Дмитрий Марачевский. Первоход

Дмитрий Марачевский

Карантин. СИЗО

Меня одного заводят в большую камеру «карантин». Двухъярусные нары и в качестве стола длинная доска, приделанная к стене. Устал за трое суток допросов в КПЗ, а поэтому забираюсь наверх, ложусь на отшлифованные до блеска тысячами тел доски и засыпаю. Мне снится жена, дочь-кроха (мне девятнадцать, но уже своя семья) – как они там сейчас без меня?..

Ночью пришел этап с севера. Лязг открываемого замка прерывает сон. В камеру набивается человек тридцать: кто наверх, кто устраивается внизу.

– Эй, малыш, продерни отсюда! – Обросший мужик берет меня за плечо и толкает так сильно, что не успей я упереться руками в стену над столом – рухнул бы вниз.

А мужик уже забыл про меня, да и остальные ноль внимания, все заняты своими делами. Он стелет на то место, где только что сидел я, телогрейку, рюкзак ставит в голову вместо подушки. Потолки в камере высокие, и по верхним нарам можно свободно ходить в полный рост. Подхожу к нему, стучу по плечу и, когда он оборачивается, бью вилкой из пальцев ему в глаза – дикий вопль, и он валится мне под ноги.

– Он глаза мне выколол! – орет белугой лохмач.

Добавляю ему с ноги в голову, подтягиваю за воротник к краю и скидываю с нар на пол. Я понимаю, что сейчас меня будут бить, но сдаваться не собираюсь.

– Ты что, озверел, парень?

Сбрасываю с плеча чью-то руку, отскакиваю в угол.

– Ша, мужики! – раздается голос от дверей.

Наверх залезают четверо. Садятся кружком и приглашают присесть рядом. Сажусь, но чуть в сторонке.

– Не гони, босяк, – говорит тот же. – Подтягивайся ближе, знакомиться будем. И протягивает руку: – Клим.

Пододвигаюсь, жму его крепкую, сухую руку:

– Марата.

– Валет, – протягивает руку круглый как шар мужик, что сидит рядом.

Достает пулемет (карты), разворачивает веером, складывает и убирает в карман.

– Кошелек! Лис! – представляются двое других.

На нарах появляется закопченный котелок с чифиром, который уже сварили тут же на дровах (тряпках). Ни дыма, ни гари я не заметил.

– Ты откуда? – спрашивает Клим.

– С города.

– Это понятно. Сидел где?

– На короедке был, в «Известках».

– А… ну, это в корне меняет дело, – смеется Лис. – Помнишь, Клим?

– Да. Были мы там, очень давно. Хорошая школа! И как там сейчас?

– Каждому свое, – отвечаю я и принимаю кружку, делаю глоток крепкого, тягучего отвара, передаю дальше.

– А что дикий такой? – спрашивает Валет. – Несладко было?

– Я же сказал: каждому свое.

– Понятно. Сидишь за что?

Клим внимательно смотрит мне в глаза.

– Автобус угнал, покататься.

– И что?

– А ничего. Колесо прострелили и взяли, а так бы не дался. Не хочу сидеть…

– Круто! – смеется Кошелек. – С понтом кто-то этого хочет?

– Это вопрос спорный. Каждому свое, как здесь уже было замечено.

– Лис, давай без этой своей философии, – хлебает громко Кошелек и передает кружку Климу.

Тот долго смотрит в нее, делает глоток, второй, передает кружку мне и говорит:

– Дерзкий ты не в меру. Прессовать тебя мусора, ломать будут. Выживешь, будешь человеком, сломаешься – грош тебе цена. Уже то, что тебя закинули в этот карантин для строгачей, а не по адресу – к первоходам, говорит о том, что уже началось.

Я хотел рассказать о том, что те прожарки, которые мне пришлось пройти на короедке, выдержит не каждый взрослый мужик, но молчал. Что–то мне подсказывало, что этот взрослый мужик знает все мои слова и вопросы наперед.

– Вижу, что ты в непонятке, но у нас еще будет время поговорить. Спать будешь здесь, рядом со мной, – и указал на телогрейку с рюкзаком, которые постелил тот мужик. – Да, это мое, – видя мой немой вопрос, сказал Клим. – Переборщил Сеня.

– А кто он?

– Он шнырь… Сеня, ты как там, живой?

С нижней нары появилось распухшее лицо.

– Плохо мне, Клим… не вижу ничего, к лепиле бы надо.

– До утра потерпишь, а там посмотрим. В следующий раз будешь в рожу дыбать, на кого прешь. Иди спать. Валет, может перекусим чем бог послал?

– Я «за»! – засуетился тот.

– Пожрать ты всегда «за»… Это мы знаем, – засмеялся Клим, доставая кисет с самосадом. – Кури, Марата. Скрути по тарочке.

У меня был опыт, но так, как крутил Клим, я так и не смог научиться. Тарочки у него получались тонкие, твердые, как сигаретки. Закурили.

– Ты не волнуйся за Сеню, – сказал я Климу, – к утру все будет нормально. Проверено много раз.

Мне было жалко мужика, хотя я знал: он бы меня не пожалел – выживает сильнейший. Слабые здесь не выживают.

– Да, я знаю, – ответил Клим. – Лис, ты помнишь, как это называется?

– Чухмарка, – отозвался тот сонным голосом.

– О, этому только поспать. Ты жрать-то будешь?

– Нет. Я потом.

– Я знал, что ты откажешься…

– А чего ж предлагаешь?

– Поэтому и предлагаю.

Слушая этот беззлобный треп взрослых мужиков, я понимал, как много их должно связывать в этой жизни. Все отработано. Ни одного лишнего слова, телодвижения. Перекусили салом, запили чаем и улеглись.

– Клим, – позвал я.

– Да!

– Расскажи, какие такие прожарки ждут меня?

– Я ждал этого вопроса, – сказал он, – и рад, что не ошибся в тебе. Хочу надеяться, что хороший человек из тебя получится. Главное: никому не верь, никого не бойся, ни у кого ничего не проси. Загибаться будешь, умирать – не проси. В карты играешь?

– Нет.

– Надо будет научиться… А то сядем, к примеру, в хате рамца расписать, а ты не сможешь компанию поддержать.

– Я научу! – кричит Валет с толчка.

– О! Услыхал. Сиди уже там, катала… только жрать да…

– Компанию поддержать – это одно, азарт – другое. Вот нарвешься на такого, как Валет, и останешься без штанов, а там и до греха недалеко, – заметил Кошелек.

– Карты, между прочим, – подскочил задетый за живое Валет, – говорят о наличии интеллекта у того, кто в них играет. Это тебе не мелочь по карманам тырить. Давай Лиса спросим?

– Лиса мы, конечно, спросим, когда проснется, а ты пока скажи правду пацану, сколько ты штанов проиграл за свою жизнь, а? Вот то-то, – дразнил Валета Кошелек.

На всю жизнь я запомнил эти слова. Играть научился, а тяги к игре, так и не приобрел.

– А мы так и будем здесь сидеть до суда? – спросил я.

– Нет. Дня два-три, а там распределение по хатам. Тебя, скорее всего, как первохода закинут в тройник.

– А это что?

– Это маленькая, уютная, располагающая к общению, на две двухъярусные шконки хата. Сидит там обычно один очень общительный, как правило из бывших авторитетов, весь в наколках.

– Боже мой!

– Это утка. Утка знает все по жизни, метла метет не закрываясь. К нему сажают таких, как ты, первоходов. Смотри не купись. Попадешь в тройник, держи рот на замке. Наговоришь лишнего, получишь лишний срок. Но и не показывай того, что врубаешься, куда заехал – коси под митю.

Трое суток до распределения я не давал им покоя своими расспросами. Я ведь ничего не знал про эту жизнь, куда занесла меня глупость. Это не короедка, а огромный незнакомый мир, со своими законами и традициями, где за косяк будет спрос серьезный, по-взрослому, а поэтому мне было все интересно. Их рассказы помогли мне в будущем избежать многих проблем.

Тройник

Распределение прошло быстро. Зашел в кабинет, где было трое кумовьев. Назвал фамилию, статью, кум что-то чирканул в карточке, и все. Через час вывели с карантина, дали матрас, подушку, одеяло, кружку, ложку, подняли на второй этаж. Едва переступил порог хаты, понял, что Клим не ошибся: я в тройнике – две двухярусные шконки, умывальник, толчок. Чисто, уютно. В хате один весь в наколках здоровый мужик. У меня возникло ощущение, что мы уже встречались, что я знаю его.

– На постой к тебе, Вася, – сказала дубачка и захлопнула тяжелую дверь.

Лязгнул замок. Открылся глазок.

– Чтоб тихо было…

– Как скажешь, Валюша.

Мужик подскочил к глазку. Пока они шептались, я расстелил матрас на свободной нижней шконке, сел, свернул тарочку самосада, которым снабдил меня Клим и закурил.

– Фу! Ты че, одурел, пассажир?!– подскочил он ко мне, выхватил из пальцев тарочку и бросил в толчок. – Сигареты же есть!

Достал из мешка, висящего на вешалке пачку «Родопи», кинул мне.

– Кури! Давай знакомиться. Я Вася, погоняло Кот. Сижу за разбой уже пятерку из двенадцати… А ты?

– Дима. Марата. Взяли за угон. Первоход.

– Ух ты, круто! Расскажи?

Я пересказал все то, что было запротоколировано у следака.

– Обалденно!– воскликнул он. – А много у тебя угонов?

– Это первый.

– Да ты не обламывайся, я не курва какая, меня такие люди знают…

И он начал перечислять известных на всю область авторитетов. Пока он говорил, я напрягал мозги, пытаясь вспомнить, где же мы встречались раньше.

– Ладно, давай пожрем, отдохнешь, а потом уже по сути побазарим. Я ж вижу, что все вату катаешь (думаешь). Отдохни, обдумай все. Может, написать письмо кому хочешь? Пиши. Я отправлю.

– Жене,– вырвалось у меня.

– Ты уже женат, – присвистнул он.

– Да. И дочка есть.

Он резал сало, копченую колбасу, которая была запрещена, а я рассказывал про то, как, придя с короедки, через комиссию по делам несовершеннолетних устроился в автобусный парк. Через год познакомился и с первого взгляда влюбился в чудесную девчонку, а потом родилась дочка. Они там, может, и не знают, где я, куда подевался.

– Понятно, – сказал он. – Ешь, а потом пиши письмо, нужно успеть до пересменки отдать дубачке. Она завезет прямо на адрес.

Впервые мне было трудно писать. Проблема заключалась в том, что я никак не мог подобрать слова, которые бы объяснили мой поступок и то, что жене, учащейся педучилища, придется несколько лет растить дочь одной и самой решать связанные с этим проблемы.

– Да ты главное напиши, – поторапливал меня Кот. – Где находишся, что принести.

Дубачка уже несколько раз подходила, а я все не мог закончить. Так много я хотел сказать, а выходило как-то безалаберно. Все свелось к длинному перечню того, что принести, а в конце тривиальное «прости»…

Мне было так стремно не только перед женой, а и перед самим собой. Отдав письмо, я улегся на шконарь, отвернулся к стенке и долго думал, а, истязав себя в конец, уснул. Разбудила меня открывающаяся кормушка.

– Он спит… Умаялся страдалец, – услышал я шепот Кота. – Наш клиент, так и скажи куму, пусть завтра вызовет с утра. Принесла?

Зашуршал пакет, потом что-то шлепнулось под мою шконку, потом «чмок», видимо поцелуй, смешок дубачки, и все стихло. Я продолжал делать вид, что сплю. Слова «наш клиент» не шли из головы, было как-то неспокойно. Я вспоминал рассказы Клима о тройниках. Он говорил, что у уток все схвачено с дубачками и последние, бывает, оказывают им различные услуги интимного характера. Кумовья этому не препятствуют, поскольку утки на доверии. И этот чмок тому подтверждение. Продукты у них, говорил Клим, цивильные, которые в передачах не принимают, сигареты неломаные, в то время когда тюрьма на махорке катится. Бывает и водка прокатывает по зеленой. Что-то забулькало, и я почувствовал запах этой самой водки. Выпив, Кот крякнул, и что-то снова шлепнулось под мою шконку. Зашелестел пакет, запахло жареной курицей. Спасибо, Клим, прямо в цвет слова твои, мысленно благодарил я старого бродягу.

Вновь открылась кормушка. Поцелуйчики, смешки, шепот Кота.

– Покажи?

– Ты че, офонарел, – шепчет дубачка, – вдруг проснется?

– Да не гони… я соскучился. О, балдеж! Ты самая красивая! Дай потрогаю?

– На, только быстро…

Тяжелое дыхание обоих, снова чмоки. Тишина. Полилась вода в умывальнике.

– Вставай, Марата! Хватит спать! Праздник сегодня у меня, днюха!

А вдруг это проверка, думал я и продолжал делать вид, что сплю.

– Да вставай ты! – положил он мне руку на плечо. – Вот дрыхнет, будто не в тюрьме.. прям завидую.

Перевернувшись на спину, я еще какое-то время лежал с закрытыми глазами, потом сидел, будто приводя сознание в реальность.

– Да и ты неплохо живешь, мне б так жить!– воскликнул я, открыв глаза и увидев в проходе между шконок импровизированный стол из перевернутого таза, застеленного газетой, и разложенными на нем курицей, домашней колбасой, копченой рыбой, помидорами, редиской, луком.

Не дожидаясь ответа, пошел к умывальнику и долго умывался, разговаривая сам с собой. Ну и жук! Только не обломится в этот раз, я предупрежден, а значит, вооружен. Что ж, давай поиграем.

– Хороша поляна! А водки нет случайно? – спросил я, вытираясь половинкой вафельного полотенца, что дали в каптерке вместе с матрасом.

– А глянь себе под шконку, – с лицом хозяина жизни сказал он и откинулся на стенку.

Заглянув под шконарь, я увидел там лежащую грелку – так вот что там шлепалось, понял я.

– Доставай, доставай, – куражился Кот. – Кто умеет жить, тот и в тюряжке не пропадет, – говорил он, беря поданную мной грелку.

Разливая по кружкам водку, он явно был доволен собой, произведенным на меня эффектом, а я делал удивленное лицо.

– Я тебя научу жить… Главное, слушай, что говорю, и косяки не пори.

Выпили. Закусили. Закурили. И тут меня как током ударило, я вспомнил его – это ж Васька Коровин! Мне было одиннадцать, а он на пять лет старше меня. Он учил меня тогда на конях кататься и пить вермут. Но почему он стал Котовым? Неужели не узнает меня? Играет? Ну ладно, поиграем. ..

Он, видимо, что-то прочухал, потому что спросил:

– Что с тобой?

– Да не в то горло пошла…

– Тогда давай по второй.

Выпили.

– А ты сам откуда? – спросил я.

– Я не местный. С Ростова приехал пофестивалить, а меня взяли прямо в аэропорту.

– Так у нас же погранзона, – не сдержался я, но он не обратил внимания. Кураж захлестнул.

– А у меня брат здесь живет, близнец. Я по его паспорту прилетел. Он в Черемушках жил, потом к «Туристу» переехал.

Правильно, сказал я себе, так и было… Значит, не ошибся я. Только нет у тебя брата. Сестра была, только повесилась она, когда Коля Конь бросил ее, вот вы и переехали от позора.

– А ты уже сидел? – спросил я, чтоб не молчать.

– Давай бухнем, а потом я расскажу, как жил на воле. Это тебе не по подвалам шлындать.

И тут ты, Васек, проговорился. Была у тебя фанза в подвале. Там и пили мы вермут не раз, вспомнил я.

– Давай, наливай.

– Нет, наливай ты, – говорит он.  – Днюха у меня, поляну я сделал, а шустрить тебе.

– Ладно. Мне так мне…

Разлив водку, поднял кружку и сказал:

– С днем рождения, Кирюха!

По его блеснувшим глазам я понял, что попал в точку. Но он быстро справился с волнением. Выпили. Да, Васек, не можешь ты меня не помнить, продолжал я разговаривать сам с собой, ведь это ты меня тогда Кирюхой называл. Выдал ты себя. Ну ладно, трави дальше.

– Ух, проломило, – сказал он, снял рубашку, вышел на пятачок между дверью и шконкой, стал потягиваться, играя мышцами. – Запрыгивай на пальму, буду байки травить.

Переставив импровизированный стол на шконку, я залез на второй ярус. Раскабанел ты… вылитая корова, только вся в наколках. Эта мысль рассмешила меня. Я улыбался, а он расценил мою улыбку по-своему и погнал чесать.

– Банда у нас большая. Половина на угонах, половина на гоп-стопе. Все дружные, как братья, как одна семья. Был один засланный, так выкупили его быстро и зарыли живьем – визжал сука, как баба.

А как, интересно, ты визжать будешь, когда тебя зарывать живым станут, подумал я и снова улыбнулся.

– Че ты улыбаешься? Знаешь, сколько раз приходилось лапти рвать от мусоров, на дно падать и месяцами на улицу носа не высовывать?

– Круто,– сказал я.

– Круто, это когда все схвачено, когда дела идут и мусоров на хвосте нет, когда девочки табунами за тобой бегают и на все готовы, когда бабкам счета нет… Да что ты понимаешь… Налей лучше еще по одной.

Мне пить больше не хотелось, но было интересно, что будет дальше, поэтому я молча спустился, разлил по кружкам, одну подал ему.

– Давай, Кирюха, выпьем за братанов, что на воле ждут, не забывают.

Он высоко поднял кружку, подержал, явно любуясь собой и только потом выпил не закусывая, закурил. Я опять залез наверх и, пока он разглагольствовал о понятиях, дружбе, братстве, я разглядывал его наколки. Блин, вспомнил я, а ведь у него на руке должна быть наколка «Вася». Он ее при мне в подвале швейной иглой колол – жирная такая наколка получилась, но сейчас на ее месте был наколот факел обмотанный колючей проволокой. Может, не он это, мелькнула мысль. Да он! Просто заколол, и все.

– А хочешь, я тебе подскажу, как с делюги сорваться? – услышал я.

– Хочу!

– Тогда слушай сюда… слезай! – Он дал мне лист бумаги, ручку. – Пиши!

– Что?

– Явка с повинной, – начал диктовать он, но в этот момент тихонько открылась кормушка.

– Балдеешь? – спросила дубачка.

Кот тут же оказался у двери.

– Соскучилась?!

– Да!

Он почти высунул голову в кормушку, и они стали шептаться. Как я ни прислушивался, ничего нельзя было разобрать.

– Налей полкружки, – попросил он.

Я налил и подал. Он передал дубачке. Та выпила, и они снова зашептались. Мне стало грустно. Вновь вспомнил жену, дочь. Налив себе пару глотков, выпил. Бросил бумагу с ручкой ему на шконку, лег на свою лицом к стене, и закрутилось… Стены, потолок, шконки кружились перед глазами, тошнило. Глубоко вздохнул раз десять, полегчало. Закрыл глаза и провалился в бездну. Это был кошмар: менты гонятся за мной, стреляют. .. а я все бегу и бегу… а впереди, где-то на горизонте, стоит жена с дочкой на руках и зовет меня.

– Вставай, проверка, – толкнул меня Кот.

В хате все было прибрано, а он сам – чисто выбритый, свежий.

– Все нормально? – спросил вошедший корпусной с бородавкой на носу.

– Как в тюрьме, – вытянулся по стойке смирно Кот, – все идет по плану…

– После проверки к адвокату собирайся, шутник, – сказал вертухай и хлопнул дверью .

– Наконец-то, – потер ладони Кот и стал собирать какие то бумажки. – Завтрак я брать не стал, куражей хватает у нас, а сечку пусть жлобье ест, – добавил он и заржал.

Я чистил зубы, и это было кстати, так как мне совсем не хотелось ему отвечать. Это его «пусть жлобье ест» резануло слух. Я нарочно долго умывался, ожидая, когда он уйдет. Дубачка открыла дверь, когда я растирался полотенцем.

– Чай в чифирбаке под умывальником, – сказал он, уходя.

Какой кайф остаться одному в маленькой уютной хате. Хоть бы тебя, козла, совсем не приводили. Что в тюрьме, что в зоне нам больше всего не хватает одиночества. Съев кусок колбасы, запил чаем, закурил, залез наверх к окну и спросил себя: что дальше? А интересно, чем бы закончилось это писание явки, не подканай дубачка? Клим популярно расписал все, что этого касается, поэтому, когда Кот предложил мне ее написать, я еле сдержался, чтоб не кипишнуть, а потом стало интересно и весело. С моим характером косить под митю проблематично, но, раз Кот еще не врубился, значит, у меня получается. Прямо под окном, на котором я сидел, находились прогулочные дворики. Кто гуляет, не видно, но слышно, когда переговариваются. И тут я услышал свое имя: кто-то интересовался у собеседника, не знает ли он, где я сижу. Мне хотелось крикнуть, что вот я, здесь, в тройнике, но ходивший по трапу над двориками дубак мог услышать и услышал бы по-любому, поэтому я промолчал.

Интересно, кто это меня разыскивает в тюрьме? С этой мыслью я спрыгнул вниз, допил остывший чай и стал ходить по узкому проходу между шконок. Я подумал о Климе. Больше никого пока здесь не знал. Привезли обед, но я от него отказался. Коту тоже не взял – у него куражи есть. На смену баландеру в кормушке показалось лицо свиданщицы.

– Морачевский? – спросила она для порядка и, не дожидаясь ответа, стала просовывать в кормушку пакеты, которые я принимал и складывал на шконку. – Проверь по списку и распишись, – сказала она, передавая вслед за последним пакетом лист с перечнем передачи.

Я едва глянул на него, и буквы поплыли перед глазами: такой аккуратный, ровный почерк был только у моей жены. Значит, она получила мое письмо. А где деньги взяла? Наверное, у родителей. Значит, мать уже знает, где я. Лучше б ей не знать – это такой позор для нее.

– Подписал, – раздался голос из–за двери.

– Да, сейчас.

Быстро расписался и, отдав бумагу через щель над дверью, стал разбирать пакеты. Скинул грязные вещи, переоделся в чистое, пахнущее домом. Сигареты были переломаны, конфеты без фантиков – слиплись, сало с колбасой потыкано шилом, мыло разрублено пополам, зубной порошок пересыпан в пакет.

– Акт вандализма, – сказал я вслух.

Перекусив, прилег и незаметно уснул, но поспать не дали. Привели Васю.

– У адвоката был, – сказал он, – ходатайство писали на снижение срока. О, да ты, я вижу, в куражи уже поймал! Видишь, как удачно тебя посадили ко мне. У меня все схвачено… ну, я тоже не пустой.

И он стал разбирать пакет, который принес с собой: сигареты неломаные прямо в блоках, чай, кофе, сгущенка в банках, шоколад – все то, что было запрещено передавать и проносить с собой в камеру. В довершение ко всему, он вытащил из под рубашки маленькую грелку с водкой.

– Праздник продолжается! – воскликнул он. – Давай по граммулечке!

Эта грелка была в три раза меньше той, из которой мы пили ночью. А где же та? Неужели он все допил, когда я уснул? Нет, это нереально, он бы не смог быть с утра таким свежим. Значит, куда-то заныкал. И Кот, будто читая мои мысли, говорит:

– Эту сейчас уговорим, а той, что с ночи осталась, после догонимся. Давай!

Выпили. Почувствовав голод, я стал есть уже не обламываясь. Так, под хорошую закуску, мы уговорили восмисотграммовую грелку, но опьянения не было, легкость какая то была во всем теле и в голове. На продоле был какой-то шум, хлопали двери.

– Гулять идем? – спросила дубачка.

– Идем! Идем, дежурненькая! – подскочил Вася к двери.

– Выходим. Руки за спину, – сказала она, открыв камеру.

Мне показалось, что идем мы по каким-то запутанным лабиринтам продолов и лестниц и конца им не будет. Вася шел впереди и перебрасывлся шутками с двумя дубачками, одна из них вела огромного пса непонятной породы. За нами шел прапор и тоже нет-нет да и вставлял какую-нибудь плоскую реплику в их треп. Я шел погруженный в свои мысли. Когда же наконец вышли на улицу, где ярко светило июльское солнце, свет больно резанул по глазам, но через мгновение это прошло, и я блаженно потянулся.

– Кайф!

