Читать онлайн «Вкус свободы», Кейт Вэйл – Литрес

© Кейт Вэйл, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Плей-лист

Halsey – Eyes Closed

The Midnight – Los Angeles

Willie Nelson – On The Road Again

Kesha and Travis Barker – Drop Again

Guns N’ Roses – Knockin’ On Heaven’s Doors

30 Seconds To Mars – Walk On Watter

Kodaline – Follow Youre Fire

The Killers – Just Anoter Girls

Aerosmith – Pink

LA – Stop The Clocks

Banners – Someone To You

Ocean Jet – Think I Know You

Of Monsters And Men – Little Talks

Imagine Dragons – It’s Time

Youth Group – Forever Young

Two Feet – Tell Me The Truth

Goo Goo Dolls – As I Am

Surf Curse – Safe

Linkin Park – Shadows Of The Day

Aqualung – To The Wonder

Pink – Whataya Want From Me

The Killers – For Reasons Unknown

Mumford And Sons – Ditmas

Pink – Try

Billie Eilish – Happier Than Ever

The Killers – Mr. Brightside

The Fray – Hurricane

Пролог

Алекс

Казалось бы, громкая музыка в клубе должна вытеснить из моей головы любые мысли и воспоминания. Ведь я именно за этим сюда и пришла. Но перед глазами вновь встает довольное лицо Брайса. Гримаса наслаждения, застывшая на его лице в тот момент, когда он был на грани. Его пальцы, сжимающие бедра девушки так сильно, что на ее коже появлялись белоснежные следы, которые сменялись красными отметинами.

Брайс прерывисто дышал и покрывал жадными поцелуями ее шею, царапая своей щетиной ее кожу. В его глазах горели похоть и страсть, желание взять свое и получить удовольствие.

Я видела, как его движения ускорялись. Он был на пределе. Мышцы его рук напряглись, он все сильнее прижимал девушку к стене. Она крепко сжимала руки и царапала его спину.

Эта картина оставила след в моей наивной душе.

Два года, брошенные в пропасть. Два года лжи.

Свет прожекторов мелькает по моему телу, отражаясь от блестящего платья. Вскинув руки вверх и слегка приподняв волосы, я вновь отдаюсь музыке, отчаянно желая, чтобы эта проклятая картина покинула мою голову. И отчасти я не лучше Брайса. Я так же хочу причинить ему боль, чтобы он почувствовал, каково это – навсегда терять.

Различие между мной и Брайсом в том, что я пытаюсь выкинуть его из головы. В то время как он никогда не думал обо мне всерьез.

Глава 1

Алекс

– Так, всем внимание! – громко объявляет Алан.

Он кидает пачку сигарет на стол и садится в кресло.

– Ваш тур начинается через полтора месяца. За это время вы должны довести альбом до совершенства. Марк, – он кивает гитаристу. – Ты в завязке. Пока твой звук не будет таким же чистым, как у Кита Ричардса, ты забудешь, как выглядят текила и прочие удовольствия.

Марк громко смеется, растянувшись в кресле, и, запустив пальцы в светлые волосы, взъерошивает их.

– Открою тебе секрет, дорогуша: именно поэтому у старины Кита такой чистый звук. Он никогда не забывает этот божественный вкус.

– Значит, тогда ты забудешь, как выглядят деньги, если завалишь хоть одно выступление в туре! – заявляет Алан.

Он оборачивается к остальным и всем своим видом показывает, что их это тоже касается.

Алан – наш менеджер. Требовательный, фанатичный и не знающий личных границ. Ему сорок пять, но он тщательно скрывает свой возраст. Темно-русые волосы аккуратно уложены назад, и могу с уверенностью сказать, что недавно Алан их подкрасил, а кожу покрывает загар из спа-салона. Коричневый костюм от известного бренда подчеркивает такого же цвета глаза.

Мы нашли друг друга на улице. Я не шучу. Мы с ребятами, как обычно, выступали на одном из проспектов Лос-Анджелеса, в то время как Алан торопился на очередную встречу, проходя мимо нас. Марк как раз отыгрывал свое музыкальное соло, и именно оно привлекло внимание нашего будущего менеджера. Потом Алан не раз говорил, что не перебеги он дорогу на красный свет, то мы бы так и остались уличными музыкантами, ждавшими, что слава свалится на нас с небес, а он – неудачником, потерявшим контракт с одним из начинающих исполнителей.

В итоге две неудачи превратились в один большой успех. Алан предложил нам работать вместе. Устраивал для нас выступления где только можно. На протяжении двух лет мы не знали сна, отдыха и нормальной еды. Мы репетировали сутками напролет, а все заработанные на выступлениях деньги тратили на демозаписи. К чему это привело?

Теперь мы сидим в одной из самых дорогих студий Лос-Анджелеса. У нас заключен контракт на ближайшие несколько лет. У каждого на банковском счету находятся миллионы долларов. А у входа в студию ждут дорогие машины. Хорошее достижение к двадцати трем годам.

Здравствуй, успех!

Спасибо, Алан.

Я не возражаю. Лучше иметь большую кровать в пентхаусе на двадцать пятом этаже, чем вчетвером спать в вонючем номере, есть двухдневную еду и думать, чем оплатить этот клоповник.

Алан протягивает руку к столу и достает из пачки сигарету.

– Нам поступило отличное предложение, – говорит он, затянувшись.

Комнату наполняет аромат табака с ментолом.

– Кто-то хочет увидеть задницу Рика на обложке? – спрашиваю я.

Рик, басист, показывает мне средний палец, и на его лице появляется дьявольская улыбка с ямочками на щеках, от которых половина наших фанаток теряет голову.

Я отвечаю тем же.

– Не совсем, – Алан выпускает кольцо дыма. – Это проект, который мы заморозили несколько месяцев назад.

– Ни за что! – обрываю я его.

– Детка, – он проводит рукой по волосам.

– Я сказала – нет! Я не буду принимать в этом участие!

– Это хорошие деньги, – не отстает Алан.

– Плевать мне на деньги. Хочешь дуэт? Пожалуйста! Но без меня.

Алану даже не надо смотреть на ребят, потому что он и так знает – они на моей стороне.

