Стих ломоносова науки юношей питают: Науки юношей питают (Отрывок из оды) — Ломоносов. Полный текст стихотворения — Науки юношей питают (Отрывок из оды)
«Науки юношей питают», а девы все в мечтах витают…
…
…Воспоминая начальную пору моих школьных лет, пришедшуюся на вторую половину годов 1980-х, явственно вижу я, что тонкие тетради школьные были тогда нескольких образцов с точки зрения украшения обложки, каковое также должно было служить просвещению юношества:
— с таблицей умножения,
— с государственным гимном,
— с портретом Ломоносова Михайлы Васильевича и небольшим фрагментом его «Оды на день восшествия на престол Елисаветы Петровны» — от слов «О, Ваши дни благословенны!»
По совпадению в то время даже те школьники, которые еще не начали учить физику и химию, кто такой Михайла Васильич и почему является примером для учащихся, иногда знали со многими подробностями, так как на телеэкраны вышел и успешно несколько раз демонстрировался биографический сериал «Михайла Ломоносов». В котором жизнь и борения Михайлы Васильевича освещались на фоне бурной российской истории XVIII века.
Конечно же, кто из моих сверстников смотрел, кто не смотрел, кто балдел, кто не балдел, а мне очень нравилось. Поэтому сегодня я поздравляю с 300-летием Михаила Васильевича Ломоносова — человека во многих отношениях великого, но лично для меня — еще и моего любимого исторического киногероя. 🙂 (Ибо в естественных науках, увы, не разумею настолько, насколько их величие того заслуживает).
В фильме, кстати, кроме прочих достоинств, есть замечательная фраза Феофана Прокоповича (сколь я понимаю, несколько идеализированного):
«Служи высокому, коль дано. Высоким счастлив будешь». Фраза эта может быть отличным девизом для молодого и целеустремленного человека,со всей молодой серьезностью намеренного бороздить Большой театр посвящать жизнь образованию и духовному, так сказать, совершенствованию. (По мере возможного, конечно. :-))
…Уже в 90-е годы я как-то ехала в метро, стояла в заполненном вагоне, а рядом со мной стоял ныне покойный актер Виктор Степанов — один из исполнителей роли Ломоносова в сериале.
И, хотя, возможно, следовало его восторженно узнать, сказать «большое спасибо» и попросить автограф я, девушка скромная, на это не решилась. Так что от той встречи осталось у меня «молчаливое» воспоминание.
И — несколько стихотворений юбиляра.
ПРИТЧА
Послушайте, прошу, что старому случилось,
Когда ему гулять за благо рассудилось.
Он ехал на осле, а следом парень шел;
И только лишь с горы они спустились в дол,
Прохожий осудил тотчас его на встрече:
Ах, как ты малому даешь бресть толь далече?
Старик сошел с осла и сына посадил,
И только лишь за ним десяток раз ступил,
То люди начали указывать перстами:
Такими вот весь свет наполнен дураками:
Не можно ль на осле им ехать обоим?
Старик к ребенку сел и едет вместе с ним.
Однако, чуть минул местечка половину,
Весь рынок закричал: Что мучишь так скотину?
Тогда старик осла домой поворотил
И, скуки не стерпя, себе проговорил:
Как стану я смотреть на все людские речи,
То будет и осла взвалить к себе на плечи.
1747
Скука здесь — обида, огорчение.
Мышь некогда, любя святыню,
Оставила прелестной мир,
Ушла в глубокую пустыню,
Засевшись вся в Голанской сыр.
Случились вместе два Астронома в пиру
И спорили весьма между собой в жару.
Один твердил: «Земля, вертясь, круг Солнца ходит»;
Другой, что Солнце все с собой планеты водит.
Один Коперник был, другой слыл Птоломей.
Тут повар спор решил усмешкою своей.
Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь?
Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»
Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,
Я правду докажу, на Солнце не бывав.
Кто видел простака из поваров такова,
Который бы вертел очаг кругом жаркова?»
1761
Стихотворение было включено Ломоносовым в его астрономическое сочинение «Явление Венеры на Солнце, наблюденное в Санктпетербургской Академии наук майя 26 дня 1761 года».
…О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободоенны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут;
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха.
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском щуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
(Из «Оды на день восшествия на престол Елисаветы Петровны, 1747 года).
Tags: жизнь, история, кино
| Науки юношей питают, отраду старым подают… | «Планета Венера окружена знатною воздушною атмосферою…» |
Из школьной программы мы помним длинные витиеватые стихи и примечательный факт: Михайло ушел с рыбным обозом из деревни Холмогоры и дошел до самой столицы. Да, и еще основал Московский университет, который и носит его имя. На этом познания многих заканчиваются.
А вот еще вопрос: «Когда новосибирцы могли наблюдать полное солнечное затмение?» «1 августа 2008 года», – громче всех оказывается лицеист Леша. В подарок астроном Масликов вручает мальчику книгу о солнечных затмениях «Дракон, пожирающий солнце». «Будешь читать?» – спрашиваю. «Да, обязательно, я очень люблю астрономию».