И тут же прапор больно ткнул мне в спину ключом:

– Руки за спину!

Кровь ударила в голову. Я уже повернулся к нему, чтобы ответить, но какой-то внутренний голос сказал: наплюй, и я наплевал. Молча зашел во дворик, встал к стене, подставил лицо под горячие солнечные лучи… Как хорошо после камеры вдохнуть чистого воздуха! Стук в стену вернул меня на землю.

– Уга! Кто гуляет? – раздался детский голос.

Малолетки, мелькнула мысль. Вася приложил палец к губам.

– Молчи! – шепнул он.

В его глазах застыл страх затравленного, попавшего в ловушку зверя.

– Уга?!

Стук повторился.

– Кто гуляет? Че сухаритесь?

– Молчи, – повторил Кот.

– Кот с ноль девятнадцатой, я знаю, что это ты! – кричал за стенкой мальчишка. –Козел, думаешь, засухарился? Земля круглая, и я потрачу всю жизнь, но доберусь до тебя.

Кот стоял весь подобравшись. Нервы были натянуты у обоих. Я видел, что он готов кинуться, если я отвечу. Палец он все так же прижимал к губам.

– Кто сидит с Котом, не верьте ему. Его настоящая фамилия Коровин. Не пишите явки и меньше болтайте. Уже двадцать шесть человек раскрутились из-за него на срока. Я, Гришка с Александровска, отвечаю за базар: Кот – козел!

Дверь в соседний дворик открылась, послышались звуки ударов, стон, вскрик мальчишки…

– Брат-близнец, говоришь… Помнишь меня? Вижу, что помнишь, – сказал я, когда все стихло. – Зачем ты? Ведь ты был уважаемым человеком… Ты продался за балабасы? Смешно.

– Ты еще ничего не знаешь по этой жизни и не спеши меня судить. Вернемся в хату, там поговорим.

– Понятно, что ты будешь говорить. Я знаю, что ты утка, и верю этому пацану. Ты действительно труп, Вася. Ты живешь, пока сидишь, – все это выпалил ему в лицо на одном дыхании. Таким людям плевать на все и всех, но я видел, что Васе неловко передо мной. Он отошел в дальний угол и просидел там на корточках до конца прогулки. Когда нас вели назад, уже я шел впереди, а он за мной и всю дорогу шептался с прапором. На нашем продоле прапор зашел в корпусную, и тут же оттуда вышла дубачка.

– Котов, собирайся на свиданку! – крикнула она.

В хате Кот скинул трико и майку, впрыгнул в брюки и туфли, накинул рубашку, и его увели. У меня было такое впечатление, что это какой-то спектакль. Какой – я пойму позже, а сейчас я сидел и ждал его возвращения. Чуйка мне подсказывала, что вот-вот произойдет что-то плохое. Неспокойно было на душе. Открылась кормушка.

– Собирайся с вещами, – сказал прапор. – Пять минут на сборы.

Кормушка закрылась. Я понял, что Кот избавился от меня как от проблемы. Собрав свои вещи в пакет, я подумал, а не обезжирить ли мне его за все? В других хатах голод, а он здесь жирует. Несправедливо. Достав из-под сухого мусора в тазике грелку с водкой, кинул на матрас. Следом туда же полетели сигареты, чай, кофе, молоко, сахар, конфеты, сало, колбаса. Скрутил матрас, обвязал его простыней. Скрутка вышла огромной, но было плевать на все.

– Выходим с вещами, – рявкнул прапор.

Подхватив матрас с пакетом, без сожаления вышел на продол.

Встреча с Климом. Карцер

– Здесь тебя научат жить, – сказал прапор и втолкнул меня в хату.

Споткнувшись, я чуть было не упал. Я бросил матрас на пол, стоял и смотрел, как со шконок начинают подниматься.

– Здорово, мужики!

Последним, из дальнего угла, поднялся Клим. Он, улыбаясь подошел. Так как я загораживал собой дверь, он сказал: «Отойди», заглянул в глазок, в который смотрел с той стороны прапор.

– Разберемся, командир. Это мы всегда запросто. Сам знаешь…

Глазок закрылся, раздались удаляющиеся шаги. Еще с минуту Клим прислушивался, а потом сказал в хату:

– Знакомьтесь, это и есть Марата. Я его ищу по всей тюрьме, а он вот, сам приехал. Здорово, арестант! Проходи. Располагайтя. Кидай вату надо мной.

– А куреха есть? – спросил кто-то.

– Есть, мужики… Но тут дело такое… – Развернув матрас, показал его содержимое. – Я обезжирил его за все, пока он на свиданке.

– Кого? Ты где был?

Клим строго смотрел мне в глаза.

– В ноль девятнадцатом тройнике.

– Понятно. Годится. Быстро, мужики, соорудили дорогу с соседями и перегоняем всё к ним. Быстро! – прикрикнул Клим. – Ждем шмон.

Последние слова вывели мужиков из ступора, в который впали от увиденного в матрасе. Никто из них даже мечтать в то время не мог о таких куражах в тюрьме. Без суеты все занялись привычным делом: один достал коня (веревку, которая соединяет камеры из окна в окно), другие стали упаковывать все в контейнеры из бумаги и целлофановых мешков. Тот, что достал дорогу, уже протянул ее, контейнеры передавались ему, а он перегонял их соседям за стенкой, где слышалось движение. Все делалось быстро и четко.

– Ну, Марата, ну, молодец! Всех расшевелил, – балагурил Клим, скручивая очередной контейнер.

Я взялся было помогать, но у меня не получилось.

– Встань лучше к двери и послушай на пике, а здесь мы сами управимся. А это что?

Клим держал в руке грелку.

– Водка…

– Шутишь?

– Нет.

– Обалдеть! Вот это праздник! Наливай каждому, грелку режь и в толчок. Найдут, плохо будет всем.

Вытащив из стола заточенную ложку, передал ее мне. В грелке было литра полтора, поэтому всем хватило по кружке. Мужики давно не пили и быстро захмелели. Но это не повлияло на ход работы, скорее наоборот, она пошла веселее. Допив остатки, я разрезал грелку и спустил палево в толчок, закурил и стал на пику. Минут через десять все было закончено. В хате осталось только то, что передавалось мне в передаче. Хата жила в обычном режиме: четверо играли в домино, один писал, другой читал. Я сидел на корточках под окном, а Клим рассказывал, как он разыскивал меня по тюрьме. Такую картинку и увидели дубаки, когда с киянками ворвались в хату.

– Выходим на продол! – орал корпусной.

На продоле нас поставили лицом к стене с поднятыми руками. Двое шмонали нас, трое – в хате. Шмонали долго, перевернули все, простучали решетку и шконки, но ничего не нашли.

– Все заходят, а ты со мной, – корпусной ткнул киянкой мне в спину.

Когда мы зашли к нему в кабинет, я увидел Кота, стоявшего у окна.

– Где? – спросил он.

– Что «где»?

– Ты под придурка не коси.

Стоявший за спиной корпусной ударил киянкой по ноге, я упал на колено.

– Где, тебя спросили? – Удар по второй ноге, я на коленях. – Водка где? – Удар по спине, я падаю. – Отдай! – Кот бьет ногой под ребра.

– Ты труп! – кричу ему.

Он бьет еще и еще. Встает надо мной широко расставив ноги, нагибается и говорит через губу:

– Отдай, ведь сдохнешь…

Его пах прямо над моим коленом, говорю:

– Ну ты и мразь!

И колено впечатывается по назначению, но и у меня, после яркой вспышки, в глазах свет гаснет. Очнулся от холода на сыром бетонном полу. Маленькая полутемная камера с маленьким грязным окном под высоким потолком, по стенам сочится вода – конденсат, из параши в углу смрад. Карцер. Голова раскалывается на тысячи осколков, и в каждом пульсирует боль. Нахожу на затылке огромную шишку, но крови нет. Держась за стену, делаю шаг к параше. С нее кто-то снял крышку – назло, поэтому такая вонь. Постоял, пережидая приступ боли. Приседаю. В глазах все плывет, но мне нужно дотянуться до крышки, иначе задохнусь. Достал. Бросаю. Лязг железа об железо бьет по ушам. Отхожу. Выбираю самое сухое место на полу, ложусь. Сил больше не осталось. Холодно. Бетонный пол через полчаса стал казаться льдом, но сидеть, а тем более стоять не могу. «На хрена нужен был этот автобус?», – думал я. Лежал бы сейчас дома, обняв теплое тело жены и не знал бы, что такое тюрьма с ее вонючими карцерами. Было слышно, как по продолу баландеры катают тележки с баландой. Открылась кормушка.

– Есть будешь? – спросил баландер.

С трудом подымаю руку, отмахиваюсь от него.

– Ему плохо там совсем! – кричит он кому-то.

– Эй, ты живой там? – зовет дубачка.

Я слышу, но отвечать не хочу. Топот ног. Открывается дверь. Кто-то берет меня за руку, трогает лоб. Меня подымают, кладут на носилки, несут.

– Что вам нужно? Я хочу спать. Оставьте меня в покое, – шевелю губами, но никто не слышит меня.

Бывалый зек. Первоход в тюрьме (рассказ рецедивиста)

Прибытие автозака

Автозак остановился: послышалось лязганье сдвигаемых ворот так называемого «шлюза»; машина въезжает в «шлюз» закрываются первые ворота, и открываются еще одни. Автозак въезжает во двор тюрьмы. Все меняется: интонации голосов конвоя, лай овчарок, запахи. Если успеешь оглянуться вокруг, то увидишь иные цвета, иные камни. Конвоиры равнодушно-спокойны, однако в содружестве с тюремщиками могут «нагнать жути»: напустить овчарку на кого-нибудь, наподдать прикладом по ребрам. Роптать бессмысленно: «нагнетание жути» испытанный элемент тюремной практики.

Боксы и транзитки

Из автозака заключенные переходят в боксы: начинается «сборка». Боксы -небольшие камеры площадью от 1 квадратного метра с узкой скамьей или выступом вдоль стены. В них помещаются заключенные перед этапом, перед вводом в камеру, во время вызова к следователю или адвокату и т.п. Именно на сборке, а точнее в боксах и в транзитных «хатах» (камерах) человек впервые сталкивается с законом и беззаконием (беспределом) тюремно-лагерного мира. В транзитках зековский народ проходит еще не сортированный ни по каким признакам, сплошными потоками — и затем исчезает в неизвестных направлениях.

Сколачиваются временные группировки беспредельщиков, обирающие первоходочников и просто бессловесных зеков. В боксах случаются неожиданные встречи: вот прячет лицо «козел» с общего режима; вот жмется к стене перепуганный фуфлыжник, сломившийся с зоны от расплаты и расправы по карточным долгам; вот «стукачок» лагерный поглядывает по сторонам и тянется ближе к двери — узнает кто, так легче будет застучать, замолотить кулачками — помогите, мол, товарищи!

Впрочем, этот период жизни зека богат и положительными впечатлениями. Люди иногда сходятся мгновенно, взаимные симпатии за короткий срок перерастают в уважение и дружбу, зек по-братски поддерживает зека.

Никогда не забуду Валерика Зангиева, осетина из города Алагир, «подогревшего» меня десятью пачками сигарет, полотенцем и «марочками» (носовыми платками) перед разводом по постоянным «хатам». Наш ночной разговор («базар») в транзитке питерских «Крестов» не просто скрасил существование, а дал мне лично длительный заряд бодрости и пополнил скудный запас сведений о тюремной жизни.

Сборка — действие, мероприятие, аналогичное, скажем, одновременной записи данных новорожденного в роддоме и его регистрации в ЗАГСе. На «новорожденного» зека заводится дело; в специальную карту при нем заносятся его особые приметы, татуировки, шрам от аппендицита. Обязательно дактилоскопия (отпечатки пальцев), медосмотр.

От первичного медосмотра в СИЗО (тюрьме) может зависеть очень многое. Занесенная в медкарту болезнь, а тем более инвалидность помогут выхлопотать медпомощь, лекарства на долгом пути от тюрьмы до зоны, а в самой зоне получить соответствующую работу. Впрочем, раньше практиковалось снижение 1-й группы инвалидности до 2-й, 2-й до третьей, а 3-й — до «возможности легкого труда».

Абсолютными льготами по инвалидности пользуются лишь явно увечные безногие, слепые, безрукие или находящиеся в двух шагах от «гробового входа». Но иногда и у одноногих и одноруких отбирают деревянную ногу или протез — до этапа на зону, по усмотрению врачей. Полностью безногого носят на руках сами зеки — был и такой случай, старичок на тележке подъехал к супружнице и зарубил ее топором, получил 9 лет. .. А в тюрьме какая тележка? Раскатывать негде….

Шмон в тюрьме

Шмон в тюрьме резко отличается от поверхностного капэзэшного шмона. Из подошв обуви выдергивают супинатор (железную пластину, пригодную для изготовления заточки), заставляют присесть раздетого догола зека, раздвинуть ягодицы; ощупывается досконально вся одежда.

Существует множество способов проноса денег и запрещенных предметов в тюрьму и зону, они достаточно подробно описаны в детективно-тюремной беллетристике. К тому же еще до тюремных ворот многие из этих способов становятся известны первоходочникам от бывалых людей. Как мы уже говорили, отбираются в основном предметы, могущие послужить орудием самоубийства и убийства. Впрочем, если и не хочется ни кончать с собственной жизнью, ни прерывать чужую, то все-таки запрещенный предмет «мойка» (лезвие), гвоздь или катушка ниток дают ощущение некоей победы над тюрьмой, дают чувство свободы и независимости…

В свое время я ухитрился довезти от КПЗ и пронести в зону ни разу не пригодившуюся мне половинку ножовочного полотна; всякий раз прохождение шмона с полотном оборачивалось неделей хорошего настроения.

Парикмахер превращает гражданина в тюремного зека: борода, часто усы, вообще волосы состригаются, бреются. До суда по закону стричь наголо нельзя, но в тюрьме стрижка обычно аргументируется вшивостью, чесоткой и т.п. Между прочим, стриженный наголо подсудимый вызывает у судьи и «кивал» (народных заседателей) вполне закономерные ощущения. Лысая голова может обернуться лишним годом срока.

Фотограф увековечивает «нового человека» для тюремного дела и всевозможных регистрационных карт. В тюрьме все иное, особое так и эти фотоизображения в фас и в профиль (необязательно даже быть лысым) превращают симпатичное лицо в преступный образ: меловые щеки полупокойника, остекленевшие глаза… Это касается не только фото на входе в тюрьму фото для справки об освобождении точно такое же.

Баня, прожарка

Перед раскидкой по постоянным «хатам» (камерам) все зеки в обязательном порядке проходят две санитарные процедуры: баню и т.н. «прожарку». Зеков отправляют в баню, о которой мало что можно сказать; в некоторых тюрьмах это заведение вполне сравнимо с подобными заведениями на воле, в других напоминают помывочный пункт эпохи военного коммунизма (кусочек мыла величиной с мизинец и никаких мочалок).

Вещи едут на крючках в дезинфекционную прожарочную камеру (от вшей и т.п.). Вместе с вшами (если таковые имеются) гибнут также пластмассовые пуговицы, синтетические волокна; одежда приобретает изрядно помятый облик. Можно, конечно, договориться с зекомобслугой: кто откажется от пачушки сигарет? И одежда останется целой. Но опять же и вши не пострадают…

Постельные принадлежности

Перед самым входом в «хату» государство выдает своему гражданину казенные атрибуты: постельное белье (две простыни, одеяло, наволочку), матрас, полотенце, иногда, зимой, нижнее белье (солдатские кальсоны с завязками внизу и нижняя рубаха, майка, трусы. Кальсоны эти мало кто носит, но зато они хорошо горят, доводя до кипения чифир в казенной алюминиевой кружке. Одеяло превращается в теплую безрукавочку; из простыни можно нарезать полосы для запуска «коня» в «хату» ниже этажом. Вычтут, конечно, за порчу какие-то деньги, но это когда будет! А польза — вот она, сей час!

Вход в камеру

Наконец по три-четыре человека ведут пупкари (надзиратели) по мрачным коридорам тюрьмы, передают коридорным дежурным.

Звякают засовы, скрипят замки, открывается тяжелая дверь, покрытая стальным листом, вы протискиваетесь, с трудом удерживая матрас и мешок, в камеру; пупкарь подталкивает, энергично запирает дверь и на вас устремляется десяток пар глаз тех, с кем вам отныне придется делить тяготы и скромные радости тюремной жизни.

Можно лишь посмеяться, вспомнив «входы в хату» из советских и нынешних кинофильмов. Ангельских лиц, конечно, не увидишь в настоящей тюрьме, но и рожи вроде Доцента из «Джентльменов удачи» — большая редкость.

Сейчас во многих тюрьмах разрешены телевизоры. Если «хата» большая (в Бутырке, например), то телевизор не помеха. Но трудно представить «ящик» в маломерной и переполненной «хате» питерских «Крестов». (На тюремной «фене» (жаргоне) «телевизор» шкафчик настенный без дверок, с полками, на которые кладутся пайки, кружки и все остальное, аналогичное.)

Встреча новенького нынче происходит коегде абсолютно равнодушно, без всякого интереса. По свидетельству очевидца на его появление в «хате» никто даже не повернул головы, настолько «граждане» были увлечены просмотром очередного «сеанса» аэробики или шейпинга. (Кстати, «сеанс» потюремному изображение женщины в обнаженном или полуобнаженном виде, эротика, порнография. Раньше это были открытки, рисунки, теперь же «сеанс» можно раскавычивать слово обрело буквальное воплощение.)

Публикуем заключительную часть интервью с бывшим заключенным о буднях исправительных колоний.

О других заключенных

К темнокожим в целом нормально относились. Правда, я за все время только одного видел. Он дрова тогда колол. Я только удивился.

Люди с психическими заболеваниями отбывают наказание вместе с остальными. У нас был один такой человек в отряде. Он в колонии постоянно ходил в очках от солнца. Его уже даже милиция не трогала. Мог разогнаться и удариться головой о стену. Давали ему что-то там весной и осенью во время обострений, но плохо помогало.

Был случай, когда пришел в лагерь новый заключенный. Побыл на карантине, сидим общаемся, а человек в очках поворачивается к нему и говорит: “Я тебя убью сегодня”. Ходили в санчасть, чтобы ему таблетку дали. Не убил никого, но было страшно.

К людям, которые отбывают наказание за наркотики, администрация относится жестче и режим у них тяжелый. Сидят отдельно от остальных. У нас для них было отведено два барака. Не выпускают никуда. Если мы могли куда-то сходить, к тем же ребятам в гости, то у них такой возможности не было. Как правило, это молодые ребята до 25 лет, а сроки у них лет по 10-12. Хотя среди других заключенных, они едва ли не элита. Деньги обычно есть. Мать или молодая жена последнее отдаст, чтобы ему нормально сиделось.

Люди разные сидят. Кто-то с 1998 года. Сел чуть ли не в Советском Союзе, а теперь телефоны, гаджеты. А у него уже ни здоровья не осталось, ни крепкой психики. Был человек, который из 14 лет отсидел 7, а потом пошел на Промзону и повесился. Кто знает, что было у него в голове?

А вообще, каждого человека можно съесть. И съедали. Свои же, не администрация. Все проблемы создают заключенные сами себе.

О работниках колонии

В каждом отряде есть отрядник и оперативный сотрудник. Оперативный сотрудник может быть один на два отряда. Это офицеры. Когда я был последний раз в ИК-11, оперативному сотруднику было 22 года, лейтенант. Для меня и еще примерно для половины отряда он считался нормальным, для остальных был плохим. Всем хорошим не будешь. В это время тот, кто был для меня плохим, считался нормальным для других заключенных.

Физическую силу сейчас не применяют. Называют на Вы. Уже научились.

По большей части кулак в зоне не гуляет. Вопросы решаются через определенных людей. Их называют блатными. Но тут и от милиции многое зависит. «Блатные» помогают поддерживать порядок и предотвращать рукоприкладство, поэтому обычно милиция в них заинтересована. Иначе будет так: сегодня я дам кому-то в глаз, а его жена позвонит в какой-нибудь департамент и завтра в колонию приедет проверка. Этого не хотят.

О зависимостях

Обычно в лагеря приезжают уже “чистые”. Я сам не раз из наркотической зависимости в тюрьме выходил “насухую”. Там это легче. С алкоголиками немного по-другому: им могут где-нибудь боярышника налить. Хотя если захотеть, то все можно найти. Было время, когда я и в СИЗО один пил водку.

Помню, году в 2013-2014 милиция нашла в холодильнике на зоне водку в стекле. Значит, милиционер и принес. Сейчас по-другому стало. Уже даже горсть семечек черных, которых нет в ларьке, тебе никто так просто не пронесет.

Но это все равно осталось. Ты знать не будешь, но оно есть. Надо искать выходы, но не факт что найдешь. Вот если у меня есть каналы (дорога), я могу пронести водку. Предположим, через водителей, которые провозят металлолом, но я знаю, что если расскажу об этом хоть кому-нибудь, пусть даже за 100 или 200 долларов, то ничего не будет. Думаю, что я бы смог пронести. Обычно носят работники колонии из гражданских. И администрация, как правило, в курсе.

Про переводы и проигравшихся

Переводят в другую колонию, если есть угроза жизни заключенного, если проигрался, подельники не должны сидеть вместе. Хотя каждый перевод для администрации – это тоже плохо. Для него нужны основания. Того, кто проигрался, перевод не спасет и деньги все равно придется отдавать. Тюремное радио очень быстро работает. По большому счету, будешь мыть тарелки и деньги можешь не отдавать.

Проигравшийся становится фуфлыжником. Если он мне проигрался, то я могу его даже продать. Вот должен он мне 300 долларов. Говорю кому-нибудь: “Вася, вот человек за 300 долларов”. Вася даст мне 300 долларов, а фуфлыжник будет Васе стирать и мыть тарелки. И он будет это делать. Может пойти в милицию, но тогда станет стукачом.

Отработать долг можно. В крайнем случае, ему могут поставить запрет на игру. Но это последняя стадия. Комнату будет мыть бесплатно. Может отдать посылку за долг, но фуфлыжником уже навсегда останется. Мыть больше ничего не будет, но если я сяду с ним играть, то не заберу деньги, если выиграю, потому что знал, что он фуфлыжник и сел с ним играть.

Есть черные и красные зоны. Но тут все относительно. Считается, что черные и в Беларуси есть. Их элементы точно есть везде. Но часто всем руководит милиция, поэтому тут все сложно.

Никому этого не пожелаю, но разобраться в структуре зоны можно, только там побывав. Если у тебя есть деньги, то сидеть будешь с комфортом, хотя и не будешь считаться авторитетным. Авторитетный человек может сидеть с пачкой сигарет и коробком спичек, но к нему будет и милиция прислушиваться.

Ты приезжаешь на зону и подстраиваешься. Получаешь распорядок. Систему ты эту не сломаешь, потому что ей не один десяток лет. Адаптироваться не страшно. Обычный коллектив. Да, особенные условия, а в остальном все также.

Выше всех в иерархии находится вор. Воры по сути не сидят. Я придерживаюсь точки зрения, что в Беларуси вор сейчас один. За границей есть другие. Потом идут положенцы. Они сидят. В зоне обычно 1-2 положенца, но может и не быть совсем. Положенцы шагают от вора. От них идут бродяги. Это те же блатные, которые обычно решают проблемы. Если кто-то неправильно поступил, приходят блатные и могут завести его и побить, но не убьют конечно. В таком случае, человек будет знать, что получил за дело.

Блатные хотят попасть к вору и двигаются в воровскую семью к положенцам.

Дальше идут мужики, т. е. все остальные. Фуфлыжник тоже мужик. Он может и порядочный, но проигрался. Ты можешь с ним и чай пить и брать у него что-то, только не можешь с ним играть. Крысой считают того, кто украл.

Ниже всех стоят петухи.

О петухах и кружках

Туалеты моет петух. Каждый арестант платит ему за уборку. Стоит это, кажется, 10 сигарет. В сумме у него нормально выходит. Он и сидит за отдельным столом. Спит на отдельной кровати. Ты никогда ничего не возьмешь у петуха, можешь ему только что-то дать: сигареты, мыло. Если взял хоть что-нибудь, то автоматически становишься петухом. Он везде идет последним. В отряде таких людей может быть несколько.

