Читать книгу Запечатанные младенцы Александра Ивановича Куприна : онлайн чтение

Александр Иванович Куприн
Запечатанные младенцы

Куда только не совала меня судьба. Я был последовательно офицером, землемером, грузчиком арбузов, подносчиком кирпичей, продавцом в Москве, на Мясницкой, в одной технической конторе тех принадлежностей домашнего обихода, которые очень необходимы, но о которых вслух не принято говорить. Был лесным объездчиком, нагружал и выгружал мебель во время осеннего и весеннего дачных сезонов, ездил передовым в цирке, занимался гнусным актерским ремеслом, но никогда я не представлял себе, что придется быть еще и псаломщиком.

А случилось это вот как. Мой приятель инженер попросил меня поехать к нему, на север Полесья, в деревню Казимирку, где у него было около двух тысяч десятин. Почему-то ему взбрела в голову мысль о том, чтобы развить там табаководство. А в то время я был человек свободный, независимый, легкомысленный и подвижной. Поэтому, нагрузив чемодан семенами махорки-серебрянки и несколькими десятками брошюр, я отважно двинулся на это сомнительное предприятие.

Должен заранее сознаться, что из моих сельскохозяйственных предприятий ничего не вышло. Часть табака увяла от чрезмерно теплого лета, другую часть разворовали крестьяне, а третья, и последняя, погибла во время лесного пожара.

В этой деревне был древний костел и в нем за престолом образ божьей матери, писанный, по преданию, евангелистом Лукою, а в ста шагах расстояния находилась церковь, деревянная, с зеленой высокой крышей, со стенами, крашенными сверху вниз белыми и розовыми полосами. Настоятелем православной церкви числился таинственный отец Анатолий. Но его паства никогда его не видела. Деревня Казимирка считалась приписной в количестве других шести-семи деревень и сел, в которых были престолы.

Всякий, кто бывал на юге или юго-западе России, тот знает, какой заботой, вниманием, я даже более скажу, обожанием, окружает католическая паства своих священников. Лучшая, редкая дичь – ксендзу. Столетний карп или лещ – тоже пану пробощу. Великолепные домотканые полотенца с прелестными народными узорами – ему же, весною черешни, летом земляника, осенью яблоки, грибы, сметана, сливки, а на рождество поросята, гуси и утки. О других дарах я не буду говорить, чтобы не показаться сплетником. Конечно, бедные полещуки вместо своей заколоченной православной церкви начали ходить в костел. Надо же было им удовлетворить свои религиозные потребности. Кстати, там музыка, благоговейная тишина, торжественность богослужения, великолепный ритуал.

Ксендз был очень тактичный человек. Он избегал какого бы то ни было воздействия на чужое стадо, но не препятствовал ему обращаться к богу как ему выгоднее и удобнее. И вот, кажется, на это обратили внимание в епархии. Во всяком случае, в деревню Казимирку был наряжен отец Анатолий, со строгим предписанием во что бы то ни стало положить конец католическому засилью. Он приехал не один, а вместе с псаломщиком, который столько же понимал в церковном уставе, сколько, как говорится, сазан в Библии. А церковный устав – это тяжелая, ответственная вещь. Все эти задостойники, стихири на стиховне, тропари, ирмосы, песнопения дню, числу и месяцу, передвижение пасхалии, апостол на каждый день и Евангелие представляют из себя такую скомканную и совсем не четко определенную науку, в которой распутаться может только редкий специалист.

По моему мнению, отец Анатолий знал гораздо меньше, чем псаломщик, или, может быть, знал, но забыл, но зато он был хорошим патриотом и отважным человеком. Посетив однажды костел и внимательно просмотрев службу ксендза Антония Бурбы, он для привлечения своего стада православной церкви решился ввести у себя в храме католический обиход. Когда он проносил святые дары во время преждеосвященной обедни с жертвенника на алтарь, то впереди его, пятясь задом, в серой двухцветной свитке, наполовину черной, наполовину серой, пятился, почти на четвереньках, церковный староста-крестьянин и все время звонил в колокольчик. Возглас к Евангелию он читал на мотив Secula Seculorum

1
  Веки вечные (лат.).

[Закрыть] и говорил проповеди на малороссийском языке.

Неизбежно было, что я познакомился с ними обоими, и с отцом Анатолием, и его псаломщиком. Кроме них, был в Казимирке только едва-едва грамотный человек, продавец в казенной винной лавке, с которым я уже успел давно поссориться.

Итак, мы втроем, священник, псаломщик и я, собирались каждый вечер то у них, то у меня и часами играли в преферанс по двухтысячной, с рефетами и двойной курочкой. Тут-то они меня и привлекли к священнодействию. Надо сказать, что я очень люблю церковное пение и довольно основательно знаю его, поэтому соблазнить меня было очень легко. За две недели до масленицы я уже был постоянным певцом на правом клиросе, и мы с псаломщиком, – помню прекрасно его лицо: маленький, черный, узколобый, с отвисшей нижней губой, но никак не могу вспомнить его имени, отчества и фамилии, – мы с ним каждое воскресенье распевали все, что нам взбредало на ум или попадалось под руку. Во всяком случае, должен сказать, что церковным уставом я овладел в эти несколько недель гораздо точнее, чем он за весь свой семинарский искус.

Первую неделю великого поста мы провели кое-как, с грехом пополам, но все-таки сравнительно благополучно. Но вот однажды приходит ко мне мой псаломщик и первым делом спрашивает:

– Дадите ли вы мне честное слово, что все, что я вам скажу, останется между нами? Я ему ответил:

– Вы меня связываете чересчур тесным обязательством. Если моя совесть позволит мне не рассказать никому, то, конечно, я не расскажу никому: я не из болтливых. А если мне придется сказать, то скажу. И вообще я не люблю себя стеснять никакими условиями. Вы сами понимаете, что покупать кота в мешке…

– Ну, ладно! Идет, – живо возразил он. – Я не буду с вами уговариваться наперед, а скажу все откровенно. Видите ли, мне хочется в этом месяце держать экзамен в юнкерское училище, чтобы потом сдать экзамен на подпрапорщика и на офицера. Я хочу попросить у отца Анатолия отпуск, но не хочу ему сказать, зачем я уезжаю. Если мне удастся выдержать экзамен, я напишу ему письмо с прошением, а если не удастся, я вернусь сюда обратно, и место псаломщика все-таки останется за мною. А вы на это время останетесь вместо меня, тем более что под моим руководством вы настолько привыкли к службе, что она вас совсем не затруднит. Вы понимаете меня?

Конечно, я понял его, поморщился, но согласился с ним. В тот же день отец Анатолий благословил его поехать отдать последнее целование усопшей матери, а псаломщик передал мне несколько десятков книг в старинных телячьих переплетах, издание времен Екатерины Второй и Павла Первого.

Однако я не рассчитал своих сил. Страшно тяжела была первая неделя, когда мы служили ежедневно. Начинали мы служение с пяти часов утра, отламывали всенощное бдение, великое и малое повечерие, заутреню, раннюю обедню и позднюю обедню, а в промежутках исповедовали и причащали человек по двести в сутки. Кончали мы служение часов около двух или трех пополудни. Вторая и третья недели были сравнительно легче – были заняты только среды, пятницы и воскресенья. Но к четвертой опять повалили исповедники, и я совсем выбился из сил и лишился последних остатков моего голоса. Вместо того чтобы петь, я скрипел и шипел, точно расстроенный граммофон. Пятая неделя опять дала маленький роздых, но на шестой и седьмой неделе я просто потерял голову. Коварный псаломщик точно в воду канул. Он меня не извещал ни одним звуком о своей судьбе. А отец Анатолий становился все настойчивее и настойчивее. Почем знать, может быть, он что-нибудь пронюхал о нашем таинственном договоре с псаломщиком. Помню отлично, что в один из этих дней я лег спать в три с половиной часа утра, – всю ночь я играл в польский банчок с графом Ворцелем, – и вот в середине пятого часа утра ко мне приходит церковный староста, в смазных сапогах, в разноцветной свитке, с густо намазанными волосами.

– Идыть швитко до церкви. Батюшка вас требует.

Я мгновенно вспомнил о том, как он обтирал причастникам губы шелковым платком и как при этом орал на них, точно на базаре. Припомнил, как он толкал в шею бестолковых баб, наглухо закутанных в толстые шерстяные платки, как он перевирал имена причастников, вспомнил многое другое. Кончилось все это тем, что он со значительной скоростью выскочил за дверь, и мой башмак попал вряд ли на дюйм выше, чем в то место, где пришлась бы его голова.

Успокоенный и облегченный, я погрузился было в сладкий утренний сон. Но дверь опять открылась, и вошел отец Анатолий. Он был уже одет, с золотою цепью вокруг шеи, с золотым крестом на груди и выправлял обеими руками волосы из-под воротника.

– Нет, нет! Я и слушать не хочу, – говорил он, – никаких оправданий!.. Одевайтесь! Вот вам брюки. Вот пиджак. Вот сапоги. Где другой сапог? Ах, вот он где. Шевелитесь, молодой человек, шевелитесь! Постарайтесь во имя храма божьего, не ленитесь. Нам осталось совсем немного.

