать так, как будто они с нами. В одном исследовании исследователи из Университета Макгилла попросили группу участников подумать о ком-то, с кем они чувствовали себя близкими и кому могли доверять. Затем они попросили испытуемых визуализировать, каково это быть с ним или с ней, и написать несколько предложений о воспринятом опыте. Другую группу попросили сделать то же самое, только с простым знакомым.

Результаты, опубликованные в 2016 году в журнале Psychological Science психологами Дженнифер Барц, Кристиной Чаловой и Джаном Фенерчи, подтверждают предыдущие исследования, показывающие, что некоторые люди пытаются усилить чувство социальной связи, приписывая вещам человеческие качества. В этом исследовании все участники оценили четыре объекта по их социальным и несоциальным характеристикам. (Одним из них был будильник, который откатывается, когда он звонит.) Испытуемые, которым было поручено написать о знакомом, а также те, кто тестировался как имеющий тревожный стиль привязанности, с большей вероятностью очеловечивали объекты, давая им более высокие оценки. по социальным атрибутам. Только те, кого просили представить, что они находятся рядом с любимым человеком, с меньшей вероятностью, чем группа знакомых, оценили объекты как человекоподобные. «Нас немного удивило, — говорит Барц, — что такая относительно незначительная манипуляция — размышление и визуализация близкого человека, которому вы можете доверять, — может иметь такое влияние».

Авторы и права: Тимоти Арчибальд

Согласно недавнему исследованию Кифера, очеловечивание важных вещей может не только компенсировать, когда мы чувствуем неуверенность в своих отношениях с близкими людьми. Некоторые люди, говорит он, видят в вещах человеческие качества из-за ситуации — например, в результате разрыва отношений или переезда в чужой город. Другие, как показали исследования, просто имеют большую склонность к антропоморфизации как черте характера. В эксперименте со студентами, о котором сообщалось в 2016 году в Journal of Individual Differences , Кифер обнаружил, что для этого последнего типа людей напоминание о любимой вещи может — подобно надежному опекуну в детстве — служить надежной базой для исследования и риска. Эта тенденция показывает, что наши любимые вещи не только компенсируют недостатки, но и могут помочь нам расти, говорит Кифер. Он предполагает, что человекоподобные технологии, такие как роботы и цифровые персональные помощники типа Alexa, могут предложить людям дополнительные источники эмоциональной безопасности.

Вещи как бальзам

Помните тот эксперимент, когда мальчик проиграл игру? Поскольку проигрыш заставил его чувствовать себя менее уверенным в себе, ему нужно было , чтобы думать о своей любимой футболке как о своей. Множество литературы показывает, что мы, взрослые, также используем наши «игрушки», чтобы компенсировать, когда чувствуем неуверенность в себе. В обзоре исследования, опубликованном в 2017 году в Journal of Consumer Psychology , ведущий автор Наоми Мандель, профессор маркетинга в Университете штата Аризона, и ее коллеги обнаружили, что вещи, которые мы покупаем, могут предложить «психологическую мазь», которая поможет нам чувствовать себя лучше. о себе. Они предполагают, что материальные объекты могут символически заменить уверенность и комфорт, которых нам не хватает. Они приводят классический пример из 1982 Исследование психологов Роберта А. Виклунда и Питера М. Голлвитцера показало, что студенты МВА, у которых было меньше предложений о работе или оценки были хуже, чем у их сверстников, с большей вероятностью демонстрировали такие символы успеха в бизнесе, как дорогие костюмы и модные часы.

В исследовании 2016 года социальный психолог и профессор маркетинга Berea College Ян Норрис также пришел к выводу, что тяга к потребительским товарам частично подпитывается межличностной неуверенностью. В статье 2012 года под названием «Любовь нельзя купить?» в Личность и индивидуальные различия , Норрис обнаружил, что люди с тревожным стилем привязанности могут заменить отношения с людьми отношениями с объектами, когда они чувствуют себя одинокими, то есть когда они испытывают несоответствие между близостью, которую они хотят с другими, и близостью, которую они действительно имеют.

