Когда началась американская революция, шотландский философ начал свою собственную экономическую революцию. В 1776 году Адам Смит опубликовал «Богатство народов» , вероятно, самая влиятельная книга по рыночной экономике из когда-либо написанных.

Родившийся в 1723 году, Адам Смит был сыном таможенника в Керколди, Шотландия. В 14 лет он поступил в Университет Глазго. После окончания он поступил в Оксфорд в Англии и изучал философию.

Смит стал профессором философии в Глазго в 1751 году. Он активно принимал участие в дискуссионных обществах Глазго и часто выступал за свободную торговлю.

В 1759 году Смит опубликовал Теория нравственных чувств. Его книга посвящена человеческой природе и этике. В начале книги он заявил, что все люди способны заботиться о других. Он указал, что каким бы эгоистичным ни был человек,

. . . очевидно, в его природе есть некоторые принципы, которые интересуют его в судьбе других и делают их счастье необходимым для него, хотя он не получает от этого ничего, кроме удовольствия видеть его.

Но Смит также считал, что люди часто действуют в собственных интересах, особенно в экономических вопросах. Однако он утверждал, что это не так уж и плохо. Он пришел к выводу, что корыстных людей «вела невидимая рука», которая заставляла их непреднамеренно действовать таким образом, который все еще приносил пользу обществу.

В 1763 году Смит оставил свою профессуру в Глазго и обучал пасынка Чарльза Таунсенда, который позже стал министром финансов Великобритании в годы, предшествовавшие Американской революции. Смит поехал в Париж со своим учеником и встретился с Вольтером и другими философами французского Просвещения.

Смит также встретился с ведущим французским экономистом Франсуа Кенэ. Кенэ разработал систему под названием «физиократия», которая, по его мнению, объясняла источник национального богатства. Кенэ не соглашался с широко распространенным мнением, известным как меркантилизм, о том, что богатством нации являются ее запасы золота или серебра. Он считал, что богатство нации исходит от продуктов ее ферм, которые циркулировали по всей земле, питая всех. Новаторская идея Кенэ побудила Смита приступить к написанию собственной книги по экономике.

В 1766 году Смит переехал в Лондон. Он работал исследователем у Чарльза Тауншенда, который в то время отвечал за британские финансы. Таунсенду пришлось иметь дело с огромным государственным долгом, возникшим в результате Семилетней войны. Эта война позволила Великобритании захватить всю французскую Северную Америку. Таунсенд хотел, чтобы американские колонисты помогли погасить военный долг с помощью таких мер, как налог на чай.

Смит исследовал кредит и долг Великобритании, а также историю колонизации древним Римом. Он также познакомился с ведущими политическими деятелями, такими как Бенджамин Франклин и Эдмунд Берк (важный британский политический писатель и лидер).

В следующем году Смит вернулся домой в Шотландию, чтобы закончить свою книгу, на что у него ушло еще девять лет. В этот период он несколько раз посещал Лондон и был свидетелем дебатов в парламенте о растущем сопротивлении американцев британскому правлению.

Наконец, в марте 1776 года Смит опубликовал Исследование о природе и причинах богатства народов . Эта огромная работа объемом почти 1000 страниц была основана на его исчерпывающих исследованиях и личных наблюдениях. Смит выступил против государственного вмешательства в экономику и представил план свободных рынков и свободной торговли. Эти два принципа со временем стали отличительными чертами современного капитализма.

«Очевидная и простая система естественной свободы»

Когда Адам Смит опубликовал свой Богатство наций в 1776 году, Британия только начинала вступать в промышленную революцию. Всего несколько лет назад открылась первая хлопкопрядильная фабрика. Все чаще рабочие работали за копейки в день на фабриках и шахтах. Большинство работодателей считали, что для того, чтобы заставить бедные классы работать, их заработная плата должна быть низкой, ровно такой, чтобы они не голодали.

Смит начал свою книгу с радикального определения «национального богатства». Он отверг старое меркантилистское определение приобретения золота и серебра. Он также не полностью разделял мнение физиократов о том, что богатство состоит исключительно из продукции национальных ферм. Вместо этого Смит предположил, что богатство нации состоит как из сельскохозяйственной продукции, так и из промышленных товаров, а также из труда, необходимого для их производства. Смит утверждал, что для увеличения своего богатства нации необходимо расширить свое экономическое производство. Как нация могла сделать это? Смит считал, что ключом к успеху является поощрение разделения труда.

Смит утверждал, что рабочие могли бы производить больше, если бы они специализировались. Он привел пример фабрики по производству булавок, основанный на его реальных наблюдениях. По его словам, один рабочий, выполнявший все операции, необходимые для изготовления одной булавки, мог произвести не более 20 штук за один день. Таким образом десять рабочих могли изготовить 200 булавок. Однако если бы каждый из 10 рабочих специализировался на одной или двух операциях по изготовлению булавок — от протягивания проволоки до прикрепления готовой булавки к бумажной карточке, — они работали бы более эффективно. Смит подсчитал, что эти 10 рабочих могут производить 4800 булавок на одного рабочего или 48000 всего за день.

