…но, как говорил Глеб Жеглов: «Упрямство – первый признак тупости», помните, он: «Запомни, Шарапов…»

Да, понимаете, вот бывает, вот я, например, не очень люблю спорить и мне поэтому, наверное, бывает сложно человека убедить то, что ну вот, ну совсем он не туда, и он поэтому так и живет…

А вот скажите, вы тем не менее говорили, признавались тоже в одной беседе, что вы нередко так, со всей открытой душой пытаетесь человеку сказать о вере, о важности ее…

Да, пытаюсь, да.

Даже с теми, кто упрям?

Да, даже с теми, кто упрям, даже те, кто категорически, практически атеист.

А вы для чего это делаете?

Мне хочется, чтобы они увидели, какая жизнь может быть другая, когда человек верующий, потому что я всегда говорю: когда человек верующий, я понимаю систему его координат, когда он атеист или он неверующий, я вообще не понимаю, думаю: а чего он, не то, что чего он боится, а к чему он стремится, о чем он думает…

Но у вас же есть друзья атеисты?

Ну, у меня, наверное, есть знакомые…

Друзей нет атеистов?

Ну, которые такие, спокойно, знаете, как бы, ну да…

Что—то там есть, да?

Ну да, да, а может быть…Я всегда очень переживаю, когда люди некрещеные, конечно, тоже для меня это…

Переживаете?

Да, я прямо, или когда они детей почему-то не крестят, я говорю: вы что, ну так нельзя.

А вот когда вы пытаетесь говорить, убеждать, а вот бывали какие—то случаи, когда вам вот это удавалось, и вы прямо радовались или наоборот, когда не удавалось, вот когда не получается?

Я чувствую, когда человек не пробивается, я понимаю, что, вот дальше начинается такое, что он еще хуже начинает говорить, и мне это очень становится неприятно, я не хочу тогда поддерживать этот разговор, потому что мне кажется, среди моих близких людей такого, по-моему, нет, потому что я, наверное, уже с этим человеком и меньше старалась общаться.

А может быть, иногда и не надо так?..

Наседать, вы имеете ввиду? Но я так и не кидаюсь, нет, я не кидаюсь, у меня нет такого, я не такая, которая: «да вы что, да это!. .» Нет, я не революционерка, я не пытаюсь…

Просто я так слышу вас, что вам хочется поделиться своей радостью, вот вы замечательно сказали: «каким может быть мир», да?

Да, каким может быть мир, каким может быть человек, даже он не понимает, как он внутри может поменяться, понимаете, мне иногда люди говорят: «вот вы не меняетесь…» мне, конечно, приятно это слышать, но я понимаю, что я меняюсь внутри, а не зря же говорят, что внешность человека, она ему дается, по-моему, Богом до 30-ти лет, а потом уже становится лицо, особенно после 50-ти, какое человек заслужил, это же очень большая мудрость, потому что я думаю, что вера – это еще и работа над собой человека большая внутренняя…

Еще какая…

Еще какая. Я далека от идеала, я не говорю, что я такая святая, каждое воскресенье я хожу в храм, это в идеале было бы, часто причащаюсь, исповедуюсь, это было бы, для меня это было бы идеально, но я знаю, что моя дочка, когда еще не говорила, она уже делала такие движения перед иконой…

Да, вы рассказывали, что вы обратили на это внимание, это очень трогательно.

Да, Николая Чудотворца у меня большая стоит икона в спальне, она просыпалась, она вот, вот она по-своему крестилась.

А она видела, что вы молитесь перед иконой или просто она сама как—то начала?

Я думаю, что она, конечно, обращала внимание, потому что я могу это, знаете, я еду по дороге, вижу храм – я крещусь и когда я вижу, что, допустим, я еду в такси или с кем-то и вижу, что человек тоже крестится, я думаю: как хорошо! Я думаю: ну надо же! То есть как хорошо, это же старая русская традиция была, я вот про это спросила, потому что я не просто так это делаю, что вот человек, когда видит храм, он должен поклониться, перекреститься и поклониться, то есть это такая была старая русская традиция изначально на Руси.

А вот скажите, вы сказали, что кто—то говорит: «не меняетесь», а вы понимаете, что вы меняетесь, а вам приходилось уже, когда вы осознавали свою веру, серьезно к этому подходите, приходилось вам ловить себя на том, что меняетесь—то вы, в общем, не в лучшую сторону? Приходилось об этом думать?

Вы знаете…

Жизнь—то вот такая, правда?

Да, я поняла, о чем вы говорите. Просто бывают поступки, которые ты совершаешь, и ты понимаешь, что они, наверное, с точки зрения веры и того, что ты куда-то сейчас пришел, они могут быть не всегда правильными, то есть ты верующий, ты ходишь в храм, ты причащаешься, ты исповедуешься, но это не значит, что тебе потом будет не в чем покаяться, да?

Ну да, иначе было бы совсем…

И ты все равно не можешь жить, как святой, как монах, как затворник, ты все равно волей-неволей можешь кого-то обидеть, кто-то может обидеть тебя, ты можешь произнести, к сожалению, какое-то бранное слово или обидеть какого-то другого человека, ну невольно…

А что для вас в вере самое сложное?

Наверное… Знаете, мне всегда сложно рано просыпаться, я такой человек, я всегда поздно ложусь, даже если мне надо очень рано вставать и…это, конечно, смешно, то, что я сейчас скажу, но это вот я помню, что когда ты очень рано встал, приехал на службу, исповедовался, ждешь причастия, служба длинная, ты уже устаешь, кружится голова, хочется спать, хочется есть, а у нас такой батюшка…

Думаешь: зачем я так рано встала…

Нет, я так не думаю, я знаю, для чего, я знаю, зачем, но вот чтобы никакие мысли в голову в этот момент не те не пришли и особенно когда, я помню, батюшка у нас потрясающий в храме Успения Богородицы в Путинках Алексий Гомонов и всегда на Пасху, мне кажется, что причастие около четырех утра, он всегда такие длинные потрясающие службы, но я помню — а я всегда честно стояла, — я помню, что в какой-то момент я вообще не чувствую ног, то есть я только стою, думаю: «куда же мне сесть?» Я так начинаю смотреть – а что, а многие уже присели как-то, а я все честно стояла, стояла, и я чувствую, что ноги уже ну просто, притом понятно, что ты без каблуков, естественно, не накрашена, все, но, наверное, бывает вот выстоять, ну, конечно, неприятно, я о какой-то мелочи говорю…

Ну нет, это не мелочь, я думаю, это совсем не мелочь, но это все—таки такая внешняя часть, вот то, о чем вы начали говорить, что человек меняется внутри, вот вы себя ловили на чем—то, что вот это мне тяжелее всего не раздражаться, не знаю там…

Бывает, да, бывает, когда ты вдруг…

Вот что сложнее всего из того, что мы, как христиане, как мы должны относиться к ближнему, вот что вам тяжелее всего дается?

Ну, наверное, вы правы про раздражение, я думаю, что вы абсолютно верно подметили, потому что и профессия, она эмоциональная и мне нравится, что сейчас, мне кажется, батюшки лучше к артистам относятся, потому что раньше про артистов вообще говорили, что их за оградой кладбища хоронили…

Так и было, да.

…что лицедеи, ну я не знаю, мне кажется, слава Богу, что время поменялось и что очень много верующих среди артистов.

Много верующих среди артистов?

Мне кажется, что да, я, по крайней мере…

И это так всерьез?

Я надеюсь. Вы знаете, я всегда боюсь разочароваться, понимаете, когда я знаю, что человек такой, вроде он и в храм ходит, потом какой-то совершает поступок, я думаю: ну как это, у меня это в голове не сочетается, но это личное дело каждого, осуждать-то мы не имеем права.

Не имеем, но вы сейчас очень точную вещь сказали, что все—таки наше христианство, оно даже не в том, что мы можем рано встать и приехать в храм, а в том, что мы не совершаем поступков, которые не сочетаются, вот это ведь самое главное.

Ну да.

А вот все—таки вам, вы уж простите, я с настойчивостью следователя: вам приходилось ловить себя на том, что ваш какой—то поступок не сочетается, что—то, что вас сильно—сильно беспокоит?

Конечно, это было, точно, есть такое, да, но я просила за это прощения, раскаивалась и не раз.

НАДЕЖДА

О прощении еще поговорим, а сейчас «Надежда», с вашего позволения. У меня, может быть, такой сложный будет вопрос: вы сказали в одной программе и не только, в нескольких, поскольку эта тема все время на слуху, вы говорили о материнстве, о важности материнства и о том, что для женщины, не пережившей это, как—то сложно вообще говорить, поскольку это ее суть, призвание и так далее, но вот я просто поздний ребенок, и мои родители 16 лет жили без детей, я поэтому знаю и понимаю по рассказам мамы, какое это было ощущение…

А сколько маме было лет? Видите, я вас уже спрашиваю, когда вы родились.

Папе было 40, маме 35, когда родился я, потом сестра…

Ну по тем временам это…

Ой, это было вообще, да.

Сейчас это абсолютно как бы начало пути.

