Рубайат Омара Хайяма (1859) ул. 1

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул. 11; «О, дикая местность была раем!» В 4-м изд. (1879) st. 12

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул.12; «Ах, возьми наличные и отпусти кредит, / Не обращай внимания на грохот далекого барабана!» В 4-м изд., (1879) st. 13

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул. 18

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул.23

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул. 26; «Цветок, который однажды распустился навсегда, умирает» в 4-м изд. (1879 г.), стр. 63

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул.37

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул. 49; «Но беспомощные части игры, в которую он играет / На этой доске дней и ночей; / Туда и сюда движется, и проверяет, и убивает, / И один за другим лежит в шкафу »в 4-м изд., (1879) st.69

Рубайат Омара Хайяма (4-е изд., 1879 г.) ул. 70

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул.51; «Все твои слезы» в 4-м изд. (1879) ул. 71

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул. 52; «Они зовут небо» в 4-м изд. (1879) ул. 72

Рубайат Омара Хайяма (4-е изд., 1879 г.) ул. 86

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул.60

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул. 71; «То, что они продают» в 4-м изд. (1879) ул. 95

Рубайат Омара Хайяма (1859) ул. 72

, письмо Дж. Р. Лоуэллу, октябрь 1877 г. Титаник, пародию на Марка Твена и даже речь президента Билла Клинтона?

The Moving Finger пишет; и, предъявив судебный приказ,

Идет дальше: ни все благочестие твое, ни остроумие

Заманим его обратно, чтобы отменить половину строки,

Ни все слезы твои не смывают слова об этом.

بر لوح نشان بودنی‌ها بوده‌است

وسته لم نیک و بد رسوده‌است

در روز ازل ر نچه بایست بداد

م وردن و وشیدن ما بیهوده‌است

Этот катрен помещен на стенах Лейденского института краеведения (LIAS) при Лейденском университете, чтобы улучшить здания в М. де Фрисхоф. Поэма является одним из многих катренов, приписываемых персидскому астроному и философу Омару Хайяму (ок. 1048–1131), который вдохновил Эдварда Фицджеральда (1809–1883) на его адаптацию, «Рубайат Омара Хайяма » в 1859 году.Подлинность катренов, приписываемых Хайяму, является предметом споров, поскольку большинство этих стихов приписываются ему в более поздние века. Адаптация персидских катренов Фитцджеральдом вдохновила поколения художников, поэтов, философов и политиков, которые использовали эти стихи в самых разных контекстах. Катрены обладают загадочностью. Они лаконичны по содержанию и остроумны в том, что касается универсальной мудрости, которую они выражают, но также гедонистичны в мировоззрении, сильно пропагандируя философию carpe diem.Именно эта комбинация сделала катрены столь популярными среди поколений читателей в разных культурах. Рендеринг Фитцджеральда является уникальным для переводной литературы и вдохновляет более тысячи поэтов на подготовку собственных переводов на разные языки. Модель Rubáiyát стала культовой в Европе и Америке на рубеже двадцатого века, а позже и во всем мире.

Культ Рубайата

Хотя эти катрены стали одними из самых известных стихотворений в мире, публикация первого издания оказалась неудачной. Фитцджеральд перевел семьдесят пять четверостиший, издал 250 экземпляров и сам купил сорок экземпляров. Книги были отправлены в книжный магазин Бернарда Куорича, но они не продавались. Книжный магазин выставил их за дверью в коробку для продажи. Уитли Стоукс и Джон Ормсби обнаружили книгу в 1861 году.Стоукс купил несколько экземпляров Rubáiyát для своего друга Данте Габриэля Россетти, члена прерафаэлитского круга. Прерафаэлиты положительно восприняли переводы, что привело к публикации второго издания Rubáiyát в 1868 году. Это второе издание содержало 110 четверостиший. Джон Раскин, один из прерафаэлитов, 2 сентября 1863 года написал Фитцджеральду в эйфории:

Мой дорогой и очень дорогой сэр,

Я совершенно не знаю, кто вы, но я от всей души молю вас найти и перевести для нас еще несколько произведений Омара Хайяма.Я никогда — до сих пор — не читал ничего настолько славного, на мой взгляд, как это стихотворение … и это, и это все, что я могу сказать об этом —

Больше — больше — пожалуйста, больше — и я всегда буду С благодарностью и уважением относиться к вам.

Rubáiyát дошла до пятого издания (1872, 1879), последнее было опубликовано посмертно в 1889 году.

Катрены, вероятно, являются одним из наиболее переводимых литературных произведений средневековой исламской культуры. Они переведены практически на все основные языки мира.Некоторые из фраз, придуманных Фитцджеральдом, стали пословицами на английском языке, например «Возьми наличные и отпусти кредит» или «Кувшин вина, буханка хлеба — и ты», что происходит из следующего катрена:

Книга стихов под ветвью,

Кувшин вина, буханка хлеба — и ты

Рядом со мной пою в пустыне —

Ой, пустыня была раем!

Мода на катрены не ограничивалась литературными кругами, которые производили большое количество имитаций, пародий, комментариев, но также и материальной культурой, где отдельные катрены цитировались в коммерческой рекламе табака, сигарет, карандашей, кофе, шоколада и т. Д. парфюмерия, туалетное мыло, вино, кафе, календари и многое другое.Есть много сообщений о солдатах обеих мировых войн, которые держали копии Рубайят в своих карманах и знали четверостишие наизусть. Куманс приводит 1015 изданий переводов Эдварда Фицджеральда в своей недавней биобиблиографии. Удивительно, как эти катрены достигли такой сенсационной популярности.

R.M.S. Титаник и Рубайат

Парадоксальным образом сенсация от Rubáiyát даже увеличилась, когда он упал на борт R.M.S. Титаник. Одна из самых роскошных публикаций книги принадлежит Сангорски и Сатклиффу, которые работали над этим изданием в течение двух с половиной лет.Так был создан Великий Омар — Копия Рубайата Омара Хайяма . Комиссар Джон Стоунхаус дал следующую инструкцию: «Делай это и делай хорошо; ограничений нет, кладите в привязку то, что вам нравится, заряжайте за это сколько хотите; чем больше цена, тем больше я буду доволен; только при условии, что вы понимаете, что то, что вы делаете и за что взимаете плату, будет оправдано результатом; и когда книга будет закончена, она станет величайшим современным переплетом в мире; это единственные инструкции.(Пастухи, 49). Переплет содержал тысячи драгоценных камней. Передняя доска была украшена тремя павлинами под персидской аркой, восседающими в «форме сердца», их хвосты были сделаны из инкрустированных драгоценностей и золота, почти занимая всю крышку. «Глаза перьев были украшены топазами, всего 97, (…), гребни птиц были украшены 18 бирюзой, а их глаза — рубинами». (Пастухи, 53–56) Американец Габриэль Вейс купил книгу на аукционе. Сотби упаковал и отправил книгу в Нью-Йорк на «Титанике».К сожалению, книга сейчас, вероятно, лежит на дне Атлантического океана.

