Нежные записки Маяковского. Любимые экспонаты хранителя музея поэта

Хранитель — одна из самых интересных музейных профессий: он знает, откуда в музее появился тот или иной предмет, какие с ним связаны истории и какую ценность он представляет. Хранитель рукописно-документального фонда Государственного музея В.В. Маяковского Александра Меньшова выбрала несколько предметов, которые считает главными жемчужинами коллекции, и рассказала о них.

Черновой автограф двух строф поэмы «Облако в штанах»

К работе над поэмой «Облако в штанах» Маяковский приступил в начале 1914 года. Она растянулась на полгода — последняя правка в текст была внесена в июле. В том же месяце поэт познакомился с Лилей и Осипом Бриками и, прочитав им поэму, сразу же попросил разрешения посвятить ее Лиле.

«…Первый пришел в себя Осип Максимович. Он не представлял себе! Думать не мог! Это лучше всего, что он знает в поэзии!.. Маяковский — величайший поэт, даже если ничего больше не напишет», — вспоминала о том дне Лиля Брик. Первое издание поэмы было выпущено ее мужем в сентябре 1915 года.

Фотография Маяковского с черновым вариантом концовки поэмы «Облако в штанах», написанным на обороте рукой поэта, была прислана в музей неизвестным в 1939–1940 годах по почте без какой-либо сопроводительной записки. Снимок стал уникальным экспонатом в коллекции музея не только благодаря неожиданному появлению. Финал поэмы, написанный на его оборотной стороне, до этого был неизвестен:

Небо какао

От лета запах

Обоженнаго [зачеркнуто] паленого верблюда

Шаги азартны

Как игроки в макао

А шляпа вокзала [зачеркнуто] бульвара

Вся в перьях люда

По [зачеркнуто] Небо! Снимите поношенную шляпу

Я иду!

Глухо! Вселенная устало положила на лапу

С клещами звезд мохнатое ухо.

Рукописная поэма «Флейта-позвоночник»

Настоящая жемчужина коллекции музея — поэма Владимира Маяковского «Флейта-позвоночник», хранящаяся в рукописно-документальном фонде.

В 1919 году Маяковский вместе с Бриками переехал из Петербурга в Москву, где они арендовали жилье в коммунальной квартире в Полуэктовом переулке (сейчас — Сеченовский). Им приходилось ютиться в одной небольшой комнате, часто не доедая из-за нехватки денег и спасаясь от холода при помощи ковров, закрывающих полы и стены. Тогда в голове Лили Брик родилась идея: она переписала поэму «Флейта-позвоночник», которую поэт посвятил ей еще в 1915 году, а Маяковский по ее просьбе создал обложку и иллюстрации к книге. Этот экземпляр Лиля отнесла в лавку писателей, выручив за него немного денег.

В 1980-е рукописную «Флейту» нашел и купил коллекционер Жолткевич в одном из букинистических магазинов Москвы. Музей приобрел находку у коллекционера в 1986 году.

Записки Маяковского Лиле Брик

В коллекции музея хранятся две записки, адресованные поэтом Лиле Брик. Содержание коротких посланий крайне нежное и очень трогательное. «Целую Кисяткив в мордочкив сладкив.

.. Целую кисков без рифмов», «Целую ваш ротик Милый кашалотик» — пишет поэт своей музе.

Записки попали в музей в 1953 году. Их передала художница Варвара Степанова. Вместе с ее мужем Александром Родченко в 1923 году Маяковский делал на заказ рекламные плакаты и создавал образцы полиграфического искусства.

Своей музе и возлюбленной Владимир Маяковский, по воспоминаниям самой Брик, писал даже тогда, когда они расставались ненадолго. Под письмами и телеграммами к Лиле Юрьевне часто можно встретить подпись поэта «Щен» или «Щеник», а также «твой весь», «твой верный», «вечно любящий», «ждущий тебя до смерти». У Брик и Маяковского были домашние клички, ласковые имена друг для друга —

Кися и Щен. Часто свои письма Маяковский дополнял изображениями щенка и кошки.

Стихотворение «Сергею Есенину»

В 1920-е годы имена Маяковского и Есенина были известны каждому в советской России. Они принадлежали к разным литературным направлениям — имажинист и футурист часто критиковали творчество друг друга, однако Маяковский не раз признавал литературную значимость Есенина. После поездки Сергея Александровича в Америку в 1922 году в отношениях поэтов наступил период сближения.

«В последнее время у Есенина появилась даже какая-то явная симпатия к нам (лефовцам): он шел к Асееву, звонил по телефону мне, иногда просто старался попадаться. Он обрюзг немного и обвис, но все еще был по-есенински элегантен», — писал Маяковский в статье «Как делать стихи» в 1926 году, уже после смерти Есенина.

Именно Маяковский написал на смерть поэта одно из наиболее пронзительных своих стихотворений. Он посвятил эти строки не оппоненту, не другу, не конкуренту, а литературному соратнику — Поэту с большой буквы.

Рукопись стихотворения попала в музей в 1945 году через главного биографа Маяковского Василия Катаняна, который на тот момент был мужем Лили Брик. Муза поэта была женой его биографа с 1937 года до конца своей жизни. С 1958 года супруги жили на Кутузовском проспекте по соседству с Майей Плисецкой и Родионом Щедриным.

Позже великая балерина писала о соседях в своих мемуарах, называя их по фамилии жены: «У Бриков всегда было захватывающе интересно… К концу пятидесятых, думаю, это был единственный салон в Москве».

Почему возлюбленная Маяковского Лиля Брик дала великому поэту прозвище — «Щенок» | Литературные находки

Великий советский поэт Владимир Маяковский всю жизнь признавался в любви замужней даме Лиле Брик, а она ласково называла его «щеник», «щенок».

Маяковский отвечал Лиле, подыгрывая:

— Нельзя своих собаков отдавать в чужие нелюбящие руки. Никогда не отдавайте меня в чужие руки. Не отдадите?

Этот огромный человек, рупор революции, с удовольствием сравнивал себя с молодой собакой и подписывал свои письма «Щен».

Почему же за мужчиной невероятно притягательной внешности, огромного роста и с басом Лиля закрепила такое прозвище?

http://loveread.me/img/photo_books/74389/i_009.jpg Владимир Маяковский на пляже, фото: А.Родченко

http://loveread. me/img/photo_books/74389/i_009.jpg Владимир Маяковский на пляже, фото: А.Родченко

Лиля Брик в одной из своих новелл (по этой ссылке можно почитать подробней) раскрыла секрет про «Щена».

Оказывается, Маяковский очень любил собак и с жалостью подбирал несчастных щенков на улице: не мог пройти мимо комочка, забирал и отмывал его дома.

Однажды Лиля, ее муж Ося и Маяковский, которые жили в одном доме, прогуливались на дачах и нашли еще одного щенка. Он оказался на половину сеттер, на половину — дворняга. Поэт приютил несчастное создание и через некоторое время из малютки выросла огромная собака, под стать самому поэту.

Лиля Брик

Лиля Брик

Маяковского это очень радовало, и он восхищенно повторял: «Мы с ним крупные человеческие экземпляры». А Лиля и ее муж решили назвать Владимира Владимировича с тех пор — Щеном! Лиля сравнивала Маяковского и молодую собаку:

Они были очень похожи друг на друга. Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца.

Мы стали звать Владимира Владимировича Щеном. Стало два Щена — Щен большой и Щен маленький.

Маяковскому «кличка» понравилась и он стал подписывать свои письма и телеграммы просто: «Щен»! А также иногда рисовал своего любимого друга:

http://mayakovskiy.lit-info.ru/images/pisma-k-brik/2660-11_0.jpg

http://mayakovskiy.lit-info.ru/images/pisma-k-brik/2660-11_0.jpg

Осенью поэт забрал собаку с дачи домой и показал ей Москву, даже провел экскурсию. В четвером влюбленные и собака поселились в квартире Бриков. Щен радовал своих новых хозяев.

Но однажды Щен не вернулся домой. Поэт был безутешен, искал своего Щена, но все безуспешно. Потом знакомые рассказали, что злые люди погубили его. Щен прожила всего 11 месяцев.

Такова была история огромной любимой собаки Маяковского по кличке Щен. А историю великого Владимира Маяковского, поэта и рупора революции, вы и сами прекрасно знаете.

Подписывайтесь на канал, отмечайте статью, комментируйте. Интересные и человечные факты о великих поэтах и писателях, отзывы о лучших книгах.

5 музейных историй об известных собаках

Есенин читает стихи собаке Качалова, Маяковский становится тезкой своего щенка, Михаил Булгаков делает своему псу визитку, такса Паустовского снимается в кино, а Екатерина II горько оплакивает смерть любимицы – левретки Земиры. О знаменитых питомцах рассказывают Государственный музей В.В. Маяковского, Музей М.А. Булгакова, Московский государственный музей С.А. Есенина, Музей К.Г. Паустовского и Музей В.А. Тропинина и московских художников его времени.

Щен-большой и Щен-маленький 

Владимир Маяковский очень любил собак. В разное время у него было несколько четвероногих друзей разных пород. Но только пес по кличке Щен вошел в историю – о нем слышал, пожалуй, каждый поклонник поэта.

Летом 1920 года Маяковский вместе с Лилей и Осипом Бриками жил на даче в Пушкине на Акуловой Горе. Однажды, прогуливаясь по окрестностям, они нашли щенка. Он был настолько грязным, что пришлось вымыть его трижды. Маяковский дал своему питомцу кличку Щен, ласково называл его Щеник.

Породу собаки удалось установить благодаря местным ребятам, которые знали его родословную. Оказалось, что его мать – чистокровный сеттер, а отец – дворняга. Цвет шерсти Щеника был рыжим, уши – длинными с кудрями. Похожий на сеттера, он был намного больше, чем полагается представителю этой породы.

Щен стал неотъемлемой частью компании. Вместе со всеми он ходил к реке купаться, за грибами в лес, гулял с Маяковским, когда он писал стихи. Осип и Лиля находили много общего между Владимиром Владимировичем и его четвероногим другом, поэтому стали называть Щеном и поэта – так появились Щен-большой и Щен-маленький. С тех пор Владимир Маяковский в письмах стал подписываться «Щен» или вместо подписи рисовал щенка.

Фото: mos.ru 

Дачный сезон подходил к концу, пришло время возвращаться в Москву, собаку взяли с собой. По дороге до квартиры в Полуэктовом переулке (сейчас Сеченовский) Маяковский проводил Щену экскурсию. Лиля Брик позже зафиксировала его разговор со щенком в своих воспоминаниях:

— Это, товарищ, Казанский вокзал. Выстроен еще при буржуях. Замечателен своим архитектурным безобразием. Отвернись! А то испортишь себе вкус, воспитанный на стихах Маяковского!

— А это – улица Мясницкая. Здесь живет наш друг Лева. Настоящий человек, вроде нас с тобой, и архитектура у него красивая! 

— Это – Красная площадь. Изумительнейшее место на всем земном шаре!!

Тогда Брики и Маяковский жили в Полуэктовом переулке (сейчас – Новоконюшенный). У дома нового жильца встретила соседская собака по кличке Муська, которая стала большой подругой Щена. Вместе они гуляли и даже ходили в гости друг к другу.

В то время Маяковский работал в «Окнах РОСТА» и каждое утро ходил пешком до Сретенского бульвара. Щен каждое утро провожал хозяина до мясной лавки на углу Остоженки. Там Маяковский покупал ему фунт конины и товарищи расходились. Щен отправлялся домой, а Маяковский – на работу.

С наступлением темноты, к ужину, Щен всегда возвращался домой (один или с Муськой), но однажды он не пришел. Поэт искал его в своем и соседних дворах, но так и не нашел. Щен прожил всего одиннадцать месяцев. О совместной жизни Маяковский написал в поэме «Хорошо»:

«Двенадцать

квадратных аршин жилья.

Четверо

в помещении, –

Лиля,

Ося,

я

и собака

Щеник».

Фото: mos.ru 

Бутон Булгаков. Звонить два раза 

В детстве и юности у Михаила Булгакова не было домашних животных. Они появились у писателя гораздо позднее, когда он был женат вторым браком на Любови Белозерской.

Супруга писателя вспоминала о том, что Булгаков с собаками был более дружелюбен, чем с кошками: «Кошку Муку Михаил Афанасьевич на руки никогда не брал – был слишком брезглив, но на свой письменный стол допускал, подкладывая под нее бумажку».

Любимцем писателя был пес по кличке Бутон, который появился в доме благодаря Любови Евгеньевне. Однажды, стоя в очереди в продуктовую лавку, она увидела мужчину с большеглазым лохматым щенком на руках и спросила, что он будет с ним делать. Мужчина ответил, что планирует отнести его в отдел вивисекции для опытов. Женщина попросила незнакомца подождать и ринулась домой, чтобы заручиться согласием Михаила Афанасьевича (тот сразу согласился) и забрать собаку.

Фото: mos.ru 

В то время Булгаков работал над пьесой «Мольер», поэтому пес получил кличку в честь слуги главного героя. Пес быстро стал всеобщим любимцем и полноправным членом семьи. Любовь Евгеньевна вспоминала:

«Я даже повесила на входной двери под карточкой М.А. другую карточку, где было написано: “Бутон Булгаков. Звонить два раза”. Это ввело в заблуждение пришедшего к нам фининспектора, который спросил М.А.: “Вы с братцем живете?” После чего визитная карточка Бутона была снята».

Статус Бутона в семье Булгаковых оценили и друзья – в одном из писем Михаилу Афанасьевичу и Любови Евгеньевне жена писателя Евгения Замятина Людмила шутила: «Дорогие Булгаковы! Я возмущена — Е. И. скрыл от меня, что у вас появился сын. Ну, поздравляю, поздравляю. Какой красавец он у вас!»

Сам писатель, даже находясь в поездках, справлялся о собаке. Так он писал жене из Крыма в 1930 году:

«Дорогая Любаня! Здесь яркое солнце… На станциях в буфетах кой-что попадается, но большею частью пустовато. Бабы к поездам на юге выносят огурцы, вишни, яйца, булки, лук, молоко. Поезд опаздывает. В Харькове видел Оленьку (очень мила, принесла мне папирос), Федю, Комиссарова и Лесли. Вышли к поезду. Целую! Как Бутон?»

Такую лапу не видал я сроду

Знаменитое стихотворение Сергея Есенина «Собаке Качалова» было написано в 1925 году после знакомства поэта с народным артистом Василием Ивановичем Качаловым и его доберманом по кличке Джим. До этого актер и поэт много лет знали друг друга лишь заочно. О встрече, которую организовали общие знакомые, артист вспоминал так:

«Часам к двенадцати ночи я отыграл спектакль, прихожу домой. Небольшая компания моих друзей и Есенин уже сидят у меня. Поднимаюсь по лестнице и слышу радостный лай Джима, той самой собаки… Тогда Джиму было всего четыре месяца. Я вошел и увидал Есенина и Джима – они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу. Есенин одною рукой обнял Джима за шею, а в другой держал его лапу и хриплым баском приговаривал: “Что это за лапа, я сроду не видал такой”».

Поэт с трудом старался высвободиться от пса, но тот был непоколебим – продолжал вскакивать на Есенина и лизать ему лицо.

«“Да постой же, может быть, я не хочу с тобой целоваться. Что же ты, как пьяный, все время лезешь целоваться”, – бормотал Есенин с широко расплывшейся детски лукавой улыбкой».

Фото: mos.ru 

В ту ночь поэт читал много стихов. Джим его внимательно слушал и смотрел прямо в глаза, а когда настала пора расходиться, уже сонный пес все равно не отходил от поэта. Уходя, Есенин долго жал лапу собаки и проговаривал: «Ах ты, черт, трудно с тобой расстаться!» На прощание поэт сказал, что как только придет домой, обязательно напишет стихи питомцу артиста.

Через несколько дней после той ночи, Качалов узнал, что в его отсутствие наведывался одетый в парадную одежду Есенин. Выяснилось, что поэт написал стихи, как и обещал, и приходил их прочитать Джиму. Торжественное чтение состоялось в другой день, когда актер был дома:

«Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит». 

Фунтик и усы капитана

Домашним питомцем Константина Георгиевича Паустовского была такса по кличке Фунтик. Собаку в 1938 году приобрела вторая жена писателя Валерия Валишевская-Навашина.

В начале Великой Отечественной войны Константин Георгиевич служил на Южном фронте военным корреспондентом. Вскоре Комитетом по делам искусств был освобожден от службы и эвакуировался в Алма-Ату, где в то время находилась его семья вместе с четвероногим другом.

Когда Паустовскому потребовалось вернуться в Москву, встал вопрос о дальнейшей судьбе Фунтика. За несколько дней до поездки пес был сам не свой – тяжело вздыхал и печально смотрел на хозяина. Писатель не мог предать своего друга и бросить его в Алма-Ате.

В военное время перевезти собаку на поезде было не так просто. Константин Георгиевич начал собирать все необходимые справки в ветеринарных лечебницах и у начальства железнодорожной станции, чтобы получить право на перевозку.

Когда все бумаги были собраны, Фунтик снова оживился, будто все понял. На вокзале Паустовский спрятал таксу под шубой, подумав, что в тяжелое для страны время перевоз собаки в поезде мог расцениваться как неуместная причуда. Опасения были не напрасными. Как только они вошли в вагон, один капитан возмутился, увидев собаку, и вызвал проводника для разбирательств. Но все документы Фунтика были в порядке, и разгневанному капитану ничего не оставалось делать, как немедленно забрать багаж и перейти в другое купе.

Фото: mos.ru 

Ночью была остановка на узловой станции, на перроне которой скопилось много народа – поезда в военные годы ходили редко. Среди желающих сесть в поезд были и солдаты, получившие отпуск, и бойцы, возвращавшиеся на фронт. Их было много, ждать следующего поезда было слишком долго, и они полным составом заняли вагон, в котором ехал писатель.

Фунтик был воспитанным псом, свою нужду терпел долго, но все же начинал скулить сильнее и сильнее. Паустовскому ничего не оставалось делать, как спрятать его под шубу и нести через проход, который полностью был занят недавно подсевшими солдатами. Любопытство Фунтика победило – и он высунул голову. Константин Георгиевич оцепенел.

Солдаты живо заинтересовались собакой, расступились, чтобы дать дорогу писателю. В купе к Паустовскому начали заходить по двое-трое солдат – расспрашивали, что за порода, на кого охотится, вспоминали своих питомцев, оставшихся дома.

Потом зашел разговор о случае с капитаном, который был в бешенстве из-за Фунтика. Услышав это, солдаты в коридоре зашумели и решили найти и высадить грубияна. Ориентиром в поиске служили усы и новенький мундир. Солдаты осмотрели все купе, но так и не нашли обидчика Фунтика. Позже выяснилось, что капитан был там, но как только поднялся шум, сбрил усы и поэтому обнаружен не был.

У Фунтика была насыщенная жизнь. В 1940 году он принимал участие в выставках собаководства. В эвакуации песик снимался в кино – увидеть его можно в кинокартинах «Убийцы выходят на дорогу» и «Юный Фриц». Своего четвероногого друга Константин Паустовский также сделал героем рассказов мещерского цикла. Из рассказа «Прощание с летом»:

«По ночам часто плакал во сне Фунтик – маленькая рыжая такса. Приходилось вставать и закутывать его теплой шерстяной тряпкой. Фунтик благодарил сквозь сон, осторожно лизал руку и, вздохнув, засыпал. Темнота шумела за стенами плеском дождя и ударами ветра, и страшно было подумать о тех, кого, может быть, застигла эта ненастная ночь в непроглядных лесах».

Фото: mos.ru 

Царственные Томассены

В живописи собака всегда символизировала верность и преданность. В собрании Музея В.А. Тропинина и московских художников его времени есть немало портретов, где рядом с героем изображен и его четвероногий друг. Один из примеров – гравюра Николая Ивановича Уткина с картины Владимира Лукича Боровиковского «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке». На ней императрица запечатлена вместе с одной из своих левреток по кличке Земира. 

Именно Екатерина II ввела в Российской империи моду на разведение левреток. Все началось в 1770 году с присланных ей из Англии пары собак: Сэра Тома Андерсона и Дюшеса. Через несколько лет потомство этих левреток можно было встретить во многих аристократических домах Москвы и Петербурга. Императрица очень любила своих собак – они занимали особое положение при дворе и даже спали в корзине рядом с кроватью Екатерины.

Фото: mos.ru 

Среди многочисленных потомков Сэра Тома Андерсона, живших при дворе, императрица больше остальных выделяла левретку Земиру, которая появилась на свет в 1778 году. Собака была названа в честь героини популярной в те времена оперы «Земира и Азор». Имя Азор, кстати, также надолго стало популярной собачьей кличкой. Сохранилось несколько писем императрицы, в которых она упоминает свою любимицу. Так она писала о сложном характере левретки:

«Вы простите меня за то, что вся предыдущая страница очень дурно написана: я чрезвычайно стеснена в настоящую минуту некой молодой и прекрасной Земирой, которая из всех Томассенов садится всегда как можно ближе ко мне и доводит свои претензии до того, что кладет лапы на мою бумагу».

Фото: mos.ru

Земира умерла в 1785 году. Как вспоминали современники, Екатерина II очень тяжело переживала потерю – несколько дней не выходила из спальни. На Императорском фарфоровом заводе Яковом Рашеттом была сделана скульптура собаки в натуральную величину, которая долгое время стояла в спальне императрицы и напоминала ей о любимице.

Левретки императрицы похоронены на специальном участке в Царском Селе. Некоторые мраморные плиты сохранились до наших дней. Среди них уцелело и надгробие Земиры, на котором написаны следующие слова:

«Здесь лежит Земира, и опечаленные Грации должны набросать цветов на ее могилу. Как Том, ее предок, как Леди, ее мать, она была постоянна в своих склонностях, легка на бегу и имела один только недостаток: была немножко сердита, но сердце ее было доброе. Когда любить всего опасаешься, а Земира так любила ту, которую весь свет любит, как она. Можно ли быть спокойною при соперничестве такого множества народов. Боги, свидетели ее нежности, должны были бы наградить ее за верность бессмертием, чтобы она могла находиться неотлучно при своей повелительнице».

Источник: mos.ru и агентство «Мосгортур»

Маяковский от А до Я • Arzamas

«Морковь», «таз», «собака», а также «непонятность» и «урбанизм» — 28 слов, по одному на букву алфавита, из которых вырисовывается портрет Маяковского

• а
• б
• в
• г
• д
• е
• ж
• з
• и
• к
• л
• м
• н
• о
• п
• р
• с
• т
• у
• ф
• х
• ц
• ч
• ш
• щ
• э
• ю
• я

А

Азбука. Точнее, «Советская азбука» (1919), сочиненная Маяковским в соавтор­стве с известным лингвистом Романом Якобсоном и их общим приятелем Яковом Гурьяном, помимо прочего, замечательна тем, что построена по прин­ципу «делать неприличное приличным». Ее источник — непечатные, похабные азбуки, популярные в среде гимназистов. Маяковский и его соавторы не только вдохновлялись этим источником, но и не стеснялись заимствовать оттуда об­ра­зы и даже целые словесные формулы, например: «Шалит фантазия во сне. / Штаны мешают при …» — «Шумел Колчак, что пароход. / Шалишь, верховный! Задний ход»; «Юпитер был женат на Гере. / Юнцу нужна … на …» — «Юнцы охочи зря приврать. / Юденич хочет Питер брать». Эта генеалогия была настолько очевидна современникам, что маши­нистка в издательстве отказалась пере­печатывать текст «Советской азбуки».

Б

Багдати. Малая родина поэта, ныне город, а в конце XIX века — село в западной части Грузии, в 1940–90-х годах называлось Маяковский.

«Я — дедом казак, другим — сечевик, а по рождению — грузин», — говорил о себе поэт (его мать была родом с Украины). Хотя сам он прожил в Багдати лишь с рождения до 1900 года (то есть 7 лет), впоследствии сетовал в стихах, что «багдадские небеса» еще не воспеты им наряду с «бродвейской лампионией» и «вишнями Японии».

В

Венок. Во время похорон Маяковского процессию сопровождал единственный венок, сделанный из металлолома, болтов и гаек, на венке была лента с над­писью: «Железному поэту — железный венок». Эта леденящая душу идея (совре­менники вспоминали, как зловеще катафалк с железным венком громы­хал по московским мостовым) принадлежала знаменитому другу поэта — худож­нику Владимиру Татлину, одному из родоначальников конструктивизма в архитектуре.

Г

Громила. 8 декабря 1920 года Маяковский написал несколько стихотворных экспромтов (которые, к слову, очень любил сочинять) в альбом Корнею Чу­ковскому. Первый из них такой:

Что ж ты в лекциях поешь,
будто бы громила я,
отношение мое ж
самое премилое.

Поставленное в рифменную пару (с характерной для поэта составной рифмой) противопоставление «„громила я“ — „премилое“» как нельзя лучше иллюстри­рует ключевое противоречие, начинающееся с «Облака в штанах»: с одной сто­роны, Маяковский — бронзовый, большой и даже грубый (именно таков его канонизированный образ), с другой — ранимый и сентиментальный (

см. Облик).

Отрывок варианта стихотворения «А вы могли бы?». Автограф © Российский государственный архив литературы и искусства

Д

Детские стихи. То, с чем Маяковский приходит к каждому из нас вслед за Пушкиным. «Крошка сын к отцу пришел…» и «…Я б в рабочие пошел, пусть меня научат» — такая же школьная хрестоматия, как «Сказка о рыбаке и рыб­ке». На самом деле к детской литературе обращались многие совре­менные Маяковскому литераторы, например Юрий Олеша, Алексей Толстой и Даниил Хармс, попадание же детских стихов Маяковского в канон связано не столько с литературными (хотя стихи сами по себе, конечно, замечатель­ные), сколько с политическими причинами (см.  Эпоха).

Е

Есенинщина. Так Маяковский называл упадочное настроение среди моло­дежи, распространившееся после самоубийства Есенина. Противостояние двух поэтов, нашедшее свое отражение не только в творчестве обоих, но и в город­ском фольклоре, парадоксальным образом оказалось завязанным на суици­дальной теме. О «точке пули в своем конце» Маяковский заговорил уже во «Флейте-позвоночнике» — одной из своих ранних поэм. Подробному разбору создания стихотворения «Сергею Есенину» посвящена важнейшая программная статья Маяковского «Как делать стихи?». Там, в частности, говорится о том, что «вырванное из сложной социальной и психологической обстановки самоубийство… угнетает фальшивостью». Впоследствии в соб­ственной предсмертной записке Маяковский скажет: «…это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет».