Попадают в петухи по-разному: кто-то уже имеет клеймо, кто-то идет по статье за изнасилование, но здесь все неоднозначно, потому что разные бывают изнасилования. Человека никто не загонит в этот гарем, потому что точку должен поставить тот, кто имеет авторитет.

Обычно приходит кто-то со статьей за изнасилование и попадает “на кружки”, т. е. он ни к петухам не относится, ни к мужикам. По нему не поставили точку. При мне человек 4 года ждал своего разбирательства. Думаю, что это даже тяжелее, чем быть петухом. Брать у него тоже ничего нельзя. Этот человек разбирательства дождался, стал нормальным. И к нему начали по-другому относится.

В тюрьме есть правило, что нельзя в туалете поднимать никакие вещи, даже свои, если упали. Поднял – автоматически становишься петухом. Упала у кого-то зажигалка в туалете, он поднимает, а второй заключенный заходит в этот момент и видит, что тот поднял зажигалку. С деньгами не все так однозначно. Как бы их тоже поднимать нельзя, но деньги на зоне – это запрет, а запрет не парафинится, поэтому поднимать можно.

В целом, ты можешь поднять что-то и в туалете, если уверен, что сможешь это разогнать. Спросят, почему поднял, скажешь, например, что последняя зажигалка. В первый раз простят.

Маргарита Корбут

Может, такие истории не надо рассказывать, но мне кажется, скорей, надо, просто чтоб отдавать себе отчет, что тюрьма — это не только бодрые улыбающиеся наши несгибаемые политзаключенные, играющие в сокамерниками в шахматы и монопольку. Есть другое, страшное, никто от него не застрахован.

А вот такая история: одни родители спрашивают нас — а почему наш сын сидит в следственном изоляторе в камере с «опущенными», и что после этого с ним на зоне будет? Примите меры.

И приходим мы в допросную, и сидим там, и приводят к нам в череде других заключенных этого парня. Я, бессменная напарница моя Лидия Борисовна Дубикова, офицер, нас сопровождающий. Парень выглядит не ахти, хилый весьма, вид зачморенный, взгляд погасший, говорит бессвязно довольно. За двадцать ему годочков. Студент, на последнем курсе учился. Попал в СИЗО. Я потом скажу, за что. Пока пытаюсь понять проблему.

В общем, сначала в камере всё было нормально. Смотрящий русский был, жить можно было. Потом русскому изменили меру пресечения, и смотрящим по камере стал армянин. Стало хуже. И еще был один грузин… нездоровый интерес, в общем, проявляли. А однажды… однажды смотрел эротический канал…

Я говорю: спокойно. Офицера спрашиваю: что еще в СИЗО за эротический канал? Он: да нет ничего такого, может, по нормальному каналу передача шла эротическая. .. Ну ОК, говорю, к каналу мы еще вернемся, а в чем нездоровый интерес был? Ну, — парень отвечает, — дежурить нас за всех заставляли, в камере убираться за всех. Можно же по очереди убираться, или всем вместе, по-разному можно, но они не хотели…

Офицер взрывается: а почему ты сразу, когда это началось, сотрудникам не сказал? Ты же заезжал сюда в СИЗО, с тобой разговаривали оперативные сотрудники, объясняли, что к чему, ты продольному почему сразу не сказал? Тьфу!

Парень сидит, понурясь. Ну, типа жаловаться как-то нехорошо… Потом вспоминает: да и не нужен был мне их мобильный телефон, так я пару раз позвонил — они мне сказали, что я им теперь денег должен, заставляли меня домой звонить, деньги у родителей выпрашивать. Я не хотел. Они настаивали. Я им всякие истории рассказывал… выдумывал…

Я говорю: какие истории? Молчит.

Говорю: ладно. Переходим к эротическому каналу. Что произошло?

Ну так был в тот вечер включен эротический канал. Да я вообще его и не смотрел, но они стали меня подначивать, шуточки всякие. .. И, в общем, спрашивают — а ты вот, например, касался ли губами гениталий женщины? Я говорю: нет, я вообще не хочу с вами об этом говорить, а они опять спрашивают. Спрашивают и спрашивают. И так они приставали, что я, в общем, сказал — да, отстаньте только. Они говорят: да ну? И долго? Я говорю: ну секунд пять… или десять.

Они тогда сначала говорят: ну, это недолго, ничего страшного. А потом…

Я говорю: блин, но ты же знал, что этого нельзя говорить! Знал?

Офицер орет: но ты же знал, что этого нельзя говорить! Знал?

Парень говорит: ну знал… Я говорю: они тебя били, чтоб ты это сказал? Говорит: нет… просто как-то вот шуточками своими… ну, я сказал… думал, отстанут…

Что потом произошло, он уже совсем не может или не хочет говорить. Я спрашиваю: сексуальное насилие к тебе применили? Он говорит: нет. (Фиг знает, что там было на самом деле, даже знать не хочу). В общем, они сказали, что в тюрьме так принято, что раз делал это с бабой — сможешь и с мужиком, избили его и из камеры выломили. Типа всё, досвидос.

Перевели его в другую камеру. Там смотрящий нормальный был, они парня пожалели, сказали, что это по беспределу вообще, как с ним поступили, типа сиди спокойно. Он было расслабился. Так нет, потом говорят: извини, но смотрящий по СИЗО прислал, чтоб не в одну пацанскую камеру тебя не пускали больше. Короче, выломили его и из этой камеры.

Ну вот и перевела его администрация в ту камеру, где он сейчас. Необычная камера, через нее и дорога не проходит, очень камера непрестижная. И слава за ним в колонию пойдет дурная. Я говорю, Лидия Борисовна говорит, офицер говорит: следи за своим языком! Это твой главный враг! Ты хоть в этой камере всю эту историю не рассказывал? Он говорит: нет, я больше никому ничего не расскажу! Ох. Ладно, иди. Держись.

Уходит. Я говорю: ну и чего?

Офицер говорит: что можем, делаем. Контроль за ним особый. И на сборке, если выезжает куда, следим, чтоб с представителями уголовной субкультуры не пересекся. И в машине в стакане сидит. Как можем, смотрим за ним. А на зону вряд ли про него весточку кинут: кому он вообще нужен?..

Мы с Лидией Борисовной говорим: да ладно… мы ж взрослые люди, весточка-то полетит…

Ну, тогда, — говорит офицер, — остается единственный вариант. Если дадут меньше пяти лет, да если нарушений режима не будет, да если будет место, на хозотряде оставим его. Так безопасней. Ну а если больше пяти дадут — тогда увы. Но это уж суд решит… Конечно, не хотелось бы парню судьбу калечить. Вот как-то так… может, получится.

А, и я обещала рассказать, за что студента в СИЗО посадили. За гашиш. Вот не за героин, не за крокодил — за гашиш. Вышел он как-то из подъезда с дозочкой, а тут менты-винты. Пишут распространение. Вроде, его товарищ на это дело подсадил: у парня после травмы сильно голова временами болела, а гашиш типа эту боль снимал. Ну так, изредка, не то, чтоб часто. А он признал распространение. Наговорил на себя. Я спрашиваю: зачем? Он говорит: следователь обещал отпустить, поверил следователю. ..

У меня каких-то особых комментариев к этой истории нет. Ну да, гашиш. Ну да, парень не боец. Ну да, даже пожаловаться моральных сил не хватило — объяснили ему «товарищи», что это западло. Но чтоб за этот фигов гашиш сломать человеку жизнь… ну че, бывает.

ТЮРЕМНЫЕ ИСТОРИИ. 1
Виктор Чира.
«… Слово Мое не бывает тщетно…».
После российских северных лагерей, зона особого режима: Караулбазар, показалась мне настоящим санаторием. Узбекский городок, в котором находился лагерь, был расположен в полупустыне, в Бухарской области. Летняя жара доходила в данной местности до пятидесяти с гаком в тени, по Цельсию и, тем не менее, жизнь здешняя мне понравилась. В зоне имелся вор в законе, человек с Кавказа, и рядом с ним команда приближенных, козырных фраеров разной национальности.
Наличие организованных урок, гарантировало в лагере твердый «порядок», т.к. все представители администрации были куплены или запуганы, а начальник колонии и его заместитель по режиму, во всем находили компромисс с жуликами. Жизнь в колонии была спокойной, регламентированной и предсказуемой. Любой арестант мог спокойно жить и иметь все блага, допустимые в условиях каторги. Свободно продавалось и передавалось с воли практически все: продукты, спиртное, наркотики, сигареты и даже женщины. Беспредел строго пресекался, никто никого не мог обидеть незаслуженно и внешне во всем следовали воровскому закону.
Периодически приезжали представители блатного мира, которые свободно заходили на территорию лагпункта и общались с местным «блаткомитетом». Никто не мог безнаказанно сделать, что-либо непотребное или приносящее вред коллективу. Назначенные вором в законе, смотрящие поддерживали надлежащий порядок. Периодически из общака выделялись мужикам сигареты, чай, анаша и все были довольны. В лагере практически не совершались побеги и другие преступления, что было на пользу администрации. И, конечно же, руководство лагерем имело соответствующую мзду и так же не возражало против устоявшегося статус-кво.
Бараки, в которых мы жили, были разделены на камеры по шесть — восемь зеков в каждой. По регламенту, мы должны были в свободное время находиться под замком, но фактически камеры никогда не закрывались, мы свободно перемещались по всей территории в любое время дня и ночи. Иногда нас запирали под замок, это означало приезд комиссии из столицы или прокурора по надзору. В такие дни народонаселение лагпукта усиленно изображало из себя заключенных примерного поведения.
По распределению я попал в восьмой барак, в камеру номер шесть, где находились пятеро разновозрастных мужиков, живших не очень дружно между собою. Каждый из них имел, какой либо побочный источник дохода, но жили они, между собой обособленно, и коллектив не сложился. Валерка, мастер по изготовлению выкидных ножей, был пьяница, он периодически напивался и устраивал дебоши. Его успокаивали, иногда били, но не сильно, а для науки. Были еще мастеровые, делавшие пистолеты – зажигалки и прочий ширпотреб, имевший спрос. Наша камера выглядела вполне зажиточно на общем фоне и мужики не имели нужды в продуктах и других необходимых вещах.
Как-то незаметно получилось, что я, хотя и был пассажиром залетным, т.е. приехавшим из России, нашел подход ко всем сидельцам в камере и незаметно объединил всех её обитателе. И вскоре мы вечерами уже совместно ужинали, делясь припасами, и перед сном покуривали анашу или употребляли спиртное. Микроклимат в камере изменился, и это всем нравилось, стало проще жить в таком колхозе, где действовала взаимовыручка. Мы сдружились настолько, что когда братва, смотрящая за бараком, из четвертой камеры пригласила меня переселиться к ним, я вежливо отклонил предложение.
Среди народонаселения нашего барака был один зек, отсидевший уже более двадцати лет по прозвищу «Чира». Он имел двойную фамилию: Черкашин-Арсентьев и зеки сократили её до «Чира». Этот индивидуум выделялся на общем фоне тем, что совершенно не употреблял спиртное, наркотики, не курил и даже занимался спортом. В его камере была целая библиотека книг разной тематики, которые он читал и любил беседовать на любые темы. Я тоже был большим любителем книг и часто брал у него почитать что либо. Вдобавок ко всему, Чира был очень разговорчивый человек, с хорошо подвешенным языком и если он заходил в гости, то уходил не скоро и после его визита у братвы болели животы от смеха. Веселый и разговорчивый был хлопец, достаточно эрудированный и очень общительный.
Однажды я узнал, что у Чиры есть Библия, и он переписывается с верующими бабулями из Совета Церквей, и они прислали ему эту редкую книгу. Это был 1988 год и о Библии я знал лишь то, что в ней написано, когда будет конец света и что последним царем будет Мишка меченный. Так же я считал, что если прочитаю Библию, мне сразу откроются все тайны бытия и мироздания. Я стал просить у Виктора почитать Библию, но он не спешил давать её мне, т.к. дорожил этой книгой. И вот однажды вечером, мы после ужина, как обычно выкурили пару косяков анаши, и вели неторопливые разговоры о делах наших скорбных. В это время в камеру зашел Чира и протянув мне тоненькую брошюрку: Евангелие от Иоанна, сказал: « На, вот пока прочитай это». Мои сокамерники уже укладывались спать, а я залез на верхние нары, что бы быть поближе к лампочке и открыл книгу.
Не знаю, читали ли вы книги, предварительно накурившись анаши, но скажу вам, что это трудное занятие. Каждое прочитанное слово вызывало десятки образов и мыслей. Короче говоря, прочитал эту тоненькую книжицу я только с рассветом. Представляю негодование особо праведных верующих; да как это можно! Евангелие и анаша, это непотребство! И я абсолютно с ними согласен, это действительно несовместимые вещи. Но в Библии написано, что Слово Божие подобно мечу обоюдоострому и проникает, разделяя до составов и мозгов. Так случилось и со мною, чтение Слова не прошло для меня бесследно. Меня вскоре перевели в другой лагерь, где я покаялся и стал верующим христианином. Слово Бога прочитанное из в Евангелие, выдавило из меня не только анашу, но и всю скверну, которой я жил раньше.
Чиру я встретил на свободе, где он стал служителем церкви и несет служение до сего дня, он такой же многословный и общительный. Я тоже стал служителем и уже более шестнадцати лет, исполняю пасторское служение. Господь сказал однажды: «Исследуйте Писания, ибо вы думаете найти в них жизнь вечную, а они свидетельствуют об Мне»

Есть в этом какой-то мрачный юмор – в рубрике “Остановки”, которая про интересные места и достопримечательности, публиковать рассказ о жизни в тюрьме. Ну а куда еще его ставить, с другой стороны? В своем жизненном путешествии сделать такую остановку не стремится никто, но приходится многим, и это не только злодеи и бандиты. Наш собеседник Алексей (имя изменено) – не вор и не убийца, не насильник и не аферист. Молодой русский парень, который – так вышло – уже четвертый год отбывает срок в одной из российских колоний на строгом режиме. О том, как живется за решеткой и есть ли польза от такой жизни, он рассказал “Пассажиру” – кстати, рискуя собственной безопасностью.

Связь с волей , или 15 суток за “ВКонтактик”

Вести переписку в сети нам, естественно, запрещено. Если кто-то из сотрудников узнает об этом интервью, меня ждет 15 суток в ШИЗО (штрафном изоляторе – прим. “Пассажира” ) и серьезный шмон с целью забрать все «лишнее». Мы ведь вообще не должны иметь доступ к интернету и мобильной связи. Для звонков можно пользоваться автоматом, сейчас они есть в каждом бараке – Zonatelecom называется. Оформляешь карту (можно виртуально с воли, главное – иметь пинкод) и звонишь, но доступны только те номера, что указаны в заявлении, а его надо предварительно заверить. Плюс письма и свидания. Можно пользоваться только этими средствами, но зачем, когда есть телефоны и смартфоны? Конечно, с мобильной связью в лагерях по стране ситуация разная, но в той или иной мере она доступна везде. И это не только удобство, но еще и бизнес.

Держать под постоянным присмотром 24 часа в сутки нас не обязаны, на это не хватит никаких охранников. Такое возможно при содержании в камерах, но не в лагерях. Но массовые мероприятия – походы в столовую, развод и прочее – проходят под контролем сотрудников. Кроме того, они несколько раз в день обходят все объекты (цеха, отряды, любые места работы), плюс к этому регулярно проводят шмоны, плановые и по желанию. Так что, пользуясь телефоном, надо быть начеку. В идеале – наблюдать через окошко за входом. В отрядах для этого есть специальные люди, которые за сигареты или что-то типа того целыми днями “сидят на фишке”. При приближении сотрудника телефон сразу прячешь – не в карман, естественно, а туда, где его не смогут найти в случае шмона. Для этого готовятся курки (тайники – прим. “Пассажира” ) заранее.

Жизнь на зоне: ожидания и реальность

Тут точно не как в фильмах. Я сам думал, что придется драться с первого дня. Когда сюда ехал, морально готовился, а оказалось – не надо. Пока всерьез махался только один раз, остальное – в спортивных спаррингах. А, ну еще петуха как-то палкой бил, но это за дело. Даже наоборот – драться скорее нельзя. Да, все зависит от ситуации, но есть риск нарваться на разборки с блатными – за беспредел. Тут любые меры должны быть обоснованы и одобрены. Когда пришлось подраться, я был уверен, что человек не пойдет потом никуда выносить это, все было честно. А если знаешь, что кто-то пойдет к блатным или мусорам, лучше просто успокоиться. Я вообще не люблю решать конфликты силой, но признаюсь – иногда хочется, когда устаю от всего и всех. Если мусора узнают о столкновении, они не станут разбираться, а, скорее всего, отправят в ШИЗО обоих, а кому это надо? И дело даже не в условиях в ШИЗО, какая разница, 15 суток от всего срока – ничто. Причина в том, что это заносится в дело, а многие, включая меня, хотят уйти по УДО, и такие записи в этом отнюдь не помогают.

Что касается блатных, то они могут дать несколько лещей, а могут и серьезно избить, бывает и такое. Подтягивают на разговор, и если толка из беседы не выходит, то просто забивают табуретами и дужками от кроватей до переломов и т.п. Но это по серьезным поводам. Рискуют те, кто тянет наркоту запрещенными способами – скажем, через окно передач, или барыжит самовольно, или играет и не отдает долги.

Если толка из беседы не выходит, то просто забивают табуретами и дужками от кроватей до переломов.

Понятия, конечно, живут, но они нужны для поддержания внутреннего порядка, иначе будет просто хаос. Если у поступков не будет последствий, то зеки начнут подставлять своими действиями друг друга и усложнять себе жизнь. Так что есть и шныри, и петухи (в том числе «распечатанные»), и крысы – но эти категории появились еще задолго до появления понятий и российских тюрем вообще. Шныри обычно либо склонны «приклеиваться» к кому-то, ведут себя так по жизни всегда, либо расплачиваются за свою же глупость – долги. Петухи – это, в основном, насильники, педофилы, извращенцы, тут все понятно. И чем открытая ненависть к ним, пусть они лучше туалеты убирают да улицы метут. Есть такие, кому не повезло – «загасились», то есть чифирнули с петухом. Или взяли у него сигарету, или поздоровались за руку, или чей-то член потрогали, или ещё каким способом. Что ж, сами виноваты, за такими вещами надо следить. Крысы и суки сами выбирают свой путь, и нельзя допускать, чтоб это оставалось без последствий. Причем все это определяется здесь, в неволе. То есть никто не отслеживает твою предыдущую биографию на свободе, и в тюрьме у тебя всегда есть шанс жить по-человечески (если только ты не педофил). Остальное лучше оставить при себе. Вот, например, технически можно вы**ать петуха, но я считаю, что само по себе желание вы**ать в жопу другого мужика гомосексуально, поэтому сам такого не делаю.

Про лагерное начальство

Насчет того, как ломают про приезду в лагерь: сейчас именно здесь такого нет. Ты либо принимаешь правила и устраиваешься, либо, если отрицаешь, попадаешь в ШИЗО. Хотя это ерунда по сравнению с прошлыми временами. Могут, конечно, леща дать иногда, но и сотрудники тоже обновляются, олдскульные жестокие начальники уходят. Вообще в этой области лагеря поломали лет 6-7 назад. До этого была “приемка”, когда п**дили сразу, чтоб понял, куда попал. Но тогда и ситуация была другой: наркотики, бухло, спортивные костюмы на повседневку, все клали хер. С новой властью все стало строже в плане режима, но в то же время без жести со стороны администрации.

К зекам они обращаются, в основном, на ты, хотя бывают исключения. Некоторые очень серьезно относятся к этому и всегда на вы с осужденными, но это единичные случаи. Начальство (то есть администрация – майоры, подполковники, полковники) достаточно надменны по отношению к большинству зеков. И вообще предпочитают общаться с заключенными через завхозов, а те часто этим пользуются в своих целях. Кто пониже рангом – ключники (они же охранники), некоторые начальники отрядов – те ведут себя попроще. Тут уж как сложится, со всеми по-разному – с кем-то просто на ты, а с кем-то и совсем фамильярно. У них тут со временем происходит что-то вроде профессиональной деформации – становятся похожими на зэков, только в форме.

Профессиональная деформация: охранники становятся похожими на зэков, только в форме.

Насчет красных и черных зон. Грубо говоря, они отличаются тем, что на красных реальная власть в руках мусоров, а на черных порядки определяют блатные. Моя зона красная, то есть главное соблюдать режим или законы здравого смысла. Хотя и тут есть блатные и они имеют свой вес: решают некоторые конфликты между зеками, следят за общим, за игрой и соблюдением неофициальных законов и правил. Другое дело, что они все повязаны с мусорами и по необходимости решают проблемы вместе, потому что и те и другие хотят жить с комфортом.

Про лагерную иерархию

На каждом объекте в зоне есть ответственный осужденный и ответственный сотрудник. Формально такие осужденные (козлы, завхозы, бугры) властью не наделены, но по факту у них есть и привилегии, и власть. Они ближе к сотрудникам, чем остальные, часто общаются с начальником колонии и его заместителями. Помимо бонусов на них ложится ответственность и обязанности, в том числе финансовые. Так, все ремонты ведутся за счет осужденных, администрация не склонна тратить на это деньги. Было много скандалов, связанных с этими вещами, не буду вдаваться в подробности… А уж как козел/завхоз/бугор будет организовывать рабочий процесс и финансовый поток – это его забота. Как и обстановка на объекте. Я и сам, хоть и не козел, вкладывался в ремонты на своих работах. Что-то сделать просто необходимо, а что-то делаешь для себя же, для более комфортного существования. Я, например, в клубе выступаю, играю на гитаре, у нас тут полноценный коллектив, есть все инструменты, но откуда бы эти инструменты и оборудование взялись? Все привезли мы сами или те, кто работал здесь раньше. Что-то из дома, что-то купили друзья или родственники. А если ничего не ремонтируется и не привозится, то администрация это обязательно заметит. И либо прямо укажет на это завхозу, либо просто снимет его и поставят другого.

День за днем

Типичный день зависит от того, работаешь ты или нет. Если сидишь целыми днями в отряде, то разнообразия немного: выходишь на проверки на улицу, посещаешь столовую, иногда баню, библиотеку или спортзал. В остальное время – чтение, сон, просмотр телевизора, выяснение отношений, игры, зависание в интернете, кто во что горазд. Я работаю, поэтому в отряде бываю не так много, в основном утром и вечером. Живу на облегченных условиях содержания, сплю на одноярусном шконаре и не в огромной секции, а в небольшом кубрике с телевизором. В 6 утра уже стоим всем отрядом на улице – зарядка такая, или утреннее построение. Потом обычные утренние дела – умыться, сходить на завтрак или самому себе что-то приготовить в комнате питания (“кишарке”). Потом – либо развод и на работу, либо утренняя проверка. Работа у меня не пыльная, я в добровольной пожарной охране. Иногда учебные тревоги, иногда ремонты, а в основном занимаюсь своими делами: чтение, спорт, шахматы и т.п. Плюс – обед и еще одна проверка. Вечером в отряде можно посмотреть телек (на воле этим не занимался, а тут как-то само собой получается), а лучше посмотреть что-нибудь с флешки, если есть. Если не иду в смену на работу, провожу время в клубе: репетиции или что угодно еще: книги, спорт, кофе, тупняки. Выбор не так велик.

Праздники на зоне отмечают, но не слишком разнообразно. В день рождения – чифир, чай, кофе и сладкое. В новогоднюю ночь обычно сдвигают отбой, можно посидеть до часа или двух, сделать салатов. Все почти как обычно, только без алкоголя и приключений, так что и рассказывать об этом нечего.

Примечательные события – это, как правило, чьи-то неудачи. Вот только вчера кто-то удавился из-за долгов.

