Так люблю вас что нужно расстаться бродский: Текст песни Владимир Маслаков — Так люблю Вас, что нужно расстаться., слова песни Владимир Маслаков

Иосиф Бродский — Посвящается Ялте

История, рассказанная ниже, 
правдива. К сожаленью, в наши дни 
не только ложь, но и простая правда 
нуждается в солидных подтвержденьях 
и доводах. Не есть ли это знак, 
что мы вступаем в совершенно новый, 
но грустный мир? Доказанная правда 
есть, собственно, не правда, а всего 
лишь сумма доказательств. Но теперь 
не говорят «я верю», а «согласен». 
  
В атомный век людей волнует больше 
не вещи, а строение вещей. 
И как ребенок, распатронив куклу, 
рыдает, обнаружив в ней труху, 
так подоплеку тех или иных 
событий мы обычно принимаем 
за самые событья. В этом есть 
свое очарование, поскольку 
мотивы, отношения, среда 
и прочее – все это жизнь. А к жизни 
нас приучили относиться как 
к объекту наших умозаключений. 
  
И кажется порой, что нужно только 
переплести мотивы, отношенья, 
среду, проблемы – и произойдет 
событие; допустим – преступленье.  
Ан нет. За окнами – обычный день, 
накрапывает дождь, бегут машины, 
и телефонный аппарат (клубок 
катодов, спаек, клемм, сопротивлений) 
безмолвствует. Событие, увы, 
не происходит. Впрочем, слава богу. 
  
Описанное здесь случилось в Ялте. 
Естественно, что я пойду навстречу 
указанному выше представленью 
о правде – то есть стану потрошить 
ту куколку. Но да простит меня 
читатель добрый, если кое-где 
прибавлю к правде элемент искусства, 
которое, в конечном счете, есть 
основа всех событий (хоть искусство 
писателя не есть искусство жизни, 
а лишь его подобье). 
Показанья 
свидетелей даются в том порядке, 
в каком они снимались. Вот пример 
зависимости правды от искусства, 
а не искусства – от наличья правды. 
  
1 
  
«Он позвонил в тот вечер и сказал, 
что не придет. А мы с ним сговорились 
еще во вторник, что в субботу он 
ко мне заглянет. Да, как раз во 
     вторник.  
Я позвонил ему и пригласил 
его зайти, и он сказал: «В субботу». 
С какою целью? Просто мы давно 
хотели сесть и разобрать совместно 
один дебют Чигорина. И все. 
Другой, как вы тут выразились, цели 
у встречи нашей не было. При том 
условии, конечно, что желанье 
увидеться с приятным человеком 
не называют целью. Впрочем, вам 
видней... но, к сожалению, в тот вечер 
он, позвонив, сказал, что не придет. 
А жаль! я так хотел его увидеть. 
  
Как вы сказали: был взволнован? Нет. 
Он говорил своим обычным тоном. 
Конечно, телефон есть телефон; 
но, знаете, когда лица не видно, 
чуть-чуть острей воспринимаешь голос. 
Я не слыхал волнения... Вообще-то 
он как-то странно составлял слова. 
Речь состояла более из пауз, 
всегда смущавших несколько. Ведь мы 
молчанье собеседника обычно 
воспринимаем как работу мысли. 
А это было чистое молчанье. 
Вы начинали ощущать свою 
зависимость от этой тишины, 
и это сильно раздражало многих.  
Нет, я-то знал, что это результат 
контузии. Да, я уверен в этом. 
А чем еще вы объясните... Как? 
Да, значит, он не волновался. Впрочем, 
ведь я сужу по голосу и только. 
Скажу во всяком случае одно: 
тогда во вторник и потом в субботу 
он говорил обычным тоном. Если 
за это время что-то и стряслось, 
то не в субботу. Он же позвонил! 
Взволнованные так не поступают! 
Я, например, когда волнуюсь... Что? 
Как протекал наш разговор? Извольте. 
Как только прозвучал звонок, я тотчас 
снял трубку. «Добрый вечер, это я. 
Мне нужно перед вами извиниться. 
Так получилось, что прийти сегодня 
я не сумею». Правда? Очень жаль. 
Быть может, в среду? Мне вам позвонить? 
Помилуйте, какие тут обиды! 
Так до среды? И он: «Спокойной ночи». 
Да, это было около восьми. 
Повесив трубку, я прибрал посуду 
и вынул доску. Он в последний раз 
советовал пойти ферзем Е-8. 
То был какой-то странный, смутный ход.  
Почти нелепый. И совсем не в духе 
Чигорина. Нелепый, странный ход, 
не изменявший ничего, но этим 
на нет сводивший самый смысл этюда. 
В любой игре существенен итог: 
победа, пораженье, пусть ничейный, 
но все же – результат. А этот ход – 
он как бы вызывал у тех фигур 
сомнение в своем существованьи. 
Я просидел с доской до поздней ночи. 
Быть может, так когда-нибудь и будут 
играть, но что касается меня... 
Простите, я не понял: говорит ли 
мне что-нибудь такое имя? Да. 
Пять лет назад мы с нею разошлись. 
Да, правильно: мы не были женаты. 
Он знал об этом? Думаю, что нет. 
Она бы говорить ему не стала. 
Что? Эта фотография? Ее 
я убирал перед его приходом. 
Нет, что вы! вам не нужно извиняться. 
Такой вопрос естественен, и я... 
Откуда мне известно об убийстве? 
Она мне позвонила в ту же ночь. 
Вот у кого взволнованный был голос!» 
  
2 
  
«Последний год я виделась с ним редко, 
но виделась.  Он приходил ко мне 
два раза в месяц. Иногда и реже. 
А в октябре не приходил совсем. 
Обычно он предупреждал звонком 
заранее. Примерно за неделю. 
Чтоб не случилось путаницы. Я, 
вы знаете, работаю в театре. 
Там вечно неожиданности. Вдруг 
заболевает кто-нибудь, сбегает 
на киносъемку – нужно заменять. 
Ну, в общем, в этом духе. И к тому же 
– к тому ж он знал, что у меня 
     теперь... 
Да, верно. Но откуда вам известно? 
А впрочем, это ваше амплуа. 
Но то, что есть теперь, ну, это, в 
     общем, 
серьезно. То есть я хочу сказать, 
что это... Да, и несмотря на это 
я с ним встречалась. Как вам объяснить! 
Он, видите ли, был довольно странным 
и непохожим на других. Да все, 
все люди друг на друга непохожи. 
Но он был непохож на всех других. 
Да, это в нем меня и привлекало. 
Когда мы были вместе, все вокруг 
существовать переставало. То есть, 
все продолжало двигаться, вертеться – 
мир жил; и он его не заслонял.  
Нет! я вам говорю не о любви! 
Мир жил. Но на поверхности вещей 
– как движущихся, так и неподвижных – 
вдруг возникало что-то вроде пленки, 
вернее – пыли, придававшей им 
какое-то бессмысленное сходство. 
Так, знаете, в больницах красят белым 
и потолки, и стены, и кровати. 
Ну, вот представьте комнату мою, 
засыпанную снегом. Правда, странно? 
А вместе с тем, не кажется ли вам, 
что мебель только выиграла б от 
такой метаморфозы? Нет? А жалко. 
Я думала тогда, что это сходство 
и есть действительная внешность мира. 
Я дорожила этим ощущеньем. 
  
Да, именно поэтому я с ним 
совсем не порывала. А во имя 
чего, простите, следовало мне 
расстаться с ним? Во имя капитана? 
А я так не считаю. Он, конечно, 
серьезный человек, хоть офицер. 
Но это ощущенье для меня 
всего важнее! Разве он сумел бы 
мне дать его? О Господи, я только 
сейчас и начинаю понимать, 
насколько важным было для меня 
то ощущенье! Да, и это странно.  
Что именно? Да то, что я сама 
отныне стану лишь частичкой мира, 
что и на мне появится налет 
той патины. А я-то буду думать, 
что непохожа на других!.. Пока 
мы думаем, что мы неповторимы, 
мы ничего не знаем. Ужас, ужас. 
  
Простите, я налью себе вина. 
Вы тоже? С удовольствием. Ну, что вы, 
я ничего не думаю! Когда 
и где мы познакомились? Не помню. 
Мне кажется, на пляже. Верно, там: 
в Ливадии, на санаторском пляже. 
А где еще встречаешься с людьми 
в такой дыре, как наша? Как, однако, 
вам все известно обо мне! Зато 
вам никогда не угадать тех слов, 
с которых наше началось знакомство. 
А он сказал мне: «Понимаю, как 
я вам противен, но...» – что было 
     дальше, 
не так уж важно. Правда, ничего? 
Как женщина, советую принять 
вам эту фразу на вооруженье. 
Что мне известно о его семье? 
Да ровным счетом ничего. Как будто, 
как будто сын был у него – но где? 
А впрочем, нет, я путаю: ребенок 
у капитана.  Да, мальчишка, школьник. 
Угрюм; но, в общем, вылитый отец... 
Нет, о семье я ничего не знаю. 
И о знакомых тоже. Он меня 
ни с кем, насколько помню, не знакомил. 
Простите, я налью себе еще. 
Да, совершенно верно: душный вечер. 
  