Ж

Жребий. Лиля Брик вспоминает, что известные строки из письма Онегина к Татьяне  Я знаю: век уж мой измерен;
Но, чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я… всю жизнь соответствовали душевному состоянию Маяковского. Он любил повторять их вслух в таком виде:

Я знаю: жребий мой измерен;
Но, чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я…

Маяковский часто переделывал чужие стихи: ему не нравилось, как звучит «век уж» [в’э́куш], поэтому он читал эти строки по-своему — неспроста именно они перефразированы в «Юбилейном»:

— Дескать,
                 муж у вас
                                  дурак
                                             и старый мерин,
я люблю вас,
                     будьте обязательно моя,
я сейчас же
                    утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я.

Владимир Маяковский в Праге. 1927 год © ТАСС

З

Заграница. Хотя железный занавес в 1920-е годы еще только опускался, проблемы с выездом за рубеж у советских граждан начались практически с приходом новой власти: границы были закрыты, временный выезд из страны позволялся только лояльным лицам с разрешения органов государственной безопасности, а невозвращение рассматривалось как серьезное преступление. К этому стоит прибавить первую волну эмиграции, пришедшуюся на годы Гражданской войны и захватившую видных поэтов, философов и других деятелей культуры (многие из них были хорошими знакомыми Маяковского, как, например, Давид Бурлюк или Роман Якобсон). Маяковский практически всегда был выездным (что, несомненно, являлось привилегией) и путешествовал довольно много. Первая поездка за рубеж была предпринята поэтом в мае 1922 года в Ригу, где он должен был прочитать публичную лекцию, которую, однако, запретили. На случившееся Маяковский отреагировал сатирическим стихотворением «Как работает республика демократическая?».

Два главных для поэта заграничных топоса — Америка и Париж. Первому посвящен цикл стихов и очерк «Мое открытие Америки», интересные большим количеством ценных заметок, но, к сожалению, не избежавшие чрезмерной идеологизации (см. Урбанизм). В 1926 году у русской эмигрантки Элли Джонс в Нью-Йорке родилась дочь Маяковского — Элен-Патриция (с ней единствен­ный раз он увидится в 1928 году в Ницце). У всех на слуху знаменитые строки:

Я хотел бы
                  жить
                          и умереть в Париже,
если б не было
                         такой земли —
                                                  Москва.

Именно из Парижа Маяковский привез автомобиль «рено» в подарок Лиле Брик, сделав ее одной из первых женщин-москвичек за рулем. В один из клю­че­вых моментов романа Маяковского с русской эмигранткой Татьяной Яков­левой (поэт сам собирался приехать за своей возлюбленной, настаивая на ее переезде в Советскую Россию) ему неожиданно было отказано в визе.

И

Извозчик. В узком кругу Лиля Брик позволяла себе высказывания о Маяков­ском такого рода: «Какая разница между Володей и извозчиком? Один управ­ляет лошадью, другой — рифмой». Так, важный для Маяковского образ стихо­творца как полководца, управляющего словами и рифмами:

…застыла
                кавалерия острот,
поднявши рифм
                             отточенные пики, —

помимо высокого литературного происхождения (достаточно вспомнить пушкинский «Домик в Коломне», автор которого не позволяет своим стихам брести в сторону, как «войску, в пух рассыпанному боем», см.  Жребий), имеет более сниженное, домашне-бытовое.

Владимир Маяковский. Фотография Александра Родченко. 1924 год © Государственный музей В. В. Маяковского

К

Канарейка. По воспоминаниям матери поэта, «в окне комнаты, где занимался Володя, висела клетка с канарейкой. Володя с грустью посматривал на нее, так как до этого видел только свободно летающих птиц». Впоследствии канарейка появилась и в квартире Лили Брик в Водопьяном переулке: маленькая птичка была подарком Маяковского, примерно в то же время (конец 1920 — начало 1921 года) сочинившего стихотворение «О дряни», в финале которого гротеск­но оживший портрет Маркса призывает:

Скорее
головы канарейкам сверните —
чтоб коммунизм
канарейками не был побит!

Поэт в жизни, конечно, не равен поэту в поэзии, однако впоследствии в докла­де «Даешь изящную жизнь!» (14 января 1927 года) Маяковский постарался ней­трализовать это противопоставление: «Я за канареек… Старые канарейки были съедены в 19-м году, теперь канарейка приобретается не из-за „изящной жиз­ни“, она покупается за пение, покупается населением сознательно».

Л

Лесенка. Ступенчатое расположение стихотворной строки стало настоящей визитной карточкой Маяковского. Прием, закрепляющий важное для автора ритмическое членение строки, встречается уже в таких классических вещах, как «Бахчисарайский фонтан», «Граф Нулин» и «Медный всадник» Пушкина, «Мцыри» Лермонтова, «Балет» и «Современники» Некрасова. Среди поэтов ХХ века первым, кто последовательно начал отказываться от записи стихов традиционными неделимыми строками и располагать их сначала столбиком, а затем и лесенкой, был, по всей видимости, Андрей Белый. Обращение Маяковского к лесенке (с которой он впоследствии так и не расстался) может быть датировано с точностью до месяца: сохранились две беловые рукописи поэмы «Про это»: в первой текст записан столбиком, большая часть второй (она датирована 11 февраля 1923 года) — лесенкой. Можно сказать, что если для Белого найденная им лесенка служила графическим приемом оформления текста, то у Маяковского она действительно превратилась в основополагающий поэтический принцип, сформулированный в статье «Как делать стихи?»:
«…ритм — основа всякой поэтической вещи, проходящая через нее гулом. Постепенно из этого гула начинаешь вытискивать отдельные слова».

М

Морковь. Одно из самых оригинальных поэтических переложений расхожей фразы «любовь-морковь» находим в лирической части поэмы «Хорошо!», по­вествующей о голоде во время Гражданской войны:

Не домой,
                не на суп,
а к любимой
                      в гости,
две
     морковинки
                         несу
за зеленый хвостик.
Я
 много дарил
                      конфект да букетов,
но больше
                  всех
                        дорогих даров
я помню
              морковь драгоценную эту
и пол-
          полена
                     березовых дров.

Такая забота поэта о простом быте («надо, чтоб поэт и в жизни был мастак») интересно соотносится с другим «морковным» эпизодом истории русской литературы. Поэт Анатолий Найман, вспоминая о своем знакомстве с Ахма­товой, говорит, что обратил внимание на блюдечко, где «лежала одинокая вареная морковка, неаккуратно очищенная и уже немного подсохлая. Может быть, такова была диета, может быть, просто желание Ахматовой или след­ствие запущенного хозяйства, но для меня в этой морковке выразилось в ту минуту ее бесконечное равнодушие — к еде, к быту, чуть ли не аскетичность».

Владимир Маяковский. Фотография конца 1920-х годов © The New York Public Library

Н

Непонятность. Одна из ключевых тем раннего Маяковского, можно сказать, его поэтическое кредо — непонятность другим. Ярким примером служит стихотворение, озаглавленное «Ничего не понимают» (см. Собака). По воспо­минаниям переводчика и литературоведа Владимира Ильича Нейштадта, 1 мая 1918 года на Кузнецком Мосту проходил поэтический вечер, где читался якоб­соновский перевод этого стихотворения на старославянский язык (см. Якобсон). Слушатели «кричали, свистели, топали», но тут перед ними выросла «надежная фигура Маяковского. Он поднял руку, и зал успокоился.

— Не понимаете? — спросил Маяковский.

— Не понимаем, — ответили в зале.

— Я тоже не понимаю. <…>. Читаю эти стихи, как они написаны мною: на великолепном русском языке. <…>

<…>

— Понятно? — спросил Маяковский.

— Понятно! (Ответили дружно.)

— А говорят, Маяковский непонятен. Есть вещи куда непонятнее».

Так поэту удалось перехитрить слушателя-обывателя. Надо сказать, такая поэтическая маска характерна только для раннего Маяковского — после революции он все чаще настаивал на широкой доступности своего творчества, желая «каплей литься с массами» и «быть понят моей страной» (см. Штык).

О

Облик. Высокорослый, большеглазый, с худыми скулами и большими руками, двигавшийся размашисто и в то же время элегантный до неуклюжести, но всегда в «свежевымытой сорочке», отутюженном костюме и гладко выбритый (максимум вольностей — дымить папиросой), Гулливер или даже былинный богатырь — таким запомнили Маяковского современники, таким же он изображал себя и на плакатах, и в стихах (и именно в таком образе был канонизирован как «первый советский поэт», см. Эпоха). Лишь некоторые из оставивших воспоминания о Маяковском людей под наружной монумен­тальностью подмечали, что улыбался он по-мальчишески застенчиво, подчас был способен на трогательные, даже сентиментальные поступки и, к примеру, не переносил вида крови (см. Громила).

Плакат «Окно сатиры РОСТА № 70». Рисунки и текст Владимира Маяковского. 1920 год © Российский государственный архив литературы и искусства

П

Пароход. Важный для Маяковского вид транспорта, неоднократно воспетый в его стихах — особенно в цикле об Америке, открывающемся стихотворением «Мелкая философия на глубоких местах», где плохая поэзия называется «водянистой». Вообще, Маяковский собирался в кругосветное путешествие, однако в Париже поэта обокрали — пришлось экономить деньги и ограничить­ся посещением Мексики и Соединенных Штатов (см. Заграница). Но самым известным пароходом из творчества Маяковского является не везший его через Атлантику «Эспань», а «Теодор Нетте», получивший имя советского диплома­тического курьера в Латвии, погибшего в 1926 году при защите дипломатичес­кой почты. После стихотворения Маяковского формула «человек и пароход» стала использоваться для именования успешных специалистов, известных, как правило, в узких кругах. Пароходные происшествия на этом не заканчиваются: 13 августа 1950 года в Риге, успевшей стать частью Советского Союза (см. За­граница), затонул прогулочный пароход «Маяковский» (см. Эпоха), эта траге­дия до сих пор является самой крупной водной катастрофой в Латвии.

Р

Реклама. Можно сказать, что Маяковский стоял у истоков советской рекламы. Созданные им плакаты, сопровождаемые меткими стихотворными репликами и сегодня у всех на слуху, как, например, ставшее очень популярным «Нигде, кроме как в Моссельпроме» (Лиля Брик впоследствии писала, что Маяковский искренне «не только других агитировал, он и сам не хотел покупать у частни­ков»). Принадлежит Маяковскому многочисленная реклама папирос, макарон, печенья «Зебра» или такая формула: «Любую одежу заказывайте Москво­швею…», при этом одежду для себя и наряды для возлюбленной он сам пред­почитал привозить из-за границы (среди сохранившихся личных вещей поэ­та — австрийская шляпа, английская кепка, шотландское пальто, французская трость).

© Calmann & King Ltd / Bridgeman Images / Fotodom

С

Собака. Не только любимый зверь (см. Канарейка), но и одно из самых частых самоотождествлений Маяковского (в финале «Облака в штанах» образ пса приобретает просто-таки космические очертания). Выразительнее всего прояв­ляется в стихотворении «Вот так я сделался собакой», следом за которым в сбор­нике «Простое, как мычание» идут знаменитые строки: «Вошел к парик­махеру, сказал — спокойный: / „Будьте добры, причешите мне уши“» (см. Не­понятность»). Маяковский (в основном в письмах к Лиле Брик) часто рисовал собственные автопортреты в виде вислоухой собаки — как раз такой, которой должно причесать уши. Домашним прозвищем Маяковского, употреблявшимся при общении с Лилей Брик, было Щен (Щеник, Щенок). Брик писала, что собачьи клички перешли к Маяковскому от щенка, подобранного летом 1920 года:

«Они были очень похожи друг на друга. Оба — большелапые, больше­головые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца».

Т

Таз. Среди личных вещей Маяковского был большой складной таз. По воспоминаниям его антрепренера Павла Ильича Лавута, поселившись в Сочи в гостинице, поэт тотчас достал этот таз из чемодана и потребовал у горничной горячей воды. Девушка искренне удивилась: кругом море, а «они баню устраивают!». Маяковский ответил: «Не понимает девушка, что в море основательно помыться невозможно. Грязь может долипнуть еще». Другие мемуаристы указывают на то, что Маяковский мог попросить в ресторане, чтобы фрукты, овощи и даже бокалы были специально перемыты кипяченой водой, в компаниях ставил свой бокал повыше на шкаф, чтобы никто не мог до него дотянуться и отхлебнуть, а в кармане всегда носил маленькую мыльницу, чтобы быстро смывать последствия неприятных рукопожатий. Считается, что бактериофобия Маяковского была связана со смертью отца, умершего от инфекции после укола пальца булавкой при сшивании бумаг.

У

Урбанизм. И для футуристов, и впоследствии для участников ЛЕФа  ЛЕФ (Левый фронт искусств) — советское творческое объединение, существовавшее в 1922–1928 годах и частично наследовавшее объединению футуристов. Боролось за право называться главным выразителем револю­ционной эстетики. (а Мая­ковский был лидером обоих творческих объединений) образ города был одним из определяющих. Проститутки, городовые, «флейта водосточных труб» и про­чие атрибуты урбанистической культуры появляются уже в самых ранних стихах Маяковского и, можно сказать, в дальнейшем никуда оттуда не уходят. «Новый быт», в котором оказался Маяковский в новой стране (см. «Что делать?»), был непосредственным фактом городской культуры; значимо и противостояние Маяковского как городского поэта Есенину как «последнему поэту деревни» (см. Есенинщина) — отсюда осмысление поэзии как «той же добычи радия». Наконец, правильный индустриальный город будущего — мечта не только поэтов и художников-футуристов (а впоследствии и кон­структивистов), но и новой советской власти. В этом смысле поездка в Америку должна была стать для Маяковского весьма многообещающей (см. Заграница). Но что же произошло в действительности? Нью-Йорк — центр американской цивилизации — показался поэту городом на удивление неорганизованным, скорее напоминавшим гигантское нагромождение предметов (такова же на самом деле и Москва — безусловно, любимый город Маяковского, однако большевики как раз старались придать ей черты регулярности). Поразила Маяковского и привычка жителей Нью-Йорка ужинать при свечах — как такое возможно в городе, переливающемся тысячами электрических огней?

Владимир Маяковский с собакой Скотиком. Фотография Александра Родченко. Пушкино, 1924 год  © Государственный музей В. В. Маяковского

Ф

Формальная школа. Научное объединение лингвистов и литературоведов, революционизировавшее всю мировую традицию гуманитарного мышления. Можно сказать, что русские формалисты — такое же детище эпохи конца 1910‑х — начала 1920-х годов, как и творчество Маяковского, тесно связанного как с петербургским (знаменитый ОПОЯЗ — Общество изучения поэтического языка — вообще во многом ориентировался на творчество футуристов), так и с московским крылом формалистов (Маяковский до такой степени увлекся лингвистическим подходом к поэзии, что посещал собрания Московского лингвистического кружка и принимал активное участие в дискуссиях). Яркая и остроумная статья Маяковского «Два Чехова» была опубликована в том же 1914 году, что и брошюра Шкловского «Воскрешение слова», считающаяся первым манифестом русского формализма. Маяковский в столь же категорич­ной форме утверждал, что «писатель только выгибает искусную вазу, а влито в нее вино или помои — безразлично». Обоюдный интерес Маяковского и фор­малистов не ослабевал до 1930 года (например, название статьи «Как делать стихи?», очевидно, связано с важной работой Бориса Эйхенбаума «Как сделана „Шинель“ Гоголя», см. Якобсон), на который приходится самоубийство Мая­ковского и покаянная публикация Шкловского «Памятник научной ошибке», ознаменовавшая принудительный конец формальной школы.

Х

*** (см. Азбука). Маяковский любил декламировать вслух как свои, так и чужие стихи (см. Жребий): по воспоминаниям Лили Брик, стихотворение Лермонтова «Ангел» («По небу полуночи ангел летел…») Маяковский читал, переделывая очень смешно, но совсем непечатно.

Ц

Цилиндр. Как и желтая «кофта фата» — один из предметов одежды, призванный эпатировать публику в стиле футуристической «Пощечины общественному вкусу» (хорошо известны фотопортреты футуристов — Маяковский в цилиндре, с тростью и тлеющей сигаретой или Давид Бурлюк в пальто с массивным воротником и с пенсне в руке). Ставшую впоследствии легендарной кофту сшила мать поэта Александра Алексеевна. Цилиндр же брался Маяковским напрокат: в молодые годы поэт терпел чрезвычайную денежную нужду, которую переносил гордо, с видом любителя роскошной жизни (см. Реклама).

Ч

«Что делать?». Не только последняя книга, которую Маяковский читал перед смертью, но и одно из важнейших для поэта прозаических произведений. «Жизнь, описанная в ней, перекликалась с нашей, — писала впоследствии Лиля Брик, — Маяковский как бы советовался с Чернышевским о своих личных делах, находил в нем поддержку». Действительно, и образ эмансипированной героини Чернышевского, и присутствующий в романе любовный треугольник, в основе которого не плотские отношения, а общность интересов и жизненных ценностей, хорошо проецировались на отношения Бриков и Маяковского. То, что для Чернышевского было утопией, в двадцатые годы ХХ века (время «освобождения от всего», особенно от «буржуазной морали») стало ярким воплощением духа авангарда — как в сфере идеологии, так и эстетики.

Обложка книги Владимира Маяковского «О Курске, о комсомоле, о мае, о полете, о Чаплине, о Германии, о нефти, о 5-м Интернацио­нале и о проч.». 1924 год © The New York Public Library

Ш

Штык. Американские стихи и путевые заметки Маяковского (см. Заграница, Пароход) полны разнообразных интересных деталей и тонких замечаний, однако в целом подчинены тогда еще только набиравшей силу советской официальной идеологии: Америка предстает как населенное потребителями и эксплуататорами место, находящееся во власти денег. Чрезвычайно инте­ресно стихотворение «Домой!», завершающее цикл и подводящее итог пу­тешествия. Известные стихи, где появляется образ поэта как полко­водца — источник которого в равной степени находится и в литературной традиции, и в домашнем быту Маяковского (см. Извозчик):

Я хочу,
           чтоб к штыку
                                  приравняли перо.
С чугуном чтоб
                           и с выделкой стали
о работе стихов,
                            от Политбюро,
чтобы делал
                      доклады Сталин, —

первоначально выглядели совсем иначе (сейчас эти строки часто цитируются как отдельные, хотя в собрании сочинений поэта найти их можно только в разделе «Другие редакции и варианты»):

Я хочу быть понят моей страной,
а не буду понят —
                                 что ж,
по родной стране
                               пройду стороной,
Как проходит
                        косой дождь.

Лирические ноты Маяковского оказались пересилены патетическими (см. Непонимание).

Щ

Надсон, Семен Яковлевич, русский поэт (1862–1887).

Мне
        при жизни
                             с вами
                                          сговориться б надо.
Скоро вот
                  и я
                       умру
                              и буду нем.
После смерти
                         нам
                              стоять почти что рядом:
вы на Пе,
                 а я
                      на эМ.
Кто меж нами?
                         С кем велите знаться?!
Чересчур
               страна моя
                                   поэтами нища́.
Между нами
                       — вот беда —
                                              позатесался На́дсон.
Мы попросим,
                         чтоб его
                                        куда-нибудь
                                                               на Ща!  «Юбилейное», 1924 год.

Э

Эпоха. «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступ­ление». Эти категоричные слова Сталина в 1935 году дали толчок к стреми­тельному превращению Маяковского в главного советского поэта, представ­ляющего не только эпоху «ревущих двадцатых», с которой он был органически связан, но и воплощающего в себе как бы всю советскую довоенную поэзию. Маяковский и Горький (первый был передовым поэтом, второй — прозаиком) венчали советский литературный пантеон: их именами назывались пароходы (см. Пароход), улицы, площади, а то и целые города (Триумфальная площадь в Москве была переименована в площадь Маяковского в день публикации в «Правде» процитированных выше слов Сталина — 17 декабря 1935 года), их портреты строго смотрели со стен кабинета литературы в каждой советской школе. Канонизированный образ Маяковского как стального гиганта шел вразрез с его собственными представлениями о назначении поэта и поэзии. Можно даже сказать, что поэт стал заложником «хрестоматийного глянца» и «мраморной слизи», которых сам больше всего боялся (см. Юбилей), утверждая:

Мне бы
             памятник при жизни
                                                   полагается по чину.
Заложил бы
                     динамиту
                                       — ну-ка,
                                                      дрызнь!
Ненавижу
                  всяческую мертвечину!
Обожаю
               всяческую жизнь!

Проницательный Борис Пастернак заметил, что Маяковского уже во второй половине 1930-х годов «стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине», и это стало его второй смертью, в которой он неповинен. При всех своих негативных последствиях одно из главных мест в советской литератур­ной иерархии позволило Маяковскому быть не обделенным вниманием исследователей, изучавших его не только как рупор революционной эпохи, но и, например, как новатора стиха и языка — что в несвободной от идео­логических оков науке было совсем не тривиально.

Лиля Брик в Подмосковье

Материалы для исследования биографии главной музы Владимира Маяковского до сих пор целиком не доступны. Однако интерес к личности Лили Брик и ее вкладу в культуру не угас до сих пор. В Подмосковье есть несколько мест, связанных с Брик — это Малаховка, Пушкино, Старая Руза, Переделкино и окрестности Звенигорода.

После отчаянного обращения Лили Брик к Сталину с жалобой на бюрократические препоны, мешающие печати произведений поэта, в СССР началась кампания повсеместного насаждения творчества Маяковского. Стала знаменитой фраза Бориса Пастернака — Маяковского стали вводить принудительно как картошку при Екатерине. Заметим, что несмотря на эти слова, Лиля Брик одной из первых поддержала Пастернака, когда началась его травля.

С 1930-х в ее домашнем литературном салоне в Спасопесковском переулке был эпицентр всей советской литературы и культурной жизни. И где бы не бывала Лиля Брик — ее окружали талантливые люди, у музы был дар открывать таланты, знакомить их между собой и поддерживать людей искусства.

Письмо Лили Брик с резолюцией Сталина

Подмосковье застало Лилю Брик в разные периоды её жизни. В 1915 году в Малаховке она познакомилась с Владимиром Маяковским, который изначально ухаживал за ее сестрой — Эльзой. “Мы сидели с ней и с Левой Гринкругом вечером на лавочке возле дачи. Огонек папиросы. Негромкий ласковый бас: “- Элик! Я за вами. Пойдем погуляем?” Жаль, темно, не разглядела Маяковского. Огромный, кажется. И голос красивый”- писала она в книге “Пристрастные рассказы.”

Летом 1919 года Лиля Брик снимала дачу с Маяковским в Пушкино. “Адрес: «27 верст по Ярославской ж д., Акулова гора, дача Румянцевой». Избушка на курьих ножках, почти без сада, но терраса выходила на большой луг, направо — полный грибов лес. Было голодно. Питались одними грибами. На закуску — маринованные грибы, суп грибной, иногда пирог из ржаной муки с грибной начинкой”.

Лиля Брик вспоминает: “Володя научил меня любить животных. Позднее в Пушкине на даче мы нашли под забором дворняжьего щенка. Володя подобрал его, он был до того грязен, что Володя нес его домой на вытянутой руке, чтобы не перескочили блохи. Володя назвал его Щен. Выросла огромная красивая дворняга. Зимой 1919 года, когда мы страшно голодали, Володя каждое утро ходил со Щенкой в мясную и покупал ему фунт конины, которая съедалась тут же около лавки. В нашей совместной жизни постоянной темой разговора были животные”.

Дача-музей В.В. Маяковского на Акуловой горе

В Пушкине на даче крестьянина Румянцева Маяковский написал “Необычайное приключение”. Заканчивается стих общим выводом, к которому приходят поэт и Солнце: «Светить всегда, светить везде, до дней последних донца, светить – и никаких гвоздей! Вот лозунг мой – и солнца!»

Вот, как пишет об этом Лиля Брик: “По вечерам сидели на лавочке перед дачей, смотрели на закат и на носящегося задрав хвост Щенку маленького. Закаты бывали самые разные, ослепительно-красивые, но кончались они неизменно тем, что солнце медленно и верно закатывалось и остановить его было невозможно! Владимир Владимирович рассердился и написал об этом стихотворение «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче”.

Есть еще одно подмосковное место, где бывала Лиля Брик — это Старая Руза, Дом творчества композиторов. Сюда Лиля Брик приезжала к своим друзьям и, по совместительству, соседям по Кутузовскому проспекту — композитору Родиону Щедрину и балерине Майе Плисецкой, которые жили на даче №11. Многолетняя дружба с Плисецкой началась в 1949 году. «У Бриков всегда было захватывающе интересно. К концу 1950-х, думаю, это был единственный салон в Москве”,- вспоминает балерина в своей книге “Я, Майя Плисецкая.”

Сегодня сложно представить, что когда-то поездка в Дом творчества композиторов «Руза» была престижным мероприятием, признаком вхождения в элитный круг. До сих пор в Старой Рузе музыканты и туристы могут отдохнуть в старых, но легендарных домиках, где репетировал Ван Клиберн и писалась песня “Подмосковные вечера”. ДТК “Руза” исполнилось 80 лет, здесь бывают потомки знаменитых советских композиторов, вспоминая своё детство.
Слева направо — Тамизи Найто, Борис Пастернак, Сергей Эйзенштейн, Ольга Третьякова, Лиля Брик, Владимир Маяковский, Арсений Вознесенский и переводчик с японского

Третьим мужем Лили Брик с 1938 года стал писатель, исследователь биографии Маяковского Василий Катанян. Именно с ним она жила в легендарном Переделкино с конца 1960-х. Идею создания этого культового места подал Максим Горький, который в 1933 году рассказал Сталину, что на Западе писатели отдыхают в домиках на природе. Было решено за государственный счет построить посёлок для отдыха и работы литераторов. Проекты для домов в Переделкино создавал немецкий архитектор Эрнст Май — лучший специалист по массовому жилому строительству.

Важно отметить, что период жизни в Переделкино случился уже после того, как Лиля Брик пережила забвение и травлю. Её убирали с фотографий, где она была вместе с Маяковским, ее имя исчезло из публикаций. Все это произошло после выхода в свет в 1958 году тома “Литературного наследства”, где были опубликованы письма поэта к Лиле Брик с ее предисловием и текстом предсмертной записки поэта.

Дача, на которой жила Лиля Брик в Переделкино — улица Павленко, дом №4 — была построена в 1933 году среди сосен на берегу озера. Первым здесь жил драматург Александр Афиногенов, автор пьесы «Машенька». Позже дом отдали семье писателя Всеволода Иванова, а уже после его смерти второй этаж был предложен Лиле Юрьевне Брик.