Понятно: ряса, крест, убедительный вид бодрого и верующего человека – все это заставило меня быстро одеться и привести себя в порядок. Таким-то образом я и запрягся на страстную седьмицу, на пасхальную неделю, на фомину и на всю цветную триодь.

Для того чтобы сказать, как я измучился за это время, достаточно того, что под светлое Христово воскресение я без отдыха читал и пел от семи часов вечера до одиннадцати часов следующего дня.

Но конец наших отношений был самым удивительным и, по правде сказать, неожиданным как для него, так и для меня. На фоминой неделе отец Анатолий, ласковый, расчесанный, намасленный, зашел ко мне и попросил меня поехать с ним вместе запечатать младенцев. Сначала я его не понял и даже, признаюсь, немного испугался, но он объяснил мне, что запечатание младенцев заключается в следующем. За время его отсутствия из приписанных к нему сел были большие детские эпидемии: дифтерит, корь, скарлатина и другие. Доехать до этих сел не было возможности из-за громадных сугробов, а потом ростепели. Теперь дорога установилась и обсохла, и надо было ехать делать последнее священническое благословение детям, погребенным без церковного напутствия.

Это путешествие у нас заняло три дня. Мы приезжали в село или в деревню, где нас встречали колокольным звоном из каплиц, и затем шли на кладбище. Детские свежие незапечатанные могилки очень легко было узнать, потому что на каждой из них вдоль была растянута полоса домотканого холста, а на ней пара крашенных в синий цвет яиц и пятьдесят копеек медью или серебром. Священник подходил к могилке и начинал торопливо:

– Благословен бог наш всегда, ныне и присно и вовеки веков!

– А-м-минь, – подтягиваля ему.

– Благочестивейш… самодержавнейш… велик…

– Господи помилуй!

– Упокой, господи, душу усопшего раба… младенца… Как звать?

– Грипой, батюшка, – с низким поклоном говорила какая-нибудь почерневшая от лет, невзгод и голодухи баба.

– …Грипа и учини его в рай, иде же все праведники упокояются! А я:

– Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй!

Таким образом, безмятежно и быстро мы похоронили раба божиего Юрка и младенца Языкантия, и только с одной предпоследней могилой, притаившейся где-то в уголке кладбища, у нас вышло маленькое недоразумение. Холст на ней лежал какой-то подержанный, сделанный, вероятно, лет пятнадцать тому назад, а то просто выкроенный из старой нижней юбки, но ни полтинника, ни яиц на нем не было. Отец Анатолий рассердился, покраснел, как спелый томат, и так закричал на бабу, что она кинулась от него бегом. Через десять минут она вернулась с сорока копейками, и мы благополучно спели панихиду и запечатали рабу божию отроковицу Серениду – настоящее имя ее знает, вероятно, всеведущий господь. Однако краем глаза я видел, как эта женщина, прежде чем запечатать свою умершую дочку, валялась в ногах деревенского старосты и целовала его сапоги. В последнем по очереди селе отца Анатолия вдруг осенила вдохновенная мысль. Он заявил, что хочет служить молебен о плодородии будущего года. Я попробовал было указать ему на требник и сказать, что существуют молебны «о еже власти в кладезь чему нечистому», «о еже избавитися от колдовства и волшебства, от нашествия иноплеменников и междоусобной брани» и так далее. Но он меня остановил вдруг с такой сухостью, которой я даже от него не ожидал:

– Делайте, что вам приказано, и не заставляйте меня прибегать к крайним мерам! Я без лишних объяснений понял, какие это крайние меры. Просто отец Анатолий возьмет и уедет, а я останусь без лошадей, и идти мне придется шестьдесят верст пешком. Мне пришлось смириться. Священник занял самую большую избу во всей деревне и велел немедленно собраться туда всем хозяевам, и чтобы каждый из них непременно принес с собою стакан меду, пяток яиц и большой мерный корец ячменя. Все это было беспрекословно исполнено. Два громадных восьмипудовых мешка были наполнены хлебом. Полная кадушка благоуханного меда была накрыта свежими молодыми липовыми листьями, и в ивовой плетеной корзинке горою лежали свежие весенние яйца.

Ну, уж какой молебен мы отслужили в этой избе – за это ответит на Страшном суде Христовом грешная душа отца Анатолия. Это было какое-то попурри из церковных песнопений – великопостных, похоронных, молебственных и других. Достаточно того сказать, что мне все время казалось, что я богохульствую…

После молебна хозяин, пожилой, степенный мужик, откупорил четвертную бутыль с водкой, налил себе стакан, сказал: «Пью до батюшки», выпил и, еще не закусывая, налил второй стакан и протянул отцу Анатолию. Священнослужитель взял наполненный стакан, обернулся ко мне и сказал:

– Пью до… – Он, кажется, хотел сказать «до тебя», но в последний момент одумался и сказал: – до вас.

Я проделал ту же церемонию по отношению к хозяйке, которая долго стеснялась, но все-таки выпила и вытерла губы верхом ладони.

Не совсем твердо помню, как и кто нас доставил в Казимирку. Знаю только, что на другой день отец Анатолий написал мне записку с настоятельной просьбой уплатить ему половину разъездных расходов. Но меня уже в то время потянуло в дальнейшие странствия, и потому я разорвал его письмо, бросил обрывки бумаги в лицо церковному старосте и закричал на него:

– Передай, болван, отцу Анатолию, что сегодня я пишу на него жалобу патриарху Сиракузскому!

– Кому?

– Си-ра-куз-ско-му!

Читать книгу Любви покорны все буквально возраста Леонида Филатова : онлайн чтение

Ипподром

 
…Вот впереди, других сминая,
Сосредоточенно смурная
Несется лошадь, чуть дыша!
Она летит по чьим-то судьбам,
И дребезжит ларьком посудным
Ее усталая душа…
А некто толстый и вспотевший
Азартно машет тюбетейкой:
Мол, кто же первый, как не ты!..
Толпа и впрямь теряет шансы,
И разверзаются, как шахты,
До легких высохшие рты.
Она не знает, эта лошадь,
Зачем ей нужно облапошить
Своих зачуханных подруг,
Одно известно ей покуда:
Необходимо сделать чудо —
И дотянуть последний круг!..
…Люблю пустые ипподромы,
Когда неспешны и подробны
Они вершат свои дела…
Жокей расседлывает лошадь
И тихо, чтоб не потревожить,
Снимает нимб с ее чела…
 

Рекрутская песня

 
Разбойная пирушка,
Измятая подушка, —
Случайная подружка
Уснула как сурок…
И с первыми лучами —
С котомкой за плечами —
В тревоге и печали
Ты выйдешь за порог!..
Ать-два!
Ать-два!
Ать-два!
Капрал тебе, бедняге,
Поднес ведерко браги,
Перо и лист бумаги, —
Адье – и был таков…
А утром – взятки гладки,
Печать – и все в порядке,
И ты уже в десятке
Таких же дураков!..
Ать-два!
Ать-два!
Ать-два!
И нет к семье возврата,
И нет к стрельбе азарта,
Сегодня жив – а завтра
Сколачивают гроб…
В казарме ждут к обеду
И ты кричишь: приеду! —
И в полдень, в ту же среду
Получишь пулю в лоб!
Ать-два!
Ать-два!
Ать…
 

Подарок Андерсена

 
Ты не веришь в таинственность радуги
И загадок не любишь совсем.
Ты сегодня сказал мне, что яблоки —
Это тот же коричневый джем.
И глаза у тебя улыбаются,
И презрительно морщится нос.
Ведь у взрослых ума не прибавится,
Если к ним относиться всерьез.
Ты не числишься в сказочном подданстве
На седьмом от рожденья году.
Это яблоко – самое позднее
Из оставшихся в нашем саду.
Это яблоко – солнечной спелости,
Как последний счастливый обман,
Дарит Вашей Взрослеющей Светлости
С уважением – Ганс Христиан.
 

Человек начинал говорить

 
…А началом явился испуг
От нечаянно хрустнувшей ветки…
И дремучий немыслимый звук
Шевельнулся тогда в человеке…
Человек начинал говорить!..
И, не в силах бороться с искусом,
Обнаружил великую прыть
В овладении этим искусством.
Он придумывал тысячи тем,
Упиваясь минутным реваншем.
Говори-и-ть! – А о чем и зачем —
Человеку казалось не важным.
Он смолкал по ночам, но и тут —
Что ни утро – в поту просыпаясь,
Он пугался безмолвных минут
И ничем не заполненных пауз.
Но однажды случилась беда:
Он влюбился и смолк в восхищеньи.
И к нему снизошла немота
И свершила обряд очищенья.
Он притих, и разгладил чело,
И до боли почувствовал снова
То мгновение, после чего
Станет страшно за первое слово…
 

Однажды утром

 
Белым-бело! – И в этом белом гимне
Явилась нам, болезненно остра,
Необходимость тут же стать другими,
Уже совсем не теми, что вчера.
Как будто Бог, устав от наших каверз,
От ссор и дрязг, от жалоб и нытья,
Возвел отныне снег, крахмал и кафель
В разряд святых условий бытия.
И вдруг шаги и разговоры стихли,
И тишина везде вошла в закон
Как результат большой воскресной стирки
Одежд, религий, судеб и знамен.
 

