Мураками текст свободная: Мураками — Свободная текст песни — Книги для домашнего мастера

Мураками текст свободная: Мураками — Свободная текст песни

Содержание

Текст песни Мураками — Свободная, слова песни Мураками

Здесь вы найдете слова песни Мураками — Свободная. Наши пользователи находят тексты песен из различных источников в интернете, также добавялют самостоятельно. Вы можете скачать текст песни Мураками — Свободная и его перевод. Также вы можете добавить свой вариант текста «Свободная» или его перевод для сайта Pesni.net!

Закружиться юлою
Чтобы увидеть черных мух
Дай закурить или не стоит
Чух-чух-чух

Фонари сбежались
На последний танец
И я уже не справлюсь
с собой
Километрами вольность
Отправляться до нельзя
За чертою банальности
Отыщу свою песню
На свободе, не вершине земли
На последнем вздохе не сумели
На свободе, не вершине земли
На последнем вздохе не смогли

Закрывайся собою
А дальше нам куда
За нереальной чертою
Раз, два… раз и два

Фонари сбежались
На последний танец
И я уже не справлюсь
с собой
Километрами вольность

Отправляться до нельзя
За чертою банальности
Отыщу свою песню
На свободе, не вершине земли
На последнем вздохе не сумели
На свободе, не вершине земли
На последнем вздохе не смогли

Запечатана кем-то
Только для чего
А задаваться вопросами
Знаешь так легко

Фонари сбежались
Лишь на белый танец
И я уже не справлюсь
прощай
Утонула в одиночестве
Королева не плачет
Оторваться себя от общества
Ничего не значит
Я спущу себя по лестнице
Чтоб не возвращаться
Знаешь просто я
Знаешь просто я
Знаешь просто я. ..
Начинаю прощаться

Тексты лучших песен Мураками

0 км

Adios

Бред

В горы

Вдох-выдох

Везувий

Гений (Тебе)

Даю слово

Догвилль

Если захочешь

Другие песни Мураками

Успокой

Телеграмма

Слышишь

Сказка

Кто Я? Кто Ты?

Я отучаюсь летать

Жанна Д’Арк

Солнце

Нулевой километр

Про урал

Вы можете предложить свой вариант текста песни «Свободная» Мураками с аккордами или табами. Также принимается перевод песни «Свободная». Если вы не нашли что искали, то можете просмотреть все тексты песен исполнителя Мураками или воспользоваться поиском по сайту.

And I will not cope

с собой

with myself

Километрами вольность

Volost kilometers

Отправляться до нельзя

Go to it impossible

За чертою банальности

For larding banality

Отыщу свою песню

I will find my song

На свободе, не вершине земли

On freedom, not the top of the earth

На последнем вздохе не сумели

In the last sigh failed

На свободе, не вершине земли

On freedom, not the top of the earth

На последнем вздохе не смогли

At the last sigh could not

Закрывайся собою

Close yourself

А дальше нам куда

And then to us where

За нереальной чертою

For unreal lard

Раз, два. .. раз и два

Times, two … times and two

Фонари сбежались

Lanterns escaped

На последний танец

On the last dance

И я уже не справлюсь

And I will not cope

с собой

with myself

Километрами вольность

Volost kilometers

Отправляться до нельзя

Go to it impossible

За чертою банальности

For larding banality

Отыщу свою песню

I will find my song

На свободе, не вершине земли

On freedom, not the top of the earth

На последнем вздохе не сумели

In the last sigh failed

На свободе, не вершине земли

On freedom, not the top of the earth

На последнем вздохе не смогли

At the last sigh could not

Запечатана кем-то

Sealed by someone

Только для чего

Only for anything

А задаваться вопросами

And ask questions

Знаешь так легко

You know so easy

Фонари сбежались

Lanterns escaped

Лишь на белый танец

Only on white dance

И я уже не справлюсь

And I will not cope

прощай

goodbye

Утонула в одиночестве

Drowned alone

Королева не плачет

The queen is not crying

Оторваться себя от общества

Take oneself off from society

Ничего не значит

Does not mean anything

Я спущу себя по лестнице

I will get myself on the stairs

Чтоб не возвращаться

So as not to return

Знаешь просто я

You know just J.

Знаешь просто я

You know just J.