Движущийся палец

Возвращаясь к нашему катрену «Движущийся палец», это одно из любимых стихотворений в англоязычном мире. Поиск в Google по запросу «Омар Движущийся палец» предлагает 940.000 результатов, а поиск только по «Движущемуся пальцу» дает 74 000 000 результатов, среди которых указывается на роман Агаты Кристи 1942 года «Движущийся палец» . Насколько мне известно, стихотворение использовалось в Соединенных Штатах Мартином Лютером Кингом (1929-1968) и президентом Биллом Клинтоном (президент 1993-2001). Мартин Лютер цитирует Омара Хайяма в его речи «За пределами Вьетнама: время нарушить тишину» в 1967 году, имея в виду неумолимое течение времени: «Мы можем отчаянно требовать, чтобы время остановилось в ее отрывке, но время непреклонно относится к каждому призыву. и мчится дальше.Над обесцвеченными костями и беспорядочными остатками многочисленных цивилизаций написаны жалкие слова: «Слишком поздно». Есть невидимая книга жизни, которая достоверно фиксирует нашу бдительность или наше пренебрежение. Омар Хайям прав: «Движущийся палец пишет, а судебный приказ продолжается» ». Клинтон процитировал катрен во время дела Моники Левински в 1998 году:« Как любой, кто честно сталкивается с позором противоправного поведения, я отдал бы все, чтобы вернуться. и отменить то, что я сделал. Но одна из болезненных истин, с которой мне приходится жить, — это то, что это просто невозможно.После этого он цитирует катрен.

Растущие пародии на Рубайат

Популярность Rubáiyát вдохновила широкий круг поэтов и художников на создание пародий на четверостишие. Известные авторы, такие как Марк Твен (1835-1910), вместо совета Фитцджеральда: «Просыпайтесь! За Солнце, которое обратилось в бегство… ». Основатель голландского общества Омара Хайяма, покойный Йос Бигстраатен, возможно, один из немногих, кто собрал большое количество этих драгоценных изданий и написал научные очерки об этих увлекательных стихотворениях.Есть также несколько пародий на «Движущийся палец», которые я цитирую здесь, благодаря Йосу Кумансу за предоставленные мне образцы:

Юридический Палец пишет; и имея приказ,

Идет дальше, но ни Жажда, ни

Вит Заманил его обратно, чтобы отменить половину строки

Чтобы дать мужчине повод зажечь.

(Рубайят Охоу Дриям — Дж. Л. Дафф)

«‘Движущийся палец пишет, и имея Запись

Идет дальше.'»» И конечно, дорогая, у тебя есть Зернистость

Покориться Руке судьбы,

Когда не можешь помочь себе ни Бита ».

(Рубайят хулиганского мужа — М.Б. Литтл)

Скорость движущегося двигателя и скорость,

Идет дальше. Ни все крики и вопли ужаса

Заманит его обратно для урегулирования претензий о возмещении ущерба;

Даже если жертвы наполовину мертвы!

(Рубаи автомобиля — К.Уэллс)

В заключение, Фитцджеральд сделал четверостишия Хайяма частью мировой литературы, выражая, как жить хорошо, напоминая нам о нашей смертности и почему мы должны с улыбкой пережить момент неумолимого течения времени.

Ссылки и дополнительная литература:

Аминразави, М., Вино мудрости: жизнь, поэзия и философия Омара Хайяма. Оксфорд: Oneworld, 2005.

Бигстраатен, Дж., «Омар с улыбкой», на персидском языке: Ежегодник голландско-иранского общества, № 20, 2004–2005 гг., Стр. 1-37.

Куманс, Дж., Рубайат Омара Хайяма: обновленная библиография, Лейден: Leiden University Press, 2010.

Карлин Д., Фицджеральд Эдвард: Рубайат Омара Хайяма, Оксфорд: Oxford University Press, 2009.

Сейед-Гохраб, А.А. (ред.), Великий Умар Хайям: Глобальное восприятие Рубайят, Лейден: Издательство Лейденского университета, 2012.(в цифровом виде по адресу http://www.oapen.org/search?keyword=khayyam)

Шепард Р., Золушка искусств. Краткая история Сангорски и Сатклиффа, Лондон и Нью-Касл, Делавэр: Shepherds and Oak Knoll Press, 2015.

© Asghar Seyed-Gohrab and Leiden Medievalists Blog, 2018. Несанкционированное использование и / или копирование этого материала без явного письменного разрешения автора и / или владельца этого сайта строго запрещено. Выдержки и ссылки могут быть использованы при условии, что полная и ясная ссылка на блог Asghar Seyed-Gohrab и Leiden Medievalists указана в соответствующем и конкретном направлении к исходному содержанию.

Рубайят Омара Хайяма: Первое издание

Первое издание

Пробудитесь! для Утро в Чаше Ночи
Бросил Камень, обращающий Звезды в Полет:
И вот! Охотник Востока поймал
Башня Султана в Петле Света.

Сон, когда Левая Рука Рассвета была в Небесах
Я услышал голос в таверне:
«Пробудитесь, мои малыши, и наполните чашу
, пока не высохнет ликер жизни».

И, как кричали члены команды Петуха, стоявшие перед
Таверна? «Тогда откройте дверь.
Вы знаете, как мало нам осталось оставаться,
И, однажды уйдя, мы больше не сможем вернуться. » Сук
вырывается, и Иисус из земли подозревает.

Ирам действительно ушел со всей своей Розой,
И Чашкой Сев’н-ринг Джамшида, о которой никто не знает;
Но все же Виноградная лоза ее древний Рубин дает
И все же сад у воды дует.

И губы Давида сомкнуты; но в божественном
Пелеви с высокими трубками, с «Вино! Вино! Вино!
Красное вино!»? Соловей взывает к Розе.
Эта ее желтая щека — воплощение.

Приходите, наполните Чашу и в весеннем огне
Зимняя одежда покаяния бросок:
Птице времени мало
Летать? И вот! Птица на крыле.

И посмотрите? Тысяча Цветков с Днем
Проснулся? И тысяча, разбросанная в Глину:
И этот первый Летний Месяц, который принесет Розу
, Унесет Джамшид и Кайкобад прочь.

Но пойдем со старым Хайямом и оставим Участок
Кайкобада, и Кайхосру забыл:
Пусть Рустум лежит вокруг него, как он хочет,
Или Хатим Тай плачет Ужин? Не обращайте на них внимания.

Со мной вдоль какой-то посаженной полосы травы
Это просто отделяет пустыню от засеянной,
Где мало известно имя Раба и Султана,
И пожалей Султана Махмуда на его Троне.

Здесь с буханкой хлеба под ветвью,
Фляжка вина, книга стихов? И ты
Рядом со мной поешь в пустыне?
И пустыня — это рай.

«Как сладок смертный Соврант!»? Думают некоторые:
Другие? «Как благословен грядущий рай!»
А, возьми Деньги в руки и откажись от остальных;
О, смелая Музыка далекого Барабана!

Взгляни на Розу, которая веет вокруг нас? «Вот,
Смеюсь, — говорит она, — в мир, который я дую:
Сразу же шелковую кисть моего кошелька
Слезу и ее Сокровище в саду».

Люди мирской надежды возлагают свои сердца на
Пепла поворотов? Или он процветает; и анон,
Как снег на пыльном лице пустыни
Освещение немного Час или два? прошло.

И те, кто взрастили Золотое Зерно,
И те, кто бросил его Ветрам, как Дождь,
Подобно ни одной такой золотистой Земле не обратились
Как, однажды похороненные, Люди хотят снова выкопать.

Подумайте, в этом разбитом Караван-сарае
Чьи двери сменяют Ночь и День,
Как Султан после Султана с его Помпой
Обитель своего Часа или двух, и пошел своей дорогой.

Говорят, что Лев и Ящерица охраняют
Дворы, где Джамшид прославлял и пил глубоко:
И Бахрам, этот великий Охотник? Дикий осел
Печать на его голове, и он спит крепким сном.

Я иногда думаю, что никогда не дует так ярко
Роза, как там, где истек кровью какой-то похороненный Цезарь;
Что каждый гиацинт в саду носит
капель на коленях некогда прекрасной головы.

И эта восхитительная трава, чей нежный зеленый
оперяется на устье реки, на которую мы опираемся?
Ах, опереться на нее слегка! ибо кто знает
Из какой когда-то прекрасной Губы возникает невидимая сила!

