Прозаические произведения о лошадях — Детская библиотека интересов — LiveJournal

Часть вторая (часть первая здесь, сказки лежат отдельно):
для ребят СРЕДНЕГО  И  СТАРШЕГО  ШКОЛЬНОГО  ВОЗРАСТА. Эту часть я бы озаглавила «О роли лошади в нашей жизни«. Здесь рассматриваются более «взрослые» вопросы, однако, помним о том, что деление очень условно. За подготовку обзора спасибо большое, как обычно, составителям «лошадиного списка» на сайте «Читай-город» — библиографам Ставровской Г.Ф. и Иванюкович Н.А., а также нашим уважаемым изыскателям frometta и to_guy.

Особой рекомендации здесь заслуживает книга Бориса Алмазова «Прощайте и здравствуйте кони!» — это книга не художественная, но, судя по отзывам, совершенно уникальная, к сожалению, издана была только один раз 30 лет назад и не переиздавалась, сейчас стала библиографической редкостью, даже, судя по статье в библиогиде, в центральной детской библиотеке остался всего один экземпляр, и тот уже достаточно ветхий, в буквальном смысле «зачитанный до дыр».

ЛОШАДИ В КРЕСТЬЯНСКОЙ ЖИЗНИ

Михаил Алексеев «Карюха» «Пронзительная повесть о русской деревне и главной опоре любой крестьянской семьи, друга и помощника, страдалицы и кормилицы — лошади.

«С точки зрения ее хозяев, кобылка эта обладала всеми
мыслимыми и немыслимыми лошадиными пороками: стара, ленива, коварна и зла – может подкрасться сзади и укусить ни за что ни про что, лягуча – поддаст задними копытами так, что костей не соберешь, неуживчива – выведешь в ночное, не будет пастись с другими лошадьми, обязательно ее унесет черт знает куда. Зато неприхотлива к кормам, а в работе хоть и не спора, но очень вынослива.
Что еще сказать о Карюхе? По весне ей было очень трудно. Соха – куда ни шло. А потяни-ка однолемешный плуг, который и двум-то кобылкам влачить было нелегко! К полудню Карюха останавливалась в борозде не из-за хитрости: она уставала так,что напружинившиеся ноги ее дрожали, и тут секи не секи, а Карюха будет стоять как вкопанная, – один раз она просто упала в постромках, и только тогда хозяин,обескураженный и несчастный, понял, что хоть на один час, но надо распрячь Карюху.»
…
Отец…встал впереди кобылы, долго глядел в ее сумеречные глаза, порывисто обнял шею и, всхлипнув, хрипло вымолвил:
– Ничего, ничего, Карюха, мы еще того… мы, знаешь…»

Лев Толстой «Холстомер: история лошади» «Трагическая история жизни пегого мерина, чья необычная масть послужила источником всех его несчастий.»

Салтыков-Щедрин «Коняга»: «Сатирическая сказка-притча, где в образе загнанной Коняги изображён русский крестьянин и его горькая доля.»

Иван Бунин «Белая лошадь» этот рассказ можно рассматривать как мистический, будто землемер встретил приведение в виде белой лошади… однако, мне кажется, что смысл его гораздо глубже, и лошадь в нём — символ настоящей, прексраной силы и величия, чего-то очень прекрасного, что существует в нашем мире… «»Пропал я!» — с радостным отчаянием подумал землемер и, закрыв глаза, опять ударил по кореннику вожжами.» … «- Все сила, сила! — воскликнул землемер, мысленно видя перед собой белую лошадь, с ее дико-веселым, вызывающим и беспощадным взглядом.»

Соколов-Микитов «Фурсик» «Печальная история старательной и покорной крестьянской лошадки, проданной богатею-мельнику обедневшим мужиком»

Фёдор Абрамов «О чём плачут лошади» Об изменившемся отношении к лошадям, после того, как их эпоха закончилась.

Чингиз Айтматов «Прощай, Гульсары!» О судьбе и душевной драме пастуха Танабая и о его верном коне Гульсары, загубленном жестокими людьми.

Радий Погодин «Кони».

Борис Васильев «Великолепная шестёрка» Рассказ, скорее, для подростков, в нём поднимаются уже такие тонкие вопросы, которые с одной стороны, близки «взрослым», а с другой — как мне кажется, детям младшего возраста вообще неведомые. В маленьких детях, кажется, есть какая-то природная доброта, которую как тушуй, она всё равно проявится. Наверное, они действительно живут «по ту сторону добра и зла»… а когда наступает тот возраст, когда, согласно всем религиям, человек вступает в полосу различения добра и зла, то многих надо бы доброте учить заново, хотя порой некому. Рассках Бориса Васильева поможет хотя бы задуматься над этими вопросами.

Ирина Стрелкова «Одна лошадиная сила»: «Детективная история, в которой компания подростков занимается угоном фабричных лошадей в старинном провинциальном городке».

Чернолусский «Конокрад«: «Подросток угодняет Розку, пытаясь спасти от гибели хромую лошадь».

Марысаев «Машутка»: «Трагический рассказ о брошенной гологами якутской лошадке, которая прошла 380 километров до родной конюшни, но люди пустили её на мясо».

Валентин Распутин «Игренька»: из повести «Последний срок«: «Измученный непосильной работой конь упал в борозде, но деревенская женщина снова пожалела его и помогла…»

ЛОШАДИ НА ВОЙНЕ

Надежда Дурова «Кавалерист-девица». Из аннотации: «Надежда Андреевна Дурова (1783-1866) — человек героической биографии, первая женщина-офицер. Жизнь ее воспроизведена в ряде произведений русской дореволюционной и советской литературы. Н. Дурова была талантливой писательницей, творчество которой высоко ценил А.С. Пушкин, В.Г. Белинский. В книгу включены ее автобиографические записки «Кавалерист-девица», печатающиеся здесь полностью.»

Николай Тихонов «Военные кони» — об использовании лошадей во время I мировой войны.

Михаил Шолохов «Жеребёнок»: «Красноармеец спас тонущего жеребёнка, но белогвардейская пуля догнала смельчака».

Рябинин «Атаман, который не хотел плавать»: «О дружбе старого коня и красноармейца»

Симон Соловейчик «Отчаюха»: В один день началась служба в Красной Армии девочки и коня, в один день и кончилась».

Коржиков «Никаких подозрительных!»,  «Два коня», «Гошка и Горбунок«: «О лошадях на войне, после войны в мирной жизни».

КОННЫЙ СПОРТ

Елена Петушкова «Кони мои, кони» — книга написана нашей олимпийской чемпионкой, про лошадей, про выездку, подходит на любой возраст, начиная с младшего школьного.

Александр Куприн «Изумруд» «Правдивая история о скакуне, который пал жертвой человеческой зависти и корыстолюбия»
«Рыжие, гнедые, серые, вороные...»: «Вот граф Воронцов возьми и влюбись в одного бырдинского жеребенка-трехлетка. Пристал к Бырдину без короткого — продай да продай. Давал две тысячи; по тому наивному и первобытному времени — сумма огромная. Бырдин — нет. Граф разгорячился: десять тысяч. — Нет! Рассердился граф: — сам назначай цену. Отвечаю. — Тогда этот упорный козел, Бырдин, говорит ему спокойно и, — как всем он всегда говорил, — говорит по-московски, на «ты»:
— Видишь ли, граф: ты и молод, ты и красив, и многим взыскан от бога, и государь к тебе ласков, и богат чрезвычайно, и женщинами любим. На кой ляд тебе мой жеребенок? Ведь это каприз у тебя, не больше? А для меня эта лошадка — моя последняя, единая радость. Давай, брат, разойдемся лучше по-хорошему и останемся приятелями. Жеребенка же не продам.
И граф понял, укоротился. Потом друзьями стали. Много Бырдин ему дельными советами помог по устройству завода.»

Иван Шмелев «Мэри»: о загнанной на скачках лошадке Мэри, которая теперь работает вместе со старыми рабочими лошадьми на водокачке.(в продаже есть аудиокниги)

Боровик «Петушок: Повесть о коне»: «О замечательном рысаке-рекордсмене 30-ых годов прошлого века, его характере, о людях, воспитавших такого коня.»

Кашафутдинов «Высокая кровь»: «О людской недобросовестности — пока жокей болен и находится в больнице, его начальство отправляет его высокопородистого коня на конезавод.» По книге снят фильм.

Даурский «Вихрь степей»: «Конные состязания в забайкальских степях законичились трагически для обоих скакунов-победителей»

Леонид Нечаев «Конь голуб»: об обычном пареньке, который очень любит лошадей и приходит на ипподром…

Николай Насибов, Дмитрий Урнов «Железный посыл», как говорят в интернете, история рассказана Николаем Насибовым Дмитрию Урнову, вот откуда двойное соавторство, Насибов — профессиональный жокей.

Дик Фрэнсис «Последний барьер», «Скованный в пустыне», «Фаворит», «Кураж» — сочетание конного спорта и детектива.

Пётр Ширяев «Внук Тальони»: «взволнованный рассказ о лошадях. Писатель хорошо знал мир коннозаводства, ипподромов и жокеев, его лицо и изнанку. Это знание и позволило ему создать поистине проникновенное произведение.» Книга — одна из «культовых» у конников, по книге снят фильм «Рысак».

Лев Брандт «Браслет-2» — также одна из культовых книг, к счастью, переизданная, так что её можно свободно приобрести.

Фёдор Кудрявцев «Тогда были лошади»: «- Служил я тогда в славном 19-м Манычском полку. Стояли в Новом Петергофе под Ленинградом, в бывших лейб-уланских казармах. Назначили меня ехать за лошадьми в Канаду. Я было уперся: языками иностранными не владею, образование имею ниже среднего. «Как,- говорят,- в анкете у вас указано: «Образование- ЦПШ». Это же Центральная политическая школа?» «Никак нет,- говорю, церковно-приходская, двухклассная». Исправив ихнее заблуждение, я спросил, могу ли быть свободным. А они обратно уговаривают ехать, поскольку я хорошо в конях разбираюсь. «Ладно,- говорю,- Готов исполнять приказ. Когда седлаем?» Я почему-то думал, что поедем верхами, а Канада — она же за морем. В те годы географию я еще не проходил. Однажды сдуру с политруком связался спорить. Он объяснял, что Англия — государство островное, а я не верил. Он говорит, что там очень большой остров, а я говорю, что на Дону тоже есть большие острова. Вон станица Старо-Черкасская-на огромном острову, а все ж не государство? Потом меня просветили, показали глобус. На нем Дон крохотной царапинкой обозначен, а Англия поболе всей Донской области, мне ее тоже показали.»

Произведения о лошадях. — Детская библиотека интересов — LiveJournal

Самый полный на настоящий момент список о лошадях, собранный нами здесь. Список разбит на несколько разделов, каждый раздел составлен в алфавитном порядке авторов. Все подробности можно посмотреть по соответствующим ссылкам.  Сказки и фэнтези. Подробности здесь.

Народные: «Сивка-Бурка», «Иван-Царевич и Серый Волк»,

Авелин, К. «Сказка про коня, который хотел стать деревянным».
Боярина, А. «Денис Котик и Царевна крылатых лошадей».
Биссет, Д. «Лошадь молочника», «Под ковром».
Грипари, П. «История принца Реми, лошадки по имени Реми и принцессы Римей».
Ершов, П. «Конёк-Горбунок».
Кестнер, Э. «35 мая».
Киплинг, Р. «Кошка, которая гуляла сама по себе».
Коваль, Ю. «Сказка про зелёную лошадь».
Кравченко, А. «Здравствуй, лошадь!»
Кульмова, И. «Но-о, Леокардия!»
Лебедева, Г. «Приключения огуречной лошадки».
Левин, В. «Лошадь в калошах».
Левинова, Л., Сапгир, К. «Приключения Кубарика и Томатика или Весёлая математика. Часть II. Как искали Лошарика».
Льюис, К. «Конь и его мальчик» (из «Хроник Нарнии»)
Линдгрен, А. «Братья Львиное Сердце».
Мякеля, Х. «Лошадь, которая потеряла очки».
Погодин, Р. «Где ты, Гдетыгдеты?»
Пушкин, А. «Песнь о Вещем Олеге».
Рауд, Э. «Иго-го-О!»
Сабитова, Д. «Цирк в шкатулке».
Токмакова, И. «Счастливо, Ивушкин!»
Хайн, К. «Дикая лошадь под печкой».
Шашурин, П. «Конёк-Огонёк».
Шварц, Е. «Рассеянный волшебник».
Эме, М. «Лошадь и ослик» (из «Сказок кота Мурлыки»)
Яхнин, Л. «Игого, или Путешествие с говорящей лошадкой».

Стихотворения для дошкольников и младшешкольников. Подробности здесь.

Белозеров, Т. «Скачут кони».
Введенский, А. «Лошадка».
Квитко, Л. «Лошадка».
Кондратьев, А. «Лошадь».
Левин, В. «Глупая лошадь» (или «Лошадь в калошах»).
Лунин, В. «Я видел чудо», «Очень хочется лошадке».
Мориц, Ю. «Большой лошадиный секрет», «Дождик», «Пони».
Муха, Р. «Про белую лошадь и чёрную лошадь».
Орлов, В. «Обиженная лошадь».
Пивоварова, И. «Крошка пони у врача», «Сон», «Стихи про лошадку».
Сапгир, Г. «Лошарик»
Токмакова, И. «Мне грустно — я лежу больной…»
Турбина, Н. «Лошади в поле».
Усачёв, А. «Подарок».
Чёрный, С. «Жеребёнок».
Яснов, М. «Пахнет варежка лошадкой»

Повести и рассказы. Подробности — здесь (для ребят помладше, «Лошади как они есть» — про самих лошадей и взаимоотношения детей и лошадей) и здесь (приблизительно от 11-ти лет «О роли лошади в нешей жизни» — более серьёзные вопросы плюс лошади на войне и в большом спорте).

Абрамов, Ф. «О чём плачут лошади».
Айтматов, Ч. «Прощай, Гульсары!»
Алексеев, М. «Карюха».
Алмазов, Б. «Самый красивый конь».
Астафьев, В. «Запах сена», «Старая лошадь».
Баруздин, С. «Необычный почтальон».
Бедкер, С. «Силас и Вороной».
Белов, В. «Верный и Малька», «Кони», «Курьер», «Однажды весной».
Боровик, В. «Петушок: Повесть о коне».
Брандт, Л. «Браслет-2».
Бунин, И. «Белая лошадь».
Васильев, Б. «Великолепная шестёрка».
Гийо, Р. «Белая грива».
Гоудж, Э. «Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны».
Даурский, А. «Вихрь степей».
Джемс, В. «Дымка: конь ковбоя».
Дурова, Н. «Кавалерист-девица».
Кашафтудинов, И. «Высокая кровь».
Коваль, Ю. «Белая лошадь», «Вишня».
Коржиков, В. «Никаких подозрительных!», «Два коня», «Гришка и Горбунок».
Коринец, Ю. «Самая умная лошадь».
Крупин, В. «Подкова».
Кудрявцев, Ф. «Тогда были лошади».
Кузьмин, Л. «Грустная Элизабет»
Куклин, Г. «Игренька».
Куприн, А. «Изумруд», «Рыжие, гнедые, серые, вороные…»
Линдгрен, А. «Новые проделки Эмиля из Ленненберги», «Пеппи Длинныйчулок».
Маршалл, А. «Я умею прыгать через лужи».
Марысаев, Е. «Машутка».
Матевосян, Г. «Зелёная долина».
Минчковский, М. «Дженни и Женя».
Насибов, Н. Урнов, Д. «Железный посыл».
Нечаев, Л. «Конь голуб».
Олдридж, Д. «Сломанное седло», «Спортивное предложение», «Удивительный монгол».
Паустовский, К. «Сивый мерин», «Тёплый хлеб».
Перовская, О. «Пегуша», «Чубарый».
Петушкова, Е. «Кони мои, кони».
Погодин, Р. «Кони».
Раннап, Я. «Альфа + Ромео».
Распутин, В. «Игренька» (Из повести «Последний срок»).
Ржига, Б. «Дикий конёк Рин».
Робертс, М. «Жеребёнок».
Романовский, С. «Двое в седле».
Рябинин, Б. «Атаман, который не умел плавать».
Салтыков-Щедрин, М. «Коняга».
Сат-Ок, Д. «Белый мустанг».
Сетон-Томсон, Э. «Мустанг-иноходец».
Соколов-Микитов, И. «Фурсик».
Соловейчик, С. «Отчаюха».
Стейнбек, Д. «Рыжий пони».
Стеффенс, Л. «Мальчик на лошади».
Стрелкова, И. «Одна лошадиная сила».
Сьюэлл, А. «Чёрный красавчик».
Тихонов, Н. «Военные кони».
Толстой, А. «Детство Никиты».
Толстой, Л. «Холстомер: история лошади».
Ушинский, К. «Слепая лошадь».
Фрэнсис, Д. «Последний барьер», «Скованные в пустыне», «Фаворит», «Кураж».
Хэрриот, Д. «О всех созданиях — больших и малых», «О всех созданиях — прекрасных и удивительных», «Среди йоркширских холмов».
Чернолусский, М. «Конокрад».
Ширяев, П. «Внук Тальони».
Шмелев, И. «Мэри».
Шолохов, М. «Жеребёнок».
Штритматтер, Э. «Двое мужчин в одной телеге», «Пони Педро».
Эйлис, Д. «Лошадиный остров».
Яковлев, Ю. «Продаётся старая лошадь».

Популярная и справочная литература — только самое-самое!

Акимушкин, И. «На коне — через века».
Алмазов, Б. «Прощайте и здравствуйте, кони!» (в списке «О роли лошадей в нашей жизни»)

«О чём плачут лошади» за 3 минуты. Краткое содержание рассказа Абрамова

: Лошадь спросила у человека: правда ли, что когда-то их племени жилось легко и привольно, люди их любили и ценили. Человек не смог признаться лошади, что это правда, и потерял её дружбу и доверие.

Колхозным лошадям жилось очень нелегко. Вечно пьяный конюх за ними почти не ухаживал, забывал кормить и поить. Целый день лошади паслись на лугу вокруг столба, к которому были привязаны, дочиста выщипывая всю траву в пределах досягаемости. Их мучила жажда и донимал гнус. Каждый деревенский житель, проходя мимо несчастных животных, обязательно бросал им пучок травы.

Продолжение после рекламы:

Рассказчик тоже старался скрасить лошадям их нелёгкую долю и часто угощал бедняг хлебом.

Рассказчик — главный герой рассказа, прошёл войну, любит лошадей

Однажды он заметил среди лошадей свою любимицу Рыжуху.

Рыжуха — немолодая лошадь, любимица рассказчика

Она отличалась от своих доходяг-сородичей тем, что сумела сохранить весёлый нрав, была чистой, гладкой и бодрой. Но в этот раз Рыжуха не взяла у рассказчика хлеб. Он увидел в её глазах слёзы. Из рассказа своей любимицы он узнал, что у лошадей был спор о лошадиной жизни.

На дальнем сенокосе Рыжуха познакомилась со старой кобылой, которая помнила песни о тех временах, когда лошадям жилось хорошо. Песни эти старая кобыла услышала от своей матери, а та от своей. Когда Рыжуха слушала эти песни, ей было легче работать, она забывала про жару, голод и злого мужика, который сёк лошадей кнутом. Вернувшись на луг, Рыжуха рассказала о песнях старой кобылы своим товарищам, но те подняли её на смех, сказали, что это враньё, и попросили не травить душу.

Рыжуха спросила у рассказчика, правда ли то, о чём говорится в песне. Рассказчик не мог выдержать взгляда Рыжухи. Он знал, что это правда, но не мог сказать об этом своей четвероногой подруге. Некогда «вся жизнь крестьянская, с рождения до смерти», зависела от коня — единственного кормильца. Порой крестьяне сами недоедали, но лошадь, главную опору хозяйства, кормили досыта.

Конь смотрел на ребёнка с крыши родного отцовского дома, про коня-богатыря, про сивку-бурку пела и рассказывала мать, конём украшал он, подросши, прялку для своей суженой, коню молился…

Во времена первых колхозов все ссоры были из-за лошадей. Мужики, сдавшие своих коней в общую конюшню, считали, что за ней плохо ухаживают.

Сам рассказчик, вернувшись в 1947 с войны, сразу вспомнил о своём старом коне. Узнав, что он погиб в День Победы, рассказчик долго и безрезультатно искал его останки.

Брифли существует благодаря рекламе:

Рыжуха с мольбой смотрела на рассказчика, но тот, отводя взгляд, торопливо бросил лошадям хлеб, с преувеличенной бодростью похлопал их по спинам и ушёл. За его спиной воцарилась тишина — лошади не ели хлеб, не хрустели травой, а молча смотрели ему вслед.

Рассказчик понял, что совершил непоправимую ошибку, и у него больше никогда не будет такой искренности и доверия в отношении с Рыжухой. На него навалилась «тяжёлая лошадиная тоска», он почувствовал себя «каким-то нелепым, отжившим существом. Существом из той же лошадиной породы…».

В помощь школьнику. 9 класс. «Мёртвые души»

Ольга Разумихина — выпускница Литературного института им. А. М. Горького, книжный обозреватель и корректор, а также репетитор по русскому языку и литературе. Каждую неделю она комментирует произведения, которые проходят учащиеся 9—11 классов.

Колонка «В помощь школьнику» будет полезна и тем, кто хочет просто освежить в памяти сюжет той или иной книги, и тем, кто смотрит глубже. В материалах О. Разумихиной найдутся исторические справки, отсылки к трудам литературоведов, а также указания на любопытные детали и «пасхалки» в текстах писателей XVIII—XX вв.

Текст: Ольга Разумихина

Главный герой поэмы Н. В. Гоголя «Мёртвые души» — Павел Иванович Чичиков, типичный «середнячок», в облике которого нет ничего примечательного: он «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод». Чин Чичикова в «Табели о рангах» также находится примерно посередине: в те времена — а действие произведения разворачивается в 1830-х годах — существовало 14 классов, главный герой «Мёртвых душ» принадлежит к шестому. Но вот преступный замысел, к которому пришёл Чичиков, можно назвать уникальным.

Преступная схема

Многие школьники, читая поэму впервые, не совсем понимают, что такое мёртвые души и как на них можно было заработать. Всё дело в том, что до 1861 года дворяне имели в подчинении крепостных крестьян, которых и называли «душами». Фраза «у помещика пятьсот душ» означала, что на него работают пятьсот крестьян мужского пола: женщины в списке «душ» не учитывались. Помещик взимал с крепостных барщину, то есть продукты ручного труда (например, молоко, мясо, шерсть и т. д.) либо оброк — деньги, но и сам платил налог, и чем больше душ было у помещика, тем больший взнос полагалось делать в пользу государства.

Вот только перепись населения проходила не каждый год, и за это время энное количество крестьян умирало. Но по спискам они всё ещё считались живыми, и за них также нужно было платить. Этим и решил воспользоваться ушлый Чичиков: он предлагал помещикам деньги за крестьян, которые были уже покойниками, чтобы освободить дворян от взносов. Однако делал он это не из добрых побуждений: купленных «крестьян» он собирался заложить, как в ломбард. Для этого не требовалось приводить их куда-либо: достаточно было показать бумагу, подтверждающую факт покупки. Вот наш герой и отправился в губернский город NN на «промысел».

Почему же Чичиков не хотел зарабатывать деньги честным способом? Во многом потому, что покойный отец дал ему наставление:

Смотри же, Павлуша, учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. <…> С товарищами не водись, они тебя добру не научат; а если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку.

Эти слова произвели большое впечатление на мальчика, и уже в школе он подлизывался к учителям, чтобы они ставили ему хорошие оценки. Затем он поступил на таможенную службу и сколотил капитал, помогая провозить контрабанду. Однако тайное стало явным, и Чичикова уволили, а весь «заработок» пошёл на то, чтобы откупиться от судей. Возможно, чичиковская схема на таможне бы не раскрылась, если бы не ссора с сообщником. Так главный герой лишний раз убедился, что отец был прав: от товарищей одни неприятности. А раз так, то новую преступную схему он должен реализовать в одиночку.

Манилов

Первый помещик, которого Чичиков удостаивает визитом, — это человек средних лет по фамилии Манилов. Как и Чичиков, он не представляет собой ничего особенного, однако это касается не столько внешности героя и его положения в обществе, а характера, привычек и устремлений.

Один бог разве мог сказать, какой был характер Манилова. <…> На взгляд он был человек видный; черты лица его были не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару. <…> В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: какой приятный и добрый человек! В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: чорт знает, что такое! и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную.

Помещик живёт с супругой и двумя сыновьями: Алкидом и Фемистоклюсом. Имена эти взяты из «мёртвого» древнегреческого языка и указывают на то, что человек, назвавший так детей, безнадёжно «застрял» в каком-то одном времени. Чем больше мы изучаем интерьер поместья Манилова, тем больше мы в этом убеждаемся. Так, в кабинете уже много лет лежит книга, заложенная на 14-й странице, а в мебельном гарнитуре, приобретённом сразу после свадьбы, недостаёт двух стульев.

Так чем же занимается Манилов, если не уделяет внимания хозяйству? Может, он хороший семьянин? На первый взгляд кажется, что так, тем более что они с супругой «совершенно довольны друг другом». Однако и это общение пустое, поверхностное: муж и жена принимают гостей и иногда «напечатлевают друг другу поцелуй», но в основном бездельничают. Свободное время Манилов проводит в мечтаниях, и когда приезжает Чичиков, он с радостью уступает ему мёртвые души задаром, а затем воображает, как славно было бы, если бы Павел Иванович поселился по соседству.

Коробочка

После Манилова Чичиков посещает помещицу по фамилии Коробочка. Она предлагает Чичикову купить у неё пеньки, ржаной муки или крупы, но главный герой отклоняет все эти предложения. Павел Иванович настаивает на том, что ему нужны «мёртвые души», и только. Дворянка пугается и думает, что Чичиков предлагает откапывать их из земли, но затем сразу же начинает торговаться.