Бизоны

 
В степях Аризоны
В горячей ночи
Гремят карабины
И свищут бичи.
Большая охота.
Большая беда.
Несутся на запад
Бизоньи стада.
Их гнали, их били,
Их мучили всласть —
Но ненависть к людям
Им не привилась.
Пусть спины их в мыле
И ноги в крови —
Глаза их все так же
Темны от любви.
Брезгливо зрачками
Кося из-под век,
Их предал лукавый
Изменчивый век.
Они же простили
Его, подлеца,
Как умные дети —
Дурного отца.
Какое же нужно
Испробовать зло,
Чтоб их отрезвило,
Чтоб их проняло,
Чтоб поняли, черти,
У смертной черты,
Что веку неловко
От их доброты!..
 

Последняя песенка старого дуэлянта

 
Бонжур, месье! Ну вот я вышел,
Покинув праздничный обед.
В одной руке – кулечек вишен,
В другой – нескромный пистолет.
А день прекрасен и торжествен,
И нам стреляться – неужель?
Прошу прощения у женщин
За эту глупую дуэль.
Друзья не крикнут мне: куда ты?
Они суровы и честны.
И нервно стынут секунданты,
И громко тикают часы.
И жизнь моя уже конкретна
Для пистолетного огня,
И санитарная карета
За поворотом ждет меня.
И вскоре медики измерят
Мое холодное чело,
И жизнь тихонько мне изменит —
Но не изменит ничего.
Когда б вернул мне жизнь Всевышний
И вновь вручил мне пистолет, —
Я б точно так же лопал вишни
И целил – просто в белый свет!..
 

Провинциалка

 
…А здесь ни наводненья, ни пожара,
И так же безмятежна синева,
И под конюшни отдана хибара
С заносчивым названьем «Синема».
О, милый городок счастливых нищих,
Здесь жизнь всегда беспечна и легка!
И вдруг – печаль в распахнутых глазищах
Молоденькой жены зеленщика…
За кем бегут мальчишки и собаки,
Куда они спешат в такую рань? —
Столичный клоун в белом шапокляке
Опять приехал в вашу глухомань!
Не ты ль его когда-то целовала —
С ума сойти! – и, кажется, при всех!
Должно быть, не одна провинциалка
Отмаливает тот же самый грех…
Как ты была тогда неосторожна,
Как ты неосмотрительна была!..
Тебе его хохочущая рожа
И год спустя по-прежнему мила.
На нем все тот же фрак и та же пудра,
И он все так же нравится толпе…
Но – дурочка! – опять наступит утро,
И он уйдет, не вспомнив о тебе.
А утро будет зябким, как щекотка,
И заорут над ухом петухи.
И будут нам нужны стихи и водка.
Стихи и водка. Водка и стихи.
Гляди, а твой супруг, смешон и жалок,
Сейчас преподнесет ему цветы!
Похоже, что мужья провинциалок
Искусство ставят выше суеты…
 

Память

 
Давай поглядим друг на друга в упор,
Довольно вранья.
Я – твой соглядатай, я – твой прокурор,
Я – память твоя.
Ты долго петлял в привокзальной толпе,
Запутывал след.
Ну вот мы с тобою в отдельном купе,
Свидетелей нет.
Судьба мне послала бродить за тобой
До самых седин.
Ну вот мы и встретились, мой дорогой,
Один на один.
Мы оба стареем: ты желт как лимон —
Я лыс как Сократ.
Забудь про милицию и телефон,
Забудь про стоп-кран.
Не вздумай с подножки на полном ходу
Нырнуть в темноту.
Мы едем с тобою не в Караганду
И не в Воркуту.
Чужие плывут на окном города,
Чужие огни.
Наш поезд отныне идет в никуда,
И мы в нем одни.
…Как жутко встречать за бутылкой винца
Синюшный рассвет
И знать, что дороге не будет конца
Три тысячи лет…
 

Вино из одуванчиков

 
Меня сочтут обманщиком,
Да только я не лгу:
Вином из одуванчиков
Торгуют на углу
Уж если одурачивать —
То как-нибудь хитро:
Вино из одуванчиков —
Да это же ситро!
Нашли же чем попотчевать
Доверчивый народ, —
А очередь, а очередь,
А очередь – растет!
Закройте вашу лавочку,
Не стоит тратить пыл:
Вино из одуванчиков
Никто еще не пил.
Алхимики, не вам чета,
Тузы и короли —
Вина из одуванчиков
Придумать не смогли.
Напрасно вы хлопочете,
Товар у вас не тот, —
А очередь, а очередь,
А очередь – растет.
Название заманчиво,
Однако не секрет:
Вина из одуванчиков
На белом свете нет.
 
 
Меня сочтут обманщиком,
Да только я не лгу:
Вином из одуванчиков
Торгуют на углу
Вино, понятно, кончилось,
Киоск давно закрыт, —
А очередь, а очередь,
А очередь – стоит!
 

Мгновение тишины

 
В сошедшей с ума Вселенной —
Как в кухне среди корыт —
Мы глохнем от диксилендов,
Парламентов и коррид.
Мы все не желаем верить,
Что в мире истреблена
Угодная сердцу ересь
По имени тишина.
Нас тянет в глухие скверы —
Подальше от площадей —
Очищенные от скверны
Машин и очередей.
Быть может, тишайший гравий,
Скамеечка и жасмин —
Последняя из гарантий
Спасти этот бедный мир.
Неужто, погрязши в дрязгах,
Мы более не вольны
Создать себе общий праздник —
Мгновение тишины?
Коротенькое, как выстрел,
Безмолвное, как звезда,—
И сколько б забытых истин
Услышали мы тогда!
И сколько б Наполеонов
Замешкалось крикнуть «пли!»,
И сколько бы опаленных
Не рухнуло в ковыли…
И сколько бы пуль напрасных
Не вылетело из дул,
И сколько бы дам прекрасных
Не выцвело в пошлых дур!
И сколько бы наглых пешек
Узнало свои места —
И сколько бы наших певчих
Сумело дожить до ста!..
Консилиумы напрасны.
Дискуссии не нужны.
Всего и делов-то, братцы, —
Мгновение тишины…
 

«Вот вы говорите, что слезы людские – вода?»

– Вот вы говорите,

                  что слезы людские – вода?

– Да.

– Все катаклизмы

                  проходят для вас без следа?

– Да.

– Христос, Робеспьер, Че Гевара

                  для вас – лабуда?

– Да.

– И вам все равно,

                   что кого-то постигла беда?

– Да.

– И вам наплевать,

                  если где-то горят города?

– Да.

– И боли Вьетнама

                  не трогали вас никогда?

– Да.

– А совесть, скажите,

                   тревожит ли вас иногда?

– Да…

– Но вам удается

                  ее усмирить без труда?

– Да.

– А если разрушили созданный вами

                                    семейный очаг?

– Так…

– Жестоко расправились

                  с членами вашей семьи?

– И?..

– И вам самому

                   продырявили пулею грудь?

– Жуть!

– Неужто бы вы и тогда

                   мне ответили «да»?

– Нет!

– А вы говорите,

                   что слезы людские вода?

– Нет…

– Все катаклизмы

                  проходят для вас без следа?

– Нет!

– Так, значит,

                  вас что-то

                           тревожит еще иногда?

– Да! Да. Да…

Про Клавочку

 
Клавка – в струночку, лицо белей бумаги,
И глядит – не понимает ничего.
А кругом – все киномаги, да завмаги,
Да заслуженные члены ВТО.
Что ни слово – Мастроянни да Феллини,
Что ни запись – Азнавур да Адамо!..
Так и сяк они крутили да финтили,
А на деле добивались одного:
«Клавочка, вам водочки
Или помидорчик?
Клавочка, позволите
Вас на разговорчик?»
Как сомы под сваями —
Вкруг твоей юбчонки
Крутятся да вертятся
Лысые мальчонки.
А снабженец Соломон Ароныч Лифшиц —
В дедероновом костюме цвета беж —
Обещал сообразить японский лифчик
И бесплатную поездку за рубеж.
Говорил ей, как он хаживал по Риму,
Как в Гонконге с моряками пировал…
Ой, глушили Клавку так, как глушат рыбу, —
Без пощады, чтобы враз и наповал!
«Клавочка, вам водочки
Или помидорчик?
Клавочка, позволите
Вас на разговорчик?»
Как сомы под сваями —
Вкруг твоей юбчонки
Крутятся да вертятся
Лысые мальчонки.
И сидел еще один лохматый гений,
Тот, которого «поймут через века», —
Он все плакал возле Клавкиных коленей
И бессвязно материл Бондарчука.
Все просил и все искал какой-то «сути»,
Все грозился, что проучит целый свет,
А в конце вдруг объявил, что бабы – суки,
И немедленно отчалил в туалет.
«Клавочка, вам водочки
Или помидорчик?
Клавочка, позволите
Вас на разговорчик?»
Как сомы под сваями —
Вкруг твоей юбчонки
Крутятся да вертятся
Лысые мальчонки.
Ну а третий все развешивал флюиды
Да косил многозначительно зрачком,
Намекал, что, мол, знаком с самим Феллини, —
А по роже и не скажешь, что знаком.
Клавка мчится вкругаля, как чумовая,
Задыхаясь и шарахаясь от стен:
«Друг Сличенко», «сын Кобзона»,
«внук Чухрая»
И «свояченик самой Софи Лорен»!
«Клавочка, вам водочки
Или помидорчик?
Клавочка, позволите
Вас на разговорчик?»
Как сомы под сваями —
Вкруг твоей юбчонки
Крутятся да вертятся
Лысые мальчонки.
Клавка смотрит вопросительно и горько —
Ей не слышится, не дышится уже
В этом диком и цветном, как мотогонка,
Восхитительном и жутком кураже!..
Но опять шуршит под шинами дорога
И мерцает дождевая колея…
Едет утречком на лекцию дуреха,
Ослепительная сверстница моя.
 

