Губерман про осень: За осенью — осень. Тоска и тревога. Ветра над опавшими листьями. Вся русская жизнь — ожиданье о… ▷ Socratify.Net

Содержание

Читать онлайн «Искусство стареть (сборник)», Игорь Губерман – Литрес, страница 2

А самоуверенность с самодовольством – безусловно, пакостные и опасные черты, но только в молодом и зрелом возрасте. А в старости они необходимы, ибо кошмарно трудно без них жить. Выказывать, конечно, их не следует, однако именно они – те последние корни, что ещё поят скудным соком старческое прозябание. И жалко тех, в ком эти корни усыхают. Лично я в себе их прячу, но благословляю и лелею. Тут, по-моему, ошибся или недодумал Свифт.

Всё это рассмотрев и обсудив, я безмятежно окунулся в свою светлую и непогрешимую старость. И ни минуты не кручинясь, признаю, что это омерзительный сезон. А если кто-то думает иначе, пусть он позвонит, и я легко могу его разубедить.

Живу я более, чем умеренно, страстей не более, чем у мерина

 
Гляжу, не жалуясь, как осенью
повеял век на пряди белые,
и вижу с прежним удовольствием
фортуны ягодицы спелые.
 
 
В юности ждал я радости
от суеты со свистом,
но становлюсь по старости
домосексуалистом.
 
 
Поскольку жизнь, верша полёт,
чуть воспарив, – опять в навозе,
всерьёз разумен только тот,
кто не избыточно серьёзен.
 
 
Запетыми в юности песнями,
другие не слыша никак,
живёт до скончания пенсии
счастливый и бодрый мудак.
 
 
Лишь перед смертью человек
соображает, кончив путь,
что слишком короток наш век,
чтобы спешить куда-нибудь.
 
 
Кишат стареющие дети,
у всех трагедия и драма,
а я гляжу спектакли эти
и одинок, как хер Адама.
 
 
Я молодых, в остатках сопель,
боюсь трясущих жизнь, как грушу:
в душе темно у них, как в жопе,
а в жопе – зуд потешить душу.
 
 
Снегом порошит моя усталость,
жизнь уже не книга, а страница,
в сердце – нарастающая жалость
к тем, кто мельтешит и суетится.
 
 
Живи, покуда жив. Среди потопа,
которому вот-вот настанет срок,
поверь – наверняка всплывёт и жопа,
которую напрасно ты берёг.
 
 
Дана лишь тем была недаром
текучка здешней суеты,
кто растопил душевным жаром
хоть каплю вечной мерзоты.
 
 
Пора! Теперь меня благослови
в путь осени, дождей и листопада,
от пламени цветенья и любви
до пепла увяданья и распада.
 
 
Чтобы плесень сытой скудости
не ползла цвести в твой дом,
из пруда житейской мудрости
черпай только решетом.
 
 
Прости, Господь, за сквернословья,
пошли всех благ моим врагам,
пускай не будет нездоровья
ни их копытам, ни рогам.
 
 
Опять стою, понурив плечи,
не отводя застывших глаз:
как вкус у смерти безупречен
в отборе лучших среди нас!
 
 
Чем долее наука отмечает
познания успехи сумасшедшие,
тем более колеблясь отвечает,
куда от нас ушли уже ушедшие.
 
 
Вновь закат разметался пожаром —
это ангел на Божьем дворе
жжёт охапку дневных наших жалоб,
а ночные он жжёт на заре.
 
 
Уйду навсегда в никуда и нигде,
а всё, что копил и вынашивал,
на миг отразится в текучей воде
проточного времени нашего.
 
 
Дымись, покуда не погас,
и пусть волнуются придурки —
когда судьба докурит нас,
куда швырнёт она окурки.
 
 
Из лет, надеждами богатых,
навстречу ветру и волне
мы выплываем на фрегатах,
а доплываем – на бревне.
 
 
Кто несуетливо и беспечно
время проводил и коротал,
в старости о жизни знает нечто
большее, чем те, кто процветал.
 
 
Счёт лет ведут календари
морщинами подруг,
и мы стареем – изнутри,
снаружи и вокруг.
 
 
Возраст одолев, гляжу я сверху:
всё мираж, иллюзия, химера;
жизнь моя – возведенная церковь,
из которой выветрилась вера.
 
 
Сложилось нынче на потеху,
что я, стареющий еврей,
вдруг отыскал свой ключ к успеху,
но не нашёл к нему дверей.
 
 
Деньгами, славой и могуществом
пренебрегал сей прах и тлен,
из недвижимого имущества
имел покойник только член.
 
 
О чем ты плачешь, осень бедная?
Больна душа и пуст карман,
а на пороге – немочь бледная
и склеротический туман.
 
 
Чтоб жизнь испепелилась не напрасно,
не мешкай прожигать её дотла;
никто не знает час, когда пространство
разделит наши души и тела.
 
 
Чтобы в этой жизни горемычной
быть милей удаче вероятной,
молодость должна быть энергичной,
старость, по возможности, – опрятной.
 
 
Год приходит, и год уходит,
раздробляясь на брызги дней,
раньше не было нас в природе,
а потом нас не будет в ней.
 
 
Наша старость – это ноги в тепле,
это разум – но похмельный, обратный,
тише музыка и счёт на столе,
а размер его – всегда неоплатный.
 
 
Азарт живых переживаний
подвержен таянью – увы! —
как пыл наивных упований,
как верность ветреной вдовы.
 
 
Когда время, годами шурша,
достигает границы своей,
на лице проступает душа,
и лицо освещается ей.
 
 
Есть люди, провалившие экзамен
житейских переплётов и контузий,
висят у них под мутными глазами
мешки из-под амбиций и иллюзий.
 
 
Не тужи, дружок, что прожил
ты свой век не в лучшем виде:
всё про всех одно и то же
говорят на панихиде.
 
 
Однажды на улице сердце прихватит,
наполнится звоном и тьмой голова,
и кто-то неловкий в несвежем халате
последние скажет пустые слова.
 
 
Не стоит скапливать обиды,
их тесный сгусток ядовит,
и гнусны видом инвалиды
непереваренных обид.
 
 
В пепле наползающей усталости,
следствии усилий и гуляний,
главное богатство нашей старости —
полная свобода от желаний.
 
 
Не горюй, старик, наливай,
наше небо в последних звёздах,
устарели мы, как трамвай,
но зато и не портим воздух.
 
 
Люблю эту пьесу: восторги, печали,
случайности, встречи, звонки;
на нас возлагают надежды в начале,
в конце – возлагают венки.
 
 
Нашедши доступ к чудесам,
я б их использовал в немногом:
собрал свой пепел в урну сам,
чтоб целиком предстать пред Богом.
 
 
Бывает – проснёшься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться,
но к завтраку это проходит.
 
 
Вчера мне снился дивный сон,
что вновь упруг и прям,
зимой хожу я без кальсон
и весел по утрам.
 
 
Сто тысяч сигарет тому назад
таинственно мерцал вечерний сад;
а нынче ничего нам не секрет
под пеплом отгоревших сигарет.
 
 
В нас что ни год, увы, старик, увы,
темнее и тесней ума палата,
и волосы уходят с головы,
как крысы с обречённого фрегата.
 
 
Уж холод пронизал нас до костей,
и нет былого жара у дыхания,
а пламя угасающих страстей
свирепей молодого полыхания.
 
 
Душа отпылала, погасла,
состарилась, влезла в халат,
но ей, как и прежде, неясно,
что делать и кто виноват.
 
 
Не в том беда, что серебро
струится в бороде,
а в том беда, что бес в ребро
не тычется нигде.
 
 
Жизнь, как вода, в песок течёт,
последний близок путь почёта,
осталось лет наперечёт
и баб нетронутых – без счёта.
 
 
Скудею день за днём. Слабеет пламень,
тускнеет и сужается окно,
с души сползает в печень
грузный камень,
и в уксус превращается вино.
 
 
Теперь я стар – к чему стенания?!
Хожу к несведущим врачам
и обо мне воспоминания
жене диктую по ночам.
 
 
Я так ослаб и полинял,
я столь стремглав душой нищаю,
что Божий храм внутри меня
уже со страхом посещаю.
 
 
Чего ж теперь? Курить я бросил,
здоровье пить не позволяет,
и вдоль души глухая осень,
как блядь на пенсии, гуляет.
 
 
Что может ярко утешительным
нам послужить на склоне лет?
Наверно, гордость, что в слабительном
совсем нужды пока что нет.
 
 
Я кошусь на жизнь весёлым глазом,
радуюсь всему и от всего;
годы увеличили мой разум,
но весьма ослабили его.
 
 
Осенний день в пальтишке куцем
смущает нас блаженной мукой:
уйти в себя, забыть вернуться,
прильнуть к душе перед разлукой.
 
 
Старости сладкие слабости
в меру склероза и смелости:
сказки о буйственной младости,
мифы о дерзостной зрелости.
 
 
Неволя, нездоровье, нищета —
солисты в заключительном концерте,
где кажется блаженством темнота
неслышно приближающейся смерти.
 
 
Старенье часто видно по приметам,
которые грустней седых волос:
толкает нас к непрошеным советам
густеющий рассеянный склероз.
 
 
Я не люблю зеркал – я сыт
по горло зрелищем их порчи:
какой-то мятый сукин сын
из них мне рожи гнусно корчит.
 
 
Устали, полиняли и остыли,
приблизилась дряхления пора,
и время славить Бога, что в бутыли
осталась ещё пламени игра.
 
 
Святой непогрешимостью светясь
от пяток до лысеющей макушки,
от возраста в невинность возвратясь,
становятся ханжами потаскушки.
 
 
Стало тише моё жильё,
стало меньше напитка в чаше,
это время берёт своё,
а у нас отнимает наше.
 
 
Года пролились ливнями дождя,
и мне порой заманчиво мгновение,
когда, в навечный сумрак уходя,
безвестность мы меняем на забвение.
 
 
Сопливые беды, гнилые обиды,
заботы пустой суеты —
куда-то уходят под шум панихиды
от мысли, что скоро и ты.
 
 
Моей душе привычен риск,
но в час разлуки с телом бренным
ей сам Господь предъявит иск
за смех над стадом соплеменным.
 

На склоне лет печален и невесел кто в молодости недокуролесил

 
Я жил отменно: жёг себя дотла,
со вкусом пил, молчал, когда молчали,
и фактом, что печаль моя светла,
оправдывал источники печали.
 
 
А время беспощадно превращает,
летя сквозь нас и днями и ночами,
пружину сил, надежд и обещаний
в желе из желчи, боли и печали.
 
 
Когда я в Лету каплей кану
и дух мой выпорхнет упруго,
мы с Богом выпьем по стакану
и, может быть, простим друг друга.
 
 
Кичились майские красотки
надменной грацией своей;
дохнул октябрь – и стали тётки,
тела давно минувших дней.
 
 
В последний путь немногое несут:
тюрьму души, вознесшейся высоко,
желаний и надежд пустой сосуд,
посуду из-под жизненного сока.
 
 
Суров к подругам возраста мороз,
выстуживают нежность ветры дней,
слетают лепестки с увядших роз,
и сделались шипы на них видней.
 
 
Налей нам, друг! Уже готовы
стаканы, снедь, бутыль с прохладцей,
и наши будущие вдовы
охотно с нами веселятся.
 
 
Когда, замкнув теченье лет,
наступит Страшный Суд,
на нём предстанет мой скелет,
держа пивной сосуд.
 
 
Я многому научен стариками,
которые всё трезво понимают
и вялыми венозными руками
спокойно свои рюмки поднимают.
 
 
Редеет волос моих грива,
краснеют опухлости носа,
и рот ухмыляется криво
ногам, ковыляющим косо.
 
 
Но и тогда я буду пьяница
и легкомысленный бездельник,
когда от жизни мне останется
один ближайший понедельник.
 
 
Я к дамам, одряхлев, не охладел,
я просто их оставил на потом:
кого на этом свете не успел,
надеюсь я познать уже на том.
 
 
Когда однажды ночью я умру,
то близкие, воздев печаль на лица,
пускай на всякий случай поутру
мне всё же поднесут опохмелиться.
 
 
Уже беззубы мы и лысы,
в суставах боль и дряблы члены,
а сердцем всё ещё – Парисы,
а нравом всё ещё – Елены.
 
 
Когда устал и жить не хочешь,
полезно вспомнить в гневе белом,
что есть такие дни и ночи,
что жизнь оправдывают в целом.
 
 
Восторжен ум в поре начальной,
кипит и шпарит, как бульон;
чем разум выше, тем печальней
и снисходительнее он.
 
 
Ушиб растает. Кровь подсохнет.
Остудит рану жгучий йод.
Обида схлынет. Боль заглохнет.
А там, глядишь, и жизнь пройдёт.
 
 
Время льётся, как вино,
сразу отовсюду,
но однажды видишь дно
и сдаёшь посуду.
 
 
Обсуживая лифчиков размеры,
а также мировые небосклоны,
пируют уценённые Венеры
и траченные молью Аполлоны.
 
 
Вглядись: из трубы, что согрета
огнём нашей плоти палимой,
комочек нетленного света
летит среди чёрного дыма.
 
 
Не боялись увечий и ран
ветераны любовных баталий,
гордо носит седой ветеран
свой музей боевых гениталий.
 
 
Теперь другие, кто помоложе,
тревожат ночи кобельим лаем,
а мы настолько уже не можем,
что даже просто и не желаем.
 
 
Увы, то счастье унеслось
и те года прошли,
когда считал я хер за ось
вращения Земли.
 
 
Назад оглянешься – досада
берёт за прошлые года,
что не со всех деревьев сада
поел запретного плода.
 
 
Мы после смерти – верю в это —
опять становимся нетленной
частицей мыслящего света,
который льётся по Вселенной.
 
 
Я свой век почти уже прошёл
и о многом знаю непревратно:
правда – это очень хорошо,
но неправда – лучше многократно.
 
 
Бежал беды, знавал успех,
любил, гулял, служил,
и умираешь, не успев
почувствовать, что жил.
 
 
Дух оптимизма заразителен
под самым гибельным давлением,
а дух уныния – губителен,
калеча душу оскоплением.
 
 
Приходит час, выходит срок,
и только смотришь – ну и ну:
то в эти игры не игрок,
то в те, то вовсе ни в одну.
 
 
Предупредить нас хоть однажды,
что их на небе скука гложет,
толпа ушедших остро жаждет,
но, к сожалению, не может.
 
 
Есть во взрослении опасность:
по мере близости к старению
высоких помыслов прекрасность
ужасно склонна к ожирению.
 
 
Медицины гуманные руки
увлечённо, любовно и плохо
по последнему слову науки
лечат нас до последнего вздоха.
 
 
Воспринимая мир как данность,
взгляни на звёзды, не спеша:
тягчайший грех – неблагодарность
за то, что воздухом дышал.
 
 
Неизбежность нашей смерти
чрезвычайно тесно связана
с тем, что жить на белом свете
людям противопоказано.
 
 
Просветы есть в любом страдании,
цепь неудач врачует случай,
но нет надежды в увядании
с его жестокостью ползучей.
 
 
Когда б остался я в чистилище,
трудясь на ниве просвещения,
охотно б я открыл училище
для душ, не знавших совращения.
 
 
Наплевать на фортуны превратность,
есть у жизни своя справедливость,
хоть печальна её однократность,
но прекрасна её прихотливость.
 
 
Природа позаботилась сама
закат наш уберечь от омерзения:
склероз – амортизация ума
лишает нас жестокого прозрения.
 
 
Живёшь блаженным идиотом,
не замечая бега лет,
а где-то смерть за поворотом
глядит, сверяясь, на портрет.
 
 
О законе ли речь или чуде,
удручающий факт поразителен:
рано гибнут хорошие люди,
и гуляет гавно долгожителем.
 
 
Серые подглазные мешки
сетуют холодным зеркалам,
что полузабытые грешки
памятны скудеющим телам.
 
 
Естественна реакция природы
на наше неразумие и чванство,
и нас обезображивают годы,
как мы обезобразили пространство.
 
 
Пьеса « Жизнь» идёт в природе
не без Божьей прихоти:
одеваемся при входе
и лежим при выходе.
 
 
Для одной на свете цели
все бы средства хороши:
пепел дней, что зря сгорели,
подмести с лица души.
 
 
Плыву сквозь годы сладкой лени,
спокойной радостью несомый,
что в тьму грядущих поколений
уже отправил хромосомы.
 
 
Хотя живём всего лишь раз,
а можно много рассмотреть,
не отворачивая глаз,
когда играют жизнь и смерть.
 
 
Нас как бы время ни коверкало
своим наждачным грубым кругом,
не будь безжалостен, как зеркало,
и льсти стареющим подругам.
 
 
Проживая легко и приятно,
не терзаюсь я совестью в полночах,
на душе моей тёмные пятна
по размеру не более солнечных.
 
 
Текучка постепенных перемен
потери возмещает лишь отчасти:
в нас опытность вливается взамен
энергии, зубов, кудрей и страсти.
 
 
Подумав к вечеру о вечности,
где будет холодно и склизко,
нельзя не чувствовать сердечности
к девице, свежей, как редиска.
 
 
Я раньше чтил высоколобость
и думал: вот ума палата,
теперь ушла былая робость —
есть мудаки со лбом Сократа.
 
 
Живя блаженно, как в нирване,
я никуда стремглав не кинусь,
надежд, страстей и упований
уже погас под жопой примус.
 
 
В течение всех лет моих и дней
желания мне были по плечу,
сегодня я хочу всего сильней
понять, чего сегодня я хочу.
 
 
Размышлять о природе вещей
нас нужда и тоска припекает,
жажда сузить зловещую щель,
сквозь которую жизнь утекает.
 
 
Старики сидят, судача,
как мельчают поколения,
и от них течёт, прозрачен,
запах мудрости и тления.
 
 
Жизнь становится дивной игрой
сразу после того, как поймёшь,
что ничем и ни в чём не герой
и что выигрыш – в том, что живёшь.
 
 
Друзей вокруг осталось мало:
кому с утра всё шло некстати,
кого средь бела дня сломало,
кого согнуло на закате.
 
 
Надежды очень пылки в пору раннюю,
но время, принося дыханье ночи,
дороги наши к разочарованию
от раза к разу делает короче.
 
 
Уже мне ветер парус потрепал,
рули не держат заданного галса,
простите мне, с кем я не переспал,
особенно – кого не домогался.
 
 
Естественно, что с возрастом трудней
тепло своё раздаривать горстями,
замызгана клеёнка наших дней
чужими неопрятными гостями.
 
 
Я жил, как все другие люди,
а если в чём-то слишком лично,
пускай Господь не обессудит
и даст попробовать вторично.
 
 
А славно бы увидеть, как в одежде
я лягу под венки при свете дня,
и женщины, не знавшиеся прежде,
впервой сойдутся около меня.
 
 
Я в этой жизни – только странник
и вновь уйду в пространство ночи,
когда души отверстый краник
тепло своё сполна расточит.
 
 
Гуляки, выветрясь в руины,
полезны миру даже старыми,
служа прогрессу медицины
симптомами и гонорарами.
 
 
Плетусь, сутулый и несвежий,
струю мораль и книжный дух,
вокруг плечистые невежи
влекут прелестных потаскух.
 
 
Чадит окурок дней моих
всё глуше и темней,
и тонким дымом вьётся стих
с испепелённых дней.
 
 
Пел и горланил, как петух,
крылами бил, кипел, как кочет;
устал, остыл, совсем потух,
теперь он учит и пророчит.
 
 
Когда, заметно делая добрее,
уже несёт по устью нас река,
черты ветхозаветного еврея
являются в морщинах старика.
 
 
Увы нашей бренной природе:
стареем, ветшая, как платье,
и даже пороки проходят,
и надо спешить потакать им.
 
 
Ещё не чужды мы греху,
но песни главные отпеты,
и у детей горит в паху
огонь бессмертной эстафеты.
 
 
Чем ближе мы к земле и праху,
тем умудрённей наш покой;
где юность ломится с размаху,
там старость пробует клюкой.
 
 
Конечно, дважды два – всегда четыре,
конечно, неизменны расстояния,
но всё, что мы любили в этом мире,
прекраснеет в кануны расставания.
 
 
Случайно встретившись в аду
с отпетой шлюхой, мной воспетой,
вернусь я на сковороду
уже, возможно, с сигаретой.
 
 
С годами дни становятся короче,
несбывшееся вяжется узлом,
и полнятся томительные ночи
пленительными снами о былом.
 
 
Нет, я не жалею, как я прожил
годы искушений и подъёма,
жаль, что население умножил
меньше, чем какой-нибудь Ерёма.
 
 
Чужую беду ощущая своей,
вживаясь в чужие печали,
мы старимся раньше и гибнем быстрей,
чем те, кто пожал бы плечами.
 
 
Увы, когда от вечного огня
приспичит закурить какой из дам —
надеяться не стоит на меня,
но друга телефон я мигом дам.
 
 
Вконец устав от резвых граций,
слегка печалясь о былом,
теперь учусь я наслаждаться
погодой, стулом и столом.
 
 
Когда родник уже иссяк
и слышно гулкое молчание,
пусты потуги так и сяк
возобновить его журчание.
 
 
Нам жёны учиняют годовщины,
устраивая пиршество народное,
и грузные усталые мужчины,
мы пьём за наше счастье безысходное.
 
 
В нас много раскрывается у края
и нового мы много узнаём
в года, когда является вторая
граница бытия с небытиём.
 
 
Ещё я имею секреты
и глазом скольжу по ногам,
но дым от моей сигареты
уже безопасен для дам.
 
 
Никто не знает час, когда
Господь подует на огарок;
живи сегодня – а тогда
и завтра примешь как подарок.
 
 
Старость не заметить мы стараемся:
не страшась, не злясь, не уповая,
просто постепенно растворяемся,
грань свою с природой размывая.
 
 
Бессильны согрешить, мы фарисействуем,
сияя чистотой и прозорливостью;
из молодости бес выходит действием,
из старости – густой благочестивостью.
 
 
Стирая всё болевшее и пошлое,
по канувшему льётся мягкий свет;
чем радужнее делается прошлое,
тем явственней, что будущего нет.
 
 
Помилуй, Господи, меня,
освободи из тьмы и лени,
пошли хоть капельку огня
золе остывших вожделений.
 
 
А может быть, и к лучшему, мой друг,
что мы идём к закату с пониманием,
и смерть нам открывается не вдруг,
а лёгким каждый день напоминанием.
 
 
Я не люблю певцов печали,
жизнь благодатна и права,
покуда держится плечами
и варит глупость голова.
 
 
Не будет ни ада, ни рая,
ни рюмки какой-никакой,
а только без срока и края
глухой и кромешный покой.
 
 
Своей судьбы актёр и зритель,
я рад и смеху, и слезам,
а старость – краткий вытрезвитель
перед гастролью в новый зал.
 
 
Всё ближе к зимним холодам
года меня метут,
одной ногой уже я там,
другой – ни там, ни тут.
 
 
С лицом не льстивы зеркала:
с годами красят лик стекольный
истлевших замыслов зола
и возлияний цвет свекольный.
 
 
Давно я дал себе обет,
и я блюду его давно:
какой бы я ни съел обед,
а ужин ем я всё равно.
 
 
Душа улетит и рассыпется тело,
сотрутся следы, не оставив следа,
а всё, что внутри клокотало и пело,
неслышно прольётся ничем в никуда.
 
 
Стали мы с поры, как пыл угас, —
тихие седые алкоголики,
даже и во снах теперь у нас
нету поебательской символики.
 
 
За то, что жизнь провёл в пирах,
пускай земля мне будет пухом,
и в ней покоясь, бедный прах
благоухает винным духом.
 
 
У старости есть мания страдать
в томительном полночном наваждении,
что попусту избыта благодать,
полученная свыше при рождении.
 
 
Вот и кости ломит в непогоду,
хрипы в лёгких чаще и угарней;
возвращаясь в мёртвую природу,
мы к живой добрей и благодарней.
 
 
Чуть пожил, и нет меня на свете —
как это диковинно, однако;
воздух пахнет сыростью, и ветер
воет над могилой, как собака.
 
 
Когда, убогие калеки,
мы устаём ловить туман,
какое счастье знать, что реки
впадут однажды в океан.
 
 
Весной я думаю о смерти.
Уже нигде. Уже никто.
Как будто был в большом концерте
и время брать внизу пальто.
 

Увы, когда с годами стал я старше, со мною стали суше секретарши

 
Года промчатся быстрой ланью,
укроет плоть суглинка пласт,
и Бог-отец суровой дланью
моей душе по жопе даст.
 
 
О чём ты молишься, старик?
О том, чтоб ночью в полнолуние
меня постигло хоть на миг
любви забытое безумие.
 
 
Поблеклость глаз, одряблость щёк,
висящие бока —
я часто сам себе смешон,
а значит – жив пока.
 
 
Отъявленный, заядлый и отпетый,
без компаса, руля и якорей
прожил я жизнь, а памятником ей
останется дымок от сигареты.
 
 
Даже в тесных объятьях земли
буду я улыбаться, что где-то
бесконвойные шутки мои
каплют искорки вольного света.
 
 
Из тупика в тупик мечась,
глядишь – и стали стариками;
светла в минувшем только часть —
дорога между тупиками.
 
 
Почти старик, я робко собираюсь
кому-нибудь печаль открыть свою,
что взрослым я всего лишь притворяюсь
и очень от притворства устаю.
 
 
Вот человек: он пил и пел,
шампанским пенился брожением,
на тех, кто в жизни преуспел,
глядит с брезгливым уважением.
 
 
Когда б из рая отвечали,
спросить мне хочется усопших —
не страшно им ходить ночами
сквозь рощи девственниц усохших?
 
 
Вновь себя рассматривал подробно:
выщипали годы мои перья;
сёстрам милосердия подобно,
брат благоразумия теперь я.
 
 
Я вдруг оглянулся: вокруг никого.
пустынно, свежо, одиноко.
И я – собеседник себя самого —
у времени сбоку припёка.
 
 
Когда с утра смотреть противно,
как морда в зеркале брюзглива,
я не люблю себя. Взаимно
и обоюдосправедливо.
 
 
В душе осталась кучка пепла,
и плоть изношена дотла,
но обстоят великолепно
мои плачевные дела.
 
 
Земная не постыла мне морока,
не хочется пока ни в ад, ни в рай;
я, Господи, не выполнил урока,
и Ты меня пока не призывай.
 
 
Я, Господи, умом и телом стар;
я, Господи, гуляка и бездельник;
я, Господи, прошу немного в дар —
ещё одну субботу в понедельник.
 