Вот как она описывает Переделкино в своих воспоминаниях: “Мы сняли на зиму комнату в Переделкине — с центральным отоплением и канализацией. Все время жить там не собираемся, но будем часто ездить и я хочу навести красоту и уют, чтобы жить не кое-как. А по-человечески — с коврами, креслами, занавесками и красивой посудой. Домработница там есть”.

Соседом Лили Брик был Борис Пастернак, живший в доме № 3 по улице Павленко (сейчас здесь музей Б.Пастернака- филиал Государственного литературного музея). Дача в Переделкине считалась пределом мечтаний, но мало кто знает, что изначально многие домики и участки располагались на болотистой местности и постоянно затапливались, писателям приходилось их благоустраивать на свои деньги. Здесь жили большие начальники — Александр Фадеев — председатель правления союза писателей СССР, интеллектуальная элита того времени: Лев Кассиль, Илья Ильф, Евгений Петров, Корней Чуковский, Константин Симонов, Булат Окуджава, Константин Паустовский. Здесь, в Переделкине снимался эпизод фильма “Зеркало” Андрея Тарковского — встреча вернувшегося с фронта отца с детьми на улице Серафимовича.

В доме репрессированного Бруно Ясенского размещался лагерь для детей фронтовиков, где проводила часть лета семья Тарковских. Осенью 1943 года к ним неожиданно с фронта приезжает отец — Арсений Александрович. Марина Тарковская вспоминает: «Мы занимали крохотную комнату с кирпичной печуркой. По соседству были дачи Инбер, Тренева, Павленко, подальше — Фадеева. С сыном Фадеева, Сашей, Андрей играл в «солдатики».» (Подробнее про фильм “Зеркало” и детство Андрея Тарковского читайте здесь).

В литературном салоне Лили Брик в Переделкине бывали Сергей Параджанов и Эльдар Рязанов, Ив Сен-Лоран и Юрий Любимов, Мстислав Ростропович и Микаэл Таривердиев. А.Солженицын В конце 1960-х годов на даче Корнея Чуковского жил опальный Александр Солженицын, и Лиля Брик регулярно с ним переписывалась.

Поездку в Переделкино в 1974 году к Лиле Брик вспоминает писатель и поэт Эдуард Лимонов: “У Катаняна, на его палке, о которую он опирался, было привинчено велосипедное зеркало. «Это чтобы я мог видеть грузовики и секретаря Союза писателей и отойти в сторону», – смеялся сам Катанян”.

Лиля Брик записывала песни Булата Окуджавы на магнитофонную ленту, помогала Параджанову выбраться из тюрьмы, считая своим долгом поддерживать людей искусства.О ее внимательности к людям ходят легенды, муза всегда помнила что любят ее многочисленные друзья.

Переделкино также связано с трагической страницей биографии Лили Брик — в мае 1978 года она сломала ногу, и понимая, что встать больше не получится, добровольно ушла из жизни в возрасте 86 лет.

Последнее место в Подмосковье, связанное с легендарной музой, — поле под Звенигородом близ деревни Бушарино, где 7 мая 1979 года был развеян её прах. Почитатели поставили на этом месте валун, на котором выбиты ее инициалы Л.Ю.Б. Эти инициалы были выгравированы на кольце, которое ей подарил Владимир Маяковский. Если читать эти инициалы по кругу- получится бесконечное “люблю”.

Памятный камень с  инициалами Лили Брик

Современное состояние памятных мест Лили Брик в Подмосковье оставляет желать лучшего — на домике в Старой Рузе где она бывала с Майей Плисецкой, нет памятной таблички, в Переделкино, Малаховке, Пушкино также нет памятных знаков. Только под Звенигородом пытливый путешественник и почитатель таланта может найти камень с инициалами.

А ведь ей посвящал стихи не только Маяковский, но и чилийский поэт Пабло Неруда:

“Я не знал костра ее глаз
и только по ее портретам
на обложках Маяковского угадывал,
что именно эти глаза, сегодня погрустневшие,
зажгли пурпур русского авангарда.
Лиля! Она еще фосфоресцирует, как горстка угольков.
Ее рука везде, где рождается жизнь, в руке — роза гостеприимства”.

Надеюсь, что в ближайшем будущем к памятным местам Подмосковья, связанным с великой и противоречивой музой Маяковского, отнесутся с большим вниманием.

Фото: Юлия Симутова, Сергей Калугин, Wikipedia.org

---

Лиля Брик и Владимир Маяковский. Переписка

 

Осип Брик, Лиля Брик, Владимир Маяковский. 1928.

В. Маяковский — Л. и. О. Брикам

<Середина декабря 1917 г. Москва — Петроград>¹

Дорогой дорогой Лилик!
Милый милый Осик!

«Где ты желанная
где отзовися»²

Вложив всю скорбь молодой души в эпиграф перешел к фактам.
Москва, как говорится, представляет из себя сочный налившийся плод который Додя³ Каменский⁴ и я ревностно обрываем. Главное место обрывания «Кафэ Поэтов».
Кафэ пока очень милое и веселое учреждение. («Собака»⁵ первых времен по веселью!) Народу битком. На полу опилки. На эстраде мы (теперь «я» Додя и Вася до Рожд. уехали. Хужее). Публику шлем к чертовой матери. Деньги делим в двенадцать часов ночи. Вот и все.
Футуризм в большом фаворе.
Выступлений масса. На Рожд. будет «Елка футур<истов>».⁶ Потом «Выбор трех триумфаторов поэзии».⁷ Веду разговор о чтении в Политехническом «человека».⁸
Все заверте.⁹
Масса забавного но к сожалению мимического в виду бессловесности персонажей. Представьте себе на пр. Высоцкого Маранца и Шатилова¹⁰ (Банки то ведь закрыты!) слушающих внимательнейше Додичкино «Он любил ужасно мух у которых жирный зад»¹¹ Миллион новых людей. Толкуче и бездумно. Окруженный материнской заботливостью Левы Южный фонд безмятежно и тихо растет. На юг еще трудно.¹²
Как Лиличкина комната¹³ Асис¹⁴ Академия¹⁵ и другие важнейшие вещи? Прочел в «Новой жизни» дышащее благородством Оськино письмо. Хотел бы получить такое же.¹⁶
Я живу:
Москва Петровка Салтыковский пер. «Сан-Ремо» к. № 2
В. В. Маяковский.
Буду часто выходить за околицу и грустный закрывая исхудавшею ладонью косые лучи заходящего солнца глядеть в даль не появится ли в клубах пыли знакомая фигура почтальона. Не доводите меня до этого!
Целую Лилиньку
Целую Оську
Ваш Володя
Пасе¹⁷ и Шуре¹⁸ мои овации
Привет Поле и Нюше¹⁹

_____________________________________

 

1. Письмо датировано по содержанию.

 

2. Измененные строки из романса «Где ты, отзовись».

 

3. Д. Бурлюк

 

4. В. Каменский

 

5. Кафе «Бродячая собака».

 

6. «Елка футуристов» была устроена 30 декабря (12 января 1918 г.) в Политехническом музее.

 

7. Этот вечер состоялся в виде «Избрания короля поэтов» 27 февраля 1918 г. Королем был избран Игорь Северянин — согласно В. Каменскому, после «жульнического» подсчета голосов.

 

8. Чтение поэмы «Человек» (написана в период с конца 1916 до середины 1917 г., отдельным изданием вышла в феврале 1918 г.) состоялось в Политехническом музее 2 (15) февраля 1918 г.

 

9. Т.е. «все завертелось» — выражение дамы-писательницы из рассказа А. Аверченко «Неизлечимое».

 

10. Известные московские коммерсанты. Д.В. Высоцкий — владелец знаменитой чайной фирмы, отец возлюбленной Б. Пастернака Иды Высоцкой.

 

11. Стихотворение Д. Бурлюка:

Он любил ужасно мух,
У которых жирный зад,
И об этом часто вслух
Пел с друзьями наугад, —

принадлежало к тем поэтическим произведениям, которые Маяковский и Бурлюк называли «дикими песнями нашей родины» и которые пелись хором на мотив «Многи лета, многи лета, православный русский царь».

 

12. Маяковский откладывал деньги на поездку на юг и передавал их на хранение Л. А. Гринкругу. Эти суммы он вносил в записную книжку, т.н. южный фонд.

 

13. В октябре-ноябре 1917 г. Брики переехали из двухкомнатной квартиры в шестикомнатную в том же доме на ул. Жуковского. Речь идет, вероятно, о т.н. танцевальной комнате, которую Л. Брик, очевидно, обставляла в это время.

 

14. Асис — Ассоциация социалистического искусства. Под этой маркой Маяковский выпустил поэму «Человек» и 2-е изд. поэмы «Облако в штанах». Согласно объявлению в «Газете футуристов» (15 марта 1918 г.) издательство Асис также готовило к печати «Сборник футуристов», однако выпустило его другое издательство, возглавляемой Маяковским и О. Бриком, — ИМО (Искусство молодых), издавшим в ноябре 1918 г. «Ржаное слово. Революционная хрестоматия футуристов». Асис финансировался друзьями Маяковского.

 

15. В Академии художеств происходили собрания Союза деятелей искусств, в котором принимал активное участие О. Брик.
16. В социал-демократической газете М. Горького «Новая жизнь» 5 (18) декабря 1917 г. было напечатано «Письмо в редакцию» О. Брика под названием «Моя позиция», вызванное тем, что Брика без его ведома выбрали в гласные Петроградской думы по списку РСДРП (б).

 

17. Александра Александровна (Пася) Доринская (1896-1978) — балерина, танцевала с В. Нижинским в Русском балете за границей. В 1914 г. она вернулась из Лондона в Петербург в отпуск, но в связи с началом войны не смогла воссоединиться с труппой и осталась в России. С Маяковским и Бриками познакомилась поздней осенью 1915 г. в квартире художницы Н. И. Любавиной, где Маяковский впервые публично читал поэму «Флейта-позвоночник». Л. Брик в это время увлекалась любительским балетом, и А. Доринская стала ее учительницей.

 

18. Александр Львович Израилевич — знакомый Бриков и Маяковского. Из богатой купеческой семьи, владельцев дачной недвижимости и предприятий лесной промышленности. Семья Израилевичей жила недалеко от Бриков, на Литейном проспекте, в доме известного промышленников Гукасовых (№ 46).

 

19. Поля и Нюша — домашние работницы. Поля до замужества Л. Брик работала у ее родителей.

Л. Брик — В. Маяковскому

<31 декабря 1917 г. Петроград — Москва>²⁰

 

Милый мой Володенька, я страшно бываю рада, когда ты пишешь.
У меня совсем заболели нервы. Мы уезжаем в Японию. Привезу тебе оттуда халат.
Ноги болят, но я уже танцую.
Питер надоел так, как еще ничего в жизни не надоедало. Оська сам напишет тебе про свои дела.
Шура делал Пасе предложение с тем условием, чтобы она везла его на свой счет в Японию.
Я была все время в ужасной тоске. Теперь повеселела — после того как мы окончательно решили ехать.
Ты написал что-нибудь новое?
Я совсем не выхожу. Не бываю даже в балете в свой абонемент, — такие сугробы!
Шура просит передать тебе свое родительское благословение.
Сегодня открывается «Привал»²¹. Идет Кузминский²² водевиль. Я не пойду.
У Кузмина очень милые новые стихи на музыку Лурье²³ — веселые. Напиши мне поскорее. Обнимаю тебя крепко и целую.
Твоя Лиля
А я вчера в обморок упала!!!!!!!!!
Только что решили дней через десять, до отъезда в Японию — быть в Москве²⁴.

_________________________________

 

20. Письмо датировано по содержанию.

 

21. Театр-кабаре «Привал комедиантов».

 

22. М. Кузмин

 

23. А. Лурье (1892-1966) — авангардистский композитор, в 1918 г. сочинил музыку к стихотворению Маяковского «Наш марш». После революции был заведующим МУЗО Наркомпроса. Эмигрировал в 1922 г. Умер в США.

 

24. Японская поездка не состоялась.

В. Маяковский — Л. и О. Брикам

<Первая половина января 1918 г. Москва — Петроград>²⁵

Дорогой дорогой дорогой Лилик
Милый милый милый Осюха

До 7-го я Вас ждал (умница еще на вокзал не ходил). Значит не будете. Лева от вас получил грустное. Что с вами милые? Пишите пожалуйста! А то я тоже человек.
У меня по старому. Живу как цыганский романс: днем валяюсь, ночью ласкаю ухо. Кафэ омерзело мне. Мерзкий клоповничек. Эренбург и Вера Имбер <sic!>слегка еще походят на поэтов но и об их деятельности правильно заметил Койранский²⁶

Дико воет Эренбург
Одобряет Имбер <sic!>дичь его
Ни Москва ни Петербург
Не заменят им Бердичева

Я развыступался. Была Елка Футуристов в политехническом²⁷. Народище было как на Советской демонстрации. К началу вечера выяснилось что из 4-х объявленных на афише не будет Бурлюка Каменского а Гольцшмит²⁸ отказывается. Вертел ручку сам. Жутко вспомнить. Читал в Цирке. Странно. Освистали Хенкина²⁹ с его анекдотами а меня слушали и как! В конце января читаю в Политехническом «Человека»³⁰.
Бойко торгую книгами. Облако в Штанах 10 р. Флейта³¹ 5 р. Пущенная с аукциона Война и мир 140 р. Принимая в соображение цены на вино за гостиницу не хватает. Все женщины меня любят. Все мужчины меня уважают. Все женщины липкие и скушные. Все мужчины прохвосты. Лева конечно не мужчина и не женщина.
На Юг-г-г-г-г!
Пишите!
Как личикино колено?
Целую всех Вас сто раз
Ваш Володя
К лицу ли Шурке пороход <sic!>?

_________

Рвусь издать «человека» и Облачко дополненное. Кажется выйдет³²

_________

Письмо Ваше получил 4-го января

____________________________________

 

25. Письмо датировано по содержанию.

 

26. Александр Арнольдович Кайранский (Койранский; 1884-1968) — известный критик газеты «Утро России», писавший об искусстве.

 

27. 30 декабря 1917 г. (12 января 1918 г.)

 

28. Владимир Робертович Гольцшмидт — «футурист жизни», один из организаторов «Кафе поэтов». Демонстрируя свою философию «здоровья и солнца», он ломал доски о голову с эстрады кафе. Во время гражданской войны выпустил книгу «Послания Владимира жизни с пути к истине» (Петропавловск, Камчатка, 1919). Весной 1918 г. был тесно связан с московскими анархистами, штаб которых находился в двух шагах от «Кафе поэтов», на Малой Дмитровке, и для которых кафе являлось своеобразной «явкой».

 

29. Владимир Яковлевич Хенкин (1883-1953) — известный эстрадный артист.

 

30. Чтение состоялось 2 (15) февраля 1918 г.

 

31. Поэма «Флейта-позвоночник», Пб., 1916.

 

32. Поэма «Человек» и второе, бесцензурное издание «Облака в штанах— вышли во второй половине февраля 1918 г.

В. Маяковский — Л. Брик

<Апрель 1918 г. Москва — Петроград>³³

Дорогой но едва ли милый ко мне Лилик!
Отчего ты не пишешь мне ни слова? Я послал тебе три письма и в ответ ни строчки.
Неужели шестьсот верст такая сильная штука?
Не надо этого детанька. Тебе не к лицу!
Напиши пожалуйста, я каждый день встаю с тоской: «Что Лиля?»
Не забывай что кроме тебя мне ничего не нужно и не интересно.
Люблю тебя.
Спасаюсь кинемо³⁴. Переусердствовал.
Глаза болят как сволочи³⁵.
В следующий понедельник ложусь на операцию. Режут нос и горло. Когда (если!) увидишь буду весь чистенький и заново отремонтированный. Паровоз из депо! Кинематографщики говорят что я для них небывалый артист. Соблазняют речами славой и деньгами
Если не напишешь опять будет ясно что я для тебя сдохнул и я начну обзаводиться могилкой и червяками. Пиши же!
Целую
твой Володя
Целую Осю!
Привет Шуре и Жаку³⁶

______________________________________

 

33. Письмо датируется предположительно по содержанию.

 

34. Речь идет, видимо, о картине «Не для денег родившийся». В апреле Маяковский работал и над другим фильмом, «Барышня и хулиган», вышедшим на экран уже в мае, почти одновременно с первой картиной. «Барышню и хулигана» снимали без сценария, прямо по повести Э. Де Амичис «Учительница рабочих», 5-е русское издание которой вышло весной 1918 г. Главную роль исполнял сам Маяковский. Картина сохранилась.

 

35. Намек на голод.

 

36. Жак — Яков Львович Израилевич — старший брат А. Израилевича. Позже, в 1918 г. Я. Израилевич усердно ухаживал за Л. Брик, даже после того, как началась ее совместная жизнь с Маяковским и несмотря на то, что увлечение не было взаимным. Летом 1918 г. дело дошло даже до уличной драки между ним и ревнивым Маяковским.

В. Маяковский — Л. Брик

<Апрель 1918 г. Москва-Петроград>³⁷

Дорогой и необыкновенный Лиленок!

Не болей ты Христа Ради! Если Оська не будет смотреть за тобой и развозить твои легкие (на этом месте пришлось остановиться и лезть к тебе в письмо чтоб узнать как пишется: я хотел «лехкие») куда следует то я привезу к вам в квартиру хвойный лес и буду устраивать в оськином кабинете море по собственному моему усмотрению. Если же твой градусник будет лазить дальше чем тридцать шесть градусов то я ему обломаю все лапы.
Впрочем фантазии о приезде к тебе объясняются моей общей мечтательностью. Если дела мои нервы и здоровье будут итти так же то твой щененок свалится под забором животом вверх и слабо подрыгав ножками отдаст богу свою незлобивую душу. Если же случится чудо то недели через две буду у тебя!
Картину кинемо кончаю³⁸. Еду сейчас примерять в павильоне Фрелиховские штаны³⁹. В последнем акте я дэнди.
Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что нибудь прочувственное про лошадь⁴⁰.
На лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий⁴¹. Этот план я разовью по приезде. Почему то уверен в твоем согласии. Не болей. Пиши. Люблю тебя солнышко мое милое и теплое
Целую оську
Обнимаю тебя до хруста костей твой Володя

P.S. (красиво а?) Прости что пишу на такой изысканной бумаге. Она из Питтореска⁴² а им без изысканности нельзя никак.
Хорошо что у них в уборной кубизма не развели а то б намучился

_______________________________________

37. Письмо датируется предположительно по содержанию. Написано на бланке кафе «Питтореск».

 

38. Картина «Не для денег родившийся» была закончена в конце апреля.

 

39. Актер Олег Николаевич Фрелих (1888-1955), товарищ О. Брика по гимназии, снимался в соседней студии; он был одного роста с Маяковским.

 

40. Здесь впервые упоминается замысел стихотворения «Хорошее отношение к лошадям», которое появилось в газете «Новая жизнь» (моск. изд.) 9 июня 1918 г.

 

41. В мае Маяковский написал сценарий «Закованная фильмой», где снялся вместе с Л. Брик.

 

42. Кафе «Питтореск» на Кузнецком мосту было расписано Г. Якуловым и другими художниками и славилось большей «изысканностью», чем «Кафе поэтов». Маяковский выступал на открытии кафе 30 января (12 февраля) 1918 г.

Л. Брик — В. Маяковскому

<Апрель 1918 г. Петроград — Москва>⁴³

Милый Володенька,
пожалуйста, детка, напиши сценарий для нас с тобой и постарайся устроить так, чтобы через неделю или две можно было его разыграть. Я тогда специально для этого приеду в Москву.
Ответь возможно ли это и пошли ответ с Миклашевским⁴⁴.
Ужасно хочется сняться с тобой в одной картине.
Ужасно мне тебя жалко, что ты болен. Мое здоровье сейчас лучше — прибавилась на пять фунтов.
Хочу тебя видеть.
Целую
твоя Лиля
Если не успеешь с Миклашевским, то отправь с Либерманом⁴⁵, кот. уезжает в пятницу.

_________________________________________

 

43. Письмо датируется предположительно по содержанию.

 

44. Константин Михайлович Миклашевский (1886-1943) — автор многих пьес и специалист по Commedia dell’arte . Выпустил книгу «Театр итальянских комедиантов» (ч. I). Входил в Историко-театральную секцию при Театральном отделе Наркомпроса (ТЕО), учрежденную. 2 марта 1918 г. Можно предположить, что Брики и Маяковский познакомились ним через М. Кузмина, с которым Миклашевский много сотрудничал в десятые годы и который часто бывал в «салоне» Бриков в 1916-1917 г.г. В 20-е годы Миклашевский эмигрировал.

 

45. Либерман — заведующий отделением банка в Москве.

Л. Брик — В. Маяковскому

<Конец октября 1921 г. Рига — Москва>⁴⁶

Любимый мой щеник! Не плачь из-за меня! Я тебя ужасно крепко и навсегда люблю! Приеду непременно! Приехала бы сейчас если бы не было стыдно. Жди меня!
Не изменяй!!!
Я ужасно боюсь этого. Я верна тебе абсолютно. Знакомых у меня теперь много. Есть даже поклонники, но мне никто, нисколько не нравится. Все они по сравнению с тобой — дураки и уроды! Вообще ты мой любимый Щен чего уж там! Каждый вечер целую твой переносик! Не пью совершенно! Не хочется. Словом — ты был бы мною доволен. Я очень отдохнула нервами. Приеду добрая.
Спасибо тебе, родненький, за хлопоты — возможно, что они мне пригодятся, хотя я теперь думаю, что все устроится и без этого. Буду ждать здесь еще месяц. Если через месяц не поеду — берите меня опять к себе.
Пишите мне по адресу тети заказные письма: Александровская ул. д. 1, кв. 8, Гиршберг, для мине.
Тоскую по тебе постоянно.
Напиши для меня стихи.
Не могу послать для себя никаких вещей тк кк ничего совершенно не купила — очень дорого. Спасибо тебе за денежки на духи. Глупенький! Чего ты в Москве не купил! Здесь и достать нельзя заграничных! А если и можно то по невероятной цене.
Ты резиновые кружочки для зубков получил? А сигары хорошие? Пиши по почте. Через курьеров не все доходит.
Я писала с каждым курьером.
Получила от Миши⁴⁷ телеграмму, что деньги мне высланы. Интересно, сколько? Левочке пишу отдельно, по его адресу.
Целую тебя с головы до лап. Ты бреешь шарик?
Твоя, твоя, твоя,
Лиля <кошечка>⁴⁸

____________________________________________

 

46. Письмо датируется предположительно.

 

47. Михаил Александрович Гринкруг (1887-1959) — присяжный поверенный, старший брат Л. Гринкруга, с 1920 г. жил в Берлине. Ему посвящено стихотворение Маяковского «Эй!» (1916).

 

48. Многие свои письма Маяковский, также как и Л.Ю и О.М. Брики подписывали рисунками. Маяковский в их совместной жизни был щенком (некоторые письма подписаны «Щен», «Щеник», «Счен» и т.д.) и ставил в конце некоторых писем рисунок щенка. Л. Брик была кошечкой (подписывалась «Киса», «Кисик», «Кисит» и т.д.) и даже сделала специальную печать с кошечкой. О. Брик был котом (подписывался «Кис», «Кислит», «Кэс» и т.д.).

Л. Брик — В. Маяковскому

 

<Середина ноября 1921 г. Рига — Москва>⁴⁹

Волосеночек мой! Спасибо, за ласковое письмецо и за то, что думал обо мне в день моего рождения⁵⁰.
Напиши честно — тебе не легче живется иногда без меня? Ты никогда не бываешь рад что я уехала? — Никто не мучает! Не капризничает! Не треплет твои и без того трепатые нервочки!
Люблю тебя Щенит!! Ты мой? Тебе больше никто не нужен?
Я совсем твоя, родной мой детик! Всего целую.
Лиля

___________________________________

 

49. Письмо датируется предположительно по содержанию.

 

50. Имеется в виду день рождения Л. Брик 11 ноября.

В. Маяковский — Л. Брик

 

<Перв. пол. января 1922 г. Москва — Рига>⁵¹

Дорогой Мой Милый Мой Любимый Мой Лилятик!

Я люблю тебя. Жду тебя целую тебя. Тоскую без тебя ужасно ужасно. Письмо напишу тебе отдельно. Люблю.
Твой Твой Твой   
Шлем тебе
немножко деньгов.

________________________________________

 

51. Письмо датируется предположительно по содержанию.

В. Маяковский — Л. Брик

<28 декабря 1922 г. Москва>⁵²

Лилек

Я вижу ты решила твердо. Я знаю что мое приставание к тебе для тебя боль. Но Лилек слишком страшно то что случилось сегодня со мной что б я не ухватился за последнюю соломинку за письмо.
Так тяжело мне не было никогда — я должно быть действительно черезчур вырос. Раньше прогоняемый тобою я верил во встречу. Теперь я чувствую что меня совсем отодрали от жизни что больше ничего и никогда не будет. Жизни без тебя нет. Я это всегда говорил всегда знал теперь я это чувствую чувствую всем своим существом, все все о чем я думал с удовольствием сейчас не имеет никакой цены — отвратительно.
Я не грожу и не вымогаю прощения. Я ничего с собой не сделаю — мне через чур страшно за маму и люду с того дня мысль о Люде⁵³ как то не отходит от меня. Тоже сентиментальная взрослость. Я ничего тебе не могу обещать. Я знаю нет такого обещания в которое ты бы поверила. Я знаю нет такого способа видеть тебя, мириться который не заставил бы тебя мучиться.
И все таки я не в состоянии не писать не просить тебя простить меня за все. Если ты принимала решение с тяжестью с борьбой, если ты хочешь попробовать последнее ты простишь ты ответишь.
Но если ты даже не ответишь ты одна моя мысль как любил я тебя семь лет назад так люблю и сию секунду что б ты не ни захотела, что б ты ни велела я сделаю сейчас же сделаю с восторгом. Как ужасно расставаться если знаешь что любишь и в расставании сам виноват.
Я сижу в кафэ и реву надо мной смеются продавщицы. Страшно думать что вся моя жизнь дальше будет такою.
Я пишу только о себе а не о тебе. Мне страшно думать что ты спокойна и что с каждой секундой ты дальше от меня и еще несколько их и я забыт совсем.
Если ты почувствуешь от этого письма что нибудь кроме боли и отвращения ответь ради христа ответь сейчас же я бегу домой я буду ждать. Если нет страшное страшное горе. (30-32)⁵⁴
Целую. Твой весь
Я

Сейчас 10 если до 11 не ответишь буду знать ждать нечего.