А! Мои Возлюбленные, наполните Чашу, которая очищает
НА СЕГОДНЯ от прошлых сожалений и будущих страхов —
Завтра? Почему, завтра я могу быть
Сам с вчерашней Сев’н Тысячелетием.

Ло! некоторые из них мы любили, самые прекрасные и лучшие
That Time and Fate из всех их Vintage perst,
Выпили свою чашку раунд или два назад,
И один за другим тихо подкрались к Отдыху.

А мы, которые теперь веселились в Комнате
Они ушли, и Летние платья в новоцвете,
Сами должны мы под Ложе Земли
Спуститься, сами сделать Диван? Для кого?

Ах, извлеките максимум из того, что мы еще можем потратить,
Прежде, чем мы тоже в Прах спустимся;
Прах в прах и под прахом, чтобы лгать,
Без вина, без песни, без певца и без конца!

Похоже для тех, кто к TO-DAY готовится,
И тех, кто после ЗАЗТРА смотрят,
Муэдзин из Башни Тьмы кричит
«Дураки! Ваша награда ни здесь, ни там.

Да ведь, все Святые и Мудрецы, которые так образованно обсуждали
Двух Миров, толкнулись
Как глупые Пророки; их Презрение
рассеяно, и их уста затоплены пылью.

О, пойдем со старым Хайямом и оставим Мудрого
Чтобы поговорить; одно можно сказать наверняка, что Жизнь летит;
Одно можно сказать наверняка, а остальное — ложь;
Цветок, который однажды распустился, навсегда умирает.

Я когда молодые очень охотно посещали
Доктора и Святого и слышали великий аргумент
Об этом и о нем: но всегда
Выходил той же Дверью, что и я.

С ними Семя Мудрости я сеял,
И собственноручно трудил его, чтобы расти:
И это был весь урожай, который я собрал?
«Я пришел, как Вода, и, как Ветер, я ухожу».

В эту Вселенную, и почему не зная,
Ни откуда, как Вода волей-неволей течет:
И из нее, как Ветер по Пустоши,
Не знаю куда, волей-неволей дует.

Что, не спрашивая, откуда сюда торопились?
И, не спрашивая, куда поспешили отсюда!
Еще одна и еще одна Чаша, чтобы утопить
Память об этой дерзости!

Вверх от Центра Земли через седьмые Врата
Я поднялся, и на Троне Сатурна,
И многие Узлы распутались у Дороги;
Но не узел человеческой смерти и судьбы.

Была Дверь, к которой я не нашел Ключа:
Там была Завеса, которую я не мог видеть:
Некоторое время немного поговорили о МНЕ и ТЕБЕ
Там показалось? А потом больше не было ТЕБЯ и МЕНЯ.

Тогда к катящемуся Небу я закричал,
Спрашивая: «Какая Лампа имела Судьбу направлять
Ее маленьких Детей, спотыкающихся в Темноте?»
А? «Слепое понимание!» Heav’n ответил.

Тогда в эту глиняную Чашу я отложил
Моя Губа тайный Колодец Жизни, чтобы узнать:
И Губа в Губу он бормотал? «Пока ты жив,
Пей!? За однажды мертвый, ты никогда не вернешься.»

Я думаю, что Сосуд, который с беглым
Артикуляцией ответил, когда-то действительно жил,
И веселился; и холодная Губа, которую я целовал
Сколько поцелуев он мог бы потребовать? И дать.

За в Рыночная площадь, одни сумерки,
Я наблюдал, как Поттер стучит по мокрой глине:
И со всем стертым языком
Он бормотал? «Осторожно, брат, нежно, помолись!»

Ах, наполни кубок:? какие ботинки повторять
Как время ускользает под нашими ногами:
Нерожденные ДО ЗАЗРА и мертвые ВЧЕРА,
Зачем беспокоиться о них, если СЕГОДНЯ будет сладким!

One Moment in Annihilation’s Waste,
One moment , Колодца Жизни по вкусу?
Звезды заходят, и Караван
Отправляется к заре Ничто? О, поспеши! ?
Лучше веселиться с плодотворным Виноградом
, Чем опечаливать ни один, или горький, Фрукт.

Вы знаете, друзья мои, сколько времени прошло в моем доме.
Для нового брака я заключил Гулять:
Разведен, старый бесплодный Причина с моей постели,
И взял Дочь Виноградной Лозы супругу.

Для «ЕСТЬ» и «ЕСТЬ-НЕ», хотя с Правилом и Линией,
И, «ВВЕРХ-И-ВНИЗ» без, я мог бы определить,
Я еще во всем, что я только хотел знать,
Никогда не был глубоко в ничего, кроме вина.

И недавно, у двери таверны,
Пришел, крадя сквозь Сумрак фигуру ангела,
Несущий сосуд на плече; и
Он повелел мне отведать его; и это? Виноград!

Виноград, который может с абсолютной логикой
Два и семьдесят сотрясающих сект опровергают:
Тонкий алхимик, который в Trice
Преобразует свинцовый металл жизни в золото.

Могущественный Махмуд, победоносный Владыка,
Что вся неверная и черная Орда
Страха и печали, наводняющая Душу
Разбегает и убивает своим зачарованным Мечом.

Но оставьте Мудрых спорить, а со мной
Ссора Вселенной пусть будет:
И, в каком-нибудь углу дивана Хаббаба,
Сделай игру из того, что делает Тебя столько же.

Для входа и выхода, вверху, примерно, внизу,
‘Это не что иное, как шоу Magic Shadow,
Сыграно в коробке, свеча которой — Солнце,
Round, в котором мы, Призрачные Фигуры, приходят и уходят.

И если Вино, которое ты пьешь, Губа, которую нажимаешь,
Конец в ничто, все заканчивается? Да —
Тогда представь, пока Ты есть, Ты есть, но кем
Ты будешь? Ничто? Ты не будешь меньше.

Пока Роза дует вдоль реки Бринк,
Со старым Хайямом Рубиновый напиток Винтаж:
И когда Ангел с его более темным Глотком
Поднимается к тебе? Возьми это и не сжимайся.

‘Все это шахматная доска ночей и дней
Где Судьба с людьми за фигурки играет:
Ходит туда-сюда, и спаривается, и убивает,
И один за другим лежит в шкафу.

Мяч без вопроса состоит из «Да» и «Нет»,
Но вправо или влево в зависимости от ударов игрока;
И Тот, Кто бросил Тебя в Поле,
Он знает обо всем? Он знает? Он знает!

Движущийся палец пишет; и, имея приказ,
Двигается дальше: ни все твое благочестие, ни остроумие
Не соблазнят его обратно, чтобы отменить половину строки,
Ни все твои слезы не смывают его Слово.

И ту перевернутую Чашу, которую мы называем Небом,
Где мы ползаем в курятнике, разве мы не живем и не умираем?

Первой Глиной Земли Они месили Последнего Человека,
И затем Последней Жатвы посеяли Семя:
Да, Первое Утро Творения написало
То, что должна прочитать Последняя Заря Расплаты.

Я говорю Тебе это? Когда, начиная с Цели,
За плечи пылающего Жеребенка
Они бросили Парвина и Муштари,
В моем предопределенном Заговоре Пыли и Души

Лоза ударила Волокно; который около
Он цепляется за мое Существо? Пусть суфий пренебрегает;
Моего Недрагоценного Металла может быть подан ключ,
Ключ откроет Дверь, без которой он воет.

И это я знаю: будь то один Истинный Свет,
Разжигание любви или Гнев полностью меня поглотит,
Один взгляд на него в таверне поймал
Лучше, чем в Храме, потерянный сразу.

О, Ты, Который сделал с Ямой и с Джином
Осади дорогу, по которой я должен был блуждать,
Ты не хочешь с Предопределением вокруг
Запутать меня и вменить мое грехопадение?