Двор

 
Вечером мой двор угрюмо глух,
Смех и гомон здесь довольно редки —
Тайное правительство старух
Заседает в сумрачной беседке.
Он запуган, этот бедный двор,
Щелк замка – и тот как щелк затвора.
Кто знавал старушечий террор,
Согласится – нет страшней террора.
Пропади ты, чертова дыра,
Царство кляуз, плесени и дуста! —
Но и в мрачной пропасти двора
Вспыхивают искры вольнодумства:
Якобинским флагом поутру
Возле той же старенькой беседки
Рвутся из прищепок на ветру
Трусики молоденькой соседки!
 

Игра в «замри»

 
Должно быть, любому ребенку Земли
Знакома игра под названьем «замри».
Орут чертенята с зари до зари:
«Замри!..»
«Замри» – это, в общем-то, детский пароль,
Но взрослым его не хватает порой.
Не взять ли его у детишек взаймы —
«Замри?»
Нам больше, чем детям, нужны тормоза,
Нам некогда глянуть друг другу в глаза.
Пусть кто-нибудь крикнет нам, черт побери:
«Замри!»
Послушай-ка, друже, а что если вдруг
Ты мне не такой уж и преданный друг?
Да ты не пугайся, не злись, не остри —
«Замри!»
Противник, давай разберемся без драк —
А что если ты не такой уж и враг?
Да ты не шарахайся, как от змеи,—
«Замри!»
О, как бы беспечно ни мчались года, —
Однажды наступит секунда, когда
Мне собственный голос шепнет изнутри:
«Замри!»
И память пройдется по старым счетам,
И кровь от волненья прихлынет к щекам,
И будет казаться страшней, чем «умри», —
«Замри».
 

Песня о чилийском музыканте

 
Чья печаль и отвага
Растревожили мир?..
Это город Сантьяго
Хрипло дышит в эфир!..
Был он шумен, и весел,
И по-южному бос,
Был он создан для песен
И не создан для слез.
В этом городе тесном
Жил, не ведая бед,
Мой товарищ по песням,
Музыкант и поэт.
Он бродил по бульварам
Меж гуляющих пар
И сбывал им задаром
Свой веселый товар…
И когда от страданий
Город взвыл, как в бреду, —
Он в обнимку с гитарой
Вышел встретить беду.
Озорной и беспечный,
Как весенний ручей,
Он надеялся песней
Устыдить палачей…
Но от злого удара,
Что случилось в ответ, —
Раскололась гитара,
Рухнул наземь поэт…
Нет греха бесполезней,
Нет постыдней греха,
Чем расправа над песней,
Чем убийство стиха.
Песня полнится местью
И встает под ружье…
Посягнувший на песню —
Да умрет от нее!
 

Июль 80-го

Памяти Владимира

 
…И кому теперь горше
От вселенской тоски —
Лейтенанту из Орши,
Хиппарю из Москвы?..
Чья страшнее потеря —
Знаменитой вдовы
Или той, из партера,
Что любила вдали?..
Чья печаль ощутимей —
Тех, с кем близко дружил,
Иль того, со щетиной,
С кого списывал жизнь?..
И на равных в то утро
У таганских ворот
Академик и урка
Представляли народ.
 

Високосный год

Памяти ушедших товарищей

 
О, високосный год, проклятый год, —
Как мы о нем беспечно забываем
И дове

Поэт не написал ни единой строки о женщине, которой был обязан судьбой — Российская газета

В июне скромно, в узких кругах, отмечалось 110-летие со дня рождения Александра Твардовского. И мне вновь вспомнилось, как несколько лет назад мы снимали фильм о нем. Курение до одури, подсъемки, разговоры «под камеру» с его дочерью, с Роем Медведевым, с поэтом Ваншенкиным, с критиком Турковым, с Карагановой, которая заведовала отделом поэзии в «Новом мире».

«Более крупной личности в литературном мире я не встречал», — признался Медведев. Турков назвал его «совестью поэзии». А Ваншенкин, он знал его 20 лет, сказал, что он еще при жизни стал классиком: «Меня словно отбрасывало куда-то в XIX век, в центр русской литературы. Вот в чем дело-то…»

А в чем для меня было дело?

Два вопроса

А я все сопротивлялся. Все наскакивал с двумя простыми и глупыми вопросами. Почему, например, у поэта почти нет стихов о любви? Он сорок лет был женат на первой любви, на Машеньке Гореловой, смоляночке с синими глазами, но неужто ни разу не влюблялся, не терял головы?

И второй, совсем уж дурацкий вопрос: отчего он был таким «правильным»? Пушкин был картежником, бретером, Некрасов — прелюбодеем. Это ведь даже не недостатки — это норма для поэтов.

А у него либо вся жизнь — «святцы», либо мы что-то не знаем про него.

Поэт, но не кумир в поэзии. Редактор, но по нынешним временам не такой уж и смелый. Коммунист, но настолько правоверный, что даже начальники-коммунисты не спешили принимать его в свою уже сильно подгнившую компанию. Но ведь и «либералы» тогдашние не особо жаловали — он был для них лауреатом Сталинских премий, орденоносцем и даже кандидатом в ЦК КПСС. Номенклатура…

Словом, не жил он в моем сценарии. Пока однажды его дочь не процитировала письмо его жены. Я знал предысторию: его друга Адриана Македонова в 37-м арестовали, представьте, за поддержку «кулацких тенденций» у Твардовского. И больше года в газетах, на собраниях от поэта требовали отречься от друга — осудить, окунуть в общую помойку. Упорство отца, сказала мне дочь, могло кончиться только расстрелом. И вдруг добавила:

— Маме он написал: может быть, я чего-то не знаю про Македонова, может, он от меня что-то скрыл. И мама пишет ему гневно: «Это же твой друг ближайший, как ты можешь усомниться». И отец — устоял…

Вот, собственно, и вся история. Но все встало на места. И такое понятное колебание на краю гибели. И будущее дон-кихотство.

И любовь — такую женщину да не любить?!

Семья Твардовских (слева направо): Мария Митрофановна, Александр, Иван (на велосипеде), Трифон Гордеевич с дочерью Анной, Константин. 1916 год.

Две биографии

Он родился в поле, под елкой. Натурально, не иносказательно! Напишет потом: «И не были эти в обиду мне слухи,

Что я из-под елки. Ну что ж, из-под елки.

Зато, как тогда утверждали старухи,

Таких, из-под елки, не трогают волки…»

В конопляных лаптях, а не лыковых, которые сам и вязал, шкандыбал каждый день по девять километров в школу. В 11 прочел «Братьев Карамазовых», а за «Трех мушкетеров» взялся, вообразите, только в 40 лет, уже трижды лауреатом и четырежды орденоносцем. В 12 хотел стать священником, а уже в 13 стал отчаянным атеистом. Пас скот, косил, плотничал (всю жизнь гордился, что мог с четырех ударов топором заострить кол). Но в 14 из дома вдруг ушел.

— Отец его ударил, не больно, но так, что унизил, — сказала нам на съемках дочь.

Через пять лет, когда семью раскулачат и вышлют, он, твердолобый, задохнется от жалости к отцу.

С этого начнутся две его биографии: одна в книжках для народа, другая — в учетной партийной книжке. И даже через 30 (тридцать!) лет при обмене партдокументов он будет писать самому Хрущеву, встречаться с Фурцевой, только чтоб изменить это клеймо — «сын кулака». И — не сможет, не изменит, так и умрет с двумя биографиями.

Не отсюда ли «правильность» Твардовского: ему не простили бы и малости?..