Нет, я не знаю, кто его убил. 
Как вы сказали? Что вы! Это – тряпка. 
Сошел с ума от ферзевых гамбитов. 
К тому ж они приятели. Чего 
я не могла понять, так этой дружбы. 
Там, в ихнем клубе, они так дымят, 
что могут завонять весь южный берег. 
Нет, капитан в тот вечер был в театре. 
Конечно, в штатском! Я не выношу 
их форму. И потом мы возвращались 
обратно вместе. 
Мы его нашли 
в моем парадном. Он лежал в дверях. 
Сначала мы решили – это пьяный. 
У нас в парадном, знаете, темно. 
Но тут я по плащу его узнала: 
на нем был белый плащ, но весь в грязи. 
Да, он не пил. Я знаю это твердо; 
да, видимо, он полз. И долго полз. 
Потом? Ну, мы внесли его ко мне 
и позвонили в отделенье.  Я? 
Нет – капитан. Мне было просто худо. 
  
Да, все это действительно кошмар. 
Вы тоже так считаете? Как странно. 
Ведь это ваша служба. Вы правы: 
да, к этому вообще привыкнуть трудно. 
И вы ведь тоже человек... Простите! 
Я неудачно выразилась. Да, 
пожалуйста, но мне не наливайте. 
Мне хватит. И к тому ж я плохо сплю, 
а утром – репетиция. Ну, разве 
как средство от бессонницы. Вы в этом 
убеждены? Тогда – один глоток. 
Вы правы, нынче очень, очень душно. 
И тяжело. И совершенно нечем 
дышать. И все мешает. Духота. 
Я задыхаюсь. Да. А вы? А вы? 
Вы тоже, да? А вы? А вы? Я больше – 
я больше ничего не знаю. Да? 
Я совершенно ничего не знаю. 
Ну, что вам нужно от меня? Ну, что 
     вы... 
Ну, что ты хочешь? А? Ну что? Ну что?» 
  
3 
  
«Так вы считаете, что я обязан 
давать вам обьяснения? Ну, что ж, 
обязан так обязан. Но учтите: 
я вас разочарую, так как мне 
о нем известно безусловно меньше, 
чем вам.  Хотя того, что мне известно, 
достаточно, чтобы сойти с ума. 
Вам это, полагаю, не грозит, 
поскольку вы... Да, совершенно верно: 
я ненавидел этого субьекта. 
Причины вам, я думаю, ясны. 
А если нет – вдаваться в обьясненья 
бессмысленно. Тем более, что вас, 
в конце концов, интересуют факты. 
Так вот: я признаю, что ненавидел. 
  
Нет, мы с ним не были знакомы. Я – 
я знал, что у нее бывает кто-то. 
Но я не знал, кто именно. Она, 
конечно, ничего не говорила. 
Но я-то знал! Чтоб это знать, не нужно 
быть Шерлок Холмсом, вроде вас. Вполне 
достаточно обычного вниманья. 
Тем более... Да, слепота возможна. 
Но вы совсем не знаете ее! 
Ведь если мне она не говорила 
об этом типе, то не для того, 
чтоб что-то скрыть! Ей просто не 
     хотелось 
расстраивать меня. Да и скрывать 
там, в общем, было нечего. Она же 
сама призналась – я ее припер 
к стене – что скоро год, как ничего 
уже меж ними не было. .. Не понял – 
поверил ли я ей? Ну да, поверил. 
Другое дело, стало ли мне легче. 
  
Возможно, вы и правы. Вам видней. 
Но если люди что-то говорят, 
то не за тем, чтоб им не доверяли. 
По мне, само уже движенье губ 
существенней, чем правда и неправда: 
в движеньи губ гораздо больше жизни, 
чем в том, что эти губы произносят. 
Вот я сказал вам, что поверил; нет! 
Здесь было нечто большее. Я просто 
увидел, что она мне говорит. 
(Заметьте, не услышал, но увидел!) 
Поймите, предо мной был человек. 
Он говорил, дышал и шевелился. 
Я не хотел считать все это ложью, 
да и не мог... Вас удивляет, как 
с таким подходом к человеку все же 
я ухитрился получить четыре 
звезды? Но это – маленькие звезды. 
Я начинал совсем иначе. Те, 
с кем начинал я, – те давно имеют 
большие звезды. Многие и по две. 
(Прибавьте к вашей версии, что я 
еще и неудачник; это будет 
способствовать ее правдоподобью. ) 
Я, повторяю, начинал иначе. 
Я, как и вы, везде искал подвох. 
И находил, естественно. Солдаты 
такой народ – все время норовят 
начальство охмурить... Но как-то я 
под Кошице, в сорок четвертом, понял, 
что это глупо. Предо мной в снегу 
лежало двадцать восемь человек, 
которым я не доверял, – солдаты. 
Что? Почему я говорю о том, 
Что не имеет отношенья к делу? 
Я только отвечал на ваш вопрос. 
  
Да, я – вдовец. Уже четыре года. 
Да, дети есть. Один ребенок, сын. 
Где находился вечером в субботу? 
В театре. А потом я провожал 
ее домой. Да, он лежал в парадном. 
Что? Как я реагировал? Никак. 
Конечно, я узнал его. Я видел 
их вместе как-то раз в универмаге. 
Они там что-то покупали. Я 
тогда и понял... 
Дело в том, что с ним 
я сталкивался изредка на пляже. 
Нам нравилось одно и то же место – 
там, знаете, у сетки. И всегда 
я видел у него на шее пятна... 
Те самые, ну, знаете. .. Ну, вот. 
Однажды я сказал ему – ну, что-то 
насчет погоды, – и тогда он быстро 
ко мне нагнулся и, не глядя на 
меня, сказал: «Мне как-то с вами 
     неохота», 
и только через несколько секунд 
добавил: «разговаривать». При этом 
все время он смотрел куда-то вверх. 
Вот в ту минуту я, клянусь вам, мог 
убить его. В глазах моих стемнело, 
я ощутил, как заливает мозг 
горячая волна, и на мгновенье, 
мне кажется, я потерял сознанье. 
Когда я наконец пришел в себя, 
он возлежал уже на прежнем месте, 
накрыв лицо газетой, и на шее 
темнели эти самые подтеки... 
Да, я не знал тогда, что это – он. 
По счастью, я еще знаком с ней не был. 
  
Потом? Потом он, кажется, исчез: 
я как-то не встречал его на пляже. 
Потом был вечер в доме офицеров, 
и мы с ней познакомились. Потом 
я увидал их там в универмаге... 
Поэтому его в субботу ночью 
я сразу же узнал. Сказать вам правду, 
я до известной степени был рад.  
Иначе все могло тянуться вечно, 
и всякий раз после его визитов 
она была немного не в себе. 
Теперь, надеюсь, все пойдет как надо. 
Сначала будет малость тяжело, 
но я-то знаю, что в конце концов 
убитых забывают, и к тому же 
мы, видимо, уедем. У меня 
есть вызов в Академию. Да, в Киев. 
Ее возьмут в любой театр, а сын 
с ней очень дружит. И возможно, мы 
с ней заведем и своего ребенка. 
Я – хахаха – как видите, еще... 
Да, я имею личное оружье. 
Да нет, не «стечкин» – просто у меня 
еще с войны трофейный «парабеллум». 
Ну да, раненье было огнестрельным». 
  
4 
  
«В тот вечер батя отвалил в театр, 
а я остался дома вместе с бабкой. 
Ага, мы с ней смотрели телевизор. 
Уроки? Так ведь то ж была суббота! 
Да, значит телевизор. Про чего? 
Сейчас уже не помню. Не про Зорге? 
Ага, про Зорге! Только до конца 
я не смотрел – я видел это раньше. 
У нас была экскурсия в кино. 
Ну вот. .. С какого места я ушел? 
Ну, это там, где Клаузен и немцы. 
Верней, японцы... и потом они 
еще плывут вдоль берега на лодке. 
Да, это было после девяти. 
Наверно. Потому что гастроном 
они в субботу закрывают в десять, 
а я хотел мороженого. Нет, 
я посмотрел в окно – ведь он напротив. 
Да, и тогда я захотел пройтись. 
Нет, бабке не сказался. Почему? 
Она бы зарычала – ну, пальто, 
перчатки, шапка – в общем, все такое. 
Ага, был в куртке. Нет, совсем не в 
     этой, 
а в той, что с капюшоном. Да, она 
на молнии. 
Да, положил в карман. 
Да нет, я просто знал, где ключ он 
     прячет... 
Конечно, просто так! И вовсе не 
для хвастовства! Кому бы стал я 
     хвастать? 
Да, было поздно и вообще темно. 
О чем я думал? Ни о чем не думал. 
По-моему, я просто шел и шел. 
  
