как философия использовалась в войнах, пытках и убийствах — T&P

Теологические прения привели к возникновению инквизиции, «Государь» Макиавелли повлиял на Муссолини, а левое движение вдохновило несколько крупнейших в истории геноцидов. Почему философия не всегда безвредна — в материале T&P.

Справедливая война

Теорию о справедливой войне (нечто среднее между пацифизмом и милитаризмом) можно найти в «Политике» Аристотеля. По мнению древнегреческого философа, война справедлива, если нужна для защиты своего государства или для покорения жестоких варваров. Поэтому каждому государству, по мнению Аристотеля, необходимо обладать военной мощью, достаточной для отражения атаки. С другой стороны, эта мощь не должна превышать нужную для обороны, так как «тиран склонен также вести войны, чтобы подданные не имели свободного времени и постоянно нуждались в предводителе». Аристотель считал заботу о военных делах только средством для достижения блага, хотя, впрочем, также полагал, что само состояние войны может положительно влиять на человека, не балуя его излишним досугом и закаляя чувством справедливости и воздержанием. Так было положено начало традиции оправдания войны философскими методами.

Александр Македонский в битве при Иссе

Влияние взгляда Аристотеля на дальнейшую традицию политической философии сложно переоценить. Известно, что сначала арабы, а затем и европейцы в Средневековье считали трактаты Аристотеля эталоном знания; однако нужно помнить, что Аристотель в 343 году стал наставником одного из величайших полководцев в истории — Александра Македонского — и, несомненно, имел влияние на своего воспитанника. Аристотель привил ему любовь к наукам и философии, медицине и открытиям. Возможно, именно благодаря своему учителю и его философским взглядам Александр Великий своими завоеваниями поспособствовал созданию культурного поля, объединенного греческими языком и культурой. Взгляды Аристотеля на войну нашли отражение в политике Александра — не только тирана, но и мудрого правителя, стремившегося к подчинению — а вместе с ним и просвещению — варварских народов.

«Военное искусство можно рассматривать до известной степени как естественное средство для приобретения собственности, ведь искусство охоты есть часть военного искусства: охотиться должно как на диких животных, так и на тех людей, которые, будучи от природы предназначенными к подчинению, не желают подчиняться; такая война по природе своей справедлива». Аристотель. «Политика»

Насилие над ведьмами

Насилие и пытки, применявшиеся инквизицией к ведьмам и колдунам, были результатом победы авторов «Молота ведьм» Генриха Крамера и Якоба Шпренгера в философско-теологических спорах. До этого трактата существовал канон Episcopi, утверждавший помимо прочего следующее: «Кто верит в возможность изменения какого-либо существа в лучшее или худшее состояние, или превращения его в другой вид, или в возможность придания ему другого облика без вмешательства Создателя, тот хуже язычников и неверующих». Опираясь на учения Августина и Фомы Аквинского, инквизиторы-теоретики предлагают отринуть эту часть канона, указывая на то, что посредством демонов и ведьм Бог может исправлять человека, наказывая его. Фома Аквинский выступал за войну и агрессию в случаях самозащиты, а Августин оправдывал войны греховной сущностью человека и настаивал на их необходимости — притом что когда-нибудь люди будут избавлены от войн богом. После того как в 1487 году «Молот ведьм» был издан, эта книга стала оправданием борьбы с «малефиками», то есть людьми, якобы способными колдовать.

Сожжение Аннекен Хендрикс

«Прежде такие преступники предавались двоякому наказанию: смертной казни и разрыванию тела пыточными когтями или выбрасыванию на пожирание диким зверям. Теперь же они сжигаются, потому что эти преступники — женщины». Якоб Шпренгер, Генрикус Инститорис. «Молот ведьм»

Макиавелли и Муссолини

Никколо Макиавелли в XVI веке продолжает линию Аристотеля, говоря о войне как о средстве достижения политических целей. Однако его циничные взгляды (если не считать их иронией, как некоторые ученые) на политику, забывающую о всякой морали, и войну, призванную служить лишь инструментом для утверждения власти правителя, отличны от аристотелевских. Государь — по мысли, выраженной в книге Макиавелли — должен упражняться в военном искусстве, так как это единственное средство сохранить власть. Управителю необходимо найти себе идеал полководца, например Александра Великого или Цезаря, и подражать ему во всем. Макиавелли предлагает вести войну открыто и решительно — не потому только, что это само по себе благородно, но с ожиданием определенных выгод от союзников. Война не только необходима для сокрушения врагов, она полезна и для других механизмов сохранения власти: своим гражданам она внушает почтение, заставляет забыть о смуте или фронде и в конечном счете подчиняет всех влиянию государя-победителя. Война дает денежные вливания, восхищает подданных и не дает им времени для злоумышлений.

Бенито Муссолини

«Государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки, ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого. Военное искусство наделено такой силой, что позволяет не только удержать власть тому, кто рожден государем, но и достичь власти тому, кто родился простым смертным. И наоборот, когда государи помышляли больше об удовольствиях, чем о военных упражнениях, они теряли и ту власть, что имели».

Заветы Макиавелли активно использовались политиками XVII–XVIII веков. Он был одним из национальных героев для писателей времен Рисорджименто, итальянского движения за освобождение от иностранного господства. «Государь» в конечном итоге породил целое направление в практике государственной политики, макиавеллизм, который, как считают некоторые исследователи, стал источником для вдохновения идеологов итальянского фашизма и немецкого национал-социализма. Бенито Муссолини даже создал произведение (Benito Mussolini. Preludio al Machiavelli. Scritti e discorsi di Benito Mussolini, vol. IV. 1934), посвященное великому флорентийцу. В гитлеровской Германии Макиавелли был также популярен, и его учение о «сильной власти» использовали для обоснования идей диктатуры и милитаризма.