В Смоленск он приедет в кожушке с воротником из чалой шкурки и в стоптанных валенках. Бедным, но гордым. Когда увидит, что один поэт намазывает на булку масло, удивится: зачем же масло, она и так вкусная! Но с другом, юным писателем, засыпая под одной шубой в «приюте голытьбы», будет играть в игру, которую сам и придумает, — называть по очереди 100 самых знаменитых людей. И нагло добавлять — 100 нам было не нужно, достаточно было 98, ибо два последних были мы сами. Верил себе да Некрасову, чей портрет носил в записной книжке. И конечно, верил в свободу, равенство, братство.

До тех пор, думаю, верил, пока не случилась история с Македоновым.

И пока смоляночка не спасла ему душу.

Два светофора

Она сама нашла это место, «Танцовую рощу» — холм у железнодорожной станции Колодня, в четырех километрах от Смоленска. «Танцовая», ибо сосны здесь, словно приплясывая, взбирались к самой вершине. Городская девица, она любила приходить сюда за первыми подснежниками. «Несешь букетик через слободу, — вспоминала, — и то и дело слышишь: «Смотри, уже подснежники!..» А еще под шатром из сосен любила до сумерек смотреть, как внизу, на безлюдной станции, перемигивались семафоры. «Непричастность их к нашей жизни была столь определенна, словно они посылались на другую планету. Хотелось иной жизни, работы, прочности… Но красный или зеленый глаз был устремлен в пространство, печаль не слабела: красный не разрешал ехать, зеленый разрешал».

Так пишет в воспоминаниях Мария Твардовская, а тогда, в 1930-м, просто Маша, будущий филолог, библиотекарь в педагогическом, где они и познакомились, та, которая на 40 лет, до смерти поэта, станет ему женой, читателем, критиком. Любила петь, и, кажется, пела лучше, чем он. И писала стихи, да так, что Караганова уговаривала напечатать подборку в «Новом мире», да она отмахнулась: «Неудобно».

— Как она верила в него, — скажет нам дочь поэта. — Верила, когда называли кулацким подголоском, когда травили, когда уже были арестованы его друзья и был ордер на его арест.

Был. Это правда. Он так и будет жить: либо ордер, либо — орден. Либо красный, либо зеленый семафор.

«Не предавай!»

В 1934 году в газете «Большевистский молодняк» идет статья «Кулацкий подголосок». О его стихах. Газету поддержал даже Рыленков, поэт и друг Твардовского: публично обвинил его в «утверждении кулачества в жизни». В Москве поэты Светлов, Асеев превозносят «Страну Муравию» — «это как «Мертвые души» или «Кому на Руси», но в Смоленске коллеги рычат по-волчьи, требуя «вскрыть кулацкое ядро этого произведения». Это не шутки, не споры литературные — именно тогда расстреляли Павла Васильева, Ивана Приблудного, Сергея Клычкова, Николая Клюева, Василия Наседкина, Петра Орешина — всю крестьянскую поэзию вырвали с корнем. Орешина взяли ночью в московской коммуналке, где с женой как раз снимал комнату Твардовский.

Мария скупо вспомнит: и обыск, и арест произвели на мужа «сильное и гнетущее впечатление».

Петля сузилась, когда в полночь 21 августа 1937 года пришли за Македоновым. Только потом Твардовский узнал: писатели Смоленска простым поднятием руки «рекомендовали» властям передать в НКВД и его дело. «Рыленков дал такие показания на отца, — подтвердит дочь, — что в 37-м это могло кончиться только расстрелом».

Что именно спасло его — неизвестно. Да, за него заступились в Москве поэты Жаров и Алтаузен (оговорившись, что надо все-таки «проверить»). Да, Фадеев сказал какое-то слово. Но лишь Маша твердила: не предавай! И он, уже обложенный со всех сторон, кинулся не добивать, а спасать друга. Лишь недавно обнародованы два документа: письмо Твардовского смоленскому прокурору «об облегчении участи Македонова» и — протокол показаний поэта на Лубянке.

Он и там защитил товарища.

Александр Твардовский с тещей Ириной Евдокимовной и женой Марией по правую руку, сестрой Машей по левую и дочкой Валей в поселке Красный Бор под Смоленском. 1936 год.

Смоляночка

О Марии известно немного. По крестьянской стыдливости ни он, ни дети его о ней не слишком распространялись. Известно, что до преклонных лет поэт в день рождения жены исхитрялся зимой добывать неизменный куст белой сирени. Известно, что именно она, на вершине его «теркинской» славы, отговорила мужа сделать солдата Теркина офицером (вот была бы глупость). И что лишь однажды он взял ее, годами сидевшую дома, на трибуну на Красной площади, а потом — на прием в Кремле по случаю какого-то праздника.

Как мимоходом усмехнется, «надеть свои платьишки, немного покрасоваться».

Ваншенкин сравнит ее с женой Достоевского: «Жены есть, которые не интересуются тем, что делают их мужья. Мерят по материальному уровню. И если хорошо зарабатывает, значит — хороший писатель». Маша, когда поэта за год до смерти отлучили от журнала и, прикрывая позор, предложили спецбольницу и кремлевский паек, одна и выступила против «пайков».

Ну кто бы ее понял ныне?..

В 1943-м, в Колодне, у ее «Танцовой рощи» будет стоять поезд мужа — редакция «Красноармейской правды». Отсюда на Запад просигналят Твардовскому зеленые семафоры. А может, их и не было в войну. Но Маша воспоминания о муже назовет одним этим словом: «Колодня».

«Наверное он не видел в военные ночи глаза семафоров, наводящие такую грусть. Но и без них было ему чем помянуть Колодню. Это о ней сложил он строки:

«О какой-нибудь Колодне,

Нынче спаленной дотла;

О гулянке средь села;

О реке, что там текла;

О судьбе, что в гору шла;

О той жизни, что была,

За которую сегодня

Жизнь отдай, хоть как мила…»

Это строки из «Теркина» он вычеркнул сам. Жена и объяснит почему: «То, что казалось ему только личным, что составляло глубинную жизнь души, не выносилось наружу. Это закон народной жизни…»

Закон жизни. Против него не пойдешь. Может, потому и нет «любовной лирики» у Твардовского…

Ее главная книга.

За далью даль

24 июня 1941 года под часами на башне Киевского вокзала встретились три поэта: Долматовский, Алтаузен и Твардовский. Шел лишь третий день войны, а они, штатские, были уже в скрипучих ремнях, с вещмешками и предписаниями. Уезжать договорились по-мужски: без провожатых, без жен. У Долматовского и Алтаузена по одной шпале в петлицах, у Твардовского — две. «Требую подчинения, — пошутил он, — вы — низшие чины. Один — за водкой, другой — за селедкой… И ограничимся этой рифмой».

Но куда там!

Даже витиева

Читать онлайн «Судьба человека» автора Шолохов Михаил Александрович — RuLit

Только не пришлось мне и года повоевать… Два раза за это время был ранен, но оба раза по легости: один раз — в мякоть руки, другой — в ногу; первый раз — пулей с самолета, другой — осколком снаряда. Дырявил немец мне машину и сверху и с боков, но мне, браток, везло на первых порах. Везло-везло, да и довезло до самой ручки… Попал я в плен под Лозовеньками в мае сорок второго года при таком неловком случае: немец тогда здорово наступал, и оказалась одна наша стодвадцатидвухмиллиметровая гаубичная батарея почти без снарядов; нагрузили мою машину снарядами по самую завязку, и сам я на погрузке работал так, что гимнастерка к лопаткам прикипала. Надо было сильно спешить потому, что бой приближался к нам: слева чьи-то танки гремят, справа стрельба идет, впереди стрельба, и уже начало попахивать жареным…

Командир нашей автороты спрашивает: «Проскочишь, Соколов?» А тут и спрашивать нечего было. Там товарищи мои, может, погибают, а я тут чухаться буду? «Какой разговор! — отвечаю ему. — Я должен проскочить, и баста!» — «Ну, — говорит, — дуй! Жми на всю железку!»

Я и подул. В жизни так не ездил, как на этот раз! Знал, что не картошку везу, что с этим грузом осторожность в езде нужна, но какая же тут может быть осторожность, когда там ребята с пустыми руками воюют, когда дорога вся насквозь артогнем простреливается. Пробежал километров шесть, скоро мне уже на проселок сворачивать, чтобы пробраться к балке, где батарея стояла, а тут гляжу — мать честная — пехотка наша и справа и слева от грейдера по чистому полю сыпет, и уже мины рвутся по их порядкам. Что мне делать? Не поворачивать же назад? Давлю вовсю! И до батареи остался какой-нибудь километр, уже свернул я на проселок, а добраться до своих мне, браток, не пришлось… Видно, из дальнобойного тяжелый положил он мне возле машины. Не слыхал я ни разрыва, ничего, только в голове будто что-то лопнуло, и больше ничего не помню. Как остался я живой тогда — не понимаю, и сколько времени пролежал метрах в восьми от кювета — не соображу. Очнулся, а встать на ноги не могу: голова у меня дергается, всего трясет, будто в лихорадке, в глазах темень, в левом плече что-то скрипит и похрустывает, и боль во всем теле такая, как, скажи, меня двое суток подряд били чем попадя. Долго я по земле на животе елозил, но кое-как встал. Однако опять же ничего не пойму, где я и что со мной стряслось. Память-то мне начисто отшибло. А обратно лечь боюсь. Боюсь, что ляжу и больше не встану, помру. Стою и качаюсь из стороны в сторону, как тополь в бурю.