Знаешь просто я…

You know just me …

Начинаю прощаться

I begin to say goodbye

Мураками — Иди вперед, по дороге правды, делай всё как надо

Мураками — Слышишь

Мураками — Про Урал

Мураками — Кто я, кто ты

Мураками — Переправа

Все тексты Мураками >>>

Abada capoeira — Amor

The Soggy Bottom Boys — down to the river to pray

Андрей Федосеев — 1. Странное чувство

In Flames — Starforsaken

Cattle Decapitation — To Serve a Man — Long-Pig Chef and the Hairless Goat

Музыка из — ГЕЙ-ПОРНО

Макс Корж — Армия

МОРЕ — Будьте Как Дети

Мы покидаем начальную школу — плюс

Марсель — Бул омирде

Милана Хаметова — Умка

Микола Янченко і Таня Денисюк — Ой,чого ж ти мамо

МорПех — Я десант, я морская пехота 2,15 актау

М8Л8ТХ — Слёзы Осени

Михаил Круг — Роза

Михаил Щербаков — Вот — поднимается ветер. ..

Юрий Михайлов — Моя семья с Владом

iosif brodsky — ya be to,chto shozhu s uma,no ustal za leto

Soho Rooms — You’re free to do what you wanna Do

Дискотека 80-90 Х — E-Type — Angels crying

No Mercy — more than a feeling

Для тебя любимая — Нет

Decrepit Birth — Epigenetic Triplicity

Zera — Мой путь в твоё сердце

handsome eric — mopiest boy in leopardstown

Читает 12 этажей от Харуки Мураками Бесплатный онлайн

Изображение от Вакаримаситы, через Wikimedia Commons

в ее New York Times Обзор Haruki Murakami, Tsukuru Tasukuru Tazaki and yts of Pilgrim77, Tsukuru Tazaki and yt of Pilgrim77, , , Tsukuru Tasukuru и его Pilgrim7 7000777777777 годы 777777777 годы 7777777 годы , Tsukuru. Смит пишет, что у романиста есть два режима: «сюрреалистическая, межпространственная сторона» и «более минималистская, реалистическая сторона». Эти два Мураками часто сосуществуют в одном и том же художественном произведении, поскольку фантастическое или сверхъестественное вторгается в реальное или наоборот. Как и один из его литературных героев, Франц Кафка, творчество Мураками не столько создает альтернативные реальности, сколько изменяет реальность со всеми ее обыденными деталями и будничной рутиной. Как сказал Тед Джойя в рецензии на книгу Мураками «9».0003 Кафка на берегу , «эта способность запечатлевать фантасмагорическое в гуще пригородного движения, широкополосного интернет-соединения и высотной архитектуры является отличительной визитной карточкой Мураками» — он «завораживает нас, работая своим фокусом в местах, где реальность казался бы твердым, как скала».

В Бесцветный Цукуру Тадзаки Мураками творит то же самое волшебство, как вы можете видеть в этом отрывке, опубликованном в Slate в прошлом месяце. Текстура с детализированными реалистичными деталями и прямолинейным повествованием, сцена медленно превращается в захватывающую сверхъестественную историю, которая так же легко соскальзывает обратно в уток и основу реальной жизни. В одном фрагменте диалога Мураками резюмирует один из способов, которым мы могли бы прочитать все его «сюрреалистические внутрипространственные» полеты: «Дело не в том, верил он в это или нет. Я думаю, он полностью принял это как странную историю. Подобно тому, как змея проглатывает свою добычу и не жует ее, а вместо этого позволяет ей медленно переваривать». Учитывая беспокойное, рассеянное состояние большинства современных читателей в технологическом ландшафте, который подталкивает нас к поспешным суждениям и резким, необдуманным ответам, удивительно, как много поклонников Мураками готовы не торопиться. И это не подгруппа уединенных преданных, а, по словам Патти Смит, «отчужденные, спортивные, разочарованные и жизнерадостные».

Мураками находит читателей в этом широком спектре по многим причинам; его проза доступна, даже когда его рассказы сбивают с толку. (Джойя отмечает, что «когда японский издатель « Kafka on the Shore » создал веб-сайт, на котором читатели могли задавать вопросы автору, было отправлено около 8000 вопросов). Его постоянная озабоченность и погружение в мир джаза, рок и классическая музыка, бейсбол и бег привлекают тех, кто обычно избегает Кафки. Но когда мы приходим к Мураками, мы очень часто находим Кафки-эск, а также Сэлинджер-эск, Воннегут-эск, Пинчон-эск, даже Филипа К. Раймонд Карвер. Являетесь ли вы новичком в Мураками или давним поклонником его творчества, вы найдете все эти тенденции и многое другое в четырех рассказах, которые мы представляем ниже.0003 The New Yorker в течение ограниченного времени (осенью журнал станет платным).