Академгородок 1960-х: «Отцы» и «сыновья»
: 27 октября 2017 г., О том, чего не может быть, том 47, N2/3
Создание Сибирского отделения АН СССР в середине 1950-х годов оказалось одним из самых успешных проектов в нашей стране во второй половине ХХ века. Люди, отправившиеся в многопрофильный исследовательский центр в сибирской тайге, не родились с серебряной ложкой во рту — пионерами Академгородка были самые смелые и увлеченные ученые лет пятидесяти. Они приехали со всей страны, привезя по десятку одаренных учеников. Развитие Академгородка продолжалось, и через пять лет научный центр прошел очередной этап естественного отбора: пришло время нового поколения ученых — так называемых шестидесятников, выпускников вузов Москвы и городов Сибири, которые приехали сюда, чтобы стать частью удивительных научных семей, сформировавшихся в этом научном центре
В советское время Москва, как всегда, высасывала талантливых людей со всей страны – брала к себе лучших ученых, художников, писателей, спортсменов.
В периферийных землях не осталось ни одного талантливого человека, хотя эти края, особенно Сибирь, всегда представляли для этой страны большую ценность. Неудивительно, что тогда все считали, что науки за Садовым кольцом нет.
Однако трое выдающихся ученых – Сергей А. Христианович, М. А. Лаврентьев и С. Л. Соболев – обратились к советскому правительству со смелым проектом создания в азиатской части Советского Союза новой ветви СССР. Академии наук. Могучему триумвирату это удалось: прошло всего 12 лет после самой опустошительной войны, но советское правительство вдруг поверило в видение Михаила Ломоносова о том, что «Мощь России будет расти с Сибирью и Северным океаном».
Александр Петров: «В 1960-х у нас был девиз: заниматься наукой — значит делать невозможное, даже если никто не верит в то, что ты делаешь. Например, когда я предложил использовать инфракрасный квант лазера для стимуляции химических процессов, мои оппоненты справедливо доказывали, что это невозможно, поскольку инфракрасный квант представляет собой колебательное возбуждение, которое не может разорвать химическую связь.
«Но вместо того, чтобы разорвать связь, мы можем заставить ее энергично вибрировать, и в некоторых случаях этого будет достаточно. Если мы используем много квантов, мы можем избирательно влиять на процессы. В результате в 19В 85 году мы издали книгу «Инфракрасная фотохимия», и я защитил докторскую диссертацию по этой теме. Сегодня я все еще выбираю сделать невозможное…»
В 1957 году принято постановление правительства о создании Сибирского отделения Академии наук СССР. Этот колоссальный проект привлек самых творческих ученых (профессоров, действительных членов или членов-корреспондентов Академии наук), которые чувствовали себя запертыми в столицах, имели свои идеи и, главное, своих учеников. Отправляясь в Новосибирск из Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова, Казани, каждый из них брал с собой небольшую конюшню детей в науке на десять-двадцать лет моложе. Эти молодые люди получили полную свободу действий. И все они, от мала до велика, считали, что «заниматься наукой — значит делать невозможное».
И все же большинство сотрудников нового научного центра принадлежало к поколению шестидесятников, окончивших вузы в начале 1960-х годов, а первые выпускники Новосибирского государственного университета получили дипломы в 1964 году. Вот я, например. Я закончил Кемеровский государственный университет в 1961 году и получил приглашение в Институт органической химии от его директора Николая Николаевича Ворожцова, который тогда был членом-корреспондентом Академии.
Наше поколение можно назвать внуками первооткрывателей в науке. В науке промежуток времени между поколениями в два раза короче, чем в жизни, где разница между «отцами» и «сынами» составляет около двадцати лет. Кандидат наук «взрослеет» за десятилетие; тогда он или она готовы передать свои знания новому поколению.
Только один эпитет может лучше всего описать отношения между «отцами», «сыновьями» и «внуками» в молодом Академгородке — эти отношения были удивительными. У любого родителя, который встречает своего первого внука, создается впечатление, что он уделял так мало внимания своим собственным детям, что теперь должен компенсировать свое пренебрежение заботой о своих внуках.
Вот и мы, шестидесятники, наслаждались этим полным вниманием и заботой отцов-основателей, первого поколения ученых-сибиряков. В те самые лучшие годы мы могли легко подойти к любому ученому-ученому, задать вопрос и получить ответ. Все были доступны; не было иерархии. Это был бесценный опыт не только для науки, но и для этики, для самого человеческого существования.
Михаил Лаврентьев, Сергей Христианович, Владислав Воеводский и многие другие регулярно устраивали по выходным на даче научные семинары, за которыми обязательно следовал обед или ужин. В лепке пельменей принимали участие все желающие – пельменей . Это также был способ накормить молодых ученых. «Отцы» одолжили нам деньги, когда мы в них нуждались, а потом отказались их брать. Организовали и детские сады: один институт предоставил трехкомнатную квартиру; другой нанял сиделок, купил холодильник, сделал манеж.
Скверна: нежное касание лазера
Метод масс-спектрометрии, ставший теперь широко известным, произвел настоящую революцию в химии.
В настоящее время масс-спектр можно зарегистрировать для любого вещества, которое может быть переведено в газовую фазу. Молекулярная масса вещества может быть определена по родительскому пику этого спектра, а его молекулярная структура может быть получена путем анализа масс-спектров фрагментов. Применение метода в биологии препятствовало не столько из-за очень больших масс биологических макромолекул, сколько из-за невозможности перевода их в газовую фазу.
