Хождение по краю пропасти « Папа Карп

Это девятая книга про Ваню. На сей раз славному богатырю надо разобраться с целой кучей волшебно-узловых проблем в далекой горной стране. Монстры, злое колдовство, агрессивные гномы, коварные волшебницы…

Но дело не только в борьбе с опасными противниками. Дело еще и в том, чтобы помочь многим людям, находящимся во власти злых сил. Помочь освободиться и выйти из кошмара и безысходности. Помочь влюбленным соединиться – после тысяч лет ожидания.

А дома ждет беременная жена, которой вот-вот время родить. И которая очень любит Ваню.

Скачать (0.3 MB)

ХОЖДЕНИЕ ПО КРАЮ ПРОПАСТИ

Эта книга – о неизбежном риске. О жизни в состоянии постоянного риска. Это не только риск погибнуть самому. Это и риск погубить кого-то, за кого отвечаешь, и риск пойти неверным путем, и риск не справиться с задачей… По сути, край пропасти всегда рядом.

Время не имеет тут особого значения – миг, день, неделя, год, столетие… Прошлого уже нет, а будущее еще не пришло.

Путь здесь абсолютно и безусловно один. Нету даже пути назад. А вот препятствия на пути имеются – сколько угодно.

Человек несет и меч, и мир. Выбор уже сделан. Остается только идти вперед.

* * *

… для успешного исполнения человеком возложенной на него «миссии» ему необходимо знать и грамотно использовать свои сильные стороны, а также правильно диагностировать (и признать для себя!) слабые. Это гораздо серьезнее и сложнее, чем кажется на первый взгляд! Львиная доля людских проблем и несчастий заключается в том, что мы заблуждаемся на свой счет, то есть переоцениваем одни качества и недооцениваем другие.

Анна Барсова «Формула личности».

* * *

В глуши лесной, на большой поляне стоял огромный дуб. Кот Баюн, весело шевеля хвостом, прогуливался под ним и жмурился на весеннее солнышко. Рядом сидел лесной колдун и ножиком что-то строгал из куска дерева.

– Мяу! Вот Ваня и засел дома! Нагулялся, находился… Теперь дите нянчить будет… – произнес кот. – А жаль! Богатырь ведь…

– Есть еще времечко до родов, – возразил старик.

– А что? – встрепенулся Баюн. – Есть информация?

– Информация всегда есть. Не всегда она понятна. Да не всегда ясно, как с ней поступить. Вот я вчера получил сведения из далеких гор. Там у них безобразия. Просят прислать богатыря, чтоб разобраться. Я и не знаю…

– А далеко?

– Очень. На восток пилить и пилить. Но к информации прилагается волшебное средство передвижения. Доставка – за одну-две минуты. И обратно обещают так же. Шаманы там надежные, верить можно.

– А чего они нас тревожат? Самим, что ли, не справиться? – зевнул кот лениво. – Взяли бы вот сами…

– Не могут, – веско ответил лесной колдун.

– А надолго там делов?

– Денька на два-три, судя по всему. Там быстро можно управиться, если, конечно, головы не потерять.

– Не бережете вы Ваню, – неодобрительно проворчал Баюн.

– Бережем. Еще как. Помогаем, чем можем, – возразил лесной колдун. – Снаряжаем. Советуем. Наблюдаем…

– Эх… люди… – вздохнул кот. – Мяу.

Старик поднялся и убрал ножик в ножны на поясе. В его руке Баюн увидал небольшую резную палочку длиной сантиметров тридцать.

– Что это у тебя? Что за палочка?

– Волшебная, – без улыбки ответил лесной колдун. И ушел в дом. А кот остался глядеть на весеннее небо.

* * *

Случилось все сие в Древней Руси.

* * *

Баю-баюшки-баю,

Не ложися на краю –

Придет серенький волчок

И ухватит за бочок.

Народная колыбельная.

* * *

Весенний лес обступал Ваню и Аню со всех сторон. И хоть снег еще не сошел, было тепло и пронзительно радостно. Ребята гуляли недалеко от деревни, держась за руки и наслаждаясь окружающей благодатью.

Прямо перед ними из воздуха возник лесной колдун. Поздоровались. Поговорили немного о весне. Затем старик погладил длинную белую бороду и спросил:

– А не сделал бы ты, Ванюша, еще одно дельце? Работы немного. Дня на три. Но опасно, конечно. А мы бы тут за Аней поглядели…

– Ни за что! – встряла княжна. – Мне скоро рожать! Мне нельзя волноваться! Что вы очумели, что ли?! И так всю беременность…

– Цыц! – строго сказал ей лесной колдун. – Это дело серьезное. Там, блин, такие заморочки, что твоя беременность по сравнению с ними – пустяки…

– Да ты что?! – закричала на него Аня. – Моя беременность! Это ж надо! Я дело тоже делаю – человеку в мир помогаю явиться! Мне муж нужен для этого! Не пущу! Или меня с ним посылай, если уж вам никак без него!

– Да ты что, Анюта?! – замахал на нее руками старик. – Там же опасно. Куда тебе!

– Вот я Ване и помогу! – настаивала княжна.

– Да ты ему только помешаешь! Уймись! Не баламуть!

– Ты, милая, лучше подожди меня спокойно. Я там все сделаю, чё надо, и сразу – обратно. Без проблем. Не бойся, – подал голос Иван. – Я ж тебя с самого начала предупреждал: судьба у меня такая.

– Ну ладно, – вздохнула Аня. – Только береги себя.

– Вот тебе волшебная палочка, – сказал лесной колдун, протягивая свое изделие. – Она при нужде себя покажет. Мечи возьми и немного еды. Три дня максимум это займет. Собирайся и давай сюда. Я буду тут тебя ждать. Переправлю в нужное место волшебным образом. И все объясню. Палочку в рюкзак пока засунь.

* * *

Вернувшись через час на то же место, Ваня застал там лесного колдуна в компании старика-лесовика и Василисы. Они тихо беседовали. Увидав Ваню, трое провожающих разом замолкли и с интересом уставились на него.

– Чего такое? – спросил богатырь.

– Все нормально. Обсуждаем, как тебе помочь. Вот я припас сушеной черники тебе мешочек. Она, ясное дело, особым образом заколдована. Скушаешь несколько ягодок – и сил и бодрости прибавится, – сказал старик-лесовик.

– Тебе предстоит в далеких горах расколдовать древнюю дорогу, – начал объяснять лесной колдун. – Она проходит по очень опасным и крутым местам. То есть и горы там крутые, и населяют их крутые существа, и все там очень круто. Подробностей я не знаю. Суть в том, что дорога заколдована. Чтобы расколдовать ее, нужно, чтобы хотя бы один человек прошел по ней от начала до конца. И все. Но пройти будет трудно.

– А на фига ее расколдовывать? – поинтересовался Ваня.

– Чтобы все могли ею пользоваться, – степенно произнес старик-лесовик. – Дорог в тех краях мало. Попросили нас тамошние шаманы – Зутхи и Го-Чбо. Хорошие ребята, но не шибко умелые. Но как тебе добраться туда, они сообразили. Вот видишь: зеленая пилюля. Съешь – и ты там. А обратно они тебе желтую дадут. Дорога вся-то километров восемьдесят.

– Ну, по крутым горам-то это немало. Да ежели еще и колдовство всякое да гопники дикие и ужасные… – с сомнением молвил Иван. – Может, в три дня и не управлюсь… Вы уж тут за Анютой приглядите.

– Приглядим, – успокоила его Василиса. – Мы с мужем даже здесь поживем – чтобы и ей было спокойнее, и тебе.

– А чего эти Зутхи и Го-Чбо сами там не прогуляются? – спросил Ваня.

– Не поможет. Они ведь уже не люди в каком-то смысле. А расколдовать только человек может, – ответил лесной колдун.

– Ясно. Еще чего посоветуете?

– Будь осторожен – особенно во сне. Осторожно ступай. В горах не всякий камень надежен. И имей в виду, что, конечно, ты можешь повернуть назад в какой-то момент, но реально это уже не поможет. Иди вперед, – сказал старик-лесовик.

– Про палочку волшебную не забудь. Чего и как с ней делать – поймешь сам, когда надо будет, – добавил лесной колдун.

– Не ругайся там матом, – посоветовала Василиса.

– Все понял. Давайте таблетку.

Иван проглотил зеленую пилюлю, улыбнулся и ощутил вдруг, как он исчезает. «Клево!» – успел подумать богатырь.

Потом была пауза.

Потом он возник в каком-то незнакомом месте. Вокруг были горы. А стоял он в небольшой впадине среди каменной россыпи. Кое-где лежали островки снега. В небе – сером и близком – летали какие-то птицы.

* * *

Зутхи и Го-Чбо появились через пару минут. Ваня только-только успел немного оглядеться. Место ему не очень понравилось: какое-то скучное, унылое и давящее на сердце. Увидав шаманов, он приветственно помахал им рукой. Зутхи и Го-Чбо спускались по склону, обходя камни и тоже размахивая руками. Выглядели они странновато: одежды из шкур, украшенные бисером, кожей и болтающимися полосками меха, огромные мохнатые шапки, сапоги, обшитые мехом наружу. В руках шаманы держали посохи. Лица у них были смуглые и без бород и усов.

Поздоровались. Представились.

– Короче, так, – перешел прямо к делу Зутхи. – Дорога начинается в полукилометре отсюда. Мы тебе помочь ничем не можем. Но дело это очень важное. Справишься – будешь герой…

– Я и так уже герой, – буркнул Ваня. – Повидал всякого. Но вы, может, мне хоть что-то объясните для затравки? Какие там опасности? Кто там живет? Какие у вас вообще идеи есть?

– Объяснять долго, – возразил Го-Чбо. – А толку от этого тебе не будет. Потому что мы и сами толком ничего почти не знаем. Но факт такой: кто из людей туда за последние двадцать лет ходил – все сгинули. Ни слуху ни духу. Вот так. А нам туда путь заказан. Так что смотри сам. Хочешь – мы тебе сразу желтую пилюлю дадим, и ты домой отправишься. А если решишь идти по дороге, то мы тебя на том конце ждать будем. Если ранен будешь или еще что такое – вылечим, поможем.

– Пожрать приготовьте, – сказал Ваня. – А то я с собой много не взял – с набитым пузом-то особо не повоюешь. Да и таскать неохота. С голоду не умру, от слабости не свалюсь, а больше и не надо. Короче, пожрать приготовьте побольше. И чтоб потом мне отоспаться можно было сразу.

– Самоуверенность многих губит, – многозначительно произнес Го-Чбо. – Не говори «гоп»…

– Ладно трепаться, – благодушно перебил его русский богатырь. – Я оптимист. А от судьбы своей не уйдешь. Но мне домой надо вернуться побыстрее. Жена скоро родить должна. Она там теперь волнуется за меня.

– Пошли, – кивнул Зутхи.

И они бодрым шагом двинулись к началу дороги. Вокруг расстилалась необозримая горная страна.

* * *

Дорога начиналась на крошечной площадке, со всех сторон окруженной высоченными каменными стенами. Ваня, Зутхи и Го-Чбо пришли сюда по еле заметной тропинке, петлявшей среди скал. Кое-где уже проглядывали ярко-зеленые весенние травинки. На редких низких кустиках набухали почки. Но в основном здесь везде были сухие, серо-бурые камни, скалы, щебень.

В просвете между двух скал Иван увидел дорогу. Она сразу же подходила к крутому обрыву и далее шла по самому его краю. Справа над дорогой возвышалась каменная стена необозримой высоты. Максимум три шага в сторону – вот и все пространство. Путь отсюда проглядывался метров на триста вперед. И веяло злым и холодным волшебством.

– А кстати, – молвил Ваня, глядя на дорогу. – Где мы находимся географически? Что это за горы?

– А тебе не все равно? – хмыкнул Зутхи. – Иди. А мы за тебя будем Богу молиться. Ты воды достаточно взял?

– В четырех кожаных флягах, – ответил богатырь. – Достаточно.

– Ну давай. Удачи тебе. И все такое, – положив руку ему на плечо, сказал Го-Чбо.

– Удачи тебе, парень. Если будет тяжко, то не удивляйся. Ты многое повидал. Но такого, как на этой дороге, думаю, ты не встречал, – добавил Зутхи. – Тебе понадобятся все твои силы – физические и душевные. И будь бдителен до самого последнего шага пути. В конце дороги будем стоять мы. Я – с белым флажком, а Го-Чбо – с красным. Как оба их опустим вниз – значит, ты ее уже окончательно прошел. А до тех пор – бди.

Ваня поправил рюкзак и мечи и, сделав десяток шагов, очутился перед началом дороги. Оно было отмечено полосой из белых камней поперек тропы.

Русский богатырь внутренне собрался, вспомнил жену и друзей, вспомнил родителей и родную землю и сделал первый шаг.

* * *

Несколько метров он прошел спокойно. Потом из-за камня в стене шагах в пятнадцати впереди высунулся дядька с оттопыренными ушами и с черепом, поросшим редкими длинными волосами. Весь его облик очень напоминал обезьяну. Окинув Ивана взглядом, мужик высунулся из-за камня по пояс. Обнаружилось, что у него очень много рук – не менее трех десятков. Могучий бочкообразный торс обтягивала странная кожаная майка с причудливыми узорами.

Мечи уже оказались в руках у Вани. И вовремя. В воздухе засвистели какие-то маленькие железки. Многорукий дядька метал их всеми руками сразу. Он выскочил на тропу и теперь стоял на ней лицом к Ивану, расставив ноги. Его руки то опускались в карманы огромных кожаных штанов, то взлетали кверху, запуская блестящие железки, летевшие по разнообразным затейливым траекториям. Богатырь вертел мечами, отбивая их и удивляясь.

Так продолжалось около минуты. После этого, видимо, запас железок у мужика иссяк. Он грязно и многословно выругался по-русски. Ваня хотел ответить тем же, но вспомнил предостережение Василисы и промолчал, глянув себе под ноги. На тропе валялось изрядное число металлических свастик с заостренными краями – каждая размером всего сантиметров шесть-семь.

– Зараза! – рявкнул богатырь, кидаясь вперед. Дядька тут же прыгнул за камень и исчез. Подбежав, Ваня увидел в стене дыру. Но он не стал гоняться за агрессивным придурком. Он просто побежал вперед, так как полагал, что у многорукого мужика где-нибудь неподалеку припрятано еще что-нибудь мерзкое и опасное.

* * *

«На хрена, интересно, я сюда приперся? – думал Ваня на бегу, оглядывая окрестные горы и внимательно наблюдая тропу, стену и пропасть слева. Он бежал ровно, неторопливо – так можно бежать и десять, и двадцать, и тридцать километров. – Шило в заднице! Хотя, видно, судьба. Нервное местечко».

Он одолел уже километра три пути. Пока больше никто не нападал. Дорога везде шла почти горизонтально, только петляла вдоль скалы. Сапоги Ивана уверенно стучали по каменистой тропе. Он старался не терять бдительности, но как-то тянуло не то в сон, не то в грезы.

Постепенно засыпая, Иван вдруг спохватился. Он остановился и потряс головой. «Колдовство, небось. Гады!» – подумал богатырь с отвращением. Достав мешочек с сушеной черникой, он сунул в рот десяток ягод. Прожевал – и почувствовал себя много бодрее. «Вот так! Съели?!» – с вызовом и гордостью за «наших» подумал парень.

Огромные мохнатые рыжие пауки появились в изобилии со всех сторон. Они легко спускались на тропу откуда-то сверху на толстенных нитях своих паутин. Они спускались и ниже дороги, а потом выныривали оттуда и лезли обратно наверх. Некоторые суетились на тропе. И все они делали одно общее дело – быстро и слаженно. Они плели паутину вокруг Ивана, охватывая его шатром – все более плотным.

Ваня стоял и наблюдал. Интуиция подсказывала не психовать и не пытаться прорубаться вперед.

Прошло минут пять. Тропа в двадцати метрах впереди и в двадцати метрах позади полностью закрылась паутинной тканью. Сбоку тоже уже занавес висел очень густо. Пауки старались держаться подальше от богатыря. Но он пока даже не обнажил мечей. «Хорошо, что Аню не взял, – думал парень. – На хрена беременной женщине такие ужасы?!»

Вспомнив, что у обычных пауков паутина липкая, Ваня подвинулся поближе к каменной стене – подальше от ткущейся слева занавеси. Он ждал вдохновения.

И оно пришло. Вернее, прилетело. Огромный орел вдруг появился слева над пропастью и проклекотал:

– Не шевелись! Я сейчас помогу!

Он напал на пауков, хватая их мощными лапами и сбрасывая вниз. Восьминогие монстры потешно кувыркались в воздухе, но потом повисали на своих крепких нитях, которые орел не трогал. Так они и оставались болтаться где-то внизу – видимо, опасались подниматься обратно.

Скоро все пауки были изгнаны с тропы. Орел поднялся чуть выше и пролетел над занавешенной паутиной дорогой. И стал прямо на лету справлять нужду. Помет огромной птицы в изобилии падал на шатер, в котором пауки хотели поймать русского богатыря.

Через несколько секунд Иван увидел, что впереди в глухой заслонке, сплетенной пауками, появилась дыра. Она быстро расползалась. Видимо, орлиные экскременты действовали на паутину волшебным химическим разъедающим образом.

Парень не стал больше ждать, а рванулся вперед. Соблюдая осторожность, чтобы не коснуться паутины, он пролез в дыру и двинулся дальше по дороге. Орел уже парил где-то высоко. Ваня помахал ему рукой в знак благодарности.

* * *

Всего метров через триста появилась новая трудность. На дороге сидела здоровенная жаба – размером с хорошую бочку. Жаба улыбалась и явно не была склонна пропустить Ваню дальше. Богатырь подошел к ней шагов на пятнадцать и остановился в нерешительности. Серо-зеленое чудище таращилось на него наглыми глазищами, ухмыляясь так гнусно и обидно, что парня даже прошиб пот.

– Пусти меня, – наконец попросил он, хотя заранее знал ответ.

– Не пущу. Я огнедышащая жаба. Смотри, – с этими словами рептилия выпустила изо рта струю пламени метров на пять вперед.

– Э… А может, все же как-нибудь договоримся?

– Кинь свои мечи в пропасть. Тогда пущу.

– Не. Я не согласен.

– Ну, тогда давай так посидим. Мне спешить некуда.

– А откуда ты взялась? – поинтересовался Ваня.

– От верблюда. Хи-хи-хи.

– А чего ты меня пустить не хочешь?

– А я вредное животное. Я мерзкая. Я гнусная, – ответила жаба и сладко зевнула во всю огромную пасть.

Мгновенное острое ощущение опасности заставило Ивана отпрыгнуть назад и выхватить мечи. Прямо перед ним тропа вдруг стала осыпаться в пропасть. Богатырь не медлил. Он сделал несколько мощных скачков вперед, стараясь толкаться о камни у самой стены, и очутился перед жабой, которая, похоже, не ожидала от него такой прыти. Парень вертанул у носа рептилии мечами и прыгнул прямо на нее.

– Ох-х-х! – только и успела произнести жаба, когда богатырь двумя ногами очутился у нее на голове. В следующее мгновение он уже перепрыгнул гнусную тварь и побежал дальше по дороге, прикидывая, на сколько метров это чудище может плеваться огнем. Но жаба только прокричала ему вслед: – Хамло!

* * *

«Внимание! На протяжении следующих двух километров дорога периодически поливается кипятком и разогретой смолой! Будьте осторожны! Приобретайте железные зонтики!» – прочитал Ваня надпись на прикрепленной к скале доске через полчаса легкого бега. Он остановился и поглядел по сторонам, прикидывая, кто может тут продавать железные зонтики и почем. Деньги у него были, но немного.

– Магазин зонтиков в пещере, – проскрипел неподалеку чей-то голос.

Иван обернулся. В этом месте стена чуть отходила от края пропасти и образовывалась небольшая площадка – метров десять в ширину и метров двадцать в длину. Из весьма узкой щели в скале высовывался неприятного вида старик и приветливо улыбался.

В это время метрах в пятидесяти впереди по тропе сверху вдруг вылилась мощная струя воды, от которой шел пар.

«Аттракциончик с целью выманивания денег у доверчивых дурачков. А может, что и похуже», – подумал богатырь. Он снова сдержался и не стал ругаться матом, а просто отвернулся от улыбающегося старичка и, мощно набирая скорость, помчался вперед. Краем глаза он уловил летящего не очень далеко слева орла.

* * *

Все же Иван решил отмахать в бодром темпе пару километров с запасом: вдруг про кипяток и смолу – это не шутки. Он бежал быстро и снизил скорость только у поворота – в этом месте дорога резко уходила вправо, и за скалой не было видно, что там дальше. К тому времени старик с железными зонтиками остался километрах в трех позади.

Ваня перешил на шаг. Потом остановился. Что-то мешало ему двигаться дальше – то ли интуиция, то ли страх, то ли колдовство… Он стоял, прислушиваясь и принюхиваясь, стараясь почувствовать ситуацию. Но ясности не возникало. «Да, блин, я богатырь или совсем осёл?!» – рассердился на себя парень.

Орел подлетел поближе и, захлопав огромными крыльями, опустился на тропе впереди.

– Ты правильно сделал, что остановился, – сказал он. – Я не могу тебе тут помочь ничем, кроме информации: за поворотом стоит маньяк с топором. Очень крупный маньяк. И топор у него большой и тяжелый.

– Спасибо, – поблагодарил Ваня. Он достал мечи и крикнул: – Эй, маньяк! Выходи, родимый! Выходи – побалуемся острыми предметами! Я и сам в каком-то смысле маньяк!

Никто не появился. Орел прыгнул в пропасть, расправил крылья и принялся кругами набирать высоту. Слева тянулось довольно широкое ущелье – не менее полукилометра шириной. С другой его стороны вздымался скалистый хребет.

«Счас вылезет!» – понял вдруг Ваня.

И точно: вылез. Маньяк был четырехметрового роста, в грязных отрепьях, жутко бородатый и волосатый, в хороших сапогах и с внушительным топором, который он сжимал мускулистыми волосатыми ручищами. Он угрюмо посмотрел на русского богатыря и глухим голосом произнес:

– Убью.

Ничего не ответив, Ваня стал приближаться к нему, слегка шевеля мечами и прикидывая, не удастся ли проскочить мимо и потом просто убежать. Маньяк же поудобнее перехватил топор и замахнулся. Выглянувшее из-за туч солнце блеснуло на лезвии. Волосатый дядька тоже сделал несколько шагов навстречу противнику, но затем остановился и застыл в таком положении – в пяти своих шагах от богатыря.

Ване вдруг не понравилось что-то за спиной. Он резко отскочил вправо, разворачиваясь лицом к пропасти и прижимаясь к скале – чтобы видеть дорогу в обоих направлениях. Мимо него по воздуху промчался колючий шар и врезался маньяку в живот. Тот хрюкнул, выронил топор и схватился обеими руками за этот шар. Вскоре ему удалось оторвать от себя странный колючий предмет и отправить его в пропасть – вслед за топором.

Недолго думая Иван перешел в наступление. Он ужасающе быстро завертел мечами и надвинулся на маньяка. Тот дернулся и застыл на самом краю пропасти – с трудом удерживая равновесие, балансируя поднятыми вверх руками. Ваня лихо прошмыгнул мимо него и, двигаясь вперед правым боком, проследовал за поворот. Там, слава Богу, все было тихо и благополучно. Богатырь прибавил шагу. И вскоре уже маньяк остался далеко позади.

* * *

Постепенно сделалось как-то тяжело. Ваня жевал сушеную чернику, запивая ее водой из фляжки, и при этом шагал, не забывая поглядывать по сторонам.

Вдруг очередной поворот открыл удивительное зрелище. Дорога, завернув вправо, далее делала плавный поворот налево, и Ваня увидел в скале над ней множество пещер, забранных решетками из толстых прутьев. И в каждой сидел человек. Приблизившись, Иван смог разглядеть угрюмые лица узников, их грязные и рваные одежды. А еще он разглядел прогуливающихся по тропе у тюремных ячеек крошечных карликов с топориками, луками и копьями.

– Здорово всем! – поприветствовал русский богатырь и стражу, и заключенных. Никто ничего не ответил. Люди за решетками глядели на Ваню как-то странно – скорее с микроскопическим интересом, чем с надеждой или восторгом. Похоже, все предполагали, что ему вскоре предстоит занять одну из пустых пещер – таких было заготовлено множество. Стражники же просто не обращали на богатыря никакого внимания.

– Если сможешь – проскочи мимо! – крикнул снова появившийся слева орел. – Место заколдованное. Карлики очень опасны. Эти люди, как и ты, шли по дороге. Все они попали в плен. Карлики не только на тропе. У них множество нор в скале. Их здесь живет не менее тысячи.

«Во попал!» – подумал Ваня, останавливаясь. Орел уже улетел, а интуиция подсказывала, что сейчас будет очень жарко.

На дороге шагах в двадцати впереди стали появляться новые маленькие воины – они вылезали из небольших отверстий и без суеты разворачивались в боевой порядок.

Иван убрал фляжку и мешочек с сушеной черникой в рюкзак. «Ё-моё, – думал он. – Как же их мочить – таких крошечных?! И жалко, и позор вообще!» Но карликов, похоже, его чувства не беспокоили. Они строились группами по несколько десятков воинов. Тропа здесь была широкая – метров пять. Так что места им хватало.

Внезапно парень вспомнил про волшебную палочку. Он тут же извлек ее из рюкзака и зажал в правой руке, прикидывая, как ее использовать в такой ситуации. «Типа, может, как дубинка супротив этих малышей?» – с сомнением подумал Ваня, примериваясь и направляя палочку горизонтально и чуть вниз – в сторону собиравшегося войска.

Щелк! Из дальнего конца волшебной палочки появился красноватый немного расширяющийся пучок света. Богатырь реально ощутил, как слегка завибрировала рука. Недолго думая он направил красный пучок света точно на карликов. И чуть не матюгнулся от удивления: все оружие вырывалось из рук маленьких воинов – словно бы ветром его сдувало и уносило куда-то вдаль. Быстро сообразив, что это работает волшебство, Ваня принялся потихоньку водить лучом по тропе, обезоруживая войско – планомерно и внимательно, чтобы не пропустить никого.

Карлики подняли жуткое верещание. Да и люди в пещерах не остались безучастны. Они разразились страшными воплями. Причем многие орали по-русски. Все узники вскочили на ноги, некоторые принялись трясти решетки. Словом, началась суматоха.

Обезоружив карликов на тропе, Ваня не забыл и про тех, кто еще укрывался в норах. Те не показывались, но ясно было, что они там сидят, готовые к бою.

– Эй! Хорош орать! – крикнул Иван мужикам за решетками. – Затихните! Счас я вас всех освобожу! Только мне надо разобраться в обстановке. Один пусть говорит. И по-русски, если есть, чё сказать. А если ничего не знаете, чем делу помочь, то лучше помолчите и не отвлекайте.

– Ключи от запоров – у царицы гномов, – крикнул один голос, когда все утихли. – Но она выходит лишь в последний момент – когда тебя прибьют и повяжут.

– Наплевать мне на нее! Я просто, блин все тут разломаю! – рявкнул богатырь в ответ, переложил волшебную палочку в левую руку и, не доставая мечей, двинулся вперед, страшно топая сапогами – он хотел дать понять карликам, что будет их топтать.

Чуть помедлив, гномы бросились врассыпную. Они спешно прятались в свои норы, и скоро на тропе не осталось их совсем.

«Как бы сбоку стрелой или копьем не тютюхнули!» – думал Ваня, двигаясь по краю обрыва – подальше от стены. Он взял в правую руку меч, но рассчитывал в основном на волшебную палочку, которую теперь направлял на стену поблизости от того места, где шел.

Добравшись до первых пещер с решетками, Иван увидел мощные запоры. «Попробую мечом», – подумал он. Коротко размахнувшись, богатырь рубанул волшебным клинком по замку. Всю стену и тропу тряхнуло, сверху посыпались мелкие камешки, но запор остался цел.

Ваня сунул меч в ножны, а палочку – в карман, ухватился за решетку двумя руками и рванул, чувствуя с отрадой, как прибывает в нем земная сила. Решетка была выдрана одним махом. Иван отшвырнул ее в пропасть и сразу же ухватился за другую, не обращая внимания на сыплющиеся камни и песок. С энтузиазмом, умело и быстро русский богатырь принялся выкорчевывать вделанные в скалу решетки, освобождая сидевших там.

Мужики смекнули все верно и без команды наружу не лезли. Хоть и выглядывали осторожно. И правильно, что не вылезали. Когда Ваня взялся за третий десяток камер нижнего ряда (всего рядов было три), в него полетели стрелы – стазу с двух сторон. То есть это были две тучи стрел, так как гномы, высовываясь из своих многочисленных нор, стреляли слаженно и все сразу.

Моментально сориентировавшись, Ваня прыгнул в только что откупоренную им камеру и укрылся там от роя стрел. Он достал волшебную палочку, секунду подумал, разломал ее пополам и дал одну половину мужику из этой камеры – очень лохматому детине русского вида.

– Держи и шугай этих гадов, – сказал Иван. – Видел, как я это делал?

– Угу, – только и ответил дядька, беря волшебную полупалочку и высовывая ее из пещеры. Он занялся задним направлением тропы, а Ваня стал очищать переднее. Волшебные красные пучки то ли света, то ли какой другой энергии заработали снова, сдувая стрелы.

Удовлетворенно хмыкнув, богатырь вылез обратно на дорогу, подскочил к соседней камере и озадачил еще одного мужика помогать процессу, отдав ему свою половину волшебной палочки. А сам полез на второй ярус.

Освобожденные дядьки не зевали. Они молча и ожесточенно вертели маленькими кусочками дерева, на корню блокируя малейшие попытки гномов высунуться с оружием. Иван тем временем рвал решетки, швырял их далеко в пропасть и старался не смотреть вниз, так как перед вторым и третьим ярусами камер шел уступ шириной менее метра и стоять там было не так удобно.

Спрыгнув наконец на тропу, богатырь с удовлетворением окинул взглядом каменную стену. Около сотни камер было вскрыто, все узники только ждали команды двигаться в путь.

Но тут началась новая напасть. Из ущелья стали подниматься клубы ядовито-зеленого пара. С первого взгляда было очевидно, что они будут плохо действовать на людей. Мужики в камерах дико и отчаянно заорали. А Иван прыгнул в пропасть.

Потом он никак не мог объяснить этого своего действия. Но в тот момент он не колебался ни мгновения, ощущая его как единственно верное. Задержав дыхание, парень влетел в густые клубы этого ядовитого дыма и внезапно повис в воздухе – без какой-либо ощутимой опоры под собой. До края тропы вверху было метров пять.

Прямо перед собой богатырь увидел царицу гномов. Она висела в воздухе в ослепительных золотых одеждах и слегка шевелила жезлом в правой руке, глядя Ване в глаза. «Вот стерва! – подумал парень и без излишних предисловий схватил крошечную царицу правой рукой поперек туловища. Он ощутил, как борются две могучие силы: наполнявшая его сила Земли и злая колдовская сила.

Так прошло несколько мгновений.

«Против Земли не попрешь!» – подумал богатырь, видя, как постепенно меняется в лице удерживаемая им правительница-волшебница. Наконец она взвизгнула и принялась лупить своим крошечным жезлом Ваню по руке, демонстрируя свою беспомощность и впадая в истерику.

– На тропу давай, а то кишки тебе выдавлю, – стараясь быть очень грубым, произнес Иван с ужасным выражением лица. – И уймись. А то голову отвинчу. Ну!

Царица поколебалась несколько секунд. Но богатырь, чувствуя, что запас воздуха в легких совсем кончается, стал сжимать руку все сильнее и сильнее – понемножку, но однозначно. Посиневшая лицом правительница карликов махнула жезлом и сдавленным голосом что-то пропищала. И они быстро поднялись на дорогу, оставив облако ядовитого газа внизу.

Ваня отдышался, слегка ослабив хватку на царице и оглядывая окрестности. А потом скомандовал:

– Все спускаются на тропу! Живо, но без суеты! Гномов в случае чего мочите чем придется – ногами, камнями, кулаками… А двое с волшебными палочками – охранять группу с двух сторон. Начали!

Мужики не заставили себя долго ждать. Уже через минуту на тропе стояла плотная компания примерно из ста человек, вооружившихся кусками решеток и камнями и ожидавших дальнейших команд. Царица карликов в руке у Вани с тоской наблюдала это. «Чё с ней делать? – думал парень. – Жалко шею-то сворачивать. А отпустишь – хрен ее знает, что учудит…»

– Направо по дороге бегом марш! – скомандовал Иван освободившимся дядькам. – Не растягиваемся! Держитесь посреди тропы! Помните о гномах справа и о пропасти слева!

И они побежали небыстрой трусцой. Ваня пристроился рядом с последними. И скоро он почувствовал, как отступает сила злого волшебства, давившая в этом месте.

Богатырь глянул на царицу гномов. Она болталась в его руке, как тряпка. Ее лицо посерело и выражало безысходность – видимо, она решила, что ее надолго и радикально взяли в плен или, наоборот, вскоре собираются жестоко убить. Несколько секунд поколебавшись, Ваня притормозил, положил правительницу карликов у стены и, догоняя группу, крикнул через плечо на прощанье:

– Русские богатыри малышей не забижают! А дурить кончай! И своим запрети!

Царица гномов с обалдевшим видом смотрела им вслед, но Иван этого уже не видел. Он уже думал о том, что впереди, о том, что теперь ему делать с этой компанией.

* * *

Бежали недолго. Засидевшиеся в клетках и истощенные долгим плохим питанием мужики скоро устали. Ваня перевел группу на шаг. Колдовство гномов уже совсем не ощущалось. Крутой поворот направо скрыл оставшуюся позади них заколдованную зону.

Шли молча. Никто не ныл и не ворчал, но Иван видел, что скоро надо будет делать привал. А еще он подумал о еде и, главное, о воде. «Да… На сто человек пятнадцать литров воды будет маловато», – размышлял парень, прикидывая, как расходовать имеющиеся запасы из своих фляжек.

Отойдя от гномьего места километра три, они вышли на вдруг открывшуюся площадку, покрытую кое-где низкой травкой. Тут даже как-то дышалось легче.

– Привал! – скомандовал богатырь. И все увалились. Только двое мужиков с волшебными палочками остались сидеть и бдеть, осознавая свою ответственность. Красные лучи погасли – похоже, они включались лишь при необходимости.

Иван обошел всех, выдавая по ягоде сушеной черники и по глотку воды. Две большие фляги из четырех после этого опустели. Но зато народ повеселел и даже принялся переговариваться и шутить. Все расслабились. Из-за туч снова появилось солнышко, согревая разношерстную компанию людей, говорящих на разных языках, обросших длинными волосами, жутко грязных, босых и изможденных, но освободившихся после долгого плена и теперь привыкавших к удивительному чувству свободы.

* * *

– Гномы эти, значит, доили из нас энергию, – объяснял Ивану долговязый дядька в коричневых донельзя изодранных штанах и в бывшей когда-то зеленой рубахе. – Мы у них типа коров были. Кормили кое-как, а силы забирали. Там в каждой пещере стояли волшебные энергоуловители. А чего с ней потом делали, не знаю. Мы там собрались из разных мест. Но мало кто выдерживал больше нескольких лет. Говорить нам особо не разрешали. Да и о чем?! Зимой стены как-то грелись, так что совсем уж не замерзали. А гномы эти – злыдни. У-у-у… А уж царица ихняя – стерва из стерв. Хорошо, что ты ее на место поставил… А сам я из-под Рязани. Сюда попал по пьяному делу. В прошлом году. Какая-то ведьма меня напоила чем-то – и все. Очутился тут в горах, пошел куда-то и вот пришел туда. Такая жисть…

– Плохо то, что вы далеко не уйдете. Да и воды у нас совсем чуть. Надо что-то изобрести. Да еще всякие здесь опасности, колдовство… – размышлял вслух Ваня.

– Тут скалы труднолазные, – глядя вверх, молвил мужик. – Надобно по тропе шпарить. Только действительно далеко мы не уйдем. Максимум – километров десять. А там – только ползти останется. Ежели не сожрут нас по дороге или не заточат вновь.

– Подъем, парни! – возвысил голос Иван, вставая на ноги. – Двинемся, пока не сдохли! Больше жизни! Камни и железки бросьте на фиг. Идите поближе к стене – чтоб не свалиться. Мы прорвемся.

Через несколько минут двинулись в путь. Шагали сначала не очень резво, но вскоре приободрились. Иван шел впереди, чутко ловя каждое движение в окружающем пространстве. Высоко слева парил орел.

* * *

Уже через два километра появились новые проблемы. Жуткий сине-зеленый ящер выполз из-за очередного поворота и уставился на Ивана и сопровождавший его отряд оборванцев наглыми желтыми глазищами. Изо рта у него капали слюни. Зубы росли в три ряда. Размером сия рептилия была метров десять. Но в ней ощущалась такая мощь, что даже русский богатырь усомнился в благополучном исходе этой встречи.

Ящер шумно выдохнул, мотнул хвостом и двинулся на людей. Чувствуя прилив земной силы, Ваня вытащил мечи, предварительно скинув рюкзак, и заорал не оборачиваясь:

– Держите рюкзак и отвалите подальше назад! В драку не лезьте! Шустро!

Мужики спешно отступили метров на сто и остановились, с интересом наблюдая, как богатырь, в которого они уже верили и на которого надеялись, подпрыгивает на месте и размахивает мечами – так он разминался и приводил себя в максимально боеспособное состояние. Все его внимание было обращено на медленно приближавшегося ящера, который с аппетитом разглядывал человека перед собой. Поэтому парень не заметил вылезшего на тропу позади него здоровенного детину с дубиной в левой руке. Неслышно ступая босыми ножищами, детина двинулся к Ване – очевидно, намереваясь его убить.

– Атас!!! Сзади тролль!!! – закричал один из мужиков. Тут же двое дядек направили на этого ужасного то ли тролля, то ли великана волшебные полупалочки. Тот моментально обернулся и рявкнул что-то, топнув ногой. И, к великому разочарованию всей группы освободившихся мужиков, обе половинки волшебной палочки прямо в руках державших их людей рассыпались в пыль.

Иван уже оценил ситуацию и стоял так, чтобы видеть сразу обоих нападавших. Он перестал прыгать, поскольку чувствовал, что уже достаточно разогрелся и разъярился. «Ах вы, твари поганые! – думал русский богатырь. – Мерзкая нечисть! Вам бы все жрать! Падлы! Вот ужо я вас!»

Пятиметровый мужик, страшно заросший волосами, в одной набедренной повязке из звериной шкуры, уже подошел совсем близко, держа дубину перед собой. От него так же, как и от ящера, исходила чудовищная мощь.

«Сила на силу? – подумал Ваня, вновь испытывая большое сомнение в том, что сумеет справиться с этими двумя врагами. И вдруг пришла мысль: – А что, если попробовать по-йоговски?!»