Происшествия бывают, но ничего хорошего не припомню. Примечательные события – это, как правило, чьи-то неудачи. Вот только вчера кто-то удавился из-за долгов. Такое бывает, на моей памяти уже вешались пару раз, все из-за долгов, обычно игровых. Люди садятся играть, не имея денег расплатиться, но азарт берет свое. Два раза прыгали из окна третьего этажа (выше просто нет), но без смертельного исхода – просто ломались. Один из-за долгов, у другого, похоже, просто колпак потек. Один умер от рака желудка, вывезли с зоны всего за несколько часов до смерти. До этого вывозили на лечение, но лечили что-то не то. Ну и по мелочи, бывает, что влипают в неприятности козлы, это тоже интересно, но только если варишься в этой каше. Мусора тоже попадают в такие ситуации, ключников ловили с проносом и употреблением наркотиков, с перепродажей отобранных телефонов. Начальство попадает крупнее, за ними охотится собственная безопасность. Например, влипали на вывозе стройматериалов, на махинациях с партиями телефонов. Да и начальника тюрьмы могут арестовать, я думаю. Любого есть за что. Иногда еще зеки с наркотой палятся. Обычно попадаются, когда с кем-то делятся – все как на воле.

Так как это строгий режим, сидят тут, в основном, за продажу наркотиков и убийства (умышленные и нет). Процентов 10-15 – остальные статьи, есть даже несколько взяточников. Насчет типичных категорий не уверен, но попробую выделить несколько.

Синий воин – таких хватает, это те, кто по синей лавке кого-то убил в драке или ещё как. Ничего интересного, в такую категорию в нашей стране могут многие попасть рано или поздно.

Старый бандит – те, кто сидит уже лет 10-20, а, может, и не так давно, но за характерные преступления ещё девяностых и нулевых годов – убийства, бандитизм, хранение оружия, похищения и т.д. Со многими из них интересно пообщаться. Вообще как-то ожидаешь, что бандита можно сразу отличить, а на самом деле все не так. Обычные люди, часто даже интеллигентные.

Таджик обыкновенный – кто-то за грабеж или убийство, но в основном за манипуляции с героином, это их тема. Все, как правило, не знали ничего, их попросили подержать у себя или отвезти, ну и прочая чушь.

Лучше всего в тюрьме тем, кто сидит с самой молодости и другой жизни не знает.

Пенсионер – сидят и старички, их стараются пихать в кучу в один отряд, типа дом престарелых инвалидов.

Наркоманов и барыг можно условно разделить на «олд-скульных героинщиков» и «пепсикольных ньюэйджеров», ну это так, поржать просто. Много и таких, кто сидит за убийство, но если бы не сел, то когда-нибудь сел бы за наркотики.

Но – повторюсь – в целом твоя статья для здешней жизни ничего не значит (если это не изнасилование). Люди все разные, и здесь себя все тоже по-разному ведут, поэтому и принято смотреть на поступки, а не на прошлое.

Лучше всего в тюрьме тем, кто сидит с самой молодости и другой жизни особо не знает. Таким и сравнивать особо не с чем. У них вырабатываются все необходимые качества для успешной жизни в тюрьме – своя особая мораль, в которой на высоте тот, кто добивается своего любыми способами. А если говорить о складе характера, то лучше всего будет спокойному человеку, который понимает, что спешить тут никуда смысла нет. Слишком веселые и общительные могут быстро найти товарищей, а могут попасть в неудобное положение – сказать лишнее, повестись на провокацию. Некоторые слишком много нервничают и переживают, таким на зоне особенно тяжело. Другие видят их эмоции и подливают масла в огонь, дразнят, чисто ради забавы. Но общаться с такими страдальцами всерьез сложно, потому что все свои заботы они пытаются тебе изложить, а кому это надо? Тут ведь у всех свои проблемы. Агрессивные персонажи тоже от своего характера не выиграют, конфликты имеют последствия. Лучше всего держаться спокойно и действовать по ситуации, не надеяться на чудо, чтобы не расстраиваться. Уж точно не стоит задумываться о справедливости, её не в тюрьме надо искать. Будешь искать правду в тюрьме – тебя быстро осадят.

О чем говорят зеки

Говорят все о том же самом – кому что интересно, ну и новости зоны, конечно, обсуждаются. Насчет фени – я в ней не силен, как-то и без этого нормально живется. Так что в голову все самое обычное приходит: шконка, шленка, дальняк, контора, крыса. Хрен его знает, мне это не слишком интересно, да и сильной необходимости нет. Тем, кто интересуется, рекомендую найти словарь, есть такие, сам читал. Помню, удивился существованию глагола, который означает «выпрыгивать на ходу из машины», не помню само слово. Раньше это действительно отдельный язык был. Ещё вот одно наблюдение: я в интернете уже во время срока часто встречал слово «зашквар», «зашкварить», но в зоне или в СИЗО вообще ни разу его не слышал, буквально ноль раз. Мы тут употребляем слово «загасить». Если что-то загашено, то никому, кроме петухов, этот предмет трогать нельзя, это понятно.

Слова «зашквар», «зашкварить» на зоне или в СИЗО не слышал ни разу.

Еще один стереотип про тюремную жизнь – наколки. Это да, это есть. Бьют, причем бьют все подряд, все зависит от желания и от умений. Насчет тем и сюжетов – где-то, может, и по-другому, а у нас – бей, что хочешь, в рамках разумного. Техника нанесения – такая же, как на воле, только машинки самодельные. Сделать несложно, я и сам соберу без проблем: моторчик (от привода например), корпус от обычной ручки, рама из дерева, алюминия или чего угодно, струна, блок питания или зарядка для телефона, резистор регулируемый (опционально), пара резинок, клей. Все это в наше время несложно собрать даже на зоне. Кто-то бьет по тюремной тематике: перстни, игровой бардак, иконы. Встречал и SS, и свастики у тех, кто раньше «отрицал» (на мой взгляд, не лучшая идея для татуировки), надписи всякие «гот мит унс», «только бог мне судья» – это все классика. Кто-то бьет, что в голову придет – как на воле.

В тюрьме есть всё – правда или миф?

Часто можно услышать, что и деньги, и наркотики, и алкоголь на зоне вполне доступны. В целом это правда, опять же смотря где. Деньги сейчас не проблема, раньше их надо было затаскивать, прятать, а сейчас все расчеты электронные – заводишь киви кошелек и все. Если есть интернет, то сам переводишь, если нет – звонишь домой и просишь перевести. Заточек тоже полным полно, резать-то надо чем-то, естественно их отшманывают, но не то, чтобы прям охота за ними шла, вроде друг друга зеки не режут. Алкоголь делают сами, ставят брагу, гонят самогон, я этим не занимаюсь, слишком хлопотно, да и если найдут, придется в ШИЗО ехать, а я не настолько хочу выпить. Наркотики не то чтобы есть, скорее бывают. Иногда кто-нибудь влипает с ними, то с гашишем, то с героином. Не особо часто, это личные инициативы, и причем далеко не всегда добавляют срок за это, хотя случается и такое. Но риск все равно себя не оправдывает. Мне доводилось упарываться за время срока – несколько раз конфетами с ТГК из Калифорнии, один раз гарика курнул и один раз сожрал несколько мускатных орехов. Но я не стремлюсь к этому, и последний раз был уже давно. Это совсем не то же самое, что на воле. Обстановка тут, мягко говоря, мрачная и удручающая, и когда ты навеселе, преобладает паранойя и все такое. Ну его на хер, не попался и хорошо.

Как меня изменил срок

У меня появилось больше времени. Трачу его на спорт, саморазвитие, чтение. Плюс боксирую, учу языки, занимаюсь музыкой, даже жонглирую немного, соответственно чему-то научился, это определенно положительная сторона. В плане духовных перемен сложно сказать. Может, я стал спокойнее. Возможно, мне теперь меньше дела до мнения окружающих. Вроде как знаю, чего хочу от жизни, и есть какие-то планы, но это все будет понятно, когда освобожусь. Наверняка стал более терпеливым. Но это как с внешностью – когда каждый день видишь себя в зеркале, не так просто заметить, как изменился за несколько лет, вот и с самим собой и своими мыслями я вижусь каждый день, и не мне судить, как я изменился или нет.

А то, что исправительные колонии никого не исправляют, это факт, у нас в стране ничего для этого не предпринимается, это исключительно наказание. Все в конечном счете зависит от тебя самого. Если хочешь изменить свою жизнь, то будешь сам в себе исправлять то, что считаешь нужным, а если способен только жаловаться на обстоятельства, то тебе ничто не поможет.

Рассказы заключенных о жизни на зоне читать. Очень печальная история про тюрьму (внимание, неприятные физиологические подробности). На особом положении

За все время своей отсидки, мне встречались убийцы, насильники и прочие отморозки.

Были отмороженные до такой степени, что могли запросто прикончить человека в лагере, зная, что его ждет новый суд, одним словом «раскрутка» с большим довеском. Таких случаев, когда убийства совершались в колонии, мне пришлось увидеть несколько, о которых я рассказывал на своем сайте Уркаган, теперь выложу здесь на этом канале. Подпишитесь, тогда вы ничего не пропустите!

Как только меня этапировали из тюрьмы в колонию, я увидел поразившую меня до глубины души картину. Я вышел из своего отряда и начал спускаться по железным ступеням, когда в ворота локального участка нашего барака заходила огромная куча народу, люди все прибывали и прибывали. Толпа состояла из заключенных, не было представителей администрации, зэки вели впереди себя избитого заключенного с табличкой на груди. На деревянной табличке было всего два слова: «Я крыса». «Крыса» шел, а точнее еле передвигал ноги, и все его лицо было изуродовано. По его виду, мне стало понятно, что наш отряд не первый, куда крысу ведут на бойню. Роба заключенного была в свежей крови, но самое ужасное в этой картине было его лицо: кровавое месиво, а с рассеченной брови на глаз сполз кусок кожи.

Некоторые из толпы были вооружены палками, как только кто-либо толкал его дубиной, то «крыса» громко кричал»

« Я крыса, бейте меня». Удары по зэку были частые, так как у изнеможденного и ослабевшего от избиения бедолаги не хватало сил кричать, но его заставляли крикнуть ударами палок, и он отчаянно старался выкрикнуть: «Я крыса, бейте меня».

Когда его затолкали в барак, мне уже стало известно, за что так страдает этот заключенный. Он украл пачку сигарет. Возможно, такая жестокость не была бы к нему предпринята, но он постоянно воровал и постоянно попадался. Он обычный клептоман, а у зэков, как и мусоров нет «скачухи» для таких людей. Эти люди, воруя в очередной раз, думают, возможно, в этот раз фартанет, он просто получает «кайф», когда украденное на короткое время оказывается в его руках. Но распорядиться украденным ему не удается. Шли всегда к нему, находили украденные вещи, кстати, много зэков его прощали, не поднимали шума. Но есть ведь «правильные», кровожадность которых, заставляла их бежать к «людям» в общий дом и «поднимать базар».

«Крысу» водят по баракам, где каждый порядочный или желающий может его бить сколько угодно. В ход могут идти палки, табуретки и т. д. все за исключением ног. Ногами бить не канает. Желающих размяться зэков, всегда находится большое количество, некоторые ходят за ним в каждый барак, наслаждаясь зрелищем, другие участвуют в садистском развлечении.

После таких избиений зэки долго не встают с нары, могут пролежать месяц. Вот и этот бедолага, в очередной раз отлежавшись, пошел в баню, где «прихватил» чью-то «мыломойку» — барсетка, где все банные принадлежности: мыло, мочалка, паста и пр. Конечно, его в очередной раз пытались побоями отучить от воровства, но толком не оклемавшись, он уже не смог выдержать адова круга, его сердце остановилось на третьем бараке.

Примерно с год назад в ближайшем, как ныне выражаются, Подмосковье в одной из церквей отпевали крупнейшего главаря подмосковной мафии — Хмурого. Такова была его партийная кличка. Попал я туда случайно, ехал совсем по другому делу. Автобус, подъезжая к церкви, остановился, и водитель сказал в микрофон: «Приехали».

И улицы, и шоссе, и переулки — все было забито машинами иностранных марок. Сотни и сотни. Гигантский сверкающий «икарус» пятился к воротам церковной ограды, отпевание заканчивалось. Старухи, объяснив мне, что отпевают большого бандита, спорили, осуждать или не осуждать батюшку за отпевание. Решили не осуждать — человек убит, а не то чтоб повесился или утопился. Но дивно было видеть, что в этих сотнях машин или около них сидят, стоят, прохаживаются сотни и сотни вооруженных людей. С автоматами, пистолетами, и они не только ничуть не стеснялись оружия, не гордились им, а оно было для них обычно, привычно, как зонтик при дожде. Милиции не было видно совсем. Лица парней показались мне очень приличными. Никто не курил, не жевал.

Вынесли сверкающий, красного дерева гроб, обитый по углам медью, задвинули в «икарус», «икарус» двинулся вослед за мигающей «Волгой», за ними четко и быстро выстроились «мерседесы», «вольво», всякие «БМВ», а через пять минут и наш автобус смог продолжать маршрут.

На кладбище пальба бу-удет! — протянула моя соседка по сиденью.

И никто не спрашивал, где же милиция, что же это такое — среди белого дня, рядом с Москвой сотни бандитов, составляющие всего-навсего одну мафию из десятков других подмосковных, открыто хоронят главаря, льют слезы, ходят с оружием. Видимо, привыкли.

Они не нас стреляют, они же друг друга стреляют, — сказала женщина.

Но легче ли было от такой мысли? Они же едят и пьют, так на что они едят и пьют? Кого грабят? Друг друга?

Видевшие вчера теленовости говорили: про этого Хмурого передавали, что он погиб от кавказской мафии.

Прошел год. У меня появилась возможность побывать в тюрьме особого режима. Мне предложили, я согласился. Согласие мое было вызвано скорее лингвистическим интересом, нежели социальным. Описывать тюрьмы, пересылки, дома предварительного заключения очень любят наши демократы, чего у них хлеб отбирать. Офицер, предложивший мне побывать в тюрьме, пробовал себя в литературе, отсюда и наше знакомство. Встретясь в редакции, мы поговорили, что уже давно воровские, блатные, уголовные выражения стали частью нашей речи, вначале устной, потом и письменной. Все эти вертухаи, запретки, накопители, косяки, шмары, хазы и мазы уже, может быть, и невыводимы. Как им не жить, этим словам, если все время удабривается почва, на которой они растут.

Знакомый мой офицер был, кратко говоря, опером, звался на жаргоне кумом, шел впереди меня через лязгающие двери. Пока у меня изучали паспорт, я рассказал, конечно, ему известный анекдот о том, как Петька пишет оперу, А Чапаев спрашивает, о ком он пишет оперу. «Опер велел про тебя писать», — отвечает Петька.

Офицер обещал мне подарить словарь уголовных жаргонов для внутреннего пользования, то есть не из тех, общедоступных, которые стали издаваться рядом с матерщиной и похабщиной, но служебный, то есть для посвященных. Еще он решил, что мне интересно поговорить с двумя зэками.

Нет, — отказывался я, — это же очень тягостно. Они сидят, смотрят и думают: ну болтай, болтай, ты-то сейчас за ворота пойдешь, а мы останемся.

Офицер как-то даже весело посмотрел на меня:

А вы не думаете, что им тут лучше?

В особом режиме?

Именно. Не всем, конечно, но эти, особенно один, как на курорте. А так, на общаке, тянут по-всякому. Вчера двух накнокал, до зоны сидели на игле, у нас вроде от наркоты отскочили, а вчера застукал — чифирят, — говорил он на ходу. — Вольняшки за мазуту не только чай, любой баллон притырят.

Думаю, он так же и жене вчера рассказывал о происшедшем, о том, как накрыл мазуриков, кипятящих в банке чай. Но скорее всего его жена, как жены и у всех нас, не любит слушать о работе мужа.

Мы проходили мимо сидящих заключенных, только кто их так зовет нынче — зэки, и все. Зэки вставали, снимали шапки, опер махал рукой, они садились, а он продолжал разговор, начатый еще при первой встрече:

Упала культура, и начался лай, так ведь?

Тех, кто ронял культуру.

Так. Лаять легче, чем говорить. И пороков нет. Голубые уже и у нас за власть борются.

Запреты на пороки сняты специально. Они были б не нужны, будь высокой нравственность, цензура совести.

Учат убивать люди искусства, учат, — говорил офицер. — Прямая связь — убивают в кино, убьют и в жизни. И точно также убьют.

Но почему же ваше министерство не выступит публично, не обратится в правительство, вы же должны…

Должны, да не обязаны, — отвечал он. — Мы много чего должны. Но только сейчас зэков больше слушают, чем нас. Почитать все это журнальное и газетное, тьфу! Зэки страдальцы. Башку жене оттяпал — страдает. Малолеток насиловал — страдает. Интервью дает, учит, как жить. Да ведь и вас, патриотическую прессу, не слышно.

Не слышно, — согласился я. — Напишешь, напечатаешь тиражом десять тысяч, а на тебя наплюют тиражом в пятьдесят миллионов экранов.

Мы повернули к двухэтажному длинному зданию. У входа стоял, стаскивая с головы серую шапку, седой мужчина. Поднялись в кабинет. Опер бросил на стол фуражку, ослабил ремни портупеи.

У зэков дисциплина и законы, у нас бардак и зависть. Нам их никогда не победить, — сказал опер, торопливо просматривая бумаги на столе. — Сидит зэк в карцере, просит курить, у врага просит. И враг, он его завтра зарежет, ему достает курить.

А глухари у вас есть? — спросил я, показав, что немного знаю язык тюрьмы. Глухарь — это нераскрытое убийство.

Ни одного! — выпрямился опер. — Вот тоже важная тема. Следователи на воле давно ничего не раскрывают — повышения по службе, у нас хоть бы премия к Рождеству.

Как не раскрывают?

Наивняк или косишь под него? — весело спросил опер. — Ведет следователь дело, колет Васю. Он этого Васю лучше родного изучил. Тут новое дело. Следователь едет, смотрит — сработано чисто, тут колупаться и колупаться. Чего он будет колупаться, он Васю за шкирку: Вася, бери на себя. Вася торгуется, изучает дело, чтоб на вышку не вырулить. Но обычно сделка честная, кодекс листают, меж статьями ползают. Вася торгует зону получше. Следователь рапортует — раскрыто дело. А настоящий преступник, их в триллерах киллерами зовут, — опер засмеялся, — уже пушку почистил, уже валюту промотал, маруху на Канары свозил, звонит хозяину: давай новую наколку, монета нужна. А у нас — не воля, у нас все под стеклышком.

Опер выдвинул тяжелый ящик, достал из него узкий ящик и показал. Там значились склонные к побегу, поджогу, убийству, отдельно значились группировки, их лидеры, их дружба или ненависть друг, если можно так сказать, к другу.

У вас там, на воле, пару журналистов щелкнули, это ж ясно, что заказные убийства. Ясно, что из-за денег, ясно, что не отстегнул? А где исполнители?

На Канарах?

Примерно так. Где деньги-там кровь. Именно так: вначале деньги — потом кровь, и никогда наоборот. Деньги, жадность, зарвался, не делишься — жди мокрухи. — Опер покачался на стуле. — Вот такие пироганы. Деньги, золотой телец. Схватился за хвост, ударит копытом. Бывает мочиловка и попроще. Типа а ля ведро водки. — Он нажал кнопку и велел вошедшему сержанту привести такого-то, а мне продолжал рассказывать:

У нас шли хлопкоробы, хозяйственники, правильная была терапия, и мы бы с коррупцией покончили, но тут — это мой домысел — мафия испугалась и дала команду начать перестройку. А то масоны, масоны, Горбачев… Может, и мафиози — масоны, только, думаю, мафиози намного важнее. Пока те еще болтают да через газетных и телевизионных шавок готовят мнение, мафиози уже все обстряпали. Жадны, кстати, были эти хлопкоробы. Посылками их заваливали, охрана обжиралась, всем хватало, а положняк, то, что положено котловое, отдай. Во люди. Кстати, хозяйственников, бывших коммуняк, не любили. Ведь у нас партия была из двух потоков — профессионалы, из комсомола выросшие, и трудяги с производства. Профессионалы теперь демократы, а трудяги сейчас в дерьме. Когда кто из них залетал, то это было даже для карманников западаю. Клиенты дурдомов были, вроде Стародворской. Визжала, под сапог бросалась, конечно, у зэков уважение. Ничем не дорожит — их человек. А она себе капитал скребла

Сержант доложил, что привел кого приказано.

Я встал навстречу мужчине моих лет, который со мной поздоровался очень надменно. Я невольно взглянул на стены кабинета с портретами Кутузова, Суворова, Ушакова и Нахимова. Опер сурово сказал мужчине:

Не забалтывайся со своей Англией.

С какой Англией? — спросил я.

Значит, еще один, не понимающий, кто правит миром.

Я невольно засмеялся:

У нас здесь все очень по-русски — один сидит, другой охраняет, третий просто так, а все думают о том, кто правит миром. Но эти разговоры всех нас так заездили, что мы уже не понимаем, кто правит Россией.

Я тебе дам адрес, — сказал зэк, — передашь, что я уже глотал гвозди и ложки.

Там поймут.

Опер вскинул голову от бумаг, хотел что-то вставить, но вновь погрузился в свои раздумья.

Знаешь, почему воры в законе считают себя вправе убивать? — продолжал вопросы мужчина. Причем я каждый раз должен был спрашивать, почему. — Потому что у них стартовая готовность к смерти. От этого у них сознание своей правоты и презрение к жертве.

Это очень по-большевистски, — сказал я.

А не по-христиански?

Да вы что! Христианин готов к страданиям, но он лишен даже тени мысли о своем превосходстве над другими. Разница огромная. Он умрет, а не украдет, а вор украдет…

Но не умрет, — перехватил, захохотав, мужчина.

А зачем ты ложки все-таки глотал?

Кипиш разводил. Кстати, ты — словесник, кипит от чего произведено от кипеть или от шипеть? Ни то, ни то, а от английского хиппи, наше, зэковское — хипешь. Мастырка по-русски. Я от тубиков брал мокроту, сажал рассаду в легкие, меня на просветку — рентген. А, затемнение сверху, косишь под тубика, нет, сиди дальше. Уже и вены вскрывал. Били. А ложки выдрали без заморозки.

Может, тебе лучше дотерпеть. Сколько еще? А то выйдешь совсем инвалидом, кому будешь нужен?

Да здесь лучше! — вдруг, себе противореча, воскликнул он. — Я хоть не в законе, но и не козел, фрайера меня слушают.

Я чувствую, что мне уже пора припечатывать к своему рассказу словарик терминов, но дальше пошло того чудней. Опер подошел к нам и, резко тыча в мужчину пальцем, заговорил:

На днях вот что вам всем замастырим. Отчубучим. Вы за Счет козлов пасетесь, вам же надо кого-то пинать. А мы вас в отдельный загон, и тех отдельно, тогда повыступаете. Скажи своим на этаже.

Это вы своим, кумовским, скажите. — Видно было, зэк струсил.

И зэк сник, стал тереть руки, попросил две сигареты, сунул по одной в разные карманы и тихо, но убежденно сказал:

В общем, надо оповестить всех, что Англия через Голливуд правит миром. Смотри, кто умней англичанина? Еврей? Нет, он у них в подсобке. Русский? Да, если бы мы жили на острове.

Ну как же, как же, это же теория острова. Англичане на острове, ум собирается и действует, у нас просторы, русский ум растекается и воспаряет. Не собрать.

Но сейчас-то Россия резко уменьшилась, может, поумнеем?

Все! — Опер открыл дверь, крикнул сержанта.

Зэк уходил со словами:

Англичанка, англичанка, вот где корень истории беды и провокаций. Ее сильнее надо ссорить с Шотландией и Ирландией, чтоб отвлекалась.

Опер повел меня к другому оперу в соседний кабинет. Там было накрыто подобие стола.

Посмотри, чем закусываем, — сказал другой опер, — и посмотрел бы, чего они жрут. Чего они курят. Это здесь, а выйдут, будут жрать тем пачее. — Он так и сказал — тем пачее.

В дверь без стука вошел, и даже шапки не снял, и сразу от порога заныл молодой кучерявый зэк:

Граждане, хорошее начальство, а ведь обещали, обещали! А врать, дяденьки, маленьким детям нехорошо. Ведь бардак-с, решительный бардак-с.

Уходи, марш, сделаем, — сказал второй опер, но парень не уходил.

Опер налил ему полграненого стакана. Парень глотанул, утерся, видно, наконец для этого снятой шапкой и пообещал:

Курить я не брошу, а пить буду.

Угостил оперов хорошими сигаретами и отбыл.

Он прав, — сказал мой опер, — два раза срок добавляли, третий неудобно.

А из-за чего добавляли? — спросил я.

