Алексей Андреев. Островное государство

Содержание номера

Алексей Андреев

Островное государство

Алексей Андреев — главный редактор журнала «Монолог» (Минск).

По вечерам я люблю чистить картошку. Еще три года назад я после работы читал умные книги и мог ночь напролет спорить о смысле жизни. А потом как-то вдруг…

Картошку нужно покупать на рынке. Нож должен быть острым: тогда шкурка срезается легко. Я люблю срезать ее так, чтобы она разворачивалась в одну длинную ленточку, без обрывов. Не знаю почему. Мне так нравится.

Моя бабушка называла картофельные очистки «лушпаями». И всегда ворчала, когда я чистил картошку. Ей казалось, что я срезаю лишнее.

Очищенную картошку можно сварить. Но я больше люблю жаренную на подсолнечном масле. Поджарить картошку, чтобы она была румяной, но не пересушенной — это целое искусство. Бабушка владела им в совершенстве. У мамы тоже здорово получается.

А у меня как-то так…

А еще бабушка варила дивный борщ из бураков. То есть когда она была жива и варила его по воскресеньям, он мне казался самым обычным. А потом бабушка умерла, и борщ сварила мама. Он тоже был вкусным, но — совсем другим. И тогда я заплакал — первый раз после похорон…

Раньше я не мог смотреть на лица покойных. А от бабушкиного лица не отводил глаз. Долго сидел возле гроба… Ее лицо было воплощением покоя. «Все, что свершить возможно человеку, он совершил…» Бабушка прожила 89 лет. Она родилась прежде страны Советов и успела вырастить правнуков, которые думают, что Ленин — это притяжательное прилагательное.

Жизнь больше истории.

А того борща, что бабушка варила по воскресеньям, мне уже никогда не поесть.

И для меня эта потеря значит больше, чем утрата Александрийской библиотеки.

Уж извините.

Смерть больше культуры.

***

Когда на семейном совете мы приняли решение ни при каких обстоятельствах не включать Белорусское телевидение, жить стало лучше. Сразу. Как-то легче дышится. Другой воздух в квартире.

Когда в троллейбусе начинаются ожесточенные споры о Президенте, я выхожу на ближайшей остановке и дальше иду пешком. Я запретил себе думать о Президенте, как в свое время запретил курить натощак и есть немытые фрукты. Есть правила гигиены, несоблюдение которых подрывает здоровье.

Жизнь больше политики.

Приехал к родителям на дачу. Пошел в деревню за молоком.

Ждал у калитки, пока хозяйка подоит корову: только пригнали с поля. На лавочке у забора пожилая женщина лузгает семечки. Аккуратно выбирает с ладони те, что покрупнее.

— Как жизнь? — спрашиваю.

— А что жизнь… Вставай на рассвете и работай до ночи. Вот и вся жизнь, — спокойно говорит она, глядя мимо меня туда, где за вековой лес садится солнце. Тщательно отряхивает подол платья. Охнув, встает с лавки и, придерживая рукой больную спину, идет по пыльной улице.

Когда при мне произносят слово «Родина», я всегда вспоминаю эту женщину.

И больше ничего.

***

Слово » Родина» в моем сознании тесно связано со словом «государство». Наверное, сказываются издержки советского воспитания.

Государство я не люблю. И оно отвечает мне взаимностью. Наши отношения испортились в тот момент, когда мы начали выяснять, кто, кому и сколько должен. Мои долги перед государством (по его мнению) были огромны. Некоторые из них почему-то назывались священными — даже во времена, когда религия была опиумом для народа.

Священным долгом считалась служба в армии, тогда еще Советской. Уклониться от нее я не смог и два года носил кирзовые сапоги. Нет худа без добра: теперь я знаю, что жизнь может быть напряженной, но бессмысленной.

Долгов было много. «И не сосчитать!», как говорила донна Роза Дольвадорес…

От государства невозможно откупиться. Сколько не плати ему налоги и не служи в армии, оно все равно норовит лезть в мою жизнь. Когда посреди улицы останавливается троллейбус — это едет государство в машине с мигалкой. И нужно уступить дорогу. Когда однажды в почтовом ящике я не нашел любимую газету — это государство решило за меня, что мне читать.

Моя бабушка до последних дней жизни верила, что государство существует для того, чтобы заботиться о ее благе. Я так и не смог ей объяснить, что на одной шестой части суши государство всегда существовало само для себя. Это его внутренняя и неизменная суть. Сегодня оно размножается простым делением, меняет свое название, гимны, флаги… И ничего не меняется.

Говорят, где-то есть другие государства…

Не знаю, я там не был.

***

«Моцарт Отечества не выбирает, просто играет всю жизнь напролет…»

Вчера мой друг уехал из Беларуси в Швецию. Сказал, что больше здесь жить не может. Мне почему-то кажется, что в Швеции ему будет не легче. Все сущностные проблемы, они все равно — внутри. И сколько не носи их по свету, они — твои, и больше ничьи.

Я устал от размышлений о том, где я живу. Уже не однажды ловил себя на мысли: говоря о родине, все время произношу: «эта страна». Может быть, хочется дистанцироваться от многого, что здесь происходит… Может быть, у родины нету имени: только на моей памяти ее звали «БССР», «Белоруссия», «Беларусь». Некоторые называют «Белой Русью»…

Не знаю. Сегодня мне важно, как я живу.

Утром шел на работу. В переходе, возле входа в метро стояла плохо одетая бабушка. Просила милостыню. Смотрела на меня через очень толстые стекла очков огромными испуганными глазами. Я прошел мимо. Спускаясь по эскалатору, почувствовал себя подлецом. Вернулся с полдороги, отдал ей какие-то деньги. Стало легче.

Смешно, конечно. Таких бабушек в городе…

Не в ней дело. Во мне.

Отдавать трудно. Легче просить…

Наверное, нам не очень повезло родиться здесь и сейчас. Но жить хочется. И как ни странно, именно здесь. Я даже не уверен, что могу объяснить, почему. Есть слова, которые мне ничего не сообщают. Например, «патриотизм». Это слово так часто произносят несимпатичные люди, что оно утратило для меня всякий смысл. Слова с непонятным или искаженным смыслом я стараюсь не употреблять в разговоре и письменной речи.

***

Желание жить, а не дожидаться лучшей жизни(которая все равно никогда не наступит) однажды подвигло меня на совершение поступка, смелость которого удивила прежде всего меня самого. Шесть лет назад я решил издавать журнал с подзаголовком «свободное творчество». В хорошем полиграфическом исполнении, на шведской бумаге и с цветными иллюстрациями. Не то, чтобы я был молод и глуп (хотя и это, конечно)… Кое-что в конъюнктуре издательского бизнеса я тогда уже понимал и очень быстро посчитал убытки. Сумма получилась четырехзначная и, как водится, в иностранной валюте. Мой «стартовый капитал» составлял $30. Еще у меня был старенький компьютер. И самое главное — друг, готовый пуститься со мной в эту авантюру.

Я очень хотел сделать этот журнал.