Да. Но вот смотрите, почему я сказал — сложный вопрос: ну вот не дает Господь если детей, и вы это знаете на себе, вот что же получается, что эта женщина, она не может стать женщиной? Как, у вас есть ответ, для чего вот это?

Знаете, это очень сложный вопрос…

Что вы думали, вот вы допускали, что вот не будет и что делать? Как вы это?. .

Тогда я думала, что если нет, то, что значит, я пойду в детский дом, наверное, возьму ребенка. Я даже, кстати, в кино играла однажды суррогатную мать пятерых детей, и после этого фильма у меня действительно были мысли, думаю: ну вот если, а может быть… то есть я имела ввиду, что если что, мало ли какая будет в жизни ситуация, что обратиться к суррогатной матери даже, хотя я, опять же, понимаю, что вот эта радость, когда в тебе живет жизнь – это ни с чем несравнимо, когда ты кормишь своего ребенка своим молоком, то есть если тебе родила его суррогатная мать – это…

Ну а вообще суррогатное материнство, тоже, вы знаете, тоже отношение такое, да?

Да, я понимаю…

В этом есть какая—то великая неправда, мне кажется, нет?

Мне кажется, что это невероятно страшно и для женщины, которая выносила этого ребенка…

И должна отдать.

И должна отдать. Может быть, какая-то у них есть защита, я даже не представляю, честно, я, когда об этом думаю, у меня все сжимается внутри. С другой стороны, а для женщины, которая никак не могла – у нее ребенок, вот я не знаю, наверное, это неправильно, наверное, это плохо, но я не могу, не вправе, мне кажется, осудить эту женщину, которая захотела, чтобы появился все равно ребенок, несмотря ни на что, хотя я понимаю, что, наверное, почему-то кому-то Господь не дает детей.

Ну а вот как вы думаете, все—таки какая—то надежда или это загадка, тайна, на которую мы не найдем ответа?

Не знаю, может быть, они так должны в чем-то реализоваться в другом, что ребенок для них, ну как, я считаю, что ребенок никак не может быть помехой, я просто рассуждаю, вот ну почему…

Это дикие какие—то мысли о том, что ребенок…

Дикие мысли, он не может быть никакой помехой, он только может быть большим счастьем и радостью, поэтому я правда, я не понимаю, но вот почему-то так, вот только такой я могу ответ, это, наверное, только Господь Бог знает, знаете, это как почему-то кто-то рано уходит, а кто-то до ста лет живет.

Да, то есть тайна, перед которой мы можем только склонить голову.

Да, поэтому тут что-то предположить… Но я считаю, что женщина должна до последнего молиться и надеяться, если она мечтает о ребенке, я всегда говорю: а вы в храм-то ходите, вы молитесь, вы просите? Потому что у меня есть знакомые, подруги, у которых пока нет детей, есть у которых, наверное, уже не будет, я по возрасту сужу, все по-разному этот момент переживают, но, естественно, я не лезу так, не пристаю, но когда я могу, я как-то так говорю: «ну пожалуйста, ну попробуй пойди туда», я правда, где бы я ни оказывалась: я видела храм – я шла, я просила, я молилась. «А кто это там?» — У меня спрашивают: «А вот к кому надо именно подойти?» Я, конечно, могу сказать еще святых, кому читать акафист, к Матронушке Московской я очень много хожу, но сейчас, кстати, вот в пандемию я, к сожалению, меньше стала посещать храм…

Но в пандемию, видите, мы вынужденно…

Да, мне этого не хватает, конечно же, но все равно посещаю.

А вот скажите про пандемию, Лен: вот один ваш коллега недавно в эфире, на радиоэфире одном сказал, что вот пандемия нам показала, что без химической промышленности не может наше общество, страна прожить, а вот без театров и без искусства в принципе может, такая была высказана им точка зрения и получается, что перед актером невольно встает вопрос: а чем я, собственно, занимаюсь, на что я трачу жизнь, если, в принципе, мир без этого может обойтись? Вот вам приходилось на этот вопрос отвечать?

Вы знаете, мне кажется, этот артист погорячился, потому что если представить, что перестать снимать кино…

Закрыть все театры…

Закрыть все театры…

Книжки заодно перестать читать.

Мне кажется, что люди просто будут деградировать, еще закрыть храмы, понимаете…

И останется только химическая промышленность.

Останется химическая промышленность, да, таблетки и оружие, но мне кажется, что это глупость большая, заблуждение, я считаю, что человек духовный, а таких людей много, он не может без искусства, все равно это, наверное, как питание для души, также, как он не может без храма, это тоже, для меня это все, я не объединяю театр и храм, упаси Бог, нет, но это все равно внутренний мир человека, как без этого, как без кино хорошего? Я не знаю, я, например, когда смотрю хороший фильм, я забываю про все на свете, то есть ты там, ты с этими артистами, с этой историей, как без искусства, как? Без книги…Мне кажется, это…

Вот продолжая эту тему: вы говорили, что когда вы шли в профессию, вы не думали совершенно о деньгах и о чем сейчас часто говорят, о славе, а о чем вы тогда думали, для чего вы шли, в чем была ваша надежда?

Вот смотрите: я была маленькая, и я занималась танцами, и плюс я смотрела телевизор, допустим, когда я была у бабушки с дедушкой, меня родителя иногда отдавали на выходные, бабушка засыпала уже, а я сидела у телевизора и смотрела фильмы, очень любила кино наше старое, как раз старые фильмы тогда показывали, естественно, и я думала: вот этого артиста уже ведь нет…Ну, шел фильм с Андреем Мироновым – а как его все любят, а фильмы с ним идут… Знаете, то есть какие-то такие детские наивные мысли, что это какая-то история, что ты после себя что-то можешь оставить. Ну конечно, это не так прямо вот глубоко, это сейчас так можно сказать, я не думаю, что в десять лет я так могла подумать, что бы мне оставить после себя…

В мировом кинематографе.

Да, но вот эта мысль, что как это интересно, вообще вот эта вся история того, что происходило в кино, и плюс я танцевала на сцене, и я тоже в какой-то момент себя поймала на мысли, что мне очень нравится быть на сцене, то есть это все как-то было…

Вы поняли, что это ваше и что у вас это получается.

Да, то, что мне это нравится. Я еще поняла в том возрасте, что век танцовщицы-то, он не долог, у них там пенсия в 38 лет, ну что-то такое я приблизительно слышала про балерин и думаю: нет, а вот актриса – это бесконечность…

То есть вы, в принципе, уже рационально тогда рассуждали.

Да, но я не думала о том, что: «ой, это будут светские приемы» – нет вообще, но я говорю, правда, тогда же были другие ценности, тогда не было вот: деньги, как-то были все равны, в моем детстве, это 90-е годы, были все равны, в 80-е

То есть душа чего—то просила, и вы, собственно…

Да, но я самая первая из курса начала сниматься в кино и играть в театре, и начала зарабатывать, не мечтая об этом, начала зарабатывать, я студенткой уже в Испанию поехала в каком-то 95-м или 96-м году, представляете, одна на две недели, но тогда это было не так дорого, но все равно, поступки.

ТЕРПЕНИЕ

«Терпение» у нас следующая тема…

Ох, это я прямо, терпение – это я.

Вот, а что, слушайте, все сразу говорят, это какая—то универсальная то ли проблема…

Отговорка, да?

Нет, все сразу, а что?. .

Нет, терпение и труд все перетрут, но я не знаю, кто кого еще перетрет…

Ну то есть терпение – да или терпение – нет?

Знаете, я иногда очень переживаю, что я терпеливая, потому что мне кажется, что я иногда в жизни терплю такие вещи, а надо было бы сказать: так, все, конец, идем в следующую дверь! А я все думаю: «ну, может быть, что-то исправится, здесь, может быть, наладится, может быть, как-то», правда, я все время даю шанс, я правда терпеливая, но иногда, конечно, уже все.

А вот мы начали с вами про эту ужасную пандемию говорить: что тяжелее всего было вам терпеть, самое тяжелое что было?

Знаете, наверное, вот это то, что ты никуда не можешь, во-первых, то, что ты не можешь пойти в храм, потому что я очень переживала, Пасха же была

Ну да, да, это было, конечно…

Но мы смотрели по телевизору трансляцию, я зато впервые сама испекла куличи, я старалась во всем находить плюс, и сама их освятила, я прочитала, как их освятить, и вдруг получились такие вкусные куличи, я так как-то к этому готовилась, вы знаете, это был такой кайф неимоверный. Наверное, для меня еще пандемия связана с ограничением передвижения, я все-таки себя считаю, что хотя я москвичка, я очень люблю свой город, я очень  люблю Россию, я без этого бы не смогла жить, это точно абсолютно, мне кажется, так жизнь складывалась, что я могла где-то остаться, в общем-то, и в Америке, и в Европе, в Японии мне предлагали остаться, да, я страну эту очень просто люблю, но я, мне кажется, что я две-три недели, но нет, все, потом я русский человек. Вот отсутствие путешествий и возможности вот этого какого-то мирового дыхания, понимаете, для меня важно ощущение, что я – человек мира, русский человек, но человек мира, сейчас никакого мира, сейчас мир сузился…

Сейчас мы – люди мира интернета.

