Уинстон черчилль посланник судьбы: ТВ Черчиль. Посланник судьбы (2003) — KinoTree
Терра ; Книжная лавка — РТР, 1998
%PDF-1.6 % 1 0 obj > endobj 8 0 obj /Producer (https://imwerden.de) /Title /Author /Subject (ISBN 5-300-01736-1\nISBN 5-300-01536-9) >> endobj 2 0 obj > stream
Черчилль и Сталин – аналитический портал ПОЛИТ.
РУ«Эта статья написана мною в результате работы в архиве Уинстона Чёрчилля в Чёрчилль-колледже в Кембридже. Она не претендует на то, чтобы быть исследованием дипломатической или военной истории. Скорее всего, это взгляд культуролога на человека, который сыграл огромную роль в английской политической истории и британо-советских отношениях в период Второй мировой войны», — пишет известный философ-эстетик, ученик и соавтор А.Ф. Лосева, один из первых отечественных исследователей массовой культуры, культуролог Вячеслав Шестаков. Знакомство с материалами в кембриджском архиве дало пищу для размышлений о личности Черчилля в сравнении со Сталиным – о двух ключевых фигурах международной политики первой половины XX века. У них две совсем разные личные и политические истории: «Когда Чёрчилль получал элитарное образование в военной школе и постепенно приобщался к британской политике, Сталин в это время учился в церковной школе, а потом изучал марксизм и грабил банки». О биографиях, идеологических воззрениях, политике и исторической роли двух лидеров – статья Вячеслава Шестакова в рубрике «Из жизни идей» на «Полит.
ру».
Иосиф Сталин и Уинстон Чёрчилль – два выдающиеся политические лидеры ХХ века, оказавшие огромную роль на ход европейской и мировой истории. Трудно найти более разных людей по происхождению, национальности, образованию, интеллекту. Но на короткое время, в период второй мировой войны, судьба свела их вместе. Их объединила общая борьба с нацизмом, освобождение Европы от коричневой чумы. Столкновение этих личностей, их политической философии и жизненого опыта до сих пор представляет огромный интерес. Не случайно этому посвящено несколько книг, а совсем недавно на эту тему в Англии была проведена специальная конференция. [1]
Что общего было между Чёрчиллем и Сталиным? Абсолютно ничего, кроме того, что они были лидерами своих стран. Их разделяла пятилетняя разница в возрасте. Сталин был сыном сапожника, алкоголика, который был убит в пьяной разборке своими собутыльниками. Отец Чёрчилля Рэндольф Черчилль был потомком Джона Чёрчилля, первого герцога Мальборо, мать Джанет была дочерью крупного американского финансиста.
По выражению автора Национального словаря, Черчилль был «наполовину американцем, но полностью англичанином».
Отец Чёрчилля сделал блестящую, хотя и, быть может, краткую политическую карьеру. Он недолгое время был главой кабинета министров, но в 1887 году потерял этот пост. Это подорвало его физические и духовные силы, и он умер в возрасте 46 лет, когда Уинстону было тринадцать лет.
В 1888 году молодой Уинстон поступает в престижную частную школу в Харроу, где он, правда, не отличался большим прилежанием. Похоже, что он возненавидел латынь. Как признавался сам Чёрчилль, вместо своих переводов латинских текстов он представлял преподавателю переводы ученика из старших классов. До поры до времени это сходило ему с рук, пока преподаватель, восхищенный качеством перевода, не предложил ему специализироваться в области античной классики. Позднее Чёрчилль переходит в военный класс и готовится к военной карьере. Перед аристократическим выпускником Харроу лежало широкое поле возможностей.
Как впоследствии писал сам Чёрчилль, “я был сыном викторианской эпохи в период существования Великой империи, когда все мы думали, что будем учить мир искусству управления, науке и технологии.”
Молодой Чёрчилль много путешествовал, был на Кубе, в Индии, в Северной Африке. Он сменил несколько профессий, служил в армии, был журналистом, путешественником, затем по стопам своего отца стал политиком. В 1900 году он избирается в парламент и занимается активной политической деятельностью, которую не оставляет до конца своей жизни. В 1906 году он становится секретарем комитета Колоний, в 1911 — первым лордом Адмиралтейства.
Таким образом, до 1919 года Чёрчилль и Сталин не могли знать друг о друге. Когда Чёрчилль получал элитарное образование в военной школе и постепенно приобщался к британской политике, Сталин учился в церковной школе, а потом изучал марксизм и грабил банки.
В 1919 году Черчилль становится секретарем по делам войны в правительстве Ллойда Джорджа, а Сталин – членом Политбюро по делам национальностей.
Начиная с этого времени, оба начинают политическую карьеру. Пик политической деятельности Чёрчилля относится к 1940 году, когда он становится премьер-министром Великобритании и лидером консервативной партии. Сталин же достиг пика своей карьеры еще раньше, после смерти Ленина становится неограниченным диктатором России. Как с огорчением сказала его мать, ее сын стал не священником, о чем она мечтала, а русским царем.
Интерес друг к другу возник только в 30-х годах. Известно, что когда леди Астор посещала в Кремле Сталина, он спросил ее о ведущих английских политиках. Она назвала Чемберлена, как «человека на подъеме». Сталин спросил: «А как Чёрчилль?». Леди Астор ответила: «Чёрчилль? О, это конченый человек».
Чёрчилль много писал о России еще до Октябрьской революции, но больше всего он писал о советской России. Его инстинктивно пугала эта страна, с ее гигантскими размерами, огромной, бесконтрольной централизацией государственной власти, самой многочисленной армией в мире. Чёрчилль был непримиримым врагом большевизма.
Он поддерживал интервенцию английских войск на территорию большевисткой России.
Чёрчилль еще в молодости много писал о деятелях русской революции и контрреволюции. Он опубликовал большую статью о Борисе Савинкове, рецензию на письма Ленина. О последнем он говорил, что “это был человек, который разрушил свою страну и мечтал, чтобы все другие страны достигли такой же степени нищеты.” Не вызывал его симпатии и Троцкий, которого он называл хорошим организатором, но считал, что он “никогда не был большевиком, так как всегда был против всякой власти вообще.” [2] Русский большевизм вызывал у Чёрчилля ужас, как попрание прав личности и собственности. “В России, — говорил он, — человека называют реакционером, если он протестует против кражи его собственности, убийства его жены и детей.”[3] В последующем, говоря о Homo soveticus, он называл его “расчетливым, жестоким человеком, официально отлученном от христианской этики и атлантической концепции человеческой личности и свободы.
”(Commons, January 23, 1948).
Чёрчилль был консервативным мыслителем и политическим деятелем. Всю жизнь он был противником большевизма и коммунизма. Он считал, что большевизм — это система, уничтожающая частную собственность, личность и провозглашающая государственный терроризм. Он видел в нем зло, которое распространяется по всему миру, в том числе и в Англии. “Моя ненависть к большевизму и большевикам основана не только на неприятии их неразумной экономической системы и абсурдной доктрины, отрицающей равенство. Моя позиция возникает из отрицания кровавого и разрушающего терроризма, который большевики практикуют в каждой стране, в которую они вторгаются.”(Commons, July 8, 1920). Черчилль считал, что большевизм — это не только политика, это болезнь со всеми признаками чумной заразы. Необходим длительный период после заболевания, чтобы люди могли восстановить свое здоровье, когда свет разума вновь постепенно засветится в их глазах.