Кто-то сказал, что культура — это встреча человека с человеком. Мне нравится это определение. Может быть, потому что именно благодаря встречам со странными людьми, которые живут, плюя на конъюнктуру, я сделал первую книжку журнала. Потом вторую. Третью…

Я сделал этот журнал с этими людьми, про этих людей и для этих людей. Они писали стихи и картины, не думая о том, что их кто-то напечатает или купит. Ставили спектакли для десяти зрителей. Они не были сумасшедшими: они были

свободными. Они остаются такими даже тогда, когда к ним приходит признание, слава и достаток.

Свободные люди были всегда — при любой власти и при любой погоде. Пока они есть — общество имеет определенный запас прочности.

И совсем не обязательно, что все они пишут стихи или играют на скрипке. Некоторые из них работают в бизнесе и почему-то вкладывают деньги в безнадежные с коммерческой точки зрения гуманитарные проекты. Свои деньги. Не государственные.

Я делал не просто журнал. Я пытался объединить какое-то количество свободных и талантливых людей в общем суверенном пространстве. Журнал стал островом, где постепенно налаживается своя жизнь. Нет, никто не собирает вещи и не меняет место жительства.

Никто не толкается спинами на общей кухне. Многие из «островитян» даже незнакомы друг с другом, и у каждого из них есть своя, автономная жизнь. Общность интересов и устремлений проявляется в момент встречи — иногда только на страницах журнала.

Журнал — это территория, не обозначенная ни на одной карте. Но для меня она реальней и дороже любых, пусть даже приватизированных акров земли. И дороже родины. Потому что жизнь на этой территории проявляется сущностно: в страданиях, исканиях и обретениях человека, живущего в творчестве и творчеством. Эта жизнь богата и разнообразна. Она переживет любое время и временные злоключения, которые смешны и неинтересны рядом с ней — это аксиома, доказанная историей. Англия ХVI века — это сначала Шекспир, и только потом Мария Стюарт.

Творчество больше истории и политики.

«Стоит ли тратить время на ерунду?» — подумал я шесть лет назад и начал создавать свое, «островное государство»…

«Не обращайте вниманья, маэстро…».

***

Во мне никогда не было снобизма по отношению к людям, не читавшим Шекспира. Дело не в поэзии как таковой. Меня никогда не интересовало искусство само по себе. Меня интересовали люди, живущие в творчестве.

Творчеством может быть приготовление борща, если этот борщ — неповторим. Моя бабушка, никогда не читавшая Шекспира, была художником. Наверное, она не знала об этом.

А я не успел ей сказать…

Одно из самых ярких проявлений безвкусицы — гамбургер. У него всегда одинаковый вкус. Он продукт тиражирования. Тиражирование — антоним творчества.

Не ходите в «Макдональс» — не убивайте в себе художника.

Жизнь противится тиражированию, она — самое творчество, бесконечный творческий акт.

Творчество равно жизни. Иногда оно больше жизни. Тогда жизнь заканчивается трагически. Марина Цветаева: «Отказываюсь — быть.»…

Позвонили из редакции одной минской газеты и попросили написать «что-нибудь о современной культуре». Я сильно испугался.

Во всевозможных программных документах, которые мне время от времени приходится сочинять, я пишу, что «Монолог» — это «издание, посвященное современной культуре Беларуси». Это неправда.

Я не очень хорошо понимаю, что такое современная культура. И не только потому, что у этого словосочетания очень много взаимоисключающих смыслов… «Монолог» — журнал, посвященный судьбам конкретных людей и их творчеству. Эти судьбы и творчество — камни, из которых и строится «храм культуры». Но я только собираю камни. И складываю их на берегу острова… Разноцветные кусочки смальты, из которых кто-то другой сложит целую картину. Потом. Сейчас еще рано — мне так кажется.

Мне кажется, что говорить о белорусской культуре сегодня можно только как о явлении дискретном. То есть существующем в отдельных личностях, явлениях — культурных ценностях. В них концентрируется все то, что составляет самою суть отечественной культуры, во всем ее — языковом, мировоззренческом, стилевом — многообразии.

Это многообразие — людей и явлений — еще не сложилось в нечто цельное. Это вопрос времени. Духовного возраста нации. Мне кажется, что белорусской культурой не может быть то, что выдается за нее ура-патриотами, равно, как и не может быть эта культура фрагментом, определенным количеством имен и явлений, чисто автоматически включаемых в русскую культуру. Своеобразие, сваеасаблiвасць того, что происходило и происходит здесь, для меня безусловно.

Но вряд ли мы сможем почувствовать и осознать свою культуру как нечто цельное в обозримом будущем. Для этого нужно, чтобы большинство людей, живущих здесь и сейчас, жило в культуре как таковой. И понимало, что Шагал, к примеру, — явление для Витебска не случайное. Равно как и Витебск для Шагала. Иначе говоря, Витебск стал Витебском только потому, что в нем был Шагал, а Шагал стал Шагалом только потому, что был в Витебске. Взаимосвязи в цепочке «время — человек(явление) — место» должны быть прочувствованы и логически объяснены.

Наверное, это вопрос времени. Я надеюсь, у нас еще есть время, чтобы все-таки понять, где мы живем. Я надеюсь, что «старший брат» или еще какой-нибудь новообретенный «родственник» не объявит в очередной раз этот берег «северо-западным краем».

Мне это не нужно. Хоть я и живу на острове.

***

Ёсць адна толькi мудрасць жыцця i яе я шаную;
Вось што кажа яна:
Калi хочаш праyдзiва ты жыць, дык пей чару любую,
Але толькi да дна.
[Максим Богданович. «CREDO».]

Для того, чтобы поджарить картошку хорошо, нужно как следует прогреть сковороду, и только потом лить на нее подсолнечное масло. И солить картошку нужно в самом конце жарки, иначе она не будет румяниться…

Минск, май 2001

вид сбоку» онлайн полностью📖 — Александра Староверова — MyBook.

Художественное оформление серии П. Петрова

© Староверов А., текст, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

До четырех-пяти лет я был сам по себе существо. Рос как полевой цветочек, никого не трогал, и никто не трогал меня. А ближе к пяти я увидел ЕЕ. Она перевернула мою жизнь, на протяжении последующих сорока лет она проделывала это неоднократно, причем в самые разные стороны. А первая наша с ней встреча произошла в химчистке. В очередной раз я пришел туда с мамой. Ничего меня не удивляло: зеленые обшарпанные стены, шуршащие листы серой упаковочной бумаги, груды чистого белья и одежды, дородная тетенька в неопределенного цвета халате, – все это я уже видел раньше. Но именно в тот день я впервые заметил ЕЕ. Нет, вру, сначала я заметил мохнатую коричневую веревочку. Причудливо извиваясь, она тянулась из-под прилавка, за которым стояла дородная тетка, и заканчивалась тугой петлей, опоясывающей удивительный предмет. Что-то продолговатое, желтое, с синим наконечником и острым металлическим жалом. Как я раньше не замечал такую интересную вещь – не знаю. Сейчас бы ее назвали, скорей всего, статусной, еще бы – не будут же всякий мусор привязывать красивой веревочкой. Я вообще не видел, чтобы в семьдесят шестом социалистическом советском году что-либо привязывали. Или внимания не обращал. Проблемы у меня были тогда со вниманием. Но в тот день я обратил, и судьба моя, как я понял впоследствии, определилась. Люди, стоящие в очереди, относились к удивительному предмету с огромным уважением, аккуратно устраивали его в ладони, почтительно обнимали пальцами и водили им по маленьким разлинованным бумажкам, оставляя прихотливые синие следы. Только после этого люди могли получить или сдать приемщице вещи. Так, наблюдая за поразившим меня ритуалом очень рано, в свои почти младенческие годы, я понял, что в начале было слово… А точнее, ручка… Да-да, окружающие меня люди ласково называли могущественный предмет ручкой.