Смит утверждал, что если бы все производство могло быть специализировано, как фабрика по производству булавок, рабочие могли бы производить больше всего. Поскольку люди естественным образом торгуют друг с другом, рассуждал Смит, те, кто занимается производством одного продукта, будут обменивать его (или заработную плату, которую они получают) на товары, произведенные другими работниками. Таким образом, заключил Смит, «великое изобилие распространяется по всем различным слоям общества».

Смит не просто представил теорию увеличения производства и богатства нации. Он точно определил, как это произойдет, описав то, что он назвал «механизмом свободного рынка». (См. рамку.)

Адам Смит описал свободные рынки как «очевидную и простую систему естественной свободы». Он благоволил не к помещику, фабриканту или рабочему, а ко всему обществу. Однако он видел в действии обреченные на провал силы, препятствующие полному функционированию свободного рынка и подрывающие богатство всех наций.

Атака Смита на меркантилизм

В 18 веке европейские страны практиковали экономическую систему, известную как «меркантилизм». Цель каждой страны заключалась в том, чтобы увеличить экспорт в свои колонии и другие страны, ограничить импорт из них и в конечном итоге добиться «благоприятного торгового баланса». Страна, которая экспортировала больше, чем импортировала, требовала разницы в золоте и серебре.

Меркантилистские народы считали, что чем больше золота и серебра они приобретают, тем больше у них богатства. Смит считал эту экономическую политику глупой и фактически ограничивал потенциал «реального богатства», которое он определял как «годовой продукт земли и труда общества».

Европейский меркантилизм зависел от паутины законов, субсидий, особых экономических привилегий и лицензированных государством монополий, призванных приносить пользу конкретным производителям и торговцам. Эта система, однако, взвинчивала цены, препятствовала экономическому росту, ограничивала торговлю и держала массы людей в нищете. Смит утверждал, что система свободного рынка наряду со свободной торговлей создаст истинное национальное богатство, приносящее пользу всем социальным классам, а не только немногим привилегированным.

В основном разделе Богатство народов Смит подвергал критике меркантилистскую торговую практику. Он настаивал на том, что европейские страны обогащаются не импортом золота и серебра, а открытием новых мировых рынков свободной торговли. Эта торговля, писал он, еще больше стимулировала разделение труда, расширила производство торговых товаров и увеличила «реальный доход и богатство» всех.

Смит подверг критике то, как британский парламент принял законы, наносящие ущерб свободной торговле и препятствующие увеличению национального богатства. Эти законы вводили высокие импортные пошлины, давали субсидии привилегированным компаниям и предоставляли монополии могущественным особым интересам, таким как Ост-Индская компания.

Эти законы нанесли вред обществу, ограничивая конкуренцию и поддерживая высокие цены. Такие меры, писал Смит, были «вымогаемы у нашего законодательного собрания» и «написаны кровью», поскольку служили интересам лишь небольшого класса привилегированных фабрикантов и торговцев.

Смит приберег свою самую большую критику в адрес Британской колониальной империи. Он пришел к выводу, что это «наносит ущерб общим интересам общества». Особое внимание он уделил торговым ограничениям, наложенным на колонии в Америке.

Смит выступал против меркантилистской политики, которая требовала от американцев экспорта определенных товаров, таких как меховые шкуры, только в Англию. Американцам также приходилось доставлять свой экспорт на британских кораблях. Правилами запрещалось перевозить шерстяные изделия из одной колонии в другую. Законы запрещали американцам эксплуатировать сталеплавильные печи. Монополии с государственной лицензией, такие как Ост-Индская компания, обладали исключительным правом продавать американцам такие товары, как чай.

По словам Смита, эти и сотни других ограничений шли на пользу британским особым интересам. Но они замедлили производство и международную торговлю, источники «реального богатства» нации. Для Смита меркантилистская система была обречена на провал и являлась результатом «монополистического духа торговцев и производителей». Их жадность проистекала из «интереса обмануть и даже притеснить публику».

Смит пришел к выводу, что для достижения экономического роста и улучшения общества Британия должна избавиться от сети государственных экономических привилегий и ограничений. Пусть «механизм свободного рынка» работает сам по себе, без вмешательства правительства, посоветовал Смит.

Адам Смит и роль правительства

Адам Смит выступал за ограниченную роль правительства. Но он признавал значительные области, где только он мог действовать эффективно.

Смит считал, что первой обязанностью правительства является защита нации от вторжения. Он утверждал, что для защиты любого развитого общества необходимы постоянные вооруженные силы, а не гражданские ополчения. Затем он поддержал независимую судебную систему и отправление правосудия для борьбы с преступностью и защиты собственности.

Смит выступал за «общественные работы» для создания и поддержания инфраструктуры, способствующей свободному движению торговли. Эти работы включали такие вещи, как дороги, мосты, каналы, гавани и почтовая система, которые люди, ищущие прибыль, могут быть не в состоянии эффективно построить и эксплуатировать.

