Как ты мимо меня прошел так в жизнь мою вошел: очень хочу мужчину — 34 ответа на форуме Woman.ru
ЗАЧЕМ МУЖЧИНЕ ЖЕНЩИНА?
Георгий Сергацкий
(Из книги «Изнанка любви, или Опыт трепанации греха…»)
…Существа разумные рождены одно для другого.
М. Аврелий
«О различиях между нежной привязанностью в стабильных любовных отношениях и супружестве и страстностью кратких любовных романов бурно спорили поэты и философы во все времена». «Страстная любовь может сопровождать некоторые пары на протяжении многих лет» (О. Кернберг).
«В X1X веке Бальзак провозглашает, что «жизнь женщины — это любовь». «Поскольку женщина, по мнению Мишле, не может жить без мужчины и без домашнего очага, её высшим идеалом может быть только любовь: «Каково её природное предназначение, её миссия? Во-первых, любить; во-вторых, любить кого-то одного; в-третьих, любить всегда1» (Л. Липовецкий). «Любовь есть нечто гораздо большее, чем желание совершить половой акт; она есть главное средство избежать одиночества, чувства, которое гнетет большинство мужчин и женщин в течение почти всей жизни.
В глубине души многие люди испытывают страх перед этим холодным миром и жестокостью толпы; но вместе с тем в их сердцах живет и страстное стремление к нежности и любви, которое мужчины скрывают под грубостью, хамством и хулиганскими выходками, а женщины под сварливостью и неуживчивостью. Страстная взаимная любовь — пока она длится — кладет всему этому конец, она разрушает твердую оболочку нашего ego и создает новое единство, которое включает в себя и другое существо. Природа создала человеческие существа не для того, чтобы они жили в одиночестве. Если бы это было так, они не смогли бы продолжать свое биологическое существование, для которого необходима связь и взаимопомощь одного с другим. Вообще гуманные, воспитанные люди не могут удовлетворить свой половой инстинкт без любви, потому что его полное удовлетворение достигается лишь тогда, когда духовное и физическое бытие одного существа соединяется с духовным и физическим бытием другого. Те, кто никогда не знал этого глубоко интимного чувства, этой горячей дружбы и счастливой взаимной любви, прошли мимо самого лучшего, что может дать жизнь.
Подсознательно, а иногда и осознавая, они чувствуют это, и разъедающее их душу разочарование рождает у них чувства зависти, жестокости и желание тиранической власти2» (Б. Рассел).
«В человеке заложена вечная возвышающая его потребность любить» (А. Франс). «Когда приходит любовь, душа наполняется неземным блаженством. А знаешь почему? Знаешь, отчего это ощущение огромного счастья? Только оттого, что мы воображаем, будто пришел конец одиночеству» (Г. Мопассан). «Конечно, если бы половая любовь вовсе не заключала в себе счастья, то ни поэтам, ни философам не удалось бы развить почти религиозное поклонение этой страсти.
Влюбленность заключает в себе действительное очарование, и даже большее, чем удовлетворение всякой другой потребности. Я говорю не о блаженстве плотского соединения: ставить слишком высоко эту радость осязания предостерегал еще архангел первого человека, как говорится в поэме Мильтона: «И скотам доступна та же радость». Это чувство не было бы общим с ними и обыкновенным, «если бы в нем заключалось что-либо достойное подчинить человеческий дух» (Песнь VIII).
«Но помимо сладострастия, которое есть скорее средство, чем цель любви, — влюбленность дает особое духовное блаженство, таинственную и непостижимую радость любви бесплотной» (М. Меньшиков).
«Любовь — это опыт общения и общности, который позволяет полностью развить собственную внутреннюю активность… Любовь находит свое выражение в солидарности с окружающими нас людьми, она воплощается в эротической любви между мужчиной и женщиной, в любви матери к своему ребенку… Она воплощается в мистическом переживании единения… Переживание любви приводит к парадоксальной ситуации, когда два человека становятся одним и одновременно остаются двумя личностями» (М. Блондель). «Сочетание духовного общения с физической близостью допускает максимальное самораскрытие, на которое способна личность3» (И. Кон).
«Порой мне кажется, что история мужчины — это всегда история его любви к женщине… Всегда… я любил ее. Мои сны полны ею, и, о чем бы я ни грузил наяву, мои мысли, в конце концов, всегда обращаются к ней.
И всюду она… Я, как и все поколения философов до меня, знаю женщину такой, какова она есть, знаю ее слабости… Но… вечно остается то, от чего нельзя уйти: ноги ее прекрасны, глаза ее прекрасны, руки и грудь ее — это рай, чары ее властны над ослепленными мужчинами… и как полюс волей или неволей притягивает к себе стрелку компаса, так она притягивает к себе мужчину.
Ибо женщина прекрасна… в глазах мужчины. Она сладка для его уст и ароматна для его обоняния, она огонь в его крови… И ей дана власть потрясать его душу, которую не могут потрясти даже титаны света и мрака.
Все мои труды и изобретения вели к ней. Все мои далекие видения кончались ею. Когда я создал огненный лук и огненную дощечку, я создал их для нее… Ради нее я укрощал лошадей, убивал мамонтов и гнал своих оленей к югу, уходя от наступающего ледника. Ради нее я жал дикий рис, одомашнивал ячмень, пшеницу и кукурузу.
Ради нее и ради будущих ее детей я умирал на вершинах деревьев, отбивался от врагов у входа в пещеру, выдерживал осаду за глиняными стенами.
Ради нее я поместил в небе двенадцать знаков. Ей молился я, когда склонялся перед десятью нефритовыми камнями, видя в них месяцы плодородия.
И всегда женщина льнула к земле, подобно матери-куропатке, укрывающей своих птенцов. И всегда моя тяга к скитаниям увлекала меня на сияющие пути» (Д. Лондон).
«Минутами кажется, что любовь — мимолетное, но до глубины души пронизывающее нас воспоминание о великом первобытном единстве» (М. Метерлинк). «Есть какое-то тайное, невыразимое, никем еще не исследованное не только соотношение, но полное тождество между типичными качествами у обоих полов их половых лиц (детородных органов) с их душой в ее идеале, завершении». «…Слова о «слиянии душ» в супружестве, т. е. в половом сопряжении, верны до потрясающей глубины. Действительно, «души сливаются» у особей, когда они сопряжены в органах!» «Центр души лежит в поле и даже душа и пол идентичны» (В. Розанов).
Может быть любовь это «неистовое влечение к тому, что убегает от нас» (М. Монтень), «тоска по счастью» (Лопе де Вега), «попытка не остаться в одиночестве» (С.
Фанти), желание «сделать кого-то счастливым» (К. Поппер) или «мысль о том, чтобы можно было за что-то умереть?» (А. Камю).
И то, и другое, и третье… сказал бы человек, не потерявший веру в любовь. «В основе супружеской привязанности великая объединяющая сила Эроса» (Д. Сканфорд). «В руках у женщин ключи к самому изысканному из всех удовольствию, изобретенному человечеством, — удовольствию секса» (Л. Тайгер). «Оружие женщины — это она сама» (Талмуд), гарант любви — эрекция, а «пенис — кратчайший путь между душами4» (С. де Бовуар). «Если у двух людей противоположного пола достаточно совпадений, то чувства, рано или поздно возникнут» (Т. Проценко).
«Любовь столь же основной феномен как и секс. В норме секс является способом выражения любви. Секс оправдан, даже необходим, коль скоро он является проводником любви!» «Физическое влечение или отторжение возникают на первых же этапах общения и отличаются большой устойчивостью» (В. Франкл). «Мужчина любит женщину, женщина — саму любовь» (А.
Щеголев). «… Я попросила их поделиться секретами сохранения любви.
— Юмор, — сказала она.
— Секс, — сказал он».
«О, рядом с ней я чую волшебство! — писал поэт Эзра Паунд. Он был прав: близость легко может зажечь любовный восторг. Чаще всего мы выбираем тех, кто находится рядом с нами».
«Naso pasyo, maya basio» — такой не слишком приличной поговоркой описывают этот феномен деревенские женщины в Непале. Она означает: «Вошел член — пришла любовь».
Думаю, подобная нежданная страсть к сексуальному партнеру обусловлена биологически. Сексуальная активность повышает уровень адреналина в мозге самцов крысы. Даже без секса повышенный уровень тестостерона способствует увеличению уровня дофамина и норадреналина, в тоже время подавляя выработку серотонина. Иными словами, гормон сексуального влечения может запустить процесс выработки мозгом эликсира, пробуждающего романтическую страсть. Я полагаю, что, когда моя подруга нежилась в объятиях «просто приятеля» и занималась с ним сексом, в ее мозге неожиданно запустился химический процесс, пробуждающий любовь, — и в итоге она влюбилась».
«…Индийцы часто утверждают: «Мы сначала женимся, а потом влюбляемся» (Х. Фишер). Отсюда любовный акт (где слово акт отнюдь не является ни подчиненным, ни случайным) является самым сильным стимулятором для ответной реакции» (Р. Мей). «Высший момент жизни женщины, в который проявляется ее внутренняя суть, это момент, когда она чувствует в себе жар мужского семени — тогда она с диким восторгом обнимает мужчину и прижимает его к себе; это и есть высшее наслаждение пассивностью… ощущение матери и под воздействием формы, материи, стремящейся не к отделению от формы, но к слиянию с ней навеки» (О. Вейнингер). «Страх мужчин перед властью, которую — как они чувствуют — имеют над ними женщины, соразмерен их глубоко спрятанной потребности в нежности» (Р. Скиннер). «…Мы оказываемся «подобны влюбленным, которые утверждают, или творят, сознание друг друга» (Д. Болдуин).
«У каждого есть врожденное желание любить и быть любимым, испытывать удовольствие и делить его с кем-либо еще. Секс поэтому служит двойной цели выживанию посредством производства потомства и выживанию посредством любовного удовольствия.
Последнее служит для того, чтобы сделать борьбу за существование более терпимой, а также более приятной. Другими словами, жить значит любить, а любить значит жить. Любовь, секс и выживание всецело взаимосвязаны» (Ф. Каприо). «Очень важным для развития отношений выступает ощущение предназначенности друг другу5» (Г. Иванченко).
«Интимность означает раскрытие эмоций и действий, которую индивид вряд ли будет поддерживать под пристальным взглядом более широкой публики. В самом деле, открытость того, что скрывается от других людей, есть один из важных психологических маркеров, вероятных для того, чтобы вызвать дальнейшее доверие в другом, и к чему, в свою очередь, стремятся. Нетрудно видеть, как самораскрытие, которое предполагает интимность, может продуцировать созависимость, если она не идет рука об руку с сохранением автономии» (Э. Гидденс). «В браке каждому из супругов приходится иметь дело только с одним половым партнером. Но это не обедняет половое чувство, как может показаться на первый взгляд.
Наоборот, нигде так ярко не расцветает половой акт, раскрываются все богатства и многообразие любовных ласк и интимных чувств, как с одним и тем же любимым человеком на протяжении долгой совместной жизни.
Да это и понятно, какое может быть чувство у женщины к нелюбимому человеку или при случайных связях с мужчинами? И если уж супруги знают, что они на всю жизнь вместе, то ласкаться в постели им следует безо всякого стыда и всеми доступными способами» (М. Кинесса)6. А если супруги понимают, что накал страсти напрямую зависит от степени спермотоксикоза и вызываемого им зуда и что поэтому отдыхать друг от друга следует как можно дольше, то счастье гарантировано. «Я считаю, что самые лучшие отношения складываются именно тогда, когда люди видятся не очень часто» (Бель де Жур). «…Приправляйте свою жизнь не вечными переменами, а просто достаточными паузами между главными удовольствиями» (М. Фоли).
«Человек никогда не найдет всей полноты только в себе самом» (М. Бахтин). «Женщины привязаны к мужчинам потому, что им нужна безопасность, а мужчины привязаны к избранницам из соображений сексуальной потенции последних» (компьютерраonline).
«Человек, на опыте убедившись, что половая (генитальная) любовь приносит ему самое большое удовлетворение, так что, фактически, она для него становится прототипом счастья, вынужден вследствие этого искать счастье на пути сексуальных связей, поставить генитальную эротику в центр своей жизни» (З. Фрейд). «Секс, если он имел место, — это прибор зажигания, роман как поиск судьбы» (Э. Гидденс), все вместе — попытка вырваться из тисков «пустой и бесплодной жизни» (Э. Хэнкок). «Любовь есть выход из обыденности, для многих людей, может быть, единственный» (Н. Бердяев).
«Тело — это наименьшее из того, что женщина может дать мужчине» (Р. Роллан). «Мужчина и женщина созданы для того, чтобы быть вместе, составляя друг с другом единое целое. Для большинства женщин в их жизни самым близким человеком является мужчина, так же как для большинства части мужчин нет ближе родственника, чем женщина» (С. Варакин). «Любовь подразумевает внутреннее родство с определенным человеческим типом, который нам представляется наилучшим и который мы обнаруживаем воплощенным, олицетворенным в другом человеке» (Х.
Ортега-и-Гассет). «Идеал, который должен ставить перед собой брак, — это через физическую близость достичь духовного единения» (М. Ганди). «Знать друг друга — не значит знать друг о друге все; это значит относиться друг к другу с симпатией и доверием, верить друг другу. Человек не должен вторгаться в чужую личность» (А Швейцер). «Секс имеет тенденцию умирать в средние годы жизни только у тех пар, которые лишены воображения и где секс стал рутинным делом» (Х. Эллис).
«Семейная жизнь имеет в себе три стороны: биологическую (“супружеские отношения»), социальную и духовную» (Ю. Белановский, А. Боженов). «Рождение ребенка необратимо, оно связывает родителей навсегда, вне зависимости от их сердечных предпочтений» (П. Брюкнер). «Красота дается женщине вначале, чтоб привязывать мужчину, ибо нравственная связь еще слаба. Потом и не надо уж красоты, любят женщину, потому что сживутся душами…” (Ф. Достоевский). «Когда яркое пламя любви перестает мерцать, веселее горит огонек привязанности; его-то легко поддерживать изо дня в день и даже усиливать по мере того, как приближается холодная смерть» (Д.
Джером).
«Приход любви — величайшее благо, метафизически содержащее в себе страшную трагедию, скажем, непреодолимую утрату любимого…» (И. Гарин). «Для связи, имеющей возможность продолжаться, привязанность необходима; тем не менее любой, кто испытывает безоговорочную приверженность к ней, рискует получить серьезную травму в будущем, если эти отношения прекратятся» (Э. Гидденс). «Почему мы не влюбляемся каждый месяц в кого-то нового? Потому что при расставании нам пришлось бы лишаться частицы собственного сердца» (З. Фрейд).
В принципе, ему не так уж много и нужно.
«С возрастом мужчины, набрав «опыта жизни» выводят критерии хорошей и плохой женщины, пытаясь вывести некий рецепт идеала. Некоторые, не найдя его, вовсе разочаровываются в прекрасном поле или разделяют на категории «хорошая жена», «хорошая любовница» и т. д.
Что касается меня, я уж точно не могу без женщины, да и делить себя на нескольких я тоже не способен. Какая должна быть женщина рядом со мной? Наверное, та, для которой хочется жить.
Не просто жить, а совершать поступки, делать её счастливой, вновь и вновь завоёвывать её сердце, зажигать свет её глаз…
Она Женщина, которая ни чем не обязана и ни чего тебе не должна. Она с тобой потому, что ей с тобой хорошо и надёжно и она любит тебя. Мне неважно, чем она занимается. Может она работает где-то, может вообще не работает, но при этом чем-то занимается. Важно то, что она наполняет смыслом свою и мою жизнь. Её не так уж волнует финансовая сторона вопроса. Важна идея. Воплощать идеи в реальность функционал мужчин.
Мне не нужно видеть её каждый день «босой в халате у плиты». Важнее то, как она ощущает себя со мной в моём присутствии. Чувствовать её нежность, тепло и потребность во мне. Меня устраивает, что у меня нет завтрака и ужина приготовленного ею каждый день, ведь это лучше, чем измотанный вид любимой, единственным желанием которой будет непременно лечь спать с пресловутым «голова болит». Пусть занимается больше собой, ведь нравиться мужчинам — это их природное призвание.
Вы видели, с каким выражением лица женщина выходит из СПА-салона! То-то же!!! А ещё ей нравится очаровывать мужчин!!! Ей важно получать энергию очарованных ею мужчин. Эта энергия питает её женское естество, и она продолжает цвести как прекрасный цветок. Ведь этот цветок цветёт для меня! Ей важно чувствовать, что она нравится мужчинам.
Она постоянно чем-то увлекается. То новыми методиками ухода за телом и лицом, то различными методами похудения, то познаниями в различных направлениях бизнеса. Ей важно общение с новыми людьми. Интересуется опытом успешных людей. Она постоянно рассказывает тебе о своих женских делах и ищет понимание и в свою очередь выслушает и посмотрит фрагмент интересного хоккейного матча, потому что понимает, что это для тебя важно7. Иногда ей просто хочется стать маленькой девочкой и просто поплакать и получить от родного мужчины заботу и внимание. Иногда этому нет объяснений. Просто так она снимает стресс. Она всегда в глубине души «девочка». Возможно, меня всегда будут мучить сомнения, что «а вдруг я не тот о ком она мечтала» или «тот парень, которого она очаровала, покорил и её сердце» и эти страдания буду заставлять меня делать больше и больше, что бы удержать её рядом со мной, ведь она мне ничего не должна.
И всякий раз, когда я обнимаю её, может быть даже во сне, по её реакции я понимаю, что я для неё дорог, и она выбрала меня!8 И тогда я понимаю, что рядом женщина, для которой хочется жить9» (radionetplus.ru).
ВЫВОДЫ. «Женщина — существо таинственное, но полезное» (П. Лафарг). «После Бога мы в первую очередь в долгу перед женщиной: сперва она дарует нам жизнь, а потом придает этой жизни смысл10» (К. Боуви). «Без женщины наша жизнь была бы в начале — беззащитна, в середине — без удовольствия, в конце — без утешения» (А. Шопенгауэр). Секс — это еще не все, но все — ничто без секса. «Для философского подхода важно, что тайна любви имеет отнюдь не возвышенно-небесное, а прозаически-земное происхождение» (А. Пилипович).
Разбитной писатель К. Воннегут завещал для себя эпитафию: «для него единственным и достаточным доказательством существования Бога на земле была музыка». Абсолютно с ним соглашаясь (как и с Ф. Ницше: — «Без музыки жизнь была бы ошибкой»), в нашей эпитафии мы бы, если не вместо, то рядом с музыкой, поставили бы Женщину.
Милые вы наши! Если нам подарят вторую жизнь, мы опять отдадим ее вам: во-первых, у нас нет другого выбора; во-вторых, вы — единственное, чего она стоит.
___________________
1 «Есть, брат, женские души, которые вечно томятся какой-то печальной жаждой любви и которые от этого от самого никогда и никого не любят» (И. Бунин).
2 «Неурегулированный пол есть неурегулированная душа — нерентабельная, страдающая и плодящая страдания» (А. Платонов).
3 «Откуда взяться гармонии между душой и телом, если душа всегда готова спасти себя за счет тела?» (С. Лец). «Если мужчине удастся завоевать сердце женщины, то все остальные органы сдадутся без боя» (Т. Калантаева).
4 «Прочь кретинов и каналий, что не любят гениталий, ныне всюду стало модно славить орган детородный» (И. Тихий).
5 «Брак как долгий разговор. При вступлении в брак нужно задавать себе вопрос: полагаешь ли ты, что до старости сможешь хорошо беседовать с женщиной или этим мужчиной? Все остальное в браке преходяще, но большая часть общения принадлежит разговору» (Ф.
Ницше).
6 Лукавит. Уж эта-то женщина прекрасно знает, что «в любви прекрасно только начало, вот почему мы стремимся удержать его, влюбляясь снова и снова» (А. Франс).
7 «Просто невероятно, как быстро и легко женщина усваивает идеи того, кто занимается с ней любовью» (А. де Сад).
8 И действительно, «если женщины говорят “под нами”, они говорят «о нас» (неизв.).
9 Тоже лукавит. «Женщина вдохновляет, покуда мужчина не владеет ею» (С. Кьеркегор).
10 «Какая это старая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность — вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает» (И. Бунин).
Собрание сочинений в двенадцати томах : Том 6. — М. : ГИХЛ, 1963
%PDF-1.5 % 1 0 obj > /Metadata 2 0 R /PageLabels 3 0 R /Pages 4 0 R /StructTreeRoot 5 0 R /Type /Catalog >> endobj 6 0 obj /Title /Author >> endobj 2 0 obj > stream
— М. : ГИХЛ, 1963Почему я не вошел в IT / Хабр
Последнее время, и, есть такое подозрение, что не последнее, а это перманентное состояние Хабра, много всяких публикаций на тему «Как я (мой друг\Лена\педиатр-офтальмолог\кошка моей жены) вошли в IT в 45 лет».
И неоднократно замечалось. что такие публикации есть типичная «ошибка выжившего» — потому что те, у кого ни хрена не получилось, ничего подобного не пишут.
Потому я попробую эту тему немножечко копнуть на своем примере и таки написать, почему Я НЕ ВОШЕЛ В IT. Хотя мысли посещают постоянно, регулярно, и все вокруг меня прямо в спину пихают. «Иди в IT», — говорят они. — «Там хорошо получают», — говорят они.
Но я, если честно, совсем не в восторге от этих перспектив. Впрочем, начнем с начала.
Школа. Пока еще не совсем школа жизни
Первый раз я сел за компьютер в 1989 году в 12-летнем возрасте. В НИИ, где работал мой отец, устраивали дни открытых дверей, куда водили детей сотрудников, и можно было поиграть на компьютере. Очень отчетливо помню, что PCшек, за которые можно было посадить детишек, не хватало, и я отирался среди тех, кто смотрел из-за плеча в экран, втайне завидуя игравшим счастливчикам. Когда завидовать наскучивало, я смотрел из-за плеча в экран к взрослым работавшим дядям, которые набивали команды на хорошо знакомом английском языке (школа у меня была английской).
Потом в НИИ в 1992 году, когда режим секретности в НИИ ослаб по причине полной растерянности секретных органов в стремительно поменявшейся обстановке, детишек сотрудников собрали на «курсы операторов ПЭВМ». Никакого помещения курсов не было, нам прочитали лекцию по ТБ и отправили в отделы к родителям постигать науку по учебнику Фигурнова. Фигурнова освоил за месяц, а вожделенный диплом оператора так и не давали. Да и задач для операторов к тому времени уже не было — НИИ грустно сидел на мизерных зарплатах в 16 (!) долларов в месяц и ждал обещанных «коммерческих заказов». Очередь на PCшки резко сократилась до нуля — инженерам играть было неинтересно, половина бегали по заработкам. Так в жизни появилась книга Мак-Кракена «Численное решение задач и программирование на Фортране». Но фортран был заточен под инженерные задачи, и строить простейшие функции на уровне десятиклассника -это был максимум того, что я реально мог, на большее не хватало математического аппарата.
Параллельно в школе началась информатика.
Компьютерный класс у нас представлял собой наглухо опечатанное помещение, куда доступа до 9 класса не было никому. Синяя Борода охранял свои тайны куда халатней, чем школа охраняла десяток БК-100 с «Искрой» и матричным принтером.
Те, кто учился в эти годы, помнят, что это были за программы, что это было за оборудование и что за учителя. Так как весь город у нас утопал в НИИ, то преподавали на полставки два инженера (с одним мой отец даже учился и в общаге жил в соседней комнате), преподавали по вдохновению, потому что учебники, полученные в библиотеке, оперировали неким кириллическим языком программирования, которого не видел никто не только в школе, но и во всем городе. И, подозреваю. что и облоно, задай им вопрос — а где взять этот хитрый русскоязычный бейсик, только развело бы руками. На БКшках был установлен нормальный Бейсик, а задачи учителя брали из пособия для поступающий в ГАУ (Государственная Академия Упрвления), где информатика была вступительным. Разбившись попарно мы мучили эти БКшки, сортируя массивы пузырьком и рисуя графики экспоненты.
Посидеть вдоволь за компьютером удавалось опять не всем. Мне в пару достался наш золотой медалист, который по совместительству посещал вечернюю физматшколу при физтехе и уже кодил на С (плюсов еще не было). В такой компании я абсолютно был лишен самостоятельного поиска, и максимум, что успевал — это просечь, как в общем плане решается задача.
Но был и луч света в этом темном царстве. Кружок по информатике. Атмосфера там была расслабленная. Счастливые владельцы магнитофонов приносили кассетники и загружали и записывали с них программки и игры для тех же БКшек, увлеченно играли, кто хотел писать программки — писал. Никаких обязательных задач на кружке не было, можно было делать что хочешь. Я бы не сказал, что это правильно, но это было что-то. Дело в том, что в те годы иметь свой компьютер было несказанной роскошью. IBM PC AT стоил в России около 800 долларов. А у отца зарплата в 1993 была 16. Как и всех вокруг. У меня даже 5-дюймового флоппика своего не было — это стоило примерно столько же денег, сколько и 2 аудиокассеты.
Я постоянно просил друга сохранить недописанную программку к себе на дискетку.
Но в целом это кое-что в совокупности дало. Я освоил основные понятия, ряд простых алгоритмов, освоил интерфейс и смог даже имитировать одну из простеньких игрушек на бейсике («змейку»). Не столько узнал, сколько освоился в среде. Это все — «курсы» в НИИ и кружок в школе продолжались до конца школы. В 11 классе мне выдали диплом пресловутого оператора ПЭВМ, и, поработав 2 месяца формально этим оператором за зарплату, равную по покупательной способности пяти сникерсам до института (никаких задач я так и не получил за это время), я уволился, проходная для меня закрылась.
Студенчество и безнадега
Хотя информатику на вступительных в ГАУ сдавать я и собирался, до этого дело не дошло — я самым абсурдным образом перепутал даты экзаменов, и пошел туда, куда еще мог подать документы на бюджет, хотя тоже на приблизительно сходную специальность — в то время были очень престижны экономисты и юристы, потому на экономиста.
Информатика в институте меня не порадовала от слова совсем — несмотря на то, что компьютерная лаборатория была гораздо лучше оснащена (на 1995 год — IBM 486), учили нас писать команды в командной строке в такой очень специфичной фигне как DB3, и одним курсом все это и ограничилось — первый семестр Лексикон и DOS c Нортоном, а второй — DB3 и Cells. Спецкурсов не было, даже паскаля не изучали, и никто будущих экономистов не готовил к анализу данных программными средствами.
Самое интересное, что даже уже имеющиеся навыки применить было некуда. Офисный хомячок, который фактически выполняет функцию оператора, в те годы был привилегированным работником. Работников физического труда тоже было навалом и они никому не нужны были — даже в Макдональдсе записывались в очередь в надежде на вакансию. Семья ничем помочь не могла — уже к третьему курсу было ясно, что если не устроиться куда-то, то придется подыхать с голода почти натурально. Но в 96-2000 гг. работы не было даже для специалистов с опытом.
Ни найти работу, ни купить компьютер и на нем развивать какие-то навыки и умения в этой ситуации было практически невозможно.
В одни из каникул я устроился в мини-типографию, и там немного наблатыкался в компьютерной верстке, и даже нашел нескольких бедолаг, которые хотели бы опубликоваться, но не имели денег платить фирмам за оригинал-макеты. По ночам в этой типографии, после работы, я набирал тонны текста, и как мог, делал макеты книг и брошюр. Чтобы получить доступ к компьютеру, я стал верстать некоторые оппозиционные издания, но все это приносило фактически только опыт, но совсем ничтожно денег, так как было и нерегулярно, и малооплачиваемо. Я приобретал знания, опыт, но это был достаточно кустарный опыт, и никуда в издательства устроиться даже самым младшим верстальщиком мне не удавалось.
Поворот не туда
И где-то на этом этапе я совершил роковой шаг — мне подвернулась возможность устроиться на склад. Зарплата для того времени была неплоха — целых 250 долларов, а работа была по графику, 2 через 2, воскресенье выходной.
«Почему бы нет,» -подумалось мне. «Я накоплю на комп и буду на нем работать». И понеслось.
На компьютер я накопил где-то за полгода. Но очередное повышение курса доллара сожрало накопления, и он получился совсем не такой, какой хотелось. Это, к вопросу, всегда преследовало меня — бюджеты на железо и ПО всегда были очень ограниченные, и что-то бралось строго по необходимости, когда больше терпеть нельзя. Но самое главное — график к тому времени уже отменили, и пришлось грести на этой галере, уже без перспективы параллельно что-то делать.
Сама работа была преимущественно физической, хотя… На складе у нас работали исключительно интеллигентные и образованные люди, все с высшим техническим (я там единственный был без оного) — два инженера-конструктора, инженер-прочнист, инженер-программист, инженер БАО по обслуживанию реактивных двигателей, бывший командир батареи ЗРК ПВО, радиоинженер. Это была принципиальная фишка компании — на работу брали исключительно с ВО, исключительно по рекомендации, даже на должности грузчиков.
И была WMS, писанная умельцем под DOS, и опиравшаяся на костыли в виде макросов под Excel и Access. Так как инженер-программист вскоре после моего прихода уволился (послушать нынешних айтишников вообще неясно, что он там делал, но 90-е для программистов были отнюдь не жирными и куча людей продолжала сидеть в НИИ потому, что в коммерческих структурах для них мест не было), то как человек компьютерно грамотный и компьютера не боявшийся (такая фобия была распространена среди специалистов старшего возраста, потому что кадры фактически никто ничему не учил), в случае ошибок, косяков и просто добавить поле так или иначе занимался этим. Поправить поехавшую базу данных (там БДшка была в текстовом файле, разделителями были запятые, постоянно плыли), заставить сканер штрих-кодов передавать номер в нужную ячейку, автоматически форматировать отчет и пр. Немного и не часто.
А потом была другая организация и другой склад, теперь уже 1Ска, опять с костылями в виде Excel. Приходилось ваять формы в 1С, а потом сводить их в Экселе.
Тоже нечасто, и тоже на очень примитивненьком уровне. А потом был еще склад и еще одна организация — и опять-таки для собственно программирования не было задач, и мысли о том, что можно связать жизнь с IT, даже толком не возникало. В принципе, я смотрел на растущие зарплаты в IT, смотрел на удаленку (когда она не была мейнстримом), жалел, что не пошел в свое время по этой стезе, но не более. В принципе, работа у меня была не сильно хуже остальных, как сыр в масле не катался, постоянно от зарплаты до зарплаты, но впрягся, женился — и спрыгнуть с лодки было уже нельзя. Так продолжалось 10 или 12 лет, пока логистика не стала единственным что-нибудь стоящим на рынке труда, что я мог продать.
«Да ты ж ойтишнег»
И в один прекрасный (проклинаемый позже день) я продал свою рабсилу крупной китайческой компании, которая хотела от меня планирования и управления оперативкой своих нескольких складов в России.
И тут я понял, что все предыдущие места работы были солнечным курортом.
Общий бардак работы в компании компенсировался «пердячим паром» — сиречь тучей неоплачиваемых переработок. Ну, типично. Например, есть процедура для выдачи — формируется документ на отгрузку через кучу ступеней, потом идет планирование от филдов и отправка на склад. В числе моих задач стоял тот самый план и отправка его на склад. Так как в нужные сроки никто планов не подавал, и добиться от другого отдела какого-то подобия дисциплины надежды не было, то ожидая, пока проектная команда разродится нужными документами на отгрузку, приходилось до 20-21 часов вечера, и все время вокруг меня водили хоровод тимлиды и начальниики с плохо выговариваемыми именами с речитативом, что логистика для проекта, и я должен все для него делать.
Кто знает — не будь на проектах бардака, я бы обошелся одним вручную заполняемым Excelевским файлом и одним отчетом, в котором тупо копировал бы список и обновлял сводную таблицу. Но я более года не уходил домой вовремя, сводя все эти планы актуальные на процентов 20-30, постоянно изменяющиеся дорожные карты, различные требования многих начлаьников,на меня навешивались еще проекты в духе: «там маленький проект и отгрузки редкие» — и вот я уже сутки сижу, чтобы оформить одну редкую, но еженедельную отгрузку в 600 наклепанных заявок.
Несмотря на то, что компания имела собственную WMS интегрированную с ERP, тем не менее бардачное планирование требовало всю информацию так или иначе дублировать в огромную кучу табличек и отчетов. Шаблоны прогрузок в WMS не работали, или были настолько кривые, что для того, чтобы прогрузить один шаблон, в некоторых случаях требовалось вручную прошерстить все списки.
Когда я из-за очередного митинга, затянувшегося до 10 вечера, не смог встретить жену из аэропорта, я понял, что мне надо либо увольняться, либо как-то менять систему. Менять систему я не мог — песчинка в большой корпорации, увольняться тоже — к тому времени я уже взял в кредит машину, чтобы ездить на склад.
Пришлось делать ход вбок — автоматизировать рутинные операции хотя бы в том же Экселе. Был зачитан Уокенбах. Первые макросы были писаны дома среди ночи, в такси в командировках, в период январского затишья, пока ключевые клиенты инвентаризировали склады и поставок практически не было. В течение месяца-двух я автоматизировал заполнение своих учетных файликов и отчетов.
Из-за бардака я все равно не мог уйти с работы вовремя, но по крайней мере, у меня появилось время, чтобы дальнейшую автоматизацию проводить в рабочее время.
Что меня поразило — в компании никто «малой автоматизацией» не интересовался от слова «совсем». Для того, чтобы поменять хотя бы поле вывода в WMS и ERP требовалось почти полгода согласований с штаб-квартирой, и потому ответом на все изменяющиеся требования бизнеса по анализу данных и оформлению документов было наращивание густоты того самого «пердячего пара», то есть, экстенсивное расширение объема людского труда. Доходило до полного идиотизма — я сижу на конференции с техподдержкой, они показывают экран, дерево алгоритма проверки шаблона, и я им говорю, что вот этот критерий надо поднять вверх, а этот опустить вниз, и тогда ошибка уйдет, а мне говорят, что это сделать нельзя, потому что запрещено. Они соглашаются, что да, это решит проблему, но нет. То есть, проверяй вручную шаблон перед прогрузкой. Ладно, что глобальные системы реагируют медленно и тяжело, но и настройки локальных были ничем не лучше.
Не доплачешься. А про то, чтобы автоматизировать совсем локально на уровне отдельных пользователей не задумывался вообще никто. Все виденные мной в компании макросы и тулзы были написаны энтузиастами (в том числе и китайцами), непрофессионально и ситуативно.
Сведя рутину к выкачиванию выгрузок и нажатию нескольких кнопок я думал, что все, справился. И даже успел чуть менее месяца, развалившись в кресле, пить чай под песню «вкалывают роботы, а не человек». Но грянул демонтаж. Нет, компания была на месте. склады были на месте, я был на месте и цел, но на меня навесили учет возвращаемого на склад демонтированного оборуования. В компании ходила даже поговорка, что проект, в котором есть демонтаж, не может быть успешным. Так оно, в общем, и было.