Просто так добавляли. Мало ли к чему можно придраться, знаешь же анекдот про мента, ему на экзамене велели к столбу прикопаться, столб под статью доведет. Он тут же: а, пьешь, чашечки фарфоровые завел, а, струны протянул, связи заимел, шпионишь, ну и так далее. Туг главное, что этот парень киномеханик, а смены нет. А как зэков без кино оставить, зону разнесут, они же по Ленину живут, знают, что кино — самое сильное и так далее оружие. Киномеханик один в зоне. Нам ребята обещали посадить киномеханика, да все забывают. Надо напомнить. Года хотя бы на два-три без проблем.

Как посадить?

Как сажают, так и посадить. Втравить в драку, да и посадить.

А нельзя в зоне выучить?

Больше возни. Надо готового. Но они ломаются, то ли на что намекают, то ли не врут, что нет подходящего. Говорят, есть, но семейные, жалко. Я говорю: тащи женатого, хоть жена от него отдохнет. Говорят: вам же надо современного, а у нас все ваньковатые.

То есть можно любого посадить?

Киномеханика? Конечно.

Нет, вообще.

И вообще, конечно. Ты что, сегодня родился? Ну, будем, — опер поднял стакан.

А, например, как, начальника посадить?

Сложней, чем киномеханика, но тоже не проблема. Но начальники приноровились не сидеть у нас, а стрелять друг друга.

Слушай, -сказал мой опер, — нам же надо еще с одним зэком поговорить. Я ж тебе говорил, что с двумя познакомлю. Этот-то, на Англии сдвинутый, — серяк, я тебе большого полета птичку покажу.

Сидите, куда вы, — удерживал второй опер. — Только сели, нет, надо бежать. Поговорим! Девки в кучу, бабы в кучу, я вам чу-чу отчубучу. А ты наивный или дуру гонишь, что ли, притворяешься, что не знаешь нашего лозунга: был бы человек, статья найдется. Ты еще спроси, бьем ли мы зэков.

Бьем. Только то и понимают. Как по тюфяку бьешь, но глаза становятся осмысленными. Мысль пробуждается, мысль, по Марксу, овладевает зэком после битья. А как они били и убивали, с мыслью? Парни, вы как фрайера… куда пошли? Мужчины пьют стоя, а женщины до дна.

Мы вернулись в свой кабинет. Через сержанта опер велел привести такого-то.

Больше залетают по глупости, — стал говорить опер, как будто мы и не ходили к его другу. — Вот у памятника задрал ногу, как собака, и облил подножие. Берем, объясняет: жене, говорит, доказал ее правоту. Обзывает, говорит, кобелем, я и стал кобелем.

А кобель не в туалет ходит. Из-за баб, из-за баб, — опер шерстил картотеку. — Порежут друзья друг друга из-за бабы, сидят, а она с третьим кобелем. А то молодых втравливают бабы в годах. Подцепит дурака, но ей не сам дурак нужен, ей постель приелась, ей шуба нужна. Растравит, он на все готов. Даная у Рубенса хоть и Зевса ждет, а золотишко-то на нее сыплется. Сама как желе фруктовое.

Опер побарабанил пальцами по картотеке.

Чего-то не ведут. Ну да он птица серьезная. Хотя он знает, что вы (почему он попятился на вы?) придете. М-да. Русские, русские прорубают мировую просеку. Я вот был в Америке по обмену, там опять вспухает проблема черных. Белые сучки на черных падки. Дикнут.

Может быть, я уже пойду?

Ну что вы! Вот, кстати, словарь. На практике все, конечно, элементарней. Да и вообще, вы знаете, в жизни всё элементарней. Наши патриоты видят во всем заговоры, ложи… Все проще: надо кого-то убрать — шелести купюрой. Но это на воле, у нас того нет. Мы, может быть, будем скоро хозрасчетной тюрьмой. Будем камеры сдавать, как сейфы в швейцарском банке. Хочет человек спокойно спать — садись к нам, плати копейку. И нам хорошо, и человек отдыхает. У нас даже так, например, бывает: с воли ищут исполнителя, чтоб кого-то чикнуть, наши зэки не идут. Знают, тут не воля, тут глухаря не будет. То есть так делается, что зэк выходит на день-два, делает дело и опять на нары. Но найдут, вычислят, все же повязано. Тем более, все знают, что сейчас одного убийства не бывает, что сейчас обязательно убивают убийцу, у Берии научились. Первыми бросают мальчишек. Подцепят на наркоте, на девке, на долге, на подельничестве, мало ли! Сунут мотоцикл или пачку зеленых, надо же отработать. Он берег дружка, на кого указали, того пришивают и, бросив, так сказать, орудие заработка, ожидают дивидендов. Может, и дадут вечерок погулять, потом везут для расплаты: мол, в городе неудобно… А там уж яма вырыта… Вот тебе свежак. Сел банкир. Сейчас же банки лопаются, ну, это якобы лопаются, а на самом деле идиоты сами натащили им денег, слюни текут от обещаний процентов, как таких фрайеров не проучить, надо проучить, грех не проучить. Банк тонет, кого-то надо посадить. Садится кто-то по договоренности. Грозит десятка, купленный адвокат выбивает пятерку, банкиру обещают через год извлечь. Но извлечешь его — еще делись с ним. Легче убить. Мне стукачи шепнут — ищут по зоне киллера. Как в триллере, — засмеялся опер. — Знаю, что в зоне не найдут. Так ведь вольняшку купили. Обстряпали чисто, вывели на лесопилку, «Макаров» с глушителем, «Макаров» в речку, никто не слышал. А вольняшка куда-то пропал. Вот, кстати, помечу, надо узнать, что с семьей у него.

Дверь распахнулась, ввели заключенного. Волосы густые, ни одной сединки, лицо гладко выбритое, будто сейчас на совещание, рука крепкая, голос доброжелательный.

Простите, не сразу, не мог же небритым.

Ладно, беседуйте, — сказал опер. — Если что, я рядом.

Мужчина посмотрел на меня. Я выдержал взгляд его светлых глаз.

Немного непонятно, — сказал мужчина, — кто кого и зачем хотел видеть, вы или я:

Может быть, я, но вы вправе не говорить.

По крайней мере, вы можете сказать хотя бы то, что сейчас в тюрьме безопаснее, чем на воле.

Вообще-то да, но тоже как сказать.

Четкий ответ.

Куда четче. Не допрос же. На допросе я бы туфту гнал.

Но лично вам здесь нормально?

Я же сам сел. Мы решили на триумвирате, что по очереди отдышимся. Решили на поминках у Хмурого.

А! — я даже вскрикнул. — А я видел, как Хмурого выносили из церкви. В прошлом году. Так?

Мужчина напрягся.

С кем вы приезжали?

Ни с кем. Я проезжал на автобусе, автобус остановился, было не проехать. Старухи сказали про то, что отпевают мафиози.

Прогресс. Старухи выучили итальянское слово.

А палили на кладбище?

Еще как. Из всех видов оружия, а в полночь над рестораном залп из ракетниц. Хмурый, о! — Мужчина понурился.

Расскажите про него.

Это можно, — сказал мужчина. — Даже нужно. Я-то во многом баран. У меня школа, футбол, соревнования, потом армия, потом охранник у одного бугра, девки, то-се. Хмурый спас. Приблизил и сказал: запомни — ты человек, а не двуногая обезьяна Дарвина, брось все вредные привычки, ложись вовремя и чисти зубы по утрам. Он меня чем протряс говорит, что если тебе дорога родина, будем на нее работать. Он деньги презирал…

После того, как их наворовывал? — не выдержал я.

Мужчина вздохнул.

Вам всем нужен ликбез. Хмурый по мокрому делу не работал, карманников, домушников там, медвежатников не привечал. Казино, ресторан, старые буржуи, новые русские, банкиры — вот кто ему отстегивал. Он ведь кандидат экономических наук. Он, по-моему, вместе с Гайдаром защищался, тот пошел по журналам «Коммунист», а ему родина была дорога…

Гайдару?

Ты что, Хмурому! Хмурому дороже России не было. Он теорию разработал. Говорит: если все продано-перепродано, мы спасем. Для опыта мы покупали чиновников. Неподкупных не обнаружили. Тут еще Гаврик Попов взятки одобрил, вообще пошел завал. Что это остановит? Только страх. Воруют, например, на рекламе; Растопырят карман, в него сыплется. Раз скажешь ему, два, не понимает, ну, сам же хочет, так ведь?

И тут двойное убийство? А ты говоришь — Хмурый благородный Робин Гуд. Это как наши демократы называют бандитов.

Про Чечню Хмурый еще задолго до Чечни понял. Он с ментами вел переговоры, просил даже не поддержки, а чтоб не мешали побороть ихний клан. Менты облажались. Когда мы для пробы на рынке схлестнулись, то менты не то чтоб нам помогать, наших же уложили, эх! Тогда-то чеченцы и обнаглели. Хмурый летал куда-то, он языки знает, по-моему, в Америку летал, но поддержки не нашел, все России гибели хотят… Он говорил, кругом измена, трусость и предательство, что у России нет друзей. Он не пил никогда, не курил, в карты не играл. А из женщин у него была одна любовь, она потом отравилась. У нас группировка была такая, что даже жвачки не жевали, он ее ненавидел, жвачку. Ничего не боялся, его боялись. Владельцы казино, банкиры перед ним на цырлах бегали. Ему только поглядеть. Они как кролики перед удавом.

Мужчина, видно было, разволновался, снова закурил, объяснив:

Это уж я после его смерти закурил. У нас многое пошло не по нему. — Вот что такое роль личности в истории. Ушел человек, и мы попятились. Меня могут тут и приконопатить, они чувствуют, что я делу Хмурого предан. Но я же маленькая пешка, я же валенок, а Хмурого не воскресить. Хоть бы во сне увидеть.

Так за что вы сели? Все-таки.

Не помню, не знаю, — искренне ответил мужчина. — Но есть же юристы, мы им сказали: засветите так, чтоб года на три. Какая разница, за что. Главное, отдыхаю. Но чувствую — они там упираются рогом, разборки идут.

Там уж не до России, да?

Боюсь, что да, — ответил мужчина. — Но вообще, если даже просто держать чинуш в страхе, и то это оздоровляет обстановку. Они, взяточники и сволочи, должны с дрожью идти к подъезду собственного дома, как пишут в газетах: убит у подъезда собственного дома. Хмурый вот так, бывало, возьмет двумя пальцами нового русского за пуговку и ласково ему говорит: «Ты почему собираешься дом на Кипре строить? Строй, сука, в России. Мы потом твой дом на детский сад переделаем». Он утечку валюты ненавидел. Так же, когда металл воровали. Никто же не знает, мы раз рванули на трех «мерсах» догонять эшелон с цветметом, на Прибалтику уходил. Догнали, остановили. Машиниста связали, но ни капли крови. Потом газеты пишут о крупной операции сотрудников МВД. Смех.

И все-таки, простите, я не могу верить в сплошные благородные методы, хоть и открываю для себя неожиданный облик преступника.

Хмурый не преступник. Он зубами скрипел, когда хронику происшествий смотрел. У него руки чистые, без наколок. Его, я думаю, — тут мужчина оглянулся, — менты убрали, пусть через кавказцев. Мешал.

Но если он чистый, если на нем ничего не висело, почему бы ему со всеми вами не легализоваться?

Как Баркашов? Нет, этот в вожди метит, Хмурый этого не выносил. И потом, как же действовать с преступным миром, он же секретен, только секретно и можно. Мы, например, сколько подпольных фабрик водочных разгромили, кто знает? А менты накроют десять ящиков сивухи, сразу звонят — герои. Нет, мы спокойно — надыбаем фабрику, у нас же своя служба разведки, и спокойно туда. Когда не ждут, это закон, чтоб без жертв. У нас радиотелефоны, сотовая связь, все путем. Накрываем — первичные продукты на прощанье зажигаем, а их продукцию их же самих заставляем уничтожать. Я вот тогда еще раз поклялся не пить, когда на первой операции чуть не задохнулся. Ацетон же! Чем людей травят! А иностранное питье! Тоже громили. Нарисуют царя — пей, Иван. Нет, Хмурый был мужик правильный. Он понял, где живет, он понял, как надо жить.

Мужчина встал, давая понять, что больше говорить не желает или что все сказал. В кабинет вернулся повеселевший опер.

Отдыхать, — сказал мужчина и попрощался.

Опер шумно сел, смахнул картотеку в ящик и сообщил, что киномеханика достали, но что с воли требуют выставить ящик питья.

А этого, — он показал на дверь, куда ушел мужчина, — свои уберут: идейный. На Хмурого ему не потянуть, а чуть что, будет ныть, мол, давайте помнить Хмурого. А те уже, думаю, его проводили отдохнуть, чтоб руки развязать. Конечно, будут ворье постреливать, но ведь и жить захочется красиво. Тут бабье вынудит грабить. А! — он резко завял.

Я тоже засобирался. Опер провожал меня, извиняясь, что я, может быть, не того ожидал от визита в тюрьму.

А чего я должен был ожидать?

Вообще-то, — вдруг сказал он, — я скажу вам выстраданное: тюрьмы и могилы сейчас полнятся потому, что такая стала, культура, она на уровне жваноидов. Всякая похабель киношная и экстрадная, всякие книги про постель и убийства — вот корень зла. Когда интеллигенция науськивает президента канделябрами убивать да когда на страну, в которой живут, гадят, чего ждать? Вы, я вам посоветую, всякой достоевщины не разводите: он процентщицу убил и мучается. Сейчас все проще — приткнул и чай пошел пить. А все — от уровня культуры. Начинали с аэробики да с конкурсов красоты — кончили развратом. А главное, всё все знают и все катится под гору.

Бога не боятся.

Тут я не спец, — ответил опер.

Мы еще поговорили, что тяжело сейчас литературе — язык весь завшивел от жаргонов, иностранщины, техницизмов, профессионализмов, а как выражать современность, как? Опер все-таки хотел писать. Вшей или выжечь, или выморозить, решили мы на прощание.

Опять я шел через накопители, запретки, опять мой паспорт изучали, что казалось уже смешным после услышанного, опять я вышел за проволоку, очутившись для сидящих в тюрьме тоже за проволокой.

На тему тюрьма опущенные рассказы существует много лжи и фантазий. На самом деле о том, как опускают в тюрьме, знать всем, кто попадет в зону, не нужно. Да, время от времени приходится слышать о том, что парня опустили в тюрьме или что мужика опускают в тюрьме. Но подобное происходит настолько редко, что внимания не заслуживает.

Но поскольку без истории том, как именно и кого опускают в тюрьме не обойтись, продолжу начатую тему, рассказав именно об этом.

Как опускают в тюрьме.

Наиболее удачным игроком среди мужиков, был Коля – «Совок». В своем кругу ему не было равных. Его соперники быстро «просекли» талант Совка и перестали садиться с ним за карточный стол. К тому времени, он умудрился неплохо заработать на своих друзьях по несчастью. Большинство должников, расплачивались передачами от родственников. Совок курил самые дорогие сигареты. В счет долга, его кредиторы ходили вместо него в наряды.

Совок по своей натуре был настоящим игроком. Такие не могут спокойно смотреть и не участвовать в игре. Блатные, с удовольствием приняли его в свой игровой круг. А ведь до этого точно такого же парня опустили в тюрьме, начав именно с «дружеской игры».

По началу, Совку очень везло. Он выиграл приличную сумму. Скорее всего, это было подстроено. Совок заглотил наживку, брошенную ему опытными шулерами. Следующая игра стала для него роковой. Блатные не играли на всякую ерунду. Кроме денег, в качестве средств платежа, использовалась водка и наркотики.

За несколько часов ночной игры, проходившей в каптерке , Совок проиграл огромную сумму денег. В игре верховодил известный авторитет «Локоть». Именно он определил недельный срок для возвращения карточного дога. Естественно, Совок не смог за неделю достать деньги. В этих вопросах, на зоне не шутят. Ни какие отговорки не катят.

Парня опустили в тюрьме.

Через несколько дней, после окончания срока уплаты, и по зоне пошел слух- парня опустили в тюрьме!!! – а точнее Совка «опустили». Об этом узнала вся зона. Зеки сразу изменили к нему свое отношение. С ним перестали здороваться и садиться рядом за стол в столовой. Наиболее отъявленный подонки, делали его жизнь еще ужасней. На Совка выливали помои, ему ставили подножки, плевали ему в спину.

От такого морального и физического пресса, может сломаться любой. И так всегда — мужика опускают в тюрьме и он ломается, превращаясь или в чухана или кончая с собой, или становясь общей проституткой.

Но не это произошло с несчастливым игроком. Ночью, заточкой, он перерезал горло трем блатным, опустившим его. Той же заточкой, Совок вскрыл себе вены на обеих руках.

В колонию приехала многочисленная комиссия из управления исполнения наказаний. Нашли «крайних». Наказали. Уехали. Начальник колонии получил служебное несоответствие. Кум отделался строгим выговором. После этого случая, работники колонии не давали возможности спокойно играть в карты, как это было раньше. Теперь, игроков ожидало ПКТ (помещение камерного типа), куда на перевоспитание, направляли отъявленных нарушителей дисциплины. А вот тех, кто мужика опускают в тюрьме, не тронули.

Так как тюрьма опущенные рассказы без подробностей невозможны, расскажу о том, как опускают в тюрьме:

1. Вначале жертве самой предлагают отдаться.

2. Если она отказывается, ее избивают.

Многие заключённые в Украине не представляют своей жизни за пределами тюрьмы.

На воле у них нет ничего, тогда как за решёткой есть друзья, работа, место в иерархии и даже семья. О жизни «постоянных клиентов» зоны Корреспонденту рассказал надзиратель колонии на Волыни, пишет Ольга Замирчук в №5 журнала от 12 февраля 2016 года.

Небольшой городок Маневичи Волынской обл. в прошлом году стал настоящей звездой украинских новостей. Здесь находится большое месторождение янтаря, на незаконной добыче которого, как оказалось, много лет зарабатывали местные бизнесмены.

Однако янтарь – не единственная фишка райцентра. Тут работает Маневичская исправительная колония № 42, куда многие заключённые возвращаются по собственному желанию.
После длительной отсидки чаще всего людям некуда идти – на воле у них нет ни родных, ни друзей. Такие ребята заходят в ближайший ларёк, устраивают там разбой, получают новый срок и возвращаются в свою настоящую семью – в тюрьму, где их по-своему ценят и любят.

Подобные истории не редкость и в других исправительных учреждениях.
Разобраться в деталях тюремной жизни Корреспонденту помог бывший надзиратель Маневичской колонии. Когда-то он работал здесь, потом добровольно мобилизовался в АТО. Сейчас мужчина снова привыкает к мирной жизни, и на правах полной анонимности соглашается несколько приоткрыть занавес «той стороны колючей проволоки».
Корреспондент приводит его рассказ от первого лица.

Город в городе
В нашей колонии, как и в других подобных местах, есть своя тюремная иерархия. Независимо от того, кто начальник колонии или даже всей Пенитенциарной службы, жизнь «по понятиям» здесь идёт своим чередом. Людям с гражданки местные законы лучше не пытаться понять. Как и местную шутку – «влюбиться в тюрьму и умереть».
Просто некоторые вещи должны знать только люди определённого круга. Если их будут знать все – круг автоматически расширяется, границы размываются, а это уже никому не надо. Тюрьма – это свой мир, государство в государстве, город в городе.

На зоне все друг друга знают, и многое здесь происходит по принципу сарафанного радио: «Ты в каком году сидел? А кто тогда начальник колонии был? Я тоже тогда сидел, правду говоришь, садись с нами», – вот обычный диалог во время знакомства в колонии.
В Маневичах всё построено по классическому принципу исправительного учреждения: есть бараки, помещение для администрации, места, где работают заключённые. По решению суда, сидельцев также могут отправить на свободное поселение или, как это ещё называют, на поселение социальной реабилитации. По сути, это те же бараки, но с улучшенными условиями и более свободным графиком.

Для остальных заключённых колония делится на «крытую» и просто бараки. В основном наказание отбывают за разбои, торговлю наркотиками и убийства. С последней статьёй как раз и сидят на «крытой». «Крытая» – это тюрьма в тюрьме, камеры строгого режима внутри колонии.

Любовь в бараке
Для многих сидельцев колония становится не то что вторым, а даже первым домом. На воле они бывают никому не нужны, их по ту сторону решётки никто не ждёт. Зато в тюрьме каждый заключённый занимает своё место, выполняет свою роль, каждого по-своему ценят и любят.
В нашу колонию все попадают, как минимум, со вторым сроком. Так что люди здесь в самом прямом смысле слова продолжают жить в зоне.

Самые душевные истории в бараках, конечно же, о любви. Построить семью, находясь в колонии, довольно легко. В Маневичах заключённые ищут жён по переписке, или же девушки сами находят сидельцев в поселении.

Девочек, которые переходят из рук в руки от одного зэка к другому, на жаргоне называют «замазурами». Часто бывает, что местная девушка с не самой приятной внешностью понимает, что может выйти замуж разве что за зэка. Тогда она сама приходит в поселение, ищет там приключений и всегда находит их.

Потом сидельца выпускают, и он говорит ей, мол, извини, любовь прошла. А «замазура» ищет себе нового заключённого – и так до победного конца. Или до бесконечности – тут уже кому как повезёт.
Но бывают истории и полностью противоположные. В колониях часто играют свадьбы, и очень часто это бывает по большой любви. Есть же люди, которые загремели по своей дурости, осознали всё и готовы строить семью. Они находят жён по переписке через газеты, девушки приезжают к ним на короткие свидания, а потом оказывается, что пары часов мало, да и физического контакта нет, так что такие пары принимают решение жениться.

Если заключённый состоит в официальном браке, то они с супругой периодически имеют право на свидание, которое может длиться до трёх суток. Чтобы получить разрешение на такую встречу, сиделец должен хорошо себя вести, не нарушать дисциплину и не вступать в конфликты с администрацией. Я лично знаю не одну семью, которая родилась в бараке, а теперь с детьми полноценно живёт на воле.

По понятиям
Надзирателей и сотрудников тюрьмы у нас принято называть «администрацией». Дальше идёт иерархия по самим сидельцам.
Тех, кто пользуется уважением среди заключённых и администрации, называют «смотрящими». У каждого из таких людей есть «кони»: правые руки, шестёрки, помощники – кому как больше нравится. Это заключённые, которые сидят «на шухере».

Следующая каста – «козлы». Так называют людей, которые работают на администрацию. Они привлечены к работе в самой тюрьме – такие люди могут быть пекарями, банщиками, кладовщиками. Самое низкое место в тюремной иерархии занимают «пи*ары». Это падшие зеки, которые не имеют уважения ни по ту, ни по эту сторону решётки.

Во всех колониях в мире есть свои неписаные законы. Это, пожалуй, единственное, что совпадает с той тюремной романтикой, о которой рассказывают в фильмах и книгах. Зона в Украине уже не та, которая была, скажем, в 90-х. Сейчас баланс сил среди заключённых не всегда сохраняется.
Как-то к нам в колонию привезли бывалого сидельца-бандита из Луцка. Он зашёл в барак, и услышал, как играет песня «18 мне уже». Тогда бандит подошёл к надзирателю и сказал: «Или уводите меня отсюда, или я буду «вскрываться» [резать себе вены]». Просто он имел за плечами не одну «ходку», и не мог позволить себе, согласно тюремным законам чести, сидеть вместе с непонятным контингентом заключённых. Этого сидельца в итоге перевели в другой барак. Но такие, как он, в современных колониях – скорее, исключение, чем правило.

А ещё в колониях происходят по-настоящему удивительные истории. В АТО со мной служил Серёга. Из своих «около 50» почти половину жизни, а именно 22 года, он провёл на зоне. Там же приобщился к религии, став военным капелланом. Серега не стеснялся своих сроков, часто рассказывал о жизни в колонии. Он говорил, что ошибки совершают все, и ответить за содеянное ещё тоже нужно уметь.

Я любил заступать с Серегой на блокпосту в караул. Помню, стояли мы на позиции в паре десятков километров от Донецка, и к нам периодически подходили местные жители. Они говорили ему, мол, ты же капеллан, тебе нельзя убивать. И Серега отвечал: «А я убивать не буду – буду стрелять только по ногам».