«Вполне возможно, что фашизм обязан своим военизированным характером Макиавелли, а влияние Макиавелли на Муссолини в первые годы его пребывания у власти крайне очевидно». Луара Ферми, вдова итальянского ученого Энрико Ферми и биограф Муссолини

Война всех против всех

Томас Гоббс, живший в XVII веке, известен своей теорией войны всех против всех — первичного состояния людского общества до образования государства. Гоббс полагал, что эгоистичная природа человека жаждет быстрого удовлетворения желаний, в том числе желания завоеваний: считается, что на эти мысли автора «Левиафана» натолкнули ужасы Гражданской войны в Англии. По Гоббсу, война — орудие завоевания и подчинения, инструмент для обретения власти путем агрессии и убийства других людей. Однако сильное государство может не только воевать, но и другими принудительными методами воздействовать на свой народ и соседей. Одним из таких методов Гоббс считает подчинение церкви верховному правителю: с помощью религии возможно легко манипулировать общественным мнением народных масс. Из-за этих идей Гоббс был особенно популярен в среде английского атеизма XVII века и вдохновлял своими трудами либертинаж, философское течение эпохи Реставрации. Радикальные идеи Гоббса (по сути подрывающие государственные устои) побуждали радикалов использовать их на практике. Так появились движения, выступающие за полную, анархическую свободу, за человека, не стесняемого законами Бога и государства. Эти идеи были далеки от мыслей самого Гоббса, ратовавшего за абсолютную монархию, однако, как писал Е.Б. Черняк, «вольнодумцы переняли его скептицизм, его критический склад ума, его умение иронически оспаривать общепринятые истины, но выбросили как ненужный груз его главные выводы».

Обложка книги «Левиафан» Томаса Гоббса

«При отсутствии гражданского состояния всегда имеется война всех против всех. Отсюда видно, что, пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех. Ибо война есть не только сражение или военное действие, а промежуток времени, в течение которого явно сказывается воля к борьбе путем сражения. Вот почему время должно быть включено в понятие войны, так же как и в понятие погоды. Подобно тому как понятие сырой погоды заключается не в одном или двух дождях, а в ожидании этого в течение многих дней подряд, точно так же и понятие войны состоит не в происходящих боях, а в явной устремленности к ним в течение всего того времени, пока нет уверенности в противном. Все остальное время есть мир». Томас Гоббс. «Левиафан»

Философия войны

В 1832 году вышла книга прусского офицера Карла фон Клаузевица «О войне» («Vom Kriege»), в которой тот рассуждает о философии войны. Клаузевиц восхищается талантами Наполеона, способного проводить кампанию молниеносно и внезапно, и анализирует причины его поражений в Испании и России. Описывая, как полководческий гений может видеть общую картину войны, невзирая на сумятицу на поле боя, Клаузевиц вводит термин «туман войны» (Nebel des Krieges). Наблюдения о стратегии и тактике в книге прусского офицера соседствуют с рассуждениями о человеческой природе и телеологии войны. Является ли война средством достижения чего-либо — или, может быть, война и есть самоцель? Клаузевиц приходит к выводу, что сама по себе война не имеет ценности: «Война есть продолжение политики, только иными средствами». Благодаря обилию военной теории, укорененной в то же время в философии, книга стала основополагающей для европейских полководцев и офицеров середины XIX — начала XX веков. «Философия войны» после выхода книги Клаузевица больше является оксюморонным словосочетанием.

Карл фон Клаузевиц

«Война — не только подлинный хамелеон, в каждом конкретном случае несколько меняющий свою природу; по своему общему облику (в отношении господствующих в ней тенденций) война представляет удивительную троицу, составленную из насилия как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать, как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и случая, обращающих ее в арену свободной духовной деятельности; из подчиненности ее в качестве орудия политики, благодаря которому она подчиняется чистому рассудку». Карл фон Клаузевиц. «О войне»

Национал-социализм: философские и ариософские корни

Для оправдания террора и войн национал-социализм использовал необычный синтез из множества философских и мистических теорий. Романтики, в частности Иоганн Гердер, впервые сформировали понятие «национального духа», в котором Гегель позже видел оправдание войн: ведь именно в них наиболее полно раскрывается дух народа. Гегель полагал, что немецкая нация — одна из самых «высоких», и именно она сыграет решающую роль в мировой истории. Многие философы считали Гегеля философом тоталитаризма. Понятие свободы трактовалось им своеобразно — Бертран Рассел, к примеру, писал, что «Гегель, который многим обязан Руссо, принял его неправильное употребление слова «свобода» и определил его как право подчиняться полиции или что-то в этом роде». Гегелевское пристрастие к милитаризму неоднократно отмечалось современниками: он открыто восхищался Наполеоном, называя того «воплощением Абсолютного духа», а государство объявлял богом. Карл Поппер даже назвал Гегеля отцом тоталитаризма:

«Мое обращение и к Платону, и к Аристотелю продиктовано стремлением показать ту роль, которую они играли в формировании и развитии историцизма и в борьбе против открытого общества, а также продемонстрировать их влияние на проблемы нашего собственного времени — на становление философии оракулов, в частности философии Гегеля — отца современного историцизма и тоталитаризма». Карл Поппер. «Открытое общество и его враги»

На становление идеи расизма повлияли труды европейских социал-дарвинистов Отто Аммона, Людвига Вильзера и Эрнста Краузе, которые утверждали, что в скором времени грядут биологические войны между расами, и выступали за евгенические преобразования нового человека. Также огромную роль в возникновении мистического учения ариософии сыграла теософия — сплав оккультной религии и философии, популяризуемый знаменитым визионером и мистиком Еленой Блаватской. Ее идеи подхватил Гвидо фон Лист, пытавшийся возродить древнегерманское язычество, и Йорг Ланц фон Либенфельс, смешавший иудо-христианский миф с зоологическим обоснованием неравенства рас.

Использовала национал-социалистическая пропаганда и ресурс современной ей философии. К несчастью для репутации Фридриха Ницше, его сестра Элизабет Ферстер-Ницше после смерти философа решила использовать символический капитал брата в личных целях. Философа, разработавшего концепцию сверхчеловека, упоминавшего о «белокурой бестии», в молодости вдохновлявшегося националистически ориентированными идеями Вагнера, его сестра использовала для получения денежных выгод, представив его наследие в национал-социалистическом ключе. Благодаря ее стараниям Гитлер фотографировался на фоне бюста Ницше, а в конечном итоге сделал из музея Ницше центр национал-социалистической пропаганды: экземпляр «Так говорил Заратустра» даже был положен в склеп Гинденбурга, главнокомандующего Восточным фронтом, вместе с «Моей борьбой». Элизабет же получила пожизненную пенсию и различные награды.