Парень сунул мечи в ножны и принялся громким голосом петь мантры. То есть просто произносил всякие слова, которые произносились, следя лишь за тем, чтобы среди них не попадались матерные, так как хорошо помнил рекомендацию Василисы. Ваня старался представить себя очень мудрым йогом и чувствовал, что хоть и не получается «по-йоговски», но все же что-то получается.

Ящер и мужик с дубиной остановились. Они явно были недовольны. Ваня запел громче, воодушевляясь все больше и больше. Думать ему было некогда, так как все внимание занимали странные слова, рождавшиеся где-то в нем и вылетавшие в окружающий мир. Парень почти физически ощущал, что с каждым следующим словом что-то меняется. Хоть и не смог бы объяснить что.

Первым не выдержал ящер. С горестным воплем, в котором слышались многовековая тоска по счастью и многовековой же голод, он повернулся и быстро пополз вниз по склону с тропы. Глянув на него, великан с дубиной сплюнул и, бурча что-то себе под нос, повернулся и побрел обратно к той щели в скале, из которой вылез. Он забрался внутрь, и скала задвинулась за ним.

Земная сила стала уходить из Ивана. Он поглядел вниз. Ящер уже уполз очень далеко. Потом тоже забрался в какую-то расщелину. Вильнул сине-зеленый хвост – и все.

– Путь свободен! – возгласил Ваня скромно, но гордо. К нему подошли мужики и принялись хлопать его по плечам и говорить, какой он молодец.

– А палочек волшебных у нас больше нету, – вздохнул один из дядек. – Уничтожили эти гады нашу защиту.

– Я ваша защита! – успокоил народ Иван. – Вперед! У нас еще будут проблемы, но это не страшно.

И они пошли дальше. Надевая на ходу рюкзак, богатырь думал про себя: «Главное – не киснуть и не падать духом. Главное – не киснуть и не падать духом. Главное – не киснуть и не падать духом…»

* * *

На ходу доели сушеную чернику и допили почти всю воду. Ваня оставил лишь немного в одной фляжке – на особый случай. Он не очень беспокоился о ближайшем будущем – хватало проблем в настоящем. Скалы вокруг были какие-то хмурые, везде чувствовалось что-то злое и непонятное. Богатырь каждую секунду ожидал нового нападения. И оно не заставило себя ждать.

Внезапно целая орда огромных летучих мышей накинулась на отряд. Твари эти, размером более полуметра каждая, издавали щелкающие и булькающие звуки. Они устремились вниз, вылетая из щелей в скале высоко над тропой. В этом месте дорога просматривалась далеко вперед. И все пространство над ней скоро буквально почернело. Уже через несколько секунд вся туча понеслась на стоявших с открытыми ртами освобожденных мужиков и несколько растерявшегося Ваню. Не вызывало сомнений, что намерения у летучих мышей – самые агрессивные.

– Бросай их и прячься в пещеру! Она чуть впереди по тропе! – услыхал Иван голос орла сверху.

– Вперед! – заревел парень. – Прячемся в пещеру! Я прикрою! Вперед!

К пещере мужики подбежали почти одновременно с тем, как туча летучих мышей оказалась над ними. Яростно завертев клинками, Ваня принялся носиться около отряда по самому краю тропы. Он развил потрясающую скорость. Летучие твари щелкали зубами и выли, но немного отпрянули. Этого времени как раз хватило, чтобы четко и быстро перемещавшиеся мужики оказались в пещере. Иван, тоже зайдя внутрь, перекрыл проход и продолжал пугать хищных летучих мышей волшебными мечами. Делать это здесь было удобно – высота прохода составляла чуть более двух метров, а ширина не превышала трех метров.

– Тут есть огонь! – услыхал Ваня сзади. И скоро уже четверо дядек пришли к нему на помощь, держа каждый по два больших факела. Летучие мыши хором издали отвратительный писк и отпрянули. И уже через несколько секунд туча словно бы рассеялась – видно, они расселись обратно на скалы. Богатырь опустил мечи и перевел дух.

– Неплохое местечко, – молвил он, оглядев пещеру. Она представляла собой зал овальной формы, уходящий метров на пятьдесят в глубину скалы. У задней стены горел огонь – небольшой костер. Везде валялись палки и доски. Каких-либо ходов не замечалось. Пол состоял из каменных плит и выглядел так, словно его специально выложили. Рядом со входом из стены торчал большой железный штырь.

– Интересно, для чего этот штырь? – произнес один из державших факелы мужиков и дернул железку вниз. Раздался лязг, и сверху опустилась решетка из металлических прутьев. Ее ячейки были весьма мелкие – летучие мыши не могли бы через них проникнуть. Решетка полностью закрыла вход в пещеру. Все озадаченно смотрели на нее.

– Оставь пока так, – остановил Ваня дядьку, который хотел попробовать поднять штырь на место, дабы узнать, можно ли опять освободить выход. – Может, здесь все заржавело. Чего туда-сюда дергать? Давайте лучше передохнем.

Все тут же развалились на полу вокруг костра. Иван тоже присел на какую-то доску. Почему-то он вспомнил отца Федора – как тот оставил в подземельях дощечку с надписью для подкладывания под ягодицы. «Эх, хорошо бы с ним посоветоваться, – подумал парень. – Да только тут, похоже, все мне самому решать надо. Орел этот какой-то странный. Советы его помогают, но слушаться его нельзя. И чего это за птица? А вообще неплохо бы поспать…»

И он уснул.

* * *

Ване снился сон.

Словно бы идет он в диковинном лесу. Деревья огромные, стволы у них толстые-толстые, а ветви и листья начинаются где-то далеко вверху. Словно бы солнечные лучи пронизывают этот лес – даже непонятно, как столько света проникает к земле сквозь кроны. Деревья растут не очень густо, между ними нет ни подлеска, ни высоких травянистых растений, а только низенькая-низенькая травка. И тут до Ивана доходит: это весенний лес – почки на деревьях еще не распустились, трава еще не выросла.

Вдруг между деревьев появляются летящие птицы. Это то ли кукушки, то ли кто-то похожий на них. Небольшая стая – всего птиц двадцать – как бы просачивается сквозь лес в полной тишине. Птицы летят к Ивану, а он не понимает, что ему делать. Он не понимает, угроза ли это или добрая встреча. И вдруг ему делается отчаянно тоскливо – словно бы он потерял что-то очень важное, словно бы упустил какой-то единственный шанс, словно бы сделал неправильный выбор…

Птицы пролетают, а Ваня смотрит им вслед. И хочет крикнуть что-то, но не знает, что ему кричать. Он оглядывается кругом и вдруг замечает, что лес полон жизни. Везде прямо на глазах вырастают весенние цветы, прыгают забавные пучеглазые лягушки, летают шмели и мотыльки… И во всем этом есть какая-то удивительная сила.

Ване тоже хочется ощутить прилив сил, он ищет, с кем бы сразиться, но не видит никаких врагов. Драться не с кем. Все и так гармонично. И тогда накатывается растерянность.

Ваня начинает бежать по лесу, но живности делается так много, что он вынужден сбавлять шаг, чтобы не давить мышек, лягушек, ящериц и жуков, буквально кишащих под ногами. Постепенно он останавливается и в конце концов замирает в одном положении в страхе пошевелиться и раздавить кого-то.

По нему начинают ползать жуки и муравьи, на правой стопе вьет гнездо какая-то маленькая птичка, веточки быстро растущих кустов оплетают его… Иван стоит молча и чувствует, как ему делается страшно.

Очень скоро ползучие растения полностью оплетают его, в них кишат насекомые, птицы и мелкие зверюшки. Ваня уже не видит окружающего – все заслонено плотной тканью стеблей и листьев. Только свет проникает – зеленоватый, слегка мерцающий, какой-то загадочный. На богатыря никто словно бы не обращает внимания, его никто не кусает, не щиплет и не щекочет.

«Господи, как же я так тут?!» – думает Ваня в отчаянии. Он чувствует, что уже не в силах шевельнуться.

«Слишком, слишком крутой богатырь, – слышит Иван около самого уха. – На нем неудобно вить гнезда. Все будет съезжать. Очень крутой – по нему неудобно бегать. Надо, надо его опустить – чтобы не был такой крутой. Опустить, опустить – тогда будет хорошо…» Это голос какой-то то ли птички, то ли ящерки, то ли мышки…

Ваня хочет что-то изменить. Он судорожно ищет решение ситуации. Он привык, что оно всегда вовремя приходит. Он уже готов прыгать, рубить, бежать, орать… Но его словно бы замуровало в стекле – абсолютно небьющемся и огромном. Он словно бы букашка внутри кусочка янтаря – попал когда-то туда случайно, завяз в смоле и остался там навсегда. Навсегда.

«А как же Аня?! И дочка?! И вообще, сколько же еще сделать надо!» – вспыхивает мысль в мозгу у Ивана.

И он делает единственное, что может – закрывает глаза и сосредотачивается. И начинает молиться. Он молится и не верит, что он навсегда в плену. Он не верит в сеть растений и волшебства, страхов и иллюзий, сковавших его. Он верит, что по сути он совершенно, абсолютно свободен. А еще он верит, что Бог мудр и добр и ничего не делает зря.

И вдруг Иван чувствует, что может шевелиться. Он еще не открывает глаз и продолжает молиться. Он верит, он ощущает, что должно свершиться нечто новое…

А вот и свершилось. Ваня открывает глаза и видит вокруг горы. Он высоко подпрыгивает, распахивает руки и летит над ними в сияющем прозрачном воздухе под ослепительно синим небом. Он не чувствует ни гордости, ни страха, ни восторга. Он – это бездонное небо.

* * *

Ваня проснулся и не сразу даже сообразил, где он и что происходит. Вокруг все сладко спали. Было очень тихо, лишь слышалось ровное дыхание спящих. Огонь в глубине пещеры все так же горел – ровно и надежно. Небо, видневшееся сквозь частые прутья решетки, было синим-синим. «Похоже, всю ночь проспали, – подумал Иван. – Чем же я их поить-кормить буду?! Да и самому не худо бы…»

Он встал, потянулся, повертел головой, отгоняя остатки сна. Потом немного размялся, стараясь двигаться тихо, чтобы не разбудить остальных. И вдруг почувствовал чье-то присутствие позади.

Иван спокойно обернулся и увидел женщину в длинных одеждах и с печальным лицом. Темные волосы были собраны в простую прическу. Широкие рукава делали наряд волшебницы похожим на странную фантазию – в них не было логики и целесообразности. То, что перед ним волшебница, Ваня понял сразу. Это просто становилось ясно при одном взгляде на ее лицо и спокойную осанку.

– Здравствуй, богатырь, – произнесла женщина.

– И ты здравствуй, – поклонился Ваня.

– Отдохнул немного?

– Отдохнул. Вполне хорошо. Выспался.

– Воды я вам дам сколько хотите. И бурдюки у меня есть, чтоб с собой нести. А вот с едой дело хуже. Не дам. Не то чтобы нету, а не дам – и все.

– Ну чего ж. И на том огромное спасибо. И за приют и возможность отдохнуть. И за защиту, – чинно и неспешно ответил Ваня.

– «Спасибо», как говорится, в карман не нальешь и в стакан не положишь, – грустно улыбнулась женщина. – Прости за каламбур. Придется платить.

Богатырь с интересом посмотрел на волшебницу, гадая, что она скажет дальше. Почему-то ему было как-то не по себе.

– Не деньгами, конечно. Да и водки мне не надо, – снова улыбнулась странная дама. – Но вот люблю я напиться вволю свежей человеческой крови…

Иван подумал, что она гадина. «Заманила, а теперь выкобенивается. Глумится над попавшими в мышеловку. А про воду – врет. Всех хочет сожрать», – пронеслось в голове у парня.

– Словом, так, – перешла к делу волшебница. – Вы уж сами решите, кого и в каком порядке я буду выпивать. Не бойся – я не до смерти. Стакан с человека – разве ж это много?! Я добрая. Я добрая горная фея. Поживете здесь у меня недельку, отдохнете, отмоетесь водой из чистых подземных источников, а потом я вас отпущу. Надо ж мне напиться крови! Человеческая – она вкуснее. А то все мышей летучих ловлю. Это ведь у меня мышеловка. И не вздумай решетку ломать! А то я стану злой. Злой горной феей. Долго ли сотню придурков обвалом засыпать?! Недолго…

– Э… а… э… – попытался сформулировать ответные предложения русский богатырь.

– Ну и хорошо, что все сразу понял, – кивнула дама. И исчезла.

Иван длинно и многоэтажно выругался про себя матом. Он понял, что попал в паскуднейшую ситуацию. «Надо валить отсюда поскорее!» – решил он. Однако внешне вида не подал. Парень стоял, глядя то на стены пещеры, то на решетку и небо за ней, то на мирно горевший огонь. Потом подумал, что совершенно не ясно, как защититься от хищных летучих мышей, если вырваться из пещеры.

И вдруг богатырь заметил у стены кирпич. «Откуда здесь может быть кирпич?» – удивился Ваня. Подойдя поближе и взяв кирпич в руку, парень удивился еще больше: тот был сделан из металла. Подержав странный предмет, Ваня уже собирался положить его на место, как услышал тихий смех феи рядом с собой:

– Ха-ха-ха! Любопытный русский бродяга! Герой-исследователь! Хи-хи-хи! Чего ж ты хватаешься за все, что валяется?! Ой, умора! Ох, уморушка! Это ж я специально положила, чтоб силу у тебя отнять. Всё, милый. Теперь ты тут не богатырь. Теперь ты такое же говно, как и остальные. Но не бойся. До смерти я вас не высосу. Всё, как и обещала. Только куда ж вы пойдете?! Силов-то у тебя теперь, дорогуша, нету особых. Сожрут вас на первом же километре пути.

Ваня аккуратно положил кирпич на место. Ему было грустно, обидно и тошно. «Обдурила, стерва! – подумал он, чувствуя, что сил действительно как-то убавилось. И тут же немного приободрился: – А ведь у меня еще и соображуха есть! Еще покумекаем!»

– Словом, так, – покровительственно улыбаясь, молвила волшебница. – Часа через три попинай своих бойцов. Пойдете мыться. А то мне будет неприятно. И подумай: может, лучше вам здесь остаться на постоянное житье? Я бы вас берегла, кормила, защищала…

«Что бы такое сказать? Что бы такое сказать?..» – пытался сообразить Иван. Но ничего не придумал. Фея снова исчезла. А он сел на пол и обругал себя вслух последними словами, но не матерными.

* * *

Маленький летучий мышонок привлек внимание русского богатыря своим писком. К тому времени Иван уже два часа ломал голову, как выбраться из этой переделки. Услышав писк с наружной стороны решетки, он не сразу пошел смотреть, а еще долго сидел, пребывая в размышлениях и глядя в стену. Он не находил в себе сил – ни физических, ни йогических, ни магических, ни душевных… «Надо шевелить хотя бы мозгами», – убеждал себя Ваня. Но проку от такого шевеления пока не наблюдалось.

Наконец он поднялся и пошел посмотреть, кто это пищит. Увидав черного зубастого и глазастого зверька размером с ладонь десятилетнего ребенка, который сидел, сложив большие перепончатые крылья, Иван удивился, так как тот вовсе не выглядел злым. Парень просунул палец сквозь прутья решетки и погладил летучего мышонка по голове и спинке. Тот перестал пищать и заурчал, довольно прижмурившись.

– Сказал бы ты, брат, вашим, чтобы пропустили нас. А? – неожиданно для себя произнес богатырь.

Зверек открыл глазки, глянул в лицо Ивану внимательным и умным взглядом и кивнул. Потом спешно заковылял к тропе, там забрался на камень, расправил крылья и еще раз посмотрел на Ваню, повернув свою смешную голову с большими ушами. Затем летучий мышонок взмахнул крыльями и улетел.

«Правда хочет помочь или выманивает, чтоб сожрать?!» – подумал богатырь. И снова погрузился в размышления, обдумывая разные возможные варианты действий. Он думал и думал… Но так ничего и не придумал.

* * *

Фея появилась рядом с сидящим Ваней и спросила:

– Сам народ поднимешь и все объяснишь, или мне это делать?

– Сам, – буркнул парень. Он встал и зычно рявкнул: – Подъем!

Все быстро проснулись. Кто сел, кто встал. Мужики смотрели на своего предводителя и на стоявшую рядом с ним женщину, кумекая, что появилась новая информация.

– Короче, так, – начал речь богатырь. – Эта дама обещает нас напоить, отмыть и дать воды в бурдюках с собой. Но взамен хочет нас тут подержать несколько дней и отсасывать из нас кровь – по стакану с человека. Типа добровольно чтоб мы на это соглашались. Переведите для тех, кто не знает по-русски.

Мужики загомонили, объясняя друг другу ситуацию и обсуждая перспективы попить, помыться и лишиться по стакану крови каждый. Иван хмуро наблюдал это и прикидывал, не стукнуть ли хорошенько стоявшую рядом волшебницу кулаком по голове. Фея же молчала и сохраняла полное спокойствие. И парень подумал, что лучше, наверное, не пытаться ее бить.

Вдруг глухой подземный гул послышался в глубинах скалы. Он стих и вновь возник – уже громче и мощнее. Фея вздрогнула и крикнула:

– Землетрясение! Проклятье! Мои волшебные комнаты!

Она исчезла. А Ваня вдруг понял, что надо действовать, а не думать. И заорал:

– Ломай решетку, ребята! Все разом! Надо сваливать, а то она нас высосет досуха! Летучие мыши нас пропустят – я уже договорился! Давайте!

Сотня мужиков в мгновение ока оказались у решетки. Сначала попробовали подергать рычаг, но тот не работал. Тогда все навалились, упираясь ногами в пол. Передние давили на решетку, а задние – на передних. Гул в глубине гор нарастал. Он был неровный – то громче, то тише.

И вдруг тряхнуло.

Посыпались камни. Оглушительный треск смещающихся частей скалы на мгновение оглушил всех. Кто-то от толчка не устоял на ногах. Но скоро все снова надавили на решетку. Однако она не поддавалась.

«Да врала все дура эта, что я больше не богатырь тут! Как она могла земную силу у меня забрать?!» – подумал внезапно Иван. Словно бы пелена дурмана спала с его сознания. И тут он все-таки выругался матом вслух и толкнул решетку, ощущая разом появившуюся земную силу.

Долго ли богатырю выломать решетку, пусть даже и заколдованную?! Тем более что помогало землетрясение. Уже через четверть минуты вся орава мчалась по дороге, прикрывая руками головы от сыпавшихся сверху мелких камушков и уклоняясь от более крупных.

Летучие мыши не появлялись. Видно, мышонок обо всем договорился. У Вани не было времени думать, почему их не атакуют крылатые хищники. Не атакуют – и хорошо.

Землетрясение скоро кончилось. Дорогу оно не повредило. Только местами на тропе появились большие и маленькие обломки скал.

Не зная, как далеко простирается власть горной феи, Ваня торопил людей. Они бежали вперед и уже ощущали себя не просто группой освобожденных узников, а сплоченным боевым отрядом, готовым идти вперед, прорываясь сквозь трудности.

* * *

Конечно, бежать долго не получилось. Скоро все, кроме Вани, устали. Пришлось переходить на шаг. В общей сложности удалось уйти от пещеры-мышеловки километра на три.

Здесь путников ожидала новая встреча: слон. Зверь стоял прямо на тропе и весело помахивал хоботом, взирая на приближавшихся путников. Он практически перегородил всю дорогу – тут она была около двух метров шириной.

«Слон, – в некотором недоумении думал Иван, остановившись сам и остановив отряд. – Ну не воевать же с ним! Мирное животное. А ведь специально его здесь поставили – чтобы мы не прошли. Ну и местечко! Прямо средоточие разных похабных приколов и прибамбасов! Чё делать?..»

Слонище поднял хобот и протрубил – похоже, он так приветствовал новых знакомых. И тут Ваню осенило. Достав из рюкзака несколько сухарей, он приблизился к зверю и предложил их в качестве угощения. Слон сразу же слопал сухари и снова помахал хоботом – видимо, выразил одобрение.

– А пошли, брат, с нами, – тогда сказал ему Ваня. – Ты впереди иди, а мы – за тобой. А на привалах будем сухари есть. Их у меня не очень много, правда. Но по несколько штук буду тебе давать.

Слон подумал, слегка шевеля ушами, затем виртуозно развернулся на узкой для него тропе и спокойно пошел вперед, подняв хобот и издавая негромкие звуки, видимо, выражающие энтузиазм и оптимистический взгляд на жизнь. Чуть помедлив, Ваня сделал знак, и все пошли за слоном на расстоянии шагов тридцати. И скоро это им уже казалось обычным положением вещей.

* * *

Неожиданно повстречали воду. Скала резко ушла вправо от дороги, оставляя место небольшому почти круглому озерцу с хрустально-прозрачной водой. В него втекал тонкий ручеек, бегущий из расщелины в горе, а уходила вода по небольшому желобку, пересекавшему каменную тропу, и далее падала вниз по почти отвесному склону. Глубина озера нигде не превышала двух метров, а у берега было совсем мелко. На дне лежал чистый желтый песок и мелкие разноцветные камушки. Словом, идиллия.

Ваня сначала внимательно осмотрел окрестности, прикидывая, не ловушка ли это. Потом наклонился к воде и понюхал ее, соображая, не заколдованная ли она и не отравленная ли. Оглядел дно на предмет возможных спрятавшихся крокодилов, подводных змей, хищных рыб, суперпиявок или еще кого-то такого. Прислушался к своему внутреннему голосу. И только потом скомандовал стоявшим поодаль мужикам:

– Давайте попьем. Осторожнее. Воду не мутите. А я погляжу по сторонам.

Все стали подходить к воде и пить – кто опуская лицо в воду, а кто зачерпывая ладонями. Слон уже давно накачивал себя водой при помощи своего хобота. Иван стоял на страже. Но все было спокойно.

Когда все напились, наполнили фляги. И уже после этого напился Ваня. Он подумал и скомандовал:

– Привал. Отдохните. В воду пока не лезьте. Потом, может, искупаемся, а пока надо все же осмотреться. Будьте наготове на всякий случай. Я что-то вообще еще не понял, что это за место.

И богатырь пошел кормить слона сухарями.

* * *

Слон, скушав несколько сухарей из ваниных рук, неожиданно отправился по своим делам – по тропе в обратную сторону. Предварительно он помахал хоботом в знак прощания и дружелюбно помотал головой, глядя на Ваню своими добрыми глазами и шевеля большими ушами.

Проводив слона и еще раз оглядев все вокруг и прислушавшись к своим интуитивным ощущениям, Иван предложил всем искупаться. Установили очередность и принялись за дело, залезая в воду группами по двадцать человек. Погода благоприятствовала – солнышко грело вовсю. Поэтому, хоть вода и была очень холодная, мужики с удовольствием плескались в озере, а затем приплясывали на берегу, отогреваясь и наслаждаясь. Орать Ваня запретил. Сам он стоял наготове, опасаясь, что вся эта благодать устроена как ловушка. Но никто не нападал. Настроение было хорошее. Освободившиеся мужики на глазах восстанавливали силы, несмотря на отсутствие пищи.

Последним искупался и Ваня. Мечи он положил на берегу у самой воды, предварительно вынув их из ножен. А купался на мелководье – тоже чтобы быть поближе к своему оружию. Остальным в это время богатырь поручил наблюдать за окружающей обстановкой.

И вдруг Иван отчетливо услышал внутренний голос: «Пора двигаться. Не задерживайтесь здесь. Иначе будет поздно».

– Быстро собираемся, – заорал богатырь из воды. Он спешно вылез на берег, моментально оделся, прицепил к поясу ножны с мечами, вскинул на плечи рюкзак и оглядел уже готовых выступать бодрых мужиков.

Ваня секунду помедлил, повернулся к воде и сказал:

– Спасибо тебе, озеро.

Они двинулись по тропе. Шагая впереди отряда, Иван с удивлением осознал, что за ним идут уже не изможденные многолетней неволей и выкачиванием энергии, истощенные и измученные люди, а сильные и выносливые воины, готовые к испытаниям, способные сражаться и побеждать.

* * *

Испытаний не пришлось ждать долго. Уже примерно через полкилометра дорога сделалась жутко скользкой. Обычный каменистый грунт, кое-где посыпанный песком, а кое-где уступавший место сплошной скалистой породе, сменился чем-то очень гладким, прямо-таки отполированным. Похоже было на застывшую вулканическую лаву.

Поверхность тропы здесь шла, как и почти везде до того, достаточно ровно, безо всяких уклонов влево или вправо, но Иван ясно видел, что идти очень опасно – малейшее неосторожное движение грозило тем, что человек мог соскользнуть в пропасть. К тому же, тропа сузилась – теперь ее ширина не превышала полутора метров.

Остановив отряд, богатырь предложил людям высказывать идеи. Мужики помолчали, оценивая ситуацию. Кто-то предложил лезть по скале над самой тропой или на худой конец держаться за скалу, перемещаясь по скользкой дороге. Но прикинув реальность такого варианта, от него единодушно отказались, так как скала здесь была тоже очень гладкая, с очень небольшим числом выступов и трещин, которые можно было бы использовать в качестве зацепок.

Возникла другая идея: идти, взявшись за руки. Но Ваня весомо возразил, что так шансов пройти еще меньше – один поскользнувшийся потянет за собой всех остальных. И предложил со своей стороны «иззубрить» (он так и выразился) тропу путем долбания ее волшебными мечами.

– Да ты, парень, вспотеешь так. Да и надолго это будет, – сказал один дядька. – Мы тут от жажды сдохнем, пока ты все перепашешь. Надо что-то другое.

– А может, ниже тропы спуститься? – предложил невысокий и щуплый, но чрезвычайно энергичный чернявый мужичок. – Может, там не так скользко и гладко?

Посмотрели. Оказалось, что там еще хуже – скала идет вниз даже не отвесно, а уходя под тропу. Над мужиком немного посмеялись, предлагая ему попробовать.

– Шеф, можно отлить? Или надо быть готовым к бою? – раздался голос из середины отряда.

И тут Ивана осенило. Он крикнул:

– Иди-ка сюда!

Мужик подошел, недоуменно глядя на командира.

– Отливай на скользкую тропу. И постарайся оросить максимальную площадь. Мы проведем эксперимент. Всегда надо опираться на имеющиеся возможности.

Все воодушевленно заржали. Мужику уступили место у начала скользкой поверхности. И о чудо! Моча оказала удивительное химическое воздействие на застывшую лаву. Поверхность тропы стала шершавой и нескользкой.

– Метра два. Молодец, – похвалил дядьку Иван. И обратился к отряду: – Еще желающие есть?

Желающих был весь отряд – у озера пили много, и теперь физиология требовала процесса вывода лишней жидкости. Без суеты, соблюдая очередность, внимательно распределяя мочу по поверхности дороги, мужики отвоевывали так метр за метром. И когда отряд исчерпал свои возможности в данном плане, скользкий участок пути был почти пройден. Оставалось метров двадцать пять.

Иван прикинул свои возможности, снял рюкзак и вспомнил, что у него есть соответствующего размера веревка. Он обвязал ее вокруг пояса, дав другой конец держать мужикам, вынул мечи и лег на гладкую поверхность тропы. Взяв клинки за лезвия близко к остриям, богатырь начал упираться ими в дорогу и потихоньку пополз вперед. Остальные внимательно наблюдали за ним и за ситуацией вокруг.

Ваня дополз благополучно. Выбравшись на обычную каменистую почву, он встал, сунул мечи в ножны и скомандовал:

– Переправляемся ползком, держась за веревку! Без суеты, но и не тяните! Начали!

Процедура заняла в общей сложности около часа. Все обошлось без эксцессов. Только один мужик чуть не уехал в пропасть вследствие своего неудачного движения. По шалопайству он отпустил руку с веревки. Но все же в последний момент ему удалось извернуться и, уцепившись стопой за веревку, удержаться на самом краю. Потом он потихоньку вполз обратно и добрался до финиша.

Построив отряд и похвалив людей, Ваня сказал:

– Тут, видите, не только силой и колдовством брать можно. Тут еще и кумекать надо. То есть за счет головы соображать. Используя нестандартные подходы. Но вы, блин, не расслабляйтесь и имейте в виду, что одинаковых ситуаций, скорее всего, не будет.

* * *

Часа три двигались без проблем. Солнышко светило вовсю. Но дорога шла так, что сейчас отряд двигался в тени. Орел все так же парил где-то в вышине.

Внезапно Иван не смог сделать следующий шаг. От удивления и неожиданности он не сразу понял, что и все остальные застыли на месте.

Богатырь подергал ноги, но они наглухо зафиксировались на земле, словно бы приклеенные. Посмотрев на отряд, Ваня с удовлетворением отметил, что никто не дергается, не впадает в уныние. Люди замерли, изготовившись к новым проблемам, понимая, что это колдовство.

Громадный орел спустился пониже и проклекотал:

– Это заколдованная земля. Против этого волшебства нет ничего. Вам кранты. Будете стоять, пока не высохнете или не сгниете.

– Это мы еще посмотрим, – отозвался Иван.

– И смотреть нечего, – возразил орел. – Лично я приступаю к обеду прямо сейчас. Вы уж не обижайтесь. Все равно вам погибать. Так хоть я сыт буду. Человек пять на один раз мне хватит. Вы уж не обижайтесь…

– Пошел вон! – рявкнул богатырь. – Лети отсюда!

Но орел, не слушая его, закружился над теми, кто в отряде шел замыкающими, примериваясь и выбирая первую жертву.

На беду камней на дороге в этом месте не валялось, так что обороняться было нечем.

Орел выставил страшные когти и уже готовился упасть вниз.

Тогда Иван принял единственное решение, которое могло изменить ситуацию. Он метнул один из своих мечей в крылатого хищника. Волшебный клинок ударил орла в бок, но не застрял, а отскочил – видимо, скользнув по кости. Истошно заорав, пернатый людоед судорожно забил крыльями по воздуху и стал резко набирать высоту, роняя большие капли крови. А меч ловко подхватил один из стоявших в хвосте отряда мужиков. Все дружно и воодушевленно закричали.

– Отлично! – громко сказал Ваня, когда шум стих. – Осталось свалить отсюда. Требуется новое нестандартное решение.

– Может, поможет, ежели большую нужду справить? – раздался чей-то голос.

– Погоди. Не все так просто, – остановил его Иван. Меч ему уже передали, но он медлил возвращать его в ножны, а, наоборот, вынул и другой. Чутье подсказывало, что скоро мечи понадобятся. – Похоже, сейчас драка будет. Возьмите мой рюкзак и не пужайтесь ни в коем случае. Ясно?

Все ответили, что ясно. Хотя большая часть отряда не понимала по-русски, но мужики уже приспособились быстро переводить друг другу слова Ивана. Близстоящие взяли у богатыря рюкзак.

И тут появился шестиногий и шестирукий то ли демон, то ли монстр. В каждой руке он держал по мечу и, мрачно ухмыляясь, вертел ими вокруг себя. Одежду сей субъект не носил, зато был покрыт черной густой шерстью. Босые ноги-лапы уверенно ступали по тропе, которая здесь была довольно узкой – всего метра полтора. Ростом демон был не более двух метров. Относительно его намерений ни у кого в отряде сомнений не возникло – огромная оскаленная пасть занимала почти половину большущей головы.

– Ур-р-р! – возгласил монстр и напал на стоявшего впереди отряда Ивана.

Русский богатырь сноровисто отбивал удары. То, что его ноги были неподвижно фиксированы на земле, сначала немного мешало ему, но потом Ваня даже ощутил в этом особый прикол – он как бы вырастал из скалы. А еще он четко ощущал, что сражается не только за себя, а еще за сотню стоявших за его спиной человек. И парень подумал: «А у меня двести рук!»

Мечи шестирукого, видимо, тоже были волшебными – они не ломались от ударов ваниных клинков. Да и сам демон был явно не дурак подраться. Он наседал и наседал, входя во все более и более разъяренное состояние, стараясь максимально эффективно использовать свое преимущество в подвижности и в числе рук и ног. «Интересно, а чего он не приклеивается?» – пронеслось в голове у Вани.

Клинки бешено летали, сверкая и лязгая друг о друга. Монстру мешала узость тропы – он не мог нападать на богатыря сбоку. А парень все думал, вертя мечами: «А какие у него такие есть свойства, что он не приклеивается?»

И вдруг русский богатырь почувствовал совершенно реально, что у него множество ног и множество рук. И понял, что в этом ключ.

– За Русь-матушку! – взревел Ваня. – Вперед!

Весь отряд одномоментно стронулся с места. Иван прыгнул вперед и вверх и в прыжке ударил правой ногой монстра в лоб. Тот упал на спину, роняя мечи и корчась. Через несколько мгновений Ваня и еще шестеро мужиков, схвативших мечи демона, стояли над шестируким и шестиногим нахалом и размышляли, убивать его или нет. Демон хныкал и что-то жалобно говорил на непонятном языке.

– Пусть живет, – решил Ваня. И обратился к монстру: – Вставай. Иди вперед. И без фокусов.

Монстр поднялся, любезно кланяясь и прижимая к широченной груди все свои руки. Потом он повернулся и пошел по тропе. Отряд следовал за ним.

* * *

Метрах в тридцати в скале обнаружилась большая ниша, где в изобилии было сложено разнообразное оружие: мечи, секиры, луки, копья… Демон широким жестом всех своих рук сразу указал на арсенал и доброжелательно улыбнулся. Хоть его улыбочка выглядела слегка жутковато, но Ваня понял, что монстр старается быть добрым, просто с непривычки еще не научился выражать это состояние.

– Похоже, ребята, мы можем вооружиться, – произнес Иван. – Идти, конечно, будет потяжелее с оружием. Но оно может пригодиться. Как вы считаете?

Отряд единодушно выразил желание вооружиться по-серьезному. Демон сел в уголок ниши с улыбкой, которая прямо на глазах делалась все более и более симпатичной, и притих, наблюдая, как мужики выбирают себе боевое снаряжение. Нашлись и ремни, и веревки, и даже несколько мешков с сухофруктами. Иван спросил монстра, можно ли брать еду, и тот согласно закивал головой, улыбаясь еще добрее и разумнее.

Скоро все обвешались оружием. К мешкам с сухофруктами приделали ремни – теперь их можно было нести как рюкзаки.

Попрощались с шестируким. Ваня пожал ему самую верхнюю правую руку. Затем по очереди это проделали все остальные, проходя мимо демона. А он кивал головой, улыбаясь и вежливо складывая губы трубочкой.

* * *

«А не так уж все плохо, – думал Ваня, бодро шагая впереди отряда. – Правда, оружие мы, наверное, неспроста нашли. Видимо, скоро будет глобальное мочилово. А лучше бы мирно…»

Богатырь прислушивался к тишине окружающих гор и приглядывался к бегущей вперед дороге, чувствуя, что опасность всюду. Пройденные испытания уже казались ему легкими и даже забавными: орел с химически активным пометом, прикольный шестируко-шестиногий обезьяночеловек, странные малявочные гномики…

И вдруг Иван поскользнулся на ровном месте и полетел в пропасть. Это было так неожиданно, что богатырь не сумел зацепиться за край дороги, а враскорячку свалился вниз, нелепо размахивая руками и ногами в попытках изменить траекторию своего полета и, приблизившись к скале, ухватиться за нее. Ему не удалось совершить такой маневр, но вдруг он попал в мощную струю воздуха, дующую в горизонтальном направлении, его понесло вдоль скалы и через пару секунд прижало к небольшому каменному выступу. Тут уж Ваня уцепился покрепче и надежно повис. Дуть сразу же перестало.

«Х-х-х», – подумал парень, посмотрев вниз. До дна ущелья было очень-очень далеко. Он глянул вверх и с радостью увидел пялящихся на него мужиков. Прикинув расстояние, богатырь порадовался, что летел недолго – до тропы было не более пятидесяти метров, а назад его снесло метров на тридцать.

Наверху не зевали. Скоро длинная веревка с большой петлей на конце спустилась прямо к Ване. «Как приятно!» – подумал он, влезая в петлю и затягивая ее вокруг груди. И крикнул:

– Давайте! Не тяните, а только страхуйте!

Потом Ваня принялся карабкаться по скале, радуясь, что она здесь со множеством трещин, уступов и всего такого. Мужики сверху внимательно страховали богатыря, выбирая веревку, но Иван ни разу не сорвался. Вылезая на дорогу, он удовлетворенно выдохнул и сказал:

– Ну спасибо! Но я не понял, почему я упал. Это колдовство, наверное. А внизу меня ветром сдуло к скале. Тоже необычно. Ну ладно. Будем двигаться дальше.

* * *

Километров десять прошли без приключений. Дорога вилась, следуя изгибам горы. Солнце зашло за тучи, но было не холодно. Орел больше не появлялся. Настроение у всех было бодрое, никто не устал. На ходу жевали сухофрукты – Ваня поручил двоим мужикам вести учет и выдавать их по мере необходимости. Воду берегли.

Тропа сделалась совсем узкой – менее метра. Поэтому шли очень осторожно, внимательно делая каждый шаг. Иван впереди был особенно внимателен. Ему ужасно хотелось поразмышлять, повспоминать что-нибудь или помечтать. Но богатырь понимал, что это грозит гибелью. Он чувствовал, что ему нужна вся его интуиция, вся его готовность к мгновенному действию, все его силы и умения.

А дорога делалась все уже и уже. И вот они подошли туда, где можно было двигаться только боком. Остановив отряд, Иван спросил:

– Все смогут тут идти?

– Пройдем, – ответил за весь отряд один мужик. – Только идти надо лицом к стене – чтобы вниз не смотреть и чтобы за скалу можно было при случае уцепиться.

– Давайте веревкой свяжемся, – предложил Ваня.

Посовещавшись, решили так и сделать. Достали веревки и связались все в одно целое, оставляя между людьми метра по три. Потом собрались с духом и пошли.

Через некоторое время приспособились, стало не так страшно. Иван шел первым и задавал темп продвижения, стараясь почувствовать то, как идет каждый член отряда. На всякий случай он придерживался руками за неровности скалы перед ним. То же делали и все остальные. Тропа больше не сужалась.

Так прошло более часа. У Ивана немного затекла шея от необходимости держать голову все время повернутой влево – он смотрел вперед, а иногда поглядывал и в строну пропасти. Изредка туда с легким шорохом срывался какой-нибудь камушек. Ветерок обвевал путников, шевеля волосы и одежду.

И вдруг Ваня с ужасом заметил, что начинает засыпать. Его клонило в сон так сильно, что он еле успел сообразить это и огромным усилием воли немного взбодриться. Но сонливость все равно наползала, как неотвратимая волна времени. Богатырь с трудом открыл рот и неестественно хриплым голосом сказал, стараясь говорить громко:

– Не спать! Никому не спать! Ни в коем случае!

Позже выяснилось, что к этому времени больше половины отряда уже практически спала, двигаясь только автоматически. Голос лидера вернул всех к реальности. Народ принялся охать и тихо ругаться на себя и на злое колдовство.