– Передайте, пожалуйста, ручку… не видели ручки здесь, ах вот она… что-то ручка у вас плохо пишет…

Пока мама заворачивала в серую бумагу полученную одежду, я незаметно пробрался к ручке и, скопировав жест взрослых, провел ею по лежащему на прилавке бланку заказа. Результат оказался магическим. Только что не было ничего – и вдруг черта, я провел еще раз – получился крест, еще несколько раз – снежинка, обвел снежинку по кругу – колесо от велика со множеством спиц. Ручка превратила меня в волшебника, она позволяла изменять реальность, да чего там, она позволяла эту реальность творить. Я не мог удержаться, не мог расстаться с неожиданно обрушившейся на меня силой. Ловко вытянув ручку из веревочной петли, я положил ее в карман. Несколько дней я тайно наслаждался сокровищем. Даже не рисовал, просто смотрел на нее и представлял, что рисую. Это оказалось еще интереснее, словно воровская отмычка, ручка взломала воображение, и я обрел могущество. В детском саду мы калякали что-то карандашами, да и дома у меня были краски, но до встречи с ручкой я не мог воспринять эти занятия серьезно. Видимо, мне как будущему образцовому члену общества потребления необходима была инициация. За каляки-маляки ничего, кроме снисходительного одобрения взрослых, не получишь, а за ручку давали кучу красивой и нужной одежды в химчистке, по крайней мере я тогда так думал. Фантазии современного человека стимулирует малодоступное, но такое сладкое потребление. На этом построена вся рекламная индустрия. Я опередил свое время. Осознав практическую ценность ручки, я провалился в творчество и на третий день, не удержавшись, разрисовал только что поклеенные обои в единственной комнате нашей квартиры. За каких-то двадцать минут, пока мама готовила на кухне ужин, мне удалось изобразить на стенах все свои мечты. Там ездили, стреляя огненными снопами, игрушечные танки, бежали пластиковые солдаты, мчались гоночные машины, балансировал на проволоке почти взрослый (не трехколесный) велосипед, ближе к окошку возвышалась гора конфет, покоящаяся на мощном фундаменте из нескольких коробок с зефиром в шоколаде. Вполне возможно, для стороннего наблюдателя мой натюрморт выглядел как нелепые каракули обезумевшего абстракциониста, но для меня он был самой настоящей реальностью. Реальней, чем настоящие игрушки и сладости. Более того, каждый предмет имел свою историю. Я не только изображал его – рисуя, я бормотал под нос заклинания. Вот этот танк мне подарил Дедушка Мороз, потому что я хороший мальчик и весь год слушался родителей. Он, правда, сначала не хотел дарить, имелся за мной грешок в виде разбитой хрустальной вазы, но я спас дедушку от огненного разбойника по имени Лето, закидал его снежками, превратил в снеговика и тем самым обеспечил наступление нового года. Простил меня Дед Мороз: кинул танк под елку, и конфет, и зефира любимого. А велик мне мой родной дедушка подарил, просто так, ни за что, любит потому что очень. А гоночные машины, о это отдельная история… Рисунки смешивались с моими нелепыми фантазиями, обретали плоть и становились несокрушимо настоящими. За двадцать минут комната превратилась в пещеру с сокровищами. И только ручка смогла открыть этот волшебный сим-сим.

Много позже, уже взрослым, рассматривая альбом с наскальной живописью первобытных людей, я поразился сходству их стиля с моими первыми рисунками. Видимо, так и возникло искусство, параллельно с верованиями в духов и магией. Чистый и наивный охотник, инициированный каким-то поразившим его явлением, перепутал фантазию с реальностью и начал творить. Вкусил, так сказать, от древа познания добра и зла… По классике жанра расплата не должна была заставить себя долго ждать. Изгнание из рая и все такое. Не знаю, как у охотника, но в моем случае наказание последовало довольно быстро. В комнату вернулась мама и… Она утверждает, что первый раз в жизни отлупила меня именно тогда. Сейчас-то я ее понимаю, у самого маленький сын-мечтатель, но в тот день я жутко испугался. Я ничего не соображал. За что, почему, зачем мама так ненавидит рисунки, для чего разрушает волшебство? Как и всякий начинающий творец, столкнувшийся с первыми трудностями, я тут же предал свое творение.

– Это не я, – визжал, уворачиваясь от шлепков, – я не виноват, это ручка, ручка во всем виновата…

Воистину, это был один из самых важных дней моей жизни. Вселенная решила преподать мне несколько основополагающих уроков и раскрыть главные законы бытия. Например, такой закон: предательство никогда не бывает эффективным. Услышав про ручку, мама замерла, прекратила меня бить и голосом, не предвещавшим ничего хорошего, спросила:

– Какая ручка, ты где ее взял вообще?

– Да вот, желтенькая, она в прачечной на веревочке висела.