Когда пришел в себя, опомнился и огляделся как следует, — сердце будто кто-то плоскогубцами сжал: кругом снаряды валяются, какие я вез, неподалеку моя машина, вся в клочья побитая, лежит вверх колесами, а бой-то, бой-то уже сзади меня идет… Это как?

Нечего греха таить, вот тут-то у меня ноги сами собою подкосились, и я упал, как срезанный, потому что понял, что я — уже в окружении, а скорее сказать — в плену у фашистов. Вот как оно на войне бывает…

Ох, браток, нелегкое это дело понять, что ты не по своей воле в плену. Кто этого на своей шкуре не испытал, тому не сразу в душу въедешь, чтобы до него по-человечески дошло, чтó означает эта штука.

Ну, вот, стало быть, лежу я и слышу: танки гремят. Четыре немецких средних танка на полном газу прошли мимо меня туда, откуда я со снарядами выехал… Каково это было переживать? Потом тягачи с пушками потянулись, полевая кухня проехала, потом пехота пошла, не густо, так, не больше одной битой роты. Погляжу, погляжу на них краем глаза и опять прижмусь щекой к земле, глаза закрою: тошно мне на них глядеть, и на сердце тошно…

Думал, все прошли, приподнял голову, а их шесть автоматчиков — вот они, шагают метрах в стах от меня. Гляжу, сворачивают с дороги и прямо ко мне. Идут молчаком. «Вот, — думаю, — и смерть моя на подходе». Я сел, неохота лежа помирать, потом встал. Один из них, не доходя шагов нескольких, плечом дернул, автомат снял. И вот как потешно человек устроен: никакой паники, ни сердечной робости в эту минуту у меня не было. Только гляжу на него и думаю: «Сейчас даст он по мне короткую очередь, а куда будет бить? В голову или поперек груди?» Как будто мне это не один черт, какое место он в моем теле прострочит.

Молодой парень, собою ладный такой, чернявый, а губы тонкие, в нитку, и глаза с прищуром. «Этот убьет и не задумается», — соображаю про себя. Так оно и есть: вскинул он автомат — я ему прямо в глаза гляжу, молчу, — а другой, ефрейтор что ли, постарше его возрастом, можно сказать, пожилой, что-то крикнул, отодвинул его в сторону, подошел ко мне, лопочет по-своему и правую руку мою в локте сгибает, мускул, значит, щупает. Попробовал и говорит: «О-о-о!» — и показывает на дорогу, на заход солнца. Топай, мол, рабочая скотинка, трудиться на наш райх. Хозяином оказался, сукин сын!

Но чернявый присмотрелся на мои сапоги, а они у меня с виду были добрые, показывает рукой: «Сымай». Сел я на землю, снял сапоги, подаю ему. Он их из рук у меня прямо-таки выхватил. Размотал я портянки, протягиваю ему, а сам гляжу на него снизу вверх. Но он заорал, заругался по-своему и опять за автомат хватается. Остальные ржут. С тем по-мирному и отошли. Только этот чернявый, пока дошел до дороги, раза три оглянулся на меня, глазами сверкает, как волчонок, злится, а чего? Будто я с него сапоги снял, а не он с меня.

Что ж, браток, деваться мне было некуда. Вышел я на дорогу, выругался страшным кучерявым, воронежским матом и зашагал на запад, в плен!.. А ходок тогда из меня был никудышный, в час по километру, не больше. Ты хочешь вперед шагнуть, а тебя из стороны в сторону качает, возит по дороге, как пьяного. Прошел немного, и догоняет меня колонна наших пленных, из той же дивизии, в какой я был. Гонят их человек десять немецких автоматчиков. Тот, какой впереди колонны шел, поравнялся со мною и, не говоря худого слова, наотмашь хлыстнул меня ручкой автомата по голове. Упади я, — и он пришил бы меня к земле очередью, но наши подхватили меня на лету, затолкали в средину и с полчаса вели под руки. А когда я очухался, один из них шепчет: «Боже тебя упаси падать! Иди из последних сил, а не то убьют». И я из последних сил, но пошел.

Если двум людям суждено быть вместе, судьба все равно сведет их пути

Кто знает, быть может и правда существует некая невидимая рука, управляющая нашими отношениями…

Автор Клубер На чтение 4 мин. Просмотров 5.3k. Опубликовано 16.04.2019

Отношения всегда носят немного непредсказуемый характер. Многие из нас порой оказываются в отношениях, хотя даже не искали близости с другим человеком. А некоторые люди и вовсе вынуждены страдать от одиночества, несмотря на все свои усилия по поиску подходящего партнера.

Если вы нашли свою любовь, не прилагая к этому особых стараний, то вам повезло. Да, порой можно просто случайно встретиться взглядом с незнакомцем, который в итоге станет вашей судьбой. Любовь всей своей жизни можно найти и на одной из вечеринок, посещать которую вы изначально даже не хотели.

Быть может, друзья познакомили вас с кем-то, и между вами тут же вспыхнула искра. И эта самая искра положила начало целому водовороту чувств. Вы искренне полюбили друг друга, хотя вся эта ситуация кажется вам довольно странной и случайной. Однако здесь не обошлось без вмешательства судьбы.

Да, вы можете не верить в судьбу и предназначение, но на все эти совпадения и случайности сложно не обращать внимание. Выглядит так, словно в ваших отношениях все происходит само по себе, а подобное просто не может не угнетать вашего внутреннего циника. Кто знает, быть может и правда существует некая невидимая рука, управляющая нашими отношениями.

Есть те, кто убежден, что судьба человека всецело зависит исключительно от того, какие решения он принимает. Следовательно, вы должны просто почаще бывать в обществе, тем самым направляя свою судьбу в нужном вам направлении. Вас убеждают в том, что вы полностью контролируете происходящее с вами, и что все хорошее, что только может случиться в вашей жизни, тоже является результатом ваших целенаправленных действий.

Читайте также: 12 неоспоримых признаков «химии» между двумя людьми

Кроме того, вы верите в то, что каким-то образом можете склонить чашу весов в свою сторону, приложив для этого достаточно усилий. А еще вы верите в то, любовь придет в вашу жизнь только в том случае, если вы сами этого захотите.

Вам кажется, что вы можете привлекать к себе большее количество новых людей с помощью ловкого манипулирования своим стилем жизни. Вы верите, что если будете много путешествовать и знакомиться с новыми людьми, то тем самым существенно повысите свои шансы найти настоящую любовь. И для этого вы позволяете себе быть максимально уязвимыми.

Чтобы перебороть самих себя, вы собираете все свое мужество в кулак и не позволяете себе прятаться за страхом быть отвергнутыми. Вы знаете, что настоящая любовь требует стать на путь разрушения, потому что романтические отношения далеко не всегда бывают спокойными и беззаботными.

Когда при встрече двух людей возникает мгновенная страсть и влечение, между ними формируется неоспоримая связь, о которой необходимо заботиться.

В прошлом вы могли попытать счастья во многих отношениях. Быть может, каждый из вас уже не раз обжигался и разочаровывался в любви, а потому вы двое знаете, какой бывает любовь. Но ваша связь совершенно иная.

Вы знаете, что между вами возникло нечто особенное, что его нужно беречь и что все предыдущие отношения даже близко не похожи на эти. А потому вы начинаете растворяться друг в друге.

Читайте еще: 9 качеств, свойственных счастливым в отношениях людям

Отношения столь высокого уровня имеют очень хрупкую природу, а потому вам следует избегать необдуманных поступков, чтобы не поставить их под угрозу. Вы боитесь потерять свою любовь и возможность сделать ее крепкой и долговечной.

Вот только в отношениях не всегда все просто. И даже если в их начале все кажется идеальным, так будет далеко не всегда. Вы не можете быть постоянно уверены в успешности любви, ведь порой, несмотря на всю силу ваших чувств друг к другу, отношения просто распадаются. И для того, чтобы забыть свою вторую половинку, вам может понадобиться время.

Но вы всегда можете найти утешение в том, что если двум людям суждено быть вместе, то в конечном итоге они все равно сойдутся. Если наверху вам предначертано прожить жизнь бок о бок, то вы обязательно найдете способ все исправить.

Если судьба хочет, чтобы вы были вместе, то волноваться не о чем. Просто убедитесь в том, что вы не упускаете возможность сохранить свою настоящую любовь.

Перевод статьи — People Who Are Meant To Be Together Always Find Their Way Back In The End via Клубер

Новое видео:

Суббота – новые стихи. *** Я, вроде, с мгновения глаз не сводила, И…

Суббота – новые стихи.

***
Я, вроде, с мгновения глаз не сводила,
И всё же оно от меня уходило.
И хоть я в любви объяснялась ему, —
Оно уходило. Куда? Не пойму.
Мгновенье со мной так легко расставалось
И лишь на мгновенье со мной оставалось,
Пытаясь к разлукам меня приучить.
А я всё пыталась его приручить.
И терпим, и терпим мы с ним неудачу:
Оно улетает, а я чуть не плачу.