 
И понял я, что поздно или рано,
и как бы ни остра и неподдельна,
рубцуется в душе любая рана —
особенно которая смертельна.
 
 
Когда боль поселяется в сердце,
когда труден и выдох и вдох,
то гнусней начинают смотреться
хитрожопые лица пройдох.
 
 
Нелепы зависть, грусть и ревность,
и для обиды нет резона,
я устарел, как злободневность
позавчерашнего сезона.
 
 
Мои друзья темнеют лицами,
томясь тоской, что стали жиже
апломбы, гоноры, амбиции,
гордыни, спеси и престижи.
 
 
Учти, когда душа в тисках
липучей пакости мирской,
что впереди ещё тоска
о днях, отравленных тоской.
 
 
После смерти мертвецки мертвы,
прокрутившись в земном колесе,
все, кто жил только ради жратвы,
а кто жил ради пьянства – не все.
 
 
Правнук наши жизни подытожит.
Если не заметит – не жалей,
радуйся, что в землю нас положат,
а не, слава Богу, в мавзолей.
 
 
Состариваясь в крови студенистой,
система наших крестиков и ноликов
доводит гормональных оптимистов
до геморроидальных меланхоликов.
 
 
Когда во рту десятки пломб —
ужели вы не замечали,
как уменьшается апломб
и прибавляются печали?
 
 
Душой и телом охладев,
я погасил мою жаровню,
ещё смотрю на нежных дев,
а для чего – уже не помню.
 
 
Возвратом нежности маня,
не искушай меня без нужды;
всё, что осталось от меня,
годится максимум для дружбы.
 
 
У старости – особые черты:
душа уже гуляет без размаха,
а радости, восторги и мечты —
к желудку поднимаются от паха.
 
 
На склоне лет печаль некстати,
но всё же слаще дела нет,
чем грустно думать на закате,
из-за чего зачах рассвет.
 
 
Исчерпываюсь, таю, истощаюсь —
изнашивает всех судьба земная,
но многие, с которыми общаюсь,
давно уже мертвы, того не зная.
 
 
Стократ блажен, кому дано
избегнуть осени, в которой
бормочет старое гавно,
что было фауной и флорой.
 
 
В такие дни то холодно, то жарко,
и всюду в теле студень вместо жил,
становится себя ужасно жалко,
и стыдно, что до жалости дожил.
 
 
Идут года. Ещё одно
теперь известно мне страдание:
отнюдь не каждому дано
достойно встретить увядание.
 
 
От боли душевной, от болей телесных,
от мыслей, вселяющих боль, —
целительней нету на свете компресса,
чем залитый внутрь алкоголь.
 
 
Тоска бессмысленных скитаний,
бесплодный пыл уплывших дней,
напрасный жар пустых мечтаний —
сохранны в памяти моей.
 
 
Уже по склону я иду,
уже смотрю издалека,
а всё ещё чего-то жду
от телефонного звонка.
 
 
В апреле мы играли на свирели,
всё лето проработали внаём,
а к осени заметно присмирели
и тихую невнятицу поём.
 
 
Как ночь безнадёжно душна!
Как жалят укусы презрения!
Бессонница тем и страшна,
что дарит наплывы прозрения.
 
 
Если не играл ханжу – аскета,
если нараспашку сквозь года —
в запахе осеннего букета
лето сохраняется тогда.
 
 
Судьбой в труху не перемолот,
ещё в уме, когда не злюсь,
я так теперь уже немолод,
что даже смерти не боюсь.
 
 
Летят года. Остатки сладки,
и грех печалиться.
Как жизнь твоя? Она в порядке,
она кончается.
 
 
На старости, в покое и тиши
окрепло понимание моё,
что учат нас отсутствию души
лишь те, кто хочет вытравить её.
 
 
Сделать зубы мечтал я давно:
обаяние сразу удвоя,
я ковбоя сыграл бы в кино,
а возможно – и лошадь ковбоя.
 
 
Ленив, апатичен, безволен,
и разум и дух недвижимы —
я странно и тягостно болен
утратой какой-то пружины.
 
 
В промозглой мгле живёт морока
соблазна сдаться, всё оставить
и до назначенного срока
душе свободу предоставить.
 
 
Я хотел бы на торжественной латыни
юным людям написать предупреждение,
что с годами наше сердце сильно стынет
и мучительно такое охлаждение.
 
 
Когда свернуло стрелки на закат,
вдруг чувство начинает посещать,
что души нам даются напрокат,
и лучше их без пятен возвращать.
 
 
Глупо жгли мы дух и тело
раньше времени дотла;
если б молодость умела,
то и старость бы могла.
 
 
Зачем болишь, душа? Устала?
Спешишь к началу всех начал?
Бутылка дней пустее стала,
но и напиток покрепчал.
 
 
Я смолоду любил азарт и глупость,
был формой сочен грех и содержанием,
спасительная старческая скупость
закат мой оградила воздержанием.
 
 
Слабеет жизненный азарт,
ужалось время, и похоже,
что десять лет тому назад
я на пятнадцать был моложе.
 
 
Мой век почти что на исходе,
и душу мне слегка смущает,
что растворение в природе
её нисколько не прельщает.
 
 
Наступила в судьбе моей фаза
упрощения жизненной драмы:
я у дамы боюсь не отказа,
а боюсь я согласия дамы.
 
 
Так быстро проносилось бытиё,
так шустро я гулял и ликовал,
что будущее светлое своё
однажды незаметно миновал.
 
 
В минувшее куда ни оглянусь,
куда ни попаду случайным взором —
исчезли все обиды, боль и гнусь,
и венчик золотится над позором.
 
 
Мне жалко иногда, что время вспять
не движется над замершим пространством:
я прежние все глупости опять
проделал бы с осознанным упрямством.
 
 
Я беден – это глупо и обидно,
по возрасту богатым быть пора,
но с возрастом сбывается, как видно,
напутствие «ни пуха, ни пера».
 
 
Сегодня день был сух и светел
и полон ясной синевой,
и вдруг я к вечеру заметил,
что существую и живой.
 
 
У старости душа настороже:
ещё я в силах жить и в силах петь,
ещё всего хочу я, но уже —
слабее, чем хотелось бы хотеть.
 
 
Овеян скорым расставанием,
живу без лишних упований
и наслаждаюсь остыванием
золы былых очарований.
 
 
Безоглядно, отважно и шало
совершала душа бытиё
и настолько уже поветшала,
что слеза обжигает её.
 
 
Сойдя на станции конечной,
мы вдруг обрадуемся издали,
что мы вдоль жизни скоротечной
совсем не зря усердно брызгали.
 
 
Живу я, смерти не боясь,
и душу страхом не смущаю:
земли, меня и неба связь
я неразрывной ощущаю.
 
 
Смотрю спокойно и бесстрастно:
светлее уголь, снег темней;
когда-то всё мне было ясно,
но я, к несчастью, стал умней.
 
 
Свободу от страстей и заблуждений
несут нам остывания года,
но также и отменных наслаждений
отныне я лишаюсь навсегда.
 
 
Есть одна небольшая примета,
что мы всё-таки жили не зря:
у закатного нашего света
занимает оттенки заря.
 
 
Увы, всему на свете есть предел:
облез фасад, и высохли стропила,
в автобусе на девку поглядел,
она мне молча место уступила.
 
 
Не надо ждать ни правды, ни морали
от лысых и седых историй пьяных,
какие незабудки мы срывали
на тех незабываемых полянах.
 
 
Приближается время прощания,
перехода обратно в потёмки
и пустого, как тень, обещания,
что тебя не забудут потомки.
 
 
Я изменяюсь незаметно
и не грущу, что невозвратно,
я раньше дам любил конкретно,
теперь я их люблю абстрактно.
 
 
Осенние пятна на солнечном диске,
осенняя глушь разговора,
и листья летят, как от Бога записки
про то, что увидимся скоро.
 
 
Чую вдруг душой оцепеневшей
скорость сокращающихся дней;
чем осталось будущего меньше,
тем оно тревожит нас больней.
 
 
Загрустили друзья, заскучали,
сонно плещутся вялые флаги,
ибо в мудрости много печали,
а они поумнели, бедняги.
 
 
Не знаю, каков наш удел впереди,
но здесь наша участь видна:
мы с жизнью выходим один на один,
и нас побеждает она.
 
 
Опять с утра я глажу взглядом
всё, что знакомо и любимо,
а смерть повсюду ходит рядом
и каждый день проходит мимо.
 
 
Я рос когда-то вверх, судьбу моля,
чтоб вырасти сильнее и прямей,
теперь меня зовёт к себе земля,
и горблюсь я, прислушиваясь к ней.
 
 
Всё-всё-всё, что здоровью противно,
делал я под небесным покровом,
но теперь я лечусь так активно,
что умру совершенно здоровым.
 
 
Умирать без обиды и жалости,
в никуда обретая билет,
надо с чувством приятной усталости
от не зря испарившихся лет.
 
 
Бесполезны уловки учёности
и не стоит кишеть, мельтеша:
предназначенный круг обречённости
завершит и погаснет душа.
 
 
Наш путь извилист, но не вечен,
в конце у всех – один вокзал;
иных уж нет, а тех долечим,
как доктор доктору сказал.
 
 
Нет, нет, на неизбежность умереть —
не сетую, не жалуюсь, не злюсь,
но понял, начиная третью треть,
что я четвёртой четверти боюсь.
 
 
За вторником является среда,
субботу вытесняет воскресенье;
от боли, что уходим навсегда,
придумано небесное спасенье.
 
 
Так было раньше, будет впредь,
и лучшего не жди,
дано родиться, умереть
и выпить посреди.
 
 
Я жил распахнуто и бурно,
и пусть Господь меня осудит,
но на плите могильной урна —
пускай бутыль по форме будет.
 

и вдоль души глухая осень, как блядь на пенсии, гуляет… и.губерман — LiveJournal

с большим прискорбием вынуждена создать «верхний пост».

тут как-то всякие приличные люди меня добавлять в свои ленты стали..
а мне прям неудобно.
я щитаю, как честный человек должна на них всех жениться , должна предупредить:

1. журнал мой — не средство самоутверждения ( я и так в этом вполне преуспела),
а средство развлечения и общения.
я здесь читаю, смотрю, грущу, злюсь и веселюсь.
раздражает — отфренживайте, нет проблем

2.хамить не люблю и хамов не люблю.

3. пуще всего не люблю всяческих ..фобов, а также — ..истов.
  АНТИСЕМИТАМ И ПРОЧИМ КСЕНОФОБАМ просьба не беспокоить! ( и не беспокоиться..) (баню и — в баню!)

4. журнал мой по преимуществу картиночно-фоточный.
(да, да, да, ничего не поделать, как выражаются знающие люди — копипаста)

5. количество френдов меня не интересует, а качество — волнует, да.

6. очень поболтать с хорошими людьми люблю.
    и почитать умных.

7. про политику почти не говорю. ( бесполезно)

8. посты о том, в чем ни бельмеса не понимаю — не комментирую.
 ( стыдно)

9. не люблю тестов и гороскопчиков  (сношу злоупотребляющих в отдельную группу, извините)

10. вот, собственно, и все!

ах, да!

танцевать с бубном у калитки, кланяться, приседать и представляться на входе — не обязательно!
судьба захочет — познакомимся в процессе.
добро пожаловать!


Get Your Own Visitor Globe!

Бэлла Розенфельд

ВОСТОРЖЕННЫЙ КАНАТОХОДЕЦ

Он поет по утрам в клозете. «Зависть», Ю. Олеша

Я вот все думала – в чем разница между Путиным и другими политиками сходного с ним ранга? Ум? Опыт? Масштаб личности? Сложность поставленных и выполненных задач? Кредит доверия народа?

Нет, вряд ли. Фигуры, действующие сейчас на политическая арене, во многом из вышеперечисленного вполне сопоставимы с Путиным. Не считая украинского т.н. политикума, конечно.

Но ведь разница есть, и мы все ее интуитивно чувствуем. Просто лежит она не в политической плоскости, а в психологической.

Присмотритесь к лицам тех политиков, которые сейчас, в связи с событиями на Украине, мелькают в СМИ. Все как один они похожи на задроченных жизнью цирковых животных. Вроде и музыка, блестки, мишура, аплодисменты публики, слава, но если вглядеться внимательнее, то такая безнадега на их лицах, тоска, усталость и ненависть к тому, что они вынуждены делать.
Их выступления на манеже на самом деле – тяжкая повинность, а не звездный час.

Они в центре внимания, но нравится ли им ходить по канату под барабанную дробь и ожидания толпы – когда ж наконец они сорвутся вниз?

А Обама – даже не цирковой. Он скорее похож на несчастную обезьянку с ялтинской набережной, которую жадный до денег фотограф дергает за ошейник, чтобы она кривлялась и зазывала отдыхающих делать с ней снимки. И от этого у обезьянки портится характер.

А наши украинские политики? Порошенко, Яценюк, Турчинов, Аваков, Тимошенко — такие же задроченные жизнь обезьянки. Разве что Кличко еще пока держится оптимистичнее, но исключительно из-за того, что он особенно тупой. Таким легче.

Похожие лица я вижу каждый день – у кассирш в супермаркете, у кондукторш в трамвае, у продавцов всякой ненужной фигни, у работников ЖЭКа, у официантов в забегаловках…

Это – лица людей, которые не любят свою работу, но вынуждены ее делать.

А теперь посмотрите на Путина.

Блин, да он же любит свою работу! Вот его главный секрет – ему все это в кайф!

Ощущение полнейшего удовольствия от жизни, от того, чем он занимается – вот что в первую очередь бесит всех свидомых в Путине. Кайф во всем – на пресс-конференциях, на заседаниях, в полетах со стерхами, в поисках амфор, в спасении тигров и всяких прочих зверей и птиц. Этот человек каждую минуту своей жизни кайфует от того, чем он занимается.

И люди вокруг него тоже кайфуют – Лавров после каждой встречи со своими «американскими коллегами» закуривает, как после секса. У Чуркина всегда такой озорной блеск в глазах, как у мальчишки, подложившего злой соседке в карман жабу. А Димон с его айфонными луками в лифте? Ну это ж просто прелесть что такое!

А Стрелков? Усталый, невыспавшийся. С огромной ответственностью и тяжелой ношей на плечах, могущий умереть в любой момент – он ведь тоже кайфует от того, что ему в жизни впала такая возможность – защитить русских людей. Вы представляете себе, что для человека его судьбы и увлечений значит получить возможность не в реконструкционном бою, а в реальном времени сложить голову за други своя и Русский Мир? Это и есть та самая любимая работа. Он – сам выбрал свой путь. Его противников – назначили воевать. Улавливаете разницу?

Все они – «вечные мальчики», до сих пор не пресытившиеся, не потерявшие вкуса к жизни и к тому, чем занимаются. И при том каждый из них – профессионал, серьезный политический игрок и русский ватник.

И именно потому, что им нравится их работа – все у них получится.
Ведь не надо быть большим специалистом по управлению человеческими ресурсами, чтобы знать: только те, кто занимается любимым делом, кто получает от него удовольствие — могут добиться успеха.

И не вводом войск единым решается украинский вопрос. А целым комплексом мер, многоходовок и статегм. Нестандартные решения – это как раз козырь тех, кто любит свою работу.

И вот вы все ждете русскую армию, а Путин, меж тем, вполне может сейчас готовить восстание где-нибудь в Техасе, ага. Техасцы, кстати, сплошь сепаратисты и давно мечтают о независимости от США.

ЗЫ. А кто считает, что Путин простит свидомым все эти «ла-ла-ла» — тот ничегошеньки не понимает в мужчинах невысокого роста.

Владислав Грюневальд

Гаснет свет…
пустая сцена…. декорации… красная подстветка… тревожная музыка…
никто не выходит… минуту… две… пять… 10…
ничего не происходит. ..
музыка становится еще тревожнее…
напряжение растет…
за кулисами кто-то ходит…
публика всматривается в тени… озирается по сторонам…
действия нет…
всем жутко…
через 20 минут некоторые слабонервные зрители начинают тихо роптать… «Маричко, нас здается нае@али»…
внезапно музыка замолкает…
тишина… оглушающая тишина…
публика уже готова обосраться
10 минут тишины…
и тут боммм! удар колокола… вспыхивают софиты…
«ааа, бля… что это, что это?».. слабонервные теряют сознание…
остальные мертвой хваткой впиваются в подлокотники и тяжело дышат…

В Киеве прослушали молчание Путина 27 июня 2014 года…

Александр Зубченко

.
23 июня 2014 г. в 12:53

«Привет, х…ло, май нэйм из Дрыщица», – дружелюбно поздоровался с Кэмероном новый специальный посланник президента Украины по мирному урегулированию ситуации в ЕС и сразу же задал актуальный для всех переговоров вопрос: «Во ис зе тойлет?». Надо сказать, в отдельной изолированной кабинке, снабженной бесплатной бумагой, Дрыщица чувствует себя на международной арене гораздо увереннее. Кэмерон, воспользовавшись естественной паузой, набрал Керри, чтобы поинтересоваться, WTF происходит, но попал на Псаки, рассказавшую ему о чудесном курорте с горным воздухом, который ей посоветовали посетить друзья из Ростовской области.

Пообещав уточнить в офисе, где Керри, Джен отключилась с характерным звуком зависшей «винды». Из туалета с просветленным лицом появился Дрыщица и сообщил слегка пораженному британскому премьеру, что, во-первых, Киеву необходимо много бронетехники, поскольку в ходе успешной антитеррористической операции повстанцы пожгли и посбивали все, что двигается и летает. Во-вторых, закончились времена, когда Киев плясал под дудку ЕС. Теперь, когда на юго-востоке объявлен мирный план по уничтожению сепаратистов, пришло время объяснить всем, включая ипланов с острова, во ист дер хунд беграбен («вот где собака порылась» – искаженный немецкий). Надо сказать, Дрыщица с самого детства проявлял блестящие лингвистические способности и в возрасте трех лет достаточно бегло матерился на трех языках, включая молдавский и армянский. Его «соси пула», сказанное в ходе посещения детского садика с углубленным изучением аутизма у детей, привело в восторг воспитательницу. В данном конкретном случае специальный посланник президента имел в виду, что Европа должна немедленно предоставить Киеву свежий газ, поскольку Россия уже стоит на коленях, а теперь все в ЕС должны сосать у великой возрождающейся империи.

В это время Кэмерону удалось вернуть отвисшую челюсть на место и принять телефонный звонок Керри. Американский госсекретарь охарактеризовал Дрыщицу как умного и интеллигентного дипломата нового поколения и посоветовал премьеру прислушаться к тому, что он говорит

«Иначе, – печально подчеркнул госсекретарь, – их «Правый сектор» может разгромить ваше посольство в Киеве. У вас ведь там есть диппредставительство?». Получив утвердительный ответ, Керри посоветовал возвести вокруг миссии двухметровый забор, а еще лучше – побыстрее эвакуировать дипломатов.

– И что, с ними ничего нельзя сделать? – в панике поинтересовался премьер Великобритании.

– Абсолютно ничего, дружище. Они недавно заявили МВФ, что отказываются от траншей, и выдвинули ультиматум: не 5 миллиардов евро, а 100. Иначе будут сами добывать валюту из недр их НБУ. Ситуация действительно критическая, постарайтесь его успокоить и дать немного денег. Иначе никакой деэскалации конфликта не будет, – голосом опытного психолога посоветовал Керри.

– Епануться… – на довольно сносном русском констатировал Кэмерон.

В это время Дрыщица, устав ждать, когда на него обратят внимание, поинтересовался у Кэмерона, как там поживает их ТП Елизавета с непонятным порядковым номером? Премьер тихо поехал крышей.

А в это время другой спецпредставитель президента, на этот раз по мирному урегулированию ситуации в Луганской и Донецкой областях, разучивала свою речь по примирению противоборствующих сторон. «Уважаемые… нет, какие же они уважаемые? Это же быдло и ватники. Террористы проклятые. Сепаратисты! Колорады полосатые». Ирина так разволновалась, что вынуждена была спеть гимн Украины три раза. Домработница, уже привыкшая к подобным задвигам своей работодательницы, перекрестилась и украдкой плюнула в кофе. Немного успокоившись, Геращенко продолжила набирать текст своего выступления: «То, что в одностороннем порядке прекратили обстреливать вас из всех гаубиц систем залпового огня «Чернобрывець» (надо сказать, что Ирина довольно слабо ориентировалась в военной терминологии и часто путала АК сотой серии со стольником), еще, подонки вы этакие, ничего не значит. Мы вас будем уничтожать до последнего террориста.

Потом подожжем ваши дома, сгноим в фильтрационных лагерях ваши семьи, продадим на органы ваших детей и примем новую Конституцию, предусматривающую децентрализацию власти». Внимательно перечитав абзац своего выступления, Геращенко неожиданно задумалась. Это было довольно редкое для нее состояние. «Не переборщила ли я с гуманизмом? Все-таки речь идет о подонках, которым не место в цивилизованном мире. А мы тут с ними разговоры разговариваем. Тем временем настоящие патриоты Украины, не щадя себя, насилуют скот сепаратистов, угоняют женщин, нарушают все писаные гендерные и негендерные нормы. Убивать их надо, долго и мучительно», – напряженно думала Геращенко, механически теребя мышку. Мышка пищала, но ничего не могла поделать. Ирина чувствовала сложный внутренний дискомфорт. Ее богатый, но крайне ограниченный внутренний мир буквально разрывался на части. С одной стороны, она очень уважала нового президента, который дал ей какую-то должность. С другой – не понимала, почему вместо того, чтобы взять автомат и делать контрольные выстрелы в податливые головы террористов, она должна с ними разговаривать? Лишь две вещи ее успокаивали: гимн Украины и план «Ж», на существование которого ей намекнул один из приближенных нового президента. В соответствии с планом, начнется третья мировая война, в ходе которой нэнька станет великой европейской державой. Но, к сожалению, посмертно.

Тем временем Кэмерон, находящийся под впечатлением от разговора с Дрыщицей, названивал Путину, нервно покусывая кончик стильного галстука в микроскопических сперматозоидах. После двадцатого гудка трубку сняли, и премьер, давясь от пережитой обиды, начал объяснять Владимиру Владимировичу, что он не «х…ло». Это раз. А во-вторых, можно ли применить к украинскому руководству какие-то меры воздействия, поскольку Киев совсем распоясался и угрожает аннексировать Шотландию в отместку за потерю Крыма? «Понимаете, этот Дрыщица мне говорит, что им… как это… ах да, им по х…й, о каком острове идет речь. Пусть будет Шотландия, зато она москалям не достанется. Что происходит?», – запинаясь и нервничая, спрашивал Кэмерон. Путин зловеще молчал, и это еще больше угнетало премьера Великобритании.

Молчание президента России беспокоило и реконструктора Стрелкова. «Нас опять слила Россия, – задумчиво диктовал он очередную сводку с передовой, рассматривая остов сгоревшего «крокодила». – «Моторола» вчера использовал предпоследний ПЗРК, и у него их осталось всего штук сто, не больше. Нет ни одного тяжелого бомбардировщика и ракет средней дальности. Я не паникую, но есть какой-то неприятный осадок».

Евгений Коваль

А вот теперь вопрос к митинговавшим, которые уверены, что майдан образовался стихийно: сможете ли вы сейчас собрать новый майдан, без финансовой поддержки олигархов, без информ поддержки купленного укр. тв, без поддержке евроупырей, которые уже совсем скоро вас добьют и лишат последних остатков суверенитета?

Вы — стадо баранов для которых организовали сцену, поставили пару больших колонок, подвезли горячий чай, дрова, туалетные будки и в течение нескольких месяцев накачивали ненавистью, для того чтобы вашими руками загрести горячие угли.

При всем желании и всенародной консолидации вы не сможете собрать новый майдан, потому, что у вас нет для этого средств и воли. Вами воспользовались и выкинули как туалетную бумагу. Сами вы ни на что не способны.

Настоящая революция, а не лохотрон («усади на трон другого олигарха») вершится сегодня на Юго-Востоке, там, где олигархов не превозносят, а низвергают, там, где люди идут вперед.

А теперь скачите!(c)


Александр Зубченко

АТО, как сообщил в своем уютном бложике человек в каске, руководитель секций «Альфа», «Омега», «Х», «Y» и «J» Тымчук, перешла в финальную стадию. По просьбе депутата из фракции «УДАР» Ирины Геращенко уничтожены все террористы на секретной базе в лесополосе. Там была целая банда, вооруженная новейшим стрелковым оружием, стоящим на вооружении ГРУ ГШ ВС РФ. Никто не ушел. Бойцы спецподразделения «Ягуар» шли в бой с криком «За Геращенко!», что придавало им сил и выносливости.

Как отмечает в своем «Твиттере» проницательный секретарь СНБО Андрей Парубий, «у военных крайне высокий боевой дух». Правда, по его версии, сражение, ставшее переломным, проходило возле высоты с ласковым названием Карачун, где установлена легендарная телевышка. При поддержке танков и вертолетов с ооновской символикой стратегически важный объект был в очередной раз взят. На моей памяти это уже седьмой штурм вышки с 17 апреля, когда началась «финальная стадия антитеррористической операции». На вышке установлен украинский флаг, никто вообще не пострадал, поскольку террористы и сепаратисты куда-то подевались. Еще более фантастическую версию событий выдала пресс-служба Министерства обороны. Оказывается, в селе Староваровка к спецназу подошли «неравнодушные местные жители», представились «патриотами Украины», «участниками евромайдана с первых дней его основания». В ходе распития спиртных напитков местные передали спецназу этикетку от сепаратисткой водки «Столичная» (разлито в Латвии), на которой обозначили джи-пи-эс-координаты вооруженного бандформирования. Всю ночь руководители АТО (кроме одного похищенного ополченцами полковника) планировали операцию. После совещания в «Твиттере» с участием Ирины Геращенко было решено нанести неожиданный удар.
Вот как выглядит настоящая АТО!

В результате, цитирую пресс-службу МО, «захватили трех террористов» и «один ручной гранатомет». О героическом сражении за телевышку и возобновлении трансляции сериала про Виталика ничего в информационной сводке Министерства обороны не сообщалось. Ах да, еще один нюанс: была проведена зачистка местности. Спецподразделение убрало пустые бутылки и обертки от калорийных сырков, которые входят в рацион диверсионно-разведывательных подразделений ГРУ ГШ ВС РФ.