Воспользуйтесь этой короткой передышкой и насладитесь многочисленными богатствами вымышленных миров Харуки Мураками, которые так обманчиво имитируют тот мир, в котором живет большинство из нас, что мы чувствуем себя как дома в его работах, пока он не вытолкнет нас из привычного мира в мир «странная сказка». Верите ли вы им или нет, они обязательно останутся с вами на какое-то время.

«Кино» (23 февраля 2015 г.)

«Прогулка в Кобе» (6 августа 2013 г. )

«Влюбленная Самса» (28 октября 2013 г.)

«Вчера» (9 июня 2014 г.)

«Шахерезада» (13 октября 2014 г.)

«Город кошек», перевод с японского Джея Рубина (5 сентября 2011 г.)

«Н.Ф.О. in Kushiro» (28 марта 2011 г.; первоначально опубликовано 19 марта 2001 г.)

«Cream» (28 января 2019 г.)

«With the Beatles» (10 февраля 2020 г.)

«Признания обезьяны Синагава» ( 1 июня 2020 г.)

«Королевство, которое не удалось» (13 августа 2020 г.)

И последнее, но не менее важное: мы представляем вам «Фольклор нашего времени» из The Guardian (опубликовано 1 августа 2003 г.), одно из реалистичных повествований Мураками о совершеннолетии, примечательное зрелым, почти мировым — утомительные прозрения, которые он черпает из, казалось бы, ничем не примечательной ткани обыденного опыта.

Связанный контент:

Рецензии Патти Смит на новый роман Харуки Мураками « Бесцветный Цукуру Тадзаки и годы его странствий»

В поисках Харуки Мураками : документальный фильм о великом японском писателе-постмодернисте

Страсть Харуки Мураками к джазу: откройте для себя джазовый плейлист романиста, джазовое эссе и джаз-бар

Джош Джонс, писатель и музыкант в Дареме, Северная Каролина. Подпишитесь на него на @jdmagness

Вторая атака на пекарню

Я до сих пор не уверен, что сделал правильный выбор, когда рассказал жене о нападении на пекарню. Но тогда, возможно, это не было бы вопросом правильного и неправильного. То есть неправильный выбор может привести к правильным результатам, и наоборот. Я сам придерживаюсь мнения, что на самом деле мы вообще ничего не выбираем

. Всякое случается. Или нет.

Если посмотреть на это с этой точки зрения, так уж получилось, что я рассказал жене о нападении на пекарню. Я не собирался поднимать эту тему — я совсем забыл об этом, — но это и не было из тех вещей типа «теперь, когда вы об этом упомянули».

О нападении на пекарню мне напомнил невыносимый голод. Он ударил незадолго до двух часов ночи. Мы съели легкий ужин в шесть, забрались в постель в девять тридцать и легли спать. Мы почему-то проснулись в одно и то же время. Через несколько минут муки обрушились с силой торнадо в Волшебник страны Оз .

Это были ужасные, непреодолимые приступы голода.

В нашем холодильнике не было ни одного предмета, который технически можно было бы отнести к категории продуктов питания. У нас была бутылка французской заправки, шесть банок пива, две сморщенные луковицы, пачка масла и коробка дезодоранта для холодильника. Всего две недели супружеской жизни позади, и нам еще предстояло установить точное супружеское взаимопонимание в отношении правил диетического поведения. Не говоря уже о чем-либо еще.

В то время я работал в юридической фирме, а она работала секретарем в школе дизайна. Мне было то ли двадцать восемь, то ли двадцать девять — почему я не могу точно вспомнить год нашей свадьбы? — а она была на два года и восемь месяцев моложе. Продукты были последним, о чем мы думали.

Мы оба были слишком голодны, чтобы снова заснуть, но просто лежать было больно. С другой стороны, мы были слишком голодны, чтобы делать что-то полезное. Мы встали с постели и направились на кухню, оказавшись за столом друг напротив друга. Что могло вызвать такие сильные приступы голода?

Мы по очереди открывали дверцу холодильника и надеялись, но сколько бы раз мы ни заглядывали внутрь, содержимое никогда не менялось. Пиво, лук, масло, заправка и дезодорант. Можно было бы обжарить лук в масле, но не было никаких шансов, что эти две сморщенные луковицы смогут заполнить наши пустые желудки. Лук предназначен для того, чтобы его ели с другими вещами. Это не та еда, которую вы употребляете для утоления аппетита.