Коробочка жутко боится продешевить, и вскоре читатель понимает, что всё её время занято мелкой торговлей и накоплением денег. Зачем они ей нужны — неясно: крепостные обеспечивают хозяйку всем необходимым, предметы роскоши старушку не интересуют, а оставлять наследство некому (детей у неё не уродилось). Однако Коробочка настолько бережлива, что предусмотрела разные мешочки для монет разного номинала:

В один мешочек отбирают всё целковики, в другой полтиннички, в третий четвертачки, хотя с виду и кажется, будто бы в комоде ничего нет, кроме белья, да ночных кофточек, да нитяных моточков, да распоротого салопа, имеющего потом обратиться в платье, если старое как-нибудь прогорит во время печения праздничных лепешек со всякими пряженцами или поизотрется само собою. Но не сгорит платье и не изотрется само собою; <…> салопу суждено пролежать долго в распоротом виде, а потом достаться по духовному завещанию племяннице внучатной сестры вместе со всяким другим хламом.

Именно Коробочка впоследствии, сама того не желая, раскроет замысел Чичикова: она поедет в город и станет выведывать цену на мёртвые души, желая убедиться, что не продешевила. Также в обличении Павла Ивановича сыграет значительную роль следующий помещик.

Ноздрёв

Дворянин с забавной фамилией Ноздрёв — полная противоположность прилежного семьянина Манилова. Он — кутила и озорник, страстный охотник и карточный шулер. А ещё он, кажется, страдает синдромом Мюнхгаузена, то есть не отличает в собственном воображении правды от вымысла.

Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории. <…> Или выведут его под руки из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои же приятели. <…> Или нарежется в буфете таким образом, что только смеется, или проврется самым жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно. И наврет совершенно без всякой нужды: вдруг расскажет, что у него была лошадь какой-нибудь голубой или розовой шерсти.

Чичиков и не собирался ехать к Ноздрёву, но встретил его в трактире, и тот чуть не силой увёз Павла Ивановича к себе в поместье. Естественно, новый приятель вскоре устраивает безобразный скандал. Чичиков и у него пытается выторговать мёртвых душ, но тот не согласен продавать: он убеждает Павла Ивановича выиграть у него в шашки и начинает откровенно жульничать. Главный герой объявляет, что не согласен играть на таких условиях, и Ноздрёв называет того подлецом и бросается в драку. Чичикова спасает только то, что в тот же миг в дверь стучится капитан-исправник и объявляет, что Ноздрёв взят под суд «по случаю нанесения помещику Максимову личной обиды розгами в пьяном виде».

Собакевич

Отличительная черта следующего помещика, Собакевича, — не излишняя маниловская «слащавость», не скупость и не буйный характер, а неприкрытое презрение, которое он испытывает ко всем подряд. Когда Чичиков пытается начать светскую беседу и упомянуть кого-либо из встреченных в городе NN лиц, Собакевич всех их называет дураками и разбойниками, а затем подытоживает:

Я их знаю всех: это всё мошенники; весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья.

Грубость характера буквально написана на лице Собакевича: Чичикову он поначалу кажется похожим «на средней величины медведя». Помещик почти не двигает шеей и постоянно наступает гостям на ноги,  а имение его обставлено безобразной тяжёлой мебелью, которая как будто хочет сказать: «И я тоже Собакевич!» Итак, такта и вкуса у дворянина нет, зато житейской смекалки — сколько угодно. Услышав от Чичикова, что тому нужны мёртвые души, Собакевич не задаёт ни одного «лишнего» вопроса, но назначает такую цену, что Павел Иванович не верит собственным ушам. Впрочем, два мошенника всё-таки заключают сделку, и только потом главный герой поэмы обнаруживает, что Михайло Семёныч схитрил и внёс в список девицу (за женщин деньги, как уже было сказано, не полагались).

Плюшкин

Последний помещик, с которым знакомится Чичиков, — старик по фамилии Плюшкин. В отличие от вышеперечисленных персонажей, его жизнь скорее трагична, нежели комична. Некогда имение Плюшкина было богатейшим, и он жил в нём с обожаемой супругой и тремя детьми.

Но добрая хозяйка умерла. <…> [Старшая дочь] Александра Степановна скоро убежала с штабс-ротмистром, <…> зная, что отец не любит офицеров по странному предубеждению, будто бы все военные картежники и мотишки. <…> Сын, будучи отправлен в губернский город с тем, чтобы узнать в палате, по мнению отца, службу существенную, определился вместо того в полк. <…> Наконец последняя дочь, остававшаяся с ним в доме, умерла, и старик очутился один сторожем, хранителем и владетелем своих богатств.

Человек, больше всего на свете ценивший свою семью, остался совсем один. Теперь он целые дни проводит в поисках всякого сора, такого как старая подмётка или клочок бумаги, который складывает в углу одной из комнат. В доме не осталось еды, которую можно было бы предложить гостям, кроме засохшего кулича; а Чичиков, впервые увидев Плюшкина, принял его за старуху-ключницу. Имение пришло в запустение, и крепостные теперь «мрут как мухи» либо убегают.

Круги ада

Почему же Чичиков посещает помещиков именно в такой последовательности? Большинство литературоведов считает, что при создании «Мёртвых душ» Н. В. Гоголь опирался на сюжет «Божественной комедии» средневекового итальянского поэта Данте Алигьери. Главный герой этого произведения путешествует по кругам ада, и чем ниже он спускается, тем тяжелее грехи людей, которых он встречает. Очевидно, что Манилов не делает в своей жизни ничего хорошего, но и вреда никому не приносит. А вот Плюшкин, не позволив детям самостоятельно выбрать жизненный путь, разрушил свою семью, а также оказался виноват в гибели сотен крестьян, которые в его имении оказались буквально запертыми в ловушке.

Однако современный литературовед Д. Л. Быков считает, что структура «Мёртвых душ» скорее напоминает сюжет «Одиссеи» — книги, написанной древнегреческим поэтом Гомером.  В этом произведении главный герой — Одиссей — проходит множество испытаний, чтобы после Троянской войны вернуться домой, к супруге Пенелопе. Разница лишь в том, что Чичикову некуда возвращаться: родители умерли, друзей не было и нет, жены и детей тоже. Именно поэтому, предполагает Быков, Гоголь посчитал второй том «Мёртвых душ» недостаточно убедительным и сжёг.

ЧЕРТОПХАНОВ И НЕДОПЮСКИН — Спасское-Лутовиново

В жаркий летний день возвращался я однажды с охоты на телеге; Ермолай дремал, сидя возле меня, и клевал носом. Заснувшие собаки подпрыгивали, словно мертвые, у нас под ногами. Кучер то и дело сгонял кнутом оводов с лошадей. Белая пыль легким облаком неслась вслед за телегой. Мы въехали в кусты. Дорога стала ухабистее, колеса начали задевать за сучья. Ермолай встрепенулся и глянул кругом… «Э! — заговорил он, — да здесь должны быть тетерева. Слеземте-ка». Мы остановились и вошли в «площадь». Собака моя наткнулась на выводок. Я выстрелил и начал было заряжать ружье, как вдруг позади меня поднялся громкий треск, и, раздвигая кусты руками, подъехал ко мне верховой. «А па-азвольте узнать, — заговорил он надменным голосом, — по какому праву вы здесь а-ахотитесь, мюлсвый сдарь?» Незнакомец говорил необыкновенно быстро, отрывочно и в нос. Я посмотрел ему в лицо: отроду не видал я ничего подобного. Вообразите себе, любезные читатели, маленького человека, белокурого, с красным вздернутым носиком и длиннейшими рыжими усами. Остроконечная персидская шапка с малиновым суконным верхом закрывала ему лоб по самые брови. Одет он был в желтый, истасканный архалук с черными плисовыми патронами на груди и полинялыми серебряными галунами по всем швам; через плечо висел у него рог, за поясом торчал кинжал. Чахлая горбоносая рыжая лошадь металась под ним, как угорелая; две борзые собаки, худые и криволапые, тут же вертелись у ней под ногами. Лицо, взгляд, голос, каждое движенье, всё существо незнакомца дышало сумасбродной отвагой и гордостью непомерной, небывалой; его бледно-голубые, стеклянные глаза разбегались и косились, как у пьяного; он закидывал голову назад, надувал щеки, фыркал и вздрагивал всем телом, словно из избытка достоинства, — ни дать ни взять, как индейский петух. Он повторил свой вопрос.

— Я не знал, что здесь запрещено стрелять, — отвечал я.

— Вы здесь, милостивый государь, — продолжал он, — на моей земле.

— Извольте, я уйду.

— А па-азвольте узнать, — возразил он, — я с дворянином имею честь объясняться?

Я назвал себя.

— В таком случае извольте охотиться. Я сам дворянин и очень рад услужить дворянину… А зовут меня Чер-топ-хановым, Пантелеем.

Он нагнулся, гикнул, вытянул лошадь по шее; лошадь замотала головой, взвилась на дыбы, бросилась в сторону и отдавила одной собаке лапу. Собака пронзительно завизжала. Чертопханов закипел, зашипел, ударил лошадь кулаком по голове между ушами, быстрее молнии соскочил наземь, осмотрел лапу у собаки, поплевал на рану, пихнул ее ногою в бок, чтобы она не пищала, уцепился за холку и вдел ногу в стремя. Лошадь задрала морду, подняла хвост и бросилась боком в кусты; он за ней на одной ноге вприпрыжку, однако наконец-таки попал в седло; как исступленный, завертел нагайкой, затрубил в рог и поскакал. Не успел я еще прийти в себя от неожиданного появления Чертопханова, как вдруг, почти безо всякого шуму, выехал из кустов толстенький человек лет сорока, на маленькой вороненькой лошаденке. Он остановился, снял с головы зеленый кожаный картуз и тоненьким и мягким голосом спросил меня, не видал ли я верхового на рыжей лошади? Я отвечал, что видел.

— В какую сторону они изволили поехать? — продолжал он тем же голосом и не надевая картуза.

— Туда-с.

— Покорнейше вас благодарю-с.

Он чмокнул губами, заболтал ногами по бокам лошаденки и поплелся рысцой — трюхи, трюхи, — по указанному направлению. Я посмотрел ему вслед, пока его рогатый картуз не скрылся за ветвями. Этот новый незнакомец наружностью нисколько не походил на своего предшественника. Лицо его, пухлое и круглое, как шар, выражало застенчивости, добродушие и кроткое смирение; нос, тоже пухлый и круглый, испещренный синими жилками, изобличал сластолюбца. На голове его спереди не оставалось ни одного волосика, сзади торчали жиденькие русые косицы; глазки, словно осокой прорезанные, ласково мигали; сладко улыбались красные и сочные губки. На нем был сюртук с стоячим воротником и медными пуговицами, весьма поношенный, но чистый; суконные его панталончики высоко вздернулись; над желтыми оторочками сапогов виднелись жирненькие икры.

— Кто это? — спросил я Ермолая.

— Это? Недопюскин, Тихон Иваныч. У Чертопханова живет.

— Что он, бедный человек?

— Небогатый; да ведь и у Чертопханова-то гроша нет медного.

— Так зачем же он у него поселился?

— А, вишь, подружились. Друг без дружки никуда… Вот уж подлинно: куда конь с копытом, туда и рак с клешней…

Мы вышли из кустов; вдруг подле нас «затякали» две гончие, и матерой беляк покатил по овсам, уже довольно высоким. Вслед за ним выскочили из опушки собаки, гончие и борзые, а вслед за собаками вылетел сам Чертопханов. Он не кричал, не травил, не атукал: он задыхался, захлебывался; из разинутого рта изредка вырывались отрывистые, бессмысленные звуки; он мчался, выпуча глаза, и бешено сек нагайкой несчастную лошадь. Борзые «приспели»… беляк присел, круто повернул назад и ринулся, мимо Ермолая, в кусты… Борзые пронеслись. «Бе-е-ги, бе-е-ги! — с усилием, словно косноязычный, залепетал замиравший охотник, — родимый, береги!» Ермолай выстрелил… раненый беляк покатился кубарем по гладкой и сухой траве, подпрыгнул кверху и жалобно закричал в зубах рассовавшегося пса. Гончие тотчас подвалились.

Турманом слетел Чертопханов с коня, выхватил кинжал, подбежал, растопыря ноги, к собакам, с яростными заклинаниями вырвал у них истерзанного зайца и, перекосясь всем лицом, погрузил ему в горло кинжал по самую рукоятку… погрузил и загоготал. Тихон Иваныч показался в опушке. «Го-го-го-го-го-го-го-го!» — завопил вторично Чертопханов… «Го-го-го-го». — спокойно повторил его товарищ.

— А ведь, по-настоящему, летом охотиться не следует, — заметил я, указывая Чертопханову на измятый овес.

— Мое поле, — отвечал, едва дыша, Чертопханов.

Он отпазончил, второчил зайца и роздал собакам лапки.

— За мною заряд, любезный, по охотничьим правилам, — проговорил он, обращаясь к Ермолаю. — А вас, милостивый государь, — прибавил он тем же отрывистым и резким голосом, — благодарю.

Он сел на лошадь.

— Па-азвольте узнать… забыл… имя и фамилию?

Я опять назвал себя.

— Очень рад с вами познакомиться. Коли случится, милости просим ко мне… Да где же этот Фомка, Тихон Иваныч? — с сердцем продолжал он, — без него беляка затравили.

— А под ним лошадь пала, — с улыбкой отвечал Тихон Иваныч.

— Как пала? Орбассан пал? Пфу, пфить!.. Где он, где?

— Там, за лесом.

Чертопханов ударил лошадь нагайкой по морде и поскакал сломя голову. Тихон Иваныч поклонился мне два раза — за себя и за товарища, и опять поплелся рысцой в кусты.

Эти два господина сильно возбудили мое любопытство… Что могло связать узами неразрывной дружбы два существа, столь разнородные? Я начал наводить справки. Вот что я узнал.

Чертопханов, Пантелей Еремеич, слыл во всем околотке человеком опасным и сумасбродным, гордецом и забиякой первой руки. Служил он весьма недолгое время в армии и вышел в отставку «по неприятности», тем чином, по поводу которого распространилось мнение, будто курица не птица. Происходил он от старинного дома, некогда богатого; деды его жили пышно, по-степному, то есть принимали званых и незваных, кормили их на убой, отпускали по четверти овса чужим кучерам на тройку, держали музыкантов, песельников, гаеров и собак, в торжественные дни поили народ вином и брагой, по зимам ездили в Москву на своих, в тяжелых колымагах, а иногда по целым месяцам сидели без гроша и питались домашней живностью. Отцу Пантелея Еремеича досталось имение уже разоренное; он в свою очередь тоже сильно «пожуировал» и, умирая, оставил единственному своему наследнику, Пантелею, заложенное сельцо Бессоново, с тридцатью пятью душами мужеска и семидесятью шестью женска пола да четырнадцать десятин с осьминником неудобной земли в пустоши Колобродовой, на которые, впрочем, никаких крепостей в бумагах покойника не оказалось. Покойник, должно сознаться, престранным образом разорился: «хозяйственный расчет» его сгубил. По его понятиям, дворянину не следовало зависеть от купцов, горожан и тому подобных «разбойников», как он выражался; он завел у себя всевозможные ремесла и мастерские: «И приличнее и дешевле, — говаривал он, — хозяйственный расчет!». С этой пагубной мыслью он до конца жизни не расстался; она-то его и разорила. Зато потешился! Ни в одной прихоти себе не отказывал. Между прочими выдумками соорудил он однажды, по собственным соображениям, такую огромную семейственную карету, что, несмотря на дружные усилия согнанных со всего села крестьянских лошадей вместе с их владельцами, она на первом же косогоре завалилась и рассыпалась. Еремей Лукич (Пантелеева отца звали Еремеем Лукичом) приказал памятник поставить на косогоре, а впрочем, нисколько не смутился. Вздумал он также построить церковь, разумеется, сам, без помощи архитектора. Сжег целый лес на кирпичи, заложил фундамент огромный, хоть бы под губернский собор, вывел стены, начал сводить купол: купол упал. Он опять — купол опять обрушился; он третий раз — купол рухнул в третий раз. Призадумался мой Еремей Лукич: дело, думает, не ладно… колдовство проклятое замешалось… да вдруг и прикажи перепороть всех старых баб на деревне. Баб перепороли — а купол всё-таки не свели. Избы крестьянам по новому плану перестроивать начал, и всё из хозяйственного расчета; по три двора вместе ставил треугольником, а на середине воздвигал шест с раскрашенной скворечницей и флагом. Каждый день, бывало, новую затею придумывал: то из лопуха суп варил, то лошадям хвосты стриг на картузы дворовым людям, то лен собирался крапивой заменить, свиней кормить грибами… Вычитал он однажды в «Московских ведомостях» статейку харьковского помещика Хряка́-Хрупёрского о пользе нравственности в крестьянском быту и на другой же день отдал приказ всем крестьянам немедленно выучить статью харьковского помещика наизусть. Крестьяне выучили статью; барин спросил их: понимают ли они, что там написано? Приказчик отвечал, что как, мол, не понять! Около того же времени повелел он всех подданных своих, для порядка и хозяйственного расчета, перенумеровать и каждому на воротнике нашить его нумер. При встрече с барином всяк, бывало, так уж и кричит: такой-то нумер идет! а барин отвечает ласково: ступай с богом!

Однако, несмотря на порядок и хозяйственный расчет, Еремей Лукич понемногу пришел в весьма затруднительное положение: начал сперва закладывать свои деревеньки, а там и к продаже приступил; последнее прадедовское гнездо, село с недостроенною церковью, продала уже казна, к счастью, не при жизни Еремея Лукича, — он бы не вынес этого удара, — а две недели после его кончины. Он успел умереть у себя в доме, на своей постели, окруженный своими людьми и под надзором своего лекаря; но бедному Пантелею досталось одно Бессоново.

Пантелей узнал о болезни отца уже на службе, в самом разгаре вышеупомянутой «неприятности». Ему только что пошел девятнадцатый год. С самого детства не покидал он родительского дома и под руководством своей матери, добрейшей, но совершенно тупоумной женщины, Василисы Васильевны, вырос баловнем и барчуком. Она одна занималась его воспитанием; Еремею Лукичу, погруженному в свои хозяйственные соображения, было не до того. Правда, он однажды собственноручно наказал своего сына за то, что он букву «рцы» выговаривал: «арцы», но в тот день Еремей Лукич скорбел глубоко и тайно: лучшая его собака убилась об дерево. Впрочем, хлопоты Василисы Васильевны насчет воспитания Пантюши ограничились одним мучительным усилием: в поте лица наняла она ему в гувернеры отставного солдата из эльзасцев, некоего Биркопфа, и до самой смерти трепетала как лист перед ним: ну, думала она, коли откажется — пропала я! куда я денусь? Где другого учителя найду? Уж и этого насилу-насилу у соседки сманила! И Биркопф, как человек сметливый, тотчас воспользовался исключительностью своего положения: пил мертвую и спал с утра до вечера. По окончании «курса наук» Пантелей поступил на службу. Василисы Васильевны уже не было на свете. Она скончалась за полгода до этого важного события, от испуга: ей во сне привиделся белый человек верхом на медведе. Еремей Лукич вскоре последовал за своей половиной.

Пантелей, при первом известии о его нездоровье, прискакал сломя голову, однако не застал уже родителя в живых. Но каково было удивление почтительного сына, когда он совершенно неожиданно из богатого наследника превратился в бедняка! Немногие в состоянии вынести такой крутой перелом. Пантелей одичал, ожесточился. Из человека честного, щедрого и доброго, хотя взбалмошного и горячего, он превратился в гордеца и забияку, перестал знаться с соседями, — богатых он стыдился, бедных гнушался, — и неслыханно дерзко обращался со всеми, даже с установленными властями: я, мол, столбовой дворянин. Раз чуть-чуть не застрелил станового, вошедшего к нему в комнату с картузом на голове. Разумеется, власти, с своей стороны, ему тоже не спускали и при случае давали себя знать; но все-таки его побаивались, потому что горячка он был страшная и со второго слова предлагал резаться на ножах. От малейшего возражения глаза Чертопханова разбегались, голос прерывался… «А ва-ва-ва-ва-ва, — лепетал он, — пропадай моя голова!»… и хоть на стену! Да и сверх того, человек он был чистый, не замешанный ни в чем. Никто к нему, разумеется, не ездил… И при всем том душа в нем была добрая, даже великая по-своему: несправедливости, притеснения он вчуже не выносил; за мужиков своих стоял горой. «Как? — говорил он, неистово стуча по собственной голове, — моих трогать, моих? Да не будь я Чертопханов…»

Тихон Иваныч Недопюскин не мог, подобно Пантелею Еремеичу, гордиться своим происхождением. Родитель его вышел из однодворцев и только сорокалетней службой добился дворянства. Г-н Недопюскин-отец принадлежал к числу людей, которых несчастие преследует с ожесточением неослабным, неутомимым, с ожесточением, похожим на личную ненависть. В течение целых шестидесяти лет, с самого рождения до самой кончины, бедняк боролся со всеми нуждами, недугами и бедствиями, свойственными маленьким людям; бился как рыба об лед, недоедал, недосыпал, кланялся, хлопотал, унывал и томился, дрожал над каждой копейкой, действительно «невинно» пострадал на службе и умер наконец не то на чердаке, не то в погребе, не успев заработать ни себе, ни детям куска насущного хлеба. Судьба замотала его, словно зайца на угонках. Человек он был добрый и честный, а брал взятки — «по чину» — от гривенника до двух целковых включительно. Была у Недопюскина жена, худая и чахоточная; были и дети; к счастию, они все скоро перемерли, исключая Тихона да дочери Митродоры, по прозванию «купецкая щеголиха», вышедшей, после многих печальных и смешных приключений, за отставного стряпчего. Г-н Недопюскин-отец успел было еще при жизни поместить Тихона заштатным чиновником в канцелярию; но тотчас после смерти родителя Тихон вышел в отставку. Вечные тревоги, мучительная борьба с холодом и голодом, тоскливое уныние матери, хлопотливое отчаяние отца, грубые притеснения хозяев и лавочника — всё это ежедневное, непрерывное горе развило в Тихоне робость неизъяснимую: при одном виде начальника он трепетал и замирал, как пойманная птичка. Он бросил службу. Равнодушная, а может быть и насмешливая природа влагает в людей разные способности и наклонности, нисколько не соображаясь с их положением в обществе и средствами; с свойственною ей заботливостию и любовию вылепила она из Тихона, сына бедного чиновника, существо чувствительное, ленивое, мягкое, восприимчивое — существо, исключительно обращенное к наслаждению, одаренное чрезвычайно тонким обонянием и вкусом… вылепила, тщательно отделала и — предоставила своему произведению вырастать на кислой капусте и тухлой рыбе. И вот оно выросло, это произведение, начало, как говорится, «жить». Пошла потеха. Судьба, неотступно терзавшая Недопюскина-отца, принялась и за сына: видно, разлакомилась. Но с Тихоном она поступила иначе; она не мучила его — она им забавлялась. Она ни разу не доводила его до отчаяния, не заставляла испытать постыдных мук голода, но мыкала им по всей России, из Великого-Устюга в Царево-Кокшайск, из одной унизительной и смешной должности в другую: то жаловала его в «мажордомы» к сварливой и жёлчной барыне-благодетельнице, то помещала в нахлебники к богатому скряге-купцу, то определяла в начальники домашней канцелярии лупоглазого барина, стриженного на английский манер, то производила в полудворецкие, полушуты к псовому охотнику… Словом, судьба заставила бедного Тихона выпить по капле и до капли весь горький и ядовитый напиток подчиненного существования. Послужил он на своем веку тяжелой прихоти, заспанной и злобной скуке праздного барства… Сколько раз, наедине, в своей комнатке, отпущенный наконец «с богом» натешившейся всласть ватагою гостей, клялся он, весь пылая стыдом, с холодными слезами отчаяния на глазах, на другой же день убежать тайком, попытать своего счастия в городе, сыскать себе хоть писарское местечко или уж за один раз умереть с голоду на улице. Да, во-первых, силы бог не дал; во-вторых, робость разбирала, а в-третьих, наконец, как себе место выхлопотать, кого просить? «Не дадут, — шептал, бывало, несчастный, уныло переворачиваясь на постели, — не дадут!» И на другой день снова принимался тянуть лямку. Тем мучительнее было его положение, что та же заботливая природа не потрудилась наделить его хоть малой толикой тех способностей и дарований, без которых ремесло забавника почти невозможно. Он, например, не умел ни плясать до упаду в медвежьей шубе навыворот, ни балагурить и любезничать в непосредственном соседстве расходившихся арапников; выставленный нагишом на двадцатиградусный мороз, он иногда простужался, желудок его не варил ни вина, смешанного с чернилами и прочей дрянью, ни крошеных мухоморов и сыроежек с уксусом. Господь ведает, что бы сталось с Тихоном, если бы последний из его благодетелей, разбогатевший откупщик, не вздумал в веселый час приписать в своем завещании: а Зёзе (Тихону тож) Недопюскину предоставляю в вечное и потомственное владение благоприобретенную мною деревню Бесселендеевку со всеми угодьями. Несколько дней спустя благодетеля, за стерляжьей ухой, прихлопнул паралич. Поднялся гвалт, суд нагрянул, опечатал имущество, как следует. Съехались родные; раскрыли завещание; прочли, потребовали Недопюскина. Явился Недопюскин. Большая часть собранья знала, какую должность Тихон Иваныч занимал при благодетеле: оглушительные восклицания, насмешливые поздравления посыпались ему навстречу. «Помещик, вот он, новый помещик!» — кричали прочие наследники. «Вот уж того, — подхватил один, известный шутник и остряк, — вот уж точно, можно сказать… вот уж действительно… того… что называется… того… наследник». И все так и прыснули. Недопюскин долго не хотел верить своему счастию. Ему показали завещание — он покраснел, зажмурился, начал отмахиваться руками и зарыдал в три ручья. Хохот собранья превратился в густой и слитный рев. Деревня Бесселендеевка состояла всего из двадцати двух душ крестьян; никто о ней не сожалел сильно, так почему же, при случае, не потешиться? Один только наследник из Петербурга, важный мужчина с греческим носом и благороднейшим выражением лица, Ростислав Адамыч Штоппель, не вытерпел, пододвинулся боком к Недопюскину и надменно глянул на него через плечо. «Вы, сколько я могу заметить, милостивый государь, — заговорил он презрительно-небрежно, — состояли у почтенного Феодора Феодорыча в должности потешного, так сказать, прислужника?» Господин из Петербурга выражался языком нестерпимо чистым, бойким и правильным. Расстроенный, взволнованный Недопюскин не расслышал слов незнакомого ему господина, но прочие тотчас все замолкли; остряк снисходительно улыбнулся. Г-н Штоппель потер себе руки и повторил свой вопрос. Недопюскин с изумлением поднял глаза и раскрыл рот. Ростислав Адамыч язвительно прищурился.