_______________________________________

 

52. Письмо датируется предположительно по содержанию. Это письмо, как и следующее, относится к двухмесячной разлуке между поэтом и Л. Брик, с 28 декабря 1922 г. по 28 февраля 1923 г., когда Маяковский жил в своей комнате в Лубянском проезде, а Л. Брик жила у себя в Водопьяном переулке. Решение о разлуке было принято, видимо, 27 декабря. За эти два месяца они должны были обдумать свои взаимоотношения, и они решили не видеться и не переписываться друг с другом. На самом деле они обменивались письмами и записками, передаваемыми через других людей. Как вспоминает Л. Брик: «Я сердилась на него и на себя, что мы не соблюдаем наших условий, но была не в силах не отвечать ему, очень сильно его любила, и иногда у нас возникала почти «переписка».

 

53. Люда — Людмила Владимировна Маяковская (1884-1972) — старшая сестра Маяковского.

 

54. Номер телефона Маяковского в комнате в Лубянском проезде.

В. Маяковский — Л. Брик

<19 января 1923 г. Москва>⁵⁵

Москва. Редингетская тюрьма⁵⁶ 19/I 23

Любимый милый мой солнышко дорогое Лиленок

Может быть (хорошо если — да!) глупый Левка огорчил тебя вчера какими то моими нервишками. Будь веселенькая! Я буду. Это ерунда и мелочь. Я узнал сегодня что ты захмурилась не много, не надо Лучик!
Конечно ты понимаешь что без тебя образованному человеку жить нельзя. Но если у этого человека есть крохотная надеждочка увидеть тебя то ему очень и очень весело. Я рад подарить тебе и вдесятеро большую игрушку что б только ты потом улыбалась. У меня есть пять твоих клочечков я их ужасно люблю только один меня огорчает последний — там просто «Волосик спасибо» а в других есть продолжения — те мои любимые.
Ведь ты не очень сердишься на мои глупые письма. Если сердишься то не надо — от них у меня все праздники.
Я езжу с тобой пишу с тобой, сплю с твоим кошачьим имечком и все такое Целую тебя если ты не боишься быть растерзанной бешеным собаком.

Твой Щен
он же Оскар Уайльд
он же шильонский узник⁵⁷
он же:
сижу — за решеткой в темнице — сухой (это я сухой, а когда надо буду для тебя жирный). Любимый помни меня <…>⁵⁸. Поцелуй Клеста⁵⁹. Скажи чтоб не вылазил — я же не вылажу!

___________________________________

 

55. Письмо датировано Маяковским.

 

56. Свое «заключение» Маяковский именует по балладе О. Уайльда, написанной английским поэтом в тюрьме, — «Баллада Редингской тюрьмы» (1898). Это название носит и первая глава поэмы «Про это».

 

57. «Шильонский узник» — поэма лорда Байрона (1816).

 

58. Одно слово сожжено печатью.

 

59. Т.е. птицу, посланную Маяковским в подарок Л. Брик.

В. Маяковский — Л. Брик

<31 января 1923 г. Москва>⁶⁰

Целую дорогую Киску*

Щенок
31/ 23 г.

*Вы и писем не подпускаете близко —
закатился головки диск.
Это Кися не «переписка»
Это только всего переПИСК.

 

______________________________________

 

60. Стихотворная надпись на первом томе собрания сочинения Маяковского «13 лет работы», вышедшем в эти дни. Датирована Маяковским.

В. Маяковский — Л. Брик

 

<Перв. пол. февраля 1923 г. Москва>

Лиска, Личика, Лучик, Лиленок Луночка, Ласочка, Лапочка Деточка, Солнышко, Кометочка, Звездочка, Деточка, Детик Любимая Кисанька Котенок

Целую тебя и твою испанку⁶¹ (вернее испанца потому что испанок я никак целовать не хочу)
Посылаю тебе всякую мою ерунду
Улыбнись Котик.
Даже шлю известинскую чушь⁶²
Вдруг хихикнешь!
Целую тебя
Твой

Не возможно что тебя еще какими то «мазями».
А Я?

_____________________________________________

 

61. В это время Л. Брик болела гриппом.

 

62. Автограф стихотворения «О «фиасках», «апогеях» и других неведомых вещах», которое 21 февраля было опубликовано в «Известиях». На обратной стороне рукописи запись Маяковского «Известинская ерунда».

В. Маяковский — Л. Брик

 

<1-27 февраля 1923 г. Москва>⁶³

Солнышко Личика!

Сегодня 1 февраля. Я решил за месяц начать писать это письмо. Прошло 35 дней. Это по крайней мере 500 часов непрерывного думанья!
Я пишу потому, что я больше не в состоянии об этом думать (голова путается, если не сказать) потому что думаю все ясно и теперь (относительно, конечно) и в третьих потому что боюсь просто разрадоваться при встрече и ты можешь получить, вернее я всучу тебе под соусом радости и остроумия мою старую дрянь. Я пишу письмо это очень серьезно. Я буду писать его только утром когда голова еще чистая и нет моих вечерних усталости, злобы и раздражения.
На всякий случай я оставляю поля, чтоб передумав что-нибудь я б отмечал. Я постараюсь избежать в этом письме каких бы то ни было «эмоций» и «условий». Это письмо только о безусловно проверенном мною, о передуманном мною за эти месяцы, только о фактах. (1 февр.)<…>
Ты прочтешь это письмо обязательно и минутку подумаешь обо мне. Я так бесконечно радуюсь твоему существованию, всему твоему даже безотносительно к себе, что не хочу верить, что я сам тебе не важен. <…>

Что делать со «старым»

Могу ли я быть другой?
Мне непостижимо, что я стал такой.
Я, год выкидывавший из комнаты даже матрац, даже скамейку, я три раза ведущий такую «не совсем обычную» жизнь, как сегодня — как я мог, как я смел быть так изъеден квартирной молью.
Это не оправдание, Личика, это только новая улика против меня, новое подтверждение, что я именно опустился.
Но, детка, какой бы вины у меня не было, наказания моего хватит на каждую — не даже, что эти месяцы, а то, что теперь нет ни прошлого просто, ни давно прошедшего для меня нет, а есть один до сегодняшнего дня длящийся теперь ничем не делимый ужас. Ужас не слово, Лиличка, а состояние — всем видам человеческого горя я б дал сейчас описание с мясом и кровью. Я вынесу мое наказание как заслуженное. Но я не хочу иметь поводов снова попасть под него. Прошлого для меня до 28 декабря, для меня по отношению к тебе до 28 февраля — не существует ни в словах, ни в письмах, ни в делах.
Быта никакого никогда ни в чем не будет! Ничего старого бытового не пролезет — за ЭТО я ручаюсь твердо. Это-то я уж во всяком случае гарантирую. Если я этого не смогу сделать, то я не увижу тебя никогда, увиденный, приласканный даже тобой — если я увижу опять начало быта, я убегу. (Весело мне говорить сейчас об этом, мне, живущему два месяца только для того чтоб 28 февраля в 3 часа дня взглянуть на тебя, даже не будучи уверенным, что ты это допустишь.)
Решение мое ничем, ни дыханьем не портить твою жизнь — главное. То, что тебе хоть месяц, хоть день без меня лучше чем со мной это удар хороший
Это мое желание, моя надежда. Силы своей я сейчас не знаю. Если силенки не хватит на немного — помоги, детик. Если буду совсем тряпка — вытрите мною пыль с вашей лестницы. Старье кончилось (3 февраля 1923 г. 9 ч. 8 м.)
Сегодня (всегда по воскресеньям) я еще со вчерашнего дня неважный. Писать воздержусь. Гнетет меня еще одно: я как-то глупо ввернул об окончании моей поэмы Оське — получается какой-то шантаж на «прощение» — положение совершенно глупое. Я нарочно не закончу вещи месяц! Кроме того это тоже поэтическая бытовщина делать из этого какой-то особый интерес. Говорящие о поэме думают, должно быть — придумал способ интригировать. Старый приемчик! Прости Лилик — обмолвился о поэме как-то от плохого настроения. (4/II)
Сегодня у меня очень «хорошее» настроение. Еще позавчера я думал, что жить сквернее нельзя. Вчера я убедился что может быть еще хуже — значит позавчера было не так уж плохо.
Одна польза от всего от этого: последующие строчки, представляющиеся мне до вчера гадательными, стали твердо и незыблемо.

О моем сидении

Я сижу до сегодняшнего дня щепетильно честно, знаю точно так же буду сидеть и еще до 3 ч. 28 ф. Почему я сижу — потому что люблю? Потому что обязан? Из-за отношений?
Ни в коем случае!!!
Я сижу только потому, что сам хочу, хочу думать о себе и о своей жизни.
Если это даже не так, я хочу и буду думать, что это именно так. Иначе всему этому нет ни названия, ни оправдания.
Только думая так, я мог не кривя писать записки тебе — что «сижу с удовольствием» и т.д.
Можно ли так жить вообще?
Можно, но только не долго. Тот, кто проживет хотя бы вот эти 39 дней, смело может получить аттестат бессмертия.
Поэтому никаких представлений об организации будущей моей жизни на основании этого опыта я сделать не могу. Ни один из этих 39 дней я не повторю никогда в моей жизни.
Я могу только говорить о мыслях, об убеждениях, верах, которые у меня оформляются к 28-ому, и которые будут точкой из которой начнется все остальное, точкой, из которой можно будет провести столько линий сколько мне захочется и сколько мне захотят.
Если б ты не знала меня раньше это письмо было бы совершенно не нужно, все решалось бы жизнью. Только потому что на мне в твоем представлении за время бывших плаваний нацеплено миллион ракушек — привычек пр. гадости — только поэтому тебе нужно кроме моей фамилии при рекомендации еще и этот путеводитель.
Теперь о создавшемся:

Люблю ли я тебя? (5/II 23 г.)

Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь. Смешно об этом писать, ты сама это знаешь.
Мне ужасно много хотелось здесь написать. Я нарочно оставил день продумать все это точно. Но сегодня утром у меня невыносимое ощущение ненужности для тебя всего этого.
Только желание запротоколить для себя продвинуло эти строчки.
Едва ли ты прочтешь когда-нибудь написанное здесь. Самого же себя долго убеждать не приходится. Тяжко, что к дням, когда мне хотелось быть для тебя крепким и на утро перенеслась эта нескончаемая боль. Если совсем не совладаю с собой — больше писать не стану. (6/II).<…>
Опять о моей любви. О пресловутой деятельности. Исчерпываете ли для меня любовь все? Все, но только иначе. Любовь это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи и дела и все пр. Любовь это сердце всего. Если оно прекратит работу все остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает оно не может не проявляться в этом во всем. Без тебя (не без тебя «в отъезде», внутренне без тебя) я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас. Но если нет «деятельности» — я мертв. Значит ли это что я могу быть всякий, только что «цепляться» за тебя. Нет. Положение о котором ты сказала при расставании «что ж делать, я сама не святая, мне вот нравится «чай пить». Это положение при любви исключается абсолютно.<…>

О твоем приглашении

Я хотел писать о том любишь ли ты меня, но твое письмо совершенно меня разбудоражило, я должен для себя еще раз остановиться на нем.
Может ли быть это письмо продолжением отношений? Нет, ни в каком случае нет.
Пойми, детик! Мы разошлись, чтоб подумать о жизни в дальнейшем, длить отношения не хотела ты, вдруг ты вчера решила что отношения быть со мной могут, почему же мы не вчера поехали, а едем через 3 недели? Потому что мне нельзя? Этой мысли мне не должно и являться, иначе мое сидение становится не добровольным, а заточением, с чем я ни на секунду не хочу согласиться.
Я никогда не смогу быть создателем отношений, если я по мановению твоего пальчика сажусь дома реветь два месяца, а по мановению другого срываюсь даже не зная что думаешь и, бросив все, мчусь. Не словом а делом я докажу тебе что я думаю обо всем и о себе также прежде чем сделать что-нибудь.
Я буду делать только то что вытекает и из моего желания.
Я еду в Питер.
Еду потому, что два месяца был занят работой, устал. Хочу отдохнуть и развеселиться.
Неожиданной радостью было то, что это совпадает с желанием проехаться ужасно нравящейся мне женщины.
Может ли быть у меня с ней что-нибудь? Едва ли. Она чересчур мало обращала на меня внимания вообще. Но ведь и я не ерунда — попробую понравиться.
А если да, то что дальше? Там видно будет. Я слышал, что этой женщине быстро все надоедает. Что влюбленные мучаются около нее кучками, один недавно чуть с ума не сошел. Надо все сделать чтоб оберечь себя от такого состояния.
Чтоб во всем этом было мое участие я заранее намечаю срок возврата (ты думаешь, чем бы дитя не тешилось, только б не плакало, что же, начну с этого), я буду в Москве пятого, я все сведу так, чтоб пятого я не мог не вернуться в Москву. Ты это, детик, поймешь. (8/II 23).

Любишь ли ты меня?

Для тебя, должно быть, это странный вопрос — конечно любишь. Но любишь ли ты меня? Любишь ли ты так, чтоб это мной постоянно чувствовалось?
Нет. Я уже говорил Осе. У тебя не любовь ко мне, у тебя — вообще ко всему любовь. Занимаю в ней место и я (может быть даже большое) но если я кончаюсь то я вынимаюсь, как камень из речки, а твоя любовь опять всплывает над всем остальным. Плохо это? Нет, тебе это хорошо, я б хотел так любить.
Детик, ты читаешь это и думаешь — все врет, ничего не понимает. Лучик, если это даже не так, то все равно это мной так ощущается. Правда, ты прислала, детик, мне Петербург, но как ты не подумала, детик, что это на полдня удлинение срока!
Подумай только, после двухмесячного путешествия подъезжать две недели и еще ждать у семафора полдня! (14/II 23 г.)<…>
Лилятик — все это я пишу не для укора, если это не так я буду счастлив передумать все. Пишу для того чтоб тебе стало ясно — и ты должна немного подумать обо мне. Если у меня не будет немного «легкости» то я не буду годен ни для какой жизни. Смогу вот только как сейчас доказывать свою любовь каким-нибудь физическим трудом. (18/II 23 г.)<…>
Семей идеальных нет. Все семьи лопаются. Может быть только идеальная любовь. А любовь не установишь никаким «должен», никаким «нельзя» — только свободным соревнованием со всем миром.
Я не терплю «должен» приходить!
Я бесконечно люблю, когда я «должен» не приходить, торчать у твоих окон, ждать хоть мелькание твоих волосиков из авто.

Быт

Я виноват во всем быте, но не потому что я лиричек-среднячек, любящий семейный очаг и жену — пришивальщицу пуговиц.
Нет!
Тяжесть моего бытового сидения за 66 какая-то неосознанная душевная «итальянская забастовка» против семейных отношений, унизительная карикатура на самого себя.
Я чувствую себя совершенно отвратительно и физически и духовно. У меня ежедневно болит голова, у меня тик, доходило до того что я не мог чаю себе налить. Я абсолютно устал, так как для того чтоб хоть немножко отвлечься от всего этого я работал по 16 и по 20 часов в сутки буквально. Я сделал столько, сколько никогда не делал и за полгода.<…>

Характер

Ты сказала — чтоб я подумал и изменил свой характер. Я подумал о себе, Лилик, что б ты не говорила, а я думаю что характер у меня совсем не плохой.
Конечно, «играть в карты», «пить» и т.д. это не характер, это случайность — довольно крепкие, но мелочи (как веснушки: когда к этому есть солнечный повод они приходят и уж тогда эту «мелочь» можно только с кожей снять, а так, если принять вовремя меры, то их вовсе не будет или будут совсем незаметные).
Главные черты моего характера — две:
1) Честность, держание слова, которое я себе дал (смешно?).
2) Ненависть ко всякому принуждению. От этого и «дрязги», ненависть к домашним принуждениям и… стихи, ненависть к общему принуждению.
Я что угодно с удовольствием сделаю по доброй воле, хоть руку сожгу, <а> по принуждению даже несение какой-нибудь покупки, самая маленькая цепочка вызывает у меня чувство тошноты, пессимизма и т.д. Что ж отсюда следует что я должен делать все что захочу? Ничего подобного. Надо только не устанавливать для меня никаких внешне заметных правил. Надо то же самое делать со мной, но без всякого ощущения с моей стороны.<…> Целую Кисю. (27/II 23).
Какая жизнь у нас может быть, на какую я в результате согласен? Всякая. На всякую. Я ужасно по тебе соскучился и ужасно хочу тебя видеть.<…>

__________________________________

63. Письмо датируется по содержанию. Оно написано на той же бумаге большого формата, что и поэма «Про это». Подлинник письма сохранился не полностью. Печатается в сокращении, т.к. некоторые части письма носят сугубо личный характер.
Это письмо-дневник не было отправлено и Л.Ю. Брик обнаружила его только после самоубийства Маяковского.

Л. Брик — В. Маяковскому

<Весна 1923 г. (?) Москва>⁶⁴

Володенька,

как ни глупо писать, но разговаривать с тобой мы пока не умеем:
жить нам с тобой так, как жили до сих пор — нельзя. Ни за что не буду! Жить надо вместе; ездить — вместе. Или же — расстаться — в последний раз и навсегда.
Чего же я хочу. Мы должны остаться сейчас в Москве; заняться квартирой. Неужели не хочешь пожить по человечески и со мной?! А уже, исходя из общей жизни — все остальное. Если что нибудь останется от денег можно поехать летом вместе, на месяц; визу как нибудь получим; тогда и об Америке похлопочешь⁶⁵.
Начинать делать все это нужно немедленно, если, конечно, хочешь. Мне — очень хочется. Кажется — и весело и интересно. Ты мог бы мне сейчас нравиться, могла бы любить тебя, если бы был со мной и для меня. Если бы, независимо от того, где были и что делали днем, мы могли бы вечером или ночью вместе рядом полежать в чистой удобной постели; в комнате с чистым воздухом; после теплой ванны!
Разве не верно? Тебе кажется — опять мудрю, капризничаю.
Обдумай серьезно, по взрослому. Я долго думала и для себя — решила. Хотелось бы чтобы ты моему желанию и решению был рад, а не просто подчинился! Целую.
Твоя Лиля <кошечка>.

_____________________________________

 

64. Письмо датируется предположительно.

 

65. В июле 1923 г. Маяковский и Брики уехали в Германию. В Америку Маяковский попал только в 1925 г.

 

 

Телеграмма Л. и О. Брикам в Берлин от Л. Гринкруга и Я. Агранова. 14 апреля 1930 г. «Сегодня утром Володя покончил собой. Лева. Яня.»

 

 

Виктор Ерофеев: Почему убили Маяковского | Культура и стиль жизни в Германии и Европе | DW

Молодой футурист в эпатажной желтой кофте в своих провокационных манифестах требовал сбросить Пушкина и вместе с ним всех остальных классиков с корабля современности. Но двадцатидвухлетний полубог, одаренный поэтическим гением, и думать не думал, что его когда-нибудь самого сбросят с того же корабля.

И кто сбросит? Та самая советская власть, которой он служил с безоговорочной преданностью.

В интимных письмах к Брик Маяковский подписывался «Щен», и он, по сути дела, был действительно парадоксальным Щеном-щенком — с заливистым лаем, огромного роста и грозного вида, который готов был разорвать на куски сначала «ветхого Адама», то есть погрязших в мещанстве обывателей мира, а после революции — всех врагов советской власти (от белогвардейцев до независимых писателей вроде Евгения Замятина).

С подачи Ницше, который в начале ХХ века был моден в России, молодой Маяковский отвергал Бога и ставил себя на его место, выступал в роли сверхчеловека и стремился переделать человеческую природу. Ему всегда был нужен враг. В этом он схож с традиционной политикой самой России, вчерашней, сегодняшней и, будем надеяться, не завтрашней.

Виктор Ерофеев

Созданный природой из очень хрупкого материала, крайний индивидуалист и брезгливый одиночка, Маяковский всю жизнь был заложником самоубийства, о котором он писал в стихах. Он перекидывал свои думы о смерти на врагов: рвался их уничтожить и тем самым психологически держался на жизненном плаву.

Но если Серебряный век, потрясенный мощью его таланта, готов был в начале двадцатого столетия принять Маяковского, простить ему поэтическое хулиганство и объявить гением, потому что это был единственный период настоящей творческой свободы в России, то поэт просчитался, решив вместе с советской властью переделывать человеческую природу и ее универсальные ценности после октября 1917 года

В отличие от других отдавшихся власти поэтов, вроде Демьяна Бедного, которого, конечно, не сравнить с ним по таланту, Маяковский сам придумывал себе заказ на пропагандистские вирши. Он шел не в ногу с агитпропом, а бежал чуть впереди (как Щен), указывая лаем на явных или замаскированных противников. В своих заграничных стихах он облаял весь мир, особенно Америку,  тем самым подав пример на будущее Евтушенко и Вознесенскому сочетать поэтическую ненависть к врагу с комфортом временного пребывания на Западе.

В неустанной охоте Маяковского на врагов было что-то от перманентной революции Троцкого. Он кисло принял нэп и, в общем-то, все время жаждал крови.

Большевики чуть ли не с самого начала относились к нему с подозрением. Сначала он их не устраивал стилистически: слишком модернистский (хотя Ленин, как известно, положительно оценил его выпад против советской бюрократии). Позже вся линия левого искусства, оформленная в журнале ЛЕФ, становилась все более неприятной для власти.

Маяковского неусыпно пасли органы ГПУ. По-моему, он тщеславился знакомством и дружбой с начальниками политического сыска (вроде Якова Агранова). Но эта дружба оказалась для него обоюдоострой. Когда нэп стал клониться к закату, были погашены последние остатки творческой свободы и наступили сумерки русской культуры, по Маяковскому ударили — как по самозванцу, считавшего себя певцом революции, как по формалисту (тогда уже начиналась война с «формализмом») и как по автору политической самодеятельности. Партийный критик Ермилов нанес ему страшный удар в 1930 году, обвинив его в «Правде» в троцкизме.

Это было настоящее убийство. Дальше было уже неважно: сам ли он застрелился или ему «помогли» друзья из ГПУ. Напомним, что главным распорядителем на похоронах Маяковского был Агранов, что Москва в те апрельские дни 1930 года была наполнена слухами об убийстве. Так считали Михаил Булгаков и многие другие.

На целых пять лет после смерти Маяковского отправили в карантин, то есть почти не печатали. А когда он очистился от злободневности, Сталин вынес ему в 1935 году приговор, объявив его фактически лучшим советским поэтом.

Самое страшное, что может сделать в России талантливый человек, — это приблизиться к власти: либо с протянутой рукой, либо с желанием сотрудничества. Власть сначала использует его по назначению, а затем выбросит за борт «корабля современности». Пример Маяковского — лучший, талантливейший (если перефразировать слова Сталина) пример того, чего художнику нельзя делать.

Виктор Ерофеев, писатель, литературовед, телеведущий, автор книг «Русская красавица», «Хороший Сталин», «Акимуды», «Розовая Мышь» и многих других, кавалер французского Ордена Почетного легиона.

Смотрите также:

• Женщины и революция

  Начнем с «бабушки»

  Екатерину Брешко-Брешковскую называют «бабушкой русской революции». Дворянка, родилась в 1844 году. Одна из создателей и лидеров партии эсеров, а также ее боевой организации. Провела не один год в заключении и на каторге. Поддерживала Временное правительство в 1917 году, а советскую власть не приняла, покинув страну.

• Женщины и революция

  Женщина-врач

  Анна Шабанова — дворянка, выпускница первых в России женских врачебных курсов (закончила в 1877 г.). Стала признанным специалистом в области педиатрии — впервые в истории России. Одна из организаторов и председатель первой официально признанной в России женской общественной организации — «Русское женское взаимно-благотворительное общество». Стала одним из первых «героев труда» в Советском Союзе.

• Женщины и революция

  Женщина-командир

  Мария Бочкарева — одна из первых русских женщин-офицеров. Отправилась на фронт после начала Первой мировой войны. В 1917 году создала первый в истории России женский батальон, где практиковала железную дисциплину.

• Женщины и революция

  Красная графиня

  Софья Панина — графиня, крупная землевладелица. Деньги тратила на благотворительность. Весной 1917 года была избрана депутатом Петроградской городской думы. Вошла в ЦК партии кадетов. В мае 1917 года стала заместителем министра государственного призрения Временного правительства, в августе — заместителем министра народного просвещения. Покинула Россию в 1918 году.

• Женщины и революция

  Товарищ Надя

  Надежда Крупская — супруга и соратница Ленина, долгие годы фактически исполнявшая роль его личного секретаря. Занималась организацией пролетарского юношеского движения, стояла у истоков комсомола и пионерской организации. Стала одним из создателей советской системы народного образования. Ее прах покоится в Кремлевской стене.

• Женщины и революция

  Несостоявшийся убийца

  Фанни Каплан — участница российского революционного движения. Была обвинена в попытке застрелить Ленина летом 1918 года. На допросах заявляла, что крайне отрицательно отнеслась к октябрьскому перевороту, выступает за созыв Учредительного собрания, считает Ленина предателем революции, уверена, что его действия не совместимы с идеями социализма.

• Женщины и революция

  Главная эсерка

  Мария Спиридонова — российская революционерка, одна из руководителей партии левых эсеров. В 1906 году смертельно ранила советника тамбовского губернатора Луженовского. Отбывала наказание на каторге. Выступила вместе с товарищами по партии против большевиков летом 1918 года. Несколько лет жила в ссылке, была снова арестована в 1937 г. и расстреляна в 1941 г.

• Женщины и революция

  Министр и дипломат

  Александра Коллонтай — революционерка, государственный деятель, дипломат. Была наркомом государственного призрения в первом советском правительстве. Бросила мужа и сына ради революционной деятельности, при этом, будучи министром, занялась проблемами охраны материнства и младенчества. С 1922 года состояла на дипломатической службе.

• Женщины и революция

  Паллада революции

  Лариса Рейснер — революционерка, журналистка, писательница, поэтесса. В Гражданскую войну сделала карьеру военного политика. Троцкий писал о ней: «Ослепив многих, эта прекрасная молодая женщина пронеслась горячим метеором на фоне революции…она плавала на военных кораблях и принимала участие в сражениях. Она посвятила гражданской войне очерки, которые останутся в литературе».

  Автор: Дарья Брянцева

Владимир Маяковский — Влюбленные

1. Любовники
2. 18 ноября 1960 года в интеллигентной семье родился Жан-Клод Камиль Франсуа Ван Варенберг, теперь он известен как Жан-Клод Ван Дамм. Герой боевиков в детстве не проявлял никаких спортивных наклонностей, изучал фортепиано и классический танец, тоже неплохо…
3. Писатель Элия Казан после выхода фильма «Трамвай« Желание »с Марлоном Брандо сказал:« Марлон Брандо — действительно лучший актер в мире… а красота природы — это мучительная боль, которая…

Владимир Маяковский

«Владимир Маяковский»

Русский поэт. Реформатор поэтического языка. Оказал большое влияние на мировую поэзию ХХ века. Автор пьес «Тайна буффа» (1918), «Жук» (1928), «Баня» (1929), стихов «Любовь» (1922), «Про то» (1923), «Хорошо!» (1927) и другие.