Эти результаты согласуются с работой Винникотта о стиле привязанности, говорит Норрис: «Другие люди являются продолжением нашей самооценки. Мы не развиваем стабильное чувство собственного достоинства без значимых социальных отношений. «Я» в значительной степени является социальной конструкцией: мои отношения с другими в значительной степени способствуют моему пониманию того, кто я есть. Когда эти отношения нестабильны или неудовлетворительны, людям может не хватать связи, в которой они нуждаются, и они придают значение продуктам, которые заполняют пустоту».

Мы — все, что мы можем назвать своим

Еще в 1890 году психолог и философ Уильям Джеймс предположил, что самость человека включает не только его тело и сознание, но и все, чем он владеет и что относится к нему, включая его семью и друзей, «его земли и лошадей, яхту и счет в банке». Сознательно или нет, но многие из нас считают, что наша собственность является частью нашего расширенного «я». Более глубокое, даже менее осознанное убеждение заключается в том, что через физический контакт наши вещи на самом деле пропитываются нашей сущностью. Хотя эта вера в «заражение» была обнаружена антропологами в «примитивных» обществах в конце XIX в.По словам Ольги Ставровой, социального психолога из Тилбургского университета в Нидерландах, многие исследования показали, что убеждения о заражении живы и здоровы в современной американской и европейской культурах. В статье Ставровой 2016 года в журнале «Суждения и принятие решений » она и ее соавторы написали, что исследования постоянно показывают, что люди испытывают отвращение при мысли о контакте с такими предметами, как свитер серийного убийцы или фуражка нацистского офицера. Авторы нашли аналогичные ответы для искусства и музыки. «Люди склонны безоговорочно полагать, что музыка пропитана авторской сущностью, — говорит Ставрова. Они приложили бы немало усилий, чтобы не слушать пьесу, если бы композитор был в высшей степени аморальным человеком.

Эта вера в заразность проявляется и у молодежи — и с интересной чертой. Когда Дизендрак и его коллеги исследовали готовность детей поделиться заветной вещью, они провели еще один эксперимент: взрослый показывает девочке фотографию другого ребенка того же возраста и пола. Девушка говорит, что этот ребенок на фотографии подлый. Она бьет своих друзей и не слушает своих родителей или учителей. «Не могли бы вы подарить этой девушке свою любимую рубашку?» Она непреклонна: Нет, нет, нет. «А что, если мы сначала постираем рубашку?» — спрашивает взрослый. «Что, если мы будем часто стирать?» Ну… может тогда .

Эта беседа с детьми, неоднократно проводимая исследователями, показала, что дети верят, что их вещи содержат — и сохраняют — некоторые частицы их самих. Когда эта сущность «удаляется» с предмета, например, путем мытья, они лучше переносят мысль о том, что он соприкасался с кем-то «плохим». Этот пример «обратного заражения» особенно интересен, говорит Дизендрак, потому что, в отличие от «прямого заражения», он не согласуется с нашим пониманием биологического заражения.

Что примечательно, добавляет Дизендрак, так это то, что ребенок верит, что контакт другого человека с объектом, которого больше нет, может каким-то образом повлиять на него или на нее. Дизендрак предлагает думать об этом понятии как о струне, с «я» на одном конце и объектом на другом конце. Это как если бы «я» перемещается по струне к объекту, касается кого-то «плохого», а затем это зло возвращается по струне обратно к себе.

Провокационно, несколько исследований мозга недавно предоставили доказательства того, что мы действительно рассматриваем наши вещи как часть нашего расширенного «я». В одном эксперименте, появившемся в 2013 году в Social Cognitive and Affective Neuroscience , психологи Кьюнгми Ким и Марсия Джонсон, работавшие в Йельском университете, обнаружили, что во время функциональной магнитно-резонансной томографии объекты, которые человек ранее представлял себе как «свои», активируют те же области мозга, что и отсылки к человеческому мозгу. себя.

