Стихи Пушкина в Петербургский период (1817-1820)

Перейти к содержимому

Здесь представлены произведения, который Александр Сергеевич Пушкин написал после окончания лицея в Петербургский период с 1817 года по 1820.

1817

• Есть в России город Луга…
• Простите, верные дубравы!..
• К Огаревой
• Тургеневу
• К*** (Не спрашивай, зачем унылой думой…)
• Краёв чужих неопытный любитель…
• К ней (В печальной праздности я лиру забывал…)
• Вольность (ода)
• Кн. Голицыной, посылая ей оду «Вольность»
• Кривцову
• Не угрожай ленивцу молодому…
• Венец желаниям! Итак, я вижу вас…

1818

• Выздоровление
• Дубравы, где в тиши свободы…
• Жуковскому (Когда, к мечтательному миру…)
• И я слыхал, что божий свет…
• К Н. Я. Плюсовской
• К портрету Жуковского
• К Чаадаеву
• Как сладостно!., но, боги, как опасно…
• Когда сожмешь ты снова руку…
• Колосовой (О ты, надежда нашей сцены…)
• Мечтателю
• Могущий бог садов — паду перед тобой…
• На Каченовского
• Послушай, дедушка, мне каждый раз…
• Прелестнице
• Сказки Noel
• Счастлив, кто близ тебя, любовник упоенный…
• Торжество Вакха
• Эпиграмма (В его «Истории» изящность, простота…)
• История стихотворца

 

1819

• 27 мая 1819
• N. N. (В. В. Энгельгардту)
• Tien et mien,— dit Lafontaine… (Твой и мой,— говорит Лафонтен…)
• Баллада
• Веселый пир
• Все призрак, суета…
• Всеволожскому (Прости, счастливый сын пиров…)
• Домовому
• Дорида
• За старые грехи наказанный судьбой…
• Записка к Жуковскому (Раевский, молоденец прежний…)
• К Щербинину (Житье тому, любезный друг…)
• Лаиса, я люблю твой смелый, вольный взор…
• Мансурову
• Милый мой, сегодня…
• На Колосову (Всё пленяет нас в Эсфири…)
• На Стурдзу
• На Стурдзу (Холоп венчанного солдата…)
• Напрасно, милый друг, я мыслил утаить…
• Недавно тихим вечерком…
• Недоконченная картина
• Нет, нет, напрасны ваши пени…
• О Массон
• Орлову
• Оставь, о Лезбия, лампаду…
• Платонизм
• Позволь душе моей открыться пред тобою…
• Послание к кн. Горчакову
• Стансы Толстому
• Там у леска, за ближнею долиной…
• Царское село
• Элегия (Воспоминаньем упоенный…)
• Юрьеву
• Деревня
• Бакуниной
• В альбом Сосницкой
• Добрый человек
• Именины
• К А. Б. *** (Что можем наскоро стихами молвить ей?..)
• К портрету Дельвига
• Лиле
• Мадригал М…ой
• На Аракчеева

 

1820

• Руслан и Людмила
• Дориде (Я верю: я любим; для сердца нужно верить…)
• На Колосову (Всё пленяет нас в Эсфиири…)
• Мне бой знаком — люблю я звук мечей…
• Записка к Жуковскому (Штабс-капитану, Гете, Грею…)
• Ты и я (Александру I)

Искать: Не нашел ответ на свой вопрос? Задай его в комментариях. Нажимая на кнопку «Отправить», я даю согласие на обработку персональных данных.

Ruthenia:

ПУШКИН И ФЕТ^(*)

Е. А. МАЙМИН

1. По воспоминаниям Фета известно, что стихи Пушкина пришли к нему еще в ранней юности. Они стали его первыми поэтическими радостями. Дядя Фета Петр Неофитович Шеншин задал ему однажды литературный урок: выучить наизусть поэму Таcсо «Освобожденный Иерусалим» в русском переводе Раича.

Рукопись перевода была заключена в книгу, которую и вручили Фету. В книге рядом с поэмой Тассо случайно оказались и переписанные чьей-то рукой поэмы Пушкина «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан».

Из поэмы Тассо Фет выучил только одну песню. Очень скоро все его внимание и интерес переключились на Пушкина. Пушкинские поэмы были для Фета подлинным откровением, и он запомнил их от первого до последнего слова. «О, какое наслаждение, — вспоминал позднее Фет, — испытывал я, повторяя сладостные стихи великого поэта…»¹.

2. Однако свой творческий путь Фет-лирик начал отнюдь не как ученик и продолжатель Пушкина. Стиль раннего Фета, по замечанию А. В. Чичерина, «не столько заключал пушкинские традиции, сколько предвещал новые времена»

2.