Люди мира интернета, да, что тоже затягивает, интернет, я понимаю, что это великая вещь, но все равно очень уж он затягивает всех, включая детей, поэтому тоже как-то пытаюсь оттуда и себя доставать…

А как вы относитесь ко всяким там «Инстаграмам» и прочему, я имею ввиду, вы ловите себя на каких—то проблемах здесь?

Я думаю, что «Инстаграм» — это, конечно, нужная вещь, потому что ты общаешься со своими поклонниками…

Для вас это инструмент такой рабочий?

Безусловно, это в каком-то смысле рабочий инструмент, но я всегда отвечаю, я всегда читаю комментарии, бывают неприятные вещи, но это очень редко бывает, слава Богу, спасибо людям за любовь…

Стираете?

Иногда оставляю, им другие люди отвечают, иногда просто стираю, когда я понимаю, что это просто зависть, вот я, кстати, могу о себе сказать, что я совершенно независтливый человек, хотя мне бывает, конечно, знаете, как, это точно не зависть, а как-то думаю: ну вот я тоже могла эту роль сыграть…

Вы у меня просто сняли с языка…

Да, вот как-то бывает жалко…

Бывает?

Да, да.

Это ж моя роль—то?..

Ну да, да, что вот я бы могла, не знаю-лучше, но по-другому, знаете, это есть, но я думаю, без этого нельзя в этой профессии, что: «да, да, ой, прекрасно, а я посижу в углу»

Тяжело? Вот мне Олеся Железняк говорила, что у нее был случай тяжелейший, когда она не могла, правда, уже тема прощения, другая, но все—таки, раз уж мы заговорили, она говорила, что она просто длительное время не могла простить другую актрису, которая, как ей казалось, забрала у нее роль и это для нее была большая духовная работа. У вас не было такого, когда это шкалило уже?

Вы знаете, может быть, у меня уж так не забирали, не знаю, но так, чтобы кого-то долго не простить из-за роли – у меня такого не было.

А отдать могли бы вы роль?

Я много отдавала.

Да?

Да. Но любимую роль очень тяжело, очень тяжело, вообще, особенно в юности, когда по необходимости вводили в состав, потому что я улетала на съемки, еще что-то, конечно, ревностно, все равно ревностно, всегда хочется думать, что все равно ты первый состав, ты лучший состав, и я не очень люблю репетировать, когда сразу два состава. Вот у меня все равно, знаете, я понимаю, что это, наверное, неправильно с точки зрения веры, все равно вот это желание быть лучшим, с другой стороны, это хорошее желание тоже, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, то есть нельзя быть актером и думать: «зачем мне быть известным, ну посижу в углу, буду получать маленькое жалование, зато я артист» – ну так не может быть, правильно?

Наверное, не знаю…

Все равно, любой человек, и ведущий, даже дворник, все равно он скажет: я вот подмету хорошо, чтобы вот…

Разве вот он на той улице—то метет? Вот я мету – вот это да.

Понимаете, все равно, мне кажется, хорошая здоровая конкуренция, она должна быть в профессии – она и есть, сколько молодых…

Ну, знаете, тут же много цепляется других чувств, для нас, христиан, важных, вы же помните этот замечательный анекдот, как две актрисы встречаются, когда…

В раю уже?

Да—да: «Да какая она актриса!» Да, там же тонко подмечено—то…

Знаете, я ловлю себя на мысли, что когда человек играет хорошо и талантливо, я никогда не скажу, вот даже если я понимаю, что это моя ровесница, что мы одного типажа, я никогда не скажу, что она плохо сыграла, вот правда никогда не скажу. Либо я вижу, что это как бы, ну…Понимаете, когда человек хорошо играет, тебя это захватывает, и ты не будешь в этот момент думать, что: «ой, ей-ей, как она хороша! Неприятно…» — нет, нет, ты будешь восхищаться, ты будешь в этой истории, и я всегда искренне скажу, но если вдруг мне по каким-то причинам не понравился спектакль и не очень понравилось, как работает человек, вот тут очень сложно, потому что я не очень умею обманывать, то есть я буду как-то стараться тогда избежать, наверное, этого разговора как-то или как-то очень обтекаемо скажу. 

Помните, это у Формана в «Амадее», когда Сальери Моцарта спрашивает: «Ну как?» И Моцарт говорит: «Ну я, когда слышу такую музыку, что я могу сказать – Сальери!»

Вот, видите, да, ну прекрасно.

Лен, а вот скажите, пока мы еще в теме «Терпение»: вам довелось столько перенести в жизни, что далеко не каждому выпадает, я не хочу этой темы касаться…

Да, я понимаю, про что вы говорите.

…а вот все—таки, поскольку вам приходилось терпеть и много терпеть, вот вы лично для себя что поняли о терпении, потому что есть, ну вот мы все понимаем, терпение… А вот что—то такое лично что вы поняли или в какой—то момент вы поняли что—то такое особое, что пришло только с опытом, есть что—то такое?

Знаете, у меня какие-то моменты, я сама задним числом, я не понимаю, как я их вынесла и пережила, то есть умом это очень сложно осознать, но я просто понимаю, что я много работала в этот момент тяжелый, много молилась, ходила в храм постоянно и очень часто причащалась, вот что меня спасло. Наверное, разговоры с батюшками, духовная литература, но здесь это очень такая…это должно, и близкие люди, конечно, родители, друзья…

А вот все—таки как бы вы описали свое терпение – это что, это, сжав зубы, терпишь, это полагаешься…

…на Бога, полагаешься на Бога и веришь, думаешь о хорошем и о том, что извините, мы все равно там когда-то все встретимся, и эта мысль тоже о том, что все не вечные…не вечные здесь, но вечные там и что надо прожить свою жизнь так, чтобы мы смогли там встретиться, чтобы мы оказались, я имею ввиду – в раю, потому что есть еще и, наверное, ад, все-таки я думаю, что он есть. 

Который, как известно, начинается на земле, это другое.

ПРОЩЕНИЕ

«Прощение» — следующая тема, тоже непростая. Скажите, пожалуйста, а вот были у вас в жизни люди, у которых вы не успели попросить прощения, это уже сейчас невозможно, но вы об этом жалеете, переживаете?

Вы знаете, наверное, такого, слава Богу, не было, такого не было, потому что бабушки у меня давно ушли, дедушки, все как-то давно ушли, и я была еще достаточно маленькая, то есть я не могла еще их таким чем-то обидеть.

А вообще вам тяжело просить прощения?

Вообще, вы знаете, это такая вещь…

Ну так, по—настоящему?

Смотря, что ты сделал, смотря, что ты сделал.

Гадость когда сделал.

Что-то не очень, но я прошу, я прошу, знаете, есть люди…Мне кажется, тут вот прощение в этой даже заповеди, еще важно уметь прощать, вот что, и у меня, наверное, есть какие-то вещи, которые…

Прощать для вас тяжелее, чем просить прощения, да? Я правильно понял вас?

Нет, бывают какие-то поступки, которые ты не понимаешь, как можно простить, вот про что я говорю, но другому человеку. Просить прощения – нет, для меня, наверное, непросто, но я это делаю.

Но прощать для вас сложнее, чем просить прощения, правильно я понял?

Смотря что, просто я имею ввиду, что…

Бывают разные ситуации?

Бывают разные ситуации, да. Нет, конечно, я вообще необидчивая, потому что я считаю, что обиды – это разрушение своего организма. Понятно, бывает, что мне тоже обидно, но я стараюсь это быстренько как-то внутри себя разобрать, переработать и прощать, но есть, есть ряд поступков как раз именно в тяжелый период моей жизни других людей, ну предательство, просто предательство, которые очень сложно…Я надеюсь, что я простила, потому что я прямо вот, я тоже работала над этим.

Вот опять же, я не хочу, мне всегда кажется, что не имею права я в эту сторону идти, но все—таки вот вы про мужа своего, про отца вашей дочери, да?

Да, да.

Вы сказали, что «я его простила, насколько это возможно…»

Ну, наверное, да.

Да? То есть вы считаете, что это до конца невозможно простить или вы не смогли?

Вы знаете, там даже больше проблемы в его маме, то, как все она сделала. Я его простила, вот с ней мне очень сложно внутри себя, потому что…

Примириться, да, как—то?

Наверное, да, потому что она тоже женщина, она тоже мать и то, как она со мной поступила, просто для меня, есть, но я понимаю, я надеюсь, что я ее простила, наверное, ее, насколько я могу, но я понимаю, что это не обида, это просто какая-то, может быть…я даже не знаю, но после всей ситуации, которая тогда случилась, мне два года снился отец Машеньки, что мы с ним пытаемся поговорить, потому что диалога никакого не было, понимаете? Вот. Без объяснений.

Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите, что бывают очень разные ситуации, но вот все—таки для нас, христиан, смотрите: вот мы каждый день читаем молитву «Отче наш», мы, в принципе, произносим в каком—то смысле самоприговор, мы говорим: «…и остави нам долги наша, яко же и мы…» то есть мы просим Бога простить нас ровно настолько, мы сами просим, насколько мы способны простить других, и вот мы просто же об этом не думаем, особенно перед едой, «Отче наш» прочитал там…

Я на ночь обычно, лежа, я наизусть, естественно, знаю и «Богородицу», и «Отче наш»

Но это же такая вот непростая история…

Непростая, но и у меня очень история непростая была, поэтому я надеюсь, я вот правда, я надеюсь, то есть я об этом не думаю, я не желаю плохого, он, кстати, снова стал отцом, и я за него очень рада, вот прям искренне рада, правда, желаю только добра всегда, значит, я, наверное, простила… Я не знаю, я не знаю, понимаете, как понять, до конца ты простил или нет, как? Что ты должен встретить этого человека, сказать: Ах, как я тебя люблю!» так, наверное, я не смогу…

А вот эта тяжелая ситуация, она помогла проще относиться к каким—то другим, да?

Абсолютно.

Да?

Абсолютно ко всем материальным вещам, я вообще считаю, особенно вот пандемия еще вот эта сейчас, позволяет сказать, что главное – это здоровье, никакие деньги, да, деньги важны, конечно, в нашей жизни, но если нет здоровья, ты его не купишь ни за какие деньги, ты можешь какое-то лекарство купить, может быть, дорогое, а если нет здоровья…И я для себя тоже понимаю, что смерть – это точка, это точка, все, остальное все можно пережить, остальное все дает надежду, дает надежду, а это уже все, уже дальше уже надежда на будущую жизнь и встречу в будущем, но это самое тяжелое вообще, мне кажется, для людей на земле, это, конечно, вот…

А вот, знаете, про прощение что еще мне тоже кажется очень сложной темой: вот одна история — когда тебя обидели, когда ты должен простить за себя, а вот как простить, когда обидели твоего ребенка, обидели какого—то близкого?

Тоже тяжело, да.

Это ведь намного тяжелее.

Да, ведь люди, им хочется мстить, хочется…Просто у меня есть подруга, очень хорошая, она из другого города, у которой четверо детей, и вот ее младшего ребенка обидели в детском саду и очень сильно, я знаю, как они сейчас судятся, ну там просто, там так издевались над детьми, что это там большое дело, это в Барнауле происходит все, я надеюсь, что оно закончится судом над этими людьми…

То есть вы поддерживаете ее, такие вещи…

Конечно, я знаете, я даже не знаю, что было бы со мной, вот просто, когда обижают твоего ребенка или кого-то из близких, то есть тут, мне кажется, человек может стать воином, но, опять же, надо помнить про заповеди, он не может брать в руки оружие и вершить самосуд, есть правосудие и вот тут очень важно до него достучаться, чтобы, понимаете, человек, который совершил нехороший поступок по отношению к твоим близким людям был наказан.

Вы знаете, мне кажется, тут это, безусловно, здесь еще важно, действительно, важна конкретная ситуация, потому что когда есть что—то…

Да, ну, то, что я и рассказываю, в общем.

Да, потому что я помню, у меня была в гостях директор школы и вот понятно, что для директора самый частый собеседник – это родители, и она прекрасно это иллюстрировала, какой ее постоянный не то, чтобы конфликт, с чем она постоянно сталкивается: к ней приходят родители и говорят: «Кто? Мой Вася? Да он вообще не такой!» Тут иногда тяжело ведь принять, что это твой ребенок, и он это сделал.

Ну да. Нет, там речь шла о детском садике, там издевались над детьми, то есть это-то я понимаю, но, видите, у меня еще дочь не школьница, я понимаю, что мне еще предстоит…

Предстоит, да, еще все впереди.

Дай Бог, я надеюсь, да, что, конечно… У меня дочка такая, с характером, она, естественно, поздняя, она избалованная, безусловно

А вы ее воспитываете?

Насколько у меня хватает какой-то моей…Знаете, мне кажется, что я с ней стала, как такое, как кисель, вот понимаете, да?

Нет, пока не понимаю, нет

Мне кажется, что я такая с характером, со стержнем, мне все говорят: «ты такая сильная!» Но она на меня как-то действует, что я…я не знаю, я постоянно ей покупаю игрушки, мне очень сложно ей отказать.

Мама, ай—яй, яй.

Я ее постоянно наряжаю…

Нет, ну это замечательно.

Да, я перестала себе покупать вещи, я покупаю все для малышки, вот мне нравится.

Но вы можете ей «нет» сказать?

Могу, нет, это я могу, потом что, конечно, постоянно просит айпад, постоянно просит и телефон, нет, это я могу, но мне все равно кажется: как вот я должна, жестко прям ходить, говорить: нет, все! Конечно, иногда она меня доводит, что я могу повысить голос, я потом у нее прошу прощения, потому что я понимаю, что как я могла на своего любимого долгожданного ребенка вообще повысить голос, как я могла что-то ей сказать, чтобы она заплакала, не дай Бог, но понятно, что это капризы у нее бывают

А она просит у вас прощения?

Да, просит, удивительно, она может сказать: «Мамочка, ну прости, я наступила тебе на ногу». Она вообще удивительно очень вежлива, вы знаете, я не знаю, наверное, все дети такие: мы идем по улице – она со всеми здоровается…

Нет, не все дети такие, нет…

Да? Это вообще, три года, и все так люди, в городе родилась, мы в городе живем…

Я хотел сказать, что, наверное, в маму, но подумал, что вряд ли вы со всеми здороваетесь, скорее, с вами здороваются.

Мне тоже очень понравилось: идем, стоит грузовик прям на тротуаре, мы его обходим, она останавливается, говорит: «Здравствуйте, извините, пожалуйста, можно мы пройдем?» То есть я специально не учила, я не говорила: «надо со всеми здороваться, всегда говорить «спасибо», но она это делает. Наверное, она слышит, как я, может быть, общаюсь, я не знаю.

Ну вот мы естественным образом подошли к теме «Любви».

Да.

ЛЮБОВЬ

Вы играли Офелию в легендарной, наверное, можно так сказать, постановке «Гамлета» Петером Штайном, ответьте мне на простой вопрос: Гамлет любит Офелию?

Вы знаете, мне кажется, он ее любит по-своему…

Ну мы все любим по—своему, да.

Да, но мне кажется, что он оказывается в таких непреодолимых жизненных обстоятельствах, что для него месть – это плохое же качество человеческое и вообще месть – это плохое чувство.

В общем, думаю, что, безусловно, плохое.

Она перекрывает всю любовь, и к чему это приводит – к трагедии, что и Офелия сходит с ума, что все умерли, всех убили, отравили, закололи, то есть…

Ну вот вы играли: «он меня любит» или «он меня не любит»?

Я играла, что он меня любит, конечно, что я его очень люблю…

Что вы его очень любите, это я понимаю, а вот он меня любит?

Он меня любит, но он как будто бы не в себе сейчас, понимаете, как будто от этого чувства, а я думаю, что действительно, чувство мести, злоба, агрессия – это человека выбивает из себя, он выходит из себя и становится не то, что сумасшедшим, но, наверное, в каком-то смысле невменяемым, если мы говорим о таких обостренных острых обстоятельствах, в какие впадает Гамлет, чувствах.

А вот эта роль вас чему—то о любви научила? Можно вообще сказать, что роль может чему—то научить? Простите, если…

Можно, можно, вы очень интересные вопросы, мне кажется, это одна из самых интересных бесед в моей жизни, которая когда-либо была, с вами очень интересно, правда

Спасибо.

Мне кажется, что роль Офелии может научить тому, что как бы ты не любил, нельзя, не то, что, знаете, я прямо даже не знаю, как это сформулировать: не то, что нельзя на сто процентов доверять человеку, но надо всегда понимать, что любовь, к сожалению, может закончиться, не надо, конечно, жить с этой мыслью: «когда она закончится, а вдруг завтра, а вдруг сегодня?» Но она может закончиться и надо думать о том, что может начаться новая любовь, если закончилась эта, как говорится, закрылась одна дверь – откроется обязательно другая. Нельзя никогда отчаиваться в жизни…

Но это опасно, потому что вторая тоже может закончиться, нет?

Тоже может закончиться…

Или только первая?

Но удержать всеми силами человека, который тебя почему-то разлюбил – я думаю, это тоже, но бороться за любовь нужно.

Я просто, знаете, у меня родители женились, они сейчас, дай Бог им здоровья, живы—здоровы, они поженились в 1958 году…

Потрясающе.

И они…Вот мне кажется, это такой пример того, что любовь – это не то, что в начале отношений, потому что там, понятно, увлечение…

Да, страсть, химия, все.

Да, это все здорово, правильно, но вот я могу сказать, что у них любовь. Мне недавно сестра сняла их, они вместе живут, и сестра сняла: они спят утром и держатся за руки…

Потрясающе.

