Писатели коммунисты: Зарубежные писатели -коммунисты в печати и кино СССР

Содержание

Новости: 10 писателей, которые изменили мир — Эксперт

Мы легче замечаем те изменения, которые несут новые технологии, иногда не задумываясь о том, что за изобретениями стоят какие-то идеи. Природу назревающих перемен первыми почувствовали те, кто чаще всего опережает свое время, — писатели. Среди множества литераторов, которые нас развлекли, оказалось несколько авторов, которые помимо художественных достоинств своей прозы подарили нам новое зрение. Они более убедительно, чем ученые, формулировали новые идеи и в конце концов создали интеллектуальное и — что, может быть, даже важнее — эмоциональное обоснование будущего. Они увидели его вызовы в обыденном и повседневном и обнажили существовавшие, но прежде не замеченные проблемы, указали на тлеющие конфликты, помогли нам осознать новые угрозы и дали новые надежды.

Это были писатели, определившие умонастроения поколения, принявшего на себя удар драматических изменений, показавшихся в начале ХХI века хаосом.

Они обратили внимание на самые мучительные вопросы ушедшего века, те, на которые человечество, пережившее мировые войны и невиданные прежде страдания, боялось отвечать — и в результате забыло задать главный вопрос: «Каким будет наше завтра?»

Кто эти писатели? «РР» позволил себе составить список из десяти имен тех, кто, на наш взгляд, определил ум и душу современности.

Габриэль Гарсия Маркес

Родился в 1927-м в Аракатаке (Колумбия).

По образованию юрист.

Фото: Gamma/East News

Основные произведения

«Палая листва» 1955
«Полковнику никто не пишет» 1957
«Похороны Большой Мамы» 1962
«Сто лет одиночества» 1967

«Хроника объявленной смерти» 1981
«Любовь во время холеры» 1985
«Генерал в своем лабиринте» 1989
«Мои грустные шлюхи» 2004

Нобелевская премия по литературе — 1982

В начале 2006 года Габриэль Гарсия Маркес объявил, что больше не будет писать. Наверное, он один из немногих здравствующих классиков, кто действительно может так поступить. В последние годы Маркес публикует только мемуары. Ему есть о чем вспомнить, в том числе о том, как в 1967 году с выходом романа «Сто лет одиночества» к нему в одночасье пришло признание миллионов читателей.

В 1982 году колумбийский писатель получил Нобелевскую премию по литературе за книги, в которых, по мнению членов Нобелевского комитета, «фантазия и реальность, совмещаясь, отражают жизнь и конфликты целого континента». Трудно найти более неточное определение литературе, созданной Маркесом. В его произведениях фантазия и реальность не совмещаются — они одно и то же и с трудом отличимы друг от друга.

Маркес, к тому моменту уже известный литератор и журналист, писал свое самое известное произведение, «Сто лет одиночества», в середине 60-х, в эпоху, когда логичное послевоенное устройство мира начало постепенно разрушаться. В то время как европейские и североамериканские ниспровергатели существующего порядка предлагали альтернативы старому миру, отвергая рационализм и прагматику, Маркес создал иную реальность, в которой мистическое и рациональное не противоречат друг другу.

Эта картина мира оказалась столь эффектна, что сформировала новое представление о действительности у миллионов читателей. «…Карты и собственный опыт открыли ей, что история этой семьи представляет собой цепь неминуемых повторений, вращающееся колесо, которое продолжало бы крутиться до бесконечности, если бы не все увеличивающийся и необратимый износ оси», — говорит Маркес про одну из героинь романа. Мир устроен по законам мифа. Жизнь — это волшебное и обыденное, существующие в сложно организованной и не всегда понятной человеку связи. Но это представление о человеческой жизни и мире вокруг нас не слишком оптимистично. Время не линейно, а циклично, и мы обречены снова и снова отвечать на вечные вопросы.

Что стало невозможно  после Маркеса?

После Маркеса стало невозможно говорить о том, что мир существует по простым и очевидным правилам.

Александр Солженицын

Родился в 1918-м в Кисловодске. По образованию преподаватель физики и математики.

Основные произведения

«Один день Ивана Денисовича» 1962
«В круге первом» 1968
«Раковый корпус» 1968
«Красное колесо» 1971–1991
«Архипелаг ГУЛАГ» 1973–1975

«Двести лет вместе» 2001–2003

Нобелевская премия по литературе — 1970

Сегодня в России изданы все книги Солженицына, роман «В круге первом» даже экранизирован для телевидения, сама фигура писателя и публициста стала для российского читателя совершенно естественной и неотъемлемой частью постсоветского культурного ландшафта. Но не стоит забывать, что главные книги Солженицына западной публикой были прочитаны гораздо раньше, и это имело колоссальное значение для всего мира.

Солженицын дал указание печатать «Архипелаг ГУЛАГ» на Западе вскоре после того, как в 1973 году в руки КГБ попала одна из трех копий рукописи; в 1974-м писатель был депортирован. Первый том объемной исторической хроники, основанной на тщательной работе с документами и свидетельствами очевидцев, вышел в парижском издательстве YMCA-Press, второй и третий тома были напечатаны уже после отъезда Солженицына на Запад. Быстро переведенный, «Архипелаг ГУЛАГ» произвел эффект разорвавшейся бомбы, повлияв на умы даже тех, кто продолжал испытывать симпатии к левым, и изменив представление о положении дел в Советском Союзе. На Западе и раньше выходили книги о массовых репрессиях в СССР, но впервые появилось произведение, имеющее досконально проработанную документальную базу, к тому же написанное человеком, прошедшим через ужасы ГУЛАГа. Впечатление от этого исторического труда подкреплялось прозой Солженицына.

Его книги стали обвинением, которое невозможно было игнорировать. В СССР за их чтение можно было получить до восьми лет лишения свободы. На Западе появление романа «Архипелаг ГУЛАГ» и других книг Солженицына привело к падению популярности левых движений и стало одной из идеологических основ «холодной войны».

С триумфом возвратившийся в Россию Солженицын неоднократно критиковал сегодняшнее положение дел на родине. Для многих он пророк, для многих — воплощение обскурантизма.

Что стало невозможно после Солженицына?

После Солженицына невозможно говорить о прогрессе, основанном на социалистических идеях.

Тони Моррисон

Родилась в 1931-м в Лорейне, штат Огайо (США). По образованию редактор.

Фото: Gamma/East News

Основные произведения

«Самые голубые глаза» 1970
«Смоляное чучелко» 1981
«Любимица» 1987
«Джаз» 1992
«Рай» 1998
«Любовь» 2003

Нобелевская премия по литературе — 1993

«Билл Клинтон, — как-то сказала Тони Моррисон, — первый чернокожий президент Америки.

У него есть почти все черты чернокожего: это выросший в бедной рабочей семье с одним родителем парень из Арканзаса, который играет на саксофоне и любит еду из “Макдоналдса”».

В этой шутке заключался глубокий смысл. Тони Моррисон окончательно избавила американских негров (или, если угодно, афроамериканцев) от «комплекса дяди Тома» и доказала, в том числе и своей писательской карьерой, что черный цвет кожи — это достоинство.

Чернокожие писатели пришли в американскую литературу еще в конце XVIII века, но вплоть до недавнего времени «черная» литература оставалась маргинальной или экзотичной. Ситуация стала меняться в 60-е с началом борьбы за гражданские права, но в полной мере афроамериканская литература обрела свой голос лишь с появлением Тони Моррисон.В конце 60-х годов, редактируя книги самых известных афроамериканцев своего времени, таких как Мохаммед Али и Анджела Дэвис, Моррисон написала свой первый роман «Самые голубые глаза». Героиня этой книги, юная негритянка, молится каждый вечер, прося Бога о прекрасных голубых глазах — идеале красоты белых людей, — надеясь, что это чудо изменит ее жизнь.

Но чуда не происходит, а свинцовые мерзости жизни чернокожих американцев не исчезают — героиню насилует ее отец-алкоголик, и она сходит с ума.

«Самые голубые глаза» явились одним из заметных литературных событий 1970 года, и с этого момента Тони Моррисон становится одним из лидеров «черной» литературы, чье творчество признано критиками и коммерчески успешно. Моррисон стала первой чернокожей женщиной — лауреатом Нобелевской премии. Сделав женщину-негритянку главной героиней своего творчества, Моррисон и сама стала культурным героем, благодаря которому картина мира в сознании обывателя приобрела новые краски. Формируя ставшие сегодня расхожими базовые установки политкорректности, в первую очередь подчеркнутое внимание к расовой специфике, Моррисон совместила в своем творчестве темы женской зависимости и угнетения чернокожих. Она первой стала писать про то, как связаны расовая идентичность, сексуальность и насилие, и превратила чернокожую женщину, которая решительно отказывалась существовать по правилам, созданным белыми мужчинами для белых мужчин, в символ новой культуры.

Эта культура оказалась востребована не только афроамериканцами, которые наконец обрели голос в мире большой литературы, но и женщинами всех цветов кожи, которые были недовольны тем, что мир организован слишком по-мужски.

Что стало невозможно после Моррисон?

После Моррисон западный мир не мог не признать, что у женщин и мужчин, черных и белых разные языки и все они равноценны.

Салман Рушди

Родился в 1947-м в Бомбее (Индия). По образованию филолог.

Фото: Reuters; Grazia Neri/Corbis

Основные произведения

«Дети полуночи» 1981
«Стыд» 1983
«Сатанинские стихи» 1988
«Последний вздох мавра» 1995
«Земля под ее ногами» 1999
«Ярость» 2001
«Клоун Шалимар» 2005

Букеровская премия (Великобритания) — 1981

«Букер Букеров» — премия за лучшую книгу, получившую «Букера» за последние 25 лет, — 1993

Родившийся в Бомбее в мусульманской семье и выросший в Пакистане, Рушди в гораздо большей степени принял на себя «бремя белого человека», чем выросший в Индии англичанин Киплинг. Попытка Рушди интерпретировать восточные ценности с помощью западной эстетики едва не стала трагической для писателя и заставила западный мир осознать, как далеки Запад и Восток. Всемирную известность ему принесла не литература, а проклятие духовного лидера иранских мусульман аятоллы Хомейни.

В эпоху, как тогда казалось, победившего постмодернизма, когда слово воспринималось только в ряду вызывающих шлейф бесконечных ассоциаций, роман Рушди «Сатанинские стихи» вызвал подлинный гнев многих миллионов мусульман — впрочем, неизвестно, многие ли из них прочитали книгу. Хотя «Сатанинские стихи» совсем не идеологический роман, а скорее остроумная интеллектуальная игра в духе Борхеса, 14 февраля 1989 года стало ясно, что слово по-прежнему имеет значение, особенно если это слово сатиры. Ортодоксальные мусульмане усмотрели в образе одного из героев «Сатанинских стихов» пародию на пророка Мухаммеда и издевательство над текстом Корана. В этот день аятолла Хомейни издал фетву, призывавшую к казни Рушди. За его голову была назначена награда в $2,8 млн. Месяцем позже из-за «дела Рушди» Великобритания и Иран разорвали дипломатические отношения. «Сатанинские стихи» были запрещены и уничтожались во многих мусульманских странах; у магазинов, в которых продавалась книга, происходили взрывы; на переводчиков романа совершались покушения — один из них был убит.

История с «Сатанинскими стихами» стала — хотя в 1989 году этого никто не мог предположить — предвозвестником скандала с «датскими карикатурами». В мире рушились берлинские стены между Западом и Востоком, «холодная война» заканчивалась, и никому не хотелось верить в новое цивилизационное противостояние. Позже исламское руководство Ирана аннулировало фетву с призывом к уничтожению Рушди, но многие экстремисты и сейчас продолжают считать его одним из главных врагов ислама и намерены уничтожить писателя.

Местонахождение Салмана Рушди в течение нескольких лет было неизвестно. Вернув — пусть и невольно — литературе ключевую роль в борьбе идеологий, Салман Рушди, тонкий интеллектуал и исследователь индийской истории, стал одним из главных борцов за свободу слова и оппонентов радикального ислама. Начиная писательскую карьеру, Рушди вовсе не хотел быть трибуном и общественным деятелем, он лишь интерпретировал свой собственный эмоциональный опыт и вековое интеллектуальное наследие Востока с точки зрения западного литератора. Но мир большой идеологии изменил его первоначальное, совершенно невинное и далекое от политики намерение. Продолжая писать прозу, Рушди стал плодовитым публицистом, призывающим к реформированию ислама и к новому Просвещению, в котором право быть оскорбленным будет защищено.

Что стало невозможно после Рушди?

После Рушди невозможно поверить, что Восток и Запад действительно движутся навстречу друг другу.

Милан Кундера

Родился в 1929-м в Брно (Чехословакия). По образованию режиссер.

Фото: Gamma/East News

Основные произведения

Смешные любови 1962
Жак и его господин 1975
Вальс на прощанье 1976
Книга смеха и забвения 1979
Невыносимая легкость бытия 1984
Бессмертие 1990
Неспешность 1995
Неведение 2003

Правда о жизни при тоталитарном строе доходила до демократического мира отрывочно, и одним из главных источников информации становились эмигранты, по своей воле или вынужденно оказавшиеся на Западе. Большинство из них, получив возможность свободно высказываться, делились страшным и незнакомым опытом. Подобного можно было ожидать и от уехавшего в 1975 году во Францию чешского писателя Милана Кундеры. Он впервые подвергся репрессиям еще в студенческие годы, был активным участником Пражской весны и после восстановления ортодоксального коммунистического режима был лишен возможности публиковаться. Однако, оказавшись на Западе, он не написал историю уничтожения чешского социализма с человеческим лицом советскими танками, а, к беспримерному удивлению своих западных читателей, сказал, что самым страшным для него является мир, в котором утрачено чувство юмора. Кундера предложил совершенно неожиданную для политизированного западного интеллектуала модель поведения беглеца от коммунизма — писателя, чьи скепсис и пессимизм вызваны не системой, а личностью. Для человека, живущего под властью тоталитарного режима, любовь, секс или музыка Шенберга могут оказаться важнее, чем потеря работы или ссылка. Реальная угроза счастью и самому существованию заключена в нас самих.

Один из героев самого знаменитого произведения Кундеры — «Невыносимая легкость бытия» — швейцарский профессор Франц считает свою возлюбленную Сабину страдающим от политического насилия диссидентом. Сабина же воспринимает это как проявление пошлости: идеология не важна в любви. Если Солженицын масштабно и исторически достоверно описал работу чудовищной машины уничтожения, то Кундера сделал своим героем частного человека, сказав, что политические репрессии — только часть страданий, выпадающих на его долю. Совместив иронию и пессимизм, Кундера с невиданной прежде ясностью показал, что несовершенство человеческой природы никак не связано ни с повседневной политикой, ни с формой государственного устройства.

Что стало невозможно после Кундеры?

После Кундеры стало невозможно говорить о тоталитаризме как исключительном источнике подавления личности в ХХ веке.

Орхан Памук

Родился в 1952-м в Стамбуле. По образованию архитектор.

Фото: Getty Images/Fotobank

Основные произведения

«Белая крепость» 1985
«Черная книга» 1990
«Новая жизнь» 1995
«Меня зовут Красный» 1998
«Другие цвета» 1999
«Снег» 2002
«Стамбул» 2003

Премия IMPAC ­— 2003

Нобелевская премия по литературе — 2006

Он родился в городе, который на протяжении 2 тысяч лет соединяет Восток и Запад. Стамбул, его история, особенная меланхолия, присущая его обитателям, и сложные взаимоотношения между восточными и западными культурами на протяжении почти 30 лет были главными героями его книг. Стремясь быть европейцем и турком одновременно, Памук пытался говорить с соотечественниками на языке западных представлений об истории — и неожиданно для себя самого убедил весь мир в том, что этот язык не является универсальным.

Памук нарушил самое страшное для турецкого общества табу. Он стал первым турком, который спустя 90 лет после трагедии 1915 года публично высказался по поводу геноцида армян. В феврале 2005 года в интервью швейцарской газете он сказал: «На этой земле были убиты 30 тысяч курдов и миллион армян, но никто, кроме меня, не осмеливается про это говорить». Разразившийся немедленно скандал показал всему миру, что такое свобода слова в Турции, и с новой силой привлек внимание к проблемам интерпретации недавней истории, лишний раз убедив читающую публику в том, что Нобелевские премии по литературе носят в первую очередь политический характер.

Обвиненный в «оскорблении турецкой нации», Памук был привлечен к суду в декабре 2005 года. Писателю грозило три года тюремного заключения. Предвидел подобный поворот судьбы Памук или нет, но главный герой его романа «Снег», опубликованного за три года до суда, поэт Ка, оказывается в тюрьме в городе Карсе, где происходили события 1915 года.

Без сомнения, суд над Памуком был остановлен только после того, как Европейский союз, членом которого стремится стать Турция, высказал официальное мнение по поводу процесса. «Перед судом предстанет не Орхан

Памук, а Турция, — говорилось в заявлении, подписанном главой комиссии по вопросам расширения европейского сообщества. — Этот процесс — лакмусовая бумажка, он продемонстрирует, действительно ли Турция стремится к свободе слова и реформам, направленным на усиление прав». Дело против Памука было прекращено за неделю до того, как Европейский союз приступил к предварительному обсуждению вступления в эту организацию Турции. Первый турецкий интеллектуал, напомнивший своей стране об ответственности за геноцид армян, сейчас живет в Нью-Йорке.

Что стало невозможно после Памука?

Памук помог Европе понять, что «европейскость» Турции — и, наверное, всего Востока — сильно преувеличена. 

Мишель Уэльбек

Родился в 1958-м на острове Реюньон (заморский департамент Франции). По образованию инженер-эколог.

Фото: Peter Marlow/Magnum/Agency.Photographer.ru

Основные произведения

«Расширение пространства борьбы» 1994
«Элементарные частицы» 1998
«Лансароте» 2000
«Платформа» 2001
«Возможность острова» 2005

Литературная премия IMPAC — 2002

Европейцы много зарабатывают и немного работают. Они создали правила приспособления к меняющемуся миру и унифицированные законы новой, единой Европы, они могут путешествовать по всей планете и пользоваться всеми достижениями технологий и культуры. И они более чем когда-либо чувствуют себя несчастными.

Прозаик, поэт, а с недавнего времени и композитор, Уэльбек стал голосом поколения одиноких и обеспеченных жителей западных городов, написав книги, преисполненные пессимизма. Его романы, объединенные скепсисом и печалью, иногда оборачиваются морализаторством и всегда — желчным неприятием современной жизни.

Мишель Уэльбек стал первым популярным писателем, недвусмысленно выразившим недовольство обществом массового потребления и тотальной стандартизацией. Уэльбек обнажил все фобии одинокого западного человека, собрав воедино сексизм, презрение к национальным меньшинствам, исламофобию (мусульманские организации даже подавали на Уэльбека в суд, но парижские присяжные признали слова писателя «реализацией законной свободы критиковать религиозные доктрины»), технофобию, страх перед терроризмом, зависимость от массмедиа и недовольство рекламой.

Сегодняшний мир, по Уэльбеку, скучная, меланхоличная, пресыщенная цивилизация людей, не знающих, что предпринять, и остро нуждающихся в любви — эта потребность реализуется в увлечении секс-туриз­мом. Его можно считать мизантропом, хотя на самом деле он романтик, мучительно мечтающий о лучшем мире и живущий в цивилизации, у которой, кажется, лучшего будущего нет.

Что стало невозможно после Уэльбека?

Прочитавший книги Уэльбека неизбежно осознает, что материальное благополучие в мире социальной гармонии ни в коей мере не приближает индивидуальное счастье.

Джоан Роулинг

Родилась в 1965-м в Йейте (Великобритания). По образованию переводчик.

Основные произведения

7 романов о Гарри Поттере

Романы о Гарри Поттере неоднократно назывались книгами года

Мы окончательно испугались, что наши дети перестали читать. Мы обвинили — и вполне справедливо — телевидение и компьютеры в том, что новое поколение будет ориентировано на простейшее потребление простейших культурных продуктов. Но неожиданно появилась эта книга, которую не отрываясь прочитали наши дети, а потом и мы сами. И это оказалась волшебная сказка, в которой говорилось о борьбе добра и зла, необходимости делать выбор между ними и нести за него личную ответственность.

Сюжет этой книги был придуман в поезде из Манчестера в Лондон, опаздывавшем на четыре часа. Сама история записана в кафе в Эдинбурге, где безработная переводчица, недавно ушедшая от мужа, жила на социальное пособие. Перепечатанная на старой механической пишущей машинке рукопись была одобрена не издателем, а его восьмилетней дочкой. Издатель согласился напечатать книгу, выдал аванс в полторы тысячи фунтов и посоветовал начинающему автору найти постоянную работу — вряд ли она сможет заработать на жизнь сочинением сказок. Книжка под названием «Гарри Поттер и философский камень» вышла в июне 1997 года тиражом в тысячу экземп­ляров. Сегодня экземпляр первого издания этой сказки продается на аукционах за 25 тыс. фунтов стерлингов.

Успех цикла сказок Джоан Роулинг о юном ученике школы чародейства Хогвартс ошеломляющ и безусловен. В 2005 году, в день выхода шестой книги цикла, «Гарри Поттер и принц-полукровка», было распродано больше экземпляров сказки, чем копий «Кода да Винчи», бестселлера-2004, за год. Роулинг стала первым в мире писателем, заработавшим миллиард долларов только сочинительством — огромную часть своих доходов она тратит на благотворительность, борьбу с бедностью и болезнями. Роулинг периодически обвиняют в плагиате, появляется великое множество неавторизованных «продолжений» и подражаний, и это тоже знак успеха и внимания к тому, чего добилась британская писательница. Совместное обращение к Роулинг двух знаменитых писателей, Стивена Кинга и Джона Ирвинга, с просьбой сохранить жизнь Гарри Поттеру в последней книге цикла, говорит о многом. Роулинг снова сделала литературу предметом всеобщего интереса, и, что самое главное, ее сказки о Гарри Поттере вернули детям интерес к чтению во времена, когда казалось, что компьютерные игры окончательно победили книги. Мы снова много читаем — благодаря сказке. Но, кажется, мы только их и хотим читать.

Что стало невозможно после Роулинг?

Прочитав эти сказки, невозможно говорить о том, что прос­тые истины, о которых рассказывается в ее книгах, устарели.

Умберто Эко

Родился в 1932-м в Алессандрии (Италия). По образованию филолог.

«…Больше всего меня умиляет одна деталь. Сто раз из ста, когда критик или читатель пишут или говорят, что мой герой высказывает чересчур современные мысли, — в каждом случае речь идет о буквальных цитатах из текстов XIV века. А на других страницах читающие находили “утонченно средневековые” пассажи, которые я писал, сознавая, что неприлично модернизирую. Все дело в том, что у каждого есть собственное понятие — обычно извращенное — о Средних веках. Только нам, тогдашним монахам, открыта истина. Но за нее, бывает, жгут на костре» :: Фото: Gamma/East News

Основные произведения

«Имя розы» 1980
«Маятник Фуко» 1988
«Остров Накануне» 1994
«Баудолино» 2000
«Волшебное пламя королевы Лоаны» 2005

Написавший десятки книг, посвященных средневековой эстетике, семиотике и проблемам восприятия текста, итальянский гуманитарий Умберто Эко обладает темпераментом публициста и даром популяризатора, не всегда свойственным академическим ученым. В 1980-м он дебютировал как прозаик, издав свой самый знаменитый роман «Имя розы».

Эко начинал писать роман как обыкновенный детектив, но любовь к Средневековью и цитатам постепенно взяла верх над простотой первоначального замысла. История про то, как монах, одновременно напоминающий средневекового философа Вильгельма Оккамского и Шерлока Холмса, расследует убийства в монастыре и ищет рукопись «Поэтики» Аристотеля, оказалась больше чем просто детективом, хотя ее, безусловно, можно читать, только следя за перипетиями сюжета. Наполнив «Имя розы» явными и скрытыми цитатами, тонкой интеллектуальной игрой и пародийными образами (в частности, Борхеса), Эко пробудил необычайный интерес к Средневековью и создал абсолютно новый жанр «семиотического триллера». В сопровождающих роман комментариях он доступным языком объяснил массовому читателю, что постмодернизм — это ироническое, а не подобострастное отношение к любому тексту, пусть самому авторитетному, и твердое знание того, что всякое новое слово уже могло быть сказано и потому может быть выражено цитатой.

Ироничный Эко внятно сказал, что история не кончается никогда и, более того, развивается вне каких бы то ни было законов. Наш мир сложен и многослоен, в современности есть прошлое, а Средние века ближе, чем кажется. Это ощущение непрерывности истории оказалось необходимо европейцам, вступавшим в новую эпоху после стабильности «холодной войны», и сейчас, как никогда, актуально предупреждение Эко: не стоит слепо верить в прогресс — зачастую нам кажется, что мы движемся вперед, а на самом деле находимся на пороге нового Средневековья.

Что стало невозможно после Эко?

После книг, написанных Эко, невозможно говорить о «конце истории» и безусловном историческом прогрессе.

Карлос Кастанеда

Родился в 1925-м в Кахамарке (Перу) или в 1931-м в Сан-Паулу (Бразилия), умер в 1998-м. По образованию антрополог.

«Дон Хуан считает, что то, что он называет видением, является постижением без всякой интерпретации; это чистое, желающее познавать восприятие. Магия является средством для этого. Чтобы разрушить уверенность, что мир — это способ, которому вас всегда учили, вы должны научиться новому описанию мира — магии — и затем удерживать старый и новый вместе. Тогда вы увидите, что ни одно описание не является конечным» :: Фото: Ullstein Bild/Vostock Photo

Основные произведения

«Учение Дона Хуана: путь знания индейцев яки» 1968
«Особая реальность» 1971
«Путешествие в Икстлан» 1972
«Сказки о силе» 1974
«Второй круг силы» 1977
«Дар орла» 1981
«Внутренний огонь» 1984
«Сила безмолвия» 1987
«Искусство сновидения» 1994
«Активная сторона бесконечности» 1995
«Колесо времени» 1998

Настоящие время и место рождения этого человека неизвестны, мало кто знает, где он похоронен, его фотографии — редкость, он почти не давал интервью, более того, мы даже не знаем, как его на самом деле звали. Подобная таинственность была совершенно логичной для Карлоса Кастанеды: он учил, что нужно отказаться от слишком серьезного отношения к себе, и отрекся от собственной личной истории. Трудно определить, кем он был: сам Кастанеда считал себя антропологом, при этом антропологи и этнографы считают его писателем, а миллионы последователей — гуру, открывшим путь к подлинному знанию.

Совершенно точно известно лишь то, что в начале 60-х годов Кастанеда, студент Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, получил грант на исследования по этноботанике, проще говоря, на описание растений, используемых в ритуальной практике мексиканскими индейцами. На пути в Мексику Кастанеда встретил шамана из племени яки — Хуана Матиса. Опыт общения с Доном Хуаном, записанный Кастанедой, стал материалом для его диссертации и книг, которые в академических кругах отказываются считать этнографическими.

Как писал в 1973 году журнал «Тайм», «для десятков тысяч поклонников всех возрастов первая встреча Кастанеды с Хуаном Матисом в 1960-м на пыльной автобусной остановке в штате Аризона недалеко от мексиканской границы — гораздо более значимое литературное событие, чем встреча Данте и Беатриче». Экзотическая и в то же время доступная (по крайней мере, для жителей родины «детей цветов» — Калифорнии) мистика, мир коренных жителей Америки, отказ от рационального в пользу интенсивного самоанализа в сочетании с ненавязчивой пропагандой наркотических практик сделали книги Кастанеды новым священным писанием для миллионов почитателей, готовых к тому, чтобы воспринимать реальность иррационально. Ошеломляющий эффект книг Кастанеды заключался в том, что он не только описывал «путь воина», но и объяснял технологии продвижения к истинному знанию: когда для этого нужна медитация, когда физические упражнения, когда употребление кактуса Lophophora Williamsii, известного ныне всему миру как пейот.

Мир, по Кастанеде и Дону Хуану, непостижим и не может быть описан человеческим языком, а человек знания — тот, кто готов действовать не раздумывая. Нужно жить поступками, а не мыслями о них и признавать существование множественных реальностей.

Что стало невозможно после Кастанеды?

После Кастанеды стало невозможно говорить об исключительно рациональном познании мира.

интервью с автором биографии писателя — Российская газета

Оруэлл не из МИ-5

Имя Джорджа Оруэлла, наверное, чаще всего всплывает в самых злободневных комментариях мировых политических сюжетов. «Все идет по Оруэллу», — многозначительно улыбаются эксперты, обсуждая цифровую блокаду Трампа или запрет Твиттера использовать хештег #1984.

Вячеслав Недошивин: Да, его предсказания до сих пор электризуют воздух. Этот беспокойный, долговязый, прямолинейный человек, с вечно пустым банковским счетом и подорванным здоровьем, проживший короткий век, сумел стать величайшим провидцем мировой литературы.

Пророки в литературе всегда были.

Вячеслав Недошивин: Но Оруэлл не вмещается ни в одну из одежд признанных пророков XX века — ни в белую хламиду Махатмы Ганди, ни в цивильный костюм Жан-Поля Сартра, ни в цветастые жилетки Герберта Уэллса, ни в полувоенный френч Солженицына.

Он не был особенно знаменит при жизни. Джозеф Конрад, Ивлин Во, Сомерсет Моэм были куда более известными. Зато сейчас его все пытаются перетянуть на свою сторону. И консерваторы, и либералы, и традиционалисты, и анархисты, и олигархи, и святые отцы-католики, и демосоциалисты, и коммунисты. И наши политологи. Мы только сейчас «догоняем» этого человека. Да и то непонятно, догоняем ли. А поскольку тенденции, подмеченные Оруэллом, становятся пугающей реальностью, его значительность и известность будут только расти.

Но у нас в широком общественном мнении к Оруэллу крепко-накрепко прибили идеологическую табличку антисоветчика и русофоба, сотрудника МИ-5.

Вячеслав Недошивин: Ну до сих пор, наверное, можно найти упорствующих в мнении, что он русофоб, разрушитель СССР и книги его вредны. Но время идет, мир меняется, и выясняются новые подробности жизни Оруэлла, которых раньше никто не знал.

Что за ним, например, следили — свои, англичане — буквально с молодости, с Индии. Потому что он выражал «не те» мысли уже в 24 года. Это был очень неудобный человек. На него заводили дело, обыски проводили в доме. Он числился в Англии коммунякой.

А в Испании — парадокс, но отражающий его характер — за ним следили и британцы, и испанцы, и наш родной НКВД. Он был невыгоден всем, потому что говорил правду.

За ним следили. Заводили дело, обыски проводили. Он был невыгоден всем, потому что говорил правду

Ну а русофобом он точно не был. Интересовался Россией невероятно, кричал, споря, что никаких «советикус» в России нет, дружил с русскими до готовности рисковать жизнью ради помощи им. В нем скорее находили русские идеалы «жить по совести».

Но «Скотный двор», конечно, был жесточайшим ударом по советской модели. Хотя теперь, правда, все чаще говорят, что он не про нас, а про них.

Вячеслав Недошивин: Именно с этой книги началась беспрецедентная ненависть наших тогдашних политиков к Оруэллу. «Скотный двор» — да, верно! — был про нас до последней буквы. Но книга воевала не с социализмом, а с построенным вместо него «сталинизмом», то есть с извращениями самой идеи социализма как общества справедливости и честности. Это ведь видели многие и у нас в стране, и платили за это жизнью и тюрьмами. А Оруэлл был закаленным сторонником социализма, он ведь и в Англии, вообразите, прямо звал в статьях к революции, с баррикадами рабочих и даже, представьте, реальной кровью. Это примерно 1943 год, когда он как раз и задумал «Скотный двор». Другими словами он и в этой сказке про животных был в душе соратником мирового социалистического движения, не мистером и сэром — «товарищем Оруэллом». Товарищем всех униженных и оскорбленных в мире: от индийских кули, до горняков Ланкашира или городских нищих, ночевавших под мостами. Цельная натура, что тут скажешь!

Когда «Скотный двор» был напечатан, его называли баллистической ракетой. Настолько это было выгодно буржуазным идеологам. Но потом со «Скотным двором» произошли удивительные метаморфозы. Сегодня его, например, хотят убрать из школьных программ. И не только потому что социалистическая реальность исчезла. Но и потому что люди все больше начинают видеть вокруг себя, в британской действительности, реалии «Скотного двора». Вроде «все животные равны, но некоторые равнее». Происходящее в сказке Оруэлла становится все более похожим на современный капиталистический мир. Британская The Guardian к 110-летию писателя задала вопрос, сбылись ли его пророчества и где? 82 процентов опрошенных сказали, что сбылись. В Британии.

Ну а что касается чьих-то старых обид на Оруэлла как антисоветчика, то мы сами в перестройку и 90-е наговорили об СССР столько негативного, что Оруэллу и не снилось.

Увидеть будущее могут честные и проницательные

В чем же секрет его успеха и знаменитости? Почему он обогнал и Во, и Моэма, и может быть, даже Хэмингуэя?

Вячеслав Недошивин: Во-первых, в предугаданности грядущего. Он даже стокгольмский синдром предсказал: роман «1984» заканчивается тем, что жертва начинает любить своего палача. А вообще я насчитал 15 тенденций, выявленных Оруэллом и сбывшихся — начиная от свертывания демократии и кончая генной инженерией. Тут и власть могущественных международных корпораций (кто сегодня не говорит про ТНК?), и цензура слова, изображения и звука (вспомним отключение предыдущего президента США Дональда Трампа от соцсетей), и переписывание истории в угоду идеологии, и притеснение настоящей культуры, и сужение образования, и вытеснение гуманитарности. Он даже беспилотники предугадал — в романе «1984». Помните, за жильцами квартир следили «бесшумные» вертотлеты. А предложение оруэлловских героев исключить из учебников слова «Бог», «папа» и «мама» разве не напоминает недавнее предложение спикера Палаты представителей США Нэнси Пелоси запретить «родственные» термины — отец, сын, мать, дочь?

Как ему это удалось?

Вячеслав Недошивин: Действительно, как? Оруэлл для меня человек-загадка. Он был белой вороной среди интеллектуалов, беглецом из лагерей любых победителей, как назвал его друг Ричард Рис.

Он всегда, как сам признавался, жил наперекор порядку вещей. Это сейчас все хотят его перетянуть на свою сторону, а раньше официальная власть, правые и левые в Англии охотно считали его врагом. Он говорил про себя: я всегда был третьим в споре двух.

И при этом самым главным словом в его писательском словаре — это высчитано — было простое слово «порядочность». «Быть честным и остаться в живых, это почти невозможно» — его слова, с которых я начинаю книгу. И мне кажется, что это правда. Мы все сотканы из половинчатости, умолчаний, недоговоренностей, боязни признаться в чем-то даже самому себе. Так что если человек и хочет быть по-настоящему честным, это почти невозможно. А Оруэллу удалось.

Но главное, по-моему, в Оруэлле вот что: ни один из его знаменитых современников не был сначала бойцом, а потом писателем. А Оруэлл был. Всегда рвался в драку — будь то гражданская война в Испании, где он получил пулю в шею, или бедная жизнь низов человеческих — и всегда оказывался в первых рядах. А потом это становилось фактом его литературного творчества.

Что вызывает к жизни таких людей?

Вячеслав Недошивин: Мне кажется, что их воспитывает среда и заложенная в человеке способность мыслить, видеть, сравнивать. И не оставаться равнодушным к бедам других людей. Оруэлл этим отличался еще в Индии. Чувство сопереживания людям — особенно униженным — это тоже причина.

Писатели часто зациклены на своей писательской роли, на честолюбии. У Оруэлла этот мотив был слабее, чем у других. Иначе бы 12 томов его публицистики не превысили 8 томов художественных произведений. Умение писать было для него вторым оружием.

И поэтому у Оруэлла в конечном итоге главное не композиция, не работа со словом, не сюжетность, а любовь к людям. Именно ее наличие оставляет писателя в истории. Всепобеждающая любовь писателя к людям чрезвычайно важный критерий. И именно по нему Оруэлл в ряду великих.

Персонажи его сказки «Скотный двор» стали узнаваемыми во всем мире. Кадр из мультфильма 1954 года. Фото: Getty Images

Люди со столь активной жизненной позицией по отношению к происходящему в мире остались где-то в середине XX века — времени Оруэлла и Хэмингуэя?

Вячеслав Недошивин: Да почему же? Валентин Распутин в последние годы жизни, забросив творчество, занимался общественными делами. А когда знакомый журналист спросил у него: «Что же вы, мать честная, не пишете?», сказал: «Как я могу писать, если вижу вокруг себя столько несправедливости?». Эдуард Лимонов создавал партию, сидел в тюрьме. Захар Прилепин поехал на войну.

Но мы же знаем, что еще по поводу графа Толстого на Крымской войне было распоряжение государя беречь талантливого писателя. А в партиях так много карнавала…

Вячеслав Недошивин: Мне лично так не кажется. Карнавал карнавалом, а пули на войне летают. Только со стороны может казаться, что это все им нужно для галочки или для славы. Как Оруэлл лез в первую шеренгу, чего бы это ни касалось, так и эти тоже лезут. И перед ними, как и перед Оруэллом, надо снять шляпу.

А еще Оруэлл никогда не становился под какие-то политические и идеологические знамена. Вы помните пьесу Хемингуэя «Пятая колонна»?

Нет.

Вячеслав Недошивин: И никто не помнит. Потому что автор стал под знамена испанских коммунистов, бывших противниками анархистов. А Оруэлл считал, что если ты становишься под чьи-то знамена — ты исчезаешь, как писатель. Поэтому «Пятой колонны», написанной в духе времени, с нами нет, а по «Памяти Каталонии» Оруэлла ставятся спектакли и снимают фильмы. История все расставляет по своим местам.

Почему в Испании остановилась история

Оруэлл оставил нам что-то, кроме симптоматики бед? Какие-то подсказки, рецепты?

Вячеслав Недошивин: Рецептов у него нет. Кроме, пожалуй, одного: простые люди. Широкозадая баба из романа «1984», развешивающая во дворе белье и при этом еще и поющая — вот на кого он надеялся.

Наверное, потому что был социалистом…

Недошивин: Да, но я называю его социализм утробным. На первом месте для него понятия справедливости, равенства и обычного, будничного, человеческого, простецкого отношения: «это должно быть так».

Потом он стал сторонником «третьего пути»?

Книга Вячеслава Недошивина об Оруэлле издана «Редакцией Елены Шубиной» Фото: Предоставлено «Редакцией Елены Шубиной»

Вячеслав Недошивин: Побывав в Испании, Оруэлл сказал Кестлеру: «В Испании остановилась сама история». Потому что там предан коммунизм как идеология революции. Причем самими коммунистами. А стало быть — исчезла возможность дальнейшего поступательного развития, и история остановилась. Оруэлл недаром называл опыт Испании вторым своим рождением. Он там все понял про политику. И про нежелание слышать правду. Но он все-таки ее сказал. Про капитализм, заинтересованный в послушных и манипулируемых людях, не видящих дальше своего носа. Про социализм, где всегда начинается закабаление человека системой.

Я пессимист во взглядах на человеческую историю. Может быть, и потому, что слишком много занимался антиутопистами с их мрачноватым взглядом на мир. Хотя мой оппонент на диссертации по антиутопиям, философ Эдвард Араб-Оглы говорил нам на лекциях, что человечество, сталкиваясь с серьезной проблемой, заходит в тупик, но потом, непонятно как, находит выход. Чудеса возможны, как говорил Александр Грин.

Мы живем во время куда менее влиятельного слова, чем при Оруэлле.