Что? Как я очутился наверху? 
Не помню... в общем, потому что сверху 
спускаешься когда, перед тобой 
все время – гавань.  И огни в порту. 
Да, верно, и стараешься представить, 
что там творится. И вообще когда 
уже домой – приятнее спускаться. 
Да, было тихо и была луна. 
Ну, в общем было здорово красиво. 
Навстречу? Нет, никто не попадался. 
Нет, я не знал, который час. Но 
     «Пушкин» 
в субботу отправляется в двенадцать, 
а он еще стоял – там, на корме, 
салон для танцев, где цветные стекла, 
и сверху это вроде изумруда. 
Ага, и вот тогда... 
Чего? Да нет же! 
Еенный дом над парком, а его 
я встретил возле выхода из парка. 
Чего? А вообще у нас какие 
с ней отношения? Ну как – она 
красивая. И бабка так считает. 
И вроде ничего, не лезет в душу. 
Но мне-то это, в общем, все равно. 
Папаша разберется... 
Да, у входа. 
Ага, курил. Ну да, я попросил, 
а он мне не дал, и потом... Ну, в 
     общем, 
он мне сказал: «А ну катись отсюда» 
и чуть попозже – я уж отошел 
шагов на десять, может быть, и больше – 
вполголоса прибавил: «негодяй».  
Стояла тишина, и я услышал. 
Не знаю, что произошло со мной! 
Ага, как будто кто меня ударил. 
Мне словно чем-то залило глаза, 
и я не помню, как я обернулся 
и выстрелил в него! Но не попал: 
он продолжал стоять на прежнем месте 
и, кажется, курил. И я... и я... 
Я закричал и бросился бежать. 
А он – а он стоял... 
Никто со мною 
так никогда не говорил! А что, 
а что я сделал? Только попросил. 
Да, папиросу. Пусть и папиросу! 
Я знаю, это плохо. Но у нас 
почти все курят. Мне и не хотелось 
курить-то даже! Я бы не курил, 
я только подержал бы... Нет же! нет же! 
Я не хотел себе казаться взрослым! 
Ведь я бы не курил! Но там, в порту, 
везде огни и светлячки на рейде... 
И здесь бы тоже... Нет, я не могу 
как следует все это... Если можно, 
прошу вас: не рассказывайте бате! 
А то убьет... Да, положил на место. 
А бабка? Нет, она уже уснула. 
Не выключила даже телевизор, 
и там мелькали полосы. .. Я сразу, 
я сразу положил его на место 
и лег в кровать! Не говорите бате! 
Не то убьет! Ведь я же не попал! 
Я промахнулся! Правда? Правда? 
     Правда?!» 
  
5 
  
Такой-то и такой-то. Сорок лет. 
Национальность. Холост. Дети – прочерк. 
Откуда прибыл. Где прописан. Где, 
когда и кем был найден мертвым. Дальше 
идут подозреваемые: трое. 
Итак, подозреваемые – трое. 
Вообще, сама возможность заподозрить 
трех человек в убийстве одного 
весьма красноречива. Да, конечно, 
три человека могут совершить 
одно и то же. Скажем, съесть цыпленка. 
Но тут – убийство. И в самом том факте, 
что подозренье пало на троих, 
залог того, что каждый был способен 
убить. И этот факт лишает смысла 
все следствие – поскольку в результате 
расследованья только узнаешь, 
кто именно; но вовсе не о том, что 
другие не могли... Ну что вы! Нет! 
Мороз по коже? Экий вздор! Но в общем 
способность человека совершить 
убийство и способность человека 
расследовать его – при всей своей 
преемственности видимой – бесспорно 
не равнозначны.  Вероятно, это 
как раз эффект их близости... О да, 
все это грустно... 
Как? Как вы сказали?! 
Что именно само уже число 
лиц, на которых пало подозренье, 
объединяет как бы их и служит 
в каком-то смысле алиби? Что нам 
трех человек не накормить одним 
цыпленком? Безусловно. И, выходит, 
убийца не внутри такого круга, 
но за его пределами. Что он 
из тех, которых не подозреваешь?! 
Иначе говоря, убийца – тот, 
кто не имеет повода к убийству?! 
Да, так оно и вышло в этот раз. 
Да-да, вы правы... Но ведь это... 
     это... 
Ведь это – апология абсурда! 
Апофеоз бессмысленности! Бред! 
Выходит, что тогда оно – логично. 
Постойте? Объясните мне тогда, 
в чем смысл жизни? Неужели в том, 
что из кустов выходит мальчик в куртке 
и начинает в вас палить?! А если, 
а если это так, то почему 
мы называем это преступленьем? 
И, сверх того, расследуем! Кошмар. 
Выходит, что всю жизнь мы ждем 
     убийства, 
что следствие – лишь форма ожиданья, 
и что преступник вовсе не преступник, 
и что. .. 
Простите, мне нехорошо. 
Поднимемся на палубу; здесь душно... 
Да, это Ялта. Видите, вон там – 
там этот дом. Ну, чуть повыше, возле 
мемориала... Как он освещен! 
Красиво, правда?.. Нет, не знаю, 
     сколько 
дадут ему. Да, это все уже 
не наше дело. Это – суд. Наверно, 
ему дадут... Простите, я сейчас 
не в силах размышлять о наказаньи. 
Мне что-то душно. Ничего, пройдет. 
Да, в море будет несравненно легче. 
Ливадия? Она вон там. Да-да, 
та группа фонарей. Шикарно, правда? 
Да, хоть и ночью. Как? Я не расслышал? 
Да, слава Богу. Наконец плывем. 
  
___ 
  
«Колхида» вспенила бурун, и Ялта – 
с ее цветами, пальмами, огнями, 
отпускниками, льнущими к дверям 
закрытых заведений, точно мухи 
к зажженным лампам, – медленно 
     качнулась 
и стала поворачиваться. Ночь 
над морем отличается от ночи 
над всякой сушею примерно так же, 
как в зеркале встречающийся взгляд – 
от взгляда на другого человека.  
«Колхида» вышла в море. За кормой 
струился пенистый, шипящий след, 
и полуостров постепенно таял 
в полночной тьме. Вернее, возвращался 
к тем очертаньям, о которых нам 
твердит географическая карта. 
  
          январь – февраль 1969

«Бродский хотел показать дулю КГБ»

Культура 7204

Поделиться

4 июня 1972 года Иосиф Бродский уехал из СССР. Не по своей воле и навсегда. Это драматическое событие сопровождалось выходом его книг за океаном, противостоянием поэта с властями и спецслужбами, написанием писем высшему руководству страны.

Корреспондент «МК» собрал свидетельства о ключевых событиях из жизни классика, прозвучавшие из уст его современника Игоря Михалевича-Каплана, лично знавшего поэта, и российского литературоведа Виктора Куллэ, причастного к изданию первых книг Бродского на родине. Два взгляда представителей двух разных поколений и двух реальностей — эмигрантской и российской.

«Иосиф, возвратите мне книгу…» 

Из досье «МК»: Игорь Михалевич-Каплан (1943 г.). Поэт, прозаик, редактор. С 1979 года живет в США. Публиковался в европейской, американской русскоязычной и англоязычной прессе, издавал в Филадельфии альманах-ежегодник «Побережье», ставший своеобразной энциклопедией русской эмигрантской литературы. Лично знал и Бродского.

— Игорь, с Бродским вы принадлежите к одному поколению, хотя на несколько лет младше его и эмигрировали в конце 70-х, в то время как будущий нобелиат вынужденно выехал за рубеж 4 июня 1972 года. Лично для вас отъезд из Союза был связан с такими же трудностями?

— Дело в том, что для меня это было нормально. Я хотел уехать, а Бродский не хотел уезжать — тут сравнение как бы неуместное. И потом, для нас, во Львове, где я жил, эмиграция не была таким страшным деянием, как, допустим, для людей в Ленинграде. Жители нашего региона — их родители, деды — ездили в Америку, Канаду, жили там…

— Когда вы впервые услышали имя Бродского? Когда состоялось ваше знакомство?

— Еще в СССР. Его первые публикации в «тамиздате» ходили по рукам. Он был очень молод, не был звездой. Но о нем уже заботилась Анна Ахматова, это одна из ее величайших заслуг.

Первые стихи Бродского мне прочел известный поэт, живший в Чикаго, Илья Кутик. Это было еще до моего отъезда. К сожалению, с датами у меня плохо, но у меня есть документы. Например, с Бродским мы были участниками одних чтений в Филадельфии. И он, и я были приглашены в Пенсильванский университет. На одном из выступлений, когда корреспонденты спрашивали: «Как вообще пишутся русскоязычные стихи?» — я, намекая исключительно на Бродского, привел «рецепт» от французского поэта Жака Превера: «Берете большую кастрюлю, наливаете воды, ставите ее на медленный огонь.