По сообщению повстанцев, 15 мая, прямо сранья, в село Староваровка залетела колонна бронетехники в составе десяти единиц и, распугав местных собак, в течение получаса лупила из всех стволов в разных направлениях. У петуха бабы Нюры от подобной канонады пропала способность к репродуктивной деятельности, и он, скорее всего, обречен. Местное население ох… как удивилось подобной побудке и попряталось в подвалы и погреба. Ополченцы особо подчеркивают, что никакой секретной базы, равно как и лесопосадки, которую зачистили нацгвардейцы, рядом с селом нет. Зато местное население после того, как над их головами прошли на низкой высоте шесть вертолетов, прониклось духом патриотизма и выразило готовность делиться с участниками АТО сверхсекретной информацией исключительно в матерной форме. К сожалению, в «Фейсбуке» Арсена Авакова не удалось найти информацию об установлении полного контроля над Славянском и Краматорском. Видимо, что-то случилось с вай-фаем. Или же Аваков собственноручно распределял полученные комплекты немецкого обмундирования, включая нижнее белье, среди особо отличившихся представителей «Правого сектора».

Исполняющий обязанности президента Александр Турчинов, который объявил на всю страну об уничтожении секретной базы террористов, принял мудрое и взвешенное решение. Чтобы больше не происходило подобной херни со взятием оставленных блокпостов и доведением петуха бабы Нюры до полной импотенции, было поручено в трехдневный срок создать в составе штаба специальную оперативную группу по информированию общественности о ходе АТО. Великому руководителю Василию Крутову предписано срочно принять дополнительные меры по налаживанию достоверного информирования общественности о том, что там у них, собственно говоря, происходит.

Тем временем идет плановая подготовка к проведению досрочных выборов президента. С целью обеспечения высокой явки населения юго-восточных регионов, запуганного кучкой террористов и тремя-четырьмя сепаратистами, предлагается оборудовать избирательные участки в местах дислокации воинских подразделений. Избирателям дается два часа на выход из города по «гуманитарному коридору», после чего населенный пункт, по меткому выражению представителя «Свободы» Михальчишина, сравнивается с землей. Это, несомненно, позволит поднять явку электората. Но есть еще ряд чисто технических моментов, требующих немедленного решения. Возникла потребность оборудовать некоторые избирательные участки противотанковыми приспособлениями и обеспечить снайперами, которые должны оперативно выявлять и уничтожать сепаратистов на подступах к месту голосования. Кроме того, срочно необходим транспорт для подвоза жителей оккупированного Крыма к украинским избиркомам. Безусловно, принятие специального закона об условиях голосования в зоне проведения АТО будет способствовать демократизации выборов. Избирателю будут раздаваться памятки, какая сторона избиркома особо опасна при минометном обстреле, как избежать прямого попадания снаряда в голову и куда прятаться после осуществления акта волеизъявления. С целью снижения потерь среди электората аналитики настоятельно рекомендуют проводить выборы в один тур. Они приводят очень веские аргументы. Дескать, хер с ней, с процедурой, до 15 июня многие могут просто не дожить. Конечно же, все мировое сообщество с пониманием отнесется к дополнительным мерам по налаживанию честного и прозрачного голосования в восточных регионах Украины. Представитель Госдепа Псаки достаточно прозрачно намекнула, что, в принципе, уже результатов экзит-пола достаточно для подведения итогов выборов. Не нужно, дескать, заморачиваться с бюллетенями и мокрыми печатями. Международные обозреватели с энтузиазмом едут во Львов и Ивано-Франковск, чтобы зафиксировать высокую сознательность украинского народа. Пока удалось направить в Донецк наблюдателей из Финляндии, которые по объективным причинам потеряли ориентировку во времени и пространстве.

Вне всякого сомнения, выборы 25 мая продемонстрируют полное единство Украины, поскольку ничто так не способствует единению, как реализация лозунга «АТО и электорат едины!».

ОДЕССА, 15 мая. /ИТАР-ТАСС/. Новый одесский губернатор Игорь Палица выступил с критикой «Правого сектора», активисты которого вместе с так называемой «самообороной майдана» подожгли Дом профсоюзов, где сгорели десятки сторонников федерализации. Губернатор высказал мнение, что представителей этой радикальной организации не должно быть на улицах городов.

«К сожалению, погибли люди. И, к сожалению, во время больших акций всегда находятся какие-то маргинальные группы, появляющиеся с разными целями. Что касается сегодняшних радикалов — их не должно быть на улицах городов. Это мое отношение к «Правому сектору». Я считаю эту группу заранее полностью финансированной какими-то людьми, с какими-то определенными целями. Там не было идей — везде, где они появлялись, виделись только провокации», — отметил Палица на встрече с инициативной группой общественной организации «Форум одесской интеллигенции».

Убрать из Одессы присланных из Киева боевиков «Правого сектора» требовал накануне трагедии и уволенный после беспорядков начальник одесской милиции Петр Луцюк. «В Киеве собралось большое количество людей, которые остались без присмотра, было принято решение направить эти формирования в Одессу. Мы в этом не нуждаемся. Они приехали и создают нестабильную ситуацию», — сказал Луцюк, выступая 4 апреля перед депутатами областного совета. Он проинформировал о конфликтах, возникающих у боевиков с одесситами и обнаруженном милицией складе, на который они завезли оружие и боеприпасы.

Однако назначенный Киевом прежний губернатор области Владимир Немировский заявил, что присутствие боевиков в городе необходимо, «чтобы контролировать милицию». В Одессу прибыл секретарь Совбеза Украины Андрей Парубий, который встретился с боевиками и передал им бронежилеты и другое снаряжение. После этого, 2 мая в Одессе произошли беспорядки, которые начались с марша, устроенного присланными из Киева боевиками «Правого сектора», представителями так называемой «самообороны майдана» и скандально известными футбольными фанатами из Харькова.

В ходе этой акции начались столкновения со сторонниками федерализации. В результате радикалы разгромили и подожгли палаточный городок на площади Куликово поле, где шел сбор подписей за проведение референдума о федерализации Украины и наделении русского языка государственным статусом. Находившиеся в нем активисты, среди которых было много женщин и пожилых людей, укрылись в Доме профсоюзов. Нападавшие его также подожгли и обстреливали, не давая никому выбираться из горящего здания, не пропуская к нему пожарные машины и спасателей, рассказал журналистам начальник областного управления Государственной службы по чрезвычайным ситуациям Украины Владимир Боделан.

«Несмотря на полыхающий огонь в здании многотысячная толпа не пропускала нас, его продолжали закидывать зажигательной смесью и стрелять по окнам. О том ужасе, который происходил со спасенными людьми, когда они оказывались внизу, я промолчать не могу. Их избивали, да так, что другие люди, находившиеся еще в здании, отказывались выходить», — рассказал Боделан.

В ходе беспорядков погибли 48 человек, свыше двухсот были ранены, еще 48 человек числятся без вести пропавшими. Многие украинские политики, среди которых народный депутат Олег Царев, депутат Одесского областного совета Вадим Савенко, считают эти цифры заниженными. Они утверждают, что погибших около 116 и власти скрывают это, пытаясь замести следы трагедии.

«Мы реально знаем, что на самом деле произошло с погибшими людьми — их просто занесли в графу «пропавшие без вести», — сказал Савенко журналистам. Он обвинил власти «в попытке выгородить устроивших кровавую бойню в Одессе боевиков «Правого сектора» и так называемой «самообороны майдана».

http://itar-tass.com/mezhdunarodnaya-panorama/1187926

комменты закрыла.
надоело.

это покруче московского парада…

очередями стреляют…
люди поют Катюшу…

http://www.ustream.tv/channel/newsfront4

стрим из Мариуполя.
после расстрела

В ДАННЫЙ МОМЕНТ КАРАТЕЛИ УНИЧТОЖАЮТ МАРИУПОЛЬ!

В Мариуполе каратели перешли в наступление с применением бронетехники. Боестолкновения по всему городу. Особенно тяжело в центре. Поставлена задача сломить сопротивление антифашистов любой ценой.
Срочное дополнение из пекла:

микс с красными повязками снайпера на всех господствующих

стрельба во все что движется

против нашей милиции

пожары по городу
.
Восемь двухсотых из гражданских

БМП из орудий лупят.

Нацгвардия и правосеки штурмуют нашу милицию.

Рвут в мясо гражданских СПАСИТЕ!

Ляшко и Ярош тут. не прощайте им отнятые
наши жизни

Всё! танки начали бить прямой наводкой фугасами…

в центре 5 бмп и 1 бтр расстреливают всех

Путин и киевская пустота
.
8 мая 2014 г. в 12:39

Александр Зубченко

Заявление Владимира Путина по Украине, сделанное после долгой паузы, уже обсосали в социальных сетях и медиа до костей. От истерики на тему «нас предали и бросили» до инструкции «как на самом деле следует понимать Владимира Владимировича» с пошаговым «мануалом». Обычно после такого вступления следует заявление: «а на самом деле Путин сказал следующее». И дальше развивается одна какая-нибудь мысль с претензией на оригинальность и на истину в последней инстанции. Мы же сконцентрируемся на реакции тех, кому месседж российского президента, собственно говоря, и адресован.

Имеется в виду временная киевская власть. Первым отреагировал, судя по всему, не приходя в сознание, крайне временный премьер Арсений Яценюк. Прямо в аэропорту, на фоне фрагмента лица и.о. министра обороны, фамилию которого просто лень запоминать, Арсений поставил на место Владимира Владимировича. Иронично, как и полагается лидеру сверхдержавы Украина, в панибратском тоне Яценюк обвинил Путина в «торговле воздухом»: «Ай-я-яй, как нехорошо использовать то, чего не существует. В Украине никто референдумов не проводит и проводить не собирается, поэтому призыв российского президента отложить плебисцит 11 мая это все лишь пустые слова». Затем, видимо, как всегда, ударившись головой о поребрик, временный министр выдвинул продуктивное контрпредложение имперскому Кремлю: «Значит так, а теперь поговорим серьезно – мы готовы брать у вас газ по 268 долларов, а не по 500 за тысячу кубов, поэтому у вас есть считанные дни для принятия решения. Иначе Украина откажется потреблять имперский газ, обратится в суд и поставит Москву на колени. Время пошло». Знаете, в другое время я бы просто поржал над подобным бредом. Ну как бы совсем худо с плохо выбритой головушкой у человека, который ставит условия поезду, куда ему ехать, стоя у него на пути. Однако это теперь называется «официальной позицией украинского Кабинета министров».

Отреагировал и украинский МИД. Чудовищным усилием воли некий Дрыщица (никак не могу правильно написать фамилию этого чела, которого постоянно отправляют в туалет на переговорах, хотя он и не курит) решил ограничиться заявлением. Просто пример сдержанности. Обычно после малейших телодвижений Кремля на арену выбегал штатный медиа-клоун внешнеполитического ведомства с характерной для данной структуры фамилией
Перебейчленвдвухместахизавяжиегоузелком, который начинал исполнять репризы на тему «РФ надо ввести пятьдесят два государственных языка», «куча мусора в Магадане скоро упадет на Москву» и разве что не падал таблом в расстегаи для пущего эффекта. А тут типа дипломатический ответ: «Украинские власти готовы к диалогу с политическими силами, представителями регионов и общественности, но не пойдут на переговоры с террористами».

Это доминирующая в последнее время во временной власти концепция: «на юго-востоке есть два вида животных – млекопитающие, которых запугали террористы, и собственно террористы, подлежащие немедленному и безусловному уничтожению силами «Правого сектора», армии, ВВС и ВМФ, всеми патриотами Украины, которым придет в голову хорошая и правильная мысль лишить жизни «низшие существа другой расы». Очень демократическая и хорошо известная по новейшей истории концепция. «Сепаратисты», «ватники», «колорады» должны немедленно разоружиться и прибыть на специальные фильтрационные пункты, где их быстро и безболезненно утилизируют, поскольку они самим фактом своего существования бросают вызов цивилизованному европейскому сообществу. Ну а после этого можно для приличия спросить мнение жителей юго-востока насчет конституционной реформы с элементами децентрализации путем удушения.

Отдельно следует остановиться на реакции Юлии Владимировны Тимошенко, которая после освобождения буквально ошалела от новейших достижений на рынке наркотических препаратов. Во-первых, по мнению пораженного хорошей дозой чего надо мозга Тимошенко, Путин выдвинул Украине ультиматум. Согласен, трудно вот так, без соответствующей подготовки, понять логику Юлии Владимировны. Не все, к сожалению, употребляют дорогие препараты для расширения сознания. Однажды простой греческий студент Харишиш предложил мне на втором этаже общежития философского факультета странную сигарету. Чтобы не обидеть иностранного друга, я ее выкурил с ним на пару. Потом мы долго смеялись, поскольку наши ноги стояли отдельно от тел. Прикольно. Вот и тут примерно такой же случай. В расширенном сознании Юлии Владимировны идет жестокая битва с Путиным. Слышны выстрелы из атомного оружия, счет жертв идет на миллиарды. Конечно, сначала она очень удивилась, что Владимир Владимирович, несмотря на тяжелейшие потери в Крыму, еще с кем-то встречается и что-то говорит по поводу Украины. Уже один этот факт привел ее в ярость. Понятно, что с ней пытаются говорить языком ультиматумов.

Объединенные силы мирового правопорядка под командованием Юлии Владимировны нанесли страшный удар в самое сердце империи. Санкции загнали Владимира Владимировича в бункер. Он должен выбросить белый флаг, разоружиться и предстать перед народным качановским трибуналом. Цитирую первоисточник: «Путин начинает отступать, искать путь, как сохранить лицо… Сегодня нам категорически нельзя принимать никаких ультиматумов. Мы можем переходить к переговорам, но только в формате четырех и только при выполнении Путиным трех важнейших условий: освобождение заложников… разблокирование административных помещений, заблокированных спецслужбами Путина, и отвод российских войск от границ Украины».

Понятное дело, что Киев после подписания в Женеве соглашения от 17 апреля неуклонно принимает все меры для деэскалации конфликта. В соответствии с духом женевских соглашений, подписанных в присутствии выпущенного из туалета Дрыщицы, в столице освобождены все административные здания. В Киевской городской администрации ночует несколько сотен ночных сторожей, которые настолько преданы своей работе, что не покидают мэрию ни днем, ни ночью. Даже спят с битами под небритыми лицами, поскольку следят за правопорядком. В «Украинском доме» расположился штаб народной самообороны. Действительно, где же ему еще располагаться, как не в музее? Баррикады являются памятниками исторического наследия и оформлены как элемент ландшафта. Лица, которые передвигаются с автоматическим оружием в центре мегаполиса, – это экскурсоводы, которые с удовольствием выращивают укроп и показывают туристам плоды своей созидательной деятельности. Начало общенационального мирного диалога ознаменовалось актом дружбы в Одессе, который просто неправильно истолковали. Киев делает все от него зависящее, чтобы доказать свою готовность наладить диалог с сепаратистами на востоке. Для них проводится крайне полезная антитеррористическая операция, главная цель которой – создать условия для мирной жизни местного, крайне недоразвитого, населения.

Ну и напоследок приведу реакцию секретаря СНБО Андрея Парубия. Он известен тем, что имеет прямую телепатическую связь с Путиным, благодаря чему регулярно срывает его коварные планы. Вот и на этот раз он сорвал план Кремля по нагнетанию ситуации. Цитирую: «Антитеррористическая операция будет продолжаться независимо от решения тех или иных диверсионных или террористических групп, которые есть в Донецкой области». Будет референдум 11 мая, не будет – это не имеет для Парубия никакого значения. В данный момент, по словам телепата, проводится перегруппировка войск, которая завершится разгромом сил сепаратистов.

Таким образом, временная власть на всех уровнях отвергла все предложения Владимира Владимировича. Во-первых, зачистка юго-востока будет продолжена, вне зависимости от того, прислушаются повстанцы к Путину насчет референдума или нет.

Во-вторых, никакие переговоры с террористами невозможны в принципе, поэтому мнение юго-востока на возможных переговорах в Женеве или на «круглом столе» в Киеве будет представлять все тот же Дрыщица.

В-третьих, Путин должен немедленно перестать всех пугать своей деэскалацией и добровольно разоружиться перед Тимошенко.

Пара слов за детство.
Мне было шесть лет, бабушка вела меня в парк Горького, был май и приближался Праздник. Я уже знал, что это Праздник Победы, но еще не знал что такое война. И на перекрестке Дзержинского и Маяковского, у молочного магазина я с ней столкнулся. С войной. Как воспитанный мальчик я с ней поздоровался, и ,как учил меня дед, спросил:»Йося, как поживаешь? Как родители?» Смысл этих вопросов тогда был мне недоступен, пришлось чуть подрасти, чтоб понять. Тот к кому я обратился посмотрел на меня, узнал, и стал рассказывать: как он с мамеле ходил на Благбаз покупать ботинки для школы, что завтра он с папочкой идёт в зоопарк кататься на пони, а летом всей семьей они поедут в Херсон. Ребята, мне было реально страшно! Передо мной стоял высоченный худой еврей лет сорокА, совершенно седой, аккуратно застегнутый на все пуговки как школьник. Он болтал о разной житейской ерунде и плакал. Губы рассказывали о пони и Херсоне, а из глаз текли слезы. Но страшнее всего был чайник. Какой чайник? Латунный чайник, литра на три, наполненный мелочью. Представили картину маслом? Это был знаменитый на весь центр Харькова Йося с Чайником. Порождение войны, совесть нашего района. Каждый Божий день он выходил на перекресток Дзержинского и Маяковского, становился у молочного магазина и смотрел на балкон второго этажа 76-го дома, не выпуская из рук чайника. Чайник служил Йосе и кошельком, и авоськой, и чехлом для документов. Даже у дворовых сявок считалось западло стянуть из чайника хоть копейку, били за это жестоко. Все знали Йосину историю.
История же была такой. Когда немцы первый раз вошли в город, Йосина семья не успела эвакуироваться. Их квартира во втором этаже дома 76 приглянулась двум немецким лейтенантам. И чтоб долго не валандаться, а заодно «окончательно решить еврейский вопрос», Йосиных родителей повесили на их же балконе. Перед смертью мама Йоси положила в чайник немного денег и вытолкала через чёрный ход, якобы за молоком. Много ли понимал шестилетний пацанёнок? За молоком так за молоком. Он стоял у магазина и всё видел, а когда понял что случилось- поседел и сошел с ума. С того дня ему всегда было шесть лет, и он всегда ждал у молочного магазина маму. Йосю прятали по семьям до 43- го года. А после освобождения города он снова занял свой пост. Вы спросите зачем с ним нужно было заговаривать и спрашивать о родителях? Это был единственный способ вывести Йосю из ступора, отвести домой, накормить, привести в порядок. А деньги в чайнике не были милостыней, нет. Мой дед говорил, что это слёзы больной совести.
Последний раз я видел Йосю с Чайником весной 90-го года. Такой же седой и аккуратно застёгнутый он стоял у молочного магазина. И так же приближался Праздник.

Владимир Киященко

кто-нибудь слышал-читал, как одесскую Хатынь комментируют изысканные деятельницы культуры, всенародно любимые
АДА РОГОВЦЕВА
ЛИЯ АХЕДЖАКОВА?
очень мне хочется узнать… .

девочки, нежные вы мои девочки, тихо удаляющиеся из ленты!
от всей души надеюсь, что ваши тонкие души не взлетят следующими за теми, кого сожгли, предварительно задушив, изнасиловав прямо на
грязном полу одесского Дома Профсоюзов.
что ваши симпатики не придут за новыми жертвами к вам в дома.
что это не вас поймают на улице, когда вы с маленькими детьми будете просто гулять по родному городу.
ибо Дьявол ненасытен.
ибо он не делит мир на своих и чужих.
он жрет подряд.

Мне сегодня написала моя подруга. Одесситка.
 » я брала с собой на Куликово фотик
 я не смогла там снимать
 Ира, там просто все кричит… там ужас и боль…этого не видно….но я споткнулась об обугленный колышек от палатки и услышала этот крик.

Я никогда за 27 лет, которые живу в Одессе , не видела таких лиц у моих земляков

они черные, в глазах ненависть и боль, сжатые губы…. Ты можешь представить мой город без смеха и улыбок? я теперь могу и это страшно.

я не знаю, сколько еще тел найдут в подвалах, я не знаю, правда ли это… что их больше сотни
 Это страшно, но главное — не количество погибших.

главное , что в 21м веке, в центре этой добланой Европы, в городе-символе миролюбия, веротерпимости и интернационализма, среди бела дня, в присутствии журналистов, практически в прямом эфире убивали безоружных людей! (Несколько травматических стволов Одесской дружины не считаются).
Их жгли живьем, их добивали битами и ногами, снимая все это на телефоны и напевая эту жуткую песню смерти… Ира, этот гимн врет… Она уже умерла
 Ее убили беснующиеся нацисты в Одессе 2 мая 2014 года

То, что творилось тогда — Зло. зло в его чистом виде….
Говорят, что дьявол не может предвидеть будущее..
Наверное, это правда. Те, кто это затеял, не могут представить, что они разбудили…и я не знаю, чем это кончится. Я верю в Бога и уповаю на Него. Но одно я знаю точно:
Мир уже никогда не будет прежним.
Мой мир и моя Одесса. ..
Ириша, я хочу, чтобы ты, если это нужно, разместила этот рассказ и нижесказанные слова где-то по ЖЖ….
Спасибо всем, кто сопереживает Одессе в эти дни. Это нужно и важно для нас.
Молитесь за нас и верьте. Мы победим!

Что-то сломалось
 Ушло безвозвратно
 Пепел и боль
 По брусчатке рассыпаны
 Плачет мой город.»

тут все рассказано. и это еще страшнее и хуже, чем казалось вчера.

это Одесса.
это так убивали одну из женщин.
это даже не была демонстрантка.
это просто работница того сгоревшего Дома Профсоюзов.

вы, либералы всех мастей, нацисты малолетние и взрослые выродки ползучего племени укров, ждите.
это вам отольется.
это отольется каждому.

из комментов:

«Если Украина,та часть населения,которая ещё имеет остаток чего то человеческого ,не встанет и не закончит всё это,она ДОЛЖНА СГОРЕТЬ В ОГНЕ ВСЯ!Такая страна с такими «людьми» не должна существовать. «

» БЛЛять, сука, йебаный в рот, пидорасы и косатые бляди, на нары!!!»

-добавлю, как слегка знакомый с криминалистикой.
Судя по положению трупа, ее задушили руками.
Как раз дело пары минут.
— Когда догнали.

— Теперь ясно почему женщина на столе лежит в позе физического удушения, а не от дыма.И эти твари радовались когда увидели прапор Украины, не люди.

— Я смотрела это все в режиме реального времени(было такое оцепинение и ужас…..слушать голос журналиста и тот ужас который он говорил не было сил!!!! Но без звука все становится на свои места…они орали слава украине…и т.д.каждые полторы две минуты!!!! Под крики людей и на фоне пламени крупно показали двух обдолбаных которые пели гимн украины……друзья которые были там ,увидев по тв поехали на помощь,рассказывали ужасающие вещи,и как добивали старика (с ординами на груди)прыгнувшего с окна арматурой..и рвали волосы на спрыгнувшей женщине обгоревшей..оголтелые девки со стеклянными глазами…людям не давли помочь,спасти,били дубинами и палками. ….знакомая плакала двое суток после этого,не хочет говорить обо всем что видела…..

Оригинал взят у da_dzi в Одесса: итоги евромайдановской Хатыни

Просто факты:


  • Сегодня около Дюка было человек 20 свидомых евромайдановцев. Хотя в обычные дни 100-200. В особо упорото-укропатриотические дни 400-500 человек.

  • Многие «правосеки» уезжают из Одессы. Те, что не могут, закрываются дома — прячутся, не выходят. Они чувствуют ненависть Одессы. Они знают, что за ними уже идут. А за ними и вправду уже идут — и за теми, кто жёг, и за теми, кто стрелял, и за теми бандеровками, что разливали бензин… и за теми, кто прыгал от радости по обгорелым телам.

  • Во Вконтакте удалено уже более 500 анкет «правосеков» Одессы. Малолетние свидомые подонки прячутся, удаляют следы. Но бесполезно — базы данных уже собраны, с адресами, с контактами, с фотографиями.

  • Одесса нехорошо молчит в очередях, на улицах, в квартирах.  Одесса зла. Одесса знает, где ложь. Одесса в понедельник будет хоронить ребят. Одесса после похорон захочет крови желто-синих нацистов.

  • Одессу предали. Обманули и предали очень серьёзных людей. Эти люди не прощают такого — они не прощают кидков и угрозы своему бизнесу. Киев предал их.

  • Прошлой ночью первый «правосек» уже отправился к бандере. Серьёзные люди зашли к нему в дом и перерезали глотку на виду у родных. Милиция оформила как бытовуху. Никто расследовать не будет. Милиционеры — они тоже дети Одессы. Им больно за Маму, они не простят сожжённых ребят.

  • Власть нацистов в Одессе держится только на иногородних наёмниках. Полторы тысячи наняты Немировским. И триста — бандюги Усова. Но они чужие — они боятся Одессы. И когда у Одессы появится оружие — а оно уже скоро появится — наёмники побегут как тараканы. Или будут раздавлены.

  • Одесса — больше не Украина.

«Правый сектор» = смерть. Каждый, кто участвовал в «Правом Секторе», отмечен смертью. Каждый «правосек» по всей Украине Новый Год встретит в тепле, надёжно спрятавшись от снега и мороза под двумя метрами земли.

P.S. И я прошу вас, друзья, не называйте погибших в Одессе ребят «одесской сотней». Пожалуйста, не надо. Они не заслужили, чтобы к ним приклеилось это позорное майдановское погоняло. «Небесная сотня» — это фальшивый, трижды купленный и десятеро проданный миф, как бандера и шухевич. Не позорьте отважных 38 ребят-одесситов даже намёком на подонков майдана. Давайте 38 ребят из Одессы называть «героями 2 мая».


Игорю Губерману — 85: «Годы тюрьмы меня обогатили»

7 июля родился Игорь Миронович Губерман, автор бессмертных четверостиший-«гариков», незамысловатых по форме и мудрых по содержанию.

Поэзия Губермана мощным потоком свежего воздуха ворвалась в нашу жизнь, позволив хоть немного отдышаться после десятилетий официозной поэзии о трудовых буднях и свершениях рабочих и колхозников. В советское время поэт встал в ряды диссидентов, в 1979 году был заключен в тюрьму по сфабрикованному делу, но даже после возвращения из Сибири ему не давали нормально жить в своей стране. Поэтому Губерман уехал в Израиль в самом начале перестройки, продолжая считать Россию одним из двух своих отечеств.

О таком человеке, как Губерман, простенькую статью не набросаешь — родился, женился… Вот мы сейчас — в Москве, наш собеседник — в Израиле, смартфон под рукой, но даже разговаривая по диво-гаджету, понимаешь, что граница на замке. А согласись Губерман выступить у нас в столице, так на входе на концерт москвичам придется QR-коды показывать, проходить через металлодетектор. А это не очень гармонирует с его внутренним чувством свободы.