Потом местные начинали сетовать, что их никто не защищает, война постучала в их дома и т. д. И Серёга с улыбкой показывал свой паспорт: «Видите, где родился? А вот и прописка. Я из Горловки! И приехал вас защищать». Такие люди, как Серега, на самом деле, очень показательны. Ведь далеко не все могут полноценно жить и на зоне, и за её пределами.

В камере тихо, кто-то спит, кто-то читает.
Вдруг открывается дверь и к нам входит нечто.
За матрасом его не видно, но оно громко рявкает: «Привет братве, достойной уважения! Бля буду я, в натуре, ага».
Матрас летит на пол, проснувшиеся и отло­жившие книги разглядывают нового обитате­ля «хаты».
Лысая голова вся в свежих порезах от лезвия. Прохладно, но он в майке. Все руки, плечи и шея в наколках — страшных портачках, нанесенных тупой иглой.
Нас очень заинтересовало такое явление.
«Пассажир», весь подергиваясь и дирижируя себе руками как паралитик-сурдопереводчик, продолжил концерт.
Поочередно подмигивая нам двумя глазами, поощрительно похлопы­вая каждого по плечу, он заорал: «Чо, в нату­ре, грустные такие — в тюрьме все наше — ход «черный»! Гуляй, братва!»

Видя обалдевшие лица со всех шконок-вошед­ший чуть стушевался, забегал по центрально­му проходу (пять шагов в обе стороны) и за­дорно предложил: «Ну, чо, бродяги, чифирнем по-арестантски».
Я понял, что можно развлечь­ся, сделал наивную морду и пояснил: «Мы, мил человек, первоходы. Чифирить не умеем. Вон чай, ты завари себе, а мы, посмотрим».
Розеток в то время в камере не было.
Пасса­жир решительно оторвал кусок одеяла, нама­зал алюминиевую кружку мылом (чтобы сажа не налипала), повесил ее над унитазом и под­жег «факел».
Вскипятил воды, щедро сыпанул чая, запарил.
Сидит, давится в одно жало.
Вид­но, что не привык к густому напитку.
Кривит­ся, тошнит его сильно, но он крепится — ведь чифир все рецидивисты пьют.

Я спросил его: «Скажи нам, о мудрейший, а зачем чифир хлебают? Мы слышали, что от него кончают?»

Чифирист согнулся и закаркал (этот звук у них смехом зовется):
«В натуре, земеля, кто тебе такую лажу пронес? Просто чифирок кровь гоняет, бодрит. Я как его не попью — дураком себя чувствую».
— «Видно, давно ты не пил, — заметил я.»

Новичок не понял подначки и начал расска­зывать нам про тюремные обычаи, арестантское братство, общее движение.
Он нес такой бред с самым умным видом.
Нам он даже по­нравился.
Мы его постоянно тормошили и про­сили поведать о том, как сходить в туалет или подойти к двери, как обратиться к сотрудни­ку и друг к другу.
Мудрый сосед снисходительно просвещал нас, неопытных.

Сотрудник-сержант открыл дверь и при­гласил нас на прогулку.

Наш уголовный гуру дико заорал: «Начальн, дикверь открой по­шире, пальцы не пролазят!»

Потом он порвал на себе майку, обнажив наколки, растопырил ладони и с песней «Сколько я зарезал, сколь­ко перерезал, сколько душ я загубил» напра­вился к двери.
Сотрудник изолятора,судя по его лицу, такого страха никогда не видел за всю свою службу.
Он забыл захлопнуть «ка­литку» и ломанулся по коридору за подмогой.
После разборок с вертухаями татуированного гражданина от нас убрали.

как себя вести впервые в камере

Инструкция по выживанию от бывшего заключенного и депутата Сергея Еретнова. Часть 3-я

Пройдя «школу жизни» в трех закамских СИЗО и нижнекамской колонии, журналист Сергей Еретнов решил поделиться навыками с читателями «БИЗНЕС Online». Если в первых двух блогах этой серии автор рассказал, чего ждать и как вести себя на этапе задержания и первого допроса, то сегодня речь пойдет о первом знакомстве с сокамерниками в ИВС, о тюремных «мастях» от «неприкасаемых» до «черных» и о важнейших принципах, действующих в тюрьме.

Сегодня речь пойдет о первом знакомстве с сокамерниками в ИВС, о тюремных «мастях» от «неприкасаемых» до «черных» и о важнейших принципах, действующих в тюрьме

КАМЕРА. КАК НЕ СТАТЬ НЕПРИКАСАЕМЫМ

Задержанные на 48 часов попадают в изолятор временного содержания (ИВС), арестованные по решению суда — в следственный изолятор. Общие принципы поведения в этих учреждениях одни и те же, они же распространяются и на колонию для осужденных. Главное отличие ИВС от последующих этапов заключается в том, что здесь вместе содержатся и дебютанты, и рецидивисты: на следственные мероприятия и на судебные заседания в ИВС свозят арестантов без разбора. В СИЗО и в колонии «первоходы» с бывалыми зэками не пересекаются.

Как я уже говорил, в камере прежде всего работают вполне обычные правила общежития. Первыми словами задержанного должно быть простое вежливое приветствие — «здравствуйте» или «добрый вечер». Кто прежде сидел, может сказать, к примеру, «добрый вечер в хату», но разницы нет: мифология об изощренных «понятиях», о системе «правильных» реплик на все случаи жизни часто преувеличена или работает на зонах для повторно осужденных.

Во всей тюремной географии — хоть в ИВС, хоть в лагере — не принято сразу протягивать руку. Сначала нужно как минимум понять, с кем имеешь дело. Поэтому перед тем, как пройти в камеру, необходимо поинтересоваться: «В какую хату я попал?» Дело в том, что, если следствие намерено жестко на вас надавить, оно может устроить в камеру к людям нетрадиционной сексуальной ориентации или к представителям низшей тюремной касты «опущенных». И те и другие относятся к неприкасаемым, но, вопреки расхожему мнению, гомосексуалисты и «опущенные» — это не одно и то же. «Опустить» или «закатать в шерсть» могут за проступки, это не меняет ориентацию человека. При этом образ, сформированный поп-культурой, характеризует «опущенного» как человека, обязанного тюремным обществом к услугам интимного характера. Тут одно понятие вытекает из другого, и оба абсолютно не верны: никакое насилие на зоне недопустимо, никто не может потребовать никаких услуг — только, так сказать, уговорить. К вопросу рукоприкладства мы еще вернемся, как и к определению тюремных «мастей», а пока нужно понять главное: с представителями касты неприкасаемых нельзя оставаться в одной камере, иначе в будущем, в СИЗО и лагере, заключенный останется с ними жить.

Итак, если задержанный попал в «неправильную» камеру, оставаться в ней нельзя. О том, что здесь сидят «опущенные», они обязаны сказать сами. Прояснив вопрос, необходимо немедленно развернуться и стучать в дверь, вызывая надзирателя: «Я отказываюсь сидеть в этой камере». Требование о переводе должны исполнить — в Татарстане в этом смысле издеваться не принято, УФСИН не переходит границы. Я уже говорил, что наш УФСИН относительно гуманный. Есть зоны, известные своей жестокостью, — это Кировская область, Омск, где человека могут закинуть в камеру и избивать или заставляют маршировать часами. Татарстанским зэкам в этом смысле повезло. Даже если следствие хочет надавить на задержанного через посадку к «опущенным», персоналу УФСИН эти интересы по большому счету параллельны, тут действует юрисдикция минюста. Кроме того, сегодня в каждой татарстанской камере установлено видеонаблюдение с трансляцией напрямую в Казань. Есть негласное правило: нельзя доводить заключенного до самоубийства, а если его оставят с «опущенными», он ведь может и «вскрыться». Или начнет биться головой об дверь, а видеокамера будет это снимать. Лучше крайние меры на этом этапе, чем месяцы или годы с «опущенными» в случае реального срока.

ЗА ОБРАЗ ЖИЗНИ СПРОСА НЕТ

В СИЗО администрация, как правило, спрашивает новичка, в какую камеру он хочет сам. С «опущенными» в данном случае понятно — они не могут скрывать свой статус, не могут зайти к «черным» или к «мужикам», а то будет совсем плохо. Все остальные должны определиться, для этого надо знать, какие масти есть.

К вопросу о неприкасаемых добавлю только, что с ними нельзя здороваться за руку, сидеть за одним столом, пользоваться их посудой, никакого тактильного контакта. Этот запрет, к примеру, обязывает их всегда уступать дорогу и при необходимости предупреждать незнакомого заключенного о своем статусе. Эта каста выполняет всю грязную работу в СИЗО и на зоне: они чистят общие туалеты, моют полы в коридоре. В лагере они подметают плац — это одно из самых позорных занятий, как и чистка снега между двумя рядами заборов, на пути охранников, делающих обход. Позор в том, что они тебя охраняют, а ты им дорогу для этого расчищаешь.

Кто-то должен выполнять всю эту работу, зазорную для мужиков, потому что ее не делает УФСИН — нет возможности. Поэтому УФСИН заинтересовано в том, чтобы заключенных «в шерсти» было больше. Администрация не влияет на рост их числа, но системе они выгодны. Это бесплатная работа, максимум за сигареты и какие-то индивидуальные послабления.

Ступенью выше стоят «красные» — заключенные, работающие в административных должностях, зачастую таких, на которых должны работать офицеры. Например, «красные» могут работать в финансовом отделе штаба. В штабе нижнекамского лагеря, к примеру, работали около 30 человек. Это тоже показатель нехватки тюремного персонала. К «красным» на зоне относятся нормально, как и к обычным «мужикам», работающим на промплощадке или нигде не работающим. Ограничения для «красных» чисто символические — например, заходя в комнату «черной масти» (раньше их называли блатными), «красный» должен постучаться. «Мужик» не должен, «черный» тем более любую дверь открывает без стука.

«Мужики», как уже, наверное, стало понятно, формируют основную массу заключенных. Они могут работать, исключая сотрудничество с администрацией.

«Черный» работать не может и должен жить по понятиям — вот, собственно, и все. Есть, конечно, и другие мелкие права и обязанности, несущественные, — например, «черным» нельзя ходить на концерты, потому что их организовывает администрация. Я сам как-то организовал концерт, пригласил из Челнов группу «Веретено». Всем понравилось, но «черные» не пошли по привычке.

«Черные» и «мужики» не могут по одиночке ходить в штаб, даже если вызывают. Нужно отказываться или требовать, чтобы с тобой шел свидетель. При желании администрация может наказать за отказ, посадить в карцер, но еще раз подчеркиваю — УФСИН правила знает и заинтересовано в спокойствии. Один раз принудят к чему-то, другой, а на третий зэки могут устроить бунт — начнут все жечь или «вскрываться». На любой нормальной зоне всегда есть люди, готовые рискнуть жизнью ради общих интересов. Кстати, по лагерю вообще не принято шататься в одиночку, даже на виду, хотя в принципе не запрещено.

Как я уже говорил, в СИЗО «мужики» и «черные» сидят вместе, а в лагере новичок сам должен определиться, с кем сидеть. Независимо от того, кем он был на воле, он может подселиться и к «черным», но это право нужно подтвердить образом жизни. Я бы советовал «первоходу», если он не бандит, признавать себя «мужиком» — это самая подходящая среда для человека с улицы. Но в любом случае главное, что нужно знать о мастях, — это опять же принцип, четко действующий в местах заключения: за образ жизни спроса нет. Хоть «черный», хоть «опущенный» — без причины никто никому предъявить не может, спрашивают только за поведение.

НЕ НАВРЕДИ ДРУГИМ СВОИМ ПОВЕДЕНИЕМ

Возвращаясь к вопросу рукоприкладства, отмечу, что, несмотря на традиционные представления обывателя о тюрьме, мордобой на зоне строжайше запрещен, в том числе и по отношению к «опущенному». Право на насилие имеет лишь «смотрящий», причем только в рамках суда и наказания за проступок, — это обычно один человек на зоне. Если вы кого-то избили, основания для этого придется выкладывать очень серьезные. Все споры в лагере решаются на словах, а кто не умеет этого сделать, может вынести суд на общество, обратиться к смотрящему по зоне или по камере (в СИЗО).

Запрет на физическое насилие появился в 1990-е годы, когда в тюрьму стали заезжать накачанные спортсмены из группировок. Они стали мощной силой, начали подминать под себя зону… А как жить, если все решает сила? В таких условиях жизни нет ни для кого. Большим плюсом стал и закон о разделении заключенных на первоходов и зэков с повторными сроками. Получилось как в армии. Когда Сердюков освободил солдат от грязной работы, наняв специалистов на аутсорсинг, дедовщина кончилась сама собой. Весь ее смысл был в том, что старшие не хотели работать на кухне или мыть полы, заставляли младших делать это. Когда солдат вместо подметания стали обучать меткой стрельбе и боевой подготовке, вопрос дедовщины был закрыт.

За любые оскорбления тоже придется отвечать перед обществом. На зонах для первоходов нет жестких понятий о запретных словах. К примеру, если среди рецидивистов любые производные от слова «обида» могут трактоваться как намек на статус зэка («обиженный» — тот же «опущенный»), то при первом сроке к словам без персональной причины не цепляются, все зависит от контекста. В столь тесном обществе ценится прежде всего вежливость, в соответствии с правилом «не навреди другим своим поведением».

В СИЗО от сокамерников, как правило, можно не ожидать подвохов и провокаций — все сосуществуют достаточно мирно. Даже если новичок попадает к «черным», в первый раз все настроены ему помочь. Объяснят правила поведения, даже, быть может, выразят моральную поддержку. Могут и спасти, как было с меценатом Николаем Мясниковым (епархия пыталась силой отжать у него построенный им храм и организовала ему уголовное дело). Когда за ним, пожилым человеком, пришли в камеру в час ночи и попытались вывести на допрос, что абсолютно незаконно, камера его не отдала — заключенные встали стеной и не пропустили сотрудников внутрь. Есть рабочее время, когда следователь может тебя допрашивать, когда может приехать адвокат. Ночью-то адвоката никто в СИЗО не пустит. Да и сами надзиратели не имеют права заходить в камеру ночью. Для обыска нужен повод, для зрительного контроля есть глазок. Если в камере происходит что-то непотребное или преступное — например мордобой или разговор по телефону — тогда другое дело, но обстоятельства, как мы помним, фиксируется на видеокамеру. Работникам УФСИН сейчас намного сложнее нарушить закон.

На этом прервемся, а следующую часть серии о тюрьме я посвящу тюремному быту: правилам общежития, внутренней валюте и цене откровенности в тех или иных темах для разговоров.

Сергей Еретнов

Будь готов, первоход! | Архив

Старый анекдот: приводят новичка в общую камеру. Он приветствует зэков: «Здорово, козлы!» Естественно, все набрасываются на него и долго бьют. По лицу и по почкам, руками и ногами. Потом «старший» камеры прекращает расправу: «Подождите, может быть, он просто не знал, что «козел» обидное слово». Новичок встает, утирает кровь с лица и говорит: «Конечно, не знал. А вы сразу налетели, как петухи:» Шутки шутками, однако у нас от тюрьмы и от сумы не зарекаются. Один из недавних сидельцев «Крестов» рассказал корреспонденту «АиФ-Петербург» о том, что можно говорить в тюрьме, а что нет, и вообще — как должен вести себя новичок-«первоход». Дай Бог, чтобы эти знания в жизни вам не пригодились.

Знакомство

— Зайдя в хату, первым делом нужно поприветствовать сокамерников. Как? Скажешь совершенно невинное с виду «Добрый день» — могут докопаться, а чего это ради он добрый? Начнешь отвечать, ляпнешь что-то не то: Обратишься «Здорово, мужики» — братва не поймет, ведь мужики, как известно, лес валят. И наоборот, на приветствие «Здорово, братва» озлобятся те, кто братвой не является — ты их игнорируешь. Правда, у слова «братва» есть и другое значение — все население камеры. Но тогда нужно сказать: «Привет честной (с ударением на последний слог) братве». Можно сказать: «Мир вашему дому», но лучше не надо, это уже приветствие скорее не для «первохода», а для человека более опытного. Пожалуй, лучше всего для новичка просто сказать: «Здравствуйте». Не «здрасте», а именно «здравствуйте». То есть пришел человек, пожелал здравствовать — тут не докопаться.

Вопросы

— Первым делом вам покажут вашу шконку и скажут, в какую смену вы попали. В хате спят в две смены, днем и ночью. Дневная смена (те, кто спит ночью) — «элита» камеры. Эти люди спят внизу, на нижних шконках, которые принадлежат им единолично. На «втором этаже» спят днем, но также по одному человеку. А на третьем ярусе спать можно только по двое.

В каждой смене есть «повар». А вот «уборщица» или «прачка» — только в ночной.

Первые вопросы, которые задают, касаются вашей статьи. Отвечать лучше так, как вы говорили на следствии: не исключено, что в хате есть стукачи. Поэтому в некоторых камерах даже особо не интересуются, просто спрашивают номер статьи — и все. Понимают, что может быть утечка — зачем «подставлять» новичка? Не приветствуются статьи по половым преступлениям и другие циничные — ну, это все знают.

«Пробивка»

— Сейчас «прописки», которой пугают во многих книжках и фильмах, как таковой нет. Помню, был случай, когда новичок зашел в камеру, сразу разделся и встал спиной к двери, чтобы сзади не напали и лучше было обороняться. Стоит в стойке, глазами зыркает на нас. А мы ржем. Спрашиваем, ты чего? А он: «Мне говорили, что сейчас «прописывать» будут, избивать». Сейчас ничего подобного нет. Есть другое — «пробивка». Человеку начинают задавать разные вопросы. И здесь все зависит от того, как он себя держит. Лучше вести себя с достоинством, несуетливо. Идеальный вариант — отшучиваться, но осторожно, чтобы и народ повеселить и никого не обидеть. И, естественно, важна готовность в неприятной ситуации дать отпор. Если оскорбили, ответьте тем же, если ударили — обязательно ударьте в ответ. Даже если в жизни ни разу не дрались. Потому что от этого момента зависит все в вашей нынешней жизни. Не бойтесь получить увечья, все равно вас сразу разнимут. Часто после этого «старший» говорит: «Не сердись, братан, мы тебя просто «пробивали», сейчас видим, что пацан ты нормальный».

Еще важный момент во время «пробивки». Если вас что-то задело или на какую-то тему вы не хотите говорить, не дайте это понять окружающим. Иначе позже будут доставать этим при каждом удобном случае. Не со зла, не для того, чтобы наехать на вас. В камере мало развлечений, и посмотреть, как человек злится или стыдится чего-то, в общем, напрягается, — одно из них.

Вас будут обязательно втягивать во все разговоры. Очень частые беседы — о женщинах, о сексе. Спрашивать будут все подробности — когда, кого, как. От таких разговоров трудно отвертеться. Проявите твердость, вежливо скажите, что на эту тему вы не хотите распространяться. Если же вас все-таки втянут в беседу, хотите — говорите правду, хотите — выдумывайте, но никогда ничего не рассказывайте об оральных удовольствиях, которые вам доставляла ваша партнерша или вы ей.

Общение

— Поначалу в разговорах своих соседей вы мало что поймете. Не нужно пытаться самому догадаться о значении того или иного слова, иначе можно крепко вляпаться, например, согласиться с тем, с чем вы никак не хотели бы согласиться. Переспрашивайте, буквально: что это значит, о чем речь. Конечно, кое-кто может над вами посмеяться, дескать, ну ты и лох! Но такого насмешника сразу прервут другие: все когда-то были новичками:

О блатных словечках лучше забыть сразу, если не умеете на этом языке полноценно общаться. И — не материться. Если скажешь кому-то даже в шутливой дружеской беседе «Да пошел ты:» (даже не договорив, куда именно) — все, драка неминуема. У меня шрам на брови — именно из-за этого, по глупости с языка сорвалось.

Табу

— Есть слова, которые и не матерные, и ничего плохого вроде бы не значат, но употреблять их не следует. Чтобы не докопались.

Например, слово «спросить». В тюрьме не спрашивают, а интересуются. А спросить здесь имеется в виду — привлечь к ответу за косяк. Типичный диалог новичка и опытного: «Хочу тебя спросить:» — «Что? С меня спросить?! Ну давай, предъявляй:»

Или слово «спасибо». Нужно говорить «благодарю». Почему? А шут его знает, есть присказка такая: «За спасибо е. .т красиво». Не говорят — и все. Еще не говорят «докажи», говорят «обоснуй» (доказывают только прокуроры). Не говорят «свидетель», только «очевидец». И, естественно, забудьте раз и навсегда слово «обидеть» и все производные от него. Потому что это значит «опустить». Спросишь кого-нибудь: «Ты что, обиделся?» или скажешь: «Не обижайся» — будет плохо.

Либерализм

— И напоследок. Не нужно особо бояться сказать что-то не то. Никто вас за неправильно употребленное слово не убьет и даже не изобьет. И не только за слово — раньше, если человек жал руку «петуху», значит, сам таким становился. Сегодня, если ты сделал это по «незнанке», ничего страшного не будет. Опять же объяснят, что делать так больше не надо, посоветуют руки вымыть с мылом — и все. Сейчас почти везде либеральные нравы, за исключением «беспредельных» камер, но это большая редкость («смотрящие» по тюрьмам такие хаты не любят, вернее, не заинтересованы в них). Ошиблись, ляпнули ерунду? Поправят, научат. Правда, дважды по одному поводу учить не будут, так что сразу же нужно все запоминать. На первых порах поменьше говорите, побольше молчите и слушайте.

Тюремную мудрость постигал

• Рэпер Oxxxymiron объяснил свой проигрыш в баттле с Гнойным →
• Язык мой — враг мой. Или друг →
• Услышь свою Судьбу →

Вилейский ИВС и Жодинское СИЗО. Продолжение

Инициатива «Правозащитники против пыток»  продолжает публикацию статей по условиям содержания людей в местах несвободы. На этот раз инициатива разыскала Виталия (имя изменено), которому, к счастью, не довелось побывать в колонии, но «повезло» провести какое-то время  сначала в Вилейском ИВС, а потом и в СИЗО в  Жодино.

Жодино: этап, заселение, «шмон».

Недели через две после моего попадания в ИВС нас собрали и повезли по этапу в Жодинскую тюрьму. Приехали. Расставили всех, зачитали личные дела, распределили по разным группам. Например, подельники должны стоять в отдалении друг от друга. Первоходов (тех, кто попал в места несвободы впервые) поставили в одну сторону, строгачей (бывалых) – в другую. Потом отвели на карантин.

Карантин (в простонародье «отстойник») – это небольшая одиночная камера в подвале, полностью упакованная в железо. Скорее всего, бывший карцер, а может и не бывший. Сидишь там часами. Людей постоянно подводят. Где-то к обеду в крохотный «отстойник» набивается человек двадцать. Кто стоит, кто сидит. Мы попеременно уступали друг другу место. Люди же разные: и пожилые есть, и недавние подростки, и с инвалидностью. Многим стоять тяжело.

Тех, кто первый раз попал в тюрьму, больше всего дергают: то нужно отпечатки пальцев откатать, то сходить на фотографирование, то кровь сдать, то к «оперу» на ковер. У меня он быстро посмотрел дело и спросил: «Ментов не любишь?» А потом написал карандашом номер камеры.

После карантина тебя выводят сразу на «шмон» (досмотр). Запирают в «стакане» (очень маленькая комната без мебели и окон, по размерам как туалет в типовой «панельке»). Во время досмотра приходится полностью раздеваться, приседать. Потрошат все твои вещи.

Особенно жесткий «шмон» у первоходов. Я взял из дома пластиковый израильский термос, а он сотруднику, который нас досматривал, понравился. Состоялся у меня с ним такой разговор: «Зачем тебе термос?» – «Пускай будет». – «Так нельзя же». – «Тогда на склад несите». – «А может не надо на склад?» – и хитро так улыбается. Стояли мы с ним торговались. В итоге я твердо сказал: «Несите термос на склад». А ему для этого нужно какие-то бумажки заполнять, да и термос понравился. Говорит: «На склад так на склад». И давай звереть: сорвал обложки со всех книг, которые я с собой вез, сахар, чай, другие продукты из пакетов высыпал, сигареты разбросал. Единственное, что не тронул – это Уголовный кодекс. Почему, не знаю, может суеверный.