В последующем Чёрчилл перенес свою критику большевизма на коммунизм.
Он не делал большого отличия между коммунизмом и фашизмом, считая, что обе эти системы авторитарны, антидемократичны и разрушают принципы европейской цивилизации. Цивилизация, по его мнению, предполагает три необходимые момента: свободу, комфорт и культуру. На выступлении в Лондонском университете в 1939 году он говорил: “Цивилизация предполагает свободу критики правительства, свободу печати и выступлений, свободу религиозных верований, отсутствие расовых преследований, юридическую законность и справедливость.” (Commons, May 19, 1939). Ничего этого в советской России не было.
Сопоставляя социализм и капитализм, Чёрчилль отдавал несомненное предпочтение последнему. “Прирожденный порок капитализма, — писал он, — это неравномерное распределение богатства, тогда как прирожденная добродетель социализма — это равномерное распределение нищеты.”(Commons, Oct. 22, 1945). Социализм, как политическая доктрина, исходит из философии бедности, он может осуществить идею равенства только в условиях нищеты.
По его словам, “социализм — это философия несостоятельности, кредо невежественности и евангелие зависти” (Commons May 28, 1948).
Чёрчилль стоял на антибольшевистских позициях и был враждебен России вплоть до 30-х годов. Но затем перед ним появился еще более агрессивный противник – немецкий фашизм. Начиная с этого времени, он начинает менять свою политическую ориентацию. Об этом он сам с предельной откровенностью признался в речи на ланче в Советском посольстве в 1938 году, организованном И. Майским. «Двадцать лет назад я со всей моей энергией сражался против коммунизма, потому что считал его идею мировой революции величайшей опасностью для Британской империи. Но теперь коммунизм не представляет такой опасности для нас. Напротив, в наши дни величайшей опасностью для Британии становится немецкий нацизм с его идеей мировой гегемонии Берлина. Поэтому в настоящее время я посвящаю всю свою энергию борьбе с Гитлером… Теперь мы и вы идем одной дорогой. В этом заключается причина, почему я являюсь сторонником тесной кооперации между Англией, Франций и СССР».
[4] В последующем этот триумвират был изменен на Англию, СССР и США, этой «великой Тройке», которая была представлена Чёрчиллем, Рузвельтом и Сталиным.
К 1939 году относится еще одна оценка Чёрчиллем России и русской политики. Это было связано с его известным, ставшим символическим, замечанием о «загадочности» России. Обычно эта оценка приводится вне контекста, на самом деле Чёрчилль высказал ее в выступлении по лондонскому радио 1 октября 1939 года по вполне конкретному поводу, в связи с началом второй мировой войны и оккупации фашистской Германией Польши. «Россия преследует политику, основанную на собственных интересах. И русская армия стоит на границе, чтобы сохранять безопасность Росии против нацистской угрозы. Я не могу предсказать действий России. Она — загадка, завернутая в тайну и погруженная в мистерию”( It is a riddle wrapped in mystery inside an enigma). Но быть может, ключ все-таки существует. Этот ключ – национальные интересы России…»[5]
Сам Чёрчилль потратил много времени и усилий, чтобы разгадать загадку России.
Но его личные отношения со Сталиным тоже составляют загадку, многое в них остается все еще неясным, требующем переосмысления и обсуждения.
Личные отношения между Сталиным и Чёрчиллем продолжались четыре года. За это время Чёрчилль дважды побывал в Москве, в августе 1942 и в октябре 1944 года. Кроме того, они встречались на Тегеранской (ноябрь-декабрь 1943) и Ялтинской (февраль 1945 г.) конференциях. Чёрчилль и Сталин не только встречались, но и находились в постоянной переписке.
В этих отношениях были свои подъемы и падения. Первым шагом было личное письмо Чёрчилля к Сталину, написанное в июне 1940 года. Второе письмо, в котором содержалось предупреждение о концентрации немецких войск на юге Польше и готовящемся нападении на СССР. Сталин ответил на первоеписьмо и игнорировал второе.
Тем не менее, предостережения Чёрчилля оправдались, и в 1941 году немецие войска вторглись на территорию СССР. На следующий день после вторжения Чёрчилль выступил по радио со следующей речью.
«Я был последовательным оппонентом коммунизма в течении последних двадцати четырех лет. Я не откажусь ни от одного слова, которые я тогда высказал. Но все это утрачивает смысл на фоне того, что сегодня происходит. Мы должны оказать всяческую помощь России и русскому народу… Опасность для России есть наша опасность и опасность для США. Борьба русских за их свободу и их родной дом есть основа для свободы человека и свободы людей на четверти земного шара».[6]
На Западе были сторонники того, чтобы встать в стороне и смотреть, как Гитлер и Сталин, два диктатора, уничтожают друг друга. Чёрчилль категорически отвергал такую позицию, считая, что эта война решает судьбу России и что русские будут сражаться до конца. 26 мая 1942 года в Лондоне был подписан англо-советский договор о союзничестве на 20 лет. Это положило основу для личных встреч Чёрчилля и Сталина.
Первая встреча состоялась в августе 1942 года. Чёрчилль предлагал встретиться на юге СССР, но Сталин пригласил его в Москву, и Чёрчилль принял это приглашение.
На многочисленных встречах, которые происходили ежедневно, речь шла об открытии Второго фронта. Сталин настаивал на его скорейшем открытии, Чёрчилль пытался доказать, что Англо-Американская высадка в Северной Африке является своеобразным Вторым фронтом, тогда как высадка во Франции должна быть отложена. Эти встречи и беседы проходили довольно нервозно, и Чёрчилль даже хотел улететь на день раньше. Тем не менее, начало личным отношениям было положено.
Открытие Второго фронта стало предметом обсуждения на Тегеранской конференции, которая состоялась с 27 ноября по 1 декабря 1943 года. Здесь впервые лицом к лицу встретилась вся великая Тройка: Сталин, Рузвельт и Чёрчилль. Это было важнейшее событие в мировой дипломатии и стратегии Второй мировой войны. Помимо Второго фронта и военных планов на конференции обсуждалось послевоенного устройство мира. Чёрчилль отстаивал право Польши присоединения к западному миру после войны, но осуждение польского вопроса так и не завершилось. В результате 1-го декабря была принята Декларация, которую подписали все три лидера.
В период между Тегеранский и Ялтинской конференцией, который занял 14 месяцев, отношения между Сталиным и Чёрчиллем интесифицировались. Предметом обсуждения по-прежнему была судьба Польши, а также границы влияний в Восточной Европе и на Балканах.
В октябре месяце Чёрчилль вторично приезжает в Москву и проводит здесь десять дней. На этот раз он чувствует себя здесь более уверенно, тем более, что Сталин явно благоволит своему гостю. Он сопровождает его в Большой театр, присутствует на ланче в Британском посольстве (чего никогда не делал до тех пор), провожает его в аэропорт. Чёрчилль уезжает из Москвы явно довольный и пишет Сталину благодарственное письмо от имени «друга и товарища по войне».