Дальше последовало изгнание из рая в буквальном смысле этого слова. Мать заставила меня пойти в химчистку, извиниться, признать себя вором и вернуть волшебную ручку. И это еще полбеды. Ужас заключался в том, что я должен был проделать все это в полном одиночестве, без ее сопровождения. То есть выйти из двери квартиры, спуститься на три этажа ниже на улицу, пройти двести бесконечных метров до соседнего дома, зайти в прачечную, отдать себя на суд чужой дородной тетеньки в неопределенного цвета халате и потом, если она меня не сдаст в милицию, тем же путем вернуться домой. По степени опасности это путешествие было сравнимо с первым полетом человека на Луну. Но намного, невообразимо во сколько раз опаснее. Шансы по итогам путешествия остаться живым, здоровым и на свободе представлялись мне минимальными. И все из-за проклятой ручки. Я просил, я умолял, я цеплялся за мамины колени и клялся, что никогда не буду больше воровать. Бесполезно, она вышвырнула меня за дверь, заперев ее на все замки. Ворота эдемского сада захлопнулись навсегда. Впереди меня ждал оглушительно страшный мир. «В слезах и поте лица своего будешь добывать ты хлеб, а в конце своих дней умрешь в мучениях». Я дерзнул, я сорвал не полагающийся мне плод познания и теперь расплачивался по полной. Конечно, я тогда так не думал, я и слов таких не знал, но чувствовал я себя именно так. Маленький и глупый потомок Адама, я шел навеки проторенной им дорогой и повторял все его ошибки. Несколько минут я рыдал у захлопнувшейся двери, стучал крошечными кулачками по коричневому дерматину и дергал за тугую рукоять замка. Ничего не помогало. В конце концов осознав, что рай потерян безвозвратно, очень аккуратно, маленькими шажками я двинулся вниз по лестнице. Никогда раньше я не выходил из дома без сопровождения взрослых. Я даже не думал, насколько страшен мир, наоборот, он мне казался дружелюбным и довольно милым. Ни фига подобного: каждый звук, каждый скрип пугал, каждая трещинка в асфальте казалась глубокой пропастью. Я маленький и слабый, любой может сделать со мной все, что угодно. И это, кстати, правда, во всех сказках детей воровали и обижали злые колдуны и колдуньи, их ели людоеды, превращали в белых лебедей, похищали разбойники, травили сонным зельем и уносили за тридевять земель. Да они только чудом и спасались. Как я преодолел двести метров до прачечной, не понимаю до сих пор. По-научному выражаясь, мною овладел экзистенциальный ужас бытия. В пять лет, постарев разом на несколько десятилетий, я почти сформулировал мой любимый закон Сартра: «Ад – это другие». Особенно жутко стало, когда на полдороге ко мне, рыдающему крупными, величиной с горошину, слезами подошла благообразная и обманчиво добрая бабушка.

– Деточка, – спросила она меня ласково, – ты почему плачешь, маму потерял, да? Пойдем со мной, мы быстро твою маму найдем. Пойдем, деточка, я тебя чаем напою с печеньем, успокоишься, вспомнишь, где мама. Я тут недалеко живу, пойдем…

Ага, как же, знаем мы таких… фильмы смотрели, сказки слушали, пускай не думает, образованные мы. Пойду с ней, а она превратится в злобную ведьму, засунет меня в духовку, запечет с чесночком и сожрет. Фигушки ей! Что есть мочи я припустил от страшной бабки и сам не заметил, как в мгновение ока оказался у двери прачечной.

Открыть дверь и войти было выше моих детских сил. До этого страшного момента не ведал я позора. Перед дверью же в химчистку почувствовал я себя грязным. Мне захотелось спрятаться, укрыться с головой одеялом, исчезнуть, раствориться, вычеркнуть свое существование и страшную ту минуту из времени. Не химчистка была за порогом, а чистилище… Только сейчас с высоты незаметно наросшей горки своих сорока четырех годков я понимаю всю сакральность и символичность того удивительного дня. Место, где грязное становится чистым, приобретает черты легендарного райского сада, мохнатая веревочка – ветка с древа познания добра и зла, ручка – очевидное яблочко, только Евы не хватает. Хотя… дородная тетка-приемщица вполне могла сгодиться на ее роль. Юноши и мужи – романтики в большей степени, чем о них принято думать, любую чувырлу гением чистой красоты объявят, особенно при наличии развитой фантазии. А еще мужчины несомненные трусы, все подвиги, совершаемые ими впоследствии, совершаются именно от трусости. Чтобы и самим себе и миру доказать ошибочность обидной гипотезы… Я испугался. И от испуга стал думать. Возможно, первый раз за свою коротенькую жизнь.

«Меня же никто не видит, – думал я, – можно просто тихонечко положить ручку перед входом и вернуться домой, а маме сказать, что извинился и был прощен. Как она проверит? Спросит у приемщицы? Так когда это еще будет, может, и не будет вообще».

Подумав, я снова испугался, на этот раз своих мыслей. Как можно специально обмануть маму? Нет, нечаянно можно, бывало раньше, но специально? Ужас сковал мои конечности, я не мог пошевелиться… Прошло сорок лет, а я отчетливо помню свои ощущения. Если двумя словами описать, то жуть и святотатство будут самыми точными словами. А еще я помню, как вместе с жутью где-то в районе горла, носа и глаз возникло у меня странное чувство, как будто чихнуть хочется, скорее, приятное. Сладенькое такое чувство… Грех, он сладок. И чем больше, тем слаще. Посмотреть на жизнь под другим углом, растоптать в себе самое святое. Если под другим углом, то, может, оно и не святое вовсе, а? Ох, как это приятно, чертовски, извращенно, невыносимо приятно… Но не для пятилетнего мальчика такие передряги… В ступор впадают пятилетние мальчики от столь сильных, не по возрасту эмоций, замирают дрожащими сусликами, врастают в землю и не могут ни на что решиться.

Я решился: аккуратно положил ручку у двери и быстро отскочил на пару шагов. Небо не упало на землю, молния не поразила меня. Я совершил преступление и остался безнаказанным. Так вот оно, оказывается, как устроено. Чтобы выжить в жестоком и страшном мире, нужно крутиться, необходимо нарушать правила, наверняка все взрослые знают и делают это, просто детям не говорят. Обманывают, чтобы послушными были до поры до времени.

Неимоверная гордость распирала меня. Я смог, сумел, я догадался, я совершил преступление и вышел сухим из воды. Да мне теперь море по колено, даже пройти двести метров до дома не страшно. Я теперь не пропаду, я как взрослые, я постиг все тайны мира, я даже лучше, у меня есть преимущество, они думают, что я маленький, глупый ребенок, а я, я… Пару минут я стоял в полнейшем восторге перед ручкой, лежащей у порога химчистки. Что-то мешало мне покинуть место моего триумфа, и тогда я снова подумал. Восхитительное ощущение одержанной победы и непоколебимое чувство уверенности в себе родили мои гордые мысли.

«А зачем оставлять ручку? – внезапно прозрел я. – Никто же ничего не узнает. Можно захватить ее с собой, спрятать, а потом тайно наслаждаться ею. Будет ручка, будет все… все, что я захочу… Накажут – не беда, выбросят игрушки – плевать, нарисую, и все будет».

Гордая мысль усилила щекочущее ощущение и превратила его в самое натуральное счастье. Я поднял с земли ручку и резво вприпрыжку бросился домой. Грехопадение было полным: быстро скатившись по наклонной плоскости, я упал с отвесной скалы. Такими темпами, не добежав до дома, вполне мог бы превратиться в убийцу. К счастью или несчастью, со мной произошло то же, что и со всеми самоуверенными пройдохами, уверовавшими в свою безнаказанность. Тяжелая рука провидения отвесила мне мощный подзатыльник. В буквальном смысле. Чья-то лапа поймала меня за шкирку и звонко шлепнула по шее.

– Ах ты, мерзавец, – услышал я мамин голос, – самый умный, думаешь, всех объегорил? Запомни, ты от меня ничего не скроешь и никуда не скроешься. То, что ты вор, я знала, но ты, оказывается, еще и подлец. Нет, этого я не переживу. Я лучше умру, но сына подлеца у меня не будет.