Эта фотография, ну вот она до слез пробивает совершенно, но вот это любовь, я не понимаю, как это может, это не может кончиться, при том, что у них, знаете, вот они 16 лет жили без детей, они много чего прошли в жизни, то, что все проходят и там вверх, вниз, тяжелые моменты…

Такие годы еще, конечно.

…все, что угодно, да. Но папа вообще войну помнит и все, поэтому такая жизнь в целом была непростая. Но я, честно говоря, мне кажется, что когда мы говорим, в этом есть какая—то большая неправда, я могу ошибаться…

Что любовь проходит?

Да, я думаю, что в этом…

Мне кажется, настоящая любовь не проходит, понимаете?

Ну вот осталось определить критерий, настоящая или нет, да?

Ну вот я думаю, что когда люди, они же все равно, мы с кем-то недавно говорили, что люди как-то встречаются на трех уровнях – это ментальный, духовный и, наверное, физический.

Ну, физический, душевный и духовный, можем так сказать.

Да, и когда получаются три совпадения – это абсолютные половинки. Но говорят, для счастливой жизни должно быть хотя бы два совпадения, но если только одно, то мне кажется, что…

Смотря, какое.

Смотря, какое, да, да, если оно духовное, то тоже не всегда

Смотря, какое, да.

Но мне кажется, что раньше люди умели любить. Может быть, не было столько соблазнов, ну вот если так говорить, если посмотреть на современную ситуацию, мои родители тоже уже живут вместе с какого…с 74-го года, меньше, чем вы, но я вижу, как они… Правда, ссорятся иногда.

Все ссорятся, и мои ссорятся, естественно.

Да, да, мама говорит, что они с первой недели хотели разводиться, ну то есть это нормально, видимо, мне кажется, что во взаимоотношениях должны быть ссоры, это нормально. Но вот почему заканчивается любовь, я не понимаю, но мне каждый раз кажется, что я так люблю, что это не может закончиться, вот знаете, ну не знаю, бывают люди, которых ты не готов отпускать, вот не готов, и мне очень хочется все-таки думать, что этот человек, что он рядом, вот эта вот половинка или хотя бы половина половинки, или хотя бы два совпадения. Я всегда мечтала о такой вот любви навсегда, взаимной, но мне кажется, что это сейчас очень непростое время, может быть, в юности это должно было случиться…

Ну а когда оно было простым?

Ну, с другой стороны, да, а что, тогда тоже был и голод, и после войны были вообще тяжелые времена.

Нет, я понимаю, о чем вы говорите, конечно, сейчас мир постоянно предлагает какие—то вот…но он всегда это предлагал.

Да, вы знаете, огромное количество, мне кажется, почему-то одиноких девушек, ну, так если говорить глобально, достаточно уже и молодых, и немолодых, как-то есть люди, которые просто выходят замуж, чтобы не быть одному, просто женятся: ну как, ну должна быть семья.

Ну сейчас эта причина будет уходить, мне кажется, сейчас.

Может быть. Для меня всегда была важна любовь, то есть я понимала, что либо одна, но с кем попало, без чувств я не могу, когда меня любят – я не люблю, мне тоже недостаточно, мне надо самой тоже любить. Это уже я понимаю, что, наверное, что-то во мне, может быть, что это я многого хочу, но я еще не теряю надежды, тема надежды у нас уже была, но я ее не теряю.

Да, но она всегда с нами. А вот скажите, Лен, тоже такое общее место уже, что слово «любовь» очень затерли и поэтому чтобы нам как—то свое отношение к этому выразить, мы описываем любовь через что—то еще, кто—то говорит, что это открытость, не хочу сейчас называть, потому что в этом мой вопрос: вот вы бы через что описали любовь? Вот вы чувствуете любовь, как что?

Знаете, мне кажется, любовь, я сейчас подумала, может быть, я не права, мне кажется, это даже какая-то детскость, когда человек, вот ребенок, у него же нет никаких масок, приспособлений, какие-то, ну, у него есть, конечно, какие-то манипуляции, но они все равно очень смешные и наивные…

Очень понятные, да.

Но вот это мне сейчас пришло в голову. Я бы, наверное, сравнила любовь, когда человек становится внутри вот этим ребенком…

Ребенком?

Да. Когда он абсолютно открыт, он как будто бы голый, я имею ввиду не голый – без одежды а у него нет каких-то уже, которые появляются с годами, это, то, знаете, от этого защитился, от того закрылся, какие-то эти, как это сказать, какие-то мысли, клише, еще что-то, взгляды, а любовь, она, мне кажется, она безоружным делает человека, он как бы, но это мое ощущение, что он, не знаю, это, наверное, как любовь к Богу, когда ты абсолютно, это как любовь к ребенку, это абсолютное чувство, то есть ты не можешь сказать, а за что ты любишь своего ребенка, как это можно сказать? А ваш ребенок красивый? А что любой родитель ответит: самый красивый! Талантливый? Самый талантливый! Знаете, когда мне говорят: ну что он там снимает свою дочь? Я говорю: а ты бы не снимал свою дочь? Ну как, да? Я никогда в жизни за это не осужу, потому что я понимаю, что когда моя дочь вырастает, если она захочет быть актрисой, конечно, я ей буду помогать, насколько я могу.

Ну, Лен, смотрите, вот есть какая штука, если на это посмотреть немножко с другой стороны: вот дети тоже считают: мама самая красивая, да? А потом ребенок вырастает и, в принципе, он понимает, что папа не самый умный, не будем, давайте мам трогать не будем, мама всегда остается самой красивой, папа не самый умный, не самый сильный и так далее, но он же любить—то не перестает?

Нет, конечно.

Не перестает, поэтому тут, мне кажется, и у родительской любви может быть тоже… У меня была когда Ольга Остроумова, я задал ей этот вопрос, потому что она в каком—то интервью сказала потрясающую вещь, она в какой—то момент сказала своему сыну: «Я, конечно, тебя люблю, но как человек, ты мне сейчас не нравишься».

Это гениально, вот он совершил какой-то плохой поступок.

То есть он что—то такое сделал, да, это ведь очень такой сильный, сильные слова очень, хотя мы с ней говорили о том, что, с другой стороны, всякий раз, когда мы какое—то недовольство ребенком выражаем, мы, в принципе, говорим ровно то же самое: что я тебя, конечно, люблю, но сейчас ты мне не нравишься.

Ну да, но так нельзя, я так тоже говорю, ну что-то такое делаешь, да, это я могу сказать, но я сейчас задумалась, поймала себя на мысли, как вы говорите: почему же тогда отношения между мужчиной и женщиной заканчиваются, вот любовь? То есть, наверное, не все готовы тогда, получается, пронести ее через всю жизнь и прийти к такому…

Смотрите, если говорить про то…

Вот опять я вас спрашиваю, вы говорите – один раз, я уже три вопроса задала

Да—да—да, на три программы. Тот подход, который мы с вами, когда есть некое единство людей, их совместимость на разных уровнях, понятно, что если это только физический уровень, тогда понятно, почему не проходит…

Да, это даже не обсуждается.

Это понятно, да, то есть это обязательно пройдет через какое—то время, большее, меньшее, в 90 процентах, 99 процентов случаев это пройдет через какое—то время, поэтому мне и кажется, что если есть какое—то духовное, то не может, в этом есть какая—то великая неправда, не может любовь пройти, это…

Я согласна, я согласна с вами.

Поживем—увидим, да. А скажите, пожалуйста, Лен, что бы вы хотели, чтобы ваша дочь обязательно знала о любви?

Что…Господи, я застопорилась…

Такой вопрос, я сам на него не знаю, как ответить, потому вам и задаю его.

Чтобы она знала о любви обязательно, да? Во-первых, чтобы она знала, что она любима, я ей это каждый день говорю, может, это зря, я не знаю, но мне кажется, что много хороших слов не бывает, знаете, как лишний раз поцеловать ребенка, не считаешь, сколько раз его за день поцеловал, пока это возможно, когда она станет постарше, скажет: «Мам, зачем ты меня целуешь?» И все, и до свидания. Чтобы она знала о любви, что…что без любви жить нельзя, что это основа жизни и что любовь, она к Богу, к людям, к себе должна быть тоже, кстати, и что это такое чувство, ну, что без этого жить нельзя.

Это здорово.

Да?

Да.

Ну я не знаю, как я ответила…

Это прекрасно. Поскольку мы не на экзамене, то вы ответили великолепно.

Двойку мне не поставите, ладно.

У нас финал.

Уже?

Да.

Что так быстро…

Видите, как, так мы же старались…

Ну я же вопросы задала нормальные, может, еще что-нибудь у вас спросить?

Клиент уезжает, гипс снимают, все пропало…

Ну ладно.

Вот в финале, хотя, вы знаете, я всегда стараюсь придумать финал такой, чтобы я действительно не знал, как герой ответит, сейчас мне кажется, я понимаю, как вы ответите, но я все—таки вам задам этот вопрос: вам предлагают роль – роль мечты, вот хорошо все, сейчас предлагают, мы в настоящем находимся, но эта роль требует расставания с дочкой, причем такого, продолжительного, не знаю, там несколько месяцев, вам надо в киноэкспедицию, не знаю, можно так сказать?