— Поздравляю вас, милостивый государь, поздравляю, — продолжал он, — правда, не всякий, можно сказать, согласился бы таким образом зарррработывать себе насущный хлеб; но de gustibus non est disputandum, то есть у всякого свой вкус… Не правда ли?

Кто-то в задних рядах быстро, но прилично взвизгнул от удивления и восторга.

— Скажите, — подхватил г. Штоппель, сильно поощренный улыбками всего собрания, — какому таланту в особенности вы обязаны своим счастием? Нет, не стыдитесь, скажите; мы все здесь, так сказать, свои, en famille. Не правда ли, господа, мы здесь en famille?

Наследник, к которому Ростислав Адамыч случайно обратился с этим вопросом, к сожалению, не знал по-французски и потому ограничился одним одобрительным и легким кряхтением. Зато другой наследник, молодой человек с желтоватыми пятнами на лбу, поспешно подхватил: «Вуй, вуй, разумеется».

— Может быть, — снова заговорил г. Штоппель, — вы умеете ходить на руках, поднявши ноги, так сказать, кверху?

Недопюскин с тоской поглядел кругом — все лица злобно усмехались, все глаза покрылись влагой удовольствия.

— Или, может быть, вы умеете петь, как петух?

Взрыв хохота раздался кругом и стих тотчас, заглушенный ожиданием.

— Или, может быть, вы на носу…

— Перестаньте! — перебил вдруг Ростислава Адамыча резкий и громкий голос. — Как вам не стыдно мучить бедного человека!

Все оглянулись. В дверях стоял Чертопханов. В качестве четвероюродного племянника покойного откупщика он тоже получил пригласительное письмо на родственный съезд. Во всё время чтения он, как всегда, держался в гордом отдалении от прочих.

— Перестаньте, — повторил он, гордо закинув голову.

Г-н Штоппель быстро обернулся и, увидав человека бедно одетого, неказистого, вполголоса спросил у соседа (осторожность никогда не мешает):

— Кто это?

— Чертопханов, не важная птица, — отвечал ему тот на ухо.

Ростислав Адамыч принял надменный вид.

— А вы что за командир? — проговорил он в нос и прищурил глаза. — Вы что за птица, позвольте спросить?

Чертопханов вспыхнул, как порох от искры. Бешенство захватило ему дыханье.

— Дз-дз-дз-дз, — зашипел он, словно удавленный, и вдруг загремел: — кто я? кто я? Я Пантелей Чертопханов, столбовой дворянин, мой прапращур царю служил, а ты кто?

Ростислав Адамыч побледнел и шагнул назад. Он не ожидал такого отпора.

— Я птица, я, я птица… О, о, о!..

Чертопханов ринулся вперед; Штоппель отскочил в большом волнении, гости бросились навстречу раздраженному помещику.

— Стреляться, стреляться, сейчас стреляться через платок! — кричал рассвирепевший Пантелей, — или проси извинения у меня, да и у него…

— Просите, просите извинения, — бормотали вокруг Штоппеля встревоженные наследники, — он ведь такой сумасшедший, готов зарезать.

— Извините, извините, я не знал, — залепетал Штоппель, — я не знал…

— И у него проси! — возопил неугомонный Пантелей.

— Извините и вы, — прибавил Ростислав Адамыч, обращаясь к Недопюскину, который сам дрожал, как в лихорадке.

Чертопханов успокоился, подошел к Тихону Иванычу, взял его за руку, дерзко глянул кругом и, не встречая ни одного взора, торжественно, среди глубокого молчания, вышел из комнаты вместе с новым владельцем благоприобретенной деревни Бесселендеевки.

С того самого дня они уже более не расставались. (Деревня Бесселендеевка отстояла всего на восемь верст от Бессонова.) Неограниченная благодарность Недопюскина скоро перешла в подобострастное благоговение. Слабый, мягкий и не совсем чистый Тихон склонялся во прах перед безбоязненным и бескорыстным Пантелеем. «Легкое ли дело! — думал он иногда про себя, — с губернатором говорит, прямо в глаза ему смотрит… вот те Христос, — так и смотрит!»

Он удивлялся ему до недоумения, до изнеможения душевных сил, почитал его человеком необыкновенным, умным, ученым. И то сказать, как ни было худо воспитание Чертопханова, всё же, в сравнении с воспитанием Тихона, оно могло показаться блестящим. Чертопханов, правда, по-русски читал мало, по-французски понимал плохо, до того плохо, что однажды на вопрос гувернера из швейцарцев: «Vous parlez français, monsieur?» ¹ отвечал: «Жэ не разумею, — и, подумав немного, прибавил: — па»; но все-таки он помнил, что был на свете Вольтер, преострый сочинитель, что французы с англичанами много воевали и что Фридрих Великий, прусский король, на военном поприще тоже отличался. Из русских писателей уважал он Державина, а любил Марлинского и лучшего кобеля прозвал Аммалат-Беком…

Несколько дней спустя после первой моей встречи с обоими приятелями отправился я в сельцо Бессоново к Пантелею Еремеичу. Издали виднелся небольшой его домик; он торчал на голом месте, в полуверсте от деревни, как говорится, «на юру», словно ястреб на пашне. Вся усадьба Чертопханова состояла из четырех ветхих срубов разной величины, а именно: из флигеля, конюшни, сарая и бани. Каждый сруб сидел отдельно, сам по себе: ни забора кругом, ни ворот не замечалось. Кучер мой остановился в недоумении у полусгнившего и засоренного колодца. Возле сарая несколько худых и взъерошенных борзых щенков терзали дохлую лошадь, вероятно Орбассана; один из них поднял было окровавленную морду, полаял торопливо и снова принялся глодать обнаженные ребра. Подле лошади стоял малый лет семнадцати, с пухлым и желтым лицом, одетый казачком и босоногий; он с важностью посматривал на собак, порученных его надзору, и изредка постегивал арапником самых алчных.

— Дома барин? — спросил я.

— А господь его знает! — отвечал малый. — Постучитесь.

Я соскочил с дрожек и подошел к крыльцу флигеля.

Жилище господина Чертопханова являло вид весьма печальный: бревна почернели и высунулись вперед «брюхом», труба обвалилась, углы подопрели и покачнулись, небольшие тускло-сизые окошечки невыразимо кисло поглядывали из-под косматой, нахлобученной крыши: у иных старух-потаскушек бывают такие глаза. Я постучался; никто не откликнулся. Однако мне за дверью слышались резко произносимые слова:

— Аз, буки, веди; да ну же, дурак, — говорил сиплый голос, — аз, буки, веди, глаголь… да нет! глаголь, добро, есть! есть!.. Ну же, дурак!

Я постучался в другой раз.

Тот же голос закричал:

— Войди, — кто там…

Я вошел в пустую маленькую переднюю и сквозь растворенную дверь увидал самого Чертопханова. В засаленном бухарском халате, широких шароварах и красной ермолке сидел он на стуле, одной рукой стискивал он молодому пуделю морду, а в другой держал кусок хлеба над самым его носом.

— А! — проговорил он с достоинством и не трогаясь с места, — очень рад вашему посещенью. Милости прошу садиться. А я вот с Вензором вожусь… Тихон Иваныч, — прибавил он, возвысив голос, — пожалуй-ка сюда. Гость приехал.

— Сейчас, сейчас, — отвечал из соседней комнаты Тихон Иваныч. — Маша, подай галстук.

Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба на нос. Я посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола на тринадцати ножках неравной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.

— Аз, буки, веди, глаголь, добро, — медленно произносил Чертопханов и вдруг неистово воскликнул: — Есть! есть! есть!.. Экое глупое животное!.. есть!..

Но злополучный пудель только вздрагивал и не решался разинуть рот; он продолжал сидеть, поджавши болезненно хвост, и, скривив морду, уныло моргал и щурился, словно говорил про себя: известно, воля ваша!

— Да ешь, на! пиль! — повторял неугомонный помещик.

— Вы его запугали, — заметил я.

— Ну, так прочь его!

Он пихнул его ногой. Бедняк поднялся тихо, сронил хлеб долой с носа и пошел, словно на цыпочках, в переднюю, глубоко оскорбленный. И действительно: чужой человек в первый раз приехал, а с ним вот как поступают.

Дверь из другой комнаты осторожно скрипнула, и г. Недопюскин вошел, приятно раскланиваясь и улыбаясь.

Я встал и поклонился.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — залепетал он.

Мы уселись. Чертопханов вышел в соседнюю комнату.

— Давно вы пожаловали в наши палестины? — заговорил Недопюскин мягким голосом, осторожно кашлянув в руку и, для приличья, подержав пальцы перед губами.

— Другой месяц пошел.

— Вот как-с.

Мы помолчали.

— Приятная нонеча стоит погода, — продолжал Недопюскин и с благодарностию посмотрел на меня, как будто бы погода от меня зависела, — хлеба, можно сказать, удивительные.

Я наклонил голову в знак согласия. Мы опять помолчали.

— Пантелей Еремеич вчера двух русаков изволили затравить, — не без усилия заговорил Недопюскин, явно желавший оживить разговор, — да-с, пребольших-с русаков-с.

— Хорошие у г. Чертопханова собаки?

— Преудивительные-с! — с удовольствием возразил Недопюскин, — можно сказать, первые по губернии. (Он пододвинулся ко мне.) Да что-с! Пантелей Еремеич такой человек! Что только пожелает, вот что только вздумает — глядишь, уж и готово, всё уж так и кипит-с. Пантелей Еремеич, скажу вам…

Чертопханов вошел в комнату. Недопюскин усмехнулся, умолк и показал мне на него глазами, как бы желая сказать: вот вы сами убедитесь. Мы пустились толковать об охоте.

— Хотите, я вам покажу свою свору? — спросил меня Чертопханов я, не дождавшись ответа, позвал Карпа.

Вошел дюжий парень в нанковом кафтане зеленого цвета с голубым воротником и ливрейными пуговицами.

— Прикажи Фомке, — отрывисто проговорил Чертопханов, — привести Аммалата и Сайгу, да в порядке, понимаешь?

Карп улыбнулся во весь рот, издал неопределенный звук и вышел. Явился Фомка, причесанный, затянутый, в сапогах и с собаками. Я, ради приличия, полюбовался глупыми животными (борзые все чрезвычайно глупы). Чертопханов поплевал Аммалату в самые ноздри, что, впрочем, по-видимому, не доставило этому псу ни малейшего удовольствия. Недопюскин также сзади поласкал Аммалата. Мы опять принялись болтать. Чертопханов понемногу смягчился совершенно, перестал петушиться и фыркать; выраженье лица его изменилось. Он глянул на меня и на Недопюскина…

— Э! — воскликнул он вдруг, — что ей там сидеть одной? Маша! а Маша! поди-ка сюда.

Кто-то зашевелился в соседней комнате, но ответа не было.

— Ма-а-ша, — ласково повторил Чертопханов, — поди сюда. Ничего, не бойся.

Дверь тихонько растворилась, и я увидал женщину лет двадцати, высокую и стройную, с цыганским смуглым лицом, изжелта-карими глазами и черною как смоль косою; большие белые зубы так и сверкали из-под полных и красных губ. На ней было белое платье; голубая шаль, заколотая у самого горла золотой булавкой, прикрывала до половины ее тонкие, породистые руки. Она шагнула раза два с застенчивой неловкостью дикарки, остановилась и потупилась.

— Вот, рекомендую, — промолвил Пантелей Еремеич: — жена не жена, а почитай что жена.

Маша слегка вспыхнула и с замешательством улыбнулась. Я поклонился ей пониже. Очень она мне нравилась. Тоненький орлиный нос с открытыми полупрозрачными ноздрями, смелый очерк высоких бровей, бледные, чуть-чуть впалые щеки — все черты ее лица выражали своенравную страсть и беззаботную удаль. Из-под закрученной косы вниз по широкой шее шли две прядки блестящих волосиков — признак крови и силы.

Она подошла к окну и села. Я не хотел увеличить ее смущенья и заговорил с Чертопхановым. Маша легонько повернула голову и начала исподлобья на меня поглядывать, украдкой, дико, быстро. Взор ее так и мелькал, словно змеиное жало. Недопюскин подсел к ней и шепнул ей что-то на ухо. Она опять улыбнулась. Улыбаясь, она слегка морщила нос и приподнимала верхнюю губу, что придавало ее лицу не то кошачье, не то львиное выражение…

«О, да ты „не тронь меня“», — подумал я, в свою очередь украдкой посматривая на ее гибкий стан, впалую грудь и угловатые, проворные движения.

— А что, Маша, — спросил Чертопханов, — надобно бы гостя чем-нибудь и попотчевать, а?

— У нас есть варенье, — отвечала она.

— Ну, подай сюда варенье, да уж и водку кстати. Да послушай, Маша, — закричал он ей вслед, — принеси тоже гитару.

— Для чего гитару? Я петь не стану.

— Отчего?

— Не хочется.

— Э, пустяки, захочется, коли…

— Что? — спросила Маша, быстро наморщив брови.

— Коли попросят, — договорил Чертопханов не без смущения.

— А!

Она вышла, скоро вернулась с вареньем и водкой и опять села у окна. На лбу ее еще виднелась морщинка; обе брови поднимались и опускались, как усики у осы… Заметили ли вы, читатель, какое злое лицо у осы? Ну, подумал я, быть грозе. Разговор не клеился. Недопюскин притих совершенно и напряженно улыбался; Чертопханов пыхтел, краснел и выпучивал глаза; я уже собирался уехать… Маша вдруг приподнялась, разом отворила окно, высунула голову и с сердцем закричала проходившей бабе: «Аксинья!» Баба вздрогнула, хотела было повернуться, да поскользнулась и тяжко шлепнулась наземь. Маша опрокинулась назад и звонко захохотала; Чертопханов тоже засмеялся, Недопюскин запищал от восторга. Мы все встрепенулись. Гроза разразилась одной молнией… воздух очистился.

Полчаса спустя нас бы никто не узнал: мы болтали и шалили, как дети. Маша резвилась пуще всех, — Чертопханов так и пожирал ее глазами. Лицо у ней побледнело, ноздри расширились, взор запылал и потемнел в одно и то же время. Дикарка разыгралась. Недопюскин ковылял за ней на своих толстых и коротких ножках, как селезень за уткой. Даже Вензор выполз из-под прилавка в передней, постоял на пороге, поглядел на нас и вдруг принялся прыгать и лаять. Маша выпорхнула в другую комнату, принесла гитару, сбросила шаль с плеч долой, проворно села, подняла голову и запела цыганскую песню. Ее голос звенел и дрожал, как надтреснутый стеклянный колокольчик, вспыхивал и замирал… Любо и жутко становилось на сердце. «Ай жги, говори!..» Чертопханов пустился в пляс. Недопюскин затопал и засеменил ногами. Машу всю поводило, как бересту на огне; тонкие пальцы резво бегали по гитаре, смуглое горло медленно приподнималось под двойным янтарным ожерельем. То вдруг она умолкала, опускалась в изнеможенье, словно неохотно щипала струны, и Чертопханов останавливался, только плечиком подергивал да на месте переминался, а Недопюскин покачивал головой, как фарфоровый китаец; то снова заливалась она как безумная, выпрямливала стан и выставляла грудь, и Чертопханов опять приседал до земли, подскакивал под самый потолок, вертелся юлой, вскрикивал: «Жива!»…

— Живо, живо, живо, живо! — скороговоркой подхватывал Недопюскин.

Поздно вечером уехал я из Бессонова…

¹ «Вы говорите по-французски, сударь?» (франц.).

Характеристика мальчиков из произведения И.С.Тургенева «Бежин луг»

ХарактеристикаМальчиков из произведения «Бежин луг» И.С.Тургенев

Ночь. На лугу около кострапять мальчиков. В котелке варится картошка. Поблизости пасутся лошади. Вдругсобаки залаяли и бросились в темноту. Широкоплечий неуклюжий парнишка, молча,вскочил, прыгнул на лошадь и поскакал вслед за собаками.
Это был Павел, один из героев рассказа Ивана СергеевичаТургенева «Бежин луг». Павел понравился мне больше других ребят. Онбыл из бедной крестьянской семьи и одет был очень бедно, лицо изрыто оспой, аголова, как говорится, с пивной котел. Павел — немного неказист, но в нёмчувствовалась железная воля.
Но было в Павле что-то очень привлекательное. Особенноясный умный взгляд, сильный голос, спокойствие и уверенность. Еще большепривлекает в нем его деятельность. Все ребята сидели, а он варил картошку,следил за костром. И рассказы его отличались от рассказов других ребят. Павелвсегда говорил только о том, что сам видел, в его рассказах был юмор. И когдаон рассказывал, как ждали дня, когда Тришка-антихристдолжен был спуститься на землю, все ребята смеялись.
Еще из мальчиков мне понравился Костя. Правда, он вомногом отличался от Павла. Костя на два года младше Павла. У него худое лицо, сострым, как у белки, подбородком, большие черные глаза смотрели всегда немножкогрустно, как будто хотели что-то сказать, но на языке таких слов не было.Худенький, он был одет так же бедно, как и Павел. А лицо у него было усталое, сболезненным выражением. оказался ночью в лесу, то, наверное, тоже испугался быночных криков. Но не потому, конечно, что вообразил себе леших, а просто так,потому что как-то страшно в темноте.
Мальчики, о которых пишет Тургенев, были неграмотными,суеверными, и они всерьез верили тому, что рассказывали Костя, Илюша и Федя.

Но мне понравились не только Павел и Костя, нои остальные мальчики: Федя, Илюша и Ваня. Федя был одним из заводил, сынзажиточного крестьянина. Ваня был самый тихий, неразговорчивый мальчик летсеми. А у Илюши было неприметное лицо, но зато он знал много прибауток, легенд.

Зато они многое знали и умели делать:пасли лошадей, помогали взрослым в поле и дома, собирали в лесу ягоды, грибы,особенно хорошо чувствовал себя в ночном Павел. Он лучше всех знал природу,объяснял ребятам, какая птица кричит, кто в реке плещется.
Костя сказал, что проходил мимо бучила, а там кто-тозастонал жалостливо. Костя испугался, вообразив себе водяного. А Павлик сказал,что так могут кричать маленькие лягушки.
В то же время Костя лучше всех описывал природу в своихрассказах. Он очень красочно описал, как плотник Гаврила встретил в лесурусалку. Павел любил настоящую жизнь леса и поля, а Костя видел во всем этомчто-то сказочное.
Мне, как и Тургеневу, в речи Павла понравился его юмори здравый смысл, а в речи Кости — мечтательность, поэтичность.
Было между ними еще одно отличие. Павел был смелым,решительным мальчиком. Я уже написала в начале, как Павел решительно поскакална лошади. Это он хотел отпугнуть волка, а с собой не взял ничего, кромехворостины. А когда вернулся, и не подумал похвастаться свой смелостью. А Костюдаже сам Тургенев назвал трусишкой. И не зря. Ведь Костя пугался всегонепонятного, даже крика лягушки в бучиле.
Костя был добрым мальчиком. Он очень жалел Феклисту, мать утонувшего Васи. Когда Павел пошел к реке,Костя предостерег его, сказал: «Осторожно, не упади!»
А Павел заботился о других не на словах, а на деле онбросился спасать от волка не свою лошадь, а всех лошадей. И картошку варил недля себя, а для всех ребят.

Все пятеро ребят не похожи друг на друга.Они очень разные, но все-таки нашли общий язык, и были очень дружны междусобой.

Повесть И. С. Тургенева о поверьях крестьянских детей, которые и есть главные герои рассказа «Бежин луг», впервые была напечатана в журнале Н. А. Некрасова «Современник» в 1851 году.

Заблудившийся охотник

Поняв, что он потерял верный путь, наш герой проблуждал до ночи, которая спустилась на землю душистая, теплая и темная. Вдруг вдалеке он заметил два маленьких огонька, и поспешил на их свет, к людям.

Это оказались крестьянские мальчики, которых отпустили пасти ночью лошадей. Они — главные герои рассказа «Бежин луг».

У костерка

Вокруг стоял угрюмый мрак. Охотник тихонько лег под куст. Ребятишки, а их было пятеро, решили, что он задремал, и стали вести прерванный разговор. Тем временем наш герой присмотрелся к каждому. Федя, лет 14, Павлуша и Илюша лет 12, Костя примерно 10 лет, и самый младший, которому на вид было лет семь, Ванюша, — главные герои. Бежин луг, на котором они пасли лошадей, находился вблизи реки и очень далеко от дома охотника.

Федя и Павлуша

Федя — самый старший мальчик, стройный и красивый, с белокурыми кудрявыми волосами и светлыми глазами, явно рос в богатой семье. Одежда на нем была красивая и новенькая, а сапоги принадлежали ему самому, а не его отцу. Он выехал в ночное для забавы.

Его положение обязывало держаться значительно. Павлуша со всклокоченными волосами и серыми глазами был приземист и неуклюж. Его рябое лицо было умное, да и голос звучал значительно. Одеждой он похвастаться не мог, но не это было в нем основное.

Вот так выглядели главные герои. Бежин луг, на котором они находились, ночью стал таинственным. Особую роль в рассказе будет играть Павлуша. Четырех других мальчиков (они тоже главные герои, «Бежин луг») И. Тургенев охарактеризует не столь ярко, как Павлушу.

Илюша, Костя и Ваня

Илюша обладал лицом незначительным, он постоянно щурился на огонь и натягивал на почти желтые волосы шапочку. Одет он был опрятно в новые лапти и онучи и черную свитку. Костя, печальный и худощавый, как будто что-то хотел рассказать, но казалось, что ему не хватало слов. Ваня, лежавший на земле и укрытый до кудрявой головы рогожкой, как потом окажется, был поэтичным и добрым мальчиком. Вот все главные герои. Бежин луг объединил разных мальчиков этой ночью. Они все до единого любили слушать страшные рассказы, которые больше всех рассказывал Илюша. Главные герои («Бежин луг») Тургенева — дети с неодинаковыми характерами. Сейчас мы подробно рассмотрим каждого из них.

Главные герои («Бежин луг»), их характеристика

Федя — положение обязывает его вести себя немногословно и важно, чтобы не уронить свое достоинство. Он старается держать покровительственный вид по отношению ко всем мальчикам.

Павлуша — самый яркий из всех ребят, несмотря на его некрасивость. Страшные рассказы, от которых у всех захватывает дух, так и льются из него. Павлуша может рассказывать бесконечно несчетное количество страшных историй. Он единственный, который слышал, как ходит домовой по ночам, переставляет предметы ночью на старой бумажной фабрике. Многозначительно он объясняет присутствующим, что домового увидеть нельзя.

Темной ночью его байки становятся совершенно правдоподобными. Павлуша сам ничего не пугается. Когда ему показалось, что на табун напали волки, он взметнулся на коня, за ним полетели собаки, и только его и видели. Когда он вернулся, сказав, что волков, к счастью, не было, все были поражены его смелостью и решительностью. Не менее храбро он отправился на реку за водой. Все испугались, что его может утащить водяной. Но Павлуша вернулся, как ни в чем не бывало, принеся воду. Все его поведение показывает читателю умного мальчика с сильным характером. В конце автор рассказывает, что Павлуша погиб в том же году. Он упал с лошади и разбился насмерть.

Характеристика Илюши

Илюша — ровесник Павла, он тоже хорошо знает местные поверья, но рассказывает их сиплым слабым голосом. Рассказ Илюши об утопленнике также захватывает воображение мальчиков, и они слушают его с неослабевающим вниманием, потому что история оборачивается появлением барана-оборотня, который умеет говорить на человеческом языке. Илюша с удовольствием готов поведать рассказ о восставшем покойнике, который по ночам ищет разрыв-траву.

Его с удивлением расспрашивают об этой истории и вообще, когда можно увидеть покойников. Он даже знает, как можно разведать, кто умрет в этом году. Все поражены. А вообще-то Илюша, в отличие от всех ребятишек, уже работает вместе с братом на фабрике. Это вызывает уважение детей, как и его глубокие познания. Вот такие они — главные герои («Бежин луг») Тургенева.

Костя и Ваня

Костя — слабенький и худенький мальчик, на вид даже болезненный, тонким голоском рассказал историю с русалкой, которую он слышал от отца. Плотник из слободы Гаврила заблудился в лесу, и ему встретилось диво дивное: серебристая русалочка с зелеными волосами покачивается на ветке и зовет его к себе.

Гаврила уж совсем хотел к ней подойти, да положил на себя крест. А рука была тяжелая, еле-еле поднялась. Русалочка опечалилась и сказала Гавриле, что и он теперь будет всегда мрачный, и исчезла. Так и ходит Гаврила вечно печальный. Но вообще Костя трусоват. Он бы не решился, как Павел, поехать разгонять волков, да и крики цапли над рекой его испугали.

Самый младший и незаметный — кудрявый Ваня. Он пролежал всю ночь, не вставая, так, что автор его сначала не увидел.