О Ты, Который сотворил Человек низменной Земли,
И Который с Эдемом сотворил Змею;
За все грехи, которыми почернело лицо человека
Прощение человеческое дать? И возьми!

Куза-нама

«Книга горшков»

Слушай еще раз.Однажды вечером в конце
Рамазана, прежде чем взошла лучшая Луна,
В той старой гончарной лавке я стоял один
С глиняным народом, расставленным рядами.

И странно сказать, среди этого земельного участка
Кто-то мог сформулировать, а кто-то нет:
И вдруг еще один нетерпеливый заплакал?
«Кто такой Поттер, молитесь, а кто Горшок?»

Тогда сказал другой? «Конечно, не напрасно
Моя субстанция с общей Земли была та’эн,
Тот, Кто тонко придал мне форму
, Должен вернуть меня обратно на общую Землю.«

Другой сказал?» Почему ни один сварливый Мальчик
не сломал бы Чашу, из которой он пил радость;
Должен ли Тот, Кто сотворил Сосуд в чистой Любви
И Фэнси, в гневе после смерти уничтожит! »

Никто не ответил на это; но после того, как Молчание произнесло
Сосуд более неуклюжего Марка:
« Они насмехаются надо мной за то, что я склонился все наперекосяк;
Что? Тогда рука Поттера дрожала? »

Сказал?» Люди угрюмого Тапстера рассказали,
И намазать его Лик дымом ада;
Они говорят о каком-то строгом Испытании нас?
Он хороший парень, и с ним все будет хорошо.«

Потом сказал другой с протяжным вздохом,
« Моя глина в долгом забвении иссякла:
Но, наполни меня старым знакомым соком,
Мне кажется, я мог бы поправиться и до свидания! »

Итак , в то время как Сосуды одно за другим говорили,
Один заметил маленький Полумесяц, которого все искали:
И затем они начали толкать друг друга: «Брат! Брат!
Слушайте скрипящий узел на плече носильщика! »

Ах, Виноградом моя увядающая Жизнь дает,
И омой мое Тело, откуда умерла жизнь,
И в Обмотке Виноградного Листа, завернутой,
Так похороните меня у какого-то сладкого сада.

Это даже мой зарытый прах, такая ловушка
Духов взлетит в воздух,
Как не Истинный Верующий, проходящий мимо
, Но будет застигнут врасплох.

Действительно, кумиры, которых я любил так долго,
Сделали мою заслугу в мужских глазах очень неправильно:
Утопили мою честь в неглубокой Чаше,
И продали мою Репутацию за Песню.

В самом деле, действительно, Покаяние часто было до
Я клялся? Но был ли я трезв, когда клялся?
И тогда, и тогда пришла Весна, и Роза в руке
Мое безнадежное Покаяние разорвало на части.

И сколько вина сыграло неверных,
И отняло у меня мою мантию чести? Ну,
Я часто задаюсь вопросом, что виноделы покупают
Половину такой ценной, как товары, которые они продают.

Увы, эта Весна должна исчезнуть вместе с Розой!
Благоухающая рукопись этого юноши должна быть закрыта!
Соловей, который пел в Ветвях,
Ах, откуда и куда снова полетел, кто знает!

Ах, любовь! Не могли бы мы с тобой сговориться с Судьбой
Чтобы понять эту печальную Схему Вещей целиком,
Разве мы не разобьем ее на куски? а затем
Изобразим ее ближе к Желанию Сердца!

Ах, Луна Моего Восторга, которая не знает убывания,
Луна Неба снова восходит:
Как часто она после этого будет взирать
Через этот же Сад вслед за мной? Напрасно!

И когда пройдешь Сам сияющей Ногой
Среди гостей, разбросанных по траве,
И в Твоем радостном поручении достигнем Пятна
Где я сделал один? Отверни пустой стакан!

Тамам Шуд.

Критика перевода Фитцджеральда

Переводчик сделал

Если все переводчики предатели, как идет итальянский говоря («traduttori traditori»), то какую судьбу мы должны оставить для человек, который выполняет устный перевод? А что, если переводчик обвиняется в интерполяции?

Перевод Рубаи, сделанный Эдвардом Фицджеральдом Омара Хайяма — наиболее читаемое и цитируемое произведение поэзии с Востока.С момента первой публикации вышло множество изданий. в 1858 году, многие с иллюстрациями, которые можно обвинить в превращении этого классического персидским математиком, физиком и астрономом XI века в разновидность эротики.

Рубайят, для его длины 75 четырехстрочный «rubai» или строфы, пожалуй, самый частый источник современных словечек. в английских словарях знакомых цитат (35 цитат в The Oxford Словарь цитат, 33 у Бартлетта).

Самая известная: « Ты рядом со мной поешь в пустыня » был предметом бесчисленных иллюстраций; и « Ты » всегда изображалась как красивый юный гури (девушка). В поклонники Хайяма могут не захотеть знать, что « ты » не поет и не гури в оригинале, а просто его суфийский соратник с которого он размышляет над сборником стихов. В саду Фицджеральда Rubaiyyat это место для размышлений и стремлений персонажа и выражение его настроения; в оригинале вообще нет сада и каждый рубай — это отдельное короткое стихотворение, своеобразная эпиграмма.

Используя рукопись Оксфорда 15 века, Фицджеральд воссоздал стихотворение в средневикторианском стиле, в основе которого оригинальный персидский текст. Он изучал этот очень сложный язык в течение примерно за четыре года до перевода шедевра Хайяма с помощью персидско-английского словаря, полагаясь больше на свое интуитивное предположение, чем на его знание персидского языка в интерпретации значения отрывка.

Его перевод был встречен с энтузиазмом выдающимися викторианцами, включая Суинберна, Данте Габриэля Россетти, Джорджа Мередит и сэр Ричард Бертон.Критики восхваляли его за навязывание общий порядок разрозненного собрания восточных стихов. Фитцджеральд выпустил еще четыре издания перед своей смертью в 1883 году, к тому времени его слава распространился в Америку.

Фицджеральд виновен не только в перефразировании, пропуск и добавление; он изображал Хайяма как антисуфия, гедониста и атеист. «Саки» (виночерпий) в достаточной мере может быть метафорой для Бог и «вино» божественной любви. Эту простую концепцию понять было нелегко. западными людьми, которые считали, что распитие вина запрещено для всех мусульман.

В переводе рукописи XII века Рубайят, созданного с помощью Омара Али-Шаха, суфийского поэта и классический персидский ученый Роберт Грейвс утверждал, что версия Фицджеральда мистического стихотворения Омара Хайяма ошибочно принимается повсюду. Запад как бессвязная профессия пьяницы гедонистического вероучения: мы едим и пьем, потому что завтра мы умрем ».

« Хайяму также приписывают категорическое отрицание либо эта жизнь имеет какой-то высший смысл или цель, либо Творец может быть, в любом правосудии, допустимо любое милосердие, мудрость или совершенство нелогично приписываемый Ему, что прямо противоположно выраженному в оригинале Хайяма.»

Остается вопрос: можно ли предъявить обвинение Фицджеральду? для этой трансформации — или, используя его собственное шутливое слово, « трансмогрификация » — мистического стихотворения Хайяма? Если что-то было потеряно в процессе перевода, было ли получено что-то еще? Поскольку доказательство перевод будет в чтении, я позволю читателям решить, сравнив следующие версии самого известного из всех «рубай»:

Из пятого издания Фитцджеральда:

Книга стихов под ветвью,
Кувшин вина, буханка хлеба — и ты
Рядом со мной пою в пустыне —
Ой, пустыня была раем!