«Не желаете ли мадам обжарить в дезодоранте французскую заправку?»

Я ожидал, что она проигнорирует мою попытку пошутить, и она это сделала. «Давай сядем в машину и поищем круглосуточный ресторан», — сказал я. «Должен быть один на шоссе».

Она отвергла это предложение. — Мы не можем. Тебе нельзя ходить куда-нибудь поесть после полуночи. В этом она была старомодна.

Я вздохнул один раз и сказал: «Похоже, нет».

Всякий раз, когда моя жена высказывала такое мнение (или тезис) тогда, это звучало в моих ушах авторитетом откровения.

Может быть, это то, что происходит с молодоженами, я не знаю. Но когда она сказала мне это, я начал думать, что это был особый голод, не такой, который можно было бы утолить одним лишь приемом сходить в круглосуточный ресторан на шоссе.

Особый вид голода. И что это может быть?

Могу представить здесь в виде киноизображения.

Во-первых, я в маленькой лодке, плывущей по тихому морю. Два , Я смотрю вниз, и в воде я вижу вершину вулкана, торчащую со дна океана. Три , вершина кажется довольно близкой к поверхности воды, но насколько близко я не могу сказать.

Четыре , это потому, что гиперпрозрачность воды мешает восприятию расстояния.

Это довольно точное описание образа, который возник в моем сознании в течение двух-трех секунд между тем моментом, когда моя жена сказала, что отказывается идти в круглосуточный ресторан, и тем, как я согласился со своим «пожалуй, нет». Не будучи Зигмундом Фрейдом, я, конечно, не мог сколько-нибудь точно проанализировать, что означает этот образ, но интуитивно понял, что это откровение. Вот почему, несмотря на почти гротескную интенсивность моего голода, я почти автоматически согласился с ее тезисом (или заявлением).

Мы сделали единственное, что могли: открыли пиво. Это было намного лучше, чем есть тот лук. Пиво она не очень любила, поэтому мы разделили банки, две ей, четыре мне. Пока я пил первую, она обшарила кухонные полки, как белка в ноябре. В конце концов, она нашла пакет, на дне которого было четыре масляных печенья. Они были остатками, мягкими и сырыми, но мы съели по две, смакуя каждую крошку.

Бесполезно. На этом нашем голоде, огромном и бескрайнем, как Синайский полуостров, сдобное печенье и пиво не оставили и следа.

Время сочилось сквозь тьму, как свинцовая гиря из рыбьих внутренностей. Я прочитал печать на алюминиевых пивных банках. Я посмотрел на часы. Я посмотрел на дверцу холодильника. Я перевернул страницы вчерашней газеты. Краем открытки я соскреб крошки печенья со стола.

«Я никогда в жизни не была так голодна», — сказала она. «Интересно, имеет ли это какое-то отношение к браку?»

«Возможно», сказал я. «А может и нет.»

Пока она охотилась за новыми кусочками еды, я перегнулся через борт лодки и посмотрел на вершину подводного вулкана. Прозрачность океанской воды вокруг лодки вызывала у меня чувство беспокойства, как будто где-то за моим солнечным сплетением открылась впадина — герметически закрытая пещера, не имеющая ни входа, ни выхода. Что-то в этом странном чувстве отсутствия — в этом чувстве экзистенциальной реальности небытия — напоминало парализующий страх, который вы можете испытать, взобравшись на самый верх шпиля. Эта связь между голодом и акрофобией стала для меня новым открытием.

Тут-то мне и пришло в голову, что однажды у меня уже был подобный опыт. Мой желудок тогда был таким же пустым… Когда?… О, конечно, это было…

«Время нападения на пекарню», — услышал я свой собственный голос.

«Нападение на пекарню? О чем вы говорите?»

И началось.

«Однажды я пристроил пекарню. Давно. Небольшая пекарня. Неизвестная. Хлеб был ничего особенного. Тоже неплохой. Одна из тех обычных маленьких булочных прямо посреди квартала магазинов. Управлял им старик, который все делал сам. Пекла утром, а когда распродала, закрывала на день».

«Если вы собирались напасть на пекарню, то почему именно эту?»

«Ну, не было смысла нападать на большую пекарню. Мы хотели только хлеба, а не денег. Мы были нападающими, а не грабителями.»

«Мы? Кто мы?»

«Тогда мой лучший друг. Десять лет назад. Мы были так разорены, что не могли купить зубную пасту. Еды никогда не хватало.