Вячеслав Недошивин: Решающее влияние слова зависит от времени. Литературные всплески — мы знаем это по истории своего Серебряного века — случаются в сложные, кризисные времена. В спокойные же обычно не рождаются великие произведения. Мне кажется нормальным, что у нас сегодня слово не собирает стадионы, не имеет решающего значения, а в газетах исчезла рубрика «По следам наших выступлений». На литературу, да, никто особо внимания не обращает. Но бульон булькает, что-то варится, и однажды из этого неожиданно появится нечто поражающее. Возникнут протуберанцы мирового значения. А литературные дачи, сумасшедшие тиражи — так западная литература всегда жила без этого.

Да, но Черчилль писал тексты и получил за них Нобелевскую премию по литературе. С дачами у него явно все было хорошо, но ему хотелось влиять словом на мир.

Вячеслав Недошивин: Его премия — дань уважения к его политической фигуре. И ее ему, как Алексиевич, дали за публицистику.

Не мармеладный Джордж

Ваш герой не милый, сладкий, мармеладный. Запомнила фразу «Он был недобр к друзьям». Но при этом многие говорили о его святости. Какая святость у атеиста?

Вячеслав Недошивин: Не знаю, почему вы прицепились к фразе «Он был недобр к друзьям». Он был интроверт, закрытый человек, и близких людей у него особенно не было. Но в Испании, я уже говорил, он бросился спасать арестованного Коппа. Он рисковал жизнью ради друзей.

Святым его назвал начальник в «Би-Би-Си», сказав, что как правдолюб и боец за истину он святой нашего времени и среди нас ему равных нет. Под святостью имелось в виду его бескорыстие, готовность помочь деньгами. Скромность. Работая посудомоем, он делал все, чтобы в нем не узнали человека из более высокого класса. А на могильном камне велел написать свое имя от рождения «Эрик Блэр», а не сверхизвестное «Джордж Оруэлл». Несмотря на то, что его называли святым, он не был связан с религией. Но в последние дни перед смертью почему-то говорил, чтобы его похоронили по христианскому обычаю.

Как правдолюб и боец за истину, он святой нашего времени, среди нас ему равных нет, говорили об Оруэлле современники

Жанр биографии — несмотря на его популярность — очень непрост. Писатель не может знать о человеке все, а заполнять лакуны литературным вымыслом дурной тон.

Вячеслав Недошивин: Биография — ужасно трудный жанр. Я бы даже вслед за Леви-Строссом, сказал, что невозможный. В черепную коробку своего героя тебе не проникнуть.

Лев Толстой говорил, что история одного дня человека — со всеми необходимыми отступлениями и воспоминаниями — будет потолще «Войны и мира». А как тогда описать целую жизнь? Да еще человека незаурядного. Я потратил на этот роман пять лет, и у меня нет ощущения, что все на 100 процентов удалось.

Обложка первого издания романа «1984». Фото: предоставлено редакцией Елены Шубиной

Что точно не было моим образцом, так это «Википедия». Меня интересовало не «родился, учился, женился», а страсти человеческие. И еще я все время искал детали. Они создают такую жизненную ткань, в которую ты сам — прежде других — начинаешь верить. И поэтому читатель, может быть, поверит тоже.

Но опуститься в эту бездну — пять лет прожить с человеком, далеким, давно умершим, и не чета тебе — еще раз я бы не рискнул.Это скорее мучение, чем радость.

На первых страницах вашей книги есть изумительное описание Готического квартала Барселоны, где Оруэлл жил во время Испанской войны. Солнце, выбелившее камни, ароматы кофе, алкоголя, пота, амбиций, безучастности…

Вячеслав Недошивин: Редактор «Молодой гвардии» Петров сказал мне: «Сократите это. Ну и что, что вы съездили в Барселону и прошлись по местам Оруэлла». Но дело в том, что я никогда не был в Испании.

Вы шутите?

Вячеслав Недошивин: Я и в Англии не был. Я писал это все по начитанным мною книгам. Увиденным фильмам. Это мой образ Барселоны. И образ мира. И образ Оруэлла.

Я прочитал Оруэлла, когда за это могли посадить

Как Оруэлл уловил вас?

Вячеслав Недошивин: Не Оруэлл уловил меня, а я его, выхватив из самой невыгодной и запрещенной литературы. Первый раз я прочитал роман «1984» в 70-х годах, получив его от своих прогрессивных коллег в ленинградской газете «Смена» буквально на одну ночь.

Он был запрещен.

Вячеслав Недошивин: Да, и за него давали реальные сроки. Ленинградский социолог Андрей Алексеев привлекался к уголовной ответственности в том числе и за хранение книг Оруэлла. Но мы тогда, запираясь, все равно говорили о вещах по тем временам опасных.

Что вы думали наутро?

Вячеслав Недошивин: Я был потрясен. Не приезжая к нам, не зная русского языка, откуда он знал многое из того, что было у нас? А эти его сумасшедшие лозунги: «война — это мир», «свобода — это рабство», как заколдованные круги… Я долго ходил под впечатлением от романа, все больше и больше находя подтверждения собственным мыслям.

А в аспирантуре Академии общественных наук решил писать диссертацию об антиутопиях. Потом перевел и издал роман «1984» и «Скотный двор».

Безлюдный остров Юра. Здесь Оруэлл писал роман «1984», и отсюда его увезли умирать. Фото: предоставлено редакцией Елены Шубиной

Справка «РГ»

Джордж Оруэлл ( настоящее имя — Эрик Блэр) родился в 1903 году в Британской Индии, Когда ему было 5 лет, мать с детьми переехала в Англию.

Учился в престижном Итон Колледже. 5 лет служил в колониальной полиции Бирмы. Вернувшись в Европу, жил случайными заработками, начал писать художественную прозу и публицистику.

Участвовал в Гражданской войне в Испании ( на стороне анархистов). Был ранен.

Во время Второй мировой войны не попал в армию по здоровью, вел антифашисткую программу на Би-Би-Си.

Умер в 1950-м году в Лондоне от туберкулеза.

Книги Оруэлла переведены на 65 языков и включены в школьные программы.

Когда грянул скандал с разоблачениями Сноудена, продажи романа «1984» выросли на … 6000 процентов

Оруэлл ввел в употребление такие термины и понятия, как «холодная война», «большой брат» , «новояз», «двоемыслие».

Цитаты

Джордж Оруэлл: нельзя забыть

«Все животные равны, но некоторые из них равнее»

«Свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре. Если дозволено это, все остальное отсюда следует…»

«Если ты в меньшинстве — и даже в единственном числе — это не значит, что ты безумен. Есть правда и есть неправда, и если ты держишься правды, пусть наперекор всему свету, ты не безумен…»

«Патриотизм по природе своей не агрессивен ни в военном, ни в культурном отношении. Национализм же неотделим от стремления к власти…»

«Бывают ситуации, когда неверные утверждения более искренни, чем «верные».

«В нашем обществе те, кто лучше всех осведомлен о происходящем, меньше всех способен увидеть мир таким, какой он есть. Короче, чем больше понимания, тем сильнее иллюзии: чем умнее, тем безумнее…»

«Иерархическое общество возможно только на основе бедности и невежества»

«Всякий писатель, который становится под партийные знамена, рано или поздно оказывается перед выбором — либо подчиниться, либо заткнуться».

«Нет ничего твоего, кроме нескольких кубических сантиметров в черепе»

Каким писатели-фантасты видели будущее коммунизма

Путь к коммунизму. Так в СССР называли многочисленные колхозы и газеты. Этот путь оказался для державы неподъемным. Осилили его только писатели-фантасты, которые сумели заглянуть в утопичный мир будущего, где каждый работал по способностям и получал по своим потребностям. О том, каким миром победившего коммунизма грезили писатели, рассказываем на основе произведений Богданова, Ефремова и Мартынова.

«Красная звезда» Богданова

Наверное, первой коммунистической утопией можно считать роман «Красная звезда» Александра Богданова, опубликованный задолго до создания Советского Союза — в 1908 году. Автор был участником социал-демократической партии в России и одним из лидеров первой русской революции. Его писательские таланты не отличались красочностью, скорее они служили его идейным выражением.

Так, в «Красной звезде» к революционеру Леониду просто приходит его сопартиец, который оказывается марсианином, и предлагает отправиться в путешествие на Красную планету, где давно установился коммунизм, а все жители работают сознательно на благо общества.

Если в «досоциалистические времена марсиане ставили памятники своим великим людям», то впоследствии начали возводить их великим событиям. Таким, например, как уничтожение смертельной эпидемии. А на заводах люди могут получить информацию о том, в какой отрасли есть излишек рабочих часов, а какие отрасли нуждаются в дополнительных человеко-часах. Дабы каждый мог знать, где рабочей силы не хватает и где бы он мог пригодиться.

Эта система позволяет всем марсианам жить в достатке, а потребление продуктов ничем не ограничено: «…каждый берет то, что ему нужно, и столько, сколько хочет». Вот и деньги не нужны, так как они скорее являются замаскированным принуждением к труду, а он — «естественная потребность развитого социалистического человека». И так как никто не отлынивает, то и работники проводят у станка не больше четырех-пяти часов. И только самые увлеченные тратят на работу по 15 часов ежедневно.

Богданов предполагает, что марсианская цивилизация будет находиться на более высокой стадии своего развития по сравнению с земной, а потому читатель словно смотрит на светлое будущее нашей планеты через призму технических достижений марсиан.

Они, например, познали принцип работы антигравитации и приспособили радиационное разложения вещества в качестве топлива для двигателей, благодаря которому и происходит ускорение марсианских кораблей. Но, конечно же, эти технические выдумки нам куда менее интересны, чем коммунистический аспект мира писателя.

Так, например, марсиане считают опасным делиться своими техническими достижениями с реакционными правительствами Земли.

— Ясно, что если бы наши летательные машины стали известны, то правительства прежде всего позаботились бы захватить их в свою монополию и использовать для усиления власти и могущества высших классов, — говорит марсианин.

Сегодня, спустя столетие, подобные пассажи и прямолинейность «Красной звезды» воспринимаются с трудом. Книга интересна скорее как документ своей эпохи и наивных взглядов людей на положительные стороны прогресса.

Марсиане тем временем полностью отказались от чувства личной собственности. И проявляется оно разве что у детей дошкольного возраста: мол, они таким образом сокращенно повторяют развитие общества, когда заявляют, что игрушка принадлежит им. И только к юношескому возрасту этот индивидуалистический характер полностью выветривается и «социальная среда настоящего окончательно побеждает остатки прошлого».

Эмпатии же к другим гуманоидам и животным детей учат довольно прямолинейно: сломал мальчик лягушке лапку ударом палки — воспитательница отвешивает ему этой палкой по руке. Болезненный, но эффективный марсианский путь воспитания.

«Туманность Андромеды» Ефремова

Классической и самой любимой советской коммунистической утопией по праву считается роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» (1957). Под оболочкой научной фантастики автор концентрируется на социальных и культурных аспектах функционирования общества далекого будущего, в котором окончательную и безоговорочную победу одержал коммунизм.

Как признавался сам писатель, в литературу его привело осознание бессилия как ученого. В науке и 70 лет назад, и сегодня были задачи и гипотезы, которые приходилось откладывать в долгий ящик из-за отсутствия необходимого фундамента и фактов, тогда как писатели-фантасты этим ограничены не были. Они могли представлять свои самые дерзкие гипотезы как реальность, пускай и книжную. Иногда спустя годы эти гипотезы находили подтверждение в реальном мире.

Так, например, Ефремов смог предсказать открытие алмазных месторождений в Якутии. Его рассказ «Алмазная труба» о геологах, которые напали на след месторождения алмазов в Восточной Сибири, был написан в 1944 году. А уже через 10 лет в 300 км южнее от этого места действительно была найдена первая в СССР кимберлитовая трубка, содержащая алмазы. Такое совпадение не было случайностью. Писатель был геологом и предполагал, что структуры Южно-Африканского и Средне-Сибирского плоскогорий одинаковы. И если в Южной Африке есть кимберлитовые трубки, то должны они быть и в Сибири.

Первые произведения автора концентрировались на сюжете и носили скорее приключенческий характер, однако позже он решил сосредоточить все свое внимание на человеке. По словам прозаика, он просто не мог отправиться в межзвездное путешествие к другим галактикам, не разобравшись с тем, каким будет завтрашний человек. Таким образом фантастика из самоцели превратилась в фон для изображения внутреннего мира и психологии людей будущего.

Ефремов считал, что раз человек будущего будет занят «напряженным общественно полезным трудом», то он сделается еще сильнее, выше и красивее, чем советский человек 1950-х годов. В этом плане за основу писатель брал эллинистическую культуру, которая превозносила красоту, здоровое и прекрасное человеческое тело. А потому неудивительно, что статные герои порой разгуливают в нарядах, отсылающих к той древней эпохе. Например, одна из героинь романа Веда Конг в ответственные моменты предпочитает стягивать пепельные волосы в тяжелый узел, высоко подобранный на затылке, ее наряд критской культуры обнажает плечи, низко открывает грудь, которую поддерживает корсаж из голубой ткани, а голые загорелые ноги выглядывают из-под «широкой и короткой юбки, расшитой по серебряному полю голубыми цветами».

Почему-то из подросткового возраста в социально ориентированной и независимой Беларуси, когда впервые был прочитан этот роман, максимально ярко запомнилось то, что общество ефремовского будущего не зацикливается на собственности и семье. По мнению прозаика, два этих понятия максимально близки друг к другу и вытекают одно из другого, а потому понятие семьи расширяется до масштабов всего общества, ценности и собственность семьи становятся общественными.

«Каждая мать рожает ребенка не для себя и не как неизбежную расплату за минуты страсти, а драгоценным подарком кладет его на протянутые руки всего общества», — читаем в романе. И пускай подлые сторонники капитализма «издевались над этикой свободы брака и общности воспитания детей», они не подозревали, насколько эти вопросы важны для будущего, где величайшей задачей человечества становится «победа над слепым материнским инстинктом». С нынешней колокольни такие утверждения, конечно, читаются как выдержки из антиутопичной книги.

Гений советской фантастики предполагал, что Земля претерпит серьезные изменения в будущем. После беспощадных войн и климатических катастроф человечество растопит ледяные шапки на полюсах планеты, поднимет уровень воды в океанах на 7 метров, изменит климат планеты, остановит разрушительные бури, а также переселится в зоны с более мягким климатом. Это позволит сократить расходы энергии на обогрев жилищ и производство теплой одежды.

В мире будущего Землю опоясывают два кольца жилой застройки. Над северным кольцом располагаются луга и пастбища, где развито животноводство, а под ним — зона садов на месте, где раньше доминировали пустыни.

Заметное вмешательство претерпели и океаны. Их очистили не только от мусора, но и от «хищных акул, ядовитых рыб, моллюсков и опасных медуз, как очищена жизнь современного человека от злобы и страха прежних веков». А на планете существуют специальные истребительные отряды, которые продолжают поддерживать безопасность и чистоту океанских вод. Аналогичная непрекращающаяся война развернута против вредных насекомых, болезнетворных микробов и прочих гадов, то и дело появляющихся из глухих уголков Земли.

Обществом в целом движет «исследовательский инстинкт». Не зря по всей планете разбросаны тысячи научных институтов, где заняты миллионы ученых. Но «сильная деятельность разума требует могучего тела, полного жизненной энергии». А потому сильный и здоровый организм, воспитание и духовное развитие ставятся во главу угла.

Управляют всем Советы, но не народных депутатов, а таких же мозговитых ребят. «У нас нет простонародья, нет толпы и правителей», — цитируем роман Ефремова «Час Быка». Но есть частично главный над этим всем — Совет Экономики, который переводит все предложения и инновации на «почву реальных возможностей общественного организма и его объективных законов». Он же имеет право обратиться к землянам с просьбой отказаться на год от увеселительных мероприятий и украшений, дабы сэкономленную энергию пустить во благо будущих поколений.

А поколения эти растут не только обособленно от своих родителей — все их обучение нацелено на «преодоление самого себя, самолюбивой жадности и необузданных желаний». По окончании школы ефремовские выпускники не идут сразу в университет, а проходят через Подвиги Геркулеса — череду испытаний, где проявляются практические навыки и способности в многообразии сфер. После следует двухлетняя «вышка» и получение специальности. Так как средний землянин живет 170 лет, а на одном месте засиживаться не любит, то успевает получить 5—6 специальностей.

«Гость из бездны» Мартынова

Георгий Мартынов признавался, что начал писать свой роман в 1951 году. Если бы он поторопился, то мог бы конкурировать с «Туманностью Андромеды» Ефремова. Но автор предпочел отложить работу над книгой и вернуться к писательству только через 10 лет.

По итогу перед нами оказался роман о советском дипломате и участнике Великой Отечественной войны, свинцовый гроб с которым находят ученые через 18 веков. В мире тем временем 1917 год оказывается годом начала нового летоисчисления. С тех пор тысячу лет длилась коммунистическая эра, а Волгин был воскрешен на 860-м году второй эры.

К этому времени человечество полностью объединилось под руководством Совета науки и техники и разговаривает на производном от русского языке. В этом мире можно найти статую Ленина (гигантскую, 50-метровую) и даже сохранившийся мавзолей вождя, космолеты носят имя поводыря: «С его именем на устах и в сердце шли на штурм Космоса первые звездолетчики Земли».

Люди обуздали силы природы и научились контролировать погоду. Планету пересекают воздушные трассы арелетов, которые обуздали антигравитацию, а на Венере теперь можно загорать, так как смелые земляне разогнали облака над ее поверхностью.

Коммунизм за столетия пустил такие глубокие корни в общественный уклад, что люди уже полторы тысячи лет не пользуются деньгами или любыми другими эквивалентами труда. Какой бы малозначительной работой ни занимался человек, он получает от общества все, что ему нужно, в неограниченном количестве. Тем не менее каждый делает то, что ему нравится, что ему по душе, и привносит свой вклад в общее развитие человечества.

Читайте также:

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. [email protected]

Социализм Джорджа Оруэлла: очарования и разочарования

  • Александр Кан
  • обозреватель по вопросам культуры

Подпись к фото,

Сложное, противоречивое отношение Джорджа Оруэлла к социализму — одна из главных тем новой биографии писателя

Несмотря на широчайшую известность, популярность и даже культовый статус в России Джорджа Оруэлла и его главных книг, серьезной биографии писателя на русском языке до сих пор не существовало.

В России хорошо знают две его книги — «Скотный двор» и «1984». Намного менее известны другие произведения писателя: четыре романа, три документальные книги и огромное количество публицистики и эссе.

Малоизвестны и многие факты биографии писателя: скитания молодого Эрика Блэра (настоящее имя Оруэлла) по ночлежкам и работа мойщиком посуды в Париже, служба полицейским в Бирме, жизнь бок о бок с шахтерами Северной Англии, участие на стороне республиканцев в Гражданской войне в Испании.

Автор фото, Vita Nova

Подпись к фото,

Изданная петербургским издательством «Вита Нова» книга — первая серьезная биография Оруэлла на русском языке

Пробел этот призвана восполнить только что вышедшая в санкт-петербургском издательстве «Вита Нова» книга Марии Карп «Джордж Оруэлл. Биография».

Живущая с 1991 года в Великобритании Мария Карп — журналист, писатель, переводчик книг Вирджинии Вулф, Дилана Томаса, Тома Стоппарда.

В течение 18 лет Мария была нашей коллегой, работала на Русской службе Би-би-си, возглавляла отдел тематических передач и вела программы по литературе.

Автор фото, Vita Nova

Подпись к фото,

Практически вся жизнь Марии Карп, автора биографии Оруэлла, связана с изучением жизни и творчества писателя

Можно без преувеличения сказать, что с Оруэллом связана вся ее жизнь. В 1990 году Мария перевела на русский язык сказку-притчу «Скотское хозяйство» (именно такой перевод названия знаменитой книги показался ей наиболее точным) и задуманную Оруэллом как предисловие к ней статью «Свобода печати».

Как исследователь творчества писателя и переводчик его книг она входит в правление британского Оруэлловского общества и редактирует издаваемый обществом журнал.

Биография Джорджа Оруэлла получилась весьма объемной — 600 страниц. Однако разговор с Марией Карп мы решили ограничить одной, на наш взгляд, важнейшей в понимании Оруэлла темой — его отношением к социализму.

Александр Кан: Оруэлл — достаточно типичный представитель британской лево-либеральной интеллигенции межвоенного периода, для которой были очень характерны интерес и симпатия к социализму.

Некоторые, например, так называемая кембриджская четверка: Ким Филби, Энтони Блант, Дональд Маклейн и Гай Берджесс,в своих симпатиях дошли до крайности и стали просто советскими шпионами. У них, росших и живших в разреженно-расслабленной атмосфере аристократических Итона и Кембриджа, эти симпатии носили чисто умозрительный характер.

Оруэлл в отличие от них имел возможность из первых рук получить представление о жизни рабочего люда.Жизни, которая тогда, особенно после кризиса 1929 года, была на самом деле крайне тяжелой. И тем не менее он в социализме разочаровался. Почему? Как это произошло?

Мария Карп: Это был на самом деле очень сложный процесс. Действительно, когда в 1936 году Оруэлл поехал на север Англии знакомиться с жизнью шахтеров, он увидел воочию не только их тяготы и проблемы, но и то, как ведут борьбу за их души разные идеологии. Он безусловно сочувствовал рабочим, и в духе времени это сочувствие сливалось с социализмом.

Но как человек по своему складу скептический и полемический, он не мог и не хотел ничего принимать на веру.

Написанная по результатам этой поездки книга «Дорога к Уиганскому пирсу» состоит из двух частей. Первая — собственно описание жизни рабочих, а вторая — размышления о социализме. И это, конечно, глубоко антисоциалистическая книжка.

Да, он делает оговорки, утверждает, что борется с тем, что «может отвратить людей от социализма». Совершенно ясно при этом, что претензии к социализму у него свои собственные.

Он не переносил тяжелый язык, который использовали пропагандисты: «экспроприируем экспроприаторов», «борьба с частной собственностью», их претензии на роль «партии как передового отряда рабочего класса».

Ему как литератору претила тяжеловесность этого языка. Кроме того, он видел в этом стремление идеологов навязать рабочему классу какие-то свои представления: «мол, мы, умные, сейчас им, глупым, все объясним».

Книга получилась настолько острой, что издатель Виктор Голланц счел нужным снабдить ее предисловием, смысл которого сводился к тому, что он лично и редколлегия Книжного клуба левых абсолютно не разделяют взгляды автора.

Испанский шок

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Гражданская война в Испании, в ходе которой Оруэлл стал свидетелем репрессий сталинисткой компартии Испании против инакомыслящих внутри республиканского движения, стала сильнейшим шоком для Оруэлла

А.К.:Ну, а затем случилась Испания…

М.К.: Приехав в Испанию и увидев там революцию, ощутив царивший там невероятный подъем, увидев, что самые забитые, вплоть до чистильщика сапог, внезапно почувствовали себя людьми, он пришел в абсолютный восторг. Для него это было фантастически сильное переживание.

Он написал своему другу Сириллу Конноли, что именно там он «впервые поверил в социализм, а до тех пор не верил». То есть, толчком к его социалистическому энтузиазму стала не пролетарская северная Англия, а революционная Барселона.

Однако уже спустя несколько месяцев та же Барселона продемонстрировала ему всю обреченность, всю недолговечность этого подъема, если в дело вмешивается «передовой отряд рабочего класса».

Главным источником разочарования для него были действия советских коммунистов в Испании, действия сил НКВД, которые по приказу Сталина в ходе войны с франкистами начали расправу с инакомыслящими внутри республиканского движения.

Объектом репрессий стала в первую очередь «троцкистская» партия ПОУМ — Рабочая партия марксистского единства, в ополчении которой Оруэлл оказался. Троцкистской в глазах советского руководства она была лишь потому, что ее лидер Андерс Нин когда-то был секретарем Троцкого.

Позиция ПОУМ сильно отличалась от позиции сталинистской Коммунистической партии Испании, и Оруэлл воочию увидел, что коммунисты в Испании борются с революцией. Это для Оруэлла стало, наверное, главным потрясением его жизни. Причем поначалу на человеческом, я бы сказала, лирическом уровне. Только потом это было осмысленно политически и аналитически.

И когда Оруэлл увидел, как шотландский юноша Боб Смайли, внук известного профсоюзного деятеля Роберта Смайли, бросив университет, мчится в Испанию бороться с фашизмом, где его арестовывает действующая по указке НКВД испанская республиканская полиция и он погибает в тюрьме, для Оруэлла это стало страшным ударом.

Шок был в том, что для советских коммунистов борьба с инакомыслием, с оппозицией внутри движения оказалась даже важнее борьбы с фашизмом.

Демократический социализм Оруэлла

А.К.:И именно это легло в основу отрицания им советской модели социализма… Тем не менее, до конца дней он считал себя приверженцем так называемого демократического социализма. Что он вкладывал в это понятие?

М.К.: Надо сказать, что уже в то время возникло понимание того, что социалистическая модель, сложившаяся в Советском Союзе, при которой общественная собственность на средства производства оказывается в руках находящейся у власти определенной группки людей, почти неминуемо ведет к тоталитаризму. В самой такой модели заложена опасность. Это не было открытием Оруэлла, об этом писали и другие.

Но Оруэлл уже после Испании, во время Второй мировой войны написал книгу «Лев и Единорог», которая есть не что иное, как признание в любви родной Англии и надежда на то, что «у нас в Англии» должно получиться по-другому. Арестов, показательных процессов, чисток, массовых репрессий и прочего ужаса, как он считал, у нас быть не может просто потому, что у нас существуют демократические традиции.

В последующие годы он отошел от этого энтузиазма по поводу того, что «у нас непременно получится». Тем не менее, он продолжал верить в то, что если попробовать построить социализм не в отсталых странах без демократической традиции, а в странах с устойчивой демократической традицией, со свободой печати, то получиться может.

В конце 40-х годов он несколько раз высказывал такую идею: почему бы не построить настоящий социализм в послевоенной Западной Европе, которая перестраивалась после войны.

Сказка о преданной революции

А.К.:Мы к этому еще вернемся. Таким образом, «Скотское хозяйство» выросло из этих его размышлений и было выпадом не столько против социализма как такового, сколько именно против той модели, которая сложилась в СССР. Что совершенно очевидно: аналогия с Советским Союзом в книге более чем прозрачная.

М.К.: «Скотское хозяйство» — это сказка о преданной революции. Оруэлл — и в этом, я считаю, гениальность книги — при всем ироническом отношении к этим животным, в то же время безусловно сочувствует им. У него нет отношения к революции как к возникшему на пустом месте большевистскому перевороту, уничтожившему существовавшую в царской России благодать.

Конечно же, это было не так, и Оруэлл это прекрасно понимал. Поэтому он сочувствовал жертвам, силам, пытающимся свергнуть режим подавления, и тем больше было его сочувствие, что на смену одному свергнутому самодержавию пришло другое, новое, не менее, если не более жесткое.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Сцена из поставленного в 2005 году спектакля театра Wharf 2 в Сиднее по «Скотскому хозяйству» Джорджа Оруэлла

А.К.:Вы решили дать свой собственный вариант русского названия — «Скотское хозяйство» при том, что широко известны другие: «Скотный двор», «Скотский хутор», «Звероферма», что-то еще было. Почему «Скотское хозяйство»?

М.К.: Существует около полудюжины этих названий. Переводить названия особенно трудно: нужно обязательно сохранить краткость. Английское слово farm не точно переводится на русский язык словом «ферма». В России капитализма в деревне просто не было, и понятие «ферма» как угодья, поля, дом, хозяйство у нас не прижилось.

Глеб Струве, первый переводчик Animal Farm использовал термин «хутор». Исторически это было в каком-то смысле верно, потому что Столыпин, который хотел введения капитализма в деревне, называл наделы, которые давали крестьянам, хуторами.

У Струве был «Скотский хутор», и это первое русское название книги. Но про Столыпина уже все забыли, у советских читателей слово «хутор» ассоциировалось с гоголевскими «Вечерами на хуторе близ Диканьки», либо с катаевским «Хуторком в степи», то есть приобретало украинские, южные коннотации. Мне казалось, что сохранять эти ассоциации неправильно.

Слово «ферма» сильно сузило свое значение — «птицеферма», «молочная ферма». А мне кажется, что здесь главное не то, что животные в своем скотном дворе совершили революцию, а то, что они захватили все, некогда принадлежащее человеку — и дом, и угодья, все вокруг.

Поэтому слово «хозяйство» показалось мне самым подходящим, тем более что возникающее сокращение «скотхоз» ставит его в один ряд с нам всем очень хорошо известными колхозами и совхозами, вплоть до лозунга «Да здравствует скотхоз!»

Трудности публикации

А.К.:Очень интересной и во многом очень неожиданной стала приведенная у вас в книге история о том, с какими трудностями столкнулся Оруэлл при публикации книги в демократической Великобритании 1944 года.

М.К.: Тут столкнулись несколько факторов. Конечно, даже в годы самых что ни на есть союзнических отношений все равно находились в демократической Британии те, кто выступал против СССР: консервативные, католические издания. Католическую церковь Оруэлл ненавидел, в консервативных издательствах он не хотел печататься. Ему неинтересно было писать пародию на СССР для людей, которые вообще отрицают идею благополучия масс.

Он хотел написать эту книгу для тех, кто, как и он сам, был левым в первоначальном смысле этого слова. Для тех, кто сочувствовал людям, которые так ужасно живут. А головы этих людей, к сожалению, были сильно забиты советской пропагандой, и они считали, что выступать против СССР вообще невозможно.

А.К.: Свою роль здесь сыграли, конечно, и реалии еще бывшей в разгаре Второй мировой войны…

М.К.: … в которой Советский Союз был союзником Англии. Но Оруэлл был человеком, считавшим, что правду нельзя искажать ни в коем случае. Он писал об этом в дневниках: тот факт, что Сталин теперь «на нашей стороне», не значит, что мы должны забыть все убийства и преступления, которые он совершил. В этом смысле он был романтиком, но аналитическим романтиком.

Он считал, что в любой ситуации нужно быть честным. Политическую целесообразность — в его время это называлось сначала реализмом, а потом «реал-политик» — он глубоко презирал. И не то чтобы он мешал своему правительству сотрудничать с СССР, он хотел показать своим единомышленникам, что то, что построено в Советском Союзе, — это система угнетения, не менее жестокая, чем та, что существует в капиталистических странах.

И третье, очень простое объяснение: в Англии очень сильна была советская инфильтрация, представленная не только впоследствии разоблаченной четверкой кембриджских шпионов. На посту главы отдела по связям с СССР в британском министерстве информации сидел советский агент влияния по имени Питер Смолка, и почти наверняка именно он помешал издателю Джонатану Кейпу опубликовать «Скотское хозяйство».

А.К.:Где она была опубликована в конечном счете?

М.К.: Книга была опубликована через полтора года после того, как Оруэлл ее написал, в августе 1945-го, после победы в войне, после победы лейбористов. И что самое для Оруэлла трагическое — после смерти жены.

Она горячо поддерживала Оруэлла в написании этой книги, и ее смерть на операционном столе отчасти была вызвана тем, что денег на хорошую больницу у них не было. А если бы книжка была уже напечатана и имела успех, результат мог бы быть другой.

О чем написан роман «1984»

А.К.:«1984» в отличие от «Скотского хозяйства» не кажется столь однозначно направленной против СССР книгой. Для многих ее достоинство — в универсальности общественно-политических выводов, которые делает Оруэлл. Что послужило толчком к ее написанию?

Существует теория о том, что книга, название которой перевернутый 1948 год, дата ее написания — это ощущения Оруэлла от полусоциалистической Британии, какой она стала после победы лейбористов в 1945 году. С одной стороны — разочарование, с другой — страх и побудили его написать «1984». Насколько это верно?

М. К.: Во-первых, нигде и ничто не подтверждает, что 1984 год — перевернутый 1948-й, потому что он несколько раз менял эту дату. В первоначальном варианте были и 1982-й, и 1983-й.

Во-вторых, он начал обдумывать эту книжку сразу после Испании. Когда его близкий друг попал в концентрационный лагерь НКВД в Испании, Оруэлл как человек, ощущающий все очень остро, представил себе, что было бы, если бы в лагерь попал он сам. Есть многочисленные свидетельства людей, которые встречались с ним уже после 1937 года.

Встретившийся с ним в путешествии по Марокко его бывший ученик запомнил, что больше всего мистер Блэр боялся попасть в концентрационный лагерь. Он вживался в эту ситуацию. Главный герой книги Уинстон Смит получился таким точным, потому что все эти годы, с 1937-го по 1948-й, когда книга была закончена, Оруэлл представлял себе, как бы он сам жил при тоталитарном режиме.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Глава Полиции мысли О’Брайен (Джозеф Коннор) пытает несчастного Уинстона Смита (Дэвид Бак) в телевизионной постановке «1984»

Его роман, конечно, писался как предупреждение своим: «Если мы пойдем по советскому пути, у нас будет вот такой ужас». Но писал он конкретно про Советский Союз. Есть интересное документальное свидетельство этого. В черновике О’Брайен, пытающийся запугать, сломить Уинстона Смита, говорит ему: «О вас никто не вспомнит, никто не будет считать вас героем, как бы героически вы себя ни вели. И прежде существовали тоталитарные режимы…»

Далее в черновике он пишет только о «русских комунистах» и лишь потом добавляет «немецкие нацисты», явно уже потому, что раз он говорит о тоталитарных режимах, то нужно упомянуть нацистов тоже.

Но думал он о том, что для такого режима человека важно не просто убить, нужно его растоптать, чтобы он рыдал, ползал на коленях и признавал свою вину. Это он взял из информации о процессах, которые происходили в СССР. Он писал это, страстно желая предупредить соотечественников и единомышленников, чтобы у них так не получилось, но моделью государства и режима изображенного в его книге, послужил СССР.

А.К.:То есть разговоры, что это была полусоциалистическая Англия 40х годов…?

М. К.: Режим он описал советский, но на Англию вот что было похоже: мы, когда читали, думали: откуда он знает, что там не хватает то одного, то другого бытового предмета? Бытовых предметов во время войны и в первые послевоенные годы в Лондоне действительно не хватало.

Он пишет, что, когда они с женой усыновили ребенка, соски купить было невозможно. Такого рода детали — это детали военного Лондона, отчасти — детали работы на Би-би-си, большой корпорации, занятой информацией, и ее очень продуманной подачей. Все это вошло в эту книжку.

А.К.:Министерство правды…

М.К.: Он несколько раз заявлял, что его книжка ни в коей мере не является критикой ныне действующего лейбористского правительства. Если бы он не верил в то, что что-то хорошее из революционного движения все-таки может получиться в Англии, он не продолжал бы считать себя демократическим социалистом, не продолжал бы говорить «давайте построим это в демократических странах».

Хотя в одной из своих поздних статей под названием «Что такое социализм» он, говоря о величии и притягательности социалистической традиции, называет ее утопической.

Его отношение к социализму менялось на протяжении жизни, и до самого конца оставалось противоречивым. В статье «Писатели и Левиафан» он говорит, что ради партии готов делать все — сражаться в войне, писать листовки, заниматься пропагандой, но только не заниматься литературой.

Потому что литература не может существовать под партийным игом, на службе чего-то. Это напоминает есенинское «отдам всю душу октябрю и маю, но только лиры милой не отдам». Для Оруэлла существовало разделение: писать я буду о том ужасе, к которому социализм приводит, но как человек с политическими взглядами, я лейбористское правительство поддерживаю.

Свой среди чужих, чужой среди своих

А.К.:Возникает несколько парадоксальная фигура социалиста-антисоветчика, что в годы его жизни звучало как оксюморон. Не был ли он в связи с этим в изоляции — свой среди чужих, чужой среди своих?

М.К.: Конечно, был. И, конечно, очень многие люди его терпеть не могли, особенно среди левых и коммунистов. И он их опасался. После Испании он всегда понимал, что эти люди его ненавидят. Но были у него и поклонники, у него была возможность писать.

Помимо книг, он регулярно писал в социалистической газете Tribune, где излагал свои взгляды. И мы не можем сказать, сколько людей разделяло его точку зрения. Но когда уже вышли его книги, я думаю, и «Скотское хозяйство», и «1984» на очень многих произвели сильнейшее впечатление и заставили задуматься.

Это не значит, что все люди, в стане которых он работал, поняли его, полюбили его, простили его — ничего подобного! Многие в левом движении, и в 50-е, и в 60-е годы его ненавидели. И до сих пор эта ненависть сохраняется. Когда я работала в Мемориальной библиотеке имени Маркса в Лондоне, где хранится переписка сражавшихся в Испании коммунистов, один из завсегдатаев библиотеки, узнав, что я занимаюсь Оруэллом, иначе как о предателе о нем не отзывался.

Кроме того, огромную роль в том, чтобы его опорочить, сыграла публикация о передаче им в отдел исследования информации при британском МИДе списка людей, которых, по его мнению, из-за их взглядов не следовало привлекать к антикоммунистической пропаганде.

Когда в середине 90-х эта история вдруг была раздута, кто-то даже написал, что, вот, мол, в своих книгах Оруэлл выступает против доносчиков, а сам тоже оказался доносчиком. Это было полным искажением правды, хотя бы потому, что в списке, который он передал, были люди, чьи взгляды и так всем были известны.

В отличие от сторонников резко радикальных антикоммунистических взглядов, которые предлагали запретить коммунистические партии на Западе, Оруэлл считал, что каждого человека, каждый случай надо рассматривать по отдельности.

В этом списке есть пометки, которые сегодня многих шокируют: «это идиот», или «этот человек — еврей», или «этот человек — гомосексуалист». Говорят: какие у него ужасные предрассудки!

А он делал эти записи, потому, что пытался понять, что могло толкнуть человека симпатизировать СССР. Принадлежность к гонимому меньшинству — евреям, гомосексуалистам — в его глазах была той отправной точкой, которая могла привлечь человека к довольно страшной идеологии.

Актуален ли Оруэлл?

А.К.:Оруэлл в России. В советские годы был гигантский интерес к запретному плоду. Был огромный всплеск интереса, когда книги его начали публиковать в перестроечные годы. А что сегодня? Общепризнанный, но никем не читаемый классик?

Автор фото, Getty Images)

Подпись к фото,

25 января 2017 года, спустя почти 70 лет после публикации, роман Джорджа Оруэлла «1984» возглавил список бестселлеров компании Amazon

М.К.: Совсем наоборот! В 2015 году, например, «1984» попал в список бестселлеров года. Я не очень знаю, как производились эти подсчеты, но, по-моему, речь шла о том, что книгу купили 85 тысяч человек. В этом году, совсем недавно, опять рейтинг «1984» был необыкновенно высок. Только сеть книжных магазинов «Читай-город» продала, как я понимаю, 46 тысяч экземпляров.

В России Оруэлла вспоминают чуть ли не каждый день. В ходе публикации своей книги я увидела в интернете старый анекдот, который характеризует эту ситуацию: «В России поставили памятник Оруэллу. — Где? — Везде».

А.К.:Насколько актуален Оруэлл сегодня?

Подпись к фото,

Сын Джорджа Оруэлла Ричард Блэр перед памятником его отцу, установленным у здания Би-би-си, где писатель работал в годы Второй мировой войны

М.К.: Я думаю, что он очень актуален. Потому, что он был человеком, боровшимся с тем, что он называл «граммофонным сознанием», то есть бездумным повторением принятых постулатов. В нынешней ситуации в России любят говорить, что Оруэлл описал тоталитарное прошлое, а сегодня мы живем в совершенно другой стране, что сегодня нет идеологии, и страна примерно такая же, как любая другая.

Оруэлл очень хорошо объяснил, что такое тоталитаризм. Он сказал, что это — не обязательно концлагеря или пытки, тоталитаризм держится на системе организованной лжи. И это то, что мы, к сожалению, видим в России.

Организованная ложь встречается и на Западе. Но на Западе это выглядит гораздо менее страшно, потому что, когда подобная ложь обнаруживается, против нее поднимается буря протеста.

В России возможности подняться буре протеста сегодня нет. Поэтому для российского читателя понять, как работала мысль Оруэлла, и как он анализировал режим, который держится на лжи, необыкновенно важно.