Ваня шел вперед, изо всех сил заставляя себя держать глаза открытыми. Ноги стали как ватные и передвигались с трудом. Мысли путались и расплывались. Но русский богатырь собрал волю в кулак и думал лишь об одном: надо идти вперед и не спать. Периодически он что-то говорил идущим за ним людям. Иногда он останавливался, не в силах сделать следующий шаг. Но потом гнал себя вперед, ни на секунду не забывая, что они идут по краю пропасти, что каждый неверный шаг грозит гибелью всем.

Сколько они так шли, Ваня не помнил. Он уже даже забыл, кто он, как его зовут, что он тут делает. Но он шел вперед и вел за собой отряд, ни секунды не сомневаясь, что они должны пройти, что никто не должен сорваться в пропасть, что сил хватит…

И вдруг стало веселее. Тропа быстро расширилась. Сонливость исчезла за считанные минуты. И даже солнышко выглянуло. Скоро все уже шагали лицом вперед. Иван дал команду развязаться. Это проделали прямо на ходу.

«Вроде, никто еще не устал, – подумал богатырь. – Хорошо. Может, я еще в три дня и уложусь. Нет, блин, думать нельзя. Охрененная дорога!..»

* * *

И тут же началось сражение.

Невесть откуда на дороге появилось множество рыцарей в блестящих доспехах, которые размахивали секирами и улюлюкали. Казалось, что они сконденсировались прямо из воздуха или же колдовским способом перенеслись сюда из другого места. Рыцари довольно равномерно распределились между членами отряда на узкой тропе. По приблизительной ваниной оценке, их было раза в два больше, чем его спутников.

Сам богатырь рубился сразу с двумя дюжими дядьками, с ног до головы закованными в доспехи. Дядьки эти появились спереди и сзади от него. Ваня развернулся спиной к скале и отбивал их удары. Настроения и сил атаковать у него пока не было. Дорога здесь в ширину нигде не превышала метра, так что возможностей для маневра оказалось мало. Фактически, каждый член отряда бился сам по себе.

И вдруг все застыли на месте. Повисла тишина. Ваня не сразу понял, что время как бы остановилось. Только он один сохранял способность думать, реагировать и двигаться в этом масштабе. Приглядевшись, богатырь заметил, что люди на тропе – и из его отряда, и непонятно откуда взявшиеся агрессивные рыцари – движутся, но очень-очень медленно.

Парень задумался. Можно было, конечно, пользуясь своим преимуществом, быстренько поубивать всех врагов и поскидывать их в пропасть. Но жалостливому русскому богатырю такой вариант как-то не нравился. Хотелось чего-то другого.

Думал Ваня недолго. Сообразив, что есть простое и абсолютно доброе решение, он сунул свои мечи в ножны и первым делом отнял клинки у двух своих противников. Потом двинулся вдоль отряда, стараясь не свалиться в пропасть. Он отнимал оружие у рыцарей и кидал его на тропу. Богатырь спешил обезопасить всех своих спутников.

Завершив это доброе дело, он принялся вытаскивать из рюкзаков веревки и вязать рыцарей по рукам и ногам – быстро и сноровисто. Когда веревки кончились, в ход пошли ремни, которые были на большинстве рыцарей. Увязать две сотни человек – дело не быстрое. Но Ваня работал с потрясающей скоростью. При этом он еще старался мягко менять положение врагов – чтобы не повредить их. Параллельно отслеживал и общую ситуацию.

Пройдя отряд теперь уже из конца в начало, богатырь завершил свое доброе дело и, распрямившись, удовлетворенно вздохнул. И тут же время потекло обычным ходом. Сообразив, что надо предупредить своих людей о необходимости мирного разрешения ситуации, Иван заорал:

– Не двигаться!!! Всё! Отбой! Все расслабьтесь! Рыцарей не трогайте пока!

Народ с изумлением взирал на связанных врагов, тихо лежащих на дороге. Еще секунду назад все было по-другому. «Ай да я!» – подумал Ваня.

– Хороший ты парень, – услышал он спокойный женский голос. На тропе впереди появилась фея. Но не та, которая ловила их в пещеру-мышеловку, а другая. Подойдя и остановившись шагах в пяти перед Иваном, она продолжила: – Ты меня удивил. Здесь был такой волшебный узел. Эти рыцари в плену у меня уже сто двадцать лет. Они волшебные. То есть заколдованные люди. Для того чтобы освободиться, им было необходимо уничтожить отряд врагов. Ждали долго. И вот вы пришли. Лично мне все равно: вы победили бы или они. Но твоя, парень, доброта все прямо-таки перекулдобила. Я имею в виду волшебную сторону дела. Словом, я их отпускаю. Хочешь – бери в свой отряд. Не хочешь – пусть идут, куда хотят. Или так их оставь – связанными. Решай сам. А я тебе мешать не буду. Но и помогать не буду. Прощай.

И фея исчезла. Ваня стоял и думал. Потом повернулся к отряду. Стали советоваться. Расспросили и рыцарей. Те все поняли, так как почему-то умели говорить по-русски. Они обещали служить русскому богатырю верой и правдой, если он их примет в отряд.

«Поверь им, Ваня», – посоветовал внутренний голос. И Ваня поверил. Он скомандовал развязать рыцарей.

И скоро две сотни закованных в доспехи мужиков, сняв шлемы, хором приносили клятву верности. А остальные слушали их и дивились. Ваня же опять думал о примитивных вещах: где добыть на всех воду и хоть чуть-чуть еды.

* * *

Приняв присягу у рыцарей, Иван осведомился, не ранен ли кто. Узнав, что все целы, он похвалил людей за ловкость и осмотрительность. Говорить приходилось громко, так как теперь отряд занимал изрядное расстояние вдоль дороги.

Двинулись вперед. Все освободившиеся уже шли вперемешку. Предводитель рыцарей, шагавший рядом с Иваном, сообщил, что владения феи, которая держала их в плену, тянутся еще примерно на пять километров. На этом участке пути, похоже, можно было ничего не опасаться. Источник воды находился в километре впереди. По поводу пищи предводитель рыцарей сказал, что фея их кормила изредка чем-то волшебным, но на это больше рассчитывать не приходится.

Дошли до небольшого водопада. Здесь решили отдохнуть, попить и помыться. Чистая и даже не очень холодная вода стекала со скалы, внизу падая с высоты метра четыре неширокой струей. Вокруг было относительно обширное пространство со множеством камней.

«Похоже, тут можно расслабиться», – подумал Ваня. И только в эту минуту почувствовал, как он устал.

Хотя солнышко не выглядывало из-за тучек, ветер веял теплый. Между камней во многих местах лезла травка. Неподалеку, прорываясь сквозь шум падающей воды, слышались птичьи голоса.

Рыцари поснимали доспехи и купались вместе со всеми. Правда, приходилось выстраиваться в очередь. А Ваня сидел на камне, наблюдал за отрядом и думал: «Куда же я их всех веду?»

* * *

Как-то само собой расположились на ночь. Сухофрукты пришлось делить теперь уже на триста человек. Рыцари с удовольствием ели после большого перерыва обычную пищу, а не волшебную. Про фею, державшую их в плену, они ничего особо не рассказали – она их не баловала вниманием. Все сто двадцать лет они ходили взад-вперед по тропе в пределах ее владений, упражнялись с оружием, ели, пили и спали. Ночевали они в пещерах, но вещей личных у них не было. А до плена они жили в Европе и готовились служить под началом одного из русских князей. Поэтому и язык русский выучили.

– Странно, что вы его не забыли, – заметил Ваня, обращаясь к предводителю рыцарей, которого звали Жан и который все это ему рассказал.

– Не странно, – возразил тот. – Место волшебное. И все такое. Время тут как-то странно шло. Не сказать, чтоб мы тосковали. И не старились. Словно бы все это был один день. Длинный-длинный день. И словно бы только сейчас мы проснулись. Чудно…

– А чего дальше – не знаешь? – спросил богатырь.

– Дальше, говорят, дорога широкая везде. Но и нечисти полно.

– А кто говорит?

– Птицы.

– А-а-а…

– Мы доспехи, наверное, здесь оставим. Тяжело в них ходить – далеко не уйдем. Только оружие возьмем.

– А насчет жратвы и воды там впереди птицы ничего не говорили? И что за нечисть?

– Да мы не расспрашивали.

– Ну ладно, посмотрим. До утра отдохнем, а уж утром двинем на всю катушку, – завершил разговор Ваня. Он прошелся по лагерю, проверил порядок, поглядел по сторонам на погружающиеся в темноту горы и лег спать.

Но ему не спалось. Богатырь ворочался с боку на бок и не мог заснуть. Конечно, ложе было не слишком мягким, но дело заключалось не в этом. Несмотря на изрядную душевную да и физическую усталость, Ваня не мог расслабиться и отключиться. Он подумал, не означает ли это каких-либо близких неприятностей и врагов, но чувство подсказывало, что все спокойно.

Наконец Иван сел и огляделся. Потом встал и оглядел лагерь. Люди спали между камней. Водопад все так же журчал. В чистом небе сияло множество звезд.

– Что не спишь, богатырь? – услышал он голос все той же феи. Она подошла из темноты. – Боишься? Чего ты сюда пришел? Мне интересно. Это не секрет?

– Не секрет, – ответил Ваня. – Меня попросили расколдовать эту дорогу. Шаманы здешние. А сам я из Руси Великой. Чтоб дорогу расколдовать, мне надобно по ней пройти до конца. Так мне сказали. Вот я и иду. Сначала один шел. Потом из плена у гномов народ вызволил. А теперь вот рыцари еще… Как там впереди с водой и едой? И чего там вообще?

– А что за награду тебе обещали? – спросила фея.

– Какая награда? Попросили наши волшебники лесные меня – вот и все. Зачем мне награда? У меня и так все необходимое есть. Управиться надо поскорее – жене моей скоро родить…

– Ну ты даешь! Ты ж погибнуть можешь! Зачем тебе все это надо?! Скучно, что ли, стало?!

– Моя судьба такая. Я богатырь. Мне Мать-Земля силу дает. Меня много кто учил из волшебников. Значит, я должен делать свою работу. Умирать, конечно, не хочется. Тем более что жене родить скоро… Девочку ждем…

– Ну а как ты живешь – богато?

– Нормально живу. Жратва хорошая есть. Одежда справная тоже есть и обувка. Жилье тоже нормальное. Чего еще?

– Ну а власти тебе не хочется? Славы?

– Да славы и так до фига. По всей Руси уж… Я ведь и с драконами дрался, и в Европе бывал, и в подземельях… А брат моей жены – князь. Он вот властвует. И славы у него тоже много. А мне власть ни к чему.

–А не страшно тебе тут? – продолжала расспрашивать фея. – Здесь ведь ужас на ужасе.

– Некогда бояться. Тяжело – это да. Я должен дойти. И этих довести. Правда, ума не приложу, куда они потом пойдут. До Европы-то далече… Да и остальные – кто не рыцари…

– А ты не думаешь, что, может, лучше было бы их и не освобождать? Вдруг они злых дел понаделают?

– Знаешь, я никогда не считал себя мудрым человеком. Я человек действия. Я просто делаю то, что подсказывает мне сердце. Или просто действую, не думая. Я чувствую, что это мое дело – и всё. А если я начну тут думать, то я и сгину где-нибудь в ваших пропастях. Потом подумаю – когда дело сделаю.

– А сделаешь?

– Как Бог даст. Но постараюсь.

– Силен ты духом, парень. Дам тебе, пожалуй, совет. Может, и не понравится он тебе, но ты все же подумай. Не иди больше впереди отряда. Иди последним.

– А их в виде пробного материала вперед пустить?

– Зато, может, дойдешь. А так – точно сгинешь.

– Хорошая ты женщина. Но не понимаешь. Это мой путь. А их я веду и опекаю. Значит, я должен идти первым.

– Ну ладно. Но из следующего источника точно не пейте – он ядовитый, хоть так и не заметишь.

– А вот за этот совет огромное спасибо. Может, еще чего скажешь?

– Советую сейчас выспаться, а уж потом до конца пути не спать. Дальше – всё опаснее и опаснее. Прощай.

– Спасибо тебе. Прощай, – поклонился Иван фее.

– И тебе спасибо. Мне как-то радостнее стало, – отвечала фея и удалилась в темноту.

Богатырь постоял, подумал и лег спать. И сразу же уснул.

* * *

Все отоспались на славу. Лагерь ожил лишь к полудню. Люди лежали, сидели, бродили между камней, пили из водопада, мылись, стирали одежду… Солнышко хорошо грело, так что всем было тепло.

Проснувшись, Иван дал команду раздать остатки сухофруктов и последних запасов своих продуктов. Он тоже умылся, пожевал горсть сушеных фиников вперемешку с изюмом и курагой, закусил крошечным кусочком сухарика и вдоволь напился. А затем уже стал размышлять.

«Может, надо ввести какую-то структуру управления? – думал богатырь, лениво почесывая одной босой ногой о другую и слегка жмурясь на ярком солнышке. Он лежал, облокотившись спиной о небольшой камень, который для мягкости прикрыл рюкзаком. – Может, надо назначить командиров, распределить народ на группы? Опять же, психологию коллектива надо учесть… Хм… Что-то я читал об этом у дяди Али еще когда-то… Что-то вроде «Магия психологии»… Или «Психология магии»… Тьфу! Уже забыл. А может, тут надо психоанализ применить? Поговорить с людьми?..»

«Пора двигаться», – четко раздался внутренний голос.

– Эй! – заорал Ваня, поднимаясь. – Готовимся к выходу! Быстро оправиться и собраться! Пустые рюкзаки берем. Все фляги наполнить водой! Слушаться меня с полуслова! В непредвиденных ситуациях действовать четко и резко! На разговоры не отвлекаться! Вопросов по ходу дела не задавать! Но можно, если есть ясное чувство, что это необходимо. Впереди трудности, но мы прорвемся!

Все быстро и по-деловому собрались. Доспехи рыцари решили оставить здесь. Хоть впереди и предполагались сражения, все же это было разумно. Иван определил порядок продвижения: он впереди, затем идут освободившиеся из плена у гномов, затем – рыцари.

Через несколько минут отряд шел по тропе, которая быстро делалась шире – скоро уже по ней могли идти по три человека в ряд, не рискуя свалиться в пропасть. Люди смотрели по сторонам, наслаждаясь последними километрами безопасного пути во владениях феи и не очень заботясь о том, что ждало их впереди. Ведь они уже освободились! У них был только один путь – опасный, неизведанный, но совершенно ясный по направлению.

* * *

Кошмар начался очень скоро.

Почти сразу, как отряд вышел из владений феи, со всех сторон закружились хищные птицы. Их клювы и когти сверкали на солнце – похоже, что эти части тела были металлические. Птицы собирались, слетая из разных мест. Размером с обычного орла, они и видом походили на этих хищников гор. Но чувствовалось, что это совсем другая порода. То, что скоро будет атака, сомневаться не приходилось.

– Вперед бегом! – рявкнул Иван, обнажая мечи. Он хотел продвинуться как можно дальше, пока стая еще не собралась в количестве, необходимом для нападения.

Все побежали. На ходу Ваня давал инструкции:

– Как налетят – бейте их, но на бегу. Не останавливаемся. Замыкающие меняются периодически и помогают друг другу особо. Если будет тяжко, поворачиваемся спиной к стене, но продолжаем бег.

Его слова быстро передали по отряду. Люди изготовили оружие к бою. Те, у кого имелись луки, переместились к скале, чтобы быть прикрываемыми теми, кто мог отгонять птиц мечами, секирами и копьями.

– Все собраться!!! – взревел богатырь. – У нас не должно быть ни убитых, ни раненых!!! Сохраняем темп движения!!! Не растягиваем строй ни в коем случае!!!

Они успели пробежать около полукилометра. За это время птиц набралась целая туча – они затмили солнце. До сих пор молчавшие, теперь птички стали издавать неприятные хриплые крики. Пока они кружили довольно высоко над отрядом.

И вдруг, словно бы по команде, стая набросилась на бегущих по тропе людей. Крики птиц сделались столь громкими, что заглушили бы любые команды Ивана, и он был рад, что успел все объяснить заранее. Держа минимальную необходимую для боя дистанцию, мужики вступили в сражение с орущей воздушной армадой. И сколько длился этот бой, потом никто не мог толком оценить.

Быстро расстреляв стрелы, лучники взялись за мечи и присоединились к остальным. Оперение птиц оказалось чем-то вроде доспехов – оружие скользило по нему, лишь изредка причиняя какой-то вред. В большинстве же случаев удары мечей, топоров и копий только отбрасывали атакующих птиц в сторону или назад, после чего те, покувыркавшись в воздухе, выровняв полет и придя в себя, снова присоединялись к боевым действиям.

Ваня прорубал дорогу вперед. Его прикрывали несколько самых умелых и самых мощных воинов. Он выбрал их заранее для движения в голове отряда – так же, как и замыкающих.

Вокруг потемнело – птицы летели почти сплошной стеной. Но все же они боялись оружия и старались избегать прямых ударов. Поэтому людям удавалось защищаться и даже двигаться вперед, хоть и с несколько меньшей скоростью.

Это был натурально кошмар. Скоро Иван уже перестал различать что-либо, кроме орущих и атакующих хищных птиц с металлическими клювами и мощными когтистыми лапами. Богатырь работал мечами, бежал вперед и все время помнил о том, что за ним движутся и сражаются три сотни человек. Парень не оглядывался, но чувствовал весь отряд спиной. Мыслей почти не было. Лишь однажды Ваня заметил сам себе: «А один бы я, пожалуй, и не прорвался бы сквозь такую тучу». И это сознание придало ему еще больше сил и решимости.

Время шло, но никто из людей не ощущал его течения. Ситуация, казалось, застыла, хотя все и двигались очень активно. Круговерть разинутых клювов, мелькающих и хлопающих крыльев, растопыренных когтей заполнила все пространство восприятия. «Не сдаваться! Не уставать! – подстегивал себя иногда Иван внутренне. – Не отвлекаться!» И он почти физически ощущал, как эта команда передается всему отряду.

Они рубились так долго. Очень долго. Ивану все чаще приходилось взбадривать себя, а через это и остальных. Он уже не бежал, а шел, повернувшись вполоборота к пропасти. Атаки птиц не ослабевали, но и не усиливались

И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, вся стая разом отпрянула, быстро набрала высоту и, почти замолкнув, умчалась куда-то за горы вправо от дороги.

– Не останавливаемся! – крикнул Ваня. – Раненые есть?

– Много, но раны все не тяжелые, – ответили ему через некоторое время.

– Молодцы! – на секунду обернувшись, похвалил всех богатырь.

Они двигались шагом, приходя в себя. Но Иван подозревал, что отдых продлится недолго.

* * *

– Я хранитель километра дороги, – произнес стоящий на тропе старик с длинной седой бородой и мохнатыми бровями. Он был одет в какие-то длинные одежды и выглядел чрезвычайно внушительно: крупный, уверенный в себе, абсолютно спокойный. Старик стоял неколебимо, как скала, и отряд, приблизившись к нему, разом остановился даже без команды, словно бы наткнувшись на стену.

– Здравствуй, – поклонился Ваня.

– Приветик, – неожиданно развязно ответил старик и щелкнул пальцами. И все оружие у всех людей в отряде мгновенно рассыпалось в пыль. В том числе и ванины волшебные мечи. Это случилось так неожиданно, что никто и охнуть не успел. А старик объяснил: – Я с оружием не пропускаю. Так что, дабы не было долгих споров и вопросов…

Ваня тщетно пытался что-то сообразить и сказать. В голове все еще стоял сумбур от впечатлений битвы с птичьей стаей. Старик, видя его состояние, помог:

– Интересно, что дальше будет? Отвечу. Километр идите спокойно. Можете даже посидеть немного и отдохнуть. У меня к вам вопросов нет. Но и помощи от меня не ждите. Долго у меня тут не задерживайтесь. А то камушками сверху посыплю вас – потороплю. Впрочем, если кто из вас хочет ко мне в рабство, то это пожалуйста. Условия хорошие: еда, жилье, интересная и посильная работа в моих рудниках, возможности для отдыха, санитарно-гигиенические нормы, регулярные прогулки в специально оборудованном ущелье… А то впереди-то у вас – о-хо-хо! Подумайте.

– Нечего думать! – уверенно ответил за всех богатырь. – Мы идем вперед.

– Ну, коли так, прощайте, идиотики, – опять неожиданно сменил тон старик с серьезного и дипломатического на неприятный и фамильярный.

– И ты прощай, поклонился ему Ваня.

Хранитель километра дороги растаял в воздухе. А отряд двинулся вперед. Про потерянное оружие уже никто не думал.

* * *

Пройдя с полкилометра, устроили привал – самое время было расслабиться и отдохнуть после битвы с птичьей стаей. Выпили всю воду. Фляг было мало, так что каждому досталось лишь по глотку. А хотелось по ведру.

Люди сидели, прислонившись спинами к скале. Никто ничего не говорил.

И вдруг Ваня вспомнил про волшебный колокольчик, который вручила ему Аня и который он сунул в отдельный меленький кармашек внутри рюкзака. Мысленно обругав себя олухом, парень достал колокольчик, не переставая удивляться, как это он мог про него забыть.

Динь-динь-динь!

Все сидящие поблизости повернули головы на звук и сразу же приободрились. Тогда Ваня встал и пошел вдоль отряда, звеня колокольчиком. Люди слушали незатейливый перезвон и прямо на глазах менялись. В них словно бы открывались новые силы – душевные и физические.

Богатырь двигался не спеша. Дойдя до последних в отряде, он постоял около них немного и направился назад, продолжая позвякивать колокольчиком.

Но самое удивительное произошло, когда он вернулся на свое исходное место во главе отряда. Из воздуха скомпоновался прежний старик и, низко кланяясь, сообщил:

– От века мне суждено во всем повиноваться владельцу этого волшебного колокольчика.

– Ну так держи его и повинуйся сам себе, – неожиданно сам для себя сказал Ваня и кинул колокольчик старику. И тут же подумал: «Господи! Елки-палки! А ну как он теперь начнет куролесить?! Блин!»

Хранитель километра дороги поймал колокольчик и обалдевшими глазами уставился на него, держа в правой руке. Потом перевел взгляд на Ивана. Потом – снова на колокольчик. Наконец он слегка пошевелил рукой, и мягкий, ласковый, мелодичный звук освежил воздух. Звук этот был тихий и будто бы робкий. Но у Вани возникло такое ощущение, что горы прислушиваются к волшебному перезвону.

Динь-динь-динь!

Старик улыбнулся. Потом – шире. Потом прямо расплылся в улыбке. И вот он уже приплясывает на месте, названивая в колокольчик, но сохраняя довольно мягкий и спокойный ритм. Люди из середины и из конца отряда стали подходить поближе. Дорога здесь была весьма широкая – метров пять-шесть. Так что скоро все могли слышать перезвон и быть в курсе происходящего. Усталости уже никто не чувствовал.

– Ля-ля-ля! – наконец изрек старик, останавливаясь и продолжая глядеть на колокольчик. Затем он посмотрел на наблюдавших за ним мужиков и подмигнул.

Ваня улыбнулся. Ему было тепло на душе и совершенно не жаль, что отдал колокольчик.

– Я теперь больше не маг и не хранитель этого участка дороги. Зато теперь я свободный человек и могу идти куда угодно, – произнес старик. – А так я уже около двух тысяч лет тут сидел. Километр туда, километр сюда. Ну и горы по соседству. Задолбало до безобразия. Задолбало!

– Ну и классно, – молвил богатырь. – Я за тебя очень рад.

– А можно я пойду с вами и буду звенеть в колокольчик?

– Можно, – кивнул Иван.

И они пошли вперед. Старик шагал рядом с Ваней и тихо, но отчетливо позванивал в колокольчик. Вид у него был торжественный и сосредоточенный.

А остальные шли, слушали и понимали, что все идет именно так, как и должно идти.

* * *

– Здесь мои владения кончаются, – молвил старик, остановившись. – То есть бывшие владения. Дальше километров на двадцать организованы прибамбасы моей возлюбленной.

– Чё? – не врубился Ваня. – В каком смысле?

– В основном огненные потоки, грязевые водопады и локальные смерчи. Тоже уже две тысячи лет мается. Надо же было ей хоть как-то развлекаться. А соединиться мы с ней не могли – стена словно бы толщиной три метра. Уж мы с ней по-всякому пытались: и перепрыгнуть, и тоннель подземный проделать, и обогнуть по горам, и на веревках в пропасть спуститься… Но ничего не сумели. И колдовство никакое не помогало. Она тоже типа магиня. Ну, волшебница. А уж теперь мы посмотрим!

– Вперед пойдем или отсюда звонить будем? – спросил Ваня, переминаясь с ноги на ногу.

– Отсюда. Она такого понаустраивала, что просто жуть. Подождем. Вы располагайтесь на отдых. Она ведь, может, еще и не скоро появится.

– А если поорать? – предложил богатырь.

– Экий ты нетерпеливый. Чего горло драть? – удивился старик.

– А ты разве не хочешь ее поскорее увидеть?

– Видел уже. Характер у нее сложный. Сейчас мы, собственно, в ссоре. Уже около двух недель.

– Как ее зовут?

– Холла.

– Ну, мы будем орать. Нам ждать нечего. Жратвы нет, воды тоже нет, скоро спать захочется, а дорога еще дальняя.

Чувствуя прилив земной силы, Ваня обратился к отряду и объяснил задачу. Когда до всех дошла его инструкция, богатырь набрал в грудь побольше воздуха и что было мочи завопил имя возлюбленной странного старика. Триста человек подхватили.

Так, делая паузы, они орали минут двадцать. Потом Иван, ощущая, что земная сила уходит, скомандовал отбой. И прислушался. Никто не откликался. Тогда он предложил людям отдыхать, сам сел к скале и безмятежно уставился на далекие горные вершины и голубое небо с редкими облаками.

Ждать пришлось около часа. Холла явилась в наряде из множества зеленых полос материи. На вид ей трудно было дать более сорока лет. Она глянула на старика и удивленно подняла брови. Потом спросила:

– Это, что, тот самый волшебный колокольчик?

– Да. Этот человек, – старик указал на Ваню, – отдал его мне, узнав, что я должен повиноваться хозяину волшебного колокольчика. И теперь я не маг. И я теперь свободен. А ты хочешь освободиться? Мы смогли бы уйти отсюда и зажить где-нибудь в хорошем месте. Помнишь, как мы мечтали?

– Помню. А что нужно этим людям?

– Пройти по дороге до конца, – ответил Иван. – Точнее, это я должен пройти. Остальных можно отправить по другому пути.

– Ну, у меня здесь вы не пройдете пока. И не суйтесь. Я сейчас вам покушать организую. А потом займусь расколдовыванием. Но это надолго. Часа четыре потребуется.

– Отлично, – кивнул богатырь.

Холла растаяла в воздухе. Но уже минут через десять появилась снова в окружении мешков и ящиков с едой и бочек с питьем. Она не забыла прихватить и миски, и кружки, и ножи, и ложки.

– У меня тут сыр, ветчина, лепешки, варенье, компот, молоко, соленые огурцы, хлеб, масло и еще перец, – сообщила волшебница. – Насыщайтесь.

– Классно! – восхитился Иван. – А откуда это все, если не секрет?

– Да в кладовке лежало! Ха-ха-ха! Это я шучу. А если честно, то долго ли ведьме стибрить немного продуктов и посуды из расположенного не так уж далеко отсюда горного поселка?! Но вы не смущайтесь. Посуду потом вернем. А я зато от них уж не помню сколько раз град отгоняла. Так что все по совести, – сказав это, Холла исчезла.

Ваня подозвал десять человек. Они прошли на территорию волшебницы, взяли мешки, бочки и ящики и организовали раздачу питания. Еды и питья хватило. Все оказалось очень вкусным.

А старик все стоял у заветной черты и задумчиво позванивал колокольчиком.

* * *

Прошло около четырех часов.

Холла вернулась уже в другом наряде. Теперь на ней было радужное переливающееся длинное платье и золотой обруч в волосах. Она сообщила, что все расколдовала и, улыбаясь, остановилась перед стариком, который за эти четыре часа так и не изменил своего положения. Он кинул ей колокольчик.

Поймав колокольчик, Холла постояла несколько мгновений неподвижно, а потом позвонила. Все смотрели на нее, затаив дыхание. Затем старик сделал шаг вперед. Еще шаг. Еще… И вот они уже стоят с Холлой рядом.

«Как все просто! – подумал Ваня. – А ведь две тысячи лет они ждали этого. А делов-то – позвонить в волшебный колокольчик».

Сначала медленно, а затем все бодрее Холла пошла вперед, держа старика за руку и звеня колокольчиком. Отряд двинулся следом на расстоянии двух десятков шагов. Все молчали, понимая, что свершается нечто очень-очень важное.

Вечерело. Солнце спускалось к горам. Ваня шел и думал: «Кайфово, елки-палки!»

* * *

Солнце село, но большая полная Луна освещала путь. Все это время они шли, лишь пару раз ненадолго останавливаясь у родников, чтобы напиться и умыться. Дорога сделалась еще шире. Никаких проблем и сюрпризов не возникало. Никто не чувствовал усталости.

И вот они дошли до конца владений Холлы. Здесь она заранее подготовила еще продуктов, так что отряд смог сытно и вкусно поужинать. После чего старик подошел к Ивану и сказал:

– Спасибо тебе. Мы уйдем отсюда горной тропой. Вон, видишь, она начинается в расщелине. Мы можем увести за собой весь твой отряд. Тут за один день можно дойти до большого селения – того, откуда Холла брала продукты. А там много дорог…

– Вы хотите уйти сейчас? – спросил богатырь.

– Подождем до утра. Нам ведь тоже надо отдохнуть.

– Я скажу сейчас всем. Думаю, будет лучше сделать, как ты предлагаешь. А что там дальше по дороге?

– Мы этого не знаем.

– Я пойду сейчас, – решил Ваня. – Поесть-попить прихвачу немного – и пойду. Один. А вы уж позаботьтесь обо всех оставшихся. Хорошо?

– Конечно, – кивнул старик. – А отдохнуть ты не хочешь?

– У меня жена скоро родить должна. Дома отдохну. И все равно не спится. Да и не устал я.

– Ну-ну, – пробормотал старик. – Хоней звать меня. Я ведь так и не представился…

К ним подошла Холла – величественная и таинственная. Хоня сообщил ей о ванином решении. Она кивнула:

– Одному тебе легче будет. А за этих людей не волнуйся. Жалко вот, что ты теперь без оружия… И спасибо тебе.

– А я ножиков наберу в карманы, – сообразил богатырь. – И пару досок от ящиков возьму покрепче – типа мечей будет.

Он собрал отряд и сообщил о дальнейших планах:

– Я дальше пойду один. Холла и Хоня вас завтра отведут в местную деревню. Было классно идти с вами вместе и вместе сражаться! Мы сделали это! Спасибо вам всем! Я навсегда запомню, как мы шли эти километры. Это было наше общее дело. И я повторю: мы сделали это!

Потом все подходили к Ване по очереди, обнимали его, благодарили и желали удачи. А он прощался с мужиками и удивлялся, что они за такое короткое время сделались ему родными.

Затем богатырь собрал рюкзак, рассовал по карманам и за голенища сапог ножи, выломал две доски из ящика, махнул всем рукой на прощание и крикнул:

– Счастливо!

– Счастливо! – ответил отряд хором – даже те, кто не умел говорить по-русски.

Иван повернулся к стоявшим рядом Холле и Хоне. И вдруг волшебный колокольчик в руках женщины вспыхнул и исчез. Она засмеялась и молвила:

– Действительно, он уже как бы звенит в нас. Мы свободны. Еще раз спасибо тебе, Иван.

Богатырь поправил рюкзак, половчее взял доски от ящиков, собрался, сосредоточился на предстоящем пути и пошел дальше. Больше он не оглядывался. И его уже никто не окликал.

* * *

Лишь только Иван зашел за поворот, как погода начала портиться. Подул резкий холодный ветер, небо быстро заволокло плотной пеленой облаков. Стало совсем темно. Стена и дорога очень смутно угадывались в этой кромешной темноте. И Ване почудилось, что впереди таится кто-то грозный и ужасно опасный. Страх сдавил душу, как тисками. Русский богатырь покрылся холодным потом, зубы начали мелко лязгать друг о друга, все тело сделалось словно бы деревянным.

«Финтифлюшки, – подумал Иван. – Пужают, суки. Надо подумать, надо отступить немного… А! Нет! Хрена-с-два! Я иду вперед!!!» И он завертел перед собой досками и двинулся небольшими осторожными шагами, стараясь чувствовать дорогу и касаться скалы справа.

«У тебя есть шанс пройти только по самому краю пропасти, – посоветовал внутренний голос. – Лишь десять-двадцать сантиметров на краю тропы свободны от колдовства. Остальная часть дороги непроходима».

«Да… Это не хухры-мухры», – подумал Ваня, останавливаясь. Как ни странно, страх прошел. Богатырь аккуратно передвинулся влево, ощупывая левой ногой тропу, ища самый ее край. Он понимал, что надо доверять своему внутреннему голосу. Он чувствовал, что тот советует правильно.

И вот Иван пошел по краю пропасти. Справа было страшно и, видимо, очень опасно. Слева было пусто и очень глубоко. А еще везде вокруг было абсолютно темно.

Доски парень держал в руках и балансировал ими. Оказалось удобно. Шагал он медленно, каждый раз пробуя ногой опору перед собой, постоянно готовый свалиться и повиснуть, ухватившись за край тропы.

– Давай поговорим! – неожиданно предложил чей-то голос.

«В гробу я слыхал эти разговоры!» – подумал про себя Ваня. Он не ответил, а продолжал молча идти.

– Ну, не хочешь говорить, так послушай, – произнес голос. И начал вести длинные речи о смысле бытия, о ваниных душевных качествах, о добре и зле, о любви и ненависти… Иван старался не слушать, чтобы не отвлекаться, но слова звучали громко и волей-неволей проникали в сознание, уводили внимание в сторону, нарушали состояние сосредоточенности.

Ваня попытался как бы загородиться от этого голоса. Но скоро понял, что кроме дополнительного напряжения это ему ничего не принесет. Тогда он решил пропускать звучащие в воздухе слова через себя, просто наблюдая, но не считая чем-то особенным. Получилось. Внимание вернулось в сосредоточенное состояние, богатырь увереннее пошел вперед.

Скоро немного развиднелось. Появились звезды. Затем из-за облаков показалась Луна. И в лунном свете Ваня увидел перед собой большое мохнатое чудовище с горящими глазами. Оно стояло на краю тропы и возвышалось метров на пять вверх. Больше всего оно походило на толстую обезьяну с очень длинной шерстью. Чудовище стояло на задних лапах и гнусно смотрело на богатыря.

Надоедливый голос почти затих. Иван остановился и попробовал оценить ситуацию.

Раз! Чудовище неожиданно прыгнуло вперед и попыталось схватить его правой рукой. Парень подпрыгнул и оказался на этой самой руке. Моментально сориентировавшись, он бросил доски и, хватаясь за густую шерсть, быстро полез по длинной руке огромной обезьяны к ее плечу. Оказавшись там, он примерился и прыгнул вперед – за спину чудища. Богатырь постарался попасть точно на край тропы, и это ему, на удивление, удалось.

Обиженная гигантская обезьяна наконец сообразила, что добыча ускользает и, повернувшись, попыталась схватить шустрого парня все той же правой рукой. Но он, достав из кармана ножик, ткнул ее в ладонь. Чудище завопило и отдернуло конечность. А Иван побежал вперед, уже даже и не пытаясь быть осторожным, а просто максимально сосредоточившись.

Какое-то время гигантская обезьяна преследовала богатыря, но потом отстала. Удостоверившись, что она осталась далеко позади, Ваня хотел сбавить темп, но бежалось так хорошо и свободно, что он решил наплевать на осторожность и здравый смысл. Парень бежал и бежал по самому краю пропасти, уже не удивляясь, что это у него получается.

* * *

Прошло около часа.

В какой-то момент Ваня вдруг ощутил, что справа больше нет опасности. Он передвинулся на середину дороги и перешел на шаг.

И почти сразу же встретил тираннозавра. Огромный ящер, мощно ступая здоровенными задними лапами и немного смешно растопырив высоко над Иваном относительно маленькие передние лапы, открыл пасть с жуткими зубами и наклонился к богатырю.

«Была не была», – подумал парень, ощущая прилив земной энергии. Он нырнул под самое брюхо тираннозавра и, проскользнув между колоннообразными ногами чудовища, шмыгнул вправо мимо волочащегося по земле толстого хвоста. Ящер попытался резко повернуться, но не рассчитал и врезался мордой в скалу справа от тропы. А Иван понесся вперед что было сил.

Он мчался, как молния. И поэтому два великана, стоявшие на дороге за поворотом, просто не успели среагировать и схватить русского богатыря, просвистевшего между ними. Только несколько секунд спустя великаны посмотрели друг на друга, потом поглядели вслед убегавшему Ване, пожали плечами, вздохнули и остались стоять.

* * *

Земная сила не оставляла Ивана, и он бежал, не сбавляя скорости, а лишь иногда слегка виляя вправо-влево по широкой дороге. Краем глаза он иногда замечал падающие со скалы камни, ударяющие в тропу молнии, вылетающие из расщелин стрелы и дротики… Однажды ему пришлось сделать несколько резких зигзагов между стоявшими на пути и изготовившимися к драке трехметровыми дядьками с дубинами – их было около десятка. «Фигня все это», – философски думал Ваня, несясь вперед и не обращая особого внимания на агрессивные выпады в свой адрес.

И вдруг богатырь резко затормозил. Перекрыв всю ширину дороги, на тропе расположился осьминог потрясающих размеров. Его округлая голова с глазами, похожими на хорошие арбузы, возвышалась метра на четыре от земли, а в щупальцах он держал мечи и секиры.

«Вот падла!», – подумал Иван и полез в карманы за ножиками. Два десятка небольших кухонных ножей один за другим полетели в щупальца, держащие оружие. Но осьминог от этого лишь разъярился и, не обращая внимания на воткнувшиеся в него ножики, пополз на богатыря, помахивая мечами и секирами и злобно щелкая метровым роговым клювом. При этом он надежно заблокировал все возможности обогнуть его или перепрыгнуть. Ване пришлось отступить.

Внезапно осьминог вскинул вверх щупальце с арканом, которое до того держал позади себя. Миг – и веревка с петлей полетела в стоявшего совсем близко русского богатыря. Но тот не зевал. Ваня ухватился за петлю обеими руками и, охваченный вдохновением, побежал в сторону пропасти. На краю он сильно оттолкнулся и, удерживаемый натянутой веревкой, по дуге облетел осьминога, удачно приземлившись на тропу позади того.

И не успел монстр обернуться или хоть как-то отреагировать, славный русский богатырь уже убегал от него вперед по дороге, быстро набирая прежнюю скорость.