Владимир Маяковский родился 19 июля 1893 года в день рождения отца, потому что его звали Владимир.Семья Маяковских жила тогда в Грузии, в селе Багдад, где его отец работал лесником. В селе жили одни грузины, русскими были только Маяковские, а в детстве Володя знал грузинский язык. Вскоре он полюбил книги, научился читать в шесть лет. Когда пришло время готовиться в гимназии, мама отвезла его в Кутаиси, где я учился у старших сестер Ольги и Люды. За год до перевода в Кутаисское лесничество глава семьи умер от заражения крови.

Семья Маяковского осталась без средств. Мне пришлось продать мебель, чтобы получить деньги на еду. Поскольку старшая дочь Люда училась в Москве, мать решила переехать с семьей в столицу. По многочисленным просьбам и ходьбе по чиновникам удалось пенсионерам по 50 рублей в месяц. Денег не хватило, и комнату выбрали самую дешевую, поэтому соседями всегда были студенты Маяковского. Итак, Владимир, невысокий по годам и серьезный, был вовлечен в революционную деятельность. Он читал листовки, листовки, нелегальные книги.

В 1908 году Владимир вступил в РСДРП. Затем последовала серия арестов. В тюрьме начал писать стихи. В 1911 году поступил в Училище живописи, скульптуры и архитектуры. В 1912 г. вышло первое издание его произведений.

Владимир Маяковский часто выступал на литературных собраниях. Он не мог не обратить на себя внимание: высокий, красивый, дерзкий, он любил споры и дискуссии с публикой.

В 1915 году Маяковский написал стихотворение «Облако в штанах».Это было любовное стихотворение, но тогда его последовательно называли революционным и антибуржуазным. Первое издание стихотворений Осипа Брика было опубликовано в сентябре 1915 года, и издание содержало большое количество цензурных сокращений. Однако сюжет поэмы «Облако в штанах» — это безответная любовь к поэту. Героиня стихотворения Мария и обещала приехать в гости не приехала. Боль и гнев безумно лирически. И эта боль, ревность, неудовлетворенное желание и заставляют его проклинать этот мир и его порядки, и его мораль.

Владимир Маяковский был готов любить огромную, красивую и невероятную любовь, далекую от пошлости и мещанства. И в таком состоянии готовности и готовности большой любви он встретил Лили Брик, женщину неординарную и блестящую. «Она умела быть грустной, женственной, капризной, величественной, пустой, непостоянной, любящей, умной и кем угодно», — вспоминал ее Виктор Шкловский. Она знала, насколько безумны мужчины — пожалуй, это было ее главное призвание в жизни. И благодаря этому призванию ей удалось прожить долгую и красивую — иногда трудную, иногда невозможную — но всегда яркую и в основном довольно счастливую жизнь.

«Владимир Маяковский»

Он далеко пережил своего трубадура, рыцаря поэтического и щедрого любовника — Владимира Маяковского.

Поэт Владимир Маяковский познакомился с парой Брик — Осип Максимович и Лили Юрьевной летом 1915 года, хотя это была уже известная сестра Лилечки — Эльза. Судьба Лили и Эльзы — это особый роман. Скажем только, что их детство прошло в Москве у Юрия Кагана, семейного юриста. Их мама окончила Московскую консерваторию по классу пианистки.Обе росли милыми, чудесными девочками, а он рос, проявляя один и тот же неоспоримый талант — талант абсолютной женственности, способный безоговорочно подчинить себе всех мужчин, встретившихся на пути.

Однако Эльза первой полюбила Маяковского и не побоялась привести его в дом замужнюю старшую сестру Лили. Однако ее брак с Осипом Бриком на тот момент был не таким прочным, как показалось со стороны. Теплая дружба связала пару, но как безумные желания и необузданные страсти… Это как раз удалось темпераментному молодому поэту, прямо и прямо выразить свои чувства и буквально умирать без женской ласки и нежности. Лилия Ю вспоминала начало романа с поэтом: «Это был приступ. Володя не просто влюбился в меня, он набросился на меня. Два с половиной года у меня не было тихого момента — буквально. меня, рост его массы, неудержимая, необузданная страсть. Его любовь была безмерной. Когда я встретил его, он тут же дико побежал за мной, чтобы ухаживать за мной, и ходил в темноте среди моих поклонников.Помню, он сказал: «Господи, как мне нравится, когда мучаются, ревнивы …»

Между прочим, тогда он сам испытал бы эту мучительную ревность даже в отношении Лилы. А пока … Лилия Ю — единственный персонаж в жизни и творчестве Маяковского. Начиная с 1915 года он посвятил ей все стихи. А когда в 1928 году вышел первый том его собрания сочинений, в посвящении написано: Л.Ю.Б.

Сейчас, спустя столько времени, сложно разобраться в сложном любовном треугольнике Володя Лилия-Ося.Далеко пережили оба, Лили Юй позже пыталась сгладить в своих воспоминаниях острые углы отношений: «С 1915 года мои отношения с О.М. перешли в чисто дружеские, и эта любовь не могла затмить ни мою дружбу с ним, ни дружбу. Маяковского и Брика. За последние три года они стали нужны друг другу — были в дороге и в искусстве, в политике и во всем. Все мы решили никогда не сдаваться и прожили жизнь близких друзей ». В квартире жили мы трое, вернее четверо, как писал Маяковский стихотворение «Хорошо!»:

квадратных метров жилья.

в номере —

и собака

Мы жили друзьями? Или Лиля и Володя — как любовники, а с топорами — как друг? Или Лили с Осеем — как муж, а Володя — как любовник? Андрей Вознесенский, разговаривая однажды с Лилией Юрьевной, услышал из ее уст узнавание, которое повергло его в шок.

«Владимир Маяковский»

Вот что вспомнила в старину бывшая муза поэта: «Любила заниматься топорами. Нас заперли на кухне Володя.Он рвался, как и мы, царапал дверь и плакал. «Какие из воспоминаний ближе к истине, судите сами. Несомненно одно: Владимир Маяковский, безумно ревнивый к Лили, писал об этом в своем стихотворении« Костяная флейта ». :

Я вместо раннего

в ужасе, что любишь отняли,

и крича в очередь выгранивал,

уже полусумасшедший ювелир.

Все очень модные в то время революционные призывы о свободной любви в отличие от буржуазной семьи среднего класса на практике приводят к человеческим трагедиям.

Путин сошел с ума от мысли, что любимая женщина может принадлежать кому-то другому:

В дополнение к твоей любви,

без солнца

но я не знаю где ты и с кем.

Он написал ей это в 1916 году в знаменитом стихотворении «Лиличка! Вместо письма». Кажется, ни одна русская поэтесса не писала таких страстных и обожающих строк, как Маяковский, его Лила.

Да, чувствовал, завидовал, устроил сцену.Но у пары Брик, по воспоминаниям, ссоры не возникали из-за ревности. Маяковский, конечно, нуждался в Брике в это смутное время. Помог выжить — пролетарский поэт, член партии с 1908 года, глава ЛЭФ. Между тем Ося Брик был теоретиком и теоретиком пролетарского искусства. Как еще они выжили бы? Маяковский был «прикрытием» пролетарского знамени в мелкой квартирке Бриков, к тому же материал тоже хороший подспорье. На самом деле в письмах к Лиле Брик поэт постоянно напоминал, что она заходила в то или иное издательство или газету, за его гонорар и письмами из-за границы он спрашивал, нужны ли ей деньги на покупку и что еще? Однако Брик и многое сделал для поэта.Лили вдохновила его на творчество. Ося публиковал свои стихи, продвигал их, подводил теоретические основы «футуризма». Брикс представил Маяковского представителями культурной элиты того времени, но его любовь к Лилии Маяковской была слишком серьезной, слишком обширной, слишком требовательной и … собственнической. «Володя такой занудный, — пожаловалась Лилия Юрьевна. — Даже ревность устраивает». Он не мог «передать» свои чувства с той степенью легкости и изящества, которые приняты среди образованных и интеллигентных людей.

26 октября 1921 г. Маяковский писал:

«Дорогая моя дорогая моя любимая, моя любимая Лисик! Курьерские письма должны проходить распечатанными настолько ужасно неприятными, что запрещается несанкционированное чтение чего-то мягкого.Пользуюсь тем б Винокуровской удобной возможностью написать Вам это письмо. Я скучаю по тебе, я скучаю по тебе — но — я считаю, что не нахожусь (особенно сегодня!) И думаю только о тебе. Я никуда не хожу, бродила из угла в угол, смотрю на твой пустой шкаф — целую твою визитку и твою подпись кисячие. Реба теперь часто ревет. Я такой — так что не чувствую, что хочу, чтобы ты забыл! Без тебя нет ничего более унылого в жизни.

«Владимир Маяковский»

Не забывай меня, я люблю тебя в миллион раз больше, чем всех остальных вместе взятых.Я не вижу ничего удивительного в том, что никто не хочет говорить, кроме тебя. счастливый день в моей жизни будет — твой приезд. Люби меня, дитя мое. Позаботься о себе, детик отдыхай — не хочешь ли что-нибудь написать? поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй поцелуй и поцелуй Ваш 26 / X ’21

Если ничего не будешь писать о себе, я сойду с ума.

Не забывай Любовь.

Посылаю вам немного о духах.

Китти пришла сюда всякие одолжения, их (духи или что-то в этом роде) любят каждый день думать, что вы пришли за милостями.

Целом. Твои поцелуи

Напиши мельчайшие подробности «Ваш щенок»

(Орфография и пунктуация — Владимир Маяковский).

Лилия его любовь просто утомила, но он это почувствовал и смиренно попросил прощения за свою неуемность, но его молитвы и заклинания не могли ответить ей любовью. В 1922 году Лили начала новый роман, и хотя поэт все еще любил ее, ему пришлось смириться, по крайней мере внешне, с ее изменчивостью, и отношения стали более ровными. 1924 год стал переломным в развитии их отношений.Сохранилась записка Лили Брик Маяковскому, в которой она сказала, что не испытывала к нему больше чувств, добавив: «Мне кажется, что ты меня любишь намного меньше и не будешь страдать».

Осенью 1924 года Маяковский уехал в Париж. Пробыв неделю во французской столице Брике, Маяковский написал письмо. Он все еще любит Лили и безмерно поражен. После его возвращения из Америки в 1925 году отношения между ними окончательно перешли в новую фазу. «Изменился характер наших отношений», — написал Брик.Это позволило снова заселиться в 1926 году троим, в квартире в Гендриковском переулке.

Осенью 1928 года Маяковский снова поехал в Париж. Помимо чисто литературных дел, поездка преследовала и другую цель. 20 октября он отправился в Ниццу, где отдыхал его русско-американская подруга Дороти Джонс и ее дочь, в которой он ее узнал. Судя по письмам Дороти Джонс, встреча в Ницце оказалась неудачной, после 25 октября он вернулся в Париж.

Осенью 1928 года Маяковскому было скучно в Париже.Эльза Триоле, сестра Лили Брик, будущей жены Луи Арагона, познакомила его с приехавшей в Париж в 1925 году молодой русской Татьяной Яковлевой, которая могла отвлечь его от его мрачных мыслей, а это вполне возможно. Татьяна Яковлева вспоминала, что Маяковский когда-то очаровал ее. И был шокирован тем, что она знала наизусть многие его стихи. «Но я не очень верю, что Маяковский полюбил стихи, — говорил позже Яковлев, — я просто был очень красив, я привык к этой падению. Конечно, было интересно поговорить с русским.К тому же я очень дружил во времена Арагона, считался лучшим поэтом своего времени … »

В феврале 1929 года он вернулся в Париж и пробыл во Франции шесть недель.

«Владимир Маяковский»

Они много времени проводили вместе, но редко оставались одни. Позже Татьяна призналась, что у него был потрясающий талант к уходу. Цветы, говорят о стихах, стоят под окнами … И вот что она написала о Маяковском его матери: «Я видела его каждый день и с очень хорошими друзьями.Если я когда-либо принадлежал к колодцу своим фанатам, то это он, в значительной степени его талант. Но в большей степени из-за потрясающего и буквально трогательного отношения ко мне. (…) Это первый человек, которому удалось оставить след в моей душе. Художник В.И. Шухаев засвидетельствовал: «Маяковский производил впечатление тихой любви. Татьяна явно восхищалась и восхищалась ими, гордилась его талантом ».

Когда у поэта кончилась виза и ему пришлось вернуться в Россию, он пытался убедить Таню выйти за него замуж.Она попросила меня дать ей время подумать. Он написал в одном из двух известных стихотворений, посвященных Татьяне Яковлевой:

мне все равно

когда-нибудь возьму —

или вместе с Парижем.

Лиля Брик, эти стихи не нравятся. Некоторые считают, что волей Брикова Маяковский не выпускал за границу, когда собирался за Татьяной. Яковлев также вспоминает, что перед смертью Лиля Брик написала ей письмо, в котором призналась, что сломала все в доме, когда прочитала стихи Володи «Письмо Татьяне Яковлевой».Она не хотела жить с ним и любить его, а я хотела мучить его всю жизнь и быть его единственной музой. Трудно сказать, правда ли, что Брикс был виноват в том, что Маяковский не смог приехать в Париж, чтобы жениться на Татьяне Яковлевой. Только доподлинно известно, что после отъезда Маяковского Тань Бретон стал искать граф дю Плесси. Вся семья Яковлевой обрадовалась этому знакомству, и, не долго думая, она согласилась выйти за него замуж.

Узнав о своей помолвке с графиком Татьяны из письма Эльзы Триоле, которое зачитывается вслух в его присутствии Лиля Брик, Маяковский был вне себя.Много лет спустя Яковлев говорил о своих отношениях с Маяковским: «Он прекрасно понимал, что для меня это не просто знаменитость. Я вырос в среде известных людей. Художники, писатели и художники. Например, художник Мане. был гораздо более известен, чем Маяковский. Просто Маяковский мне нравился. И как человек и как поэт, которого я знал, знал и любил … »

Помимо личных неурядиц, на Маяковский действовала удручающая политическая обстановка, чрезвычайно сложная в 1929 году.Страна была накануне сталинского террора.

Выставка Маяковского «20 лет» бойкотировала всех писателей. Постановка «Баня» подверглась резкой критике. После ухода Брика из квартиры неожиданно переехал один из Маяковских Лев Эльберт, оставивший почти стенограмму последнего монолога загнанного в угол поэта. Вот он гладит собаку Бульку: «Не лезь, Булечка, ты мне не досадишь. Мужчины стали очень нервными. Ты видишь себя влюбленным? Не бывает? Может — провалиться. Будет война, будет революция, а потом — вам это понравится.

Вы читали Чернышевского «Что мне делать?» Я сейчас читаю. Моя книга — это определенная сторона. Тогда проблема заключалась в том, чтобы уйти из семьи, а теперь прийти, создать семью. Это очень трудно …»

Очень хотел создать семью. Но … «Ни одна женщина не может надеяться, что он заводит отношения с Лилией. Между тем, когда ему довелось полюбить, но женщина самосохранения не захотела калечить собственную судьбу, зная, что Маяковский разрушит ее маленькую жизнь и не возьмет на себя много другого, тогда он впадет в отчаяние и безумие.Когда наступает апогей, бесконечность, редкое чувство он встретил, он убежал от него », — писала Эльза Триоле. И затем она заключает:« Это бросок от одного к другому — «Дон Хуан, распятая любовь».

Маяковский заинтересовался актрисой Вероникой Витольдовной Полонской, которая была замужем за Михаилом Яншиным. Когда Вероника с тревогой попросила своего возлюбленного сказать, что Лили Ю, если он узнает об их отношениях, она услышала в ответ, что Лилия Юрьевна говорит что-то вроде: «Ты живешь с Норочкой… Хорошо, что одобряю ». Сказал, что заметил« Норочку », грустно.

Еще в последний день своей жизни, за несколько минут до расстрела, поэт ультиматум Полонскому. Маяковский не выпускал Веронику из квартиры. Она объяснила ему, что он должен поговорить с ее мужем, который опаздывает в театр на репетицию. Он не хотел ничего слышать. Он сказал, что пойдет в театр поговорить с мужем, но она не отпустит.

Что ответила на ультиматум 22-летней актрисы? «Я сказал ему, что люблю его, я буду с ним, но я не могу оставаться здесь сейчас… — написала в своих воспоминаниях Полонская. — Мне по-человечески достаточно любви и уважения к мужу и я не могу с ним иметь дело с тех пор. «Но обещал, что вечером обязательно вернусь. И не просто вернусь, а перееду навсегда. Это не устраивало Маяковского». Он продолжал настаивать на том, чтобы все было сразу или просто ничего не нужно ».

На этом они расстались. Он поцеловал ее и попросил не волноваться и положил двадцать рублей на такси — в денежных вопросах Маяковский был необычайно щепетилен.

Любимая вышла, но не успела выйти на фронт, так как раздался выстрел. «У меня подкосились ноги, я закричала и бросилась по залу: не могла заставить себя войти». Но еще не рассеялся дым — а он уже вошел. «Владимир лежал на коврике, раскинув руки. На груди было крохотное пятнышко в крови».

Оставил букву, которая начинается с производной, большими буквами — ВСЕМ! В третьем абзаце всего три слова: «Лилия — люби меня!»

1. Люди и биографии — Любовники
2. 18 ноября 1960 года в интеллигентной семье родился Жан-Клод Камиль Франсуа Ван Варенберг, теперь он известен как Жан-Клод Ван Дамм.Герой боевика в детстве не проявлял никаких спортивных наклонностей, изучал фортепиано и классический танец, тоже неплохо…
3. Писатель Элия Казан после выхода фильма «Трамвай« Желание »с Марлоном Брандо» сказал: «Марлон Брандо — действительно лучший актер в мире … и красота природы — это мучительная боль, которая …

Рейтинг — 5553, Статистика просмотров за сегодня — 1

«Бешеный бык» русской поэзии — Гаарец | Новости Израиля, данные о вакцине COVID, Ближний Восток и еврейский мир

Ему было 37 лет, когда пуля пронзила его сердце.По данным полиции, его возлюбленная, актриса Вероника Полонская, застала его на последнем вздохе и умер у нее на руках. Даже сегодня, после появления множества статей и теорий относительно обстоятельств смерти поэта русской революции, нет окончательного ответа на вопрос, покончил ли Владимир Маяковский самоубийством или стал жертвой политического убийства.

Маяковский был одним из гениев русского возрождения начала 20 века, в который входили такие выдающиеся писатели и поэты, как Борис Пастернак и Марина Цветаева, Осип Мандельштам и Исаак Бабель, Александр Блок и Анна Ахматова, которые по приказу Кремля, заставили замолчать или сослали, пытали и убивали, или кто положил конец своей собственной жизни.

Говорят, что «самоубийство» Маяковского 14 апреля 1930 года было результатом разочарованной любви.Писали, что он потерял поэтическую направленность, разочаровался в своем идеологическом пути. Лили Брик, его замужняя любовница и муза (последнюю строчку в предсмертной записке он посвятил ей: «Лили, люби меня»), была убеждена, что он покончил жизнь самоубийством. «Идея самоубийства была для него как хроническая болезнь, и, как любое хроническое заболевание, она усугублялась при обстоятельствах, которые для него были нежелательными», — писала она в своих мемуарах.

Подтверждение ее слов было найдено в его стихах.В возрасте 23 лет он написал в стихотворении «Флейта для позвоночника»: «Я снова подумал, что, наверное, лучше проделать пулевое отверстие на моем конце». В последние годы исследователи задавались вопросом, почему его ироническая прощальная записка с просьбой: «Пожалуйста, не сплетничайте. Покойный ужасно не любит подобные вещи», была написана за два дня до его смерти. Почему его близких друзей, Лили и Осипа Брик, спешно выслали за границу? Почему пуля, удаленная из его тела, не соответствовала модели его пистолета, и почему его соседи услышали два выстрела?

Тайна еще предстоит разгадать и, по всей видимости, никогда не будет, — говорит Эмануэль Гельман, художник, переводчик, редактор и член редакции журнала «Кармель», выросший и получивший образование в Советском Союзе.53-летний Гельман выступил инициатором издания книги «Флейта канав. Ранний Маяковский: Поэзия и проза 1912-1918 гг.», Которая вышла недавно (издательствами «Алият Хагаг Букс» и «Едиот Букс»). Наряду со стихами и прозаическими отрывками Маяковского, переведенными на иврит Гельманом (с консультантом и редактором Петром Криксуновым), книга в твердом переплете предлагает выбор из шести портретов, написанных представителями поколения поэта. Гельман, написавший введение и эпилог, завершил книгу поучительной лексикой.

Гельман пишет во введении, что чтение стихов Маяковского было самым сильным поэтическим опытом его детства.«Его стихи, кнут советской идеологии, бичевали меня, когда я рос в стране, где правили пролетариат и социальная справедливость. Октябрьская революция имела два рупора, два ее прославленных Владимира: Владимир Ильич Ленин и Владимир Владимирович Маяковский». Гельман пишет, что впитал «этот яд» в школьную систему, и только когда он перешел в среднюю школу, он впервые услышал, что этот «пропагандист» и «автор рекламных джинглов» был «новатором в поэзии, волшебником рифма, революционер в отношении к поэзии.»

В средней школе Гельману было поручено организовать мероприятие «Владимир Маяковский и Октябрьская революция», посвященное 40-летию со дня смерти поэта, и с этой целью он просмотрел все тома его сочинений.С тех пор в памяти Гельмана остались целые строки, такие как «в моей душе нет ни единого седого волоса» или «Я поэт. Это то, что меня интересует» и ужасающая строка «Я люблю смотреть, как умирают дети », что, по словам Гельмана, метафорически относится к разрушению семени — другими словами, к растрате чего-либо ценного.

«Маяковский — это язык, на котором я говорю, и мой мир образов», — говорит он.«Когда идея теряется и уже ничего не поделаешь, я говорю:« Я люблю смотреть, как умирают дети ». Когда меня спрашивают, чем я занимаюсь, я отвечаю, что я поэт, хотя стихов не пишу. «Я поэт» — это цитата, и это способ сказать, что я художник. »

‘Взбитая собака’

Владимир (Володя) Маяковский родился в 1893 году в Грузии, в селе Багдади близ Кутаиса.«Мой отец был казаком, моя мать — украинкой. Мой родной язык — грузинский. Можно сказать, что я родился среди трех культур», — написал он в автобиографии «Я сам». «Я поэт. Вот что меня интересует. Вот о чем я пишу».

Будьте в курсе: подпишитесь на нашу рассылку новостей

Спасибо за регистрацию.

У нас есть и другие информационные бюллетени, которые, мы думаем, вы найдете интересными.

кликните сюда

Ой. Что-то пошло не так.

Повторите попытку позже.

Попробуй еще раз

Спасибо,

Указанный вами адрес электронной почты уже зарегистрирован.

Закрывать

Маяковский, «бушующий бык» русской поэзии в период ее Серебряного века (который начался в последнее десятилетие XIX века и закончился октябрьской революцией 1917 года), также является «взбитой собакой», страдающей и мучимой, как потерянной. и столь же разоблачающе, как его стихи, которые он носил в себе, «как собака несет в конуру лапу, которую переехал поезд.»

Гельман утверждает в предисловии к книге, что истинная биография Маяковского — это, прежде всего, его стихи, а уже потом и сам человек — высокомерный богемец, окруживший себя легендами, прославившими его как охотника за юбками.«Он не был таким Казановой, каким казался внешне», — объясняет Гельман. «Он был истеричным, жалким и постоянным клубком нервов. Уязвимый и сиротский, он оставался с глупой матерью и двумя никчемными сестрами».

Когда ему было 13 лет, умер его отец.«Он проткнул себе палец (при этом скрепляя бумаги зажимом). Отравление крови. С тех пор я терпеть не могу клипы. Хорошая жизнь закончилась», — написал он в «Я сам». В том же году его мать переехала в Москву с двумя дочерьми и сыном. Очень скоро Маяковский был исключен из школьной системы, взят в подпольную большевистскую партию и получил прозвище «товарищ Константин». Он распространял пропагандистские листовки, владел пистолетом без лицензии, а после третьего ареста за участие в контрабанде политзаключенных женщин из тюрьмы был отправлен в Бутырскую тюрьму в Москве.Там, в одиночной камере, в возрасте 16 лет он обнаружил сокровища литературы и поэзии и отказался от своей партийной верности. Даже когда годы спустя его считали рупором коммунистической революции и поэтом сталинского истеблишмента, он не вернулся в ряды партии.

После выхода из тюрьмы Маяковский начал изучать искусство в Москве, а в феврале 1912 года в Училище живописи, ваяния и зодчества он познакомился с Давидом Бурлюком, отцом русского футуризма, который признал его талант.«Бурлюк превратил меня в поэта», — писал Маяковский в «Я сам». «Он читал мне по-французски и немцев. Он давил на меня книги. Он приходил и говорил бесконечно. Он не давал мне уйти. Он давал мне 50 копеек каждый день. Так что я писал и не уходил. голодный.»

№

«Флейта сточных канав» содержит прекрасный текст Цветаевой, в котором изображены портреты Маяковского и Пастернака.Поэзия, писала она, была единственной отдушиной в лихорадочной жизни Маяковского: «Отсюда удивительная физиология его стихов, их непреодолимая мускулистость, их поразительная физичность. Борец Маяковский был вынужден втиснуться в строки своего творчества. поэзия. В этом причина их рваного ритма. Из-за размеров поэта песня разрывается, взрывается по швам, рядом и повсюду ».

Первая написанная им пьеса, трагедия «Владимир Маяковский», была дважды поставлена ​​в 1913 году в театре Санкт-Петербурга.-Петербург, постановка драматурга. На фоне скудных декораций и под скрипучую музыку актеры декламировали свои строки из глубины сцены; публика отреагировала, бросив оскорбления и тухлые яйца. «Поэт Владимир Маяковский явился с высоко поднятой головой и попросил вылечить его душу», — написала одна из газет. «Публика, которая полностью заполнила театр, разразилась громким смехом».

Маяковский был охарактеризован как совершенно бездарный и писавший «пустые слова больного малярией»; некоторые рекомендовали немедленно госпитализировать его.Пьеса представлена ​​в еврейском переводе в «Флейте канав», а ее персонаж, возглавляемый Маяковским, включает таких персонажей, как старик с сухими черными кошками, человек без головы, человек с искаженным лицом, мужчина с двумя поцелуями и женщина с огромной слезой.