Буквальная версия вышеизложенного:

Я хочу фляжку рубинового вина и книгу стих,
Достаточно, чтобы сохранить мне жизнь, и пол буханки необходимо,
А потом, чтобы мы с тобой сели в пустыня
Лучше королевства султана.

Из перевода Грейвса-Шаха:

Если наша дневная порция будет одна лепешка,
Баранья окорочка и фляга вина
Набор для нас двоих на широкой равнине.
Никакая щедрость султана не могла вызвать такой радости.

Нет священного текста, нет классического неприкасаемого в эти времена политической и культурной корректности. Споры о Фицджеральде Я подозреваю, что репутация известного переводчика только начинается.

* Ананд — переводчик из Монреаля.

Назад к Омару Хайяму Страница
ДОМ

Рубайят, Омар Хайям

I
Пробудитесь! Для Солнца, которое рассеялось в полете
Звезды перед ним из Ночного Поля,
Ведет Ночь вместе с ними из Неба и поражает
Башню Султана Валом Света.

II
Прежде чем призрак Ложного утра умер,
Мне показалось, что Голос в Таверне воскликнул,
«Когда весь Храм приготовлен внутри,
Почему кивает сонный Прихожанин снаружи?»

III
И, как команда Петуха, те, кто стоял перед
Таверна, кричали: «Тогда открой дверь!
Вы знаете, как мало, пока мы должны оставаться,
И, однажды уйдя, больше не можем вернуться.

IV
Теперь новый год возрождает старые желания,
Задумчивая душа к одиночеству удаляется,
Где Белая рука Моисея на ветке
выходит, и Иисус из земли подозревает.

V
Ирам действительно ушел со всей своей Розой,
И Чашкой Сев’н-ринг Джамшида, о которой никто не знает;
Но все же Рубин зажигает в виноградной лозе,
И многие сады у воды ударяют,

VI
И губы Давида сомкнуты; но в божественном
Пехлеви с высокими трубками, с надписью «Вино! Вино! Вино!
Красное вино! «- кричит Соловей Розе.
Эта желтая щека ее воплощения.

VII
Приходите, наполните Чашу и в огне весны
Бросьте вашу зимнюю одежду покаяния:
Птице времени мало
Порхать — и Птица летит на Крыло.

VIII
Будь то Найшапур или Вавилон,
Чаша со сладким или горьким потоком,
Вино жизни продолжает сочиться капля за каплей,
Листья жизни падают один за другим.

IX
Каждое утро приносит тысяча роз, говорите вы;
Да, но где же Роза вчерашнего дня?
И этот первый летний месяц, приносящий Розу.
Унесет Джамшид и Кайкобад.

X
Ну пусть берет! Что нам делать
с Кайкобадом Великим или Кайхосру?
Пусть Зал и Рустум бушуют, как хотят,
Или Хатим зовут на ужин — не обращайте внимания на вас

XI
Со мной по полосе зарослей травы
Это просто отделяет пустыню от засеянной,
Где имя Раба и Султан забыт —
И мир Махмуду на его золотом троне!

XII
Книга стихов под ветвью,
Кувшин вина, буханка хлеба — и ты
Рядом со мной пою в пустыне —
О, пустыня была раем достаточно!

XIII
Некоторые во славу этого мира; и около
вздыхают о грядущем Рае Пророка;
А, возьми Наличные и отпусти Кредит,
Не обращай внимания на грохот далекого Барабана!

XIV
Взгляните на развевающуюся Розу вокруг нас — «Вот,
Смеясь, — говорит она, — я дую в мир,
Сразу шелковая кисть моего кошелька
Слеза, и его Сокровище в саду». .

XV
И те, кто возделывал Золотое зерно,
И те, кто бросил его на ветер, как Дождь,
Подобно никакой такой золотой Земле не обратились
Как, однажды похороненные, Люди хотят снова выкопать.

XVI
Люди мирской надежды возложили свои сердца на
Пепел Поворотов — или он процветает; и анон,
Как снег на пыльном лице пустыни,
Освещение через час или два — прошло.

XVII
Подумайте, в этом разбитом Караван-сарае
Чьи порталы сменяют Ночь и День,
Как Султан после Султана с его Помпой
Обитель своего предназначенного Часа, и пошел своей дорогой.

XVIII
Говорят, Лев и Ящерица охраняют
Дворы, где Джамшид прославился и напился:
И Бахрам, этот великий Охотник — Дикий осел
Штампов над его головой, но не может нарушить его Сон.

XIX
Иногда мне кажется, что никогда не дует так ярко
Роза, как там, где истек кровью какой-то похороненный Цезарь;
Что каждый Гиацинт в Садах носит
На коленях некогда прекрасной Головы.

X
И эта оживляющая трава, чей нежный зеленый цвет
оперяется по Губе реки, на которую мы опираемся …
А, опереться на нее слегка! ибо кто знает
Из какой когда-то прекрасной Губы возникает невидимая сила!

XXI
Ах, мой Белов, наполни Чашу, очищающую
Сегодняшние прошлые сожаления и будущие страхи:
Завтра! — Да, завтра я могу быть
Сам с вчерашней Семью Тысячелетиями .

XXII
Для тех, кого мы любили, самых красивых и лучших
Это из его Vintage Rolling Time имеет perst,
Выпили свою чашку за раунд или два назад,
И один за другим тихонько ползли, чтобы отдохнуть.

XXIII
А мы, которые теперь веселились в Комнате
Они ушли, и Летние платья в новоцвете
Сами должны мы под Кушеткой Земли
Спуститься — сами сделать Кушетку — для кого?

XXIV
Ах, извлеките максимум из того, что мы еще можем потратить,
Прежде, чем мы тоже спустимся в Прах;
Прах в прах и под прахом лежать
Без вина, без песни, без певца и — без конца!

XXV
Подобно тем, кто к сегодняшнему дню готовится,
И тем, кто после какого-то Завтра пристально смотрит,
Муэдзин из Башни Тьмы кричит
«Глупцы! ваша награда ни здесь, ни там.

XXVI
Да ведь, все Святые и Мудрецы, которые так мудро обсуждают
Двух Миров — их толкают
Как глупые Пророки; их презрительные слова
рассеяны, и их уста затоплены пылью.

XXVII
Я, когда был молод, очень охотно посещал
Доктор и Святой и слышал великие аргументы
Об этом и примерно: но всегда
Выходил через ту же дверь, в которую вошел я.

XXVIII
С ними Я сеял семя Мудрости,
И собственноручно обработал его, чтобы оно росло;
И это был весь урожай, который я собрал …
«Я пришел, как Вода, и, как Ветер, я ухожу.”

XXIX
В эту Вселенную, и почему не зная
Ни откуда, как Вода волей-неволей течет;
И из него, как Ветер по Пустоши,
Не знаю Куда, волей-неволей дует.

XXX
Что, не спрашивая, сюда торопились Откуда?
И, не спрашивая, Куда поспешил отсюда!
О, много чашек этого запретного вина
Должен заглушить память об этой наглости!

XXXI
Вверх от Центра Земли через Седьмые Врата
поднялся и на Трон Сатурна сатился;
И много узлов распутано у дороги;
Но не главный узел судьбы человека.

XXXII
Это была дверь, от которой я не нашел ключа;
Была Завеса, через которую я мог не видеть:
Немного поговорим обо Мне и Тебе
Не было — а потом больше не было Тебя и Меня.

XXXIII
Земля не могла ответить; ни моря, которые плачут,
В текущей лиловой пурпуре, их покинутого Господа;
Ни катящегося Неба, со всеми открытыми знаками
И скрытого рукавами Ночи и Утра.

XXXIV
Затем из Тебя во Мне творит за
Завесу, Я поднял руки, чтобы найти
Светильник среди Тьмы; и я слышал,
как извне — «Я, внутри тебя, слепой!»