Завершающим моментом в личных отношениях Сталина и Чёрчилля была их встреча на Тегеранской конференции. Здесь Чёрчилль, в противовес позиции Сталина и Рузвельта, предложил, чтобы Франция имела свою зону в окупированной Германии. Рузвельт, который возражал против участия генерала де Голля в конференции, со скрипом принял это предложение.
«Англичане — особый народ, — съязвил Рузвельт, — они хотят съесть пирог и одновременно иметь его». Спорный характер имели и обсуждения многих других проблем послевоенного устройства.
Тегеранская конференция выявила не столько солидарность представителей трех великих держав, сколько их разногласия. «Большой альянс» трех стран-союзниц продолжался до тех пор, пока существовал общий враг. Когда фашизм был разгромлен, начались осложнения между членами альянса, различия в их позициях. Рузвельт советовал Чёрчиллю не педалировать польскую проблему. В письме к нему еще в марте 1942 года писал, что он «управляет Сталиным лучше, чем ваш Форейн оффис или мой Стейт департмент».
Отношения между членами «великой Тройки» были напряженными. Каждый из них боялся, что остальные двое сговорятся друг с другом за его спиной. Отношения между Сталиным и Чёрчиллем усложнялись тем, что Сталин никогда не доверял англичанам и отрицательно относился ко всему английскому, тогда как «американскую деловитость» он признавал и предлагал соединить ее с русской предпримчивостью.
Сталин считал Чёрчилля неуступчивым, говорил, что «когда Рузвельт достает из кармана рубль, то Чёрчилль вынимает только копейку». Он же, по словам Миколайчика, сказал : «Черчилль не доверяет нам, и следовательно, мы не можем доверять ему».
Исайя Берлин, написавший книгу “Чёрчилль в 1940 году”, показал в ней различие позиций Чёрчилля и Рузвельта в отношении к Советскому Союзу. “Рузвельт был заинтригован русским сфинксом, Чёрчилль инстинктивно отшатывался от своего союзника и его неприятных атрибутов. Рузвельт полагал, что он сможет улестить Россию и даже помочь ей превратиться в великое общество, которое поразит человечество; Чёрчилль же оставался скептикoм.”[7]
Встречаясь со Сталиным, Чёрчилль впоследствии дал описание своего представления об “отце народов”. Быть может, это представление менялось, но в 1942 году Чёрчилль дал следующий портрет Сталина. “Это сильная, выдающаяся личность, обладающая неистребимой смелостью и волей, человек прямой и даже жесткий в разговоре.
Кроме того, он обладает чувством юмора, который чрезвычайно важен для людей всех национальностей. Он оставил у меня большое впечатление глубокой, холодной мудрости и совершенным отсутствием всяческих иллюзий.” (Common, Sept. 8, 1942).
Несомненно, Чёрчилль прав, когда он говорит о жесткости Сталина и отсутствия у него всяких иллюзий и, можно было бы добавить, какой-либо веры в человека. Но в целом похоже, что Чёрчилль переоценил Сталина, принял его позу за проявление характера, верил его обещаниям.
Впрочем, он был убежден в двуликости Сталина. В 1943 году Чёрчилль говорил, что существует не один, а два Сталина. «Один относится ко мне сердечно, но второй Сталин – это мрачная фигура, с которой мы должны считаться».
Робин Эдмондс в статье «Чёрчилль и Сталин» пишет об отношениях между этими людьми: «Чёрчилль говорил, что он ухаживал за Сталиным, как молодой человек ухаживает за девушкой. В действительности, его отношения к Сталину колебались. С одной стороны, Чёрчилль восхищался чертами характера Сталина – памятью, подобной компьютеру (он никогда не брал с собой на конференции заметки), четкостью в аргументации, его способностью перестроить свое настроение, его техникой балансирования между грубостью (которую отмечал у него Ленин в своем завещании) и шармом.
Он был гостеприимным хозяином. Поэтому в начале 1944 года он говорил, касаясь споров о советско-польских отношениях, что если бы он обедал со Сталиным раз в неделю, то «не было бы никаких проблем». Но с другой стороны, для него, как для англичанина, который поднялся до решения судеб Европы, самым главным был баланс сил в послевоенной европейской политике. И когда Вторая мировая война подходила к концу, в сознании Чёрчилля начала доминировать устрашающая перспектива остаться в Европе наедине с русским медведем».[8]
Об отношении Сталина, Чёрчилля и Рузвельта, трех великих личностей, которые определяли судьбу Европы после разгрома нацистской Германии, написано много исследований. Среди них следует выделить обстоятельную работу Герберта Фейлса “Чёрчилль, Рузвельт, Сталин”.[9] Большую ценность имеют также личные наблюдения очевидцев, которые участвовали во встречах представителей трех великих держав. В этом смысле большой интерес представляют воспоминания Эвирела Гарримана, бывшего американского посла в Москве, который присутствовал на Тегеранской и Ялтинской конференциях.
Кстати, о последней он написал статью “Как мы выиграли войну и утратили мир”.
В последующем Гарриман опубликовал свои воспоминания в книге “Специальный посланник Чёрчилля и Сталина”, в которой он рассказывает о своих встречах с этими двумя представителями расколотой на два мира Европы. Он так же, как и Чёрчилль, нарисовал портрет Сталина, который представляет, на наш взгляд, манихейскую картину противоборства добра и зла. “Те, кто не знали Сталина лично, видят в нем только тирана. Мне пришлось видеть другую сторону его личности — высокую интеллектуальность, фантастическое знание деталей, проницательность и неожиданную восприимчивость, которую он демонстрировал во всяком случае в период войны. Я обнаружил, что он был более информирован, чем Рузвельт, что он был более реалистичен, чем Чёрчилль. В определенном смысле, он был наиболее эффективным военным лидером. Конечно, в то же время он был убийцем и тираном. Я должен был признаться, что для меня Сталин останется самой загадочной и противоречивой личностью.
Таким я знал его и оставляю истории окончательное суждение о нем.”[10]
В то же время Гарриман имел возможность наблюдать Чёрчилля на разных стадиях его общения с советской политической машиной, с Молотовым и самим генералиссимусом Сталиным. Эйфория победителей нацизма, которые поделили Европу на сферы влияния, вскоре сменилась недоверием и политикой “холодной войны”. Начало этой войне объявил Чёрчилль, который в своей знаменитой речи в Фултоне в 1946 г. объявил, что “железный занавес” спускается над Европой, деля ее на две части от Шетцина на Балтике до Триеста на Адриатике. (Правда, термин «железный занавес» Чёрчилль употребил еше раньше, в телеграмме Трумэну от 12 мая 1945 года).
Гарриман описывает свою беседу с Чёрчиллем незадолго после речи в Фултоне. “Чёрчилль был очень мрачен и говорил, что русские должны понять, что если они не остановят свою экспансию, они встретятся с силой. Он был согласен с моей точкой зрения, что мы имеем дело не только с русскими, как определенной национальной целостностью, но с некоторым мистическим миссионерством.