В 1913-1914 годах молодой Маяковский был заметной фигурой среди футуристов, выступления которых отличались от обычных в то время поэтических вечеров.Один скандал сменял другой. Публика сходила с ума, и полиция часто останавливала их чтения. В начале 1914 года футуристы, в том числе и Маяковский, развернули информационную кампанию по всей России. Во время своих выступлений они читали стихи и распространяли манифест футуризма («Бросьте Пушкина, Достоевского, Толстого и т. Д. И т. Д. За борт»), демонстрируя «отвагу сумасшедших». Залы были заполнены до краев, и всем хотелось увидеть выходки поэтов, которые часто диковинно одевались, иногда надевали женскую одежду и даже наносили макияж, чтобы «раздражать и снискать расположение».»

Маяковский, «заядлый скандал», как он выразился, появлялся в желтой рубашке.«У меня никогда не было костюмов», — написал он в «Я сам». «У меня было две отвратительно выглядящие рубашки. Верный метод улучшения: надеть галстук. У меня не было денег. Я взял у сестры кусок желтой ткани. Я повязал его на себя. Скандал. Значит, самый красивая и заметная вещь в человеке — это галстук. Ясно, что если я увеличу галстук, я увеличу скандал. Поскольку размеры галстука ограничены, я решил быть умным: сшил рубашку в виде галстука и галстук-рубашку «.

В 1915 году Маяковский написал статью «О всех видах Маяковских», в которой сказал о себе: «Я наглый… Я циничен … Я машинист … Я пропагандист, который каждый день лихорадочно листает все газеты в надежде найти в них свое имя … То есть Владимир Маяковский, молодой человек 21 года. Для всех, кто хочет еще больше подтвердить справедливость моих слов, прошу внимательно изучить мою фотографию, которая прилагается к этой статье: Рывок, с низким и узким лбом, несколько украшен парой выцветших глаз «.

«Лицо Маяковского запечатлено на алтаре века», — писал Борис Пастернак, поэт, прославившийся на Западе благодаря роману «Доктор Живаго.Об их первой встрече Пастернак писал: «Передо мной сидел красивый молодой человек с мрачным выражением лица, переполненный смертельным и непрекращающимся умом. Его голос был как у певца псалмов, а его кулаки — как у борца. Этакое сочетание мифического героя и испанского тореадора. Сразу можно было догадаться, что если он был красив, умен, талантлив, а может быть, и очень талантлив — все это было не главное. Главное, чтобы его внутренние запреты были сильны как железо…. [и у него было] чувство ответственности, из-за которого он не позволял себе быть иначе: менее красивым, менее умным, менее талантливым ».

Пастернак, его друг и поклонник, очень любил ранний лиризм Маяковского: «Его тяжелая, мрачная, озлобленная серьезность была исключительной в свете шутовства тех дней.Это была поэзия, хорошо созданная художником, высокомерная, демоническая, и в то же время поэзия, чья судьба была предрешена, бесконечно потеряна, почти взывая о помощи ».

В поэтическом пантеоне

Гельман пишет, что Маяковский хвастался метафорической способностью своих стихов оставлять «жирные пятна размером с тарелку на десерт» на хорошо скроенных костюмах своих слушателей и читателей.«Он гений и принадлежит к пантеону мировой поэзии», — говорит Гельман, объясняя свое решение перевести Маяковского на иврит. «Три года назад было опубликовано лингвистическое исследование журналиста, в котором утверждалось, что Маяковского не понимали, что он не был поэтом революции или мобилизованным поэтом, а скорее придворным шутом, и в этом качестве он мог позволить себе проявить смекалку. , юмор и сатира в театре абсурда, происходившем на сцене Советской империи.Когда я был ребенком и читал его сатирические пьесы, я не понимал, что в них просоветского. На уроках литературы говорили, что он чистый и настоящий большевик, но на самом деле он великий сатирик.

«Поэзия сильнее его.Его душа не могла вместить поэзию, извергавшуюся из него, так что следовало ожидать самоубийства или распада. В 16 лет, когда он сидел в тюрьме, он понял, что социальная революция не для него, и он выбрал искусство и решил произвести революцию в искусстве, сознании и деятельности. После революции 25-летний Маяковский оптимистично вошел в новый мир, потому что нужно выжить. И он умел сочинять стихи. Это было его частью. Утром он не садился писать, стихи текли из него, даже когда он симулировал свои большевистские оргазмы и когда писал о текущих событиях.Он был настоящим поэтом. Он не мог жить без этого ».

В книге Гельман решил представить предыдущие переводы стихов Маяковского, в том числе Александра Пенна и Авраама Шлонского, вместе с его обновленными переводами, чтобы представить читателям Маяковского как модернистского лирика.

Ваш Маяковский менее политичен?

Гельман: «Я убежден, что секрет успеха переводов Александра Пенна кроется в катарсисе, берущем начало в коммунистической идеологии — другие существующие переводы, на мой взгляд, не раскрывают кишку поэта.В то время как в основе моих переводов лежит катарсис, берущий начало в модернизме, с той энергией, которая подпитывала поэта между 1912 и 1918 годами. Знание, которое я черпаю в своих творческих силах и вдохновение, и не только в переводе, из того же источника, что и он Это дает мне чувство полного отождествления с ним, как будто я его представитель на иврите, его космический брат. Даже изменение названия книги, которое я был вынужден сделать — я изменил «Люблю смотреть, как умирают дети» на «Флейта из сточных канав», — наполнило меня своего рода удовольствием, потому что название первой книги Маяковского было также подверглось цензуре и изменено с «13-го апостола» на «Облако в штанах».'»

Поэма «Облако в штанах» была посвящена его возлюбленной Лили Брик («Тебе, Лили») и считается поворотным моментом в его творчестве и одним из краеугольных камней поэзии футуризма.Гельман в своей книге подчеркивает, что «произведение дало поэту почетное место в пантеоне русской и мировой поэзии». Маяковский написал стихотворение в 1914 году, в разгар Первой мировой войны. Как единственный сын вдовы, он был освобожден от призыва и отправился на курорт в Финляндии, где «по вечерам гуляю по пляжу, пишу ‘ Облако.'»

Примерно за месяц до смерти поэта он сказал, что сначала назвал стихотворение «13-й апостол», и цензор спросил его, не мечтает ли он о принудительных работах.«Итак, они стерли шесть страниц и название … Они спросили меня, как я могу сочетать лиризм и грубость. Я сказал им:

Если хотите, я буду в ярости, элементаль плоти, Или перейду на тона, которые пробуждает закат, Если хотите, я буду очень нежным, Не мужчиной, а облаком в штанах.»

Осип Брик, ученый, литературный критик и кинорежиссер еврейского происхождения, муж-рогоносец Лили, любовь всей жизни поэта, первым опубликовал сокращенное стихотворение.Примерно через три года его полностью опубликовал автор, который в предисловии написал, что считает стихотворение «каноном современного искусства:« Долой свою любовь »,« Долой свое искусство »,« Долой свой режим, «Долой свою религию» — четыре крика четырех частей ».

Лили Брик, которую Гельман описывает в книге как одну из самых ярких женщин ХХ века, родилась в Москве и получила образование в еврейской семье с любовью к культуре и искусству.В 21 год она вышла замуж, и дом молодой пары в Санкт-Петербурге стал культурным салоном и местом встречи молодых художников. Ее младшая сестра Эльза Триоле, возлюбленная Маяковского, впервые привела его в свой дом. Поэт прочел вслух свое стихотворение «Облако в штанах», а в конце вечера подошел к замужней Лили и спросил: «Могу я посвятить ее тебе?»

Брики влюбились в его талант и его личность; он влюбился в хозяйку дома.Пара пригласила поэта к себе, и они наслаждались меню троих. В 1919 году, в разгар гражданской войны, все трое переехали в маленькую и убогую квартирку в Москве, и Маяковский писал о тесном доме, что «в нем сейчас живут четверо: / Лили, Ося, я и еще / щенок Шечник. . »

В предсмертной записке он просил «своего товарища по партии» позаботиться о его семье и Лили.Фактически, она благополучно пережила сталинский период чисток. Учреждение даже признало ее законной вдовой поэта и предоставило ей пособие на всю оставшуюся жизнь и половину авторских прав на его произведения. Брик сделала все возможное, чтобы сохранить наследие своего «мужа», и в письме, которое она написала Сталину, шаг, который мог подвергнуть ее опасности, она просила не забывать предприятие «вестника революции».

Гельман пишет, что в результате ее письма Маяковский был «убит» второй раз: Сталин заявил, что он «был и остается лучшим и самым талантливым поэтом нашей советской эпохи», и таким образом поставил клеймо Каина на одном из них. гиганты современной поэзии.Богемная Лили Брик дожила до преклонного возраста, и до последнего момента у нее было немало любовников. В 1978 году, после того как ее тело предало ее, она покончила жизнь самоубийством.

В мемуарах Брик, одну главу из которых Гельман включает в свою книгу, она написала о первом вечере в своей квартире, когда Маяковский читал «Облако в штанах».«Ее муж полюбил поэта», а Володя не просто полюбил меня; он напал на меня, это было нападение. Два с половиной года у меня не было ни минуты покоя. Я сразу понял, что Володя гений, но он мне не нравился. Мне не нравились шумные люди … Мне не нравилось то, что он был такой высокий, и люди на улице пялились на него; Меня раздражало, что он любил слушать свой голос, я даже не выносил имени Маяковского. Такое громкое имя, похожее на псевдоним, а еще хуже — на дешевый псевдоним.»

Когда она спросила его, как он смог написать стихотворение женщине по имени Мария и посвятить его другой женщине, он объяснил, что пока писал его, у него были романы с несколькими женщинами.Мария из четвертой главы на самом деле была Сонькой и не имела никакого отношения к Марии из первой главы.

Маяковский написал свои политические стихи после решения остаться в Советском Союзе после революции.Он знал, что поэт Цветаева голодает в ссылке в Париже. Он выбрал образ жизни, который дал ему не только статус, но и финансовое благополучие, а также возможность угодить публике. Он также часто выезжал за границу. Летом 1925 года он отправился в Нью-Йорк, где познакомился с иммигрантом, также уроженцем Грузии, Елизаветой Петровной. Они влюбились друг в друга, но держали роман в секрете; после его возвращения в Советский Союз у них родилась дочь.

Все еще загадка

Три года назад эта дочь, Патрисия Томпсон, которой сейчас 81 год, профессор философии и женских исследований в Lehman College в Нью-Йорке, опубликовала свою книгу «Маяковский на Манхэттене», в которой рассказывается история любви ее родителей.

При написании книги она опирается на неопубликованные воспоминания своей матери и на разговоры с матерью до ее смерти в 1985 году.Томпсон поехала в Россию после распада Советского Союза в поисках своих корней, и там ее встретили с должным уважением. Она впервые встретила родственников и стала использовать свое русское имя: Елена Владимировна Маяковская.

В телефонном интервью из Нью-Йорка на прошлой неделе Томпсон сказала, что обстоятельства смерти ее отца до сих пор окутаны тайной.

«Как ученый и ветеран академической науки я не осмеливаюсь устанавливать факты относительно его смерти без реальных доказательств.Знаю только, что он не покончил жизнь самоубийством, и добавлю, что если и сделал, то не из-за женщины. В конце концов, это была популярная версия на протяжении многих лет «.

Томпсон говорит, что ее мать родилась в Башкирии на юге России.«Она была переводчиком на английский язык, и в рамках своей работы она встретила Джорджа Джонса, англичанина, который влюбился в нее, и, как симпатичные молодые женщины ее возраста, она вышла за него замуж, чтобы получить разрешение на выезд из России после Они отправились в Нью-Йорк и через некоторое время расстались.

«На вечеринке в доме адвоката в городе моя мама познакомилась с Маяковским, и три месяца они были неразлучны.Мои родители решили сохранить отношения между ними в секрете, и их даже не фотографировали вместе в Нью-Йорке. Они гуляли по Бруклинскому мосту и зоопарку Бронкса, и любой, кто знал об этом деле, держал это в секрете. А потом ему пришлось вернуться в Россию, и ему не разрешили снова ехать в Нью-Йорк. Ведь он находился под постоянным наблюдением.

«Это были опасные времена.Мой отец столкнулся с революционным процессом, которому он так одобрял. Он действительно верил, что народ Советского Союза выиграет от этого, но он все больше разочаровывался, и это ускорило его кончину. По возвращении в Россию он отправлял телеграммы и письма моей матери, и когда она узнала, что беременна, то забеспокоилась. В те времена родить ребенка вне брака было ужасным делом. К счастью, Джонс так ее любил, что женился на ней, дал ей свое имя и позаботился обо всем.Я встретил своего отца однажды в своей жизни, и это было в Ницце, Франция, когда мне было три года. Я помню, что он был очень высоким ».

«Во время моего визита в Россию я встретил Веронику Полонскую, актрису театра и кино, которая была другом моего отца, и она утешила меня, сказав, что мой отец помнит меня и что я дорога его сердцу.Когда он встретил меня и мою маму в Ницце, он умолял маму переехать в Италию, потому что там ему было бы удобно нас навещать, но мама сказала ему, что она должна подумать о моей финансовой безопасности. Джонс был прекрасным отцом. Он надеялся завоевать любовь моей матери, но это не сработало; они развелись, и моя мать снова вышла замуж ».

Почему вы так долго ждали, прежде чем раскрыть, кем был ваш отец?

Томпсон: «Теперь я разозлюсь.Это вопрос ценностей и хорошего вкуса. Моя мать была дамой, и родители дали ей прекрасное образование. Она предпочла сохранить конфиденциальность и отказаться от огласки. Это был вопрос конфиденциальности — не стыдно, упаси Бог. Здесь победил хороший вкус. Они с отчимом решили сохранить дело Маяковского в секрете. Моя мама также настаивала на том, чтобы я приобрел статус и достижения за счет собственных заслуг, а не как дочь известного человека. Фактически, я был полным профессором и написал 13 книг, прежде чем раскрыть личность своего отца.

«Моя мама была интеллигенткой, свободно говорила на русском, французском, немецком и английском языках.Мой отец знал немало женщин, но моя мать была самой умной и одаренной из всех женщин, которые его окружали. Она читала стихи на многих языках и даже переводила французские и немецкие стихи для Маяковского. У них была сильная интеллектуальная связь и одинаково сильное физическое влечение. Она сказала, что он был самым удивительным и очаровательным мужчиной, которого она когда-либо встречала, и что она сама была красива и знала немало мужчин. Моя мать однажды сказала мне: «Никогда не вини его. Все было вне его контроля.«Актриса Полонская сказала мне то же самое».

Полонская рассказывала вам что-нибудь, чего вы не знали?

«Я спросил ее, почему он не упомянул нас в прощальном письме, и она сказала, что он пытался защитить нас.У отца был близкий друг Давид Бурлюк, который написал прекрасный портрет моей мамы. Он сказал, что моему отцу подарили пистолет и коробку из-под обуви. Для русской аристократии это означало смерть или унижение: либо ты покончишь с собой, либо потеряешь доброе имя ».

Во время поездки в Россию Томпсон обнаружила, что глава под названием «Дочка», которая была о ней, была удалена из официальной биографии ее отца, написанной Семеном Кемрадом, и что страницы его дневника, в которых он, по-видимому, упомянул, что она исчезла.Вот почему она была так рада услышать от Полонской, что ее отец не только говорил о ней, но даже сохранил ручку Паркера, которую он получил от нее во время той встречи в Ницце, и что он сохранил ее фотографию в детстве.

На прошлой неделе Томпсон добавила книгу Эмануэля Гельмана в одну из 30 картонных коробок, в которых она собирает материалы об отце, которые она намеревается отправить в Музей Маяковского в Москве.

‘

Как Владимир Маяковский купил Renault / Новости / Сайт Москвы

Владимир Маяковский однажды подарил Лиле Брик замечательный подарок — автомобиль Renault, который он купил за границей и отправил в Москву.Владение автомобилем было довольно роскошью, и подарок вызвал много зависти. Лиля научилась водить машину, познакомилась с другими автовладельцами и однажды даже попала в аварию. Читайте дальше, чтобы узнать больше из этой статьи Mos.ru и агентства Мосгортур.

Форд для кинорежиссера

Владимир Маяковский любил путешествовать, а еще больше любил удивлять любимую музу Лилю Брик подарками из разных стран. В 1920-е годы немногим советским гражданам разрешалось выезжать за границу, но у поэта все еще была такая возможность.Перед каждой поездкой Лиля составляла список самых желанных подарков (обычно это было дорогое белье, духи и наряды), и Маяковский привозил ей все, независимо от стоимости.

Но в апреле 1927 года, помимо обычного списка желаний Лили, поэт получил просьбу о кинорежиссере Льве Кулешове, в которого Лиля была влюблена некоторое время. Лиличка писала: «Хотели бы машину. Пожалуйста, принесите один. Мы много думали о том, какие именно; мы решили, что лучше немного форда.”

Прежде чем выбрать автомобиль, Кулешов и Брик исследовали состояние московских дорог и наличие запчастей. Также были важны внешний вид автомобиля и легкость вождения. Лиля добавила, что автомобиль должен быть последней модели, с полным набором инструментов и запчастей.

Рено для Лилички

Маяковский выполнил просьбу, и Кулешов получил свой «Форд». Зрители в Москве очень интересовались этим чудом на колесах. Личные автомобили по-прежнему были редкостью, поскольку после революции 1917 года все автомобили в стране были переданы правящей партии.Гордый Кулешов ездил по городу и в подмосковный загородный дом, где Брик и Маяковский проводили лето. Долгое время все их разговоры тоже касались покупки машины для Лили. Маяковский не смог отказаться и стал копить на машину. Лев Кулешов привез каталоги крупных автомобильных компаний, и в итоге остановились на Renault.

В 1928 году Маяковский посетил Францию ​​и Германию. Лиля подарила ему свой обычный список желаемых вещей, таких как чулки, шарфы и платья, и описала свои предпочтения в отношении автомобиля: «У него должен быть закрытый салон (« pipeite interiere »), запчасти, два запасных колеса и багажное отделение сзади.”

Долгожданный Renault был темой большей части их переписки во время той поездки. Лиля не могла перестать говорить об этом и тоже решила, что в машине должны быть два предохранителя, электрический дворник, задний фонарь и дополнительный свет сбоку. Еще одна важная просьба: «Это НЕ должен быть Амилкар!» Вероятно, потому, что бывшая жена Сергея Есенина, танцовщица Айседора Дункан, погибла в Амилкаре. Поразмыслив, Лиля добавила, что ее машина не должна быть похожа на машины, которые правительство Москвы закупило для службы такси.

Рено вместо духов и галстуков

Не все пошло по плану. Вскоре Маяковский понял, что денег ему не хватает. Он рассчитывал продать одну из своих пьес французскому режиссеру Рене Клеру, но сделка сорвалась. Маяковский прислал Лиле телеграмму: «По этой причине я пока могу пускать слюни только на машины. Я обязательно посетил автосалон ».

И все же он не мог вернуться без обещанного подарка. Выступления в Берлине принесли ему достаточно денег, и он сразу же отправил Лиле сообщение: «Я покупаю Renault.Это серая красавица. Шесть лошадиных сил, четыре цилиндра, кабелепровод. Отправка в Москву состоится 12 ^{декабря. Приеду около 8 -го . Отправить мне сообщение. Целую и люби, твой щенок ». Автомобиль стоил 20 000 франков (сегодня это более 900 000 рублей).}

Маяковский вернулся в Москву в декабре 1928 г .; однако машина прибыла только в следующем году. Советская таможня отказалась оформить Renault, и поэт должен был получить разрешение Наркомата внешней и внутренней торговли, «без права передачи или продажи иностранной валюты в СССР.”

Когда машина въехала на улицу, многие обвинили Маяковского в буржуазном поведении. Именно тогда он написал:

Позорные слухи преследуют меня

Пожалуйста, прости меня, если можно

Вот Рено мой сувенир

Оставленные галстуки и духи.

Лиля водитель

Лиле Брик было мало иметь машину; она хотела сама на нем водить. Водительское удостоверение получила в июне 1929 года.«Думаю, я была единственной москвичкой за рулем. Единственной другой женщиной-водителем была жена французского посла ».

Брик однажды попал в автокатастрофу. Будучи неопытным водителем, она сбила восьмилетнюю девочку, которая шла по дороге со своей матерью. Авария была не слишком серьезной. Девушка не пострадала, но в полицию все же вызвали. Дело Брика рассматривалось в суде; Однако неосторожный водитель был оправдан. В качестве извинений она преподнесла девушке свитер.

Маяковский тоже использовал машину, когда она не была нужна Лиле.Однако он не стал водить машину и вместо этого нанял шофера.

Поездка, которой не было

Лиля Брик стала настоящим энтузиастом вождения. Она познакомилась с другими автовладельцами и заказала во Франции специальную форму для вождения и аксессуары для вождения (шляпу и перчатки). Александр Родченко, ее друг и фотограф, для которого она часто позировала, знал о своем новом увлечении и хотел устроить автомобильную фотосессию.

Брик собирался ехать на своем Renault в Ленинград и предложил Родченко сфотографировать ее на московских дорогах, после чего она продолжит поездку, а он сможет вернуться домой.

Брик тщательно подготовился и закупил несколько нарядов специально для фотосессии. Она позировала на улице Земляной Вал, на обочинах дорог и в машине. В конце концов, Лиля решила не рисковать в одиночной поездке в Ленинград и уехала домой. Позже они с Маяковским назвали серию фотографий поездкой, которой так и не случилось.

Через год после смерти Маяковского Брик продал машину с помощью семейного финансиста Льва Гринкруга. В конце 1980-х были предприняты попытки найти машину.Однако, похоже, он бесследно исчез.

Владимир Маяковский, новатор А. В. Луначарского 1931

Владимир Маяковский, новатор А. В. Луначарский 1931 г.

Луначарский А.В. 1931

Владимир Маяковский, Новатор

---

Написано: 1931 г .;
Переводчик: Я. Ганускин;
Источник: А. Луначарский: О литературе и искусстве Издательство «Прогресс», 1973;
Расшифровано: Харрисон Флэсс для marxists.org, февраль 2008 г.

---

Много раз говорили, что поддержка Маяковским дела пролетариата не случайна. Это значит, что предпосылки для того, чтобы вести его в этом направлении, существовали внутри него, потому что в наше время много людей, а не несколько поэтов, но не все люди, не все поэты идут по этому пути. Однако этот внутренний голос никогда бы не повел его так, как он, если бы не наше время, потому что никто не определяет свой собственный путь, но путь любого человека в значительной степени определяется его временем и окружением.Говоря о творчестве и жизни Маяковского, мы говорим о его встрече как личности с пролетарской революцией как колоссальным социальным явлением.

Пролетариат и его революция существовали в скрытой форме задолго до октября 1917 года и даже до 1905 года. Маяковский знал о существовании этой великой силы и временами довольно близко подходил к ней в своей повседневной жизни, но в ранний период своей жизни. , он все еще был от нее отстранен. Можно сказать, что, когда Маяковский начинал свою карьеру, он был еще вне сферы влияния этого гигантского общественного тела, революционного пролетариата.Первый шаг, сделанный Маяковским на пути к революции, понимаемый в широком смысле слова как отказ от того, что существует для чего-то другого, лучшего и благородного, и попытка его уничтожить, он сделал как личность.

Маяковский часто дает определения и автопортреты, в которых говорит, что он, Маяковский, слишком велик для того окружения, в котором ему приходится жить. Он вкладывает двойное значение в слово «большой». С одной стороны, он просто констатирует то, что он, Маяковский, очень высокий, крупный мужчина; с другой стороны, есть соответствующая широта духа, размах его идей, его страсти, его жизненные потребности, его творческие силы; они тоже несоразмерны с его окружением.

Характерно, что здесь сливаются слова «величие» и «величие». Что касается него, то эти страсти, эти мысли, эта неудовлетворенность, эти надежды и это его отчаяние не являются чем-то порожденным его умом, они не вращаются в каком-то «эмпирейском сознании»; все это его тело, все это происходит в его Геракловом теле. Маяковский был материалистом (позже я расскажу, стал ли он диалектиком): он сильно пережил все, что было от земли, от плоти, омытого горячей кровью, исполненного естественной жажды жизни, и он испытал это как Маяковский — телесное существо и, как Маяковский, — соответствующая этому существу психика.

Ну, этот Маяковский обнаружил, что ему на свете тесно. Это не значит, что ему было тесно во вселенной. Ему нравилась вселенная, вселенная была очень большой, и он хотел быть с ней в очень близких отношениях: он пригласил Солнце сойти и навестить его, и Солнце спустилось и поговорило с ним. Но Солнце приходило к нему во сне, тогда как те, кто был действительно близок с ним, и те, с кем он пытался войти в тесный контакт, не были такими большими, как он. Вот почему Маяковский чувствовал себя таким меланхоличным и ужасно одиноким.Ему было трудно найти настоящих друзей. И только ближе к концу своей жизни он начал находить их в помеси великой необъятности сил Природы и отдельных личностей, среди которых он все еще находил очень мало настоящих друзей. Ему так и не удалось вплотную приблизиться к величайшим людям нашей эпохи, людям, занятым другими делами в другой сфере, политическим лидерам нашей революции. И все же он наконец нашел сущностей, к которым он бросился с огромной силой своего желания положить конец своему одиночеству.Это были общественные образования: пролетариат и революция.

Пролетариат и революция были близки его сердцу, во-первых, своим титаническим размахом, великими битвами, которые они развязывали в сферах непосредственной политической борьбы и труда, и, во-вторых, потому, что они были ключом к будущему. У него, очевидно, не было очень четкого представления о , каким будет будущее . Но он знал, что это будет будущее , в котором он, большой человек, наконец-то сможет свободно дышать, в котором он сможет выпрямиться в полный рост, в котором его сердце найдет в раю.Вот почему, почти предвидя свой роковой конец, он говорит в предисловии к своему стихотворению « На вершине моего голоса», , что он, этот большой человек, должен быть возрожден в будущем.

Привет, послушай!
товарищи наследники и потомки, агитатору,
главный громкоговоритель! Оглушая
поэтический потоп, я шагаю к вам
по лирическим томам, как говорит живое с живым.

Когда завоевана свобода, когда на землю приходят великие, возвышенные люди, тогда можно любить и петь как угодно Но теперь —

Потомки,
в нашем лексиконе,
найдите обломки, плывущие из Леты,
нечетных слов-остатков, таких как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокады».«Для вас,
, таких здоровых и подвижных, поэт
слизывал
чахоточной слюны грубым шершавым языком плакатов.