Минкультуры Литвы выступило против переноса памятника писателю-коммунисту

Министр культуры Литвы Миндаугас Кветкаускас выступил против плана вильнюсской мэрии реконструировать сквер имени писателя Пятраса Цвирки и перенести памятник прозаику, сообщил портал ru.delfi.lt.

Произведения Пятраса Цвирки изучают в школе. Он автор романов, рассказов, стихотворений, написанных ещё до войны. Самым известным является социальный роман о литовском крестьянстве «Земля-кормилица», опубликованный в 1935 году и переведённый на русский язык спустя два года.

В 1940 году Цвирка вступил в Компартию. Позже он стал депутатом народного сейма. Вместе с другими парламентариями подписал Декларацию о вхождении Литвы в состав Союза Советских Социалистических Республик. Теперь она трактуется как незаконная, а весь советский период в Литве называют оккупацией. Пятрас Цвирка ушёл из жизни в 1947 году. Его деятельность оценивается как поддержка оккупационного режима.

В феврале 2019 года почти 1000 человек подписали петицию за то, чтобы убрать статую из центра Вильнюса. Памятник назвали «символом оккупации и коллаборационистов». Ранее его предлагали перенести в мемориальную усадьбу Цвирки в деревню Клангяй Юрбаркского района. 

Однако, как сообщала «Парламентская газета», Союз писателей Литвы выступил в защиту памятника. Поддержал такую просьбу и профессор славянских языков Йельского университета (США), известный литовский поэт, переводчик и правозащитник Томас Венцлова.

Министр культуры Литвы Миндаугас Кветкаускас заявил агентству BNS в связи с планами вильнюсской мэрии: «Сквер Пятраса Цвирки находится на территории Науяместиса (один из центральных районов Вильнюса. — Прим. ред.), представляющего ценность с точки зрения культурного наследия. Памятник Цвирке, созданный скульптором Юозасом Микенасом, также включён в список культурных ценностей. Значит, нельзя принимать решение о реконструкции и модернизации сквера, не прислушиваясь к мнению специалистов в сфере охраны культурного наследия».

По словам министра культуры, «если мы уничтожим это пространство, сотрём знаки советской эпохи, атмосферу того времени, не будем ли через 30 лет жалеть, что из города напрочь стёрто советское наследие и нам нечего показать ни молодёжи, ни туристам?».

Однако вице-мэр Вильнюса Валдас Бенкунскас заявил: «Никакие формальные ограничения департамента культурного наследия и выводы не остановят приведение этого сквера в порядок и перенос памятника Цвирки. Принципиальное решение горсовет должен принять в этом году».

Искусствоведы много лет вели борьбу и за скульптуры на «Зелёном мосту» в центре Вильнюса. Установленные в 1952 году монументы «Учащаяся молодёжь», «На страже мира», «Сельское хозяйство» и «Строительство и промышленность» были признаны культурным наследием.

Однако мэр Вильнюса Ремигиюс Шимашюс назвал их «советскими болванами», и в 2015 году композиции были демонтированы под предлогом их ветхости. Сейчас они находятся на складе самоуправления. Департамент культурного наследия Литвы вычеркнул их из списка охраняемых государством.

КОММУНИСТЫ РОССИИ — ОФИЦИАЛЬНЫЙ САЙТ / Новости / Со дня рождения писателя-коммуниста Джанни Родари исполнилось 100 лет

Без сомнения, Джанни Родари великий детский писатель.

Он рано познал нужду, сидел в концлагере, был коммунистом, участником Сопротивления.

В его положении подростка из бедной семьи  чтобы стать известным журналистом и писателем, нужно было проявить большую волю.

Родари был учителем, журналистом партийной газеты ИКП «Унита»( вел в ней Детский уголок) и постепенно становился одним из самых талантливых детских писателей Европы и всего мира. Верно отмечают, что в СССР он стал широко известен гораздо раньше, чем в Италии и в капиталистическом мире в целом.

Самуил Маршак великолепно перевел его бессмертного «Чиполлино» , затем был создан одноименный мультфильм и смелый луковка- большевик, сражающийся с богатыми фруктами, обрел невиданную популярность. Родари сумел обьединить увлекательный язык сказки — по итальянски яркий сочный образный- с глубоким социальным и даже революционным содержанием, что стало огромным событием в воспитании ребятни всех стран. В Италии его долго не печатали и не хотели принимать всерьез. Так что далеко не только в СССР трудно бывало порой способным, но ершистым литераторам.

 И хотя отношения советских коммунистов с итальянскими стали со временем очень непростыми, на судьбе книг Родари в нашей стране это не сказалось. Их выпускали здесь большими тиражами и каждый советский ребенок знал , на чьей стороне в борьбе фруктов и овощей  надо быть. А Джельсомино, который своим сильным и чистым голосом разрушил диктатуру королевства лгунов? Тогда для нашей детворы и взрослых это были лишь увлекательные сказки из жизни зазеркалья. Но сегодня для изменений в нашей жизни одного Джельсомино мало!

Культурное влияние СССР было столь велико, что по мере выхода книг писателя в нашей стране , спохватилась, как говорится и Италия и вся Европа. Джанни Родари обрел признание, его книги и здесь вышли большими тиражами, ему вручили престижную премию имени Г.Х.  Андерсена.

Уникальность писателя в том, что он необыкновенно искренне и с большой оригинальностью художника учил детей бороться с несправедливостью, сопереживать ближнему, и верить , верить в победу добра, в то, что в жизни есть место и подвигу и чуду.

За лучшую жизнь, за добро сражаются и Чиполлино с его товарищами и смелый Джельсомино и ребята из сказки «Торт в небе» и непокорные игрушки из «Путешествия голубой стрелы». И делают они это так, что хочется все бросить и пойти вместе с ними.

Вот потому-то и запретили в современной России недавно спектакль про Чиполлино. Уж больно неудобный овощ оказался… Что ж, это показывает, что Родари по-прежнему с нами и как большой талант и как скромный боец комдвижения, а у сеньоров-помидоров нервишки шалят и на то есть основания.

Вдоль по Беломорканалу в 1933 году • Arzamas

 

Задуманный еще во времена Петра I канал, соединяющий Белое и Балтийское моря, был построен руками советских заключенных в конце первой пятилетки. Чтобы не тратить нужные для индустриализации ресурсы, строительство шло без традиционного при таких работах оборудования и материалов; экономия коснулась и питания заключенных. В результате канал был построен менее чем за два года, при этом умерло, по разным оценкам, от 10 до 50 тысяч заключенных. Несмотря на то что почти сразу после открытия канал пришлось углублять и перестраивать, потому что он оказался слишком мелким для прохода крупных судов, проект был признан советским руководством успешным и положил начало череде масштабных гулаговских строек.

17 августа 1933 года в плавание по каналу отправился пароход, на котором находились 120 советских писателей и деятелей культуры. Среди участников тура были Алексей Толстой, Всеволод Иванов, Михаил Зощенко, Борис Пильняк, Леонид Леонов, Валентин Катаев, Виктор Шкловский, Мариэтта Шагинян, Вера Инбер, Илья Ильф, Евгений Петров и другие. По итогам поездки писатели опять-таки в ударные сроки подготовили коллективную монографию, в которой воспевали героический труд и волю чекистов, решившихся на переделку человека и природы.

Arzamas приводит свидетельства литераторов, которые задокументировали маршрут путешествия.

Строительство Беломорско-Балтийского канала. 1930-е годы © РИА «Новости»
2
. …в Ленинград

«И, вообразите, литераторский поезд мчится сквозь ночь в Ленинград, и в названном поезде восседают, лежат, спорят, кушают, выпивают прозаики и поэты, знаменитые и не очень, равно как и те, кто еще никому не известен, но, по мнению Горького, вскоре будет знаменит.
     Всю ночь пассажиры не спят, бродят друг к другу и целуются, и клянутся в бескорыстном служении искусству, и твердят, что сколь бы ни была стопудовой писательская судьба, все же в итоге побеждает талант. Даже если слава приходит через полсотню лет.
     И всю ночь по купе разносят пиво и бутерброды сотрудники госбезопасности в чине не меньшем, чем нынешний подполковник. И только под утро сочинительский поезд наконец угомонится, вздремлет. И когда знаменательные вагоны замрут в Ленинграде на Московском вокзале, к толпам встречающих выйдет всего лишь с десяток самых незначных его пассажиров в сопровождении тех, кто разносил бутерброды и по долгу своей работы привык не спать по ночам».

Евгений Габрилович  Евгений Габрилович (1899–1993) — советский писатель, драматург и киносценарист («Два бойца», «Убийство на улице Данте», «Воскресение», «В огне брода нет», «Начало»).

Медвежьегорск

Сегежа

Беломорск

Соловецкие острова

Онежское озеро

оз. Выгозеро

Онежский залив

Белое море

3
. Поплыли

«Вечером нас разместили в каютах судна, речного, крепко отдраенного и отмытого, и мы поплыли на север. Подполковники, разносившие в поезде бутерброды, отплыли с нами, как, впрочем, и их сослуживцы неизмеримо крупней.
     И вот так и плыли мы — совесть и гордость русской земли — по вновь откры­тому Белбалтканалу от одного лагпункта к другому, и всюду на приста­нях нас встречали оркестры из зеков и самые зеки в новеньких робах, вымытые и побритые, счастливые, застенчивые, лучезарные, и невозможно было поверить, что это и есть (и в немалом) именно пятьдесят восьмая статья  Имеется в виду статья 58 Уголовного кодекса РСФСР, устанавливающая ответственность за контрреволюционную деятельность и анти­государственные преступления. Осо­бенно часто применялась во время репрес­сий сталинского периода; осужденные по ней назывались «политическими заклю­ченными» . Отменена в 1961 году.».

Евгений Габрилович 

Фотография из книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства». 1930-е годы © raruss.ru
4. На Медвежьей Горе

«Новый день встречаем на Медвежьей Горе. Низкое и хмурое небо. Нелетняя прохлада. Громадные валуны, покрытые толстым слоем бронзово-зеленой слизи. Рубленые, в два этажа, казенные дома. Белые, с зарешеченными окнами ряды бараков, захлестнутые гигантской петлей колючей проволоки. Это уже настоящий север.
     На любые вопросы лагерники отвечали без запинки, бойко и весело. Да, воровали, грабили, осуждены. Отбывая срок, стали ударниками: рыли землю, рубили деревья, укладывали бетон, строили шлюзы. До того, как попали в лагерь, не умели держать в руках ни топора, ни лопаты, ни молотка, а теперь имеют разряд квалифицированного бетонщика, слесаря, механика. Были преступниками, жили за чужой счет, стали нормальными работягами. Вредили на советских заводах и фабриках, злобствовали, глядя на победоносную поступь советского народа. Теперь больно и стыдно вспоминать прошлое.
     Преступник перекован в человека!
     Поет хор каналоармейцев:

В скалах диабазовых вырубим проход.
Эй, страна, заказывай с грузом пароход!

Каналоармейский оркестр состоит из тридцатипятников — осужденных по 35‑й статье уркаганов. Где трудно, где угрожает прорыв, туда сразу бросают оркестр. Играет. Воодушевляет. А когда надо, оркестранты берутся за кирку и лопату».

Александр Авдеенко

5. 
Отплытие

«В одном из бараков писатели-москвичи неожиданно увидели своего собрата, поэта Сергея Алымова, автора любимой народом песни «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед». Обступили, здороваются, похлопывают по плечам, задают вопросы, и среди них неизбежный и самый главный: «Как ты сюда попал, Сережа? За какие грехи?» Саша Безыменский не удержался, чтобы не схохмить: «Сережу прислали таскать тачку по долинам и по взгорьям». Все засмеялись, в том числе и Фирин. Алымов даже не улыбнулся. Глаза его потемнели, как туча, набухшая дождем. Пользуясь веселым и явно дружелюбным настроением Фирина, Безыменский сказал: «Семен Григорьевич, не могу удержаться, чтобы не порадеть за собрата, попросить скостить ему срок. «Уже скостили. Скоро Алымов вернется в Москву». Сказал и удалился, сославшись на дела. «Сережа, так за что же ты все-таки попал сюда?» — без дураков, серьезно спросил Безыменский. Каналоармеец Алымов махнул рукой, заплакал и полез на верхние нары.
     Я был поражен тем, что и поэт почему-то тут, за колючей проволокой. Он‑то за что?
     В середине дня к причалу Медвежьей Горы подошел пароход 
«Анохин», тот самый, на котором недавно товарищи Сталин, Ворошилов и Киров предприняли путешествие по каналу. Теперь пассажирами стали мы, 
писатели. Длинный басовитый гудок. Отданы швартовы. Медвежьегорские 
лагерники машут руками, платками, кепками. 
     Путешествие по водному пути начинается. Идем по Повенецкому 
заливу навстречу холодному ветру и свинцовым тучам». 

Александр Авдеенко

6. Повенчанская лестница шлюзов

«Повенчанская лестница шлюзов. Со ступеньки на ступеньку, из шлюза в шлюз поднимаемся все выше. Все шире и шире разворачивается панорама Онежского края, края озер, темно-зеленых, подернутых сизой дымкой лесов, края диабазовых и гранитных, укутанных в бархатные мхи валунов, края вечной мглы, низкого неба и почти вечного холода. Час назад ветер хлестал мелким дождем, а сейчас несет хлопья сухого, нетающего снега. Снег в середине августа!»

Александр Авдеенко

7.

»— Здесь на каждом шагу упрятаны тайны. Под каждой плотиной. Под каждым шлюзом. В судьбе и работе каждого каналоармейца. Если бы судьбе было угодно омолодить меня и определить на ваше завидное место, место молодого писателя, знаете, что бы я сделал? Написал бы повесть «Тайна трех букв»  То есть ББК, Беломоро-Балтийский канал. ». 

Дмитрий Святополк-Мирский  Дмитрий Святополк-Мирский (1890–1939) — русский литературовед, критик и публицист, автор англоязычной «Истории русской литературы». В 1920 году эмигрировал, в 1932 году под влиянием Горького вернулся в СССР. Увлекался евразийством, в 1937-м был арестован, умер в лагере под Магаданом., в пересказе Авдеенко

8.
Выгозеро

«Неоглядные просторы Выгозера. Совсем холодно. Предусмотрительные чекисты извлекают из корабельных кладовых толстые, пушистые свитеры, раздают писателям».

Александр Авдеенко

9.
Десятый шлюз

«Десятый шлюз. Он высечен в диабазовой глыбе. Фирин рассказывает, как день и ночь стрекотали здесь перфораторы. Самая крепкая, особой закалки сталь выдерживала не больше часа работы — перегорала. Гнезда для динамитных зарядов, чтобы взорвать скалу, пришлось просверливать чуть ли не на каждом квадратном метре».

Александр Авдеенко

10.
Ближе к концу канала

«Идем по каналу, вырубленному в граните. Последние тридцать восемь километров великого водного пути. Глубокие выемки чередуются с высокими утрамбованными насыпями.
     Тут произошел разговор с одним из инженеров, сопровождавших нас от Медвежьей Горы. С глубоким знанием дела, с азартом рассказывал он нам, как строились плотины, дамбы, шлюзы. Инженер высок, мускулист. Холодный ветер, нежаркое солнце, дождь и ледяная крупа грубо, до шершавой красноты обработали его лицо.
— Я работаю на Беломорстрое с самых первых дней, — говорит он. — Великие трудности были преодолены и каналоармейцами, и чекистами. Чекистам было труднее. Вы только подумайте, в ходе строительства нужно было перевоспитать разнокалиберных преступников. Перековать разнузданных, оголтелых, ожесточенных разгильдяев в армию тружеников! Задача для титанов. — Он внимательно оглядел обступивших его писателей и закончил: — Люди делают революцию. Революция делает людей.
— А что побудило вас приехать сюда, на север? Давно вы работаете с чекистами? Инженер молчал. Потом сказал: — Произошло недоразумение, товарищи. Я не вольнонаемный. Несколько лет назад я был осужден. Сюда попал в числе тысяч себе подобных. Но я привык не отделять себя от чекистов. Делаем одно дело. Работаем все по-ударному. Инженер ушел на безлюдную корму. Мы проводили его взглядами».

Александр Авдеенко

11.

«Катаев не только насмешничает. Всем интересуется живо. При очередной беседе с Фириным спросил: 
— Скажите, Семен Григорьевич, каналоармейцы часто болели? 
— Бывало. Не без того. Человек не железный. 
— И умирали? 
— Случалось. Все мы смертные. 
— А почему мы не видели на берегах канала ни одного кладбища? 
— Потому что им здесь не место. 
Посуровел веселый и гостеприимный Фирин и отошел. 
Задумчиво глядя вслед чекисту, Катаев сказал в обычной своей манере: 
— Кажется, ваш покорный слуга сморозил глупость. Это со мной 
бывает. Я ведь беспартийный, не подкован, не освоил». 

Александр Авдеенко

12.

«Пароход «Анохин» движется дальше. Проходим мимо карьера. На дне 
копошатся заключенные: дробят камень, грузят на деревянные тачки 
щебенку. Восторженный Лидин снимает шляпу, кричит: 
— Привет вам, ударники Беломорстроя! Ур-рраа! 
Ударники не откликаются. Гремят кувалдами, шаркают по щебенке 
лопатами, толкают тачки. 
Александр Архангельский насмешливо щурится на Лидина: 
— Н-да!.. Построили канал они, а радуемся мы». 

Александр Авдеенко

Фотография из книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства». 1930-е годы © raruss.ru
13.

«В общем, все было именно так, как положено, как желалось тем, кто кормил нас ночью в поезде бутербродами, и тем, кто, куда как повыше, и придумал весь этот художественный театр. И только одно обстоятельство выпирало из ритуала: на каждой из пристаней зеки, скандируя, требовали, чтобы на палубе появился Зощенко. Именно он, только он и никто другой из писателей, хотя тут, на судне, было навалом тех, кто руководил журналами и умами, кто был прославлен своим умением угадывать вкусы правительства в романах и директивных статьях. Но их имена были малоизвестны зекам, и те ревели со всех пристаней:
— Зощенко, выползай!
Но Зощенко не появлялся: он, правда, был юмористом, однако по нраву не слишком приветливым и лежал в каюте одетый в черный костюм, при галстуке, с четким пробором в волосах, как если бы собирался на встречу с любимой дамой».

Евгений Габрилович

14. Вход в Онежский залив. Поселок Сорока

«Пароход преодолел последние километры канала и вошел в мутно-серые, с фиолетовыми нефтяными пятнами воды Белого моря. Большой поселок Сорока жмется к берегу. Темные от старости бревенчатые дома. Резные наличники. С моря, с той далекой его стороны, где Соловецкие острова, дует сырой, с тяжелым рыбным душком ветер».

Александр Авдеенко

15. Назад

«Двинулись в обратный путь, с севера на юг. Писатели, переполненные впечатлениями, уже не с такой жадностью, как прежде, вглядываются в берега канала».

Александр Авдеенко

16. Снова Выгозеро

«Прошли Выгозеро. Потеплело. Стягиваем с себя шерстяные свитеры, выданные чекистами несколько дней назад, складываем в кучу. Кто-то, отвечающий за них, недосчитался пяти штук. Саша Безыменский сейчас же сочинил песенку и вместе со своими товарищами из агитбригады, под аккомпанемент гитары, лихо исполнил ее. Песенка имела такой
припев:

Мастера пера, пера, 
возвращайте джемпера!..» 

Александр Авдеенко

17. Конец пути в Медвежьегорске

«Закончили путешествие по каналу и переселились в поезд. Дождь с ветром смыл с провисшего неба все звезды. Дохнуло глубокой осенью, хотя еще был август. Еле-еле проступают в сырой темноте лагерные огоньки Медвежьей Горы. Все дальше они, все бледнее. Прощай, Беломорско-Балтийский! Прощайте, каналоармейцы!» 

Александр Авдеенко

Суперобложка книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства». 1934 год © raruss.ru
​18. Финал

«Мелькнуло немало лет, и только теперь, когда открылось многое из того, за что ночные разносчики бутербродов ломали подследственным ребра и зубы, я до конца уяснил суть той прогулки по лагерным пунктам. Однако в те времена эти оркестры и перековка казались неопровержимыми, и, возвратившись с канала в Москву, мы вновь собрались у Горького, чтобы составить книгу о Белбалтлаге. И писали очерки в эту книгу с таким проницанием в суть всего доброго в человеке, в его сердце и мысли, что у творца «Челкаша» при чтении проступали слезы. Впрочем, насколько я знаю, он вообще легко поддавался слезам».

Евгений Габрилович

P. S. Письма участников поездки начальнику Секретно-оперативного управления ОГПУ Генриху Ягоде

Всеволод Иванов:
«Милый Генрих Григорьевич,
поспешно, на бегу поезда, чужой ручкой — Вл.  Лидина, крепко-крепко благодарю Вас за великолепную мысль, позволившую нам увидать Б.-Б. канал. Страшно жаль, что не удалось мне увидать его раньше, весной, когда предлагали Вы.
Целую Вас крепко».

Михаил Зощенко: 
«Дело не в том, что я видел грандиозные сооружения — плотины, шлюзы, дамбы и новый водный путь.
Меня больше всего поразили люди, которые там работали и которые организовали эту работу.
Мне не приходилось раньше видеть ГПУ в роли воспитателя — и то, что я увидел, было для меня чрезвычайно радостным». 
Мих. Зощенко

Кукрыниксы:
«Тов. Ягода!
Мы, Кукрыниксы, работая как художники-сатирики, избираем мишенью людей с «родимыми пятнами» прошлого. Этих людей мы бичуем. Если Ваша работа будет проходить такими темпами и все эти люди изменят свой внутренний облик — нам тогда скоро придется «перековаться» на другую профессию.
Восхищены грандиозной работой ОГПУ!»
Художники Кукрыниксы: Куприянов, Крылов, Соколов

Александр Безыменский:
«Товарищу Ягоде
от поэта, с гордостью носящего присвоенное ему
враждебной нам прессой всех стран имя литературного чекиста

Донесение

Я сообщаю героической Чека,
Что грандиозность Беломорского канала
И мысль вождя, что жизнь ему давала,
Войдут невиданной поэмою в века,

И если коллективом вдохновений
Поэму Беломорского пути
Сумеем мы в литературу донести,
То это будет лучшее из наших донесений».

Лев Никулин:
«Генриху Григорьевичу Ягоде.
«Человечность» и «гуманность» все же великие слова, и, мне кажется, не надо отказываться от них. Высшая человечность и гуманность есть то, что сделано Вами — первым из строителей ББК. Она заключается в замечательной работе над исправлением человека. Она заключается в заботе о создании лучших условий жизни для трудящегося человечества. Всякая иная человечность и гуманность есть ложь, лицемерие и ложь».

Николай Чуковский:
«Я был в Карелии несколько лет назад. Блуждая по безмерным пространствам диких каменистых пустынь, я думал о том, сколько надо еще поколений, чтобы этот край стал обжитым, чтобы подчинились человеку эти леса и воды.
Я был не прав. Я не знал тогда, что труд, организованный большевиками, может за двадцать месяцев преобразить страну и людей».

Александр Исбах:
«Беломоро-Балтийский канал кажется мне высеченным в граните грандиозным памятником нашей великой партии и ее вождю Сталину.
Большевики-чекисты, ученики Феликса Дзержинского — Ягода, Фирин и их боевые соратники — претворили в жизнь великий замысел вождя.
Они — люди ленинской породы — сумели подчинить стихию, сумели вернуть к трудовой жизни тысячи людей.
Об этом сразу не напишешь. Трудно написать книгу, достойную Беломорстроя. Трудно, но почетно. Это должна быть книга о жестоких боях, о борьбе и победе, книга о воспитании правдой, книга о большевиках-чекистах, о нашей славной партии, имеющей таких вождей и таких бойцов».

Лев Кассиль:
«Смешно и фальшиво было бы сусально расписывать лагерную жизнь. Огромная, суровая и прекрасная, но трудная, тяжелая, железная правда лежит в основе всех дел ОГПУ. Ее поняли бывшие воры и вредители, люди всех статей Уголовного кодекса. Ее необходимо понять писателям». («Литературная газета», 29 августа 1933 года) 

Воспоминание Виктора Шкловского:
«По разрешению Ягоды, с его письмом я ездил на Беломор, на свидание с братом, сидевшим в лагере. Письмо Ягоды сделало лагерное начальство очень предупредительным, за мной ухаживали. Когда я уезжал, спросили: «Как вы себя у нас чувствовали?» Огражденный от неприятностей письмом Ягоды, я ответил: «Как живая черно-бурая лиса в меховом магазине». Они застонали…»  

Карл Маркс в 200: десять писателей левого толка, которые пошли по стопам гиганта | The Independent

Сегодня двухсотлетие Карла Маркса (1818–1883 ​​гг.) Отмечается во всем мире.

Итак, что может быть лучше, чтобы откопать потрепанный подростковый экземпляр «Коммунистический манифест » (1848 г.) и все три тома « Das Kapital » (1867-83)?

Если масштаб этого предприятия кажется устрашающим, не бойтесь. Вот подборка писателей левого толка, которые последовали примеру политического философа и использовали художественную литературу как более удобоваримый способ донести социалистические идеи до читающей публики.

Эмиль Золя (1840-1902)

Серия из 20 томов великого французского романиста Les Rougon-Macquart стремилась охватить все аспекты современного общества в манере мамонта Оноре де Бальзака La Comedie Humaine (1829) -47).

Панорамная последовательность романов Золя включала захватывающие, но натуралистические рассказы о трудовой жизни каждого, от проституток до машинистов и мошенников-финансистов в таких произведениях, как Nana (1880), La Bete Humaine (1890) и L’Argent ( 1891).

Жерар Депардье в роли Туссена Маэ в фильме Клода Берри 1993 года по роману Золя

(Moviestore Collection / Rex / Shutterstock)

Немногие книги могли бы быть более проницательными, чем Жерминаль (1885), его рассказ о шахтерах, трудящихся фонарями. вымышленный северный город Монсу, которые вынуждены наносить удары из-за условий, в которых они страдают, с катастрофическими последствиями.

В романе запечатлен тот же дух сострадания, который чувствовал молодой Винсент Ван Гог, когда он стал свидетелем жестоких жизней этих колеблющихся кирок в Боринаже, Бельгия, представив сырые ужасы туннелей в неуклонных журналистских подробностях.

Чарльз Диккенс провел аналогичный акт репортажа, когда он посетил Престон по железной дороге в 1854 году и сообщил о забастовке, которую он наблюдал в своем эссе Household Words «На забастовке», вдохновившем на создание в том же году Hard Times , в свою очередь, извлекает выгоду из современного интереса к правам рабочих, о котором также рассказывают в художественной литературе Элизабет Гаскелл в Мэри Бартон (1848).

Признание Germinal и оказываемые им государственные услуги были таковы, что его название скандировали скорбящие на похоронах Эмиля Золя в 1902 году.

Х. Дж. Уэллс (1866-1946)

Родившийся в Бромли, Кент, сын продавца в крикет и горничной, Герберт Джордж Уэллс оставил раннюю карьеру ученика торговца тканями, чтобы служить учеником-учителем в Вуки. , Сомерсет, а затем в Мидхерсте, Западный Суссекс.

Выиграв стипендию для изучения биологии в Нормальной школе естественных наук Южного Кенсингтона под руководством Т.Х. Хаксли, друга и защитника Чарльза Дарвина, Уэллс посвятил себя стипендии и дебатам, очарованный потенциалом науки для создания более справедливого мира. и опасаясь его способности злоупотреблять, описывая человеческую историю как «гонку между образованием и катастрофой».

Сегодня его больше всего помнят по пурпурному пятну, на котором он написал основополагающие научно-фантастические романы Машина времени (1895), Остров доктора Моро (1896), Человек-невидимка (1897) и Война миров (1898 г. ).

Уэллс обратился к своим надеждам и опасениям за будущее общества по обе стороны Первой мировой войны в книгах Anticipations (1902) и The Shape of Things Come (1933) и о своей поддержке Новой женщины в таких работах, как Ann. Вероника (1909) и Новый Макиавелли (1911).«Женщина-пантера» доктора Моро, по словам Маргарет Этвуд, олицетворяет устрашающий потенциал современной женщины.

Важный ранний защитник избирательного движения, Уэллс также верил в «свободную любовь» с репутацией распутного человека, что шокировало его сверстников из Фабианского общества.

Уэллс в своем кабинете (Гетти)

Этот пророк будущего — который проповедовал социалистические принципы с юных лет, выступал в качестве кандидата от лейбористов в 1922 и 1923 годах и встречался с Лениным и Сталиным в Кремле — становился все более пессимистичным в отношении перспективы утопии после жестокого введения механизированной войны в 1914 году, призывающие Уайтхолла создать «Департамент предвидения», чтобы заглянуть в мир завтрашнего дня.

Он пришел к выводу, что только мировое правительство может спасти нас от дальнейшего глобального конфликта и стать жертвой мании величия таких людей, как Гриффин в Человек-невидимка .

Название его последней работы, Mind at the End of its Tether (1945), говорит само за себя, но, тем не менее, Бертран Рассел провозгласил этого провидца «важным освободителем мысли и действий».

Роберт Тресселл (1870-1911)

Один из самых любимых социалистических романов, Филантропы в рваных штанах был опубликован в 1914 году, через три года после его автора — настоящего имени Роберта Нунана, писателя знаков — скончался.

Книга смело противостоит рабочему классу за то, что он смирился со своей несправедливой участью, признав, что богатство и комфорт «не для таких, как они», чтобы получить прибыль для своих коррумпированных хозяев.

Действие романа происходит в вымышленном городе Магсборо. В нем критикуются капиталистические системы, позволяющие эксплуатации, хищениям и лицемерию процветать за счет справедливой сделки для рабочих.

Нунан умер от туберкулеза в возрасте 41 года, его амбиции — опубликовать свою рукопись на 1600 страницах без ответа, и он был похоронен в могиле нищего в Ливерпуле.Только стараниями его дочери Кэтлин мечта осуществилась посмертно.

Джордж Оруэлл сделал обзор The Ragged-Trousered Philanthropists в The Manchester Evening News в 1946 году, похвалив его за то, что он фиксирует «фактические детали ручного труда и крошечные вещи, почти невообразимые для любого удобно расположенного человека, которые делают жизнь несчастной, когда доход падает ниже определенного уровня ».

Интерес к книге возродился, когда BBC Radio 4 передало новую драматизацию в разгар финансового краха в 2009 году, идеально перекликаясь с гневным общественным настроением, которое породило движение «Захвати».

Ливерпульский театр обывателей в следующем году представил новую театральную постановку.

Аптон Синклер (1878-1968)

Уроженец Балтимора Аптон Синклер за свою долгую карьеру написал почти 100 книг и не боялся затрагивать такие важные темы, как эксплуататорская желтая журналистика в The Brass Check (1919) и бандитизм ископаемого топлива в Oil! (1927), основа для книги Пола Томаса Андерсона «Там будет кровь » (2007).

Но это была одна из первых его работ, оказавших наибольшее влияние.

Джунгли (1906) рассказывает о литовском иммигранте Юргисе Рудкусе, который прибывает в Америку и отправляется работать на скотобойнях скотных дворов Чикаго, становится жертвой недобросовестных мошенников, вынужден жить в трущобах и накапливать долги, переживая небезопасную жизнь. и антисанитарные условия труда.

Юргис в конечном итоге находит поддержку в братстве профсоюзов, но не раньше, чем его жена Она была изнасилована и вовлечена в проституцию и пристрастие к морфию, а его сын съел крысы.

Литературный эквивалент кровавой картины Джорджа Беллоуза Туша говядины (1925), Джек Лондон назвал Джунгли « Хижина дяди Тома наемного рабства».

Рабочие разделывают свиней вручную на мясоперерабатывающем заводе Swift and Company в Чикаго

(Granger / Rex / Shutterstock)

Роман Синклера вызвал такой резонанс после публикации, что Конгресс поспешно принял Закон о чистых продуктах и ​​лекарствах и инспекцию мяса Закон об улучшении условий для рабочих в американской мясоперерабатывающей промышленности. Это также острая полемика по поводу отношения Америки к иммигрантам, предполагающего, что вновь прибывших на остров Эллис обрабатывают, используют на жалкие зарплаты и утилизируют, когда они больше не нужны, как большой рогатый скот.

Джон Стейнбек (1902-1968)

Великий американский писатель был плодовитым документалистом из своей родной Калифорнии, он писал о жизни странствующих рабочих и мексиканских мигрантов в таких романах, как Tortilla Flat (1935), Of Мыши и люди (1937 г.), Консервный ряд (1945 г.) и к востоку от Эдема (1952 г.), записывающие их надежды и мечты, невзгоды, которые они пережили, и оставленное ими наследие.

Джон Стейнбек (Гетти)

(GETTY IMAGES)

По-прежнему широко читаемый, венцом достижения Стейнбека, несомненно, является Гроздья гнева (1939), за которую он получил Пулитцеровскую премию. Его главный герой, Том Джоад, — фермер из Оклахомы, изгнанный из Пыльной чаши вместе со своей семьей и тысячами других из-за экономических трудностей в поисках новой жизни в Земле Обетованной на западном побережье.

Сила романа, который был снят Джоном Фордом в 1940 году с Генри Фондой в роли Джоада, заключается в его глубоком сочувствии к его персонажам из рабочего класса и возмущении по поводу унижений, причиненных им «жадными ублюдками», ответственными за то, что Америка на колени во время краха на Уолл-стрит в 1929 году.

Народный трубадур Вуди Гатри, товарищ по прозвищу «Оки» с прото-панк-лозунгом «Эта машина убивает фашистов» на гитаре, тесно отождествлялся с книгой и написал песню о Джоаде и альбом под названием Dust Bowl Ballads в 1940 году.

Боб Дилан, Брюс Спрингстин, Билли Брэгг и многие другие с тех пор последовали его примеру, доведя народный протест против вопросов социальной несправедливости до мейнстрима.

Джордж Оруэлл (1903-1950)

Animal Farm Джорджа Оруэлла (1945) и Nineteen Eighty-Four (1949) остаются самыми читаемыми левыми книгами в мире спустя шесть десятилетий после их первоначальной публикации.

Эти послевоенные предостережения против тоталитаризма продолжают вызывать резонанс, потому что опасения, высказанные автором в отношении государственной пропаганды и наблюдения как механизмов контроля, к сожалению, стали более актуальными с развитием цифровых технологий и течением времени.

Оруэлл, вещающий на BBC

(BBC)

«Оруэлловский» — это прилагательное, которое в последнее время регулярно использовалось для критики попыток Дональда Трампа дискредитировать критические СМИ с помощью новоязычной фразы «фальшивые новости» — его советника Келлианна Конвей «Альтернативные факты» еще ближе — в то время как все знают его монеты «Большой брат», «полиция мысли», «двоемыслие» и «Комната 101».

Помимо Кассандры из антиутопии, Оруэлл вдумчиво наблюдал за городской бедностью и безработицей в таких работах, как Down and Out в Париже и Лондоне (1933) и The Road to Wigan Pier (1937), говоря о своих работах. «Ненависть к угнетению» в последнем, страсть, которая привела к тому, что он добровольно участвовал в гражданской войне в Испании, чтобы противостоять фашистам Франко.

Ричард Ллевллин (1906-1983)

Как и Стейнбек, валлийский писатель извлек выгоду из адаптации своей работы Джона Форда, западный режиссер снимал книгу Ллевллина 1939 года Как зеленой была моя долина в 1941 году и повысил ее авторитет, когда он выиграл приз за лучший фильм из-под носа фильма Орсона Уэллса «Гражданин Кейн », который в настоящее время регулярно признается лучшим фильмом всех времен.

Джона Форда «Как зеленой была моя долина»

(Коллекция Moviestore / Rex / Shutterstock)

В этом романе изображена жизнь шахтеров в долинах Южного Уэльса, трогательно контрастируя с ностальгией рассказчика по викторианскому детству домашней кулинарии и гимнов благородная бедность и первая любовь среди нарциссов с ужасающей опасностью жизни под землей — тема, которая объединяет его с Золя.

«В течение часа после часа пота, согнувшись пополам, стоя прямо, только когда мы лежали на спине, мы работали там, и угольная пыль оседала на нас с легким прикосновением, которое можно было почувствовать, как если бы уголь был Он прикоснулся к тебе пальцами, чтобы предупредить, что сейчас он только тебя чувствует, но однажды он захочет, чтобы ты был внизу, под ним, когда ты смотрел в другую сторону.

Великий американский исполнитель народных песен Пол Робсон, «Самсон Песни» и международный знаменосец социализма, глубоко проникся делом валлийских угольщиков и снялся в британском фильме, посвященном их тяжелому положению в 1940, The Proud Valley , кампания за более безопасные условия труда и более справедливую заработную плату от владельцев карьеров.

Как зелена была моя долина Тема также нашла отклик в Атлантике на угольных полях Аппалачей, где певец из Кентукки Мерл Трэвис писал такие песни, как «Dark as the Dungeon» и «Sixteen Tons», оды трудящимся рабочим. черный материал.

Далтон Трамбо (1905-1976)

Чрезвычайно плодовитый сценарист, известный своей яркой личностью, карьера Трамбо стала определяться, когда он и его товарищи по «голливудской десятке» подверглись преследованию сенатором Джозефом Маккарти из-за их коммунистов. симпатии.

Охота на ведьм, проводимая в разгар паранойи «красной паники» холодной войны, Трамбо и несколько его коллег были внесены в черный список, чтобы предотвратить предполагаемое проникновение левых в студийную систему. По иронии судьбы, это просто означало, что он писал больше из соображений финансовой необходимости, используя множество псевдонимов для создания фильмов по его сценариям.

Кирк Дуглас в Спартаке Стэнли Кубрика по сценарию Далтона Трамбо (Bryna / Universal / Kobal / Rex / Shutterstock)

(Rex)

По настоянию Стэнли Кубрика Spartacus (1960) его имя вернулось в начальные титры. звезда Кирк Дуглас, фильм, основанный на романе Говарда Фаста (он тоже предстал перед Комитетом Палаты представителей по антиамериканской деятельности) о рабе, который противостоит могуществу Римской империи — идеальная аллегория Давида и Голиафа для индивидуального противостояния система.

Трамбо был не чем иным, как разносторонним, отказавшись от своего пацифизма во время Второй мировой войны, чтобы написать Thirty Seconds Over Tokyo (1944), внести свой вклад в Roman Holiday (1953) и The Brave One (1956) и написать Отто Премингера Исход (1960), эпопея об основании Израиля.

Он также был известным романистом, написавшим во время Великой депрессии произведение соцреализма Eclipse (1935), основанное на его юности, проведенной среди фруктовых садов Гранд-Джанкшена, штат Колорадо, и разрушительный антивоенный роман Johnny Got His Пушка (1939 г.).

Габриэль Гарсиа Маркес (1927-2014)

Ведущий свет латиноамериканской культуры, колумбийский автор Сто лет одиночества (1967) и Любовь во время холеры (1985). с изобретением магического реализма, но его полеты фантазии всегда основывались на повседневном опыте, подчеркивая, что реальность — это «материал такой же твердый, как дерево».

Габриэль Гарсиа Маркес: лучшие друзья Кастро

(Марио Гусман / EPA / Rex)

Лауреат Нобелевской премии — бывший журналист из Боготы и Венесуэлы, известный своими репортажами о жестоких беспорядках «Ла Виоленсия» между 1948 и 1958 — использовал свою международную известность для осуждения правых диктатур, став откровенным критиком чилийского сильного президента Аугусто Пиночета.

Маркес был также близким другом и непоколебимым сторонником кубинского лидера Фиделя Кастро, пары, объединяющей морепродукты и литературу.

Урсула К. Ле Гуин (1929-2018)

Этот известный писатель-фантаст и защитник окружающей среды, скончавшийся в январе этого года, был чрезвычайно плодовитым, но остается наиболее известным благодаря своей фантастической серии Земное море (1968-2001) и Левая рука тьмы (1969), Обездоленные (1974) и Слово для мира — лес (1976).