— Игорь Миронович, как на израильской земле обстоят дела с коронавирусом? Ограничения еще действуют?

— Изоляция у нас уже закончилась. Даже маски нужно носить только в помещениях. У меня последний концерт был несколько дней назад. Всего было двенадцать выступлений в двенадцати городах. 

— У вас есть планы посетить Россию после возобновления авиасообщения? 

— Я хочу приехать осенью, в октябре. У меня уже импресарио нашел кучу городов, где нас ждут. Но будет ли возможно — я пока не знаю. 

— Для вас самоизоляция стала некими физическими рамками, неудобством или своеобразным Болдином?

— Спасибо за лестную ассоциацию. Для меня это было очень полезное, просто замечательное время. Я закончил новый сборник «Двенадцатый иерусалимский дневник».

— Иосиф Бродский советовал всячески избегать статуса жертвы. В СССР вас посадили на пять лет ни за что ни про что, но вы к этому событию относились как к подарку судьбы…

— Мне все эти пять лет было очень интересно. Я попал в компанию, в которую никак бы иначе не попал. Годы тюрьмы, лагеря и последующей ссылки в Сибирь (я был на «химии» там) меня очень обогатили духовно.

— Если забить в любую поисковую систему ваше имя, в ответ посыплются юмористические стихи в большом количестве. У широкого читателя складывается впечатление, что вы серьезных вещей не писали.

— Кроме стихов я написал огромное количество прозы. Здесь, на новом месте, несколько книг прозы, а в России создал два тома «негритянских» романов за членов Союза писателей.

— А как быть с серьезной лирикой? Бывали ли у вас концерты, где вы читали только серьезную поэзию? Не начинали ли зрители требовать «гарики», как они скандируют «шайбу!» на стадионах?

— Я никакой не юморист на самом деле. На дне каждого смешного стишка лежит некая горечь. Это такой типичный еврейский юмор и еврейский подход к жизни. Я для концертов выбираю только смешные «гарики» и рассказываю только смешные истории, потому что просто жалко человечество, которое платило за билет.

— Ваш путь в литературе начался со знакомства с Александром Гинзбургом, выпускавшим классический самиздатовский журнал «Синтаксис», с диссидентства и философии.

— С Гинзбургом была очень тесная дружба, она продолжилась, когда я уехал. Сашка со своей женой жили в Париже, я его навещал. Мы познакомились в 1961 году, я принял участие в создании журнала, например, для второго номера привез все стихи ленинградских поэтов.

— Можете процитировать одно из своих ранних стихотворений?

— Приведу стишок, который я давным-давно написал со своим другом:

Лубянка по ночам не спит, 

хотя за много лет устала,

меч перековывая в щит.

К слову, в 1998 году газета «Московский комсомолец» первая в Союзе опубликовала огромную подборку моих стихов, на целую страницу. Тогда Сашка Аронов был заведующим отделом поэзии, мой старый друг. Я очень обязан вашей газете.

— Для Бродского новым отечеством стали США, для Михаила Гиголашвили — ФРГ, для вас — Израиль. Человеку сложно существовать между двумя родинами? 

— У меня действительно два Отечества. Я пуповину с Россией никак не перерезал и не повредил. Я очень люблю Россию. Но главная моя Родина, земля, где я живу, — Израиль. Я здесь себя чувствую дома.

— Можем ли мы опубликовать несколько ваших еще нигде не напечатанных произведений?

Вот один из стишков (читает вслух): 

Сирена воздушной тревоги,

покой и заботы нарушив,

еще и подумать о Боге

зовет несозревшие души. 

(Стихотворение о недавних ракетных обстрелах Израиля. — И.В.).

Сквозь черные тучи событий,

исполненных дикой дремучести, 

бесчисленны светлые нити 

упрямой еврейской живучести.  

— Как планируете отпраздновать юбилей?

— Моя невестка нашла очень симпатичный ресторан, где на террасе с дивным видом соберется чуть больше 60 человек. У меня здесь много друзей. У нас одной только родни дикое количество: у меня восемь внуков и внучек.

Источник: Московский комсомолец

Игорь Губерман — Листая календарь летящих будней… читать онлайн бесплатно

12 3 4 5 6 7 …49

Игорь Губерман

Листая календарь летящих будней…

Закатные гарики

* * *

Ушли и сгинули стремления,
остыл азарт грешить и каяться,
тепло прижизненного тления
по мне течёт и растекается.

* * *

Уже вот-вот к моим ногам
подвалит ворох ассигнаций,
ибо дерьмо во сне – к деньгам,
а мне большие говны снятся.

* * *

К похмелью, лихому и голому,
душевный пришёл инвалид,
потрогал с утра свою голову:
пустая, однако болит.

* * *

Я не искал чинов и званий,
но очень часто, слава Богу,
тоску несбывшихся желаний
менял на сбывшихся изжогу.

* * *

Вчера взяла меня депрессия,
напав, как тать, из-за угла;
завесы серые развесила
и мысли чёрные зажгла.
А я не гнал мерзавку подлую,
я весь сиял, её маня,
и с разобиженною мордою
она покинула меня.

* * *

Я в зеркале вчера себя увидел
и кратко побеседовал с собой;
остался каждый в тягостной обиде,
что пакостно кривляется другой.

* * *

Это был не роман, это был поебок,
было нежно, тепло, молчаливо,
и, оттуда катясь, говорил колобок:
до свиданья, спасибо, счастливо.

* * *

На любое идейное знамя,
даже лютым соблазном томим,
я смотрю недоверчиво, зная,
сколько мрази ютится под ним.

* * *

Слежу без испуга и дрожи
российских событий пунктир:
свобода играет, как дрожжи,
подкинутые в сортир.

* * *

Когда остыл душевный жар,
а ты ещё живёшь зачем-то,
то жизнь напоминает жанр,
который досуха исчерпан.

* * *

Когда бы сам собой смывался грим
и пудра заготовленных прикрас,
то многое, что мы боготворим,
ужасно опечалило бы нас.

* * *

Надежды огненный отвар
в душе кипит и пламенеет:
еврей, имеющий товар,
бодрей того, кто не имеет.

* * *

Вижу лица или слышу голоса —
вспоминаются сибирские леса,
где встречались ядовитые грибы —
я грущу от их несбывшейся судьбы.

* * *

Уже мы в гулянии пылком
участие примем едва ли,
другие садятся к бутылкам,
которые мы открывали.

* * *

Еврей опасен за пределом
занятий, силы отнимающих;
когда еврей не занят делом,
он занят счастьем окружающих.

* * *

Казённые письма давно
я рву, ни секунды не тратя:
они ведь меня всё равно
потом наебут в результате.

* * *

Мне слов ни найти, ни украсть,
и выразишь ими едва ли
еврейскую тёмную страсть
к тем землям, где нас убивали.

* * *

Покуда мы свои выводим трели,
нас давит и коверкает судьба,
поэтому душа – нежней свирели,
а пьёшь – как водосточная труба.

* * *

Зачем-то в каждое прощание,
где рвётся тесной связи нить,
мы лживо вносим обещание
живую память сохранить.

* * *

Я искренне люблю цивилизацию
и все её прощаю непотребства
за свет, автомобиль, канализацию
и противозачаточные средства.

* * *

Я даже мельком невзначай
обет мой давний не нарушу,
не выплесну мою печаль
в чужую душу.

* * *

Мы столько по жизни мотались,
что вспомнишь – и каплет слеза;
из органов секса остались
у нас уже только глаза.

* * *

Не знаю блаженней той тягостной муки,
когда вдоль души по оврагу
теснятся какие-то тёмные звуки
и просятся лечь на бумагу.

* * *

Когда наплывающий мрак
нам путь предвещает превратный,
опасен не круглый дурак,
а умник опасен квадратный.

* * *

Есть люди – пламенно и бурно
добро спешат они творить,
но почему-то пахнут дурно
их бескорыстие и прыть.

* * *

Высок успех, и звучно имя,
мои черты теперь суровы,
лицо значительно, как вымя
у отелившейся коровы.

* * *

Нам не светит благодать
с ленью, отдыхом и песнями:
детям надо помогать
до ухода их на пенсии.

* * *

Не сдули ветры и года
ни прыть мою, ни стать,
и кое-где я хоть куда,
но где – устал искать.

* * *

Всюду ткут в уюте спален
новых жизней гобелен,
только мрачен и печален
чуждый чарам чахлый член.

* * *

Заметь, Господь, что я не охал
и не швырял проклятий камни,
когда Ты так меня мудохал,
что стыдно было за Тебя мне.

* * *

Вольно ли, невольно ли,
но не столько нация,
как полуподпольная
мы организация.

* * *

В одной учёной мысли ловкой
открылась мне блаженства бездна:
спиртное малой дозировкой —
в любых количествах полезно.

* * *

Из века в век растёт размах
болезней разума и духа,
и даже в Божьих закромах
какой-то гарью пахнет глухо.

* * *

Уже порой невмоготу
мне мерзость бытия,
как будто Божью наготу
преступно вижу я.

* * *

О помощи свыше не стоит молиться
в едва только начатом деле:
лишь там соучаствует Божья десница,
где ты уже сам на пределе.

* * *

Здесь я напьюсь; тут мой ночлег;
и так мне сладок дух свободы,
как будто, стряхивая снег,
вошли мои былые годы.

* * *

На старости я сызнова живу,
блаженствуя во взлётах и падениях,
но жалко, что уже не наяву,
а в бурных и бесплотных сновидениях.

* * *

Сегодня многие хотят
беседовать со мной,
они хвалой меня коптят,
как окорок свиной.

* * *

А всё же я себе союзник
и вечно буду таковым,
поскольку сам себе соузник
по всем распискам долговым.

* * *

На старости я, не таясь,
живу, как хочу и умею,
и даже любовную связь
я по переписке имею.

* * *

Чувствуя страсть, устремляйся вперёд
с полной и жаркой душевной отдачей;
верно заметил российский народ:
даже вода не течёт под лежачий.

* * *

Жалеть, а не судить я дал зарок,
жестока жизнь, как римский Колизей;
и Сталина мне жаль: за краткий срок
жену он потерял и всех друзей.

* * *

Покрыто минувшее пылью и мглой,
и, грустно чадя сигаретой,
тоскует какашка, что в жизни былой
была ресторанной котлетой.

* * *

Забавно мне, что жизни кладь
нам неизменно
и тяжкий крест и благодать
одновременно.

* * *

Опыт наш – отнюдь не крупность
истин, мыслей и итогов,
а всего лишь совокупность
ран, ушибов и ожогов.

* * *

Ругая жизнь за скоротечность,
со мной живут в лохмотьях пёстрых
две девки – праздность и беспечность,
моей души родные сёстры.

* * *

Окажется рощей цветущей
ущелье меж адом и раем,
но только в той жизни грядущей
мы близких уже не узнаем.

* * *

С высот палящего соблазна
спадая в сон и пустоту,
по эту сторону оргазма
душа иная, чем по ту.

* * *

Все муки творчества – обман,
а пыл – навеян и вторичен,
стихи диктует некто нам,
поскольку сам – косноязычен.

* * *

В России часто пью сейчас
я с тем, кто крут и лих,
но дай Господь в мой смертный час
не видеть лица их.

* * *

Ещё мне внятен жизни шум
и штоф любезен вислобокий;
пока поверхностен мой ум,
ещё старик я не глубокий.

* * *

Хмельные от праведной страсти,
крутые в решеньях кромешных,
святые, дорвавшись до власти,
намного опаснее грешных.

* * *

Слава Богу, что я уже старый,
и погасло былое пылание,
и во мне переборы гитары
вызывают лишь выпить желание.

* * *

Вёл себя придурком я везде,
но за мной фортуна поспевала,
вилами писал я на воде,
и вода немедля застывала.

* * *

На Страшный суд разборки ради
эпоху выкликнув мою,
Бог молча с нами рядом сядет
на подсудимую скамью.

* * *

Мне жалко, что Бог допускает
нелепый в расчётах просчёт,
и жизнь из меня утекает
быстрее, чем время течёт.

* * *

Что с изречения возьмёшь,
если в него всмотреться строже?
Мысль изречённая есть ложь…
Но значит, эта мысль – тоже.

* * *

Увы, но время скоротечно,
и кто распутство хаял грозно,
потом одумался, конечно,
однако было слишком поздно.

* * *

Весь век себе твержу я: цыц и никшни,
сиди повсюду с края и молчи;
духовность, обнажённая излишне,
смешна, как недержание мочи.

* * *

Наверно, так понур я от того,
что многого достиг в конце концов,
не зная, что у счастья моего
усталое и тусклое лицо.

* * *

Вон те – ознобно вожделеют,
а тех – терзает мира сложность;
меня ласкают и лелеют
мои никчемность и ничтожность.

* * *

Для игры во все художества
мой народ на свет родил
много гениев и множество
несусветных талмудил.

* * *

Таким родился я, по счастью,
и внукам гены передам —
я однолюб: с единой страстью
любил я всех попутных дам.

* * *

Я старый, больной и неловкий,
но знают гурманки слияния,
что в нашей усталой сноровке
ещё до хера обаяния.

* * *

Я не выйду в гордость нации
и в кумиры на стене,
но напишут диссертации
сто болванов обо мне.

* * *

О чём-то срочная забота
нас вечно точит и печёт,
и нужно нам ещё чего-то,
а всё, что есть – уже не в счёт.

* * *

Любезен буду долго я народу,
поскольку так нечаянно случилось,
что я воспел российскую природу,
которая в еврея насочилась.

* * *

Я хоть и вырос на вершок,
но не дорос до Льва Толстого,
поскольку денежный мешок
милее мне мешка пустого.

* * *

Мы сразу правду обнаружим,
едва лишь зорко поглядим:
в семье мужик сегодня нужен,
однако не необходим.

* * *

Висит над нами всеми безотлучно
небесная чувствительная сфера,
и как только внизу благополучно,
Бог тут же вызывает Люцифера.

* * *

Обида, презрение, жалость,
захваченность гиблой игрой…
Для всех нас Россия осталась
сияющей чёрной дырой.

* * *

По многим ездил я местам
и понял я не без печали:
евреев любят только там,
где их ни разу не встречали.

* * *

Не знаю, чья в тоске моей вина;
в окне застыла плоская луна;
и кажется, что правит мирозданием
лицо, не замутнённое сознанием.

* * *

Бог задумал так, что без нажима
движется поток идей и мнений:
скука – и причина, и пружина
всех на белом свете изменений.

* * *

Любовных поз на самом деле
гораздо меньше, чем иных,
но благодарно в нашем теле
спит память именно о них.

* * *

Мне вдыхать легко и весело
гнусных мыслей мерзкий чад,
мне шедевры мракобесия
тихо ангелы сочат.

* * *

Увы, великодушная гуманность,
которая над нами зыбко реет,
похожа на небесную туманность,
которая слезится, но не греет.

* * *

Попал мой дух по мере роста
под иудейское влияние,
и я в субботу пью не просто,
а совершаю возлияние.

* * *

Унылый день тянулся длинно,
пока не вылезла луна;
зачем душе страдать безвинно,
когда ей хочется вина?

* * *

Хотя политики навряд
имеют навык театральный,
но все так сочно говорят,
как будто секс творят оральный.

* * *

Мне в жизни крупно пофартило
найти свою нору и кочку,
и я не трусь в толпе актива,
а выживаю в одиночку.

* * *

У Бога сладкой жизни не просил
ни разу я, и первой из забот
была всегда попытка в меру сил
добавить перец-соль в любой компот.

* * *

Владеющие очень непростой
сноровкой в понимании округи,
евреи даже вечной мерзлотой
умеют торговать на жарком юге.

* * *

Увы, стихи мои и проза,
плоды раздумий и волнений —
лишь некий вид и сорт навоза
для духа новых поколений.

* * *

Я всегда на сочувствия праздные
отвечаю: мы судеб игралище,
не влагайте персты в мои язвы,
ибо язвы мои – не влагалище.

* * *

Плетясь по трясине семейного долга
и в каше варясь бытовой,
жена у еврея болеет так долго,
что стать успевает вдовой.

* * *

Кошмарным сном я был разбужен,
у бытия тряслась основа:
жена готовила нам ужин,
а в доме не было спиртного.

* * *

Когда мне о престижной шепчут встрече
с лицом, известным всюду и везде,
то я досадно занят в этот вечер,
хотя ещё не знаю, чем и где.

* * *

Порою я впадаю в бедность,
что вредно духу моему;
Творец оплачивает вредность,
но как – известно лишь Ему.

* * *

Наше стадо поневоле
(ибо яростно и молодо)
так вытаптывает поле,
что на нём умрёт от голода.

* * *

Пришла прекрасная пора
явиться мудрости примером,
и стало мыслей до хера,
поскольку бросил мыслить хером.

* * *

Таланту чтобы дать рапространённость,
Творец наш поступил, как искуситель,
поэтому чем выше одарённость,
тем более еблив её носитель.

* * *

Я часто многих злю вокруг,
живя меж них не в общем стиле;
наверно, мне публичный пук
намного легче бы простили.

* * *

Глазея пристально и праздно,
я очень странствовать люблю,
но вижу мир ясней гораздо,
когда я в комнате дремлю.

* * *

По чувству, что долгом повязан,
я понял, что я уже стар,
и смерти я платой обязан
за жизни непрошеный дар.

* * *

Пора уже налить под разговор,
селёдку покромсавши на куски,
а после грянет песню хриплый хор,
и грусть моя удавится с тоски.

* * *

Пишу я вздор и ахинею,
херню и чушь ума отпетого,
но что поделаешь – имею
я удовольствие от этого.

* * *

Меж земной двуногой живности
всюду, где ни посмотри,
нас еврейский ген активности
в жопу колет изнутри.

* * *

Дикая игра воображения
попусту кипит порой во мне —
бурная, как семяизвержение
дряхлого отшельника во сне.

* * *

Жить беззаботно и оплошно —
как раз и значит жить роскошно.

* * *

Я к потрясению основ
причастен в качестве придурка:
от безоглядно вольных слов
с основ слетает штукатурка.

* * *

Мне не интересно, что случится
в будущем, туманном и молчащем;
будущее светит и лучится
тем, кому херово в настоящем.

* * *

Когда текла игра без правил
и липкий страх по ветру стлался,
то уважать тогда заставил
я сам себя – и жив остался.

* * *

Я ценю по самой высшей категории
философию народного нутра,
но не стал бы относить к ветрам истории
испускаемые обществом ветра.

* * *

Трагедия пряма и неуклончива,
однако, до поры таясь во мраке,
она всегда невнятно и настойчиво
являет нам какие-нибудь знаки.

* * *

Я жизнь мою листаю с умилением
и счастлив, как клинический дебил:
весь век я то с азартом, то с томлением
кого-нибудь и что-нибудь любил.

* * *

Блаженны нищие ленивцы,
они живут в самих себе,
пока несчастные счастливцы
елозят задом по судьбе.

* * *

Вдоль организма дряхлость чуя,
с разгулом я всё так же дружен;
жить осмотрительно хочу я,
но я теперь и вижу хуже.

* * *

Я к эпохе привёрнут, как маятник,
в нас биение пульса единое;
глупо, если поставят мне памятник —
не люблю я дерьмо голубиное.

* * *

Ты с ранних лет в карьерном раже
спешил бежать из круга нашего;
теперь ты сморщен, вял и важен —
как жопа дряхлого фельдмаршала.

* * *

В пустыне усталого духа,
как в дремлющем жерле вулкана,
всё тихо, и немо, и глухо —
до первых глотков из стакана.

* * *

Уже виски спалила проседь,
уже опасно пить без просыпа,
но стоит резко это бросить,
и сразу явится курносая.

* * *

Любил я днём под шум трамвая
залечь в каком-нибудь углу,
дичок еврейский прививая
к великорусскому стволу.

* * *

Глаза мои видели, слышали уши,
я чувствовал даже детали подробные:
больные, гнилые, увечные души —
гуляли, калеча себе неподобные.

* * *

Жизни надвигающийся вечер
я приму без горечи и слёз;
даже со своим народом встречу
я почти спокойно перенёс.

* * *

Российские невзгоды и мытарства
и прочие подробности неволи
с годами превращаются в лекарство,
врачующее нам любые боли.

* * *

Был организм его злосчастно
погублен собственной особой:
глотал бедняга слишком часто
слюну, отравленную злобой.

* * *

Я под солнцем жизни жарюсь,
я в чаду любви томлюсь,
а когда совсем состарюсь —
выну хер и заколюсь.

* * *

Житейскую расхлёбывая муть,
так жалобно мы стонем и пыхтим,
что Бог нас посылает отдохнуть
быстрее, чем мы этого хотим.

* * *

Затаись и не дыши,
если в нервах зуд:
это мысли из души
к разуму ползут.

* * *

Когда я крепко наберусь
и пьяным занят разговором,
в моей душе святая Русь
горланит песни под забором.

* * *

Кипит и булькает во мне
идей и мыслей тьма,
и часть из них ещё в уме,
а часть – сошла с ума.

* * *

Столько стало хитрых технологий —
множество чудес доступно им,
только самый жалкий и убогий
хер живой пока незаменим.

* * *

Если на душе моей тревога,
я её умею понимать:
это мировая синагога
тайно призывает не дремать.

* * *

Я знаю, зрителя смеша,
что кратковременна потеха,
и ощутит его душа
в осадке горечь после смеха.

* * *

По жизни я не зря гулял,
и зло воспел я, и добро,
Творец не зря употреблял
меня как писчее перо.

* * *

Мы вдосталь в жизни испытали
и потрясений, и пинков,
но я не про закалку стали,
а про сохранность чугунков.
Ещё судьба не раз ударит,
однако тих и одинок,
ещё блаженствует и варит
мой беззаветный чугунок.

* * *

Давным-давно хочу сказать я
ханжам и мнительным эстетам,
что баба, падая в объятья,
душой возносится при этом.

* * *

Прекрасна в еврее лихая повадка
с эпохой кишеть наравне,
но страсть у еврея – устройство порядка
в чужой для еврея стране.

* * *

Прорехи жизни сам я штопал
и не жалел ни сил, ни рук,
судьба меня скрутила в штопор,
и я с тех пор бутылке друг.

* * *

Я слишком, ласточка, устал
от нежной устной канители,
я для ухаживанья стар —
поговорим уже в постели.

* * *

Хоть запоздало, но не поздно
России дали оживеть,
и всё, что насмерть не замёрзло,
пошло цвести и плесневеть.

* * *

Одно я в жизни знаю точно:
что плоть растянется пластом,
и сразу вслед начнётся то, что
Творец назначил на потом.

* * *

Вечерняя тревога – как недуг:
неясное предчувствие беды,
какой-то полустрах-полуиспуг,
минувшего ожившие следы.

* * *

Создателя крутая гениальность
заметнее всего из наблюдения,
что жизни объективная реальность
даётся лишь путём грехопадения.

* * *

Много высокой страсти
варится в русском пиве,
а на вершине власти —
ебля слепых в крапиве.

* * *

Создан был из почти ничего
этот мир, где светло и печально,
и в попытках улучшить его
обречённость видна изначально.

* * *

При всей игре разнообразия
фигур её калейдоскопа
Россия всё же не Евразия,
она скорее Азиопа.

* * *

Я по жизни бреду наобум,
потеряв любопытство к дороге;
об осколки возвышенных дум
больно ранятся чуткие ноги.

* * *

В периоды удач и постижений,
которые заметны и слышны,
все случаи потерь и унижений
становятся забавны и смешны.

* * *

С людьми я вижусь редко и формально,
судьба несёт меня по тихим водам;
какое это счастье – минимально
общаться со своим родным народом!

* * *

России теперь не до смеха,
в ней жуткий прогноз подтверждается:
чем больше евреев уехало,
тем больше евреев рождается.

* * *

Любовь завяла в час урочный,
и ныне я смиренно рад,
что мне остался беспорочный
гастрономический разврат.

* * *

Нам потому так хорошо,
что полный к жизни интереса,
грядущий хам давно пришёл
и дарит нам дары прогресса.

* * *

Всего лишь семь есть нот у гаммы,
зато звучат не одинаково;
вот точно так у юной дамы
есть много разного и всякого.

* * *

Я шамкаю, гундосю, шепелявлю,
я шаркаю, стенаю и кряхчу,
однако бытиё упрямо славлю
и жить ещё отчаянно хочу.

* * *

Политики раскат любой грозы
умеют расписать легко и тонко,
учитывая всё, кроме слезы
невинного случайного ребёнка.

* * *

Я часто угадать могу заранее,
куда плывёт беседа по течению;
душевное взаимопонимание —
прелюдия к телесному влечению.

* * *

Разуму то холодно, то жарко
всюду перед выбором естественным,
где душеспасительно и ярко
дьявольское выглядит божественным.

* * *

Нам разный в жизни жребий роздан,
отсюда – разная игра:
я из вульгарной глины создан,
а ты – из тонкого ребра.

* * *

Сегодня думал я всю ночь,
издав к утру догадки стон:
Бог любит бедных, но помочь
умножить ноль не может Он.

* * *

Поскольку много дураков
хотят читать мой бред,
ни дня без тупости – таков
мой жизненный обет.

* * *

Жаль Бога мне: Святому Духу
тоскливо жить без никого;
завел бы Он себе старуху,
но нету рёбер у Него.

* * *

Когда кому-то что-то лгу,
таким азартом я палим,
что сам угнаться не могу
за изолжением моим.

* * *

Творец живёт не в отдалении,
а близко видя наши лица;
Он гибнет в каждом поколении
и в каждом заново родится.

* * *

На нас эпоха ставит опыты,
меняя наше состояние,
и наших душ пустые хлопоты —
её пустое достояние.

* * *

Полностью раскрыты для подлога
в поисках душевного оплота,
мы себе легко находим бога
в идолах высокого полёта.

* * *

Только полный дурак забывает,
испуская похмельные вздохи,
что вино из души вымывает
ядовитые шлаки эпохи.

* * *

От мерзости дня непогожего
настолько в душе беспросветно,
что хочется плюнуть в прохожего,
но страшно, что плюнет ответно.

* * *

Я много повидал за жизнь мою,
к тому же любопытен я, как дети;
чем больше я о людях узнаю,
тем более мне страшно жить на свете.

* * *

Всё в этой жизни так заверчено
и так у Бога на учёте,
что кто глядел на мир доверчиво —
удачно жил в конечном счёте.

* * *

На всё глядит он опечаленно
и склонен к мерзким обобщениям;
бедняга был зачат нечаянно
и со взаимным отвращением.