Нюанс был в том, что компания не имела никакого инструмента для учета демонтажа. От слова «совсем». В WMS запихнуть его было нельзя — это оборудование клиентов и не новое, потому компания за него ответственность нести не могла. Но хранить его при этом надо было и как-то учитывать.
Руководитель прислал образец учетной таблички и образцы приходных-расходных документов в формате Excel. И ничем более помочь не мог. Оставшись один с этим монстром — на склад валились тонны неоприходованного бу-шного барахла, причем в массе своей неопознанного, а я элементарно не успевал даже просмотреть все акты. с которыми они приходили. Взывать к штаб-квартире было бессмысленно, покупать WMS локально для этого процесса штаб-квартира строго-настрого запретила. Остался Excel. В режиме ошпаренной кошки я ваял один макрос за другим, затыкая дырки в проверке и анализе входящих\исходящих, постепенно собирая все это в один имитирующий WMS тул. Получилось в итоге, что на этих макросах работает вообще вся система приемки и учета демонтажа. Параллельно компания «диверсифицировала расходы» и уволила людей, которые осуществляли анализ и поддержку стоков по складам, операции по возвратам и приходам. Эта вся лавина обрушилась на меня, и я отчаянно барахтался, пытаясь автоматизировать все, что повторялось более одного раза.
Так продолжалось месяца четыре, пока новый руководитель логистики по Евразии не сообразил, что такую работу один человек не вывезет даже если автоматизирует все.
И нанял мне еще одного начальника.
К валу оперативки прибавились еще и отчеты. Красивые отчеты — это единственное, что новый начальник мог делать вдохновенно и бесконечно. Зарплата при этом не росла. Росли скиллы в VBA, я уже писал макрос на каждый чих, и не только себе, но и девочкам, которым давали бессмысленные обезьяньи задачи в духе Золушки — вручную в Экселе наклепать за вечер 1000 актов приема работ из учетной таблички (реальный случай, я от такой дурости начальства офигел и даже не взял с нее пиццы, которую она хотела мне удаленно заказать, когда я после работы написал ей макрос). Вот тогда от следующей девочки, которой надо было автоматизировать очередной отчет, я услышал фразу «говорят, что ты айтишник»…
К тому времени меня кормили обещаниям увеличить зарплату в следующем месяце уже 8 месяцев. Были приведены в ход все аргументы, что инфляция, что я работаю за четверых (это моя+3 сокращенные ставки, с которых на меня легли обязанности), был приведен аргумент, что я 2 года работаю, я показывал китайцам зарплаты таксистов в Москве и на митингах с 3PL операторами внаглую спрашивал гендиров, не возьмут ли они меня к себе на работу (у них был договор не переманивать взаимно кадры).
Одним из доводов в пользу повышения была распечатка с хедхантера результатов поиска по тегу «VBA-разработчик», хотя субъективно я себя оным не считал. Меня только загнали в угол и под руку подвернулся ржавый и кривой инструмент VBA, которым я пытался отбиться от превратностей не очень удачного трудоустройства.
Кошкины слезы фриланса
Зарплату мне повысили. Как и положено в рыночной экономике, это повышение только подтянуло жизненный уровень на уровень момента трудоустройства, то есть, зарплата была фактически лишь проиндексирована. Часть обязанностей с меня сняли, и унылый залип в офисе после рабочего дня превратился в радостный побег на маршрутку в 18 часов, правда, от новых людей, которых наняли, было много вопросов, и им требовалась с меня поддержка. Причем среди этих людей была текучка, они приходили, уходили, а я сидел (логистов в принципе как грязи, вход в профессию — копейка), и в итоге обнаружил, что чуть ли не единственный знаю досконально все процессы. Но повышения зарплаты я требовать уже не мог.
К тому же к этому времени я уже автоматизировал все, до чего дотянулся, и на рабочем месте было не так уж много задач. У меня макросы и по почте собирали данные, и отправляли рассылки, и формировали отчеты, и вносили данные, и выносили, и формировали шаблоны, и анализировали сток. Я брался писать макросы смежным отделам. Не без анекдотов — как-то написал сбор подписей с автокадовских чертежей для инженеров (там подписывали артикулы оборудования) для сравнения с отгрузочными требованиями — выяснилось, что проектная команда в этих требованиях пишет очень часто совсем не то, что запроектировано. За это меня не похвалили, а просто спрятали этот макрос подальше и дали указание своим просматривать внимательней техническую часть перед отгрузкой.
С появлением свободного времени хотелось новых задач, где можно было поискать неизвестные методы и алгоритмы, потому что заполнять шаблоны данными из таблички уже приелось.
На этом этапе появилось объявление на Авито, что так и так, «пишу макросы почти бесплатно».
Почти бесплатно — потому что писать что-то. за что я мог иметь серьезные деньги, мне было просто некогда. Это фактически вторая работа, может, это и классно в 20 лет, но мне уже подходило 40, и нужно было заниматься семьей, хотелось не лишать себя отдыха, чтения, а не разделить время между работой одной и работой второй.
Потихоньку. негусто, но потекли заказы. Некоторые были просто завиральные, некоторые я не тянул сам (я до сих пор, например, не умею работать с XML — никогда не требовалось), некоторые я просто выполнял на коленке.
Попадались люди, которые по ходу дела усложняли и усложняли задачи — взялся, например, собрать с счетов-фактур данные в список, в конечном итоге там родился целый макротул с расчетом неповторяющихся рационов для сети кафе. За те же деньги. Заказчик шел малоденежный, часто скандальный, но были и постоянные клиенты.
Например, одна конторка, занимавшаяся рассылкой баз данных, имевшихся у них почему-то в Excel, последовательно заказывала макросы для категоризации данных, для поиска, для автоматизации рассылки, для автоматизации обложек для рассылаемых ими физически DVD (! — это в 2020 году) и еще для чего-то, уже забыл. Другая настойчиво заказывала переформатирование различных шаблонов для загрузки поставщику, потому что им проще и быстрей было заплатить за изменение шаблона в Экселе, чем менять что-то в 1С.
Основными клиентами были либо ИПшники, либо мелкие конторки, от ИПшников малоотличимые, либо «офисный планктон», которому навесили неподъемные операции в Экселе. Последних было больше всего — бухгалтерши, у которых не считался какой-то отчет по серой бухгалтерии, операторы, которые сообразили, что не обязательно копипастить ручками сто миллионов позиций из заказа в накладную, очень часто обращались коллеги-логисты, которым надо было подготовить те или иные документы из мутных списков и даже PDFов. Были веселые азербайджанцы, которые додумались автоматизировать создание пакета документов для таксистов (путевые листы, результаты медобследований и пр.), которых нанимали разово на день-два.
Одним словом, это все были люди, облегчение труда которых совершенно неинтересно IT-бизнесу, которых их родная компания посадила на отупляющую обезьянью работу, которых бросили в водоворот, ничему не научив, не заботясь о том, выплывут ли они в груде задач, которые можно было бы вообще не иметь, если подумать по-хорошему. Малая автоматизация не интересна ни вне офиса, ни внутри никому из начальников. Энтузиасты, автоматизировавшие частные процессы, не получали внутри компании никаких бонусов, кроме некоторого облегчения труда. Там, же, где энтузиастов не было, платили свои кровные 1-2 тысячи (больше брать с людей мне совесть не позволяла) за то, что им решат проблему.
Денег, несмотря на то, что я надеялся, что это позволит добавить к зарплате хотя бы десятку, не принесло. Даже планируемой десятки. В основном я покупал дочке что-то вкусненькое на эти копеечки, временами они выручали, когда в семье был голяк с деньгами (как сейчас помню, в осенние каникулы отправил дочку на последние деньги в лагерь, почти неделю жили на 1,5 тысячи, которые я получил за один из макросов). Этот так называемый «фриланс» давал только опыт и развивал представления о том, что такое за инструмент — VBA, а также позволял надеяться, что если вдруг меня резко уволят, кинув через все, через что можно кидать, я смогу иметь хоть что-то, пока ищу работу, если займусь этим всерьез.
Войти ли мне в айти или тварь я дрожащая?
Итак, на пороге 45-летия я оказался в роли человека, который заглядывает в дверь, глядя на пирующих. Пустят ли меня за стол? Вряд ли, в лучшем случае при попытке войти меня ждет несколько лет жесткого самообучения и конкуренции с теми, кто этому реально учился, и кусок пирога будет не настолько большой, как тот, что поедают пирующие. Есть ли вообще в этом смысл?
Но с другой стороны, и из коридора я тоже вроде как вышел — я вполне свободно читаю литературу по программированию, решаю некоторые задачи вполне профессионально, есть опыт разработки прикладных программ, пусть и на VBA. Причем активно применял свои навыки в работе, и последний год на последней работе в основном занимался как раз тем, что писал код.
И на работе, и родственники временами меня пихают в спину — иди, давай, ты же умеешь, ты же можешь, ты будешь работать из дома, сможешь быть с семьей, будешь иметь денег, сможешь все лето проводить на море, не отрываясь от работы. Тебе же нравится — не так ли?
Но… хочу ли я?
То, что нравится — да, нравится. Но это только до тех пор, пока я пишу в своем режиме, а не в том, в котором хочет начальник или заказчик. И это все портит. Я не могу работать, как показала практика, в таком режиме. Когда под требование начальника я пятый раз переписал оптимальный подбор грузов на паллеты (каждый раз с разным алгоритмом), я понял, что шестого не напишу даже за деньги — я не смогу себя заставить. Иногда думаешь — вот работал бы как все. Копипаст, копипаст, кнопочку нажал, заказ закрыл. Нафига эти оптимизации, этот зуд написать что-нибудь, чтобы потом, развалясь в кресле и попивая чай, приговаривать, что «вкалывают роботы, а не человек». Денег за это получать не очень-то и удавалось. К тому же труд этот лишь относительно благодарный и в моральном смысле — через месяц после того, как я ушел с одной работы, где написал несколько сотен всяких макросов и тулзов, и почти все честно передал тем, кто меня заменил, выяснилось, что ими пользуются только 2 (два, Карл!) человека. Остальные даже не потрудились прочитать мануал, который я им оставил, и тем более установить и работать.
И все-таки, с другой стороны, вряд ли я смогу далее работать вот так, без попыток автоматизировать всю рутину. Да я уже и не могу. Ну можно же автоматизировать проверку ошибок складских операторов, чтобы они могли проверить, что там в системе наваяли. Можно же вместо обезьянки, которая будет часами жать на кнопку печати этикеток, запустить макрос, который все отправит на принтер за 10 минут. Можно же написать приложение для терминала, чтобы упаковщики могли отмечать, на какой паллет что упаковали. Можно. И нельзя иначе. Опыт, книги, статьи — все это кардинально изменило мышление, подходы. Но вот знаний и умений в программировании маловато для того, чтобы идти в IT нет, да и делать из под-палки не прет.
Когда вижу людей, которые рвутся в IT из других профессий, я очень остро понимаю, что я не хочу в IT, в школьной юности хотел, но сейчас — нет. Меня устраивает ситуация. Я допускаю, что мне придется все-таки войти в пиршественный чертог и схватиться там за место за столом хотя бы с краю. Но это будет именно вынужденное действие — либо с работой будет напряг, и ничего на скорую руку не подвернется, либо из страны придется резко валить, и ничего более я за рубежом конвертировать в деньги не смогу, или же одна из работ перетечет в преимущественно разработку.
Потому улыбаемся и машем этим веселым историям, когда клерк, зачуханный нелюбимой работой, осваивает Питон на курсах и, пройдя через тернии к звездам, становится разработчиком чего-то замудренного.
Семья и Школа
Семья и Школа MIA —
главная
страница | Глав.
стр.
Иноязычной
секции | Глав. стр.
Русской
секции |Троцкийский
архив
Оригинал
находится на
странице http://www.revkom.com
Последнее
обновление
Февраль 2011г.
1888 г. в моей
жизни
начались
большие
события. Меня
отправили в
Одессу
учиться. Это
произошло
так. Летом
жил в деревне
племянник
матери,
28-летний
Моисей
Филиппович
Шпенцер,
умный и
хороший
человек, в
свое время
слегка
«пострадавший»,
как говорили
тогда, и
потому не
попавший из
гимназии в
университет.
Он занимался
немного
журналистикой,
немного
статистикой.
В деревню он
приехал
бороться с
угрозой
туберкулеза.
У матери
своей и
нескольких
сестер Моня,
как его
называли, был
предметом
гордости – и
по
способностям,
и по
характеру.
Уважение к
нему перешло
и в нашу
семью. Все
заранее
радовались
его приезду.
Вместе с
другими
радовался
потихоньку и
я. Когда Моня
вошел в
столовую, я
стоял за
порогом так
называемой
детской,
маленькой
угловой
комнаты, и не
решался
продвинуться
вперед,
потому что
оба мои
ботинка
открывали
два зияющих
рта. Это было
не от
бедности – в
то время
семья была
уже очень
зажиточна, –
а от
деревенского
безразличия,
от
переобремененности
работой, от
невысокого
уровня
семейных
потребностей.
«Здравствуй,
мальчик, –
сказал
Моисей
Филиппович, –
иди-ка сюда…»
«Здравствуйте»,
– ответил
мальчик, но с
места не
двигался. Гостю с
виноватым
смехом
объяснили, в
чем дело, и он
весело вывел
меня из
трудного
положения,
перенеся
через порог и
крепко
обняв.
За обедом Моня был центром внимания: мать подкладывала ему лучшие куски, спрашивала, вкусно ли, и добивалась, чего он любит. Вечером, когда стадо загнали в загон, Моня сказал мне: «Айда пить парное молоко, бери стаканы… Да ты их бери, голубчик, пальцами снаружи, а не снутри». От Мони я узнавал многое, чего не знал ранее: как держать стаканы, и как умываться, и как правильно произносить разные слова, и почему полезно для груди молоко прямо из-под коровы. Шпенцер гулял, писал, играл в кегли и занимался со мною арифметикой и русским языком, готовя меня в первый класс. Я относился к нему восторженно, но и с тревогой: в нем чувствовалось начало какой-то более требовательной дисциплины. Это было начало городской культуры.
Моня был
приветлив со
своими
деревенскими
родственниками,
много шутил и
напевал
мягким
тенором. Но
моментами
его
настроение
чем-то
омрачалось,
он сидел за
обедом
молчаливым и
замкнутым. На
него глядели
с тревогой,
спрашивали,
что с ним, не
болен ли. Он
отвечал
кратко и
уклончиво.
Только
смутно, и то
лишь к концу
пребывания
гостя в
деревне, я
стал
догадываться
о причинах
таких
приступов
замкнутости:
Моню
поражала
какая-нибудь
деревенская
грубость или
несправедливость.
Не то чтобы
дядя или
тетка его
были
особенно
суровыми
хозяевами,
нет, этого
сказать ни в
каком случае
нельзя.
Характер отношений к рабочим и крестьянам был никак не хуже, чем в других зкономиях. Но и не многим лучше. А это значит, что он был тяжким. Когда приказчик отхлестал однажды длинным кнутом пастуха, который продержал до вечера лошадей у воды, Моня побледнел и сказал сквозь зубы: «Какая гадость!». И я чувствовал, что это гадость. Не знаю, почувствовал ли бы я это без него. Думаю, что да. Но во всяком случае он помог мне в этом, и уже это одно привязало меня к нему на всю жизнь чувством благодарности.
Шпенцер
собирался
жениться на
начальнице
одесского
казенного
училища для
еврейских
девочек. В
Яновке ее
никто не
знал, но все
заранее
считали, что
она должна
быть
выдающимся
человеком: и
как
начальница
училища, и
как будущая
жена Мони.
Было решено:
следующей
весною меня
отвезут в
Одессу, я
буду жить в
семье
Шпенцера и
поступлю в
гимназию.
Портной из
колонии
коекак
обрядил меня,
в большой
ящик были
уложены
горшки с
маслом, банки
с вареньем и
другие
гостинцы для
городской
родни.
Прощались
долго, плакал
я крепко,
плакала мать,
плакали
сестры, и тут
я впервые
почувствовал,
как дорога
мне Яновка со
всеми, кто в
ней. Ехали на
станцию на
лошадях,
степью, и я
плакал до
самого
поворота на
большую
дорогу. Из
Нового Буга
отправились
поездом до
Николаева,
там
пересаживались
на пароход.
Гудок
парохода
отдался
мурашками в
спине и
прозвучал
как
возвещение
новой жизни.
Но это только
еще река Буг,
море впереди.
Многое,
многое еще
впереди. Вот
пристань,
извозчик,
Покровский
переулок и
старый
большой дом,
где
помещается
училище для
девочек и его
начальница.
Меня
рассматривают
со всех
сторон и
целуют в лоб
и щеки,
сперва
молодая
женщина,
потом старая,
это ее мать. Моисей
Филиппович
шутит, как
всегда,
расспрашивает
про Яновку,
про всех
обитателей и
даже про
знакомых
коров. Но мне
коровы
кажутся
теперь
такими
малозначительными
существами,
что я
стесняюсь
даже
говорить о
них в таком
избранном
обществе.
Квартира
невелика. В
столовой мне
отведен угол
за занавесью.
Здесь я и
провел
первые
четыре года
своей
школьной
жизни.
Я оказался
сразу и
целиком во
власти той
привлекательной,
но и
требовательной
дисциплины,
которой еще в
деревне
повеяло на
меня от
Моисея
Филипповича.
Режим в семье
был не то что
строгий, но
правильный:
именно этим
он в первое
время
ощущался как
строгий. В 9
часов мне
полагалось
ложиться
спать. Лишь
по мере моего
передвижения
в старшие
классы час
сна
отодвигался.
Мне шаг за
шагом
объясняли,
что нужно
здороваться
по утрам,
содержать
опрятно руки
и ногти, не
есть с ножа,
никогда не
опаздывать,
благодарить
прислугу,
когда она
подает, и не
отзываться о
людях дурно
за их спиною.
Я узнавал,
что десятки
слов, которые
в деревне
казались
непререкаемыми,
суть не
русские
слова, а
испорченные
украинские. Каждый день
предо мною
открывалась
частица
более
культурной
среды, чем та,
в которой я
провел
первые
девять лет
своей жизни.
Даже
мастерская
начинала
блекнуть и
утрачивать
свои чары
перед
обаянием
классической
литературы и
колдовством
театра. Я
становился
маленьким
горожанином.
Но иногда
деревня ярко
вспыхивала в
сознании и
тянула к
себе, как
потерянный
рай. Тогда я
тосковал,
слонялся,
писал
пальцем на
стекле
приветы
матери или
плакал в
подушку.
Жизнь в
семье Моисея
Филипповича
была
скромной,
средств
хватало в
обрез. У
главы семьи
не было
определенной
работы. Он
делал
переводы
греческих
трагедий с
примечаниями,
писал
рассказы для
детей,
штудировал
Шлоссера и
других
историков,
намереваясь
составить
наглядные
хронологические
таблицы, и
помогал
своей жене по
управлению
училищем.
Лишь позже он
создал
маленькое
издательство,
которое туго
развивалось
в первые
годы, чтобы
затем быстро
подняться.
Лет десять –
двенадцать
спустя он
стал
виднейшим
издателем на
юге России,
владельцем
большой
типографии и
собственного
дома. Я
прожил в этой
семье шесть
лет, которые
совпали с
первым
периодом
издательства.
Я близко
познакомился
с набором,
правкой,
версткой,
печатанием,
фальцовкой и
брошюровкой.
Правка
корректуры
стала
любимым моим
развлечением.
Любовь моя к
свежеотпечатанной
бумаге ведет
свое
происхождение
от тех
далеких
школьных
лет.
Как всегда, в
буржуазных,
особенно в
мелкобуржуазных,
семьях
прислуга
играла хоть и
малозаметную,
но немалую
роль в моей
жизни. Первая
прислуга,
Даша, повела
со мной
особую
дружбу,
секретную,
поверяя мне
разные свои
тайны. После
обеда, когда
все отдыхали,
я шел
украдкой на
кухню. Там
Даша
урывками
рассказывала
мне про свою
жизнь и про
первую свою
любовь. После
Даши была
житомирская
еврейка,
разошедшаяся
с мужем:
«Такой злой,
такой
поганый», –
жаловалась
она мне. Я
стал учить ее
грамоте.
Каждый день
она
проводила не
меньше
получаса, за
моим столом,
вникая в
тайну букв и
их связи в
словах. В это
время в семье
уже был
младенец и
понадобилась
кормилица. Я
писал
кормилице
письма. Она
жаловалась
своему мужу,
уехавшему в
Америку, на
свои
страдания. Я
накладывал,
по ее
просьбе,
самые
мрачные
краски, затем
присовокуплял,
что «только
один наш
младенец
является
яркой
звездой на
мрачном
небосклоне
моей жизни».
Кормилица
была в
восторге. Я
сам
перечитывал
письмо вслух
с
удовольствием,
хотя
заключительная
часть, где
говорилось
насчет
присылки
долларов,
смущала меня.
Затем она
просила:
– А теперь еще одно письмо.
– Кому? – спрашивал я, готовясь к творчеству.
–
Двоюродному
брату, –
отвечала
кормилица, но
как-то
неуверенно.
Письмо тоже
говорило о
мрачной
жизни, ничего
не говорило о
звезде и
заканчивалось
согласием
приехать к
нему, если он
того
пожелает. Не
успевала
кормилица
уйти с
письмами, как
ко мне
входила
прислуга, моя
ученица,
подслушивавшая,
очевидно, у
дверей. «И
совсем он ей
не
двоюродный
брат», –
шептала она
мне с
возмущением.
«А кто же?» –
спрашивал я.
«Просто так
себе…» –
отвечала она.
И я имел
повод
поразмыслить
над
сложностью
человеческих
отношений.
За обедом Фанни Соломоновна сказала мне с особой улыбкой: «Что же ты, сочинитель, не хочешь еще супу?». «А что?» – спросил я с тревогой. «Да ничего. Ведь это ты сочинял письма кормилице, значит, ты и есть сочинитель… Как это у тебя там сказано: «звезда на мрачном небосклоне», – право, сочинитель». – И не выдержав тона, она расхохоталась.
– Написано хорошо, – сказал, успокаивая меня Моисей Филиппович, – только, знаешь, больше уж не пиши ты ей писем, пусть лучше Фанни сама ей пишет.
Путаная изнанка жизни, не признанная ни семьей, ни школой, не переставала от этого существовать и оказывалась достаточно могущественной и вездесущей, чтоб добиться внимания к себе со стороны десятилетнего мальчика. Ее не пускали ни через школьную комнату, ни чеpeз парадную дверь квартиры. Она нашла себе путь через кухню.
Десятипроцентная
норма для
евреев в
казенных
учебных
заведениях
введена была
в 1887 г. Попасть в
гимназию
было совсем
почти
безнадежно:
требовались
протекция
или подкуп. Реальное
училище
отличалось
от гимназии
отсутствием
классических
языков и
более
широким
курсом по
математике,
естествознанию
и новым
языкам.
«Норма»
распространялась
и на реальные
училища. Но
наплыв сюда
был меньше, и
потому
шансов
больше. В
журналах и
газетах
долго шла
полемика по
поводу
классического
и реального
образования.
Консерваторы
считали, что
классицизм
прививает
дисциплину,
вернее
сказать,
надеялись,
что
гражданин,
вынесший в
детстве
греческую
зубрежку,
вынесет в
течение
остальной
жизни
царский
режим.
Либералы же,
не
отказываясь
от
классицизма,
который-де
является
молочным
братом
либерализма,
ибо оба они
происходят
от
Ренессанса,
покровительствовали
в то же время
и реальному
образованию.
К тому
времени,
когда я
определялся
в учебное
заведение,
споры эти
примолкли
вследствие
особого
циркуляра,
запретившего
обсуждение
вопроса о
предпочтительности
разных родов
образования.
Осенью я
экзаменовался
в первый
класс
реального
училища св.
Павла.
Вступительный
экзамен я
выдержал
посредственно:
тройка – по
русскому,
четверка – по
арифметике. Этого было
недостаточно,
так как
«норма» вела к
строжайшему
отбору,
осложнявшемуся,
разумеется,
взяточничеством.
Решено было
поместить
меня в
приготовительный
класс,
который
состоял при
казенном
училище в
качестве
частной
школы и
откуда
евреев
переводили в
первый класс
хоть и по
«норме», но с
преимуществом
над
экстернами.
Реальное
училище св.
Павла по
происхождению
своему было
немецким
учебным
заведением.
Оно возникло
при
лютеранской
церковной
общине и
обслуживало
многочисленных
немцев
Одессы и
южного
района
вообще. Хотя
училище св.
Павла
наделено
было
государственными
правами, но
так как в нем
имелось
только шесть
классов, то
для
поступления
в высшее
учебное
заведение
нужно было
пройти через
седьмой
класс при
другом
реальном
училище:
предполагалось,
очевидно, что
в последнем
классе будет
выколочен
излишек
немецкого
духа.
Впрочем, и в
самом
училище св.
Павла дух
этот из года
в год шел на
убыль.
Школьники-немцы
составляли
меньше
половины, из
школьной
администрации
немцы
настойчиво
вытеснялись.
Первые дни
занятий в
училище были
сперва днями
скорби, затем
днями
радости. Я
шел в школу в
новом с
иголочки
форменном
костюме, в
новой
фуражке с
желтым
кантом и с
замечательным
металлическим
гербом,
который
между двух
трилистников
заключал
сложные
инициалы
училища. За
спиною у меня
был
новенький
ранец, а в нем
новенькие
учебники в
блестящих
переплетах и
красивый
пенал со
свежеотточенным
карандашом,
новенькой
ручкой и
резинкой. Я
восторженно
нес весь этот
груз
великолепия
по длинной
Успенской
улице,
радуясь, что
путь до школы
неблизок. Мне
казалось, что
все прохожие
глядят с
изумлением, а
некоторые,
может быть, и
с завистью на
мое
замечательное
снаряжение.
Доверчиво к с
интересом я
оглядывал
все
встречные
лица. Но
совершенно
неожиданно
высокий
худой
мальчик лет
тринадцати,
видимо, из
мастерской,
так как он
нес что-то
жестяное в
руках,
остановился
перед пышным
реалистиком
в двух шагах,
откинул
назад голову,
шумно
отхаркнулся,
обильно
плюнул мне на
плечо
новенькой
блузы,
посмотрел на
меня с
презрением и,
не сказав ни
слова, прошел
мимо. Что
толкнуло его
на такой
поступок?
Теперь мне
это ясно.
Обездоленный
мальчишка в
изорванной
рубашке и в
опорках на
босую ногу,
который
должен
выполнять
грязные
поручения
хозяев, в то
время как
сынки их
щеголяют в
гимназических
нарядах,
выместил на
мне свое
чувство
социального
протеста. Но
тогда мне
было не до
обобщений. Я
долго
вытирал
плечо
листьями
каштана,
кипел от
бессильной
обиды и
последнюю
часть пути
совершил в
омраченном
настроении.
Второй удар ждал меня во дворе школы. «Петр Павлович, вот еще один, – кричали школьники, – тоже в форме, приготовишка несчастный». Что такое? Оказалось, вот что: так как приготовительный класс считался частной школой, то приготовишкам строжайше возбранялось носить форму. Петр Павлович, надзиратель с черной бородой, объяснил мне, что нужно снять герб, устранить канты, снять бляху и заменить пуговицы с орлами простыми костяными пуговицами. Так обрушилось на меня второе несчастье.
В этот день
занятий в
школе не
было.
Школьникинемцы,
а с ними и
многие
другие
собрались в
лютеранской
церкви, имя
которой
носила школа. Я сразу попал
под опеку
коренастого
мальчика,
который
оставался в
приготовительном
классе на
второй год,
знал все
порядки и
усадил меня
рядом с собою
на скамье
кирхи. Я
впервые
слышал орган,
и звуки его
наполняли
душу
трепетом.
Потом вышел
высокий
бритый
человек с
белыми
отворотами, и
голос его
раскатывался
по церкви
так, что одна
волна
нагоняла
другую.
Непонятность
языка
удесятеряла
величие
проповеди.
«Кто это
говорит?» –
спрашивал я с
волнением.
«Это сам
пастор
Биннеман, –
объяснял мне
Карльсон, –
он ужасно
умный
человек,
самый умный
человек в
Одессе». «А что
он говорил?»
«Ну, знаешь,
все, что
полагается, –
с гораздо
меньшим уже
энтузиазмом
объяснял
Карльсон. –
Что надо быть
хорошим
учеником,
прилежно
учиться и
дружно жить с
товарищами…»
Этот
скуластый
почитатель
Биннемана
оказался
упорным
лентяем и
страшным
драчуном,
который во
время
перемен
насаживал
синяки
направо и
налево.
Второй день
принес
утешение. Я
сразу
выделился по
арифметике и
хорошо
списал с
доски
прописи.
Учитель
Руденко
похвалил
меня перед
всем классом
и поставил
мне две
пятерки. Это
примирило
меня с
костяными
пуговицами
на куртке.
Немецкий
язык в
младших
классах
преподавал
сам директор,
Христиан
Христианович
Шваннебах.
Это был
прилизанный
чиновник,
попавший на
столь
высокий пост
только
потому, что
был он зятем
самого
Биннемана.
Христиан
Христианович
начал с того,
что осмотрел
всем
школьникам
руки и нашел,
что у меня
руки чистые.
Затем, когда
я аккуратно
скопировал с
доски,
директор
одобрил меня
и поставил
мне пять. Так
после
первого же
дня занятий я
возвращался
из школы
отягощенный
тремя
пятерками. Я
нес их в
ранце, как
драгоценный
клад, не шел, а
бежал на
Покровский
переулок,
гонимый
жаждой
семейной
славы.
Так я стал
школьником. Я
рано вставал,
торопливо
пил свой
утренний чай,
запихивал в
карман
пальто
завернутый в
бумажку
завтрак и
бежал в
школу, чтоб
поспеть к
утренней
молитве. Я не
опаздывал. Я
спокойно
сидел за
партой. Я
внимательно
слушал и
тщательно
списывал с
доски. Я
прилежно
готовил дома
свои уроки. Я
ложился
спать в
положенный
час, чтоб на
другое утро
торопливо
пить свой чай
и снова
бежать в
школу под
страхом
опоздать к
утренней
молитве. Я
аккуратно
переходил из
класса в
класс.
Встречая
кого-либо из
учителей на
улице, я
кланялся со
всей
возможной
почтительностью.
Процент
чудаков
среди людей
очень
значителен,
но особенно
велик он
среди
учителей. В
реальном
училище св.
Павла
уровень
учителей был,
пожалуй, выше
среднего.
Училище
считалось
хорошим, и не
без
основания:
режим был
строгий,
требовательный,
вожжи из года
в год.
натягивались
туже,
особенно
после того
как
директорская
власть из рук
Шваннебаха
перешла в
руки Николая
Антоновича
Каминского.
Это был физик
по
специальности,
человеконенавистник
по
темпераменту.
Он никогда не
глядел на
того, с кем
говорил,
двигался по
коридорам и
по классу
неслышно, на
резиновых
подбивках,
голосом ему
служил
небольшой
сиплый
фальцет,
который, не
повышаясь,
умел
наводить
ужас. С
внешней
стороны
Каминский
казался
ровным, но
внутренне
никогда не
выходил из
состояния
отстоявшегося
раздражения.
Его
отношение
даже к лучшим
ученикам
было
отношением
вооруженного
нейтралитета.
Таким, в
частности,
было его
отношение ко
мне.
В качестве физика, Каминский изобрел собственный прибор для доказательства закона Бойля-Мариотта относительно упругости газов. После демонстрирования прибора всегда находилось два-три ученика, которые хорошо рассчитанным шепотом говорили друг другу: «Вот так здорово!». Кто-нибудь, приподнимаясь, как бы неуверенно спрашивал: «А кто изобретатель этого прибора?». Каминский отвечал небрежно своим простуженным фальцетом: «Я строил». Все переглядывались, а двоечники испускали возможно громкий вздох восхищения.
Когда
Шваннебаха, в
интересах
русификации,
заменили
Каминским, в
инспектора
вышел Антон
Васильевич
Крыжановский,
учитель
словесности.
Это был
рыжебородый
хитрец из
семинаристов,
большой
любитель
подарков, с
чуть-чуть
либеральным
налетом,
очень умело
прикрывавший
задние мысли
наигранным
добродушием.
Получив
назначение
инспектора,
он сразу стал
строже и
консервативнее.
Крыжановский
преподавал
русский язык
с первого
класса. Меня
он выделил за
грамотность
и любовь к
языку. Мои
письменные
работы он, по
твердо
установившемуся
правилу,
прочитывал в
классе вслух
и ставил мне
пять с
плюсом.
Математик Юрченко был коренастый флегматик себе на уме, по прозванию биндюжник, что на одесском наречийозначает «извозчик-тяжеловоз». Юрченко всем говорил «ты» с первого класса до последнего и не стеснялся в выражениях. Своей уравновешенной грубоватостью он внушал к себе известного рода уважение, которое с течением времени, однако, рассеялось, когда мальчишки твердо узнали, что Юрченко берет взятки. В разной форме взятки брались, впрочем, и другими учителями. Неуспевавший школьник, если это был иногородний, помещался на квартиру к тому учителю, в котором был наиболее заинтересован. Если же ученик был местный, то брал у наиболее угрожающего ему педагога частные уроки по высокой цене.
Второй
математик,
Злотчанский,
был
противоположностью
Юрченке:
худой, с
колючими
усами на
зеленовато-желтом
лице, с
всегда
мутными
белками глаз
и усталыми
движениями,
точно
спросонья, он
то и дело
шумно
отхаркивался
и
отплевывался
в классе. Про
него
известно
было, что у
него
несчастный
роман и что
он кутит и
пьет. Неплохой
математик,
Злотчанский,
однако,
глядел
куда-то
поверх
учеников,
поверх
занятий и
даже поверх
самой
математики.
Несколько
лет спустя он
перерезал
себе горло
бритвой.
С обоими математиками у меня отношения были ровные и благоприятные, так как в математике я был силен. В последних классах реального училища я собирался даже пойти по чистой математике.
Историю преподавал Любимов, крупный и осанистый человек, с золотыми очками на небольшом носу и с мужественной молодой бородкой вокруг полного лица. Только когда он улыбался, открывалось внезапно и с полной очевидностью даже для нас, мальчиков, что осанистость этого человека мнимая, что он слабоволен, робок, чем-то раздирается изнутри и боится, что об нем что-то знают или могут узнать.
В историю я
втягивался с
возраставшим,
хотя и очень
расплывчатым
интересом. Я
постепенно
расширял
круг своих
занятий,
отходя от
жалких
официальных
учебников к
университетским
курсам или к
тяжелым
томам
Шлоссера. В
моем
увлечении
историей был,
несомненно,
элемент
спорта: я
заучивал
множество
ненужных
имен и
подробностей,
обременительных
для памяти,
чтобы
поставить
иногда в
затруднительное
положение
преподавателя. Руководить
занятиями
Любимов не
был в
состоянии. Во
время уроков
он иногда
неожиданно
вспыхивал
огнем и
злобно
оглядывался
вокруг, ловя
шепот, будто
бы
произносивший
оскорбительные
для него
слова. Класс
удивленно
настораживался.