Таким образом, что примечательно для того времени, Смит выступал за образование всей молодежи. Он считал, что разница в интеллекте между бедными и богатыми незначительна. Он пришел к выводу, что только социальные условия бедняков держали их в невежестве. Он призвал к созданию «маленькой школы» в каждом районе, поддерживаемой государственными налогами и небольшими родительскими взносами. «Обученные и умные люди, — писал Смит, — всегда более порядочны и порядочны, чем невежественные и глупые».

Смит писал, что уплата налогов была «знаком не рабства, а свободы». Под этим он подразумевал, что налогоплательщик является собственником собственности, а не собственностью хозяина. Кроме того, Смит был сторонником установления налоговых ставок в зависимости от платежеспособности. Он утверждал, что налогоплательщики должны платить «пропорционально доходам, которыми они соответственно пользуются под защитой государства».

Смит верил в налогообложение имущества, прибыли, деловых операций и заработной платы. Но эти налоги должны быть как можно ниже для удовлетворения общественных нужд страны. Он также считал, что они не должны быть произвольными, неопределенными или неясными в законе. Они также не должны требовать домашних инспекций, которые вторгаются в частную жизнь людей.

Смит критиковал большой государственный долг, который, как он заметил, возник в основном из-за войн. Он считал, что меркантилисты поощряют войны, чтобы они могли ссужать деньги правительству под высокие проценты и эксплуатировать завоеванные земли. Смит рассматривал войны как «расходы и расточительство», порождающие «вечный» государственный долг, который отвлекал деньги от инвестиций в новые предприятия и экономический рост. Государственный долг, заключил Смит, «постепенно ослабил все штаты, принявшие его».

Применение Богатство народов к миру

Признавая, что американские колонисты стали жертвами британской торговой политики, Смит посоветовал парламенту позволить американским колониям мирно идти своей дорогой. Он утверждал, что ради сохранения монополии на торговлю колонии стоили британскому народу гораздо больше, чем он получил. В случае с американцами Смит заявил, что отказ «великому народу» в свободе следовать своей экономической судьбе был «явным нарушением самых священных прав человечества». Он призвал правителей Британии пробудиться от воображаемой и расточительной «золотой мечты» об империи.

Сегодня мы знаем Адама Смита как отца laissez faire («оставить в покое») экономики. Это идея о том, что правительство должно оставить экономику в покое и не вмешиваться в «естественный ход» свободного рынка и свободной торговли. Но главным образом он думал о предоставлении правительством особых экономических привилегий могущественным промышленникам и купцам. Для Смита эти торговые монополисты и их союзники в парламенте были заклятыми врагами его «механизма свободного рынка».

В The Wealth of Nations Смит лишь мельком заметил влияние промышленной революции в Великобритании, а затем и в Соединенных Штатах. Он не предвидел развития огромных корпоративных монополий, подавляющих конкуренцию без необходимости государственных лицензий. Он не представлял, в каких жестоких условиях труда и жизни живут массы мужчин, женщин и детей. Таким образом, он никогда полностью не рассматривал вопрос о том, должно ли правительство вмешиваться в экономику, чтобы запретить такие вещи, как корпоративные монополии и детский труд.

Адам Смит не написал никаких других книг. Он умер в 1790 году, уважаемый всеми, кто его знал. К этому времени британский премьер-министр Уильям Питт «Младший» принял экономические принципы Смита в качестве государственной политики. Так началась революция современного капитализма свободного рынка, который сегодня доминирует в мировой экономике.

Для обсуждения и письма

1. Объясните идеи Адама Смита о личных интересах человека и «невидимой руке». Ты с ним согласен? Объяснять.

2. Что Адам Смит имел в виду под фразой «богатство народов»?

3. Сравните «механизм свободного рынка» Адама Смита с меркантилизмом.

4. Какие экономические проблемы решал Смит в свое время? Какие экономические проблемы стоят перед современным обществом?

Для дальнейшего чтения

Хейлбронер, Роберт Л. Мирские философы, жизнь, время и идеи великих экономических мыслителей . обр. 7-е изд. Нью-Йорк: Саймон и Шустер, 1999.

Смит, Адам. Исследование о природе и причинах богатства народов . Великие книги западного мира, том. 39. Чикаго, Иллинойс: Encyclopaedia Britannica, Inc., 1952.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Адам Смит и государственное вмешательство в экономику

1. Как вы думаете, Адам Смит согласился бы или не согласился бы со следующими государственными вмешательствами в экономику сегодня? ?

• антимонопольное законодательство

• законодательство о детском труде

• законодательство о минимальной заработной плате

• Налоги на наследство

• Социальное обеспечение

• Североатлантическая ассоциация свободной торговли (НАФТА)

2. Сформируйте шесть небольших групп, каждая из которых расследует одно из вышеупомянутых вмешательств.