Пушкинская норма предъявляла к поэтическому слову требование точности, выверенности, равновесия между смыслом и выражением. Между тем в лирической стихотворной системе Фета выходили на первый план слова приблизительные и как бы случайные, слова экспромтные и словно непреднамеренные — и вместе с тем привлекательные своей свежестью и поэтической дерзостью. Фетовский принцип словоупотребления и художественного мышления хорошо определяется словами Пастернака, несомненно испытавшего в своей поэзии влияние Фета:

И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд…

В своих ранних лирических стихотворениях Фет принципиально отличался от Пушкина. Он искал своих собственных путей, шел в поэзии своей особенной дорогой — и его путь был тоже благотворным и многообещающим для судеб русского поэтического слова.

3. Уже в ранний период своего творчества (а тем более позднее) Фет не был одинаковым и однонаправленным в своем поэтическом репертуаре. Наряду с лирическими стихами он создавал также стихи другого рода — антологические. В антологическом роде Фет создал подлинные художественные шедевры — например, «Диану». И тем более замечательно и в высшей степени значимо то, что в этих своих стихах Фет не преодолевал Пушкина, а продолжал его. В антологических стихах Фет был точен и конкретно-вещественен по-пушкински, музыкален по-пушкински, гармоничен и ясен по-пушкински.

Таким образом, молодой Фет в своем творчестве неоднозначно относился к пушкинской традиции. В чистой лирике — уходит от нее, ищет нового, создает новые художественные ценности. В жанре антологических стихов, который выражал у Фета эпическое начало, — продолжил Пушкина, был верным и очень даровитым его учеником.

4. Завершая свой творческий путь, Фет пришел к Пушкину и в своей лирике. В качестве примера — далеко не единственного — приведу известное стихотворение 1877 г. «Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали…» Стихотворение это существенным образом напоминает Пушкина. Конкретно — стихотворение «Я помню чудное мгновенье…»

Стихотворение Фета напоминает Пушкина своей стилистикой. Еще более напоминает своей композицией. И общим ее характером, и сюжетными поворотами и ходами.

Так, в стихотворении Пушкина «Я помню чудное мгновенье…» две основные части: о том, что было при первой встрече с героиней к что — при второй.

Сходное и у Фета. У него тоже говорится о двух встречах, хотя вторая встреча не обязательно была реальной, а могла быть живым и сильным воспоминанием.

Одинаково говорится в обоих стихотворениях и о том, что было между встречами, как и что чувствовали оба поэта. Для обоих это были дни одиночества и тоски. И об этом одиночестве и тоске сказано очень похоже, близкими по смыслу и по своей эмоциональной окраске словами.

5. Как уже говорилось, близость к Пушкину выявляется не в одном только этом позднем стихотворении Фета. Кажется, что Фет-лирик в последний период творчества все больше обращается к Пушкину как в отдельных своих стихотворениях, так и в целом в своем художественном сознании. Когда Фет только начинал, он в своих лирических произведениях шел не за Пушкиным, а от Пушкина: иным, чем Пушкин, путем. Теперь путь Фета-лирика сомкнулся с пушкинским. Недаром в последние годы своей жизни Фет так особенно часто вспоминает имя Пушкина.

В письме к Константину Романову 25 мая 1890 г. он пишет о Пушкине как о самом родственном и близком поэте: «Слава Богу, что мы с Пушкиным и антично игривы и антично строги»

3. А через несколько дней, 12 июня, в письме к тому же адресату приводит именно стихотворение Пушкина в качестве самого бесспорного, несомненнейшего доказательства вечности произведений искусства: «…форели, про которых Пушкин говорит:

“Как увидишь — посинели,
Влей в уху стакан шабли” —

были съедены 64 года назад, а стихотворение осталось навеки»⁴.

6. Конечно, Фет вернулся к Пушкину «на равных». Не переставая быть самим собою. Он объединил в своем творчестве пушкинское и свое. Так было и с другими великими русскими писателями XIX века. Например, с Толстым. Возвращение к Пушкину в истории русской литературы всегда было возвращением к истинно-прекрасному и вечному и одновременно — наиболее полным и глубоким осознанием самого себя.

---

¹ Афанасий Фет. Воспоминания. М., 1983, с. 59. ^Назад

² А. В. Чичерин. Очерки по истории русского литературного стиля. М., 1985, с. 430. ^Назад

³ Переписка Фета с вел. кн. Константином. ИМЛИ АН СССР, рукописный отдел, ф. 137. ^Назад

⁴ Там же. ^Назад

---

^(*) Пушкинские чтения в Тарту: Тезисы докладов научной конференции 13–14 ноября 1987 г. Таллин, 1987. С. 69–72. ^Назад

---

© Е. А. Маймин, 1987.

---

Дата публикации на Ruthenia 26.02.2003.