Так было всегда. Мы с Риком учились в одной школе, но в разных классах: он был старше на год, но это не помешало нам подружиться. Тем более нас объединяла музыка, а когда в восьмом классе он сказал, что у него есть знакомые, с которыми мы могли бы сыграть вместе на осеннем балу, я доверилась ему. Так я познакомилась с Тайлером и Марком. Парнями, каждый из которых многое для меня значит. И какие бы трудности мы ни испытывали, мы всегда поддерживаем друг друга.

После короткого, но напряженного молчания я встаю с кресла, хватаю палочки и направляюсь к выходу из студии. Удушающая тишина комнаты для звукозаписи сменяется голосами звукорежиссеров, стоящих в коридоре.

Когда я говорила, что Алан не знает личных границ, то имела в виду, что ему абсолютно все равно, что творится в твоей душе. Главное для него – деньги.

Именно поэтому он в который раз уже заводит этот разговор.

До того, как мой мерзавец-бывший уничтожил наши с ним отношения, мы планировали записать совместный сингл. Сделали анонс и горячую фотосессию, где мы с Брайсом изображены влюбленной парой: безотрывно смотрим друг на друга, а затем сливаемся в страстном поцелуе под струями воды. В тот момент всем казалось это отличной идеей, чтобы привлечь еще больше внимания.

Но все закончилось тем, что я застала этого козла у нас дома с фанаткой. Дуэт отменился. У Брайса был разбит нос, а его вещи вылетели с балкона. Моя личная жизнь превратилась в посмешище, и в какой-то момент я даже пожалела, что стала знаменитой.

Передо мной распахивают дверь, и я выхожу на улицу. Мой «Шевроле Камаро» припаркован около входа. Краем глаза замечаю, как в мою сторону бегут журналисты. Надеваю солнцезащитные очки и запрыгиваю в машину. Один из папарацци успевает сделать несколько кадров.

Выкручиваю руль и уезжаю. Скорость на спидометре растет с каждой секундой.

Да, я веду себя как обиженная дура. Как говорит Алан, «надо оставаться профессионалом». Но, черт возьми, когда Брайс растоптал мои чувства, я имею полное право так себя вести.

Сворачиваю с бульвара Джефферсон к океану.

«Чертов Брайс», – все еще ругаюсь я про себя.

Оказавшись в небольшой пробке, прибавляю громкость радио. Машины наперебой сигналят друг другу, будто от этого что-то изменится. Сейчас час пик, и потребуется не меньше получаса, чтобы доехать до места назначения. Немного успокоившись, постукиваю пальцами по рулю и, когда выдается возможность свернуть на другое шоссе, тут же съезжаю с дороги. Телефон снова вибрирует. Алан будет нервировать меня, пока я не соглашусь. Но только не в этот раз.

Я готова пойти на многое ради группы, но не стану терпеть Брайса Максвелла в радиусе ста километров.

Подъехав к океану, оставляю машину на парковке и выхожу на пляж. Снимаю босоножки и погружаю пальцы в песок. Он приятно обжигает кожу.

Подойдя к самому берегу, кидаю на песок палочки, которые забрала из студии, снимаю рубашку и, оставшись в топе и шортах, сажусь. В раздумье накручиваю на палец прядь русых волос и закусываю губу. Волны, разбиваясь о берег, долетают до меня, принося прохладу. Подставив лицо солнцу, я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Мне пора бы прекратить так реагировать. Прошло уже больше трех месяцев с того момента, как он убрался из моей жизни, но каждый раз, когда Алан снова заводит этот разговор или когда я вижу обложки журналов, я выхожу из себя.

 

Роман с Брайсом не входил в мои планы. Больше всего я хотела заполучить известность. Я ни на что не отвлекалась, кроме группы. Мысль, что я могу потерять то, к чему так долго шла, помогала мне двигаться дальше. Я делала все, чтобы не вернуться к нищете.

Но одна чертова вечеринка изменила все. Брайс покорил меня своей настойчивостью. Он постоянно оказывался рядом. Я отшивала его раз за разом, а он снова и снова объявлялся в дверях студии и приглашал в ресторан. В конечном итоге я сдалась. Мы оба известны, и я думала, что наши отношения закончатся быстро. Но мы продержались год. А потом этот мерзавец растоптал меня.

Иногда я думаю: «Действительно ли между нами все было по-настоящему? Не использовал ли он меня все это время?»

Как же мне хочется вновь оставить ему пощечину.

Выдохнув, перевожу взгляд на океан. Сегодня отличная погода для серфинга. Нет, я не эксперт, но, живя в Городе Ангелов всю жизнь, немного разбираюсь.

Серфингист берет очередную волну и, ухватившись за край доски, делает крутой поворот. Даже с берега я вижу, как его глаза блестят от сосредоточенности и удовольствия. Меня всегда увлекал и пугал этот вид спорта. Он довольно опасен, ведь ты в любой момент можешь оказаться под тоннами воды, и волны утащат тебя в океан. Но уверенность и мастерство, с которыми этот парень рассекает водную поверхность, не дают отвести от него взгляд. Он не подчинен воде. Они – одно целое.

– Завораживает, правда?

Рядом со мной садится незнакомец. Уперевшись локтями в колени, он смотрит, как серфингист набирает скорость.

– Да, – соглашаюсь я.

– Я часто вижу тебя здесь.

– А ты, я смотрю, наблюдательный.

Надеюсь, он не узнает, кто я. Мне бы не хотелось, чтобы журналисты нашли и это место.

– Я Крис, – он протягивает руку.

Он определенно симпатичный. Подтянутое тело, волосы в беспорядке, и, судя по всему, он сам недавно вышел из океана. На его губах широкая и добродушная улыбка. Вот только я на такую больше не куплюсь.

Проигнорировав его руку, беру одежду, палочки и встаю.

– Пока, Крис.

Развернувшись, иду в сторону машины. Больше я не верю парням с добродушной улыбкой.

Глава 2

Алекс

Бросаю ключи на тумбочку и прохожу в квартиру. В гостиной гудит пылесос. Улыбнувшись домработнице, направляюсь в спальню.