3. Используйте ресурсы учебника и школьной библиотеки, чтобы узнать о вмешательстве, которое вы расследуете. Используйте цитаты и другие доказательства из статьи, чтобы решить, какую позицию Адам Смит, скорее всего, займет в отношении интервенции.

4. Затем каждая группа должна представить классу свое заключение вместе с подтверждающими доказательствами.

Джон Дьюи: портрет прогрессивного мыслителя

В июле 1894 года поезд с молодым философом из Анн-Арбора, штат Мичиган, подъехал к станции Юнион в Чикаго. Его прибытие было задержано бастующими рабочими Американского союза железнодорожников, которые были в ярости из-за решения Pullman Company сократить им заработную плату. Забастовка закончилась через две недели, унесла жизни тридцати человек и символизировала быстро меняющуюся Америку, в которой доминируют корпорации, настраивающие рабочих против владельцев.

Философ въехал в город, население которого резко увеличилось за счет иммигрантов, многие из которых были неграмотными; город недостроенных небоскребов и вонючих мясокомбинатов; город с новым университетом, финансируемым Джоном Д. Рокфеллером, Чикагским университетом, чьи готические здания и выдающиеся преподаватели могли бы конкурировать с Гарвардом и Йелем. На кафедру философии и педагогики прибыл Джон Дьюи. Оказавшись в городе, он посетил забастовщиков, похвалил их «фанатическую искренность и серьезность», похвалил их лидера Юджина Дебса и осудил подавление забастовки президентом Кливлендом. Беспокоясь о работе в университете, посвященном капитализму laissez-faire, Дьюи обнаружил, что становится более популистом, более социалистом, более симпатизирующим поселению, созданному Джейн Аддамс, и более скептически относящимся к христианству своего детства. Он пришел бы к выводу, что меняющейся Америке нужны другие школы.

В 1899 году Дьюи опубликовал прославившую его брошюру «Школа и общество » и обнародовал многие ключевые принципы более поздних реформ образования. Дьюи настаивал на том, что старая модель обучения — ученики сидят рядами, запоминают и читают наизусть — устарела. Студенты должны быть активными, а не пассивными. Требовались убедительные и актуальные проекты, а не лекции. Студенты должны стать решателями проблем. Для их мотивации следует использовать интерес, а не страх. Они должны сотрудничать, а не конкурировать.

Ключом к новому образованию было «ручное обучение». До фабричной системы и роста городов дети обращались с животными, урожаем и инструментами. Их воспитывала природа «настоящими вещами и материалами». Дьюи оплакивал исчезновение идиллической деревни и уход детской скромности, благоговения и беспрекословного послушания. Однако он не был реакционером: «Радикально изменились условия, и достаточно лишь столь же радикального изменения в образовании». Городским детям нужно было шить, готовить, работать с металлом и деревом. Однако ручное обучение не должно быть просто профессиональным образованием или заменой фермы. Он должен быть научным и экспериментальным, введением в цивилизацию.

«Вы можете сконцентрировать историю всего человечества на эволюции льняных, хлопковых и шерстяных волокон в одежду», — утверждал Дьюи. Он описал класс, где ученики занимались шерстью и хлопком. Узнав, как трудно отделить семена от хлопка, они поняли, почему их предки носили шерстяную одежду. Работая в группах над изготовлением моделей прялки Дженни и механического ткацкого станка, они научились сотрудничеству. Вместе они поняли роль воды и пара, проанализировали текстильные фабрики Лоуэлла, изучили распределение готовой ткани и ее влияние на повседневную жизнь. Они изучали науки, географию и физику без учебников и лекций. Обучение действием заменило обучение слушанием.

Обучение физическому труду основывалось на изучении профессий, направленных на развитие как рук, так и интеллекта. Знать и делать были одинаково ценны. Совместное обучение поощряло демократический класс, который продвигал демократическое общество без элит, этнических разделений или экономического неравенства. На протяжении всей своей жизни Дьюи считал, что люди были социальными существами, склонными к сотрудничеству, а не эгоистичными личностями, предрасположенными к конфликтам. Он всегда восхвалял демократию как образ жизни и научный интеллект как ключ к реформе.

Америка в 1900 году была озабочена столкновением между капиталом и трудом, обсуждая, как сделать рабочего чем-то большим, чем просто придатком к машине. К науке, географии и физике Дьюи добавил еще одно преимущество: смысл. В то время как типичный ученик не пошел в среднюю школу или колледж, занятия физическим трудом, проводимые опытным учителем, могли стимулировать воображение, расширять симпатии и знакомить молодых людей с научным интеллектом. Дьюи был возмущен тем, что «тысячи молодых… . . практически разрушены. . . в чикагских школах каждый год». Его новое образование было направлено на то, чтобы побудить учащихся продолжать учебу в школе и бороться с ростом преступности среди несовершеннолетних. Он надеялся произвести любознательного студента, который мог бы изменить Америку.