XXXV
Тогда я прислонился к краю этой бедной земляной урны
, Тайну моей жизни узнать:
И от губ к губам он пробормотал: «Пока ты жив
Пей! — ибо, однажды мертвый, ты никогда не вернешься.”

XXXVI
Я думаю, что Сосуд, который с беглым
Артикуляцией ответил, когда-то действительно жил,
И пьет; и ах! пассивная губа, которую я целовал,
Сколько поцелуев можно было бы сделать — и подарить!

XXXVII
Ибо я помню, как останавливался по дороге
Чтобы посмотреть, как Поттер бьет свою мокрую глину:
И своим полностью стертым языком
Он бормотал: «Осторожно, брат, помолись нежно!»

XXXVIII
И разве не было такой Истории из старых
Последовательных поколений Человека вниз
Из такого комка насыщенной Земли
Отлит Создателем в человеческую форму?

XXXIX
И ни капли, что из наши Чаши мы бросаем
Для Земли, чтобы напиться, но можем украсть ниже
Чтобы погасить огонь Страданий в каком-то Оке
Там спрятано — далеко внизу и давным-давно.

XL
Как тогда Тюльпан для ее утреннего ужина
Небесного урожая из земли смотрит вверх,
Вы делаете то же самое, пока Небо
На Землю не перевернет вас — как пустая Чаша.

XLI
Перплекта больше нет ни с человеком, ни с божеством,
Завтра клубок развеется,
И потерять пальцы в косах
Кипарис — стройный министр вина.

XLII
И если Вино пьешь, Губу нажимаешь
Конец тем, чем Все начинается и чем заканчивается — Да;
Тогда думай, что ты сегодня такой, каким был вчера.
Ты был — завтра ты не станешь меньше.

XLIII
Итак, когда этот Ангел темного напитка
Наконец найдет вас у берега реки,
И, предлагая свою Чашу, пригласите вашу Душу
Вперед к губам ваши пить — вы не должны сжиматься.

XLIV
Почему, если Душа может отбросить Пыль,
И обнаженная в Небесном Воздухе, соблюдать?

XLV
Это палатка, где он отдыхает на один день
Султан в царство Смерти адреста;
Султан восходит, и темный Ферраш
Ударяет и готовит его для нового Гостя.

XLVI
И не бойтесь, чтобы Существование, закрывшее вашу и мою учетную запись
, больше не знало подобного;
Вечное саки из этой Чаши вылило
Миллионов Пузырей, как мы, и выльется.

XLVII
Когда мы с тобой за Завесой прошли,
О, но долго, долго, пока Мир будет длиться,
Который из наших Приходов и Отбытий учитывает
Как Море должно прислушиваться к бросанию гальки.

XLVIII
Остановка момента — мгновенный вкус
Существа из колодца среди пустошей —
И вот! — призрачный караван достиг
Ничто, из которого он отправился — О, поспеши !

XLIX
Не могли бы вы потратить этот блесток Существования
О секрете — Быстрее, друг!
Волосы, возможно, разделяют Ложное и Истинное —
А от чего, пожалуйста, может зависеть жизнь?

L
Волос, возможно, разделяет Ложное и Истинное;
Да; и единственный Алиф были ключом к разгадке —
Не могли бы вы найти его — к Сокровищнице,
И, возможно, к Мастеру тоже;

LI
Чье тайное Присутствие по венам Творения
Бегущая Ртуть, подобная ртути, ускользает от ваших болей;
Принимая все формы от Махи до Махи; и
Они изменяются и все погибают — но Он остается;

LII
На мгновение угадал — затем вернулся за Склад
Погружение во тьму вокруг Драмы roll’d
Который для Веселой Вечности
Он Сам придумывает, разыгрывает, созерцает.

LIII
Но если напрасно, вниз на упорный пол
Земли и до нераскрытой двери Неба
Ты смотришь сегодня, пока Ты Ты — как тогда
Завтра, Ты когда будешь быть тебе больше не будет?

LIV
Не трать свой час впустую, ни в тщетном преследовании
Того и Того стремления и спора;
Лучше повеселиться от плодородного винограда
Чем опечалиться от ни одного или горького фрукта.

LV
Вы знаете, друзья мои, с какой храброй Carouse
я заключил второй брак в моем доме;
Разведенный старый бесплодный Причина с моей постели
И отнес Дочь Виноградной Лозы супругу.

LVI
Для «Есть» и «Не-нет», хотя с Правилом и Линией
И «Вверх» и «Вниз» по логике, я определяю
Из всего, что нужно понять,
Никогда ни в чем не был глубоко но — вино.

LVII
Ах, но мои вычисления, говорят люди,
сократили год для лучшего исчисления? — Нет,
‘Это всего лишь удар по календарю
Нерожденный завтра и мертвый вчера.

LVIII
И недавно, у Дверной Таверны,
Прошел, сияя сквозь Сумрак, Форма Ангела
, Несущая Сосуд на плече; и
Он повелел мне отведать его; и это — Виноград!

LIX
Виноград, который может с абсолютной логикой
Семьдесят две секты опровергают:
Суверенный алхимик, который мгновенно
Свинцовый металл жизни превращает в золото:

LX
Могущественный Махмуд, Аллах- дышащий Повелитель
Что вся неверная и черная Орда
Страха и Печали, наводняющая Душу
Разбрасывается перед ним с его Вихревым Мечом.

LXI
Почему этот Сок — рост Бога, осмелившегося
Богохульствовать на скрученный усик как на ловушку?
Благословение, мы должны его использовать, не так ли?
А если Проклятие — тогда зачем, Кто его там поставил?

LXII
Я должен отречься от Бальзама Жизни, я должен,
Напуган каким-то загадочным та’эн на доверии,
Или заманен Надеждой на какой-нибудь предсказательный напиток,
Наполнить Чашу — когда рассыпется в пыль !

LXIII
О, угрозы ада и надежды рая!
По крайней мере одно можно сказать наверняка — эта жизнь летит;
Одно несомненно, а остальное — ложь;
Цветок, который однажды распустился навсегда, умирает.

LXIV
Странно, не правда ли?
Прежде, чем мы прошли через дверь Тьмы,
Никто не вернулся, чтобы рассказать нам о Дороге,
Который, чтобы обнаружить, мы тоже должны путешествовать.

LXV
The Revelations of Devout and Learn’d
Кто восстал перед нами, и когда Пророки горели,
Это все, кроме Историй, которые, проснувшись от сна,
Они рассказали своим товарищам, и к Сону вернулись .

LXVI
Я послал свою Душу через Невидимое,
Какое-то письмо этой загробной жизни записать:
И постепенно моя Душа вернулась ко мне,
И ответила: «Я Сам — Небеса и Ад: »

LXVII
Небеса, но видение исполненного Желания,
И ад, Тень от души в огне,
Бросить во тьму, в которую мы сами,
Так поздно вышли из, так скоро истечет .

LXVIII
Мы — не что иное, как движущийся ряд
Волшебных теневых форм, которые приходят и уходят
Круглый с освещенным солнцем Фонарём, проводимый
В полночь Мастером Шоу;

LXIX
Но он играет беспомощные части игры
На этой шахматной доске ночей и дней;
Туда и сюда движется, и проверяет, и убивает,
И один за другим лежит в шкафу.

LXX
Мяч, вне всяких сомнений, состоит из «Да» и «Нет»,
Но здесь или там, когда наносит удары игрок;
И Тот, Кто бросил тебя в Поле,
Он знает обо всем — Он знает — ОН знает!

LXXI
Движущийся палец пишет; и, имея приказ,
Двигается дальше: ни все ваше благочестие, ни остроумие
не заманят его обратно, чтобы отменить половину строки,
Ни все ваши слезы не смывают его ни единого слова.