* * *

Последние полкилометра Ваня пробежал почти без помех. В ярком лунном свете он издали увидел, как Зутхи и Го-Чбо держат в руках флажки, подняв их кверху. Богатырь усилил внимание, опасаясь расслабиться раньше времени и прозевать что-нибудь опасное.

Бабулька с рогаткой появилась метров за двадцать до финиша. И принялась стрелять в Ваню круглыми камушками величиной с небольшое куриное яйцо. Причем делала это с удивительной скоростью и с потрясающей меткостью. Камни летели точно в бегущего Ивана, и ему понадобилась немалая сноровка, чтобы уклоняться от них или ловить руками.

Подбежав к бабульке, богатырь выхватил у нее рогатку и побежал дальше, не обращая внимания на вопли обиженной старушки. И когда за три метра до финиша перед ним из воздуха возник какой-то типа маг с посохом и со зловещей ухмылочкой, Ваня просто ткнул его бабулькиной рогаткой в солнечное сплетение и отшвырнул в сторону.

Финиш!

Зутхи и Го-Чбо опустили флажки и восторженно заорали, заглушая причитания бабульки и стоны корчившегося на земле типа мага, выронившего свой посох и ругающего Ваню на многих языках. И тогда русский богатырь обернулся и, уже не сдерживаясь более, глобально обматерил мага, бабульку и всех оставшихся позади монстров и злых колдунов. Ваня швырнул старушке ее рогатку, покачал головой и снова поворотился к притихшим шаманам. И спросил:

– Ну чё? Всё?

– Всё! – хором воскликнули Зутхи и Го-Чбо. – Молодец! Герой! Супермен ты, Иван! Гений!

– Жрать приготовили? – осадил их восторги богатырь.

– Ой… – растерянно вымолвил Го-Чбо.

– А ну вас! Давайте желтую таблетку. Дома поем.

– Ты обиделся? – расстроено спросил Зутхи.

– Не обиделся. У меня дома жена волнуется.

– Вот таблетка, – торжественно произнес Го-Чбо, доставая из кармана желтую пилюлю и протягивая ее на ладони. – Спасибо тебе, Иван! Теперь мы там живо порядок наведем. Мы ведь шаманы сильные!

– Спасибо! – повторил Зутхи.

– Счастливо вам, ребята, – сказал Ваня. – Вы в курсе, что там триста человек отправятся утром в селение где-то тут поблизости?

– Теперь в курсе, – ответил Го-Чбо.

– А вы точно порядок наведете и все проконтролируете и организуете хорошо? – усомнился богатырь.

– Точно, – успокоили его шаманы хором.

– А чего со всеми этими монстрами и великанами будет?

– Мы их расколдуем постепенно, – объяснил Зутхи. – Обратно их в людей превратим. А до тех пор они никуда не уйдут – не смогут. Они все когда-то людьми были. Но, попав на эту дорогу, превратились во всякую нечисть или одурели. Вот, например, эта бабулька с рогаткой. Раньше она была доброй молочницей в Греции. Занесло ее сюда ураганом. И что теперь?! Стыдно на нее посмотреть! Но мы ее скоро в человеческое состояние вернем. В Грецию, конечно, нам ее трудно отправить будет, но, может, и это сделаем.

– Понятно. Ну и хорошо. Еще раз счастливо. Удачи вам тут, – молвил Ваня. Затем проглотил желтую таблетку и исчез.

* * *

Снова ощутив себя после паузы, русский богатырь увидел вокруг родной лес. Было еще темно, хотя полная Луна просвечивала из-за тонких облаков.

«Где я?» – подумал парень. Он осмотрелся, вздохнул, обругал мысленно шаманов идиотами и принялся разводить костер.

Когда огонь разгорелся, Ваня уснул на подстилке из еловых веток рядом с костром. Во сне ему виделась Аня, веточкой отгоняющая многоруких монстров, ящеров, рыцарей и бабулек с рогатками, которые были маленькие, как комары или мушки, и вертелись вокруг него со всех сторон. Богатырь пытался что-то объяснить жене про гномов и про орла с ядовитым пометом, про злое колдовство и про узкую тропу вдоль пропасти, но Аня только улыбалась и помахивала веточкой. «Красивая у меня жена!» – подумал парень во сне и проснулся.

Первое, что он увидел, – это лицо Ани, сидевшей рядом и ласково смотревшей на него. Светало. Костер догорал.

– А меня Василиса разбудила, – объяснила княжна. – Тут до деревни километра три. Ну, я и собралась тебя встретить. Старик-лесовик с Василисой неподалеку гуляют. Можно их покричать.

– Чего орать? Наорался уже за трое суток. Давай пока так посидим – вдвоем. Здравствуй.

– Здравствуй, – улыбнулась Аня. – Все в порядке?

– Да. Никаких особых проблем. Но расскажу лучше потом.

Они сидели у почти догоревшего костра и глядели на рассветное небо, на лес, друг на друга, держась за руки и лишь изредка немного переговариваясь. Потом Аня положила голову мужу на плечо, а он ласково обнял ее за плечи и подумал: «Всего три дня».

* * *

– Что-то я притомился, – сказал Ваня через час. – А не пора ли позвать старика-лесовика с женой?

– Пора, – согласилась Аня.

Покричали. Скоро из-за елок появились лесной волшебник и Василиса. Они подсели к костру, подбросили дров и завели неторопливый разговор. Выслушав подробное описание событий в далеких горах, старик-лесовик молвил:

– Теперь наведут порядок. Они шаманы крепкие, интуитивные, надежные. Насчет того, что все эти монстры и дурни из людей образовались, – это, конечно, бред полный. Тираннозавр – тот отморозок. То есть в вечной мерзлоте лежал миллионы лет, а потом его отморозил кто-то. Птицы с металлическими клювами, когтями и перьями – это всего-навсего материализованные кошмары местных жителей. Орел гигантский – просто мутант. Это я все в курсе. Но многие, может, и из человеков сделались…

– А почему там все так было? – спросил Иван.

– А хрен его знает! Какая разница?! Вычистят шаманы этот гадючник – и хорошо. За полгода, думаю, управятся. Ну что, пойдем в деревню?

– Пойдем, – согласился богатырь.

Старик-лесовик и Василиса проводили Аню и Ваню до деревни, попрощались и исчезли в лесу.

* * *

– Ну теперь уж я точно тебя никуда до родов не отпущу, – сказала мужу на следующий день княжна.

– Да, конечно. А скоро?

– Всему свое время, – мудро ответила Аня.

– Время… Вот представь: мы три дня не виделись, а как соскучились друг по другу. А там эти Хоня и Холла две тысячи лет друг с другом общались через воздушную стену только. Или вот когда я рыцарей вязал. Время тогда для них почти не шло. А для меня шло по-другому – быстро. И вообще… Мне кажется, что от тех птиц железных я целую вечность отбивался. А бежал когда по краю – словно бы один миг. Интересно…

– А у меня тут за эти три дня почти ничего не произошло. Просто смотрела вокруг да тебя ждала.

– Вот я и говорю: время разное. Относительное.

– Куда относительное? – не поняла княжна.

– Не «куда», а относительно разных ситуаций разное.

– А-а-а… Смешной ты, Ваня. Любишь порассуждать, когда дело уже сделано.

– А чего ж, заранее, что ли?

– Да, по-моему, вообще незачем. Сделано – и хорошо.

– А мне интересно.

– Я тобой горжусь. Но в философии ты не силен. Да и я тоже. Не наше это дело.

– Почему? Вот если бы я вместо богатырских подвигов, вместо дел разных сидел бы и размышлял – это было бы плохо. Но я ведь во время опасностей и сражений не зеваю. А думать полезно – если в подходящих условиях.

– А я вот думаю, как мы все организуем, когда дочка родится. Ее ведь воспитывать надо…

– Понятное дело…

Они стояли на солнышке и грелись в его добрых лучах. Вокруг звенел весенний лес. В небе слышались крики возвращающихся с зимовок птичьих стай. А где-то триста недавних ваниных соратников, видимо, уже строили свои новые отношения с местными жителями, бабулька-хулиганка готовилась снова стать доброй молочницей, а царица гномов думала о добре и зле… Ваня вспоминал их всех и от всей души желал им счастья, мудрости и доброго волшебства.

– Надо в избе бы полы помыть, – перевела его мысли в конкретное русло жена.

– Сегодня и сделаю, – кивнул богатырь.

И они пошли домой.

* * *

Кот Баюн сидел на крыльце и мяукал:

– Мяу! Мяу! Совсем заездили Ваню! Бедный богатырь! Мяу!

Лесной колдун, зевая, стоял рядом и молчал. Потом он окинул взглядом лес и произнес:

– А сколькому он научился за эти три дня! Иной человек и за всю жизнь столько не сделает, столькому не научится!

– Мяу! Это, конечно, так…

– Вот то-то и оно! Размяукался! Сочинил бы ты лучше новую весеннюю песню.

– Нет вдохновения, – отрезал кот. – Хочу мыслить о судьбах страны. Хочу сказания складывать…

– Ну складывай, коли охота. Русь наша велика. Чего у нас только нет! Всё есть. Почти. Порядка мало. Но это не беда. Природа у нас хорошая. И люди в основном хорошие. Даже наша русская нечистая сила не такая уж плохая, коли разобраться. За редкими исключениями. Так что сказания есть о чем сложить.

– Мяу-мяу.

Из избы вышла Мурка и спросила:

– Сметану, что ли, уже всю доели?

– Да… – протянул Баюн.

– Жалко, – вздохнула кошечка.

Лесной колдун почесал ее за ухом и пообещал:

– Завтра будет вам сметаны много.

А потом они молча сидели и смотрели на деревья, на небо и на тающий снег.

* * *

Такие вот истории случались в стародавние времена. Мы часто думаем, что это сказки и легенды, что это все выдумки. Но разве ж можно уверенно утверждать, что такого никогда не могло случиться? Тем более что время – относительно. Тысяча лет и один день не так уж сильно различаются между собой. Огромные эпохи и кратчайшие мгновенья чем-то очень похожи. А мы идем нашими дорогами – то опасными, заколдованными и трудными, то свободными, светлыми и радостно-волшебными. И удивляемся Времени. И постепенно осознаём, что оно – наше.

Как работает эффект плацебо, дежавю, откуда берется усталость: как мозг обманывает человека — 5 ноября 2022

Образ жизни

Если вы думаете, что сами принимаете важные решение, это на самом деле не так

5 ноября 2022, 10:03

1 комментарийРассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1. RU

Поделиться

Мы продолжаем бесконечно доверять мозгу, несмотря на то, что он нас то и дело обманывает. На это у него есть несколько причин. Уважительных. Во-первых, у него слишком много забот, так что заставить нас не обращать на что-то внимания — для мозга простительно. Во-вторых, с помощью обмана ему проще заставить нас что-то сделать. В-третьих, мозг не только отвечает за все процессы в нашем организме, но и пытается строить какие-то прогнозы, чтобы мы не оказались на краю пропасти по имени Неизвестность. И здесь без обмана тоже не обойтись. Настало время вывести мозг на чистую воду и узнать, как работают некоторые его уловки.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

1

Как мозг предсказывает будущее?

Со временем у мозга особые отношения. Представьте, что вы обожглись, при этом видели процесс своими глазами. Что будет первым — вы «увидите» боль или почувствуете ее? Можете не отвечать — первым делом вы ее «увидите». Всё потому, что глаза физически куда ближе к мозгу, чем кожные рецепторы, потому и реагируют быстрее.

То же самое и с падением ребенка с кровати. Родители наверняка замечали, что этот процесс длится очень долго, прежде чем они успеют отреагировать. Чтобы синхронизировать зрительные и тактильные ощущения, мозгу нужно время, и он «монтирует» реальность из отдельных «кадров». К тому же сигналы от глаза поступают в мозг с запозданием на 50–100 миллисекунд. А чтобы вовремя среагировать, нам нужно знать, что случится еще через 100–200 миллисекунд. Нервам и мышцам тоже требуется время, чтобы поймать ребенка. Поэтому на таком примере мы можем наблюдать сразу два эффекта: как мозг стремится забежать вперед и как появляется иллюзия длительности.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

Поделиться

2

Как работает дежавю?

Нашу память мозг тоже то и дело стремится обвести вокруг пальца. Вот, например, вам навстречу идет подозрительно знакомый человек и вы уже готовы с ним поздороваться, но, приблизившись, понимаете, что обознались. На деле в этот момент мозг опознал в незнакомце черты вашего друга. Но когда мозг извлекает информацию из памяти, он в то же время ее перезаписывает. Поэтому каждый новый раз вы вместо неповторимого оригинала вы получаете пиратскую копию.

Кроме того, иногда впечатления со временем смешиваются с чужими рассказами. Ученые даже подсчитали, что примерно 40% наших воспоминаний о детстве — ложные. А иногда разные воспоминания могут случайно наложиться друг на друга. Из-за этого происходят совсем не смешные случаи, когда свидетели как бы «опознают» невиновных, и более забавные эффекты вроде дежавю. Кстати, больше остальных дежавю могут испытывать на себе заядлые путешественники.

— Преимущественно все города устроены одинаково, и за каждым поворотом вас может ждать то, что вы уже не раз видели в других местах, и это не больше чем узнавание, — говорит специалист по автобиографической памяти Анна Горбунова. — Новые места провоцируют конфликт между ощущением, что местность вам уже знакома, и пониманием, что вы здесь никогда не были, — просто в опыте есть что-то очень похожее.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

Поделиться

3

Почему, когда щекочешь себя, не смешно?

Вообще, было бы странно кататься со смеху от одного только прикосновения к себе. Сколько бы тогда курьезных моментов могло случиться в самых неподходящих ситуациях. Это может объяснить одна из наиболее распространенных версий природы щекотки, говорящая о том, что это защитная реакция организма, она помогает быстро обнаружить чужеродных вредителей.

Если посмотреть на части тела, больше остальных подверженные щекотке (уши, ребра, шея, бока, подмышки, живот, пах, стопы), становится понятно, что она возникает там, где не сразу разглядишь причину беспокойства. Почему же нам смешно? В данном случае природа заложила так: смех порождают страх и высокий уровень нервного напряжения.

Появляется щекотка из-за раздражения осязательных рецепторов на коже, чувствительность которых контролирует спинной и головной мозг. Если вы прикоснетесь рукой к той же собственной подмышке, мозжечок будет контролировать и предсказывать движения конечностей, а рецепторы сообщат мозгу: «Всё в порядке, товарищ, работаем дальше», — и тот притупит чувствительность рецепторов. А вот если вас начнет щекотать кто-то другой, вы элементарно теряете возможность контролировать процесс, от того и начинаете хохотать.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

Поделиться

4

Почему бывают провалы в памяти после вечеринки?

— Если говорить языком определений, алкогольный палимпсест (специфическое нарушение памяти, характерное для алкоголизма) — частный случай антероградной амнезии токсического генеза, — заявляет врач-токсиколог Алексей Водовозов. — Другое, менее научное название — «лоскутная память»: здесь помню, здесь рыбу заворачивали, а вот здесь уже не помню. Признак очень плохой, скорее всего, свидетельствующий о формировании зависимости от этанола.

Причина не ясна до сих пор, но всё достаточно логично, учитывая, что этанол — нейротоксин. Он может поражать любые отделы головного мозга, включая гиппокамп, который отвечает в основном за обработку и хранение воспоминаний. При хроническом злоупотреблении алкогольные палимпсесты постепенно трансформируются в полноценную алкогольную амнезию, когда выпадают не единичные события, а большие отрезки из жизни: дни, недели, а в тяжелых случаях и месяцы.

— Причем иногда на месте пробелов формируются ложные воспоминания (конфабуляции), что свидетельствует о необратимом токсическом поражении мозга. — говорит Алексей Водовозов.

Важно уточнить: палимпсесты относятся не к периодам выраженного опьянения, когда человек находился в полубессознательном состоянии, а к тем, когда он сохранял способность говорить, ходить и что-то там делать.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

Поделиться

5

Откуда берется усталость?

Когда марафонец в конце дистанции падает без сил, кажется, что он исчерпал все ресурсы и на восстановление ему понадобится не один день. Может быть, даже придется взять отгул на работе. Но на самом деле, даже когда мы чувствуем, что истощены, а наши физические возможности выжаты, это нам только кажется. На деле в крови остается еще достаточно глюкозы и жирных кислот, а в мышцах — энергии. Вот только мозг, когда ему надоедает бороться с вашим желанием выложиться на полную, включает чувство усталости. Так что марафонец отдышится пять минут и отправится дальше по своим делам, а неподготовленный человек подтянется на турнике пять раз и пойдет отдыхать.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1. RU

Поделиться

6

Как устроен эффект плацебо?

Рассмотрим этот вопрос на примере (внезапно) еды. Чтобы у нас появилось чувство голода, нужно, чтобы в периферической крови снизился уровень питательных веществ, стенки желудка начали сокращаться и все вместе они стали передавать соответствующие сигналы в мозг, стимулируя гипоталамус, который регулирует в том числе ощущение жажды и голода (еще он половое поведение регулирует, но одним сексом сыт не будешь).

— Испытывая голод, человек стремится его утолить для получения чувства насыщения. Центр насыщения также находится в гипоталамусе, он активизируется через 15–20 минут от начала приема пищи в результате расслабления мышц желудка при его наполнении, но истинное насыщение возникает только через полтора-два часа после еды, когда повышается уровень питательных веществ в крови, — говорит врач-гастроэнтеролог Наталья Игнатова.

С жаждой та же история — вода усваивается через 20 минут, но мы чувствуем, что утолили жажду, практически с первых глотков воды. Тот же кофеин попадет в кровь через 15 минут, а действовать начинает вообще через 45 минут. Но мы делаем глоток двойного эспрессо и тут же ощущаем прилив бодрости. Просто мозг настолько не любит сюрпризы, что заранее моделирует любой эффект. По такому принципу плацебо и работает: мозг сам решает, что вы будете чувствовать от таблетки.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

Поделиться

7

Почему в голове «заедает» дурацкая песня?

Исследования ученых говорят о том, что застрявшая в голове песня вам, скорее всего, искренне нравится. Якобы «лучшее из любимейшего» на подкорке «записывается» навсегда, и если неожиданно в голове заиграл «Течет ручей, бежит ручей», вероятно, вы неравнодушны к творчеству Надежды Кадышевой. Со многими песнями могут быть связаны определенные воспоминания или люди, поэтому достаточно вспомнить о них, как начнете напевать знакомую мелодию из прошлого. Кстати, наиболее подвержены такому явлению женщины.

— Также, если у вас внезапно заиграла в голове надоедливая песня, это может говорить о том, что ваш мозг недостаточно занят, — сознание заскучало, и ему просто приходится развлекать себя любым доступным способом, — говорит Анна Горбунова.

Тут-то в дело и вступает внутренний диджей, который ставит самый странный саундтрек вашего дня. Что самое интересное, его не остановишь, если резко начнешь решать логарифмы и сложные головоломки — в таком случае мозг начнет ставить болванку, чтобы разгрузить сознание. Так что здесь надо постараться сохранять баланс.

Ну а если песня играет у вас в голове целый день и ничего не помогает, попробуйте один из этих действенных способов:

• переключитесь на занятие, которое переведет сознание и тело в другой режим;
  

• попробуйте что-нибудь пожевать, желательно с ярко выраженным вкусом;
  

• включите «заевшую» песню и прослушайте ее от начала до конца;
  

• спойте или послушайте другую композицию, которая перебьет надоевшую.
  

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

Поделиться

8

Почему мы можем похудеть только благодаря размеру тарелки?

Диетологи не раз заявляли: хочешь похудеть — клади еду в тарелку поменьше. Этому эффекту мы должны быть благодарны бельгийскому философу, математику и экспериментальному психологу Жозефу Реми Леопольду Дельбёфу. В 1887–1888 годах он открыл феномен, который в дальнейшем получил вполне логичное название «иллюзия Дельбёфа». Это оптическая иллюзия восприятия относительных размеров.

Самая известная версия этой иллюзии состоит в том, что два круга одинакового размера размещены рядом друг с другом и один из кругов окружен кольцом. При этом круг, окруженный кольцом, кажется больше круга без кольца. Возможен вариант с двумя кольцами, тогда размеры кругов зависят от расстояния между кругом и кольцом. В соответствии с иллюзией Дельбёфа, одно и то же количество еды на маленьких и больших тарелках смотрится по-разному. В итоге в маленькую тарелку человек накладывает меньше еды и не объедается.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

Поделиться

9

Как мы повышаем собственный уровень тревожности?

Кто-то боится летать на самолетах, кто-то лучше поднимется на девятый этаж пешком, но ни за что не поедет в лифте, а кто-то будет смолить одну сигарету за другой, несмотря на многочисленные предупреждения на пачках и от Минздрава. Всё дело в том, что наш мозг склонен больше доверять опыту, ажиотажу СМИ и отзывам, а не холодной статистике. Из-за недооценки статистической информации мы становимся слишком мнительными, а навязчивые мысли могут серьезно повлиять на психику. Отсюда страдания, тревожность, стресс и другие приключения.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

Поделиться

10

Почему на дорогах одни придурки?

Как бы нам ни хотелось это признавать, каждый втайне склонен считать себя выше других. Не отпирайтесь. Так устроено человеческое сознание, и спорить с ним бесполезно. Окунемся немного в историю.

Жили-были два американских социальных психолога — Джастин Крюгер и Дэвид Даннинг. И им очень нравились два высказывания Чарльза Дарвина и Бертрана Рассела. Первый говорил о том, что «уверенность чаще порождается невежеством, нежели знанием», второй — что «одно из неприятных свойств нашего времени состоит в том, что те, кто испытывает уверенность, глупы, а те, кто обладает хоть каким-то воображением и пониманием, исполнены сомнений и нерешительности».

В 1999 году Крюгер и Даннинг разработали несколько экспериментов. В одном из них они задали студентам несколько вопросов о грамматике, логике и юморе, а затем попросили каждого респондента оценить свои результаты в целом, а также их относительный рейтинг по сравнению с другими студентами. Выяснилось, что студенты с самым низким результатом в познавательных задачах всегда переоценивали свои успехи, а те, кто занижал себе оценку, выполняли задания лучше, чем две трети остальных.

Эта «иллюзия уверенности» работает и в других сферах жизни. Например, другие ученые, чтобы доказать такую уловку, провели эксперимент на водителях. Спросили шоферов, как они оценивают свои навыки вождения. Результаты поражают: 95% респондентов сочли, что они водят гораздо лучше среднего. Как вы понимаете, это далеко от истины.

Рассказываем, как такая небольшая штуковина управляет такими большими намиФото: Артем Устюжанин / E1.RU

Поделиться

По теме

• Эту детскую задачу могут решить только 2 % взрослых — а вы внимательнее первоклассника?

  04 февраля 2023, 09:59

• Что делать, если очень страшно: способы справиться с тревогой, которые действительно работают

  08 октября 2022, 10:01

• Вот душнила: 10 вещей, которые мужчины терпеть не могут в женщинах (даже в самых любимых)

  05 февраля 2023, 09:12

• «Абсолютно правильно грустить и злиться». Как привести себя в порядок после новогодних каникул

  08 января 2023, 19:19

• «Овнов ждет успех»: почему мы верим в гороскопы, а они сбываются — говорим с психологом

  03 января 2023, 12:54

Илья Ненко

Шеф-редактор национа. ..

ДиетологМозгНаукаПсихологУченыеПлацебоАлексей Водовозов

УДИВЛЕНИЕ0

ПЕЧАЛЬ1

Комментарии 1

читать все комментариидобавить комментарий

ПРИСОЕДИНИТЬСЯ

Самые яркие фото и видео дня — в наших группах в социальных сетях

• ВКонтакте
• Телеграм
• Яндекс.Дзен

Увидели опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter

Новости СМИ2

сообщить новость

Отправьте свою новость в редакцию, расскажите о проблеме или подкиньте тему для публикации. Сюда же загружайте ваше видео и фото.

• Группа вконтакте

Новости компаний

Комментарии

1

«Мы стоим на краю пропасти» — Орен1

Легендарный мультипликатор, уроженец Оренбурга Гарри Бардин дал интервью Леониду Велехову в программе «Культ личности» на «Радио Свобода». Предлагаем вашему вниманию видеосюжет и расшифровку эфира с Гарри Бардиным с сайта радиостанции.

 

Леонид Велехов: Это правда, что вы чуть ли не чудом появились на свет, потому что ваша беременная мама уехала из Киева в сентябре 1941 года одним из последних эшелонов?

Гарри Бардин: Да, это правда. Настоял на этом мой дедушка, который сказал хорошую фразу: «Петлюру я знаю, Махно я знаю, Гитлера я не знаю». (Смех в студии). И он был прав, потому что 18 бабушкиных и дедушкиных родственников остались в Бабьем Яру навсегда. А мне суждено было родиться в Чкалове. Так назывался Оренбург. Ехали мы в Магнитогорск, а я снял своих с поезда, не дал доехать. Когда мама рассказывала, что они претерпели – эти бомбежки, продвижение поезда по Украине, потом по России, как они справляли нужду, держась за поручни вагона!..

Леонид Велехов: Боялись, что уйдет.

Гарри Бардин: Да, поезд останавливался и двигался неожиданно. Доехали. И вот я решил родиться там и родился. С нами была моя тетка Александра. Это она настояла на том, чтобы мне дали имя Гарри.

Леонид Велехов: Я как раз хотел спросить, откуда имя? Почему вдруг Гарри? Что у тетушки за ассоциации были?

Гарри Бардин: Были какие-то свои преференции по поводу американского кино.

Леонид Велехов: Гарри Купер?

Гарри Бардин: То ли Гарри Литке, то ли Гарри Ллойд, то ли Гарри Купер – в общем, какой-то красавчик там присутствовал. И она настояла. Мне дали имя Гарри. Парадокс заключается в том, что она потом эмигрировала с русским именем Александра в Америку, жила и умерла в Денвере, а я всю жизнь живу с именем Гарри в России. (Смех в студии).

Леонид Велехов: В ваших мемуарах я прочел, что вы помните, как отец приезжал с фронта в отпуск, помните запах дыма его папирос. Вам ведь было три года! Это действительно сохранилось в памяти?

Гарри Бардин: Да. Ничего удивительного – Лев Толстой помнил грудь своей кормилицы. Я думаю, не потому, что он такой бабник, хотя и это возможно…

Леонид Велехов: Да, по молодости граф отличался…

 Гарри Бардин: А я помню помещение, где мама работала. Мне было полтора года. Я рассказывал потом маме расположение в комнате столов, окно, через которое меня передавали, на первом этаже. Я это ниоткуда взять не мог. И она подтверждала, что так все и было.

Леонид Велехов: Это ведь для художника очень важно – память детства…

Гарри Бардин: Деталь. Память осязательная, органолептическая, всяческая память, которая побуждает к каким-то фантазиям. Это отправная точка. В мультипликации я исповедую то, что парадоксы могут быть какие угодно, но они должны базироваться на фундаменте жесткой логики. А от этого фундамента можно уже воспарять, куда угодно.

Леонид Велехов: Видимо, без этой логики не возникнет понимания у публики твоих парадоксов.

Гарри Бардин: Конечно, конечно. Ассоциация будет отторгнута.

Леонид Велехов: Роль родителей, роль семьи в вашем становлении, в вашей жизни?

Гарри Бардин: В первую очередь, это мама, конечно. Потому что папа был морской офицер. В большей степени он отсутствовал в этой жизни, семейной. В выходные дни у него была рыбалка, когда лето. Он уходил на целый день. Я не перенял это. Я не понимал, как можно целый день простоять с этой длинной удочкой, да еще качая ее через колено. Так и не привилось мне это. Папа был человек молчаливый, музыкальный, но мама более. У него был внутренний слух, а голосом он не был одарен. А мама была одарена.

Леонид Велехов: Она пела?

Гарри Бардин: Пела. И пела хорошо. И все мое знание арий из опер, оперетт, русские, украинские песни – это все мама.

Леонид Велехов: Вся ваша музыкальность, которая перешла в ваши фильмы, это все оттуда, от мамочки?

Гарри Бардин: Да, да.

Леонид Велехов: А в Киев вы вернулись после войны?

Гарри Бардин: Нет. Потом папу перевели с фронта после Сталинграда в Энгельс.

Леонид Велехов: Около Саратова.

Гарри Бардин: Да. Там была школа связи, и он готовил кадры для фронта.

Леонид Велехов: Бывшая столица Республики немцев Поволжья.

Гарри Бардин: Да, а потом в 1947 году его перевели в Лиепаю, в Латвию, на Балтийский флот. И вот там-то детство и юность мои прошли.

Леонид Велехов: Тогда ведь это была фактически заграница. Потому что они еще совершенно не приросли к СССР.

Гарри Бардин: Это я понял спустя много лет. Мы слушали музыку, которую потом, через 10-15 лет, я услышал в Киеве, а через 20 лет – в Москве. А в Лиепае я слышал ее живьем – оркестры играли. Я ходил специально в собор, чтобы слушать второй по величине орган в Европе. Это совершенно другая атмосфера, другие отношения. Да, нас не любили там. Поначалу было очень жестко.

Леонид Велехов: Все-таки тяжеловато было?

Гарри Бардин: Да.

Леонид Велехов: И «лесные братья» где-то вокруг…

Гарри Бардин: Вырезали целые казармы. Это все было. Все было серьезно. А потом было противостояние в школе. У нас была русско-латышская школа. В сентябре сходились две половины и обстреливали друг друга каштанами. Это довольно больно. А потом все стало меняться, приходить в норму… Во-первых, я знал латышский язык, общался с друзьями по двору.

Леонид Велехов: То есть этой классический ныне проблемы не было с языком?

Гарри Бардин: Не было. Потом были влюбленности. И никто не смотрел на национальность. Важна была форма, а не содержание. (Смех в студии). А потом уже папа попал под хрущевское сокращение – «миллион двести» – в 1960 году.

Леонид Велехов: Сокращение армии…

Гарри Бардин: Да. Ему не дали дослужить четыре месяца до 25 лет. И он получил сокращенную пенсию, пошел на завод учеником сборщика. Он был очень талантливый человек, золотые руки и голова. И он стал бригадиром, а потом замдиректора по производственному обучению в школе в Киеве.

Леонид Велехов: Все-таки в Киев вернулись?

Гарри Бардин: Да, его отправили в Киев, потому что он оттуда призывался на фронт 22 июня. Вот так оказались в Киеве. И оттуда уже я призывался в армию.

Леонид Велехов: Вы ведь начинали свой актером?

Гарри Бардин: Да. Я мечтал стать актером. Но родители как-то не очень сочувствовали моим устремлениям, потому что не считали это серьезной для мужчины профессией, и все время направляли меня в производственные вузы. И я поступал, но как-то боженька, видимо, следил за моими шагами сверху и говорил: «Не туда пошел, не туда!» И происходило следующее. Я в 1958 году закончил школу, и поступал в архитектурный институт. У меня тетка Александра была архитектор, и дядька архитектор. Они решили, что мне туда надо. И я пошел, не готовясь. Нарисовать я нарисовал, голову Давида гипсовую, и получил 4.

Леонид Велехов: То есть  эти способности у вас уже тогда были?

Гарри Бардин: Да, что-то такое было. А потом нужно было сдавать чертеж. И там был такой чертеж – ручка для спускания воды в туалете. Нужно было увеличить в два раза, как я понял. Я увеличил в два раза и получил двойку. Наверное, надо было уменьшить. Во всяком случае, я туда не поступил. На следующий год не поступил в Брянский трансмаш, не добрал одного балла до проходного. А я работал на заводе уже. Мне нужно было только тройку получить, и я бы прошел. Но я на первом экзамене по математике получаю два.

Леонид Велехов: Но в этом какого-то вашего злого умысла не было тайного? (Смех в студии)

Гарри Бардин: Да нет, я стремился, я не хотел огорчать родителей. Я все делал, как они хотели. Но все-таки судьба уготовила другой путь.

Леонид Велехов: Со Школой-студией МХАТ все получилось.

Гарри Бардин: Да, все получилось, уже после армии. Mеня принимали и в Щукинское, и во МХАТ.

Леонид Велехов: И вы выбрали МХАТ.

Гарри Бардин: Я выбрал МХАТ, о чем не жалею.

Леонид Велехов: Я посмотрел список вашего выпуска. При том что Павел Владимирович Массальский, Василий Осипович Топорков вас учили, с большими именами не густо. Кого-то я знаю, будучи театралом, Авангарда Леонтьева, Софью Брейкину…

Гарри Бардин: Саша Пашутин…

Леонид Велехов: Пашутин. Но самая крупная звезда – это вы, причем уже не в актерской профессии.

Гарри Бардин: Ну, что делать?

Леонид Велехов: Вы пошли в актеры. А почему ушли из актеров? Не получилось? Или поняли, что профессия не та?

Гарри Бардин: Нет, в какой-то степени способствовал театр. Театр способствовал тому, что я разочаровывался в самом назначении театра и в этой профессии.

Леонид Велехов: Театр был захолустный. Помним именно в этом качестве театр Гоголя, бывший Театр транспорта.

Гарри Бардин: Да.

Леонид Велехов: Хотя и у него бывали какие-то звездные минуты. Было несколько актеров прекрасных.

Гарри Бардин: Бывали, да. Был «Верхом на дельфине», хороший спектакль.

Леонид Велехов: Чирков там все-таки доигрывал.

Гарри Бардин: Доигрывал. Но когда политика театра – ставить плохие пьесы, что может получиться? Я это сформулировал для себя так: зритель считал себя умнее меня, стоящего на сцене, а я чувствовал себя умнее драматурга. И говорить было больно те слова, которые я говорил. Всякую муру ставил главный режиссер. Но он был такой сервильный, скажем так.

Леонид Велехов: В этом смысле вам тоже повезло. Потому что из актерской профессии, даже психологи говорят, уйти трудно после какого-то периода. Существуют исследования психологические, что у человека, десять лет проработавшего в актерской профессии, сформировалась такая психология, что в другой профессии, в другой области найти себя трудно.

Гарри Бардин: Но тут как-то все получилось. Может быть, сложись судьба иначе, если бы меня звал к себе Андрей Гончаров… Но он попросил меня в сентябре подписать распределение. А я говорю – как, от меня требуют сейчас? Но он, так сощурив глазки, сказал – если захотите, сможете. Я ловкачом никогда не был. Я захотел, но не смог. Поэтому пошел туда, где я не видел ни одного спектакля – просто за компанию. Туда пошел Сашка Пашутин, туда пошла Нина Семенова – мои однокурсники. Если бы я был у Гончарова, наверное, было бы трудно уйти… А так, я ушел, о чем не жалел.

Леонид Велехов: Все сложилось правильно.

Гарри Бардин: Да, правильно.

Леонид Велехов: Меня страшно интересует ваш следующий этап. Он был короткий, но очень яркий – это кукольный театр с потрясающим спектаклем «Дон Жуан». Я увидел его много лет спустя, потому что стал работать с Сергеем Владимировичем, проработал с ним несколько лет. И меня этот спектакль просто потряс. Это был фейерверк! Я не мог себе представить, что такое можно сделать из кукольного спектакля. Какая доля в этом спектакле была ваша с Василием Борисовичем Ливановым, с которым вы сочиняли пьесу, а какая – Сергея Владимировича Образцова? Как работалось с ним?

Гарри Бардин: С ним работалось легко. Я об Образцове могу говорить долго, потому что у меня о нем сохранились самые хорошие воспоминания. Это, конечно, счастье, что меня судьба сталкивала с такими людьми. Человек не формируется как бы сам по себе, в безвоздушном пространстве. Его формируют встречи с другими людьми, с теми людьми, которые становятся для тебя авторитетом. Он был авторитетен, безусловно. Его высказывания я до сих пор помню: «Никогда не стремитесь быть модным. Если вы талантливы и искренни, вы сделаете то, что впоследствии станет модным. Но это уже не ваша забота».

Леонид Велехов: Грандиозно!

Гарри Бардин: Грандиозно – просто и точно!

Леонид Велехов: И это его собственная биография.

Гарри Бардин: Правильно. Он никогда не изменял самому себе. Когда он нас пригласил с Василием Ливановым, и мы стали писать с Васей пьесу, мы безумно хохотали. Мы хулиганили. Мы придумывали. Приходили утром к Сергею Владимировичу. Он сидел, мы ему читали, внутренне ожидая похвалы. Он говорил категорически: «Пузырчатая фантазия!» (Смех в студии). То есть младенцы пускают пузыри. Потому что мы не вписывались в зеркало сцены кукольного театра. Наша фантазия перехлестывала ее. А он нас загонял в рамки кукольного театра, в чем был абсолютно прав. И мы возвращались поникшие и снова веселились безумно, и снова повторялось то же самое. Потом прошло какое-то время. И он сказал, что с Василием Борисовичем мы расстанемся, а с вами, Гарри Яковлевич, останемся и будем дорабатывать пьесу. И я предлагаю вам вместе со мной ставить. Это было его предложение. Он увидел во мне режиссера, чего я в себе не предполагал, хотя я баловался тем, что я писал «АБВГДейки» для телевидения. Но это не постановка, это так… А вот всерьез вписал в мою трудовую книжку «режиссер-постановщик» Сергей Владимирович Образцов.

Леонид Велехов: Все-таки это ваш такой крестный отец.

Гарри Бардин: Да, конечно. Я ему очень благодарен за это.

Леонид Велехов: И спектакль был просто совершенно новаторский для кукольного театра, перебросивший от «Обыкновенного концерта» в новую эпоху мостик. Это был шедевр.

Гарри Бардин: Я помню, я ему позвонил. Он лежал в больнице и должен был выйти на празднование своего 90-летия. Он говорит: «Гарри Яковлевич, умирать надо в шестьдесят». Я говорю: «Почему, Сергей Владимирович?» Он говорит: «Тогда на похоронах могут сказать: «Он еще так много-много мог сделать, и вот ушел от нас!» А про меня, что скажут? Я все сделал».

Леонид Велехов: Да.

Гарри Бардин: Да, он все сделал. Другое дело, что есть такие люди, которые, кажется, должны быть вечно. Как Майя Плисецкая. Нам казалось, что это то, что всегда рядом, всегда близко. Так же как и Образцов.

Леонид Велехов: Хотя в каком-то смысле, его старость была печальной, потому что и у него уже не было сил, и театр угасал. Но, наверное, это неизбежно для такой крупной фигуры.

Гарри Бардин: Времена не выбирают. Но когда оглядываешься назад, то понимаешь, на чьих плечах росла культура, кому мы обязаны. Тем людям, которые за счет своих инфарктов планку задирали так высоко! Аркадий Райкин, Георгий Товстоногов, Олег Ефремов, Игорь Моисеев, Юрий Любимов, Сергей Владимирович Образцов – это все исполины, такой калибр личностей!

Леонид Велехов: Именно личностей не только в профессиональном смысле. Тот же Образцов, вспомним, что он и в человеческом, этическом плане был очень крупной фигурой.