Поэтому для исследователей было бы крайне заманчиво иметь в своем распоряжении метод, который позволял бы проводить «мягкую» (т. е. без разрушения объекта) лазерную абляцию биологических макромолекул, которые затем можно было бы фиксировать в виде газофазные аэрозольные частицы. Эта идея была реализована в нашем Сибирском центре фотохимических исследований с запуском лазера на свободных электронах (ЛСЭ), разработанного в Институте ядерной физики (ИЯФ) СО РАН.
История центра началась в 1992 году, когда академик Скринский, директор ИЯФ, пригласил всех заинтересованных на традиционный круглый стол и рассказал им о проекте создания ЛСЭ, излучение которого можно было бы плавно перестраивать по длинам волн в огромный инфракрасный диапазон от 2 до 200 микрон (мкм), который перекрывает диапазон колебательных и вращательных спектров почти всех существующих молекул.
К тому времени наша Лаборатория лазерной фотохимии имела 20-летний опыт исследования реакционной способности молекул, возбуждаемых колебательно монохроматическим CO 2 — лазерное облучение. К сожалению, лазер генерировал излучение в узком диапазоне длин волн около 10 мкм; поэтому исследователям пришлось выбирать молекулы, вибрирующие именно в этом диапазоне. Очевидно, универсальный источник монохроматического излучения позволил бы избирательно воздействовать на любые колебания в любых молекулярных системах. Это было время, когда в специализированном корпусе Института химической кинетики и горения, где располагался 50-метровый ускорительный зал, защищенный трехметровыми бетонными стенами, не проводились исследования. Тогда и возникла идея создать на этой территории общий центр фундаментальных и прикладных исследований в области физики, химии, биологии и медицины.
Сегодня, оглядываясь в прошлое, мы хотели бы воздать должное героическим сотрудникам Института ядерной физики, которые продолжали трудиться в трудные для российской науки времена и вкладывали немалую часть своих заработков в создание лазер на свободных электронах.
Трудности сплотили нас.
4 апреля 2003 г. наш сибирский лазер произвел первую генерацию света с перестройкой длины волны в диапазоне от 100 до 200 мкм. Это то достижение, к которому мы шли 10 лет! Участники запуска ЛСЭ устроили импровизированный праздник в панельной и выпили шампанского прямо из чашек…
(Петров, 2006)
Когда моя семья получила однокомнатную квартиру в Академгородке, директор нашего института Николай Ворожцов сам заехал к нам, чтобы проверить, как мы себя чувствуем. Он вошел и увидел наши скудные пожитки — койку, табуретку, коробку вместо стола — и все. Он привел меня к себе, дал мне таз и тряпку, чтобы прибраться в моем новом жилище – а я, право, не при чем, – а потом дал мне 400 рублей на покупку новой мебели! Кстати, когда мы потом переехали в новую квартиру, мебель, купленную на деньги Ворожцова, я отдал своим ученикам, первым кандидатам наук, которых вырастил. Однако одну табуретку на трех ножках я оставил себе на память.
Каждый четверг Ворожцов совершал «экскурсию» по институту и лично разговаривал с каждым, называя всегда по имени-отчеству.
Таким образом, он мог общаться в течение года буквально со всеми сотрудниками. Он входил в комнату, гладил бороду и расспрашивал людей об их работе, зарплате, условиях жизни, здоровье. Если кому-то удавалось заниматься какой-то интересной наукой, он внимательно смотрел на их работы и говорил: «Посмотрите, это здорово, но никто никогда не думал об этом и не делал этого». В ответ на «Я перерыл все источники, перерыл все номера реферативного журнала, — советовал он, — академик Несмеянов создал реферативный журнал в 1953, это слишком короткий промежуток времени для науки. Как насчет просмотра Berichte [немецкого научного журнала] за прошедшее столетие? Позови меня, если что-нибудь найдешь». И действительно, в 1895 году какой-то немецкий профессор описал тот же механизм, но только как предположение, а у меня были доказательства. — Процитируйте этого автора, — сказал Ворожцов, — и напишите статью. Подарю в ДАН ». И он отказался бы от соавторства, что в наши дни совершенно немыслимо.
НА БЫСТРЫХ ЭЛЕКТРОНАХ
Устройства, преобразующие энергию электронов, движущихся почти со скоростью света, в энергию электромагнитного излучения, получили название лазеров на свободных электронах (ЛСЭ). Общепризнанным преимуществом этого устройства, отличающим его от других лазеров, является возможность получения монохроматического излучения на любой длине волны в чрезвычайно широком диапазоне от 0,1 нм до 1 мм. При этом возможно относительно быстрое переключение лазера с одной длины волны на другую в интервале до нескольких десятков процентов. Основная область применения таких установок — исследования в области материаловедения, химии, кристаллографии, физики твердого тела и молекулярной биологии.
Процесс излучения электромагнитной волны электрическим зарядом можно представить как выделение части его электрического поля. Это означает, что в пустом пространстве могут излучать только те заряды, которые движутся с ускорением.