Никто из ребят не обзавелся жильем: они снимают пентхаус в крутом отеле. Я же первым делом купила эту квартиру. Она находится в Западном Голливуде, недалеко от студии. Я специально выбирала этот район, чтобы не стоять по несколько часов в пробках. Наверное, по меркам знаменитостей она небольшая: три спальни, одну из которых я переделала под собственную студию, чтобы дома тоже можно было репетировать. Две ванные, просторная кухня и выход на крышу. Приличный район, вместо актеров и певцов – адвокаты и пластические хирурги.

Мне хотелось, чтобы у меня было что-то свое. Большую часть жизни я делила одну комнату с двумя братьями и сестрой, поэтому сейчас мне больше всего хочется иметь личное пространство.

Знаете, жизнь в бедном квартале и нехватка денег на самые простые вещи – такие как хлеб – накладывают свой отпечаток.

Мне все равно, что мы постоянно на гастролях и в городе бываем максимум три-четыре месяца в году. Группа – это драйв, а дом – моя маленькая тихая гавань. После шума и сумасшедшего ритма жизни я хочу побыть наедине с собой.

Вы спросите, раз группа выжимает из меня все соки, то почему же я не уйду? Именно она делает меня живой. Мы вкалываем двадцать четыре часа в сутки последние несколько лет и получаем от этого не меньшее удовольствие, чем тот парень, беря на доске очередную волну.

Я отправляюсь в душ. Встав под холодную воду, облегченно выдыхаю. Сейчас середина октября, и в этом году Лос-Анджелес побил свой температурный рекорд – двадцать восемь градусов по Цельсию. За доли секунды кожу покрывает пот. Такое долгое пребывание на пляже, как сегодня, можно считать самоубийством. По крайней мере, для меня: на лице появляются веснушки, а кожа моментально обгорает.

Просушивая волосы полотенцем, смотрю список сообщений на телефоне.

Алан больше не писал, но я знаю, что завтра он вновь возьмется за меня. Еще есть парочка СМС от старших братьев. Мы редко созваниваемся, так как каждый занят своей жизнью, но они оба иногда присылают мне разные вырезки из статей, а следом – очередной подкол в мою сторону, что их младшая сестренка маячит у них перед глазами куда ни посмотри.

Снова звонок. На это раз Рик.

– Ты идешь со мной на вечеринку! – заявляет он.

Я смеюсь.

– Ты не в моем вкусе, – шучу я.

– Поверь, твоя костлявая попка меня тоже не особо привлекает.

Обычный обмен любезностями в нашем стиле.

– Алекс, хватит хандрить.

Бросаю влажное полотенце в корзину с грязным бельем и падаю на кровать.

Я исключила вечеринки из своей жизни после расставания с Брайсом. Практически на каждой мы с ним встречались. Но если его я еще могла проигнорировать, то от толпы журналистов так просто не уйдешь.

Однако ребята считают иначе, поэтому когда у них намечается очередная вечеринка, они делают все, чтобы я пошла с ними. Даже сегодня, когда мы репетировали, Рик не переставал говорить о безудержном веселье, которое меня ждет, и с уверенностью заявлял, что это будет самый незабываемый вечер в моей жизни.

– Будет музыка, выпивка и куча горячих парней.

– Безумно заманчиво.

Просмотр серии любимого сериала или вечеринка? На мой взгляд, ответ очевиден.

– Забудь о кабельном хоть на один вечер, – сразу же говорит Рик.

– Ты слишком часто торчишь у меня дома, – ворчу я.

– Алекс, то, что ты закрылась от остального мира, только играет ему на руку. Покажи уже этому засранцу, что он потерял, и утри ему нос.

Тяжело вздохнув, откидываюсь спиной на кровать и смотрю в потолок.

В конце концов, Рик прав. Сколько можно? Разрывом с Брайсом жизнь не заканчивается.

– Хорошо. Я буду готова через пару часов.

Он устало стонет.

– Час. Тебе вполне этого хватит, – говорит он и бросает трубку.

Я упоминала, что мы больше, чем друзья? Рик, Марк, Тайлер и я – семья, члены которой периодически ненавидят друг друга, как и все нормальные люди.

Да, в туре иногда бывает тяжело, и мы срываемся. И все же эти трое парней знают обо мне гораздо больше, чем моя настоящая семья.

Они первыми надрали Брайсу его лживый зад. А я была рядом с каждым из них в трудные времена.

Встаю с кровати и иду в кухню.

Мария, моя домработница, уже ставит на стол свежевыжатый сок и тарелку с круассанами.

– Будут какие-нибудь пожелания насчет ужина?

– Нет, спасибо. Рик уговорил меня развеяться. Дом в твоем распоряжении, – я подмигиваю ей.

Как только я купила квартиру, то обратилась в агентство по подбору персонала. Мы с Марией сразу нашли общий язык. Я не против, что иногда она останавливается в комнате для гостей. Когда я в турне, она присматривает за квартирой, а по возвращении меня встречает чистый дом и теплая еда.

К тому же мы с Марией понимаем друг друга с полуслова. Иногда она из вежливости уточняет, что приготовить, но в конце концов на столе всегда стоит то, что она сочтет нужным.

За это я ее и люблю.

Закончив с обедом, я благодарю Марию и отправляюсь в комнату.

Я жалею, что не уточнила, у какого друга будет вечеринка. Все же ориентироваться в знакомой обстановке гораздо проще.

Зайдя в гардеробную, пробегаю взглядом по одежде: дизайнерская, обычная из дешевых магазинов, реклама – половину из этого я даже не носила.

Сейчас стоит жара, но уже вечером температура может опуститься до десяти градусов. Снимаю с вешалки черное платье на тоненьких бретельках. Дополню его ботинками и кожаной курткой.

Я всегда любила сочетать в одежде нежность и дерзость.

Оставляю русые волосы распущенными, лишь укладываю их гелем, создавая легкие волны. Серо-голубые глаза подчеркиваю стрелками и наношу тушь, а на губы – бальзам.

– Ты собралась всех сразить? – спрашивает Мария.

Она заносит корзину с чистым бельем и направляется в гардеробную.

– Всего лишь хочу показать, что Максвелл больше ничего для меня не значит.

Мария улыбается мне теплой улыбкой, но молчит.

Она понимает, что я вру. Но, может, чем чаще я буду это повторять, тем быстрее эти слова станут реальностью.