Берете газету «Новое русское слово», нарезаете ее и бросаете в кастрюлю. Добавляете немного соли, лук обязательно. Черный перец. И получаются прекрасные русские стихи. За это даже можно получить Нобелевскую премию».

— В 1965 году за границей выпустили, так сказать, «пилотный» сборник стихотворений Иосифа Бродского, ставший библиографической редкостью. Эта книга появилась без участия и ведома Бродского и поэтому считалась «неканонической». Насколько я знаю, в вашем архиве есть этот раритет.

— Книга, к счастью, досталась мне очень просто. Ее подготовили к печати первооткрыватель многих русских поэтов в США Борис Андреевич Филиппов и критик и знаток творчества Мандельштама Глеб Струве.

С Филипповым я дружил, и это была большая честь для меня. Он пригласил меня в свой великолепный вашингтонский загородный особняк с библиотекой. Там краем глаза я и заметил на полке книжку Бродского. Два экземпляра!!! Когда мой недельный визит подходил к концу, хозяин сказал: «Я хочу вам что-то подарить.

Что бы вы хотели?» Я говорю: «Чтобы один экземпляр Бродского перекочевал ко мне». И он тут же принес эту книгу, но отказался сделать дарственную надпись. «Я издатель этой книги, — пояснил он, — но я ее издал под псевдонимом. Вот пересечетесь с Иосифом, попросите его дать автограф».

Я Бродского увидел на какой-то встрече. Его тогда многие мучили расспросами: «Иосиф Александрович, на какой улице вы жили? И моя тетя там жила»… А так как у меня дяди и тети не было, мне было проще.

Мы беседовали с ним о русскоязычной Филадельфии. Книга была у меня в руках, он на нее посмотрел, перелистал и продолжил разговор. После пяти минут я понял, что он не намерен ее подписывать, и сказал: «Иосиф, вы меня очень извините, но возвратите мне книгу». Я же не знал, что у него такой нет. А потом читал записки Довлатова о том, как тот на развале купил томик Бродского. Приехал и показал ему. Он говорит: «Сколько ты за нее заплатил?». Довлатов ответил: «Пятьдесят долларов». Бродский ответил: «Пожалуй, за пятьдесят долларов я бы ее тоже купил».

Фото из личного архива Игоря Михалевича-Каплана

— Вы были на похоронах Бродского?

— Когда он умер, для меня это была трагедия личная. На нем закончился Серебряный век. Он стал последним «греком» и «римлянином» в поэзии — эта традиция в русской литературе на нем завершилась. Я понимал, что русская литература потеряла всё.

— Бродский печатался в вашем журнале «Побережье»?

— Бродского я публиковал и помимо этого сталкивался с другими вещами, с ним связанными. Например, моя близкая знакомая, известная поэтесса Татьяна Аист, написала вместе с Бродским, по строчке, стихотворение в традициях танку. Я его напечатал.

Жизнь описала круг.

Все громче суставов хруст.

Отчего я люблю бамбук?

От того что внутри он пуст.

Бродский придумал название для книги Татьяны — «Китайская грамота». Эту «Китайскую грамоту» я редактировал и издал. Хотя редактором должен был быть Бродский. Однажды я пригласил его к себе. По этому поводу была шутка: «Ты хочешь убить первого русского поэта эмиграции? У тебя же нет кондиционера». На самом деле та встреча не состоялась: Иосиф заболел.

— В Нью-Йорке пару лет назад обанкротился легендарный ресторан «Русский самовар». Вы успели там побывать напоследок?

— Этот ресторан принадлежал Михаилу Барышникову, мировой звезде балета, самому Иосифу Бродскому и моему однофамильцу Роману Каплану. Это заметное место, его любили и иностранцы, и наши знаменитости. Это, конечно, было место Бродского. В углу его любимый столик стоит до сих пор.

«Мазать дегтем ворота Родины»

Из досье «МК»: Виктор Куллэ (1962 г.). Поэт, переводчик, преподаватель Литературного института. Автор первой в Союзе диссертации о Бродском.

— Виктор Альфредович, вы причастны к «книжному возвращению» Бродского в СССР. Но по возрасту вы никак не могли быть свидетелем событий, связанных с эмиграцией поэта?

— Свидетелем я, конечно, не был.

Об этом узнал, учась в Литинституте. А прежде только слышал, что есть такой поэт, и всё. В доперестроечное время я вращался в кругу людей, которые знали Иосифа Александровича, но они, что называется, молодых специально ни во что не втягивали. Это же был Советский Союз: все понимали — ляпнете еще сдуру чего-то, и…

— Первую зарубежную книгу Бродского и появившуюся в Союзе, в том числе вышедшую в 1992 году под вашим руководством «Бог сохраняет всё», разделяет четверть века…

— Для нас всех важен был сам факт издать в России книгу Иосифа Александровича. В то время электронная почта была понятием не очень внятным. Общались в основном посредством факсов. Я написал Бродскому, Леше Лосеву (автору тома о Бродском в серии ЖЗЛ). С Лосевым мы потом очень близко подружились.

Позже, работая над диссертацией, я обнаружил переводы Иосифа Александровича, считавшиеся утраченными. Они были спрятаны покойным Владимиром Рафаиловичем Марамзиным (редактором собрания сочинений Бродского) в отделе редких рукописей питерской Публичной библиотеки. Я обратил внимание на формальные, тематические и метафорические переклички оригинальных стихов с этими не опубликованными вообще переводами. И предложил Бродскому собрать эти тексты вместе. Ему эта идея жутко понравилась. И мы ее воплотили в жизнь к 1992 году благодаря столичному издательству «Миф».

— Что нового можно сказать сегодня о событиях июня 72-го года?

— Незадолго до этого произошло роковое для спецслужб событие: Владимир Семенович Высоцкий женился на Марине Влади. И стал практически неуправляемым. Для Бродского планировался подобный «план побега». Были разные варианты. Даже фиктивный брак: мол, вывезти из страны, а дальше разберемся. Насколько я понимаю Иосифа Александровича, он был склонным к резким, красивым шагам: фиктивно жениться и показать дулю КГБ, наверное, ему казалось изящной авантюрой.

Никто об этом вслух не упоминал, были только намеки в близком, дружеском кругу. А поскольку он был под наблюдением, они это дело просекли. Вызвали и прямо сказали: парень, если не хочешь неприятностей, мы тебя отправим.

Для него это было абсолютным шоком. Ему приглашений на выезд было выслано несколько штук, разными людьми, которых он не знал. Якобы его родственники. Но он с этими приглашениями никуда не ходил, потому что понимал: то, что ты получил приглашение, это еще ничего не значило. А если пришел в ОВИР, с этого момента ты попадаешь в длинный хвост очереди «отказников». Это была серьезная проблема.

Фото из личного архива Игоря Михалевича-Каплана Фото из личного архива Игоря Михалевича-Каплана

— Как можно объяснить его нежелание покидать родную страну?

— Бродский очень любил родителей. Было понятно, что их не выпустят. Решиться на эмиграцию — это расстаться с ними. Это был билет в один конец. Родители фактически остались в заложниках. Они болели, переживали за сына. Он никак им не мог помочь, свободно денег прислать, например. Люди же не имели права пользоваться валютой. За это можно было элементарно попасть за решетку. Единственная хитрость допустимая была — это передать сверхдорогущий альбом по искусству. Какого-нибудь Сальвадора Дали. Это было абсолютно законно. Дальше этот альбом можно было сдать в букинистический отдел книжного магазина. И получить деньги. Но разве у мамы поднимется рука, если ей сын что-то прислал?

Мама болела и умерла. Так же уходил отец. Они умирали, а он звонил каждый день. Эти потери стоили ему операции на сердце…

— Почему пути обратно не было?

— Союз был реальным противником Запада по «холодной войне». Поэтому была целая школа советологии. Работали беспрерывно «вражьи голоса». Их глушили.

Большая часть людей, попадая в эмиграцию, включались в компанию советологов. А Иосиф, и в этом секрет его поразительного успеха в Штатах, сам себе сказал: «Одна жизнь кончилась, другая началась». И он попытался стать просто американцем, а не русским эмигрантом, существующим за счет того, что он бывший русский. Он поехал в Мичиганский университет и начал преподавать, в город Анн-Арбор. А что такое Анн-Арбор? Это глубинка американская. Это все равно что человек приехал бы к нам и вместо того, чтобы зацепиться за Москву или Питер, отправился бы преподавать в Кострому.