Заинтересованный анархизмом, космической гармонией даосизма и доминирующими универсалиями, объединяющими человечество, Ле Гуин отверг бинарное понимание гендера и рассматривал сексуальность как спектр за десятилетия до того, как господствующее течение стало возможным благодаря усилиям активистов ЛГБТ +.

Опережая свое время, Урсула К. Ле Гуин, поистине сила природы

(Гетти)

«Король был беременен» — это предложение из четырех слов, которое ошеломило читателей в 1969 году и блестяще передает ее откровенную и вызывающую манеру. .Главный принцип Ле Гуина в письменной форме заключался в том, что в ближайшие годы может произойти все, что угодно, потому что будущее не написано. Могут рушиться режимы, рушатся старые ортодоксы. Все непостоянно — идея одновременно воодушевляющая и устрашающая.

Написав предисловие к сборнику эссе Мюррея Букчина Следующая революция в 2015 году, в возрасте 86 лет, она выразила оптимизм по поводу будущего международных левых:

«Молодые люди, люди, которые в этом обществе явно недооценивают и предают для разумного, реалистичного, долгосрочного мышления: не очередная разглагольствованная идеология, а практическая рабочая гипотеза, методология восстановления контроля над тем, куда мы идем.Для достижения такого контроля потребуется революция, столь же мощная, столь же глубоко затронувшая общество в целом, как сила, которую оно хочет использовать ».

Лучшие книги о социализме по мнению экспертов | Стратег

com/strategist/_components/clay-paragraph/instances/cjsz8amse007uo7y6kokyyqk2@published» data-word-count=»174″> Заглавная статья самого последнего номера этого самого журнала посвящена современному социализму: что значит быть социалистом в 2019 году и как это движение трансформировалось, как выразился писатель Саймон ван Зуйлен-Вуд, из «неактуального», [из ] на свалке истории »к чему-то почти повсеместному, по крайней мере, среди определенного типа людей моложе 35 лет.Для тех, кто хочет узнать больше о происхождении движения, мы проконсультировались с множеством экспертов, включая Максин Филлипс, бывшего исполнительного редактора Dissent, Бхаскара Сункару, редактора-основателя социалистического ежеквартального журнала Jacobin Magazine Виджая. Прашад, марксистский интеллектуал и исполнительный директор Tricontinental: Institute for Social Research, Сара Леонард, старший редактор The Nation, Митчелл Коэн, профессор политологии в Колледже Баруха, Кьяра Корделли, доцент кафедры политологии из Чикагского университета и Кори Робин, автор книги Страх: история политической идеи , , о лучших книгах для начала. Как всегда, каждую книгу рекомендуют как минимум два эксперта.

Два наших эксперта рекомендуют книги Ирвинга Хоу, уроженца Бронкса, выдающегося деятеля демократических социалистов Америки (и получателя стипендии Макартура), умершего в 1993 году. Максин Филлипс рекомендует его Essential Works of Socialism , антология основных социалистических сочинений Маркса, Энгельса, Бухарина, Плеханова, Ленина, Люксембург и эссе таких людей, как Джилас, Силоне, Оруэлл и Харрингтон на темы от благосостояния до экономической власти, отчуждения труда и русской революции.«Это был текст для моей первой социалистической группы чтения», — сказал Филипс. «Это избавило меня от необходимости читать тысячи страниц Маркса, Энгельса и других».

com/strategist/_components/clay-paragraph/instances/cjsz8f8nz002g3h62out42dl0@published» data-word-count=»79″> Бхаскар Сункара и Митчелл Коэн рекомендуют Хоу 1985 Социализм и Америка , сборник из шести эссе (написанных самим Хоу), которые исследуют социалистическое движение и размышляют о его будущем. «Хоу проводит нас от времен популистов до создания социалистических и коммунистических партий, чтобы дать нам представление о том, насколько твердо укоренилась социалистическая традиция какое-то время в Америке, а также почему она исчезла так долго. , — говорит Сункара.

Неудивительно, что некоторые из наших экспертов рекомендуют текст Карла Маркса 1867 года (наиболее цитируемая книга в области социальных наук, опубликованная до 1950 года), в которой он анализирует экономические модели, лежащие в основе капитализма. «Это такая замечательная книга, — говорит Виджай Прашад. «Он проникает сквозь кожу в товарно-ориентированную экономику, он настолько хорошо написан, в нем есть такие забавные литературные ссылки и даже лучшие сноски. Это единственная книга, которую я бы взял с собой, если бы застрял на острове на всю оставшуюся жизнь.Сара Леонард соглашается и утверждает, что книга не так сложна, как ее часто представляют. «Выслушайте меня, — говорит она, — любой может читать« Капитал »! Я рекомендую заняться этим с бесплатными онлайн-лекциями Дэвида Харви (или его книгами) и несколькими хорошими друзьями. Необязательно читать «Капитал», чтобы стать социалистом, но ни одна книга так изящно не разъясняет логику капитализма. В нем тоже есть вампиры ».

Два наших эксперта рекомендуют книгу 1977 года «Роман об американском коммунизме», в которой автор Вивиан Горник (которая выросла в семье еврейских иммигрантов в Бронксе) берет интервью у 45 бывших коммунистов, чтобы спросить их, почему они присоединились к партии, как это повлияло на них. их жизни, и как они к этому относятся сейчас.«Социалистов часто изображают в карикатуре на идеологов и автоматов, фанатиков без внутренней жизни». — говорит Кори Робин. « Romance Горника может быть лучшей книгой, когда-либо написанной об этой внутренней жизни. Да, Горник говорила о членах Коммунистической партии, но на самом деле она говорила обо всех сторонниках социалистической традиции, которые были принципиально привержены созданию мира без капитализма, почему они считали, что их личная судьба связана с этой борьбой, и что случилось с ними. когда они столкнулись с его сокрушительными разочарованиями и ужасными реалиями.Сункара соглашается. «Когда мы думаем о Коммунистической партии США, мы часто ассоциируем ее с унылым и монолитным« марксистско-ленинизмом »Советского Союза. Но Горник раскрывает богатую сеть социальных институтов, клубов и танцевальных залов, которые определяли членство в партии для десятков тысяч американцев в 1930-х и 1940-х годах ».

com/strategist/_components/clay-paragraph/instances/cjsz8gcai005s3h62gfxd9gm3@published» data-word-count=»97″> Многие из наших экспертов рекомендовали книги Анджелы Дэвис, политической активистки, академика и автора, которая до 1991 года была членом Коммунистической партии.Профессор Корделли и профессор Волин рекомендовали The Meaning Of Freedom, , в котором Дэвис сталкивается с взаимосвязанными проблемами власти, расы, пола, класса, лишения свободы и консерватизма. «Это важная книга для понимания того, почему классовая борьба не может быть отделена от других форм социальной борьбы, включая, что наиболее очевидно, расовую и гендерную борьбу», — говорит профессор Корделли. «Этот сборник речей, которые Дэвис произнес в период с 1994 по 2009 год, незаменим, — говорит профессор Волин, — и очень доступен.”

Три наших эксперта, в том числе Кейт Аронофф, Бхаскар Сункара и Сара Леонард, рекомендовали Women, Race, & Class, , в котором Дэвис раскрывает тесную связь между кампанией против рабства и борьбой за избирательное право женщин — и демонстрирует, как расистские и классовые предубеждения некоторых участников женского движения разделили их членов. «Эта книга очень важна, — говорит Леонард.«И часто цитируется в основополагающем тексте движения за репродуктивную справедливость, Killing the Black Body , также важном для чтения».

Два наших эксперта рекомендовали (не издаётся) Socialism Майкла Харрингтона, основателя организации «Демократические социалисты Америки». «Харрингтон дает широкий обзор истоков социалистического движения, его триумфов и трагедий, а также его порой напряженных отношений с либерализмом», — говорит Сункара.«Это вдохновляющая работа», — говорит Филлипс. «Это объясняет демократический социализм специалистам, не связанным с политикой».

получить информационный бюллетень стратега

Действительно хорошие предложения, умные советы по покупкам и эксклюзивные скидки.

Условия использования и уведомление о конфиденциальности Отправляя электронное письмо, вы соглашаетесь с нашими Условиями и Уведомлением о конфиденциальности и получаете от нас электронную переписку.

Strategist разработан, чтобы предлагать наиболее полезные, экспертные рекомендации по покупкам в обширном ландшафте электронной коммерции. Некоторые из наших последних достижений включают в себя лучших средств для лечения акне , чемоданов на колесиках , подушек для бокового сна , естественных средств от беспокойства и банных полотенец . Мы обновляем ссылки, когда это возможно, но учтите, что срок действия предложения может истечь, и все цены могут быть изменены.

Каждый редакционный продукт выбирается независимо. Если вы покупаете что-то по нашим ссылкам, New York может получать партнерскую комиссию.

Рабочих и писателей: Коммунистический роман в Великобритании

История британского коммунистического романа — это, в конечном счете, история политического вырождения Коммунистической партии Великобритании. Лоуренс Паркер.

Английские коммунисты маршируют в Лондоне. 1936.

В 1939 году в романе Фрэнка Гриффина « Октябрьский день » записаны события битвы на Кейбл-стрит в 1936 году, когда британский фашистский лидер Освальд Мосли планировал пройти через Ист-Энд, прежде чем его отразила контр-демонстрация, организованная коммунистами. Партия Великобритании (КПГБ) и другие участники рабочего движения.

Один из персонажей книги — безработный рабочий по имени Слессер, не желающий работать в местном совете из-за своего отказа вступать в профсоюз. После спора с женой он попадает в водоворот демонстрации против Мосли, марширует и сражается вместе с членами КПГБ, прежде чем стать участником инцидентов с фашистами после демонстрации, когда его приняли за еврея. Книга Гриффина динамична, шокирующая, и в ней нет глубокого понимания модуляции сознания рабочего класса.Но остается странная развязка. К концу книги Слессер полностью изменил свой прежний взгляд на жизнь: «Я был чертовски дурак! Я должен был вступить в профсоюз много лет назад. Каждый должен вступить в союз. — страстно спросил он. «Мы все должны стоять вместе. Все мы, работники, должны быть организованы. Только так мы сможем бороться с боссами, это единственный способ избавить богатых от нашей спины ».

Итак, через день антипрофсоюзный Шлессер, кажется, становится сторонником коммунистов.Его просто обработал опыт демонстрации и боевых действий, поддержанный событиями, о которых он поначалу очень мало разбирался; Достаточно того, что он сразу же отбрасывает свое прежнее мировоззрение. Это крайний механистический и мистический, а не рациональный взгляд на формирование сознания рабочего класса. Возникает вопрос, пошел ли бы персонаж с такими взглядами, как Шлессер, на Кейбл-стрит или, если бы он пошел, пошел бы он на фашистскую сторону.Но в конечном итоге Гриффин не допускает посреднической роли в сознании своего персонажа, и его взгляды на то, где он оказался в тот день, являются просто вопросом случая.

Некоторые характерные черты этого романа иллюстрируют более широкую трагедию КПГБ, сформировавшуюся 100 лет назад: то, как она рассматривала британский пролетариат как агента истории, ее потенциал все более и более уменьшался в идеологии партии на протяжении многих лет. . Это было не только из-за сталинизма; некоторые из них восходят к концепциям раннего Коминтерна.Один из способов измерения этого коллапса ожиданий — творческий: подборка романов, написанных членами КПГ о партии и пролетариате. Учитывая, что эта картина британского рабочего класса была «усовершенствованной», вымышленной, она является полезным средством оценки того, как партия идеально (или, как оказалось, не так «идеально») думала о своих избирателях.

Несмотря на то, что впоследствии партийные писатели вылились в своеобразную эстетику, такая культура уходит корнями в провал КПГБ как политического проекта в 1920-х и 1930-х годах.Полная предыстория — это сама по себе статья, но мы можем предложить некоторые указания на то, что произошло. Если рассматривать Национальное левое движение (NLWM) и газету Sunday Worker , проекты, инициированные КПГБ в середине 1920-х годов с целью привлечь рядовых членов Британской лейбористской партии к коммунистическим идеям, то бросается в глаза относительно сложная политическая культура, лежащая в основе таких инициатив. Можно было найти рабочую аудиторию Sunday Worker , обсуждающую на ее страницах всевозможные политические и культурные вопросы; некоммунистические члены NLWM спорят с членами КПГ по поводу их интерпретации ленинской теории лейборизма; и, после роспуска NLWM КПГБ в 1929 году, споры с КПГБ по поводу этого решения.Таким образом, программа NLWM стремилась дифференцировать организацию от более заурядных реформистских левых лейбористов, выдвигая передовые антимилитаристские, антиимпериалистические и антимонархические требования, которые, конечно, опирались на определенные представление о своей аудитории как о передовой части пролетарского класса. Но такая культура не была заложена в холодец, и поскольку КПГБ была продуктом раннего Коминтерна, она также лишала внутреннего права формировать фракции. В более широком рабочем движении это имело эффект оппортунистической тенденции сблизить ряды с другими некоммунистическими группами.Дифференциация или «единство в разнообразии», в котором она отказывала себе внутренне , не могла, таким образом, быть должным образом продвинута внешне , без радикального подрыва внутреннего режима партии в долгосрочной перспективе.

К тому времени, когда КПГБ начала разрабатывать политику Третьего периода в конце 1928 и 1929 годов, политическая программа NLWM рассматривалась как то, что нужно отбросить, как препятствие на пути взаимодействия с рабочим классом. Скорее, несмотря на радикальное словоблудие, которое ассоциируется с этим моментом в политике Коминтерна, утешение следовало искать в разработке «немедленных» требований, которые считались более привлекательными для рабочих.Несмотря на изменение риторики, эта точка зрения политически чахлого и упрощенного пролетариата была перенесена в Народный фронт. К январю 1936 г. ведущий член партии мог заявить: «В каких вопросах можно достичь единства? Мы думаем не об общих чертах, а о тех сиюминутных и иногда меняющихся проблемах, влияющих на повседневную жизнь рабочих, мелких владельцев магазинов и профессиональных людей: заработная плата, часы работы, условия, налогообложение, демократические права, вооружение. расходы, угроза войны и т. д.”

Эта программная перспектива породила определенное ограниченное представление о пролетариях, к которым она должна была обратиться. Другими словами, более упрощенные и непосредственные программы означали упрощенное мышление пролетариев, в том числе и в сфере искусства. Критики включали Бертольда Брехта, который критиковал эти «так называемые поэтические формы» в своей знаменитой критике Георга Лукача в 1930-е годы. Брехт высмеивал представление «народа» «суеверным образом», которое «наделяет [людей] людьми неизменными характеристиками, священными традициями, формами искусства, привычками и обычаями», так что «между мучителями и страдающими возникает удивительное единство». Но это явно была политическая проблема, заложенная в развитии Коминтерна на протяжении 1920-х и 1930-х годов.Точно так же можно различить закодированную политическую критику в жалобе Брехта: «Всегда найдутся люди культуры, ценители искусства, которые вставят:« Обычные люди этого не понимают »». Брехт опирался на свой собственный художественный опыт, чтобы заявить: « не нужно бояться производить смелые, необычные для пролетариата вещи, пока они имеют дело с его реальным положением ». «Обычные люди этого не понимают» стало девизом большинства современных сталинистских и троцкистских групп, когда обсуждаются политические или эстетические вопросы, которые вступают в противоречие с их усеченной политикой.При этом они представляют собой крошечные карикатуры на более раннюю декомпозицию таких организаций, как CPGB.

В 1950 году CPGB Daily Worker представил «дебаты» о поэзии, в которых один читатель ответил фатальными словами: «Для рабочего класса все было и всегда было довольно просто — для сознательных рабочих чрезвычайно так.» Это просто суеверие или даже предубеждение в отношении линий, изложенных Брехтом. Он абсолютно противоречит многим автобиографиям самоуверенных членов КПГ из рабочего класса, которые присоединились к партии не только из-за насущных проблем, таких как бедность, но часто из-за жажды знаний и проницательного отношения к политическим и социальным формам, принимаемым пролетарским движением как целое.Рафаэль Самуэль утверждает: «Многие, кажется, пришли в [CPGB] через чтение, иногда под руководством старших сотрудников, иногда сами по себе». Итак, когда коммунистическая политика преломлялась этим фаталистическим суеверием, что к некоммунистическим рабочим можно подходить только через так называемые непосредственные вопросы, не опосредованные интеллектуальной жизнью пролетариев, КПГБ частично столкнулась со своим собственным опытом, что привело к особенно серьезным последствиям. шизофреническое идеологическое существование.

Сторонники кандидата от коммунистов Я.Р. Кэмпбелл марширует через Вудфорд в Эссексе, 1951 год.

Некоторые в CPGB сильно подозревали, что это не привело к сильной художественной литературе. В апреле 1962 года Марго Хайнеманн, на тот момент одна из наиболее успешных романистов CPGB, проанализировала, как антирабочие настроения нашли свое отражение в британском коммунистическом романе:

Условие, что большинство «обычных» людей полностью лишено социальных и политических идей имеет два источника. Во-первых, это условность наших правителей, которые хотели бы, чтобы это было правдой … Во-вторых, это обычная сектантская ошибка со стороны тех, кто не смог убедить рабочих принять те же идеи о реформе или социализме, которые они придерживаются. сами себя.В этом смысле коммунисты от этого не застрахованы. Рабочие в наших романах часто остаются совершенно пустыми в политическом плане, пока не увидят свет и не изменятся.

Хайнеман продолжает забавную пародию на диалог, к которому это приводит в коммунистическом романе: «Я никогда не осознавал, пока не встретил тебя, Джок, что наша фабрика — всего лишь часть чего-то большего, гораздо большего. Вы показали мне, что мы все можем что-то сделать, чтобы что-то изменить ». Она добавляет:« Посмотрим правде в глаза, если парень не знал этого до того, как стал чем-то вроде придурка.”

В то время как описание того, что случилось с персонажами рабочего класса в таком литературном произведении, было точным, объяснение того, как это произошло, было заметно абстрактным в отрицательном смысле. Такой способ характеристики неявно связан с вырождением политической культуры КПГ в 1920-е и 1930-е годы и ее низкими ожиданиями в отношении британского пролетариата. Хайнеманн использует распространенный образ руководства КПГБ того времени о том, что в этом отчасти виноваты «сектанты».В партии начала 1960-х действительно были небольшие группы «прото-маоистских» активистов: просталинских и, как это ни парадоксально, придерживавшихся некоторых воинственных революционных идей того или иного рода, которые этот ярлык должен был описать. Однако обвинять таких людей в таком взгляде на рабочий класс, когда он был заложен во всей динамике идеологического развития КПГБ, было просто консервативным натиском Хайнемана на защиту своей партии и руководства, частью которого она была (поскольку мы увидим, это перетекло в ее искусство).

Пролетарии-некоммунисты изображались в романах КПГБ «естественно» и «реалистично», часто как по своей сути неполитические и упрощенные; проходить на сцене и за ее пределами, как того требовала забастовка или демонстрация, с такими массовыми действиями (а не каким-либо использованием политического разума или понимания со стороны этих пролетариев), наделенных почти мифическими качествами для разрешения противоречий в рабочем классе сознание и подтолкнуть его к коммунистической развязке.Во многих романах членов КПГБ присутствовали коммунистические персонажи, иногда интересные, но проблема обычно заключалась в исхудавшей картине пролетарской культуры, которую такие писатели рисовали в целом. Это оставило коммунистических персонажей в своего рода странной художественной неопределенности, иногда плывущей, как коряга, в море «трущобной жизни» рабочего класса, и привело к тому, что сама партия жаловалась, что такие коммунистические персонажи были «проповедями» и тому подобное. Фактически, когда такие персонажи создавались на этом бесперспективном и упрощенном фоне, им было бы очень трудно не звучать «проповеднически» и чуждо.

Это погружение в то, что авторы CPGB считали основными чертами жизни рабочего класса, было явно попыткой уйти от «субъективизма»: навязывания любого «идеального типа» пролетарского сознания, то есть совершенного революционного мировоззрения, некоммунистическим. рабочие персонажи. Вместо этого такие писатели погрузились в тенденцию жизни рабочего класса отвергать такие формы. Этот отказ привел их обратно к субъективизму в том смысле, что их взгляд на примитивное сознание рабочего класса был так же изобретен, как и отвергнутый ими «идеальный тип».Таким образом, они отражали то, что Адорно считал ошибкой конструктивистского искусства: «Они рассматривают как чистую природную силу то, что является лишь человеческой волей, скрытой от самой себя». Для Адорно антисубъективизм конструктивистского искусства привел к другому типу субъективизма, что означало, что субъект, создатель искусства, упускал из виду свое собственное присутствие в его создании. Авторы КПГБ скрывали от себя, что «объективное» описание упрощенного пролетариата было на самом деле весьма частичным выражением их партии ухудшения ее политики в 1920-х и 1930-х годах.Но результат этого субъективизма был, по-видимому, извращен, поскольку субъекты этого письма (опубликованные и начинающие писатели CPGB) оказались оторванными от своих собственных творений и, как упоминалось выше Хайнеманом, застряли внутри бесконечных модуляций на более прозаические черты культуры рабочего класса и то, как их партия может относиться к ней.

Далее следует сжатый и частичный анализ некоторых примеров романов CPGB, которые следуют этому курсу подрыва потенциала пролетарской субъективности.Вырисовывается четкая закономерность, но я осознаю опасность таких закономерностей, и с этой целью я также просмотрел некоторые британские коммунистические романы 1960-х годов, когда этот шаблон начал распадаться и частично прогрессивное представление о субъективности рабочего класса (и , одновременно более критический взгляд на CPGB) начал проявляться в работах Марго Хайнеманн и Эдварда Апварда. Это позднее появление подчеркнуло трагедию, присущую той форме, которую роман CPGB принимал до сих пор.

Роман Гарольда Хеслопа, Последняя клетка вниз (1935), был художественным произведением, в котором исследуется классовая борьба на угольном месторождении Дарем.В центре сюжета — конфликт между упрямым и индивидуалистическим секретарем ложи Джеймсом Кэмероном и рядовым шахтером-коммунистом Джо Фростом, который оказывается более дальновидным из них двоих. Книга вызвала интересный прием в КПГБ в 1935 году, которая сочла, что она демонстрирует некоторые из сектантских политик Третьего периода в отличие от Народного фронта, который партия тогда начала. В Народном фронте на практике произошел сдвиг от критики некоммунистических лидеров в пользу более дипломатических отношений с такими силами.Фактически, это было формалистическое неверное толкование работы в целом, где устойчивое и более расчетливое влияние коммунистического Фроста противопоставлялось упорной слабости секретаря ложи Кэмерона.

Но книга также частично обращалась к остаткам критической пролетарской культуры, которую КПГБ когда-то взращивала в 1920-х годах. Коммунист Джо Фрост разговаривает с группой горняков, и выступает критик CPGB. Фрост позволяет ему продолжить, но это мнение рассказчика от третьего лица: «Слово взял Джозеф Бельмонт.Познакомьтесь с Джо в его тысячах по всему миру рабочего класса, маленьким болваном у источника философии, который раздражает друзей и врагов, который клевещет на все, с чем он не согласен. Молодой господин Троцкий ». Итак, критические голоса в мире рабочего класса приравниваются к тому, что в мировом коммунистическом движении того времени кого-то изображают как предателя. Этот уничижительный взгляд подпитывается политически парализованным взглядом Хеслопа на горняков как на группу: «Шахтер в массе не беспокоится о Марксе и не очень добр к людям, которые говорят о тайнах, содержащихся в книгах.Интересно, что же тогда оставит коммунистический проект, учитывая, что члены CPGB потратили много времени на разгадку «тайн» эзотерических книг, и в каком особом состоянии ненависти к себе оставил сам Хеслоп. Но тогда еще большей загадкой было бы то, как коммунистическая политика может быть связана с такими рабочими.

В мире Хеслопа создание социалистического кумира, такого как Георгий Димитров, который был оправдан на Лейпцигском процессе 1933 года после ложных обвинений нацистов в его соучастии в поджоге Рейхстага, было достаточно, чтобы стать откровением, с помощью которого коммунисты и некоммунистам можно было предписать.Фросту достаточно было сказать имя «Димитров» группе шахтеров, с которыми он обсуждал, что может помочь им в борьбе с реформизмом, чтобы это произошло:

И все замолчали. Это был момент, когда великий героизм одного из самых благородных созданий в мире стоял среди них, момент, наполненный сладкой остротой, которая является долей трудящихся в радостях земли. В далеком Лейпциге, среди воющих волков худшей формы фашизма в мире… стоял один, рабочий, не боясь лезвия палача, поднявшегося над его вздернутым лицом… Возможно ли, что существовало такое великое чудо героизма? Димитров озарил их мир и послал эту великую, обнадеживающую дрожь, дрожащую по их позвоночнику, и пробудил в них любовь к своему классу, их гордость за свой класс.

Даже в романе, способном проиллюстрировать какое-то стоящее представление о пролетарском сознании, такая подхалимленная проза вызывала большие подозрения. (Оправдание Димитрова в любом случае было чем-то вроде вдохновленной Коминтерном «минной награды» по сравнению с катастрофическим разрушением немецкого рабочего движения.) Идея шахтеров без коммунистических идей внезапно загорелась простым упоминанием Димитрова. name — это мифический и, в конечном счете, абсурдный взгляд на людей из рабочего класса, который рассматривает их как простых обманщиков внешнего мистицизма.

Работа Джона Соммерфилда May Day (1936) была гораздо более экспериментальной, чем две предыдущие работы, она отображала 48 часов жизни Лондона и завершилась масштабной демонстрацией под руководством CPGB и ее лозунгов: «Все в первый же день! За свободную Советскую Британию! »Работа включает около 90 именных персонажей, что создает впечатляющий и напряженный монтаж жизни города. Подобно британцу Джону Дос Пассосу, модернистская техника Соммерфилда смотрит вперед, но его взгляд на пролетарское сознание смотрит назад, на искаженный взгляд, который КПГБ развивала с конца 1920-х годов.Вот как Соммерфилд описывает фабричных рабочих-женщин:

Эти глупые девушки с их синтетическими голливудскими мечтами, с их жалкими шелковыми чулками и губными помадами, с их глупыми стремлениями сбежать от тесной однообразной жизни — сырье истории. Когда момент глубокого недовольства приходит к ним в массе, выражаясь словами их классовых лидеров, тогда происходят революции. То, что происходит с оборотами, зависит от других факторов — например, от токарных автоматов.

Итак, здесь у нас есть сырье, которое нужно добывать, обрабатывать; чье недовольство приходит в особый момент, который может использовать партия. Кажется, что рациональное мышление играет незначительную роль или не играет никакой роли в таких процессах, за исключением реакции на обстоятельства. Соммерфилд повторяет этот изможденный взгляд на пролетариат в своей короткой главе «Коммунистические листовки», завершая тему: «Должно было быть больше». Почему? Из-за по существу аполитичной и обманчивой природы лондонского пролетариата, который зависел от «танцев и велосипедов», размышлял о «формах лошадей, боксеров и кинозвезд», и был переполнен газетами и речами в парламенте о демократии.Таким образом, листовки КПГБ превратились в еще одну поддающуюся количественной оценке вещь , подталкивающую эту инертную массу к действию. Им просто нужно было их больше.

Когда Соммерфилд обращает свое внимание на качественные сдвиги в сознании лондонских пролетариев, мы не совсем увлечены странной метафизикой Хеслопа, где пролетариев просто освещают примером социалистических идолов, но мы все еще находимся в мире, где свернуть в соглашение с CPGB слишком просто, как показывает следующий диалог:

«Это то, чего я не придерживаюсь в отношении коммунистов», — сказал Джон.«Они всегда говорят о России — не то чтобы я против России; там хорошо и удачи им… Но я хочу «услышать о том, как мы можем улучшить ситуацию сами, а не о том, насколько они хороши где-то еще».

«« Но вот что сказал этот вельможа. Он сказал, что есть только один способ создать себе достойные условия, сделать [то же самое], что и в России — выгнать кровавых боссов, и этого тоже нельзя сделать путем голосования. «Э. сказал, что здесь было иначе, чем в России. Конечно, победить нам намного сложнее, потому что у нас очень сильные начальники.Только когда у нас будет власть, мы сможем легко двигаться вперед, «потому что все уже организовано, и есть так много заводов и всего остального…»

«Это правда… Я всегда на их стороне, всегда был на их стороне. Я никогда не интересовался политикой, я всегда думал, что лейбористская партия нам чертовски не годится … »

Возражение о том, что Британия не является Россией, было бы услышано многими членами КПГБ, особенно членами Лейбористской партии, которые использовали этот аргумент, чтобы подорвать призывы к революционному насилию.Но в диалоге Соммерфилда такое очевидное возражение — всего лишь путь к соглашению с CPGB. Этот упрощенный и схематический взгляд на сознание был продуктом того, как КПГБ и Соммерфилд видели революционный процесс, разворачивающийся в Британии. К концу Первомайский день коммунист Джеймс размышляет о предстоящей демонстрации: «Я тоже знаю, что мы отправляемся по дороге, неизбежным концом которой будет момент, когда мы стоим с оружием в руках и думаем. мысли о смерти и революции.Но затем, если забастовки и демонстрации действительно направляют пролетариев к этому неизбежному концу, становится ясно, почему по существу иррациональная картина сознания рабочего класса Соммерфилда может выдержать все усилия просто потому, что в этой схеме рациональное мышление излишне. Вполне нормально изображать пролетариев жертвами собачьих бегов и звезд кино, потому что в конечном итоге все решит борьба.

Это относительное уничтожение субъективности рабочего класса достигает унизительной низшей точки в книге Артура Колдер-Маршалла Пирог в небе (1937), которая, как и Первомайский день , пытается нарисовать калейдоскопическую картину британского общества с использованием различных повествовательные техники с использованием «потока сознания» наряду с более традиционными линейными разделами.В разговоре коммунист Турлин говорит о рабочих массах: «Выпивка или спорт с мужчинами и кино, а мужчины с женщинами. Кто может обвинить капиталиста в эксплуатации рабочего класса, в то время как рабочий класс просит, чтобы его эксплуатировали? » Турлин далее характеризует пролетариев как овец, «бегущих на бойню и подставляющих шеи для ножа». Этим объясняется его частичное чувство беспомощности как коммуниста, «как будто мы никогда не справимся с этим».

Но затем Колдер-Маршалл как коммунистический писатель сталкивается с известной проблемой: как партия может относиться к этому типу осажденного сознания? Как и в случае с « Last Cage Down » Хеслопа, мы снова оказываемся в объятиях мистицизма, но вместо того, чтобы освещать рабочих примером социалистических идолов, в Pie in the Sky , это коммунист освещается почти неземная сила рабочих, объединенных в массу.Турлин рассказывает маршу о жилищных условиях:

Это уже не Турлин на платформе, не бледный человек, сомневающийся в своей силе. Это был не человек, а голос и взмах оружия. Он извлек из толпы способность говорить. Его слова исходили не из его разума, а из их мозга; его тело просто инструмент, огромный рот. И как будто это был их мозг, а не его, мысли поначалу были грубым сравнением. Казалось, что не было никакой логической связи, ничего не связывало одно предложение с другим.Но по мере того, как он продолжал, образец стал проясняться: как человек, изо всех сил пытающийся формировать свои мысли и формируя их. Стало очевидным, что нужно бороться за класс, потому что только в массе есть противодействие богатству, влиянию и вооруженной силе.

Кальдер-Маршалл берет частичную истину, силу массы, и превращает ее в абсолют. Но сила речи Карлин начинается не с логики или рациональности; говорящий находит свой путь в него, побуждаемый почти сверхъестественной силой «мозгов толпы» перед ним.Когда ранний Коминтерн был больше озабочен подчеркиванием « единства в разнообразии » (а не того типа абстрактного единства, который представлял Кальдер-Маршалл), он понимал проблемы этого типа риторики, выступлений, обретающих форму на копытах, как жертв оппортунизм и стихийность. К 1937 году этот тип политической культуры был подавлен в КПГБ, и этот воображаемый сомнамбулизм со стороны коммунистов был, по-видимому, приемлемым. Кроме того, необходимо подчеркнуть, что это погружение персонажей в пролетарскую толпу только усугубляет проблему характеристики рабочего класса, учитывая, что эта неземная сила ведет к понятию недифференцированной массы, исключая любое понятие качественного различия или «единства в разнообразии». .Коммунистические пролетарии были явно отличными от некоммунистических пролетариев. Но это не исключало качественных отношений между ними, в отличие от странного представления коммунистов, говорящих через коллективный мозг пролетариата.

Наши первые четыре примера британских коммунистических романов были взяты из периода Народного фронта и в его период. На первый взгляд можно было подумать, что этот якобы «несектантский» сегмент истории мирового коммунистического движения привел бы к более богатому и сочувствующему взгляду на британский рабочий класс.Похоже, это предположение недавней работы Элинор Тейлор над романом «Народный фронт». Она утверждает, в соответствии с «мудростью», которую сама КПГ высказала по этому поводу: «Формальное принятие стратегии Народного фронта ознаменовало решительный и драматический отход от прежней ультрасектантской линии Коминтерна« класс против класса », которая демонизировали некоммунистические элементы как «социал-фашистов» и запретили коммунистам искать союзы ». Эта положительная оценка Народного фронта приводит Тейлора к восторженной оценке некоторых романов, написанных коммунистами в этот период.

Что касается May Day , Тейлор приходит ко мне к противоположному выводу: «Несмотря на отказ Лукача от монтажа как от фрагментарного и бессвязного формализма, монтаж Соммерфилда артикулирует модель отношений между частями и целым, которая по существу соответствует модели Лукача. версия тотальности ». При таком взгляде на тотальность части, человеческие персонажи могут играть роль в построении «целого» исторического процесса. Лукач считал, что такие повествовательные формы, как монтаж, лишь предлагают по существу фрагментированную картину человеческого сознания, поддерживаемую историческим процессом, вместо того, чтобы помогать создавать его.Тейлор прав в одном смысле: практика монтажа не мешает художникам создавать более богатую картину реальности, и это правда, что Соммерфилд создает своего рода «тотальность». Но целостность May Day основана на аполитичной и иррациональной модели сознания рабочего класса, где, по сути, бычьи рабочие падают в объятия коммунистов под давлением «неизбежных» потребностей немедленной борьбы. Было бы чудом, если бы это произвело выразительную целостность, изображенную Лукачем в таких произведениях, как Исторический роман (1936), с богато иллюстрированными и эпохальными персонажами, наполняющими исторический процесс своим собственным чувством рациональности и миссии.Напротив, пролетарские персонажи в May Day являются просто «частью» мертвой схемы, которая с самого начала исключает их рациональность.

Но это не должно вызывать удивления. Народный фронт не предполагал каких-либо резких изменений в постепенном изменении взглядов КПГ на процесс сознания рабочего класса. Как мы видели во введении к этой статье, этот исхудавший и аполитичный взгляд также присутствовал в политике Третьего периода, а также, возможно, восходит к обстоятельствам основания КПГБ и ее запрету на фракции.Организации, которые не могли допустить внутреннего «единства в разнообразии», вряд ли смогли распространить его за пределы более широкого рабочего движения. Таким образом, Народный фронт, с его упором на дипломатическое единство коммунистов и некоммунистов, и отрицание средств для таких организаций, как КПГБ, критически действовать вместе с партнерами по блоку, только с самого начала продемонстрировал явные тенденции, присущие Коминтерну. И именно эта тенденция к однородности лежала в основе гомогенизированной картины рабочего класса, которая тогда развивалась; массы, которая, казалось бы, не имела политической памяти и была исключена из логического мышления.Пролетарии, использующие свой разум и обладающие политической памятью, которую просто невозможно свести к памяти КПГБ, конечно же, имели бы предпосылку неоднородности; настоящее «единство в разнообразии».

Таким образом, у этих романов не было возможности развить какое-либо плодотворное отношение к «реальному», учитывая, что их создание было настолько очевидно основано на субъективном взгляде на пролетариат. Такая практика не имела ничего общего, в частности, в случае с Зоммерфилдом или Колдером-Маршаллом, с использованием модернистских литературных приемов, таких как монтаж или поток сознания.Скорее, хромое и постепенное представление о пролетарском сознании, которое было продуктом идеологии КПГ, привело такие работы на арену субъективизма. Результатом этого было выдвинуть на передний план литературные эксперименты, найденные в May Day и Pie in the Sky , и свести его к аналогичному синтетическому уровню, подавив любое стремление авторов, возможно, было представить «реальное». В примерах Хеслопа и Гриффина их субъективизм при относительном отсутствии таких экспериментов был просто вестником, в случае Хеслопа, что наиболее очевидно, довольно истерического пропагандизма.

Джек Линдси был одним из относительно более неортодоксальных писателей КПГ и скрестил шпаги с партийной бюрократией из-за своих идиосинкразических взглядов в послевоенный период. Прискорбно читать такой роман, как Преданная весна (1953), который демонстрирует знакомую искаженную концепцию пролетарского сознания. Этот роман был частью серии Линдси «Британский путь», по сути вымышленной рационализации реформистской и националистической программы КПГБ Британский путь к социализму , которая была запущена в 1951 году (хотя ее политика развивалась раньше, во время первоначальной поддержки КПГ послевоенное управление труда).

Несмотря на предыдущие ереси Линдсея, он, похоже, рассматривал сериал как сознательное партийное предприятие, и в первой статье перечислено несколько имен CPGB, которые давали ему советы. Хотя Линдсей не вступил ни в какие новые отношения в связи с этим обсуждением, Betrayed Spring уместен, потому что он разъяснил в исключительно ясной вымышленной форме, как КПГБ предусмотрела развитие сознания рабочего класса. В центре романа — молодая женщина из рабочего класса из Лондона, Фил, которая прошла через массовое движение сквоттеров, посещает демонстрацию бастующих работников отелей в центре Лондона:

«Она не была уверена, в чем дело до конца, что значили эти громкие слова, когда марш был закончен и забастовка выиграна; но она чувствовала смысл всего этого внутри себя, в глубокой решимости и счастье, охвативших ее, в гордости от присутствия в этом дерзком марше.. »

Итак, рациональность противопоставляется эмоциональному воздействию марша, учитывая, что Фил, по-видимому, не понимает всех последствий дела, которое она поддерживает. Опять же, у нас есть эта отчужденная сила массы, которая движется, чтобы зажечь пролетарских политических девственниц в жизнь. Это не случайность со стороны Линдси, и он подчеркивает ответ Фил, когда она слушает речи в конце марша: «И еще раз она почувствовала себя частью этого великого дела, которое она только частично поняла, но которое вошло безвозвратно. в ее жизнь.Линдси также распространяет это воздействие на толпу вокруг Фила: «… солнечный свет сиял на мириадах лиц, в то время как голос тек, как правда о борьбе, внезапно становившаяся артикулированной во всех немых устах мира. Мир внутри мира, призраки будущего, принимающие тела знакомых товарищей из повседневного света ».

Итак, «правда о борьбе внезапно становится артикулированной во всех тупых устах мира» — это действительно довольно прозаическая проза, но ее союз с таким частичным и глубоко идеологическим взглядом на «тупой» рабочий класс, пропитанный внешними признаками, просто выдвигает на первый план отступление артикулированной прозы Линдси в область простого литературного эффекта; примирение с чуждой идеологией.

С приближением 1960-х годов существовал ряд взаимосвязанных факторов, которые делали продолжение производства уничтоженных рабочих предметов в коммунистических романах проблематичным и старомодным. Как отметил Хайнеманн из CPGB в ранее процитированной статье, к тому времени, когда она написала статью в 1962 году, существовала группа писателей-некоммунистов, таких как Джон Брейн, Алан Силлито, Колин Макиннес и другие, которые начали популяризировать рассказы. о пролетарской жизни (хотя такой роман не был послевоенным изобретением).Трудно представить, как мускулистые и увлеченные персонажи из рабочего класса таких авторов, как Силлитоэ, оживают в результате забастовок и демонстраций и падают в объятия коммунистов. Для сравнения, пролетарские персонажи в коммунистических романах кажутся ущемленными и деревянными.