В каком-то смысле он действительно для меня больше ничего не значит. Просто мое глупое сердце болит от того, что когда-то верило ему.

Рик присылает сообщение, что ждет меня внизу.

Беру небольшую сумочку и, положив в нее телефон, выхожу из квартиры.

Глава 3

Алекс

Я согласилась поехать с Риком и только сейчас понимаю, какую ошибку совершила.

Он пьян. Прошло не так много времени, а он уже так надрался, что играет на воображаемой гитаре, стоя на столе посреди гостиной. Мне придется вызывать такси, потому что, как оказалось, остальные ребята отказались ехать.

Беру бокал с минеральной водой, выхожу на балкон и прикрываю за собой дверь, чтобы побыть немного в тишине.

Прохладный вечерний воздух приятно освежает после той духоты, которая стоит в доме.

Я понятия не имела, что Рик дружит со спортсменами-экстремалами.

В гостиной столько парней, и у всех в крови сплошной адреналин и тестостерон. Они то и дело рассказывают, как берут очередную высоту, на какие глубины погружаются и куда отправятся в ближайшее время.

Я думала, мы будем в своей среде и окажемся на светской тусовке, где бутылка шампанского стоит несколько сотен долларов. Но с этими людьми я чувствую себя некомфортно.

Пока я на кухне искала что бы выпить, ко мне уже подошла парочка и поинтересовалась, не хочу ли я покурить, а заодно и стать третьей в их бурных развлечениях.

Я не ханжа и за время тура с парнями всякого повидала, но все же от такого предложения потеряла дар речи. А когда смогла что-то сказать, то они уже нашли себе другую компанию.

Поставив бокал на перила, опираюсь на них и смотрю на звездное небо. Мы находимся далеко за городом, и звезды здесь видны гораздо ярче. Порой я даже забываю, как они выглядят. В центре города, кроме уличных огней, ничего не видно.

А еще здесь тихо. Даже с музыкой, кричащей из гостиной, можно услышать шум прибоя и почувствовать свежий морской воздух.

Дом расположен на холме в районе Хантингтон Бич. Это, конечно, не Западный Голливуд, но все же обустройство говорит о том, что у хозяина отменный вкус к деталям: на стенах висят картины художников современного искусства, в гостиной стоит парочка скульптур, а в кухне я успела заметить столешницу из натурального камня. Светлая мебель, окна в пол и собственный бассейн. Все это не совсем вяжется с собравшейся сегодня компанией. Переведя взгляд в сторону, вижу ступеньки, чтобы спуститься к океану. Но это не совсем удачная мысль: на берегу горит огромный костер, и вокруг него также собралась компания любителей ночных развлечений. Они поют песни, жарят зефир и, судя по всему, отлично проводят время.

У этих ребят своя атмосфера.

Легкая и сумасбродная. Они живут одним днем.

Надо признать: несмотря на незнакомую обстановку, это гораздо лучше, чем валяться дома и смотреть очередной фильм или серию «Друзей».

Боже, когда я успела стать такой скучной? Мои развлечения свелись к просмотру сериалов и поеданию попкорна.

Но – прошу заметить – довольно смешных.

– Не против, если я присоединюсь?

От неожиданности я вздрагиваю и задеваю бокал. Он летит прямо вниз и разбивается о камни.

– Извини, не хотел пугать, – говорит незнакомец.

Он подходит ко мне и, опершись локтями на перила, смотрит на океан.

– Можно было предупредить, – нервно бросаю я.

– Например, как? Послать голубя или запустить фейерверк?

Парень смотрит на меня насмешливым взглядом, и мне хочется его послать.

– Достаточно было не подкрадываться, – фыркаю я.

Немного увеличив между нами дистанцию, снова опираюсь на перила и продолжаю смотреть на город, делая вид, что больше не замечаю его.

– От кого прячешься?

Он явно не понимает намеков.

– С чего ты взял, что я прячусь?

– Ты единственный человек, который пропустил все веселье. Весь вечер бродишь по дому в одиночестве, – ухмыляется он.

– Под весельем ты подразумеваешь хвастанье друг перед другом очередными достижениями?

Уголки его губ поднимаются вверх, и я замечаю небольшие ямочки.

– Не любительница экстрима?

Он делает глоток пива из бутылки.

– Предпочитаю, чтобы мои руки и ноги оставались целыми.

В конце концов, именно они приносят мне деньги и позволяют содержать семью. Но незнакомцу я этого не говорю.

 

Замечаю его заинтересованный взгляд на себе.

Я упоминала, что дом набит симпатичными парнями?

И этот не исключение.

Выгоревшие на солнце светлые волосы небрежно уложены, словно он только что вышел из душа. Волевая линия челюсти довольно необычно сочетается с пухлыми губами. На лице трехдневная щетина, а на носу небольшая горбинка. Могу поспорить, что он сломал его в каком-нибудь приключении. Свет из окон дома падает на нас, и я замечаю его загорелую кожу. Рубашка парня расстегнута, и мой взгляд задерживается на мускулистой груди и животе.

Боже, у меня не было секса три месяца. Тот раз в клубе был ошибкой, о которой я безумно жалею. Мне хотелось сделать Брайсу больно, а по итогу я переспала с незнакомцем, хотя это мне не свойственно, и опустилась до уровня Максвелла. Больше никогда не позволю гневу затмить мой разум.

В любом случае это больше не повторится.

Просто надо взять свои гормоны под контроль.

Незнакомец замечает мой изучающий взгляд, и на его губах появляется хитрая улыбка. Я отворачиваюсь.

– Как же ты оказалась в столь непривычной для себя обстановке?

– Я пришла с другом, но, судя по всему, уйду отсюда одна.

Рик наверняка останется здесь до утра.

– Я могу тебя отвезти, – предлагает парень.

Он произносит эти слова в тот самый момент, когда я достаю телефон, чтобы вызвать такси.

– Не думаю, что это хорошая идея, – выбираю машину первого класса и ввожу домашний адрес. Машина должна приехать в течение пары минут.

– Почему же?

– Я тебя не знаю. Может, ты маньяк или очередной фанат, который прикидывается.

Его брови удивленно поднимаются.

– Фанат?

Ясно, он не знает, кто я такая. Это уже радует.

– Ты всегда такая колкая? – он так странно растягивает слова, что мне режет слух.

– А ты не всегда понимаешь намеки?

Повернувшись ко мне, он складывает на груди руки, и мышцы на его предплечьях напрягаются.

– Что ж, приятно было поболтать, но мне пора.

Убираю телефон в сумочку и, еще раз взглянув на парня, разворачиваюсь к выходу, решая подождать машину на улице.

– Как тебя зовут? – окрикивает он меня, когда я захожу в дом.

Я слегка оборачиваюсь:

– Пришли голубя, и, возможно, я тебе отвечу.

Парень смеется.

Я оглядываюсь в поисках Рика и замечаю его в компании двух блондинок. Одна сидит у него на коленях, а другая обнимает за шею, царапая ногтями кожу.

Я прекрасно понимаю, что сейчас нет смысла его беспокоить.

Миную гостиную и с трудом протискиваюсь сквозь танцующих людей. Настоящая вечеринка начнется, как только я зайду домой: Росс и Рэйчел уже заждались. Надо скорее узнать, был у них перерыв или нет. Хотя это довольно странно звучит, учитывая, что я смотрю этот сериал в двадцатый раз.

Как только я открываю входную дверь, меня ослепляет одна фотовспышка за другой. Папарацци накидываются на меня и окружают со всех сторон. Я даже не могу прикрыть рукой глаза, потому что кто-то из них хватает меня, пытаясь развернуть к себе.

– Алекс, это правда, что вы с Брайсом Максвеллом записываете совместный сингл? Ты простила его?

– Как ты прокомментируешь вчерашнюю вечеринку, на которой Максвелл был замечен в компании моделей Victoria’s Secret?

– Вы отправитесь в турне вместе?

Я не могу сориентироваться. Мне в лицо суют несколько микрофонов, и все камеры направлены на меня. Вопросы про Максвелла не прекращаются.

Вот почему я перестала ходить на вечеринки – даже на те, где прессы быть не должно. Обычно я не теряюсь и сразу беру себя в руки, но сейчас я оказалась не готова к этому. Я просто хотела отдохнуть.

Но, видимо, это будет в следующей жизни.

Они всегда меня выслеживают.

Мне удается прикрыть глаза рукой. Надо всего лишь дождаться такси, и все это закончится.

Черт возьми, Рик обещал, что их не будет!

– Пойдем, – вдруг слышу я голос над своим ухом и чувствую на своей талии теплую уверенную руку.

Я оборачиваюсь и вижу парня с балкона. Обхватив меня за талию, он помогает мне протиснуться сквозь сумасшедшую толпу журналистов. Один из них сильно толкает меня в плечо, и руку пронзает острая боль. Парень подводит меня к пикапу и, открыв дверь, помогает сесть в машину.

Через мгновение он уже заводит мотор. Рев двигателя заполняет пространство салона. Фотовспышки слепят нас, но парень, не обращая внимания на рой надоедливых журналистов, с пробуксовкой выезжает с подъездной дорожки.

– Думаю, ты еще не успела поймать моего голубя. Я Кэмерон, – он дерзко улыбается и мчится по склону.

«Если не можешь стать праведником, хотя бы не становись подлецом»

«Когда немцы вошли в Каменец-Подольский, мою еврейскую бабушку по доносу соседей отправили в гетто. Мой украинский дедушка долго ходил по инстанциям и пытался ее оттуда вызволить, но безуспешно. Тогда он, как человек простой, подъехал ночью на телеге, попросил позвать бабушку к забору, выкрал ее и спрятал среди мешков с картошкой. Потом отвез в село, подальше от города. Деда с детьми шести и десяти лет, конечно, забрали в полицию. Там их били, требовали выдать, где находится бабушка. Но они ничего не сказали. Там она и прожила до конца войны. Я пропитан этими воспоминаниями, они дают мне опору в жизни. Поэтому я и снимаю каждый раз фильм о тех людях, о тех временах, о той жизни».

Эту историю знаменитый режиссер Сергей Урсуляк рассказывает часто. Она дает ответ на вопрос о том, почему он снимает картины о давно ушедшей эпохе. И нашумевший фильм «Праведник», вызвавший шумную дискуссию, — тоже об этом. Одни утверждают, что фильм о Холокосте, снятый в современной России, смотреть нельзя ни в коем случае. Другие считают, что именно потому, что он снят в современной России, его нужно смотреть обязательно. Я встретилась с режиссером и спросила, что он думает по поводу споров, как сохранить совесть чистой и существуют ли сегодня праведники.

— Почему вы решили снять фильм про советского солдата Николая Киселева, который спас более двухсот евреев?

— Меня очень заинтересовала эта история, я ее услышал несколько лет назад. А потом появился сценарий Геннадия Островского. Я его прочитал, мне он очень понравился. Я плакал, смеялся, переживал. Этот сценарий, с одной стороны, военный, а с другой поэтичный, фантазийный, пронзительный. В нем был вздох. И я, конечно, сразу дал согласие.

— Мне показалось, что в этом сценарии много параллельных линий, из-за которых история главного героя получается невнятной. Кроме того, в фильме есть немало сценарных нестыковок.

— Я вам больше скажу. Там даже есть смысловые дыры. Наверное, это небезгрешная картина, снятая по небезгрешному сценарию. Но я же не снимаю идеальное кино.

— И вам, несмотря на пробелы в сценарии, удалось создать очень тонкое и человечное кино.

— Я ведь все это пропускаю через себя. Это не формальная вещь. Я сам плачу, сам смеюсь. Я испытываю те же самые эмоции, что и зритель.

— Меня совершенно поразила девочка Кэти Соловей, которая сыграла роль Мирьям. Как вам удалось найти такое чудо?

— Это действительно прекрасная девочка. У нее папа англичанин, а мама русская, поэтому она владеет свободно русским и английским. Ее привела моя ассистентка по артистам. Чудный ребенок. Мне сразу захотелось плакать, когда я ее видел. У нее удивительная внутренняя чистота.

— А как вы вообще подбираете артистов?

— Есть несколько актеров, с которыми я работаю постоянно. Есть некоторое количество артистов, которых я нахожу в театральных училищах. И есть огромный пласт артистов, о существовании которых я и не подозревал, и их мне приводят. Я с ними общаюсь, они одеваются в специальную одежду, мы их снимаем, смотрим, подходят они нам или не подходят. Так проходит примерно полгода. Подготовительный этап — один из самых долгих и сложных. Я считаю, что подготовка — один из самых важных этапов в кинопроизводстве.

— Долго снимали?

— Долго. Это случилось во время пандемии. Съемки в Израиле несколько раз откладывались из-за карантинов. Приходилось то и дело сдвигать график. В итоге получилось очень удачно, потому что наши съемки в Белоруссии попали на период с августа по октябрь, это как раз те самые месяцы, когда Киселев вел свой отряд через белорусские леса.

— То есть получается, вам повезло, потому что была и погода та же, и природа та же.

— Да, и те же самые места. К сожалению, это было связано со сложностями. Заключительная сцена с мостом снималась уже в октябре, когда температура падала до нуля и ниже. Саше (Александру Яценко, исполнителю роли Киселева. — М. Г.) пришлось лезть в эту ледяную воду. Но, конечно, преувеличивать наши страдания тоже не нужно. Это всего лишь кино, и оно даже близко не стоит с тем, что приходилось испытывать людям в реальности. Это же все-таки имитация.

— Вам уже прилетело много упреков от благодарных зрителей…

— Да, конечно, до меня долетает критика. Хотя я не сижу в соцсетях, но мне об этом рассказывают. Но основные претензии ко мне — идеологические, связанные с сегодняшним днем. Про мою картину говорят, что это «пропаганда», «агитка». Спорить с этим бессмысленно. Объяснять, что эта картина задумывалась и снималась задолго до всего происходящего, — это значит вступать на территорию, где приходится оправдываться. Мне оправдываться не за что. Когда начинаешь объяснять, то тут же становишься виноватым. Я знаю, что я это делал с чистыми руками, с чистыми намерениями. Мои взгляды очевидны и понятны, даже если они не произнесены. Спорить ни с кем не буду. Нравится — смотрите, не нравится — не смотрите. Мне только обидно за этих ребят, которые вложили деньги, привезли сюда в Израиль картину, а им теперь говорят: «Мы ни копейки вражескому государству не дадим!» Ребят, это вы не вражескому государству не дадите. А своему. Плюс заставите обанкротиться хороших, ни в чем не повинных людей.

— Но вас все время критикуют за то, что ваши персонажи говорят не так, и выглядят не так, и вообще вы создали карикатуру на евреев, а настоящие евреи были совершенно другими.

— Нет ни одного моего фильма, который бы не критиковали. Всегда находятся люди, которые лучше знают, что и как было. Я к этому отношусь абсолютно спокойно. Я снимал не в бреду, у меня были консультанты по любому вопросу. По еврейской свадьбе, по спасению от гангрены в полевых условиях, по обычаям, традициям, по белорусскому языку. Нет ни одного кадра, снятого без консультанта. У меня постоянно присутствовали на площадке носители языка, специалисты в разных областях. Поэтому всем не угодишь, и у меня не было такой задачи. Меня удивляют люди, которые думают, что мы работаем с закрытыми глазами и отключенными мозгами. Они не понимают, как это вообще работает.

— И как это работает?

— Есть целая группа консультантов, которая трудится над фильмом. Есть костюмеры, которые находят аутентичные костюмы. Есть музыкальный редактор, который подбирает музыку. И есть продюсеры, которые определяют, что мы из всего этого можем себе позволить. Мне важно, чтобы это работало, а все остальное меня волнует гораздо меньше. Я делаю то кино, которое мне нравится, которое я хочу смотреть. Я рассказываю о том, что мне самому интересно. Остальные могут ко мне присоединиться или не присоединиться. То, что я делаю, несложно для восприятия. Я достаточно понятный режиссер, и фильмы мои понятные. Но уговаривать полюбить меня я никого не буду.

— Я большая поклонница «Ликвидации», ставшей уже классикой жанра. Но и ее постоянно критикуют. Потому что в Одессе так не говорят, и вообще там никаких бандеровцев не было. Что вы на это можете сказать?

— То же самое, что и про «Праведник». Если бы это все было вранье, то этот фильм не пользовался бы такой популярностью в Одессе. Уж они-то точно знают, как было и как не было. И если ставят памятник Гоцману, а во двор, где мы снимали, водят экскурсии «по местам «Ликвидации», то это о чем-то говорит. Конечно, там многое выдумано. Но кардинал Ришелье тоже был не таким, каким он показан в романе «Три мушкетера». Это персонаж не исторической картины, а приключенческой. Это другой жанр. Не было бандеровцев? Может, не было, а может, были. А операция «Маскарад», как вы считаете, была?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Это байка, которая гуляет. И мы ее обыграли в фильме. Мне говорят: эта песня написана позже. Я знаю, что она написана позже, мы же покупаем на нее права. Но она мне нравится, она хорошо ложится в канву фильма, и поэтому актриса поет эту песню именно в этот момент.

— Как вы думаете, почему ваши фильмы вызывают у кого-то восхищение, а у кого-то раздражение?

— Потому что мои фильмы обращены к эмоциям. И когда у меня получается, я знаю, что зритель испытывает сильную эмоцию. Эта эмоция может кого-то радовать, а кого-то сильно раздражать.

— Вы счастливый человек, потому что вам удалось создать образы, которые войдут в историю современного российского кино. Один Гоцман чего стоит!

— Я счастливый человек не поэтому, а потому что я делаю то, что я хочу. Более того, я же работаю на зыбком песке. Когда я слышу хвалебные отзывы, то понимаю, что они обращены ко мне в прошлом, к тому, что я уже сделал. А смогу ли я это повторить? Я не знаю. И эта мысль все время меня преследует и даже пугает. Но тем не менее это большая радость. Наша профессия, несмотря на все сложности, это радостная профессия.

Памятник Давиду Гоцману в Одессе. Фото: Новоросс, CC BY-SA 3.0

— Вы снимаете про эпоху первой половины двадцатого века. Почему вам это интересно?

— Я снимаю и про периоды позднейшей истории, но принципиально не снимаю про современность. В прошлом мне все понятно. Я знаю, что такое хорошо, а что такое плохо. А сегодня я мало про что могу сказать, что это однозначно плохо, а это однозначно хорошо. Есть, конечно, определенные вещи, которые абсолютно отвратительны. Но в нашем мире все настолько перемешано, что отделить хорошее от плохого у меня лично не получается. Я не хочу в этом разбираться. А там я знаю, кто друг, кто враг, кто хороший, кто плохой. И в этой системе координат мне проще жить. К тому же людей, которых нет, я люблю больше, чем тех, кто остался. Выдуманных персонажей я люблю больше, чем настоящих людей.

— Они для вас более живые.

— Да. Они для меня более живые и понятные. И события, которые происходили раньше, вызывают у меня ностальгическую сентиментальность. Поэтому я не лезу в современность, которую не люблю. Но я стараюсь в том, что было тогда, найти отражение сегодняшнего дня.

— И что вы находите?

— Очень многое. Ну, например, когда я снимал «Тихий Дон», то понимал, что то, к чему катится наша сегодняшняя ситуация, может вылиться во что-то очень похожее.

— Вы имеете в виду гражданскую войну?

— Ну да, конечно.

— Вы считаете, что это возможно?

— Конечно.

— А кто с кем будет воевать?

— Внутри страны есть большой раскол и поляризация мнений. И это не просто споры, а разговор на уровне «чтоб ты сдох!». И нет никакой гарантии, что эти разговоры не перейдут в действия.

— Глядя на то, что происходит сегодня в мире, вдруг начинаешь осознавать, что фашизм и диктатура — это так близко, это так возможно. Мое поколение видело фашизм только в фильмах. Но внезапно оказывается, что это может произойти здесь, сейчас и с нами.

— Да, и единственный способ противостоять этому — думать по-другому, действовать по-другому и пытаться сделать все, что в твоих силах, чтобы этого не произошло. Стать лучше. Как это ни наивно звучит, но в тот момент, когда человек слушает музыку, читает, смотрит фильм и испытывает эмоцию, он становится лучше. Культура — это единственное, что может спасти от падения в пропасть. Может быть, это глупость, потому что немцев с их великой культурой это не спасло ни от чего. Но сделать из человека животное, очевидно, довольно легко. И нужно тратить силы на то, чтобы убеждать человека в том, что он не животное. И жизнь не настолько плоха, чтобы ее так бездарно растрачивать. Нужно жить простыми понятиями: вот это хорошо, вот это плохо. И пытаться донести это до других.

— Что такое хорошо, а что такое плохо в современных реалиях?

— Плохо — уничтожать другого человека. Плохо — поступать не по совести. Хорошо — это все остальное.

— А как сейчас можно сохранить свою совесть? Не пойти на сделку с ней, не объяснить себе, что я поступаю правильно, хотя в глубине души знаешь, что это не так?

— Это очень сложно. Часто для этого нужно особое мужество, которого у меня, например, нет. Но не нужно быть героем. Просто не совершай плохих поступков. Если не можешь стать праведником, то хотя бы не становись подлецом.

— А вы в ладу со своей совестью?

— В целом да. Хотя бы потому что я, вопреки тому, что про меня пишут, не делаю того, во что не верю. И, как ни странно, мне никто не говорит, что я должен делать и «как надо» делать.

— Но сейчас все, что связано с Россией, считается «токсичным».

— Да, конечно, понимаю. Сейчас так. Но я также понимаю, что все когда-нибудь заканчивается. И я верю в то, что все, что происходит сегодня, закончится, и на этих руинах нам придется строить что-то новое. Потому что никто и ничто никуда не денется. Мы будем по-прежнему жить рядом, и настанет момент, когда все нормализуется. Я знаю точно, что плохое всегда заканчивается. Я много раз это видел.

— Трудно жить в учебнике истории.

— Да, трудно, а часто просто противно. Но это нужно пережить.

— Именно поэтому многие воспринимают очень болезненно ваш фильм, где вы рассказываете о подвиге советского солдата. Они считают это неуместным.

— Рассказывать о подвиге советского солдата правильно в любое время. Иначе получается такая же идеология. Почему нельзя сказать, что советский солдат — это прекрасно?

— Потому что это ужасно.

— Нет. Я говорю другое: посмотрите на советских солдат и будьте такими, как они. Я же не придумал советского солдата, спасшего двести евреев, он же реальный человек! Всегда время говорить об этом. Хотя бы для того, чтобы какой-то другой «советский» солдат взял пример с Киселева.

— В сериале «Жизнь и судьба», снятом по великому роману Василия Гроссмана, одна из центральных тем — свобода. Точнее, как сохранить внутреннюю свободу в атмосфере тотальной несвободы. Этот же вопрос можно задать и сейчас. В нынешней ситуации вам удается сохранять свободу?

— Конечно, не в полной мере. Вот даже у нас с вами неравная ситуация. Вы мне можете задавать любые вопросы, а я вам не могу давать любые ответы.

— В какое страшное время мы с вами живем.

— Да, время, наверное, не лучшее. Но бывало всякое. После ночи наступает рассвет, по-другому не бывает.

— А сегодня праведники существуют?

— Любой человек, спасший душу, становится праведником. Конечно, такие люди есть, и они есть везде. Но про плохое говорить всегда интереснее, чем про хорошее. И поэтому про негодяев мы слышим гораздо чаще, чем про праведников. Но они есть, они среди нас. Их просто не видно. А часто и не слышно. И поэтому о них надо говорить.

Dionne Brand’s In Another Place, Not Here (1986) — Buried In Print

Перейти к содержимому

Предыдущий Следующий

Дайон Брэнд В другом месте, а не здесь Не здесь .

Я купил свой экземпляр на выходных (одолжил свой оригинал) и прочел его за один присест в воскресенье, полностью погрузившись в поэтическую прозу, в яркие переживания Элизеты и Верлии, в пышность Карибского моря, суровость города, который я называю своим домом, Торонто, знакомый, но из другого времени.

Честно говоря, я помню, как мне нравился ее более свежий роман « Чего мы все жаждем » (2005) и « при полнолунии» и «Перемена луны » 2000 года, но я не помнил, насколько сильно. Я не помнил, насколько мощно она использует язык, насколько ее проза одновременно весома и непринужденна, как ее персонажи полностью занимают шрифт на странице и настаивают на пространстве за его пределами.

Я этого не помнил, но все вернулось всего на нескольких страницах В другом месте, а не здесь , ощущение унесенности, это добровольное погружение. Я помню, как брал все ее произведения, до которых мог дотянуться (поэзия, теория, художественная литература, научная литература и т. д.), и чувствовал, что хочу «делать заметки», записывая каждое слово, делая объемные заметки.

И действительно, я считаю, что лучший способ рекомендовать эту работу — это позволить ей говорить самой за себя. Вот две цитаты из первого раздела романа «Элизета поманила»:

«Дух на дороге. Это создает тишину. Я чувствую, как ром проходит через мое горло, теплый и резкий, так что дыхание ее рта касается моего уха. Сладко-сладко, мой язык сладок, чтобы ответить ей, и меня удивляет, как я хочу коснуться ее зубов и зажать ее рот на этом слове. Я продолжаю идти. Я не отвечаю. Но я сожалею о каждой минуте, пока не увижу ее следующей». (14)

и

«Я бы не назвал ничего из того, что мы любим, потому что любовь слишком проста. Все масло для мягких ног, все расчесывания наготы, все движения шеи, рук и грудей. Все это трогательно. В этом нет ничего простого. Все это открытие похоже на перелом костей». (78)

И вот еще два, из второй части романа «Верлия, летящая»:

«Ей снилось, что она уезжает в море, плачущее море, его глаза прозрачны, его слезы блестят, уходит в такое старое место нет воспоминаний об этом. Она задается вопросом, какими слезами были бы те старые слезы. Она задается вопросом, похожи ли они на вкус историй, которые она хочет услышать». (126)

и

«Нам повезло, что мы в Канаде», — говорит ее дядя. «Ты можешь сделать здесь что угодно». Что угодно, что угодно, что он продолжает говорить, но его что угодно мало. Он означает, что не будет голода, у вас будет одежда на спине, у вас будут туфли на ногах, и этого достаточно. (148)

Любовь и принадлежность, борьба и выживание, независимость и свобода: темы этого романа универсальны и эпичны. Было увлекательно читать это между Моник Роффи Белая женщина на зеленом велосипеде (действие происходит в Тринидаде с отдельными историческими сегментами, повторяющими один и тот же набор персонажей во времени) и Black Mamba Boy Надифы Мохаммед (действие происходит в северо-восточной Африке, также с четко определенными историческими периодами), оба из которых затрагивают одни и те же темы.

Поэтическая проза в романе Бранда обжигающе прекрасна, но временами почти подавляюща; если память моего читателя заслуживает доверия, я бы предложил либо ее второй, либо третий роман для тех, кто хочет несколько более традиционного стиля повествования и структуры. А для тех, чей поэтический мускул уже натренирован, у Брэнда есть много томов на выбор: об этом завтра.

Читали ли вы раньше работы Дионн Бранд? Если нет, как вы думаете, хотели бы?

Похоронен в печати2014-03-09T17:44:11-04:00 Ссылка для загрузки страницы Перейти к началу

Два брата из Чи, здесь, в Гане

ОЯРИФА, Гана — его звала Африка. Он чувствовал это глубоко в своей душе. Я чувствовал тот же зов, говорящий, манящий, возможно, исходящий от наших духовных предков, шепчущий: «Возвращайся домой».

По крайней мере, мы так себе представляем. Мы еще не до конца это понимаем.

А вот и мы, американские беглецы. Чернокожие мужчины, которые по эту сторону Атлантического океана приветствуют друг друга коллективными рукопожатиями и братскими объятиями, как будто мы бывшие рабы, порознь сбежавшие с одной и той же жалкой плантации, ликуют в нашей общей связи выживания и безопасного перехода к свободе.

Два брата из Чи, любимые на всю жизнь сильными бабушками — один из нас из К-Тауна, другой из Диких сотен, более известных как Северный Лондейл и Роузленд.

Две души из далекой страны, где два бедных чернокожих мальчика выросли с разницей в поколение и вместе с тем как родственники в «борьбе» в Америке, где расизм до сих пор дует холодным ветром, а тела чернокожих — от рук белые, а также гораздо больше черных мужчин — слишком часто они лежат на ее улицах, истекая кровью.

Мы стоим в стороне от нее, на вершине современного торгового центра в Оярифе, в районе Большой Аккры в Гане. По крайней мере на данный момент.

Прохладный западноафриканский вечерний бриз. Изумрудные холмы вдалеке покоятся под мерцающим ночным небом.

Вдали от порывов расовой ненависти и непрекращающейся угрозы убийства и насилия с применением огнестрельного оружия в Америке, мы вдыхаем дыхание свободы и мира среди мерцающих лампочек и величественных деревянных столов, верхние части которых украшены именами 12 племен. Израиля.

Это место Тели Вудс: «Ресторан на крыше Jerk Soul». Вывеска внутри Jerk Soul приветствует всех входящих: «Шалом».

Jerk Soul — одна из новейших закусочных в Гане. Элегантное заведение с деревянными столами ручной работы и стульями в форме тронов, создающими царственную, но непринужденную атмосферу, которая накрывает стол для классических рывков Вудса и ассортимента аппетитных блюд. слияния, которые вспыхивают, как солнечный свет на палитре.

Вудс, выросший в Роузленде, говорит, что его секретный соус и кулинарное мастерство происходят от его карибских корней и унаследованы от традиционной пищи для души, которая становится слаще с добавлением вяленого мяса. В его меню есть джерк джоллоф — ганское блюдо в исполнении Вудса; вегетарианские тако с вешенками; паста раста со сливочным соусом парма роза и обжаренным сладким перцем; задушенные крылья индейки и многое другое, включая множество коктейлей. Среди них скрученный Bob Marley — смесь рома, которую так же приятно пить, как и смотреть на нее.

Вудс, рост 6 футов 3 дюйма, — бородатый добрый великан, открывший Jerk Soul 7 марта, всего через восемь месяцев после того, как решил продать свои вещи, собрать вещи и переехать в Гану.