Попав в Америку, Бродский опубликовал в «Нью-Йорк таймс» важный документ. В США я после смерти разбирал его архив, нашел русский оригинал этого письма. Там прямо поэт заявил: «Независимо от того, каким образом ты его покидаешь, дом не перестает быть родным. Как бы ты в нем — хорошо или плохо — ни жил. Я совершенно не понимаю, почему от меня ждут, а иные даже требуют, чтобы я мазал ворота дегтем. Россия — это мой дом, я прожил в нем всю свою жизнь, и всем, что имею за душой, я обязан ей и ее народу. И — главное — ее языку».

А перед отъездом Бродский отправил письмо Брежневу. Все были немного заворожены преданиями о контактах писателей с руководителями страны: звонок Сталина Пастернаку или переписка с Булгаковым. У всех это было где-то в подсознании. И он написал это письмо. Причем не делая его открытым, не устраивая шумихи. Там были такие пророческие слова: «Даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится».

Подписаться

Авторы:

Россия Москва США Нью-Йорк Канада Кострома

Что еще почитать

Что почитать:Ещё материалы

В регионах

  • В Париже показали фильм о жизни российского Крыма

    Фото 41971

    Крым

    фото: МК в Крыму

  • ЗАГС опубликовал подборку фотографий рязанских свадеб февраля

    Фото 20787

    Рязань

    Анастасия Батищева

  • Месть за правосудие: почему автомобили прокурора и адвоката вспыхнули в Пскове

    Фото 18100

    Псков

    Екатерина Мазепина

  • Не мыло и не соль: чем отмыть старый липкий жир с кухонных шкафчиков за 5 минут

    18094

    Калмыкия
  • Режимы стирки, которые лучше не включать.

    От них нет никакой пользы

    11344

    Калмыкия
  • Посадите лук китайским способом: вырастет на удивление крупным и сочным

    7520

    Калмыкия

В регионах:Ещё материалы

Brodsky Quotes — Finding Serenity

Дорогие читатели,

Как я упоминал в своем последнем посте , , я хотел написать остальные мои любимые и, на мой взгляд, самые сильные цитаты/отрывки. из книги Иосифа Бродского Водяной знак . Пожалуйста, насладитесь несколькими словами этого замечательного человека.

Любовь,

A.C.S.

«Мне стало казаться, что этот город как-то вклинивается в фокус, шатаясь на грани трехмерности. Он был черно-белый, как и подобает чему-то выходящему из литературы или зимы; аристократический, темноватый, холодный, тускло освещенный, с гнусом Вивальди и Керубини на заднем плане, с женскими телами Беллини/Тьеполо/Тициана, задрапированными вместо облаков, И я поклялся себе, что если я когда-нибудь выберусь из моей империи, если этот угорь когда-нибудь сбежит с Балтики, первое, что я сделал бы, это приехал бы в Венецию, снял бы комнату на первом этаже какого-нибудь палаццо, чтобы волны, поднятые проплывающими лодками, плескались мне в окно…» (40)

«Я всегда придерживался идеи, что Бог есть время или, по крайней мере, что Его дух есть. Возможно, эта идея была даже моей собственной выдумки, но сейчас я не помню. Во всяком случае, я всегда думал, что если Дух Божий носился над поверхностью воды, вода должна была отражать его. Отсюда мое отношение к воде, к ее складкам, морщинам и ряби и — поскольку я северянин — к ее серости. думай, что вода есть образ времени…» (42-43)

«Глаз в этом городе обретает автономию, подобную автономии слезы. С той лишь разницей, что он не отделяется от тела, а полностью подчиняет его. Через некоторое время — на третий или четвертый день здесь — тело начинает считать себя только носителем глаза, своего рода подводной лодкой его то расширяющегося, то прищуривающегося перископа». (44)

«Это, конечно, обязано местной топографии, улицам — узким, извилистым, как угри, — которые в конце концов приводят вас к камбале кампо с собором посередине, усеянным святыми и щеголяющими его Медуза — как купола… Куда бы вы ни отправились, выходя из дома здесь, вы обречены заблудиться в этих длинных извилистых переулках и проходах, которые манят вас увидеть их, следовать за ними до их неуловимого конца. , который обычно попадает в воду…» (45)

«На карте этот город выглядит как две жареные рыбы, делящие тарелку, или, возможно, как две почти перекрывающиеся клешни лобстера. .. но у него нет ни севера, ни юга, ни востока, ни запада; единственное направление, которое он имеет, — боковое. окружает вас, как замерзшие водоросли, и чем больше вы мечетесь, пытаясь сориентироваться, тем больше вы теряетесь. не столько помочь вам, сколько ламинарию И в плавно хлопающей руке туземца, перед которым вы останавливаетесь в качестве направления, глаз, не обращая внимания на его шипение A destra, a sinistra, dritto, dritto,  легко различает рыбу.» (45-46) 

«То, что рисует художник или фотографирует любитель, горожанину не доставляет удовольствия.» (47)

» Любая поверхность жаждет пыли, ибо пыль — это плоть времени…» (56)

«Для человека с таким долгим стажем проживания в Италии было странно, что он не понял, что красота не может быть целью. , что оно всегда является побочным продуктом других, часто очень обычных занятий». (70)

«Возможно, искусство — это просто реакция организма на его удерживающие ограничения. В любом случае, вы подчиняетесь команде и берете камеру, дополняя клетки мозга и зрачка. Если у этого города когда-нибудь возникнет нехватка наличных, он может обратиться за помощью прямо к Kodak — или же обложить свою продукцию дикими налогами. Точно так же, пока существует это место, пока на него сияет зимний свет, акции Kodak — лучшая инвестиция» (79).-80)

«Так что никогда не знаешь, двигаясь по этим лабиринтам, преследуешь ли ты цель или бежишь от себя, охотник ты или его добыча.» (85)

«Зимними вечерами море, бьющее против востока, наполняет все каналы до краев, как ванну, а временами переполняет их. Снизу никто не бежит с криком: «Трубы!» как нет внизу. Город стоит по щиколотку в воде, и лодки, «привязанные, как звери, к стенам», по словам Кассиодора, гарцуют. Ботинок паломника, испытав воду, сохнет на радиаторе его гостиничного номера; туземец ныряет в свою каморку, чтобы выудить пару резиновых сапог … Церкви, однако, остаются открытыми, но тогда хождение по воде не новость ни для духовенства, ни для прихожан, ни для музыки, близнеца воды «. (92-93)

«. ..Музыка затихает, ее двойник, однако, поднялся, вы обнаруживаете, выйдя на улицу, — не значительно, но достаточно, чтобы вы чувствовали себя возмещенным за увядший хорал. Ибо вода тоже хоровой во многих отношениях, это та же самая вода, которая несла крестоносцев, купцов, мощи святого Марка, турок, всевозможные грузы, военные или прогулочные суда, прежде всего, она отражала всех, кто когда-либо жил, а не не говоря уже о том, что в этом городе останавливались все, кто когда-либо прогуливался или пробирался по его улицам так, как вы делаете сейчас». (96)

«Чудо в том, что, протирая правильно и неправильно более тысячелетия, в нем нет дырок, что он по-прежнему h30, хотя его никогда не пьешь; что он все еще поднимается. Это действительно похоже на нотные листы, обтрепанные по краям, постоянно играемые, приближающиеся к вам в приливных нотах, в решетках каналов с бесчисленными облигациями мостов, окнами со стойками или изогнутыми венцами соборов Кодуччи, не говоря уже о скрипичных шейках гондол. В самом деле, весь город, особенно ночью, напоминает гигантский оркестр, с тускло освещенными пюпитрами палаццо, с беспокойным хором волн, с фальцетом звезды на зимнем небе. больше, чем лента, и ни одна рука не может перевернуть страницу». (97) 

«Итак, то, что кажется захватывающим для туриста, является полномасштабной головной болью для туземца.» (98)

«…человеческая ошибка оказалась более вероятной причиной катастрофы, чем любой forza del destino .» (98)

«»Зачем же вы туда ездите в такое время года?»… «Как там зимой?» Я думал рассказать им о acqua alta;  о различных оттенках серого в окне, когда сидишь за завтраком в своем отеле, окутанный тишиной и мучнистой утренней пеленой лиц молодоженов, о голубях, подчеркивающих каждый изгиб и карниз местное барокко в их дремлющей привязанности к архитектуре… о смелом воробье, примостившемся на качающейся лопасти гондолы, на фоне взбаламученной сирокко сырой бесконечности…» (100)

«За эти годы, во время моего длительного и краткого пребывания здесь, я был, я думаю, и счастлив, и несчастен почти в равной мере. работать, закончить произведение, перевести, написать пару стихотворений, если бы мне повезет, просто быть… Вот я и работал… Счастье или несчастье просто сопутствовало, хотя иногда оставаться дольше, чем я, как будто ожидая меня. Это добродетель, как я давно понял, не делать еду из своей эмоциональной жизни. Всегда есть много работы, не говоря уже о том, что есть достаточно внешнего мира . В конце концов, всегда есть этот город. Пока он существует, я не верю, что я или, если уж на то пошло, кто-либо другой, может быть загипнотизирован или ослеплен романтической трагедией». (101-102)