Гарри Бардин: Да. Мне всегда нравилось,  как он в пятницу собирается с работы. Я говорю: «Вы куда сейчас?» «Я на дачу, — говорит он. – Сегодня у меня будет температура 40!» «Почему?» «А я же с голубями имею дело, а у меня на них аллергия». И продолжает: «А актеры сейчас партсобрание устраивают. Будут решать, как мне руководить театром». Он был фрондер. (Смех в студии).

Леонид Велехов: Причем, едва ли не единственный главный режиссер беспартийный был.

Гарри Бардин: Да. Когда его в 1948 году позвали в ЦК и дали список его сотрудников, где против еврейских фамилий стояли галочки, и попросили этих сотрудников убрать из театра, он сказал: «Мой отец не подавал руки юдофобам. Я надеюсь, таковых здесь нет?» Развернулся и ушел. И в хоральной синагоге была служба в тот же вечер во здравие Сергея Владимировича Образцова. Это был такой человек.

Леонид Велехов: Потрясающе!

Гарри Бардин: Мне он с гордостью рассказывал про своего сына. Сын – архитектор. Он рассказывал, что тот унаследовал его чувство собственного достоинства. Когда он сдавал министру Госстроя какой-то проект, министр хлопнул его по плечу и говорит: «Ты молодец!» На что сын сказал: «Правда? Тебе нравится?» (Смех в студии). Вот это образцовское.

Леонид Велехов: А теперь о деле жизни. Хотя есть какая-то абсолютно логическая связка – от драматического театра через куклу в театре к мультипликации. А что такое мультипликация? Это вид искусства, это жанр? Что это?

Гарри Бардин: Это игра ума.

Леонид Велехов: Ни много ни мало!

Гарри Бардин: Да. Может быть, я компенсирую то, что в моем военном детстве не было игрушек. Когда я говорю это моему внуку, он говорит – ну, как, совсем не было?! Он даже не допускает такой мысли. Не было. И вот я доигрываю. Играю, играю и наиграться не могу.

Леонид Велехов: Все-таки с детством это связано?

Гарри Бардин: Все связано с детством. Все оттуда – и мамины песни, и неимение игрушек, и доигрывание в них в старости. Но то, что я играю в эти игры, то, что я получаю удовольствие от этого производства… Я надеюсь, в начале июля закончу съемки. Материалы я показал своему любимому сыну. Он у меня строгий судья и критик. Я считаюсь с его мнением. Я ему показал на звукомонтажном столе две трети. Мой сын сказал: «На такое кино деньги просить не стыдно». А я просил деньги на кино у зрителей.

Леонид Велехов: И с какой-то скоростью дали, причем много!

Гарри Бардин: 6 миллионов 150 тысяч. Я оказался чемпионом России по краудфандингу.

Леонид Велехов: Даже чемпионом России?!

Гарри Бардин: Да. Мне это отрадно. Я нескромно надеюсь, что все-таки ко мне неплохо относятся. Подтверждение этому я вижу. У меня есть очень хороший дружочек – это Екатерина Юрьевна Гениева, директриса Библиотеки иностранной литературы. Она меня возит по городам и весям. Я выступаю со своими фильмами. Я, благодаря этим поездкам, в разных городах бываю и вижу, как идет обратный ток от аудитории. И это, конечно, ни с чем несравнимое счастье.

Леонид Велехов: Ведь чаще всего конечный продукт такой маленький, всего несколько минут. На это тратится колоссальный труд. На это тратятся годы. Иногда, когда читаешь про процесс, начинает закрадываться мысль…

Гарри Бардин: А стоит ли?!

Леонид Велехов: Нет, другоа. Нет ли в этом элемента шаманства?

Гарри Бардин: Шаманства нет. Когда-то Федор Савельевич Хитрук сказал, что мультипликатор должен иметь одно главное качество – свинцовую задницу, терпение.

Я всегда молодым говорю, что можно верить в бога, но лучше верить сначала в себя. Режиссура – это характер, это воля, это вера в себя. Потому что ты ведешь коллектив за собой. Ты не имеешь права привести коллектив к бездне. Ты должен привести к результату. Если ты не платишь большие бабки, то хотя бы компенсируй успехом в конце. Пока что мне это удавалось. Я сейчас снимал фильм «Слушая Бетховена», о котором говорил. И я платил людям такие копейки, в том числе и себе. Но никто не ушел.

Леонид Велехов: В этом есть какой-то элемент сектантства, не так ли?

Гарри Бардин: В какой-то степени. Потому что сюда не идут за длинным рублем. Это какое-то такое помешательство.

Леонид Велехов: А мультипликации подвластно все, в смысле, произведения больших жанров?

Гарри Бардин: Я, например, считаю, что «Мастера и Маргариту» лучше, чем в мультипликации, никто бы не сделал. Потому что там есть элементы, которые подвластны только мультипликации. Другое дело, что мы сильны условностью. И нам не нужно заходить в чужую территорию, в чужую зону и пытаться сделать как игровое кино, под игровое кино.

Леонид Велехов: Об игровом кино. При всей вашей славе, при всем совершенно замечательном качестве ваших фильмов и прочее, не тянуло вас никогда?

Гарри Бардин: Никогда. Я никогда не чувствовал комплекса неполноценности в этом смысле. Я знаю то, что  в десять минут могу рассказать то, что игровому кино неподвластно. Фильм «Конфликт» идет 7,5 минут. Он снят в 1983 году. Я его показываю в сентябре месяце в Украине, в Киеве.

Леонид Велехов: Все-таки «в Украине»?

Гарри Бардин: В Украине — надо уважать. И девочка ко мне подходит и говорит: «Вы сняли это про наш конфликт – России и Украины?»

Леонид Велехов: Что есть мультипликация по своему поэтическому ходу – метафора, гипербола, иносказание?

Гарри Бардин: Ей доступно многое. Это может быть философская притча, это может быть сказка, это может быть лирическое какое-то высказывание. Это все, что угодно.

Леонид Велехов: В советское время легче работалось, чем сейчас?

Гарри Бардин: Я вам скажу парадоксальную вещь.

Леонид Велехов: В советское время вы сняли полтора десятка, по-моему, фильмов?

Гарри Бардин: Да, но там были сложности прохождения через Госкино, цензурные рогатки.

Леонид Велехов: Но были правила игры.

Гарри Бардин: Да, правила игры. Они были, может быть, более честные, чем сейчас.

Леонид Велехов: Потому что были правила.

Гарри Бардин: Да, не понятия – правила. Потом мы вошли в рынок. Вошли нецивилизованно, но вошли. И дальше возникла коммерческая мультипликация. Раньше я про деньги вообще ничего не понимал. Мне платили зарплату, чтобы не сдох. Я заканчивал кино, потом мне платили три месяца простойные – 66% от зарплаты, а потом вообще переставали платить. Поэтому мы стремились запускаться.

Леонид Велехов: Телега толкала лошадь.

Гарри Бардин: Да. А когда началась перестройка, то, естественно, мы стали узнавать – сколько стоит пленка, сколько стоит запись музыки, сколько стоят актеры. Но мы забыли о цензуре. Нам напомнили сейчас. И сейчас получилась двойная сложность, потому что мы должны искать деньги, чего не было в советское время, и еще при этом, как в советское время, есть цензура, от которой мы отбиваемся – от православной, от политической, военно-патриотической и прочее. И это становится сумасшедшим домом. Потому что сейчас идет такое мракобесие по части идеологии. Я в свое время сказал, что Минкультуры должно уподобиться графине фон Мекк – деньги дает и ничего не требует. Они даже не встретились с Чайковским. У него не было случая ни в письмах, а лично поцеловать ей руку и сказать «спасибо».

Леонид Велехов: А публика изменилась?

Гарри Бардин: Нет. Буквально вчера я в одном клубе показывал свой фильм. Сидела интеллигентная публика. Девочка лет двенадцати подошла в слезах и говорит: «Можно с вами сфотографироваться?» Я говорю: «Да». А я показывал «Конфликт», «Выкрутасы», «Адажио» – взрослые фильмы. Потом она говорит: «Спасибо за ваши шедевры. Я проплакала весь вечер». И добавила: «А вы могли бы смешные, как «Летучий корабль», снять?» Я говорю: «Ну, жизнь такая невеселая. Я не могу сейчас себя подвинуть на это». Хотя, наверное, надо. Буду думать.

Леонид Велехов: Гарри Яковлевич, хотел спросить о вашем взгляде на то, что происходит вокруг нас и с нами. А как духу хватило подписать письма против войны в Украине, прямо критикующие Путина? Потому что сегодня это уже подвиг, можно сказать.

Гарри Бардин: Я не собирался с духом. Для меня это был вопрос естественный.

Леонид Велехов: Дух был при вас.

Гарри Бардин: Дух при мне. Я заработал право, я так считаю, всей своей жизнью говорить то, что я думаю. Поэтому я считаю своим долгом, где возможно, высказывать свою позицию. Мракобесие сегодня расползается, и я понимаю, что мы на краю пропасти. Я думаю о моих внуках – у меня их трое – в какой России они будут жить? Мне в 1992 году предлагал президент студии Уолта Диснея остаться в Америке. Предлагал мне возглавить сериал, обещал золотые горы. Я отказался, потому что у меня уже была моя студия, и люди шли за мной. А предлагал он мне одному. Я не жалею об этом. Как говорил мой покойный тесть: «Я предпочитаю болеть с моей страной». И это правда. Это моя родина. Времена не выбирают, да и родину тоже. Где родился – там и сгодился.

Леонид Велехов: Вы говорите о вашем поколении, о ваших коллегах. Я обратил внимание на то, что, занимая свою позицию, абсолютно определенную, абсолютно принципиальную, тех своих коллег, которые занимают позицию противоположную, лояльную власти, вы оправдываете. Вы их объясняете, вы говорите, что за ними коллективы и т. д.

Гарри Бардин: С годами я перестал быть максималистом, каким был в молодости. Потому что в молодости я презирал тех, кто вступал в партию. Презирал. Потом, с годами, я стал понимать. Ну, хорошо, человек талантлив, человек не двигается вверх по службе. Он талантливый ученый, но ему по правилам игры этой страны, чтобы стать завлабом, надо быть членом партии. Иначе он останется м.н.с.

Леонид Велехов: «Майонезом», как говорили.

Гарри Бардин: Да. И он вступает в партию. Что делать?! Он идет на сделку со своей совестью, но получает лабораторию и двигает науку. Осуждать его за это? Но я не каждого оправдываю. Я не оправдываю тех, которые идут в КГБ. Что это такое? По незнанию истории своей идут? Или по желанию властвовать над людьми, по подспудному желанию унизить любого человека, выбить ему зубы каблуком?

Леонид Велехов: Но ведь тем, которые письма подписывают, руки не выкручивают. ГУЛАГа нет.

Гарри Бардин: Выкручивают.Им не гарантируют гранты, а за ними коллективы, а им дают бюджетные деньги.

Леонид Велехов: Но вы же тоже не пенсионер-одиночка.

Гарри Бардин: Ну, я и пошел в краудфандинг. Из-за того, что я подписываю эти письма, я собираю деньги у народа.

Леонид Велехов: А Спиваков бы не нашел себе деньги, причем в каком угодно мировом масштабе, называя вещи своими именами и переходя на личности?

Гарри Бардин: Если переходить на личности, то я могу сказать. Вот Володя Спиваков, которого я обожаю, находит в глубинке детей. Он вытаскивает их. Он их одаряет скрипками, фортепиано, кларнетами, дорогими инструментами. Он их обучает. Он дает деньги на пластические операции для девочек, у которых непоправимое уродство, чтобы они не чувствовали комплекса неполноценности. Никто его к этому не побуждает. Он это делает. На весах истории, что останется? Благодарность этих детей, которым он сделал биографии, или та подпись? Путин уйдет, рано или поздно, но он уйдет. Он же не вечен. А это останется. И добрые дела Спивакова, как и добрые дела Чулпан Хаматовой, они останутся.

Леонид Велехов: Как вы считаете, художник должен быть в оппозиции к власти?

Гарри Бардин: Художник должен быть свободен. Прежде всего, для меня важно понятие свободы. Я выражаюсь свободно, облекаю свою мысль в ту форму, которую я считаю правильной, и никто не вправе мне сказать, ни министр культуры, ни глава государства, что я не в ту форму облек. Это моя мысль. Это моя форма.

Леонид Велехов: Я вас понял. Замечательно! Спасибо!

Александр Шабатаев: «Когда человек стоит на краю пропасти, это очень интересно»

Четверо из ВГИКа

— Александр, до 16 лет вы жили в Махачкале, но решили поступать во ВГИК и поступили. Признайтесь, как вам это удалось?

В Махачкале я ходил в фотокружок в Дом пионеров, у нас там был замечательный преподаватель Виктор Васильевич Клименко. Я его очень любил, это мой первый учитель. Представляете, четверо его учеников из фотокружка окончили ВГИК!

И вот один парень, самый старший из нас, после ВГИКа пошел работать на студию документальных фильмов в Орджоникидзе (сейчас это Владикавказ). Ему нужен был помощник оператора, и он позвал меня. Я не делал ничего сложного: заряжал кассеты, чистил камеру, носил штатив, но уже попал в киногруппу. Потом поехал поступать во ВГИК, но провалился на общеобразовательных предметах и ушел в армию. А после армии поступил. Это было в 1973 году.

— Кто был вашим мастером?

Я поступил на курс к Борису Израилевичу Волчеку, отцу Галины Волчек. Он через два года умер, и мастерскую принял Владимир Васильевич Монахов. Он был оператором-постановщиком «Судьбы человека», режиссерского дебюта Сергея Бондарчука.

Мы подружились и даже пили коньяк вместе — это была большая честь для нас, студентов.

Человек снимает всё

Александр Шабатаев родился в 1953 году в Махачкале. Окончил ВГИК, работал на киностудии «Таджикфильм», снял 12 художественных фильмов как оператор-постановщик; с 1987 года стал еще и режиссером игрового кино. В Израиль переехал жить из Таджикистана во время гражданской войны и поселился в Карней-Шомроне. Пять лет провел в России: работал с режиссером Кареном Геворкяном, снял сериал «Паук» для телеканала «Че». Сотрудничает с каналом RTVI, снимает авторское документальное кино, ведет свой ютьюб-канал.

Учились мы по 10-12 часов в день и с удовольствием. На лекции приползали всегда, в каком бы виде ни были, потому что у нас преподавали замечательные учителя. Русское искусство, например, вел Николай Третьяков — каждая лекция становилась открытием. Так что все пять лет учеба во ВГИКе была праздником.

— Какая у вас была специализация?

После перехода на второй курс я выбрал игровое кино. Я очень люблю работать со светом, люблю, когда есть мизансцена в кадре, когда есть актеры, когда история развивается. Если я занимаюсь документальным кино, по возможности делаю его авторским: сам ищу героев, снимаю, монтирую. Однажды даже сделал документальное кино на собственные деньги.

— Что это был за фильм?

Он называется «Черкесы. Не пропали». Дело было так: я снимал возле храма Гроба Господня в Иерусалиме, ко мне подошел полицейский и спросил, что я снимаю. Я говорю, мол, площадь — люди выходят, заходят… А он мне: «Ты не хочешь снять картину про черкесов? Ты знаешь, кто такие черкесы?» Я отвечаю: «Я тебе самому расскажу, кто такие черкесы!» Мы разговорились, и я пообещал подумать. Думал год, позвонил ему и говорю: «Давай снимать».

Александр Шабатаев

Я решил делать фильм через историю этого полицейского. Он черкес, мусульманин, в израильской полиции охраняет самое святое место для христиан всего мира — один герой в трех ипостасях. И через него я рассказываю обо всём черкесском народе: почему они оказались в Израиле, как сложилась их судьба.

Эта картина есть на моем ютьюб-канале magi artv. Израильское посольство организовало показ в Москве, и на нем не просто не было свободных мест — черкесы со своими стульчиками пришли. Это дорогого стоит.

Человек на краю пропасти

— У вас есть еще идеи для авторского документального кино?

Да. Если получу финансирование израильского кинофонда, буду снимать картину под названием «Клятва Гиппократа». Она про женщину-врача, которая работает в тюрьме, где сидят пожизненно осужденные головорезы. Я с ней уже разговаривал, снял интервью.

— Как вы с ней познакомились?

У меня такой метод: когда я хочу что-то снять, сначала придумываю историю, а потом под нее ищу реальных людей. Я придумал, что мне нужен врач, что он должен работать в тюрьме, где сидят эти убийцы, кровопийцы, сволочи, — и их надо лечить. Обратился к своему другу Алексу Кагальскому, который в то время был пресс-атташе полиции Израиля. И он познакомил меня с этой женщиной-врачом. Мы разговорились, она рассказала свою историю. Она оказалась из Грузии, из Кутаиси, кандидат медицинских наук, окончила параллельно музыкальную школу и училище, великолепно играет на фортепиано. И работала практически во всех тюрьмах Израиля. Так что получается замечательный образ.

А картину я назвал «Клятва Гиппократа» из-за самого известного ее пункта — «не навреди». Если принимаешь клятву Гиппократа, ты должен лечить человека независимо от того, кто он есть. Убийца он или святой — ты относишься к нему как врач, а не как политик или судья.

— Она к ним так и относится?

Она — да. Я спросил, нет ли желания тайно сделать им смертельный укольчик. Она ответила: «Я врач, а не убийца».

— Похоже, вам нравятся истории про нравственный выбор.

Да, конечно! Я люблю крайности. Когда человек стоит перед выбором, когда он на краю пропасти, это же очень интересно для кино, нет?

— Согласна. А у вас в жизни были такие ситуации, когда вы стояли на краю пропасти?

Перед отъездом в Израиль. Это был 1990 год. Я в то время жил и работал в Таджикистане (у меня жена оттуда). И там началась гражданская война. Мне надо было решить: или я остаюсь в Таджикистане, или уезжаю с женой и детьми, спасаю семью. Положение было очень тяжелое. Моего коллегу, оператора из Латвии, застрелили, когда он стоял на балконе и снимал выступление на площади. Это я говорю только о людях, которых лично знаю, а погибли тысячи.

— Вы с тех пор были в Таджикистане?

Нет. И не хочу. В Дагестан, где я родился, тоже не тянет. Мои родители тоже репатриировались. Они, к сожалению, ушли из жизни, но похоронены здесь, в Израиле. Вообще, никто из родственников не остался в Дагестане, все уехали. Дети мои уже взрослые, у некоторых свои семьи, я дедушка, и все живут в Израиле. Когда мы приехали, старшему ребенку было восемь лет, а младшему полгода, так что это их страна. Они ее любят и даже не думают ни о каких других. Хотя все читают и говорят по-русски.

— А по-горски?

Нет, мои дети горский язык не выучили, потому что на нем нет общения. Когда я был маленький, дома у нас все говорили на горском: папа, мама, бабушка. Сейчас приезжаю к тете, к дядям, они говорят со мной на горском, и я отвечаю. Но дома с женой мы говорим по-русски, а дети — по-русски, на иврите, на английском.

— А кино на горском существует?

Я предлагал СТМЭГИ в свое время сделать полнометражный документальный фильм о горских евреях, он так и назывался бы: «Кто мы и откуда». Снимать его предполагал в Дербенте, в Махачкале, в Баку. Но почему-то они не решились.

Советский израильтянин

— Где вы поселились в Израиле после репатриации?

В Карней-Шомроне. Я и сейчас здесь живу. У меня свой дом двухэтажный, сад, деревья — всё прекрасно. Я приехал и чувствую, что дома. Это для меня очень важно. Еще здесь замечательный климат — очень похоже на Северный Кавказ.

— Сложно было адаптироваться в новой стране?

Да, поначалу было очень сложно. Менталитет другой, язык другой… Ну если я всю жизнь читаю слева направо, а здесь надо справа налево, понимаете? Но я отлично выучил иврит: говорю на нем, пишу, читаю. Я очень полюбил эту культуру многовековую. Знаю историю страны, историю колен Израиля, начиная с выхода из Египта. Этому я уделял очень много внимания. Но и советскость из меня не ушла. Я советский человек. Но израильтянин.

— Вы сразу продолжили заниматься своей профессией?

Нет, сначала поработал фотографом в типографии, которая выпускала книги для туристов, открытки, альбомы, календари. Только где-то через пять лет снова начал снимать.

— В Израиле вы поставили свою вторую картину как режиссер, «Вендетта по-еврейски». О чем она?

Глава семьи, которая переехала в Израиль, возвращается на Кавказ отомстить, потому что когда-то там оскорбили его жену. Та не отпускает мужа одного, и он берет с собой сына. А сын родился в Израиле и не знает русского. Он знакомится с девушкой и постоянно просит отца еще на день отложить дела. Папа не выдерживает, находит обидчика семьи, приходит к нему в дом и неожиданно видит там своего сына. Тот, сам не зная, познакомился с дочкой обидчика — и отец оказывается перед тяжелым выбором, как ему дальше поступить. Вот такая история. Я был с этой картиной на фестивалях в Америке и Испании. Раз 30 ее показали по израильскому телевидению.

Плоды лимонного дерева, за которым ухаживает наш собеседник.
Александр Шабатаев

— Это история, основанная на реальных событиях?

Нет-нет, это я придумал. Пригласил профессионального сценариста Семена Винокура, чтобы он помог оформить драматургию. Оператором-постановщиком был Ави Абрамов.

— А почему на главную роль позвали Леонида Каневского?

Он здорово похож на горского еврея. Мне он очень понравился, мы сработались.

— В картине важно, что это горский еврей?

Да. Я сам горский еврей, поэтому так эту историю и построил. Мы собирались снимать ее в Дербенте, в Махачкале, но там была очень напряженная обстановка. Пришлось уехать в Симферополь.

— Хотите сказать, что вендетта у горских евреев действительно в ходу?

Нет, конечно, это всё мои фантазии. Если есть обиды, стараются решить всё сразу на месте, не откладывая в долгий ящик.

Стать кинопередвижником

— Вы преподаете?

Иногда приезжаю в Москву и Санкт-Петербург вести мастер-класс, в основном на режиссерских и операторских факультетах. Рассказываю про авторское кино: как находить тему, на чем сосредоточиться, как делать заявку, как ее продвигать, как находить героя, как снимать, монтировать, подкладывать музыку, то есть весь процесс. И мы обычно очень много говорим о жизни.

— Как это?

На последнем мастер-классе в Питере ребята спросили меня, как бы закрепиться в Питере, как остаться в Москве. Я говорю: «Понимаете, какая проблема: для вас в стране два города — Москва и Питер. И две улицы — Невский проспект и Тверская. А вообще-то еще есть огромная большая страна! Где есть лесорубы, врачи, адвокаты, кузнецы — почему вы не хотите про них рассказать?»

Делайте кино о простых людях, станьте кинопередвижниками — вот как художники-передвижники, тот же Репин, которые пошли по деревням, стали писать интересные картины. Расскажите про местного человека: кто он, откуда, почему он там оказался? Может, он из бывших сосланных, его на вольное поселение отправили в 1937 году, а семья где-то осталась, найдите корни! На следующем занятии девочка говорит: «Вы знаете, Александр, я вас послушала и решила остаться у себя в Сыктывкаре. У нас столько интересных людей! Буду делать про них фильмы».

— Режиссер — мужская профессия или возможно равенство?

Мне кажется, что это не женский труд, он очень тяжелый. Но если женщина хочет сталь варить, почему ей не дать? Пусть варит!

— Почему не женский?

Он физически тяжелый. Если вы снимаете кино, значит, вас девять месяцев нет дома. Когда дети девять месяцев без мамы, это плохо. Например, я недавно семь месяцев был в Санкт-Петербурге, снимал «Василия Теркина». Это большой срок. Оставался бы и дольше, но картину из-за коронавируса заморозили. Мы успели снять всего 20 %. Жалко, очень жалко. Работа подготовительная проведена просто сумасшедшая.

— А кто режиссер?

Карен Геворкян, мой большой друг. Мы с ним познакомились, когда он приехал в Израиль снимать фильм о турецком геноциде армян 1915 года. Искал оператора, ему посоветовали меня. Израиль же не признает геноцид армян. Мы снимали в Израиле, потом поехали в Ереван. А потом он получил финансирование на «Всю нашу надежду». Я начал с ним снимать эту картину. Она вышла в 2017 году.

— О чем этот фильм?

О шахтерах. Мы снимали в Ростовской области. Спускались в шахты — на полтора километра под землю. Шахтерам нужно памятники ставить за то, что они там работают. Потому что каждый раз такое ощущение, что ты прощаешься с жизнью. Там как раз приехали ребята с Украины, которые не могли найти работу: стоят по колено в воде, по пояс раздеты, без респираторов, лица черные. Я говорю: «Вы все сумасшедшие, хоть респираторы наденьте!» Главный герой нашей картины, Анатолий, был рабочим, не актером. Во второй серии он должен был перевозить семью на Алтай, чтобы начать новую жизнь. И умер до начала съемок. Ему было 54 года. Второй серии не получилось.

— У вас появились новые проекты в последний пандемический год или пришлось взять паузу?

Из-за пандемии я уже год безвыездно в Израиле. Только что закончил снимать документальный фильм «Я молчала 40 лет» о поэтессе Саре Погреб. Режиссером был Вячеслав Митин, он много лет работал на телевидении в Москве, сейчас тоже репатриировался. А для RTVI снимаю программу «Прогулки по Израилю». В последний раз ездил в Баниос — это место на севере страны, рядом с израильско-сирийской границей. До этого мы сделали замечательную картину об Акко — городе в византийско-османском стиле, в свое время даже Наполеон не смог его взять.

— Вы состоявшийся профессионал, у вас много работы. Зачем вам канал на ютьюбе?

У моего ютьюб-канала 5 000 подписчиков и чуть больше миллиона просмотров — на этом не заработаешь. Но я его держу как портфолио: когда разговариваю с продюсерами и они просят что-то показать, отправляю ссылку. Это несколько раз обеспечивало мне хорошую работу. В последние два-три месяца я почти его не обновлял, а до этого каждую неделю выпускал по ролику. Там 100 с лишним работ.

Вообще, я считаю, что профессионалу в любом возрасте постоянно нужно учиться, иначе ты отстанешь и потеряешься. Я всё время слежу за современной аппаратурой, за форматами. Я всё знаю о том, на какие камеры снимают в Голливуде, в Европе, в России. Голливуд снимает половину на немецкую Arri Alexa, половину на американскую Red Dragon. Американская камера немножко легче, ее даже можно ставить на коптер, немецкая потяжелее. Но обе суперпрофессиональные.

Любовь против терроризма

— Было такое, чтобы на съемках фильма вы узнавали что-то новое, удивлялись?

В конце нулевых снял как оператор и режиссер фильм о современной истории пирамид, который финансировала Елена Константину. Мы летали в Нью-Йорк, в Детройт, в Бостон разговаривать с учеными. И, разумеется, в Каир. Снимали под фундаментом пирамиды (23 метра в глубину) комнату, в которой фараон медитировал. Она отделана мрамором, стенки отражают звук. Мы спустились туда вместе с флейтисткой. Она играла — и не было эха! Ученые не могут объяснить, как такое возможно было построить. И там внутри постоянно циркулирует воздух, никто не знает, откуда он поступает. У нас в группе было человек 17, и никто не задыхался.

— Сколько фильмов вы смотрите в неделю?

Я смотрю кино каждый день. Вчера, например, смотрел на Netflix французский фильм про революцию.

— «Оскара» за операторскую работу в этом году дали фильму «Манк». Вы его смотрели?

Конечно. Просто потрясающая работа Эрика Мессершмидта. Вы видели картину «Гражданин Кейн»? Видели, как он сохранил стилистику? Снять в своем стиле — это одно умение, но, чтобы подстроиться под чужой стиль, нужно большое мастерство. Попробуйте нарисовать картину в стиле Ван Гога. Тяжело будет, правда? В своем стиле нарисовать намного легче. Это первое. Второе: замечательная работа сделана оператором по свету. Я очень большое внимание уделяю свету. Нет света — нет картинки.

— Вы из-за этого больше любите снимать в павильоне?

Я очень люблю павильон и натуру, потому что в натуре вы подстраиваетесь под солнечный свет, а в павильоне сами светите. Если художник рисует кистью, я рисую светом.

— Кто еще хорошо это умел делать?

Гений света — Сергей Урусевский: он снял «Летят журавли», до этого «Сорок первый». Паша Лебешев, работавший с Никитой Михалковым. Эдуард Розовский, который сделал «Человека-амфибию» и «Белое солнце пустыни».

— Еще авторское игровое кино хотите снять?

Хочу, но пока не нашел денег. Сценарий называется «Помощник сутенера». У нас было время в Израиле, когда находили очень много тоннелей, ведущих из Газы к нам. Через них хотели переправлять террористов. И я придумал, что главный герой моего фильма, молодой парень, использует тоннели, чтобы приводить арабов к девочкам из «махонов здоровья». По-простому — публичных домов. Это такая гротескная история о том, что мира можно достичь только через любовь. Если в мире будет любовь, то никто не захочет террором заниматься. Недостаток любви вызывает терроризм.

Туа-мания, «Биллс» несут потери, «Бенгалс» на краю пропасти. Превью третьего тура НФЛ – First & Goal

Матч, ради которого стоит не выспаться

Лидеры статистики

Категория	Денвер	Сан-Франциско
Пас	Р. Уилсон – 184 ярда	Д. Гаропполо – 211 ярдов, 1 ТД, 1 ПЕР
Вынос	Д. Уильямс – 15 попыток, 58 ярдов	Д. Уилсон – 12 попыток, 75 ярдов
Прием	К. Саттон – 8 приемов, 97 ярдов	Д. Сэмюел – 5 приемов, 73 ярда

«Бронкос» стартовали не очень хорошо в регулярном чемпионате по причине, которую вряд ли кто-то мог предсказать перед стартом сезона — их главный тренер оказался ужасным гейм-менеджером. Натаниэль Хэкет набил себе репутацию за счет сотрудничества с Аароном Роджерсом в «Пэкерс», а теперь оказался тотально не готов к повышению. Выяснилось, что должность главного тренера заключается в первую очередь в делегировании обязанностей и управлении ходом игр, а у «Денвера» с этим сейчас большие проблемы.

(Любопытно, что еще одним выгодоприобретателем от работы с Роджерсом стал Люк Гетси, который был тренером квотербеков и координатором пасовой игры, а теперь стал координатором нападения «Чикаго». В обоих случаях, похоже, влияние Роджерса оказалось решающим).

Embed from Getty Images

У «Найнерс» тоже интересная ситуация. Команда Кайла Шенахена входила в сезон с Треем Ленсом в качестве стартовом квотербека, но распасовщик быстро получил травму лодыжки. Теперь бразды управления атакой перешли к Джимми Гаропполо, который в пофигистской манере сохранил место в составе «Сан-Франциско» в межсезонье и теперь оказался в идеальной ситуации. «Найнерс» как будто бы стали уверенней в себе после возвращения Джимми Джи, теперь они могут продолжать делать то, что последние три года у них получалось очень неплохо. Вынос-вынос-вынос, бросок на ярды после ловли для Дибо Сэмюела, дальняя закидушка на Китла (вроде как выздоровел).

Тут интересным может получиться все — и ожидание от игры, и сама игра, и ее обсуждения постфактум.

Интрига интриг

Embed from Getty Images

Представляете, если Туа и «Долфинс» обыграют «Биллс»? В прошлом туре «Майами» совершил выдающийся камбэк против «Балтимора», а Танговаилоа провел свой лучший матч в карьере (469 ярдов, 6 тачдаунов). «Баффало» ставили фаворитами на победу в дивизионе Восток АФК и даже в Супербоуле перед началом сезона, и пока что «Биллс» идут очень уверенно, одержав победы над «Рэмс» (действующие чемпионы НФЛ) и «Тайтенс» (прошлогодние лидеры конференции). Джош Аллен выжигает все живое, защита отменно создает давление на распасовщиков команды-соперника после прихода Вона Миллера.

Но если выиграют «Долфинс»… Ух, что тут начнется.

Лидеры статистики

Категория	Майами	Баффало
Пас	Т. Танговаилоа – 186 ярдов, 1 ТД	Д. Аллен – 400 ярдов, 2 ТД
Вынос	Ч. Эдмондс – 6 попыток, 21 ярд, 2 ТД	Д. Аллен – 8 попыток, 47 ярдов
Прием	Д. Уодл – 4 приема, 102 ярда	Д. Синглтери – 9 приемов, 78 ярдов, 1 ТД

Правда, я вполне могу представить себе такой исход. «Майами» будет играть дома, Тайрика Хилла у «Биллс» в последние годы закрывать не получалось. Майк Макдэниел наверняка может придумать что-нибудь эдакое, чтобы удивить конкурентов.

В первый раз?

«Джайентс» впервые с 2016-го начали регулярный сезон с результата 2-0. Теперь они могут сделать 3-0 впервые с 2009 года. Тогда «Нью-Йорк» и вовсе стартовал с пяти побед подряд, но выиграл лишь три матча из следующих одиннадцати.

Лидеры статистики

Категория	НЙ Джайентс	Даллас
Пас	Д. Джонс – 196 ярдов, 1 ПЕР	К. Раш – 215 ярдов, 1 ТД
Вынос	С. Баркли – 14 попыток, 81 ярд, 1 ТД	Т. Поллард – 13 попыток, 105 ярдов
Прием	С. Шепард – 5 приемов, 49 ярдов	С. Лэмб – 8 приемов, 87 ярдов, 1 ТД

Не исключено, что похожий сценарий случится и в 2022-м — очень уж ненадежно смотрелись победы «Джайентс» в первых двух турах. У «Каубойс» по-прежнему не будет Дака Прескота, атаку будет вести за собой Купер Раш. В его распоряжении впервые за долгое время будет восстановившийся после травм колена ресивер Майкл Гэллап. Правда, «Джайентс» есть чем ответить — у них готовится впервые сыграть новичок Кейвон Тибодо.

Встреча бывших

Лидеры статистики

Категория	Вашингтон	Филадельфия
Пас	К. Венц – 211 ярдов	Д. Хертс – 340 ярдов, 3 ТД
Вынос	А. Гибсон – 12 попыток, 38 ярдов, 1 ТД	М. Сандерс – 15 попыток, 46 ярдов
Прием	Т. Маклорин – 6 приемов, 102 ярда	Д. Смит – 8 приемов, 169 ярдов, 1 ТД

Карсон Венц против «Филадельфии» в составе «Вашингтона». После победы в Супербоуле, к которой Венц не приложил своей руки, распасовщик деградировал, пока не скатился к совсем уж провальному сезону-2020 и неприятному расставанию с командой. В 2021-м Венца поставили заведовать нападением «Кольтс» и все складывалось неплохо до кошмарного поражения на заключительной неделе от худшей команды НФЛ на тот момент. Теперь Венц встретится уже с другой «Филадельфией», которая, судя по всему, стремится к победе в дивизионе.

Embed from Getty Images

В «Коммандерс», похоже, определились с тем, как правильно использовать Венца. В «Вашингтоне» ему разрешили играть от одного большого розыгрыша до другого и прощают дурацкие ошибки в перерывах между классными бросками. Это довольно любопытная стратегия — по крайней мере, благодаря ей матчи «Вашингтона» получаются разудалыми и результативными.

Мы относимся со скепсисом…

… к перспективам «Индианаполиса». На третьей неделе им предстоит матч против «Канзас-Сити». «Чифс» — не лучший соперник, чтобы избавиться от горечи поражения со счетом 0-24 от «Джагуарс». До конца октября фаворитами «Кольтс» будут разве что в двух дивизионных играх против «Теннесси». А если команда Франка Райха разделит с «Тайтенс» по одной победе в этих встречах, то «Индианаполис» может подойти к ноябрю всего с 2-3 победами в 8 матчах — «Денвер», «Джексонвиль» и даже «Вашингтон» сейчас смотрятся предпочтительнее. Если все так и сложится, то (кто бы мог подумать) кресло под Райхом начнет шататься.

Лидеры статистики

Категория	Индианаполис	Канзас-Сити
Пас	М. Райан – 222 ярда, 2 ТД	П. Махоумс – 262 ярда, 1 ТД, 1 ПЕР
Вынос	Д. Тейлор – 21 попытка, 71 ярд	П. Махоумс – 4 попытки, 26 ярдов
Прием	М. Питмен – 8 приемов, 72 ярда	Д. Смит-Шустер – 5 приемов, 89 ярдов

Кого не будет

К слову о возможной победе «Долфинс» над «Биллс» — сейфти «Баффало» Майка Хайд получил травму шеи и выбыл до конца сезона. Его тандем с Джорданом Пойером (тот тоже вряд ли сыграет с «Майами») был одним из лучших в лиге, плюс Хайд пропустил всего две игры за пять лет в составе «Биллс». Команда Шона Макдермота испытывает проблемы с травмами и на других позициях — против «Майами» не сыграют ди-тэклы Джордан Филипс и Эд Оливер, плюс надолго выбыл корнербек Дейн Джексон, а Тредевиус Уайт продолжает восстанавливаться после прошлогодней травмы колена.

Embed from Getty Images

Травмы бывают и немного комичными (когда они не касаются тебя и твоей любимой команды, конечно). У вас не было ощущения, что Сэмми Уоткинс как-то уж слишком здорово смотрелся в составе «Пэкерс» в матче против «Чикаго» (три приема на 93 ярда)? Так вот старина Сэмми не стал откладывать дело в долгий ящик и получил травму перед важной игрой с «Бакканирс». Классика.

Плюс, ключевое влияние на ход матча может оказать травма ресивера «Рейдерс» Хантера Ренфроу. «Лас-Вегасу» нужно обыгрывать «Тайтенс», чтобы не отстать от конкурентов по дивизиону Запад АФК, поэтому повышенная нагрузка может выпасть на Даванте Адамса. Хотя это и не самая плохая стратегия.

Случайный статистический факт

«Нью-Ингленд» занимает последнее место в НФЛ по эффективности на ранних даунах и идет в третьем десятке по дальности среднего третьего дауна (7,5 ярда). Принимающие «Пэтриотс» занимают 28-е место в лиге по ярдам после ловли в среднем за прием, а квотербек Мак Джонс является предпоследним по ярдам за попытку при быстрых бросках (быстрее 2,5 секунды).

Вот так сказал

Фэнтези-совет на ваш страх и риск

Ресивер «Кольтс» Алек Пирс был выбран во втором раунде НФЛ под 53-м номером. Прошлый матч он пропустил из-за сотрясения, сейчас возвращается в строй. Он сейчас находится в составах всего 4% команд на Yahoo и 8% команд на ESPN. Если есть возможность, то его есть смысл подобрать на перспективу (особенно в династийных лигах) — кому-то же в этом нападении должны бросать передачи, так?

Отважный и слабоумный прогноз

«Бенгалс» проигрывают третий матч подряд на старте сезона и выпадают из числа претендентов на плей-офф.