* * *

Если хлынут, пришпоря коней,
вновь монголы в чужое пространство,
то, конечно, крещёный еврей
легче всех перейдёт в мусульманство.

* * *

Я достиг уже сумерек вечера
и доволен его скоротечностью,
ибо старость моя обеспечена
только шалой и утлой беспечностью.

* * *

Себя из разных книг салатом
сегодня тешил я не зря,
и над лысеющим закатом
взошла кудрявая заря.

* * *

Льются ливни во тьме кромешной,
а в журчании – звук рыдания:
это с горечью безутешной
плачет Бог над судьбой создания.

* * *

К чему усилий окаянство?
На что года мои потрачены?
У Божьих смыслов есть пространство,
его расширить мы назначены.

* * *

К нам тянутся бабы сейчас
уже не на шум и веселье,
а слыша, как булькает в нас
любви приворотное зелье.

* * *

За то, что теплюсь лёгким смехом
и духом чист, как пилигрим,
у дам я пользуюсь успехом,
любя воспользоваться им.

* * *

Та прорва, бездонность, пучина,
что ждёт нас распахнутой пастью,
и есть основная причина
прожития жизни со страстью.

* * *

В любом пиру под шум и гам
ушедших помяни;
они хотя незримы нам,
но видят нас они.

* * *

Есть у меня один изъян,
и нет ему прощения:
в часы, когда не сильно пьян,
я трезв до отвращения.

* * *

Мы с рожденья до могилы
ощущаем жизни сладость,
а источник нашей силы —
это к бабам наша слабость.

* * *

Твой разум изощрён, любезный друг,
и к тонкой философии ты склонен,
но дух твоих мыслительных потуг
тяжёл и очень мало благовонен.

* * *

Листая календарь летящих будней,
окрашивая быт и бытиё,
с годами всё шумней и многолюдней
глухое одиночество моё.

* * *

Женился на красавице
смиренный Божий раб,
и сразу стало нравиться
гораздо больше баб.

* * *

Нелепо – жить в незрячей вере
к понявшим всё наверняка;
Бог поощряет в равной мере
и мудреца, и мудака.

* * *

Друзья мои, кто первый среди нас?
Я в лица ваши вглядываюсь грустно:
уже недалеко урочный час,
когда на чьём-то месте станет пусто.

* * *

Когда растёт раздора завязь,
то, не храбрейший из мужчин,
я ухожу в себя, спасаясь
от выяснения причин.

* * *

Людей, обычно самых лучших,
людей, огнём Творца прогретых,
я находил меж лиц заблудших,
погрязших, падших и отпетых.

* * *

Боюсь бывать я на природе,
её вовек бы я не знал,
там мысли в голову приходят,
которых вовсе я не звал.

* * *

Я б не думал о цели и смысле,
только часто мое самочувствие
слишком явно зависит от мысли,
что моё не напрасно присутствие.

* * *

Явил Господь жестокий произвол
и сотни поколений огорчил,
когда на свет еврея произвёл
и жить со всеми вместе поручил.

* * *

Я к веку относился неспроста
с живым, но отчуждённым интересом:
состарившись, душа моя чиста,
как озеро, забытое прогрессом.

* * *

Ничуть не больно и не стыдно
за годы лени и гульбы:
в конце судьбы прозрачно видно
существование судьбы.

* * *

Нас боль ушибов обязала
являть смекалку и талант;
где бабка надвое сказала,
там есть и третий вариант.

* * *

Потоки слов терзают ухо,
как эскадрилья злобных мух;
беда, что недоросли духа
так обожают мыслить вслух.

* * *

Со всеми гибнуть заодно —
слегка вторичная отвага;
но и не каждому дано
блаженство личностного шага.

* * *

Везде, где можно стать бойцом,
везде, где бесятся народы,
еврей с обрезанным концом
идёт в крестовые походы.

* * *

Не по воле несчастного случая,
а по времени – чаша выпита —
нас постигла беда неминучая:
лебедой поросло наше либидо.

* * *

Весна – это любовный аромат
и страсти необузданный разлив;
мужчина в большинстве своём женат,
поэтому поспешлив и пуглив.

* * *

Нечто круто с возрастом увяло,
словно исчерпался некий ген:
очень любопытства стало мало,
и душа не просит перемен.

* * *

Жизнь моя как ни била ключом,
как шампанским ни пенилась в пятницу,
а тоска непонятно о чём
мне шершавую пела невнятицу.

* * *

Споры о зерне в литературе —
горы словоблудной чепухи,
ибо из семян ума и дури
равные восходят лопухи.

* * *

Давно по миру льются стоны,
что круче, жарче и бодрей
еврей штурмует бастионы,
когда в них есть другой еврей.

* * *

Судьба не зря за годом год
меня толчёт в житейской ступке:
у человека от невзгод
и мысли выше, и поступки.

* * *

Переживёт наш мир беспечный
любой кошмар как чепуху,
пока огонь пылает вечный
у человечества в паху.

* * *

Подонки, мразь и забулдыги,
мерзавцы, суки и скоты
читали в детстве те же книги,
что прочитали я и ты.

* * *

До точки знает тот,
идущий нам на смену,
откуда что растёт
и что в какую цену.

* * *

С тоской копаясь в тексте сраном,
его судить самодержавен,
я многим жалким графоманам
бывал сиятельный Державин.

* * *

Наш разум тесно связан с телом,
и в том немало есть печали:
про то, что раньше ночью делал,
теперь я думаю ночами.

* * *

В устоях жизни твёрдокамен,
семью и дом любя взахлёб,
мужик хотя и моногамен,
однако жуткий полиёб.

* * *

Неволю ощущая, словно плен,
я полностью растратил пыл удалый,
и общества свободного я член
теперь уже потрёпанный и вялый.

* * *

Недолго нас кошмар терзает,
что оборвётся бытиё:
с приходом смерти исчезает
боль ожидания её.

* * *

Взгляд её, лениво-благосклонный,
светится умом, хоть явно дура,
возраст очень юный, но преклонный,
и худая тучная фигура.

* * *

Пришли ко мне, покой нарушив,
раздумий тягостные муки:
а вдруг по смерти наши души
на небе мрут от смертной скуки?

* * *

Мы в очень различной манере
семейную носим узду,
на нас можно ездить в той мере,
в которой мы терпим узду.

* * *

Вся планета сейчас нам видна:
мы в гармонии неги и лени
обсуждаем за рюмкой вина
соль и суть мимолётных явлений.

* * *

В зоопарке под вопли детей
укрепилось моё убеждение,
что мартышки глядят на людей,
обсуждая своё вырождение.

* * *

А то, что в среду я отверг,
неся гневливую невнятицу,
то с радостью приму в четверг,
чтобы жалеть об этом в пятницу.

* * *

На пороге вечной ночи
коротая вечер тёмный,
что-то всё ещё бормочет
бедный разум неуёмный.

* * *

Разумов парящих и рабочих
нету ни святее, ни безбожней,
наши дураки – тупее прочих,
наши идиоты – безнадёжней.

* * *

Что я люблю? Курить, лежать,
в туманных нежиться томлениях
и вяло мыслями бежать
во всех возможных направлениях.

* * *

Блаженство алкогольного затмения
неведомо жрецам ума и знания,
мы пьём от колебаний и сомнения,
от горестной тоски непонимания.

* * *

Даётся близость только с теми
из городов и площадей,
где бродят призраки и тени
хранимых памятью людей.

* * *

Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.

* * *

Не только от нервов и стужи
болезни и хворости множатся:
здоровье становится хуже,
когда о здоровье тревожатся.

* * *

Был некто когда-то и где-то,
кто был уже мною тогда;
слова то хулы, то привета
я слышу в себе иногда.

* * *

Не слишком я азартный был игрок,
имея даже козыри в руках,
ни разу я зато не пренебрёг
возможностью остаться в дураках.

* * *

Сегодня исчез во мраке
ещё один, с кем не скучно;
в отличие от собаки
я выл по нему беззвучно.

* * *

Конечно, всем вокруг наверняка
досадно, что еврей, пока живой,
дорогу из любого тупика
находит хитрожопой головой.

* * *

Ворует власть, ворует челядь,
вор любит вора укорять;
в Россию можно смело верить,
но ей опасно доверять.

* * *

Чтобы душа была чиста,
жить не греша совсем не тупо,
но жизнь становится пуста,
как детектив, где нету трупа.

* * *

Хотя неволя миновала,
однако мы – её творение;
стихия зла нам даровала
высокомерное смирение.

* * *

Тонко и точно продумана этика
всякого крупного кровопролития:
чистые руки – у теоретика,
чистая совесть – у исполнителя.

* * *

Не помню мест, не помню лиц,
в тетради века промелькнувшего
размылись тысячи страниц
неповторимого минувшего.

* * *

В силу душевной структуры,
дышащей тихо, но внятно,
лучшие в жизни халтуры
делались мною бесплатно.

* * *

Взывая к моему уму и духу,
все встречные, галдя и гомоня,
раскидывают мне свою чернуху,
спасти меня надеясь от меня.

* * *

Судить подробней не берусь,
но стало мне теперь видней:
евреи так поили Русь,
что сами спились вместе с ней.

* * *

Пусты потуги сторожей
быть зорче, строже и внимательней:
плоды запретные – свежей,
сочней, полезней и питательней.

* * *

Я рад, что вновь сижу с тобой,
сейчас бутылку мы откроем,
мы объявили пьянству бой,
но надо выпить перед боем.

* * *

Наступило время страха,
сердце болью заморочено;
а вчера лишь бодро трахал
всё, что слабо приколочено.

* * *

Везде на красочных обложках
и между них в кипящем шелесте
стоят-идут на стройных ножках
большие клумбы пышной прелести.

* * *

Есть в ощущениях обман,
и есть обида в том обмане:
совсем не деньги жгут карман,
а их отсутствие в кармане.

* * *

Вновь меня знакомые сейчас
будут наставлять, кормя котлетами;
счастье, что Творец не слышит нас —
мы б Его затрахали советами.

* * *

В неправедных суждениях моих
всегда есть оправдание моральное:
так резво я выбалтываю их,
что каждому найду диаметральное.

* * *

Известно лишь немым небесным судьям,
где финиш нашим песням соловьиным,
и слепо ходит рок по нашим судьбам,
как пёс мой – по тропинкам муравьиным.

* * *

Эпоха лжи, кошмаров и увечий
издохла, захлебнувшись в наших стонах,
божественные звуки русской речи
слышны теперь во всех земных притонах.

* * *

В доставшихся мне жизненных сражениях
я бился, балагуря и шутя,
а в мелочных житейских унижениях —
беспомощен, как малое дитя.

* * *

До славной мысли неслучайной
добрёл я вдруг дорогой плавной:
у мужика без жизни тайной
нет полноценной жизни явной.

* * *

На высокие наши стремления,
на душевные наши нюансы,
на туманные духа томления —
очень грубо влияют финансы.

* * *

Стали бабы страшной силой,
полон дела женский трёп,
а мужик – пустой и хилый,
дармоед и дармоёб.

* * *

Я был изумлен, обнаружив,
насколько проста красота:
по влаге – что туча, что лужа,
но разнится их высота.

* * *

Наш век в уме слегка попорчен
и рубит воздух топором,
а бой со злом давно закончен:
зло победило, став добром.

* * *

Я, друзья, лишь до срока простак
и балдею от песни хмельной:
после смерти зазнаюсь я так,
что уже вам не выпить со мной.

* * *

Я живу, незатейлив и кроток,
никого и ни в чём не виня,
а на свете всё больше красоток,
и всё меньше на свете меня.

* * *

Ещё родить нехитрую идею
могу после стакана или кружки,
но мысли в голове уже редеют,
как волос на макушке у старушки.

* * *

Давно живя с людьми в соседстве,
я ни за что их не сужу:
причины многих крупных бедствий
в себе самом я нахожу.

* * *

Во что я верю, горький пьяница?
А верю я, что время наше
однажды тихо устаканится
и станет каплей в Божьей чаше.

* * *

Несчётны русские погосты
с костями канувших людей —
века чумы, холеры, оспы
и несогласия идей.

* * *

Повсюду, где гремит гроза борьбы
и ливнями текут слова раздоров,
евреи вырастают, как грибы,
с обилием ярчайших мухоморов.

* * *

Компотом духа и ума
я русской кухне соприроден:
Россия – лучшая тюрьма
для тех, кто внутренне свободен.

* * *

О нём не скажешь ничего —
ни лести, ни хулы;
ума палата у него,
но засраны углы.

* * *

В неполном зале – горький смех
во мне журчит без осуждения:
мне, словно шлюхе, жалко всех,
кто не получит наслаждения.

* * *

Со мной, хотя удаль иссякла,
а розы по-прежнему свежи,
ещё приключается всякое,
хотя уже реже и реже.

* * *

Давно я заметил на практике,
что мягкий живителен стиль,
а люди с металлом в характере
быстрее уходят в утиль.

* * *

В земной ума и духа суете
у близких вызывали смех и слёзы,
но делали погоду только те,
кто плюнул на советы и прогнозы.

* * *

Зная, что глухая ждёт нас бездна,
и что путь мы не переиначим,
и про это плакать бесполезно —
мы как раз поэтому и плачем.

* * *

Опершись о незримую стену,
как моряк на родном берегу,
на любую заветную тему
помолчать я с друзьями могу.

* * *

Всё, что было – кануло и сплыло,
есть ещё в мехах моих вино;
что же мне так вяло и уныло,
пусто, равнодушно и темно?

* * *

Повсюду смерть, но живы мы,
я чувством света – тьме обязан,
и даже если нет чумы,
наш каждый пир с ней тесно связан.

* * *

Идея, что мною владеет,
ведёт к пониманию важному:
в года, когда небо скудеет,
душа достаётся не каждому.

* * *

Напористо, безудержно и страстно —
повсюду, где живое колыхание, —
в российское духовное пространство
вплетается еврейское дыхание.

* * *

Человек – существо такое,
что страдает интимным жжением,
и в заветном живёт покое
с нарастающим раздражением.

* * *

До поры, что востребую их,
воплощая в достойных словах,
много мыслей и шуток моих
содержу я в чужих головах.

* * *

Все дружно в России воздели глаза
и в Божье поверили чудо,
и пылко целует теперь образа
повсюдный вчерашний Иуда.

* * *

Устав болеть от наших дел,
порой лицо отводит Бог,
и страшен жизненный удел
живущих в этот тёмный срок.

* * *

Среди любого поколения
живя в обличии естественном,
еврей – повсюдный червь сомнения
в духовном яблоке общественном.

* * *

Полистал я его откровения
и подумал, захлопнув обложку,
что в источник его вдохновения
музы бросили дохлую кошку.

* * *

Души мёртвых терпят муки
вновь и вновь, пока планета
благодушно греет руки
на пожарах наших гетто.

* * *

Я щедро тешил плоть,
но дух был верен чести;
храни его, Господь,
в сухом и тёплом месте.

* * *

И хотя уже видна
мне речушка Лета,
голова моя полна
мусора и света.

* * *

Вчера ходил на пир к знакомым;
их дом уютен, как кровать;
но трудно долго почивать,
когда не спится насекомым.

* * *

Господь, услышав жалобы мои,
подумал, как избыть мою беду,
и стали петь о страсти соловьи
в осеннем неприкаянном саду.

* * *

Реальность – это то, где я живу;
реальность – это личная окрестность;
реальность – это всё, что наяву;
но есть ещё совсем иная местность.

* * *

Нам, конечно, уйти суждено,
исчерпав этой жизни рутину,
но, закончив земное кино,
мы меняем лишь зал и картину.

* * *

Чисто чувственно мной замечено,
как незримо для наблюдения
к нам является в сумрак вечера
муза лёгкого поведения.

* * *

Подвержен творческой тоске,
Господь не чужд земного зелья,
и наша жизнь на волоске
висит в часы Его похмелья.

* * *

Я вижу Россию не вчуже,
и нет у меня удивления:
разруха – в умах, а снаружи
всего лишь её проявления.

* * *

Злоба наша, в душах накопляясь,
к небу воспаряет с ними вместе;
небо, этой злобой воспаляясь,
вяжет облака вражды и мести.

* * *

Ещё свой путь земной не завершив,
российской душегубкой проворонен,
по внешности сохранен я и жив,
но внутренне – уже потусторонен.

* * *

И жизнь моя не в тупике,
и дух ещё отзывчив к чувству,
пока стакан держу в руке,
а вилкой трогаю капусту.

* * *

Не чувствую ни капли облегчения,
осваивая новую реальность,
где плотские порывы и влечения
теряют остроту и актуальность.

* * *

Земного прозябания режим
толкает нас на поиск лучшей доли,
и мы от благоденствия бежим
не реже, чем от тягот и неволи.

* * *

Вся наша склонность к оптимизму
от неспособности представить,
какого рода завтра клизму
судьба решила нам поставить.

* * *

Бог необузданно гневлив
и сам себя сдержать не может,
покуда ярости прилив
чего-нибудь не уничтожит.

* * *

Держусь я тем везде всегда,
что никогда нигде
я не даю себе труда
усердствовать в труде.

* * *

Из века в век и год от года
смеясь над воплями старателей,
бренчит российская свобода
ключами сменных надзирателей.

* * *

Я догадался очень рано
себя от пакости беречь
и не смотрю, когда с экрана
двуликий анус держит речь.

* * *

Люблю ненужные предметы,
любуюсь медью их и глиной,
руками трогаю приметы
того, что жизнь случилась длинной.

* * *

Я чтенью предал жизнь мою,
смакую тон, сюжет и фразу,
а всё, что жадно узнаю,
я забывать умею сразу.

* * *

Я жизнь мою прошёл пешком,
и был карман мой пуст,
но метил я в пути стишком
любой дорожный куст.

* * *

Творец живёт сейчас в обиде,
угрюмо видя мир насквозь —
и то, что вовсе не предвидел,
и то, что напрочь не сбылось.

* * *

Евреи всходят там, где их не сеяли,
цветут и колосятся где не просят,
растут из непосаженного семени
и всюду безобразно плодоносят.

* * *

Умелец мастерит лихую дрель
и сверлит в мироздании дыру,
а хлюпик дует в тонкую свирель
и зябнет на космическом ветру.

* * *

Сполна я осознал ещё юнцом
трагедию земного проживания
с кошмарным и заведомым концом,
со счастьем и тоской существования.

* * *

Я завидую только тому,
чей азарт не сильнее ума,
и довольно того лишь ему,
что судьба посылает сама.

* * *

Сам в отшельнический скит
заточился дух-молчальник;
всюду бурно жизнь кипит,
на плите кипит мой чайник.

* * *

Весьма наш мир материален,
но вожжи духа отпустив,
легко уловишь, как реален
сокрытой мистики мотив.

* * *

Когда по пьянке всё двоится,
опасно дальше наливать,
и может лишняя девица
легко проникнуть на кровать.

* * *

Мир хотя загадок полон,
есть ключи для всех дверей;
если в ком сомненья, кто он,
то, конечно, он еврей.

* * *

Гражданским пышешь ты горением,
а я – любуюсь на фиалки;
облей, облей меня презрением
и подожги от зажигалки.

* * *

Созерцатель и свидетель,
я по жизни зря кочую,
я не славлю добродетель
и пороки не бичую.
Посторонен я настолько,
что и чувствую иначе:
видя зло – смеюсь я горько,
а добру внимаю – плача.

* * *

Я не был накопительства примером
и думаю без жалости теперь,
что стал уже давно миллионером
по счёту мной понесенных потерь.

* * *

Как пастырь, наставляющий народ,
как пастор, совершающий молебен,
еврей, торгуя воздухом, не врёт,
а верит, что товар его целебен.

* * *

Несложен мой актёрский норов:
ловя из зала волны смеха,
я торжествую, как Суворов,
когда он с Альп на жопе съехал.

* * *

Виновен в этом или космос,
или научный беспредел:
несовращённолетний возраст
весьма у дев помолодел.

* * *

Пока себя дотла не износил,
на баб я с удовольствием гляжу;
ещё настолько свеж и полон сил,
что внуков я на свет произвожу.

* * *

Молчу, скрываюсь и таю,
чтоб даже искрой откровения
не вызвать пенную струю
из брюк общественного мнения.

* * *

Я к вам бы, милая, приник
со страстью неумышленной,
но вы, мне кажется, – родник
воды весьма промышленной.

* * *

С того слова мои печальны,
а чувства миром недовольны,
что мысли – редки и случайны,
а рифмы – куцы и глагольны.

* * *

Покуда есть литература,
возможны в ней любые толки,
придёт восторженная дура
и книгу пылко снимет с полки.

* * *

Когда порой густеют в небе тучи,
я думаю: клубитесь надо мной,
бывали облака гораздо круче,
но где они? А я – сижу в пивной.

* * *

Нисколько от безделья я не маюсь,
а ты натужно мечешься – зачем?
Я – с радостью ничем не занимаюсь,
ты – потно занимаешься ничем.

* * *

Творец порой бывает так не прав,
что сам же на себя глядит зловеще,
и, чтоб утихомирить буйный нрав,
придумывает что-нибудь похлеще.

* * *

Нет часа угрюмей, чем утренний:
душа озирается шало,
и хаосы – внешний и внутренний —
коростами трутся шершаво.

* * *

Когда мы спорим, наши головы
весьма легки в тасовке фактов,
поскольку сами факты – голые
и для любых годятся актов.

* * *

В местах любого бурного смятения,
где ненависти нет конца и края,
растут разнообразные растения,
покоем наши души укоряя.

* * *

Я чую в организме сговор тайный,
решивший отпустить на небо душу,
ремонт поскольку нужен капитальный,
а я и косметического трушу.

* * *

Всё течёт под еврейскую кровлю,
обретая защиту и кров, —
и свобода, политая кровью,
и доходы российских воров.

* * *

Дожрав до крошки, хрюкнув сыто
и перейдя в режим лежания,
свинья всегда бранит корыто
за бездуховность содержания.

* * *

Тоскливы русские пейзажи,
их дух унынием повит,
и на душе моей чем гаже,
тем ей созвучней этот вид.

* * *

Иссяк мой золота запас,
понтуюсь я, бренча грошами,
а ты всё скачешь, мой Пегас,
тряся ослиными ушами.

* * *

Только самому себе молчащему
я могу довериться как лекарю;
если одинок по-настоящему,
то и рассказать об этом некому.

* * *

Те идеи, что в воздухе веяли
и уже были явно готовые,
осознались былыми евреями,
наша участь – отыскивать новые.

* * *

Где все сидят, ругая власть,
а после спят от утомления,
никак не может не упасть
доход на тушу населения.

* * *

Купаясь в мелкой луже новостей,
ловлю внезапно слово, и тогда
стихи мои похожи на детей
случайностью зачатия плода.

* * *

Мечтай, печальный человек,
целебней нет от жизни средства,
и прошлогодний веет снег
над играми седого детства.

* * *

Вся наука похожа на здание,
под которым фундамент непрочен,
ибо в истинность нашего знания
это знание верит не очень.

* * *

Возвышенные мифы год за годом
становятся сильней печальной были;
евреи стали избранным народом
не ранее, чем все их невзлюбили.

* * *

Однажды фуфло полюбило туфту
с роскошной и пышной фигурой,
фуфло повалило туфту на тахту
и занялось пылкой халтурой.

* * *

Под ветром жизни так остыли мы
и надышались едким дымом,
что постепенно опостылели
самим себе, таким любимым.

* * *

Мне стоит лишь застыть, сосредоточась,
и, словно растворённые в крови,
из памяти моей сочатся тотчас
не доблести, а подлости мои.

* * *

Присматриваясь чутко и сторожко,
я думал, когда жил ещё в России,
что лучше «воронок», чем неотложка,
и вышло всё, как если бы спросили.

* * *

То с боями, то скинув шинель
и обильно плодясь по дороге,
человечество роет тоннель,
не надеясь на выход в итоге.

* * *

Дойдя до рубежа преображения,
оставив дым последней сигареты,
зеркального лишусь я отражения
и весь переселюсь в свои портреты.

* * *

Вся история – огромное собрание
аргументов к несомненности идеи,
что Творец прощает каждого заранее;
это знали все великие злодеи.

* * *

Иступился мой крючок
и уже не точится;
хоть и дряхлый старичок,
а ебаться хочется.

* * *

Аскетов боюсь я – стезя их
лежит от моей далеко,
а те, кто себя истязает,
и ближних калечат легко.

* * *

Зачем печалиться напрасно,
словами горестно шурша?
У толстых тоже очень часто
бывает тонкая душа.

* * *

Не видел я нигде в печати,
но это знают все студенты:
про непорочное зачатие
миф сочинили импотенты.

* * *

О чём-то грустном все молчали,
но я не вник и не спросил,
уже чужие знать печали
нет у меня душевных сил.

* * *

Думаю об этом без конца,
наглый неотёсанный ублюдок:
если мы – подобие Творца,
то у Бога должен быть желудок.

* * *

Конечно, всё на свете – суета
под вечным абажуром небосвода,
но мера человека – пустота
окрестности после его ухода.

* * *

Если всё не пакостно, то мглисто,
с детства наступает увядание,
светлая пора у пессимиста —
новых огорчений ожидание.

* * *

В годы, что прослыли беззаботными
(время только начало свой бег),
ангелы потрахались с животными,
вышел первобытный человек.

* * *

Уже давно мы не атлеты
и плоть полнеет оголтело,
теперь некрупные предметы
я ловко прячу в складках тела.

* * *

Держусь ничуть не победительно,
весьма беспафосно звучу,
меня при встрече снисходительно
ублюдки треплют по плечу.

* * *

Пусть меня заботы рвут на части,
пусть я окружён говном и суками,
всё же поразительное счастье —
мучиться прижизненными муками.

* * *

Когда мы кого-то ругаем
и что-то за что-то клянём,
мы желчный пузырь напрягаем,
и камни заводятся в нём.

* * *

Конечно, лучше жить раздельно с веком,
не пачкаясь в нечестии и блуде,
но чистым оставаться человеком
мешают окружающие люди.

* * *

Рассеялись былые притязания,
и жизнь моя, желаньям в унисон,
полна уже блаженством замерзания,
когда внутри тепло и клонит в сон.

* * *

Господь на нас не смотрит потому,
что чувствует неловкость и смущение:
Творец гордится замыслом, Ему
видней, насколько плохо воплощение.

* * *

Не по капризу Провидения
мы на тоску осуждены,
тоска у нас – от заблуждения,
что мы для счастья рождены.

* * *

В немыслимом количестве томов
мусолится одна и та же шутка —
что связано брожение умов
с бурчанием народного желудка.