«Остается читать и скучно бродить, что примерно одно и то же, так как ночью эти узкие каменистые дворцы подобны проходам между книжными полками какой-то огромной, забытой библиотеки, и столь же тихи. Все «книги» заперты наглухо, и догадываешься, о чем они, только по именам на их корешках, под дверным звонком… Или еще эти улицы, как шкафы: вся одежда из темной, облупившейся ткани, а подкладка рубиновая и блестящая золотом». (104) 

«Гёте называл это место «республикой бобров», но, может быть, Монтескье с его решительным, « en endroit ou il debrait n’avoir que des poissons был более точным. Время от времени через канал два или три хорошо освещенных, высоких, круглых окна, наполовину затененных газом или тюлем, показывают восьмигранную люстру, лакированный плавник рояля, роскошную бронзу, обрамляющую каштановые или красновато-коричневые масла, золоченая грудная клетка потолочных балок — и такое ощущение, что смотришь сквозь чешуйку на рыбу, а внутри нее вечеринка. (104-105)

органы. Потому что объекты его внимания неизбежно находятся вовне. Кроме как в зеркале, глаз никогда не видит себя. Он отключается последним, когда тело засыпает. Он остается открытым, когда тело поражено параличом или мертво. Глаз продолжает фиксировать реальность даже тогда, когда для этого нет видимой причины и при любых обстоятельствах» (106) 9.0003

«Ибо красота там, где отдыхает глаз. Эстетическое чувство есть двойник инстинкта самосохранения и надежнее этики. Главный инструмент эстетики, глаз, абсолютно автономен. В своей автономности он уступает только до слез». (109)

«Слеза может быть пролита в этом месте несколько раз. Предполагая, что красота — это распределение света наиболее подходящим для сетчатки способом, слеза — это признание сетчатки, а также слезы, Неспособность сохранить красоту. В целом любовь приходит со скоростью света, разлука со скоростью звука. Именно уменьшение большей скорости к меньшей увлажняет взор. Поскольку человек конечен, уход из этого места всегда кажется окончательным; оставить его позади значит оставить его навсегда. Ибо уход есть изгнание глаза в область других чувств…» (109).)

«Ибо глаз отождествляет себя не с телом, которому он принадлежит, а с объектом своего внимания. И для глаза, по чисто оптическим причинам, уход есть не тело, покидающее город, а город, покидающий зрачок. ,исчезновение любимого,особенно постепенное,вызывает горе независимо от того,кто и по какой странствующей причине на самом деле находится в движении. По миру идет,этот город-любимый глаз.После него все разочарование.Слеза это предвосхищение будущего глаза». (110)

«Я думаю, это Хэзлитт сказал, что единственное, что может превзойти этот город на воде, это город, построенный в воздухе.» (115)

«Конечно, кинофестивали и книжные ярмарки созвучны мерцанию глади канала, их причудливой, сирокко-прочитанной каракули.» (115)

«И, конечно, лучшим решением было бы придание этому городу и некоторым его окрестностям статуса национального парка. Но я бы сказал, что идея превратить Венецию в музей так же абсурдна, как и стремление чтобы оживить его новой кровью. Во-первых, то, что выдается за новую кровь, всегда оказывается в конце простой старой мочой. А во-вторых, этот город не годится для музея, будучи сам произведением искусства, величайшим шедевром нашей Произведенные виды. Вы не оживляете картину, не говоря уже о статуе. Вы оставляете их в покое, вы охраняете их от вандалов, среди которых может быть и вы». (116)

«Времена года — это метафоры доступных континентов, а зима всегда немного антарктична, даже здесь. » (116) 

«Италия, — говорила Анна Ахматова, — это сон, который возвращается на всю оставшуюся жизнь». — вдохновляет». (121)

«Говоря прямо, я возвращался в сон, а не наоборот. Конечно же, где-то по пути мне приходилось платить за такое насилие, либо разрушая то, что составляло мою реальность или заставляя сон приобретать смертные черты, как это делает душа в течение жизни». (121)

«Реальность страдала больше, и часто я пересекал Атлантику по дороге домой с отчетливым ощущением путешествия из истории в антропологию. За все время кровь, чернила, деньги и прочее, что я пролил или обстрелял здесь я никогда не мог убедительно заявить, даже самому себе, что я приобрел какие-либо местные черты, что я стал, пусть в незначительной степени, венецианцем … Постепенно я стал переходным в обоих царствах , а неспособность убедить сон в моем присутствии в нем была несколько более обескураживающей». (122)

«Тем не менее, я полагаю, что верность может быть доказана, когда человек возвращается в место своей любви год за годом, в неподходящее время, без гарантии того, что его полюбят в ответ. » (123)

«Кроме того, в определенном возрасте и при определенном роде деятельности быть любимым в ответ не совсем обязательно. Любовь — это бескорыстное искушение, улица с односторонним движением. Вот почему это возможно. Любить города, архитектуру как таковую, музыку, умерших поэтов или, при наличии определенного темперамента, божество. Ибо любовь есть связь между отражением и его объектом. прилив приносит Адриатику и, соответственно, Атлантику и Балтику… Во всяком случае, предметы не задают вопросов: пока стихия существует, их отражение гарантировано — в виде возвращающегося путника или в виде форма сна, ибо сон — это верность закрытых глаз. Вот такой уверенности не хватает нашим соплеменникам, хотя мы наполовину вода». (123)

» Если бы мир был назван жанром, его основным стилистическим приемом, несомненно, была бы вода.» (124)

«Отражение — свойство жидких веществ, и даже в дождливый день всегда можно доказать превосходство своей верности над стеклом, расположившись за ним. » (124)

«Этот город захватывает дух в любую погоду, разнообразие которой, во всяком случае, несколько ограничено. И если мы действительно отчасти синонимы времени, то отношение к этому месту улучшает будущее, способствует к той Адриатике или Атлантике времени, которая хранит наши размышления, когда мы уже давно уйдем». (124)

«Пейзаж может быть захватывающим, но фасад Ломбардини говорит вам, что вы можете сделать. И один из способов — оригинальный способ — смотреть на такие фасады из гондолы: так вы можете увидеть то, что видит вода. .» (126)

«…Вода равняется времени и дает красоту своим двойником. Частичная вода, мы одинаково служим красоте. Растирая воду, этот город улучшает облик времени, украшает будущее. Вот какова роль этого Город во вселенной есть. Потому что город статичен, пока мы движемся. Слеза тому доказательство. Потому что мы уходим, а красота остается. Потому что мы движемся в будущее, а красота — это вечное настоящее. Слеза — это попытка остаться, остаться позади, слиться с городом. Но это против правил. Слеза есть возврат, дань будущего прошлому. Или же результат вычитания большего из меньшего: красоты из То же самое и с любовью, потому что и любовь человека больше, чем он сам». (134-135)

Письма в грязи | Чак Бродский

1.

Баллада Эдди Клеппа 03:41

тексты песен

купить трек

Война наконец закончилась, и Америка изменилась Он отбросил нацистов, но законы Джима Кроу остались Были разговоры о постановке маршей и разговорах о гражданских правах Был разговор о негре, играющем в бейсбол с белыми. Он вошел в клуб, и карточные игроки перестали играть Все остановились посреди того, что они говорили Это было так же, как когда шериф входит в салун Он сказал: «Меня зовут Эдди», — и оглядел комнату. «Этот человек здесь, чтобы играть в бейсбол», — сказал тренер команде. «Нам всем придется жить с этим… о, я не это имею в виду… Вы знаете, что я имею в виду» — и все они знали… это само собой разумеется Игроки в карты смотрели на свои руки и продолжали играть. Однажды вечером они выгнали его с поля перед игрой в Бирмингеме. Заставил его сидеть на трибуне в секции с пометкой «Для белых». В униформе Кливленда Бакея это был новый поворот в законе. Маршалы не спускали с него глаз, а хулиганы съели его сырым. Эдди Клеп, он должен был управлять базами в обратном порядке Белый человек в негритянских лигах, это должно было быть первым Он не мог ездить на одних и тех же автобусах или останавливаться в одних и тех же мотелях. Он не мог есть в одних и тех же ресторанах, у вас не могло быть смешанной клиентуры. Итак, пока Джеки играла за Бруклин и носила Доджер Блю Эдди пересек цветовую линию, ту, что без очереди Белый человек в негритянской лиге с таким же успехом мог быть евреем Теперь вы упоминаете имя Эдди Клепа, и почти все говорят: «Кто?»

2.