Лидеры статистики

Категория	НЙ Джетс	Цинциннати
Пас	Д. Флакко – 285 ярдов, 2 ПЕР	Д. Бурроу – 275 ярдов, 3 ТД
Вынос	М. Картер – 11 попыток, 39 ярдов	С. Пирайн – 9 попыток, 47 ярдов
Прием	Т. Конклин – 8 приемов, 84 ярда	Т. Бойд – 4 приема, 105 ярдов, 1 ТД

Короткий тизер для всех матчей тура

Вс, 20:00. «Каролина» — «Сейнтс». Джеймис вроде как готов вернуться после травмы, но вряд ли будет готов на 100%. «Пэнтерс» проиграли две игры на тоненького, но готовы кусаться против любого оппонента.

Вс, 20:00. «Чикаго» — «Хьюстон». Два квотербека-второгодки, которые приходили в НФЛ в разном статусе, но оказались в странных обстоятельствах. Джастина Филдса не просят выигрывать матчи и дают реализовать меньше 10 передач за игру, Дэвиса Миллса просят быть лидером, которым он, похоже, пока не готов быть.

Вс, 20:00. «Индианаполис» — «Канзас-Сити». Мэтт Райан в погоне за первой победой в составе «Кольтс» в матче против очень неподходящего оппонента.

Вс, 20:00. «Майами» — «Баффало» (36 Студия, Тачдаун ТВ). Потенциальные лидеры АФК с несколькими дырами в составе из-за травм попытаются остановить поезд хайпа во главе с машинистом по имени Туа.

Вс, 20:00. «Миннесота» — «Детройт» (Тачдаун ТВ). Облажавшиеся в прайм-тайм «Викинги» против неожиданно набравших 71 очко за две игры «Львов». Потенциально классное противостояние претендента на звание лучшего ресивера НФЛ Джастина Джефферсона и его коллеги-выскочки Амон-Ра Сент-Брауна.

Вс, 20:00. «Нью-Ингленд» — «Балтимор» (36 Студия, Тачдаун ТВ). Команды с одинаковым результатом (1-1), которые пока выглядят как представители разных весовых категорий. Возможность для Билла Беличика блеснуть навыками работы с защитой в дуэли с Ламаром Джексоном.

Вс, 20:00. «Джетс» — «Цинциннати». Участники последнего Супербоула панически пытаются избежать старта сезона из трех поражений.

Вс, 20:00. «Теннесси» — «Лас-Вегас». Отличная возможность для Деррика Хенри напомнить о себе. Теплая встреча давних знакомых из «Пэтриотс» Джоша Макдэниелса и Майка Врейбела.

Вс, 20:00. «Вашингтон» — «Филадельфия». Карсон Венц против «бывшей», с которой разошелся еще год назад. «Иглс» в случае победы утвердятся в качестве лидеров НФК.

Вс, 23:05. «Чарджерс» — «Джексонвиль». Джастин Херберт в прошлом туре получил по ребрам, Тревор Лоуренс в прошлом туре провел лучший матч в профессиональной карьере. Возможна заруба с валидольной концовкой.

Вс, 23:25. «Аризона» — «Рэмс» (36 Студия, Тачдаун ТВ). Обе команды без шансов уступили в первом туре и удивили победами во втором («Кардиналс» соорудили классный камбэк, «Лос-Анджелес», наоборот, зачем-то дал шанс «Атланте»).

Вс, 23:25. «Сиэтл» — «Атланта». У «Фэлконс» внезапно весьма компетентное нападение, которое совсем не задействует габаритного принимающего Кайла Питса. «Сихокс» обыграли «Денвер» Рассела Уилсона и на этом как будто выполнили план на сезон. Ждем момента, когда габаритный принимающий Ди Кей Меткаф выразит недовольство отсутствие пасов в глубину в исполнении Джино Смита.

Вс, 23:25. «Тампа-Бэй» — «Грин-Бэй» (36 Студия, Тачдаун ТВ). Два древнющих но не теряющих актуальности квотербека-ветерана оспаривают звание фаворитов на победу в НФК.

Пнд, 3:20. «Денвер» — «Сан-Франциско» (36 Студия, Тачдаун ТВ). Тренер «Бронкос» Хэкет уже нанял себе ассистента по игровым ситуациям, поэтому в этом аспекте логично ожидать прогресса. «Найнерс» возвращаются к прежнему формату игры, первый мат в сезоне планирует провести тайт-энд Джордж Китл.

Вт, 3:15. «Джайентс» — «Даллас» (36 Студия, Тачдаун ТВ). После двух игр тренер «Нью-Йорка» Дэболл выглядит как претендент на Тренера года, а его коллега из «Далласа» Маккарти — как кандидат на увольнение. Всем есть за что бороться.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

«Академик Сахаров не умер, его убили. Затем убили Старовойтову. Кто следующий?» — Столица С

Создатель первой в мире водородной бомбы, трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской и Ленинской премий. И он же — диссидент и правозащитник, бросивший вызов вождям СССР, лауреат Нобелевской премии мира. Андрей Сахаров, «духовный отщепенец, порочащий советский государственный строй», умер через полгода после своего первого выступления на первом съезде народных депутатов. Официальный диагноз — сердечная недостаточность. Но бывший начальник Владимира Путина — Анатолий Собчак уверен — академика убили. Это явствует из статьи, написанной экс-мэром Санкт-Петербурга в 1998 году, за два года до его смерти. Вдова Собчака Людмила Нарусова предоставила этот текст «Московскому комсомольцу». По ее словам, ранее он никогда не публиковался. Самое удивительное, что эта статья не столько о Сахарове, сколько о России и диагнозе российскому обществу. Спустя 21 год слова Анатолия Собчака бьют в самую точку.

«Трудно поверить, что в этом году мы отмечаем девятую годовщину смерти Сахарова. Великий гуманист и борец за свободу был бы сильно поражен, если бы смог увидеть картину сегодняшней политической жизни России.
Думаю, что его первой реакцией было бы не возмущение, а чувство глубочайшего удивления. Например, при взгляде на тех, кто составляет нынешнее руководство России, было бы трудно удержаться от вопроса: «Как они туда попали?» И от другого вопроса: «Где же все те, с именами которых в 1989 году связывали будущее страны?»

Андрей Сахаров не боялся вскрывать общественные пороки… Фото: Соцсети

Иных уж нет (в том числе самого Сахарова), другие далеко (в изгнании), а третьи ушли из политики в науку, журналистику, преподавание, чтобы не иметь дела с существующим режимом. Из всей знаменитой депутатской межрегиональной группы на политической арене осталась лишь тень Б. Ельцина, завершающего в состоянии маразма свою политическую карьеру. Когда Сахаров в одиночку начал свою, казалось, бессмысленную из-за очевидной обреченности борьбу с коммунистическим режимом, многие в среде интеллигенции ворчали, оправдывая собственный конформизм: «И чего ему неймется? С жиру бесится!» А затем неожиданно оказалось, что именно Сахаров был прав, именно его позиция стала нравственным критерием для всех остальных. Даже для тех, кто его захлопывал и освистывал на съездах народных депутатов!

Само присутствие Сахарова в политической жизни оказывало сдерживающее, урезонивающее влияние на всех, кто в ней подвизался. И, конечно же, раздражало и вызывало ненависть его номенклатурных оппонентов, бывших тогда еще в полной власти. Думаю, что поэтому его и убили (убеждение Собчака было впоследствии подкреплено информацией ученого-химика, который считал, что Сахаров подвергся воздействию отравляющего вещества — «МК»). Я не верю в естественность смерти Сахарова — слишком она была неожиданной и очень кстати для его политических противников. Напомню, что на двадцатые числа декабря была намечена общесоюзная стачка шахтеров, которая сильно беспокоила власти, а Сахаров был одним из инициаторов и вдохновителей этого выступления. Кстати сказать, после смерти Сахарова эта акция прошла практически незаметной. Сахаров умер (точнее — погиб) накануне второго съезда народных депутатов, на котором коммунисты готовились взять реванш у демократической оппозиции за поражение на первом съезде. Естественно, что смерть Сахарова существенно ослабила позиции демократических сил, чем и воспользовалась правящая номенклатура. В отличие от Сахарова, Старовойтову убили открыто, нагло и жестоко, с тем хладнокровием и уверенностью, которые дает только безнаказанность. Это убийство показало, насколько изменились политические и общественные нравы в стране со времени смерти Сахарова и насколько далеко зашел процесс криминализации власти.

На фоне жестоких реальностей российской жизни сегодня отчетливо понимаешь, какими непрактичными идеалистами и романтиками были все те, кто рассчитывал за 3–5 лет после краха коммунистической системы наладить экономическую жизнь и заложить основы демократии в такой стране, как Россия. Мы, как показали прошедшие годы, к сожалению, действительно отличаемся от других стран и народов. Если в Польше, Венгрии, Чехии, Словении и других бывших соцстранах жизнь в основном нормализовалась и течет в демократическом русле, то у нас страна в очередной раз оказалась на краю финансовой, а главное — психологической пропасти.

Изнуренные коммунистической идеологией, десятилетиями втиравшейся в кожу и мозги, приученные к политической мифологии и демагогии, к сознанию своего несуществующего превосходства над другими народами, никогда не жившие для себя, экс-советские люди оказались неспособными воспринять свободу и демократию. Свобода была воспринята как возможность безнаказанно воровать, грабить, убивать; а демократия — как свобода говорить, как словоговорение, за которым нет ни дела, ни ответственности за сказанное. А тут еще и пример разгульной, похмельной, нечистой жизни, которую постоянно демонстрировали президент и его холуйское окружение. Можно ли удивляться падению нравов в обществе, если его правящая элита демонстрирует полное отсутствие какой-либо нравственности? Не удивительно, что демократия как способ жизни, как форма организации власти в обществе оказалась скомпрометированной в глазах большинства населения. Удельный вес людей, понимающих, что такое демократия, и ценящих ее преимущества перед тоталитарным режимом, оказался слишком незначительным, чтобы противостоять лжи, демагогии и ностальгии по прежней рабской, но спокойной жизни. Быстро оправившаяся от растерянности и хорошо организованная коммунистическая номенклатура (напомню, что к моменту краха в 1991 году компартия имела около 3 миллионов профессиональных партийных функционеров) вновь заполнила собой все поры власти. Сегодня в России коммунисты, однако, не просто вернулись во власть, но пришли туда в новом качестве — в качестве собственников бывшего государственного имущества, в качестве состоятельных людей, которые не хотят расставаться ни с приобретенным богатством, ни с прежними идеями и взглядами. Но совместить это невозможно. Отсюда их бессилие и неспособность решить экономические и социальные проблемы страны. Одновременно это и новый шанс для демократии. Уже сегодня можно предсказать новую волну демократических настроений и тяги общества к демократии. Важно вовремя разглядеть и использовать эти настроения. Россия неумолимо идет к смене режима полудемократии (точнее — бюрократической плутократии). Чтобы послеельцинская Россия выбрала демократический вектор развития, необходимы: во-первых, объединение всех демократических сил; во-вторых, смена лозунгов и программ демократических партий и организаций на более реалистические — отвечающие требованиям времени.
12.12.1998, Париж».

По словам Людмилы Нарусовой, эта статья была написана Собчаком во время его вынужденного изгнания, связанного с травлей окружения Ельцина. «Именно эти люди не допустили его победы на выборах мэра Санкт-Петербурга: Ельцина убедили, что Собчак будет претендовать на пост президента. Он передал мне этот текст, когда я к нему прилетела, и попросил опубликовать в какой-нибудь из российских газет. Я обращалась тогда в редакции нескольких наших изданий — и московских, и петербургских, — и везде мне отказали. Поэтому статья осталась неопубликованной», — пояснила Нарусова.

Через два года после написания этого текста ушел из жизни и сам Анатолий Собчак, и его смерть тоже вызывает у многих вопросы. «Официальный диагноз такой же: сердечная недостаточность. Кстати, его статья, напомню, называется «Сахаров, Старовойтова — кто следующий?!» Она писалась практически сразу после убийства его близкой подруги — Галины Старовойтовой (была убита в подъезде своего дома в Санкт-Петербурге 20 ноября 1998 года). Он чутко уловил эту тенденцию — не просто выдавливание демократических лидеров из политики, а их физическое устранение. Следующим, увы, оказался он сам», — констатировала Людмила Нарусова. А потом настала очередь Юрия Щекочихина, Ання Политковской и Бориса Немцова. Кто следующий?!

Великая климатическая тишина: мы на краю пропасти, но игнорируем ее | Клайв Гамильтон

После 200 000 лет существования современных людей на Земле возрастом 4,5 миллиарда лет мы подошли к новому этапу истории: антропоцену. Изменения пришли к нам с дезориентирующей скоростью. Это своего рода сдвиг, для осознания которого обычно требуется два, три или четыре поколения.

Наши лучшие ученые настойчиво твердят нам, что разворачивается бедствие, что системы жизнеобеспечения Земли повреждаются таким образом, что это угрожает жизни. наше выживание. Тем не менее перед лицом этих фактов мы ведем себя как обычно.

Большинство граждан игнорируют или преуменьшают предупреждения; многие из наших интеллектуалов выдают желаемое за действительное; и некоторые влиятельные голоса заявляют, что вообще ничего не происходит, что ученые нас обманывают. Однако факты говорят нам о том, что люди стали настолько могущественными, что мы вступили в эту новую и опасную геологическую эпоху, которая определяется тем фактом, что влияние человека на глобальную окружающую среду стало настолько большим и активным, что может соперничать с некоторыми из великих сил природы в ее воздействии на функционирование Земной системы.

Эта причудливая ситуация, в которой мы стали достаточно могущественными, чтобы изменить ход Земли, но, кажется, не в состоянии контролировать себя, противоречит всем современным представлениям о том, каким существом является человек. Поэтому для некоторых абсурдно предполагать, что человечество могло вырваться за границы истории и вписать себя в качестве геологической силы в глубокое время. Они настаивают, что люди слишком ничтожны, чтобы менять климат, поэтому нелепо предполагать, что мы можем изменить геологическую шкалу времени. Другие относят Землю и ее эволюцию к божественному царству, так что предположение о том, что люди могут победить всемогущего, является не просто дерзостью, но богохульством.

Наши лучшие ученые настойчиво твердят нам, что надвигается бедствие… но мы продолжаем, как обычно.

Многие интеллектуалы в области социальных и гуманитарных наук не признают, что ученым Земли есть что сказать, что может повлиять на их понимание мира, потому что «мир» состоит только из людей, взаимодействующих с людьми, с природой не более чем пассивный фон, на котором можно рисовать по своему усмотрению.

Ориентация социальных и гуманитарных наук «только на человека» подкрепляется нашей полной поглощенностью репрезентациями реальности, полученными из средств массовой информации, что побуждает нас рассматривать экологический кризис как зрелище, происходящее за пределами пузыря нашего существования.

Верно, что для понимания масштаба происходящего требуется не только разбить пузырь, но и совершить когнитивный скачок к «земному системному мышлению», то есть к восприятию Земли как единой сложной динамической системы. Одно дело признать, что человеческое влияние распространилось на ландшафт, океаны и атмосферу, и совсем другое – сделать скачок к пониманию того, что деятельность человека нарушает функционирование Земли как сложной, динамичной, постоянно развивающейся совокупности. состоит из множества взаимосвязанных процессов.

Но задумайтесь над этим поразительным фактом: зная циклы, управляющие вращением Земли, включая ее наклон и колебание, палеоклиматологи могут с достаточной уверенностью предсказать, что следующий ледниковый период наступит через 50 000 лет. Тем не менее, поскольку углекислый газ сохраняется в атмосфере в течение тысячелетий, ожидается, что глобальное потепление в результате деятельности человека в 20-м и 21-м веках подавит этот ледниковый период и, вполне возможно, следующий, который ожидается через 130 000 лет.

Если человеческая деятельность, происходящая в течение века или двух, может необратимо преобразовать глобальный климат на десятки тысяч лет, нам предлагается переосмыслить историю и социальный анализ как чисто внутричеловеческое дело.

Как понять тревожный факт, что масса научных данных об антропоцене, разворачивающемся событии колоссальных масштабов, оказалась недостаточной, чтобы вызвать обоснованный и адекватный ответ?

Многим кажется, что накопление фактов о разрушении окружающей среды имеет наркотический эффект, слишком очевидный в народном отношении к кризису Земной системы, особенно среди лиц, формирующих общественное мнение, и политических лидеров. Лишь немногие открыли себя полному смыслу антропоцена, перешагнув порог постепенного, но все более тревожного процесса ассимиляции свидетельств или, в некоторых случаях, после осознания, которое внезапно и с огромной силой обрушивается на них в ответ. к событию или части информации сами по себе довольно малы.

Помимо науки, немногие, бдительные к тяжелому положению Земли, чувствуют, что происходит что-то непостижимо великое, сознавая, что мы сталкиваемся с борьбой между гибелью и возможностью своего рода спасения.

Так что сегодня самая большая трагедия — это отсутствие чувства трагедии. Равнодушие большинства к возмущению системы Земли может быть приписано недостатку разума или психологической слабости; но этого кажется недостаточно, чтобы объяснить, почему мы находимся на краю пропасти.

Как мы можем понять жалкую неспособность современного мышления справиться с тем, что сейчас противостоит нам? Через несколько лет после того, как была сброшена вторая атомная бомба, Кадзуо Исигуро написал роман о жителях Нагасаки, роман, в котором ни разу не упоминается бомба, тень которой падает на всех. Тень антропоцена тоже падает на всех нас.

Книжные магазины регулярно пополняются томами о будущем мира. .. как будто климатологов не существует.

Тем не менее, книжные магазины регулярно пополняются томами о мировом будущем от наших ведущих интеллектуалов слева и справа, в которых экологический кризис почти не упоминается. Они пишут о подъеме Китая, столкновении цивилизаций и машинах, захвативших мир, сочиняют и выдвигают так, как будто климатологи не существуют. Они предсказывают будущее, из которого были вычеркнуты доминирующие факты, футурологи попали в ловушку устаревшего прошлого. Это великое безмолвие.

Я слышал о званом ужине, во время которого один из самых выдающихся психоаналитиков Европы горячо рассуждал на все темы, но замолчал, когда заговорили об изменении климата. Ему нечего было сказать. Большинству интеллигенции кажется, что прогнозы земных ученых настолько нелепы, что их можно смело игнорировать.

Возможно, интеллектуальная капитуляция настолько полна, потому что силы, которые, как мы надеялись, сделают мир более цивилизованным — личные свободы, демократия, материальный прогресс, технологическая мощь — на самом деле прокладывают путь к его разрушению. Силы, которым мы больше всего доверяли, предали нас; то, что, как мы верили, спасет нас, теперь угрожает поглотить нас.

Для некоторых напряженность разрешается отрицанием доказательств, то есть отказом от Просветления. Для других ответ состоит в том, чтобы очернить призывы обратить внимание на опасность как потерю веры в человечество, как если бы тоска по Земле была романтической иллюзией или суеверным регрессом.

Тем не менее, земные ученые продолжают преследовать нас, преследуя нас повсюду, словно воющие призраки, пока мы торопимся жить своей жизнью, время от времени с раздражением оборачиваясь, чтобы держать распятие Прогресса.

• Это отредактированный отрывок из книги Клайва Гамильтона «Непокорная Земля: судьба людей в антропоцене», доступной в настоящее время через Allen & Unwin. Клайв Гамильтон будет выступать в Школе жизни в Сиднее и Мельбурне в июне 2017 года
  

Мысли Ламартина о поэзии, часть 2

1848. 1 Ламартинские мысли о поэзии. 867 вскоре распространился вокруг, и, продлившись и возвысившись громче, и выше, и мы различали звук многих голоса в хоре, напевающие монотонный, меланхолический и нежный напев, который попеременно то поднимался, то ощущался, т угасал, снова возрождался и отзывался сам на себя. Это была вечерняя молитва, которую епископ с его маленькое стадо предложило ip в этом разрушенном районе что было его церковью, грудой обломков, недавно сложенных вместе племенем идолопоклонников арабы. Мы были совершенно не готовы к той музыке души, каждая нота которой была сантиментом. или вздох человеческого сердца, в том одиночестве, в глубина пустыни, парящая таким образом от мата камни, скопившиеся в результате землетрясений, варваров и время. Мы были живо тронуты и сопровождали переносными мыслями, искренними молитвами и глубокое волнение, эти акценты божественной поэзии, пока монотонный рефрен не закончились литании, и последний вздох этих благочестивых голосов растворился в обычном безмолвии старые руины. Это, восклицали мы, вставая, несомненно, быть поэзией последних веков, — вздохом и молитвой над могилами — жалобное стремление к миру, который не знает ни тления, ни смерти. Но я увидел весьма поразительный образ этого, какой-то несколько месяцев спустя, в путешествии в Ливан; и Я прошу разрешения покрасить и это. Я еще раз спустился с последних вершин этих Альп; Я был гостем шейха Эдема, маронитской арабской деревни, подвешенной под самый острый зуб гор, на самом пределы растительности, обитаемые только летом. Благородный старик в сопровождении своих сыновей и нескольких из его слуг, пришел позаботиться обо мне даже в окрестности Триполи в Сирии, и принял меня в своем замке Эдема с достоинством, искренней вежливостью и элегантностью манер, которые мы вообразите, чтобы отличить старых лордов двор Людовика XIV. Горели целые деревья на большом очаге; овцы, дети, олени были свалены в кучу в просторных залах, и старые кожаные бутылки с Ливанское вино, слуги из погреба принесли, текла для нас и для нашего эскорта. После провел несколько дней, изучая эти прекрасные гомеровские манеры, поэтичные, как места, которые мы посещали, шейх дал мне своего сына и определенное число арабских всадников, чтобы провести меня к кедрам были так круты, что даже косули горы на них не найти дорогу, а наши арабы были обязан) лечь на землю и вглядеться в пропасть, чтобы обнаружить дно долины. Солнце садилось; мы маршировали для многих часов, и еще много должно пройти, прежде чем мы сможем восстановить наш потерянный путь и вернуть Эдем. Мы сошли с лошадей и взяли на себя обязательство один из наших проводников, знавший недалеко оттуда, лестница, прорубленная в живом ручье задолго до того Маронитские мнонки-испокон веков обитатели той долине, мы некоторое время шли вдоль границы пропасть и спустилась, наконец, по этим скользким ступеням к платформе, оторванной от скалы который господствовал над всем горизонтом. Долина сначала спускалась широкими и пологими спусками от подножия снегов и эдаров, что составляло странный контраст с одним другой; затем он расширился на лужайки нежной зелени, как на высоких бровях Юра или Альпы. и множество тем пенящаяся вода, уходящая то тут, то там от тающий снег бороздил эти травянистые склоны и продолжал воссоединяться в единой массе наводнения и пена у основания первого слета камней. Там долина внезапно пошла вниз на четыре или пятьсот футов, и поток обрушился в компании, и, расходясь по широкой поверхности, иногда покрывал скалы как жидкостью и прозрачная вуаль, иногда срывавшаяся каскадами и, кувыркаясь в конце концов через огромные и острые глыбы, отколотые от вершины, разбивались на лихие массы и звучали, как непрекращающийся гром. «Ветер его падения достиг нас там, где мы стояли, веет легкими венками пена вода, окрашенная меняющимися оттенками, разбрызгивая ее здесь и там над долиной или подвешивая ее, как розы к ветвям деревьев или склонам скалы. По мере того, как он простирался на север, Долина Святых погружалась все глубже и глубже, и расширялся все больше и больше, а затем, около две мили от нашей точки зрения, две голые и окутанные тенями горы сближались и наклонялись друг к другу, едва оставляя промежуток в несколько саженей между своими оконечностями, как долина кончалась и терялась за его травянистые участки, его высокие виноградные лозы, его тополя, его кипарисы и его молочно-белый поток. Высокий между Ливан, знаменитые деревья, которые еще освящают эти горы, которые таким образом сузились вместе, самая высокая вершина Лебаноти, когда-то видневшаяся на горизонте, была похожа на озеро более темного цвета. веками считались последними свидетелями гло- чем неба. Это была часть Сирийского моря, ри Соломона. Я не буду описывать их здесь. в обрамлении фантастического залива среди других холмов Леба. По возвращении в тот день, памятный для путешествия. Этот залив находился в двадцати лье от лер, мы блуждали среди греховности нас; но прозрачность атмосферы заставила скалы и в многочисленных глубоких долинах, в которые он оказывается, как бы у самых наших ног, и даже то, что группа Ливана разорвана со всех сторон, и мы чуяли два корабля под парусами, которые, подвешенные внезапно очутились на краю вечного пространства между голубизной неба и голубизной моря, Необъятная и огромная стена скал, насчитывающая несколько тысяч и уменьшающаяся с расстоянием, напоминала два футов от вершины до основания, которая закрывает лебедей Долины, плавающих на нашем горизонте. Это зрелище так Святых. Стены этого гранитного вала поначалу впечатляли нас, чтобы отвлечь наш взгляд от 1848.1 Lamartine’s Thorights -6it Poetl,y. 667

Что такое «зов пустоты»?

Когда вы покупаете по ссылкам на нашем сайте, мы можем получать партнерскую комиссию. Вот как это работает.

(Изображение предоставлено Али Арапоглу/Pexels)

Вы когда-нибудь стояли на балконе, перегнулись через край и вдруг подумали: «Если бы я захотел, я бы просто спрыгнул?» Или, возможно, вы были на краю обрыва, намереваясь не делать ничего, кроме как наслаждаться видом, и мимолетно подумали, как легко было бы просто перешагнуть через край. Эта внезапная, часто непредвиденная мысль обычно не вызывает беспокойства, но она, безусловно, требует исследования.

Это чувство, которое обычно бывает кратким, совершенно нехарактерным и часто включает в себя мысли о том, чтобы спрыгнуть с высоты или врезаться головой вперед в приближающийся автомобиль, распространено гораздо шире, чем вы думаете. На самом деле, это настолько распространено, что у французов есть термин для этого: l’appel du vide. На английский это переводится как «зов пустоты».

Но даже несмотря на то, что многие люди — более половины людей, согласно двум небольшим исследованиям, — испытали на себе зов пустоты, он не был широко изучен. Итак, что же известно ученым о зове пустоты, известном также как «феномен высокого места»? И что об этом говорят исследования?

Связанный: Что общего у лидеров культа?

Первое серьезное исследование этого феномена, опубликованное в 2012 году в журнале Journal of Affective Disorders , охватило 431 студента бакалавриата и показало, что чуть более половины из тех, у кого никогда не было суицидальных мыслей, имели сталкивались с аспектами этого явления по крайней мере один раз, в то время как более 75% тех, кто инициировал самоубийство в течение жизни, или людей, у которых были суицидальные мысли или идеи, сообщали о том, что испытывали желание выпрыгнуть из окна высокого здания или с моста. (Национальная линия спасения от самоубийств: 800-273-8255. )

Исследование впервые продемонстрировало, что не существует исключительной связи между суицидальными мыслями и внезапными, непредвиденными мыслями, связанными с неминуемой опасностью. . По сути, исследование показало, что существует четкая разница между индивидуумом, представляющим возможность прыгнуть с высоты, и желанием действовать в соответствии с этим.

Перед тем, как приступить к исследованию, исследователи выдвинули гипотезу, что зов пустоты может быть «неверно истолкованным сигналом безопасности», когда те, кто испытывает его, потенциально неправильно интерпретируют мозг, побуждая их уйти от опасности — и результаты, похоже, подтверждают эту теорию. .

Более того, люди с более высоким уровнем тревожности, по самоотчетам, с большей вероятностью почувствовали зов, чем люди с более низким уровнем тревожности. В результате ведущий исследователь Дженнифер Хеймс, проводившая исследование в качестве клинического психолога в Университете штата Флорида, а сейчас являющаяся доцентом клинической психологии в Университете Нотр-Дам, пришла к выводу, что, как это ни парадоксально, призыв пустота вполне может быть подсознательной попыткой человека поощрить большее понимание того, что значит быть живым, а не желанием заманить кого-то на смерть. Действительно, исследование, похоже, указывает на то, что зов пустоты может указывать на то, что кто-то имеет более высокую, чем средняя, ​​степень чувствительности, когда дело доходит до восприятия и интерпретации внутренних сигналов.

В более позднем исследовании, опубликованном в 2020 году в журнале BMC Psychiatry , также изучалось, был ли зов пустоты более распространенным у людей с суицидальными мыслями, чем у людей без суицидальных мыслей, как у некоторых людей. сообщившие о чувстве зова пустоты, были обеспокоены тем, что это может сигнализировать о чем-то более тревожном в их психическом состоянии.

«В нашей амбулаторной клинике люди неоднократно задавались вопросом, склонны ли они к суициду», — сказал Live Science ведущий исследователь Тобиас Тейсманн, преподаватель кафедры клинической психологии и психотерапии Рурского университета в Бохуме в Германии. в электронном письме. «С одной стороны, они были очень привязаны к жизни, а с другой, часто испытывали побуждение спрыгнуть куда-нибудь или вырулить на встречную полосу. Я знал, что изучение этого будет увлекательным и клинически значимым».

Связанный: Можете ли вы восстановить подавленные воспоминания?

Тейсманн набрал 276 взрослых, заполнивших онлайн-анкету, а также 94 участника, которые испытывали «клинически значимый страх перед полетом», то есть они обращались за медицинской или психологической помощью в попытке преодолеть свою фобию. Тейсманн изучил обе группы, чтобы исследовать «распространенность явления в обеих выборках», сказал он.

Исследование показало, что те, у кого были суицидальные мысли, также, вероятно, чувствовали зов пустоты, чем те, у кого не было суицидальных мыслей, но Тейсманн не верит, что это обнаруживает связь между переживанием зова и желанием причинить себе вред. «Об этом явлении чаще сообщают люди, которые довольно тревожно реагируют на сигналы тела», — пояснил он. Другими словами, люди, которые испытывают дрожь, легкое головокружение и/или мышечные подергивания, с большей вероятностью помнят, что пережили это явление.

СВЯЗАННЫЕ ЗАГАДКИ

«Кажется, это известно многим людям, несмотря на суицидальные наклонности и тревогу», — сказал Тейсманн. «Таким образом, это нормально, а не признак психопатологии».

Иными словами, люди не обязательно должны «интерпретировать такие переживания как выражение скрытого желания смерти», — написали исследователи в исследовании 2020 года.

Первоначально опубликовано на Live Science.

Джо Фелан — журналист из Лондона. Его работы публиковались в VICE, National Geographic, World Soccer и The Blizzard, а также были гостем на Times Radio. Его тянет ко всему странному, прекрасному и неизведанному, а также ко всему, что связано с жизнью за полярным кругом. Он имеет степень бакалавра журналистики Честерского университета.

Ф. Скотт Фицджеральд: на краю пропасти

Джон А. Глусман

---

ВЫПУСК: лето 1982 г.

Какое-то эпическое величие: Жизнь Ф. Скотта Фицджеральда . Мэтью Дж. Брукколи, Харкорт Брейс Йованович. 25 долларов США.

В некоторых литературных кругах было модно унижать Ф. Скотта Фицджеральда. Писатель, добившийся мгновенного успеха после публикации своего первого романа в возрасте 23 лет, олицетворение «эпохи джаза» и символ краха, которого Гертруда Стайн считала самым талантливым писателем своего поколения, действительно произвел на свет «очень мало», — говорит нам теперь мистер Гор Видал, — «большой ценности».

Это правда, Фицджеральд всегда разделял своих критиков. Когда в 1920 году был опубликован роман «По эту сторону рая », Х. Л. Менкен назвал его «лучшим романом», прочитанным им «за последнее время», а Хей Вуд Броун высмеял его за претенциозность и наивность. Позже Менкен назвал « Великий Гэтсби » «прославленным анекдотом», в то время как Т. С. Элиот прочитал его три раза и увидел в нем «первый шаг», который американская художественная литература сделала «со времен Генри Джеймса». И если бы Хемингуэй обвинил Фицджеральда в том, что он не написал «истинно» в Ночь нежна , Томас Вулф счел бы ее «лучшей работой» Фицджеральда на сегодняшний день.

Но, несмотря на разногласия в критическом мнении Фицджеральда и широко распространенное мнение, что он умер «неудачником», факт остается фактом: его книги до сих пор продаются и, по-видимому, люди до сих пор их читают. Не все работы Фицджеральда были распроданы, когда он умер от сердечного приступа в декабре 1940 года, как утверждал Артур Мизенер. Хотя его общий гонорар за последний год жизни был минимальным для писателя, который зарабатывал, на пике карьеры в 1931, $37 599, за 40 лет после его смерти было продано более восьми миллионов экземпляров его книг, его произведения переведены на 35 языков, и только в Америке продается около 300 000 экземпляров в год. Работы Фицджеральда уже прошли первое испытание для художника, по Оруэллу, — выживание. Теперь мы должны обратиться к более широкому вопросу: почему мы до сих пор читаем Ф. Скотта Фицджеральда и что в нем такого, что все еще сохраняется?

Можно было бы подумать, что Мэтью Дж. Брукколи, посвятивший большую часть своей жизни исследованиям и написанию статей о Фицджеральде, идеально подходит для ответа на такой вопрос. Он подходит к задаче биографии Фицджеральда в Своего рода эпическое величие: жизнь Ф. Скотта Фицджеральда , за плечами которого огромное количество ученых. За свою карьеру Бруколи, профессор английского языка им. Джеффриса в Университете Южной Каролины и партнер издательской фирмы Bruccoli-Clark, написал, отредактировал и принял участие в редактировании около 15 объемистых книг о Фицджеральде, в том числе стандартная описательная библиография Фицджеральда, Романтические эгоисты: Скотт и Эрнест, Записные книжки Скотта Фицджеральда, Переписка Ф. Скотта Фицджеральда и совсем недавно F. Скотт Фицджеральд: Стихи 1911—1940 . Возможно, сам профессор Брукколи питает какую-то страсть к Ф. Скотту Фицджеральду. Очевидно, он чувствует, что написал «окончательную» биографию. В конце концов, его работа имеет подзаголовок «Жизнь», а не «Жизнь».

Беспокойство Брукколи с Фицджеральдом началось, как он говорит нам, 27 марта 1949 года, когда он впервые услышал по радио постановку «Бриллиант размером с отель Ритц». Когда позже он прочитал Великий Гэтсби , он понял, говорит он, что его работа «была определена». Что он привносит в свою биографию Фицджеральда, третью из опубликованных на английском языке после новаторской биографии Артура Мизенера, The Far Side of Paradise (1949) и памятный портрет Эндрю Тернбулла в Scott Fitzgerald (1962) — это новое свидетельство, полученное в результате исследований Фицджеральда за последние 20 лет, в которых он принимал немалое участие. «Когда меня спрашивают, что нового в этой биографии, — прямо заявляет Брукколи, подобно Грэдграйнду Диккенса в Hard Times , — я отвечаю: «Больше фактов».

Поскольку Брюколи считает, что легенда о Ф. Скотте Фицджеральде затмила его работу, его главная цель — установить факты, демистифицировать этого человека, чтобы снова сосредоточить внимание на его произведениях. Это замечательная цель, напоминающая нам изречение Т. С. Элиота о том, что «честная критика и чувствительная оценка направлены не на поэта, а на поэзию». Ибо, когда пишете о Фицджеральде, трудно воздержаться от суждений о сенсационной жизни, которую он вел, — о его эгоизме и эмоциональной нестабильности, его расточительности и растрате таланта, его пьянстве и его бурных отношениях с Зельдой, а также его «сумасшедшем». Писатель, чья личная жизнь выплеснулась на всеобщее обозрение, всегда является легкой добычей, и Фицджеральд зарекомендовал себя как один из них. Придираться всегда легче, чем хвалить.

Но «тезис» Брукколи кажется не более чем личным предубеждением: жизнь Фицджеральда, как сам Фицджеральд однажды сказал о своем собственном таланте, была «каким-то эпическим величием». Если биографию Брукколи можно считать успешной с его точки зрения, он должен прежде всего убедить нас в «величии» карьеры Фицджеральда. Затем он должен показать нам, почему, когда все сказано и сделано, Ф. Скотт Фицджеральд заслуживает, как он заключает и как хотел Фицджеральд, место среди «величайших писателей, которые когда-либо жили».

О Ф. Скотте Фицджеральде известно больше, чем о любом другом американском писателе этого века, — сообщает нам Брюколи в предисловии к «Записным книжкам ». Фитцджеральд не только посвятил всю свою жизнь написанию своих трудов, он вел множество заметок, набросков и диаграмм, а также альбомы для вырезок, которые он заполнял вырезками из прессы и обзорами, перепиской и памятными вещами. Он стал одержимым составителем списков. К 14 годам он уже составил «Контурную карту» своей жизни и начал «Книгу мыслей Фрэнсиса Скотта Ки Фицджеральда», в которой описывались его различные приключения и занятия. Когда Фитцджеральд начал писать профессионально, он также держал 9 баллов.0050 Бухгалтерская книга , все еще неповрежденная, в которой указаны его годовые доходы с 1919 по 1936 год. По ней мы можем проследить его писательскую карьеру шаг за шагом и доллар за долларом.

Брукколи уделяет пристальное внимание книге Фитцджеральда Ledger , которую он включает в качестве приложения к книге, и полезно рассмотреть карьеру Фицджеральда с финансовой точки зрения, в отношении работы, которую он произвел, ее качества, его стиля. жизнь и его общее состояние. Хотя Фицджеральд и не был таким продаваемым писателем, как Синклер Льюис, какое-то время он имел настоящий коммерческий успех. Он зарабатывал на своих произведениях в среднем 21 466 долларов в год, когда покупательная способность доллара была по крайней мере в пять или шесть раз выше, чем сейчас. Деньги, как он рано понял, приносят престиж и власть; это был знак успеха и означал, что человек, у которого он был, «сделал это».

Но с тягой Фицджеральда к восхищению и его дорогим вкусом деньги, казалось, исчезали в пустых карманах. В 1924 году он жаловался, что не может прожить на 36 000 долларов в год, когда две трети американцев зарабатывают менее 1 500 долларов. Это был «эпоха джаза», как Фицджеральд описал десятилетие между первомайскими беспорядками 1919 года и крахом 29-го, когда Америка переживала «величайшее и самое безвкусное веселье в истории». Деньги текли рекой, у тех, у кого они были, и эмоции зашкаливали. Казалось, что даже мечты можно купить. «Если вы не хотели, чтобы пошел снег, — писал Фицджеральд, — вы просто платили немного денег». Деньги заставляли мир вращаться, но спрос превышал предложение.

Чтобы собрать быстрые деньги и обеспечить финансирование своих романов, Фицджеральд рассчитывал на работу в журналах. Он стал одним из самых высокооплачиваемых журналистов своего времени. В 1929 году The Saturday Evening Post заплатила ему максимальную цену в 4000 долларов за статью. Но по мере того, как его пьянство росло, а проблемы с Zelda становились все хуже, ему становилось все труднее и труднее производить качественный материал. Кроме того, теперь он привык к тому, что ему платят практически за все, что он пишет. Его рассказы стали избитыми и натянутыми, вращаясь вокруг избитых сюжетов с неубедительными персонажами и заезженными диалогами. Его коммерческая ценность упадет.