«Я не понимаю.» Она пристально посмотрела на меня. Ее глаза могли искать угасшую звезду на утреннем небе. «Почему ты не устроился на работу? Ты мог бы работать после школы. Это было бы проще, чем нападать на пекарни».

«Мы не хотели работать. Мы были абсолютно уверены в этом.»

«Ну, теперь ты работаешь, не так ли?»

Я кивнул и сделал еще глоток пива. Потом я протер глаза. Какая-то пивная грязь просочилась в мой мозг и боролась с голодными муками.

«Времена меняются. Люди меняются», — сказал я. — Давай вернемся спать. Нам нужно рано вставать.

«Мне не хочется спать. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о нападении на пекарню.»

«Нечего рассказывать. Никаких действий. Никаких волнений.»

«Успех?»

Я отказался от сна и открыл еще одно пиво. Как только она заинтересовалась историей, она должна выслушать ее полностью. Просто она такая.

«Ну, вроде как удалось. А вроде и нет. Мы получили то, что хотели. Но в качестве ограбления это не сработало. Булочник дал нам хлеб до того, как мы успели его у него забрать.»

«Свободен?»

«Не совсем, нет. Это самая сложная часть.» Я покачал головой. Пекарь был фанатом классической музыки, и когда мы пришли, он слушал альбом увертюр Вагнера. Поэтому он заключил с нами сделку. хлеб, сколько мы хотели. Я обсудил это с моим приятелем, и мы подумали, хорошо. Это не будет работой в прямом смысле этого слова, и это никому не повредит. Итак, мы положили наши ножи обратно в сумку, пододвинул пару стульев и выслушал увертюры до Tannhäuser и Летучий Голландец .»

«И после этого ты получил свой хлеб?»

«Правильно. Почти все, что у него было в магазине. Засунул в нашу сумку и отнес домой. Кормил нас дня четыре-пять.» Я сделал еще глоток. Подобно беззвучным волнам подводного землетрясения, моя сонливость заставила мою лодку долго и медленно покачиваться.

«Конечно, мы выполнили свою миссию. Мы получили хлеб. Но нельзя было сказать, что мы совершили преступление. Это был скорее обмен. Мы слушали с ним Вагнера, а взамен получили свой хлеб. С юридической точки зрения это было больше похоже на коммерческую сделку».

— Но слушать Вагнера — это не работа, — сказала она.

«О, нет, ни в коем случае. Если бы пекарь настоял, чтобы мы помыли ему посуду, или вымыли окна, или что-то в этом роде, мы бы ему отказали. Но он этого не сделал. LP от начала до конца. Никто не мог этого предвидеть. Я имею в виду Вагнера? Это было похоже на то, как пекарь наложил на нас проклятие. Теперь, когда я думаю об этом, мы должны были отказаться. Мы должны были угрожать ему нашими ножами и взял чертов хлеб. Тогда бы не было никаких проблем».

«У вас была проблема?»

Я снова протер глаза.

«Вроде. Ничего, на что можно было бы указать. Но после этого все начало меняться. Это был своего рода поворотный момент. Например, я вернулся в университет, закончил его, начал работать в фирме и готовился к экзамену на адвоката, встретил тебя и женился. Больше я никогда ничего подобного не делал. Больше никаких нападений на пекарню».

«Это все?»

«Ага, на этом все.» Я допил остатки пива. Теперь все шесть банок исчезли. Шесть язычков лежали в пепельнице, как чешуя русалки.

Конечно, неправда, что в результате нападения на пекарню ничего не произошло. Было много вещей, на которые можно было легко указать, но я не хотел говорить об этом с ней.

«Итак, этот твой друг, чем он сейчас занимается?»

«Понятия не имею. Что-то случилось, что-то вроде ерунды, и мы перестали околачиваться вместе. С тех пор я его не видел. Не знаю, что он делает.»

Некоторое время она молчала. Вероятно, она почувствовала, что я не рассказал ей всю историю. Но она не была готова давить на меня.

– И все-таки, – сказала она, – поэтому вы и расстались, не так ли? Непосредственной причиной было нападение на пекарню.