Прохождение через Школа и общество вызывает подозрение у интеллектуалов, которые хотят монополизировать знания и сохранить их абстрактными. Дьюи выступал против академической программы, основанной на классических языках и высокой культуре, которая, по его мнению, подходила аристократии, а не демократии. «Простые факты дела таковы, что у подавляющего большинства людей, — писал он, — отчетливо интеллектуальный интерес не является доминирующим. У них есть так называемый практический импульс и характер». Поскольку все больше и больше американцев посещали школы, педагоги должны были признать этот факт. Обучение должно быть демократизировано и сделано актуальным и практичным. «Школа должна представлять настоящую жизнь».

Кто был этот философ, который верил, что дети любопытны и хороши, что познакомит их с цивилизацией через шерсть и хлопок, кто создаст кооперативные классы, которые положат конец разногласиям между менеджерами и рабочими и демократизируют Америку? Дьюи жил от гражданской войны до холодной войны, написал 37 книг и опубликовал 766 статей в 151 журнале. Еще при жизни его называли выдающимся философом Америки. Историк Генри Стил Коммагер назвал его «проводником, наставником и совестью американского народа». В Китае его называли «вторым Конфуцием».

Джон Дьюи вырос в Берлингтоне, штат Вермонт, в семье набожной, благородной матери и начитанного отца-бакалейщика. Застенчивый и замкнутый, молодой Дьюи жадно читал и окончил Вермонтский университет. Неуверенный в карьере, он переехал в Ойл-Сити, штат Пенсильвания, чтобы преподавать латынь и алгебру в местной средней школе. Средний учитель, но амбициозный интеллектуал, он решил стать философом и боролся за поступление в Университет Джона Хопкинса, который был посвящен оригинальным исследованиям. Он получил степень доктора философии. Президент Johns Hopkins Дэниел Койт Гилман призвал Дьюи принять предложение преподавать в Мичиганском университете в Анн-Арборе, но посоветовал ему отказаться от своих «затворнических и книжных привычек».

В Мичигане обретший уверенность в себе Дьюи опубликовал учебник по психологии и влюбился в одну из своих учениц, Элис Чипман (позже их дочь описала ее как женщину, «с блестящим умом, которая преодолевает притворство и притворство»). Под влиянием Алисы Дьюи больше внимания уделял социальным проблемам. Они создали семью, и, наблюдая за своими детьми, он применил свои психологические способности к их воспитанию, все больше интересуясь образованием, чтобы его дети могли избежать того, что, по его мнению, было недостатками школ, которые он посещал в детстве.

Один из его студентов в Мичигане описал Дьюи как «высокого, темноволосого, худощавого молодого человека с длинными черными волосами и мягким проницательным взглядом, который выглядит как нечто среднее между нигилистом и поэтом». Коллега из Мичигана нашел его «простым, скромным, совершенно лишенным всякой жеманности или застенчивости, у него много друзей и нет врагов». Более поздние коллеги подтвердят этот положительный портрет, подчеркнув способность Дьюи принимать критику, его готовность отдавать должное другим, а также его интеллектуальную и физическую энергию. После обеда (организованного Т. С. Элиотом) в Кембридже, штат Массачусетс, Бертран Рассел похвалил Дьюи: «К моему удивлению, он мне очень понравился. У него большой медлительный ум, очень эмпирический и искренний. . . [он] произвел на меня очень сильное впечатление и как философ, и как милый человек». Скромный, но не интроспективный, Дьюи мало говорил о себе, не написав ни мемуаров, ни автобиографии.

Дьюи, который, казалось, соответствовал образцу квинтэссенции сдержанного жителя Новой Англии, был на удивление сложным человеком. Приехав в Чикаго во время забастовки, он размышлял: «Я в некотором роде анархист». Слегка богемный, он поощрял своих детей ходить босиком даже зимой, а сам с женой ходил голышом по дому. Он общался с радикалами в Гринвич-Виллидж. Чтобы понять проституцию, он посетил публичные дома Чикаго. Он писал жене страстные любовные письма и восхвалял милые качества своих детей. Когда-то затворник, он с удовольствием работал над философскими трактатами, пока его дети ползали вокруг его стола. Его друг Макс Истман отметил: «Дьюи лучше всего себя чувствует, когда один ребенок забирается ему по штанине, а другой ловит рыбу в чернильнице». В возрасте 58 лет у него был короткий роман (возможно, платонический) с Анцией Везерской, которая писала романы и рассказы об иммигрантском опыте. Он писал ей и себе стихи о тревоге философствования, стихи без литературного чутья, которые, как он никак не ожидал, будут опубликованы.

Вдали от семьи Дьюи мог впасть в меланхолию. В 1894 году он написал Алисе: «Думаю, вчерашний день был самым унылым днем, который я когда-либо проводил». Дважды его посещала катастрофа. Во время отпуска в Италии осенью 1894 года его младший сын Моррис умер от дифтерии в возрасте двух с половиной лет, от которой он и Алиса так и не оправились. Десять лет спустя, во время его второго европейского путешествия, его восьмилетний сын Гордон заболел брюшным тифом и умер в Ирландии. «Я никогда не пойму, почему его забрали из мира», — писал Дьюи.