«В основе всех этих благородных рас просматривается хищный зверь, роскошная, похотливо блуждающая в поисках добычи и победы белокурая бестия; этой скрытой основе время от времени потребна разрядка, зверь должен наново выходить наружу, наново возвращаться в заросли…». Фридрих Ницше. «К генеалогии морали»

Геноцид Пол Пота

Невозможно подсчитать, сколько человек погибло в ходе революций в России, затем в Гражданской войне и в советских лагерях. Все эти события были связаны с попыткой установления социальной утопии, базирующейся на идеях марксизма и ленинизма. Однако левые идеи не только породили террор ГУЛАГа, но и инспирировали геноцид Пол Пота в конце 1970-х, о котором сейчас говорят куда меньше, чем о режимах Мао Цзэдуна или Сталина.

Пол Пот

Пол Пот, будущий президент Камбоджи, в 1949 году получил стипендию от правительства и уехал обучаться во Францию, где он сблизился с кружком марксистов, изучающих «Капитал». После он вступил в Коммунистическую партию Франции. В процессе общения с левацким подпольем Пол Пот узнает о идеях маоизма, которые его восхищают. В 1952 году он покидает Францию и возвращается на родину, где ему, вдохновленному зарубежным опытом и философией, быстро удается наладить сеть подпольных коммунистических организаций, а затем и перейти к партизанской войне. Став во главе «Красных кхмеров», Пол Пот завоевывает власть в стране и, следуя идеям Мао Цзэдуна, внедряет маоистскую модель государства. Пол Пот проводит в Камбодже политику принудительного переселения людей из городов в деревни, пытаясь создать мощный аграрный сектор, и последовательно уничтожает «вредные» западные технологии — все, кроме оружия, которое попадает в руки малообразованных подростков, сторонников нового правительства. Создав в стране систему концентрационных лагерей, Пол Пот инициировал тайные массовые убийства инакомыслящих на так называемых «полях смерти». Интеллигенцию, мусульман, буддийских и христианских монахов, этнические меньшинства, провинившихся ссылали в эти лагеря, где предавали мучительной смерти — чаще всего не используя огнестрельное оружие, чтобы сохранить патроны. По разным оценкам, в то время в Камбодже погибло от миллиона до трех миллионов граждан — четверть населения страны.

Протесты 1968 года

В 1968 году Францию захлестнула волна протестов, мятежей, забастовок и столкновений студентов с полицией, связанных с ростом безработицы и недовольством политикой президента Франции Шарля де Голля. Вскоре возникло «Движение 22 марта», изначально выросшее из протестов против ареста активистов Комитета защиты Вьетнама. Его возглавлял немецкий студент Даниэль Кон-Бендит, выступавший за перманентную революцию и отстаивание своих идей с помощью драк с государственными силами и построением баррикад. Главным вдохновителем движения был Ги Дебор и его Ситуационистский интернационал.

«Дела людей должны иметь своим основанием если не террор, то страсть. Все средства годятся для того, чтобы забыться: самоубийство, тяжелые увечья, наркотики, алкоголизм, безумие…» Ги Дебор

Майские события 1968 года, сопровождающиеся масштабными уличными столкновениями, были напрямую вдохновлены философией марксистского толка, распространенной во Франции. К примеру, радикальная группа ситуационистов, называвшая себя «бешеные», призывала: «Трепещите, бюрократы! Скоро международная власть рабочих Советов выметет вас из-за столов! Человечество обретет счастье лишь тогда, когда последний бюрократ будет повешен на кишках последнего капиталиста! Да здравствует борьба кронштадтских матросов против Троцкого и Ленина! Да здравствует восстание Советов Будапешта 1956 года! Долой государство! Да здравствует революционный марксизм! Оккупационный комитет автономной народной Сорбонны».

Париж, 1968 год

Бастующие студенты в ответ на применение дубинок и слезоточивого газа из-за баррикад швыряли в полицию булыжники. Сотни человек были ранены, но после заявления Шарля де Голля «Я не уступлю насилию» французская интеллигенция поддержала протесты студентов. Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар, Мишель Фуко, Франсуа Мориак, Франсуаза Саган, Натали Саррот, лауреаты Нобелевской премии высказались в защиту студентов, многие из них поддержали протестующих на улицах. Биограф Фуко Джеймс Миллер писал о том, как мыслитель участвовал в обороне баррикад, атакуя полицейских: «Фуко наслаждался моментом и с энтузиазмом кидал кирпичи — хотя и старался при этом не запачкать свой красивый черный велюровый костюм». В конечном итоге митинги привели к свержению правительства де Голля.

Тюремные связи Мишеля Фуко

Наблюдая за протестами в Тунисе, произошедшими чуть раньше, чем майские 1968 года во Франции, и принимая в последних непосредственное участие, Мишель Фуко так характеризовал марксизм, который дал студенческому движению «жестокость, напряженность, поразительнейшую страсть». В Париже философ, прославившийся книгой «История безумия в классическую эпоху», задумал новое исследование — анализ пенитенциарных учреждений (тюрем). В феврале 1971-го Фуко создал «Группу информации о тюрьмах», которая, по мнению Джеймса Миллера, «с самого начала замышлялась как машина войны, как новый вид культурного оружия». Идеей Фуко было использовать философию в политической игре: он анкетировал заключенных и передавал знания об условиях содержания в тюрьмах вовне, стимулируя социальный протест. «Группа информации о тюрьмах» выезжала в городские трущобы и искала друзей в преступной среде, чтобы потом иметь своих людей-агитаторов в местах заключения. Фуко вместе с Сартром и Делезом собирает демонстрации перед тюрьмами, публикует в газетах разоблачающие жестокое обращение с заключенными статьи. Результатом этой борьбы с насилием в пенитенциарных учреждениях становится целая череда тюремных восстаний в 1971–1972 годах. Заключенные в тюрьме «Ней» поджигают библиотеку, выбрасывают из окон всю утварь, конфликтуют с ее сотрудниками. Их примеру следуют в других тюрьмах. Пока министр юстиции обвинял Фуко и его «Группу» в противоправных действиях, философ выпускает книгу «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы».