К началу 1960-х годов вся вдохновленная Советским Союзом эстетика «социалистического реализма» КПГ пришла в упадок и действительно подверглась нападкам со стороны сторонников КПГ, таких как Джон Бергер в Группе художников партии после смерти Сталина в 1953 году.Многие из художественных «категорий», связанных с сталинским комиссаром культуры Андреем Ждановым, находились в процессе опустошения и допроса, и таким процессам придал дополнительный импульс событиям 1956 года, когда после осуждения Хрущевым Сталина и вторжения в Венгрию, больше коммунистов поставили бы под сомнение подчинение КПГ концепциям советского происхождения. Это означало, что вся эстетика партии, насколько она была, подлежала допросу.

Но события 1956 года, когда КПГБ была потрясена внутренним кризисом, когда члены партии столкнулись с фактом подчинения своей организации диктатуре рабочего класса, также поставили перед коммунистами-романистами дилемму.Если отныне CPGB будет изображаться в художественной литературе, было бы совершенно несостоятельно, чтобы какое-то понятие этого кризиса не появилось в таких «реалистических» постановках. Это давление можно увидеть в ничем не запоминающейся книге Герберта Смита A Field of Folk (1957). Это был вымысел в основном по старому коммунистическому образцу: драма в цехе машиностроительного завода в западном Лондоне, лежащая в основе британской дороги к социализму , . Но теперь вторглись мировые политические события, и их нельзя было полностью оставить позади, даже несмотря на то, что они были захвачены событиями на фабрике.Коммунистический персонаж, Том Барретт, выслушивает критику некоммуниста, Блэкмана:

Это бесполезно, что вы [Барретт] ломаете голову над зарплатой и жильем и делаете вид, что политического не существует. Вы все еще думаете, что у наших детей нет обуви; ваши лозунги еще в тридцатых годах. Вы просто отказываетесь признать, что наш уровень жизни повышается — и вам не нравится упоминать о том, что то, что происходит внутри России, больше волнует нас, чем то, откуда будет следующий обед.Проблема политическая, а не экономическая. Мы получаем более справедливую сделку с капитализмом, но какую сделку социализм дает русским?

Смит, похоже, подразумевает из диалога Блэкмана, что теперь существует политическая проблема в навязчивой концентрации на производственных вопросах «хлеба с маслом». Пролетарии-некоммунисты вполне способны делать политические суждения о Советском Союзе, и КПГБ пришлось столкнуться с этим фактом после 1956 года. В некотором смысле это звучит как метакритика, заключающая в себе проблему британского коммунистического романа ( хотя наверняка без сознания).Обратите внимание на то, как признание кризиса КПГБ было остро поставлено рациональным и думающим пролетарием: кризис партии требует последнего, поскольку в 1956 году такого кризиса не было бы, если бы КПГ столкнулась с бездумным рабочим классом. , управляемый спонтанностью цеха.

«» Марго Хайнеманн «Авантюристы » (1960) призван стать решающим поворотным моментом в борьбе со старым типом британского коммунистического романа. В одном довольно смелом отчете: « The Adventurers знаменует конец, по крайней мере в Великобритании, уверенной погони за социалистическим реализмом в художественной литературе.«Возможно, это был конец« уверенной погони », но не совсем конец погони. Одним из ключевых аспектов «социалистического реализма» было создание культурных произведений, имевших некоторую политическую пользу для коммунистического движения. Внимательное чтение The Adventurers показывает, что автор склонен к критическим и рациональным персонажам из рабочего класса, имеющим дело по крайней мере с некоторыми аспектами проблемной истории CPGB (что частично проиллюстрировано ее статьей «Рабочие и писатели» 1962 года, цитированной выше), в то время как также был пойман в движении, которое защищало партию.Также нужно сказать, что в книге воспроизведены некоторые ужасные образы CPGB, которые не особо устарели.

Для КПГБ, оправлявшегося от травм 1956 года, роман, который касался некоторых из этих кризисов, сохраняя при этом честь партии и с более тонкой характеристикой рабочего класса, был полезен и в целом был хорошо принят рецензентами-некоммунистами. . Не то чтобы руководство КПГБ, которое ожидало упрощенных партийных романов анализируемого выше типа, было полностью удовлетворено изданием The Adventurers .Тем не менее в книге была определенная полезность, знакомая «соцреализму». Также стоит помнить, что Хайнеманн не имел особой репутации оппозиционера в КПГБ в первые послевоенные годы и был доверенным членом партийной бюрократии. Во внутрипартийном споре вокруг произведений Кристофера Кодуэлла 1950-51 годов Хайнеман был среди тех, кто принадлежал к ортодоксальному крылу, осуждающему «идеализм» таких книг, как Illusion and Reality .

Образы, которые Heinemann использует в местах, знакомы CPGB, где другие тенденции в рабочем движении просто очерняли.Следующий пример из The Adventurers исследует отношение ко Второй мировой войне и проблеме призыва на шахты: «Конечно, Джек Марвин говорит, зачем беспокоиться, это все равно война капиталистов. Но Марвин немного вспыльчивый и к тому же не очень хороший работник, мальчики не особо любят Джека. Подразумевается, что Марвин — троцкист и, естественно, он не был бы хорошим работником и не имел бы какой-либо поддержки среди рабочих, потому что это был классический стереотип КПГБ о троцкистах.Аналогичным образом персонаж Томми посещает ежегодный Конгресс профсоюзов: «Когда вы выходите из холла, яркий солнечный свет режет глаза. Томми протолкался сквозь толпу продавцов литературы, заполонивших подходы — клювых, смуглых молодых людей с троцкистскими еженедельниками, дамы с белыми подстриженными волосами и пацифистских ежемесячников, мужчин в открытых рубашках и скрепках, кричащих Daily Worker … довольно грубый материал. «Клювые, темные» молодые троцкисты (образ, напоминающий старую привычку советских чисток приравнивать оппонентов к уродливой животной жизни) против динамичных, напористых продавцов Daily Worker (газета CPGB), с их легкие «расстегнутые рубашки» и «велокрепы», без сомнения готовые быстро проехать на педалях British Road to Socialism .Итак, The Adventurers действительно имеет дилетантский оттенок знакомой политической клеветы.

Heinemann, однако, взял направление, в котором частично двигался Герберт Смит. Диалог между коммунистами и некоммунистами действительно содержал элемент конфликта, который нелегко свернуть в коммунистическую позицию, несмотря на очевидную предрасположенность автора к рационализации линии КПГБ местами. Хороший пример приводится в разговоре между Дэном (сыном валлийского шахтера-некоммуниста, который поступает в колледж Кейра Харди в Кембридже, а затем делает карьеру в журналистике) и Ричардом и Кейт (студенты-коммунисты в Кембридже).Разговор развивается через обсуждение Франции 1944 года и причин, по которым в ней не было революции. Дэн в основном принимает аргумент Ричарда о том, что все, что могли сделать французские коммунисты, — это «передать оружие и присоединиться к регулярным армиям, чтобы прикончить Гитлера». Затем разговор развивается через линию Ричарда о том, что США сейчас доминируют в Европе, с чем Дэн не согласен. Затем обсуждение переходит к другой точке консенсуса о необходимости терпения рабочего класса в своей борьбе, прежде чем Ричард станет утверждать, что рабочих устраивает такое чертовски мало.На что Дэн отвечает: «У них здесь есть кое-что, чего нет у русских… Те советские женщины, которые вышли замуж за британских парней, например, а русские не позволяли им выходить сюда…» Ричард сначала отвергает этот аргумент. в качестве пресс-трюка, прежде чем заявить: «Я коммунист, потому что знаю о Великобритании, Франции и Испании, а не о России. Если бы никогда не было Советского Союза, я все равно был бы коммунистом ». Кейт завершает убийственной фразой: «Вот что, , вы думаете, … У вас не было шанса.»[Там же, стр. 99. [/ Примечание]

В этом отрывке персонаж рабочего класса Дэн использует свой разум, чтобы выступить против элементов коммунистической линии. Спор проходит через точки консенсуса и конфликта. Подозрения Дэна в отношении КПГБ и Советского Союза не ослабевают, и это способствует его дальнейшему развитию как журналиста, где он в конечном итоге впадает в широко распространенный в его профессии антикоммунизм времен холодной войны. Тем не менее, читателю действительно кажется, что этот разговор является вытесненным, поскольку он больше озабочен кризисом КПГБ после 1956 года, чем его предполагаемой обстановкой в ​​1940-х годах.После нелестных разоблачений о Советском Союзе, появившихся в 1956 году, КПГБ занимала официальную позицию, подчеркивая, что это независимая британская организация, но при этом она в целом поддерживала Советский Союз и большую часть его исторических достижений. Это фактически воспроизведено Ричардом и Кейт: Ричард говорит, что он коммунист, несмотря на Советский Союз, в то время как Кейт напоминает ему, что он мог бы намного больше Советскому Союзу, чем он думает. Хайнеман поступил мудро, решив проблему разногласий, но конечный результат — тонкая рационализация существования и истории КПГБ, возникшая в результате неразрешенных идеологических конфликтов.

Книга заканчивается в 1956 году; Коммунист Ричард, который переехал в Уэльс, чтобы стать учителем в системе образования взрослых, сильно пострадал от событий в мировом коммунистическом движении, и у него начался кризис совести. Визит шахтера-некоммуниста Томми изображает пролетарского персонажа, использующего свою логику и то, что он узнал о рабочем движении, чтобы эффективно «подбодрить» Ричарда о его позиции. Томми предлагает рационализацию роли коммунистов в классовой борьбе: «Вы говорите, что были неправы, вы сделали ошибки, ваша партия сделала ошибки, русские сделали какие-то плохие вещи, некоторые глупые вещи — черт, мы» Всем известно, что давно.Если бы вы, Грифф Джонс и Дай Джеймс [еще один местный коммунист], да, и ваши русские приятели не пытались так чертовски сильно что-то сделать, приведите нас куда-нибудь, возможно, вы не сделали бы так много ошибок ».

Хайнеманн внимательно наблюдал за проблематичностью персонажей рабочего класса в британских коммунистических романах, которые развивались до 1956 года. Авантюристы попытались исправить этот недостаток. Ее пролетарские фигуры далеки от политической чистоты, и кризис в КПГБ изображен таким образом, который действительно имеет отношение к тому, что случилось с партией и ее членами в 1956 году.Однако это очень формальное решение проблемы: эти персонажи развиваются среди ситуаций и аргументов, где их несомненная интеллектуальная согласованность используется, чтобы предложить путь к рационализации CPGB и связанной с ней мифологии. «Авантюристы». ниспровергает одну из форм «социалистического реализма» — пролетариев как тупых, бесчувственных комков, ждущих, чтобы их подтолкнули к жизни внешние обстоятельства, — во имя восстановления его более фундаментальной причины: политической пользы для партии.

Гораздо более удовлетворительная попытка преодолеть ограничения британского коммунистического романа была представлена ​​в первых двух томах книги Эдварда Апварда « В тридцатые, » (1962) и «Гнилые элементы», (1969), «Спиральное восхождение». трилогия. Возможно, для некоторых Апвард был бы маловероятным источником такой реабилитации, учитывая его привилегированное происхождение из среднего класса, посещение Кембриджского колледжа Корпус-Кристи и его связь с Кристофером Ишервудом и У. Х. Оденом.Такое впечатление может быть усугублено характером «спирального восхождения», где беллетризованный Upward (Алан Себрилл) отказывается от «поэтической жизни» и присоединяется к CPGB (как это было в Upward в начале 1930-х годов), а затем изо всех сил пытается связать свою поэзию с жизнь партийного боевика. Но Апвард и его жена Хильда (беллетризованная в книгах как Элси Себрилл) покинули КПГ в 1948 году после фракционной борьбы, в которой оба заявили, что партия была «ревизионистской» и «реформистской» из-за ее поддержки британского лейбористского правительства. избранный в 1945 году и очевидное пренебрежение ленинским учением о государстве.Итак, Upward не имел внешних ограничений на критику КПГБ (хотя на страницах В 30-е к партии и ее товарищам обычно относятся сочувственно). Это, а также постоянно ставящая под сомнение проза, открыли пространство для трактовки кадров рабочего класса КПГ, которое гораздо больше соответствует тому, что мы на самом деле знаем о них из автобиографий и других источников, рассматривая их как своего рода интеллектуализированный « авангард » их класс.

Апвард дает понять это, когда Алан Себрилл впервые вступает в контакт с партией, в конечном итоге помогая своему товарищу из рабочего класса Уолли с некоторыми предвыборными листовками.Уолли вспоминает свою последнюю работу в качестве комиссара в кинотеатре: «Когда я был там, я впервые встретил молодого человека из Кембриджа — его звали Саймингтон, — который заинтересовал меня философией». Уолли говорит, что с помощью Симингтона он читал кое-что из Фейербаха и Дицгена: «Я тоже пробовал Гегеля, но не смог уйти далеко, даже с помощью. Сейчас читаю Адорацкого о диалектическом материализме. Довольно хорошо.» Уолли согласен с высоким мнением Алана о книге Плеханова «Фундаментальные проблемы марксизма »: «Это великая книга… хотя теперь они говорят, что в ней есть недостатки.Но это, с ленинским Материализмом и эмпириокритицизмом — что ж, лучшего введения в диалектический материализм нигде не найти ». Этот конкретный персонаж не приглушен Upward. В другой сцене, митинге, посвященном наказанию товарища, который начал критиковать Советский Союз, Уолли показан как человек, также способный извергать худшие догмы CPGB. Заявив, что он слышал, как товарищ Бейнтон говорил в другом месте, Уолли заявляет: «Это была троцкистская грязь.Такая ложь о Советском Союзе, которую даже капиталистическая пресса сочла бы слишком вонючей, чтобы ее можно было обслужить. Ни один член партии, слышавший это, не мог сомневаться в том, что Бейнтон… сразу перешел на другую сторону. Но, возможно, в этом нет ничего удивительного, учитывая мелкобуржуазное происхождение Бейнтона ».

Это поднимает тонкую диалектику между хорошими и плохими интеллектуальными возможностями этого рабочего персонажа, которую Апвард выражает так: «Уолли говорил с такой интенсивностью, которую Алан поначалу считал несвойственной, но которую, подумав, он признал как проистекающая из самой сущности человека, из центрального принципа, без которого другие, более мягкие характеристики Уолли не могли бы существовать.”

Аналогичный процесс происходит в The Rotten Elements , где рабочий фабрики CPGB Берт Аллдисс выступает на собрании в городке, на котором Элси Себрилл рассказала собравшимся, почему она не согласна с поддержкой партией послевоенного лейбористского правительства. и почему он не должен поддерживать производственную активность реформистского правительства. Олдисс предполагает, что ситуация изменилась по сравнению с военным временем (когда КПГБ также поддерживала производственную кампанию), потому что британское правительство больше не хочет союза с Советским Союзом и задается вопросом, «что марксисты старого стиля подумали бы об этой идее. социализм через экспорт.Аллдисс действительно уточняет свое противодействие: «Если мы не увеличим производство, вся нация будет в супе, как рабочие, так и боссы. Я не понимаю, как Элси может это обойти ». Upward записывает внутреннюю реакцию Алана Себрилла на вмешательство: «Когда [Берт] сел, в Алане усилилось восхищение им и убежденность в том, что его здравый смысл и честность никогда не позволят ему принять обман от любого партийного лидера, если только его можно было заставить признать, что это был обман. Но для признания могло потребоваться время, поскольку он был менее силен в теории, чем на практике, и поскольку линия руководства — только потому, что она была оппортунистической — казалась достаточно правдоподобной в непосредственной экономической ситуации Великобритании.«Upward» полностью осознает потенциал коммунистов из рабочего класса рационализировать свои собственные политические позиции и позицию партии, даже если этот потенциал не всегда реализуется.

В «Спиральном восхождении» работа Upward также обладала определенными экспериментальными качествами, в частности, замедляя повествование до черепашьего темпа, выводя предметы из нормального «круговорота» и фиксируя их зондирующим объективным глазом, что означает, что они берут на себя чужого формирует их буквальное описание. Такой подход является проблемой для таких произведений, как «Рассказать или описать?» Лукача. (1936), в котором подчеркивается гуманизирующее преимущество повествования над мертвым грузом «объективного описания».«Вверх» атакует эту позицию с альтернативной точки зрения, предварительно указывая на то, как такие объекты принижаются в более прозаическом круговороте людей. Например, вот как все более и более параноидальный Себрилл реагирует на свою оценку того, что товарищ по партии, Лес Гаттен, является полицейским шпионом: «Чувство внезапно ожило в Алане. Подобно тому, как кто-то, входя на кухню, видит кусок жареного мяса на белом блюде посреди стола, а также видит на том же блюде и в контакте с мясом что-то, что не является мясом, зеленовато-серое, частично жидкое, частично. твердое вещество, и он сразу же узнает, что это собачья рвота, хотя из-за этого его не начинает тошнить, пока в его сознании волей-неволей не сложится представление о том, что твердое вещество (рыбное, катышкообразное, шероховатое волокнистое) могло быть до того, как желудок собаки отвергал это — Алан не чувствовал тошноты до тех пор, пока полностью не понял, что такое Гаттен.”

Однако, в отличие от примеров в этой статье Соммерфилда и Колдера-Маршалла, эксперименты в «Восходе» не просто выдвигаются на первый план и раскрываются как формальный субъективизм наряду с явно субъективными оценками сознания рабочего класса, которые могут развиваться только постепенно. Скорее точные наблюдательные качества, используемые этими двумя работами, подпитывают рациональность и критический характер персонажей книг, что является гораздо более правдоподобным интеллектуальным описанием того, как люди стали коммунистами и сражались как коммунисты; Таким образом, выставленные на показ эксперименты — это разнообразная грань общего эффекта книг.

К моменту появления этих работ

Upward уже давно вышла из CPGB, и для самой партии было слишком поздно решать какие-либо свои литературные проблемы. Лоуренс и Уишарт, издатель CPGB, прекратил выпуск романов членов партии в начале 1960-х годов. (К 1980-м годам он переиздал старые партийные романы таких деятелей, как Хеслоп и Соммерфилд 1930-х годов, и такие произведения имели определенную культовую привлекательность для левых.) Эстетические проблемы последних десятилетий партии требуют гораздо большей работы с точки зрения изучение.В 1967 году КПГБ выпустила заявление под названием «Вопросы идеологии и культуры», в котором организация приняла невмешательство, отношение к искусству и отказалась от какой-либо роли в руководстве и руководстве артистами. В целом, левые КПГ выступили против этого сдвига в пользу более старых концепций авангардизма в искусстве, но ни одно из них не было в реальной ситуации, чтобы что-либо сделать, учитывая, что коррозия эстетики КПГ была вызвана крахом ее политической культуры. Партия действительно пережила нечто вроде «бабьего лета» в конце 1960-х и 1970-х годах из-за ее относительной силы в профсоюзном движении.Но это движение было политически слабым. По словам Джона Макилроя: «Предложенная картина [из отчетов CPGB] была не национальным сообществом политических ветвей, а скорее более мелкой, персонализированной сетью профсоюзных активистов — отдельных лиц или горсток — в основном озабоченных промышленными проблемами, иногда ограниченными привязанность к КП и «глубокая осторожность в демонстрации лица партии» ». Этих группировок было недостаточно, чтобы спасти КПГВ от упадка или исчезновения в 1991 году, и они не были причиной какого-либо радикального пересмотра британского коммунистического романа.Такие теневые сети были изображены в действии в книге Герберта Смита «Запоминающееся утро » (1962), действие которой происходит на лондонской электростанции. Но роман делает КПГБ практически невидимой на рабочем месте в соответствии с разработанной коммунистической тактикой влияния на профсоюзы, а не доминирования над ними. На одном уровне это действительно решило проблему развития субъективности рабочего класса, поскольку отношение к коммунистам было отодвинуто на задний план, в то время как пролетарские персонажи все еще были пойманы в ловушку « непосредственности » цеха, ожидая искры (в в данном случае — авария на рабочем месте), чтобы оживить их.

Крах политической культуры КПГ в 1920-х и 1930-х годах и связанный с этим мандат на формирование наиболее передовой части британского рабочего класса, таким образом, отбросили очень длинную художественную тень. Иметь марксистскую организацию, которая была бы способна поддерживать литературную культуру, какой бы ее ни была испорчена, сейчас кажется почти невозможной мечтой через 100 лет после основания партии. Но, несмотря на несомненное достижение в привлечении голосов пролетариата в литературный мир, британский коммунистический роман в конечном итоге может рассматриваться только как показатель его политического и культурного распада.

Ричард Райт: Я пытался быть коммунистом

Corbis / Getty

Примечание редактора: The Atlantic опубликовал «Я пытался быть коммунистом» в двух частях, в августовском и сентябрьском выпусках 1944 года. В эссе автор Ричард Райт, опубликовавший в 1940 году роман « Родной сын », рассказал, что впервые привлекло его к коммунистической партии в 1930-х годах и что в конечном итоге оттолкнуло его от нее.

В номере журнала за июнь 2021 года Имани Перри рассматривает «Человека, который жил в подполье» , ранее не публиковавшийся роман, написанный Райтом в начале 1940-х годов.Некоторые современники Райта критически относились к тому, что они считали вторжением политики в его искусство; Ральф Эллисон, отмечает Перри, считал, что Райт «писал художественную литературу, которая была слишком идеологической и недостаточно чувствительной к нюансам». Но, утверждает Перри, «Райт заслуживает того, чтобы на него взглянули свежим взглядом». «Я пытался быть коммунистом», в котором Райт борется с непростыми отношениями между коммунизмом и его произведениями, — хорошее место для начала.


1

Однажды вечером в четверг я получил приглашение от группы белых мальчиков, которых я знал, когда работал на почте, встретиться в одном из отелей Чикаго в Саут-Сайде и обсудить положение в мире.Собралось человек десять, ели бутерброды с салями, пили пиво и разговаривали. Я был поражен, узнав, что многие из них вступили в Коммунистическую партию. Я бросил им вызов, рассказывая о выходках коммунистов-негров, которых я видел в парках, и мне сказали, что эти выходки были «тактикой» и были нормальными. Я сомневался.

Затем в один из вечеров в четверг еврейский парень Сол поразил нас, объявив, что его рассказ был принят в небольшой журнал под названием Anvil , редактируемый Джеком Конроем, и что он присоединился к революционной организации художников, The Клуб Джона Рида.Сол неоднократно умолял меня посещать собрания клуба.

«Они тебе понравятся», — сказал Сол.

«Я не хочу быть организованным», — сказал я.

«Они могут помочь вам писать», — сказал он.

«Никто не может сказать мне, как и что писать», — сказал я.

«Пойдем и посмотрим», — призвал он. «Что тебе терять?»

Я чувствовал, что коммунисты не могут искренне интересоваться неграми. Я был циничен, и я предпочел бы услышать, как белый человек сказал бы, что он ненавидит негров, чему я легко мог бы поверить, чем услышать, как он сказал бы, что он уважает негров, что заставило бы меня усомниться в нем.

Однажды субботним вечером, устав от чтения, я решил появиться в клубе Джона Рида в качестве развеселого зрителя. Я поехал в Петлю и нашел номер. Наверх вела темная лестница; это не выглядело радушно. Что, черт возьми, могло случиться в таком грязном месте? Сквозь окна над собой я видел расплывчатые фрески вдоль стен. Я поднялся по лестнице к двери с надписью: Чикагский клуб Джона Рида.

Я открыл его и вошел в самую странную комнату, которую я когда-либо видел.На полу валялись бумаги и окурки. Вдоль стен располагались скамейки, над которыми были ярко окрашены колоссальные фигуры рабочих с развевающимися знаменами. Рты рабочих разинулись от диких криков; их ноги были раскинуты по городам.

«Привет.»

Я обернулся и увидел улыбающегося мне белого человека.

«Мой друг, который является членом этого клуба, попросил меня навестить меня здесь. Его зовут Сол… — сказал я ему.

«Добро пожаловать», — сказал белый человек.«У нас сегодня нет романа. Мы проводим редакционное собрание. Вы рисуете? » Он был слегка поседевшим, и у него были усы.

«Нет, — сказал я. «Я пытаюсь писать».

«Тогда садитесь на редакционное собрание нашего журнала Left Front », — предложил он.

«Я ничего не знаю о редактировании», — сказал я.

«Вы можете научиться», — сказал он.

Я смотрел на него с сомнением.

«Я не хочу мешать здесь», — сказал я.

«Меня зовут Гримм, — сказал он.

Я назвал ему свое имя, и мы обменялись рукопожатием. Он подошел к шкафу и вернулся с охапкой журналов.

«Вот некоторые старые выпуски Masses », — сказал он. «Вы когда-нибудь читали это?»

«Нет, — сказал я.

«В нем публикуются одни из лучших писателей Америки», — пояснил он. Он также дал мне экземпляры журнала под названием International Literature . «Здесь есть материалы от Жида, Горького» —

Я заверил его, что прочту их. Он отвел меня в офис и познакомил с еврейским мальчиком, который должен был стать одним из ведущих художников страны, с человеком, который должен был стать одним из выдающихся композиторов своего времени, с писателем, который должен был создать некоторые из лучшие романы его поколения молодому еврейскому мальчику, которому суждено было снимать нацистскую оккупацию Чехословакии.Я встречал мужчин и женщин, которых я должен был знать на десятилетия вперед, которые должны были сформировать первые устойчивые отношения в моей жизни.

Я сидел в углу и слушал, как они обсуждали свой журнал Left Front . Обращались ли со мной учтиво, потому что я негр? «Я должен позволить холодному разуму вести меня с этими людьми», — сказал я себе. Меня попросили внести что-нибудь в журнал, и я неопределенно сказал, что подумаю. После встречи я встретил ирландскую девушку, которая работала в рекламном агентстве, девушку, которая занималась общественной работой, школьную учительницу и жену известного профессора университета.Когда-то я работал слугой для таких людей и был настроен скептически. Я пытался понять их мотивы, но не мог обнаружить в них снисходительности.

2

Я пошел домой полный размышлений, исследуя искренность странных белых людей, которых я встречал, и задавался вопросом, как они на самом деле относятся к неграм. Я лежал на кровати, читал журналы и был поражен, обнаружив, что в этом мире действительно существует организованный поиск правды о жизни угнетенных и изолированных.Прося хлеба у чиновников, я смутно гадал, смогут ли изгнанники объединиться в действиях, мыслях и чувствах. Теперь я знал. Это уже делалось на одной шестой части земли. Революционные слова сорвались с печатной страницы и поразили меня с огромной силой.

Меня требовали не экономика коммунизма, не могущество профсоюзов, не ажиотаж подпольной политики; Мое внимание привлекла схожесть опыта рабочих в других странах, возможность объединения разрозненных, но родственных народов в единое целое.Мне казалось, что, наконец, здесь, в сфере революционного самовыражения, негритянский опыт может найти дом, функциональную ценность и роль. Из журналов, которые я читал, пришел страстный призыв к опыту обездоленных, и в них не было ни одной хромой шепелявости миссионера. В нем не говорилось: «Будь как мы, может быть, ты нам нравишься». В нем говорилось: «Если у вас хватит смелости говорить о себе, вы обнаружите, что не одиноки». Он побуждал жизнь верить в жизнь.

Я читаю в ночи; затем, ближе к рассвету, я вскочил с постели и вставил бумагу в пишущую машинку.Впервые почувствовав, что могу говорить с слушающими ушами, я написал дикое, грубое стихотворение вольным стихом, создавая образы черных рук, играющих, работающих, держащих штыки и, наконец, застывших в смерти. Я чувствовал, что он неуклюже связывает белую жизнь с черным, сливает два потока общего опыта.

Я слышал, как кто-то ковырялся в кухне.

«Ричард, ты болен?» моя мама позвонила.

“No. Я читаю.»

Моя мама открыла дверь и с любопытством уставилась на стопку журналов, лежавшую у меня на подушке.

«Вы ведь не тратите деньги на покупку этих журналов?» она спросила.

“No. Мне их подарили ».

Она прихрамывала к кровати на своих искалеченных ногах и взяла копию Мессы , в которой была мрачная карикатура на Первомай. Она поправила очки и долго смотрела на них.

«Боже мой на небесах», — в ужасе выдохнула она.

«В чем дело, мама?»

«Что это?» — спросила она, протягивая мне журнал и указывая на обложку.»Что случилось с этим человеком?»

Когда моя мать стояла рядом со мной, глядя мне в глаза, я смотрел на карикатуру, нарисованную художником-коммунистом; это была фигура рабочего, одетого в рваный комбинезон и держащего красное знамя. Глаза мужчины выпучены; его рот был широко раскрыт, как и его лицо; его зубы показались; мышцы его шеи были похожи на веревки. За мужчиной следовала орда невзрачных мужчин, женщин и детей, размахивающих дубинками, камнями и вилами.

«Что собираются делать эти люди?» моя мать спросила.

«Не знаю», — сдержался я.

«Это коммунистические журналы?»

«Да».

«И они хотят, чтобы люди так себя вели?»

«Ну…» Я заколебался.

Лицо моей матери выражало отвращение и отвращение. Она была нежной женщиной. Ее идеалом был Христос на кресте. Как я мог сказать ей, что коммунистическая партия хотела, чтобы она шла по улицам, пела, пела?

«Что коммунисты думают о людях?» она спросила.

«Они не совсем означают то, что вы там видите», — сказал я, возясь со словами.

«Тогда что они означают?»

«Это символично», — сказал я.

«Тогда почему они не говорят, что имеют в виду?»

«Может, они не умеют».

«Тогда зачем они это печатают?»

«Они еще не совсем знают, как обращаться к людям», — признался я, гадая, кого я смогу в этом убедить, если не смогу убедить свою мать.

«Этой фотографии достаточно, чтобы свести с ума тело», — сказала она, уронив журнал, повернувшись, чтобы уйти, затем остановилась у двери.«Ты не путаешься с этими людьми?»

«Я сейчас читаю, мама», — уклонилась я.

Моя мать ушла, и я размышлял о том, что не смог решить ее простую задачу. Я снова посмотрел на обложку Masses и понял, что дикие карикатуры не отражают страсти простых людей. Я перечитал журнал и был убежден, что большая часть выражений воплощает то, что, по мнению художников, понравится другим, что, по их мнению, привлечет новых сотрудников.У них была программа, идеал, но они еще не нашли языка.

Итак, вот что я мог сделать, например, раскрыть. Я чувствовал, что коммунисты слишком упростили опыт тех, кем они хотели руководить. В своих попытках привлечь массы они упустили смысл жизни масс, слишком абстрактно воспринимали людей. Я бы попытался вернуть часть этого значения. Я рассказывал коммунистам, что чувствуют простые люди, и я рассказывал простым людям о самопожертвовании коммунистов, которые стремились к единству среди них.

Редактор Left Front принял два моих грубых стихотворения для публикации, отправил два из них в Anvil Джека Конроя и еще один отправил в New Masses , преемник Masses . В моей голове все еще оставались сомнения.

«Не присылайте их, если считаете, что они недостаточно хороши», — сказал я ему.

«Они достаточно хороши, — сказал он.

«Вы делаете это для того, чтобы я присоединился к вам?» Я спросил.

«Нет, — сказал он.«Ваши стихи грубые, но нам полезны. Видите ли, мы все в этом новички. Мы пишем статьи о неграх, но мы никогда не видим негров. Нам нужны твои вещи ».

Я присутствовал на нескольких заседаниях клуба и был впечатлен масштабом и серьезностью его деятельности. Клуб требовал от правительства создания рабочих мест для безработных художников; он планировал и организовывал художественные выставки; он собрал средства для публикации Left Front ; на собрания профсоюзов было отправлено множество ораторов.Члены были пылкими, демократичными, беспокойными, нетерпеливыми, самоотверженными. Я был убежден, и в ответ поставил перед собой задачу познакомить негров с коммунистами. У меня возникла идея написать серию биографических очерков негров-коммунистов. Я никому не сказал о своих намерениях и не знал, насколько фантастически наивными были мои амбиции.

3

Я посетил всего несколько встреч, прежде чем понял, что между двумя группами членов клуба идет ожесточенная фракционная борьба.На каждой встрече возникали острые аргументы. Я заметил, что небольшая группа художников фактически руководила клубом и определяла его политику. Группа писателей, сосредоточенная в Левом Фронте , возмущалась руководством художников. Будучи в первую очередь заинтересованным в Left Front , я просто встал на сторону писателей.

Затем произошло странное развитие событий. Группа Левый Фронт заявила, что нынешнее руководство не отражает пожелания клуба. Было созвано внеочередное собрание и внесено предложение о переизбрании ответственного секретаря.Когда выдвигались кандидатуры на должность, мое имя было включено. Я отклонил номинацию, сказав участникам, что я слишком игнорирую их цели, чтобы меня всерьез рассматривали. Дебаты длились всю ночь. Рано утром было проведено голосование поднятием рук, и я был избран.

Позже я узнал, что произошло: писатели клуба решили использовать меня, чтобы вытеснить художников, которые были членами партии, из руководства клуба. Без моего ведома и согласия они столкнули членов партии с негром, зная, что коммунистам будет сложно отказаться голосовать за человека, представляющего самое большое расовое меньшинство в стране, поскольку равенство негров было одним из основные постулаты коммунизма.

Как лидер клуба, я вскоре понял суть боя. Коммунисты тайно организовали в клубе «фракцию»; то есть небольшая часть членов клуба были тайными членами Коммунистической партии. Они собирались вне клуба и решали, какой политике клуб должен следовать; на собраниях клубов явная сила их аргументов обычно побуждала беспартийных голосовать вместе с ними. Суть борьбы заключалась в том, что беспартийные были возмущены чрезмерными требованиями, предъявляемыми к клубу местными партийными властями через фракцию.

Требования местных партийных властей к деньгам, ораторам и плакатистам были настолько велики, что публикация Left Front оказалась в опасности. Многие молодые писатели присоединились к клубу из-за их надежды на публикацию в Left Front , и когда Коммунистическая партия сообщила фракции, что журнал должен быть распущен, авторы отклонили это решение, что было истолковано как враждебность по отношению к нему. партийный авторитет.

Я умолял членов партии о более либеральной программе для клуба.Чувства нарастали ожесточенными и горькими. Затем наступили разборки. Мне сообщили, что если я хочу продолжить работу секретарем клуба, мне придется вступить в Коммунистическую партию. Я заявил, что предпочитаю политику, которая способствует развитию писателей и художников. Моя политика была принята. Я подписал членский билет.


Однажды вечером еврейский парень появился на одном из наших собраний и представился как товарищ Янг из Детройта. Он сказал нам, что был членом Коммунистической партии, членом Детройтского клуба Джона Рида, и что он планировал обосноваться в Чикаго.Это был невысокий, дружелюбный, черноволосый, начитанный парень с висячими губами и выпученными глазами. Стесняясь выполнить требования Коммунистической партии, мы приветствовали его. Но я не мог разобрать личность Янга; всякий раз, когда я задавал ему простой вопрос, он отвлекался и запинаясь, отвечал на вопрос. Я решил отправить его рекомендации в Коммунистическую партию для проверки и сразу же назвал его членом клуба. «Он в порядке, — подумал я. Просто чудак-художник.

После встречи товарищ Янг поставил меня перед проблемой.Он сказал, что у него нет денег, и спросил, может ли он временно ночевать в помещении клуба. Поверив в его верность, я дал ему разрешение. Straightway Young стал одним из самых горячих членов организации, которым все восхищались. Его картины — которых я не понимал — впечатляли наших лучших художников. Коммунистическая партия не сообщала о Янге, но, поскольку Янг казался добросовестным работником, я ни в коем случае не считал это упущение серьезным.

Однажды вечером на собрании Янг попросил включить его имя в повестку дня; когда пришло его время выступить, он встал и начал одну из самых жестоких и ожесточенных политических атак в истории клуба на Суанна, одного из лучших молодых художников.Мы были в ужасе. Янг обвинил Суанна в том, что он предатель рабочего, оппортунист, сотрудник полиции и сторонник Троцкого. Естественно, большинство членов клуба полагали, что Янг, член партии, озвучивал идеи партии. Удивленный и сбитый с толку, я предложил передать заявление Янга исполнительному комитету для принятия решения. Сван справедливо возражал; он заявил, что подвергся публичному нападению и ответит публично.

Было проголосовано за то, что слово должно иметь Суонн.Он опроверг дикие обвинения Янга, но большинство членов клуба были сбиты с толку и не знали, верить ему или нет. Нам всем нравился Суонн, мы не считали его виновным в каком-либо проступке; но мы не хотели обидеть партию. Последовала словесная битва. Наконец члены, которые молчали из уважения к партии, встали и потребовали от меня снятия глупых обвинений против Суанна. Я снова внес предложение передать дело на рассмотрение исполкома, и снова мое предложение было отклонено.Члены теперь начали не доверять мотивам партии. Они боялись позволить исполнительному комитету, большинство из которых были членами партии, выдвинуть обвинения, выдвинутые членом партии Янгом.

Делегация членов позже спросила меня, имею ли я какое-либо отношение к обвинениям Янга. Мне было так больно и унижено, что я отрекся от всех отношений с Янгом. Будучи преисполнен решимости положить конец фарсу, я загнал Янга в угол и спросил, кто дал ему право наказывать Суонна.

«Меня попросили избавить клуб от предателей.

«Но Суонн не предатель, — сказал я.

«Мы должны провести чистку», — сказал он, его глаза выпучены, а лицо дрожало от страсти.

Я признал его большой революционный пыл, но я чувствовал, что его рвение было немного чрезмерным. Ситуация ухудшилась. Делегация членов проинформировала меня, что, если обвинения против Суанна не будут сняты, они уйдут в отставку. Я был в бешенстве. Я написал коммунистической партии, чтобы спросить, почему был отдан приказ о наказании Суанна, и мне ответили, что таких приказов не было.Тогда что было задумано Янгом? Кто его подсказывал? В конце концов я умолял клуб разрешить мне вынести этот вопрос на рассмотрение лидеров Коммунистической партии. После ожесточенных дебатов мое предложение было принято.

Однажды вечером десять из нас встретились в офисе лидера партии, чтобы услышать, как Янг вновь выдвигает свои обвинения против Суона. Лидер партии, равнодушный и удивленный, дал Янгу сигнал начать. Янг развернул пачку бумаг и объявил список политических обвинений, которые превзошли по злобности его предыдущие обвинения.Я уставился на Янга, чувствуя, что он совершает ужасную ошибку, но боялся его, потому что он, по его собственному мнению, пользовался одобрением высокого политического авторитета.

Когда Янг закончил, лидер группы спросил: «Вы позволите мне прочитать эти обвинения?»

«Конечно», — сказал Янг, передавая копию своего обвинительного заключения. «Вы можете оставить эту копию себе. У меня десять атомов углерода ».

«Почему вы сделали так много углерода?» — спросил лидер.

«Я не хотел, чтобы кто-нибудь их украл», — сказал Янг.

«Если серьезно отнестись к обвинениям этого человека против меня, — сказал Суонн, — я уйду в отставку и публично осужу клуб».

«Вот видите!» — закричал Янг. «Он с полицией!»

Я заболел. Встреча закончилась обещанием лидера партии внимательно прочитать обвинения и вынести вердикт о том, должен ли Суонн предстать перед судом или нет. Я был уверен, что что-то не так, но не мог понять. Однажды днем ​​я пошел в клуб, чтобы долго поговорить с Янгом; но когда я приехал, его там не было.На следующий день его не было. Целую неделю я тщетно искал Янга. Тем временем члены клуба спросили его местонахождение, и они не поверили мне, когда я сказал им, что не знаю. Он был болен? Его подобрала полиция?