Да, да.

Вот в киноэкспедицию на полгода. «Согласиться нельзя отказаться» где вы поставите знак препинания?

Я ее возьму с собой. Слушайте, она же, когда родилась, я несколько раз ездила в экспедиции, брала ее с собой просто и все.

Ну вот, я тут старался, придумывал вопрос. А не можете взять вы с собой? А, как мы вас?

Не знаю…Буду плакать, наверное, не знаю…

«Буду плакать и поеду?» или: «буду плакать и останусь?»

Сложно сказать, наверное, может быть, даже останусь, не знаю, потому что не понимаю пока, я больше, чем дня на три-четыре не улетала, а после того, как случилась пандемия, так вообще декретный отпуск был, можно сказать, все это время. Нет, сейчас все-таки работа, слава Богу, но все равно не в таком количестве, как она была раньше, нет такого количества гастролей, перелетов, поэтому…

В общем, не будем ставить запятую?

Но эти месяцы самоизоляции с ней – конечно, это было большое счастье для меня. Запятую все-таки хотите, чтобы я поставила?

Как скажете, слово женщины…

«Отказаться нельзя?» Как там: «отказаться нельзя?..»

«Согласиться нельзя отказаться».

«Согласиться, нельзя отказаться». Ну, пусть так скажу, не значит, что я так сделаю, правильно? Вот видите?

Вот это замечательный финал, спасибо вам огромное.

Спасибо вам, было очень интересно.

Спасибо. Спасибо вам большое.

Спасибо вам большое.

Это была Елена Захарова, а мы продолжим писать парсуны наших современников ровно через неделю.

Stay with me — Chapter 45.

                                    
                                          
«Я ничего не видел.
                          
Ни Вильнюс, ни Бирмингем, ни Юпитер.
Ни залив, ни парусник, ни маяк.
Ни Велеса, ни русалок.
                          
Зато
раз в неделю
я видел
тебя
                          
и это меня спасало.»
                          
— Элизабет... — слышу я голос сзади и от этого голоса по моему телу пробегают мурашки. Господи, этого не может быть...
— Ты? — медленно поворачиваюсь. — Ты же два года назад умерла, — было неожиданно видеть её сейчас. Да и вообще видеть, она же два года назад погибла в результате перестрелки в США. Просто как?
— Так было нужно, расскажу позже. А сейчас обними свою родную сестру, — произнесла она, а я до сих пор была в некотором замешательстве. 
— Пойдём в дом, расскажешь где ты была эти два дибильных года, — я была одновременно зла и рада. Господи, Маша нас всех обманула. Как так? Я на протяжении нескольких лет оплакивала её, а она оказывается жива! Эмили узнает, Маше не поздоровится. — Родители знают? — с интересом спрашиваю я и мы заходим в подъезд. 
— Нет, пока только ты. Не говори им сейчас об этом, — спокойно проговорила сестра и мы зашли в лифт. 
— В смысле не говорить!? Маша, ты умерла два года назад и сейчас ты каким-то чудесным образом появляешься. Я думаю, что родители должны знать о том, что ты жива! 
                          
— Ты чего? — я всё больше и больше удивлялась тому, что говорит мне моя сестра. 
— Да, Эли, я вышла замуж за военного и у меня есть ребёнок, — каждое её слово поражало меня. Я два года, мать вашу, не знала, что у меня сестра живая и то, что у неё всё хорошо. Я даже забыла уже о том, что с ней случилось в США. А тут как гром среди ясного неба...
— Не познакомишь меня со своим мужем и ребёнком? Мне очень интересно узнать о твоей жизни, Маша. 
— Я о себе чуть-чуть рассказала, давай теперь ты рассказывай о себе, Элизабет, — спокойно произнесла девушка и сделала глоток чая. Я собралась и начала рассказывать ей о том, что случилось со мной за последние два года. Она была шокирована тем, что случилось с Ромой. 
                          
Маша отправилась в отель к своему мужу и сыну, а я до сих пор сидела на кухне и переваривала эту информацию. Это просто что-то с чем-то... Маша - это моя старшая сестра. Мы с ней были очень близки, как в общем-то и с Эмили. Она поссорилась с родителями, ушла из университета и уехала покорять Америку. Чуть позже мы узнали, что в результате какой-то перестрелки в банке Сиэтла, она погибла. Тело мы забрать не могли, так как находимся достаточно далеко от США, поэтому нам пришлось оставить её тело там. А на самом деле, Маша вышла замуж за американского военного, который оказался не простым солдатом, а одной важной шишкой у них в Америке. Поэтому им не составило труда сфальсифицировать смерть Маши. Она хотела начать жить с чистого листа. Отлично, конечно! 
                          
— У тебя есть ещё одна сестра? — Лёша был удивлён. Я ему никогда не рассказывала о ней, да и вообще старалась не посещать людей о том, что у меня была сестра Маша. Все думали, что нас только двое в семье. — Ничего себе!
— Именно. Как твои дела? 
— Нормально.
— Почему не лучше всех? 
— Потому что тебя нет рядом. Скоро я прилечу и заобнимаю тебя, — от этих слов я широко улыбнулась. — Ладно, Элизабет, иди спать, а то поздно уже. Завтра тебе позвоню. Спокойной ночи, — мне не хотелось прерывать звонок, а продолжать слышать голос любимого человека.
— Спокойной, — сказала я и сбросила. Эх, надо идти спать. А то завтра будет тяжёлый день. 
                          
__________
                          
10🌟 и продолжение✨
                                  

Десять исторических сюжетов про нас и братьев наших меньших — Российская газета

Люблю я собаку за верный нрав,
За то, что, всю душу тебе отдав,
В голоде, в холоде или разлуке
Не лижет собака чужие руки.

Эдуард Асадов

Милорд и Александр II

Порода. Ирландский сеттер.

Судьба. Повсюду следовал за хозяином и стал «особой приметой императора». Вот как описывал Милорда шталмейстер императорского двора, зоолог Леонид Сабанеев: «Императорского черного кобеля я видел в Ильинском (подмосковном имении семьи Романовых. — Авт.). Это была очень крупная и весьма красивая комнатная собака, с прекрасной головой, хорошо одетая, но сеттериного типа в ней было мало, к тому же ноги были слишком длинны и одна из ног совершенно белая. Говорят, сеттер этот был подарен императору каким-то польским паном, и слух ходил, что кобель был не совсем кровный».

Когда Александр уехал на Всемирную выставку в Париж, Милорд, тоскуя по хозяину, перестал принимать пищу и умер от разрыва сердца. На кладбище в Царском Селе, где похоронили собаку, была установлена мраморная плита с надписью: «Добрейший и милейший Верный Милорд. 1860-1867».

ОДИН ИЗ ЩЕНКОВ ОТ МИЛОРДА ЖИЛ В СЕМЬЕ ЛЬВА НИКОЛАЕВИЧА ТОЛСТОГО

Я люблю его, ребята,
И хочу вам дать совет:
Если в доме есть собака,
Вы — счастливый человек!

Даниил Хармс

2. Ортипо, Джимми, Джой и дети Николая II

Порода. Ортипо — французский бульдог, Джимми — кавалер-кинг-чарльз-спаниель, Джой — кокер-спаниель.

Судьба. Собаки были отдушиной для царской семьи, заключенной в екатеринбургском доме Ипатьева. Вот что писала Александра Федоровна Анне Вырубовой: «Пишу, отдыхая до обеда; камин горит, твоя маленькая собачка Джимми лежит рядом, пока ее хозяйка на рояле играет», «я утром в постели пишу, а Джимми спит у меня прямо под носом и мешает. Ортипо на ногах, им теплее так». А вот отрывок из письма цесаревича Алексея П.В. Петрову: «Дорогой Петр Васильевич. Поздравляю Вас с наступающим праздником и Новым годом… Джой толстеет с каждым днем, потому что он ест разные гадости из помойной ямы. Все его гонят палками. У него много знакомых в городе и поэтому он всегда убегает».

В ночь на 17 июля 1918 года собаки стали участниками кровавых событий в подвале Ипатьевского дома. «Когда их (убитых) увезли… остались две собаки. Их собаки, — рассказывал один из цареубийц Григорий Никулин. — Одна — бульдог… низкорослый такой, знаете, бульдожистый. И вторая, такая, — не то болонка, не то какая-то особая собачка… Собаки почувствовали, что нет хозяев, понимаете ли, и давай выть… Расстрелять ведь тоже нехорошо… после того, как мы и так много шуму понаделали… Ну, выманили их кое-как на улицу. Во двор выманили, понимаете, и кончили их».

Джоя в ту ночь спасло то, что он совсем не лаял и, будучи непослушным, часто убегал и ночевал на улице. Позже, когда в город пришли белые, один из офицеров узнал собаку цесаревича Алексея.

Штрих. Епископ Сан-Францисский и Западно-Американский Василий (в миру Владимир Михайлович Родзянко, двоюродный племянник полковника русской императорской армии Павла Павловича Родзянко) рассказывал, что его дядя через Дальний Восток вывез Джоя в Англию. Собака осталась жить при дворе короля Георга V. После смерти пес был похоронен на кладбище королевских собак при Виндзорском замке.

Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.

Сергей Есенин

Джим и Качалов

Порода. Доберман.

Судьба. Народный артист СССР Василий Иванович Качалов обожал своего добермана, который вошел в историю благодаря стихотворению Сергея Есенина «Собаке Качалова».

Хозяин оставил воспоминания об отношениях пса с поэтом: «Поднимаюсь по лестнице и слышу радостный лай Джима, той самой собаки, которой потом Есенин посвятил стихи. Тогда Джиму было всего четыре месяца. Я вошел и увидел Есенина и Джима — они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу. Есенин одною рукою обнял Джима за шею, а в другой держал его лапу и хриплым баском приговаривал: «Что это за лапа, я сроду не видал такой». Джим радостно взвизгивал, стремительно высовывал голову из-под мышки Есенина и лизал его лицо. Есенин встал и с трудом старался освободиться от Джима, но тот продолжал на него скакать и еще несколько раз лизнул его в нос. «Да постой же, может быть, я не хочу больше с тобой целоваться. Что же ты, как пьяный, все время лезешь целоваться!» — бормотал Есенин с широко расплывшейся по-детски лукавой улыбкой».

Штрих. Качалов величал своего любимца Джимом Трефовичем, будучи уверенным, что пес является потомком легендарного Трефа — лучшей полицейской собаки начала прошлого века.

Я люблю зверье.
Увидишь собачонку —
тут у булочной одна —
сплошная плешь,-
из себя
и то готов достать печенку.
Мне не жалко, дорогая,
ешь!

Владимир Маяковский

Щен и Маяковский

Порода. Помесь дворняги с сеттером.

Судьба. Поэт отзывался о Щене с исключительной теплотой: «Мы с ним крупные человеческие экземпляры». Золотисто-рыжую дворнягу, очень похожую на сеттера, Маяковский подобрал летом 1919 года, прогуливаясь по дачным дорожкам в Пушкино. Маяковский сильно привязался к питомцу: каждое утро они заходили в мясную лавку на углу Остоженки, чтобы купить Щену фунт конины — пес тут же, у дверей магазина, проглатывал угощение. По мнению Лили Брик, поэт и его собака были очень похожи друг на друга: «Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Мы стали звать Владимира Владимировича Щеном». Однажды Щен не вернулся со двора домой — по слухам, какой-то недоброжелатель заманил и убил собаку. Маяковский тяжело переживал потерю друга и впоследствии упомянул о нем в поэме «Хорошо!»:

Двенадцать квадратных аршин жилья
Четверо в помещении, —
Лиля, Ося, я
и собака Щеник.

Штрих. В письмах Лиле Брик поэт одно время подписывался не иначе как «Щен», а позднее вместо подписи рисовал себя в виде щенка.

Мечтай, мечтай.
            Все уже и тусклей
Ты смотришь
            золотистыми глазами
На вьюжный двор, на снег,
            прилипший к раме,
На метлы гулких,
            дымных тополей.
Вздыхая,
           ты свернулась потеплей
У ног моих — и думаешь…
           Мы сами
Томим себя -тоской иных полей,
Иных пустынь…
           за пермскими горами.

Иван Бунин

Веселый и Папанин

Порода. Полярная лайка.

Судьба. По словам начальника дрейфующей станции «Северный полюс -1» Ивана Папанина, пес был необходим команде не только в качестве компаньона, но и как сторож: «Я хорошо помнил встречи с медведями на прошлых зимовках. Веселый должен был предупреждать нас, что надо браться за оружие».

Веселый постоянно проказничал, воровал еду, а однажды едва не уплыл на льдине. Ему все прощали, ведь он скрашивал однообразные будни полярников. А поскольку папанинцы с удовольствием рассказывали о проделках Веселого в печати, пес очень скоро стал настоящей знаменитостью.

Штрих. После возвращения на Большую землю Веселого ждал переезд на дачу Сталина, который в беседе с Папаниным выразил желание приютить лайку.

Это неважно, что Вы — собака.
Важно то, что Вы человек.
Вы не любите сцены, не носите фрака,
Мы как будто различны, а друзья навек.
И хотя Вам порой приходилось кусаться,
Побеждая врагов и «врагинь» гоня,
Все же я, к сожалению, должен сознаться —
Вы намного честней и благородней меня.

Александр Вертинский

Джульбарс и Дина

Порода. Восточноевропейская овчарка.

Судьба. Как признавалась хозяйка Дина Волкац, специалист по подготовке собак минно-разыскной службы (в мирной жизни работавшая актрисой в театре), она обучала псов по системе Станиславского. Ведь в работе собаки-диверсанта недопустимы голосовые команды, возможен только зрительный контакт и жесты. За годы войны Джульбарс обнаружил более 7000 мин и снарядов. Легенда гласит, что раненного в конце войны Джульбарса несли на кителе Сталина на Параде Победы. Но нет ни фото, ни видеохроники столь уникального события. А муж Дины Волкац, основоположник советской кинологии Александр Павлович Мазовер, который якобы нес китель, никогда не комментировал этот случай.

Штрих. Считается, что Джульбарс стал единственной собакой, награжденной медалью «За боевые заслуги». Однако наградного листа в архивах не обнаружено.

Под крышей пляжного грибка
Сижу с бродячею собакой,
И пахнет йодом и салакой
От бесподобного зевка.
Как будто морде шерстяной,
Чье бормотанье бессловесно,
Уже заранее известно,
Что и над ней, и надо мной,
И над чистилищем залива
Зажжется что-то в вышине,
Отвалит жизни ей и мне
И все разделит справедливо!

Юнна Мориц

Звездочка и Королев

Порода. Дворняга.

Судьба: 25 марта 1961 года, накануне исторического полета Юрия Гагарина, на космическую орбиту была отправлена дворняжка Звездочка. От ее успешного возвращения на Землю, по сути, зависело будущее всей космической программы. Ведь Генеральный конструктор Сергей Павлович Королев заявил: «Человек полетит только после двух подряд успешных запусков с животными».

Капсула с дворняжкой (живой и здоровой!) приземлилась между городами Сарапулом и Чайковским, разыскать ее при низкой облачности и тумане в заснеженном поле удалось ижевскому летчику Льву Оккельману на маленьком Як-12. Специалисты прибыли только на следующие сутки, всю ночь летчик находился с собакой внутри спускаемого аппарата, грел ее и поил талым снегом.

Штрих. В Ижевске стоит памятник собаке-космонавту, на котором выгравирован «список Звездочки» — рассекреченные имена специалистов, благодаря которым состоялся первый полет человека в космос.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.

Сергей Есенин

Лялька и шахтеры

Порода. Дворняга.

Судьба. Лялька еще щенком начала спускаться в забой шахты «Первомайской» в Кузбассе. Изо дня в день прибегала к началу первой смены и оставалась под землей порой по несколько суток. Ловила крыс, охраняла продукты, первой сообщала об опасности. Отлично ориентируясь в выходах из выработок, выводила оттуда заблудившихся шахтеров-одиночек. Несколько раз спасали и ее, когда утаскивало под ленту, засыпало породой. Так продолжалось больше
пятнадцати лет.

Об этом подумал я не сразу,
Но вдруг предо мною встал вопрос:
Возможен ведь, правда, эдакий казус,
Что ты жалеешь меня, как пес.
И вот мы сидим — родные до боли,
Один — за столом, другой — под столом.
Я о твоей вздыхаю доле,
Ты — о житье-бытье моем.

Рюрик Ивнев

Собака и Павлов

Порода. Дворняга.

Судьба. «Собака Павлова» — собирательный образ бездомных псов, которые были отловлены на улицах для экспериментов будущего нобелевского лауреата. Вопреки сложившемуся мнению Павлов очень трогательно относился к собакам, считая их совершенными созданиями: «Когда я приступаю к опыту, связанному в конце с гибелью животного, я испытываю тяжелое чувство сожаления, что прерываю ликующую жизнь, что являюсь палачом живого существа. Когда я режу, разрушаю живое животное, я глушу в себе едкий упрек, что грубой, невежественной рукой ломаю невыразимо художественный механизм. Но переношу это в интересах истины, для пользы людям».

Павлов долго добивался установки памятника собаке у Института экспериментальной медицины в Санкт-Петербурге, где проводились опыты. Его установили за год до смерти ученого. С лицевой стороны выгравированы слова Павлова: «Пусть собака, помощник и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства».

Штрих. После опытов, когда это было возможно, собак лечили. Все они доживали у Павлова, который содержал их из своего кармана.

В стекло уткнув свой черный нос,
все ждет и ждет кого-то пес.
Я руку в шерсть его кладу,
и тоже я кого-то жду.

Евгений Евтушенко

Пальма и Вера

Порода. Восточноевропейская овчарка.