Маяковский делал все, чтобы подготовить почву для человека будущего. Это было отправной точкой, с которой Маяковский начал свою борьбу за большого человека в дореволюционные времена. В буржуазном мире не было дороги в будущее, не было образований общественного порядка, коллектива, который он мог бы полюбить, была только мелкобуржуазная пустота, и именно против этой мелкобуржуазной пустоты он протестовал.

В протесте Маяковского с самого начала были какие-то социальные нотки. Однако суть этого протеста заключалась в том, что мир слишком мелок, чтобы принять великого человека, а великий человек с негодованием и отвращением отвергает этот мелкий мир, этот наемный мир, деградировавший до буржуазного уровня до буржуазного. Это было первое восстание Маяковского

г.

Второе восстание Маяковского было результатом его молодости. Дело не в том, что мужчина молод и поэтому любит вести себя вызывающе, как король замка, по отношению к другим.Нет, молодость означала для Маяковского другое: он чувствовал, что мир, в котором родился и неотъемлемой частью которого стал, стар и дряхлел. В нем были свои знаменитые персонажи и музеи, почитаемые всеми, но эти известные личности и музеи служили только для того, чтобы освятить и благословить бесполезный, дряхлый мир, в котором он жил.

Маяковский прекрасно понимал, что в прошлом человечества были бесценные сокровища, но опасался, что если эти сокровища будут признаны, то придется признать и все остальное.Поэтому лучше было восстать против всего и сказать: мы сами себе предки! Пусть наша молодежь провозгласит свои молодые слова, которые позволят омолодить общество и мир!

Молодежь обычно хочет подчеркнуть тот факт, что она будет говорить то, о чем раньше никогда не говорили. Это желание порождает в революционных произведениях Маяковского контрасты, которые отмечали многие критики и которые, несомненно, часто парадоксальны, часто представляют собой неожиданный трюк, часто являются грубостью, часто являются шуткой мальчика.А те, кто, как Шенгели и все прочие «старушки», говорили: «Ой, милый! Это ужасно! Это хулиганство! » были в ужасе, потому что в их крови не осталось молодости. Можно даже быть молодым в преклонном возрасте или быть собачьим в раннем возрасте, дело не в годах, а в творческой силе. А те, кому его не хватало, не могли понять, как бродит вино у Маяковского, как выдувается пробка и даже бутылка, как бродит молодой, стремительный талант. Эти шалости молодого Маяковского были признаком его будущего роста, как у чистопородного щенка большие и неповоротливые лапы — верные признаки его будущих больших размеров.

Его третий революционный шаг был рожден его умением и, прежде всего, его умением в формальном смысле этого слова. Он чувствовал в себе огромную любовь к словам, он чувствовал, что слова подчиняются ему, что они формируются в батальоны по его команде. Он был увлечен этой властью над словами. Он чувствовал, что если человек не умеет командовать словами, а просто повторяет то, что другие говорили раньше, он был подобен дирижеру, который приходит к хорошо отрепетированному оркестру и взмахивает дубинкой после того, как музыканты уже сыграли определенную фразу. пока слушатели думают, что он дирижирует.Такое положение дел похоже на положение, при котором эпигон думает, что он пишет новые стихи, в то время как на самом деле им овладевают старые слова и мысли. Маяковского всегда раздражало формальное бессилие, и он говорил, что нужно писать совершенно по-новому. Он еще не знал, каким будет этот новый путь по форме и содержанию, но, прежде всего, он должен был быть новым. И тот, кто будет писать в соответствии со старыми принципами, должен быть подвергнут критике как слуга дряхлого мира.

Следующее восстание Маяковского (подобное его бичеванию окружающих, порожденному его мастерством) было восстанием, которое возникло в результате постановки.Здесь мы во многом подошли к самой сути его произведений. Кто, спрашивал себя Маяковский, эти поэты, от которых я отказался за то, что они подражатели, за то, что они продолжают процесс нарастающей дряхлости мира, извергая, как они это делают, уже спетые песни? Каково содержание их песен? Есть ли польза в том, что создают эти поэты? Может быть, поэты вообще не могут создать ничего полезного?

Маяковский был возмущен поэтами, которые гордо заявляли: «Поэт не производит полезного, поэт создает бесполезное.В этом мое очарование как поэта, в этом возвышенная природа поэтических вещей ». Если внимательно прислушаться к бесполезным вещам, о которых поют эти поэты, можно обнаружить, что это не более чем задушевная болтовня. Исторические темы, жанры и все прочее проходят через так называемую тему, протягиваются через желудок и кишечник, и только тогда они представляются вам. Если человек поэт, он должен сначала быть «поэтом», он должен уметь быть очень музыкально тошнотворным перед всем миром.

Сам Маяковский был возмущен всей этой лирикой, всем этим музыкальным щебетанием, всеми сладкими мелодиями и желанием украсить жизнь искусственными цветами. Маяковский не хотел, чтобы жизнь украшалась, потому что, по его мнению, украшать жизнь, причем такую ​​ужасную, было делом предательским; вместо того, чтобы менять ее, они замаскировали отвратительную кружку реальности дешевыми искусственными цветами. Это, несомненно, было продуктом его дремлющих марксистских чувств, хотя только постепенно (поскольку Журден только в зрелом возрасте обнаружил, что он говорит прозой) Маяковский осознал, что он революционер в уме, что он понял, чьим союзником он был.

Итак, Маяковский совершенно определенно утверждал, что нужно производить полезное: Поэт, докажи, что твои песни полезны!

Но в каком случае они могут быть полезны?

Маяковский пошутил: что значит «поэзия должна освещать путь»? В конце концов, это же не лампа! Или «поэзия должна нас согреть»? Но это же не печь!

Естественно, это не значит, что Маяковский считал, что поэзия не может ни осветить путь, ни согреть, ибо разве само Солнце не советовало ему «сиять всем своим цветущим достоинством»? Но он знал, что стихи сияют и как-то согревают. по-другому.Вопрос был в том, как? Не для того, чтобы осветить путь близорукому человеку, возвращающемуся с неприятного, неудачного свидания, и не согреть человека в его уютном доме. Свет и тепло, которые должен рассеять поэт, должны быть лучами, энергией, которая может быть преобразована в живую причину. Он должен принимать участие в производстве новых вещей, т.е. хотя его работы сами по себе не являются утилитарными, они должны обеспечивать стимулы, методы или инструкции для производства этих утилитарных вещей.Все это приведет к изменению окружающей среды и, следовательно, к изменению самого общества.

Отсюда и большая страсть Маяковского к лозунгу «производственный», или производительный, и к созданию стихов, которые являются «продуктом производства», но никоим образом не рождены «душой» как бледный цветок.

Маяковский стал революционером как таковой в очень раннем возрасте. Он часто представлял революцию как желаемое, но расплывчатое, огромное благословение. Он еще не мог определить его более четко, но он знал, что это был гигантский процесс разрушения ненавистного настоящего и творческого рождения великолепного и желанного будущего.И чем быстрее, бурнее и беспощаднее продвигался этот процесс, тем счастливее был бы здоровяк Маяковский. А потом он столкнулся лицом к лицу с пролетариатом, Октябрьской революцией и Лениным; он натолкнулся на эти грандиозные явления на своем жизненном пути и, внимательно взглянув на них, хотя поначалу держался в стороне, он увидел, что это было его место в жизни, что это было то, к чему он стремился, прямое осознание гигантский процесс реконструкции! И он продвигался, как мог, навстречу этому движению; он решил стать, насколько это возможно, настоящим пролетарским поэтом.И все, что было в нем самого лучшего, все, что было в нем великого, все, что было общественным, все, что составило три четверти его поэзии и составляло суть его творчества, все это действительно шло к пролетариату и полностью победил все остальные элементы своей натуры и, возможно, в результате дал бы нам настоящего пролетарского поэта.

Маяковский чувствовал, что все в старой поэзии дряблое, ватное, и тосковал по тяжелой кувалде, которая «дробит стекло, кует мечи».Это стремление к смелости, мастерству, звонким звукам и чистому металлу можно найти во всех произведениях Маяковского. Символично, что его призыв был к металлическому искусству.

Каким методом он следовал? Некоторые говорят: «Его метод заключался в том, чтобы« опускать стихи ». Другими словами, они утверждают, что поэзия была возвышенной, что она могла, по крайней мере, летать на своих не слишком сильных крыльях, как бумажный змей, но теперь этот человек внезапно утяжелил поэзию и полностью разрушил ее.

Но если мы более внимательно посмотрим на то, что означало «разрушение» Маяковского, мы увидим, что он на самом деле поднял его выше, потому что Маяковский тянул поэзию вниз с точки зрения идеализма, который является совершенно неточной оценкой вещей и неточная мера этих высот, но он поднял ее с точки зрения материализма, который есть правильная оценка вещей и их правильное соотношение.

В первую очередь по понижению темы. Говорят, что Маяковский выбирал темы пошлые, банальные, поверхностные, легкие по стилю и т. Д.

Правда, он не всегда выбирал мелкие общие темы. Иногда (на самом деле довольно часто) он выбирал монументальные темы. Но даже его монументальные темы оригинальны, они заставляют вас чувствовать, что они все еще соприкасаются с землей и что их огромные железные ноги маршируют в ритме: «Влево! Оставил! Оставил!» И все его абстракции такие же, все маршируют тяжелыми ногами: «Влево!» Почему это так? Потому что он считал целью поэта изменить мир и хотел затронуть только те темы, которые были частью самой сути этого изменения.Он считал ниже достоинства поэта летать во сне по небу, созерцая вечность, бесконечность и тому подобное. Это означало быть сибаритом, паразитом, поверхностным скиммером, но Маяковский хотел быть строителем. Поэтому он выбрал темы, относящиеся к работе, к построению, поистине земные темы.

Снижение лексики. Говорят, он использовал очень много пошлых слов и боялся слов, которые со временем стерлись и покрылись этой интересной слизью, накопленной веками.

Некоторые говорят: «О, какое прекрасное слово! Им пользовался поэт такой-то! » Ломоносов считал, что чем больше употребляется славянских слов, тем выше стиль. Если не было славянских слов, это был «низкий стиль». Что ж, Маяковский не хотел писать «высоким стилем», он хотел писать «низким стилем». «Высокий стиль» переигран. Первые поэты сложили эти слова нежными вдохновенными руками. Затем последовали другие с более грубыми руками, которые, так сказать, размазывали их, а затем шли те, у кого были тяжелые лапы, которые, возможно, никогда не придумали сами слова и даже не вылепили их, но, используя старые доступные слова, могли даже сойти за музыканты с тяжелыми лапами.Маяковский обнаружил совершенно новый лексикон, слова, которые либо лежали глубоко в земле, но еще не превратились в целину поэтическим плугом, либо только зарождающиеся, которые, как коралловый риф, покрывались живые полипы, их еще только предстоит сделать языком поэзии. Это сделал Маяковский. И были те, кто сказал, что это «срывает» поэзию. Почему? Потому что это были слова возчиков или так люди говорили на собраниях … Действительно, они так говорят, потому что это живые слова! Маяковский никогда не употребляет мертвых слов.

Конструкция предложения. Говорят, что его конструкции часто бывают вульгарными и банальными, а иногда совершенно неожиданными, совсем не по правилам синтаксиса, и таким образом создают впечатление фразеологизмов.

Это было сделано потому, что Маяковский уловил живые фразы. Создавать новые слова, несомненно, труднее, чем употреблять общепринятые, но Маяковский создал очень много новых слов. У него был дар создавать слова, которые никогда не произносились раньше, но после того, как он записал их, они были приняты всеми.Однако конструкция предложения — это другое дело. Здесь каждый виртуоз и творец. Человек, создающий формы речи, которые раньше никогда не использовались и которые чрезвычайно убедительны, естественно, является человеком, действительно творящим в сфере языка. И надо сказать, что — за исключением, быть может, такого поэта, как Пушкин или, на другом этапе, Некрасов, а между ними, на другом этапе, Лермонтов, — вряд ли кто-либо, писавший стихи или даже прозу, добивался таких творческих побед в мире. омолаживая и обогащая русский язык как Маяковский.Это бесспорно.

Снижение ритма. Мы говорим о ритме песни, понимаемой как «гармоничная мелодия», «звенящие струны» или «пение золотой арфы», как вялый романтизм, в котором поэт описывает свою усталость, свою изысканную скорбь по миру. его необыкновенно нежная любовь или что-то в этом роде. Но почему этот ритм, такой домашний и обычный, кажется таким возвышенным? Потому что эти люди думают, что у них есть душа, что она бессмертна, что она родственна всем Серафимам и Херувимам, а через Херувимов — Самому Богу, и поэтому все, что происходит в душе, священно и величественно. .На самом деле, как сказал Салтыков-Щедрин, вместо этой души находят «что-то маленькое и некрасивое», и это «что-то маленькое и неприятное», эта покрытая коркой сущность такого индивида не родственная никому, кроме тех же самых мелких личностей вокруг. Это. И это возвышение снова является возвышенным состоянием только в глазах идеалиста; в глазах материалиста это просто «тлен и пепел».

Какие ритмы у Маяковского? Ритм Маяковского — это ритм спора, ритм обращения оратора, ритм индустриальных звуков, метры индустриального производства и ритм марша.

Очевидно, с точки зрения возвышенного человека, который воображает, что он живет в божественном мире (но который на самом деле никогда не покидает свой туалет), такие ритмы кажутся разрушающими чувство близости, отчужденности, тепла и концентрации. «Что это? Куда они нас забрали? Да ведь это же рынок! » он говорит и не понимает, что это вовсе не рынок, а великолепный человеческий творческий мир, настоящее и активное общество, что это революция, что это ее звуки.Их можно услышать в этих новых ритмах, в этом новом барабане.

Понижение рифмы. Они говорят: «Что это, что это за рифма? Это просто шутка. Он противопоставляет два слова третьему, он дает фантастические вольности со словом, там слишком много нелепостей ».

Конечно, как сказал сам Маяковский, «дорогие, страхи и слезы» вызывают гораздо меньше паники, чем рифмы Маяковского. Но Маяковский использовал рифмы, которые он делал, потому что это облегчало запоминание его стихов.Это хорошо известная мнемоническая формула: для того, чтобы стихотворение запомнилось, важно иметь не только рифму в целом, но и новую рифму, а не ту, которая делает вас старше вас, потому что, поскольку она есть, у вас есть уже поглотил несколько столетий и носил их внутри вас, но тот, который дополнит вас, действительно новый обмен словами, настолько оригинальный и удивительный, что сделает его незабываемым. Собственно, каждая часть стихотворения Маяковского — это афоризм, поговорка, которую нужно запомнить. Он знал большую часть своей поэзии наизусть.Валерий Брюсов как-то сказал мне: «Поэт, забывший свои стихи, — либо плохой поэт, либо он написал плохие стихи. Хороший поэт помнит все свои хорошие стихи ». Я считаю, что Брюсов был совершенно прав. Маяковский вспомнил собственные стихи.

Говорят, что Маяковский все тянул все дальше и дальше в поэзии, но поэзия Маяковского утонченная.

Но в каком смысле она «рафинированная»? Есть салонный вид доработки; если брюки сшиты самым известным портным, это считается комильфо. И все же утонченность и комильфо противостоят друг другу. Comme il faut — это правильный путь, принятый другими, «в то время как изысканность — это что-то выраженное по-новому, что-то, что было найдено индивидуально, как пионер, прокладывающий новый путь.

Посмотрите, что сам Маяковский сказал о своей методике написания стихов. Он вспоминает, где и когда он нашел каждую рифму: «Я проезжал мимо Арбатских ворот и вспомнил эту рифму; потратил 7-8 дней, думая, как бы выразить это в нескольких словах.«Маяковский был тружеником; не импровизатор, а целеустремленный, сознательный искатель. Действительно, у него нет пустых, пустых строк не только в те годы, когда Шенгели признавал его талант, но и в те годы, когда Шенгели перестал признавать его талант. Каждая линия на вес золота, потому что каждая открыта, каждая создана. Маяковский сказал, что ему стыдно за те строки, которые ничего нового не добавляют. Маяковский — поэтический труженик. Очевидно, что в простом производственном процессе или в промышленности можно проектировать модели, а затем делать бесчисленные копии.Здесь может возникнуть вопрос о типографском воспроизведении: когда каждая строка найдена, когда статья написана, ее можно напечатать в миллионах экземпляров, и это промышленное умножение. Но то, что создает поэт, — это всегда новый образец, всегда новый образец. Так работал Маяковский.

Мы можем с полным правом заявить, что приход Маяковского к революции был чрезвычайно органичным, чрезвычайно примечательным. Для нас были чрезвычайно важны успехи, которые явились результатом объединения Маяковского.Но у Маяковского был двойник, и в этом его беда. Почему в металлических строках и социальных стихах Маяковского мы замечаем кажущуюся неконкретность, как будто он боится конкретного, боится личности и ищет очень великих и громких символов?

В каком-то смысле это можно объяснить тем, что Маяковский не подходил ко всему этому достаточно близко вообще. Подобно тому, как город, видимый издалека, кажется колоссом в синей дымке или сильном электрическом сиянии, но вы не можете разглядеть улицы, дома или, особенно, людей, так и Маяковский подошел к городу социализма, городу революция по-своему, видя ее, приветствуя и описывая, но никогда не ходя по ее улицам.Это одно из правильных объяснений. К тому же больше всего Маяковский боялся впустить в этот город своего двойника, который всюду преследовал его. Маяковский чувствовал его присутствие, он боялся его, он не любил его, но он не мог от него избавиться. Хуже всего было то, что у него был очаровательный двойник. Его обаяние — вот что напугало Маяковского больше всего, потому что, будь у вас отвратительный двойник, от него было бы достаточно легко избавиться. Тот факт, что он очарователен, только доказывает, что он реален и что он вобрал в себя некоторые из ваших собственных черт: вы изгоняете их из своего сознания, но сам факт того, что вы изгоняете их из своей сознательной личности, заставляет их конденсироваться поблизости в другой, фантомный -подобная личность, которая на самом деле не следует за вами, но живет внутри вас в вашей подсознательной, полусознательной, дополнительной личности.

Из чего сделан этот дубль? Он был сделан из всего мелкого, что еще жило у Маяковского. Однако мелкобуржуазные черты Маяковского не вызывали отвращения. Если бы это была жажда денег, если бы это было интригующим, если бы это была клевета, злорадство или мелочность в отношениях с другими, одним словом, все, что составляет обычную основу жизни обыденного человека, Маяковский просто бы отвозил все на ближайшую свалку. Но это было огромное желание любви и кротости, огромное желание по-настоящему сокровенного сочувствия, огромное сострадание ко всем живым существам, такое всепоглощающее сострадание, что Маяковский был готов обнять шею усталой старой ведьмы.

Я пришел, увидел
в глазах лошади:
улица, повернутая вверх,
проплыла во всей своей реальности.
Я пришел и увидел
огромную каплю за падением
катились по ноздрям, прятались в наростах ….
И животная тоска
, которую я не мог остановить,
вылилась из меня, заколебавшись,
и затопила нас обоих.
«Ну, пожалуйста, лошадка!
Вы знаете, что такое раскаяние?
Они люди,
Но почему вы думаете, что вы хуже?
Дитя,
мы все немного лошади,
каждый по-своему лошадь.”

Он был так же готов обнять скрипку, потому что она пела ему о страданиях, и он видел в ней символ жизненного бремени.

Я поднялся,
Пошатнулся над нотами,
Стенды согнулись подо мной,
ошеломили насилием. «Боже мой!»
вырвалось у меня из горла, когда я обнял деревянную шею.
«Слушай, скрипка, ты не думаешь, что мы похожи? Я тоже продолжаю плакать,
, но ничего не делаю!» Музыканты закричали:
«Ради любви к Майку, кого он думает, что ухаживает?» Но я — дьявол меня волнует
, что они говорят! «Знаешь что, скрипка, давай поживем вместе, а?»

Было это хорошо или плохо, симпатично или нет? Как это могло не быть приятным, если человек жаждал любви, «хотя бы немного любви», если человек хотел сочувствия, если он хотел быть окруженным людьми, которые его любили? Все это, что Маяковский не убил полностью внутри себя, проявилось в лучшем свете, как его способность действительно понимать людей и его ужасная потребность быть понятым, иногда утешать и ласкать.И разве не похвально, что Маяковский чувствовал всюду такое горе?

Шенгели говорит: «Посмотрите, как часто он употребляет слово« нервы », он сам говорит, что ему плохо. Почему, конечно, Шенгели думает, что раз Маяковский сказал:« Я сделан из металла », значит, у него должен быть гипс». — железная голова. Но это совсем не одно и то же. Под этой металлической броней, в которой отражался весь мир, билось сердце не только страстное, не только нежное, но и хрупкое, очень чувствительное к боли.И, может быть, если бы Маяковский не обладал такой большой чувствительностью, застенчивым состраданием, его монументальные произведения не обладали бы такой теплотой. Эта нежность иногда весьма удачно проникала в чугун колокола Маяковского, который впоследствии озвучивал его торжество. Хорошо, когда отливают колокол и добавляют немного мягкого металла, например олова. Но ничего хорошего не получится, если в человеке будет слишком много олова, слишком много этого мягкого вещества, потому что тогда оно превращается в кусок, в двойник.

В своих стихах Маяковский боялся этого двойника, этого мягкого, чрезвычайно интимного и необычайно чувствительного, болезненно чувствительного Маяковского. Он почувствовал: наступил век железа, настало великое время — и я такой же, у меня мощные мускулы, мое сердце бьется как большой молот, и я действительно могу говорить с огромными толпами своим великим голосом. . И я хочу это сделать. Почему эта язва внутри меня, эта глубокая кровоточащая язва? Маяковский изо всех сил старался избавить свою поэзию от этой мягкости, но ему не всегда это удавалось, и его двойник иногда перебивал его, пел Из этого, из того — во всяком случае, из того, что истинный Маяковский. властный Маяковский не хотел петь.Это прорвалось в сентиментальных, душераздирающих песнях о любви, которые Маяковский пел под разными предлогами, и в своих жалобах время от времени, говоря о том, как он был недоволен, о том, что он никогда не находил понимания и сострадания, о том, как все были такими ужасно суровый, возможно, даже его самые близкие друзья, с которыми он разделил трапезу в одном изуродованном боями котле, с которыми он сражался на одном общем фронте.

Не все из нас похожи на Маркса, который сказал, что поэты испытывают огромную потребность в доброте.Не все из нас понимают это, и не все мы понимали, что Маяковский нуждался в великой доброте, что часто ему не требовалось ничего, кроме доброго слова, может быть, даже самого простого слова; он достиг бы самого сердца этого двойника, уравновесил бы глубокую печаль этого двойника.

Вступив в песню, этот двойник создал вторую мелодию Маяковского: Маяковский с силой, страстно и торжественно хватал своего двойника за шею и сгибал его пополам, спасая: «Вы не смеете говорить именем Маяковского!» а затем продолжайте его великолепным, гулким голосом.Но время от времени он отпускал этого двойника, и он начинал петь, как скрипка, он пел меланхолические песни, и тогда уже нельзя было отличить одного Маяковского от другого.

Эта раздвоенная личность означает, что Маяковский удивительно характерен для нашего переходного времени. Это было бы действительно чудо, если бы он не продвинулся вперед сражением, если бы он сумел без труда убить этого внутреннего мягкого мещанина, эту сентиментальную лирику и сразу стать поэтом-трибуном.Может быть, по этому пути пойдет настоящий пролетарский поэт, выходящий из рядов пролетариата, настоящий социальный революционер ленинского типа, Ленин в поэзии. Но Маяковский не был таким поэтом. Вот почему битвы, которые он вел, препятствия, которые он преодолевал, борьба, которую он вел, чтобы преодолеть себя, были такими значительными.

У него получилось? Да, в стихах он делал, и он наступил своему двойнику на горло. Когда он сказал, что наступил «на глотку моей собственной песне», он наступил на горло песням, которые его двойник хотел спеть.Маяковский почувствовал острую необходимость в этом, особенно после вступления в Союз пролетарских писателей России.

Несмотря на то, что ему нравился его двойник, несмотря на то, что Маяковский временами задавался вопросом: разве я не двойник? — несмотря на все это он наступил своему двойнику на горло. И его двойник убил его за это. Ему удалось убить Маяковского, потому что, хотя в произведениях Маяковского ему удалось лишь подмешать определенное количество шлака, в личной жизни он, по-видимому, был намного сильнее.

Многие спрашивают: «Почему Маяковский покончил с собой?» Я не буду объяснять, потому что не знаю. Маяковский сказал: «Прошу не копаться в моей жизни». (Покойный поэт не любил сплетен.)

Мы можем подойти к этой смерти только в самом общем виде. Мы не знаем обстоятельств. Все, что мы знаем, это то, что Маяковский сказал: «Я не боялся этого двойника ни в политике, ни в поэзии, ни там, в открытом море, где я говорил с мегафоном в руке на корабль Nette, , но немного сентиментально. озеро, где поет соловей, светит луна и плывет лодка любви, вот где я потерпел кораблекрушение.Больше не спрашивайте меня об этом. Там мой двойник был сильнее меня, там он меня одолел и убил, и я чувствовал, что если я не убью металлического Маяковского, он, вероятно, продолжит жить сломленным человеком », — его двойник откусил от него кусок. , он сделал в нем большие вмятины, и Маяковский не хотел плыть по дырявым океанам, лучше было закончить свою жизнь в расцвете сил.

Этого объяснения должно быть достаточно, поскольку оно правильное, и нет причин искать дальше, и оно не было бы правильным.

Мы считаем важным следующее. Обыватели, окружавшие Маяковского, заключили договор с его двойником. Они хотели доказать, что двойник покорил Маяковского, а не хрупкую лодку его эмоций, а что он победил в открытом бою, что Маяковский-политик побежден, что побежден поэтический новатор Маяковский. Теперь Троцкий товарищ этим мещанам. Он уже не товарищ металлического Маяковского, как мы, а товарищ двойника Маяковского.Троцкий пишет, что драма Маяковского состоит в том, что он полюбил революцию как мог и продвигался к ней, как мог, но, поскольку революция не была истинной, его любовь не была истинной, и путь, по которому он был пройденная дорога тоже не была истинной. Естественно, как могла быть настоящая революция, если бы Троцкий в ней не участвовал! Одного этого достаточно, чтобы доказать, что это «ложная» революция! Троцкий говорит, что Маяковский покончил с собой, потому что революция произошла не в соответствии с Троцким; теперь, если бы он пошел по Троцкому, он бы расцвел таким ослепительным фейерверком, что Маяковскому и в голову не пришло бы горевать.