Дзинь… – со звоном оборвалась только-только натянувшаяся леска у меня внутри, и я осыпался маме под ноги. Ничего не осталось от гордого Прометея, удачно стырившего божественный огонь. Один страх, а точнее – ужас, а еще точнее – ужас и боль. Любое падение делает человека если не лучше, то мягче и понятливее. Я боялся за себя, но это был всего лишь страх. Ужас и боль появились, когда я осознал, что мама умрет и причиной ее смерти буду я. Потому что подлец. Подлез под веревочку, спер ручку и потом, пойманный с поличным, вместо покаяния снова обманул. А мама умрет, противно ей, мне и самому от себя противно, я и сам умер бы, да не знал как.

– Мамочка, не умирай, – заорал я, хватая ее за руки, – не умирай, пожалуйста, я не буду больше подлецом, я никогда-никогда не буду больше воровать, я хорошим стану, только не умирай, пожалуйста!

– Нет, умру, – безапелляционно отрезала мама.  – Как же мне жить с таким сыном? Умру, и точка.

– Я все сделаю, я сам умру лучше, только ты не умирай. Умоляю, мамочка…

От затопивших глаза слез мир передо мной расплывался, мир потерял очертания. Мир исчезал, а горе оставалось. Детское, наивное и смешное, но самое настоящее, черное и беспросветное горюшко-горе. Увидев мои страдания, мама наконец сжалилась.

– Ты все понял? – изо всех сил стараясь быть как можно более строгой, спросила она.

– Все, все, все. Я все понял, честное слово, все!

– Хорошо, тогда иди извиняйся перед тетенькой. Скажи ей, какой ты подлец и вор, верни ручку и попроси прощения.

– Один?! – с ужасом спросил я и тут же добавил: – Давай ты со мной пойдешь, рядом просто постоишь, я сам скажу, а ты рядом просто… Страшно мне, мамочка, одному…

– Страшно?! – грозно воскликнула она. – А воровать тебе было не страшно, а хитрить, вместо того чтобы попросить прощения, тебе было не страшно?! Оказывается, мой сын не только подлец и вор, но еще и трус. Нет, этого я не переживу, умру. Вот прямо сейчас возьму и умру, ничего не поделаешь, раз мой сын такой воришка.

Ужас от возможной на моих глазах смерти матери одолел огромный, но все же не такой большой страх за себя, я отцепился от маминой одежды и, как в омут с головой, бросился в двери химчистки.

Внутри было пусто, дородная приемщица за прилавком лениво перелистывала журнал «Работница» и даже не взглянула на меня. Я стоял и не знал, что делать, не хотелось ничего делать, невозможно было пошевелиться, не то что рот раскрыть. От страха снова родилась рациональная мысль. «Может, постоять тихонечко несколько минут, а потом выйти и сказать, что извинился?» Хорошая мысль, не глупая, во всяком случае, но родилась она от страха, а погибла от ужаса. Мама ведь умрет. Нельзя… Возможная смерть матери, боязнь наказания и тюрьмы образовали внутри меня взрывоопасную смесь. Она нагревалась, бурлила, в ней происходили сложные химические процессы, она распирала меня так, что и дышать уже было невозможно. В конце концов я не выдержал и взорвался невиданными до тех пор рыданиями. Я рычал, выл и с шумом пожирал пропитанный чистящими средствами воздух, слезы из моих глаз, словно у рыжего клоуна в цирке, с напором брызгали в разные стороны. Перед собой в вытянутых, побелевших кулачках я держал ручку и сквозь рыки, рыдания и всхлипы повторял одно и то же слово:

– Вот, вот, вот, вот…

Приемщица оторвалась от журнала и обратила на меня внимание. Еще как обратила, застыла сначала от шока на несколько секунд, а потом выскочила из-за прилавка, подбежала ко мне, присела почему-то на корточки, взяла мои протянутые кулачки с зажатой в них ручкой и быстро затараторила:

– Что случилось, мальчик? Ты родителей потерял, тебя обидел кто-то? Да не плачь ты так, не ори, сейчас со всем разберемся. Ты только скажи, что случилось? Что, что, что?..

Она спрашивала – что, что, что?.. А я отвечал – вот, вот, вот… И мне кажется, это продолжалось целую вечность. Эмоциональная тетенька попалась, хорошая, добрая, заразил я ее своими слезами, тоже не выдержала, расплакалась, меня успокаивая. Так и плакали мы с ней вместе, дурацкое, думаю, зрелище, если со стороны посмотреть.

В жизни отсутствует логика, безумие и хаос правят миром. Чаще всего – злое безумие и уничтожающий все вокруг хаос, но иногда… Тогда случилось «иногда». Доброе и глупое сердце (а доброе сердце непременно глупое) подсказало дородной приемщице единственно верную модель поведения. Она проявила со-чувствие, со-переживание, она пожалела меня, и я не умер от стыда и страха. Я просто орал очень долго «вот, вот, вот» и постепенно успокаивался. И она тоже постепенно успокоилась, прижала меня к своей огромной, мягкой и уютной груди, и стояли мы с ней так несколько минут, а потом она прошептала мне на ухо ласково:

– Ну что, что случилось, малыш? Скажи мне, не бойся.

– Случилось, тетенька, – совсем тихо и тоже на ушко ответил я ей, – простите меня, пожалуйста…

– За что тебя простить, глупышка?

Я собрался с духом, выдавил из себя последние оставшиеся слезы и еле слышно выдохнул в мясистое теплое ухо тетеньки страшную правду:

– За то, что я трус, обманщик и вор. Я украл у вас ручку.

Она засмеялась, она целовала меня в мокрые от слез щеки, она всплескивала своими пухлыми руками и гладила ими мою раскалывающуюся от пережитых потрясений голову.

На что похожа жизнь, когда ты не чувствуешь себя настоящим

На что похожа жизнь, когда ты не чувствуешь себя настоящим | Dazed…ï¸ Стрелка влево*ï¸âƒ£ Asteriskâ StarOption Slidersâœ‰ï¸ MailExit

Arts+CultureFeature

Расстройство деперсонализации и дереализации заставляет страдающих чувствовать, что вокруг них ничего не существует, включая их самих

TextKemi AlemoruIllustrationElizabeth 900 Henn

20 мая 2016 г.

На этой неделе (16–22 мая) проводится Неделя осведомленности о психическом здоровье, темой которой являются «отношения». Всю неделю мы будем рассказывать о психическом здоровье ваших близких, о психическом здоровье артистов, которые вас вдохновляют, и о том, как разные сообщества и отдельные люди решают эту проблему. Медленно, но верно происходит прогресс в том, как мы обсуждаем проблему, затрагивающую каждого из нас .

Представьте. Однажды вы просыпаетесь и, глядя в зеркало, изо всех сил пытаетесь признать свое отражение своим собственным. Хуже того, после этого вы постоянно чувствуете себя сторонним наблюдателем, наблюдающим, как ваша жизнь разворачивается перед вами, как унылая сцена в плохом фильме, полностью потеряв способность общаться с окружающими, потому что вы слишком заняты попытками потренироваться. почему ты чувствуешь себя так странно.