Потом была баня. После бани чувствуешь себя получше. Если попадется адекватная смена, то можно и чая попросить. Потом всех в «отстойнике» собирают, и конвой начинает по хатам (камерам) разводить. Это занимает много времени, потому что конвой один, а людей много. По вторникам и пятницам обычно аншлаг, когда подвозят народ из регионов.

Со мной по этапу ехал парень со строгача, а потом мы с ним и в один «отстойник» попали. Он нам первоходам и помог: рассказал, как себя вести, как функционирует система. Успокоил даже.

Про хату, сон по очереди и стратегическое сало.

При заселении в хату ты попадаешь только к ночи: свет или уже погасили, или вот-вот погасят. Мало времени, чтобы освоиться. Только и успеваешь, что познакомиться со всеми да выпить чая, а тут уже надо определяться, где ложиться спать.

Хата рассчитана на 8-10 человек. Перенаселение практически всегда. Спальных мест на всех не хватает, поэтому ночью часто 1-2 человека не спят. Их называют крепящими. Обычно ребята договаривались между собой, кто будет крепить. И я, было дело, не спал. С нами сидел один парень, который любил рисовать. На него вдохновение почему-то именно ночью находило. Так он постоянно крепить вызывался. Ночью рисовал, а днем отсыпался. Хороший парень, я, когда хотел с ним пообщаться, тоже спать не ложился.

Кто не спал ночью, ложился отдыхать днем. Сотрудники тюрьмы его не дергали. Еще есть такое правило: даже если не хватает «шконок» (спальных мест), но приезжает новый человек из ИВС, то ему всегда найдется место, где отдохнуть. Все понимают, что он только с этапа и устал. Это по-человечески, что ли. Когда я заезжал, свободных мест не было, но один парень на следующий день должен был идти по этапу. Ну и другие ребята его провожали, разговаривали, чай вместе пили. А я тогда спал на его месте.

Постельное белье выдают каждому, хоть «шконок» и не хватает, но могут выдать только на следующий день.

Самое большое перенаселение, которое в нашей хате было – 4 человека, правда, такое случается редко. Порой и свободные «шконки» бывают.

Когда заходишь в хату, видишь справа «бар» – металлический шкаф с открытыми отсеками для хранения. Отсеков меньше, чем «шконок», поэтому часто один отсек между собой делят два человека. На нижней полке «бара» хранится общак.

В общак складывали продукты, которыми пользовались все: чай, сахар, печенье. Строгач, о котором я уже упоминал, рассказывал, что, когда заходишь в камеру, нужно сразу спрашивать, чем живет хата. Если ответят, что живет общаком, значит ты можешь добавить в него что-то из продуктов от себя, хотя это и не обязательно. Многие заезжали совсем без вещей и продуктов, поэтому общак не пополняли. Правда, со временем даже общак имеет неприятную способность заканчиваться. Приходилось как-то крутиться.

Стратегически важные продукты в тюрьме – сало и лук. Хранили сало под ближайшей к форточке «шконкой». Там у нас был «холодильник». Вымывали пол, складывали газеты в несколько слоев и хранили сало. Чтобы долго не портилось, резали его на куски и накрывали газетами. Я не хотел напрягать близких, поэтому просил мне передачи не возить. Подготовился заранее и взял с собой много сала и лука.

Про кислый «бигос», ложки и 3D-кашу

На завтрак была каша. Сливочного масла за все время ни разу не дали. Молочные продукты в тюрьме отсутствуют как вид. Каша белая, но точно не на молоке, скорее на муке. В целом, есть было можно, если не пересолят. Сахаром посыплешь и нормально. Правда, сахара давали очень мало. Норма: полтора спичечных коробка в день на человека. Этого недостаточно. Еще на завтрак давали чай – с виду желтая вода. Без сахара. Сахар сам добавляешь из своей нормы. Его выдавали каждый день в одном пакете для всей хаты. Ставили в общак, а оттуда уже каждый брал, сколько ему совесть позволит. Ты же никому не можешь запретить насыпать в чай две ложки сахара вместо одной. Бывало, что отдавали свою норму молодым. Молодые они всегда есть хотят.

Зимой на ужин приносили так называемый «бигос» – очень кислая капуста, тушеная с картошкой. Гадость страшная. Мало кто решался это есть. Был у нас один парень, который как-то «бигоса» переел, так долго потом животом мучился. Еще была рыба, обычно салака, в которой почему-то было больше голов, чем хвостов. Короче, ужинали мы обычно своими продуктами. Например, заваривали «ролтон».

Мяса практически не давали. Только колбасу, но колбаса не мясо. Лукашенко же обещал накормить всех колбасой, вот зэков и кормили. На обед давали кашу с колбасой. Мы ее называли «каша 3D” – перловка, в которой плавают мелко порезанные овощи и колбаса. Квадратики колбасы, которую ты видишь, но на вкус не чувствуешь. Правда, обед мы равно ели. Борщ был хороший. На мясном бульоне, правда, без мяса. Видимо все мясо расходилось «диетчикам» – в тюрьме это только те люди, у которых ВИЧ-инфекция или гепатит. Язвенникам диета не положена. У меня вот три язвы, но питание было такое же, как и у всех остальных.

Чайники иметь нельзя, пользовались кипятильниками. Кружки выдают железные. Во время приема пищи получаешь ложку. Как поешь, возвращаешь. Ложки терять нельзя: можно влететь на серьезное наказание. Вилок в тюрьме, естественно, нет.

Продолжение следует.

При использовании материалов ссылка на источник обязательна

Источник: «Правозащитники против пыток»

Frontier Grit Маловероятные правдивые истории смелых женщин-первопроходцев | Мнение

КНИГА  ПРИМЕЧАНИЯ 

Мэгги Гаст

Этот маленький самородок – восхитительная находка, и для небольшой книги он несет в себе немалый удар. Истории 12 очаровательных женщин очаруют вас и познакомят с историей, которой нас не учили в школе.

Автор специально выбрал 12 женщин разной национальности, этнического происхождения и социально-экономического статуса, чтобы проиллюстрировать разнообразие американского Запада. Вопреки тому, что утверждают наши учебники истории и голливудские фильмы, белые мужчины не были даже половиной истинной истории Запада, не говоря уже о всей истории. Монсон хочет помочь исправить это искажение. Она надеется, что, понимая жесткие ограничения для женщин в 19ХХ века современные женщины поймут, сколь многим мы обязаны тем, кто был до нас, и поймут, чем они рисковали, преследуя свои цели. Они столкнулись с физическими трудностями и юридическими барьерами, которых для нас больше не существует. Они терпели непостижимые личные потери, но цеплялись либо за веру в Бога, в жизнь, в себя, либо просто отказывались сдаться и сдаться.

Я бы с удовольствием изложила для вас историю каждой из этих замечательных женщин, но издатель не дал мне всю страницу! Некоторые были авторами, которые использовали свой способ слов, чтобы рассказать о женской точке зрения на темы; некоторые были неграмотны, но нашли другие способы заявить о себе. Некоторые были политическими головорезами, выступавшими за голосование женщин, против голосования женщин, за владение собственностью, за воздержание, против воздержания и т. д. Как и сегодня, женщины Запада различались по своим интересам, заботам и точкам зрения.

Мать Джонс, одна из самых известных женщин фронтира, за очень короткое время пережила потерю всей своей семьи — всех своих маленьких детей и мужа. Вместо того, чтобы поддаться депрессии и отчаянию, она взялась за то, чтобы сделать свою жизнь значимой. Эбигейл Скотт Даниуэй была стойкой суфражисткой и настаивала на том, чтобы слово «подчиняться» было удалено из ее брачных клятв.

Марта Хьюз Кэннон также была активисткой движения за права женщин, врачом и четвертой женой мормонского многоженца. Она баллотировалась от демократов против него на стороне республиканцев и стала первой женщиной-сенатором от штата Юта. Марте пришлось уйти в отставку на второй срок, потому что ее третья беременность выдала тот факт, что она все еще состояла в супружеских отношениях со своим мужем-многоженцем, что к тому времени противоречило федеральному закону. Она была полна противоречий.

Мария Ампаро Руис де Бертон была образованной, гордой мексиканкой из высшего общества, которая, тем не менее, бросила вызов своей семье и своей церкви и вышла замуж за «белого человека» в протестантской церкви. Она стала первой мексиканско-американской писательницей. Однако она была немного противоречивой, поскольку ее письмо отражало мексиканскую точку зрения на американскую экспансию, но с аристократическим уклоном, сводя к минимуму мексиканских рабочих. Последние годы своей жизни она провела, пытаясь дать отпор десяткам скваттеров, претендовавших на ее обширное ранчо.

Тетя Клара Браун родилась в хижине рабов в 1800 году, месяц и дата неизвестны. Ей не дали фамилии, и никто не записал ее рождение. Подростком она вышла замуж за очень красивого нового раба, приобретенного фермером. Когда наступили тяжелые времена, ему пришлось продать Клару, ее мужа и двоих детей. Семья распалась. Беспрекословная вера Клары в Бога и непрестанная молитва руководили ее жизнью. В конце концов она обрела свободу, отправилась на запад в Сент-Луис, где зарабатывала на готовке и стирке. После решения Дреда Скотта Сент-Луис стал небезопасным для чернокожих, и она переехала в Канзас. Свобода и терпимость Запада манили ее, и она уговорила начальника обоза позволить ей сопровождать его поезд из 26 одиноких мужчин в качестве повара и прачки. Негров в вагоны не пускали, поэтому она днем ​​ходила рядом с вагонами, а ночью готовила, стирала и спала на открытом воздухе. За 8 недель она добралась до места назначения в Колорадо, купила хижину за 25 долларов, открыла прачечную и через несколько лет стала одной из горстки женщин, владевших недвижимостью в штате, и была одной из самых богатых с 10 тысячами долларов. долларов наличными плюс ее собственность. Она использовала свои деньги, чтобы помочь своей общине и своей церкви, и продолжала молиться о воссоединении со своей дочерью. К этому времени она знала, что ее муж и сын ушли.

Чарли Паркхерст, самый знаменитый водитель дилижанса на Западе, была женщиной, которая с девяти лет считалась мужчиной. Ее пол был обнаружен после ее смерти в 1879 году.

Думаю, вам понравятся истории об этих замечательных женщинах. Есть иммигранты из Ирландии, Новой Зеландии и Уэльса, чернокожие, рожденные в рабстве, белые женщины из среднего класса, почти без образования или с необычно высоким уровнем образования, некоторые из них занимались своей профессией, имея семьи, некоторые уехали на Запад в фургоне, гавайка, принявшая мормонизм и переехавшая в Юту со своей семьей, молодая женщина, которая в 19 летпосвятила себя борьбе с порабощением китайских девушек в китайском квартале Сан-Франциско. Также мексиканский аристократ и янктон-лакота, чей отец был белым.

Каждая глава представляет собой историю одной из женщин, за которой следует около двух страниц авторской интерпретации того, почему была выбрана история жизни этой женщины. Она очень четко изложила цель написания этой книги, и если вам не интересно читать ее точку зрения, просто пролистайте ее. Она предлагает отличное приложение в конце каждой истории с предложениями книг, которые можно прочитать об этом человеке, а также отличные аннотированные сноски.

Эта книга уже доступна для предварительного заказа у крупных продавцов. Издатель дал мне гранку этой книги в обмен на честный отзыв. Моя оценка 3,75/5,0.

Мэгги Гаст всю жизнь любила читать. Ее прошлое включает в себя работу учителем, а также различные профессии в области здравоохранения. Она делит родной город Спрингфилд, штат Иллинойс, с Авраамом Линкольном, но Флорида стала ее домом с 1993 года. Среди ее любимых занятий генеалогия, чтение, кино и писательство. Она работает не по найму и работает из своего дома в Неаполе. Свяжитесь с ней по адресу [email protected] или maggiesbookinblog.com.

Дань уважения первопроходцу зональной обработки почвы Рэю Роусону

«ГУРУ» ЗОНАЛЬНОЙ ОБРАБОТКИ. Рэй Роусон разработал систему зональной обработки почвы, которая помогла многим фермерам повысить урожайность и уменьшить основные проблемы с уплотнением почвы

In Memoriam

Фрэнк Лесситер опубликовано 26 сентября 2022 г. | Опубликовано в No-Till Farming 101, Посев и посев, Оборудование, Здоровье почвы

Известный как отец системы зональной обработки почвы, Рэй Роусон скончался 22 сентября. Фаруэллу, штат Мичиган, фермеру было 79 лет.лет.

Изобретатель оборудования и новатор, Рэй был моим другом, которого я знал почти 50 лет. Я писал о нулевой обработке почвы. Обладатель многочисленных патентов, Рэй был в своих лучших проявлениях, когда придумывал новые конструкции оборудования и производил машины в семейном фермерском магазине.

Вместе со своей женой Хелен, Рэем и сыновьями Стив и Дэйв в течение многих лет руководили высокоэффективным предприятием на больших площадях, которое приносило высокие урожаи с акцентом на свежие идеи, задающие тенденции, и солидную окупаемость инвестиций. Семья также провела масштабную программу опытных участков на ферме, в ходе которой рассматривались все аспекты производства сельскохозяйственных культур с уменьшенной обработкой почвы.

В 1970-х годах семья переключилась на меньшую обработку почвы, выбрав путь нулевой обработки почвы, что убедило Рэя в том, что меньшее количество поездок по полям может дать такой же хороший или даже лучший урожай, чем люди, совершающие четыре или более дорогостоящих поездок для обработки почвы. За это время он экспериментировал с различными типами сеялок, различными способами создания идеального семенного ложа и различными способами внесения питательных веществ. Это привело к развитию системы зональной обработки почвы.

Установка с тремя сошниками

Эта система включала в себя три сошника (один установлен перед двумя другими сошниками), которые двигались перед каждым высевающим аппаратом, чтобы обеспечить узкую обрабатываемую область, которая, по мнению Рэя, была идеальным семенным ложем.

Твердо верящий в систему зональной обработки почвы, Рэй много дней и ночей проводил в дороге на собраниях фермеров, рассказывая о преимуществах зональной обработки почвы, качестве почвы, настройках сеялок, вертикальном земледелии и других идеях по сохранению почвы. Его идеи системы зональной обработки почвы привели к тому, что Brillion Iron Works и Unverferth Mfg.

Проблема уплотнения почвы

На фермерской выставке 9В журнальной статье 0036 Рэй рассказал, как на многих собраниях растениеводов его спрашивали об уплотнении почвы. Его ответ всегда состоял из двух частей. Он считал, что у большинства фермеров определенно есть уплотнения в почве, и у многих фермеров также есть уплотнение между ушами. Рэй сказал, что это всегда вызывало смех у публики, но большинство посетителей знали, что это правда.

Хотя его ранняя система зональной обработки почвы работала хорошо, она не справлялась с проблемами уплотнения почвы под корнями растений, которые вызывали накопление влаги вместе с корнями, которые не могли проникнуть в уплотненный слой почвы.

Это привело к дальнейшему развитию системы Рэя, которая в конечном итоге получила название глубокозональной обработки почвы. Его решение включало в себя прорезь глубиной до 22 дюймов в нижней части зоны посадки, что помогало поверхностным водам быстро проникать в недра, а не стекать с земли. Это небольшое количество глубокой обработки почвы позволило воздуху, воде и корням проникнуть глубже в почву, что привело к повышению биологической активности, массивному росту корней, увеличению количества дождевых червей и оздоровлению почвы. Я помню, как Рэй однажды оценил ценность дождевых червей в программе нулевой обработки почвы как эквивалент затрат 4800 долларов на акр на подпочвенную плитку.

Используя систему зональной обработки почвы, Рэй собрал урожай сои до 118 бушелей с акра и урожайность кукурузы более 300 бушелей с акра.

Любимые воспоминания

Несмотря на то, что у меня есть несколько личных воспоминаний о Рэе, связанных с нулевой обработкой почвы, два моих любимых.

Мои родственники жили в Ист-Лансинге, штат Мичиган, и имели летний коттедж, расположенный всего в 22 милях от фермерского хозяйства Рэя. В 1970-х и 1980-х годах наша семья из Висконсина проводила там неделю или две каждое лето. Во время этих визитов я всегда находил время, чтобы провести день с Рэем на его ферме и в магазине.

В те дни у Рэя каждую весну появлялось так много новых идей по поводу оборудования, что он каждый год собирал новую сеялку. В большинстве случаев к середине лета он продавал свою сеялку другому фермеру, занимающемуся зональной обработкой почвы. Это вынудило его придумать новую установку до того, как наступит очередной посевной сезон. новая сеялка на ближайший год. Каждый год его новая сеялка представляла собой улучшенную модель по сравнению с той, что он использовал прошлой весной.

Еще один особенный момент, связанный с нулевой обработкой почвы, произошел, когда Рэй взял меня посмотреть поле, которое он арендовал в первый раз. Это было поле, которое было сильно утрамбовано, имело плохое состояние почвы и страдало от низкой урожайности.

Это был день в начале августа, когда Рэй взял меня, чтобы увидеть это поле, где он использовал систему слотов для глубокой обработки почвы.

Пока мы шли по полю, я был поражен тем, насколько хорошо соевые бобы с глубокой ячейковой обработкой росли на ранее плохо обрабатываемой почве. Позже Рэй сказал мне, что обработанное поле достигло 80 бушелей на акр после всего лишь одного года зональной обработки почвы. Я никогда не забуду тот удивительный поворот состояния почвы на бобовом поле в тот день с Рэем.

За прошедшие годы ряд статей о фермерах с нулевой обработкой почвы содержал идеи и комментарии Рэя. Он выступал на ряде наших национальных конференций по беспахотной обработке почвы, в том числе на нашей самой первой конференции, состоявшейся в Индианаполисе в 1993 г. В 1997 г. он также был удостоен звания новатора нулевой обработки почвы за разработку оборудования, а также как один из 42 человек. в 2011 году наши сотрудники No-Till Farmer назвали ее легендой No-Till.

Многим фермерам по всей Америке будет не хватать мудрости и дружбы Рэя Роусона, настоящего пионера в области почвозащитной обработки почвы.

Рэй Роусон был частым собеседником и экспертом по No-Till Farmer. Чтобы услышать, как Рэй говорит своим голосом, или прочитать истории с его участием, ознакомьтесь с полем «Статьи по теме» ниже.

---

Нажмите здесь, чтобы узнать больше о No-Till News.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА сошники глубокозональная обработка почвы магазины Фаруэлл, Мичиган No-till Innovator No-Till Legend Obituary Ray Rawson zone-till zone-tillage

Фрэнк Лесситер работал редактором No-Till Farmer с момента выхода публикации в ноябре 1972 года. Он вырос на ферме Centennial Farm в Мичигане, и всю свою карьеру он посвятил сельскохозяйственной журналистике. Лесситер окончила Мичиганский государственный университет по специальности «молочное дело».

Получите полный доступ СЕЙЧАС к наиболее полному, мощному и простому в использовании онлайн-ресурсу по методам нулевой обработки почвы. Всего одна хорошая идея окупит вашу подписку в сотни раз.

Подписаться сейчас

Посмотреть больше

Загрузите эти полезные инструменты для накопления знаний

• 5 основных принципов беспахотной обработки почвы
• Улучшение основ точности с помощью системы навигации агрегата
• Сосредоточение внимания на более разумных и устойчивых стратегиях внесения удобрений
• Как технология No-Till может помочь производителям решить проблему затопления

Просмотреть больше

Территориальный менеджер в Иллинойсе Марк Кобетто подробно описывает изменения, внесенные в обновленную борону Flex CT8300 от Great Plains. Эти изменения включают в себя более тяжелую раму, более тяжелые опорные точки для помощи и складывающуюся люльку, которые повышают общую надежность и долговечность гибкой бороны. Кроме того, обновленный CT8300 предлагает широкие возможности выбора зубьев, чтобы удовлетворить любые ваши потребности.

Посмотреть больше

Дата: 10.01.23

Местонахождение: Сент-Луис, Миссури

31-я ежегодная Национальная конференция по нулевой обработке почвы предлагает сочетание общих сессий, классных комнат по нулевой обработке почвы и бесценных круглых столов по нулевой обработке почвы. Не менее важен шанс получить выгоду от неограниченного общения в коридоре с самыми инновационными и дальновидными умами в области нулевой обработки во время этого январского мероприятия в Сент-Луисе!

Посмотреть событие Больше событий

Список лучших каталогов

Needham Ag понимает роль технологий в более эффективном использовании ограниченных ресурсов в конкретной среде, опираясь на богатый мировой опыт для решения проблем, с которыми сталкиваются современные фермеры, производители и дилеры.

Titan предлагает полную линейку колес, шин и ходовой части для широкого спектра внедорожной техники.

Семья Андерсонов укрепляет прочные отношения благодаря исключительному обслуживанию, глубокому знанию рынка и умению находить новые способы повышения ценности, как мы это делаем уже почти 70 лет.

Посмотреть больше

Учитель-первопроходец, писатель и поэт выпускает новую книгу рассказов – Окружные новости AAPS

‘Knuckleheads’ призваны побудить юных учеников читать в классе творческого письма C-331 в средней школе Pioneer сгрудились над тетрадями, записывая строчки и тексты, или кружили вместе, читая свои произведения вслух для получения отзывов сверстников.

Вы также услышите динамичный голос, доносящийся из-за стола учителя, владелец которого кивает головой в такт словам учеников; вникая в написание подсказок с чистой энергией и целью. Этот голос принадлежит Джеффу Кассу: учителю писательского мастерства в Pioneer, поэту, фанату Yankees, директору по литературному искусству в Neutral Zone и, совсем недавно, автору нового сборника рассказов под названием «Knuckleheads», который должен быть выпущен издательством Dzanc Books. На этой неделе.

Вечеринка в честь выпуска «Knuckleheads» состоится в 19:00. Четверг, 31 марта, в нейтральной зоне, 310 E. Washington St., Анн-Арбор. На бесплатном мероприятии пройдут чтения Касса, а также выступления молодых поэтов и музыкантов. Копии «Knuckleheads» также будут доступны для продажи по цене 16,9 долларов США.5 каждый, со скидкой для студентов $12. У него также запланировано мероприятие «Встреча с автором» в Nicola’s Books в 19:00. в среду, 27 апреля. «У Николы» находится на улицах Джексон и Мейпл в торговом центре «Вестгейт».

Касс, известный литературный деятель в Анн-Арборе, является автором двух романов и нескольких сборников стихов, а «Наклхеды» — его первый сборник рассказов. Касс описывает книгу как «мою первую дебютную публикацию, которая больше похожа на крупную попытку».

Книга включает в себя десять рассказов, рассказывающих о жизни и борьбе настоящих болванов, термин, который Касс описывает как «нечто среднее между оскорблением и выражением нежности».

Слово болван — одно из любимых слов Касса, и он отмечает это выражение как несколько оптимистичное. Используя этот термин, сказал он, «вы говорите кому-то, что делаете что-то вроде глупости прямо сейчас, но вы не обязательно говорите, что вы глупый и безнадежный случай.

Студенты программы Pioneer High Creative Writing Эндрю Инвуд, Джон Вурстер и Дуг Крокетт с учителем Джеффом Кассом. На этой неделе вышел его новый сборник рассказов «Knuckleheads».

«Вы говорите, что чем бы вы ни занимались прямо сейчас, вам нужно найти лучший способ прожить свою жизнь — но есть надежда, что вы это сделаете. И в каждой из этих историй есть персонаж, который пытается это понять».

Тупоголовые в его книге представляют собой разнообразную группу всех мужских персонажей — от школьного прыгуна на детской площадке до школьного борца и подающего надежды отца; с удовлетворительным набором учителей, мужей и братьев, добавленных в смесь. Тем не менее, есть одно качество, которое объединяет всех персонажей, — это их причудливая жажда управлять жизнью и ее крутыми поворотами.

Каждая история в книге представляет собой стадию «тупости», сказала Касс. «(Все эти персонажи) находятся в том месте, где они делают много глупых ошибок, но у них все еще есть надежда (улучшить) свою жизнь. Они не всегда достигают этого, и иногда их решения настолько ошибочны, что они даже не знают, что такое «лучше», — засмеялся он. «Но я не думаю, что тупица полностью исчезает, когда вы становитесь старше. Просто он проявляется в разных формах».