* * *

Почти закончив путь земной,
я жизнь мою обозреваю
и сам себя подозреваю,
что это было не со мной.

* * *

Ты, душа, если сердце не врёт,
запросилась в родные края?
Лишь бы только тебя наперёд
не поехала крыша моя.

* * *

Свой дух я некогда очистил
не лучезарной красотой,
а осознаньем грязных истин
и тесной встречей с мерзотой.

* * *

Исчерпался остаток чернил,
Богом некогда выданный мне;
всё, что мог, я уже сочинил;
только дохлая муха на дне.

* * *

Моя прижизненная аура
перед утечкой из пространства
в неделю похорон и траура
пронижет воздух духом пьянства.

* * *

Столько из былого мной надышано,
что я часто думаю сейчас:
прошлое прекрасно и возвышенно,
потому что не было там нас.

* * *

Комфорту и сытости вторя,
от массы людской умножения
из пены житейского моря
течёт аромат разложения.

* * *

Всему учился между прочим,
но знаю слов я курс обменный,
и собеседник я не очень,
но соболтатель я отменный.

* * *

Бог нам подсыпал, дух варя,
и зов безумных побуждений,
и тёмный ужас дикаря,
и крутость варварских суждений.

* * *

Всюду меж евреями сердечно
теплится идея прописная:
нам Израиль – родина, конечно,
только, слава Богу, запасная.

* * *

Замедлился кошмарный маховик,
которым был наш век разбит и скомкан;
похоже, что закончен черновик
того, что предстоит уже потомкам.

* * *

Я не рассыпаюсь в заверениях
и не возношу хвалу фальшиво;
Бога я люблю в его творениях
женского покроя и пошива.

* * *

В России очень часто ощущение —
вослед каким-то мыслям или фразам,
что тесное с евреями общение
ужасно объевреивает разум.

* * *

Хотя везде пространство есть,
но от себя нам не убресть.

* * *

Люблю чужеземный ландшафт
не в виде немой территории,
а чтобы везде на ушах
висела лапша из истории.

* * *

Тактично, щепетильно, деликатно —
беседуя, со сцены, за вином —
твержу я, повторяясь многократно,
о пагубности близости с говном.

* * *

Поскольку жутко тяжек путь земной
и дышит ощущением сиротства —
блаженны, кто общается со мной,
испытывая радость превосходства.

* * *

Как судьба ни длись благополучно,
есть у всех последняя забота;
я бы умереть хотел беззвучно,
близких беспокоить неохота.

* * *

Кто на суете сосредоточен
в судорогах алчного радения,
тех и посреди кромешной ночи
денежные мучают видения.

* * *

Угрюмо ощутив, насколько тленны,
друзья мои укрылись по берлогам;
да будут их года благословенны,
насколько это можно с нашим Богом.

* * *

Всё время учит нас история,
что получалось так и сяк,
но где хотелось, там и стоило
пускаться наперекосяк.

* * *

Мы к ночи пьём с женой по тем причинам веским,
что нету спешных дел и поезд наш ушёл,
и заняты друзья, нам часто выпить не с кем,
а главное – что нам так хорошо.

* * *

Раздвоенность – печальная нормальность,
и зыбкое держу я равновесие:
умишко слепо тычется в реальность,
а душу распирает мракобесие.

* * *

Как раньше в юности влюблённость,
так на закате невзначай
нас осеняет просветлённость
и благодарная печаль.

* * *

Здесь еврей и ты и я,
мы единая семья:
от шабата до шабата
брат наёбывает брата.

* * *

Нынче различаю даже масти я
тех, кому душа моя – помеха:
бес гордыни, дьявол любострастия,
демоны свободы и успеха.

* * *

Нет, мой умишко не глубок,
во мне горит он тихой свечкой
и незатейлив, как лубок,
где на лугу – баран с овечкой.

* * *

Благословенна будь, держава,
что век жила с собой в борьбе,
саму себя в дерьме держала,
поя хвалу сама себе.

* * *

Конечно, всюду ложь и фальшь,
тоска, абсурд и бред,
но к водке рубят сельдь на фарш,
а к мясу – винегрет.

* * *

Весь Божий мир, пока живой, —
арена бойни мировой,
поскольку что кому-то прибыльно,
другому – тягостно и гибельно.

* * *

Я слышу завывания кретина,
я вижу, как гуляет сволота,
однако и душа невозмутима,
и к жизни не скудеет теплота.

* * *

Разуверясь в иллюзии нежной,
мы при первой малейшей возможности
обзаводимся новой надеждой,
столь же явной в её безнадёжности.

* * *

Спать не зря охоч я очень,
сонный бред люблю я с юности,
разум наш под сенью ночи
отдыхает от разумности.

* * *

Всякий нёс ко мне боль и занозы,
кто судьбе проигрался в рулетку,
и весьма крокодиловы слёзы
о мою осушались жилетку.

* * *

Мой деловой, рациональный,
с ухваткой, вскормленной веками,
активный ген национальный
остался в папе или в маме.

* * *

Гуляка, пройдоха, мошенник,
для адского пекла годясь, —
подвижник, аскет и отшельник,
в иную эпоху родясь.

* * *

Замшелым душам стариков
созвучны внешне их старушки:
у всех по жизни говнюков
их жёны – злобные гнилушки.

* * *

От коллективных устремлений,
где гул восторгов, гам и шум,
я уклоняюсь из-за лени,
что часто выглядит, как ум.

* * *

Клокочет неистовый зал,
и красные флаги алеют…
Мне доктор однажды сказал:
глисты перед гибелью злеют.

* * *

Пока присесть могу к столу,
ценю я каждое мгновение,
и там, где я пишу хулу,
внутри звучит благословение.

* * *

Время тянется уныло,
но меняться не устало:
раньше всё мерзее было,
а теперь – мерзее стало.

* * *

Проходят эпохи душения,
но сколько и как ни трави,
а творческий пыл разрушения
играет в российской крови.

* * *

Был я молод и где-то служил,
а любовью – и бредил, и жил;
даже глядя на гладь небосклона,
я усматривал девичьи лона.

* * *

Кто книжно, а кто по наитию,
но с чувством неясного страха
однажды приходит к открытию
сообщества духа и паха.

* * *

Я остро ощущаю временами
(проверить я пока ещё не мог),
что в жизни всё случившееся с нами
всего лишь только опыт и пролог.

* * *

Уходит чёрный век великий,
и станет нем его гранит,
и лишь язык, живой и дикий,
кошмар и славу сохранит.

* * *

Идеей тонкой и заветной
богат мой разум проницательный:
страсть не бывает безответной —
ответ бывает отрицательный.

* * *

Вокруг хотя полно материальности,
но знают нынче все, кто не дурак:
действительность загадочней реальности,
а что на самом деле – полный мрак.

* * *

Бурлит российский передел,
кипят азарт и спесь,
а кто сажал и кто сидел —
уже не важно здесь.

* * *

У писательского круга —
вековечные привычки:
все цитируют друг друга,
не используя кавычки.

* * *

Сбываются – глазу не веришь —
мечты древнеримских трудящихся:
хотевшие хлеба и зрелищ
едят у экранов светящихся.

* * *

Мы уже судьбу не просим
об удаче скоротечной,
осенила душу осень
духом праздности беспечной.

* * *

Вой ветра, сеющий тревогу,
напоминает лишь о том,
что я покуда, слава Богу,
ни духом слаб, ни животом.

* * *

Предай меня, Боже, остуде,
от пыла вещать охрани,
достаточно мудрые люди
уже наболтали херни.

* * *

Не числю я склероз мой ранний
досадной жизненной превратностью;
моя башка без лишних знаний
полна туманом и приятностью.

* * *

Не травлю дисгармонией мрачной
я симфонию льющихся дней;
где семья получилась удачной,
там жена дирижирует ей.

* * *

Когда близка пора маразма,
как говорил мудрец Эразм,
любое бегство от соблазна
есть больший грех, чем сам соблазн.

* * *

Плачет баба потому,
что увяло тело,
а давала не тому,
под кого хотела.

* * *

Художнику дано благословлять —
не более того, хоть и не менее,
а если не художник он, а блядь,
то блядство и его благословение.

* * *

С разным повстречался я искусством
в годы любованья мирозданием,
лучшее на свете этом грустном
создано тоской и состраданием.

* * *

В одном история не врёт
и правы древние пророки:
великим делают народ
его глубинные пороки.

* * *

Ты к небу воздеваешь пылко руки,
я в жестах этих вижу лицемерие,
за веру ты принять согласен муки,
а я принять готов их – за неверие.

* * *

Господь не будет нас карать,
гораздо хуже наш удел:
на небе станут нагло жрать
нас те, кто нас по жизни ел.

* * *

Бог печально тренькает на лире
в горести недавнего прозрения:
самая большая скверна в мире —
подлые разумные творения.

* * *

Я храню душевное спокойствие,
ибо всё, что больно, то нормально,
а любое наше удовольствие —
либо вредно, либо аморально.

* * *

Жила была на свете дева,
и было дел у ней немало:
что на себя она надела,
потом везде она снимала.

* * *

Тайным действием систем,
скрытых под сознанием,
жопа связана со всем
Божьим мирозданием.

* * *

Схожусь я медленно, с опаской,
по горло полон горьким опытом,
но вдруг дохнёт на душу лаской,
и снова всё пропало пропадом.

* * *

Когда мне почта утром рано
приносит вирши графомана,
бываю рад я, как раввины —
от ветра с запахом свинины.

* * *

Вульгарен, груб и необуздан,
я в рай никак не попаду,
зато легко я буду узнан
во дни амнистии в аду.

* * *

Людей давно уже делю —
по слову, тону, жесту, взгляду —
на тех, кому я сам налью,
и тех, с кем рядом пить не сяду.

* * *

У внуков с их иными вкусами
я не останусь без призора:
меня отыщут в куче мусора
и переложат в кучу сора.

* * *

Я живу в тишине и покое,
стал отшельник, монах и бирюк,
но на улицах вижу такое,
что душа моя рвётся из брюк.

* * *

Первые на свете совратители,
понял я, по памяти скользя,
были с несомненностью родители:
я узнал от них, чего нельзя.

* * *

Покуда наши чувства не остыли,
я чувствую живое обожание
к тому, что содержимое бутыли
меняет наших мыслей содержание.

* * *

Ум – помеха для нежной души,
он её и сильней, и умней,
но душа если выпить решит,
ум немедля потворствует ей.

* * *

Я от века отжил только треть,
когда понял: бояться – опасно,
страху надо в глаза посмотреть,
и становится просто и ясно.

* * *

В натурах подлинно способных
играет тонкий и живой
талант упрямо, как подсолнух,
вертеть за солнцем головой.

* * *

Мир совершенствуется так —
не по годам, а по неделям, —
что мелкотравчатый бардак
большим становится борделем.

* * *

Хотя под раскаты витийства
убийц человечество судит,
но жить на земле без убийства —
не может, не хочет, не будет.

* * *

Естественно и точно по годам
стал ветошью мой рыцарский доспех,
поскольку у весьма прекрасных дам
терпел он сокрушительный успех.

* * *

Я подбил бы насильнику глаз,
а уж нос я расквасил бы точно,
очень жалко, что трахают нас
анонимно, безлико, заочно.

* * *

В чистом разуме скрыта отрава,
целой жизни мешая тайком:
мысля трезво, реально и здраво,
ты немедля слывёшь мудаком.

* * *

Поскольку есть мужчины и юнцы,
просящие готовые ответы,
постольку возникают мудрецы,
родящие полезные советы.

* * *

Свобода неотрывна от сомнения
и кажется обманом неискусным,
дух горечи и дух недоумения
витают над её рассветом тусклым.

* * *

Идея моя не научна,
но мне помогала всегда:
прекрасное – всё, что не скучно,
и даже крутая беда.

* * *

То ясно чувствуешь душой,
то говорит об этом тело:
век был достаточно большой,
и всё слегка осточертело.

* * *

В лени всякого есть понемногу,
а в решимости жить поперёк —
и бросание вызова Богу,
что когда-то на труд нас обрёк.

* * *

Чуя в человечестве опасность,
думая о судьбах мироздания,
в истину вложил Господь напрасность
поисков её и опознания.

* * *

Посреди миропорядка
есть везде, где я живу,
и моя пустая грядка,
я сажаю трын-траву.

* * *

Так же будут кишеть муравьи,
а планеты – нестись по орбитам;
размышленья о смерти мои —
только мысли о всём недопитом.

* * *

Борьба – не душевный каприз,
не прихоть пустого влечения:
плывут по течению – вниз,
а вверх – это против течения.

* * *

Конечно, я придурком был тогда,
поскольку был упрям я и строптив,
а умный в те кромешные года
носил на языке презерватив.

* * *

На всё подряд со страстью нежной,
как воробьи к любому крошеву,
слетались мы, томясь надеждой
прильнуть к чему-нибудь хорошему.

* * *

В беде, где всё пошло насмарку,
вразлом и наперекосяк,
велик душой, кто рад подарку,
что жив, на воле и босяк.

* * *

Готовлюсь к уходу туда,
где быть надлежит человеку,
и время плеснёт, как вода
над камешком, канувшим в реку.

* * *

Я не люблю живые тени,
меня страшит их дух высокий,
дружу я близко только с теми,
кого поят земные соки.

* * *

Я музу часто вижу здесь
во время умственного пира,
она собой являет смесь
из нимфы, бляди и вампира.

* * *

Осадком памяти сухим
уже на склоне и пределе
мы видим прошлое таким,
каким его прожить хотели.

* * *

Разгул наук сейчас таков,
что зуд учёного азарта
вот-вот наладит мужиков
рожать детей Восьмого марта.

* * *

Конечно, слёзы, боль и грех
всё время видеть тяжело Ему,
но Бог нас любит равно всех
и просто каждого по-своему.

* * *

Лишь на смертном одре я посмею сказать,
что печально во всём этом деле:
если б наши старухи любили вязать,
мы бы дольше в пивных посидели.

* * *

Что нёс я ахинею, но не бред,
поймут, когда уже я замолчу,
и жалко мне порой, что Бога нет,
я столько рассказать Ему хочу!

* * *

Любые наши умозрения
венчает вывод горемычный,
что здесь нас точит червь сомнения,
а после смерти – червь обычный.

* * *

Величественна и проста
в делах житейских роль Господня:
не кто, как Он, отверз уста
у тех, кто выпить звал сегодня.

* * *

Старение – тяжкое бедствие,
к закату умнеют мужчины,
но пакостно мне это следствие
от пакостной этой причины.

* * *

Меня пересолив и переперчив,
Господь уравновесил это так,
что стал я неразборчиво доверчив
и каждого жалею, как мудак.

* * *

Я изо всех душевных сил
ценю творения культуры,
хотя по пьянке оросил
немало уличной скульптуры.

* * *

Я дивлюсь устройству мира:
ведь ни разу воробей,
хоть и наглый и проныра,
а не трахал голубей.

* * *

Я времени себе не выбирал,
оно других не лучше и не хуже,
но те, кто мог бы вырасти в коралл,
комками пролежали в мелкой луже.

* * *

Я думаю – украдкой и тайком,
насколько легче жить на склоне лет,
и спать как хорошо со стариком:
и вроде бы он есть, и вроде нет.

* * *

Забыть об одиночестве попытка,
любовь разнообразием богата:
у молодости – радости избытка,
у старости – роскошество заката.

* * *

За глину, что вместе месили,
за долю в убогом куске
подвержен еврей из России
тяжёлой славянской тоске.

* * *

Хоть живу я благоденно и чинно,
а в затмениях души знаю толк;
настоящая тоска – беспричинна,
от неё так на луну воет волк.

* * *

Мы стали снисходительно терпеть
излишества чужого поведения;
нет сил уже ни злиться, ни кипеть,
и наша доброта – от оскудения.

* * *

Когда я сам себе перечу,
двоюсь настолько, что пугаюсь:
я то бегу себе навстречу,
то разминусь и разбегаюсь.

* * *

Блажен, кто истов и суров,
творя свою бурду,
кто издаёт могучий рёв
на холостом ходу.

* * *

Я недвижен в уюте домашнем,
как бы время ни мчалось в окне;
я сегодня остался вчерашним,
это завтра оценят во мне.

* * *

Угрюмо замыкаюсь я, когда
напившаяся нелюдь и ублюдки
мне дружбу предлагают навсегда
и души облегчают, как желудки.

* * *

Время дикое, странное, смутное,
над Россией – ни ночь, ни заря,
то ли что-то родит она путное,
то ли снова найдёт упыря.

* * *

Невольно ум зайдёт за разум,
такого мир не видел сроду:
огромный лагерь весь и сразу
внезапно вышел на свободу.

* * *

Давно уже в себя я погружён,
и в этой благодатной пустоте
я слишком сам собою окружён,
чтоб думать о толкучей суете.

* * *

С восторгом я житейский ем кулич,
но вдосталь мне мешает насладиться
висящая над нами, словно бич,
паскудная обязанность трудиться.

* * *

Зевая от позывов омерзения,
читаю чьи-то творческие корчи,
где всюду по извивам умозрения
витает аромат неясной порчи.

* * *

Мы зорче и мягче, старея
в осенних любовных объятьях,
глаза наши видят острее,
когда нам пора закрывать их.

* * *

Сегодня – время скепсиса. Потом
(неверие не в силах долго длиться)
появится какой-нибудь фантом
и снова озарит умы и лица.

* * *

Куражится в мозгу моём вино
в извилинах обоих полушарий;
здоровье для того нам и дано,
чтоб мы его со вкусом разрушали.

* * *

В его лице – такая скверна,
глаз отвести я не могу
и думаю: Кащей, наверно,
тайком любил Бабу-Ягу.

* * *

Могу всегда сказать я честно,
что безусловный патриот:
я всюду думаю про место,
откуда вышел мой народ.

* * *

Благоволение небес
нам если светит на пути,
то совращает нас не бес,
а чистый ангел во плоти.

* * *

От нежных песен дев кудлатых
во мне бурлит, как тонкий яд,
мечта пернатых и женатых —
лететь, куда глаза глядят.

* * *

Не те, кого не замечаем,
а те, с кем соли съели пуд
и в ком давно души не чаем,
нас неожиданно ебут.

* * *

Люблю вечернее томление,
сижу, застыв, как истукан,
а вялых мыслей шевеление
родит бутылку и стакан.

* * *

Всегда сулит улов и фарт
надежда – врунья и беглянка,
а дальше губит нас азарт
или случайная подлянка.

* * *

Что стал я ветхий старичок,
меня не гложет грусть,
хотя снаружи я сморчок,
внутри – солёный груздь.

* * *

Душа полна пренебрежения
к боязни сгинуть и пропасть,
напрасны все остережения,
когда уму диктует страсть.

* * *

Не ведает ни берега, ни дна
слияние судьбы и линий личных,
наружная живётся жизнь одна,
а внутренние – несколько различных.

* * *

Мы когда судьбе своей перечим,
то из пустоты издалека
дружески ложится нам на плечи
лёгкая незримая рука.

* * *

Чтобы избегнуть липких нитей
хлопот и тягот вероятных,
я сторонюсь любых событий,
душе и разуму невнятных.

* * *

Конечно, это горестно и грустно,
однако это факты говорят:
евреи правят миром так искусно,
что сами себе пакости творят.

* * *

Бог учёл в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.

* * *

Земное бытиё моё густое —
не лишнее в цепи людской звено,
я сеял бесполезное, пустое,
никчёмное, но всё-таки зерно.

* * *

Сижу я с гостями и тихо зверею,
лицо – карнавал восхищения:
за что пожилому больному еврею
такое богатство общения?

* * *

Есть между сном и пробуждением
души и разума игра,
где ощущаешь с наслаждением,
что гаснуть вовсе не пора.

* * *

Век ушёл. В огне его и блуде
яркая особенность была:
всюду вышли маленькие люди
на большие мокрые дела.

* * *

Я друг зелёных насаждений
с тех лет, когда был полон сил
и много дивных услаждений
в тени их зарослей вкусил.

* * *

Уже давно стихов моих
течёт расплавленный металл,
не сможет мир забыть о них,
поскольку мир их не читал.

* * *

Не зря читал я книги, дух мой рос,
даёт сейчас мой разум безразмерный —
на самый заковыристый вопрос —
ответ молниеносный и неверный.

* * *

Я с незапамятной поры
душой усвоил весть благую,
что смерть не выход из игры,
а переход в игру другую.

* * *

Давно уже явилось невзначай
ко мне одно высокое наитие:
чем гуще мы завариваем чай,
тем лучшее выходит чаепитие.

* * *

Еврейский дух – слегка юродивый,
и зря еврей умом гордится,
повсюду слепо числя родиной
чужую землю, где родится.

* * *

Как долго гнил ты, бедный фрукт,
и внешне тухлый, и с изнанки,
ты не мерзавец, ты – продукт
российской чёрной лихоманки.

* * *

Выбрав одинокую свободу,
к людям я с общеньем не вяжусь,
ибо я примкну ещё к народу
и в земле с ним рядом належусь.

* * *

Совершенно обычных детей
мы с женой, слава Богу, родители;
пролагателей новых путей
пусть рожают и терпят любители.

* * *

Хотя стихи – не то, что проза,
в них дух единого призвания,
и зря у кала и навоза
такие разные названия.

* * *

В обед я рюмку водки пью под суп,
и к ночи – до бровей уже налит,
а те, кто на меня имеет зуб,
гадают, почему он так болит.

* * *

Все помыслы, мечты и упования
становятся живей от выпивания.

* * *

Дух надежды людям так угоден,
что на свете нету постояннее
мифа, что по смерти мы уходим
в некое иное состояние.

* * *

На некоторой стадии подпития
всё видится ясней, и потому
становятся понятными события,
загадочные трезвому уму.

* * *

Густеет, оседая, мыслей соль,
покуда мы свой камень в гору катим:
бесплатна в этой жизни – только боль,
за радости мы позже круто платим.

* * *

Обманываться – глупо и не надо,
ведь истинный пастух от нас сокрыт,
а рвутся все козлы возглавить стадо —
чтоб есть из лакированных корыт.

* * *

Финал кино: стоит кольцом
десяток близких над мужчиной,
а я меж них лежу с лицом,
чуть опечаленным кончиной.

* * *

Жизнь моя ушла на ловлю слова,
службу совратительному змею;
бросил бы я это, но другого
делать ничего я не умею.

* * *

Сотрись, не подводи меня, гримаса,
пора уже привыкнуть, что ровесники,
которые ни рыба и ни мясо,
известны как орлы и буревестники.

* * *

Моя шальная голова
не переносит воздержания
и любит низкие слова
за высоту их содержания.

* * *

Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,
переча собственной натуре,
а злит меня зануда-совесть,
никак не спится этой дуре.

* * *

Политики весьма, конечно, разны,
и разные блины они пекут,
но пахнут одинаково миазмы,
которые из кухонь их текут.

* * *

Уже для этой жизни староват
я стал, хотя умишко – в полной целости;
всё время перед кем-то виноват
оказываюсь я по мягкотелости.

* * *

В российской оперетте исторической
теперь уже боюсь я не солистов,
а слипшихся слюной патриотической
хористов и проснувшихся статистов.

* * *

Возможно, мыслю я убого,
но я уверен, как и прежде:
плоть обнажённая – намного
духовней, нежели в одежде.

* * *

Девицы с мечтами бредовыми,
которым в замужестве пресно,
душевно становятся вдовами
гораздо скорей, чем телесно.

* * *

Печально мне, что нет лечения
от угасания влечения.

* * *

Конечно, Ты меня, Господь, простишь
за то, что не молился, а читал,
к тому же свято чтил я Твой престиж:
в субботу – алкоголь предпочитал.

* * *

Где б теперь ни жили, с нами навсегда
многовековая русская беда.

* * *

Весь век меня то Бог, то дьявол
толкали в новую игру,
на нарах я баланду хавал,
а на банкетах ел икру.
Я написать хочу об этом,
но стал я путаться с годами:
не то я крыл туза валетом,
не то совал десятку даме.
Плывут неясной чередой
туманы дня, туманы ночи…
Когда-то был я молодой,
за что-то баб любил я очень.

* * *

Век мой суетен, шумен, жесток,
и храню в нём безмолвие я;
чтоб реветь – я не горный поток,
чтоб журчать – я ничья не струя.

* * *

Подумав, я бываю поражён,
какие фраера мы и пижоны:
ведь как бы мы любили наших жён,
когда б они чужие были жёны!

* * *

Везде, где пьют из общей чаши,
где песни звук и звон бокалов,
на всяком пире жизни нашей
вокруг полным-полно шакалов.

* * *

Да, мечта не могла быть не мутная,
но не думалось даже украдкой,
что свобода – шалава беспутная
с уголовно кручёной повадкой.

* * *

Скудеет жизни вещество,
и явно стоит описания,
как возрастает мастерство
по мере телоугасания.

* * *

Господь безжалостно свиреп,
но стихотворцам, если нищи,
даёт перо, вино и хлеб,
а ближе к ночи – девок ищет.

* * *

Ведь любой, от восторга дурея,
сам упал бы в кольцо твоих рук —
что ж ты жадно глядишь на еврея
в стороне от весёлых подруг?

* * *

Ещё едва-едва вошёл в кураж,
пора уже отсюда убывать,
а чувство – что несу большой багаж,
который не успел распаковать.

* * *

Очень я игривый был щенок,
но, дожив до старческих седин,
менее всего я одинок
именно в часы, когда один.

* * *

Везде, где нет запоров у дверей
и каждый для любого – брат и друг,
еврей готов забыть, что он еврей,
однако это помнят все вокруг.

* * *

Всецело доверясь остатку
духовной моей вермишели,
не раз попадал я в десятку
невинной соседней мишени.

* * *

Я не пророк, не жрец, не воин,
однако есть во мне харизма,
и за беспечность я достоин
апостольства от похуизма.

* * *

Купаю уши в мифах и парашах,
никак и никому не возражая;
ещё среди живых немало наших,
но музыка вокруг – уже чужая.

* * *

Как только жить нам надоест
и Бог не против,
Он ускоряет нам разъезд
души и плоти.

* * *

Любой повсюду и всегда
чтоб не распался коллектив,
на вольный дух нужна узда,
на вольный ум – презерватив.

* * *

Я мир осязал без перчаток
при свете, во тьме и на дне,
и крыльев моих отпечаток
не раз я оставил в говне.

* * *

У жизни множество утех
есть за любыми поворотами,
и не прощает Бог лишь тех,
кто пренебрёг Его щедротами.

* * *

Старик не просто жить устал,
но более того:
ему воздвигли пьедестал —
он ёбнулся с него.