Макиавелли: поражает и пять столетий спустя

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ

Изгнанный в 1513 году из любимой Флоренции, Никколо Макиавелли написал черновик своего капитального труда «Государь». Прошло пять столетий, а эта азбука идеального государственного правителя по-прежнему остается пусть не самым приятным, но зато необходимым учебным материалом для практиков и теоретиков политики.

Из писателей «реалистического» направления от Фукидида и Гоббса до Моргентау и Миршаймера больше всех способность поражать и шокировать сохранил Никколо Макиавелли. Изгнанный в 1513 году из любимой Флоренции, Макиавелли написал черновик своего капитального труда «Государь». Прошло пять столетий, а эта азбука идеального государственного правителя по-прежнему остается пусть не самым приятным, но зато необходимым учебным материалом для практиков и теоретиков политики. Основой оригинальности Макиавелли, а также источником его прочной, хотя и довольно скандальной репутации было то, что он полностью отвергал традиционные принципы морали и нравственности как руководство к политической деятельности, а также утверждал, что искусство государственного управления должно быть основано на реалистичных взглядах на испорченность человеческой натуры.  

Его часто проклинали и осуждали, называя аморальным циником и автором «наставления для бандитов» (характеристика Бертрана Рассела). Но на самом деле, моральные позиции и взгляды у Макиавелли были намного сложнее. Его центральное утверждение заключается в том, что у политики есть своя собственная нравственная логика, требующая порой таких действий ради сохранения государства, которые утонченное и приличное общество может посчитать предосудительными. Иными словами, бывают времена, когда традиционную мораль необходимо отложить в сторону ради прагматичных и целесообразных государственных интересов.

Как пишет Р. Уокер (R.J.B. Walker), исключительно современным и смелым «Государя» делает то, что этот трактат «подрывает универсальные условности его [Макиавелли] времени, будь это представлено как различие между моралью и политикой или как различие между двумя разными, но в равной степени первичными формами морали». Это был поразительно резкий по своей светскости труд для начала 16 века. Конечно, католическая церковь стала более уязвимой с усилением и возвышением влиятельных государств, которые соперничали в борьбе за власть, и с широким распространением недовольства папской коррупцией. Через четыре года Мартин Лютер напишет свои «95 тезисов об индульгенциях» и вывесит их на двери Замковой церкви в Виттенберге, положив начало Реформации и расколу западного христианства. И, тем не менее, в «Государе» поражает то, что там нет упоминания о естественном праве или о месте человека в великой божественной цепи мироздания, на что постоянно ссылались мыслители из эпохи Возрождения. 

Хотя Макиавелли считается влиятельным политическим теоретиком, письменных трудов у него не так много. Это в основном «Государь» и «Рассуждения». В отличие от более поздних реалистов, таких как Гоббс и Руссо, Макиавелли не претендует на авторство системной теории политики. Скорее, на основе своих исторических исследований и практических наблюдений он пытается установить вневременные истины общественного поведения человека, а затем трансформировать их в набор сентенций, афоризмов и предписаний, способных помочь государю выжить в нашем предательском и ненадежном мире. Он исследует богатую историю классической Древней Греции и Рима, а также более поздние пертурбации в итальянских городах-государствах, ища там примеры удачного и провального политического правления.

Мотивом для написания этого трактата у Макиавелли стало не только желание дать наставление читателям, но и его собственная политическая реабилитация. Пытаясь снискать расположение нового правителя Флоренции, он посвятил «Государя» «блистательному Лоренцо Медичи», который при помощи испанских войск годом ранее сверг его предыдущего покровителя Содерини. Однако «Государя» нельзя сбрасывать со счетов, называя образцом политического оппортунизма. Макиавелли в основе своей был патриотом Флоренции и писал: «Я люблю свою страну больше собственной души». А в его книге постоянно сквозит отчаяние от ее падения. Цель Макиавелли заключалась в том, чтобы отыскать причины недавних невзгод и неудач его города-государства. Установив фундаментальные реалии и основополагающие правила политики, он считал, что сумеет помочь в создании государства – лучше всего республики, которое будет внутренне стабильным и способным защитить себя от внешней агрессии.

Его цель заключалась в том, чтобы воскресить Флоренцию, вывести ее из безнравственного и ослабленного состояния, превратив город в «сильную, единую, деятельную, нравственно возрожденную, блестящую и победоносную patria» (родину) по образу и подобию перикловых Афин и Римской республики. Для возвращения флорентийскому государству прежней славы был нужен государь, обладающий и прививающий своим подданным дохристианские качества, которые ценили великие люди древности: это сила, умения, храбрость, преданность, гражданственность и забота об интересах общества. В то же время, для избавления Флоренции от ее бед и несчастий требовались меры, которые обычно считались безжалостными, вероломными, жестокими и варварскими.

В темной основе «Государя» лежит беспощадное и лишенное всякой сентиментальности мнение о человеческой природе. Большинство людей, пишет Макиавелли, «неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, их отпугивает опасность и влечет нажива». В таком мире правителю, ведущему себя в соответствии с христианской моралью, придется очень худо. «Расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует скорее во вред себе, нежели на благо». И далее Макиавелли поясняет свою мысль: «Из чего следует, что государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности». 

Макиавелли имеет в виду то, что мир частный и государственный — это разные нравственные вселенные, у которых абсолютно несовместимые кодексы поведения. Избрав жизнь государственного деятеля, а не частного лица, правитель обязуется действовать (и быть судимым) по отдельному набору дохристианских ценностей и принципов, направленных на создание и обеспечение безопасности «великого и славного государства». 

 

Следует понимать, что государь … не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы … по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла.

 

Вместо того, чтобы быть праведником в мире грешников, государь должен крепить свою власть и безжалостно сокрушать врагов, не боясь того, что его посчитают безнравственным и неразборчивым в средствах.