***
Мне говорят: «Держись, держись».
За что держаться
Не говорят. За даль? За высь?
К чему прижаться?
К дождю, что любит ворожить,
К листу, который
Готов по воздуху кружить,
Служа опорой
Лишь для того, кому она
Нужна едва ли,
Кому опорой — высь без дна,
Без края дали.

***
Не умею я верить в плохое,
В безнадёжное время глухое.
Не могу я поверить никак
В беспросветный безвылазный мрак.
Но зато ненасытно и жадно
Я внимаю всему, что отрадно,
И в листве, что летит поперёк,
Ясно вижу на счастье намёк.
И от веры, что чудо случится,
Я никак не могу излечиться,
Хоть судьба мне суёт целый куль
Не гостинцев, а горьких пилюль.

***
Я живу с познавательной целью
И всерьёз озабочена щелью
Между твердью небесной, земной,
Где без устали летом, зимой
Предаюсь и трудам, и безделью.
Курс младенца пройдя и юнца,
И, надеясь дойти до конца,
Проживаю я возраст преклонный,
Изучая его неуклонно,
Всесторонне, с изнанки, с лица,
Так, как будто, когда изучу
Жизнь земную, то шанс получу
В тот период, в то время вернуться,
Что успело мне так приглянуться,
Что остаться я в нём захочу.

***
Судьба, ты зря взялась мне тыкать,
Ты зря взялась мной помыкать.
Ведь я пришла не горе мыкать,
Пришла я счастью помогать.
Его в лицо никто не знает,
Его никто не узнаёт,
Его толкают и пинают,
Оно идёт себе, поёт.
То вдруг прикинется картиной
С небесной синевой густой,
То вдруг прикинется рутиной
И повседневностью простой,
Где ран сердечных не наносят,
Где день течёт себе рекой,
А тот, кого о жизни спросят,
Помянет волю и покой.

***
И что ни слово, то б/у,
То бывшее в употреблении
Словцо, которым про судьбу
Пишу и про души томленье.
Использую лишь вторсырьё
Для достиженья этой цели,
Всего лишь ветошь и старьё,
Хоть всё свежо, как свет в апреле.
Ну что поделать? Жизнь сама
Бывает крайне заурядна,
Хотя и сводит нас с ума,
Несясь куда-то безоглядно,
Хватая прямо на бегу
И то, и сё, и звёзды с неба,
О чём поведать не могу
Без речевого ширпотреба.

Лучшие слуги [★ 4]: 4-звездочный список | Fate Grand Order (FGO)

Слуга	Объяснение
BB	BB — это основанный на Искусстве гибрид поддержки и атакующего, который может лечить, оглушать, снимать дебафф члена группы, поддерживать NP команды, быстро генерируя ее Достаточно убрать непобедимость / уклонение врага, она в целом универсальна и может быть использована в любой момент, и она также бесплатна, если вы пройдете событие SERAPH.
Ланселот (Сабля)	Ланселот сочетает в себе преимущества характеристик Сэйбер, будучи 4-звездным Слугой, основанным на Искусствах, что означает, что он сильно бьет, хорошо генерирует NP для своего мощного NP, в дополнение к усилению его владеет критическими способностями, что делает его эффективным универсалом Сэйбер и истребителем одиночных целей.
Саката Кинтоки (Всадник)	Кинтоки — один из Быстрых Слуг, которые остались сильными, несмотря на Бастер Мета, благодаря его быстрому поколению НП в сочетании с тем, как он способен увеличивать свои собственные Быстрые способности с помощью своих навыков . Тот факт, что он также бесплатный (для тех, кто играет в Онигашима), также является большим бонусом.
Ягю Муненори	Муненори — одна из самых мощных 4-звездочных саблей в игре. Дебаффы атаки означают, что он будет ослаблять своих врагов, наращивая свою силу, чтобы уничтожить врага одним ударом, в дополнение к уклонению, что делает его отличным дополнением для суперсильных боссов, которые по своей природе имеют высокую атаку или любят дебаффать вашу группу.
Yorimitsu	Yorimitsu — отличный помощник для атаки благодаря способности поддерживать карты Buster и давать критические бонусы. Ей действительно не хватает навыков выживаемости, хотя то, что она улан, а не берсерк, лишь немного смягчает это.
Altria (Alter, Lancer)	Altria Alter обладает огромным потенциалом урона благодаря навыку критического усиления, но она все еще отстает с точки зрения генерации НП, которое должно быть покрыто ее союзниками
Хлоя фон Айнцберн	Хлоя — всесторонний саппорт, а также способна самостоятельно генерировать и спамить мощные НП благодаря своей колоде из набора искусств.В общем, надежный слуга в любой ситуации.
Гильгамеш (Кастер)	Слуга, обладающий как атакующими, так и поддерживающими способностями, Гильгамеш обеспечивает защиту, усиление атаки, а также усиление критического набора звезд и повышение эффективности Искусства для всей команды. Последние два особенно примечательны, так как позволяют всей команде генерировать большое количество звезд даже на картах Искусств.
Ryougi Shiki (Assassin)	Основная ничья Шики — ее NP, которую можно легко улучшить до уровня 5, если вы хорошо сыграете в событии Kara no Kyoukai.NP не так высок, но он может мгновенно убить практически любого, а это означает, что она может удалить любых нежелательных врагов в любое время, когда у нее есть заполненная полоса NP.
Рама	Основная определяющая черта Рамы — его высокий процент критического баффа, который имеет короткое время восстановления. Сверхэффективные гранты его NP также дают ему гибкость матча. Однако важно отметить, что критические баффы не так хорошо масштабируются по сравнению с другими типами баффов, особенно с известными саппортами, такими как Мерлин и Чжугэ Лян.
Ибараки Доджи	Защитные баффы Ибараки позволяют ей выжить в НП врага с помощью стратегий наращивания защиты. Вкупе со снятием дебаффа и NP с высоким уроном, это делает ее гибким Слугой, особенно с подходящей группой поддержки.
Caster of Midrash	Queen of Sheba имеет один из самых высоких показателей естественного прироста NP, что в сочетании с ее баффами Arts означает, что ее NP очень легко спамить. Также важно отметить потенциал ее баффа с высоким процентом критического удара, хотя обычно ему препятствует ее низкое критическое поглощение.
Altria (Alter, Rider)	На NP5 и с высоким базовым процентом Экскалибура Моргана ее NP является одним из самых грозных среди слуг AoE. Кроме того, она добавила полезности благодаря своему навыку исцеления, а благодаря высокому весу звезд класса Всадник может эффективно использовать критические звезды.
EMIYA	Обладая огромным усилением критического урона в сочетании с высоким звездным весом лучников, EMIYA может соперничать с критическим уроном даже у 5-звездочных Слуг.Его колода тройных искусств также позволяет ему чаще использовать свой НП.
Меха Эли-Чан	Будучи Альтер-Эго, Меха Эли-чан наносит повышенный урон всем классам Всадников и имеет редкое преимущество перед классом Иностранцев. С ее высоким процентом баффов и статусом NP5, она является чрезвычайно ценным дилером урона.
Влад III (Extra)	Обладая хорошей полезностью и одноцелевым НП с эффективностью против злых врагов, Влад III является надежным дилером урона, особенно когда он получает адекватную поддержку.
Lancelot	Как Берсерк, способный надежно наносить критические удары, Ланселот (Берсерк) является очень ценным активом для определенных типов уровней. Его главная слабость — плохая живучесть и низкий прирост NP.
Зигфрид	Потребовалось несколько перерывов, чтобы сделать Зигфрида намного более надежным Слугой, особенно на Драконах из-за баффа Бастера на его третьем умении и урона Дракона на его третьем умении и НП, что сделало его эффективным на любых пендрагонов (или кого угодно, пораженного NP Георгиоса) или этих надоедливых виверн.Может быть, наступит день, когда люди перестанут называть его «Суманай»

Как разблокировать географические способности главного героя

Главный герой Genshin Impact может использовать все семь элементов Treyvats Elements, и это руководство научит игроков, как разблокировать их способности Geo.

В начале Genshin Impact игрокам даются способности Анемо или Ветер, которые они могут использовать в бою. Игроки также могут разблокировать способности Geo, которые можно использовать для боя и путешествий.Хотя это единственные два из семи элементов, которые игроки могут получить прямо сейчас, разработчики заявили, что они намерены сделать так, чтобы главный герой мог использовать все элементы.

Связанный: Обзор Genshin Impact: обязательно поиграть в Magic Open World

Genshin Impact — главный герой не из мира Трейват, поэтому им намного проще использовать способности мира стихий, чем другим обитателям.Главный герой практически одарен способностями анемо после взаимодействия со статуей семи анемонов. Паймон отмечает, как легко персонажу было получить эти способности, и заявляет, что они обычно предоставляют себя только людям, которые являются особенными. Однако главный герой также обладает уникальной способностью использовать силу более чем одного элемента одновременно. Вот как разблокировать Гео-способности главного героя в Genshin Impact .