* * *

Заметил я порок врождённый
у многих творческих людей:
кипит их разум повреждённый
от явно свихнутых идей.

* * *

Всего на свете мне таинственней,
что наши вывихи ума
порой бывают ближе к истине,
чем эта истина сама.

* * *

Прогнозы тем лишь интересны,
что вместо них текут сюрпризы,
ведь даже Богу не известны
Его грядущие капризы.

* * *

Я принёс из синагоги
вечной мудрости слова:
если на ночь вымыть ноги,
утром чище голова.

* * *

Сопровождает запах пиршества
мои по жизни прегрешения,
я слабый тип: люблю излишества
намного больше, чем лишения.

* * *

Ешьте много, ешьте мало,
но являйте гуманизм
и не суйте что попало
в безответный организм.

* * *

Нахожусь я в немом изумлении,
осознав, как убого живу,
ибо только в одном направлении
я по жизни всё время плыву.

* * *

Бог часто ищет утешения,
вращая глобус мироздания
и в душах пафос разрушения
сменяя бредом созидания.

* * *

Я знавал не одно приключение,
но они мне не дали того,
что несло и несёт заключение
в одиночке себя самого.

* * *

Нет, я пока не знаю – чей,
но принимаю как подарок,
что между пламенных свечей
ещё чадит и мой огарок.

* * *

Давно уж качусь я со склона,
а глажу – наивней мальчишки —
тугое и нежное лоно
любой подвернувшейся книжки.

* * *

Писал, играл, кутил,
моя и жизни связь
калилась на огне
и мочена в вине,
но вдруг я ощутил,
угрюмо удивясь,
что колокол во мне
звонит уже по мне.

* * *

По-прежнему живя легко и праздно,
я начал ощущать острей гораздо,
что время, приближаясь к вечной ночи,
становится прозрачней и короче.

* * *

Время – лучший лекарь, это верно,
время при любой беде поможет,
только исцеляет очень скверно:
мы чуть позже гибнем от него же.

* * *

На время и Бога в обиде
я думаю часто под вечер,
что те, кого хочется видеть,
не здесь уже ждут нашей встречи.

* * *

Всё то же и за тридевять земель:
кишение по мелочной заботе,
хмельные пересуды пустомель,
блудливое почтение к работе.

* * *

У Бога (как мы ни зови
бесплотный образ без одежды)
есть вера в нас, но нет любви,
а потому и нет надежды.

* * *

Успеха и славы венок
тяжёлой печалью прострочен:
и раньше ты был одинок,
теперь ты ещё одиноче.

* * *

Развил я важное умение,
судьбе сулящее удачу:
я о себе имею мнение,
но от себя его я прячу.

* * *

Покоем обманчиво вея,
предательски время течёт,
привычка нас держит сильнее,
чем держат любовь и расчёт.

* * *

Ветрами времени хранимо,
вплетаясь в каждое дыхание,
течёт по воздуху незримо
моей души благоухание.

* * *

Весьма, конечно, старость ощутима,
но ценным я рецептом обеспечен:
изношенной душе необходима
поливка алкоголем каждый вечер.

* * *

Былое – мелкие цветочки
на фоне будущей поры,
куда мы все в огромной бочке
бесшумно катимся с горы.

* * *

Кипят амбиции, апломбы,
пекутся пакты и процессы,
и тихо-тихо всюду бомбы
лежат, как спящие принцессы.

* * *

В соседстве с лихим окаянством
отрадно остаться изгоем,
то сном наслаждаясь, то пьянством,
то книжным беспутным запоем.

* * *

Как зоопарковый медведь,
растленный негою дремотной,
уже не в силах я взреветь
с отвагой ярости животной.

* * *

Пока течёт и длится срок,
меняя краски увядания,
мой незначительный мирок
мне интересней мироздания.

* * *

Печалью душу веселя,
в журналах той эпохи нищей
люблю хлебнуть я киселя,
который был высокой пищей.

* * *

Не знаю, что в небесных высях
и что в заоблачных полях,
а тут – запутался я в мыслях,
как раньше путался в соплях.

* * *

Раскрылись выходы и входы,
но волю выдали снаружи,
и равнодушие свободы
нам тяжелее лютой стужи.

* * *

Входя на сцену из кулис,
горя огнём актёрской страсти,
смотрю на зал я сверху вниз,
хотя в его я полной власти.

* * *

Повсюду, где случалось поселиться —
а были очень разные места, —
встречал я одинаковые лица,
их явно Бог лепил, когда устал.

* * *

Давно уже я понял непреложно
устройство созидательного рвения:
безденежье (когда не безнадёжно) —
могучая пружина вдохновения.

* * *

При сильно лихой непогоде
тревожится дух мой еврейский,
в его генетическом коде
ковчег возникает библейский.

* * *

Езжу я по свету чаще, дальше,
все мои скитания случайны,
только мне нигде уже, как раньше,
голову не кружит запах тайны.

* * *

Источник ранней смерти крайне прост:
мы нервы треплем – ради, чтобы, для —
и скрытые недуги в бурный рост
пускаются, корнями шевеля.

* * *

Вся интимная плеяда
испарилась из меня —
нету соли, нету яда,
нету скрытого огня.

* * *

Только что вставая с четверенек,
мы уже кусаем удила,
многие готовы ради денег
делать даже добрые дела.

* * *

Опыт не улучшил никого;
те, кого улучшил – врут безбожно;
опыт – это знание того,
что уже исправить невозможно.

* * *

Про подлинно серьёзные утраты
жалеть имеют право лишь кастраты.

* * *

Хоть лопни, ямба от хорея
не в силах был я отличить,
хотя отменно знал еврея,
который брался научить.

* * *

Не зря из мужиков сочится стон
и жалобы, что жребий их жесток:
застенчивый досвадебный бутон
в махровый распускается цветок.

* * *

Романтик лепит ярлыки,
потом воюет с ярлыками,
а рядом режут балыки
или сидят за шашлыками.

* * *

Как метры составляют расстояние,
как весом измеряется капуста,
духовность – это просто состояние,
в котором одиночество не пусто.

* * *

Ища свой мир в себе, а не вовне,
чуть менее полощешься в говне.

* * *

Повсюду мысли покупные,
наживы хищные ростки,
и травят газы выхлопные
душ неокрепших лепестки.

* * *

Давно про эту знал беду
мой дух молчащий:
весна бывает раз в году,
а осень – чаще.

* * *

Не раз наблюдал я, как быстро девица,
когда уже нету одежды на ней,
от Божьего ока спеша заслониться,
свою наготу прикрывает моей.

* * *

Когда от тепла диктатуры
эпоха кишит саранчой,
бумажные стены культуры
горят или пахнут мочой.

* * *

Что многое я испытал —
лишь духу опора надёжная,
накопленный мной капитал —
валюта нигде не платёжная.

* * *

Обуглясь от духовного горения,
пылая упоительным огнём,
я утром написал стихотворение,
которое отнёс в помойку днём.

* * *

Из рук вон хороши мои дела,
шуршащие мыслительной текучкой,
судьба меня до ручки довела,
и до сих пор пишу я этой ручкой.

* * *

Всё стало фруктовей, хмельней и колбасней,
но странно растеряны мы:
пустыня свободы – страшней и опасней
уютного быта тюрьмы.

* * *

Сумеет, надеюсь, однажды планета
понять по российской гульбе,
что тьма – не простое отсутствие света,
а нечто само по себе.

* * *

Характер мира – символический,
но как мы смыслы ни толкуй,
а символ истинно фаллический
и безусловный – только хуй.

* * *

Мне в уши отовсюду льётся речь,
но в этой размазне быстротекущей
о жизни понимание извлечь
возможно из кофейной только гущи.

* * *

Тёк безжалостно и быстро
дней и лет негромкий шорох;
на хера мне Божья искра,
если высыпался порох?

* * *

Пьёт соки из наследственных корней
духовная таинственная сфера,
и как бы хорошо ни жил еврей,
томят еврея гены Агасфера.

* * *

Дорога к совершенству не легка,
и нет у просветления предела;
пойду-ка я приму ещё пивка,
оно уже вполне захолодело.

* * *

От каждой потери и каждой отдачи
наш дух не богаче, но дышит иначе.

* * *

Едва лишь былое копни —
и мёртвые птицы свистят,
и дряхлые мшистые пни
зелёной листвой шелестят.

* * *

Литавры и лавры успеха
меня не подружат с мошенником,
и чувство единого цеха
скорей разделю я с отшельником.

* * *

Цветы на полянах обильней растут,
и сохнут от горя враги,
когда мы играем совместный этюд
в четыре руки и ноги.

* * *

Болванам легче жить с болванками:
прочней семейный узелок,
когда невидимыми планками
означен общий потолок.

* * *

История мало-помалу
устала плести свою сказку,
и клонится время к финалу,
и Бог сочиняет развязку.

* * *

Очень тяжело – осознавать,
что любому яростному тексту
свойственна способность остывать,
делаясь пустым пятном по месту.

* * *

От мира напрочь отвернувшись,
я ночи снов живу не в нём,
а утром радуюсь, проснувшись,
что снова спать залягу днём.

* * *

Не слабей наркотической дури
помрачает любовь наши души,
поздней осенью майские бури
вырывают из почвы и рушат.

* * *

Источник веры – пустота,
в которой селится тревога;
мы в эти гиблые места
зовём тогда любого бога.

* * *

Однажды жить решу я с толком:
я приберу свою нору,
расставлю всё по нужным полкам,
сложу все папки – и умру.

* * *

Закладывать по жизни виражи,
испытывая беды и превратности, —
разумно, если видишь миражи
с хотя бы малой каплей вероятности.

* * *

У Бога нету малой малости:
нет милосердия и жалости.

* * *

Грешил я, не ведая меры,
но Богу я нужен такой:
чужие дурные примеры
всем дарят душевный покой.

* * *

С яростью и пылом идиота
силюсь я в потуге холостой
думать, что рождён я для чего-то,
а не по случайности пустой.

* * *

Непрестанно, то вслух, то тайком
я твержу к этой жизни припев:
кто садится за стол с дураком,
тот со стула встаёт, поглупев.

* * *

На выставках тешится публика
высокой эстетикой разницы,
смакуя, что дырка от бублика —
иная, чем дырка от задницы.

* * *

Не скованы если затеи
ни Божьим, ни будничным страхом,
рабы, холуи и лакеи
дерзают с особым размахом.

* * *

О людях вслух я не сужу,
ничьих не порчу репутаций
и даже мыслей не держу,
боясь по пьянке проболтаться.

* * *

Еврея в русский климат занесло
достаточно давно, и потому
мы местное впитать успели зло
и стали тесно родственны ему.

* * *

Глупо думать, что я лицемерю —
в этом нету нужды у паяца,
я кощунствую – значит, я верю,
над ничем невозможно смеяться.

* * *

Зачем
толпимся мы у винной бочки?
Затем,
чтоб не пропасть поодиночке.

* * *

Россия легко переносит урон
своих и ветвей и корней,
и чёрные списки для белых ворон
всегда пригождаются в ней.

* * *

А псы, в те дни кишевшие окрест
(густая слежка, обыск и арест),
запомнились как некто вообще —
безликий, но при шляпе и плаще.

* * *

Нет, на бегство я не уповал,
цепи я не рвал, не грыз, не резал,
я чихал на цепи и плевал,
и проела ржавчина железо.

* * *

Увы, наш дух мечтами не богат:
на небо покаянно приплестись,
поплакаться, что слаб и виноват,
и вновь на Божьих пастбищах пастись.

* * *

В сей жизни полагаю я щитом
готовность утлый разум превозмочь,
легко почерпать воду решетом
и в ступе с интересом потолочь.

* * *

Забыв про старость и семью,
согретый солнечным лучом,
сажусь я в парке на скамью
и размышляю ни о чём.

* * *

А верю я всему покамест:
наступит светлая пора,
детей в семью приносит аист,
вожди желают нам добра.

* * *

Сон был такой: небес абориген,
в земном существовании – Сенека
смеялся, что несчастный Диоген
и здесь напрасно ищет человека.

* * *

Несчётно разнолика наша россыпь,
делясь ещё притом на племена,
и счастлива любая сучья особь
тому, что кто-то хуже, чем она.

* * *

На лицах у супружеской четы,
нажившей и потомство и добро,
являются похожие черты —
удачной совместимости тавро.

* * *

Покоем и бездельем дорожа,
стремлюсь, чтоб суета текла не густо,
к тому же голова тогда свежа,
как только что политая капуста.

* * *

Дыша безумием экспресса,
наука правит бал земной,
и светится слеза прогресса
из абажура надо мной.

* * *

Во всём я вровень жил со всеми,
тая неверие своё,
когда искал иголку в сене,
хотя и знал, что нет её.

* * *

Все чувства словно бы воскресли
и душу радуют мою
в часы, когда хмельные песни
пропащим голосом пою.

* * *

Как увижу бутыль – отвожу я глаза,
отзывается стоном душа,
и шалят у замшелой души тормоза,
разум деньги считает, шурша.

* * *

Между мной и днём грядущим
в некий вечер ляжет тень,
и, подобно всем живущим,
я не выйду в этот день.

* * *

Забавно, что прозрачный сок лозы,
ласкаясь, как доверчивый щенок,
немедленно влияет на язык,
а после добирается до ног.

* * *

Ночные не томят меня кошмары —
пожар, землетрясение, обвал,
но изредка я вижу крыс и нары —
чтоб родину, видать, не забывал.

* * *

…И блудолицая девица,
со мной стремясь духовно слиться,
меня душила бюстом жарким…
Очнулся я со стоном жалким;
сон побуждал опохмелиться.

* * *

Какой сейчас высокой думой
мой гордый разум так захвачен?
О том, что слишком низкой суммой
был жар души вчера оплачен.

* * *

От всех житейских бурь и ливней,
болот и осыпи камней —
блаженны те, кто стал наивней,
несчастны все, кто стал умней.

* * *

Тщедушное почтение к отчизне
внушило нам умение в той жизни
рассматривать любое удушение
как магию и жертвоприношение.

* * *

Не жалко мне, что жизнь проходит мимо,
догнать её ничуть не порываюсь,
моё существование не мнимо,
покуда в нём я сам не сомневаюсь.

* * *

Поставил я себе порог —
не пить с утра и днём,
и я бы выполнил зарок,
но я забыл о нём.

* * *

Пускай витийствует припадочно
любой, кто мыслями томим,
а у меня ума достаточно,
чтоб я не пользовался им.

* * *

Стал я с возрастом опаслив:
если слышу вдруг о ком,
то бываю тихо счастлив,
что и с этим не знаком.

* * *

День вертит наши толпы в хороводе,
и к личности – то слеп, то нетерпим,
а ночью каждый волен и свободен,
поэтому так разно мы храпим.

* * *

О мраке разговор или лазури,
в какие кружева любовь ни кутай,
но женщина, когда её разули —
значительно податливей обутой.

* * *

Готовясь к неизбежным тяжким карам,
я думаю о мудрости небес:
всё лучшее Творец даёт нам даром,
а прочее – подсовывает бес.

* * *

Когда уже в рассудке свет потушен,
улёгся вялых мыслей винегрет,
не ведают покоя только души,
готовя сновидения и бред.

* * *

А жалко мне, что я не генерал
с душою, как незыблемый гранит,
я столько бы сражений проиграл,
что стал бы легендарно знаменит.

* * *

А глубина – такой пустой
порой бывает у мыслителей,
что молча стыд сочит густой
немая глина их обителей.

* * *

Пожары диких войн отполыхали,
планету фаршируя мёртвым прахом;
но снова слышу речи, вижу хари
и думаю о правнуках со страхом.

* * *

Вся трагедия жизни моей —
что судьбе я соавтор по ней.

* * *

Свалился мне на голову кирпич,
я думаю о нём без осуждения:
он, жертвуя собой, хотел постичь
эстетику свободного падения.

* * *

У меня есть со многими сходство,
но при этом – нельзя не понять —
несомненно моё первородство,
ибо все его жаждут отнять.

* * *

Чтоб не свела тоска тягучая
в её зыбучие пески,
я пью целебное горючее,
травя зародыши тоски.

* * *

Не корчу я духом убогого,
но чужд и смирения лживого,
поскольку хочу я немногого,
однако же – недостижимого.

* * *

Хоть самому себе, но внятно
уже пора сказать без фальши,
что мне доныне непонятно
всё непонятное мне раньше.

* * *

Какого и когда бы ни спросили
оракула о будущем России,
то самый выдающийся оракул
невнятно бормотал и тихо плакал.

* * *

В России всегда в разговоре сквозит
идея (хвалебно, по делу),
что русский еврей – не простой паразит,
а нужный хозяйскому телу.

* * *

Всерьёз меня волнует лишь угроза —
подумаю, мороз бежит по коже, —
что я из-за растущего склероза
начну давать советы молодёжи.

* * *

Хотя умом и знанием убоги,
мы падки на крутые обобщения,
похоже, нас калечат педагоги,
квадратные колёса просвещения.

* * *

По комнате моей клубятся тени,
чей дух давно витает беспечально,
и с ними я общаюсь, а не с теми,
которым современник я случайно.

* * *

Ещё по инерции щерясь,
не вытерши злобных слюней,
все те, кто преследовал ересь, —
теперь генералы при ней.

* * *

За то я и люблю тебя, бутылка,
что время ненадолго льётся вспять,
и разума чадящая коптилка
слегка воспламеняется опять.

* * *

Скорби наши часто безобразны,
как у нищих жуликов – их язвы.

* * *

Как раз когда находишься в зените, —
предельны и азарт и наслаждение, —
фортуна рвёт невидимые нити,
и тихо начинается падение.

* * *

Наш мир – за то, что всё в порядке, —
обязан, может быть, молитвам,
но с несомненностью – тетрадке,
где я слова связую ритмом.

* * *

Нет, ни холстом, ни звуком клавиш,
ни книжной хрупкой скорлупой
дух не спасёшь и не избавишь
от соучастия с толпой.

* * *

От каждого любовного свидания
светлеет атмосфера мироздания.

* * *

Хлеща привольно и проворно,
кишащей мерзости полна,
уже доходит нам до горла
эпохи пенная волна.

* * *

Повсюду свинство или скотство,
и прохиндей на прохиндее,
и чувство странного сиротства —
тоска по умершей идее.

* * *

Сегодня только тёмный истукан,
изваянный из камня-монолита,
отвергнет предлагаемый стакан,
в который благодать уже налита.

* * *

Дурная получилась нынче ночь:
не спится, тянет выпить и в дорогу;
а Божий мир улучшить я не прочь,
но как – совсем не знаю, слава Богу.

* * *

Души напрасная растрава,
растрата времени и сил —
свободой дареное право
на то, чего ты не просил.

* * *

Моя кудрявая известность,
как полоумная девица,
ушла за дальнюю окрестность
в болоте времени топиться.

* * *

Зря бранит меня чинная дура
за слова, что у всех на устах,
обожает любая культура
почесаться в укромных местах.

* * *

Всюду юрко снуёт воровство,
озверевшие воют народы,
и лихое в ночи баловство,
и земля не родит бутерброды.

* * *

Я исповедую мораль,
с которой сам на свете жил:
благословенны лгун и враль,
пока чисты мотивы лжи.

* * *

В душе – руины, хлам, обломки,
уже готов я в мир иной,
и кучерявые потомки
взаимно вежливы со мной.

* * *

Ох, я боюсь людей непьющих,
они – опасные приятели,
они потом в небесных кущах
над нами будут надзиратели.

* * *

Я лягу в землю плотью смертной,
уже недвижной и немой,
и тени дев толпой несметной
бесплотный дух облепят мой.

* * *

Весь день я думал, а потом
я ближе к ночи понял мудро:
соль нашей жизни просто в том,
что жизнь – не сахарная пудра.

* * *

Грядущий век пойдёт научно,
я б не хотел попасть туда:
нас раньше делали поштучно,
а там – начнут расти стада.

* * *

Когда фортуна шлёт кормушку
и мы блаженствуем в раю,
то значит – легче взять на мушку
нас в этом именно краю.

* * *

Когда-то, в упоении весеннем,
я думал – очень ветрен был чердак,
что славно можно жить, кормясь весельем,
и вышел я в эстрадники, мудак.

* * *

Кто алчен был и жил напористей,
кто рвал подмётки на ходу,
промчали век на скором поезде,
а я пока ещё иду.

* * *

Духовно зрячими слепили
нас те, кто нас лепили где-то,
но мы умеем быть слепыми,
когда опасно чувство света.

* * *

Шумиха наших кривотолков,
мечты, надежды, мифы наши
потехой станут у потомков,
родящих новые параши.

* * *

Пивною пенистой тропой
с душевной близостью к дивану
не опускаешься в запой,
а погружаешься в нирвану.

* * *

Я всё же очень дикий гусь:
мои устои эфемерны —
душой к дурному я влекусь,
а плотью – тихо жажду скверны.

* * *

Не знаю, как по Божьей смете
должна сгореть моя спираль,
но я бы выбрал датой смерти
число тридцатое, февраль.

* * *

Раскидывать чернуху на тусовке
идут уже другие, как на танцы,
и девок в разноцветной расфасовке
уводят эти юные засранцы.

* * *

Безоблачная старость – это миф,
поскольку наша память – ширь морская,
и к ночи начинается прилив,
со дна обломки прошлого таская.

* * *

Хоть мы браним себя, но всё же
накал у гнева не такой,
чтоб самому себе по роже
заехать собственной рукой.

* * *

Будь в этой жизни я трезвее,
имей хоть чуть побольше лоска,
уже давно бы я в музее
пылился статуей из воска.

* * *

Не хочется довольствоваться малым,
в молитвенных домах не трону двери,
небесным обсуждался трибуналом
и был я присуждён им к высшей вере.

* * *

Во всех веках течёт похоже
сюжет, в котором текст не нужен
и где в конце одно и то же:
слеза вдовы и холм над мужем.

* * *

У врачебных тоскуя дверей,
мы болезни вниманием греем
и стареем гораздо быстрей
от печали, что быстро стареем.

* * *

Сев тяжело, недвижно, прочно,
куда-то я смотрю вперёд;
задумчив утром так же точно
мой пёс, когда на травку срёт.

* * *

Везде в чаду торгового угара
всяк вертится при деле, им любимом,
былые короли говна и пара
теперь торгуют воздухом и дымом.

* * *

В повадках канувшей империи,
чтоб уважала заграница,
так было много фанаберии,
что в нас она ещё дымится.

* * *

Пью водку, виски и вино я,
коньяк в утробу лью худую,
существование иное
я всем врагам рекомендую.

* * *

А мужикам понять пора бы,
напрасно рты не разевая,
что мирозданья стержень – бабы,
чья хрупкость – маска боевая.

* * *

За то, что некогда гоним был
и тёмным обществом помят,
я не украшу лик мой нимбом,
поскольку сильно был не свят.

* * *

Есть бабы из диковинного теста,
не молкнет в них мучительная нота:
жена и мать, но всё ещё невеста,
и сумрачное сердце ждёт кого-то.

* * *

Столетиями вертится рулетка,
толпа словивших выигрыш несметна,
и только заколдованная клетка,
где счастье и покой, – она посмертна.

* * *

У гибели гуляя на краю,
к себе не пребывали мы в почтении,
сегодня я листаю жизнь мою,
и волосы шевелятся при чтении.

* * *

Да, специально нас не сеяли,
но по любой пройтись округе —
и мы кишмя кишим на севере,
востоке, западе и юге.

* * *

Нас увозил фортуны поезд,
когда совсем уже припёрло,
везде сейчас дерьма по пояс,
но мы-то жили, где по горло.

* * *

Напомнит о помыслах добрых
в минувшее кинутый взгляд,
и вновь на срастившихся рёбрах
следы переломов болят.

* * *

Настырный сон – хожу в проходе,
на нарах курят и галдят,
а я-то знаю: те, кто ходят,
чуть забывают, что сидят.

* * *

В пыли замшелых канцелярий,
куда я изредка захаживал,
витают души Божьих тварей,
когда-то здесь усохших заживо.

* * *

Страдал я лёгким, но пороком,
живя с ним годы беспечальные:
я очень склонен ненароком
упасть в объятия случайные.

* * *

Тоску, печаль, унынье, грусть,
угрюмых мыслей хоровод —
не унимай, Господь, но пусть
они не застят небосвод.

* * *

Всегда в удачно свитых гнёздах,
как ни темны слова и лица,
совсем иной житейский воздух,
чем в доме, склонном развалиться.

* * *

Когда устал, когда остыл,
и на душе темно и смутно,
любовь не фронт уже, а тыл,
где безопасно и уютно.

* * *

В игре, почти лишённой правил,
чтоб не ослабло к ней влечение,
Творец искусно предоставил
нам пыл, азарт и помрачение.

* * *

Увы, чистейшей пробы правда,
поддавшись кличу боевому,
как озверевшая кувалда,
подряд молотит по живому.

* * *

По всем векам летит булыжник,
и невозможно отстраниться,
а за стеклом – счастливый книжник
над некой мудрою страницей.

* * *

Сейчас пойду на именины,
явлю к напиткам интерес
и с ломтем жареной свинины
я пообщаюсь наотрез.

* * *

Что было в силах – всё исполнили,
хоть было жить невыносимо,
а долгий свет несвойствен молнии,
за то, что вспыхнули, спасибо.

* * *

Не зря, упоённо сопя и рыча,
так рабской мы тешились пищей:
я музу свободы вчера повстречал —
она была рваной и нищей.

* * *

Мне ничуть не нужен пруд пейзанский,
мне не надо речки и дождя,
я колодец мой раблезианский
рою, от стола не отходя.

* * *

Что-то никем я нигде не служу,
что-то с тоской то сижу, то лежу,
что-то с людьми я не вижусь давно,
всюду эпоха, а мне всё равно.

* * *

Всё, что в душе носил – изношено,
живу теперь по воле случая,
и ничего не жду хорошего,
хотя упрямо верю в лучшее.

* * *

Куча у меня в моём дому
собрана различного всего,
многое – бесценно, потому
что совсем не стоит ничего.

* * *

Нетрудно обойти любые сложности,
в себе имея к этому готовность:
мои материальные возможности
мне очень помогли возжечь духовность.

* * *

Вполне терпимо бытиё,
когда с толпой – одна дорога,
а чтобы гнуть в судьбе своё,
его должно быть очень много.

* * *

Держусь я в стороне и не устану
посланцев отгонять, как нудных пчёл,
враждебному и дружескому стану
я стан моей подруги предпочёл.

* * *

Навряд ли в Божий план входило,
чтобы незрячих вёл мудила.

* * *

Поэтессы в любви прихотливы
и не всем раскрывают объятья,
норовя про плакучие ивы
почитать, вылезая из платья.