Беря в качестве таких людей, как римский император Каракалла или флорентиец Чезаре Борджа, Макиавелли дает совет всем будущим государям. Прежде всего, и это главное – сохраняй свою власть и крепи свое государство, делая ради этого все необходимое. Опасайся другого, кто становится сильным, а также бойся объединения сил с более сильным государством, ибо этим ты навлечешь на себя погибель. Во-вторых, вырабатывай в себе полководческие навыки, ибо это «единственное искусство, которого ждут от правителя». Постоянно поддерживай свое государство в готовности к войне, держи достаточно оружия и воинов, чтобы защищать свое царство от внешнего агрессора и от внутренних соперников. Относись к миру как к небольшой передышке, дающей возможность  подготовиться к следующей войне. Игнорируй теорию справедливой войны. Война справедлива, когда она необходима – ни больше, ни меньше. 

В-третьих, используй обман как центральный элемент своей государственной мудрости. Маскируй свои истинные намерения и храни верность обещаниям ровно столько, сколько они соответствуют твоим интересам. Помни, что другие будут лгать тебе, если ты не сделаешь так, что их ложь перестанет давать дивиденды. Опасайся окружать себя сильными подчиненными. Принимай решения по своему усмотрению и прислушивайся лишь к нескольким советникам. Избавляйся от победоносных генералов, ослабляй и вноси раскол в ряды знати.

И наконец, используй жестокость и доброту, как того требует обстановка. Признай то, что страх подданных лучше, чем их любовь, если не можешь добиться и того, и другого. Когда наказываешь, делай это резко, внезапно и сурово, дабы предотвратить ответный удар. Когда это возможно, пусть грязную работу делают за тебя другие, ибо потом ты сможешь заслужить благосклонность, отрубив им головы. Раздавая привилегии, делай это постепенно, чтобы их больше ценили. Во что бы то ни стало избегай превращения в объект презрения. Лучшая из всех крепостей – не быть ненавистным народу. 

Все это порочно и безнравственно. Однако Макиавелли не садист. Неразборчивость в средствах оправданна лишь тогда, когда это служит одной конкретной цели. Эта цель, как говорил Кеннет Уолтц (Kenneth Waltz), – сохранение твоей власти в государстве и твоего государства среди других». Макиавелли не ратует за бессмысленное насилие и за беспричинную жестокость – и не потому что он щепетилен, а потому что это контрпродуктивно. Таким образом, Макиавелли считает благоразумие ключевым элементом государственного руководства. 

Самый скандальный момент в «Государе» – как сейчас, так и во время написания книги – это очевидное одобрение автором принципа «цель оправдывает средства», какими бы жестокими и суровыми эти средства ни были. Сам Макиавелли объясняет это так: «О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату».

Современного читателя особенно расстраивает отсутствие у Макиавелли угрызений совести по поводу того безжалостного искусства управления государством, за которое он выступает. Он не пытается подсластить пилюлю, не предпринимает попыток успокоить читателя. У него полностью отсутствует трагическая тональность более поздних реалистов, таких как Гоббс и Руссо, а также Моргентау, Уолтц и Миршаймер. Для этих авторов политика силы и постоянные войны это экзистенциальные, удручающие и достойные сожаления факты, неизбежный побочный продукт неупорядоченной и защищающей себя системы, которая принуждает каждое государство, подобно участникам знаменитой «охоты на оленя» Руссо, преследовать собственные интересы – и будь что будет с остальными. 

Но не эта проблема межгосударственной анархии вызывает главную обеспокоенность у Макиавелли. Он сосредоточил свой проницательный взор на человеческой натуре. И увиденное им не очень приятно.

Безусловно, Макиавелли прекрасно понимал то, что более поздние реалисты называли дилеммой безопасности. Будучи политическим и военным советником у Содерини, он стремился манипулировать изменчивым балансом сил между завистливыми и подозрительными городами-государствами Италии. Он стал свидетелем того, как его любимая Флоренция после череды ошибок и просчетов (таких как расчет на слишком сильных союзников типа Франции) капитулировала перед врагами. Этот опыт научил его тому, что государство «не может вечно наслаждаться своими свободами и узкими пределами; ибо если даже оно не нападает на другие государства, то они будут нападать на него; а в случае такого нападения у него появится желание и потребность в захвате». 

Но Макиавелли отличается от более поздних реалистов, таких как Гоббс, а также современных «неореалистов», таких как покойный Кеннет Уолтц. Он признает, что человеческое посредничество столь же важно, как и факт международной анархии, в формировании внешней политики и конечных результатов в глобальной политике. Историческими примерами успехов и неудач Макиавелли напоминает нам о том, что личность имеет большое значение. Да, мир постоянно меняется, толкая государство в самых разных направлениях. Но даже если существует «провидение, формирующее наши цели», как замечает шекспировский Гамлет, решение руководителя способно оказать кардинальное воздействие на политику, как внутреннюю, так и внешнюю. 

Макиавелли исследует взаимосвязь между материальными силами и посредничеством человека через понятия fortuna и virtu (судьба и доблесть). Все государи (и, конечно, все люди) подчиняются общественным и природным факторам, которые гораздо сильнее их. Тем не менее, «нас нельзя лишить свободной воли», – утверждает Макиавелли. «Судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям». Хотя судьба может оказаться капризной, а история ограниченной условиями, умелый правитель сможет сформировать свою судьбу и судьбу своего государства, проявляя доблесть. Доблесть не следует путать с добродетелью, как ее определяет христианское учение (имея в виду честность, милосердие, смирение и тому подобное). Скорее, доблесть означает те человеческие качества, которые ценились в классической древности: знания и отвага, хитрость и ловкость, гордость и сила.

Макиавелли описывает взаимосвязь между судьбой и доблестью в своих «Рассуждениях»: 

 

Там, где людям недостает доблести, судьба проявляет себя во всей мощи. А поскольку фортуна переменчива, республики и правительства часто меняются. И это будет длиться до тех пор, пока не появится кто-нибудь настолько пропитанный любовью к античности, что он будет так устраивать дела, что судьба лишится шанса показывать нам свою силу с каждым оборотом солнца.