Дьюи принял участие в параде суфражисток и выступил за право голоса женщин. Своими наставниками он считал Эллу Флэгг Янг, директора государственных школ Чикаго, и Джейн Аддамс, основательницу Hull House. Он отверг вопрос своей матери: «Ты права с Иисусом?», но приправил свое эссе «Мое педагогическое кредо» религиозными образами. Кем были герои Дьюи? Томас Джефферсон и Уолт Уитмен, апостолы демократии; Уильям Джеймс, основатель прагматизма; и Юджин Дебс, поборник радикальных реформ.

С подозрением относящийся к капитализму, этот философ, отец шестерых детей, имел дело с деньгами. Он требовал повышения от президентов колледжей, вел дополнительные занятия и девять раз переезжал из квартиры в квартиру в период с 1905 по 1914 год в облагороженном Нью-Йорке. Трудоголик, он работал на своей пишущей машинке и не читал на шесть месяцев из-за усталости глаз.

Почему студентов привлек Дьюи? Он не был завораживающим лектором, сидящим за столом перед классом с одним листком бумаги и размышляющим вслух. Ирвинг Эдман (который стал философом) поначалу отталкивался от этого метода, но, просматривая свои записи, он вскоре понял, «что казалось таким бессвязным… . . отличался необычайной согласованностью, текстурой и блеском». Бывший ученик и впоследствии коллега Дьюи, философ Дж. Х. Рэндалл-младший, описал человека, который был «простым, крепким, неприхотливым, насмешливым, проницательным, преданным, бесстрашным, искренним». По словам биографа Джея Мартина, Дьюи отличался «общей энергичностью и весельем. . . который привлекал людей всех возрастов, полов и рас».

Покинув Анн-Арбор и после своего драматического появления в Чикаго во время забастовки Пуллмана, Дьюи провел десять лет в Чикагском университете, став более радикальным и известным. Прежде чем опубликовать свое новаторское эссе, Дьюи пришлось проверить свои наполовину сформированные идеи в реальной школе, поэтому с 1894 по 1905 год он и его жена руководили лабораторной школой в Чикагском университете. Классы были небольшими и избранными. Дьюи использовал опыт чикагских профессоров для создания соответствующих возрасту учебных программ, делая упор на открытия и сотрудничество, а также на таланты творческих учителей для их реализации. Школа Дьюи явно принадлежала к среднему классу, с мотивированными учениками и поддерживающими родителями.

Посетители приехали со всей Америки, и видение Дьюи настолько распространилось, что он и его дочь Эвелин стали соавторами книги 1915 года « Школы завтрашнего дня », прославляющей прогрессивную педагогику, дополненной 27 фотографиями детей за работой и играми. . В этих школах учащиеся посещали пожарные депо, почту и мэрию. Они выращивали собственные сады, готовили, чинили обувь и занимались с младшими учениками. Они ставили пьесы, драматизирующие исторические события. Притворяясь героями Троянской войны, они вели бой на переменах деревянными мечами и щитами-бочонками. Чтение, письмо, правописание и расчеты будут приобретаться естественным образом в сочетании с проектами: «Учиться в одиночестве по книге — это изолированное и асоциальное занятие», — напомнили Дьюи читателям Школы завтрашнего дня . Изображенные школы были в основном начальными, и важно помнить, что реформы Дьюи редко распространялись на быстрорастущие средние школы и менее послушных подростков.

После затянувшегося конфликта с президентом Чикагского университета Уильямом Рейни Харпером Дьюи, ставший известным, перешел в Колумбийский университет в 1905 году. Он оставался там до 1930 года, преподавал, читал лекции в школах и общественных центрах, ездил за границу, чтобы консультировать иностранных педагогов. , а также написание статей для научных журналов и популярных журналов, таких как Новая Республика . Дьюи считал, что философ должен не только размышлять, но и действовать, как для улучшения общества, так и для участия в «живой борьбе и проблемах своего века». Его инструменты: разум, наука, прагматизм. Его цель: демократия не только в политике и экономике, но и как этический идеал, как образ жизни.

Будучи активистом и общественным деятелем, Дьюи сделал ряд ошеломляющих вкладов. Он основал Американскую ассоциацию профессоров университетов и помог организовать Союз учителей Нью-Йорка. Он поддержал усилия, которые привели к созданию Национальной ассоциации содействия развитию цветного населения и Американского союза гражданских свобод. Он работал в домах поселенцев, помогая ассимилировать иммигрантов, выступал против казни Сакко и Ванцетти, защищал Бертрана Рассела, когда мораль Рассела подвергалась сомнению, и встал на сторону историка Гарольда Рагга, когда книги Рагга подверглись цензуре. В ответ на чувство вины, которое он питал за свою поддержку Первой мировой войны, Дьюи возглавил крестовый поход, кульминацией которого стал 19-й28 Пакт Бриана-Келлога, влиятельный, хотя и противоречивый договор, запрещающий войну.