Когда привязанность становится одержимостью

Теперь ясно, что люди с тревожным стилем привязанности могут с большей вероятностью приписывать своим вещам человеческие качества, считая их продолжением самих себя.

Эти же люди могут быть более уязвимы для развития проблемы накопительства. Большинство из нас хочет сохранить вещи, имеющие сентиментальную ценность, но забота о своих вещах становится патологическим состоянием, которым, по словам ученых, страдают от 4 до 5 процентов взрослого населения, когда люди продолжают приобретать вещи и не могут ни от чего избавиться, несмотря ни на что. его полезность или ценность, даже если это угрожает их здоровью, жизни и отношениям. В 2013 году синдром клинического накопительства был признан отдельным сложным состоянием, отдельным от обсессивно-компульсивного расстройства, в пятом издании 9-го исследования.0021 Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам

. Исследователи, однако, десятилетиями пытались выяснить его причины.

У тех, кто копит, имущество вызывает усиленные сентиментальные ассоциации с людьми и событиями. Исследователи говорят нам, что некоторые из тех, кто накапливает, говорят о «желании умереть», когда отпускают ценную вещь, или сравнивают это с «потерей части себя». В то время как большая часть работ по проблеме накопительства была проведена в США и Европе, некоторые исследования показывают, что оно может возникать и в восточных культурах, хотя новое исследование тайваньских детей, которое все еще находится на рассмотрении, указывает на то, что люди в коллективистских и индивидуалистических обществах могут по-разному относиться к материальным благам. вещи.

Между серединой 1990-х и 2007 годом исследователь Смит-колледжа Рэнди Фрост и исследователь социальной работы Бостонского университета Гейл Стекти разработали широко распространенную модель накопительства, основанную на когнитивно-поведенческой терапии — методе, который направлен на изменение моделей мышления людей, чтобы изменить то, как они чувствовать и вести себя. Они рассматривают накопление как результат трех основных факторов. Во-первых, это наличие таких расстройств, как депрессия и тревога, которые делают людей эмоционально уязвимыми. Страдающие накоплением используют свои вещи, чтобы защитить свою личность, «успокоить свои страхи» и построить «крепости», чтобы чувствовать себя в большей безопасности.

Второй фактор — поддержание ложных представлений об объектах. Например, те, кто накапливает, чувствуют ответственность за свое имущество, как если бы они были живыми существами. Они верят, что груды брошюр и старых газет могут содержать важную информацию, которая может однажды им понадобиться и без которой они не могут обойтись.

Наконец, люди, которые копят, испытывают крайние эмоциональные реакции при приобретении вещей и избавлении от них. Этот паттерн включает в себя чувство сильной гордости и удовольствия, когда они получают что-то новое, и вины, страха и горя, когда они пытаются избавиться от объектов. Текущие исследования показали, что отношения между людьми, которые копят, и их вещами сложны и тернисты. Согласно метаанализу 2015 года, когнитивно-поведенческая терапия приводит к клинически значимому улучшению только у 35% тех, кто копит. Исследователи и клиницисты говорят, что им еще многое предстоит узнать, прежде чем они смогут принести облегчение большинству тех, кто находится в рабстве их имущества.

Если люди, у которых есть неконтролируемая потребность спасти все, находятся на крайнем конце континуума, занимаемого всеми нами, на другом конце находятся те, кто обладает типичным импульсом к спасению вещей, которые напоминают нам о значимых моментах и людях. «Сентиментальная привязанность — это нормально и может быть полезно», — говорит Рассел Белк, исследователь потребителей и психолог из Йоркского университета в Торонто. В конце 1980-х Белк проделал основополагающую работу о том, как наше имущество становится частью нашего расширенного «я». Он задокументировал, как жертвы стихийных бедствий чувствуют себя лично травмированными из-за потери своих вещей. Когда мы смотрим новостные кадры последних жертв урагана или лесного пожара, оплакивающих потерю своего драгоценного имущества — кофейной чашки, приготовленной их ребенком, изношенного ящика для инструментов их дедушки, — мы можем легко их идентифицировать. У всех нас есть вещи, которые отмечают нас самих, нашу историю и наших близких.