 

Государь должен плыть на гребне судьбы, используя доблесть для того, чтобы направлять судьбу в интересах государства, как это диктует необходимость.

Вклад Макиавелли в традицию политического реализма непреходящий. Среди его заслуг – предупреждение о том, что мир надо принимать таким, какой он есть, а не таким, каким он должен быть; признание того, что власть и своекорыстие играют важнейшую роль в политических делах; понимание того, что государственное управление есть искусство, требующее от политических руководителей умения приспосабливаться к сохраняющимся структурам и к меняющимся временам; а также его утверждение о том, что диктат национальных интересов может войти в конфликт с общепринятой традиционной моралью. Последнее утверждение – что у частной и государственной сфер разная мораль – вызывает раздражение и неприятные ощущения по сей день.

В конце концов, мы живем в эпоху демократического суверенитета, где «государей» избирают граждане, и где они, будучи государственными руководителями, должны вести себя с соблюдением принципов честности, прозрачности и подотчетности. Глобальный нормативный контекст искусства государственного управления претерпел глубочайшие изменения благодаря, в значительной мере, расширению и международной кодификации прав человека и личности. То санкционированное государством насилие, которое в эпоху Макиавелли  воспринималось как нечто само собой разумеющееся – будь то захват империй, пленение рабов, жестокости и зверства – сегодня недопустимо и непозволительно с позиций права и морали. Это произошло благодаря распространению законов о правах человека, норм гуманитарного права, законов войны, а также принятию многочисленных международных норм, заключению договоров и возникновению институтов, которые определяют некоторые акты как недопустимые, вводят санкции, дают разрешение на интервенции, чтобы положить конец таким актам, и обеспечивают правовые механизмы для привлечения нарушителей к ответственности. Зверства и беззакония все равно происходят, о чем нам напоминает Сирия и Дарфур. Но нормы законности и легитимности развиваются, и такие злодеяния становятся скорее исключением, чем правилом. 

Но в остальном «Государь» сохраняет свою значимость в качестве наставления по политике, как внешней, так и внутренней. Рассказы Макиавелли о коррупции власти во Флоренции, об упадке Римской империи в последние годы ее существования, а также о лживости итальянских пап вряд ли вызовут удивление в современном Вашингтоне. Да и современный читатель вряд ли удивится, узнав о том, что в политической жизни на вершину власти чаще взбираются грешники, нежели праведники – и потом всеми силами держатся за эту власть.

Король-философ | Определение, Платон, Республика, примеры и факты

Связанные темы:

политическая философия король

Просмотреть весь связанный контент →

философ-король , идея, согласно которой лучшая форма правления — это та, в которой правят философы. Идеал царя-философа родился в диалоге Платона Республика как часть видения справедливого города. Оно имело влияние в Римской империи и возродилось в европейской политической мысли в эпоху абсолютистских монархов. Он также имел более слабое влияние на современные политические движения, претендующие на непогрешимую правящую элиту.

В платоновской «Республике » главный герой, Сократ, предлагает проект идеального города как образец того, как упорядочить индивидуальную душу. Такому справедливому городу потребуется специализированная военная «гвардия», разделенная впоследствии на две группы: правители, которые будут «стражами» в смысле охранников, посвятивших себя благу города, а не себе, и солдаты, которые будут их охранниками. «вспомогательные». Уже на этой стадии

Республики подчеркивается, что стражи должны быть добродетельными и самоотверженными, жить просто и сообща, как солдаты в своих лагерях, и Сократ предлагает, чтобы даже жены и дети были общими.

В начале Книги V собеседники просят Сократа объяснить это последнее предложение. В ответ Сократ излагает три спорных утверждения, которые, как он признает, выставят его на посмешище. Во-первых, среди опекунов должны быть как квалифицированные женщины, так и мужчины; таким образом, группа, которая станет известна как «короли-философы», будет также включать «королев-философов». Второе требование заключается в том, что эти правящие мужчины и женщины должны спариваться и размножаться по приказу города, воспитывая своих детей совместно, чтобы считать всех опекунов родителями, а не привязываться к частному семейному хозяйству. Эти дети вместе с детьми из класса ремесленников будут испытаны, и только самые добродетельные и способные станут правителями. Таким образом, группа, которая станет известна как «короли-философы», будет воспроизводиться по заслугам, а не просто по рождению. Наконец, Сократ заявляет, что эти правители на самом деле должны быть философами:

До тех пор, пока философы не будут править как цари или те, кого ныне называют царями и правителями, искренне и адекватно философствуют, то есть пока политическая власть и философия полностью не совпадут… городам не будет покоя от зла… не может быть счастья, ни общественного или частный, в любом другом городе.

Сократ предсказывает, что это заявление вызовет еще больше насмешек и презрения со стороны его афинских современников, чем равенство женщин-правителей или общность пола и детей. Многие афиняне видели в философах вечных подростков, шныряющих по углам и бормочущих о смысле жизни, а не принимающих взрослое участие в битве за власть и успех в городе. С этой точки зрения философы — последние люди, которые должны или хотели бы править.

Республика переворачивает это утверждение с ног на голову, утверждая, что именно тот факт, что философы — последние люди, которые захотят править, дает им право на это. Доверить ее можно только тем, кто не желает политической власти.

Таким образом, ключ к понятию «король-философ» заключается в том, что философ — единственный человек, которому можно доверить правильное правление. Философы и морально, и интеллектуально подходят для правления: морально, потому что в их природе так любить истину и учиться, что они свободны от жадности и похоти, которые соблазняют других злоупотреблять властью, и интеллектуально, потому что только они могут получить полное знание реальности.

, который в книгах с V по VII из 9Утверждается, что 0013 Республика завершается знанием форм Добродетели, Красоты и, прежде всего, Добра. Город может развивать такие знания, давая начинающим философам требующее образования, и философы будут использовать свои знания о добре и добродетели, чтобы помочь другим горожанам достичь их, насколько это возможно.

Оформите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту.