Говорит он, слегка картавя, совсем детским голоском. Он только слушает своих старших товарищей, а сам ничего не рассказывает. Когда ему предлагают гостинец, то он, добрый и заботливый мальчик, просит отдать его сестре, потому что Анюта хорошая девочка.

Вот и описаны все главные герои рассказа «Бежин луг». Характеристика показывает нам душевную красоту детей с их маленькими слабостями. И. Тургенев, вероятно, первый из русских писателей, кто так подробно остановился на теме детской психологии.

Иван Сергеевич Тургенев – замечательный русский писатель XIX в., снискавший уже при жизни читательское призвание и мировую известность. Его творчество служило делу отмены крепостного права, вдохновляло на борьбу с самодержавием.

В произведениях Тургенева поэтически запечатлены картины русской природы, красота подлинных человеческих чувств. Автор умел глубоко и тонко постигать современную жизнь, правдиво и поэтично воспроизводя ее в своих произведениях. Подлинный интерес жизни он видел не в остроте ее внешних проявлений, не в интриге, а в сложном мире человеческой психологии, в конечном счете определяющей истинный драматизм отношений между людьми.

Рассказ «Бежин луг» ввел в русскую литературу проблему изображения детского мира и детской психологии. Появление этого рассказа означало новый поворот и расширение темы русского крестьянского мира. В детских его представителях показана его одаренность, красота и в то же время трагизм положения.

В рассказе «Бежин луг» Тургеневым описаны пятеро героев: Федя, Павлуша, Ильюша, Костя и Ваня. Подробно рассказывая о внешности и особенностях одежды мальчишек, автор показывает разницу их характеров. Федя, мальчик четырнадцати лет, «был стройный мальчик, с красивыми и тонкими, немного мелкими чертами лица, кудрявыми белокурыми волосами, светлыми глазами и постоянной полувеселой, полурассеянной улыбкой. Он принадлежал, по всем приметам, к богатой семье и выехал‑то в поле не по нужде, а так, для забавы». У Павлуши «волосы были всклокоченные, черные, глаза серые, скулы широкие, лицо бледное, рябое, рот большой», но в то же время чувствуется его характер: «глядел он очень умно и прямо, да и в голосе у него звучала сила». Ильюша был совсем другой: «лицо… было довольно незначительно: горбоносое, вытянутое, подслеповатое, оно выражало какую‑то тупую, болезненную заботливость; сжатые губы его не шевелились, сдвинутые брови не расходились – он словно все щурился от огня». Косте было лет десять, «все лицо его было невелико, худо, в веснушках, книзу заострено, как у белки; губы едва было можно различить; но странное впечатление производили его большие, черные, жидким блеском блестевшие глаза; они, казалось, хотели что‑то высказать, для чего на языке, – на его языке по крайней мере, – не было слов». Ваня, мальчик лет десяти, «лежал на земле, смирнехонько прикорнув под угловатую рогожу, и только изредка выставлял из‑под нее свою русую кудрявую голову. Этому мальчику было всего лет семь».

Тургеневская ночь духовно раскрепощает человека, тревожит его воображение бесконечными загадками мироздания: «Я поглядел кругом: торжественно и царственно стояла ночь… Бесчисленные золотые звезды, казалось, текли все, наперерыв мерцая, по направлению Млечного Пути, и, право, глядя на них, Вы как будто смутно чувствовали сами стремительный, безостановочный бег земли…»

Ночная природа наталкивает детей на красивые сюжеты легенд, предлагает загадки и сама же рассказывает об их возможном разрешении. Объясняя таинственные явления природы, крестьянские дети не могут избавиться от впечатлений окружающего их мира. Природа тревожит своими загадками мысль человека, дает возможность почувствовать относительность любых открытий, разгадок ее тайн. Она смиряет силы человека, показывая свое превосходство.

С любовью и нежностью рисует Тургенев в рассказе «Бежин луг» крестьянских детей, их богатый духовный мир, их умение тонко чувствовать красоту природы. Писатель стремился не только пробудить в читателе чувство любви и уважения к деревенским ребятишкам, но и заставлял задуматься над их дальнейшей судьбой.

Автора всегда привлекали к себе люди, духовно и эмоционально одаренные, честные и искренние. Такие люди живут и на страницах его произведений, и живут, так же как бывает и в действительности, очень непросто, потому что это люди высоких моральных принципов, высокой требовательности к себе и к другим.

Образы мальчиков – героев рассказа – овеяны лирическим настроением грусти и сочувствия. Но заканчивается он жизнеутверждающей, праздничной картиной наступающего утра.

Тургеневские пейзажи представляют воплощение авторского, тургеневского восприятия природы, героев, которые ему близки и выступают в рассказе как бы его представителями.

• И. С. Тургенев – проницательный и прозорливый художник, чуткий ко всему, умеющий подмечать и описывать самые незначительные, мелкие детали. Тургенев в совершенстве владел мастерством описания. Все его картины живы, ясно предоставлены, наполнены звуками. Тургеневский пейзаж психологичен, связан с переживаниями и обликом персонажей рассказа, с их бытом. Несомненно, пейзаж в рассказе «Бежин луг» играет важную роль. Можно сказать, что весь рассказ пронизан художественными зарисовками, которые определяют состояние […]
• «Записки охотника» – это книга о русском народе, крепостном крестьянстве. Однако рассказы и очерки Тургенева описывают и многие другие стороны русской жизни того времени. С первых очерков своего «охотничьего» цикла Тургенев прославился как художник, обладающий удивительным даром видеть и рисовать картины природы. Тургеневский пейзаж психологичен, он связан с переживаниями и обликом персонажей рассказа, с их бытом. Свои мимолетные, случайные «охотничьи» встречи и наблюдения писатель сумел воплотить в типические […]
• В 1852 году И.С.Тургенев написал повесть «Муму». Главный персонаж повести — Герасим. Он предстает перед нами человеком с доброй отзывчивой душой – простой и понятной. Такие персонажи встречаются в русских народных сказках и отличаются своей силой, рассудительностью и душевностью. Для меня Герасим — это яркий и точный образ русского народа. С первых строк повести я отношусь к этому персонажу с уважением и состраданием, а значит, я с уважением и состраданием отношусь ко всему русскому народу той эпохи. Всматриваясь […]
• В романе И.С.Тургенева «Отцы и дети» главным героем выступает Евгений Базаров. Он с гордостью говорит о том, что он – нигилист. Понятие нигилизм означает такой вид убеждений, в основе которого – отрицание всего накопленного на протяжении долгих веков культурного и научного опыта, всех традиций и представлений о социальных нормах. История этого общественного движения в России связана с 60 -70 –ми гг. XIX века, когда в обществе наметился перелом в традиционных общественных взглядах и научных […]
• Роман «Отцы и дети» был создан в крайне сложный и конфликтный период. На шестидесятые годы девятнадцатого века пришлось сразу несколько революций: распространение материалистических взглядов, демократизация общества. Невозможность вернуться к прошлому и неопределённость будущего стали причиной и идейного, ценностного кризиса. Позиционирование этого романа как на «остросоциального», свойственное советскому литературоведению, влияет и на сегодняшних читателей. Разумеется, этот аспект необходимо […]
• Внутренний мир Базарова и его внешние проявления. Тургенев рисует развернутый портрет героя при первом появлении. Но странное дело! Читатель почти сразу забывает отдельные черты лица и вряд ли готов их описать через две страницы. В памяти остается общий абрис – автор представляет лицо героя отталкивающе-некрасивым, бесцветным по краскам и вызывающе-неправильным по скульптурной лепке. Но тут же отделяет черты лица от их подкупающего выражения («Оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и […]
• Возможны два взаимоисключающих утверждения: “Несмотря на внешнюю чёрствость и даже грубость Базарова в обращении с родителями, он нежно любит их” (Г.Бялый) и “Разве не проявляется в отношении Базарова к родителям та душевная чёрствость, которая не может быть оправдана”. Однако в диалоге Базарова и Аркадия точки над i расставлены: “- Так видишь, какие у меня родители. Народ не строгий. — Ты их любишь, Евгений? — Люблю, Аркадий!” Здесь стоит вспомнить и сцену смерти Базарова, и его последний разговор с […]
• Образ Базарова противоречив и сложен, его раздирают сомнения, он переживает душевные травмы, в первую очередь из‑за того, что отвергает естественное начало. Теория жизни Базарова, этого крайне практичного человека, медика и нигилиста, была очень проста. В жизни нет любви – это физиологическая потребность, нет красоты – это всего лишь сочетание свойств организма, нет поэзии – она не нужна. Для Базарова не существовало авторитетов, он и веско доказывал свою точку зрения до тех пор, пока жизнь не переубедила его. […]
• В февральской книжке «Русского вестника» появляется роман Tургенева «Отцы и дети». Роман этот, очевидно, составляет вопрос… обращается к молодому поколению и громко задает ему вопрос: «Что вы за люди?» Таков настоящий смысл романа. Д. И. Писарев, Реалисты Евгений Базаров, по свидетельствам писем И. С. Тургенева к друзьям, «самая симпатичная из моих фигур», «это мое любимое детище… на которого я потратил все находящиеся в моем расположении краски». «Этот умница, этот герой» предстает перед читателем натурой […]
• Повесть И. С. Тургенева «Ася» иногда называют элегией несбывшегося, упущенного, но такого близкого счастья. Сюжет произведения прост, потому что автору важны не внешние события, а душевный мир героев, в каждом из которых есть своя тайна. В раскрытии глубин духовного состояний любящего человека автору помогает и пейзаж, который в повести становится «пейзажем души». Вот перед нами первая картина природы, знакомящая нас с местом действия, немецким городком на берегу Рейна, данная через восприятие главного героя. […]
• Аркадий и Базаров очень непохожие люди, и дружба, возникшая между ними, тем удивительней. Несмотря на принадлежность молодых людей к одной эпохе, они очень разные. Необходимо учесть, что они изначально принадлежат к разным кругам общества. Аркадий – сын дворянина, он с раннего детства впитал то, что Базаров презирает и отрицает в своем нигилизме. Отец и дядя Кирсановы интеллигентные люди, ценящие эстетику, красоту и поэзию. С точки зрения Базарова, Аркадий – мягкосердечный «барич», размазня. Базаров не хочет […]
• Свою статью «Русский человек на rendez vous» Н. Г. Чернышевский начинает с описания впечатления, произведенного на него повестью И. С. Тургенева «Ася». Он говорит, что на фоне преобладающих в то время рассказов делового, изобличительного рода, оставляющих в читателе тяжелое впечатление, эта повесть – единственно хорошая вещь. «Действие – за границей, вдали от всей дурной обстановке нашего домашнего быта. Все лица повести – люди из лучших между нами, очень образованные, чрезвычайно гуманные, проникнутые […]
• Тургеневские девушки – героини, у которых ум, богато одаренные натуры не испорчены светом, они сохранили чистоту чувств, простоту и сердечную искренность; это мечтательные, непосредственные натуры без какой‑либо фальши, лицемерия, сильные духом и способные к трудным свершениям. Т. Виныникова Свою повесть И. С. Тургенев называет по имени героини. Однако настоящее имя девушки – Анна. Вдумаемся в значения имен: Анна – «грация, миловидность», а Анастасия (Ася) – «рожденная заново». Почему же автор […]
• Повесть И. С. Тургенева «Ася» рассказывает о том, как знакомство главного героя господина Н. Н. с Гагиными перерастает в историю любви, которая оказалась для героя источником как сладостных романтических томлений, так и горьких терзаний, потом, с годами, утративших свою остроту, но обрекших героя на судьбу бобыля. Интересным является тот факт, что автор отказал герою в имени, нет и его портрета. Объяснения этому можно дать разные, но одно несомненно: акцент с внешнего И. С. Тургенев переносит на внутреннее, […]
• Толстой в своем романе «Война и мир» представляет нам много разных героев. Он рассказывает нам об их жизни, об отношениях между ними. Уже почти с первых страниц романа можно понять, что из всех героев и героинь Наташа Ростова является любимой героиней писателя. Кто такая Наташа Ростова, когда Марья Болконская попросила Пьера Безухова рассказать о Наташе, он ответил: «Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос. Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, […]
• Споры Базарова и Павла Петровича представляют социальную сторону конфликта в романе Тургенева «Отцы и дети». Здесь сталкиваются не просто разные взгляды представителей двух поколений, но и две принципиально разные политические точки зрения. Базаров и Павел Петрович оказываются по разные стороны баррикад в соответствии со всеми параметрами. Базаров – разночинец, выходец из бедной семьи, вынужденный самостоятельно пробивать себе дорогу в жизни. Павел Петрович – потомственный дворянин, хранитель семейных уз и […]
• Иван Сергеевич Тургений – известный русский писатель, подаривший русской литературе произведения, которые стали классикой. Повесть «Вешние воды» относится к позднему периоду творчества автора. Мастерство писателя проявляется главным образом в раскрытии психологических переживаний героев, их сомнений и поисков. В основу сюжеты положены отношения русского интеллигента, Дмитрия Санина, и юной красавицы-итальянки, Джеммы Розелли. Раскрывая на протяжении повествования характеры своих героев, Тургенев подводит […]
• Испытание дуэлью. Базаров и его друг снова проезжает по тому же кругу: Марьино – Никольское – родительский дом. Ситуация внешне почти буквально воспроизводит ту, что в первый приезд. Аркадий наслаждается летним отдыхом и, едва найдя предлог, возвращается в Никольское, к Кате. Базаров продолжает естественнонаучные опыты. Правда, на этот раз автор выражается по-другому: «на него нашла лихорадка работы». Новый Базаров отказался от напряженных идеологических споров с Павлом Петровичем. Лишь изредка бросает достаточно […]
• Кирсанов Н. П. Кирсанов П. П. Внешний вид Невысокий мужчина чуть за сорок. После давнего перелома ноги прихрамывает. Черты лица приятные, выражение грустное. Красивый ухоженный мужчина средних лет. Одевается щеголевато, на английский манер. Легкость в движениях выдает человека спортивного. Семейное положение Вдовец более 10 лет, был очень счастлив в браке. Есть молодая любовница Фенечка. Двое сыновей: Аркадий и шестимесячный Митя. Холостяк. В прошлом пользовался успехом у женщин. После […]
• Самыми выдающимися женскими фигурами в романе Тургенева «Отцы и дети» являются Одинцова Анна Сергеевна, Фенечка и Кукшина. Эти три образа до крайности непохожи друг на друга, но тем не менее мы попытаемся их сравнить. Тургенев очень уважительно относился к женщинам, возможно, поэтому их образы подробно и ярко описаны в романе. Этих дам объединяет знакомство с Базаровым. Каждая из их внесла свою лепту в изменение его мировоззрения. Самую значительную роль сыграла Анна Сергеевна Одинцова. Именно ей было суждено […]

Федя самый старший из всех,ему 14 лет и он из богатой крестьянской семьи.Стройный,белокурый,с красивым лицом и рассеянной улыбкой.В ночное он пошёл не из за нужды,а для развлечения,ему не надо работать,у него «даже сапоги свои » есть и добротная,нарядная рубаха.Ему нравятся рассказы о нечистой силе,но самому ему нечего рассказать,в его спокойной,сытой жизни ничего сверхъестественного не происходит,его семью не будоражат слухи и россказни,он ограждён от суеверных страстей своим положением. Немногословность,насмешливый тон показывает снисходительное отношение к остальным,он подражает отцу,который командует работниками.Федя не хочет уронить достоинство, много не говорит,как это делают взрослые из его окружения,говоря с подчинёнными. немногословны,словно делают одолжение.
Павлуша — из бедной семьи,даже лаптей нет у него.Неказистый,с некрасивым лицом и темными волосами,в рубахе и «заплатанных «штанов.Ему 12 лет,но он один из всей компании пытается дать объяснения суевериям.Подбадривая товарищей,он пытает им показать,что крик птицы в ночи не проделки нечисти,а всего лишь природа.Не стоит призывать крестную силу,можно и посмотреть происходящее.Он один не боится ночи и её звуков,смело бежит с собаками,набирает воду из реки,не смотря на зов утопленника Васи.Смелость,попытка рационального объяснения многих событий,знание природы,критика суеверий и предрассудков-это отличает Павлушу от всех остальных мальчиков.
Илюша- мальчик лет 12-ти,работает с братом на бумажной фабрике,из крестьян,но не бедных,даже новые лапти и рубаха свои имеются.Беловолосый,почти белый мальчик,с вытянутым,подслеповатым лицом.Работа не из лёгких,частенько они остаются ночевать на фабрике,чтобы не терять время на дорогу домой.Рассказ мальчика о домовом,который пугал рабочих на фабрике.Сам он не видел нечисть,рассказывает со слов «очевидцев»,но очень красочно и подробно описывает проделки нечистой силы.История с утопленником показывает страхи рабочих перед смертью,барашки на могилах,как попытка осмысления смерти,даже паперть перед церковью,в рассказе Илюши,звучит как предсказание,кто умрёт в следующем году.История о Тришке и солнечном затмении-это крестьянские страхи о конце света. Костя- болезненный и худой крестьянский мальчик,лет 10-ти.Маленькие черты лица,похож на белку,с большими,маслянистыми глазами.Он боится рассказов товарищей,трусишка,по словам автора.Его рассказ о встрече русалки с плотником,которая зазывала его к себе.Плотник нашёл дорогу домой,но после этого стал нелюдимым.Как сказку,рассказывает Костя свою историю.Рассказ о гибели Васи и его матери,как народная песня.Деревенские страхи отражены в рассказах мальчика.
Ваня самый маленький из ребят,около 7 лет.Кудрявый,белокурый мальчик,с румянцем на щеках и голубыми глазами,тихий и спокойный,немного картавит.Он спал,когда все делились историями,а проснувшись,увидел небо.Звёзды он сравнил с роящимися пчёлками и тоненьким голоском сообщил это товарищам.

Рассказы Тургенева

Интересный рассказ про охотника, который ходил по лесу, настрелял дичи, но с наступлением темноты потерялся и вышел на бежин луг к костру, возле которого сидело 5 детей, гнавших скот на утреннее пастбище. Автор прилег у огня, рассказал кто он и откуда, затем притворился спящим. А дети завели разговоры о нечистой силе: домовых, водяных, русалках, духах и привидениях. В рассказе присутствует подробное описание живописной природы в различное время суток, а также описание одежды ребят. Поутру автор просыпается и уходит с бежина луга. А один из этих 5 мальчиков по имени Павел, в течении года погибает, упав с лошади.

59b90e1005a220e2ebc542eb9d950b1e0″>

59b90e1005a220e2ebc542eb9d950b1e

Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем. Солнце — не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное — мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится а лиловый ее туман. Верхний, тонкий край растянутого облачка засверкает змейками; блеск их подобен блеску кованого серебра… Но вот опять хлынули играющие лучи, — и весело и величава, словно взлетая, поднимается могучее светило. Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков, золотисто-серых, с нежными белыми краями. Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой. Цвет небосклона, легкий, бледно-лиловый, не изменяется во весь день и кругом одинаков; нигде не темнеет, не густеет гроза; разве кое-где протянутся сверху вниз голубоватые полосы: то сеется едва заметный дождь. К вечеру эти облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда. В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости. В такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже «парит» по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты — несомненный признак постоянной погоды — высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню. В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба…
В такой точно день охотился я однажды за тетеревами в Чернском уезде, Тульской губернии. Я нашел и настрелял довольно много дичи; наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо; но уже вечерняя заря погасала, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами закатившегося солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился наконец вернуться к себе домой. Быстрыми шагами прошел я длинную «площадь» кустов, взобрался на холм и, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и низенькой белой церковью в отдалении, увидал совершенно другие, мне не известные места. У ног моих тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой стеной возвышался частый осинник. Я остановился в недоумении, оглянулся… «Эге! — подумал я, — да это я совсем не туда попал: я слишком забрал вправо», — и, сам дивясь своей ошибке, проворно спустился с холма. Меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость, точно я вошел в погреб; густая высокая трава на дне долины, вся мокрая, белела ровной скатертью; ходить по ней было как-то жутко. Я поскорей выкарабкался на другую сторону и пошел, забирая влево, вдоль осинника. Летучие мыши уже носились над его заснувшими верхушками, таинственно кружась и дрожа на смутно-ясном небе; резво и прямо пролетел в вышине запоздалый ястребок, спеша в свое гнездо. «Вот как только я выйду на тог угол, — думал я про себя, — тут сейчас и будет дорога, а с версту крюку я дал!»
Я добрался наконец до угла леса, но там не было никакой дороги: какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а за ними, далеко-далеко, виднелось пустынное поле. Я опять остановился. «Что за притча?.. Да где же я?» Я стал припоминать, как и куда ходил в течение дня… «Э! да это Парахинские кусты! — воскликнул я наконец, — точно! вон это, должно быть, Синдеевская роща… Да как же это я сюда зашел? Так далеко?.. Странно»! Теперь опять нужно вправо взять».
Я пошел вправо, через кусты. Между тем ночь приближалась и росла, как грозовая туча; казалось, вместе с вечерними парами отовсюду поднималась и даже с вышины лилась темнота. Мне попалась какая-то неторная, заросшая дорожка; я отправился по ней, внимательно поглядывая вперед. Все кругом быстро чернело и утихало, — одни перепела изредка кричали. Небольшая ночная птица, неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях, почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону. Я вышел на опушку кустов и побрел по полю межой. Уже я с трудом различал отдаленные предметы; поле неясно белело вокруг; за ним, с каждым мгновением надвигаясь, громадными клубами вздымался угрюмый мрак. Глухо отдавались мои шаги в застывающем воздухе. Побледневшее небо стало опять синеть — но то уже была синева ночи. Звездочки замелькали, зашевелились на нем.
Что я было принял за рощу, оказалось темным и круглым бугром. «Да где же это я?» — повторил я опять вслух, остановился в третий раз и вопросительно посмотрел на свою английскую желто-пегую собаку Дианку, решительно умнейшую изо всех четвероногих тварей. Но умнейшая из четвероногих тварей только повиляла хвостиком, уныло моргнула усталыми глазками и не подала мне никакого дельного совета. Мне стало совестно перед ней, и я отчаянно устремился вперед, словно вдруг догадался, куда следовало идти, обогнул бугор и очутился в неглубокой, кругом распаханной лощине. Странное чувство тотчас овладело мной. Лощина эта имела вид почти правильного котла с пологими боками; на дне ее торчало стоймя несколько больших, белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до того в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо, что сердце у меня сжалось. Какой-то зверок слабо и жалобно пискнул между камней. Я поспешил выбраться назад на бугор. До сих пор я все еще не терял надежды сыскать дорогу домой; но тут я окончательно удостоверился в том, что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь узнавать окрестные места, почти совсем потонувшие во мгле, пошел себе прямо, по звездам — наудалую… Около получаса шел я так, с трудом переставляя ноги. Казалось, отроду не бывал я в таких пустых местах: нигде не мерцал огонек, не слышалось никакого звука. Один пологий холм сменялся другим, поля бесконечно тянулись за полями, кусты словно вставали вдруг из земли перед самым моим носом. Я все шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как вдруг очутился над страшной бездной.
Я быстро отдернул занесенную ногу и, сквозь едва прозрачный сумрак ночи, увидел далеко под собою огромную равнину. Широкая река огибала ее уходящим от меня полукругом; стальные отблески воды, изредка и смутно мерцая, обозначали ее теченье. Холм, на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте стояла неподвижным, темным зеркалом, под самой кручью холма, красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька. Вокруг них копошились люди, колебались тени, иногда ярко освещалась передняя половина маленькой кудрявой головы…
Я узнал наконец, куда я зашел. Этот луг славится в наших околотках под названием Бежина луга… Но вернуться домой не было никакой возможности, особенно в ночную пору; ноги подкашивались подо мной от усталости. Я решился подойти к огонькам и в обществе тех людей, которых принял за гуртовщиков, дождаться зари. Я благополучно спустился вниз, но не успел выпустить из рук последнюю ухваченную мною ветку, как вдруг две большие, белые, лохматые собаки со злобным лаем бросились на меня. Детские звонкие голоса раздались вокруг огней; два-три мальчика быстро поднялись с земли. Я откликнулся на их вопросительные крики. Они подбежали ко мне, отозвали тотчас собак, которых особенно поразило появление моей Дианки, и я подошел к ним.
Я ошибся, приняв людей, сидевших вокруг тех огней, за гуртовщиков. Это просто были крестьянские ребятишки из соседних деревень, которые стерегли табун. В жаркую летнюю пору лошадей выгоняют у нас на ночь кормиться в поле: днем мухи и оводы не дали бы им покоя. Выгонять перед вечером и пригонять на утренней заре табун — большой праздник для крестьянских мальчиков. Сидя без шапок и в старых полушубках на самых бойких клячонках, мчатся они с веселым гиканьем и криком, болтая руками и ногами, высоко подпрыгивают, звонко хохочут. Легкая пыль желтым столбом поднимается и несется по дороге; далеко разносится дружный топот, лошади бегут, навострив уши; впереди всех, задравши хвост и беспрестанно меняя ноги, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейником в спутанной гриве.
Я сказал мальчикам, что заблудился, и подсел к ним. Они спросили меня, откуда я, помолчали, посторонились. Мы немного поговорили. Я прилег под обглоданный кустик и стал глядеть кругом. Картина была чудесная: около огней дрожало и как будто замирало, упираясь в темноту, круглое красноватое отражение; пламя, вспыхивая, изредка забрасывало за черту того круга быстрые отблески; тонкий язык света лизнет голые сучья лозника и разом исчезнет; острые, длинные тени, врываясь на мгновенье, в свою очередь, добегали до самых огоньков: мрак боролся со светом. Иногда, когда пламя горело слабее и кружок света суживался, из надвинувшейся тьмы внезапно выставлялась лошадиная голова, гнедая, с извилистой проточиной, или вся белая, внимательно и тупо смотрела на нас, проворно жуя длинную траву, и, снова опускаясь, тотчас скрывалась. Только слышно было, как она продолжала жевать и отфыркивалась. Из освещенного места трудно разглядеть, что делается в потемках, и потому вблизи все казалось задернутым почти черной завесой; но далее к небосклону длинными пятнами смутно виднелись холмы и леса. Темное чистое небо торжественно и необъятно высоко стояло над нами со всем своим таинственным великолепием. Сладко стеснялась грудь, вдыхая тот особенный, томительный и свежий запах — запах русской летней ночи. Кругом не слышалось почти никакого шума… Лишь изредка в близкой реке с внезапной звучностью плеснет большая рыба и прибрежный тростник слабо зашумит, едва поколебленный набежавшей волной… Одни огоньки тихонько потрескивали.
Мальчики сидели вокруг них; тут же сидели и те две собаки, которым так было захотелось меня съесть. Они еще долго не могли примириться с моим присутствием и, сонливо щурясь и косясь на огонь, изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства; сперва рычали, а потом слегка визжали, как бы сожалея о невозможности исполнить свое желание. Всех мальчиков был пять: Федя, Павлуша, Илюша, Костя и Ваня. (Из их разговоров я узнал их имена и намерен теперь же познакомить с ними читателя.)
Первому, старшему изо всех, Феде, вы бы дали лет четырнадцать. Это был стройный мальчик, с красивыми и тонкими, немного мелкими чертами лица, кудрявыми белокурыми волосами, светлыми глазами и постоянной полувеселой, полурассеянной улыбкой.