Чтобы электрон излучал, его нужно заставить двигаться волнообразно. Такое движение может быть вызвано, например, статическим электрическим или магнитным полем. Еще в 1947 году советский физик В. Л. Гинзбург предложил использовать периодическое поле для увеличения интенсивности излучения быстрой заряженной частицы и вычислил параметры такого излучения. Позднее было создано устройство, названное ондулятором. Ондулятор создает периодическое магнитное поле для организации специфического движения электронов по волнообразной траектории вдоль продольной оси прибора. Полученное усиление электромагнитного излучения формирует основу для работы лазера на свободных электронах, который является усилителем электромагнитного излучения.
Возвращение излучения с выхода усилителя на его вход может вызвать самовозбуждение усилителя, превращая его в генератор. В случае ЛСЭ он преобразуется в генератор с помощью оптического резонатора, т.е. е. два зеркала, расположенные слева и справа от ондулятора на его продольной оси.
Между зеркалами циркулирует электромагнитная волна, усиливающаяся при каждом прохождении через ондулятор. Чтобы компенсировать дифракционную расходимость излучения, зеркала часто делают вогнутыми.
Разработка лазеров на свободных электронах была начата Институтом ядерной физики СО РАН в 1977 г., когда А. Н. Скринский и Н. А. Винокуров предложили модификацию ЛСЭ (оптический клистрон), значительно увеличившую усиление прибора по сравнению с классическая схема. При разработке новых ЛСЭ впервые в мире был реализован ондулятор на постоянных магнитах с управлением амплитудой магнитного поля путем изменения зазора. Через несколько лет появились гибридные ондуляторы на постоянных магнитах. Теперь и переменный зазор, и гибридная конструкция ондуляторов общеприняты и используются во всех источниках синхротронного излучения.
Оригинальный длинный ондулятор оптического клистрона на накопительном кольце ВЭПП-3, изготовленный в 1988 году, оказался настолько хорош, что более 20 лет использовался на установках России и США.
Это позволило получить излучение рекордно короткой (для ЛСЭ) длины волны 0,24 мкм в ультрафиолетовом диапазоне и беспрецедентно узкого (10 –6 ) спектра. Этот рекорд не был побит более 10 лет.
Рассказ об академике Сергее Соболеве, одном из величайших математиков ХХ века. 19 мая72 года мы отправились в поход в Фанские горы в Таджикистане. В отдаленном кишлаке мы попросились переночевать в местной школе. Вошел молодой парень, Сергей Сангинов, сын учителя, студент педагогического института в Душанбе. Когда он узнал, откуда мы, то спросил, знаем ли мы Соболева. Я рассказал ему, что летом регулярно встречал Соболева на улице по утрам, когда бегал на пляж. Мальчик сказал: «Я математик, и мне очень нужна его книга, но я нигде не могу ее найти. Не могли бы вы попросить у него его книгу? Через две недели после возвращения домой я встретил Соболева и рассказал ему эту историю. Он засмеялся и сказал, что непременно поможет тому таджикскому мальчику, у которого так получилось, что у него такое же имя, как у него самого.
Он пригласил меня к себе домой, поднялся по лестнице — у него книжные полки поднимались от пола до потолка — вытащил книгу и попросил передать привет Сергею. Книга дошла до адресата, и я получил благодарственное письмо с фотографией.
В 1974 году мы со студенткой НГУ Наташей Рубцовой (ныне доктор физико-математических наук) измерили распределение температуры в кювете, заполненной газом, под действием СО 2 -лазера и обнаружили явные признаки конвекции . Решил глубже разобраться в этом вопросе, взял книгу Самсона Кутателадзе. Но я не нашел ответа в этой книге. К счастью, мы с ним жили в одном доме, вместе выносили мусор, обменивались газетами. Кутателадзе пригласил меня к себе, посмотрел наши результаты и сказал, что все очень интересно, но конвекцию пока никто не может описать. Только представьте: такой знаток теплофизики, как Кутателадзе, не стыдился признаться, что чего-то не знает!
Добавлю, что в те времена почти все наши академики регулярно публиковали статьи в газете «За науку в Сибири» («Наука в Сибири»).
Они посвятили себя научно-популярному стилю, проявив всю полноту своего таланта.
Над всем этим царила наука. Мы работали с 9 утра. м. до 9 стр. м., иногда до утра, но для этого требовалось разрешение. Тогда не было грантовой поддержки ученых, и мы работали за очень небольшие деньги. Как старший лаборант я получал зарплату 83 рубля в месяц; через год меня повысили до инженера с окладом 105 рублей; только когда я получил должность научного сотрудника, я стал зарабатывать 120 рублей в месяц. Когда я приезжал в свой родной город Кемерово и встречался с одноклассниками, они удивлялись: «Петров, как ты живешь на эти деньги? Я работаю механизатором на химзаводе и зарабатываю в три раза больше. И ты был одним из лучших учеников в нашем классе. Я бы возразил: «Вы будете работать на одном и том же станке всю свою жизнь и получать одинаковую зарплату. Это не для меня. Я делаю то, что мне интересно. Более того, я знаю, что у меня есть перспективы в моей работе». Я точно знал, какой будет моя жизнь, если я продолжу работать, и я был прав.