Подпишитесь сейчас

Таким образом, акцент в платоновском представлении о царе-философе делается больше на первом слове, чем на втором. Опираясь на традиционные греческие противопоставления царя и тирана, а также между царем как единоличным правителем и многочисленным правлением аристократии и демократии, Платон мало использует понятие царской власти как таковой. Однако то, что он использовал это слово, было ключом к дальнейшей карьере этого понятия в имперском Риме и монархической Европе. Римскому императору Марку Аврелию (годы правления 161–180), Meditations записывают его философские размышления, вдохновленные стоицизмом, важно то, что даже короли должны быть философами, а не только философы должны править.

Для Франсуа Фенелона, римско-католического архиепископа, которому было поручено нравственное воспитание Людовика, герцога Бургундского, внука Людовика XIV, ключевым вопросом было то, что короли должны обладать сдержанностью и самоотверженной преданностью долгу, а не то, что они должны обладать знаниями. . Просвещенные деспоты 18 века, такие как Фридрих II Великий из Пруссии и Екатерина II Великая из России, гордились тем, что они были королями и королевами-философами. Но к тому времени философия оставила платоновский акцент на абсолютном знании, вместо этого обозначая свободное стремление к знанию и применение разума.

Тем временем в исламском мире средневековый философ Абу Наср аль-Фараби отстаивал идею религиозно набожного царя-философа. Более 1000 лет спустя представление о такой фигуре, выступающей в качестве толкователя закона, вдохновило аятоллу Хомейни и революционное государство, которое он сформировал в Иране. Наконец, в более широком смысле, понятие правителя-философа стало обозначать общее притязание на господство необъяснимой, хотя и предположительно благодетельной элиты, как в некоторых формах марксизма и других революционных политических движений.

Мелисса Лейн

Доводы Платона в пользу правления философов Кингса

Этот контент изначально был написан для студентов или магистров. Он публикуется в рамках нашей миссии по демонстрации научных работ, написанных студентами во время учебы. Эту работу можно использовать для справочного чтения и исследования, но ее нельзя цитировать в качестве экспертного источника или использовать вместо научных статей/книг.

Каков аргумент Платона в пользу вывода, которым должны править философы?    Убедительно ли это?

Abstract

Цель этого эссе — исследовать, является ли аргумент Платона о том, что философы должны быть правителями Республики, действительным и убедительным. В

The Republic Платон утверждает, что цари должны стать философами или что философы должны стать царями, или царями-философами, поскольку они обладают особым уровнем знаний, который необходим для успешного управления Республикой. В эссе будет доказываться, что аргументы Платона в пользу правления царей-философов не являются ни убедительными, ни реалистичными в теории, но что следы характеристик его идеальной формы правления действительно проявляются в современном государстве. Чтобы изложить этот аргумент, в эссе, во-первых, будет рассмотрен аргумент Платона в пользу царей-философов, а также его ограничения, а во-вторых, и, наконец, рассмотрены, какие характеристики правления царей-философов действительны и реалистичны с точки зрения современного государства.

Введение

В произведении Платона « Республика » систематически ставится вопрос о бытии, поскольку Республика сама по себе является попыткой ответить на проблему человеческого поведения: справедливость. Чтобы решить проблему справедливости, Платон рассматривает идеальный полис, коллективную единицу самоуправления и отношения между структурой республики и достижением справедливости. Платон утверждает, что цари-философы должны быть правителями, поскольку все философы стремятся открыть идеальный полис. «Каллиполис», или прекрасный город, — это справедливый город, где политическое правление зависит от знания, которым обладают цари-философы, а не от власти. Хотя теоретически было бы идеально, если бы республика и современное государство управлялись знанием, а не силой, власть имеет решающее значение в формировании политической деятельности.

Это один из недостатков рассуждения Платона, о котором пойдет речь в эссе. Возникает вопрос о том, кто должен править, на что эссе завершится утверждением, что, с точки зрения аргументации Платона, цари-философы не должны быть правителями, поскольку Платон рекламирует недемократическую политическую систему, возглавляемую доброжелательным диктатором. В то же время неизбежно выделение некоторых черт современного государства, соответствующих чертам идеального полиса.

Аргумент Платона

Определение демократии является ключевым для понимания аргумента Платона в пользу правления философов. В настоящее время большинство современных государств являются демократическими в том смысле, что люди имеют право голоса в управлении государством. Со времен Платона ведутся споры о том, что такое демократия: является ли это идеей правления большинства или тем, что стало известно как «мэдисоновский взгляд», согласно которому демократия предполагает защиту меньшинств. Для Платона все сводится к тому, что буквально означает демократия. Демократия — это «правление демоса», где «демос» может пониматься как «народ» и как «толпа»… непригодные» (Wolff; 2006, 67). Как утверждает Вольф, «принятие политических решений требует здравого смысла и умения. Платон настаивает, что это должно быть предоставлено экспертам». (Вольф; 2006, 67). Чтобы еще больше подчеркнуть это, Платон использует «аналогию с ремеслом», опираясь на аллегорию корабля. У Платона Республика , Сократ приводит пример корабля, которым управляют люди, несведущие в навигации, которые

«не понимают, что истинный капитан должен обращать внимание на времена года, небо, звезды, ветры и все, что относится к его ремеслу, если он действительно собирается управлять кораблем. И они не верят, что существует какое-либо ремесло, которое позволило бы ему определить, как он должен управлять кораблем, хотят этого другие или нет, или какая-либо возможность овладеть этим предполагаемым ремеслом или практиковать его одновременно с ремесло навигации. Не думаешь ли ты, что настоящего капитана назовут настоящим звездочетом, болтуном и бездельником те, кто плывет на кораблях, управляемых таким образом? (Платон; 2007, 204)

Этой аллегорией Платон не только подчеркивает идею о том, что специализация является ключом к управлению Республикой, но также и то, что в Афинах 420 г. до н.э. философов не ценили и, следовательно, они были бесполезны, потому что мир не хотел использовать их и их знания. В нем также подчеркивается опасность свободы и равенства, а также неестественность демократии.