LXXII
И эта перевернутая Чаша, которую они называют Небом,
В ползущем лагере мы живем и умираем,
Не поднимайте к Нему руки за помощью — для Него
Так же беспомощно движется, как вы или я.

LXXIII
С первой глиной Земли Они сделали Последний Человек месил,
И там из Последней Жатвы посеяли Семя:
И Первое Утро Творения написало
То, что должна прочитать Последняя Заря Судьбы.

LXXIV
Вчера Безумие этого дня действительно приготовилось;
Завтрашняя тишина, триумф или отчаяние:
Выпей! ибо не знаешь, откуда ты и зачем:
Пей! ибо вы не знаете, зачем вы идете и куда.

LXXV
Я говорю вам это — Когда, начав с Цели,
За пылающие плечи Жеребенка
Хев’н Парвин и Муштари бросили
В мой предопределенный Заговор Пыли и Души.

LXXVI
Виноградная лоза ударила по волокну: около
Если цепляется за мое существо — пусть дервиши пренебрегают;
Из моего недрагоценного металла можно подать ключ,
Ключ открывает дверь, без которой он воет.

LXXVII
И вот что я знаю: будь то Истинный Свет
Разжечь для Любви, или Гнев, поглотив меня совсем,
Одна Его вспышка в таверне поймала
Лучше, чем в Храме, проиграл сразу.

LXXVIII
Что! из бессмысленного Ничего, чтобы спровоцировать
Сознательное Нечто, чтобы возмущаться игом
Недозволенного Удовольствия, под болью
Вечного наказания, если сломается!

LXXIX
Что! от его беспомощного Существа должно быть возвращено
чистого золота за то, что он одолжил ему без остатка —
Сью за Долг, который он так и не заключил,
И не может ответить — О, жалкая сделка!

LXXX
О, Ты, совершивший ловушку и с джином
Осадивший дорогу, по которой я должен был блуждать,
Ты не хочешь с Предопределенным Злом вокруг
Enmesh, а затем вменяешь мое грехопадение в грех!

LXXXI
О, Ты, которого сотворил Человек низменной Земли,
И даже с Раем изобрели Змею:
За все грехи, которыми лицо человека
Почернело — даруй прощение человеку — и брать!

LXXXII
Под покровом уходящего дня
Ускользнул от голодного Рамазана,
И снова в доме Поттера
Я стоял, окруженный глиняными формами.

LXXXIII
Формы всех видов и размеров, большие и маленькие,
Которые стояли вдоль пола и у стены;
И несколько болтливых сосудов были; и некоторые
, возможно, слушали, но никогда не разговаривали.

LXXXIV
Один из них сказал: «Конечно, не напрасно
Моя субстанция общей Земли была та’ен
И этой Фигуре сформирован, чтобы быть разбитым,
Или снова затоптать на бесформенную Землю».

LXXXV
Потом сказал Второй: «Ни один сварливый Мальчик
не сломал бы Чашу, из которой пил от радости,
И Тот, кто своей рукой сделал Сосуд
, конечно, не погибнет после Гнева.

LXXXVI
После минутного молчания заговорил
Какой-то Сосуд более неуклюжего Марка;
«Они насмехаются надо мной за то, что я наклонился наперекосяк:
Что! тогда рука Поттера дрожала?

LXXXVII
Откуда кто-то из болтливого Лота —
Я думаю, суфийская трубка до горячего —
«Все это о Горшке и Поттере — Скажи мне тогда,
Кто такой Поттер, молитесь, и кто Горшок?»

LXXXVIII
«Почему, — сказал другой, — есть люди, которые рассказывают
О том, кто угрожает, он бросит в ад
Несчастные горшки, которые он создал — Пиш!
Он хороший парень, и все будет хорошо.»

LXXXIX
« Ну, — пробормотал один из них, — пусть кто изготовит или купит,
Моя глина с длинным Oblivion иссякла:
Но наполни меня старым знакомым соком,
Мне кажется, я мог бы скоро поправиться. . »

XC
Итак, в то время как Сосуды один за другим говорили,
Маленькая Луна заглянула в него, все искали:
И затем они толкнули друг друга: «Брат! Брат!
А теперь поскрипывает плечевой узел Портера! »

XCI
Ах, Виноградом моя увядающая Жизнь обеспечит,
И омойте Тело, откуда умерла Жизнь,
И положите меня, окутанный живым Листом,
Каким-нибудь небезызвестным Садовником.

XCII
Это даже мой похороненный пепел, такая ловушка
Vintage взлетит в воздух
Как не истинно верующий, проходящий мимо
Но будет застигнут врасплох.

XCIII
Воистину идолы, которых я любил так долго
Сделали мою честь в этом Мире очень неправильно:
Утопили мою Славу в неглубокой Чаше
И продали мою Репутацию за Песню.

XCIV
Действительно, покаяние до
я поклялся — но был ли я трезв, когда клялся?
А потом и весна, и роза в руке
Мои голые нитками кусочки Покаяния разорвали.

XCV
И сколько вина сыграла в неверных,
И отняла у меня мою мантию чести … Ну,
Я часто задаюсь вопросом, что виноделы покупают
Половина так дорого, как то, что они продают.

XCVI
И все же Ах, эта Весна должна исчезнуть вместе с Розой!
Благоухающая рукопись этого юноши должна быть закрыта!
Соловей, что в ветвях пел,
Ах, откуда и куда снова полетел, кто знает!

XCVII
Хотелось бы, но Пустыня Фонтана дала бы
Один проблеск — хотя и смутно, но действительно открывшийся,
К которому мог бы прыгнуть падающий в обморок Странник,
Как родники вытоптанные травы поля!

XCVIII
Слишком поздно, но какой-нибудь крылатый ангел
Арестовать еще не развернутый Свиток судьбы,
И сделать суровый Регистратор, иначе
Записать или совсем стереть с лица земли!

XCIX
Ах, любовь моя! могли бы вы и я с Ним сговориться
Чтобы понять эту жалкую Схему Вещей целиком,
Разве мы не разнесем ее на куски — а затем
Изобразим ее ближе к Желанию Сердца!

C
Восходящая Луна, которая снова ищет нас —
Как часто в будущем она будет расти и убывать;
Как часто в будущем мы поднимемся, ищи нас
Через тот же Сад — и напрасно!

CI
И когда, как она, о, Саки, ты пройдешь
Среди гостей, рассыпанных звездами на траве,
И в своем радостном поручении доберись до места
Там, где я сделал Один — отверни пустой Стекло!

КОНЕЦ

Рубайят Омара Хайяма Архив

Рубайят Омара Хайяма долгое время было одним из самых популярных стихотворений на английском языке.Но у стихотворения иногда противоречивая история. Один, в котором Роберт Грейвс сыграл главную роль.

Рубайят Омара Хайяма — это собрание около тысячи древних четырехстрочных персидских стихов, переведенных на английский язык, которые, начиная с 19-го ^{-го и} -го века, были представлены как единое стихотворение. В фильме Назад в будущее это книга, которую мать Марти МакФлая держит в руках, когда Марти возвращается в старшую школу, чтобы представить ей своего отца.Намек на влияние Rubaiyat Омара Хайяма, возможно, продолжит оказывать влияние на хиппи 1960-х годов.

Большинству из нас что-то известно о Rubaiyat Омара Хайяма, даже если это всего лишь строка «Движущийся палец пишет и движется», которая дала Агате Кристи титул загадки мисс Марпл.

Но знаете ли вы о связи Deia с Rubaiya t? Наша история начинается в январе 1961 года, когда Роберт Грейвс впервые встретил Идриса Шаха на Майорке.

Кем был Идрис Шах?