«САША, ПОИГРАЙ ДЛЯ НАС НА ГИТАРЕ»
В те времена мы считали Академгородок своей собственностью и обязанностью: своими руками строили спортивные площадки, баскетбольные площадки, теннисные корты. Мы тоже провели отпуск не так, как все. Мы не ездили на летние курорты или в места отдыха; вместо этого мы ходили в походы – альпинизм, рафтинг, катание на лыжах. Мы бронировали целые вагоны в поездах, следующих в Бийск и Лениногорск. В 1970-е я три года был председателем аттестационной комиссии пеших маршрутов Академгородка и точно знаю, что 90 % всех зарегистрированных туристов в Новосибирске, городе-миллионнике, жили в маленьком Академгородке. Мой старый друг и заядлый турист академик Дмитрий Кнорре, недавно отметивший свое 90-летие, всегда просит меня, даже в эти дни, когда мы собираемся вместе: «Саша, сыграй нам на гитаре».
Отправляясь в дальние походы, мы сочиняли себе хитроумные буквы на институтском бланке. Письма гласили примерно следующее: «Начальнику авиаотряда на озере Собачье.
Институт просит помощи для группы научных сотрудников… Николай Николаевич Ворожцов, директор Института органической химии СО АН СССР, член-корреспондент АН СССР». Ворожцов очень забавлялся каждый раз, когда подписывал эти письма, и просил нас прислать ему телеграммы, когда наш поход закончится. Письма всегда работали: мы получали вертолет или машину, за деньги, конечно. Но потом вдруг наши газеты потеряли свою силу. Причина, как оказалось, заключалась в том, что Ворожцов получил звание академика, а член-корреспондент выглядел в глазах местного начальства гораздо более грозным. Мы снова стали писать «Член-корреспондент»; Ворожцов хохотал, но письма подписывал
Почему наша Академия наук была так популярна во времена Советского Союза? Причина в том, что в нем собрались умнейшие люди, которые много сделали для страны и стали академиками благодаря реальным открытиям и достижениям. В те времена было общепринятой практикой, что все важные национальные программы должны получать «благословение» науки: Академия носила статус крупного эксперта и ключевого актора прогресса.
В середине ХХ века советская экономика не производила ни удобрений, ни пластмасс, ни даже фармацевтических препаратов. Все это мы закупали для «основного продукта», цитируя Александра Пушкина, т.е. д., на дрова, нефть, газ. В 1956 года руководство СССР объявило о национальной программе химизации. А кто стал главой Академии наук? Конечно, академик Несмеянов, прирожденный химик. Кстати, именно он сконструировал первую синтетическую еду и даже способствовал продаже американцам лицензии на производство искусственной черной икры. Хотя сам Несмеянов не участвовал в программе химизации, он знал, какую задачу какому институту поставить. Через десятилетие мы стали совсем другой страной со своими удобрениями, пластмассами, капронами, нейлонами и т. д.
Когда на повестку дня встал вопрос покорения космоса, главой Академии стал академик Мстислав Келдыш, крупный специалист в области прикладной математики и механики, один из идеологов советской космической программы. Вы знаете результат.
Наши достижения в химии никого не удивили: мы просто догнали Запад, но зато вырвались вперед в освоении космоса.
Когда руководство объявило о программе атомизации, в стране вскоре была развернута сеть атомных электростанций; мы первые сделали атомный ледокол, атомные подводные лодки. Вновь одним из организаторов атомной промышленности, физиком-атомщиком Анатолием Александровым, стал в 1975, Президент Академии наук СССР.
Потом мы перенеслись в незабываемые 1990-е, и глобальные проекты отошли на второй план. Сейчас у нас на повестке дня импортозамещение. Разве это не хорошая задача для страны и Академии наук, учитывая, что число ее членов за последние полвека выросло в разы?
Литература
Агафонов А.В., Лебедев А.Н. Лазеры на свободных электронах. Москва: Знание, 1987. 9.0003
Петров А. К. ЛСЭ: нежное прикосновение лазера // НАУКА из первых рук. 2006. Т. 9. № 4. С. 20—25.
Винокуров Н. А. О быстрых электронах // НАУКА из первых рук.
2010. Т. 27. № 3. С. 6—13.
: 27 октября 2017 г., О том, чего не может быть, том 47, N2/3
У церкви проблемы с наукой – Всемирный католический отчет
(Изображение: Золтан Таси/Unsplash.com)В эти пост-ковидные времена стало довольно обычным проводить очень тщательное различие между наукой и сциентизмом или между наукой и Наукой TM . Различие обычно выглядит примерно так: наука — это метод получения объективных, наблюдаемых знаний о мире путем разработки экспериментов с повторяемыми результатами, накапливающимися с течением времени и, как предполагается, самокорректирующимся по мере того, как наши знания и понимание наблюдаемого мира становятся все больше и больше. подробный.
Сциентизм или Наука TM , с другой стороны, больше похож на культ: человек слепо следует тому, что ему говорят, как истину, нельзя подвергать сомнению повествование лидеров (носителей лабораторных халатов), и нужно даже иметь какие-то внешние признаки участия (в случае Covid: маски, карты вакцинации и бустеры).