Он принадлежал, по всем приметам, к богатой семье и выехал-то в поле не по нужде, а так, для забавы. На нем была пестрая ситцевая рубаха с желтой каемкой; небольшой новый армячок, надетый внакидку, чуть держался на его узеньких плечиках; на голубеньком поясе висел гребешок. Сапоги его с низкими голенищами были точно его сапоги — не отцовские. У второго мальчика, Павлуши, волосы были всклоченные, черные, глаза серые, скулы широкие, лицо бледное, рябое, рот большой, но правильный, вся голова огромная, как говорится, с пивной котел, тело приземистое, неуклюжее. Малый был неказистый, — что и говорить! — а все-таки он мне понравился: глядел он очень умно и прямо, да и в голосе у него звучала сила. Одеждой своей он щеголять не мог: вся она состояла из простой замашной рубахи да из заплатанных портов. Лицо третьего, Ильюши, было довольно незначительно: горбоносое, вытянутое, подслеповатое, оно выражало какую-то тупую, болезненную заботливость; сжатые губы его не шевелились, сдвинутые брови не расходились — он словно все щурился от огня. Его желтые, почти белые волосы торчали острыми косицами из-под низенькой войлочной шапочки, которую он обеими руками то и дело надвигал себе на уши. На нем были новые лапти и онучи; толстая веревка, три раза перевитая вокруг стана, тщательно стягивала его опрятную черную свитку. И ему и Павлуше на вид было не более двенадцати лет. Четвертый, Костя, мальчик лет десяти, возбуждал мое любопытство своим задумчивым и печальным взором. Все лицо его было невелико, худо, в веснушках, книзу заострено, как у белки; губы едва было можно различить; но странное впечатление производили его большие, черные, жидким блеском блестевшие глаза: они, казалось, хотели что-то высказать, для чего на языке, — на его языке по крайней мере, — не было слов. Он был маленького роста, сложения тщедушного и одет довольно бедно. Последнего, Ваню, я сперва было и не заметил: он лежал на земле, смирнехонько прикорнув под угловатую рогожу, и только изредка выставлял из-под нее свою русую кудрявую голову. Этому мальчику было всего лет семь.
Итак, я лежал под кустиком в стороне и поглядывал на мальчиков. Небольшой котельчик висел над одним из огней; в нем варились «картошки», Павлуша наблюдал за ним и, стоя на коленях, тыкал щепкой в закипавшую воду. Федя лежал, опершись на локоть и раскинув полы своего армяка. Ильюша сидел рядом с Костей и все так же напряженно щурился. Костя понурил немного голову и глядел куда-то вдаль. Ваня не шевелился под своей рогожей. Я притворился спящим. Понемногу мальчики опять разговорились.
Сперва они покалякали о том и сем, о завтрашних работах, о лошадях; но вдруг Федя обратился к Ильюше и, как бы возобновляя прерванный разговор, спросил его:
— Ну, и что ж ты, так и видел домового?
— Нет, я его не видал, да его и видеть нельзя, — отвечал Ильюша сиплым и слабым голосом, звук которого как нельзя более соответствовал выражению его лица, — а слышал… Да и не я один.
— А он у вас где водится? — спросил Павлуша.
— В старой рольне.
— А разве вы на фабрику ходите?
— Как же, ходим. Мы с братом, с Авдюшкой, в лисовщиках состоим.
— Вишь ты — фабричные!..
— Ну, так как же ты его слышал? — спросил Федя.
— А вот как. Пришлось нам с братом Авдюшкой, да с Федором Михеевским, да с Ивашкой Косым, да с другим Ивашкой, что с Красных Холмов, да еще с Ивашкой Сухоруковым, да еще были там другие ребятишки; всех было нас ребяток человек десять — как есть вся смена; но а пришлось нам в рольне заночевать, то есть не то чтобы этак пришлось, а Назаров, надсмотрщик, запретил; говорит: «Что, мол, вам, ребяткам, домой таскаться; завтра работы много, так вы, ребятки, домой не ходите». Вот мы остались и лежим все вместе, и зачал Авдюшка говорить, что, мол, ребята, ну, как домовой придет?.. И не успел он, Авдей-то, проговорить, как вдруг кто-то над головами у нас и заходил; но а лежали-то мы внизу, а заходил он наверху, у колеса. Слышим мы: ходит, доски под ним так и гнутся, так и трещат; вот прошел он через наши головы; вода вдруг по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а заставки у дворца-то спущены. Дивимся мы: кто ж это их поднял, что вода пошла; однако колесо повертелось, повертелось, да и стало. Пошел тот опять к двери наверху да по лестнице спущаться стал, и этак слушается, словно не торопится; ступеньки под ним так даже и стонут… Ну, подошел тот к нашей двери, подождал, подождал — дверь вдруг вся так и распахнулась. Всполохнулись мы, смотрим — ничего… Вдруг, глядь, у одного чана форма зашевелилась, поднялась, окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно кто ею полоскал, да и опять на место. Потом у другого чана крюк снялся с гвоздя да опять на гвоздь; потом будто кто-то к двери пошел да вдруг как закашляет, как заперхает, словно овца какая, да зычно так… Мы все так ворохом и свалились, друг под дружку полезли… Уж как же мы напужались о ту пору!
— Вишь как! — промолвил Павел. — Чего ж он раскашлялся?
— Не знаю; может, от сырости.
Все помолчали.
— А что, — спросил Федя, — картошки сварились?
Павлуша пощупал их.
— Нет, еще сыры… Вишь, плеснула, — прибавил он, повернув лицо в направлении реки, — должно быть, щука… А вон звездочка покатилась.
— Нет, я вам что, братцы, расскажу, — заговорил Костя тонким голоском, — послушайте-ка, намеднись что тятя при мне рассказывал.
— Ну, слушаем, — с покровительствующим видом сказал Федя.
— Вы ведь знаете Гаврилу, слободского плотника?
— Ну да; знаем.
— А знаете ли, отчего он такой все невеселый, все молчит, знаете? Вот отчего он такой невеселый. Пошел он раз, тятенька говорил, — пошел он, братцы мои, в лес по орехи. Вот пошел он в лес по орехи, да и заблудился; зашел — Бог знает куды зашел. Уж он ходил, ходил, братцы мои, — нет! не может найти дороги; а уж ночь на дворе. Вот и присел он под дерево; давай, мол, дождусь утра, — присел и задремал. Вот задремал и слышит вдруг, кто-то его зовет. Смотрит — никого. Он опять задремал — опять зовут. Он опять глядит, глядит: а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со смеху, смеется… А месяц-то светит сильно, так сильно, явственно светит месяц — все, братцы мои, видно. Вот зовет она его, и такая вся сама светленькая, беленькая сидит на ветке, словно плотичка какая или пескарь, — а то вот еще карась бывает такой белесоватый, серебряный… Гаврила-то плотник так и обмер, братцы мои, а она знай хохочет да его все к себе этак рукой зовет. Уж Гаврила было и встал, послушался было русалки, братцы мои, да, знать, Господь его надоумил: положил-таки на себя крест… А уж как ему было трудно крест-то класть, братцы мои; говорит, рука просто как каменная, не ворочается… Ах ты этакой, а!.. Вот как положил он крест, братцы мои, русалочка-то и смеяться перестала, да вдруг как заплачет… Плачет она, братцы мои, глаза волосами утирает, а волоса у нее зеленые, что твоя конопля. Вот поглядел, поглядел на нее Гаврила, да и стал ее спрашивать: «Чего ты, лесное зелье, плачешь?» А русалка-то как взговорит ему: «Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней». Тут она, братцы мои, пропала, а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу, то есть, выйти… А только с тех пор он все невеселый ходит.
— Эка! — проговорил Федя после недолгого молчанья, — да как же это может этакая лесная нечисть хрестиянскую душу спортить, — он же ее не послушался?
— Да вот поди ты! — сказал Костя. — И Гаврила баил, что голосок, мол, у ней такой тоненький, жалобный, как у жабы.
— Твой батька сам это рассказывал? — продолжал Федя.
— Сам. Я лежал на полатях, все слышал.
— Чудное дело! Чего ему быть невеселым?.. А, знать, он ей понравился, что позвала его.
— Да, понравился! — подхватил Ильюша. — Как же! Защекотать она его хотела, вот что она хотела. Это ихнее дело, этих русалок-то.
— А ведь вот и здесь должны быть русалки, — заметил Федя.
— Нет, — отвечал Костя, — здесь место чистое, вольное. Одно — река близко.
Все смолкли. Вдруг, где-то в отдалении, раздался протяжный, звенящий, почти стенящий звук, один из тех непонятных ночных звуков, которые возникают иногда среди глубокой тишины, поднимаются, стоят в воздухе и медленно разносятся наконец, как бы замирая. Прислушаешься — и как будто нет ничего, а звенит. Казалось, кто-то долго, долго прокричал под самым небосклоном, кто-то другой как будто отозвался ему в лесу тонким, острым хохотом, и слабый, шипящий свист промчался по реке. Мальчики переглянулись, вздрогнули…
— С нами крестная сила! — шепнул Илья.
— Эх вы, вороны! — крикнул Павел. — Чего всполохнулись? Посмотрите-ка, картошки сварились. (Все пододвинулись к котельчику и начали есть дымящийся картофель; один Ваня не шевельнулся.) Что же ты? — сказал Павел.
Но он не вылез из-под своей рогожи. Котельчик скоро весь опорожнился.
— А слыхали вы, ребятки, — начал Ильюша, — что намеднись у нас на Варнавицах приключилось?
— На плотине-то? — спросил Федя.
— Да, да, на плотине, на прорванной. Вот уж нечистое место, так нечистое, и глухое такое. Кругом все такие буераки, овраги, а в оврагах все казюли водятся.
— Ну, что такое случилось? сказывай…
— А вот что случилось. Ты, может быть, Федя, не знаешь а только там у нас утопленник похоронен; а утопился он давным-давно, как пруд еще был глубок; только могилка его еще видна, да и та чуть видна: так — бугорочек… Вот, на днях, зовет приказчик псаря Ермила; говорит: «Ступай, мол, Ермил, на пошту». Ермил у нас завсегда на пошту ездит; собак-то он всех своих поморил: не живут они у него отчего-то, так-таки никогда и не жили, а псарь он хороший, всем взял. Вот поехал Ермил за поштой, да и замешкался в городе, но а едет назад уж он хмелен. А ночь, и светлая ночь: месяц светит… Вот и едет Ермил через плотину: такая уж его дорога вышла. Едет он этак, псарь Ермил, и видит: у утопленника на могиле барашек, белый такой, кудрявый, хорошенький, похаживает. Вот и думает Ермил: «Сем возьму его, — что ему так пропадать», да и слез, и взял его на руки… Но а барашек — ничего. Вот идет Ермил к лошади, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; однако он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять: барашка перед собой держит. Смотрит он на него, и барашек ему прямо в глаза так и глядит. Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что мол, не помню я, чтобы этак бараны кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак по шерсти гладить, — говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша…»
Не успел рассказчик произнести это последнее слово, как вдруг обе собаки разом поднялись, с судорожным лаем ринулись прочь от огня и исчезли во мраке. Все мальчики перепугались. Ваня выскочил из-под своей рогожи. Павлуша с криком бросился вслед за собаками. Лай их быстро удалялся… Послышалась беспокойная беготня встревоженного табуна. Павлуша громко кричал: «Серый! Жучка!..» Через несколько мгновений лай замолк; голос Павла принесся уже издалека… Прошло еще немного времени; мальчики с недоумением переглядывались, как бы выжидая, что-то будет… Внезапно раздался топот скачущей лошади; круто остановилась она у самого костра, и, уцепившись за гриву, проворно спрыгнул с нее Павлуша. Обе собаки также вскочили в кружок света и тотчас сели, высунув красные языки.
— Что там? что такое? — спросили мальчики.
— Ничего, — отвечал Павел, махнув рукой на лошадь, — так, что-то собаки зачуяли. Я думал, волк, — прибавил он равнодушным голосом, проворно дыша всей грудью.
Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновение. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки в руке, ночью, он, нимало не колеблясь, поскакал один на волка… «Что за славный мальчик!» — думал я, глядя на него.
— А видали их, что ли, волков-то? — спросил трусишка Костя.
— Их всегда здесь много, — отвечал Павел, — да они беспокойны только зимой.

Он опять прикорнул перед огнем. Садясь на землю, уродил он руку на мохнатый затылок одной из собак, и долго не поворачивало головы обрадованное животное, с признательной гордостью посматривая сбоку на Павлушу.
Ваня опять забился под рогожку.
— А какие ты нам, Илюшка, страхи рассказывал, — заговорил Федя, которому, как сыну богатого крестьянина, приходилось быть запевалой (сам же он говорил мало, как бы боясь уронить свое достоинство). — Да и собак тут нелегкая дернула залаять… А точно, я слышал, это место у вас нечистое.
— Варнавицы?.. Еще бы! еще какое нечистое! Там не раз, говорят, старого барина видали — покойного барина. Ходит, говорят, в кафтане долгополом и все это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз дедушка Трофимыч повстречал: «Что, мол, батюшка, Иван Иваныч, изволишь искать на земле?»
— Он его спросил? — перебил изумленный Федя.
— Да, спросил.
— Ну, молодец же после этого Трофимыч… Ну, и что ж тот?
— Разрыв-травы, говорит, ищу. — Да так глухо говорит, глухо: — Разрыв-травы. — А на что тебе, батюшка Иван Иваныч, разрыв-травы? — Давит, говорит, могила давит, Трофимыч: вон Хочется, вон…
— Вишь какой! — заметил Федя, — мало, знать, пожил.
— Экое диво! — промолвил Костя. — Я думал, покойников можно только в родительскую субботу видеть.
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюша, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидать, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
— Ну, и видела она кого-нибудь? — с любопытством спросил Костя.
— Как же. Перво-наперво она сидела долго, долго, никого не видала и не слыхала… только все как будто собачка этак залает, залает где-то… Вдруг, смотрит: идет по дорожке мальчик в одной рубашонке. Она приглянулась — Ивашка Федосеев идет…
— Тот, что умер весной? — перебил Федя.
— Тот самый. Идет и головушки не подымает… А узнала его Ульяна… Но а потом смотрит: баба идет. Она вглядываться, вглядываться, — ах ты, Господи! — сама идет по дороге, сама Ульяна.
— Неужто сама? — спросил Федя.
— Ей-Богу, сама.
— Ну что ж, ведь она еще не умерла?
— Да году-то еще не прошло. А ты посмотри на нее: в чем душа держится.
Все опять притихли. Павел бросил горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожженные концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во все стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, — налетел прямо в это отражение, пугливо повертелся на одном месте, весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами.
— Знать, от дому отбился, — заметил Павел. — Теперь будет лететь, покуда на что наткнется, и где ткнет, там и ночует до зари.
— А что, Павлуша, — промолвил Костя, — не праведная ли эта душа летела на небо, ась?
Павел бросил другую горсть сучьев на огонь.
— Может быть, — проговорил он наконец.
— А скажи, пожалуй, Павлуша, — начал Федя, — что, у вас тоже в Шаламове было видать предвиденье-то небесное?
— Как солнца-то не стало видно? Как же.
— Чай, напугались и вы?
— Да не мы одни. Барин-то наш, хоша и толковал нам напредки, что, дескать, будет вам предвиденье, а как затемнело, сам, говорят, так перетрусился, что на-поди. А на дворовой избе баба-стряпуха, так та, как только затемнело, слышь, взяла да ухватом все горшки перебила в печи: «Кому теперь есть, говорит, наступило светопрестановление». Так шти и потекли. А у нас на деревне такие, брат, слухи ходили, что, мол, белые волки по земле побегут, людей есть будут, хищная птица полетит, а то и самого Тришку увидят.
— Какого это Тришку? — спросил Костя.
— А ты не знаешь? — с жаром подхватил Ильюша. — Ну, брат, откентелева же ты, что Тришки не знаешь? Сидни же у вас в деревне сидят, вот уж точно сидни! Тришка — эвто будет такой человек удивительный, который придет; а придет он, когда наступят последние времена. И будет он такой удивительный человек, что его и взять нельзя будет, и ничего ему сделать нельзя будет: такой уж будет удивительный человек. Захотят его, например, взять хрестьяне; выйдут на него с дубьем, оцепят его, но а он им глаза отведет — так отведет им глаза, что они же сами друг друга побьют. В острог его посадят, например, — он попросит водицы испить в ковшике: ему принесут ковшик, а он нырнет туда, да и поминай как звали. Цепи на него наденут, а он в ладошки затрепещется — они с него так и попадают. Ну, и будет ходить этот Тришка по селам да по городам; и будет этот Тришка, лукавый человек, соблазнять народ хрестиянский… ну, а сделать ему нельзя будет ничего… Уж такой он будет удивительный, лукавый человек.
— Ну да, — продолжал Павел своим неторопливым голосом, — такой. Вот его-то и ждали у нас. Говорили старики, что вот, мол, как только предвиденье небесное зачнется, так Тришка и придет. Вот и зачалось предвиденье. Высыпал весь народ на улицу, в поле, ждет, что будет. А у нас, вы знаете, место видное, привольное. Смотрят — вдруг от слободки с горы идет какой-то человек, такой мудреный, голова такая удивительная… Все как крикнут: «Ой, Тришка идет! ой, Тришка идет!» — да кто куды! Староста наш в канаву залез; старостиха в подворотне застряла, благим матом кричит, свою же дверную собаку так запужала, что та с цепи долой, да через плетень, да в лес; а Кузькин отец, Дорофеич, вскочил в овес, присел, да и давай кричать перепелом: «Авось, мол, хоть птицу-то враг, душегубец, пожалеет». Таково-то все переполошились!.. А человек-то это шел наш бочар, Вавила: жбан себе новый купил да на голову пустой жбан и надел.
Все мальчики засмеялись и опять приумолкли на мгновенье, как это часто случается с людьми, разговаривающими на открытом воздухе. Я поглядел кругом: торжественно и царственно стояла ночь; сырую свежесть позднего вечера сменила полуночная сухая теплынь, и еще долго было ей лежать мягким пологом на заснувших полях; еще много времени оставалось до первого лепета, до первых шорохов и шелестов утра, до первых росинок зари. Луны не было на небе: она в ту пору поздно всходила. Бесчисленные золотые звезды, казалось, тихо текли все, наперерыв мерцая, по направлению Млечного Пути, и, право, глядя на них, вы как будто смутно чувствовали сами стремительный, безостановочный бег земли…
Странный, резкий, болезненный крик раздался вдруг два раза сряду над рекой и, спустя несколько мгновений, повторился уже далее…
Костя вздрогнул. «Что это?»
— Это цапля кричит, — спокойно возразил Павел.
— Цапля, — повторил Костя… — А что такое, Павлуша, я вчера слышал вечером, — прибавил он, помолчав немного, — ты, может быть, знаешь…
— Что ты слышал?
— А вот что я слышал. Шел я из Каменной Гряды в Шашкино; а шел сперва все нашим орешником, а потом лужком пошел — знаешь, там, где он сугибелью выходит, — там ведь есть бучило; знаешь, оно еще все камышом заросло; вот пошел я мимо этого бучила, братцы мои, и вдруг из того-то бучила как застонет кто-то, да так жалостливо, жалостливо: у-у… у-у… у-у! Страх такой меня взял, братцы мои: время-то позднее, да и голос такой болезный. Так вот, кажется, сам бы и заплакал… Что бы это такое было? ась?
— В этом бучиле в запрошлом лете Акима-лесника утопили воры, — заметил Павлуша, — так, может быть, его душа жалобится.
— А ведь и то, братцы мои, — возразил Костя, расширив свои и без того огромные глаза… — Я и не знал, что Акима в том бучиле утопили: я бы еще не так напужался.
— А то, говорят, есть такие лягушки махонькие, — продолжал Павел, — которые так жалобно кричат.
— Лягушки? Ну, нет, это не лягушки… какие это… (Цапля опять прокричала над рекой.) Эк ее! — невольно произнес Костя, — словно леший кричит.
— Леший не кричит, он немой, — подхватил Ильюша, — он только в ладоши хлопает да трещит…
— А ты его видал, лешего-то, что ли? — насмешливо перебил его Федя.
— Нет, не видал, и сохрани Бог его видеть; но а другие видели. Вот на днях он у нас мужичка обошел: водил, водил его по лесу, и все вокруг одной поляны… Едва-те к свету домой добился.
— Ну, и видел он его?
— Видел. Говорит, такой стоит большой, большой, темный, окутанный, этак словно за деревом, хорошенько не разберешь, словно от месяца прячется, и глядит, глядит глазищами-то, моргает ими, моргает…
— Эх ты! — воскликнул Федя, слегка вздрогнув и передернув плечами, — пфу!..
— И зачем эта погань в свете развелась? — заметил Павел. — Не понимаю, право!
— Не бранись, смотри, услышит, — заметил Илья.
Настало опять молчание.
— Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, — раздался вдруг детский голос Вани, — гляньте на Божьи звездочки, — что пчелки роятся!
Он выставил свое свежее личико из-под рогожи, оперся на кулачок и медленно поднял кверху свои большие тихие глаза. Глаза всех мальчиков поднялись к небу и не скоро опустились.
— А что, Ваня, — ласково заговорил Федя, — что, твоя сестра Анютка здорова?
— Здорова, — отвечал Ваня, слегка картавя.
— Ты ей скажи — что она к нам, отчего не ходит?..
— Не знаю.
— Ты ей скажи, чтобы она ходила.
— Скажу.
— Ты ей скажи, что я ей гостинца дам.
— А мне дашь?
— И тебе дам.
Ваня вздохнул.
— Ну, нет, мне не надо. Дай уж лучше ей: она такая у нас добренькая.
И Ваня опять положил свою голову на землю. Павел встал и взял в руку пустой котельчик.
— Куда ты? — спросил его Федя.
— К реке, водицы зачерпнуть: водицы захотелось испить.
Собаки поднялись и пошли за ним.
— Смотри не упади в реку! — крикнул ему вслед Ильюша.
— Отчего ему упасть? — сказал Федя, — он остережется.
— Да, остережется. Всяко бывает: он вот нагнется, станет черпать воду, а водяной его за руку схватит да потащит к себе. Станут потом говорить: упал, дескать, малый в воду… А какое упал?.. Во-вон, в камыши полез, — прибавил он, прислушиваясь.
Камыши точно, раздвигаясь, «шуршали», как говорится у нас.
— А правда ли, — спросил Костя, — что Акулина-дурочка с тех пор и рехнулась, как в воде побывала?
— С тех пор… Какова теперь! Но а говорят, прежде красавица была. Водяной ее испортил. Знать, не ожидал, что ее скоро вытащут. Вот он ее, там у себя на дне, и испортил.
(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с черным, как уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь в клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни говорили, и только изредка судорожно хохочет.)
— А говорят, — продолжал Костя, — Акулина оттого в реку и кинулась, что ее полюбовник обманул.
— От того самого.
— А помнишь Васю? — печально прибавил Костя.
— Какого Васю? — спросил Федя.
— А вот того, что утонул, — отвечал Костя, — в этой вот в самой реке. Уж какой же мальчик был! и-их, какой мальчик был! Мать-то его, Феклиста, уж как же она его любила, Васю-то! И словно чуяла она, Феклиста-то, что ему от воды погибель произойдет. Бывало, пойдет-от Вася с нами, с ребятками, летом в речку купаться, — она так вся и встрепещется. Другие бабы ничего, идут себе мимо с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И как утонул. Господь знает. Играл на бережку, и мать тут же была, сено сгребала; вдруг слышит, словно кто пузыри по воде пускает, — глядь, а только уж одна Васина шапонька по воде плывет. Ведь вот с тех пор и Феклиста не в своем уме: придет да и ляжет на том месте, где он утоп; ляжет, братцы мои, да и затянет песенку, — помните, Вася-то все такую песенку певал, — вот ее-то она и затянет, а сама плачет, плачет, горько Богу жалится…
— А вот Павлуша идет, — молвил Федя.
Павел подошел к огню с полным котельчиком в руке.