Идея специализации Платона также связана со справедливостью, которую он считает структурной, поскольку политическая справедливость является результатом структурированного города, где индивидуальная справедливость является результатом структурированной души и где каждый член полиса имеет «конкретное ремесло, к которому у него есть природные способности» (Рив, 2009 г.)., 69). «Управление… это навык» (Вольф; 2006, 68), который требует специальной подготовки, доступной немногим. В то же время философы должны обладать качествами, позволяющими им править; например, они должны уметь распознавать разницу между другом и врагом, хорошим и плохим. Прежде всего философы должны «любить мудрость»[1] (Nichols; 1984, 254), поскольку правление мудрых ведет к царствованию справедливости, поскольку философия становится суверенной. Справедливость — это добродетель, как и знание, требующее понимания. Понимание относится к добру, и, таким образом, знание и добро едины. Цари-философы обладают добродетелью, поскольку обладают знаниями, и, таким образом, согласно Платону, их правление оправдано.

Критика аргументации Платона

Аргумент Платона во многом соответствует тому, что он определяет как демократию, правление непригодных. Его аргумент может быть верным в том смысле, что он объясняет, что эти философы обладают «способностью постичь вечное и неизменное» (Платон; 2007, 204), в то время как простые люди слепы, поскольку у них нет «истинного знания реальности и нет четкий эталон совершенства в их уме, к которому они могут обратиться» (Платон; 2007, 204-205). Тем не менее, этот аргумент не является убедительным или реалистичным в современной политике и современном государстве по ряду причин.

Во-первых, и, возможно, самое главное, все современные государства подчеркивают, что сегодня демократия определяется как «правительство «народа, посредством народа и для народа»» (Wolff, 2006, 62). Поэтому все государства не только стали сторонниками представительной модели демократии, при которой избиратели определяют, кто будет их представлять на правительственном уровне, но и приняли плюралистическое отношение к политике. На самом деле, государство в теории больше не инструмент в руках элиты или в руках платоновских философов, а публичная и нейтральная арена, где группы интересов собираются вместе, чтобы спорить и обсуждать политику, которая «главным образом экономический» (Драйзек и Данливи; 2009 г.)., 41). В идеале эти заинтересованные группы должны обладать необходимыми знаниями, чтобы добиться политических изменений, но очень сложно определить и количественно оценить необходимые знания, чтобы добиться таких изменений. Как утверждает Вольф, «никто вообще ни в чем не может быть абсолютно уверен. Все заявления о знании… ошибочны» (Wolff; 2006, 70). Кроме того, то, что вы философ и знаете логику, этику, метафизику и политическую философию, не обязательно делает вас экспертом в интересах людей. Это люди, которых, по идее, правители стремятся представлять и поддерживать. Платон, очевидно, не заботится о представительной форме правления, но в наши дни необходимо, хотя и трудно, обеспечить, чтобы все управляемые были представлены, по крайней мере, в определенной степени, их правителями.

Платон также утверждает, что специальное образование, доступное немногим, позволит этим немногим стать философами, но опять же это создаст правящий класс, который не является представителем управляемых. В то же время трудно найти правительство, на 100% представляющее население. Возьмите членов Палаты общин, многие из которых посещали элитные школы, такие как Итон и Оксфорд: они не представляют население, но управляют Соединенным Королевством. Тем не менее аргумент Платона вышел за пределы времени, поскольку Палата лордов, как и Сенат в двухпалатных системах, представляет собой арену экспертов, которые проверяют и вносят поправки в законы, принимаемые членами парламента. Возможно, настоящими экспертами являются те, кто осведомлен об интересах людей, и голосование укажет на эти интересы, поскольку, как утверждал Милль, «заблуждение здесь состоит в том, чтобы думать о людях как об однородной массе с единым интересом… это» (Вольф; 2006, 64).

Наконец, главный недостаток аргументации Платона, делающий ее крайне неубедительной, заключается в том, что он описывает и приводит доводы в пользу того, что Вольтер определил как «благожелательную диктатуру», когда просвещенный деспот без необходимости советоваться с люди, тем не менее, управляли бы в своих интересах» (Wolff; 2006, 62). С точки зрения современного государства, где люди постоянно просят большего голоса в управлении государством и негативно относятся к тоталитаризму из-за событий 20 9В 0105-м -м веке аргумент Платона становится все более неприменимым. Как утверждал Карл Поппер, неправильно отдавать политическую власть в руки элиты. Тем не менее, также нереально утверждать, что элиты сегодня не существует, поскольку, например, всегда есть несколько основных политических партий, которые по очереди управляют правительствами.

Заключение

Платон утверждает, что «не будет конца бедам государств… самого человечества, пока философы не станут царями в мире… и политическая власть и философия, таким образом, не перейдут в одни руки» (Платон; 2007, с. 192). Возможно, аргумент Платона в пользу группы знающих людей, способных обеспечить счастье и справедливость в Республике, идеален, но крайне нереалистичен. Как утверждал Аристотель, человек — это политическое животное, и для всех нас, а не только для элиты стариков, неизбежно интересоваться политикой и иметь право голоса, поскольку это сила, которая неизбежно влияет на всех нас. Аргумент Платона призывает нас не только быть незаинтересованными в политическом процессе, но и оставить наши права и мнения в руках доброжелательного диктатора. По этой причине его аргумент не только неубедителен, но и нереалистичен.

Библиография

Драйзек, Джон, Данливи, Патрик, Теории демократического государства , Первое издание (Basingstoke; Palgrave Macmillan, 2009)

Николс, Мэри П., «Две альтернативы республики» : короли-философы и Сократ», Политическая теория , том. 12, нет. 2, май 1984 г., страницы 252–274

Платон (автор), Ли, Десмонд (переводчик), Лейн, Мелисса (введение), The Republic , второе издание с новым введением (Лондон; Penguin Classics, 2007)

Рив, CDC, Платон , в Буше, Дэвид и Келли, Пол, Политические мыслители: от Сократа до наших дней , второе издание (Оксфорд; Oxford University Press, 2009)

Рив, CDC, P hilosopher-Kings: The Argument of Plato’s «Republic» , First Edition (Cambridge, MA; Hackett Publishing Co.