Это ужасающие симптомы диссоциативного расстройства, часто называемого ДП/ДР (расстройство деперсонализации-дереализации). Травма или плохой опыт приема наркотиков могут спровоцировать его, и он может длиться от нескольких часов до нескольких лет. Это странное и почти не упоминаемое состояние приводит к тому, что люди чувствуют себя оторванными от своего тела, эмоций, окружения и даже своей семьи. С того момента, как появляются симптомы, жизнь превращается в постоянную битву за то, чтобы смириться с непреодолимым чувством нереальности, когда понятие «я» почти невозможно понять.

Итак, в рамках недели осведомленности о психическом здоровье мы поговорили с несколькими людьми, чтобы узнать, что на самом деле значит быть навсегда оторванным от реальности.

Подробнее

Мэдди Зиглер: королева драмы до подросткового возраста Ее взрывное выступление в клипе Сии «Chandelier» сделало Мэдди Зиглер одной из самых больших звезд Америки. Патрик Сандберг попадает в зону с 11-летним вундеркиндом танца

«Очень сложно сосредоточиться на вещах, которые требуют критического мышления или памяти. Я пробовала осознанность, но на самом деле стало еще хуже», — Софи 9.0003

СОФИ, 19 лет, ЛОНДОН

«Смотреть на себя в зеркало или слышать, как твой голос исходит изо рта, очень странно с DP/DR , поскольку вы не чувствуете, что все это реально. Затем это закручивается в вас ощущением, что ничего нет, и что вы просто парящая чересчур эмоциональная цепочка мыслей, совсем одна в странной реальности. Обычно это проходит через несколько часов или дней, но у меня это уже два с половиной года.

DP/DR часто сопровождает тревогу и депрессию, обычно усиливая их. На самом деле, симптомы очень распространены. Большинство людей испытывают это в какой-то момент, обычно когда они истощены после долгого дня или испытывают стресс. Курение марихуаны или другие психоделические препараты также могут вызвать его. Это просто полное умственное истощение, как мозговой туман. Прямо сейчас моя голова кажется очень туманной, мои глаза кажутся слипшимися, и я просто хочу закрыть их и лечь. Мой разум продолжает блуждать, и мне очень трудно сосредоточиться на вещах, которые требуют критического мышления или памяти. Я пробовал осознанность, но на самом деле это только ухудшило ситуацию.

Психическое заболевание — это невероятно одинокое переживание. У вас могут быть хорошие друзья, которые понимают, через что вы проходите, и поддерживают вас, но на самом деле это не помогает. Моя школа, на мой взгляд, только делала вид, что действительно поддерживает. Несмотря на наличие системы поддержки, сохраняется ощущение, что люди будут думать, что я играю жертву. Я думаю, что это просто отражение социальной стигматизации психических заболеваний. Вы знаете, это стереотип подростка с Tumblr, который постоянно говорит о своей тревоге, депрессии и «погрязает в жалости к себе».

Раздражает, что деперсонализация и дереализация — такие длинные и неудобные слова для использования в разговоре, потому что это усложняет ежедневный разговор об этом с людьми».

ДЖО, 19 лет, ЛОНДОН

«Я помню, что чувствовал себя очень напуганным и растерянным во время моего первого опыта DP/DR. Я продолжал объяснять своим родителям, что я просто чувствовал себя неправильно. Все вокруг меня и в моей голове казалось неправильным. Многие больные описывают ДП/ДР как ощущение, будто они во сне или смотрят фильм о себе. Я был на прогулке. Было уже поздно, когда я вернулся домой, поэтому я лег спать, где я лежал, думая о депрессивных мыслях, пытаясь заснуть. Затем внезапно у меня началась небольшая паническая атака. Я почувствовал, как мое сердце бешено колотится, а в груди сжимается. Я перевернулся на спину и попытался контролировать свое дыхание. Затем, как будто в моей голове щелкнули выключателем — DP/DR произошло почти мгновенно.

Первое, что я заметил, это то, что я потерял все свои эмоции. У меня не было никакого чувства того, что они были, кроме страха. Я посмотрел в зеркало и на свое отражение, и это было так, как будто я не узнавал себя — как будто я знал, кто я, но я не чувствовал, что знаю, кто я. Я разбудил родителей, потому что был очень расстроен происходящим. Моя мама пыталась утешить меня, и я чувствовал ее руку на своей, но все, что я мог чувствовать, было физическим ощущением ее попытки утешить меня. Я не чувствовал, что знаю, кто она такая. Я думал, что никогда больше не почувствую материнской любви. Я смотрел в окно на сад за домом, в котором вырос, и не чувствовал, что узнаю его. Как будто ни одно из моих воспоминаний не принадлежало мне.

Деперсонализация — ужасное состояние. Психологи считают, что это инструмент выживания, который использует мозг. Он «притупляет» эмоциональные реакции, что позволяет людям мыслить рационально, когда они испытывают серьезную эмоциональную травму. Например, если кому-то нужно сбежать из горящего здания, сработает деперсонализация/дереализация, чтобы позволить этому человеку сосредоточиться на побеге, а не на том, что его переполняет страх. После такого события диссоциативное состояние должно сняться. Однако, когда DP / DR не поднимается, это становится расстройством, и с ним ужасно жить.

«Меня бесит собственный мозг. Как все, что я ощущаю и ощущаю, может быть всего лишь результатом этого странного куска мясистой грубой материи в моем черепе? Ничто больше ничего не значит» — Джо

Из-за того, что это связано с приемом лекарств от беспокойства, я иногда чувствую, что у меня поврежден мозг. Я беспокоюсь, что иногда я постоянно запутался. Мои амбиции и надежды на будущее тоже кажутся утраченными. В последнее время я думаю о своих чувствах и о том, насколько они причудливы. Что на самом деле представляют собой звуки, запахи и видения и почему они ничего не значат. Меня смущает собственный мозг. Как все, что я ощущаю и ощущаю, может быть всего лишь результатом этого странного куска мясистой грубой материи в моем черепе? Ничто больше ничего не значит.

Пытаюсь отвлечься чтением. Я тоже делаю музыку. Продюсирование (музыки) может очень хорошо отвлекать меня, потому что я могу по-настоящему погрузиться в это. Я купил книгу по самопомощи по DP/DR, и чтение ее, наряду с чтением историй успеха людей в преодолении деперсонализации, было наибольшей помощью.

Я бы посоветовал другим больным занять себя чем-нибудь, даже если поначалу это будет очень сложно. Даже если мир не кажется «прежним». Какими бы хобби и делами вы ни занимались раньше, просто вернитесь к ним. Через некоторое время ситуация улучшится. Если вы чувствуете, что вот-вот сойдете с ума, просто дышите и сосредоточьтесь на своем окружении. Общайтесь с друзьями и старайтесь не перебивать людей».

ОСТИН, 25 лет, САН-ФРАНЦИСКО

«У меня были симптомы ДП/ДР уже в 15 лет. Конечно, тогда это было нечасто и незначительно. Больше похоже на чувство «а?» или момент «жизнь не кажется реальной прямо сейчас». Он начал усиливаться в 17 лет по интенсивности и частоте. В какой-то момент я начал задаваться вопросом, было ли это только у меня или это было нормальным состоянием для всех. Я подумал, может быть, это просто то, как взрослые умы воспринимают реальность.