В 1932 году почта Post сократила его платежи с 4000 до 2500 долларов за рассказ, пожаловавшись агенту Фицджеральда Гарольду Оберу, что его рассказы в том году, такие как «Семья на ветру»,

«Какая красивая пара!» и «The Rubber Check» не соответствовали стандартам Фитцджеральда. Произведения Фицджеральда были отвергнуты; некоторые так и не были размещены. Личные трудности подкреплялись ощущением профессиональной неудачи. Фицджеральд начал брать взаймы — у своей матери, у Гарольда Обера, у Скрибнера и его редактора, Макса Перкинса и других. К 1936 у него был долг более 40 000 долларов. Физически и духовно он продал себя.

Фицджеральд думал об эмоциях, конечно, с точки зрения капитала. Он считал, что эмоции, как и доллары, представляют собой фиксированные суммы, которые легко расходуются. Если кто-то не инвестировал их с умом или не держал немного в резерве, колодец пересыхал; один рисковал «эмоциональным банкротством», а Фицджеральд тратил слишком много. «Компенсацией за очень ранний успех, — писал он, оглядываясь назад, — является убежденность в том, что жизнь — дело романтическое», причем «романтик», как он отличал его от «сентименталиста» в По эту сторону рая , имел «отчаянную уверенность», что долго это не продлится. Внезапно все, что было у Фицджеральда, казалось, рухнуло вокруг него. Но трещины образовывались все это время.

В апреле 1930 года Зельда сломалась и была госпитализирована в клинику Мальмезон под Парижем. В июне к ней был вызван Оскар Форель, который диагностировал у нее шизофрению. 5 июня Зельда поступила на лечение в клинику Фореля, Les Rives de Prangins, недалеко от Женевы. В письме к Зельде, которое Фитцджеральд написал в то время, но которое, возможно, так и не было отправлено, он заключил: «Я желаю «Прекрасные и проклятые » была зрело написанной книгой, потому что все это было правдой. Мы погубили себя — честно говоря, я никогда не думал, что мы погубили друг друга».

Bruccoli подробно документирует различные срывы Зельды и шаткое здоровье Фицджеральда из-за его «краха» в 35-м. У него есть доступ к материалам, даже не упомянутым Мизенером или Тернбуллом, например, 42-страничное письмо, которое Зельда написала Фицджеральду из Пранжинса в июле 1930 года, когда она страдала от тяжелой экземы, беспокойства и галлюцинаций, теперь является частью коллекции библиотеки Принстонского университета и включена в Переписка Ф. Скотта Фицджеральда . Однако, возможно, самым интересным и разоблачающим новым документом является стенограмма совместного сеанса Скотта и Зельды с психиатром Зельды, доктором Томасом Ренни, в «Ла Пэ», их доме в поместье Тернбулл за пределами Балтимора весной 2018 года. 1933

Это «ключевой документ», как понял Эндрю Тернбулл. Нэнси Милфорд кратко цитирует его в своем резюме сеанса в Zelda , но его полное влияние теряется в ее презентации. Bruccoli перепечатывает длинный отрывок. Это показывает Фицджеральда в его худших проявлениях, яростно конкурирующего с Зельдой (которая недавно опубликовала Спаси меня вальс) , унизительный, требовательный и собственнический. Он отвергает ее как третьесортного писателя и танцовщицу, а затем обвиняет ее в краже его материалов. Он винит ее в том, что не смог написать роман за восемь лет после Гэтсби , и пытается запретить ей писать о психиатрии, предмете, который он хотел объявить своим единственным, работая над Ночь нежна . Разгневанная Зельда винит в «неуспехе» Фицджеральда его пьянство, которое преследовало ее в бреду. Она также подразумевает, что он был неудовлетворительным любовником. Они достигли «дна», как признает сам Фицджеральд, и этот отрывок становится еще более острым, когда Зельда во время минутного затишья вспоминает, что они были «ужасно хорошими шоуменами». Фицджеральд не может этого отрицать. «Мы были ужасно счастливы, — добавляет он. Они расстаются с мыслью о разводе.

Тем не менее, Брукколи может только сказать, что суть дела, по-видимому, заключалась в том, что «Фицджеральд настаивал на праве наложить вето на работу Зельды», хотя стенограмма также показала, «как обида и зависимость усугублялись в их отношениях». Он не упоминает почти параноидальную реакцию Фицджеральда, его крайнюю незащищенность, компенсируемую чувством величия и его властными требованиями, и не намекает на обвинение Зельды в сексуальной несовместимости. Здесь, как и везде, Брукколи полагает, что его «факты» говорят сами за себя, что ему нет нужды комментировать. Эта тенденция наиболее заметна в резких переходах, которые он делает между абзацами, которые часто кажутся объединенными не более чем принуждением придерживаться хронологического порядка. . Брукколи не анализирует и воздерживается от критических суждений, как будто он боится подвергнуть испытанию свое собственное убеждение в «величии» Фицджеральда.

По иронии судьбы, хотя Брукколи засыпает нас фактической информацией о жизни и творчестве Ф. Скотта Фицджеральда, мы мало что знаем о Фицджеральде как о личности. Несмотря на свою давнюю связь с Фицджеральдом, Брукколи кажется странно отстраненным от своего предмета, не желая говорить нам, что он на самом деле чувствует, как будто его первоначальная реакция на Фицджеральда была похоронена под кучей исследований. Кажется, он недостаточно «внутри» персонажа Фицджеральда, чтобы понять его или вернуть к жизни. Ему не хватает как личного понимания Тернбулла, так и критической проницательности Мизенера. «Мы не можем понять человека, — писал Андре Моруа в «Аспектах биографии», — только путем исчерпывающего подбора деталей».

Что еще более важно, Брукколи, похоже, не может обосновать свое заявление о «величии» Фитцджеральда, утверждение, которое, как он полагает, мы все молчаливо принимаем. Это не безопасное предположение. Ибо многое в жизни Фицджеральда никоим образом не является «великим» — его незрелость и высокомерие, его глупые шалости и безрассудство, его неспособность понять, пока не стало слишком поздно, что он разрушает свою собственную жизнь, несмотря на собственные усилия. талант.

И в трудах Фицджеральда тоже много далекого от «великого». The Beautiful and Damned , например, страдает не только от смешанных намерений со стороны Фицджеральда и запутанной точки зрения. Он структурно ошибочен, содержит слабых персонажей и изобилует отрывками лиловой прозы, смешанными метафорами и неубедительными диалогами.

Более того, поскольку Брукколи так сдержан в оценке качества работы Фицджеральда, мы мало понимаем, что отличает «хорошего» Фицджеральда от «плохого» Фицджеральда или, если на то пошло, от того, что могло бы быть даже «великим» Фицджеральдом. Ибо Фицджеральд был великим писателем, отчасти. Он был писателем, чьи «части», как писал Оруэлл о Диккенсе, были больше, чем его «целое». Но ему никогда не попасть в этот пантеон «величайших писателей, которые когда-либо жили», как он того хотел. Только в Гэтсби создал полностью интегрированную структуру и сохранил отчетливый, но последовательный повествовательный тон. Только в Гэтсби Фицджеральд был достаточно удален от своего материала, чтобы представить его в целом и не отвлекаться на собственное присутствие. Гэтсби сохраняется благодаря своей внутренней динамике, благодаря которой одна часть, одни отношения, как у Тома Бьюкенена и его жены Дейзи, зависят от другой части или частей, в данном случае отношений между Миртл Уилсон и ее мужем, а также между отношениями между Миртл Уилсон и ее мужем. Гэтсби и Дейзи. Гэтсби — это «сконструированный роман», как думал о нем сам Фицджеральд, в котором все способствует «драматическому движению». Каждый выбор, каждое действие влияет на благополучие в целом. Это парадигма общества, которая служит предупреждением для всех нас.

Но Фицджеральд никогда больше не достигнет такой структурной согласованности. Хотя «: Последний магнат » явно является его самым зрелым произведением, которое Эдмунд Уилсон считал нашим лучшим голливудским романом, Фицджеральд внезапно умер прямо посреди него. По форме и назначению он больше всего напоминает Gatsby , а в незавершенном виде имеет наброски моральной сказки. Фицджеральд был, как он признавал ранее, «моралистом в душе». Как он однажды сказал своей дочери Скотти, он поверил в «награду за добродетель (в соответствии с вашими талантами) и наказаний за неисполнение своего долга, которые обходятся вдвойне дорого».

Тем не менее, есть что-то в Фицджеральде, что сохраняется в меньшем масштабе, чем основная структура Великий Гэтсби или моральная чувствительность, подразумеваемая The Last Tycoon или отчетливый, застенчивый голос, который он представил в This Side of Paradise , напоминающий сухой, ироничный юмор Генри Адамса в The Education of Henry Adams . Возможно, Гертруда Стайн натолкнулась на это, когда похвалила Фицджеральда за способность «естественно писать предложениями». — Это тоже утешение, — сказала она. «Ты естественно пишешь предложениями, и их все можно прочитать, и это, помимо прочего, утешает». Ибо именно в отдельных предложениях, фразе здесь или фрагменте там мы видим, как Фицджеральд мог извлечь максимальную пользу из столь малого, как одна строчка, одно слово могли создать настроение или вызвать какое-то место, описать чувство или состояние человека. лицо.

Сосредоточение, считали имажинисты, сутью поэзии, а проза Фицджеральда в своих лучших проявлениях была поэтична. «Влажная прядь волос лежала у нее на щеке, как мазок синей краски», — описал он Дейзи, направлявшуюся на встречу с Гэтсби, которого она не видела почти пять лет. Эффект здесь зависит не столько от сравнения «как мазок краски», сколько от конкретного слова «синий». Это создает образ почти в стиле ар-деко — застывший, статичный, холодный, но насыщенный цветом — который затем оживает во второй половине предложения: «и ее рука была мокрой от блестящих капель, когда я взял ее, чтобы помочь ей с машина. »

Таким образом, в представлении Фицджеральда горизонта 57-й улицы Манхэттена — «мой затерянный город, окутанный прохладой своей тайны и надежды» — вызывающая воспоминания сила фразы упакована в одно слово «круто», предполагающее нечто утонченное, утонченное, то, чего никогда не было. утомляется или спотыкается, но идет плавно, беззвучно от рассвета до заката, как безостановочный ритм большого города.

Способность Фицджеральда «сосредоточиться» или сконцентрироваться лучше всего проявляется в его небрежных, но кратких замечаниях, записанных в Записные книжки — в анекдотах и ​​эпиграммах, описаниях и характеристиках, мыслях и литературных идеях. Он осмеливается, например, обобщить опыт Шекспира всего в нескольких словах: «Шекспир — раздражающий, разочаровывающий, удивительный и приятный». Но, прочитав Шекспира, мы киваем с удовольствием в знак согласия: «Да, это правда, — думаем мы, — а как иначе можно было бы изложить Шекспира всего в четыре слова?» В них содержатся целые тома.

Величие Фицджеральда как писателя было фрагментарным, но осколки остались прежними. Ибо в этих произведениях, даже в своих, казалось бы, поверхностных наблюдениях — над южными красавицами и «грустными молодыми людьми», над «хлопушками и философами», над стриженными волосами и последней «линейкой» вплоть до «радиуса» девичьих духов — он воссоздал картину общества. Он следовал ее привычкам, разделял ее вкус, показывал нам ее «манеры», как употребил термин Лайонел Триллинг, те оттенки значения, которые подразумеваются мелкими действиями, такими как одежда или голос, взгляд или жестикуляция, которые вместе приводят к определяют один из аспектов культуры. Правда, это ограниченное видение, ограниченное классом, образованием и социальной средой; но Фицджеральд достоверно записал то, что он чувствовал, и описал то, что он видел, и, собирая воедино такие фрагменты реальности, он не просто заглядывает в наши сны. В соответствии с его временем мы не поняли бы «Века джаза» или Голливуда, раннего Эрнеста Хемингуэя или позднего Ринга Ларднера совершенно так же без него. Он был, как предположил Малкольм Коули, «нетипичным» представителем своего поколения.

Именно благодаря фрагментарности жизни Фицджеральда мы ощущаем и ее величие. Фицджеральд был человеком, который пережил крайности, начиная с пика своего успеха в 1920-х годах, когда будущее казалось светлым и сулящим безграничные надежды, до глубины своего отчаяния и своего «краха» в 30-е годы. По своей природе он, казалось, чувствовал и реагировал интенсивно; как исповедующий «романтик», это было почти частью его призвания. Он жил на грани, искушая свою судьбу, видя, как далеко он может зайти, не упав. Но окружавшая его тьма поглотила его. «Ужас пришел теперь, как буря, — писал он в «Сне и бодрствовании» за год до «Срыва», — что, если эта ночь предвосхитила ночь после смерти, что, если все последующее было вечным трепетом на край бездны, со всем низменным и порочным в себе, влекущим вперед, и низостью и порочностью мира впереди». Он упадет, но снова соберется воедино, и для Фицджеральда первым шагом к выздоровлению было искреннее описание своего опыта.

В конце концов, жизнь Ф. Скотта Фицджеральда предполагает не столько «эпическое величие», как замечал Фицджеральд (хотя впоследствии он извинился за то, что утешал себя подобными «заблуждениями»), и, как хотел бы уверить нас Брукколи, сколько какое-то трагическое величие. Она движется по-своему ступенями трагедии, от невежества к знанию, от счастья к несчастью, от одной крайности к другой. Причина несчастий Фицджеральда, как мы чувствуем, кроется не в испорченности, а в какой-то ошибочности суждения или ряде просчетов, переоценке с его стороны. И эффект целого, склеенного воедино, должен вызвать жалость — жалость, тронутую страхом, но с восхищением героической попыткой Фицджеральда восстановить по-новому, в новой форме то, что было утеряно.

Выпуск: Лето 1982 г. Том 58 # 3

Опубликовано: 12 декабря 2003 г.

Вы прочитали 1 из 10 бесплатных статей за последние 30 дней

Получить неограниченный доступ

Войти ИЛИ Подписаться

Франкенштейн: Глава 9 | SparkNotes

Нет ничего более болезненного для человеческого разума, чем после того, как чувства были возбуждены быстрой чередой событий, мертвое спокойствие бездействия и уверенности, которое следует и лишает душу надежды и страха. Жюстин умерла, она почила, а я остался жив. Кровь свободно текла в моих жилах, но тяжесть отчаяния и угрызений совести давила на сердце, которое ничто не могло снять. Сон бежал из глаз моих; Я бродил, как злой дух, ибо совершил злодеяния, не поддающиеся описанию, ужасные, и еще, многое еще (убеждал я себя) еще позади. Но сердце мое переполнялось добротой и любовью к добродетели. Я начал жизнь с благими намерениями и жаждал того момента, когда смогу воплотить их в жизнь и сделать себя полезным для своих ближних. Теперь все было взорвано; вместо того спокойствия совести, которое позволяло мне с самодовольством оглянуться на прошлое и оттуда почерпнуть обещание новых надежд, мною овладели угрызения совести и чувство пытки, которые не может описать ни один язык.

Такое состояние ума подорвало мое здоровье, которое, возможно, так и не оправилось от первого пережитого потрясения. Я избегал лица человека; всякий звук радости или самодовольства был для меня пыткой; одиночество было моим единственным утешением — глубокое, темное, похожее на смерть одиночество.

Мой отец с болью наблюдал перемену, заметную в моем характере и привычках, и пытался аргументами, выведенными из чувств его спокойной совести и невинной жизни, вселить во меня силу духа и пробудить во мне мужество рассеять темную тучу, нависшую надо мной. . — Ты думаешь, Виктор, — сказал он, — что и я не страдаю? Никто не мог бы любить ребенка больше, чем я любил твоего брата, — слезы выступили у него на глазах, когда он говорил, — но разве это не обязанность оставшиеся в живых, что мы должны воздерживаться от усугубления их несчастья видимостью неумеренной печали? Это также долг перед самим собой, ибо чрезмерная скорбь мешает улучшению или наслаждению или даже осуществлению повседневной полезности, без которой ни один человек не годится для общества .»

Этот совет, хоть и хороший, но совершенно неприменим в моем случае; Я был бы первым, кто скрыл свое горе и утешил бы друзей, если бы угрызения совести не смешали свою горечь и ужас с тревогой с другими моими ощущениями. Теперь я мог только ответить отцу отчаянным взглядом и постараться спрятаться от его взгляда.

Примерно в это же время мы удалились в наш дом в Белриве. Это изменение было особенно приятно для меня. Регулярное запирание ворот в десять часов и невозможность оставаться на озере после этого часа сделали наше пребывание в стенах Женевы очень утомительным для меня. Теперь я был свободен. Часто после того, как остальные члены семьи уходили спать, я брал лодку и проводил много часов на воде. Иногда с поднятыми парусами меня нес ветер; а иногда, проплыв на середину озера, я оставлял лодку следовать своим курсом и предавался своим несчастным размышлениям. Я часто испытывал искушение, когда вокруг меня все было спокойно, и я был единственным беспокойным существом, беспокойно бродившим по этой прекрасной и небесной картине, если не считать какой-нибудь летучей мыши или лягушек, чье резкое и прерывистое кваканье было слышно только тогда, когда я подходил к берегу — часто, говорю, мне хотелось нырнуть в безмолвное озеро, чтобы воды сомкнулись надо мною и моими бедствиями навеки. Но я сдерживался, когда думал о героической и страдающей Элизабет, которую я нежно любил и чье существование было связано со мной. Я думал также о своем отце и о выжившем брате; Должен ли я из-за моего подлого дезертирства оставить их открытыми и незащищенными от злобы дьявола, которого я выпустил среди них?

В эти минуты я горько плакал и желал, чтобы покой снова посетил мой разум только для того, чтобы я мог дать им утешение и счастье. Но этого не могло быть. Угрызения совести погасили все надежды. Я был виновником непоправимого зла и жил в ежедневном страхе, как бы чудовище, которого я создал, не совершит нового злодеяния. У меня было смутное ощущение, что все еще не кончено и что он еще совершит какое-нибудь громкое преступление, которое своей чудовищностью должно почти стереть воспоминание о прошлом. Всегда был простор для страха, пока все, что я любил, оставалось позади. Мое отвращение к этому демону невозможно понять. Когда я думал о нем, я скрежетал зубами, у меня воспалялись глаза, и я горячо хотел погасить ту жизнь, которую так бездумно даровал. Когда я размышлял о его злодеяниях и злодеяниях, моя ненависть и месть выходили за все границы умеренности. Я бы совершил паломничество к самой высокой вершине Анд, если бы я, находясь там, поторопил его к их подножию. Я хотел увидеть его снова, чтобы навлечь на него величайшее отвращение и отомстить за смерть Уильяма и Жюстин.

Наш дом был домом траура. Здоровье моего отца было глубоко подорвано ужасом последних событий. Элизабет была печальна и уныла; она больше не получала удовольствия от своих обычных занятий; все удовольствия казались ей святотатством по отношению к мертвым; вечное горе и слезы, которые она тогда считала справедливой данью, которую она должна отдать невинности, столь разоренной и уничтоженной. Она уже не была тем счастливым существом, которое в прежней юности бродило со мной по берегу озера и с упоением говорило о наших будущих перспективах. Ее посетила первая из тех печалей, которые посылаются отлучить нас от земли, и ее тусклое влияние погасило ее самые дорогие улыбки.

— Когда я размышляю, моя дорогая кузина, — сказала она, — о несчастной смерти Юстины Мориц, я больше не вижу мир и его творения такими, какими они представлялись мне прежде. Прежде я просматривала рассказы о пороках и несправедливость, которую я читал в книгах или слышал от других, как рассказы о древних временах или воображаемые бедствия; по крайней мере, они были далеки и более знакомы разуму, чем воображению; крови друг друга. И все же я, конечно, несправедлив. Все считали эту бедную девушку виновной, и если бы она могла совершить преступление, за которое она пострадала, она, несомненно, была бы самым развратным из человеческих существ. драгоценности, убить сына своего благодетеля и друга, ребенка, которого она кормила грудью с самого рождения и, по-видимому, любила, как своего собственного! следовало бы подумать, что такое существо не может оставаться в общество мужчин. Но она была невинна. Я знаю, я чувствую, что она была невинна; вы того же мнения, и это подтверждает меня. Увы! Виктор, когда ложь может быть так похожа на правду, кто может гарантировать себе определенное счастье? Я чувствую себя так, как будто иду по краю пропасти, к которой толпятся тысячи и пытаются ввергнуть меня в пропасть. Уильям и Жюстин были убиты, а убийца убегает; он ходит по миру свободным и, может быть, уважаемым. Но даже если бы меня осудили на эшафот за те же преступления, я бы не поменялся местами с таким негодяем».0004

Я слушал эту речь с величайшей агонией. Я не на деле, а на деле был истинным убийцей. Елизавета прочитала на моем лице страдание и, ласково взяв меня за руку, сказала: «Мой дорогой друг, ты должен успокоиться. Эти события потрясли меня, Бог знает, как глубоко; но я не так несчастен, как ты. выражение отчаяния, а иногда мести на твоем лице, которое заставляет меня трепетать. Дорогой Виктор, прогони эти темные страсти. Вспомни друзей вокруг тебя, которые возлагают на тебя все свои надежды. Неужели мы потеряли силу осчастливить тебя? Ах Пока мы любим, пока мы верны друг другу, здесь, в этой стране мира и красоты, в твоей родной стране, мы можем пожинать все безмятежные блага — что может нарушить наш покой?»

И неужели одних слов той, которую я нежно ценил больше всех других даров судьбы, было достаточно, чтобы прогнать дьявола, таившегося в моем сердце? Пока она говорила, я приблизился к ней, как будто в ужасе, как бы в эту самую минуту губитель не был рядом, чтобы отнять у меня ее.

Так ни нежность дружбы, ни красота земли, ни небес не могли избавить душу мою от горя; самые акценты любви были неэффективны. Я был окутан облаком, через которое никакое благотворное влияние не могло проникнуть. Раненый олень, тянущий свои обессилевшие конечности к какой-то непротоптанной лощине, чтобы посмотреть на пронзившую его стрелу и умереть, был всего лишь прообразом меня.

Иногда я мог совладать с угрюмым отчаянием, охватившим меня, но иногда вихри душевных страстей заставляли меня искать телесными упражнениями и переменой места хоть какое-то облегчение от моих невыносимых ощущений. Именно во время такого приезда я внезапно покинул свой дом и, направив свои стопы к близлежащим альпийским долинам, искал в великолепии, вечности таких сцен забыть себя и свои эфемерные, потому что человеческие, печали. Мои странствия были направлены в сторону долины Шамуни. Я часто посещал его в детстве. С тех пор прошло шесть лет:  I  было крушение, но ничего не изменилось в этих диких и продолжительных сценах.

Первую часть путешествия я совершил верхом. Впоследствии я нанял мула, как более устойчивого и наименее подверженного травмам на этих неровных дорогах. Погода была хорошая; это было примерно в середине августа, почти через два месяца после смерти Жюстины, той жалкой эпохи, с которой я датировал все свои несчастья. Тяжесть на моем духе заметно уменьшилась, когда я еще глубже погрузился в ущелье Арве. Огромные горы и пропасти, нависавшие надо мной со всех сторон, шум реки, бушующей среди скал, и плеск водопадов вокруг говорили о силе могущественной, как Всемогущество, — и я перестал бояться или преклоняться перед кем-либо менее всемогущим. чем то, что создало и управляло стихиями, предстающими здесь в их самом ужасающем обличии. Однако по мере того, как я поднимался выше, долина приобретала более величественный и удивительный вид. Разрушенные замки, висящие на обрывах сосновых гор, стремительный Арв и домики, то тут, то там выглядывавшие из-за деревьев, представляли собой картину необычайной красоты. Но оно было увеличено и возвеличено могучими Альпами, чьи белые и сияющие пирамиды и купола возвышались над всем, как принадлежащие другой земле, жилища другой расы существ.

Я миновал мост Пелисье, где передо мной открылся овраг, образуемый рекой, и начал подниматься на нависающую над ним гору. Вскоре после этого я вошел в долину Шамуни. Эта долина более чудесна и возвышенна, но не так прекрасна и живописна, как долина Сервокса, через которую я только что прошел. Высокие и заснеженные горы были его непосредственными границами, но разрушенных замков и плодородных полей я больше не видел. Огромные ледники подошли к дороге; Я слышал раскатистый гром падающей лавины и отмечал дым от ее прохождения. Монблан, высочайший и великолепный Монблан, возвышался над окружающими aiguilles , а его огромный купол возвышался над долиной.

В этом путешествии меня часто охватывало покалывание давно утраченного чувства удовольствия. Какой-нибудь поворот на дороге, какой-нибудь новый предмет, внезапно воспринятый и узнаваемый, напомнил мне о давно минувших днях и ассоциировался с беззаботной веселостью детства. Сам ветер шептал с успокаивающими акцентами, и мать-природа велела мне больше не плакать. Потом опять перестало действовать благосклонное влияние — я снова оказался прикован к печали и предавался всем страданиям размышлений. Тогда я пришпорил свое животное, стремясь так забыть мир, свои страхи и, более всего, самого себя, — или, в более отчаянном случае, я спрыгнул и бросился на траву, отягченный ужасом и отчаянием.

Наконец я прибыл в деревню Шамуни. Изнеможение сменилось чрезвычайной усталостью как тела, так и духа, которую я перенес. Некоторое время я оставался у окна, наблюдая за бледными молниями, играющими над Монбланом, и прислушиваясь к журчанию Арве, которая с шумом продолжала свой путь внизу. Те же убаюкивающие звуки служили колыбельной моим слишком острым ощущениям; когда я положил голову на подушку, меня охватил сон; Я почувствовал, как оно пришло, и благословил подателя забвения.

Великий Гэтсби: Глава 7

Именно в тот момент, когда любопытство к Гэтсби достигло апогея, в одну из субботних ночей в его доме погас свет, и, как бы туманно это ни начиналось, его карьера Трималхиона закончилась.

Лишь постепенно я стал осознавать, что автомобили, выжидательно поворачивавшие к его подъезду, стояли там всего минуту, а затем мрачно уезжали прочь. Поинтересовавшись, не болен ли он, я подошел узнать — незнакомый дворецкий со злодейским лицом подозрительно покосился на меня из-за двери.

«Мистер Гэтсби болен?»

«Нет.» Помолчав, он добавил «сэр» неторопливо и неохотно.

«Я не видел его поблизости и очень волновался. Скажи ему, что приходил мистер Каррауэй.»

«Кто?» — грубо спросил он.

«Каррауэй».

«Каррауэй. Ладно, я ему скажу.» Внезапно он захлопнул дверь.

Мой Финн сообщил мне, что неделю назад Гэтсби уволил всех слуг в своем доме и заменил их полдюжиной других, которые никогда не ходили в Уэст-Эгг-Виллидж за взятками у торговцев, а заказывали умеренные припасы по телефону. Бакалейщик сообщил, что кухня похожа на свинарник, а в деревне по общему мнению, что новые люди вовсе не прислуга.

На следующий день мне позвонил Гэтсби.

«Уходишь?» — спросил я.

«Нет, старина».

«Я слышал, вы уволили всех своих слуг.»

«Мне нужен был кто-то, кто не будет сплетничать. Дейзи заходит довольно часто — после обеда.»

Так что весь караван-сарай рухнул, как карточный домик, от неодобрения в ее глазах.

«Это те люди, для которых Вольфшим хотел что-то сделать. Они все братья и сестры. Раньше у них был небольшой отель.»

«Понятно.»

Он звонил по просьбе Дейзи — приду ли я завтра к ней на обед? Мисс Бейкер будет там. Через полчаса позвонила сама Дэзи и с облегчением узнала, что я приду. Что-то было не так. И все же я не мог поверить, что они выберут этот случай для сцены — особенно для довольно душераздирающей сцены, которую Гэтсби наметил в саду.

Следующий день был жарким, чуть ли не последним и уж точно самым теплым летом. Когда мой поезд выехал из туннеля на солнечный свет, только горячие свистки Национальной бисквитной компании нарушали кипящую тишину полудня. Соломенные сиденья машины зависли на грани возгорания; женщина рядом со мной какое-то время деликатно вспотевала до пояса белой рубашки, а затем, когда ее газета отсырела под ее пальцами, в отчаянии впала в глубокий жар с отчаянным криком. Ее бумажник шлепнулся на пол.

«О боже!» — выдохнула она.

Я поднял его, устало согнувшись, и вернул ей, держа на расстоянии вытянутой руки и за крайние углы, чтобы показать, что я не имею на него никаких планов, — но все рядом, включая женщину, подозревал меня точно так же.

«Горячо!» сказал кондуктор знакомым лицам. — Какая-то погода! Жарко! Жарко! Жарко! Тебе достаточно жарко? Жарко?

Мой проездной билет вернулся ко мне с темным пятном от его руки. Что кому какое дело в эту жару, чьи раскрасневшиеся губы он целовал, чья голова промочила карман пижамы на сердце!

. . . Через холл дома Бьюкенен дул слабый ветерок, донося звук телефонного звонка до Гэтсби и меня, пока мы ждали у двери.

«Тело мастера!» — проревел дворецкий в рупор. «Извините, мадам, но мы не можем его обставить — в этот полдень слишком жарко!»

На самом деле он сказал: «Да… да… Я посмотрю».

Он положил трубку и подошел к нам, слегка поблескивая, чтобы взять наши жесткие соломенные шляпы.

«Мадам ждет вас в салоне!» — воскликнул он, напрасно указывая направление. В такую ​​жару каждый лишний жест был оскорблением общего запаса жизни.

В комнате, хорошо затененной навесами, было темно и прохладно. Дейзи и Джордан лежали на огромной кушетке, словно серебряные идолы, отягощая свои белые платья от поющего ветра болельщиков.

«Мы не можем двигаться», сказали они вместе.

Пальцы Джордана, покрытые белой пудрой на загаре, на мгновение задержались в моих.

«А мистер Томас Бьюкенен, спортсмен?» — спросил я.

Одновременно я услышал его голос, хриплый, глухой, сиплый, в телефоне холла.

Гэтсби стоял в центре малинового ковра и зачарованно глядел по сторонам. Дейзи наблюдала за ним и рассмеялась своим милым, возбуждающим смехом; крошечный порыв порошка поднялся из ее груди в воздух.

— Ходят слухи, — прошептал Джордан, — что это звонит девушка Тома.

Мы молчали. Голос в зале повысился от раздражения. — Ну, так я вам машину совсем не продам… Я ничем вам не обязан… А что вы меня об этом беспокоите в обеденный перерыв, я терпеть не могу. это вообще!»

«Удерживая трубку,» цинично сказала Дейзи.

«Нет, это не он», заверил я ее. «Это добросовестная сделка. Я знаю об этом».

Том распахнул дверь, на мгновение загородил ее своим толстым телом и поспешил в комнату.

«Мистер Гэтсби!» Он протянул свою широкую плоскую руку с хорошо скрытой неприязнью. — Рад вас видеть, сэр… Ник…

«Сделай нам холодный напиток,» закричала Дейзи.

Когда он снова вышел из комнаты, она встала, подошла к Гэтсби и притянула его лицо к себе, целуя в губы.

— Ты знаешь, что я люблю тебя, — пробормотала она.

«Вы забыли, что здесь присутствует дама», сказал Джордан.

Дейзи с сомнением огляделась.

«Ты тоже целуешь Ника. »

«Какая низкая, вульгарная девчонка!»

«Мне все равно!» — воскликнула Дейзи и принялась забивать камин кирпичом. Потом она вспомнила о жаре и виновато села на кушетку как раз в тот момент, когда в комнату вошла свежевыстиранная медсестра, ведущая маленькую девочку.

«Благословен-сед драгоценный», — напевала она, протягивая руки. «Приди к своей матери, которая любит тебя».

Ребенок, брошенный няней, бросился через комнату и застенчиво зарылся в платье матери.

«Благословенно драгоценный! Мама припудрила твои старые желтоватые волосы? Встань и скажи «Как дела?»

Гэтсби и я по очереди наклонились и взяли маленькую неохотную руку. После этого он продолжал смотреть на ребенка с удивлением. Я не думаю, что он когда-либо по-настоящему верил в его существование раньше.

«Я оделась перед обедом,» сказал ребенок, нетерпеливо повернувшись к Дейзи.

«Это потому, что твоя мать хотела тебя показать.» Ее лицо согнулось в единственной морщинке на маленькой белой шее. «Ты мечтаешь, ты. Ты совсем маленький сон».

«Да», — спокойно признался ребенок. — На тете Джордан тоже белое платье.

«Как тебе мамины друзья?» Дейзи повернула ее лицом к Гэтсби. — Как ты думаешь, они красивые?

«Где папа?»

«Она не похожа на своего отца», — объяснила Дейзи. «Она похожа на меня. У нее мои волосы и форма лица».

Дейзи откинулась на спинку дивана. Медсестра сделала шаг вперед и протянула руку.

«Пойдем, Пэмми.»

«До свидания, милый!»

Неохотно оглянувшись назад, хорошо дисциплинированный ребенок взял няню за руку и был вытащен за дверь, как раз в тот момент, когда вернулся Том, опережая четыре джин-рики, полных льда.

Гэтсби взял свою выпивку.

«Они определенно выглядят круто», сказал он с видимым напряжением.

Мы пили долгими жадными глотками.

— Я где-то читал, что солнце с каждым годом становится все жарче, — весело сказал Том. «Кажется, что очень скоро земля упадет на солнце — или подождите минутку — это как раз наоборот — солнце с каждым годом все холоднее.

— Выходи, — предложил он Гэтсби,

Я вышел с ними на веранду. По зеленому проливу, застывшему от жары, один маленький парус медленно полз к более свежему морю. Гэтсби на мгновение проследил за ним взглядом; он поднял руку и указал через залив.0004

«Я прямо напротив вас.»

«Так и есть.»

Наши глаза поднялись над розовыми клумбами, горячей лужайкой и заросшими сорняками отбросами собачьих дней вдоль берега. Белые крылья лодки медленно двигались на фоне голубого прохладного предела неба. Впереди лежал волнистый океан и многочисленные благословенные острова.

«Вот тебе спорт,» сказал Том, кивая. «Я хотел бы побыть там с ним около часа».

Мы позавтракали в столовой, тоже затемненной от жары, и нервное веселье запили холодным элем.

«Что мы будем делать с собой сегодня днем,» воскликнула Дейзи, «и послезавтра, и следующие тридцать лет?»

— Не будь болезненным, — сказал Джордан. «Жизнь начинается сначала, когда осенью становится свежо».

— Но ведь так жарко, — настаивала Дейзи, чуть не плача, — И все так запутано. Поехали все в город!

Ее голос пробивался сквозь жар, бьясь о него, превращая его бессмысленность в формы.

«Я слышал, что из конюшни можно сделать гараж, — говорил Том Гэтсби, — но я первый человек, который сделал из гаража конюшню».

«Кто хочет в город?» — настойчиво спросила Дейзи. Взгляд Гэтсби устремился к ней. «Ах, — воскликнула она, — ты так классно выглядишь».

Их взгляды встретились, и они смотрели друг на друга, одни в космосе. С усилием она взглянула на стол.

«Ты всегда выглядишь так круто», повторила она.

Она сказала ему, что любит его, и Том Бьюкенен увидел. Он был поражен. Его рот слегка приоткрылся, и он посмотрел на Гэтсби, а затем снова на Дейзи, как будто только что узнал в ней кого-то, кого знал давным-давно.

«Ты похож на рекламу этого человека,» продолжала она невинно. «Вы знаете рекламу этого человека…»

«Хорошо, — быстро перебил Том, — я совершенно согласен поехать в город. Пошли, мы все поедем в город».

Он встал, его глаза все еще метались между Гэтсби и его женой. Никто не двигался.

«Давай!» Его характер немного сломался. — В чем дело? Если мы собираемся в город, поехали.

Его рука, дрожащая от попытки взять себя в руки, поднесла к губам последний стакан эля. Голос Дейзи заставил нас встать и выйти на пылающую гравийную дорогу.

«Мы просто пойдем?» — возразила она. — Вот так? Разве мы не позволим кому-нибудь выкурить сигарету первым?

«Во время обеда все курили.»

«О, давай повеселимся», умоляла она его. «Слишком жарко, чтобы суетиться».

Он не ответил.

«Будь по-твоему», сказала она. — Пошли, Джордан.

Они поднялись наверх, чтобы приготовиться, а мы втроем стояли там и шаркали ногами по горячей гальке. Серебряная кривая луны уже зависла в западной части неба. Гэтсби начал говорить, потом передумал, но не раньше, чем Том повернулся и выжидающе посмотрел на него.

«У вас здесь есть конюшня?» — с усилием спросил Гэтсби.

«Примерно четверть мили вниз по дороге.»

«О».

Пауза.

— Я не вижу смысла ехать в город, — свирепо выпалил Том. «Женщины вбивают себе в голову эти понятия…»

«Выпьем чего-нибудь?» позвала Дейзи из верхнего окна.

«Я возьму немного виски,» ответил Том. Он вошел внутрь.

Гэтсби жестко повернулся ко мне:

«Я ничего не могу сказать в его доме, старина».

— У нее нескромный голос, — заметил я. «Он полон…»

Я колебался.

«Ее голос полон денег», сказал он вдруг.

Вот и все. Я никогда раньше не понимал. Он был полон денег — это было неистощимое очарование, которое поднималось и опускалось в нем, его звон, его песня кимвалов. . . . Высоко в белом дворце царская дочь, золотая девушка. . . .

Том вышел из дома, завернув литровую бутылку в полотенце, за ним последовали Дейзи и Джордан в маленьких узких шляпах из металлической ткани и с легкими накидками на руках.

«Мы все поедем в моей машине?» предложил Гэтсби. Он чувствовал горячую зеленую кожу сиденья. «Я должен был оставить его в тени.»

«Это стандартная смена?» — спросил Том.

«Да».

«Ну, возьми мое купе и позволь мне отвезти твою машину в город.»

Это предложение было неприятно Гэтсби.

«Я не думаю, что там много газа», возразил он.

— Много бензина, — буркнул Том. Он посмотрел на манометр. — А если он закончится, я могу зайти в аптеку. Сейчас в аптеке можно купить что угодно.

За этим явно бессмысленным замечанием последовала пауза. Дейзи хмуро посмотрела на Тома, и по лицу Гэтсби пробежало не поддающееся определению выражение, одновременно определенно незнакомое и смутно узнаваемое, как будто я только слышала его словесное описание.

«Пойдем, Дейзи», сказал Том, прижимая ее рукой к машине Гэтсби. «Я возьму тебя в этом цирковом фургоне».

Он открыл дверь, но она вышла из-под его руки.

«Вы берете Ника и Джордана. Мы поедем за вами в купе.»