Однажды днем ​​мы с товарищем Гриммом прокрались в штаб-квартиру клуба и открыли багаж Янга. То, что мы увидели, нас поразило и озадачило. Прежде всего, это был свиток бумаги длиной двадцать ярдов — одна страница наклеена на другую — с рисунками, изображающими историю человечества с марксистской точки зрения.На первой странице было написано: Иллюстрированный отчет об экономическом прогрессе человека .

«Это ужасно амбициозно», — сказал я.

«Он очень прилежный, — сказал Гримм.

Это были длинные диссертации, написанные от руки: одни были политическими, другие — по истории искусства. Наконец, мы нашли письмо с обратным адресом в Детройте, и я сразу же написал, чтобы спросить новости о нашем уважаемом члене. Через несколько дней пришло письмо, в котором, в частности, говорилось: —

Уважаемый господин:

В ответ на ваше письмо мы просим сообщить вам, что г-н.Янг, который был пациентом в нашем учреждении и который сбежал из нашей опеки несколько месяцев назад, был задержан и возвращен в это учреждение для лечения психических заболеваний.

Я был поражен. Это правда? Несомненно, это было так. Тогда что за клуб мы запустили, чтобы сумасшедший мог войти в него и помочь запустить его? Неужели все мы были настолько безумны, что не могли обнаружить сумасшедшего, когда увидели его?

Я подал ходатайство о снятии всех обвинений с Суанна, что и было сделано. Я принес Суонну извинения, но как лидер Чикагского клуба Джона Рида я был трезвым и строгим коммунистом.

4

Фракция Коммунистической партии в клубе Джона Рида проинструктировала меня попросить мою партийную ячейку — или «единицу», как ее называли, — назначить меня для выполнения полных обязанностей в работе клуба. Мне было поручено предоставить своему подразделению отчет о моей деятельности, письме, организации и выступлениях. Я согласился и написал отчет.

Ячейка, членство в которой обязательно для всех коммунистов, является основной организационной формой партии. В определенные ночи проводятся собрания отрядов, которые держатся в секрете из-за опасений полицейских рейдов.На этих собраниях не происходит ничего предательского; но если человек становится коммунистом, ему не нужно быть виновным в проступке, чтобы привлечь внимание полиции.

Я пошел на свое первое собрание отряда, которое проходило в Черном поясе южной стороны, и представился негритянскому организатору.

«Добро пожаловать, товарищ», — сказал он, ухмыляясь. «Мы рады, что с нами есть писатель».

«Я не очень-то писатель, — сказал я.

Встреча началась. Собралось около двадцати негров.Пришло время сделать свой отчет, и я достал свои записи и рассказал им, как я пришел на вечеринку, какие несколько случайных статей я опубликовал, каковы мои обязанности в клубе Джона Рида. Я закончил и ждал комментариев. Наступила тишина. Я осмотрелся. Большинство товарищей сидели с опущенными головами. Затем я с удивлением заметил дрожащую улыбку на губах негритянки. Прошло несколько минут. Негритянка подняла голову и посмотрела на органайзер. Организатор подавила улыбку. Тогда женщина разразилась безудержным смехом, наклонилась вперед и закрыла лицо руками.Я смотрел. Я сказал что-то смешное?

«Что случилось?» Я спросил.

Хихиканье стало всеобщим. Начальник отряда, игравший с карандашом, поднял глаза.

«Все в порядке, товарищ, — сказал он. «Мы рады, что на вечеринке есть писатель».

Был более сдержанный смех. Что это были за люди? Я сделал серьезный доклад и теперь услышал хихиканье.

«Я сделал все, что мог», — сказал я с тревогой. «Я понимаю, что письмо не является основным или важным.Но со временем, думаю, я смогу внести свой вклад ».

«Мы знаем, что вы можете, товарищ», — сказал черный организатор.

Его тон был более покровительственным, чем у белого человека с юга. Я разозлился. Я думал, что знаю этих людей, но, очевидно, не знал. Я хотел оспорить их отношение, но осторожность побудила меня сначала обсудить это с другими.

В течение следующих дней я узнал с помощью осторожных допросов, что казался черным коммунистам фантастическим элементом.Я был шокирован, узнав, что меня, учившего только в гимназии, причислили к интеллектуалам . Что было интеллектуалом? Я никогда не слышал, чтобы это слово использовалось в том смысле, в котором оно относилось ко мне. Я думал, что они могут отказать мне на том основании, что я не был политически развитым; Я думал, что они могут сказать, что меня нужно расследовать. Но они просто засмеялись.

К своему ужасу я узнал, что черные коммунисты в моем отряде прокомментировали мои начищенные ботинки, мою чистую рубашку и галстук, который я носил.Прежде всего, моя манера речи казалась им чуждой.

«Он говорит как книга», — сказал один из товарищей-негров. И этого было достаточно, чтобы навсегда осудить меня как буржуа.

5

В ходе партийной работы я познакомился с коммунистом-негром Россом, которого обвиняли в «подстрекательстве к беспорядкам». Росс олицетворял эффективного уличного агитатора. Уроженец юга, он мигрировал на север, и его жизнь отражала грубые надежды и разочарования крестьянина в городе. Недоверчивый, но агрессивный, он был совокупностью слабостей и достоинств человека, слепо борющегося между двумя обществами, человека, живущего на обочине культуры.Я чувствовал, что если бы я смог узнать его историю, то смог бы рассказать о некоторых трудностях, связанных с приспособлением народа к городской среде; Я должен сделать его жизнь более понятной для других, чем для него самого.

Я подошел к Россу и объяснил свой план. Он был согласен. Он пригласил меня к себе домой, познакомил со своей еврейской женой, маленьким сыном, друзьями. Я часами разговаривал с Россом, объясняя, о чем я, и предостерегая его не рассказывать ничего, что он не хотел бы разглашать.

«Мне нужно то, что сделало вас коммунистом», — сказал я.

В коммунистической партии распространилась молва, что я делал записи о жизни Росса, и начали происходить странные вещи. Однажды ночью тихий черный коммунист пришел ко мне домой и вызвал меня на улицу, чтобы поговорить со мной наедине. Он сделал предсказание о моем будущем, которое напугало меня.

«Интеллектуалы не подходят для вечеринки, Райт, — торжественно сказал он.

«Но я не интеллектуал», — возразил я.«Я зарабатываю на жизнь подметанием улиц». Служба помощи только что поручила мне подметать улицы за тринадцать долларов в неделю.

«Это не имеет значения, — сказал он. «Мы ведем записи о проблемах, которые у нас были с интеллектуалами в прошлом. По оценкам, только 13 процентов из них остаются в партии ».

«Почему они уходят, если вы настаиваете на том, чтобы называть меня интеллектуалом?» Я спросил.

«Большинство из них бросают школу по собственной инициативе».

«Ну, я не бросаю учебу», — сказал я.

«Некоторые изгнаны», — серьезно намекнул он.

«Для чего?»

«Общее неприятие политики партии», — сказал он.

«Но я ничего не против в партии».

«Тебе придется доказать свою революционную преданность».

«Как?»

«У партии есть способ проверять людей».

«Ну, поговорим. Что это?»

«Как вы реагируете на полицию?»

«Я на них не реагирую», — сказал я. «Они меня никогда не беспокоили.»

« Вы знаете Эванса? » — спросил он, имея в виду местного воинствующего негритянского коммуниста.

«Да. Я его видел; Я с ним встречался.

«Вы заметили, что он был ранен?»

«Да. Его голова была забинтована ».

«Он получил это ранение от полиции во время демонстрации», — пояснил он. «Это доказательство революционной лояльности».

«Вы имеете в виду, что меня должны бить копы по голове, чтобы доказать, что я искренен?» Я спросил.

«Я ничего не предлагаю, — сказал он.«Я объясняю».

«Смотрите. Предположим, полицейский ударил меня по голове, и я получил сотрясение мозга. Предположим, я сошел с ума после этого. Могу я тогда написать? Что мне доказать? »

Он покачал головой. «Советскому Союзу пришлось расстрелять многих интеллектуалов», — сказал он.

«Боже милостивый!» — воскликнул я. «Вы знаете, что говорите? Вы не в России. Вы стоите на тротуаре в Чикаго. Ты говоришь, как человек, заблудший в фантазии ».

«Вы слышали о Троцком, не так ли?» он спросил.

«Да».

«Вы знаете, что с ним случилось?»

«Его выслали из Советского Союза, — сказал я.

«Знаете почему?»

«Ну, — пробормотал я, пытаясь не показать свое незнание политики, поскольку я не следил за деталями борьбы Троцкого против Коммунистической партии Советского Союза, — кажется, что после того, как решение было принято, он сломался это решение, организовавшись против партии ».

«Это было для контрреволюционной деятельности», — нетерпеливо отрезал он; Позже я узнал, что мой ответ не был удовлетворительным, не был сформулирован в приемлемых фразах горького, антитроцкистского осуждения.

«Я понимаю, — сказал я. «Но я никогда не читал Троцкого. Какая у него позиция по отношению к меньшинствам? »

«Зачем спрашивать меня?» он спросил. «Я не читаю Троцкого».

«Смотрите, — сказал я. «Если бы вы нашли меня читающим Троцкого, что бы это значило для вас?»

«Товарищ, вы не понимаете, — сказал он раздраженным тоном.

На этом разговор закончился. Но это было не в последний раз, когда я слышал фразу: «Товарищ, вы не понимаете». Я не знал, что придерживаюсь неправильных идей.Я не читал ни одного произведения Троцкого; действительно, было прямо противоположное. Меня заинтересовал национальный и колониальный вопрос Сталина .

Из всех событий в Советском Союзе меня увлекло то, как десятки отсталых народов привели к единству в национальном масштабе. Я с трепетом читал, как коммунисты отправили экспертов по фонетике в обширные регионы России, чтобы они послушали заикающиеся диалекты людей, веками угнетавшихся царем.Я взял на себя первое полное эмоциональное обязательство в своей жизни, когда прочитал, как специалисты по фонетике дали этим безъязычным людям язык, газеты и учреждения. Я читал, как этих забытых людей побуждали сохранять свои старые культуры, видеть в их древних обычаях значение и удовлетворение, столь же глубокое, как и те, которые содержатся в якобы превосходном образе жизни. И я воскликнул про себя, как это отличалось от того, как насмехались над неграми в Америке.

Тогда что означало предупреждение, полученное мной от черного коммуниста? Почему меня подозревали, потому что я хотел раскрыть огромные физические и духовные разрушения негритянской жизни, глубину, скрытую в этих отвергнутых людях, драмы стары, как человек, и солнце, и горы, и моря, которые происходили в бедность черной Америки? В чем опасность показывать родство между страданиями негра и страданиями других людей?

6

Однажды утром я сидел в доме Росса с его женой и ребенком.Я яростно что-то писал на своих желтых листах бумаги. Раздался звонок в дверь, и жена Росса впустила черного коммуниста, некоего Эда Грина. Он был высоким, немногословным, солдатским, с квадратными плечами. Меня представили ему, и он сухо кивнул.

«Что здесь происходит?» — сухо спросил он.

Росс объяснил ему мой проект, и пока Росс говорил, я заметил, что лицо Эда Грина потемнело. Он не сел, и когда жена Росс предложила ему стул, он ее не услышал.

«Что ты собираешься делать с этими записками?» он спросил меня.

«Я надеюсь объединить их в истории», — сказал я.

«О чем вы спрашиваете членов группы?»

«О своей жизни в целом».

«Кто вам это предложил?» он спросил.

«Никто. Я сам думал об этом ».

«Были ли вы когда-нибудь членом какой-либо другой политической группы?»

«Однажды я работал с республиканцами», — сказал я.

«То есть революционные организации?» он спросил.

“No. Почему ты спрашиваешь?»

«Чем вы занимаетесь?»

«Я подметаю улицы, чтобы заработать себе на жизнь.»

« Как далеко ты учился в школе? »

«Через грамматические оценки».

«Вы говорите, как человек, который пошел дальше этого», — сказал он.

«Я читал книги. Я сам научился.»

«Не знаю», — сказал он, глядя в сторону.

«Что ты имеешь в виду?» Я спросил. «Что не так?»

«Кому вы показали этот материал?»

«Я еще никому не показывал».

В чем смысл его вопросов? Я наивно подумал, что он сам может стать хорошей моделью для биографического очерка.

«Я хотел бы взять у вас следующее интервью», — сказал я.

«Мне это не интересно, — отрезал он.

Его манеры были настолько грубыми, что я не стал его уговаривать. Он позвал Росс в заднюю комнату. Я сидел с чувством, что я в чем-то виноват. Через несколько минут вернулся Эд Грин, молча посмотрел на меня и вышел.

«Кем он себя считает?» — спросил я Росс.

«Он член ЦК», — сказал Росс.

«Но почему он так себя ведет?»

«О, он всегда такой», — с тревогой сказала Росс.

Последовало долгое молчание.

«Ему интересно, что вы делаете с этим материалом», — наконец сказал Росс.

Я посмотрел на него. Его тоже схватили по подозрению. Он пытался скрыть страх на своем лице.

«Не говорите мне того, чего не хотите, — сказал я.

На мгновение это его успокоило. Но семена сомнения уже были посеяны. У меня закружилась голова. Я был зол? Или эти люди сошли с ума?

«Видишь ли, Дик, — сказала жена Росса, — Россу предъявлено обвинение.Эд Грин — представитель Международной защиты труда на южной стороне. Его долг — следить за людьми, которых он пытается защитить. Он хотел знать, давал ли вам Росс что-нибудь, что можно было бы использовать против него в суде.

Я потерял дар речи.

«Что он обо мне думает?» — потребовал я.

Нет ответа.

«Вы потеряли людей!» Я заплакал и ударил кулаком по столу.

Росс был потрясен и пристыжен. «Ой, Эд Грин просто сверхосторожен», — пробормотал он.

«Росс, — спросил я, — ты мне доверяешь?»

«О да, — сказал он с тревогой.

Мы, двое чернокожих, сидели в одной комнате и в страхе смотрели друг на друга. Мы оба были голодны. Мы оба зависели от общественной благотворительности, чтобы поесть и найти место для сна. И все же в наших сердцах мы больше сомневались друг в друге, чем в людях, которые слепили нашу жизнь.


Я продолжал делать заметки о жизни Росса, но каждое утро подряд обнаруживал, что он все более сдержан. Я жалел его и не спорил с ним, потому что знал, что уговоры не устранят его опасения.Вместо этого я сидел и слушал, как он и его друзья рассказывают истории об опыте южных негров, записывая их в своей голове, не осмеливаясь задавать вопросы из опасения, что они испугаются.

Несмотря на их страхи, я погрузился в подробности их жизни. Я отказался от идеи биографических очерков и в конце концов остановился на написании серии рассказов, используя материал, полученный мною от Росс и его друзей, опираясь на него, изобретая. Я сочинил историю о группе черных мальчиков, вторгшихся в собственность белого человека, и о последующем линчевании.История была опубликована в антологии под названием «Большой мальчик уходит из дома», но она появилась слишком поздно, чтобы повлиять на коммунистов, которые сомневались в пользе, которой я тратил их жизни.

Мои прерывистые рабочие задания со стороны чиновников по оказанию помощи прекратились, и я стал искать работу, которой не существовало. Я занимал деньги, чтобы ездить туда-сюда по клубным делам. Я нашел тесный чердак для мамы, тети и брата за железнодорожными путями. В конце концов, органы по оказанию помощи поместили меня в Клуб мальчиков Саут-Сайда, и моей заработной платы хватило ровно на то, чтобы прокормить мою семью.

Затем меня стали мучить политические проблемы. Росс, о жизни которого я пытался написать, была обвинена Коммунистической партией в «антиправительственных тенденциях», «классовом коллаборационизме» и «идеологической фракционности» — фразах, столь фантастических, что я удивился, когда услышал их. Ходили слухи, что мне тоже предъявят подобные обвинения. Считалось, что он оказал на меня политическое влияние.

Однажды ночью группа черных товарищей пришла ко мне домой и приказала мне держаться подальше от Росса.

«Но почему?» — потребовал я.

«Он нездоровый элемент», — сказали они. «Вы не можете принять решение?»

«Это решение Коммунистической партии?»

«Да», — сказали они.

«Если бы я был в чем-то виноват, я был бы обязан придерживаться вашего решения», — сказал я. «Но я ничего не сделал».

«Товарищ, вы не понимаете», — сказали. «Члены партии не нарушают решения партии».

«Но ваше решение ко мне не относится, — сказал я.«Будь я проклят, если буду действовать так, как будто это так».

«Ваше отношение не заслуживает нашего доверия», — сказали они.

Я был зол.

«Смотри», — взорвался я, вставая и размахивая руками по унылому чердаку, на котором я жил. «Что вас здесь пугает? Вы знаете, где я работаю. Вы знаете, что я зарабатываю. Вы знаете моих друзей. Что, черт возьми, не так? »

Они ушли с невеселыми улыбками, что означало, что я скоро узнаю, в чем дело.

Но эти темные политические схватки принесли облегчение.Мне очень понравилась моя работа в South Side Boys ’Club. Каждый день черные мальчики в возрасте от восьми до двадцати пяти лет приходили плавать, рисовать и читать. Это были дикие и бездомные люди, потерянные в культурном отношении, лишенные духовного наследства, кандидаты в клиники, морги, тюрьмы, исправительные учреждения и на электрический стул в государственной палате смерти. Я часами слушал их разговоры о самолетах, женщинах, оружии, политике и преступности. Их речи были такими же яркими и яркими, как и те, которые когда-либо использовались англоговорящими людьми.Я держал в кармане карандаш и бумагу, чтобы записывать их словесные ритмы и реакции. Эти мальчики не боялись людей до такой степени, что каждый мужчина выглядел как шпион. Коммунисты, сомневавшиеся в моих мотивах, не знали этих мальчиков, их извращенные мечты, их слишком ясные судьбы; и я сомневался, смогу ли я когда-нибудь передать им ту трагедию, которую я здесь видел.

7

Партийные обязанности мешали моим попыткам самовыражения. Клуб решил созвать конференцию всех левых писателей Среднего Запада.Я поддержал эту идею и утверждал, что конференция должна заниматься ремесленными проблемами. Мои аргументы были отвергнуты. В клубе решили, что конференция будет посвящена политическим вопросам. Я попросил дать определение того, что ожидается от писателей — книг или политической деятельности. Оба были ответом. Напишите несколько часов в день, а в остальное время маршируйте по линии пикета.

Конференция была созвана с участием одного из ведущих коммунистов в качестве советника. Обсуждался вопрос: чего коммунистическая партия ожидает от клуба? Ответ коммунистического лидера — от организации к написанию романов.Я утверждал, что либо человек организован, либо он романы пишет. Лидер партии сказал, что надо делать и то, и другое. Позиция лидера партии возобладала, и Левый Фронт , над которым я работал так долго, было признано не существующим.

Теперь я знал, что клуб подходит к концу, и я встал и высказал свои мрачные выводы, рекомендуя распустить клуб. Мое «пораженчество», как его называли, навлекло на мою голову резкое неодобрение партийного лидера. Конференция завершилась принятием множества резолюций, касающихся Китая, Индии, Германии, Японии и условий, поражающих различные части земли.Но ни одной идеи относительно письма не возникло.

Идеи, которые я изложил на конференции, были связаны с подозрениями, которые я вызвал среди негров-коммунистов на южной стороне, и Коммунистическая партия теперь была уверена, что в ее среде есть опасный враг. По слухам, я пытался возглавить секретную группу в оппозиции к партии. Я понял, что отрицание обвинений бесполезно. Было больно встретить коммуниста, потому что я не знал, как он будет относиться.

После конференции был созван национальный конгресс Клуба Джона Рида. Он был созван летом 1934 года, и на нем присутствовали писатели левого толка из всех штатов. Но по мере того, как сеансы начинались, среди писателей возникло чувство раскованности, замешательства и неудовлетворенности, большинство из которых были молоды, нетерпеливы и были на грани того, чтобы делать свою лучшую работу. Никто не знал, чего от него ждут, и из съезда не вышло объединяющей идеи.

Когда конгресс подходил к концу, я посетил собрание, на котором планировали будущее клубов.Десять из нас встретились в номере отеля Loop, и, к моему удивлению, руководители национального совета клубов подтвердили мои критические замечания по поводу поведения в клубах. Я был взволнован. Теперь, подумал я, клубам дадут новую жизнь.

Затем я был ошеломлен, когда услышал, как известный коммунист объявил о решении распустить клубы. Почему? Я спросил. Мне сказали, потому что клубы не служат новой политике Народного фронта. Это можно исправить; — сказал я, — булавы можно сделать здоровыми и широкими.Нет; По их словам, необходимо создать более крупную и лучшую организацию, в которую можно было бы включить ведущих писателей страны. Мне сообщили, что политика Народного фронта теперь является правильным видением жизни и что клубы больше не могут существовать. Я спросил, что будет с молодыми писателями, которых коммунистическая партия умоляла вступить в клубы и которые не имеют права в новую группу, но ответа не было. «Эта штука холодная!» — воскликнул я про себя. Чтобы быстро изменить политику, Коммунистическая партия сбросила одну организацию, а затем организовала новую схему с совершенно новыми людьми!

Я обнаружил, что в одиночку спорил против мнения большинства, а затем сделал еще одно удивительное открытие.Я видел, что даже те, кто со мной соглашался, меня не поддержали. На встрече я узнал, что, когда мужчине сообщают о желании партии, которую он представил, даже при том, что он знал всей силой своего мозга, что это желание не было мудрым, в конечном итоге могло нанести вред интересам партии.

Не мужество заставило меня выступить против партии. Я просто не знал ничего лучше. Для меня было немыслимо, даже если я вырос на лоне южной ненависти, что мужчина не может сказать свое слово.Я провел треть своей жизни, путешествуя с места своего рождения на Север, чтобы свободно поговорить, чтобы избежать давления страха. И теперь я снова столкнулся со страхом.

Перед закрытием конгресса было решено, что следующим летом 1935 года в Нью-Йорке будет созван еще один конгресс американских писателей. Я отнесся к этому предложению равнодушно и попытался решиться остаться один, писать в одиночку. Я уже боялся, что написанные мной рассказы не впишутся в новое, официальное настроение.Должен ли я отказаться от своих сюжетных идей и искать новые? Нет, я не мог. Мои письма были моим способом видения, моим образом жизни, моим способом чувства; и кто мог изменить его зрение, его чувство направления, его чувства?

8

Пришла весна 1935 года, и планы съезда писателей претворялись в жизнь. По какой-то непонятной причине — возможно, чтобы «спасти» меня — местные коммунисты уговорили меня присутствовать, и меня назначили делегатом. У меня было свободное время на работе в клубе мальчиков Саут-Сайда, и я вместе с несколькими другими делегатами поехал автостопом в Нью-Йорк.

Приехали рано вечером и записались на съезды. Первое массовое собрание проходило в Карнеги-холле. Я спросил о жилье, и члены нью-йоркского клуба Джона Рида, все белые члены Коммунистической партии, выглядели смущенными. Я ждал, пока один белый коммунист позвал другого белого коммуниста в сторону и обсудил, что можно сделать, чтобы получить жилье для меня, черного коммуниста из Чикаго. Во время поездки я не думал о себе как о негре; Я размышлял о проблемах молодых левых писателей, которых я знал.Теперь, когда я стоял и смотрел, как один белый товарищ отчаянно разговаривает с другим о цвете моей кожи, я почувствовал отвращение. Белый товарищ вернулся.

«Минутку, товарищ, — сказал он мне. «Я найду для тебя место».

«А разве вы еще не успели?» Я спросил. «Подобные вопросы решаются заранее».

— Да, — задушевным тоном признал он. «У нас здесь есть адреса, но мы не знаем людей. Вы понимаете?»

«Да, я понимаю», — сказал я, стиснув зубы.

«Но подожди секунду», — сказал он, касаясь моей руки, чтобы успокоить меня. «Я найду что-нибудь».

«Слушай, не беспокойся», — сказал я, стараясь не слышать гнев в голосе.

«О нет, — сказал он, решительно качая головой. «Это проблема, и я ее решу».

«Это не должно быть проблемой», — не мог не сказать я.

«О, я не это имел в виду», — поймал он себя на мысли.

Я выругался себе под нос. Несколько человек, стоявших поблизости, наблюдали, как белый коммунист пытается найти ночлег для черного коммуниста.Я горел от стыда. Через несколько минут вернулся белый коммунист с неистовыми глазами, вспотевший.

«Вы что-нибудь нашли?» Я спросил.

«Нет, пока нет», — сказал он, тяжело дыша. «Момент. Я позвоню кому-нибудь, кого знаю. Скажи, дай мне пятак на телефон ».

«Забудь об этом», — сказал я. Мои ноги были похожи на воду. «Я найду место. Но я бы хотел положить чемодан куда-нибудь до окончания сегодняшней встречи.

«Вы действительно думаете, что сможете найти место?» — спросил он, пытаясь скрыть в голосе нотку отчаянной надежды.

«Конечно, могу», — сказал я.

Он все еще сомневался. Он хотел мне помочь, но не знал как. Он запер мою сумку в шкафу, и я вышла на тротуар, гадая, где я буду спать этой ночью. Я стоял на тротуарах Нью-Йорка с черной кожей и практически без денег, поглощенный не злободневными вопросами левого литературного движения в Соединенных Штатах, а проблемой, как принять ванну. Я представил свои верительные грамоты в Карнеги-холле. Здание было забито людьми.Слушая выступления боевиков, я поймал себя на мысли, что, черт возьми, я пришел.

Я вышел на тротуар и стал изучать лица людей. Я познакомился с членом клуба Чикаго.

«Вы еще не нашли место?» он спросил.

«Нет, — сказал я. «Я хотел бы посетить один из отелей, но, Боже, я не в настроении спорить с служащим отеля о моем цвете».

«О, черт, подожди минутку», — сказал он.

Он улетел. Он вернулся через несколько мгновений с большой, тяжелой белой женщиной.Он познакомил нас.

«Ты можешь спать у меня сегодня вечером», — сказала она.

Я проводил ее до ее квартиры, и она познакомила меня со своим мужем. Я поблагодарил их за гостеприимство и лег спать на койке на кухне. Я встал в шесть, оделся, постучал в дверь и попрощался. Я вышел на тротуар, сел на скамейку, достал карандаш и бумагу и попытался записать аргумент, который я хотел привести в защиту клубов Джона Рида. Но проблема клубов не казалась важной.Что действительно казалось важным, так это: может ли негр жить наполовину, как человек, в этой проклятой стране?

В тот день я сидел на заседаниях конгресса, но то, что я слышал, меня не трогало. В ту ночь я нашел свой путь в Гарлем и шел по тротуарам, наполненным черной жизнью. Я был поражен, когда спрашивал прохожих, что в Гарлеме практически нет отелей для негров. Я продолжал идти. Наконец я увидел высокий чистый отель; Черные люди проходили через двери, а белых не было видно.Я уверенно вошел и был удивлен, увидев за столом белого клерка. Я колебался.

«Мне нужна комната», — сказал я.

«Не здесь», — сказал он.

«Но разве это не Гарлем?» Я спросил.

«Да, но этот отель только для белых», — сказал он.

«Где гостиница для цветных?»

«Вы можете попробовать Y», — сказал он.

Через полчаса я обнаружил христианскую ассоциацию негритянской молодежи, оплот Джима Кроуизма для молодых чернокожих мужчин, снял комнату, принял ванну и проспал двенадцать часов.Проснувшись, я не хотел ехать на съезд. Я лежал в постели и думал: «Я должен сделать это один … Я должен снова научиться этому …»

Я оделся и посетил собрание, на котором было принято окончательное решение о роспуске клубов. Все началось резво. Писатель-коммунист из Нью-Йорка подвел итоги истории клубов и выступил с предложением об их роспуске. Начались дебаты, и я встал, объяснил, что клубы значат для молодых писателей, и попросил их продолжения. Я сел в тишине.Дебаты были закрыты. Голосование было объявлено. Комната наполнилась поднятыми руками, чтобы раствориться. Затем раздался звонок для тех, кто не согласен, и моя рука поднялась одна. Я знал, что моя позиция будет истолкована как оппозиция Коммунистической партии, но я подумал: «К черту все это».

9

Теперь, когда клубы Джона Рида были распущены, я был свободен от всех партийных отношений. Я избегал собраний отрядов из-за страха подвергнуться дисциплинарным взысканиям. Время от времени ко мне домой приходил негр-коммунист, игнорируя кодекс, предписывающий ему избегать подозрительных элементов, и сообщал мне о текущих обвинениях, которые коммунисты выдвигают друг против друга.К моему удивлению, я услышал, что Бадди Нилсон заклеймил меня «контрабандистом реакции».

Бадди Нилсон был темнокожим, который сформулировал коммунистическую позицию в отношении американского негра; он выступал с речами в Кремле; он выступал до самого Сталина. «Почему Нилсон меня так называет?» Я спросил.

«Он говорит, что вы мелкобуржуазный выродок», — сказали мне.

«Что это значит?»

«Он говорит, что вы развращаете партию своими идеями».

«Как?»

Нет ответа.Я решил, что мои отношения с партией подошли к концу; Я должен был оставить это. Атаки нарастали, и мой отказ отреагировать побудил Нилсона придумывать еще более абсурдные фразы. Меня называли «ублюдочным интеллектуалом», «начинающим троцкистом»; Утверждалось, что я был настроен против руководства и проявлял «серафимские наклонности» — фраза, означающая, что человек отказался от жизненной борьбы и считает себя непогрешимым.

Работа весь день и письмо до половины ночи привела меня к тяжелой болезни груди.Когда я был болен, однажды утром в мою дверь постучали. Моя мать признала Эда Грина, человека, который требовал знать, как я собираюсь использовать материал, который собираю у товарищей. Я смотрел на него, лежа в постели, и знал, что он считает меня умным и заклятым врагом партии. Меня охватила горечь.

«Чего ты хочешь?» — прямо спросил я. «Видишь ли, я болен».

«У меня для вас сообщение от вечеринки», — сказал он.

Я не сказал «добрый день», и он не сказал этого.Он не улыбнулся, и я тоже. Он с любопытством посмотрел на мою мрачную комнату.

«Это дом ублюдочного интеллигента», — перебил я его.

Он смотрел, не мигая. Я не мог вынести того, что он стоял там, такой каменный. Обычная порядочность заставила меня сказать: «Сядь».

Его плечи напряглись.

«Я тороплюсь». Он говорил как армейский офицер.

«Что ты хочешь мне сказать?»

«Вы знаете Бадди Нилсона?» он спросил.

Я заподозрил.Была ли это политическая ловушка?

«А как насчет Бадди Нилсона?» — спросила я, ни к чему не обязывая себя, пока не узнаю, с какой реальностью борюсь.

«Он хочет тебя видеть, — сказал Эд Грин.

«О чем?» — все еще подозрительно спросила я.

«Он хочет поговорить с вами о вашей партийной работе», — сказал он.

«Я болен и не могу видеться с ним, пока не поправлюсь», — сказал я.

Эд Грин постоял долю секунды, затем повернулся на каблуках и вышел из комнаты.Когда моя грудь зажила, я пошел на прием к Бадди Нилсону. Это был невысокий темнокожий мужчина с всегда готовой улыбкой, толстыми губами, скрытными манерами и жирным, вспотевшим взглядом. Его поведение было нервным, застенчивым; казалось, он всегда скрывал какое-то глубокое раздражение. Он говорил короткими отрывистыми предложениями, ловко перескакивая от мысли к мысли, как будто его разум работал в свободной, ассоциативной манере. Он страдал астмой и через неожиданные промежутки времени фыркал. Время от времени он прерывал свой поток слов, делая глоток из бутылки виски.Он объездил полмира, и в его речи были смутные намёки на европейские города. Я встретил его в его квартире, внимательно слушал, внимательно наблюдал за ним, так как знал, что столкнулся с одним из лидеров мирового коммунизма.

«Привет, Райт», — фыркнул он. «Я слышал о тебе».

Когда мы пожали друг другу руки, он разразился громким, казалось бы, беспричинным смехом; и пока он хохотал, я не мог сказать, было ли его веселье направлено на меня или должно было скрыть его беспокойство.

«Надеюсь, то, что вы обо мне слышали, хорошее», — парировал я.

«Сядь», — он снова засмеялся, указывая мне на стул. «Да, мне говорят, что ты пишешь».

«Я пытаюсь», — сказал я.

«Ты можешь писать», — фыркнул он. «Я прочитал статью, которую вы написали для New Masses о Джо Луи. Хорошая вещь. Первая политическая трактовка спорта у нас еще не была. Ха-ха.

Я ждал. Я думал, что встречусь с идейным человеком, но он не был таким. Тогда, может быть, он был человеком действия? Но и этого не было указано.

«Мне говорят, что ты друг Росс», — выстрелил он в меня.

Я сделал паузу, прежде чем ответить. Он не спрашивал меня прямо, но намекнул нейтральным, дразнящим тоном. Мне сказали, что Росс был исключен из партии на том основании, что он «выступал против руководства»; и если член Коммунистического Интернационала спрашивал меня, дружу ли я с человеком, которого собираются выслать, он косвенно спрашивал меня, лоялен я или нет.

«Росс мне не особо друг, — откровенно сказал я.«Но я хорошо его знаю; на самом деле, неплохо ».

«Если он не твой друг, откуда ты его так хорошо знаешь?» — спросил он, смеясь, чтобы смягчить жесткую угрозу своего вопроса.

«Я писал отчет о его жизни и, возможно, знаю его также, как и всех остальных», — сказал я ему.

«Я слышал об этом», — сказал он. «Райт. Ха-ха. Скажи, позволь мне называть тебя Дик, а?

«Давай, — сказал я.

«Дик, — сказал он, — Росс — националист». Он сделал паузу, чтобы позволить себе осознать тяжесть своего обвинения.Он имел в виду, что воинственность Росса была чрезмерной. «Мы, коммунисты, не драматизируем негритянский национализм», — сказал он смеясь, обвиняя и растягивая слова.

«Что ты имеешь в виду?» Я спросил.

«Мы не рекламируем Росса». Он говорил прямо сейчас.

«Мы говорим о двух разных вещах, — сказал я. «Похоже, вы беспокоитесь о том, что я сделаю Росса популярным, потому что он ваш политический оппонент. Но меня совершенно не волнует политика Росса. Этот человек произвел на меня впечатление человека, который олицетворял определенные черты негритянского мигранта.Я уже продал рассказ, основанный на инциденте из его жизни ».

Нилсон пришел в восторг.

«Что случилось?» он спросил.

«У него были проблемы, когда ему было тринадцать лет», — сказал я.

«О, я думал, что это политическое», — сказал он, пожимая плечами.

«Но я говорю вам, что вы ошибаетесь», — объяснил я. «Я не пытаюсь спорить с вами своими письмами. У меня нет политических амбиций. Вы должны в это поверить. Я пытаюсь изобразить негритянскую жизнь.

«Вы закончили писать о Россе?»

«Нет, — сказал я. «Я отказался от этой идеи. Члены нашей партии относились ко мне с подозрением и боялись говорить ». Он посмеялся.

«Дик, — начал он, — нам не хватает сил. Мы столкнулись с серьезным кризисом ».

«Партия всегда переживает кризис», — сказал я.

Его улыбка исчезла, и он уставился на меня.

«Ты ведь не циничный, правда, Дик?» он спросил.

«Нет, — сказал я. «Но это правда. Каждую неделю, каждый месяц кризис.

«Ты забавный парень», — сказал он, смеясь и снова фыркнув. «Но у нас есть работа. Мы меняем нашу работу. Фашизм — опасность, опасность для всех ».

«Я понимаю, — сказал я.

«Мы должны победить фашистов», — сказал он, фыркая от астмы. «Мы обсуждали вас и знаем ваши способности. Мы хотим, чтобы вы работали с нами. Мы должны отказаться от нашего узкого образа работы и донести наше послание до церковных людей, студентов, членов клубов, профессионалов, среднего класса.

«Меня обзывали, — мягко сказал я. «Это что, вылетает из-под узкого пути?»

«Забудь об этом», — сказал он.

Он не отрицал обзывания. Это означало, что, если я не буду подчиняться ему, обзывания начнутся снова.

«Не знаю, вписываюсь ли я в разные вещи», — сказал я открыто.

«Мы хотим доверить вам важное задание», — сказал он.

«Что вы хотите, чтобы я сделал?»

«Мы хотим, чтобы вы организовали комитет против высокой стоимости жизни.»

« Высокая стоимость жизни? » — воскликнул я. «Что я знаю о таких вещах?»

«Это просто. Вы можете научиться, — сказал он.

Я писал роман, и он звонил мне из него, чтобы подсчитать цены на продукты. «Он мало думает о том, что я пытаюсь сделать», — подумал я.

«Товарищ Нилсон, — сказал я, — писатель, который не написал ничего стоящего, — человек в высшей степени сомнительный. Теперь я принадлежу к этой категории. Тем не менее, я думаю, что могу писать. Я не хочу просить об особенных услугах, но сейчас я пишу книгу, которую надеюсь закончить за шесть месяцев или около того.Позвольте мне убедить себя, что я ошибаюсь в том, что хочу писать, и тогда я буду с вами всю дорогу ».

«Дик, — сказал он, поворачиваясь на стуле и размахивая рукой, как бы отгоняя насекомое, которое его раздражало, — тебе нужно добраться до массы людей».

«Вы видели некоторые из моих работ», — сказал я. «Разве это не достаточно хорошо, чтобы гарантировать, что мне дали шанс?»

«Партия не может справиться с вашими чувствами», — сказал он.

«Может, я не принадлежу к партии», — заявил я полностью.

«О нет! Не говори так, — фыркнул он. Он посмотрел на меня. «Ты тупой».

«Я ставлю вещи так, как чувствую», — сказал я. «Я хочу начать с тебя. У меня было чертовски много сумасшедших неприятностей на вечеринке.

Он засмеялся и закурил.

«Дик, — сказал он, качая головой, — проблема в том, что ты слишком много общался с этими белыми артистами с Северной стороны. Вы даже говорите, как они. Вы должны знать свой народ ».

«Я думаю, что знаю их», — сказал я, понимая, что никогда не смогу по-настоящему поговорить с ним.«Я побывал в трех четвертях домов негров на южной стороне».

«Но тебе придется с ними поработать», — сказал он.

«Я работал с Россом, пока меня не заподозрили в шпионаже», — сказал я.

«Дик, — сказал он теперь серьезно, — партия решила, что ты должен принять это задание».

Я молчал. Я знал значение того, что он сказал. Решение было высшим предписанием, которое коммунист мог получить от своей партии, и нарушение решения означало подрыв эффективности способности партии действовать.В принципе, я искренне согласился с этим, так как знал, что трудящиеся не могут создавать инструменты политической власти, пока они не достигнут единства действий. Угнетенные веками, разделенные, безнадежные, коррумпированные, введенные в заблуждение, они были циничными, как и я, и коммунистический метод единства исторически считался единственным средством достижения дисциплины. Короче говоря, Нилсон прямо спросил меня, коммунист я или нет. Я хотел быть коммунистом, но коммунистом моего типа.Я хотел формировать чувства людей, пробуждать их сердца. Но я не мог сказать этого Нилсону; он бы только фыркнул.

«Я организую комитет и передам его кому-нибудь другому», — предложил я.

«Вы же не хотите этого делать?» он спросил.

«Нет», — твердо сказал я.

«Что бы вы хотели сделать на южной стороне?»

«Я хотел бы организовать негритянских художников», — сказал я.

«Но партии сейчас это не нужно», — сказал он.

Я встал, зная, что он не собирался отпускать меня после того, как я организовал комитет.Я хотел сказать ему, что все кончено, но не был готов довести дело до критического состояния. Я вышел, злой на себя, злой на него, злой на вечеринку. Что ж, я не нарушил решение, но и не принял его полностью. Я уклонился, пытаясь сэкономить время на письмо, время на размышления.