Безусловно, сциентизм опасен и может дойти до абсурда, как, например, когда Энтони Фаучи заявил, что нападки на самого себя были нападками на науку (интересно, какой была бы реакция, если бы какой-нибудь понтифик заявил, что нападать на себя — значит нападать на науку Бог), и было бы хорошо и справедливо, если бы эти различия были четко сформулированы, а также критика культовых действий тех, кто утверждает, что они следуют Науке 9.0063 ТМ производятся. Однако есть более тонкая проблема, с которой мы, как Церковь, имеем дело по крайней мере в течение последних трех столетий и которую, я думаю, еще предстоит решить. То есть как нам подойти к собственно науке, а не только к ее превращению в культ?
Знание без понимания
Большая часть комментариев, которые я читал за последние два года с критикой того, как мы справляемся с этой пандемией, предварялись чем-то вроде «Я вакцинирован, но…» или « Я верю науке, однако…»; иными словами, господствующему научному режиму всегда оказывается определенное почтение — режим, могу добавить, который, возможно, спровоцировал эту пандемию на мир в первую очередь.
Но такого рода приношение на алтарь науки перед любой попыткой критиковать ранее существовавший Covid. Любая теоретическая, философская или теологическая критика науки как метод кажется, что он также должен сопровождаться квалификацией в духе того, что автор признает, что ему очень нравится его машина, или искусственное освещение, или преимущества современной медицины. Плата за проезд должна быть оплачена, прежде чем двигаться дальше.
Такого рода обязательства должны прекратиться. Жизнь в порядке, сформированном современной наукой и вытекающими из нее технологиями, не означает, что мы не можем критиковать или даже прямо осуждать этот самый порядок. Уважение, проявленное к современному научному и, как следствие, технологическому режиму, выдает гораздо более глубокую проблему, которая, я уверен, заражает весь мир. Но я ограничусь здесь церковью: мы уступили суждения о реальности современному научному методу и тем самым подразумеваем, что мы на самом деле или полностью не верим в то, что церковь говорит о реальности.
Критика современного научного метода более или менее совпала с его существованием. Гёте примечателен тем, что с великой проницательностью увидел, что выделение части для того, чтобы узнать больше о целом, всегда приводит к искаженному пониманию обоих, поэтому он делает акцент на изучении целых в природе. 1 Декартовское расщепление мира на res cogitans и res extensa уже встречало сопротивление, даже когда он это предлагал. Но, в частности, на Западе идеи Просвещения о том, что значит знать что-то, взяли верх над тем, что значит вообще что-то знать. И таким образом, что знание фактически стало тем, что означает заставить что-то выполнять определенное действие, будь то плавление целлулоида для производства того, что мы теперь называем пластиком, улавливание азота для внесения в нашу почву, чтобы мы могли выращивать что-то, или знание того, какие ресурсы будут получить желаемый результат от иммунной системы человека, чтобы мы могли парировать болезни.
Этот переход от знания как понимания к знанию как созиданию много раз прослеживался и анализировался с большой проницательностью (не в последнюю очередь в книге Джозефа кардинала Ратцингера «Введение в христианство» ). В самом деле, на каком-то уровне мы знаем проблему радикального сдвига, происходящего в эпоху Просвещения, и, следовательно, того, что значит знать что-то: изоляция чего-либо отдельно от его большего окружения может передавать определенное механическое знание об этой вещи. для меня, но помимо его сообщества я на самом деле не так много знаю об этом.
Например: это правда, что если мы искусственно изолируем азот и вносим его в нашу почву, то наши растения, вероятно, будут расти более полно и быстро — в лабораторных условиях. Но также верно и то, что если мы год за годом вносим азот в нашу почву в виде удобрения, наши культуры становятся слабее — их корни не уходят так глубоко в поисках питательных веществ, в которых они нуждаются, и поэтому мы в конечном итоге производим более слабые растения.
культуры, которые больше зависят от вмешательства человека, и, таким образом, плохой цикл зависящих от вмешательства хрупких культур питает сам себя (и, кстати, в казну таких компаний, как Monsanto). Именно в лаборатории мы выяснили, что азот является ключевым компонентом для здоровых культур, но необходимая пространственная и временная изоляция в той же лаборатории не позволяет нам увидеть полную картину, которая включала бы тот факт, что растения растут в окружающей среде, а не в окружающей среде. чем просто в результате человеческого вмешательства.
Проблема, сформулированная несколько утрированно, заключается в том, что современный научный метод не имеет другого способа понять мир, кроме как через призму человеческого ввода, и, следовательно, неизбежно не может увидеть большее целое, что, конечно же, включает в себя тот факт, что всегда есть много больше вне человеческого контроля, чем внутри него. Затем это становится проблемой, которую мы должны решить с помощью технологий: мы пытаемся поставить все больше и больше мира под свой контроль, чтобы мы могли предсказать результаты.
Это проигрышная игра, и так будет всегда, и теперь это должно быть очевидно для всех, кто обращает внимание, поскольку, по-видимому, пытаясь «опередить» следующую пандемию в лаборатории в Ухане, мы фактически обрушили ее на мир.
Опять же, многое из этого уже было сформулировано более проницательными людьми, чем я. Но заметьте, то, что я только что обрисовал в общих чертах выше, является результатом не сциентизма, а скорее того, что мы называем наукой. Наука и технология в том виде, в каком мы их знаем, превращают весь мир в то, что Хайдеггер назвал «постоянным резервом»: материал для человеческого ввода и желаемого результата, без внутреннего порядка или собственной природы — без «я», которое люди могли бы познать и прийти к нему. понять, а просто «материал» для использования людьми. И поскольку нет внутреннего порядка, потому что нет целого, в котором человек участвует (возможно, особенно чудесным образом, но в котором он тем не менее участвует в ), тогда у человека нет другого выбора, кроме как попытаться упорядочить (читай: контролировать) хаос, в котором, как ему кажется, он находится.