Говоря о советских русских, он отмечал, что они не понимают таких понятий, как “честность”, “благородство”, “доверие”, “истина” и более того — придают им негативное значение.”[11]
Несмотря на свою довольно высокую оценку личности Сталина, Гарриман отдавал несомненное моральное и политическое предпочтение Чёрчиллю, в котором он видел реальное воплощение политики “честной игры”. Об этом свидетельствует следующий эпизод его воспоминаний о Сталине и Чёрчилле. Как рассказывает Гарриман, Сталин на Ялтинских переговорах постоянно пил из большого стакана. Когда Гарриман спросил, что он пьет, Сталин ответил — водку. Однако, когда все покинули комнату переговоров, Гарриман остался один и украдкой попробовал из сталинского стакана — это было обыкновенное столовое вино. Эта история дает основание Гарриману сделать вывод: “Сталин всегда блефовал, настоящим джентльменом был только Чёрчилль”.
Сегодня ушли в прошлое политические баталии в Британском парламенте, о вкладе Чёрчилля в Британскую политику пишут историки.
Но Чёрчилль, помимо своих книг, оставил о себе память не только как политик, но и как писатель, художник, картины которого в 1947 году выставлялись в Королевской академии художеств (рецензию на эту выставку писал историк искусства Эрнст Гомбрих), основатель кембриджского колледжа, который носит его имя. В личности Чёрчилля поражает прежде всего его энергия и работоспособность. Он мало спал, ему было достаточно несколько часов для сна, все остальное время он посвящал работе. Чёрчилль написал много книг, среди которых “Река войны” (1899), “Мировой кризис” (1931), “Мальборо: его жизнь и эпоха” (1938), автобиографию “Моя ранняя жизнь” (1930), шеститомную «Историю второй мировой войны» (1948-54), четырехтомную “Историю англоязычных народов”(1956-58). В 1953 году Чёрчилль получает Нобелевскую премию по литературе «за высокое мастерство произведений исторического и биографического характера, а также за блестящее ораторское искусство».
Жизнь и работы Уинстона Чёрчилля — прекрасный образец достоинств английского характера и верности английской традиции.
В конце 2002 года телевидение БиБиСи провело опрос зрителей о том, кто лучший из британцев всех времен. В десятку лучших попали Уильям Шекспир, королева Елизавета, Исаак Ньютон, Оливер Кромвель, Чарльз Дарвин, принцесса Диана. Но первым оказался все-таки Уинстон Чёрчилль. Для англичан он и сегодня остается выдающимся соотечественником.
В отличие от этого Сталин для современников предстает как наиболее загадочная фигура, как зловещий образ диктатора, для которого гибель миллионов людей была лишь несущественной деталью в его политической игре, которую он считал глобальной марксистской стратегией.
1. Churchill and Stalin. Anglo-Russian Seminar held at Foreign & Commonwealth Office on Friday 8 March, 2002
2. Статьи о России и Советском Союзе собраны в Архиве Чёрчилля. Статьи «Russia and Germany”, “Lenin’s Letter” находятся под шифром: v.1, 8/36, статьи «Trotsky», «Boris Savinkov» — v.1, 8/232
3. Выступление в Палате общин 5 ноября 1919, в последующем — Commons
4.
Документы внешней политики СССР. Политиздат, т. ХХ I, документ 103
5. См. Churchill. Ed. by Blake and Louis. Oxford. 1993, p. 312
6. Ibid, p. 313
7. Churchill. Ed. by M. Gilbert. 1967, New Jersey, p. 151
8. Edmonds, Robin. Churchill and Stalin \\ Churchill. Ed. by Blake and Louis, p.326
9. Feils, Herbert. Churchill, Roosevelt, Stalin. Princeton, 1967
10. Harriman, Averell. The Special Envoy to Churchill and Stalin. 1941-1946. P. 535-536
11. Ibid., p. 549
Уинстон Черчилль — Хозяева нашей судьбы Речь в Конгрессе США
[ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ПОДТВЕРЖДЕНО: текстовая версия ниже транскрибировано непосредственно из аудио]
Члены Сената, и Палаты представителей Соединенных Штатов:
Для меня большая честь что вы должны были пригласить меня войти в Сенат Соединенных Штатов палаты и обратиться к представителям обеих ветвей Конгресс.
Тот факт, что мой
Американские предки на протяжении многих поколений играли свою роль в
жизнь Соединенных Штатов, и вот я англичанин,
приветствуется среди вас, делает этот опыт одним из самых волнующих
и волнительно в моей жизни, которая уже давно и не была
совершенно без происшествий.
Я… я хочу… я действительно хочу, чтобы моя мать, память о которой я
лелеять через долину лет, мог бы быть здесь, чтобы увидеть.
И кстати, я не могу помочь себе понять, что если бы мой отец был американцем, а мать Британец, а не наоборот, я мог бы добраться сюда на своем собственный. В таком случае это был бы не первый раз, когда вы услышали мой голос. В таком случае мне не нужно было ничего приглашение; но если бы я это сделал, вряд ли это было бы единогласно. Так что, возможно, все лучше, как есть.
Я могу признаться,
тем не менее, что я не чувствую себя как рыба в воде в
законодательное собрание, где говорят на английском языке.
Я ребенок Палата общин. я воспитывался в своем
отчий дом верить в демократию. «Доверяй людям» — это
было его сообщение. Я видел, как его приветствовали на собраниях и в
улицах толпами рабочих еще в тех аристократических
Викторианские дни, когда, как Дизраэли сказал, что мир для немногих,
и для очень немногих.
1
Поэтому я был в полной гармонии все мои жизнь с приливами, которые текли по обе стороны Атлантики против привилегий и монополии, и я уверенно управлял к идеалу Геттисберга 2 «правительство народа посредством люди для людей».
Своим продвижением я полностью обязан Дому
Коммонс, чьим слугой я являюсь. В моей стране, как и в вашей, общественные деятели
гордятся тем, что являются слугами государства, и стыдятся быть
его хозяева. В любой день, если бы они думали… если бы они думали, что люди этого хотят,
Палата общин может простым голосованием сместить меня с должности.
Но я совсем не беспокоюсь об этом. На самом деле я
уверен, что они очень одобрят мое путешествие сюда, за что я
полученный разрешение короля, чтобы удовлетворить
Президент
США и договориться с ним обо всем, что картографирование нашего
военные планы, и для всех этих интимных встреч высокого
офицеры вооруженных сил обеих стран, которые
необходимо для успешного ведения войны.
Прежде всего я хотел бы сказать, насколько я был впечатлен и
воодушевлены широтой взглядов и чувством меры, которыми я
нашел во всех местах здесь, к которым у меня был доступ.
Тот, кто не понимал размера и солидарности
фонды Соединенных Штатов могли легко ожидать найти
взволнованная, взволнованная, эгоцентричная атмосфера, когда все умы устремлены
о новых, поразительных и болезненных эпизодах внезапной войны, когда они
попал в Америку. В конце концов, Соединенные Штаты подверглись нападению и установили
против трех наиболее вооруженных диктаторских государств. Величайший
военная мощь в Европе, величайшая военная мощь в Азии,
Япония, Германия и Италия объявили и ведут войну.