10

Моя задача заключалась в том, чтобы посещать собрания до поздней ночи, принимать участие в обсуждениях или вообще вместе с другими коммунистами руководить людьми южной стороны.Мы обсуждали жилищную ситуацию, лучший способ заставить город разрешить открытые слушания по условиям жизни негров. Я стиснул зубы, когда подсчитывали дневную норму свиных отбивных, желая побыть дома и писать.

Нилсон был умнее меня, и он столкнулся со мной прежде, чем я успел сразиться с ним. Однажды ночью меня вызвали на встречу с Нилсоном и «другом». Когда я прибыл в отель в Саут-Сайде, меня познакомили с невысоким желтым мужчиной, который держался, как Наполеон.Он носил очки, держал полные губы сжатыми, как будто был занят вечными мыслями. Он хвастался, когда шел. Он говорил медленно, точно, пытаясь наполнить каждое из своих слов большим смыслом, чем они могли передать. Он говорил о пустяках возвышенными тонами. Он сказал, что его зовут Смит, что он из Вашингтона, что он планирует создать национальную организацию среди негров для федерализации всех существующих негритянских институтов с целью достижения широкого единства действий. Мы втроем сели за стол, лицом друг к другу.Я знал, что мне будет сделано еще одно и последнее предложение, и если я его не приму, начнется открытая война.

«Райт, как бы ты хотел поехать в Швейцарию?» — спросил Смит с драматической внезапностью.

«Мне бы понравилось», — сказал я. «Но теперь я занят работой».

«Можете бросить это», — сказал Нилсон. «Это важно.»

«Что бы я делал в Швейцарии?» Я спросил.

«Вы поедете в качестве делегата молодежи», — сказал Смит. «Оттуда вы можете поехать в Советский Союз.

«Как бы я ни хотел, но боюсь, что не смогу выжить», — честно сказал я. «Я просто не могу бросить то, что пишу сейчас».

Мы сидели, глядя друг на друга, молча курили.

«Нилсон сказал вам, что я чувствую?» — спросил я Смита.

Смит не ответил. Он долго смотрел на меня, потом сплюнул: «Райт, ты дурак!»

Я встал. Смит отвернулся от меня. Еще один вздох гнева, и мне следовало бы ударить его кулаком по лицу. Нилсон застенчиво засмеялся, фыркнув.

«Это было необходимо?» — спросил я, дрожа.

Я стоял, вспоминая, как в детстве я бы дрался до крови, если бы кто-нибудь сказал мне что-нибудь подобное. Но теперь я был мужчиной и хозяином своей ярости, способным контролировать нахлынувшие эмоции. Я надел шляпу и пошел к двери. «Сохраняй хладнокровие», — сказал я себе. «Не позволяйте этому выйти из-под контроля».

«До свидания», — сказал я.


Я присутствовал на следующем собрании подразделения и попросил меня указать место в повестке дня, который был с готовностью предоставлен.Нилсон был там. Эванс был там. Эд Грин был там. Когда пришло время говорить, я сказал: —

«Товарищи, последние два года я ежедневно работал с большинством из вас. Несмотря на это, я на какое-то время оказался в тяжелом положении в партии. Эта трудность вызвана длинной историей, которую я не собираюсь сейчас пересказывать; это бесполезно. Но я честно говорю вам, что я думаю, что нашел решение своей проблемы. Я предлагаю здесь сегодня вечером исключить мое членство из партийных списков.Никакие идеологические разногласия не заставляют меня это говорить. Я просто не хочу больше быть связанным решениями партии. Я хотел бы сохранить свое членство в тех организациях, в которых партия имеет влияние, и я буду соблюдать программу партии в этих организациях. Надеюсь, что мои слова будут восприняты в том духе, в котором они сказаны. Возможно, когда-нибудь в будущем я смогу встретиться и поговорить с лидерами партии о том, какие задачи я могу лучше всего выполнять ».

Я сел в глубоком молчании.Секретарь собрания-негр испугался и посмотрел на Нилсона, Эванса и Эда Грина.

«Обсуждается ли заявление товарища Райта?» — наконец спросила секретарь.

«Я предлагаю отложить обсуждение заявления Райта», — сказал Нилсон.

Быстрое голосование подтвердило предложение Нилсона. Я оглядел тихую комнату, затем взял шляпу и встал.

«Я хочу уйти», — сказал я.

Никто ничего не сказал. Я подошел к двери и вышел в ночь, и тяжелое бремя, казалось, сняло с моих плеч.Я был свободен. И сделал это честно и откровенно. Я не был огорчен. Я не получил ни одного обвинения. Я ни на кого не напал. Я ничего не дезавуировал.

На следующую ночь ко мне домой зашли двое негров-коммунистов. Они сделали вид, что ничего не знают о том, что произошло на собрании отряда. Я терпеливо объяснил, что произошло.

«Ваша история не согласуется с тем, что говорит Нилсон», — сказали они, раскрывая мотив своего визита.

«А что говорит Нилсон?» Я спросил.

«Он говорит, что вы состоите в союзе с троцкистской группой и что вы обратились к другим членам партии с призывом последовать за вами при выходе из партии».

«Что?» Я ахнул. «Это не правда. Я попросил, чтобы мое членство было прекращено. Я не поднимал никаких политических вопросов ». Что это значило? Я сидел и размышлял. «Послушайте, может, мне следует закончить свой разрыв с вечеринкой чисто. Если Нилсон будет так поступать, я уйду в отставку.

«Ты не можешь уйти в отставку», — сказали мне.

«Что ты имеешь в виду?» — потребовал я.

«Никто не может выйти из коммунистической партии». Я посмотрел на них и засмеялся.

«Вы говорите безумно, — сказал я.

«Нилсон выгнал бы вас публично, вырубил бы землю из-под ваших ног, если бы вы подали в отставку», — сказали они. «Люди подумали бы, что что-то не так, если бы кто-то вроде вас ушел отсюда, на южной стороне».

Я был зол. Была ли партия настолько слабой и неуверенной в себе, что не могла принять то, что я сказал на собрании отряда? Кто придумал такую ​​тактику? Затем, внезапно, я понял.Это была тайная, подпольная тактика политического движения коммунистов при царях Древней Руси! Коммунистическая партия чувствовала, что она должна убить меня морально только потому, что я не хотел быть связанным ее решениями. Теперь я увидел, что мои товарищи разыгрывали фантазию, не имевшую никакого отношения к реальности их окружения.

«Скажи Нилсону, что если он будет драться со мной, то, ей-богу, я буду драться с ним», — сказал я. «Если он оставит эту чертову штуку на месте, тогда все в порядке.Если он думает, что я не буду драться с ним публично, он сумасшедший! »

Мне не удалось узнать, дошло ли мое заявление до Нилсона. Не было общественного протеста против меня, но в рядах самой партии разразилась буря, и меня заклеймили предателем, нестабильной личностью и тем, чья вера потерпела неудачу.

Мои товарищи знали меня, мою семью, моих друзей; они, Бог знает, знали мою мучительную бедность. Но им так и не удалось победить свой страх перед индивидуальным образом, которым я действовал и жил, индивидуальностью, которую жизнь прожила в моих костях.

11

Органы по оказанию помощи перевели меня из Южного Клуба мальчиков в Федеральный негритянский театр для работы в качестве рекламного агента. Были дни, когда я остро жаждал непрерывных анализов, которые происходили среди товарищей, но всякий раз, когда я слышал новости о внутренней жизни партии, это были обвинения и встречные обвинения, репрессалии и репрессалии.

Федеральный негритянский театр, для которого я занимался рекламой, поставил серию обычных спектаклей, все из которых были переработаны в «негритянский стиль», со сценами из джунглей, спиричуэлами и всем остальным.Например, тощая белая женщина, которая поставила его, пожилой миссионер, возьмет пьесу с белыми персонажами, тема которой касается Средневековья, и переделает ее с точки зрения жизни южных негров с подтекстом африканского происхождения. Современные пьесы, реалистично повествующие о негритянской жизни, отвергались как противоречивые. В театре было около сорока негритянских актеров и актрис, которые валялись, тоскуя, недовольные.

Какая трата таланта, подумал я. Это была возможность поставить стоящую негритянскую драму, о которой никто не знал.Я изучил ситуацию, а затем изложил этот вопрос своим белым друзьям, которые занимали влиятельные должности в Управлении хода работ. Я попросил их заменить белую женщину — включая ее причудливые эстетические представления — кем-то, кто знал негров и театр. Они обещали мне, что будут действовать.

В течение месяца была переведена белая женщина-директор. Мы переехали с южной стороны на Луп и разместились в первоклассном театре. Я успешно рекомендовал Чарльза ДеШейма, талантливого еврея, в качестве режиссера.Мы с ДеШеймом провели долгие переговоры, в ходе которых я обрисовал в общих чертах то, что, по моему мнению, может быть достигнуто. Я настаивал на том, чтобы нашим первым предложением был афиша из трех одноактных пьес, в том числе «Гимн Восходящего Солнца» Пола Грина «», «» — мрачный, поэтичный, мощный одноактный спектакль, посвященный условиям цепной банды на Юге.

Я был счастлив. Наконец-то у меня появилась возможность вносить предложения, и я заставлял их действовать. Я был уверен, что у нас есть редкий шанс построить настоящий негритянский театр. Я созвал собрание и представил ДеШейма негритянской труппе, сказав им, что он был человеком, который знал театр, который приведет их к серьезной драматургии.ДеШейм выступил с речью, в которой сказал, что он пришел в театр не для того, чтобы руководить им, а для того, чтобы помочь неграм руководить им. Он говорил так просто и красноречиво, что они вставали и аплодировали ему.

Затем я с гордостью раздал копии Гимна Пола Грина восходящему солнцу всем членам компании. ДеШейм поручил читать части. Я сел, чтобы насладиться взрослыми негритянскими драматическими постановками. Но что-то пошло не так. Негры запинались и запинались в своих репликах. В конце концов они вообще перестали читать.ДеШейм выглядел напуганным. Поднялся один из негритянских актеров.

«Mr. ДеШейм, — начал он, — мы считаем эту пьесу неприличной. Мы не хотим играть в таком спектакле перед американской публикой. Я не думаю, что на Юге существуют такие условия. Я жил на юге и никогда не видел цепных банд. Мистер ДеШейм, мы хотим, чтобы публика полюбила нас ».

«Какую игру вы хотите?» — спросил их ДеШейм.

Они не знали. Я пошел в офис, посмотрел их записи и обнаружил, что большинство из них всю жизнь играли дешевый водевиль.Я думал, что они играли водевиль, потому что законный театр им был закрыт, а теперь оказалось, что они не хотели ничего из законного театра, что они наплевательски боялись появиться в пьесе, которая могла бы не понравиться публике, даже хотя они не понимали эту публику и не имели возможности определить ее симпатии или антипатии. Я чувствовал — но только временно — что, возможно, белые были правы, что негры были детьми и никогда не вырастут. ДеШейм сообщил компании, что поставит любую пьесу, которая им понравится, и они сидели, как испуганные мыши, не имея слов, чтобы выразить свои смутные желания.

Когда несколько утра спустя я прибыл в театр, я с ужасом обнаружил, что труппа составила петицию с требованием изгнания ДеШейма. Меня попросили подписать петицию, и я отказался.

«Разве вы не знаете своих друзей?» Я их спросил.

Они посмотрели на меня. Я позвонил ДеШейму в театр, и мы устроили безумную конференцию.

«Что мне делать?» он спросил. «Доверьтесь им, — сказал я. «Сообщите им, что это их право подавать прошение о возмещении их жалоб.

ДеШейм счел мой совет разумным, и, соответственно, он собрал компанию и сказал им, что они имеют право подать против него петицию, если захотят, но что, по его мнению, любые существующие недоразумения можно разрешить плавно.

«Кто вам сказал, что мы поднимаем петицию?» — потребовал черный мужчина.

ДеШейм посмотрел на меня и молча запнулся. «В театре дядя Том!» — крикнула черная девушка.

После встречи ко мне в офис зашла делегация негров, вытащили свои складные ножи и метнули мне в лицо.

«Убирайся к черту с этой работы, прежде чем мы перережем тебе пупок!» Они сказали.

Я позвонил своим белым друзьям из Управления прогресса работ: «Немедленно переведите меня на другую работу, или меня убьют».

В течение суток мы с ДеШеймом получили наши бумаги. Мы пожали друг другу руки и разошлись.

Меня перевели в белую экспериментальную театральную труппу в качестве рекламного агента, и я решил оставить свои идеи при себе или, что лучше, записать их и не пытаться воплотить их в жизнь.

12

Однажды вечером группа негров-коммунистов зашла ко мне домой и попросила поговорить со мной в строгой секретности. Я отнес их в свою комнату и запер дверь.

«Дик, — резко начали они, — партия хочет, чтобы ты пришел на собрание в воскресенье».

«Почему?» Я спросил. «Я больше не участник».

«Все в порядке. Они хотят, чтобы вы присутствовали », — сказали они.

«Коммунисты не разговаривают со мной на улице», — сказал я. «Итак, зачем я вам нужен на встрече?»

Они хеджировали.Они не хотели мне говорить.

«Если ты мне не скажешь, значит, я не приду», — сказал я. Они перешептывались между собой и наконец решили довериться мне.

«Дик, Росс будут судить», — сказали они.

«Для чего?»

Они привели длинный список политических преступлений, в которых они утверждали, что он был виновен.

«Но какое это имеет отношение ко мне?»

«Если приедешь, узнаешь», — сказали они.

«Я не такой уж наивный, — сказал я.Теперь я был подозрительным. Они пытались заманить меня в суд и выгнать? «Это испытание может оказаться моим».

Они поклялись, что не собирались судить меня, что партия просто хотела, чтобы я наблюдал за процессом над Россом, чтобы я мог узнать, что случилось с «врагами рабочего класса».

Пока они разговаривали, меня охватила давняя любовь быть свидетелем чего-то нового. Я хотел увидеть это испытание, но я не хотел рисковать подвергнуться суду.

«Послушайте, — сказал я им.«Я не виновен по обвинению Нилсона. Если бы я появился на этом суде, казалось бы, что да ».

«Нет, не пойдет. Пожалуйста, приходите.»

«Хорошо. Но послушайте. Если меня обманут, я буду драться. Ты слышишь? Я не верю Нилсону. Я не политик и не могу предвидеть всех забавных поступков человека, который проводит часы бодрствования за составлением заговоров ».

Суд над Россом состоялся в следующее воскресенье днем. Товарищи незаметно стояли на страже около зала заседаний, у дверей, на улице и в коридорах.Когда я появился, меня быстро впустили. Я был напряжён. Было правилом, что если вы входили в собрание такого рода, вы не могли уйти, пока собрание не закончилось; боялись, что вы пойдете в полицию и разоблачите их всех.

Росс, обвиняемый, сидел один за столом в передней части зала с обезумевшим лицом. Мне стало его жалко; тем не менее, я не мог избавиться от ощущения, что ему это понравилось. Для него это было, пожалуй, изюминкой его безрадостного существования.

Пытаясь понять, почему коммунисты ненавидят интеллектуалов, я снова вспомнил рассказы о русской революции, которые я читал.В Старой Руси существовали миллионы бедных, невежественных людей, которых эксплуатировали несколько образованных и высокомерных дворян, и для русских коммунистов стало естественным связывать предательство с интеллектуализмом. Но в западном мире существовал элемент, который сбивал с толку и пугал Коммунистическую партию: преобладание самодостигнутой грамотности. Даже негр, попавший в ловушку невежества и эксплуатации, — как я был, — мог бы, если бы у него была воля и любовь к этому, научиться читать и понимать мир, в котором он жил.И именно этих людей коммунисты не могли понять.


Судебный процесс начался тихо, неформально. Товарищи действовали как группа соседей, осуждающих одного из них, который украл курицу. Кто угодно мог спросить и получить слово. Была абсолютная свобода слова. Тем не менее, встреча имела свою собственную удивительно формальную структуру, структуру, которая была настолько глубока, насколько глубоко соответствовало желание мужчин жить вместе.

Член Центрального Комитета Коммунистической партии встал и дал характеристику мировой ситуации.Он говорил без эмоций и нагромождал неопровержимые факты. Он нарисовал ужасную, но мастерскую картину агрессии фашизма в Германии, Италии и Японии.

Я принял причину, по которой судебное разбирательство началось таким образом. Совершенно необходимо было постулировать здесь то, против кого или кого были совершены преступления Росс. Поэтому в умах всех присутствующих должна была быть создана яркая картина угнетенного человечества. И это была правдивая картина. Возможно, ни одна организация на земле, кроме Коммунистической партии, не обладала столь детальными знаниями о том, как живут рабочие, поскольку ее источники информации исходили непосредственно от самих рабочих.

Следующий оратор обсудил роль Советского Союза как единственного рабочего государства в мире — как Советский Союз был окружен врагами, как Советский Союз пытался индустриализировать себя, какие жертвы он приносил, чтобы помочь рабочим из мир, чтобы проложить путь к миру через идею коллективной безопасности.

Факты, представленные до сих пор, были настолько правдивы, насколько любые факты могли быть в этом неопределенном мире. Тем не менее, ни слова не было сказано об обвиняемых, которые сидели и слушали, как любой другой член.Еще не пришло время включить его и его преступления в эту картину глобальной борьбы. Прежде всего необходимо было утвердить абсолют в умах товарищей, чтобы по нему они могли измерять успех или неудачу своих поступков.

Наконец, выступил оратор и рассказал о южной стороне Чикаго, его негритянском населении, их страданиях и недостатках, связав все это также с мировой борьбой. Затем последовал еще один выступающий, который описал задачи Коммунистической партии Южной стороны.Наконец, мировая, национальная и местная картины слились в одну подавляющую драму моральной борьбы, в которой участвовали все присутствующие в зале. Эта презентация длилась более трех часов, но она возродила новое ощущение реальности в сердцах присутствующих, ощущение человека на земле. За исключением церкви, ее мифов и легенд, в мире не было никакой организации, настолько способной заставить людей чувствовать землю и людей на ней, как Коммунистическая партия.

Ближе к вечеру прямые обвинения против Росса были предъявлены не лидерами партии, а друзьями Росса, теми, кто его знает лучше всего! Это было сокрушительно. Росс поник. Его эмоции не выдержали тяжести морального давления. Никто не был запуган, чтобы дать информацию против него. Давали охотно, ссылаясь на даты, разговоры, сцены. Черная масса проступков Росса появлялась медленно и неопровержимо. Для Росс настал момент защищаться. Мне сказали, что он организовал для друзей показания в его пользу, но никого не позвал.Он стоял, дрожа; он пытался заговорить, но его слова не подходили. В зале было тихо, как смерть. Вина была написана в каждой поре его черной кожи. Его руки дрожали. Он держался за край стола, чтобы удержаться на ногах. Его личность, его самоощущение были стерты. Тем не менее, он не мог бы быть таким смиренным, если бы не разделил и не принял видение, которое сокрушило его, общее видение, которое связывало нас всех вместе.

«Товарищи, — сказал он низким напряженным голосом, — я виновен по всем обвинениям, по всем пунктам.

Его голос прервался рыданием. Никто его не подталкивал. Никто его не пытал. Ему никто не угрожал. Он мог свободно выйти из зала и никогда не увидеть другого коммуниста. Но он не хотел. Он не мог. Видение коллективного мира запало в его душу, и оно никогда не покинет его, пока жизнь не оставит его. Он продолжал говорить, обрисовывая в общих чертах, как он ошибся, как он исправится.


Сидя там, я знал, что есть много людей, которые думали, что знают жизнь, но скептически относились к московским процессам.Но они не были бы скептически настроены, если бы стали свидетелями этого удивительного судебного процесса. Росс не принимал допинг; он был разбужен. Он признался не из-за страха перед Коммунистической партией, а из-за страха перед наказанием, которое он наложит на себя, заставившим его рассказать о своих проступках. Коммунисты говорили с ним до тех пор, пока не дали ему новые глаза, которыми он мог видеть собственное преступление. А потом они сели и слушали, как он рассказывал, как он ошибся. Он был единым целым со всеми участниками, независимо от расы или цвета кожи; его сердце было их, и их сердца были его; и когда человек достигает этого состояния родства с другими, такой степени единства, или когда испытание сделало его родственником после того, как он был отделен от них в результате проступка, тогда он должен встать и сказать, исходя из чувства глубочайшей морали в мире: «Я виноват.Простите меня.»

Для меня это было зрелище славы; и все же, поскольку он осудил меня, потому что был слеп и невежественен, я чувствовал, что это было зрелище ужаса. Слепота их ограниченной жизни — жизни, урезанной и обедневшей из-за угнетения, от которого они страдали задолго до того, как они когда-либо слышали о коммунизме, — заставила их думать, что я был с их врагами. Американская жизнь настолько испортила их сознание, что они не могли узнавать своих друзей, когда видели их. Я знал, что если бы у них была государственная власть, меня бы признали виновным в государственной измене и за этим последовала бы моя казнь.И я знал, что они чувствовали со всей силой своей черной слепоты, что были правы.

Я не мог остаться до конца. Мне не терпелось выбраться из холла на улицу и освободиться от огромного напряжения, которое держало меня. Я встал и подошел к двери; товарищ покачал головой, предупредив меня, что я не могу уйти, пока не закончится процесс.

«Теперь ты не можешь уйти», — сказал он.

«Я ухожу отсюда», — сказал я, и от злости мой голос стал громче, чем я планировал.

Мы посмотрели друг на друга. Подбежал другой товарищ. Я шагнул вперед. Подбежавший товарищ подал мне знак отпустить. Они не хотели насилия, и я тоже. Они отошли в сторону.

Я вышел на темные улицы Чикаго и шел домой сквозь холод, наполненный чувством печали. Я снова сказал себе, что должен научиться стоять в одиночестве. Я не чувствовал себя настолько обиженным из-за того, что они отвергли меня, чтобы проводить дни, блея о том, что они сделали.Возможно, то, что я уже научился чувствовать в детстве, спасло меня от этого бесполезного пути. В ту ночь я лежал в постели и сказал себе: «Я буду за них, даже если они не для меня».

13

Из Федерального экспериментального театра меня перевели в Федеральный писательский проект, и я пытался зарабатывать себе на хлеб написанием путеводителей. Многие из авторов проекта были членами Коммунистической партии и сдержали свои революционные клятвы, которые удерживали их от разговоров с «предателями рабочего класса».«Я сидел рядом с ними в офисе, ел рядом с ними в ресторанах и катался с ними в лифтах, но они всегда смотрели прямо перед собой, без слов.

Проработав несколько месяцев над проектом, меня назначили исполняющим обязанности руководителя эссе, и я сразу же столкнулся с политическими трудностями. Однажды утром администратор проекта вызвал меня к себе в кабинет.

«Райт, кто твои друзья по этому проекту?» он спросил.

«Не знаю, — сказал я. «Почему?»

«Что ж, скоро ты узнаешь», — сказал он.

«Что ты имеешь в виду?»

«Некоторые люди просят вас выслать на том основании, что вы некомпетентны», — сказал он.

«Кто они?» Он назвал имена нескольких моих бывших товарищей. Да, до этого дошло. Они пытались вытащить хлеб из моего рта.

«Что вы предлагаете делать с их жалобами?» Я спросил.

«Ничего», — сказал он, смеясь. «Думаю, я понимаю, что здесь происходит. Я не позволю им выгнать тебя с этой работы ».

Я поблагодарил его и встал, чтобы пройти к двери.Что-то в его словах звучало неправильно. Я повернулся к нему лицом.

« Это задание ?» — повторил я. «Что ты имеешь в виду?»

«Вы хотите сказать, что не знаете?» он спросил.

«Знаете что? О чем ты говоришь?»

«Почему вы ушли из Федерального негритянского театра?»

«У меня там были проблемы. Меня выгнали с работы, негры сделали.

«А вы не думаете, что они получили какую-то поддержку?» — с иронией спросил он меня.

Я снова сел.Это было смертельно опасно. Я уставился на него.

«Здесь нечего бояться, — сказал он. «Работай, пиши».

«Трудно в это поверить», — пробормотал я.

«Забудь об этом», — сказал он.

Но худшее было еще впереди. Однажды в полдень я закрыл свой стол и спустился на лифте. Когда я добрался до первого этажа здания, я увидел, что по улицам взад и вперед движется шеренга пикетов. Многие из мужчин и женщин с плакатами были моими старыми друзьями и скандировали о повышении зарплаты для художников и писателей Управления прогресса работ.Это была не та линия пикета, которую нельзя было пересекать, и когда я начал отходить от двери, я услышал, как выкрикивается мое имя: —

«Вот Райт, этот проклятый троцкист!»

«Мы знаем вас, вы…!»

«Райт — предатель!»

На мгновение показалось, что я перестал жить. Я подошел к тому моменту, когда меня громко проклинали на оживленных улицах второго по величине города Америки. Это потрясло меня, как ничто другое.


Прошло дней. Я продолжал свою работу, где я работал председателем цеха профсоюза, который я помогал организовать, хотя партия яростно противилась моему избранию председателем цеха.Пытаясь свести на нет мое влияние в профсоюзе, мои старые товарищи были готовы убить сам профсоюз.

По мере приближения Первомайского праздника 1936 года члены профсоюзов проголосовали за то, чтобы мы маршировали в общественном шествии. Утром 1 мая я получил распечатанные инструкции относительно времени и места, где наш профсоюзный контингент соберется, чтобы присоединиться к параду. В полдень я поспешил на место и обнаружил, что парад уже идет. Напрасно я искал знамена местного союза.Где они? Я ходил по улицам, спрашивая, где проживает мой местный житель.

«О, этот местный ушел пятнадцать минут назад», — сказал мне негр. «Если собираешься маршировать, лучше куда-нибудь упасть».

Я поблагодарил его и пошел сквозь суетящуюся толпу. Вдруг я услышал свое имя. Я повернулся. Слева от меня было построено южное отделение коммунистической партии, готовое к маршу.

«Иди сюда!» мне позвонил старый товарищ по вечеринке. Я подошел к нему.

«Разве ты не идешь сегодня?» он спросил меня.

«Я скучал по своему местному профсоюзу», — сказал я ему.

«Какого черта, — сказал он. «Маршируйте с нами».

«Не знаю», — сказал я, вспоминая свой последний визит в штаб партии и свой статус «врага».

«Это Первомай», — сказал он. «Попади в ряды».

«Вы знаете, какая у меня проблема, — сказал я.

«Ничего подобного, — сказал он. «Сегодня все идут».

«Не думаю, что мне лучше», — сказал я, качая головой.

«Тебе страшно?» он спросил.«Это , Первомай, ».

Он схватил меня за правую руку и притянул к себе. Я стоял, разговаривал с ним, расспрашивал о его работе, об общих друзьях.

«Выходи из наших рядов!» — рявкнул голос.

Я повернул. Белый коммунист, лидер района Коммунистической партии Сай Перри, стройный, коротко подстриженный парень, стоял и пристально смотрел на меня.

«Я… Это Первомай, и я хочу пойти маршем», — сказал я.

«Выходи!» он крикнул.

«Меня пригласили сюда», — сказал я.

Я обратился к негру-коммунисту, который пригласил меня в ряды. Я не хотел публичного насилия. Я посмотрел на своего друга. Он отвел глаза. Он боялся. Я не знал, что делать.

«Вы просили меня пройти сюда», — сказал я ему. Он не ответил.

«Скажи ему, что ты пригласил меня», — сказал я, потянув его за рукав.

«В последний раз прошу вас выйти из наших рядов!» — крикнул Сай Перри.

Я не двигался. Я намеревался сделать это, но меня охватило столько импульсов, что я не мог действовать.Другой белый коммунист пришел помочь Перри. Перри схватил меня за воротник и потянул за меня. Я сопротивлялся. Они крепко держали меня. Я изо всех сил пытался освободиться.

«Освободи меня!» Я сказал.

Руки подняли меня с тротуара; Я почувствовал, как меня бросают в воздух. Я спасся от приземления на голову, схватившись руками за бордюрный камень. Я медленно поднялся и встал. Перри и его помощник пристально смотрели на меня. Ряды белых и черных коммунистов смотрели на меня холодными глазами неузнаваемости.Я не мог полностью поверить в то, что произошло, хотя мои руки болели и кровоточили. Я подвергся публичному физическому насилию со стороны двух белых коммунистов под наблюдением черных коммунистов. Я не мог сдвинуться с места. Я не имел ни малейшего представления о том, что мне делать. Но я не чувствовал себя агрессивным. Я перерос свое детство.

Внезапно широкие ряды Коммунистической партии начали движение. Были подняты алые знамена с серпом и молотом, эмблемой мировой революции, и они развевались на майском ветру.Бьют барабаны. Пели голоса. Многоступенчатый топот сотряс землю. Мимо меня проплыла длинная вереница мужчин и женщин с серьезными лицами, белых и черных.

Я последовал за процессией до Лупа, зашел на Грант Парк Плаза и сел на скамейку. Я не думал; Я не мог думать. Но во мне зарождалась объективность видения. Стремительный поток множества разногласий сошлись воедино и сформировали отношение, перспективу. «Они слепые», — сказал я себе. «Их враги ослепили их слишком сильным угнетением.«Я закурил и услышал песню, плывущую в солнечном воздухе: —

« Восстаньте, узники голодной смерти! »

Я вспомнил рассказы, которые я написал, рассказы, в которых я отводил роль чести и славы Коммунистической партии, и я был рад, что они были написаны черным по белому, были закончены. Ибо в глубине души я знал, что никогда больше не смогу так писать, никогда не смогу чувствовать с этой простой остротой в жизни, никогда больше не должен выражать такую ​​страстную надежду, никогда больше не должен так безоговорочно посвящать себя вере.

«Лучший мир в рождении. . .

Шествие все еще шло. Баннеры все еще плавали. Голоса надежды все еще пели.

Я направился к дому один, теперь действительно один, говоря себе, что во всей необъятной необъятности нашего могущественного континента наименее известным фактором жизни было человеческое сердце, а наименее желанной целью существования был способ жить по-человечески. жизнь. Возможно, подумал я, из своих мучительных чувств я смогу бросить искру в эту тьму. Я бы попробовал, не потому, что хотел, а потому, что чувствовал, что должен, если я вообще хочу жить.

Я бы швырял слова в эту тьму и ждал эха; и если бы прозвучало эхо, каким бы слабым оно ни было, я бы послал другие слова, чтобы сказать, маршировать, сражаться, вызвать чувство голода по жизни, которое гложет в нас всех, чтобы сохранить в наших сердцах чувство невыразимо человечно.

Афроамериканские писатели и коммунизм — афроамериканские исследования

Введение

Магнитная привлекательность коммунизма для афроамериканских писателей оказалась широко распространенной в середине 20 века.Главной достопримечательностью была передовая роль Коммунистической партии США (КПСША) в борьбе с расизмом и колониализмом в сочетании с передовой поддержкой коммунистическим движением радикального мультикультурализма в искусстве. В то время как опубликованные литературные записи являются мощными и убедительными, документация о личном участии писателей и теоретическое обоснование влияния идеологии и приверженности на их художественную литературу, поэзию, драму и критику остаются частичными и туманными. Чтобы устранить то, что по-прежнему остается огромным пробелом в повествовании о культурной истории Соединенных Штатов, все еще необходимо проработать черное марксистское прошлое.Унаследованный нами разрыв в знаниях является результатом воздействия антикоммунистических репрессий и демонизации времен холодной войны, непрозрачности самого коммунистического опыта и уменьшения количества оригинальных биографических исследований в недавней теоретической литературоведении. За исключением Ричарда Райта, немногие из пятидесяти или более чернокожих писателей и критиков, по-разному связанных с коммунизмом, публично признали свою преданность. Они хотели защитить себя от преследований, репрессий и навешивания ярлыков со стороны работодателей, правительства и литературного истеблишмента.Эта статья представляет собой основное руководство по основным ресурсам для понимания политической привлекательности этих писателей для коммунизма, а также художественного значения этого факта.

Политическая подоплека

Термин «коммунист» в этой статье относится к тем романистам, поэтам, критикам и драматургам, которых по-разному привлекали к политической активности и общим взглядам КПСША, которая была связана с Союзом Советских Социалистических Республик (СССР) с момента основания партии в 1919 году до распада СССР в 1989 году.Меньшее количество авторов предпочло идентифицировать себя с конкурирующими течениями коммунизма, особенно с троцкизмом в 1930-х и 1940-х годах и маоизмом после китайско-советского раскола в 1961 году. Как описано в Solomon 1998 и McDuffie 2011, афроамериканец (и часто афро-карибский народ) ) Влечение к коммунизму США, однако, является гегемонистским и действует с первых дней существования партии. Более того, Record 1951 и Naison 1983 показывают с противоположных точек зрения, что лояльность афроамериканцев экспоненциально росла по мере того, как просоветское движение, на которое часто оказывали давление чернокожие члены, а также первые конгрессы Коммунистического Интернационала, начало отстаивать ориентацию, сочетающую классовую борьбу с чернокожими. национализм.Baldwin 2002 и Dawahare 2003 подробно обсуждают влияние Советского Союза на писателей и центральную роль дискуссий о национализме. Книги, перечисленные в этом разделе, относятся к числу основных исследований в области исторического фона и политического анализа, но ни один том не охватывает все критические моменты. Новые данные о незаменимых эпизодах, таких как экспатрианты в Гане, борьба на юге в 1930-е годы и последствия дела Скоттсборо, рассматриваются в Gaines 2006, Kelley 1990 и Miller 2009, соответственно, в то время как Robinson 1999 предоставляет аналитический и сравнительный анализ. перспектива.

  • Болдуин, Кейт А. За цветной линией и железным занавесом: чтение встреч между черными и красными, 1922–1963 . Дарем, Северная Каролина: издательство Duke University Press, 2002.

    DOI: 10.1215 / 9780822383833

    Хотя основное внимание в исследовании уделяется четырем обычным фигурам, это книга, которая расширяет подход к афроамериканским коммунистическим деятелям культуры, привлекая черных транснационалистов через важность их литературных встреч с Советским Союзом.

  • Давахаре, Энтони. Национализм, марксизм и афроамериканская литература в период между войнами: новый ящик Пандоры . Джексон: University Press of Mississippi, 2003.

    Сосредоточившись на «красном десятилетии», Давахаре доказывает превосходство того, что он считает классовой борьбой и антирасизмом марксистских писателей над теми, которые «опутаны националистическим и расистским дискурсом».

  • Гейнс, Кевин. Американские африканцы в Гане: чернокожие экспатрианты и эра гражданских прав .Чапел-Хилл: Университет Северной Каролины, 2006.

    DOI: 10.5149 / uncp / 9780807830086

    Основополагающий текст в новой интеллектуальной истории радикальной африканской диаспоры, исследование Гейнса включает выдающиеся материалы о Джулиане Мэйфилде, Ричарде Райте и других.

  • Келли, Робин Д. Г. Молоток и мотыга: коммунисты Алабамы во время Великой депрессии . Чапел-Хилл: University of North Carolina Press, 1990.

    Захватывающая демонстрация способов, которыми в основном афроамериканские активисты формировали коммунистическое движение на Юге, с захватывающими последствиями для культурного анализа и интерпретации политической активности.

  • Макдаффи, Эрик С. Пребывание за свободу: темнокожие женщины, американский коммунизм и становление черного левого феминизма . Дарем, Северная Каролина: Duke University Press, 2011.

    DOI: 10.1215 / 9780822394402

    Обширный обзор афроамериканских женщин и их различных связей с коммунизмом с 1919 по 1970-е годы.

  • Миллер, Джеймс А. Вспоминая Скоттсборо: наследие печально известного судебного процесса . Принстон, Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета, 2009.

    Широкое исследование того, как знаменитое дело Скоттсборо стало объективом для восприятия расизма в США в поэзии, драме, художественной литературе и кино, с особым акцентом на роли черных писателей, поддерживающих коммунизм.

  • Найсон, Марк. Коммунисты в Гарлеме во время депрессии . Урбана: University of Illinois Press, 1983.

    С нюансами и ясностью Найсон прослеживает подъем коммунизма в Гарлеме до точки, когда число членов Коммунистической партии достигло тысячи, а ее влияние было ощутимым в профсоюзах, общественных группах и культурных организациях.

  • Рекорд, Уилсон. Негры и коммунистическая партия . Чапел-Хилл: University of North Carolina Press, 1951.

    Это хорошо изученное, широко цитируемое исследование теории и практики афроамериканцев и коммунизма от зарождения коммунистической партии до 1950 года. Автор — белый социолог, писавший беззастенчиво. с либеральной антикоммунистической точки зрения.

  • Робинсон, Седрик Дж. Черный марксизм: создание черных радикальных традиций .2-е изд. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1999.

    Первоначально опубликовано в 1983 году. Несмотря на критику марксизма, этот амбициозный фолиант исследований и теоретизирования предлагает свежий взгляд на афроамериканцев и коммунизм, особенно в отношении работ У. Э. Б. Дюбуа и Ричард Райт.

  • Соломон, Марк. Зов единства: коммунисты и афроамериканцы, 1917–1936 гг. . Jackson: University Press of Mississippi, 1998.

    Этот том устанавливает высокую и яркую отметку в тщательном использовании оригинальных материалов, рассмотрении национальных и международных аспектов темы и трезвом взгляде на достижения и неудачи.

к началу

Пользователи без подписки не могут видеть полный контент на эта страница. Пожалуйста, подпишитесь или войдите.

Как подписаться

Oxford Bibliographies Online доступен по подписке и постоянному доступу к учреждениям. Чтобы получить дополнительную информацию или связаться с торговым представителем Оксфорда, щелкните здесь.

Перейти к другим статьям:

Артикул

.

Вверх

  • Афро-американские пути смерти
  • Афро-американские врачи
  • Афроамериканская скульптура и скульпторы
  • Афроамериканские писатели и коммунизм
  • Афроамериканцы в Лос-Анджелесе
  • Афро-латиноамериканцы
  • Афро-пессимизм
  • Сельское хозяйство и сельскохозяйственный труд
  • Американский театр танца Элвина Эйли
  • AME Церковь
  • Американские военные, черные в
  • Американский негритянский театр,
  • Англо-африканская газета
  • История животных и афроамериканцев, The
  • Театр Аполлона
  • Болдуин, Джеймс
  • Барака, Амири
  • Бирден, Ромаре
  • Черные коды и ведомые коды
  • Black Press в США,
  • Черный радикализм в США ХХ века
  • Черная теология
  • Чернокожие писательницы в США
  • Блюз
  • Братство носильщиков спящих вагонов
  • Бюро беженцев, вольноотпущенников и заброшенных земель (BRFAL)
  • Батлер, Октавия
  • Чеснатт, Чарльз В.
  • Чикаго Ренессанс
  • Движение за гражданские права
  • Доминиканская Республика, аннексия
  • Дуглас, Фредерик
  • Эквиано, Олауда
  • Евгеника
  • Федеральное правительство, сегрегация в
  • Федеральный писательский проект
  • Художественная, Городская
  • Юбилейные певцы Фиск
  • Фицджеральд, Элла
  • Фольклор
  • Еда и афроамериканская культура
  • Форман, Джеймс
  • Закон о беглых рабах 1850 г.
  • Гейтс-младший, Генри Луи
  • Музыка госпел
  • Здоровье и медицина
  • Исторически черные колледжи и университеты в США …
  • ВИЧ / СПИД с точки зрения афроамериканских исследований
  • Праздник, Билли
  • Хопкинс, Полина
  • Лишение свободы
  • Джонсон, Джеймс Уэлдон
  • Теология освобождения
  • Грамотность
  • Линчевание
  • Средний класс, черный
  • Морризон, Тони
  • Мусульмане, Черные
  • Восстание Ната Тернера
  • Коренные американцы и афроамериканцы
  • Негритянская лига бейсбола
  • Новая африканская диаспора
  • Новый негр
  • Ни один ребенок не остался позади
  • Панафриканизм
  • Политическое сопротивление
  • Культура печати
  • Реконструкция в литературе и интеллектуальной культуре
  • Репарации и африканская диаспора
  • Война за независимость и афроамериканцы.
  • Scottsboro Trials
  • Поселенческий колониализм и афроамериканцы
  • Симона, Нина
  • Рабство, визуальные представления о
  • Смит, Бесси
  • Социальные науки и гражданские права
  • Спекулятивная фантастика
  • Театр и перформанс в XIX веке
  • Театр ХХ века
  • Тилль, Эммет, Самосуд
  • Обманщики в африканском, афроамериканском и карибском фольклоре…
  • Подземная железная дорога
  • Палата представителей США, афроамериканцы …
  • Урбанизация
  • Изобразительное искусство
  • Уэллс, Ида Б.
  • Уитли, Филлис
  • Уайтхед, Колсон
  • Белизна
  • Вудро Вильсон, администрация
  • Вторая Мировая Война
  • Райт, Ричард

Вниз

Конгресс расследует коммунистов в Голливуде

20 октября 1947 года в Вашингтоне набирает обороты печально известная «Красная паника», когда комитет Конгресса начинает расследование влияния коммунистов в одном из самых богатых и гламурных сообществ мира: Голливуде.