«Возможно, так. Я думаю, это было более интенсивно, чем кто-либо из нас думал. Мы говорили об отношении хлеба к Вагнеру в течение нескольких дней после этого. Мы продолжали спрашивать себя, правильный ли мы сделали выбор. Мы не могли решить. Из Конечно, если трезво посмотреть на это, мы сделали правильный выбор. Никто не пострадал. Каждый получил то, что хотел. Булочник — я до сих пор не могу понять, почему он сделал то, что сделал — но тем не менее, он преуспел в своей вагнеровской пропаганде, а нам удалось набить морду хлебом. 0008

«Но даже при этом у нас было ощущение, что мы совершили ужасную ошибку. И почему-то эта ошибка так и осталась, неразрешенной, бросая темную тень на нашу жизнь. Вот почему я употребил слово «проклятие». Это правда. Это было похоже на проклятие».

«Думаешь, он у тебя еще есть?»

Я взял шесть язычков из пепельницы и сложил их в алюминиевое кольцо размером с браслет.

«Кто знает? Я не знаю. Могу поспорить, что мир полон проклятий. Трудно сказать, какое проклятие заставляет что-то идти не так.»

«Это неправда.» Она посмотрела прямо на меня. — Ты можешь сказать, если подумать. И если ты сам лично не снимешь проклятие, оно останется с тобой, как зубная боль. Оно будет мучить тебя, пока ты не умрешь. И не только тебя. Меня тоже. »

«Ты?»

«Ну, теперь я твой лучший друг, не так ли? Почему, по-твоему, мы оба так голодны? Я никогда, никогда, ни разу в жизни не чувствовала такого голода, пока не вышла за тебя замуж. ты считаешь это ненормальным? Твоё проклятие действует и на меня».

Я кивнул. Затем я разорвал кольцо язычков и положил их обратно в пепельницу. Я не знал, права ли она, но я чувствовал, что она что-то поняла.

Чувство голода вернулось, сильнее, чем когда-либо, и от него сильно болела голова. Каждый приступ моего живота передавался в сердцевину моей головы по тросу сцепления, как будто мои внутренности были оснащены всевозможными сложными механизмами.

Я еще раз взглянул на свой подводный вулкан. Вода стала еще чище, чем прежде, — гораздо чище. Если не присматриваться, можно даже не заметить, что он там есть. Казалось, что лодка парит в воздухе, и ей абсолютно не на что опереться. Я мог видеть каждый маленький камешек на дне. Все, что мне нужно было сделать, это протянуть руку и коснуться их.

— Мы живем вместе всего две недели, — сказала она, — но все это время я ощущала какое-то странное присутствие. Она посмотрела мне прямо в глаза и сложила руки на столе, переплетя пальцы. «Конечно, я до сих пор не знал, что это проклятие. Это все объясняет. Ты под проклятием».

«Какое присутствие?»

«Как будто с потолка свисает тяжелая пыльная занавеска, которую не стирали годами.»

«Может быть, это не проклятие. Может быть, это просто я», — сказал я и улыбнулся.

Она не улыбнулась.

— Нет, это не ты, — сказала она.

«Хорошо, допустим, ты прав. Предположим, это проклятие. Что я могу с этим поделать?»

«Атаковать другую пекарню. Немедленно. Сейчас. Это единственный способ.»

«Сейчас?»

«Да. Сейчас. Пока ты еще голоден. Ты должен закончить то, что не доделал.»

«Но ведь уже полночь. Пекарня сейчас открыта?»

«Найдем. Токио большой город. Должна быть хотя бы одна круглосуточная пекарня.»

Мы сели в мою старую Corolla и в 2:30 ночи начали мотаться по улицам Токио в поисках пекарни. Мы были там, я сжимал руль, она в кресле штурмана, мы вдвоем осматривали улицу, как голодные орлы в поисках добычи. На заднем сиденье растянулся длинный и жесткий, как дохлая рыба, автоматический дробовик «Ремингтон». Его раковины сухо шуршали в кармане ветровки моей жены. У нас было две черные лыжные маски в бардачке. Почему у моей жены был дробовик, я понятия не имел. Или лыжные маски. Никто из нас никогда не катался на лыжах. Но она не объяснила, и я не спросил. Семейная жизнь странная, я чувствовал.

Безупречно оборудованная, мы все же не смогли найти круглосуточную пекарню. Я ехал по пустынным улицам от Йойоги до Синдзюку, потом до Йоцуи и Акасаки, Аоямы, Хироо, Роппонги, Дайканьямы и Сибуи. В ночном Токио было много людей и магазинов, но не было пекарен.