Судьба. Пальму не пропустили на борт самолета из-за отсутствия справки. И хозяин бросил собаку в аэропорту Внуково. Два года она встречала и провожала каждый Ил. После публикации Юрия Роста «Два года ждет» в «Комсомольской правде» за историей бесконечной собачьей верности начала следить вся страна. Приручила и вновь подарила Пальме дом Вера Котляревская, преподаватель Киевского пединститута. Целую неделю она приезжала в аэропорт, общалась с собакой и приучала ее к себе.

ПИСЬМА С ОТКЛИКАМИ НА СТАТЬЮ В РЕДАКЦИЮ «КОМСОМОЛКИ» ПРИНОСИЛИ МЕШКАМИ

Беседу с Юрием Ростом читайте в декабрьском номере журнала «Родина».

Автор выражает благодарность московскому Музею Собаки и лично директору Марине Валерьевне Елькиной за помощь в подготовке материала.

Что такое депривация сна и к чему она приводит

Недосыпание нередко приводит к проблемам со здоровьем, и в основном люди сталкиваются с ним в силу внешних обстоятельств. Но есть те, кто лишает себя сна намеренно. «Афиша Daily» спросила у людей, практикующих депривацию сна, зачем они это делают, и узнала у экспертов, к чему приводит недосыпание.

Недостаток сна, как правило, приводит к серьезным последствиям: гипертонии, ухудшению зрения, проблемам с памятью. Самые частые причины нарушений сна — бессонница, психические расстройства, сильная занятость.

Чаще всего из-за недосыпания страдают подростки и молодые люди, и для некоторых из них бодрствование — осознанный выбор. Однажды 17-летний Рэнди Гарднер намеренно не спал 11 дней, и его результат внесли в Книгу рекордов Гиннесса. Позднее рекорд побила Морин Уэстон, не спавшая 18 суток.

По статистике паблика в «ВКонтакте» о депривации сна, чаще всего намеренно не спят люди от 16 до 25 лет. Основные причины осознанного прерывания сна среди молодых людей — это испытание собственных сил, появление галлюцинаций и борьба с депрессией. В специальных группах в соцсетях проводятся марафоны, где участники не спят несколько суток (от 3 до 9 дней) и попутно обсуждают эффекты от длительных деприваций.

Состояния измененного сознания, которые наступают из-за прерывания сна, похожи на алкогольное или наркотическое опьянение. По данным некоторых исследований, длительные депривации сна способны вызывать зависимость, что впоследствии может привести к употреблению психоактивных веществ.

Кира

15 лет, Омск. Не спала 10 суток

Большую часть времени я провожу дома, гулять мне разрешают редко. Я живу с мамой, младшим братом, у которого инвалидность, и наполовину парализованной бабушкой, с которой я делю комнату. Отца я не видела лет восемь и видеть не хочу.

В 12 лет меня заставили ходить к психологу, но это не спасло от нервных срывов и неприятия своей внешности — комплексы по поводу фигуры у меня были всегда. Я использовала радикальные методы похудения — голодание и тяжелые физические нагрузки. Еще в тот момент у меня была депрессия. Все это вылилось в селфхарм (самоповреждения. — Прим. ред.). Я скрывала порезы, а потом в школе была проверка, чтобы никто не выпилился из-за групп смерти, и мои шрамы заметили. Дома кричали. Мне купили крем от рубцов, а я стала резать ноги. В итоге я решила самостоятельно попробовать что-то изменить.

О депривации сна я узнала из интернета, когда искала способы лечения депрессии. Там же я вычитала о приятных последствиях в виде галлюцинаций и расширения сознания. Мне показалось, что это спасение от всех проблем.

Практиковать депривацию я начала год назад, за это время я не спала подолгу уже больше десяти раз. В среднем во время депривации я не сплю по 4–6 суток. К первому разу я подошла основательно: прочитала много всяких статей и отзывов. Меня хватило всего на четыре дня: я почувствовала себя лохом, потому что у меня случился провал (от словосочетания «провалиться в сон») — это когда ты случайно засыпаешь на длительное время. Кстати, есть еще микросон — когда засыпаешь на короткое время и не осознаешь этого.

Самый страшный глюк был под конец: когда я посмотрела в зеркало и увидела, что у меня нет лица

Мой рекорд — 240 часов. Тогда я ставила перед собой цель продержаться настолько долго, насколько это возможно. В первую же ночь в голове был белый шум. Уже на четвертый день начались глюки: я увидела на стене паука размером с кулак. С пятого дня появилась жуткая головная боль, а потом к этому добавилась изжога из-за голода. Еще у меня кололо в сердце — наверное, из-за повышенного давления.

Меня все время преследовали галлюцинации: боковым зрением я постоянно видела, как кто-то за мной ходит. Самый страшный глюк был под конец: когда я посмотрела в зеркало и увидела, что у меня нет лица. В последние дни мне казалось, что, если я усну, я умру. Приливы гиперактивной бодрости сменялись просто адской усталостью. Глаза болели так сильно, что сложно было их открывать. Я чувствовала непреодолимое желание прилечь. Чтобы никто ничего не заподозрил, я подключала все свои актерские способности и делала вид, что все в порядке. Упадок сил я списывала на усталость после школы, а для бодрого вида пила тонизирующие напитки и пользовалась косметикой.

После двух дней без сна понятие времени исчезает, и ты растворяешься в пространстве

Длительная депривация похожа на опьянение или легкий трип, хотя я не пробовала наркотики. Никакого расширения сознания не замечала, но когда я просыпаюсь после длительной депривации, чувствую себя другим человеком. В процессе я ощущаю себя исследователем собственного организма.

Депривация сна стала для меня навязчивым желанием. Отказ от сна не решает мои проблемы, но заставляет смотреть на них проще. Сейчас я делаю перерывы: читала, что, если часто практиковать, будет просто бессонница и пропадет ощущение кайфа. Я обязательно повторю, потому что теперь хочу научиться делать свои сновидения осознанными.

Константин (имя изменено по просьбе героя)

20 лет, полуостров Крым. Не спал 4 суток

Для меня сон — это небытие в миниатюре: прекрасно, красиво, но бессмысленно. О депривации сна я узнал в 15 лет из «Википедии», и уже в 16 я не спал 48 часов подряд. Попробовать депривацию сна я решил потому, что хотел получить глюки и изменить мышление. Позднее это переросло в желание испытать собственные возможности.

В самом начале было сложно продержаться даже два дня. Я пил энергетики и кофе, но это не бодрило. Сила воли и список дел на ночь — самое важное, потому что, если ничего не делать и смотреть картинки, ты уснешь. Главное, не забрасывать в себя наркотические стимуляторы — ничем хорошим это не закончится.

После двух дней без сна понятие времени исчезает, и ты растворяешься в пространстве. Плывет тело, мысли приобретают неожиданный смысл, звуки становятся яркими и насыщенными. Галлюцинации бывают разными — насколько хватит фантазии. Например, под ковром могут ползать змеи, если долго на него засматриваться. Больше всего запомнился наш с другом эксперимент: после трех суток без сна мы сели напротив зеркала и стали смотреть в него. Сначала ничего не происходило, но дальше стало жутко: появились абстрактные изображения, а под конец мне почудилось, будто я нахожусь в каком-то чужеродном пространстве, где сквозь меня проносятся разные образы.

Я испробовал различные графики депривации сна. Были 48 часов бодрствования против 10 часов сна — и так неделями на повторе. Или тотальная депривация раз в неделю. Родители так ничего и не заметили — классический случай.

Через пару лет тотальной депривации сна мой интерес к этому снизился, и я пришел к полифазному сну — сон по 3–4 часа днем и ночью. Его я практиковал до недавних пор, но понял, что совмещать это с моим образом жизни достаточно сложно. Сейчас мне вполне хватает шестичасового сна.

Эксперименты со сном повысили выносливость организма, появились силы на различные занятия, ушла тревожность. Но есть и другие, совсем неприятные моменты: из-за последнего графика сна, когда я бодрствовал двадцать часов и спал четыре, у меня начался сонный паралич. Я хорошо помню этот момент: я проснулся от ночного кошмара, посидел на углу кровати пару минут, выпил воды, решил полежать немного, чтобы отойти. Я закрыл глаза и начал слышать прекрасные звуки, затем появились яркие образы, и я увидел, как пролетаю сквозь них и превращаюсь в музыку. Но вдруг на фоне начал нарастать гул, который постепенно перебил образы и музыку и превратился в нестерпимый белый шум, затем в ультразвук. Я почувствовал, как лечу сквозь тоннель, вокруг проносятся объекты, и ощущение телесности и сознания приобретает относительный характер. Я попытался разорвать эту цепь, закричать, но голос сломался. Я почувствовал нестерпимый страх и проснулся. Я увидел мерцающее изображение своей комнаты в разломленном виде, которое через несколько секунд собралось как пазл в привычную картину. Это намного страшнее, чем можно описать и представить. Это именно то, что сводит с ума. Пережив такое потрясение, я задумался о влиянии моих экспериментов на здоровье, но пришел к выводу, что плюсов намного больше. В ближайшее время возвращаться к депривации или полифазному сну не планирую, но в будущем — обязательно. Главное — время. Очень приятно иметь, скажем, 30 свободных часов.

Подробности по теме

Наука сна: как правильно спать