Касс признает, что, хотя ни одна из историй в книге не описывает никаких событий из его личной жизни, есть некоторые персонажи, которые были вдохновлены его опытом. «Есть много семян, которые исходят от меня», — сказал он. «Я сажаю (эти семена) в почву собственного воображения и выращиваю из них нечто совершенно иное. Может быть, есть ситуация, похожая на то, что произошло, когда я был ребенком или взрослым, в котором я был частью или свидетелем, но тогда это становится чем-то совершенно другим.

«В конце концов то, что цветет, почти полностью выдумано».

Касс потратила около четырех лет на написание и редактирование книги. Между преподаванием, работой директором по литературному искусству в «Нейтральной зоне» и балансированием семейной жизни Касс считает, что найти время для работы над Knuckleheads было его самой большой проблемой при публикации книги. «Чтобы написать истории и отредактировать их, требуется много внимания и энергии, — отметил он, — но это довольно увлекательно. Я чувствую, что в течение долгого времени я писал много вещей в глуши, не получая отзывов. Теперь просто приятно чувствовать, что часть этой работы окупается».

‘У меня такое ощущение, что я долгое время писал в дикой местности, не получая отзывов. Теперь просто приятно чувствовать, что часть этой работы окупается. – Джефф Касс, автор «Knuckleheads»

Целевая аудитория книги была вдохновлена ​​педагогическим опытом Касса и его желанием видеть, как больше мальчиков в его классе увлекаются чтением. «Я просто хотел написать что-то, что, по моему мнению, достучится до них, где они смогут увидеть немного больше себя (в персонажах) и, надеюсь, больше подумать о том, почему это стоит читать», — сказал он.

Кроме того, Касс надеется, что «Knuckleheads» познакомит читателей-студентов с новым литературным жанром. «Я думаю, что старшеклассники обычно не читают короткие рассказы самостоятельно, и, поскольку я знаю, что могу найти подход ко многим читателям старших классов, я говорю: «Вот новый жанр, который вы можешь попытаться. Может быть, у вас нет времени, чтобы прочитать весь роман, но у вас может быть полчаса, чтобы прочитать рассказ », и в некотором смысле познакомить их с жанром современного рассказа».

Некоторые из его персонажей — главные герои мужского пола старшего школьного возраста. Многие из учеников Касса той же демографической группы уже проявили интерес к чтению книги.

Старший Адам ДеЖардинс, ученик класса творческого письма Касса, сказал, что планирует прочитать ее. «Звучит очень интересно. Думаю обязательно прочитаю. Я знаю много его поэзии, но не так много его прозы, так что будет здорово увидеть эту часть его творчества».

DesJardins сказал, что, по его мнению, это окажет влияние. «Я думаю, это очень хорошо, что Касс публикует свои работы», — сказал он. «В классе я заметил, что группа молодых людей, обычно учеников мужского пола, не любит читать вслух. Они не любят позволять людям говорить так много. Так что это — это довольно вдохновляюще».

Касс выражает смешанные чувства по поводу выхода книги, который официально состоится в пятницу, 1 апреля, согласно веб-сайту Dzanc Books.

«Это действительно страшно, когда выходит книга — сборник — работа над которым длилась годами. Я работал над этой коллекцией почти четыре года, и чтобы она вышла… может быть, она не будет продаваться, может быть, она никому не понравится, думать об этом действительно страшно, — сказал он, — с другой стороны , я думаю, что интересно думать о том, чтобы создавать эти истории практически из ничего и иметь книгу о них, которую кто-то сядет и прочитает, и, возможно, каким-то образом повлияет на их жизнь».

Прежде всего, Касс выражает надежду, что благодаря выпуску книги мотивирует своих учеников читать больше.

«Думаю, в глубине души я очень, очень хочу, чтобы ребята из моего класса — те чуваки, которые прячутся в своих толстовках, — взяли эту штуку и прочитали. И я надеюсь, что он понравится и широкой публике», — сказал он. «Я надеюсь, что они немного посмеются над этим, и я надеюсь, что истории заставят их задуматься».

И, по его словам, он надеется, что его ученики мужского пола сочтут это полезным. «Иногда мне просто кажется, что я хочу, чтобы мальчики в моих классах были счастливее», — добавил он. «Я хочу, чтобы они понимали, что им позволено ошибаться и делать действительно хорошие вещи, и вырасти в действительно хороших людей; и я хочу, чтобы они еще немного простили себя, еще немного улыбнулись. Надеюсь, эта книга позволит им это сделать».

Карлина Дуан учится в старшей школе Pioneer и является редактором The Optimist, студенческой газеты Pioneer. Она регулярно вносит свой вклад в AAPSNews.

Окружные новости AAPS приветствуют вдумчивые комментарии, вопросы и отзывы.

Все комментарии будут проверяться и модерироваться.

Чтобы ваш комментарий был одобрен:

• Вы должны использовать свое полное имя
• Вы не должны использовать грубые или оскорбительные выражения
• Ваш комментарий должен быть по теме и иметь отношение к истории

Обратите внимание: любой комментарий, который может быть расценен как спам или нападки на человека, не будет одобрен.

Первая жизнь Адама Аллена

Меня всегда восхищали наши первые поселенцы. Я думаю, что иногда испытания и невзгоды, которые им пришлось пережить, сегодня остаются недооцененными. В статье этого месяца мы обсудим жизнь Адама Аллена. Кто это, вы могли бы сказать? Да, это имя, которое вы, вероятно, не будете знать. Вы не найдете никаких исторических маркеров, обсуждающих его, и вы не найдете никаких историй о нем вместе с некоторыми из наших великих людей нашего сообщества. Он тоже не первый поселенец в нашем уезде, но его история интересна и достойна изучения.

Опасности, преследовавшие наших первопроходцев, были ужасны. Весь наш округ был почти сплошной пустыней, в которой водились многочисленные индейцы, дикие олени, медведи, пантеры, дикие кошки, гремучие змеи, волки, совы, индюки, опоссумы, еноты и дикобразы.

Повседневная жизнь наших пионеров была связана с выживанием. Если вам удалось защитить себя от индейцев и диких животных, вам все равно нужно было найти и приготовить еду. Вы должны были обеспечить безопасное место для воды, поэтому городок Блю-Ривер был важен из-за того, что Блю-Ривер протекает в этом районе. Шесть миль и Безымянный ручей также проходили через городок. Вы должны были поддерживать убежище, а затем вы должны были надеяться, что вы не подхватили одну из многих существующих болезней. К счастью для округа Хэнкок, наши болезни были не такими тяжелыми, как в других районах страны, но нашим пионерам все же приходилось опасаться лихорадки, желчной лихорадки, молочной болезни и других заболеваний. Но первопроходцами двигали прочные основы жизни, свободы и стремления к счастью.

 

История Адама Аллена начинается в декабре 1827 года. Именно тогда Адам и его семья поселились в городке Блю-Ривер, недалеко от Безымянного ручья, к юго-востоку от Гринфилда. Имя жены Адамса никогда не называлось. Также неизвестно, сколько у них детей. Только один ребенок был упомянут по имени, Томпсон, который, по-видимому, является старшим сыном. У него было как минимум два брата.

Теперь вы должны понимать, что в настоящее время округ Хэнкок находится в году от того, чтобы даже стать отдельным округом; и они все еще были частью округа Мэдисон. Округ Хэнкок даже не голосовал на президентских выборах. Население всего уезда составляло 400 человек. Представляете? Сегодня у нас в квартале проживает 400 человек.

 

Он описал свой дом как небольшую бревенчатую хижину, сделанную из деревьев, которые он срубил своими руками. Половина пола состояла из грубых плит, другая половина — просто земля, сглаженная и утрамбованная. Камин и дымоход были очень грубыми, сделанными из камня, глины и палок. У него был чердак и не было окон. Бревна были набиты мхом и грязью. Звучит не очень красиво для меня!

 

В поселке не было дорог общего пользования. Была только простая тропинка, которую он проложил через лес, которая вела к далекому соседу. Его сосед, Джеймс Уилсон, был, к счастью, менее чем в миле от него. Довольно близко для того времени. Мистер Уилсон поселился в этом районе за два года до семьи Аллен 9.0007

Хотя жизнь семьи Аллен была трудной, в их распоряжении были некоторые положительные ресурсы. Когда они прибыли, вся поверхность земли была покрыта подлеском, состоящим из кустов пряностей, лозы гороха и жесткой травы. После расчистки он стал идеальным пастбищем для крупного рогатого скота, свиней и лошадей. Адам отметил, что ему никогда не приходилось прикалывать своих свиней «за несколько дней до убийства времени».

Было много дикого крыжовника, сливы и женьшеня. Сын Адамса Томпсон заметил, что «он собирал эти предметы и сушил их для продажи на рынке, где они продавались примерно по двадцать пять центов за фунт».

В 1822 году Томас Филипс открыл кузницу на берегу Блу-Ривер. Первый школьный дом был построен в 1823 году. Со временем будет девять школьных домов. Первая зерновая мельница была построена в этом районе в 1824 году Джошуа Уилсоном. За ними последуют и другие мельницы. В том же 1824 году Элайджа Тайнер построил первый магазин в графстве.

Летом и осенью, когда созревала кукуруза, ежедневной обязанностью семьи было отгонять всех тварей от поедания урожая.

У Адама был плуг из старого деревянного отвала. Он срезал пшеницу серпом и то возил, то возил ее на санях, а затем молотил цепом на земляном полу. Если дул ветер, он очищал его, стоя и медленно высыпая пшеницу на землю небольшим ручейком, позволяя ветру сдувать мякину. Если бы не было ветра, то два человека с простыней махали бы веером, а третий сыпал бы пшеницу.

 

Несколько лет у них не было плиты. Все готовили на костре. Кто-нибудь помнит доску Johnny-cake? Ну, видимо, он был более популярен, чем чайник.

У них не было ни яблок, ни персиков, ни домашних фруктов, а вместо них были тыквы, из которых они делали пироги. Это было популярное угощение, если кто-то приходил в гости по воскресеньям.

Однажды мистер Аллен отправился на мельницу на Флэт-Рок и принес домой полбушеля яблок, впервые увиденных детьми. Мать дала каждому из них по одному яблоку, а остальные убрала на чердак, сказав, что трогать их нельзя, потому что она собирается печь пироги. Но в ту ночь Томпсон услышал грохот досок и обнаружил, что его младший брат ворует яблоко.

В 1830 году Адам вспоминает, как человек, въехавший в город, спросил, как называется ручей, который был поблизости. Адам ответил человеку, что, насколько ему известно, у ручья никогда не было названия. Путешественник спросил Адама: «Так это безымянный ручей?» Фольклор говорит нам, что это имя сохранилось и сегодня.

В 1844 году Томпсон Аллен написал, что «я начал преподавать в школе». Преподавал в районной школе № 4. В то время плата за преподавание составляла около тридцати долларов за шестидесятипятидневный семестр, из которых около десяти долларов составляли государственные деньги. Законы того времени требовали от учителей наличия сертификатов, но экзамены не были такими жесткими.

Томпсон написал, что однажды ученик нарушил правила. Его наказанием было выйти на улицу и залезть на кизил. Затем он приказал другому мальчику встать у подножия дерева, чтобы убедиться, что он останется. Звучит как забавное наказание для меня!

Томпсон женится, и известно, что у него есть по крайней мере один ребенок. Сын по имени Джеймс К. Аллен, который также пойдет по стопам отца и станет учителем.

Семейная история заканчивается до того, как упоминается, что в итоге случилось с остальными членами семьи Аллен. Можно было бы предположить, что они продолжали жить пионерской жизнью до самой смерти. К сожалению, у меня не было времени изучить кладбищенские записи этого городка, чтобы узнать, похоронен ли там Адам Аллен или кто-либо еще из его семьи. Но можно с уверенностью предположить, что они есть.

Несмотря на то, что мы не знаем точного окончания истории семьи Алленов, то, что мы знаем, дает нам достаточно информации, чтобы получить хорошее представление о том, какой была жизнь первых пионеров. Вы можете себе представить, каково было бы жить с угрозами, которые они делали? Жить без электричества и даже без печки? В вашем доме уплотненный земляной пол? Зимы должны были быть очень тяжелыми временами.

Итак, в следующий раз, когда вы будете сидеть с комфортом в собственном доме, на секунду представьте себе жизнь и времена наших граждан-первопроходцев и то, как усердно им приходилось работать и какими замечательными людьми они должны были быть, чтобы выжить и расчисти путь для нас сегодня здесь, в округе Хэнкок.

 

Грег Роланд

Кейт А. Эрексон: В этом году давайте расскажем истории пионеров, которые более чем правдивы

Возвращение к истории

По Кит А. Эрексон,

Департамент церковной истории

14 июля 2022 г. 15:34. EDT

Закат через колесо повозки во второй день похода пионеров Южного кола Фармингтон, штат Юта, который проходил недалеко от Эванстона, штат Вайоминг, но на стороне границы со стороны штата Юта, 26 июня 2008 г.

Звонок Равелла, Deseret News

День пионерии – время историй. Каждый год рассказчики появляются на молитвах на рассвете, у костров и за семейными обедами, чтобы развлечься рассказами о благородных предках, усталых путешественниках и трудолюбивых строителях сообщества. Такое повествование восходит к самим пионерам, которые пели, что «скоро [им] будет, что рассказать».

Но музыка пионеров также лелеяла истину как «прекраснейшую жемчужину» и «самую яркую награду». Большинство обратилось в новую веру, что также требовало отказа от семьи, традиций и родины ради истины. В этом году давайте почтим жертву этих первопроходцев, рассказав истории, которые будут правдивыми, полными и без прикрас.

Истина

Начнем с того, что одной правды недостаточно. Многие обманы действуют, сочетая немного правды с другими заблуждениями. Наши лучшие пионерские истории могут содержать фразу, используемую в залах судов многих стран: мы ищем «правду, всю правду и ничего, кроме правды».

Кит А. Эрексон, директор отдела исторической работы и партнерства Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, беседует со студентами Колледжа энсинов во время Божественного часа в Актовом зале на Храмовой площади в Солт-Лейк-Сити во вторник, 1 февраля. 2022.

Колледж энсинов

В самом деле, современное откровение учит, что «истина есть знание вещей, как они есть, и как они были, и как они должны прийти», с дополнительным предупреждением, что «все, что больше или меньше , чем это, есть дух тот нечестивец, который был лжецом от начала» (Учение и Заветы 93:24–25; курсив добавлен). Наши лучшие пионерские истории будут представлять всю правду, включая все, что мы можем, и устраняя ошибки, которые закрадываются со временем.

Вся правда

Большинство историй не содержат всей правды. Истинные факты со временем упускаются и забываются. Например, в сообщениях о прибытии авангардной роты Бригама Янга обычно не упоминается, что трое участников были порабощенными чернокожими — Грин Флейк, Харк Лей и Оскар Кросби. Зрители, наблюдающие за выступающими на религиозных сценах в окружении флагов Соединенных Штатов, забыли, что Долина Соленого озера была частью Мексики в 1847 году и что на территории нынешнего штата Юта уже проживало около 20 000 коренных жителей.

Грин Флейк родился в рабстве в середине 1820-х годов и в 1847 году был в составе первой группы Святых последних дней, достигших Долины Соленого озера.

База данных первопроходцев по истории Церкви

Часто самым коварным вызовом всей истине является чрезмерное упрощение. Рассказчики представляют прошлое как более простое и безопасное время, как сцены на картине Нормана Роквелла. Сложность и индивидуальность часто являются жертвами чрезмерно упрощенного повествования.

Рассмотрим последнюю киноверсию пионерской истории, которую вы смотрели. Скорее всего, история сосредоточена на одной или двух семьях из одной пионерской компании. Вероятнее всего, герои рассказа в одиночку тащили ручную тележку по бесплодному ландшафту. Вы наблюдали, как они карабкаются в гору, дрожат от метель, распределяют пищу и плачут на могиле своего младенца. Возможно, вы тоже прослезились, прежде чем радоваться сцене драматического спасения.

Полная история первопроходцев оказывается гораздо богаче и интереснее. По оценкам, Равнины пересекли 70 000 человек, и уровень смертности в этой группе был лишь немного выше, чем в среднем по стране в то время. Треть рот прошла без единой смерти! Многие пионеры приехали из разных стран и говорили на разных языках. Иногда они даже не могли понять друг друга; в других случаях они не соглашались друг с другом; иногда они несли националистические или расовые стереотипы друг о друге. Им пришлось отбросить собственные предубеждения и слабости, чтобы сформировать многонациональное, многоязычное и многоэтническое сообщество Святых, стремящихся к общему делу Сиона.

Полная история праздника Дня пионерии часто упускает его собственное развитие, от богослужения с праздником благодарения в 1849 году до официального государственного праздника сегодня. Последующие добавления встреч старожилов, родео, спортивных мероприятий, высокого уровня дорожно-транспортных происшествий и пирога с пивом отражают истину о том, что общественные праздники развиваются в соответствии с постоянными потребностями и интересами.

Ничего, кроме правды

Многие истории также содержат преувеличения или искажения, которые добавляются позже. Сугробы углубляются, тропы уходят в гору, рыба становится длиннее, обыденность романтизируется. Спешу добавить, что не все исполнители и пересказчики преувеличенных пионерских историй имеют гнусные мотивы. Некоторые стремятся почтить предка или вдохновить веру. Другие просто хотят преподать урок или выглядеть важными или информированными. Некоторые мифы возникают из-за невежества или из благонамеренного намерения заполнить пробелы.

Скульптура, изображающая упряжку с ручными тележками, у Детского мемориала пионеров в парке This Is the Place Heritage в Солт-Лейк-Сити в день открытия мемориала, суббота, 20 июля 2019 г.

Спенсер Кучи, Deseret News, Deseret News

Многие пионерские преувеличения связаны с ручной тележкой. Из примерно 400 организованных пионерских отрядов только 10 были ротами с ручными тележками. Из этих 10 восемь совершили путешествие без серьезных происшествий. Да, компании, возглавляемые Джеймсом Дж. Уилли и Эдвардом Мартином, пострадали значительно больше, в том числе уровень смертности более чем в пять раз превышал средний показатель по стране, но их случай был очень узким. Тем не менее, ручная тележка появилась в фильмах, произведениях искусства, статуях, парадах и музыке как уникальное визуальное представление опыта первопроходцев. Сделать ручную тележку символом всего первопроходческого опыта, а снежные бури — нормой для 20-летнего путешествия по суше — это во всех отношениях преувеличение.

Одна особенно преувеличенная история рассказывает о старике в углу класса воскресной школы, который заявил, что ни один член злополучной роты Мартина с ручными тележками никогда не покидал Церковь. Предполагаемый старик умер в 1906 году, а предполагаемый слушатель не рассказывал эту историю до 1943 года. Полный список членов компании Мартина не сохранился, но из тех, кто, как известно, принадлежал к компании, по крайней мере четверо позже покинули Церковь — двое переедут в Айову и присоединятся к Реорганизованной Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, ныне Сообществу Христа, а еще один забрал свою семью обратно в Англию, где стал баптистским священником.

Это длинная история

Многие истории пионеров содержат правдивые факты и смыслы. Я думаю, это одна из причин, по которой люди могут чувствовать внутренние подтверждения о себе — потому что в них есть правда. Преувеличение также может разозлить людей такими историями — потому что в них есть ошибки. Поскольку истории обычно содержат правду, смешанную с преувеличением, было бы недальновидно пытаться просто развенчать их, превратив в мифы. Вместо этого мы должны тщательно проанализировать их содержимое. Мы должны дорожить тем, что правильно (истина), восстанавливать то, что было упущено (вся правда), и удалять то, что было добавлено позже (ничего, кроме правды). Тогда мы должны подать еще один кусок пирога, рассказывая истории пионеров, которые более чем правдивы.

— Кит А. Эрексон — директор Департамента истории Церкви по историческим исследованиям и работе с общественностью, а также автор книги «Правда против слухов: как развеять мифы последних дней».

Объявлены финалисты конкурса Culture Pioneer Awards 2022

Последствия неспокойного политического климата и последствий глобальной пандемии только усугубили беспрецедентную борьбу за таланты и увеличили разрыв в навыках, в результате чего британские организации вынуждены бороться еще один тяжелый год.

Тем не менее, участники конкурса «Пионеры культуры 2022» воспользовались этой возможностью, чтобы развивать свою деловую культуру, и были вознаграждены за свои сознательные усилия. Стойкость в невзгодах, свобода и творческий подход к экспериментам, а также расширение прав и возможностей сотрудников были ключевыми темами, которые охватили категории в этом году.

В течение последних нескольких месяцев наши судьи тщательно изучали заявки, чтобы помочь нам выбрать пионеров культуры 2022 года.

Жюри каждой категории собралось вместе на видеозвонке, чтобы обсудить, обдумать и согласовать финалистов. Некоторые из этих телеконференций длились два часа, подчеркивая уровень работ этого года и трудный выбор, который нужно было сделать!

Прежде чем мы объявим финалистов, команда Первопроходцев Культуры хотела бы поблагодарить всех, кто поддержал программу — от культиваторов, присуждающих награды, до судей, оценивающих работы, и послов, распространяющих информацию. Мы ценим ваше участие.

А теперь анонсы!

Мы с гордостью представляем финалистов конкурса Culture Pioneer Awards этого года!

Используйте хэштег #CulturePioneers в наших социальных сетях, чтобы делиться историями, которые находят отклик или отражают инициативы и планы вашей организации на будущее.

Финалисты премии Wellbeing Award

За последний год благополучие сотрудников стало приоритетом для большинства предприятий, и то, что считалось дальновидным подходом, быстро превратилось в то, что ожидается от организации. Но наши четыре финалиста в категории благополучия 2022 года продемонстрировали уровень приверженности и решимости в отношении благополучия сотрудников, который действительно выделяет их, демонстрируя, что необходимо сделать, чтобы заботиться о своих сотрудниках и поддерживать их.

Поздравляем финалистов конкурса «Здоровье»!

Узнайте больше о достижениях наших финалистов в области благополучия здесь.

Финалисты Inclusion Award

По мере того, как бизнес-стандарты продвигаются все дальше в мир человечества, этические и сознательные подходы, разнообразие, справедливость и инклюзивность (к которым теперь мы можем добавить «принадлежность») являются ключевыми ценностями, по которым оцениваются организации. Но добиться значимого влияния в этих областях и внедрить культуру, в которой все сотрудники чувствуют себя принадлежащими, остается непростой задачей. Все четыре финалиста премии Inclusion Award этого года продемонстрировали уровень приверженности созданию равноправного рабочего места и инклюзивной культуры, что действительно впечатлило судей.

Поздравляем наших финалистов включения!

• Хенкель Великобритания

• Лавкрафты

• ОБЕРТЫВАНИЕ

• Форма3

Узнайте больше о достижениях наших финалистов включения здесь.

Финалисты премии Learning Award

Конкуренция за наш шорт-лист в этом году была высокой, но эти семь финалистов продемонстрировали реальное влияние своими усилиями по созданию культуры обучения. Помимо адаптации и формального обучения, эти пионеры в области обучения предоставили сотрудникам возможность оттачивать навыки, разработали инклюзивные пути внутренней мобильности и сделали коучинг или наставничество доступными для всех.

Поздравляем финалистов обучения!

• BT Потребительский

• Девять футов высотой

• Цельнозерновой цифровой

• MyTutor

• Яркие горизонты

• Панель эскапизма

• Контракты с дизайнерами

Узнайте больше о достижениях наших финалистов обучения здесь.

Финалисты премии «Бренд»

Новинкой этого года стала категория «Бренд». Мы предложили организациям продемонстрировать подлинность между их внешним брендом и внутренней культурой. Чтобы доказать, что то, что они продвигают миру, живет и дышится на рабочем месте. Наши пять финалистов отправились в уникальный путь, чтобы стать авангардами в своих областях — будь то подбор персонала, страхование или уход за жильем.

Поздравляем финалистов конкурса «Бренд»!

• Лягушки

• Ваше отделение

• Чарли Отдел кадров по культуре

• Энтони Фитцпатрик, руководитель отдела кадрового опыта и политики занятости, Aviva

• Круговой поиск

Узнайте больше о достижениях финалистов конкурса «Бренд» здесь.

Победители будут объявлены на нашем первом личном вручении наград 15 сентября в Дендрарии в центре Лондона.