на вас, и начинается ссора, которая может закончиться только их
свергнуть или твое. Но здесь, в Вашингтоне, в эти памятные дни,
я нашел
олимпийской стойкости, которая вовсе не основана на
самоуспокоенность есть только маска непоколебимой цели и доказательство
твердой, обоснованной уверенности в конечном результате.
Мы в Британия чувствовала то же самое в наши самые мрачные дни. Мы тоже были уверены что в конце концов все будет хорошо.
Вы, я уверен, не недооцениваете тяжесть испытания, которому вам и нам еще предстоит подвергается. Силы, направленные против нас, огромны. Они есть горький; они безжалостны. Злые люди и… и их группировки, которые пустили свои народы по пути войны и завоеваний знать что они будут привлечены к ужасной ответственности, если не смогут победить низвергнуть силой оружия народы, на которые они напали. Они остановятся ни при чем. У них огромное количество боевого оружия всех виды. У них хорошо обученные и дисциплинированные армии, флоты и авиация. услуги. У них есть планы и замыслы, давно придуманные и созрел. Они не остановятся ни перед чем, кроме насилия или предательства. предлагать.
Совершенно верно, что с нашей стороны наши ресурсы в виде рабочей силы и
материалов намного больше, чем у них.
Но только часть вашего
ресурсы еще мобилизованы и развиты, и у нас обоих есть
многому можно научиться в жестоком искусстве войны. Таким образом, мы имеем без
сомнение, время скорби впереди нас. В это же время некоторые земли
будут потеряны, и восстановить их будет сложно и дорого. Много
нас ждут разочарования и неприятные сюрпризы.
Многие из них поразят нас до того, как мы полностью выстроим нашу
может быть достигнута скрытая и полная мощность.
Для лучшей части
двадцать лет молодежь Британии и Америки учили, что
война была злом, и это правда, и что она никогда больше не повторится,
что оказалось ложным. В течение большей части двадцати лет
молодежь Германии, Японии и Италии учили, что агрессивная
война есть благороднейшая обязанность гражданина, и чтобы она была начата — начата
как только необходимое оружие и организация были сделаны. Мы
выполняли обязанности и задачи мира. Они задумали и
планируется на войну. Это, естественно, поместило нас в Британию, и теперь
ставит вас в Соединенных Штатах в невыгодное положение, которое только время,
мужество и неустанные усилия могут исправить.
Мы действительно должны быть благодарны, что так много времени было уделено нас. Если бы Германия попыталась вторгнуться на Британские острова после Крах Франции в июне 1940 г., и если бы Япония объявила войну Британская империя и Соединенные Штаты примерно в одно и то же время, никто можно сказать, какие бедствия и муки могли бы не выпасть на долю нас.
Но теперь, в конце декабря 1941 года, наше превращение из
легкого мира к тотальной войне эффективность сделала очень большой
прогресс. Широкий поток боеприпасов в Великобритании уже
началось. Огромные успехи были достигнуты в преобразовании американской
промышленности в военных целях. И теперь, когда Соединенные Штаты находятся в
войны, приказы могут отдаваться каждый день, что через год или
через восемнадцать месяцев произведут результаты в военной мощи за пределами
все, что видели или предвидели в диктаторских штатах.
При условии, что приложены все усилия, ничего не упущено,
вся мужская сила, умственная сила, мужество, доблесть и гражданская добродетель
англоязычного мира со всей его плеядой преданных,
дружественные или ассоциированные сообщества и государства — при условии, что
неустанно склоняясь к простой, но высшей задаче, я думаю, что это было бы
разумно надеяться, что к концу 1942 увидит нас совсем
определенно в лучшем положении, чем сейчас, и что год
1943 год позволит нам взять на себя инициативу в широких масштабах.
Некоторые люди могут быть поражены или на мгновение подавлены, когда, как вы Президент, я говорю о долгой и тяжелой войне. Наши народы скорее знай правду, какой бы мрачной она ни была. И ведь когда мы делают самое благородное дело в мире, не только защищая нашу очаги и дома, но дело свободы в каждой стране, вопрос о том, придет ли избавление в 1942 или 1943 или 1944 падает на подобающее ему место в грандиозных пропорциях человеческой истории.
Я уверен, что сегодня — теперь мы хозяева своей судьбы; что задача, поставленная перед нами, не выше наших сил; что это муки и труды не выходят за рамки нашей выносливости. Пока у нас есть веры в наше дело и непобедимой силы воли спасение будет не отказать нам. По словам псалмопевца, «Он не будет боится дурных вестей; сердце его твердо, уповая на Господа» 9.0015 3
Не все вести будут злыми.
Наоборот, мощные боевые удары уже нанесены
против врага: Славная защита родной земли
Русские армии и народ — раны были нанесены нацистским
тирания и система, которые глубоко укусили и будут гноиться и
разгораться не только в нацистском теле, но и в нацистском уме.
хвастливый Муссолини уже развалился. Он теперь всего лишь лакей и крепостной,
простое орудие воли своего хозяина. Он нанес большой
страдание и несправедливость по отношению к своему трудолюбивому народу. Он был
лишился всей своей африканской империи. Абиссиния освобождена. Наш
армии Востока, которые были так слабы и плохо оснащены в момент
Французское дезертирство, теперь контролируют все регионы от Тегерана до
Бенгази, а от Алеппо и Кипра до истоков Нила.
Многие месяцы мы посвятили подготовке к взятию
наступления в Ливии. Очень значительная битва, которая была
продвигаясь туда в течение последних шести недель в пустыне,
воевали с обеих сторон. В связи с трудностями снабжения на
пустынный фланг, мы так и не смогли подвести численно равные силы
напасть на врага. Поэтому нам приходилось полагаться на превосходство
по количеству и качеству танков и самолетов, британских и
американский. Впервые с их помощью мы впервые сразились с
враг с равным вооружением.
Впервые мы сделали гунн
почувствовать остроту тех инструментов, которыми он поработил
Европа. Вооруженные силы противника в Киренаике насчитывали около
150 000 человек, из которых треть были немцами. Набор генерала Окинлека
чтобы полностью уничтожить эту вооруженную силу. И у меня есть все основания
верить, что его цель будет полностью достигнута.
я так рада быть могу поставить перед вами членов Сената и Палаты Представители, в этот момент, когда вы вступаете в войну, доказательство что при надлежащем оружии и надлежащей организации мы можем победить жизнь из дикого нациста. То, что Гитлер терпит в Ливии, только образец и предвкушение того, что мы должны дать ему и его соучастниками, куда бы ни завела нас эта война, в каждом квартале Глобус.
Есть хорошие новости и из голубого
вода. Жизненный путь поставок, который соединяет наши две страны через
океан, без которого ничего бы не вышло, — этот спасательный круг течет
неуклонно и свободно, несмотря на все, что может сделать враг.
Это
— факт, что Британская империя, которую многие считали восемнадцатилетней
месяцев назад был разбит и разрушен, теперь несравненно сильнее и
крепчает с каждым месяцем.
Наконец, если вы простите меня за говоря это, для меня лучшая новость из всех: Соединенные Штаты, объединенные как никогда, обнажил меч свободы и отбросил ножны.