Терять их больно.

Эта статья была первоначально опубликована под заголовком «Наши материалы, сами» в журнале Scientific American 318, 5, 66-71 (май 2018 г.)

Привязанность к вещам как компенсация за воспринимаемую окружающими ненадежность. Лукас А. Кифер и др. in Journal of Experimental Social Psychology

, Vol. 48, № 4, стр. 912–917; Июль 2012.

Игрушки — это я: Детское расширение себя до объектов. Гил Дизендрак и Реут Перес в Cognition , Vol. 134, страницы 11–20; Январь 2015.

Эмоциональная регуляция, привязанность к собственности и симптомы накопительства. Филип Дж. Фунг и др. в Скандинавский журнал психологии , Vol. 56, № 5, стр. 573–581; Октябрь 2015.

Роль стиля привязанности и антропоморфизма в прогнозировании накопительства в неклиническом образце. Ник Нив и др. в Личность и индивидуальные различия , Vol. 99, страницы 33–37; Сентябрь 2016.

ИЗ НАШИХ АРХИВОВ

Беспорядок, беспорядок повсюду. Скотт О. Лилиенфельд и Хэл Арковиц; Facts & Fictions in Mental Health, Scientific American Mind , сентябрь 2013 г.

ОБ АВТОРЕ(АХ)

Франсин Руссо — опытный журналист, специализирующийся на социальных науках и отношениях. Она автор Любовь после 50: как ее найти, насладиться и сохранить (Саймон и Шустер, 2021). Фото: Ник Хиггинс

Земные привязанности

Исследуя наши личные отношения с Иисусом, мы должны смотреть на то, что стоит между нами и Богом. Джеральд Мэй был психиатром, работавшим с людьми с зависимостями. В своей книге 90 140 Зависимость и благодать, он говорит о том, как наши пристрастия мешают нашей духовной жизни. Он говорит, что зависимость не ограничивается алкоголем или наркотиками. Скорее, мы все зависимы от чего-то. Для некоторых это кофе, конфеты или другие материальные вещи. Мы также можем быть зависимы от поведения, работы, близости, помощи другим или даже похвалы. Они становятся пристрастиями, когда мы в депрессии, когда не получаем их (9). ).

Он также говорит, что убежден, что у всех нас есть «врожденное стремление к Богу» и что мы все жаждем «целостности, завершенности или исполнения» (1). Наши пристрастия становятся «вредными пристрастиями», когда они становятся нашим фокусом и отвлекают нас от наших отношений с Богом.

Даже наша духовная жизнь может быть основана на зависимостях. Если мы делаем это по привычке, а не по вере, это может быть зависимостью. То, что мы ищем от веры, отчасти — это свобода. Наша вера никогда не должна становиться для нас очередной зависимостью. Бог хочет, чтобы мы были свободны. Я пишу это в первые выходные Великого поста 2008 года, и я помню, как много людей жертвуют чем-то ради Великого поста (мы также можем что-то добавить, например, больше времени для молитвы). Мы призваны приносить жертвы. Некоторые люди могут отказаться от тривиальных вещей, в то время как другие искренне стремятся отказаться от чего-то, что, как они знают, не приносит им пользы, и ищут в этом помощи у Бога. Это хорошо, но нам нужно быть осторожными, чтобы не заменить одну зависимость другой (147). Например, если человек много пьет кофе и решает отказаться от кофе во время Великого поста, но тут же начинает пить больше шипучки ради кофеина, он упустил суть. Они просто заменяют одно вещество другим.