Любимов
преподавал в
одной из
женских
гимназий, и
там тоже
стали
замечать за
ним
странности.
Кончилось
тем, что в
припадке
помешательства
Любимов
повесился на
переплете
окна.
Географа
Жуковского
боялись как
огня. Он
резал
школьников,
как
автоматическая
мясорубка. Во
время уроков
Жуковский
требовал
какой-то
совершенно
несбыточной
тишины.
Нередко,
оборвав
рассказ
ученика, он
настораживался
с видом
хищника,
который
прислушивается
к звуку
отдаленной
опасности.
Все знали,
что это
значит: нужно
не
шевелиться и
по
возможности
не дышать.
Один только
раз на моей
памяти
Жуковский
чутьчуть
поотпустил
вожжи,
кажется, это
было в день
его рождения.
Кто-то из
учеников
сказал ему
что-то
полуприватное,
т. е. не
непосредственно
относящееся
к уроку.
Жуковский
стерпел. Это
само по себе
было
событием. Немедленно
же
приподнялся
Ваккер,
подлипала, и,
осклабясь,
сказал: «У нас
все говорят,
что Любимов
Жуковскому в
подметки не
годится».
Жуковский
сразу весь
напрягся.
«Что такое?
Садитесь!».
Воцарилась
немедленно
та особая
тишина,
которая
бывала
только на
уроках
географии.
Ваккер
присел, как
под ударом.
Со всех
сторон к нему
оборачивались
укоризненные
или
брезгливые
лица. «Ей богу,
правда», –
шепотом
отвечал
Ваккер,
надеясь этим
все-таки
тронуть
сердце
географа, у
которого он
был на плохом
счету.
Основным
учителем
немецкого
языка был
Струве,
огромный
немец с
большой
головой и
бородой,
доходившей
до пояса. На
маленьких,
почти
детских
ножках этот
человек
переваливал
свое тяжелое
тело, которое
казалось
сосудом
добродушия.
Струве был
честнейшим
человеком,
страдал
неуспехами
своих
учеников,
волновался,
уговаривал,
горестно
переживал
каждую
поставленную
им двойку: до
единицы он не
спускался
никогда;
старался
никого не
оставлять на
второй год и
устроил в
училище
племянника
своей
кухарки,
только что
упомянутого
Ваккера,
который,
впрочем,
оказался
малоспособным
и еще менее
привлекательным
мальчиком. Струве был
немножко
смешной, но в
общем
симпатичной
фигурой.
Французский
язык
преподавал
Густав
Самойлович
Бюрнанд, –
швейцарец,
тощий
человек с
плоским,
точно из-под
тисков
вышедшим
профилем, с
небольшой
лысиной, с
тонкими
синими и
недобрыми
губами,
острым носом
и с
таинственным
большим
шрамом в виде
буквы икс на
лбу. Бюрнанда
все
единодушно
терпеть не
могли, и было
за что.
Страдая
несварением
желудка, он
глотал в
течение
урока
какие-то
конфетки и в
каждом
ученике
видел
личного
врага. Шрам
на его лбу
служил
постоянным
источииком
догадок и
гипотез.
Утверждали,
что в
молодости
Густав
дрался на
дуэли и
противник
успел
рапирой
начертать у
него косой
крест на лбу.
Через
несколько
месяцев
появились
опровержения.
Дуэли не
было, а была
хирургическая
операция, при
которой
часть лба
понадобилась
для починки
носа.
Школьники
тщательно
вглядывались
в нос
француза и
наиболее
отважные
утверждали,
что ясно
видят линию
шва. Были
спокойные
умы, искавшие
объяснения
шраму в
приключении
раннего
детства: упал
с лестницы и
расшибся. Но
это
объяснение
отвергалось
как слишком
прозаическое.
К тому же
совершенно
невозможно
было
представить
себе
Бюрнанда
ребенком.
Старшим
швейцаром,
игравшим
немалую роль
в нашей
жизни, был
невозмутимый
немец Антон с
очень
внушительными
седеющими
бакенбардами.
По части
опозданий,
оставления
без обеда,
заключения в
карцер Антон
имел как
будто лишь
техническую,
но на деле
большую
власть, и с
ним
надлежало
сохранять
дружественные
отношения. Я,
впрочем,
относился к
нему
довольно
безразлично,
как и он ко
мне, так как я
не
принадлежал
к числу его
клиентов: в
школу я
являлся
аккуратно,
ранец мой был
в порядке и
ученический
билет
уверенно
покоился в
левом
кармане
куртки. Но
десятки
учеников
каждый день
попадали в
зависимость
от Антона и
разными
путями
покупали его
благорасположение.
Во всяком
случае он для
всех нас
являлся
одним из
устоев
реального
училища св.
Павла. Каково
же было наше
удивление,
когда,
вернувшись с
каникул, мы
узнали, что
старик Антон
стрелял в
восемнадцатилетнюю
дочь другого
швейцара на
почве
страсти и
ревности и
сейчас сидит
в тюрьме.
Так в размеренную жизнь школы и во всю тогдашнюю, загнанную внутрь общественную жизнь врывались отдельные личные катастрофы и порождали каждый раз чрезмерное впечатление, как вопль под пустыми сводами.
При церкви св. Павла существовал сиротский дом. Для него был выделен угол нашего училищного двора. В синей застиранной парусине, мальчики из приюта появлялись на дворе с нерадостными лицами, уныло бродили в своем углу и понуро поднимались по лестнице к себе. Несмотря на то что двор был общий и сиротский угол ничем не был отгорожен, реалисты и «воспитанники», как они назывались, представляли два совершенно замкнутых мира. Я пробовал раза два заговаривать с мальчиками в синей парусине, но они отвечали угрюмо, нехотя и торопились вернуться к себе: у них был строгий наказ не вмешиваться в дела реалистов. Так, в течение семи лет я гулял на этом дворе и не знал имени ни одного из сирот. Пастор Биннеман, надо полагать, благословлял их в начале года по сокращенному требнику.
В той части
двора,
которая
примыкала к
сиротскому
дому,
высились
сложные
гимнастические
приспособления:
кольца,
шесты,
лестницы,
вертикальные
и наклонные,
трапеции,
параллельные
брусья и
прочее. Вскоре после
поступления
в училище я
хотел
повторить
прием,
проделанный
на моих
глазах одним
из мальчиков
сиротского
дома.
Поднявшись
по
вертикальной
лестнице к
зацепившись
носками за
верхнюю
перекладину,
я повис вниз
головой и,
захватив
руками
перекладину
лестницы как
можно ниже,
оттолкнулся
носками,
чтобы, описав
в воздухе
дугу в 180
градусов,
стать на
землю
упругим
прыжком. Но я
не выпустил
вовремя из
рук
перекладины
и, описавши
дугу, всем
телом
ударился об
лестницу.
Грудь
сдавило
клещами,
сперло
дыхание, я
извивался на
земле, как
червь, хватал
за ноги
стоящих
вокруг
мальчиков и
потерял
сознание.
После этого я
стал
осторожнее с
гимнастикой.
Я совсем мало жил жизнью улицы, площади, спорта и развлечений на открытом воздухе. Это я наверстывал на каникулах в деревне. Город представлялся мне созданным для занятий и чтения. Драки мальчиков на улице казались мне позором. Между тем недостатка в поводах не было никогда.
Гимназисты,
за их
серебристые
пуговицы и
гербы,
назывались
селедками, а
медно-желтые
реалисты
именовались
копченками. По Ямской,
когда я
возвращался
домой, меня
настойчиво
преследовал
долговязый
гимназист,
допрашивая:
«Почем у вас
копченки?» – и,
не получая
ответа на
свой деловой
вопрос,
подталкивал
меня плечом.
«Чего вы ко
мне
пристаете?» –
спросил я его
тоном
задыхающейся
вежливости.
Гимназист
опешил, с
минуту
подумал, а
потом
спросил:
– А у вас рогатка есть?
– Рогатка, – переспросил я, – а что это такое? Долговязый гимназист молча вынул из кармана небольшой прибор: резину на деревянной развилке и кусок олова. «Я из окошка на крыше голубей бью, а потом жарю». Я глядел на своего нового знакомого с удивлением. Такое занятие казалось мне небезынтересным, но все же неуместным и как бы неприличным в городской обстановке.
Многие из
мальчиков
катались на
море в лодке,
ловили с
волнореза
рыбу на уду. Я
этих
удовольствий
совершенно
не знал.
Странным
образом море
в тот период
вообще не
занимало в
моей жизни
никакого
места, хотя
на берегу его
я прожил семь
лет. За все
это время я
ни разу не
катался в
лодке, не
ловил рыбы и
вообще
встречался с
морем только
во время
переездов в
деревню и
обратно. Когда
Карльсон
приходил в
понедельник
с загоревшим
носом, на
котором
лупилась
кожа, и
хвалился, как
он вчера
ловил бычков
с лодки, мне
эти радости
казались
далекими и ко
мне не
относящимися.
Во мне тогда
еще не
просыпался
страстный
охотник и
рыболов.
В
приготовительном
классе я
близко
сошелся с
Костей Р.,
сыном врача.
Костя был на
год моложе
меня, меньше
ростом, с
виду тихоня,
но шалун и
плут, с
острыми
глазенками.
Он знал
хорошо город
и имел в этой
области
большой
перевес надо
мной.
Прилежанием
он не
отличался, а
я как начал с
первого дня,
так и шел на
пятерках.
Дома Костя
только и
разговаривал,
что о своем
новом
приятеле.
Кончилось
тем, что
Костина мама,
сухонькая,
маленькая
женщина,
пришла к
Фанни
Соломоновне
с просьбой:
«Нельзя ли
мальчикам
заниматься
вместе?».
После
совещания, к
которому был
привлечен и
я, решили
согласиться.
В течение
двух или трех
лет мы сидели
на одной
парте, пока
Костя не
остался в
классе на
второй год и
не оторвался
этим от меня.
Впрочем,
связи
сохранились
и дальше.
У Кости была
гимназистка
сестра, года
на два старше
его. У сестры
были подруги.
У подруг
братья.
Сестры
обучались
музыке.
Братья
увивались
вокруг
подруг своих
сестер. В дни
рождения
родители
приглашали
гостей.
Создавался
маленький
мирок
симпатий,
соревнований,
вальса,
фантов,
зависти и
вражды.
Центром
этого мирка
была семья
богатого
купца А.,
жившая в том
же доме, что и
семья Кости,
и в том же
этаже, так
что коридоры
квартир
выходили во
дворе на одну
и ту же
висячую
галерею, на
которой и
происходили
случайные и
неслучайные
встречи. В
семье А.
царила
совсем
другая
атмосфера,
чем та, к
которой я
привык в
семье
Шпенцера. Там
всегда
вращалось
много
гимназистов
и
гимназисток,
которые
упражнялись
в ухаживании
под
снисходительную
улыбку
матери. В
разговорах
нередко
упоминалось,
кто к кому
неравнодушен.
Я всегда
обнаруживал
к этому
вопросу
величайшее
свое
презрение,
довольно,
впрочем,
лицемерное.
«Когда вы в
кого-нибудь
влюбитесь, –
говорила мне
наставительно
четырнадцатилетняя
гимназистка,
старшая из
сестер А. , – то
вы мне
обязаны это
сказать». «Так
как я ничем
не рискую, то
могу
обещать», –
ответил я со
слегка
высокомерным
достоинством
человека,
который
знает себе
цену: я был
уже во втором
классе.
Недели через
две девочки
ставили
живые
картины.
Младшая из
сестер на
фоне
большого
черного
платка,
усеянного
звездами из
серебряной
бумаги,
изображала с
приподнятой
вверх рукой
ночь.
«Смотрите,
какая она
хорошенькая»,
– говорила
старшая,
слегка меня
подталкивая.
Я смотрел,
внутренне
соглашался и
тут же
внезапно
решил про
себя: пришел
час
выполнить
обещание.
Вскоре
старшая
подвергла
меня допросу:
«Вам нечего
мне сказать?».
Увы, потупя
глаза, я
ответил:
«Есть».
– Кто же она?..
Но у меня не поворачивался язык. Она предложила мне назвать первую букву. Это было легче. Старшую звали Анной. Младшую сестру – Бертой. Я назвал вторую букву алфавита, а не первую.
– Бе? – повторила она с разочарованием, и на этом разговор прекратился.
На второй
день я шел
заниматься к
Косте
длинным
коридором
третьего
этажа, как
всегда, со
двора. Еще с
лестницы я
заметил, что
обе сестры с
матерью
сидят у своей
двери на
галерее.
Когда мне
оставалось
несколько
шагов до
женской
группы, я
почувствовал,
что на мне
скрещиваются
иглы
иронических
взглядов,
которые
пронизывают
меня
насквозь.
Младшая не
улыбалась,
наоборот,
отвела глаза
куда-то в
сторону с
выражением
ужасающего
безразличия.
Это сразу
убедило меня
в том, что я
предан. Мать
и старшая
подали мне
руки с
выражением,
ясно
говорившим:
«Хорош, гусь,
теперь мы
знаем, что
скрывается
под твоей
серьезностью»,
– а младшая
протянула
руку, как
дощечку, не
глядя на меня
и не отвечая
на пожатие.
Мне
предстояло
после этого
пройти кусок
галереи,
повернуть и
продвигаться
на виду у
мучительниц
вдоль всей
поперечной
стороны. Все
время я
чувствовал
те же
убийственные
иглы за
спиною. После
такого
неслыханного
предательства
я решил
совершенно
порвать с
этим
коварным
племенем, не
ходить к ним,
забыть их,
вырвать их
навсегда из
своего
сердца. Мне
помогли
скоро
наступившие
каникулы.
Неожиданно
для меня
обнаружилось,
что я
близорук. Меня свели к
глазному
врачу, и тот
прописал мне
очки. Нельзя
сказать,
чтобы это
огорчило
меня:
как-никак
очки
придавали
мне
значительность.
Я не без
удовольствия
предвкушал
свое
появление в
очках в
Яновке. Но
для отца очки
оказались
невыносимым
ударом. Он
считал, что
все это
притворство
и важничанье,
и
категорически
потребовал,
чтобы я снял
очки.
Напрасно я
убеждал его,
что не вижу в
классе букв
на доске и не
разбираю на
улице
вывесок. Очки
мне
приходилось
в Яновке
носить
только
тайком.
Все же в
деревне я был
гораздо
смелее,
размашистее
и
предприимчивее.
Я как бы
отряхал
дисциплину
города со
своих плеч. Я
ездил один
верхом в
Бобринец и
возвращался
в тот же день
к вечеру
домой. Это
составляло 50
километров. В
Бобринце я
показывал на
улицах свои
очки и не
сомневался
во
впечатлении.
В Бобринце
было только
мужское
городское
училище.
Ближайшая
гимназия
была в
Елизаветграде,
в 50
километрах. В
то же время в
Бобринце
была женская
прогимназия.
Партнерами
гимназисток
были ученики
городского
училища. Но
летом дело
менялось. Из
Елизаветграда
возвращались
гимназисты и
реалисты и
оттесняли
великолепием
формы и
изысканностью
обращения
учеников
городского
училища.
Антагонизм
был жестокий.
Обиженные
бобринецкие
школьники
группировались
в небольшие
ударные
шайки и
пускали при
случае в дело
не только
палки и
камни, но и
ножи. Я
безмятежно
сидел на
ветке
шелковицы в
саду у
знакомой
семьи и
лакомился
ягодами, как
кто-то
изрядным
камнем из-за
забора
хватил меня
по голове.
Это был
маленький
эпизод
долгой и
небескровной
борьбы,
которая
прерывалась
только с
отъездом
привилегированного
сословия из
Бобринца на
занятия. В
Елнзаветграде
дело
обстояло
иначе. Там
гимназисты и
реалисты
господствовали
на улицах и в
сердцах в
течение
учебного
года. Но на
лето из
Харькова,
Одессы и
более
отдаленных
университетских
городов
возвращались
студенты и
сразу
отодвигали
гимназистов
на задворки.
Антагонизм и
здесь был
жестокий.
Вероломство
гимназисток
было
неописуемо.
Но, по общему
правилу,
борьба
велась
преимущественно
духовным
мечом.
В деревне я
играл в
крокет и
кегли,
руководил
фантами и
говорил
дерзости
девицам. В
деревне же я
научился
ездить на
двухколесном
велосипеде,
целиком
сделанном
Иваном
Васильевичем.
Только
благодаря
этому и
отважился
позже
упражняться
на одесском
треке. Мало
того, в
деревне я
самостоятельно
управлял
кровным
жеребцом,
запряженным
в бегунки. К
этому
времени в
Яновке
имелись уже
хорошие
выездные
лошади. Я
предлагаю
прокатить
дядю
Бродского –
пивовара. «А
ты меня не
опрокинешь?»
– спрашивает
дядя, который
по всему
своему
характеру не
склонен к
отважным
предприятиям.
«Что вы, дядя», –
говорю я
таким
возмущенным
тоном, что
дядя со
вздохом, но
безропотно
садится за
моей спиною.
Я выезжаю
через балку,
мимо
мельницы, по
дороге,
только что
примятой
летним
дождем.
Гнедому
жеребцу
хочется
размаха, его
раздражает,
что ехать
приходится в
гору, и он
сразу берет
рывком. Я
натягиваю
вожжи,
упираясь
ногами в
передок, и
приподнимаюсь
ровно на
столько,
чтобы не
заметил дядя,
что я вишу на
вожжах. Но у
жеребца есть
своя амбиция. Он в три с
лишним раза
моложе меня,
ему четыре
года. Гнедой
подхватывает
в гору легкие
бегунки с
раздражением,
как кошка,
которая
стремится
удрать от
привязанной
к хвосту
жестянки. Я
чувствую, как
дядя за моей
спиной
прекратил
курение, чаще
дышит и
собирается
поставить
ультиматум. Я
сажусь
плотнее,
отпускаю
гнедому
вожжи и для
придания
себе полной
уверенности
прищелкиваю
языком в такт
селезенке,
которая
играет у
гнедого на
славу. «Не
шали,
мальчик», –
покровительственно
говорю я
жеребцу,
когда тот
пробует
перейти на
галоп, и
раздвигаю
локти пошире.
Я чувствую,
что дядя
успокоился и
снова
задышал
папироской.
Игра
выиграна,
хотя сердце
мое екает,
как
селезенка
гнедого.
Вернувшись
в город,
снова
протягиваю
шею в ярмо
дисциплины. Я
делаю это без
большого
усилия. Игры
и спорт
уступают
место книгам
и отчасти
театру. Я
подчиняюсь
городу, почти
не
соприкасаясь
с ним. Жизнь
города
проходит
почти
полностью
мимо меня.
Впрочем, не
только мимо
меня одного.
И взрослые
обыватели
старались не
слишком
высовывать
голову из
окна. Одесса
была,
пожалуй,
самым
полицейским
городом в
полицейской
России.
Главным
лицом в
городе был
градоначальник,
бывший
контр-адмирал
Зеленой
Второй.
Неограниченная
власть
сочеталась в
нем с
необузданным
темпераментом.
О нем ходили
неисчислимые
анекдоты,
которые
одесситы
передавали
друг другу
шепотом. За
границей, в
вольной
типографии,
вышел в те
годы целый
сборник
рассказов о
подвигах
контр-адмирала
Зеленого
Второго. Я
видел его
только один
раз, и то лишь
со спины. Но
этого было
для меня
вполне
достаточно.
Градоначальник
стоял во весь
рост в своем
экипаже,
хриплым
голосом
испускал на
всю улицу
ругательства
и потрясал
вперед
кулаком.
Перед ним
тянулись
полицейские
с руками у
козырьков и
дворники с
шапками в
руках, а из-за
занавесок
глядели
перепуганные
лица. Я
подтянул
ремни ранца и
ускоренным
шагом
направился
домой.
Когда я хочу
восстановить
в памяти
образ
официальной
России в годы
моей ранней
юности, я
вижу спину
градоначальника,
его
протянутый в
пространство
кулак и слышу
хриплые
ругательства,
которые не
принято
печатать в
словарях.
Интервью с певцом Артемом Качером — о новом альбоме, работе с Artik & Asti и беременности жены
— Ты недавно делал почти годовой творческий перерыв. Почему? Удалось отдохнуть?
— Да, я полон сил, новых идей, у меня большие музыкальные планы. В ноябре вышел первый сингл с моего нового альбома — «Пока ты с ним», буквально через две недели я представил дуэт и клип с Мишей Марвиным на трек «Если», в декабре состоялся релиз песни «Перегорело», а в начале этого месяца выпустил полноценный альбом «Февраль». Я очень проголодался, соскучился и хочу творить. Новые релизы, дуэты, гастроли — все это мы планируем развивать в ближайшее время. Планируем большой тур на весну-лето.
— В свое время ты переехал из Северной Осетии в Москву, чтобы начать реализовываться как артист. Какими тебе вспоминаются годы покорения столицы? На твой взгляд, удалось ли добиться того, о чем мечтал?
— Я перфекционист, мне всегда мало, всегда хочу большего. Не сказал бы, что «добился»: уверен это не предел. Мой творческий голод не иссяк, появилось более ответственное отношение к музыке, к профессии, более правильный подход к песням, умение написать классный, популярный трек. Такого, чтобы я устал от музыки или перегорел, нет.
В целом могу сказать, что моя мечта сбылась: я хотел, чтобы мои песни знали и пели со мной в унисон. Я заявил о себе: мои треки звучат на радио, я гастролирующий артист. Остается все это развивать. У меня были разные периоды в карьере: падения и взлеты, моменты эйфории и отчаяния. Не скрою, был период, когда я хотел попрощаться со сценой. Но умение не сдаваться, заложенное во мне генетически, не позволило предать свою мечту. Сегодня я понимаю, что я на своем месте.
— Большая часть твоих песен — лирика о дружбе, отношениях, любви. Это та ниша, на которой ты хочешь остановиться, либо не против переформатировать творчество при необходимости? И сам ли ты пишешь песни?
— Я достаточно гибкий, могу петь обо всем — насущном, том, что люди переживают каждый день, семье, любви и дружбе.
В плане творчества у меня 50 на 50: я сам пишу песни и слушаю треки, которые мне присылают молодые ребята-сонграйтеры. Иногда они очень точно попадают в мое настроение, передают эмоции, которые я переживаю в настоящий момент. Иногда сторонний автор может подобрать те слова и интонации, которые не мог подобрать я.
— Один из твоих первых хитов — коллаборация с Джиганом «ДНК». С момента выхода песни прошло уже четыре года, ты до сих пор с ним общаешься?
— Да, мы общаемся до сих пор, дружим. «ДНК» была моим первым громким хитом, после которого началась гастрольная жизнь, серьезные заработки, признание аудитории.
— У тебя также есть суперхит «Грустный дэнс», записанный с Artik & Asti. Насколько я понимаю, Артем Умрихин (Artik) повлиял на становления тебя как артиста. Как вы познакомились?
— Мы познакомились лет 10 назад. Мне нравилось творчество Артема, когда он еще был в группе «Караты». Мы были знакомы заочно, а когда вышла моя первая песня, Артик выразил мне респект, который был для меня очень важен. У нас даже был записан дуэт «Больше, чем дружба», который на тот момент стал очень популярен в социальных сетях. А после каждый шел своим путем — Артем с головой окунулся в группу Artik & Asti, у меня был сольный проект Art Key. Несколько лет спустя я понял, что одному без команды уже сложно. Я пришел к определенному потолку, работая один, у меня было некое отчаяние, я нуждался в поддержке и совете старшего товарища. Так я написал Артику. Он сразу предложил поехать на студию, записать демки, понять, сработаемся ли мы, совпадают ли наши взгляды на музыку, нравится ли мой голос. Помимо работы, в наших отношениях зафиксировалась дружба, какая-то теплая, приятная и честная история.
— Ты был уверен, что песня «Грустный дэнс» так выстрелит. Почему?
— Был уверен, что выстрелит, но не мог представить, что настолько. Я понимал — получился крепкий хит, но того, что «Грустный дэнс» принес нам всем в итоге, не ожидал. Считаю, что это главная поп-песня нашей страны за последнее время.
close
100%
— Есть ли в шоу-бизнесе люди, которых ты искренне можешь назвать своими друзьями?
— Наверное, лишь Артема могу назвать своим близким другом — и не только в музыкальной индустрии, он один из моих самых близких людей в жизни. В моем окружении очень много достойных ребят, но друг для меня — очень святое и личное.
— Ты признавался, что после всех коллабораций начал терять себя как артиста. Что для тебя приоритетнее: попадать в тренды либо делать от души? Насколько тяжело найти золотую середину?
— Конечно, важнее делать от души. Признаю, что немного заплутал, с 2018 по 2020 год сделал очень много дуэтов и чуть не потерял связь с моими поклонниками и слушателями, которым важно знать, что я не просто приглашенный артист, который классно поет. Многие не понимали, какой я исполнитель, насколько заморочен на музыке. Да, тренд важен, но еще важнее выпускать песни, которые будут жить годами, чтобы через несколько десятилетий мои внуки открыли музыкальную платформу, услышали треки своего деда и гордились тем, что он делал.
Как держать золотую середину? Делать тренд классной музыкой. Есть очень много артистов, к примеру — Макс Корж или Баста, которые долгое время не пишут, а потом выпускают что-то, и это становится событием. Им не нужно эпатировать публику своими нарядами или постоянно посещать мероприятия, они просто делают свое дело. Да, артисту важно находиться в публичном пространстве, продвигать свои песни, но творческая составляющая всегда должна быть на первом месте.
— Есть артисты, которые попадают в тренды независимо от качества контента — тот же Моргенштерн (признан в РФ иностранным агентом). В чем феномен его популярности?
— Я не считаю, что Моргенштерн делает некачественный контент. В своем жанре он очень крут и совершенно не похож на других. Он мастерски управляет оборотами речи и работает с ритмом. Да, у него спорный образ, мысли и взгляды на жизнь, но как музыкант он крутой.
— Ты снялся в проекте «Битва поколений», в котором соревновался с группой «Градусы». Как тебе кажется, чего не хватило для победы? Чем тебе запомнился проект?
— Я как-то несерьезно отнесся к некоторым турам «Битвы поколений» и чуть недооценил соперника. Нужно было основательно подойти к тому состязанию, где мы исполняли авторские песни. И, на мой взгляд, некоторые моменты были несправедливы по оценкам.
Однозначно «Битва поколений» стала настоящим событием на телевидении, ее обсуждают все. Для меня проект запомнился оценками и мнением жюри о моем выступлении. Я мечтал познакомиться с Ларисой Долиной и узнать, что она думает о моем творчестве. И мечта сбылась.
— Ожидал ли ты, что именно Долина будет часто тебя выделять? Общаетесь ли вы с ней после проекта?
— Да, мы продолжаем общение, недавно я выступал на ее сольном телеконцерте, где мы пели дуэтом. Честно, не ожидал положительных комментариев в свой адрес, я почему-то всегда считал, что ко мне относятся предвзято. Был удивлен положительной оценкой работы от Ларисы Александровны. В этом году хочу написать для нее песню, это будет важной страницей в моей жизни.
— Как ты относишься к тому, что возрастные российские артисты в последнее время все чаще записывают фиты с молодыми звездами?
— Я считаю, это крутой опыт. В целом это большой мировой тренд. Посмотрите, что сейчас происходит: например, Дуа Липа сделала суперкрутой хит с Элтоном Джоном. Как музыкант, я в восторге от такого движа, обожаю коллаборироваться, слышать, как звучат два голоса, выступать вместе на сцене.
— С кем из отечественных артистов ты бы с радостью совместно спел?
— Мечтаю спеть с Николаем Носковым. Если случится дуэт с Ларисой Долиной, буду просто счастлив. Хотел бы спеть с Леонидом Агутиным, с Лолитой. Могу назвать много имен.
– В свое время ты прошел через «Фактор А» и «Голос». Помогают ли подобные проекты начинающим артистам?
— У меня есть ощущение, что я запрыгнул в последний вагон уходящего поезда вокальных проектов. Лично для меня они были на 100 процентов полезны, я благодарен и судьбе, и телеканалам за то, что такой опыт был в моей жизни, что мне дали такой шанс. Сейчас другое время — эра интернета и лейблов. Важно быть пишущим артистом, автором своих песен. Я рад, что это время пришло, никто не донесет до слушателя все те эмоции, которые вложил в свою песню автор. Важно, чтобы люди понимали и принимали тебя таким, какой ты есть, а не таким, каким тебя сделал продюсер.
close
100%
— У тебя вышел новый альбом «Февраль». Можешь рассказать о нем подробнее?
— Альбом — продолжение образа, проекта Артем Качер. Это продолжение истории «Девочка, не плачь» в еще более правильной огранке. Это материал, который я не выпускал очень долго, а сейчас готов представить. Он очень зрелый, смелый, честный. В чем эта смелость? В признаниях самому себе в чем-то, в небоязни ошибиться или кому-то не понравиться. Я уже могу позволить себе делать музыку, которая будет на 100 процентов представлять жанр поп-музыки, но, возможно, не будет в формате для радиостанций. У меня было достаточно времени, чтобы посвятить его творчеству. Если раньше основой моих треков были эмоции, то сейчас добавилась осознанность, бэкграунд.
В альбом вошло девять треков и красивое интро, в том числе сингл «Я не я», признание мужчины, что без своей героини ему настолько сложно, что никак. Не все треки я написал сам, каждая из песен менялась под моим руководством — аранжировка, где-то дорабатывались слова. Признаюсь, я настолько люблю музыку, она так многогранна, что не могу пройти мимо достойного трека. Пусть его написал не я, но он настолько хорош, так подходит мне по жанру, по словам, по голосу, что не исполнить его было бы преступлением.
Новый альбом — это вечная тема любви, на которую я теперь смотрю более осознанно, ведь это первый альбом, который я писал уже в браке. Самым личным синглом стал «Город помнит», который писал восемь месяцев. Песня очень честная, о нашей столице. Мы так часто поем о Москве и так редко говорим, как мы в ней любим. Эта песня о том, что каждый перенес в этом городе.
Но главным стал «Февраль», который написал Artik. И не потому что альбом выходит в феврале. Он о том, как в любви иногда бывает холодно, но этот холод по итогу тебе приносит тепло. Ты отпустил, но тебе хорошо от мыслей теплого прошлого. «Спасибо за опыт», — говорит девушка очень важные слова парню. Я пою о том, что говорит она. И хочу, чтобы каждый услышал и понимал, насколько важно быть не пустым внутри.
— Есть ли у тебя человек, которому ты можешь показать свои новинки в надежде на совет, одобрение или конструктивную критику?
— Таких людей очень много. Есть команда, есть друзья, которые всегда рады посоветовать, есть коллеги по цеху, продюсерский центр, лейбл, любимый человек. Я люблю делиться своими песнями, слушать мнения. Могу похвастаться, что такого не было, когда ты отправляешь трек, а тебе отвечают: «Не выпускай это никогда». Всем нравится то, что я делаю. Мне могут дать правильный совет, к примеру, не делать трек главным синглом, а просто взять его на альбом. Альтернативное мнение всегда очень важно.
— Существуют ли у тебя табу в плане музыки? Какую песню ты 100 процентов не стал бы исполнять?
— Я пел про алкоголь и другие зависимости, про счастливую и неразделенную любовь, использовал нецензурные выражения, пел патриотическую музыку. Я могу спеть обо всем. Важно другое — чтобы песня мне нравилась или чтобы творчество артиста, с которым я делаю фит, было мне по душе. Очень важно, чтобы голоса подходили друг к другу, души чувствовали одинаково. Если говорить о мужских дуэтах, то это похоже на отношения с лучшим другом — тебе есть, о чем с ним поговорить, что рассказать, ему приятен твой взгляд на жизнь. И вот так должен быть приятен тембр в дуэте. Ты должен кайфовать с этого артиста, знать его песни, должен в какой-то период времени проживать что-то под его песни. У меня со всеми так. Каждый дуэт, который я сделал, — от Джигана до Ани Лорак.
— Ты уже долго в отношениях, в январе была первая годовщина свадьбы. Поменялись ли ваши с супругой отношения после брака?
— В наших отношениях ничего принципиально не поменялось. Мы жили вместе до брака, смогли сгладить все острые углы до свадьбы. После того как мы с Сашей стали мужем и женой, я стал ее больше оберегать.
— Недавно стало известно, что вы ждете ребенка. Что почувствовали, когда впервые узнали о пополнении в семье? Как готовитесь к этому событию?
— Мы вместе узнали о беременности, тест показал то, что я очень хотел увидеть. Я почувствовал счастье, но стараюсь сильно не радоваться, потому что достаточно суеверный. Пока не возьму своего ребенка на руки, стараюсь сдержанно ко всему относиться. Мы полностью готовы, купили все необходимое для малыша, на днях летим вместе с Сашкой в небольшой отпуск. Когда появится ребенок, не сможем активно путешествовать. Впереди сложное время, особенно для нее, поэтому я хочу, чтобы Саша как следует отдохнула перед важным событием.
close
100%
— Планируешь ли находиться рядом с супругой во время родов? Придумали уже имя малышу?
— С именем выбор даже не стоял, для каждого пола у меня уже давно было выбрано имя. Сашка меня поддержала, ей оно понравилось. Оно очень сильное, звучное и редкое. Любимое имя, которое очень много для меня значит. Планирую быть рядом, но не уверен, что хочу присутствовать во время самих родов. Я знаю про эксперименты мужчин, которые привязывали арбуз к животу, чтобы понять женщин в период беременности, знаю тех, кто присутствует во время родов и принимает участие в процессе, но я к такому не готов. Это слишком эмоциональное мероприятие для мужчин.
— Дало ли известие о беременности дополнительную мотивацию для работы? Произошли ли изменения в мировоззрении в целом?
— Мотивации дало очень много! Появилось еще больше ответственности, да и профессия артиста стала куда более серьезной, ведь теперь она кормит твою семью, в которой будет уже трое. Даже четверо, если считать нашу собаку. Поэтому в новый год я вошел с далеко идущими планами, даже глобальными.
– И напоследок — есть ли то главное, что хочет донести Артем Качер до слушателя?
— Главное в жизни — быть человеком: любить по-настоящему, не обижать противоположный пол, не совершать вещи, которые могут испортить карму. Любите друг друга, будьте честными, творите добро. Все, что ты делаешь ради хайпа, уйдет, останется то, что действительно ценно. Жизнь коротка, ее нужно прожить достойно. Я религиозный человек и верю, что то место, где мы сейчас находимся, — это лишь маленькая остановка, впереди у нас большая история. И очень важно, кто из нас и что в нее принесет.