Все эти потрясающие факты заставили порабощенные народы Европы возвысить свою головы снова в надежде. Они навсегда отложили постыдное искушение подчиниться воле завоевателя. Надежда вернулся в сердца десятков миллионов мужчин и женщин, и этой надеждой горит пламя гнева на жестокое, коррумпированный захватчик. И еще яростнее горят огни ненависти и презрение к грязным Квислинги, которых он подкупил.
В дюжине известных
древних государств, ныне поверженных под нацистским игом, массы
люди всех сословий и вероисповеданий ждут часа освобождения, когда
они тоже снова смогут сыграть свою роль и нанести удар
дует как мужчины.
Этот час пробьет. И его торжественный звон будет
провозгласить, что ночь прошла и что наступил рассвет.
Натиск на нас, так давно и так тайно запланированный Японией, представил как наши страны с тяжелыми проблемами, для которых мы не могли быть в полной мере готовый. Если люди спросят меня, как они имеют право спросить меня в Англии: «Почему у вас нет достаточного оборудования для современные самолеты и армейское вооружение всех видов в Малайе и в Ост-Индии?» Я могу указать только на победу генерала Окинлека. завоевано в Ливийской кампании. Если бы мы отвлекли и рассеяли постепенно растущие ресурсы между Ливией и Малайей, мы должны были в обоих театрах не нашли нужных.
Если в США
оказались в невыгодном положении в различных точках Тихого океана,
мы хорошо знаем, что это в немалой степени благодаря помощи
которые вы давали нам в боеприпасах для обороны
Британских островов и для ливийской кампании, и прежде всего из-за
ваша помощь в битве за Атлантику, от которой все зависит и
который впоследствии был успешно и процветающе
поддерживается.
Конечно, было бы было бы намного лучше, я открыто признаю, если бы у нас было достаточно ресурсов всех видов быть в полной силе во всех угрожаемых точках. Но учитывая, как медленно и неохотно мы приходили к масштабные приготовления, и сколько времени занимает эта подготовка, мы не имел права рассчитывать оказаться в таком счастливом положении.
Выбор способа распоряжаться нашими до сих пор ограниченными ресурсами должна была сделать Британия во время войны и США в мирное время. И я верим, что история скажет это в целом, и это в целом, что эти вопросы должны быть оценены, что выбор сделал правильно. Теперь, когда мы вместе, теперь, когда мы связаны праведное товарищество по оружию, теперь, когда наши два значительных нации, каждая в совершенном единстве, соединили всю свою жизненную энергию в общей решимости открывается новая сцена, на которой будет ровный свет. светиться и светлеть.
Многие люди были
удивлен, что Япония в один день погрузилась в войну
против США и Британской империи.
Мы все удивляемся, почему,
если этот темный замысел с его трудоемкими и замысловатыми приготовлениями
так долго заполняли их тайные умы, что они не выбрали нашу
момент слабости восемнадцать месяцев назад. Просмотрено довольно
беспристрастно, несмотря на понесенные нами потери и
дальнейшее наказание, которое мы должны будем принять, это, безусловно, кажется
иррациональный поступок. Конечно, разумно предположить, что они
сделали очень тщательный расчет и думают, что видят свой путь
через. Тем не менее, может быть и другое объяснение.
Мы знаем, что для многих
В последние годы в политике Японии доминировали тайные
общества младших и младших офицеров армии и флота,
которые навязывали свою волю сменявшим друг друга японским кабинетам и
парламенты путем убийства любых японских государственных деятелей, которые
выступали против или недостаточно продвигали их агрессивную политику.
Может быть, эти общества, ослепленные и ослепленные своими собственными
схемы агрессии и перспектива скорых побед,
заставили свою страну — вопреки здравому смыслу — вступить в войну.
У них есть
конечно, предпринял очень важное предприятие.
После бесчинств они совершили на нас в Перл-Харбор, в Тихом океане острова, на Филиппинах, в Малайе и Голландской Ост-Индии, теперь они должны знать, что ставки, ради которых они решили игра смертна. Когда мы смотрим на ресурсы Соединенных Штатов и Британская империя по сравнению с Японией; когда мы помним те из Китая, которые так долго доблестно противостояли вторжению и тирания; и когда мы также наблюдаем русскую угрозу, которая нависла над Японии становится еще труднее примирить действия Японии с благоразумием или даже со здравомыслием. Что за люди они думаете мы? Неужели они не понимают, что мы никогда не переставайте сопротивляться им, пока их не научат урок, который они и мир никогда не забудут?
Члены Сената,
и члены Палаты представителей, я обращусь за одного
момент больше от суматохи и конвульсий настоящего к
широкие пространства будущего. Здесь мы вместе, лицом к лицу с группой
могучих врагов, которые ищут нашу погибель.
Здесь мы вместе, защищая
все это дорого для свободных людей. Дважды в одном поколении
на нас обрушилась катастрофа мировой войны. Дважды в нашей жизни
Протянула ли длинная рука судьбы через океаны, чтобы принести
США в авангарде битвы.
Если бы мы держались вместе после последней войны, если бы мы приняли общие меры для нашей безопасности, это возобновление проклятия никогда не должно было падать на нас. Разве мы не обязаны перед собой, перед нашими детьми, перед измученным человечеством, сделать уверены, что эти катастрофы не поглотят нас в третий раз?
Доказано, что
эпидемии могут вспыхнуть в Старом Свете, которые несут свои
разрушительное опустошение в Новый Свет, из которого, как только они
в движении, Новый Свет не может убежать. Долг и благоразумие как команда
во-первых, зародыши ненависти и мести должны быть
постоянно и зорко обслуживали и своевременно лечили, и что
все — и это
должна быть создана адекватная организация для обеспечения того, чтобы
эпидемию можно контролировать с самого начала, до того, как она
распространяется и свирепствует по всей земле.
Пять или шесть лет назад это было бы легко, не пролив ни капли крови, ибо США и Великобритания настаивали на выполнении статей о разоружении договоров, которые подписала Германия. после Великой войны. И это также была бы возможность за то, что обеспечили немцам эти материалы — это сырьё материалы — которые мы заявили в Атлантической хартии, не должны отказано любой нации, победителю или побежденному. Шанс прошел. Это прошло. Потребовались колоссальные удары молота, чтобы принести нам сегодня вместе.
Если позволите
использовать другой язык, я скажу, что у него действительно должна быть… слепая душа
кто не может видеть, что какая-то великая цель и замысел разрабатываются
здесь, внизу, которым мы имеем честь быть верными
слуги. Нам не дано вглядываться в тайны
будущее. Тем не менее я исповедую свою надежду и веру, твердую и нерушимую, что в
грядущие дни британский и американский народы, для их
собственной безопасности и ради общего блага идите вместе в величии, в
справедливости и мира.
1 Две нации ,
Книга I, Глава 5. Полная цитата: » тон Итона во времена Чарльза Эгремонта не отличался высоким характером.