Итак, вы видите, что в интересах своей маленькой политической лавки, такой убогой и обанкротившейся, Троцкий принимает все, что враждебно прогрессивным элементам социалистического мира, который мы создаем.

Но бессмертный Маяковский живет. Бессмертный Маяковский не боится своего двойника. Двойник умер, потому что имел очень личный характер. И даже если лучшие произведения двойника иногда будут читаться с интересом, они будут представлять исторический интерес, а произведения, написанные «металлическим» Маяковским, революционером Маяковским, ознаменуют величайшую эпоху в истории человечества.

Еще долго после того, как революция сделала свое дело, когда наступит полный социализм и полный коммунизм, люди будут говорить об эпохе, в которой мы живем, как об самой удивительной эпохе. Вот почему все мы, живущие в эту эпоху, должны помнить, что мы не можем опозорить эту эпоху слабостью, потому что это действительно удивительная эпоха, и нужно очень много работать над самосовершенствованием, чтобы иметь право сказать, что это так, в каком-то смысле достойный современник. В своих основных произведениях и общественной работе Маяковский может быть именно таким достойным современником, и у него много союзников.Во-первых, эти союзники — его книги, его произведения. Они поют громко, освещают нам путь и согревают нас, и их свет настолько силен, что все совы и летучие мыши должны прятаться в дальних углах, как от восходящего солнца, пока свет не улавливает и их там. Во-вторых, мы его союзники. Когда я говорю «мы», я имею в виду не себя и своих друзей, не Коммунистическую академию или Российское объединение пролетарских писателей, а то «мы», которое сейчас составляет творческий революционный авангард человечества, становясь все более его численно превосходящей основой.Это «мы», «мы» нашего времени, двадцатых, тридцатых и сороковых годов нашего века, это то «мы», которое сейчас борется, созидает, живет здесь, в СССР и распространяется на все Мир. Он объявляет себя союзником Маяковского, не союзником двойника Маяковского, а союзником Маяковского, в котором кристаллизовалась его социально-политическая личность. Возможно, эта личность не была доведена до совершенства, чтобы дать нам поэта, о котором мы мечтаем, но она преодолела огромный путь к такому человеку.Вот почему мы считаем себя его союзниками и имеем право сказать это без стыда, чего, возможно, мы не смогли бы сделать, если бы навязали наше братство и союз великому человеку индивидуально, а не от имени этого коллектива. творческое «мы», потому что для каждого человека, как бы велика ни была, теплота товарищества — большое счастье, когда это удел живых, и даже когда это удел умерших.

---

Дело большевиков — Нью-Йорк Таймс

Энн и Сэмюэл Чартерс (по отдельности) написали много книг на самые разные темы, хотя я не вижу никаких признаков того, что они когда-либо прежде имели дело с русскими материалами.Тем не менее им пришло в голову исследовать историю Маяковского и Лили Брик, отношения пугающей психологической сложности, разыгрываемые на фоне беспрецедентной социальной нестабильности в заведомо загадочной стране — и, как если бы это было недостаточно высоким заказом, чтобы украсить их счет со многими переводами сложных стихов Маяковского и комментариями к ним. Все это, если верить свидетельствам, было совершено в состоянии виртуальной языковой невинности. Авторам удалось провести четыре интервью с самой Лили перед ее смертью в прошлом году, спустя годы после ее поэтессы, а также обширные интервью с Ритой Райт, известным советским переводчиком, и другими близкими двух руководителей.Что ж, их мужество вызывает только восхищение. предположим, почти полностью удерживая его от ужасного результата.

После большого количества предварительных материалов (благодарность всем многочисленным информаторам и переводчикам, отчет о первом визите Хартии в Москву, перевод стихотворения Пастернака, выделенное курсивом воспоминание о сцене самоубийства — «Потрепанный» мастерская, в которой он ночевал, была залита кровью … »- и перевод еще одного отрывка стихов, на этот раз Маяковского), приходишь к первому предложению первой главы, которое достигает резонансного значения:« Давным-давно. Толстой писал, что все счастливые семьи похожи друг на друга, и, конечно же, Лилль Брик родилась в счастливой семье, родители которой обожали ее и давали ей все, что она хотела.Как будто банальности намека и этой хромоты «давным-давно» было недостаточно, должно последовать совершенно бессмысленное non sequitur, усугубленное предположением, что счастливая семья — это такая семья, в которой ребенок получает все, что хочет. (С таким же успехом можно было бы написать: «Зовите меня Измаил», — заявил несчастный Герман Мелвилл, и, конечно, Норман Мейлер, возможно, предпочел бы более подходящее имя »).

Я не хочу быть ни шутливым, ни чрезмерно придирчивым. Это первое предложение олицетворяет стиль книги, которая, если она не бесцветна, бессознательно вызывает шум.«Мы оба, Брик и я, но особенно я, были возмущены Маяковским и другими». «И так он влюбился в нее с первого взгляда, а на самом деле навсегда — до самой потери веса». Говорят, это переводы с русского. Первый был бы забавным, если бы его буквально вернули на русский язык; второй, забавный по-английски, был бы совершенно идиоматическим по отношению к тому языку, из которого он так и не возник полностью.

Но если серьезный читатель этой книги обнаружит, что стилистическая несостоятельность отвлекает, он, вероятно, будет менее снисходительно относиться к фактическим неточностям и хаотической документации — если, конечно, он знает о них.Вот, в произвольном порядке, случайный каталог ошибок:

На соседних страницах основной источник авторов, полное советское издание Маяковского, датируется «19551961» (правильно) и «1955.1959» (неверно). Выборочная проверка переведенных документов (например, письма на стр. 185) выявляет не только неправильный перевод, но и непризнанные пробелы и сокращения. О качестве перевода из избранных интервью и неопубликованных материалов можно только догадываться. Незнание Хартии областью, в которой они работают, выдается постоянными небольшими ошибками в написании самых известных имен в этой области: Эрлих вместо Виктора Эрлиха, историка русского формализма; Якобсона для выдающегося лингвиста Романа Якобсона; Винокур для Григорий 0.Винокур, советский филолог; и так далее. Студенты, изучающие русский язык, могут заметить многочисленные ошибки транслитерации, но даже эксперты могут быть сбиты с толку словом «Сьен» вне контекста: это знаменитая подпись Маяковского в письмах к Лили, и ее следует писать «Щен».

Слово, которым описывается стиль и научность этой книги, — «приблизительный». Близко, но не сигара. Кроме того, если человек должен быть достаточно информированным и достаточно скептичным, чтобы проверить факты на себе, для кого существует книга? Он существует для не очень требовательных людей среднего уровня, которые с интересом прочитают, что «Рита восхищалась красотой Лили, и ее часто приглашали посмотреть, как она принимает ванну в переносной складной резиновой ванне с подогревом воды в самоходе.

Маяковский»

Майк Куилле описывает некоторые способы, которыми русская революция повлияла на искусство и культуру во всем мире за последние 100 лет.

Большевистская революция в октябре 1917 года была первой в мире попыткой создать социалистическое общество. Он был основан на активной поддержке большинства населения, как рабочих, так и крестьян, и помимо прекращения катастрофического участия России в Первой мировой войне, он освободил и предоставил российскому населению права в политическом, социальном и экономическом плане. Она была радикально прогрессивной в своей социальной политике — например, в отношении женщин и детей — и, в частности, в ее действительно всеобъемлющей образовательной политике, как указано в статье Меган Берент в этом новом памятном разделе журнала Culture Matters.

А как насчет его влияния на культуру? Бесспорно, революция дала мощный толчок творчеству и воображению и привела к явному признанию, как художниками, так и большевиками, того, что искусство может служить широкому населению, а не элите, и, таким образом, способствовать достижению целей Революции. Между художественным творчеством и политикой освобождения установились естественные связи — не впервые в истории человечества, но самым сильным образом на сегодняшний день.

Этот взрыв творчества произошел в изобразительном искусстве, кино, поэзии, балете, детской литературе, музыке и многих других популярных культурных занятиях, включая спорт и науку, театр и теологию, моду и одежду.Вряд ли какая-либо область человеческой культурной деятельности не пострадала от революции — подробное обсуждение ее влияния на науку см. В книге Энди Байфорда «Революция и наука при большевиках».

Детская литература 1920-х годов

Энергия и политическая направленность деятелей культуры, таких как художники и поэты — см. Статью Джона Эллисона об Александре Блоке — привели к качественным и количественным изменениям в восприятии и оценке культуры.Благодаря прогрессивной политике правительства в области образования и смелым, творческим попыткам соединить массы с культурой, например, в агитпоезда и катера, несшие политическое искусство Маяковского, Лисицкого и Малевича сотням тысяч рабочих и крестьян.

Агит-поезд; Катер с театром на борту

Подобные смелые и амбициозные инициативы, разработанные в относительно бедной и отсталой стране столетие назад, резко контрастируют с робкими попытками нашего Художественного совета поощрять «участие сообщества».В государственной политике в отношении искусства в этой стране по-прежнему доминирует элитарная миссия субсидирования интересов более богатых слоев столичного населения.

О чем меньше говорят, так это о культурном влиянии революции на мир за пределами России. В то время это было огромное влияние, и так оно и было последние сто лет. Действительно, цели, значения и влияние революции на культуру все еще разыгрываются сегодня — своего рода «космическое фоновое излучение», как ярко описывает его Эндрю Мюррей.

В этом кратком обзоре будут показаны эти влияния с несколькими примерами, где позволяет место. Они сгруппированы по трем видам влияния.

Революционное влияние на работников культуры

Во-первых, революция оказала прямое всемирное влияние на культурную деятельность, такую ​​как искусство, литература, музыка и спорт. Например, конструктивистское движение в изобразительном искусстве и архитектуре было, возможно, самым влиятельным глобальным художественным движением в двадцатом веке — см. Статью Жана Тернера об авангардной архитектуре.

Башня Татлина; социалистическая архитектура

Как указывали Оуэн Хазерли и другие, абстракция, поп-арт, минимализм, абстрактный экспрессионизм, графический стиль панка и пост-панка, а также архитектурный брутализм, постмодернизм, хай-тек и деконструктивизм во многом обязаны возникшему конструктивизму. от русской революции. Конструктивизм сочетал радикально новый подход к технологиям и технике с явно коммунистической социальной целью.Малевич, Татлин, Родченко и Степанова — все они представляли разные направления конструктивистского движения, и их влияние можно увидеть в зданиях по всему миру в двадцатом веке.

Многочисленные примеры можно извлечь и из литературного искусства. В поэзии и литературе в целом «поворот к народу», который олицетворял революция, замена взглядов элиты на жизнь и заботы простых людей, сделала огромный шаг вперед, особенно в развитии и усилении антиколониальной политики. страны.

Диего Ривера за работой над «Восстанием»; Аграрный лидер Сапата

Взаимодействие и родство, вызванное революцией в индийской литературе и Азии, также можно проследить в африканском и южноамериканском искусстве и культуре, особенно в творчестве Диего Риверы.

До революции глобальное распространение искусства и культуры всегда имело империалистическое измерение. Он был неразрывно связан с капиталистическим эксплуататорским колониальным проектом, средством навязывания столичных культурных ценностей другим народам.После 1917 года, когда революция усилила радикальную политическую оппозицию во всем мире, она позволила местным культурным и художественным традициям расцвести и установить международные связи в масштабах, невиданных ранее в истории человечества.

Ближе к нам, примером этого международного эффекта было левое поэтическое движение в Британии 1930-х годов во главе с Оденом, Макнейсом, Спендером и другими. Революция вдохновила их на создание более откровенно политической, даже дидактической литературы.И по форме, и по содержанию они были нацелены на более тесную связь с массами населения. И нет никаких сомнений в огромном влиянии революции на многих других писателей, таких как Джордж Бернард Шоу, Герберт Уэллс и Вирджиния Вульф.

Джордж Бернард Шоу; У. Х. Оден и Бенджамин Бриттен

Это литературное движение само по себе оказало влияние на музыкантов и композиторов, таких как Алан Буш и друг Одена Бенджамин Бриттен, которого также независимо привлекала коммунистическая и особенно русская культура.

Он распространился также на создателей документальных фильмов, таких как GPO Film Unit и его последователи, которые положили начало прекрасной традиции сострадательных, а иногда и откровенно социалистических документальных фильмов об условиях жизни британского народа до, во время и после Второй мировой войны.

Это традиция, которая была продолжена драмами «кухонной раковины» театра пятидесятых, в телевизионных драмах, таких как «Игра по средам» и «Игра сегодня», и образцовой работой Кена Лоуча вплоть до наших дней.

Революция повлияла на весь мир даже больше, чем на Британию. В литературе, искусстве и музыке список практически бесконечен. Поразительно, насколько левые политические взгляды так распространены во всех искусствах двадцатого века, и это отчасти связано с влиянием революции на мировую культуру.

Броненосец Эйзенштейна «Потемкин»; Плакат к киноглазу Вертова производства Александра Родченко

В кино новаторские приемы Сергея Эйзенштейна, использующего «оппозиционный» монтаж для создания нового кинематографического языка, и Дзига Вертова, запечатлевшего «правду фильма» в радикально новом типе документального фильма, заложили основы мирового кино — см. Работы Джона Грина. исчерпывающий и авторитетный обзор советского кино.Широко признано, что Джон Форд, Орсон Уэллс, итальянские неореалисты, Кэрол Рид, Хичкок, Коппола, Скорсезе и многие другие находились под сильным влиянием этих русских пионеров.

Революционное влияние на признание и удовольствие

Во-вторых, существует другой вид влияния, а именно влияние Революции не только на производство, но и на потребление — на способы доступа, опыта и наслаждения культурной деятельностью.

Джоан Литтлвуд; Народный театр, Ньюкасл

Например, в Британии были созданы рабочие кинематографические общества, которые приблизили качественное кино к людям рабочего класса.Народное театральное движение в Великобритании также очень сильно выросло в 1920-х годах, поощряемое Г. Шоу, убежденный сторонник идеалов революции. Джоан Литтлвуд и Юэн Макколл использовали их как в популярных театрах, так и в клубах народной музыки до и после Второй мировой войны. МИ5 внимательно следит за Джоан Литтлвуд: какие могут быть более убедительные доказательства большевистского влияния?

Радикальный рабочий театр в остальной Европе и Соединенных Штатах был в огромной степени стимулирован и подпитывался демократизирующим, антиэлитарным влиянием революции; кроме того, в Европе существовало рабочее радио-движение.

Революционный характер искусства

Третий вид положительного влияния революции на искусство и культуру был более глубоким и общим. Это влияние, присущее любой другой прогрессивной революции в истории.

Точно так же, как одним из главных преимуществ русской революции было усиление не только радикальных политических и экономических альтернатив классово разделенным обществам, но и самой возможности реализации альтернативы вообще, так и революция сделала то же самое для искусства и культуры. виды деятельности.

Это связано с тем, что, как признали Уильям Блейк и другие, художественная и культурная деятельность, такая как поэзия, искусство и музыка, по сути своей являются общественной и общественной деятельностью. Вот почему и как они развивались в истории человечества: по сути, они представляют собой акты мощного, вдохновляющего и эмпатического общения, которые развивают и углубляют человеческое сочувствие и солидарность. Искусство и другие культурные мероприятия, такие как спорт и религия, могут преодолевать и разрушать все виды барьеров между людьми. Культурная деятельность может преодолеть и растворить, как в реальности, так и в нашем воображении, фундаментальные классовые разделения в человеческих обществах, основанные на неравных долях частной собственности, существовавшие с древних времен.

Вызов классового общества, который представила Революция, дал возможность художникам, писателям, музыкантам и их публике во всем мире создавать, понимать и получать удовольствие от искусства, которое было критическим, вызывающим и противоречащим статус-кво.

Эти контркультурные, сложные нити можно проследить во всех искусствах. Это было чем-то особенным для русской революции или совершенно новым — свидетельства художественного противостояния несправедливости, неравенству и иерархическому угнетению можно проследить в истории человечества, как и настойчивые утверждения художников о высвобождающей силе творчества — см. Статью Дуга Николла о Лугалбанда.Но Революция укрепила ту освободительную, оппозиционную линию, которая всегда и везде присутствует в человеческой культурной деятельности, «контргегемонистские» силы, обозначенные Антонио Грамши.

Пабло Пикассо, Герника

Без Революции вполне могли бы существовать художественные протесты против войны и империалистической агрессии, прогрессивные религиозные движения, музеи и художественные галереи, а также культурное образование для большего числа людей. Но была бы Герника? Теология освобождения? Народные музеи? Комплексное художественное и спортивное образование?

Революция позволила более уверенно, коллективистски и коллективно бросить вызов элитным формам искусства — не только по его тематике и содержанию, но и по способу производства, распространения, доступности, восприятия и критики.

Воодушевляющее искусство и прогрессивная политика всегда были неразрывно связаны, что является одной из причин, почему консерваторы и либералы всегда хотят разделять их. Русская революция прочно связала их, и с тех пор все дискуссии об искусстве и политике находились под ее влиянием. Например, сама идея искусства и других культурных мероприятий, которые должны отвечать потребностям массы населения, а не только служить правящим элитам, получила огромный импульс, что с тех пор повлияло на политику в области искусства и культуры во всем мире.Эти агитпоезда взбудоражили мир!

Революционное воздействие через сопротивление и реакцию

Всем этим положительным влияниям русской революции на искусство и культуру также противодействовали, подрывали и часто подавляли в «культурных войнах», которые продолжаются и сегодня.

Это подводит нас к четвертому, очень неоднозначному наследию революции в современной мировой культуре, которое является следствием глубокого и длительного противостояния капиталистических держав русской революции.

С самого начала Соединенные Штаты, Великобритания и другие европейские державы оказывали дипломатическое, экономическое и военное сопротивление антикапиталистическому характеру революции 1917 года. Он был временно заменен антифашистским альянсом во время Второй мировой войны, но впоследствии быстро перерос в различные открытые и прокси-конфликты по всему миру во время холодной войны.

Эта враждебность и неспособность поддержать фундаментально демократические успехи, достигнутые в России после свержения самодержавия, прямо или косвенно вызвали огромные страдания в Советском Союзе 1920-х и 1930-х годов.Принудительная изоляция и подавление попыток распространения радикального импульса на международном уровне были трагичными, упущенными возможностями для того, что могло стать международным расцветом человеческой жизни в материальном и культурном плане. Западные элиты своими действиями или бездействием несут огромную ответственность за страдания людей во всем мире в двадцатом веке.

В Советском Союзе защитная реакция на капиталистическую реакцию и агрессию привела к подавлению и исчезновению некоторых положительных аспектов революционной культуры.Плюрализм культурной политики при Ленине и Луначарском и смелые амбиции Пролеткульта — см. Статью Линн Малли — были размыты в гораздо более узкий подход к искусству и культуре в целом. Хотя раннее советское государство всегда гораздо более непосредственно поддерживало искусство и культуру, чем капиталистические демократии — особенно в отношении грамотности, культурного образования и общего доступа для масс, например, — оно также разработало жесткие меры цензуры и нетерпимость к художественной и культурной жизни. музыкальное несогласие и несоответствие.

Культурное влияние антикоммунистической враждебности Запада проявилось и в капиталистических странах. Это принимало — и принимает — множество форм. Взять хотя бы одну страну, США, например, было вопиющее, угрожающее карьере преследование и занесение в черный список левых сценаристов, актеров и режиссеров в киноиндустрии и других творческих отраслях.

Американская открытка 1930-х годов

Другим ярким примером является то, как ЦРУ тайно финансировало определенные формы искусства, такие как абстрактный экспрессионизм, и оказывало давление на различные культурные учреждения, чтобы противостоять левым реалистическим традициям в изобразительном искусстве (фотография, а также живопись), которые развивались. в Америке тридцатых годов.

Важно помнить, что этот антикоммунизм все еще актуален. Элиты западных держав не забыли и не простили способность художников продвигать прогрессивные и революционные политические программы. Это очевидно в продолжающемся предубеждении американской и британской киноиндустрии против таких жанров, как соцреализм и других кинематографических попыток рассказать правду о капиталистической эксплуатации и угнетении. На наших экранах преобладают индивидуалистические, сексистские темы, соответствующие капиталистической культуре, такие как одинокие храбрые жестокие мужчины, поддерживаемые эмоционально заботливыми женщинами.Поскольку фильмы обычно создаются для получения быстрой прибыли, а не для качества понимания и просвещения, они в подавляющем большинстве полагаются на поверхностные ценности, включая мелодраму, сантименты, зрелище, гламур и знаменитость, а не на реальную проницательность, интеллектуальную глубину и социальную значимость.

Плакат, Иди на стадионы!

Sport — еще один поучительный пример. Как рассказывает Гарет Эдвардс в своей статье, революция открыла возможности для более массовых, широко практикуемых и совместных форм спорта, которые не полагались исключительно на азарт, создаваемый индивидуальными соревнованиями.Замечательно прогрессивный подход к правам женщин в политике и экономике сопровождался расширением доступа женщин к спорту и физическим занятиям, например, благодаря росту женских спортивных организаций. Это вызвало ужесточение настроений элиты на Западе. Это, по крайней мере, частично ответственно, например, за подавление женского футбола ФА в 1921 году и другие попытки сохранить культурное господство белых мужчин.

Холодная война и триумф неолиберального капитализма с сопутствующей ему культурой соревновательности, элитарной знаменитости и индивидуального мастерства также имели тенденцию развращать спортивные идеалы.Олимпиада, вместо того, чтобы быть праздником спортивных способностей человека, превратилась в очередную прокси-идеологическую и националистическую битву между капитализмом и социализмом и до сих пор полностью не восстановилась. Недавние и продолжающиеся скандалы с наркотиками в различных сферах спортивной деятельности свидетельствуют о коварном давлении коммерциализма, индивидуальных достижений посредством конкуренции победителей / проигравших и культуры знаменитостей.

Большое искусство и плохое кураторство в РА: Александр Дейнека, В защиту Петрограда; Малевич Женщина с граблями

Этот антикоммунизм проявился и в этом году в различных телепрограммах и выставках.Например, выставка послереволюционного русского искусства в Королевской академии была поразительно реакционной. Финансируемая Фондом Блаватника, получателем выгоды от распродажи государственных активов после распада СССР в 1989 году, выставка отказалась от обычного либерального подхода, пытаясь представить сбалансированный исторический отчет о политической подоплеке и искусстве Революции. Вместо этого он продвигал открыто враждебную точку зрения, которая преуменьшала, отрицала и высмеивала связи между прогрессивной политикой Революции и изумительно энергичным и мощным искусством, которое она вдохновляла.В целом, освещение столетия в основных средствах массовой информации было предсказуемо враждебным, непонимающим, прохладным или явно ошибочным — в точности те же проблемы, что и при освещении корбинизма, и по точно таким же причинам.

Революционное влияние сегодня

Революция оказала огромное влияние на сложные и глубоко переплетенные нити всей человеческой культурной деятельности за последние сто лет. Его мощь и влияние все еще можно обнаружить в дебатах о связях между политикой и экономикой, с одной стороны, и искусством, спортом и религией, с другой.Во всех этих дебатах неизбежен пример России.

Он оставил нам несколько потрясающих и устойчивых примеров превосходства во всех формах художественной и культурной деятельности во всем мире за сто лет, прошедших с 1917 года. И из-за сопротивления правящей элиты это также привело к поляризации дебатов и практик.

Начиная с 1917 года ведутся споры о детальном наследии революции для искусства и культуры. Но в одном мы, конечно, можем согласиться, по крайней мере, левые, — это то, как это укрепило способность и уверенность художников и художников в творческом воображении различий, улучшений и радикальных альтернатив тому, что есть.

Это влияние чрезвычайно актуально сегодня. В наши дни мы сталкиваемся с усиливающейся борьбой против вторжения капитализма в нашу человеческую культуру. Существуют всевозможные препятствия и факторы давления — финансовые, географические, тематические — которые имеют тенденцию искажать и развращать человеческую культуру. Естественно здоровые и развивающие культурные мероприятия, такие как искусство, спорт, религия, еда и питье, во всех их бесчисленных формах, сталкиваются с давлением, заставляющим их загонять в дорогие, недоступные, приватизированные и патрулируемые анклавы для богатых и сильных.

В нынешней борьбе, с которой мы сталкиваемся, чтобы демократизировать культуру, сделать ее доступной, актуальной и доступной для массы рабочего класса, пример русской революции подобен маяку вдохновения. Это показывает нам, что вещи не должны быть такими, какие они есть, что завтра может быть не таким, как есть, и что мы можем добиться лучшей жизни и наслаждаться ею.

Команда Culture Matters надеется, что эта статья и сопутствующие статьи в этом разделе Culture Matters дадут вам некоторое представление о силе и разнообразии мировых культурных влияний, возникших в результате русской революции.Однако, возможно, наиболее устойчивое влияние Революции заключается не только в том, что мы ценим ее огромное культурное наследие и наслаждаемся им, но и в том, как оно по-прежнему стимулирует и мотивирует нас действовать сейчас, чтобы выполнить свое обещание — путем замены культуры, политики и экономики капитализма с социалистической альтернативой.

Новое Первое Неожиданное: СКАЗКИ НЕЧИТАННЫХ

Литературному сайту «Второй проход» сегодня исполняется 1 год, и в честь празднования его владелец Джон Уильямс попросил ряд прошлых авторов написать о своих любимых книгах, переизданных.Вот мой, но, пожалуйста, посетите The Second Pass, чтобы прочитать статьи Джона Дэвидсона, Энди Миллера, Ранилта Ричилдиса, Джейкоба Сильвермана, Мэтта Вейланда, Леви Стала, Дэна Вагстаффа, Сары Дуглас, Джеффа Ваксмана, Джона Лакмана и Джона Уильямса:

Любовь — сердце всего: переписка между Владимиром Маяковским и Лили Брик под редакцией Бенгта Джангфельдта (1987)

Милый и любимый котенок Целую тебя жутко, жутко. Всех твоих всеми четырьмя лапами, Щен.Целую Оську в его бакенбарды — это от поэта, которого Сталин называл «Героем революции», даже зловеще предполагая, что «равнодушие к его работе — преступление». Но как насчет безразличия к его огромной любви? Когда Владимир Маяковский (вышеупомянутый Щен, или «щенок») впервые встретил Лили Брик («котенок») летом 1915 года, он безудержно влюбился и, в конце концов, вступил в тройку отношений с ней и ее мужем Осипом (усатым Оськой). ). Любовь — сердце всего. прослеживает напряженные отношения между этими выдающимися фигурами русского авангарда в их частых, хотя и не слишком революционных письмах от их встречи накануне Октябрьской революции до самоубийства Маяковского в 1930 году.