Она подошла к Гэтсби, касаясь рукой его пальто. Джордан, Том и я сели на переднее сиденье машины Гэтсби, Том неуверенно включил незнакомые передачи, и мы рванули в гнетущую жару, оставив их позади.

«Вы это видели?» — спросил Том.

«Видишь что?»

Он внимательно посмотрел на меня, понимая, что Джордан и я должны были все это время знать.

«Вы думаете, что я довольно глупый, не так ли?» он посоветовал. — Возможно, да, но у меня есть… иногда почти второе зрение, которое подсказывает мне, что делать. Может быть, вы этому не верите, но наука…0004

Он сделал паузу. Непосредственная случайность настигла его, оттолкнула от края теоретической пропасти.

«Я провел небольшое расследование в отношении этого парня, — продолжил он. «Я мог бы пойти глубже, если бы знал…»

«Вы имеете в виду, что были у медиума?» — шутливо спросил Джордан.

«Что?» Сбитый с толку, он смотрел на нас, пока мы смеялись. «Средний?»

«О Гэтсби».

«Насчет Гэтсби! Нет, не слышал. Я сказал, что провел небольшое расследование его прошлого. »

— А вы узнали, что он из Оксфорда, — услужливо сказал Джордан.

«Человек из Оксфорда!» Он был недоверчив. «Какой же он черт! Он носит розовый костюм».

«Тем не менее, он из Оксфорда.»

— Оксфорд, Нью-Мексико, — презрительно фыркнул Том, — или что-то в этом роде.

«Послушай, Том. Если ты такой сноб, зачем ты пригласил его на обед?» — раздраженно спросил Джордан.

«Дэзи пригласила его; она знала его еще до того, как мы поженились — Бог знает где!»

Мы все были теперь раздражены угасающим элем и, понимая это, какое-то время ехали молча. Затем, когда дальше по дороге показались выцветшие глаза доктора Т. Дж. Экльбурга, я вспомнил предупреждение Гэтсби о бензине.

«У нас достаточно, чтобы добраться до города», сказал Том.

«Но здесь есть гараж,» возразил Джордан. «Я не хочу застрять в этой жаре».

Том нетерпеливо нажал на оба тормоза, и мы резко затормозили под знаком Уилсона. Через мгновение хозяин вышел из салона своего заведения и уставился на машину пустыми глазами.

«Давайте газу!» — грубо воскликнул Том. — Как вы думаете, для чего мы остановились — полюбоваться видом?

«Я болен», сказал Уилсон, не двигаясь. «Меня весь день тошнило».

«В чем дело?»

«Я весь измотался.»

«Ну что, угощаться?» — спросил Том. — Ты достаточно хорошо говорил по телефону.

С усилием Уилсон вышел из тени и опоры дверного проема и, тяжело дыша, отвинтил крышку бака. В солнечном свете его лицо было зеленым.

«Я не хотел прерывать ваш обед,» сказал он. «Но мне очень нужны деньги, и я подумал, что ты собираешься делать со своей старой машиной».

«Как вам это?» — спросил Том. «Я купил его на прошлой неделе».

«Хороший желтый», сказал Уилсон, напрягая ручку.

«Хочешь купить?»

«Большой шанс», — слабо улыбнулся Уилсон. «Нет, но я мог бы заработать немного денег на другом».

«Зачем тебе вдруг деньги?»

«Я здесь слишком долго. Я хочу уйти. Мы с женой хотим на запад.»

«Твоя жена любит!» воскликнул Том, пораженный.

«Она говорит об этом уже десять лет.» На мгновение он прислонился к насосу, прикрывая глаза. «И теперь она уходит, хочет она этого или нет. Я собираюсь увести ее».

Купе пронеслось мимо нас со шквалом пыли и вспышкой взмаха руки.

«Что я тебе должен?» — резко спросил Том.

«За последние два дня я поумнел до чего-то смешного», — заметил Уилсон. «Вот почему я хочу уйти. Вот почему я беспокою тебя из-за машины».

«Сколько я тебе должен?»

«Доллар двадцать.»

Беспощадная жара начала сбивать меня с толку, и у меня был плохой момент, прежде чем я понял, что до сих пор его подозрения не останавливались на Томе. Он обнаружил, что у Миртл была какая-то жизнь отдельно от него в другом мире, и шок сделал его физически больным. Я уставился на него, а затем на Тома, который меньше часа назад сделал аналогичное открытие, и мне пришло в голову, что между людьми, в интеллектуальном или расовом отношении, нет более глубокой разницы, чем разница между больными и здоровыми. . Уилсон был так болен, что выглядел виноватым, непростительно виноватым, как будто он только что забеременел от бедной девочки.

«Я отдам тебе эту машину», сказал Том. — Я пришлю его завтра днем.

Эта местность всегда вызывала смутное беспокойство, даже в ярком свете дня, и теперь я повернул голову, как будто меня предупредили о чем-то позади. Над кучами золы продолжали бдительно смотреть гигантские глаза доктора Т. Дж. Экльбурга, но через мгновение я заметил, что другие глаза с особенной напряженностью рассматривают нас с расстояния менее двадцати футов.

В одном из окон над гаражом занавески были немного отодвинуты, и Миртл Уилсон смотрела вниз на машину. Она была так поглощена, что не чувствовала, что за ней наблюдают, и одна эмоция за другой вкрадывалась в ее лицо, как предметы в медленно развивающейся картине. Выражение ее лица было странно знакомым — такое выражение я часто видел на женских лицах, но на лице Миртл Уилсон оно казалось бесцельным и необъяснимым, пока я не понял, что ее глаза, расширенные от ревнивого ужаса, были устремлены не на Тома, а на Джордана Бейкера. которую она приняла за свою жену.
 

Нет такого смятения, как смятение простого ума, и, пока мы отъезжали, Том чувствовал горячие кнуты паники. Его жена и его любовница, еще час назад находившиеся в безопасности и неприкосновенности, стремительно ускользали из-под его контроля. Инстинкт заставил его нажать на педаль газа с двойной целью: обогнать Дейзи и оставить Уилсона позади, и мы мчались к Астории со скоростью пятьдесят миль в час, пока среди паучьих балок эстакады не увидели спокойное голубое купе. .

«Эти большие фильмы на Пятидесятой улице — это круто», — предложил Джордан. «Я люблю Нью-Йорк летними днями, когда все в отъезде. В нем есть что-то очень чувственное — перезрелое, как будто в твои руки вот-вот попадут всевозможные забавные фрукты».

Слово «чувственный» еще больше обеспокоило Тома, но прежде чем он успел придумать протест, купе остановилось, и Дейзи дала нам сигнал подъехать к нему.

«Куда мы идем?» воскликнула она.

«Как насчет кино?»

«Так жарко», — пожаловалась она. — Иди. Мы покатаемся и встретимся после. С усилием ее остроумие слегка поднялось: «Мы встретимся с вами на каком-нибудь углу. Я буду мужчиной, выкуривающим две сигареты».

«Мы не можем спорить об этом здесь,» нетерпеливо сказал Том, когда грузовик издал проклятый свист позади нас. «Вы следуете за мной на южную сторону Центрального парка, напротив площади».

Несколько раз он оборачивался и оглядывался в поисках их машины, и если движение задерживало их, он снижал скорость до тех пор, пока они не появлялись в поле зрения. Я думаю, он боялся, что они пронесутся по боковой улице и навсегда исчезнут из его жизни.

Но они этого не сделали. И все мы предприняли менее объяснимый шаг, наняв гостиную в номере-люкс отеля «Плаза».

Долгий и бурный спор, который закончился тем, что мы загнали нас в эту комнату, ускользает от меня, хотя я отчетливо помню, что во время него мое нижнее белье продолжало ползать, как влажная змея, по моим ногам, и прерывистые капли пота бежали по моим ногам. прохладно на моей спине. Идея возникла из-за предложения Дейзи арендовать пять ванных комнат и принять холодные ванны, а затем приняла более осязаемую форму как «место, где можно выпить мятного джулепа». Каждый из нас снова и снова повторял, что это «сумасшедшая идея» — мы все разом заговорили с озадаченным клерком и подумали или притворились, что думаем, что ведем себя очень смешно. . . .

Комната была большая и душная, и, хотя было уже четыре часа, открытые окна пропускали лишь порывы горячего кустарника из парка. Дейзи подошла к зеркалу и встала к нам спиной, поправляя волосы.

«Отличный номер», — уважительно прошептал Джордан, и все засмеялись.

«Открой другое окно», — скомандовала Дейзи, не оборачиваясь.

«Больше нет.»

«Ну, мы лучше позвоним за топором…»

«Надо забыть о жаре,» нетерпеливо сказал Том. «Ты делаешь в десять раз хуже, если ворчишь по этому поводу».

Он снял с полотенца бутылку виски и поставил ее на стол.

«Почему бы не оставить ее в покое, старина?» заметил Гэтсби. — Ты тот, кто хотел приехать в город.

Минута молчания. Телефонная книжка соскользнула с гвоздя и шлепнулась на пол, после чего Джордан прошептал: «Извините», но на этот раз никто не засмеялся.

«Я заберу», — предложил я.

«Я понял.» Гэтсби осмотрел разорванную струну, пробормотал: «Хм!» заинтересованно и бросил книгу на стул.

«Великолепное выражение лица, не так ли?» — резко сказал Том.

«Что такое?»

«Вся эта история со «старым спортом». Где ты это накопал?»

«Послушай, Том, — сказала Дейзи, отворачиваясь от зеркала, — если ты собираешься сделать личное замечание, я не задержусь здесь ни на минуту. Позвони и закажи лед для мятного джулепа».

Когда Том взял трубку, сжатое тепло превратилось в звук, и мы слушали зловещие аккорды Свадебного марша Мендельсона из бального зала внизу.

«Представьте, что в такую ​​жару можно жениться на ком угодно!» — мрачно воскликнул Джордан.

«И все же — я вышла замуж в середине июня, — вспомнила Дейзи, — Луисвилль в июне! Кто-то упал в обморок. Кто это упал в обморок, Том?»

— Билокси, — коротко ответил он.

«Человек по имени Билокси. «Блокирует» Билокси, и он делал коробки — это факт — и он был из Билокси, Теннесси».

«Они принесли его в мой дом, — добавил Джордан, — потому что мы жили всего в двух дверях от церкви. И он пробыл там три недели, пока папа не сказал ему, что ему нужно убираться. На следующий день после того, как он ушел, папа умер». Через мгновение она добавила, как будто это могло звучать непочтительно: «Никакой связи не было».

«Раньше я знал Билла Билокси из Мемфиса», — заметил я.

«Это был его двоюродный брат. Я знал всю историю его семьи, прежде чем он уехал. Он дал мне алюминиевую клюшку, которой я пользуюсь до сих пор.»

Музыка стихла, когда церемония началась, и теперь из окна доносились протяжные возгласы, сопровождаемые прерывистыми возгласами «Да-э-э-э!» и, наконец, взрыв джаза, когда начались танцы.

«Мы стареем», — сказала Дейзи. «Если бы мы были молоды, мы бы встали и танцевали».

«Помни Билокси», — предупредил ее Джордан. — Откуда ты его знаешь, Том?

«Билокси?» Он с усилием сосредоточился. «Я не знал его. Он был другом Дейзи.»

«Он не был», она отрицала. «Я никогда его раньше не видел. Он приехал на частной машине».

«Ну, он сказал, что знает вас. Он сказал, что вырос в Луисвилле. Эйса Бёрд привел его в последнюю минуту и ​​спросил, есть ли у нас место для него.»

Джордан улыбнулся.

«Вероятно, он бездельничал по пути домой. Он сказал мне, что был президентом вашего класса в Йельском университете.»

Мы с Томом тупо переглянулись.

«Бил или xi?»

«Во-первых, у нас не было президента…»

Нога Гэтсби сделала короткую беспокойную татуировку, и Том внезапно посмотрел на него.

«Кстати, мистер Гэтсби, я так понимаю, вы оксфордец.»

«Не совсем.»

«О, да, я так понимаю, вы учились в Оксфорде.»

«Да, я был там.»

Пауза. Затем голос Тома, недоверчивый и оскорбительный:

«Вы, должно быть, были там примерно в то же время, когда Билокси уехал в Нью-Хейвен».

Еще одна пауза. Постучался официант и вошел с измельченной мятой и льдом, но тишину не нарушили его «Спасибо» и мягкое закрывание двери. Эту ужасающую деталь нужно было, наконец, прояснить.

«Я сказал вам, что был там,» сказал Гэтсби.

«Я слышал вас, но я хотел бы знать, когда.»

«Это было в тысяча девятьсот девятнадцатом году, я пробыл всего пять месяцев. Поэтому я не могу назвать себя оксфордцем».

Том огляделся, чтобы увидеть, отразили ли мы его неверие. Но мы все смотрели на Гэтсби.

«Это была возможность, которую они дали некоторым офицерам после перемирия», продолжил он. «Мы могли бы поступить в любой из университетов Англии или Франции».

Мне хотелось встать и хлопнуть его по спине. У меня было одно из тех обновлений полной веры в него, которые я испытывал раньше.

Дейзи встала, слабо улыбнувшись, и подошла к столу.

«Открой виски, Том», приказала она. — А я тебе мятный джулеп сделаю. Тогда ты не будешь казаться себе таким глупым. .. Посмотри на мяту!

«Подождите, — рявкнул Том, — я хочу задать мистеру Гэтсби еще один вопрос».

— Продолжайте, — вежливо сказал Гэтсби.

«Что за скандал ты пытаешься устроить в моем доме?»

Наконец-то они вышли на улицу, и Гэтсби был доволен.

«Он не скандалит.» Дейзи отчаянно переводила взгляд с одного на другого. «Ты устраиваешь скандал. Пожалуйста, возьми себя в руки».

«Самоконтроль!» повторил Том недоверчиво. — Я полагаю, последнее дело — сидеть сложа руки и позволять господину Никто из ниоткуда заниматься любовью с твоей женой. Что ж, если это идея, можешь меня не считать… Нынче люди начинают с насмешек над семейной жизнью и семейными институтами и затем они выбросят все за борт и вступят в смешанные браки между черными и белыми».

Раскрасневшись от своей страстной тарабарщины, он увидел себя одиноко стоящего на последнем барьере цивилизации.

— Мы здесь все белые, — пробормотал Джордан.

«Я знаю, что не очень популярен. Я не устраиваю больших вечеринок. Я полагаю, вам нужно превратить свой дом в свинарник, чтобы иметь друзей — в современном мире.»

Как бы я ни был зол, как и все мы, у меня возникало искушение рассмеяться всякий раз, когда он открывал рот. Переход от развратника к педанту был таким полным.

«Я должен кое-что сказать  вам , старина, — начал Гэтсби. Но Дейзи догадалась о его намерении.

«Пожалуйста, не надо!» — беспомощно перебила она. «Пожалуйста, давайте все пойдем домой. Почему бы нам всем не пойти домой?»

«Хорошая идея.» Я встал. «Давай, Том. Никто не хочет пить».

«Я хочу знать, что мне хочет сказать мистер Гэтсби.»

«Ваша жена вас не любит», — сказал Гэтсби. «Она никогда не любила тебя. Она любит меня».

«Вы, должно быть, сошли с ума!» воскликнул Том автоматически.

Гэтсби вскочил на ноги, полный возбуждения.

«Она никогда не любила тебя, слышишь?» воскликнул он. — Она вышла за тебя только потому, что я был беден, и она устала меня ждать. Это была ужасная ошибка, но в душе она никогда никого не любила, кроме меня!

В этот момент мы с Джорданом попытались уйти, но Том и Гэтсби настойчиво настаивали на том, чтобы мы остались, как будто ни одному из них нечего было скрывать, и было бы привилегией разделить их эмоции.

«Садись, Дейзи.» Голос Тома безуспешно пытался найти отцовскую ноту. «Что происходит? Я хочу все об этом услышать».

«Я сказал вам, что происходит», сказал Гэтсби. — Продолжается пять лет, а ты не знал.

Том резко повернулся к Дейзи.

«Вы встречаетесь с этим парнем уже пять лет?»

«Не вижу», сказал Гэтсби. — Нет, мы не могли встретиться. Но мы оба любили друг друга все это время, старина, а ты не знал. Я иногда смеялся, — но смеха в его глазах не было, — подумать только ты не знал».

«О, это все.» Том постучал толстыми пальцами, как священник, и откинулся на спинку стула.

«Ты сумасшедший!» он взорвался. «Я не могу говорить о том, что произошло пять лет назад, потому что тогда я не знал Дейзи — и будь я проклят, если увижу, как ты пробрался к ней на милю, если только ты не принес продукты к черному ходу. Но все остальное — проклятая ложь. Дейзи любила меня, когда выходила за меня замуж, и любит меня сейчас».

— Нет, — сказал Гэтсби, качая головой.

«Однако знает. Беда в том, что иногда ей в голову приходят глупые мысли, и она не понимает, что делает.» Он мудро кивнул. «И более того, я тоже люблю Дейзи. Иногда я ухожу в кутеж и выставляю себя дураком, но я всегда возвращаюсь, и в моем сердце я все время люблю ее».

«Ты отвратительный», сказала Дейзи. Она повернулась ко мне, и ее голос, понизившись на октаву ниже, наполнил комнату захватывающим презрением: «Знаешь, почему мы уехали из Чикаго? Я удивлен, что они не угостили тебя историей того маленького загула».

Гэтсби подошел и встал рядом с ней.

«Дейзи, теперь все кончено,» серьезно сказал он. — Это больше не имеет значения. Просто скажи ему правду — что ты никогда не любила его — и все это стерто навсегда.

Она слепо посмотрела на него. «Почему, как я мог любить его — возможно?»

«Ты никогда не любила его. »

Она колебалась. Ее взгляд упал на Джордана и на меня с какой-то мольбой, как будто она наконец поняла, что делает, и как будто она никогда, все это время, не собиралась ничего делать. Но это было сделано сейчас. Было слишком поздно.

— Я никогда его не любила, — сказала она с заметной неохотой.

«Не в Капиолани?» — внезапно спросил Том.

«Нет.»

Из бального зала внизу на волнах горячего воздуха поднимались приглушенные и удушающие аккорды.

«Только не в тот день, когда я вынес тебя из чаши для пунша, чтобы твои туфли оставались сухими?» В его тоне была хриплая нежность. — …Дейзи?

«Пожалуйста, не надо.» Ее голос был холодным, но злобы в нем не было. Она посмотрела на Гэтсби. — Вот, Джей, — сказала она, но рука ее, когда она пыталась зажечь сигарету, дрожала. Внезапно она бросила сигарету и горящую спичку на ковер.

«О, ты слишком многого хочешь!» — крикнула она Гэтсби. «Я люблю тебя сейчас — разве этого недостаточно? Я ничего не могу поделать с тем, что было в прошлом». Она начала беспомощно рыдать. — Когда-то я любила его, но я любила и тебя тоже.

Глаза Гэтсби открывались и закрывались.

«Ты тоже любил меня ?» — повторил он.

«Даже это ложь», свирепо сказал Том. «Она не знала, что ты жив. Что ж, между Дейзи и мной есть вещи, о которых ты никогда не узнаешь, вещи, которые ни один из нас никогда не забудет».

Слова, казалось, физически вонзились в Гэтсби.

— Я хочу поговорить с Дейзи наедине, — настаивал он. — Теперь она вся взволнована… —

— Даже одна я не могу сказать, что никогда не любила Тома, — призналась она жалобным голосом. «Это было бы неправдой».

«Конечно, нет», согласился Том.

Она повернулась к мужу.

«Как будто это имеет значение для вас», сказала она.

«Конечно, это важно. С этого момента я буду лучше заботиться о тебе.»

«Вы не понимаете,» сказал Гэтсби, с оттенком паники. — Ты больше не будешь о ней заботиться.

«Я не?» Том широко открыл глаза и рассмеялся. Теперь он мог позволить себе контролировать себя. «Почему это?»

«Дейзи уходит от тебя.»

«Чепуха.»

«Я, однако,» сказала она с видимым усилием.

«Она не бросит меня!» Слова Тома внезапно склонились над Гэтсби. «Конечно, не для обычного мошенника, которому пришлось бы красть кольцо, которое он надел ей на палец».

«Я этого не потерплю!» — воскликнула Дейзи. — О, пожалуйста, выйдем.

«Кто ты вообще такой?» выпалил Том. — Вы один из тех, кто околачивается с Мейером Вольфшимом — это все, что мне известно. Я провел небольшое расследование ваших дел — и завтра продолжу его.

«В этом ты можешь себя устроить, старина.» — твердо сказал Гэтсби.

«Я узнал, что такое ваши «аптеки».» Он повернулся к нам и быстро заговорил. «Он и этот Вольфшим скупили множество уличных аптек здесь и в Чикаго и продавали зерновой спирт через прилавок. Это один из его маленьких трюков. далеко не так».

«Что насчет этого?» — вежливо сказал Гэтсби. «Я думаю, ваш друг Уолтер Чейз не был слишком горд, чтобы участвовать в этом».

«И вы бросили его в беде, не так ли? Вы отпустили его на месяц в тюрьму в Нью-Джерси. Боже! Вы должны послушать Уолтера на тему  вы .»

«Он пришел к нам сломленным. Он был очень рад получить немного денег, старина.»

«Не называй меня «старичок»!» — воскликнул Том. Гэтсби ничего не сказал. «Уолтер мог бы и вас заинтересовать законами о ставках, но Вольфшим напугал его, и он заткнулся».

Это незнакомое, но узнаваемое выражение снова появилось на лице Гэтсби.

— Тот бизнес с аптекой был всего лишь мелочью, — медленно продолжил Том, — но теперь у тебя есть кое-что, о чем Уолтер боится мне рассказать.

Я взглянул на Дейзи, которая в ужасе смотрела то на Гэтсби, то на мужа, и на Джордан, которая начала балансировать невидимым, но всепоглощающим предметом на кончике подбородка. Затем я снова повернулся к Гэтсби и был поражен выражением его лица. Он выглядел — и это сказано с полным презрением к болтливой клевете на его сад — так, как будто он «убил человека». На мгновение выражение его лица можно было описать именно таким фантастическим образом.

Это прошло, и он начал взволнованно разговаривать с Дейзи, все отрицая, защищая свое имя от необоснованных обвинений. Но с каждым словом она все больше и больше втягивалась в себя, поэтому он отказался от этого, и только мертвый сон продолжал бороться, пока день ускользал, пытаясь прикоснуться к тому, что уже не было осязаемо, борясь несчастно, без отчаяния, навстречу этому потерянному голосу через комната.

Голос снова умолял уйти.

« Пожалуйста, , Том! Я больше не могу этого выносить.»

Ее испуганные глаза говорили, что какие бы намерения, какое бы мужество у нее ни было, они определенно исчезли.

«Вы двое отправляйтесь домой, Дейзи,» сказал Том. «В машине мистера Гэтсби».

Она взглянула на Тома, теперь встревоженного, но он настаивал с великодушным презрением.

«Давай. Он не будет тебя раздражать. Я думаю, он понимает, что его самонадеянный флирт закончился. »

Они ушли, не сказав ни слова, вырваны, сделаны случайными, изолированными, как призраки даже от нашей жалости.

Через мгновение Том встал и начал заворачивать неоткрытую бутылку виски в полотенце.

«Хотите что-нибудь из этого? Джордан?… Ник?»

Я не ответил.

«Ник?» — спросил он снова.

«Что?»

«Хочешь?»

«Нет… Я только что вспомнил, что сегодня мой день рождения.»

Мне было тридцать. Передо мной протянулась знаменательная грозная дорога нового десятилетия.

Было семь часов, когда мы сели с ним в купе и поехали на Лонг-Айленд. Том без умолку говорил, ликуя и смеясь, но его голос был так же далек от Джордана и меня, как иностранный шум на тротуаре или шум на возвышении. Человеческое сочувствие имеет свои пределы, и мы были довольны тем, что все их трагические споры померкли вместе с огнями большого города. Тридцать — обещание десяти лет одиночества, редеющий список одиноких мужчин, которых нужно знать, истончающийся портфель энтузиазма, редеющие волосы. Но рядом со мной была Джордан, которая, в отличие от Дейзи, была слишком мудра, чтобы проносить из века в век хорошо забытые мечты. Когда мы шли по темному мосту, ее бледное лицо лениво упало на плечо моего пальто, и грозный удар тридцати замер под успокаивающим пожатием ее руки.

Итак, мы ехали навстречу смерти сквозь остывающие сумерки.
 

Молодой грек Михаэлис, владелец кофейни рядом с кучами золы, был главным свидетелем на дознании. Он проспал от жары до пяти, когда прогулялся до гаража и обнаружил Джорджа Уилсона больным в своем кабинете — действительно больным, бледным, как его собственные светлые волосы, и трясущимся всем телом. Михаэлис посоветовал ему лечь спать, но Уилсон отказался, сказав, что в противном случае он пропустит много дел. Пока его сосед пытался его уговорить, наверху разразился сильный грохот.

«Моя жена заперта там наверху», — спокойно объяснил Уилсон. — Она останется там до послезавтра, а потом мы уедем.

Михаэлис был поражен; они были соседями в течение четырех лет, и Уилсон никогда не казался способным на такое заявление. Вообще он был одним из таких измученных мужчин: когда он не работал, то сидел на стуле в дверях и смотрел на людей и машины, проезжавшие по дороге. Когда кто-нибудь говорил с ним, он неизменно смеялся приятным бесцветным смехом. Он был мужчиной своей жены, а не своим.

Так что, естественно, Михаэлис пытался выяснить, что произошло, но Уилсон не говорил ни слова — вместо этого он начал бросать любопытные, подозрительные взгляды на своего посетителя и спрашивать его, что он делал в определенное время в определенные дни. Как только последний начал беспокоиться, несколько рабочих прошли мимо двери, направляясь в его ресторан, и Михаэлис воспользовался возможностью, чтобы уйти, намереваясь вернуться позже. Но он этого не сделал. Он полагал, что забыл, вот и все. Когда он снова вышел на улицу чуть позже семи, ему вспомнился разговор, потому что он услышал громкий и ругающий голос миссис Уилсон внизу в гараже.

«Бей меня!» он услышал ее плач. «Брось меня и бей меня, грязный трус!»

Через мгновение она выбежала в сумерки, размахивая руками и крича; прежде чем он успел отойти от двери, дело было кончено.

«Автомобиль смерти», как его называли в газетах, не остановился; оно появилось из сгущающейся тьмы, на мгновение трагически заколебалось, а затем исчезло за следующим поворотом. Михаэлис даже не был уверен в его цвете — он сказал первому полицейскому, что он светло-зеленый. Другая машина, направлявшаяся в сторону Нью-Йорка, остановилась в сотне ярдов от нее, и ее водитель поспешил обратно туда, где Миртл Уилсон, жизнь которой жестоко угасла, стояла на коленях на дороге и смешивала свою густую темную кровь с пылью.

Михаэлис и этот мужчина добрались до нее первыми, но когда они разорвали ее талию, все еще влажную от пота, они увидели, что ее левая грудь болтается, как лоскут, и нет необходимости слушать сердце внизу. Рот был широко открыт и разорван в уголках, как будто она немного задохнулась, расставшись с огромной жизненной силой, которую так долго копила.

 

Мы увидели три или четыре автомобиля и толпу, когда были еще на некотором расстоянии.

«Крушение!» сказал Том. — Это хорошо. Наконец-то у Уилсона появится небольшое дело.

Он притормозил, но по-прежнему не собирался останавливаться, пока, когда мы не подошли ближе, приглушенные сосредоточенные лица людей у ​​ворот гаража не заставили его автоматически нажать на тормоза.

— Посмотрим, — с сомнением сказал он, — только посмотрим.

Теперь я услышал глухой, завывающий звук, который непрерывно доносился из гаража, звук, который, когда мы вышли из купе и подошли к двери, разрешился в словах: «О, Боже мой!» повторял снова и снова с задыхающимся стоном.

«Здесь какая-то беда», — взволнованно сказал Том.

Он поднялся на цыпочки и заглянул поверх голов в гараж, освещенный только желтым светом в качающейся проволочной корзине над головой. Затем он издал резкий горловой звук и резким движением могучих рук протиснулся сквозь него.

Круг снова сомкнулся с беглым ропотом возражений; прошла минута, прежде чем я вообще что-либо увидел. Затем вновь прибывшие нарушили очередь, и нас с Джорданом внезапно втолкнули внутрь.

Тело Миртл Уилсон, завернутое в одеяло, а затем в другое одеяло, как будто она страдала от холода в жаркую ночь, лежало на рабочем столе у ​​стены, а Том, спиной к нам, неподвижно склонился над ним. Рядом с ним стоял мотоциклетный полицейский, который с большим потом и исправлением записывал имена в книжечку. Сначала я не мог найти источник высоких, стонущих слов, которые шумным эхом разносились по голому гаражу, — потом я увидел Уилсона, стоящего на приподнятом пороге своего кабинета, раскачиваясь взад-вперед и держась обеими руками за дверные косяки. Какой-то мужчина говорил с ним вполголоса и время от времени пытался положить руку ему на плечо, но Уилсон не слышал и не видел. Его глаза медленно опускались с качающегося фонаря на нагруженный стол у стены, а затем снова дергались к свету, и он беспрестанно издавал свой высокий ужасный призыв.

«О, мой Га-од! О, мой Га-од! О, Га-од! О, мой Га-од!»

Вскоре Том рывком поднял голову и, оглядев гараж остекленевшими глазами, обратился к полицейскому с невнятным бормотанием.

«М-а-в…» — говорил полицейский, — «-о-»

«Нет, -р—» поправил мужчина, «М-а-в-р-о-»

«Послушайте меня!» — свирепо пробормотал Том.

«р-» сказал полицейский, «о-»

«г-»

«г-» Он поднял взгляд, когда широкая рука Тома резко легла ему на плечо. — Чего ты хочешь, парень?

«Что случилось, вот что я хочу знать!»

«Машина сбила ее. Мгновенно убила.»

«Мгновенно убит», повторил Том, глядя.

«Она выбежала на дорогу. Сукин сын даже машину не остановил.»

«Там было две машины,» сказал Михаэлис, «одна ехала, другая уезжала, видишь?»

«Куда?» — спросил милиционер.

«По одному идет в обе стороны. Ну, она…» Его рука поднялась к одеялу, но остановилась на полпути и упала на бок, «- она ​​выбежала туда, и тот, кто шел из Н’Йорка, врезался прямо в нее едешь тридцать или сорок миль в час».

«Как здесь называется это место?» — спросил офицер.

«Нет имени.»

Бледный, хорошо одетый негр подошел ближе.

«Это была желтая машина, — сказал он, — большая желтая машина. Новая».

«Видите аварию?» — спросил полицейский.

«Нет, но машина обогнала меня по дороге, двигаясь быстрее, чем сорок. Со скоростью пятьдесят, шестьдесят.»

«Подойдите сюда и давайте назовем ваше имя. Будьте осторожны. Я хочу узнать его имя.»

Некоторые слова из этого разговора, должно быть, долетели до Уилсона, покачивавшегося в дверях кабинета, потому что вдруг среди его задыхающихся криков прозвучала новая тема.

«Не надо мне говорить, что это была за машина! Я знаю, что это была за машина!»

Глядя на Тома, я увидел, как комок мышц на его плече напрягся под пальто. Он быстро подошел к Уилсону и, стоя перед ним, крепко схватил его за плечи.

«Ты должен взять себя в руки», сказал он с успокаивающей грубостью.

Взгляд Уилсона упал на Тома; он вскочил на цыпочки и рухнул бы на колени, если бы Том не поддержал его.

— Послушай, — сказал Том, слегка встряхнув его. — Я только минуту назад приехал из Нью-Йорка. Я вез тебе то купе, о котором мы говорили. Та желтая машина, на которой я ехал сегодня днем, не была моей, слышишь? полдень.»

Только негр и я были достаточно близко, чтобы услышать, что он сказал, но полицейский что-то уловил в его тоне и свирепо огляделся.

«Что это такое?» — спросил он.

«Я его друг.» Том повернул голову, но крепко сжал тело Уилсона. «Он говорит, что знает машину, которая это сделала… Это была желтая машина».

Какой-то смутный порыв заставил полицейского подозрительно взглянуть на Тома.

«А какого цвета твоя машина?»

«Это синяя машина, купе.»

«Мы приехали прямо из Нью-Йорка,» сказал я.

Кто-то, кто ехал немного позади нас, подтвердил это, и милиционер отвернулся.

«Теперь, если вы позволите мне еще раз исправить это имя…»

Подняв Уилсона, как куклу, Том отнес его в кабинет, посадил на стул и вернулся.

«Если кто-нибудь придет сюда и сядет с ним!» — отрезал он авторитетно. Он наблюдал, как двое мужчин, стоявших ближе всех, переглянулись и неохотно вошли в комнату. Затем Том закрыл перед ними дверь и спустился на одну ступеньку, избегая взгляда стола. Проходя близко ко мне, он прошептал: «Давай выйдем».

Застенчиво, с его властными руками, расступающими дорогу, мы проталкивались сквозь все еще собиравшуюся толпу, минуя торопливого доктора с чемоданом в руке, за которым в дикой надежде послали полчаса назад.

Том ехал медленно, пока мы не оказались за поворотом, — затем его нога резко опустилась, и купе мчалось сквозь ночь. Через некоторое время я услышал тихое хриплое всхлипывание и увидел, что слезы текут по его лицу.

«Проклятый трус!» — захныкал он. «Он даже не остановил свою машину».
 

Дом Бьюкенен внезапно поплыл к нам сквозь темные шумящие деревья. Том остановился у крыльца и посмотрел на второй этаж, где среди виноградных лоз светились два окна.

— Дейзи дома, — сказал он. Когда мы вышли из машины, он взглянул на меня и слегка нахмурился.

«Я должен был высадить тебя в Вест-Эгге, Ник. Сегодня мы ничего не можем сделать.»

В нем произошла перемена, и он говорил серьезно и решительно. Пока мы шли по залитому лунным светом гравию к крыльцу, он несколькими быстрыми фразами разрешил ситуацию.

«Я вызову такси, чтобы отвезти вас домой, а пока вы ждете, вам с Джорданом лучше пойти на кухню и попросить приготовить вам ужин — если вы хотите». Он открыл дверь. «Войдите.»

«Нет, спасибо. Но я был бы рад, если бы вы заказали мне такси. Я подожду снаружи.»

Джордан положила руку мне на плечо.

«Вы не войдете, Ник?»

«Нет, спасибо.»

Меня немного тошнило, и я хотел побыть один. Но Джордан задержался еще на мгновение.

«Еще только половина девятого», сказала она.

Будь я проклят, если бы я пошел туда; У меня было достаточно их всех для одного дня, и вдруг это включило и Джордана. Должно быть, она заметила что-то подобное в выражении моего лица, потому что резко отвернулась и взбежала по ступенькам крыльца в дом. Я сидела несколько минут, обхватив голову руками, пока не услышала трубку внутри и голос дворецкого, вызывающего такси. Затем я медленно пошел по подъездной дорожке от дома, намереваясь подождать у ворот.

Не успел я пройти и двадцати ярдов, как услышал свое имя и Гэтсби вышел из кустов на тропинку. К тому времени я, должно быть, чувствовал себя довольно странно, потому что не мог думать ни о чем, кроме сияния его розового костюма под луной.

«Что ты делаешь?» — спросил я.

«Просто стою здесь, старина».

Почему-то это казалось презренным занятием. Насколько я знал, он собирался ограбить дом через мгновение; Я бы не удивился, увидев за его спиной в темных кустах зловещие лица, лица «людей Вольфшима».

«Вы не видели неприятностей на дороге?» — спросил он через минуту.

«Да».

Он колебался.

«Она была убита?»

«Да».

«Я так и думал. Я сказал Дейзи, что так думаю. Лучше, чтобы шок пришел сразу. Она выдержала это довольно хорошо. »

Он говорил так, словно реакция Дейзи была единственным, что имело значение.

«Я добрался до Уэст-Эгга по боковой дороге, — продолжал он, — и оставил машину в гараже. Не думаю, что нас кто-нибудь видел, но, конечно, я не уверен».

К этому времени он мне так не нравился, что я не счел нужным говорить ему, что он не прав.

«Кем была эта женщина?» — спросил он.

«Ее звали Уилсон. Ее муж владеет гаражом. Как, черт возьми, это случилось?»

«Ну, я пробовал крутить колесо…» Он замолчал, и я вдруг догадался об истине.

«Была ли за рулем Дейзи?»

— Да, — сказал он через мгновение, — но я, конечно, скажу, что был. Видите ли, когда мы уезжали из Нью-Йорка, она очень нервничала и думала, что это поможет ей водить машину — и эта женщина выбежала из машины. на нас как раз в тот момент, когда мы проезжали мимо машины, ехавшей в обратном направлении. Все произошло за минуту, но мне показалось, что она хотела с нами заговорить, думала, что мы ее знакомые. Ну, сначала Дейзи отвернулась от женщины в сторону другую машину, а затем она потеряла самообладание и повернулась. В ту же секунду, когда моя рука коснулась руля, я почувствовал удар — он, должно быть, убил ее мгновенно».

«Он разорвал ее…»

«Не говори мне, старина». Он вздрогнул. «В любом случае — Дейзи наступила на него. Я пытался остановить ее, но она не могла, поэтому я нажал на ручной тормоз. Потом она упала мне на колени, и я поехал дальше.

«Завтра с ней все будет в порядке». — сказал он вскоре. — Я подожду здесь и посмотрю, не попытается ли он побеспокоить ее из-за этой неприятности сегодня днем. Она заперлась в своей комнате, и если он попытается проявить жестокость, она выключит свет и снова включит его».0004

«Он ее не тронет», — сказал я. «Он не думает о ней».

«Я ему не доверяю, старина.»

«Сколько ты собираешься ждать?»

«Всю ночь, если нужно. Во всяком случае, пока все не лягут спать.»

Мне пришла в голову новая точка зрения. Предположим, Том узнал, что за рулем была Дейзи. Он мог подумать, что видит в этом связь, — он мог подумать что угодно. Я посмотрел на дом: внизу было два-три ярких окна, а на втором этаже — розовое свечение из комнаты Дейзи.

«Подождите здесь», сказал я. — Я посмотрю, нет ли признаков волнения.

Я вернулся вдоль границы лужайки, мягко пересек гравий и на цыпочках поднялся по ступеням веранды. Занавески в гостиной были раздвинуты, и я увидел, что комната пуста. Пересекая крыльцо, где мы обедали в тот июньский вечер три месяца назад, я наткнулся на небольшой прямоугольник света, который, как я догадался, был окном кладовой. Штора была задернута, но я нашел трещину на подоконнике.

Дейзи и Том сидели друг напротив друга за кухонным столом, между ними стояла тарелка с холодным жареным цыпленком и две бутылки эля. Он сосредоточенно говорил с ней через стол, и в своей серьезности его рука упала на ее руку и накрыла ее. Время от времени она поднимала на него взгляд и согласно кивала.