Узкое и искаженное мировоззрение
Это видение реальности, которым наделяет нас современный научный метод, и именно этому видению мы отдаем дань уважения каждый раз, когда воздаем должное режиму науки, смягчая нашу критику припевами из «но я не критикую лампочку». Может быть, я действительно критикую лампочку, поскольку она изменила наше видение реальности так, что мы больше не обращаем внимания на солнце и, следовательно, на естественные человеческие ритмы, и позволила нам поверить, что вторая и третья смены совершенно нормальны, и поэтому многие из наших собратьев-людей вынуждены работать долгие часы на фабриках или складах по ночам и заставляют нас думать, что это не только нормально, но и правильно. Возможно, лампочка была ошибкой: мы должны иметь возможность свободно обсуждать это, чтобы понять, насколько искаженным стало наше мировоззрение, а не постоянно бояться, что нас не воспримет всерьез мировоззрение, которое на самом деле не принимает данный мир и порядок, в котором мы живем серьезно.
Кажется, это и есть то, что лежит в основе сборов дани — желание, чтобы к тебе относились серьезно. Мы думаем, что для того, чтобы быть частью взрослых разговоров о мире и о том, что в нем происходит, мы должны, так сказать, так или иначе снять шляпу перед техно-научной парадигмой, так долго диктующей, что это значит. вести так называемые взрослые разговоры. Конечно, мы можем вести наши метафизические и теологические беседы, но когда мы переходим к сути дела — если мы хотим, чтобы люди обращали внимание на то, что мы говорим, — мы должны, по крайней мере, положить немного монеты на алтарь просвещенческого видения мира. мир, по крайней мере, чтобы сказать, насколько мы наслаждаемся продуктами этого узкого и искаженного мировоззрения.
Проблема, конечно, в том, что это мировоззрение. Наука в том виде, в каком мы ее понимаем сегодня, — это не нейтральный метод наблюдения за миром (как его часто изображают), а, скорее, наиболее фундаментальный способ видения и понимания мира и его порядка (или его отсутствия), который затем определяет наше сознание.
действия. Не заблуждайтесь: то, что мы понимаем как что-то, определяет то, как мы действуем на это или по отношению к нему. Если весь мир действительно находится в резерве для нас, чтобы мы могли поступать, как хотим, то нет никаких естественных ориентиров или ограничений на то, что мы должны делать с чем-либо в нем или с чем-либо в нем, — на самом деле нет такой вещи, как естественное, вообще. , ибо слово «природа» указывает на порядок, который предшествует человеку и превосходит его ( natura : характер или строение вещи, от латинского natus : рожденный).
Если мы, однако, понимаем, что природа — то есть данный порядок — существует, то имплицитная директива в этом знании состоит в том, что мы должны обращать внимание и прислушиваться к этому порядку именно потому, что он предшествует и превосходит нас. Опять же, выражаясь несколько упрощенно, здесь есть два конкурирующих мировоззрения: человек управляет всем, потому что в мире нет порядка, пока он этого не захочет, или человек стоит и участвует в уже заданном порядке, который он игнорирует на свой страх и риск.
Остановить эрозию природы
Какое отношение это, спросит читатель, к Церкви? То, что я только что изложил выше, показывает, что мы имеем дело не с методом изучения мира, который временами дает неожиданно плохие результаты, а скорее с совершенно иным видением реальности, чем то, которого придерживается и знает Церковь. быть правдой. Многие мыслители эпохи Просвещения в значительной степени осознавали это: они хотели порвать с традицией (Традицией) и изобрести совершенно новый способ смотреть на мир и обращаться с ним — такой, в котором человек задает порядок и контролирует его. Но Церковь считает, что мир дан Богом, и поэтому порядок в природе есть не что-то, что нужно сотворить, а бесконечно плодотворный дар, который дан человеку, чтобы знать, понимать и, да, владычествовать над ним, — но это последнее указание только в первых двух.
Христианское мировоззрение — не единственное, признающее, что природа имеет порядок, который мы должны знать и понимать, прежде чем сможем работать с его целями для нашего блага.
Но именно мировоззрение признает эту истину наиболее радикально, поскольку Церковь признает источник естественного порядка: самого Бога. И, кажется, Церковь также может быть последним и самым сильным волнорезом, предотвращающим полное размывание природы техно-научной парадигмой.
Я не утверждаю, что Церковь и все, кто хочет мыслить вместе с ней и в ней, движутся к некоему амишскому существованию, отказываясь от всего, что вытекает из техно-научного мировоззрения (хотя, возможно, мы могли бы, по крайней мере, серьезно рассмотреть мудрость в отказе от любого продукта такого мировоззрения). Ибо мне кажется, что она никогда не призвана просто удалиться из мира — этому нас учили с момента ее рождения и подтверждали на протяжении всей Традиции.