что в настоящее время отличает это сообщество. Это был непредвиденный канун
великая перемена, что, какова бы ни была ее цель или каковы были ее непосредственные результаты,
по крайней мере дал первый толчок псевдо-аристократии этой страны. Затем
все цвело; солнце и запах; ветерок не тревожит меридиан
великолепие. Затем мир был создан не только для немногих, но и для очень немногих .
Можно было почти по пальцам назвать счастливые семьи, которые могли
что угодно и может иметь все». ЭДВАРД Р. МЕРРОУ характерно смелое , точные, твердые отчеты о Великобритании ‘-я борьба с фашистами. Великолепный репортер и мудрый аналитик, который сейчас ведет передачи о наших собственных национальных делах, Эд Мерроу оценивает для читателей Atlantic Петля судьбы, четвертый и самый спорный том Черчилльской истории Второй мировой войны, опубликованный Houghton Mifflin.
Эдвард Р. Мерроу
Сохраненные рассказы
автор ЭДВАРД Р. МЕРРОУ
1
Я ЕСМЬ определенно не из тех, кого нужно подталкивать. На самом деле, если уж на то пошло, я профи». (Уинстон Черчилль в Палате общин, 11 февраля 1942 г.)
«При всех его недостатках, правильных или неправильных, он всегда был за освещение; это что-то». (От Уинстона Черчилля из Мальборо.)
Петля судьбы (Houghton Mifflin, 6,00 долл. США) — четвертый том, посвященный Второй мировой войне, выпущенный древним и уважаемым сыном Палаты общин — Уинстоном Спенсером Черчиллем. Я думаю, что это самый показательный документ, вышедший из-под пера этого великого мастера английского языка. В немалом возрасте семидесяти пяти лет он снова демонстрирует, что он непревзойденный репортер, искусный дипломат, военный человек с тяжелой привычкой к командованию. Ни один другой человек века не написал и не написал такой истории.
А Черчилль-Историк поддерживает Черчилля-государственного деятеля.
Эта хроника начинается в 1942 году с нападения на Японию; с длительным обменом мнениями между г-ном Черчиллем и премьер-министром Австралии Кертином.
Мистера Черчилля критиковали за то, что он отягощает эту книгу таким количеством телеграмм, телеграмм, протоколов и директив. Его объяснение, а не защита, в сущности состоит в том, что он сыт по горло критикой как «причастный редактор и заместитель редактора истории», и он предпочитает давать своим читателям сырое мясо официальных данных, которые они могут переварить, если хотят. Трудность, конечно, в том, что далеко не все документы представлены здесь. Выбор принадлежит г-ну Черчиллю, и, по слухам, даже гиганты приветствуют пополнение своих сил. Например, г-н Черчилль дает нам представление о о его обмене с генералом Окинлеком в пустыне в 1942. Мы видим, что премьер-министр советует генералу относительно расположения противника и того, какими должны быть действия генерала; велел Окинлеку скрыть определенную информацию в своих коммюнике, чтобы репортер Черчилль мог передать эту информацию Палате общин.
Хроника г-на Черчилля переходит к боевым действиям на Малайском полуострове; отступление в Сингапур; еще один телеграфный спор между г-ном Куртином и г-ном Черчиллем; Обеспокоенность г-на Черчилля отсутствием постоянных укреплений, прикрывающих со стороны суши военно-морскую базу в городе Сингапур. Затем мы возвращаемся к внутренней политике: вотум доверия Палате общин перед лицом дальневосточных бедствий, безуспешная попытка г-на Черчилля убедить сэра Стаффорда Криппса занять пост министерства снабжения, враждебность между лордом Бивербруком и сэром Стаффордом. Криппс, Черчилль пытается перетасовать свой кабинет, включив в него Криппса; а линейные крейсера Scharnhorst и Gneisenau с крейсером Prinz Eugen вышли из Бреста и пересекли Ла-Манш, вызвав тем самым большее общественное беспокойство и негодование, чем было вызвано падением Сингапура. Мистер Черчилль до сих пор не совсем уверен в том, что произошло в Сингапуре, и намекает на необходимость проведения расследования.
В первые месяцы 1942 года катастрофа продолжалась в Азии, а потери судов в Атлантике росли. Между г-ном Черчиллем и правительством Австралии было больше разногласий, премьер-министр не мог понять, почему австралийцы реагировали не так, как англичане. Сэр Стаффорд Криппс отправился с миссией в Индию. Г-н Черчилль ясно дает понять, что его отношение к самой яркой жемчужине Короны не изменилось за пятьдесят лет. Он описывает отчаянные попытки протолкнуть конвои в Мурманск и необычайно сдержан в сообщении о грубых и угрюмых ответах, которые он получил от Сталина относительно снабжения и второго фронта.
Но дипломатии, морской войны, расположения сухопутных войск и внутренней политики было недостаточно, чтобы занять время г-на Черчилля. Он подталкивал ученых и летчиков к GEE, OBOE и WINDOW. Он брал на себя ответственность за все, но не допускал умаления собственного авторитета. Он даже нашел время, чтобы изложить свои представления о послевоенной Европе, в которой не должно было господствовать «варварство».
Тем временем он продолжал подталкивать Окинлека к атаке в пустыне. Роммель атаковал первым. Черчилль консультировал Окинлека на расстоянии. Англичане были отброшены, но г-ну Черчиллю, по-видимому, не приходило в голову, что, если бы они не могли удержаться в обороне, у них не было бы сил, необходимых для наступления на Роммеля.
В марте и апреле 42 года переписка между Черчиллем и Сталиным стала несколько более приятной. Молотов прибыл в Лондон и остановился в загородном доме премьер-министра в Чекерсе, где произошло «несколько примечательных происшествий». Комната г-на Молотова «была тщательно обыскана его полицейскими. Кровать была объектом особого внимания. Матрасы все были проткнуты адскими машинами; а простыни и одеяла были переправлены русскими так, чтобы в середине кровати оставалось отверстие, из которого человек мог выскочить в любой момент, вместо того, чтобы быть заправленным». Сад увидел полоску света, пробивающуюся сквозь плотные шторы мистера Молотова. Экономка из Чекерса, «шотландка в расцвете сил, с миролюбивым нравом», подошла и постучала в дверь мистера Молотова.
Дверь была открыта примерно на фут, и Молотов стоял перед ней с автоматическим пистолетом в правой руке. Г-н Черчилль считал, что «этот инцидент вскрывает один аспект пропасти между советским образом жизни и образом жизни западных держав».
2
На протяжении всего тома г-н Черчилль проявляет максимальную сдержанность, сообщая о своих разногласиях со Сталиным, де Голлем и президентом Рузвельтом. Он уделяет значительное место критическим дебатам в Палате общин. И понятно, что победа в палате радовала его немногим меньше, чем победа в поле. Его привязанность и уважение к Рузвельту и Гарри Гопкинсу никогда не остаются незамеченными в его памяти или его депешах.
Что касается сделки с адмиралом Дарланом, г-н Черчилль осуждает чисто военные решения, все еще сохраняет свое раздражение генералом де Голлем и не дает понять, что адмирал Дарлан отдал приказ о прекращении огня в Северной Африке после того, как стрельба прекратилась сама по себе согласие. Убийство Дарлана «избавило союзников от смущения, связанного с работой с ним».