Разблокируйте гео-способности главного героя в Genshin Impact

Чтобы получить Гео-способности главного героя, игроку необходимо посетить Гео-статую Семерых.При взаимодействии со статуей игрок автоматически разблокирует возможность переключаться между способностями Гео и Анемо. Чтобы переключиться с Geo на Anemo, игроку нужно будет посетить одну из статуй семи упомянутых элементов и запросить переключение на этот элемент. Ближайшая Гео-статуя Семи отмечена на карте выше. Все они расположены на континенте Лиюэ, и есть еще несколько статуй, которые стоит посетить, но только первая дает новые способности.

Игроку дается новый навык геоэлементаля и всплеск.Умение элементалей вызывает из земли геокристалл, который наносит урон пораженным им врагам. Игрок также может взбираться и ходить по кристаллам, что делает их удобными для пересечения больших водоемов или других форм местности. Главный герой Geo elementary Burst вызывает взрывную волну, вылетающую из того места, где стоит игрок, нанося урон врагам и толкая их назад. В то время как способности главного героя Анемо, возможно, лучше, способности Гео могут время от времени пригодиться.

Далее: Влияние Геншина: какие персонажи самые лучшие?

Genshin Impact — бесплатная игра на PS4, iOS, Android и ПК.

Эффект тетриса: подключение на Xbox Series X — лучший тетрис становится лучше

Об авторе Закери Фэйрфакс (Опубликовано 547 статей)

Достижение разблокировано! Вы нашли скрытую биографию Закери Фэйрфакса.Зак — штатный писатель Screen Rant, освещающий множество тем, от последнего скандала с стримерами до количества гигафлопсов в Xbox. Когда не пишет о видеоиграх, он играет в них. В первую очередь нишевые трехмерные платформеры / приключенческие игры, которые, по его мнению, должны быть перенесены на каждую консоль следующего поколения на всю оставшуюся вечность.

Ещё от Zackerie Fairfax

10 мемов Fate / Stay Night, которые поймут только настоящие фанаты

Кто бы мог подумать, что история с участием величайших фигур в истории и литературе в королевской битве за кубок исполнения желаний будет настолько запоминающейся? Фанаты.Вот кто.

СВЯЗАННЫЕ С: Судьба: 10 других дуэтов Слуги / Мастера, кроме Широ / Сэйбер, которые должны были выиграть Войну Грааля

Будь то сакурафы, кости их мечей или бесчисленное количество раз, когда люди высмеивали Широ, произнося «ты потерял меня», фанаты были более чем счастливы разобрать сериал и его фандом, чтобы превратить его в мем-материал .В том смысле, что независимо от того, насколько серьезен сериал, почти всегда есть мем, который противопоставит мрачному и темному свету и смешному. Вот одни из лучших!

10 Тебя запомнят

Судьба / ночь Схватки будут помнить… но, вероятно, не для того, чего хочет. У франшизы есть привычка констатировать очевидное или противоречащее себе в одном предложении, которое выдержало испытание временем. Несколько выдающихся мастеров мемов, казалось бы, за эти годы собрали вместе лучших из них.

И есть над чем поработать.Вырванные из контекста или иногда нет, некоторые строки не совсем достигают пика написания аниме, как некоторые другие части сериала. Эта тенденция даже поддается другим адаптациям франшизы, которые не имеют ничего общего с 5-й Войной Святого Грааля. Поистине, мемов Fate / Stay Night — это мемы о Fate / Stay Night .

9 Африканский или европейский?

Вот кое-что для всех поклонников Монти Пайтона.Фандом Fate очень любит сравнивать Артурию и ее Рыцарей Круглого стола с вечно классическими версиями Монти Пайтона.

Часто берут строки или сцены непосредственно из Монти Пайтон и Святой Грааль , а затем заменяют персонажей некоторыми из франшизы Fate и ее множества свойств.Часто приводит к множеству таких драгоценных камней, которые вызывают смех у старых поклонников комедии.

8 Sabre Pointing At Sabre

У франшизы есть проблема, которую она еще не решила.В мире слишком много проклятых саблезубов, и это даже выходит за рамки франшизы.

СВЯЗАННЫЙ: Судьба: рейтинг каждой версии Sabre, от худшей к лучшей

Возможно, в ответ на безграничную популярность персонажа, какое-то другое аниме не может не скопировать домашнее задание Fate / Stay Night , изменить несколько вещей, а затем предложить его как свое собственное.Главный герой из Violet Evergarden имеет больше, чем просто внешнее сходство с Королем рыцарей.

Нижний фанарт от Gar32.

Жаркое по ольстерскому циклу 7

Честно говоря, Лансер в конце концов умер в этой сцене.Также, чтобы быть справедливым, он понятия не имел, что будет жарить своего предшественника Войны Грааля, когда он сказал это.

Хотя, несмотря на эти факты, это не избавляет его предшественника от жаркого, а приверженцев Type-Moon это не заметить.В конце концов, быть Лансером на самом деле — это страдание, особенно когда Лансеры ненароком высмеивают других Уланцев.

6 Анимация и другие обновления

Анимация — не единственное, что улучшалось с каждой последующей адаптацией Fate / Stay Night .Широ тоже попался!

Пройдя от довольно простой фигуры в Deen / Stay Night до атлетически подтянутой фигуры в Unlimited Blade Works , вплоть до набора пресса, на котором кто-то мог бы сломать лед в фильмах Heaven’s Feel , Широ получил стать прекрасным физическим образцом, достойным повторять фразу «сталь — мое тело.«Будьте осторожны, аниме-леди, я также слышал, что он готовит, убирает и обладает средним набором навыков в прыжках в высоту. Постарайтесь не влюбиться».

5 Берсерк Гоу Раггхххх

Свежие мемы здесь! Получите здесь свои свежие мемы!

Неважно, насколько избыточными могут быть ваши слова Широ, есть только некоторые аниме-персонажи, которые просто не умирают, когда их убивают: пример, Берсерк.Мало того, что этот сумасшедший не умирает, когда его убивают, он фактически делает это целых одиннадцать раз. Двенадцать, если некий Золотой Король вытолкнет его за пределы своих возможностей.

4 безлимитных клинка

Когда дело доходит до владения несколькими мечами, Арчер побеждает всех.Некоторым может показаться впечатляющим владение двумя, другие пытаются превзойти их, вооружившись тремя, а третьи многие вызывают множество заостренных предметов, чтобы превзойти других, но есть только один человек в аниме, чья специальная атака мечом начинается с «Без ограничений».

СВЯЗАННЫЙ: Судьба: 10 фактов о мегафраншизе, о которых вы никогда не знали

Способность Арчера метать мечи ограничена только количеством маны, которое у него есть.Похоже, этот человек — машина для изготовления мечей. Фактически, в буквальном смысле, если винтики в его Благородном Фантазме являются хоть одним признаком.

3 Я — кость моей работы

Кто-нибудь другой тоже волновался бы, Лансер.Арчер, возможно, не лучший фехтовальщик во франшизе, но его навыки ведения домашнего хозяйства не имеют себе равных.

Он может чувствовать себя более естественным, держа в руках чистящую посуду, чем лезвие, и хотя он, возможно, не самый опытный в проливании крови на поле битвы, всем лучше верить, что он оставит поле битвы безупречным и без следа крови или чего-либо еще. беспорядок, если ему поручили его очистить.Не говоря уже о его кулинарных способностях.

2 Неограниченное количество сочинений

Давайте продолжим ездить на поезде мемов Unlimited Blade Works с историей.Жил-был молодой человек, не окончивший уроки английского. Имея мало шансов успешно сдать класс, независимо от того, какую оценку он получил за свою последнюю работу, сумасшедший парень решил сдать это вместо этого.

Поистине работа человека, у которого не было ни единого шанса пройти и которому было наплевать, он передал эту бесстрастную игру на песнопении Unlimited Blade Works своему учителю английского языка.Учитель на удивление воспринял это с хорошим юмором и предложил ему оценку D + за его труд. Однако это не спасло его от пятерки в классе.

1 Золотое Правило Войн Грааля

Одна мудрая сокращенная серия однажды сказала: «Это золотое правило всех Войн за Грааль.Все вещи следует строгому набору руководящих принципов и традиций, за исключением случаев, когда они этого не делают! »Это как никогда верно для франшизы.

В системе каждой Войны за Грааль есть исключения из правил.Даже первая Война Грааля, которую мы представляем, тоже имеет несколько исключений, основанных на пути Широ в визуальном романе и аниме. Когда дело касается проницательных магов и коварных Слуг, похоже, нет никаких правил. Иногда оба.

ДАЛЕЕ: 10 мемов по франшизе Fate, которые поймут только настоящие фанаты

следующий 15 вещей, которые может сделать Конохамару, чего не может Наруто

Об авторе Эдуардо Лукин (Опубликовано 119 статей)

Геймер, писатель, читатель и ваш дружелюбный автор CBR.