Пик симптомов у меня проявился в прошлом году, после окончания колледжа. Теперь я не чувствую, что больше существую. Я отстранен от своих эмоций и отношений. Моя долговременная память пострадала, и мое окружение кажется плоским, а иногда и размытым; это трудно объяснить. В этом состоянии вы чувствуете, что настоящий вы — это маленький человек внутри вашей головы, наблюдающий за миром через экран телевизора. Социальные взаимодействия затруднены, потому что существует прямая корреляция между тревогой и симптомами ДП/ДР. Еще одним побочным эффектом является то, что время летит очень быстро.

В общем, качество моей жизни определенно ухудшилось. Я стал более подавленным, менее общительным, мотивированным и уверенным в своих силах. Мне трудно поддерживать дружеские отношения, потому что это состояние лишает меня эмоций, и я не могу чувствовать любовь и привязанность. Я никогда не чувствую себя заземленным. Единственным преимуществом является то, что я могу быть эмоционально собранным в стрессовых ситуациях. Я функциональный человек, но мне в основном неудобно 24/7. В настоящее время я работаю с терапевтом, чтобы помочь мне понять, что вызывает это во мне.

«В этом состоянии вы чувствуете, что настоящий вы — маленький человек внутри вашей головы, наблюдающий за миром через экран телевизора» — Остин

Мне трудно поддерживать дружеские отношения и заводить новые отношения. Я изо всех сил пытался сохранить свои четырехлетние отношения, потому что мне трудно чувствовать любовь и привязанность. Когда дружба начинает угасать, мне приходится напоминать себе, что в глубине души я знаю, что люблю этих людей, и что это мое психическое заболевание заставляет меня думать, что мне все равно. В любом случае, они счастливы, что я активно пытаюсь поправиться.

Как художник, я должен очень стараться, чтобы вдохновиться. Трудно, когда вещи, которые раньше вдохновляли меня, больше не дают мне того же выброса дофамина, что и раньше. Эскапизм — отличное отвлечение. Поскольку реальность так неудобна для меня, просмотр Netflix и просмотр веб-страниц предоставляют мне альтернативные реальности, над которыми у меня больше контроля. Хотя качество моей жизни и производительность значительно улучшились, когда у меня закончились серии Girls для просмотра.

Многие из тех, кто был «вылечен», говорили, что все, что им нужно было сделать, это просто не думать о деперсонализации/дереализации и жить так, как будто это не проблема. Это не сработало для меня. Другие сообщили об успешном применении различных витаминов и/или лекарств. Пока я функционирующий взрослый, мой разум застрял в «детском» состоянии. Я считаю, что диссонанс между моим детским разумом и взрослым телом/окружающей средой — это то, что заставляет меня диссоциировать. Лично я считаю, что мой путь к выздоровлению лежит в том, чтобы стать единым целым с самим собой».

Все интервью были отредактированы и сжаты. тем, у кого они есть

Многие люди, которые были в коме, помнят, что они у них были

Не нужно умирать, чтобы испытать внетелесный опыт

Бельгийские исследователи хотят видеть больше эмпирических исследований околосмертных переживаний

Си-Эн-Эн —

Вы собираетесь отправиться на «небеса» и жить, чтобы рассказать об этом. И ваша история станет предметом научных исследований.

Это идеальный день. Вы идете по тротуару, слушаете ансамбль птичьих песен, вдыхаете ароматный ветерок, благоухающий свежими весенними цветами, и смотрите на безоблачное небо чистой лазури.

Приятно отвлекшись, вы выходите с тротуара на улицу. Визг тормозов; ревут рога; люди кричат ​​от ужаса. Вы возвращаетесь к реальности… как раз в тот момент, когда вас сбивает грузовик.

Ты летаешь на ярды, как тряпичная кукла; ты тяжело приземляешься. Ты весь онемеешь и быстро угасаешь. Все кончено; ты знаешь это. Ваша жизнь проносится перед вами, как в эпическом кино. Конец.

3-7604-89E9-5B86-EE43C265E633@published» data-editable=»text» data-component-name=»paragraph»> Вы покидаете свое тело и смотрите на него сверху вниз. Люди склоняются над этим. Кто-то безудержно рыдает. Когда подъезжает скорая помощь, над вами вспыхивает ослепляющий свет. Мягко манит тебя.

Вы следуете по нему через туннель в место, гораздо более реальное и впечатляющее, чем знамя воскресного дня, которое вы только что оставили позади. Вы уверены, что прибыли в потусторонний мир.

Спустя несколько недель вы просыпаетесь от устойчивых звуков монитора ЭКГ рядом с больничной койкой.

Тайны, раскрытые в последние минуты жизни

Начало научного путешествия

Если ваша больница находится в Бельгии, доктор Стивен Лорейс может нанести вам визит, чтобы узнать, что вы помните из своих околосмертных переживаний или околосмертных переживаний.

Он говорит вам, что многие люди прошли этот путь до вас, и что вы можете доверить ему свой опыт.

«Пациенты в реанимации боятся рассказывать свои истории», — сказал он. Они боятся, что люди не воспримут их всерьез, особенно врачи и ученые.

Лорейс возглавляет научную группу по изучению комы в университетской больнице города Льеж. В конце прошлого месяца он и его коллеги опубликовали научное исследование околосмертных переживаний.

Люди, которые отправляются в эти фантастические путешествия, часто меняются навсегда. По его словам, многие возвращаются домой более счастливыми и больше не боятся смерти. Опыт становится краеугольным камнем их жизни.

Результаты психологического теста показывают, что воспоминания об околосмертных переживаниях более яркие, чем любые другие воспоминания

Предоставлено доктором Стивеном Лорейсом

По словам Лорейс, околосмертные переживания кажутся «даже более реальными, чем настоящие». Именно эту искрящуюся ясность и живой цвет опыта, который многие испытывают, когда теряют сознание, исследовал он и его команда.

Но он не думает, что это происходит из духовного мира. Лорейс — ученый, подчеркивает он. Он предпочитает не смешивать это с религией.

Его гипотеза состоит в том, что околосмертные переживания происходят из человеческой физиологии. «Именно этот дисфункциональный мозг производит эти явления», — сказал он.

Лорейса и его сотрудников интересует, как мозг создает разум и его восприятие реальности. «Наше основное внимание уделяется исследованиям сознания у коматозных пациентов», — сказал он. Его команда надеется повысить качество их комфорта и заботы.

Одна и та же история снова и снова

За прошедшие годы многие пациенты очнулись от комы, чтобы рассказать Лорейсу о путешествиях в загробный мир.

Во всех их историях есть элементы, которые одинаковы или очень похожи.

«Оказавшись на грани смерти, некоторые люди рассказывают, что имели внетелесный опыт, видели яркий свет или проходили через туннель; все известные элементы знаменитого околосмертного опыта», — говорится в исследовании Лореиса и его команды из шести ученых.