Что, ребята, — начал он, помолчав, — неладно дело.
— А что? — торопливо спросил Костя.
— Я Васин голос слышал.
Все так и вздрогнули.
— Что ты, что ты? — пролепетал Костя.
— Ей-Богу. Только стал я к воде нагибаться, слышу вдруг зовут меня этак Васиным голоском и словно из-под воды: «Павлуша, а Павлуша!» Я слушаю; а тот опять зовет: «Павлуша, подь сюда». Я отошел. Однако воды зачерпнул.
— Ах ты, Господи! ах ты, Господи! — проговорили мальчики, крестясь.
— Ведь это тебя водяной звал, Павел, — прибавил Федя… — А мы только что о нем, о Васе-то, говорили.
— Ах, это примета дурная, — с расстановкой проговорил Ильюша.
— Ну, ничего, пущай! — произнес Павел решительно и сел опять, — своей судьбы не минуешь.
Мальчики приутихли. Видно было, что слова Павла произвели на них глубокое впечатление. Они стали укладываться перед огнем, как бы собираясь спать.
— Что это? — спросил вдруг Костя, приподняв голову.
Павел прислушался.
— Это кулички летят, посвистывают.
— Куда ж они летят?
— А туда, где, говорят, зимы не бывает.
— А разве есть такая земля?
— Есть.
— Далеко?
— Далеко, далеко, за теплыми морями.
Костя вздохнул и закрыл глаза.
Уже более трех часов протекло с тех пор, как я присоседился к мальчикам. Месяц взошел наконец; я его склонились к темному краю земли многие звезды не тотчас заметил: так он был мал и узок. Эта безлунная ночь, казалось, была все так же великолепна, как и прежде… Но уже, еще недавно высоко стоявшие на небе; все совершенно затихло кругом, как обыкновенно затихает все только к утру: все спало крепким, неподвижным, передрассветным сном. В воздухе уже не так сильно пахло, — в нем снова как будто разливалась сырость… Недолги летние ночи!.. Разговор мальчиков угасал вместе с огнями… Собаки даже дремали; лошади, сколько я мог различить, при чуть брезжущем, слабо льющемся свете звезд, тоже лежали, понурив головы… Сладкое забытье напало на меня; оно перешло в дремоту.
Свежая струя пробежала по моему липу. Я открыл глаза: утро зачиналось. Еще нигде не румянилась заря, но уже забелелось на востоке. Все стало видно, хотя смутно видно, кругом. Бледно-серое небо светлело, холодело, синело; звезды то мигали слабым светом, то исчезали; отсырела земля, запотели листья, кое-где стали раздаваться живые звуки, голоса, и жидкий, ранний ветерок уже пошел бродить и порхать над землею. Тело мое ответило ему легкой, веселой дрожью. Я проворно встал и подошел к мальчикам. Они все спали как убитые вокруг тлеющего костра; один Павел приподнялся до половины и пристально поглядел на меня.
Я кивнул ему головой и пошел восвояси вдоль задымившейся реки. Не успел я отойти двух верст, как уже полились кругом меня по широкому мокрому лугу, и спереди, по зазеленевшимся холмам, от лесу до лесу, и сзади по длинной пыльной дороге, по сверкающим, обагренным кустам, и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, — полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света… Все зашевелилось, проснулось, запело, зашумело, заговорило. Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы; мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, принеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун…
Я, к сожалению, должен прибавить, что в том же году Павла не стало. Он не утонул: он убился, упав с лошади. Жаль, славный был парень!

Рассказ Тургенева И.С. «Бежин луг» входит в

59b90e1005a220e2ebc542eb9d950b1e0″>

Железная дорога — Некрасов. Полный текст стихотворения — Железная дорога

Ваня (в кучерском армячке).
Папаша! кто строил эту дорогу?
Папаша (в пальто на красной подкладке),
Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!
Разговор в вагоне

1
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;

Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно — покой и простор!
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.

Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни…
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни —

Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю…
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою…

2
Добрый папаша! К чему в обаянии
Умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.

Труд этот, Ваня, был страшно громаден
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.

Водит он армии; в море судами
Правит; в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.

Он-то согнал сюда массы народные.
Многие — в страшной борьбе,
К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.

Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?

Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные…
Что там? Толпа мертвецов!

То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?.. «В ночь эту лунную
Любо нам видеть свой труд!

Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.

Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда…
Всё претерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда!

Братья! Вы наши плоды пожинаете!
Нам же в земле истлевать суждено…
Всё ли нас, бедных, добром поминаете
Или забыли давно?..»

Не ужасайся их пения дикого!
С Волхова, с матушки Волги, с Оки,
С разных концов государства великого —
Это всё братья твои — мужики!

Стыдно робеть, закрываться перчаткою,
Ты уж не маленький!.. Волосом рус,
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый больной белорус:

Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;

Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо дня в день налегала весь век…
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!

Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит!

Эту привычку к труду благородную
Нам бы не худо с тобой перенять…
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.

Да не робей за отчизну любезную…
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную —
Вынесет всё, что господь ни пошлет!

Вынесет всё — и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только — жить в эту пору прекрасную
Уж не придется — ни мне, ни тебе.

3
В эту минуту свисток оглушительный
Взвизгнул — исчезла толпа мертвецов!
«Видел, папаша, я сон удивительный, —
Ваня сказал, — тысяч пять мужиков,

Русских племен и пород представители
Вдруг появились — и он мне сказал:
«Вот они — нашей дороги строители!..»
Захохотал генерал!

«Был я недавно в стенах Ватикана,
По Колизею две ночи бродил,
Видел я в Вене святого Стефана,
Что же… всё это народ сотворил?

Вы извините мне смех этот дерзкий,
Логика ваша немножко дика.
Или для вас Аполлон Бельведерский
Хуже печного горшка?

Вот ваш народ — эти термы и бани,
Чудо искусства — он всё растаскал!»-
«Я говорю не для вас, а для Вани…»
Но генерал возражать не давал:

«Ваш славянин, англо-сакс и германец
Не создавать — разрушать мастера,
Варвары! дикое скопище пьяниц!..
Впрочем, Ванюшей заняться пора;

Знаете, зрелищем смерти, печали
Детское сердце грешно возмущать.
Вы бы ребенку теперь показали
Светлую сторону…»

4
Рад показать!
Слушай, мой милый: труды роковые
Кончены — немец уж рельсы кладет.
Мертвые в землю зарыты; больные
Скрыты в землянках; рабочий народ

Тесной гурьбой у конторы собрался…
Крепко затылки чесали они:
Каждый подрядчику должен остался,
Стали в копейку прогульные дни!

Всё заносили десятники в книжку —
Брал ли на баню, лежал ли больной:
«Может, и есть тут теперича лишку,
Да вот, поди ты!..» Махнули рукой…

В синем кафтане — почтенный лабазник,
Толстый, присадистый, красный, как медь,
Едет подрядчик по линии в праздник,
Едет работы свои посмотреть.

Праздный народ расступается чинно…
Пот отирает купчина с лица
И говорит, подбоченясь картинно:
«Ладно… нешто… молодца!.. молодца!..

С богом, теперь по домам, — проздравляю!
(Шапки долой — коли я говорю!)
Бочку рабочим вина выставляю
И — недоимку дарю!..»

Кто-то «ура» закричал. Подхватили
Громче, дружнее, протяжнее… Глядь:
С песней десятники бочку катили…
Тут и ленивый не мог устоять!

Выпряг народ лошадей — и купчину
С криком «ура!» по дороге помчал…
Кажется, трудно отрадней картину
Нарисовать, генерал?..

Традиция рисования лошадей в искусстве

Можно с уверенностью сказать, что подавляющее большинство из нас, ценители искусства или нет, хотя бы раз в жизни сталкивались с рисунками лошадей . Теперь, когда вы думаете об этом, возможно, это было больше, чем один раз, потому что правда в том, что картин с лошадьми являются одними из самых распространенных произведений искусства из .

Мы говорим обо всей истории конного искусства, уходящей в прошлое, доставляя завораживающее визуальное уважение к этому животному, столь же прекрасному сейчас, как и всегда.Населяющие живописные пейзажи, поля сражений, королевские поместья и оживленные крестьянские рынки, лошади всегда присутствовали в истории человека как ценный актив и уникальный спутник как во время войны, так и в мирное время.

В результате художников со всего мира нашли свою музу в виде коня и изобразили их настолько великолепно, насколько это было возможно. Но можем ли мы еще говорить о картинах с лошадьми в 21 веке?

Слайд-шоу 6000 лет рисунков лошадей в искусстве

Картины с лошадьми — краткая история

Хотя самые ранние изображения конного спорта нельзя обсуждать с точки зрения их ценности как произведений искусства в соответствии с сегодняшними принципами, они определенно изображают давние отношения между лошадьми и людьми в визуально-историческом смысле.Самый первый пример изображения лошадей восходит к знаменитым пещерам Ласко во Франции ^[1] , которые содержат доисторические рисунки, которым, по оценкам, 16000 лет. В древних египетском и греческом искусстве , а также в римских работах лошади были обычным явлением, поскольку их анатомия изучалась и исследовалась с осторожностью, в то время как в христианском и византийском искусстве они могли рассматриваться только как часть доминирующий религиозный пейзаж. Великое возрождение пришло с года в период Возрождения года, в 14 веке, когда итальянские художники, такие как Тициан, Андреа Мантенья, Рафаэль и даже Леонардо да Винчи, все изобразили их.Эта традиция продолжалась до года и эпохи барокко года через полотна таких художников, как Питер Пауль Рубенс, Энтони ван Дайк и Диего Веласкес.

Поскольку конных видов спорта были созданы сначала Тюдорами, а затем французами, многие художники были приглашены на скачки ^[2] . Одним из них был художник-импрессионист Эдгар Дега, который рисовал многие ранние сцены гонок вместе с Бенджамином Маршаллом, Генри Томасом Алкеном, Джеймсом Уордом, Джоном Фредериком Херрингом-старшим.и многое другое. В 18 веке Джордж Стаббс также прославился как «художник лошадей», поскольку он создал многочисленные анатомические рисунки животного, потратив восемнадцать месяцев на рассечение туш лошадей. Но, пожалуй, самые известные образцы картин с лошадьми на сегодняшний день были созданы Романтизм французскими художниками Теодором Жерико и Эженом Делакруа , оба из которых изображали их во многих своих произведениях.

На рубеже 20-го века изображения лошадей нашли свое место в таких движениях, как кубизм, сюрреализм и экспрессионизм.Такие художники, как Василий Кандинский, Жан Метцингер, Фрэнсис Пикабиа и Жоан Миро, изображали коней, различающихся по стилю, обстановке и значению. Во многих таких случаях лошади редко были частью исторической темы, а скорее включались в художественное видение, возможно, из-за одной только их красоты.

«Битва при Ангиари» (1505 г.) — утраченная картина Леонардо да Винчи. Изображение из Википедии

Почему лошади?

Независимо от нации, исторического периода, религии, культуры, традиций или простой повседневной жизни, лошади умудрялись проложить себе дорогу на протяжении многих веков.Их многочисленные роли были изображены в различных типах картин с лошадьми бесчисленное количество раз: через военное искусство , которое изображает лошадей в битве и кавалерию рыцарей; вышеупомянутые скачки , на которых многих художников очаровала сложность галопа, их впечатляющая скорость, их мускульная структура; через искусство американского Запада и его знаменитую индейскую традицию ковбоев , у которых обязательно были лошадиные предметы.Очень часто они считались очень ценными, будь то для бедняков, которые использовали их для работы и транспортировки, или для богатых, для которых они были символом престижа и власти. Несомненно, лошади были спутниками человека на протяжении всех эпох, и человек продолжает восхищаться благородством духа, добродетелью и силой духа этого необыкновенного животного ^[3] , что всегда связано с искусством и его многочисленными формами.

Роза Бонер — Лошадиная ярмарка, 1852–1855 гг. Предоставлено музеем Метрополитен в Нью-Йорке

Картины с лошадьми известных художников по истории искусства

Без сомнения, как мы уже говорили ранее, некоторые из самых известных рисунков лошадей были созданы во время появления романтизма.Французские мастера Теодор Жерико и Эжен Делакруа были самыми известными, поскольку они оба потрясающе изобразили лошадей, оставив нам возможность насладиться их многочисленными произведениями искусства, посвященными животным. Хотя именно скульптуры занимают важное место в конном искусстве, часто изображая знаменитых генералов или других исторических фигур верхом на них, изображения лошадей, тем не менее, довольно многочисленны, как и художники, которые их создавали. Исходя из множества стилей, движений и подходов, они создали культовые произведения, от которых у нас захватывает дух каждый раз, когда мы их видим.

Чарльз Марион Рассел — Buccaroos, 1902 год

Джордж Стаббс — Whistlejacket

Whistlejacket , картина маслом на холсте, вероятно, одна из самых известных когда-либо выполненных картин с изображением лошадей. Она была создана британским художником Джорджем Стаббсом в 1762 году. На картине изображена скаковая лошадь маркиза Рокингема примерно в натуральную величину. Холст большой и лишен какого-либо другого содержимого, кроме некоторых незаметных теней. Это произведение искусства прославлено героическим размахом и отсутствием фона.Стаббс провел несколько месяцев в Wentworth Woodhouse в Йоркшире (загородный дом Рокингема) и создал множество портретов лошадей с человеческими фигурами и без них.

Джордж Стаббс — Whistlejacket, ок. 1762

Теодор Жерико — Офицер Императорской конной гвардии, заряжающий

Офицер Имперской конной гвардии Заряд , также известный как Заряжающий егерь — это картина французского художника Теодора Жерико . Выполненный в 1812 году, он изображает наполеоновского кавалерийского офицера, готового атаковать.Картина является типичным образцом французского романтизма, хотя имеет схожие мотивы с картиной Жака-Луи Давида «Наполеон, пересекающий Альпы ». Однако энергичная обработка краски и драматическое диагональное расположение отделяют эту картину от неоклассицизма. Картина является частью коллекции Лувра.

Теодор Жерико — офицер Имперской конной гвардии, 1812 год

Эжен Делакруа — Лошадь напугана молнией

Одной из ведущих фигур французского романтизма был Эжен Делакруа.Этот мастер известен своим использованием выразительных мазков и изучением оптических эффектов цвета, которые в конечном итоге повлияли на появление импрессионистского движения. Для Делакруа цвет был основным средством выражения. Он написал огромное количество картин с лошадьми, но Лошадь, испуганная молнией , безусловно, самая известная. Картина была написана в 1825 году и находится в Музее изящных искусств в Будапеште.

Эжен Делакруа — Лошадь напугана молнией, 1825

Эдгар Дега — На скачках

Самая консервативная и натуралистическая картина французского импрессиониста Эдгара Дега — это На скачках .На выполнение этой работы у художника ушло три года. На картине изображена динамичная картина с лошадьми и всадниками в движении и отдыхом на открытом воздухе. Для работы также характерны детализация крупным планом и далекая перспектива. Как и в других своих картинах, Дега уделял особое внимание использованию цвета, света и тени.

Эдгар Дега — На скачках, 1877–1880, деталь

Альбер Глез — Ла Шасс (Охота)

La Chasse или Охота — это картина, написанная в 1911 году французским художником, теоретиком и писателем Альбертом Глезом.Эта картина создана в очень динамичном кубистском стиле с многогранными видами. Однако в произведении искусства сохраняются узнаваемые элементы по отношению к его предмету. На нем изображена сцена охоты на открытом воздухе с семью людьми и многочисленными животными. Люди на лошадях готовятся к отъезду, а напряжение в воздухе видно, когда охотники и животные взаимодействуют друг с другом.

Альбер Глез — La Chasse (Охота), 1911

Василий Кандинский — Reiter (Lyrishes)

Reiter (Lyrishes) был создан в 1911 году, в период Blue Rider Period одним из отцов абстрактного искусства — Василием Кандинским.Картины Кандинского этого периода представляют собой большие выразительные цветные массы, оцениваемые независимо от форм и линий. Это был период, когда Кандинский использовал музыку и для творчества. Кандинский иногда использовал музыкальные термины для обозначения своих произведений. Это не единственная картина Кандинского с изображением лошадей. Он также создавал рисунки лошадей на раннем этапе своей карьеры.

Посмотреть другие работы Василия Кандинского можно здесь!

Василий Кандинский — Рейтер (Лириши), 1911, деталь

Фрэнсис Пикабиа — Лошади

Франсис Пикабиа был выдающимся французским авангардистом, поэтом и типографом.В области изобразительного искусства он наиболее известен своими кубистскими картинами, а также как выдающийся деятель искусства в период прото-дадаизма. Позже в своей карьере Пикабиа ненадолго ассоциировался с сюрреализмом. Однако в начале своей карьеры работы Пикабиа ассоциировались с импрессионизмом и пуантилизмом. Его картина « лошадей » 1911 года — прекрасный образец постимпрессионистской живописи.

Фрэнсис Пикабиа — Лошади, деталь, 1911

Жан Метцингер — La Femme au Cheval (Женщина с лошадью)

La Femme au Cheval , также известная как Женщина с лошадью и L’Ecuyère — это картина французского художника Жана Метцингера.Выполненная в 1911 году, она была выставлена ​​в Париже в Salon des Indépendants в 1912 году и Salon de la Section d’Or , 1912. Как следует из названия, на картине изображена обнаженная женщина, едущая на лошади. Плоскость изображения разбита на грани, одновременно представляя несколько аспектов объекта. Эта концепция была впервые использована Метцингером и вскоре стала считаться одним из основных принципов кубизма.

Жан Метцингер — La Femme au Cheval (Женщина с лошадью), 1911-1912 гг.

Жоан Миро — Лошадь, трубка и красный цветок

Знаменитая работа Жоана Миро « Лошадь, трубка и красный цветок » была исполнена в 1920 году.Это один из редких примеров натюрмортов, которые каталонский художник Хуан Миро написал летом 1920 года дома в деревне Монтройг. Картина, которую обычно называют сюрреалистической, содержит много элементов кубизма. Миро написал Лошадь, Трубку и Красный цветок после того, как вернулся из Парижа, где на него повлияли авангардные картины, которые он видел в Париже. Он уделял особое внимание Пикассо и его работам.

Жоан Миро — Лошадь, трубка и красный цветок, 1920

Пабло Пикассо — Герника, деталь

Один из величайших шедевров искусства ХХ века — Герника Пабло Пикассо — это не картина с лошадью как таковая .Однако на этой крупномасштабной картине, символе пацифизмов, лошадь является одной из центральных фигур в композиции. Лошадь фактически занимает центр картины — лошадь, падающая в агонии. Существуют десятки интерпретаций изображения лошади в Гернике . Пикассо никогда не интересовался объяснением элементов этой знаменитой картины. Однако многие искусствоведы утверждают, что это символизирует страдания Испании во время гражданской войны в Испании. Как однажды сказала историк искусства Патрисия Файлинг: « Бык и лошадь — важные символы в испанской культуре.Сам Пикассо определенно использовал этих персонажей, чтобы со временем сыграть множество разных ролей. Это сделало задачу интерпретации конкретного значения быка и лошади очень сложной. Их отношения — это своего рода балет, который задумывался по-разному на протяжении всей карьеры Пикассо. »

Пабло Пикассо — Герника, деталь

Существует ли современное конное искусство?

Поскольку лошади больше не встречаются в нашем обществе так часто, они перестали быть таким частым явлением в произведениях искусства. Машины заменили экипажи, танки заменили кавалерию, а скачки, хотя все еще существуют, в целом интересны из-за ставок и денег. Можно сказать, что в современном искусстве коней все еще можно было изображать за их милосердие и благородство, а не за особую роль, которую они играют в современной жизни. Начиная с картины Пикассо Guernica , было несколько художников, которые использовали лошадей в качестве предметов своего искусства, хотя часто не в качестве главных героев. Например, Яннис Кунеллис оказался в центре внимания в 1969 году, когда его критиковали за то, что он выставил на выставку двенадцать живых лошадей.Ричард Принс показал их в своей серии Cowboy and Marlboro Men 1980-х годов. Многие модные фотографы используют их при съемках, одна из которых — сама Энни Лейбовиц, особенно в сериале Дисней. В 2007 году Маурицио Каттелан повесил пять экземпляров таксидермистов в галерее, оплакивая их смерть на войне, а Марина Абрамович ехала на одном из них в своем представлении The Hero . Так что насчет картин с лошадьми? Вы можете найти их в фресках , например, через практику Алексиса Диаса, Пикселя Панчо или Нихоса, но когда дело доходит до холстов, они кажутся редкостью среди мейнстримных креативщиков.Мы, вероятно, можем быть уверены, что эти члены семейства лошадей всегда будут привлекать внимание художников, но, возможно, не столько в области живописи — по крайней мере, не среди тех, которые продиктованы арт-рынком и влиятельными институтами. К счастью для нас, мы можем наслаждаться шедеврами прошлого в любое время.

Автор Энджи Кордик и Лоренцо Перейра .

Совет редакции: Лошадь: 30 000 лет лошади в искусстве

Эта иллюстрированная история лошади в искусстве документирует творческий путь от доисторических наскальных рисунков до боевых лошадей Уччелло, чистокровных портретов Стаббса, загадочных гравюр Элизабет Фринк и не только.Книга проливает особый свет на отношения человека с лошадью. От ранних попыток пещерного человека на стенах пещеры до иллюстраций из книги XIII века «Фермерство» в Стамбуле, от китайской скульптуры 2000-летней давности до эскизов Микеланджело, римского терракотового барельефа до искусства американских индейцев и ковбоев 20-го века, начиная с 15-го века. Шерстяные гобелены века до современного «футуристического» искусства … Какой прекрасный способ изучить историю человечества, а также историю искусства, ценив при этом форму и красоту лошади.Это прекрасное образование, увлекательное чтение.

Артикул:

1. Пещеры Ласко [12 сентября 2016 г.]
2. Эльке, Б., Рэйни, К., Рисование и раскрашивание лошадей, Искусство конской формы , Watson Gupthill Publications 2000
3. Сивак А. (2012), Конь, конечно! Куратор Энн Вуллетт на картине с изображением лошадей , Ирис (Гетти) [12 сентября 2016 г.]

Рекомендуемые изображения: Эжен Делакруа — Лошадь, напуганная молнией, 1825–29, изображение из Википедии; Пабло Пикассо — Мальчик, ведущий лошадь, 1905-06, деталь.Предоставлено Музеем современного искусства, Нью-Йорк; Олаф Руде — Святой Георгий и дракон, 1918 год, деталь. Предоставлено Орхусским художественным музеем; Жак Луи Давид — Наполеон, переходящий Альпы, 1801 г., деталь. Изображение из Википедии; Франц Марк — Большие синие лошади, 1911, деталь. Предоставлено Художественным центром Уокера. Все изображения используются только в иллюстративных целях.

Средневековое земледелие — Исторический учебный сайт

Земледелие доминировало в жизни большинства средневековых людей.Многие крестьяне средневековой Англии обрабатывали землю, и в результате сельское хозяйство было критически важным для крестьянской семьи в средневековой Англии. Большинство людей жили в деревнях, где было много земли для ведения сельского хозяйства. Средневековые города были небольшими, но все же нуждались в продуктах питания, произведенных в окрестных деревнях.

Земледелие было для многих образом жизни. Средневековое земледелие по нашим меркам было очень примитивным. Средневековые фермеры / крестьяне не имели доступа к тракторам, комбайнам и т. Д. Сельскохозяйственные инструменты были очень грубыми.У крестьян была определенная работа, которую они должны были выполнять каждый месяц, и завершение этого «сельскохозяйственного года» было очень важным.

Уборка урожая серпами и косами

Фермы тогда были намного меньше, и крестьяне, которые обрабатывали землю, не владели землей, на которой они работали. Он принадлежал хозяину поместья. В этом смысле крестьяне были просто арендаторами, которые обрабатывали участок земли или, может быть, несколько участков. Вот почему в Средневековье земледелие называлось стрип-фермером .

Опора на местного лорда поместья была частью феодальной системы, введенной Вильгельмом Завоевателем.

Крестьянская семья вряд ли могла владеть самым ценным из сельскохозяйственных животных — быком. Бык или лошадь были известны как «вьючные животные», так как они могли выполнять большую работу, которую люди не смогли бы выполнить. Упряжка волов во время пахоты была жизненно необходима, и деревня могла объединиться, чтобы купить одну или две, а затем использовать их поочередно.Фактически, сельские жители часто помогали друг другу в выполнении жизненно важных сельскохозяйственных работ. Это особенно актуально во время вспашки, посева и уборки урожая.

Чаще всего фермеры использовали плуги с металлическими наконечниками для переворачивания почвы и бороны для заделки почвы после посева семян. Использование навоза было основным, а искусственных удобрений, как мы знали, не существовало.

Выращивание сельскохозяйственных культур было делом очень неудачным, и успешный урожай стал результатом большого труда, но также и результатом некоторой удачи.

Летом (вегетационный период) фермерам нужно было солнце, чтобы выращивать урожай. Хотя погода в средневековой Англии была намного более предсказуемой, всего один сильный ливень мог сравнять урожай и почти уничтожить его. При отсутствии значительного урожая крестьянин должен был найти деньги или товары для уплаты налогов. Но слишком много солнца и недостаточно влаги в почве могут привести к тому, что урожай не сможет полностью раскрыть свой потенциал. Весенний мороз может погубить семена, если они были недавно посажены.

Зима не означала, что фермерам было легко.Было много дел, даже если он не мог выращивать урожай в то время.

В некоторых поместьях имелся надзиратель, который следил за тем, чтобы крестьяне работали хорошо и не крали у лорда.

СКОЛЬКО ЗЕМЛИ НУЖНО ЧЕЛОВЕКУ?

Иеремия Агений 10 августа 2017 г.

Старшая сестра приехала в деревню навестить младшую.
Старшая была замужем за торговцем в городе, младшая — за
крестьянина в деревне. Пока сестры сидели за чашкой чая и разговаривали,
старшая начала хвастаться преимуществами городской жизни: рассказывала, как
они комфортно там жили, как хорошо одеты, какую прекрасную одежду
носили ее дети, какие вкусные блюда они ели и пили. , и
, как она ходила в театр, на прогулки и на развлечения.

Младшая сестра была обижена и, в свою очередь, унизила жизнь
торговца и заступилась за жизнь крестьянина.