Джеральд Мэй предлагает пять критериев зависимости; толерантность, абстинентный синдром, самообман, потеря силы воли и искажения (26). Толерантность — это когда мы привыкаем к чему-то или поведению и нуждаемся в большем количестве, чтобы получить тот же эффект. Симптомы абстиненции — это реакции, которые возникают у нас, когда мы пытаемся избавиться от зависимости. Самообман — это когда мы отрицаем, что у нас есть проблема. Сила воли играет роль в зависимости, когда мы говорим, что можем отказаться от зависимости, когда захотим, и поэтому зависимость не только в том, чтобы обнаружить, что это сложнее, чем мы думали. Наконец, при искажении наше восприятие реальности зависимости искажается, поэтому мы не можем видеть проблему.

Мы склонны думать о зависимости как о вещах, которых жаждем. Однако Джеральд Мэй отмечает, что у нас также может быть зависимость от отвращения, когда мы стремимся избежать чего-то любой ценой (36). Эти пристрастия к отвращению могут исказить наши отношения с Богом. Например, у человека может быть отвращение к плачущим детям. Не так уж редко можно увидеть плачущего ребенка в церкви. Когда отвращение к плачущему младенцу заставляет их полностью сосредоточиться на плачущем младенце, а не на литургии, их отношения с Иисусом наносятся ущербом. Обратите внимание, что проблема НЕ в плачущем ребенке. Проблема в том, когда полностью сосредотачиваешься на плачущем ребенке.

Джеральд Мэй говорит о том, как при толерантности мы привыкаем к веществу, так что одно и то же количество уже не дает того же эффекта. Он говорит, что то же самое можно сказать и о наших отношениях с Богом. Знаем мы это или нет, но мы всегда получаем Божью любовь. Но мы к этому привыкаем и поэтому иногда даже не осознаем благодати Божией в нашей жизни (123). Таким образом, даже наши отношения с Богом могут быть своего рода зависимостью. Мы тратим много времени на поиски Бога, когда он прямо перед нами.

Одна из проблем преодоления нашей зависимости заключается в том, что мы видим объект как полноту зависимости. В этом смысле физическая зависимость не всегда является проблемой. (При химической зависимости, конечно, важна физическая вещь). Проблема в том, что заставляет нас искать то, к чему мы привязаны (142).

Затем Джеральд Мэй говорит об освобождении. Мы можем приложить искренние и напряженные усилия для преодоления наших зависимостей, но безуспешно. Освобождение приходит, когда мы снова и снова пытаемся победить наши пристрастия одними и теми же методами, пока вдруг однажды мы не освобождаемся, не зная, что произошло (153). Это благодать. Иногда освобождение приходит, когда мы меняем свое отношение. Например, нас учат, что мы должны стремиться устранить все страдания и боль из своей жизни и что мы можем быть счастливы только тогда, когда все наши желания исполняются. В этом случае избавление приходит, когда мы понимаем, что никогда не будем полностью свободны от боли и что, возможно, все наши желания никогда не исполнятся.

Именно здесь вопрос зависимости может самым непосредственным образом повлиять на наши отношения с Иисусом. Если мы тратим все свое время, пытаясь избавиться от всех проблем и исполнять человеческие желания, мы можем нанести вред своей вере, либо видя, что Бог не заботится о нас и не обеспечивает нас, либо просто тратим все свое время, пытаясь исправить положение и никогда не открывая себя. Богу. Мы находим Божий покой, когда избавляемся, когда понимаем, что нам не нужно, чтобы все наши земные желания исполнялись и наши проблемы удалялись, чтобы обрести счастье в Боге. Мы находим свободу в Боге, когда отпускаем, и находим Бога в своей свободе, открывая, кем мы действительно призваны быть. Именно тогда наши отношения с Иисусом могут расти.

Для дальнейшего чтения:

«Поиск самореализации в современном мире».