У Раймонда и Надин из Бельгии случился сердечный приступ. По словам Лаурис, когда кислород был отключен от их мозга, у них возникали ощущения выхода из тела.

«В какой-то момент я почувствовал, как будто меня высосало из тела», — сказал Рэймонд. «Я ехал по совершенно черному туннелю, очень, очень быстро, скорость, которую вы не можете выразить, потому что вы просто не ощущаете ее».

Когда у Надин случился сердечный приступ, она могла видеть себя вне своего тела. «Вы как будто находитесь на облаке, даже если на самом деле это не так», — сказала она.

Это ускользало от ее контроля, и это пугало ее. Она ушла в темную дыру. «Вы задаетесь вопросом, действительно ли вы вернетесь в свое тело», — сказала она.

В конце туннеля Раймонда появился свет. Он тоже сначала боялся и сопротивлялся. Свет был женщиной, и она «общалась» с ним.

Он сдался ей. «Я понял, что не должен бороться, и позволил себе уйти. Именно в этот момент произошло переживание».

Психологический тест

По словам Лаурис, научные исследования людей, переживающих околосмертные переживания, сложны, потому что точный момент их возникновения неизвестен, что делает их почти невозможными для наблюдения.

Также было бы жестоко проводить сканирование мозга человека, которому, возможно, предстоял момент смерти.

Итак, Лорейс и его команда изучали околосмертные воспоминания выживших людей, в частности, пациентов в коме, с помощью психологического обследования.

Опросник характеристик памяти проверяет сенсорные и эмоциональные детали воспоминаний и то, как люди переживают их в пространстве и времени. Другими словами, он измеряет, насколько память присутствует, интенсивна и реальна.

Они сравнили околосмертные переживания с другими воспоминаниями о интенсивных событиях реальной жизни, такими как браки и рождения, а также с воспоминаниями о снах и мыслях — вещами, которые не происходили в физической реальности.

Исследователи сопоставили новые воспоминания со старыми. И они сравнили пациентов, у которых были околосмертные переживания, с группами других, у которых их не было.

По словам Лорейс, воспоминания о важных событиях из реальной жизни более интенсивны, чем воспоминания о снах или мыслях.

«Если вы используете этот опросник… если память настоящая, она богаче, а если память недавняя, она богаче», — сказал он.

Ученые, находящиеся в коме, не ожидали того, что показали тесты.

cms.cnn.com/_components/paragraph/instances/paragraph_037FB964-D1A3-0BFC-6FD2-EE43C2A49D53@published» data-editable=»text» data-component-name=»paragraph»> «К нашему удивлению, околосмертные переживания были намного богаче любого воображаемого события или любого реального события этих выживших в коме», — сообщил Лорейс.

Воспоминания об этих переживаниях превосходят все другие воспоминания, несомненно, своим ярким ощущением реальности. «Разница была так велика, — сказал он с чувством удивления.

Даже если у пациента было переживание давным-давно, его память была такой богатой, «как будто это было вчера», — сказал Лорейс.

«Иногда им (пациентам) трудно найти слова, чтобы объяснить это».

Истинно верующие

В анкете людей спрашивают об их уровне уверенности в том, что запомненный опыт был реальным событием, а не воображаемым или приснившимся. «Они (пациенты) очень убеждены, что это реально», — сказал Лорейс.

Простой поиск в Интернете выявляет сотни рассказов об околосмертных переживаниях — некоторые из них были реальными, а некоторые, возможно, были выдуманы. Многие люди убеждены, что они являются доказательством того, что загробная жизнь существует за пределами физического мира и что она чудесна.

Есть сообщения о том, что религиозные образы время от времени появлялись в околосмертных переживаниях, но они не ограничиваются какой-то одной религией и не всегда появляются. Иногда появляются Будда, Иисус или Мухаммед, но обычно их нет, сказал Лорейс.

Тем не менее ОСП может обратить скептика. Доктор Эбен Александер — известный случай ученого-агностика, убедившегося в существовании духовного.

Он часто делился своей историей в телеинтервью с журналистами и выражал свое мнение в лекциях, книгах и видеопрезентациях, которые он продает на своем веб-сайте.

Александр, нейрохирург, согласно своей автобиографии, описал свой опыт в тех же терминах, что и бельгийские исследователи: «гиперреальность», «слишком реальная, чтобы быть реальной».

Вначале он пытался интерпретировать свой опыт как функцию мозга, как он написал на своем веб-сайте, но становился все более духовным. Он пришел к выводу, что люди перевоплощаются.

Александр говорит, что его переживания не могли быть галлюцинациями, потому что части мозга, необходимые для его переживаний, были в основном мертвы, когда они у него возникали.

Это ваш мозг, говорит вам Лорейс

Лорейс категорически не согласен. «Нет никаких доказательств того, что сознательный опыт может быть без активности мозга», — сказал он.

Лежа на больничной койке, ты стал истинно верующим, и ты счастлив от этого.

Но ваш мозг никогда не умирал, говорит вам доктор. Вы были в коме. Возможно, ваше сердце остановилось на некоторое время; может быть, это не так. Но это даже не обязательно, чтобы иметь внетелесный опыт.

«Многие люди, пережившие околосмертные переживания, физически не находились в опасности смерти, что позволяет предположить, что само по себе восприятие риска смерти, по-видимому, важно для возникновения околосмертных переживаний», — говорится в исследовании.

Достаточно просто думать, что ты умираешь от желания иметь его.

Картирование мозга, изучение его секретов

cms.cnn.com/_components/paragraph/instances/paragraph_10C9A050-2BE3-5D00-B1B0-EE43C2D257B6@published» data-editable=»text» data-component-name=»paragraph»> С этим соглашается Американская психологическая ассоциация. Он определяет околосмертные переживания как «глубокие психологические события с трансцендентными и мистическими элементами, обычно происходящие с людьми, близкими к смерти или в ситуациях сильной физической или эмоциональной опасности».

В случае пациентов в коме мозг, производящий околосмертные переживания, может функционировать минимально, но он все еще жив, предположил Лорейс. Он сказал, что можно стимулировать определенные части мозга, чтобы производить отдельные элементы опыта.

Это яркая галлюцинация, предполагает отчет Лориса. «Это была нормальная мозговая деятельность, которая привела к их экстраординарному восприятию».

Требуется больше исследований

Хотя результаты его исследований были заметными и последовательными, бельгийская исследовательская группа пока протестировала лишь небольшое количество пациентов.

И он не смог сканировать изображения мозга пациентов, перенесших околосмертные переживания, чтобы получить достоверные данные о гипотезе о физиологической природе переживаний.

Одного исследования Лориса недостаточно. Он хочет, чтобы больше ученых принимало участие. Как врач, он считает, что это сострадательный поступок для них.

По его словам, слишком много людей имеют опыт, чтобы серьезные исследователи могли его игнорировать, и многие люди боятся, что их сознание останется надолго после их смерти, что сделает их свидетелями того, что происходит с их телами.

«Общественность исторически боялась быть похороненной заживо», — сказал Лорейс.