Все стихи Юрия Кузнецова
- Атомная сказка
- Бой в сетях
- Былина о строке
- В воздухе стоймя летел мужик…
- В день рождения
- Вечный снег
- Вина
- Воры-разбойники
- Выходя на дорогу, душа оглянулась
- Гимнастёрка
- Голоса
- Деревянные боги
- Дни очарования
- За дорожной случайной беседой
- Забор
- Завещание
- Завижу ли облако в небе высоком.
.. - Заклинание
- Заклятие в горах
- Звякнет лодка оборванной цепью
- Золотая гора
- Из земли в час вечерний, тревожный…
- Из сталинградской хроники. Комсомольское собрание
- Из сталинградской хроники. Посвящение
- Из сталинградской хроники. Связист Путилов
- Кого ты ждёшь?..
- Кость
- Кубанка
- Лежачий камень
- Ловля русалки
- Молчание Пифагора
- Мужик
- Муха
- На краю
- На тёмном склоне медлю, засыпая. ..
- Надоело качаться листку…
- Невидимая точка
- Неизвестный солдат
- Ниоткуда, как шорох мышиный
- Ночь уходит. Равнина пуста…
- О, миг! Это камень проснулся…
- Отец космонавта
- Откровение обывателя
- Отповедь
- Плач о самом себе
- Погребение зерна
- Подо льдами Северного полюса
- Поединок
- Полюбите живого Христа. ..
- Портрет учителя
- Последняя ночь
- Посох
- Поэзия есть свет
- Поэт
- Поэт и монах
- Превращение Спинозы
- Предчувствие
- Простота милосердия
- Прощальный жест
- Пузыри
- Рана
- Русский лубок
- Русский маятник
- Серафим
- Сербская песня
- Слепые мудрецы
- Среди пыли, в рассохшемся доме
- Стальной Егорий
- Страхи героев
- Струна
- Тайна славян
- Тегеранские сны
- То не лето красное горит. ..
- Ты зачем полюбила поэта
- Тёмные люди
- Узоры
- Ученье – свет, а неученье – тьма
- Фонарь
- Шальная пуля
- Шёл отец
- Эпиграмма
- Я люблю тебя за всё так просто. ..
- Я пил из черепа отца…
Атомная сказка
Эту сказку счастливую слышал
Я уже на теперешний лад,
Как Иванушка во поле вышел
И стрелу запустил наугад.
Он пошёл в направленье полёта
По сребристому следу судьбы.
И попал он к лягушке в болото,
За три моря от отчей избы.
– Пригодится на правое дело! –
Положил он лягушку в платок.
Вскрыл ей белое царское тело
И пустил электрический ток.
В долгих муках она умирала,
В каждой жилке стучали века.
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.
1968, 2 февраля
к списку
Бой в сетях
Воздух полон богов на рассвете,
На закате сетями чреват,
Так мои кровеносные сети
И морщины мои говорят.
Я покрылся живыми сетями,
Сети боли, земли и огня
Не содрать никакими ногтями —
Эти сети растут из меня.
Может быть, сам с собой я схватился,
И чем больше рвалось, тем сильней
Я запутался и превратился
В окровавленный узел страстей?
Делать нечего! Я погибаю,
Самый первый в последнем ряду.
Перепутанный мрак покидаю,
Окровавленным светом иду.
Бог свидетель, как шёл я по жизни
Дальше всюду и дальше нигде
По святой и железной отчизне,
По живой и по мёртвой воде.
Я нигде не умру после смерти.
И кричу, разрывая себя:
— Где ловец, что расставил мне сети?
Я свобода! Иду на тебя!
1983
к списку
Былина о строке
С голубых небес в пору грозную
Книга выпала голубиная.
Кто писал её – то неведомо,
Кто читал её – то загадано.
Я раскрыл её доброй волею,
Не без помощи ветра буйного.
На одной строке задержал судьбу,
Любоваться стал каждой буковкой.
Что ни буковка – турье дерево,
А на дереве по соловушке,
А за деревом по разбойнику,
За разбойником по молодушке,
На конце концов – перекладина,
Слёзы матушки и печаль земли.
Что ни слово взять – тёмный лес шумит,
Пересвист свистит яви с вымыслом,
Переклик стоит правды с кривдою,
Вечный бой идёт бога с дьяволом.
А за лесом спят добры молодцы,
Тишина-покой, дремлет истина,
И звезда горит ясным пламенем
После вечности мира сущего.
Неширок зазор между буковок –
Может бык пройти и дорогу дать.
А просвет меж слов – это белый свет,
Вечный снег метёт со вчерашнего.
Так слова стоят, что забудешься,
Так долга строка и упружиста,
Глянешь вдоль неё – взгляд теряется.
По строке катать можно яблоко,
А в самой строке только смерть искать.
На конце она обрывается,
Золотой обрыв глубже пропасти –
Головою вниз манит броситься.
Я читал строку мимо памяти,
Мимо разума молодецкого.
А когда читал, горько слёзы лил,
Горько слёзы лил, приговаривал:
— Про тебя она и про всячину.
Про тебя она, коли вдоль читать,
Поперёк читать – так про всячину.
1983
к списку
В воздухе стоймя летел мужик…
В воздухе стоймя летел мужик,
Вниз глядел и очень удивлялся
И тому, что этот мир велик,
И тому, что сам не разбивался.
Так-то так. Но он не знал того,
Пролетая над частями света,
Что таким представила его
Дикая фантазия поэта.
Между тем поэт о нём забыл:
Голова на выдумки богата,
А мужик летит среди светил,
И, пожалуй, нет ему возврата.
1990
к списку
В день рождения
Горит свеча в созвездье Водолея.
А на земле идут мои века,
Напоминая, что душа Кощея
От самого Кощея далека.
Я одинок, я жду освобожденья,
Как хвост кометы, жизнь свою влача.
Мне всё темней в день моего рожденья,
Всё громче Богу молится свеча.
11 февраля 1995
к списку
Вечный снег
У костра под ворчание пса
Пастуха одолела дремота:
Он услышал в горах голоса
И прерывистый стук пулемёта.
«Это сучья трещат!» Поутру
Огляделся: овец не хватает.
Непричастная злу и добру,
Вечным снегом вершина блистает.
Но очнулся старик наконец
От сиянья, идущего с неба,
По следам запропавших овец
Он добрался до вечного снега.
Он увидел овец — и солдат,
Полегли и свои и чужие
Много лет или больше назад
И лежат меж овец, как живые.
Может быть, это сон поутру?..
Но овца в изголовье стояла,
Непричастная злу и добру,
И замёрзшие слезы сбирала.
Видно, плакал далёкий юнец,
Не сдержался от страха и боли,
Превратился солдат в солонец. ..
Вон, благая, из этой юдоли!
Обошёл он овец и солдат,
А солдаты лежат, как живые,
Много лет или больше назад
Ждут и смотрят — свои и чужие.
От густого дыханья овец
Пробудились замёрзшие звуки,
Отодвинулся страшный конец,
И оттаяли крестные муки.
И раздался неистовый свист
Там, где в вечность упала граната.
Старый по снегу кинулся вниз
И ожёг своим телом солдата.
И протаял, как искра во мгле,
Хриплый голос далёкого брата:
«Знайте правду: нас нет на земле,
Не одна только смерть виновата.
Наши годы до нас не дошли,
Наши дни стороной пролетели.
Но беда эта старше земли
И не ведает смысла и цели…»
После долго старик вспоминал,
Ничего, кроме правды, не вспомнил,
Ничего, кроме правды, не знал,
Ничего, кроме правды, не понял.
Кто там был? Он мудрец иль святой?
Пал, как все, безымянным героем.
Все легли под небесной плитой.
Все молчат перед вечным покоем.
1978
к списку
Вина
Мы пришли в этот храм не венчаться,
Мы пришли этот храм не взрывать,
Мы пришли в этот храм попрощаться,
Мы пришли в этот храм зарыдать.
Потускнели скорбящие лики
И уже ни о ком не скорбят.
Отсырели разящие пики
И уже никого не разят.
Полон воздух забытой отравы,
Не известной ни миру, ни нам.
Через купол ползучие травы,
Словно слёзы, бегут по стенам.
Наплывают бугристым потоком,
Обвиваются выше колен.
Мы забыли о самом высоком
После стольких утрат и измен.
Мы забыли, что полон угрозы
Этот мир, как заброшенный храм.
И текут наши детские слёзы,
И взбегает трава по ногам.
Да! Текут наши чистые слёзы.
Глухо вторит заброшенный храм.
И взбегают ползучие лозы,
Словно пламя, по нашим ногам.
1979
к списку
Воры-разбойники
На дальнем бреге вор скучал,
И в глубь морскую
Он свою руку запускал,
Но шарил всуе.
Прохожий мимо проходил,
Разбойник, право!
На ближних трепет наводил,
А звать Варавва.
Из глаза ближнего сучок
Он крал, играя.
– Чего ты шаришь, дурачок?
– Ключи от рая.
– Напрасно ты скучаешь здесь
С дурной рукою.
Но у меня отмычки есть,
Пойдём со мною…
Разбойник вора убедил.
Но путь далёкий
Через Голгофу проходил
И крест высокий.
к списку
* * *
Выходя на дорогу, душа оглянулась:
Пень иль волк, или Пушкин мелькнул?
Ты успел промотать свою чистую юность,
А на зрелость рукою махнул.
И в дыму от Москвы по Хвалынское море
Загулял ты, как бледная смерть. ..
Что ты, что ты узнал о родимом просторе,
Чтобы так равнодушно смотреть?
1975
к списку
Гимнастёрка
Солдат оставил тишине
Жену и малого ребёнка,
И отличился на войне…
Как известила похоронка.
Зачем напрасные слова
И утешение пустое?
Она вдова, она вдова…
Отдайте женщине земное!
И командиры на войне
Такие письма получали:
«Хоть что-нибудь верните мне…» –
И гимнастёрку ей прислали.
Она вдыхала дым живой,
К угрюмым складкам прижималась,
Она опять была женой.
Как часто это повторялось!
Годами снился этот дым,
Она дышала этим дымом –
И ядовитым и родным,
Уже почти неуловимым.
… Хозяйка юная вошла.
Пока старуха вспоминала,
Углы от пыли обмела
И – гимнастёрку постирала.
1974
к списку
Голоса
Когда склонился этот свет к закату,
Зашевелились кости мертвеца:
— Меня убила родина за правду,
Я не узнал ни одного лица. ..
Заговорили голоса из бездны,
Затрепетала полоса теней:
— Не поминай убийц. Они известны.
Открой нам имя родины твоей…
Но если имя родины откроет,
Её убьют чужие и свои.
И он молчит, и только бездна воет
В живом молчанье смерти и любви.
1984
к списку
Деревянные боги
Идут деревянные боги,
Скрипя, как великий покой.
За ними бредёт по дороге
Солдат с деревянной ногой.
Не видит ни их, ни России
Солдат об одном сапоге.
И слушает скрипы глухие
В своей деревянной ноге.
Солдат потерял свою ногу
В бою среди белого дня.
И вырубил новую ногу
Из старого тёмного пня.
Он слушает скрипы пространства,
Он слушает скрипы веков.
Голодный огонь христианства
Пожрал деревянных богов.
Мы раньше молились не Богу,
А пню среди тёмного дня.
Он вырубил новую ногу
Из этого старого пня.
Бредёт и скрипит по дороге
Солдат об одном сапоге.
Скрипят деревянные боги
В его деревянной ноге.
Скрипят деревянные вздохи,
Труху по дороге метут.
Народ разбегается в страхе.
А боги идут и идут.
По старой разбитой дороге
В неведомый тёмный конец
Идут деревянные боги.
Когда же пройдут наконец?..
Прошли деревянные боги,
Прошли на великий покой.
Остался один на дороге
Солдат с деревянной ногой.
к списку
Дни очарования
На гребне славы, а быть может, смерти
Я получил цветок в простом конверте —
Один цветок, и больше ничего,
И даже неизвестно — от кого.
Хотел узнать — напрасная попытка.
Жена сказала: — Это маргаритка. —
Цветок засох, я выбросил его.
Он для меня не значил ничего.
О чём я думал в этой жизни бренной?!
О времени, о смерти, о Вселенной?
Не знаю, после вспомню. А теперь
На странный стук я открываю дверь.
Я дверь открыл на волю провиденья
И замер от немого удивленья.
И надо же! Передо мной она!
Поклонница зазнобная. Одна
Из тех, кто просит в дни очарованья
Сперва вниманья, а потом свиданья.
Поклонницы, что вьются возле нас,
Всегда урвут свой заповедный час.
Они летят на имя человека,
Как мошки на огонь, — и так от века.
— Вадим! —
Вадим Петрович — это я.
Она со мной на «ты». Ну и змея.
Быть может, Томас Вульф писал ужасно,
Но этот тип изобразил прекрасно.
— Позволь войти! —
Я вижу: это страсть,
Тут можно под влияние подпасть.
— Да как вас звать? — спросил её сердито.
— Ах, да! — она смутилась. — Маргарита! —
И засмеялась: — Есть такой цветок… —
Конечно, есть… Как позабыть я мог!
На всякий случай я сказал: — Входите.
Но у меня жена. Не подводите.
— Не подведу! — вошла в мой кабинет,
И мы расположились тет-а-тет.
Зацвёл цветок: слова и звуки, звуки.
Не разговор, а слуховые глюки.
Всё об искусстве — и глаза, и грудь.
Всё обо мне, о Пушкине чуть-чуть.
Глаза блестят, и нечто в них мелькает,
Но что она в искусстве понимает?
На истину копнул разок, другой
И понял, что она ни в зуб ногой.
Зато какими сыпала словами,
Зато какими двигала бровями!
Но несмотря на брови и восторг,
Я заскучал: глазами морг да морг.
Давно мне эта музыка знакома,
С двух слов меня одолевает дрёма.
Хотя была поклонница мила,
Я не заметил, как она ушла.
О чём я думал в этой жизни бренной?
О времени, о правде, о Вселенной?
Не помню… Мысли любят тишину.
Забрал я в ум прогнать свою жену,
И эту мысль ласкаю, как голубку.
И вдруг звонок. Я замечаю трубку,
Я поднимаю трубку, как всегда,
И по привычке отвечаю: — Да!
— Да! — говорю. На том конце молчанье,
Но слышу потаённое дыханье.
Я трубку положил. Чёрт знает что!
Жена спросила: — Кто звонил? — Никто! —
Ответил я. — Какое-то дыханье,
Но не моих ушей очарованье.
Бог дремлет, время катится само.
Через три дня я получил письмо
От Маргариты… Ладно, ради бога.
В письме она взошла на «Вы» — для слога.
«Я думала о Вас все эти дни.
Вы на большом виду, а я в тени.
Я Вас хотела видеть, но похоже,
Вам Ваше одиночество дороже.
Я Вам цветок послала — что с того!
Вы даже не узнали — от кого.
Я к Вам пришла, но Вы тогда скучали
И, кажется, меня не замечали…
Но голос был мне в заповедный час,
И этот голос говорил о Вас:
«Люби его, и он тебя заметит,
Зови его, и он тебе ответит».
Гадала я, что скажет мне поэт:
Родное «да» или чужое «нет»?
Гадала я и наконец решилась,
Знак подала — моя судьба решилась.
Я позвонила, помните… тогда…
Вы всё сказали, Вы сказали: «Да!»
На этом месте я остановился
И так захохотал, что прослезился.
Такого не придумать Сатане!
Она живёт и грезит, как во сне.
А дальше пишет грешными словами.
«Я счастлива, что в одном веке с Вами
Одним и тем же воздухом дышу,
Он так меня ласкает… Я прошу
Заветной встречи!..» Женщина скучает,
И день, и час, и место назначает.
В конце приписка. Крупное P.S.
«Вся Ваша! — здесь, и здесь, и здесь!..»
Понятно, что сказать она хотела,
Она в виду имела части тела.
Бьюсь об заклад на уровне большом:
Она письмо писала нагишом!..
День, час и место — это превосходно.
Который день? Он сходится — сегодня!
И время есть… Тут некуда спешить,
Тут надо выпить прежде, чем решить.
Я сел и дёрнул душу из стакана.
— Ты пьёшь один? — жена сказала. — Странно! —
Конечно, странно, милая душа.
Зато я пью, как надо, не спеша.
Налил и ей. Второй пошёл в охоту,
Потом подряд: я пью всегда без счёту.
И порешил по здравому уму:
Идти мне на свиданье ни к чему.
Пошёл и завалился на диване.
И всё проспал. Проснулся, как в тумане,
И слышу голоса на склоне дня,
И вроде кто-то теребит меня.
Открыл глазок, другой — и глянул в оба:
Передо мной та самая зазноба!
Я даже рот разинул, как дурак,
И весь проснулся… Дело было так.
Поняв, что не пришёл я на свиданье,
Поклонница вошла в очарованье,
Её в голову взбрело — со мной беда!
Шурум-бурум, и с места — и сюда!
Она вперёд, как саранча, летела
И в двери бум. Жена остолбенела.
— Где он? Что с ним? Он заболел? А ну! —
И оттолкнула бедную жену.
И наконец нашла, кого искала,
У изголовья на колени пала
И радостно трепещет, что живой.
И вот уже готова лечь со мной.
И руку жмёт, и я не замечаю,
Как на её пожатье отвечаю.
Моя жена была поражена:
— Вадим, скажи, что я твоя жена! —
Я ни гугу. Зазноба обернулась
И за словцом в карман не потянулась:
— Так вы жена? Как это глупо. Фи!
Что может понимать жена в любви! —
Я всё лежу. Вот это положенье!
И ничего нейдёт в соображенье.
На них гляжу: и та, и та дрожит.
Моя жена приличьем дорожит,
Но жжёт её последними глазами…
Да ну вас к чёрту! Разбирайтесь сами!
Да это просто сумасшедший дом,
И я не я, и стены ходуном.
Как в зеркале, я стал ненастоящим,
Закрыл глаза и притворился спящим.
Жена с ума сошла и сгоряча
По телефону вызвала врача.
Ну, думаю, не миновать скандала!
Жена в притворный обморок упала.
Поклонница таланта моего
Бежала прочь. Но это ничего.
Цвети, цветок, последним пустоцветом,
Иной талант боготворя при этом.
Светись, звезда! Молись, моя свеча!..
Но вот явились сразу два врача,
Жену и визги увезли в больницу
И растрясли скандал на всю столицу.
А я наутро принимал парад
Пустых бутылок, выстроенных в ряд.
О чём я думал в этой жизни бренной?
Да ни о чём — как Царь всея Вселенной.
Покой везде. А прошлое есть сон…
Когда звонит в квартире телефон,
То по привычке, как во время оно,
Я поднимаю трубку телефона
И, чтоб не ошибиться никогда,
Я говорю: «Однако», а не «Да».
Но иногда, как в дни очарованья,
На том конце я слышу гул молчанья.
1995
к списку
* * *
За дорожной случайной беседой
Иногда мы любили блеснуть
То любовной, то ратной победой,
От которой сжимается грудь.
Поддержал я высокую марку,
Старой встречи тебе не простил.
И по шумному кругу, как чарку,
Твое гордое имя пустил.
Ты возникла, подобно виденью,
Победителю верность храня.
– Десять лет я стояла за дверью,
Наконец ты окликнул меня.
Я глядел на тебя не мигая.
– Ты продрогла… – и выпить велел.
– Я дрожу оттого, что нагая,
Но такую ты видеть хотел.
– Бог с тобой! – и махнул я рукою
На неполную радость свою. –
Ты просила любви и покоя,
Но тебе я свободу даю.
Ничего не сказала на это
И мгновенно забыла меня.
И ушла по ту сторону света,
Защищаясь рукой от огня.
С той поры за случайной беседой,
Вспоминая свой пройденный путь,
Ни любовной, ни ратной победой
Я уже не пытаюсь блеснуть.
к списку
Забор
Покосился забор и упал,
Все заборы в России упали
Голос свыше по пьянке сказал,
Что границы прозрачными стали.
Это верно я вижу простор,
Где гуляет волна за волною,
Потому что упал мой забор
Прямо в море – и вместе со мною.
Оглянуться назад не успел
На поля и могилы родные
На два голоса с ветром запел:
– Ой вы, кони мои вороные!
Позабыл я про радость труда,
Но свободно дышу на просторе
И уносит меня в никуда
На родном деревянном заборе.
к списку
Завещание
1.
Мне помнится, в послевоенный год
Я нищего увидел у ворот –
В пустую шапку падал только снег,
А он его вытряхивал обратно
И говорил при этом непонятно.
Вот так и я, как этот человек:
Что мне давалось, тем и был богат.
Не завещаю – отдаю назад.
2.
Объятья возвращаю океанам,
Любовь – морской волне или туманам,
Надежды – горизонту и слепцам,
Свою свободу – четырём стенам,
А ложь свою я возвращаю миру.
В тени от облака мне выройте могилу.
Кровь возвращаю женщинам и нивам,
Рассеянную грусть – плакучим ивам,
Терпение – неравному в борьбе,
Свою жену я отдаю судьбе,
А свои планы возвращаю миру.
В тени от облака мне выройте могилу.
Лень отдаю искусству и равнине,
Пыль от подошв – живущим на чужбине,
Дырявые карманы – звёздной тьме,
А совесть – полотенцу и тюрьме.
Да возымеет сказанное силу
В тени от облака. ..
1974
к списку
Завижу ли облако в небе высоком…
Завижу ли облако в небе высоком,
Примечу ли дерево в поле широком —
Одно уплывает, одно засыхает…
А ветер гудит и тоску нагоняет.
Что вечного нету — что чистого нету.
Пошёл я шататься по белому свету.
Но русскому сердцу везде одиноко…
И поле широко, и небо высоко.
1970
к списку
Заклинание
Мир с тобой и отчизна твоя!
Покидая родные края,
Ты возьми и моё заклинанье.
В нём затупятся молнии лжи,
В нём завязнут чужие ножи,
Что готовят тебя на закланье.
Все проклятья в него упадут,
Все подводные камни всплывут,
Все летящие пули застрянут.
Волчьи ямы, что роют тебе,
И провалы на горной тропе
Зарубцуют слова и затянут.
Все рогатки оно разогнёт,
Глаз дурной на себя отведёт,
Упасёт от ловушки и яда,
От великих и малых когтей,
От земных и небесных сетей:
Всё возьмёт на себя, если надо.
А когда ты вернёшься домой
И пойдёшь по дороге прямой,
С двух концов подожги заклинанье –
И сгорит твоя верная смерть,
А на пепел не стоит смотреть,
Чёрный пепел развеет дыханье.
1984
к списку
Заклятие в горах
Когда до Бога не дойдёт мой голос
И рухнет вниз с уступа на уступ,
Тогда пускай в зерно вернётся колос
И в жёлудь снова превратится дуб.
Иному человечеству приснится,
Как вдаль бредёт мой распростёртый труп —
А на одной руке растёт пшеница,
А на другой — шумит могучий дуб.
1994
к списку
* * *
Звякнет лодка оборванной цепью,
Вспыхнет яблоко в тихом саду,
Вздрогнет сон мой, как старая цапля
В нелюдимо застывшем пруду.
Сколько можно молчать! Может, хватит?
Я хотел бы туда повернуть,
Где стоит твоё белое платье,
Как вода по высокую грудь.
Я хвачусь среди замершей ночи
Старой дружбы, сознанья и сил
И любви, раздувающей ноздри,
У которой бессмертья просил.
С ненавидящей тяжкой любовью
Я гляжу, обернувшись назад.
Защищаешься слабой ладонью:
– Не целуй. Мои губы болят.
Что ж, прощай! Мы в толпе затерялись.
Снилось мне, только сны не сбылись.
Телефоны мои надорвались.
Почтальоны вчистую спились.
Я вчера пил весь день за здоровье,
За румяные щёки любви.
На кого опустились в дороге
Перелётные руки твои?
Что за жизнь – не пойму и не знаю.
И гадаю, что будет потом.
Где ты, Господи… Я погибаю
Над её пожелтевшим письмом.
к списку
Золотая гора
Не мята пахла под горой
И не роса легла,
Приснился родине герой.
Душа его спала.
Когда душа в семнадцать лет
Проснулась на заре,
То принесла ему извет
О золотой горе:
— На той горе небесный дом
И мастера живут.
Они пируют за столом,
Они тебя зовут.
Давно он этого желал —
И кинулся, как зверь.
— Иду! — он весело сказал.
— Куда? — спросила дверь. —
Не оставляй очаг и стол.
Не уходи отсель,
Куда незримо ты вошел,
Не открывая дверь.
За мною скорбь, любовь и смерть,
И мира не обнять.
Не воздыми руки на дверь,
Не оттолкни, как мать.
— Иду! — сказал он вопреки
И к выходу шагнул.
Не поднял он своей руки,
Ногою оттолкнул.
Косым лучом насквозь прошел
Простор и пустоту.
В тени от облака нашел
Тяжелую плиту.
Холодный мох с плиты соскреб,
С морщин седых стихов:
«Направо смерть, налево скорбь,
А супротив любовь».
— Хочу! — он слово обронил. —
Посильное поднять,
Тремя путями этот мир
Рассечь или обнять.
Стопа направо повела,
И шёл он триста дней.
Река забвения легла,
Он вдоль пошёл по ней.
Река без тени и следа,
Без брода и мостов —
Не отражала никогда
Небес и облаков.
И червяка он повстречал
И наступил ногой.
— Куда ползёшь? — Тот отвечал:
— Я червь могильный твой.
На счастье взял он червяка
И пронизал крючком.
Закинул, Мертвая река
Ударила ключом.
И леса взвизгнула в ответ
От тяги непростой.
Но он извлёк на этот свет,
Увы, крючок пустой.
Не Сатана сорвал ли злость?
В руке крючок стальной
Зашевелился и пополз
И скрылся под землей.
Он у реки хотел спросить,
Кого он встретит впредь.
Но та успела позабыть
И жизнь его, и смерть.
Он вспять пошёл и мох соскреб
С морщин седых стихов
И прочитал: «Налево скорбь,
А супротив любовь».
Стопа налево повела,
И шел шестьсот он дней.
Долина скорби пролегла,
Он вширь пошел по ней.
Сухой старик пред ним возник,
Согбенный, как вопрос.
— Чего хватился ты, старик,
Поведай, что стряслось?
— Когда-то был мой дух высок
И страстью одержим.
Мне хлеба кинули кусок —
Нагнулся я за ним.
Моё лицо не знает звезд,
Конца и цели — путь.
Мой человеческий вопрос
Тебе не разогнуть.
А на пути уже блистал
Великий океан,
Где сахар с берега бросал
Кусками мальчуган.
И вопросил он, подойдя,
От брызг и соли пьян:
— Ты что здесь делаешь, дитя?
— Меняю океан.
Безмерный подвиг или труд
Прости ему, Отец,
Пока души не изведут
Сомненья и свинец.
Дай мысли — дрожь, павлину — хвост,
А совершенству — путь…
Он повстречал повозку слёз —
И не успел свернуть.
И намоталась тень его
На спицы колеса.
И тень рвануло от него,
А небо — от лица.
Поволокло за колесом
По стороне чужой.
И изменился он лицом,
И восскорбел душой.
На повороте роковом
Далёкого пути
Отсек он тень свою ножом:
— О, верная, прости!
Он тенью заплатил за скорбь
Детей и стариков.
Подался вспять и мох соскреб:
«А супротив любовь».
Но усомнился он душой
И руку опустил
На славы камень межевой
И с места своротил.
Открылся чистым небесам
Тугой клубок червей.
И не поверил он глазам
И дерзости своей.
Из-под земли раздался вздох:
— Иди, куда идёшь.
Я сам запутал свой клубок,
И ты его не трожь.
Ты всюду есть, а я нигде,
Но мы в одном кольце.
Ты отражен в любой воде,
А я — в твоем лице.
Душа без имени скорбит.
Мне холодно. Накрой. —
Он молвил: — Небом я накрыт,
А ты моей стопой.
Дней девятьсот стопа вела,
Пыль супротив он мел.
Глухая ночь на мир легла.
Он наугад пошёл.
Так ходит запад на восток,
И путь необратим.
От мысли он огонь возжег.
Возникла тень пред ним.
— Ты что здесь делаешь? — Люблю. —
И села у огня.
— Скажи, любовь, в каком краю
Застигла ночь меня?
— На полпути к большой горе,
Где плачут и поют.
На полпути к большой горе,
Но там тебя не ждут.
В тумане дрогнувшей стопе
Опоры не найти.
Закружат голову тебе
Окольные пути.
— Иду! — он весело сказал
И напролом пошёл.
Открылась даль его глазам —
Он на гору взошел.
Не подвела его стопа,
Летучая, как дым.
Непосвященная толпа
Восстала перед ним.
Толклись различно у ворот
Певцы своей узды,
И шифровальщики пустот,
И общих мест дрозды.
Мелькнул в толпе воздушный Блок,
Что Русь назвал женой
И лучше выдумать не мог
В раздумье над страной.
Незримый сторож ограждал
Странноприимный дом.
Непосвященных отражал
То взглядом, то пинком.
Но отступил пред ним старик.
Шла пропасть по пятам.
— Куда? А мы? — раздался крик.
Но он уже был там.
Увы! Навеки занемог
Торжественный глагол.
И дым забвенья заволок
Высокий царский стол.
Где пил Гомер, где пил Софокл,
Где мрачный Дант алкал,
Где Пушкин отхлебнул глоток,
Но больше расплескал.
Он слил в одну из разных чаш
Осадок золотой.
— Ударил поздно звёздный час,
Но всё-таки он мой!
Он пил в глубокой тишине
За старых мастеров.
Он пил в глубокой тишине
За верную любовь.
Она откликнулась, как медь,
Печальна и нежна:
— Тому, кому не умереть,
Подруга не нужна.
На высоте твой звёздный час,
А мой — на глубине.
И глубина ещё не раз
Напомнит обо мне.
1974
к списку
Из земли в час вечерний, тревожный…
Из земли в час вечерний, тревожный
Вырос рыбий горбатый плавник.
Только нету здесь моря! Как можно!
Вот опять в двух шагах он возник.
Вот исчез. Снова вышел со свистом.
— Ищет моря, — сказал мне старик.
Вот засохли на дереве листья —
Это корни подрезал плавник.
1970
к списку
Из сталинградской хроники. Комсомольское собрание
Гвозди-вести – не слухи войны
Командирам на фронте важны,
Уж потом они кости кидают.
Вот солдата призвал генерал:
— Ганс, ты щи у Ивана хлебал.
Что у русских?..
— Они заседают.
— Быть не может!..
ОДИННАДЦАТЬ РАЗ
Гром атаки развалины тряс.
Гасит Волга чужие снаряды.
Поднимаю спустя много лет
Протокол заседанья на свет:
«Осень. Рота. Завод «Баррикады».
«- Первый долг комсомольца в бою?»
«- Грудью встать за святыню свою».
«- Есть причины, когда он уходит?»
«- Есть одна, но неполная: смерть…»
Молодой современник, заметь:
Высота этих строк превосходит
Письмена продувных мудрецов,
Не связавших начал и концов
В управлении миром и богом. ..
Ганс, — гранату! В двенадцатый раз
Гром атаки руины потряс,
Но в тринадцатый вышел нам боком.
Рус, сдавайся! Накинулся зверь…
Комсомол не считает потерь,
Ясный сокол ворон не считает!
По неполной причине ушёл
Даже тот, кто писал протокол…
Тишина на тела оседает.
Но в земле шевельнулись отцы,
Из могил поднялись мертвецы
По неполной причине ухода.
Дед за внуком, за сыном отец,
Ну а там обнажился конец,
Уходящий к началу народа.
Вырвигвоздь, оторвиголова,
Слева Астрахань, справа Москва,
Имена сквозь тела проступают…
— Что за пропасть! Да сколько их тут!
Неизвестно откуда растут.
Ганс, назад! Пусть они заседают!..
1984
к списку
Из сталинградской хроники. Посвящение
Сотни бед или больше назад
Я вошёл в твой огонь, Сталинград,
И увидел священную битву.
Боже! Узы кровавы твои.
Храм сей битвы стоит на крови
И творит отступную молитву.
Я молюсь за своих и чужих,
Убиенных, и добрых, и злых.
Но когда человек убивает,
Он становится зверя страшней
В человеческом доме страстей;
И мне жаль, что такое бывает.
Кто я? Что я? Зегзица огня.
Только знаю, что, кроме меня,
Эту битву никто не закончит.
Знаю: долго во имя любви
Мне идти по колено в крови
Там, где тьма мировая клокочет.
Волга, Волга — текучая твердь!
Начинается битва, где смерть —
Явь и правда особенной жизни.
Поднимаю свой голос и зрак:
Отче! Я в Твоей воле… Итак,
Посвящаю поэму Отчизне.
1995
к списку
Из сталинградской хроники. Связист Путилов
Нерв войны — это связь. Неказиста,
Безымянна работа связиста,
Но на фронте и ей нет цены.
Если б знали убогие внуки
Про большие народные муки,
Про железные нервы войны!
Принимаю по русскому нраву
Я сержанта Путилова славу.
Встань, сержант, в золотую строку!
На войне воют чёрные дыры.
Перебиты все струны у лиры…
Ужас дыбом в стрелковом полку.
Трубку в штабе едва не пинали.
Связи нет. Два связиста пропали.
Полегли. Отправляйся, сержант!
Полз сержант среди огненной смази
Там, где рвутся всемирные связи
И державные нервы шалят.
Мина в воздухе рядом завыла,
Тело дёрнулось, тяжко заныло,
И руда из плеча потекла.
Рядом с проводом нить кровяная
Потянулась за ним, как живая,
Да и вправду живая была.
Доползло то, что в нём было живо,
До смертельного места обрыва,
Где концы разошлись, как века.
Мина в воздухе снова завыла,
Словно та же была… И заныла
Перебитая насмерть рука.
Вспомнил мать он, а может, и Бога,
Только силы осталось не много.
Сжал зубами концы и затих,
Ток пошёл через мёртвое тело,
Связь полка ожила и запела
Песню мёртвых, а значит — живых…
Кто натянет тот провод на лиру,
Чтоб воспеть славу этому миру?. .
Был бы я благодарен судьбе,
Если б вольною волей поэта
Я сумел два разорванных света:
Тот и этот — замкнуть на себе.
1995
к списку
* * *
Кого ты ждёшь?.. За окнами темно,
Любить случайно женщине дано.
Ты первому, кто в дом войдёт к тебе,
Принадлежать решила, как судьбе.
Который день душа ждала ответа.
Но дверь открылась от порыва ветра.
Ты женщина – а это ветер вольности…
Рассеянный в печали и любви,
Одной рукой он гладил твои волосы,
Другой – топил на море корабли.
1969
к списку
Кость
Ты царь: живи один.
А.Пушкин
Жил я один. Ты сказала: – Я тоже одна,
Буду до гроба тебе, как собака, верна…
Так в твою пасть был я брошен судьбой на пути.
Грызла меня, словно царскую кость во плоти.
Страстно стонала, хотя и другие порой
Кость вырывали из пасти твоей роковой.
С воплем бросалась на них ты страшней сатаны.
Полно, родная! Они, как и ты, голодны.
Высосан мозг, и в порожней кости иной раз
Дух или ветер поёт про последний мой час.
Брошенный буду мерцать среди горних светил…
В Бога поверь, чтоб тебя он за верность простил.
1988
к списку
Кубанка
Клубится пыль через долину.
Скачи, скачи, мой верный конь.
Я разгоню тоску-кручину,
Летя из полымя в огонь.
Гроза гремела спозаранку.
А пули били наповал.
Я обронил свою кубанку,
Когда Кубань переплывал.
Не жаль кубанки знаменитой,
Не жаль подкладки голубой,
А жаль молитвы, в ней зашитой
Рукою матери родной.
Кубань кубанку заломила,
Через подкладку протекла,
Нашла молитву и размыла,
И в сине море повлекла.
Не жаль кубанки знаменитой,
Не жаль подкладки голубой,
А жаль молитвы позабытой,
Молитвы родины святой.
Клубится пыль через долину.
Скачи, скачи, мой верный конь.
Я разгоню тоску-кручину,
Летя из полымя в огонь.
1996
к списку
Лежачий камень
Лежачий камень. Он во сне летает.
Когда-то во Вселенной он летал.
Лежит в земле и мохом зарастает…
Упавший с неба навсегда упал.
Старуха-смерть снимала жатву рядом,
И на него нашла её коса.
Он ей ответил огненным разрядом,
Он вспомнил голубые небеса.
Трава племён шумит о лучшей доле,
Река времён обходит стороной.
А он лежит в широком чистом поле,
Орёл над ним парит в глубокий зной.
И ты, поэт, угрюм ты или весел,
И ты лежишь, о русский человек!
В поток времён ты только руку свесил.
Ты спишь всю жизнь, ну так усни навек.
Спокойно спи. Трава племён расскажет,
В реке времён все волны зашумят,
Когда он перекатится и ляжет,
Он ляжет на твою могилу, брат!
1997
к списку
Ловля русалки
Свет-русалка, ты слушала песни Садко
И на лунное солнце глядела легко.
Испокон с тобой дружат вода и земля,
Мирно дышат зубчатые жабры Кремля.
Твоё царство живёт крепким задним умом.
Управляется прошлым, как рыба хвостом.
Бьет со дна его чистый прохладный родник..
Но великий ловец ниоткуда возник.
Он явился, как тень из грядущего дня,
И сказал: «Эта тварь не уйдет от меня!»
Ты дремала, не зная о близкой беде.
Он словечко «свобода» подкинул тебе.
Чтобы в тину зазря не забилось оно,
Ты поймала словечко – с крючком заодно.
Острый воздух хватаешь разинутым ртом,
Возмущая все царства могучим хвостом.
к списку
Молчание Пифагора
Он жил и ничего не мог забыть,
Он камень проницал духовным зреньем.
Ему случалось человеком быть,
И божеством, и зверем, и растеньем.
Свои рожденья помнил с оных пор
И в нескольких местах бывал он разом.
Река встречала: — Здравствуй, Пифагор! —
Он проходил: — Прощай, мой бывший разум!
Он в тишине держал учеников
И вёл беседы только через стену.
И измышлял для будущих веков
Мусическую стройную систему.
Он говорил: — Она должна звучать,
Но тайно, как община на Востоке. —
Об истине предпочитал молчать,
Но позволял окольные намёки:
«Не спорь с народом. Слово нагишом
Не выпускай: его побьют камнями.
Живой огонь не шевели ножом:
Он тело Бога. Не любись с тенями…»
Он толковал на берегу морском,
Где волны отливали синим светом:
— Мы промолчать не можем обо всём,
Так помолчим хотя бы вот об этом!
Он ставил точку в воздухе, как рок:
— Вот точка духа. Вот его основа!
Всё остальное мировой поток,
То бишь число. А посему ни слова!..
Он этим ничего не утвердил
И в прошлый раз на берегу пустынном,
Когда он треугольник начертил:
— Вот красота! Тут множество в едином.
Безмолвствует такая красота,
Она не для обычного сознанья.
Он первым из людей замкнул уста
И сей завет назвал щитом молчанья.
Своим молчаньем он сказал о том,
Что истина рождается не в спорах.
Но многие философы потом
Жизнь провели зазря в словесных орах.
Есть немота, по ней легко узнать
В любой толпе иного человека:
Он хочет что-то важное сказать,
Его душа немотствует от века…
Река времён всё помнит и шумит,
Безмолвствует и спит река забвенья,
Одна река мерцает и дрожит,
Другая — тень застывшего мгновенья.
Какие прошумели племена
На берегу печали и раздора!
Какие пролетели времена
Над златобедрым прахом Пифагора!
Великая любовь не говорит,
А малая хохочет и болтает.
Великая печаль не голосит,
А малая и ропщет и рыдает.
Любовь слила два сердца — взор во взор,
Они молчат на берегу пустынном.
Ни слова, о, ни слова, Пифагор,
О красоте, чья двойственность в едином!
У вечного покоя не шумят,
А для других стоят в молчанье строгом.
Не просто так покойники молчат,
А чтоб душа заговорила с Богом.
Затишье перед битвой чутко спит,
Безмолвье после битвы спит глубоко.
Душа живая около молчит,
А души мёртвых… те молчат далёко.
Бывало, в бой стеной молчанья шли:
Ни голоса, ни выстрела, ни звяка.
Психической атаку нарекли.
Психея, ты молчишь? Твоя атака!
Ты помнишь зал? Беспечный бал гремел.
Но ты вошла — и все как онемели.
И кто-то молвил: «Ангел пролетел!»
Не только ангел. Годы пролетели!..
Молчанье — злато, слово — серебро,
А жизнь — копейка с мелким разговором.
Silentium! Вытряхивай добро,
Сдавай бутылки вместе с Пифагором!
Когда молчать преступно, то умри,
Не покупай народного вниманья!
В речах вождей блистает изнутри
Дешевая фигура умолчанья.
Что шепчет демон, ухо щекоча?
Откуда в слабой женщине болтливость?
Где кротость духа? Где его свеча?
Шумит свобода. Где её стыдливость?..
Вперёд, вперёд! Веди, угрюмый стих!
Веди меня по всем камням-дорогам
К безмолвью просветлённых и святых,
Обет молчанья давших перед Богом.
Веди в подвалы вздыбленных держав,
Где жертвы зла под пытками молчали;
Ни истины, ни правды не предав,
Они самозабвенно умирали.
Замри, мой стих!.. Безмолвствует народ
В глухой долине смуты и страданья.
И где-то там, из мировых пустот,
Очами духа светит щит молчанья.
1991
к списку
Мужик
Птица по небу летает,
Поперёк хвоста мертвец.
Что увидит, то сметает.
Звать её — всему конец.
Над горою пролетала,
Повела одним крылом —
И горы как не бывало
Ни в грядущем, ни в былом.
Над страною пролетала,
Повела другим крылом —
И страны как не бывало
Ни в грядущем, ни в былом.
Увидала струйку дыма,
На пригорке дом стоит,
И весьма невозмутимо
На крыльце мужик сидит.
Птица нехотя взмахнула,
Повела крылом слегка
И рассеянно взглянула
Из большого далека.
Видит ту же струйку дыма,
На пригорке дом стоит,
И мужик невозмутимо
Как сидел, так и сидит.
С диким криком распластала
Крылья шумные над ним,
В клочья воздух разметала,
А мужик невозмутим.
— Ты, — кричит, — хотя бы глянул,
Над тобой — всему конец!
— Он глядит! — сказал и грянул
Прямо на землю мертвец.
Отвечал мужик, зевая:
— А по мне на всё чихать!
Ты чего такая злая?
Полно крыльями махать.
Птица сразу заскучала,
Села рядом на крыльцо
И снесла всему начало —
Равнодушное яйцо.
1984
к списку
Муха
Смертный стон разбудил тишину —
Это муха задела струну,
Если верить досужему слуху.
— Всё не то, — говорю, — и не так. —
И поймал в молодецкий кулак
Со двора залетевшую муху.
— Отпусти, — зазвенела она, —
Я летала во все времена,
Я всегда что-нибудь задевала.
Я у дремлющей Парки в руках
Нить твою задевала впотьмах,
И она смертный стон издавала.
Я барахталась в Млечном Пути,
Зависала в окольной сети,
Я сновала по нимбу святого,
Я по спящей царевне ползла
И из раны славянской пила…
— Повтори, — говорю, — это слово!
— Отпусти, — повторила она, —
Кровь отца твоего солона,
Но пьяней твоей бешеной славы.
Я пивала во все времена,
Залетала во все племена
И знавала столы и канавы.
Я сражалась с оконным стеклом,
Ты сражался с невидимым злом,
Что стоит между миром и Богом. ..
— Улетай, — говорю, — коли так. —
И разжал молодецкий кулак… —
Ты поведала слишком о многом.
1979
к списку
На краю
Битва звёзд, поединок теней
В голубых океанских глубинах.
Наливаются кровью моей
Вечный снег и следы на вершинах.
Но предчувствием древней беды
Я ни с кем не могу поделиться.
На мои и чужие следы
Опадают зелёные листья.
Из теней мимолётного дня
Так и воют несметные силы.
Боже мой, ты покинул меня
На краю материнской могилы.
В ложесны, из которых рождён,
Я кровавые слёзы обрушу…
Боже мой, если ты побеждён,
Кто спасёт её бедную душу?
1981
к списку
о смерти
На тёмном склоне медлю, засыпая…
На тёмном склоне медлю, засыпая,
Открыт всему, не помня ничего.
Я как бы сплю — и лошадь голубая
Встает у изголовья моего.
Покорно клонит выю голубую,
Копытом бьёт, во лбу блестит огонь.
Небесный блеск и гриву проливную
Я намотал на крепкую ладонь.
А в стороне, земли не узнавая,
Поёт любовь последняя моя.
Слова зовут и гаснут, изнывая,
И вновь звучат из бездны бытия.
1977
к списку
Надоело качаться листку…
Надоело качаться листку
Над бегущей водою.
Полетел и развеял тоску…
Что же будет со мною?
То ещё золотой промелькнёт,
То ещё — золотая.
И спросил я: — Куда вас несёт?
— До последнего края.
1973
к списку
Невидимая точка
Я надевал счастливую сорочку,
Скитаясь между солнцем и луной,
И всё глядел в невидимую точку —
Она всегда была передо мной.
Не засекли её радары мира,
Не расклевало злое вороньё,
Все пули мира пролетали мимо,
И только взгляд мой западал в неё.
Я износил счастливую сорочку,
Я проглядел чужое и своё.
И всё смотрел в невидимую точку,
Покамест мир не сдвинулся с неё.
Смешалось всё и стало бесполезно.
Я растерял чужое и своё.
В незримой точке зазияла бездна —
Огонь наружу вышел из неё.
И был мне голос. Он как гром раздался:
«- Войди в огонь! Не бойся ничего!»
— А что же с миром? « — Он тебе казался.
Меня ты созерцал, а не его…»
И я вошёл в огонь, и я восславил
Того, Кто был всегда передо мной.
А пепел свой я навсегда оставил
Скитаться между солнцем и луной.
2001
к списку
Неизвестный солдат
О, Родина! Как это странно,
Что в Александровском саду
Его могила безымянна
И – у народа на виду.
Из Александровского сада
Он выползает на твой свет.
Как хвост победного парада,
Влачит он свой кровавый след.
Во глубине тысячелетней
Владимир-Солнышко встаёт,
И знаменосец твой последний
По Красной площади ползёт.
Его глаза полны туману
А под локтями синий дым.
Заткнул свою сквозную рану
Он бывшим знаменем твоим.
Его слова подобны бреду
И осыпают прах земной:
«За мной враги идут по следу,
Они убьют тебя со мной.
О, Родина! С какой тоскою
Кричит поруганная честь!
Добей меня своей рукою.
Я криком выдаю: ты здесь.
Немилосердное решенье
Прими за совесть и за страх.
У Божьей Матери прощенье
Я отмолю на небесах…»
Судьба на подвиг не готова.
Слова уходят в пустоту.
И возвращается он снова
Под безымянную плиту.
к списку
* * *
Ниоткуда, как шорох мышиный,
Я заскрёбся в родимом краю.
Я счастливый, как пыль за машиной,
И небритый, как русский в раю.
– Где ты был? – она тихо подсядет,
Осторожную руку склоня.
Но рука, перед тем как погладить,
Задрожит, не узнает меня.
к списку
Ночь уходит. Равнина пуста…
Ночь уходит. Равнина пуста
От заветной звезды до куста.
Рассекает пустыни и выси
Серебристая трещина мысли.
В зёрнах камня, в слоистой слюде
Я иду, как пешком по воде.
А наружного дерева свод
То зелёным, то белым плывёт.
Как в луче распылённого света,
В человеке роится планета.
И ему в бесконечной судьбе
Путь открыт в никуда и к себе.
1974
к списку
О, миг! Это камень проснулся…
О, миг! Это камень проснулся
И мира пустого коснулся,
И каменным стал этот мир.
Всё сущее камень сломил.
Дороги назад оглянулись,
Все стороны света замкнулись,
И молния в камень ушла…
И камню открылась душа.
1972
к списку
Отец космонавта
Вы не стойте над ним, вы не стойте над ним, ради Бога!
Вы оставьте его с недопитым стаканом своим.
Он допьёт и уйдёт, топнет оземь: — Ты кто? — Я дорога,
Тут монголы промчались — никто не вернулся живым.
— О, не надо, — он скажет, — не надо о старой печали!
Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.
Не его ли шаги на тебе эту пыль разметали?
— Он пошёл поперёк, ничего я не знаю о нём.
На родном пепелище, где угли ещё не остыли,
Образ вдовьей печали возникнет как тень перед ним.
— Я ходил на дорогу, — он скажет, — а в доме гостили…
— Ни французы, ни немцы — никто не вернулся живым.
— О, не надо, — он скажет, — не надо. Есть плата дороже.
Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.
Ты делила с ним стол и ночей сокровенное ложе…
— Он пошел поперёк, ничего я не знаю о нём.
Где же сына искать, ты ответь ему, Спасская башня!
О медлительный звон! О торжественно-дивный язык!
На великой Руси были, были сыны бесшабашней,
Были, были отцы безутешней, чем этот старик.
Этот скорбный старик не к стене ли Кремля обратился,
Где начертано имя пропавшего сына огнём:
— Ты скажи, неужели он в этих стенах заблудился?
— Он пошёл поперёк, ничего я не знаю о нём.
Где же сына искать, где искать, ты ответь ему, небо!
Провались, но ответь, но ответь ему, свод голубой, —
И звезда, под которой мы страждем любови и хлеба,
Да, звезда, под которой проходит и смерть и любовь!
— О, не надо, — он скажет, — не надо о смерти постылой!
Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.
Ты светила ему, ты ему с колыбели светила. ..
— Он прошёл сквозь меня, ничего я не знаю о нём.
1972
к списку
Откровение обывателя
Смотрим прямо, а едем в объезд.
Рыба-птица садится на крест
И кричит в необъятных просторах.
Что кричит, мы того не возьмём
Ни душою, ни поздним умом.
Теснотой и обидой живём.
Заливается ночь соловьём,
День проходит в пустых разговорах.
Заскучаю и муху ловлю,
Жаль, что быстрой езды не люблю
И нельзя провалиться на месте.
Мне поведал проезжий во мгле:
«Перестройка идёт на земле!»
Мне-то что! Хлеб и соль на столе,
И летает жена на метле.
Я чихал на такое известье!
Жизнь свихнулась, хоть ей не впервой,
Словно притче, идти по кривой
И о цели гадать по туману.
Там котёл на полнеба рванёт,
Там река не туда повернёт,
Там Иуда народ продаёт.
Всё как будто по плану идёт.. .
По какому-то адскому плану.
Кем мы втянуты в дьявольский план?
Кто народ превратил в партизан?
Что ни шаг, отовсюду опасность.
«Гласность!» – даже немые кричат,
Но о главном и в мыслях молчат,
Только зубы от страха стучат,
Это стук с того света, где ад.
Я чихал на подобную гласность!
Мне-то что! Отбываю свой крест.
Бог не выдаст, свинья не доест.
Не по мне заварилася каша.
Рыба-птица на хрип перешла,
Докричаться до нас не могла.
Скучно, брат мой! Такие дела.
Особливо когда спохмела…
Жаль души, хоть она и не наша.
1988
к списку
Отповедь
Что за племя на свет народилось?
Не прогнать и собакой цепной.
Обделила их Божия милость,
Так желают урвать от земной.
Раз поэт, открывай свою душу.
Те стучатся, а эти стучат
И трясут мою славу, как грушу.
– Кто такие? – Свои, – говорят.
Кроме наглых надежд и тумана,
Ни крестов, ни кустов, ни идей.
Ах вы голые карлы обмана,
Постыдились хотя бы людей!
Плащ поэта бросаю – ловите!
Он согнёт вас до самой земли.
Волочите его, волочите,
У Олимпа сшибая рубли.
Вон отсель поперечно-продольно,
Проходимцы души и дорог.
Не хочу. Презираю. Довольно
Обивать мой высокий порог.
к списку
Плач о самом себе
Ходило солнце высоко,
Всё отражалось в нём.
Мне было тяжко и легко
Светить его огнём…
Вещало сердце: мне дано
Идти во глубь глубин,
Где было знание одно
И был язык один.
Но потемнела жизнь моя,
Душа и плоть моя!
Темнее только мать-земля,
Сырая мать-земля.
Ещё как будто не зарыт
Лежу во тьме степей.
Далёкий колокол звонит
Из-под моих ногтей.
Натянут креп ночного дня,
Так пусто и мертво.
Пришли народы на меня,
Не видя ничего.
В гробу откроются глаза,
Блестя в последний раз.
Моя тяжёлая слеза
Покатится из глаз.
И встанет Солнце высоко
У гроба моего.
И спросит тихо и легко:
— Ты плачешь… Отчего?
— О Солнце Родины моей,
Я плачу оттого,
Что изо всех твоих лучей
Не стало одного.
1993
к списку
Погребение зерна
Последний век идёт из века в век.
Всё прах и гул, как и во время оно.
— Не может быть! — воскликнул человек,
Найдя зерно в гробнице фараона.
Он взял зерно — и сон зерна пред ним
Во всю земную глубину распался.
Прошли тысячелетия, как дым:
Египет, Рим, и все иные царства.
В каком-то поколенье хлебороб,
А по занятью осквернитель праха,
Он в чистом поле зёрнышко погрёб,
Хотя и не без трепета и страха.
Зерно погибло — вырос хлеб вины.
Шумит в ушах бессонница-пшеница.
Но этот мир лишился глубины,
И никому уже он не приснится.
1996
к списку
Подо льдами Северного полюса
Подо льдами Северного полюса
Атомная лодочка плыла.
На свою могилу напоролася,
На свою погибель течь дала.
Подо льдами Северного полюса
Солнышко не светит никогда.
И доходит мне уже до пояса
Тёмная печальная вода.
Не хватает маленького гвоздика –
Имя нацарапать на духу.
Не хватает Родины и воздуха.
Всё осталось где-то наверху.
Подо льдами Северного полюса
Бьётся в борт любимая жена.
Отозваться не хватает голоса.
Отвечает только тишина.
к списку
Поединок
Противу Москвы и славянских кровей
На полную грудь рокотал Челубей,
Носясь среди мрака,
И так заливался: — Мне равного нет!
— Прости меня, Боже, — сказал Пepeсвет —
Он брешет, собака!
Взошёл на коня и ударил коня,
Стремнину копья на зарю накреня,
Как вылитый витязь!
Молитесь, родные, по белым церквам.
Всё навье проснулось и бьёт по глазам.
Он скачет. Молитесь!
Всё навье проснулось — и пылью и мглой
Повыело очи. Он скачет слепой!
Но Бог не оставил.
В руке Пересвета прозрело копьё —
Всевидящий Глаз озарил острие
И волю направил.
Глядели две рати, леса и холмы,
Как мчались навстречу две пыли, две тьмы,
Две молнии света —
И сшиблись… Удар досягнул до луны!
И вышло, блистая, из вражьей спины
Копьё Пересвета.
Задумались кони… Забыт Челубей.
Немало покрыто великих скорбей
Морщинистой сетью.
Над русскою славой кружит вороньё.
Но память мою направляет копьё
И зрит сквозь столетья.
1983
к списку
Полюбите живого Христа…
Полюбите живого Христа,
Что ходил по росе
И сидел у ночного костра,
Освещённый, как все.
Где та древняя свежесть зари,
Аромат и тепло?
Царство Божье гудит изнутри,
Как пустое дупло.
Ваша вера суха и темна,
И хромает она.
Костыли, а не крылья у вас,
Вы разрыв, а не связь.
Так откройтесь дыханью куста,
Содроганью зарниц
И услышите голос Христа,
А не шорох страниц.
2001
к списку
Портрет учителя
Он истину мира сего
Принёс на ладони тебе:
«Не мысли другому того,
Чего не желаешь себе».
Он светло-рус, и мягко бьёт о плечи
Его волос струящийся потоп,
И чист его широкий светлый лоб,
И нет на нём морщин противоречий;
Темней волос его прямые брови,
Его глаза невыразимы в слове,
Как будто небеса глядят на вас,
Чуть подняты обочья синих глаз,
И глубину ресницы оттеняют;
Едва заметно скулы проступают,
А плавный нос ни мягок и ни груб,
Усы не закрывают полных губ,
Густая борода невелика,
Слегка раздвоена на подбородке.
Высок и прям. Его издалека
Народы узнавали по походке.
Он исходил и Запад, и Восток,
И Юг, и Север вдоль и поперёк.
Две бездны разом видел он во мраке:
И солнце и луну. И на песке
Порой чертил пространственные знаки
И после их сметал в глухой тоске.
Ученики, предавшие его,
Такое действо посчитали странным
И, потаясь, спросили: — Отчего
Не пишешь ты на чём-то постоянном?
И слово указательным перстом
Он начертал на воздухе пустом.
И вспыхнуло, и засияло слово,
Как молния… И молвил он сурово:
— Вот ваше постоянное. Вот то,
Чего не может вынести никто.
Покоя нет: вы грезите покоем,
А силы тьмы вокруг теснятся роем.
Три битвы, три войны идут от века.
Одна идёт, сокрыта тишиной,
Между свободной волей человека
И первородно-личною виной.
Вторая битва меж добром и злом,
Она шумит по всем земным дорогам.
А третья — между дьяволом и Богом,
Она гремит на небе голубом.
В душе и рядом бьётся тьма со светом,
И первый крик младенца — он об этом.
Раскаты грома слышатся в крови,
Но говорю вам: истина в любви.
Не ждите чуда, не просите хлеба.
Ваш путь туда! — он указал на небо.
Ученики ему сказали: — Отче,
Уныние в крови, а ты горишь
И коротко, и просто говоришь,
Но можешь ты сказать ещё короче?
— Могу! — и на ладони написал
Он истину и миру показал:
— В двух первых битвах победите с нею.
О третьей битве говорить не смею.
Направит вас туда, преобразив,
Иного мира воля и порыв.
1987
к списку
Последняя ночь
Я погиб, хотя ещё не умер,
Мне приснились сны моих врагов.
Я увидел их и обезумел
В ночь перед скончанием веков.
Верно, мне позволил Бог увидеть,
Как умеют предавать свои,
Как чужие могут ненавидеть
В ночь перед сожжением любви.
Жизнь прошла, но я ещё не умер.
Слава — дым иль мара на пути.
Я увидел дым и обезумел:
Мне его не удержать в горсти!
Я увидел сны врагов природы,
А не только сны моих врагов.
Мне приснилась ненависть свободы
В ночь перед скончанием веков.
Я услышал, как шумят чужие,
А не только говорят свои.
Я услышал, как молчит Россия
В ночь перед сожжением любви.
Вон уже пылает хата с краю,
Вон бегут все крысы бытия!
Я погиб, хотя за край хватаю:
— Господи! А Родина моя?!
1993
к списку
Посох
Отпущу свою душу на волю
И пойду по широкому полю.
Древний посох стоит над землей,
Окольцованный мёртвой змеей.
Раз в сто лет его буря ломает.
И змея эту землю сжимает.
Но когда наступает конец,
Воскресает великий мертвец.
— Где мой посох? — он сумрачно молвит,
И небесную молнию ловит
В богатырскую руку свою,
И навек поражает змею.
Отпустив свою душу на волю,
Он идёт по широкому полю.
Только посох дрожит за спиной,
Окольцованный мёртвой змеей.
1977
к списку
* * *
Поэзия есть свет, а мы пестры…
В день Пушкина я вижу ясно землю,
В ночь Лермонтова – звёздные миры.
Как жизнь одну, три времени приемлю.
Я знаю, где-то в сумерках святых
Горит моё разбитое оконце,
Где просияет мой последний стих,
И вместо точки я поставлю солнце.
1998
к списку
Поэт
Спор держу ли в родимом краю,
С верной женщиной жизнь вспоминаю
Или думаю думу свою –
Слышу свист, а откуда – не знаю.
Соловей ли разбойник свистит,
Щель меж звёзд иль продрогший бродяга?
На столе у меня шелестит,
Поднимается дыбом бумага.
Одинокий в столетье родном,
Я зову в собеседники время,
Свист свистит всё сильней за окном –
Вот уж буря ломает деревья.
И с тех пор я не помню себя:
Это он, это дух с небосклона!
Ночью вытащил я изо лба
Золотую стрелу Аполлона.
к списку
Поэт и монах
То не сыра земля горит,
Не гул расходится залесьем, —
Поэт с монахом говорит,
А враг качает поднебесьем.
Монах недавно опочил.
Но сумрак, смешанный со светом,
Его в дороге облачил,
И он возник перед поэтом.
Его приветствовал поэт:
— Как свят, монах? Как живы черти?
МОНАХ
Не очень свят. А живы нет.
Вся жива — сон. Готовься к смерти.
ПОЭТ
Искал я святости в душе
И думал о тебе порою.
И вот на смертном рубеже
Явился ты передо мною.
Признайся, что не любишь ты
Мечты, любви и красоты,
Запросов сердца и ответов.
МОНАХ
Признаться, не люблю поэтов.
Изображать вы мастера,
Но только зло и только страсти,
Что так и валят из нутра.
ПОЭТ
Ты прав, монах. Но прав отчасти.
МОНАХ
А птицы вашего пера —
Воображение и память.
Но что касается добра,
Ваш слог и бледен и натянут.
ПОЭТ
А мощь Державина! Вот слог:
«Я царь — я раб — я червь — я Бог!»
МОНАХ
Отвратна мне гуденьем крови
Державинская ода «Бог».
ПОЭТ
А что ты скажешь о любови?
МОНАХ
Исходит кровью не любовь,
А ваше самовыраженье.
В отмирном самоотверженье
Я умерщвляю плоть, и кровь,
И память, и воображенье.
Они затягивают нас
В свистящий вихрь земного праха,
Где человек бывал не раз,
Был и монах — и нет монаха.
ПОЭТ
Пускаешь пыль в глаза, монах!
Уж пел Давид под диким кедром,
Что человек есть только прах,
С лица земли взметённый ветром.
МОНАХ
В искусстве смешано твоём
Добро со злом и тьма со светом,
Блеск полнолунья с божеством,
А бремя старости с последом.
Покуда мысли есть в уме,
Покуда в сердце есть желанья,
Для узника очарованья.
Не мысли, не желай — и ты
Достигнешь высшего блаженства
При созерцанье совершенства
Добра, любви и красоты.
ПОЭТ
Монах, ты о каком уме
И о какой толкуешь тьме?
Что есть в уме, то есть и в чувстве,
А значит, в сердце и в искусстве.
Искусство смешано. Пусть так.
Пусть в нашем поле плевел много.
Но Богу дорог каждый злак.
Ведь каждый злак — улыбка Бога.
А ты готов всё поле сместь
За то, что плевелы в нём есть.
Не слишком ли ты судишь строго?
Что ж остается нам, творцам?
МОНАХ
Плач покаянья остаётся
Творцам, а может, мертвецам.
ПОЭТ
Давно в искусстве раздаётся
Сей плач.
МОНАХ
Искусство — смрадный грех,
Вы все мертвы, как преисподня,
И ты мертвец — на вас на всех
Нет благовестия Господня.
В предверье Страшного Суда
На рафаэлевой картине —
Завеса бледного стыда,
А не сияние святыни.
ПОЭТ
Загнул юрод! Ещё чего!
Чтоб на лице Пречистой девы
Не выражалось ничего
От прародительницы Евы?
Так отреши её тогда
От человеческого рода,
От богоданного стыда
Под знаком совести юрода.
Ты умерщвляешь плоть и кровь,
Любовь лишаешь ощущенья.
Но осязательна любовь,
Касаясь таин Причащенья.
Какой же ты христианин
Без чувственного постоянства?
Куда ты денешь, сукин сын,
Живые мощи христианства?
Так умертви свои уста,
Отвергни боговоплощенье,
Вкушая плоть и кровь Христа
И принимая Причащенье!
При грозном имени Христа,
Дрожа от ужаса и страха,
Монах раскрыл свои уста —
И превратился в тень монаха,
А тень осклабленного рта —
В свистящую воронку праха.
И смешаны во прахе том
Добро со злом и тьма со светом.
И ходит страшным ходуном
Свистящий прах перед поэтом.
Под ним сыра земля горит,
И гул расходится залесьем.
— Смотри, — поэту говорит,—
Как я качаю поднебесьем.
Поэт вскричал: — Да это враг! —
Окстился знаменным отмахом —
И сгинул враг, как тень, в овраг…
Но где монах? И что с монахом?
1 и 5 ноября 2003
к списку
Превращение Спинозы
Смотрел загадочно Барух,
Шлифуя линзы быта,
Как пауки ловили мух
В углах звезды Давида.
Из всех её шести углов,
Из тупиков унылых
Собрал философ пауков
И в банку поместил их.
Друг друга жрали пауки.
Задумался философ.
Но были мысли далеки
От мировых вопросов.
Нюх щекотал кровавый дым —
Паучий бой кончался.
В нечистой склянке перед ним
Один паук остался.
Была разгадка так близка.
Философ не сдержался
И превратился в паука,
И в банке оказался.
Остался жив один из двух,
Один пожрал другого.
Но знать, кто был из них Барух,
Нет смысла никакого.
1993
к списку
Предчувствие
Всё опасней в Москве, всё несчастней в глуши,
Всюду рыщет нечистая сила.
В морду первому встречному дал от души,
И заныла рука, и заныла.
Всё грозней небеса, всё темней облака.
Ой, скаженная будет погода!
К перемене погоды заныла рука,
А душа — к перемене народа.
1998
к списку
Простота милосердия
Это было на прошлой войне,
Или богу приснилось во сне,
Это он среди свиста и воя
На высокой скрижали прочёл:
Не разведчик, а врач перешёл
Через фронт после вечного боя.
Он пошёл по снегам наугад,
И хранил его – белый халат,
Словно свет милосердного царства.
Он явился в чужой лазарет
И сказал: «Я оттуда, где нет
Ни креста, ни бинта, ни лекарства.
Помогите!..» Вскочили враги,
Кроме света не видя ни зги,
Словно призрак на землю вернулся.
«Это русский! Хватайте его!» –
«Все мы кровные мира сего», –
Он промолвил и вдруг улыбнулся.
«Все мы братья, — сказали враги, —
Но расходятся наши круги,
Между нами великая бездна».
Но сложили, что нужно, в суму.
Он кивнул и вернулся во тьму.
Кто он? Имя его неизвестно.
Отправляясь к заклятым врагам,
Он пошёл по небесным кругам
И не знал, что достоин бессмертья.
В этом мире, где битва идей
В ураган превращает людей,
Вот она, простота милосердья!
1984
к списку
Прощальный жест
Зачем ты его обнимала,
Махала с печальных полей,
Как будто туман разгоняла?..
Туман становился плотней.
Он занял скользящее место
В пространстве, лишённом тепла.
Но тайна прощального жеста,
Мерцая, обратно звала.
Развеять дорожную скуку
Помог ему князь темноты,
Что дёргал какую-то куклу,
И кукла махала — и ты…
Годами окно протирала,
Рука уставала мелькать,
Как будто туман разгоняла,
Который нельзя разогнать.
1976
к списку
Пузыри
Всяк пузырь на волю выпускает
Джинна, заключённого внутри.
Но младенец этого не знает,
Млечные пуская пузыри.
Хочется тебе пузырь потрогать —
Дьявол строит рожи изнутри.
Вечный бой. Ты слышишь гром и грохот —
То металл пускает пузыри.
А когда кометы возникают
Около земного бытия, —
Пузыри кровавые пускают
Чистый разум и душа твоя.
Вечность дышит, как морская пена,
Пузырится главами собор.
Плоть живая пенится мгновенно,
И душа уходит на простор.
Мир звенит пустыми пузырями
Праздных грёз и дутого стекла,
Мыльными мгновенными шарами,
Что пускают слава и хвала.
Наложи печати и запреты,
Только ничего не говори,
Потому что дети и поэты
Всё же верят в эти пузыри.
1988
к списку
Рана
Я пел золотому народу,
И слушал народ золотой.
Я пел про любовь и свободу,
И плакал народ золотой.
Как тати, в лихую погоду
Явились враги и друзья,
Схватили за горло свободу,
А в горле свободы был я!
Прощайте, любовь и свобода!
Как тати, враги и друзья
Ударили в сердце народа,
А в сердце народа был я!
Над бездной у самого края
Шатает от ветра народ.
В нём рана зияет сквозная,
И рана от ветра поёт.
1999
к списку
Русский лубок
Во вселенной убого и сыро,
На отшибе лубочный пустырь.
Через тёмную трещину мира
Святорусский летит богатырь.
Облака, что бродячие горы,
Клочья пены со свистом летят.
Белый всадник не чует опоры,
Под копытами бездна и смрад.
Он летит над змеиным болотом,
Он завис в невечернем луче.
И стреляет кровавым пометом
Мерзкий карлик на левом плече.
Может быть, он указы бросает
И рукой его бьёт по плечу.
Может быть, свою душу спасает:
«Осторожно! Я тоже лечу».
Облик карлика выбит веками,
И кровавые глазки торчком…
Эх, родной! Не маши кулаками.
Сбрось его богатырским щелчком.
1996
к списку
Русский маятник
Качнулся влево русский маятник,
И нас налево занесло.
Налево чёрт, как понимаете,
Увеличительное зло.
Во всю ивановскую маятник
Ударил чёрта между глаз.
Идут часы, как понимаете,
И нас качает всякий раз.
На этом сказка не кончается,
Она уходит вглубь и вширь,
Где русский маятник качается,
Как на распутье богатырь.
Качнётся вправо русский маятник.
Направо Бог. Он нас простит.
Часы идут, как понимаете,
Покамест богатырь стоит.
к списку
Серафим
Души рассеянная даль,
Судьбы раздёрганные звенья.
Разбилась русская печаль
О старый камень преткновенья.
Желает вольный человек
Сосредоточиться для Бога.
Но суждена ему навек
О трёх концах одна дорога.
Песок и пыль летят в лицо,
Бормочет он что ни попало.
Святой молитвы колесо
Стальные спицы растеряло.
А на распутье перед ним
На камне подвига святого
Стоит незримый Серафим —
Убогий старец из Сарова.
1997
к списку
Сербская песня
Как случилось, как же так случилось?!
Наше солнце в море завалилось.
Вспомню поле Косово и плачу,
Перед Богом слёз своих не прячу.
Кто-то предал, ад и пламень лютый!
В спину солнца нож вонзил погнутый.
Кто нас предал, жги его лют пламень!
Знает только Бог и Чёрный камень.
И наутро над былой державой
Вместо солнца нож взошёл кровавый.
Наше сердце на куски разбито,
Наше зренье стало триочито:
Туфлю Папы смотрит одним оком,
Магомета смотрит другим оком,
Третьим оком — Русию святую,
Что стоит от Бога одесную…
Бог высоко, Русия далёко,
Ноет рана старая жестоко.
В белом свете всё перевернулось,
Русия от Бога отвернулась.
В синем небе над родной державой
Вместо солнца всходит нож кровавый.
Я пойду взойду на Чёрну гору
И всё сердце выплачу простору.
Буду плакать и молиться долго,
Может, голос мой дойдёт до Бога.
Может, ангел плюнет в очи серба,
Его душу заберёт на небо.
1995
к списку
Слепые мудрецы
В одной пустыне повстречались двое,
И каждый думал: этот мир — пустое!
Один затряс ногой и возопил:
— Как тесен мир! Мне отдавило ногу.
— А в мире что-то есть! — проговорил
В раздумье тот, кто ногу отдавил.
Да, в мире что-то есть, и слава Богу…
А жизнь идёт, не глядя на дорогу.
2003
к списку
* * *
Среди пыли, в рассохшемся доме
Одинокий хозяин живёт.
Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.
Гром ударит ли с грозного неба,
Или лёгкая мышь прошмыгнёт, –
Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.
Но когда молодую подругу
Проносил в сокровенную тьму,
Он прошёл по одной половице,
И весь путь она пела ему.
1971
к списку
Стальной Егорий
В чистом поле девица спала
На траве соловьиного звона.
Грозна молния с неба сошла
И ударила в чистое лоно.
Налилась безответная плоть,
И набухли прекрасные груди.
Тяжела твоя милость, Господь!
Что подумают добрые люди?
Каждый шорох она стерегла,
Хоронясь за родные овины.
На закате она родила
Потаённого сына равнины.
Остудила холодной росой,
Отряхая с куста понемногу.
Спеленала тяжёлой косой
И пошла на большую дорогу.
Не взмывал от болота кулик,
Не спускалось на родину небо.
Повстречался ей певчий старик.
— Что поёшь? — и дала ему хлеба.
Он сказал: — Это посох поёт,
Полый посох от буйного ветра.
Ин гудит по горам хоровод
За четыре окраины света.
А поёт он печальный глагол,
Роковую славянскую тайность,
Как посёк наше войско монгол,
Только малая горстка осталась.
Сквозь пустые тростинки дыша,
Притаились в реке наши деды.
Хан велел наломать камыша
На неровное ложе победы.
И осталась тростинка одна.
Сквозь одну по цепочке дышали.
Не до всех доходила она
По неполному кругу печали.
С той поры разнеслась эта весть
В чужеликие земли и дали.
Этот посох, родная, и есть
Та тростинка души и печали.
Схорони в бесконечном холме
Ты своё непосильное чадо.
И сокрой его имя в молве
От чужого рыскучего взгляда.
А не то из любого конца
Растрясут его имя, как грушу.
И драконы земного кольца
Соберутся по русскую душу.
Пусть тростинка ему запоёт
Про дыхание спящего тура,
Про печали Мазурских болот
И воздушных твердынь Порт-Артура…
То не стая слеталась сорок,
То безумная мать причитала.
Частым гребнем копала песок,
Волосами следы заметала.
Отняла от груди и креста
Дорогую свою золотинку.
На прощанье вложила в уста
Ветровую пустую тростинку…
***
Солнце с запада всходит крестом,
Филин душу когтит под мостом,
Змей и жаб небеса изрыгают.
Смерть ползёт, словно смерч, по степи,
Ум за разум заходит в цепи,
И могильные камни рыдают.
«Дранг нах Остен! — Адольф произнёс. —
Перед нами отступит мороз.
Мы стоим у шарнира эпохи.
Голос крови превыше небес.
Киев пал, русский флот не воскрес,
И дела у Иосифа плохи!».
На Москве белый камень парит,
На Москве алый кипень горит,
Под Москвой перекопы-заслоны.
Слава родине, хата не в счёт!..
Из железных кремлёвских ворот
Вылетали железные звоны.
Расходились ворота-врата.
Кровь из носу, аллюр три креста!
Из ворот молодецким аллюром
Вылетал словно месяц гонец
И скакал в непроезжий конец
По забытой дороге на Муром.
Он скакал, обгоняя рассвет,
Три часа и три дня без ста лет.
Он простёрся со свистом и воем
По равнине несметным числом.
Пал с коня и поклонным челом
Бил трикрат перед вечным покоем:
— Лихо, лихо великое прёт.
Выручай по закону народ!.. —
Грозный рокот донёсся до слуха,
Задрожала сырая земля,
И гонцу отвечает Илья:
— Не замай богатырского духа!
Глубоко моя сила ушла,
Моя поступь Руси тяжела,
И меня не удержит равнина.
Ваше лихо покудова спит.
Против неба старуха стоит,
Пусть окликнет закланного сына!..
Против неба разрывы прошли,
Мать-старуху сожгли, размели,
Разнесли и старухино горе.
Оседая туманом вдали,
Прах старухи коснулся земли:
— Час настал. Просыпайся, Егорий! —
Дюжий гул в бесконечном холме
Отозвался на имя в молве.
Сын Егорий почуял тревогу.
— Сколько пыли! — он громко чихнул,
И родительский прах отряхнул,
И пошёл на большую дорогу.
Встрел Егорий пехотную кость:
— Али гнёшься, Иван, вырви-гвоздь? —
Я ответил: — Стою-отступаю.
— Ты забыл о железе в любви,
О гвоздях, растворённых в крови?
— Наша кровь с молоком, — отвечаю, —
Все мы вскормлены грудью… — Но он
Отвечает: — Я духом вспоён,
Русским духом великой печали.
Много лет под землёй я лежал,
Сквозь пустую тростинку дышал —
Сквозь неё наши деды дышали.
До сих пор ветровая поёт
Про печали Мазурских болот
И воздушных твердынь Порт-Артура. .. —
Говорю: — Это старая даль! —
Он вздохнул: — Эта наша печаль,
А печаль — это наша натура.
Я печальник, а ты вырви-гвоздь,
Но порой твоя полая кость
Загудит, как тростинка, от ветра.
Загудит, запоёт, а про что?
В целом мире не знает никто —
Это русская жизнь без ответа.
Мне приснилась иная печаль
Про седую дамасскую сталь,
Я увидел, как сталь закалялась,
Как из юных рабов одного
Выбирали, кормили его,
Чтобы плоть его сил набиралась.
Выжидали положенный срок,
А потом раскалённый клинок
В мускулистую плоть погружали,
Вынимали готовый клинок.
Крепче стали не ведал Восток,
Крепче стали и горше печали.
Так ли было, но сон не простой.
Говорю, быть России стальной!.. —
Он подался на кузню Урала.
И, увидев гремящий Урал,
Погрузился в горящий металл,
Чтобы не было крепче металла.
Иногда из мартена-ковша
Как туман возносилась душа
И славянские очи блистали.
Он сказал: — Быть России стальной! —
Дух народа покрылся бронёй:
Пушки-танки из грома и стали…
1979
к списку
Страхи героев
На родину души героев
Смотрят издалека,
И на земле замечают
Ребёнка и старика.
Ребёнок с огнём играет,
Рядом старик стоит.
Ребёнок с огнём играет
Так, что земля горит.
И голоса героев
Сливаются в долгий крик:
— Ребёнок с огнём играет!
— Как знать! — говорит старик. —
Не только вечная слава
И поминальный стих —
Страхи от вас остались…
Он выжигает их.
Он тоже станет героем:
Нрав у него таков.
Он выжигает страхи,
Как тени от облаков.
Вы скажете: — Он рискует
Всё сущее истребить…
Не больше того рискует,
Чем ближнего возлюбить.
1999
к списку
Струна
В землю белый и красный легли,
Посылая друг другу проклятья,
Два ствола поднялись из земли
От единого корня, как братья.
В пыль гражданская распря сошла,
Но закваска могильная бродит.
Отклоняется ствол от ствола,
Словно дьявол меж ними проходит.
Далеко бы они разошлись,
Да отца-старика по наитью
Посетила счастливая мысль —
Их связать металлической нитью.
Слушай, слушай, родная страна,
В грозовую ненастную пору,
Как рыдает от ветра струна
И разносится плач по простору.
В ясный день не рыдает она,
И становятся братья родными.
И такая стоит тишина,
Словно ангел витает над ними.
1990
к списку
Тайна славян
Буйную голову клонит ко сну.
Что там шумит, нагоняя волну?
Во поле выйду — глубокий покой,
Густо колосья стоят под горой.
Мир не шелОхнется. Пусто — и что ж!
Поле задумалось. Клонится рожь.
Тихо прохлада волной обдала.
Без дуновения рожь полегла.
Это она мчится по ржи! Это она!
Всюду шумит. Ничего не слыхать.
Над головою небесная рать
Клонит земные хоругви свои,
Клонит во имя добра и любви.
А под ногами темней и темней
Клонится, клонится царство теней.
Клонятся грешные предки мои,
Клонится иго добра и любви.
Это она мчится по ржи! Это она!
Клонится, падает с неба звезда,
Клонит бродягу туда и сюда,
Клонит над книгой невинных детей,
Клонит убийцу над жертвой своей,
Клонит влюблённых на ложе любви,
Клонятся, клонятся годы мои.
Что-то случилось. Привычка прошла.
Без дуновения даль полегла.
Это она мчится по ржи! Это она!
Что там шумит? Это клонится хмель,
Клонится пуля, летящая в цель,
Клонится мать над дитятей родным,
Клонится слава, и время, и дым.
Клонится, клонится свод голубой
Над непокрытой моей головой.
Клонится древо познанья в раю.
Яблоко падает в руку мою.
Это она мчится по ржи! Это она!
Пир на весь мир! Наш обычай таков.
Славно мы прожили сорок веков.
Что там шумит за небесной горой?
Это проснулся великий покой.
Что же нам делать?.. Великий покой
Я разгоняю, как тучу, рукой.
Буйную голову клонит ко сну.
Снова шумит, нагоняя волну…
Это она мчится по ржи! Это она!
1981
к списку
Тегеранские сны
Вдали от северных развалин
Синь тегеранская горит.
— Какая встреча, маршал Сталин!
Лукавый Черчилль говорит.
Я верю в добрые приметы,
Сегодня сон приснился мне.
Руководителем планеты
Меня назначили во сне!
Конечно, это возвышенье
Прошу не принимать всерьёз…
— Какое, право, совпаденье, —
С улыбкой Рузвельт произнёс.
В знак нашей встречи незабвенной
Сегодня сон приснился мне.
Руководителем Вселенной
Меня назначили во сне!
Раздумьем Сталин не смутился,
Неспешно трубку раскурил:
— Мне тоже сон сегодня снился —
Я никого не утвердил!
1978
к списку
То не лето красное горит. ..
То не лето красное горит,
Не осенний пламень полыхает, —
То любовь со мною говорит,
И душа любви благоухает.
Пролетают где-то стороной
Городские грохоты и свисты.
И стоят в окне передо мной
Все мои желания и мысли.
Все они певучи и легки,
Все они цветны и ароматны,
Все они отсюда далеки,
Все передо мной — и невозвратны.
Я уже не знаю, сколько лет
Жизнь моя другую вспоминает.
За окном потусторонний свет
Говорит о том, что смерти нет,
Все живут, никто не умирает!
1982
к списку
* * *
Ты зачем полюбила поэта
За его золотые слова?
От высокого лунного света
Закружилась твоя голова.
Ты лишилась земли и опоры.
Что за лёгкая тяга в стопе?
И какие открыло просторы
Твоё тело и в нём и в себе?
Он хотел свою думу развеять,
Дорогое стряхнуть забытьё.
Он сумел небесами измерить
Свой полёт и паденье твоё.
Он уже никогда не вернётся,
След его заглушила трава.
Ты заплачешь, а он отзовётся
На свои золотые слова.
1977
к списку
Тёмные люди
Мы тёмные люди, но с чистой душою.
Мы сверху упали вечерней росою.
Мы жили во тьме при мерцающих звёздах,
Собой освежая и землю и воздух.
А утром легчайшая смерть наступала,
Душа, как роса, в небеса улетала.
Мы все исчезали в сияющей тверди,
Где свет до рожденья и свет после смерти.
1997
к списку
Узоры
Светлый ангел пролетал по небу.
Девка выходила на крылечко,
На ступеньку низкую садилась
И брала иголку с тёмной ниткой,
На холстине белой вышивала
Тайные девические грёзы
И узоры жизни осторожной.
Только ничего не получалось.
Заливалась бедная слезами,
Не могла увидеть даже нитки,
А не то чтоб ангела на небе.
Светлый ангел порадел о девке
За её девические грёзы
И узоры жизни осторожной,
Постучал по голубиной книге —
Выпали три волоса на землю,
Три закладки меж страниц священных.
Первый волос золотой, как нива,
А второй серебряный, как месяц,
Третий волос синий и зелёный,
Словно море в разную погоду.
А меж ними облака стояли,
Полыхали тихие зарницы.
Поглядела девка в поднебесье,
А оттуда молния летела,
А вернее молвить, паутинка,
В паутинке нива золотилась.
Сотворила девка свят-молитву,
Отпустила душу и сказала:
— Это волос ангела блистает,
Мне о нём рассказывала бабка
И шептали во поле колосья…
Поглядела снова в поднебесье,
А оттуда молния летела,
А вернее молвить, паутинка,
В паутинке месяц серебрился.
На неё перекрестилась девка,
Облегчила душу и сказала:
— Это волос ангела сияет!
Мне о нём напоминает месяц,
Зимний снег и седина разумных. ..
Поглядела снова в поднебесье,
А оттуда молния летела,
А вернее молвить, паутинка,
В ней менялось синее с зелёным.
Перед нею задрожала девка
И глаза, как спящая, закрыла,
Затворила душу и сказала:
— Это волос ангела играет,
Словно море в разную погоду!
Он сегодня мне приснился ночью,
Ничего я про него не знаю
И дрожу с закрытыми глазами…
А когда она глаза открыла,
Волосы в ногах её дремали.
Осторожно их брала руками
И свивала радужную нитку.
И три дня не грёзы вышивала,
А узоры жизни терпеливой,
Мудрые священные узоры.
О трёх днях над вышивкой сидела,
И мелькала быстрая иголка,
И струилась радужная нитка.
На четвёртый день вставала девка:
— Всё готово! Где хвала и слава?..
Распахнула душу и ворота
И сказала: — Вот мои узоры!
Приходил народ на погляденье,
Глубоко ему запали в душу
Мудрые священные узоры.
А они, как нива, золотились,
А они, как месяц, серебрились,
И играли синим и зелёным,
Словно море в разную погоду.
А меж ними облака стояли,
Полыхали тихие зарницы.
— Это счастье! — говорили люди.
— Это радость! — восклицали дети.
— Божья тайна! — молвил самый старый.
— И моя! — проскрежетал зубами
Повелитель мировой изнанки.
Потемнело небо голубое.
Выскочил откуда-то чертёнок,
Прошмыгнул между хвалой и славой
И царапнул по зелёной нитке.
Где царапнул, там и след оставил,
Где царапнул, там и потемнело,
Хоть слегка, но всё-таки навечно.
Явно для того, кто может видеть,
А для глаз счастливых незаметно.
1998
к списку
* * *
Ученье – свет, а неученье – тьма –
Вот истина, полезная весьма.
Кто понимает это с малых лет,
Тот поступает в университет.
Но мимо едет Афанасий Фет,
И он плюёт на университет
И с лёгким сердцем следует во тьму,
Откуда нет возврата никому.
А ты учись и помни: ты не Фет,
Чтобы плевать на университет. ..
к списку
Фонарь
Где мудрец, что искал человека
С фонарём среди белого дня?
Я дитя ненадёжного века,
И фонарь озаряет меня.
Полый шар распылённого света
Поднимает в лесу и степи.
Не даёт никакого ответа,
Но дорогу сулит по цепи.
Вкруг него порошит и круглится
Туча птиц и ночной мелюзги.
Метеорным потоком роится,
А за роем не видно ни зги.
Заливайтесь, античные хоры!
На смолу разменялся янтарь.
Я прошёл за кудыкины горы
И увидел последний фонарь.
И услышал я голос привета,
Что напомнил ни свет ни зарю:
– Сомневаюсь во всём, кроме света!
Кто пришёл к моему фонарю?
– Человек! – я ответил из ночи.
– Человек? Заходи, коли так! –
Я увидел горящие очи,
Что глядели из света во мрак.
Не тужи, моя жизнь удалая,
Коли влипла, как муха в янтарь!
Поддержи меня, сила былая!. .
И вошёл я в горящий фонарь.
Я увидел прозрачные мощи,
Волоса или мысли оплечь.
Я вперился в безумные очи,
Я расслышал бессвязную речь.
Не увидеть такого от века,
Не распутать такого вовек:
Он искал днём с огнём человека,
Но в огне должен быть человек!
Поддержи меня, сила былая!
Я фонарь проломил изнутри.
И народные хоры, рыдая,
Заливались до самой зари:
«За приход ты заплатишь судьбою,
За уход ты заплатишь душой…»
И земной и небесной ценою
Я за всё расплатился с лихвой.
Сомневаюсь во всём, кроме света,
Кроме света, не вижу ни зги.
Но тягчит моё сердце поэта
Туча лжи и земной мелюзги.
1979
к списку
Шальная пуля
У меня весёлая натура,
У меня счастливая рука.
В чистом поле свищет пуля-дура.
Не меня ли ищет, дурака?
Вот она! Горячая и злая.
На лету поймал её в кулак.
– Здравствуй, дура! Радость-то какая!
И в ответ я слышу: — Сам дурак!
Я причину зла не понимаю –
Брошу пулю в пенистый бокал,
Выпью за того, кого не знаю,
За того, кто пулю мне послал.
к списку
Возвращение
Шёл отец, шёл отец невредим
Через минное поле.
Превратился в клубящийся дым –
Ни могилы, ни боли.
Мама, мама, война не вернёт…
Не гляди на дорогу.
Столб крутящейся пыли идёт
Через поле к порогу.
Словно машет из пыли рука,
Светят очи живые.
Шевелятся открытки на дне сундука –
Фронтовые.
Всякий раз, когда мать его ждёт, –
Через поле и пашню
Столб клубящейся пыли бредёт,
Одинокий и страшный.
1972
к списку
Эпиграмма
– Как он смеет! Да кто он такой?
Почему не считается с нами? –
Это зависть скрежещет зубами,
Это злоба и морок людской.
Пусть они проживут до седин,
Но сметёт их минутная стрелка.
Звать меня Кузнецов. Я один,
Остальные – обман и подделка.
1981
к списку
Я люблю тебя за всё так просто…
Я люблю тебя за всё так просто,
Я тебя собою задарил.
Но любовь моя, как папироса,
Хоть её о сердце закурил.
Ты глядишь куда-то мимо-мимо.
Едким взглядом всё вокруг слепя.
Я курю и кашляю от дыма,
Осыпаю пепел на себя.
Ветер за тобой бежит вприпрыжку,
Волосы твои на искры рвёт.
В первый раз курю —
ещё мальчишка, —
Папироса кончится вот-вот.
1966
к списку
Я пил из черепа отца…
Я пил из черепа отца
За правду на земле,
За сказку русского лица
И верный путь во мгле.
Вставали солнце и луна
И чокались со мной.
И повторял я имена,
Забытые землёй.
к списку
Текст Дж.К. Речь Роулинг – Harvard Gazette
Текст в том виде, в котором он был произнесен.
Президент Фауст, члены Гарвардской корпорации и Наблюдательного совета, преподаватели, гордые родители и, прежде всего, выпускники.
Первое, что я хотел бы сказать, это «спасибо». Мало того, что Гарвард удостоил меня необычайной чести, но и недели страха и тошноты, которые я пережил при мысли о выступлении на церемонии вручения дипломов, заставили меня похудеть. Беспроигрышная ситуация! Теперь все, что мне нужно сделать, это сделать глубокий вдох, покоситься на красные знамена и убедить себя, что я на самом большом в мире воссоединении Гриффиндора.
Произнести вступительную речь — большая ответственность; по крайней мере, так я думал, пока не вспомнил свой собственный выпускной. На церемонии вручения дипломов в тот день выступила выдающийся британский философ баронесса Мэри Уорнок. Размышление над ее речью очень помогло мне при написании этой, потому что оказалось, что я не могу вспомнить ни одного произнесенного ею слова. Это освобождающее открытие позволяет мне двигаться дальше, не опасаясь, что я могу непреднамеренно повлиять на вас, чтобы вы отказались от многообещающей карьеры в бизнесе, юриспруденции или политике ради головокружительных удовольствий стать веселым волшебником.
Видишь? Если все, что вы будете помнить в ближайшие годы, — это шутку о веселом волшебнике, то я опередил баронессу Мэри Уорнок. Достижимые цели: первый шаг к самосовершенствованию.
На самом деле, я ломал голову и сердце над тем, что должен сказать вам сегодня. Я спрашивал себя, что бы я хотел узнать на собственном выпускном и какие важные уроки я усвоил за 21 год, истекший между тем днем и сегодня.
Я придумал два ответа. В этот чудесный день, когда мы собрались вместе, чтобы отпраздновать ваши успехи в учебе, я решил поговорить с вами о преимуществах неудач. И поскольку вы стоите на пороге того, что иногда называют «реальной жизнью», я хочу подчеркнуть исключительную важность воображения.
Этот выбор может показаться донкихотским или парадоксальным, но, пожалуйста, потерпите меня.
Оглядываясь назад на 21-летнюю девушку, которой я была на выпускном, я чувствую себя немного некомфортно для 42-летней девушки, которой она стала. Полжизни назад я находил непростой баланс между своими амбициями и тем, что ожидали от меня самые близкие мне люди.
Я был убежден, что единственное, чем я когда-либо хотел заниматься, это писать романы. Однако мои родители, оба выходцы из бедных семей и ни один из которых не учился в колледже, считали мое чрезмерно активное воображение забавной личной причудой, которая никогда не поможет мне выплатить ипотеку или получить пенсию. Я знаю, что ирония поражает с силой мультяшной наковальни.
Итак, они надеялись, что я получу профессиональное образование; Я хотел изучать английскую литературу. Был достигнут компромисс, который в ретроспективе никого не удовлетворил, и я отправился изучать современные языки. Не успела машина родителей свернуть за угол в конце дороги, как я бросил немецкий и помчался по классическому коридору.
Не помню, чтобы я говорил родителям, что изучаю классику; они вполне могли узнать об этом в первый раз в день выпуска. Думаю, из всех предметов на этой планете трудно было бы назвать хоть один менее полезный, чем греческая мифология, когда дело дошло до получения ключей от туалета руководителя.
В скобках хочу пояснить, что я не виню своих родителей за их точку зрения. У обвинений родителей в том, что они направляют вас в неправильном направлении, есть срок годности; в тот момент, когда вы достаточно взрослый, чтобы сесть за руль, ответственность лежит на вас. Более того, я не могу критиковать своих родителей за то, что они надеялись, что я никогда не буду беден. Они сами были бедны, и я с тех пор стал беден, и я вполне согласен с ними, что это не облагораживающий опыт. Бедность влечет за собой и страх, и стресс, а иногда и депрессию; это означает тысячу мелких унижений и лишений. Выкарабкаться из бедности своими усилиями, это действительно повод для гордости, но самую бедность романтизируют только дураки.
В твоем возрасте я больше всего боялся не бедности, а неудачи.
В вашем возрасте, несмотря на явное отсутствие мотивации в университете, где я слишком много времени проводил в кофейне за написанием рассказов и слишком мало времени на лекциях, у меня была способность сдавать экзамены, и что, на протяжении многих лет был мерилом успеха в моей жизни и в жизни моих сверстников.
Я не настолько туп, чтобы предположить, что, поскольку вы молоды, одарены и хорошо образованы, вы никогда не знали трудностей или горя. Талант и ум еще никому не сделали прививку от капризов Судьбы, и я ни на мгновение не думаю, что каждый здесь наслаждался существованием безмятежных привилегий и довольства.
Однако тот факт, что вы заканчиваете Гарвард, говорит о том, что вы не очень хорошо знакомы с неудачами. Вы можете руководствоваться страхом неудачи не меньше, чем стремлением к успеху. Действительно, ваше представление о неудаче может быть не слишком далеко от представления об успехе среднего человека, так высоко вы уже взлетели.
В конечном счете, мы все должны решить для себя, что считать неудачей, но мир очень хочет дать вам набор критериев, если вы позволите. Поэтому я считаю справедливым сказать, что по любым общепринятым меркам всего через семь лет после выпуска я потерпел грандиозное поражение. Исключительно недолговечный брак распался, и я остался без работы, одиноким родителем и настолько беден, насколько это возможно в современной Британии, не будучи бездомным. Страхи, которые были у моих родителей за меня и у меня за себя, сбылись, и по всем обычным меркам я был самым большим неудачником, который я знал.
Сейчас я не собираюсь стоять здесь и говорить вам, что неудача — это весело. Тот период моей жизни был темным, и я понятия не имел, что будет то, что пресса с тех пор представляла как своего рода волшебную развязку. Тогда я понятия не имел, как далеко тянется туннель, и долгое время любой свет в его конце был скорее надеждой, чем реальностью.
Так почему же я говорю о преимуществах неудач? Просто потому, что неудача означала отказ от несущественного. Я перестал притворяться перед собой, что я не тот, кто я есть, и стал направлять всю свою энергию на завершение единственной важной для меня работы. Если бы я действительно преуспел в чем-то другом, я, возможно, никогда не нашел бы в себе решимости преуспеть в единственной области, которой, как мне казалось, я действительно принадлежал. Я был освобожден, потому что мой самый большой страх осуществился, и я был еще жив, и у меня все еще была дочь, которую я обожал, и у меня была старая пишущая машинка и большая идея. Так дно стало прочным фундаментом, на котором я перестроил свою жизнь.
Возможно, вы никогда не потерпите такого же поражения, как я, но некоторые неудачи в жизни неизбежны. Невозможно жить, не ошибаясь в чем-то, если только вы не живете настолько осторожно, что с тем же успехом могли бы и не жить вовсе — в этом случае вы терпите неудачу по умолчанию.
Неудача дала мне внутреннюю уверенность, которой я никогда не достигал, сдавая экзамены. Неудачи научили меня тому, чему я не смог бы научиться иначе. Я обнаружил, что у меня сильная воля и больше дисциплины, чем я подозревал; Я также узнал, что у меня были друзья, чья стоимость действительно превышала цену рубинов.
Осознание того, что вы стали мудрее и сильнее после неудач, означает, что вы всегда будете уверены в своей способности выжить. Вы никогда не узнаете по-настоящему себя или силу ваших отношений, пока и то, и другое не будет проверено невзгодами. Такое знание — истинный дар, несмотря на то, что оно было получено с трудом, и оно стоило больше, чем любая квалификация, которую я когда-либо зарабатывал.
Связанные
Выпускники и студенты Школы богословия разрабатывают популярный подкаст, интерпретирующий книги через духовную призму
Итак, если бы у меня был Маховик времени, я бы сказал себе, 21-летнему, что личное счастье заключается в том, чтобы знать, что жизнь — это не контрольный список приобретений или достижений. Ваша квалификация, ваше резюме — это не ваша жизнь, хотя вы встретите многих людей моего возраста и старше, которые путают эти два понятия. Жизнь трудна и сложна, и она находится вне чьего-либо полного контроля, и смирение, которое нужно знать, позволит вам пережить ее превратности.
Вы можете подумать, что я выбрал вторую тему, значение воображения, из-за той роли, которую оно сыграло в перестройке моей жизни, но это не совсем так. Хотя я лично буду защищать ценность сказок на ночь до последнего вздоха, я научился ценить воображение в гораздо более широком смысле. Воображение — это не только уникальная человеческая способность воображать то, чего нет, и, следовательно, источник всех изобретений и инноваций. В своей, возможно, самой преобразующей и раскрывающей способности, это сила, которая позволяет нам сопереживать людям, чей опыт мы никогда не разделяли.
Одно из величайших событий в моей жизни предшествовало «Гарри Поттеру», хотя оно во многом повлияло на то, что я впоследствии написал в этих книгах. Это откровение пришло в виде одной из моих первых дневных работ. Хотя во время обеденного перерыва я собирался писать рассказы, в свои 20 лет я платил за квартиру, работая в отделе африканских исследований в штаб-квартире Amnesty International в Лондоне.
Там, в моем маленьком кабинете, я читал торопливо набросанные письма, тайно вывезенные из тоталитарных режимов мужчинами и женщинами, которым грозило тюремное заключение, чтобы сообщить внешнему миру о том, что с ними происходит. Я видел фотографии тех, кто бесследно исчез, присланные Amnesty их отчаявшимися семьями и друзьями. Я читал показания жертв пыток и видел фотографии их травм. Я открыл рукописные отчеты очевидцев о суммарных судебных процессах и казнях, похищениях людей и изнасилованиях.
Многие из моих коллег были бывшими политическими заключенными, людьми, которые были вынуждены покинуть свои дома или бежать в изгнание, потому что они имели дерзость выступить против своего правительства. Среди посетителей наших офисов были и те, кто пришел сообщить информацию или попытаться выяснить, что случилось с теми, кого они оставили.
Я никогда не забуду жертву пыток африканца, молодого человека не старше меня в то время, который после всего, что он пережил на родине, стал психически больным. Он неудержимо дрожал, когда говорил в видеокамеру о зверствах, которым его подвергли. Он был на фут выше меня и казался хрупким, как ребенок. После этого мне поручили проводить его обратно на станцию метро, и этот человек, чья жизнь была разрушена жестокостью, с изысканной любезностью взял меня за руку и пожелал счастья в будущем.
И всю свою жизнь я буду помнить, как шел по пустому коридору и вдруг услышал из-за закрытой двери крик боли и ужаса, какого я никогда не слышал с тех пор. Дверь открылась, и исследовательница высунула голову и велела мне бежать и приготовить горячий напиток для сидящего с ней молодого человека. Ей нужно было сообщить ему, что в отместку за его откровенные выступления против режима своей страны его мать была схвачена и казнена.
Каждый день моей рабочей недели, когда мне было немного за 20, я вспоминал, как мне невероятно повезло жить в стране с демократически избранным правительством, где юридическое представительство и публичный суд являются правами каждого.
Каждый день я видел все больше свидетельств того, что человечество причиняет зло своим собратьям, чтобы получить или сохранить власть. Мне начали сниться кошмары, буквально кошмары о некоторых вещах, которые я видел, слышал и читал.
И все же я узнал о человеческой доброте в Amnesty International больше, чем когда-либо прежде.
Амнистия мобилизует тысячи людей, которые никогда не подвергались пыткам или заключению в тюрьму за свои убеждения, чтобы действовать от имени тех, кто подвергался пыткам. Сила человеческого сочувствия, ведущая к коллективным действиям, спасает жизни и освобождает заключенных. Обычные люди, чье личное благополучие и безопасность обеспечены, объединяются в огромных количествах, чтобы спасти людей, которых они не знают и никогда не встретят. Мое небольшое участие в этом процессе было одним из самых унизительных и вдохновляющих переживаний в моей жизни.
В отличие от любого другого существа на этой планете, люди могут учиться и понимать, не имея опыта. Они могут представить себя на месте других людей.
Конечно, это сила, как и моя разновидность вымышленной магии, морально нейтральная. Можно использовать такую способность манипулировать или контролировать так же, как понимать или сочувствовать.
А многие вообще предпочитают не напрягать воображение. Они предпочитают комфортно оставаться в пределах своего собственного опыта, никогда не задумываясь о том, каково было бы родиться другим, чем они есть. Они могут отказываться слышать крики или заглядывать внутрь клеток; они могут закрыть свой разум и сердце для любых страданий, которые не касаются их лично; они могут отказаться знать.
У меня может возникнуть соблазн позавидовать людям, которые могут так жить, но я не думаю, что у них меньше кошмаров, чем у меня. Выбор жить в узких пространствах приводит к форме психической агорафобии, и это приносит свои собственные ужасы. Я думаю, что умышленно лишенные воображения видят больше монстров. Они часто больше боятся.
Более того, те, кто предпочитает не сопереживать, становятся настоящими монстрами. Ибо, никогда не совершая акта прямого зла сами, мы вступаем в сговор с ним из-за нашей собственной апатии.
Одна из многих вещей, которые я узнал в конце того классического коридора, по которому я рискнул пройти в возрасте 18 лет в поисках чего-то, что я тогда не мог определить, было написано греческим писателем Плутархом: Что мы достигаем внутренне изменит внешнюю реальность.
Это поразительное утверждение, которое доказывается тысячу раз каждый день нашей жизни. Отчасти это выражает нашу неизбежную связь с внешним миром, тот факт, что мы затрагиваем жизни других людей, просто существуя.
Но насколько больше вы, выпускники Гарварда 2008 года, способны касаться чужих жизней? Ваш интеллект, ваша способность к тяжелой работе, образование, которое вы заработали и получили, наделяют вас уникальным статусом и уникальными обязанностями. Даже ваша национальность отличает вас. Подавляющее большинство из вас принадлежат к единственной оставшейся в мире сверхдержаве. То, как вы голосуете, как вы живете, как вы протестуете, какое давление вы оказываете на свое правительство, оказывает влияние далеко за пределами ваших границ. Это ваша привилегия и ваше бремя.
Если вы решите использовать свой статус и влияние, чтобы возвысить свой голос от имени тех, у кого нет голоса; если вы решите отождествлять себя не только с сильными, но и с бессильными; если вы сохраните способность воображать себя в жизни тех, кто не имеет ваших преимуществ, то не только ваши гордые семьи будут праздновать ваше существование, но и тысячи и миллионы людей, чью реальность вы помогли изменить. Нам не нужна магия, чтобы изменить мир, мы носим всю необходимую силу уже внутри себя: у нас есть сила воображать лучше.
Я почти закончил. У меня есть на тебя последняя надежда, которая у меня уже была в 21 год. Друзья, с которыми я сидел на выпускном, остались моими друзьями на всю жизнь. Они крестные моих детей, люди, к которым я могла обращаться в трудные времена, люди, которые были достаточно любезны, чтобы не подать на меня в суд, когда я взял их имена для Пожирателей Смерти. На выпускном мы были связаны огромной любовью, нашим общим опытом времени, которое никогда не могло повториться, и, конечно же, знанием того, что у нас есть определенные фотодоказательства, которые были бы исключительно ценными, если бы кто-то из нас баллотировался на пост премьер-министра. .
Итак, сегодня я желаю вам только такой дружбы. А завтра, я надеюсь, что, даже если вы не вспомните ни одного моего слова, вы вспомните слова Сенеки, еще одного из тех старых римлян, которых я встретил, когда бежал по классическому коридору, в отступлении от карьерных лестниц, в поисках древней мудрости:
Какова сказка, такова и жизнь: важно не то, сколько она длинна, а то, насколько она хороша.
Желаю всем вам хорошей жизни.
Большое спасибо.
Иней о древнем мореплавателе (текст 1834 г.)…
Аргумент
Как Корабль, прошедший Линию, был отнесен бурями в холодную Страну к Южному полюсу; и как оттуда она направилась к тропическим широтам Великого Тихого океана; и о странных вещах, которые произошли; и каким образом Древний Маринер вернулся в свою страну.
ЧАСТЬ I
Это древний моряк,
И он останавливает одну из трех.
«Клянусь твоей длинной седой бородой и блестящими глазами,
Зачем же ты останавливаешь меня?
Двери Жениха открыты настежь,
И я ближайший родственник;
Гости встречены, пир устроен:
Да будет веселый гам.
Он держит его своей тощей рукой,
«Корабль был», — сказал он.
«Подождите! отпусти меня, седобородый гагар!
Вскоре его рука опустилась.
Он держит его своим сверкающим глазом—
Гость на свадьбе остановился,
И слушает, как трехлетний ребенок:
У Моряка есть воля.
Свадебный Гость сидел на камне:
Он не может выбирать, но не слышит;
И так говорил об этом древнем человеке,
Ясноглазом Моряке.
‘Корабль обрадовался, гавань очистилась,
Весело мы приземлились
Под киркой, под холмом,
Под вершиной маяка.
Солнце взошло слева,
Он вышел из моря!
И он ярко засиял, и справа
Спустился в море.
Все выше и выше с каждым днем,
До мачты в полдень—’
Здесь Гость на свадьбе бил себя в грудь,
Ибо он слышал громкий фагот.
Невеста шагнула в зал,
Она красна, как роза;
Кивая головами перед ней идет
Веселый менестрель.
Гость на свадьбе он бил себя в грудь,
Но он не может не слышать;
И так говорил об этом древнем человеке,
Ясноглазом Моряке.
И вот пришел ГРОЗ, и он
Был тиран и силен:
Он ударил своими крыльями,
И преследовал нас на юг.
С наклонными мачтами и наклонным носом,
Как тот, кто преследовал с воплем и ударами
Все еще топчет тень своего врага,
И вперед склоняет голову,
4
2 Судно громко гонит взрыв,
И мы бежали на юг.
И вот пришли и туман и снег,
И сделался чудный холод:
И проплыл лед высотой в мачту,
Зеленый, как изумруд.
И сквозь сугробы снежные утесы
Посылали унылый блеск:
Ни форм людей, ни зверей мы не знаем—
Между ними был лед.
Лед был здесь, лед был там,
Лед был кругом:
Он трещал и рычал, и ревел и выл,
Как шумы на валуне!
Наконец пересек Альбатрос,
Сквозь туман он пришел;
Как будто это была христианская душа,
Мы приветствовали ее во имя Бога.
Он ел пищу, которую никогда не ел,
И летал по кругу.
Лед раскололся от удара грома;
Рулевой провел нас!
А сзади подул хороший южный ветер;
Альбатрос следовал,
И каждый день, за едой или игрой,
Приходил на привет моряка!
В тумане или в облаке, на мачте или саване,
Он взгромоздился на вечерню девять;
Пока всю ночь, сквозь туман-дым белый,
Мерцал белый лунный свет.
«Боже, храни тебя, древний Моряк!
От демонов, которые так мучают тебя!—
Почему ты так смотришь?’—С моим арбалетом
Я застрелил АЛЬБАТРОСА.
ЧАСТЬ II
Солнце взошло теперь справа:
Из моря вышел он,
Еще скрылся в тумане, а слева
6
6
В море ушел.
И добрый южный ветер все еще дул позади,
Но ни одна милая птица не последовала,
Ни дня, чтобы поесть или поиграть
Прилетели на привет моряка!
И я сделал адскую вещь,
И это принесет им горе:
Как всем известно, я убил птицу
Это заставило ветер дуть.
Ах, негодяй! сказали они, птица, чтобы убить,
Это заставило ветер дуть!
Ни тусклый, ни красный, как голова самого Бога,
Великолепное восход солнца:
Тогда все утверждали, что я убил птицу
Это принесло туман и мглу.
‘Правильно, сказали они, таких птиц убивать,
Которые приносят туман и мглу.
Веял попутный ветер, летела белая пена,
Борозда шла свободно;
Мы были первыми, кто вырвался
В это безмолвное море.
Вниз опустился ветер, паруса опустились,
‘Это было грустно, как только может быть грустно;
И мы говорили только для перерыва
Морская тишина!
Все в горячем и медном небе,
Кровавое Солнце в полдень,
Прямо над мачтой стояло,
Не больше Луны.
День за днем, день за днем,
Мы застряли, ни дыхания, ни движения;
Бездействует, как нарисованный корабль
В нарисованном океане.
Вода, вода, везде,
И все доски дали усадку;
Вода, вода везде,
Ни капли для питья.
Прогнила самая глубокая: Христе!
Так и должно быть!
Да, склизкие твари ползали ногами
По склизкому морю.
О, о, в барабане и бегстве
По ночам плясали костры смерти;
Вода, как ведьмино масло,
Жженая зеленая, и сине-белая.
И некоторые в снах уверяли
В Духе, который так мучил нас;
Он следовал за нами на глубине девяти саженей
Из страны тумана и снега.
И всякий язык, от засухи
Иссох в корне;
Мы не могли говорить, как если бы
Мы задохнулись от сажи.
Ах! хорошо-день! какой злой взгляд
Был я от старых и молодых!
Вместо креста Альбатрос
На шею висел.
ЧАСТЬ III
Прошло тоскливое время. Каждое горло
Было пересохшим, и каждый глаз остекленел.
Утомительное время! утомительное время!
Как остекленел каждый усталый глаз,
Взглянув на запад, я узрел
Что-то в небе.
Сначала показался пятнышком,
А потом показался туманом;
Он двигался и двигался, и наконец принял
Определенную форму, я знаю.
Пятнышко, туман, форма, я знаю!
И все приближалось и приближалось:
Как будто уворачивалось от водяного духа,
Погружалось, лавировало и виляло.
С ненасыщенными глотками, с испеченными черными губами,
Мы не могли ни смеяться, ни плакать;
Через полнейшую засуху мы стояли немые!
Я укусил руку, Я сосал кровь,
И заплакал, Парус! парус!
С ненасыщенными глотками, с обожженными черными губами,
Агапе они услышали мой зов:
Грамерси! они от радости ухмылялись,
И вдруг у них перехватило дыхание.
Как они все выпили.
Смотрите! видеть! (Я плакала) она больше не ластится!
Сюда работать нам хорошо;
Без ветра, без прилива,
Она держится на вертикальном киле!
Западная волна была вся в огне.
День был почти закончен!
Почти на западной волне
Отдыхало широкое яркое Солнце;
Когда эта странная форма внезапно проехала
Между нами и Солнцем.
И прямо Солнце полосами испещрялось,
(Матерь Небесная помилуй нас!)
Словно сквозь решетку темницы
С широким и горящим лицом.
Увы! (подумал я, и мое сердце громко забилось)
Как быстро она все приближается и приближается!
Являются ли те ее парусами, что смотрят на Солнце,
Как беспокойные паутинки?
Это ее ребра сквозь которые Солнце
Проглядывало, как сквозь решетку?
И эта Женщина — вся ее команда?
Это СМЕРТЬ? а есть два?
СМЕРТЬ супруг этой женщины?
Ее губ были красными, ее взглядов были свободными,
Ее локоны были желтыми, как золото:
Ее кожа была белой, как проказа,
Ночь была она,
Кто сгущает кровь человека от холода.
Голый Халк рядом пришел,
И двое бросали кости;
‘Игра завершена! Я выиграл! Я выиграл!
Сказала она и трижды свистит.
Край Солнца опускается; звезды выбегают;
В один шаг приходит темнота;
С далеким шепотом, над морем,
Прочь выстрелил призрачный барк.
Мы слушали и смотрели вбок!
Страх в сердце, как в чашке,
Моя жизненная кровь, казалось, выпила!
Звезды были тусклые, а ночь густая,
Лицо рулевого у фонаря белело;
С парусов капала роса —
До холма над восточным баром
Рогатая Луна с одной яркой звездой
В нижней оконечности.
Один за другим, у звездной Луны,
Слишком быстро, чтобы стонать или вздыхать,
Каждый повернул лицо с ужасной болью,
И проклял меня своим взглядом.
Четыре раза по пятьдесят живых людей,
(И я не слышал ни вздохов, ни стонов)
С глухим стуком, безжизненной глыбой,
Они падали один за другим.
Души из тел летели,—
Бежали в блаженство или в горе!
И каждая душа прошла мимо меня,
Как свист моего арбалета!
ЧАСТЬ IV
«Я боюсь тебя, древний Моряк!
Я боюсь твоей тощей руки!
И ты длинный, и худой, и коричневый,
Как ребристый морской песок.
Я боюсь тебя и твоего блестящего глаза,
И твоей тощей руки, такой коричневой.’—
Не бойся, не бойся, Гость на свадьбе!
Это тело не упало.
Один, один, все, один,
Один в широком, широком море!
И никогда святой не сжалился над
Моя душа в агонии.
Много мужчин, так красиво!
И все мертвые лгали:
И тысяча тысяч склизких тварей
Жили; и я тоже.
Я посмотрел на гниющую палубу,
А там лежали мертвецы.
Я смотрел на небо и пытался молиться;
Но или когда-либо молитва была исполнена,
Злой шепот пришел и сделал
Мое сердце сухим, как пыль.
Я закрыла веки и держала их закрытыми,
И шары, как пульсы, бились;
Ради неба и моря, Моря и неба
Лежать мертвым, как груз, на моих усталых глазах,
И мертвецы лежали у моих ног.
Холодный пот растаял с их конечностей,
Они не гнили и не воняли:
Взгляд, которым они смотрели на меня
Никогда не умирал.
Проклятие сироты утащит в ад
Дух свыше;
Но о! ужаснее этого
Проклятие в глазах мертвеца!
Семь дней, семь ночей я видел это проклятие,
И все же я не мог умереть.
Движущаяся Луна взошла по небу,
И нигде не пребывала:
Мягко поднималась она,
И звезда или две рядом —
Лучи ее знойные,
Словно апрельский иней расползся;
Но там, где лежала огромная тень корабля,
Заколдованная вода всегда горела
Неподвижный и ужасный красный цвет.
За тенью корабля,
Я наблюдал за водяными змеями:
Они двигались сияющими белыми следами,
И когда они вставали на дыбы, эльфийский свет
Отваливался седыми хлопьями.
В тени корабля
Я наблюдал за их богатым одеянием:
Синий, глянцево-зеленый и бархатно-черный,
Они извивались и плыли; и каждый трек
Был вспышкой золотого огня.
О счастливые живые существа! без языка
Их красота могла заявить:
Родник любви хлынул из моего сердца,
И я благословил их не зная:
Конечно, мой добрый святой пожалел меня,
И я благословил их не зная.
В тот же момент я мог молиться;
И с моей шеи так свободно
Альбатрос свалился и утонул
Как свинец в море.
ЧАСТЬ V
О, спи! это нежная вещь,
Возлюбленные от полюса до полюса!
Слава Марии Квин!
Она послала с Небес нежный сон,
Что в душу мне проник.
Глупые ведра на палубе,
Которые так долго оставались,
Мне снилось, что они были наполнены росой;
А когда я проснулся, шел дождь.
Мои губы были влажными, мое горло было холодным,
Вся моя одежда была влажной;
Конечно, я пил во сне,
И все же мое тело пило.
Я шевелился и не чувствовал своих конечностей:
Я был так легок — почти
Я думал, что я умер во сне,
И был блаженным призраком.
И вскоре я услышал рев ветра:
Он не приближался;
Но своим звуком он раскачивал паруса,
Такие тонкие и суровые.
Верхний воздух ожил!
И сотня огненных флагов сияла,
Туда-сюда Спешили!
Туда-сюда, туда-сюда,
Тусклые звезды танцевали между ними.
И грядущий ветер заревел громче,
И паруса вздохнули осокой,
И дождь лил из одной черной тучи;
Луна была на краю.
Густое черное облако рассеялось, но все еще
Луна была рядом:
Словно воды, вырвавшиеся из какой-то высокой скалы,
Молния упала без единого зубца,
Крутая река и широкий.
Сильный ветер так и не достиг корабля,
Но теперь корабль двинулся дальше!
Под молнией и луной
Мертвецы застонали.
Они стонали, шевелились, все вставали,
Не говорили, не двигали глазами;
Странно было даже во сне
Видеть восставших мертвецов.
Рулевой рулил, корабль двинулся дальше;
Но никогда не дул ветерок;
Все моряки взялись за веревки,
Там, где они привыкли делать;
Они подняли свои конечности, как безжизненные инструменты—
Мы были ужасной командой.
Тело сына моего брата
Стояли рядом со мной, колено к колену:
Мы с телом тянули за одну веревку,
Но он мне ничего не сказал.
‘Я боюсь тебя, древний Моряк!’
Успокойся, Гость на свадьбе!
Не те души, что бежали от боли,
Которые вновь пришли к своим трупам,
Но отряд духов благословил:
Ибо когда рассвело — они опустили руки,
И сгрудились вокруг мачты;
Сладкие звуки медленно поднимались из их уст,
И исходили из их тел.
Вокруг, вокруг, Пролетел каждый сладкий звук,
Потом к Солнцу метнулся;
Медленно звуки возвращались снова,
То смешанные, то один за другим.
Иногда с неба падает
Я слышал пение жаворонка;
Иногда все маленькие птички,
Как они, казалось, наполняют море и воздух
Своим сладким жаргоном!
И теперь он был как все инструменты,
Теперь как одинокая флейта;
А теперь это песня ангела,
От которой умолкают небеса.
Прекращено; но все же паруса сделаны на
Приятный шум до полудня,
Шум, как затаившийся ручей
В лиственном месяце июне,
Что спящему лесу всю ночь
Напевает тихие мелодии.
До полудня мы тихо плыли,
Но ни разу не дунул ветерок:
Медленно и плавно шел корабль,
Двигался вперед из-под.
Глубина под килем девять саженей,
Из страны тумана и снега,
Дух соскользнул: и это он
Тот заставил корабль уйти.
Паруса в полдень смолкли,
И корабль тоже остановился.
Солнце, прямо над мачтой,
Привязало ее к океану:
Но через минуту она шевельнулась,
Коротким тревожным движением —
Назад и вперед ее длина
Коротким беспокойным движением.
Потом, как копытная лошадь, отпустила,
Она сделала внезапный прыжок:
Он бросил мне кровь в голову,
И я упал в обморок.
Как долго я пролежал в том же припадке,
Мне нечего сказать;
Но прежде, чем вернулась моя живая жизнь,
Я услышал и в душе разглядел
Два голоса в воздухе.
‘Это он?’ — спросил один. — Это тот человек?
Тем, кто погиб на кресте,
Своим жестоким луком он пал на землю
Безобидный Альбатрос.
Дух, пребывающий в одиночестве
В стране тумана и снега,
Он любил птицу, которая любила человека
Который выстрелил в него из лука.
Другой голос был мягче,
Мягкий, как медовая роса:
Он сказал: «Человек совершил покаяние,
И покаяния еще больше».
ЧАСТЬ VI
Первый Голос
«Но скажи мне, скажи мне! Говори снова,
Твой мягкий ответ обновляется—
Что заставляет этот корабль так быстро мчаться?
Что делает океан?
Второй голос
Все еще раб перед своим господином,
У океана нет ветра;
Его большой яркий глаз бесшумно
До Луны устремлен —
Если бы он знал, куда идти;
Потому что она ведет его мягко или мрачно.
Смотри, брат, смотри! как любезно
Она смотрит на него свысока.
Первый Голос
‘Но почему так быстро едет этот корабль,
Без волн и без ветра?’
Второй Голос
‘Воздух отсекается впереди,
И закрывается сзади.
Лети, брат, лети! выше, выше!
Или мы опоздаем:
Медленно и медленно этот корабль пойдет,
Когда транс Моряка рассеется.
Я проснулся, и мы плыли дальше
Как в ясную погоду:
Ночь была, ночь тихая, луна была высоко;
Мертвецы стояли вместе.
Все дружно стояли на палубе,
Для слесаря-подземелья:
Все устремили на меня свои каменные глаза,
Что на Луне блестело.
Тоска, проклятие, с которым они умерли,
Никогда не скончались:
Я не мог оторвать глаз от них,
И поднять их на молитву.
И теперь это заклинание было снято: еще раз
Я смотрел на океан зеленый,
И глядел далеко вперед, но мало видел
Из того, что еще видел —
Как тот, что по одинокой дороге ,
И, однажды повернувшись, идет дальше,
И больше не поворачивает головы;
Потому что он знает, ужасный демон
Близко за ним шагает.
Но скоро на меня дунул ветер,
Ни звука, ни движения:
Его путь лежал не по морю,
В ряби или в тени.
Оно подняло мне волосы, обмахнуло мою щеку
Как весенний луговой ветер —
Оно странно смешалось с моими страхами,
И все же это было похоже на приветствие.
Стремительно, быстро летел корабль,
Но и он плыл мягко:
Сладко, сладко дул ветерок—
На мне одном дуло.
О! мечтай о радости! это действительно
Верх маяка, который я вижу?
Это холм? это кирк?
Это моя собственная страна?
Мы дрейфовали над гаванью,
И я с рыданиями молился —
О дай мне проснуться, Боже мой!
Или дай мне всегда спать.
Бухта была прозрачной, как стекло,
Так гладко сыпалось!
И на бухте лежал лунный свет,
И лунная тень.
Ярко сияла скала, не менее кирк,
Что стоит над скалой:
Лунный свет, погруженный в тишину
Устойчивый флюгер.
И белела бухта от безмолвного света,
До подъема из того же,
Полно много форм, что были тени,
В багровых тонах пришел.
Недалеко от носа
Эти малиновые тени были:
Я взглянул на палубу —
О, Господи! что я там увидел!
Каждый труп лежал плашмя, безжизненно и плоско,
И, клянусь святым крестом!
Человек весь светлый, человек серафим,
На каждом трупе стоял.
Этот отряд серафимов, каждый взмахнул рукой:
Это было райское зрелище!
Они стояли как сигналы земле,
Каждый из них был прекрасным светом;
Этот отряд серафимов, каждый взмахнул рукой,
Ни голоса они не передали—
Ни голоса; но о! тишина опустилась
Как музыка на сердце.
Но вскоре я услышал плеск весел,
Я услышал приветствие Лоцмана;
Моя голова отвернулась волей-неволей
И я увидел, как появилась лодка.
Пилот и мальчик пилота,
Я слышал, как они быстро приближаются:
Дорогой Господь на небесах! это была радость
Мертвецы не могли взрывать.
Я видел третьего — я слышал его голос:
Это Отшельник хороший!
Он громко поет свои божественные гимны
Которые он делает в лесу.
Душу мою оплачет, смоет
Кровь Альбатроса.
ЧАСТЬ VII
Этот добрый Отшельник живет в том лесу
Который спускается к морю.
Как громко он голос сладкий возвышает!
Он любит разговаривать с маринами
Которые приехали из далекой страны.
Он стоит на коленях утром, и в полдень, и в канун—
У него пухлая подушка:
Это мох, который полностью скрывает
Старый сгнивший пень дуба.
Лодка приблизилась: я слышал, как они говорили,
‘Как странно, я думаю!
Где эти огни так много и справедливы,
Этот сигнал был сделан, но сейчас?’
‘Странно, ей-богу!’ Отшельник сказал-
‘И они не ответили на наше приветствие!
Доски выглядели покоробленными! и посмотри на эти паруса,
Как они тонки и суровы!
Я никогда не видел ничего похожего на них,
Если только это не было
Коричневые скелеты листьев, которые отстают
Мой лесной ручей;
Когда плющ потяжелеет от снега,
И совенок улюлюкает волку внизу,
Который ест детенышей волчицы.
«Господи! у него дьявольский вид —
(Лоцман ответил)
Я боюсь… — Давай, давай!
Весело сказал Отшельник.
Лодка приблизилась к кораблю,
Но я не говорил и не шевелился;
Лодка подошла близко под корабль,
И тут же раздался звук.
Под водой грохотало дальше,
Еще громче и страшнее:
Дошло до корабля, раскололо залив;
Корабль пошел ко дну, как свинец.
Ошеломленный этим громким и ужасным звуком,
Какое небо и океан сразили,
Подобно тому, кто семь дней утонул
Мое тело лежало на плаву;
Но быстро, как сон, я нашел
В Лоцманской лодке.
В водовороте, где затонул корабль,
Лодка закружилась и закружилась;
И все было тихо, за исключением того, что холм
Говорил о звуке.
Я шевелил губами — Пилот взвизгнул
И упал в припадке;
Святой Отшельник поднял глаза,
И помолился, где сидел.
Я взял весла: Лоцманский мальчик,
Кто теперь с ума сойдет,
Смеялся громко и долго, и все время
Его глаза бегали туда-сюда.
«Ха! ха! молвил он, ‘полная ясность я вижу,
Дьявол знает, как грести. ‘
А теперь все в моей родной стране,
Я стоял на твердой земле!
Отшельник вышел из лодки,
И еле встал.
‘О, оплакивай меня, оплакивай меня, святой человек!’
Отшельник нахмурился.
«Скажи скорее, — сказал он, — я прошу тебя сказать —
Что ты за человек?»
Немедленно этот корпус мой был вырван
С ужасной агонией,
Что заставило меня начать свой рассказ;
А потом это освободило меня.
С тех пор, в ненастный час,
Эта агония возвращается:
И пока мой ужасный рассказ не рассказан,
Это сердце во мне горит.
Перехожу, как ночь, от земли к земле;
У меня странная способность говорить;
В тот момент, когда я вижу его лицо,
Я знаю человека, который должен услышать меня:
Ему я рассказываю свою историю.
Какой громкий рев вырывается из этой двери!
Там гости на свадьбе:
Но в саду-беседке невеста
И подружки невесты поют:
И внимай маленькому вечернему колокольчику,
9000 зовет меня на молитву!
О, гость на свадьбе! эта душа была
Одинокой в широком широком море:
Так одинока, что сам Бог
Казалось, что здесь мало места.
О, слаще свадебного пира,
Мне слаще далеко,
Дойти вдвоем до церкви
В хорошей компании!—
Пройти вместе
И все вместе молятся,
Пока каждый к своему великому Отцу склоняется,
Старики, и младенцы, и любящие друзья
И юноши и девицы веселые!
Прощай, прощай! но это я говорю
Тебе, Гость на свадьбе!
Хорошо молится тот, кто хорошо любит
И человек, и птица, и зверь.
Лучше всего молится тот, кто больше любит
Все великое и малое;
Для дорогого Бога, который любит нас,
Он создал и любит все.
Моряк, чей глаз светлый,
Чья борода от старости седая,
Ушел: и теперь Гость на свадьбе
Отвернулась от дверей жениха.
Он ушел, как оглушенный,
И потерял рассудок:
Более грустный и мудрый человек,
Он встал на следующее утро.
«Вы должны найти то, что любите», — говорит Джобс.
Перейдите на веб-сайт для просмотра видео.
Stanford Video
Выступление Стива Джобса на церемонии вручения дипломов в Стэнфорде в 2005 году
Для меня большая честь быть с вами сегодня на выпуске одного из лучших университетов мира. я никогда не заканчивал колледж. По правде говоря, это самое близкое, что я когда-либо подбирал к выпускному в колледже. Сегодня я хочу рассказать вам три истории из своей жизни. Вот и все. Ничего страшного. Всего три истории.
Первая история о соединении точек.
Я выбыл из Reed College после первых 6 месяцев, но затем оставался в нем еще 18 месяцев или около того, прежде чем действительно ушел. Так почему я бросил?
Это началось еще до моего рождения. Моя биологическая мать была молодой незамужней студенткой колледжа, и она решила отдать меня на усыновление. Она очень твердо считала, что меня должны усыновить выпускники колледжа, поэтому все было готово для того, чтобы меня усыновили при рождении адвокат и его жена. За исключением того, что когда я выскочил, они в последний момент решили, что действительно хотят девочку. Итак, моим родителям, стоявшим в очереди, среди ночи позвонили и спросили: «У нас неожиданно родился мальчик; ты хочешь его? Они сказали: «Конечно». Моя биологическая мать позже узнала, что моя мать никогда не заканчивала колледж, а мой отец никогда не заканчивал среднюю школу. Она отказалась подписывать окончательные документы об удочерении. Она смягчилась только через несколько месяцев, когда мои родители пообещали, что когда-нибудь я поступлю в колледж.
И 17 лет спустя я поступил в колледж. Но я наивно выбрал колледж, который был почти таким же дорогим, как Стэнфорд, и все сбережения моих родителей из рабочего класса тратились на мое обучение в колледже. Через полгода я не увидел в этом смысла. Я понятия не имел, что хочу делать со своей жизнью, и понятия не имел, как колледж поможет мне это понять. И здесь я тратил все деньги, которые мои родители копили всю свою жизнь. Поэтому я решил бросить учебу и верить, что все будет хорошо. В то время это было довольно страшно, но, оглядываясь назад, это было одно из лучших решений, которые я когда-либо принимал. В ту минуту, когда я бросил учебу, я мог перестать ходить на обязательные занятия, которые меня не интересовали, и начать посещать те, которые выглядели интересными.
Не все было так романтично. У меня не было комнаты в общежитии, поэтому я спал на полу в комнатах друзей, я сдавал бутылки из-под кока-колы за депозит в 5 центов, чтобы купить еду, и я проходил 7 миль через город каждое воскресенье вечером, чтобы получить одну хорошую еды в неделю в храме Харе Кришна. Я люблю это. И многое из того, на что я наткнулся, следуя своему любопытству и интуиции, впоследствии оказалось бесценным. Позвольте мне привести вам один пример:
Reed College в то время предлагал, пожалуй, лучшее обучение каллиграфии в стране. В кампусе каждый плакат, каждая этикетка на каждом ящике стола были искусно написаны каллиграфией. Поскольку я бросил учебу и мне не нужно было посещать обычные занятия, я решил пойти на урок каллиграфии, чтобы научиться этому. Я узнал о шрифтах с засечками и без засечек, о том, как варьировать расстояние между различными комбинациями букв, о том, что делает хорошую типографику великолепной. Это было красиво, исторично, художественно утонченно, чего наука не может уловить, и я нашел это захватывающим.
Ничего из этого не имело даже надежды на какое-либо практическое применение в моей жизни. Но 10 лет спустя, когда мы разрабатывали первый компьютер Macintosh, все это вернулось ко мне. И мы разработали все это для Mac. Это был первый компьютер с красивой типографикой. Если бы я никогда не заглядывал на этот единственный курс в колледже, у Mac никогда не было бы нескольких гарнитур или шрифтов с пропорциональным интервалом. А поскольку Windows просто скопировала Mac, вполне вероятно, что ни на одном персональном компьютере их не будет. Если бы я никогда не бросил учебу, я бы никогда не записался на этот урок каллиграфии, а персональные компьютеры могли бы не иметь той замечательной типографики, которая есть у них. Конечно, когда я учился в колледже, было невозможно соединить точки, глядя вперед. Но это было очень, очень ясно, оглядываясь назад 10 лет спустя.
Опять же, вы не можете соединить точки, глядя вперед; вы можете соединить их, только глядя назад. Так что вы должны верить, что точки каким-то образом соединятся в вашем будущем. Вы должны во что-то верить — в свою интуицию, судьбу, жизнь, карму, во что угодно. Такой подход никогда меня не подводил, и он полностью изменил мою жизнь.
Моя вторая история о любви и утрате.
Мне повезло — я рано нашел то, что любил делать. Воз и я основали Apple в гараже моих родителей, когда мне было 20. Мы много работали, и за 10 лет Apple выросла из нас двоих в гараже в компанию стоимостью 2 миллиарда долларов, в которой работает более 4000 сотрудников. Мы только что выпустили наше лучшее творение — Macintosh — годом раньше, а мне только что исполнилось 30. А потом меня уволили. Как вас могут уволить из компании, которую вы основали? Что ж, по мере того, как Apple росла, мы наняли кого-то, кого я считал очень талантливым, чтобы управлять компанией вместе со мной, и в течение первого года или около того дела шли хорошо. Но потом наши взгляды на будущее стали расходиться, и в конце концов мы поссорились. Когда мы это сделали, наш совет директоров встал на его сторону. Так что в 30 я был вне. И очень публично. То, что было в центре внимания всей моей взрослой жизни, исчезло, и это было разрушительно.
Несколько месяцев я действительно не знал, что делать. Я чувствовал, что подвел предыдущее поколение предпринимателей — что я уронил эстафетную палочку, когда ее передавали мне. Я встретился с Дэвидом Паккардом и Бобом Нойсом и попытался извиниться за то, что так сильно облажался. Я был очень публичным неудачником, и я даже думал о побеге из долины. Но что-то постепенно стало до меня доходить — я все еще любил то, что делал. Поворот событий в Apple ничуть не изменил этого. Меня отвергли, но я все еще любил. И поэтому я решил начать сначала.
Тогда я этого не видел, но оказалось, что увольнение из Apple было лучшим, что могло со мной случиться. Тяжесть успеха сменилась легкостью вновь стать новичком, менее уверенным во всем. Это освободило меня, чтобы вступить в один из самых творческих периодов моей жизни.
В течение следующих пяти лет я основал компанию NeXT, еще одну компанию Pixar и влюбился в удивительную женщину, которая впоследствии стала моей женой. Pixar создала первый в мире полнометражный компьютерный анимационный фильм 9.0003 История игрушек , и сейчас это самая успешная анимационная студия в мире. По знаменательному повороту событий Apple купила NeXT, я вернулся в Apple, и технология, которую мы разработали в NeXT, лежит в основе нынешнего возрождения Apple. У нас с Лорен замечательная семья.
Я почти уверен, что ничего этого не случилось бы, если бы меня не уволили из Apple. Это было ужасное лекарство на вкус, но я думаю, что пациент нуждался в нем. Иногда жизнь бьет тебя кирпичом по голове. Не теряйте веру. Я убежден, что единственное, что поддерживало меня, это то, что я любил то, что делал. Вы должны найти то, что любите. И это так же верно для вашей работы, как и для ваших любовников. Ваша работа займет большую часть вашей жизни, и единственный способ быть по-настоящему удовлетворенным — это делать то, что вы считаете отличной работой. И единственный способ сделать большую работу — любить то, что ты делаешь. Если вы еще не нашли его, продолжайте искать. Не соглашайтесь. Как и во всех сердечных делах, вы узнаете, когда найдете его. И, как любые хорошие отношения, с годами они становятся все лучше и лучше. Так что ищите, пока не найдете. Не соглашайтесь.
Моя третья история о смерти.
Когда мне было 17, я прочитал цитату, которая звучала примерно так: «Если ты живешь каждый день так, как если бы он был последним, когда-нибудь ты наверняка окажешься прав». Это произвело на меня впечатление, и с тех пор в течение последних 33 лет я каждое утро смотрю в зеркало и спрашиваю себя: «Если бы сегодня был последний день моей жизни, хотел бы я делать то, что собираюсь сделать?» делать сегодня?» И всякий раз, когда ответ был «Нет» слишком много дней подряд, я знаю, что мне нужно что-то изменить.
Воспоминание о том, что я скоро умру, является самым важным инструментом, с которым я когда-либо сталкивался, чтобы помочь мне сделать важный выбор в жизни. Потому что почти все — все внешние ожидания, вся гордыня, весь страх смущения или неудачи — эти вещи просто отпадают перед лицом смерти, оставляя только то, что действительно важно. Помнить, что ты умрешь, — это лучший известный мне способ избежать ловушки мысли, что тебе есть что терять. Ты уже голый. Нет причин не следовать своему сердцу.
Около года назад у меня диагностировали рак. Мне сделали сканирование в 7:30 утра, и оно ясно показало опухоль на моей поджелудочной железе. Я даже не знала, что такое поджелудочная железа. Врачи сказали мне, что это почти наверняка неизлечимая разновидность рака, и что мне следует рассчитывать на то, что я проживу не более трех-шести месяцев. Мой врач посоветовал мне вернуться домой и привести свои дела в порядок, что является врачебным кодом для подготовки к смерти. Это значит попытаться рассказать своим детям все, что, как вы думали, у вас будет в ближайшие 10 лет, чтобы рассказать им всего за несколько месяцев. Это значит убедиться, что все застегнуто на все пуговицы, чтобы вашей семье было как можно проще. Это значит попрощаться.
Весь день я жил с этим диагнозом. Вечером того же дня мне сделали биопсию, мне вставили эндоскоп в горло, желудок и кишечник, вставили иглу в поджелудочную железу и взяли несколько клеток из опухоли. Меня усыпили, но моя жена, которая была там, сказала мне, что, когда они рассматривали клетки под микроскопом, врачи начали плакать, потому что это оказалась очень редкая форма рака поджелудочной железы, которая излечима хирургическим путем. Мне сделали операцию и сейчас я в порядке.
Это было самое близкое, что я когда-либо был к смерти, и я надеюсь, что это самое близкое, что я получу еще на несколько десятилетий. Пережив это, я могу теперь сказать вам это с большей уверенностью, чем когда смерть была полезным, но чисто интеллектуальным понятием:
Никто не хочет умирать. Даже люди, которые хотят попасть в рай, не хотят умирать, чтобы попасть туда. И все же смерть — это цель, которую мы все разделяем. Никто не избежал этого. Так и должно быть, потому что Смерть, скорее всего, лучшее изобретение Жизни. Это агент перемен Жизни. Он убирает старое, чтобы освободить место для нового. Прямо сейчас ты новый, но когда-нибудь вскоре ты постепенно станешь старым и будешь убран. Извините за драматизм, но это правда.
Ваше время ограничено, так что не тратьте его впустую, живя чужой жизнью. Не попадайтесь в ловушку догмы — жизни с результатами мышления других людей. Не позволяйте шуму чужих мнений заглушать ваш собственный внутренний голос. И самое главное, имейте мужество следовать своему сердцу и интуиции. Они каким-то образом уже знают, кем вы действительно хотите стать. Все остальное вторично.
Когда я был молод, было замечательное издание под названием The Whole Earth Catalog , который был одной из библий моего поколения. Его создал парень по имени Стюарт Брэнд недалеко отсюда, в Менло-Парке, и он воплотил его в жизнь своим поэтическим прикосновением. Это было в конце 1960-х, до появления персональных компьютеров и настольных издательских систем, поэтому все делалось с помощью пишущих машинок, ножниц и камер Polaroid. Это было похоже на Google в мягкой обложке за 35 лет до появления Google: он был идеалистичен и изобиловал изящными инструментами и отличными идеями.
Стюарт и его команда выпустили несколько выпусков The Whole Earth Catalog , а затем, когда он исчерпал себя, они выпустили последний выпуск. Это была середина 1970-х, и я был твоего возраста. На задней обложке их последнего номера была фотография утренней проселочной дороги, по которой вы могли бы ехать автостопом, если бы вы были настолько предприимчивы. Под ним были слова: «Оставайся голодным. Оставаться глупым.» Это было их прощальное послание, когда они распрощались. Оставайся голодным. Оставаться глупым. И я всегда желал этого для себя. И теперь, когда вы заканчиваете обучение, чтобы начать заново, я желаю вам этого.
Оставайтесь голодными. Оставаться глупым.
Всем большое спасибо.
16 советов, как сохранить связь с людьми, которых мы потеряли
Теория горя, которая десятилетиями развивалась и фокусировалась на закрытии, принятии и движении дальше, неудивительно, что так много горюющих стесняются поддерживать связь со своими умершими близкими. один через определенный промежуток времени. Несколько недель назад мы писали о Теории скорби с непрерывными связями. Если вы читали пост, надеюсь, вы знаете, что — когда дело доходит до теории горя — о временах, когда они «меняются»! Многие теперь считают, что здоровое горе включает в себя поиск новых и иных отношений с человеком, который умер. Проверьте пост здесь, если вы его пропустили.
Если вам нравится Теория продолжающихся уз (которую, как мы знаем, любят многие из вас!), возможно, вы ищете способы сохранить узы с любимым человеком. У нас есть несколько идей, и мы надеемся, что вы добавите другие, которые мы пропустили, оставив комментарий ниже. Некоторые могут быть вещами, о которых вы не думали, многие могут быть вещами, которые вы уже делаете, но мысль означает, что ваше горе было нездоровым или вы не «двигались дальше», как должны были. В любом случае, надеюсь, вы найдете в нашем списке несколько советов, которые вам пригодятся.
1. Поговорите с ними .
Правда! Все в порядке — это не значит, что ты сумасшедший! Тот факт, что у нас нет поста об этом, ошеломляет меня, потому что разговор с любимым человеком, который умер, — это то, что мы, безусловно, делаем, это то, что делают многие (смею сказать, большинство?) горюющих, и это может принести много комфорта в моменты, когда вы скучаете по ним больше всего. Так что говорите прочь, будь то вслух или в вашей голове. Это обычный способ, которым мы продолжаем отношения с любимым человеком.
2. Пишите письма человеку, которого вы потеряли .
Это то, что вы можете сделать в журнале, на компьютере или в настоящих письмах. Существует онлайн-ресурс AfterTalk, который еще больше облегчит вам написание текстов, где вы можете писать близким лично, используя их интерактивные инструменты для письма. Вы можете делать это еженедельно, ежемесячно, ежегодно… как вам удобно.
Вы можете оставить письма или избавиться от них. Если вы выберете последнее и у вас есть физические буквы, вы можете сделать это творчески: вы можете разорвать их и сделать из них коллаж, закрасить их в художественном журнале или сделать что-то еще, что вам подходит. Независимо от того, где вы их пишете или что с ними делаете, эти письма поддерживают связь с любимым человеком в настоящем. Если вы ищете вдохновения, посмотрите этот пост в каталоге мыслей: «Открытое письмо моему умершему лучшему другу».
3. Храните фотографии человека рядом с .
Это может показаться абсурдно очевидным, но будут люди, которые заставят вас чувствовать себя некомфортно из-за хранения фотографий. Например, женщина, написавшая на номер «Спроси Эми» , выразила беспокойство по поводу того, что у ее овдовевшего бойфренда все еще есть фотографии его жены. Она не спрашивала нашего мнения, но, к счастью, мы все равно решили поделиться своими мыслями. Хранение фотографий позволяет нам оставаться на связи с любимым человеком и часто помогает нам вспомнить, как этот человек продолжает влиять на нашу жизнь.
4. Пригласите любимого человека на мероприятия и особые дни .
Например, ознакомьтесь с нашими советами, как помянуть любимого человека в день свадьбы. Или подумайте о том, чтобы оставить пустой стул во время праздничного обеда (или сделать что-то еще!) в честь любимого человека. Обсудите всей семьей другие способы, которыми вы можете захотеть задействовать память любимого человека на особых мероприятиях. Вы, безусловно, будете думать о них в эти важные дни, поэтому нет причин держать это в себе, если вы хотите найти более открытый способ привлечь любимого человека к событию.
5. Представьте, какой совет они дадут вам при принятии сложных решений .
Важные решения часто бывают ошеломляющими, и когда вы потеряли человека, с которым вы бы обсудили это, это может быть особенно тяжело. Представьте себе разговор с ними, то, что они сказали бы, и совет, который они могли бы дать, может помочь нам почувствовать связь, а также немного облегчить принятие важных жизненных решений. Мы писали об упражнениях в дневнике для советов в день свадьбы, но это может относиться ко всему и ко всему.
6. Говорите о них с новыми людьми, которые никогда не знали вашего любимого человека .
В вашей жизни часто будут появляться новые и важные люди, которые не знали вашего любимого человека. Это могут быть новые друзья, вторая половинка или дети, у которых никогда не было возможности встретиться с любимым человеком при жизни.
Найдите способы рассказать новым людям о любимом человеке, поделиться историями или фотографиями. Это способ сохранить наследие вашего любимого человека, и вы продолжаете поддерживать его в своей жизни, двигаясь вперед. Если вы думали, что это было легко, вы можете прочитать о моем опыте с новыми друзьями после смерти моего отца здесь.
7. Живите так, как вы знаете, что они могли бы гордиться .
Будь то супруг, родитель, бабушка или дедушка, ребенок или друг, мы часто страдаем, зная, что наш любимый человек не будет рядом с достижениями и вехами. Потратив время на то, чтобы признать, что ваш любимый человек гордился бы вами за конкретное достижение, вы можете утешиться и напомнить нам, как мы по-прежнему связаны с нашим любимым человеком.
8. Завершить проект, над которым они работали .
Будь то проект по дому, произведение искусства, команда, которую они тренировали, или волонтерский проект, в котором они участвовали, подумайте о том, чтобы продолжить с того места, на котором они остановились. Это может помочь вам узнать что-то новое о любимом человеке, сохранить связь с ним в настоящем и продолжить его наследие.
9. Отправьтесь в путешествие, которое они всегда хотели совершить .
Хотя это может звучать удручающе, я знаю многих скорбящих, которые нашли в этом утешение. Смерть может заставить нас осознать, что жизнь коротка. Мы сами можем быть вдохновлены путешествовать, и это может помочь нам путешествовать так, чтобы это имело смысл в нашем горе.
В таких поездках мы можем чувствовать себя близкими с любимым человеком, представляя, как бы он отнесся к поездке. Это может быть тяжело, конечно горько-сладко, но для некоторых людей утешительно. Отличным примером этого является фильм «Путь»:
10. Поддерживайте их страницу в Facebook . Это становится все более и более распространенным явлением, и у Facebook даже есть процесс для его поддержки: вы можете запросить страницу увековечивания через Facebook здесь. Поддержание страницы Facebook позволяет друзьям человека продолжать общаться на своей стене, поддерживая постоянные отношения с человеком.
11. Займитесь любимым хобби . Это может вытолкнуть вас из зоны комфорта, но… Если они любили вязать, научитесь вязать. Если они любили садоводство, научитесь садоводству. Это может не подойти вам, но в любом случае люди часто чувствуют близость со своим любимым человеком в процессе.
12. Создать любимую фотографию . Элеонора написала отличный пост о дорогой фотографии, способе сделать фотографию из прошлого и запечатлеть ее в настоящем. Она создала свой собственный, который вы обязательно должны проверить! Это может быть мощным символическим напоминанием о том, как наши близкие все еще влияют на нас в настоящем.
13. План на юбилей .
Хотя может показаться, что все остальные ушли дальше, вам не следует смущаться или застенчиво планировать что-то в память о своих близких каждый год в годовщину их смерти или в другой особенный день. Будь то небольшой личный ритуал или большое мероприятие, найдите то, что вам подходит. Ознакомьтесь с нашими 30 предложениями по поводу годовщины смерти вашего близкого здесь.
14. Храните вещи, которые принадлежали любимому человеку .
Вы не можете сохранить все (хотя иногда очень тяжело расставаться с предметами!), но сохранение нескольких значимых предметов может быть чрезвычайно мощным. Это может быть предмет, которым они владели, или предмет, который они дали вам. В любом случае, в этих предметах можно найти утешение, поскольку они заставляют нас чувствовать себя ближе к любимому человеку.
Следует отметить, что есть исследование, в котором говорится, что хранение вещей может вызвать повышенную печаль. Это не было ни моим личным опытом, ни опытом многих скорбящих, с которыми я работал, поэтому я включил этот совет. Тем не менее, это может быть не идеально для всех.
15. Наслаждайтесь Comfort Foods . В этом случае продукты комфорта — это продукты, которые напоминают вам о вашем любимом человеке. Приготовление рецепта, который всегда готовил ваш любимый человек, или поедание одного из любимых блюд вашего любимого человека может вызвать приятные воспоминания и продолжать связывать нас с нашими близкими в повседневных делах, таких как приготовление пищи и прием пищи. Вы можете прочитать о том, как я пытался — с разной степенью успеха — испечь бабушкино праздничное печенье и любимый торт моего папы. Вы также можете ознакомиться с нашей серией рассказов о рецептах горя здесь.
16. Ощутите присутствие любимого человека .
Присутствие любимого человека обычно ощущается: это может быть просто ощущение, это может быть особый тип ветра или птицы или бесчисленное множество других вещей, которые кажутся признаком присутствия нашего любимого человека. В отличие от исследований о хранении вещей, принадлежавших любимому человеку, в исследованиях было показано, что ощущение присутствия любимого человека облегчает печаль, сопровождающую горе. Поэтому, когда вы чувствуете присутствие любимого человека, почувствуйте это без извинений или беспокойства о том, что вы сошли с ума! Это нормальный и полезный способ сохранить связь с любимым человеком
Хорошо, мы знаем, что пропустили массу идей. Принесите их, оставьте комментарий
Чтобы узнать больше о продолжающихся связях, ознакомьтесь со следующими статьями: Упражнение в дневнике горя
Непрерывные узы: мой любимый #WouldHaveLovedThis Истории рецептов горя: непрерывные узы через еду Один раз, когда я намеренно выдавал себя за белого человека
Будучи светлокожей чернокожей женщиной, я намеренно выдавал себя за белого только один раз в жизни.
Это не значит, что я не проезжал непреднамеренно много раз, особенно будучи молодым человеком, впервые вдали от дома. Когда окружающие меня белые люди выплескивали свой скрытый расизм («черные дети поступают в колледж только благодаря позитивным действиям, знаете ли»), мне нравилось считать себя воином — супершпионом в маске. Я всегда сопротивлялся этому скрытому расизму — непристойным шуткам, шепоту инсайдеров. («Я бы никогда не стала встречаться с чернокожим, они все под наркотиками». «Знаете, волосы моего соседа по комнате пахнут их ».) Важно то, что я всегда раскрывал свою расовую принадлежность как можно быстрее.
Подробнее: Американцы научились говорить о расовом неравенстве. Но они так мало сделали для ее решения
В недалеком прошлом люди, похожие на меня, умирали, чтобы выжить в расистской стране. Имея светлую кожу, они обошли сегрегацию Джима Кроу, накопили богатство, к которому иначе не могли бы получить доступ, и избежали жизненно важных последствий того, что они были черными в Америке. Но за эту дьявольскую сделку они заплатили высокую цену. Они потеряли доступ к своим чернокожим сообществам и отказались от могущественного наследия, которое помогло нам, как народу, выстоять.
Однако сейчас не те времена; вчера не сегодня.
По крайней мере, так я когда-то думал.
Для меня всегда было важно практиковать антипрохождение, вести интимные сражения, которые может вести белый прохождение, потому что я так безмерно и так несправедливо извлекаю выгоду из привилегии моей расовой неопределенности. Когда большинство людей смотрят на меня, они видят только белизну или что-то достаточно близкое к правительственной работе. (Хотя мой алгоритм Netflix, очевидно, знает, что происходит.) Я не сталкиваюсь с ежедневными обидами, которые повышают кровяное давление чернокожих женщин и сокращают нашу жизнь. Когда я захожу в магазин, за мной никто не следует. Если меня остановит полицейский, я, вероятно, не умру. Случайный, повседневный расизм обычно не угрожает моей жизни.
Но вот я пошла рожать — и под ногами разверзлась пропасть.
В сумрачной больничной палате, пока я ждал индукции, медсестра вручила мне форму приема, заполненную этими дурацкими флажками с вопросом о вашей расе.
К своему шоку, я замер.
Недолго думая, я обозначил себя белым .
Это произошло так быстро — инстинкт, атавистический рефлекс — и в последующие годы я пытался распутать нити. Чтобы понять почему .
Подробнее: Я была беременна и находилась в кризисе. Все врачи и медсестры видели некомпетентную чернокожую женщину
В моей семье часто повторяют историю: в день, когда я родился, моя чернокожая мать чуть не потеряла меня. Пока она оправлялась от кесарева сечения, вместе со мной, светлокожей девушкой, в недра больницы исчезла медсестра. Когда она вернулась, она отдала черного ребенка, мальчика, на руки моей матери. (Потому что черные идут с черными, верно? Вы всегда можете сказать, кто черный, а кто нет. Верно? ) Моя мать тяжело поранилась, бросившись в переднюю, крича в ужасе и ярости, зовя на помощь.
Я столько раз слышал эту историю, что она въелась мне в душу. Три десятилетия спустя в другой больнице страх ударил как кувалдой: если моя дочь выйдет темнее меня, ее заберут? Из-за институциональной халатности чернокожие женщины непропорционально часто умирают при родах. («Она лжет, ей просто нужно больше болеутоляющих».) Если персонал узнает о моей чернокожести, может ли мое медицинское обслуживание быть некачественным? Может ли моя дочь потерять мне ? По всей вероятности, ничего из этого не случилось бы, но так трудно в человеческую минуту тревоги и боли отличить прошлое от настоящего. Все слилось воедино, потому что никогда не было раздельно. Прошлое, как говорится, даже не прошлое. Для чернокожих, у которых за плечами рабство движимого имущества, это сильная истина.
Всю мою жизнь люди пытались разлучить членов моей семьи, потому что наши цвета не совпадают. Мой явно черный брат не мог быть моим настоящим братом, настаивал учитель начальной школы, неделями снивший ему кошмары. На самом деле моя черная мать была моей няней. Моего брата, гулявшего с моим белым отцом, пришлось усыновить.
Раньше я беспокоился о том, что полицейские заберут моего брата, пока я наблюдал за ним на детской площадке. Раньше мне хотелось, чтобы кожа была более меланизованной, чтобы меня видели как дочь и сестру, которыми я являюсь.
Быть черным в Америке означает, что террор может в любой момент вырваться из глубины — влияние истории на сегодняшний день тяжело, настойчиво и подобно цепи. Сотни лет назад чернокожих детей регулярно разлучали с родителями, и наша душа помнит это. Наши тела помнят жестокость нашего прошлого, особенно когда мы боимся, и особенно когда мы имеем дело с учреждением (больницей, школой, полицейским участком), которое продолжает увековечивать системный расизм. Это межпоколенческая травма, и она касается как светлых, так и темных.
В больнице, в ночь перед рождением дочери, на меня напал страх. И так, сразу после этого, сделал позор.
Вручая бланк, в котором меня называли «белой» матерью, меня захлестнула волна горя. Чернокожие так долго выживали благодаря нашей свирепой бунтарской гордыне. Отказаться от самого духа, который провел вас через расистский мир, даже на секунду, — это сокрушительная потеря. Люди говорят, что уход — это грех , но я никогда не понимал этого до того дня. Мой единственный преднамеренный уход из жизни длился недолго — в свидетельстве о рождении моей дочери я честно записал свою расу, — но это все еще было тем, что угрожало вашему самоощущению, вашему отражению в зеркале в ванной.
Подробнее: Расизм повлиял на жизнь моего отца. Так была и Его смерть
И тем не менее каждый акт ухода также освещает великие социальные истины. Вот почему мы продолжаем писать романы о смерти и снимать фильмы. Хотя у меня есть двоюродные братья, которые все детство пытались осветлить кожу лимонным соком, у меня также есть родственники, которые полностью отказались от права чернокожего по рождению, бесшумно исчезнув в белоснежном мире. Исходя из этого, мы должны понять, что быть черным в Америке по-прежнему опасно, и эти опасности бесчисленны и глубоки. Уход может быть грехом, но когда ужас так стар и так силен, разве он не понятен?
В моем случае я не уверен. Моя кожа и моя душа не совпадают и никогда не будут совпадать. Я буду считаться с этим, так или иначе, до самой смерти. Но я надеюсь, по крайней мере, ради своего психического здоровья, что никогда больше не сойду за белого.
Мы часто поздравляем себя с тем, как далеко мы продвинулись в этой стране, но я пишу вам не из 1920-х годов, как Нелла Ларсен, автор основополагающего романа Прохождение . Я рассказываю постыдную историю о своей черной жизни сегодня .
Всех нас должно шокировать — как однажды, на больничной койке, потрясло меня, — что даже сейчас, в 21 веке, причины, по которым чернокожие американцы выдают себя за белых, остаются кровавыми, яркими и живыми.
Свяжитесь с нами по телефону по адресу [email protected].
Последняя воля и завещание доктора Бетьюна
Иногда, когда я причащаюсь в своем кабинете, я чувствую, что смерть не за горами. Я знаю, что это настигнет меня раньше, чем осуществится величайшая из моих мечтаний — полное равенство негров в наше время. Тем не менее, я сталкиваюсь с этой реальностью без страха или сожаления. Я смирился со смертью, как и все люди в свое время. Смерть не тревожит и не пугает того, кто имеет долгую карьеру плодотворного труда. Осознание того, что моя работа помогла многим, наполняет меня радостью и огромным удовлетворением.
С тех пор, как я ушел в отставку, участвуя в образовательной работе и в делах Национального совета негритянских женщин, я спокойно живу и работаю за письменным столом в своем доме здесь, во Флориде. Годы изменили мой темп. Сейчас мне 78 лет, и моя деятельность уже не такая напряженная, как раньше. Я чувствую, что должен беречь силы, чтобы закончить начатую работу.
Я уже начал работу над своей автобиографией, в которой будет подробно описан мой жизненный путь, а также бесчисленные поездки в разные стороны, которые привели меня за границу, во все уголки нашей страны, в скромные и роскошные дома и даже в Белый дом совещается с президентами. Я также передал свой дом и его содержимое Фонду Мэри Маклеод Бетьюн, организованному в марте 19 года.53, за исследования, межрасовую деятельность и спонсирование более широких образовательных возможностей.
Иногда я спрашиваю себя, есть ли у меня еще какое-то наследие, которое я могу оставить. Поистине, мои мирские владения невелики. Тем не менее, мой опыт был богатым. Из них я выделил принципы и политику, в которые я твердо верю, поскольку они представляют собой смысл работы моей жизни. Они являются продуктом большого пота и печали.
Возможно, в них есть что-то ценное. Итак, поскольку моя жизнь подходит к концу, я передам их неграм повсюду в надежде, что философия старухи вдохновит их. Вот мое наследие.
Я ОСТАВЛЯЮ ТЕБЕ ЛЮБОВЬ. Любовь строит. Это позитивно и полезно. Это полезнее, чем ненависть. Травмы быстро забываются, быстро проходят. В личном и расовом отношении наши враги должны быть прощены. Наша цель должна состоять в том, чтобы создать мир товарищества и справедливости, в котором ни одна кожа, цвет кожи или религия человека не будут упрекать его. «Возлюби ближнего своего» — это заповедь, которая могла бы изменить мир, если бы ее применяли повсеместно. Оно означает братство, а для меня братство людей — самое благородное понятие во всех человеческих отношениях. Любить ближнего означает быть межрасовым, межрелигиозным и интернациональным.
Я ОСТАВЛЯЮ ВАМ НАДЕЖДУ. Рост негров будет велик в ближайшие годы. Вчера наши предки пережили унижение рабства, но сохранили свое достоинство. Сегодня мы направляем нашу экономическую и политическую силу на достижение более богатой и безопасной жизни. Завтра новый негр, свободный от расовых табу и оков, получит пользу от более чем 330 лет неустанных усилий и борьбы. Их мир будет лучшим. В это я верю всем сердцем.
Я ОСТАВЛЯЮ ВАМ ЗАДАЧУ РАЗВИТИЯ ДОВЕРИЯ ДРУГ В ДРУГЕ. Пока негры скованы предубеждениями и давлением в расовые блоки, им будет необходимо объединяться для улучшения экономического положения. Негритянские банки, страховые компании и другие предприятия являются примерами успешных расовых экономических предприятий. Эти институты стали возможными благодаря видению и взаимопомощи. Уверенность была жизненно важна для их начала и продолжения. Негры должны демонстрировать еще больше доверия друг к другу в бизнесе. Такая уверенность поможет экономическому подъему расы, объединив гроши и доллары нашего народа и направив их в полезное русло. Экономический сепаратизм недопустим в наш просвещенный век и неосуществим. Мы должны рассредоточиться как можно дальше и как можно быстрее, но мы также должны помогать друг другу в пути.
Я ОСТАВЛЯЮ ТЕБЕ ЖАЖУ К ОБРАЗОВАНИЮ. Знания — это главная потребность часа. Все больше и больше негры в полной мере используют с трудом завоеванные возможности для обучения, а образовательный уровень негритянского населения находится на самом высоком уровне в истории. Мы шире используем привилегии, присущие жизни в условиях демократии. Если мы продолжим эту тенденцию, мы сможем воспитать все большее число сильных, целеустремленных мужчин и женщин, обладающих видением, ясностью ума, здоровьем и образованием.
Я ОСТАВЛЯЮ ВАМ УВАЖЕНИЕ К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ СИЛЫ. Мы живем в мире, который ценит силу превыше всего. Сила, разумно направленная, может привести к большей свободе. Неразумно направленная, она может стать ужасной, разрушительной силой. В течение моей жизни я видел, как сила негров чрезвычайно возрастала. Моя первая забота всегда заключалась в том, чтобы эта сила была на стороне человеческой справедливости.
Теперь, когда барьеры повсюду рушатся, негры в Америке должны быть всегда бдительны, чтобы их силы не направлялись на ложные цели и недемократические движения. Он не должен оказывать поддержку какой-либо группе, стремящейся подорвать демократию. Вот почему мы должны выбирать лидеров мудрых, смелых, обладающих высокими моральными качествами и способностями. Сегодня среди нас есть великие лидеры: Ральф Банч, Ченнинг Тобиас, Мордекай Джонсон, Уолтер Уайт и Мэри Черч Террелл. [Последний ныне покойный]. В прошлом у нас были и другие великие мужчины и женщины: Фредерик Дуглас, Букер Т. Вашингтон, Гарриет Табман и Соджорнер Трут. Мы должны выпускать таких квалифицированных людей, которые будут работать не на себя, а на других.
Я ОСТАВЛЯЮ ТЕБЕ ВЕРУ. Вера – это первый фактор в жизни, посвященной служению. Без веры ничего невозможно. С ним нет ничего невозможного. Вера в Бога есть величайшая сила, но велика и вера в себя. За 50 лет вера американского негра в себя чрезвычайно выросла и продолжает расти. Мера нашего прогресса как расы находится в точном соотношении с глубиной веры в наш народ, которой придерживаются наши лидеры. Фредерик Дуглас, каким бы гением он ни был, был движим глубокой убежденностью в том, что его народ прислушается к его совету и последует за ним на свободу. Наши величайшие негритянские деятели прониклись верой. Наши предки боролись за свободу в условиях гораздо более тяжелых, чем те, с которыми мы сталкиваемся сейчас, но они никогда не теряли веры. Их настойчивость принесла богатые дивиденды. Мы никогда не должны забывать их страдания и их жертвы, ибо они были основой прогресса нашего народа.
Я ОСТАВЛЯЮ ВАМ РАСОВОЕ ДОСТОИНСТВО. Я хочу, чтобы негры любой ценой сохранили свое человеческое достоинство. Мы, как негры, должны признать, что являемся хранителями и наследниками великой цивилизации. Мы кое-что дали миру как раса и за это гордимся и полностью сознаем свое место в общей картине развития человечества. Мы также должны научиться делиться и общаться со всеми людьми. Мы должны прилагать усилия, чтобы меньше думать о расе и больше осознавать индивидуальные и человеческие ценности. Я никогда не была чувствительна к своему цвету лица. Мой цвет кожи никогда не разрушал моего самоуважения и никогда не заставлял меня вести себя так, чтобы заслужить неуважение со стороны кого-либо. Я не позволил своему цвету сломить меня. Несмотря на множество тяжелых испытаний и препятствий, я поднялась с хлопковых полей Южной Каролины, чтобы основать колледж, управлять им в годы его роста, стать государственным служащим в правительстве нашей страны и руководителем женщин. Я не променял бы свой цвет кожи на все богатства мира, потому что, если бы я родился белым, я, возможно, не смог бы сделать всего того, что я сделал или еще надеюсь сделать.
Я ОСТАВЛЯЮ ВАМ ЖЕЛАНИЕ ЖИТЬ В ГАРМОНИЧНОСТИ С БЛОГАМИ. Проблема цвета актуальна во всем мире. Встречается в Африке и Азии, Европе и Южной Америке. Я призываю американских негров — Севера, Юга, Востока и Запада — признать свои общие проблемы и объединиться для их решения.
Я молюсь, чтобы мы научились жить в гармонии с белой расой. Очень часто наши трудности делали нас сверхчувствительными и агрессивными. Я хочу, чтобы мои люди вели себя естественно во всех отношениях, полностью осознавая свои мужские обязанности и глубоко осознавая свое наследие. Я хочу, чтобы они научились понимать белых и благотворно влиять на них, потому что это целесообразно и разумно для нас. Мы — меньшинство из 15 миллионов, живущих бок о бок с белым большинством. Мы должны научиться относиться к этим людям позитивно и на индивидуальной основе.
НАКОНЕЦ-ТО Я ОСТАВЛЯЮ НА ВАС ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПЕРЕД НАШИМИ МОЛОДЫМИ. Окружающий нас мир действительно принадлежит молодежи, ибо молодежь возьмет на себя управление им в будущем. Наши дети никогда не должны терять рвения к построению лучшего мира. Их нельзя отговаривать от стремления к величию, ибо они должны стать лидерами завтрашнего дня. Они также не должны забывать, что массы нашего народа по-прежнему лишены привилегий, лишены жилья, обнищали и стали жертвами дискриминации. Наша молодежь обладает мощным потенциалом, и мы должны иметь мужество изменить старые идеи и обычаи, чтобы направить их силу на благие цели.
Вера, отвага, братство, достоинство, честолюбие, ответственность — сегодня нужны как никогда.
‘ я никогда не заканчивал колледж. По правде говоря, это самое близкое, что я когда-либо подбирал к выпускному в колледже. Сегодня я хочу рассказать вам три истории из своей жизни. Вот и все. Ничего страшного. Всего три истории. Моя биологическая мать позже узнала, что моя мать никогда не заканчивала колледж, а мой отец никогда не заканчивал среднюю школу. Она отказалась подписывать окончательные документы об удочерении. Она смягчилась только через несколько месяцев, когда мои родители пообещали, что когда-нибудь я поступлю в колледж. Вы должны во что-то верить — в свою интуицию, судьбу, жизнь, карму, во что угодно. Такой подход никогда меня не подводил, и он полностью изменил мою жизнь. Так что в 30 я был вне. И очень публично. То, что было в центре внимания всей моей взрослой жизни, исчезло, и это было разрушительно. Pixar создала первый в мире полнометражный компьютерный анимационный фильм 9.0003 История игрушек , и сейчас это самая успешная анимационная студия в мире. По знаменательному повороту событий Apple купила NeXT, я вернулся в Apple, и технология, которую мы разработали в NeXT, лежит в основе нынешнего возрождения Apple. У нас с Лорен замечательная семья. Если вы еще не нашли его, продолжайте искать. Не соглашайтесь. Как и во всех сердечных делах, вы узнаете, когда найдете его. И, как любые хорошие отношения, с годами они становятся все лучше и лучше. Так что ищите, пока не найдете. Не соглашайтесь. Помнить, что ты умрешь, — это лучший известный мне способ избежать ловушки мысли, что тебе есть что терять. Ты уже голый. Нет причин не следовать своему сердцу. Меня усыпили, но моя жена, которая была там, сказала мне, что, когда они рассматривали клетки под микроскопом, врачи начали плакать, потому что это оказалась очень редкая форма рака поджелудочной железы, которая излечима хирургическим путем. Мне сделали операцию и сейчас я в порядке. Это была середина 1970-х, и я был твоего возраста. На задней обложке их последнего номера была фотография утренней проселочной дороги, по которой вы могли бы ехать автостопом, если бы вы были настолько предприимчивы. Под ним были слова: «Оставайся голодным. Оставаться глупым.» Это было их прощальное послание, когда они распрощались. Оставайся голодным. Оставаться глупым. И я всегда желал этого для себя. И теперь, когда вы заканчиваете обучение, чтобы начать заново, я желаю вам этого. Проверьте пост здесь, если вы его пропустили. Так что говорите прочь, будь то вслух или в вашей голове. Это обычный способ, которым мы продолжаем отношения с любимым человеком. Вы, безусловно, будете думать о них в эти важные дни, поэтому нет причин держать это в себе, если вы хотите найти более открытый способ привлечь любимого человека к событию. Это может помочь вам узнать что-то новое о любимом человеке, сохранить связь с ним в настоящем и продолжить его наследие. Поддержание страницы Facebook позволяет друзьям человека продолжать общаться на своей стене, поддерживая постоянные отношения с человеком. Будь то небольшой личный ритуал или большое мероприятие, найдите то, что вам подходит. Ознакомьтесь с нашими 30 предложениями по поводу годовщины смерти вашего близкого здесь. Приготовление рецепта, который всегда готовил ваш любимый человек, или поедание одного из любимых блюд вашего любимого человека может вызвать приятные воспоминания и продолжать связывать нас с нашими близкими в повседневных делах, таких как приготовление пищи и прием пищи. Вы можете прочитать о том, как я пытался — с разной степенью успеха — испечь бабушкино праздничное печенье и любимый торт моего папы. Вы также можете ознакомиться с нашей серией рассказов о рецептах горя здесь. Принесите их, оставьте комментарий «Знаете, волосы моего соседа по комнате пахнут их ».) Важно то, что я всегда раскрывал свою расовую принадлежность как можно быстрее. Когда большинство людей смотрят на меня, они видят только белизну или что-то достаточно близкое к правительственной работе. (Хотя мой алгоритм Netflix, очевидно, знает, что происходит.) Я не сталкиваюсь с ежедневными обидами, которые повышают кровяное давление чернокожих женщин и сокращают нашу жизнь. Когда я захожу в магазин, за мной никто не следует. Если меня остановит полицейский, я, вероятно, не умру. Случайный, повседневный расизм обычно не угрожает моей жизни. Все врачи и медсестры видели некомпетентную чернокожую женщину Все слилось воедино, потому что никогда не было раздельно. Прошлое, как говорится, даже не прошлое. Для чернокожих, у которых за плечами рабство движимого имущества, это сильная истина. Наши тела помнят жестокость нашего прошлого, особенно когда мы боимся, и особенно когда мы имеем дело с учреждением (больницей, школой, полицейским участком), которое продолжает увековечивать системный расизм. Это межпоколенческая травма, и она касается как светлых, так и темных. Так была и Его смерть Я рассказываю постыдную историю о своей черной жизни сегодня . Годы изменили мой темп. Сейчас мне 78 лет, и моя деятельность уже не такая напряженная, как раньше. Я чувствую, что должен беречь силы, чтобы закончить начатую работу. Завтра новый негр, свободный от расовых табу и оков, получит пользу от более чем 330 лет неустанных усилий и борьбы. Их мир будет лучшим. В это я верю всем сердцем. Знания — это главная потребность часа. Все больше и больше негры в полной мере используют с трудом завоеванные возможности для обучения, а образовательный уровень негритянского населения находится на самом высоком уровне в истории. Мы шире используем привилегии, присущие жизни в условиях демократии. Если мы продолжим эту тенденцию, мы сможем воспитать все большее число сильных, целеустремленных мужчин и женщин, обладающих видением, ясностью ума, здоровьем и образованием. Он не должен оказывать поддержку какой-либо группе, стремящейся подорвать демократию. Вот почему мы должны выбирать лидеров мудрых, смелых, обладающих высокими моральными качествами и способностями. Сегодня среди нас есть великие лидеры: Ральф Банч, Ченнинг Тобиас, Мордекай Джонсон, Уолтер Уайт и Мэри Черч Террелл. [Последний ныне покойный]. В прошлом у нас были и другие великие мужчины и женщины: Фредерик Дуглас, Букер Т. Вашингтон, Гарриет Табман и Соджорнер Трут. Мы должны выпускать таких квалифицированных людей, которые будут работать не на себя, а на других. Наши величайшие негритянские деятели прониклись верой. Наши предки боролись за свободу в условиях гораздо более тяжелых, чем те, с которыми мы сталкиваемся сейчас, но они никогда не теряли веры. Их настойчивость принесла богатые дивиденды. Мы никогда не должны забывать их страдания и их жертвы, ибо они были основой прогресса нашего народа. Я не позволил своему цвету сломить меня. Несмотря на множество тяжелых испытаний и препятствий, я поднялась с хлопковых полей Южной Каролины, чтобы основать колледж, управлять им в годы его роста, стать государственным служащим в правительстве нашей страны и руководителем женщин. Я не променял бы свой цвет кожи на все богатства мира, потому что, если бы я родился белым, я, возможно, не смог бы сделать всего того, что я сделал или еще надеюсь сделать. Я хочу, чтобы они научились понимать белых и благотворно влиять на них, потому что это целесообразно и разумно для нас. Мы — меньшинство из 15 миллионов, живущих бок о бок с белым большинством. Мы должны научиться относиться к этим людям позитивно и на индивидуальной основе.