В 1920-е годы влияние Дьюи стало международным. Он поехал с Алисой в Японию в 1919 году, где критиковал культ императора, и прожил в Китае более двух лет, прочитав двести лекций. Китайцы называли его «господин». Демократия» и «г. Наука.» Его книги были переведены на китайский язык, и ученые из Центра исследований Дьюи в Университете Южного Иллинойса напоминают мне, что его акцент на открытиях и этике повлиял на современных китайских педагогов, пытающихся поощрять творчество и добродетель студентов. Дьюи отправился в Турцию, Южную Африку и Мексику, консультируя правительства по вопросам улучшения их систем образования. Сегодня в одиннадцати странах, от Италии до Аргентины, которые традиционно обучают своих студентов лекциями, заучиванием и экзаменами, существуют центры Дьюи, которые стремятся гуманизировать образование и рассматривают более широкие аспекты его философии.

Семидесятилетие Джона Дьюи 20 октября 1929 года, незадолго до краха фондового рынка, стало национальным событием. Он получил многочисленные почетные степени, декларации иностранных государств и портретный бюст известного скульптора Джейкоба Эпштейна. Со всего мира приходили телеграммы, в том числе дань уважения судьям Верховного суда Оливеру Венделлу Холмсу и Феликсу Франкфуртеру. Двадцать пятьсот знатных людей собрались в Большом бальном зале отеля «Астор», чтобы услышать, как Дьюи сравнили с Беном Франклином и назвали историком Джеймсом Харви Робинсоном «главным представителем нашего века и главным мыслителем наших дней».

Не все американцы хвалили Джона Дьюи. Со дней, проведенных в Экспериментальной школе в Чикаго, и до своей смерти в 1952 году он был объектом резкой критики. Некоторые родители в Чикаго утверждали, что после утренней хаотичной игры в школе Дьюи им пришлось учить своих детей читать и писать. Иммигранты в Нью-Йорке яростно протестовали против ручного обучения в 1915 году. Они хотели получить классическое образование, чтобы их дети могли поступить в колледж и стать профессионалами. Теолог Рейнхольд Нибур нашел взгляд Дьюи на человеческую природу слишком оптимистичным, а его взгляд на общество — утопическим.

Споры вокруг Дьюи продолжались и после его смерти. «1950-е годы были ужасным десятилетием для прогрессивных педагогов, — отмечает историк образования Дайан Рэвич. В книге «Образовательные пустоши : Отступление от обучения в наших государственных школах » (1953) Артур Бестор высмеивал причуду «приспособления к жизни» и призывал к возвращению «академической программы». Адмирал Хирам Риковер, отец атомной подводной лодки, приписывал достижение России со спутником Дьюи и его последователям. В 9В журнале 0007 Life президент Эйзенхауэр обвинил в неудачах Америки в области образования «учения Джона Дьюи».

Споры продолжаются и сегодня. Философам-аналитикам мало пользы от мудреца, которого не интересовали тайные споры о языке. Поборник культурной грамотности Э. Д. Хирш настаивает на том, чтобы профессора образовательных школ, превозносящие Дьюи, учили будущих учителей воздерживаться от фактов, завершения, проверки и лекций. В 2011 году консервативный еженедельник Human Events занял 9-е место.0007 Демократия и образование среди самых опасных книг, изданных за последние двести лет.

Возможно, самым большим недостатком Дьюи был его стиль. О ясности философ девятнадцатого века Герберт Спенсер однажды написал: «Представлять идеи так, чтобы их можно было воспринять с наименьшими усилиями». Дьюи читал Спенсера, но не последовал его совету. Редактор New Republic регулярно переписывал материалы Дьюи. Защитники обнаруживают глубину под неясностью и утверждают, что Дьюи намеренно принял антириторический стиль письма. Критики требуют ясности и примера, может быть, некоторого ритма и изящества, чего не хватает философу, не имевшему музыкального слуха. Я встречал многих современных учителей, которые слышали о Джоне Дьюи. Я не встречал никого, кто читал бы его произведения, разве что с неохотой.

Конечно, любой философ, ставший известным, может рассчитывать на критику и может стать привлекательным для последователей, которые будут искажать его или ее идеи. Искажение будет усиливаться, когда философ будет много писать, особенно в абстрактном и неточном стиле. В результате мягкого нрава Джона Дьюи, который приветствовал диалог и экспериментирование, обвиняют во всех изменениях, которые противники могут назвать «прогрессивными»: открытые классы, совместное обучение, приспособление к жизни, чтение на иностранных языках, нападки на латынь и канонические книги, пренебрежительное отношение к одаренным и талантливым, снижение результатов тестов. Нападения можно расширить, включив в них социальные недуги, а также недостатки образования: коммунизм, ползучий социализм, преступность среди несовершеннолетних, снижение патриотизма, ослабление вооруженных сил и менее продуктивную экономику. И католики, и коммунисты поносили Дьюи.