* * *

Не потому ли я безбожник
и дух укрыт, как дикобраз,
что просто тёмен, как сапожник?
Но он-то верует как раз.

* * *

Нытью, что жребий наш плачевен
и в мире мало душ родных,
целебен жирный чад харчевен
и волокнистый дым пивных.

* * *

Она грядёт, небес подмога:
всех переловят, как собак,
и ангелы – посланцы Бога
отнимут водку и табак.

* * *

Мы эпоху несли на плечах,
и была нам не в тягость обуза,
но, по счастью, увял и зачах
пыл пустого таскания груза.

* * *

Кто без страха с реальностью дружит,
тот о ней достовернее судит:
раньше было значительно хуже,
но значительно лучше, чем будет.

* * *

Томит бессонница. Уснуть бы
и до утра не просыпаться;
а мирового духа судьбы —
мне вовсе по хую, признаться.

* * *

Порою мне ужасно жалко,
что льётся мимо звон монет;
есть ум, энергия, смекалка,
но между ними связи нет.

* * *

На кривой не объедешь кобыле
некий дух, что везде неспроста:
есть поэзия – музы там были,
но интимные мыли места.

* * *

После юных творческих метаний
денежным тузом бедняга стал;
призраки несбывшихся мечтаний
часто воплощаются в металл.

* * *

Ясен дух мой, и радость чиста,
снова жить я хочу и готов,
если текст мой выходит в места,
где чужих я не вижу следов.

* * *

Книжек ветхих любезно мне чтение,
шёл по жизни путём я проторенным,
даже девкам весь век предпочтение
отдавал я уже откупоренным.

* * *

Творцы различаются в мире растленном
не только душевным накалом,
но службой убийцам, но службой гиенам,
а те, кто помельче, – шакалам.

* * *

К любому подлому подвоху
идя с раскрытыми глазами,
Россия в новую эпоху
вошла со старыми козлами.

* * *

Меня оттуда съехать попросили,
но я – сосуд российского сознания
и часто вспоминаю о России,
намазывая маслом хлеб изгнания.

* * *

Люблю я этот мир порочный,
хотя вполне готов к тому,
что некто в некий час урочный
погасит свет и включит тьму.

* * *

Всё, что хочешь, отыщется тут —
вонь помоев и запахи вечности,
на обочинах жизни растут
голубые фиалки беспечности.

* * *

Ни с кем не успевая поделиться,
я часто оборачиваюсь вслед:
любовь на окружающие лица
бросает мимоходом лёгкий свет.

* * *

Можно очень дикими согреться
мыслями, короткими, как искра:
если так разрывно колет сердце —
значит, я умру легко и быстро.

* * *

Я не был ни настырен, ни назойлив,
я свято блюл достоинство и честь:
глаза и уши зала намозолив,
я тихо плёлся выпить и поесть.

* * *

Не ждёшь, а из-за кромки горизонта —
играющей судьбы заначка свежая —
тебе навстречу нимфа, амазонка,
наяда или просто блядь проезжая.

* * *

Я не люблю азарт гадания,
потом печаль, что ждал вотще,
грядёт лишь то без опоздания,
о чём не думал вообще.

* * *

Всё грязное, больное и гнилое,
что в рабстве родилось от унижения,
сегодня распустилось в удалое
гуляние российского брожения.

* * *

Я безрадостный слышу мотив,
у меня обольщения нет,
ибо серость, сольясь в коллектив,
обретает коричневый цвет.

* * *

Из беды, из несчастья, из горя
выходя (тьфу-тьфу-тьфу) невредим,
обретаешь повадку изгоя,
а чуть позже – становишься им.

* * *

Ползёт мой текст весьма порой со скрипом,
корявый от избытка низкой прозы;
Бог даст, я напишу уже постскриптум:
жалею, что сбылись мои прогнозы.

* * *

Небо медлит, если даже благосклонно,
и не надо ждать от засухи дождя,
справедливость торжествует неуклонно,
просто пару поколений погодя.

* * *

Всегда одним и тем же знаменит:
плетя с евреем рядом жизни кружево,
еврея не любил антисемит
сильнее, чем еврей того заслуживал.

* * *

Да, уже мы скоро все там
соберёмся, милый мой,
интересно только – светом
или гнилостью и тьмой?

* * *

Грустно щиплет всё живое
личную струну,
даже ночью каждый воет
на свою луну.

* * *

Душа, устремляясь в гастроль
к родившейся плоти намеченной,
порой попадает на роль,
где стать суждено искалеченной.

* * *

Прикинутого фраера типаж
повсюду украшает наш пейзаж,
он даже если только в неглиже,
то яйца у него – от Фаберже.

* * *

Дешёвыми дымили папиросами,
Вольтерами себя не объявляли,
но в женщине с культурными запросами
немедля и легко их утоляли.

* * *

Среди всемирного банкротства
любых высоких слов и фраз
родство душевного сиротства
любовью связывает нас.

* * *

Коварство, вероломство и корысть
игру свою ловчат настолько точно,
что глотку нынче могут перегрызть
без боли, анонимно и заочно.

* * *

Разум по ночам – в коротком отпуске,
именно отсюда наши отпрыски,
и текут потоки малолеток —
следствие непринятых таблеток.

* * *

Попавши в сочетание случайное,
слова имеют свойство обрести
внезапное согласное звучание
у смысла в собирающей горсти.

* * *

Во мне видна уже до дна
ума канистра;
не бойся старости, она
проходит быстро.

* * *

Когда к какой-нибудь давалке
я устремляю взор непраздный,
эфир, ласкающий фиалки,
в тот миг меня грубей гораздо.

* * *

Ни в чём и никому не подражатель,
не сын и не питомец горних высей,
по духу я скорее содержатель
притона беглых слов и блудных мыслей.

* * *

Сноровка ослабла, похвастаться нечем,
я выпить могу очень мало за вечер,
и тяжко настолько в душе с бодуна,
как будто я на хуй послал колдуна.

* * *

Блаженны те, кто не галдя,
но собственным трудом
из ветра, света и дождя
себе возводит дом.

* * *

Ткань жизни сожжена почти дотла,
в душе и на гортани – привкус терпкий,
уже меня великие дела
не ждут, а если ждут, пускай потерпят.

* * *

У мудрых дев – поплоше лица
и вся фигуристость – не броская,
а крутозадая девица
зато умом обычно плоская.

* * *

Кичлив и шумен, мир огромный
на страшный сон порой похож,
я рад, что в угол мой укромный
он даже запахом не вхож.

* * *

С подонством, пакостью и хамством
по пьесе видясь в каждом акте,
я всё же с дьявольским упрямством
храню свой ангельский характер.

* * *

День за день устаёт и, вечерея,
он сумеркам приносит теплоту
печально умудрённого еврея,
готового к уходу в темноту.

* * *

Загадка, заключённая в секрете,
жужжит во мне, как дикая пчела:
зачем-то лишь у нас на белом свете
сегодня наступает со вчера.

* * *

Я с утра томлюсь в неясной панике,
маясь от тоски и беспокойства —
словно засорилось что-то в кранике,
капающем сок самодовольства.

* * *

Приличий зоркие блюстители,
цензуры нравов почитатели —
мои первейшие хулители,
мои заядлые читатели.

* * *

Вокруг супружеской кровати
не зря мы брак боготворим —
витает Божьей благодати
вполне достаточно троим.

* * *

Я всю жизнь сомневаюсь во всём,
даже в собственном тёмном сомнении,
размышляя о том и о сём,
сам с собой расхожусь я во мнении.

* * *

Кто пил один и втихомолку,
тот век земной прожил без толку.

* * *

Бесплотные мы будем силуэты,
но грех нас обделять необходимым,
и тень моя от тени сигареты
сумеет затянуться горьким дымом.

* * *

Вкусил я достаточно света,
чтоб кануть в навечную тьму,
я в Бога не верю, и это
прекрасно известно Ему.

* * *

Не чересчур себя ценя,
почти легко стареть,
мир обходился без меня
и обойдётся впредь.

* * *

Легковейная мыслей игра
кровь и смерти родит регулярно,
все хотят в этой жизни добра,
но его понимают полярно.

* * *

У памяти в углах – целебный мрак,
упрятаны туда с умом и вкусом
те случаи, когда я был дурак,
то время, когда был я жалким трусом.

* * *

Наследье рабских лет весьма типично:
сноровка в разбегании по норам,
отвычка рисковать, решая лично,
и навык петь согласным подлым хором.

* * *

Так тяжко, словно у небес
я нахожусь уже в ответе,
а за душой – сожжённый лес
или уморенные дети.

* * *

В какую ни кидало круговерть,
а чуял я и разумом и носом:
серьёзна в этой жизни только смерть,
хотя пока и это под вопросом.

* * *

Наплывы закатного света
текут на любимые лица,
уже наша песенка спета,
и только мелодия длится.

Гарики предпоследние

Читать дальше

12 3 4 5 6 7 …49

У Губермана: Осень наступила Падают листы Мне никто не нужен Кроме только ты

Yablor.ru — рейтинг блогов рунета, автоматически упорядоченных по количеству посетителей, ссылок и комментариев.

Фототоп — альтернативное представление топа постов, ранжированных по количеству изображений. Видеотоп содержит все видеоролики, найденные в актуальных на данных момент записях блогеров. Топ недели и топ месяца представляют собой рейтинг наиболее популярных постов блогосферы за указанный период.

В разделе рейтинг находится статистика по всем блогерам и сообществам, попадавшим в основной топ. Рейтинг блогеров считается исходя из количества постов, вышедших в топ, времени нахождения поста в топе и занимаемой им позиции.

sadalskij — 17.11.2018
Скучная картина!
Тучи без конца,
Дождик так и льется,
Лужи у крыльца. ..
Чахлая рябина
Мокнет под окном,
Смотрит деревушка
Сереньким пятном.
Что ты рано в гости,
Осень, к нам пришла?
Еще просит сердце
Света и тепла!..

Сохранено

Скучная картина! Тучи без конца, Дождик так и льется, Лужи у крыльца… Чахлая рябина Мокнет под окном, Смотрит деревушка Сереньким пятном. Что ты рано в гости, Осень, к нам пришла? Еще просит сердце Света и тепла!.. …

Читать полностью

Источник

Оставить комментарий
  • VK.COM
  • FACEBOOK.COM
  • Анонимно
Популярные посты:
  • Ранее
  • Архив

Предыдущие записи блогера :

16. 11.2018 — Сравниться по популярности с Махарадзе не мог никто, разве только Озеров, с

16.11.2018 — Вальцман скоро получит вожделенный Томос… Митрополит Онуфрий главная

16.11.2018 — Легче завоевывать, чем управлять. С помощью

15.11.2018 — Президент говорил — идите в суд, Навальный пошёл…. Спасибо Путину, что научил

14. 11.2018 — — А у нас в России эту гадость даже скотина не ест.

14.11.2018 — Константинопольский Патриарх назвал Медведева и Путина «великими

13.11.2018 — Давайте непотраченную зарплату-пенсию у людей изымать! Не потратили — значит

13.11.2018 — Ее работы тогда…. никто не покупал. У Эдика Мордуховича самая большая

13. 11.2018 — Грузины -не забитый властью народ. Перемен на пути к прогрессу и процветанию!

13.11.2018 — » Путин и Трамп встретились в Париже,»

Архив записей в блогах:

Куриный рулет с желатином «Мраморный»

Ингредиенты:   -Куриное филе 700 г -Желатин быстрорастворимый 30 г -Паприка (порошок) 1 ст.л …

Улыбки дня.

Сегодня часто происходили кратковременныые отключения. В одно из них заметила Юлю за свечкой. Какое — бы фото получилось при другой технике! Эх! Но я не удержалась — запечатлела по моим возможностям.  Даже на  аватарку поместила. Показую))) И еще новости. В дни энергобло …

Музеи Кронштадта

В Кронштадте я в последний раз была очень давно, лет 15 назад. Тот случай, когда вроде бы и надо уже наконец доехать, но откладываешь на потом, потому что недалеко и всегда успеется 🙂 И вот, как я это очень люблю, звёзды легли правильным образом, и я оказалась на замечательнейшей …

40 дизайнеров из разных стран обработали эту девушку

фотошопом в соответствии со своими представлениями красоты. Мне больше всего понравилась аргентинка и британка. Украинка тоже ничего). Однажды начальник журналистки Эстер Хониг попросил ее подобрать несколько дизайнеров на международном фриланс-сайте. Пока Хониг рассматривала кандидатуры …

Seagate прослужил ровно год и умер, похоронив 2 года съёмок

Что с надёжностью жёстких дисков такое?! У меня только что диск с 4 терабайтами данных, на котором хранились все RAW, сделанные за последние ДВА года (все съёмки 2015-2016) взял и тупо умер. Умер странно, тихо и даже незаметно. И это не первый мой диск Seagate на этой неделе! Тот Sea …

WOW Авто Армия Беларусь Бизнес Видео Дети Жесть Животные Закон Здоровье Игры Интернет Искусство История Казахстан Кино Конфликты Коронавирус Коррупция Косметичка Криминал Кулинария Ликбез Литература Лытдыбр Медицина Мнения Музыка Наука Общество Олимпиада Отдых Отношения Персоны Политика Природа Происшествия Путешествия Разное Разоблачения Реклама Религия СНГ Сиськи События Спорт Страны ТВ и СМИ Творчество Технологии Транспорт Троллинг Финансы Фото Шоубиз Штуки Экономика Юмор

Главная О проекте Обратная связь Правообладателям Реклама RSS

Рейтинг топ блогов, упорядоченных по количеству посетителей, ссылок и комментариев. При составлении рейтинга блогосферы используются данные, полученные из открытых источников.

Игорь Губерман

«Творческий вечер Игоря Губермана». Скромный плакатик, в нижней части которого значатся место и дата, нет-нет да и появляется на заборах или домах то одной губернской столицы России, то – другой. Поэту, судя по всему, не до помпезных афиш – одного имени достаточно для зала в триста-пятьсот человек. Ей-ей: такое приглашение дорогого стоит! Это вам не вопль: «МЕЧТА КАЖДОГО МУЖЧИНЫ – ЛЕГЕНДАРНАЯ ЛОЛИТА!», сопровождаемый огромной фотографией расплывшегося лица и обрюзгшего голого плеча (левого?.. правого?.. не важно…)

Наверное, я не каждый мужчина. На концерт Милявской не пойду ни при каких обстоятельствах, даже по приговору суда. Попрошу, чтобы это заменили любым другим наказанием. А вот на выступление Игоря Губермана, «зарулишего» в наш славный Град Креста, расположенный промежду прочим на 45-й параллели, отправился с молодым задором. Несмотря на свои шестьдесят. С хвостиком. Пока не изрядным…

 

1. Портрет

Губерман – еврей, как шутили при советской власти, «со знаком качества». Точнее, он – человек образцово типичной судьбы. Судите сами: родился в Москве в 1936 году, окончил технический вуз, сменил немало профессий – от журналиста до «химика»… -электрика. Автор нескольких научно-популярных книг, получивших в своё время известность. Сотрудничал с журналом «Евреи в СССР».

Когда Губерману предложили дать показания против редактора этого издания Виктора Браиловского – отказался, и тогда «внутренние органы» сфабриковали против него дело о скупке краденых икон. В 1979 году Игорь Миронович сел на 5 лет – как «барыга». Этим званием, впрочем, гордится. Сам он об этом рассказывал так: «Жил я интересно и разнообразно, в силу чего заслужил возможность продолжить своё образование в тюрьме, лагере и ссылке. Сажали тогда, в сущности, по всего одной статье, она сполна выражала собой весь томик Уголовного кодекса: «Неадекватная реакция на заботу партии и правительства». А я действительно уже много лет портил своими стишками атмосферу глубокого удовлетворения, в которой пребывало население страны. Пять лет на этом гуманитарном факультете миллионов пошли мне весьма на пользу, я советской власти очень благодарен. Кстати, в юности меня довольно часто били (поделом – я был еврей, тихоня и отличник) – этим сверстникам я тоже очень признателен, ибо физически с их помощью развился…»

Наконец, Губермана выпустили на волю. А он ничего не понял и писать не перестал. Тогда, уже в эпоху демократизации, министерство внутренних дел приняло решение поменять всей семье место жительства на более подходящее к фамилии. Проще выражаясь, Губерманов выслали в Израиль.

(Помните шутку тех лет: какая разница между демократией и демократизацией? Такая же, как между каналом и канализацией. И ещё факт, что введённую на вооружение милиции резиновую дубинку народ тут же окрестил «демократизатором».)

Свои произведения Игорь Миронович и со сцены, и в печати называет «стишками», – чтобы подчеркнуть разницу между собой и «настоящими» поэтами. Друзья эти катрены стали именовать по имени автора: «гариками». Так возник новый жанр.

Для тех немногих, кому имя Губермана неведомо, придётся пояснить, что под «гариками» имеют в виду группу слов, выражающих законченную мысль о нашей жизни. Очень и очень нередко в группе встречаются полномочные представители обсценной лексики или, проще говоря, матерные существительные и даже глаголы. Этот факт очень украшает поэзию и соединяет её с правдой жизни. Потому что произнести что-либо честное о нашем существовании, не используя нецензурные (или бесцензурные) богатства великого и могучего русского языка, удалось только С. В. Михалкову. Три раза. И всё время получался гимн.

Н.А. Некрасов выразил эту закономерность в словах: «Важен в поэме стиль, отвечающий теме». А Игорь Губерман сетует: «Сколько не пытались переложить гарики на английский, немецкий, французский языки – не выходит. Наверное, наша жизнь на другие языки не переводится…» Так что Губерман остаётся поэтом русскоязычного населения всего мира. От Москвы и Тель-Авива до самых до окраин типа Австралии и Новой Зеландии.

Эта особенность стихотворчества Игоря Мироновича ужасно неудобна для представления его на страницах прессы. С Ларисой Рубальской проще: любую строчку процитируешь, и сразу понятно: поэт, хоть и в юбке. С инородцами Губерманом и Пушкиным хуже. Далеко не каждую строку продекламируешь при дамах-с. Впрочем, и оне нонеча иные, чем во времна моей, а тем паче губермановой младости…

Тем не менее я попытаюсь найти несколько «гариков», выдержать которые приличное издание сумеет. Просто чтобы показать, какой должна быть литература, чтобы страна дала за неё, как за хищение на вполне руководящем уровне. А потом и вообще предложила переехать в более комфортабельные условия проживания. Чтобы, значит, не стало у злопыхателя впечатлений для его клеветнических измышлений.

 

Много у Ленина сказано в масть,

Многие мысли частично верны,

И коммунизм есть Советская власть

Плюс эмиграция всей страны.

 

И ещё один «гарик»:

 

В любви и смерти находя

Неисчерпаемую тему,

Я не плевал в портрет вождя,

Поскольку клал на всю систему.

 

Не надо думать, будто Игорь Миронович сочинял свои «частушки» только и исключительно «про власть». Вовсе нет. Это те, кто власть имел, в силу своей мании величия полагали, будто Губерман о них только и думает. А он писал о русских и украинцах, грузинах и калмыках, евреях и… антисемитах, о судьбе России, о пьянстве, о старости и смерти, о Боге, о женщинах и плотской страсти к ним. (Исключительно духовную любовь воспевать лексика не позволяла. Да и малоинтересное это дело – исключительно духовная любовь.) В общем, темой «гариков» была жизнь во всем её многообразии.

Постепенно выяснилось, что произведения Губермана можно использовать как мантры. Нужно только выучить по четверостишию на каждый день и повторять его с утра до ночи, без перерыва. И вы увидите, насколько больше стали понимать про жизнь.

Ещё по «гарикам» можно гадать не менее точно, чем по «Книге перемен». Только гораздо проще, без всяких гексограмм. Вы не знаете ни «И Цзин», ни приёмов гадания по ней. И Губерман вам не известен, и интересов его вы не разделяете. Тогда вам не сюда, берите билет на Лолиту…

 

2. Фон

Лолита Милявская стала фоном для нашего взгляда на Игоря Губермана сугубо случайно. Так сказать, чисто пространственно совпали рекламы. И Бог с нею, с певицей (кстати, есть в этом цеху более бездарные представители, по вульгарности почти не уступающие). Как сказано было в пьесе из советской классики: «Пустили Дуньку в Европу». Дорвалась девушка до красивой жизни.

По справедливости рассматривать «гарики» нужно в контексте современного отечественного юмора.

В чём особенность русского юмора? Шутники других стран выдумывают хитрые ходы, чтобы рассмешить почтеннейшую публику. А у нас всё просто. Выходит на сцену Михаил Задорнов и рассказывает, что видел, путешествуя по стране. Зал захлёбывается от хохота. Магазин под названием «Шопчик» – это забавно. А ставропольский – сугубо к примеру! – «Лабазъ-софт» забыли. Сколько лет красовалась вывеска на перекрестке улиц Пушкина и Ленина (тоже, кстати, вполне нелепое пересечение, не находите?) А ведь по этому поводу даже анекдот был. Про Ленина с томиком Пушкина и Пушкина с томиком Ленина… И никто не ржал по этому поводу. А возьмите классику. Когда Михаил Евграфович про Органчика написал, думаете, это художественный образ? Я вам десяток вождей, у которых в башке всего две фразы поместились, назову, не сходя с места.

Вот и получается, что веселие Руси делится сегодня на две очень неравные части. Одна, так сказать, интернациональная. Шутки про единственный тёщин зуб, про уморительные приключения наркоманов и алкоголиков и прочее хихикалово от «Аншлага» и «Кривого зеркала». Или несколько более продвинутые в сторону телесного низа приколы «Камеди клаба» и «Нашей Раши». Больше всего эти «концерты» напоминают сходки одиннадцатилетних мальчиков, которые рисуются один перед другим тем, как научились выговаривать «серьёзные русские слова, от которых лошади вздрагивают» (Максим Горький).

Вторая часть – где грустные люди рассказывают про жизнь, как она есть. Михаил Жванецкий, упомянутый выше Михаил Задорнов, Тимур Шаов. (Тимур Султаныч – мы этим ещё гордится будем! – наш, северо-кавказский, чувствуете?) И, конечно, Игорь Губерман. Вот, пожалуй, и всё.

Вы спросите, в чём разница? Игорь Губерман и Гарик Мартиросян употребляют очень сходные выражения. Старый мастер даже даст молодому коллеге большую фору по части откровенных лингвистических конструкций. И темы часто одинаковы. Правда, Гарик со товарищи благоразумно не высказывают своего мнения ни о чём, что не входит в понятие «русский гламур». А любой из вышеперечисленных на светской тусовке выглядит прорехой на блестящей поверхности.

Для Губермана, Жванецкого, Шаова, Задорнова жизнь сложна и многогранна. Без обращения к политике, которая есть история сегодня, и к истории, которую можно считать затвердевшей политикой, картина бытия неполна. Но как бы ни льстила себе любая власть, её действия – лишь одно из слагаемых трагедии человеческого существования. И повседневный быт, и обращение к Богу, и любовь, как небесная, так и земная, и отношения с горячительными напитками (а Губермана вовсе не напрасно кто-то из коллег обозвал Абрам Хайям), и всё-всё-всё видится с точки зрения человеческого удела на нашей не слишком счастливой Земле. Потому здесь нет пошлятины, что сквозь видимый миру смех слушатель или читатель ощущает невидимые слёзы. И рождается подлинный юмор в отличие от поверхностного гламурного зубоскальства. Юмор, который все вещи называет их подлинными именами. Потому и используется почти сакральная энергетика русских матерных заклинаний. С обычным сквернословием сходство имеется самое поверхностное.

Далее читатель ждёт, возможно, призыва всем отказаться от Петросяна и Дубовицкой и прийти к единственно правильным Жванецкому, Киму, Губерману. Ни в коем случае! Есть люди, надрывающие животы на выступлениях Г. Ветрова, и имя им легион? На здоровье. Просто хорошо бы знать, что существует и другой юмор. От Гоголя до вышеперечисленных наших современников. Так же, как кроме пиршества Лолитиной плоти, иногда случается МУЗЫКА.

 

Геннадий Хазанов

 

2008–2009

Ставрополь

 

Иллюстрации:

три фотографии Игоря Губермана разных лет,

последняя из которых сделана в Ставрополе осенью-2008…

 

«45»: рекомендуемая ссылка – Ирина Маулер, Михаил  Юдсон «Прогулки  с Губерманом», Артикль (Телль-Авив), №27, 2015.

Творчество

Поэмы, новеллы и стихи в прозе
  • Доски для Ковчега № 10 (106) 1 апреля 2009 года
  • Давай пошебуршим ещё немного… № 28 (340) 1 октября 2015 года

Point Taken — Библиотека Карнеги в Питтсбурге

Point Taken — Библиотека Карнеги в Питтсбурге — OverDrive

Ошибка загрузки страницы.
Попробуйте обновить страницу. Если это не сработает, возможно, возникла проблема с сетью, и вы можете использовать нашу страницу самопроверки, чтобы узнать, что мешает загрузке страницы.
Узнайте больше о возможных проблемах с сетью или обратитесь в службу поддержки за дополнительной помощью.


Поиск Расширенный В Point Taken Росс Губерман углубляется в работу лучших авторов судебных мнений и предлагает пошаговый метод, основанный на практических и провокационных примерах. Представляя многочисленные дела и мнения 34 уважаемых судей — от Ученого Хэнда до Антонина Скалии — Point Taken исследует, что нужно, чтобы превратить «отличное судебное письмо» в «великое письмо». Губерман предлагает систему для создания эффективных и действенных вступлений, чтобы подготовить почву, охватывая плюсы и минусы того, следует ли решать юридические вопросы заранее и стоит ли жертвовать тугими силлогистическими вступлениями во имя богатства и нюансов. Губерман предлагает стратегии сокращения беспорядка, добавления фона, выделения ключевых моментов, использования повествовательного голоса и направления читателя с помощью визуальных подсказок. Структура и поток юридического анализа нацелены на множество методов организации обсуждения на макроуровне, с использованием заголовков, упорядочения источников, включая или избегая сносок, и изящных переходов. Губерман делится своим стилем «Must Haves», множеством правок на уровне слов и предложений, которые добавляют остроты и интереса и делают мнения более яркими, разнообразными, уверенными и приятными. Он также описывает свой стиль «Приятно иметь», метафоры, сравнения, примеры, аналогии, аллюзии и риторические фигуры. Наконец, он обращается к сложной проблеме инакомыслия, извлекая лучшие практики для инакомыслия, основанные на фактах, доктрине или политике. Приложение содержит полезный контрольный список практических советов, а также биографии 34 избранных судей.
Закон Документальная литература
  • Детали