«Я бы не стала менять свой образ жизни на ваш», — сказала она. «Мы можем жить примерно
года, но, по крайней мере, мы свободны от тревог. Вы живете в стиле
лучше, чем мы, но хотя вы часто зарабатываете больше, чем нужно
, вы, скорее всего, потеряете все, что имеете. Вы знаете пословицу
: «Утрата и приобретение — братья двое». Часто бывает, что люди,
в один прекрасный день состоятельны, завтра просят свой хлеб. Наш путь на
безопаснее. Жизнь крестьянина хоть и не жирная, но долгая.
Мы никогда не станем богатыми, но у нас всегда будет достаточно еды ».

Старшая сестра насмешливо сказала:

«Достаточно? Да, если вы любите делиться со свиньями и телятами!
Что вы знаете об элегантности и манерах! Сколько бы ни раб был ваш хороший человек
, вы умрете, живя на кучке навоза, и ваши
детей будут такими же ».

«Ну что из этого?» ответил младший. «Конечно, у нас работа
грубая и грубая. Но, с другой стороны, это несомненно; и нам нужно
ни перед кем не кланяться.Но вы в ваших городах окружены
искушениями; сегодня все может быть в порядке, но завтра Злой может
соблазнить вашего мужа картами, вином или женщинами, и все пойдет к гибели
. Разве такое не случается достаточно часто? »

Пахом, хозяин дома, лежал на вершине печи,
и слушал женскую болтовню.

«Совершенно верно», — подумал он. «Несмотря на то, что мы с детства
заняты возделыванием Матери-Земли, у нас, крестьян, нет времени позволять всякой чепухе
поселиться в наших головах.Наша единственная проблема в том, что мы не получили достаточно земли
. Если бы у меня было много земли, я бы не боялся самого дьявола! »

Женщины допили чай, немного поговорили о платьях, а затем
убрали чайные принадлежности и легли спать.

Но дьявол сидел за печью и слышал все
, что было сказано. Он был доволен тем, что жена крестьянина довела до хвастовства своего
мужа и что он сказал, что если бы у него было много
земли, он не стал бы бояться самого дьявола.

«Хорошо, — подумал Дьявол. «У нас будет драка. Я дам вам
земли; и с помощью этой земли я приведу тебя в свою власть ».

---

Недалеко от деревни жила женщина, небольшая помещица, у которой было
имения площадью около трехсот акров. Она всегда жила в хороших отношениях с крестьянами
, пока не наняла в качестве управляющего старого солдата
года, который стал обременять людей штрафами. Как бы осторожно ни старался Пахом
, снова и снова случалось, что то
его лошадь попадала среди овса женщины, то корова забредала в ее сад
, то его телята попадали в ее луга — а он
всегда был платить штраф.

Пахом заплатил, но ворчал, и, разозлившись, пошел домой
с семьей. Все это лето у Пахома было много неприятностей
из-за этого управляющего; и он даже был рад, когда пришла зима и
год нужно было загнать скот в стойло. Хотя ему не хватало корма, когда
они больше не могли пастись на пастбищах, по крайней мере,
он был свободен от беспокойства за них.

Зимой стало известно, что дама собирается продать свою землю
, и что хозяин постоялого двора на главной дороге торговал за нее
земли.Услышав это, крестьяне очень встревожились.

«Что ж, — подумали они, — если трактирщик получит землю, он побеспокоит нас
штрафами хуже, чем хозяйский управляющий. Мы все зависим от этого состояния ».

Итак, крестьяне выступили от имени своей коммуны и попросили даму
не продавать землю трактирщику; предлагая ей
лучшую цену за нее сами. Дама согласилась дать им это. Тогда
крестьянина попытались договориться, чтобы Коммуна выкупила все поместье,
, чтобы владеть им могли все вместе.Они встречались дважды, чтобы обсудить это в
году, но так и не смогли уладить этот вопрос; Лукавый посеял между ними
разлада, и они не смогли договориться. Поэтому они решили купить землю в
году индивидуально, каждый по средствам; и дама
согласилась с этим планом так же, как с другим.

Вскоре Пахом услышал, что его сосед покупал пятьдесят акров,
, и что дама согласилась принять половину наличными, а на
год ждать вторую половину. Пахом завидовал.

«Посмотрите на это, — подумал он, — вся земля продается, и я не получу ее
».Так он говорил со своей женой.

«Покупают другие люди, — сказал он, — и мы также должны купить двадцать
акра или около того. Жизнь становится невозможной. Этот стюард просто
сокрушает нас своими штрафами ».

Итак, они собрались вместе и думали, как
им удастся его купить. У них было заложено сто рублей. Они продали
жеребенка и половину пчел; нанял одного из своих сыновей на
рабочего и брал ему аванс; Остальное занял у зятя
и таким образом наскреб половину денег за покупку.

Сделав это, Пахом выбрал ферму в сорок акров, часть из которых была покрыта лесом
года, и пошел к даме, чтобы выторговать ее. Они пришли к соглашению
, он пожал ей руку и заплатил ей залог в размере
вперед. Затем они отправились в город и подписали документы; он
уплачивает половину цены и обязуется выплатить оставшуюся сумму
в течение двух лет.

Итак, теперь у Пахома была своя земля. Он одолжил семена и засеял ими
купленных им земель.Урожай был хороший, и в течение
года он сумел выплатить долги и даме, и своему зятю
года. Итак, он стал землевладельцем, вспахивая и засевая свою
землю, заготовляя сено на своей земле, рубя собственные деревья и
кормив свой скот на своем пастбище. Когда он выходил
вспахивать свои поля, или смотреть на свою растущую кукурузу, или на свои луга,
его сердце наполнялось радостью. Трава, которая росла, и цветы
, которые там цвели, казались ему непохожими на все, что росло где-либо еще.
Раньше, когда он проходил мимо этой земли, она казалась такой же
, как и любая другая земля, но теперь она казалась совсем другой.

---

Итак, Пахом был очень доволен, и все было бы правильно, если бы
г. только соседние крестьяне не вторглись в его кукурузу —
поля и луга. Он обращался к ним самым вежливым образом, но они продолжали
: теперь пастухи-общинники позволяли деревенским коровам
забредать на его луга; тогда лошади с ночного пастбища получат
с его кукурузы.Пахом снова и снова изгонял их, простил
их владельцев и долгое время воздерживался от преследования каких-либо
. Но в конце концов он потерял терпение и пожаловался в Окружной суд
. Он знал, что беды были вызваны отсутствием у крестьян земли и отсутствием злых умыслов с их стороны; но он подумал:

«Я не могу больше не замечать этого, иначе они уничтожат все, что у меня есть.
Им нужно преподать урок ».

Так он их поднял, дал им один урок, потом другой, и двое
или трое крестьян были оштрафованы.Спустя время
соседей Пахома начали обижаться на него и теперь, а затем
намеренно пустили свой скот на его землю. Один крестьянин даже затащил ночью
в Пахомский лес и срубил пять молодых лип, за
их коры. Однажды Пахом, проходя через лес, заметил
нечто белое. Он подошел ближе и увидел ободранные стволы, лежащие на земле
, а рядом стояли пни там, где раньше было дерево
. Пахом был в ярости.

«Если бы он только порезал одну здесь и там, это было бы достаточно плохо, — подумал Пахом,
, — но этот негодяй на самом деле срубил целую группу.
Если бы я только мог узнать, кто это сделал, я бы заплатил ему ».

Он ломал голову над тем, кто это мог быть. В конце концов он решил: «Это
, должно быть, Саймон — никто другой не смог бы этого сделать». Затем он пошел в дом
Саймона, чтобы осмотреться, но ничего не нашел, а в
была только злая сцена. Однако теперь он был уверен, что это сделал Саймон более чем
, и подал жалобу. Саймона вызвали
человека. Дело было рассмотрено и повторно рассмотрено, и в конце
года весь Саймон был оправдан, поскольку против него не было никаких улик.Пахом
почувствовал себя еще более обиженным и позволил своему гневу излиться на старейшину
и судей.

«Вы позволяете ворам смазывать свои ладони», — сказал он. «Если бы вы сами были честным народом, вы бы не отпустили вора».

И поссорился Пахом с судьями и соседями своими. Начали высказываться угрозы
сжечь его здание. Итак, хотя у Пахома было более
земли, его место в Коммуне было намного хуже, чем раньше.

Примерно в это же время прошел слух, что многие люди переезжают на
новые детали.

«Мне незачем покидать свою землю», — подумал Пахом. «Но из нашего села может уехать еще
человека, и тогда для нас будет еще
места. Я бы сам забрал их землю и увеличил свое поместье
. Тогда я смогу жить более непринужденно. На самом деле, мне,
, все еще слишком тесно, чтобы чувствовать себя комфортно ».

Однажды Пахом сидел дома, как вдруг заехал крестьянин, проезжавший через село
. Ему разрешили остаться на ночь,
и подали ужин.Пахом поговорил с этим крестьянином и
спросил его, откуда он. Незнакомец ответил, что он приехал
из-за Волги, где работал. Одно слово приводило к
другому, и мужчина продолжал говорить, что многие люди селились
в тех частях. Он рассказал, как там поселились
человека из его села. Они присоединились к Коммуне и получили по двадцать пять
акра на человека. Земля была настолько хороша, сказал он, что посеянная на ней рожь
росла высотой с лошадь и такой густой, что из пяти пропилов
серпа образовался сноп.Один крестьянин, по его словам, не привез с собой ничего
, кроме своих голых рук, и теперь у него шесть лошадей и две коровы
собственных.

Сердце Пахома загорелось желанием. Он думал:

«Зачем мне страдать в этой узкой дыре, если можно так хорошо жить
в другом месте? Я продам здесь свою землю и свою усадьбу, а на
денег начну заново там и куплю все новое. В
году в этом многолюдном месте всегда неприятности. Но сначала я должен пойти и самому разузнать об этом
.”

Ближе к лету собрался и поехал. Он спустился по Волге на пароходе №
до Самары, затем прошел еще триста миль на высоте
фута и, наконец, добрался до места. Все было именно так, как сказал незнакомец
. У крестьян было много земли: каждому человеку было отдано в пользование двадцать
пяти акров общинной земли, и любой, у кого были деньги, мог купить, кроме того, по пятьдесят центов за акр столько же хорошей земли в собственность, сколько он. хотел.

Узнав все, что он хотел знать, Пахом вернулся домой, когда наступила осень
года, и начал распродавать свое имущество.Он продал свои
земли с прибылью, продал свою усадьбу и весь свой скот, а
вышли из числа членов Коммуны. Он дождался только весны
года, а затем вместе с семьей отправился в новое поселение.

---

Как только Пахом и его семья прибыли на новое место жительства, он
подал заявление о приеме в Коммуну большого села. Он выдержал
угощения старцам и получил необходимые документы. Пять
долей общинной земли были переданы ему и его сыновьям в пользование
, то есть 125 акров (не все вместе, а на разных
полях) помимо использования общинных пастбищ.Пахом построил
здания, которые ему были нужны, и купил скот. Из одной только коммунальной земли
он имел втрое больше, чем в его бывшем доме, а земля была
хорошей кукурузной земли. Ему было в десять раз лучше, чем раньше. У него
было много пахотных земель и пастбищ, и он мог держать столько голов скота, сколько ему заблагорассудится.

Сначала, в суете строительства и обустройства, Пахому
все это нравилось, но когда он привык,
начал думать, что и здесь ему не хватает земли.В первый год он засеял
пшеницы на своей доле общинной земли и получил хороший урожай. Он
хотел продолжить сеять пшеницу, но не имел достаточно коммунальной земли для
цели, а то, что он уже использовал, было недоступно; ибо в
г. эти части пшеницы сеют только на целинной земле или на залежи. Его
сеют в течение одного-двух лет, а затем земля лежит под паром, пока
снова не зарастает степной травой. Было много тех, кто хотел
такой земли, и этого не хватило на всех; так что люди
поссорились из-за этого.Те, кто был более обеспечен, хотели получить его за
выращиваемой пшеницы, а те, кто был беден, хотели передать его торговцам
, чтобы они могли собрать деньги для уплаты налогов. Пахом хотел
сеять пшеницы; поэтому он арендовал землю у дилера на год. Он
посеял много пшеницы и получил хороший урожай, но земля находилась слишком далеко от деревни
— пшеницу нужно было проехать более десяти миль. После
года Пахом заметил, что некоторые крестьяне-торговцы живут на
отдельных фермах и становятся богатыми; и он подумал:

«Если бы я купил землю в собственность и имел на ней приусадебный участок, это было бы совсем другое дело.Тогда бы все было хорошо
и компактно ».

Вопрос о покупке земли в собственность возвращался ему снова и снова.

Он шел таким же путем три года; аренда земли и посев
пшеницы. Сезоны складывались удачно, и урожай был хорошим, так что в
году он начал откладывать деньги. Он, возможно, и дальше жил довольным,
, но он устал от необходимости арендовать землю у других людей каждый год,
, и бороться за нее. Где бы ни была хорошая земля, которую нужно было иметь
, крестьяне бросались за ней, и ее сразу же забирали, так что
, если вы не будете осторожны с ней, вы ее не получите.Это случилось в
году, на третий год, когда он и торговец вместе арендовали участок пастбищ в
году у некоторых крестьян; и они уже вспахали его
, когда возник какой-то спор, и крестьяне подали в суд на
его, и все развалилось, так что вся рабочая сила была потеряна.
«Если бы это была моя собственная земля, — подумал Пахом, — я был бы независимым,
и не было бы всех этих неприятностей».

И Пахом стал искать землю, которую он мог купить; и он наткнулся на
крестьянина, который купил тысячу соток акров земли, но, столкнувшись с трудностями в
году, был готов снова продать дешево.Пахом
торговался и торговался с ним, и в конце концов они договорились о цене
в 1500 рублей, часть наличными и часть подлежит оплате позже. У них было
, но дело было решено, когда проезжающий мимо торговец однажды остановил
у Пахома, чтобы накормить свою лошадь. Он выпил чаю с
Пахом, и они поговорили. Дилер сказал, что он только
возвращался из далекой земли башкир, где у него было
купленных тринадцать тысяч соток земли всего за 1000 рублей.Пахом
допрашивал его дальше, и торговец сказал:

«Достаточно подружиться с вождями. Я раздал
халатов и ковров на сумму около ста рублей,
не считая ящика чая, и дал вино тем, кто его пил;
, и я получил землю менее чем за два цента за акр. И он показал
Пахому титулы, говоря:

«Земля у реки, и вся прерия — целинная земля».

Пахом засыпал его вопросами, и торговец сказал:

«Там больше земли, чем можно было бы пройти за год,
— и все это башкиры.Они просты, как овцы,
, а землю можно получить почти даром ».

«Ну вот, — подумал Пахом, — с моей тысячей рублей, почему
я должен получить только тысячу тысяч гектаров, а кроме того обременять себя долгом в размере
». Если я возьму его там, я могу получить за эти деньги в десять раз больше
».

---

В

Пахом спросил, как добраться до этого места, и, как только торговец
покинул его, он приготовился туда сам.Он оставил жену
присматривать за усадьбой и отправился в путь, взяв с собой своего мужчину
. По пути они остановились в городе и купили ящик из
чая, немного вина и другие подарки, как посоветовал торговец.
Они шли, пока не прошли более трехсот
миль, и на седьмой день пришли к месту, где
башкиры разбили свои палатки. Все было так, как сказал торговец
. Люди жили в степях, у реки, в войлочных палатках.Они не возделывали землю и не ели хлеба.
Их скот и лошади паслись стадами в степи. Жеребята №
были привязаны за палатками, а кобыл
пригнали дважды в день. Кобыл были подоены, и из молока приготовлено
кумыса. Кумыс готовили женщины, а еще они сделали
сыра. Что касается мужчин, то все, что их волновало, — это пить кумыс и чай,
поесть баранину и поиграть на дудке.
Они все были полны и веселы и все лето не думали о работе.Они были совершенно невежественными и не знали
русского, но были достаточно добродушными.

Как только они увидели Пахома, они вышли из своих шатров и собрали
вокруг своего посетителя. Был найден переводчик, и Пахом сказал им, что
он пришел по какой-то земле. Башкиры казались очень довольными; Они
взяли Пахома и повели его в одну из лучших палаток, где усадили
его на какие-то пуховые подушки, положенные на ковер, а они сели
вокруг него. Они дали ему чай и кумыс, и приказали убить овцу,
, и дали ему поесть баранины.Пахом достал из своей телеги подарки и раздал их башкирам
года, а между ними раздал
чая. Башкиры обрадовались. Они много разговаривали между собой
, а затем сказали переводчику перевести.

«Они хотят сказать тебе, — сказал переводчик, — что ты им нравишься,
и что у нас есть обычай делать все возможное, чтобы угодить гостю, а
отплатить ему за его подарки. Вы подарили нам подарки, а теперь скажите
, какие из вещей, которые у нас есть, вам больше всего нравится, чтобы мы подарили вам их
.”

«Что мне здесь больше всего нравится, — ответил Пахом, — это твоя земля. Наша
земля переполнена, и земля истощена; но у вас есть
земли, и это хорошая земля. Я никогда не видел ничего подобного ».

Переводчик перевел. Башкиры переговорили между собой
какое-то время. Пахом не мог понять, о чем они говорили, но
увидел, что они были очень веселы, кричали и смеялись.
Потом они замолчали и посмотрели на Пахома, а переводчик сказал:

«Они хотят, чтобы я сказал вам, что в обмен на ваши подарки они
с радостью дадут вам столько земли, сколько вы захотите.Достаточно лишь указать рукой на него
, и он будет твоим ».

Башкиры снова поговорили и начали спорить. Пахом
спросил, о чем они спорят, и переводчик сказал ему
, что некоторые из них думают, что им следует спросить своего начальника о земле
и не действовать в его отсутствие, в то время как другие считали, что
нет необходимости ждать его возвращения. .

---

Пока башкиры спорили, на месте происшествия появился человек в большой шапке из лисьего меха
.Все они замолчали и поднялись на высоту
футов. Переводчик сказал: «Это сам наш начальник».

Пахом тотчас принес лучший халат и пять фунтов чая
и протянул их вождю. Вождь принял их, и
занял почетное место. Башкиры сразу начали
что-то ему рассказывать. Начальник некоторое время прислушивался, затем сделал знак
головой, чтобы они замолчали, и, обращаясь к
Пахому, сказал по-русски:

«Ну, пусть будет так.Выбирайте любой понравившийся участок земли; у нас
его много ».

«Как я могу взять столько, сколько захочу?» — подумал Пахом. «Я должен получить документ
, чтобы сделать его безопасным, иначе они могут сказать:« Это твое », а потом
могут снова его забрать».

«Спасибо за добрые слова», — сказал он вслух. «У вас много
земли, а мне нужно совсем немного. Но я хотел бы быть уверен, какой
бит мой. Нельзя ли его измерить и передать мне? Жизнь и
смерти находятся в руках Бога.Вы, добрые люди, отдаете его мне, но ваши
детей, возможно, захотят забрать его снова ».

«Вы совершенно правы, — сказал Шеф. «Мы передадим это вам».

«Я слышал, что здесь был торговец, — продолжал Пахом, — и что
вы дали ему тоже немного земли и подписали документы о праве собственности на этот
год». Я бы хотел, чтобы это было сделано таким же образом ».

Шеф понял.

«Да, — ответил он, — это можно сделать довольно легко. У нас есть писец,
, и мы поедем с вами в город и закроем документ как следует.”

«А какова будет цена?» — спросил Пахом.

«Цена у нас всегда одна: тысяча рублей в день».

Пахом не понял.

«В день? Что это за мера? Сколько это будет акров? »

«Мы не знаем, как рассчитать это», — сказал вождь. «Мы продаем
штук посуточно. На ногах за день можно обойти
человека, а цена — тысяча рублей в день ».

Пахом удивился.

«Но за день можно обойти большой участок земли», — сказал он.

Шеф засмеялся.

«Все будет твоим!» сказал он. «Но есть одно условие: если
вы не вернетесь в тот же день на место, откуда начали,
ваши деньги потеряны».

«Но как мне отметить путь, которым я прошел?»

«Да ведь мы пойдем в любое место, которое вам нравится, и останемся там. Вы должны
начать с этого места и сделать свой раунд, взяв с собой лопату.
Сделайте отметку там, где считаете нужным. На каждом повороте выкапывайте яму
и насыпайте дерн; потом мы будем обходить плугом
от ямы до ямы.Вы можете сделать такую ​​большую трассу, как хотите
, но до захода солнца вы должны вернуться в то место, с которого вы начали
. Вся земля, которую вы покроете, будет вашей ».

Пахом обрадовался. Было решено выехать на следующий день рано утром.
Они немного поговорили, и, выпив еще немного кумыса и съев
еще баранины, они снова выпили чаю, а затем наступила ночь.
Они дали Пахому перину для сна, а башкиры
разошлись на ночь, пообещав собраться на следующее утро на рассвете 9:54 и выехать до восхода солнца в назначенное место.

Пахом лежал на перине, но не мог заснуть. Он все думал
о земле.

«Какой большой участок я отрежу!» подумал он. «Я легко могу пройти
тридцать пять миль за день. Дни уже давно, и в пределах
окружности в тридцать пять миль, сколько земли будет! Я
продам более бедную землю или сдам ее крестьянам, но я выберу
лучших и возделываю их. Куплю две упряжки для волов и найму еще двух
рабочих. Около ста пятидесяти акров будет пашня, а на остальных
гектарах я буду пасти скот.”

Пахом пролежал без сна всю ночь и задремал только перед рассветом.
Едва его глаза были закрыты, когда ему приснился сон. Он подумал, что
лежит в той же палатке, и услышал чей-то смех снаружи. Ему,
, интересно, кто это может быть, он встал и вышел, и он увидел, что башкирский вождь
сидел перед палаткой, держась за бок, а
катался от смеха. Подойдя к Начальнику, Пахом
спросил: «Чего ты смеешься?» Но он увидел, что это уже не
Главный, а торговец, который недавно останавливался у него дома и
рассказал ему о земле.Так же, как Пахом собирался спросить: «
ты давно здесь?» он увидел, что это не торговец, а крестьянин
, который давным-давно приехал с Волги в старый дом
Пахома. Потом он увидел, что это тоже был не крестьянин, а сам Дьявол
с копытами и рогами, сидел там и посмеивался, а
перед ним лежал босиком, ниц на земле, только в
брюках и рубашке. И Пахому приснилось, что он внимательно посмотрел
, чтобы увидеть, что это за человек там лежит, и он увидел
, что этот человек был мертв, и что это был он сам! Он проснулся в ужасе.

«О чем мечтаешь», — подумал он.

Оглянувшись, он увидел сквозь открытую дверь, что рассветает.

«Пора их разбудить», — подумал он. «Мы должны начать».

Он встал, разбудил своего человека (который спал в своей телеге), велел ему
упряжи; и пошли звонить башкирам.

«Пора в степь померить землю», — сказал он.

Башкиры встали и собрались, пришел и вождь. Тогда
снова стали пить кумыс, и предложили Пахому чаю, но он
не стал ждать.

«Если мы пойдем, пойдем. Пора », — сказал он.

---

Башкиры собрались и все поехали: кто на лошадях,
и кто в телегах. Пахом ехал в своей маленькой тележке со своим слугой
и взял с собой лопату. Когда они добрались до степи,
загорелся утренний красный цвет. Они взошли на холм
(называемый башкирами шиханом) и слезли с повозок
и лошадей, собравшись в одном месте. Вождь подошел к Пахому
и протянул руку к равнине:

«Смотри, — сказал он, — все это, насколько хватит твоего глаза, наше.
Вы можете получить любую его часть, какую захотите ».

Глаза Пахома заблестели: вся целинная земля, плоская, как ладонь
твоей руки, черная, как семя мака, а в дуплах
высотой по грудь росли разные травы.

Вождь снял шапку из лисьего меха, положил ее на землю и сказал:

«Это будет знак. Начни отсюда и вернись сюда снова.
Вся земля, по которой ты обойдешь, будет твоей «.

Пахом вынул деньги и положил на шапку.Затем он снял
верхнее пальто, оставшись под пальто без рукавов. Он
расстегнул пояс и плотно завязал его ниже живота, вложил в грудь своего пальто маленький мешочек с хлебом
и, привязав к поясу фляжку с водой
, подтянул голенища своих ботинок, взял
лопатой от своего человека, и стоял готовый начать. В течение
он обдумывал несколько моментов, по какому пути ему лучше идти — везде было заманчиво.

«Неважно, — заключил он, — я пойду навстречу восходящему солнцу.”

Он повернулся лицом к востоку, потянулся и ждал, пока
солнце не появится над краем.

«Я не должен терять времени, — подумал он, — а идти легче, а
еще круто».

Едва лучи солнца мелькнули над горизонтом, как Пахом,
с лопатой на плече, спустился в степь.

Пахом не пошел ни медленно, ни быстро. Пройдя
тысячу ярдов, он остановился, выкопал яму и положил куски дерна
один на другой, чтобы сделать его более заметным.Затем он пошел дальше; и теперь,
, когда он избавился от своей неподвижности, он ускорил шаг. Через
пока вырыл еще одну яму.

Пахом оглянулся. В солнечном свете
года был отчетливо виден холм с людьми на нем и сверкающими шинами колес телеги
. Приблизительно Пахом пришел к выводу, что он прошел
три мили. Становилось теплее; он снял нижнее пальто,
перекинул его через плечо и пошел дальше. Сейчас стало уже
тепла; он посмотрел на солнце, пора было подумать о завтраке.

«Первая смена закончилась, но их четыре в день, и еще слишком
, чтобы повернуть. Но я просто сниму сапоги », — сказал он себе.

Он сел, снял сапоги, засунул их за пояс и пошел дальше.
Теперь идти было легко.

«Я пройду еще три мили, — подумал он, — а потом поверну на
налево. Пятно настолько хорошее, что было бы жалко потерять
его. Чем дальше, тем лучше кажется земля ».

Некоторое время он шел прямо, и когда он оглянулся, холм
был едва виден, а люди на нем были похожи на черных муравьев
, и он мог просто видеть что-то блестящее на солнце.

«А, — подумал Пахом, — я достаточно далеко зашел в этом направлении,
пора повернуть. Кроме того, я весь в поту и очень хочу пить ».