Черчилль-парламентарий явно не гордится «сделкой Дарлана». Но Черчилль-человек войны был и остается убежденным, что это способствовало победе, и он надеется, что измученный адмирал может упокоиться с миром.
Черчилль откровенен, когда обсуждает приглашение генерала де Голля присоединиться к двум гигантам на встрече в Касабланке. Он говорит, что Эллиот Рузвельт поспешил написать о конфиденциальных беседах, которые он слышал за трапезой, на которую его приводил отец. «Кажется, он предполагает, что президент подозревал меня в попытке воспрепятствовать приезду де Голля и возражал против его приезда». Черчилль предъявляет телеграммы, чтобы опровергнуть это, и говорит о книге молодого мистера Рузвельта: «Эта чепуха имеет широкое и долгое распространение».
Фраза «безоговорочная капитуляция» вызвала у г-на Черчилля чувство удивления, когда он услышал, как президент употребил ее на пресс-конференции в Касабланке. Он думает, что, возможно, это упоминалось в предыдущих разговорах, но он не уверен.
Как обычно, он берет на себя свою долю ответственности. И вообще, каким бы ни было происхождение, он не считает это ошибкой. Г-н Черчилль не имеет привычки считать однажды принятые решения ошибочными. Он до сих пор считает, что его желание отправиться в северную Норвегию, а не в Северную Африку, было правильным, и было бы трудно доказать, что он ошибался. Отчасти им двигало желание оказать более эффективную и немедленную помощь Советскому Союзу, хотя он не питал иллюзий относительно прошлой или вероятной будущей политики России. И он в период этого повествования подвергался травле и «подкалыванию» корреспонденции со стороны Сталина.
Петля судьбы раскрывает мистера Черчилля как одного из тех редких англичан, которые умеют ладить с иностранцами; который настаивал на том, что только его точка зрения должна возобладать после разумного, но не слишком долгого обсуждения. Он явно находил свои отношения с американскими офицерами приятными, хотя, рассказывая о своем опыте общения с генералами Эйзенхауэром и Марком Кларком, он, кажется, забыл сообщить о том, что можно было бы назвать типичным вмешательством Черчилля.
Однажды во время обеда на Даунинг-стрит, 10 генерал Кларк настолько забылся, что предварил замечание г-на Черчилля словами: «Конечно, вы, гражданские…. . ». Оставшиеся мудрые слова генерала остались невысказанными, потому что премьер-министр зарычал на него: «Молодой человек, я убивал людей, когда вы блевали и блевали в свое одеяло».
На протяжении всей войны мистер Черчилль никогда не считал себя гражданским лицом. Он был вполне готов — как и сделал — приказать своему пилоту набрать высоту, чтобы избежать вершины горы, которая была далеко не по курсу полета. Привычка к командованию была сильна в этом невероятном человеке с беспокойным, переменчивым умом, который на протяжении всей своей жизни находил этот зеленый и приятный остров слишком маленькой сценой для игры.
Он считал себя, как я подозреваю, великим полководцем, неизбежно и, к сожалению, лишенным возможности командовать действующей армией, потому что его услуги были более насущно необходимы для центрального и верховного руководства войной.
Он едва мог вынести вид конфликта, маячащего на горизонте, чтобы его не охватило почти непреодолимое желание схватить английский язык обеими руками и использовать его как дубину. Его любимыми прилагательными являются «строгий», «мрачный», «грязный» и «убогий». Он редко использует фразу, которая потеряла свою остроту.
Он признает только одного хозяина, которым является Палата общин, если только это не его жена, чье суждение о людях и вопросах часто превосходит его собственное, и которая может прерывать и действительно прерывает то, что покойный Гарольд Ласки однажды назвал «этими грозными и добрыми репетировали импровизации» с замечанием: «Заткнись, Уинстон, и послушай это».
Мистер Черчилль, по его собственным словам, был «воспитан и приучен проявлять крайнее презрение к пьяницам». Но в то же время он не может устоять перед соблазном хмельной фразы, которая хорошо скатывается с языка. Он долго трудится над своими публичными высказываниями и обладает редкой способностью пробовать фразу на вкус до того, как напишет или произнесет ее.
В годы войны он смог мобилизовать елизаветинский язык так, что это воодушевило его соотечественников. Он угадал и использовал источники их традиций, их страхи, их надежды и их высокомерие.
Он был и остается поразительным сочетанием галантного игрока, аристократа, историка и кавалерийского офицера начала восемнадцатого века. В то же время его чувство юмора делает его одним из несокрушимых подростков в мире.
Он, я думаю, самый значительный человек, вышедший на сцену мировой истории за последние пятьдесят лет. Его собственная версия истории поддержит его действия. Он и сделал это, и написал это. Более поздние историки, имеющие доступ к полной документации, могут изменить или отменить его выводы. Но он, как и они, пленник опыта.
В этих четырех томах, с которыми историки могут не согласиться, но которые они не могут игнорировать, Уинстон Черчилль позволил себе два мягких выражения личного сожаления или горечи. Во-первых, из-за того, что Палата общин отказала ему в разрешении установить записывающее устройство для одной из его великих речей; и два — из-за того факта, что британский электорат «выгнал его на пастбище» после победы.
«В каком-то смысле почти не подозревая о них. Для него битва была всем. Он так увлекся опьяняющей атмосферой высшего командования, что не смог осознать, что другие миллионы безымянных британцев, без его наследия, способностей или видения, так же безжалостно загоняли себя, что у них были представления о более полной мере равенства — молоко и горячие обеды для детей, приличные дома и «справедливые доли для всех».
Я думаю, это правда, что большинство наций во время войны и страшной опасности копаются в своей истории, своем фольклоре и своих традициях для поддержки и пропитания. Британцы так и сделали и, к счастью, нашли их всех в одном человеке. В темные дни они отдали свой подарок на его хранение. Но они отказали ему в бремени или привилегии руководить их будущим.
Этот том представляет собой версию мистера Черчилля о поворотном моменте или повороте судьбы. Историки могут не согласиться с ним по поводу Дьеппа или Дарлана. Они могут подумать, что он выбрал свои документы, чтобы подтвердить свое суждение.
Они могут прийти к выводу, как и я в то время, что его популярность была выше в этой стране, чем в Британии, точно так же, как популярность Рузвельта была выше в Британии, чем здесь. Они могут заключить, что его знание прошлого было настолько велико, что затуманивало его представление о будущем.
Я не претендую на знание того, с каким мифом или фактом согласятся будущие историки. Но я надеюсь, что из этих четырех томов, последующих и всех сносок и документов той эпохи этим историкам удастся вычерпать истинное величие г-на Черчилля.
Я полагаю, что это величие не в его мужестве, красноречии, патриотизме, упорстве или знании истории. Его критики, осуждающие его за высокомерие, за то, что он не изменил своего мнения в течение пятидесяти лет, за его империалистические — или, если угодно, реакционные — высказывания, будут, надеюсь, сбиты с толку одним-единственным фактом. Он действительно считал себя слугой Палаты общин. Ни одна демократия современности не была ближе, чем Британия, к всепожирающему пламени тоталитаризма и не выжила.