Дважды нам попадались патрульные машины. Один скорчился на обочине дороги, пытаясь выглядеть незаметным. Другой медленно догнал нас и прокрался мимо, наконец удаляясь вдаль. Оба раза я промок под мышками, но моя жена никогда не теряла сосредоточенности. Она искала эту пекарню. Каждый раз, когда она меняла положение тела, патроны для дробовика в ее кармане шуршали, как гречневая шелуха в старомодной подушке.

— Давай забудем, — сказал я. «В это время ночи пекарни не работают. Вы должны планировать такие вещи, иначе…»

«Остановите машину!»

Я ударил по тормозам.

«Вот это место», сказала она.

У магазинов на улице были опущены ставни, образуя темные безмолвные стены по обеим сторонам. Вывеска парикмахерской висела в темноте, как искривленный леденящий стеклянный глаз. Ярдах в двухстах впереди виднелась яркая вывеска «Макдоналдс», но больше ничего.

«Я не вижу никакой пекарни», сказал я.

Не говоря ни слова, она открыла бардачок и вытащила моток ленты на тканевой основе. Держа это, она вышла из машины. Я вышел со своей стороны. Встав на колени перед передним концом, она оторвала кусок скотча и закрыла номера на номерном знаке. Затем она подошла к задней части и сделала то же самое. В ее движениях была отработанная эффективность. Я стоял на обочине и смотрел на нее.

— Мы возьмем этот «Макдональдс», — сказала она так хладнокровно, как будто объявляла, что мы будем есть на ужин.

«Макдональдс — это не пекарня», — указал я ей.

«Это как пекарня», сказала она. «Иногда приходится идти на компромисс. Поехали».

Я подъехал к Макдональдсу и припарковался на стоянке. Она протянула мне завернутый в одеяло дробовик.

— Я никогда в жизни не стрелял из ружья, — запротестовал я.

«Стрелять не обязательно. Просто держите. Ладно? Делайте, как я говорю. Мы сразу заходим, и как только говорят «Добро пожаловать в Макдональдс», надеваем маски. Понятно?»

«Конечно, но…»

«Тогда ты суешь пистолет им в лицо и собираешь всех рабочих и клиентов. Быстро. Я сделаю все остальное.»

«Но—»

«Как ты думаешь, сколько гамбургеров нам понадобится? Тридцать?»

«Думаю да.» Вздохнув, я взял дробовик и немного откинул одеяло. Существо было тяжелым, как мешок с песком, и черным, как темная ночь.

«Мы действительно должны это делать?» — спросил я наполовину у нее, наполовину у себя.

«Конечно, есть. »

Девушка за прилавком в кепке Макдональдса одарила меня улыбкой Макдональдса и сказала: «Добро пожаловать в Макдональдс». Я не думал, что девушки будут работать в Макдональдсе поздно ночью, поэтому ее вид на секунду смутил меня. Но только на секунду. Я поймала себя и натянула маску. Столкнувшись с этим внезапно замаскированным дуэтом, девушка уставилась на нас.

Очевидно, что в инструкции по гостеприимству McDonald’s ничего не сказано о том, как действовать в подобной ситуации. Она начала произносить фразу, которая идет после «Добро пожаловать в Макдональдс», но ее рот, казалось, напрягся, и слова не выходили. Тем не менее, как полумесяц на рассвете, намек на профессиональную улыбку задержался на уголках ее губ.

Так быстро, как я только мог, я развернул дробовик и направил его в сторону столов, но единственными посетителями была молодая пара — вероятно, студенты — и они лежали лицом вниз на пластиковом столе и крепко спали. Их две головы и две чашки с клубничным молочным коктейлем стояли на столе, как авангардная скульптура. Они спали сном мертвых. Они не выглядели способными помешать нашей операции, поэтому я направил дробовик обратно на прилавок.

Всего было трое работников McDonald’s. Девушка за прилавком, менеджер — парень с бледным яйцевидным лицом, вероятно, лет под тридцать — и тип студента на кухне — тонкая тень парня без ничего на лице, что вы может читаться как выражение. Они вместе стояли за кассой, глядя в дуло моего дробовика, как туристы, заглядывающие в колодец инков. Никто не кричал, никто не делал угрожающих движений. Пистолет был настолько тяжелым, что мне пришлось положить ствол на кассу, а палец на спусковом крючке.

«Я дам вам деньги», сказал менеджер хриплым голосом. «Они собрали его в одиннадцать, поэтому у нас не так много, но вы можете получить все. Мы застрахованы».

«Опустите передний ставень и выключите вывеску», — сказала жена.

«Подождите», сказал менеджер. «Я не могу этого сделать. Я буду нести ответственность, если закроюсь без разрешения».