Он остановился, выкопал большую яму и навалил куски дерна. Затем он,
, отвязал фляжку, напился и резко повернул налево.
Он продолжал и продолжал; трава была высокая, и было очень жарко.

Пахом начал утомляться: он взглянул на солнце и увидел, что сейчас полдень.

«Ну, — подумал он, — мне надо отдохнуть.”

Он сел, ел хлеба и напился воды; но он не лег, думая, что если он это сделает, то может заснуть. После того, как
посидел немного, он снова пошел дальше. Сначала он прошел
легко: еда укрепила его; но стало ужасно жарко, и ему захотелось спать; тем не менее, он продолжал, думая: «Час до
страданий, жизнь — время».

Он прошел долгий путь и в этом направлении и собирался снова повернуть налево на
, когда заметил влажную лощину: «Было бы жаль, что
не будет», — подумал он.«Там хорошо бы лен». Итак, он
прошел мимо ямы и вырыл яму с другой стороны от нее
, прежде чем повернуть за угол. Пахом посмотрел на холм. Жара
года делала воздух туманным: казалось, что он дрожит, и сквозь дымку
года почти не было видно людей на пригорке.

«А!» — подумал Пахом: «Я сделал борта слишком длинными; Я должен сделать
этот короче ». И он пошел по третьей стороне, шагнув на
быстрее. Он посмотрел на солнце: оно было почти на полпути к горизонту
, а он еще не прошел двух миль по третьей стороне квадрата
.Он все еще находился в десяти милях от цели.

«Нет, — подумал он, — хотя моя земля будет перекоса, я должен
спешить обратно по прямой. Я могу зайти слишком далеко, а поскольку сейчас
, у меня много земли ».

И Пахом поспешно выкопал яму и повернул прямо к холму.

---

Пахом пошел прямо к холму, но теперь шел с трудностью
. Жара покончила с ним, его босые ступни были порезаны
и в синяках, а ноги начали отказывать.Ему хотелось отдохнуть, но это было невозможно, если он собирался вернуться до заката.
год солнце никого не ждет, и оно опускалось все ниже и ниже.

«О боже, — подумал он, — если бы я только не ошибся, пытаясь слишком много
! Что, если я опоздаю? »

Он посмотрел на холм и на солнце. Он был еще далек от своей цели, а солнце уже было у края. Пахом пошел дальше и пошел дальше
; идти было очень тяжело, но он шел все быстрее и быстрее. Он
продолжал настаивать, но все еще был далеко от места.Он начал бежать,
выбросил пальто, ботинки, фляжку и фуражку, а
оставил только лопату, которую он использовал в качестве опоры.

«Что мне делать, — снова подумал он, — я слишком много понял, и
испортил все дело. Я не смогу добраться до заката ».

И от этого страха у него перехватило дыхание.
Пахом бежал, промокшие рубашка и штаны прилипали к нему, а на
пересохло во рту. Его грудь работала, как кузнечные мехи,
его сердце билось как молот, а ноги подкашивались, как
, если они не принадлежали ему.Пахома охватил ужас:
он умер от напряжения.

Хотя он и боялся смерти, он не мог остановиться. «После того, как я пройду все
таким образом, они назовут меня дураком, если я остановлюсь сейчас», — подумал он. И
он бежал и продолжал, и приближался и слышал, как башкиры кричали и
кричали ему, и их крики воспламенили его сердце еще больше. Он
собрал свои последние силы и побежал дальше.

Солнце было близко к краю и, покрытое туманом, выглядело большим и красным, как кровь.Вот, да, вот-вот началось! Солнце было довольно низко, но он также был довольно близко к своей цели. Пахом уже видел
человека на холме, машущих руками, чтобы поторопить его. Он
мог видеть шапку из лисьего меха на земле и деньги на ней, а
Вождь сидел на земле, держась за бока. И Пахом
вспомнил свой сон.

«Земли много, — подумал он, — но позволит ли мне Бог жить на ней? Я потерял свою жизнь, я потерял свою жизнь! Я никогда не доберусь до
этого места! »

Пахом посмотрел на солнце, которое достигло земли: одна его сторона
уже исчезла.Со всеми оставшимися силами он бросился на
, наклонившись вперед, так что его ноги едва могли следовать за
достаточно быстро, чтобы не дать ему упасть. Как только он достиг холма
, внезапно стало темно. Он посмотрел вверх — солнце уже село. Он закричал: «Все мои труды напрасны», — подумал он,
, и хотел было остановиться, но услышал, как башкиры все еще кричали, и
вспомнил, что хотя ему снизу солнце казалось
. поставили, они на пригорке все еще видели.Он глубоко вздохнул
и взбежал на холм. Там еще было светло. Дошел до вершины
и увидел кепку. Перед ним сидел главный смеясь и держась за бока
человека. Снова Пахом вспомнил свой сон и вскрикнул:
его ноги подкосились под ним, он упал вперед и дотянулся до колпака
руками.

«Ах, какой молодец!» воскликнул начальник. «Он приобрел
земли!»

Слуга Пахома подбежал и попытался поднять его, но
увидел, что кровь течет из его уст.Пахом мертв!

Башкиры щелкали языками, чтобы выразить свою жалость.

Его слуга взял лопату и вырыл могилу, достаточную для того, чтобы в ней мог лежать
Пахом, и похоронил его в ней. Шесть футов от головы до пяток — все, что ему было нужно.

Картины счастливых крестьян в Хусиене

Тысячи крестьянских художников округа Хусянь в Китае, кажется, «безмерно любят социализм» и мысли председателя Мао, который в большом настроении однажды сказал: «Пусть расцветут сто цветов».»

Конечно, он не требовал разных разновидностей. Современные китайские картины, которые сегодня выставлены на всеобщее обозрение в Галерее искусств Университета Говарда, без исключения без исключения неиссякаемо радужны.

Производительные крестьяне в них счастливы, счастливы, счастливы. Почти слышно, как они свистят во время работы.У них много урожая, у них безупречная стеганая одежда, и вы можете сказать, что у них идеальные зубы, потому что они все время улыбаются. И их счастливые куры, лошади и свиньи тоже.

Одна роза — лакомство, а дюжина — восхитительна, но целая куча вещей, как колесо с приторным очарованием.

Эти трудолюбивые крестьяне, которые целый день трудятся в коммуне и занимаются искусством «только в свободное время», безусловно, умеют рисовать. Нам говорят, что они любители, но не новички. Ма Я-ли, должно быть, натренировалась нарисовать сотню картинок с цыплятами, прежде чем нарисовала прекрасную выставленную на обозрение.

Эти картины не колеблются, в них нет сомнений.«Они воспевают великого лидера председателя Мао, — сообщает нам каталог, — они полны надежд на светлое будущее и радуются нынешней жизни». Политически и технически эти картины верны.

И радуют глаз. Тысячи мельчайших деталей представлены с особой точностью: чешуя карпа, прыгающего в пруду; шевеление шелковых червей; протекторы тракторных покрышек, ручки ручных гранат. Хотя сейчас картины в Ховарде полны информации, они никогда не бывают просто каталогами.Их узоры настолько декоративны, а их композиции настолько геометрически, что они почти никогда не превращаются в суету.

Крестьяне уезда Хусянь разводят лошадей, свиней и кур, выращивают заросли, травы, зерновые, персики и хурму, нанизывают электрические провода и роют глубокие колодцы. После «большого скачка» в уезде Хусянь провинции Шэньси живопись также превратилась в индустрию. Уезд небольшой, его население составляет 430 тысяч человек. Его художники, как нам говорят, за последние годы «создали 70 000 произведений искусства.»

Они явно построены на старой традиции. Округ Хусянь хорошо известен своими вырезками из бумаги и ксилографиями, а также картинами, которые вешают на Новый год перед входом в здание.

Это пропаганда, как минимум Он не является ядовитым, он не побуждает разум к ненависти. Он развлекательный, красочный, информативный и веселый. И он не претендует на то, чтобы изображать вещи такими, какие они есть.

«Эти работы, — замечает каталогизатор». являются не просто воспроизведением реальной жизни, а результатом ее типизации, художественного возвышения и кристаллизации.«

Согревающие фотографии спокойных полицейских и счастливых американских семей на обеде в День благодарения, сделанные Норманом Роквеллом, могут показаться китайцам в равной степени идеализированными. Китайские фабрики и коммуны, которые страдают, мусор и угнетение крестьянина, но также и кухни, показанные в наша телевизионная реклама

Китайцы пытаются «стереть различие между работниками физического и умственного труда», и представленные картины являются оружием той войны. С их повторяющимися мотивами и повторяющимися мазками они так же полны труда, как и сами хотя.

Хотя здесь 80 картин десятков разных художников, на первый взгляд эта выставка кажется выставкой для трех или четырех человек. Живописцев Востока, в отличие от художников Запада, редко учили щеголять дикой оригинальностью. Кажется, что они довольны тем, что работают в рамках традиции, а представленные здесь, похоже, стремятся к аналогичным результатам. Они используют похожие техники, материалы и композиции; и рассказы, их сочинения; и истории, которые рассказывают их картины, почти одинаковы.

Они озаглавлены «Весеннее рыхление», или «Позаботьтесь о овцах», или «Радость при сборе большого урожая хлопка». Или «Осенний сбор». «Сбор семян и корней лотоса», «Празднование хорошего урожая», «Богатый урожай кукурузы» или «Хранение зерна повсюду». Иногда их темы не пастырские, а политические: «Я люблю председателя Хуа», «Мы любим председателя Хуа» или «Объявление о двух великих счастливых событиях в октябре 1976 года». (Одним из них было назначение председателя Хуа. Вторым было падение «Банды четырех».)

В контексте этого шоу изображение ветки с цветами или туманного пейзажа без рабочих было бы неуместным.

Это первая выставка современного искусства, отправленная в Соединенные Штаты Китайской Народной Республикой. Эти крестьянские картины уже видели — несколько сотен тысяч человек — в Париже, Лондоне, Стокгольме и Торонто, а с декабря 1977 года в Бруклине, Сан-Франциско, Чикаго, Лос-Анджелесе и Хьюстоне.

Последняя китайская выставка археологических сокровищ, которую здесь видели, была великолепно смонтирована в Национальной художественной галерее.Этот был установлен вместо этого в небольшой галерее в Ховарде. Ни один местный университет не имеет меньшего бюджета на выставку или более активной и успешной выставочной программы.

Установка китайского Шоу, как обычно у Ховарда, аккуратная и неприхотливая. Выставка была организована совместно с Ассоциацией дружбы народов США и Китая. Он останется на виду до 29 октября.

История организации работы

История организации труда , история методов, с помощью которых общество структурирует деятельность и труд, необходимые для его выживания.Работа необходима для удовлетворения основных физических потребностей в еде, одежде и крове. Но работа требует большего, чем использование инструментов и методов. Достижения в области технологий, которые будут происходить всегда, помогут расширить досягаемость руки, усилить мышечную силу, расширить чувства и умножить умственные способности. История работы все еще разворачивается, и во всем мире происходят большие изменения, причем более ускоренными темпами, чем когда-либо прежде. Форма и характер рабочего процесса помогают определить характер цивилизации; в свою очередь, экономические, политические и культурные характеристики общества определяют форму и характер рабочего процесса, а также роль и статус работника в обществе.

Мир труда, включающий все взаимодействия между работниками и работодателями, организациями и рабочей средой, характеризуется постоянной адаптацией к изменениям в технологической, культурной, политической и экономической среде. Изучение исторических изменений в организации труда, возможно, может привести к лучшему пониманию нынешних проблем — теперь уже во всем мире — которые сопровождают текущие технические, политические и экономические изменения. ( См. Организационный анализ .Таким образом, в этой статье используются как исторические, так и текущие перспективы, чтобы обеспечить основу для понимания работы в сегодняшнем мире и рассмотрения возможных изменений в будущем.

Организация труда в доиндустриальные времена

Предыстория

Организация работы могла начаться еще до появления Homo sapiens . Наряду с инструментами, более сложной структурой мозга и лингвистическим общением, разделение труда (специализация работы), возможно, послужило началом завоевания человеком природы и дифференциации людей от других видов животных.

На самых ранних этапах развития человеческой цивилизации работа сводилась к простым задачам, связанным с самыми основными человеческими потребностями: едой, уходом за детьми и кровом. Разделение труда, вероятно, возникло, когда некоторые люди проявили мастерство в определенных задачах, таких как охота на животных или сбор растений для еды. Чтобы увеличить запасы пищи, доисторические народы могли организовать добычу пищи и охоту, а позже и сельское хозяйство. Однако не могло быть широко распространенного географического разделения труда, потому что население было редким и изолированным.Неопределенная доступность продуктов питания позволяла обмениваться небольшими излишками, и было мало контактов с группами в разных местах, которые могли бы специализироваться на получении разных продуктов.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Наиболее очевидное разделение труда возникло из-за различий в возрасте и поле. Самым старым людям в племени не хватало силы и ловкости, чтобы охотиться или добывать корм вдали, и поэтому они выполняли более сидячие задачи. Самые молодые члены племени работали аналогичным образом и учились простому сбору пищи.Разделение труда по половому признаку основывалось в основном на физических различиях: мужчины брали на себя такие задачи, как охота, а женщины специализировались на сборе еды, воспитании детей и приготовлении пищи.

Самые ранние человеческие группировки не дают никаких свидетельств разделения труда по классам. Проблемы с обеспечением продуктами питания вынуждали всю группу вносить свой вклад, поэтому не могло быть никакого праздного класса или даже класса специалистов, занятых полный рабочий день, которые производили бы предметы, не связанные напрямую с обеспечением продуктами питания.Однако были специалисты по совместительству; человек, преуспевший в изготовлении кремневых орудий и оружия, мог произвести достаточно, чтобы обменять любые излишки на еду.

Раздел 5

Резюме и анализ Часть 1: Глава 5

Сводка

Перед тем, как добраться до дома Разумихкина, Раскольников передумал, но обещает, что уйдет «послезавтра, когда с этим покончено», но затем в отчаянии задается вопросом, действительно ли это произойдет.Это его так пугает, что он идет в таверну и выпивает стакан водки. Поскольку он не привык к алкоголю, он неуверенно идет в парк и тут же засыпает.

Ему снится, что он вернулся в детство, ему было семь лет, и, гуляя со своим отцом, он видит пьяного крестьянина, который пытается заставить свою старую лошадь тащить тяжелую телегу, полную людей. Когда толпа смеется над ним и над нелепым зрелищем, мужик сердится и начинает бить старую, слабую лошадь.Он бьет так свирепо, что к «веселью» присоединяются и другие. Наконец начинают использовать ломы и железные валы. Старая лошадь сначала пытается сопротивляться, но вскоре падает замертво. Мальчик во сне, испытывая огромное сострадание к подбитой и мертвой кобыле, обнимает зверя и целует его. Во сне крестьянин-хозяин кричит, что кобыла его и он имеет право делать с ней все, что хочет.

Пробудившись ото сна, Раскольников отрекается от этой «проклятой моей мечты» и в ужасе задается вопросом: «Неужели я действительно возьму топор и удаю ее по голове, разобью ей череп.. . Боже, разве это возможно? «Он тогда». . . отвергает мою проклятую фантазию, «потому что он никогда не вызовет достаточно решимости, чтобы сделать это.

Однако, прогуливаясь по Сеновому рынку, он подслушивает разговор торговцев с Лизаветой Ивановной, сводной сестрой старого ломбарда, о том, что следующей ночью «в семь часов вечера старуха будет дома. в одиночестве.»

Анализ

Во всех этих ранних сценах Раскольников несколько лихорадит.Во время преступления он не является самим собой, и его иррациональные действия могут быть связаны с его болезнью. В конечном итоге криминальные теории предполагают, что преступник часто болеет во время совершения преступления, и эта теория будет использована для смягчения вины Раскольникова.

Когда Раскольников засыпает в парке, Достоевский дает нам понять, что «сны больного человека часто необычайно отчетливы, живы и чрезвычайно похожи на жизнь. Сцена может состоять из самых неестественных и несовместимых элементов, но обстановка и обстановка представление настолько правдоподобно, детали настолько тонкие, такие неожиданные, настолько художественно гармонируют со всей картиной, что сновидец не мог придумать их для себя в бодрствующем состоянии.Такие болезненные сны всегда производят сильное впечатление на и без того взволнованные и возбужденные нервы сновидца и запоминаются надолго ».

Таким образом, Достоевский объявляет читателю, что сон Раскольникова то и дело будет иметь для него особое значение и поэтому все сны так или иначе символичны.

Когда Раскольников просыпается, он задается вопросом, действительно ли он может «взять топор … расколоть ей череп … наступить на липкую теплую кровь … [и] спрятаться». В конце он отказывается от «моей проклятой мечты», тем самым символически отвергая свой план убийства Алены Ивановны.Во сне Раскольников показывает свою двойственную природу в действии. Это и крестьянин Миколка, жестоко забивающий лошадь, и мальчик, испытывающий огромное сочувствие к страдающей лошади. Таким образом, просыпающийся Раскольников отвергает миколковский аспект своей натуры, отказываясь от сна.

Во сне присутствуют и другие идеи, развитые позже. Затронуто понятие ответственности собственника за собственность. Это относится к огромному количеству собственности ростовщика и к праву распоряжаться им по своему усмотрению; даже если она «растрачивает» его на монахов, читающих молитвы за умерших, тем не менее, это ее собственность.Идея невинных страданий, которые должна испытывать лошадь, подразумевается. Лошадь интерпретировалась как «мать-Россия», поскольку позже, когда Раскольников признается, Соня велит ему поклониться и поцеловать землю матушки-России, которую он осквернил.

После сна подслушанный разговор показывает, что Лизавета будет отсутствовать в 7:00 следующей ночи. Это заставляет Раскольникова считать это прекрасной возможностью для совершения преступления. Позже Раскольников попытается оправдать идею преступления и будет утверждать только, что он выполнил его до того, как идея была полностью сформулирована.Но в этот момент нищета, эмоциональное письмо от матери и благоприятное обстоятельство одиночества Алены Ивановны объединятся, чтобы подтолкнуть к немедленному исполнению фактического действия.

Может ли крестьянин победить рыцаря в битве?

Стивен Мулбергер

Меня недавно спросили, как фильмы о средневековье часто показывают, что крестьянину было довольно легко сразиться и убить рыцаря в бою.Что рыцаря в тяжелой броне можно стащить с лошади и просто убить кинжалом. Он хотел знать, не слишком ли это упрощение? Разве рыцари не были сильнее этого?

Вы знаете, я сказал, что история полна чрезмерных упрощений, и в первую очередь средневековый период. Но я согласился с тем, что рыцари — или «люди по оружию», как называли многих средневековых солдат, имели очень существенные преимущества перед бойцами, которые не были ни благородными, ни профессиональными.

Деньги говорят, броня останавливает

Давайте посмотрим, как простолюдины относятся к войне.Дворяне, джентльмены и многие зажиточные люди имели оружие, лошадей и доспехи и имели возможность принимать участие в войнах. Фактически, во многих местах от этих хорошо экипированных мужчин может потребоваться оружие в зависимости от их богатства.

Посмотрите на «Оружейную палату» XII века, провозглашенную английским королем Генрихом II. Чтобы собрать полезную армию, королю требовались определенные типы свободных людей, которые имели определенное оружие. Например, самые богатые из перечисленных свободных людей, «рыцари, имеющие один гонорар», должны были иметь кольчугу (длинную или короткую кольчужную рубашку), шлем, щит и копье, в то время как свободный человек стоимостью 10 марок должен был иметь кольчугу. «Баклажан», железный головной убор и копье.Ясно, что эти свободные люди обоих сортов составляли значительную часть королевских войск; в то же время их доспехи не были особенно впечатляющими — уж точно не по более поздним стандартам. Конечно, у безоружных или легко вооруженных крестьян, которые могли бы столкнуться с этими свободными людьми, было бы еще меньше снаряжения.

К четырнадцатому веку у нас есть более подробная информация о более организованных королевских армиях и более совершенной сбруи, используемой в них. Французский королевский указ 1352 года предусматривал разделение армии на две части: (1) «воины» (хорошо экипированная кавалерия) и (2) «пешие воины» (различные виды пехоты).«Поединки» включали в себя самые разные статусы: баннереты (рыцари, возглавлявшие свою свиту), простые рыцари, оруженосцы в доспехах. Различным группировкам выплачивались в зависимости от статуса и брони. Например, баннерету платили вдвое больше, чем простому рыцарю. Пехотинцам платили еще меньше: арбалетчикам предлагали 1/7 от того, что платили рыцарю. Несомненно, зарплата показывала предполагаемую ценность получателя. Короли и другие лорды хотели соотношение цены и качества. Практика вербовки подтолкнула солдат к приобретению более сложного снаряжения.

Погребальные латуни, которые стали настолько популярными в четырнадцатом и пятнадцатом веках, дают нам представление об эволюции доспехов от преимущественно кольчужных к преимущественно пластинчатым доспехам. Новая броня была дорогостоящей и требовала серьезного отношения к бою. Я думаю, что отдельный рыцарь в доспехах или воины из тех, что отмечены медным памятником, напугали бы обычного воина, носящего более дешевую защиту. Представьте себе, как могут себя чувствовать те, кто носит самые дешевые доспехи, столкнувшись с хорошо вооруженным и, без сомнения, хорошо обученным воином такого типа; теперь визуализируйте крестьянина без доспехов в той же позиции!

Доспехи, изображенные на латах Роджера де Трампингтона (1289 г.) и Николаса Дагворта (1401 г.) (справа).

Крестьяне в бою

Не то чтобы все крестьяне были одинаковы. Выдуманный «Маленький Джон» из Ноттингемского леса и фактическая боевая женщина «Большая Марго» из Франции были примерами возможности того, что некоторые люди с необычными характеристиками — в этих двух случаях необычного размера и силы — могли бы оказать влияние, что бы там ни было их ранг.

Уверенность, решимость и необычные ресурсы также позволили группам простолюдинов заявить о себе в период после чумы.В 1300-х годах фламандские города организовались как дисциплинированные силы и нанесли поражение армиям под руководством знати. Брюгге, например, имел несколько преимуществ: это был густонаселенный, богатый торговый город, который мог позволить себе противостоять традиционному правящему классу, если бы возникли благоприятные обстоятельства; и действительно, многие граждане были готовы рискнуть своей жизнью, чтобы реализовать свое собственное видение самоуправления. Горожане Фландрии даже взяли на вооружение страшное и нестандартное оружие — goedendag — комбинацию короткого копья и длинной дубины.Эти простолюдины (многие из которых к тому времени были более зажиточными, чем предыдущие поколения) обладали особым вооружением и тактическим протоколом, которые делали их эффективным военным и политическим фактором.

Однако, когда крестьяне вступали в схватку с рыцарями, результат редко был в их пользу. Это можно увидеть в Жакери, восстании французских крестьян, которое произошло в 1358 году. После битвы при Пуатье 1356 года многие части Франции погрузились в хаос, и простолюдины злились на своих дворян за их неудачи. война против англичан.

Жан Фруассар и другие летописцы рассказывают, как эти крестьяне начали нападать на замки, убивая дворян. У них были первые успехи, но как только местные элиты в какой-то мере организовались, восстание вскоре было подавлено. Одна история — очень хороший пример того, насколько могущественными могут быть рыцари в битве: армия крестьян — Фруассар утверждает, что их было 9000 человек — прибыла в замок Мо, чтобы напасть на герцогиню Нормандскую. Окружающий город Мо присоединился к восстанию, приветствуя крестьянскую армию.Казалось, что они смогут захватить замок, но затем прибыла группа из сорока рыцарей во главе с графом Фуа и капитаном де Бюшем. Рыцари взяли свои мечи и копья и выступили против крестьян. Вот как Фруассар описывает битву:

[Когда крестьяне] увидели [дворянскую роту] построенную в этом воинственном порядке — хотя их число было сравнительно невелико — они стали менее решительными, чем раньше. Передовые начали отступать, а дворяне последовали за ними, нанося удары копьями и мечами и нанося им удары.Те, кто чувствовал удары или боялся их почувствовать, в такой панике повернулись назад, что падали друг на друга. Затем всевозможные отряды выскочили из ворот и бросились на площадь, чтобы напасть на этих злых людей. Они косили их кучей и забивали, как скот; и они выгнали всех остальных из города, потому что виллэны пытались принять любой боевой порядок … Всего [дворяне] истребили в тот день более семи тысяч валетов. Никто бы не сбежал, если бы им не надоело их преследовать.

Рыцари не были закончены — они вернулись в город и сожгли его дотла в отместку за помощь повстанцам. Среди знатных чинов в этой битве погиб только один человек. Другие сражения, которые происходили во время Жакерии, имели аналогичные результаты — конные или пешие рыцари преобладали и подавляли мятежников. Они также кроваво отомстили простолюдинам, убив тех, кто даже не участвовал в восстании.

Поражение Жакери, изображенное в Хрониках Фруассара — BNF MS Français 2643 fol.226v

Что это значит для вашего вопроса, который вы задали? В средние века богатство было тесно связано с военной функцией. Либо воины были связаны с лордами в качестве вассалов, либо сами лорды были воинами. В любом случае эти военные имели бы лучший доступ к оружию, доспехам и обучению, чем крестьяне. У них был опыт сражений и убийств, и они могли использовать все преимущества для превосходства на поле боя. Если рыцарь встретился лицом к лицу с крестьянином в битве, то у последнего были большие шансы против них.

Такие фигуры, как Маленький Джон, несомненно, существовали; во время Столетней войны меньшие люди, такие как Роберт Ноллес, английский лучник, поднялись с низших рангов и стали командовать армиями. Они не были типичными — поэтому и прославились. А исключительный воин — герой — по-прежнему занимает свое место в популярных развлечениях.

Стивен Мулбергер, до недавнего выхода на пенсию из Университета Ниписсинга, изучал и преподавал позднюю античность, историю демократии, историю ислама и рыцарство.