Идрис Шах родился в Индии в 1924 году, хотя большую часть жизни провел в Англии. Он был необычным персонажем, который утверждал, что происходит из семьи афганских дворян. К моменту своей смерти в 1996 году Шах написал более трех десятков книг. Самым известным из них был The Sufis , опубликованный в 1964 году с длинным предисловием Грейвса.

Проще говоря, суфизм — это исламский мистицизм. Шах был ответственен за репозиционирование суфизма как формы вневременной духовной мудрости, не обязательно связанной с какой-либо конкретной религией.Это было чрезвычайно привлекательно для духовных искателей 1960-х годов, которых не привлекала традиционная религия.

Встреча замечательных людей на Майорке

К концу 1950-х годов Шах стал секретарем и соратником Джеральда Гарднера, основателя современной Викки.

В 1961 году Шах вместе с Гарднером посетил Майорку. Из своей пенсии в Пальме Шах написал Грейвзу, прося дать ему возможность «поприветствовать вас в скором времени». Причина, по которой Шах назвал это, заключалась в том, что он исследовал колдовство и «поедание грибов» в Британии.«Поедание грибов» было, конечно, дорогой сердцу Грейвса.

Шах был также, как он выразился, «в данный момент сильно озабочен распространением экстатического и интуитивного знания». Это тоже очень соответствовало вере Грейвса в некий вид телепатической связи, разделяемой поэтом и его музой.

По словам биографа Грейвса Миранды Сеймур, Шах тогда был «худощавым, смуглым, традиционно одетым мужчиной лет тридцати семи [с] непринужденной, замкнутой манерой [который], казалось, держал в руках ключ к новому взгляду на мир. Мир.’Грейвз немедленно наделил шаха замечательными способностями. Сеймур пишет, что он накинул свой «гламурный плащ» на плечи Шаха и начал называть его «великим целителем и мистиком».

Грейвс призвал Шаха написать книгу о суфизме, предназначенную для западных читателей, которая также была бы практическим пособием. Как и раньше с другими писателями, Грейвс помог узаконить Шаха. Он написал длинное введение к Суфии . Возможно, именно его привязанность к книге помогла Шаху добиться большого успеха.

Предвкушая грядущие противоречия, традиционные ученые критиковали Шаха за то, что он представил классические суфийские сочинения как современный инструмент самопомощи. Однако у читателей Шаха есть серьезные основания быть ему благодарными. Я один из них.

К середине 1960-х Грейвс и Шах были большими друзьями. Но эта дружба серьезно угрожала литературной репутации Грейва.

Рубайятский спор

В 1966 году Грейвс был госпитализирован.Брат Идриса Омар дал ему копию того, что, как он утверждал, было версией XII века «Рубайят » Омара Хайяма, который, по его словам, принадлежал его семье на протяжении веков. Омар, также суфийский ученый, убеждал Грейвса « Рубайят » на самом деле был сборником глубоко религиозных стихов, закрепляющих суфийские верования. По мнению Омара, Эдвард Фицджеральд, переводчик всемирно известной версии, искажал изначальную религиозную природу стихотворения.

Из-за его «священной природы как семейной реликвии» Омар отказался показать Грейвзу оригинал копии. Тем не менее, Грейвс приступил к работе над новым переводом The Rubaiyat , который был опубликован в ноябре 1967 года. Перевод

Грейвса был описан как «оригинальный рубайят Омара Хайяма», что вызвало возмущение ученых.

Никогда не отступая от драки, Грейвс сказал в интервью, что «оригинальное стихотворение Хайяма было написано в честь любви Бога и приправлено сатирой против мусульманских пуритан того времени.Фитцджеральд ошибся: он считал, что Хайям действительно был пьяницей и неверующим, а не человеком, высмеивающим неверующих. Удивительно, сколько миллионов были обмануты Фитцджеральдом. Большинство из них возненавидят, когда вас обманывают ».

Столкнувшись с резкой критикой, Грейвс обратился к Омару с просьбой предоставить предполагаемый оригинал рукописи Рубайят Омара Хайяма. В какой-то момент его собирался подарить Грейвсу отец братьев Шах Икбал Али Шах, но он погиб в автокатастрофе в Танжере в 1969 году.

Когда Грейвс обратился к Идрису за помощью в защите того, что стало «делом чести семьи», Шах отмахнулся от него, заявив, что даже если бы у него был документ, его подлинность никогда не могла быть окончательно доказана.

Несмотря на то, что, должно быть, было ужасной ситуацией, Грейвс — верный своей вине — утверждал, что Омар и Идрис говорили правду. Позже были представлены убедительные доказательства того, что Омар дал Грейвсу заметки, основанные на позднем викторианском переводе, сделанном неким Эдвардом Херон-Алленом.

Почему Идрис и Омар сделали это?

Трудно понять, как братья Шах могли стоять в стороне и смотреть, как их большого друга Грейвса выставляют дураком. Если только документ, который они утверждали, никогда не существовал.

Я не знаю, могли ли они получить финансовую выгоду от перевода Грейвса. Но если бы все шло хорошо, их литературный запас наверняка значительно вырос бы. Репутация Идриса как суфийского эксперта могла бы повыситься.

Может быть, братья Шах просто думали, что не имеет значения, говорят они правду о происхождении своего документа или нет.Это была хорошая история, и этого было достаточно. Перевод дал их другу чем заняться в больнице, и он почувствовал себя лучше. Они не думали о возможных последствиях.

Какова бы ни была причина, их действия — или их отсутствие — сильно смущали Грейвса. Однако он был в некоторой степени оправдан, когда, по-видимому, позже было доказано, что документ, из которого работал сам Фитцджеральд, был, как сказал мне Томас Грейвс, «если не подделкой, то по крайней мере не таким старым, как утверждалось».

Томас Грейвс вспоминает Идриса Шаха

Когда я исследовал историю дружбы Грейвса с Идрисом Шахом, я спросил Томаса, есть ли у него какие-нибудь воспоминания.

«Идрис приходил к нам несколько раз», — сказал мне Томас. «Думаю, он останавливался в La Posada, гостевом доме Роберта рядом с церковью. Он также снял на несколько месяцев дом за пределами Форналукса. Наши семьи были очень близки ».

Я спросил Томаса, может ли он дать мне представление о том, на что был похож Идрис. Он рассказал мне эту историю.

«Однажды на празднике Дея они разыгрывали большую энсаимаду, и женщина пыталась уговорить Идриса купить целую полосу чисел. «Нет, — сказал он. «Это было бы несправедливо. Я бы выиграл приз ». «Просто купи одну», — сказала женщина. «Это было бы еще более несправедливо», — ответил Идрис. «Потому что я все равно выиграю, а ты получишь меньше денег». Но Идрис купил один билет и, конечно же, выиграл энсаимаду. Восточная магия. ‘

По словам Томаса, Идрис был «очень приветливым и любезным человеком, как и Омар.К тому же Идрис обладал лаконичным остроумием. У них с Робертом была ходовая фраза: «Вы очень забавны, не так ли, мистер?»

По-видимому, когда разгорелась полемика по поводу перевода Грейвса The Rubaiyat Омара Хайяма , генерал в отставке из Годалминга привлек Роберта к ответу в The Times ´s Letters to Editor. Роберт ответил ему: «Вы очень забавны, не так ли, мистер?»

Я спросил Томаса, почему Грейвс продолжает поддерживать Омара, даже когда он, должно быть, чувствовал себя ужасно разочарованным.«Я думаю, что Роберт так стойко защищал Омара, основываясь только на своем внутреннем ощущении, что Омар был благороден», — сказал он.

Несмотря на мои сомнения относительно мудрости Грейвса в этом, я не могу не восхищаться его преданностью своим друзьям и его готовностью поставить кошку среди литературных голубей. Это одна из причин, почему он герой для многих из нас.