Моя жена медленно повторила свой приказ. Он казался разорванным.

— Лучше делай, что она говорит, — предупредил я его.

Он посмотрел на дуло ружья стоп-регистра, потом на жену, а потом снова на ружье. Наконец он смирился с неизбежным. Он выключил вывеску и нажал кнопку на электрощите, которая опустила жалюзи. Я не спускал с него глаз, опасаясь, что он может включить охранную сигнализацию, но, видимо, в Макдональдсе нет охранной сигнализации. Возможно, никому и в голову не приходило нападать на одного из них.

Передние ставни издавали громадный грохот, когда закрывались, как пустое ведро, разбиваемое бейсбольной битой, но пара, спящая за столом, все еще была без сознания. К слову о крепком сне: я не видел ничего подобного уже много лет.

«Тридцать биг-маков. На вынос», — сказала моя жена.

«Позвольте мне просто дать вам деньги,» умолял менеджер. «Я дам тебе больше, чем тебе нужно. Ты можешь пойти купить еды в другом месте. Это испортит мои счета и…»

— Лучше делай, что она говорит, — повторил я.

Они втроем пошли на кухню и начали готовить тридцать биг-маков. Студент поджарил котлеты на гриле, менеджер положил их в булочки, а девушка их завернула. Никто не сказал ни слова.

Я прислонился к большому холодильнику, целясь в сковородку. Мясные котлеты выстроились на сковороде, как коричневый горошек, шипя. Запах пота жареного мяса проникал в каждую пору моего тела, как рой микроскопических жуков, растворяясь в моей крови и циркулируя в самых дальних уголках, а затем собираясь в моей герметически закрытой голодной пещере, цепляясь за ее розовые стены.

Рядом росла груда гамбургеров в белой упаковке. Я хотел схватить и разорвать их, но не был уверен, что такой поступок будет соответствовать нашей цели. Я должен был ждать. В жаркой кухне я начал потеть под своей лыжной маской.

Люди из Макдональдса украдкой посматривают на дуло дробовика. Я почесал уши мизинцем левой руки. У меня всегда чешутся уши, когда я нервничаю. Тыкая пальцем в ухо через шерсть, я заставляла ствол качаться вверх-вниз, что, казалось, беспокоило их. Он не мог сработать случайно, потому что я был на предохранителе, но они этого не знали, и я не собирался им говорить.

Моя жена пересчитала готовые гамбургеры и сложила их в две сумки для покупок, по пятнадцать гамбургеров в сумке.

«Зачем тебе это?» — спросила меня девушка. «Почему бы тебе просто не взять деньги и не купить что-нибудь, что тебе нравится? Что хорошего в том, чтобы съесть тридцать Биг-Маков?»

Я покачал головой.

Моя жена объяснила: «Нам очень жаль, правда. Но не было открытых пекарен. Если бы они были, мы бы напали на булочную».

Кажется, это их удовлетворило. По крайней мере, больше вопросов не задавали. Потом моя жена заказала у девушки две большие кока-колы и заплатила за них.

«Мы воруем хлеб, больше ничего», — сказала она. Девушка ответила сложным движением головы, то ли кивком, то ли встряхиванием. Вероятно, она пыталась сделать и то, и другое одновременно. Я думал, что имею некоторое представление о том, что она чувствовала.

Затем моя жена вытащила из кармана клубок бечевки — она пришла экипированной — и привязала их к столбу так искусно, как будто пришивала пуговицы. Она спросила, не болит ли пуповина, не хочет ли кто-нибудь в туалет, но никто не сказал ни слова. Я завернул пистолет в одеяло, она подобрала пакеты с покупками, и мы вышли. Посетители за столиком еще спали, как парочка глубоководных рыб. Что понадобилось, чтобы пробудить их от столь глубокого сна?

Мы ехали полчаса, нашли пустую стоянку у здания и заехали. Там мы съели гамбургеры и выпили колу. Я отправил шесть биг-маков в пещеру своего желудка, и она съела четыре. Оставалось двадцать биг-маков на заднем сиденье. Наш голод — тот голод, который, казалось, может длиться вечно, — исчез с рассветом. Первые лучи солнца окрасили грязные стены здания в фиолетовый цвет и заставили гигантскую рекламную башню SONY BETA сиять с болезненной яркостью. Вскоре к визгу шин шоссейных грузовиков присоединилось щебетание птиц. Радио американских вооруженных сил играло ковбойскую музыку.