После Второй мировой войны началась «холодная война» между двумя мировыми сверхдержавами — Соединенными Штатами и контролируемым коммунистами Советским Союзом. В Вашингтоне консервативные сторожевые псы пытались перехитрить коммунистов в правительстве, прежде чем нацелились на предполагаемых «красных» в известной либеральной киноиндустрии. В ходе расследования, начавшегося в октябре 1947 года, Комитет Палаты представителей по антиамериканской деятельности (HUAC) вызвал недовольство ряда известных свидетелей, прямо спросив их: «Вы или были когда-либо членом Коммунистической партии?» Будь то из патриотизма или страха, некоторые свидетели, в том числе режиссер Элиа Казан, актеры Гэри Купер и Роберт Тейлор, а также руководители студии Уолт Дисней и Джек Уорнер, назвали комитетом имена коллег, которых они подозревали в коммунистах.

ПОДРОБНЕЕ: Кто были голливудской десяткой?

Небольшая группа, известная как «Голливудская десятка», сопротивлялась, жалуясь, что слушания были незаконными и нарушали их права Первой поправки. Все они были осуждены за воспрепятствование расследованию и отбыли тюремные сроки. Под давлением Конгресса голливудский истеблишмент начал политику черного списка, запретив работу примерно 325 сценаристам, актерам и режиссерам, которые не были одобрены комитетом. В черный список вошли композитор Аарон Копленд, писатели Дашиелл Хэммет, Лилиан Хеллман и Дороти Паркер, драматург Артур Миллер и актер и режиссер Орсон Уэллс.

Некоторые из авторов, занесенных в черный список, использовали псевдонимы для продолжения работы, в то время как другие писали сценарии, которые были приписаны другим друзьям-писателям. Начиная с начала 1960-х годов, после свержения сенатора Джозефа Маккарти, самого публичного лица антикоммунизма, запрет начал медленно сниматься. В 1997 году Гильдия писателей Америки единогласно проголосовала за изменение авторских прав для 23 фильмов, снятых в период «черного списка», обращая вспять — но не стирая — часть ущерба, нанесенного во время «красной паники».

ПОДРОБНЕЕ: Как Эйзенхауэр тайно отбросил маккартизм

Внутренняя работа Советского Союза — откровения из российских архивов | Выставки

Придя к власти в октябре 1917 г. в результате переворота d’état, Владимир Ленин и большевики провели следующие несколько лет борьбы за сохранение своего правления против широко распространенных народная оппозиция.Они свергли временный демократического правительства и изначально враждебно относились к любой форме участие населения в политике. Во имя революционное дело, они использовали безжалостные методы для подавления реальные или предполагаемые политические враги. Небольшая элитная группа Большевики-революционеры, составлявшие ядро ​​нового установил диктатуру Коммунистической партии, управляемую декретом, с ужасом.

Эта традиция жесткой централизации с принятием решений сосредоточены на высших партийных уровнях, достигли новых измерений при Иосифе Сталине. Как показывают многие из этих архивных документов, снизу было мало информации. Партийная элита определена цели государства и средства их достижения практически полная изоляция от людей. Они считали, что интересы личности должны были быть принесены в жертву интересам государство, которое продвигало священную социальную задачу.Сталинский «Революция сверху» стремилась построить социализм с помощью принудительная коллективизация и индустриализация, программы, которые повлекли за собой огромные человеческие страдания и человеческие жертвы.

Хотя этот трагический эпизод советской истории по крайней мере какая-то экономическая цель, полицейский террор навлек на партию и население в 1930-е годы, когда миллионы ни в чем не повинных люди погибли, не имея никакого объяснения, кроме как утверждать сталинские абсолютное доминирование.Когда закончился Большой террор, Сталин подчинил все аспекты советского общества строгому партийно-государственному контроль, не терпящий даже малейшего проявления местного инициатива, не говоря уже о политической неортодоксальности. Сталинский руководство чувствовало особую угрозу со стороны интеллигенции, чьи творческие усилия были сорваны строжайшими цензура; религиозными группами, которых преследовали и изгоняли метро; и нерусскими национальностями, многие из которых были массово депортирован в Сибирь во время Второй мировой войны, потому что Сталин поставили под сомнение их лояльность.

Хотя преемники Сталина также преследовали писателей и диссидентов, они использовали полицейский террор более экономно, чтобы принуждать населения, и они стремились заручиться поддержкой населения ослабление политического контроля и введение экономических стимулов. Тем не менее строгая централизация продолжалась и в конечном итоге привела к к экономическому упадку, неэффективности и апатии, которые характеризовал 1970-е и 1980-е годы и способствовал Чернобыльская ядерная катастрофа.Программа Михаила Горбачева перестройка была реакцией на эту ситуацию, но ее успех был ограниченный его нежеланием упразднить бастионы советской власть — партия, полиция и централизованная экономическая системе — пока он не был вынужден сделать это после попытки переворота в Август 1991 года. К тому времени, однако, было уже поздно проводить либо коммунистическое руководство, либо СССР вместе взятые. После семидесяти четырех лет существования советская система рассыпался.

Репрессии и террор: Сталин под контролем

Во второй половине 1920-х годов Иосиф Сталин установил этап для обретения абсолютной власти путем применения полицейских репрессий против оппозиционных элементов внутри Коммунистической партии. В механизм принуждения ранее использовался только против противники большевизма, а не против самих членов партии. Первыми жертвами стали члены Политбюро Лев Троцкий, Григорий Зиновьев и Лев Каменев, потерпевшие поражение и изгнанные из партия в конце 1927 г.Затем Сталин выступил против Николая Бухарина, которого объявляли «правой оппозицией», за выступая против его политики насильственной коллективизации и быстрой индустриализация за счет крестьянства.

Сталин и соратники, 1929 г.

Празднование 50-летия Иосифа Сталина в г. Кремль, 21 декабря 1929 г., с партией члены Орджоникидзе, Ворошилов, Куйбышев, Сталин, Калинин, Каганович и Киров, как смотрит статуя Ленина.

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj1

В начало

Сталин устранил всю вероятную потенциальную оппозицию своему лидерство к концу 1934 года и был бесспорным лидером обоих партия и государство. Тем не менее, он приступил к чистке партии. рядовых и терроризировать всю страну широко распространенными аресты и казни.Во время последовавшего Большого террора, который включали пресловутые показательные процессы над бывшим большевиком Сталина противников в 1936–1938 годах и достигла своего пика в 1937 и 1938 годах, миллионы ни в чем не повинных советских граждан были отправлены в трудовые лагеря или убит в тюрьме.

К тому времени, когда в 1939 году террор утих, Сталин сумел довести и партию, и общественность до состояния полного подчинение его правилу.Советское общество было настолько атомизированным, что люди настолько боялись репрессий, что массовые аресты больше не нужно. Сталин правил как абсолютный диктатор Советского Союза на протяжении Второй мировой войны и до его смерти в марте 1953 года.

Перевод письма Рыкова

Репрессии и террор: убийства и чистки в Кирове

Убийство Сергея Кирова 1 декабря 1934 г. цепочка событий, завершившихся Большим террором 1930-х годов.Киров был полноправным членом правящего Политбюро, лидером Ленинградский партийный аппарат, влиятельный член партии. правящая элита. Его забота о благополучии рабочих в Ленинград и его ораторское мастерство принесли ему немалую прибыль. популярность. Некоторые члены партии даже подходили к нему тайно с предложением занять пост генерального секретаря.

Сомнительно, что Киров представлял непосредственную угрозу для Преобладание Сталина, но он действительно не соглашался с некоторыми из сталинских политики, и Сталин начал сомневаться в лояльности членов Ленинградский аппарат.Нужен предлог для запуска широкая чистка, Сталин, видимо, решил, что убийство Кирова приведет к быть целесообразным. Убийство совершил молодой наемный убийца. по имени Леонид Николаев. Недавние данные показали, что Сталин а НКВД спланировал преступление.

Затем Сталин использовал это убийство как повод для представления драконовские законы против политических преступлений и для проведения охота на ведьм предполагаемых заговорщиков против Кирова.В течение следующего четыре с половиной года, миллионы ни в чем не повинных членов партии и другие были арестованы — многие из них за соучастие в огромных заговор, который якобы стоял за убийством Кирова. От С советской точки зрения, его убийство, вероятно, было преступлением века, потому что он подготовил почву для Большого террора. Сталин никогда больше не был в Ленинграде и снял одну из своих самых жестокие послевоенные чистки в городе — историческое окно на запад.

Перевод речи Бухарина

Исследование убийства Кирова

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj2

В начало

Секретная полиция

С самого начала своего правления большевики полагались на сильная секретная или политическая полиция, чтобы укрепить свою власть.Первая тайная полиция, получившая название ЧК, была создана в Декабрь 1917 г. как временное учреждение, которое будет однажды упразднено. Владимир Ленин и большевики укрепили свою власть. Первоначальная ЧК во главе с Феликсом Дзержинским получила полномочия. только для расследования «контрреволюционных» преступлений. Но это скоро приобрел полномочия суммарного правосудия и начал кампанию террора против имущих классов и врагов большевизма.Хотя многие большевики относились к ЧК с отвращением и отвращением. выступил против его крайностей, его дальнейшее существование было замечено как решающее значение для выживания нового режима.

После окончания Гражданской войны (1918–21) и угрозы внутренняя и внешняя оппозиция отступила, ЧК была распущен. Его функции были переданы в 1922 году Государству. Политическое управление, или ГПУ, которое изначально было менее мощным чем его предшественник.Репрессии против населения уменьшился. Но при партийном лидере Иосифе Сталине секрет полиция снова приобрела широкие карательные полномочия и в 1934 г. переименован в Народный комиссариат внутренних дел или НКВД. Больше не подлежит партийному контролю и не ограничивается законом, НКВД стал прямым инструментом Сталина для использования против партии и страна во время Большого террора 1930-х годов.

Лаврентий Берия

После смерти Сталина в 1953 году верный Берия был очищен от коммунистической партии и власти и позже казнен.(Девушка на коленях у Берии — дочь Сталина Светлана; мужчина у правая, задняя, ​​не опознана.)

Иосиф Сталин и Лаврентий Берия, советский политический деятель. лидер и чиновник тайной полиции во время Сталинская эпоха руководства, отдыхает на даче (русский загородный коттедж).

Добавьте этот элемент в закладки: // www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj3

Тайная полиция оставалась самой могущественной и внушающей страх Советский институт на протяжении всего сталинского периода. Хотя постсталинская тайная полиция, КГБ, больше не применяла таких широкомасштабные чистки, террор и насильственное депопуляция на народов Советского Союза, его продолжали использовать Кремлевское руководство для подавления политического и религиозного инакомыслия.Глава КГБ был ключевой фигурой в сопротивлении демократизации конца 1980-х гг. и в организации попыток путч августа 1991 года.

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj4

В начало

ГУЛАГ

Советская система исправительно-трудовых лагерей была первой создан в 1919 году при ЧК, но только после В начале 1930-х годов население лагеря достигло значительных размеров.К 1934 году ГУЛАГ, или Главное управление исправительно-трудовых учреждений. Лагеря, затем при организации-преемнике ЧК НКВД, было несколько миллионов заключенных. Среди заключенных были убийцы, воров и других обычных преступников — наряду с политическими и религиозные инакомыслящие. ГУЛАГ, лагеря которого располагались в основном в отдаленных районах Сибири и Крайнего Севера, значительно вклад в советскую экономику в период Иосифа Сталин.Заключенные ГУЛАГа построили Беломорско-Балтийский канал, канал Москва-Волга, магистраль Байкало-Амур, многочисленные гидроэлектростанции, стратегические дороги и промышленные предприятия отдаленных регионов. Личный состав ГУЛАГа был также используется для лесозаготовок и добычи полезных ископаемых в стране. угля, меди и золота.

Сталин постоянно увеличивал количество назначенных проектов в НКВД, что привело к усилению зависимости от его труда.ГУЛАГ также служил источником рабочих для экономических проекты, не зависящие от НКВД, заключенных на различные хозяйственные предприятия.

Условия в лагерях были чрезвычайно суровыми. Заключенные получали неадекватный рацион питания и недостаточную одежду, что затруднял перенос суровой погоды и долгого рабочее время; иногда заключенные подвергались физическому насилию со стороны охранники лагеря.В результате смертность от истощения и заболеваемость в лагерях была высокой. После смерти Сталина в 1953 г. Население ГУЛАГа значительно сократилось, а условия для сокамерники несколько улучшились. Исправительно-трудовые лагеря продолжали существуют, хотя и в небольших масштабах, в период Горбачева, и правительство даже открыло некоторые лагеря для проверки журналистов и активисты-правозащитники. По мере продвижения демократизации политические заключенные и узники совести почти исчез из лагерей.

Письмо большевику

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj5

В начало

Коллективизация и индустриализация

В ноябре 1927 года Иосиф Сталин начал свою «революцию». сверху », поставив перед советскими внутренняя политика: быстрая индустриализация и коллективизация сельское хозяйство.Его целью было стереть все следы капитализма. которые вошли в рамках новой экономической политики и преобразовать Советский Союз в кратчайшие сроки, не считая затрат, в индустриальное и полностью социалистическое государство.

Первая пятилетка Сталина, принятая партией в 1928 г., призвала к быстрой индустриализации экономики с упор на тяжелую промышленность. В нем были поставлены нереалистичные цели — увеличение общего промышленного развития на 250 процентов и 330-процентный рост только в тяжелой промышленности.Вся промышленность и службы были национализированы, менеджеры получили заранее определенные квоты на производство центральными плановиками и профсоюзами превращается в механизмы повышения производительности труда. Возникло много новых промышленных центров, особенно в Уральских гор, и тысячи новых заводов были построены повсюду. страна. Но поскольку Сталин настаивал на нереальном производственных планов, вскоре возникли серьезные проблемы.С наибольшая доля инвестиций вложена в тяжелую промышленность, широко распространена возникла нехватка товаров народного потребления.

Первая пятилетка также предусматривала преобразование советской сельское хозяйство из преимущественно индивидуальных хозяйств в систему крупные совхозы. Коммунистический режим считал, что коллективизация повысит продуктивность сельского хозяйства и будет производить достаточно большие запасы зерна, чтобы прокормить рост городской рабочей силы.Ожидаемый излишек должен был заплатить для индустриализации. Ожидается, что коллективизация освободить многих крестьян для промышленных работ в городах и позволить партии расширить свое политическое господство над остальное крестьянство.

Сталин проявлял особую враждебность к более богатым крестьяне или кулаки. Около миллиона кулацких дворов (некоторые пять миллионов человек) были депортированы и никогда больше о них не слышали.Принудительная коллективизация оставшихся крестьян, которая была часто оказывали ожесточенное сопротивление, что приводило к катастрофическим нарушениям продуктивность сельского хозяйства и катастрофический голод 1932–1933 гг. Хотя первая пятилетка предусматривала коллективизацию только двадцати процентов крестьянских хозяйств, к 1940 г. примерно у девяноста семи процентов всех крестьянских хозяйств были коллективизированы и частная собственность почти полностью исключен.Принудительная коллективизация помогла добиться Сталинская цель быстрой индустриализации, но человеческие жертвы были неисчислимы.

Меморандум о принудительной коллективизации скота

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj6

Следующее письмо 1932 года подробно описывает разрушительные эффекты коллективизации в Новосибирской области Сибири.An в сопроводительном отчете врача описывается вредное медицинское условия, которые произвел голод. Этот документ является одним из первых подробное описание коллективизации и ее результатов в Сибири.

  • Письмо Фейгина от 9 апреля 1932 г. Орджоникидзе (близкий друг Сталина), об условиях в колхозах

    Читать перевод

  • Доктор.Меморандум Киселева от 25 марта 1932 г. условия.

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj7

Следующий документ — приказ Ленина коммунистам в Пенза, 11 августа 1918 г., требуя публичного повешения. не менее 100 кулаков и отбирают у них хлеб, чтобы показать пример.

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj8

В начало

Антирелигиозные кампании

Советский Союз был первым государством, в котором идеологическая цель искоренения религии. К этому В конце концов, коммунистический режим конфисковал церковное имущество, высмеял религии, преследовали верующих и пропагандировали атеизм в школы.Однако действия в отношении определенных религий были определялись государственными интересами, и большинство организованных религий были никогда не был вне закона.

Главный объект антирелигиозной кампании 1920-х гг. а в 1930-е годы была Русская Православная Церковь, у которой был самый большой количество верных. Почти все его духовенство и многие из его верующих расстреливали или отправляли в трудовые лагеря. Духовные школы были закрыты, церковные публикации были запрещены.К 1939 г. только около 500 из более чем 50 000 церквей остались открытыми.

После нападения нацистской Германии на Советский Союз в 1941 г. Иосиф Сталин возродил Русскую Православную Церковь для усиления патриотическая поддержка военных действий. К 1957 году около 22000 Активизировались русские православные церкви. Но в 1959 году Никита Хрущев инициировал собственную кампанию против русских Православная церковь и принудительное закрытие около 12000 церквей.К 1985 году действовало менее 7000 церквей. Члены церковные иерархи были заключены в тюрьму или выселены, их места взяты послушным духовенством, многие из которых были связаны с КГБ.

Кампании против других религий были тесно связаны с определенными национальностями, особенно если они признали иностранный религиозный авторитет, такой как Папа. К 1926 году римский Католическая церковь не имела епископов в Советском Союзе, и 1941 г. только две из почти 1200 церквей, существовавших в 1917 г., в основном в Литве, еще были активными.Украинский Католическая церковь (униатская), связанная с украинским национализмом, была насильственно подчинен в 1946 году Русской Православной Церкви, и Автокефальные Православные Церкви Белоруссии и Украины подавлялись дважды: в конце 1920-х и снова в 1944 году.

Нападения на иудаизм были повсеместными период, и организованная практика иудаизма стала почти невозможно. Протестантские деноминации и другие секты также были преследуемый.Всесоюзный совет евангельских христиан Баптисты, учрежденные правительством в 1944 году, обычно были вынужден ограничить свою деятельность узким актом поклонения и лишены большинства возможностей для религиозного обучения и публикаций. Опасаясь панисламского движения, советский режим систематически подавлял ислам силой до 1941 года. вторжение в Советский Союз в том году привело правительство к проводить политику официальной терпимости к исламу, одновременно активно поощрение атеизма среди мусульман.

Письмо Горького Сталину

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj9

Вот письмо Ленина через Молотова от 19 марта 1922 г. членам Политбюро, намечающее жестокий план действий против «Черного Сотни »духовенства и их последователей, бросивших вызов постановление правительства об изъятии церковных ценностей (предполагалось правительство будет использоваться для финансирования помощи голодающим).Ленин предложил арест и быстрое судебное разбирательство по делу повстанцев в Шуе, за которым последовал безжалостная кампания по расстрелу большого количества реакционного духовенства и буржуазии, и настаивал на том, чтобы вывоз ценностей из самые богатые церкви и монастыри будут быстро достроены.

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj10

В начало

Атаки на интеллигенцию: ранние атаки

В первые годы после их прихода к власти в 1917 г. большевики приняли меры по предотвращению вызовов их новый режим, начиная с устранения политических оппозиция.Когда свободно избранное Учредительное собрание не признать примат большевистского правительства, Владимир Ленин распустил ее в январе 1918 года. Левая социалистическая партия. Революционная партия, протестовавшая против акции, вышла из большевистской коалиции в марте, и ее члены были автоматически заклейменные враги народа. Многочисленное противодействие группировки представляли военные угрозы из разных частей страны, ставя под угрозу выживание революции.Между 1918 г. а в 1921 году существовало состояние гражданской войны.

Политика большевиков по отношению к недоброжелателям и особенно к артикулированной интеллектуальной критике, значительно ожесточенной. Пресечение газет, первоначально описанное как временное мера, стала постоянной политикой. Ленин считал Конституционные демократы (кадеты) в центре заговора против большевистского правления. В 1919 году он начал массовые аресты профессоров и ученых, бывших кадетами, и депортированных Кадеты, эсеры, меньшевики, националисты.Большевистское руководство стремилось быстро очистить Россию от прошлого. лидеры, чтобы построить будущее с чистого листа.

Эти жесткие меры оттолкнули большое количество интеллигенции, поддерживавшие свержение царского заказывать. Подавление демократических институтов вызвало сильные протесты со стороны ученых и художников, которые чувствовали себя преданными в своих идеалистическая вера в то, что революция приведет к свободному обществу.Писатели, эмигрировавшие вскоре после революции, опубликовали язвительные нападки на новое правительство из-за границы. Как результат, в дальнейших разрешениях на выезд артистам, как правило, отказывали.

Разочарование большинства интеллектуалов не повлияло. удивить Ленина, который видел в старой русской интеллигенции своего рода соперника своей «партии нового типа», которая одна могла бы принести революционное сознание рабочего класса.По его мнению, художники обычно служили буржуазным интересам, понятие, которое разжигали преследование интеллигенции по всей советской период.

Письмо Ленина Горькому

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj11

В начало

Атаки на интеллигенцию: возобновление атак

Паттерн подавления интеллектуальной деятельности с периодические периоды расслабления помогали партийному руководству укрепить свой авторитет.После 1923 г., когда угрозы революция исчезла, интеллектуалы наслаждались относительная творческая свобода, в то время как режим сосредоточился улучшение экономического положения страны за счет предоставления ограниченного бесплатного предприятие в рамках новой экономической политики Ленина.

Но в 1928 году ЦК установил право партия осуществляет руководство литературой; и в 1932 г. литературные и художественные организации были реструктурированы с целью продвижения особый стиль, называемый социалистическим реализмом.Работы, которые не работали способствовать построению социализма были запрещены. Ленин имел увидел необходимость повышения революционного сознания в рабочие. Сталин теперь утверждал, что искусство не должно просто служить общества, но делать это способом, определяемым партией и ее планы преобразования общества с манией величия. Как результат, художники и интеллектуалы, а также политические деятели стали жертвы Большого террора 1930-х гг.

Во время войны с нацистской Германией художникам разрешалось проникнуть в их работы патриотизмом и направить их против враг. Однако победа 1945 года вернула репрессии против отклонения от партийной политики. Андрей Жданов, который был представителем Сталина по вопросам культуры с 1934 года, возглавил атаку. Он злобно осуждал таких писателей, как Анна. Ахматова, Борис Пастернак и Михаил Зощенко, которые были названы «антисоветчиками, подрывниками социалистического реализма и чрезмерно пессимистично.”Физические лица были исключены из Союза Писатели и оскорбительные периодические издания были либо упразднены, либо взяты под непосредственный партийный контроль.

Жданов умер в 1948 году, но культурная чистка, известная как Ждановщина просуществовала еще несколько лет. Отмеченный режиссер Сергей Эйзенштейн и великие композиторы, такие как Сергей Прокофьева и Дмитрия Шостаковича осудили за «пренебрежение идеология и подчинение западному влиянию.”Атаки распространялся на ученых и философов и продолжался до тех пор, пока Смерть Сталина в 1953 году.

Памятная записка по роману Мариетты Шагинян

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj12

В начало

Нападения на интеллигенцию: цензура

Творческие писатели пользовались большим авторитетом как в России. Империя и Советский Союз из-за уникальной роли литературы в качестве резонатора для более глубоких политических и социальных вопросов.Владимир Ленин считал, что литература и искусство могут быть используется в идеологических и политических, а также в образовательных целях целей. В результате партия быстро установила контроль. через печатные и электронные СМИ, книгоиздание и распространение, книжные магазины и библиотеки, и он создал или отменил газеты и периодические издания по желанию.

Идеология Коммунистической партии повлияла на творческий процесс с момента художественного вдохновения.Партия, по сути, служила музой художника. В 1932 г. партия учредила социалистический реализм как единственная приемлемая эстетика — измеряющая заслуги в зависимости от степени, в которой работа способствовала построению социализм в массах. Создан Союз писателей в том же году, чтобы привлечь писателей к делу марксизма-ленинизма. Госкомиздат (Государственный комитет по издательствам, типографии Растения и книжная торговля), совместно с Союзом секретариат, принимавший все издательские решения; само распределение бумаги стало скрытым механизмом цензуры.Главлит (Главная Управление по литературным и издательским делам), созданный в г. 1922 г., был ответственен за цензуру, которая появилась позже в творческий процесс. Руководство партии уже повлияло на процесс задолго до того, как рукопись попала в перо цензора. В Таким образом, советская система цензуры была более распространенной, чем система цензуры. царей или большинства других диктатур последнего времени.

Михаилу Горбачеву нужно было заручиться поддержкой писателей и журналисты, чтобы продвигать его реформы.Он сделал это, запустив его политика гласности в 1986 году, бросая вызов основам цензура путем подрыва авторитета Союза писателей чтобы определить, какие работы подходят для публикации. Должностные лица Союза были обязаны размещать работы непосредственно в на открытом рынке и позволить оценивать эти работы в соответствии с предпочтениям читателей, тем самым устраняя барьер между писатель и читатель и отмечая начало конца Цензура коммунистической партии.

Список лиц

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj13

Статистический отчет от 21 марта 1988 г. от председателя В. Чебрикова. КГБ, детализируя расследование 1987 г. анонимные публикации, враждебные Советскому правительству и Коммунистическая партия.

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj14

В начало

Нападения на интеллигенцию: подавление диссидентов

Коммунистический режим считал инакомыслием в Советском Союзе отказ от пролетарской борьбы и нарушение Марксизм-ленинизм, а значит угроза его авторитету.В пролетариат рассматривался как самоотверженно стремящийся к прогрессу в построение социализма, тогда как буржуазия рассматривалась как эгоистично борется за сохранение статус-кво. В соответствии с Марксистская идеология, классовая борьба были двигателем перемен во всем социальное развитие. Идеологический вклад Владимира Ленина должно было сделать саму партию исключительным «авангардом пролетариат »и, таким образом, окончательный арбитр того, что было пролетарским или буржуазный.Тайная полиция была привлечена для обеспечения соблюдения идеологии партии и подавления инакомыслия.

Поскольку легитимность партии основывалась на основных правильность его идеологии, провалы в практической политике были никогда не относился к самой идеологии. Для поддержания партии идеологический авторитет, религию нужно было сразу же осудить, и история периодически пересматривается, чтобы соответствовать текущей партийной линии. Книги и журналы, считавшиеся политкорректными, были удалено из библиотек.Ученые, художники, поэты и др., включая многих, кто не считал себя диссидентами, но чьи работы критиковали советскую жизнь, систематически подвергались преследовали и даже преследовали. Часто их объявляли либо враги государства и заключенные, или сумасшедшие и преданные карательные психиатрические больницы.

Выступать за права человека или поддерживать свободу выражением было подвергнуть сомнению саму основу марксизма-ленинизма и легитимность правления партии.Среди тех, кого преследуют и преследовались всемирно известные художники и ученые, в том числе Нобелевский лауреат Борис Пастернак, вынужденный отказаться от приз; Александра Солженицына, которого насильно выселили из СССР; и Андрей Сахаров, исключенный из Академии художеств. Наук и внутренне сослан в закрытый город.

Основным двигателем перемен был Михаил Горбачев, чья политика гласности позволили свободу слова и привели к отказ от марксистско-ленинской идеологии и потеря легитимности для вечеринки.

Письмо о Пастернаке

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj15

В телеграмме от 1971 года известного советского физика Андрея Сахарова. поддерживает протесты двух диссидентов, В. Файнберга и В. Борисова, госпитализированные в Ленинградское психиатрическое учреждение за «асоциальное поведение».»Сопроводительный меморандум от Министр здравоохранения СССР подтверждает законность и целесообразность госпитализировали двух диссидентов в учреждение, управляемое Министерство внутренних дел и отрицает использование изменяющих сознание лекарства в их лечении.

Телеграмма советского физика Андрея Сахарова поддерживая протесты двух диссидентов, В.Файнберг и В. Борисов. [изображение в настоящее время недоступно]

Читать перевод

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj16

В начало

Украинский голод

Ужасный голод, охвативший Украину, Северный Кавказ и нижний Поволжье в 1932-1933 годах стало результатом политики насильственного вмешательства Иосифа Сталина. коллективизация.Наибольшие потери понесли Украина, которая до этого самый продуктивный сельскохозяйственный район Советского Союза. Сталин был настроен сокрушить все остатки украинского национализма. Таким образом, голод сопровождался разрушительной чисткой украинской интеллигенции и украинских коммунистов вечеринка сама. Голод сломил волю крестьян сопротивляться коллективизации и покинул Украину с политическими, социальными и психологическими травмами.

Политика тотальной коллективизации, введенная Сталиным в 1929 году для финансирования индустриализация имела катастрофические последствия для производительности сельского хозяйства. Тем не менее, в 1932 году Сталин увеличил квоты на закупку зерна на Украине на сорок четыре процента. Это означало, что зерна на корм крестьян не хватит, так как Советский закон требовал, чтобы зерно из колхоза не передавалось сельхозпроизводителям. членов фермы до тех пор, пока не будет достигнута квота правительства.Решение Сталина и методы, использованные для его реализации, приговорили миллионы крестьян к смерти голоданием. Партийные чиновники с помощью регулярных войск и тайной полиции части, вели беспощадную войну на истощение с крестьянами, отказавшимися отдать их зерно. Даже необходимое семенное зерно было насильно изъято у крестьянские хозяйства. Любой мужчина, женщина или ребенок, пойманный на приеме даже горстки зерно из колхоза могло быть и часто было казнено или депортировано.Тех, кто не выглядел голодным, часто подозревали в хранении зерна. НКВД и система не позволяли крестьянам покидать свои деревни. внутренних паспортов.

Число погибших от голода 1932-33 гг. На Украине оценивается от шести до семи миллионов. Согласно Советский автор: «Перед смертью люди часто теряли рассудок. и перестали быть людьми.И все же один из лейтенантов Сталина в Украине заявили в 1933 году, что голод имел большой успех. Это показало крестьянам, «кто здесь хозяин». Это стоило миллионы жизней, но колхозная система никуда не денется ».

Меморандум по проблеме зерна

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj17

В начало

Депортации

Насильственное переселение Иосифа Сталина более 1.5 миллионов люди, в основном мусульмане, во время и после Второй мировой войны сейчас рассматривается многими экспертами в области прав человека в России как один из самых жестокие акты геноцида. Немцы Поволжья и семи национальностей Депортировали Крым и Северный Кавказ: Крымские Татары, калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы, карачаевцы и Месхетинцы. Другие меньшинства выселены с побережья Черного моря. в регион входили болгары, греки и армяне.

Сопротивление советской власти, сепаратизму и повсеместному распространению сотрудничество с немецкими оккупационными войсками было среди официальные причины депортации этих нерусских народы. Возможность немецкого нападения использовалась для оправдания расселение этнически смешанного населения Мцхеты, в юго-западной Грузии. Балкарцы были наказаны якобы за отправив в подарок Адольфу Гитлеру белого коня.

Депортированные были собраны и отправлены, как правило, в ж / д вагоны для перевозки скота в Узбекистан, Казахстан, Киргизию и Сибирь — районы, названные историками «человеческими свалками». Роберт Конквест. Большинство оценок показывают, что близко к две пятых пострадавшего населения погибли. Бедственное положение крымские татары были исключительно суровы; почти половина умерла от голод в первые восемнадцать месяцев после изгнания из их родина.

В феврале 1956 года Никита Хрущев осудил депортации как нарушение ленинских принципов. В его «Секретная речь» на ХХ съезде партии, он заявил, что украинцы избежали такой участи «только потому, что были слишком их было много, и их некуда было депортировать ». В том же году Советское правительство издало указы о восстановление Чечено-Ингушской Автономной Республики и Кабардино-Балкарская Автономная Республика, калмыцкое образование Автономная область и реорганизация Черкесов. Автономная область ‘в Карачаево-Черкесскую автономную область’.Однако крымские татары, месхетинцы и немцы Поволжья были реабилитированы лишь частично и по большей части не были разрешено вернуться на родину до окончания распад Советского Союза в 1991 году.

Меморандум о крымских татарах

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj18

В начало

Еврейский антифашистский комитет

Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) был основан в Куйбышева в апреле 1942 года.Два польских еврейских социалиста, Хенрик Эрлих и Виктор Альтеры (оба позже тайно казнен), возможно, предложил идею Лаврентию Берии, руководителю НКВД. Организация должна была служить интересам советской внешней политики и советских вооруженных сил через СМИ пропаганда — а также через личные контакты с евреями за границей, особенно в Великобритании и США, с целью влиять на общественное мнение и заручиться иностранной поддержкой Советские военные действия.

Председателем ЕАК был Соломон Михоэлс, известный актер. и директор Московского государственного театра идиш. Шакне Эпштейн, идишский журналист, был секретарем и редактором журнала газета JAC, Einikait (Единство). Другие известные JAC членами были поэт Ицик Феффер, бывший член Бунда. (еврейское социалистическое движение, существовавшее с 1897 по 1921 год и поддерживал меньшевиков), писатель Илья Эренбург, генерал Аарон Кац из Военной академии им. Сталина и Борис Шимелович, главный хирург Красной Армии, а также некоторые неевреи из искусства, науки и вооруженные силы.

Через год после основания ЦАК был переведен в Москву. и стал одним из важнейших центров еврейской культуры и литература на идише до немецкого вторжения. JAC транслировать просоветскую пропаганду для иностранной аудитории несколько раз в неделю, рассказывая им об отсутствии антисемитизма и огромные антинацистские усилия, предпринимаемые советскими военными.

В 1948 году Михоэлс был убит секретными агентами Сталина, и в рамках недавно начатого официального антисемитского кампании, JAC был распущен в ноябре, и большая часть его члены арестованы.

Меморандум о Еврейском антифашистском комитете

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj19

В начало

Чернобыль

В апреле 1986 года Чернобыль (на украинском языке Чернобыль) был малоизвестный город на реке Припять на севере центральной Украины. Практически случайно его имя было присвоено имени В.И. Ленин Атомная электростанция расположена примерно в двадцати пяти километрах вверх по течению.

26 апреля анонимность города исчезла навсегда, когда, во время испытания в 1:21 утра реактор № 4 взорвался и выбросил в 30-40 раз радиоактивность атомной бомбы упали на Хиросиму и Нагасаки. Мир впервые узнал худшей ядерной аварии в истории Швеции, где аномальные уровни радиации были зарегистрированы на одной из ядерных удобства.

Считается одной из крупнейших промышленных аварий всех время, Чернобыльская катастрофа и ее влияние на ход Советские события трудно переоценить. Никто не может предсказать каково будет, наконец, точное количество человеческих жертв. 30- одна жизнь погибла сразу. Сотни тысяч Украинцам, русским и белорусам пришлось отказаться от всего города и поселки в тридцатикилометровой зоне крайнее загрязнение.Оценки различаются, но вполне вероятно, что около 3 миллионов человек, из них более 2 миллионов только в Беларуси, все еще живущие на загрязненных территориях. Город Чернобыль — это по-прежнему населен почти 10 000 человек. Миллиарды рублей имеют было потрачено, и еще миллиарды понадобятся для переезда общины и обеззараживают богатые сельхозугодья.

Чернобыль стал метафорой не только ужаса неконтролируемой ядерной энергетики, но и для разваливающегося советского система и ее рефлексивная секретность и обман, игнорирование безопасность и благополучие работников и их семей, а также неспособность для предоставления основных услуг, таких как здравоохранение и транспорт, особенно в кризисных ситуациях.Чернобыльская катастрофа сорвал амбициозную ядерно-энергетическую программу и сформировал молодое экологическое движение в мощную политическую сила в России, а также точка сплочения для достижения Независимость Украины и Белоруссии в 1991 году. в эксплуатацию Чернобыльской АЭС планируется всего остановка в 1993 году.

Документ о дефектах конструкции

Добавьте этот элемент в закладки: // www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj20

В начало

Перестройка

Из скромных начинаний на двадцать седьмом съезде партии в 1986 году перестройка, экономическая программа Михаила Горбачева, политическая и социальная реструктуризация стала непреднамеренной катализатор для демонтажа того, что заняло почти три четверти столетие, чтобы воздвигнуть: марксистско-ленинско-сталинский тоталитарный государственный.

Мир смотрел с недоверием, но с растущим восхищением когда советские войска ушли из Афганистана, демократические правительства свергнули коммунистические режимы в Восточной Европе, Германия воссоединилась, Варшавский договор угас, а холодная Война внезапно оборвалась.

Однако в самом Советском Союзе реакция на новый политика была смешанной. Политика реформ потрясла фундамент укоренившиеся традиционные основы власти в партии, экономике и общества, но не заменил их полностью.Новообретенные свободы собрания, слова и религия, право на забастовку и Многокандидатные выборы подорвали не только Советский Союз. авторитарные структуры, но также и привычное чувство порядка и предсказуемость. Давно подавленные, горькие межэтнические, экономические и социальные обиды привели к столкновениям, забастовкам и рост преступности.

Горбачев представил политику, направленную на начало установления рыночной экономики путем поощрения ограниченной частной собственности и рентабельность советской промышленности и сельского хозяйства.Но Коммунистическая система контроля и чрезмерная централизация власти и привилегии сохранялись, и новая политика не приносила экономических чудеса. Вместо этого стали длиннее очереди за дефицитными товарами в магазины, гражданские беспорядки и кровавые репрессии заявлены жизни, особенно среди беспокойных националистических групп населения окраины Кавказа и Прибалтики.

19 августа 1991 г. консервативные элементы в рядах Горбачева администрация предприняла неудачный государственный переворот, чтобы предотвратить подписание нового союзного договора на следующий день и восстановление власть и авторитет партии.Борис Ельцин, ставший Первый всенародно избранный президент России в июне 1991 г. резиденция правительства его Российской республики, известной как Белый Дом, сплотивший сопротивление организаторов переворот. Под его руководством Россия пошла еще дальше. реформы, когда Советский Союз распался на составных республик и образовали Содружество Независимых Состояния.

Документ о переходе к рыночной экономике

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html#obj21

Конференция, созванная в Ленинграде в октябре 1990 г. консервативная коммунистическая организация «Единство — за ленинизм и Коммунистические идеалы »потребовали кардинальных изменений в Михаиле. Политика Горбачева перестройки и ее реализация.Участники конференции обвинили Горбачева в том, что он следовал конечно, что бы восстановить капитализм в Советском Союзе, и они обратился к партийным организациям и членам с требованием созыв внеочередного съезда партии для снятия Горбачев от власти. Это постановление было передано Центральному Комитет от 29 ноября 1990 г., и назначил к исполнению два Члены Политбюро В. Ивашко, который отмечает документ, «Пожалуйста, подумайте об этом, и давайте поговорим.”

Постановление Общества «Единство за ленинизм и коммунист. Идеалы », 28 октября 1990 г., выражая недоверие политика Горбачева как Генерального секретаря Центрального Комитет. Стр. 2. Стр. 3.

Читать перевод

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/archives/intn.html # obj22

В начало

.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *