Найдено 82 товара

сначала новые

по алфавиту А-Я

по алфавиту Я-А

по цене (по возрастанию)

по цене (по убыванию)

Былины сего времени. Роман

Рудазов А.

Издательство Армада   Год издания 2017

Варяг. Место для битвы

Мазин А.

Издательство Издательство Э   Год издания 2017

Фаворит. Стрелец: Роман

Калбазов К.

Издательство Альфа-Книга   Год издания 2017

Вот угораздило же попасть в тело стрельца в альтернативной допетровской Руси. Именно Руси, потому как известной ему России тут еще нет. На дворе конец семнадцатого века, а на престоле все так же восседают Рюриковичи.

Ну-у, теперь-то он развернется! Н-да. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… Стрелец, он ведь человек служилый и от себя не зависит. Так что легко точно не будет.

За святую Русь! Фельдъегерь против нашествия Батыя

Корчевский Ю.

Издательство Издательство Э   Год издания 2017

Варяг

Мазин А.

Издательство Издательство Э   Год издания 2017

Сотник. Уроки Великой Волхвы

Красницкий Е., Кузнецова Е., Град И.

Издательство АСТ   Год издания 2017

Дмитрий Донской. Пробуждение силы

Ланцов М.

Издательство Эксмо   Год издания 2017

Варяг. Золото старых богов

Мазин А.

Издательство Издательство Э   Год издания 2017

Империя Русь

Корнилов И.

Издательство Издательство Э   Год издания 2017

Отрок. Покоренная сила

Красницкий Е.

Издательство АСТ   Год издания 2016

Корпорация «Русь»

Ланцов М.

Издательство Издательство Э   Год издания 2016

Отрок. Внук Сотника

Красницкий Е.

Издательство АСТ   Год издания 2016

Отрок. Перелом

Красницкий Е., Гамаюн Ю.

Издательство АСТ   Год издания 2016

Азъ есмь Софья. Царевна

Гончарова Г.

Издательство Издательство Э   Год издания 2016

Пиар по-старорусски

Федоров М.

Издательство Эксмо   Год издания 2014

Спасти империю!

Фомин А.

Издательство Альфа — книга   Год издания 2014

Проклятая книга

Иволгина Д.

Издательство Аст Хранитель   Год издания 2008

Самурай Ярослава Мудрого

Ледащев А.

Издательство Астрель   Год издания 2012

Поветлужье

Архипов А.

Издательство Альфа — книга   Год издания 2011

Варяг

Мазин А.

Издательство АСТ   Год издания 2012

Повелитель. Стальной ответ

Зайцев В.

Издательство АСТ   Год издания 2017

Отрок. Ближний круг

Красницкий Е.

Издательство АСТ   Год издания 2017

Отрок: Богам — божье, людям — людское

Красницкий Е.

Издательство АСТ   Год издания 2017

Азъ есмь Софья. Тень за троном

Гончарова Г.

Издательство Издательство Э   Год издания 2017

Хотите узнавать о скидках, акциях и других книжных радостях?

Подписывайтесь на наши уведомления

Нет, спасибо Подписаться

«Древняя Русь». Дмитрий Емец. История, рассказанная ее участниками

В издательстве «РОСМЭН» вышла книга современного популярного детского писателя Дмитрия Емца «Древняя Русь». Старшее поколение наверняка помнит «книги для чтения по истории», которые в школах и кружках были вспомогательным материалом для уроков истории. В этих книгах популярным языком излагался исторический материал. И если книг, иллюстрирующих историю Древнего мира и европейских стран, написано достаточно, то изучая историю Древней Руси школьники до сих пор могли полагаться только на былины, классические тексты сказок Пушкина и, конечно же, энциклопедии. Книга Дмитрия Емца «Древняя Русь» призвана восполнить этот пробел. Она станет отличным дополнением к школьному курсу отечественной истории, поможет заинтересовать детей этим совсем не легким предметом.

При отборе материала автор не отступает от устоявшихся взглядов на историю. В выборе сюжетов он полагается на первоисточники, в том числе, на знаменитую «Повесть временных лет». Во время работы над книгой Дмитрия консультировали историки. Все это делает «Древнюю Русь» исторически достоверной. Вместе с этим Емцу удается увлечь читателей художественностью и эмоциональной окрашенностью рассказов. Ранняя история государства восточных славян описана Емцом с необычного ракурса. Читая эту книгу, эти небольшие рассказы-зарисовки, мы словно становимся непосредственными участниками и одновременно наблюдателями исторических событий. Вот девочка Весея сидит на берегу и плетет венок. Вот могучий кузнец Молчан Гиря с легкостью уходит из хазарского плена и гибнет от вражеской стрелы. Вот Аскольд и Дир идут войной на Царьград. Переживая за героев, читатели постепенно узнают о ключевых исторических событиях древнерусской истории: от призвания Рюрика до крещения Руси князем Владимиром.

Работа над книгой «Древняя Русь» стала новым опытом как для Дмитрия Емца, так и для издательства «РОСМЭН». И автор, и издательство впервые пробуют себя в жанре исторической художественной прозы для детей. Дмитрий увлекся работой над этой книгой и собирается продолжить тему, постепенно пройдя по всем этапам отечественной истории.
Вот что Дмитрий Емец говорит о том, почему он выбрал именно такой подход к повествованию:

Взгляд на историю имеет свой ракурс, причем ракурс определяет материал и отношение к материалу. Например, можно показывать войну с Наполеоном глазами находящегося над событиями историка: «Наполеон одна за другой бросал в бой свежие дивизии, но они разбивались о редут и откатывались назад». А можно показать ту же историю глазами ее непосредственного участника и очевидца: не маршала, не полководца, а, например, неприметного французского барабанщика, мальчишки пятнадцати лет, которого пугают выстрелы, который забивается где-то под колесо, потом ходит по улицам сожженной Москвы и которого потом при отступлении великой армии замерзающим подбирают казаки и из жалости отогревают. Такую историю уже не забудешь, потому что это история конкретного человека.

Древняя Русь

В Древней Руси не было собственно художественной литературы — письменные тексты создавались в целях богослужения, поучения, историографии и делопроизводства и не опирались на единый литературный язык. Богословские сочинения и жития писались на церковнославянском, выполнявшем те же функции, что латынь в Европе, древнерусский оставался языком документа, летописи составлялись из разнородных фрагментов и смешивали два этих языка. Язык, на котором люди разговаривали, впервые был использован в художественных целях только в конце XVII века, в «Житии протопопа Аввакума». Ни древнерусские авторы, ни их читатели не ценили художественный вымысел и эстетический поиск, но черты художественного мы видим и в летописях, расцвеченных преданиями и анекдотами (здесь вершиной стала «Повесть временных лет»), и в риторических сочинениях («Слово о законе и благодати»), и в житиях русских святых с их сказочными чертами и сюжетной занимательностью («Повесть о Петре и Февронии Муромских»). Особняком в древнерусской словесности стоит «Слово о полку Игореве»: его высокая поэзия заставит русскую литературу в начале XIX века обратиться к собственным корням.

• Митрополит Иларион1037 1050

  Одно из первых собственно русских богословских сочинений, чьё содержание отражено в его полном названии: «О Законе, через Моисея данном, и о Благодати и Истине через Иисуса Христа явленной, и как Закон отошёл, а Благодать и Истина всю землю наполнили, и вера на все народы распространилась, и до нашего народа русского дошла. И похвала князю нашему Владимиру, которым мы крещены были. И молитва к Богу от всей земли нашей». Автор — Иларион, первый Киевский митрополит русского происхождения, — под «Законом» и «Благодатью» подразумевает иудаизм и христианство соответственно. Описывая крещение Руси как личную заслугу Владимира Красное Солнышко (а не греков), Иларион преследовал политическую цель: таким образом он утверждал автономию молодой Русской православной церкви от Константинополя и особую историческую миссию Руси.

• 1118

  Самый ранний летописный свод, дошедший до наших дней, составлен в Киеве в начале XII века. Образец и источник вдохновения для всех последующих российских историографов. Именно по «Повести» мы во многом и сегодня представляем себе основные вехи древнерусской истории: призвание варягов, походы на Византию, договор князя Олега с греками, убийство князя Игоря древлянами и месть княгини Ольги, крещение Руси. Имя Нестора, монаха Киево-Печерской лавры, который считается первым русским летописцем, стало почти нарицательным. На самом деле «Повесть» составлена из разновременных кусков; в её основу легли устные предания, фольклор, агиография, новгородские и греческие документы, которые Нестор привёл в хронологический порядок. В «Повести» история Руси ведётся от библейских времён, но первая точная дата — 852 (6360) год, когда русы впервые приплыли к Царьграду. Многие фразы из «Повести» разошлись на цитаты — хотя бы знаменитая формула «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет».

• 1188

  Первый образец высокой поэзии в древнерусской литературе. Историческая поэма о походе новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев в 1185 году, записанная или созданная по живым следам событий. Ни имени автора, ни списков «Слова» не сохранилось. Единственный список сгорел в московском пожаре 1812 года, из-за чего в «Слове» многие годы подозревали литературную мистификацию, однако уже в XXI веке академик Андрей Зализняк методами лингвистики доказал его подлинность. Поэтический язык «Слова» владел воображением многих русских писателей, которые вдохновлялись им и переводили его на современный русский язык. Наиболее известен перевод Жуковского, всего их существует множество, включая поэтический перевод Николая Заболоцкого и академический — Дмитрия Лихачёва. Такие выражения, как «растекаться мыслью по древу» или «О Русская земля, далёко уж ты за горами!», плач Ярославны и образ Вещего Бояна навсегда вошли в русский символический обиход.

  Подробнее о книге

• Даниил Заточник1213 1236

  «Моление Даниила Заточника» по форме — челобитная переяславско-суздальскому князю Ярославу Всеволодовичу от некоего образованного, но обнищавшего автора. По сути это публицистика: челобитчик объясняет, что щедрость — добродетель правителя, критикует бояр, аргументирует просьбу о помощи, указывая, что умён и добронравен («юн возраст имею, а стар смысл во мне») и отвергает бесчестные способы обогащения — воровство или женитьбу по расчёту. Завершает «Моление» яркая филиппика против женской злобы, которой «нет ничего лютее». Текст известен в двух основных редакциях (в которых значатся разные адресаты), каждая перерабатывалась и дополнялась разными авторами на протяжении многих веков. В «Молении» библейские цитаты и цветистые афоризмы («Моль, княже, одежду ест, а печаль — человека») густо перемешаны с приземлёнными бытовыми деталями, например кузнечного дела или рыбной ловли; эти житейские подробности становятся поэтическими образами.

• Ермолай-Еразм1547

  «Повесть о Петре и Февронии» не вполне агиография и не совсем историческая повесть — зато во многом волшебная сказка, в которой объединены два традиционных фольклорных сюжета: о змее-соблазнителе и о мудрой деве. Писатель и публицист Ермолай-Еразм создал её по поручению Московского митрополита Макария для прославления местночтимых муромских святых, поэтому текст, в отличие от традиционного жития, привязан к местным реалиям, полон конкретных бытовых подробностей и претендует на историчность. В летописях, однако, Пётр и Феврония не упоминаются; некоторые исследователи отождествляют их с муромским князем Давыдом Юрьевичем (в иночестве Петром) и его женой. Образ Февронии отличается трогательной простотой: по её благословению из ветки вырастает дерево, в её ладонях хлебные крошки превращаются в ладан, а у ног скачет заяц. В известном смысле это русский «Роман о Тристане и Изольде» — история о великой любви, перед которой бессильны сословные препятствия и сама смерть.

• 1600 1650

  «Повесть о Горе и Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин» — анонимное стихотворное произведение XVII века, сохранившееся в единственном списке XVIII века. В нём смешиваются устная традиция народных песен и былин и книжная традиция «покаянных» стихов, смеховая скоморошья культура и религиозно-нравственные наставления. В основе «Повести» — евангельский сюжет о блудном сыне: молодец, не желающий жить по наставлениям отца и матери, уходит из дома и предаётся последовательно всем порокам, об опасности которых его предостерегали — пьянству, гордыне и так далее. На всё это толкает его неотвязная судьба — Горе-Злочастие: «А хто родителей своих на добро учения не слушает, / Того выучю я, Горе злочастное». Промотавшись, отчаявшись и чуть не утопившись, молодец в конце концов находит спасение в монашестве. История молодца по замыслу автора отражает судьбу всего рода человеческого после ослушания и изгнания из рая.

• Аввакум Петров1672 1675

  Автобиография Аввакума Петрова — вдохновителя церковного раскола XVII века, впоследствии канонизированного старообрядцами. «Житие» нарушало все мыслимые литературные каноны своего времени: оно написано нарочито грубым «природным русским языком», церковнославянские цитаты перемежаются ругательствами, откровенно описываются физиологические отправления. Аввакум, создавший главные свои произведения в заключении в Пустозерске, где впоследствии был сожжён, использовал свой яркий ораторский талант, чтобы сделать текст доступным читателям из разных сословий, вернее заклеймить патриарха Никона и вдохновить на мученический подвиг староверов, которым «само царство небесное валится в рот». Описав собственную жизнь и историю гонений на раскол в целом, протопоп Аввакум создал первую русскую автобиографию и в целом стал у истоков светской литературной традиции на русском языке.

  Подробнее о книге

«Без литературы Древней Руси не было бы Достоевского»

Алексей ФИЛИППОВ

09.06.2020

Евгений Водолазкин — не только именитый писатель, лауреат «Большой книги», «Ясной Поляны» и других премий, но и ученый, доктор филологических наук, специалист по древнерусской литературе. Для многих русская литература начинается с Пушкина, в лучшем случае — с Державина, а литература допетровского периода остается «за кадром». Вот что автор переведенного в тридцати странах «Лавра», написанного на современном русском и древнерусском языках, думает о том, повлияла ли литература Древней Руси на классическую русскую литературу и ощутим ли ее генетический код в произведениях современных писателей.

Вместе со Священным Писанием на Русь проникают комментарии к Писанию, жития, службы святым, поучения, толкования священных текстов и, конечно же, историографические сочинения, такие, например, как хроники, которые послужили примером для русской оригинальной историографии — летописания. И все это очень хорошо взаимодействовало. Эта литература была очень значима, с XI по XVII век она обеспечивала духовные потребности Руси. Здесь, в отличие от Запада, элементы художественной литературы представлены скупо. Рыцарский роман, например, не появился. Правда, был известен перевод эллинистического романа Псевдо-Каллисфена «Александрия». Но к нему не относились как к развлекательному чтению: Александр Македонский рассматривался в качестве идеального царя. На Западе же литература была гораздо более светской.

Между Средневековьем и Новым временем на Западе — эпоха Возрождения, первая ступень к Новому времени. У нас же Возрождения в прямом, западном, смысле слова нет. На Руси присутствовали явления, которые Дмитрий Сергеевич Лихачев называл «Предвозрождением». Но у нас ведь не было античности, которую возрождали на Западе. Запад, по выражению историка и философа Георгия Федотова, несколько веков сидел за латинской партой, прежде чем начал обретать свои собственные слова.

Наше Средневековье и Новое время почти смыкаются. Разница между нами и Западом в том, что огромный этический заряд Средневековья, который был уже почти не слышен в западной литературе Нового времени, в русской литературе ощутим. Его хватило на весь XIX век, а может быть, и подольше. Интерес к Средневековью стал даже выше во второй половине XIX века, когда такие писатели, как Лесков, Толстой, Гаршин и другие, занимались переложениями византийских и древнерусских текстов. Это не было случайным явлением: влияние Древней Руси на отечественную литературу Нового времени было велико. Без Древней Руси не было бы ни Достоевского, ни Толстого, ни многих других. Они стали бы профессионалами, может быть, даже виртуозами, но — не более. Не возникло бы то метафизическое измерение, которым знаменита русская литература.

Формально Достоевский — типичный западный романист, поэтому он так популярен в Европе. А настолько интересен Западу Достоевский стал потому, что в западноевропейскую форму он вложил русское содержание и русскую проблематику. И оказался достаточно своим по форме, чтобы быть понятным, и достаточно необычным по содержанию, чтобы стать интересным.

В творчестве Достоевского присутствует великолепно разработанная в Средневековье христианская метафизика. У него христианский взгляд на все происходящее. Так, например, «дело Нечаева» — политическое убийство, совершенное в 1869 году, — трактовали политически, исторически, публицистически, а он дал метафизическую трактовку произошедшего и назвал свой роман — «Бесы». Великим мистиком был Гоголь, которого в советское время в школьных и университетских программах записывали в реалисты. О религиозности Толстого написано огромное количество книг, и я не буду вдаваться сейчас в эту проблему. Скажу лишь, что питалась она по преимуществу раннехристианскими идеалами.

Особый разговор, почему на Западе непонятны Пушкин и Лермонтов. Дело в том, что для многих англоязычных читателей Лермонтов и Пушкин — это как бы обратный перевод Байрона. При этом не учитывается, что западные романтики были очень далеки от Средневековья, а наши почти соприкасались с ним. Поэтому этический заряд и Пушкина, и Лермонтова очень высок.

Я убежден, что сейчас заканчивается громадный историко-культурный цикл, который называется Новым временем. И сейчас — это совершенно очевидно! — в литературе появляются элементы поэтики, очень напоминающие средневековые. То, чем нас пытался удивлять постмодернизм, в свое время уже было в Средневековье. Это, в частности, центонный (то есть фрагментарный) характер текстов. Аналогом того, что Ролан Барт называл «смертью автора», является анонимность средневековой литературы.

Отдельно скажу о так называемом реализме в литературе. Средневековая литература — литература реального факта. Это не значит, что все факты в ней были реальными: просто существовала установка на то, что описанные события действительно имели место. Не было художественного вымысла. Говоря, что это была не литература, а книжность, мы подчеркиваем, что одним из значимых элементов художественности Нового времени является вымысел. А Средневековье вообще никакого вымысла не принимало. Вымысел со средневековой точки зрения есть ложь, а ложь — это грех.

Сейчас литература до некоторой степени устала от своей литературности (как и искусство — от искусственности). Если лет 20 назад слово «реализм» было почти ругательным, то теперь возникает новый запрос на реализм. Литература стремится к реалистичности, поэтому возникают вещи со значительным автобиографическим (или псевдоавтобиографическим) элементом, появляются такие авторы, как Довлатов, Лимонов, Валерий Попов, Аствацатуров. Это литература, которая как бы возгоняет градус реальности выше. Запрос на реальность в литературе отражается и в том, что сейчас, насколько мне известно, существует четыре группы писателей, называющих себя «новыми реалистами». Хотя реализм не всегда понимается правильно.

В этой связи мне вспоминается беседа Эльдара Рязанова с Борисом Николаевичем Ельциным. Рязанов спросил у Ельцина: «Кто ваш любимый писатель?» Ельцин ответил: «Чехов». Рязанов спросил: «Почему?» И Борис Николаевич сказал: «Ну, как же? Вот читаешь Чехова — и понимаешь: да, такое могло быть на самом деле».

Этот критерий по отношению к литературе спорен. Те, кто придерживается такой точки зрения, не отдают себе отчета в том, что они соотносят стиль с реальностью как таковой, а не с представлением о ней. Поэтому их суждения получаются несколько наивными. Реальность так называемого стиля реализма весьма относительна. Она — такой же вымысел, как и все остальное в литературе. И это хорошо. Если бы качество литературы измерялось степенью ее реалистичности, то лучшим художественным текстом была бы телефонная книга, а лучшим произведением живописи — фотография. Но действительность, к счастью, богаче такого рода теорий. Реализм — весьма сложное понятие, которое следует хорошо прояснить, прежде чем им пользоваться.

То, что описывалось в Древней Руси и считалось реальностью, с современной точки зрения не всегда является реальным. И наоборот: многие вещи, которые кажутся реальными нам, не показались бы такими в Средневековье. Иными словами, реализм — весьма относительное понятие.

Подводя итоги, можно сказать, что литература Древней Руси не ушла, ее этический заряд живет в классических произведениях и книгах современных авторов. В современную литературу в определенной степени возвращаются средневековые литературные формы, обогащенные влиянием Нового времени.  

Записал Алексей Филиппов

Фото на анонсах: Кирилл Зыков / АГН «Москва»

Литература и общественная мысль Древней Руси в домонгольский период Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

© Н.П. Страхова, 2008

УДК 94(47):82 ББК 63.3(2)41-72

ЛИТЕРАТУРА И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ДРЕВНЕЙ РУСИ В ДОМОНГОЛЬСКИЙ ПЕРИОД

Н.П. Страхова

В статье на материале анализа литературных памятников Древней Руси домонгольского периода исследуются основные идеи, поднимаемые древнерусскими мыслителями того времени (вопросы о соперничестве княжеской власти и церкви, формах монастырского быта и др. ). Раскрывается проблема ересей, двоеверия, отмечается формирование светской мысли, зарождение гуманистических и рационалистических идей в изучаемый период. Автор подчеркивает, что, несмотря на «православно-языческий двоеверный синкретизм», характерный для русского мировоззрения исследуемого периода, в годы борьбы с нашествиями захватчиков в художественной литературе и публицистике особенно отчетливо зазвучала христианская тема.

Ключевые слова: литературные памятники, Древняя Русь, общественная мысль, древнерусская литература, арианство, исихазм, изборники, летописи, поучения, жития.

П.Н. Милюков писал в свое время, что в Древней Руси царили мрак и невежество: «Века проходили за веками… а духовное воспитание массы подвигалось вперед очень медленными шагами. Гораздо быстрее, чем поднимался уровень массы, падал ему навстречу уровень пастырей» [11, с. 26].

Подобная негативная точка зрения, к счастью, давно не находит большого количества сторонников. Напротив, в научной литературе подчеркивается высокий уровень развития древнерусской культуры домонгольского периода. Как справедливо утверждают исследователи, христианизация потребовала от киевских князей организации «книжного дела» и переводов церковной литературы на русский язык. Обучение детей грамоте становится обычным делом уже в первые десятилетия после крещения Руси. При дворе Ярослава Мудрого существовала своеобразная средневековая академия. Очевидно, в целях избавления от византийской церковной опеки князь поощрял переводы не современной византийской литературы, а греческой классики. Фонд библиотеки

киевского Софийского собора все время расширялся (по подсчетам ученых, в Х-ХШ вв. на Руси в обращении находилось около 140 тыс. книг нескольких сот названий) [7, с. 37]. Дошло же до нас от домонгольского периода всего около двух сотен рукописей.

В задачи данной статьи входит не столько анализ художественных достоинств литературных памятников домонгольского периода, сколько выявление идей, волновавших образованных людей той эпохи. Хотелось бы понять, каков спектр этих идей, в какой степени они были оригинальными, свидетельствовали ли они об определенном размежевании в обществе, о наличии светской мысли. Затронута будет и проблема двоеверия в Древней Руси. Автор отдает себе отчет в том, что общественная мысль как таковая существует лишь в гражданском обществе, поэтому данный термин, если речь идет о древнерусской истории, достаточно условен. Источниками для изучения проблемы послужили наиболее значительные памятники древнерусской литературы.

В связи с новейшими открытиями археологов Московского государственного университета под руководством В.Л. Янина теперь самой древней книгой считается так называемая Новгородская псалтырь, обнаружен-

ная в Троицком раскопе Новгорода в июле 2000 года. Интересно, что она написана не на пергамене, а на дереве. Это триптих, три деревянные (липовые) дощечки, имеющие прямоугольные углубления, залитые воском. Средняя дощечка имеет такие углубления с обеих сторон, то есть найдено 4 страницы текста на воске, которые хорошо сохранились без доступа воздуха в слоях, датируемых первой четвертью XI в. (см. подробно: [6]).

Таким образом, Новгородская псалтырь на несколько десятилетий древнее Остроми-рова Евангелия, которое до недавнего времени исследователи считали самой старой из всех сохранившихся древнерусских книг. В Остромировом Евангелии указано, что дьякон Григорий с помощниками создавал этот труд для новгородского посадника Остроми-ра с 21 ноября 1056 г. по 12 мая 1057 года. Остромирово Евангелие — это апракос, то есть собрание евангельских текстов, рассчитанных на ежедневное чтение в течение календарного года, начиная от Пасхи. Книга написана красивым уставным письмом, в ней есть высокохудожественные изображения евангелистов Иоанна, Луки и Марка.

В последней трети XIX в. был найден еще один древний апракос — Архангельское Евангелие 1092 г. (его научное издание появилось только в 1997 г.). Как полагают ученые, это Евангелие обращалось в простонародной среде.

Дошедшие до нас произведения образованных современников Ярослава Мудрого, ярославовых книжников, позволяют сделать вывод о том, какие проблемы волновали общество. Находим мы в древнерусской литературе и отголоски еретических течений, возникших за пределами Киевской Руси. Поэтому имеет смысл сказать несколько слов об этих ересях.

Одной из первых ересей считается арианство. Его основоположником был Арий, служивший пресвитером в Александрии и впервые сформулировавший свою доктрину в спорах с епископом Александром в 318 году. Арий утверждал, что Сын Божий не вечен, не существовал до рождения, не был безначальным. Александр осудил это учение, но Арий продолжал пропаганду своих взглядов, сочинил много песен, составивших сборник «Пир».

Никейский собор 325 г. объявил Христа не-сотворенным, единосущным Отцу. Арий был отлучен от церкви и отправлен в ссылку в Иллирию. Но арианство нельзя считать случайной вспышкой. Его идеи были сравнительно просты и поэтому получили распространение у некоторых народов, таких как остготы, бургунды, вестготы. Можно заключить, что язычество, оттесненное с государственных позиций, в арианском движении повело атаку на христианство. Отголоски этих идей проявлялись порой и в Древней Руси, например у Илариона (см.: [7, с. 48]).

Параллельно с деятельностью книжников в Европе разворачивались антицерковные движения народных масс, на которые оказали влияние дуалистические системы павли-кианства и богомильства. Имели эти течения определенное влияние и на Руси (см. подробно: [там же, с. 156-162]).

Все это были пришлые антицерковные ереси. Но и на русской почве возникали еретические настроения. Например, в 1168 г. церковный собор вынужден был заняться вопросом о постах. Архимандрит Поликарп потребовал отмены поста, если он приходился на большие праздники. Постные среда и пятница в таком случае отменялись. Греки по этому поводу упрекали русских в ослаблении веры. Ведь это языческая традиция — непременно употреблять мясо в праздники.

История еретических движений русского Средневековья начинается с выступления Федора, самозванного епископа ВладимироСуздальской земли. В 1164 г. суздальцы изгнали с кафедры епископа Леонтия, настаивавшего на строгом соблюдении горожанами постов. Его место и занял главный обличитель Федор, минуя Константинополь и все необходимые обряды. Федор опирался на поддержку веча и князя Андрея Боголюбского, который стремился укрепить церковную и политическую независимость Северо-Восточной Руси. Вопрос о постах имел отношение к проязыческим симпатиям Федора, которого называли даже волхвом. Во Владимиро-Суздальской земле упрочивался культ Богородицы, но во многом и он был наделен языческими чертами. Федор не признавал догматов о непорочном зачатии и посмертном воздаянии, сомневался в Божественной природе Христа.

Все это вызвало протесты духовенства, особенно когда закрыли церкви. В итоге Федора отправили в Киев, где он был обвинен в незаконном захвате святительской власти, во многих «хулах» в адрес христианского вероучения и казнен (см. подробно: [2, с. 269-271]).

Ересям активно противостоит церковная идеология, пропагандируемая монастырями. Уже в первые века христианства возникают две формы монастырского быта: одна покоится на традиционных основах, утвержденных еще Владимиром Святославичем (монастырь, взаимодействующий с миром), другая, представлявшая собой православно-аскетическое подвижничество, пришла с Афона. Афон — это своего рода Мекка восточного христианства, гора в Византии, где расположено множество мужских монастырей. Там и возникла идеология исихазма.

Исихазм — производное от греческого слова «исихия», что означает покой, безмолвие, отрешенность. То есть исихазм — это идеология монаха-пустынника, крайняя форма аскетизма. «Муж мудрый безмолвие видит» -таков исходный пункт всех построений в этой области. Очень рано подвиг безмолвия начинает ценить Афон. Особого расцвета теории исихазма достигают в XIV веке. Но классическое описание монашества уже в XI в. дает монах одного из константинопольских монастырей Симеон.

На Руси наиболее отчетливо исихазм обнаруживается на рубеже XV-XVI вв. в деятельности заволжских старцев во главе с Нилом Сорским, которых называли нестяжа-телями. Но, как уже отмечалось, появилась эта идеология гораздо раньше, одновременно с монашеством, и на древнерусский монастырский быт оказала влияние уже в XI веке.

Д.С. Лихачев полагал, что исихазм обладает культурообразующей силой и является важным фактором Предвозрождения на Руси [10, т. 1, с. 122-132]. Оппоненты с такой постановкой проблемы не соглашаются. Правда, при этом не учитывается, что речь идет о разных периодах в истории русской культуры. Например, А.Ф. Замалеев и В.А. Зоц считают исихазм идеологией монаха-пустынника, выступившего против подчинения церкви государству. На Русь, утверждают авторы, ее перенесли печерские старцы, взявшие курс на

феодальную раздробленность страны, на разложение великокняжеского единодержавства. И первым таким подвижником был преподобный Феодосий [7, с. 59].

«Житие Феодосия Печерского» содержит сведения о том, что он прожил в пещере 30 лет, а в 1062 г. «монахи, жившие в пещере, собрались и по всеобщему решению возвестили преподобному Антонию, что они поставили себе игуменом блаженного отца нашего Феодосия, ибо он и жизнь монастырскую блюл, и божественные заповеди знал, как никто другой. <…> В то время великий Феодосий присмотрел свободное место невдалеке от пещеры и рассчитал, что достаточно оно для сооружения монастыря. <…> И с Божьей помощью в недолгое время построил на том месте церковь во имя святой и преславной Богородицы и Приснодевы Марии, и окружил стеной место то, и построил множество келий, и переселился туда из пещеры с братией в год 6750 (1062). И с того времени по божественной благодати возвысилось то место, и существует монастырь славный, который и доныне называем Печерским и который устроен отцом нашим Феодосием» [1, т. 1, с. 379]. Феодосий устроил все в своем монастыре «по уставу монастыря Студийского». Речь здесь идет о монастыре в Константинополе: с 798го по 826 г. настоятелем монастыря был Феодор Студит, идеолог монашества, который составил монастырский устав (обязательный труд, отказ от личной собственности, обще-жительство). Этот устав, принятый КиевоПечерским монастырем, стал образцом для всех русских монастырей. Феодосий, противопоставляя иноков (то есть монахов) мирянам, утверждал, что лишь иноки идут по пути Господню. Таким образом он пытался доказать необходимость монашеского надзора над обществом, насаждая концепцию богоугодного властелина. Яростно боролся он и против иудаизма и латинства. «Умер же отец наш Феодосий, — читаем в “Житии”, — в год 6582 (1074) — месяца мая на третий день, в субботу, как и сам предсказал, после восхода солнечного» [1, т. 1, с. 433].

Воззрения печерского игумена можно считать отправной точкой церковной идеологии. Дальнейшее ее развитие нашло отражение в творчестве Нестора, с именем которо-

го связывают уже упомянутое «Житие Феодосия Печерского», а также «Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» и, конечно же, «Повесть временных лет» (далее — ПВЛ). Семнадцатилетним юношей Нестор пришел в Киево-Печерский монастырь, здесь удостоился дьяконства. ПВЛ — результат коллективного труда, но Нестору, как полагают многие исследователи, принадлежит важнейшая роль в ее создании. Благодаря ему, мы имеем дело не просто с собранием фактов, а с литературно изложенной историей Руси. В этом — достоинство ПВЛ как литературного памятника, отличающегося образностью языка. Тема родины является определяющей, ведущей в летописи. Слово «повесть» в названии означает рассказ о прошлом русской земли, о том, «от-куду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити». Таким образом, создатели летописи выступили не только в качестве историков-исследователей, но и в качестве первых историков-писателей. Они добыли материал о прошлом Руси, отобрали его, литературно обработали и систематизировали [9, с. 56]. Они решили поистине историческую задачу — ввели историю Русской земли в контекст мировой истории в соответствии с представлениями своего времени. Подобно большинству летописей, ПВЛ является синтетическим литературным жанром, своеобразной энциклопедией средневековых знаний. Кроме кратких погодных записей и более подробных рассказов о политических событиях, в нее вошли также тексты дипломатических и юридических документов, пересказы фольклорных преданий, фрагменты памятников переводной литературы, записи о явлениях природы. Здесь же мы находим и самостоятельные литературные произведения — жития, похвальные слова, исторические повести, политические трактаты. В отдельной главе содержится похвала учению книжному.

ПВЛ, составленная Нестором около 1113 г., завершает историю древнерусского летописания в Киево-Печерском монастыре. Именно Нестор разработал основополагающую идею церковной доктрины — идею династического княжения, которая пронизывает всю ПВЛ. История рассматривается здесь как противоборство добра и зла, Бога и Сатаны.

«Усобицы многы и нашествие поганых» — это, по мнению летописца, кара за зловерье и лукавство правителей, то есть князей. Поэтому, делается вывод, Божье «блюденье» и покровительство лучше княжеского. Бог всегда на стороне благочестивого князя, который строит свои отношения на основе принципа династического княжения, когда «каждый держит вотчину свою». Автор пытается доказать необходимость единения князей, но центром сплочения при этом должна стать не великокняжеская власть, а церковь [7, с. 65].

Концепция «богоугодного властелина» получает дальнейшее развитие в «КиевоПечерском патерике», крупнейшем памятнике монастырской книжности, составленном в течение ХП-ХШ веков. Это первый и самый известный из оригинальных русских патериков, представляющий собой сборник рассказов о Киево-Печерском монастыре, основанном в середине XI в., и его подвижниках. Патериками, таким образом, называют сборники житий или новелл о святых отцах, то есть монахах какого-либо монастыря, и об их подвижничестве. Иногда слово «патерик» заменялось русскими вариантами — «отечник», «старчество». В «Киево-Печерском патерике», так же как и в «Житии Феодосия Печерского», человеческому разуму, мирским знаниям противопоставляется «богодарованная» вера. Апология веры идет в «Патерике» рука об руку с апологией монашества. При этом дискредитируется мирская власть как стоящая на позициях язычества [7, с. 68-69].

В названных произведениях отчетливо выражено монашеское восприятие жизни. Но были и другие тенденции. Порой представители церкви высказывались за приоритет светской власти. Обратимся к анализу этих произведений.

Эпоха Ярослава Мудрого, сына Владимира, была наиболее яркой в истории древнерусской культуры. Как верно подметил Д.С. Лихачев, «все стороны культурной деятельности первых лет XI в. проходили под знаком тесного взаимопроникновения архитектуры, живописи, политики, книжности в недрах единого монументального стиля. Это золотой век древней русской литературы — век, оптимистически обращенный к русскому будущему» [10, т. 2, с. 43]. В ПВЛ есть такие строки

о Ярославе Мудром: «И собрал книгописцев множество, которые переводили с греческого на славянский язык. И написали они много книг, по которым верующие люди учатся и наслаждаются учением божественным. Как бывает, что один землю распашет, другой же засеет, а третьи пожинают и едят пищу неоскудевающую, так и здесь. Отец ведь его Владимир землю спахал и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же засеял книжными словами сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение получая книжное» [5, с. 66].

Среди современников Ярослава, оставивших след в литературе («ярославовых книжников»), выделяется Лука Жидята, о котором летопись сообщает, что он был новгородским епископом 23 года и умер в 1059 году. Там же говорится, что по доносу своего холопа он был изгнан из Новгорода в 1055 году. Осталось от Луки Жидяты лишь «Поучение к братии», которое трудно назвать православным сочинением в церковном значении этого слова. Здесь мы не найдем прославления монашеского аскетизма. А поучения носят, скорее, не религиозный, а этико-социальный характер. Лука призывает быть правдивыми, заботиться о нищих и слугах, избегать ссор, злословия, скаредности. Особого внимания заслуживает тот факт, что Лука Жидята преимущественно ориентируется в своем «Поучении» на Ветхий Завет. На основании этого некоторые исследователи утверждают, что в литературе можно найти доказательства того, что первоначально монотеистическая религиозность усваивалась не в евангельском, а в ветхозаветном (библейском) варианте. И объясняется это содержательной близостью религиозно-мировоззренческих принципов ветхозаветной системы и славяно-русского язычества. Лука Жидята отразил в своем «Поучении к братии» начавшееся обмирщение, оязычивание христианства в Киевской Руси [6, с. 38-39].

Но данное произведение все же не выходит за рамки чисто духовных предметов. Киевский князь нуждался в идеологическом обосновании своего единодержавия. Непосредственная разработка новой социологической теории государственного централизма и самобытности Киевской Руси принадлежит крупнейшему публицисту Илариону (мы о нем

уже упоминали в связи с киево-печерскими летописями). Он был первым русским митрополитом, которого князь возвел в сан без согласования с Константинополем. Это избрание было приурочено к завершению строительства Софийского собора в Киеве.

Со «Слова о законе и благодати митрополита Илариона» началась собственно история древнерусской литературы. Перед нами — ярчайший образец торжественного красноречия, выдающееся произведение ораторской прозы, его художественная ценность неоспорима. Не менее значимы и изложенные в нем идеи. Написано оно не ранее 1037-го и не позднее 1050 года. Произведение построено по строгому, логически продуманному плану. В первой части сопоставляются Закон и Благодать, и здесь последовательно соблюдается принцип антитезы — типичнейший прием ораторского красноречия. Вторая, центральная, часть содержит похвалы Владимиру Святославичу и прославление деятельности Ярослава. Третья часть — это молитвенное обращение к Богу «от всея земли нашея».

Под законом подразумевается Ветхий Завет, под благодатью — Новый Завет. Они у Илариона противопоставляются друг другу. «Ведь закон предтечей был и служителем благодати и истины, истина же и благодать -служитель будущего века, жизни нетленной. Ибо закон приводил подзаконных к благодатному крещению, а крещение провождает сынов своих в жизнь вечную», — утверждает Иларион. «Прежде <дан был> закон, затем же — благодать, прежде — тень, затем же — истина» [1, т. 1, с. 27, 29]. То есть, по мнению митрополита, Закон — это узконациональная правовая доктрина, обычай. Закон разобщает народы, свидетельствует о рабском состоянии человека. Закон был достоянием иудеев, Благодать же дарована всему миру: «Иудеи ведь соделывали свое в <мерцании> свечи закона, христиане же созидают спасение свое в <сиянии> солнца благодати. Ибо иудейство посредством тени и закона оправдывалось, но не спасалось. Христиане же поспешением истины и благодати не оправдываются, но спасаются» [там же, с. 31]. Благодать не открывается тем, кто пребывает в Законе. Оттого евреи и не признали Сына Божьего.

Таким образом, с помощью аллегорического истолкования ветхозаветных и новозаветных текстов Иларион реабилитирует язычество, провозглашая языческие народы истинными восприемниками учения Христа. В «Слове о законе и благодати» впервые формулируется «русская идея» — идея равенства народов во Христе. Как справедливо утверждал В.Н. Топоров, данный литературный памятник — это «одно из первых наиболее ярких проявлений русского национального самосознания: причем национальное самосознание рождается не из претензии на исключительность, напротив, из уверенности в том, что русские, приняв христианство, войдя в царство благодати, стали такими же, как другие христианские народы, не хуже их» [17, с. 264-265].

Много места Иларион уделяет в своем «Слове» восхвалению «свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, великого князя земли нашей Владимира»: «Возгорелся духом и возжелал он сердцем стать христианином самому и <христианской> — земле его. <…> И в единовремение земля наша восславила Христа со Отцом и со Святым Духом. Тогда идольский мрак стал удаляться от нас — и явилась заря правоверия; тогда тьма служения бесовского исчезла — и слово евангельское осияло нашу землю» [1, т. 1, с. 43-45]. С точки зрения древнерусского мыслителя, восточное православие своим утверждением на Руси обязано именно единодержавию, единовластие служит опорой христианской веры. Из всего этого следует, что Иларионом всецело владела монархическая тенденция. В «Слове о законе и благодати» содержится весьма обидное для греков сопоставление Владимира с царем Константином и выдвигается требование канонизировать Владимира как святого. Здесь же прославляется и Ярослав Мудрый, успешно продолжающий дело своего отца по распространению христианства, христианской образованности. Восхваляется также строительная деятельность Ярослава.

Если говорить об аспектах христианской теологии, то можно заметить в «Слове о законе и благодати» отголоски арианства. Арий, как помним, учил, что Христос состоит в свойстве со всеми людьми и есть один из числа их. Иларион также акцентирует внимание на

плотской природе и мирских деяниях Иисуса. По мнению некоторых исследователей, этот крен в сторону арианства отражал антивизантинизм великокняжеской власти, противодействие диктату Константинополя [7, с. 48]. Не случайно Иларион подчеркивал, что благодать, отвергая закон, провозглашает свободу.

На примере Илариона, сторонника сильной княжеской власти, мы видим, что православно-языческий синкретизм в какой-то мере определял взгляды древнерусских мыслителей. Усиление церкви наталкивалось на сильную оппозицию приверженцев язычества в простом народе, не желавшем распада единого государства. Все это должны были принимать во внимание киевские князья. С ростом противоречий между великокняжеской властью и церковью усиливалось и их идеологическое размежевание. Церковь опиралась на ортодоксальный мистицизм, светская власть — на морально-правовые и политические представления народного язычества. Эта последняя тенденция получила развитие в «Изборнике 1076 г.». Ему предшествовал «Изборник 1073 г. », включающий статьи о различии, о случайном, об особенном, о свойстве и недостатке, о величине и количестве, о качестве и о качественной определенности [1, т. 2, с. 153-157].

Изборниками в Древней Руси называли рукописные сборники, содержащие статьи из разных книг. «Изборник 1073 г.» восходит к древнеболгарскому энциклопедическому Сборнику царя Симеона (X в.), переведенному с греческого. Эта книга была переписана для Святослава, но она близка к оригиналу. В сравнении с ней «Изборник 1076 г.», составленный «рукою грешного Иоанна» также для Святослава Ярославича, обнаруживает следы основательной переработки с целью адаптации к восточнославянскому быту, культуре и речи. Так, помещенное здесь «Слово некоего старца о чтении книг» является оригинальной статьей, не имеющей аналогов в греческом варианте.

Мысли старца продолжает развивать «Слово некоего отца к сыну своему», содержащее «душеполезные» советы. В этом «Слове» закладываются основы будущего «Домостроя». Отец предлагает сыну поразмыслить над двумя путями, по которым возможно идти

по жизни: первый — путь кротости, смирения, любви; второй — путь греха. И советы даются, естественно, в соответствии с первым путем. Вот некоторые из них: «Голову пониже держи, ум же — высоко, очи потупя к земле, духовное зрение — к небу; сомкнуты уста, уста же сердца всегда вопиют к Богу» [1, т. 2, с. 409]. «Стань кротчайшим из людей — и будешь небесным жителем…» [там же, с. 411]. «Пусть знают твой дом нищие, вдовицы, сироты, не имеющие где преклонить головы. Богат ли твой дом, беден ли — все то получено Божиим промыслом, все именье твое» [там же, с. 413].

Важное место в «Изборнике 1076 г.» занимает «Поучение богатым». Им дается такой наказ: «Раз уж великим от Бога сподобился ты благам, то и воздавать должен больше. <…> Будь таким для своих рабов, каким просишь быть к тебе Бога» [там же, с. 417]. Далее читаем: «Ибо лучше правдивому человеку быть ненавидимым, чем испорченному лицемерием быть любимым. <… > Кроткая походка, кроткое сидение, кроткий взор, кроткое слово — все это пусть в тебе будет; в том ты и явишься истинным христианином» [там же, с. 421].

Уделяется внимание в «Изборнике 1076 г.» и женщине. Влияние фольклорной антитезы ощущается в статье «О женах злых и добрых»: «Всякое зло мало против зла от женщин, жребий грешника пусть выпадет ей. Жена лукавая — язва сердца. <…> Жена хорошая радует мужа своего, и годы жизни его наполнит миром. <…> Мудрую жену не просто найти. У женщин редко узнаешь правду. <…> Предпочти жить со львом, чем с женой лукавой. Лукавство женщины изменяет вид ее и омрачает лицо ее» [1, т. 2, с. 461]. Впрочем, на этих представлениях о злой жене могли сказаться и церковные проповеди. Можно даже утверждать, что церковное влияние здесь ощущается в гораздо большей степени, чем фольклорное: как известно, в русских былинах и сказках немало светлых женских образов (взять хотя бы Василису Премудрую).

Таким образом, «Изборник 1076 г.» вполне можно отнести к памятникам светской литературы. Он содержит множество нравоучительных советов, закладывая основы русской этической мысли. Эта книга, наряду со мно-

гими другими произведениями, оказала влияние на Владимира Мономаха, что заметно в его «Поучении» и свидетельствует о начитанности автора.

«Поучение» Владимира Мономаха занимает особое место в литературе XI-XII веков. Оно внесено в Лаврентьевскую летопись под 1096 г., хотя написано гораздо позже, вероятнее всего в 1117 г., когда великий князь был уже не молод. Это сочинение звучит как наставление мудрого и высокообразованного человека своим потомкам. Мономах так начинает свое «Поучение»: «Сидя на санях (то есть в предчувствии смерти. —

Н. С.), помыслил я в душе своей и воздал хвалу Богу, который меня до этих дней, грешного, сохранил. Дети мои или иной кто, слушая эту грамотку, не посмейтесь, но кому из детей моих она будет люба, пусть примет ее в сердце свое и не станет лениться, а будет трудиться. Прежде всего, Бога ради и души своей, страх имейте Божий в сердце своем и милостыню подавайте нескудную, это ведь начало всякого добра» [там же, т. 1, с. 457]. «Поучение» выходит за узкие рамки семейного завещания и приобретает большое общественное значение. Его характерная особенность -тесное переплетение дидактики с автобиографическими примерами, наличие ярких, афористичных выражений [9, с. 77, 81].

Как считают некоторые исследователи, в отличие от «Изборника 1076 г.», «Поучение» в большей степени проникнуто языческим умонастроением [7, с. 89]. Действительно, само божество у Мономаха слито с природой: «На заутрене воздавши Богу хвалу, потом на восходе солнца и увидев солнце, надо с радостью прославить Бога» [1, т. 1, с. 463]. Князь не соглашается с концепцией «богоугодного властелина», открыто противопоставляет свои богословские формулы теологическим схемам печерского иночества: «Как отец, чадо свое любя, бьет его и опять привлекает к себе, так же Господь наш показал нам победу над врагами, как тремя делами добрыми избавляться от них и побеждать их: покаянием, слезами и милостынею. И это вам, дети мои, не тяжкая заповедь Божия, как теми делами тремя избавиться от грехов своих и Царствия Небесного не лишиться. Бога ради, не ленитесь, молю вас, не забывайте трех дел

тех, не тяжки ведь они; ни затворничеством, ни монашеством, ни голоданием, которые иные добродетельные претерпевают, но малым делом можно получить милость Божию» (выделено нами. — Н. С.) [там же, c. 461]. То есть Мономаху чужд аскетический монашеский идеал, и он не призывает спасать свою душу в монастыре. Но это не означает, что его наставления носят антицер-ковный характер. Воздав хвалу Божеств ен-ной гармонии мира, Мономах рассуждает о пользе молитвы, необходимости соблюдать религиозную обрядность. «Епископов, попов и игуменов чтите, и с любовью принимайте от них благословение, и не устраняйтесь от них, и по силам любите и заботьтесь о них, чтобы получить по их молитве от Бога» — такова, по мнению Мономаха, задача добродетельного правителя. Далее читаем: «Всего же более убогих не забывайте, но, насколько можете, по силам кормите и подавайте сироте и вдовицу оправдывайте сами, а не давайте сильным губить человека» [там же, c. 463]. «Что умеете хорошего, то не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь — как отец мой, дома сидя, знал пять языков, оттого и честь от других стран. Леность ведь всему мать: что кто умеет, то забудет, а чего не умеет, тому не научится» [там же, с. 464-465]. Как современно звучат эти слова! Перед нами -выдающийся памятник этической мысли. В то же время «Поучение» можно считать и автобиографической прозой, ибо его вторая часть содержит подробный рассказ Монома-ха о себе. В целом данное произведение, прежде всего, является наставлением князю, на первый план здесь выдвигаются задачи общегосударственного порядка. Владимир Мономах — первый известный нам мирской писатель Древней Руси. С его именем связывают становление раннегуманистической традиции в древнерусской общественной мысли. В русле воззрений Мономаха «развертывает свою этико-философскую концепцию и русский “Златоструй”, памятник письменности XII в.» [7, с. 91].

От начала XII в. до нас дошло еще несколько значительных произведений. Около 1115 г. по поручению новгородского князя Мстислава, сына Владимира Мономаха, было составлено Мстиславово Евангелие, отли-

чающееся красивым уставным письмом и переплетом, богато украшенным серебром, золотом и драгоценными камнями. Как сказано в тексте, автор данного Евангелия — сын священника Алекса.

Интерес представляет написанное около 1113 г. «Хожение» («Хождение») игумена черниговского монастыря Даниила. Жанр хождений особенно ценен, поскольку расширял познания о других странах. Даниил ясным образным языком описал свои впечатления. «Житие и хождение игумена Даниила из Русской земли» — древнейшее из русских описаний паломничества в Святую землю. Для всех последующих русских хождений этот памятник послужил образцом. Это прекрасное литературное произведение, проникнутое высоким пафосом радостного узнавания, было очень популярно на Руси (сохранилось около 150 списков).

«Вот я, недостойный игумен Даниил из Русской земли, худший из всех монахов, отягченный грехами многими, неспособный ни к какому делу доброму, будучи понуждаем мыслью своею и нетерпением моим, захотел видеть святой город Иерусалим и Землю обетованную», — так начинает игумен свое повествование [1, т. 4, с. 27]. Даниил совершил паломничество в 1106-1108 годах. Его описания позволяют установить довольно точную топографию Иерусалима начала XII века. Игумен патриотичен, он осознает себя полномочным представителем земли Русской в Палестине. С восторгом он пишет о чувствах, переполняющих христиан: «И испытывает тогда всякий христианин огромную радость, видя святой город Иерусалим, и слезы льются тут у верных людей. Никто ведь не может не прослезиться, увидев эту желанную землю и видя святые места, где Христос Бог наш претерпел страсти нас ради, грешных. И идут все пешком с радостью великою к городу Иерусалиму» [1, т. 4, с. 35].

Со второй трети XII в. на Руси начинается эпоха феодальной раздробленности. Теперь развитие летописания определяют новые центры. В создании своих летописей были заинтересованы князья, церковь, города. Летописи нужны были как политические документы для обоснования своих прав в борьбе с противниками. На местах зарождаются но-

вые идейные основы и художественные приемы, которые зависят от политических взглядов князей и местных условий. Летописи, как правило, приобретают узкоместный характер. Наибольший интерес представляют киевские, новгородские, псковские летописи, Галицко-Волынская летопись и возникшие несколько позже летописные своды Владимиро-Суздальского княжества.

Итак, в эпоху феодальной раздробленности появляются новые политические, экономические и культурные центры, в которых начинается процесс формирования областных литератур. Одним из таких центров становится Смоленск. О характере духовной жизни этого города позволяет судить, например, литературная деятельность Климента Смолятича.

Применительно к XII в. вполне уместно говорить об истоках рационализма. С афонопечерской мистикой мыслители могли вести борьбу, опираясь не только на традиционное язычество, но и на античное наследие. Выдающимся представителем «античной» традиции в древнерусской философии был Климент Смолятич, судьба которого во многом напоминает судьбу Илариона. Князь Изяслав Мстиславич, овладев Киевом, поставил во главе русской церкви Климента Смолятича без согласования с Константинополем. Пребывание на этом посту не было гладким, так как князь изгонялся с великого княжения. Лишь в 1151 г. и до смерти, последовавшей в 1154 г., власть Изяслава в Киеве была прочной. Всесилен был в это короткое время и митрополит Климент Смолятич. После 1154 г. судьба его неясна. Летопись отмечает высокую образованность Смолятича: «И бысть книжник и философ так, яко же в Русской земли не бя-шеть» [7, с. 131]. То есть он первым на Руси удостоился звания философа. Философ — это человек «плотски мудрствующий», с точки зрения ортодоксальных церковников — сторонник чуждого церкви мировоззрения [там же, с. 132]. Послание пресвитеру Фоме — единственное дошедшее до нас сочинение митрополита Климента, хотя из летописи известно, что он был автором многих «писаний». Письмо Климента — это настоящий трактат в защиту аллегорического понимания Священного Писания, из которого видно, что автор его

прошел хорошую школу византийской образованности. По Смолятичу, познание мира — ступень к Богу, и иного пути нет. Так, митрополит рассуждает: «Когда описывают евангелисты чудеса Христовы, хочу я это понимать иносказательно и духовно. <…> Что мне в пяти хлебах и двух рыбах, — спрашиваю евангелиста! Что мне в усохшей смокве, — вопрошаю о смысле слова! Что мне в той старице, подавшей две медных монеты в сокровищницу!» [1, т. 4, с. 133]. Подобно Мономаху, Климент Смолятич полемизировал с церковным воззрением на жизнь, защищал мирского человека. Он подчеркивал, что именно в разуме человеческая душа обретает свое земное бытие и устремляется к познанию мудрости Бога. То есть он утверждал право разума, оправдывал плотское существование. Такие выводы противоречили печерской теологии, всей новозаветной системе, отрицающей, как известно, сам процесс познания и призывающей просто верить.

Итак, «Владимир Мономах поставил первую интеллектуальную плотину на пути церковно-богословской мистики, проникшей на Русь из Византии» [7, с. 135]. Появление элементов рационалистического мышления связано с именами Илариона и Иоанна (составителя «Изборника 1076 г.»), но свое окончательное оформление оно получило в мировоззрении Климента Смолятича.

Рационалистические идеи последнего оказали заметное влияние на методологию Кирилла Туровского, еще одного выдающегося книжника второй половины XII века. Время его жизни (ок. 1130- ок. 1182) приходится на период феодальной раздробленности. Он происходил из богатой семьи, постригся в монахи, затем был епископом города Турова близ Киева. Ему приписывают большое количество слов и поучений. Он слыл блистательным гим-нографом (оратором), русским Иоанном Златоустом. Так считали современники, называя его «учителем нашим», «паче всех воссиявшим на Руси» [7, с. 140]. Ему принадлежат замечательные слова о пользе книжного знания. В «Притче о человеческой душе и теле» есть и такие мысли: «Хорошо же, братья, и очень полезно понимать нам Святого писания смысл: это и душу делает целомудренной, и к смирению направляет ум. <…>

Потому и прошу вас, постарайтесь прилежно читать святые книги. <… > Давайте не просто проговорим, языком написанное произнося, но, с рассуждением вчитавшись, постараемся делом исполнить это» [1, т. 4, с. 143]. Вызывают интерес написанные им «Слово о расслабленном», «Слово о снятии тела Христова с креста», «Слово на Вербное воскресенье» и другие произведения, позволяющие судить об идейной эволюции их автора. Специальное сочинение он посвятил критике арианства (см. подробно: [6, с. 140-153]). Так же, как и Климент Смолятич, Кирилл Туровский стремился придать мирской мудрости статус богоугодного знания. «Но ни разума, ни веры самих по себе недостаточно для познания Бога. Кирилл объединяет то и другое вместе, сохраняя превалирующее значение за верой. <… > Познавай веруя — такова теологическая формула Кирилла» [7, с. 148-149]. Таким образом, и Климент Смолятич, и Кирилл Туровский, «рационализируя теологию, равно стремились защитить разум, отстоять его право на постижение истины» [там же, с. 150].

Несомненный интерес представляет переводная литература. В Киеве интенсивная переводческая деятельность достигает своего расцвета в 30-40-е гг. XI века. Конечно же, задачи укрепления христианской веры обусловили преобладание церковной переводной литературы над светской, но нельзя сказать, что русские переводчики светскую литературу проигнорировали. При этом цель дословного перевода не ставилась, переводимые произведения подвергались редакторской правке, с тем чтобы максимально приблизить их к запросам времени и среды. Вот почему они удачно вписываются в контекст древнерусской литературы. Так, «Чудо Георгия о змие» было переведено с греческого языка в XI в., а в конце XII или в начале XIII в. появилась русская переработка текста. Большой популярностью у древнерусского читателя пользовались воинские повести. К таковым можно отнести «Александрию», о жизни и подвигах Александра Македонского. Создана она была, очевидно, в IV в. до н. э. На древнерусский язык ее перевели в XI-XII веках.

Еще одним особо любимым жанром на Руси были флорилегии — сборники разного рода афоризмов и сентенций. Среди них пер-

вое место принадлежит «Пчеле». Пчела символизировала трудолюбие при сборе знаний, то есть являлась символом любознательности.

Византийский сборник изречений «Пчела» был составлен в XI в., переведен в конце XII в. и вплоть до XVIII в. пользовался на Руси популярностью. Здесь содержатся высказывания Сократа, Диогена, Плутарха и других мыслителей о мудрости, чистоте, целомудрии и т. д. Например, под рубрикой «О богатстве и бедности» читаем: «Счастье подобно стрелку: иногда попадает как в мишень, в нас стреляя, иногда же в ближайших соседей». И там же: «Везенье сравню с овощем: как время минует — засохнет» [13, с. 501]. В рубрике «О свободном и несвободном»: «Лучше добровольно печалиться, чем принужденно радоваться» [там же, с. 513]. О смерти: «Из этой жизни хорошо уйти как и с пира: не жаждая, но и не упившись» [там же, с. 517]. Потрясающие сентенции! Всем этим зачитывались русские люди в далекие времена! И как современно звучат эти слова!

Проблема человека, его личности была отчетливо поставлена Владимиром Монома-хом. «Пчела» также следует данной традиции. Здесь разум подвергается свободному обсуждению, в качестве критерия его совершенствования называется целенаправленная человеческая деятельность. Об уме, по «Пчеле», свидетельствует, прежде всего, поведение человека [7, с. 111-112].

Не менее интересен и «Физиолог» -природоведческое сочинение (о животных, птицах, камнях, деревьях), основанное как на естественно-научных представлениях древних греков, так и на аллегорических истолкованиях, почерпнутых в христианской среде и из Священного Писания. Эта нравоучительная книга анонимна, текст ее не был устойчив. Он переводился и распространялся в течение всего Средневековья в странах христианской культуры — и на Западе, и на Востоке. И хотя древнерусский список, который относится к редакции византийского «Физиолога», датируется XV в., можно предположить, что данное произведение было известно и в Киевской Руси. Так, считается, что к «Физиологу» восходит описание горлицы в «Поучении» Владимира Мономаха.

Каждая статья «Физиолога» состоит из двух частей: в первой содержится описание животного и его повадок, во второй — морализующее символико-аллегорическое толкование в духе христианской морали. Например, о льве: «А третье свойство льва — когда львица бежит, то следы свои заметает своим хвостом, и охотник не может отыскать ее следов. Так и ты, человек. Когда творишь милостыню, то пусть левая рука не знает, что делает твоя правая. Да не помешает дьявол делам помысла твоего» [1, т. 5, с. 403]. Это нравоучение совпадает с Евангелием (имеется в виду Нагорная проповедь Иисуса Христа). Об аисте читаем: «Аист — чадолюбивая птица. И когда самец приносит корм, то сторожит самка его птенца. И по очереди кормят птенцов. И сторожат гнездо свое. Так и ты, человек, ни вечером, ни утром не забывай молиться, не забывай и церкви. И никогда не одолеет тебя дьявол» [там же, с. 411].

Еще одно уникальное произведение -«Палея Толковая» (или «Толковая Палея») — долгое время считалось переводным памятником (с греческого или болгарского языка). Но в конечном итоге было установлено, что это оригинальное произведение древнерусской литературы, созданное не позднее XII в., а возможно, и в XI столетии. Несмотря на отсутствие древних списков (самый ранний датируется XIV в.), большинство исследователей уверено, что «Палея» появляется в домонгольский период. «Палея Толковая» в переводе с греческого означает «древний завет». По-другому этот памятник называли «Книгой бытия небеси и земли» (само наименование очень красноречиво). «Палею» можно рассматривать как своеобразную энциклопедию богословских знаний, а также средневековых представлений об устройстве мироздания. Составитель сборника — безусловно, человек обширных познаний и эрудиции. Он свободно обращается с компилируемыми источниками, дополняет и переделывает их, приспосабливая к нуждам мирской жизни. «Толковая Палея» развивает гуманистические идеи, намеченные в творчестве Иоанна Грешного и Владимира Мономаха [7, с. 112-113].

Еще большее значение в указанном смысле имеет сочинение Даниила Заточника, родившееся во Владимиро-Суздальском

княжестве. Оно считается одним из самых ярких произведений древнерусской литературы домонгольского периода, в котором столь сильно выражено авторское, личностное начало (сам автор с его повествованием о своей горестной судьбе явился центром притяжения всего внимания).

Данное послание дошло до нас в двух редакциях: от конца XII в. — «Слово», от первой половины (или четверти) XIII в. — «Моление» Даниила Заточника. «Слово» он написал своему князю, Ярославу Владимировичу, «Моление» — Ярославу Всеволодовичу. Впрочем, и в книгах, и в Интернете встречаются прямо противоположные утверждения о последовательности этих двух редакций и об адресатах. То есть этот вопрос не решен. Неясно также, был ли Даниил действительно заточен и обе ли редакции принадлежат одному автору. Есть версии, что это — лишний человек своего времени, что он был «заточен» не буквально, а тяжелыми жизненными обстоятельствами или же согласился на подневольную работу. Некоторые исследователи настаивают, что он, действительно, был в опале за излишнюю дерзость, был сослан, и именно этим объясняется его прозвище [16, с. 34]. Д.С. Лихачев в свое время предлагал рассматривать «Слово» и «Моление» как одно целое и условно говорить о его авторе, вернее о его авторах [10, т. 2, с. 228]. А.В. Муравьев и А.М. Сахаров в своем учебнике называли «Слово» единственным памятником, вышедшим из демократических кругов. «Моление», полагали они, было переработано уже другим автором в XIII веке. То есть авторами обоих произведений были Даниилы, называющие себя Заточниками. Но это два разных человека [12, с. 86-87]. Особого внимания заслуживает концепция Л.В. Соколовой, полагающей, что «Слово» написано Даниилом Заточником в XII в., а «Моление» — это переработка «Слова» неким книжником XIII в. (то есть «Моление» носит пародийный характер). В дальнейшем текст «Слова» был дополнен вставками из «Моления», в результате чего возникла Сводная редакция «Слова», а затем на основе этой редакции — Пространная редакция «Слова», с новыми вставками. Именно этот текст и дошел до наших дней. Л.В. Соколова относит

произведение к эпистолярному жанру. По ее мнению, «типологически “Слово” Даниила Заточника наиболее близко эпистолярной поэме византийского поэта и хрониста XII в. Михаила Глики» [16, с. 33-34].

Вопрос о социальном происхождении Заточника также до сих пор остается открытым. Было сделано несколько попыток определить ту социальную среду, выходцем из которой он был. Одни считали его дворянином, другие — дружинником, третьи — ремесленником, четвертые — холопом. Всегда подчеркивалось его зависимое, низкое положение. Д.С. Лихачев настаивал, что это была зависимость только от князя, что в Заточнике можно увидеть «типичного княжеского “ми-лостника”, которых особенно много было во Владимиро-Суздальской земле и которые как раз вербовались из самых различных категорий зависимых людей» [10, т. 2, с. 229]. Можно рассматривать «Слово» Заточника как панегирик князю. Хотя некоторая ирония в тоне автора и ощущается, князь для него — положительной персонаж. Князь подобен орлу над птицами, осетру над рыбами, льву над зверями. Князь, вместе с тем, и защитник родной земли от внешних врагов.

Чувствуется, что Даниил Заточник — человек достаточно образованный. Он гордится, что получил образование дома, трудолюбиво, как пчела, собирая мудрость книжную [1, т. 4, с. 283]. Его сочинение содержит цитаты из Священного Писания, из псалмов, из «Пчелы» и других литературных произведений, насыщено поговорками, имеет тесную связь с фольклором. «Даниил широко использует характерный для псалмов прием стилистической симметрии, а также другие парные сочетания: сравнение, противопоставление, риторическое “качание”» [16, с. 37]. «Господине мой! — восклицает он. — Не лиши хлеба нищего мудреца // И не вознеси до небес богатого глупца… Не смотри на внешность мою, // Но вглядись в сущность мою. // Ибо одеждой я оскудел, но разумом богат; // Юный возраст у меня, но зрелый ум во мне. // Парил бы я мыслью, как орел по воздуху» [1, т. 4, с. 277].

Только князь, полагает Заточник, может своей властью вызволить человека из нищеты. Прибегая к словесным каламбурам, Даниил отмечает бедственность своего положе-

ния, подчеркивая различия между собой и князем: «Кому Боголюбово, а мне — горе лютое. <…> Лучше смерть, чем долгая жизнь в нищете». И далее: «Княже мой, господине! // Избавь меня от нищеты этой… // Как олово гибнет, часто переплавляемое, // Так и человек, претерпевающий много бед» [там же, с. 271, 273].

В обращении к князю звучит похвала мудрому человеку, пусть даже нищему: «Лучше слышать спор умных, чем наставление глупых. Наставь премудрого — станет еще мудрее. Не сей на бороздах жито, а мудрость — в сердце глупых. Глупых не сеют, не выращивают, и в житницу не собирают, — сами родятся. Как в дырявый сосуд лить, так и безумного учить. Псам и свиньям не нужно злато и серебро, а глупому — дорогие слова. Мертвеца не рассмешить, а глупого не научить» [там же, с. 279].

Даниил вступает в воображаемый диалог с князем и отвергает «совет» князя жениться. Этот переход к рассуждениям о семейных отношениях несколько неожидан. Заточник не хочет жениться на «злообразной жене»: «Но лучше мне бурого вола ввести в свой дом, чем злую жену взять. <…> Добрая жена — украшение мужу своему и беспеча-лие, а злая жена — горе лютое, разорение дому. <… > Лучше камень долбить, чем злую жену учить. Железо переплавишь, а злой жены не научишь…» [там же, с. 281]. И далее следует загадка и отгадка на ту же тему: «Кто свирепее льва среди четвероногих, // И кто ядовитее змеи среди ползущих по земле? // Всех тех злее злая жена. // И нет на земле ничего лютее женской злобы» [там же, с. 283].

Как видно из этих цитат, «Слово» Даниила Заточника афористично, затрагивает различные темы, рисует картины быта домонгольской Руси. В «Молении» автор более отчетливо заявляет о своей социальной принадлежности, называя себя дворянином. На этом основании ряд исследователей относит сочинение к произведениям ранней дворянской публицистики (см.: [9, с. 133]). Здесь более скромное место занимает обличение злых жен, но возникает гротескный образ «кривозороо-кой», «ротастой», «челюстастой» старой жены. В «Молении», по сравнению со «Словом», появляется резкое осуждение боярства,

вводится новая тема обличения монашества. Находим мы здесь и великолепное описание игр на ипподроме, различных бытовых сцен. Из всех упоминаемых профессий именно скоморошьей уделяется наибольшее внимание. И само острословие Заточника носит признаки скоморошьего балагурства. Но, как писал Д.С. Лихачев, «Даниил только учился у скоморохов, но сам он скоморохом не был» [10, т. 2, с. 243]. «Моление», воплотив в себе отдельные народные элементы, не стало произведением подлинно народным, отражающим интересы всего народа, подобно тому, как отражало эти интересы «Слово о полку Игоре-ве» [там же, с. 244].

Вне всякого сомнения, самым значительным памятником древнерусской литературы является «Слово о полку Игореве». По своей художественной ценности оно сравнимо разве что со «Словом о погибели Русской земли», от которого до нас дошел лишь небольшой отрывок. В мировой литературе «Слово о полку Игореве», как правило, и по художественному уровню, и по типологическим особенностям сопоставляют с такими выдающимися эпическими произведениями Средневековья, как «Песнь о Роланде», «Песнь о Нибелунгах», «Витязь в тигровой шкуре». Но, как подчеркнул А.А. Горский, один из авторитетных исследователей «Слова о полку Игореве», данное произведение, в отличие от перечисленных, написано по горячим следам событий конца XII в. и, соответственно, исторически точно и четко выражает главную цель автора: призвать к единению русских князей, к прекращению распрей и усобиц.

Судьба этого шедевра трагична. Не найден его подлинник, более поздний список также утрачен. Очень напоминает данное произведение «Задонщина», подлинность которой сомнений не вызывает. Поэтому, например, А.А. Зимин и некоторые другие исследователи настаивали на подложности «Слова». В настоящее время большинство ученых признают оригинальность «Слова» и считают, что «Задонщина» написана под влиянием «Слова». Для сопоставления текстов этих двух произведений были использованы даже методы математического анализа. Думается, А.А. Горский своими исследованиями поста-

вил окончательную точку в данном споре и подтвердил первичность «Слова» по отношению к «Задонщине» (см.: [4, с. 153]).

Как известно, «Слово о полку Игореве» посвящено неудачному походу на пограничные кочевья в 1185 году. Внимание современников он привлек своей необычностью: тем, что князь Игорь пренебрег предостерегавшим от сепаратного выступления знамением, и тем, что ему удалось бежать из плена. По вопросу о дате написания данного произведения единого мнения не существует. Например, Б.А. Рыбаков относит «Слово» к 1185 г. [15, с. 343]. А.А. Горский называет более позднюю дату создания «Слова» — 1188 г. [3, с. 36]. До сих пор не установлен и автор этого шедевра, хотя число гипотез огромно. Одни исследователи считали автором «Слова» некоего князя, даже самого князя Игоря. Другие называли кого-то из бояр. Третьи полагали, что это кто-то из писателей

XII в., чьи тексты дошли до наших дней. Упоминали в этой связи Кирилла Туровского. Но наиболее авторитетной казалась концепция Б.А. Рыбакова, которую поддержали и некоторые другие исследователи (см., напр.: [7, с. 98;

9, с. 120]). Рыбаков считал автором «Слова» киевского боярина Петра Бориславича, летописца трех киевских князей [14, с. 131]. Из книги А.А. Горского следует, что всем гипотезам недостает аргументов, то есть вопрос об авторстве остается нерешенным [4]. Но то, что это был современник событий, образованный, талантливый человек и патриот, сомнений практически ни у кого сейчас не вызывает.

Отличительной чертой политического мышления автора «Слова о полку Игореве» является соединение идеи единовластия с самым широким толкованием понятия Русской земли. Оно уже не ограничивается пределами Киевского княжества, а включает в себя и все другие древнерусские княжества. То есть «Слово» — произведение общерусское, в нем нет местных черт. Оно заканчивается гимном Русской земле, приветствующей возвращение князя.

Хронологическая глубина русской истории, охваченной в «Слове», — почти два столетия — «от стараго Владимира до нынешнего Игоря». Но держал поэт в памяти и время Траяна, и «время Бусово», то есть древности языческие. Д.С. Лихачев писал о диа-

логическом строении «Слова», предположив, что оно было рассчитано на исполнение двумя певцами (былинными сказителями). Один из них — Боян, другой — возможно, Ходына [10, т. 3, с. 199].

«Слово о полку Игореве» — произведение светское, оно лишено христианской символики. Автор, как писал Б.А. Рыбаков, «такой равнодушный к христианской церковности, так далеко оттеснивший христианскую терминологию своими дерзкими языческими гимнами» [15, с. 342] вдруг решил упомянуть лишь второстепенную церковь на киевском торгу, мимо которой Игорь проезжал. В целом же «Слово» от начала и до конца насыщено анимистическим одухотворением природы, наполнено языческими божествами. Боян здесь — «Велесов внуче», ветры — внуки Стри-бога, русские люди — внуки Даждьбога и т. д. Так же насыщен языческими символами поэтичнейший плач Ярославны, которая обращается к ветру, Днепру Словутичу, к солнцу. Поэт Адам Мицкевич еще в начале XIX в. точно подметил, что каждая строка «Слова о полку Игореве» послужила темой для поэтов. Не случайно многие поэты оставили собственные переложения этого удивительного памятника литературы.

Поскольку христианских символов в «Слове», действительно, нет (за одним исключением), на основании всего этого в историографии даже делается вывод, что автор поэмы — вовсе не христианин и можно утверждать, что «в удельную эпоху сознание единства Руси переплеталось с идеей возрождения национального язычества» [7, с. 101-102]. Думается, это все же преувеличение, хотя связь с язычеством прослеживается и в других произведениях, о чем уже упоминалось.

Несколько позже, перед нашествием монголо-татар («поганых», то есть язычников), русских людей сплотила именно христианская вера, что отчетливо видно в другом произведении — «Слове о погибели Русской земли». Дошедший до нас отрывок датируется периодом с 1238-го по 1246 год. По поэтической структуре и в идейном отношении он близок к «Слову о полку Игореве».

Как образно и патриотично звучит начало «Слова о погибели Русской земли», этого бесспорного шедевра: «О, светло светлая

и прекрасно украшенная, земля Русская!

Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами Божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о, правоверная вера христианская!» (выделено нами. — Н. С.) [1, т. 5, с. 91]. Завершается фрагмент такими словами: «И в те дни, — от великого Ярослава, и до Владимира, и до нынешнего Ярослава, и до брата его Юрия, князя владимирского, — обрушилась беда на христиан…» [там же].

«Повесть о разорении Рязани Батыем» точной датировке не поддается, но обычно ее относят к XIII веку. С глубокой скорбью повествует автор о том, как геройски сражались русские с полчищами Батыя; как «некий из вельмож рязанских по имени Евпатий Ко-ловрат» уничтожил огромное множество воинов татарских и погиб сам; как разорена была Рязань и убиты почти все горожане; о судьбе княжеской семьи. Здесь также противопоставляются завоеватели-язычники и христиане: «И увидел безбожный царь Батый страшное пролитие крови христианской, и еще больше разъярился и ожесточился, и пошел на город Суздаль и на Владимир, собираясь Русскую землю пленить, и веру христианскую искоренить, и церкви Божии до основания разорить» [18, с. 118]. Повесть рисует нашествие Батыя как нашествие на всю Русскую землю. «Кто не восплачется о такой погибели, кто не возрыдает о стольких людях народа православного, кто не пожалеет стольких убитых великих государей, кто не застонет от такого пленения?» — вопрошает автор [18, с. 120]. Главная мысль этой воинской повести выражена в словах: «Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть» [там же, с. 118].

Таков основной круг произведений домонгольского периода. Он, конечно, далеко не полон (мы выделили лишь самые, на наш взгляд, значительные литературные памятники). Но даже этот перечень произведе-

ний позволяет судить о развитости молодой древнерусской цивилизации. И хотя многие произведения греческих и римских авторов на Руси воспринимались через болгарскую литературу как литературу-посредницу (то есть за основу брались переводы этих авторов на болгарский язык), нередким было обращение и непосредственно к античным первоисточникам. В итоге образованность книжников имела солидную базу, и мы можем говорить о наличии на Руси самобытной философской мысли и словесности. Несмотря на преобладание религиозных идей и литературы церковного характера, светская мысль успешно пробивала себе дорогу. Соперничество княжеской власти и церкви, христианства и язычества, вопрос о роли монастырей, о разных формах монастырского быта — вот те проблемы, которые волновали общество. Присутствуют в литературных памятниках также идеи рационализма и гуманизма (естественно, в зародышевом состоянии). Что касается двоеверия, то эта проблема в историографии решается по-разному. Говорится то об «оязычивании» православия, то о христианизации язычества, то вообще об отсутствии двоеверия. В новейшем исследовании А.В. Карпова, отличающемся религиоведческим подходом, двоеверию, хотя этот термин и вынесен в название книги, особое внимание также не уделяется, во всяком случае, позиция самого автора на этот счет неясна (см.: [8]). Думается, ближе всех к истине авторы книги «Введение христианства на Руси», утверждавшие, что «складывался принципиально новый тип мировоззрения — православно-языческий двоеверный синкретизм» (курсив авторов. — Н. С.) [2, с. 265]. «В рамках двоеверия (явного или неявного) осуществлялась творческая деятельность представителей отечественной средневековой культуры, в том числе и философской» [2, с. 265]. Но христианская тема зазвучала в художественной литературе и публицистике особенно отчетливо в годы суровых для Руси испытаний: именно вера сплотила русских людей в борьбе против нашествия «поганых».

Можно согласиться с мнением тех исследователей, которые считают: «Наша

“античность” не менее величественна и драматична, нежели классическая. Она поражает немыслимыми контрастами и острейшими противоречиями» [7, с. 167]. Во многих произведениях воплотились характерные черты древнерусской литературы домонгольского периода: живая связь с исторической действительностью, гражданственность и патриотизм. Господствующим, как верно полагал Д.С. Лихачев, становится в этот период стиль монументального историзма. Тесно связана литература и с фольклором.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Библиотека литературы Древней Руси : в 20 т. — СПб. : Наука, 1997.

2. Введение христианства на Руси. — М. : Мысль, 1987. — 302 с.

3. Горский, А. А. Проблема даты создания «Слова о полку Игореве» / А. А. Горский // Исследования «Слова о полку Игореве». — М., 1986. -С. 29-37.

4. Горский, А. А. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина» : Источниковедческие и историкокультурные проблемы / А. А. Горский. — М. : Ин-т рос. истории, 1992. — 169 с.

5. Древнерусская литература : кн. для чтения. -М. : Школа-Пресс, 1993. — 320 с.

6. Зализняк, А. А. Новгородская псалтырь начала XI века — древнейшая книга Руси / А. А. Зализняк, В. Л. Янин // Вестн. РАН. — 2001. — N° 3. -С. 202-209.

7. Замалеев, А. Ф. Мыслители Киевской Руси / А. Ф. Замалеев, В. А. Зоц. — Киев : Вища школа, 1987. — 184 с.

8. Карпов, А. В. Язычество, христианство, двоеверие: религиозная жизнь Древней Руси в IX-XI веках / А. В. Карпов. — СПб. : Алетейя, 2008. -184 с.

9. Кусков, В. В. История древнерусской литературы : учебник / В. В. Кусков. — 6-е изд., испр. и доп. — М. : Высш. школа, 1998. — 336 с.

10. Лихачев, Д. С. Избранные работы : в 3 т. / Д. С. Лихачев. — Л. : Худож. лит., 1978.

11. Милюков, П. Н. Очерки по истории русской культуры. В 3 т. Т. 2. Ч. 1 / П. Н. Милюков. — М. : Издат. группа «Прогресс-Культура», 1994. — 416 с.

12. Муравьев, А. В. Очерки истории русской культуры IX-XVII вв. / А. В. Муравьев, А. М. Сахаров. — М. : Просвещение, 1984. — 336 с.

13. Памятники литературы Древней Руси.

XIII век. — М. : Худож. лит., 1981. — 616 с.

14. Рыбаков, Б. А. Из истории культуры Древней Руси / Б. А. Рыбаков. — М. : Изд-во МГУ, 1984. -240 с.

15. Рыбаков, Б. А. События 1184-1185 гг., воспетые в «Слове» / Б. А. Рыбаков // Злато слово. Век XII. — М., 1986. — С. 269-360.

16. Соколова, Л. В. «Слово» и «Моление» Даниила Заточника в соловецкой книжности (к воп-

росу о жанре памятника) / Л. В. Соколова // Книжное наследие Соловецкого монастыря XV-XVП вв. : тез. докл. — Соловки, 2005. — С. 32-38.

17. Топоров, В. Н. Святость и святые в русской культуре / В. Н. Топоров. — Т. 1. — М. : Гнозис : Языки русской культуры, 1995. — 874 с.

18. Храбрые русичи. — М. : Моск. рабочий, 1986.- 238 с.

LITERATURE AND SOCIAL CONCEPTION OF ANCIENT RUS IN THE PRE-MONGOL PERIOD

I.P. Strakhova

Based on analyzing of Ancient Rus’ literary monuments of the pre-mongol period the author has explored the main concepts raised by the Old Russian thinkers (such problems as the rivalry of the princely authority and the Church, the style of monastic life). The author revealed the problem as heresy and double-faith also he noted to forming of the Secular concept, Humanistic and Rationalistic ideas in that period. The author noted that during the fight against the aggressors the Christian theme clearly sounded in imaginative literature and publicism in spite of «the orthodox-heathen double-faith syncretism» being typical for Russian ideology of that period.

Key words: literary monuments, Ancient Rus, social conception, Ancient Rus ’literary, Arianism, Hesychasm, collections, chronicons, homilies, hagiographies.

История русской переводной художественной литературы. Древняя Русь. XVIII век (комплект из 2 книг)

В первой части, составившей том I, рассматриваются переводы прозаических произведений, осуществленные в Древней Руси и в XVIII в. Прослеживается постепенное формирование в связи с переводами понятия художественной прозаической

В первой части, составившей том I, рассматриваются переводы прозаических произведений, осуществленные в Древней Руси и в XVIII в. Прослеживается постепенное формирование в связи с переводами понятия художественной прозаической литературы, свободной от практических утилитарных целей.
Во втором томе представлены созданные в XVIII веке переводы драматургии и поэтических произведений. Каждый раздел подразделяется на четыре главы соответственно периодизации, принятой при рассмотрении истории русской литературы XVIII в.
У перевода лирических текстов были свои особенности: большая часть их осуществлялась тогда прозой, но все же немало было создано немало стихотворных переводов, принадлежащих перу Кантемира, Сумарокова, Тредиаковского и Ломоносова.
В переводах пьес, предназначавшихся для придворного театра или публичных театров, практиковалось так называемое «склонение на русские нравы», т.е. приноровление текста пьесы к кругозору и расположению отечественной публики.

Основу каждой главы составляет обзор переводов сочинений за соответствующий период (Древняя Русь, эпоха Петра I, Екатерины II, 1760-1780 гг., конец века). После общей характеристики бытования перевода в основном рассматриваются переводы вершинных произведений мировой литературы, авторы которых пользовались большей популярностью. В заключительной части каждой главы авторы стремились выявить принципы перевода, практиковавшийся в исследуемый период.
Содержание
Том 1. Проза.
Том 2. Драматургия. Поэзия.

10 лучших романов России — которые перенесут вас туда | Праздники в России

Несколько лет я скитался по России с книгами в рюкзаке. И еще несколько лет, когда я просматриваю русскую художественную литературу и обнаруживаю, что меня переносят обратно, будь то в деревню, где куры клюют фруктовые сады вокруг деревянной церкви, или на споры за пьяным кухонным столом в многоэтажном доме с видом на Подмосковье. Этот субъективный список увлекательных, относительно читаемых романов и повестей воссоздает различные русские пейзажи, эпохи и атмосферы, зачастую так, как это невозможно при путешествии.Как пишет Людмила Улицкая в «Большой зеленой палатке»: «Военные историки обнаружили много неточностей в описании Толстым Бородинского сражения, но весь мир представляет это событие так, как Толстой описал его в« Войне и мире ».

Скучающий молодой человек унаследовал загородную усадьбу, где на него влюбляется застенчивая, любящая книги местная девушка. Александр Пушкин, отец русской литературы, впихивает смех, литературу, дуэли и бурный роман в свой шутливый стихотворный роман 1820-х годов.Фоном служит серия дистиллированных русских декораций. Первое: театры, танцы, заснеженные улицы, залитые фонарями, мягкие летние ночи у гладкой стеклянной Невы и похмельные поездки домой в Петербург на следующее утро. Затем умирает богатый дядя молодого Онегина, оставив ему усадьбу с «огромным садом, заросшим / с задумчивыми дриадами, высеченными в камне». Внутри парчовые стены, портреты царей, изразцовые печи и самодельные наливки. Пушкин с любовью детализирует (хотя на них изображен герой романа) традиционное ржаное пиво, сбор ягод, кипящие самовары и маленькие блюда из джема.Итак, наконец, в Москву, «высеченную в белом камне / здания, увенчанные огненной славой / Золотой крест на каждом куполе».
• Перевод Энтони Бриггса, Пушкин Пресс

Олег Зайончковский — счастье возможно

Москва оказывает сильное притяжение на писателей, так же как и на трех сестер Чеховых с припевом «В Москву, в Москву…» Одно из самых тонких воспоминаний о современной Москве — «Счастье возможно» Олега Зайончковского , серия мрачно-комических виньеток, опубликованная в 2012 году.Рассказчик — борющийся писатель, чья амбициозная жена оставила его. Дискурсивный, фаталистический и любитель поспать днем, он напоминает медлительного героя Ивана Гончарова Обломова, традиционного «лишнего человека» русской литературы. То, что его рассказу недостает сюжета, полностью возмещается взъерошенным шармом и стилем. Он, небритый, шаркает по дачному поселку Васьково и засыпает заброшенную квартиру собачьей шерстью и пепельницами. Рассказчик Зайончковского передает магнетизм города, находя тайное утешение и утешение в оглушительном шуме: «Мы москвичи, дети метро; снова и снова мы ищем убежища в его материнской утробе.
• Перевод Эндрю Бромфилда и другие истории

Дворцовая система метро — одна из лучших вещей в Москве. В его туннелях разворачивается несколько романов, в том числе антиутопия Михаила Глуховского «Метро 2033», первая из серии философских постапокалиптических подземных приключений. В «Метро » Хамида Исмаилова станции метро используются для структурирования посмертных воспоминаний молодого Кирилла.Кирилл родился через девять месяцев после Олимпиады 1980 года в семье сибиряка и африканца по отцу. Десять лет спустя он умер вскоре после распада СССР. Регулярно встречаются изображения метро как тела с «каменными кишками» или мраморных столбов, как женские ноги, «обнаженные до бедер». Изгнанный узбекский писатель Хамид Исмаилов вплетал эту трогательную историю, беллетризованные мемуары, вдохновленные эпизодами из его странствующей жизни и его собственной семьи, в навязчивые пейзажи Москвы 20-го века.
• Перевод Кэрол Ермакова, Restless Books

Борис Акунин, настоящее имя которого Григорий Чхартишвили, известен своей серией бестселлеров умных триллеров царской эпохи.Если вы ничего не читали, начните с «Зимней королевы», в которой рассказывается о блестяще сдержанной детективной работе дипломата, ставшего сыщиком Эраста Фандорина. В He Lover of Death , Оливер Твист встречается с Островом сокровищ, пока мы следим за приключениями осиротевшего ежа Сеньки по Москве XIX века. Акунин воссоздает трущобы Хитровки, полные приправленных пряностями чайных киосков и бандитов в блестящих сапогах (сегодня здесь, конечно, сплошь банки и элитные рестораны). Сенька находит клад антикварных серебряных слитков, нанимает ученика, чтобы он научил его быть джентльменом, и вскоре оказывается в театре, удивляясь, что люди будут платить «семь рублей за то, чтобы просидеть три часа в колючем воротнике» и наблюдать, как «мужчины в тесные трусики прыгают ».Ужасающая развязка сказки имеет характерную смесь действия, дедукции, интриги и морали.
• Перевод Эндрю Бромфилд, Орион, 2010

Леди Макбет из Мценска Николай Лесков

Флоренс Пью сыграла главную роль в непоколебимой киноверсии этой брутальной новеллы XIX века, рассказывающей о провинциальной похоти и убийствах, в 2016 году. Если люди вообще слышали о Николае Лескове, то обычно из-за леди Макбет.Достоевский сначала опубликовал ее в своем литературном журнале, а Шостакович впоследствии превратил ее в злополучную оперу. От скучающей купчихи, возившейся с только что прибывшим батраком под лунным светом яблони, до леденящей кровь развязки у «темных, разинутых волн» свинцовой Волги — история демонстрирует беспокойное воспоминание Лескова о месте и страсти. В декорации с гречкой каша и лампадами есть бюрократические ордера и сертификаты наряду с фольклорными элементами: запертая башня купеческого дома и любовник жены, «как яркий сокол».
• В «Очарованном страннике» и других рассказах в переводе Пивеара и Волохонского, Винтаж

2017 Ольга Славникова

Спустя сто лет после революции 1917 года огранщик по имени Крылов влюбился в русский город, где отмечают столетие. приводят к повторяющимся циклам насилия. Между тем, искатели драгоценных камней или «каменные псы» ищут драгоценные камни в мифических рифейских горах (вдохновленные родным Уралом Славниковой). Лауреат Букеровской премии России 2006 года представляет собой бросающее вызов жанрам смешение спекулятивной фантастики, магического реализма, романтики и триллера.Среди многих проницательных переплетенных нитей — экологическая катастрофа, вызванная человеческой жадностью, и эпидемия ностальгии, разжигающая гражданскую войну. В Санкт-Петербурге переодетые моряки-революционеры пытаются выстрелить из музейного танкового орудия у Зимнего дворца, а в Москве возрождают разрушенный памятник начальнику службы безопасности Феликсу Дзержинскому (недавно это чуть не сбылось). В лингвистической тонкости романа, в фантастических горных ущельях, кавалькад на городских улицах и всепроникающем кафкианском чувстве странности присутствует вызывающая воспоминания русскость.
• Перевод Мариана Шварца, Оверлук Дакворт

Раненый учитель приезжает в московскую школу 1950-х годов и создает клуб в стиле Общества мертвых поэтов, где ведет мальчиков по улицам города, отрывая слои его литературного и исторического палимпсеста. Один полуразрушенный дом, в котором двое мальчиков позже лишились девственности, является физической метафорой для слоев Москвы: «Его стены были покрыты шелком, затем обоями в стиле ампир,… масляной краской,… затем слоями газетной бумаги…» Улицкая всегда благоухает и читается.Взаимосвязанные истории в «Большой зеленой палатке» вращаются вокруг двух групп школьных друзей. В этом щедром романе, охватывающем четыре десятилетия советской жизни, толстовское стремление передать дух эпохи. Помимо искусно нарисованных декораций (трамваи, каток, мебель из карельской березы), вы ощутите мощный культурный багаж. «Мы живем не в природе, а в истории», — пишет Улицкая, когда ее герои идут по переулку, по которому когда-то ступали Пушкин, а затем Пастернак, «огибая вечные лужи.
• Перевод Полли Ганон, Пикадор

Гора и стена Алисы Ганиевой

Российские власти планируют построить стену, чтобы изолировать неспокойный Кавказ от остальной страны. Именно на этих слухах основан роман Алисы Ганиевой 2012 года, действие которого разворачивается в антиутопической, но все же реальной версии ее родного города Махачкалы, прибрежной столицы Дагестана. Шамиль, молодой дагестанский репортер, бродит по улицам, в то время как его девушка Мадина надевает хиджаб и направляется в горы, чтобы выйти замуж за кровожадного фанатика.Это еще один пророческий рассказ, и картина Ганиевой о социальных и психологических последствиях апокалиптических событий в 2020 году кажется немного сложной. Несколько лет назад я участвовал в поездке для прессы в Махачкалу, чтобы увидеть новую художественную выставку и совершить поездку (вооружившись эскорт) в горы, оплетенные водопадами. Дагестан — не совсем место для отдыха, даже когда нет пандемии, а роман об исламской радикализации вряд ли вдохновит туристов. Но Ганиева умело использует слова некоторых из 30 с лишним местных языков и фрагменты стихов, басен, снов и дневников, чтобы вспомнить эту разнообразную республику, зажатую между раздираемой войной Чечней и Каспийским морем.
• Перевод Кэрол Аполлонио, Deep Vellum

Борис Алиханов, алкоголик, неопубликованный автор, находит работу летним гидом в музее «Пушкинские горы», как когда-то сам Довлатов. В этом романе, действие которого происходит в старинном родовом имении Александра Пушкиных, воссоздана атмосфера старых городов России и заповедников (природный заповедник).Здесь резонируют не только физические детали (бревенчатые дома, опоясанные березками, затененные липами бульвары, старушки, продающие цветы за пределами монастыря), но и до абсурда почтительные гиды и невежественные туристы. Комедия «Пушкинские горы» соседствует с горько-сладкими размышлениями о творчестве, утрате и идентичности. Алиханов высмеивает советских авторов, которые жаждут народных стихов и вышитых полотенец, но, объясняя жене, почему он не эмигрирует, он говорит, что, хотя ему «наплевать на березы», ему будет не хватать «мой язык, мой народ». моя безумная страна ».
• Перевод Катерины Довлатовой, Alma Classics

Женщины Лазаря Марины Степновой

От ученого-изготовителя бомб в секретном городе Энск до голодающих, курящих юных балерин, наполняющих пуанты друг друга матовым стеклом, «Женщины Лазаря» заигрывают с устоявшимися российскими штампами, даже когда создают глубокую и богато чувственную историю о человеческом взаимодействии. В главах прослеживается серия связанных семейных историй через век советских и постсоветских радостей и трагедий.Он начинается с юной Лидочки на пляже, где ее мама вот-вот утонет. «Лазарь» — ее дед, талантливый физик, который семь десятилетий назад появился в Московском университете грязным и вшивым. Среди женщин — его жена Галина Петровна, которая ухаживает за осиротевшей Лидочкой, чьи духи пахнут «апельсиновым медом, малиной, серой амброй, опопонаксом и кориандром». Степнова постоянно меняет наши взгляды, показывая нам, как люди могут адаптироваться практически ко всему.
• Перевод Лизы Хайден, World Editions

12 великих и забытых русских романов за последние 100 лет

За последние сто лет Россия претерпела ряд колоссальных социальных, политических и экономических преобразований.С падением советской эпохи новое поколение русских авторов, наконец, стало слышать свои голоса. От триллеров до научно-фантастических романов, фэнтези и политической сатиры — в «Новой России» 1990-х годов процветал целый ряд жанров. Вот 12 современных русских романов, которые должны быть в вашем списке для чтения.

«День опричника» Владимира Сорокина (2006)

Владимира Сорокина часто называют футуристическим гением позднесоветской фантастики.Его романы полны изобретательности и черного юмора, особенно в его портретах нестабильного будущего общества, которое находится в кризисе. День опричника устанавливается в Москве в 2028 году и следует за историей Андрея Даниловича Комяги, одного из самых доверенных советников царя. В мире роскошных партий, жестокого насилия и политической коррупции роман Сорокина — это неумолимый диагноз нации, находящейся на грани социального коллапса.

Ольга Грушина «Сказочная жизнь Суханова» (2005)

Ошеломляющий дебют Ольги Грушиной — этюд предательства.В нем рассказывается о жизни Анатолия Суханова, который «распродается» и становится советским аппаратчиком в неспокойном политическом климате. Его решения вызывают большие потрясения в его жизни, и его тяжелое прошлое возвращается, чтобы преследовать его. Вторя таким великим литераторам, как Толстой и Булгаков, это глубокое исследование Советской России и ее влияния на условия жизни человека. Грушин, молодой писатель, покинувший родную страну в юном возрасте, прекрасно погружается в жизнь своего народа, в социальную, экономическую и политическую атмосферу страны.

«Зависть» Юрия Олеши (2004)

«Зависть» часто сравнивают с лучшими произведениями Набокова и Булгакова и представляют собой ультрасовременную сатиру, которая предлагает своим читателям захватывающий взгляд на жизнь образцового советского гражданина. Андрей — бизнесмен из пищевой промышленности, использующий элементы фарса и дикого видения, который пытается реализовать свои социальные цели, внедряя колбасы массового производства в местное общество. Когда магнат сталкивается с ленивым Николаем, он дает ему работу наемника с веселыми и тревожными сложностями.В этом состязании воли Олеша исследует двусмысленность того, что значит быть «новым советским человеком».

Тайная история Москвы Екатерины Седиа (2007)

Москва 1990-х, Тайная история Москвы — это увлекательная выставка темного мира города. Этот роман, основанный на истории Галины, молодой женщины, попавшей в ловушку преступного беззакония посткоммунистической России, изображает преступный мир капитализма и его тяжелые последствия. С фантастическим подходом к повествованию видение Екатерины Седи охватывает миф, древнерусский фольклор и язычество.Это один из лучших примеров фантастической литературы последних десятилетий, сочетающий в себе нормальность повседневного существования с тем, что находится под ним.

Яма под фундамент Андрея Платонова (1987)

Яма под фундаментом Андрея Платонова — очень символичный роман о группе рабочих, живших в раннем Советском Союзе. Выкапывая огромный котлован под грандиозное «общее» здание, они монотонно копают весь день, постепенно переставая понимать смысл своей работы и, в конечном итоге, своего существования.Платонов изображает одну из первых государственных антиутопий 20-го века и абсурдность бездумной коммунистической бюрократии. В частности, роман критикует сталинский режим и внутреннюю политику. Понятно, что, несмотря на то, что работа была завершена в 1930 году, она не была опубликована до 1987 года из-за проблем с цензурой.

«Омон Ра» Виктора Пелевина (1992)

Роман Виктора Пелевина «« Омон Ра », одновременно поэтический и смешной, считается продолжением великих произведений Гоголя и Булгакова.На нем изображена жизнь Омона, который тренируется в рамках советской космической программы. Однако при зачислении он обнаруживает строгость советского протокола и отсталость их технологий. Путем множества шокирующих инцидентов Пелевин высмеивает мифы науки в тяжелом контексте советского общества, подчеркивая антиутопическую природу России через искаженную призму научно-фантастического приключения.

Девичья прическа Михаила Шишкина (2012)

Классик русской литературы, Девичья шерсть Михаила Шишкина исследует подборку историй, основанных на вопросах жизни, смерти, любви и вневременности войны.Они являются выражением бесчисленных радостей и боли жизни, а также описанием красоты в повседневной жизни. Повествование о грации и силе, этот роман не разочарует тех, кто жаждет нового взгляда на жизнь. С момента выхода своего первого романа Шишкин стал обладателем трех самых престижных литературных премий России.

«Время: ночь» Людмилы Петрушевской (1992)

«Время: ночь» — изображение советской утопии, проливающее свет на жизнь Анны Андриановой, ужасного родителя и неудачливого поэта.Пытаясь удержаться на позиции доминирующего матриарха, ведущего дом, полный женщин, роман исследует сложные отношения Анны с собой и своей дочерью. В этом суровом портрете отчаянной семейной жизни в России Петрушевская искусно изображает мрачность и безнадежность посткоммунистической жизни. Написанный от первого лица в виде рукописи после смерти главного героя, это увлекательное чтение, которое останется актуальным для своей аудитории на долгие годы.

«Слинкс» Татьяны Толстой (2000)

«Слинкс » — роман-антиутопия Татьяны Толстой, являющийся настоящей жемчужиной жанра. Расположенный в цивилизации через двести лет после «взрыва», ядерного эпизода, город Москва превратился в руины и был переименован в Федора Кузьминчска в честь его правителя. Эта фантазия представляет собой безумную поездку на американских горках и дает представление о деградировавшем мире человеческой беспомощности, культурного регресса и невежества. Сосредоточенный на персонаже Бенедикта, который ведет странную жизнь, переписывая старые книги и представляя их как слова великого нового лидера, этот роман точно передает тьму, подавляющую души людей.

Сонечка: Новелла и рассказы Людмилы Улицкой (1998)

Новелла и сборник рассказов, Сонечка рассказывает историю молодой русской женщины, которая физически непривлекательна, с глубокой страстью к книгам. Когда ей чуть за двадцать, она знакомится с представителем интеллигенции по имени Роберт, который делает ей предложение. Живя полноценной жизнью, она переезжает по Москве с мужем, а позже и дочерью. Однако в преклонном возрасте Роберт заводит роман с молодой полькой, оставляя Сонечку полагаться на свои жемчужины женской мудрости.В этом романе невероятную героиню приятно исследовать, она вызывает глубокую печаль, которая заканчивается завораживающим финалом.

Каменный мост Александра Терехова (2012)

Каменный мост исследует десятилетнее исследование Тереховым «молодых волков», вдохновленного нацистами тайного общества внутри элитной кремлевской школы во время правления Сталина. Основанный на реальных событиях, в романе рассматриваются исторические личности и анализируются досье НКВД в попытке пролить свет на тяжелое прошлое страны.Это также следует из истории молодой девушки по имени Нина Уманская, дочери советского дипломата, убитой своим одноклассником, сыном наркома. Терехов раскрывает трагический исторический опыт России и помещает его в контекст сегодняшнего дня. Политически насыщенный и невероятно увлекательный, этот кружащийся разоблачение необходимо прочитать тем, кто заинтересован в раскопках того, что скрывается за советским фасадом.

Санкья Захара Прилепина (2006)

Захар Прилепин обычно считается одним из самых важных авторов в современной России. Санкья — это рассказ о члене революционной организации Саше Тишине. Молодой человек и его друзья принадлежат к поколению, которое застряло между двумя эпохами — коммунистическим прошлым и настоящим обществом. Не имея возможности использовать опыт Советского Союза и осторожно подходя к капиталистическому пути страны, они образуют группу, стремящуюся построить лучшую нацию. Многие считают этот роман умеренной критикой нынешней политической ситуации в России, особенно с учетом президента Путина.

Пять книг о России, которые стоит прочитать

Россия имеет исторически было сложной темой для ученых.Географически большая часть Россия расположена в континентальной Азии, но в культурном отношении большинство россиян живут к западу от Урал в континентальной Европе. В результате ученые и российская интеллигенция веками спорили, должна ли Россия подражать культуре и западноевропейских институтов или идти своим уникальным русским путем.

В девятнадцатом века, жаркие споры о либерализации и модернизации России, империя, которая в то время отставала от западных держав почти по всем показателям, сцена для оппортунистических большевиков, погрузивших Россию в авторитарный коммунистический режим.Как государство-преемник коммунистов, современный российский Федерация все еще борется со своей идентичностью.

С отношениями между Россией и США на низком уровне, невиданном со времен холодной войны, американцы должны стремятся лучше понять Россию, в том числе ее людей, культуру и историю. Хотя этот список не является исчерпывающим, эти пять книг — хорошее место для любого Любопытный читатель должен начать детальное понимание России.

Способность Питера Хопкирка как убедительного рассказчика полностью проявляется в этой захватывающей истории стратегической геополитической борьбы между Российской и Британской империями в Азии.После консолидации власти в Восточной Европе в XIX веке Российская империя смотрела на восток. В викторианскую эпоху британский внешнеполитический истеблишмент был обеспокоен тем, что Россия добавит Индию, «жемчужину в короне», к быстро расширяющимся владениям Российской империи в Центральной Азии. Британцы считали влияние России в Афганистане потенциальным плацдармом для проецирования силы на Индию как уязвимость по отношению к ключевым национальным интересам. Результатом столкновения амбиций империй стала затяжная игра в дипломатические и геостратегические шахматы, которая длилась почти 70 лет и охватила весь субконтинент.Эта важная, но часто упускаемая из виду глава в истории российской внешней политики важна для понимания имперских амбиций докоммунистической России и ее ранних столкновений с западной гегемонией.

Йельский профессор истории Пропитанная кровью история Тимоти Снайдера восточноевропейских народов, аннексированы, оккупированы и повторно оккупированы Советским Союзом и нацистской Германией в двадцатый век — это то, что нужно прочитать. Некоторые ученые называют «Междуморье», у Сталина и Гитлера были конкурирующие амбиции по поводу стратегических земля между Балтийским и Черным морями.Для Кремля, земли, которая сейчас представляет собой суверенные государства Украины, Польши, Эстонии, Латвии и Литва считалась базой промышленности и сельского хозяйства, а также буфер, обеспечивающий стратегическую глубину против буржуазного Запада. От Сталинский голодомор в Украине до совместного нацистско-советского раздела Польши и нацистского Холокоста, Снайдер помещает историю Восточной Европы в наиболее полную структуру, которую я когда-либо видел. В отличие от зверств, совершенных нацистами, подобные знания Советского Союза и его преступлений против человечности в основном отсутствуют в американских социальная осведомленность, отчасти из-за подавления информации железным занавесом.Таким образом, Американцы в своей истории и педагогике не полностью учли то, что случилось в кровавых землях. Вот почему так важна работа Снайдера. От погружение в архивы НКВД и КГБ, которые только недавно были открыты для ученые и собирающие воедино историю оккупированной Россией Восточной Европы, Снайдер позволяет своим читателям начать понимать бедственное положение восточных Европейские народы, пострадавшие от рук Кремля.

Один день в Жизнь Ивана Денисовича , Александр Солженицын, пер.Ральф Паркер (Перстень Классика, 1963 год; repr., New American Library, 2009)

Известный Российский писатель-диссидент и переживший ГУЛАГ Александр Солженицын написал One День из жизни Ивана Денисовича в память о тюремном труде Советского Союза система лагерей в советский общественный дискурс. До десталинизации Никиты Хрущева реформ, советские писатели не могли ссылаться на ГУЛАГ. Раньше это было Первоначально опубликованный в 1962 году, One Day in the Life считался таким преступные советские цензоры, что сам Хрущев должен был вмешаться лично разрешить его публикацию.Роман, рассказанный от первого лица взгляд одного заключенного, Ивана Денисовича, знакомит читателей с одним изнурительным но обычный день в трудовом лагере ГУЛАГ. Ежедневная борьба Ивана Денисовича борьба с голодом, болезнями, жестоким обращением со стороны начальства, невозможным физическим трудом и беспринципные заключенные, которые приняли менталитет собаки есть собаку, изображают, как худшие аспекты падшей природы человека достигли какофонического крещендо в сталинских лагеря для военнопленных. Интересно, что картина, которую рисует Солженицын, ужасна. и удручает, Солженицын никогда не делает нормативных или откровенно политических заявлений о советском руководстве — объективное изображение в романе убогой ГУЛАГа условия и институционализированная коррупция эффективно придают читателю в сердце присущей ему несправедливости и бесчеловечности, подчеркивая произвол и бездумная жестокость.Произведения Солженицына способствовали моральное разложение, которое медленно разъедало институциональные легитимность и в конечном итоге привела к его падению в 1991 году. Хотя большинство американцев знают, что лагеря ГУЛАГа были плохими, мало кто знаком с личными историями, которые подробно рассказать об опыте ГУЛАГа. Так же, как Night Эли Визеля важен для понимания человеческих потерь Холокоста, Александр Солженицын One Day in the Life важен для понимания человеческих потерь сталинизма.

Русские , Хедрик Смит (Четырёхугольник, 1976)

Первоначально опубликовано в 1976 г., Русские представляет собой сборник наблюдений и размышления о разных сторонах советской жизни, пережитые автором, корреспондентом New York Times , живя в Советская Россия с семьей. Выдающийся первоисточник, читающий The Русские — это как открыть капсулу времени 1970-х годов. Райф с разноцветным анекдоты, Русские запечатлели борьбу всего, от сельской местности до индустриальная жизнь — утешение в религии и частной жизни.Темы охвачены политическое инакомыслие, правящий класс и партийное руководство. Есть даже глава, посвященная «искусству очередей» — вездесущие советские традиция часами стоять в очередях за самым элементарным ширпотребом. Эта книгу приятно читать, а каждая глава предваряется юмористическим советским пословицы, поговорки и самосознательные анекдоты. Читая Русские вы будете смеяться, вы будете плакать, и вы узнаете больше о советских временах Брежнева общества, чем вы когда-либо думали.

Современные Москва и Санкт-Петербург представляют Россию точно так же, как Вашингтон и Нью-Йорк представляют Соединенные Штаты. Если кто-то действительно хочет понять Россию, он не должен ограничивать свое изучение космополитическими жемчужинами России, но должен смотреть в глубь России, на страну Путина. Именно это и делает в своей фантастической книге давний иностранный корреспондент NPR Энн Гаррелс. Страна Путина исследует жизнь простых россиян в Челябинске (население 1.2 млн), промышленный город, основанный на металлургии. В фильме «Страна Путина » Энн Гаррелс делает для посткоммунистического российского общества то же, что Хедрик Смит сделал для советского общества брежневской эпохи в -м году Русские . Она мастерски исследует непрекращающийся поиск путинского поколения национальной идентичности в постсоветском мире, когда страну охватывают санкции Запада, русский национализм и путинский авторитаризм. В этой книге Гаррель затрагивает умы широкого круга «настоящих» россиян.Сюда входят обычные сельские жители, рабочие, молодые предприниматели, бандиты-нувориши, активисты гражданского общества и даже небольшая евангелическая протестантская община. Эта книга — прекрасное противоядие от аналитического туннельного видения, которое многие российские ученые строят вокруг современной российской элиты и правящего класса.

лучших книг, фильмы для ускорения

Россия всегда казалась большой в воображении, вероятно, никогда больше, чем во время холодной войны, когда именно Империя Зла, коммунистические лидеры которой выражали желание мирового господства.

В наши дни любой, кто следит за новостями, должен задаться вопросом, вступили ли мы в холодную войну 2.0. Мы не только видели на территории стальные замыслы Владимира Путина, но и читали о кибер-хакерах, пытающихся повлиять на наши выборы, и о теневых оперативниках, якобы пытающихся шантажировать наших правительственных чиновников или убивать журналистов и дипломатов. Просмотр нашумевшего сериала FX «Американцы» о паре шпионов КГБ, выдававших себя в начале 80-х за американскую пару, вызывает у нас еще больший интерес.

Неудивительно, что любопытные американцы уже давно обратились к лучшему экспорту России — ее культуре — чтобы лучше понять страну. и его лидеры. Чтобы узнать больше, мы обратились к экспертам Bay Area за рекомендациями по книгам, фильмам и другим произведениям, которые, по их мнению, откроют окно в русскую душу.

Они упомянули многие из лучших хитов: романы Толстого, Достоевского, Тургенева, Булгакова и Солженицына; пьесы и рассказы Чехова; фильмы Сергея Эйзенштейна; и музыка Чайковского, Прокофьева, Рахманинова, Бородина, Мусоргского и Римского-Корсакова.Но они также придумали и другие любимые произведения, которые, возможно, менее известны, но заслуживают внимания.

Это эксперты: Норман Наймарк, профессор восточноевропейских исследований Стэнфордского университета; Юрий Слезкин, директор Института славянских, восточноевропейских и евразийских исследований Калифорнийского университета в Беркли; Сюзи Вайсман, профессор политики колледжа Святой Марии и Ив Франкьен, директор Музея русской культуры в Сан-Франциско.

НАЧАЛО РАБОТЫ

Книга: «Россия: что нужно знать каждому»: Как и звучит, Тимоти Дж.Книга Колтона 2016 года служит отличным учебником для «обычных читателей, желающих понять сегодняшнюю Россию», — говорит Наймарк (Oxford University Press, 2016).

ЦАРСКАЯ ЗЕМЛЯ

Книга: «Земля жар-птицы: красота России»: Когда Рональд Рейган хотел положить конец холодной войне , он обратился к Сюзанне Мэсси, автору этой классической книги 1980 года, чтобы получить представление.Книга охватывает период с начала IX века до самой революции 1917 года. Совет Мэсси Рейгану: обратите внимание на важность Русской Православной Церкви. (Пробный камень, 1980).

Книга: «Российская Империя 1450–1801»: В этой новой книге профессор истории Стэнфорда Нэнси Коллманн рассматривает, как первые правители России, через Петра Великого и Екатерину Великую, успешно вырастили свою страну из захолустного княжества в северные леса стали крупным игроком в османской и европейской геополитике.(Издательство Оксфордского университета, 2017).

Фильм: «Русский ковчег»: Фильм Александра Сокурова 2002 года переносит зрителей в то, что покойный Роджер Эберт назвал «захватывающим» визуальным туром по Эрмитажу в Санкт-Петербурге — бывшему Зимнему дворцу царей. Снятый за один 96-минутный дубль, фильм проходит через 300-летнюю историю. (Доступно на DVD Netflix).

РЕВОЛЮЦИЯ

Книга: «Др. Живаго »: Киноверсия романа Бориса Пастернака Дэвида Лина 1965 года повествует о большевистской революции, начиная с ее первых шагов в 1905 году и до послевоенной гражданской войны.Русские, как правило, не обращают внимания на этот фильм, хотя и великолепный, потому что в нем актеры с британским акцентом пытаются вести себя как русские. Эксперты говорят, что если вы хотите погрузиться в видение Пастернака индивидуальной борьбы человека с силами истории, обратитесь к роману поэта 1959 года, который помог ему получить Нобелевскую премию. (Библиотека обывателя, переиздание, 1991 г.)

Книга и фильм: «Десять дней, которые потрясли мир»: Свидетельство очевидца большевистского свержения правительства России американского журналиста-социалиста Джона Рида в 1919 г. вдохновило на создание еще одной масштабной голливудской эпопеи «Красные» Уоррена Битти 1980 г. ее классы в Св.Мэри. Книгу Рида можно заказать в Интернете, но она также доступна в рамках проекта Gutenberg. Вы можете транслировать «Reds» на Amazon Prime.

Книга: «Джентльмен в Москве»: Роман Амора Таулза начинается через несколько лет после революции, когда большевики приговаривают графа Александра Ростова к домашнему аресту в «Метрополе», большом отеле через дорогу от Кремля. Он остается там, пока одни из самых бурных десятилетий в истории России разворачиваются прямо за дверями отеля.(Викинг, 2016).

СТАЛИН

«Путешествие в к вихрю»: После смерти Владимира Ленина в 1924 году Иосиф Сталин консолидировал власть и возглавил свои кровавые репрессии против так называемых врагов государства в 1930-х годах. . Одной из целей была журналистка Евгения Гинзбург, которая 18 лет провела в ГУЛАГе.Освободившись из ссылки после смерти Сталина в 1953 году, Гинзбург сумела опубликовать свои мемуары в 1967 году после того, как они были переправлены на Запад. (Mariner Books, издание 2002 г.)

«Утомленные солнцем»: Этот фильм 1994 года, получивший премию «Оскар» за лучшую зарубежную картину, открывается достаточно лирически в летний день 1936 года, когда военный герой революции наслаждается отдыхом на своей загородной даче с женой и дочь. Но с тем, что один критик называет «чеховским чувством жестокого будущего», герой, которого играет режиссер Никита Михалков, быстро осознает масштабы и ужас сталинского правления.(Доступно на DVD Netflix).

ВОЙНА И АНТИСЕМИТИЗМ

«Бабий Яр»: Стихотворение Евгения Евтушенко 1961 года о резне нацистами 33 000 евреев в овраге под Киевом в 1941 году помогло разоблачить безудержный антисемитизм в Советском Союзе, а также вдохновило вступительное движение 13-й симфонии композитора Дмитрия Шостаковича. . Даже Путин является его поклонником, говоря, что наследие поэта всегда останется «частью русской культуры».

НАЗАД В СССР

Книга: «Русские»: В качестве руководителя московского бюро The New York Times с 1971 по 1974 год Хедрик Смит получил Пулитцеровскую премию за освещение событий в США.С.С.Р. Его классический научно-популярный бестселлер посвящен не политике, а повседневной жизни обычных людей при советской власти. (Ballantine Books, переиздание, 1984).

Фильм: «Маленькая Вера»: Эта работа 1988 года считается первым советским фильмом, посвященным восстанию и недовольству молодежи советской системой, а также откровенной сексуальности. Неугомонный подросток хочет сбежать из провинциального городка вместе со своим отцом-алкоголиком и разочарованной матерью.(Стрим на Amazon Prime)

НОВАЯ ЭРА

Книга: «Последняя Империя: Последние дни Советского Союза»: Михаил Горбачев и Борис Ельцин — противники альфа-самцов в центре документального рассказа Сергея Плохого о том, как случайные события, а не великий замысел привели к демонтаж крупнейшей страны мира в 1991 г. (Basic Books, Reprint edition 2015).

Фильм: «Брат»: Этот фильм о гангстерах в американском стиле 1997 года стал культовой классикой благодаря кинематографически изобретательному способу изображения беззакония преступного подполья после распада Советского Союза.(Трансляция или аренда на Amazon).

ПУТИНОЛОГИЯ

Книга: «Новый царь»: Чего хочет Путин? Стивен Ли Мейерс предлагает несколько возможных ответов в этой всеобъемлющей биографии бывшего агента КГБ, который впервые стал президентом в 2000 году и был переизбран в третий раз в 2012 году (Knopf Doubleday Publishing Group, 2016).

Книга: «Путинская клептократия: кому принадлежит Россия»: Путин может представить себя добродетельным лидером, спасающим Россию от возврата к хаосу, но автор Карен Давиша представляет убедительные доказательства того, что он на самом деле управляет колоссально коррумпированной страной с помощью мега-богатых друзей.(Саймон и Шустер, 2015).

РОССИЯ СЕГОДНЯ

Pussy Riot в книге и фильме: Трое членов арт-феминистского коллектива были осуждены и заключены в тюрьму за 40-секундную «панк-молитвенную акцию протеста» на алтаре московского храма Христа Спасителя. Их история стала предметом документального фильма 2013 года «Pussy Riot: панк-молитва» (транслируемого на Netflix) и «Words Will Break Cement: The Passion of Pussy Riot» (Riverhead Books, 2014) российско-американской журналистки Маши Гессен, открыто гомосексуальный противник Путина, который покинул Россию из опасений за безопасность своей семьи.Гессен также часто пишет в New York Review of Books о природе автократии, поскольку это может иметь отношение к администрации Дональда Трампа.

Фильм: «Левиафан»: Фильм Андрея Звягинцева 2014 года, номинированный на премию «Оскар» за лучший зарубежный фильм, был назван The Guardian неотразимой трагической драмой о коррупции и запугивании в современной России. (Доступно по запросу).

Майкл Макфол: Старшим научным сотрудником Стэнфордского института международных исследований Фримена Спогли и выпускником Стэнфордского класса 1986 года был университет.Посол С. в России при Бараке Обаме с 2012 по 2014 годы. Сейчас он регулярно пишет статьи, подкасты и социальные сети, комментируя текущее состояние России и США. связи. Вы можете следить за ним в Facebook на www.facebook.com/amb.mcfaul или в Twitter @McFaul. Он также оценил популярный профиль в журнале New Yorker «Наблюдая за затмением» за 2014 год, сделанный редактором New Yorker Дэвидом Ремником, московским корреспондентом Washington Post в 1980-х годах.

Музей русской культуры: В этом музее, расположенном в Русском центре в районе Пасифик-Хайтс в Сан-Франциско, представлены произведения русского искусства, памятные вещи, старинные газеты и другие тексты, которые были вывезены контрабандой эмигрантами, поселившимися в Сан-Франциско после революции через Советский Союз. эпоха.Музей бесплатный и открыт для публики с 10:30 до 14:30. Среда и суббота. 2450 Sutter St., (415) 921-4082, www.mrcsf.org.

Читаете это в телефоне? Будьте в курсе новостей области залива и Кремниевой долины с помощью нашего нового бесплатного мобильного приложения. Загрузите его в магазине приложений Apple или в магазине Google Play.

6 лучших книг по истории России | The Independent

Прошедший год вызвал предсказуемый всплеск активности на советскую тематику по случаю 100-летия Октябрьской революции.Мы видели беседы, размышления, дискуссии, статьи, выставки и, конечно же, десятки новых учебников по истории, лучшие из которых мы собираем здесь: полемические истории, длинные биографии выдающихся деятелей большевистской драмы и, конечно же, более общие истории революции для тех, кто ищет более широкий портрет.

Если бы не триумф большевиков в 1917 году, многие из самых известных споров 20-го века — холодная война и связанные с ней конфликты, гонка вооружений, космическая гонка и подъем нацизма, отчасти подпитываемые гитлеровскими иудео-большевиками. призрак в Москве — возможно, никогда не был.Для своей драмы, ее персонажей, ее прелюдии, ее последующих ужасов и колоссальной тени, которую она отбрасывала за последние 100 лет, история 1917 года и его последствия — это то, что требует бесконечного пересказа — то, что делают все авторы здесь. в исключительных случаях.

Сталин, Т. II: В ожидании Гитлера, 1928-1941 гг. Стивен Коткин: 35 фунтов стерлингов, Аллен-лейн

Подробнее

Колосс биографии Стивена Коткина на 800 страницах, В ожидании Гитлера , является лишь вторым из трех томов. биография Иосифа Виссарионовича, грузинского бандита, который станет вторым по узнаваемости диктатором ХХ века: Сталиным.Первый том, Paradoxes of Power , содержал множество сцен, поскольку молодой Сталин отсутствовал на многих грандиозных событиях, которые привели к большевистской революции (он провел большую часть Первой мировой войны в унылой сибирской ссылке). Этот новый том охватывает жизнь Сталина с 1928 года, через голод и революционный террор 30-х годов, вплоть до 1941 года, когда Гитлер вторгся в Советский Союз. Как признает Коткин во введении, в то время как Сталин отсутствовал в первом томе по главам, в этом новом томе он появляется почти на каждой странице — что делает «Ожидание Гитлера» увлекательным и скрупулезным исследованием разума растущего тирана .

Народная трагедия: Русская революция 1891-1924 годов Орландо Файджес: 20 фунтов стерлингов, Бодли-Хед

Хроника Орландо Файджеса последних дней царизма и жестокого большевизма, возникшего на его руинах, имеет эпические размеры и масштабы. и инсайт, и классика в своем жанре. Книга историка Файджеса была первоначально опубликована в 1996 году и вызвала похвалу критиков как правых, так и левых за ее новизну, поскольку он исследует правление Николая II и ловко диагностирует болезни, которые привели к его впечатляющей кончине в 1917 году.У книги есть свои главные герои, но Файджес имеет тенденцию сосредотачиваться на России в целом, а не на отдельных персонажах: как следует из названия, A People’s Tragedy больше всего преуспевает в том, чтобы уловить явный народный масштаб потрясений 1917-18 годов со всей Россией. восстает сначала против царя, а затем, с началом гражданской войны, против самого себя. Благодаря идеальному балансу анализа и анекдота « Народная трагедия », несомненно, входит в число самых читаемых книг о русской революции и десятилетиях беспорядков, которые сделали это возможным — или неизбежным.Это новое издание, выпущенное к столетию, включает недавно написанное введение и более 100 фотографий.

Красный голод: Сталинская война на Украине Энн Эпплбаум: 25 фунтов стерлингов, Аллен-лейн

Энн Эпплбаум — историк и журналист, которая уже опубликовала две прекрасные книги о сталинизме: Гулаг, историю рабочих лагерей, в которых проживали миллионы людей. погиб, а также «Железный занавес», свидетельствующий о распространении сталинизма по Центральной и Восточной Европе после советского завоевания.В этой последней книге, опубликованной в прошлом месяце, Эпплбаум занимается советским голодом и утверждает, как историки делали раньше, что голод на Украине был исключительно гнусной попыткой Москвы заставить украинцев подчиниться голодом. Это остается предметом споров — даже в «В ожидании Гитлера » Коткин опровергает идею геноцида украинцев, приписывая советскую катастрофу утилитарному бессердечию Сталина, а не «войне с Украиной». Помимо противоречий, книга Эпплбаум представляет собой хорошо аргументированную и типично проницательную историю Украины и трагедий, которые она пережила при Советской власти.

«Последний из царей» Роберта Сервиса: 25 фунтов стерлингов, Макмиллан

Учитывая его обширную библиографию, полную историй и длинных биографий большевистских светил, Роберт Сервис является чем-то вроде титана в мире советской историографии. В своей последней книге «Последний из царей » он рассказывает историю человека, чьи недостатки привели к краху его династии. Как и большинство книг из этого списка, книга Сервиса дает картину России за пределами личности — распад Российской империи, кратковременный либеральный расцвет, воплощенный в правительстве Керенского, восстание большевиков — но лучшие моменты появляются, когда Сервис сосредотачивается в более мелких и интимных подробностях жизни царя после отречения, его последних дней в тюрьме и обреченных на казнь. Последний из царей — интересное и своевременное дополнение к уже внушительному каталогу.

«Россия в революции: империя в кризисе» С.А. Смита: 25 фунтов стерлингов, Oxford University Press

С.А. Смит — историк из Оксфорда, опубликовавший книги, среди прочего, по революционной России и революционному Китаю (а также справочник по коммунизм). Как и Файджес, Смит начинает свою книгу с погружения в ранние годы правления Николая, выявляя трещины в царизме, которые со временем разрушатся и приведут к краху Романовых.Он заканчивает свою книгу в 1928 году, когда пыл, насилие и хаос 1917 года начинают утихать и уступать место новой угрозе: сталинизму, периоду, в течение которого революционные заповеди 1917 года должны были претворяться в жизнь. То, что книге Смита может не хватать красок и яркости, компенсируется лаконичной краткостью: чуть менее 400 страниц (с крупным шрифтом) Россия в революции — это освежающая проницательная история, которая дает читателю все, что ему нужно знать, чтобы получить некоторые знания к столетию.

Октябрь: История русской революции, написанная Китаем Миевиль: 18,99 фунтов стерлингов, Verso

Чайна Миевиль — автор научно-фантастических романов и единственный писатель в этой статье, который открыто симпатизирует революции — или, по крайней мере, , понятие революции. Миевиль не является вопиющим апологетом обильных преступлений большевистского режима (в отличие от некоторых, он с готовностью признает насилие, беспорядки и тиранию, возникшие в 1917 году), но его видение большевистской революции заметно менее пессимистично, чем большинство других историй.Верная своему призванию как рассказчика, книга Мьевиля представляет собой читаемый рассказ о революции, в котором представлены все знакомые главные герои, антагонисты, сюжеты и контрзаговоры, возникшие после Первой мировой войны. Смысл написания и публикации новых книг по таким исчерпывающим образом изученным предметам, как большевистская революция, заключается в том, чтобы предоставить читателям новые перспективы, и в этом China Miéville преуспевает.

Вердикт: книги по истории России

Несмотря на устрашающий размер, книга Стивена Коткина « В ожидании Гитлера » представляет собой захватывающий отчет о закате революции и приходе сталинизма.В то время как другие книги, собранные здесь, в основном сосредоточены на хаосе самой революции (падение Романовых, Временное правительство, парады, протесты и восстания) В ожидании Гитлера — это исследование революции на практике, того, что происходит, когда стрельба прекращается, и начинается управление.

Обзоры продуктов IndyBest беспристрастны, независимые советы, которым можно доверять. В некоторых случаях мы получаем доход, если вы переходите по ссылкам и покупаете продукты, но мы никогда не позволяем этому искажать наш охват.Обзоры составлены на основе мнений экспертов и реальных испытаний.

Сеть новых книг | NBN Home

• Искусство и литература

• Люди и места

• Политика и общество

• Религия и вера

• Научные технологии

• Специальная серия

Подписаться на

Российские и евразийские исследования

по НБН

© 2020 The New Books Network, все права защищены.

10 книг о России, которые просто необходимо прочитать

Россия дала нам одних из самых выдающихся писателей всех времен от Достоевского до Толстого. Имея так много книг, с чего начать? От научно-фантастических триллеров до современных историй и вневременной классики — мы составили список из 10 лучших рекомендуемых книг, которые вдохновят вас узнать больше о стране, которая близка нашему сердцу.

1) Москва: Читатель путешественника — Лоуренс Келли

Москва: Путешественник Лоуренс Келли

Увлекательная антология, изображающая рост Москвы от раннего заселения до шумного города, рассказанная голосами жителей и гостей города.Лоуренс Келли объединяет непревзойденный спектр источников, которые объединяют некоторые из самых впечатляющих и неспокойных времен Москвы, от кровавых репрессий Петра Великого до отказа от Москвы Наполеону в 1812 году. Это важное чтение для всех, кто хочет действительно понять, что такое Москва: прошлое, настоящее и будущее.

2) Джентльмен в Москве — Amor Towles

Джентльмен в Москве — Amor Towles

Бестселлер с более чем 1.5 миллионов читателей по всему миру. Джентльмены в Москве — это увлекательный роман, повествующий о жизни графа Александра Ростова, русского аристократа, приговоренного к пожизненному домашнему аресту в роскошном отеле за связи с большевиками. По мере того, как жизнь Ростова становится все меньше и меньше, начинает распадаться гораздо больший мир эмоциональных открытий.

3) Trans-Siberian Adventures: Жизнь на рельсах и за их пределами из Великобритании в Азию — Мэтью Вудворд

Транссибирские приключения: из Великобритании в Азию

Отправляясь в одно из самых захватывающих путешествий на поезде — Транссибирскую магистраль, Мэтью Вудворд отправляется возродить свою детскую страсть к путешествиям на поезде.Trans-Siberian Adventures предлагает личное понимание плюсов, минусов и ожиданий от путешествий на поезде на дальние расстояния и является обязательным к прочтению для всех, кто хочет отправиться в это грандиозное путешествие из Москвы в Пекин и дальше.

4) Романовы: 1613-1918 — Симон Себаг Монтефиоре

Захватывающая хроника имперских амбиций «Романовы» рассказывает о триумфе и трагедии русской царской семьи от царя Михаила Романова до безвременной кончины императора Николая II и императрицы Александры.Монтефиоре распутывает паутину заговоров, соперничества и секретов, чтобы раскрыть мир декаданса и экстравагантности, окрашенный зловещим терпением.

5) Война и мир — Лев Толстой

Толстовская война и мир

Liannadavis / CC BY-SA (https://creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0)

Вечная классика, которая не может не вдохновлять, «Война и мир» Толстого рассказывает о жизни пяти аристократических русских семей и о том, как то, что они узнали, изменилось в результате вторжения французских армий Наполеона.«Война и мир», которую часто называют лучшим литературным достижением Толстого, считается сочетанием многих письменных форм, от романа до философского эссе, и дает захватывающее представление о русской культуре.

6) Кто счастлив в России — Николай Некрасов

Захватывающая поэма из 4 частей, повествующая о жизни 7 крестьян, путешествующих по русским землям с единственным стремлением найти хотя бы одного счастливого человека, а затем найти нацию страданий и социальной несправедливости. В этой мрачной, заставляющей задуматься эпопее Некрасов проливает свет на холодную действительность России 19 ^{-х годов} века.

7) Бесы — Фёдор Достоевский

Демоны Федора Достоевского

Часто описываемый как «величайший натиск Достоевского на нигилизм», «Демоны» — это аллегория катастрофических последствий скатывания России к социальному, политическому и моральному нигилизму в 1860-х годах. Достоевский переносит нас в вымышленный город, одержимый демоническими силами, одержимыми хаосом через революцию, организованную главным заговорщиком Петром Верховенским. Эта тревожная история сатанинских масштабов представляет собой сложное, но полезное прочтение политической сатиры и психотической драмы.

8) Исчезающая Земля — ​​Джулия Филлипс

Интенсивный криминальный роман, заставляющий задуматься, действие происходит на загадочном полуострове Камчатка. Disappearing Earth расследует исчезновение двух сестер, похищенных во время прогулки по уединенному берегу. По мере раскрытия истории мы узнаем больше о секретах сплоченного сообщества, к которому принадлежали сестры, где социальная и этническая напряженность широко распространена и где посторонние часто первыми вызывают подозрения.

9) Ночной дозор — Сергей Лукьяненко

Ночной дозор Сергея Лукьяненко

Сверхъестественная история, рассказывающая о двух противоборствующих фракциях и их усилиях по завоеванию господства в мире света и тьмы.Самый продаваемый российский автор, первый научно-фантастический фантастический роман Сергея Лукьяненко предлагает желанный побег в мир, где вампиры, оборотни и другие существа бродят по улицам.

10) Мастер и Маргарита — Михаил Булгаков

«Мастер и Маргарита», признанный критиками одним из лучших романов ^– годов 20-го века, представляет собой мрачную советскую сатиру, написанную при сталинском режиме.