Однако я утверждаю, что Церковь перестанет некритично относиться к этому альтернативному мировоззрению и всему, что из него вытекает, и, конечно же, перестанет стесняться своей критики. Да, нам нужно иметь дело в мире и в мире, ибо Церковь рождена для спасения мира.
Но нас не должно смущать то, что Церковь знает как истину.
Критика и уверенность
Всякий раз, когда дань уважения техно-научному мировоззрению, как я это называю, тонко подрывает представление о реальности, данное Церковью. Это не просто сциентизм или Наука TM , которые мы должны критиковать, но сама наука, то есть этот метод получения информации о мире, который позволяет нам мыслить вещи с природой, являются лишь частями, находящимися в нашем распоряжении. Потому что именно наука изменила наше представление о мире как о чем-то, что можно разобрать, поиграть с ним и собрать заново по нашему желанию. Это, повторяю, противоречит христианскому видению реальности как приказа, данного Богом человеку, с которым нужно работать и чтобы в конечном итоге познать самого Бога (Рим. 1:20).
Больше всего нам нужно, я думаю, не просто критически относиться к такому видению мира и признавать его таковым, но что более необходимо нам как Церкви, так это помнить и быть уверенным в знании того, что Церковь действительно имеет окончательное и самое полное слово о реальности именно потому, что оно было даровано ей ее Женихом.
Это, конечно, не означает, что Господь дал Своей Невесте наставления по наилучшей сельскохозяйственной практике во всех климатических условиях на земле. Скорее, Церкви было дано определенное знание, что все в физическом мире имеет метафизическую природу, созданную самим Богом, и поэтому является чем-то, что мы должны уважать и на что мы должны обращать внимание, чтобы вообще познать мир (и в таким образом, мы можем определить лучшие методы ведения сельского хозяйства для каждого климата).
Это означает, что, занимаясь критикой науки или ее продуктов, следует помнить, что нет необходимости оправдывать полное понимание Церковью реальности — реальность, которую она знает, состоит не только из непосредственно видимого и иначе ощутимого, реальности пропитанное метафизическим, которое и обосновывает и опирается на физическое, — к неполной технонаучной модели реальности.
Рамки реальности, на которые опирается современная наука, слишком узки — слишком малы для того, чем действительно является реальность, — и Церковь, вероятно, является одним из немногих оставшихся на земле мест (и людей), которые знают это и несут это в своей жизни.
Память. Таким образом, ее долг — говорить эту правду, а не сводить то, что она знает, к недостаточным рамкам (ибо это то, что мы делаем, когда пытаемся привести аргументы, например, о неприкосновенности жизни, основанные только на биологии). , а провозглашая и аргументируя это на основе своего полного видения реальности.
Меня всегда поражало, когда я читал отцов церкви, таких как св. Афанасий: он не пытался вписать Воплощение и Воскресение в рамки своего времени. Скорее, он показал, что рамки времени совершенно недостаточны для самой реальности; он показал, что реальность намного больше, чем мы думали, что действительно физический мир не может просто соприкоснуться с тем, что действительно божественно, но может приветствовать то, что действительно божественно, — и это то, что было и остается неотразимым.
Вывод
У церкви есть проблема с наукой, и дело не в том, что она слишком мало внимания уделяет современной науке, а в том, что, возможно, она слишком много ей уделяет.
Конечно, ее долг — взаимодействовать с миром и понимать его лучше, чем он сам себя знает, что включает в себя понимание современной науки изнутри — ведь в некотором смысле Церковь должна стать «экспертом» по современной науке именно потому, что она «видит больше» ( цитируя Ганса Урса фон Бальтазара Эпилог ), чем современная наука. Она может заглянуть за пределы современного научного метода и его суждений о действительности, и она понимает ее лучше, чем она понимает себя, потому что она видит то целое, чего он, по самой своей природе, не может.
Церковь обязана показать миру истину реальности, которая всегда намного больше, чем наши представления о ней или наши попытки ее контролировать. И в ее долг, мне кажется, входит полное провозглашение и уверенность в том, что ее видение и понимание реальности как дара Творца, во всей ее метафизической и богословской глубине, есть окончательный суд о том, что правильно и справедливо, а не научные и медицинские специалисты.
Наука — это не нейтральный метод наблюдения за реальностью, а скорее способ видения мира, и как таковое, как и любое мировоззрение, она может легко скатиться к вере в нее, и только она видит мир по-настоящему.
Оно уязвимо, как и любое другое мировоззрение, к собственной измификации. Только Церковь невосприимчива к этому (и только потому, что она рождена от стороны Христа). Мы уступаем слишком много места, если и когда пытаемся втиснуть церковное видение реальности в рамки, недостаточные для того, чтобы к нам относились серьезно.
Нам никогда не нужно оправдывать себя или наше понимание техно-научной моделью реальности, скорее нам нужно оправдывать наше знание самой реальностью — это единственная мера, по которой можно судить о знании и понимании, и Церковь прежде всего лучше всего совершает этот суд, потому что она видит целое.
Примечания:
1 Гете также стоит упомянуть, потому что его мысль породила способ наблюдения за природой, который мы можем назвать наукой, который существует и по сей день, хотя его значительно опередили дарвинистские взгляды. напряжения наблюдения и теории. Чтобы узнать больше о науке о целом, вдохновленной Гёте, см.