Терпеливо защищался Дьюи. Он напомнил своим ученикам-педагогам, что ученикам нельзя позволять делать все, что им заблагорассудится, что планирование и организация должны сопровождать свободу и что учителя должны быть наставниками , а также экспертами в предметной области. В то время как в Америке распространялись многие формы прогрессивного образования, он настаивал в своей книге 1938 года « Опыт и образование », что образование не должно быть бесцельным.

Что нам делать с Джоном Дьюи? В его досье ФБР упоминались его небрежно причесанные седые волосы, растрепанная одежда и монотонная растяжка. Они могли бы добавить, что он был агностиком в религии и радикалом в политике. Он был хорошим мужем, отцом и щедрым коллегой. Оптимистичный, трудолюбивый, идеалистичный, он отвергал цинизм «потерянного поколения», пессимизм и озабоченность бессознательным Зигмунда Фрейда. Биограф Алан Райан отмечает: «Его не интересовали ни его собственные, ни чужие личные несчастья». Он не комментировал сексуальность, навязчивую идею современной Америки. В отличие от эволюционных психологов, он считал, что воспитание сильнее природы. Он преодолел природную робость стать гигантом в мире философии и настоял на новой роли философа, сочетающей созерцание с действием.

Слова авторитет , дисциплина , отложенное удовлетворение , традиция , иерархия и порядок , не были частью его словарного запаса. Он благоволил сообществу , равенству , активности , свободе . Ему не нужны были книги McGuffey Readers, предназначенные для воспитания характера, патриотизма и любви к Богу. Он критиковал «позолоченный век», «ревущие двадцатые» и «новый курс». Он верил в профсоюзы, забастовки, государственное планирование и перераспределение доходов. В отличие от капитализма laissez-faire, он был убежден, что лидеры более опасны, чем массы.

Отвергая специализацию современных философов, Дьюи занялся логикой, этикой, эстетикой и эпистемологией. Он комментировал войну и мир, профсоюзы и капиталистов. Прежде всего, он преобразовал школы, связав учеников с реальной жизнью, поощряя их стать критическими мыслителями и идеалистами.

Какое наследие Дьюи? Президент Линдон Джонсон (когда-то учитель) превозносил «доктор. Джонни» и связал идеи Дьюи с Великим обществом. Университет Южного Иллинойса создал центр изучения Дьюи и опубликовал 37 томов его сочинений, а также двадцать четыре тысячи экземпляров его переписки. Бывший редактор Ларри Хикман сказал мне, что после многих лет забвения интерес к Дьюи возродился. Он утверждает, что плюрализм Дьюи поощряет «глобальное гражданство». Он отмечает, что после Второй мировой войны японские педагоги обратились к Дьюи, и добавляет, что у него есть последователи среди миллионов японских буддистов.

В Америке есть Общество Джона Дьюи и учебные центры Джона Дьюи по всему миру. Дебора Мейер, единственная учительница начальной школы, когда-либо получавшая награду Макартура «Гений», неоднократно цитирует влияние Дьюи на ее демократические, проектные и общественные школы. Коалиция основных школ, лозунг которой «лучше меньше, да лучше», основана на прогрессивизме Дьюи. Левые общественные интеллектуалы и профессора Корнел Уэст и Ноам Хомский защищают Дьюи как врага элит и основателя демократии участия. Покойный Ричард Рорти, иконоборец и противоречивый, но выдающийся философ, заново открыл для себя Дьюи в XIX веке.80-х годов и похвалил Дьюи за прагматизм, политическую активность и видение демократической утопии (которой, по словам Рорти, никогда не суждено было сбыться).

Вторя заключению Дьюи в «Моем педагогическом кредо», многие современные психологи настаивают на том, что люди устроены так, чтобы быть социальными, жаждущими групповой деятельности и связей. В дополнение к данным визуализации мозга, недоступным во времена Дьюи, они ссылаются на повсеместное распространение iPhone и мощь Facebook. Коммунисты, которые считают, что прославление индивидуализма в Америке зашло слишком далеко, цитируют Дьюи.

«Ах, но досягаемость человека должна превышать его хватку», — советовал Роберт Браунинг, любимый поэт Дьюи. Дьюи был радикальным реформатором, социалистом, светским гуманистом, мелиористом и даже утопистом. Он мечтал об Америке без сексизма, расизма и этнических разделений, о сообществе, уважающем капиталистов и ремесленников и культивирующем как науку, так и искусство. Его густые, напыщенные философские трактаты представляют сейчас интерес прежде всего для академиков; его более читаемая журналистика остается полезной для историков; его образовательные труды оказались самыми влиятельными.

Современные американцы выбрали тестирование, стандарты, конкурс, выбор и академические учебные программы. Отчеты об образовании делают упор на национальную безопасность, рабочие места и разрыв в достижениях, а не на открытия, ручное обучение или сообщество. Умышленно антипрогрессивные чартерные школы, такие как школы KIPP и академии успеха, пытаются преодолеть разрыв в достижениях и покончить с бедностью с помощью содержания, конкуренции и дисциплины.