Проект МУЗА — Пушкин, литературоведение и творчество в закрытых помещениях

Для русскоязычного мира приближающееся двухсотлетие их величайшего поэта столь же значимо, как и новое тысячелетие. Не по годам одаренный, необычайно беспокойный Александр Пушкин родился в Москве в знатной и экзотической семье в 1799 году, менее чем через столетие после того, как Петр Великий открыл свою все еще средневековую страну Западной Европе. В жизни Пушкина было мало покоя. Подозреваемый в политическом плане и на протяжении большей части своей зрелости испытывавший финансовые затруднения, он женился на самой красивой женщине империи и был убит, защищая ее честь (и свою собственную) на дуэли в Санкт-Петербурге в январе 1837 года. В течение этих десятилетий салон и меценатство Система, поддерживавшая высокое искусство, уступила место литературному рынку, и Пушкин, изобретательно и с переменным успехом приспособившийся к переходу, стал первым в России вполне профессиональным писателем. По траектории, которая кажется непостижимой с точки зрения культур с более неторопливым литературным развитием, Пушкин не только создал современный русский литературный язык, но и в течение двух десятилетий поднял его на вершину, которую его соотечественники постепенно осознали. Перескакивая через неблагородные металлы, мы теперь называем его эпоху «золотым веком» России.

По какой-то прихоти судьбы пушкинский гений явился как раз в нужное время для этой зарождающейся светско-аристократической культуры. В до- и посленаполеоновскую эпоху из почитаемых интеллектуальных центров Франции, Англии, германского и итальянского государств литераторы двух российских столиц подвергались постоянному притоку стилей и жанров: неоклассических од, сентиментальных баллад, светские сказки, готические нарративы, байронические стихотворные эпопеи, романтические драмы, исторические романы Уэверли. С большой виртуозностью Пушкин впитывал эти модели, преображал их, интегрировал, пародировал, а затем готовил себя — и русский язык — к следующей волне. Крошечная группа просветителей на краю этого огромного евразийского континента представляла собой красноречивую и подвижную силу. Двуязычный к [End Page 653] воспитания (французский язык был языком приличного высшего света), пограничный по географии и переводчик по необходимости, русский литератор нигде не ощущал себя вполне у себя дома, чужаком для каждого из этих последовательно привозимых традиции. В той мере, в какой придворное общество царя Николая I имело «родной язык», оно было протокольным. Но это был протокол, смешанный с маскарадом и всепроникающей капризной цензурой, которая поощряла русских подданных кодировать разногласия в «эзоповом языке», а не рисковать незаконным общественным сопротивлением; интонации иронии легли в основу самого невинного высказывания. Элитные обитатели салонов России начала девятнадцатого века стали превосходными читателями. Они также были естественными жителями «второстепенного города», этого царства искусства на одном расстоянии: литературной критики.

В то время, однако, эта тонкая игра перспектив и актов перевода шла почти полностью в одну сторону. Будучи культурным заемщиком, колонией с «варварской» историей по отношению к Западной Европе, Россия не могла дождаться, пока другие выучат ее язык и прочтут ее . Эта задача выпала на вторую половину века; в этот более ранний период европейские путешественники предпочитали видеть в русской культуре (как низкой, так и высокой) нечто исключительное и непереводимо экзотическое. Обозревая империю через два года после смерти Пушкина, учтивый маркиз де Кюстин в своем знаменитом отчете выразил глубокое недовольство русским императорским двором: его «азиатской» любовью к обману, его «множеством мелких лишних предосторожностей» ¹ и «намеренная инерция» (272) и «защитное молчание» (273) вокруг публичных злодеяний, его светских женщин, для которых «иллюзия — их стихия, вымысел — их призвание, а внешнее удовольствие — их счастье» (84). А о Пушкине, которого он читал во французском переводе, маркиз писал: «Этот автор многое заимствовал в своем колорите из новой поэтической школы Западной Европы. . . . Поэтому я не признаю в нем настоящего московского поэта. . . . Где нет языка, нет поэзии. . . . Как мог национальный гений развиться в обществе, где люди говорят на четырех языках, не зная ни одного?» (288–89).

Француз ошибался, но вызывающе. Способность русских писателей впитывать, переводить и сопоставлять системы других, сравнивать одну с другой и критиковать их все…

Поэма Пушкина — Etsy Турция

чтобы гарантировать, что пользовательские данные остаются в безопасности. Пожалуйста, обновите до последней версии.

Воспользуйтесь всеми преимуществами нашего сайта, включив JavaScript.

Найдите что-нибудь памятное, присоединяйтесь к сообществу, делающему добро.

( 72 релевантных результата, с рекламой Продавцы, желающие расширить свой бизнес и привлечь больше заинтересованных покупателей, могут использовать рекламную платформу Etsy для продвижения своих товаров.