Она ушла 03:15

тексты песен

купить трек

Она ушла, ушла, я позволил ей ускользнуть Она становилась беспокойной, я ничего не мог сказать За исключением того, что так долго, так долго, все в порядке, все в порядке Я буду скучать по тебе, когда ты уйдешь, тогда я посмотрел в другую сторону И она ушла, ушла, она слишком ушла Чтобы услышать меня, когда я звал ее, но, может быть, это было неправильно с моей стороны Чтобы заставить ее остановиться и повернуться для еще одного последнего прощания Не хотел, чтобы она сожалела, не хотел, чтобы она плакала В аэропорту Сан-Франциско с зарегистрированным багажом. Мы в последний раз посмотрели друг на друга, и она снова поцеловала меня. А потом мы кивнули, соглашаясь, что это действительно конец. Покачали головой в недоумении, и мы снова развалились Она ушла, ушла, я позволил ей ускользнуть Я мог бы сбежать с ней, но вместо этого решил остаться Прямо здесь, с моей настоящей любовью, крепко прижатой к моей груди. И если бы мне пришлось выбирать снова, я бы сделал то же самое, я думаю Здесь тепло — я утешаюсь Я утешаюсь, себе я был верен Не мог попросить ее остаться — даже немного дольше Она собиралась в места, где я был Она ушла, ушла, только я и мои песни Должен был предвидеть это, должен был видеть это все время Но все в порядке, все в порядке, все в порядке Каждый из нас сделал то, что должен был сделать, и все в порядке. Здесь тепло — я утешаюсь Я утешаюсь, себе я был верен Не мог попросить ее остаться — даже немного дольше Она ходила в места, где я был

3.

Билл и Энни 03:39

тексты песен

купить трек

Мы остановились за персиками у маленького придорожного ларька Мужчина сказал, что его зовут Билл, я сказал: «Я Чак, а это Энни». Он сказал, что Энни была единственной настоящей любовью в его жизни. Они познакомились на его свадьбе, но к тому времени у него уже была жена. Это было во время приема весной 64-го. Она, лучшая подруга его молодоженов, последовала за ним через дверь бального зала. Может быть, его кольцо стало меньше, может быть, его палец опух Может быть, он совершил большую ошибку, и, может быть, время покажет Билл спросил: «Ты чувствуешь то же, что и я?» и Энни сказала: «Да». Билл был в растерянности, задаваясь вопросом, что ему теперь делать. Он сделал то, что должен был, он только что взял жену Она будет хорошо заботиться о нем до конца своей жизни Билл и Энни боролись с желанием, они часто виделись Она была там в черном, когда жена Билла лежала в гробу. К тому времени она вышла замуж, к тому времени она уехала Она попросила у Билла благословения, и он сказал, что все в порядке. Билл сказал: «Попробуй персики», и отрезал нам по кусочку. Они были немного маловаты, но они, безусловно, были вкусными — Как вы думаете, я поступил правильно? — спросил Билл, хотя я знал, что он знает. Поэтому я ответил вопросом, я спросил его: «Билл, ты?» Билл сказал: «Энни, рад знакомству, было приятно познакомиться, Чак». И Энни и я, мы уехали в пикапе Энни С коробкой из двадцати персиков и помидоров, выращенных в домашних условиях. И пара вещей, чтобы подумать, и время от времени я делаю… я делаю

4.

Хватит больше мистера Славного Парня 04:33

тексты песен

купить трек

Раньше я был хорошим парнем — с большой буквы Я бы тебе понравился — я был всем другом Но не более… г. Хороший парень… не более Я пытался быть как Ганди — распространяя вселенскую любовь Я бы подставил другую щеку — и все такое мазохистское Но не более. .. г. Хороший парень… не более Я закончил школу очарования — я был первым в своем классе Но это не совсем подготовило меня к тому, что я всегда финишировал последним. Нет больше … г. Хороший парень … я первый Раньше я читала «Мисс Мэннерс» с блокнотом рядом со мной. Люди ходили по мне — раньше я позволял им скользить Но не более… не более… теперь я высовываю ногу… и смотрю, как они падают Я бы нагнулся, чтобы подобрать носовые платки — я бы держал открытыми двери В лифтах — я бы толкал все этажи Но не более… не более… эта машина полна Я бы сказал «Да, сэр», я бы сказал «Нет, сэр» — относился к людям с уважением Раньше я был тихим и политкорректным Нет больше … нет больше … больше нет Эй, я могу быть скупердяем — позволь мне дать тебе совет Лучше послушай хорошенько — я не собираюсь повторять это дважды Хватит… хватит… черт возьми… я сказал это дважды… мне очень жаль Ты только посмотри, кто сверху — увидишь, они все кучка придурков То, как они лгут, жульничают и крадут — так устроено общество. Нет больше … г. Хороший парень… не более Я бы купил выпивку для дам — ​​они бы все сказали, что я милый Но потом придет кто-то вроде Пола Шацкина и сметет их с ног. Нет больше … г. Никто … не более Собираюсь сделать мне черную кожаную куртку — татуировка черепа и костей Большая старая пара топающих ботинок — тоже получит кольцо в носу Нет больше … миссис. Хороший парень… не более Да, я могу быть скупердяем — позволь мне дать тебе совет Лучше послушай хорошенько — я не собираюсь повторять это дважды Нет больше … э-э … э-э-э-э

5.

письма в грязи 05:01

тексты песен

купить трек

Я и ты, мы никогда не освистывали Ричи Аллена — я никогда не понимал, почему люди это делают Он бил гомера каждый раз, когда подходил к тарелке — это то, что я помню в детстве. Ричи в поле там у первой базы — цель некоторых сильных грязных слов Своими ботинками он царапал между камешками — «Б-О-О» большими большими буквами в грязи. Поклонники Филадельфии, они, как известно, становятся неприятными Когда Джо должен уйти, они выгонят его из города Я видел, как Санта попал под снежный ком А затем снова получить удар, когда он упал Я и ты, мы никогда не освистывали Ричи Аллена, даже если он иногда вычеркивал Я был слишком молод, чтобы читать газеты, чтобы знать, о чем все это освистывание. Тот большой крах 64-го года был уродливым — они потеряли преимущество в 6 и 1/2 игр с 12 играми. Кто-то может сказать, что их фанаты были справедливо рассержены — билеты на Мировую серию были распечатаны напрасно. Поклонники Филадельфии, они, как известно, становятся неприятными Когда Джо должен уйти, они выгонят его из города Я видел, как Санта попал под снежный ком А затем снова получить удар, когда он упал Это было до дней контрактов на миллион долларов — до дней искусственной травы. Он стоял немного вне линии, что делало его хорошей добычей для тех времен — Ричи Аллен никогда не целовал задницу белого человека. Я и ты, мы никогда не освистывали Ричи Аллена — мы били кулаками и кричали: «Мы хотим хит». Как они могли назвать парня бездельником после того, как он только что сделал хоумран? Это не имело никакого смысла для ребенка Теперь я узнал все эти дни спустя — теперь я знаю намного больше, чем раньше И если бы ты тогда знал, папа, почему все эти люди освистали… Спасибо, что позволил мне иметь своих героев в детстве

6.

Поговори с моим адвокатом 02:23

тексты песен

купить трек

Я шел возле мэрии — я поскользнулся и ужасно упал Это была халатность со стороны мне все равно, кто Я упал так сильно, что видел звезды — знаки доллара и людей с Марса. И человек, который помог мне подняться, сказал, что я должен подать в суд (Он был юристом… он весь запыхался) Однажды я попал в аварию — не так уж плохо, просто небольшая вмятина Новый Мерседес ударил меня сзади Мужчина вышел в костюме-тройке и спросил, хватит ли тысячи долларов Я сказал: «Ну, дайте мне подумать на минуту здесь» Я поговорю со своим адвокатом — у меня может быть хлыстовая травма. У меня может быть травма — не будем говорить о мелочах У меня есть свидетель — положить руку на Библию Присяжный присяжный, аллилуйя — вы можете нести ответственность Моя мама сказала дяде Джиму: «Я просто не знаю, что с ним… Этот мой сын — нехороший большой болван». Ну такого набора клеветнических слов я еще не слышал Я скажу тебе, мама, у меня есть намерение подать в суд Я поговорю со своим адвокатом — мама, это было жестоко Диффамация персонажа — неправомерная и злонамеренная У меня есть свидетель — положить руку на Библию Присяжный присяжный, аллилуйя — вы можете нести ответственность Я пытался открыть свою карту, когда пролил немного кофе себе на колени. Откуда мне было знать, что будет жарко? Я вернулся в тот фаст-фуд, к менеджеру со счастливым лицом Я сказал: «Мне нужно имя того, кто сварил этот горшок». Я поговорю со своим адвокатом — думаю, у меня есть неплохое дело. Все, что мне нужно, это костыли — может быть, я надену шейный бандаж У меня есть свидетель — положить руку на Библию Присяжные присяжные, аллилуйя — чья-то ответственность

7.

Милая маленькая Лу 02:57

тексты песен

купить трек

Она проделала весь путь из Джонстауна, она была всего лишь маленькой девочкой Оказался в Калифорнии, чтобы сделать это в этом мире Она оставила верующих, они были на более тяжелых вещах Не могла заставить себя проглотить то, что, как она знала, было в этой чашке. .. она знала, что знала Тогда ее лицо было мягким и нежным — оно было теплым на ощупь Стоило только взглянуть на нее, и она сразу краснела Она была ангелом для всех — лилия белая и чистая Никто из тех, кто знает ее сейчас, больше так не скажет, это будет просто неправда. Она связалась с проститутками и научилась многим трюкам Например, к кому можно обратиться за деньгами и где можно исправить Она может сделать тебя счастливым, если она счастлива, что ты хочешь Она сделает для тебя все, если деньги вперед… все для тебя. Это она в дверях — ее лицо плохо освещено Вы не увидите, пока позже — места, в которые она попала На днях… но сегодня точно не он Джон подходит и предлагает ей сотню, и она плюет Она сняла себе номер в отеле на Бродвее в двух кварталах ниже Из гостиничного номера, который она использует, когда действительно едет в город Это не Калифорния, которую она сбежала, чтобы найти Но это не хуже и не более извращенно, чем место, которое она оставила позади. .. Sweet Little Lou

8.

Пока ты не сможешь простить 04:03

тексты песен

купить трек

Так вдруг ты дрожишь, с внезапным потоком слез И воспоминание о такой черной ночи, когда исчезает маленькая девочка. Фотографии возвращаются, и можно с уверенностью сказать, что вы ее видите Вы можете идти сейчас, если вам нужно, если это то, что нужно, чтобы освободить ее Это потрепанная старая иллюзия, и исчезла слава Повесил на флагштоке своего отца, как ты возвращаешься во двор Где он касался тебя в детстве, только сейчас ты это ясно видишь И ты ненавидишь человека, которого когда-то так любила Пока ты не сможешь простить — но не то, что было сделано Пока ты не сможешь простить — невинный Маленькая девочка. .. боится говорить Тени в коридоре, слезы катятся по щеке Оно приходит к тебе в кошмарах и посреди сладких снов Это лишает вас вашей невинности и заставляет вас чувствовать себя нечистым Вы можете проклясть его, если хотите, вы можете пожелать ему смерти Вы можете растоптать его могилу, если он уже мертв Пока ты не сможешь простить — но не то, что было сделано Пока ты не сможешь простить — невинный Маленькая девочка… боится говорить Тени в коридоре, слезы катятся по щеке Теперь ты отступаешь от опасности, она слишком близка или слишком реальна Когда ты ложишься с любимым и этого доверия еще не чувствуешь? Я все еще буду здесь утром, я буду держать тебя всю ночь Но я не буду шептать тебе на ухо, что все будет хорошо Пока ты не сможешь простить — но не то, что было сделано Пока ты не сможешь простить — невинный Маленькая девочка… боится говорить Тени в коридоре, слезы катятся по щеке

9.

Недостающие сигналы друг друга 03:05

тексты песен

купить трек

В дверь постучали — после звонка по телефону Он выходит из ниоткуда — она ​​дома одна Он давно был в море — это не могло не показать Она сказала: «Ну, заходи», она сказала: «Добро пожаловать домой». Он сказал: «Как дела?» И она сказала: «Давно не виделись» Он сказал: «Я думал о тебе», а она сказала: «О, ты меня помнишь?» Он сказал: «Если бы ты только знала… Я никогда не смогу забыть». Она сказала: «О, но я знала… с первой нашей встречи». Была поздняя, ​​поздняя ночь — наступил первый рассвет И большая вспышка света — сквозь те шторы, которые она задернула Он сказал: «Эй, мне нужно бежать», а она ответила: «Я понимаю… Ну, это точно было весело», — и они оба пожали друг другу руки. Он не Ромео, а она не Джульетта Это не кино-шоу — это не съемочная площадка Она не знает своих реплик — он не может играть свою роль Она не может читать его мысли — он не может найти ее сердце Он говорит: «Я найду свой путь», а она говорит: «Я тоже найду свой путь». Но на самом деле он хочет сказать: «Хотел бы я остаться с тобой». Она не знает, что думать — он не знает, что делать Они говорят все не то и постоянно упускают реплики друг друга

10.

Коротко о длинной истории 03:38

тексты песен

купить трек

Ну, ты, конечно, можешь говорить — продолжай и продолжай И это заставляет меня задуматься — куда ушло все время Ты не слышишь, как я вздыхаю — ты не замечаешь, когда я зеваю Мы сели в обеденное время — и вот уже почти рассвет Короче говоря, посмотри, как ты загнул мне ухо Вокруг моего затылка — ты что не в курсе? Я был вежлив всю ночь — некоторые из моих мыслей были злыми Как будто я хочу, чтобы ты прикусил свой язык — так сильно, что тебе придется накладывать швы Угу, правда? Ну вы уж не говорите! Я бы очень хотел, чтобы ты этого не делал, но я все равно не слушаю Я устаю от твоего голоса — мои уши совсем онемели Я даже не слышу свои мысли — это как электрический гул Короче говоря, вы можете сказать, что я возмущен Почему бы вам не перейти к делу — почему бы вам не пропустить несколько слов? Почему бы тебе не сделать глубокий вдох? Почему бы тебе не перейти к делу? Короче говоря, почему бы тебе не закрыть лицо? И ты когда-нибудь задумывался, почему? Кажется, меня никогда не бывает дома Неважно, когда ты попытаешься связаться со мной по телефону? Слава Богу за автоответчики — они ответят вам Как тебя отрезали — через минуту-другую Я отвечаю на ваши звонки, но у меня нет времени Я звоню, когда ты на работе или когда тебя нет в городе Мы играем в телефонную метку — и каждый раз, когда ты «это» И я слышу, как звонит мой телефон — я от него отступаю. Так что короче говоря — ты многословен Как долго, как долго будет длиться этот приговор? Все, о чем вы говорите, это о себе и обо всем, что вы когда-либо делали Короче говоря, ты многословен

11.

Руки Виктора Хара 04:04

тексты песен

купить трек

Руки Виктора Хара Были отрублены на запястьях Но все же они указывают пальцем И они поднимают могучий кулак Есть революция Это может быть в вашем дворе Это может быть какое-то место, как Чили Или это может быть в вашем сердце Голос Виктора Хара Был вырезан на языке Но это не мешает петь Песни надо петь Он пел о своем народе Они не были привилегированным немногим И ничего, что продиктовано Когда-нибудь будет звучать как правда Кровь Виктора Хара Никогда не смоет Он просто продолжает вращаться Немного краснее каждый день Когда гнев превращается в ненависть И ненависть превращается в оружие Дети теряют отцов И матери теряют своих сыновей Душа Виктора Хара Висит на белом кресте Жизнь была его религией Не продается ни за какие деньги Он нарушил приказы генералов. Не поя их припев Перед всеми этими испуганными людьми Он не зря отдал свою жизнь Руки Виктора Хара Они играют на гитаре Внизу в парижском метро Или перед магазином Kerr-try Store И они держат обещание Эта пытка не может сломаться Вернее среднего, руки Виктора Хара Они не трясутся

12.

Прощай, малыш 05:30

тексты песен

купить трек

Прощай Малыш смотрит на часы Час поздний и ночь горячая Он вытирает пот со лба «Который сейчас час?» Вы спрашиваете, а он говорит: «Сейчас». Прощай, малыш — на руке у него пальто. На случай, если станет холодно, и он прочищает горло Речь, которую он подготовил — вы ожидали услышать Но потом он шепчет тебе на ухо: «Я люблю тебя». «Я не могу уйти без этого» — он лезет под твой стул И берет ключи — говорит: «Я не знаю, как они туда попали… И как бы я хотел остаться, хотя бы еще на день». Прощай, малыш, выставив одну ногу за дверь Прощай, малыш — он был где-то рядом Ищу место для парковки — не могу найти место Это он там — с опасностями на Прощай, малыш, и он не может долго оставаться Вы слишком близко подошли к Goodbye Kid? Он ушел слишком рано? Или это ты сделал? Вы вернули свое сердце за закрытые двери И слушайте, пока не перестанете слышать звук его двигателя Goodbye Kid проверяет свою карту В его голове, которая у тебя на коленях Он держит тебя за руку, пока планирует свой маршрут Эти места и эти даты настолько абсолютны The Goodbye Kid — это группа одного человека Города никто не ходит — он делает одну ночь Сто ночей подряд — они всегда так заканчиваются Иногда они даже начинаются с прощального поцелуя Прощай, малыш — он думает о тебе И вы говорите: «Конечно… и все остальные девушки тоже… Так откуда ты звонишь? — Он говорит Texaco До свидания Малыш звонит, чтобы поздороваться Прощай, малыш — он оставляет розу Маленький бутон с закрытыми лепестками — Не могли бы вы позаботиться о нем — и проследить, чтобы он жил? Читает маленькую карточку, подписанную Goodbye Kid.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *