Омар хайям стих про любовь: Хайям Омар – Рубаи о любви — Книги для домашнего мастера

Омар хайям стих про любовь: Хайям Омар – Рубаи о любви

Содержание

СТАТЬЯ. Философия любви и вина в поэтическом творчестве Омара Хайям.

Философия любви и вина в поэтическом творчестве Омара Хайяма

Кем же был он, Гияс ад-Дин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям Нишапури? Жил Омар Хайям в 11 — 12 веках, родился по сложным астрономическим вычислениям, 18 мая 1048 года в Нишапуре (Иран), детство провёл в Балхе. К семнадцати годам он окончил своё учение у своего наставника, хотел продолжить образование, но смерть отца вынудила его искать заработка. Тогда он начал писать под заказ различные сочинения. Его способности были замечены главным самаркандским судьей, и молодой
учёный перебрался в Самарканд, где ему были созданы хорошие условия для занятий наукой. Исключительное дарование обеспечило Хайяму всеобщее признание, и он был представлен ко двору правителя Бухары, вассалу сельджукских султанов, а после он оказался при дворе сельджукского султана Мелик-шаха. 18 -летний период жизни Хайяма под покровительством Мелик-шаха и канцлера Низам аль-Мулька был самым счастливым и творческим в жизни учёного и поэта.

Хайям занимался астрономией и математикой, составил календарь, немного совершеннее и точнее григорианского, написал трактат о теоремах Евклида и изучил много языков, написал трактат о метафизике. Но после убийства Низам аль-Мулька и смерти Мелик-шаха, когда началась междоусобица, когда вспыхнул резнёй и религиозными программами фанатизм, преследуемый врагами Хайям даже совершил паломничество в Мекку, чтобы доказать приверженность к исламу, а по возвращению стал преподавать в Багдаде в академии Низамийе, ведя суровую и замкнутую жизнь. Лишь много позже, после более 25 лет гонений Хайям вернулся в родной Нишапур, где и провёл последние годы жизни. Скончался он в 1122 году. О его смерти Низами Арузи, писатель 12 века, сохранил такой рассказ. В 1112 году,

когда они встретились в Балхе, Хайям сказал: «Могила будет расположена в таком месте, где цветы деревьев будут осыпаться два раза в году». В 1135 году Арузи посетил могилу Хайяма в Нишапуре: « Она была расположена у садовой стены. Грушевые и персиковые деревья склонились над его могилой, и она утопала в цветах».

В такой исторической обстановке развивалось творчество Омара Хайяма. На нём лежит печать его века, противоречивого и сложного. Хайям писал свои стихи в форме рубаи, это четверостишия с рифмой по схеме: ааба. Рубаи — законченное лирическое произведение, в котором герой от первого лица может и отсутствовать. В таком случае рубаи представляют
собой сентенцию философского, любовного или гедонического характера. Иногда рубаи выступают в форме диалога, и тогда лирический сюжет уступает место повествовательному.

Эту миниатюрную жанровую форму Омар Хайям использовал для выражения больших чувств и глубоких мыслей. В поэзии Хайяма мы найдём игру слов и по созвучию и по смыслу, но она не бросается в глаза, а органически входит в саму живую ткань произведения, и в этом её прелесть.

Лирика Хайяма носит философский характер, в ней чувствуется напряжённая бьющаяся мысль мятущегося, ищущего человека. Она проста по своим образам и языку, понятна и доступна каждому, но в каждой рубаи лежит скрытый смысл, понять который, можно только проникнув в атмосферу творчества Хайяма.

Его смелая бунтарская мысль порой прерывается призывами к наслаждению и успокоению, порой становится печальной, отчаянной, но никогда Хайям не теряет надежды на жизнь, считая её даром всевышнего. Жизнь со всеми неурядицами и всем известным окончанием он принимает и
ценит, не отделяя её от таких явлений как любовь и вино, находящихся у Хайяма в неразрывном симбиозе.
Язык стихов Хайяма условен и является приёмом персидской поэзии.
Имеющий уши — услышит. Центральным символом Хайяма является ВИНО.

Философия любви и вина переплетается с его
жизненной позицией: пока ты жив и прах твой не смешан с глиной, живи и наслаждайся земными дарами:

Даже имя не вечно твоё под луной,
Наслаждайся покуда усладой земной:
Пей вино и развязывай кудри красавиц,
Ожидая, несчастный, развязки иной.

Вино вбирает в себя много различных смыслов и несёт с собой разнообразный подтекст. Вино как веселье, вино как любовный пожар, вино как вино, вино как жизненная философия.

Вино — то, лучшее в жизни, чем можно услаждать свой дух: молодость и любовь, весна и цветение садов, музыка и песни, зрелость и творчество, научное познание мира и общение с друзьями, старость и мудрость, афористичные стихи и мудрый спор.
Иными словами под ВИНОМ Хайям понимает истинные ценности бытия. Иногда это «чистое», «прозрачное вино», «сок лоз», иногда с конкретизацией: «любовное вино», «вино познанья». Главная эмоция, сопровождающая это «вино» радость жизни, веселье.

Что значит «путь купил», что значит» зелье пить»?

Наперекор судьбе всегда весёлым быть:
Не веселить народ, когда итак веселье,

А в невесёлый день веселье всем дарить.

Именно на это «вино» и возложена в учении Хайяма надежда в пробуждении «спящих», в приобщении к «мудрецам».

Символ «любовь» у Хайяма очень близок к «вину», с той разницей, что «любовь» — для Сердца, а «вино» — для Духа. Можно сказать, что «любовь» — это тот настрой Сердца, при котором оно способно снабжать Дух возвышенными радостями Бытия.

Чтобы пробудить Дух, Сердце должно радовать его «вином», а для этого предварительно само войти в постоянное состояние любви — любовного опьянения. «Любовь» — открытость взгляда, свежесть
восприятия, жадная тяга ко всему прекрасному, постоянная готовность радоваться и радовать других. В любви истинная человечность радоваться и радовать других. Именно любовь концентрирует в человеке силу сравнимую с мощью богов, именно она порывает на самые благородные поступки, является основой творчества многих художников, поэтов, музыкантов, именно она делает человека возвышенней и прекрасней.

Вино отождествлено у Хайяма с любовью. Хмельной дурман любви подкреплён напитком из сока виноградных лоз. Как и вино, любовь будоражит кровь и ассоциативно представляется как нечто алое, багряное гранатовое словно вино.

Хайям ценит жизнь, не может разделить её с вином, считая
самым мудрым и правильным это состояние между трезвостью и опьянением, вечное состояние влюблённости:

Бегут за мигом миг и за весной весна;
Не проводи же их без песен и вина.
Ведь в царстве бытия нет блага выше жизни,
Как проведешь её, так пройдет она.

Настоящая гармония и рай земной представляется Хайяму в объятиях роскошной красавицы с кувшином вина в окружении цветущих весенних садов:

Завесой облака цветы ещё покрыты,
К себе манит ещё кувшин наш недопитый,
Светило дня ещё за горы не зашло, —
Пей, милый мой, ещё ложиться погоди ты.

Вино- ответы на все вопросы, ведь не напрасно говорят, что истина в вине. Вино — веселье, жизненный оптимизм, так необходимые нам в наш нелегкий век:

Поток вина — родник душевного покоя,
Врачует сердце он усталое, больное.
Потоп отчаянья тебе грозит? Ищи
Спасения в вине: ты ни в ковчеге Ноя.

Торжество души и слияние с природой Хайям представляет только через вино. Вино способное дать отдых трезвости мыслей и посвятить себя поглощению прелестей этого мира, ощутить прикосновения любимой, почувствовать дуновение свежего ветра. Хайям влюблён в вино и жизнь:

За то, что вечно пьём и в опьяненье пляшем,

За то, что почести оказываем чашам,
Нас не кори ханжа! Мы влюблены в вино,
И милые уста всегда к услугам нашим.

Противопоставляя влюбленность трезвости, Хайям воззывает всех пить вино, дабы подкрепить свой дух уверенностью того, что не одинок в этом мире, жить в согласии
с природой, ветром, шумом листвы и щебетания птиц. Поэт сотворил целую теорию вина, восхваляя его и посвящая ему оды.
Кувшин — вместилище вина, прах человека после смерти смешивается с глиной и после становится чашей, то есть сознание всегда должно пребывать в состоянии бодром и светлом, а мысли только нести позитивные эмоции. Человек — винный кувшин, а кровь его, бегущая по венам сродни вину, заставляет человека жить, чувствовать, ощущать, дышать и видеть. Одним словом, быть человеком.

Вино — источник жизни, а жизнь одна дана и в ней вино, что дар для грешных наравне с любовью, любовь разит разумных, словно хмель вина, не пить вина считает он преступным, ведь близок смерти час, а жизнь одна:

Чьё сердце не горит любовью страстной к милой,
Без утешения влачит свой век унылый.
Дни, проведённые без радостей любви,
Считаю тяготой ненужной и постылой.

Весь смысл жизни сосредоточен и выражен в любви, в том, что любить и быть любимым:

На мир пристанище немногих дней –

Я долго устремлял пытливый взор очей,
И что ж? Твоё лицо светлее, чем светлый месяц;
Чем светлый кипарис, твой чудный стан прямей.

Вино — поток живых страстей и жизненных перипетий; течение времени, замертво валящее всех; он же часто «красное», «багряное», «кровавое вино».

        Ещё один смысл вина представляется такими фразами в Хайямовском творчестве, как «горькое», «мутное вино», «осадок в кубке», «кровь» и «слёзы в чаше» — это постоянно накапливающаяся с годами сумма тягостных
переживаний, душевная усталость, иногда полоса бедствий или гнёт
усталости. Вино как сознание естество человека, оно должно быть чистым и прозрачным, тогда человек счастлив и стремится жить.
       Составив свои рубаи, Хайям создал своё учение, в законах которого неприятие Корана, пренебрежение ада и гиены огненной, надежда на обман судьбы. Невольный ученик, посвящённый в мудрость Хайямовских четверостиший, прочитавший их, убедится, что кубок «вина» Хайяма несёт ему благородный душевный покой как избавление от суеты, от погони и ложными ценностями Бытия.
      Нельзя сказать, что все стихи Хайяма иносказательны, и в
них нужно искать какой — либо скрытый смысл и философские проблемы. Есть у него, например, любовь не символ, любовь в первозданном смысле. Около сотни его четверостиший, разбросаны по разным источникам, собранные воедино, сливаются в прекрасный лирический цикл, очень земной и непосредственный. В этих стихах, практически, нет подтекстов и символов. Они — откровенная летопись любви поэта к женщине, внешность которой он традиционно идеализирует, но строптивый характер её и все перипетии любовной истории, оттенки собственных эмоций, не всегда благородно возвышенных, изображает реалистично, зримо и без прикрас, открываясь нам с неожиданной стороны, как уже не мудрец и учёный, а простой человек со всеми своими недостатками, подвластный силе любви и вина.
        Нам приходится признать, что Хайям был не только глубоким
философом и блистательным сатириком в своих стихах, но и удивительно тонким лириком.

Мне говорят: «Хмельным являешься везде,
Так повод, может быть, в какой-нибудь беде?»
Мой повод: милый лик и утренняя чаша.
Коль повод лучше есть, так подскажите: где?»

Твой локон — как вьюнок. Вьюнками страсть во мне.
Глаза твои — нарцисс. Нарциссы в каждом сне.
Твои рубины — хмель. Хмелит питьё любое.
Лицо твоё — огонь. Огонь в моём вине.

Он воспевает свою любимую с той же страстью, что и вино, но гораздо нежней, он находит смысл жизни в ней, так же как ищет его в вине. Два понятия любовь и вино неразрывно связаны в его поэзии и не могут быть разделены. Одно без другого могут существовать, но уже не будут нести с собой тот смысл, тот поток чувств, что несут они в себе, находясь в гармонии:

Сады в цвету, вино, благоуханный луг …
Все радости весны, лишь нет тебя, мой друг.
До радости ли мне, когда тебя не вижу?
А встретив, с радости не вижу, что вокруг.

Таким образом, Омар Хайям представляется нам не только как жизненный философ, учёный, но и как человек с тонкой душой, лирический поэт, воспевающий красоту любви и женщины. Пусть его многие стихи пропитаны скептицизмом и отчаяньем, но всегда он компенсирует своё упадническое настроение чашей вина, затем следует весна, любовь. Горести и несчастья проходят, остаётся только хорошее. Хайям настаивает в своей поэзии на том, чтоб
человек довольствовался предложенными ему благами и считал это
постыдным. Ведь испытав полноту чувств, положительных эмоций, человек становится духовно богаче, добрее и мудрее. Именно это и воспевает в своих рубаи несравнимый Омар Хайям.

«Вино пить грех». — Подумай, не спеши.
Сам против жизни явно не греши.
В ад посылать ради вина и женщин?
Тогда в раю, наверно, ни души.

В заключение хотелось отметить бесценность Хайямовских творений для разных отраслей науки, философии, литературы, культуры и искусства. Его рубаи неоценимый дар, который мы имеем возможность созерцать и вникать в философию его воззрений.
Его рубаи перенесли влияние тысяч переводов и переизданий. Одно из таких изданий рубаи в эмалированном переплёте, украшенное драгоценными камнями вёз с собой один из пассажиров «Титаника», которое ушло на дно океана вместе с другими произведениями искусств.

ДМИТРОВСКАЯ О.В. — УЧИТЕЛЬ РУССКОГО

ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ,

I КАТЕГОРИЯ, ШКОЛА № 1 г. ДЖИЗАКА

Омар Хайям — Рубаи — Стихи

КОЛЬ НЕ САМА ЛЮБОВЬ, ТО, ПРАВО, КТО ЖЕ ТЫ?

857

Прошлась ты по душе, как благодать. Ты кто?
И, сам не свой, прошу: пройди опять! Ты кто?
Ах, ради Бога… Нет, скорее, ради сердца,
Присядь со мной, а я начну гадать: ты кто?

858

О, Божьего письма начало! Это — ты.
О, высшей красоты зерцало! Это — ты.
Нет в мире ничего, что не было б тобою.
Ищи в себе, коль что пропало: это — ты.

859

Здесь некий муж твоей красою окрылен:
В переселенье душ и прежде верил он,
Теперь — уверился: «Вновь посрамлен Юпитер!
Юсуф Египетский на землю возвращен!»

860

Учуяв в ветерке твоих духов струю,
Рванулось сердце вслед… Растерянно стою,
Совсем забытый им: в себя впитало сердце
Не только ветерок — и ветреность твою.

861

Услада сердца! Чьи волшебные персты
Ваяли дивный лик небесной красоты?
Красавицы к пирам подкрашивают лица,
Своим лицом и так пиры украсишь ты!

862

Найду твои уста — и рядом обнаружу
Ту чудо-родинку, что так смутила душу.
Неужто до того окружность уст мала,
Что центр окружности был вытеснен наружу?!

863

Пушок над розой уст — чем не письмо! Оно
Печатью родинки-фиалки скреплено.
А на луне узор — кому и чье посланье?
В кого-то, видимо, и солнце влюблено!

864

Коль не сама Любовь, то, право, кто же ты?
Смотрю, дышу, живу, и в этом тоже — ты.
Твоей души, кумир, нет ничего дороже;
А вспомню: краток век! — стократ дороже ты!

865

О королева, ты искусней всех ферзей,
Куда мне, пешему, от конницы твоей!
Слоном и королем я, бедный, загнан в угол
И получаю мат от сдвоенных ладей.

866

Пускай моей тоской твои продлятся дни:
Хоть раз в мои глаза, желанная, взгляни!
И в самом деле взгляд бросает… И уходит.
Вот так! Зажги огонь — и в воду урони.

867

И старцу в сеть любви попасться привелось!..
А то с чего б вино рекою полилось?
Я так зарок хранил!.. Любимая разбила.
Так долго платье шил!.. В неделю порвалось.

868

Ни повода мечтать о встрече благодатной,
Ни капли стойкости в разлуке необъятной,
Ни собеседника для жалобы невнятной. ..
О горестная страсть, восторг невероятный!

869

На что мне их уста? Твою бы ножку мне
Разок поцеловать, и счастлив я вполне.
Ах, ручка!.. И мечтой ошеломлен весь день я.
Ах, ножка!.. И всю ночь ловлю тебя во сне.

870

Как ветер, к локонам ее прильну? Едва ль.
Скачу я к пропасти, но поверну едва ль.
На то и зрячи мы, чтоб лица милых видеть…
Я вроде зряч, но ей в лицо взгляну едва ль.

871

О первозданный свет для сердца моего,
Прислала б хоть привет для сердца моего.
Разлукой болен я, так исцели свиданьем,
Других бальзамов нет для сердца моего.

872

О дивная Луна!.. И солнце прячет лик.
О лалы алых уст!.. И яхонт меркнет вмиг.
Твое лицо — как сад, где родинка-фиалка
Украсила уста — живой воды родник.

873

В ловушку памяти ты заманила сердце,
Тоску-нахлебницу в мое вселила сердце. ..
Я в рабстве у тебя, и некуда сбегать:
Нетленным словом «Жизнь» ты заклеймила сердце.

874

Какой соблазн, какой искус, храни Аллах!..
Твое лицо и день и ночь царит в мечтах.
Вот потому и боль в груди, и трепет в сердце,
И сухость губ, и влажность глаз, и дрожь в руках.

875

Горькой моей слезой взор опалится пусть,
Скорбной моей мечтой боль утолится пусть.
Либо, чтоб боль вобрать, век мой продлится пусть,
Либо, вмещаясь в век, боль умалится пусть.

876

Сколь страстно говорит душа в минуты встреч,
И в сердце как звенит восторженная речь!
Алмазы б тайных чувств оправой слов облечь!..
Никак из языка гвоздь не могу извлечь.

877

Услада милых уст, рубинами гори,
Сокровищнице пусть завидуют цари!
Себе я заведу залог благоуханный:
Во славу нежных чувств хоть локон подари!

878

Сплетенье локонов. Желанней сети — нет.
Как свод мечети, бровь. Другой мечети — нет.
В лицо твое душа никак не наглядится:
Других зеркал душе нигде на свете нет!

879

Что истину вдали искать, любовь моя?
Могу я в двух словах сказать, любовь моя:
Стремящийся к тебе, но вдруг я слягу в землю,
Поможет из земли восстать любовь моя.

880

Иль сердцу моему так сладостны печали?
Иль мало от любви его остерегали?
Как в локонах твоих запуталось оно!..
Не за безумство ли беднягу повязали?

881

Влюбленным ночь дана, чтоб тешиться тайком.
Я у дверей твоих порхаю мотыльком.
Проснись! Любую дверь всегда закроют на ночь,
Но у влюбленных дверь — с отомкнутым замком!

882

Нет, чувственная страсть с любовью не дружна,
Их видимая связь — лишь видимость одна.
Коль птицу радости начнешь кормить распутством,
Не сможет и забор перелететь она.

883

Удача увенчать не думает меня,
Подруга привечать не думает меня.
Пусть от соблазна Бог остерегать не хочет,
Но дьявол-то прельщать не думает меня.

884

Я дерзкою рукой твою погладил прядь,
Но не спеши меня за дерзость укорять:
Я в локонах твоих свое увидел сердце,
А с сердцем собственным могу ж я поиграть.

885

Ты — дичь; охотник — ты; в ловушке зерна — ты.
Напарник, хмель, саки, черпак узорный — ты.
Однажды идолу взмолюсь в кумирне черной,
Увижу вдруг: и жрец в кумирне черной — ты.

886

Твой нос — «алеф» и «лям». Потом, моя любовь,
Над ними я твои рисую бровь и бровь.
Кружок — твое ушко. Божественное сходство!
Теперь бери читай: Аллаха славословь.

887

В укрытии кудрей лукавый житель — страсть.
Твой чудный лик — соблазн, а мой мучитель — страсть.
Твой глаз под бровью — жрец под аркой в нише храма:
Пленил безбожника вероучитель — Страсть.

888

Твое лицо — луна, которой не скудеть.
Прекрасна без прикрас — и прежде ты, и впредь.
Согласный умереть, охотно жизнь оставлю,
Чтоб у дверей твоих навеки замереть.

889

Очами тюркскими меня, видать, поймала,
А может, как силок раскинув прядь, поймала.
Ей мало этого: то выпустит из рук,
То вновь охотится. Смотри, опять поймала!

890

Сегодня облако пришло мой сад омыть,
Жасминов царственных престольный град омыть…
Глаза, твое лицо высматривая тщетно,
Спешат лицо мое на дню стократ омыть.

891

Песчинка, что, сверкнув, на лик Земли легла,
Когда-то солнечным челом Зухры была.
И к твоему лицу прелестному прильнула
Не просто пыль, а прах прелестного чела.

892

Уж так язвителен, уж так насмешлив взгляд!
Но брови все равно ко мне благоволят.
Конечно же сошлюсь на то, что брови — выше:
«Глазами гонишь прочь? Но брови не велят!»

893

«Коль мною покорен, то докажи сперва:
Покорно отступись!» — услышал я слова.
Воистину, тебе молюсь я упоенно,
И как же отвернусь от лика божества?

894

С тобою позабыл о смертной боли я.
К чему других искать, лицо твое любя?
В тебя взглянув, себя я познаю, себя;
В себя взглянув, тебя я узнаю, тебя!

895

Прелестные уста ласкай, вино, ласкай,
Перетекая в них из кубка через край.
Счастливый кубок прав: «Чтоб усладиться лаской,
Коснуться милых уст, до капли кровь отдай».

896

Любовь моя светла, как чистая вода.
Счастливому в любви лишенья не беда.
Любовь других блеснет — и гаснет без следа.
Но ты, моя любовь, не сгинешь никогда.

897

Я за любовь к тебе любой позор приму,
А если пошатнусь, и твой укор приму.
До Страшного суда терзай меня, согласен,
Наградой за любовь свой приговор приму.

898

Я веру в идола (ты идол мой!) избрал,
Для твоего вина я путь хмельной избрал.
Мне Бытие любовь, но без тебя, дарует,
И я Небытие (чтоб быть с тобой!) избрал.

899

Сады в цвету, вино, благоуханный луг…
Все радости весны, лишь нет тебя, мой друг.
До радости ли мне, когда тебя не вижу?
А встретив, с радости не вижу, что вокруг.

900

Хвала тебе, живой родник, — устам твоим!
Не к чаше, лучше б я приник к устам твоим!..
Но если не в вине, то где ж найду отвагу,
Чтоб, осмелев, припасть на миг к устам твоим?

901

Свои зароки кто не забывал из нас,
Кто славу добрую не убивал из нас?
И мой запойный бред, прошу, не осуждайте:
Пьян от вина любви кто не бывал из нас?

902

Разлукой сил лишишь, больным и стану я.
Надеждой опьянишь, хмельным и стану я.
Тебе ли спрашивать, каким предстану я?
О ком ты грезила, таким и стану я.

903

Меня взяла в полон разлука-западня,
Все валится из рук, все плохо у меня.
За ночь с тобою жизнь отдам я! — И избавлюсь
От будущих разлук, от завтрашнего дня.

904

Живу затем, чтоб ты дарила встречи мне,
Кудрями бы в ночи пленяла плечи мне.
В засаде что ни ночь высматриваю птицу,
Но снова поутру похвастать нечем мне.

905

Неужто мы сердца познать любовь не пустим,
Изведать хмель вина и соловьев — не пустим?
Как роза лепестки, одежды мы распустим,
Покуда по ветру наш цвет садов не пустим.

906

Моя жемчужина! Успей, пока в цене,
Себя порадовать и стать отрадой мне.
Так быстро дни пройдут, придут такие ночи,
Когда не свидеться нам даже и во сне.

907

Я лунной ночью ждал свидания с Луной,
Гляжу, идет она. О сердце, что со мной?
Глаза к земной Луне, потом к луне небесной…
Небесная луна померкла пред земной.

908

О! Хмель при виде уст алеет, будто лал.
Ты встала, — кипарис прямей и выше стал.
Захочешь, и меня сразишь ты наповал:
Сними чадру, Луна, чтоб ночью день настал.

909

Огонь моей души! Судьбой гонимый прочь,
Неужто я сумел преграды превозмочь?
Теперь — умри, свеча! Теперь — луна, исчезни!
Озарена тобой сегодняшняя ночь.

910

Вчера, желанный друг, кто мне принес тебя?
В мой одинокий круг — кто мне принес тебя?
Несчастный без тебя пылал в огне, но свежим
Пахнуло ветром вдруг!.. Кто мне принес тебя?

911

Не думай, будто я от нищеты не пью,
Иль убоясь хулы и клеветы, не пью.
Я сердце отогреть хотел хотя бы хмелем;
Теперь, когда свила гнездо в нем ты, — не пью!

912

Лицо твое — заря, а кудри — мрак ночей.
Фисташка сладких уст, миндаль живых очей.
Для сердца моего сам Бог избрал хозяйку:
Когда я без тебя — потерянный, ничей.

913

К сиянию луны, красавицы ночной,
Добавлю я тепло, даримое свечой,
Сверканье сахара, осанку кипариса,
Журчание ручья… И выйдет облик твой.

914

Подробно оглядеть спешу привал земной,
Ищу сравнения, упущенного мной:
Довольно называть луной твой облик светлый
И с кипарисами равнять твой стан прямой.

915

Моей подруге кровь цирюльник отворял.
Легка его рука: едва коснуться дал
Прелестнейшей из рук легчайшему из жал,
Ростком из мрамора пробился вдруг коралл.

916

Прелестный пекарь мой, вон ту краюшку дай,
Где бок не обгорел, где пышен каравай!
Я в пальцах пекаря беспомощен, как тесто,
Боюсь, меня в огонь отправит невзначай.

917

Стать ласковой со мной старается — никак,
Смирить свой нрав крутой старается — никак.
Представьте: кипарис, прямой как восклицанье,
Согнуться запятой старается — никак!

918

Ах, каждый локон твой — ночной коварный тать.
Кто ж волю дал ворам так сердце мне терзать!..
Ты говоришь, они освободились сами?
Ну, так попробуй их покрепче повязать.

919

К другой я и на миг не упорхну никак,
Хотел бы, да любовь не обману никак.
В сиянии твоем слезами ослепленный,
Я на лицо другой и не взгляну никак.

920

Твой локон — как вьюнок. Вьюнками — страсть во мне.
Глаза твои — нарцисс. Нарциссы в каждом сне.
Твои рубины — хмель. Хмелит питье любое.
Лицо твое — огонь. Огонь — в моем вине.

921

В мой предрассветный сад, где винная струя,
И музыкант, хмельной до полузабытья,
И птичий перезвон, и розы, и друзья,
О нежная, сойди! Все приготовил я.

922

Нам с милой нужен миг покоя, о саки.
Зароки? Это что такое, о саки?
Довольно лепетать про Ноя, о саки,
Ковчег моей души — хмельное, о саки!

923

Пусть мой веселый взор с твоим лицом сольется,
Иссохший кубок мой с твоим вином сольется.
Я так хочу собрать, вобрать в себя все то,
Что здесь разобщено, лишь в мире том сольется!..

924

На стрельбище невзгод я сделал щит, и им
Надежнее всего мы души охраним.
Ах, оглядись, мой друг, насколько прочно верность
Повязана зрачком заботливым моим!

925

Мне пальцы не извлечь из мускусных волос,
Рубины дивных уст слепят меня до слез.
С минуты, как тебя сравнил я с кипарисом,
Тот стройный кипарис от гордости подрос.

926

В весеннем ветерке цветам качаться — рай!
Ловить твое лицо глазами счастья — рай!
«Вчера» упомяни — уйдет очарованье;
Забудем о «вчера», когда сейчас-то — рай.

927

Как будто флейта нам звенит с ветвей, как славно!
И булькает вино, как соловей, как славно!
Прелестный мой кумир и чистое вино!
Все горести судьбы — долой! Эгей, как славно!

928

Мне говорят: «Хмельным являешься везде,
Так повод, может быть, в какой-нибудь беде?»
Мой повод: милый лик и утренняя чаша.
Коль повод лучше есть, так подскажите: где?

929

Коль вновь, моя любовь, тебя я обниму,
Коль чашу не вина — живой воды возьму,
Зухра звенит струной, Иса ведет беседу,
Но сердце все грустит, чем угодить ему?

930

«Из сада старосты благоуханных роз
Так жадно хочется!.. Нарвал бы да принес». —
«Ах, не рвалась бы ты за розами. Там глина
Давно пропитана тщетою жадных слез».

931

Неужто же всерьез так страстно ты клялась?
Всей жизни вопреки — прекрасно ты клялась!
Когда бы я не знал, как все непрочно в мире. ..
О свет моих очей, напрасно ты клялась.

932

Все! Я с разлучницей-наукой не знаком,
Звезду счастливую с утра почту вином!
С подругой полный лад, расклад планет удачен,
Нельзя откладывать пирушку на потом!

933

Возьму-ка хлеба я, возьму стихов диван,
Для подкрепленья сил вина веселый жбан.
Когда в развалинах сижу, любовью пьян,
Пускай-ка нам с тобой завидует султан!

934

Когда приветил нас весенней нивы край,
О гурия, полней мой кубок наливай,
И — простаку дурным покажется пускай —
Я просто жалкий пес, коль оглянусь на рай!

935

С тобой, забавница, да с лютнею твоею,
Когда от соловьев слегка осоловею,
Когда вином и кровь, и нервы отогрею,
Не нужно и гроша мне от Хотама Тея!

936

Опять блестят росой тюльпаны близ реки,
Фиалок на лугу склоняются глазки. ..
Но есть один бутон: гляжу и наслаждаюсь,
Как он лукавых уст смыкает лепестки.

937

Едва ты вышла в сад, смутился алый мак,
Не успокоится от зависти никак.
А что же кипарис тебе не поклонился?
Увидел дивный стан, его хватил столбняк!

938

Я с ветреницей раз повел такую речь:
«Своей же клятвою как можно пренебречь?»
Отменный был ответ: «Мои уста надежны,
Не говорят того, что следует беречь».

939

Сказал я: «Мне с тобой светло, как при луне».
Был жаркий поцелуй ответом в тишине.
«Признайся», — говорю. «Но в чем?» — «Ты не изменишь?»
«Сегодня ж изменю!» Не отвечать бы мне!..

940

«Твой локон так душист, что хочется вкусить…»
«Вкусить?! Кусай себя, не нужно и просить».
«Тогда уж покушусь на два плода желанных».
«Опомнись! Кипарис вдруг стал плодоносить?!»

941

Два локона твоих назвал бы я друзьями,
Свиданья розами, а дни разлук шипами.
Из-под щита волос твой взгляд — удар копья.
В любви — глоток воды, ты в миг размолвки — пламя.

942

Ах, сердце, наша страсть и так-то не бальзам.
За что в кострах разлук обугливаться нам?
В томленье по ее божественному лику
Блуждаю взглядом я весь день по небесам.

943

Вздыхая по тебе, брожу меж стен пустых.
Лишась тебя, мой дом стал черным и затих.
Как слуг, тебе вослед я шлю глаза и сердце:
Всем сердцем я с тобой, твой путь — в глазах моих.

944

Да только ли глаза, казнясь потерей, плачут?
Все члены тела — как, познал теперь я, плачут!
Разлукой рождено печальное письмо;
Не только сам в слезах, пишу, и перья плачут.

945

Как вкрадчиво любовь опутала меня:
«Впустил, так поздно гнать!» — внушая и дразня!..
Теперь такая скорбь испепеляет сердце,
Как будто стал огонь — горючим для огня.

946

Мне что ни миг с тобой, то новая беда,
И что ни день, то злей несчастий череда.
Меня уже пора оплакивать, поскольку
Судьба меня с тобой связала навсегда.

947

За счастье прежнее тебя благодарю,
С тревогой на сердце вослед тебе смотрю.
С тобою — мрачный мир каким веселым делал!
Разлукой омрачен, что с миром натворю?!

948

О, знала б ты, тоска какая без тебя:
Как будто должен жить века я без тебя.
Прислала бы кого, сама бы навестила!
Что ни взбредет на ум, пока я без тебя!

949

Резвее ветра я возник бы пред тобой!..
Но нынче, немощный, бездвижный и больной,
Я стал бессильнее горячечного вздоха:
Проник к тебе, приник — и сник бы, чуть живой.

950

Все скорби, сколь нашлось, наружу проступают:
Следы кровавых слез наружу проступают.
Не диво, если кровь закапает с ресниц:
Вот так шипы из роз наружу проступают.

951

Встречал ее не раз, но я-то и не знал,
Она была средь нас, но я-то и не знал!..
Шептал: «Неужто здесь возлюбленной не встречу?»
Пришел прощальный час… Но я-то и не знал!

952

Плачь, сердце! Уж не та она со мною стала,
Печалью занята совсем иною стала.
Об исцелении пришли мы хлопотать,
Но милый лекарь наш сама больною стала.

953

Кого любовь теперь добычей изберет?
Кому она теперь с три короба наврет?
Я отбезумствовал, с меня уже довольно.
Любовь охотится… Сегодня — чей черед?

954

Уж так пылал тобой!.. Лишь начадил вокруг.
Ожогом на сердце начальный стал недуг.
Уж так старался я с тобой соединиться!..
Но если не судьба, то не судьба, мой друг.

955

А вот кувшин: как я, любовь он знал когда-то,
В оковах локонов, как раб, стенал когда-то.
Вот ручка у него на горле замерла:
Свою любимую он обнимал когда-то!..

956

Так ласково меня вдруг привечать — за что?
А после от себя вдруг отлучать — за что?
Мы с первого же дня так были неразлучны!..
На всю вселенную готов кричать: «За что?»

957

Меня чураешься — за что казня, кумир?
Ту клятву верности — вот так храня, кумир?!
Смотри, не выдержу, поймаю за шальвары:
Терпенье лопнуло, прости меня, кумир!

958

Неверную забыть? Расстаться? Ну и ну.
Уж будто брошу жить и умирать начну?
Напомню ей, как бьют изменников ислама,
И в веру прежнюю пощечиной верну.

959

Как сердце, изведясь, сожгло здоровье мне!
О, как невмоготу с его любовью — мне!
В заветный час вином влюбленных одаряют,
Но чашу наполнять привыкли кровью мне.

960

Пришла любовь — ушла, как будто кровь из жил.
Вконец опустошен — я полон той, кем жил.
Любимой раздарил всего себя до крохи,
Весь, кроме имени, стал той, кого любил.

961

Все хуже без тебя, и все полней печаль.
С утра, не как вчера, еще больней печаль.
Кто плакал на земле, не обо мне ль рыдали?
Все дальше от тебя, и все сильней печаль.

962

Размахивает рок огнивом и кремнем,
Не в силах прихватить промокший трут огнем:
То врозь нас разнесет, то сдвинет и ударит…
Мы врозь — проклятие! Но и когда вдвоем…

963

Лекарства для любви недужной не нашла
Душа: коснулась губ, но душу — не нашла.
Чем ей заполнить жизнь, чем завершить легенду
Любви? Концовки есть, но нужной не нашла.

964

Цветник твой разорен, как после кутежа;
Тюльпан твой — ворон взял и ввысь летит, кружа…
Румянец уст твоих давно уж не касался,
Багрянец уст твоих давно покрыла ржа.

965

Как, испытав любовь, ты расцвела со мной!
Как яростно и зло потом рвала со мной!
Надеюсь на судьбу: удачно повернется,
Ты станешь вновь такой, какой была со мной.

966

В лихой притон Судьбы забрел я на беду:
Она всучила мне болезни да нужду.
Как на ветвях бутон, увяну не раскрывшись,
Как на лугу тюльпан, я кровью изойду.

967

Бездомный, телом я пообветшал в пути;
Добро я находил, да некуда нести.
Вот так и прожил век, у счастья не в чести…
Со Смертью встретиться б, но где ее найти?

968

Ни камня, кажется, в степях Востока нет,
Который злой судьбой не брошен мне вослед…
Я знаю, нет страны, где б отдохнул от бед,
Где б горький образ твой не застил белый свет.

969

Глаза так бережно вели слепое сердце,
Чтоб где-то встретиться смогло с любовью сердце. ..
Не любопытствуйте, что на сердце теперь:
Глаза заставите омыться кровью сердца.

970

Вот — горе! Кровью слез ты захлебнуться должен,
Иль мир ликующий перевернуться должен!..
Пока твои глаза не высосала тьма,
Представь, что это сон, что ты проснуться должен!

971

Вчера прощались мы. Я, стоя над могилой,
Сквозь саван узнавал прелестный облик милый
И тщетно звал: «Ответь!» О, если б навсегда
Не голос твой умолк, а мой язык постылый!..

972

Чуть ночь, и снова ум в отчаянье ночном,
И жемчугами слез осыпан я кругом,
И в чашу головы не влить вина ни капли:
Старайся, наполняй, но чаша кверху дном.

973

Пустить из сердца кровь — и смоет сотню зданий.
Стократ губительней — река людских рыданий.
Я на ресницах нес такое море слез!..
Обрушится потоп, коль не сдержу стенаний.

974

Палатки мудрости Хайям когда-то шил,
Но в печь беды попал, да в самый жар и пыл,
Остаток лишних лет отстриг посыльный Смерти
И за бесценок их кому-то уступил.

975

Ты в горе мудрым стал и дураком едино.
И что тебе мечеть, молельный дом? — едино.
Душой ты с чужаком, а может, со своим,
Раздвоен: стал свечой и мотыльком едино.

976

Ночами небеса гноят мне жизнь-белье;
И нитки расползлись, и воротник — рванье.
Возьмут мою судьбу, и уж начнут мытье,
Вдруг вынут из воды и снова в грязь ее!

977

Нет, храм о двух Дверях нам не дал ничего;
Растрачена душа, и в сердце все мертво.
Блажен, кто в этот мир не разыскал дороги
Иль вовсе избежал зачатья своего.

978

Ну и сокровище нашлось для нас: ничто.
От козней мира я, взгляни, что спас: ничто.
Я, светоч радости, когда погас, — ничто.
Джамшидов кубок — я… Разбей! Тотчас — ничто.

979

Поля печальных глин — родимый край для нас.
На пару дней весь ад, весь этот рай для нас.
Сегодняшний кувшин с водою ключевою
И завтрашний кирпич — вот урожай для нас.

980

Созвездье Близнецов колышет вздох печали,
И ливнем слез моих кипят морские дали.
На послезавтра пить вино к себе зовешь?
Я и до завтра-то смогу дожить едва ли.

981

Я радость за подол — но вырвалась она.
Я к чаше — но в уста не капнуло вина.
Мой век, мой долгий день уже склонился к ночи;
Все прожитые дни для сердца — ночь одна.

982

Чье сердце на лугу скосили, как траву?
Ах, локон снившийся, былинки — наяву.
Как прядка вырвана неосторожным гребнем…
Ты — локоны травы, я — без тебя живу.

983

Боюсь, мое лицо во цвет морской волны,
Поскольку морем слез глаза мои полны.